Солдат Василий Иванович Сахаров
        Кубанская Конфедерация #1 По Земле прокатилась чума, и апокалипсис все же произошел. Мир лежит в развалинах, но проходит время, уходит Эпоха Хаоса и в разных концах планеты, люди сходятся вместе и пытаются возродить славное прошлое. Вновь идут войны, плетутся заговоры и политические интриги, а герой книги, самый обычный парень из лесной деревни, выходит в большой мир и находит в нем свое место.
        Василий Иванович Сахаров
        Солдат
        (Кубанская Конфедерация - 1)
        Пролог
        Северный Кавказ. Станица Зольская. 05.05.2060
        Патронов оставалось два рожка, гранат нет, поддержки нет, тяжелое вооружение еще в прошлых боях потеряли и, походу, приходит нашему славному гвардейскому батальону, полный пендык. Сейчас «индейцы» перекурят, анаша их торкнет, они насваем сверху закинутся, подтянут минометы, накроют нас огнем, а потом пройдут поверх наших окопов и добьют выживших.
        Мля, говорил мне поселковый староста, сиди в родном лесу и не вылезай в большой мир, так нет же, на романтику и приключения меня, долбоноса лесного, потянуло, сбежал из родного села и в армию ушел. Тогда мне казалось, что все замечательно, в один из лучших отрядов во всем нашем государстве попал. Да, уж, теперь-то я понимаю, что «попал» реально.
        Из блиндажа до меня донесся рев нашего комбата, полковника Еременко, который в очередной раз по рации общался со штабом нашего экспедиционного корпуса:
        - Пидары! Суки! Попомните мое слово, если я выживу, лично вас, тварей, кончу! Ушлепки! - на некоторое время его голос стих, но не надолго: - Чего ты меня лечишь, ге-не-рал сраный? Какая нахер позиция, какие фланги? Я тебе нормальным русским языком говорю, что ни справа, ни слева, на несколько километров никого вокруг нет, и мы здесь одни остались. Ты нас подставил, скотина! Да, пошел ты, мудак!
        Еременко, как никогда похожий на медведя, огромный, здоровый мужик под два метра ростом, всклокоченный, в не застегнутой разгрузке, с АКМом в правой руке, вылетел из блиндажа и присел на пустой ящик рядом с входом.
        - Козлы! - выдохнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Ненавижу! - после этих слов комбат достал из нарукавного кармашка камка смятую пачку сигарет без фильтра, вынул одну скомканную белую бумажную палочку и обратился ко мне: - Саня, дай прикурить.
        Приподнявшись, я перекинул ему коробок спичек и спросил:
        - Что, Иваныч, плохо наше дело? - я был фамильярен с полковником, но сейчас, это не играло никакой роли.
        Полковник прикурил, затянулся во всю мощь своих сильных легких, с наслаждением выдохнул и ответил:
        - Да, Санек, дела наши не слишком хороши, но мы ведь, гвардия, и значит, будем стоять насмерть, чтоб им всем пусто было. Ты как, готов к подвигу?
        - Ага, - только и ответил я, поскольку ничего иного мне на ум не пришло.
        - Вот и правильно, - вновь затягиваясь сигареткой, философски заметил Еременко. - Пройдись по окопам, сержант, посмотри, сколько наших бойцов в живых осталось.
        - Это я и так знаю, после крайней атаки считал, сорок два солдата и два сержанта.
        - А кто второй сержант?
        - Исмаил-ага.
        Еременко швырнул бычок сигареты в стенку траншеи, и он, ударившись об земляной откос, сыпанул искрами и упал ему под ноги. Комбат тоскливо вздохнул, и сказал:
        - Получается, Сашко, что ты теперь мой зам.
        - Это так важно, командир?
        - Командная цепь всегда важна, - он приподнялся, выглянул из нашего укрытия, и добавил: - Все, сержант, «индейцы» минометы на высотку вытягивают, у нас есть еще десять минут.
        - Десять минут, - я в задумчивости посмотрел на небо, - это неплохо.
        Комбат прикурил еще одну сигаретку, сплюнул с губы прилипший табак, и вслед за мной, задумчиво посмотрел на синее небо, которому было безразлично, сдохнем мы сегодня здесь или останемся жить. Затянувшись сигаретным дымком, он спросил:
        - Что думаешь, сержант, есть там наверху кто-то, кто примет наши души в некий рай?
        - Без понятия, Иваныч, никогда всерьез не размышлял над этой темой.
        - Ну, да, конечно, ты молодой еще, - он усмехнулся и спросил: - А помнишь, как ты к нам попал?
        - Это да, помню, - улыбка растянула мои пересохшие губы, - такое надолго запоминается.
        - Хорошее время было.
        Отвечать Еременко я не стал, нам стало не до того. В воздухе противно завыли мины, мы спрятались в блиндаж, а смертоносный груз, посылаемый «индейцами», падал на наши позиции и перепахивал землю. В блиндаже нас сидело трое: комбат, связист Костик Свиридов и я. Мы надеялись, что сможем переждать в укрытии время огневого налета, а после этого принять бой с «индейцами», еще какое-то время подергаться, но надежды наши не оправдались. В хлипкие перекрытия блиндажа сверху ударила начиненная взрывчаткой мина, и последнее, что я почувствовал в тот день, была непомерная тяжесть земли, обрушившейся на мою спину.
        Глава 1
        Кубанская Конфедерация. Поселок Лесной. 16.11.2056
        Бежал я долго, и легкие уже отказывались прогонять через себя воздух, лицо было исцарапано ветками, а полушубок измазан в болотной грязи и изорван сразу в нескольких местах. Хотелось упасть на покрытую первым снежком землю, ухватить эту прохладу в ладони и размазать эту смесь по голове, хотя бы таким способом, остудить горящее от прилившей к щекам крови, красное лицо. Нет, останавливаться было нельзя и, превозмогая себе, пересиливая слабость тела, я заставлял себя раз за разом переставлять ноги и бежать.
        Позавчера мне исполнилось семнадцать лет и, по меркам родного государства, я стал совершеннолетним. Празднование этого события у меня, сироты, пять лет назад оставшегося без родителей, и проживающего на попечении общины, в батраках у старосты, прошло вполне обычно: распитие самогона на конюшне с товарищами, такими же, как и я, временно подневольными работягами, и здоровый сон. В общем, день как день и прошел он вполне предсказуемо. Мой последний день в родном поселке Лесном, который расположился в лесах неподалеку от хребта Пшаф с одной стороны и городом Горячий Ключ с другой.
        Ситуация вышла из под контроля в районе полуночи, когда ко мне в каморку проникла Верка, младшая дочка старосты, крепкая двадцатилетняя деваха, весьма разгульного образа жизни, которую батя никак не мог пристроить замуж. Не сказать, чтоб она была страшненькая или имела какой-то физический недостаток, врать не буду. На вид, Верка вполне нормальная и довольно симпатичная девушка, вот только мужиков любила сверх всякой меры и, наверное, не было в нашем поселке такого представителя сильного пола, с которым бы не провела развеселая старостина дочка ночь. Хм, видать, пришла и моя очередь.
        Не зажигая восковой свечи, стоящей в изголовье моего топчанчика, Верка скинула с себя шерстяное платье и залезла ко мне под одеяло. Тело ее было жарким, хотелось обхватить его руками и мять, прикасаться ладонями ко всем манящим выпуклостям, но было как-то боязно. Впрочем, девушка полностью взяла инициативу в свои руки, и у нас все сладилось очень даже удачно, три раза подряд.
        Уснули мы в обнимку, а когда рано утром я проснулся, то обнаружил, что надо мной нависают четыре бородатых лица. Одно лицо принадлежало старосте Никите, крепкому дядя с мощными кулаками, местному корольку, а три других, его амбалистым сыновьям: Семену, Игнату и Петру.
        - Вставай, зятек, - староста ласково, как родному, улыбнулся мне, и в усмешке обнажил свои желтые прокуренные зубы.
        Мне стало не по себе от таких слов, и я оглянулся на Верку, которая показала из под одеяла свою сонную растрепанную мордашку и недоуменно разглядывала отца с братьями.
        - Чего это, сразу зять? - попробовал я отмазаться. - Дядя Никита, что за дела? Ты ведь знаешь, я теперь свободен и сам определяю, что мне делать и куда идти? Какой зятек? Ничего не знаю.
        - Ах, ты, курвец, - улыбка не покинула старосту и стала еще шире, - мою девочку, цветок нераспустившийся, совратил, а теперь в кусты? Нехорошо так поступать, Сашко, неправильно. Придется тебе на моей дочке жениться. Ты не переживай, свадьбу в три дня сыграем, дом вам выделю, хозяйство какое-никакое, коровку, свинок, и станешь ты справным крестьянином, честным жителем Лесного.
        - А если я не соглашусь?
        - Тогда назовем тебя насильником и кастрируем, все по закону.
        - Папаня, - вклинилась в разговор Верка, - а чего это вы здесь? - как сытая кошка она потянулась всем своим дебелым телом, и ее горячее бедро коснулось моего.
        - Да, вот, доча, замуж за Сашку Грамотея тебя выдать хочу. Ты не против?
        Верка повернулась ко мне, окинула оценивающим взглядом и, своими словами, подписала мой приговор:
        - Нет, не против, справный мужик и мужем хорошим будет. Молод еще, конечно, но это еще и лучше.
        - Ну, - староста встал с табуретки, на которой сидел, - раз все согласны, счастья и любви вам, дети мои. Благословляю вас. Совет и любовь, как говорится.
        Никита и его сыновья покинули мою комнатку, а я задумался. Да, хитер староста, одним махом два дела делает, дочку беспутную пристраивает и меня, единственного грамотного человека из молодежи, кто в поселке живет, на землю сажает. Зря я с ним на прошлой неделе разговор завел, что в город уйти хочу, ой, зря. Оно-то, конечно, жениться я не против, и хозяйство завести, и дом, и детишки чтоб были, психология деревенская во мне крепкие корни пустила, но в семнадцать лет о свадьбе думать рановато, и не с Веркой мне мое будущее виделось.
        Тем временем, дочка старосты потянулась ко мне, поцеловала в губы и, склонив голову на мою грудь, сказала:
        - Ты не подумай, Сашка, я тебе верная буду. Ты только будь со мной всегда и ублажай почаще.
        - Верунчик, - приподнявшись, взглянул на девушку и спросил: - о чем ты говоришь? Ты мне не нужна, вот и весь сказ.
        - Куда ты денешься, дурашка, - ее руки шаловливо заскользили по моему обнаженному телу. - Сбежать ведь, все одно не выйдет, а папаня он такой, сказал, что кастрирует, значит так и сделает. Ведь нам хорошо было ночью, правда?
        - Хорошо-то, хорошо, ты баба горячая, спору нет, но мне здесь не место, да и подло это, подставлять меня так.
        - Жизнь такова, Сашенька, а ты ничего изменить не сможешь, так что покорись и прими все как есть.
        - Ну, ладно, - решил я схитрить, - раз уж дело так повернулось, пойду нам дом присматривать.
        - Подожди, не спеши, - Вера обхватила меня руками и навалилась сверху, - давай еще разок.
        В общем, пришлось ублажить ненасытную деваху еще раз, и только после этого выходить на двор. Здесь меня уже ждали мои вчерашние собутыльники, которые, вот же сволочи, прекрасно знали, что со мной должно было произойти, и от души были этому рады. Понимаю их, перекинули стрелы на меня и от Верки, с которой неоднократно на сеновале валялись, на некоторое время избавились.
        - Поздравляю! - первым ко мне подлетел Ефим, небольшого росточка мужичок, должник Никиты. - Теперь ты, Сашка, большой человек в поселке будешь, зять самого старосты.
        - Пошел ты, - толкнул я его в грудь. - Чего не предупредил?
        - Успокойся, - хлопнув меня по плечу, рядом нарисовался Шкаф, каторжник, присланный в поселок на исправление как рабочая сила, под ответственность общины.
        - Староста не велел тебя предупреждать, а против его слова в поселке никто не пойдет, так что без обид, Грамотей.
        - Ладно, - согласился я и направился со двора.
        - Саня, - окликнул меня Шкаф, - не дури, Никита всех мужиков предупредил, что ты сбежать можешь, а кто тебя упустит, тот неприятностей огребет.
