Хранители пути Карина Рашитовна Сарсенова
        Высокое литературное мастерство и яркие жанровые новации отличают произведения Карины Сарсеновой, известной казахстанской писательницы, уверенно покоряющей постсоветское пространство, страны Ближнего иДальнего Зарубежья. Ее книги отмечены рядом авторитетных почетных дипломов, получили положительные отзывы от взыскательных критиков и даже… сценаристов.
        Сюжет новой книги Карины Сарсеновой отличает насыщенность и динамизм: неслучайно по ее сценарию, легшему в основу этой книги, снимается полнометражный фильм - в проекте задействованы звезды и творческие силы Казахстана, России иПольши. Более того: Американская гильдия сценаристов определила, что канву этого сценария, написанного Кариной Сарсеновой, ранее никогда не использовали в кино!
        Это ифэнтези, и глубокая философская проза, и немного мистики… а самое главное - талант и сплав литературных традиций России иКазахстана.
        Для ценителей хорошей литературы.
        Карина Сарсенова
        Хранители пути

* * *
        Посвящается моему обожаемому сыну Рашиду
        Глава1
        Конец и начало
        Мир взорвался. Его осколки впились в ее тело и теперь раздирали на части обезумевшую от ужаса душу… Крик вырвался из погибающего сердца и рассеялся в грохоте распадавшейся внешней жизни… Оглушенная, она потеряла сознание, но ненашла в забвении желанного спасения - и вглубине ее души звучала все та же адская музыка.
        - Что тут у нас? Еще одна отключилась! - голос доносился издалека, просачиваясь сквозь туман окутавшей ее бессознательности. Она хотела затеряться в нем, забыться и быть забытой навсегда, но чья-то грубая воля вмешалась и выволокла ее наружу. Открыв глаза, Меруерт обнаружила себя сидящей на полу рядом с пустым сиденьем. Жесткие мужские руки больно схватили ее за плечи, встряхнули и заставили вернуться на покинутое место.
        - Спасибо, - без тени благодарности тихо вымолвила она, то теряя, то находя себя в потоке вновь обрушившихся на нее впечатлений.
        О,Боже, она ине знала, что ад может быть не только огненным, но извуковым… То, что выходит за пределы нашей терпимости - вот что такое квинтэссенция подлинного страдания! Невыносимый шум заполнял все вокруг, рывками тащил сознание в омут первобытного ужаса, раздирал беспомощное тело в клочья, давил и изничтожал каждую его клеточку… Или это столь громко стучало ее собственное сердце?
        Снаружи вконец осатаневший ветер с беспощадной целеустремленностью дробил на атомы бестолковую вертолетную конструкцию. Или же это железная коробка с пропеллером разрушала себя сама, столкнувшись с категорически не подчиняющимся ей характером воздушной стихии?
        Меруерт с тоской смотрела в синее небо, крохотным лоскутком дрожащее в запыленном, покрытом следами давнего дождя маленьком иллюминаторе… Легкие облачные перышки не заслоняли, а подчеркивали простирающуюся за ним сияющую бездну, в которой так жалко барахталась якобы надежная летающая машина… Якобы летающая… Что ж, человек, как никакое другое существо наЗемле, умел подменять истину иллюзиями и совсей страстью необузданного бессознательного предаваться им… Страх, острыми пиками черных скал медленно, но неостановимо поднимающийся из плотного тумана тревоги, впивался в прячущееся в нем сердце холодными хищными зубьями и заставлял ощутить иллюзорность данного полета. Она нечувствовала полета в безжизненной тяжести этой машины, которая должна быть на земле, как исама Меруерт… Не добровольно, хотя и посвоему выбору, она зависла между небом и землей, между открытым и закрытым состоянием своей души…
        Поток чувств и мыслей оборвался слишком резко, безо всякого предупреждения, и девушка подпрыгнула, в подспудном энтузиазме желая догнать ускользающее от нее, пусть и неприятное, но уже обжитое и оттого безопасное состояние гнетущего беспокойства. Попытка, конечно же, провалилась: вернуться в отжитое мгновение не удалось, но зато получилось, хотя и против воли, полностью погрузиться в проживание нынешнего момента. Резкая боль в языке, усиленная соленым привкусом собственной крови, соединилась в ее восприятии с чрезмерно повелительным, сильным хлопком по плечу в единое неудобоваримое целое - кто-то грубо ворвался на неприкосновенную территорию ее личного пространства, ее души, всегда столь тщательно оберегаемой от любых поползновений извне. Сколько Меруерт себя помнила, ей неизменно нравилось ощущение жизни внутри некоей раковины, створки которой она могла открывать или закрывать по своему усмотрению. Жить за тяжелой броней многослойно окаменевшей самозащиты было куда надежнее, чем довериться восходящему порыву теплого ветра, сбросить с плеч замшелую архаичность былых представлений и взлететь…
Взлететь навстречу солнцу. Чтобы воплотить созревшую к реализации мечту.
        Но вместо солнечного света ее окатила черная волна ярости. Кто смеет заставлять ее делать то, к чему она не готова?! Морщась от боли, готовая выплюнуть ее в лицо обидчика кровавым месивом из гнева и страха, Меруерт подняла голову и уперлась взглядом в лицо склонившегося над ней мужчины. Негодование, раскаленной лавой бурлившее в ее душе, вдребезги разбилось о холодный отстраненный взгляд чужих светло-голубых, почти бесцветных глаз. И этот взгляд, присущий любому человеку, одновременно влюбленному в свое дело и абсолютно равнодушного к людям вокруг, испугал ее больше всего того, что неистово пугало раньше. И, как нистранно, именно этот страх оказал столь необходимое отрезвляющее воздействие. Страх, порожденный преобладанием опасно чуждой и опасно близкой воли. Страх, возникающий при проживании прямого взаимодействия с заведомо сильным и враждебным существом.
        Мужчина, одетый в видавший виды некогда оранжевый комбинезон, что-то говорил, уверенно удерживая свое мощное тело в нестихающем потоке вибраций, грохота и гула. Открыв рот, она сблагоговейным ужасом взирала на него снизу вверх: немыслимо, он может жить среди этого хаоса! Слова тонули в беспощадном шуме, захватившем крохотное пространство кабины вертолета, до которой неожиданно быстро сжался мир Меруерт. Ни звуков, ни жестов, - но этот ледяной обжигающий взгляд точнее всего передавал смысл произносимых им слов. Мужчина звал за собой. Отказа ему в этом мирке, в его мире, просто не могло быть.
        - Пора! Вставай! - не услышала сквозь шум двигателей, но прочитала она по губам, чьи движения подтверждали выражение нацеленных на нее глаз. Губы, удивительно женственные для такого брутального типа, четко произносили ставшие привычными приказы.
        Подчиняясь внезапно очнувшемуся инстинкту самосохранения, Меруерт ухватилась за надежду, солнечным зайчиком промелькнувшую в ее сердце в ответ на неожиданную мягкость мужских губ… Но, как часто бывает, внешняя форма не отражала внутреннего содержания. Пронзительный взгляд голубых, как бушующее за окном небо, и таких же бездонных глаз, взгляд, направленный прямо на нее, и пригвождал к месту, и сгонял с него одновременно.

«Подчиниться и бежать», - одна краткая парадоксальная мысль, даже не мысль, а скорее глубинное ощущение, коснулась души и тут же улетела прочь, встревоженная физическим прикосновением. Мужчина снова хлопнул ее по плечу и жестом велел подняться. Не осознавая противоположности раздирающих ее побуждений, слишком погруженная в происходящее, Меруерт вздохнула, встала и неуверенно, словно вслепую, подчиняясь чужой воле, двинулась вслед за инструктором. Сама того не понимая, она доверилась золотистому солнечному проблеску, мелькнувшему в глубине его взгляда… Все же он был не абсолютно холодным.
        Небо кружилось в вертолетном люке, взбиваясь в воздушную пену равномерными ударами металлических лопастей. Ветер бросился ей в лицо - то ли в яростной попытке прорваться в салон и разнести его в пух и прах, то ли в стремлении уничтожить только ее одну… Инструктор подбадривал криками, разлетавшимися на обрывки звуков в воздушном шторме, ветер и металл рвали на части мир вокруг… Мир, бывший мгновение назад абсолютно чуждым ей, сейчас вдруг стал родным и единственным пристанищем. Отчаянно борясь с наплывом тошнотворного страха, Меруерт, разрываясь между инстинктивными желаниями остаться в салоне и подчиниться более сильному существу, неуверенно сделала следующий шаг за оранжевым комбинезоном и склонилась над отверстием в полу. Нет, не склонилась, а лишь бросила туда свой первый робкий взгляд. И тут же бездна из люка выпрыгнула ей навстречу, оглушила неисчерпаемой, невозможной тишиной, ухватила внимание и поволокла за край привычного ей мира - в неведомые и грозные просторы…
        Шум двигателей, рев ветра, крики инструктора - все потонуло в этой запредельной тишине… И только в сей момент просветляющего сравнения Меруерт узнала, какая бездна страха скрывалась в ее душе. Страх, почуяв в небесной бездне союзника, обрел невиданную прежде мощь. Все защиты, день за днем возводимые ее психикой, не желающей открывать душе доступ к осознанию себя самой, все эти двери и решетки, заборы и стены, вся вроде бы надежная броня убеждений и привычек рухнула в одно мгновение. Бездна ее страха, слившаяся с запредельной небесной безграничностью, стала тем новым бесконечным миром, в который заглянула Меруерт из мизерности своего мирка…
        Но ион сохранял немалую власть над ней. Ошарашенная, столкнувшаяся с неведомым прежде ощущением, она изо всех сил отстранилась от него, отскочила, отпрыгнула как можно дальше… В физическом плане словно ничего и непроизошло: Меруерт осталась стоять на том месте, где истояла. Впаянная живой статуей в урчащий и стонущий металл под ногами. Такой одновременно незыблемый и хрупкий… В духовном же плане, отдавшись неудержимому порыву отдалиться от стремительно надвигающейся внешней бездны, она провалилась в бездну внутреннюю… Столь бесформенную и текучую… Внешнее перестало существовать для нее, отдавшейся во власть раскрывающейся сути. Статуя с замершим, но непогасшим блеском в глазах - таковой предстала она для покинутого ею мирка. Оставив в нем свою физическую оболочку, она вошла в ожидающее ее Иное.
        - Эй, детка, не хочешь прыгать, освободи место для других! Сядь! Да отцепись ты от поручней! - насмешка в глазах инструктора сменилась негодованием, а затем недоумением. Попытка силой разъединить металл и плоть человеческих рук ни кчему не привела: девушка никак не реагировала на его действия. Она больше не подчинялась ему. Инструктора, как ипрочих людей в вертолете, для нее уже не существовало…
        - Если ты не прыгнешь, вся группа не прыгнет! - буря эмоций бушевала во взгляде мужчины, с трудом переносящего позор постигшей его бессильности.
        - Давай, чего встала на проходе! Сядь на место! - голос мужчины задрожал от нескрываемой ярости. Угроза срыва прыжков и взбучка со стороны начальства волновала его меньше, нежели потеря самоуважения - он, профессионал с огромным стажем, не справился с какой-то хилой, насмерть перепуганной девицей! Он, под чьим руководством в небесную бездну шагнуло несколько сотен человек, не совладал с упрямством слабовольной дуры, неадекватным поведением доказавшей правильность его презрения к женщинам и лжемужикам, которые делают все, что угодно, но только не настоящую, положенную высоким тестостероном в горячей крови, мужскую работу… Что толку ожиревшим слизнем, втиснутым в дорогой костюм, вяло ползать по офису и тупо пялиться в экран монитора! Экстремальный драйв, адреналин, небо, каждодневное заглядывание в бесстрастные глаза таящейся в нем Смерти или запредельной Жизни - вот удел настоящего человека!
        Холодные жесткие пальцы впились в мягкие руки Меруерт, вопиющим безмолвием застывшей посреди адского грохота. Надо же, сотню раз был прав учитель тайцзицюань, под наставничеством которого он осваивал это сложное боевое искусство: мягкое и слабое неизменно побеждает сильное и жесткое… Хилые, сотканные из сплошных эмоций девичьи руки оказались ничуть не податливее безжизненного стального поручня, нагретого их теплом… К тому же - эта нечеловеческая непреклонность, отчетливо проявившаяся во всем ее теле, воплощенная в его неподвижности. О, да, иногда «выражение» спины человека гораздо информативнее его взгляда, хотя глаза и являются зеркалом души.
        Движимый непонятным побуждением, скорее стараясь выйти из зоны восприятия ее спинной непреклонности, инструктор обошел замершую девицу и заглянул ей в лицо. И сразу же отшатнулся, чуть ли не побежал назад, настолько неожиданным было чувство, схваченное им в ее взгляде. Там, в этих немигающих, широко распахнутых карих глазах, бурлила и бушевала Жизнь, та самая Жизнь, которую он привык чувствовать и проживать, хотя и косвенно, только в затяжном прыжке в небесную бездну. А тут - ничтожная, жалкая девка, из страха впавшая в клинический ступор, не только коснулась столь драгоценной для него, посвятившего небу все сознательные годы жизни, области неведомого бытия, но иосмелилась погрузиться в нее полностью!
        Ярость, вскипевшая в нем шквальной волной в ответ на собственное бессилие, тут же разбилась о монументальную непреклонность иллюзорно слабого, а потому и непобежденного человека… Гнев откатился назад и затопил его сердце тлеющим сумраком мстительного вожделения. Распахнув кабину пилота, он смачно бросил в нее пригоршню злобных слов.
        Как легко разжечь негативное переживание в душе человека! Повести его за собой, зацепив на крючок страха, гнева, обиды… Однако наиболее эффективный инструмент для манипулирования чужой (и своей тоже!) волей - гордыня. Это поистине универсальное чувство, обладающее феноменальной способностью мимикрировать под любое проявление человеческой души - и положительное, и отрицательное. Пообещайте другому (и себе!) то, чего хотите больше всего, а особенно то, о чем только мечтаете, подкрепив обещанное постулатами о превосходстве человека (и себя!) над остальными братьями по разуму… И - вуаля! Желаемый результат достигнут - жертва проглотила наживку. Для ее послушного следования за вашей зад… извините, спиной, ей необходимо лишь регулярно получать подтверждения собственной недосягаемости для простых смертных. Но вы ведь не откажете ей в этом прянике, не правда ли?
        Спустя пару минут из кабины выбрался мужчина в мятой серой куртке, с привычно недоброжелательным выражением лица. Недовольство столь естественно гармонировало с его физиономией, растекаясь по ней немногочисленными, но глубокими ранними морщинами, залегая в них угрюмыми тенями, что казалось, будто он и родился на свет именно с таким вот выражением. А может быть, он входил в органику своей новой оболочки уже с соответствующим его физиогномике настроем.
        Противостояние миру, пассивное неприятие всех его проявлений явственно читалось в наглухо враждебном взгляде. Понимающе кивнув инструктору (понимание у таких людей обычно начинается и заканчивается в зоне совпадения их и соседнего мировоззрения), он быстро оглядел узкое пространство салона и кивнул еще раз, словно подчеркнул свое участие в происходящем. Затем решительными шагами, почти не качаясь на вибрирующем полу вертолета, пересек его утробу и единственным сконцентрированным толчком выпихнул живую статую из люка.
        Кажется, несправедливо часто разрушительная мощь отрицательных сторон жизни берет верх над ее положительными аспектами! Хаос рушащегося распорядка вещей, их взаимосвязей и всей картины мира в целом - невероятно высокая плата… За что? За созидание нечто более гармоничного и качественного? Разве стоимость этих перемен к лучшему, выплачиваемая почти насильно, действительно высока? «Почти» - потому что все мы подсознательно не просто ждем, а жаждем этих перемен…
        - Слышь, Олег, что-то мне не нравится вся эта ситуация. Зря мы ее силком вытолкали, - расстегнув ворот комбинезона, инструктор вытирал с шеи холодный липкий пот - физическое свидетельство матереющего в душе страха.
        - Брось, Нат. Не парься по пустякам, - нескрываемое злорадство пилота тупой бритвой резануло по сердцу. - Она же на«отлично» у тебя все обучение прошла. Справится. Шок после прыжка вернет ей активность. Обычная трясучка перед первым полетом. У баб всегда трясучка на все первое.
        - Так-то оно так… - массируя занывшую левую руку, озадаченно возразил Натан. - Но что-то здесь по-другому складывается. Ты, кстати, не приметил, где она села? Парашют, конечно, раскрывается автоматически, но черт его знает, что она может натворить… Больно уж не хотела прыгать…
        - Да вроде на поле села, нормально все, не парься, - Олег поморщился и махнул рукой, словно отбрасывая от себя чужую нервозность. - Чего ты дергаешься, в первый раз что ли они за люк цепляются? Вылетают и наавтомате выполняют положенные действия. Все будет нормально, как всегда. Она уже приземлилась, пока мы тут ее мусолим.
        - Не знаю, не знаю… - тревожный сумрак выплеснулся из задетого сердца и разлился по телу. Внезапный порыв ледяного ветра обжег влажную кожу. Поежившись, Натан поспешно застегнул комбинезон. - А ты точно уверен, что это она на поле села?
        - Ну да, она же первая прыгнула, она исела первая. Вон кней уже наши подъезжают, - Олег бросил в окно небрежный взгляд бывалого пилота и смимолетным удивлением посмотрел наНатана. Обхватив себя руками, тот громко, перекрывая шумовой хаос, стучал зубами в ледяном ознобе.
        - Заболел что ли? - не дожидаясь ответа, Олег принялся весело насвистывать популярную мелодию.
        Не всилах вымолвить ни слова, Натан с трудом присел на пустое сиденье. Крупные капли холодного, словно талая вода, пота заскользили по спине, удерживая сознание от растворения в наплывающей на него густой мгле. Он невольно застонал, увидев пришедший из нее ответ. Он знал, что произошло. Но лучше бы он этого не ведал…
        Держась за вибрирующую стену кабины, в отчаянном порыве предотвратить неотвратимое, внутренним взглядом он уцепился за явленный ему образ и сразу же оказался рядом с его физическим воплощением - внизу. Пронзительная тишина заложила уши, и вертолетный шум отдаленным эхом звучал где-то на периферии размытого в бесконечности мира… Сознание сосредоточилось на крохотном его участке, на паре метров земли, на которой он стоял.
        Теплый ветер ерошил волосы, но каждое воздушное прикосновение отдавалось резкой болью во всем теле… Яркость травы, кое-где выглядывающих из нее хрупких белых цветов была невыносима… Резь в глазах заставила его зажмуриться. И снова перед его внутренним взором появился тот самый образ. Мраморно-бледное лицо девушки… Широко распахнутые карие глаза смотрят на него через полупрозрачную колышащуюся пелену… Ее взгляд неподвижен, но ее тело медленно опускается прямо на него… Он пытается отстраниться, отойти с ее пути, но, полностью обездвиженный, не может пошевелить ни одним мускулом. Ее путь пролегает через его душу… И когда она прикасается к нему, сливается с ним, входит в его сердце, окружающий его мир исчезает окончательно и бесповоротно… Не всостоянии дольше оставаться эпицентром соединения жизни и смерти, он кричит…
        - Ты что, охренел?! - голос Олега, возмущенного столь грубым вторжением в удовлетворенно злобное состояние его души, хлестнул особенно больно, как размоченная в соли плеть. Силясь перебороть бьющую тело дрожь, Натан потянул язычок молнии на комбинезоне вверх, вверх - до предела. Побуждение закрыться от окружающей действительности было всепоглощающим… Отвечать Олегу, вообще как-нибудь реагировать на его присутствие не имело смысла. Разговор, важность которого отгораживала отНатана весь мир, сейчас шел совсем на другую тему и наиной частоте. Бессловесное, беззвучное общение со своей душой, с чужой сутью и общим миром затягивало и оказывалось неподвластным никакому контролю. Уже без страха, с неизведанным прежде смирением, он снова посмотрел в иллюминатор. Машина спешила по полю к севшему на него парашютисту. Брезентовый купол вольно раскинулся на траве. Вылезшие из машины люди окружили его и помогали парашютисту освободиться от теперь уже ненужных пут. Разглядеть, кто вних увяз, мужчина или женщина, не удавалось. НоНатану и нетребовалось это видеть физическим зрением. Ответ пришел к нему в миг
духовного соединения своей и другой жизни, в совместном преодолении запредельной грани Бытия.
        - Это неона, - бросил он их совместный приговор в спину пилота. Грохот лопастей и двигателя измельчил слова и рассеял их смысл в пространстве. Вторая часть знания посетила его в следующее мгновение: с самого начала он знал, что случилась катастрофа. И он сделал все для того, чтобы это знание стало материальной реальностью. Потому что для него триумф смерти был прожит как личная победа над жизнью. Неудавшейся в добре и оттого жестокой.
        Страх влажным серым туманом надвинулся на нее со всех сторон - мягкий, удушающе мягкий… Она ине подозревала, что вее душе есть настолько потаенные уголки - до тех пор, пока страх не заполнил их все… То, что она отвергала в себе и тем самым полагала несуществующим, вдруг ожило под прикосновениями липких щупалец тревоги, впитало расползающуюся силу и явило себя в полной мере. Страх… сколь многолик он оказался! Страх перед прыжком, - перед высотой физической и образной, перед достижениями и победами, перед женщинами и мужчинами, перед родителями и детьми, перед привычным и новым… Перед жизнью и перед смертью… Страх объяснимый и иррациональный… И когда все его отражения, все тени вышли из своих укрытий и слились в сознании воедино, свет неба, бушующего в квадрате разверзстого под ногами пола, померк в ее глазах…
        А потом она полетела. Сначала она упала в обступившую ее тьму, на мгновение зависла в ней, словно адаптируясь, а затем полностью отдалась ей, доверилась так, как никогда никому не доверялась. Никому, даже самой себе. Вернее, той части себя, которую она определяла своим «я». Тьмы как отсутствия внешнего света она не боялась прежде - свет неизменно оставался с ней, пребывая в виде надежды или любви в ее душе, не испугалась и сейчас. Хотя мечты и надежды, любовь и даже воспоминания о ней, о самой себе растворились в застилающей сознание мгле… Исчезло вообще все - знакомое и незнакомое, важное и незначительное… И, покорившаяся абсолютному господству тьмы, Меруерт вдруг перестала чувствовать себя привычно живой. Она перестала бояться: страх исчез, растворившись в максимальной своей концентрации, и превратился в нечто, себе полностью противоположное. Ледяные пальцы тревоги, тянущиеся за ней из упокоенного «я», отпустили ее, иМеруерт начала погружаться в облегчающее тепло неизвестного прежде покоя… Тепло небытия… Тьма проникала в ее тело и душу. Или, может быть, она сама была этим теплым, успокаивающим
мраком, вышедшим из потаенных глубин ее подсознания… «Страх - это сопротивление переменам», - мелькнул ускользающим отбликом света последний штрих самосознания. Вместе с ним в убаюкивающей тьме растворилось и последнее напряжение прошлой жизни…
        И вот тут он и появился. Свет. Точка света. Крошечная искра, средоточием неземного наслаждения вспыхнувшая в сердцевине кромешной тьмы… Ее сияние удивительным образом противодействовало мраку и дополняло его… Оно - так же, как итьма - звало за собой. Но итьма звала тоже. Два разных истока движения, возникшие в ней, вернули ей ощущение себя. Некоторое время Меруерт то теряла его, отдаваясь оглушающему покою тьмы, то вновь находила, отзываясь на пробуждающее влияние сияющего блаженства… «Почему мне всегда хотелось любить и отдавать, несмотря ни начто?» Эта мысль пронеслась в возрождающемся сознании и бесцеремонно увлекала его за собой, в сверкающую световую точку… Как же мало оно было, ее сознание, раз без малейшего усилия прошло в эту сияющую крохотность… И сэтого мгновения начался ее полет.
        Сколь обманчива порою траектория человеческой судьбы: не стоит понимать буквально ее подъемы и спады. Тело Меруерт, беспомощной куклой вывалившееся в небесные просторы, стремительно летело вниз, в то время как ее возрожденное сознание переживало головокружительный взлет…
        Когда летишь сквозь небо, дух одинаково захватывает и отбеспредельности перспективы, распахивающейся перед тобой, если поднимаешься вверх, и отее узости, если направляешься вниз. В любом случае границы мира резко сдвигаются, и неизвестно еще, что будет более травматичным - удар об их чрезмерную близость или внезапное обнаружение себя в воспринятой бесконечности… Физическая оболочка девушки пронзала воздушные слои, и сила притяжения, с каждой секундой падения все больше ее захватывающая, казалась ее собственной волей. Сила и воля - две стороны одной медали, два инструмента души, полностью ею не утрачиваемые лишь в одном случае. Даже позаимствованные порой из других источников, они возможны к использованию, если душа жива.
        Парашют раскрылся, тело дернулось и беспомощно повисло в воздухе. Воздушная стихия пыталась удержать его в своей власти, и противодействие двух сил, земли и неба, позволили Меруерт полностью прожить странность своего раздвоенного состояния. Разделенность, пусть и условная, физического и духовного аспектов бытия создает те условия, в которых возможен выход человека в очень интересную область его сознания…
        Земля, со свойственной ее природе настойчивостью, преодолевала сопротивление воздушной стихии. Взрывной характер последней проявился в нетерпеливом порыве ветра, бурей нерастраченных эмоций налетевших на мирно дрейфующий парашют. Но избежать притяжения собственной судьбы невозможно. Можно лишь выбрать один из доступных к избранию вариантов. Более активная, чем земная, воля воздушной стихии сделала выбор за выброшенную на периферию воплощенного бытия Меруерт. Захваченный потоком атмосферного течения, парашют медленно, но верно поплыл в несколько ином направлении. Едва уловимая смена мгновения или миллиметра пути разворачивается в прогрессии жизни поразительно разными ее направлениями…
        Белый коридор все никак не кончался, ноМеруерт не протестовала против его бесконечности: игра разноцветного сияния на его стенах привлекала внимание и наполняла удивительным чувством… Ликование… Она недумала ни очем. Все, что она делала - это проживала полноту открывшихся ей впечатлений… И приходили они не извне - она творила их сама… Она пребывала в себе и только в себе, но при этом словно смотрела на себя со стороны. И ниодной мысли… Это она тоже осознавала - безмысленно…
        Меруерт летела сквозь радужный коридор со все увеличивающейся скоростью. Как странно, что внешнее и внутреннее столь видимо не совпадают в скоростях. Скорость мысли и скорость шага - дух всегда опережает материю. Тело девушки, удерживаемое в плавности траектории снижения парашютом, постепенно замедлялось в падении, в то время как скорость полета ее духа, не сдерживаемая ничем, нарастала… Во взаимодействии физических и тонких энергий неизбежно наступает момент их идеального баланса. В этот миг время в материальном мире словно замирает, и тонкие вибрации активно воздействуют на определенный объект. Перед соприкосновением с водной стихией тело прекратило всякое движение и замерло над поверхностью пруда. Полет ее духа, напротив, вошел в свою максимальную стадию. Меруерт вошла в тонкие потоки запредельного бытия на пике собственной душевной активности.
        Вода приняла ее столь охотно, будто давно ждала и даже притягивала. Подчас сущая малость обладает удивительной силой воздействия… Водные слои мягко, почти без сопротивления расступились под ее телом, отяжелевшим от близости к земле, и разбежавшиеся от него мелкие волны тут же скрылись под широкими складками парашютного купола, то ли спрятавшего, то ли обозначившего место соединения стихий и человека… Вода поглотила и обволокла тело Меруерт со всех сторон, укачивая, убаюкивая, провожая ее душу в далеко не последний путь.
        Смерть - она всегда является точкой единения души с миром, хотя и кажется неразвитому сознанию, до момента ее наступления, разрушительным, разъединяющим процессом. Смерть - это отнюдь не конец всего, но всякий раз переход из одной формы Бытия в другую. Такой переход может служить инструментом для прерывания одного воплощения, дабы перевести его в другое, а может быть способом самопознания в течение данной жизни.
        Безысходная серая тоска, застывшая в его глазах, резко контрастировала с безоблачным голубым небом, отражавшимся в поверхности пруда. Облака разбежались, и свет солнца казался Натану вызывающе ярким. При его всепроникающем сиянии было невозможно упустить из внимания, оставить невоспринятой хоть одну из деталей той страшной трагедии, виновником которой он стал… Он закрыл глаза, но увиденное стояло перед внутренним взором с ужасающей, невыносимой отчетливостью. Вокруг суетились люди, хлопали дверцы спасательных и медицинских машин, короткие фразы пронзали неестественную тишину, подчеркивая ее присутствие. Он сначала думал, что эта тишина стоит вокруг, но потом, вслушавшись в нее, осознал - она воцарилась внутри его души. Мертвая тишина абсолютной безысходности…
        Противно хлюпали парашютные складки, мелодично журчала сбегавшая по ним вода, с мягким, почти неслышным стуком ударявшаяся о траву, цветы и безмолвно остывающая на них крохотными бусинками невыплаканных слез… Каждый звук, громкий и тихий, одинаково болезненно впивался в мозг со святой безжалостностью палача, осознающего степень виновности своей жертвы и оттого приводящего приговор в исполнение с нескрываемым удовольствием. Палач - герой… Несколько минут назад он сам был неосознанным, но оттого не менее жестоким палачом, казнив невинную жизнь… И теперь казнят его, целенаправленно и заслуженно… Виновен… Виновен… Ну когда же казнь закончится… Осознание того, что столь мучительно он переживает лишь ее начало, панической судорогой сводило сознание.
        Что-то тяжелое поволокли по земле. Натан вздрогнул, не открывая глаз. Звук был особенно неприятным, отталкивающим. Ему ине надо было смотреть, чтобы убедиться в том, что он и так знал - Меруерт вытащили из воды. То, что от нее осталось… То, что несколько минут назад было молодой, полной сил и планов на жизнь девушкой… Сколько детей, не рожденных ею, окончательно ушли в небытие вместе с ней… Он лишил жизни целое поколение людей, хотя формально стер с лица земли только одну девушку… Кем бы они были, эти нерожденные лица: злые или добрые гении, благодетели или угнетатели человечества - мир никогда не узнает их имен. А его имя запомнят надолго. Он никогда не жаждал славы, тем более полученной таким способом. Он - массовый убийца по своему выбору, но против собственной воли, и нет возможности ни расплатиться за масштабность своей вины, ни искупить ее… Безысходность - таково отныне имя его бытия.
        - Еще один прыгун накрылся, - незримый словесный яд, смешанный с едкостью дешевого сигаретного дыма, черной сажей осел на застывшей перед сознанием картинке, скрывая ее отчетливость. - Лезут в небо, придурки. Ни черта не умеют, думают, за бабки все можно купить. Но небо не купишь! Оно должно быть у тебя в сердце!
        Распахнув глаза в бессильной попытке сбросить с себя болевую пелену, он уперся взглядом в фигуру Олега, развернувшегося к месту трагедии выразительно равнодушной спиной. Смачно сплюнув на землю, тот счувством выполненного долга вдавил в траву сигаретный окурок и взразвалку зашагал прочь. Презрение и удовлетворение от справедливой раздачи судьбы сквозило в каждом его шаге. Впоследствии, прокручивая в памяти один из самых страшных эпизодов своей жизни, Натан не мог понять, что же его ранило сильнее: осознание степени личной ответственности за ситуацию или полнейшее отстранение от нее другого человека. Человека, чье непосредственное участие также предрешило данную смерть.
        Спасение, как игибель, приходит, порой, впечатляюще неожиданно…
        - Пульс слабый, но есть. Жить будет, - слова человека в белом халате, с трудом разогнувшего затекшую спину, произвели поистине магический эффект. В безмолвии немого кино, которым стало все вокруг, Натан наблюдал, как белая человекоподобная фигура отрывается от земли и медленно возносится вверх, в голубые объятия неба. Недвижимый, он видел, как привычная синева в каком-то пределе, неподвластном человеческому расчету, расступилась и белый силуэт вошел в такое же белое сияние, слился с ним и исчез… А затем небо снова закрылось и предстало своему неслучайному наблюдателю привычной ему воздушной перспективой…
        Свет… Повсюду свет… Белый… Нет, разноцветный. Неисчислимое множество розовых оттенков привлекали ее внимание одновременно, раскрывались в ней и перед ней, наполняли ее, переполняли и… вновь наполняли… Она бесконечна, как ипространство вокруг… Она - это пространство… Она - это свет…
        Постепенно чувство себя прежней вернулось к ней. А вместе с ним пришло и разграничение себя и окружающего бытия, но ощущение единения с ним осознавалось четко и легко, само собой разумеющимся жизненным процессом. И чем яснее становилось ее самосознание, тем явственнее она улавливала изменения во внешнем пространстве. Они нарастали, накапливались и становились все более очевидными. Постепенно белый свет приобрел очертания, границы и контуры. Меруерт парила посреди огромной комнаты, стенами которой были прозрачные - вплоть до иллюзии полного своего отсутствия - зеркала. Ее сознание вышло из-под контроля, наработанного в жизни, и последовало указанию воли совершенно незнакомой, скрытой в самых потаенных его глубинах. Подчиняясь, причем без малейшего сопротивления, внутреннему побуждению, она оглядела возникшее пространство и ничуть не удивилась, увидев себя везде: и слева, и справа, и вверху, и внизу… Словно быть расщепленной на многие личности являлось самым естественным процессом дарованного ей бытия. Зеркальный пол, стены и потолок идеально правдиво отражали ее, иМеруерт, на мгновение утратившая
единичное самосознание, обнаружила себя полномерную, живую и осознанную, во всех видимых диспозициях одновременно… Но при целостности своего существования в каждой из явленных ей вариаций она была собой чуть иначе…
        - Цветущее поле расстилается до горизонта, на котором балансирует оранжевый шар закатного солнца. Она бежит по теплой, нагретой солнечным днем траве, радостным волнением откликаясь на ее упругость и свежесть. Он догоняет ее, и она прижимается к его груди, запрокидывает голову и тонет в неге долгого поцелуя, не различая удары своего сердца от биения его… Ощущение единения с возлюбленным переполняет ее и расширяется до слияния с миром вокруг… И вдруг она понимает, что этот мир принадлежит ей полностью, а она - ему… И она знает - так будет всегда.
        - Фотография в руке дрожит все сильнее, вбирая в себя всю ту боль, что вырывается из ее души… Побелевшие пальцы сжимают ее слишком сильно, оставляя на тонкой бумажной плоти рубцевидные следы от ногтей. Истошный крик поднимается из подвздошья и гаснет в потоке беззвучных слез, хлынувших на мгновение раньше. В беспомощной попытке пережить боль невыносимого осознания, она сминает фотографию в бесформенный комок. Его больше нет. И жизнь без него не имеет смысла и цели… Окно, распахнутое настежь в безграничную бездну ночной тьмы, манит единственным и естественным выходом из удушающих объятий внутреннего мрака…
        - Городское солнце, строгое и пыльное, равнодушно отражается в темных стеклах ее очков. Она идет по улице, перегруженной людьми, зданиями, машинами и вывесками, уверенная и холодная, как прячущиеся в подворотнях тени, в строгом деловом костюме и спапкой из тонкой кожи, прижатой к обтянутому прямой юбкой бедру… Каждый шаг выверен и всякая цель предельно ясна. Так отчего же она избегает смотреть на скрытые меж домами тени, столь же бездушные и ненужные, как иее собственная жизнь? Ответ никогда не находится, потому что вопрос никогда не задается, зарождаясь и тут же рассеиваясь в череде принято важных и неотложных дел…
        - Холод сочится отовсюду - из вечных сумерек плохо освещенного подъезда, из-под дверей наглухо запертых квартир, с пола, на котором она лежит… Он, заплеванный и затертый, кажется ей гораздо чище ее самой. Что-то сильное, неимоверно сильное давно взяло над ней верх, исподволь заполонило жизнь и превратилось в ее бытие. Но другое, сохранившееся в душе, нечто сокровенное и бесценное, то, до чего невозможно было добраться и что нельзя было продать или поменять на запретный плод, продолжало бороться. Оно боролось за нее, когда она отказалась от всяких усилий на спасение. Может быть, оно было столь настойчиво и непобедимо, что являлось не частью ее, а по-настоящему и единственно ею? И именно оно протестовало сейчас против грязи, в которую превратились ее тело и мысли… А чувства… Их унее совсем не осталось, кроме того драгоценного ощущения своей вечной сути… Рядом валяется шприц с погнутой иглой… Из руки вяло сочится кровь. Она такая же холодная, как иокружающий ее мир. Равнодушие, ставшее ее жизнью, по каплям вытекает из нее. Кто-то дотрагивается до ее плеча. Через ледяную ауру смерти, окутывающую ее
тело, она неожиданно явственно чувствует тепло человеческой руки…
        - Аура домашнего тепла витает в воздухе, надежной защитой окутывая предметы, пространство, людей. Запах ее дома, ее детства - корица и ваниль, имбирь и гвоздика. До чего же она обожает свою работу! Она буквально горит ею… Жар отраскаленных печей волнами расходится по помещению. Они насыщены ароматами воспоминаний. Мамины руки, мягкие и пахнущие булочками, бабушкин поцелуй, оставляющий на щеке шоколадный аромат, дедушкины усы, навсегда запечатлевшие в себе запах свежемолотого кофе… Счастливые моменты ее жизни приходят и уходят, чтобы снова вернуться, вместе с очередной волной печного жара. Она достает из добродушно раскаленного зева широкий противень. Плотные ряды крутобоких пирожных дышат на нее сладкой истомой…
        Светло-фиолетовый туман пополз из печей, от рук кулинаров, из щелей под холодильными установками… Его легкое прохладное свечение оказалось сильнее густых волн печного жара, и последний постепенно растворился в туманной дымке, неуклонно заволакивающей все вокруг. Цех исчез, вслед за ним рассеялась болотная сырость подъезда, рассыпалась в прах каменно-равнодушная выверенность городского пейзажа, размылась переполненная отчаянием ночная комната, исчез щедро залитый солнечным счастьем цветущий луг…
        - Это моя жизнь везде… То, кем я могла бы стать… - мысли, громкие, как выкрикиваемые слова, взорвали устоявшуюся тишину созерцающего себя сознания.
        - И то, кем можешь быть. Пока живешь. Посмотри наверх, - женский голос, невыразимо мягкий и проникновенный, мгновенно завладел ее сердцем. Ни ккому прежде Меруерт не испытывала такого всепоглощающего доверия. Она знала - обладатель этого голоса несет ей только благо. И она с готовностью приняла его.
        - Да,Мирена, - знание захватило ее полностью. Но оно не пришло извне, оно всегда жило внутри нее, оно жило с ней, оно было ею - частью ее души, необходимой и неделимой. Имя ангела-хранителя, вложенное в вечную память души, звучало успокаивающе и поддерживающее одновременно.
        Взгляд, направленный на вновь появившийся потолок, выхватил из его сияющей белизны проступившую на нем реальность. Что-то, вспыхнувшее с внезапной яркостью из нового пространства, захватило ее внимание с непререкаемой властностью. Промчавшись по ослепительно сияющему тоннелю, она закружилась в водовороте разноцветных потоков энергии, с головокружительной скоростью завертелась в нем. Она знала эти энергии, они ей знакомы… Постепенно пропитываясь их присутствием, Меруерт опознала его: восторг и страсть, зависть и похоть, гнев и радость, преклонение перед ней и жажда ее уничтожения - каскад человеческих чувств обрушился на доверчиво воспринявшую их душу… Оглушенная нежданным накалом чужих эмоций, она попыталась выплыть на поверхность этой энергетической бездны, выпрыгнуть из нее, вернуться к себе прежней… Будто признав ее силу, водоворот выбросил ее из себя, вытолкнул во что-то иное… Но, может быть, он просто превратился в новое пространство? Как бы то ни было, она вновь обрела привычное и безопасное ощущение себя. Но - несколько другое, чем раньше… Чем тогда… Когда? Она незнала. Мир, развернувшийся
вокруг, отрезал ее от всех былых воспоминаний и опытов. Она полностью принадлежит ему. Ее мир крайне мал и безграничен одновременно. Им она живет и дышит. Им она является здесь и сейчас.
        Сцена залита разноцветными лучами. Зрительский зал бушует в неистовом восторге. Аплодисменты сыплются искрящимся фейерверком. Она кланяется в десятый раз, снова и снова принимая роскошные букеты цветов из рук вспотевших от волнения поклонников. Их признание растет у ее ног ароматной горой, жертвой, принесенной ее таланту и красоте, тем раем, которого она достойна. Поклонники молят свою богиню еще раз явить им чудо ее волшебства. Она неможет отказать им. Она должна уступить их просьбе. Поправив роскошное алое платье, она делает знак торжественно замершему оркестру и начинает петь…
        - Это нея… - раздвоенное сознание позволяло пребывать по обе стороны одного мгновения. - Я неумею петь, - уже без сопротивления, но следуя его инерции, робко шептала она, возвращаясь в бесформенное пространство тонкого плана.
        - Но это тоже ты, - голос ангела звучал уверенно и ласково. - Ты незнаешь себя. Многогранность души неизмерима. Однако в данный момент твоего бытия она представлена перед тобой несколькими самыми важными гранями, доступными твоему восприятию и проработке. Ты можешь очень многое. Но выбирать надо один раз. Сейчас.
        - Как я могу выбрать! - страх перед неверным выбором зазвенел в голосе Меруерт трепещущей струной.
        - Доверься своим ощущениям.
        - Но я не умею…
        - Умеешь. Всегда умеешь. Ты делаешь это постоянно. Сделаешь и наэтот раз, - увещевательные нотки в голосе Мирены гармонично сочетались с непререкаемой твердостью. Она вела за собой подопечную уверенно и легко, встраиваясь в личность Меруерт и незаметно превращая свою (а насамом деле Высшую) волю в ее собственную. Так будет ровно до тех пор, пока Меруерт не научится осознанно находить опорой в любой форме бытия саму себя. И раскрытие через него своей духовной сути.
        - Ты всегда слушаешь свое духовное сердце, - продолжала Мирена. - Но невсегда его слышишь. Ты - есть сердце. Сейчас ты - сердце. Всегда ты - сердце. Слушай себя. Но выбирая одно, ты должна будешь преодолевать в себе противоположные стремления, рождающиеся из разных источников. В этом преодолении и заключатся реализация твоего выбора.
        Странное переживание, составленное из смеси несхожих побуждений и чувств, вдруг стало новой формой ее бытия. Растерянность и решимость, уверенность в правильности своего выбора и сомнения, страх и желание, острое ощущение даруемого ей шанса и возможной потери… Из глубин белого сияния снова проступили розовые блики, из которых проявились контуры уже знакомой ей комнаты. Течения несхожих вариантов судьбы опять развернулись перед ней, над ней, под ней, то захватывая внимание, то отпуская его. Растерянность и сомнения нарастали, затапливая мечущееся сознание, душным ватным одеялом обволакивая потерянно бьющееся сердце, стремясь поглотить, заглушить, остановить пульс ее жизни… Но впоследний момент, прямо перед едва не вырвавшимся из подавляемого сознания стоном, они исчезли, растворившись в бело-розовом искрящемся свете, разгоревшемся не снаружи, но внутри нее. И втот же миг Меруерт обнаружила себя в ароматных волнах печного цеха. Ее руки сноровисто и аккуратно играли с послушным человеческой воле тестом, точно так же, как секунду назад некая неуловимая Сила играла с формами ее бытия…
        Удовольствие и сопутствующая ему радость сладкой истомой разлито в пространстве… Но что-то чужеродное поглощает сытость ее бытия. Неприятный холодок бежит по ее груди. Наверное, кто-то открыл окно, и сквозняк пробрался в уют ее кулинарного мирка. Неприятные ощущения усиливаются, и непонятная дрожь мелкой рябью полосует ее тело. Ощущения так отчетливы, что она не может не осознать их природу: сомнения вновь вернулись к ней.
        Недовольство своей судьбой - не слишком острое, но ощутимое, - оно постоянно присутствует в ее душе, руках, взгляде, устремляемом на других людей. Она одинока, без семьи, любимого человека и детей… Ничто и никто не доставляет ей радости, кроме занятия любимым делом. Но ионо с каждым новым днем становится все менее привлекательным. Что-то пошло не так с тех пор, как она выбрала профессию кулинара и полностью посвятила себя ей. Что-то она потеряла… Но вот что…
        Сквозняк окреп и превратился в противный ветерок, непрерывным потоком дующий неизвестно откуда. Он словно выдувал ее из привычной ей зоны комфорта. Рассердившись, она пыталась было противостоять ему, но быстро поняла, что это невозможно: ее сил, истраченных на борьбу с чувством неудовлетворенности выбранной жизнью, на заполнение разрастающейся в душе пустоты, не хватало… Ее энергия, захваченная сквозняковым потоком, пойманная на крючок сопротивления, неостановимо вытекала из нее… Обессиленная, Меруерт безвольно последовала за самой собой, за чувством поглощавшей ее пустоты…
        Сил нет, но эта усталость приятна. О, как она обожает сладкую истому, охватывающую ее после каждого концерта! Откинувшись на мягкие подушки, Меруерт с удовольствием позволила усталости от полноценно прожитого дня затопить себя, завладеть всеми клеточками ее тела… Сколько радости - настоящей, ликующей - в этом переживании! Радость от творческих свершений - вот что наполняет ее бытие, дарует ему смысл и силу. Она улыбнулась, вспоминая многочисленные вопросы поклонников и журналистов, задаваемые ей: откуда она берет силы для столь масштабных, ярких и брызжущих жизнью выступлений, для поддержания отличной формы, красоты и здоровья. Она столько раз отвечала на эти множественные вопросы, по сути сводящиеся к одному. Но только такие же творчески успешные люди, как она сама, способны понять ее.
        Заполненная блаженной истомой, она отпустила восприятие рассеянно бродить между обстановкой комнаты и образами, переполняющими ее душу. Память словно расширялась вслед за расслабленностью сознания, и среди отчетливых картин недавнего прошлого всплывали смутные, но удивительно знакомые лица и пространства… Привлеченная их появлением, она непроизвольно задерживала на них толику своего внимания, и тут же оказывалась полностью ими поглощенной. Что-то, сокрытое в глубинах ее души, пробуждалось в новом поле восприятия, и оно начинало искриться невыносимо ярким светом, принимающим форму безукоризненного шара. Блаженство, исходившее из него, из нее самой, слитой с этим светом воедино, неуклонно нарастало и, достигнув своего пика, вдруг взорвалось ослепительной вспышкой. И задолю мгновения, показавшегося ей вечностью, Меруерт прожила несколько полноценных жизней в рамках одной - единственной собственной души. Но только одна из них имела для нее огромное значение.
        Глава2
        Обаяние тьмы
        Радужные блики танцевали вокруг нее, и она танцевала вместе с ними. Она была одним из них, она видела свой цвет - сиреневый, легкий и почти прозрачный. Другие блики отражались в ней отсветами самых разных цветов, оставляя на ее сиянии следовые оттенки их касаний. В них ее собственный свет становился гораздо более полным и многомерным…
        Постепенно соседние блики таяли, уходя в неведомые ей дали, и вскоре Меруерт осталась почти одна. Белое пространство, проступившее из исчезнувшего сияния, было каким-то новым, холодным и безжизненным. Оно давило наМеруерт, притягивая ее и отталкивая одновременно. Дискомфорт, порождаемый противодействующими силами, нарастал и вскоре стал невыносимым. Тяжесть неизвестного происхождения пригвождала ее к месту, лишив недавней легкости и текучести. Застонав от безуспешных попыток освободиться из-под ее гнетущей власти, Меруерт сделала то единственное, что могла: открыла глаза.
        Белое пространство, чужеродное и безучастное к ней, расстилалось вокруг. Ужас охватил сознание, но сразу отступил, отогнанный редкими, но столь родными радужными отбликами, мелькающими то здесь, то там… Блики угасали, исполнив свою роль стражей, доставивших Меруерт в данную ей реальность. С их исчезновением пространство проступило с непоколебимой отчетливостью новой формы бытия. Рассеянным взором новоприбывшего Меруерт исследовала окружающий ее мир. Она где-то уже все это видела… Как будто она здесь уже была… Знакомые ощущения успокаивали и подчиняли сознание принимающей его реальности. Белые стены, потолок и шторы. Да, она знала эти предметы, их названия и предназначение… Она знала… Но кто она? Собственное имя несколько секунд вертелось в сознании, а затем выпорхнуло из него с быстротой перелетной птицы… Сбитая с толку, Меруерт закрыла и открыла глаза. Ничего не изменилось ни снаружи, ни внутри нее. Ее душа была такой же безучастной, лишенной образов и воспоминаний, как ипространство вовне нее. Обессиленная своей внезапной обезличенностью, она отдалась безжизненному покою сна безо всяких
сновидений…
        Коридор казался нескончаемым. Ненависть к казенным пространствам всегда таилась в его душе, а теперь, разбуженная откровенным равнодушием, разлитым вокруг, явила себя в полную силу. Впрочем, она никогда и незасыпала в его сердце полностью - мастерское умение контролировать свое внешнее и внутреннее поведение делало его неузнаваемым для всех, кто вступал с ним во взаимодействие. Но сам себя он узнавал в любой ситуации, и это было в его жизни основой ее успешности…
        Отчего-то люди полагают, что сила ненависти проявляется в буйных порывах, перекошенных чертах лица и хаотичных действиях. Кривая усмешка на мгновение темной тенью легла на его лицо и тут же исчезла. Людишки… Презренные создания… Но нестоль уж никчемные - именно благодаря им он становился сильнее и могущественнее… Благодарность… Полустертый, едва различимый светлый отблик коснулся души и тут же растворился в ее кромешной тьме, заставив его скривиться от боли. Благодарность - удел его врагов. Он давно вышел из-под их прямого контроля, и теперь то, чему он следует и чего боится - страх. Да, страх, лежащий в основе и ненависти, и боли, и жажды все большей и масштабной власти…
        Отблеск чужой энергии, светлых вибраций вызвал мгновенный отклик в его темной душе. Волна густой, тягучей, древней как мир ненависти поднималась неостановимым штормовым валом. Он знал, чему предшествует его появление. Концентрат ненависти был ему нужен для следования одной из доверенных ему миссий - для убийства.
        На первый взгляд, он ничем не выделялся из суетливой толпы человеческих созданий. Нормально высокого роста, с гладко зачесанными, черными как смоль волосами, черными блестящими глазами, неопределенной национальности: он вполне мог бы сойти за своего в любой стране этого ничтожного мира. Особенно в данный ему исторический период, когда народы и этносы теряют четкость внешнего и внутреннего самоопределения…
        Шалкар довольно ухмыльнулся. Его достаточно высокий иерархический статус, отражающий высокоразвитое сознание, и сверхъестественные (с точки зрения глупых людишек) способности позволяли отлично замаскироваться везде, где бы он ни находился. Быть вовремя узнанным или неузнанным - залог его побед. Всюду свой и чужой одновременно, он непринадлежал ни ситуации, ни себе, а был рабом воли своего Хозяина… Потрясающая осознанность и постоянный контакт сХозяином наделяли Шалкара феноменальной эффективностью действия. Противостоять его намерению было невозможно. Ну, хорошо, почти невозможно. Шалкар снова злобно скривился, словно от зубной боли: это«почти» он ненавидел особенно яростно, хотя принимал его как должное. Никогда нельзя было предугадать, где оно вылезет и все испортит… Но сразу же он снова злорадно усмехнулся - с каждой секундой жизни, проведенной в ненависти, он становился все сильнее. Виват этому миру! И - memento mori ему же.
        Коридор все не кончался. Шалкар остановился и поставил пакет с апельсинами на протертый сотнями ног дешевый линолеумный пол. Эти люди… Они невыносимо тупы. Только окончив свое бренное существование, многие из них понимали, что дно стоит намного дороже высоты… И оплата его работы очень высока. Хотя и расплата за ее несовершение тоже огромна…
        Шалкар поежился, уловив обжигающе холодное дыхание Хозяина, пробежавшее у него по позвоночнику и ледяными иглами застывшее в его сердце. Хозяин всегда с ним, в нем и знает о каждом его шаге. Скрыть что-либо, равно как искрыться, от него невозможно…
        Когда, к чертям собачьим, закончится это подобие выхода из материального мира в тонкие сферы? Жестокие черные глаза быстро оглядели силуэты покосившихся дверей, стороживших проходы в иные комнатные пространства. «Тоже мне, охранники», - усмехнулся Шалкар. В этом мире нет преград, которые он не мог бы преодолеть. Разве что…
        - Вы кого ищете? - визгливый женский голос иззубренным звуковым напильником резанул слух. Хотя он и ждал ее появления, но все же вздрогнул от жадно впившихся в барабанные перепонки ноток хронической истерии. Его любимый типаж - неосознанная и оттого неуправляемая психика! Развернувшийся на голос Шалкар предстал перед его обладательницей соответствующим ее ожиданиям мужчиной.
        - Я… О! Какая красота! - ослепительная улыбка подчеркивала мягкость свечения обворожительно бездонного черного взгляда… Бархатный голос обволакивал убаюкивающей ласковостью тех самых слов… Тех самых, которые так хочет слышать эмоционально неустойчивая женщина в этом лживом мире… Не находя опоры в себе, она ищет ее в других. То мгновение, которое понадобилось Шалкару на поворот к собеседнице, полностью изменило его… нет, не внешность, а пробивающуюся через нее суть. Гибкая и текучая, она подчинялась требованию ситуации, перевоплощаясь из одной маски в другую. Из откровенно опасного хищного зверя, с ненавистью оглядывавшего окружающий пейзаж, он превратился в обворожительно милого, мягкого и вместе с тем мужественного человека - в мужчину мечты. Ее мечты…
        Неуклюжая девица простоватой внешности, в коротком, несвеже белом халатике, из-под которого кокетливо выглядывала разношенная в бесформенный мешок дешевая джинсовая юбка, растерянно захлопала ресницами, открыв ярко накрашенный рот, но все-таки сориентировалась.
        - Ой, ну что вы… - взгляд, смущенно опущенный в пол, быстро поднялся на нежданного кавалера, пробежавшись по нему цепкими оценивающими прикосновениями. Густой румянец залил ее щеки, легко пробившись сквозь щедро наложенную искусственную краску. Не всилах выдержать насыщенного чувствами мужского взгляда, она зачарованно смотрела на пакет с яркими оранжевыми плодами, стоявший у его ног.
        - Невероятно… - бархатный голос Шалкара перешел в велюровую нежность, сладострастной истомой близкого наслаждения окутывавший девушку. - Вы здесь… Ты здесь… Я тебя всю жизнь искал… - страстный шепот, уходящий в волнительно манящие низы, стих, перейдя в паузу дрожащего напряжения. Подчиняясь неведомой побуждающей силе, она подняла глаза и тут же растворилась в его взоре, отдалась ему, исчезла в его ласковой черноте. Слезы восхищения и благоговения, наполнившие его глаза, отразили ее лицо, внезапно побледневшее в проступившем на нем выражении безысходной покорности…
        Отзвук удаляющихся шагов стих за поворотом больничного коридора. Наверное, одна из дверей, ведущих в пространство иного комнатного измерения, пропустила в него неведомо прекрасного странника… Рита очнулась от гулкой тишины, щедро разлитой вокруг ее бешено колотящегося сердца. Пакет с апельсинами стоял у ее ног, в доверчивом призыве распахнув мятые целлофановые створки. Что-то было необъяснимо соблазнительное в этом до примитивности простом жесте. Сколь часто кажущаяся слабость внешней оболочки таит в себе неодолимо опасную силу…
        Она потянулась к желанным плодам, но замерла в полупоклоне, остановленная странным ощущением. Мышцы ее тела напряглись, сведенные волной страха, которая поднялась из глубины внезапно замедлившегося в своем биение сердца. Холодная дрожь неуправляемой рябью побежала по пальцам, задрожавшим в судорожной пляске и осыпалась в душу ледяными иглами панического ужаса. Едва сдержав рвущийся из горла крик, Рита резко разогнулась, отпрянула от пакета, подняла глаза и увидела… его. Он, прекрасный принц из ее потаенных грез, вновь стоял перед нею, улыбаясь успокаивающе и нежно… Осколки режущего льда, вонзившиеся в ее сердце, растаяли и побежали из глаз потоком благодарных слез. Она любила его… Она любила его здесь и сейчас, точно так же сильно, как любила всегда, все двадцать девять лет отведенной ей жизни… И он, призрак ожидаемой ею любви, жил ипроцветал ответным всепоглощающим чувством…
        Она смотрела наШалкара, но видела не его, а лишь того мужчину, которого мечтала однажды встретить. АШалкар смотрел на нее и видел и ее представления, и мечты, и ожидания, но самое главное - он видел истинную суть ее души. Силы были неравны изначально.
        Подчиняясь мягкому диктату бархатного взгляда, Рита снова приблизилась к пакету с апельсинами. И когда она взяла один из них, видение возлюбленного принца исчезло. Она стояла посреди больничного коридора одна, крепко сжимая в руке прохладную плоть оранжевого фрукта.
        - Ах, вот ты где! Я тебя обыскалась! - громкий оклик заставил ее подпрыгнуть и выронить плод.
        - О, какой большой! Наверное, марокканский? - веселые нотки запрыгали по скудно крашеным стенам словно солнечные зайчики. Роза ловко подхватила апельсин, врезавшийся в ее туфлю.
        - Кто-то забыл? Или утебя наконец-таки ухажер объявился? - хихикнула девушка и, не дожидаясь ответа, скрылась за дверью в смотровую.
        С глупой улыбкой, приклеившейся к ее покрасневшему лицу, Рита глядела вслед коллеге. Конечно, куда ей доРозки с ее длиннющими ногами, огромными васильковыми глазами и неискоренимой жизнерадостностью… Вздохнув, она подобрала пакет с апельсинами и побрела в сестринскую. Образ обворожительного незнакомца, с которым она, как ей казалось, была знакома всю жизнь, не выходил из головы. Куда он, кстати, подевался? Может быть, отправился за цветами… Такие как он ухаживают красиво. Хотя, откуда ей знать? Кроме вечно унылого стоматолога Стасика за ней никто и неухаживал. А она не отвечала на его поползновения - ждала его, единственного и неповторимого. Не зря, стало быть, маялась в одиночестве столько лет - подружки все уже несколько романов, а то и замужеств прокрутили.
        Вопль, донесшийся из смотровой, грубо вырвал Риту из плена сумрачно-сладостных мыслей. Не успела она добежать до двери, как та распахнулась и старшая медсестра, возникшая на пороге, чуть не сбила девушку с ног.
        - А-а-а-а-а-а-а-а! - с силой пароходной трубы завопила она в лицо перепуганной сотрудницы. Вцепившись в плечи Риты, она затрясла ее в приступе животной паники.
        - Что, что случилось?! - тщетно стараясь перекричать начальницу, верещала перепуганная ее наскоком девушка.
        - На помощь! Помогите!
        Стряхнув с себя обезумевшую женщину, Рита оттолкнула ее и бросилась в кабинет. И остолбенела. На полу просторного помещения, залитого солнечным светом, возле кушетки лежал человеческий скелет. Неестественно вывернутые конечности придавали ему устрашающе-комичный вид. Скелет в медучреждении - вещь привычная… И бояться его врачам и медсестрам как-то не принято. Вот иэтот скелет не вызвал бы бурю неуправляемых эмоций у созерцающей его девушки, если бы не сопутствующие ему ужасные детали.
        Во-первых, запах, а вернее - отвратительная вонь разложившейся плоти, вязким туманом заволокшая комнату. Во-вторых, измятая женская одежда на скелете, пару минут назад виденная Ритой на ее сослуживице Розе. В-третьих, ее же туфли, непостижимым образом удержавшиеся на явно бившихся в конвульсиях ногах. И, в-четвертых… Это«в-четвертых» подействовало наРиту особенно жестоко. Апельсиновая корка, валяющаяся рядом с непостижимо стремительно разложившимся трупом… Тяжело, словно через силу, вздохнув, Рита грузно осела на пол, потеряв сознание…
        Он всегда ненавидел пение. Впрочем, он испытывал острую неприязнь ко всему на свете, но музыку и пение ненавидел особенно рьяно. Это была его страсть, его специализация - ненависть к искусству. Поэтому, видимо, Хозяин и дал ему нынешнюю жизнь… Ведь никто, кроме него, ведомого силой своей антипатии к творчеству, не сумеет столь безукоризненно выполнить возложенные на него обязательства. АХозяин ошибок не прощает. Шалкар усмехнулся: прощение - еще одно словечко не изего действительности. Но он частенько манипулировал им для достижения своих целей. В отличие от людей, склонных к самообману и поверхностному прощению, он, носитель почти совершенного сознания, себя никогда не обманывал. А других - да, конечно. Несчетное количество раз. Но прощения за обман он ни укого и недумал ждать - хорошую работу не прощают, а ценят.
        Чем сильнее чувство, тем неодолимее притягивает к себе его объект… Чем сильнее существо, испытывающее какое-либо чувство, тем больше оно отождествляется с ним. С незапамятных времен Шалкар превратился в саму ненависть. Но, как нипарадоксально, будучи чистой ненавистью, он вовсе ею не являлся. На самом деле был чем-то иным, какой-то непостижимой пустотой, заполнившей некогда живую и трепетную душу. Ощущать эту пустоту было поистине невыносимо. Но он научился жить с ощущением невыносимости своего бытия, заполняя, заглушая внутреннюю пустоту ненавистью. Он чувствовал себя живым, уничтожая другие жизни. И как любое создание, живущее силой разрушения, он был необратимо мертв.
        Музыка царила повсюду. Она ткалась из чудесного женского голоса, разноцветными переливами множества радуг парившего в невидимых высотах. С каждым новым звуком ненависть Шалкара становилась все сильнее. Никогда прежде не испытывал он такого переживания собственной мощи. Едва переведя дух, он остановился перед неплотно прикрытой белой дверью, ведущей в одну из больничных палат. Голос взял особенно высокую ноту, иШалкар подпрыгнул, захваченный врасплох приливной волной своего желания уничтожить. Но нет, еще рано. Он еще не чувствует верного признака приближающегося акта разрушения - абсолютного бесстрастия. Глубоко вздохнув, Шалкар деликатно постучал в облупившуюся деревянную плоть костяшками холеных, тщательно наманикюренных пальцев.
        Солнечный свет бросился ему в глаза, норовя ослепить. Шалкар поморщился и отодвинул рукой назойливый луч. С невообразимо давних времен он научился справляться с энергией светила, осознанным усилием удерживая меж собой и миром защитную прослойку абсолютной тьмы. Эта аура, невидимая глазу простого смертного, оберегала его от нежданного вторжения адептов света.
        Со спины она была прекрасна. Песня, лившаяся с ее уст, соединялась с проникающими в комнату солнечными лучами и потоком удивительного сияния разливалась вокруг… С каждым новым звуком, слетавшим с ее губ, палата наполнялась новыми оттенками восхитительного сияния. Восхитительно ненавистного… Шалкар едва не задохнулся, сдерживая подступающее к горлу желание уничтожить и уничтожать…
        - Доброе утро, милая моя! - интонация давнишней близости, вложенная в успокаивающий бархат низкого голоса, вплелась в чуть различимые пространства между пением и солнечными лучами, искусно разъединяя их.
        Какое прекрасное лицо… Вздрогнув и обернувшись, девушка смотрела на него широко расставленными огромными глазами, еще более выразительными от застывшего в них испуга.
        - Дорогая! Слава Богу! Я так рад тебя видеть живой! - распахнув приветственные объятия, Шалкар без промедления заключил в них растерянную певунью.
        - Боже мой, ты ужасно похудела! Куда делась моя прелестная любимая девочка! Одни глаза остались! - сокрушенно вздыхая, охая и причитая, он слегка отстранил от себя девушку, удерживая ее за плечи. - Бедняжка… - бездонно черные глаза наполнились скупой влагой. - Сколько всего ты натерпелась…
        Не выпуская из рук потерянно таращившуюся на него девицу, Шалкар ласкал ее сочувственным взглядом.
        - Ты забыла меня… Солнышко мое… Ты все забыла…
        Осторожно, словно имея дело с глубоко больным человеком, Шалкар подвел онемевшую от его неожиданно близкого вторжения красавицу к расстеленной кровати и бережно усадил на белую простынь. Сел рядом, ссутулившись в переживании неподъемного горя, и исполненными неподдельной грусти движениями принялся ласково поглаживать ее струящиеся каштановые волосы.
        - Кто вы? - придя в себя под настойчивой нежностью, спросила девица, от смущения глядя в открытое окно. За окном вскипала зелеными каскадами бурная зелень молодых деревьев. Сад вокруг здания поражал полнотой жизни и резко контрастировал со смертельным равнодушием больницы. Она любила созерцать неистовство этой жизни, различая все новые и новые оттенки цвета в море зелени за окном. Но сейчас сад отчего-то отталкивал ее… Нет, она сама не могла смотреть на него, зачарованная этим странным незнакомцем. Бездонный холод, плещущийся в глубине его горячего взгляда, пробирался ей под кожу, вливался в вены, обволакивал сердечный ритм… Девушка зябко поежилась и бессознательно принялась растирать себе замерзшие предплечья. Крупные мурашки «гусиной кожи» разбегались из-под ее пальцев… Она будто отвергала саму себя, сопротивляясь чему-то прежде безопасно далекому в себе, но теперь ставшему чересчур близким…
        - Замерзла, девочка моя… - обняв хрупкие дрожащие плечи, тревожно пробормотал Шалкар. В ответ на его прикосновение девушка слабо вскрикнула, пережив самую странную боль из всех, когда-либо познанных ею. Обжигающая смесь ледяного холода и яростного огня, существующих в единстве непостижимого союза, атаковала ее снаружи и изнутри. Она хотела оттолкнуть фамильярного дядьку, но боль отступила раньше, чем ее побуждение перешло в действие. Успокоение безразличия затопило сознание, и девушка расслабленно приникла к груди незваного благодетеля.
        - Меруерт, крошка, все будет хорошо, - продолжая поглаживать ее голову, приговаривал Шалкар. Внезапное вторжение извне в их совместный мирок ничуть не сбило с ритма его по-хозяйски властную руку. Обернувшись на звук, он еще крепче прижал к себе осоловевшую и ослабевшую девушку.
        Дверь без стука отворилась и напороге возникла медсестра с кривоватым подносом в полных руках. Запах казенной еды начал въедливо расползаться по палате. Приторно елейная улыбка медработницы неприятно подчеркнула ее профессионально равнодушное настроение.
        - Меруерт, это твой дядя! - чересчур выразительный кивок перекрашенной хной головы был подхвачен щедро умильной гримасой Шалкара. - Он так волновался за тебя! Так волновался! Места себе не находил! - заботливый щебет девицы перемежался сдобными взглядами, с прицельной меткостью бросаемыми на мужчину. - Я никогда видела, чтобы кто-нибудь так убивался из-за своей племянницы! - колючие нотки ревности выскочили из потока слов и болезненным рикошетом прошлись по растерянной душе Меруерт.
        Наградив Меруерт самой слащавой из имеющегося арсенала неискренних улыбок, медсестра, видимо, решив, что сеанс успокаивания больной успешно проведен, прошла к прикроватному столику и небрежно водрузила, почти кинула на него перекошенную плоскость подноса. Тот сразу же едва не скинул с себя чашку с подозрительно желтоватым чаем, но был вовремя остановлен властной рукой Шалкара. Обхватив ее обеими руками, словно желая сберечь остывающее дыхание целительной жидкости, Шалкар осторожно поднес посудину ко рту Меруерт.
        - Но… но я вас не помню… - непослушными от расстройства губами прошептала девушка, жалобно глядя поверх чашки на прибывшего к ней родственника.
        - Конечно, не помнишь! - дружным дуэтом вскричали медсестра иШалкар. Вздрогнув, Меруерт судорожно схватилась за чашку как заспасительный круг и опрокинула ее содержимое себе на колени.
        Досадливо поморщившись, медсестра обтерла ее мокрый халат бумажными салфетками.
        - Милая девочка, конечно, ты непомнишь, - отняв уМеруерт чашку и бережно взяв ее за руку, проникновенно тихо сказал Шалкар. - Ты ничего не помнишь. И это немудрено. Ведь ты… - голос Шалкара наполнился дрожью невыплаканных слез, иМеруерт в свою очередь интуитивно-сочувственно сжала его руку. - Ведь ты пережила ужасный стресс. Совершенно немыслимое испытание… - не всилах более сдерживать эмоции, защищаясь от боли подступивших воспоминаний, Шалкар прикрыл ладонью глаза. - Ты потеряла память.
        Солнце ласково оглаживало комнату золотистыми чувственными касаниями… Крохотные веселые пылинки прыгали в потоках приглушенного тепла, радужными огоньками отражаясь в мечтательно застывших глазах Меруерт…
        - А еще вот случай! Представляешь, когда мы пошли сАрманом, твоим отцом, купаться на речку, мама, а она страшно боялась, что мы утонем, сказала: если утонете, домой не приходите! На полном серьезе сказала, строго так! А мы ходили на речку каждый день - и вдождь, и вжару! И во-о-от таких раков там ловили, голыми руками! Они нанас наскакивали из глубины, норовили на дно утащить и сожрать! Однажды я даже в воду свалился, такой рак здоровенный попался! НоАрман прыгнул на него и пяткой как даст промеж глаз! У рака аж усы в косичку заплелись! Вдвоем мы его одолели. Насилу из воды вытянули. Мать варить отказывалась - он вкастрюлю не влезал! Пришлось у соседки казан для плова брать. У нее же в семье пятнадцать едоков было! Самый вкусный рак на моей памяти - тот самый. Добытое в бою, оно всегда слаще! - радостная скороговорка Шалкара, целиком ушедшего в переживание счастливого прошлого, то идело воплощалась в робкие улыбки Меруерт, вспыхивающие от искренне соразделенного веселья. Заражаясь его безудержным, как часто бывает после перенесенного страдания, смехом, девушка заливисто хохотала, с восхищением
вглядываясь в искрящиеся глаза дяди. Шалкар, казалось, был полностью захвачен переживаемыми добрыми воспоминаниями. Как маленький мальчик, он подпрыгивал на кровати, вскакивал с нее, размахивал руками, бегал по комнате и даже приседал, стараясь красочнее нарисовать внезапно ожившее в памяти событие. И, надо отметить, ему это отлично удавалось. Вновь усаживался на кровать, отирал пот с крутого интеллектуального лба. И всякий раз не забывал бережно прижимать к себе раскрасневшуюся от веселья девушку.
        - Что там, наверняка тебе отец рассказывал, и куда лучше, чем я… Да, рассказчик он был отБога! Не зря писал всю жизнь. Пусть и встол, но какие это были рассказы… Жизненные. Потому и задушу хватали, за самое сердце… - возбужденно блестя глазами, делился впечатлениями Шалкар. Его взгляд туманился от приятных воспоминаний, приобретая еще большую глубину. Меруерт, будучи не всилах оторвать глаз от неодолимо харизматичного визави, безвольно, но скаким-то потаенным удовольствием тонула в его все нарастающей теплоте. Его ли теплоте… Сколь часто против кого-либо используется его же сила или слабость, качество его характера… Ведь чем иным чаще всего оказывается любовь, если не притяжением к самому себе, пусть и спроецированным на внешний предмет обожания?
        Околдованная манящей бездной взгляда Шалкара, она безотчетно следовала за предложенными ей картинками памяти, даже не задумываясь о том, образы своей ли жизни она перепросматривает под чутким руководством извне. Границы между пространством ее и другой личности стерлись, и девушка совсем не замечала болезненных уколов острых льдинок, назойливо вьющихся вокруг ее души…
        - А потом мы, наловив полное ведро мелкой рыбешки, шли домой и мать все это жарила… Кстати, твой отец решил стать врачом, когда нашу маму укусило сразу два скорпиона, помнишь? Они спрятались в кухонном полотенце. Маму тогда еле откачали. Ну,Арман и решил, что будет спасать человеческие жизни, чтобы уж наверняка… Наивный был, но добрый очень… Как мне его не хватает. Каждый день слышу его голос в своей душе. Эх, сколько мы могли бы сделать вместе, если бы не эта чертова автокатастрофа…
        - горе, оказывается, способно жить тайной жизнью в подспудье человеческой души! Тщетно пытаясь сдержать подступающие слезы, Шалкар закрыл глаза дрожащей рукой, а другой робко, в поисках поддержки, коснулся руки Меруерт. Поддавшись мощному сочувственному порыву, возникшему из самой глубины ее души, она схватила обеими руками его руку и разразилась потоком долгожданных слез… Ведь она не плакала с того страшного дня… С того момента, когда ее жизнь была почти что утрачена… Совместное страдание объединяет надежнее совместного счастья. Наплакавшись вдоволь, Меруерт иШалкар доверчиво затихли в родственных объятиях друг друга…
        - Самое главное, что ты осталась жива, - голос Шалкара, вернувший ее во внешний мир, прозвучал словно из самого ее сердца. Но вто же время он был невыразимо далек от него… какое-то новое качество ее сознания, ставшее вдруг слишком явственным, смутило девушку и заставило обратить на себя внимание. Однако повелительно-заботливый тон дяди не позволил ей изучить непривычность своего состояния.
        - И я могу теперь выполнить свой долг, сдержать слово, которое дал моему любимому и единственному брату, - стремительным движением Шалкар промакнул слезы на глазах бумажным платком, явно стараясь скрыть свою эмоциональную слабость отМеруерт. Она деликатно отвернулась, верно истолковав этот жест. Черт, ему никак не удается взять себя в руки! Как же беззащитная девушка сможет довериться мужчине, который не всилах совладать даже с собственными чувствами… Но какой он искренний и милый в своей эмоциональности! Выходит, ему так же плохо, как ей. Нет, еще хуже, он же мужчина, а мужчины плачут в состоянии подлинной безысходности… Значит, ему необходима ее помощь.
        - Папа с мамой погибли, когда мне было шесть лет, - неожиданно для нее самой сорвалось с ее губ. - Вроде он был один в семье…
        - Да, солнышко! - сочувственно подхватил Шалкар, скрыв досаду перед слишком быстро возвращающейся памятью за понимающей улыбкой. - Когда человек теряет память, то требуется время для ее восстановления. Ты будто потеряла фильм своей жизни среди других фильмов. И бывает непросто отличить кадры из забытой жизни от однажды просмотренных чужих эпизодов. Твои друзья, родственники, одноклассники… Они же наверняка рассказывали тебе о себе, вы вместе что-то делали. Иногда при возвращении памяти нам вспоминаются детали судьбы других людей… Это надо пережить… Неприятно, но что поделаешь… Придется некоторое время попутаться в воспоминаниях, - Шалкар ободряюще похлопал девушку по руке. - Меруерт, прорвемся! Мы же вместе!
        Проникновенный теплый взгляд из-под густых ресниц Шалкара полыхнул ослепляюще буйным пламенем.
        - Я стобой, сокровище мое! Твой отец завещал мне заботиться о тебе. Он предчувствовал свой ранний уход из жизни. Постоянно твердил мне: «Шалкар, я проживу недолго. Позаботься оМеруерт. Она безумно талантливая, но слабенькая и доверчивая девочка. Она - надежда нашего рода». Ты потом вспомнишь, как много я сделал для тебя уже, как долго я…
        - Рода? Я надежда рода? - со спасительным недоумением ухватившись за оброненную дядей фразу, оборвала его повествование Меруерт. - Да что во мне такого особенного?