        - Да-да, - вторил ему Сивый, еще один работник старосты, занимающийся ремонтом ворот, - а кому-то из нас придется на Верке жениться. Ты пойми, Санек, нам этого не надо, долги отработаем и по своим дворам разойдемся. Нам проблемы с Никитой не нужны.
        Молча, я направился осматривать новенькие деревянные дома, построенные этим летом и стоящие неподалеку от подворья старосты. Про то, как я стал женихом, уже весь поселок знал. Кто-то улыбался, кто-то посмеивался, а пара молодых девчат, с которыми я еще по осени после танцев целовался, печально улыбнулись и, не перекинувшись даже словом, прошли мимо. Вот так вот, еще вчера, Сашка Мечников по прозвищу Грамотей, крепкий статный блондин с серыми глазами, которого природа силой не обделила, был для них желанной партией, а сегодня, все, запретный плод и чужой жених. Эх, пропади все пропадом, надо бежать, больше ничего на ум не приходит. Староста думает, что подловил меня, что нет у меня бумаги, личность удостоверяющей, но это не так, в подкладе моего полушубка было зашито свидетельство о рождении, заверенное не абы где, а в городской управе. Так что, дело остается за малым, добраться до города.
        Прохаживаясь по домам, я делал вид, что осматриваю их, готовлюсь к будущему заселению, а сам смотрел в сторону леса, который начинался сразу же за поселком. К полудню вернулся на подворье старосты, плотно пообедал и обсудил с будущим тестем приданное, которое он давал за Веркой. Надо сказать, по меркам Лесного, приданное было хорошим: стельная корова, три поросенка, кролики, корма, мебель, одежда и белье. Некоторые местные парни были бы этому только рады, но я уже определился в своем жизненном пути и, после разговора с Никитой, вновь направился в поселок. Еще раз прошелся по дворам новостроек, улучил момент, когда меня никто не видел, и юркнул к поселковому тыну. Своротив хлипкое подгнившее бревнышко, пролез через дыру, немного пробежался по зарослям можжевельника и оказался в лесу.
        Чередуя бег и шаг, налегке, направился на юго-восток, в сторону Горячего Ключа, ближайшего городка и нашего районного центра, в котором я мог найти свое спасение. Переходя с горки на горку и не выходя на дорогу, охотничьими тропами, не останавливаясь ни на минуту, я шагал к заветной цивилизации. К вечеру переправился через речку Малый Дыш, и остановился на ночевку. Несколько часов вздремнул у костерка и, проснувшись, до самого утра мечтал о своем будущем и месте, какое я займу в городском обществе. Понимал, что планы мои далеки от реальности, но они отвлекали меня от мыслей о сыновьях старосты, которые, наверняка, уже вышли из поселка с собаками-ищейками на поводках и идут за мной вслед.
        Что я знал о том мире, в котором был всего пару раз и который был моей мечтой всю сознательную жизнь? Не смотря на множество прочитанных книг и газет, хранившихся у старосты после смерти моих родителей, не так уж и много. В 2013-м году, некий американский ученый, смесь гота и анархиста, раздобыл споры черной оспы и создал чрезвычайно агрессивный боевой вирус, который распылил над Нью-Йорком с вертолета. С этого города и началось его победное шествие по Земле. За три года население планеты сократилось в пятьдесят раз. Вирус выкосил всех, кто не смог от него уберечься, и исчез, как его и не бывало, и только миллионы гниющих на улицах городов трупов, были памятью о его работе. Может быть, вирус пропал окончательно, знающие люди говорили, что такое возможно, если он был запрограммирован на какой-то определенный срок жизни, а может быть, что он затаился до поры до времени в недрах земли и развалинах городов. Никто этого не знал, а по большому счету, и знать не хотел. Выжили только люди с хорошим иммунитетом или те, кто отсиделся в подземных бункерах. Это время было названо Тремя Черными Годами.
        После Черного Трехлетия наступила Эпоха Хаоса. Выжившие после эпидемии люди, потеряв правительства, наплевав на закон и общепринятые нормы морали, начали бороться за свое выживание по принципу: убей ближнего своего, пока тебя не убил дальний. Двадцать лет с краткими перерывами продолжалась кровавая вакханалия, в которой было сделано многое из того, что не должно было случиться в обычной жизни. Стартовали ядерные боеголовки, посланные умирающими в подземных бункерах от болезней и голода офицерами, желающими хоть так, напомнить миру о своем существовании, взрывались химзаводы, протекали ядерные реакторы, которые некому было обслуживать, а гидродинамический напор рек и озер сносил плотины. Многие досель плотно заселенные области обезлюдели, скрылись под водой, были заражены радиоактивными осадками, антисанитария и война за ресурсы, выкашивали род людской без всякой жалости, но и эта эпоха закончилась.
        Человек существо стадное и он не может долгое время быть без общества себе подобных. Люди стягивались в группы, племена, выбирали вождей, правителей, царей и диктаторов. Жизнь налаживалась, и казалось, что возможно новое возрождение человечества, возвращение в Золотой Век, но снова, как и встарь, вставали проблемы политики и ресурсов. Каждое государственное и племенное образование, в том числе и Кубанская Конфедерация, в которой я родился и проживал, стремились расширить свои границы, стать сильнее соседей и отвоевать себе место под солнцем.
        Конфедерация образовалась из содружества нескольких, так называемых, республик, с центрами в Тихорецке, Кропоткине, Майкопе, Горячем Ключе, Новороссийске, Темрюке и Тимашевске. Столицей этого аморфного образования стал полностью разрушенный в Эпоху Хаоса краевой центр, город Краснодар, из которого объединенными усилиями республиканских ополченцев и наемников, были выбиты остатки ослабленных голодом и болезнями банд. Прошло девятнадцать лет, Кубанская Конфедерация подмяла под себя три четверти бывшего Краснодарского края и на данный момент стала островком спокойствия, к которому тянулись беженцы из других мест. Для кого-то это был рай на земле, место, где можно было почувствовать себя в безопасности, а для кого-то и жирный кусок, от которого хотелось отломить что-то для себя.
        Кем бы хотел быть я? Чем могу быть полезен большому миру? По большому счету, сейчас я никто и звать меня никак, обычный сельский парень, грамотный, физически крепкий, молодой и без вредных привычек. Первая моя мысль была пристроиться где-то в городской управе, хотя бы мелким писарем или делопроизводителем, но, хорошенько подумав, я пришел к выводу, что, не смотря на всю мою начитанность, мне в этом направлении ничего не светит, таких как я, слишком много, а у меня нет ни связей, ни денег. Оставался только один путь, военный, так как ни к чему другому, душа у меня не лежала. Как говорил покойный папа, мы, Мечниковы, только три дела можем делать хорошо: воевать за родину, людей грабить, да в бумагах старых копаться. Что же, наверное, родитель мой покойный был прав. Теперь оставалось только благополучно добраться до города, найти военных, про которых среди поселковой молодежи ходили легенды, и подписать контракт на службу в армии Кубанской Конфедерации.
        Утром, чуть только развиднелось, я снова двинулся в путь и, вот, когда я уже прошел Золотую Гору и подходил к Заречью, незаселенным городским окраинам, позади себя я услышал заполошный лай собак. Погоня была недалеко и, перейдя недавно восстановленный мост через Псекупс, я рванулся в центр. Бежал я так, как никогда до сего момента не бегал. На кону были мои яйца и, думаю, что каждый мужчина меня поймет, они мне были чрезвычайно дороги. Староста, черт с ним, не хотел допустить потери своего авторитета, позиция его понятна, а вот у меня, на кон была поставлена вся дальнейшая жизнь. Чья ставка больше? Думаю, что моя.
        Добравшись до заселенных районов города и отдышавшись, я сразу же подошел к ближайшему патрулю Народной Стражи. Стражники разглядывали меня с подозрением, но не трогали, так как на спине моего полушубка красовалась надпись «Поселок Лесной», а значит, для них я был почти своим.
        - Господин стражник, не подскажите, где я могу в армию записаться? - обратился я к старшему, серьезному усатому мужчине средних лет, с красной повязкой на рукаве серой шинели и коротким автоматом на груди.
        Тот усмехнулся, провел ладонью по усам и ответил:
        - Два квартала прямо, на перекрестке свернешь налево и топай до конца, упрешься в двухэтажное здание из красного кирпича, это и будет военный комиссариат, - он выпростал из кармана шинели левую руку, посмотрел на часы, и добавил: - Сейчас шестнадцать тридцать, вояки работают до семнадцати часов, так что поторопись.
        - Благодарю, - бросил я уже на ходу и, опять, загнав поглубже усталость, перешел на бег.
        Успел я вовремя, повезло, не заблукал в городских лабиринтах и военный комиссариат нашел быстро. Заскочив в здание, я сразу же направился к молодому, лет двадцать, офицеру, который сидел в стеклянной будке на проходе во внутренние помещения.
        - Здравствуйте, - устало выдохнула моя голова.
        - И тебе не хворать, парень, - ответил офицер. - Чего хотел?
        - В армию вступить.
        - Завтра приходи, все уже по домам разошлись.
        - Нет, мне именно сегодня надо, обязательно. Пожалуйста, господин офицер.
        - Сказали тебе, завтра, значит, так оно и есть, иди с миром, парень, не нервируй меня, - голос дежурного офицера приобрел угрожающие интонации. - Минута тебе, чтоб свалить. Время пошло!

«Вот и все, - мелькнула у меня в этот момент мысль, - отбегался, ты, Сашка Мечников». Но, видно удача не оставляла меня в этот день, и из коридора появился широкоплечий здоровый мужик в камуфляже, зеленой армейской кепке и при погонах, на которых была видна одинокая, средних размеров желтая звездочка.
        - В чем дело, лейтенант? - обратился он к дежурному.
        - Товарищ майор, - вскочил со стула офицер и кивнул на меня, - паренек хочет в армию записаться, но все уже по домам разошлись. Говорю ему, чтоб завтра приходил, а он не уходит… Может быть наряд вызвать?
        - Достаточно, лейтенант, все с вами ясно. Вы в курсе, кто я и зачем приехал в ваш городок?
        - Так точно, майор Еременко, «покупатель».
        - Я лично займусь парнем, - майор повернулся ко мне, окинул оценивающим взглядом, и спросил: - Значит, желаешь контракт подписать?
        - Очень, - мой кивок подтвердил слова.
        - Документы в порядке?
        Оторвав подкладку полушубка, продемонстрировал грозному майору запаянное в прозрачный пластик свидетельство о рождении.
        - Грамотный?
        - Да.
        - Тогда пойдем со мной, рекрут, - офицер-здоровяк развернулся на месте и направился внутрь здания.
        Мне оставалось только последовать за ним вслед. Через минуту мы были в небольшом кабинете, обстановка которого состояла из обшарпанного стола и двух таких же стульев. Расположившись напротив офицера, я приготовился к какому-то собеседованию, но вояка время тянуть не стал, вынул из стола два бумажных бланка, чернильную ручку-непроливайку и положил все это передо мной.
        - Где пробелы впиши фамилию, имя, отчество, дату рождения и подписывай, - сказал он.
        - А почитать можно?
        Майор почесал короткий ежик волос на затылке, посмотрел на забранное железной решеткой окно, и ответил:
        - У тебя осталось восемьдесят секунд, парень. Мой рабочий день оканчивается ровно в семнадцать ноль-ноль.
        - Все понял, не дурак, - я схватил ручку, быстро заполнил оба бланка и расписался.
        - Вот и хорошо, - майор забрал бумаги, закинул их обратно в стол, встал, дождался пока встану я, и провозгласил: - Поздравляю, боец, отныне ты солдат Кубанской Конфедерации и, в ближайшие пять лет, ты будешь делать только то, что тебе прикажут. Усек?
        - Да, усек.
        - Херня, а не ответ. Твои слова: «Так точно, товарищ майор!»
        - Так точно, товарищ майор, - послушно повторил я.
        - Не слышу бодрости в голосе, но на первый раз сойдет. Пошли в казарму, воин.
        Мы направились на выход и здесь нас ждали двое из трех братьев Демидовых, Семен и Игнат. Третий, наверное, остался с собаками в Заречье, бойцовые и охотничьи животные, в город не допускались. Оба брата что-то доказывали лейтенанту, а тот, только разводил руками и, как только увидел нас, сразу же спихнул возникшую проблему на майора.
        - Что такое? - мой будущий командир резко шагнул вперед, навис над братьями, и те, как-то сразу стали меньше, чем они есть на самом деле.
        - Мы братья Демидовы, а вот он, - Семен указал на меня пальцем, - насильник, сбежал из поселка Лесной. Отдайте его нам, господин хороший.
        - Это правда? - майор уставился на меня.
        - Нет, меня жениться заставляют, а я к такому серьезному шагу еще не готов.
        - Знакомая ситуация, - сам себе пробормотал офицер и обратился к братьям: - Доказательства имеются?
        - Какие доказательства? - вскрикнул Семен. - Нам никаких доказательств не требуется, мы сами закон.
        - Нет бумаги, нет свидетелей, нет дела, а значит ваше слово против слова солдата-гвардейца. Что главней? - вопросительный кивок в сторону лейтенанта.
        - Слово солдата Конфедерации, разумеется, - без раздумий доложился дежурный.
        - В общем, так, братья Демидовы. Если вы сильно упертые, то можете пойти в Народную Стражу, подадите на парня заявление, но мой вам совет, возвращайтесь домой, добычу свою вы упустили.
        Братья, поняв, что майор прав, развернулись к выходу и покинули военкомат, а меня определили в казарму, которая находилась во внутреннем дворе, в другом двухэтажном здании, и так началась моя служба в войсках славной Кубанской Конфедерации.
        Глава 2
        Кубанская Конфедерация. Горячий Ключ. 17.11.2056
        Итак, я был спасен и начинал новую жизнь. Первый свой вечер в казарме я не запомнил, ноги гудели, тело ломало, а в глазах памороки стояли, так что единственное, на что меня хватило, скинуть с себя полушубок и забраться под грубое одеяло на деревянном топчане, который ничем не отличался от моего прежнего, оставшегося в доме Никиты Демидова.
        Служба началась на следующее утро, когда в комнату вошел раздетый по пояс чернявый крепыш, лет двадцати пяти, по виду, натуральный адыг, похожий на тех людей, которые у нашего старосты иногда мясо закупали, и прокричал:
        - Подъем!
        Вскочив, я оглянулся, и не сразу осознал, где же я нахожусь. Протер глаза, вспомнил вчерашний день, и последовал вслед за другими людьми, которые спали на соседних топчанах. Нас было немного, семь человек всего, мы вышли в небольшой внутренний дворик казармы, и началась моя первая в жизни физзарядка. В какой-то древней полуистлевшей книжке, без обложки, и естественно без названия, читал про суровые армейские будни, и вот, то, что я тогда прочитал, в общих чертах совпадало с действительностью. Значит, не полностью мы скатились в варварство, остается что-то неизменное в жизни общества, та же самая утренняя зарядка, например. Уже хорошо.
        Пробежавшись несколько кругов по небольшому плацу, размялись, отжались, посетили турник, и уложились минут в двадцать. В общем-то, крепыш с адыгейской внешностью, гонял не сильно, а так, чисто для отметки, и меня это устроило. Все же вчерашние нагрузки для организма даром не прошли, да и не ел я ничего целые сутки, какие уж тут зарядки, когда в животе требовательно урчит зверек, а мысли все больше на пропитание скатываются.
        Наконец, зарядка была окончена, сержант нас выстроил в шеренгу и заговорил:
        - Для тех, кто появился вчера, - он посмотрел на меня и косматого небритого мужика, рядом со мной, - меня зовут сержант Ахмедов, я ваш временный командир, и вне строя можете обращаться ко мне просто, Исмаил-ага. Распорядок дня таков, полчаса вам на помывку и бритье, затем завтрак, и в казарму, обед, казарма, ужин, казарма и отбой. Вопросы?
        - Когда уже в часть отправимся? - спросил косматый.
        - Торопишься покинуть это гостеприимное место, рекрут? - ухмыльнулся Ахмедов.
        - Угу, - оскалился тот, обнажив ряд подгнивших зубов, - климат здесь для моего здоровья вредный.
        - Завтра отправляемся, а пока отдыхайте, в батальоне будете бегать без остановок, с утра и до самой поздней ночи, - сержант указал на высокого парня, стоящего с правого края шеренги и сказал: - Ты старший, все как вчера, я в город, а вы сидите тихо. Если появится майор, скажешь, что ко мне земляк зашел. Понятно?
        - Так точно, товарищ сержант, - вытянулся высокий в струнку.
        - Лизоблюд, - еле слышно пробурчал косматый.
        - Разойдись! - отдал команду Ахмедов и мы направились обратно в казарму.
        С гигиеной было не очень, зубной щетки нет, порошка чистящего нет, полотенца нет, мыла нет, а есть только ряды умывальников с холодной водой на первом этаже. Вздохнув, поплескал на лицо водицей, обтерся внутренней подкладкой полушубка и направился в столовую, располагавшуюся совсем рядом. Завтрак еще готов не был, и пока ждали команды от поваров, стояли в коридорчике и вели разговор, кто, откуда, что, да как, и каковы причины, по которым в армию попал.
        - Меня Домовым называйте, - сказал косматый мужик, что стоял в строю возле меня. - Кого и как зовут?
        - Саня, - представился я.
        - Костя Свиридов, - подал голос невысокий щуплый паренек, который подслеповато щурился и смотрел на мир с неким удивлением.
        - Стас, - это был высокий, которого сержант назначил старшим.
        - Кир и Кор, - за двоих, ответил наголо стриженный хлопец, с чубом на голове, какой раньше украинские казаки носили и, кивнув на второго такого же парня, который был его точной копией, добавил: - мы братья.
        Седьмой наш товарищ, пожилой мужчина в рваном пальто и руками, в которые въелась черная машинная смазка, снял с головы побитую молью продолговатую шляпу и отрекомендовал себя так:
        - Механик Шварц, - он на мгновение замялся и произнес: - Иосиф Самуилович.
        - Вот и опознались, кто есть кто, - вновь оскалился Домовой. - Какими судьбами сюда попали?
        - А тебе зачем? - спросил его Стас.
        - Чисто для интереса, - косматый встряхнул своими грязными патлами и слегка ударил себя в грудь, - лично я, решил новую жизнь начать, а то на меня глава местной Народной Стражи, товарищ Тимофеев, за что-то зло затаил. Он почему-то считает, что я криминальный элемент, а я честный бродяга, никому в жизни зла не делал.
        - Ладно, - Стас оперся на стенку, - это не секрет. Мне податься некуда, подумал, почему бы и нет, армия это не самый плохой вариант.
        - А мы беженцы с побережья, - опять за двоих ответил хлопец, хм, или это его брат был, непонятно.
        Следующим откликнулся Свиридов:
        - Говорят, что тем, кто контракт честно отслужит, образование в столичном университете бесплатное. Для меня это шанс.
        - А я из Лесного, - сказал я, - со старостой поселковым не поладил, ушел.
        - А ты? - спросил Домовой механика Шварца.
        Тот помялся, но ответил:
        - Сам-то я из Туапсинской Республики, и так сложилось, что я всегда был подле техники. Сначала чинил машины, движки перебирал, а затем освоил автомобиль и стал водителем при одном из торговых караванов. Проработал несколько лет, вошел в долю с караванщиками, взял кредиты у серьезных людей, а несколько дней назад, когда мы из Туапсе на Краснодар шли, на Гойтхском перевале нас горцы ограбили. Вот и получается теперь, что домой мне дороги нет, а у вас, конфедератов, вся техника у армейцев. Так что один у меня путь остался - армия.
        - Люди, - задал я важный вопрос, которым, не озаботился вчера, - а где мы служить-то будем? Понял только, что в какой-то гвардии, а что к чему, толком не знаю.
        Засмеялись все, и для меня это было несколько обидно.
        - Ха, тупица, - больше всех заходился в неприятном смехе Домовой.
        - Спокойно, - утихомирил всех Стас, и спросил: - Ты чего, контракт не читал?
        - Да, как-то не до того было.
        - В Конфедерации, армия состоит из трех частей. Первая, это региональные войска, которые подчиняются непосредственно городским властям тех территорий, на которых они служат. Вторая, войска быстрого реагирования, находятся непосредственно в подчинении столицы и место их постоянной дислокации Краснодар. А мы будем служить в Четвертом гвардейском батальоне. Гвардейских батальонов всего четыре, по сути, это остатки регулярных воинских частей, уцелевших после развала России и переживших Эпоху Хаоса.
        Оглянувшись на остальных, увидел, что рассказом Стаса заинтересовался не только я. Видимо, никто из присутствующих этого не знал.
        - А почему они гвардия?
        - Ну, сам посуди, у них есть тяжелое вооружение, оставшееся от старых времен, есть традиции, опыт, старые знамена, в конце концов, так что самая, что ни есть гвардия. Правда, в правительстве их не очень любят, и элитой считают свои войска быстрого реагирования.
        В это время в коридор выглянула румяная ряшка повара и позвала нас на завтрак, так что интересный разговор прервался.
        Надо сказать, что кормили в армии хреново, в чем-чем, а в этом наши поселковые мужики были правы и не врали ничуть. Я смотрел на жиденькую кашку из какого-то толокна, сваренную на воде без добавок какого-либо масла, прозрачный кипяток, обозванный чаем, и два тоненьких кусочка серого хлеба, и недоумевал, неужели так будет теперь всегда. Приплыли. У старосты, помнится, мясо на столе всегда присутствовало, а здесь, видимо, подобное угощение не практиковалось в принципе, по крайней мере, для рядовых. Тогда, у меня впервые мелькнула мысль, а не променял ли я шило на мыло, но, прикинув, что к чему, все же решил, что был прав в своем стремлении покинуть поселок.
        Тем не менее, есть хотелось и, тоскливо вздохнув, приступил к трапезе. Завтрак исчез в моем молодом желудке за пару минут, я по-прежнему был голоден, но до обеда должен был протянуть и не откинуть ноги от голода. Заметив, как я вел себя за столом, уже в казарме, ко мне привязался Домовой:
        - Что, деревня, привык там у себя в лесах сало за обе щеки трескать, а теперь, нос от еды воротишь? В обед, отдашь свою пайку мне.
        - Взял бы, да пошел в леса, - резко ответил ему, - там рабочие руки нужны, глядишь, тоже сало будешь кушать. Что, работать западло? А насчет пайки, перетопчешься, фуфломет.
        - Ты за базаром следи, щенок, - мужик угрожающе навис надо мной и попытался задавить базаром.
        Ничего, шутки эти мне знакомы, каторжник Шкаф в нашем поселке два года уже живет, многое успел рассказать про жизнь городскую, в том числе и про то, как надо на такие наезды отвечать. При таких раскладах закон один - бей первым. Подавшись телом вперед, я резко двинул Домового в горло сжатыми костяшками левой руки, не сильно, но неприятно. Не ожидавший от меня подобного, он пошатнулся, потерялся, а я двинул его с правой в челюсть. Здоровый мужик, от одного моего удара рухнул на пол и потерял сознание. К нему тут же подскочил Стас и проверил пульс на шее.
        - Живой, - успокоил он меня и спросил: - Где так драться наловчился?
        - Само как-то выходит, - пожал я плечами. - Меня староста поселковый в рабочий день постоянно ставил у быков в хлеву уборку делать, а быки это сила, только удары понимают. Палкой их бить не разрешали, приходилось руками и ногами работать.
        - И долго ты быков бил?
        - Пять лет подряд изо дня в день.
        - Силен, - уважительно произнес Стас и присел на свой топчан, который оказался рядом с моим.
        - Стас, - спросил я его, - возле столовки мы не договорили, когда ты про гвардию рассказывал. Почему гвардейцев в правительстве не любят?