        Солнечный свет, золотистым морем плещущийся в палате, не смог заглушить восхищенного блеска глаз Шалкара. Пару мгновений он смотрел на девушку, потом, уступив распирающему душу чувству, соскочил с кровати и, встав навытяжку перед обомлевшей Меруерт, отвесил ей почтительный поклон.
        - Что… что вы делаете… - растерянно забормотала девушка, неудержимо заливаясь равномерно багровой краской стыда. - Вы издеваетесь надо мной?
        Шалкар молчал, опустив голову, и вего почтительно склоненной фигуре выражалось столь искреннее благоговение, чтоМеруерт невольно проникалась силой и глубиной чужого чувства. Было в ней, простой девушке, потерявшей о себе всякое представление, что-то особенное и уникальное, раз этот мужчина, несомненно, умный и сильный, боится оторвать от пола свой взгляд… Чем-то она его превосходит. И самое главное - он безоговорочно признает и уважает ее превосходство.
        Ощущение своей особенности было столь интенсивным и ярким, что надолю мгновения Меруерт вспомнила себя… Она была… Она есть… Потрясенная, она протянула руку навстречу дяде, стараясь передать ему переживаемое состояние, открыла рот, готовясь произнести нечто очень важное… И встретилась взглядом сШалкаром, поднявшим, наконец, голову. Тьма, безраздельная и неизмеримо глубокая, плескалась в его бархатисто-черных глазах… И свет, вспыхнувший было в ее пробуждающейся душе, угас, смутным туманом неуловимых образов рассеявшись между двумя противоборствующими видами действительности. Явная реальность, представленная взором Шалкара, оказалась намного сильнее реальности скрытой, робкими попытками проступающей в душе Меруерт…
        Сколько продлился их бессловесный поединок, Меруерт не знала. Она смотрела в глаза Шалкара, и образы ожившей памяти таяли один за другим, подчиняясь его воле. Она чувствовала, что потеря воспоминаний о прошлой жизни, случившаяся после перенесенного ею, и тоже забытый несчастный случай, - ничто по сравнению с той утратой, которую она несла здесь и сейчас. Растворяясь в пристальном взгляде Шалкара, она непроизвольно, по причине сегодняшней слабости, отдавала ему нечто крайне для нее важное. Она постепенно теряла себя в будущем. И степень данной потери была поистине колоссальной.
        Образы, всплывающие из воспоминаний, поднимающихся из основ ее памяти, таяли один за другим с катастрофической неизбежностью. Меруерт почти смирилась с этим своим растворением в воле другого человека, когда вдруг острая волна жалости к себе поднялась из ее сердца. Воспоминание, смутное, едва различимое в череде предыдущих отблесков ее личности, встало перед внутренним взором девушки и принялось вызывающе медленно исчезать, вызвав странный резонанс в ее душе. Жалость к себе сменилась страстным желанием удержать заветный образ, но он неуклонно ускользал от нее в зловещий мрак шалкаровских глаз, притягиваемый ими как магнитом. В последней попытке сохранить себя Меруерт инстинктивно подалась вперед и вцепилась обеими руками в плечи дяди, присевшего перед ней на корточки. Тот, следуя то лиее, то ли своему порыву, тоже наклонился к племяннице, уверенным жестом прикрыв ладонями ее предплечья. И вэтот момент сила, столь безжалостно отбиравшая уМеруерт ее жизненный опыт, вдруг остановилась, будто закончившись. И образ, за который шла борьба, застыл парящим голографическим изображением в точке
соприкосновения двух взглядов: Шалкара иМеруерт. Произошло нечто невероятное: память человека, его, казалось бы, сугубо личная собственность, невозможная к чужому обозрению, вышла за пределы конкретной индивидуальности и предстала перед своим источником отдельной от него реальностью. Или все-таки совместной?
        - Ты вспомнила, - тихо произнес Шалкар, выудив Меруерт из потока настигающего ее осознания.
        - Я вспомнила, - эхом отозвалась девушка. Благодарность себе за то, что унее получилось отвоевать у собственного состояния самую важную часть себя, смешалась в ее сознании с пугающим ощущением своей непричастности к данной победе. Она нестала противиться побуждению припрятать в глубине сердца сокровенное воспоминание. Как несколько минут назад Шалкар, Меруерт закрыла глаза, отгораживаясь от внешнего мира. И незаметила довольной ухмылки дяди, зловещей тенью промелькнувшей по его лицу. Создание общего с человеком внешнего и внутреннего пространства - основная победа на пути к завоеванию его души. Пусть она думает, что может оставаться наедине с собой. На самом деле тот, кто оставил душу без присмотра, уединяется с новым претендентом на ее территорию - сШалкаром.
        - Но все это ерунда. Самое главное у нас с тобой впереди, - Шалкар ласково смотрел на нее. - Просто чудо, что, пережив клиническую смерть, ты неутратила свой талант. Ты все еще замечательно поешь!

«Похоже, непонимание вошло у меня в привычку…» - грустно подумала Меруерт, рассматривая солнечных зайчиков, бесстрашно прыгающих по гладким черным волосам Шалкара. Отблики света щедро рассыпались по комнате, отражаясь от блестящих листьев деревьев за окном. Странно, ноМеруерт никак не могла избавиться от ощущения, что эти солнечные крохи исполнены самой настоящей жизни… Их вроде бы хаотический танец складывался в некое послание, которое надо было понять… Что-то невыразимо важное крылось в простых передвижениях пятен света… И оно вот-вот откроется ей… Ответ Шалкару вертелся у нее на языке… Но тут таинство солнечных бликов исчезло, и она вновь увидела себя смотрящей в черные как ночь глаза Шалкара. Взяв ее за подбородок, он направил ее взгляд в нужную ему сторону. Мгновение озаренного сознания снова вспыхнуло в душе Меруерт, слегка погасив невыносимость панического ужаса, вдруг вскипевшего в ее сердце. Она неотражалась в глазах Шалкара. В них вообще не отражалось ничего. И вто же время сквозь блестящую роговицу вполне человеческих глазных яблок на нее смотрело абсолютно бесчеловечное Ничто.
        - Но я не пою… - слабый писк сорвался с моментально пересохших губ, и он был похож на последний призыв о помощи. Боже, кто сумеет ей помочь! Она нетолько потеряла память, утратила способность понимать суть происходящего, но иразучилась выражать свои мысли! Совсем не это она хотела сказать! Но что же именно? Ответ, появившийся несколько мгновений назад, испарился вместе с желанием выразить его вслух…
        - Как же не поешь, еще как поешь! - с победным энтузиазмом отозвался Шалкар и выпустил ее лицо из ласково-цепких пальцев. НоМеруерт не почувствовала себя освобожденной. Как зачарованная, она продолжала таращиться на говорливого родственника. - Память вернется, и ты все вспомнишь. Ты же пела вот только что, когда я подходил к твоей палате. И мое сердце пело в унисон вместе с твоим!
        - Но я… не помню… - беспомощно ответила девушка и отневыносимости облегчения откинулась на подушку - вот сейчас она сказала именно то, что подумала.
        - Пора поставить систему! - бодрый голос медсестры врезался в возникшую паузу одновременно со звуком открывающейся двери. И снова тень довольной улыбки пробежала из одного уголка рта Шалкара в другой. Меруерт с непонятной ее сердцу надеждой воззрилась на ворвавшуюся в палату девицу.
        - Знаешь, милочка, - охотно подхватила та только что оборванную нить внутрипалаточного разговора, чем вызвала уМеруерт опасение в достаточном звукоизоляционном качестве двери, - ты поешь несколько раз в день и даже ночью! А потом не помнишь этого. Врач говорит, это связано с потерей памяти. Твоя личность словно раздвоилась после пережитого. Когда ты вспомнишь себя, то восстановишь ее целостность. Чтобы не мешать восстановлению, врач разрешил тебе петь и ночью! А голос у тебя просто божественный! - говоря все это, работница здравоохранения устанавливала систему рядом с кроватью больной. Делала она все как-то излишне осторожно, словно стараясь не заглушить посторонними звуками своего голоса. Очевидно, она гордилась тем, что может поучаствовать в рождении новой звезды.
        - Я обязан словом, данным твоему отцу, развивать твой талант! Ведь ты пела практически с пеленок! Твой детский плач - это были не крики, а божественное звучание новорожденного Голоса! - Шалкар в восторженном порыве, ободренный вовремя подоспевшей поддержкой медсестры, схватил обе руки обмякшей на кровати Меруерт. - Ты уже прошла обучение у лучших зарубежных мастеров вокала, как же мы можем все бросить на полпути! Столько усилий и… денег вложено… - упомянув деньги, «дядя» бросил осторожный взгляд на«племянницу». И тут же отвел глаза, обменявшись понимающими улыбками с медсестрой. Теперь они оба выжидающе, с едва уловимым предупреждающим осуждением взирали наМеруерт. Та струдом сглотнула вставший поперек горла ватный комок. Ощущение удушья становилось вполне реальной физической угрозой…
        - Конечно, дядя Шалкар, - еле выдавила из себя Меруерт и судорожно вздохнула. Стоило ей произнести эти простые слова, как удушающий кляп исчез, и больничный воздух сладкой жизнью полился в жадно расправившиеся легкие. - Я буду петь… Хотя, как мне кажется, я очень люблю готовить и печь… - Меруерт замерла, с испугом прислушиваясь к ощущениям внутри горла, но удушающий комок больше не появлялся.
        - Пеки на здоровье! - неожиданно громко расхохоталась медсестра, накладывая жгут на бледную руку больной. - Одно ж другому не мешает! Талантливый человек талантлив во всем! Будущему мужу повезет вдвойне! Жена звезда и прекрасная хозяйка! - казалось, цитирование заезженных высказываний доставляло медсестре особую радость, создавая иллюзию (у нее или удругих?) интеллектуальной развитости.
        При упоминании возможного мужа лицо Шалкара приняло традиционно строгое выражение:
        - О замужестве думать пока еще рано, - металлические нотки в его голосе с неприятным звуком резанули по стерильной прозрачности палаты, иМеруерт невольно поморщилась.
        - Дядя Шалкар, - растерянно пробормотала она, пытаясь сменить опасную тему. - Видимо, моя память не скоро восстановится… Я забыла, где ты работаешь… И как мы будем развивать мой талант… Раз уж папа так хотел…
        - Я музыкальный продюсер, деточка. А работать мы с тобой будем в прекрасной команде. Ты всех их давно знаешь, моих артистов. Со временем вспомнишь. Я тебе во всем помогу, - с сочувственной улыбкой Шалкар чмокнул девушку в щеку. - А теперь я пойду, тебе надо отдохнуть. Слишком я тебя взволновал…
        Меруерт и незаметила, как ее дядя оказался у выхода из палаты. Забытье, расслаивающееся на смутные образы только что пережитых впечатлений, обволокло ее уставшее сознание. Не оглянувшись на девушку, Шалкар закрыл за собой дверь, не издавшую ни единого звука. Сытое выражение на его лице - гримаса победителя - за дверью сменилось маской полного равнодушия, как раз в тот момент, когда стерильная сталь медицинской иглы вонзилась в голубоватую вену на расслабленной руке Меруерт…
        Глава3
        Жестокие игры доброты
        Кресло дергалось, пищало и заходилось приглушенными нервными всхлипами. Со стороны Амадео, склонившийся над взбесившимся предметом интерьера в убеждающем монологе, выглядел неподдельно сумасшедшим человеком.
        - Послушай, нельзя же так! Пойми, ничего страшного не случилось! Это недопонимание сторон! - несмотря на приводимые доводы, кресло никак не убеждалось и продолжало натужно булькать и всхрюкивать.
        - Красавица наша, - обозначил отчего-то женскую принадлежность кожаного сиденья со спинкой Амадео и приветливо прихватил его (или ее?) за подлокотники. - Ну послушай, все образумится. Вообще ведь ситуация смешная, тебе не кажется? - высоченный атлет склонился еще ниже, сложившись практически вдвое, и придал лицу выражение искусственной радости, обычной для людей, мучающихся ядреной смесью жалости и злости.
        Но креслу ситуация, известная ему и владельцу, смешной совсем не казалась. В ответ на предложение посмеяться седалищная часть кабинетного комплекта особенно сильно дернулась, почти завалилась на пол и непременно свалилась бы на бежевый мягкий ковер, если бы не сильные руки Амадео, удержавшие-таки свойственную данной мебели пространственную диспозицию. Остановленное в своем сопротивленческом порыве, кресло завибрировало в руках изумленного хозяина, разродясь каскадом истерических, явственно женских воплей.
        - Я… я… я… больше так не могу… - завопило оно, захлебываясь собственными криками. - Сколько это может продолжаться! Бессовестная травля! Меня! Меня!!! Меня… - подпрыгнув в отчаянной попытке донести хозяину силу своих эмоций, мебель пребольно ткнулась чем-то острым ему в ноги. Охнув, Амадео выпустил подлокотники и отшатнулся. Кресло, лишенное опоры, моментально вышло из состояния должного равновесия и неуклюже запрыгало на месте. Амадео отпрянул снова, едва успев увернуться от удара в грудь мощной спинкой разбушевавшейся мебели. И тут же, намереваясь усмирить разрастающийся хаос, ухватился за нее. Его ладони сдерживающей силой легли на плечи худенькой черноволосой девушки, скорчившейся в бездонных кожаных недрах.
        - Вот, вот, что они написали мне! Эту мерзкую смс-ку! - с лицом, перекошенным от ярости так, что далеко не спервого взгляда становилась очевидна его потрясающая красота, девица пыталась продырявить дрожащим указующим перстом экран мобильного телефона. - Они винят меня в срыве прошлого концерта! Они!!! - вдруг голос ее перешел на оглушительный визг. - Они все меня ненавидят!!! ВСЕ!!! Я так больше не могу! Я невынесу! Я лучше умру, чем терпеть все это!!!
        Торпедированным снарядом девица выскочила из вмиг омертвевшего кресла и опрометью бросилась к шоколадному прямоугольнику запертой двери.
        - Я убью себя! - оглушительный вопль, исторгнутый ею где-то посередине пути, быстрее своей родительницы достиг желанной цели и разбился об нее тучей нотных осколков. Невидимой, но чересчур хорошо слышимой смерчеобразной воронкой они закрутились вокруг разгневанной особы, чья костлявая рука с неестественно длинными ногтями, протянутая было к латунной дверной ручке, беззащитно ткнулась в мощную грудь возникшего на ее дороге Амадео. Кресло, через которое мгновение назад он перемахнул в один огромный прыжок, инерционно кружилось вокруг вновь обретенной оси. Схваченная в охапку, девушка забилась в конвульсиях нарастающей истерики и состервенением швырнула в глубины комнаты сотовый телефон, зажатый в другой, не удерживаемой Амадео руке. С хриплым стоном несчастный аппарат явил миру детальное содержимое своего нутра. Выпустив этим актом разрушения раздирающую ее агрессию, девица безвольно повисла на руках монументально неподвижного мужчины, обливая его рубашку потоком неудержимых слез.
        - Ну-ну-ну… - убаюкивающе забормотал Амадео, одной рукой сжимая анорексичное тело молодой женщины, а другой поглаживая ее по волосам. - Вот ихорошо… Вот иумница…
        - Они ненавидят меня, значит, я ужасная… Я недостойна петь… Я бесталанная… Я ненавижу себя… Они правы… Я недолжна жить… - слабые истерические всхлипывания надежно заглушались широкой грудью Амадео, с готовностью вбирающей в себя жалобы и стоны неимоверно страдающего создания.
        - Зачем же так убиваться… - чуть улыбнувшись, он слегка похлопал и погладил девушку по нервно вскидывающимся плечам. - Они нехотели причинить тебе зла, я уверен. Просто вы недопоняли друг друга…
        - Зачем же так убиваться… - беззвучно, одними губами, явно наслаждаясь их значением, повторил слова Амадео пожилой полноватый мужчина, плотно прильнувший к двери с противоположной ее стороны. - Вы же, мисс звезданутая вселенная, так неубьетесь…
        На большом усталом лице с крупным носом и глубоко печальными глазами застыло выражение удовольствия и презрения. Мясистое ухо, прижатое к резному дереву, казалось, жило собственной жизнью, аккуратно исследуя дверь на предмет лучшего места для подслушивания. Голова и все тело, словно огромный ее придаток, послушно перемещалось вслед за ушной раковиной. Периодически грузный мужчина то сильнее вжимался в дверной массив, стараясь расслышать тихо ведомый разговор, то слегка отодвигался от него, оберегая свой слух от резких звуковых ударов. Последний из них, видимо, оказался неожиданным и слишком ощутимым, и мужчина отскочил от двери, с недовольной гримасой потирая покрасневшее ухо. Деревянная плоть перед ним истошно вопила женским голосом, и прекрасно услышать все слова можно было, находясь и внескольких метрах от нее.
        - Как недопоняли! - внезапным басом взревела девица и изо всех сил толкнула Амадео в грудь. Мужчина, потрясенный столь резкой сменой тембра, едва не выпустил добычу из рук, но вследующее мгновение сжал ее чуть сильнее.
        - Как недопоняли! - вновь перейдя на визг, однако несколько придушенный, голосила несчастная. - Они хотят, чтобы я не принимала участия в концерте, потому что они все против меня. Все, понимаете?! Все доодного! Они сделали из меня козла отпущения! - с этими словами она яростно и как-то даже сладострастно впилась в удерживающую ее мускулистую руку белоснежными мелкими зубами. Всхрапнув, Амадео слегка отстранил от себя зарвавшуюся драчунью, не выпуская ее, однако, из вынужденности своих объятий. Ухватив скандалистку за плечи, он несильно встряхнул ее, приподняв над полом. Этого оказалось достаточно, чтобы девушка переключилась с лютой агрессии на безутешную жалость к себе и щедро оросила недавно покусанную плоть каскадом вовремя подоспевших горячих слез.
        - Скорее, козу отпущения, - обронил колючие слова в густой ворс ковра пожилой толстяк, прильнувший к двери другим, непострадавшим пока еще ухом.
        - Александр Евстигнеевич! - неожиданно и совершено некстати ответил ему приятный женский голосок. Толстяк вздрогнул почему-то одним животом и поспешно отошел от двери в сторону стоящего в центре приемной дивана.
        - Я здесь, - отозвался он, в скорбной позе опытного мыслителя усевшись на сдержанно зеленеющий велюр дивана. Взгляд глубоко и надолго погрузившегося в себя человека напрямую не встретил вошедшую в комнату изящную девушку. Но сразу поймал ее в обширные сети поля периферийного зрения. Не покидая образа философской озабоченности, Александр Евстигнеевич мгновенно отметил и винтажное платье новоприбывшей, и ее блекло-русые волосы, собранные на затылке в ретро-пучок, и нервно теребимый в руках внушительный ридикюль. Усилием воли мужчина сдержал поползшую было вверх бровь: здоровенная сумка удивительно гармонично сочеталась с непропорционально широкими кистями рук девушки, разбивая архаичность ее женственного образа на ряд несовместимых друг с другом частей. Весь ее вид громогласно противоречил времени и месту, эпатируя и вызывая сочувствие одновременно. Александр Евстигнеевич давно привык к ее странной дуэли с собственной женской судьбой, но всякий раз при появлении сей особы не мог противостоять своей внутренней улыбке.
        - Александр Евстигнеевич! - стараясь привлечь внимание толстяка, с легким напором повторила винтажная девушка, направляясь к оккупированному дивану. - Вы невидели Веронику? Мы хотели обсудить с ней порядок выступления на субботнем концерте. Ребята заняты на репетиции и попросили меня спросить Веронику…
        Не успев закончить фразу, она взмахнула гигантской сумочкой, инстинктивно стремясь отмахнуться от надвигающейся на нее беды.
        Дверь в конце комнаты с демонстративным шумом распахнулась и оттуда медленно вышла, а скорее - выплыла черноволосая молодая женщина, вытирая большие красивые глаза явно мужским носовым платком. В ее взгляде сквозило нескрываемое торжество. Слезы, наполняющие глаза, не только не скрывали их выражение, но напротив, служа увеличительной линзой, преподносили его окружающему миру в отталкивающей совокупности мельчайших деталей. Увидев в приемной винтажную девушку и пожилого мужчину, брюнетка сморгнула, застигнутая врасплох, и вследующий миг подверглась таинственной метаморфозе. Александр Евстигнеевич непроизвольно передернул плечами: он так и несмог смириться с молниеносностью данных трансформаций, зрителем которых он становился неисчислимое множество раз. Ощущение, что втеле этой дамочки обитает сразу несколько личностей, не покидало его никогда. И также никогда он не мог перебороть растерянность, мучительно испытываемую им при наблюдении за уходом одной и появлением другой ее персоналии. Действительно ли она была сумасшедшей (но отнюдь не дурой) или же просто являла миру высшую одаренность гениальной
актрисы - Александр Евстигнеевич так и неопределился с ответом. Но точно знал одно: искренне полюбить эту женщину так трудно, что почти невозможно.
        Боль от несправедливо попранной добродетели разливалась из бездны невыплаканных слез, стоявших в ее взгляде и грозивших безжалостно утопить в ней всех виновных и им сочувствующих.
        Красный от негодования Амадео, тенью надвигающейся грозы возникший за ее спиной, шумно отдувался от пережитого и грядущего напряжения. Молнии, мятущиеся в его глазах, искрили в окружающее пространство. Предгрозовая тишина нависла над окаменевшем в деланном раздумье толстяком на диване и винтажной девушкой, одинокой белой березкой в поле принявшей на себя первый удар штормового ветра.
        - Что вы себе позволяете! - раскат начальственного рыка привычно не застал врасплох никого, но, как всегда, заставил содрогнуться каждого. - Завидовать и оскорблять человека только за то, что она хорошо спела! Лишать ее возможности творческого выражения! Пакостить за ее спиной, а потом плевать ей в лицо гадости!!! Да еще своевольничать заМОЕЙ спиной! Кто позволил решать - кому выступать, а кому нет?! Это я здесь решаю!!! Всех штрафую на пятьдесят процентов от гонорара! И чтобы живо все извинились перед ней. Где остальные? ГДЕ?!
        Свирепый взгляд тигром бросился через приемную и зашкирку выхватил из спасительного диванного уюта обомлевшего Александра Евстигнеевича, кинув его на передовую развернувшейся битвы.
        - Всех сюда! Живо!
        Пожилой мужчина как-то невообразимо быстро вернулся в активное состояние бытия и полупрозрачной тенью исчез за другой дверью, провожаемый сомнительными аплодисментами - растерянно хлопающими ресницами побледневшей винтажной девушки.
        - А ты что стоишь как вкопанная! - повторный начальственный рык отнюдь не придал девичьему лицу большей осмысленности, но попытка не осталась без результата - девушка заморгала еще старательнее, силясь осознать происходящее. Возможно, усиленное хлопанье ресницами улучшает мозговое кровообращение, кто знает? Зачем-то ведь она это делала…
        - Сказано - извинись перед Вероникой, живо! - огромная ладонь Амадео бережно накрыла мелко подрагивающие плечи черноволосой красотки.
        - Да это она, она их надоумила объявить мне творческий бойкот и написать эту гадость, ОНА!!! - комки яростной жалости к себе срывались с искривившихся от гнева губ и раскаленной картечью летели в сторону беззащитной в своей растерянности соперницы. - Анжелика, зачем ты это сделала? Ведь ты моя подруга! - метнув в лицо «негодяйке» заветное обвинение, Вероника отвернулась и, опустив плечи, мелко задрожала теперь уже всем телом.
        - Я?! - неожиданно для себя обнаружила собственное активное присутствие винтажная Анжелика, чья защита растерянностью была полностью уничтожена безжалостной атакой Вероники. - Ты очем? Я ничего тебе не писала! Мы тебя уже два часа ищем. Надо согласовать план выступлений для предстоящего концерта.
        - Каких выступлений? Какой план? - Амадео закрутил головой, продолжая удерживать обеими руками и непытавшуюся вырваться из его объятий Веронику. Лишенный возможности жестикулировать, он соображал медленнее, чем обычно. - Вы же ей написали смс-ку, вот… ну, вот же… - обшарив руки хлюпающей носом красавицы в поисках телефона, он отсутствующим взглядом уставился наАнжелику. - А, ну да… она же его разбила…
        Отстранившись от своей протеже словесно, Амадео безо всякого труда перенес созданную им дистанцию на физический план. Крупными неспешными шагами он вдумчиво измерил пространство между враждующими женскими особями и остановился в стороне от них, образовав вершину равностороннего треугольника. Спокойная суровость взгляда, которым он сцепил в одну связку разобщившихся было девиц, предвещала полноценную взбучку.
        - Вы неимеете права принимать решения о выступлении или его отмене, равно как ио содержании концертной программы. Вы нарушили условия договора. Я ваш продюсер, и я один решаю, когда, как ис кем вам выступать! Дисциплина - залог вашего развития. И только под моим руководством!
        - Мы ничего такого не писали ей! - принимая цвет молодой березовой коры, одними губами прошептала винтажная девушка. - Как бы мы могли!
        - Это она написала! Это сее номера пришло! - с испуганной злобностью прищемленной за хвост вороватой кошки прошипела Вероника и, скользнув быстрым оценивающим взглядом по каменному лицу Амадео, вновь разразилась потоком истерических слез. - Я убью себя! Они подлые люди! Вы мне не верите! Она все врет! Они хотят меня изжить!
        Обычно деревья падают, будучи не всилах противостоять порыву шквального ветра, или же попросту гибнут от руки человека. Огонь тоже не шибко щадит их внешне неподвижные жизни. Но бывает, что дерево, старое или молодое, теряет должное ему жизненное равновесие и валится на землю безо всяких на то видимых причин. Внутренняя слабость существа в этих случаях оказывается сильнее его внешних врагов. Винтажная девушка за несколько мгновений развернувшейся бури абсолютно вся (включая платье и ридикюль, полинявшие из жизнеутверждающих красок в невнятную пастель прямо на ней) приняла цвет первого, невинно чистого снега и без единого признака деятельного сознания плашмя рухнула на укрытый ковром пол. В отчаянной попытке подхватить ее падающее тело, Амадео прыгнул вперед, но столкнулся с непредсказуемостью возникшего на пути препятствия. О, сколь часто именно нежданные мелкие препятствия рушат тщательно построенные планы и долго лелеемые надежды! Споткнувшись о лежащий на ковре ридикюль, в попытке сохранить ускользающее уже от него равновесие, широко, как степной орел крыльями, он взмахнул длинными мускулистыми
руками… Интересно, что вразвороте происходящих с кем-либо перемен препятствием может оказаться любой объект, оказавшийся рядом не вовремя. Или - наоборот, вовремя… И если одно затруднение способно изменить курс личной или общечеловеческой истории, то другое, попадая под уже измененный курс субъекта истории, меняет собственное положение. Как правило, это изменение сугубо принудительно и зачастую весьма болезненно. Запланировавшая совсем иное развитие событий, уповавшая на защитные действия со стороны начальника, Вероника не ожидала, что его недюжинная сила развернется против нее самой. Уж она-то как никто другой знала сильные и слабые стороны шефа и невпервые ловко им манипулировала… Или, по крайней мере, думала, что манипулирует… Но иногда уверенность в том, что мы можем управлять внешними по отношению к нам процессами и силами, превращается из демонстрации своих превосходящих возможностей в фарс глупой самоуверенности. Последствия, увы, предсказуемо печальны…
        Удар в нос, никак не ожидаемый ею в данном контексте, смешал все карты, отключив их владелицу от восприятия поля игры. Без единого звука Вероника свалилась… нет, не напол, а намирно лежащую на нем недвижимую Анжелику. Крест, образованный двумя телами недавних соперниц, был утвержден в своем существовании мощным третьим дополнением в виде Амадео, вбившим в его сердцевину неоспоримый авторитет своего присутствия. Подчиненный может что-то пропустить, начальник же - никогда. Понятное дело, что извсех троих только Амадео увидел, как вшироко распахнувшуюся дверь вбежал вспотевший и красный его секретарь, Александр Евстигнеевич, подталкиваемый в спину взволнованной толпой приглушенно гомонящих юношей и девушек. И если аплодисменты являются высшей степенью одобрения зрителями развернувшегося перед ними действия, то гробовая тишина, наползающая на профессиональную или импровизированную сцену, свидетельствует совсем об ином к нему отношении…
        Да, человек имеет выбор в актуальном событии проживаемой жизни. И каждое из событий способно повлиять на присущий ему способ удержания на весу собственной головы. К слову, внезапно свалившееся на нее счастье может совершенно спокойно пригнуть эту самую голову к земле, а неболее ожидаемо обрушившееся на нее же бедствие иногда вызывает и вовсе, на первый взгляд, неадекватную реакцию. Человек, гордо несущий свою голову над штормовыми волнами неуправляемой им стихии под названием жизнь, грозящей затопить его целиком, редко вызывает искреннее уважение, чаще - осуждение. «У него крыша съехала на почве высокомерия», - слышится от любого встречного. Причина тому банальна до глубокой печали, рождающейся из ее осознания. Зависть… Но кчему именно? К тому, что вборьбе с этой самой стихией приходится принудительно, переступая через свою лень и предубеждение, растить и укреплять. Зависть к силе духа - наиболее распространенная в мире ее форма. И, пожалуй, единственная. Ведь что мы понимаем под процветанием, успешностью, властью, красотой, деньгами, талантами и другими явлениями человеческой активности?
Наверняка возможность того или иного человека эффективно жить. А мера эффективности любой жизни - это качество силы духа, из которого она возникает. Зависть к чужой силе духа формируется на основе сравнения ее с собственной душевной возможностью. И данное сравнение необходимо для развития каждого человека. И что самое удивительное, чем дальше развивается человек, тем большей духовной силой он обладает и тем меньше пылевой грязи зависти оседает на его восприятие мира…
        Прима, она ина больничной койке прима. Только она сможет гордо держать голову не только в стоячем, но ив лежачем положении подставленного под нее тела. Царственно возлежащая на белой подушке забинтованная голова Вероники выделялась среди прочего больничного инвентаря еще большей белизной. Она прямо-таки сияла ею, чересчур откровенно, практически истерично демонстрируя миру исключительность своего страдания и сопровождающего его мужества. Случайный удар накачанной руки ее продюсера вызывал отнюдь не случайные изменения в жизнедеятельности девушки. Сотрясение мозга вкупе с переломом носа - дело нешуточное. ИВероника несла постигшее ее несчастье с полной мерой серьезности. Той самой серьезности, которая всегда предшествует чудесному превращению удара судьбы в ее дар. Да,Вероника мастерски умела извлекать выгоду из невыгодного положения. Счастливое несчастье - таков был ее жизненный девиз, идентичный девизу как духовно развитого человека, так иэгоцентричного манипулятора. Чем они различаются? Отношением к себе и окружающим людям.
        - Как жаль, что вы не смогли выступить сегодня! - робкий голос красивого молодого человека всколыхнул напряженную палатную тишину. Смущенно пряча бурю кипевших в душе чувств под ссутуленными плечами, темноглазый брюнет глядел наВеронику с предпотолочной высоты. Букет цветов, зажатый в его изящных руках, напоминал тонкое деревце, за которое он держался из последних сил, страшась потерять всяческое душевное равновесие. - На сцене вас очень не хватало… - мелодичный низкий голос был заглушен слабым судорожным вздохом с кровати.
        - А-а-ах… - тонкая бледная кисть едва завершенным жестом легла на мраморно белый лоб, подчеркнув драматическую глубину взгляда запавших огромных глаз… - Не хватало? - чуть слышимый голос с кровати доносил до слушателей, несмотря на свою слабость, удивительную различимость каждого слова. - Вы же сами не хотели моего участия в том концерте… Вот исбылось пожелание…
        Полупрозрачная ладонь бессильно скользнула по лицу вниз и упала на простынь. Тяжелая пауза, обычная перед зачтением приговора, мрачной тенью повисла в комнатной духоте.
        - Я… Мы… Мы это… - темноглазый парень нервно затоптался на месте, явно разрываясь между желанием припустить с него галопом и остаться недвижимым. - Нет, мы… То есть я… Вот, это вам! - измучившись, он решился разрубить гордиев узел скрутивших его душу побуждений. Широко шагнув к кровати, он протянул вперед охапку разноцветных лилий.
        - Это что, ты мне купил? - с притворной ласковостью, очевидной для любого человека, кроме того, кто влюблен в ее источник, вопросила с подушки бледная немощь, на глазах наполнившаяся жизнью и принявшая вполне симпатичные человеческие очертания.
        - Нет, это мне на выступление подарили… А я вам принес… - некстати брякнул нежданную правду томный красавец и тут же скрылся за густейшим слоем краски, бросившейся ему в лицо. С каждой новой секундой яснее и лучше осознавая свою ошибку, он пополнял палитру визажного половодья удивительным разнообразием оттенков красного цвета… Красочные лилии, виновато положенные им на край кровати, бессовестно контрастировали с тем, кому были предназначены - безликой бесцветной тенью, с тихим стоном замершей рядом с их упругими лепестками…
        - Я немогу больше разговаривать… - слабым голосом произнесла тень. - Оставьте меня в покое… умоляю…
        Толпа молодых мужчин и женщин, обнаружившаяся за спиной робкого брюнета, невидимая в глубине своего молчания, зашелестела, задвигалась и поспешно покинула палату. Высокий темноглазый парень, освободившийся от букета как материального проявления терзающего его чувства, но все еще плененный неполнотой его высказанности, на несколько мгновений задержался у дверей, лаская долгим печальным взглядом безжизненный силуэт на кровати. Не уловив в нем ответных признаков столь дорогой ему жизни, со сдержанным вздохом он отступил в ожидающую его человеческую многоликость.
        - Дурак ты, Расул! - напоровшись на жесткую грубость встретивших его слов, волоокий брюнет испуганно прижал руки к груди, защищаясь от надвигающейся на него безапелляционной реальности. Мужиковатого вида парень с ежиком светлых волос на круглой голове мощным плечом подпирал коридорную стену. Тихо гомонящие люди, разбредшиеся по тоннельному межкомнатному пространству, казались ненастоящими на ярком фоне его деревенского здоровья. - Кто ж так к бабе подкатывает… - нагловато ухмыльнувшись, парень взъерошил огромной пятерней и без того вздыбленные волосы.
        - Какая она баба! - вспыхнув, с негодованием выпалил брюнетистый Руслан, и темные пятна едва сдерживаемой обиды стали медленно расползаться по багровости его лица. - Она - королева… - воспоминание о любимой девушке приглушило бушующие в душе эмоции, растворив их в бездне восторженной нежности, раскрывшейся в его сердце.
        - Королева тоже баба, - раздосадованный вернувшимся к собеседнику благодушным настроением и нормальным цветом лица, огрызнулся светловолосый парень. - Эх, всему тебя учить надо. Ладно, - отлепившись от стены, он снисходительно хлопнул Руслана по плечу, отчего тот взмахнул руками как крыльями, и слегка присел. - Подсоблю тебе, так ибыть. Растяпа.
        - Мужлан… - сдавленный шепот разобиженного утонченного брюнета потонул в громовом гоготе размашисто зашагавшего по коридору брутального блондина.
        Глава4
        Кукловод
        Полумрак, царивший в комнате, казался каким-то бесконечным и вначале настораживающе, а затем и завораживающе живым. Никогда нельзя было понять, находясь в ней, вырастают ли из сего загадочного сумрака предметы интерьера или же в нем пропадают. Маревная неопределенность вроде как стабильного пространства пугала посетителей, впервые входивших в приемную Шалкара, но, странное дело, вскоре совсем или почти не замечалась теми из них, которые превращались в сотрудников его команды… Правда, у многих она неизбежно вызывала чувство неуютности и потерянности, особенно при долгом нахождении в офисе этого известного музыкального продюсера. Может быть, поэтому они предпочитали прятать досаждающий им душевный дискомфорт под обостренным переживанием вроде бы положительных эмоций и чувств… Впрочем, все эмоции и чувства, переживаемые людьми в шалкаровском владении, сначала отличались особенной остротой, а потом постепенно сходили на нет и вовсе пропадали…
        Громоздкие в своей величественности, дорогие диваны и кресла из черной блестящей кожи с торжественной холодностью стояли вдоль обитых багровым матовым шелком стен. Вычурно выгнутые спинки и подлокотники мебели столь явственно напоминали изгибы надменных губ и высокомерную ироничность приподнятых бровей человеческих лиц, что всякий, сюда входящий, непроизвольно кланялся в безмолвный полумрак и чувствовал себя при этом необычайно в чем-то виноватым. Вальяжно разлегшийся посередине огромной комнаты не менее внушительный шелковый ковер, без сомнений, являлся тут полноправным хозяином. Действительно, не именно ли то, что выстилает наш путь, представляется им самим, а значит, и нашей судьбой? Ковер ли это или груда острых камней, а может быть, мельчайший белоснежный песок, скрывающий под собой коварную мягкость смертельной зыбучести, - каждый путь отражает свою суть в данной ей форме проявления…
        Развешенные по стенам сюрреалистические картины отрешенно взирали на окружающих из загадочности своих разноликих миров… С ними, неожиданно для данного сумрачного спокойствия, непримиримо спорили прямолинейно и тяжело роскошные, расстилающиеся плотными складками по ковру портьеры из красного бархата, непонятно что именно скрывающие: то ли внешний мир от обитателей комнаты, то ли их самих от мира за окном…
        Звуки смачных поцелуев отнюдь не портили общего впечатления от угрюмой величественности приемной, но, наоборот, подчеркивали и дополняли ее. Мужской и женский силуэты, слившиеся в одну, слабо различимую в полумраке фигуру, приютившуюся на дальнем диване, то ли отбрасывали, то ли собирали вокруг себя густые тени, вяло шевелящиеся в такт сладострастных стонов и вздохов. Тени, подчиняясь какому-то им одному ведомому ритму жизнедеятельности, то подползали к парочке вплотную, жадно следуя за бессознательно отодвигаемыми ступнями, то разбредались по ковру, почти рассеивались, вновь появлялись и зачем-то устремлялись к полуоткрытой в неясно светлеющее за ней пространство массивной темной двери…
        Все когда-нибудь кончается, переходя из одной формы в другую, исчезая и образуясь снова… И порою переход из одной формы бытия в другую кажется легким, потому что манит обещаниями новых удовольствий и свершением заветных надежд… Усталый, но счастливый двойной выдох всколыхнул полумрак, заставив тени отпрянуть от двери и нервно забиться под многослойные портьерные складки возле плотно занавешенных окон.
        - О,Альфео! - томный женский шепот волной невыносимо сладких духов распространился по комнате. Портьерные складки заволновались и снова замерли. Она, средних лет, неказистой простоватой внешности, с коротко стриженными рыжеватыми волосами, затуманенным взором водянисто-зеленоватых глаз всматривалась в лицо жгуче черноволосого мужчины, чересчур крепко держащего ее за обе руки. - О, любимый… Единственный… О, мой ненаглядный…
        - Донна белла, аморе мио! - горячо подхватил и азартно продлил излитый сердечный стон виновник его возникновения, беззастенчиво впиваясь алчно горящими черными глазами в смелое декольте пассии.
        - Тише, дорогой, нас услышат! Неудобно будет! - чуть отстранившись, проявила запоздавшую осторожность дама, не сводя, однако, влекущего взора с распаленного ею кавалера. Но он, похоже, мог сейчас слышать только самого себя.
        - Же тэм, ай лав ю, их либидих, аморе мио, Элен! - не всилах сдержать обуревающие его чувства, вскричал пылкий влюбленный, вскочил с дивана и упал перед обмершей на нем дамой на звучно хрустнувшее колено. Опасаясь, видимо, ее несанкционированного бегства, вновь ухватил две вяло лежащие на подоле плиссированной юбки женские руки. Комнатный полумрак повторно наполнился стонами и ахами, причмокиваниями и сдавленными возгласами: покрывая руки чаровницы поцелуями, горячий брюнет с тем же хрустом опустился на второе колено и практически лег грудью на подол, чья владелица зазывно откинулась на диванные подушки… О, да, столь интенсивное, на грани галантности и хамства, мужское внимание искусно превращает простушку последней степени закоренелости в изысканную и вечно желанную светскую львицу…
        Страх опутывал легкие липкой паутиной, склеивая альвеолы в противно хлюпающие комки неуклонно сдающейся плоти… Каждый вздох давался с превеликим трудом, и лишь отчаянная жажда жизни заставляла слабеющее сознание снова и снова продираться через набирающие красочность картины грядущей расправы. О, ну почему эти мерзкие тени, неизменные обитатели шефской приемной, могут с легкостью просачиваться в любую щель и растворяться во всяком предмете. Если бы он мог, он бы влился в портьерную ткань и стал бы неотличим от нее, от ужаса позабыв форму собственного тела, отринувшись, отказавшись от его бренности и тем самым победив угрожающую ему боль или смерть… Или же вошел бы в каменную непоколебимость этой стены, в которой он уже несколько минут так безуспешно пытался найти опору… Почему, почему он не тень? Впрочем, если его здесь обнаружат, он очень быстро ею станет. Легендарная безжалостность шефа, неизбежным возмездием обрушивающаяся на голову того, кто посмел нарушить установленные им правила, никогда не вписывалась ни вкакие рамки и пределы…
        Повернув голову вправо, он покосился на девушку, всем телом прижавшуюся к нему, точно к спасительному кругу. Камилла… Бедняжка… Что будет с ней - как же он не подумал! И тотчас тряхнул головой, отгоняя слишком эмоциональную мысль. Было так страшно, так необходимо соблюдать тишину, что любая яркая мысль казалась непозволительно громкой. Будто не подумал, а прокричал ее вслух…
        Нельзя думать только о себе. Карие глаза парня потемнели, наливаясь мрачной решительностью. Крепче сжав руку спутницы, он заставил ее взглянуть на себя.
        - Что? - одними губами произнесла девушка.
        Он отрицательно помотал головой. Вот именно, что? Что можно сделать сейчас во имя их спасения? Выскочить из-за шторы? Обнаружить свое присутствие и обеспечить им нечеловеческую над собой расправу? Нет уж, они останутся здесь. На столько, на сколько будет надо. Хотя никто не знает, как долго продлится ожидание. Эти уйдут, и явится еще кто-нибудь. Еще этот чертов секретарь неопределенной ориентации, но вполне определенных моральных принципов… Приемная одного из ведущих продюсеров страны редко когда оставалась пустой…
        - Мирас, ну когда же они закончат… - досадливо морщась, чуть слышно прошептала девушка. Он испуганно посмотрел на нее. Да уж, храбрости ей было не занимать. Похоже, она занята не собственными переживаниями, а изысканием путей побега из их самопальной темницы. Не зря он в нее влюбился: сильные девушки вызывали в нем жгучую смесь любопытства, восхищения и поклонения. Сглотнув очередной вставший поперек горла комок страха, он легонько погладил кончиками пальцев ее узкую смуглую ладошку. У тех, кто приводит тебя в трепет, надо учиться.
        - Скорее бы, у меня ноги затекли так стоять… - почти беззвучно ответил он ей. Девушка слегка опустила голову, искоса глядя на него, и улыбнулась. От ее улыбки у него захватило дух. Надо же, словно в первый раз ее увидел! Трудно привыкнуть к настоящей красоте. Огромные глаза цвета обожаемого им горького шоколада, копна черных вьющихся волос, лепной рельеф лебединой шеи, и эта хрупкость, бесконечная хрупкость… Беззащитность, скрывающая в себе недюжинную силу. Защищать того, кем восхищаешься - что может быть желанней для мужчины! И, да, она очень высокая - да, значительно выше него, но это же только плюс, он любит ее, во всем возвышающуюся над ним! Что бы по этому поводу ни говорили другие люди, ему затри года безуспешных ухаживаний за ней не удалось утратить остроту чувств. И сейчас, когда он почти выиграл главную, по его мнению, битву в своей жизни - можно сказать, завоевал ее, ЕЕ, все чуть не пошло прахом. Или готово вот-вот пойти. Ну уж нет, он будет бороться за свою победу до конца.
        - Полчаса уже тут торчим! - свистящим шепотом изливала накопленное возмущение красотка. - Нашли, где обжиматься. Сейчас Шалкар придет, он им задаст…
        - Да уж… - послушно вторил ей молодой человек, перед мысленным взором которого за мгновение пронеслись несколько приятнейших воспоминаний из совсем уж недавнего прошлого. Да что уж там - из практического настоящего… - Мы сами-то не лучше… - глуповатая улыбка человека, не верящего до конца в реальность выпавшего ему счастья, осветила его лицо.
        - Ага! Но нам можно, мы круче всех! - с нежным сарказмом влюбленного циника изрекла мулатка и тут же резко дернула вниз руку парня, раскрывшего было рот для ответа. - Тихо. Он идет!
        Даже из-за тяжелой, жадно поглощающей звуки портьеры были слышны его шаги. До того они были уверенными.
        - Хозяин… - в один сдавленный голос, слегка присев на выдохе, вымолвили позеленевшие от ужаса юнцы.
        Недаром у многих представителей животной фауны самец в процессе брачного возбуждения находится сверху самки. То есть там, где ему угрожает наибольшая опасность при нападении хищника. А что делать - во имя продолжения рода приходится жертвовать тем, кто после совершения дела идет гулять дальше, и сохранить ту, которая будет в течение долгих месяцев, а то и лет, заботиться не только о себе…
        Соскочив с дивана, рыжеволосая мадам проявила такую ретивость, что чуть не опрокинула навзничь прильнувшего к ней кавалера. Но мужчину, обуреваемого страстью, вывести из равновесия совсем не просто по одной причине - он необыкновенно крепко вцепляется в предмет своего вожделения. Так истояли они оба посреди бархатно-кровавого полумрака продюсерской приемной: она, в гордой демонстрации собственной непорочности расправившая грудь и плечи навстречу надвигающейся опасности, и он, ничего и несобирающийся отрицать из очевидности доставшегося ему положения. Коленопреклоненный Альфео, по инерции жадно тянущий на себя юбку все еще бурно дышавшей Елены, просто не успел своевременно войти в курс возникшей за его спиной ситуации. Но вракурс перспективы, развернувшейся перед взором вошедшего в приемную Шалкара, вошел очень даже гармонично.
        - Та-а-ак-так… - не сбавляя хода, тот молниеносно оценил обстановку. - Альфео, пожинаешь щедрые плоды своего темперамента? Южный аппетит утолен? Или еще только раздразнен? Ха-ха! - коротко и резко хохотнув, будто огрев невидимой плетью замершую под его взглядом парочку, он стремительно скрылся за тяжелой кабинетной дверью. Удар выверенных звуков рассыпал странную композицию человеческих тел на составляющие элементы. Один из них, поднявшись на ноги, тут же заметался по роскошной клетке богатого офиса. Залившийся внезапной мертвенной бледностью в безмолвной панике Альфео вцепился в густые черные локоны на своей то поникающей к ковру, то поднимающейся к потолку голове.
        - О! Он убить меня! Он убить! Я пропасть! Я любить тебя, белиссима, помнить, я любить! - рождаемые порывом безудержного отчаяния иностранные слова изобильно осыпались с красивых полных губ. - О, моя белла! - подскочив к потерянно размахивающей руками пассии, он снова рухнул ей в ноги. Наверное, желание находиться у чьих-нибудь ног было уАльфео куда сильнее, чем потребность двигаться по жизни самостоятельно. Хотя, вероятно, причина постоянного низвержения в положение, промежуточное между горизонтальным и вертикальным, крылась в чем-то другом… Например, в потребности к самоотдаче, пусть и встоль странном виде, но все же свидетельствующей о способности любить.
        - Милый, не бойся! - с трудом превозмогая шок от внезапного вторжения в их интимность, обрела-таки дар речи Елена. Прекратив наконец хаотично жестикулировать, она крепко обняла прильнувшего к коленям любовника. - Что ты такое говоришь! Он нетронет тебя. Он замечательный человек! Сущий ангел! Шалкар всегда всех понимает! Он приветствует любовь! Он живет любовью! - не найдя слов, чтобы выразить кипящие в ней чувства, она снова лихорадочно замолотила спертый воздух руками. - Он нам всем отец и брат! Великий учитель! - ее зычный голос, давно вышедший из рамок смутного шепота, перелился в яростный фанатичный крик. - Шалкар велик, и мы все имеем честь служить ему! И ты, и я, и он - все дышит здесь любовью, но нестрахом!
        Не замечая изумленно выпученных глаз Альфео, на излете страстности своего монолога Елена горделивым лебедем выплыла из комнаты. Покинутый страдалец некоторое время потрясенно взирал на багровый бархат оконных штор, продолжая удерживать в вытянутых руках одному ему видимый образ выскользнувшей из них пассии. Затем как-то по-собачьи, всем телом, встряхнулся, словно скидывая с себя предыдущее настроение, поднялся с колен и наполусогнутых ногах подошел к темному прямоугольнику кабинетной двери. Глядя на узенькую, почти невидимую полосу пробивающегося из-под нее света, сглотнул и решительно постучал. Тяжелая резная дверь неслышно, сама собой отворилась, и неяркий свет облил его склоненную в официальном поклоне фигуру множеством смутных полутонов.
        - Дурень, ну ты или туда, или сюда, определяйся! - раздался из глубины кабинета раздраженный мужской голос.
        Обреченно вздохнув, Альфео шагнул навстречу владельцу голоса, и дверь сама собой беззвучно и плотно закрылась за его спиной.
        - Ушли? - нетерпеливо встряхивая копной кудрявых волос, вопросительно прошептала Камилла.
        Крепче сжав руку возлюбленной, Мирас осторожно выглянул из-за портьеры. Обведя приемную долгим изучающим взглядом, тревожно всматриваясь в каждую тень, он, наконец, чуть расслабился и кивнул.
        - Ушли…
        Девица тотчас выскользнула из импровизированной темницы во внешний полумрак, уверенно волоча едва успевающего за ней парня. Тени в комнате пришли в движение, заклубившись вокруг ног идущих по ним людей.
        - Ай! - сдавленно вскрикнула мулатка, чуть было не потеряв равновесие, когда особенно большая тень практически схватила ее за щиколотку. Посмотрев вниз, одной рукой она судорожно вцепилась в молодого человека, а другой прикрыла себе рот, сдерживая рвущиеся из него крики. Ковра на полу не было видно! Везде, всюду вместо него двигались, извиваясь в отвратительном змеином танце, черные, темно-серые, сизые, синюшные тени! Они сгущались под каждым шагом идущих по ним людей такими плотными слоями, что становились физически осязаемыми! Высоко вскидывая ноги, балансируя при этом на цыпочках, парочка побежала к спасительному выходу из приемной.
        Грохот падающего в запертом кабинете тяжелого тела звуковой стеной встал на их пути. Словно ударившись о нее, молодые люди замерли, а вследующее мгновение инстинктивно метнулись в ближайшее укрытие. Скорчившись за высокой спинкой антикварного дивана, несколько минут они переводили дыхание, тесно прижавшись друг к другу. Наконец, слегка освоившись, девушка отпустила руку возлюбленного и начетвереньках поползла из-за дивана в комнату. И почти сразу же оказалась втянутой за ногу обратно. Дверь приемной столь неожиданно и неслышно распахнулась, что только бдительность молодого человека спасла парочку от позорного обнаружения.
        Вошедший в комнату молодой мужчина поражал редкостно неприятным видом: высокий, длинный, худой, с невероятно подвижными туловищем, суставами и шеей, но при этом абсолютно неподвижным лицом, обрамленным гладко прилизанными черными волосами, он дотошноты был схож с огромной смертельно опасной змеей. Черные блестящие глаза, немигающим пристальным взглядом вбуравливающиеся в пространство впереди него, усиливали это сходство.
        Минуя комнату, мужчина на ходу извивался всем телом, окидывая ее цепким неподвижным взглядом. Казалось, он передвигался в пространстве не спомощью ног, но используя мускульную мощь всей своей целостности. Убедившись, что вприемной никого нет, он подошел к двери в шефский кабинет и осторожно, одним ловким жестом прикрепил к замочной скважине крошечный круглый предмет. Затем развернулся и бесшумно выскользнул из приемной, оставив дверь в нее полуприкрытой. Ничто не сдвинулось с места при его возникновении и исчезновении. Даже тени, всегда чутко реагирующие на любого, кто входил в их владения, оставались там же, где они были до появления змееподобного типа. Казалось, что они вовсе не заметили его. И только пренеприятнейшее чувство дурноты, прочно засевшее где-то в подвздошье, напоминало юным мужчине и женщине, скорчившимся за диваном: да, Геннадий действительно был здесь.
        Большой прямоугольный стол из красного дерева, обитый коричневой тонкой кожей, уродливо громоздился посреди огромного кабинета с видом категорической начальственной правоты. За ним, в широком и высоком кожаном кресле, откинувшись на спинку и заложив ногу на ногу, сидел Шалкар. С молчаливой скорбью на аристократически красивом, тонком мужественном лице, с идеально подобранными друг к другу чертами и черточками, он созерцал стоящего перед ним Альфео. Итальянец, с неестественно прямой спиной и горделиво поднятой головой, соляным столбом несгибаемого величия вырастал прямо из кабинетного ковра. Между ним и столом сиротливо ютился маленький, низенький, неудобного вида стул. И несразу становилось понятным, прятался ли Альфео за его немощной плотью, или использовал как препятствие для успешного разгона. Ведь известно, что мелкие барьеры, стоящие на пути сильного бегуна, не мешают ему, а придают сил от их покорения или же служат точкой опоры при прыжке.
        - Ну, что же ты вытворяешь? - склонив набок голову, проникновенным низким голосом вопросил наконец Шалкар. Непонимающее молчание Альфео приняло в себя его наполненные горечью слова, поглотило и вновь заполнило окружающее пространство. - До сих пор не можешь русский язык выучить… - со вздохом, скорее сочувствующим, чем осуждающим, Шалкар подался вперед и слегка улыбнулся. - Ну вот как стобой разговаривать! Не звать же всякий раз переводчика, - сокрушенно качая головой, несколько секунд он всматривался в непроницаемое лицо итальянца, продолжавшего торжественно и немо стоять в центре комнаты. Только шляпа, слегка заметно подрагивающая в опущенной к полу руке, выдавала в его окаменевшей фигуре признаки живого человеческого присутствия. Любой памятник, посмертный, а уж тем более прижизненный, должен быть соотнесен в своих габаритах с масштабом занимаемого постамента. В бесконечном размахе шалкаровского кабинета низкорослый, коренастый и подчеркнуто несгибаемый Альфео выглядел поистине трагикомично.
        Кровавая искра недоброго веселья промелькнула в смоляной бездне глаз хозяина пространства.
        - Как можно порочить честь этой прекрасной и почтенной дамы! - неожиданно громко, почти по слогам, выговорил Шалкар. - Она же замужем! Ты это понимаешь?
        Тень легкого недоумения промелькнула по застывшему лицу Альфео и спряталась под нацепленную маску непроницаемости. Безответность, порожденная непониманием, глухой стеной стояла между артистом и продюсером. Удрученный вздох последнего упал в застоявшуюся тишину. Поднявшись из кресельных глубин, Шалкар неспешно обошел стол и почти вплотную приблизился к итальянскому визитеру.
        - Твои ухаживания испортят ей репутацию, понимаешь? - наклонившись к уху Альфео, вполголоса произнес мужчина. Лицо иностранца продолжало оставаться возмутительно невозмутимым. - Да ты садись, чего стоишь, как памятник самому себе! - вернувшись в кресло, махнул рукой продюсер, приглашающим жестом поддержав тусклую искру согласия в стоическом взгляде Альфео.
        - Присаживайся, дорогой синьор, - терпеливо повторил Шалкар. Трудно быть памятником самому себе, иАльфео, скосив глаза на маячивший прямо перед ним стул, не смог устоять перед соблазном улучшить собственное положение. С неслышным вздохом облегчения он сделал шаг вперед и сдостоинством присел на краешек мебельного уродца. Откинувшийся в кресле Шалкар с явным удовольствием созерцал неудобно сидящего напротив него несуразного человечка, который умудрялся, несмотря ни начто, сохранять величественность своей осанки. Правда, сохранял он ее недолго. Сизая тень, пролезшая за спиной Альфео в кабинет из-под двери в приемную, обвилась вокруг одной из ножек утлой мебели, и та внезапно и схрустом подломилась. Ни один из памятников не способен сохранить равновесие, когда стоящий под ним пьедестал проваливается в тартарары. Упавший навзничь итальянец продемонстрировал миру хлипкие подметки порядком поизносившейся обуви, в качестве бонуса за эффектное падение заработав приличный ушиб копчика. Боль обладает чудотворной стимулирующей силой, воскрешая к жизни по всем параметрам безжизненные тела. Вскочив на ноги,
держащийся за филейную часть артист с совершенно живым негодованием уставился на бесстыдно валяющийся у его ног разломанный стул.
        - Ostia!!! - категорически непечатной итальянской лексикой он изрыгнул на несчастную мебель переполнявшее душу праведное негодование. - Ostia!!! - обуреваемый шквалом до сей поры сдерживаемых эмоций, Альфео яростно набросился на останки стула, стремясь, очевидно, стереть всяческие доказательства своего позора с лица земли. Увы, подобное желание зачастую только усугубляет следы происшедшего, превращая их в настоящие того последствия.
        - Ох, ах! - в ноту его рычанию вскричал Шалкар, не покидая, однако, удобности своего кресла. Глядя наАльфео, извивающегося от боли на ковре среди обломков уничтоженного-таки стула, он поднял телефонную трубку. Она ответила ему неразбавленной посторонними шумами тишиной.
        - Геннадий! ГЕННАДИЙ!!! - трагически возопил продюсер в плотную пустоту потустороннего от его аппарата пространства.
        - Кажется, тихо… - задиванное женское шипение заставило комнатные тени встрепенуться и беспорядочно задвигаться по полу. - Пошли уже…
        - Подожди, я первый… Осмотрюсь… - сурово заспорил с ним глухой мужской шепот.
        Послышались звуки перемещающихся тел - то ли борьбы, то ли объятий… Женская голова в облаке мелких черных кудрей показалась из-за спинки дивана. И сразу исчезла, сверкнув недоуменно-гневными глазами.
        Дверь в приемную бесшумно распахнулась, пропуская омерзительно змееподобного мужчину. Разрезая пространство извивающимся в единолитном движение телом, в один бросок он преодолел приемную и оказался у кабинетной двери. Прежде чем открыть ее, он молниеносным движением руки сорвал с замочной скважины крошечный круглый предмет и неуловимым жестом опустил его в карман плотно прилегающих брюк.
        Мгновенно оценив обстановку, он проскользнул к корчившемуся у стола Альфео, попутно разгребая обломки разнесенного стула. Пытаясь поставить горемыку на ноги, неуловимо поморщился, натолкнувшись на его оглушительный вопль.
        - Боже мой, как же вас угораздило так упасть, синьор, - слащавый лепет Геннадия подчеркнуто дисгармонировал с его хлыстообразной фигурой. - Вы же сломали ногу. Правда сломали? - нагнувшись, спасатель с излишней заботой стиснул левую голень итальянца.
        - АААААААААА!!! - взвился под потолок истошный крик Альфео.
        - Сломал ногу, - отрешенным тоном подытожил Шалкар, развалившись в кресле и закинув на стол ноги, обутые в стильные черные казаки с золочеными шпорами. - В больницу его, Гена… Не беспокойтесь, любезный! - мягко улыбаясь, Шалкар пару минут созерцал явленную ему драматическую сценку, затем неторопливо поднялся с кресла и подошел к испуганно замолкшему в руках Геннадия страдальцу. Взяв обе руки Альфео в свои ладони, Шалкар долго и пристально всматривался в полные скрытой надежды и нескрываемого вызова южные глаза. - Я лично оплачу вам лечение у первоклассных специалистов. Будете еще танго танцевать!
        Повернувшись к подобострастно улыбающемуся ему ужеобразному мужчине, внушительно и строго произнес:
        - Позаботься о человеке. Тем более что он влюблен. Влюбленные о себе заботиться не умеют.
        - Как скажете, господин, - сложившись в глубоком поклоне, пролепетал Геннадий. - Я его сейчас отправлю в клинику вместе сЭриком, а следом сам приеду и все проконтролирую.
        - Да-да… - совершенно потерявшийся в калейдоскопе пережитых и переживаемых ощущений и чувств, выдавил из себя Альфео. - Я понимать… Вы правда ангел. Спасибо…
        - Ты успел использовать жучка? - не глядя на вошедшего, спросил хозяин офиса. Взгляд Шалкара рассеянно блуждал по переливчатому бархату бордовых портьер, надежно занавешивающих единственное в комнате окно.
        - Да, господин, - бесстрастно ответил Геннадий, склонив голову в кратком поклоне. Сейчас его голос был вовсе не похож на лепет испуганного прислужника, а звучал столь неестественно плоско и безличностно, что невозможно было определить, мужчине или женщине он принадлежит.
        - Всегда используй сильные стороны человека для того, чтобы его ослабить. При умелом подходе любовь становится страшным оружием против души, ее испытывающей. А любовь, выстраданная в боли, наиболее эффективна. Ради добытого в страдании чувства человек, ведомый гордыней, идет на любые жертвы. И жертвует он не воимя любимого. А ради себя, «великого», - не сводя глаз с тяжелых штор, Шалкар выдержал долгую мрачную паузу и затем продолжил. - Когда решается судьба мира, противостоять добру надо его же оружием. Слушай и учись, Дамбалла. Обратной дороги не будет.
        - Да, господин, - безжизненный голос Геннадия прозвучал сухо и резко, как взводимый курок. В кабинете вновь повисла гнетущая плотная тишина.
        Помолчав вместе с шефом и неполучив указаний, он направился было к двери.
        - Пусть эти двое из-за дивана выйдут, наконец, - Шалкар сдержанно ухмыльнулся. - Или ты их там целую вечность продержать собрался, а, Дамбалла? Они успели взять деньги?
        - Ждал ваших распоряжений, господин. Не успели, я их спугнул, разжигая азарт, - пустынным ветром прошелестел вмиг вернувшийся на прежнее место Геннадий-Дамбалла.
        - Молодец… - довольно ухмыльнулся Шалкар. - И незабудь заснять кражу. Надо использовать все средства, чтобы они и думать не смели перейти кАмадео. Подожди-ка… - Шалкар поднял руку в повелительном жесте. Выждав сорок секунд, Шалкар опустил руку на стол. - Все, иди. Неповоротливая нынче молодежь пошла. Сбежать с места преступления вовремя не умеют. Разберись с ними по плану. Его озвучу тебе чуть позже.
        Геннадий беззвучно кивнул.
        - Кстати, а наш лже-аристократ где утром шатался?
        - Он пошел к парикмахеру изФранции, - сипло ответил Геннадий. - Месяц ждал своей очереди! - внезапно он неприятно, мелко, по-старушечьи засмеялся.
        - Вот урод! А я еще его к себе в секретари нанял! - поморщившись, Шалкар смахнул с лацкана пиджака прилепившуюся к нему деревянную щепку от разнесенного Альфео стула и вновь водрузил обутые в казаки ноги на письменный стол. - Месяц ждал! Подумать только! Какой-то лох приперся изФранции к нам, там нафиг не нужен, здесь приживается. А этот раздолбай понес к нему свои денежки! Не мужик, а баба какая-то! - идеально красивое лицо Шалкара скривилось в саркастической улыбке.
        - Раздолбай! - оживлено подхватил слова шефа Геннадий и пересыпал возникшую паузу горстью колючих смешков. - И точно баба! Я видел его с… - извиваясь всем телом, он проскользнул поближе кШалкару и угодливо склонился к его уху.
        - Да-а-а?! - делано удивленно протянул тот, а затем разразился громовым хохотом. - Признаю, иногда ты меня радуешь!
        С бесцветной улыбкой на лице Геннадий склонился в низком поклоне.
        - А почему только с ним? - резко прервал собственное веселье Шалкар. - Я же тебе приказывал его в серию поставить. Дамбалла, одним-единственным соблазном человека очернить нельзя. Нужно заставить его совершить подряд несколько мелких, потом крупных ошибок, а затем и злодеяний. Ты понял?
        - Да, господин, - отозвался Геннадий сухим шелестом облетевших листьев.
        - Но иэтот мизерный фактик мы непременно используем! При его-то громком имени эффект будет обеспечен! Добился славы, мудак, шел поголовам, теперь получай свое, знаменитость гребаная! Думают, ради славы все средства хороши… - Шалкар задумчиво посмотрел куда-то вдаль сквозь Геннадия. - Хотя… пусть думают. На то и мы здесь. Правда, Генка? - развеселившись, он подозвал к себе Дамбаллу и сразмаха приложил его ладонью ниже пояса.
        Никак не отреагировав на этот выпад, Геннадий остался на месте и отстраненно изрек:
        - Ваша правда, босс.
        - Доказательства? - Шалкар лукаво сощурил правый глаз и поглядел им в щель, образовавшуюся между сложенными домиком ладонями. Затем расцепил руки и протянул одну навстречу чрезвычайно бледной и узкой руке Геннадия. Наклонившись, Дамбалла осторожно вложил в нее маленький круглый предмет.
        Направив на него свой по-прежнему сощуренный глаз, Шалкар снова рассмеялся:
        - А-а-а! Микрокамера! Отлично! Ты разыскал поставщика - того, что я велел?
        - Не того, - отведя глаза, ответил двуименный змееподобный мужчина. - Другого. Того уже посадили.
        - Уже? Так быстро? - Шалкар картинно вскинул брови. - Система работает все лучше и лучше!
        Потеряв интерес к круглому предмету в руке, он небрежно уронил его на стол. Но микрокамера не успела коснуться его кожаной поверхности, будучи перехваченной быстрым, почти невидимым движением Геннадия-Дамбаллы. Поймав на лету крошечное записывающее устройство, он столь же неуловимым скользящим жестом спрятал его в нагрудный карман.
        - Кста-ти, - размеренно, слог за слогом, обронил в кабинетный полумрак Шалкар. - Сделай так, чтобы малой застукал свою девицу наедине с перевоплощенным Казановой. Как сделать, решай сам. Не все же мне сценарии писать. Тем более что с людьми это делать в полной мере не дают.
        - А… - осторожно глянув на шефа сверху вниз, растерянно просипел Геннадий. - С кем именно?
        - Теряешь хватку, - злобно ухмыльнулся Шалкар. Развернувшись в кресле, он опустил на пол ноги и придавил каблуком небольшую возвышенность на ковре, примостившуюся под самой серединой громоздкого стола. Сразу же на всей стене за спиной хозяина кабинета вспыхнуло множество маленьких экранов. На каждом из них оказалось изображение какой-то отдельной комнаты. Многочисленные комнатные пространства открывались навстречу взгляду Шалкара с ожившей плоскости стены совокупностью удивительно гармоничной многомерности. В конце каждой комнаты виднелась открытая дверь, за которой можно было увидеть следующую комнату с открытой дверью, а заней другую, и еще одну, и еще…
        Прищурившись, Шалкар ткнул пальцем в одно из изображений. Тотчас другие пропали, и вовсю стену высветилась приемная, заполненная пугающе мертвенной тишиной. Вялые темные тени в гипнотически медленном танце синхронно перемещались в ней. Вдруг в приотворившуюся дверь крадучись вошли русоволосый низкорослый парень и девушка-мулатка. Взявшись за руки и пригибаясь, на цыпочках они пересекли комнату, следуя к закрытой двери, открыли ее и скрылись в кабинете, откуда спустя полминуты, спугнутые громкими голосами приближающейся к приемной итальянско-русской парочки, быстро выскочили и спрятались за портьерой. Шалкар иГеннадий молча наблюдали развернувшуюся после феерию человеческих страстей: лица Альфео, Елены, русоволосого парня и красавицы-мулатки замелькали на экране и исчезли в потоке захватившего их времени. Безжизненный полумрак приемной вновь заполнился густой до вязкости, расползающейся тенями тишиной.
        - С ним, - указательный палец Шалкара повторно ткнулся в экран, и изодной из теней выплыло и застыло перекошенное животной страстью лицо Альфео. - А заснятые на цифру доказательства используешь в свое время против него, если надумает ерепениться. Покажешь, что я долго и нудно отговаривал его волочиться за примой. И ей, кстати, покажешь в случае необходимости. Мой авторитет доброго дядюшки надо укреплять!
        - Понял, - прошелестел Геннадий. Страх провинившегося раба отчетливой рябью поплыл в его неподвижном стеклянном взгляде.
        - Исчезни, - не поворачивая головы, кратко приказал Шалкар, иДамбалла, метнувшись к экрану, бесплотной тенью вошел в застывший взгляд Альфео. В следующее мгновение изображение приемной погасло, и развернувшийся спиной к вновь проявившейся стене Шалкар, прищурившись, изучал в щель между сложенными домиком ладонями плотно закрытый физический вход в свои кабинетные владения.
        Резко отодвинутое кресло с жалобным стоном откатилось в сторону, глухо стукнувшись о противоположную окну стену. В один хищный прыжок выпрыгнувший из него Шалкар преодолел десяток метров и остановился возле багровых бархатных штор. Раздвинув их, он выглянул в сгущающиеся вечерние сумерки большого города. Шум многоголосой улицы хлынул в помещение, но был решительно остановлен толстым слоем тяжелой портьерной ткани.
        Отвернувшись от занавешенного окна, Шалкар медленно прошел к такой же тяжелой портьере, драпирующей боковую стену в его кабинете. Едва касаясь ткани изящными пальцами, он прошествовал вдоль стены, от одного края комнаты к другому. Послушная его намерению портьера бесшумно отъехала в сторону, открыв взгляду масштабное, во всю стену, безукоризненно прозрачное зеркало. Отражения Шалкара и интерьерного пространства, вместившиеся в зеркало, были столь совершенны, что казались живее и явственнее оригиналов.
        Остановившись перед зеркалом, Шалкар несколько секунд сосредоточенно всматривался в его бесстрастную стеклянную гладь. Затем, отступив на полшага назад, совершил над ее поверхностью легкое круговое движение, напоминающее цифру 8. Окончание движения его руки совпало со странными изменениями, начавшими происходить с зеркалом. Мелкая рябь, возникшая из ниоткуда, пробежала по всей зеркальной поверхности и поглотила изображение кабинета. В следующее мгновение рябь исчезла, унеся с собой отражение сопредельной к зеркалу реальности. Теперь в нем виднелось совершенно другое изображение. НиШалкар, ни его кабинет в этой новой реальности не присутствовали.
        Бесконечное кроваво-черное пространство, словно сотканное из всполохов огня и мрака, расстилалось в зазеркальной перспективе. Невнятные голоса и шепот, крики и стоны, доносящиеся из него, проникали в кабинетное пространство, привлекая обитающие в приемной тени. Просачивающиеся под дверь, они спешили на зов запредельных голосов, на ходу наливаясь глубокой чернотой.
        Голоса и звуки, доносящиеся из кровавой бездны, по мере приближения теней нарастали, усиливались, устремляясь им навстречу. Но что-то гораздо более сильное, чем звуки и тени, влияло на их движение и его исход. И это что-то являлось объектом их притяжения и местом их встречи. И это что-то было фигурой Шалкара, безмолвно стоящей перед зеркалом.
        Тени и голоса сгущались вокруг него, клубились у ног, обвивали плечи, короной ложились на высоко поднятую голову, растекались по рукам, груди, по всему телу и тотчас им поглощались. И меняли его до неузнаваемости. Перед зеркалом стоял, не отражаясь в нем, страшный до безобразности, отдаленно человекоподобный силуэт с нечеловеческим лицом. Вернее, с полным его отсутствием.
        Постоянно размывающийся, искажающийся, меняющий форму лицевой контур неустанно наполнялся все новыми и новыми огненными и черными бликами. Блики стекали по телу вниз, разметываясь по нему всполохами мрака и огня. Контуры тела, бывшего недавно двуногим и двуруким, безостановочно менялись, уничтожая всякое его сходство с человеком. Все новые конечности вырастали и исчезали в пламенно-могильных отблесках. Невероятных размеров существо, сотканное из огня и тьмы, безликое и бесформенное, но потрясающе осознанное, смотрело сквозь отсутствующее отражение в зеркале на себя самого. Шалкар воспринимал себя не взеркале, а втом Ином, что расстилалось за его пределами. И именно здесь и сейчас он являлся истинным собой.
        Как только маски оказались сброшены, огненно-черное пространство из зеркала подступило к его границе с этой реальностью и готовилось ее пересечь. И вэтот момент настоящий Шалкар шагнул навстречу подлинной зазеркальной яви. Принявшее его бесформенность бесконечное пространство мгновенно отступило, оставив на вполне обычном зеркале необычную для него волнистую рябь. Мир ипокой разлились в отраженном в его глубинах офисном интерьере. Но вот Шалкара в дозеркальном и зазеркальном кабинете уже не было.
        Глава5
        Переход
        Море света плескалось в небе, принимавшем остывший город в безусловность высших объятий. Амадео, широко распахнув окно, присел на подоконник и подставил ладони под солнечные потоки. Созерцательно улыбаясь, он то и дело подносил нагретые их теплом длинные сильные пальцы к лицу, словно умываясь плещущимся на них сиянием. По его кабинету возбужденно, рваными зигзагами сновала молодая темноглазая женщина с роскошными черными волосами, картинно разметанными по вздрагивающим узким плечам. Благодаря бьющей через край ее души жизненной силе, девушка казалась крепкой и даже полной, несмотря на вопиющую худобу. Порывистые движения сочетали в себе резкость и удивительную гибкость. Поразительная, нестандартная гармония ее существа завораживала и непозволяла отвести от себя изумленного и очарованного взгляда.
        - Я непонимаю, Амадео, почему вы позволяете этой вертихвостке управлять собой? - с возмущением выпаливала она одно переполненное эмоциями слово за другим. Красивые восточные глаза метали охапки огненных молний. Напористая интонация и отточенная жестикуляция заражала слушателя тревожным ощущением собственной неправоты. - Она же вас попросту использует!
        Гигант у окна досадливо поморщился и махнул мускулистой рукой, рассыпав в воздухе приютившиеся на ней солнечные блики:
        - Азиза, это я тебя не понимаю! Зачем ты судишь так категорично? Какая же Вероника вертихвостка? Она немного легкомысленна, это верно. Но назвать ее вертихвосткой никак нельзя… А использует… ну и пусть себе использует на здоровье. Главное, что сердце у нее доброе.
        - Вы опять ошибаетесь! - нервно подскочив, перебила его Азиза. - Вы верите ей, потому что это у вас большое доброе сердце. Но она хитрее вас, она черная душой и продажная, и ей ничего, кроме славы и денег, не нужно! Она искусно играет на ваших слабостях. Извините, Амадео, - Азиза затормозила прямо перед своим визави, едва не врезавшись ненакрашенным лицом в его широкий торс, задрала вверх голову и, твердо глядя в глаза добродушно улыбающегося Амадео, произнесла, - слабости есть у всех. Даже у такого мудрого и гениального человека как вы!
        Устав убеждать своенравную певицу, Амадео подошел к широкому кожаному креслу и грациозно в него опустился. Свет притягивал его взгляд, и данная симпатия была взаимной: Амадео с нескрываемым удовольствием играл с солнечными лучами как сласковыми котятами, вольготно разлегшимися у него на коленях.