        - Это с самого начала так пошло. Когда все развалилось, то уцелевшие воинские части выживали за счет сельских общин, крышевали их и от набегов бандитских защищали, а те в ответ им продукты поставляли и новобранцев. В общем, они независимо жили, и кое-кто Эпоху Хаоса пережил благополучно, а когда республики решили в Конфедерацию объединиться, то использовали их уже как наемников, дабы территории от банд очистить. Как только столицу края освободили, так между вояками и правительством новым, был подписан договор, согласно которому, армейцы переходят в подчинение президента как его личные гвардейские части. По договору, они снабжались всем необходимым в первую очередь и платили им вдвое больше, чем территориальным войскам. Пока они были нужны, правительство им в рот заглядывало, а как Конфедерация окрепла, так многим чиновникам не по нраву их обособленность и привилегии пришлись.
        - Интересно рассказываешь. А откуда ты все это знаешь?
        - У меня дядька в Четвертом гвардейском батальоне долгое время служил, пока ему во время рейда на Приморо-Ахтарск ногу не оторвало. Когда дядька жив еще был, многое от него узнал, чего большинство граждан и знать не знает.
        - Слушай, так куда мы завтра направимся?
        - База нашего батальона находится в станице Павловская, на границе с землями
«беспределов». У нас работа такая будет, бродить по лесам и кончать всяких уродов, которые в Конфедерацию лезут.
        - И почему именно мы этим занимаемся?
        - Э-э-э, - протянул Стас, - видать, что ты из лесов своих выбирался нечасто. Ладно, слушай. Каждый гвардейский батальон имеет свою особую специализацию, а получилось так, опять же с Эпохи Хаоса. Первый батальон возник из Седьмой воздушно-десантной дивизии, которая в Новороссийске базировалась, они штурмовики. Второй появился на основе артбригады и некоторого количества мотострелков из Майкопа. Они занимаются обороной и стерегут покой столицы. Третий, это сборная солянка из моряков Черноморского флота. Сам понимаешь, вся охрана нашего побережья на них висит. Это подразделение иногда еще и флотилией называют, хотя у них только пара небольших судов на ходу, а основа личного состава морские пехотинцы. Наконец, наш Четвертый батальон, это все, что осталось от Десятой бригады спецназа ГРУ, которая в Молькино квартировала.
        - Никогда про такой населенный пункт не слышал, где это?
        - Это там, где сейчас Саратовские болота. Слыхал про такие?
        - Кто же из местных, про них не знает? Знаю, бывал там. Мы со старостой туда за лекарственными травами ездили, скупали их у болотников.
        - Вот, в самом центре этих болот, и был военный городок нашего батальона. Когда пришел Хаос, ирригационные системы сдохли, а вода из Краснодарского водохранилища, те места и подтопила. Тогдашний комбриг Еременко-старший, поднял людей, заправил всю технику остатками горючего, загрузил боеприпасов, сколько смог увезти, да и покинул часть. С тех пор, у Четвертого гвардейского, постоянного пункта дислокации нет, где работа, там и дом.
        - Стас, так я не пойму, мы батальон или бригада?
        - Батальон, но очень большой. Все зависит от того, что себе комбат может позволить. Это конечно тайна, - он понизил голос, - но небольшая. Батальон это только название, на деле, как дядя говорил, в нашей части около тысячи только солдат, не считая иждивенцев.
        - Много, во всем Горячем Ключе сейчас не больше пятнадцати тысяч человек проживает, и это районный центр.
        - Да, многовато, - согласился Стас, - поэтому чиновники и не хотят усиления нашего подразделения. Наш «покупатель», Еременко-младший, здесь уже пятый день сидит, а только нас семерых и набрал, хотя имеет предписание на пятьдесят человек. По городу заранее прошлись народные стражники и всех семейных предупредили, чтоб никто в военный комиссариат не вздумал придти. Вот поэтому, только такие как мы, которым деваться некуда или терять нечего, и подписали контракт.
        - Ну, самые настоящие интриги.
        - Ха, а ты думал? Конечно, большая часть моих измышлений, ими и останется, но глаза есть, а соображалка работает, так что выводы надо делать из всего, мало ли, что и где пригодится.
        Пока мы вели разговор, очнулся Домовой, который нелепо, как лягушка, захлопал ладонями по полу, и открыл глаза. Я приподнялся и слегка толкнул его ногой в бок.
        - Ты как?
        - Нормально, - ответил он, встряхивая головой.
        - Проблема исчерпана?
        - Да, все путем, - голос Домового был спокоен, но глаза его полыхнули такой затаенной злобой, что мне было ясно одно, проблема никуда не делась.
        Вор отправился смыть с лица слюну, а Стас кивнул ему вслед:
        - Сейчас он на тебя не рыпнется, ему из города свалить надо, но в будущем будь настороже.
        - Непременно.
        День прошел, обед и ужин ничем не отличались от завтрака, и спать, я ложился с таким же пустым желудком, с каким встал поутру. Однако, мой новый товарищ, я говорю про Стаса, фамилия которого, кстати, была Сергеев, заверил меня, что в части с продовольствием будет получше и, успокоенный его уверениями, с надеждой на светлое будущее, я лег спать. Завтра меня ожидала первая поездка на поезде, и к такому знаменательному событию необходимо было подготовиться основательно, то есть, выспаться.
        Глава 3
        Кубанская Конфедерация. Станица Павловская. 18-21.11.2056
        На следующее утро, на железнодорожной станции города Горячий Ключ мы погрузились в обшарпанный плацкартный вагон, разделенный на несколько отсеков, и его прицепили к составу, идущему в столицу с грузом строевого леса. Через пару часов наш небольшой состав зацепил старый допотопный паровозик, работающий на угле, поезд дернулся и все, ту-ту, привет дорога, прощай родина.
        Паровозик нещадно чадил черным дымом, наш состав шел по новой ветке в обход Саратовских болот, а я сидел у окна, от которого постоянно сквозило, и наблюдал окрестные пейзажи. По большому счету смотреть было не на что, кругом болота и лес, то же самое я мог видеть и дома. Двигались мы не очень быстро, и в столице должны были оказаться уже поздней ночью. Попробовал поспать, так не спится, холодно, и я перешел в соседний отсек, где майор Еременко достал из своего рюкзака какой-то продолговатый пластиковый предмет, вытянул из него металлический штырь, нажал кнопочку, и из коробочки послышалась музыка.
        Едрить того налево, это же радиоприемник, самый, что ни есть, а настоящий. Вот это я понимаю, вот это цивилизация. Сколько читал про такой приборчик, а видел впервые. Интересно, сколько же он стоит, в любом случае, совсем не дешево, и даже мне понятно, что этот прибор сделан еще до пришествия Черного Трехлетия. Все наши новобранцы, за исключением Домового, который после вчерашнего разбора, держался отдельно от всех, собрались в плотную кучку и слушали радио, которое, ловило передачу столичной вещательной станции.
        - Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, дорогие граждане Конфедерации! - радостно затараторил далекий от нас диктор. - С вами снова я, Жора Путевый, и вы слушаете первое информационно-развлекательное радио «Голос Столицы». Наш девиз:
«Нет формализму!». На часах десять часов утра, а значит пришло время новостного блока. Напомню вам о нашем спонсоре, и он, неизменен, Краснодарская оружейная фабрика. Купи ствол и спи спокойно! Так говорят наши оружейники, и они, вне всякого сомнения, правы. Итак, новости. Самая основная на сегодня новость, прибытие в столицу официального посольства из Содружества Независимых Горских Народов. Для тех, кто не в теме, напомню, что это те самые «индейцы», которые выжили на территории Кавказа во время Эпохи Хаоса. Уцелело их немного, слишком сильно и жестоко они резали друг друга все минувшие годы, а потому, дабы выжить, пять лет назад им пришлось забыть все старые обиды и распри, и объединиться в единый народ, - ведущий усмехнулся и продолжил: - а кто не захотел объединяться, тот сейчас на рынках Трабзона с колодкой на шее стоит. Мы попросили начальника дипломатической службы нашего государства, советника первого ранга Бродова Илью Александровича, прокомментировать это событие:
        В эфире послышался приятный женский голосок, наверняка, принадлежавший молодой девушке:
        - Илья Александрович, здравствуйте.
        - Здравствуйте, - ответил девушке густой басок, и мне сразу же представился солидный чиновник в костюме и при галстуке.
        - Вы можете рассказать нашим радиослушателям с чем прибыло посольство?
        - Только для вас и вашей радиостанции, Мариночка. Вы все узнаете первыми. Представители Горского Содружества желают закупить у нас многие, так необходимые им товары, и установить постоянную связь между нашими государствами.
        - Это не союз?
        - Ни в коем случае. Это обычное налаживание добрососедских взаимоотношений. Мы им оружие, продовольствие и одежду, а они нам продукты нефтепереработки и ценные металлы.
        - А правительство не опасается, что оружие, проданное горцам, будет в дальнейшем использовано против нас?
        - Будет продаваться только стрелковое вооружение, а это нам не страшно. К тому же, у горцев есть с кем воевать, и они не могут тратить свои силы на конфликт с нами. С юга их поджимает Новоисламская Орда, а нам будет выгодно поддержать их не только с экономической, но и с политической целью.
        - Илья Александрович, но как же быть с рабством, которое процветает в Горском Содружестве, ведь именно вы были инициатором торгового эмбарго против горцев, и именно вы выдвигали основным доводом, наличие в горах рабов, в том числе и уроженцев нашей Кубанской Конфедерации.
        - Смею заверить всех, кто сейчас слушает вашу передачу, что этот вопрос решен полностью. Все пленники, уроженцы нашего государства, незаконно удерживаемые в горах, будут возвращены на родину в самое ближайшее время.
        Вновь вклинился голос диктора-мужчины:
        - Благодарю Марина, спасибо Илья Александрович. Мы переходим к другим новостям. Как нам стало известно, вчера войсками Туапсинской Республики была предпринята очередная попытка штурма укрепленного поселка Островская Щель, который является передовой базой племени каратянцев. Вождь горского племени каратянцев Евгений Старостин заявил, что туапсинцы понесли существенные потери, и его воины не пропустят через Гойтхский перевал ни одного каравана со спиртным. Напомню нашим радиослушателям, что причиной вооруженного конфликта между Туапсинской республикой и племенем каратянцев, стало разграбление горцами каравана с водкой.
        Я посмотрел на Шварца и тот, как-то виновато, потупился. Да, как не крути, а горцы в своем праве, так как изначально ставили условие, при котором не пропустят через подконтрольную им территорию «антихристовы товары», то есть водку и наркотики. Однако у нас частенько появлялось туапсинское сорокаградусное питье, а значит, торгаши провозили его контрабандой. Потом, видать, совсем обнаглели, вот и лишились каравана.
        Тем временем радиоведущий продолжил:
        - И третья новость, которую мы хотим сообщить, касается беженцев. Правительство Донского царства окончательно потеряло контроль над юго-восточными провинциями, и сейчас они находятся под полным контролем «беспределов». Эти жестокие и отмороженные кочевники, творят бесчинства, уничтожают все, до чего только могут дотянуться, а царь Иван Седьмой, не в состоянии остановить вторжение. В связи с этим, пограничным частям нашего государства дано разрешение пропускать беженцев с Дона на территорию Конфедерации. В течении трех дней, к нам прибыло почти четыре тысячи человек, которые временно размещены в лагерях для перемещенных лиц. Правительство Конфедерации чрезвычайно обеспокоено сложившимся положением дел на границе с Донским Царством и на вечернем заседании Думы, наш президент Симаков, заявил, что мы должны протянуть руку дружбы и помощи старому союзнику.
        Новостной блок был окончен, майор отключил радиоприемник, понятно же, что бережет заряд батареи, и мы, обсуждая услышанное, разошлись по своим местам. За окном вагона все те же леса, болота, развалины каких-то построек, и убаюканный равномерным перестуком железных колес, я задремал.
        Разбудили меня на обед, пока перекусили сухпайком, пока со Стасом переговорили, прошло какое-то время и майор начал по одному вызывать нас к себе на разговор. Дошла очередь до меня, и вот здесь уже было что-то, напоминающее знакомство с будущими солдатами.
        Присев напротив майора, который рассматривал мой контракт, я ждал его слов, но он почему-то медлил. Наконец, спустя пару минут тягостного для меня молчания, он все же задал свой первый вопрос:
        - Как отца звали?
        - Андрей, - ответил я, не понимая, почему он поинтересовался именем моего покойного родителя, тем более что в контракте я свое отчество указал.
        - Отец, где сейчас?
        - Умер пять лет назад, они с матерью в один день слегли, в один день и отошли в мир иной. Год тогда голодный был, и чахотка многих скосила.
        - Понятно, - кивнул майор. - Знавал я твоего отца когда-то, парень.
        - Да, ну? - не поверил я.
        - Вот тебе и ну, балбес деревенский. Он с Дона бежал, а потом некоторое время у нас в батальоне служил. Однако пришлось ему скрыться, так как наш президент, в то время как раз с царем Иваном дружбу наладил, и был вариант, что его могут обратно на родину вернуть. Его-то и не искал особо никто, с глаз долой из сердца вон, может быть, поэтому и было у вас все спокойно. Жаль, что никто из наших не знал, где он прячется, а так, помогли бы тебе после его смерти. Как вообще, тяжко жилось когда родители умерли?
        - Нет, жил неплохо, врать не буду, - пожал я плечами. - Относились ко мне как к своему, кормили справно, зря не били, не угнетали. Нормальная жизнь самого обычного поселкового парня.
        - Вот что, - майор пристально посмотрел мне в глаза, - отец твой, никаких бумаг, записок или карт не оставлял?
        - Я не видел, вот только…
        - Что только?
        - У старосты планшетка имелась офицерская, что от родителя осталась, а больше ничего особенного и не было.
        - Значит, у старосты планшетка есть?
        - Да, он ее в сундуке у себя в доме хранит.
        - Ну ладно, то все потом, - майор отвел взгляд. - Давай тобой займемся. Стрелять умеешь?
        - Нет, откуда, если у нас на весь поселок три охотничьих ружья и каждый патрон на счету.
        - По лесу как ходишь?
        - Получше чем горожане, конечно, но все же не охотник.
        Майор достал из рюкзака папку, что-то пометил в ней и отправил меня к общей группе. Я уже выходил из отсека, когда он меня окликнул:
        - Сашка, постой.
        - Да? - я остановился.
        - В учебке будет трудно, сразу говорю, так что не сломайся, не опозорь память отца своего. У нас протекций не оказывают, но если что, после КМБ я тебе к себе в роту заберу, подумай, ведь можешь и отказаться пока не поздно.
        - Думать не буду, решил уже все, так что пойду к вам, - ответил я Еременко и направился в свой отсек.
        Столицу нашу я не видел. Как у Блока в стихах: «Ночь, темно, и не видать не зги». Вот и у нас получилось так же, какое-то темное здание вдали, несколько тусклых фонарей на перроне, да усиленный воинский патруль с двумя злыми псами-волкодавами, как мне пояснил всезнающий Стас, патрульными были бойцы Второго гвардейского батальона. В общем, постояли мы на месте полчасика всего. Нашему составу поменяли паровоз, и мы снова пустились в путь. Скорость поезда заметно увеличилась и, миновав Кореновск и Тихорецк, уже к вечеру следующего дня, наша группа выгрузилась в станице Павловской.
        Нас ждали, и сразу же от железнодорожного вокзала, где нас погрузили в кузов небольшого крытого брезентом старенького автомобиля, вся наша группа направилась в часть. Механик Шварц при этом утверждал, что мы едем в самой настоящей «Газели». Хм, спорить с ним никто не стал, все равно ведь никто не разбирался, что это за марка машины, но всю дорогу он не смолкал и без устали вел рассказ, про это техническое чудо.
        Ехали недолго, минут пятнадцать, и остановились уже в расположении батальона, под который было отведено три окраинных станичных улицы. В домах, разумеется, жили офицеры и семейные солдаты, а все остальные, которых было большинство, ютились в многочисленных палатках, расположенных рядами вокруг домов. Напоминало это все некий цыганский табор, с книжной картинки, но, в то же самое время, не смотря на суету и беготню, везде царил какой-то внутренний порядок. Впрочем, ночью мы увидели не слишком много, основные впечатления ожидали нас следующим днем, когда после ночевки в одной из палаток, нашу небольшую группку выгнали на общее построение.
        На плацу, большом поле, покрытом красным кирпичом стоял весь Четвертый гвардейский батальон в полном составе, и никогда до сего момента я не видел такого скопища людей. Живое человеческое море окружало нас, от этого мне было немного не по себе и, на мой взгляд, было в этом батальоне не тысяча солдат, а все полторы. Как прошел подъем флага, первый в моей жизни, я не запомнил, а вот то, что происходило после него, наоборот, врезалось в память на всю оставшуюся жизнь.
        Подразделения с плаца разошлись, и остались на нем только мы, да еще две группы таких же растерянных людей в гражданской одежде. Хотя, был еще сержант Ахмедов, который сказал, что должен передать нас офицеру-наставнику, который появится с минуты на минуту. Простояли мы минут десять и, наконец, появился он, офицер-наставник, человек-гора, настоящий богатырь за два метра ростом. Уж на что Еременко здоровяк, но этот, был самым настоящим переростком, по сравнению с которым, все виденные мной ранее люди казались недомерками и недокормышами.
        - Ахмедов! - приблизившись к строю, проревел человек-гора. - Ты чего тут делаешь, кабан гребаный?
        - Товарищ капитан, - вытянулся в струнку сержант, - рекрутов из последнего набора для вас стерегу.
        - А командир твой где?
        - В роте, товарищ капитан.
        - Свободен, - рявкнул капитан, и сержант Ахмедов испарился в считанные секунды.
        Капитан прошелся вдоль нашего хилого строя и, как-то спокойно и без крика, отчего мне стало не по себе, произнес:
        - Мать моя женщина, каких ублюдков понабирали. Мля, год от года народ все хуже и хуже. Эй, ты, с прищуром, - он ткнул пальцем в Костю Свиридова, - ты как сюда попал, доходяга?
        - Контракт подписал, - ответил тот.
        - Блин, кто тот гребаный папенгут, который тебя сюда привез?
        - Майор Еременко.
        Офицер-наставник пробурчал что-то невразумительное, остановился и представился:
        - Меня зовут капитан Максимов, и я, без всякого преувеличения, буду вашим самым жутким кошмаром на все время прохождения учебного процесса. Вас, - он обвел строй пальцем руки, - здесь тридцать человек, через месяц, останется десять. Что будет с остальными двадцатью, знаете?
        - Нет, - голос подал Стас.
        - Они сдохнут и их зароют на ближайшем кладбище. А сейчас, нале-во! - мы неловко развернулись в нужном направлении. - Бегом, марш!
        Мы побежали, но капитан направления не указал, и все тридцать человек, в пальто, полушубках или простых шерстяных свитерах, полчаса рысили по кругу. Капитан все это время только злорадно посматривал на нас и время от времени издавал подбадривающие крики:
        - Быстрей, волоебы! Ты, хилый, прибавь газку, мурлокотан! Не отставать! Еще быстрей! Ты чего, морда, на курорт приехал? Эй, чернявый, догоняй собратьев по разуму!
        Наконец, когда первый из нас, незнакомый мне паренек, самого тщедушного телосложения, рухнул на кирпичную кладку плаца, Максимов остановил наш бег, и отправил на завтрак.
        Кормили здесь хорошо, слов нет, не хуже чем у нас в поселке, вареные яйца, масло, белый хлеб, перловая каша и сладкий чай. Правда, времени на весь прием пищи выделили только десять минут, а потом в столовую, большую просторную палатку с длинными рядами столов, влетели подручные Максимова, три сержанта с резиновыми дубинками в руках, и нам пришлось в срочном порядке выметаться наружу.
        От столовки, строем направились на склад, где нам выдали по два комплекта рабочей униформы серого цвета, свитера из собачьей шерсти, шапки, бушлаты, спальные мешки и бывшую в употреблении обувь, стоптанные армейские берцы, да еще кое-что по мелочи, в основном для гигиены. Потом последовал быстрый медосмотр в санчасти, дезинфекция, стрижка, помывка в бане, и заселение в палатку, которая должна была стать нашим новым домом на ближайший месяц. За такими занятиями прошла половина первого дня нашей службы, и все это время нас сопровождали только сержанты, а сам Максимов появился после обеда, когда мы уже переодетые в новую форму вновь выстроились на плацу.
        - На-лево! - вновь скомандовал капитан. - Бегом марш!
        Снова бег, опять крики Максимова, и ожидаемое падение хилого мальчишки. Мы остановились, а капитан в ярости прокричал:
        - Какого хрена, вы встали? Ваш товарищ ранен, живо взяли его на плечи! Ты и ты, хватайте парня! Бегом марш! Не останавливаться! Передать раненого другой паре!
        Через пятнадцать минут рухнул второй, за ним третий. Кто покрепче, хватали павших на спины и волокли их по кругу, и такое мучение продолжалось до тех пор, пока не пал последний из нас.
        - Задохлики! - капитан устало, как будто это он бегал до потери сознания, а не мы, махнул рукой и ушел.
        Нами вновь занялись сержанты, и начался сам учебный процесс, как его понимало большинство из нас. Вся наша группа новобранцев засела в палатке отведенной для учебных целей, нас разбили по десять человек на сержанта, и пошло изучение старого и надежного как молоток автомата АКМ. Надо отдать должное сержантам, не смотря на всю свою жесткость, объясняли они все очень доходчиво и терпеливо, так что через три часа, я уже назубок знал устройство автомата и первым, самостоятельно произвел его неполную разборку и сборку. За что, собственно, и был отмечен дополнительными занятиями после отбоя с неуспевающими, которых оказалось целых пять человек.
        В учебном классе провозились до вечера, а дальше, можно было и не гадать, что должно было произойти. Да-да, так и есть, после ужина появился капитан, и началась беготня по плацу, но только теперь в лагере было не безлюдно, как утром и в полдень. Казалось, что весь батальон собрался вокруг на вечернее представление ржаку словить. Мы выдыхались и падали на кирпичи, а вокруг радостно шумели и смеялись сотни людей. Одним словом, полное позорище. Ладно, я не пью и не курю, здоровья хватает, мог бы бегать долго, но по условиям пробега, надо было и
«раненых» на себе тянуть, а это уже совсем другое дело.
        Усталые и изнуренные, мы вошли в свою палатку только часам к десяти ночи, но на этом первый день нашего пребывания в батальоне не окончился. Начались внутренние разборки. Домовой и еще три здоровых мужика, с которыми у него оказалось много общего, они тоже были ворами, прижали в угол тщедушного паренька, который не выдерживал бега, и начали его ногами избивать. Непорядок. Против них вышли трое, Стас, я, и еще один крепкий паренек, имя которого мы так и не успели узнать. В итоге недолгого разговора, завязалась драка, и Домовой с корешами, огребли по полной программе, хотя, и нам досталось крепко.
        На шум влетели сержанты с дубинками в руках, да так вовремя, как если бы рядом находились и ждали чем дело закончится. Воров и хилого паренька утянули в санчасть, а нам влепили по наряду и отправили на плац, наводить красоту и кирпичики, за день из основы выпавшие, резиновыми молоточками обратно в землицу вбивать. Вроде бы несправедливость налицо, но как ни странно, мы не унывали, и обиды на сержантов не было. Под светом нескольких электроламп, получавших энергию от дизель-генераторов, шумевших где-то вдалеке в одном из дворов, мы работали и переговаривались.
        - А хорошо мы им врезали, да? - спрашивал паренек.
        - Точно, - подтвердил я, - хорошо. Кстати, тебя как звать-то?
        - Иваном, - откликнулся он, - а фамилия моя, Тарасов.
        - Будем знакомы, я Саня Мечников, а тот бравый и молчаливый парень с разбитыми губами, справа от тебя, Станислав Иноков.
        До палатки и своих спальных мешков мы добрались часам к трем ночи, и можно было сказать, что служба наша началась нормально, и примерно так, как я себе это и представлял.
        Глава 4
        Кубанская Конфедерация. Станица Кисляковская. 22.12.2056
        - Слышь, прапор, - я постучал в дверь склада, - открывай.
        - Тебе чего, боец? - дверь приоткрылась не полностью, и в щель выглянуло лицо начальника вещевого склада, полного смуглолицего прапорщика лет около пятидесяти.
        - Ты чего нам дал, змеюка? - старенький латаный рюкзак плюхнулся на крыльцо.
        - А что не так?
        - Почему все снаряжение и униформа второго срока?