        - Иногда, знаешь ли, - выдержав короткую паузу, вымолвил он. - Надо сменить точку зрения, и тогда картина, будь она видом из окна или пейзажем человеческой души, предстанет перед тобой совсем в ином ракурсе, - задумавшись о чем-то, Амадео замолчал и отрешенно наблюдал за прыгающими по его рукам солнечными зайчиками.
        Раздумывая, как привлечь внимание шефа, Азиза пару минут пометалась по комнате, выразительно жестикулируя в такт своим мыслям, а потом, отчаявшись передать переполнявшие ее эмоции, остановилась прямо перед ним. Упав на колени, она порывисто схватила Амадео за руки и встряхнула их. Он же, словно не видя ее, продолжал смотреть на воздушную игру солнечных потоков в распахнутом навстречу небу окне. Подчинившись неодолимой силе, скрытой в его молчании, Азиза отпустила руки Амадео, села перед ним на пол и закрыла глаза.
        - Надо учиться видеть свет даже там, где царит тьма… - тихо изрек Амадео.
        Азиза, затаив дыхание, распахнула глаза и безотрывно смотрела на заговорившего будто бы не сней мужчину. Чувство неведомого знания, готового вот-вот ей открыться, захватило дух. С трудом переводя постоянно сбивающееся дыхание, девушка жадно созерцала зеленую бездну ярких глаз Амадео, бессознательно ища в них ответ на давно мучающие ее вопросы. Амадео смотрел сквозь нее, ноАзиза чувствовала - он прикасается взглядом к именно к ней и более того - к ней настоящей. Ее собственные глаза, шоколадно-зеленые, вдруг осветились диковинным янтарным светом, поднявшимся из глубин души, и стали прозрачными и необычайно сияющими. Глаза в глаза, Амадео иАзиза погружались во внутренний мир друг друга. Громкий стук в дверь заставил девушку испуганной, но готовой к атаке кошкой вскочить на ноги.
        - Там… ТАМ!!! - скрюченный ужасом шепот возникшего на пороге Александра Евстигнеевича штопором ввинтился в медитативную тишину кабинета. Жалкие остатки волос на покрытой красными пятнами голове секретаря торчали вздыбленными пучками, напоминая хаотично вырубленный пьяными дровосеками лес. Выпученные до неестественной величины водянисто-зеленые глаза сталкивали с мясистого, обильно вспотевшего носа круглые, в бесцветной оправе, очки.
        Очевидно, кабинет был заветной целью этого донельзя взволнованного пожилого мужчины. Его достижение вызвало в стареющем организме моментальный спад адреналиновой атаки, иАлександр Евстигнеевич обессилено привалился к дверному косяку, безуспешно пытаясь расстегнуть воротник рубашки и беспомощно ловя воздух перекошенным на бок ртом.
        - Что там? Что случилось? - воскликнула мгновенно отмершая Азиза, успев подскочить к сползающему на пол секретарю и несколько замедлить его падение. - О,Боже! Вам плохо?
        Не удержав в объятиях грузно осевшего на пол Александра Евстигнеевича, она ойкнула и испуганно подбежала к задумчиво восседавшему в кресле Амадео.
        - Помогите! Срочно врача! Он умирает!!! - истерические нотки в голосе рок-певицы с каждым словом преумножались и достигали все новой высоты. Последнее предложение Азиза провизжала прямо в лицо бесстрастно выслушивающего ее крик Амадео.
        - ЧтоТАМ? - спокойно, игнорируя ее нервозность, вопросил пожилого человека невозмутимый гигант.
        - ТАМ… тело, - очки на носу секретаря при этих словах сначала почему-то подпрыгнули вверх, а затем медленно сползли на самый кончик его длинного носа.
        Охнув, Азиза села на ковер и схватила себя за горло, то ли защищаясь от чьих-то вредоносных рук, то ли силясь сдержать подступающий вопль.
        Александр Евстигнеевич перевел на нее совершенно безумный взгляд идеально круглых, как оправа его очков, до предела вытаращенных глаз.
        - Да… Задушена, - едва слышно прошептал он.
        - Кто?!! - не выдержав, заорала во всю силу своих недюжинных легких певица.
        - Я… я не знаю… - одними губами пролепетал оглушенный ее воплем секретарь.
        - Как незнаете? - вскочив, зашлась в истошном крике темпераментная рокерша. - Как можно не знать? Кто это? Где он? Или она?
        - Она, - обессиленным голосом вымолвил Александр Евстигнеевич и снял с носа запотевшие очки. Холодный пот градом катился по его мертвенно-бледному лицу.
        - Кто она? - на грани настоящего нервного срыва верещала Азиза. - КТО?!!
        - Ведите нас к телу, - твердо произнес подавший наконец признаки человеческой жизни Амадео и одним мягким движением поднялся из кресла. - Где вы его нашли?
        - В вашей приемной, - приобретая цвет свежей весенней зелени, еле выговорил секретарь и закрыл лицо трясущимися руками. Его руки все еще пытались спрятать их обладателя от восприятия ужасов этого бренного мира, когда подошедший к нему гигант совсем без усилий, словно тряпичную куклу, придал прикрепленному к ним туловищу выражено вертикальное положение.
        - Ведите нас к телу. Пора, - еще тише, на ухо секретарю, произнес Амадео. Его слова произвели на потерявшегося в своих переживаниях мужчину поистине магическое действие: стеклянный блеск безумия в его глазах исчез, сменившись ровной подсветкой трезвого осознания. Уверенной поступью, лишь слегка горбясь под тяжестью перенесенного стресса, Александр Евстигнеевич в сопровождении Амадео иАзизы направился вглубь приемной.
        Платяной шкаф доверчиво являл миру небогатое содержимое имеющегося нутра. Холода в этом году запаздывали, и покрытые летней всепроникающей пылью молочного цвета полки откровенно и скучающе пустовали. Распахнутые настежь дверцы, не выдержавшие давящего на них изнутри излишне инородного тела, скособочено болтались на перекошенных петлях. Оно, в смысле - тело, располагалось между разъехавшихся створок своей явно принудительной обители.
        - Это она… она! - вскрикнул Александр Евстигнеевич, чрезмерно резвой рысью подбегая к шкафу и стремительным движением распахивая ближайшую к нему дверцу еще шире. С громким хрустом кусок искусственной древесной плоти отвалился от еле удерживающей его основы, увлекая грузного пожилого джентльмена в экстремальное путешествие в стиле импровизированного виндсерфинга. Что ж, ничто в мире не является незаменимым, и даже стихии подчас сменяют друг друга в случае крайней на то необходимости. На воздушной волне, вызванной неуправляемым перемещением в пространстве собственного тела, секретарь спикировал точно на предмет своего волнения.
        Лежащая на полу девушка никак не отреагировала на столь бурное вмешательство в физический аспект ее существования чужеродного неуклюжего субъекта, и продолжала безотрывно смотреть куда-то вглубь себя, закатив глаза под лоб. Неестественно вывернутая шея, крутым изломом удерживающая на боку обметанную длинными белыми волосами продолговатую голову, ничуть не нарушала данного процесса самосозерцания и даже способствовала ему. Ярко-красная, цвета коммунистического флага, блестящая помада причудливым пятном размазалась по пепельно-серым подбородку и щекам. Задравшаяся до пояса мини-юбка из золотой парчи вкупе со съехавшими с колен красными кожаными ботфортами и порванными крупносетчатыми чулками, создавали вызывающий, но впечатляюще гармоничный образ дешевой доступности. Ярко-розовая измятая рубашка, тоже обильно выпачканная красной помадой, топорщилась упрямым узлом на сером и впалом, вечно голодном животе.
        - Она что, была в шкафу? - изумление было слишком велико, выходя за привычные границы. Гибкое тело рок-певицы, в попытке поддержать ее душу, выражая бушующие в ней эмоции, изогнулось в форме огромного вопросительного знака. В блестящих миндалевидных глазах плескался первобытный ужас и жгучий интерес одновременно.
        - Да, я открыл шкаф, чтобы положить туда зонтик, а она… на меня выпала прямо из шкафа! - содрогнувшись от ожившего в памяти стресса, секретарь затрясся мелкой дрожью.
        - Постойте, это же Анника, - разглядывая лицо девушки, сообщил Амадео.
        - И правда, Анника! - воскликнула Азиза, поддавшись победившему любопытству и бесстрашно присев рядом с телом. - Но она же… Она же…
        - Работает уШалкара, - под нос себе произнес Амадео, с заметной тревогой с высоты своего двухметрового роста глядя на истерзанную девушку.
        - Работала, - чутко уловив его слова, уточнила рокерша, осторожно поправляя разметанные по полу безжизненные пергидрольные пряди.
        - Судя по вывернутой шее, ее незадушили, а сломали позвоночник, - подвел итог своим наблюдениям Амадео. - И, похоже, перед смертью убийца поцеловал ее. Посмотри, на ее губах остался заметный отпечаток чужих губ.
        - Поцелуй смерти! - уложив светлые волосы красивым нимбом вокруг мертвой головы, прошептала Азиза. - Может быть, ее пытались изнасиловать? Или… уже надругались?
        - Вряд ли, - отмахнулся от ее предположения гигант. - Не вмоей приемной посреди рабочего дня. Времени не хватило бы.
        - А счего вы взяли, что ее задушили днем? - вдруг ожил оглушено молчавший до сих пор Александр Евстигнеевич. - Может, она вшкафу простояла несколько дней? Или ее прикончили в одном месте, а потом перенесли к нам в шкаф?
        Кивнув в знак понимания, Амадео опустился на колени около недвижимого тела. Бережно взяв руку девушки в свои огромные ладони, он аккуратно согнул ее в локте. Рука с легкостью поддалась его нажатию.
        - Видите, тело еще не остыло и мышцы не закаменели. Значит, ее убили совсем недавно. И, скорее всего, именно здесь, - подняв глаза на напряженно следивших за его манипуляциями певицу и секретаря, сказал продюсер.
        - Но я был все время здесь! - неожиданно громко возопил вконец сбитый с толку несчастный секретарь и спустя мгновение совершенно сник под укоризненными взглядами Амадео иАзизы. - Ну да, я выходил на минутку. Всего лишь на часик! Я невиноват, в«Меге» была распродажа. - Испуганно глядя на безмолвно разглядывающих его мужчину и женщину, он печально развел руками. - Вы же знаете, я шопоголик. Это сильнее меня…
        - Ну да, вас небыло часа полтора, - с тихой яростью констатировала Азиза. - ИАннику преспокойненько так, с наслаждением, убили прямо у нас в приемной! И поцеловали перед смертью или после нее. А может быть, тогда, когда она умирала! И затолкали еще теплое тело в платяной шкаф, как будто она не человек, а вещь какая-нибудь! - убавив громкость под выразительным взглядом шефа, рокерша незаметно для себя сменила гнев на исследовательский интерес. - Но зачем? И почему именно у нас?
        - О,Боже, я больше не могу… - горестно всплеснув руками, простонал побагровевший Александр Евстигнеевич и впорыве самоуничтожения ухватил себя за тщедушные остатки волос на вполне упитанной голове. - Теперь я буду во всем виноват… Накапаю себе успокоительного. Сердце схватило… - тяжело обвалившись на диван, он одной рукой, плотно прижатой у груди, пытался удержать рвущееся из нее сердце, а другой, закрыв глаза, слепо шарил в воздухе перед собой, словно надеясь нащупать в доступном сейчас пространстве материализовавшуюся в нем склянку с заветными каплями.
        - Вы невиноваты, - тепло и сочувственно улыбнувшись, произнес Амадео и положил обе руки на плечи расстроенного сотрудника. - Ее бы все равно убили, но вдругое время и вдругом месте. Вашей слабостью элементарно воспользовались.
        - Вы так уверенно говорите это… - покачав головой, возразила Азиза. - Как будто догадываетесь, кто преступник.
        - Я недогадываюсь. Я знаю, - отчеканил Амадео. - И эта жертва - отнюдь не первая и непоследняя в его списке.
        Надрывный стон спиралью невыносимой боли врезался в ведомый диалог и разметал сказанные и невысказанные слова по углам приемной. Схватившись уже обеими руками за обширно полную грудь, Александр Евстигнеевич, запинаясь на ходу о безупречно ровную поверхность ковра и путаясь в собственных ногах, выскочил из злополучной комнаты.
        - Он же сейчас наклюкается вусмерть, любитель чачи, - проводив взглядом перекошенную фигуру секретаря, сообщила Азиза. - Наберется до поросячьего визга.
        - Пусть набирается, - в тон ей, тихо и внушительно ответил Амадео. - Ему это необходимо. Сейчас действительно необходимо. Но - только ему. Чтобы победить свой страх, он должен сначала опереться на свою слабость.
        - Что-о-о-о?! - вскинув на продюсера переполненные изумлением глаза, воскликнула Азиза и отвозмущения чуть не поперхнулась застрявшим в горле скоплением слов. - Да онже…
        - Спокойно, - повелительным жестом остановил начинающийся выплеск рокерского темперамента Амадео и протянул замершей в паузе невысказанности певице телефонную трубку. - Сейчас не дофилософии. Вызывай полицию.
        Широкими шагами преодолев королевский размах приемной, гигант скрылся в ожидающем его кабинете.
        Огненная тьма расстилалась повсюду, вылепляя из себя едва заметную различимость неба и земли. И верх, и низ казались идентичными друг другу, перетекая за чуть видимые границы, лежащие между ними и сразу же порождая новые пределы. Чрезвычайная подвижность неба и земли создавали парадоксальное должному впечатление: не живости, а сугубой мертвенности, не сути, но отсутствию всяческого ее проблеска. Насыщенность чернотой - вот что позволяло опознавать видимую структуру пространства. Более красное, багровое небо нависало над выражено черной землей. Перемещение границ вызывало усиление и ослабление цветовой насыщенности каждой из частей огненной тьмы. Небо чернело, отдавая красный цвет земле. И тут же стадии перемен вновь сменялись, и земля разверзалась под обегающим ее взглядом обновленной глубиной тьмы, а небо давило сверху с удвоенной полнотой кровавого свечения.
        Линия горизонта возникала то тут, то там почти незаметной пунктирной алой полосой. Ее необычайная тонкость заставляла ее то и дело прерываться, колыхаться и размываться, вырисовываться и пропадать вновь. Ничто не было устойчивым в этом зловещем месте. И, пожалуй, именно данная неустойчивость ориентиров угнетала воспринимающее его сознание больше всего. А действительно - что, как нестабильное отсутствие прочной системы ценностей и целей является для человека источником настоящих или будущих страданий? Путаница мыслей и действий - плодотворная почва для выращивания личностных монстров любой категории ужасности.
        Своеобразная жизнь порождалась этим специфическим местом. Наверное, здесь находилось логово теней всех мастей. Черные, красные и черно-красные метущиеся тени наполняли все вокруг непонятным, но четко уловимым ритмом передвижения. Останавливаясь на долю мгновения, словно желая изучить окружающую обстановку, они следовали дальше в своем пугающе странном танце. Внимательный наблюдатель заметил бы, что тени подчинялись явной тенденции к группированию по собственному цвету. Он, как отличительное свойство их сущности, особенно ярко проявлялся в черных и красных теневых скоплениях. Чем больше теней скучивались в одном месте, тем более идеальную форму шара принимала их совокупность. Отдельные тени, штрихи из двух-трех их данностей, неправильной формы пятна из десятка-другого теней и огромные шары довлеющей черноты и кричащей багровости встречались тут и там на пути исследовательского взгляда.
        Чем меньше было теней в какой-либо округлой форме, тем менее реальной она оказывалась. Мелкие и средние формы удерживались в самих себе какое-то время, а потом рассыпались единичными тенями, принимавшимися неудержимо метаться по растекающейся на небо и землю огненной тьме. Наиболее устойчивые образования - гигантские шары одного цвета - притягивали внимание. И если неосторожный наблюдатель позволял себе слишком долго всматриваться в такой шар, то очень скоро он оказывался рабом уже неподвластного ему восприятия. Багровые шары ослепляли взгляд раскрывающейся в их глубине огненной бездной, ну, а черные… Скопления черных теней, ухватив внимание азартного исследователя, утаскивали его на самое свое дно, погружая в область абсолютной тьмы.
        Голос, невыразимо мощный и чрезвычайно низкий, шел изсамой глубины абсолютной тьмы и одновременно ею являлся. Когда он звучал, этот голос производил себя в окружающее пространство, а когда умолкал, то наполнял собой произведенное. Тьма, и без того абсолютная, усиливалась с каждым сказанным словом. Конечно, а что же может определиться как действительный абсолют, где бы то ни было? Разве что только Создатель всего, то есть Бог… Ведь именно Он истинно присутствует везде.
        И, странное дело, ощущение, что этот первый невероятный голос производил и наполнял второй голос, звучащий тоже очень пугающе низко, но все же гораздо выше своего источника, не исчезало при глубочайшем созвучии этих двух голосов. Они вели между собой диалог.
        - Ты вернулся с победой? - невероятно низким для человеческого слуха басом вопросила истоковая тьма.
        - Не совсем, мой повелитель, - нерешительно ответил густой баритон.
        - Шалкар, ты же знаешь, я нетерплю иных результатов, - отстраненная ярость в исходном голосе разошлась глухим звоном по непроницаемой тьме.
        - Мой повелитель, ее душа почти перешла к нам, - заметно дрогнув, все же выдержал ее напор второй голос.
        - Но она не перешла!
        - Да, мой повелитель. Но она может перейти.
        - Доложи развернутую ситуацию.
        - Мы почти завербовали ее. Но агенты Амадео оказались проворнее.
        - Дальше, - звон растущей в басе ярости перешел в громыхающий железом гул.
        - Но вее духовном сердце оказалось слишком мало энергий света, чтобы перейти на их сторону, - после небольшой паузы, будто восстановившись от перенесенного удара, чуть тише продолжил баритон.
        - Она зависла на грани между двумя сферами мироздания, - нарастающим гулом ударил по нему бас.
        - Да, мой повелитель, - усиливающаяся дрожь в голосе баритона указывала на растущую затруднительность его положения.
        - Дальше.
        - Она несмогла перейти к ним сама. Но они могли бы ей помочь. И чтобы этого не произошло, мы прервали ее земное воплощение.
        - У нее оказалось слишком много энергии тьмы, что дало вам возможность убить ее. Ты идолжен обрывать воплощения тех, кто застрял на перепутье между светом и тьмой. Но тыже знаешь, что такая смерть - чисто физическая. И она нежелательна для нас, потому что выброшенная из тела душа из-за перенесенного страдания слегка очищается и становится ближе к свету! Ты обязан убивать не столько тело, сколько душу! И ты ДОЛЖЕН всячески препятствовать такому раскладу! Душа должна погибнуть, перейдя на нашу сторону, до физической смерти тела!!!
        - Так точно, мой повелитель, - отчаяние в голосе баритона зазвенело нотками плохого тенора.
        - Где она теперь? - утробным рыком вопросил крепнущий в своей низкой силе бас.
        - Новое воплощение произошло очень быстро. Но более низкое, чем унее было. НоАнгелы тоже борются за нее, причем, с новой силой.
        - Она вселилась в матрицу души одного из твоих подопечных. И вэтой усиленной за нее борьбе и кроется уже произошедшее с ней частичное осветление! - рявкнул бас.
        - Да, мой повелитель. Но зато теперь она будет стараться осветлить не только свою душу, но ивернуть остатки души, уже проживающей в том теле, на путь света. Это ее наказание за то, что она почти перешла на нашу сторону, но это и ее шанс на спасение. Но она не знает о своей двойной задаче. Она ее видит совсем по-другому, - задыхаясь, пискнул второй голос.
        - Твои шансы? - прогремел бас.
        - Она вмоем лагере. Я буду постоянно воздействовать на нее. Мы все, воплощенные демоны, будем влиять на нее.
        - Укажи шансы светлых сил.
        - Она получила бонус, пройдя через насильственную смерть. Страдания добавили в ее духовное сердце светлых сил. Теперь она может выбирать: использовать эту силу во благо или же во вред. Если она будет жалеть себя и копить обиду на мир, мы ее одолеем. Если она будет проявлять сострадание и любовь, мы ее потеряем. К тому же, светлые ангелы будут постоянно, как имы, влиять на нее. Но унас есть козырь. Мы будем толкать ее на самопожертвование. Если она совершит его из любви - она перейдет в свет. Если мы сумеем скрыть от нее истинные мотивы ее жертвы - она наша. Навсегда, - собрав всю силу, на одном дыхании фальцетом пропищал второй голос.
        - Хорошо. Против правил мироздания мы пойти не сумеем. Шалкар, если ты заставишь ее перейти в область мрака, я отдам душу Анники тебе в личные прислужники.
        - О, спасибо, мой повелитель! - окрепшим тенором отозвался собеседник тьмы.
        - Не произноси это слово при мне слишком часто. Хотя Он и спасает, и управляет, но мне тяжко выносить Его присутствие - даже в словах. Слова имеют особую силу.
        - Да, мой повелитель, - сдавленно пропищал второй голос.
        - Используй ее. И запомни: я жду тебя с нужным мне результатом. Иначе… - глухой гул надвигающегося землетрясения цунамической волной прошелся по пространству, заставив тени в красноватых областях хаотично рассыпаться и сбиваться в новые формы.
        - Я понял, мой повелитель. Все будет, как вы пожелаете… - свистящим шепотом отозвался собеседник тьмы.
        - Если бы все было, как я пожелаю, Вселенная перестала бы существовать, - яростно рявкнул бас и разразился громовым хохотом.
        Получив увесистый толчок, крепкая дубовая дверь жалобно скрипнула латунной ручкой и без усилий распахнулась, пропуская влетевшего в ее проем высокого загорелого атлета. Ворвавшись в кабинет, Амадео резко сбавил шаг и уже медленно подошел к залитому солнечным светом окну. Окинув задумчивым взором знакомую картину заоконного пейзажа, он сминуту вглядывался в проникновенно чистое небо, немедленно отразившееся задорными солнечными бликами в его зеленых глазах. Словно приняв решение, он коротко вздохнул и уселся в просторное кожаное кресло, мирно дремавшее у отделанного разноцветной мозаикой письменного стола. Проведя широкими ладонями по проступающим с его поверхности цветам и птицам, Амадео тепло от души улыбнулся, словно вспомнив что-то очень приятное. Слегка подавшись вперед, в полупоклоне из сидячего положения, он сложил руки перед собой в характерном молитвенном жесте, обратив их ладонями друг к другу.
        Тишина, тут же разлившаяся по кабинету, зазвенела хрустальным звоном, рассеивая разлетающиеся отзвуки во вспыхнувшем золотом льющимся из окна солнечном свете. Впечатление, что тишина и свет являлись полноценными осознаниями, с каждой секундой делалось все сильнее. Золотистая жаркость света и звенящая прозрачность тишины нарастали, заполняя комнату и переливаясь через подоконник в подставленную под них небесную бездну… И непонятно было, откуда взялся луч невыносимо яркого сияющего белого света, в котором оказался сидящий в кресле мужчина: упал ли он с небес или образовался из удивительного слияния солнечной энергии и намерения Амадео. Переливы радужных цветов, исходящие из невообразимой интенсивности белого сияния, разноцветными отбликами закружились по комнате, собрав в себя миллионы неизвестно откуда моментально слетевшихся сюда солнечных зайчиков. А, может быть, это они сами их и порождали…
        Яркость радужных переливов стремительно возрастала, и вместе с ней также быстро становилось все менее и менее заметным кресло и сидящий в нем человеческий силуэт. Наконец, достигнув пика цветовой насыщенности, световой столб вспыхнул, рассыпавшись по комнате мириадами крохотных радуг. И никакого кресла, а уж тем более - воцарившегося в нем продюсера - в кабинете не оказалось…
        Хаотично-неугомонная звуковая дробь осыпалась на внешнюю сторону дубовой двери, спустя пару секунд собравшись на пороге в раскрасневшуюся и воинственно взлохмаченную Азизу. Блестящие иссиня-черные волосы, наспех собранные в конский хвост, наполовину выбились из-под усыпанной стразами резинки и рассыпались по напряженно прямым плечам и спине рок-певицы. Решительно переступив порог, Азиза гармонично дополнилась разноликой и разношерстной, проследовавшей за ней мини-толпой.
        Волоокое лицо Расула застыло маской испуганной растерянности. Не зная, что делать и думать, запутавшись в своих чувствах, молодой человек напряженно сцеплял и расцеплял красивые длинные пальцы. Выразительная озабоченность крепко сбитого Евгения то и дело подсвечивалась агрессивным блеском нагловатых серых глаз. Готовность драться с кем угодно прямо здесь и сейчас откровенно читалась в сугубой сдержанности его движений. Анжелика, нервно теребящая извечно гороховый, теперь уже синий ридикюль, кусала губы и переводила быстрый взгляд с одного парня на другого, ища вних поддержку и успокоение. Угрюмое лицо мужчины средних лет в запыленной полицейской форме резко выделялось на фоне столь по-разному расстроенных лиц. В усталых голубых глазах вечным штилем души застыло равнодушие, смешанное с плохо скрытым в нем недовольством. Эмоции присутствующих досаждали, напоминая о собственной бесчувственности, накопленной в рутинной круговерти обрыдлых человеческих страстей, о жизни, бесцельной и бессмысленной, в состоянии привычной душевной опустошенности.
        - Босс! БОСС!!! - жалобный вопль профессионального нытика бесцеремонно ворвался в порожденную растерянностью тишину, распугав поддавшихся ее чарам людей. Инстинктивно шарахнувшись в разные стороны, они освободили дорогу влетевшему в кабинет тяжелому телу - совершенно запыхавшемуся и покрытому расплывчатыми синюшными пятнами Александру Евстигнеевичу.
        - Босс! Там полиция вас требует! - чудом затормозив перед письменным столом, вымолвил секретарь, держась за бурно вздымающуюся грудь. Широко открытым ртом он отчаянно хватал напоенный солнечным светом воздух.
        - Полиция уже здесь, - мрачно отозвался запыленный полицейский, выступив из ближайшего к двери угла.
        - А… Вы… - нечленораздельно заблеял Александр Евстигнеевич, двумя пухлыми руками накрепко вцепившись в матовую поверхность дубовой мебели. - А босс…
        - Мы все к нему! - оглушительно выкрикнула Азиза, подскакивая к шарахнувшемуся от нее секретарю.
        - Босс, - умоляюще мяукнул пожилой мужчина, кое-как развернувшись вокруг своей оси, не отпуская при этом импровизированной опоры.
        Шесть разноликих голов последовали его движению, развернувшись к предполагаемому местонахождению горячо искомого начальства. Как, однако, сильны бытующие в человеческом восприятие стереотипы! Они настолько властны над ним, что, по сути, им иявляются! Ну почему хозяин кабинета должен был непременно находиться за письменным столом?! Разве маловероятно, что он мог располагаться около окна, рядом с барной стойкой, возле несгораемого сейфа или, на худой конец, в туалетной комнате! Но - нет, любой вошедший в комнату, названную кабинетом, непременно направляет свой взгляд по ту сторону рабочего стола…
        Недоумение, отразившееся в разноцветных глазах собравшихся в офисе Амадео людей, оказалось чувством столь интенсивным, что нанесколько мгновений превратило их весьма несхожих обладателей в одно неделимое целое.
        И когда оно ослабло и тем самым вернуло каждого в привычное переживание его отдельности от других, визитеры рассыпались по кабинетному пространству в поисках столь насущно необходимого его владельца.
        Отсутствие продюсера на полагающемся ему гнездовом офисном месте могло означать его очень нехорошее по качеству присутствие где-нибудь еще. После обнаружения в приемной тела убитой девушки все были готовы ко всему… Сосредоточенное пыхтение, звуки резко отдергиваемой материи, открываемых шкафов и переставляемой мебели наполнили кабинет.
        - Его нигде нет, - через несколько минут тщательных поисков резюмировал разбитым голосом, в котором смешались нотки тревоги и облегчения, Александр Евстигнеевич.
        - Здесь нет, - внесла правку скрупулезно точная Азиза.
        - А мне кажется, он где-то здесь, - робким шепотом возразила ей бледная до синевы Анжелика.
        - Где - здесь? - гневно зыркнула на нее рокерша. - Он что, по-твоему, невидимка?
        - И кресла тоже нет… - неожиданно пробасил Расул, с круглыми от удивления глазами возвышаясь на том самом месте, где раньше всегда стоял сей мебельный предмет.
        - Куда он мог запропаститься? - удрученно, себе под нос, вопросил секретарь. - Я собственными глазами видел шефа входящим в кабинет! Он прошел мимо меня в приемной и спросил… - Александр Евстигнеевич натужно сморщил лоб, пытаясь вспомнить недавний диалог с шефом. - Он спросил…
        - Как вы себя чувствуете после изрядной дозы «успокоительного»! - не удержалась от ехидного замечания Азиза, встав перед потерянным секретарем в позу атакующей воительницы. Уперев руки в бока, певица с вызовом смотрела на вновь покрасневшего несчастного секретаря, не делая ни малейшей попытки приглушить клокочущий в ней вулкан праведного гнева. - Сначала из-за вашей халатности погибла Анника, а теперь неизвестно куда пропал Амадео! Может, его тоже убили!
        Вздрогнув, Александр Евстигнеевич поднял на певицу полные неизбывной тоски водянистые глаза.
        - Я, конечно, виноват… - забормотал он. - Недоглядел в приемной… НоАмадео вряд ли убили… Это совсем невозможно…
        - Это почему же? - грозно надвигаясь на него, вопросила Азиза. - Он что, бессмертный, что ли?
        Александр Евстигнеевич собрался было ответить и уже открыл для ответа рот, но оказался прерванным холодной, как январский ветер, репликой со стороны.
        - Так где же все-таки гражданин Амадео Альфиори? - внезапно подал голос полицейский. С раздражением постукивая пальцами по дубовой поверхности письменного стола, он лениво перебирал лежащие на нем бумаги. - Вышел? - иронически изогнув бровь, переспросил полицейский. - Куда, интересно? У этого помещения, как я понял, нет другого выхода, кроме этой двери? - небрежный взмах властьимущей руки заставил присутствующих в комнате, как покоманде, повернуть головы в сторону указанной ею двери.
        - Нет! - умножившимся хором произнесли говорящие головы и вотрицательном жесте синхронно закачались из стороны в сторону.
        - Тогда он мог выйти только в окно! - не сдержав кривой саркастической улыбки, изрек полицейский, кивнув навстречу льющемуся через стекло солнечному свету. Подспудный смысл произнесенных им слов дошел до собравшихся в кабинете людей на пятую секунду их совместного существования. Оцепенение, сопутствующее постижению смысла, сменилось мгновенным эмоциональным откликом и тут же трансформировалось в действие. Топоча ногами, спотыкаясь и ударяясь о предметы интерьера, разношерстная минитолпа бросилась к единственному в комнате окну. Отталкивая друг друга локтями, все спешили заглянуть по ту сторону кабинетного пространства. Наконец, перегнувшись через длинный мраморный подоконник, столь же дружно, как бежали к нему, посмотрели вниз.
        Просто удивительно, как по-разному воспринимается одно и тоже событие двумя людьми! А уж если очевидцев происшедшего оказывается более двух, то иточки зрения на одну засвидетельствованную действительность будут отличаться калейдоскопическим разнообразием. Причем, что самое интересное, каждый из воспринимающих данный контекст реальности непременно примется настаивать на собственной правоте и доказывать ее. Что ж, в споре, как известно, рождается истина. И изстолкновения несхожих описаний нередко формируется скрывающаяся в них искомая целостность ситуации. Потому что личностное восприятие, конечно же, является ни чем иным, как отражением одной из граней этой целостности в конкретную душу. Поэтому противостояние разных точек зрения на одно и тоже событие, явление или человека - иллюзорно. Каждый воспринимает то, что может постичь. И именно вот эта разность сознаний позволяет одной-единственной ситуации эффективно повлиять на столь различные судьбы и души.
        Резко темнеющее небо наполнило водянистые глаза Александра Евстигнеевича непривычной для них глубиной цвета. Казалось, небесная бездна полностью переместилась во взгляд этого эмоционального, но внутренне очень смелого человека, явив миру захватывающую безграничность его души. И невозможно было провести грань между душой и отраженным в ней небосклоном. Где начиналось одно и заканчивалось другое? Может быть, вовсе не небо отражалось в глазах секретаря, а его сознание отражало себя во внешнюю необозримость мира?
        Но натот момент отнюдь не определение истока действительности было первостепенно важной задачей, а ее, этой самой реальности, насущный разворот…
        Порожденная из подспудных глубин чего-то опасно неведомого, находящегося прямо за невинной чистотой прозрачного небосклона, угрожающая чернильная тьма разливалась в его угасающем сиянии. Поглощая свет, тьма будто набиралась сил, концентрируясь в полученной и получаемой мощи. И внезапно, не оставляя ни мгновения на принятие решения и действия, она собралась в огромное черное пятно, принявшее контуры гигантского чудовища с невероятным размахом рваных крыльев. С непостижимой для человека скоростью оно вынырнуло из слабо удерживающих его небесных остатков и ворвалось во взгляд окаменевшего от ужаса Александра Евстигнеевича. Принявший удар, он отлетел от окна, волочась на концах рваных крыльев монстра, молниеносно пролетевшего сквозь грузное тело секретаря, кабинет его шефа и исчезнувшего так же стремительно, как ипоявившегося. Лишь силуэт омерзительного зверя, жирной сажей запечатлевшийся на противоположной от окна светлой стене, своеобразным автографом напоминал о его впечатляющем присутствии.
        Стон Александра Евстигнеевича, корчившегося от физической и душевной боли на кабинетном полу, вдруг перерос в низкий протяжный самолетный гул. Военный истребитель, пролетающий в потемневшем небе, цепко удерживал напряженное внимание прильнувшего к окну полицейского. Вцепившись взглядом в гудящий самолет, а побелевшими пальцами - в безучастный мрамор подоконника, он сглухим отчаянием наблюдал, как изпоследнего что-то медленно выпадало. Противный свист тяжеленного металлического тела, разрезающего воздушные слои, заставил мужчину сморщиться от предчувствия скорой боли. Своя, чужая - какое это имеет значение, когда мир рушится? Столб огня и дыма, в который мгновенно превратился оживленный городской квартал, взметнулся к сумрачным небесам. Мрак поглотил все вокруг, безжалостно стерев границы между небом и землей. Крики и стоны слепого страдания неслись со всех сторон, сыпались из тьмы сверху и поднимались в нее снизу. Оглушенный увиденным и услышанным, с перекошенным от безвольной ярости лицом, полицейский отскочил от окна и упал на колени, закрыв голову трясущимися руками… Рыдая, в путанных словах
поднявшейся из сердца молитве он прощался с внезапно ставшей такой дорогой и необходимой жизнью…
        Жизнь на разных этапах пути имеет разный смысл и форму его воплощения. Выживание, физические удовольствия, самоутверждение, творчество, любимые люди… По мере роста души меняются и мотивы ее бытия…
        Вероника медленно шла по разгромленной улице, не замечая ни висящего в воздухе плотного сизого дыма, ни развалин домов, ни кричащих и бегущих в панике людей… Суета вокруг ярким фоном высвечивала застывшую в ее глазах боль - страдание человека от внезапно обострившегося осознания безысходности своего одиночества. Что, как ниугроза нависшей над ним смерти, помогает понять и принять истинное положение себя в окружающем мире… Она, по-настоящему никому не нужная в зените совсем недавней славы, оказалась так же никому не нужна и насамом краю слишком быстро пролетевшей жизни… Все насвете она отдала бы сейчас за исцеляющий и поддерживающий взгляд любимых и любящих глаз. Принять полноту жизни, как инеизбежность смерти, гораздо легче, отражаясь в безусловной теплоте сочувствующей тебе души…
        Расул смотрел на свою любимую женщину, которая так никогда и неузнала, что была обожаема и ценима сама по себе, без регалий и наград, и слезы соленой горечи катились по его бледным щекам. Глядя на ее безучастное, застывшее безжизненной маской лицо, он чувствовал скрывавшуюся за ним боль, сжигающую любимую им душу. Чувствовал и проживал ее вместе со своей возлюбленной. Только это он мог сделать для нее здесь и сейчас, в мгновения, когда привычный мир рушился, и ничего, ровным счетом ничего не предлагалось и необнаруживалось взамен за стремительно множащимися руинами былого…
        Люди, выжившие после бомбового удара, метались вокруг нее в хаотическом танце смертельного ужаса. В широко распахнутых глазах Вероники отражались их перекошенные лица и разорванные от ударной волны одежды. Безумие, возникшее после крушения всех норм, стало новым мерилом оставшегося бытия. Древние инстинкты, поднимающиеся из глубин человеческих душ, выводили на их поверхность импульсы разрушения и насилия. Выжить любой ценой или уничтожить все до конца - крушение прежних условий жизни превращает ее остатки в прямое подобие смерти.
        Неизвестно откуда выпрыгнувший мужчина с острым камнем в руке подбежал к плачущей посреди дороги женщине с ребенком, зачем-то с размаха ударил ее по голове и скрылся в густом дыму горевшего неподалеку здания. Замертво упавшее к ногам бредущей Вероники человеческое тело заставило ее пошатнуться и затем остановиться. Застывший взгляд бывшей эстрадной звезды равнодушно обшарил тихо тонущую в луже собственной крови молодую мать и обратился к зашедшемуся в беззвучном крике маленькому мальчику.
        И радость, да, искренняя радость засветилась в ее обретшем осмысленность взоре. Опустившись в пыль, Вероника крепко прижала к себе дрожащего малютку, смеясь и плача, приветствуя его беспомощное присутствие. Иногда для того, чтобы ощутить себя живым, надо прочувствовать остроту бытия другого существа…
        Автоматная очередь сухим треском прорезала пространство, прочерчивая новые границы между жизнью и смертью. Падающие и кричащие в агонии люди не обращали на себя и толики внимания отрешенной в своем безумии Вероники. Все ее существо было обращено к обвисшему в руках крошечному детскому тельцу. Алая кровь - не ее, а этого беззащитного в жизни и смерти малыша, бежала по пальцам несчастной женщины. А ей казалось, что это была ее собственная кровь. Не его, но ее жизнь утекала у нее сейчас сквозь пальцы. Именно так, как она утекала много лет до этого мгновения… Все, что она делала, было неправильно. Все шло не отсердца, но отрасчетливого и холодного в своей безжалостности разума. Все, что она смогла сделать для гибели себя и этого малыша, она сделала. Осознание, острое, как раскаленная в огне игла, вонзилось в едва бьющееся сердце давно растерзанной души… Осознание того, что она была ответственна не только за себя, но иза всех связанных с ней, ведомых и неведомых ей людей… Осознание того, что прожитое время, превратившееся в зыбучие пески горестных воспоминаний, невозможно обратить вспять и вернуть…
        Подняв лицо к темному небу, скрытому в сизом дыму разверзшегося под ним ада, Вероника страшно и безнадежно закричала…
        От ее крика Анжелика, одиноко стоящая на крыше высокого здания в развевающемся на промозглом ветру легком ситцевом платьице, вздрогнула всем телом. Воспоминание, растревоженное чьей-то вырвавшейся на свободу болью, промелькнуло в ее расфокусированном сознании и испарилось, смешавшись с клубами поднимающегося в темное небо смрадного дыма… Когда-то она пела, любила, дружила… Лица людей, смутно знакомых, всплывали из памяти, оглушенной разрушительной силой настоящего. Последнее, что она помнила о себе - это то, что она стояла возле распахнутого окна и смотрела вниз, на родной город… точно так же, как она стояла и смотрела на него теперь… Но тогда там был город… И рядом с ней находились близкие и родные лица… А сейчас она видит внизу, под ногами, не развалины, нет… Но груды разбитых судеб и несбывшихся надежд… Обломки непрожитых жизней и лица нерожденных детей… Но это там, внизу… Далеко внизу… Так далеко, будто и несуществует вовсе… А прямо перед ней здесь и сейчас - небо. Пусть и заволоченное сизым дымом, мутное и неопрятное… Но все же - небо… Простор, по которому можно улететь в новые, неведомые и
обязательно прекрасные дали… Небо, которое столь настойчиво зовет и манит ее… Зов, которому невозможно сопротивляться…
        Она нехочет больше смотреть туда, где царствует разрушение и боль. Она неможет больше там быть. Она рождена, чтобы жить. А жить она может только в полете…
        Широко раскинув руки, она неразбегалась, чтобы набрать высоту, но, чувствуя ее в себе, сразу же полетела… Никогда еще Анжелика не дышала полной грудью, легко и глубоко, как втом полете… Она летела, она действительно летела, в одной ей доступной реальности! И поэтому она и незаметила гигантской могильно-черной чудовищной тени, метнувшейся ей навстречу из дымившихся развалин поверженного города…
        Женское тело с развевающимися в воздушном потоке светлыми волосами, в задранном почти на голову легком платье пролетело мимо чересчур сильно высунувшейся из окна Азизы и едва не снесло ей голову. Вскрикнув, она высунулась еще сильнее и устремилась было за ним, в инстинктивном порыве продляя траекторию своего взгляда. Сколь часто то, что кажется черным, в действительности приносит действительно светлые результаты! И эгоцентризм, максимально проявляющийся у людей в кризисных ситуациях, вовсе не является исключением…
        Мощное плечо Евгения, увлеченного собственным видением, безапелляционно оттолкнуло темпераментную рокершу от окна именно в тот самый момент, когда ее жизнь висела на волоске фактически между небом и землей. Грубо прерванная линия ее вполне возможного заоконного полета, следуя закону инерции, обратила вспять нерастраченную на сие движение силу. Отлетев от подоконника, Азиза больно ударилась о письменный стол и, тихо застонав, мешком осела на пол.
        Грохот рушащихся в огне зданий, гул военной техники смешивались с человеческими криками и истерическим лаем дерущихся за куски обгорелой плоти собак. Автоматные очереди без усилий рвали воздух, обгоревшую листву и живые тела, наглухо застревая в обломках обвалившихся домов.
        - Мама! Аня! НЕТ!!! - дикий мужской крик, срывающийся на визг, перекрыл какофонию низлежащего под окном ада. С десяток голубей взмыли в грозовое небо с соседних окон. Две женщины, пожилая и молодая, бегущие по развороченной обочине, пригибались на ходу и прикрывали головы руками. Вдруг та, что постарше, споткнулась о невидимую преграду и неловко завалилась набок, держась за кровоточащий бок. Другая же, ослепленная овладевшим ею ужасом, побежала дальше, даже не оглянувшись…
        - НЕ-Е-Е-ЕТ!!! - еще громче завопил Евгений, из последних сил сопротивляясь подступающей с двух сторон боли: гибель матери или предательство сестры… Неизвестно, что ранило больнее его сердце, все эти годы, оказывается, таившее в себе столько любви…
        Подтянувшись, Евгений взобрался на подоконник и уже наполовину высунулся наружу, в безумном порыве устремляясь к любимым и беззащитным людям, но… Это самое «но», возникшее в лице красного и потного Александра Евстигнеевича, тяжелым грузом повисло на ногах несостоявшегося спасателя. Инстинктивно отталкивая от себя образовавшуюся помеху, Евгений хорошенько лягнул секретаря, однако тщетно - он так и несумел вырваться из его цепких объятий. Дернув в свою очередь, Александр Евстигнеевич достиг желаемой цели и обрушил здоровенного певца с подоконника. Правда, и сам рухнул на пол вместе с ним.
        Отчаянная борьба между столь одинаковыми и вто же время разными желаниями спасти, но неспастись, завершилась однозначной победой молодости. Оказавшийся сверху, Евгений тут же позабыл о распростертом под ним старике, вскочил на ноги и бросился к окну. Перегнувшись через подоконник, с беспросветным ужасом в глазах, точно таким же темным и глубоким, как недавно виденное ими небо, растолкав столпившихся у окна людей, он вместе с ними посмотрел вниз…
        Внизу по своим делам торопливо бежали разноцветно одетые, разноликие и разновозрастные прохожие. Гудки проезжающих машин распугивали зазевавшихся пешеходов и вечно голодных голубей. Мирно дремавшие в тени домов собаки изредка просыпались, чтобы облаять чем-то не понравившиеся им автомобили. Яркая и насыщенная, привычная и обыденная жизнь кипела в неиссякаемых потоках поддерживающего ее солнечного света. Небо, ослепительно прозрачное и чистое, благосклонно принимало суетливый город в свои бесконечные объятия…
        Черная, чудовищных очертаний тень медленно проплыла за спинами глядящих на город людей. Невидимая в переливах солнечных лучей, она касалась сердца каждого, кто был в кабинете. И каждый по-своему реагировал на это прикосновение… Анжелика, радостно улыбавшаяся живому городу, вдруг ушла далеко вглубь себя, спрятав одолевающие ее чувства за остекленевшим безжизненным взглядом… Беззвучно рыдавший у окна Евгений замер, проглотив невыплаканные слезы, пытаясь вслушаться во что-то, слышное ему одному. Полицейский выхватил из кобуры табельное оружие и, растерянно повертев его в руках, спрятал за пояс. Зябко поежившись, словно от порыва зимнего ветра, Азиза передернула плечами, скинув с себя что-то явственно неприятное. Дверь в кабинет негромко стукнула, закрывшись за опрометью выбежавшим вон Расулом. И лишь один Александр Евстигнеевич отреагировал наиболее прямолинейно, схватившись за смертельно похолодевшее сердце.
        - Если Амадео не вернется, нам конец, - сорвалось с губ Азизы, раскрывшихся вне ее сознания и воли. Изумленно подняв брови, она осторожно ощупала губы кончиками холодных пальцев.
        - Что это было? - прохрипел, уставившись на нее, насмерть перепуганный Евгений.
        - Лучше бы этого не было… - пробормотал куда-то в сторону утирающийся платком Александр Евстигнеевич.
        - Мне кажется, я догадываюсь, что… - рассыпчатым шепотом отозвалась отмершая Анжелика. Прислонившись к стене, она затряслась в колючем нервном ознобе.
        Глава6
        Маски и шоу
        Белый свет невообразимой для человека, невозможной к восприятию ослепительной чистоты был повсюду. Да, именно не разливался, не проявлялся - онБЫЛ. Так, как может быть только то, что является основой всех основ, началом всех начал. Свет, только свет, безо всяких намеков на очертания и контуры, на предметы и их определения… На первый взгляд однородно белый, в своих глубинах он обнаруживал поразительное богатство цветовых нюансов. И чем глубже погружался в него тонкий взгляд возможного исследователя, тем более яркой палитрой раскрывалось белое сияние…
        И водном, вроде бы случайном, месте краски приобретали особенную, неслучайную многогранную яркость и плавно превращались в расплывчатое цветовое пятно, в контурах которого продолжали переливаться, меняться, перетекать друг в друга… А затем внезапно взорвались фонтаном разноцветных искр и крошечных радуг. Парящий в их сонме Амадео, застывший в молитвенной позе, продолжал сидеть в своем любимом кресле - словно никогда и непокидал пределов вмещающего его кабинета.
        - Ну вот, опять ты притащил кресло, - доброжелательный, наполненный глубинной теплотой бас слышался из белого сияния отовсюду одновременно. - И зачем, спрашивается?
        - Ох… - прокряхтел Амадео, неловко, будто у него затекли ноги, сползая с кресла и оставляя его висеть в разноцветном пятне. - Простите, шеф, недосмотрел.
        - Да нет, - заметно повеселев, отозвался голос. - Просто тебе нравится размещать на нем свою… кхм… филейную часть. Или я не прав?
        - Да, так и есть, - понурив голову в притворном смущении, подтвердил прибывший. - На нем удобнее…
        - Будь внимателен, мальчик мой, - наставительно и очень серьезно произнес голос. - Ты же знаешь, что телепортация материальных предметов в тонкую сферу вносит существенные изменения в физическую структуру мира, которому они принадлежат. Или ты сделал это специально?
        - Да, босс, насколько это вам известно! Пора кое-что менять, - вскинув голову, ответил Амадео и расплылся в ослепительной, как иокружающее его сияние, широкой улыбке.
        Белое сияние пришло в едва уловимое движение, завибрировало и сгустилось в фигуру высокого мужчины в капюшоне с широкими и длинными крыльями за спиной.
        - Приветствую тебя, архангел! - тут же склонился в низком поклоне Амадео, продолжая радостно улыбаться.
        - Люблю, когда ты улыбаешься! - заметил мужчина, скинув капюшон и открывая взору гостя идеально красивое лицо с крупными, ярко запоминающимися чертами. Такое лицо и особенно его умиротворенное выражение могло принадлежать только человеку без возраста, национальности и определенной ментальности. Человек с таким лицом мог быть кем угодно и где угодно. - Твоя улыбка рождается из основы твоего сердца. И привносит свет повсюду, где бы ты ни был. Ну, так что ты задумал на этот раз?
        - Спасибо за теплые слова, Иеремиил. Они сейчас необходимы. Ситуация, знаешь ли, напряженная, - нахмурившись, ответил Амадео. - Я следую инструкциям, но иногда кажется, что переиграть Самаэля не удастся…
        - Ситуация напряженная всегда! - возразил тот, кого назвали Иеремиилом. - С момента сотворения мира. Хотя мир и небыл никогда сотворен. Но человеку нужна точка отсчета. Ничего не поделаешь - рамки ограниченного сознания.
        - Я-то знаю, что мир как суть был всегда, меняется лишь его форма, - с готовностью согласился Амадео. - Но при чем тут вечные истины? У нас проблема… - Амадео принялся расхаживать по сияющему пространству, недовольно подергивая маленькими белыми крыльями, нелепо торчащими в верхней части его массивной спины.
        - А они всегда при всем, младший ангел, - ласково улыбнулся Иеремиил. - Борьба света и тьмы заложена в самую суть бытия, в смысл каждой жизни. Сражаясь, душа познает саму себя и растет. Ты же наизусть знаешь базовую аксиому Бытия.
        - Ты хочешь сказать, что проблема есть и одновременно ее нет? - риторически вопросил Амадео, задумчиво меряя шагами беспредельность сияющего света.
        - Я хочу сказать, что проблема есть, и она реальна настолько, что ее неразрешение может стать катастрофой для той формы мира, где ты работаешь. Но проблемы нет, потому что ее можно решить. В самом факте решения кроется отсутствие проблемы как таковой. И ввозможности ее нерешения кроется ее реальность.
        - Я телепортировал кресло, чтобы вызвать определенные изменения в структуре мира, в отдельной его части, - остановившись перед архангелом, сообщил Амадео. - Насколько правильно я поступил, раскрыв воплощенным созданиям часть карт?
        - Ты поступил совершенно обоснованно. Знаешь, - Иеремиил принялся разминаться, слегка приподнимая и опуская крылья, - советую тебе всегда принимать решения, улыбаясь. Твое сердце будет при этом раскрываться и связь сНами будет у тебя четче и яснее. Сомнения покинут тебя! И однажды ты поднимешься на ступеньку выше в иерархии ангелов и больше не будешь торчать в материальном мире! Если не хочешь улыбаться внешне - улыбайся внутренне! - приняв улыбку Амадео, Иеремиил ослепительно улыбнулся в ответ, и сноп разноцветных радуг рассыпался по белоснежному пространству.
        - А я люблю свою работу, - подняв глаза в сияющую белизну, задумчиво вымолвил Амадео. - Мои люди увидели часть своего будущего, - продолжил он, сложив мускулистые руки на груди и соединив смешные крылья за спиной, как ладони. - Теперь они могут опереться на знание и использовать его по назначению.
        - Да! - всколыхнув белыми, как свежий снег, длинными волосами, кивнул головой Иеремиил. - Главная задача для них - определить это назначение. Без ясного видения своей цели достичь ее не представляется возможным.
        - Я буду им помогать! - с горячностью воскликнул Амадео и темпераментно взмахнул миниатюрными крыльями.
        - Не сомневаюсь! - обняв ученика, засмеялся архангел. - Ты сделаешь все, что нужно для каждого из них! А я сделаю все для тебя! Но если мы проиграем… - он задумчиво потер подбородок. - Ныне Самаэль необычайно силен…
        - О, да! - горестно покачав головой, согласился Амадео. - Он уже заполучил к себе столько творческих душ!
        - Вот ия о том же! - отступив отАмадео на шаг, Иеремиил внимательно посмотрел на своего подопечного. - Если мы проиграем… Если хотя бы один из тех, кто увидел свое будущее, не сумеет его изменить в лучшую сторону, тогда… Тогда не то, что одному миру, а целой ВСЕЛЕННОЙ настанет конец…
        - Заходи, дорогая, заходи! - властный мужской голос за спиной, невзирая на ласковую вежливость слов, прозвучал неожиданно сильно, как выстрел. Меруерт вздрогнула, поспешно шагнула вперед и сиспугом огляделась. Мрачно-помпезный, выдержанный в багровых, черных и темно-коричневых тонах зал подавлял роскошью и безграничностью.
        - Вот ты, наконец, и дома! Для нас с тобой, если ты помнишь, офис как дом родной! - прошедший вслед за ней Шалкар остановился и обвел широким приглашающим жестом неохватное пространство. Повернулся к потерянно глядящей на него молодой женщине и участливо заглянул в ее красивые карие глаза.
        - Ах, да, ты же еще не помнишь… - взгляд его собственных глаз подернулся дымкой - вновь ожившей болью. - Но ничего, это временно, - решительным, но мягким движением взяв молчавшую Меруерт под руку, подвел ее к великолепному, расшитому красными цветами черному кожаному креслу.
        - Садись, солнце мое. Тебе нужно побольше отдыхать, восстанавливать силы. Наша любовь поможет тебе справиться с болезнью!
        - Добрый день, дорогие мои! - с широкой улыбкой обратился он к протиснувшимся в дверь двум совсем юным парнишкам, один из которых был заметно пухлее другого. Застенчиво пожав протянутую Шалкаром руку, они выжидательно и робко смотрели на восседавшую на кожаном троне Меруерт.
        - Вот, наконец, к нам вернулась наша дорогая Меруерт! - перехватив их вопросительный взгляд, горячо воскликнул Шалкар. Молодые люди продолжали в оцепенении созерцать мило и растерянно улыбнувшуюся им девушку. Еще больше смутившись под их недоуменными взглядами, Меруерт заерзала на слишком помпезном и оттого неудобном для нее кресле. С трудом поднявшись из его необъятных глубин, чтобы как-то справиться с нарастающим волнением, она принялась осторожно ходить по комнате, изучая диковинный интерьер. И, конечно, не заметила быстрого жеста Шалкара в сторону слишком молчаливых юношей. Показав им кулак, он картинно-угрожающе сдвинул крутые черные брови.
        - Меруерт, как здорово, что ты снова с нами! - тут же выпалили они в два голоса и через силу улыбнулись в ответ одобрительной усмешке Шалкара.
        - Ты невыносимо долго приходила в себя после несчастного случая! - подойдя к девушке, Шалкар по-отечески приобнял ее за плечи. - То, что ты пережила, Меруерт, ужасно! Это немыслимо! Как ты вообще смогла пережить такое!
        Развернув поникшую Меруерт к себе лицом, он запечатлел на ее высоком лбу нежный родственный поцелуй. Затем погладил девушку по бледной щеке и ласково улыбнулся.
        - Ты очень сильный человек! - черные глаза Шалкара светились гордостью и радостью. - Но всякой силе есть свой предел. И чтобы твой предел никогда не наступил, мы ствоими друзьями поможем тебе вернуться к нормальной жизни! К полноценной жизни! К жизни в нашем творческом коллективе!
        Патетически воздев руки к небесам, Шалкар повернулся к топчущимся у порога молодым людям. Воодушевившись их согласным киванием, он продолжил:
        - Мы все здесь - одна творческая семья, не правда ли, мальчики? Серик, Тохтар, что скажете? - с напором обратился он к парням, закивавшим с удвоенной силой.
        - Ну, скажите же хоть слово поддержки нашей дорогой сестре! - Шалкар снова грозно сдвинул брови.
        - Да… э… Меруерт… - затравленно проблеял худенький юноша. - Добро пожаловать… э-э-э…
        - В нашу творческую семью! - митинговым голосом подхватил Шалкар и закатил глаза.
        - Мы все здесь друзья… - ободренный смелостью друга, произнес упитанный парнишка и нервным движением поправил вздыбленные гелем волосы.
        - С возвращением! - вдруг решительно выпалил худощавый молодой человек и отчего-то порозовел.
        - С возвращением! - подхватил его инициативу Шалкар, сдавленно всхлипнул и крепко прижал к себе часто заморгавшую Меруерт. Раскрасневшись от переполнявших ее чувств, она расцеловала в обе щеки несмело подошедших к ней юношей.
        - Твой отец, наверное, безмерно счастлив на небесах! - патетически изрек Шалкар, медленно утирая покатившиеся по щекам крупные прозрачные слезы.
        Яркий, живой, переливающийся захватывающим разноцветьем красок, звуков и судеб солнечный день бесцеремонно врывался в плотно закрытое окно.
        - Опять этот урод забыл задернуть шторы… Всю работу за него делай… - раздраженно бормотал себе под нос Шалкар, тщательно занавешивая прозрачный прямоугольник входа (или выхода?) во внешний мир. Оглядев разлегшийся в кабинете красноватый полумрак, удовлетворенно хмыкнул и решительно пересек комнату. Неслышно пройдясь по упругому ворсу роскошного старинного ковра, Шалкар приблизился к стене, скрытой под точно такой же, как наокне, тяжеловесной багровой портьерой.
        Проведя вдоль нее рукой, он уставился в огромное, во всю стену, зеркало, идеально, без малейших искажений, отражающее внешний мир. Пристально и одновременно расслабленно вглядываясь в стеклянную поверхность, он нарисовал перед собой лежащую на боку восьмерку. Шагнув навстречу хлынувшему из зазеркалья огненно-черному месиву, Шалкар мгновенно исчез в его мрачной неразличимости. Несколько черно-красных теней, почти полностью перелившихся с одной стороны межмирового порога на другую, под властью чьей-то необоримой силы все-таки втянулись обратно.
        - Зачем ты явился снова? - угрожающий бас волной осязаемого гнева раскатился по абсолютной тьме. - Не понял с первого раза свое задание? Хорошо, я объясню тебе подробнее.
        - О, нет, мой повелитель, - медленно и хрипло, словно преодолевая настигшее его удушье, возразил баритон. - Не надо! Я все прекрасно понял!
        - Зачем тогда здесь? Разве ты не знаешь, что каждое твое перемещение ставит под угрозу решение твоей задачи? Ты неможешь сдержать всю энергию ада на границе с материальным миром. Часть все равно выплескивается наружу. Прилив отрицательной энергии в материальный мир стимулирует светлые души сопротивляться ей, творить добро и вырабатывать вдвойне больше вибраций света! В результате ты не сможешь им противостоять и провалишься! Ад должен войти в материальный мир в назначенное нами время и при подготовленных тобою условиях! Большинство творческих душ должны перейти на нашу сторону!
        - Я знаю, мой повелитель. Но… я не мог не прийти к вам снова.
        - Так зачем ты здесь? Ты вынуждаешь меня задавать вопрос в третий раз. А ты знаешь, что я ненавижу это делать. Еще один раз и…
        - Мой повелитель! - скороговоркой выпалил Шалкар. - Признаюсь, мне нужна ваша помощь. Я хочу знать, в какое именно тело и ккакой душе подселилась душа Анники.
        - ХА-ХА-ХА! - раскатисто загрохотал бас. - Ты идиот! Ты что, первую смену у меня на службе? Сколько прошло уже твоих смен, ты, жалкая пародия на демона?
        - Ровно двадцать одна, мой повелитель!
        - Ровно двадцать один раз ты участвовал в смене материальной формы мира, идиот! Ровно двадцать один раз ты организовывал то, что воплощенные создания называют концом света! Да ты уже и поих ничтожному пониманию числишься вполне взрослым субъектом действительности!
        - Да, мой повелитель… - растерянно пробормотал Шалкар.
        - Так что же ты никак не вобьешь в свою тупую голову, что я НИКОМУ НИКОГДА НЕПОМОГАЮ!
        - Но… мой повелитель… - жалобно проблеял демон.
        - Да, идиот! Я никому не помощник! Люди думают, что я помогаю им в росте, помогаю отличать добро от зла! Но они не знают, бестолочи, что я это делаю не посвоей воле. ОН приказывает мне! ОН! А если бы неЕГО дурацкие приказы, то я!.. Какого черта вообще должна существовать эта непотребная ВСЕЛЕННАЯ! - грохот цунамической ярости сотрясал абсолютную тьму.
        - Я понял, мой господин… - еле слышно пропищал задыхающийся в ней Шалкар.
        - Ну наконец-то ты хоть что-то понял! Я низа что не стал бы тебе помогать, если бы знал! Но я и так не помогу тебе, потому что не знаю. Информация о подселенных светлых и серых душах засекречена на уровне НАЧАЛ. Даже архангелы не владеют ею. Тебе, демон, - с подчеркнутой расстановкой, смакуя каждое слово, произнес бас, - придется самому определять, к кому именно из твоих существ заселилась почти упущенная тобой Анника. И если ты упустишь ее во второй раз…
        - ЯВСЕ понял, мой повелитель… - обессилено выдохнул полумертвый Шалкар.
        - Опять заусеницу не обрезали! За что деньги берут, непонятно! Везде быдло одно засело, приличному человеку пойти некуда!
        Вальяжно развалившийся в кресле, холеный импозантный мужчина лет сорока с хвостиком, с продуманно-легкой проседью в тщательно уложенных каштановых волосах прервал созерцание своих ухоженных рук и небрежным жестом сбросил со стола на пол яркую глянцевую брошюрку. Упав на ковер и прошелестев красочными страницами, она раскрылась изображением зазывно улыбающейся восточной красотки, с угодливой улыбочкой стоящей на коленях возле круглой фарфоровой вазы. Последняя манила сверкающе чистой водой, в которой плавали разноцветные цветочные лепестки.
        - В рекламе сплошное вранье! Лишь бы бабки быстрые срубить. Дармоеды.
        Мужчина нервно поправил элегантно спадающий на лоб длинный, искусно подвитой локон, и скривил тонко вылепленные губы в презрительной улыбке. Затем так же нервно одернул лацкан идеально скроенного стального в белую нить шелкового пиджака. Поддернув манжет, он бросил быстрый и цепкий взгляд на усыпанные розовыми бриллиантами платиновые часы. И, недовольно поморщившись, вновь принялся рассматривать безукоризненно обработанные ногти, покрытые бесцветным матовым лаком. Он так увлекся этим нехитрым занятием, что незаметил вошедшего в приемную босса.
        - А,Эрик! Сегодня ваше королевское величество изволило-таки явиться на работу?! Как там поживает французский брадобрей? Не испортил тебе твою драгоценную причесочку? - окинув снисходительным взглядом оцепеневшего и вытянувшегося в кресле щеголеватого типа, на ходу выпалил Шалкар. - И зачто я тебе только зарплату плачу, педераст! - с наглой улыбочкой ввернул он напоследок и скрылся за громко хлопнувшей дверью своего кабинета.
        - Нувориш поганый… Простолюдин. Вот что значит - из грязи в князи, - спустя полминуты вымолвил пришедший в себя секретарь. - Гомика от настоящего мужика отличить не может, невежда. Я метросексуал! - расправив плечи, он горделиво приосанился.
        - Ты что-то сказал? - мигом высунулся из кабинета деланно улыбающийся Шалкар.
        - Нет, шеф, вам послышалось! На улице кто-то кричал! - поспешно махнул рукой Эрик в сторону невидимого за плотными портьерами окна.
        - На улице, говоришь? - ехидно вопросил Шалкар и еще шире и неискренней улыбнулся. - А, ну тогда ладно, - и бесшумно исчез за столь же неслышно закрывшейся за ним тяжелой дверью.
        - Первый у себя? - сухим осенним ветром прошелестел Геннадий над ухом погрузившегося в свои переживания Эрика. Подпрыгнувший секретарь испуганно вылетел из уютных кресельных глубин.
        - У себя, а как же… - насилу отдышавшись, вымолвил смертельно побледневший пижон и сразу же расплылся в профессиональной льстивой улыбочке. - Проходите, Геннадий Андреевич!
        - Еще один бандюган, - вполголоса пустил он вымученный комментарий в наглухо закрывшуюся заДамбаллой кабинетную дверь и соблегчением опустился в насиженное кресло. - Гад кгаду липнет, покуда сыт. Когда же сожрут они друг друга, наконец!
        - Группа Амадео сегодня вечером дает благотворительный концерт в детдоме, - голос Шалкара плотными волнами низкого звука расходился по погруженному в полумрак пространству. - Ты должен изобразить всяческое им содействие. Как обычно, подтяни нашу прессу. Пусть прикормленные журналисты напишут то, что мы им скажем, - отвернувшись от занавешенного багровыми шторами окна, он пристально взглянул на стоящего перед ним Дамбаллу.
        - Амадео не дурак, но артисты его - обыкновенные человеческие придурки. Запудрить им мозги - проще простого. Покажи хорошее обращение пару раз, скажи то, что они хотят услышать, сделай для них то, что им важно - и все, они тебе доверяют. А дальше можешь вести свою игру. И они поведутся за тобой без вопросов. А когда вопросы все-таки возникнут… - Шалкар откинулся в кресле и загадочно улыбнулся в кабинетный сумрак. - Будет уже поздно… Твоя задача довести их до состояния «слишком поздно». Да, ине забывай вовремя разжигать интриги внутри коллектива, ведя каждого на его собственном крючке. Делай их врагами друг другу, используя их лучшие качества. Пусть они ощущают себя жертвами обмана и несправедливости. Зависть и ревность - прекрасная пища не для создателя, но для разрушителя… Разрушая себя, они станут друзьями своим худшим побуждениям, а значит, и нам…
        Подобие улыбки проступило на сухом лице Геннадия. Быстро поклонившись, он вновь впился взглядом в своего шефа.
        - Мы ублажили их добросердечие, организовав несколько благотворительных вечеров, - сложив руки на груди, довольным тоном произнес Шалкар.
        Молниеносный кивок Дамбаллы подхватил и рассеял среди лениво снующих теней сказанные демоном слова.
        - Теперь можно и шкурку подпалить, - Шалкар потянулся, расправив плечи, и смачно ухмыльнулся. - Им даже в голову не придет, откуда ветер дует.
        Треск крошащихся под ногами иссохших листьев рассыпался по кабинету, распугивая собравшиеся было у его ног тени. Остро глянув на их испуганный танец, Дамбалла снова тихо засмеялся.
        - Значит, так, - подытожил Шалкар, резанув косым взглядом по чрезмерно развеселившемуся Геннадию. - Все организуешь, как всегда. А затем по плану.
        - А что сАмадео? - подал голос притихший Дамбалла. - Он может знать…
        - Амадео я беру на себя, - задумчиво изрек Шалкар, играясь, как скотенком, с клубком лежащих на его коленях маслянисто-черных теней. - Тем более что его время почти вышло. Время всего этого мира почти вышло… - сыто ухмыляясь, произнес он, поглаживая проступающего из клубка миниатюрного монстра.
        Шелестящий смех Дамбаллы осыпался на ковер осколками неудержимого кашля.
        - Что это с тобой? - с брезгливым удивлением подняв брови, вопросил Шалкар.
        - Не… не… - извиваясь в мучительных конвульсиях, Дамбалла жадно глотал душный сумрачный воздух. - Неееееехрррррр… - страшный хрип пронзил наступившую зловещую тишину и оборвался судорожным вздохом. Вытирая крупные капли холодного пота, градом катящиеся с узкого лица, Геннадий, покачиваясь, еле удерживался на ногах под изучающе-неприязненным взглядом Шалкара.
        - Ты что, заболел что ли? - с деланным равнодушием поинтересовался хозяин кабинета. Натужно дышавший Геннадий отрицательно помотал головой. - Ну да, ты же не можешь болеть… Или можешь… - задумчиво произнес Шалкар, внимательно изучая позеленевшего Дамбаллу. - Отвечай же! - раздосадованный недееспособностью подопечного, рявкнул он.
        - Я… я не знаю, босс, - растерянно просипел Геннадий, опираясь дрожащими руками о громоздкий письменный стол. - Мне плохо… Слабость…
        - И давно у тебя слабость? - подавшись вперед всем телом, поинтересовался Шалкар.
        - Да вот только что…
        - А, ну так это пройдет. Моя энергия давит на тебя, периодически происходит сбой системы. Легкое что ли дело - со старшим чином общаться. Вали отсюда, чего стал столбом! - вдруг гаркнул он на бессмысленно таращившегося на него Геннадия. - Иди, причини кому надо изрядное зло и быстро восстановишься!
        Сверкнув внезапно огненным взглядом, Дамбалла длинным ужом выскользнул за дверь. Сноп алых искр, высыпавшихся из его взгляда, засиял в кабинетном полумраке и медленно осел на покрытый тенями ковер. И наних, ровно на том самом месте, где мгновение назад стоял Геннадий, высветился контур до сих пор невидимых и неведомых, пугающе нечеловеческих следов…
        Глава7
        Пленники смерти
        Невероятных размеров кровавый шар, похожий одновременно на солнце и луну, тяжело висел над бесконечным багрово-черным пространством. Чернота, наложенная непрозрачными мазками на темно-красный пейзаж, раскрывалась его добавочными перспективами. Всполохи ярко-алого цвета, то идело пронизывающие все вокруг, высвечивали простертые вплоть до неясного горизонта песчаные дюны. Иссиня-черные молнии, ежесекундно пронзающие тело монструозной луны, отбрасывали вниз искаженные тени ее рельефа… Его ли отражением были раскинутые бесконечностью дюны или же они являлись самостоятельным образованием - кто мог бы это знать наверняка…
        Белесый силуэт, очерченный тонкой полоской белого света, медленно продвигался по багровому барханному сумраку. Кровавый полумрак, агрессивно подступающий к нему со всех сторон как кинородному телу, накатывался и отодвигался, сталкиваясь с его слабо светящейся окантовкой. Казалось, эти атаки вовсе им не замечались, и человеческий силуэт продолжал неуверенно, то останавливаясь, то вновь шевелясь, продвигаться по предложенному ему пути…
        - Где я? - задыхаясь в изнуряющей борьбе с песком, потерянно прошептала молодая девушка. Одетая в крохотную мини-юбку, сетчатые колготки и высоченные ботфорты, она то и дело зачем-то возвращала на живот узел розовой рубашки, постоянно съезжающий ей под грудь. Не всилах тащить вязнущие в песке ноги, она, наконец, со стоном повалилась на так и неодоленный ею бархан. Стоя на четвереньках на багровом песке, она закрыла глаза, с усилием втягивая в себя густой горячий воздух. И неожиданно для себя самой, словно разделив свое «я» между собой уставшей и собой бодрствующей, пронзительно закричала, перекатившись на спину и выставив вперед руки с длинными ярко-красными ногтями.
        Багрово-алая тень, вылетевшая из-за соседней дюны, на несколько секунд зависла над раскоряченной на песке человеческой фигурой, а затем, словно передумав, бросилась обратно за бархан.
        - Что это… что это… что это? - как заведенная снова и снова повторяла девушка, держа перед собой окостеневшие от ужаса руки. - Я что, в аду?
        - Ну, несовсем, - мягко ответил ей приятный женский голос.
        Изумление превозмогло страх, и девушка, озираясь и втягивая голову в плечи, уселась на песок.
        - Кто это говорит? - заискивающе вопросила она колышащееся вокруг багровое марево.
        - Я,Амелия, твой ангел-хранитель, - отчетливо, хотя и тихо, послышалось из возникшего прямо перед ее круглыми от сдерживаемого страха глазами мерцающего белого облака.
        - Вы… кто?! - ошарашено переспросила девушка и подтянула к груди длинные худые ноги, тесно обтянутые запыленной ботфортной кожей.
        - Анника, меня зовут Амелия, и я твой ангел-хранитель, - терпеливо, со скрытой улыбкой, повторил женский голос. - Посмотри на меня.
        Подчиняясь идущей из голоса ласковой силе, Анника подняла глаза и пристально всмотрелась в сгустившийся перед ней свет. Под ее изучающим взглядом из него проступило поражающее классической античной красотой безмятежное женское лицо. Теплый ясный свет, льющийся из ее янтарных глаз, отражался в мягкой полуулыбке изящно очерченных губ. Но чем явственнее улыбался ангел, тем мрачнее становилось лицо созерцающего его человека.
        - Хранитель? Значит, я умерла, - опустив голову под тяжестью постигшего ее осознания, с трудом прошептала Анника.
        - Не совсем, - прикрыв смеющиеся глаза, ласково произнесла Амелия.
        - Как это не совсем? Я вкоме? - уставившись в багровый песок, девушка наморщила лоб, напрягая свою память.
        - Не совсем, - блуждая взглядом по багровым дюнам и кчему-то прислушиваясь, отстраненно возразил ангел.
        - А вы можете выражаться точнее? - отбросив ненужную сейчас вежливость, вспылила Анника. - Что сомной? И где я? И зачем…
        Зловещая черно-красная тень вынырнула из-за бархана и накрыла собой половину видимого пространства вокруг. Мгновенно определив жертву, она метнулась к сидящему на песке силуэту, и кровавая неземная тьма разлилась во взоре оторопевшего человека. Жуткий грохот обрушился на вечную ночь потусторонней пустыни, и оглушенная звуковой атакой девица невольно опрокинулась навзничь, беспомощно раскинув в стороны непослушные руки и ноги. Запредельно злобный вой раскатился по барханам, рваными лоскутами черного тумана следуя за скрывшейся в них кровавой тенью.
        - Нам пора идти, - отрешенно промолвила Амелия, собираясь из внушительного светящегося купола в безобидно мерцающее облако. - Иначе мы рискуем остаться здесь навсегда, - бесстрастность ее безупречного лица удивительно контрастировала с тревогой, серым туманом затаившейся в бездонном золотистом взгляде. - Я буду стараться защищать тебя от жителей полусумрака. Но, боюсь, что ото всех защитить тебя не смогу.
        С несдерживаемой грустью она посмотрела на вконец перепуганную девушку. Не всилах выговорить ни слова, та поднялась с песка и, медленно переставляя ноги, двинулась за поплывшим впереди облаком света.
        - Да кто они такие… Уроды… - истерично прошипела Анника, стараясь держаться поближе к мерцающему свету и нервно озираясь по сторонам.
        - Тихо! - предупредительно промолвила Амелия, не сбавляя при этом хода. - Вырабатывая отрицательные энергии, ты их приманиваешь. Анника, зло невозможно насытить. Вечный голод толкает тени испытывать и накапливать негативные переживания в каждой жизненной ситуации. И неважно, чьи это переживания - их или твои…
        - Какие еще энергии, какие тени? - изумленно воскликнула девушка, отчаянно сражаясь с вязким песком и собственными эмоциями.