        - Да ты, я смотрю, совсем берега потерял, воин, - прапор распахнул дверь полностью, увидел стоящего за нашими спинами Ахмедова и переключился на него: - Что-то хотел, Исмаил?
        Сержант указал на меня пальцем:
        - Ашот, это наши бойцы. Еременко на тебя обидится, за такое отношение к своим солдатам.
        - Да откуда я знал, что они ваши? - всплеснул руками вещевик, - Пришли вместе со всеми, ни слова, ни полслова, все получили и ушли. Знал бы, что это солдаты Еременко, только нулевые вещи им выдал.
        Сержант поморщился:
        - Давай без этого, Ашот. Ладно, парни, они не в курсе, что к чему, а ты разнарядку получал, и должен был знать, что три человека: Тарасов, Иноков и Мечников, идут по отдельному списку снабжения вещевым довольствием.
        - Ладно, поймал ты меня, Исмаил, - прапорщик расплылся в благостной улыбке, посторонился от входа и кивнул внутрь склада, - проходите.
        Мы прошли в склад и, в этот заход, получили все, что нам было положено получить. В первую очередь прочные и вместительные туристические рюкзаки, пошитые в нашей швейной мастерской, а уже в них укладывалось все остальное: берцы, камуфляжи, горка, плащ-палатка, свитер, рабочий комбез, куртка, майки, шуршун, теплое белье, противогаз, ОЗК и еще десятки необходимых в армейской жизни вещей.
        Нагруженные добром мы покинули опечаленного прапорщика Ашота, и направились к бронированному «Уралу», который должен был отвезти нас в расположение нашей роты. Исмаил-ага куда-то пропал, наверняка, к землякам своим рванул, а мы, загрузившись внутрь машины, кинули рюкзаки в уголок и попадали на них сверху.
        Наш курс молодого бойца был окончен вчера, и мы стали полноправными гвардейцами, но эти дни я буду еще долго вспоминать с содроганием. Капитан Максимов гонял весь наш курс так, что за малым из ушей дым не шел, но результат, как говорится, был на лицо, кое-что мы уже умели. Конечно, профессионалами не стали, но оружие освоили и все, что нам было нужно знать для нормальной службы в гвардии, знали. Кстати, Максимов свое слово сдержал, из тридцати человек, после его учебки на выходе нас осталось десять, хотя только трое отправились на кладбище, их расстреляли за воровство, а остальные отсеялись во вспомогательные подразделения. Шварца, например, забрали в автороту, Костю Свиридова к радистам, а щуплый паренек, которого мы прикрыли от воров, так и остался в санчасти, поскольку оказался не понаслышке знаком с медициной.
        Самое главное, удалось за время учебы понять, куда же мы все-таки попали, и разобраться в местной иерархии. По всем официальным бумагам получалось, что в батальоне тысяча двести бойцов, которые тянут службу в боевых ротах различного назначения и получают из казны положенное гвардейское жалованье. Самих рот было десять: две мотострелковых, шесть разведки и две спецназа. Все остальные части, которых оказалось совсем немало, шли как вспомогательные, и в них числилась еще почти тысяча солдат и офицеров, но получали они стандартное жалованье территориальных войск. Ко всему этому количеству, имелись еще и батальонные иждивенцы: жены, дети, родня военнослужащих и пенсионеры, так и оставшиеся после увольнения при батальоне, а это еще тысяча человек.
        Наверху командной цепочки стоял комбат, которого избирали открытым офицерским голосованием каждые пять лет, а уже он, с одобрения все тех же офицеров, назначал всех остальных командиров. За ним шли начальник штаба, заместитель по боевой подготовке, заместитель по тылу, и затем уже командиры рот. В данный момент комбатом был полковник Игнатьев, но из слухов, которые мы почерпнули при общении с бойцами, мы узнали, что следующим командиром Четвертого гвардейского, скорее всего станет майор Еременко-младший, сын прежнего комбата. Кстати, именно в его роту спецназа мы и ехали служить.
        Как оказалось, не весь батальон находился в Павловской, а только тылы и мотострелковые роты, разведка и спецназ тянули службу в безлюдных пустошах по границе с Донским царством. Две роты разведчиков сидели в бывшей Крыловской, две в Кущевской, и еще две в Ленинградской. Наша рота спецназа находилась между ними, на брошенных развалинах станицы Кисляковской, и еще одна ушла на «боевой выход» в сторону Дона, отслеживать миграции «беспределов».
        - Отмучались, - выдохнул Стас, лежащий на рюкзаке и закинувший ладони рук за голову. - Думал, что сдохну от таких напрягов, но нет, вытянул и стал себя за это уважать.
        - Да-а-а, - протянул Ванька Тарасов, - все же зверь этот Максимов, сущий монстр. Не дай бог, к такому в подчинение попасть.
        - Нормально, - включился в разговор я. - По другому ведь никак. Сами видели, что за народ с нами вместе бегал. Ладно, если человек нормальный, пусть по физическим кондициям не тянет, но старается, а если оружие в руки, такие как Домовой с корешами получат, то пиши, пропало, самые натуральные «беспределы», только обученные. Сами видели, их даже властям сдавать не стали, после поимки и суда, вывели в чистое поле и расстреляли как собак бешеных.
        - Туда им и дорога, - поддержал меня Стас.
        - Эх, заживем теперь, - мечтательно произнес Тарасов. - Никаких тебе тренировок и беготни, а чисто ровная служба, сиди на блокпосте, развалины охраняй, да в лужи поплевывай.
        Мы с Иноковым переглянулись и засмеялись.
        - Чего вы ржете? - Иван приподнялся с рюкзака.
        Ему ответил Стас:
        - Все в норме, Ванек, только ты не прав, вот сейчас, для нас основная учеба и начнется.
        - Не может быть, - не поверил он. - Мы же все освоили.
        - Мы и сотой части не знаем из того, что знает и умеет рядовой боец прослуживший здесь несколько лет, так что все впереди. Будем теперь постигать на практике то, к чему нас Максимов готовил теоретически.
        Тарасов пожал плечами:
        - Мне в принципе без разницы, чем заниматься, лишь бы только деньги платили без обману.
        - Здесь с этим строго, каждого первого числа, две золотых монеты.
        - Вот, тот-то же, два месяца отслужил, и можно корову купить.
        Про мечту Тарасова, простого парня из многодетной семьи, мы с Иноковым знали. Иван хотел отслужить пять лет, скопить денег и вернуться домой, где на эти средства прикупить стадо коров и стать местным олигархом. Не самая плохая мечта, вполне так себе достойная, вот только для ее осуществления необходимо было выжить, а на носу была война.
        В батальонном лагере имелись стационарные громкоговорители и в краткие минуты передышки, весь наш курс скапливался поблизости, послушать новости, которые были не очень хорошими. Царь Иван Седьмой, под напором «беспределов» терял один населенный пункт за другим, армия его разбегалась, а в самом Ростове вспыхнул голодный бунт и к власти пришел непонятный Демократический Фронт, желающий присоединиться к нашей Конфедерации. Президент Симаков, судя по тому, что твердого
«нет», от него пока не прозвучало, все еще размышлял, ввязываться ли в войну. Однако столичные части быстрого реагирования, уже накапливались в районе Тихорецка, а к нашему комбату недавно прибыл генерал Крапивин, который будет командовать весенним наступлением на Дон, конечно, если будет на то приказ свыше.
        Оно-то, понятно, что и без нас на самом верху решат, как поступить, но лично я, склонялся к тому, что Симаков все же отдаст приказ на частичную оккупацию Донского царства. В этом случае, он серьезно расширял границы Конфедерации, получал дополнительные ресурсы и людей, которых можно было расселить в наших внутренних областях. Есть препятствие в лице «беспределов», это ясно, но наши войска раскатают их в блин, уж в этом-то можно было не сомневаться. Был еще недобитый донской царь Иван, закрепившийся в своем индустриальном центре, городе Шахты, но сил у него немного, и спорить с Симаковым он не станет. Впрочем, это всего лишь только мысли и предположения рядового Сашки Мечникова, а уж как оно сложится, можно было только гадать.
        Наконец появился Исмаил-ага и сел в кабине с водителем. Бронированный «Урал» тронулся с места и по разбитой дороге, переваливаясь на ухабах, повез нас в Кисляковскую. Три часа пути и мы были на месте. Лагерь роты представлял из себя восемь вместительных палаток окруженных высокой земляной насыпью, глубоким рвом и линией окопов с дзотами из бетонных блоков. Нас сразу же раскидали по группам, заселили в палатки и поставили на довольствие. Жаль, наша уже сдружившаяся тройка вместе не осталась, распределили нас в разные группы, но рота одна, и она небольшая, так что виделись мы часто. Да и в третьей группе, куда меня поставили на должность разведчика, ребята подобрались неплохие, и в их дружный коллектив я вошел достаточно быстро.
        В учебке мне объясняли про состав рот спецназа ГРУ до Черного Трехлетия и, как правило, состояли они из трех групп по пятнадцать бойцов в каждой, плюс командир роты, три командира групп, три «замка», замполит и старшина, итого получается пятьдесят четыре человека. Наша рота была по штатам полностью скопирована с них, вот только групп было не три, а шесть, и в каждой роте имелся вспомогательный взвод, прикомандированный из батальона. Получалось сдвоенное подразделение, которое имело неплохую огневую мощь и, по нынешним временам, было весьма грозной силой, с которой просто необходимо было считаться.
        Следующий день был днем начала моей службы, и ожидал я от него очень многого. Однако занимались мы совсем не тем, чем, как я думал, должны заниматься солдаты. Наша рота отвечала за блокпост на трассе Ростов-Баку и охрану чудом уцелевшего древнего моста через реку Ея, одна группа уже при деле. Еще одна группа постоянно находилось в нашем лагере неподалеку от трассы, несла караульную службу, а остальные четыре группы ежедневно отправлялись на заработки.
        Как и где можно заработать деньжат в безлюдной местности, которая на много километров окружена бывшими сельхозугодьями, покрытыми кустарником и лесом? Вопрос, конечно, интересный, но ответ на него оказался очень прост.
        Четыре группы бойцов гвардейского спецназа, вооруженные ломами, пилами, молотами, кувалдами и металлоискателями, отправилась на развалины станицы Кисляковской, и принялась планомерно, строение за строением, разбирать завалы. Мы добывали металл и, надо сказать, делали это настолько хорошо, что каждый вечер выдавали на гора не менее десяти тонн этого полезного и так необходимого в промышленности сырья, которое отгружали в приходивший за ним грузовик. Впрочем, интересовал нас не только металлолом, но и то, что могло бы пригодиться в батальоне. Книги, статуэтки, игрушки из пластика, оконное стекло, оружие, если таковое попадалось, и все, что стоило хоть каких-то деньжат или могло пригодиться в нашем нелегком быту.
        Поначалу, я подумал о том, что это личная инициатива майора Еременко, решившего нажиться на солдатском труде, но, расспросив парней из своей группы, узнал, что это самая обычная практика, которая уже не первый год помогает батальону как-то выживать и содержать вспомогательные части. Пользуясь тем, что на границах спокойно, не только мы, но и весь батальон, с наступлением зимнего времени занимается только одним, мародеркой на развалинах былого человеческого благополучия. Конечно, правительство свои обязательства выполняло, по крайней мере, пока, выделяло на батальон денежные средства и снабжение без задержек, но это касалось только бойцов первой линии, а вот остальные, в счет не шли.
        Однако и без вспомогательных частей никак, ведь должен кто-то технику ремонтировать, медицину на должном уровне поддерживать, шить одежду и снаряжение, ремонтировать изношенную обувь, да и просто готовить три раза в день еду для бойцов. Вот и пришлось отцам-командирам выбирать, что лучше, разогнать всех нестроевых к такой-то маме или снабжать их в ущерб боевой подготовке. Был выбран второй вариант и вот уже полтора десятка лет, благодаря такой политике, батальон постоянно расширялся и становился год от года только крепче.
        Говорят, была в штабе одно время идея, создать дополнительную команду из гражданских, которая должна была заниматься только мародерством, и даже людей в нее набирать стали, но не сложилось, так как из столицы прилетел грозный окрик, непосредственно от самого президента и, на этом, проект остановился. Жаль, конечно, а то бы работяги гамбулили, а мы их охраняли, но видимо не судьба, и оттого, приходится нам самим вкалывать ради собственного материально-технического благополучия.
        Впрочем, совсем уж без боевой подготовке меня не оставили, ведь не каждый день мы ходили на работы, и когда наша группа оставалась в лагере или выходила на блокпост, на мне отрывались все, кто хоть капельку больше чем я, знал и умел в военном деле, то есть все. Уматывался я в такие деньки сильно, но не жалел, так как все, чему меня учили, в дальнейшем не раз спасало мою жизнь и здоровье. Спасибо вам мои учителя.
        Как правило, начиналось все с рукопашного и ножевого боя, затем шла стрелковая подготовка, тактика и минно-подрывное дело, а потом, уж кто и во что горазд. Так я становился профессионалом, и для всей полноты ощущений мне не хватало только практики. Хотя, наверное, это и к лучшему, что я не сразу попал в огневое пекло. Вряд ли бы вытянул и уцелел, и скорее всего, прострелили бы мне мою непутевую башку, в первом же бою, «беспределы», чтобы про них не говорили, вояки не плохие и в бою стойкие.
        Прошло две недели, рота благополучно отметила наступление нового 2057 года, и на следующий после праздника день, совершенно неожиданно, меня вызвал к себе Еременко. Я вошел в штабную палатку, повернулся к майору, сидящему в одиночестве за деревянным столом и, браво вскинув ладонь правой руки к шерстяной шапочке камуфляжного цвета, доложился:
        - Товарищ майор, рядовой Мечников по вашему приказанию прибыл!
        Еременко посмотрел на меня, хмыкнул, и махнул рукой:
        - Спокойно, орел, когда мы одни, можно и без этой уставщины обойтись. Садись, - он указал на стул напротив себя и, когда я присел, спросил: - Как служба?
        - Не совсем то, что я ожидал, но в целом получше, чем в деревне коровам хвосты крутить. Мне здесь нравится.
        - Вот насчет деревни, я с тобой и хочу поговорить. Не хочешь родину навестить?
        - Нет, - я помотал головой, - никакого интереса.
        - А придется, Сашка. Надо у вашего старосты изъять тот планшет, который от отца твоего остался.
        - Как?
        - Да, как угодно, купи, укради, отбери, в конце концов.
        - Один не справлюсь. Надо чтоб рядом кто-то при погонах был.
        - Вас пятеро будет, ты, три сержанта и Исмаил-ага. Официально, вы направляетесь в командировку, искать новых поставщиков продовольствия для нашего батальона, в этом нет ничего необычного, и никого не заинтересует. Остановитесь в гостинице, на все про все вам трое суток.
        - Оружие?
        - Только личное, пистолет, кинжал, нож, то, что разрешено законами Конфедерации. Задумки есть, как это дело уладить?
        - Староста на деньги падкий, монет за десять продаст планшетку. Да и не надо в таком случае пятерых, одного Исмаила в полной форме хватит.
        - Нет, все уже решено и документы оформляются. В группе пятеро, выезжаете через три дня.
        - Товарищ майор, а зачем вам эта планшетка?
        Майор достал позолоченный портсигар, вынул из него длинную турецкую папиросу, и закурил. Пару раз пыхнул ароматным дымом, и ответил:
        - Это все, как ты уже, наверное, понял, из-за отца твоего. Он последний, кто из всей 22-й бригады спецназа выжил, и он знал, где находится их секретный склад боепитания. Там есть много такого, что было бы мне интересно, но сам понимаешь, если об этой теме узнает кто-то со стороны, то и он захочет долю. От того и тайна, невеликая, но уж какая есть.
        - А зачем им нужен был секретный склад?
        - Кто их знает? Твой отец молчал, а я думаю, что хотели переворот замутить. Иван Седьмой в то время на троне еще непрочно сидел, а за офицерами, что с твоим отцом служили, человек триста профессиональных бойцов имелось, многое могли сделать, но кто-то их сдал, а может быть, что и царек их решил превентивно к стенке поставить. Сейчас правду уже не узнаешь, но факт остается фактом, когда оружейные склады в поселке Степном были вскрыты, то они оказались пусты, а у капитана Мечникова была карта, которую он никому не показывал. Из этого делаю вывод, что ему было что скрывать и, скорее всего, это местонахождение склада, в котором полным полно стволов, которых у нас сейчас днем с огнем не сыщешь.
        - Разрешите вопрос, товарищ майор? - решился я задать вопрос не по теме.
        - Валяй.
        - Слух ходит, что через пару лет вы станете комбатом, это правда?
        - Нет, - Еременко улыбнулся, - если бы выбор делали солдаты, я стал командиром всего нашего подразделения, но голос имеют только офицеры, так что мне не светит. Хотя, - он неопределенно покрутил в воздухе рукой с зажатой меж пальцами папиросой, - если Симаков даст приказ идти на Ростов, то нас развернут в бригаду, и тогда, очень может быть, что я стану комбатом батальона спецназначения. Вот для этого, мне и требуется схрон твоего отца, и именно поэтому посылаю за картами тебя и сержантов, а не кого-то из офицеров. У нас в батальоне офицерство уже потомственное, а потому и думают некоторые «товарищи» о себе чрезвычайно много, черт знает, какой фортель выкинут. Еще вопросы есть?
        - Никак нет, - вскочил я со стула.
        - Хорошо, если у вас все выгорит, я в долгу не останусь.
        - Не за награды и чины служим, - повторил я, где-то давным-давно, вычитанную фразу.
        Майор рассмеялся и кивнул:
        - Иди уже, Грамотей, и избавляйся от своего надуманного книжного идеализма, В жизни важно все, и чины, и звания, и деньги, и влияние, и опыт. Карабкайся только вверх, Сашка, а иначе, сгинешь в какой-нибудь шальной передряге за чьи-то красивые слова, про равенство и братство, да так, что и «мяу» сказать не успеешь. Иди, и мои слова запомни.
        Четко развернувшись на месте, я покинул штабную палатку, и отправился на свой пост. В этот день именно наша группа несла караульную службу, и уже на посту, в бетонном закутке, прислонившись к старенькому ПКМу, я смотрел на заснеженное поле перед лагерем и в какой уже раз прокручивал в голове слова майора, про избавление от идеализма. В общем-то, как не крути ситуацию, а Еременко прав. Что я могу получить здесь, в этом месте за пять лет, которые, согласно контракта, обязан отслужить? Правильно - умения, деньги и опыт. Но что будет потом, когда пройдет пять лет? Новый контракт? Не знаю, хотелось бы свободы.
        Озадачил меня командир, нечего сказать, но с другой стороны, ломать голову над этим не стоит, надо все делать пошагово и держаться за майора, а если он наверх взлетит, то и меня подхватить по пути сможет. Парень я простой, деревенский, но кое-что уже выхватил из ротной жизни, в которой есть сержанты, которым подчиняются офицеры, и думается мне, что Еременко уже сейчас подбирает себе ближний круг из верных людей, так что при хорошем раскладе, и я в него смогу попасть.
        Глава 5
        Кубанская Конфедерация. Станица Кисляковская. 25.01.2057
        Про поездку на родину, рассказывать особо нечего, все прошло очень хорошо, можно сказать, что по самому наилучшему варианту, и было только два события, которые отложились в памяти. Первое, это посещение поселка и разговор со старостой Никитой, а второе, прогулка по нашей столице, славному городу Краснодару. Начну, пожалуй, со старосты.
        По прибытии в Горячий Ключ, мы остановились в гостинице, скинули в номерах вещи и, не откладывая исполнение задачи в долгий ящик, направились прямиком в Лесной. Задумка была проста, выкупить у Никиты Демидова карты, а если, вдруг, по какой-либо причине, он откажется, то устроить в деревне небольшой погром с выбиванием зубов, криками и стрельбой в воздух. В качестве группы поддержки со мной выдвигались вооруженные пистолетами различных систем, четыре лучших ротных сержанта и, чувствуя их моральную и силовую поддержку, в успехе дела я был уверен. У меня, кстати, оружия не было, типа, у каждого только свой личный ствол, ношение которого разрешено законами Конфедерации.
        На арендованном побитом грузовичке, по некогда асфальтированной дороге, превратившейся в широкую каменно-щебнистую тропу, с огромным трудом, мы переправились через Малый Дыш, добрались до поселка и остановились перед воротами. Водила грузовичка нажал на клаксон и, из-за забора появилась белобрысая голова одного из поселковых ребятишек.
        - Гошка, - окликнул я его, спрыгивая с борта грузовичка, - зови старосту, живо, гости к нему.
        Голова мальчишки моментально исчезла из виду и, буквально через пару минут ворота открылись, а из них появился сам староста, что интересно, в праздничной одежде. Следом за ним спешила его жинка, дородная румяная баба в цветастом платке и белом полушубке. Староста излучал непомерную радость, а в руках его жены, тетки Глафиры, опа-нь-ки, был расписной поднос с хлебом и солью. Ожидал я всякого, но не такой праздничной встречи, определенно.
        - Здравствуйте, гости дорогие! - почти прокричал Демидов и кинулся жать мне руку.
        - Здравствуй, Сашенька, воспитанник мой.
        - Привет, дядька Никита, - я несколько растерялся.
        - Отведайте хлеб-соль, - вторила своему мужу Глафира.
        Черт его знает, что в такой ситуации делать, вроде не по чину мне такая встреча, но ситуацию разрулил Исмаил-ага, который молча забрал у старостихи хлеб, и невозмутимо закинул его к себе в рюкзак. Хамство, конечно, но показательное. Вроде как и не приняли гости угощение, но и отказываться не стали. Понимай, как знаешь, Никита, на то ты и староста поселковый.
        Демидов, видя такое наше поведение, смолчал и пригласил всех к себе в гости. Мы вошли в поселок и, проходя по улице, я обратил внимание на то обстоятельство, что людей-то вокруг нас нет, хотя обычно, по зиме все на месте.
        - Дядька Никита, где все?
        - Попрятались на всякий случай, - пожал он плечами, - ведь не каждый день военные приезжают, мало ли что. Вы не с реквизицией? - задав этот вопрос, он пристально посмотрел сначала на меня, а затем на Исмаила, в котором безошибочно угадал старшего.
        - От обстоятельств зависит, - усмехнулся я, решив еще некоторое время подержать старосту в неведении относительно нашего визита.
        И в это же самое время, позади меня раздался негромкий голос Исмаила, обратившегося к сержантам:
        - Вариант три.
        Староста посмотрел на него непонимающе, а я наоборот. Третий вариант обговаривался заранее, быть настороже и не расслабляться, не смотря ни на какое радушие местных хозяев.
        Мы вошли в просторный и богатый дом старосты, и здесь нас ожидал накрытый стол. Эх, чего же там только не было и праздник живота можно было устроить в полной мере, хотя по сервировке было ясно, что нас не ждали и метали на стол все, что только было. Однако подвал у Никиты богатый, и даже такое поспешное угощение, смутило бы многих городских жителей, которые, в подавляющем большинстве, до сих пор по карточкам отоваривались. На столе имелись окорока копченые, сало, каши, салаты, маринады, грибочки, огурчики малосольные, такие же помидорчики с чесночком внутри, колбаска кровяная домашняя, а в центре, как два короля на шахматной доске, возвышаясь над всем этим продовольственным обилием, стояли два десятилитровых бутыля, один с самогоном, второй с вином. Красотища!
        Никита пригласил всех за стол, мы расселись, но к еде не прикасались. Сержанты сидят напряженные, не расслабляются, а я жду удобного момента начать деловой разговор. Староста самолично разлил каждому из нас в граненые стаканы своей гарной и прозрачной как слеза самогонки, было, взялся, произнести тост, но я его остановил:
        - Погодь, дядька Никита, давай сначала о деле поговорим, - тот поставил свой стакан обратно на стол, а я не стал ходить вокруг да около, и сразу перешел к сути: - Я за документами приехал, что от бати моего у тебя остались.