        - Энергии - это вибрации, которые порождаются душами при проживании ими любви и нежности, счастья и радости… Или же страха, гнева, ненависти, жадности, корысти, зависти… И всех других негативных чувств. А тени - это сущности, образованные из особой плотности таких энергий… Каждая душа порождает свои тени. Они - ее отражения в тонкие и материальные миры. Тени бывают разные. Их цвет обозначает степень загрязнения души. Или то, насколько несчастлива в твоем понимании твоя жизнь. Красные тени, например, приманиваются на страх. Они питаются им, и чем больше его в душе, тем они становятся сильнее. А чем больше страхов в душе, тем интенсивнее они размножаются, плодя себе подобных. И тем больше страха испытывает человек. Такой вот замкнутый круг. Души, в которых много ненависти и страха, но есть остаточный свет, пусть и вочень маленьком количестве, называются красным полусумраком. Твоя душа другая. В тебе достаточно воли к свободе выбора, а значит, и мужества. И потому тени отступают. Пока что отступают.
        - А… Наверное… - интуитивно улавливая суть сказанного и вспоминая недавнее нападение, пробормотала Анника. С трудом переставляя ноги, она попыталась остановиться, ноАмелия быстро летела прочь. Не желая оставаться наедине с ужасом полусумрака, Анника послушно побрела по зыбким дюнам. - Но как же быть? - задыхаясь от жаркого воздуха, спросила она. - Как разорвать этот замкнутый круг страдания?
        - Воспитывать в себе привычку смотреть на все с позитивной стороны, - тут же ответила Амелия.
        - Так просто? - насмешливо спросила девушка. - Насколько я знаю, это неочень-то получается у меня и умоих знакомых…
        - Да, ты права, - задорно улыбнулся ангел, рассыпая белоснежные сияющие искры на багровый песок. Анника с удивлением заметила, что те песчинки, на которые упали искры, сразу же меняли цвет и начинали источать слабое белое свечение. Оно шло изнутри песчинок, впитавших коснувшееся их ангельское присутствие. Созерцая светящиеся песчинки, Анника почувствовала нарастающее в груди тепло и непроизвольно улыбнулась.
        - Очень непросто научиться смотреть на события позитивно, то есть находить в них смысл и понимать, что он положительно целесообразен, - глядя сквозь подопечную и словно не замечая ее, продолжала Амелия. - Но что делать, если другого способа стать счастливой нет? Спору нет, сложно себя менять. Но, поверь мне, это вполне возможно. И под силу каждому человеку. И тебе, и всем твоим знакомым, - звонко и радостно рассмеявшись, Амелия облетела вокруг изумленно молчавшей Анники, щедро осыпая ее теплыми сверкающими искрами. - Это вопрос выбора. И тренировки.
        - Допустим, - ловя руками тающие световые блики, недоверчиво пробубнила девушка. - Но что значит - смотреть на все позитивно? По-идиотски смеяться, когда кто-то умер?
        - Вовсе нет! - снова рассыпалась искрами сияющего веселья Амелия. - Я повторю: это значит - стараться увидеть в каждом событии, даже очень печальном, возможность изменить себя и свою жизнь к лучшему. Стать сильнее. Мудрее. Подарить больше тепла и поддержки близкому человеку, пока он жив. С благодарностью помнить его, когда он перейдет в иной мир.
        Воспользовавшись озадаченным молчанием подопечной, Амелия продолжила:
        - Красно-черные тени привлекает жадность и гнев. Они питаются этими чувствами. Но аппетит им перебивают положительные качества души. В тебе много гнева, но ты щедра, и потому они не могут тебя сожрать целиком, но вполне способны серьезно покалечить. Обкусать частями, скажем так.
        - Как сожрать, ведь я умерла, - передернув плечами, недоуменно возразила Анника.
        - Не совсем умерла, я же говорю. В том-то все и дело.
        - Хорошо, - привычно приняв понимающий вид, Анника покорно продолжила разговор. - Но кого же надо опасаться в первую очередь?
        - В первую очередь надо опасаться могильно-черных теней, - глухим эхом отозвалась Амелия. - Встреча с одной их них может стать последней для тебя.
        - А что же их привлекает? - зябко поежившись, спросила девушка.
        - Их привлекает энергия ненависти. Ее ведь в тебе предостаточно, не так ли? И разве в тебе есть реально сильное светлое чувство? Противовес ненависти? По-моему, ненависть в тебе так сильна, что ты живешь ею… - мягко, но убежденно изрекла Амелия, зависнув вибрирующим облаком света перед лицом девушки, побледневшим от слишком стремительно нахлынувших воспоминаний. - Да. Да. Да! - безжалостно и метко вторила ее воспоминаниям Амелия. - Да,ТЫ ненавидишь от всего сердца. ИТВОЕ сердце почти обратилось в саму ненависть. ТакКОГО же ТЫ ненавидишь? ТЕБЕ надо знать ответ на этот вопрос, ведь именно в нем кроется ТВОЯ возможная гибель иТВОЙ шанс на спасение.
        - ШАЛКАР… Я ненавижу ШАЛКАРА… - уставившись в багровую бесконечность пустыни невидящим взглядом, вымолвила Анника. Отсветы кровавого полусумрака заплясали в ее глазах, наливаясь алым свечением.
        - Не совсем так. Ты, конечно, ненавидишь его, но невсей душой. Подспудно ты его даже уважаешь. Лично он не сделал тебе ничего плохого, не так ли? - созерцая глубины собственного сумрака, Анника молча кивнула Амелии, подступившей к самому ее лицу. - Ненависть кКОМУ же стала дляТЕБЯ олицетворением твоей ЖИЗНИ? - с особым нажимом произнеся последнее слово, Амелия вдруг вошла в глаза Анники, заполнив сияющим белым светом контуры всего ее тела.
        - Давай, АННИКА, вспоминай! - донесся повелительный голос ангела из эпицентра его слияния с человеческой сутью. Сердце девушки дрогнуло и раскрылось, впуская ее сознание в глубины ее же собственной сути.
        - Я вспомнила, - с угрожающей уверенностью тихо ответила девушка своему хранителю, уже вновь собравшемуся в облако белого света у нее за спиной. - ЯВСПОМНИЛА!!! - молниеносно, на крыльях клокочущей ярости развернувшись кАмелии, прокричала Анника в ее сияющую пустоту.
        Принимающее молчание ангела защитной силой разливалось вокруг его подопечного.
        - Я знаю, ненавистью кКОМУ я живу. Я ненавижу ГЕННАДИЯ, - кровавая пустыня вздрогнула и зашевелилась, потревоженная едва слышимым, но переполненным гнева голосом молодой девушки. Не всилах вынести собственную мощь, как подкошенная, Анника упала на колени на багровый песок. Пытаясь унять разбивающую яростную дрожь, она обхватила себя руками.
        - ОН… убил… МЕНЯ! - кое-как совладав с собой, выдохнула девушка. Отрешенным взглядом принявшего свою судьбу человека она уставилась в кровавый туман, слишком близко подступивший к ее дюне.
        - А вот теперь ты попала в точку, АННИКА, - серьезно глядя на девушку, подтвердила ее ответ Амелия и печально улыбнулась. - Именно поэтому ты и находишься в персональном аду - в душе своего убийцы.
        - Ненавижу эти благотворительный концерты! - сорвав с головы ярко-алую чалму, Вероника с гневом отшвырнула ее в дальний угол. - Костюм дебильный! Стилиста к черту гнать надо!
        С размаху плюхнувшись в велюровое сиреневое кресло, она обессилено опустила на колени белые холеные руки.
        - Ну сколько можно выступать бесплатно? - гаркнула она на вошедшего в гримерную миниатюрного черноглазого парнишку.
        - Но,Вера, это же последний благотворительный концерт в этом году! И очень крупный! Посмотрите, сколько звезд на нем поют, так же бесплатно, как ивы! - не растерявшись под ее напором, мило улыбнулся молодой человек и спросил: - Сок апельсиновый или яблочный?
        - Последний в этом году?!! - громко завопив, красотка неожиданно ретиво выскочила из кресла и разъяренной гарпией кинулась на шустро отпрыгнувшего в сторону юношу. - Да чтоб он вообще был последний! Какая мне разница, кто там на нем воет! Меня интересую только я! Я, понял?!! - угрожающе размахивая костлявыми кулачками, она наступала на пятившегося парня. - Я несобираюсь тратить мой талант, мой дар, да, слышишь, ДАР!!! - патетически закатив глаза, она вознесла обе руки к небу, - на всяких дармоедов и уродов! На калек и убогих! На ублюдков из детдомов!!! И ты давно должен запомнить, что я пью только грейпфрутовый фреш, слышишь, ты, мелочь никчемная, грейп-фру-то-вый!!! Уволю на хрен! - вжав парнишку в угол и потрясая у него перед носом бледным кулаком с холодно сверкающим драгоценным кольцом, проорала девица.
        - Да,Вера, конечно, ты права. Прости меня. Сейчас принесу свежайший сок. Сам выжму! - расплылся в равнодушной вежливой улыбке молодой человек и юркнул за дверь.
        - Как же иногда приятно позлить эту стерву… А уволить меня ты никак не можешь. Тут только Амадео решает, что кчему. А тебе, Вера, вообще скоро голову оторвут! - с довольной миной сообщил он сам себе, быстрыми четкими шагами удаляясь прочь от гримерной в льющуюся издалека восхитительную музыку.
        Осторожно выглянув из-за самодельных кулис, он сгордой улыбкой посмотрел на небольшой, в11человек, хор, слаженно поющий на уютной камерной сцене под руководством самозабвенно дирижирующего симпатичного мужчины. Его открытое лицо с первого взгляда покоряло неподдельной добротой сияющих от удовольствия орехово-карих глаз. Очевидно, много повидавшие на своем веку, они несли миру удивительное спокойствие и примиряющую мягкость мудрой души.
        - Обожаю Берекешева и его «Казыну», какие люди и суперпрофессионалы! - тепло улыбнувшись, пробормотал молодой человек и, словно вспомнив о чем-то, тревожно оглянулся. - Так, сейчас, по-моему, Расул должен выступать. Куда он делся? Говорил же, не отходи далеко. Ну где его искать? В этом приюте столько помещений…
        Сердито сверкнув глазами, парнишка скрылся в полумраке закулисного пространства.
        - Сейчас вы у меня допоетесь… - со злорадной усмешкой пообещал кому-то длинный худой мужчина, бесшумно двигаясь по плохо освещенному безлюдному коридору, заполненному звучанием отдаленной музыки и пения. Многочисленные выходящие в коридор двери, выкрашенные неопределенного цвета краской, были плотно закрыты, наглухо отрезая обитавших в них созданий от радостей и горестей внешнего мира… Ужеобразная фигура мужчины странно размывалась в окружающем ее полумраке, и эта ее расфокусированность создавала тягостно устойчивое впечатление, что этот человек и сумрак являлись одним неделимым целым… И это ощущение было крайне неприятным. В какой-то момент несколько женских голосов из хора взвились максимально высокими нотами, обрушив на идущего лавину чистого звука. Поморщившись, Геннадий остановился и смачно выругался.
        - Б… Конкуренты чертовы… Сейчас Самаэль до вас доберется…
        Он наслаждался вскипающей в душе черной ненавистью.
        Внезапно громко скрипнувшая дверь не произвела наГеннадия ни малейшего впечатления. Будто бы всегда готовый ко всему, он сравнодушной ненавистью смотрел на старую женщину восточной наружности, вышедшую ему навстречу.
        - Шайтан… Бесмелля Аль… - побледнев и прикрыв рот морщинистой рукой, испуганно произнесла она и поперхнулась невысказанными словами.
        - Ишь, разговорчивая какая… - спустя несколько минут ухмыльнулся Дамбалла, выпуская из рук сухое старушечье горло. Отпихнув ногой грузное тело, он перевернул его и заглянул в закатившиеся глаза. - Не наша… Черт, опять сдуру благое дело сделал… Еще одну ненароком в рай отправил. Босс будет вне себя. Но неубить ее я не мог. Черт, вот дилемма! Пусть выбором светлые души мучаются. Я-то при чем! Делаю то, что велят… И все равно виноват.
        Разогнувшись, он поднялся и неуловимыми скользящими движениями ввинтился в коридорный полумрак.
        - Ах, вот ты где! - прислушиваясь к приглушенной беседе, прошептал приникший к двери парнишка. Постучав и недождавшись ответа, он распахнул дверь и вошел в гримерную.
        - Что ты… Где мой ФРЕШ?!! - едва завидев вошедшего, истерически завизжала Вероника.
        - Я сейчас принесу! Не волнуйтесь! - ринулся к двери взволнованный и бледный Расул.
        - Куда?! - решительным жестом остановил его молодой человек. - Тебе сейчас на сцену! СЕЙЧАС! Рас, что ты вообще тут делаешь? Почему не вгримерке? Не всвоей, я имею ввиду?
        - Я… это… У меня… - краснея, растерянно забормотал баритон.
        - Этот влюбленный кретин утешает меня, вот что он тут делает! - завопила разъяренная Вероника. - Он один из толпы бездарей и паразитов хоть что-то для меня делает! - уперев руки в бока, она свызовом уставилась на парнишку.
        - Ну, что вы… Я совсем не то… - вконец потерявшись, заблеял черноволосый красавец.
        - Конечно, ты нето! Совсем не то! - повернувшись к нему, грозно отчеканила Вероника. - Возомнил себе! Не твоего полета птичка! - прищурившись, она сиздевательской усмешкой смерила поклонника уничтожающим взглядом.
        - Так, ну хватит уже! Вы мне концерт сорвете! - сердито произнес юноша, пройдя вглубь комнаты и взяв удрученно молчавшего баритона за рукав. - Рас, пойдем. Концерт важнее.
        - Что?!! Концерт важнее?!! Да это вообще не концерт, а жалкая на него пародия! И вы все карикатуры на артистов!!! Вам всем тут самое место! А я тут явно лишняя! Мне давно пора покинуть эту вашу богадельню под названием продакшн!
        - Вера, ну что ты говоришь! - потянулся к ней Расул, часто заморгав глазами, переполненными глубокой болью. - Ты же не такая! Ты хорошая!
        - Пойдем, Рас, твой выход! - упрямо тянул его за рукав молодой человек. - Зрители ждут.
        - Иди! И больше не смей приходить, подонок! - затопав ногами, завизжала Вера. Хрупкой рукой легко схватив мирно стоящий у ее ног стул, она метнула его вслед поспешно скрывшимся за дверью молодым людям. С грохотом свалившись на пол, он раскатился в разные стороны нехитрым обилием деревянных обломков.
        - Она нетакая, Алихан, понимаешь? Она же не уйдет от нас, как ты думаешь? - задыхаясь, выпалил бегущий крупным аллюром по длинному коридору, бледный от съедающей его паники баритон.
        - Никуда она не денется… Но, честно говоря, достала она меня. Я же не люблю ее так, как ты - всем сердцем… - заговорщицки улыбнулся едва поспевающий следом, но очень чем-то довольный концерт-менеджер.
        Грохот передвигаемых кастрюль, бульканье кипящего в них варева лишь чуть-чуть разбавлялись отзвуками прекрасной музыки. Красные от жары, подозрительно худые, словно никогда не отведывающие своей еды, повара и их помощники шумно и суетливо толклись в безоконной квадратной кухне. Пар, поднимавшийся от десятка стоящих на огромной плите безразмерных кастрюль, заполнял все вокруг запахом вареной картошки и разваренных макарон.
        Неслышно приоткрывший дверь, Геннадий несколько секунд прятался за ее выцветшей от запахов плотью, наблюдая за происходящим на кухне. Затем, уловив нужное мгновение, прислонился к коридорной стене, вытянувшись вдоль нее в тугую струну и закрыв глаза. Пауза абсолютной неподвижности, столь нехарактерной для его чрезмерно подвижного тела, вдруг сменилась взрывом хаотичных движений. Спустя несколько мгновений они синхронизировались в скользящие движения мощного змеиного тела. Не открывая глаз, Дамбалла раскрыл рот и подставил под него обе извивающиеся руки, приняв в них выползающих из его нутра четырех тонких черных змей. Блестя гибкой чешуей, они собрались в упругие кольца, повернув к его лицу маленькие треугольные головы, жадно ловя восхищенный, почти нежный взгляд Дамбаллы. Его вновь неподвижное тело излучало силу непоколебимого внутреннего покоя. Похоже, этот демон действительно знал свое дело.
        - Ну, давайте, деточки, не подведите папочку… - зигзаг кривой улыбки процарапал бесстрастную маску его лица. Нагнувшись, Дамбалла осторожно, словно самого себя, опустил змеиный клубок на пол.
        - Пошли! - тихо скомандовал он и немигающим пристальным взглядом проводил стремительно, одну за другой, вползших в кухонное пространство смертоносных тварей. И когда последняя из них исчезла за его облупившимся и стертым порогом, в коридор из отдаленного музыкального гула ворвался великолепный, переливающийся бархатной красотой, насыщенный любовью и надеждой голос Расула. Он был настолько силен, что слегкостью перекрыл все кухонные шумы, штормовой волной дивного звука влившись в распахнувшуюся настежь перед его напором хлипкую дверь. Вмиг посеревший Дамбалла тяжелым кулем сполз по стене вниз, болезненно замычав и силясь плотнее закрыть дрожащими руками свои острые уши. Скорчившись на коленях у стены, он криво ухмыльнулся и просипел через плотно сжатые в болевой судороге зубы:
        - Давай, красавчик, пой. Иногда добро играет нам на руку. Конечно, как тут тупоумным людишкам разобрать, где свет, а где тьма…
        И только он, младший демон Дамбалла, безупречно выполняющий одно из своих многочисленных темных заданий, слышал безумные человеческие крики, наполненные болью и отчаянием, доносящиеся с приютской кухни. И скаждым новым воплем и предсмертным хрипом силы словно возвращались кДамбалле, выпрямляя его спину и расправляя плечи. И когда все живые звуки на кухне стихли, оставив несравненный голос Расула царствовать в ее скромных пределах, Геннадий поднялся с колен и удовлетворенно осклабился.
        И когда он скользящим движением вошел в кухню, отсутствие живых звуков разливалось по ней могильной тишиной. Она отразилась в потрясенном молчании зрительного зала, перед которым только что закончил петь баритон. И вследующее мгновение довольный смех демона смешался со шквалом человеческих аплодисментов. Расул, склонившийся в благодарном поклоне перед вскочившими со своих мест зрителями, так никогда и неувидел Дамбаллу, присевшего на корточки посреди лежащих на полу мертвых тел. Застывшие в неестественных позах, они живо повествовали о перенесенных в предсмертных конвульсиях страданиях.
        Опустившись на колени, согнувшись и положив руки на пол, ладонями вверх, Дамбалла издал пронзительный шипящий звук. Одновременно вынырнув из-под разных человеческих тел, змеи заскользили к нему черными ртутными ручейками по замасленному клетчатому линолеуму. Собравшись на ладонях Дамбаллы в упругие блестящие кольца, они устремили к нему треугольные головки с узкими немигающим глазами. Закрыв глаза, Геннадий поднес руки к лицу и открыл рот. Подчиняясь беззвучию его команды, четыре черные змеи протиснулись меж раскрытых губ и слились с породившим их хозяйским нутром. Сглотнув, Геннадий выпрямился и уставился в серую кухонную стену остекленевшим, хищно светящимся взглядом.
        Грохот аплодисментов стих, раскатившись по коридорам приюта остаточными звуковыми волнами. Встав на ноги, Геннадий окинул мертвое кухонное пространство голодным ищущим взглядом.
        - У меня не более трех минут… - пробубнил он себе под нос, медленно поводя им из стороны в сторону. - Надо все успеть, пока они не взяли автографы и непошли поедать угощение. Так, где здесь главное блюдо, которое будут есть ВСЕ?
        Запутавшись в разнообразии запахов, Дамбалла замер, осторожно втягивая воздух узкими длинными ноздрями.
        - Надо, чтоб наверняка. Шалкар приказал убить всех - и стариков, и детей. Надо подставить группу Амадео по полной, - повторял он вслух приказ шефа, изучая нюансы клубящихся в кухне ароматических потоков. - Слово имеет силу. Но нетолько звук может убивать. - Дамбалла ухмыльнулся, прищурив неподвижные до откровенной безжизненности глаза. Внезапно сорвавшись с места, он подскочил к раскаленной плите и принялся лихорадочно сбивать крышки со всех стоящих на ней кастрюль. Еще раз принюхавшись, он довольно потер руки. - Вот оно.
        Склонившись над невнятно булькающим, подозрительного вида варевом, он извлек из кармана тесных джинсов крошечный плоский пузырек из непрозрачного черного стекла.
        - Они должны умереть в долгих мучениях, чтобы успели основательно проклясть артистов Амадео и его самого! Сила множественного и искреннего проклятия потащит их к нам! Какое проклятие может быть искреннее, чем месть зацикленного на своих страданиях эго!
        Отвинтив треугольную крышечку, он протянул руку к утробно кашляющей густой кашей кастрюле… И недоуменно оглянулся, переведя взор вниз, на задрожавшие мелкой дрожью, неожиданно ослабшие ноги… Крупные капли пота, выступив на его впалых щеках, побежали по острому подбородку и сосмачным хлюпаньем упали в вязкое кастрюльное содержимое. Отшатнувшись от дохнувшей вонючим паром кастрюли, Геннадий с глухим стоном осел на заляпанный многослойными жирными пятнами пол.
        - Опять слабость… - испуганно прошептал он, затравленно озираясь вокруг себя. - Что это?
        Ухватившись за раскаленную поверхность плиты, не замечая боли ожога, словно его вовсе не было, Дамбалла попытался встать, но запутался в собственных непослушных ногах и неуклюже завалился на бок. Выскользнувший из его ладони пузырек покатился под разделочный стол, убегая от своего неостановимо разливающегося следом содержимого. Едва соприкоснувшись с полом, зеленоватая мутная жидкость тут же испарялась, с тихим шипением исчезая в волнах бесконечных кухонных ароматов.
        - Что сомной? - угасающий голос Геннадия отдаленным эхом тонул в шипении испаряющейся неведомой жидкости. Перевалившись на живот, вытянувшись в струну, он попытался дотянуться до приютившегося под столом плоского черного флакончика.
        - Шеф уничтожит меня… все пропало… - в отчаянии, не всостоянии превозмочь одолевающую его слабость, Дамбалла уронил лицо на бессильно протянутые руки. И вследующее мгновение его жилистое гибкое тело свилось в тугое кольцо, подчинившись напавшей на него жестокой болевой судороге. Застонав, выгнутый назад Дамбалла закатил глаза и широко открыл рот. Четыре черные тонкие змеи поспешно выползли из погибающего чрева и устремились прочь из кухни, от распластанной по полу ношеной мужской одежды, точно повторяющей контуры столь недавно бывшего в ней человеческого тела. Тела исчезнувшего из нее Геннадия.
        - Куда дел браслет, маленький негодник! Отвечай, я тебе говорю! - тряся как плюшевую игрушку безжизненно болтающегося в его руках мальчишку, рычал сквозь стиснутые зубы багровый от усердия Евгений.
        - Ворье развели! Ублюдки недоношенные! Государство их кормит, мы бесплатно пляшем, живут на халяву припеваючи, и все равно воруют! - вопила разлохмаченная Вероника, прыгая вокруг странной парочки на единственно обутой ноге и совсей силы лупя сияющей стразами туфлей тощую мальчуковую задницу.
        - Ты обнего каблук сломаешь, туфли дорогущие, - процедил здоровяк, медленно свирепеющий от непредвиденного упрямства мальца. - Куда золото запрятал, гаденыш?! - взревел он и затряс мальчишку с такой силой, что голова бедняги едва не оторвалась от худой и давно немытой шеи, а затем беспомощно упала на грудь.
        - И правда сломаю… - спохватилась красотка, тревожно осмотрела туфлю и ищущим взором огляделась по сторонам. - Тогда чем быего, чтоб уж наверняка…
        - Не надо, дядя, пусти! - внезапно ожил потерявший было сознание мальчишка и ужом завертелся в мускулистых мужских руках.
        - Я тебе пущу… - угрожающе прорычал Евгений, с легкостью удерживая извивающееся детское тело под мышкой и таща к себе притулившийся у стены колченогий стул.
        - Сейчас ты мне все пароли и явки сдашь, мерзавец…
        Положив заревевшего в голос мальчика на стул, он прижал его коленом и принялся стаскивать с бедер широкий кожаный ремень.
        - Сейчас… Не хочешь по-хорошему, я тебя по-нашему вразумлю…
        - Выбей из него правду, давай! - торжествующе заорала подскочившая к месту грядущей экзекуции Вероника, легко перекрывая орущего благим матом ребенка. - Вжарь ему, Женька, чтоб знал, как воровать!
        - Я небра-а-а-а-а-а-ал!!! - захлебываясь слезами, голосил прижатый к стулу ребенок.
        - Не брал, говоришь! - ткнула ему в щеку длинный костлявый палец Вероника. - Не брал! Ты заходил в мою гримерку, когда там никого не было! ТЫ заходил! ТЫ и взял! Сволочь криминальная! - в бессловесной ярости она затрясла и без того едва державшийся на куцых ножках древний стул.
        - Не виноват он! - крик вбежавшего в комнату Расула сдвинул и без того пошатнувшееся равновесие ее пространства. Чудом вывернувшийся из-под упавшего на него здоровенного мужика, путаясь в ослабших ногах, мальчонка кинулся к вовремя подоспевшему спасителю.
        - Держи его! - командным голосом приказала не потерявшаяся в смене декораций Вероника. Скинув вторую туфлю, голодной фурией она подлетела к изумленно таращившемуся на нее баритону.
        - Я небра-а-а-ал! - вжимаясь в ноги молодого человека, заорал мальчишка куда-то в живот подбежавшей приме.
        - Ага! Ска-а-азки рассказывай! - впившись в испуганного ребенка опасно хищным взглядом, протянула Вероника. Посмотрев в лицо ошалело молчавшего Расула, она властно промолвила:
        - Бей его!
        - Не буду, - в упор глядя на нее, тихо произнес парень и осторожно поднял ребенка на руки.
        Раскрыв от изумления ярко накрашенный рот, Вероника отступила на шаг, окинув Расула гневным взором.
        - Простите, ЧТО?! - сощурив глаза, процедила она.
        - Я небуду его бить, - громко повторил Расул и погладил по голове дрожавшего мальчика. - Он ничего не крал. Да если бы и крал, я бы не ударил его.
        - Но онже… - вскинув брови, прошипела красотка.
        - Подожди… - просительно кивнул ей Расул. Удерживая мальчика одной рукой, он пошарил в кармане и протянул выжидательно молчавшей Веронике массивный золотой браслет. - Вот… Держи. Твой?
        - Мой… - с удивлением глядя на богато поблескивающий металл, пробормотала прима. - Но где…
        - Он валялся на сцене. Упал во время выступления, - твердо глядя на певицу, произнес Расул.
        Приблизившись, Вероника осторожно, словно боясь подвоха, взяла украшение с протянутой к ней ладони.
        - Где? На сцене? Вполне может быть… - задумчиво разглядывая браслет, вымолвила она.
        - На какой сцене? Врет он все! Пацан спер, голову даю! - злобно проскрежетал с трудом поднявшийся с пола Евгений. Потирая ушибленные колени, он недовольно морщился.
        - Я небрал, - осмелев под взрослой защитой, тихо сказал мальчик и спрятал лицо на груди Расула.
        - Ты итак уже голову потерял, придурок! Без нее ничего найти не можешь, - презрительно бросила Евгению через плечо Вероника. - А мальчишку все равно выпороть надо. Чтобы в будущем неповадно было красть. Выпори его, если меня любишь! А то Женька выпорет! - задрав острый подбородок, она свызовом посмотрела на благодушно высящегося над ней Расула.
        - Не буду, - спокойно ответил он и тепло улыбнулся.
        - Что?! Да как ты смеешь, ты!!! - мгновенно завелась певица, но тут же замолчала, остановленная нежданным быстрым поцелуем в губы. Не успев опомниться, она так и продолжала стоять с широко распахнутыми удивленными глазами, пока молодой человек с ребенком на руках спешно выходил из комнаты.
        - Ты нетакая, - еще более уверенно повторил баритон, плотно закрывая за собой дверь.
        - А ты глаза закрыл? - с деланной суровостью взглянул он на притихшего на его руках пацанчика, размеренно вышагивая по сумрачному коридору. Отзвуки чудесной музыки накатывались на путников прозрачной прибойной волной.
        - Да, дядя, закрыл! - лукаво улыбнувшись, закивал головой довольный взрослым доверием мальчик.
        - Кстати… - остановившись подальше от покинутого помещения, вполголоса сказал Расул. - Ты больше не бери чужих вещей, договорились?
        - Я хотел маме подарить, она обещала наНовый год прийти ко мне… - испуганно захныкал мальчонка и бессильно свесил тоненькие ручки. - Я подумал, если подарю, может, она заберет меня отсюда… Она хорошая… Мама хорошая…
        - Я знаю… - покрепче прижав всхлипывающее тельце к груди, прошептал Расул. - Но все равно, чужое нельзя брать. В этот раз я тебя спас. А вдругой раз кто-нибудь типа Женьки до тебя доберется, - приподняв лицо мальчика за подбородок, он заглянул в карие, полные слез глаза. - Так договорились?
        - Договорились… - сглатывая слезы, пролепетал ребенок. - А как вы догадались, что он у меня в кармане? - моментально успокоившись в безусловно дружественных руках Расула, спросил мальчик.
        - Я видел, как ты из гримерки выходил, - улыбнулся баритон. - И кармашек у тебя оттопыривался. Браслет-то тяжелый и большой.
        - А я и непочувствовал, как вы его у меня из кармана вытянули! - по достоинству оценил мастерство взрослого пацаненок и свосхищением глянул в лицо своего благодетеля.
        - Да я сам в детстве… - пробормотал Расул и глаза его потускнели от неприятных воспоминаний. - Короче, я тоже рос среди шпаны. И если бы не один мудрый человек, сидеть бы мне сейчас на нарах, а непеть с больших сцен.
        - А этот человек, он был как вы? Ну, он спас вас, как вы меня? И вы ему теперь не должны? - пристально вглядываясь в огромные глаза Расула, спросил мальчик.
        - А ты умный не погодам, - уважительно улыбнулся Расул и серьезно продолжил: - Да, малыш, он был для меня тогда точно как я для тебя сейчас. Всему есть свое время. И уменя много долгов. У всех людей много долгов. И важно научиться их вовремя отдавать. Например, сейчас время мне отдать этот долг.
        Поставив мальчика на пол и крепко взяв его за руку, Расул уверенно вошел в море разливающихся вокруг дивных звучаний.
        Глава8
        Воскрешение «Я»
        - Долго мы будем еще тащиться? - недовольно вопросила Анника, с трудом переставляя вязнущие в песке ноги. Пустыня вокруг дышала неистощимым багровым жаром. - И почему мне так трудно идти, раз я не вфизическом теле? Кстати, а удуши Дамбаллы сейчас есть тело? Или он каюкнулся, как ия?
        - Он некаюкнулся, - усмехнулась плывущая рядом с девушкой Амелия. - Он сейчас воплощен, то есть его душа заселена в материальное тело. А передвигаться тебе трудно, потому что ты находишься на территории темных энергий. Они, говоря человеческим языком, очень тяжелые. Поэтому тебе кажется, что ты продолжаешь жить в физическом теле. Ты дышишь, говоришь, двигаешься вроде бы как обычно. Но это иллюзия. Однако чтобы ее развеять, придется приложить много усилий… И ты не просто идешь по песку, Анника. Каждый твой шаг - это твое выживание, свершаемое в этом царстве мрака. Ты отстаиваешь свою целостность души, противостоя окружающему злу. Поэтому тебе так трудно. А идти мы будем, пока не достигнем нашей цели.
        Разговаривая, Амелия медленно облетела вокруг Анники, словно стараясь защитить ее своим всесторонним присутствием.
        - А какая у нас цель? - все так же недовольно пробубнила девушка. - Мне трудно понимать твои слова. Ты как будто на другом языке говоришь.
        - Так иесть, - согласилась Амелия, заглядывая Аннике в лицо. - Мы стобой говорим на языках двух разных качеств сознания. Именно по той причине, что люди на земле обладают очень разными уровнями сознания, им так трудно понимать друг друга. Хотя они могут говорить на одном языке!
        - То есть существует язык… как бы это сказать… человеческий? Ну, там, английский или русский. И язык сознания? - выдохнула Анника, с усилием выдернув ногу из горячего алчного песка. - Блин, он как будто живой, этот песок. Сожрать меня хочет…
        - Конечно! Так иесть! Вот видишь, ты все прекрасно понимаешь! - улыбнувшись, осыпал ангел свою подопечную сияющими белыми искрами. - Постарайся слушать меня не ушами, как ты привыкла на земле, а сердцем. И будешь понимать все лучше и лучше! А песок и вправду живой, как ивсе вокруг.
        - Ты неответила, какая у нас цель! - остановившись, чтобы перевести дыхание, спросила девушка.
        - Мы должны попасть в духовное сердце Дамбаллы, - отстраненный тон хранителя заставил девушку тут же напрячься.
        - Куда?! - сверля нечеловечески прекрасное лицо ангела свирепым взглядом, прошипела Анника.
        - Дамбалла - это настоящее имя Геннадия, - спокойно сообщила Амелия. - Все существа имеют имя, данное для конкретного воплощения, и имя духовное, вечное. Так вот, Геннадием Дамбалла называется только для людей.
        - Я нео том, - раздраженно отмахнулась девушка. - Мне вообще-то все равно, как его зовут. Я хочу знать, неужели у такого монстра тоже есть сердце? Да еще и духовное? Он же… он ведь…
        - Он служитель ада. Вернее, представитель низших миров, - равнодушно вымолвила Амелия и вочередной раз облетела вокруг покорно бредущей по барханам Анники.
        - Ты неответила, - сердито зыркнув на ангела, сухо сказала девушка.
        - Я отвечаю. Духовное сердце есть у всех. Любой житель ВСЕЛЕННОЙ имеет духовное сердце. Духовное сердце - это суть всякой души. Это то, чем она является. Это ее миссия в мироздании. В духовном сердце заключена вся информация о душе и вся ее сила.
        - Какая еще миссия может быть у черта? - возмущенно пнув ногой багровый песок, процедила девица. - Убивать людей, что ли?
        - Тихо! - буквально прильнув к лицу Анники, прошептала Амелия. - Ты опять гневаешься. Вспомни, что я тебе говорила… Хотя в том, что ты сказала, и заключена истина. Просто старайся принимать ее спокойно, какСвыше данный факт. Он нехорош и неплох, он существует вопреки твоим желаниям и отношениям. У каждого обитателя мироздания своя миссия. И - да, у демона она - разрушение и смерть.
        Вылетевшая из-за дальней дюны монструозная тень гигантской черно-красной молнией пересекла пустыню и алчно набросилась на идущих по ней путников. Амелия, успевшая в последний миг развернуться надАнникой сияющим белым куполом, в свою очередь скрылась под огромным багрово-черным шаром, в который превратилась атакующая тварь, ошеломляюще легко поглотившая духовный свет и человека, и ангела…
        Шквал кровавого мрака налетел со всех сторон, иАнника беспомощно завертелась в горящей мгле, в вихре поднявшихся со дна ее души воспоминаний и чувств…
        Помпезный зал дорогого ресторана утопал в сиянии чаще искусственных и реже настоящих бриллиантов, в феерии бесконечно клонирующих друг друга нарядов и идеально отрежессированных улыбок. Грандиозный банкет поражал размахом разнузданного безвкусия. Сцена, залитая разноцветным софитным светом, торжественно являла залу подчеркнуто небрежно одетых музыкантов, привычно не попадающих в такт давно записанной инструментальной фонограмме. Лениво изобразив музыкальное действо, музыканты поднялись со стульев, вяло раскланялись и удалились прочь. Вышедшие на их место двое молоденьких парней с домбрами в руках поклонились жующей и пьющей, игнорирующей сценическое действо публике и одновременно коснулись тонкими пальцами туго натянутых струн.
        - Все-таки удивительно, до чего они гениальны… - про себя сказала Анника, глядя на вживую поющих и играющих парней в щелочку приоткрытой двери. - Шалкар умеет выбирать таланты…
        Сорвав несколько вежливых аплодисментов, молодые люди грациозно раскланялись и суетливо проследовали в служебное помещение.
        - Браво! Впрочем, как всегда! - звонко захлопала Анника, пропуская в комнату раскрасневшихся от волнения молодых людей.
        - Нормально? Ты уверена? - тревожно спросил ее худенький парень, нервно растирая ладони. Его напарник выжидающе молчал, с полуулыбкой глядя на вызывающе разряженную девицу.
        - Все суперкласс! - тряхнув копной свежеокрашенных белых волос, подтвердила Анника. - Пожелайте удачи, я пошла! - чмокнув молчаливого парнишку в пухлую щеку, она выскочила за дверь.
        - Надеюсь, Шалкар остался доволен… - с сомнением глядя в захлопнувшуюся дверь, пробормотал худенький парень.
        - Серик, расслабься. Анника же сказала, все супер было! - раскинувшись на облезлом диванчике, произнес упитанный молодой человек.
        - Анника светлая душа. Она всех любит. И всегда говорит хорошо о людях, - грустно улыбнувшись, заметил худой юноша. - Но ты, Тохтар, прав. Что было, то было. В любом случае ничего исправить уже нельзя. Надеюсь, Шалкар не расстроится…
        - Да уж, нельзя расстраивать такого хорошего человека! - воскликнул Тохтар. - Он столько добра людям делает! Без него где бы мы были?
        Кинув на напарника еще более грустный взгляд, Серик подошел к покрытому слоем прошлогодней грязи узкому окну и, глядя на упирающиеся чуть ли не всамое стекло переполненные мусорные баки, вполголоса произнес:
        - Наивный ты, брат. Но твоя правда, где бы мы сейчас были…
        Она выскочила на сцену, со свистом разрезав воздух длинным кожаным хлыстом. Разлетевшиеся прочь звуки ресторанного гомона оставили девицу неподвижно стоять в коконе глубокого сценического молчания. Привлеченные царящим вокруг нее вопиющим беззвучием, уставшие от привычной скукоты происходящего, люди оторвалась от своих занятий и синтересом уставились на выжидательно глядящую на них певицу. Поймав желаемое зрительское внимание, Анника еще раз ударила воздух злобно взвизгнувшим хлыстом и начала представление.
        Официанты, беспрерывно снующие между богато сервированными столиками, то идело закрывали от сидящих за ними посетителей развернувшееся действо. Но эти кратковременные паузы лишь разжигали к нему интерес. Вытянув шеи, большинство мужчин и женщин пожирали глазами танцующую и поющую Аннику. Создающая из слаженных движений своего тела безупречно грубый эротический танец, девушка умудрялась вовремя раскрывать рот под собственную фонограмму. Длинный кожаный хлыст, похотливо извивающийся вокруг ее грамотно оголенного, затянутого в тугой корсет роскошного тела, приковывал зрительское внимание и удерживал его мертвой хваткой первобытного инстинкта. Страсть на грани похоти, эротика на краю порнографии, мастерство танца на уровне реального чувства - артистический профессионализм Анники был, так сказать, представлен в полной мере.
        - Вот эту, говоришь, Шалкар консумирует? - поинтересовался у соседа по столику дородный мужчина пенсионного возраста, сальным, а точнее засаленным от частого употребления в нижепоясной сфере взглядом ощупывая танцующую совсем рядом с ним девушку.
        - Вроде как эту… - вяло отозвался тот, сплевывая прямо на пол кусок непрожеванного мяса и цепляя вилкой с общего блюда большой кусок вареной конины. - Из падшей лошади варили, что ли? Подметка мягче будет.
        - Ничего так цыпочка, - одобрительно изрек дородный, машинально похлопывая себя по бедру.
        - А помне без разницы, какая, лишь бы… умела, - с набитым ртом пробубнил его сотрапезник и взмахом заляпанной салфетки остановил пробегающего мимо официанта.
        Тот моментально подскочил и склонился в угодливом поклоне.
        - Слушаю… - глядя на жующего дядьку преданными глазами, прошептал он.
        - Берем? - повернулся к дородному жующий.
        - Берем… - с энтузиазмом отозвался тот. - Раз уплачено, пусть отрабатывает.
        - Уж отработает, не сомневайтесь, - радостно подхихикивая, закивал, потирая руки, официант.
        - Ну так передай Шалкару, чтобы пришла. И незабыла подмыться, - утробно заржав над собственной шуткой, дородный сунул купюру в протянутую руку официанта. - На вот, чайку попей. Заработал.
        Чувство опасности - это было у нее врожденное. Бросая короткие равнодушные взгляды на пеструю публику, Анника непроизвольно задержала внимание на сидящих около самой сцены двух упитанных до замасленности мужиков и едва не сбилась с танцевального ритма. Двое пирующих вроде бы ничем не отличались от других посетителей ресторана, но чуткое сердце слишком маленького хищника, коей, несомненно, была Анника, безошибочно чуяло опасных для него зверей.
        Застрявшие в карьерном тупике, поднявшиеся чуть выше большинства своих конкурентов, они являли собой типичных представителей прислужников тех, кого принято называть хозяевами жизни. Разрывающиеся между комплексом несостоятельности во всех возможных в данном выражении смыслах и жаждой самоутверждения любой ценой, именно они превращают потребительство в смысл своей жизни. Потреблять все, что невзяли хозяева, и предаваться в процессе потребления иллюзии собственного всемогущества - вот основа и движущая сила их существования. Своя жизнь по-настоящему не имеет для них ценности, а уж чужая - тем более.
        Взгляды, бросаемые на нее толстыми и неперестающими жевать и пить мужиками, были красноречивее всяких слов. Передернувшись от отвращения, Анника позволила ярости и отчаянию, всегда таящимся на дне ее души, подняться и вскипеть. Заполнившись до предела горьким, беспомощным гневом, она трансформировала его в зажигательную страсть исполняемого танца. Крик ее души потонул в восторженно-пьяном реве вскочивших со своих мест и бросившихся в пляс пьяных и пресыщенных, но вечно голодных до развлечений людей.
        Звуки музыки, крики публики, звон бьющейся посуды и стук собственного сердца смешались и превратились в калейдоскоп разноцветных огней, закружившихся вокруг танцующей Анники с бешеной скоростью. Закричав в порыве сопротивления, она все же полетела головой вперед в разверзшийся перед ней цветовой водоворот, утянутая непреодолимой и неведомой силой. И сразмаха влетела в собственное тело, в тот самый миг пинком открывающее тяжелую дверь в приемную Шалкара.
        - А-А-А-А-А-А-А-А! - завопила в полный голос Анника, вложив всю силу переживания, вынесенного ею из предыдущего жизненного опыта, в опыт нынешний. Удар хрупкой девичьей ноги едва не раскрошил дверной деревянный массив, иАнника с грохотом ворвалась в полумрак продюсерского покоя. Самозабвенно полирующий ногти Эрик выронил усыпанную бриллиантовой крошкой пилочку и подскочил в кресле, пребольно ударившись коленями о столешницу.
        - Я натакое не подписывалась! - дурным голосом орала взбешенная девица, стремительно внеся свое тщедушное тело в подавляющую безразмерность приемной.
        - Еще как подписывалась! - уверенно изрек проскользнувший за ней след в след спокойный как удав Геннадий. - Эрик, покажи ее контракт. Освежи девичью память.
        Секретарь с испугом глянул на расплывшегося в елейной ухмылке Дамбаллу и лихорадочно застучал холеными пальцами по серебристой клавиатуре. Замер над ней, внимательно вчитываясь в высветившийся перед ним текст, затем удовлетворенно кивнул и уставился на заместителя босса.
        - Покажи! - сухо скомандовал Геннадий. Эрик послушно развернул широкий, усыпанный блестящими стразами монитор к вызывающе молчащей Аннике.
        - Вот. Пожалуйста, - индифферентным тоном подытожил Эрик и сневозмутимым видом продолжил обрабатывать и без того безукоризненные ногти.
        - Иди сюда! - властным голосом бросил Дамбалла, вытянув длинную хищную руку в сторону настороженно глядящей на него девушки.
        - Сам иди на…! Никуда я не пойду! Я так больше не могу! Уже сдвумя! Сам трахайся, с кем хочешь, урод, я выхожу из игры! - выпучив наГеннадия густо накрашенные глаза с перьевидными накладными ресницами, злобно заорала Анника.
        - Нет, пойдешь… - прошипел Дамбалла, скользящим движением схватив Аннику за руку, цепко обвив ее запястье длинными тонкими пальцами. - Ты подписывала этот договор? Ты? - подтащив упирающуюся девицу к столу, он чуть ли не ткнул ее лицом в тускло светящийся компьютерный экран.
        - Ну, я подписала, и что?!! Плевать мне на вашу чертову контору и надолбанный договор. Пошли вы все! Ублюдок, пусти!!! - завизжала Анника, пытаясь высвободиться из нечеловечески сильных рук Дамбаллы.
        - А-А-А-А!!! Получай! - со всей силы она врезала ногой, обутой в остроносый ботфорт, по голени схватившего ее мужчины. Бесстрастно улыбнувшись, Дамбалла продолжал держать Аннику, словно и непочувствовав ее удара. - Вот тебе! Вот!!! ВОТ!!!
        С проклятиями она сыпала наГеннадия град пинков и ударов свободной рукой, не преминув расцарапать в кровь нагло улыбающееся лицо, а затем пару раз хорошенько и сявным удовольствием вмазать владельцу лица по паху.
        - Ну что, довольна? - ледяным тоном изрек Дамбалла, за все время экзекуции не уступивший ни миллиметра захваченной им территории, не издавший ни стона, ни разу не поморщившийся и неутративший бесстрастного выражения взгляда. В ужасе Анника беззвучно таращилась на абсолютно нечувствительного к боли мужчину и, задержав дыхание, потрясенно смотрела, как рваные царапины на его лице исчезают, унося с собой в небытие кровавые потеки и синяки.
        - Ты все выразила, сказала, сделала, что хотела донести до меня? - равнодушно глядя куда-то сквозь Аннику, переспросил Геннадий.
        - Не все! - бойцовский характер вкупе с отчаянием и страхом заставил девушку продолжить эту очевидно проигрышную битву.
        - Извини, но большего я тебе позволить не могу, - уголком рта усмехнулся Дамбалла. - Шеф сильно против чрезмерного сближения персонала.
        - Но я так больше не могу! Эти мерзкие пьяные рожи… - почувствовав, что земля уходит из-под ног, жалобным тоненьким голосом заверещала Анника и тут же снова закипела. - Ты начал подсовывать меня сразу двоим!!! Я тебе что, проститутка?! Я певица!!! - затрясшись всем телом от негодования и ярости, Анника вдруг осознала отсутствие мертвого захвата руки Дамбаллы на своей руке и заметалась по огромной приемной как зверь в чересчур тесной клетке. Беспокойный взгляд Эрика сопровождал каждое ее движение.
        - Интерьер не попорти… - напряженно пытаясь предугадать ее очередной бросок, пробубнил секретарь.
        - Какая ты к черту певица! Ты, деточка, будь честна с собой и четче в определениях. Шлюха, она иесть шлюха. А твоя, так сказать, певческая карьера - не более чем прикрытие для известных тебе дел, - скрестив руки на груди, издевательским тоном произнес Геннадий и искоса глянул на одобрительно хмыкнувшего секретаря.
        - Не-е-е-е-ет!!! - остановившись как вкопанная посреди комнаты, изо всех сил закричала Анника. - Я певица!!! Я буду петь!!! Это мое призвание!
        - Твое призвание, сладкая моя, - медовым тон сообщил ей Геннадий. - Заключается в отрабатывании вбуханных в тебя денег! - металл, с внезапной безжалостностью зазвеневший в его голосе, заставил девушку вздрогнуть. - А как иначе ты собиралась отдавать свои долги? Своим куриным кудахтаньем? И нахрен ты кому сдалась со своими песенками! Клиент платит не заних, а зашоу и тело вместе! Ты поняла?!
        - Я отказываюсь у тебя работать! Где мой контракт? Я хочу разорвать его!!! - сжав кулаки и покрывшись красными пятнами, прокричала прямо в лицо Дамбалле подскочившая к нему вплотную Анника.
        - Эрик, где оригинал контракта? Дама желает расторгнуть его, - обернувшись к секретарю, вновь погрузившемуся в увлекательный процесс маникюра, безукоризненно вежливым тоном вопросил Геннадий.
        - В сейфе у босса, - казенным тоном ответил Эрик и взял в руки висящий у него на шее крупный круглый медальон, на котором в вечной битве схватились два дракона, искусно изображенных в белом и желтом золоте. Поднеся к глазам тыльную сторону украшения, он принялся изучающее всматриваться в оказавшееся там зеркальце. Достав из нагрудного кармана пиджака золотой пинцет, он начал ловко, не обращая никакого внимания на окружающих, выщипывать аккуратно подведенные брови.
        - Прошу вас, пройдемте в кабинет господина Шалкара, - без предупреждения перейдя на«вы», обратился Геннадий к гневно молчащей девушке и слегка поклонился. - Хотя шефа сейчас нет на месте, я уполномочен к доступу к его сейфу по особо важным вопросам. Думаю, этот вопрос особенно важен для нас обоих, - холодно улыбнувшись Аннике, он сделал приглашающий жест рукой. Готовясь к продолжению сражения и опешив от нежданной уступчивости и вежливости, она послушно прошла в распахнутую перед ней дверь.
        - Опять сейчас начнется… Быдло оно и есть быдло. Цивилизованно общаться не умеют. Дикие люди, - недовольно взглянув в плотно закрывшуюся заДамбаллой дверь, презрительно вымолвил Эрик. Достав из ящика стола круглые стильные наушники, он подсоединил их к компьютеру и прибавил звук. - Чего мараться, не пойму. Чуть что, сразу резать. А чего резать, когда само отвалится… - посмеявшись над собственной шуткой и вооружившись пинцетом, он снова предался увлеченному изучению собственной внешности в зеркале на обратной стороне изысканного медальона.
        - Ну? Где контракт? - воинственно выпалила Анника, едва переступив порог продюсерского логова. - Что вы делаете? - недоверчиво буркнула она, пристально следя заГеннадием, поплотнее занавешивающим и без того невидимое за толстыми портьерами окно.
        - Я делаю все, что нужно делать в данный момент, - железным голосом отчеканил Дамбалла. - А контракт ты сейчас получишь.
        Предчувствие опасности никогда ее раньше не подводило… Вот только оказывается, важно вовремя на него реагировать… В том, насколько это умение важно, Аннике пришлось научиться быстро… Слишком быстро… Она ине думала, что обычный вроде бы человек может перемещаться в пространстве с такой молниеносной, нечеловеческой скоростью… Скоростью, значительно превосходящей скорость ее мысли…
        Удар кулака внезапно оказавшегося перед ней Дамбаллы был так неожиданен и силен, чтоАнника не успела ни почувствовать боли, ни вскрикнуть, ни уж тем более отскочить в сторону. Туда, то есть в сторону, она просто отлетела, молча и тупо, словно лишенная жизни гигантская кукла. Взрыв красных огней у нее в голове был столь ярок, чтоАнника почти ослепла, причем не физически, но душевно. Не всостоянии хоть как-то осознавать происходящее и реагировать на него, она, тем неменее, прекрасно видела все, что вершилось с ней и вокруг нее. Но видела странно, будто она являлась не живым существом, а неодушевленным предметом, механически фиксирующим окружающую реальность. Кто знает, может быть, такое оглушение души сильнейшим ее потрясением есть не зло, а истинное для нее благо? Что может быть более эффективным анестетиком, чем потеря чувства себя, памяти и сознания?
        В ее широко распахнутых остекленевших глазах ясно и четко отражался Геннадий, связывающий клейкой лентой ее руки и привязывающий ноги к тяжелым антикварным креслам, стоящим по бокам стола. Оторвав кусок ленты, он залепил им приоткрытый из-за безвольно отвисшей челюсти рот девушки. Вынув из ящика стола массивные латунные ножницы, Дамбалла ловко вспорол ими одежду Анники, не оставив на сокрытой под ним коже ни одной царапины.
        Сотрясаясь под его ритмично двигающимся длинным телом, Анника то и дело проваливалась в кроваво-алую бездну, раскрывающуюся у нее в голове. Отблески ослепительно яркого красного ледяного пламени душили и обжигали ее, врываясь вместо воздуха в легкие, но она не сопротивлялась им. Она нечувствовала ни страха смерти, ни желания жить. Она нечувствовала вообще ничего. Ледяной огонь, вливающийся извне в оглушенную душу, поглотил ее почти полностью, когда крохотное белое облачко белого сияния, все это время болтающееся где-то на периферии ее сознания, влетело в его угасающую суть…
        - Борись! - прямой и короткий, как одиночный выстрел, приказ пронзил умирающее сознание острой болевой вспышкой. Облако белого сияния окружило ее сердце глубоким умиротворением и покоем. И изэтого покоя, как нистранно, родилась боль.
        - М-м-м… - простонала Анника сквозь клейкий пластырь, разрываемая изнутри внезапно переполнившей ее болью. Все страдание, которое она отказывалась переживать в ходе свершаемого над ней насилия, вдруг стало для нее единственно доступной реальностью.
        - М-М-М-М-М…. - стонала Анника, слабо извиваясь под ритмично двигающимся Геннадием. Боль, рожденная вернувшимся к ней осознанием, срывала гипнотическое влияние страха и пробуждала одно-единственное, но такое искреннее желание - ЖИТЬ. А что в действительности оказывается решающим фактором при свершении или несвершении какого-либо желания? Конечно, степень его искренности.
        В ужасе она смотрела в равнодушное лицо насилующего ее мужчины. Пустота, застывшая в глазах Дамбаллы, вселяла вАннику ощущение панического отчаяния. Он насиловал ее не потому, что испытывал к ней хоть какое-либо чувство: страсть, гнев, ярость, стремление унизить, подчинить или отомстить. Нет. Он насиловал ее, потому что так было надо. Не ему, а кому-то другому, кто неотражался в зияющей пустоте взгляда Дамбаллы, но сам являлся этой невыносимой пустотой…
        Она смотрела вовнутрь себя и пугалась еще больше, осознавая, что основная линия раздирающей ее боли пролегает между невероятно сильным желанием вырваться, оттолкнуть от себя, вытолкнуть из себя этого чудовищного нелюдя и неменее страстным желанием отдаться невыразимо облегчающему успокоению владеющей им неземной пустоты…
        - Шлюха она и есть шлюха, - пнув по ребрам распростертую на полу Аннику, Геннадий деловито привел себя в порядок.
        Наклонившись к умоляюще глядящей на него девушке, он грубо схватил за волосы и силой приподнял с пола ее голову.
        - Мадемуазель все еще желает расторгнуть контракт? - подчеркнуто вежливо поинтересовался он и холодно улыбнулся.
        В невыразимом ужасе от возможности вновь испытать боль осознания собственного душевного раскола, Анника замычала и отрицательно замотала головой.
        - Понятное дело, не хочешь. Но, может быть, тебе понравилось расторгать контракт? - злорадно ухмыльнувшись, Дамбалла сверлил девушку изучающим взглядом. Силясь донести до мучителя степень своего нежелания страдать, Анника еще более отчаянно замычала и затрясла разметанными волосами.
        - Отлично. Хотя, если еще раз захочется что-нибудь расторгнуть, обращайтесь, - оглядев истерзанное тело певицы, Геннадий презрительно поморщился и добавил: - Чтоб до следующего выступления вернула форму. Сука долбанная.
        И непрозрачной тенью исчез за бесшумно распахнувшейся перед ним тяжелой дубовой дверью.
        - Эрик, - обратился он к секретарю, с закрытыми глазами мерно раскачивающемуся в такт слышимой лишь ему одному музыке. - ЭРИК!!! - угрожающе нависнув над ним, проорал Дамбалла и громко хлопнул ладонью по столу, свалив все стоящие на нем предметы. Не успев открыть глаза, насмерть перепуганный обладатель сего имени одним движением сорвал с головы наушники и расплылся в профессиональной угодливой улыбочке.
        - Слушаю вас, Геннадий Андреевич.
        - Мы закончили там… с контрактом. Все разногласия улажены, - буравя секретаря злобным взглядом, произнес Дамбалла.
        - Очень хорошо. Я ине сомневался… - ежась под ледяным взглядом заместителя босса, выдавил Эрик.
        - Ты когда перестанешь изображать из себя недотрогу и святошу, а, урод? - склонившись к самому лицу ошалело глядевшего на него мужчины, тихо произнес Дамбалла.
        - Я… Это… Не понял… - жалобно проблеял покрывшийся зелеными пятнами Эрик.
        - Все ты понял… - прошипел Дамбалла, впившись недобрым взглядом в глаза Эрика. - Ты или снами, или против нас. Да, именно ТЫ.
        - Я… Я свами… Конечно, я свами! - вжавшись в спинку кресла, пропищал несчастный.
        Несколько бесконечных мгновений Дамбалла угрожающе созерцал человека, беспомощно распластанного под его нечеловечески мощным вниманием.
        - Тогда иди приберись, - ледяным тоном приказал Геннадий, резко распрямился и пошел прочь из приемной. - И несмей больше включать музыку или еще как-то отвлекаться, когда я работаю. В следующий раз будешь мне ассистировать. А окажешься плохим учеником, я тебя понижу… в должности. До полного нуля, - обернувшись у самой двери, сухо вымолвил Дамбалла.
        - Да… Слушаюсь… - одними губами ответил Эрик.
        - Фу-у-у-у… - выдохнул он в закрывшуюся заДамбаллой дверь. - До чего же больно… Думал сдохну… - расстегнув пиджак, он потер левую сторону груди. - Будто ножом все изрезал, гад. А ведь всего лишь смотрел.
        Тяжело поднявшись с кресла, с трудом, морщась от глубокой внутренней боли, Эрик снял пиджак и рубашку. Поднеся к груди медальон-зеркало, он вужасе уставился на зловеще-красное пятно, расплывающееся на ней.
        - О, нет… - простонал он, судорожно вцепившись наманикюренными пальцами в золотых драконов на обратной стороне зеркала и несводя взгляда с отраженного в нем кровавого пятна на груди. Разливающееся под кожей, с каждым мгновением оно приобретало все более и более насыщенный багровый цвет и определенную форму. Обреченно закрыв глаза и уронив медальон на пол, Эрик опустился в свое дорогое дизайнерское кресло. - А начто другое я рассчитывал, когда сам подписывал с ними контакт? - спросил сам себя секретарь, бессильно свесив холеные руки вдоль кресла. - Хорошо, что я могу идти с ними. Что мне это предложено. Стать таким же, как они. Разве не наэто я соглашался ради всех этих благ? Но как же больно убивать все человеческое в себе… И как же страшно лишиться того, что уменя уже есть…
        Лицо Дамбаллы, отчетливо проступившее в красном пятне на груди сидевшего в кресле Эрика и столь же четко отражавшееся в валяющемся на полу и обращенном к потолку зеркале, расплылось в злорадной и одновременно равнодушной ухмылке.
        Кроваво-черный шар раскрылся лепестками гигантского, монструозно-красивого цветка, обнажив сияющую белым светом сердцевину. Обожженные внезапно полыхнувшей вспышкой белого сияния лепестки вздрогнули и разлетелись по багровому песку. Притянутые друг к другу невидимой силой, они превратились в крылатую чудовищную тень, которая столь же стремительно, как появилась, исчезла за дальним барханом.
        - Боже… - прошептала сквозь слезы распластанная на горячем песке Анника. - Что это было?
        Сияющий белый купол, простершийся над ней, заискрился радужными бликами и собрался в облако белоснежного света.
        - Ты пережила встречу с кроваво-черной тенью и ты молодец, - мягко проговорила Амелия, подлетев к лицу девушки. - Тени всегда оживляют наши воспоминания. Если мы выживаем при их нападении, разумеется. Можно сказать, в момент атаки они становятся нашими воспоминаниями. Они становятся частью души. И тем-то они и опасны. Проникая в душу, они могут высосать всю ее силу. Ты же знаешь, что сила души - в ее опыте и вотношении к нему. В его восприятии. В конечном итоге в восприятии себя.
        - Я… я чувствую себя мертвой… - еле слышно вымолвила Анника.
        - О, нет, ты стала как раз еще более живой, - горячо возразила Амелия. - Ты же ее победила. Мы ее победили. В данном сражении мы одержали верх.
        - Господи, как я ненавижу его! - сглатывая неудержимо подступающие слезы, прошептала Анника и закрыла глаза.
        - Не надо! - попытался успокоить ее ангел. - Ты привлечешь…
        - Да мне плевать, кого я привлеку! - вскочив с песка, с вызовом закричала Анника в багровую пустыню сквозь налипшие на лицо длинные спутанные волосы. - Он насиловал меня шесть лет, стоило мне проявить хоть малейшее неповиновение! И заставлял спать со всеми заказчиками! Он расхитил, уничтожил мою творческую силу! Он… он разрушил меня психически! И потом убил!!!
        Отчетливая точка, возникшая на горизонте, с ужасающей скоростью увеличивалась не вразмерах, но всвоей глубине, наливаясь невероятно непроницаемой чернотой.
        - О, нет! - горестно воскликнула Амелия. - Черная тень атакует нас! Она идет издалека, но унас очень мало времени! Ты можешь погибнуть по-настоящему!
        - Ты что? Решила сдаться? - с горечью вопросил ангел девушку, свернувшуюся калачиком на песке. - Нет уж, так непойдет! Анника, я помогу тебе. Но основную работу должна сделать ты сама. Ты слышишь меня? АННИКА!
        Зависнув над замершей в позе зародыша Анникой, Амелия осыпала ее разноцветными искрами. Отведя скрюченные руки от лица, девушка перевернулась на спину, а затем села, расправив плечи, и свызовом посмотрела наАмелию.
        - Слышу, - твердо произнесла она. - Что я должна сделать?
        - Ты должна простить тот поступок Геннадия…
        - Нет! - яростно завопила девушка в облако света. - НЕТ, НЕТ иНЕТ! Это выше моих сил!
        По багровому песку быстро поползли черные лоскуты, вырастая из неудержимо увеличивающейся мглистой точки на пунктирной линии горизонта.
        - Тень отбрасывает тень… Она множится! Если мы не одолеем ее, погибнем не только мы… Анника, сосредоточься. Сейчас я помогу тебе, - тихо сказала Амелия. Раскрывшись сияющим полотном белого света, она обернула собой дрожащую девушку. - Поднимись над горькими воспоминаниями и болью. Ты неесть они. Ты - гораздо больше.
        - Я немогу… Я немогу… Лучше я умру… Пусть я умру… - всхлипывая и дико озираясь вокруг, повторяла Анника.
        - Слушай свое сердце, Анника, - голос Амелии, ласковый и настойчивый, лился на перекошенную от страха и ярости девушку пленительно прекрасной мелодией. - Проникни в самую его суть. Туда, где остался свет. Его много, поверь мне. Вспомни свое мужество и щедрость. Вспомни, кого ты любила… Ты ведь любила…
        - Я люблю… я и сейчас люблю… - прижав руки к груди, словно желая спрятать от посторонних глаз что-то очень ценное и хрупкое, прошептала девушка.
        - Да… - мягкие переливы ангельского голоса вплетались в воспоминания, похороненные под слоем привычного негатива, воскрешая истинную память души. - Вспомни, кого ты любишь.
        - Мама… - прошептала сквозь непрестанно набегающие слезы девушка. - Моя мама… она думает, я известная певица. Она так рада за меня… Она умрет, если узнает…
        - Вы смамой очень близки… - пробуждаемый внутренний свет засиял в глазах Анники вновь проживаемой ею, пусть и забытой, но оттого не менее живой любовью. Голос Амелии стал громче и зазвучал музыкой обновленной красоты. - Она дала тебе жизнь. Почувствуй теперь ее сердце. Почувствуй ее любовь к тебе и гордость за тебя… Она любит тебя такой, какая ты есть… Сердце матери всегда чувствует истину…
        - Мама… - протянув руки навстречу лицу матери, улыбающемуся ей из белого сияющего облака, воскликнула Анника.
        - Милая моя, - глаза матери засияли ярче окружающего их белоснежного света. - Я всегда принимаю тебя такой, какая ты есть. Ты для меня лучшая в мире, моя кровиночка! Моя родная девочка. Мой ребенок.
        - Мама… - уткнувшись лицом в побелевшие от гневного сжатия кулаки, прошептала Анника. - Я так сильно люблю тебя… спасибо тебе за все!
        - Дамбалла, известный тебе какГеннадий, - сказала вновь проявившаяся перед девушкой Амелия. - Не мог поступить иначе. Он младший демон, служитель ада. Он просто делает свою работу. Глупо его ненавидеть.
        - Ты меня слышишь, Анника? - после длительной паузы спросил ангел, пристально вглядываясь в невидящий взгляд подопечной, словно пытаясь отыскать хоть искру самосознания в потаенных глубинах замкнувшейся в себе души.
        - Слышу… - спустя еще несколько минут вымолвила лежащая на песке девушка, возвращая осмысленность собственному взору. Дорожки от высохших слез, покрытые багровой пустынной пылью, исписывали ее лицо ажурной вязью.
        - Я прощаю его… - отрешенно глядя в кроваво-черное небо, тихо сказала Анника.
        - Что? Я неслышу! Громче! - торжествующе выкрикнула Амелия, глядя на замершую на горизонте могильно-черную тень.
        - Я прощаю его, - твердо и громко произнесла Анника, усевшись на пышущий жаром песок. - Я прощаю его! - с победоносной улыбкой, рожденной осознанием собственной силы и власти над ней, воскликнула она, обращаясь к расстилающейся вокруг пустынной бесконечности.
        - Посмотри на горизонт, - предложила Амелия.
        - Там… Что это? - удивленно выпалила Анника, мгновенно пришедшая в себя от увиденного. На ее глазах пятно непроницаемой мглы, непонятно как икогда занявшее чуть ли не полнеба, исчезло, сжавшись в крохотную черную точку. - Что это? - обхватив себя руками в инстинктивном порыве заслониться от увиденного, переспросила Анника, продолжая тревожно вглядываться в черную точку, приклеившуюся к рваной линии горизонта.
        - Это смерть твоей души, если ты ее допустишь, конечно, - мрачно изрекла Амелия, облетев вокруг удрученно молчавшей девушки.
        - А что с луной? - проследовав взглядом за тонкой черной полосой, связывающей ночное светило и висящую в небе точку, вскрикнула Анника.
        - А что с ней? - с притворным недоумением откликнулся ангел.
        - Она стала больше… И кровавее… - подползая поближе к сияющему облаку света, прошептала Анника.
        - Почувствуй ее своим сердцем, - тихо сказала ей Амелия и отлетела чуть дальше от ползущей по песку девушки.
        - Защити меня… Я боюсь… - испуганно пробормотала Анника, беспомощно осев на песке. - Не уходи.
        - Я непокину тебя никогда. Не имею ни желания, ни права, - улыбнулся ангел. - Но ты должна стать еще сильнее. Тогда и моя помощь будет действеннее. Вместе мы можем быть непобедимыми.
        Уставившись на наливающуюся алым цветом Луну и нервно поглядывая на сияющую в стороне Амелию, Анника вздохнула:
        - Ну, тогда командуй.
        - Настройся наЛуну. И спроси себя, что она такое. Ты можешь. Твое сердце умеет находить суть любой формы.
        Тягучий пустынный жар заполнил все вокруг, поглощая звуки дыхания Анники и грохот ее сердца. Наступившая тишина оглушала и создавала новые пространства внутри уже знакомых пространств. Глядя широко распахнутыми блестящими глазами на неуклонно, хоть и медленно растущую Луну, Анника оцепенела, из внутренней тишины созерцая чужеродное светило.
        - Это духовное сердце Дамбаллы, - открыв рот, неожиданно для самой себя произнесла девушка и тут же подскочила, как ужаленная. - Ой, что я сказала? ЧтоЭТО?!!
        - Все верно, - поощрительно улыбнулась ей Амелия. - Ты можешь еще больше, поверь мне. В тебе очень много света, и он помогает тебе. Да, это духовное сердце Дамбаллы. И именно к нему мы и направляемся.
        - Но оно вроде было не таким кровавым еще мгновение назад… Амелия! Смотри, оно багровеет на глазах! - вскричала перепуганная девушка, вскочив на ноги.
        Облетевший Аннику ангел заглянул ей в лицо.
        - Наше присутствие ослабляет демона. Настолько ослабляет, чтоДамбалла даже был вынужден дематериализоваться из физического мира и вернуться в свое истинное «я», в его тонкую сущность. Сознание Геннадия сейчас собрано в его же духовном сердце. И нам надо как можно скорее добраться до него, потому что с каждой минутой сила демона возрастает.
        - Как возрастает? Ты же сказала, мы его ослабляем, - резко повернувшись кАмелии, Анника сердито сверкнула глазами.
        - Так иесть. Но он вернулся к себе и поэтому набирается сил от своего истока. От абсолютной тьмы. И, поверь мне, восстановится Дамбалла очень быстро.
        - Что еще не так? Я чувствую, есть еще опасность, - задумчиво глядя внутрь себя, тихо сказала девушка.
        - Ты права, - радостно ответила ей Амелия. - Твое сердце интенсивно раскрывается, и это более чем прекрасно. Это наш единственный способ выжить. Да, имой тоже, - глядя на вопросительно молчащую девушку, изрек ангел. - Ведь мы с тобой так тесно связаны, что являем почти что одно целое. Знаешь, чем больше твое духовное сердце раскроется, тем живее ты будешь. Учти, можно жить в материальном теле, но если сердце закрыто, то жизнь твоя хуже смерти.
        - Кажется, я понимаю… - с глубоким интересом глядя на ангела, вымолвила Анника.
        - Если твое сердце закрыто, все, что ты делаешь, обратится против тебя. Даже творчество, - не сводя с подопечной теплого взгляда, Амелия грустно улыбнулась. - Но нам надо спешить. Твои переживания прошлого усиливаются возвращением в себя Дамбаллы.
        Он сопротивляется таким образом, стараясь обратить твои ресурсы против тебя самой. Опасность в том, что воспоминания, то есть события прошлого, могут стать твоим настоящим. Сила Дамбаллы придает им невероятную эмоциональную насыщенность. Переживая прошедшее сейчас, ты страдаешь в несколько раз сильнее, чем вто время, когда событие произошло. Именно эта негативная насыщенность может выжать тебя, каплю за каплей, передав твою душу в его распоряжение. Ты попросту превратишь все свои светлые энергии в темные, если не будешь сопротивляться, прощая и любя. Настоящее, возникшее в душе служителя ада, чревато для души, застрявшей на перепутье, адом вечным. Ты сейчас его пленница, Анника, хотя и находишься здесь против его воли. И ты имеешь все шансы остаться в этой пустыне навсегда, превратившись в одну из бесчисленных и безликих обитающих здесь теней.
        - Что же мне делать? - с надеждой заглядывая в глаза ангелу, спросила Анника, дрожа и растирая внезапно похолодевшие руки посреди нескончаемой багровой жары.
        - Повторяю снова и снова: ты должна простить все зло, причиненное тебе Геннадием, шаг зашагом. Простить его полностью и навсегда. И тогда он больше не будет властен над тобой.
        Глава9
        Музыка души
        - Вероника приказала сделать ее портрет вот с этой фотографии! - рассерженно тыча мясистым коротким пальцем в крупную фотокарточку, рычал Евгений.
        - Но она сама на себя не похожа на этой фотографии! - заглядывая через мощное плечо блондина, высокий брюнет с глубокими черными глазами с грустным сочувствием вглядывался в хищно улыбающуюся с карточки девицу, чьи кричаще-красные надутые явно чем-то искусственным губы занимали добрую половину ее лица.
        - Жень, ты посмотри, это ж неВероника, а вурдалак какой-то! - отвернувшись от фотографии, изрек Расул.
        - Придурок ты, Рас! - надменно выгнув брови, процедил Евгений. - Какой еще вурдалак! Ты нифига не смыслишь в женской красоте! У женщины главное - губы и задница! - оглушительно заржав, коренастый парень с силой хлопнул Расула по пятой точке. Едва не потеряв равновесия, тот слегка поморщился и миролюбиво сказал:
        - Прекрати паясничать, Женька. Что тебе в женщинах нравится, меня не касается. ИВеронику, кстати, тоже. Потому что она особенная. Понимаешь? ОСОБЕННАЯ! Главное не то, что там у нее есть, а то, что она не похожа на себя! И как ты будешь делать ее портрет? Кто нанем будет изображен? Вампир илиВероника?
        - Да что ты заладил: вампир, вурдалак… - начал закипать Евгений. - Сказано тебе - по этой фотке. Вот ибудем делать по ней!
        - Знаешь, Жень, ты делай, как хочешь. А я сделаю по-своему. Потом покажем Веронике оба варианта. Пусть выберет, какой ей по душе.
        - Делай, как хочешь, - эхом повторил Евгений слова Расула. - Но напостерах должен быть артист в образе, а нетакой, каким он там тебе видится!
        - Нет, Женя, ты неправ, - сложив руки на груди, с высоты двухметрового роста величественно изрек Расул. - Образ рождается из души артиста. Если внешний вид будет противоречить внутреннему ощущению, зритель почувствует фальшь и непойдет на концерт. Ты взгляни внимательнее… - Расул достал из внутреннего кармана пиджака белый конверт, открыл его и бережно вынул небольшое матовое фото. - Вот… Она же здесь красавица! Ты взгляни! Нет, ты посмотри! - он упорно совал карточку под нос брезгливо отворачивающемуся Евгению и наконец добился его внимания.
        - Ну ичего здесь… - одним глазом покосившись на снимок, лениво протянул Евгений.
        - Как - чего! - подскочил Расул. - Здесь КРАСАВИЦА! А там уродина! УВеры душа какая красивая! А нанее маску общепринятую надевают! Она же без нее светится вся! И ей не нужно лишних красок! Ей нужно подчеркнуть красоту, но нерисовать ее заново!
        - Ты чего высокопарную хрень несешь! - ударив Расула по руке, огрызнулся Евгений. - И где ты понабрался всяких наворотов! По-человечески говорить не можешь?
        - А по-человечески - это как? - ехидно парировал Расул, успев выдернуть фотографию из-под каблука норовившего наступить на нее Евгения. - На языке пьяных матросов и неотесанных мужланов?
        - Ух, ты, какие мы интеллигенты! - вдруг разъярился задетый за живое Евгений, чующий унижение, но неспособный его осознать. Угрожающе сжав кулаки и вобрав в плечи круглую голову, он принялся медленно наступать на попятившегося от него Расула.
        - Так, господа! - вскочил со стула проснувшийся от их криков менеджер. - Вы что тут - драться собрались? Выходите на улицу и выясняйте там отношения! Или делайте заказ, или убирайтесь отсюда! Сейчас полицию вызову! ОХРАНА!!!
        Облитые холодной водой чужого неодобрения, оба несостоявшихся воителя одновременно с удивлением воззрились на встрявшего в их битву парня, внезапно обнаружив его присутствие. И одновременно же хихикнули в ответ на его беззащитно-рассерженный вид, комичную плюгавость внешности и высоко задранную рыжую нечесаную голову.
        - Извините… - хором сказали оба потенциальных заказчика и опять же единовременно протянули молодому человеку две разные фотографии, каждый свою.
        - Чего тут у вас… - не сводя недоверчивого взгляда с недавних нарушителей его личного спокойствия, буркнул паренек.
        - Делайте два портрета, - ситуационно спевшимся хором ответили брюнет и блондин.
        - Оба втехнике шелкографии? - заметно расслабившись от разговора на мирную деловую тему, уточнил служащий.
        - Да, оба, - кивнув головами, подтвердили верность его слов Расул иЕвгений.
        - Вот увидишь, она выберет мой вариант! - победоносно пробасил Евгений, берясь за ручку входной двери.
        - Брось, ЖЕНЬКА, - примирительно вымолвил Расул. - Как только она увидит мой вариант, то сразу выберет его.
        - Ах, ты опять? - развернувшись на каблуках, угрожающе прорычал Евгений.
        - Не опять, а снова, - иронично улыбаясь, поддел его Расул и предусмотрительно отступил от драчуна на пару шагов.
        Вздрогнув от громкого звука, они одновременно обернулись и увидели, как рыжий юноша поспешно поворачивал ключ в замке с внутренней стороны двери.
        - Фанаты недоделанные… - с облегчением произнес он, вешая перед собой небольшую прямоугольную табличку с надписью «ЗАКРЫТО» и испуганно отскочил, услышав громовой хохот стоящих перед хрупкой стеклянной преградой своих недавних буйных посетителей.
        Высокий, черноглазый, безусловно и аристократически красивый мужчина, смотрящий на нее с другой стороны толстого студийного стекла, казался близким, чересчур близким… Или это она была слишком близка к нему все эти дни… Родной человек, брат ее отца, почему она не должна была доверять ему? Почему она так сильно не хотела следовать его просьбам и советам? Объяснить себе причины своего же беспокойства Меруерт никак не могла. Но, несмотря на отсутствие весомых аргументов, тревога оставалась и более того, нарастала с каждым днем. Но вто же время что-то прочно удерживало ее от… От чего? Меруерт поправила слишком большие для нее наушники, споткнулась о ножку пюпитра, покраснела и растерянно посмотрела наШалкара, с теплой улыбкой наблюдавшего за ее неуклюжими действиями. Когда жеона, наконец, сможет довериться его словам о ее таланте и запеть по-настоящему! Наверное, никогда. Не ее это дело - петь. Сняв наушники, она махнула ими Шалкару.
        - Что еще, детка? - нажав кнопку на столе, проворковал тот ласковым тоном, в котором проскользнули нотки тщательно скрываемого раздражения.
        - Я незнаю, как начать… - потерянно произнесла Меруерт. - Я вообще не умею петь. Я ведь вам говорила!
        - Племяшка, тебе это кажется! - успокаивающим тоном промолвил Шалкар и ободряюще улыбнулся. - Ты же пережила клиническую смерть! И потеряла память! Конечно, трудно довериться моим словам, но тыже видишь! - взмахнув рукой, он развернулся и указал на сидевших в комнате нескольких человек. Меруерт кивнула напряженно глядевшим на нее Серику иТохтару и вежливо улыбнулась четырем незнакомым мужчинам и женщинам, сканирующим ее неприятными оценивающими взглядами.
        - Наша творческая семья помнит тебя и любит! Мы все помним тебя, твое творческое могущество, силу твоего таланта! - подойдя к стеклянной стене, Шалкар оперся на нее обеими руками, взглядом подозвал к себе Меруерт, и когда ее лицо оказалось от него совсем близко, тепло и проникновенно улыбнулся. Его глубокие черные глаза вспыхнули и заискрились мириадами ледяных звезд. Зачарованная этим странным внутренним свечением, парадоксально делающим взгляд Шалкара еще более темным и бездонным, Меруерт потянулась ему навстречу и влетела, как ей показалось, в беспредельность раскрывшегося перед ней ночного неба…
        - И наша общая память сейчас как бы заменяет твою, милая моя девочка! Доверься нам, нашим любящим сердцам! Ведь нас так много… Доверься мне… Ведь я люблю тебя… - сверкающие искры в глазах Шалкара засияли внезапно еще ярче, иМеруерт в испуге отшатнулась, схватившись рукой за сердце, в которое одновременно впились миллионы ледяных игл. Тяжело опустившись на стул, она жадно хватала ртом спертый студийный воздух.
        - Это паническая атака, деточка! - открыв дверь, Шалкар стремительно вошел в изолированное от посторонних шумов крохотное пространство. - Сейчас я тебе помогу. Так… Лучше? - участливо осведомился он, бережно растирая похолодевшие пальцы Меруерт. Слабо улыбнувшись, она кивнула головой.
        - Ничего страшного, это бывает, когда человек сильно нервничает. Ты переживаешь хронический стресс, потому что не можешь вспомнить себя и свою жизнь до… Ну, вобщем, до недавних пор.
        Опустившись перед девушкой на колени, Шалкар с сочувствием и надеждой заглянул ей в лицо.
        - Ты обязательно вспомнишь себя прежнюю! Я верю в твою силу и желание жить! Но жить надо полноценно! А как можно полноценно жить, не ведая своих талантов и нераскрывая их? Как?
        Прижав к груди окончательно заледеневшие руки Меруерт, он смотрел на нее тревожно и вопросительно.
        - Я… я… - сквозь подступившие слезы прошептала она.
        - Не насилуй себя, родная, а просто доверяй себе! Доверяй себе как мне. И мне как себе. И ты сможешь раскрыть свое предназначение, свой талант. И память обязательно вернется! Не так ли, милая моя?
        - Да… - роняя на пальцы Шалкара, с нежной уверенностью держащие ее руки, крупные горячие слезы, прошептала Меруерт. - Я справлюсь. Сейчас…
        - Не надо сейчас, родная, - Шалкар ласково погладил ее по плечу. - Пойдем домой. Ты устала. В следующий раз, может быть…
        - Сейчас, - твердо произнесла Меруерт, заправляя за уши длинные непокорные пряди. - Мне лучше. Я нехочу больше ждать. И подводить свою семью. Я спою.
        - Ты уверена? Спеть сейчас не очень важно. Важно сделать пение своей профессией. Давай лучше…
        - Нет, дядя, сейчас. Пожалуйста. А то следующего раза может и небыть, - вытирая слезы, вымолвила девушка, глядя во вновь просто черные и глубокие глаза Шалкара.
        Покачав головой, тот ссомнением посмотрел на ее опущенные плечи и заплаканное лицо.
        - Ну, хорошо, - через силу, словно не вугоду собственному решению, но смиряясь с чужим выбором, проговорил Шалкар. - Сейчас так сейчас.
        Махнув рукой внимательно наблюдавшему за ними звукорежиссеру, он вышел на простор звуковой свободы, оставив Меруерт наедине с ее музыкой и ее голосом.
        Сколько она себя помнила, то есть буквально несколько дней, она пела с закрытыми глазами. Наверное, так ей было легче сосредоточиться на себе, настроиться на постоянно звучащую в ней звуковую волну и передать это звучание окружающему миру… Наверное, она слушала свою душу… Но тогда почему ей надо было обязательно нести музыку, живущую в ее душе или являющуюся ее душой, вовне, в непримиримо враждебный мир? Почему ей не давали возможности его забыть, стереть из памяти всю боль, когда-то подаренную ей этим миром? Может быть, потому что, забыв мир, она забудет себя… Как странно… Но странно ли, ведь только пребывая в ином к нам пространстве, мы способны осознавать реалии собственной души… А отстраниться от себя невозможно. Стало быть, забыть себя и свое место в мире, свою связь с ним, по-настоящему забыть - тоже не представляется возможным…
        Эти мысли вспыхнули в сознании Меруерт и тотчас трансформировались, разлившись в ее сердце чувством невероятной радости и легкости. И, закрыв глаза, чтобы впитать в себя все отблики доставшегося ей внезапного счастья, она облегченно вздохнула и запела.
        Радость, разлившаяся прозрачным весенним небом… Радость, свежим ветерком ласкающая ее развевающиеся черные волосы… Радость, наполняющая трезвой уверенностью каждый ее шаг… Радость, соразделенная в совместном бытие с кем-то очень близким…
        Он шел рядом с ней, совсем близко, так близко, что она слышала звуки его дыхания и биение его сердца… Нет, физически он мог находиться от нее за тридевять земель… Но она все равно слышала биение его сердца… потому что оно было навсегда вплетено в дыхание ее собственной души, в ее голос, в ее пение… Он пел вместе с ней и никогда вместо нее… Он подсказывал ей, как петь, но всегда давал свободу самовыражения… Хотя без него она не могла себя представить…
        Она откинула назад разметанные ветром волосы и повернула голову, чтобы взглянуть на него. Она любила часто смотреть на него и никак не могла наглядеться. Его лицо казалось ей самым прекрасным на свете… Но нелицо пленило ее с первого взгляда, а то, что проступало в каждой его черточке, в выражении глаз, в глубине взгляда… Его душа… Она любила ее больше, чем свою душу… а может быть, у них была душа одна на двоих?
        Взглянув на него, она улыбнулась, вновь переполненная счастьем до краев… Свет его души всегда наполнял ее безудержным и безусловным счастьем… Причем за считанные секунды… Да что там, за одно мгновение… Не всилах вместить бесконечность безусловного счастья, она заплакала… Но его прекрасное лицо не размылось и неисказилось в призме ее слез… Иначе и быть не могло - ведь она видела перед собой его душу… Душу настоящего ангела.
        Наконец она прекратила бороться с безостановочно пребывающим в ее сердце счастьем. Отпустив себя, она позволила случиться тому, чему суждено было быть. Она пела и любила, любила и пела… И втот же миг она осознала, откуда снисходило на нее это восхитительное блаженство. Бездонное голубое небо разлилось в ее душе всепоглощающим прозрачным сиянием, и новое осознание засияло в нем солнечным восходом. Это ее душа всегда была бездонным небом! Это она являлась истоком и причиной переполняющего ее счастья… Ну и, конечно, он… Он никогда не покидал ее. Просто иногда она его не помнила. Хотя как такое может быть - забыть того, кого любишь больше жизни. Оказывается, может. Если ты забыл, что значит жить.
        Но теперь она его вспомнила. Амадео. И это воспоминание стало ее проводником и силой.
        Она парила в неизмеримых высотах своего существа, купаясь в переливах синего, голубого, фиолетового, сиреневого цветов… Несомая дивной силой, которой она безусловно доверяла, она восходила все ближе и ближе к истоку жаркого золотого сияния, скрытого в невидимых для нее пространствах. Чем выше она взлетала, тем больше наполнялась янтарным жаром, который не обжигал ее, но становился частью ее самой и притом - лучшей частью. Исполненная страстного желания войти в его таинственный и благодатный исток, она полностью отдалась управляющей ее полетом благодатной силе и… Невероятно густая, насыщенная человеческими эмоциями тишина опутала ее плотным ватным одеялом. Задыхаясь под его тяжестью и обливаясь внезапным холодным потом, Меруерт с трудом вздохнула и открыла глаза.
        Невероятно крупные и прозрачные, будто поддельные бриллианты, слезы стояли в по-ночному черных глазах Шалкара и переливались искрами ледяных звезд, таящихся в непостижимых глубинах его взгляда. Не всилах преодолеть заманчивую желанность их драгоценного сияния, Меруерт потерянно молчала. Периферийным зрением она видела рукоплещущих ей людей в комнате, вполовину сознавала замерший на их разноликих лицах восторг вкупе с испугом. Но они не имели для нее сейчас никакого значения. Взгляд Шалкара - вот что было наделено смыслом первостепенной важности. Равно как итот, чье лицо стояло у нее перед глазами во внутреннем взоре. Она осознавала, чувствовала, проживала его присутствие, но, увы, вновь мысленно произнести его имя или увидеть присущих ему черт так и несмогла…
        - Ты уникальна! - потрясенный голос стоявшего прямо перед ней Шалкара казался Меруерт сейчас куда реальнее ее личности и души, а главное, живущих в ее памяти столь близких и одновременно таких незнакомых ей образов и людей…
        - Значит, так, повторяю для особо тупых, - угрожающе медленно говорил Шалкар, широкими шагами меряя приемную и бросая яростные взгляды на двоих вжавшихся в диванную кожу пареньков. - Если хоть кто-то из вас посмеет раскрыть рот и сообщить новенькой правду о ее появлении у нас… Если хоть кто-то из вас, птички певчие, начирикает Меруерт о ее настоящем прошлом… то… - подчеркнуто замедленно развернувшись, Шалкар пристально заглянул каждому из них в глаза. Забившиеся в углы соседних диванов Елена иАльфео, Камилла иМирас напряженно молчали, сбившись в испуганные парочки.
        - Вы меня поняли? - зловеще понизив голос, повторил Шалкар, наделяя порцией недоброго внимания всех присутствующих. - Только попробуйте сорвать мне работу продакшна! Я тут горбачусь на благо вас всех, дармоеды. Условия создаю, чтобы вы могли творчески реализовываться. Организовать все и достичь успеха - это вам не песенки распевать! Сколько я денег в каждого из вас вбухал! Чего молчите? Вы меня поняли, АРТИСТЫ?
        Обведя испытующим взглядом впавших в ступор певцов, Шалкар довольно ухмыльнулся и добавил:
        - Громче, господа. Я, конечно, слышу ваши мысли, но меня это не устраивает. Я хочу, чтобы вы сами себя услышали. Так что, вы меня поняли?
        - Да, шеф… Поняли… все сделаем… - приглушенным эхом понеслось с разных сторон.
        - Вот иладненько, - ласково улыбнувшись сотрудникам, промурлыкал Шалкар.
        - Ti quiero faro tutto per rivelare questo dono del Cielo! Non temo neanche la morte! - с трудом, но величаво поднявшись, торжественно изрек Альфео, сжигая нерешительность и робость, проступающие во взглядах и позах окружающих людей, в своем неистово горящем взоре и бурной жестикуляции. Закончив короткую, но преисполненную эмоционального накала речь, итальянец оперся на костыль, снял шляпу, отвесил Шалкару, с усмешкой созерцающему его выступление, грациозный поклон и столь же величественно, как иподнялся, опустился на свое диванное место.
        - Что он сказал? Что ты сказал? - то бледнея, то краснея от переполнявших ее противоположных чувств, воскликнула Елена, тревожно воззрившись на босса и крепко схватив возлюбленного за руку.
        - Он сказал, - равнодушно ответил из своего угла Эрик, глядя при этом в нашейное зеркальце и старательно подводя внутреннее веко черным фирменным карандашом. - Что все сделает ради раскрытия такого уникального дара Свыше, даже умрет. Языки учить надо. Вот что.
        - Вы непосмеете его тронуть! Завистники! Лучше меня возьмите! Меня! Я сильнее! - вцепившись в руку знойного мужчины уже двумя руками, закричала Елена, тщетно борясь с душащими ее рыданиями. Непонятно откуда возникший панический ужас раздирал ее напоенное любовью сердце.
        - Дорогая, что свами? - бережное прикосновение ладони Шалкара к ее плечу быстро привело в чувство разволновавшуюся женщину.
        - О,Боже… Шалкар… только вы меня понимаете… Вы единственный порядочный человек среди своры этих… этих… Я никогда не забуду вашу доброту и щедрость. И я вас понимаю - иногда надо быть строгим и даже жестоким, иначе все сядут вам на шею. Если бы не вы, мой сын уже лежал бы в могиле! А они, - Елена гневно сверкнула глазами в сторону забившихся в дальний угол Мираса иКристины, - сплетничают и норовят украсть мое счастье! - выпустив руки возлюбленного, Елена горько разрыдалась, уткнувшись в спасительную шефскую ладонь.
        - О… Ну что вы… Не стоит так убиваться… Я полностью на вашей стороне, даже мужу объясню, что кчему… Защищу вас! - Шалкар успокаивающе погладил Елену по предплечью. - Никто из нас не желает вам зла, не правда ли? - обведя испытующим взглядом и без того тихо сидевших сотрудников, он собрал щедрую коллекцию кивков и угуканий всех мастей. - Если ты любишь Альфео, он твой, примадонна. Ну-у-у… пока что твой. Ведь ни один человек в мире не может быть твоей собственностью, не так ли? - вопросительно подняв брови, Шалкар ловко набросил наАльфео, как лассо на шею загнанному животному, долгий пронзительный взгляд, сдобренный плохо скрываемой издевкой, а потом перекинул петлю своего внимания на вмиг побледневшую под смуглой кожей Кристину. В выразительных черных глазах Шалкара недобрым предчувствием плескалась глубокая беззвездная ночь. А что можно увидеть в кромешной тьме, кроме как невидения, оживающие из вроде бы надежно запрятанных страхов, подозрений, гнева, ревности и любых иных эгоистических побуждений? Тьма, как исвет, срывает с человека все нацепленные на него маски и обнажает его истинную суть.
Отличие лишь в одном: ночь провоцирует темные видения, а день - светлые. Подобное притягивает подобное, что тут поделаешь…
        - Не понял? - обернулся Мирас к своей задрожавшей в нервном ознобе экзотически красивой подруге. - Ты чего… Ты это… С кем? - в расширившихся глазах молодого человека заметались огненные блики подступающей к сердцу ненависти. Ненависть, рожденная из ревности, - лучшая убийца любви.
        - А ты меньше рот разевай по сторонам, когда не поешь, - злобно парировал его агрессивное недоумение Шалкар. - Будешь по чужим девкам шляться, за своей телкой не усмотришь, - ухмыльнувшись, он медленно, чтобы насладиться всеми нюансами разыгрывающейся трагикомедии, двинулся к зияющей в конце приемной кабинетной двери.
        - МИРАС! - скрючившись, словно от удара ножа, взвизгнула Камилла. - Какие еще девки?!! Ты же мне говорил, что я любимая…
        - Любимая - не значит единственная, - вроде как себе под нос пробормотал замедлившийся около Камиллы Шалкар.
        - Да я что, я ничего… Они сами лезут! - забормотал парень, вырывая руку из острых коготков красной от гнева пассии. - Да ты сама на себя посмотри, сука! - загнанный в угол, взревел он, перейдя к лучшему средству самозащиты - наступлению. - Ты, б…, сама спишь с кем ни попадя!
        - Я?!! - в полный голос завопила вконец разъяренная эфиопская фурия. - Да я тебя одного люблю, придурок! Я больше ни скем!
        - Знаю я твою любовь, дешевка! Ты спишь с ним, чтобы поскорее стать знаменитой! Как же, известный итальянский певец! А ты начинающая певичка! А я вообще никто! По сравнению с ним! Понятно, зачем я тебе! - закричал Мирас, вконец выведенный из себя, причем самим же собой, и ссилой толкнул вцепившуюся в него девушку в ее тощенькую грудь, то ли вымещая на ней душившие его ярость и обиду, то ли желая оттолкнуть ее подальше. А, скорее всего, и то, и другое. - Люди зря не будут говорить! - выплюнув в лицо Камилле последнюю фразу, он вскочил и сугрожающим видом направился к застывшему горделивым памятником Альфео.
        - О! Так ты изменяешь мне с этой тощей пигалицей? - наконец отмерла до сих пор беззвучно созерцавшая все происходящее Елена. - Сволочь! А я тебе доверяла, я открыла тебе свое сердце, я…
        - Mamma mia! Amore mio… А-А-А-А-А! - насильственно переведенный в живое человеческое существование, Альфео дернулся и обеими руками схватился за щеку, вспыхнувшую пунцовым пламенем после увесистой, тянущей на полновесный удар, пощечины. Обескураженный перехваченной у него атакой, Мирас замер возле любвеобильного итальянца с занесенным для удара кулаком.
        - Я тебя собственными руками прикончу, негодяй! - несомая шквалом разрушительных эмоций, Елена вскочила с дивана и кинулась на своего незадачливого любовника, сметя с пути невовремя на нем оказавшегося нерасторопного Мираса.
        - Вот тебе, сволочь похотливая! - осыпала она щедрыми плюхами вовсе не готового к такой щедрости Альфео.
        - Это ты во всем виновата, за своим кобелем не углядела! - с неожиданным для ее гиперхрупкой комплекции басовитым ревом Камилла торпедой вылетела из соседних диванных глубин и вцепилась в коротко стриженые волосы несчастной примадонны.
        - Думаешь, если прима, то все можно!!! - голосила мулатка, гибкой лианой столь крепко обвившись вокруг неуклюжего тела беспомощно вертящейся Елены, словно норовя задушить ее в своих смертельных объятьях.
        Со страшным грохотом обрушившись, наконец, на пол, Елена сумела-таки оторвать от себя взбесившуюся девицу и принялась пугающе ритмично стучать ее красивой головой о ковер.
        - А-а-а-а-а! Красивая. Значит все можно! - сдавливая нитевидную шейку девушки в стальных ручищах, шипела Елена, поглощенная явно приятным ей делом. - С чужими мужчинами спать… Трахаться по расчету… Разбивать жизни… А-А-АХ!
        Задетый чьей-то ногой, антикварный торшер шумно обрушился на пол, сбив с журнального столика дизайнерскую вазу из бирюзового муранового стекла. Толстый ковер жадно впитал в себя предсмертный звон уничтоженной хрупкой красоты.
        - Пусти! Отвали! Пусти меня!!! - брыкаясь, закричала примадонна, расстроенная грубым вмешательством в полюбившееся занятие.
        - Успокойтесь все тут. Тихо, - слегка заломив ей руки за спину, бесстрастно выговаривал Эрик. - Хотите драться, идите на улицу.
        - Отпусти меня! - разбушевавшаяся Елена не оставляла попыток освободиться.
        - Успокойтесь, Елена Владимировна. Вам нельзя кричать, голос сядет, - удерживая начинающую уставать женщину, Эрик сердито посмотрел на сидевшую на полу растрепанную и натужно кашляющую Камиллу.
        - Значит, так. Лечить связки, заживлять раны и рассасывать шрамы, а также восполнять потери в дизайнерском оформлении офиса будете за свой счет. Все ясно? - обвел он выжидающим взглядом притихших артистов.
        - Ясно… - хором произнесли они, глядя куда-то за спину Эрика.
        - Вот, Геннадий Андреевич, беспорядок тут устроили, - обернувшись и мгновенно потеряв высокомерный вид, заблеял секретарь, даже не взглянув на вывернувшуюся из его ослабших рук всклокоченную Елену.
        С непроницаемым лицом Дамбалла оглядел поле недавнего боя.
        - Человеческие страсти… Они всегда так предсказуемы… - негромко сказал он, зевнул и неспеша пошел к закрывшейся заШалкаром кабинетной двери. - Извращенец… - небрежно уронил Дамбалла, проходя мимо склонившегося в угодливом полупоклоне бледно-зеленого от ужаса Эрика.
        - Быдло оно и есть быдло… - дождавшись плотного закрытия кабинетной двери, секретарь расправил плечи и пригладил слегка сбившуюся прическу.
        - Боже, что это было… - давясь нервным смешком, прошептала очухавшаяся Камилла. - Ведь никаких доказательств измены…
        - ЭтоШалкар нас спровоцировал… - помогая девушке подняться и усаживая ее на диван, тихо вымолвил Мирас и чуть не прикусил язык, напоровшись на прямолинейный и безжалостный, как холодная сталь ножа, взгляд Елены.
        - Неправда. Шалкар никого не провоцирует. Это мы виноваты.
        Встряхнув головой, она свызовом и презрением посмотрела на избитую ею троицу.
        - Шалкар спас моего сына, когда все от нас отвернулись. Он оплатил дорогую операцию и лечение за рубежом, в лучшей клинике Европы. И дал мне работу! И раскрыл мой талант! И ничего не требует взамен. Теперь мой ребенок будет жить, и жить в достатке. Шалкар - это самый порядочный и добрый человек из всех, кого я знаю. Он мой Бог. И если понадобится, я умру за него.
        - У каждого своя цена, - снисходительно вымолвил Эрик, рассеянно слушая поспешно удаляющиеся от приемной звуки разномастных шагов. Глянув на разгромленный пейзаж, он тяжко вздохнул: - Прибирайся теперь за ними. Бардак устроили. Что вдуше, то ивовне. Скорее бы уже определились, на чьей стороне воевать…
        Глава10
        Ломка формата
        Жара усиливалась с каждым шагом, иАнника не могла понять, откуда она исходит - то ли из раскаленных недр багровых дюн, то ли из огнедышащего нутра диковинного светила… Подняв голову к нависающей над пустыней Луне, девушка с тоской всмотрелась в расползающиеся по ее поверхности черные кляксы. Когда же и, главное, чем закончится их сАмелией нежданное и невыносимое путешествие? Тяжело вздохнув, она пустила взгляд неприкаянно блуждать по бесконечным барханам. Кажется, она отдала бы все на свете, чтобы вырваться из этой страшной тюрьмы… Но что означает ее освобождение? Где она окажется, если покинет багровую душу Геннадия-Дамбаллы? И куда сможет пойти?
        Тоска удушливым серым комком собралась в центре груди и начала медленно сжимать исстрадавшееся сердце в тисках ноющей боли. Анника привычно всхлипнула, готовясь разрыдаться. Но странно, слезы не затопили глаза и непокатились по щекам - слез вообще не было. Боль, рожденная глубоко внутри души, стала какой-то другой… Более прозрачной и светлой… Или это сама Анника немного изменилась…
        - Ты изменилась, - вклинилась в ход ее мыслей Амелия. Обернувшись, Анника посмотрела на улыбающегося ангела.
        - Ты слышишь мои мысли? - недовольно и вместе с тем заинтересованно спросила она.
        - Тоже мне, открытие, - улыбка Амелии стала еще шире. - Конечно, слышу. Я ведь нахожусь внутри и вовне тебя одновременно. А то, что видишь сейчас, - предвосхитил ангел следующий вопрос своей подопечной. - Одна из моих проекций. Или ипостасей. Или отражений. Тебе как нравится?
        Недоумевающий взгляд Анники заставил ангела рассмеяться.
        - Ты осознаешь, как именно ты изменилась? - посерьезнев, Амелия неспешно облетела вокруг девушки.
        - Не знаю… - потерянно пробормотала Анника. - А это важно?
        - Очень важно, - подтвердила Амелия, всматриваясь в растущую Луну. - Осознавая что-либо, ты насыщаешь осознанное силой своей души. Светлой силой, в твоем случае. И тогда то, что осознанно, становится силой. То есть чем лучше ты проникнешь в суть своих изменений и прочувствуешь их, тем гармоничнее сложится твой новый облик.
        - Ну, незнаю… - задумчиво протянула Анника. - Может быть, идти стало легче… Кстати, да, намного легче! - с удивлением произнесла она, глядя на свои ноги, не увязающие в песке, а уверенно ступающие по нему, как пообычной человеческой дороге.
        - Молодец! А еще? - с озорной улыбкой подлетела Амелия вплотную к ее лицу. - Твои мысли? Что сними?
        - Мои мысли…
        - Как ты думаешь? Или чувствуешь? На что похожи твои мысли? Ты думаешь так же, как ираньше? Я имею в виду мыслительный процесс?
        Остановившись, Анника вздохнула и закрыла глаза, прислушиваясь к себе.
        - Мои мысли… Они похожи на… На тени… На тени!!! - в ужасе девушка вздрогнула и впанике вытаращилась на ангела. - Я что, превращаюсь в тень?
        - Вовсе нет, - без тени улыбки Амелия пристально смотрела в глаза Аннике. - Пока что нет. Но поповоду мыслей ты права. Что, по-твоему, общего у мыслей и теней?
        Снова закрыв глаза, девушка изучала себя несколько минут.
        - Мне кажется… Мои мысли возникают не изменя… Они приходят из ниоткуда и снова исчезают. Они мимолетные какие-то. И вто же время, когда появляются, заполняют все внутри меня. Раньше так не было. Раньше они оставались, и надолго. А сейчас не остаются… Почему так? - вскинув голову, она тревожно поглядела на ангела.
        - Потому что ты все дальше уходишь от своей связи с материальным миром, где ты жила. Это ихорошо, и плохо. Хорошо, потому что ты начинаешь жить по правилам тонкого мира, а это повышает твою в нем выживаемость. Но есть опасность - ты полностью не приспособилась к энергиям души Дамбаллы, но ине победила их. И любое мгновение может оказаться последним…
        - Так что же, тени - это мысли Дамбаллы? - внезапно выкрикнула Анника.
        - Так ине так. Они есть мысли иДамбаллы, и кое-кого куда более мощного, чем он. Кстати, все сущее - это чьи-то тени, то есть отражения. И мы с тобой не исключение. Представляешь, мысль - это или целый мир, или вход в него.
        - Как это? - растерянно уставилась на ангела Анника.
        - Очень просто. Любая мысль - концентрат энергии, являющийся отражением какого-либо мира. Это если мы имеем дело с высокоэнергетической мыслью. Она непросто занимает твое сознание, но кардинально меняет всю твою жизнь - в лучшую или худшую сторону. Мир может быть светлым или темным, высшим или низшим. Так бывает всегда, когда твоя душа входит во взаимодействие с отражением определенного мира. Через этот вид мысли можно войти в контактирующий с тобой иной мир. Через сон, например. А если мысль слабее, то, скорее всего, ты имеешь дело с отражением в твоем сознании сознания другого существа. Негативные мысли вызываются чаще всего отрицательными созданиями, положительные - светлыми душами. Существа всегда приходят из каких-либо миров. И поэтому, концентрируясь на них, можно попасть к ним домой.
        - Отражения… Миры… Слушай, а ведь я знаю все то, что ты говоришь! Но почему же раньше не помнила? - недоумевающе воззрившись на собеседницу, воскликнула Анника.
        - Разумеется, знаешь и, конечно, не помнила, - радостно рассмеялась Амелия, осыпав девушку разноцветными сверкающими искрами ангельского веселья. - Знание становится доступным в процессе духовного роста, ведь оно вкладывается в душу в момент ее сотворения. Давай, продолжи мою мысль. Что я хотела сказать дальше? Настройся на меня сердцем и ты узнаешь ответ.
        - Ты хотела сказать… - опустив глаза на багровый песок, вымолвила Анника, - что светлые миры и позитивные сущности дают душе силы для продвижения в сторону света. А темные - в направлении тьмы. Так ясно… И так просто… - растерянно взглянув на серьезно глядящего на нее ангела, Анника снова ушла в себя. - А! Еще ты сказала бы, что, накапливая в себе те или иные отражения, душа определяет свое развитие или деградацию. И что я оказалась в душе Геннадия, пройдя в нее через две слитые вместе мысли - мою онем и его обо мне. Но его мысль оказалась мощнее и захватила мою душу. Он ненавидел меня сильнее, чем яего… Постой… А если бы я ненавидела его сильнее… Или любила быего, то…
        - О, смотри! - взлетев почти к самому небосклону, вдруг воскликнула Амелия.
        - Они идут к нам? - приглушенным голосом спросила девушка, напряженно вглядываясь в распухшее от кровавого жара светило. По его багровому фону активно перемещались, стремительно меняя очертания, явственно черные тени. Остановившись, Анника зачарованно созерцала силуэты неземных птиц в полете, прыгающих и скалящихся неведомых хищников, выбирающихся из кровавого сумрака ужасающих монстров… Казалось, они все смотрели на нее и направлялись именно к ней…
        - А-а-а-х-х-х! - резко отшатнувшись, она едва не упала на песок. Собравшись в гигантское черное пятно, тени вдруг взорвались ослепительно черным фейерверком, осыпав на дальние барханы каскады чернильных искр.
        - Нет, - тихо ответила Амелия. - Не сейчас.
        - Но я чувствую опасность, - настаивала на своем Анника, не сводя переполненного ужасом взгляда с печально улыбающейся Амелии.
        - Верно. Ты чувствуешь, что наше время на исходе. Дамбалла получает подпитку из абсолютной тьмы… Он крепнет с каждой секундой, - спокойно сказал ангел, сочувственно глядя на вверенного ему человека.
        - Откуда?!! - неожиданно для себя задрожав всем телом, выдохнула Анника.
        - Из сердца властителя мрака… из своего дома, - бесстрастно глядя наЛуну, сообщила Амелия.
        - И что это значит для нас? - силясь справиться с охватившей ее дрожью, спросила девушка.
        - Это значит, чтоСамаэль наполняет сердце своего служителя новой силой… - глядя на бьющуюся в нервном ознобе Аннику, с горечью вымолвил ее хранитель. - АННИКА, - зависнув перед лицом своей протеже, внушительно произнесла Амелия. - Тебе предстоит самая трудная битва в твоей жизни.
        - Если то, что я проживаю сейчас, можно назвать жизнью… - выдавив из себя вымученную улыбку, пробормотала девушка.
        - Жизнь - это осознание, вернее, самосознание. И нет разницы, где именно оно происходит, - ласковый свет заструился из взгляда Амелии. - Но вернемся к главному. Анника, - прозрачные глаза ангела лучились сочувствием и любовью, - я сделаю для тебя все, что смогу. И если придется, я отдам за тебя мою жизнь.
        - Разве ангелы смертны? Я никак не могу свыкнуться с этим открытием, - начиная согреваться, вымолвила пустынная путешественница.
        - Да, если к тому есть наш выбор. Если мы того желаем сами. Или если желает Он.
        Взгляд Амелии, всегда вроде бы обращенный наАннику или нареальность, ее окружающую, вдруг опустел, отпустив сознание ангела в сокровенные для него области. С изумлением девушка осознала, чтоАмелия всегда смотрела на все иначе, чем любое знакомое Аннике существо. Ее внутренний и внешний взгляды всегда были поразительно уравновешенны. Иными словами, ангел с неизменной четкостью осознавала происходящее в своей душе и вовне ее… Если только эти границы внешнего и внутреннего вообще существовали.
        Открыв рот, Анника с потрясенным видом уставилась на мирно улыбающуюся ей Амелию. То, как она думала только что, было поистине необыкновенным опытом! Она недумала в обычном смысле, жонглируя в голове обрывками мыслей и путаясь в лоскутах внимания, а будто полностью входила в некую реальность и проживала ее. Словно тень, или образ, входящий в ее сознание в данный момент, становился ею… или она им…
        - Мы что, все ивправду тени? - вопрос сорвался с ее губ вопреки осознанной воле.
        - Я отдам за тебя свою жизнь, - проигнорировав его, Амелия продолжила предыдущую тему. - Но, боюсь, этого будет недостаточно. Исход предстоящей битвы в твоих руках.
        - Что я должна сделать? - позволив себе погрузиться в недолгую, но глубокую паузу, решительно произнесла Анника. Сощурившись, она спокойно созерцала неумолимо растущее багровое светило.
        - Встретиться с самым страшным своим кошмаром и пережить его, - ангел снова подарил подопечной исполненный сочувствия взгляд.
        - Чего мне бояться, если я не более чем тень, - с мрачной улыбкой Анника решительно направилась к наливающейся кровавой тьмой зловещей Луне.
        - Помилуйте, шеф! - привычно жалобным тоном тянул Александр Евстигнеевич, отирая мокрым носовым платком снова и снова потеющий лоб. - Мы неможем ни вкакой форме сотрудничать сШалкаром! Это же верный конец! В конце концов, это же неформат нашей деятельности! Сверху однозначно не одобрят такого хода!
        - Иногда, дорогой друг, - успокаивающе похлопал Амадео секретаря по опущенному плечу и грустно улыбнулся. - Надо идти на риск и ломать формат. Тем более, когда обстоятельства к тому благоволят. Нет ничего хуже омертвевшей формы. Она убивает суть. Вспомни, суть создает форму, а ненаоборот!
        - Да откуда вы знаете, к чему благоволят обстоятельства! - горестно всплеснул руками пожилой мужчина. - То ведь чистая иллюзия! Все может оказаться совсем не так, как кажется! Тем более после той ужасной истории с благотворительным концертом… Конечно, никаких прямых доказательств тому нет, но, чует мое сердце, что без злого промысла шалкаровской банды там не обошлось…
        - Ну, полно, полно вам! - примиряюще вымолвил Амадео. - Никакая они не банда, а так… группа артистов.
        - Артистов?! - брызгая желчной слюной, взорвался праведным негодованием Александр Евстигнеевич, пурпурно-красный от распирающего его негодования. - Ничего себе артисты! Невинные ангелочки под предводительством отпетого бандита! Да они там все одинаковы!
        - Не судите всех по одному человеку, - спокойно парировал секретарский выпад продюсер, неспешно прохаживаясь по приемной и внимательно рассматривая окружающие стены. - Они нив чем не виноваты. Живут своей судьбой, и неболее того, - вздохнув, Амадео остановился и прошелся рассеянным взором по окружающему пространству. - Ремонт пора уже делать…
        - Еще иремонт туда же! - снова всплеснул руками Александр Евстигнеевич и суетливо забегал по периметру безмятежно разлегшегося посреди приемной ковра. - Впрочем, ремонтом тут ничего не испортишь - дальше портить некуда, - яростно выпалил секретарь, наткнувшись взглядом на изъеденный непонятно откуда взявшейся мышью ковровый край. - Попомните мои слова, шеф, - неожиданно решительно развернулся он кАмадео, внимательно изучавшего паутинную сетку морщин на потолке и набившуюся в них серую уличную пыль. - Добром все это не закончится!!!
        - Это закончится так, как должно закончиться… - задумчиво изрек Амадео, не сводя глаз с покрытого следами нелинейного времени офисного потолка. - Добром или злом, но будет именно так, как надо. А некак мы хотим, - после полуминутной паузы спокойно добавил он, проигнорировав вызов оглушительного дверного хлопка. С пылающим от досады лицом Александр Евстигнеевич шел прочь от шефских владений.
        - Я никак не могу преодолеть свой страх… - темные блестящие волосы, упавшие на опущенное лицо Меруерт, надежно скрывали его выражение от сторонних глаз.
        - А ты не думай о нем, когда поешь! Не думай о себе! Думай о песне!
        - Спасибо, Камилла… - еле слышно поблагодарила Меруерт сидевшую напротив нее волоокую мулатку. - Но как я могу не думать, если я боюсь… Смертельно боюсь…
        - Ты просто не думай! Пой ивсе! Это же легко! - не унималась в снедавшем ее желании помочь экзотическая красавица. Меруерт тяжело вздохнула и спрятала лицо в вспотевших ладонях и, поняв невозможность спрятаться ни отсебя, ни отмира, обреченно уронила руки на стол.
        - Понимаешь, я ине думаю… Я просто живу им… Мне кажется, что я вся состою из страха…
        - Ну, брось, деточка! - нарочито бодрым голосом произнесла Елена, поглаживая дрожащие девичьи пальцы. Почувствовав прикосновение, Меруерт задержала дыхание и осторожно убрала свою кисть из-под чуждого ей касания. - Это ж так банально! То, что ты переживаешь, называется страхом сцены, - не заметив исчезновения руки Меруерт и продолжая автоматически гладить казенную ресторанную скатерть, назидательно бубнила Елена. - Все певцы с ним сталкиваются на первых порах.
        Перехватив полный ужаса взгляд мулатки, Елена дернулась и принялась нервно размешивать в чашке с остывшим кофе давно растворившийся в нем сахар.
        - Знаете, мне кажется, я никогда не смогу преодолеть этот страх… - не придавая значения ничему, кроме собственных переживаний, вымолвила Меруерт, задумчиво глядя вглубь своей чашки.
        - Ну да, если ты вся состоишь из страха, - раздраженная нелепостью Елены, неожиданно ляпнула Камилла и прикусила язык, напоровшись на укоризненный взгляд примы.
        - Дорогуша, - вновь принявшись ласково наглаживать руку Меруерт, промурлыкала Елена. - Не надо отчаиваться. Скажи, - ее лицо приобрело выражение сердобольного исследователя. - А когда ты начинаешь петь, страх проходит?
        - Да, проходит! - порывшись в доступных ей воспоминаниях, воскликнула девушка.
        - Ну вот, видишь! - схватив руку Меруерт обеими руками и беззастенчиво тряся ее, торжествующе выпалила Елена. - Это просто страх сцены. Ты пой и все постепенно пройдет. Наверное, он утебя возник из-за травмы, или потеря памяти тому виной. Привыкай к сцене, вспоминай ее, почаще старайся выступать.
        - Вспоминать сцену…
        - Ну, конечно! Ты же опытная певица! И запомни, деточка, - перейдя на полушепот, Елена завладела-таки взглядом Меруерт. Перегнувшись через столик, примадонна с доброй улыбкой произнесла, глядя в глаза озадаченно смотревшей на нее беспамятной певице. - Тебе надо раскрыть свой талант. И вовсе не твои амбиции нуждаются в этом, а чувство долга, с которым ты, надеюсь, живешь. И должна жить.
        Распрямившись, Елена чрезвычайно серьезно, даже сурово вглядывалась в замершую перед ней девушку.
        - Я понимаю тебя. Я втаком же положении, как ты, и горжусь этим, - словно делясь самым сокровенным, Елена вновь приблизила свое лицо к лицу Меруерт. Протянув руки, она бережно откинула с ее лба рассыпавшиеся по нему пряди волос. - Шалкар когда-то спас жизнь моего ребенка, а значит, и мою тоже. Он оказался самым человечным из всех известных мне людей, - печально улыбнувшись горьким воспоминаниям, Елена провела кончиками пальцев по щеке Меруерт, бережно стирая с ее тонкой кожи следы недавних слез. - Я знаю, он вкладывает душу во все, что делает. Он очень искренен во всем. И ты для него как дочь. Особенно после всего, что случилось с тобой.
        Поймав в ладонь скатившуюся по щеке Меруерт слезу, она сжала ее в кулаке и, раскрыв его, показала девушке крохотное мокрое пятнышко, распластанное на ладони.
        - Я обязана Шалкару всем. Он необычайно добрый человек. Я живу моей благодарностью и служением ему. И я уверена, про тебя можно сказать то же самое. Что чувствует твое сердце, Меруерт? Что, кроме страха?
        - Любовь, - одними губами промолвила Меруерт.
        - Любовь к кому? - нетерпеливо наблюдая за развернувшейся перед ней сценой, выпалила Камилла.
        - Не знаю… - пожав плечами, невидящим взором посмотрела на нее Меруерт.
        - Нельзя чувствовать любовь неизвестно к кому, - раздраженно буркнула мулатка. - Ты дядю любишь? Или парня какого-нибудь? - заерзав на стуле, она снеприязнью посмотрела на добродушно улыбавшуюся Елену. - Что смешного?
        - Ничего, - не сводя глаз сМеруерт, сказала певица. - Наверное, она непомнит, кого любит. А олюбви кШалкару и говорить не надо. Его все любят.
        - Ну, нескажи! - отставив в стороны острые локти и ожесточенно вгрызаясь в кусочек тростникового сахара, изрекла красотка. - Далеко не все. Любишь его только ты. А остальные, по-моему, просто боятся.
        - Камилла! - вспыхнув от негодования, резко оборвала ее Елена. - Не путай страх с уважением! Начальника должны уважать. Шалкара все любят и уважают, запомни это, малолетка.
        - У меня такая странная любовь… - вторглась в начинающуюся ссору выплывшая из затянувшегося раздумья Меруерт. Звук ее голоса, неожиданно ставший неизмеримо глубоким и завораживающим, разлился по крошечной кофейне. Затаив дыхание, обе женщины с интересом воззрились на нее. - Мне кажется, что я люблю всех… Не кого-то, а всех… Просто люблю.
        - ИШалкара тоже? - сдвинув брови, угрожающе вопросила Елена.
        - ИШалкара… - рассеянно улыбнулась Меруерт. - И остальных. Не знаю, как это выразить… Это похоже на…
        - На последствия амнезии, - ехидно процедила Камилла сквозь безукоризненно белые зубы, лениво потягивая ядовито-зеленый коктейль из неоново-красной трубочки.
        - Тихо, - строго шикнула на нее Елена и смерила развалившуюся на стуле мулатку гневным взглядом. - Тебе нельзя пить! Да еще днем! Ты опять пойдешь вразнос!
        - Можно, - безапелляционным тоном заявила Камилла. - Мне разрешили.
        - И кто, скажи на милость? - сверкая глазами, прошипела Елена.
        - Шалкар разрешил, - оскалив зубы в наглой усмешке, выпалила Камилла. - Сказал, что я сама должна чувствовать, когда мне что можно или нельзя. Что я несу ответственность за свой выбор. Сказал, что если мне хочется пить, значит, можно. Сказал, что доверяет мне.
        Захлопав глазами, Елена с непонимающим видом созерцала насмешливую улыбку молодой певицы.
        - Но вы правы. Когда я пою, страх проходит, - совершенно не воспринимая происходящее вокруг, продолжала жить своей обособленной жизнью Меруерт. - Но вы знаете, оттого, что вовремя пения страх проходит, я боюсь еще сильнее… Ужас какой-то… Замкнутый круг…
        - Так чего же ты боишься? - осмелев от выпитого и отрастерянности Елены, выкрикнула Камилла.
        - Я боюсь… того, что случается во время пения, - глядя в одной ей видимые дали, поделилась переживаниями Меруерт. - Когда я пою… - оказавшись в разреженной атмосфере чужого непонимания, девушка тяжело задышала и умолкла, мучительно подбирая слова. - Я неузнаю себя. Или узнаю… Да, страх проходит, но то, что открывается за ним, пугает меня еще больше.
        - Но если тебя пугает не сцена, - теряя терпение, подытожила Елена. - Тогда что? Чего ты боишься до потери сознания, так сильно, что тебя чуть не силком приходится тащить к микрофону?
        - Я боюсь… Себя… - подняв голову и вупор глядя наЕлену, ответила Меруерт.
        Глава11
        Абсолютная тьма
        Пустыня дышит - такое словосочетание Анника часто слышала, просматривая телепередачи о жизни на земле. Земля… Как давно она там не была… Или совсем недавно… Погрузившись в воспоминания о недавней прошлой жизни, девушка не сразу услышала оклик Амелии, густым белоснежным туманом вставшей у нее на пути.
        - Анника! Вернись в себя! Давай же!
        Испуганно вскинув глаза, Анника тут же зажмурилась, закрываясь от раскаленного песчаного облака, бросившегося ей в лицо.
        - Пустыня дышит! - она едва разбирала слова Амелии, чей голос с трудом продирался сквозь низкий рев надвигающейся песчаной бури.
        - Слышу… И правда дышит… - прошептала побледневшая девушка. - Никогда бы не подумала, что она ТАК дышит…
        - Небо! Луна! - голос ангела наконец прорвался в сердце подопечного ей человека и рассыпался там тревожным звоном. Подняв голову, Анника с ужасом смотрела на разверзшийся над горизонтом катаклизм.
        Черные тени заполнили почти всю поверхность ночного светила и, не находя на нем места, тягучими, но гибкими струями переливались на линию горизонта. И без того нечеткая, она расплывалась под опутывающей небо могильной тьмой, и тяжелая несусветно огромная Луна неуклонно проседала в расширяющийся под ней пунктирный разрыв. Не всилах отвести глаз от угрожающего величия этого неземного зрелища, Анника наблюдала, как, вероятно, под весом скопившегося вЛуне мрака линия горизонта сворачивалась вокруг светила, превращаясь в странное его окаймление.
        - Что это такое? - не разжимая губ, про себя вопросила девушка.
        - ЭтоДамбалла набрал свою силу. Мы находимся в глубине его сознания, в его душе. Сейчас он весь сконцентрирован на одной-единственной мысли или намерении, которое он постоянно удерживает в своем сердце. И мы не можем сопротивляться ее силе…
        - Нет! Мама! Помогите! - с диким воплем Анника кинулась бежать по песку от языков абсолютной тьмы, протянувшихся к ней по барханам от безнадежно черной Луны. Переливаясь с темнеющего неба на багровый песок, они то перемещались по нему стремительно, словно змеи в броске, то просачивались под песчаную кожу огненной пустыни, двигались под ней, оставляя на поверхности множество крошечных, возникающих один за другим, черных смерчеобразных воронок. И каждое их движение, как ивсе они вместе, были устремлены к одной цели - кАннике.
        - НЕ-Е-Е-Е-ЕТ! - пронзительно заверещала девушка, когда щупальца смертельной тьмы настигли ее. Вмиг почерневший под ее ногами песок забурлил, закрутился уходящим вниз бурлящим потоком. И наее фоне особенно была заметна широкая полоса яркого света, окаймлявшего хрупкий девичий силуэт. Подняв к небу тонкие бледные руки, Анника исчезла в вихре неумолимого мрака.
        В последнее мгновение Амелия, вырвавшись из захвата набросившейся на нее соседней тьмы, успела нырнуть в смыкающуюся над головой ее подопечной могильную бездну.
        Мир снова превратился во что-то иное. Сколько же его форм ей суждено пройти… Лишившись почвы под ногами, Анника с бешеной скоростью полетела сквозь кромешно черную пустоту, обступившую ее со всех сторон… Кроме пустоты вокруг ничего не было, ноАнника явственно ощущала ее наполненной какой-то диковинной, пугающе незнакомой, чужеродной и непостижимой жизнью. Тьма пульсировала и двигалась, дышала и была нашпигована незнакомыми звуками, больше похожими на переполненное эмоциями молчание… Ощущение, что она находилась внутри чудовищного животного, усиливалось с каждым мигом… Время стало таким невероятно плотным, но текло почему-то не вне, а внутри ее души… Мгновения рождались из ее сердца тяжеловесными крохотными комками сверхплотной материи, и каждое новое рождение порождало страдание во всем ее существе… Часы нового бытия тикали внутри ее сердца, отдаваясь болью в его биении, сплетаясь с ним, заменяя его… И когда страдание стало невыносимым, Анника, до сих пор не проронившая ни звука, истошно и отчаянно закричала.
        - Давай, девочка, поднатужься! - полный пожилой мужчина в ослепительно белом халате навис над ней огромной ледяной скалой. Яркий свет ламп безжалостной резью врывался в привыкшие ко тьме глаза. Вцепившись в чью-то руку, Анника, лежащая на спине, продолжала неистово вопить. Ее голые, согнутые в коленях ноги беспомощно елозили по противно холодной поверхности.
        - Анника, дыши глубже! - грудной голос дородной медсестры окутывал пеленой теплого покоя…
        - Что-то не та-а-ак… - оглядев раскоряченную роженицу, нараспев предположил молодой усатый мужчина, чью статную фигуру не скрывала, а подчеркивала умышленно тесная медицинская униформа. - Сдается мне, что ребенок лежит поперек.
        - Щипцы? - с автоматической готовностью кинула медсестра.
        - Ага! - засунув руку внутрь верещащей Анники, изрек пожилой эскулап. И, метнув неодобрительный взгляд на чересчур торопливого коллегу, сухо констатировал, - плод лежит нормально.
        Взглянув на указания непрестанно пикающего компьютера, снял и бросил в лоток использованные перчатки.
        - Сама не родит. Нижнее давление падает. Почки не выдержат нагрузки. Анестезиолога вызывайте, быстро. Везите ее в операционную. Будем кесарить.
        - Проснулась, девочка моя! - визгливый женский голос ворвался в сознание нежданным весельем. - Поздравляю! Девочку родила. Посмотреть хочешь? Сейчас принесу!
        Не эта тирада, но громкий стук закрывшейся двери заставил ее частично прийти в себя. С трудом, словно против своей воли, открыв глаза, Анника с изумлением оглядела залитую полуденным солнечным светом холодную больничную палату.
        - Вот, полюбуйся на своего первенца! - резкий как скрежет электродрели голос снова безжалостно ввинтился в мозг. Непонимающим взглядом Анника уставилась на жалобно пищащий сверток на руках у молодой розовощекой девицы.
        - К груди приложи. Молока дай ей! Голодная же девчонка! - продолжая неумолимо веселиться, выпалила медработница и небрежно ткнула сверток в грудь обомлевшей Анники.
        - Эх, ты… Не поняла еще, что мамой стала… - снисходительно ухмыльнувшись, девица лихо выпростала грудь Анники из безразмерной больничной рубашки и вложила онемевший сосок в раскрывающийся в беззвучном плаче младенческий ротик. - Наберется сил, закричит, уж держись! - самодовольно сообщила она новоиспеченной матери, придерживая жадно сосущего молоко новорожденного человека.
        Слушая звуки удаляющихся по коридору шагов и ощущая на своей груди недавние, исполненные такой настоящей жизни, младенческие прикосновения, Анника, неотрывно глядевшая в пустой белый потолок, вдруг неудержимо разрыдалась. Счастье, безусловное, абсолютное счастье, рождалось каждой клеточкой ее тела. Счастья было настолько много, что уместить все его в одной хрупкой человеческой душе не представлялось возможным… Переполненная осознанием своего материнства, Анника рыдала, с новой слезинкой отпуская из себя на необозримые просторы внешнего мира излишнее, не вмещающееся в ней счастье…
        - И чего это мы такие счастливые? - опасно вкрадчивый мужской голос проник в напоенную безмятежностью тишину ее сердца. По телу прошла крупная ледяная дрожь. Распахнув глаза, Анника скривилась от жгучей боли: чужое враждебное внимание жадно въедалось в каждую пору ее кожи…
        - О, прости, что спугнул твой кайф! - презрительно скривив тонкие губы, Геннадий сверлил ее немигающим пристальным взглядом.
        - Гена… - испуганный шепот Анники походил на безжизненный шелест жухлых осенних листьев.
        - Кому Гена, а тебе Геннадий Андреевич, - недобро усмехнувшись кончиками губ, жестко оборвал ее Геннадий. - Ты зачем, сука, из группы сбежала? Или я тебе мало уроков преподал? - в узких зрачках Геннадия сверкнула багровая молния.
        - Я… не сбежала… - почти онемев от неподъемного, точно могильная плита, чувства глубокой безысходности, еле слышно прошептала Анника, вжавшись в подушку. - Я отдохнуть решила.
        - Отдохнуть? - картинно вскинув тонкие брови, язвительно переспросил Геннадий. - От чего же, интересно?
        - От работы… - комкая бесчувственными пальцами больничную простыню, простонала Анника.
        - Ты, дрянь, на отдых права не имеешь, пока я не разрешу! - приподнявшись с оседланного стула, выплюнул ей в лицо Геннадий.
        - Имею! - поднявшись на подушке, загнанная в угол невыносимым отчаянием, закричала девушка. - Имею, сволочи вы все! Я так больше не могу! Я сказала тебе! Я сказала, что беременна! А ты заставлял меня трахаться с ними, урод! Я чуть ребенка не потеряла! НЕНАВИЖУ!!!
        Дневные лучи весело плясали по обезумевшему лицу Анники, распадаясь на миллионы солнечных зайчиков в ее остекленевших от боли глазах. С хрипом вбирающая в себя воздух, она валялась на полу, с ненавистью глядя на поднимавшегося на ноги Дамбаллу. Ставя на место сшибленный в схватке стул, он методично стирал с расцарапанного лица крупные капли густой багровой крови. Облизав окровавленные пальцы, Геннадий равнодушно усмехнулся.
        - Ах, так… Ну, втаком случае, Анника Сергеевна, я вынужден прибегнуть к крайней мере… Ребенка, говоришь, чуть не потеряла… - буравя злобным взглядом палатное пространство, он отряхнул с колен больничную пыль.
        - Нет! - холодея от захлестнувшего ее дурного предчувствия, завопила Анника. - Не смей!
        Желание жить - оно проявляется не только в инстинкте самосохранения, но ив намерении спасти другую жизнь. Продлиться в ином существе, заполнить его душу пусть и бессознательной, но памятью о себе, оставить в этом мире хоть частичку своего духовного света… Желание выжить - оно столь же сильно, как истремление умереть во имя сохранения близкого тебе бытия…
        Преодолевая оглушающее сознание головокружение, Анника поползла к двери так быстро, как она могла. Но, увы, наша скорость - это всего лишь отраженная в наш мир своевременность или запоздалость принятых или непринятых решений. Наверное, судьбоносный выбор Анники был сделан намного раньше ее нынешней попытки предотвратить неминуемое…
        - Гена, нет… - обессилено шептала она в плотно захлопнувшуюся дверь. - Остановись… Может быть, это твой ребенок!
        Все насвете зависит от контекста ситуации. Так, иногда тишина - основа просветления, а порой она - путь в личный ад…
        Рыдая, Анника опустилась на холодный больничный пол.
        - Слышь, Светка, - величавым кораблем плыла между лоточками с новорожденными дородная медсестра. - Ты номер восемнадцать не видела?
        - А, это та девчонка, которую кесаревым родили? - не прерывая процесса раздевания ожесточенно орущего младенца, вопросила розовощекая девица.
        - Она самая, - сложив на внушительной груди пухлые руки, согласилась ее напарница. С сомнением оглядывая лотки с младенцами, она недоумевающе крутила головой. - Не могу взять в толк, куда она делась.
        - А что такое? - кинув на пол полностью использованный памперс, девица принялась туго пеленать непокорного ее воле ребенка.
        - Да нет ее в лотке. Ты мамаше на кормежку носила? - сурово глянула на напарницу более значимая по весу и, очевидно, старшая в смене.
        - Нет, это ж твой пациент.
        - Да, все верно. Я носила полчаса назад. Надо снова нести, а ее нету… - потрогав на случай непредвиденных галлюцинаций пустой лоток, дородная женщина замерла над ним в позе почти что роденовского мыслителя.
        - В палату кто-нибудь входил? - подняв равнодушное лицо от угомонившегося-таки в смирительной пеленке младенца, дежурно поинтересовалась девица.
        - Вроде нет… Ой, что это? - проведя рукой по краю лотка, толстуха с изумлением воззрилась на нее.
        - Что это? Кровь?.. - схватив выпачканные красной жидкостью пальцы сотоварищицы, молодая девица тупо, по-рыбьи, уставилась на них выпученными остекленевшими глазами.
        Как много чувств… человеческих чувств… Она ине думала, что может чувствовать так много… Множество собравшихся в палате людей… И каждый из них напичкан своими мыслями, эмоциями, страхами и желаниями… Так много всего… И нафоне этого множества ее собственные чувства становятся столь невозможно полными… Как будто в этой комнате, как ив целом мире, осталась в живых и способна чувствовать только она одна… Одиночество на фоне соучаствующей толпы - что может быть хуже…
        Наверное, двое полицейских стояли перед ней уже Бог весть как давно… Ощущение, что она созерцала их, равно как имаячивших за их спинами людей в белых халатах, очень долго, не покидало ее… Вечность… А может быть, гораздо дольше… Что длится дольше вечности? Наверное, наше представление о ней…
        - Седовласова Анника Сергеевна! - изможденным протокольным голосом произнес низкорослый полицейский.
        Странно, к кому это он обратился?
        - Вы арестованы по подозрению в убийстве вашей новорожденной дочери… - казенный голос полицейского дрогнул, высветив мелькнувшую во взгляде совершенно непротокольную ненависть. - Вашей дочери, которой вы даже не успели дать имя…
        Имя? Какое имя? Хотя - ваша правда, у каждой дочери должно быть свое собственное имя.
        - ОН! УБИЛ! МОЮ ДОЧЬ! - голос Анники, переполненный гневом и ставший вдруг самостоятельным существом, отделился от ее сознания и пронесся по пустынной тьме впереди нее самой. Вылетев из нее, Анника сначала погрузилась в бесконечные отзвуки собственного крика, и только потом рухнула на обжигающе горячий багровый песок.
        - Убил… убил… убил… - эхо ожившего страдания утратило силу, перешло на шепот и кровавыми сумерками поползло по дюнам, подбираясь к входу в пустынную тьму посреди кроваво-черного пятна. Вылетев из него, из места своего недавнего погребения, Анника зависла над песком, беспомощно барахтаясь в кровавых сумерках, песчаными волнами разбежавшихся по бескрайней пустыне. Их шепот, созвучный с далеким воем отступившей, а может быть, приближающейся бури, слился с биением давно остановившегося физического сердца Анники… И ее дочери…
        - Убил…убил… АННИКА… Мааа-мааа… - отзвуки горя, восставшего из пепла памяти, качали ее исстрадавшуюся душу.
        Безвольно раскинув руки, Анника лежала на колышущихся волнах и плакала. Впервые с момента гибели своего ребенка она плакала по-настоящему. Без ярости и гнева, стыда и отчаяния, она оплакивала ту, которой так и несуждено было стать самостоятельным отражением ее самой. Осознав и приняв потерю, она плакала и прощалась. И разрешала своей несвершенной мечте жить полноценной жизнью где-то там… Далеко… Где ей не было и небудет места…
        Слезы, прозрачные и светлые, не ослепляли ее. Без страха и интереса Анника смотрела на лица, выступающие к ней из кровавых волн. Вылепляясь из диковинной смеси песка, звука и страдания, любви и ненависти, они смотрели на нее, одновременно притягивая к себе ее внимание, завладевая им, каждый своей долей… Вся превратившаяся в зрение, Анника наблюдала множество черт и выражений, подступающих к ней со всех сторон. Ей небыло страшно - лица не угрожали ей. Но помере их проявления новое, неведомое ее сознанию, глубоко запрятанное в душе чувство начало проступать на лике ее души… Лица, движущиеся к ней с разных сторон, такие неодинаковые и несравнимые, менялись до точки невозврата - до той грани, за которой открывается подлинная сущность явления. И здесь, на пике ее любви, Анника радостно засмеялась, двинувшись навстречу окружившим ее лицам - ведь в каждом из них она видела лицо своей дочери.
        Оно менялось, оно разное, но одинаковое. Младенческое личико глядело на нее с одной стороны, лицо трехлетнего ребенка - с другой, лицо подростка - с третьей, лицо молодой девушки - с четвертой… Не поворачивая головы, Анника видела рядом с собой продолжение себя в исключительной индивидуальности иных душ: лицо своей дочери и внучки, девочки, рожденной ее ребенком, невероятно похожей на нее саму. Блаженное счастье было наградой за воскресшее в ее памяти страдание.
        Устойчивость состояния сознания зависит от его объема, то есть качества. Наверное, поэтому иногда столь трудно, да что там, практически невозможно донести свои идеи до другого человека. А попрошествии им определенного жизненного пути, при получении должного опыта и необходимых знаний, этот человек вдруг сам, вне всякого давления извне, начинает придерживаться ранее отвергаемых взглядов. И думает, что они полностью ему принадлежат. А наделе это он принадлежит своему новообретенному состоянию сознания. Хотя оно было достигнуто благодаря его сознательным, а чаще всего неосознанным усилиям.
        К сожалению или счастью, в порождающей все явления бесконечности ничто не существует вечно с точки зрения неизменности своего состояния. Так или иначе, рано или поздно, но оборотная сторона, присущая всему и вся, проявится в доступной нам действительности. Хорошо это или плохо - отношение человека к данной ему ситуации высвечивает уровень его духовного развития, иными словами, вышеупомянутый объем сознания. И именно отношение закладывается в карму личности. А иначе и быть не может - ведь отношение (мысли и чувства) формирует взаимосвязь действий, называемых поведением.
        Почему переход от негативного к позитивному чаще всего занимает долгое время? В своей жизни Анника неоднократно замечала, что наперемены к лучшему требуется уйма сил и множество лет. Причем это правило касалось не только отдельных людей, но ицелых народов… А вот зло почему-то всегда врывается в повседневную реальность поразительно внезапно, образуя новую действительность из обломков прежнего бытия…
        Счастье, постепенно расцветавшее в ее душе, мгновенно увяло, сменившись глухой тоской. Стремясь вернуть ускользнувшее блаженство, Анника некоторое время отказывалась осознавать произошедшую в ней перемену. И только непреложность внешних изменений заставила ее воспринять и принять себя в новой реальности.
        - АННИКА… Дорогая… Ты сильно скучаешь по нашей дочурке? Не правда ли? - медово-приторный голос Геннадия лился к ней в душу со всех сторон. Как она могла пропустить момент, когда лицо ее любимой дочери сменилось образиной ненавистного монстра? Не сдержав громкий крик, Анника с ужасом смотрела, загипнотизированная совершенством чужого уродства, на невероятно омерзительное чудовище, скалящее зубы в злорадной ухмылке. О,Боже, в нечеловеческом обличье узнать Геннадия было намного легче.
        - ДАМБАЛЛА! - еле выдавила она ненавистное, но столь близкое ей имя. Имя ее персонального сатаны.
        - Анника! Борись! - голос Амелии, белой тенью метавшейся в кровавых глазах Дамбаллы, не доходил доАнники.
        - Подумай обо мне! Подумай! Помоги мне! Позови меня! - не всилах вырваться из цепкого взгляда демона и помочь Аннике, взывал к своей подопечной хранитель.
        - Верни мою до… - хрип, порожденный невыносимой болью, поглотил исходящие из ее сердца слова. Некая сила, удерживающая ее над горячим телом пустыни, отступила, иАнника с глухим стоном рухнула на кровавый песок. Пустыня ожила. Раскаленные крупицы адской боли вбуравливались в ее душу, собирались внутри нее в пылающие багровым жаром сгустки невыносимого страдания, бурлили и перемещались в недрах ее оглушенного сознания. Анника знала, что они ищут и куда направляются. И это знание, а вернее, исходящий от него ужас, был страшнее любой отпущенной ей боли.
        И она должна была бороться с ней. Во имя собственной души. Во имя души своего ребенка. Во имя души безусловно верного ей ангела.
        - Амелия… помоги мне… Амелия… - вложив остатки воли в крупицы рассыпающегося сознания, прошептала Анника.
        - Ты… принадлежишь… мне… - равнодушно-безжалостный, как стальной клинок, голос Дамбаллы вонзился в сердце Анники.
        - НоЯ не принадлежу тебе! - использовав направление демонического удара, освобожденный ангел успел раскрыться над духовным сердцем Анники белоснежным сияющим куполом. И принять на себя разрушительную ярость смертельной ненависти Дамбаллы.
        - Ах, ты, мерзавка… - внезапно осевший голос демона зашелестел и заструился, изливаясь из покидаемой человеческой души.
        - Амелия! Помоги! Амелия! О,Боже! Нет! Нет! - взвившийся визгом, крик Анники почти сразу же потонул в окружившем ее змеином шипении. Багровый песок вокруг ее тела забурлил сонмом черных блестящих змей. - Амелия… - беспомощно распростершись на ковре из извивающихся змей, Анника закрыла глаза, смирившись с выпавшей ей судьбой.
        - Прости Дамбаллу! - голос Амелии звучал поразительно близко. Так близко Анника не чувствовала ангела никогда. Он, наконец, сумел проникнуть в духовное сердце подопечной, пусть и ценой ее невероятного страдания. Сколь часто путь к свету открывается через познание абсолютной тьмы…
        - Не могу… - слабея от сжирающего ее страха, мысленно прошептала девушка. - Не могу…
        - Прости его! Ты должна! - слова, произносимые ангелом, становились все менее и менее различимыми. Как будто он улетал куда-то очень далеко… Покидал ее…
        - Он… убил… мою… дочь… - захлебываясь горечью невыплаканных слез, густым туманом стоявших в ее душе, подумала в ответ Анника. Не ощущая своего тела, целиком скрытого под шевелящимся змеиным покрывалом, она отрешилась от него, вновь погрузившись в пучину болезненных, но столь живых воспоминаний.
        - Прости его ради твоей дочери!

«Амелия, Амелия», - навязчивым москитом крутилось до боли знакомое имя в угасающем сознании Анники… Как могла Амелия покинуть ее в момент настоящей смерти? Или она отброшена куда-то Дамбаллой? И вообще, была ли она на самом деле? Все это сон, дурной сон… Скоро он закончится, и она проснется в собственной кровати… И чудовищная слабость, и тревожащий ее покой голос исчезнут, забудутся… А то, что забылось, будто и несуществовало вовсе…
        - АННИКА! - она скорее почувствовала, чем услышала голос ангела. - Прости меня. Я несмогла тебя защитить… Моя сила на исходе… Я умираю…
        - Я умираю… - эхом повторила Анника. - Я умираю…
        И вбезличностно-злобном взгляде неотрывно глядевшего на нее Дамбаллы, среди снующих в нем черных теней, она вновь увидела прелестное личико своей новорожденной дочери… Окруженная тающим на глазах белым ангельским сиянием, она улыбалась ей. Так светло и искренне, как могут улыбаться только совсем маленькие дети…
        И впоследнем волевом усилии, подчинившись вспыхнувшему в ее сердце желанию умереть в светлом, в память о любимой дочери, настроении, она сосредоточилась на том единственном чувстве, что раскрывалось в нем сейчас. Имя ему было - благодарность.
        - Амелия… Спасибо… За все… Я прощаю Дамбаллу… Ради тебя…
        Глава12
        Свет жизни
        Волшебной чистоты и силы голос Мираса разливался над скованным потрясенным молчанием ресторанным залом. Слезы, обильно выступавшие на глазах сидевших за столиками мужчин и женщин, отражали щедрую игру света в богатом хрустале парящих над залом огромных люстр. В свою очередь отражаясь в хрустале, голос Мираса рассыпался мириадами сияющих невероятной красотой звуков и звучаний…
        Закончив петь, Мирас улыбнулся в абсолютную тишину, обычно следующую за последним музыкальным аккордом. И усердно раскланялся именно в тот момент, когда зал взорвался оглушительными аплодисментами.
        Выступая на бис, он бросил несколько взволнованных взглядов на дверь возле сцены. Оттуда должна была выйти Камилла, чей номер был следующим после его. В последнее время она была слегка не всебе… Мирас старался убедить себя, что виной тому он сам, его неумение обращаться с женщинами и строить с ними долгие и серьезные отношения… Но чем чаще он повторял эту мысль, тем отчетливее понимал: отнюдь не его привычки встали клином между ним иКристиной, а тот инцидент в приемной Шалкара.
        Шалкар… Мирас не знал уже, что онем думать. Раньше он казался ему очень конструктивным человеком, превосходным бизнесменом и отличным стратегом. Он нераз поддерживал Елену, без конца повторяющую о своей благодарности продюсеру. Действительно, Шалкар неоднократно помогал страждущим. Например, он оплачивал обучение начинающих певцов в консерватории. Проводил благотворительные концерты. Жертвовал деньги в хосписы. Да, он помогал людям. Но что-то во всем этом было не так… Что именно, Мирас никак не мог понять. И только после происшествия в приемной, когда Шалкар столь очевидно спровоцировал ревность между ним самим иКамиллой, чуть не рассорил Альфео иЕлену - после этого события Мирас осознал небеспочвенность мучивших его подозрений. Как, оказывается, больно не знать - хорош человек или плох! Надо научиться доверять теплу или холоду, возникающим в сердце в ответ на деяния людей. До овладения этим умением неопределенность была и будет главным врагом дляМираса.
        После инцидента он попробовал поделиться своими мыслями сЕленой, но прима настолько злобно набросилась на него, отстаивая дорогой ее сердцу добрый взгляд наШалкара (или наидеальный образ самой себя, спроецированный ею на продюсера), чтоМирас поспешил ретироваться. До чего странно ведут себя люди! Ни зачто не изменят мыслей, даже не подвергнут их сомнению, если им выгодно придерживаться определенной точки зрения. Конечно, Елене было выгодно считать Шалкара добрым человеком. Поклоняясь ему, она обеспечивала постоянное здоровье сыну (Шалкар оплачивал дорогостоящее лечение хронического недуга), и ей самой кое-что перепадало, а именно - статус первой певицы, примадонны шалкаровского продакшна.
        АКамилла… Она просто проигнорировала его слова, заявив, что кто старое помянет, тому глаз вон, что давай все забудем и будем жить дальше… Короче, со свидания с ней он ушел, подозревая возлюбленную в страхе перед продюсером. А если она, девчонка смелая и боевая, боится Шалкара, значит, причина тому наверняка имеется.
        - Уф-ф-ф, вот иты, - увидев в приоткрывшейся двери ярко раскрашенную поп-диву, едва не выдохнул он в микрофон. Но профессионализм взял верх, и парень сумел-таки грамотно и красиво закончить припев. До сих пор Мирасу было позволено петь вживую. Вот еще одна загадка Шалкара: никто не знал, почему после двух лет живых выступлений все певцы его центра переходили на исполнение песен под фонограмму. Кого бы Мирас не опросил по этому поводу, все как один отвечали, чтоШалкару виднее. Просто невообразимое послушание. И оно воздействовало на новичков. Заканчивая второй куплет, Мирас вспомнил себя год назад. Сначала он пытался всюду сунуть нос, задавал кучу вопросов, спорил и иногда сопротивлялся. Его никто особо не наказывал. Так, несколько раз оштрафовали за мелкие нарушения. Справедливо, честно говоря. Но потом, незаметно для самого себя, он обнаружил, что желание отстаивать свою индивидуальность пропало. Он слепо выполнял все, что велел делать Шалкар или его заместитель, Геннадий Андреевич. И лишь однажды, месяц назад, он отказался выступать на каком-то благотворительном концерте. И вскоре случилась эта
неприятная история в приемной… Так что же, выходит, его наказали? Или он ошибается?
        По мнению артистов продакшна, кто никогда не ошибается, так это Шалкар. Но разве для человека не естественно ошибаться? Или внем, вШалкаре, нет ничего человеческого?
        Красивая бледная молодая женщина в изысканном голубом платье отчаянно билась в большом овальном зеркале, скованная его позолоченной гипсовой рамой. Кажется, никакого труда не стоило бы их разбить… Но возможно ли разбить границы, не зная, что они достаточно хрупки?
        - Нет, я немогу… Что мне делать? Что делать?
        Электрический свет прыгал в разноформенных стеклянных флакончиках, строгой шеренгой выстроившихся на протертом до блеска лакированном трюмо. Выпархивая из-под прикасающихся к ним пальцев, искусственные световые зайчики разлетались в разные стороны, сновали по зеркальной глади и прятались в отражавшихся в ней испуганных карих глазах.
        - Все пропало… Я несмогу… Опозорюсь… И всех подведу…
        - Меруерт, вы готовы? - почтительно застыв на пороге, деловито поинтересовался симпатичный молодой человек с вдумчивыми черными глазами. - Ваш выход заКамиллой. Она уже заканчивает петь.
        - Алихан, я… не готова… - уронив голову на грудь, поникшим голосом ответила зеркальная пленница.
        - Что случилось? - переступив порог, юноша плотно прикрыл за собой хлипкую казенную дверь.
        - Отмените мой выход… Пожалуйста… Я неготова, - не поднимая головы и нервно комкая дорогую ткань платья, глухо произнесла Меруерт.
        - Как же так?! - искреннее чувство всегда способно пробить брешь в любой самозащите. Изумление, испытанное парнишкой, было, без сомнений, искренним. - Невозможно!
        - Что невозможно? - сбитая с толку экспрессией собеседника, посмотрела на него певица. - Отменить мой выход?
        - Нет! - подойдя почти вплотную к ней, горячо воскликнул Алихан. - Невозможна ваша неготовность!
        Ошарашенная, Меруерт погрузила себя и своего визави в томительно долгую паузу.
        - Но почему… невозможно? - наконец осторожно спросила она.
        - Вы же звезда! - глядя на нее без тени улыбки, заявил Алихан.
        - Я?! - переняв эстафету искреннего изумления, потрясенно выговорила Меруерт. - Я звезда?
        - Вы, - кивком головы подтвердил свои слова молодой человек, - а разве кроме вас тут еще кто-нибудь есть? - наградив Меруерт ослепительной улыбкой, он созорным видом заглянул в притулившийся в углу платяной шкаф.
        - Зрители ждут вас, Меруерт. Они пришли специально послушать ваше пение. И знаете… - посерьезнев, он доверительно долгим взглядом посмотрел в заинтересованные глаза Меруерт. - Все боятся, что несправятся. Ну ичто. Надо просто идти и делать свое дело.
        Наклонившись и чмокнув певицу в порозовевшую щеку, Алихан проворно скрылся за дверью гримерки.
        - Надо просто идти и делать свое дело… - завороженно, словно в трансе, повторила она слова концерт-менеджера. - Делать свое дело…
        Подняв голову, она спокойно посмотрела на себя в зеркало. Электрические зайчики весело запрыгали в ее посветлевшем взгляде. Улыбнувшись своему отражению, Меруерт грациозно поднялась со стула.
        - Я пою. Я пою сегодня, - заявила она себе зазеркальной. - И сэтим ничего не поделаешь.
        В спертом воздухе гримерки витал особый, изысканно-пряный аромат ее духов - единственное свидетельство того, что вэтой комнате совсем недавно дышала Меруерт. Световые блики чинно расселись по излюбленным ими стеклянным формам. Они отражались в глубоких карих глазах молодой красивой женщины, со спокойной уверенностью стоявшей в овальном зеркальном проеме. Но наэтот раз тесные гипсовые рамы не сковывали, а поддерживали и подчеркивали ее превосходную стать и счастливую улыбку. Их золотой цвет гармонично сочетался с длинным, в самый пол, светло-голубым платьем…
        Истинную цену себе человек узнает, решившись на что-то крайне важное для него. Как правило, в этом случае он оставляет позади одиночество с его сомнениями, страхами, иллюзиями и надеждами. И встречает неизвестность с ее… о, да, вариабельностью, тревогой, заблуждениями и мечтами. Время, проведенное человеком на стыке данных реальностей - его прошлого и будущего, играет огромную роль в становлении его настоящего. Ведь настоящее время не столь равнозначно мгновению, отпущенному нам здесь и сейчас, как оно кажется, о, нет. Настоящее измеряется качеством, с которым мгновение прожито. Качественное, то есть максимально духовное, полезное для развития души проживание одной секунды превращает ее в подлинное настоящее время - то время, что представляется действительно доступным ресурсом для обитающей в нем личности. И самое здесь главное - одно истинное настоящее порождает другое. Так что не стоит избегать всей гаммы позитивных и негативных эмоций и мыслей, настигающих нас: исследуйте и осознавайте их истоки. Знание своих скрытых мотивов помогает поставить правильные цели и грамотно их достичь.
        Зал смотрел на нее, а она смотрела в зал, отражаясь в сотнях изучающих ее глаз. Сколько раз она удивлялась многообразию человеческих личностей и их поразительному сходству! Будто кто-то Свыше специально подбирал в чем-то схожих людей в эту жизнь… В ее жизнь… В этом зале…
        Стоя на сцене под ослепительным софитным светом, она чувствовала себя живой и мертвой одновременно. Наверное, так всегда бывает, когда человек стоит на пороге своей судьбы… Или наодном из ее порогов… Не ощущая руки, не сознавая движений, Меруерт несколько раз подносила микрофон к губам, готовясь петь, и отводила его обратно. Напряжение, растущее в зале, обдавало ее волной раздраженного нетерпения. Ну же, Меруерт, ну же! Ты что, вышла здесь молчать? Хотя и молчать можно так громко, что окружающие услышат мелодию твоего сердца. Но для этого нужно уметь слушать его, то самое сердце. АМеруерт давно, слишком давно не придавала ему должного значения…
        Нервные смешки, раздающиеся в зале, с каждым отводом микрофона приобретали все большую отчетливость. Презрение, сгущающееся вокруг нее, темными пятнами разочарования в себе мелькало в ее глазах, мешало дышать. Головокружение и тошнота атаковали с двух сторон. Борясь с почти неодолимым желанием упасть в обморок и отключиться от происходящего, Меруерт вдруг осознала, что перешла некую границу в самой себе. Границу, к которой устремлялось все ее существо, преодолевая встававшие на пути преграды. Радостная легкость заполнила ее измотанную душу. Отпустив себя, она без усилий взлетела на неземную высоту созидающего звука.
        Закрыв глаза, Меруерт начала петь.
        Она стояла на сцене, в жарком свете софитов, а вреальности, доступной ее внутреннему взору, парила в сияющем голубоватом пространстве. Облитая струящейся светло-голубой тканью, она смотрела широко раскрытыми глазами на луч теплого золотистого света, пробивающийся к ней через однотонное голубоватое свечение. И чем радостнее становилось у нее на душе, тем более ярким золотом насыщался этот луч. Янтарно-медовый диск, проглянувший наконец его истоком, рассеял по голубоватому пространству сонмы золотистых искр. Разлетаясь, они раскрывались музыкой всех мастей: скрипичные, фортепианные, виолончельные, саксофонные мелодии парили вокруг Меруерт, подчиняясь исходящей от нее невидимой силе… Эта сила, удерживающая ее в бессрочном парении, складывала в единое целое множество человеческих голосов. Негромкие, одновременно звучащие голоса несли каждый свою индивидуальность, сохраняя гармонию незримо присутствующего хора.
        Тишина, воцарившаяся в зале, была такой объемной и многогранной, что вполне могла быть самостоятельной реальностью, вобравшей в себя оцепеневших слушателей. Но, скорее всего, никто из них не замечал ее. Как незамечали и замершую посреди сцены, закончившую петь Меруерт. Перенесенные силой ее голоса в ожившие реалии собственных судеб, проживавшие вновь и вновь давно забытые жизненные ситуации, люди впервые оказались наедине с единственно доступной им настоящей реальностью - своей душой.
        Подобрав подол светло-голубого платья, Меруерт, покачиваясь и спотыкаясь, прошла за кулисы. Встречающий ее Алихан участливо заглянул ей в глаза и тут же испуганно отшатнулся, зажав рот дрожащей рукой. В темных, как ночное небо, зрачках Меруерт безудержно танцевали две совершенно одинаковые крошечные женские фигурки в длинных светло-голубых платьях…
        Свет резал глаза, пробиваясь через плотно сомкнутые веки. Безголосый, но оттого не менее настойчивый свет теребил ее, мешал оставаться там, где она пребывала. Пребывала с тех пор, как умерла… Умерла?
        - Амелия, ты жива… - не вопрос, а констатация факта. Но иного сейчас и нетребовалось. Не открывая глаз, мысленно вымолвила Анника.
        - Жива, - свет обрел голос, особенный голос, до боли, до сладкой боли родной. - Благодаря тебе. Это ты спасла меня. Спасибо тебе.
        Время расстелилось вокруг нее паузой зыбучего отчаяния. Погрузившись в него с головой, Анника не утонула, но, как нистранно, почувствовала неимоверный прилив сил. Оказывается, даже негативные эмоции могут давать энергию… Но надолго ли ее хватит?
        Встав на колени, Анника беззвучно молилась давно забытому ею Богу… ЕеБогу… Амелии…
        - Господи, да когда этот ужас кончится? - высвободив из уставшего сердца поток жалоб и желаний, вяло проговорила она. Крепко сжатые ладонями виски ныли от пульсирующей в них отдаленной боли. После молитвы ощутимо полегчало. Наверное, этот ангел обладал недюжинной силой. Или той силой обладала ее собственная душа?
        - Все временно, дорогая, - улыбка Амелии замечательно передавалась через ее голос. Не нужно было смотреть на ангела, чтобы чувствовать его состояние. Оно выражалось в одном лишь его присутствии. Внезапно Анника осознала, что источник ее силы всегда находился в сопряженном бытии ее души иАмелии. Только присутствие ангела инициировало к пробуждению светлые стороны и намерения Анники. Неожиданно для самой себя расслабившись, девушка наслаждалась необычным теплом, разлившимся в ее сердце.
        - Твое сердце улыбается, - нежно произнесла Амелия. - Значит, ты идешь правильным путем. Не относись слишком первостепенно к выпавшим тебе испытаниям. В установленное время они заканчиваются. Все, что кажется нам значительным и крайне важным, когда-нибудь да закончится.
        - Только не моя любовь к дочери, - Анника не стала сдерживать подступающие слезы. Наслаждаясь исходящей болью, она ласкала внутренним взглядом всплывший из глубин памяти облик новорожденного ребенка. - Я ведь даже не знаю, как ее зовут…
        - Ты знаешь! - влившись радостной уверенностью в сердце Анники, сообщил ангел. - Хочешь получить ответ на вопрос - настройся на свое сердце. В нем есть все ответы. Доверяй себе.
        - Где уж там… - захлебнувшись всплывшей со дна души застарелой горечью, возразила девушка. - Мое сердце умерло вместе с ней.
        - Неправда, - обволакивая облако сумрачного настроения голубоватым сиянием безмятежности, сказала Амелия. - Твое сердце живет вместе с ней.
        - Моя дочь жива? - распахнув глаза, выпрямила спину Анника.
        - Ее жизнь, настоящая жизнь, духовное бытие ее души, зависит от тебя, - с мягкой уверенностью промолвил хранитель. - Ты готова услышать ответы на свои самые животрепещущие вопросы, - ласковая улыбка ангела засияла в душе Анники светом восходящей звезды. - АННИКА. Ты прошла долгий путь испытаний и обрела новую силу. Ты впустила меня в сердцевину своей духовной сути. Ты открыта для истинного знания. Для его осознания и применения в жизни. Ну же, спроси свое сердце. Оно готово говорить с тобой.
        Свежий ветерок, столь необычный в атмосфере горячего дыхания кровавой пустыни, тронул веки девушки. Поддавшись его неземной ласке, Анника закрыла глаза и снова опустилась на побелевший под ней песок. Со вздохом облегчения, прервав какую-то давно ведомую внутреннюю войну, она поплыла вслед за зовущей ее душу неведомой и невероятно благостной силой…
        О,Боже, она никогда и недумала, что тьма может быть настолько непроницаемой… Абсолютная тьма царила вокруг, и кроме нее ничего не было. Абсолютность мрака притягивала и завораживала явственной непостижимостью. Охваченная дурными предчувствиями, подступавшими к ней со всех сторон, Анника долго не замечала неяркого, но бесспорно белого света, не рассеивавшего, а подчеркивающего непроницаемость обступившей ее тьмы. Она незнала, сколько времени прошло, прежде чем осознание очевидного стало доступным ее восприятию: светилась она сама… Она, Анника, являлась сама для себя источником света в абсолютном, нечеловечески совершенном мраке…
        - Что же это… - отпустив сознание блуждать в познающем поиске, подумала она. - Где я…
        - Я… я… я… я… я… - многослойным эхом отозвалось отовсюду. Нервная дрожь пробежала по ее душе: ощущение, что источник каждого «Я» был истинен, окутало сердце пеленой неприятных воспоминаний. Хлынувшие в сознание образы наполнили его специфической событийной чередой. Предательство, ложь, зависть, злоба, месть, ревность, корысть… Боже, сколько раз она совершала выбор в пользу негативных сторон своей личности! И вкаждом выборе она была искренней. Она была собой.
        - Есть тут кто-нибудь? - смирившись с собственным пагубным несовершенством, выкрикнула она в кромешную тьму. Стремление бороться непонятно с кем и зачто придавало смелости и сил.
        - Не будь… не будь… не будь… - звуковая картечь оборванных фраз расстреляла ищущее сознание. Но бессмертие, неутоляемой жаждой жизни насытившее ее существо, тут же залечивало нанесенные неведомым врагом раны.
        - Есть кто живой? - преисполненная намерением познать непознаваемое, закричала девушка. И неуслышала своего голоса, поглощенного ответным эхом.
        - Мой… Мой…Мой…
        Пятно света, появившегося среди могильной тьмы, ворвалось в ее восприятие и обожгло нестерпимостью грозовой молнии. Придя в себя, она осознала, что видит перед собой каплю чистого белого света. Невероятное, неведомое ей прежде влечение к этой светящейся капле охватило ее душу и повлекло за собой… Расправив невидимые, но ставшие такими ощутимыми крылья, Анника устремилась через кромешность обступающей ее тьмы к сияющей впереди капле… Она, спугнутая ее настойчивостью, неуловимо быстро рассекала бескрайние черные просторы, уплывая все дальше и дальше от фанатично стремящейся к ней Анники… Что-то невидимое, но прекрасно ощутимое в абсолютном мраке больно ударило по распростертым в полете крыльям… Не замечая вонзившейся в них боли, а даже обретя в ней толчковую силу, Анника продолжала преследовать ускользающую от нее каплю столь желанного света…
        - Постой! - все-таки выбившись из сил, закричала девушка. - Подожди! - взглядом, полным неистовой, отчаянной надежды, Анника смотрела на замершую вдали сияющую кроху. Переливаясь играющими в ней волнами белого света, капля неподвижно, словно выжидая, висела в окружающей ее абсолютной тьме. - Почему я так хочу приблизиться к тебе… - подуманная мысль разлетелась в мрачном пространстве эхом разбитых на звуки слов. Похоже, в этом чудовищном месте не имело значения, думаешь ты, или говоришь - утаить что-либо от непроницаемой тьмы было совершенно невозможно. Оказавшись в ней, любая душа становилась абсолютно открытой ей…
        Сложенные за спиной крылья, появившиеся у нее именно в этом неземном месте, постоянно касались каких-то твердых, а порой и острых форм и предметов… Что-то скрывалось под покровом могильной тьмы…
        Ледяной ветерок пробежал по ее груди и животу. Поежившись, Анника вдруг осознала, что он был здесь всегда. Ледяное дыхание абсолютной тьмы окружало ее со всех сторон… Оно обжигало больнее раскаленного дыхания пустыни… Но все же, несмотря на кажущуюся несхожесть, между ледяной тьмой и раскаленным жаром была очень глубокая, невыносимая для сознания связь… Эта тьма… Она порождала пустынный жар, откуда только что пришла Анника, и вливалась в ту область ее души, где хоронилась столь мучительная опустошенность… Тьма расширяла опустошенность, становилась ею, иАнника с омерзением осознала, что абсолютный мрак всегда был неотъемлемой частью ее существа… Мрак был столь же живой, сколь и абсолютный… И степень его жизненности поражала. Именно благодаря ему все происходившее в душе Анники не являлось для тьмы тайной. Никогда прежде Анника не могла бы предположить, что невероятно развитое сознание, коей она ощущала эту тьму, возможно безо всякого света. Ведь для жизни нужен свет, нужно Солнце. А может быть, улетающая от нее сияющая капля и есть местное солнце? Но почему тогда оно не рассеивает мрак? Если капля
и есть местное солнце, то поистине диковинное - весь его свет заключен в сугубости данных ему границ.
        А она сама, увлеченная погоней за таинственной, такой вызывающе неуместной здесь каплей белого света, не замечала ничего вокруг, и даже перемены, произошедшие с ней, остались ею невоспринятыми… Ее крылья… И, кстати, гдеАмелия?
        - Почему… - ее мысли заполнили окружающее пространство стремительно развернувшимся монологом. Тьма всосала их в себя, и чувство невероятной оглушающей пустоты заполнило ее душу. Волоча по острым краям непонятно чего свои крылья, поникшие и ставшие вдруг невыносимо тяжелыми, она тряслась всем телом, не всилах противостоять нарастающему ледяному ветру. Но, поразительно, при его почти штормовой силе тьма оставалась абсолютно непоколебимой. Она недвигалась. «Ветер порождается во мне…» - вылетела из сознания новая мысль-знание. «Я ощущаю ледяное дыхание тьмы, потому что так она резонирует со мной. Она общается со мной…» - следующий проблеск сознания исчез в пожирающем его непроницаемом мраке. Под тяжестью навалившейся на нее слабости Анника упала на что-то громоздкое, но, как оказалось, очень хрупкое. Со стеклянным звоном оно рассыпалось под ней, и острые осколки впились в ее грудь. Сил сопротивляться этой боли не было. Поглощаемая разрастающейся в душе ледяной болью, Анника в который раз сдалась на милость своей беспощадной судьбе.
        Она видела каплю света так близко, словно рассматривала в зеркале свои глаза… Свет манил и звал ее куда-то. И этот зов давал силу. Потому что и зов, и сила - все исходило из нее самой.
        Закрыв глаза, Анника созерцала белоснежную каплю света, переливающуюся у нее в груди. Света было очень много, слишком много, им хотелось поделиться, излить часть его из души… Открыв глаза, Анника удивлено уставилась на сияющую каплю, зависшую у нее перед лицом.
        - Амелия… - нерешительно позвала она, хотя и знала, что данный свет носит другое имя.
        - Я… - капля вернула излитый Анникой свет обратно ей в душу. Я… Как много значений заложено в это сверхпростое слово… Я… Носитель разрушительного эгоцентризма и сопутствующих ему иллюзий. Я… Символ духовной личности и соответствующего ей духовного же имени…
        Вспышка настигшего ее озарения была столь яркой, чтоАнника, отброшенная внутренним световым взрывом, отлетела прочь от своей желанной цели. Оказывается, энергией озарения нужно научиться управлять… - мелькнуло вслед за вспышкой в ее раскрывшемся сознании. Сознание, которое никогда не будет прежним. Говорят, Большой взрыв породил Вселенную. Световой взрыв духовного сердца создает бесконечность созданного им нового качества сознания…
        - Мира! - абсолютное счастье, рожденное ее душой в абсолютной тьме вопреки воле последней, оказалось реальной и мощной силой. - Доченька… - когти боли, впившейся ей в грудь, исчезали, растворяясь в переполняющем ее счастье. Говорят, искреннее чувство способно изменять окружающую человека реальность. Так значит, это правда… И еще правда то, что подобное притягивает подобное…
        Сияющая капля над ее головой сорвалась с места и устремилась кАннике. Остолбенев, она наблюдала, как этот концентрат света вошел в ее голову через макушку и слился с белоснежной каплей, извечно сверкающей в ее сердце.
        Она ине знала, что свет может быть таким всепоглощающим! Как неведала и того, что длительность его проявления менее важна, чем интенсивность. Несколько секунд ошеломляюще яркого света воцарились в окружающем пространстве. Тьма, растворившаяся в ослепительном сиянии, исчезла мимолетным сном. Скрывавшаяся в нем реальность предстала во всей своей наготе.
        С немым изумлением Анника обнаружила себя стоящей на коленях среди огромного разнообразия вещей. Вернее, их частей. Утратившие изначальную целостность, они являли взгляду печальное единство разрозненных и оттого бесполезных деталей. Части игрушечных и настоящих машин, часов, клочья одежды, куски книг, обрывки денежных купюр всех стран, развалины зданий и обломанные игрушечные домики, разобранное на части настоящее и игрушечное оружие, сломанные ювелирные украшения и бижутерия, разорванные открытки с изображениями известных и неизвестных людей, фрагменты полномасштабных кораблей, яхт, самолетов и их моделей… Сломанные предметы… Человеческий предметный лом…
        Свет в ее сердце вспыхнул с особой силой и выхватил из скопища разнообразного лома один-единственный предмет. Ведомая внутренним сиянием, Анника последовала его намерению. Акушерский лоток с надписью «МИРА СЕДОВЛАСОВА» лежал, разбитый в крупные пластиковые щепки, прямо перед ней. Схватившись за грудь, Анника скривилась от ожившего воспоминания о недавней боли. Упав на колени, она принялась собирать осколки раздавленной ею же колыбели. Слезы, подступившие к горлу из очнувшейся в душе могильной тьмы, застилали глаза. Ослепленная ими, Анника и незаметила, как вновь воцарившаяся вокруг абсолютная тьма заставила разлитый в ее владениях свет свернуться в крохотную белую каплю.
        - И что так убиваться? Я складирую их битые мечты, а они еще и недовольны! Неблагодарные создания, что сних взять… - густой и чрезвычайно низкий бас вышел из непостижимой глубины непроницаемого мрака и шквалом ледяного ветра обжег ее сердце.
        Вздрогнув и уставившись во тьму невидящим взором, Анника выронила из рук впопыхах собранные остатки погибшей мечты.
        - МИРА… МИРА… МИРА… - раскаленный ветер безжалостно хлестал по щекам. Открыв глаза, Анника тут же зажмурилась, защищаясь от бросившихся в лицо мириадов жалящих песчинок. Багровая пустыня не дышала, а уже рычала, сотрясая дюны протяжным, утробным рыком, словно настраивающийся на скорую охоту голодный хищник. С высоких барханов с пронзительным свистом низвергались целые водопады кровавого песка.
        - МИРА… МИРА… - ветер кружил вокруг нее красными песчаными облаками, гудел в ушах, подхватывал и уносил прочь звуки ее дыхания… Закрыв уши руками, Анника силилась отгородиться от атакующей ее пустыни, чтобы понять, слышит ли она имя своей дочери в голосе ветра или это она сама снова и снова повторяет столь драгоценные ее сердцу звуки…
        - Поздравляю, - голос Амелии словно сотворял собственную, независимую от внешней действительности реальность. Почувствовав исходящее от ангела безмятежное счастье, Анника подняла голову и улыбнулась. Красивое лицо Амелии, глядевшее на нее из облака сияющего белого света, казалось еще прекраснее, чем раньше. Или она просто соскучилась по своему хранителю?
        - Ты побывала в сердце абсолютной тьмы и выжила. Более того, ты вернулась с трофеем - с именем твоей дочери. Это великое достижение, - восхищенное уважение светилось в прозрачных глазах ангела.
        - МИРА… - проговорила Анника, возвращаясь в личную реальность. Затаив дыхание, она прислушивалась в себе. - Доченька… Боже мой, где ты? Ты жива?
        - Конечно, она жива. Душа не умирает просто так. Смерть тела не равнозначна гибели души. И ты знаешь, где она, - неожиданно резкий тон Амелии встряхнул двигающееся по замкнутому кругу человеческое сознание. Глубинная тишина окутала его спасительным, хотя и мимолетным покоем. Но сколь часто нечто кратковременное и потому вроде бы незначительное становится предтечей шага в новую бесконечность! Долгожданный ответ родился именно из этого мгновенного безмыслия.
        Позволив себе узнать исток зовущего ее имени, Анника спокойно посмотрела на ангела. Разумеется, она знала ответ. Но лишь с помощью ведущего ее хранителя сумела принять его.
        - В аду. Моя дочь находится в аду, - спокойно глядя в глаза ангелу, твердо произнесла Анника.
        - Верно, - светло улыбнувшись этой безрадостной информации, ответила Амелия. - Опережая твой вопрос, я дам тебе следующий ответ. Не ты тому причина. А ее отец.
        - Геннадий? - вой ветра вновь ворвался в ее сознание. Внутренняя тишина, на поверку оказавшаяся не столь уж и глубокой, пошатнулась при упоминании земного имени Дамбаллы.
        - Да, он самый, - бесстрастно подтвердила Амелия. Ангел смотрел сквозь Аннику, на взвивающиеся к небу кровавые струйки песка. Но несмотря на кажущийся отсутствующим взгляд ангела, девушка знала: Амелия наблюдает за ней. Впрочем, как ивсегда. И она не могла не заметить разгорающегося в душе Анники пламени бессильного отчаяния.
        - Ты можешь вызволить ее оттуда, - по-прежнему не глядя наАннику, мягко проговорил хранитель.
        - Но как? - Анника не смогла удержать передернувшую ее лицо судорогу боли. - Абсолютный мрак… он такой… бесконечный…
        - Все препятствия, данные тебе, одолимы, - созерцая мечущиеся по багровой пустыне языки терзающей ее бури, возразила Амелия.
        - Но как? - сжав горящие от пустынного жара виски внезапно заледеневшими руками, растерянно прошептала девушка.
        - Прощением ее отца. Настоящим прощением, - пригвоздив к ее языку готовые с него сорваться гневные слова, отчеканил ангел. Анника потрясенно смотрела в глядевшие в упор на нее прозрачные глаза. Она никогда не знала, что добро может быть таким бескомпромиссным. И что правильным является только один выбор как единственно возможный для развития сознания путь.
        Низкое, затянутое угрюмыми сизыми тучами ночное небо нависало над тревожно спавшим под ним городом. Полнота беспросветности прибивала к земле не успевшие взлететь сны и мечты. Но ничто не бывает иллюзорнее абсолютной доминанты. Явственная определенность лучше всего скрывает тайных игроков и иные перспективы.
        Просвет образовался в ночной небесной тьме, словно прорубленный с внешней звездной вышины чьей-то непреклонной рукой. Пробившийся в образованный проем луч лунного серебристого света тонкой четкой линией связал небо и спящего на широкой кровати атлетически сложенного мужчину.
        Установив две опоры одного моста, серебристый луч тотчас раскрылся столбом сияющего белого света. Спящий красавец медленно растворился в исчезнувшем вслед за ним неземном свечении. То, что выше и развитее нас, останется незамеченным всегда, когда того пожелает.
        Глава13
        Ангел во плоти
        Радужные круги расходились посреди сияющего белого пространства, скрывая в ослепительно ярких розовых, голубых, сиреневых, золотистых оттенках перемежающиеся проблески коричневого, красного, серого и черного цветов. Последние, значительно уступавшие светлым оттенкам в степени проявленности, казалось, ими порождались и уничтожались. Цветовые и световые волны собирались вместе, определяя некий существующий в белом пространстве эпицентр. Или осуществляли взаимосвязь сразу нескольких таких эпицентров, принадлежавших разным областям мироздания. Действительно, в точках соприкосновения миров отражается доминанта их энергетической характеристики. Цвет - один из их главных критериев.
        - Однако же, - проникновенный, как окружавшее его белоснежное сияние, голос доносился издалека и вместе с тем слышался очень близко. - Амадео, крепко ты спишь!
        Мгновенно раскрывший глаза широкоплечий мужчина подскочил на качающих его волнах разноцветного сияния.
        - Замотался совсем… - сконфуженно пробормотал он оправдывающимся тоном. Потянувшись, с явным удовольствием расправил слегка примявшиеся за мускулистой спиной маленькие белые крылышки.
        - Я слушаю тебя, архангел, - склонив голову в почтительном поклоне, сказал Амадео насмешливо глядевшему на него Иеремиилу. - Не зря же ты в буквальном смысле слова поднял меня с кровати…
        - Не зря, отнюдь не зря, мой мальчик, - добродушным отеческим тоном подтвердил архангел. Встряхнув широкими и длинными крыльями, он принялся сосредоточенно расхаживать по белому сияющему пространству. - Но вот спишь ты столь крепко очень даже зря! Тебе должно быть сейчас совсем не досна, - обернувшись к младшему ангелу, с укоризной взглянул на него Иеремиил.
        - Да вчем же дело! - едва уловимое раздражение в голосе Амадео контрастировало с умиротворяющим покоем высшей обители. Тяжело вздохнув, он вопросительно посмотрел на серьезного архангела. - Хватит изъясняться туманностями, их инаЗемле хватает! Такое ощущение, что нея, а ты долгое время подвизаешься с поручениями в материальном мире и подхватил заразу двусмысленности от его обитателей!
        - Прости… - утомленно закрыв глаза, расстроено выдохнул Амадео. - Никак не получается до конца избавиться от человеческих эмоций… Что я делаю не так?
        - Ну, полно, младший ангел, не заводись! - примирительно подняв руки, улыбнулся Иеремиил. - Твоя раздражительность пройдет, как только ты наберешь побольше света в душе и перейдешь на следующий уровень осознания. Не падай духом, уловив в себе остатки человеческих слабостей. Все мы прошли через земные страдания, были людьми. К тому же твое длительное пребывание в земном мире имеет побочные эффекты. Но тебе надо отдавать миру, где ты живешь, больше любви и заботы, и тогда ты с легкостью превратишь негативные энергии в вибрации света. Итак, сейчас я перехожу к сути дела.
        Повернувшись кАмадео спиной, Иеремиил расправил огромные крылья и развел обе руки в стороны, словно разгоняя невидимые тучи. Сияющий свет вокруг ангелов рассеялся, обнажив сокрытые за ним идеально прозрачные стеклянные стены. Открыв рот, Амадео изумленно огляделся. Невероятных размеров стеклянный шар, внутри которого они находились, парил в другом шаре, значительно превосходящем его в размерах. Внутренняя поверхность второго шара была единственной перспективой, доступной к обозрению. Оперевшись обеими руками о прозрачное до ощущения его несуществования стекло, Амадео с интересом разглядывал географические карты, выстилавшие стены вмещавшего их мирок шара.
        - Он вращается! - не глядя на архангела, воскликнул Амадео. Улыбнувшись, Иеремиил согласно кивнул. Медленно двигаясь вокруг своей оси, шар открывал к обозрению простирающиеся за его пределами рисованные перспективы.
        Географические карты, отражающие современный мир Земли, были усеяны крохотными каплевидными точками, большинство из которых обладали светлосерой, а меньшинство - сияющей белой окраской. Некоторые капли, количеством уступающие серым и превосходящие белые, выделялись ярким сиреневым свечением. Затаив дыхание, Амадео шевелил губами, пытаясь сосчитать многочисленные темно-серые и ярко-черные точки, излучающие интенсивный мрак. Горящие внутренним черным огнем, они заполняли окружающее пространство сизым то ли смогом, то ли дымом.
        - Дыхание адептов мрака загрязняет земной мир, - бесстрастным голосом изрек Иеремиил.
        Кивнув, Амадео перевел взгляд на щедро рассыпанные по всем картам капли светло-серого света.
        - Души обычных людей, их большинство, - отвечая на невысказанный вопрос подопечного, промолвил архангел. - В них смешано добро и зло. У каждого человека в разных пропорциях. Не святые и нечерти. Просто люди. Но они имеют все шансы стать ангелами или демонами.
        - А это те души, которые перешли на сторону света, - улыбнувшись, указал глазами Иеремиил на немногочисленные, но очень яркие белые капли. От его улыбки они разгорались внутренним свечением, переливаясь радужными оттенками. - А это те, кто переходит во мрак… Они уже не наши, но еще не полностью их… - взглянув на зачарованного Амадео, он перевел взгляд на темно-серые капли.
        - Да, их можно вернуть, - ответил он на молчаливый вопрос младшего ангела. - Но ценой неимоверных усилий с нашей стороны. Или посредством осознанной жертвы. Или… Но необ этом сейчас речь. Тем более что их возвращение далеко не всегда является необходимым. Мирозданию нужен баланс добра и зла. Созидающая и разрушительная власть должна получать новых сторонников.
        - А вот эти души, как ты думаешь, чьи? - не поворачиваясь к задумавшемуся Амадео, спросил архангел. При звуке его голоса на картах заискрились сиреневые каплевидные образования. Глядя на них, Амадео осознал, что созерцание этих более крупных, чем остальные, капель доставляет ему особое удовольствие. Ощущение глубокой родственной связи с сиреневыми крупицами отражалось радостью в сердце и улыбкой в глазах.
        - Сиреневый цвет характерен для людей с творческой силой… - наслаждаясь дарованными мгновениями радости, откликнулся младший ангел. - Это все наши знают…
        - Верно! Однако любое знание имеет свойство представляться своему носителю той или иной стороной, дополняться и расширяться. В зависимости от потребности души и мира, - одобрительно улыбнулся Иеремиил. - Теперь же смотри внимательно, Амадео.
        Прильнув к стеклу, Амадео с любопытствующей тревогой, перерастающей в ужас, наблюдал, как черные капли, испускающие из себя сизый полупрозрачный смог, окутывали им ближайшие сиреневые образования. Некоторые из них тут же или спустя некоторое время сбрасывали с себя удушливое покрывало тьмы, откидывали его снова и снова, разгораясь ярким сиреневым светом, борясь с атакующим злом до тех пор, пока черные капли не теряли к ним интерес. Другие же волочили траурный наряд за собой, и постепенно он становилось все менее и менее прозрачным, превращаясь в палантин однозначно черного цвета. В процессе его «носки» сиреневые капли начинали сереть и темнеть, постепенно наливаясь непроницаемым мраком. И спустя некоторое, очень небольшое время, сами принимались источать из себя тьму. Абсолютно черную и невыносимо непроницаемую. Расползаясь по запечатленным на картах материках, она стирала границы между странами, водой и сушей, небом и землей. Беспомощно растворявшиеся в черном дыме серые и светлые, черные и сизые капли таяли, падая в пучину поглощавшей их тьмы.
        - О,Боже! - опираясь обеими руками на опасно прозрачное стекло, открывшее ему непредвиденно ужасную перспективу, Амадео тяжело дышал.
        - Да. Самое время обращаться непосредственно кНему! Хотя… - грустно улыбнувшись, вымолвил Иеремиил.
        - Я что-то пропустил, архангел? Что-то сделал не так? - страшась услышать правду, но готовясь ее принять, спросил Амадео. Гробовое молчание Иеремиила звучало в его сердце оглушительным похоронным звоном. - В чем моя ошибка? - вскричал Амадео. С каждым вздохом он все плотнее прижимался к тонкой, но неодолимо прочной границе между ним и столь любимым, вверенным ему на попечение миром. Не всилах оторвать взгляда от развернувшегося перед ним апокалипсиса и боясь прочесть ответ в глазах Иеремиила, он упирался горячим лбом в спасительную прохладу стекла. Ну когда же он станет более зрелым ангелом и исчерпает необходимость жить в физическом теле наЗемле… Наверное, никогда. Потому что очень скоро ниЗемли, ни тела, ни его самого уже не будет…
        - Твоей ошибки здесь нет, младший ангел, - печальный голос архангела был ничуть не лучше созданной им невыносимой тишины незнания. Той самой тишины, которая не откликается в сердце ответом на заданный вопрос, а напротив, заглушает его биение. - Ты делал и делаешь все, что можешь. Но ты не всилах противостоять выбору человека. Никто не всостоянии ему противостоять. Кроме… Него, разумеется.
        - Тогда надо срочно лететь кНему! - всплеск надежды вывел сознание из болезненного оцепенения. Развернувшись к архангелу, Амадео шагнул вперед и расправил крохотные белые крылья.
        - Не надо… Не сейчас… - плавным движением руки остановил его Иеремиил.
        - Но почему, учитель? Земной мир вот-вот рухнет! Он уже рушится! - сияющие лунным серебром слезы, боль воплощенного ангела стояли в глазах Амадео.
        Вздохнув, Иеремиил отошел назад и сделал широкий собирающий жест руками. Огромные крылья встрепенулись и вытянулись за спиной в две параллельные узкие полосы. Возникшее из ниоткуда бесконечное белоснежное сияние растворило в себе предметы и их контуры.
        - Мы неможем обойти Правила. Это невозможно, - отвернувшись, произнес архангел.
        - К черту правила! - завопил Амадео. Опуская и расправляя крылья, стараясь взлететь, он беспокойно забегал по сияющему пространству.
        - Вот именно, - саркастически изрек архангел. - Поэтому-то Самаэль столь силен сейчас. Если каждый отсылает правила жизни к нему, то он получает все полномочия диктовать свои законы. И, кстати, ты несможешь взлететь без команды на то Свыше. Он непримет тебя. Но водном ты прав. Мир награни реального уничтожения. Не того, которое люди считают концом света. Этот конец не положит начала ничему новому. И все только потому, чтоСамаэль набрал небывалую силу за счет духовной энергии переметнувшихся к нему творческих людей. Он использует их волю к созиданию, чтобы создать новый мир, по своему образу и подобию. Мир абсолютного зла. Который неизбежно уничтожится сам собой, когда ресурс творческих душ исчерпается. НоСамаэль не имеет выбора, в отличие от человека. Созданный Им как безупречная программа разрушения, он поглотит самого себя, если достигнет абсолютного могущества. И вэтом случае не будет вообще НИЧЕГО.
        - И что же мы будем делать? - потрясенный откровением архангела, приглушенно вымолвил Амадео.
        - Следовать правилам, - со вздохом сказал Иеремиил. - Мы неможем пройти кНему напрямую, минуя Начала.
        - Да при чем здесь Начала! Он сотворил все, включая Начала! - горестно всплеснул одновременно руками и крыльями Амадео. - Ведь если Самаэль так необычайно силен, помочь может только Сам!
        - Сам ипоможет, - непоколебимым тоном произнес архангел, глядя Амадео прямо в глаза.
        - Но как? - беззвучно вымолвил тот.
        - Если Он пробудится в сердце твоего главного протеже. Именно он откроет нам дорогу кНачалам. Таково Правило. Последний из людей с творческой душой высшей категории силы, не сделавший еще выбора между добром и злом, обладает властью спасти или уничтожить миры. Выбор одного человека решает судьбу мироздания. И ты знаешь, о ком я говорю. Да, это именно та душа. Потому что она подпадает под правило: творческое сознание высшей для людей силы не должно знать о ней до момента свершения выбора. Иными словами, эта душа раскроет свой творческий потенциал и осознает его, уже принадлежа области света или зоне тьмы.
        - Я понял… - отрешенно промолвил Амадео, потрясенный глобальностью своей миссии.
        - Пробуждение этого сердца, - продолжил архангел, - должно происходить при поддержке других человеческих сердец, при опосредованном участии воплощенного ангела и при прямом воздействии на это сердце силы тьмы. Только так пробужденный свет будет истинным, а значит, в нужной мере могущественным. Если же одна из сопутствующих душ отдастся мраку, основная душа не сможет достичь нужного самосознания в свете. И мир погибнет.
        - Ты ведь знаешь, - глядя в полные недоумения глаза младшего ангела, промолвил его учитель. - Что все, абсолютно все в мироздании взаимосвязано. Одно проистекает из другого. И победа одного человека всегда плод усилия самых разных существ.
        - И что, жалкая горстка людей способна спасти мир? - неподвижным взглядом всматриваясь в сияющую пустоту, саркастически вымолвил Амадео. В его расширенных от потрясения зрачках медленно вращался выстланный географическими картами стеклянный шар.
        Расправив и сложив огромные крылья, Иеремиил понимающе улыбнулся.
        - Вот потому ты все еще младший ангел. Знания твои малы. Но сточки зрения людей они безмерны.
        Подойдя к воплощенному ангелу, он протянул ему обе руки.
        - АМАДЕО! - проникновенный тон архангела побудил его ученика обернуться. - Ты неодин ведешь эту вечную борьбу. В одном лишь материальном мире Земли множество младших ангелов трудятся на благо Света. Ты можешь почувствовать их всех прямо сейчас. И ощущение вашей взаимосвязи даст тебе дополнительную силу. Ту, которую не могу тебе датья. Почувствовать единение с равными единомышленниками - весомая поддержка! Чтобы ее получить, я одолжу тебе мою силу в качестве проводника.
        Вложив ладони в руки архангела, Амадео подчинился его меняющей реальность воле.
        - Ох… - выдохнул, задрожав от нахлынувшего напряжения, младший ангел. Едва удерживаясь на ногах, он зачарованно наблюдал вне себя и изнутри, как белоснежное пространство сворачивается, превращается в неизмеримую волну и наполняет все его существо. Голос ставшего вдруг невидимым Иеремиила зазвучал из самого сердца Амадео.
        - Я есть свет. Я есть путь к свету. Я есть ты.
        - Я есть ты, - закрыв глаза и отдавшись наполнившей его силе, откликнулся младший ангел.
        - Направь свет сердца на данный тебе мир, - голос Иеремиила, необычайно ясный и чистый, прошел по душе Амадео тонкой всепроникающей вибрацией.
        Сконцентрировавшись на средоточии жизни в своей груди, Амадео непроизвольно улыбнулся, отдавшись наполняющему его блаженству. Не заметив, что давно не стоит на стеклянной основе, а парит над ней, он поддался неудержимому желанию поделиться исходящей из оказавшимися бездонными глубин его сердца розовой энергией любви. Раскрыв вдруг увеличившиеся в размерах крылья, он простер руки к погрязающему в мрачном мареве миру и направил на него поток созидающей силы.
        Множество ярчайших огромных капель белоснежного сияния вспыхнули на всех поверхностях рисованных плоскостей. Откликаясь на беззвучный зов Амадео, а вернее, сокрытого в его сердце архангела, проявившиеся сознания стали стремительно расти, пока не достигли размеров, в десятки раз превышающих таковые у остальных обитателей земного мира. Радужные переливы невероятной красоты притягивали внимание и дарили наблюдателю ощущение неземного умиротворения.
        - Они все - как ты. И ты - один из них, - слова, произнесенные Иеремиилом, слышались не только в самом сердце младшего ангела, а воспринимались им в каждом из этих ослепительно красивых созданий.
        - Настоящая красота постигается сердцем, - поддержал озарение ученика архангел. - Теперь ты знаешь намного больше. Но теперь тебе надо сохранить в себе это знание. Только так ты сможешь помочь миру и подняться на следующую ступень развития.
        С согласным вздохом Амадео закрыл глаза. Чувствуя сознание учителя столь невероятно близко, он мог узнавать его следующее действие.
        До предела расправив выросшие в несколько раз крылья и протянув перед собой руки, он сделал решительный шаг назад. Открыв глаза, он смотрел на представшего перед ним Иеремиила, который крепко держал его руки. Опустив вернувшиеся к прежним размерам крылья, Амадео благодарно улыбнулся учителю.
        - Нас много… И мы все движимы одной целью… - вымолвил младший ангел, не спуская глаз с наставника. - Но почему я раньше не знал этой элементарной истины?
        - Потому что твоя задача состояла в том, чтобы ты думал, будто работаешь почти в одиночестве. На определенных этапах пути - как человека, так иангела - одиночество открывает доступ к скрытым возможностям души. Но мы не оставили тебя в полной изоляции. Мы дали тебе поддержку сверху - мое наставничество и снизу - в лице твоего помощника. Он еще больше, чем ты, нуждается в страданиях, хоть и причисляется к младшим ангелам. Но он сам выбрал такой путь. Потому что он ведет к более быстрой эволюции сознания. А ты выбрал по-своему служить людям. Не так ли?
        - И отвыбора каждого из нас зависит очень многое, - будто не слыша Иеремиила, хотя на самом деле улавливая каждое его слово, произнес Амадео. Пронзенный внезапным осознанием, он озадаченно уставился на учителя. - Неужели ангелы могут выбирать? - с нескрываемым изумлением вопросил Амадео. - Я знал, что… Неужели я…
        - Ты знал, что я, как все высшие ангелы, не имею права выбора. Мы обладаем почти полным знанием. А вот младшие ангелы всех видов и полуангелы… - выдержав многозначительную паузу, Иеремиил продолжил. - Вполне могут принимать решения. Их знаний не хватает, им нужен опыт. Тебе казалось, что ты не выбирал, потому что ты выбирал следовать моим подсказкам. Но это были твои выборы. Я только предлагал.
        - Значит… - чувствуя себя сбитым с толку, прошептал Амадео. - Но почему тогда мир на грани?
        - Не ты ошибался, а другие ангелы. Их ошибки приводили к нарастанию тьмы в душах людей. Творческие люди легче переходили во зло. Но ичеловеческие души ответственны за грядущую катастрофу. Их неверные выборы заставляют младших ангелов ошибаться все чаще. Такой вот замкнутый круг, который может быть разорван только со стороны людей.
        Глядя в затуманенные раздумьями глаза Амадео, Иеремиил рассмеялся и крепко обнял его за плечи.
        - Знаешь, я очень рад, чтоОн выбрал тебя. Ты всегда был мне особенно дорог по причине твоего безусловного служения Свету. Именно поэтому сейчас судьба мира в твоих руках. ОН дал именно тебе возможность бороться за оставшуюся вне света и тьмы великую творческую душу.
        - Ты все правильно понял, мой мальчик. Каждый твой подопечный имеет, как любой человек, колоссальное влияние на весь мир. Напомню, что особенно велико такое влияние у людей, идущих по пути творческого развития. Их души очень близки к переходу в тонкие измерения, к бытию невоплощенными созданиями. Творческие люди, как никто другой из людей, способны очень легко стать ангелом или демоном. И вчеловеческой жизни они имеют огромное влияние на мир и людей вокруг себя! Их стремление к славе - отражение этой власти. Понятно, что их дар - это палка о двух концах. Каждому из них дана возможность принести в мир через свой талант еще больше зла или еще больше света. Ведь они имеют огромную власть над человеческими сердцами! Влияние на толпу и отдельного человека - их оружие. Им они могут разрушить свою индивидуальность и целый мир или же спастись и спасти. Иными словами, если они минуют соблазны Самаэля и сумеют находить удовольствие в чистом творчестве, реализуя себя в нем и помогая при этом окружающим, мир будет спасен и продолжен в развитии. Вся проблема в том, что слишком много душ поддалось увещеваниям
тьмы и переходит на ее сторону. Ты видел, - широким жестом Иеремиил указал на простирающийся вокруг ангелов рисованный земной мир, - сколько творческих людей в настоящее время переходит кСамаэлю.
        - Почти шестьдесят процентов! - вздрогнув, воскликнул Амадео.
        - Да! - сверкнув глазами, подтвердил архангел. - А сколько людей, чьи души не склонны к творчеству, перешло в стан Самаэля? Сколько духовных «я» поглотила абсолютная тьма? Ты ведь знаешь, что удемонов мертвые души. Мрак убивает индивидуальность, пожирает и превращает в свою разрушительную силу свет их духовных сердец. Нет ничего разрушительнее, чем обращенная во зло созидающая сила.
        - Перешло почти пятьдесят процентов! - отказываясь озвучивать кошмарные цифры, одними губами произнес младший ангел.
        - Да, - белый огонь в глазах Иеремиила разгорался все ярче. - Кажется, не так уж и много, всего-то полмира. Но дело в том, что всхватке между злом и добром решающее значение имеет выбор творческих душ. Именно они решают судьбу мира. И скаждым днем доля добычи Самаэля неудержимо растет. С каждым днем все больше творческих людей идет на все ради славы, денег и материальных благ. С каждым восходом солнца какой-то художник, поэт, писатель, актер, певец или танцор предает свою душу, отдавая данный ей дар взамен мимолетным земным благам… И если процент творческих людей, перешедших на сторону Самаэля, достигнет цифры шестьдесят один, то…
        - То земному миру придет настоящий конец, а несмена одной его формы на другую, - вытирая вспотевший лоб, обреченно проговорил Амадео.
        - Так иесть, - удрученно вздохнул архангел. - Но это еще полбеды. А настоящая беда - это конец всей Вселенной, всего мироздания. Он непременно наступит при полном разрушении земного мира силами тьмы.
        - Потому что тогда абсолютный мрак поглотит Бытие и самого себя, - продолжая мысль учителя, глухо вымолвил Амадео.
        - Да, - снова подтвердил его слова Иеремиил. - Все верно. Твое сердце раскрывается и знание увеличивается, Амадео. Скажи мне, почему при победе абсолютного зла оно сожрет самое себя?
        - Потому что тьма не может существовать без света. Это аксиома Бытия, - глядя в глаза Иеремиила, ответил ангел.
        - Верно, - улыбнулся наставник.
        - Но отчего же тогда Самаэль не прекратит борьбу? Она же бессмысленна? Он уничтожит Бытие и самого себя! Его оружие, сила разрушения, не сможет остановиться и уничтожит его самого!
        - О, нет, мой мальчик, - прикрыл печальные глаза архангел. - Всякая борьба имеет глубокий смысл. А особенно борьба между основными силами мироздания, светом и тьмой. Но хранит ее смысл, конечно, совсем неСамаэль. А он никогда не сдастся и неотступится, потому что такова его суть. Абсолютная тьма всегда будет стремиться к уничтожению Вселенной. И ксобственной гибели. Потому что тьма ничего не созидает. Она существует за счет поддержки Свыше, являясь частью Его плана. Тьма не выживет без света. Потому что тьма - это иесть смерть.
        - Что же делать? ЧТО?!! - вырвавшаяся из сердца ангела боль зазвенела в стенах стеклянного шара, забилась миллионами осколочных криков.
        - В этой битве шанс на спасение мира дан именно тебе. Остальные ангелы почти все проиграли свои битвы. Их подопечные перешли кСамаэлю. Но твоя группа еще держится. Но проигрыш хотя бы одного из них способен погубить весь мир. Однако только переход кСвету твоего главного протеже окажет кардинальное влияние на весь ход дела. Только эта душа способна слиться сНачалами и дать Свету новые силы.
        - Так кто же эта душа? Ведь уже шестьдесят процентов творческих людей продались Самаэлю! Кто может быть этим одним процентом? Душа какой невероятной творческой силы?!!
        - Так именно о ней я и толкую! - удовлетворенно улыбнулся Иеремиил. - Но тебе, мой мальчик, - придется обнаружить ее самостоятельно. И вести к свету свою творческую группу. Если они станут нашими, то этой душе легче будет перейти в свет. Помни, ты должен незаметно подталкивать ее к пробуждению. В раскрытии одного этого сердца - спасение целой ВСЕЛЕННОЙ. Я несмогу тебе помочь в твоем деле. Не имею права. О, да, отвечая на твой готовый сорваться с губ упрек, даже ради целой Вселенной не имею права нарушить Правила! Но я могу дать тебе одну подсказку.
        Отвернувшись, Иеремиил выдержал минуту напряженного внимания Амадео. Затем, глядя прямо в налившиеся кровавой болью глаза младшего ангела, произнес:
        - Эта душа находится сейчас в стане твоего личного врага, Шалкара.
        Глава14
        Хранитель и хранимый
        Тесто, нежное и упругое, поддавалось каждому движению ее пальцев. Почему люди не столь пластичны? Что мешает изменениям в лучшую сторону, даже если выгода от грядущих перемен очевидна? И отчего неимоверно трудно договориться с собственной душой? Может быть, потому что она ее не слышит? Но втаком случае - что она принимает за свою душу?
        Задумавшись, Меруерт не сразу осознала, что выводит на раскатанной по кухонному столу пластине теста одни и теже знаки. Открыв от изумления рот, она созерцала расписанный множественными вопросительными знаками корж. Пальцы, послушные побуждению, исходящему отнюдь не отее сознательной воли, продолжали выдавливать новые символы вопроса. Бесконечные вопросы… О,Боже, ну когда же она обретет мир в душе!
        - А, кчерту все! - срываясь с креста мучительной растерянности, Меруерт схватила кухонный нож. Ловко орудуя им, она созлорадным удовольствием расчленила безмолвно застывшие на тесте вопросы.
        Через пару минут, бросив нож в раковину, она обсыпала сахарной пудрой и корицей ровные песочные квадратики. И едва успела отпрыгнуть от волны раскаленного воздуха, хлынувшего ей в лицо из наспех открытой духовки. - У-у-у-у-ф-ф-ф… - с трудом переведя обмерший дух и вытирая прихваткой покрасневший лоб, вымолвила она. - Совсем с этим дурацким пением печь разучилась. И как забыла, идиотка, что духовка разогретая уже давно! Надо же было потихоньку ее приотворить…
        Аккуратно разложив печенье на противне, она осторожно поставила его в злобно ощерившуюся духовку. Закрыв дверцу, придержала ее на несколько секунд, словно желая убедиться, что скрывающийся внутри монстр удовлетворился подношением и несобирается выпрыгнуть наружу. Подняв голову, она начала сосредоточенно крутить ручку таймера, пытаясь установить нужное ей время.
        - А-а! - присев от неожиданности, Меруерт схватилась за лихорадочно забившееся в груди сердце. - Ну всегда не вовремя! Кого там несет? - сжав в руке выпачканную мукой скалку, с мрачным видом она направилась к входной двери.
        Гнев, родившийся от долговременно царствовавшего в ее душе союза усталости и отчаяния, заставил ее безумной фурией вылететь в коридор. Осмелев в клокотавшем в груди беззвучии сокрушительной ярости, безо всяких вопросов и взглядов в дверной глазок, Меруерт распахнула дверь и ринулась в подъездное пространство. Едва не врезавшись в противоположную от квартиры стену, она остановилась, с трудом переведя дыхание. И несразу услышала робкое приветствие Елены, вовремя отскочившей в сторону.
        - А ты что не спрашиваешь, кто там? - ошарашенная столь бурным «гостеприимством», выдохнула незваная гостья, косясь на скалку в руке Меруерт. - Ждешь кого? Это тебе… - букет длинноногих роз, кроваво красных, в точности как ее залитое краской смущения лицо, ткнулся в щеку Меруерт. Даже сама Елена не смогла бы объяснить в этот момент, чем именно послужило ей собрание по-голландски полуживых цветов: оружием самозащиты или средством примирения…
        - Это ты… - не встретив желанного сопротивления, Меруерт тут же утратила боевой настрой. - Ну, заходи… - закрыв за гостьей дверь, она направилась на кухню.
        - Печешь? - окинув взглядом щедро припорошенную мукой фигуру девушки, спросила Елена. - Вкусно пахнет! - радостно сообщила она, втягивая носом сдобренный ароматом корицы квартирный воздух.
        - Да… я тут это… - ослабленная бесполезным выбросом адреналина, промямлила Меруерт. - Пеку понемножку…
        - Жаль, что я на диете! - плюхнувшись на продавленный и затертый диван, воскликнула гостья. - Вечная диета! Неотъемлемая часть профессии!
        - А разве общий «формат» тела и вообще внешности не лишает человека индивидуальности? - вскинув брови, поинтересовалась Меруерт. Снимая с себя забрызганный чем-то давнишним фартук, она тревожно ощупала свой слегка увеличившийся животик.
        - Индивидуальность… Зачем она нужна? Шалкар говорит, надо ориентироваться на вкусы зрителя. Зритель делает артиста! И он прав! Кто купит толстую корову! Если только она не дает молоко! - засмеявшись своей шутке, Елена с похлопала себя по стройным бедрам. - Но ради тебя, так ибыть, попробую! Талантливый человек талантлив во всем! - развалившись на засаленных подушках, она жизнерадостно улыбнулась недоуменно глядевшей на нее девушке. - Тем более что говорят, после клинической смерти новые таланты открываются! А некоторые закрываются! Но ты не переживай, дорогая! - вертя головой и беззастенчиво осматривая обстановку квартиры, продолжала певица. - Я обеспечила тебе полную гарантию поддержки со всех сторон! Нет вгороде человека, кто бы не знал о твоей ужасной участи! Потерять память! Это ж все равно, что сойти с ума! Теперь тебя все жалеют и оберегают! - торжественно изрекла Елена, сочувственно взглянув на застывшую перед духовкой Меруерт. - Я уже договорилась об отмене твоих выступлений на двух вечерах! Шалкар говорит, что надо беречь твою психику и нефорсировать события. Боже, его мудрости нет
предела! Я никогда не встречала такого заботливого и любящего людей человека!
        Достав из сумочки аккуратно сложенный платок, Елена с шумом высморкалась в блестящий розовый шелк.
        - Хотя, может быть, я перестаралась, - скомкав платок, она ссомнением уставилась на свои ухоженные красивые руки. - При твоем страхе сцены тебе следует выходить на нее как можно чаще! Но это лично мое мнение, а я часто ошибаюсь. В отличие от твоего дяди, который всегда прав! Меруерт! - неожиданно вскочив на ноги, она кинулась к возящейся с противнем девушке. - Меруерт! - схватив ее за плечи, она порывисто прижала ее, раскрасневшуюся от жара, к своей внушительной груди. - Дорогая! Тебе надо во всем слушаться Шалкара! Это сверхчеловек, пойми! Ты вспомнишь его, обязательно вспомнишь! А пока что доверься мне, человеку, полжизни проведшему рядом с ним! И ниразу, слышишь, ни разу этот замечательный, да что там, святой человек не сделал ничего дурного! Он ипальцем ко мне не притронулся! Даже если я… - на мгновение прижав к себе притихшую Меруерт слишком сильно, почти что страстно, прошептала Елена. Обмякнув, она позволила слегка помятой девушке осторожно выскользнуть из явно не ей предназначенных объятий.
        - Все хорошо, ты восстановишься, наверстаешь. Я тебе во всем помогу, не сомневайся! Ты ведь его племянница! - глядя куда-то мимо вжавшейся в угол Меруерт, упавшим голосом сообщила прима.
        - А я и несомневаюсь! - неожиданно радостно откликнулась девушка. Откинув с лица налипшие на лоб волосы, она ссочувствием смотрела на глотавшую давние слезы гостью. - Давайте я вас печеньем угощу!
        Не всилах устоять перед божественным ароматом появившегося перед ней лакомства, Елена склонилась над предложенным ей блюдом в низком поклоне. Насытившись сладким запахом, она подняла наМеруерт заблестевшие от желанного удовольствия умело подкрашенные глаза.
        - А почему на нем выдавлен вопросительный знак? Печенье с сюрпризом? - не дождавшись ответа, она лукаво подмигнула кондитеру и отправила в рот усыпанный коричневой пудрой песочный квадратик.
        Восхищенное выражение на ее лице тут же сменилось озадаченным, а затем и вовсе смущенным.
        - Это что… - изо всех сил стараясь быть деликатной, тихо вымолвила она, сосредоточено катая во рту не поддающиеся зубам кусочки печенья. - Новый рецепт? Э-э-э-э… Кулинарный сюрреализм?
        - Какой реализм? - растерянно хлопая покрытыми мукой ресницами, переспросила девушка. - Рецепт старый, от бабушки достался… А что такое?
        - А! Наверное, это закуска к пиву! - с тщательно скрываемым усилием дожевав угощенье, радостно выпалила Елена.
        - Почему к пиву? - изумленно вытаращившись на нее, вопросила Меруерт.
        - Вот только сочетание с корицей немного ухудшает вкус… - не желая расставаться со спасительной версией происшедшего, осторожно добавила Елена.
        Схватив печенье, Меруерт вгрызлась в его категорично твердую плоть.
        - Ой! - беззастенчиво выплюнув под ноги Елены кусок непрожеванного кулинарного явления, вскричала она. - Я же вместо сахара соль положила!
        Покраснев, она сгневом швырнула содержимое противня в угодливо раззявленную пасть мусорного ведра.
        - Это все из-за дурацкого пения! Из-за вас всех! И печенье передержала из-за тебя! И зачем вы заставляете меня петь, если я люблю готовить! Как при таких условиях я верну себе память! Да я себя окончательно позабуду!
        - У тебя божественный голос, девочка… - взяв готовую расплакаться девушку за руку, Елена прижалась щекой к ее ладони. - Все остальное по сравнению с твоим даром - чепуха! У тебя наверняка много сопутствующих талантов! - покосившись на громоздившийся в раковине противень, она вымученно улыбнулась. - Но, видимо, прилегающие таланты надо поискать в несколько иных областях…
        - Господи, мы придем когда-нибудь… - невероятных размеров ночное светило висело прямо перед Анникой, занимая почти весь небосклон. Они шли и шли по кровавым дюнам, но последнее время Аннике казалось, что они не двигаются с места. Когда цель слишком велика, порой трудно осознать свое движение к ней…
        - Ты приближаешься к духовному сердцу Дамбаллы с каждым новым его прощением, - ответ Амелии в точности повторил слова, родившиеся в сознании Анники. Как странно, с недавних пор она слышала два четких голоса, одновременно отвечавших на ее вопросы: внешний, принадлежавший Амелии, и внутренний, исходивший от нее самой… И всякий раз, когда этот голосовой дуэт проявлялся, ее сердце наполнялось какой-то новой, неведомой ей прежде уверенностью. Так вот что означает настоящая уверенность в себе… Это же способность ясно слышать голос своей души и доверять ему…
        - Почему так? - чтобы вновь пережить удовольствие от растущего самосознания, спросила девушка. Но внутренний голос молчал, сдержанный волей Амелии. Анника ощущала ее как прикосновение чего-то теплого и ласкового к середине своей груди. Какую же власть имел над ней ее ангел-хранитель!
        - АННИКА! - остановившись перед ее лицом, вопросом на вопрос ответил ангел. - А что такое прощение?
        - Прощение - это принятие другого «я», - касание к груди исчезло и внутренний голос свободно излился в реальность ее души.
        - Правильно! Ты молодчина! - переливаясь радужными волнами, радовалась Амелия. - Осознай новое качество сознания. Твое сердце продолжает открываться. И именно поэтому ты можешь постигать не поверхностную сторону вещей, а их глубинную суть. Ты начинаешь воспринимать себя, а значит, и мир, своим сердцем. Позволь мне добавить еще кое-что, - двинувшись вперед, Амелия увлекла за собой Аннику. Почти не касаясь песка, девушка шла за парившим впереди сияющим облачком. - Ты права. Прощение - это непросто осмысление своей и чужой точки зрения. И нетолько отказ от негативных эмоций. И оно не ограничивается превращением гнева и обиды в сочувствие и даже благодарность. Прощение - это принятие факта, что удругого существа есть духовное сердце. Это принятие сути другой души.
        - Я чувствую мою дочь, - взирая на облепленную черными тенями Луну, прошептала Анника.
        - Она находится в духовном сердце Самаэля, - согласилась Амелия. - А его ты ощущаешь потому, что чувствуешь духовное сердце Дамбаллы. Все вмире взаимосвязано! И всякая жизнь желанна и необходима. Если бы ты не сумела дважды простить Дамбаллу, ты никогда бы не нашла свою дочь, - испытующе посмотрев на подопечную, констатировал ангел.
        - Но яже не нашла ее! - придавленная медленно поднимающимся со дна души глухим отчаянием, запротестовала Анника.
        - Нашла, - мягко возразила Амелия. - Ты узнала ее имя. Не земное имя, которое ты не успела ей дать. Ты узнала подлинное имя, отражающее качество ее духовной сути. Тебе открылось имя ее души.
        - Ну ичто? - продолжая борьбу с восставшим личностным мраком, бросила девушка. Широкая белая окантовка ее силуэта менялась от яркой до тусклой, будто внутри Анники заправлялась энергией и вновь садилась какая-то батарейка.
        - Имя - это синоним души. Узнав имя, ты сможешь общаться с сущностью человека всегда и всюду. Ты нашла свою дочь, Анника. Но это полдела. Ты можешь сделать для нее гораздо больше. Ты можешь освободить Миру из плена Самаэля.
        - Но как? - обежав ангела и заглянув ему в лицо, закричала Анника. - КАК?!!
        - Тише, - успокаивающим тоном вымолвила Амелия. - Помни о тенях. Ты еще не столь сильна, чтобы победить их всех сейчас. К тому же мы слишком близко к их истоку. Но вступить в сражение с ними тебе придется. Спасти свою дочь ты сможешь, встретившись с лучшим и худшим в себе. А для этого ты должна будешь собрать всю свою силу. И темную, и светлую.
        - И что тогда? - затаив дыхание, Анника погрузилась в безмятежно светлые, словно прозрачное весеннее небо, глаза Амелии. Весна, дающая надежды на новую жизнь… Небо, зовущее в неведомые и оттого прекрасные дали…
        - Тогда ты войдешь в духовное сердце Дамбаллы. А оттуда всегда открыт путь в царство абсолютной тьмы. Решающая битва произойдет там. Но насамом деле происходить она будет в твоей душе. И никто не знает, какая часть твоей силы победит. И чем это все закончится. Ты боишься? - сострадательно глядя на примолкшую девушку, спросила Амелия.
        - Боюсь, - не сводя глаз с ангела, беззвучно ответила девушка. - Но я пойду куда угодно и буду сражаться с кем угодно. Иной судьбы у меня нет.
        - Так идолжно быть. Страх не исчезнет, пока в душе есть отрицательные эмоций и непрощенные обиды. Но чем больше в тебе любви и принятия, сочувствия и доброты, тем меньше остается страха. Но иего можно использовать во благо.
        Объединенные общим молчанием, человек и ангел созерцали надвигающийся на них черный лунный диск.
        - Страх - это всегда отклик наСамаэля, - нарушив тишину, тихо вымолвила Амелия. - Ведь он присутствует в каждой душе вплоть до полного раскрытия ее сердца. Ты почти раскрыла свое, Анника. И поэтому страх не является твоей ведущей силой.
        - Да что же такое это раскрытие сердца? - с неожиданной для самой себя раздраженностью спросила девушка. - К чему мне идти внутри себя?
        Амелия рассмеялась, и ее веселье отозвалось в душе Анники всплеском безусловной радости, свежей, словно легкий весенний ветерок.
        - Принятие себя без осуждения и самолюбования. Любовь к себе. И любовь к другим, - слова, сорвавшиеся с ее обветренных и запекшихся губ, были подхвачены горячим пустынным ветром и поглощены мрачным светилом.
        - Вызов брошен, - обернув Аннику плащом из сияющего света, проговорила Амелия.
        - Мы должны идти дальше. Ты отдохнула достаточно! - встревоженная затянувшейся паузой в движении, напомнила Амелия.
        Скорчившись на песке, Анника едва угадывалась под сияющей мантией защищающего ее ангела.
        - Я больше не могу… - с трудом зашевелив губами, прошептала девушка. - Я бесконечно устала…
        Град ледяных слез хлынул на зашипевший под их касаниями песок.
        - Я знаю, что стобой происходит, - оглаживая девушку радужными волнами, сообщил ангел. - Дамбалла чувствует угрозу и сопротивляется. Он пытается заполнить тебя своим присутствием. Отгоняй отрицательные чувства. Сосредоточься на любви.
        - Брось, - скривив губы в насмешливой улыбке, сквозь слезы процедила Анника. - Что я, слабый никчемный человек, могу сделать могучему служителю тьмы… К тому же я ни жива ни мертва…
        - Именно в этом и состоит одна часть твоей силы! - ликующе возразила Амелия.
        - Это как? - Анника попыталась скрыть горечь за иронической интонацией. - Быть ни рыбой ни мясом… Класс! Да я сама с собой разобраться не могу, болтаюсь черт знает где… Ну какой от меня прок? Как я помогу своей дочери?!
        - Поверь мне, черт точно не знает, где ты, - отзеркалила ернический тон подопечной Амелия. - Пока что не знает. И вэтом другая часть твоей силы.
        - Как это не знает? - захлестнутая волной удивления, Анника утопила в ней разъедающую душу горечь.
        - Дамбалла не вкурсе, что я шляюсь по его внутренностям?
        - Не повнутренностям, а подуше! - залился звенящим смехом хранитель. - Он незнает. На данный момент не знает твоего точного местонахождения. Но рано или поздно он узнает и тогда битва примет совсем другой оборот. Дело в том, что демоны не допущены к некоторым знаниям в той же степени, что исветлые души. Чтобы добыть определенное знание, им приходится изрядно потрудиться.
        - Хватит меня пугать! - нервно хихикнув, выпалила девушка. - То тени, тоДамбалла… О,Боже, как мне плохо… - застонав, она скрючилась на раскаленном песке.
        - С тех пор как мы с тобой заселились в душу демона, он, выражаясь человеческим языком, занемог. Его сознание воспринимает тебя как инфекцию, неопознанную болезнь. Естественно, Дамбалла сопротивляется. Твоя слабость - это его способ обезвредить неведомую для него угрозу. Автоматически он пробуждает зло в тебе и тем самым лишает сил. Но пойми, это лишение сил - иллюзия. Он больше внушает тебе слабость, чем создает ее. Здесь и сейчас ты находишься в выигрышном положении. Пользуясь незнанием демона, ты можешь управлять его властью над собой. Ты способна воздействовать на свои чувства, эмоции и отношение к ним. Сосредоточься на светлых воспоминаниях и позитивном опыте! Вспомни, кого ты любишь…
        Помолчав, Амелия добавила:
        - Но рано или поздно Дамбалла разберется, что кчему, и тогда примет другие меры, более точного поражения.
        - Ну, спасибо! - распластавшись на багровой дюне, Анника обреченно закрыла глаза. - Наверное, это даже к лучшему. Пусть добьет меня поскорее. И все закончится. Я хочу действительно умереть…
        Глухой гул, родившийся за дальними барханами, подхватил ее слова и передал их горячему пустынному ветру. Что-то темное и значительно превосходящее гигантскую Луну, нависшую над кровавым миром, пролетело мимо, обдав лежащую на песке девушку брызгами жалящего песка.
        - ААА-УУУ! - с диким криком Анника вскочила на ноги, отмахиваясь от давно отлетевшего нечто. - Что это?! - истерически взвизгнула она, с ужасом оглядывая свою распоротую по всему телу одежду. Свисающие с тела тканевые клочья открывали взгляду длинные глубокие царапины на раскрасневшейся от жары коже. Алая живая кровь собиралась в распоротой плоти и крупными каплями орошала жадно впитывающий ее живость песок.
        - Невозможно… Я же умерла…
        - Дамбалла набирает силу и…
        Второй порыв обжигающего ветра, куда сильнее первого, набросился на путников и унес слова ангела в зияющий мрак монструозного светила. Темнота, излившаяся из его разверзнувшихся недр, черной кровью разлилась по пустыне. Неуловимый силуэт чего-то смутно знакомого пролетел над барханами. Шорох песка звуковым следом запечатлел траекторию его полета… Сияние, исходящее от сознания ангела, высветило глубокие, наполненные кровавым жаром борозды на песке…
        Припав к размеренно дышавшей дюне, Анника замерла, стараясь прочувствовать скрытую во мраке пустыню. Сияющий купол зависшей над ней Амелии рассеивал мрак, но нанедостаточно обозримое расстояние. Капли густого сумрака медленно просачивались сквозь белоснежный купол и стекали вниз, обжигая кожу Анники ледяным холодом. Подняв голову, девушка приглушенно вскрикнула: в рваные щели купола на нее злобно пялилась могильно-черная Луна…
        - Амелия! - истошный крик Анники всколыхнул надвигавшийся со всех сторон мрак. Отголоски ее крика разлетелись по почерневшим барханам клочьями вырванного из души ангела белого света…
        - А-А-А-АХ… - страдальческий стон Амелии отозвался на переполненный болью человеческий крик. Стоя на коленях, Анника с бессильным гневом наблюдала, как наее глазах бледнел охраняющий ее белоснежный купол. Безжалостно напавшая на ангела тьма раздирала его стремительно тускнеющую душу.
        - АННИКА… - слабым голосом обратилась к девушке Амелия. - Боюсь, мне непродержаться так долго… Дамбалла набрал силу… Тебе одной придется встретиться с ним лицом к лицу… Вспомни о дочери… - пытаясь дать последнее наставление заметавшейся в безысходном отчаянии душе человека, вымолвил ангел. - Все, что я могу сделать для тебя…
        Налетевший порыв ледяного ветра превзошел по силе все предыдущие. Поднятые к небу дюны заполнили пространство завивающимся в потоках обжигающе холодного воздуха раскаленным песком. Слившиеся в одно целое небо и земля захватывали наблюдавшее их союз сознание своей грандиозной неразличимостью. Вжавшись лицом в оставленную ей земную твердь, Анника зажмурила глаза, защищая их от атаки вездесущего песка. Но даже через плотную завесу опущенных век она видела снующие внутри потоков ветра чудовищные силуэты. И чем дольше она старалась не концентрировать на них внимание, тем различимее становились кружащиеся над ней фигуры. Гигантские черно-красные тигроподобные существа с шестью когтистыми лапами каждое и парой остроугольных крыльев с голодным урчанием накинулись на слабеющий свет верного ей ангела и разорвали его на части. Поддев огромными лапами обрывки тускнеющего света, они закружили их в поднявшемся к небу кровавом месиве…
        - МИРА… МИРА… МИРА… МИРА…МИРА… - голос Амелии, угасающий в последнем акте ее сознательной воли, слышался со всех сторон. Мира… Все, что было у нее тогда… Мира… Все, что есть у нее сейчас… Мира… Все то, что никогда уже у нее не будет…
        С неимоверным усилием встав на четвереньки, Анника дико, по-звериному закричала. Крик, полный животной ненависти, исторгнутый из горла, не успевшего выплеснуть скопившуюся в душе ярость до конца, был жадно из него выхвачен и поглощен беснующейся тьмой…
        Задрожавшая под ней остаточная твердь рассыпалась рыхлым песком. Едва успев отскочить от разверзнувшегося под ней разлома, Анника с ужасом вперилась внутренним зрением в клацнувшие из-под земли омерзительные челюсти. Черно-красный монстр, напоминавший гротескного муравья, подслеповато шарил по песку в том самом месте, где только что была Анника.
        Схватив себя за горло, чтобы сдержать рвущиеся из него вопли ужаса, она оцепенело наблюдала второй круг ярости обезумевшего вокруг нее зла. Вздыбливающийся со всех сторон остаточный песок пропускал на поверхность все более и более жутких тварей. Воздух, клубящийся тенями смертоносных тигроподобных монстров, придавливал к земле источаемым ими паническим ужасом. Откуда-то Анника знала, что вырабатываемый ими страх был приманкой для возможных жертв: находя отклик в чьем-либо сердце, он указывал на легкость его добычи…
        Но она ничего уже не боялась. Тающий зов, доносящийся отовсюду, обволакивал ее душу лучше любой ангельской защиты. Цель ее жизни заключалась в слышимых ею словах… А что иное, кроме осознанной цели бытия, является ресурсом и для созидания, и для разрушения?!
        - МИРА… МИРА… МИРА… - ее звали и вней нуждались. Оглядевшись, дабы рассеять последнее сомнение, Анника увидела в каждом, почти совсем угасшем клочке света лицо новорожденного младенца.
        - Мира… - зов утих, заглушенный чавкающими звуками пожирающих клочья света гигантских тигроподобных существ. Но внутренний голос, всегда звучавший в ее сердце, продолжал звать ее за собой…
        - НЕТ!!! - яростный крик Анники ворвался в дикий вой пустынного ветра, сплелся с ним в неравной борьбе и рваным эхом раскатился по могильной тьме. - Нет, ДАМБАЛЛА! ЯНЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
        Луна, достигшая максимальной для этого мира величины, всосала в себя придавленный ею небосклон. Закрутившись в потоке порождаемой ею силы притяжения, кровавая пустыня вместе с окутавшим ее мраком поднялась и исчезла в разверзшейся над ней могильной бездне. С перекошенным от ярости лицом Анника, оттолкнувшись от тающей под ногами тверди, прыгнула навстречу надвигавшейся на нее абсолютной тьме.
        Глава15
        Ничто и нечто
        - Ну что, ты довольна? Достигла своей цели? - знакомый голос, густой и невероятно низкий, шел отовсюду, одновременно из всей необозримости окутавшего ее непроницаемого мрака.
        - Еще нет, Самаэль, - услышав свой голос, Анника вздрогнула, поражаясь его звучанию. Бесстрастный и холодный, он казался вопиющим противоречием привычному ей образу самой себя. Сосредоточившись на воспринятом различии, Анника, вернее, та ее часть, которую она считала собой, удивилась еще больше. Оказалось, что тьма не была настолько всеобъемлющей. Поднеся к лицу руки, она увидела толстую линию сияющего белого света, обрамлявшую ее ладонь. Согнув ногу и нагнувшись, она обнаружила и вокруг них светящуюся окантовку. Убедившись, что вся она подчеркнута широкой полосой белоснежного света, следуя внутреннему импульсу, она заглянула внутренним зрением вглубь себя… И провалилась взглядом в зияющее в глубине сердца пятно могильной тьмы…
        - А ты способная, - молчавший все время ее самоисследования голос зазвучал сразу, как только она наткнулась на разлитую в ее сердце тьму. - Мне как раз не хватает развитых сотрудников. - Насмешливый тон сменился патетическим вздохом. - И куда мир катится! Так вроде бы у вас говорят? Черти совсем измельчали. Позорят меня и только. Вот пятьдесят тысяч лет назад… М-да-а-а…
        - Где моя дочь? - распаленная неуместным разглагольствованием дьявола, выпалила Анника.
        - Ах, твоя дочь… - голос абсолютной тьмы приобрел задумчивое выражение. - Как ты знаешь, она здесь. Ты думаешь, я бы доверил ее Дамбалле? Да этому проходимцу ничего нельзя доверить. Он сам с собой не всилах справиться! Но ничего, с ним я разберусь потом. А стобой сейчас.
        - Я тебя не боюсь! - металлические нотки страха, от безысходности превратившегося в ярость, врезались в окружающий Аннику мрак.
        - Конечно, не боишься, - иронично согласился Самаэль. - Однако остерегись путать драйв ненависти или гнева с истинным бесстрашием. Чем ты мне докажешь, что небоишься меня? Потому что если ты меня обманываешь, то невыйдешь отсюда никогда. Как, впрочем, и твоя дочь.
        - Я готова отдать за ее душу все, что угодно! - охваченная жаждой борьбы, выкрикнула девушка.
        - А, вот и торговаться начали! Всегда одно и тоже, - Анника аж присела от изумления, услышав разнесшийся по абсолютной тьме смачный зевок. - Скучно с вами, смертными. Вечно вы повторяетесь. Ничего нового. Никакого творчества. Чего удивляешься? Я есть Ничто и могу стать всем, чем пожелаю. Тобой, твоей дочерью. Твоим миром. Твоей любовью. Твоей ненавистью. Мне подвластно в точности воспроизвести любую форму. Так чем ты хочешь, чтобы я стал? У каждого своя цена. У одного она прячется в страхе, у другого - в желании…
        - Я готова отказаться от своей вечной жизни ради нее! - впившись светящимися пальцами в тьму перед собой, вонзила в нее свой крик Анника.
        - Зачем мне твоя жизнь… Да ктому же вечная… Возись с ней потом… Вечно… Программы судьбы Он писать не дает, а подчиняться Ему мне уже невмоготу… - устало вздохнув, так что по мраку пошла ледяная дрожь, изрек Самаэль. - И так везде перенаселение. Разумеется, я бесконечный, но все же вас слишком много… Суета, беготня… Просьбы, клятвы… А как отрабатывать полученное - так вкусты. Тащи потом вас за шиворот, цепляющихся за собственную глупость. Надоело. И почему вы все время думаете, что вам все сойдет с рук? Или что заплатит кто-то другой?
        - Потому что ты внушаешь эти мысли! - безуспешно шаря в ускользающей из-под пальцев тьме, выкрикнула Анника. Задыхаясь от бессильной ярости, она пыталась хоть за что-нибудь ухватиться в этой наполненной смертельной пустотой говорящей бездне… Бросив взгляд на свои ладони, она снедоумением воззрилась на заметно потускневшую белую световую линию вокруг них…
        - А, ну вот, теперь спорить начнем, препираться… Яйцо курицу учит… Что вы там можете соображать с вашим ограниченным сознанием? Дальше своего носа ничего не видите.
        - Это ты учишь нас, как жить! - схватившись за занывшее ледяной болью сердце, зашипела девушка. - Это ты подначиваешь нас ко злу! Это ты науськиваешь нас друг на друга и насамих себя!
        - Я?! - изумленно вопросил сверхнизкий бас. - Полно, девочка. Твоей душе не более трех тысяч лет, а мне… Ладно, не буду тебя грузить излишними цифрами, у женщин часто плохо с математикой… Но, ктвоему сведению, я никого не подначиваю. Я - всего лишь отражение того, что есть в вас. В тебе, в твоей дочери. В твоей матери… Я - то, что создал Он. И все претензии, пардон, кНему.
        - Что смоей матерью? - мрачная пустота, ледяной волной хлынувшая в душу израненного сердца, лишала сил. Безвольно осев на невидимую во тьме твердь, Анника в тихой панике всматривалась в свои почти слившиеся со тьмой ступни.
        - С твоей матерью… - снисходительно усмехнувшись, лениво отозвался Самаэль. - А ничего особенного. Впрочем, я устал отвечать на твои глупые вопросы. Вот твоя мать, спроси у нее сама.
        Пробежавшая по пространству легкая дрожь остановилась прямо перед замершей на месте Анникой.
        - МАМА!!! - закричала девушка, бросившись к возникшему из мрака женскому силуэту. Едва видимый в обступающей его черноте, он был подсвечен тусклым белесым светом. Но ибез него Анника узнала бы свою мать. Света в ее собственном сердце оказалось достаточно, чтобы сохранить глубинную взаимосвязь с родными ей людьми.
        - АННИКА… - не убрав с лица длинные седые волосы, выглядевшие грязными и безжизненными, женщина с трудом подняла глаза. «Ей легче смотреть в пол, чем вперед себя!» - неизвестно откуда взявшаяся мысль обожгла Аннику вспышкой сопровождающего ее острого сочувствия. Боль, застоявшаяся в давно не видевшем света взгляде этой женщины, переполняла глаза и растекалась по глубоким морщинам, избороздившим ее некогда безусловно красивое лицо.
        - МАМА! - схватив женщину за безвольно опущенные руки, в лицо ей прокричала Анника. Дрожь, недавно пробежавшая по абсолютному мраку, казалось, вся собралась в темном пятне на ее душе. Сотрясаясь в ледяном ознобе, дочь крепко прижала к себе иссушенную фигуру матери. - Что случилось? ЧТО?!!
        Словно стремясь уйти от приговаривающего ее ответа, старуха снова опустила голову. Тщетно пытаясь освободить ее лицо от беспрестанно налипающих волос, Анника разрыдалась. Она немогла совладать с желанием матери скрыть в себе то решение, которое она считала самым важным в своей жизни.
        - Твоя мать приняла на себя ответственность за убийство твоей дочери, - внезапно вмешался в их одностороннее общение Самаэль. При звуке его сурового голоса Аннику обдало порывом ледяного ветра. - Чтобы спасти тебя, она села в тюрьму. Разве ты этого не знала?
        - Знала… - закрыв лицо руками, прошептала девушка. - Но невсе…
        Не успев утереть высохшие от ледяного касания жгучие слезы, она снова взяла безжизненную и холодную старушечью руку.
        - Мама, но почему? Ты тогда поставила меня перед фактом… - пытаясь заглянуть женщине в глаза, она протянула ладонь к седым прядям ее волос. И вскрикнула от испуга, встретившись с твердым и прямым материнским взглядом. Перехватив руку Анники, женщина убрала с лица скрывавшие его седые пряди.
        - Дамбалла сказал, что ты должна петь. Что вэтом твое счастье и твоя судьба. Что ты погибнешь без возможности творить, - спокойно глядя наАннику, произнесла она.
        - ДАМБАЛЛА? - попятившись, но несумев освободиться от железной хватки матери, повторила Анника. - Мама, ты знаешь его настоящее имя?
        - Теперь знаю, - отпустив руку дочери, грустно вымолвила мать.
        - Но, постой… - растерянность на лице Анники боролась с недоумением. - Ты же сделала доброе дело. Ты пожертвовала собой ради… меня. Почему же ты в аду?
        Пустота, разлившаяся в абсолютной тьме, возродилась в то мгновение, когда пожилая женщина вновь опустила глаза в пол.
        - Потому что твоя мать, не выдержав своей и твоей боли, покончила с собой в тюрьме, - громовым раскатом голос Самаэля разнесся по абсолютной тьме. - Разве ты не знаешь, что любая жертва означает принятие чужой боли в свою душу? Твоя мать прожила твою боль за тебя. Но укаждой души есть свой предел. И предел жизни твоей матери наступил потому, что ты согласилась на ее жертву. Ты приняла ее. Ты отдала свою боль твоей матери. И твоя слабость, твой отказ от своей ответственности, непрожитая тобой боль убила ту, которая дала тебе жизнь. Да, ты не убивала свою дочь. Но, приняв жертву своей матери, ты убила ее.
        Абсолютная тишина повисла в абсолютной тьме. И лишь удары сердца Анники, вернее, ее живая память об этих ударах, наполняли эту тишину особым присутствием. Присутствием все еще живой души.
        Наконец, голос АННИКИ, наполненный поразительным спокойствием и непоколебимой силой, разогнал остаточную тишину.
        - Ты прав, Самаэль. Я уступила жертве своей матери, потому что хотела жить полноценной, как мне тогда казалось, жизнью. Я хотела петь. Я хотела любить. Но я не знала, что всему есть своя цена.
        - Нет, дочка, все нетак, - хриплый и сильный голос матери удивительно не вязался с ее изможденной внешностью. Подняв голову, она смотрела в глаза Анники с решимостью, рожденной из грамотно прожитой боли. - Я поступила так, как намоем месте поступил бы любой родитель. Это вовсе не жертва с моей стороны. Я родила тебя и поэтому ответственна за твою жизнь. И я не имела бы права жить, допустив разрушение твоей жизни. Я уже пожила достаточно в земном мире. Я живу и здесь, пусть не полнокровно, но силой моих воспоминаний. И даже в аду я имею возможность любить, - засверкавшие в глазах матери слезы неожиданного счастья отозвались светлой радостью в сердце Анники. - Моя любовь к тебе, доченька, и кмоей внучке МИРЕ живет в моей душе всегда. И эта любовь и есть жизнь. Пока в сердце есть любовь, я буду счастлива везде, даже в аду.
        Потрясенная, Анника смотрела на мать, не всилах вымолвить ни слова.
        - Твоя мать удивительно сильный человек, - вступил в образовавшуюся паузу Самаэль. - Она совершила поистине светлый поступок, сумела переступить через свою гордыню. Она невыпячивает свою жертву, не гордится ею, а принимает как должное. И именно поэтому в ее душе сохраняется свет, - заискрившийся контур вокруг тела матери привлек внимание Анники. Блаженство, рождающееся в ее душе при созерцании этого тонкого, но жизнестойкого света, успокаивало и дарило едва уловимой надеждой… Надежда… Какое забытое чувство… И оно все еще живо в ее сердце…
        - И именно поэтому даже в аду она не утрачивает себя, а продолжает жить. Удивительное дело, эти добрые дела… - задумчиво продолжал Самаэль. - При отсутствии гордыни они приобретают колоссальную созидающую силу. Вот ты думала, Анника, что являешься творческим человеком, а нетвоя мать, серая домохозяйка? А правда оказалась совсем неожиданной! - грубый смех Самаэля раскатился по мраку громовыми ударами. - Ведь суть творчества не втом, чтобы создавать нечто материальное, а втом, чтобы ваять себя! Создание своей души через ее познание и раскрытие - вот истинное творчество! И все ваши земные искусства - лишь способы осуществить истинный акт доступного человеку творения…
        - Где моя дочь? - глядя в потеплевшие глаза матери, спросила Анника абсолютную тьму.
        - Дочь? - словно очнувшись от своих размышлений вслух, небрежно переспросил Самаэль. - А вот она.
        Капля сияющего света возникла перед Анникой прямо из ее недавно увиденного сна…
        - Почему я не вижу ее как человека? - борясь с неимоверным желанием кинуться к сияющей капле, спросила девушка.
        - А… Это потому что ее жизненный путь прервался, едва начавшись, - вальяжно ответил абсолютный мрак. - Ее душа еще не приобрела земного образа своего выражения. Ты же не хочешь созерцать ее в прошлом ее образе? Там она отнюдь не была твоей дочерью… И там была совсем другая история…
        - МИРА… - останавливаемая в своих порывах некой внутренней силой, Анника тихо и ласково произнесла имя дочери. «Чувствуй сердцем, познавай сердцем…» - слова Амелии ожившим эхом отдавались в ее памяти. Сосредоточившись на растущем в груди тепле, девушка протянула руки к светящемуся созданию. - МИРА, я люблю тебя…
        Радужное сияние, возникшее из сердцевины капли и волнами разошедшееся по ее поверхности, было ей молчаливым ответом.
        - Она такая светлая, - не сводя глаз с дочери, прошептала Анника. - Она недолжна быть здесь.
        - Не должна, - неожиданно согласился сверхнизкий бас. - Но она здесь.
        - Почему? - балансируя в создавшейся атмосфере взаимопонимания, спросила Анника.
        - Потому что ты, ее мать, перешла под власть демона, Дамбаллы. Ты выбрала сторону тьмы, - нарушив иллюзию искреннего общения, насмешливо ответил Самаэль. - Неужели ты думаешь, что твои выборы никак не отражаются на близких тебе людях?
        - Неправда! - сорвавшись на крик, Анника закрутилась на месте, бесцельно размахивая во все стороны до побеления сжатыми кулаками. - Я неперешла к вам! Я ушла от вас! И поэтому меня убили!
        - Да, ты ушла от нас, - внезапно миролюбиво ответил мрак. - Но убили тебя не поэтому, а потому что в тебе было недостаточно света, чтобы перейти на сторону добра, и мало тьмы, чтобы остаться на стороне мрака. Ты никому не нужная душонка, АННИКА, и возни с тобой непомерно много…
        - Ты прав, - всматриваясь в свои тускнеющие контуры и вспоминая их яркое свечение в начале разговора с дьяволом, твердо вымолвила девушка. Воспоминания удивительным образом придавали ей уверенности. Уверенность, перерастающая в успокоение в результате правильного выбора. Выбора, сделанного ее сердцем. Его лучшей, светлой частью. Старательно удерживая живую память о себе, более сильной и осознанной, Анника продолжала говорить, вкладывая добытую из глубин души силу в каждое слово. - Я ничтожна. Это факт. Но кое на что у меня хватает сил. Я непредлагаю тебе ничего, САМАЭЛЬ. Я небуду с тобой торговаться. Но я существую созданной Им и потому имею право принимать решения. Это тоже факт. И я решаю остаться здесь вместо МИРЫ и матери. Я небуду служить тебе, равно как иони не служат тебе. Но я заменю их. Я прощаю Дамбаллу за всю боль, что он причинил мне и моим близким. И света в моей и их душах достаточно для того, чтобы поддержать мое решение. Отпускай их, САМАЭЛЬ. Да будет так.
        - Ничто не может препятствовать выбору, сделанному человеком в состоянии осознанной силы и при условиях раскрытия духовного сердца, - голос Самаэля звучал как будто издалека. - Я принимаю твое решение, АННИКА, потому что не могу его не принять. Ты непросишь меня ни очем, но ставишь перед фактом твоего выбора. Ты действуешь не изстраха, не изненависти, не изгнева, не изгордыни. Ты действуешь из любви. Ты раскрыла свое сердце. И я повинуюсь Тому, кто проявлен сейчас в его раскрытии. Его воля для меня закон. Отныне все в жизни твоей, твоей матери и дочери будет определяться Им как новым началом. Да будет так.
        Глава16
        Единство противоположностей
        Безлюдье ночного офиса наполнялось серебристым светом заглядывающей между шторами Луны. Рассеянный в темноте, он начал густеть и собираться в отчетливо рисованный луч. В ровном круглом пятне лунного света, растекшемся на метровой от пола высоте, постепенно, словно примеряясь к новому пространству, проявлялось обнаженное человеческое тело. Вылеплявшийся из лунного луча жилистый мужчина лежал на спине, обратив к глядевшей на него Луне плотно закрытые неподвижные глаза. Струясь по гладкой коже, лунный свет подчеркивал ее мертвенную бледность.
        Продвинувшись дальше, щупальце ночного светила медленно опустилось на мягкий ковер. Неожиданным толчком освободившись от несомого груза, луч исчез, рассеявшись пылинками разреженного света…
        Открыв глаза, Геннадий несколько мгновений озадаченно созерцал окружающее пространство. Плавно поднявшись, он подошел к окну и проводил потерянным взглядом скрывшуюся за тучами Луну.
        - Та-а-ак… - потерев затылок, вполголоса спросил он сам себя. - Что бы это значило?
        Задрав голову, он удрученно рассматривал девственно целостный потолок. Подергав запертую снаружи дверь, заметался по комнате, натыкаясь на прячущуюся в темноте мебель, быстрыми нервными шагами. Отчетливые и резкие, как узаправского военного, они мало походили на змеиную вкрадчивость его прежних движений… Ослепленный накрывшим комнату мраком, он сгрохотом врезался в дремлющий в углу платяной шкаф.
        Луч лунного света, пробившийся сквозь неплотно занавешенные шторы, яркой надеждой прорезал окружившее его царство тьмы. Бросившись к лучу, Геннадий пытался поймать руками его светящуюся спасительную нить. Спугнутый его бесцеремонностью, луч отодвинулся в сторону, уводя заблудившегося странника за собой. Хлопая ладонями друг о друга, словно аплодируя самому себе, Геннадий безуспешно старался поймать просачивавшуюся между пальцами надежду…
        Внезапно тьма стала еще насыщенней и гуще. Облако застоявшейся пыли вынырнуло из ее глубин и кинулось Геннадию в лицо. Закашлявшись и замахав руками, силясь разогнать непонятный мрак, он ухватил пальцами что-то вполне в нем осязаемое. Обшарив ближайшее пространство, Геннадий убедился, что стоит посреди чего-то мягкого, широкого и длинного, запутавшись в созданных этим чем-то тяжелых складках. Инстинктивно разведя их в стороны, он ине заметил, как они, послушные движению его кистей, разъехались в разные стороны.
        Огромное, во всю стену, зеркало, подсвеченное изнутри отражавшимся в нем лунным светом, смотрело на него равнодушным стеклянным взглядом.
        Лунный свет, впитавшийся в его идеально гладкую, незаметную поверхность, серебристым свечением рассеялся по отраженной в ней комнате. Повинуясь вспыхнувшему в душе побуждению, медленно, словно уйдя в глубинное воспоминание, Геннадий поднял руку и совершил перед зеркалом двойное круговое движение. Знак бесконечности, проявившийся в движениях его руки по ту сторону зеркала, загорелся тусклым металлическим светом. Немигающим взглядом Геннадий отрешенно созерцал мелкую рябь, пробежавшую по стеклянной поверхности. Прокатывающиеся по ней волны становились все больше и больше, пока полностью не поглотили посеребренное комнатное отражение…
        Громовой удар, сотрясший зеркало изнутри, глухим гулом разлетелся по офису. Разметанные в стороны поверхностные волны зашипели, и вспышка кроваво-черного пламени, вылетев из зазеркальных глубин, бросилась наГеннадия.
        Отпрыгнув, он споткнулся о стоявший за спиной стул и сгрохотом покатился по полу. Уворачиваясь от языков жидкой лавы, переливавшейся через зеркальный порог, очень скоро он оказался загнанным в угол. Раскаленные брызги, следуя инерции продолжавшихся в зазеркалье взрывов, врезались в открывшуюся им реальность. Соприкасаясь с мебелью, стенами, полом, куски пламени сжимались в черные точки и сразу же с шипением расправлялись, превращаясь в извивающихся тонких змей. Десятки, сотни черных блестящих рептилий заполнили комнату. И все как одна, следуя ведущей их незримой силе, они устремлялись к забившемуся в угол растерянному Геннадию…
        Они взбирались по его ногам, обвивались вокруг бедер живой повязкой, распластывались на груди, сворачивались на плечах, скользили по шее, сливались с пульсирующими венами, растворялись в бледной коже… Запрокинув голову в смиренном оцепенении, он стоял, почти невидимый под сплошным покровом из змеиных тел… Открыв рот, он впустил в себя первую змею…
        - Однако ж быстро они тебя возвращают! - громкий звонкий голос разлетелся по комнате. Безмолвные, змеи замерли на теле Геннадия, превратив его в живую статую. С усилием раскрыв глаза, он погрузился в прозрачный взгляд стоявшей в зеркале женщины.
        Невыразимо прекрасная в пылающей огненно-черной раме иного измерения, она смотрела на него с ироничным вызовом в огромных, в пол-лица, ясных как весеннее небо глазах. Мягкие волны длинных светлых волос лежали на хрупких плечах. Не всилах оторвать глаз от завораживающей красоты ее обнаженного тела, Геннадий пожирал его хищным немигающим взглядом.
        - АМЕЛИЯ… - несколько секунд всматриваясь в лицо незнакомки, наконец ошарашено произнес он.
        - Память вернулась к тебе! - улыбнувшись еще обворожительнее, девушка грациозно переступила через зеркальный порог. Ожившие при ее приближении змеи, зашипев, осыпались с тела Геннадия. Стремительно проскользнув мимо длинноногой красотки, они юркнули в бурлящую в зазеркалье кроваво-черную бесконечность. Словно выпущенная из-под враждебной ему власти, она исчезла, скрывшись за мгновенно восстановившейся зеркальной поверхностью, едва вторая нога Амелии коснулась офисного пола.
        - Но… Но ты… Но яже… - растерянно забормотал Геннадий, щурясь от окутывавшего девушку яркого сияния.
        - Ну да, я была убита! ДАМБАЛЛОЙ, - весело рассмеявшись, воскликнула красотка. Остановившись посреди комнаты, она откинула назад свои светлые шелковистые волосы, выгнула спину и сладко потянулась. - Но тыже знаешь, смерть - это перерождение.
        - Но я ведь… - не сводя горящих глаз с ее упругой высокой груди, с трудом вымолвил Геннадий.
        - Понятное дело, сейчас тебе тяжело, - медленно приближаясь к остолбеневшему Геннадию, ласково сказала Амелия. - Ты растерян. Ты потерял себя. И обрел себя. Нового и непонятного. И незнаешь, что делать с этой потерей и этим обретением. Ты незнаешь, кто ты. Зачем ты. И что теперь будет… - подойдя почти вплотную кГеннадию, она коснулась кончиками пальцев его напрягшегося живота. Отдернув руку, резко развернулась и подбежала к смотрящему в ночь широкому окну.
        - Но несмотря на твое очень странное положение, оно исполнено особой силы, которой надо воспользоваться… - заглянув в щель между тяжелыми багровыми портьерами, доверительно сообщила Амелия раскинувшемуся под окном спящему городу. Сжав в ладонях пыльную толстую ткань, она снаслаждением втягивала в себя аромат просачивавшейся в комнату ночной свежести. Рассмеявшись, она широко развела изящные белые руки, словно желая обнять открывшийся ей мир. Послушные ее движению, портьеры разъехались в стороны, и поток ничем не сдерживаемого лунного света хлынул в прозрачное оконное стекло.
        Запрокинув голову, она медленно закружилась в обливавшем ее тело небесном серебре…
        - Лунное светило… - закрыв глаза и всецело отдаваясь бесплотной ласке ночного света, мелодично промолвила, почти пропела Амелия. - Дарует время полусвета и полутьмы… Время, когда возможно все… Когда всякое действие приобретает невероятную мощь… Когда соединение света и тьмы порождает особую жизнь…
        Приблизившись в своем странном танце к заворожено глядевшему на нее Геннадию, она обвилась вокруг его бледного тела и впилась страстным поцелуем в давно жаждавший ее касания рот.
        - Кстати… - слегка отстранившись от тяжело задышавшего мужчины, вкрадчиво прошептала она. - Спасибо за то, что убил меня, - вспугнутый лунный свет заструился по ярко сияющим белым крыльям, вскинувшимся за ее спиной. - Мои полномочия и творческая сила возросли… Проверим, насколько…
        - Я повинуюсь тебе, ангел третьего уровня… - облизнув пересохшие губы, выдавил задыхающийся от нетерпения Геннадий.
        - Конечно, повинуешься, - улыбнулась Амелия и провела ладонью по его окаменевшей груди. - И пока ты находишься в своем промежуточном состоянии, мне нужна часть твоей силы. И то, что тебе уже не принадлежит. Ты должен отдать свой долг, проигравший демон. Хотя, кто знает, возможно, на самом деле ты победил…
        Мягким толчком в грудь она заставила его лечь в замершее на полу пятно лунного света… Ее огромные белые крылья вздымались и опускались в такт синхронному движению их слившихся воедино тел…
        - МИРА… - простонала Амелия, распахивая свои огромные, вспыхнувшие ярким серебряным светом глаза. Каплевидное облачко белоснежного сияния, на пике единения сГеннадием выплывшее из его сердца, поднялось и исчезло в ее бурно вздымающейся груди…
        - Я отправлюсь в абсолютный мрак и приму сражение! - горящие желтым пламенем, в цвет расплавленного золота, глаза Амадео буравили стоявшего перед ним архангела ожесточенно-требовательным взглядом.
        - Ты неможешь, младший ангел. Твое сознание недостаточно велико, воля не столь сильна, и ты заведомо проиграешь, - подняв руки в успокаивающем жесте, смиренно ответил Иеремиил.
        - Тогда пусть пойдет ангел второго, третьего уровня или ты! Почему архангелы не идут наСамаэля? - сжав кулаки, Амадео потрясал воинственно вздыбленными крыльями.
        - Никто не может бросить вызов Самаэлю на его территории! - Иеремиил покачал головой. - Ни ты, ни я, ни иные архангелы.
        - АНачала? Пусть сражаются Начала!
        - АМАДЕО! - улыбнувшись горячности ученика, промолвил архангел. Не спеша, он прошелся по сияющему белому пространству. Амадео не сводил глаз с его широченных длинных крыльев. Он бы отдал сейчас все на свете, лишь бы они раскрылись, готовясь вознести их обладателя на недоступную иным ангелам высоту или ввести его в битву с ненасытным злом… - Начала присутствуют везде и так. Но они не сражаются. Они творят. ПоЕго приказу, разумеется, - отвернувшись от ученика, Иеремиил наглядно продемонстрировал ему отсутствие у него какого-либо намерения к активным действиям. Аккуратно сложенные крылья недвижимо покоились на его спине.
        - Ну, так пусть… они сотворят что-нибудь! - переведя фокус своего внимания с наставника на высшие по отношению к нему Начала, не унимался младший ангел. - Надо ведь что-то делать! Не сегодня, завтра мир погибнет! А мы теряем время!
        - Время всегда отпущено на решение конкретной задачи, - повернувшись кАмадео лицом, спокойно паровал архангел. - Пока что мы успешно решаем свои.
        - Ничего себе решаем! - всплеснув одновременно руками и крыльями, Амадео нервно забегал по белоснежно светящейся бесконечности. - Ты же сказал, мы почти все проиграли!
        - Мы проиграли несколько битв, но невсю войну, - подняв брови, возразил Иеремиил. - Друг мой, умоляю тебя, успокойся. Напоминаю: никто из нас, ангелов, не может войти в царство абсолютного мрака. Таковы Правила. Так же, как имрак не может войти в сферу света. Все битвы происходят на нейтральной территории. А эта территория…
        - Души людей, - мрачно отозвался Амадео. Словно начиная что-то понимать и целиком погрузившись в постижение этого чего-то, он смотрел перед собой неподвижным, невидящим взглядом. Ободряющая улыбка засветилась в глазах созерцавшего его усилия Иеремиила. Отчетливо и медленно он выговаривал каждое слово, стараясь донести его смысл до углубившегося в себя Амадео. - Ты прав. Это те самые пространства, где свет смешан с тьмой. Именно там происходят сражения между Самаэлем и нами. И право выбора человека - мощнейшее оружие, вложенное в руки противоборствующих сторон.
        - Да, ноты же говорил, что ничто не всилах повлиять на выбор человека… - не скрывая обуревающего его изумления, Амадео уставился на учителя, открыв рот.
        Иеремиил пожал плечами и вшутливом отчаянии воздел руки.
        - Верно. Только человек решает, в каком направлении сделать следующий шаг. И решение должно исходить из глубины его духовного сердца, причем неважно, осознанно или нет он это делает. Человек следует преимущественной силе, светлой или темной, накопленной им в сердце за долгие годы и жизни. Поэтому любой выбор отражает сущность души. Решение, принятое в сторону зла, гасит свет в сердце, таким образом закрывая его. Выбор в пользу добра усиливает яркость света и раскрывает сердце. Чем плотнее оно закрыто, тем ближе душа к абсолютному мраку.
        Чем больше оно раскрывается, тем явственнее Он проявляется в жизни человека. Полностью закрытое сердце - это смерть духовной индивидуальности, гибель души.
        - Но почему же все-таки человек ответственен за свои поступки? Почему, если он находится под влиянием зла и добра? - не унимался в попытках получить спасительное знание дотошный младший ангел. НоИеремиила такая настойчивость совершенно не волновала. Напротив, улавливая поощрительные нотки в голосе наставника, ученик продолжал закидывать его вопросами.
        - Дело в том, Амадео, что силы света и тьмы находятся в самом человеке. Они исходят из его души. Они вложены в нее при ее создании. Только внутри человека Самаэль приобретает возможность действовать. Через человека он проводит свои действия в мир. И точно так же человек может провести в мир творческую силу света. Поэтому каждый отвечает за свой выбор. Существовать в праве выбора - участь людей.
        - Поправь меня, если я делаю не те выводы, - сцепив за спиной мускулистые руки, Амадео начал сосредоточенно расхаживать по разлитому вокруг сиянию. - Мы неможем войти в абсолютный мрак и сразиться с ним на его территории. Мы неможем вызвать Самаэля к нам и здесь разделаться с ним. Но он постепенно набирает вес в душах людей. Что же делать?
        - Знаешь, младший ангел… - с задумчивой улыбкой Иеремиил наблюдал за судорожными попытками ученика добраться до истины. - Мы находимся на переломном этапе вселенского пути. И втакие моменты, когда неопределенность пугает, именно в ней нужно искать спасения…
        - Но как?!! - вцепившись в свои растрепанные кудри, Амадео почти что взвыл от осознания собственной ограниченности.
        - При смешении карт возникают подчас очень интересные расклады… - ироничный тон непробиваемо спокойного Иеремиила привел младшего ангела в чувство.
        - Ты что-то недоговариваешь, архангел… - присмирев, пробубнил повесивший голову Амадео. - Так вчем фишка? - подняв глаза, он выжидающе смотрел на учителя.
        - Ты долго живешь в материальном мире, Амадео… - Иеремиил продолжал стимулировать осознание ученика, заполняя паузу растерянности намеками и недосказанностями.
        - И что же? - стараясь сдерживать растущее напряжение, Амадео неловко, словно туго стреноженный конь, топтался на одном месте.
        - Наверное, ты замечал, что твоя левая рука, отражаясь в зеркале, кажется правой…
        Тишина, разлившаяся в белоснежном сиянии, наполнялась звуком сильного и размеренного сердцебиения воплощенного ангела.
        - Кажется… я понял… - пристально глядя в глаза Иеремиилу, промолвил младший ангел.
        - Я уверен, что ты понял, - тепло улыбнувшись в знак полного с ним согласия, подтвердил архангел.
        - Постойте… Я немогу вас пропустить! Куда жевы?!! - вскочив с офисного кресла, Александр Евстигнеевич мгновенно запнулся о его массивную ножку, запутался в собственных ногах и, окончательно потеряв равновесие, грохнулся на пол. В полете он успел-таки схватиться за край рабочего стола, но несумел удержаться за столь ненадежную опору. Один нарушенный баланс неизбежно разрушает другую целостность. Сдернув разложенную на столе кипу исписанных от руки бумаг, секретарь увлек в непродолжительный, но эффектный полет примостившиеся на ней предметы. Ручки, карандаши, очки в пластиковой круглой оправе и даже мирно дремавшая в стороне стайка фаянсовых кружек с шумом и звоном обрушились на его грузно распластавшееся на ковре тело.
        - Простите… - прошептал потрясенный столь неповоротливой торопливостью Геннадий, помогая красному от смущения Александру Евстигнеевичу выбраться из-под груды канцелярско-посудного хлама. Отряхивая изумленно таращившегося на него пожилого мужчину, он, словно поставленная на повтор программа, продолжал твердить. - Я несам… Меня вызывали… Я несам…
        - Да кто ж вас вызывал, прости господи! - наконец отмер секретарь и сделал решительный шаг вперед, намереваясь изгнать из родных стен незваного гостя. Тут же наступил на катящийся по полу карандаш и едва не растянулся в шпагате перед оторопевшим Геннадием. Вцепившись в его плечо, с трудом перевел дух, сдерживая выскакивающее из груди сердце.
        - Меня вызывали… - с нешуточной тревогой вглядываясь в полные отчаяния глаза Александра Евстигнеевича и навсякий случай придерживая его за то место, где положено быть талии, вымолвил пришелец.
        - Извините, я немогу вас пропустить! - приободренный отсутствием у визитера всяческой агрессии, опираясь на предложенную руку, секретарь самоотверженно налег на него грудью. Используя преимущество в весе, Александр Евстигнеевич принялся выталкивать Геннадия из приемной. - Никак не могу, даже не просите! Нет уж, увольте, я немогу пойти против должностной инструкции. Уходите туда, откуда пришли! - истерически выкрикивал покрывшийся пунцовыми пятнами офисный страж, настойчиво наступая на растерянно озиравшегося Геннадия. Серая тоска во взгляде последнего проникла за должностную броню Александра Евстигнеевича и заволокла его душу склизким туманом дурного предчувствия.
        Волна заливистого смеха и возбужденных голосов, чуть не сорвав с петель офисную дверь, ворвалась в приемную и обдала двоих слившихся в странных объятиях мужчин брызгами молодежного веселья. Перевалившая через порог толпа человек в двенадцать молодых людей заполнила приемную гомоном радостных голосов. Одетые в одном стиле - черный низ, белый верх, юноши и девушки напоминали отраженные друг в друге ожившие шахматные фигуры. Аккуратные прически и задорно блестящие глаза свидетельствовали о приятном, только что свершенном или вскоре ожидаемом, важном событии. Рассыпавшись по комнате и недолго покружив по ней, они все вместе, как будто по команде, дружной стайкой угнездились на коротком диване напротив входной двери.
        Вошедший в нее невысокий, средних лет, темноволосый мужчина привлекал внимание очевидно добрым выражением интеллигентного лица. Не успел он переступить порог, как несколько парней одновременно подскочило со своих мест.
        - Галымжан Каримжанович, присаживайтесь! - застыв в пригласительных полупоклонах, они наперебой звали мужчину к освободившимся местам на диване.
        - Сидите, сидите. Я сейчас к шефу пробегу, там посижу, - застенчиво улыбнувшись и взмахнув рукой, мужчина побежал к скрытой в офисных недрах кабинетной двери. Миновав диковинную живую статую из замерших в слитом молчании Геннадия иАлександра Евстигнеевича, полностью погруженный в свои мысли, добежал до заветной цели и… хлопнув себя по лбу, выпустил из руки прохладную латунь дверной ручки.
        - Добрый день, Александр Евстигнеевич, дорогой! Как дела? - пожав автоматически протянутую ему руку побледневшего секретаря и недожидаясь ответа, мужчина развернулся к крепко прижатому к дородному секретарскому телу Геннадию. - Добрый день, Геннадий! Как вы? Какими судьбами? Очень рад видеть вас у нас! - одарив остолбеневшего секретарского пленника искренней широкой улыбкой и опять-таки не дождавшись его ответа, добежал до вожделенной двери и скрылся за ней прежде, чем услышал отклик: «Войдите!» на свой тихий, но настойчивый стук.
        - Ну, знаете ли… Я тут будто лишний, - оторопелый вид вновь покрасневшего Александра Евстигнеевича вызвал взрыв дружного смеха у рассевшейся на диване молодежной стайки.
        Недоверчиво уставившись на тоскливо молчавшего Геннадия и слегка отодвинувшись от него, но так, чтобы не дать пройти дальше на охраняемую территорию, процедил сквозь зубы:
        - А почему это он не удивился, увидев вас здесь? Вы что, в сговоре?
        - Если он и всговоре, то только со мной! - громогласно изрек внезапно появившийся на пороге своего кабинета Амадео. - Александр Евстигнеевич, я вас умоляю, пропустите посетителя.
        - Пропустить?! - часто заморгав воспаленными от возмущения веками, прошипел секретарь. - ЕГО?!! Да какой же он посетитель?!! Это же… Он же… Это же черт знает что такое! - развернувшись в поисках поддержки к увлеченно болтающей молодежи и так и неполучив ее, с досадой взмахнул полными белыми руками. - Этим все равно! Им только концерты подавай! Слава! Вот это их волнует в первую очередь.
        - Вы опять все драматизируете, дорогой Александр Евстигнеевич! - увесистым дружеским хлопком по плечу Амадео прервал зарождающуюся жалобно-обвинительную тираду. - Жажда славы и потребность в творческом самовыражении - разные вещи. Вы пропустите, в конце концов, ко мне посетителя? Или мне прямо здесь вести с ним переговоры?
        - Как изволите, шеф, ваше право… Хотя я бы нипочем его не пропустил… - убираясь с пути Геннадия, раздраженно забурчал секретарь. - Проходите! - отвернувшись от нежеланного посетителя, но невыпуская его из периферийного поля зрения, гавкнул Александр Евстигнеевич.
        Поспешно пробежавший мимо него Геннадий исчез в кабинетных глубинах амадеовского обиталища.
        - И какие с этим чертом могут быть переговоры… - расстроено потирая вспотевшие виски, забормотал пожилой мужчина. - И где мои очки?
        - Эй, чего расселись, вы нев гостях! - резко вклинился он в молодежный мирок на диване. Насладившись испуганным видом сбившихся в плотную кучку юных лиц, с жалобно-негодующим видом скомандовал: - Идите, помогите старому больному человеку собрать вещи. Скоро, сдается мне, покину я эти стены навсегда… Что ж это такое делается… Куда мир катится…
        Свет, заливающий кабинет, казалось, поступал в него отовсюду. Вливающиеся в окна солнечные потоки смешивались с подспудным свечением белых стен, с голубоватым электрическим сиянием потолочных ламп, с янтарным блеском в глазах Амадео… Световые лучи, касаясь стен и потолка, рассыпались игривыми зайчиками по мягкому старинному ковру, ласковыми бликами взбирались на колени сидящих вокруг стола людей, душевным теплом собирались в морщинках их улыбающихся и грустных лиц…
        - Ну, так что, Галымжан, возьмете ГЕНУ себе в хор? - заговорщицки подмигнув, Амадео наклонился к доброжелательно улыбавшемуся навстречу ему интеллигентному мужчине. - Ему надо заняться творчеством на какое-то время. Душа горит, - усмехнувшись, он посмотрел на неподвижно тоскливого Геннадия.
        - Да, разумеется! - разулыбавшись еще шире, охотно откликнулся Галымжан.
        - Петь он, правда, не умеет… - Амадео задумчиво постучал пальцами по столу, рассматривая упорно молчавшего Геннадия. - Но куда же еще мы его можем пристроить…
        - Ничего, научим! - полный энтузиазма возглас вклинился в раздумья хозяина офиса. - Мы его поставим так, что его голос особо влиять на общий звук не будет. Определим, куда поставить. Я его прослушаю и определю.
        - Вот ия так думаю, - одарив Галымжана благодарным взглядом, вымолвил Амадео. Карандаш, внезапно появившийся в его пальцах, казалось, материализовался из парящего в комнате солнечного света. - Тем более что взять его надо на недолгий срок. Я так предполагаю…
        - На какой срок надо, на такой и возьмем! - с готовностью откликнулся добродушный Галымжан. Мысль, мелькнувшая у него в голове, была поймана гибким сознанием и заискрилась в глубоких карих глазах. - А вдруг у парня талант! - взгляд мужчины загорелся неподдельной радостью глубоко увлеченного своим делом человека. - Раскроем, проявим!
        - Вот зачто я вас люблю, Берекешев, - Амадео перегнулся через стол и, взяв руку Галымжана в свою огромную ладонь, бережно сжал ее. - Так завашу неискоренимую, прямо-таки ангельскую доброжелательность, миролюбие и страсть к творчеству. Вы им не занимаетесь. Вы им живете! Такой человек, как вы, дорогой наш хоровик и композитор, никогда не пропадет!
        Музыкант, с уверенной теплотой ответивший на предложенное рукопожатие, радостно улыбнулся.
        - Спасибо, шеф. Но как же без этого? Людям надо давать шанс. Мы ведь все… - с искренним сочувствием он заглянул в заблестевшие глаза Геннадия, - …хотим быть счастливыми и нежелаем страдать, не так ли? А творчество как раз помогает обрести гармонию с собой.
        - Вот иотлично! - воодушевленно воскликнул Амадео, вложив холодные пальцы Геннадия в сухую теплую ладонь Галымжана. - Значит, по рукам.
        - По рукам! - согласно кивнул композитор, одновременно отвечая на два рукопожатия.
        Выйдя из кабинета, Галымжан осторожно прикрыл за собой тяжелую дверь.
        Устроившись в кресле поудобнее, Амадео заложил обе руки за голову и принялся с интересом рассматривать своего чрезвычайно немногословного гостя.
        - Прав хормейстер. Шанс надо давать людям. И нелюдям тоже, - уловив нервное подрагивание опущенных век визитера, не без ехидства добавил: - попал ты, ДАМБАЛЛА.
        - Да, попал, - усталым голосом отозвался Геннадий. Взгляд, полный тоски, окутал массивную фигуру Амадео.
        Стряхивая с себя чужеродную печаль, Амадео повел широкими плечами. Покрутив между пальцами солнечный карандаш, несколько минут с явным удовольствием созерцал впалую грудь Дамбаллы.
        - Знаешь, - сообщил Амадео, изучая сидевшего перед ним мужчину с азартом зоолога-коллекционера, - я лично не стал бы тебе оказывать услугу.
        Опустив голову еще ниже, Геннадий тяжело вздохнул.
        - Я понимаю тебя, младший ангел.
        - Черт, не называй меня так! - подскочив на своем месте, вскипел ученик архангела. - Ты мне не начальник, чином тыкать!
        - Извини… - испуганно съежившийся Геннадий часто-часто заморгал заслезившимися глазами.
        - Но я не вправе принимать решения такого рода и уж тем более обжаловать их. Насколько мне известно, у вас, как иу нас, это непринято, - мгновенно остыв, ледяным тоном изрек Амадео.
        - Не принято, - слабым эхом подтвердил сжавшийся на стуле Геннадий. Развалившийся в кресле Амадео по-американски взгромоздил обе ноги на стол. Взглянув на свои давно не чищенные туфли, он поморщился, но продолжал с вызывающим упрямством осыпать уличной пылью дорогую обивку стола и разложенные на нем документы.
        - Вот ихорошо. Хоть какие-то точки соприкосновения… Так вот… Согласно полученным мною инструкциям, ты найдешь в моем лице защиту и приют. Если того пожелаешь, разумеется.
        Замерший в ожидании полного приговора, Геннадий, казалось, перестал не только двигаться, но идышать.
        - Ах, да, я изабыл… У вас же, демонов, нет желаний, кроме указов вашего хозяина. Рабы… - Амадео полусочувственно-полупрезрительно ухмыльнулся и сощурил блестящие глаза. - Но я не вправе так же вас осуждать, - едва не вывалившись из кресла, атлет попытался вальяжно потянуться. - Хотя, следует признать, видеть у себя в кабинете поверженного демона - очень приятная штука. Большего наслаждения я в этом мире не испытывал… Я бы, пожалуй, довел его до экстаза. Честно говоря, мне очень хочется добить тебя, ДАМБАЛЛА. Вот прямо здесь…
        Гнетущая тишина повисла в залитом ярким светом просторном кабинете. Внезапно охрипшее дыхание Геннадия распугивало собравшихся вокруг него солнечных зайчиков.
        - Хорошо, - твердо сказал Амадео, мощным рывком поднимаясь из кресельных глубин. - Вопрос уже решен, и я лишь исполняю принятое не мною решение.
        Подойдя к двери, он выглянул в закабинетное раздолье.
        - Александр Евстигнеевич! - требовательный окрик шефа пронесся по вмиг притихшей приемной.
        - А? Что? - услышав голос Амадео, трагично возлежащий на диване секретарь попытался встать. Смоченный в холодной воде носовой платок, приложенный к его багровому лбу, съехал на нос и оттуда упал прямо в руки шустро подбежавшей кАлександру Евстигнеевичу девушки из черно-белого хора. С трудом усевшись, он отвел в сторону протянутую другой девицей чашку с благоухающим дорогим коньяком крепким кофе.
        - Тихо там! - неожиданно сильным голосом рявкнул он на молодых артистов, наводящих порядок на его рабочем столе.
        - Возьмите деньги и закажите раскладное кресло и два комплекта постельного белья. Кресло-кровать установите в моем кабинете. С сегодняшнего дня ДАМ…, то есть Геннадий Андреевич будет жить здесь.
        Завершив тираду, Амадео предупреждающе сердито зыркнул на секретаря и скрылся за массивной кабинетной дверью.
        - О, нет! - покрываясь лиловыми пятнами, простонал пожилой офисный служитель, откинувшись на диванные подушки и прижав к пылающему лбу похолодевшую ладонь. - Пропали мы… Все пропало… То сШалкаром сотрудничать… То этого черта приютил… Чего вы мне принесли? - спохватившись, он ткнулся носом в упорно маячившую перед ним фарфоровую чашку.
        - Как вы просили - кофе с коньяком… - осторожно придерживая остывающую посудину, произнесла девушка.
        - Какой там кофе! - трагически закатив глаза, придушенно закричал Александр Евстигнеевич. - У меня сердце прихватило! - взявшись за грудь, он неуклюже завалился набок. - Срочно бегите в аптеку… нет, в магазин… и принесите мне настоящей чачи! А неэтого… лекарства липового… От него я точно сдохну… - громко всхлипнув, он бессильно уронил руку на свой толстый живот.
        Глава17
        Пробуждение
        - Что заерунда… - обнажив острые белые зубы в ленивом зевке, Шалкар небрежно махнул рукой в сторону сцены. Выступающий на ней черно-белый хор безупречно подобранными голосами пел известную народную песню.
        - Ненавижу хоровое пение, - пихнув локтем под ребро Эрика, заслушавшегося слаженным а капелльным исполнением, Шалкар с вежливым вызовом осклабился на сидевшего через кресло Амадео.
        - У тебя к нему предвзятое отношение, - не поворачивая головы, усмехнулся атлетический гигант. - Ассоциации неприятные?
        Презрительно скривив губы, Шалкар взъерошил идеально уложенные, залитые искусственным блеском волосы Эрика. Дернувшись под начальственной рукой, тот сиспуганным негодованием воззрился на вышедшего на сцену ведущего.
        - А счего его любить? Общее безголосье скрывает бесталанность каждого… - брезгливо вытерев ладонь о велюровый пиджак побледневшего секретаря, Шалкар снова широко, во весь рот, зевнул, едва не вывихнув себе челюсть, и соскучающим видом сложил руки на груди.
        - Ну, да, - поймав краем глаза ехидную улыбку примостившегося в соседнем кресле Александра Евстигнеевича, саркастически заметил Амадео. - Особенно это заметно в церковном хоровом пении.
        Негодующий взлет густых бровей Шалкара не предвещал доброжелательного ответа.
        - У них не то что голоса, но ивнешности нет! - высокомерно вскинув подбородок, встрял в разговор взлохмаченный шалкаровский секретарь. - Деревенщина на деревенщине. Все девицы страшные. А вон та, с правой стороны, так вообще королева ужаса.
        - Это ты король ужаса. Тебе слово давали? - отвесив Эрику такую тяжеловесную оплеуху, что бедняга чуть не слетел с кресла тряпичной куклой, бросил Шалкар. - Сиди и молчи, покуда тебя не спросили.
        Схватившийся за затылок секретарь перепугано умолк, не преминув, однако, поджать губы в автоматической высокомерной гримасе.
        - А вот эту цыпочку я уважаю, - в предвкушении удовольствия Шалкар выпрямился и потер руки. Появившаяся на сцене Меруерт, казалось, светилась изнутри холодным белым светом. Белоснежное длинное платье подчеркивало неестественную бледность ее кожи. Неподвижно застыв посреди сцены с закрытыми глазами, она напоминала безжизненную мраморную статую.
        - Ну, что, недомерки, - обернувшись к невозмутимо восседавшему на своем месте Амадео, Шалкар кинул злобный взгляд на негодующе воззрившегося на него Александра Евстигнеевича. - Спорим на нее, что она победит? Конкурс мы выиграли! Лоханулись вы, полудурки! Да непереживайте, вас же после этого повысят! Станете полными придурками! Решили очередное благое дело сделать, нам места на конкурсе застолбив! Ага, сделали! Сейчас эта красотка рот раскроет и всех ваших подчистую срежет!
        Выхватив из нагрудного кармана завозившегося в кресле Эрика безупречно выглаженный носовой платок, он кинул его себе под ноги.
        - Урод, ботинки мне протри.
        - А доГЕНКИ я доберусь… - еле слышно, словно разговаривая с самим собою, произнес Шалкар, поставив свободную ногу на спину склонившегося перед ним секретаря.
        Скрыв в уголках губ насмешливую улыбку и накрыв ладонью вспотевшую руку нервно заерзавшего Александра Евстигнеевича, Амадео с невозмутимым видом продолжал смотреть на залитую софитным светом огромную сцену.
        Свет был повсюду. Она шла в него по погруженному в сумрак коридору, не чувствуя своих шагов. Притягиваемая ярким свечением впереди, она окутывалась им, еще невойдя в его владения. Сливаясь с окружающей ее сияющей белизной, она летела над полом, не властная над собой и вто же время полностью себе принадлежавшая… И сколь невыразимым было блаженство, сопутствующее ощущению собственной полноты! Сияние, пробужденное в ее сердце охватившим ее внешним светом, разгоралось в нем голубоватым пламенем подлинной жизни… Ее жизни… Купаясь одновременно во внешнем и внутреннем свете, она скоро перестала их различать. И окончательно смирилась с тем движением, которое порождалось их объединенной силой.
        Внезапно сила, несшая ее, остановилась. Пригвожденная к месту, она наслаждалась разлившимся в душе неземным блаженством. Пришедшая извне волна приятного тепла пробежала по ее телу. Она различила в ней биение сотен человеческих сердец… Побужденная скрытым в них ожиданием, Меруерт, не открывая глаз, тихо запела…
        Голубоватое сияние, раскрывшееся вокруг нее с первыми же звуками ее голоса, казалось бесконечным… Раскинув руки, Меруерт безмятежно парила в его центре, переливающемся сиреневыми и фиолетовыми цветами… Голубой свет струился по ее телу роскошным длинным платьем… Нити золотого света вплетались в него по всей длине… Распахнув глаза, Меруерт смотрела на огромный золотой диск, проступавший перед ней из фиолетовой дымки. Ее душа, раскрывающаяся в дивной красоты неземной песне, устремилась на его беззвучный зов… Полет, захвативший ее душу, становился все явственнее и быстрее… Голубовато-золотое свечение платья, слившееся сМеруерт целиком, вдруг затмило все пространство вспышкой янтарного света… Вылетевшая из его глубин ярко-голубая птица, взмахнув широкими крыльями, устремилась к выплывшему из фиолетового пространства золотому диску и растворилась в его ослепительном сиянии…
        Восхитительная музыка лилась вокруг нее разноцветным потоком… Тишина, просачивающаяся сквозь него, была такой чужеродной и родной одновременно…
        Безмолвие зрительного зала качало Меруерт на волнах неподдельного восторга. Первое, что она услышала, открыв глаза, - наполнявшее ее сердцебиение. И подхватившая ритм одного сердца буря аплодисментов взорвала настоянную на глубоких чувствах тишину… Миллионы ее кусочков навсегда осели в таких разных, но безусловно единых человеческих сердцах…
        Открыв глаза, Меруерт, улыбаясь, спокойно созерцала неистовавшее перед ней людское море. И лишь два взгляда из всех остальных заставили ее почувствовать волнение: бесстрастно-ледяные глаза Шалкара и теплые золотистые глаза Амадео. Вглядевшись в них, как вживые зеркала, она опустила голову, окинув себя быстрым взором. Так ибыло: голубое платье невесомо окутывало ее фигуру…
        - Моя душа к твоим услугам… - склонившись над изящной кистью Меруерт, Амадео запечатлел на ней долгий и нежный поцелуй. - Побежали «праздновать» победу, - усмехнувшись недоуменному взгляду певицы, обращенному на пустые кресла рядом с ним, сообщил он.
        Взмахнув головой, словно стряхивая застарелый сон, девушка тихонько сжала огромную ладонь Амадео.
        - Благодарю вас за то, что вы пригласили наших артистов выступать на этом конкурсе! Без вашего участия я бы ни зачто не попала сюда и неспела бы… По-настоящему, всей душой.
        - Скажите спасибо Шалкару, что заставлял вас петь, - кивнув на покинутые кресла, сказал атлет, ответно пожав руку певицы.
        - ШАЛКАР… Конечно, я тоже очень благодарна ему… Ему больше всех благодарна… - глядя куда-то вглубь себя, прошептала Меруерт. - Он сделал для меня столько добра… Он любит меня всем сердцем… Он заменил мне отца…
        Перехватив полный ужаса взгляд Александра Евстигнеевича, Амадео послал ему предупредительный кивок.
        - Вы, безусловно, правы, дорогая Меруерт! - обняв девушку за плечи, уважительно проговорил Амадео. - ШАЛКАР сделал для вас добра больше всех. Удивительное место - этот мир. Подчас наибольшее зло оборачивается наилучшим добром…
        Рассмеявшись, он похлопал по спине зашедшегося в грудном кашле пожилого мужчину.
        - Вам плохо? - встревожено глядя на покрывшегося крупными каплями пота секретаря, спросила Меруерт. - У меня есть валидол в сумочке, я сейчас… - Подобрав подол платья, она побежала было из зала.
        - Не обращайте внимания, - поймав ее руку, остановил ее Амадео. - У нашего многоуважаемого Александра Евстигнеевича слишком впечатлительная душа. И оттого он слишком категоричен.
        - Добром все это не кончится, помяните мое слово! - прокрякал пришедший в себя от услышанной критики секретарь.
        - Да пусть кончается так, как положено, - устало вздохнув, отмахнулся от его раздражения Амадео. - И без вас тошно, чего тоску нагоняете? - развернувшись, он неожиданно резко накинулся на попятившегося секретаря. - Вечно вы каркаете, как старый ворон. Из-за вас потом все рушится.
        - Из-за меня? - стремительно багровеющий от переполняющего его праведного гнева, Александр Евстигнеевич сжал кулаки и начал медленно наступать на озадаченно замолчавшего Амадео. - Я-то тут при чем? Я вам правду говорю, вы понимаете, ПРАВДУ! А если желаете сказочки слушать, такие, как вам хочется, ступайте кШАЛКАРУ! Он вам понарассказывает, понаобещает! И плевать, что вы мой начальник! Из-за вас никак не могу стать полноценным младшим ангелом! Был бы другой начальник, у меня бы все по-другому получилось!!!
        - Уж несомневаюсь! - уперев в бока огромные кулачища и перейдя в ответную атаку, взревел Амадео. - Все увас было бы по-другому! И мир был бы другой! И вы сами! Как сархангелами общаться, так я! А увас духу не хватает! Коль кишка еще тонка, так имолчите лучше, делайте свое дело! Из-за ваших недоработок миры рушатся!!!
        Оказавшаяся между ними Меруерт закрутила головой и жалобно пропищала:
        - Вы очем? Простите… Я непонимаю… - ощущение, что ее сдавливают две невероятно тяжелые каменные плиты, заставило ее легкие жадно глотать пока что доступный воздух.
        - О, нио чем, не волнуйтесь, дорогая! - мгновенно приняв невозмутимый вид, торжественно изрек Амадео. - У нас это так… рабочие разногласия. У всех бывают, не так ли?
        - Так… - с трудом сглотнув застрявший в горле комок плотного страха, робко согласилась девушка. - Но мне кажется, вам врача нужно… - обратилась она к багровому и угрюмо молчавшему Александру Евстигнеевичу.
        - Мы его сейчас как раз к врачу и отведем… - взяв ее за руку, успокаивающим тоном сказал Амадео. Наклонившись, он дотронулся теплыми губами до кончиков ее пальцев. Удерживая ее руку в своей, Амадео продлил несколько дольше, чем то предписано этикетом, этот невинный контакт.
        - Я поздравляю вас, МЕРУЕРТ, - подняв голову, он проникновенно и серьезно посмотрел в ее затуманенные лаской глаза. - Для вас с этого дня началась совершенно другая жизнь.
        - Я знаю, - не отводя взгляда, тихо ответила девушка. Ожившие в памяти переживания проступили голубым свечением вокруг радужки ее карих глаз. Всплывшее из их глубины до боли родное имя беспомощной бабочкой затрепетало на острие пристального внимания. Откуда это чувство неизмеримой близости с этим малознакомым ей человеком?
        - Мы пойдем, с вашего позволения, - отпустив руку Меруерт, Амадео иАлександр Евстигнеевич чинно раскланялись. Не дождавшись ее ответа, они поспешно пошли, почти побежали к выходу из опустевшего зала. Замерев на мгновение возле самой двери, Амадео обернулся и послал отстраненно глядевшей на него девушке воздушный поцелуй. Повернувшись и сделав шаг, он растворился в разлившейся за дверным порогом театральной темноте.
        О, сколько раз за последний месяц она пережила это неописуемое состояние! Когда, находясь в одном пространстве, вдруг оказываешься в другом… Когда время останавливается или начинает течь по-иному… Когда привычное становится непривычным, раскрываясь новой своей стороной…
        Она жила воспоминанием об этом чудесном мгновении, столь кратком, но таким наполненным новым знанием… Память о нем навсегда поселилась в ее душе. Созерцая картинку, навечно отпечатавшуюся в ее сознании, Меруерт радостно и умиротворенно улыбалась. На той картинке были изображены двое знакомых ей мужчин, молодой и ввозрасте, стоявшие перед выходом из зрительного зала. Полумрак затененного помещения окутывал их фигуры… Такая в целом простая картинка, но снедавних пор Меруерт знала: самое важное всегда сокрыто в деталях. И именно эти детали бросались ей в глаза с самой главной страницы ее новой земной памяти. На спинах обоих мужчин подчеркнутые царившим вокруг сумраком ярко светились белые аккуратные крылья…
        И вее памяти застывшая было картинка вдруг ожила, развернулась неведомой прежде перспективой. Почувствовав ее осознанное внимание, пожилой мужчина повернулся и одарил ее долгим печальным взглядом.
        - А что вы думаете, легко быть на нашем месте? - схватившись обеими руками за сердце, вопросил он. - Все ругают меня за то, что я ною и жалуюсь. Но ведь без нас мир рухнет! - мужество самозабвенно страдающего человека стальным блеском засветилось в скорбных глазах Александра Евстигнеевича. - Никто иной как мы, плачущие ангелы, берем на себя страдания мира! Люди вырабатывают слишком много негативных чувств! И мы проживаем за них часть их последствий… А вы думали, - неожиданно повысив голос, он решительно шагнул кМеруерт, но был остановлен твердой рукой продолжавшего стоять к ней спиной Амадео. - Почему со мной все время гадости происходят? Я просто беру на себя излишние человеческие страдания…
        По задрожавшей щеке секретаря медленно, чересчур медленно, будто специально, чтобы быть увиденной, скатилась крупная слеза.
        - А! - безнадежно махнув рукой на ее оцепенелость, бросил секретарь. - Вы же еще не доросли до понимания всего происходящего, чего я тут распинаюсь. Одно я вам скажу, полуангел, - его взгляд, насыщенный огромным количеством проживаемых чувств, прожигал Меруерт, выталкивая ее на какой-то новый уровень понимания. - Час вашего главного испытания близится… Не заблуждайтесь. Вы еще не появились на свет. Вы еще только рождаетесь. И чем все закончится - зависит только от вас…
        Круто развернувшись на каблуках, Александр Евстигнеевич вновь застыл у двери, демонстрируя свои белые крошечные крылья. Глубоко вздохнув, Меруерт вернулась в окружающую ее реальность, запрятав невероятную памятную картинку в надежный тайник в глубине сердца. Подобрав подол голубого платья, она вышла из зала.
        Глава18
        Активация зла
        - Я тебя предупреждал, ШАЛКАР! - раскаты сверхнизкого баса, сотрясавшие абсолютную тьму, звучали без угрозы, но сполным равнодушием. - Что если ты не справишься с заданием, то будешь наказан.
        - Да, мой повелитель… - натужный писклявый голос Шалкара выдавал пожиравший его смертельный ужас.
        - Ну, так что же? Ты готов принять заслуженную кару?
        - Но, мой господин… Ведь я не провалил задание! - цепляние за хоть какую-то, но все-таки жизнь формировалось в сознании демона в жажду оправдывать свои действия.
        - Это как понимать «не провалил»? АДАМБАЛЛА? Что ты мне тут сказки рассказываешь?!! - от вопиющей бесстрастности Самаэля не осталось и следа. Волны обжигающего холода пронеслись по непроницаемой тьме.
        - Он еще на нашей стороне, - слабея от накатывающегося на него разрушительного намерения Самаэля, выдавил Шалкар.
        - О, непременно! - голос разъяренного Самаэля, и без того низкий, понизился еще на несколько тонов.
        - Он еще не принял их предложе… - умоляющий голос Шалкара оборвался утробным всхрипыванием.
        - Но он живет в кабинете Амадео, - возразил вновь бесстрастный Самаэль.
        - Да, мой господин, но должно пройти ровно тринадцать дней, чтобы его решение набрало силу и перевело его в стан света, - обретший способность говорить, Шалкар натужно дышал в уплотнившемся вокруг него кромешном мраке.
        - Предположим… - немного помолчав, задумчиво изрек Самаэль. - Возможно, это итак. Но ты допустил, чтобы ситуация зашла слишком далеко. Ты несумел вовремя определить, в чью душу подселилась душа Анники. Ты,Шалкар, проморгал врага под самым своим носом. И ты расплатишься за это.
        - Как пожелаете, мой повелитель! - выдохнул Шалкар, снова сдавленный разрушительной мощью абсолютной тьмы.
        - Конечно, как пожелаю! - громовой хохот Самаэля прошел по мраку шквалом ледяного ветра. - Ты получишь наказание сполна. Но несейчас. Сейчас мне нужна вся твоя сила, чтобы выполнить задание до конца. И неодно, а несколько. И чем больше неудач ты потерпишь, жалкое отродье, тем хуже тебе придется…
        - Да, мой господин, - корчась от невыносимой боли полученного удара, прошептал Шалкар. Кромешность тьмы скрывала глубокие раны, оставленные на его душе и теле яростью Самаэля.
        - Обезвредь ДАМБАЛЛУ, - приказ Самаэля обжег Шалкара вспышкой ледяного пламени. Голос абсолютного мрака вгонял в разгорающуюся вШалкаре боль новые и новые приказы.
        - Войди в будущее тех, кто его видел и встречай их там.
        - Направь полуангела по ложному пути.
        - Если выполнишь все задания, я накажу тебя только за душу Анники.
        Непродолжительная пауза, повисшая в непроницаемой тьме, развернулась в душе Шалкара воронкой заглатывающего его небытия. Едва удерживающийся на ее краю, он просипел:
        - Я понял, мой повелитель. Я все исполню.
        Зеркало вытолкнуло его с такой силой, что, влетая в свой кабинет, Шалкар врезался головой в покрытый старинным золотом угол письменного стола. Кровь, брызнувшая из раскроенного черепа, мгновенно залила дорогой антикварный ковер, жадно впитавший ее до последней капли. Несколько минут полежавшее на нем мужское тело наконец дернулось, и пришедший в себя Шалкар сел, скрестив ноги, с мученическим видом держась за голову.
        - Да понял я… - с трудом проскрежетал он в окружавшую его тишину. - Зачем оболочку портить… Я же время трачу на ее восстановление…
        Поморщившись, он провел рукой по закрывшейся ране.
        - Ничего, и нетакое заделывали… - с тоской взглянув в зеркало, отражавшее его залитое кровью лицо, он скорчился в страдальческой гримасе. - Черт, черт, черт… Ну, давай же, возьми себя в руки! Шевелись, кому сказал! Где весь твой опыт… Неужели все зазря… Столько лет безупречной службы… Неисчислимое количество лет… И все коту под хвост из-за одного промаха…
        Ощерив в злобной улыбке острые белые зубы, он попытался придать подобие хоть какой-то прически вздыбленным в спекшейся крови волосам.
        - Понятное дело, момент особый… Или все или ничего… Ох, уж эти переломные вехи Вселенной… И почему, спрашивается, вся ответственность на мне? Где, черт побери, остальные?!!
        Одним прыжком вскочив на ноги, он подбежал к стоявшему на столе телефонному аппарату.
        - Эрик, никого ко мне не пускать! Ни одну душу - ни живую, ни мертвую! Ты меня понял? Иначе пеняй на себя. Уничтожу к чертовой матери! - напряженно выслушав неровно булькающий в трубке секретарский голос, он сразмаху швырнул ее на рычаг.
        - П-п-онял, чего уж тут не понять, - брезгливо, двумя дрожащими пальцами Эрик вернул трубку на ее законное место. Открыв трясущимися руками ящик в центре стола, принялся с подчеркнутой скрупулезностью раскладывать на золотистой шелковой салфетке маникюрные принадлежности.
        - Кажется, заварушка крутая намечается. Но что бы ни случилось, встречать судьбу надо с подготовленным лицом, - немного успокоившись, пробормотал он вполголоса. Перевернув нашейный медальон зеркальцем к себе, он встревожено улыбнулся своему отражению. Подцепив отполированным ногтем лежавший на салфетке золотой пинцет, Эрик углубился в борьбу с видной лишь ему одному растительностью на идеально выбритом лице.
        - Приказ есть приказ…
        Поднявшись с кресла, с решительным видом Шалкар направился к противоположной от него стене. Нажав на невидимую на ней кнопку, он дождался, когда занавешивавшие стену красные портьеры разъедутся в разные стороны. Встав лицом к обнажившейся за ними обыкновенной части комнатной структуры, обратил к ней раскрытые ладони обеих рук и четко произнес несколько латинских слов. Прошедшая по стене сверху вниз трещина напоминала его кривую злорадостную ухмылку. Переросшая в широкую самодовольную улыбку, она отразилась глубокой поперечной трещиной на той же стене. Гиеноподобный торжествующий хохот Шалкара потонул в треске и шуме, сопровождавшем разваливавшийся на глазах штукатурный слой. Переступая через обломки материальной действительности, Шалкар вплотную приблизился к открывшейся перед ним новой реальности. Великое множество серых и черных завихрений, уходящих в неизмеримую глубину, шли параллельно друг другу и были похожи на круглые соты, выкладывающиеся в нефизическую поверхность.
        Коснувшись пальцем одного из вращавшихся потоков энергии, Шалкар бросил в него единственное слово.
        - НИКОЛАЙ!
        Мгновенно расширившись, одно из завихрений поглотило остальные энергопотоки, охватив собой всю стену. По-волчьи встряхнувшись, словно скинув с себя что-то чужеродное, Шалкар с довольным рычанием расправил выросшие за его спиной гигантские черные крылья. Шагнув навстречу крутившемуся перед ним темно-серому смерчу, он нырнул в разверзшуюся в его недрах бездну.
        Раскинув крылья, он очень медленно летел по казавшемуся бесконечным темному коридору. Образованные из струящихся и закручивающихся внутрь себя потоков разнообразных оттенков серого цвета, по консистенции они напоминали плотный туман. Поворачивая голову в разные стороны, Шалкар внимательно изучал проступающие из туманной серости живые красочные картинки. Ребенок плачет в роддоме… Маленький мальчик дерется с другим малышом на игровой площадке детского сада… Подросток в школьной форме гоняет мяч с командой похожих сорванцов…
        - Слишком рано… Опять не то… - бормотал Шалкар, пролетая мимо очередной сценки.
        Притормозив около зарисовок из армейских будней, происходивших здесь и сейчас на его глазах, Шалкар задержал на ней долгий пронзительный взгляд. Подчиняясь его вниманию, картинка увеличилась в размерах, демонстрируя поразительную отчетливость каждой детали.
        - Слишком рано, - оборвав визуальный контакт, он отбросил от себя вмиг уменьшившийся жизненный эпизод.
        Чья-то свадьба… Развод… Вновь и вновь объятия и расставания… Злобно усмехаясь, Шалкар с удовольствием созерцал неизменно избитых и плачущих женщин, затравленных и забитых детей… Обнажив зубы в хищном оскале, он развернулся на донесшийся до него истошный крик. Какой-то мужчина бежал, не чуя под собой ног. Догнавший его здоровяк прицельным ударом в затылок свалил убегавшего наземь. Уперев руки в бока и растопырив крылья, Шалкар удовлетворенно наблюдал за развернувшейся перед ним сценой допроса в нищенски унылом кабинете. Проводив взглядом выводимого в коридор пойманного беглеца, еле узнаваемого под множественными гематомами, он сприцельным вниманием начал изучать двоих оставшихся в кабинете мужчин в форме.
        - СЕЙЧАС, - вставил демон свое веское, но неслышимое людьми слово в ведущийся меж ними диалог.
        Позволив многократно увеличившейся картинке поглотить его, ставшего крошечной частью таящейся в ней реальности, Шалкар оказался внутри наблюдаемого им извне пространства. Очутившись в комнате, он многозначительно подмигнул одному из мужчин, старшему по возрасту. Тот, заметно вздрогнувший при его появлении, справился с первичным испугом, не сводя глаз с указательного пальца Шалкара, в характерном жесте прижатого к его же губам. Предприняв некоторое усилие, мужчина продолжил полупрерванный разговор со своим ничего не подозревающим подчиненным.
        - И что мне с ним делать? - с удрученным видом разводя руки, говорил тот. Недобро усмехаясь, Шалкар всматривался в недоумевающие глаза полицейского. Сопоставив его нынешний облик с ожившей в памяти картинкой, он утвердительно кивнул головой. Да, он нашел того, кого искал. Страж порядка, направленный по вызову о предполагаемом убийстве в офис Амадео, стоял перед ним на расстоянии короткого прыжка.
        - Не раскалывается? - сочувственно причмокивая губами, уточнил старший.
        - Никак нет, Станислав Валентинович. И что мне прикажете с ним делать? Ну непытать же! - взъерошивая непослушные короткие волосы, лейтенант помассировал свой грубо слепленный затылок.
        - Хм-м-м… - задумчиво накручивая русый ус на тонкий костистый палец, Станислав Валентинович искоса посматривал на иронически созерцавшего его Шалкара. Не сделав ни единого движения, демон вдруг оказался рядом с ним и опустил руку на его плечо. Вздрогнув всем телом, мужчина покорно замер под его прикосновением.
        - Приветствую тебя, ВАЛАДОР, - склонившись к уху остолбеневшего собеседника, вымолвил Шалкар. Сумев наскрести достаточно сил для ответа, офицер с трудом кивнул.
        - А если его в камере укокошат, как предыдущего? - не замечая стоявшего бледным истуканом шефа, потерянно твердил младший чин. - И что тогда? Снова полгода работы коту под хвост?
        - Ты должен отпустить его, - ровным тоном проговорил Шалкар, не отпуская захваченного плеча.
        - Ты должен отпустить его, - не своей волей открывая рот, повторил Станислав Валентинович.
        - Как - отпустить? - изумленно вскинув голову, воскликнул лейтенант. - На каких основаниях?
        - Его все равно убьют в камере, - повторяя слова кукловода, ответила марионетка.
        - Но накаком основании я его выпущу? - протестующе затряс головой молодой полицейский. - Он же убил четырех девочек-подростков!
        - Вина не доказана, и доказательств ты не соберешь, ты же сам знаешь, - человеческими устами проговорил демон.
        - Но улики-то есть! - стремясь отстоять известную ему истину, не унимался собеседник. - Правда, косвенные…
        Ведомый Шалкаром, Станислав Валентинович не спеша подошел к подчиненному коллеге, обеими руками оперся о его плечи и проникновенно заглянул в полные возмущения глаза.
        - Понимаешь… - с явным удовольствием от ощущения пусть и несвоей, но все же власти, повторил он слова демона. - Это будет уже третий «висяк» на твоем счету. А сним ты не сумеешь получить повышение. Николай, ты же мой друг! - тепло улыбнувшись, Станислав Валентинович посмотрел на фотографию юной симпатичной девушки на офисном столе. - Я же твою дочь на коленях качал.
        Засветившийся нежностью взгляд Николая ласкал нежное девичье лицо.
        - Ты же не ради себя, ты ради дочери подумай… - выдержав многозначительную паузу, старший офицер со вздохом отвернулся от стола, следуя манипулятивному указанию Шалкара. - Наташка ведь с детства мечтала на дизайнера по одежде выучиться. А денег это стоит немалых… - кинув выразительный взгляд на притихшего Николая, он понимающе похлопал его по плечу. - Ты подумай. Тут твои амбиции ни кчему. Ты их к черту пошли, мой тебе совет! Дети, вот ради чего стоит жить! - переправил он сотруднику слова своего шефа.
        - Ну, хорошо… - сосредоточенно глядя на фотографию, выдавил Николай. - Думаю, вы правы. Старый друг лучше новых двух.
        Рывком подняв телефонную трубку, он бросил в нее несколько отрывистых фраз.
        - Ну, я побежал! - глянув на часы, по воле демона заторопился Станислав Валентинович. - У меня дел невпроворот.
        - А это что? - вперившись пристальным взглядом в нечто, лежавшее на столе, развернул его обратно Шалкар.
        - Где? Это? - Николай взял в руки маленький круглый предмет. - Это крохотная камера. Пишет звук и видео. Чудеса современной техники! Принес кто-то неизвестный. И как сюда проходят, ума неприложу. Тут записка прилагалась, написано - от гражданина… Некто Геннадий Андреев илиАндреевич… Сейчас не помню, надо посмотреть в записях. Думаю, фуфло все, никто ж себя подставлять не станет… Написано еще, что компромат на какого-то продюсера, имя такое странное… ШАКАН… ШАЛКАН…
        - Подлец! - взмахнув огромными крыльями, яростно выкрикнул Шалкар.
        - Подлец! - чуть не сбитый с ног злобным выплеском хозяина, но имже и удержанный на месте, повторил старший офицер.
        - Кто? - удивленно воскликнул Николай, споткнувшись на ровном месте и чудом сохранивший равновесие. - А, вы о продюсере? Не знаю еще, надо посмотреть, что там. Опять, наверное, сауна с голыми девочками. Склоки конкурентов. Скукотища. Выбросить бы сразу, да интересно, если честно… - сконфуженно улыбнувшись, он кинул камеру в открытый ящик стола. - Спасибо вам, Станислав Валентинович! - пожав начальнику руку, он благодарно улыбнулся.
        Выйдя за дверь кабинета, старший офицер чуть не столкнулся с прошедшим сквозь стену Шаркаром.
        - Что-то сердце заныло… - присев на стул, Николай принялся растирать внезапно онемевшую левую сторону груди.
        Быстрыми шагами пройдя по длинному коридору, Станислав Валентинович вошел в спрятанную в дальнем углу туалетную комнату. Подойдя к зеркалу, он подобострастно склонился перед появившимся в нем Шалкаром.
        - Приветствую тебя, мой господин. Чем могу служить?
        - ВАЛАДОР, давненько не виделись, - с плотоядной ухмылкой Шалкар оглядел скорченную в животном ужасе человеческую фигуру. - Как дела?
        - Все, как вы велели, господин… - склонившись еще ниже, выдохнул Валадор.
        - Конечно! - довольно оскалившись, Шалкар издал короткий рычащий смешок. - Ведь ты мой раб. И я велю тебе еще вот что.
        Зачерпнув окружающий его воздух, он кинул к ногам Валадора три крупные бумажные фотографии. Упав на колени, тот поспешно собрал их и прижал к сердцу, не смея поднять глаз на угрожающе молчавшего Шалкара.
        - Что надо сделать? - воспользовавшись возникшей паузой как приказом, Валадор впился недобрым взглядом в жизнерадостно улыбавшиеся с фотографий лица Асем, Анжелики иЕвгения.
        - Сделай им предложения, от которых они не смогут отказаться.
        - Слушаюсь, мой господин! - распростершись ниц, Валадор принялся целовать грязный туалетный кафель.
        - Идиот, фотки не испорть, - злобно прошипел Шалкар. Вскочив на колени и прижав карточки к груди, мужчина с готовностью скрючился на забрызганном человеческими отходами ледяном полу.
        - И вот еще, черный маг, - бросил через плечо отвернувшийся от него Шалкар. В подобострастном молчании тот почтительно застыл перед крылатой хозяйской спиной. - Как только освобожденный маньяк выйдет на свободу, он должен убить дочь Николая. С особой жестокостью. С извращениями. С немыслимым садизмом. АНиколая сажай за халатность. Пожизненное ему в этом случае точно Свыше положат в параллельный разворот судьбы. Устроит себе личный ад еще до смерти, душонка недоразвитая.
        - Да, мой повелитель… - целуя изнанку фотографий, к которым прикоснулась рука Шалкара, вымолвил Валадор.
        Выпив залпом второй по счету стакан воды, Николай бессильно опустился на потертый казенный стул.
        - Никак не проходит… Почему болит? Чуется мне, не кдобру все это…
        Держась рукой за ноющее жгучей болью сердце, он потерянно вертел в руках снятую с рычага телефонную трубку. Наконец решившись на что-то, с трудом нажал дрожавшими ледяными пальцами несколько кнопок. Дождавшись ответа, неожиданно севшим голосом сообщил:
        - Алло? ЭтоПетренко. Отменяю предыдущее распоряжение. Что? Да. Графинюк остается под стражей до принятия судебного решения. Исполняй.
        - Уф-ф-ф… Кажется, отпустило… - откинувшись на расшатанную спинку стула, он соблегчением помассировал начинающие теплеть пальцы.
        Глава19
        Соблазнение
        - Удивительно, но почему я вас не знаю? Я всех продюсеров знаю… - скорее с любопытством, нежели с подозрением, Азиза разглядывала сидевшего напротив импозантного мужчину. Ее внимательный взгляд скользнул по благородно выбеленной временем седине, очкам в золотой оправе, изысканных запонках в манжетах неброской рубашки и скромно поблескивающих на холеной руке часах, купленных, по ее поверхностным прикидкам, за запредельно нескромные деньги. Наклонившись к ней через столик, мужчина снисходительно улыбнулся и тихо сообщил:
        - Вы,Азизочка, просто не были в курсе. У нас… - понизив голос до едва слышного шепота, Валадор доверительно заглянул ей в глаза. - Организация не для всех… А только для избранных.
        Подчеркнув многозначительность последовавшей за его словами паузы, он поднес палец к тонким сухим губам.
        - Вы необычайно талантливы, Азиза! - уловив особый блеск ее глаз, Валадор постарался закрепить полученный результат.
        - Спасибо, - одарив собеседника автоматической полуулыбкой, отозвалась девушка на привычный ей комплимент.
        - Мы выбираем только самых талантливых артистов… - воспользовавшись ее реакцией, Валадор по-другому расставил акценты. - И изних избираем непревзойденно лучших. Вы,АЗИЗА, прошли двойной отбор. И вы, без ложной скромности, уникальная исполнительница. Лучшая из лучших в своем жанре.
        - Вы мне льстите! - кокетливо поведя плечом, неохотно отмахнулась певица.
        - Нет, что вы! - округлив глаза, Валадор снял очки, предоставив собеседнице убедиться в искренности его слов. - Лесть - удел непрофессионалов. Если бы мы всем нашим артистам льстили, мы бы попросту разорились! И потом, вы же умная девушка. На лесть ведутся глупцы, а мы имеем дело с высокоинтеллектуальными людьми!
        Раскрыв лежавшую перед ним кожаную папку, он ловко извлек из нее какие-то бумаги и фотографии. На изумленное лицо Азизы с них смотрели счастливо, во весь рот улыбавшиеся известнейшие певцы и актеры.
        - Да,Азиза! - тихий голос Валадора с уверенностью прирожденного хищника кружил над ее заколебавшейся душой. - Вы так же талантливы, как иэти уникальные люди! Вы входите в число двадцати, я повторяю, ДВАДЦАТИ артистов со всего мира, с которыми мы работаем! С самыми лучшими! С непревзойденно одаренными! И мы в нашем с вами сотрудничестве предлагаем вам необычайные перспективы!
        Искусственное сияние фотографических улыбок отражалось в больших, по-детски наивных глазах Азизы. Глядя на незнакомых ей лично, но столь однозначно и близко процветавших людей, она расплывалась во все ярче и ярче сиявшей улыбке.
        - У вас будет все, что иу них! И уваших родных все будет! Вы, только вы, АЗИЗА, вашим талантом и трудолюбием обеспечите прекрасную, радостную жизнь вашим близким! Образование детям! Здоровье родителям! А сколько пользы вы, разбогатев, сможете принести обществу! Детским домам! Помочь в разработке лекарств от смертельных болезней! Подарить смысл жизни детям-инвалидам! Нельзя отказываться от своего дара, АЗИЗА! Вы получите полную возможность самовыражения, ну, а мы - разумные дивиденды с того.
        - Ну, хорошо, допустим, я соглашусь, - ошарашенная напором его энтузиазма, вымолвила девушка. - А какие условия?
        - Да обычный продюсерский контракт. Вы же понимаете, без бумажек не обойтись… - в шуточном отчаянии разведя руки, Валадор умоляющей улыбнулся. - САмадео мы уладим. Мы ему будем выплачивать долю из наших процентов. В обиде он не останется. Уступит вас нам без проблем. Ведь он на вашей стороне и желает вам только добра! Ну и, разумеется, вы должны будете сменить свой круг общения.
        - Зачем? - не сводя глаз с разложенных перед ней фотокарточек, лениво насторожилась певица.
        - Ну как же, поймите! - воздев руки в порыве сочувствия к ее непонятливости, воскликнул седовласый красавец. - Азиза, поверьте моему профессиональному и просто жизненному человеческому опыту: если вы будете продолжать общаться с теми же людьми, что исейчас, они вас сожрут от зависти! Они вам никогда не простят вашего творческого успеха. Они все, я непобоюсь такого предельного обобщения, ВСЕ вольно или невольно начнут вас уничтожать! Девочка моя, - лицо Валадора, устало откинувшегося на спинку стула, светилось нежным отеческим теплом. - Зависть - базовое человеческое чувство. Мы ведь животные и просто боремся за выживание…
        Достав из чайной чашки лимонный ломтик, он снескрываемым удовольствием проглотил его. Созерцая размеренные движения его челюстей, Азиза продолжала морщиться и сглатывать обильную слюну до тех пор, пока злосчастный источник кислоты не был окончательно уничтожен.
        - Поймите, - проглотив остатки чая, с новыми силами гнул свое Валадор. - Подсознательно они ждут, когда вы ослабнете и вас можно будет сожрать. Это сейчас вы на одном с ними уровне по доходам. А внимание прессы все равно к вам больше. Не так ли? Разве я не прав? - заглянув в смущенное лицо Азизы, он удовлетворенно кивнул. - Прав! - пристально глядя в глаза собеседницы, озвучил ее мысли Валадор. - Это потому что вы намного талантливее, ярче их во всех смыслах. Но сейчас вы в безопасности, потому что вы в их стае. Но заэту безопасность приходится платить. Чем? - сделав многозначительную паузу, он поймал тревожно-заинтересованный взгляд певицы. - Вашим талантом! Вернее, невозможностью его полной реализации, пока вы с ними, с малоодаренными людьми. Они хотят, чтобы все, кто вих стае, были им ровня. Были как они. Потому что таким образом не ущемляется их эго и материальные блага распределяются вроде как поровну. А станьте вы знаменитее… Лучше… Разве вы не чувствуете уже СЕЙЧАС их реакцию на вашу пусть небольшую, но все-таки популярность? Не чувствуете негатива с их стороны? Зависти? Ревности?
Недоброжелательности?! Они нив чем вас не упрекают и некритикуют? Не говорят, что вы двигаетесь не вту сторону, не то одеваете, поете?
        - Да… есть такое… - удрученно глядя на безмятежно улыбавшихся ей бумажных людей, нехотя выдавила Азиза.
        - Вот ичудненько! - искренне обрадовался Валадор, протягивая ей через стол холеную руку. - Значит, мы теперь сотрудничаем?
        - Ну… сотрудничаем, - не сводя глаз с фотографий, Азиза автоматически пожала предложенную ладонь.
        - Отлично! - отодвинув стул, Валадор торжественно вытянулся перед ней во весь рост. - Тогда позвольте мне пригласить вас выступить на одном закрытом мероприятии. Для начала нашего сотрудничества.
        - ААмадео? - собирая со стола фотографии, тихо спросила Азиза.
        - Он вкурсе, - взмахнув рукой, словно отгоняя навязчивых москитов, Валадор указал на мелочность ее тревог.
        - Точно? - стараясь унять невесть откуда взявшееся неприятное жжение в солнечном сплетении, Азиза прижала ладонь к животу. - Что-то мне нехорошо…
        - Разумеется, все впорядке, - отвернувшись от нее, Валадор сосредоточенно рылся в пухлой папке. - Вы, как придете в офис, все ему скажите. И увидите, он похвалит вас.
        - Ладно… - залпом выпив стакан воды, Азиза продолжала прислушиваться к непривычным ощущениям своего тела. - А что за мероприятие?
        - Для очень влиятельных людей, - понизив голос, мужчина быстро огляделся по сторонам. - Неизвестных широкой публике, но очень богатых.
        - Там безопасно? - поежившись, Азиза поплотнее закуталась в облегавший ее плечи цветастый бархатный палантин.
        - Ну что вы, девушка! - внезапно громко рассмеялся Валадор. - Нельзя же всего бояться! Кстати, там же и ваш Амадео будет! Ему-то вы доверяете!
        Поймав утвердительный кивок певицы, он открыл наконец найденную в папке элегантную визитницу из диковинной пупырчатой кожи.
        - Кожа тайландского ската, - пояснил он, отвечая на немой вопрос следившей за его движениями Азизы. - Вот тут все написано, куда приходить, - Валадор положил на стол перед певицей прямоугольный кусочек белого картона. - И мой телефон на всякий случай. О, совсем забыл! Вот вам подарочек дляАлександра Евстигнеевича, он же секретарь вашего шефа. Милейший человек. Гурман! Говорит, давно вас не видел, соскучился, - передав разулыбавшейся девушке бутылку чачи, он вежливо поклонился.
        - А можно мне… Взять эти фотографии с собой? Только не подумайте, что я фанатка безголовая! - густо покраснев, Азиза исподлобья посмотрела на выжидательно замершего Валадора.
        - Ой-ой, какая же вы фанатка! Взрослая самодостаточная личность! Берите, конечно. Я вас очень хорошо понимаю, Азиза, - прижав к груди руку, Валадор снова поклонился и понимающе улыбнулся. - Настоящее счастье, оно передается даже через фотографию. И сним хочется остаться навсегда.
        - С ума сошла! - изумленно-веселый смех Анжелики хрустальным звоном рассыпался по комнате.
        - Завтра состоится это мероприятие! - сидя по-турецки на широкой красной тахте, Азиза возбужденно блестела огромными глазами. - Что-то вроде тестирования. Ты справишься!
        - Вот дуреха! - повалившись на подушки, Анжелика схватилась за заболевший от смеха живот. - Да причем здесь я?! Ой, опять ты, Азизка, напридумывала! Ой, умора с тобой!
        - Энжи! - навалившись на подругу, Азиза шутливо прижала ее к кровати. - А ну слушать меня, иначе отшлепаю!
        Вытирая набежавшие от смеха слезы, Анжелика кивнула ей с бессильным согласием. Усевшись рядом с подругой, Азиза с нежной строгостью молча смотрела на нее до тех пор, пока та полностью не угомонилась.
        - У меня достаточно славы и денег. Мне большего и ненужно. Детей у меня пока нет, образовывать некого. Родители еще молоды и сами себя обеспечивают. И мне подбрасывают, если надо. А вот ты сирота, помочь тебе некому, да ктому же ты собиралась выйти замуж, родить ребенка! Ты ведь так мечтала о ребенке, помнишь? Или поссорилась сАртуром?
        - Нет, что ты… - испуганно помотала головой Анжелика. - Он очень милый… И настолько мой… Он живет идеалами прошлого, как ия. Вечная любовь, верность, настоящая дружба… Таких мужчин больше не существует… Вымерли все за ненадобностью…
        - Вот-вот! - схватив подругу за руку, горячо подхватила Азиза. - Поэтому ТЫ иди и пой! Они, видимо, тебя не слушали. Они же не могут всех прослушать! Наверное, меня кто-то посоветовал, и они обратили внимание. А ты у нас девушка скромная, молчишь о себе. У тебя талант покруче моего будет! Вот увидишь, ты споешь и тебя сразу возьмут!
        - Но все-таки… - с сомнением глядя наАзизу, протянула Анжелика. - Это тебя выбрали. Так нечестно. Я незаслужила.
        - ЭНЖИ! - встав перед Анжеликой на колени, Азиза моляще-требовательно заглянула ей в глаза. - Ты меня любишь?
        - Конечно! - перевернувшись и тоже встав на колени, Анжелика нежно обняла подругу.
        - Вот тогда сделай это ради меня! Хорошо? Ради моей любви к тебе. Ради моей любви к твоему таланту…
        Отвернувшись, Анжелика сглотнула подступившие горькие слезы.
        - Азиза, ты такая… святая… Как всегда! Ты лучше меня… Ты вовсем лучше…
        - У меня есть его номер телефона! - соскочив с тахты, Азиза схватила лежавшую на журнальном столике красную сумочку.
        - Вот, Станислав Валентинович! - торжественно прочитала она набранные темно-багровым тиснением буквы. - Частная охранная служба… - изумленно вскинув брови, Азиза недоумевающее воззрилась на подругу. - А я думала, он продюсер…
        - Так это ж для конспирации! - в восторге от собственной сообразительности, Анжелика радостно засмеялась. - Помнишь, он рассказывал, что организация очень секретная.
        - Очень секретная… - разглядывая визитку, Азиза озадаченно вертела ее в руках. - Охранная служба… Никто и вправду не догадается…
        - Наверное, ему можно доверять. Если он избрал для маскировки охрану людей, то человек должен быть хороший! - стремясь рассеять сомнения подруги, уверенно изрекла Анжелика.
        - Да что я придираюсь! - бережно положив карточку на столик, Азиза облегченно вздохнула. - Он же все складно объяснил. И зацепиться не зачто.
        Порывисто схватив телефонную трубку, она быстро набрала указанный на визитке номер.
        - Станислав Валентинович? Да, этоя. По голосу узнали? - удивленно улыбаясь, Азиза плотнее прижала к уху приятно рокочущую трубку. - Ой, спасибо… Тут проблема небольшая… Я приболела, выступить не смогу. Совсем не вформе. Когда вылечусь, не знаю. Сотрудничать хочу, конечно. А можно прислать подругу вместо меня на тот вечер? Она классно поет, круче, чемя. Правда! Может-может! Да, ифактурная внешне, и артистка отличная. Да вы не сомневайтесь! На один только вечер! Ага… Спасибо. Ну, ладно, я войду в форму, позвоню. До свидания, - водрузив трубку на рычаг, Азиза победно воззрилась на притихшую на тахте Анжелику.
        - Как здоровье Азизы? Она сильно заболела? - Валадор, цепко придерживая острый девичий локоток, велАнжелику по огромному сияющему залу.
        - Нет… да… Ну, я думаю, она скоро поправится… - свет, изливавшийся из десятков высоких люстр, обрушивался на нее холодными каскадами. Благодарная этому освежающему потоку, она подставляла под него свое покрасневшее от смущения лицо. Может быть, этот слепящий свет не выявит, а смоет переживаемое ею сильное волнение и жгучий стыд…
        - Да вы не волнуйтесь, милая красавица! - мягко сдавив локоть спутницы, выдохнул Валадор в маленькое аккуратное ушко Анжелики. Его ровное теплое дыхание обволокло ее сердце пеленой какого-то почти физически ощутимого, ватного покоя. - Чувствуйте себя как дома. Тут все хорошие люди. Все свои. Споете, потом присаживайтесь к столу. У нас повар отличный! ИзФранции выписали. Какие он делает профитроли! Вы же любите профитроли, Анжелика?
        - Люблю… - неуверенно улыбнувшись, прошептала девушка… - Я все люблю…
        - Ну, вот и отлично, - одобрительно улыбнувшись, Валадор кивнул прошедшей мимо них строгой даме в еще более официальном, чем выражение ее лица, черном костюме.
        - Дамы и господа! Я рад представить вашему вниманию звезду нашего сегодняшнего вечера! АНЖЕЛИКА СОТИНА! - подарив второй поощрительный кивок мужчине в смокинге, профессионально раскланивающемуся перед аплодирующей публикой, Валадор бережно, поддерживая и направляя каждый ее шаг, возвел свою спутницу на пьедестал уютной камерной сцены.
        - АНЖЕЛИКА СОТИНА! - приняв услужливо поднесенный микрофон, Валадор взял на себя обязательство продолжить напыщенную речь ведущего. - Подлинное сокровище нашего народа, настоящий бриллиант, чья красота не нуждается ни вкакой дополнительной огранке! Ее волшебный голос покорил сердца миллионов людей!
        - Она чья? - обернувшись к своему соседу, живо поинтересовалась эффектная дама лет пятидесяти, затянутая в тугой красный корсет. - ШАЛКАР? АМАДЕО?
        - АМАДЕО, - глухо отозвался тот, учтиво склонив к собеседнице удивительно гладкое для его внушительного возраста интеллигентное лицо. Блики искусственного света, заплясавшие на его обтянутом безволосой кожей черепе, тут же затеяли веселую чехарду в многочисленных бриллиантовых гранях колье, возлежащем на троне пышного декольте соседки.
        - Очень хорошо… - задумчиво протянула она, поднеся к умело подведенным глазам изящный театральный бинокль. - Сегодня чья очередь?
        - Кажется, БЕРТРАНА, - явно недовольный этим фактом, буркнул старик.
        - Мы просим вас, АНЖЕЛИКА! - взмахнув руками, Валадор поднял новую, еще более неистовую волну зрительских оваций.
        Земля ушла у нее из-под ног. Вознесенная предощущаемой славой на пик собственных грез, Анжелика словно парила над роскошным багровым велюром этой необычной сцены. Ее сцены. Сцены всей ее жизни. Переполненная чувством творческого могущества, она закрыла глаза и запела.
        Время остановило для нее свой извечный ход. Пространство, прежде неведомое, раскрывалось перед ней чудесами подлинной реальности. Никогда и нигде Анжелика не ощущала себя столь комфортно и хорошо. Никогда она не отдавалась власти своей души с такой страстью…
        Песни лились из ее сердца его пробудившимся звучанием. Музыка ее души завораживала ее саму и весь зал, то погружавшийся в благолепную тишину, то взрывавшийся фанатичным обожанием. И скаждой песней первая становилась все глубже, а второе - безумнее. И скаждой новой песней она то ныряла в распростершуюся в ее душе блаженно теплую небесную бездну, то пересекала ее и взмывала к ставшим такими близкими хрустальным звездам… Но вот только почему они, чем ближе становились, тем сильнее обжигали ее сердце нестерпимо ледяным светом?
        Крохотный звездный осколок оторвался от соседней звезды и полетел по черному бархату ночного неба… Инстинктивно протянув руку, зачарованная его ярким сиянием, она зачем-то схватила его. И тут же вскрикнула от боли - миллионы ледяных игл впились в нежную девичью кожу… Она встряхнула ладонью, стремясь отшвырнуть подальше этот кусок чистой боли, но он как будто намертво слился с ее рукой.
        В отчаянии закричав, она открыла глаза и сизумлением уставилась на статного молодого человека, крепко державшего ее за руку. Глядя на нее, он, казалось, без усилия читал ее мысли и чувства. Усмехнувшись, он свободной рукой указал куда-то вбок. Последовав его движению, Анжелика со вздохом облегчения вернула ему благодарный взгляд. Сидевший за старинным белым роялем пожилой мужчина ударил по клавишам идеально настроенного инструмента. Мелодия танго ворвалась в застывший в немом ожидании зал и бросила Анжелику и ее внезапного визави навстречу друг другу.
        Земля снова ушла у нее из-под ног… Хотя нет, она так и невернулась на нее с момента первого взлета. Никогда она не танцевала с такой отдачей. Страсть, порожденная музыкой, разбередила былое и грядущее, реальное и мечтаемое… Слившиеся в один чувственный порыв настоящее и возможное поглотили ее сознание, заменив его на единственно властное над ней чувство, сразу же, в миг своего возникновения, превратившееся в неутолимое желание… Страсть… Таково было ее нынешнее имя в бесконечном мгновении здесь и сейчас… В мгновении, воплощенном в одном поцелуе. В поцелуе, в котором в настоящий момент она была воплощена вся…
        Звезды кружились вокруг нее в стройном хороводе, неуклонно приближаясь… Зажатая в кольцо нестерпимо сиявших светил, она задыхалась, обмороженная ледяными касаниями их лучей… Беспомощной бабочкой она билась в ловушке ложного, но оттого не менее смертоносного для нее света… Но всему приходит и начало, и конец… И когда удушающий захват ослаб, Анжелика безжизненной куклой болталась на руках своего недавнего кавалера… Ее закатившиеся глаза так и неувидели благоговейного выражения его безупречно красивого лица. Разжав руки, он позволил обмякшему женскому телу упасть к своим ногам. Запрокинув голову и закрыв глаза, юноша с отрешенным видом стоял посреди звуков продолжавшегося вокруг пиршества. Отгородившись от внешних звуков, он внимательно прислушивался к чему-то потаенному в глубине себя самого.
        Глава20
        Власть тьмы
        - И счем ты пришел на этот раз? Неужели с готовностью понести наказание? - равнодушная ирония Самаэля железным обручем сдавила сердце Шалкара.
        - Мой повелитель, я пришел с удачей, - тихо вымолвил он.
        - Удача - удел физически смертных. С чем пришел ты?
        - Мой господин, я пришел с победой, - задыхаясь в небытийной пустоте образовавшейся паузы, Шалкар безропотно принимал свою участь.
        - Надеюсь, так иесть, - тонСамаэля не внушал никаких иллюзий: игравшие не поего правилам попросту выбывали из игры. И возвратов в нее не бывало. Никогда.
        - О, да, мой повелитель! - судорожно пытаясь преодолеть терзавший его ужас, демон корчился от порождаемой им боли. - Я выполнил одно из ваших заданий. Из душ Амадео оступились не один, а трое!
        - С чего ты взял, что трое? - подчеркнуто вежливо, как обычно разговаривают с психически больными и умственно отсталыми, поинтересовался Самаэль.
        - Так ведь… - растерянно проблеял Шалкар.
        - Никогда не стоит делать выводы, прежде чем получишь результаты. Насколько мне известно, Николай отменил освобождение маньяка.
        - Что? - мгновенно потерявший голос под натиском давящей тьмы, пропищал демон.
        - ШАЛКАР, ты что, черт в младенчестве? Считать не умеешь? - беззлобный рык Самаэля вогнал демона в новую пучину смертельного ужаса. Бесстрастность - верный признак приближавшегося действия.
        - Но остальные… - жалкая попытка к оправданию у никчемного существа… Шалкар предпочел бы убить себя сам, но, увы, в его случае акт самоуничтожения был невозможен - темные сущности не имеют права на такой выбор. Как, впрочем, ни начто другое, кроме безусловного подчинения своему владыке - абсолютной тьме. Пришедший из нее саркастический голос с каждым новым словом стегал распятую душу Шалкара хлыстом обжигающей ненависти. Хотя он сам жил ею, но соприкасаться с идеальной разрушительной силой Самаэля по-прежнему было для него крайне мучительно. Потому что он все еще не стал ею полностью. Шалкар терпел боль, зная - иного пути выжить, кроме как слиться с терзающим его мраком, попросту нет. Когда-то, на заре человечества, он поставил на карту все, что имел. Собственную душу за отмену кармических долгов. Тогда ему казалось, что способ развития светлой души чрезвычайно болезненен и слишком долог. Но теперь он бы отдал все, чтобы повернуть время вспять. Одна загвоздка - отдавать было нечего. Самаэль овладел его сознанием и неуклонно вел его к полному уничтожению вложенной в него индивидуальности. Ему
ненужны слуги, имеющие право выбора. Для осуществления своей разрушительной миссии дьяволу требуются безвольные рабы. Их сознание должно быть в итоге трансформации полностью заменено его сознанием. А насколько это невыносимо - убивать свою духовную личность, оскопляя ее лишением воли, Самаэлю было не все равно, а очень даже на руку - энергии, вырабатываемые страдающими демонами, поддерживали и питали специфичность его бытия.
        - Валадор доложил, что остальные двое действительно попались. Одна послала на смерть подругу, горя желанием сделать доброе дело. Гордыня ослепила. Решила, что имеет право решать судьбы других людей. А другая запросто, попав в обворожительную компанию и вкусив неожиданного успеха, предала свою любовь. Забыла ухажера и кинулась в объятия первого попавшегося красавчика.
        Шалкар ответил абсолютной тьме вымученным хрипом.
        - Однако осталось еще двое.
        - Да, нодело сделано, - собрав остатки затуманенного болью сознания, выдавил демон.
        - Никогда не делай выводы прежде результата, жалкое ты демоническое отродье! - с внезапной силой рявкнул Самаэль. - Ты снова принуждаешь меня повторяться…
        - Простите, мой повелитель… - задыхаясь в сжимавшей его сердце ледяной петле, беззвучно вымолвил Шалкар. И когда только он окончательно сольется сСамаэлем и перестанет чувствовать в себе биение жизни? Но дьявол не допустит слишком быстрого обезличивания своего раба - прежде чем личностно умереть, он обязан досыта накормить хозяина. Собой…
        - С одной стороны, дело вроде бы сделано, - продолжал разглагольствовать Самаэль. - Нам достаточно одного промаха со стороны увидевших свою судьбу. А их вон сколько уже облажалось! М-да… Мельчают ангелы, мельчают… Но, сдругой стороны… Никогда не знаешь, что спрятано уНего в рукаве.
        - Да, мой повелитель… - безмолвные слова рождались прямо в сердце агонизирующего демона и проваливались в заполнявшую его кромешную тьму. Голос Самаэля все отчетливее звучал внутри онемевшего Шалкара.
        - Доверши это дело до конца. И присматривай за полуангелом. Он сейчас, в момент прозрения, особенно опасен.
        - Да, мой господин. И еще я разберусь сДАМБАЛЛОЙ. Он наменя, представьте, компромат носил в полицию. Совсем из ума выжил, - не разжимая губ сообщил демон очень далекому и пока что мало узнаваемому, но все таки самому себе. Ему казалось, что он видел себя в искажающем всякое отражение вогнутом зеркале… Зеркале, окружавшем его со всех сторон…
        - ДАМБАЛЛА находится в плачевном состоянии. Его оставь напоследок. Он ничем тебе не повредит, - пришедший из глубин сердца властный ответ обжигающей болью растекся по изживающей себя душе. - И помни… - сверхнизкий бас Самаэля обволок каждую частицу Шалкара пеленой густой неразбавленной боли. Ощущение, что он говорит с самим собой, смотрясь при этом в кривое зеркало, никак не покидало Шалкара. Сколько же ему предстоит еще мучиться, прежде чем… - АД скоро изольется в материальный мир через души покорных ему людей. Он войдет в мир через насилие бесцельное и неуправляемое. Насилие над другими и над собой быстро уничтожит земное пристанище душ, и через него мы выйдем на другие, более высокие уровни мироздания. Все сферы света станут нашей территорией. И ниодной живой души не останется в этой ВСЕЛЕННОЙ. Если же ты не успеешь остановить полуангела…
        Тьма надвинулась на него со всех сторон, неотвратимо и беспощадно. Зеркальный шар, коим он вдруг оказался, лопнул, и миллионы ледяных осколков вонзились в заметавшееся меж ними сердце… Внезапно обретя голос, Шалкар закричал… Крик оборвался, едва успев начаться. Впившиеся в душу осколки сложились в новый зеркальный шар. Глядевший с его вогнутых стенок демон был намного меньше, но непредвиденно сильнее Шалкара. Похожий на него как брат-близнец. Да, вне сомнений, это был он сам. И вовсе не он. Поймав болевой крик, он вобрал в себя и его исток. Прежний Шалкар был пойман и поглощен своим новым «не-я».
        - Ну-ка, ну-ка, посмотрим! - воодушевлено блестя лысиной, Александр Евстигнеевич нетерпеливо срывал элегантный бантик с подарочно оформленного солидного пакета. - Ага! Вот оно! - разметав в стороны обрывки красочной бумаги, он торжественно водрузил на стол коренастую бутылку. - Какие молодцы! Знают, чем старика утешить, - прижав бутылку к груди, он нежно, даже слишком нежно поглаживал ее крутые бока. - Чача… Напиток королей… Азизочка передала.
        - Королей помойки, что ли? - презрительно фыркнув, Вероника покрутила на пальце роскошное кольцо с налитым кровавым блеском огромным рубином.
        - Угощаю! - вскочив на ноги с азартом двадцатилетнего юнца, Александр Евстигнеевич бросился к барной стойке за бокалами.
        - Сказала же, я эту гадость не пью! - переложив ногу на ногу, Вероника принялась лениво рыться в алой лакированной сумочке.
        - Нет, спасибо, не люблю, - поймав вопросительный взгляд именинника, отмахнулся Расул. Не сводя глаз с развалившейся в кресле Вероники, он старательно прятал расцветавшую в них улыбку.
        - А я выпью! - хлопнув ладонью по колену, Евгений привстал и ловко выхватил полный до краев бокал из рук подошедшего к нему Александра Евстигнеевича.
        - Гляньте, прима… - одним глотком осушив посудину, здоровяк подхватил с дивана и протянул Веронике вставленный в раму холст.
        - Ум-м-м, - обнажив в сытой улыбке белоснежные зубы, процедила девица, оглядывая накиданную широкими мазками аляповатую картину. - Пойдет… На стенку повесить можно.
        - Вот ия говорю - класс! - подскочив на месте, радостно грохнул парень и тут же скривился. - Е… - кинув портрет на диван, он водрузился на ковер, стащил грязный ботинок и принялся ожесточенно растирать ступню, ушибленную углом тяжелой рамы.
        - Вы еще это посмотрите, - еле сдерживая смех при виде брезгливо наморщившей носик Вероники, Руслан осторожно обошел борющегося с ударом судьбы приятеля.
        Бросив на холст короткий взгляд, Вероника недовольно надула губы и отвернулась, но сразу же, ведомая теплой улыбкой Руслана, вновь сосредоточила внимание на картине.
        - Блеклая слишком… Но, знаешь, что-то в нем есть, - накручивая на палец длинную смоляную прядь, она синтересом, упорно пробивавшимся через привычное предпочтение, рассматривала свое портретное отражение.
        - Никак не могу решить, где я лучше! - вновь переложив ногу на ногу, девица решительно скрестила руки на груди. - Поэтому возьму оба! Отнесите их ко мне домой!
        - А ты чего радуешься? - по-своему истолковав широкую улыбку баритона, взъярился Евгений. - Ведь не твой выбрали!
        - Зато и неотвергли! - повернувшись к нему, подмигнул Расул.
        - Ты думаешь, пари выиграл, да? А хрен тебе! - мгновенно разгорячившись, здоровяк вскочил и сразмаха ткнул приятеля в плечо.
        - Эй, вы, идиоты, а вы тут друг другу морды набейте! Давайте! - скинув туфли и забравшись в кресло с ногами, Вероника явно приготовилась к увлекательному зрелищу. - Вперед, мальчики! Давно меня никто не веселил!
        - А это что? - заметив валявшийся на ковре предмет, прима требовательно протянула руку. - Дай.
        Последовав ее взгляду, Евгений молча поднял с ковра и вложил в когтистую руку выпавший из его кармана тощий кошелек.
        - Посмотрим… Что унас здесь… - тянула Вероника, с ловкостью бывалого карманника добираясь до дальних отделений зажатого в ее длинных пальцах щуплого предмета. - А это кто? - уставилась она на потрепанное фото, с которого на нее серьезно смотрели две похожие друг на друга женщины - одна помоложе, другая постарше. - Это твои подружки? - с озорной искрой она вскинула глаза на неуклюже топтавшегося возле кресла Евгения.
        - Мать и сестра, - каким-то чужим, совершенно не свойственным ему, по-домашнему теплым тоном пробасил парень и зачем-то гордо добавил, - сестра ходила кАмадео на прослушивание позавчера. Он сказал, что унее суперский голос и что берет ее в группу. Контракт подписывать будет для творческого развития ее души! - Вероника в немом изумлении уставилась наЕвгения, чья рубашка грозила вот-вот лопнуть прямо на хозяйской груди, до того последнюю распирало от переживаемой им гордости.
        - Как? - отмерев, Вероника во все лицо залилась густой синюшной злобой. - Она будет в нашей группе? Будет петь? Да куда ей с такой рожей в певицы! Она же опозорит всю группу, каждого из нас! Амадео совсем спятил? Я немогу оставаться здесь после всего! Как можно петь в компании с этой уродиной!
        - Ты посмотри! - стремясь найти поддержку, прима отвернулась от остолбеневшего Евгения и затрясла фотографией перед испуганно глядевшим на него Расулом. - Она же вся в мать и никогда лучше не станет! Посмотри, какая мать уродина! Что будут обо мне говорить, что я работаю вместе с этой страшилой! О, нет, я этого не переживу! АМАДЕО!!! - и без того оглушительно высокий голос Вероники взметнулся к потолку волной истерического визга. - АМАДЕО, мне препятствуют в творческом развитии! Мне опять строят козни! Я больше не могу! Я всем мешаю! Мне надо уйти из жизни, и все успокоятся! Я убью себя!
        Пулей вылетев из кресла, она пронеслась через приемную и сгрохотом захлопнула за собой дверь в шефский кабинет.
        - Ты невойдешь! - опередив сорвавшегося вдогонку за примой парня, Расул живой стеной вырос перед ним на границе между двумя комнатами. - Ты неможешь… - непредвиденный удар в челюсть локально доказал широко известную истину, что навсякую преграду найдется свое преодоление.
        - Я могу, и я войду, - глухо прорычал Евгений. Перешагнув через распластавшегося на полу баритона, он пинком отворил едва не слетевшую с петель массивную кабинетную дверь.
        Черная земляная масса наваливалась на нее со всех сторон. Шорохи и скрежет слышались отовсюду, внезапно обрываясь, чтобы превратиться в омерзительную животную морду… Возникавшие из ниоткуда жуткие образины спустя мгновение исчезали, натолкнувшись на непреодолимое пока что препятствие, и оставляли ее во тьме кромешного одиночества. Но она не чувствовала его… Время потеряло для нее всяческое значение. Духота сжимала ее в своих потных объятьях, но ей было на это наплевать. Точно так же, как было наплевать на устрашающие скрипы, могильный холод и неутомимо прорывавшихся к ней инородных тварей…
        Двери разъехались и яркий электрический свет ворвался в темную кабину лифта. Вздрогнув, как отудара, Анжелика медленно открыла глаза. На панели мутно горела кнопка 21 этажа. С трудом приподнявшись, девушка застонала, едва преодолевая затопившее ее бессилие. Нащупав спиной опору, с облегчением привалилась к ней и, расслабившись, подняла голову. И подскочила, столкнувшись взглядом с отвратительной старухой, пялившейся на нее с лифтовой зеркальной стены… Сгорбленная в три погибели, подметавшая спутанными седыми патлами заплеванный пол, покрытая морщинами, настолько глубокими, что они казались не кожными, а земляными бороздами, она казалась вопиющим воплощением невероятно отталкивающей в своем разложении старости…
        Старуха одновременно с ней раззявила беззубый рот в немом крике. Напуганная ее возможным приближением, Анжелика протянула вперед руки, стремясь оттолкнуть человекообразное чудовище. Старуха тут же вытянула костлявые скрюченные лапы ей навстречу. Анжелика в панике замотала головой, протестуя против приближавшейся участи… Ходячий ужас тоже затряс грязно-серыми волосами, разбрасывая в стороны куски застарелой перхоти, застрявшей в обрывках невесть откуда взявшейся паутины…
        Оглушенная неожиданной догадкой, Анжелика нарочито медленно поднесла руку к лицу. Старуха в зеркале в точности повторила ее жест. Проводя тонкими пальцами по гладкой молодой коже, она сдиким напряжением следила за идеально скопированными своими движениями, производимыми ее прямой противоположностью… Нежные пальцы Анжелики скользили по упругой щеке, но, вперившись в глядевшую ей в глаза старость, она ощупывала исполосовавшие лицо глубокие борозды морщин, трогала сдутые кожные мешки под запавшими глазами, прикасалась к высохшим истонченным губам…
        Не всостоянии переносить обуревавший ее ужас, она открыла рот… Но крик так и невылетел из ее губ. Силясь освободиться от сжиравшей ее душевной боли, она пыталась крикнуть снова и снова… И опять, и вновь терпела неудачу… Наглотавшись лифтовой пыли, она сделала несколько кашляющих порывов… И снова беззвучных…
        Леденящий холод, поднявшийся из самого сердца, придал странной энергии и заставил ее встать на ноги. Почти вплотную приблизившись к зеркалу, Анжелика в бессловесной просьбе протянула к старухе трясущиеся в ознобе ладони. Положив руки на стекло, с невероятной отчетливостью она ощутила проступавшее сквозь него тепло других ладоней… Беспомощно шевеля губами, она пыталась сказать хоть что-нибудь. И неслышала ни слова от стоявшей напротив старухи, в точности как она старавшейся что-нибудь произнести…
        Вспышка обжигающе ледяного света пронзила сердце. В бессильной ярости Анжелика ударила кулаком по стеклу, стремясь уничтожить ожившее наваждение… Разрушить ненавистную и неподвластную ей реальность… Убить саму себя…
        Удвоенный грохот удара напугал ее. Старуха с той стороны зеркала, как иона сама, застыла с занесенным для новой атаки кулаком. Беззвучно завыв, Анжелика развернулась и выбежала из лифта.
        Не можешь напасть - беги. Открыв рот в безмолвном крике, Анжелика бросилась наутек. Подъездная темнота дохнула на нее застоявшимся смрадным воздухом. Отдаленные шумы, похожие на шипение и писк неведомых животных, доносились откуда-то снизу и наполняли узкое пространство дрожью недоброго предчувствия. Гонимая оседлавшим ее душу страхом, Анжелика понеслась к единственному источнику света, попавшему в ее поле зрения. Тусклая лампочка едва теплилась на верхнем этаже. Хлипкие лучи то появлялись, то исчезали под ворохом ползущих по ним сомнамбулических теней…
        Впившись безумным взглядом в спасительный луч, Анжелика побежала вверх по лестнице. Ночной ветер бросился ей в лицо. Шорохи и звуки мчались за ней по пятам, заполняя ее же только что оставленные следы новыми тенями и свежим страхом…
        Звездное небо заглядывало в узко раскрывшийся над нею просвет. Скорее, скорее туда, на безбрежный простор, к спасительному свету… Взобравшись по настенной лесенке, Анжелика вылезла на крышу. Ночь набросила на ее силуэт темное покрывало. Ослепленная и оглушенная им, она задрала голову и, подойдя к краю крыши, неотрывно смотрела туда, где хрустальная звездная россыпь дарила ей холодное равнодушное сияние… Ей надо улететь туда… Ей надо быть с ними - с этими вечными светилами. Потому что она - одна из них. Она - звезда, потерявшая голос, а значит, лишившаяся своего таланта. Но звезды - они все как она. Чтобы светить, им ненужно звучать. Они тоже безголосые. И все на них смотрят, ими восхищаются… И теперь все будут любоваться ею самой, поклоняясь ее недостижимости. Потому что отныне она будет вместе со звездами. Вместе и навсегда.
        И она полетела…
        Глава21
        Начала
        Со стен посыпались картины, со стола слетели разместившиеся на нем предметы, шторы, плотно занавешивавшие окно, легко распахнулись от мощного звукового удара, прокатившегося по комнате крупной грохочущей дрожью… Что-то огромное и тяжеленное приближалось к одной из стен с рокотом цунамического прибоя… И втот миг, когда оно соприкоснулось с последней преградой на своем пути, принявшее на себя удар зеркало разлетелось на множество рубиновых осколков. Гигантская черно-красная волна вкатилась в кабинет Шалкара, неся на своем гребне его непосредственного хозяина…
        - Добро пожаловать в земной мир! - слова, вылетевшие из нечеловеческого рта демона, подхваченные утробным рыком обжигающе ледяной лавы, лохмотьями черного пепла кружились над уничтожаемой действительностью. Вобрав в себя содержимое шалкаровского владения, разрушительная сила достигла окна и вырвалась через открывшийся между расступившимися шторами просвет в густой сумрак ночного неба. Соприкоснувшись с небом, адский мрак поглотил управлявшего им демона и силуэтом монструозной черной птицы растворился в ночи.
        - Ты непосмеешь! Помогите!!! - спрятавшись за высокую спинку кресла, Вероника безуспешно пыталась остановить обезумевшего Евгения.
        Сжав кулаки, здоровяк неуклонно приближался к выбранной цели. Немигающий, полный ненависти взгляд пригвождал к месту и лишал сил. Парализованная ужасом, прима судорожно цеплялась за равнодушный мебельный предмет.
        - Ты неимеешь права! ПОМОГИТЕ! УБИВАЮТ! - собрав остаток воли и выскочив из-за кресла, она укрылась за внушительным письменным столом. Стараясь держать его спасительные габариты между собой и атакующим ее безумцем, Вероника продолжала истошно вопить.
        - Еще как имею, - вклинивая угрожающую силу своих слов в ее истерические вопли, Евгений не спеша обходил вслед за приседавшей от ужаса Вероникой вокруг стола. - И я тебя сейчас проучу, сучка.
        - На помощь! ПОМОГИТЕ!!! - отчаянный, полный безысходной боли крик исходил из ее мятущегося в панике сердца.
        - Не тронь ее! - появившийся на пороге баритон пошатывался и струдом сохранял равновесие, вцепившись в дверной косяк. Автоматически, не сознавая, что делает, он вытирал кровь, стекавшую по его разбитому лицу.
        Не удостоив ни малейшим вниманием его присутствие, Евгений, не сводивший горящих глаз сВероники, отшвырнул с пути тяжелое офисное кресло. Описав дугу, оно сгрохотом свалилось на примостившийся у стены журнальный столик.
        - А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! - безумный вопль закрывшей голову руками Вероники резанул Расула по ушам. Оглушенно замотав головой, он отцепился от косяка и сделал решительный шаг наперерез озверевшему приятелю.
        - Что случилось? - сжимая в потных руках бейсбольную биту, Александр Евстигнеевич появился у него за спиной.
        - Он ее убьет! Он когда пьяный - не всебе! - безошибочно прочитав намерение и состояние безумца, проговорил Расул. На мгновение он задумался, словно определяя, как лучше произвести защиту или нападение.
        - Убью суку, - не отрывая гипнотизирующего взгляда от жертвы, подтвердил здоровяк. Медленно обходя стол, он созлобной ухмылкой следил за нараставшей паникой Вероники.
        - Ах, ты, господи! Евгений, ты что? Выйди немедленно из кабинета шефа! Кто позволил! - ухватив биту покрепче, заголосил секретарь.
        Игнорируя и его присутствие, безумец молча продолжал наступать наВеронику. Сломленная его неумолимостью, она забилась в угол и закрыла лицо руками.
        - Евгений, я тебе в последний раз повторяю! - взяв биту наизготовку, совсем другим тоном, жестким и холодным, велел Александр Евстигнеевич. - Угомонись!
        Неожиданно быстро прыгнув на притихшую в углу девушку, Евгений схватил ее за горло и начал остервенело душить. Без усилия отбросив в сторону налетевшего на него Расула, он ссосредоточенностью образцового маньяка изгонял жизнь из слабеющего в его руках тела. Вероника жалобно застонала, отозвавшись на неприятный глухой звук - удар живой плоти о неживую материю.
        Мир заокном взорвался криками людей, оглушительными взрывами и стрельбой. Хрип Вероники, цеплявшейся за ускользающее от нее сознание, смешался с какофонией хлынувших в комнату звуков, слился с ними и исчез.
        - Началось… - неповинующимися ему губами еле прошептал Александр Евстигнеевич. Отвернувшись от копошившихся в кабинете людей, он безотрывно смотрел в окно, в мир, где разворачивалось сражение несравнимо иного масштаба… Выронив биту, пожилой мужчина упал на колени и отдался горячей молитве.
        - Что… ЭТО… - успел спросить вновь простертый на полу баритон. Попытавшись подняться навстречу гигантской черной тени, вальяжно влетавшей, а скорее - вливавшейся в распахнутое настежь окно, он снова рухнул на пол, борясь с сотрясающим тело ознобом. Повернув голову, он бессильно смотрел на умирающую рядом с ним любимую женщину. Смертельно бледное лицо Вероники заключительным жизненным впечатлением отразилось в угасающем взоре Расула.
        Ее руки летали над раскатанным в тонкий слой тестом. Никогда еще она не чувствовала себя так легко! Воодушевленная, она отдалась новому и захватывающе глубокому ощущению… Легкость переполняла ее, вела и направляла… Отказываясь противостоять столь восхитительному состоянию, Меруерт закрыла глаза и… почувствовала непреодолимую сонливость. На автопилоте добравшись до гостиной, девушка рухнула на обшарпанный куцый диванчик и мгновенно уснула. И то самое глубокое и сокровенное воспоминание, когда-то давно легшее в основу ее нынешнего беспамятства, всплыло и стало непреложной явью. До сих пор она не знала, что можно дважды проживать одну и туже ситуацию, и дважды делать свой выбор. А может быть, лишь подтверждать его?
        Руки отца, залитые ярко-красной кровью, сжимали впившийся в грудную клетку руль. Захлебываясь плачем, она трясла за плечо молодую женщину, сидевшую рядом с ним на пассажирском сиденье. Ее голова, упавшая на грудь, безвольно покачивалась в такт выкрикиваемым девочкой словам.
        - Мама! Мама!.. МАМА!!!
        - Меруерт… - тихий, едва слышимый голос отца прозвучал так неожиданно, что захватил все ее внимание.
        - Папа! - вцепившись в рукав его рубашки, она уткнулась лицом в обычно такое сильное плечо и судорожно зарыдала. Новая реальность обрушилась на нее внезапно, как рухнувшее перед их машиной старое дерево. Ничего не пытаясь осмыслить, она полностью осознавала: с нынешнего мгновения целый мир и вся ее жизнь стали совсем другими. И это осознание убивало ее…
        - Дочка… - голос отца слабел с каждым словом. Слушая отца, она немогла поднять голову, отказываясь встречаться взглядом с открывшейся ей действительностью. Оказывается, смерть так же реальна и неотвратима, как ижизнь. И теперь ей предстоит жить и умереть без своих родителей.
        - Дочка… - нотки прежней требовательности зазвенели в голосе родителя. Против своей воли подняв лицо, Меруерт посмотрела на отцовский профиль. Почувствовав ее внимание, мужчина продолжил. - Я ухожу. Далеко, - закрыв глаза, он переждал новый приступ не по-детски скорбного плача. - Но я хочу оставить тебе мое завещание. Мою просьбу.
        Всхлипывая, девочка снова вжалась в неподвижное отцовское плечо.
        - Меруерт… - при ее имени голос отца звучал всегда как-то особенно проникновенно и тепло. А сейчас он почему-то отдавал странной заплесневелой прохладой. Девочка сжалась в дрожащий комок - а может быть, так пахнет смерть? Слишком близкая смерть. - Меруерт… Цель жизни человека - следовать своему предназначению.
        Задохнувшись под волной накатившей изнутри боли, мужчина замолк, до побеления сжав пальцы на оказавшемся смертоносным рулевом колесе. Испуганно затихнув, девочка молча ждала продолжения…
        - Предназначение - это талант, - закашлявшись, отец сморгнул набежавшие болевые слезы. - Ты знаешь свой талант. И перед смертью я тебя прошу…
        Не выдержав захлестнувшей ее тишины, девочка снова начала всхлипывать.
        - Отдайся пению целиком…
        Застонав, отец задергался на сиденье, из последних сил борясь с пожирающей его болью. В ужасе отпрыгнув от него, словно от собственной гибели, Меруерт вжалась в угол.
        - Меруерт… - умоляющий шепот последовал за ней. - Меруерт… Скажи мне «да».
        Забившись чуть ли не под сиденье, девочка прижимала к лицу холодные потные ладони: запах гниющей сырости с чудовищной скоростью наполнял машину.
        - Скажи «да»… - просящий шепот перешел в предсмертный хрип. Зажав уши и уткнув лицо в высоко поднятые коленки, девочка скрючилась на полу, заваленном осколками битого стекла.
        - Я умираю… - мучительный стон вспорол застоявшуюся вонючую тишину. Тишина соединялась со страхом, раздиравшим ее сердце, и превращалась в нечто физическое, душившее ее снаружи и изнутри. Меруерт завыла от ужаса: с открытыми и закрытыми глазами она видела обвившуюся вокруг нее огромную черную змею…
        - Скажи «да», иначе ты погубишь и себя, и меня! Дай мне умереть спокойно…
        Запах болота смешался со смрадом разлагающейся плоти, когда змея распахнула пасть и бросилась ей в лицо. Последнее, что успела крикнуть Меруерт, воплем пытавшаяся оттолкнуть от себя атаковавшего ее монстра, было одно слово.
        - НЕТ!
        Порыв свежего теплого ветра неожиданной лаской коснулся ее спины. С трудом разлепив слишком плотно сжатые веки и кое-как разогнувшись, девочка утонула в накрывшей ее тишине. Но теперь это было совсем иное безмолвие. Такое, какое бывает после отгрохотавшей грозы - напоенное звуками возрожденной жизни и просыпающейся радости… Тишина после выигранной битвы.
        Что-то случилось, явное и неуловимое одновременно. Смерть не ушла из ее жизни - она ясно видела тела обоих погибших родителей. Но она стала другой, как иразлитое вокруг безмолвие. Вплетенной в канву продолжающейся жизни. Ее частью и ее победой. Посмотрев на неподвижных родителей, Меруерт ощутила прилив неизбывного горя и тихо заплакала. Но теперь она знала: несмотря на их потерю, она никогда не останется одна.
        - Меруерт, - голос звучал ласково и удивительно спокойно. Настолько спокойно, что слезы высохли на ее глазах сами собой. - Меруерт, - следуя голосу, она подняла голову и… увидела в зеркале, висевшем над приборной панелью, атлетически сложенного красивого мужчину. Глядя на нее, он ободряюще улыбался.
        Блаженное тепло разлилось внутри ее сердца. Она потянулась навстречу незнакомцу, кажущемуся ей близко и давно знакомым… И истошно закричала - в отразившемся в зеркале водительском кресле сидел вовсе не ее погибший отец, а огромная монструозная птица с хищными челюстями… Спугнутая ее криком, она вылетела через крышу машины, пройдя сквозь металл так легко, словно его и небыло на ее пути…
        Упав на заднее сиденье, девочка замерла, в немом изумлении уставившись на тело отца, вдавленное в кресло окровавленным рулем…
        - Меруерт, - подчинившись теплому притяжению вновь зазвучавшего голоса, она начетвереньках проползла по сиденью и осторожно взглянула на зеркало. Широкоплечий мужчина доброжелательно улыбался ей. - Не бойся ничего. Ты сделала свой выбор. Помощь скоро будет. Отныне я с тобой. И помни: я всегда люблю тебя.
        Махнув на прощание рукой, он развернулся и шагнул вперед. Белые крылья на его спине, затрепетав, слились с распахнувшимся перед ним ослепительно белоснежным сиянием. Будто став больше при вхождении в него крылатого атлета, оно выплеснулось из тесного зеркала и задолю секунды затопило салон автомобиля. Подхваченная водоворотом сияющего света, Меруерт жила. И она пела. Пела имя того, кто всегда будет сопутствовать ее душе. Амадео.
        Голубоватое мерцающее сияние окружало со всех сторон. Поток золотого света изливался на нее сверху, окутывая солнечным сиянием… Так иесть… Подняв голову, она смотрела на огромный янтарный диск, зависший над ее взглядом… Рассмеявшись, она протянула вверх руки и хотела привстать на цыпочки, чтобы быть к заветному светилу чуть ближе. Но царившая в ней легкость даровала ее намерению непредсказуемо иное свершение. Она несократила расстояние между собой иСолнцем на пару сантиметров. Она взлетела в поток золотого сияния и полностью слилась с ним.
        Ярчайший свет. Кроме него не было и нет, наверное, ничего. Золотой свет, постепенно переходящий в интенсивное белое сияние. Проступившая в нем Меруерт парила, раскинув руки, словно крылья… Белое свечение ослепительной яркости обрамляло радужку ее карих глаз. Белый свет, окрыляющий взгляд… Сияющие белые крылья, трепещущие возле ее зрачков… Неизмеримо огромные контуры белых крыльев, простершихся на всю необозримость окружающего ее пространства…
        - МЕРУЕРТ…
        - МЕРЕУРТ…
        Она молча смотрела на возникшего перед ней Иеремиила.
        - С днем рождения, полуангел! - улыбнувшись всколыхнувшемуся в ней недоумению, промолвил он.
        - Где я? - необходимость общения вывела ее из комфортного погружения в свою сущность. Осознание происходящего рождало чувство новизны и сопутствующие ему страх и удивление.
        - Ты усебя дома. В своей душе, - архангел то сливался с окружавшей его сияющей белизной, то проявлялся вновь.
        - А почему так много света? Что это? Эти крылья везде… - Меруерт растерянно оглянулась. Ее зрачки, напротив, замерцали золотистыми искрами.
        - ЭтоНачала, - раскрыв свои огромные крылья, Иеремиил стал совершенно неотличим от всепроникающего сияния.
        - Начала?
        - Да. Они даются во всем и есть всё. И сейчас они явлены тобой в полной мере.
        - Но почему я?
        - Потому что ты прошла долгий и трудный путь от человека к полуангелу. Но еще более длинный путь тебе только предстоит пройти. А вообще путь к себе не измерить ни одной системой мер. Он вечен, как итвоя душа, - умиротворенно улыбаясь, архангел с любовью смотрел на светившуюся изнутри Меруерт.
        Успокоенная его улыбкой, она тихо спросила:
        - И что же мне делать?
        Иеремиил, подойдя вплотную кМеруерт, положил обе руки ей на плечи. Заглянул в глаза. Утвердительно кивнул, убедившись, что она видит то же, что ион: яркие белые крылышки вокруг зрачков. Те, которые он наблюдал сейчас в ее глазах, а она - в его. Теплая волна пробежалась по душе Меруерт. Она знала: сейчас учитель передал ей знание напрямую из своей духовной сути в ее.
        - Твое сердце подскажет тебе, МЕРУЕРТ. Ты раскрыла его и теперь всегда сможешь обращаться к его помощи. А сейчас тебе надо погрузиться вНачала, чтобы они наполнили тебя той особой силой, что позволит тебе пройти одно из главных испытаний твоей жизни.
        Вопрос не родился у нее откликом на это утверждение. Новое знание возникло в ее пробужденном сердце и вернулось кИеремиилу единственно правильным разворотом дарованного им знания.
        - Это тот порог, преодолев который, я стану полноценным ангелом. КакАмадео, который помогает мне наЗемле, - улыбнувшись учителю, Меруерт позволила ослепительному белоснежному сиянию поглотить себя.
        Глава22
        Выбор
        - А ну пусти! - с ходу накинувшись наЕвгения, Амадео сжал его бычью шею железным борцовским захватом. Без единого звука обмякнув, здоровяк мясной горой свалился к ногам продюсера.
        - Боже ты мой… - отпихнув в сторону завалившуюся на бок тушу, Амадео склонился над телом Вероники.
        - Мертва, - вглядываясь в закатившиеся глаза, еле слышно пробормотал он. Подскочив от звука падения чего-то тяжелого, Амадео резко обернулся. Бросившись к лежащему ничком Александру Евстигнеевичу, он схватил его за руку.
        - Тоже мертв! - тряся бездыханное секретарское тело, он безуспешно пытался вернуть в него хоть один признак жизни. - Да что же такое!
        - Чего распереживался, скоро вы все к ним присоединитесь! - казалось, злобная ухмылка Шалкара первая материализовалась из густого комнатного сумрака, проявив из себя демоническое тело.
        - ТЫ! - вскрикнул Амадео, проворно вскочив на ноги.
        - Я, - злорадно ответил Шалкар. Ухмылка, намертво приклеившаяся к его лицу, обезображивала его уродливым шрамом. - Надо уметь проигрывать, приятель.
        Пройдясь по кабинету, демон поднял кресло Амадео, приставил его к столу и вольготно расположился в уютных кожаных глубинах.
        - И что ты на это скажешь, жалкий ангел младшего чина? - прищурившись, он вполоборота развернулся кАмадео. - Какая чудесная музыка! - вслушиваясь в звуки разрушения и насилия, доносившиеся с улицы, Шалкар победно ухмыльнулся. - Все, ваша песенка спета. Сопротивление бесполезно. Советую расслабиться и получить удовольствие от последних мгновений жизни.
        - НоМЕРУЕРТ… Она стала полуангелом! - едва не споткнувшись о бесчувственное баритоновское тело, закричал Амадео.
        - Слишком поздно, - с издевательским сочувствием глядя на противника, изрек Шалкар. - Слишком много душ перешло на сторону мрака. Одному полуангелу не справиться. И тебе не справиться. И наставнику твоему, старперу архангельской породы, никак не одолеть нашу силу.
        - Допустим. А демону одолеть? - голос, твердый как закаленная сталь, вонзился в возникшую паузу.
        Прикрывшийся от непредвиденного вторжения черными крыльями Шалкар осторожно выглянул в просвет между ними.
        - А,ДАМБАЛЛА! - радостно воскликнул он, выпрыгнув из кресла. - Сам явился! Вот спасибо! А то я уже устал тут сотней дел ведать. Тебя сейчас кончать или хозяину передать?
        - А пусть он сам решает, - бесстрастно глядя в глаза Шалкара, одними губами улыбнулся Геннадий.
        - Это как? Ты что, рехнулся? Ты черт и неимеешь права выбора! - перемахнувший через стол Шалкар угрожающе приблизился кДамбалле.
        - Ошибаешься… - тихо проговорил тот. - Еще как имею. Теперь имею.
        - Ты… - взмахнув огромными крыльями, прошипел Шалкар. Искра понимания вспыхнула в его бездонно мглистых глазах. - Ты… НЕСМЕЙ!!!
        - АМАДЕО! - выставив вперед ладонь и без труда удерживая ею беснующегося демона, провозгласил Геннадий. - Помни: я очень благодарен силам света за предложенную помощь. Вы победили меня дважды. Первый раз победу одержала серая душа человека, которая вселилась в мой полусумрак и сумела вопреки ему стать светлой и тем ослабить мою тьму. Во второй раз вы победили меня, предложив помощь. Ваше участие и сочувствие сделали мой внутренний свет еще сильнее. И теперь я не принадлежу тьме. Но непринадлежу и свету. И я могу выбирать. И мой выбор по перечисленным здесь причинам имеет огромную силу. Как созидательную, так иразрушительную.
        - Не смей! Я приказываю тебе! - вложив всю свою мощь в последнюю вспышку ярости, Шалкар раскрыл крылья и гигантской монструозной птицей набросился наГеннадия.
        Сколь много решает даже не мгновение, а одна его доля, вложенная в то или иное решение… Опоздание на долю секунды обуславливает глобальность изменений и изменения всей глобальности…
        - Я отказываюсь от света… - последние слова Геннадия незначительно опередили последнее действие Шалкара. Но какое они имели значение!
        Заоконный грохот плотной звуковой пробкой стоял в ушах. Крики, стрельба, взрывы, звуки разрушения и смерти… Хаос, захватывавший все новые и новые пространства. Но нечто в этой какофонии выбивалось из ее общей бесструктурности. Что-то привлекало внимание необычной равномерностью и выверенной ритмичностью… Что-то, несущее вибрации настоящей жизни…
        Притягиваемый жизненной силой этого звука, Расул невольно сосредоточил на нем все свое внимание. И чем больше он концентрировался, тем явственнее слышал манивший его ритм, тем ближе становился к нему. В какой момент он слился с ним полностью, он неуловил, но вдруг заметил, что эта мелодия жизни пробила звуковую пробку в ушах, отделявшую его от внешнего мира и столь характерную для всех умирающих… И когда усиленно зазвучавший ритм загрохотал у него в ушах, он открыл глаза и сел, наполненный силой полученного осознания: он слышит здоровое биение собственного сердца. И значит, он еще очень даже жив.
        Но звуковая нить вернувшейся к нему жизни едва не оборвалась, когда он повернул голову и увидел… На полу… У стены… ЕЕ…
        - Сволочь… Ты ее убил… - с трудом, не замечая адской боли в раскроенном черепе, но внутренне корчась от невыносимости выпавшего ему испытания, Расул удерживал на коленях хрупкое девичье тело. Подняв глаза на скорчившегося в углу Евгения, он задыхался от попеременно приливающих к лицу жара и холода. Жалость и ненависть, любовь и ярость рвали на части душу и плоть…
        - Что ты наделал… Что натворил… За что… Ее загубил, себя и меня впридачу. Ведь я ее люблю больше жизни. Я без нее не выживу…
        Уронив голову на грудь, Расул отпустил себя в облегчение беззвучного и бесслезного плача. Такого, который исходит из предельно страдающего сердца.
        - Да будьте вы все прокляты, и я вместе с вами! - животное отчаяние в мгновенно потускневших глазах Евгения сменилось неуклонной решимостью. Бросив наРасула пустой и невидящий взгляд, из которого уже ушла душа, он одним удивительно слитным, неразрывным на фрагменты движением вскочил на ноги и бросился к окну. Последнее, что осталось от него в памяти Расула - звучание оглушающей тишины, заполнившей собой недавнее бытие Евгения. Тишина остановившегося сердца. Пораженный ее громкостью, баритон в мертвенном ужасе созерцал пустой оконный провал…
        Бережно положив тело Вероники на пол, он нанегнущихся ногах подошел к окну. Грохот разрушаемого мира порывом шквального ветра ударил его в лицо. Отшатнувшись, он успел ухватиться за подоконник и сохранил-таки вертикальное положение. Зажмурившись в предчувствии глобального ужаса, слепо выглянул вовне. Новая звуковая волна бросилась на него, но теперь в ней было больше гнева, чем боли или отчаяния… Осмелившись открыть глаза, он глубоко вздохнул, готовясь впустить в себя всю невыносимость новой реальности…
        - Эй, это от вас там прыгают?! - возмущенный рев взвивался в затянутое смогом небо. - Вам тут что, парк аттракционов? А если шеи себе переломаете, придурки? А если мы полотно амортизационное перенесем? Мы из-за вас эпизод отснять не можем! Еще раз сиганете, полицию и скорую из психушки вызовем!
        Дым, расползающийся по асфальту… Бульдозер около рваной земляной воронки… Камеры, в строгой симметрии расставленные с разных сторон… Послушно сбившаяся в пеструю кучку толпа людей за специальным ограждением… Человек, крепко стоящий на тротуаре с задранной вверх головой и срупором в руке… Вот он всматривается в искаженное лицо Расула, снова подносит громкоговоритель ко рту и подтверждает свои недавние слова сочной непечатной фразой… Здоровенный кусок амортизационного полотна, аккуратно растянутый под окнами… И крохотная, знакомая очертаниями человеческая фигурка, беспомощно барахтающаяся на самой его середине…
        Стоп-кадр… Время остановило ход и сердце замерло в груди. И тут кто-то невидимый, но вэтот момент невероятно ясно ощутимый, включил его снова. Удар, еще удар… Ровная ритмика жизненного звука запела в ушах и затем исчезла из поля слуха, став привычно неслышимой и неощущаемой. И теперь единственное, что слышал Расул, был его собственный истерический хохот…
        Тихий вздох прозвучал как пушечный выстрел. Мгновение абсолютной тишины - иРасул уже стоял на коленях возле слабо дышащей Вероники, покрывая жадными поцелуями ее бледное лицо. Дрожащая теплая рука коснулась его щеки. Прижав ее к груди, он заглянул девушке в глаза. И моментально постиг то, что светлым сиянием проступало сквозь наполнявшие их слезы.
        - Я все слышала… Когда была… ТАМ. И я тоже люблю тебя…
        - Дело, однако, приняло совсем неожиданный оборот! - с суровой серьезностью Иеремиил взирал на притихших перед ним Амадео иАлександра Евстигнеевича. Но чем дольше длился его всепроникающий взгляд, тем отчетливее младшие ангелы различали пляшущие в глазах учителя смешинки.
        - Да уж, спутал Дамбалла все карты… - решив подыграть наставнику, Амадео виновато опустил голову, оценив вовремя пущенную секретарем крупную слезу. И тут же, не выдержав, все трое безудержно расхохотались.
        - Не спутал, а решил все одним махом! - продолжая смеяться, уточнил архангел. Хлопнув Амадео по мощному плечу, он неожиданно ласково потрепал его по заросшей щетиной смуглой щеке. - Ты разве не знал, что отказ павшего демона от света означает его верную и неминуемую смерть в царстве Самаэля?
        - Не знал, - благодарно принимая ласку учителя, Амадео поднял на него исполненный преклонения взгляд. Александр Евстигнеевич, вытянув руки по швам, с испугом и интересом внимал каждому слову архангела. Восхищение наставником и самим собой распирало выкаченную вперед грудь и надувало обвисшие щеки. Не часто плачущим ангелам доводится с ним беседовать! - Но почему? Разве потеря личности, отказ от духовной сути, и так неминуемая для любого демона, не есть его гибель?
        - Так, да нетак, - расправив огромные крылья, Иеремиил с наслаждением купал их в льющемся отовсюду белоснежном сиянии. - Дело в том, что при замене сознания личности на сознание абсолютной тьмы оболочка души, ее матрица, остается неповрежденной. А она сохраняет в себе отражения прежней духовной сути. Поэтому темная душа, наполненная кромешным мраком, живет за счет оставшихся в ее матрице воспоминаний о себе. Конечно, они неравносильны настоящему сознанию. Отражения души не есть сама душа, и главное отличие состоит в том, что существо-отражение не имеет собственной воли, права выбора. Оно иллюзорно и живет иллюзией о своем бытие. Но иэта форма жизни неимоверно желательна для души, у которой больше ничего нет. А окончательная гибель подразумевает полное опустошение матрицы. Убивая своего раба, Самаэль лишает его и сознания тьмы, и отраженных воспоминаний. А пустую матрицу выбрасывает за нанадобностью, как использованную оболочку.
        Ошеломленный новым знанием, Амадео не мог вымолвить ни слова. Хлопая ресницами, секретарь с почтительным ужасом смотрел на своего непосредственного шефа. Каким же продвинутым ангелом надо быть, чтобы не только удостоиться внимать столь великим словам, но ипонимать их! Поддержав обоих учеников разделенным с ними молчанием, Иеремиил продолжил:
        - Демон, проигравший себя свету, может уцелеть лишь в том случае, если последует ему и превратится в ангела. Такие ангелы обладают особой силой. И потому решения их, когда они пребывают в стадии полуангела, очень эффективны. Они влияют на всю ВСЕЛЕНУЮ!
        - Так это ГЕННАДИЙ был полуангелом! - одновременно ахнув и присев, Амадео иАлександр Евстигнеевич изумленно воззрились друг на друга. Искорки веселья в глазах архангела заплясали с бешеной скоростью.
        - ИГеннадий, иМеруерт. Борьба шла сразу за двух полуангелов. И один из них своей жертвой решил все. Но его поступок не имел бы нужной силы без правильного выбора второго полуангела. Меруерт проложила ему верный путь, поддержала своим выбором, дав согласие на творческую жизнь силам света, а нетьмы.
        - АСамаэль знал, что их было двое? - вспотев от собственной храбрости, робко вымолвил Александр Евстигнеевич.
        - Я думаю, знал, - одобрительно проведя ладонью по его малюсеньким крылышкам, ответил Иеремиил. От нежданной нежности почти недоступного учителя плачущий ангел вздрогнул и залился обильными счастливыми слезами.
        - И почему же он ничего не сказал Шалкару? Не предупредил его? Он же из-за неосведомленности проиграл битву! - тревожно поглядывая на задыхающегося в потоке слез Александра Евстигнеевича, вопросил Амадео.
        - Наверняка потому, что немог, - задрав голову, Иеремиил выразительно посмотрел наверх. - ОН не позволил. Хотя, возможно, есть еще одна причина: дьяволу требуется все-таки не полное уничтожение Вселенной, означающее и его конец. А постоянная подпитка.
        - И он бросает своих рабов на заранее обреченные задания, чтобы они действовали, страдали, умирали, но поставляли ему энергию разрушения и боли… Его демоны - своеобразные генераторы негативной энергии… И ею он питается… - заикаясь и кашляя между всхлипываниями, сообщил Александр Евстигнеевич. - Хорошо, что я на него не работаю… Заездил бы совсем…
        - Все верно, - отдышавшись от нового приступа смеха, Иеремиил сложил руки на груди. - Но несмотря на вышесказанное, дьявол всегда будет стремиться уничтожить Вселенную.
        - Потому что он идеальная программа разрушения, - подхватил Амадео.
        - Да! Вселенная движется через множество периодов своего развития, и накаждом имеет вполне реальный шанс быть разрушенной. Никогда нельзя знать наверняка Его волю иЕго планы. На данном этапе эволюции мироздания Самаэль проиграл только одно сражение, но невсю войну, - улыбаясь, Иеремиил пристально смотрел на обоих учеников, столь по-разному переживавших получаемое ими знание. - У него будет еще много шансов уничтожить мир. Но мы действительно не знаем, когда ему это удастся. И удастся ли вообще. В этом вся фишка. Нам остается только делать нашу работу - вести мироздание по заданной Свыше эволюционной стезе. И делать все надо хорошо.
        - Да что вы все о жертве этого демона! - вытерев последнюю слезу, вдруг раздраженно буркнул плачущий ангел. - А моя жертва меньше, что ли? Я человека спас! За тысячи лет службы меня никто толком не похвалил! - секретарь захлюпал носом, пытаясь выдавить из себя заветную влагу, но, увы - источник ее, наверное, иссяк… А может быть, он действовал только в материальном мире…
        - Разумеется, никто не преуменьшает ваши заслуги, дорогой плачущий ангел! - подняв руки в примирительном жесте, с улыбкой ответил архангел. - Вы сделали доброе дело. Совершили мужественный поступок. Но, позвольте, равнять его с поступком Дамбаллы никак нельзя. Он отдал свое самосознание и перестал существовать вообще, спася этим мироздание. А вы приняли на себя страдание одного человека и спасли ему жизнь, и только. К тому же это вам расплата за то, что из-за вашей слабости… пристрастия к чаче… чуть не погибли люди.
        - И только?!! - подскочив, возмущенно завизжал окончательно вышедший за всякие пределы себя и допустимого секретарь. - А вы знаете, как это больно, проживать чужую смерть? Да еще когда вас мужлан озверевший душит? Его ненависть вместе с ее душевной и физической болью… Вдобавок она еще от своей невыраженной любви извелась вся до того, как ее убили… А я все на себя брал и брал… Брал и брал… - вымученная слеза огромной сияющей каплей повисла на внушительном секретарском носу.
        - Ну, полно вам, - подойдя к впавшему в истерику ангелу, Иеремиил обнял его.
        - В любом случае, спасибо вам огромное, Александр Евстигнеевич, ой, простите, АНУИР, что вы проявили благородство и спасли мою лучшую певицу! Да ктому же помогли ей раскрыть ее сердце… Думаю, теперь петь она будет еще лучше. Когда поправится, - вымолвил Амадео, с сочувствием заглядывая в выпученные от невыносимости смешанных чувств круглые глаза плачущего ангела.
        И вследующий миг кинулся оттаскивать от заливисто хохочущего архангела по-медвежьи сдавившего его в горячих благодарных объятьях крупногабаритного Ануира, в земной жизни откликавшегося наАлександра Евстигнеевича.
        - О, мой повелитель, не надо! Нет! Умоляю! Только не это! - визг Шалкара метался в давящей его кромешной тьме.
        - Прими свое наказание достойно, выродок. Или я уничтожу тебя полностью! - бесстрастный голос Самаэля сквозил нотками сытого довольства.
        Тишина, нарушаемая задушенными всхлипами и стонами, воцарилась в адской непроницаемости.
        - Я даю тебе последний шанс сохранить твою поганую жизнь. Иначе я полностью лишу тебя своего сознания, - наконец завершил экзекуцию Самаэль.
        - Слушай меня внимательно, демон.
        - Да, мой повелитель… - безуспешно стараясь ограничить выпавшие страдания рамками своей души, между всхлипываниями выдавил Шалкар.
        - Случилось нечто невероятное. Прежде чем Дамбалла был уничтожен мной, он успел воспользоваться своей полуангельской силой и зачал ребенка. Ребенка носит ангел третьего уровня, наделенный особой силой. Этот ребенок, Шалкар… Он является плодом союза, невозможного прежде. Правила теперь обыгрываются по-новому. Этот ребенок… он станет существом с сердцем, наполненным наполовину светом и наполовину тьмой. Полуангел и полудемон. Он сможет входить в абсолютный мрак и вабсолютный свет. Он принесет хаос в мироздание. Он может уничтожить меня. Вот твое задание.
        Самаэль замолчал, давая возможность демону продемонстрировать понимание. И тот не преминул ею воспользоваться.
        - Ребенок не должен родиться, - укрепленные силой только что перенесенной боли слова Шалкара всколыхнули окружающую его тьму.
        - Вот я и говорю ему - приходите к нам работать! А он - контракта боюсь! - запрокинув голову, Амадео жизнерадостно засмеялся, обнажив идеально ровные белоснежные зубы. Отодвинув пустую кофейную чашечку, с ласковой серьезностью посмотрел на сидевшую перед ним девушку. Закрыв бархатную красную коробочку, Амелия тепло улыбнулась. Встретив взгляд Амадео, она кивнула и вложила свою руку в протянутую ладонь Амадео. На ее безымянном пальце блестело тонкое золотое кольцо.
        - Раз живем в земном мире, надо играть по его правилам, не так ли? - поцеловав женскую руку, Амадео добродушно усмехнулся.
        - Конечно, так. Тем более что мне эти правила вполне по душе, - приняв счастливо-томный вид, девушка кокетливо хихикнула.
        - Анжелика звонила? - застегнув куртку, Амелия взяла Амадео под руку. Одновременно подняв глаза к чистому небу, они, не щурясь, посмотрели на яркое полуденное солнце.
        - Да. Голос постепенно восстанавливается, - Амадео улыбнулся, и солнечные блики радостно заплясали в его глазах. - Мелкие демоны, вампирят чужие таланты. У нее высосали голос. Противно, но поправимо. Я сними разобрался.
        - Ты уменя такой сильный… - прижавшись к мужчине, расправившему широченные плечи навстречу порыву прохладного ветерка, проворковала девушка.
        - А то как же! - поцеловав светлую макушку, Амадео бережно погладил круглый живот Амелии. - Мы ведь одна семья. Теперь и как всегда.