        Староста, затаивший дыхание, облегченно выдохнул, и произнес:
        - Ох, и напугал же ты меня, Сашко. Я уж думал, что реквизиция государственная приехала, за налогом внеочередным и безвозмездным, а тут, делов-то. Хух! - он единым махом влил в себя стакан самогонки, закусил огурчиком, и вынул из кармана полушубка потрепанный блокнотик, куда заносил все долги наших поселян, открыл на нужной ему страничке и провозгласил: - Ваша семья оставалась должна мне три золотых, и в счет уплаты, община изъяла ваше имущество: одежду, книги, утварь и офицерский планшет с набором армейских карт Ростовской области. Согласно закона, ты перед общиной чист, отработал все затраты, которые нес поселок во время твоего в нем пребывания, и если ты желаешь выкупить имущество своей семьи, то с процентами, должен мне, - он беззвучно пошевелил губами и произвел подсчет, - восемь золотых.
        - Мне только планшет нужен.
        - Нет, Сашко, ты закон знаешь, или выкупаешь все, или ничего.
        - Ладно, беру, - я выложил перед ним восемь аккуратных новеньких желтых кружков с выбитым на них гербом Кубанской Конфедерации, крепостной стеной, бунчуками, двуглавым орлом и несколькими флагами, символизирующими наши полунезависимые республики.
        Глаза старосты, не часто видевшего наличку, загорелись алчным блеском, монеты моментально исчезли со стола, а у меня на руках, уже через минуту, оказался планшет моего отца. Что в нем находится, смотреть я не стал, а сразу же передал его на хранение Ибрагиму. Дело наше было сделано, и мы навалились на угощение. Особо рассиживаться не стали, так, хряпнули по полста грамм самогонки, чисто ради приличия, плотно покушали, да засобирались. Демидов нас не держал, и был только рад нашему скорому отъезду, но напоследок, когда он провожал нас к машине, я с ним все же переговорил.
        - Дядька Никита, а где сыновья твои?
        - Нет их, на охоте они, - сразу же выпалил староста.
        - А дочка?
        - Тоже нет, замуж ее выдал, в станицу Пятигорскую, что за Горячим Ключом сразу. А ты зачем спрашиваешь?
        - Накостылять им всем по шее хотел.
        - Ты, это, - замялся Демидов, - зла на нас не держи, Саня. Я ведь староста, за всех людей поселковых думать должен, а если все разбегутся, то кто останется? Вон, ты приехал мимоходом, а молодежь уже через щели в заборах высматривает, что и как, на форму вашу и оружие, пялится. По весне, как пить дать, человека три-четыре до города побежит.
        - Ладно, староста, - хлопнул я его по плечу, - ты тоже, извиняй, если что не так.
        - Вот и хорошо, - Никита грамотно изобразил на лице умиление, и чуть скупую мужскую слезу не пустил. - Что с остальными твоими вещами делать, Саня?
        - Раздай людям, там все равно ничего ценного нет, а у тебя в амбаре, вещи только сгниют зазря, - я махнул рукой и задал ему иной вопрос: - Слышь, дядька, а чего это ты реквизиции ждешь, ведь не было уже давно ничего подобного?
        - Реквизиция и дополнительный продовольственный налог вводится всегда, когда у нас война, ты это знаешь, Грамотей, так по закону. Последний раз такое было, когда пиратов в Приморо-Ахтарске уничтожали, пять лет назад. Да ты и сам помнишь, как тогда нам всем голодно было, ведь и родители твои тогда померли. За это время жить стали лучше, но закон этот никто не отменял, и несколько дней назад, меня из Горячего Ключа известили, что вскоре война и чтоб, значит, был готов, на днях солдаты с чиновником прибудут. А потому, вы только через Малый Дыш переправились, как наши охотники прибежали, говорят, что солдаты на машине едут, а с ними ты. Вот народ наш и перепугался, мол, Саня все наши тайники знает, военным все выдаст, и помчался добро свое по другим тайникам перепрятывать, да скотину дальше в лес угонять.
        - Значит, говоришь, война вскоре?
        - Мне так чиновник городской сказал, а он зазря болтать не будет.
        Понятно, значит все же война, как я думал. До войск еще ничего не дошло, только намеки, а в тылу уже подготовка полным ходом пошла. Шпион царя Ивана или
«беспределов», если бы таковые имелись где-то рядом, выводы сделал бы сразу, но таких нигде не наблюдается, а нас проблемы поселковых граждан никаким боком не касаются. Нам надо в часть возвращаться и, затарившись у моих гостеприимных земляков продуктами, мы погрузились в машину и покинули затерянный в горах поселок.
        На следующий день наша группа уже находилась в Краснодаре, мы ждали попутного поезда на Павловскую, и пока время свободное имелось, разбрелись по городу. Кто куда, а меня ноги понесли в центр, на улицу Красная, где я бродил с открытым от удивления ртом, и наблюдал жизнь настоящего столичного мегаполиса, в котором проживало почти восемьдесят тысяч человек. Высотные дома с окнами из стекла, электричество, множество машин, трамваи, кругом радиорепродукторы, впечатлений от настоящей цивилизации было очень много. Пару часов я только ходил и наблюдал за столичной жизнью, но все же встряхнулся, отбросил прочь от себя это очарование большим городом, и направился в самый известный столичный магазин торгующий оружием.
        Пятиэтажный жилой дом, новостройка, на первом этаже магазин, и вывеска гласит:
«КОФ - Краснодарская Оружейная Фабрика. Семейное предприятие братьев Семеновых». Нормально, я нашел то, что искал, и вошел внутрь. Надо сказать, что от настоящего оружейного магазина, я ожидал многого, но был разочарован. Да, оружие имелось, но на три четверти ассортимента, холодное. Шашки, сабли, кинжалы, ножи, арбалеты, и даже допотопные копья, заполонили большинство стен и прилавки. Да, были и огнестрелы, но в большинстве своем, гладкоствольные охотничьи ружья и ни одного нарезного образца. Имелись и пистолеты, но только три вида, и именно те модели, какие выпускались непосредственно в КОФе.
        Первая модель, с ней все ясно, очень, и повторюсь, очень плохая попытка скопировать пистолет «макарова», который широко использовался в войсках и правоохранительных структурах до Черного Трехлетия, и всеми остальными гражданами во время него, и после, в Эпоху Хаоса. Не знаю почему, но у КОФа не получилось его сделать таким, каким ему быть должно, он постоянно клинил, давал осечки, и в нашем батальоне, ношение выпущенных краснодарскими оружейниками «макаровых», считалось признаком глубокого непрофессионализма и легкого дебилизма. В общем, этот пистолет отвергался мной сразу же, и даже его низкая цена, всего два золотых, не могла повлиять на мое мнение.
        Второй образец, револьвер системы Нагана, простой в использовании и в производстве, а оттого, сделанный на совесть. Хм, в моей группе, наши доморощенные специалисты, сидя вечерком в палатке, про него неплохо отзывались. Нагнувшись к витрине из бронестекла, прочитал заводские характеристики «нагана». Вполне так ничего, масса семьсот семьдесят грамм, в снаряженном состоянии восемьсот пятьдесят, длина двадцать четыре сантиметра, число нарезов в стволе четыре, калибр
7.62 мм, в барабане семь патронов, начальная скорость пули триста двадцать метров в секунду. Нормально, и учитывая, что прицельная дальность пятьдесят метров, а максимальная около трехсот, совсем хорошо. Опять же цена не очень большая, три золотых, да еще и гарантия на него три месяца. Подумаем.
        Третьим пистолетом, который выпускался на семейном предприятии братьев Семеновых, был очень сильно переделанный, незабвенный ТТ-33, придуманный талантливым тульским оружейником Федором Токаревым еще в начале прошлого века, и долгое время использовавшийся в советской армии. К этому пистолету я решил присмотреться особо, так как выпускался он малыми сериями, и гарантия на него давалась целых шесть месяцев. Правда, и цена была выше, чем у предыдущих образцов, пять золотых, и как сказал бы Ванька Тарасов, это две с половиной коровы, одно слово - дорого.
        Однако ТТ мне понравился сразу, черный ствол, обрезиненная рукоять, и маленький герб Конфедерации, выдавленный на ней. Весь он производил впечатление надежного оружия, и казалось, пистолет шептал: «Купи меня, я не подведу». Вчитался в характеристики: длина почти двадцать сантиметров, масса восемьсот шестьдесят грамм, снаряженный девятьсот шестьдесят, калибр 7.62 мм, начальная скорость пули четыреста метров в секунду, прицельная дальность пятьдесят метров, максимальная почти четыреста, емкость магазина восемь патронов. Да, уж всяко, лучше чем
«наган», и уж тем более «макаров». Но цена, вот основной вопрос для данной покупки, и жаба душила меня нещадно. Блин, две с половиной коровы.
        Я отошел от прилавка, прошелся по залу, приценился к ножам, вновь вернулся, тоскливо вздохнул, и вновь отошел. И вот, когда я уже совершил свой третий подход к витрине с пистолетами, видя мои терзания, ко мне подкатился продавец-консультант, полненький седоватый дедушка.
        - Могу ли я вам чем-то помочь?
        - Вот, - кивнул я на ТТ, - присматриваюсь, но уж больно он дорог.
        - На то есть причины, молодой человек и, поверьте слову старого и многоопытного оружейника, пистолет стоит этих денег, и именно поэтому, на него выдается такая долгосрочная гарантия. Мы уверены в своем оружии, а эта модель особенно хороша, и только неделю назад появилась на прилавке нашего магазина. Но если вас не устраивает цена, то вы всегда можете приобрести «макаров».
        - Так ведь это барахло.
        - Согласен, - флегматично поддержал меня продавец, но тут же поправился, - но ведь стреляет же.
        - Нет, «токарева» хочу, по виду и характеристикам, классная машинка. Однако, дорогая. Да и люди говорят, что живучесть у него не очень, изнашивается быстро.
        - Говорят, что в Москве кур доят, так что же, всему верить? Этот пистолет, является ТТ только по внешнему виду, но он полностью изменен и переработан нашими оружейниками. Да, в старых ТТ были проблемы, и это было связано с целым рядом причин, тут и быстрый износ, и не очень удачный, излишне мощный патрон, но проблемы были решены. Теперь пистолет делается из совершенно нового сплава, разработанного перед самым Черным Трехлетием, и в его конструкцию внесен ряд мелких, но очень важных изменений, надежность повысилась в десятки раз, а оттого, и гарантия на него полгода. Данный пистолет, вне всяких сомнений, является гордостью КОФ. Да вы сами посмотрите, молодой человек, - он завелся и вынул из-за спины точно такой же ТТ, как и на витрине, - предохранитель изменен, небольшой, надежный и удобный, магазин переработан, улучшена его фиксация, да и рукоять, вы только посмотрите.
        - Что рукоять? - я не понимал всех восторгов продавца.
        - Понятно, - дедушка убрал пистолет обратно, себе за спину, - вы не специалист и не фанат.
        - Нет, не фанат, - согласился я с ним и спросил: - Так что с рукоятью?
        - Угол наклона изменен, рукоять стала гораздо удобней и эргономичней.
        Что такое «эргономичный» я не понял, но это слово меня добило окончательно, и я выпалил:
        - Беру!
        - Ну, так сразу-то не надо, не торопитесь, молодой человек, - он открыл витрину, вынул пистолет и передал его мне, - походите, к стволу примерьтесь, поносите его, а там и решите окончательно, брать его или нет.
        Минут через двадцать, наигравшись со своим новым приобретением, первым серьезным в моей жизни, я подошел к кассе. Предъявив свой военный билет, выданный мне в батальоне, и действующий как паспорт на всей территории Кубанской Конфедерации, я оплатил покупку и, пока шло оформление пистолета, имевшего, кстати, серийный номер
000140, разговорился продавцом.
        - Какой боеприпас будешь брать, гвардеец, - посмотрев в мой документ, спросил продавец.
        - А какой есть?
        - Два вида, стандартный и специальный. Стандартный боекомплект идет по пять монет серебром сотня, а специальный по восемь серебрушек.
        - И в чем разница?
        - Стандартный, это самые обычные «тетэшные» патроны, а специальный боекомплект, патроны с экспансивными пулями, - видя мое непонимание, добавил: - это те, которые при попадании в тело другого человека, раскрываются как лепесток цветка. На груди противника маленькая дырочка, а на спине дыра, в которую голова войдет.
        - Давайте специальные патроны, и стандартных для пристрелки три десятка, - у меня из кармана ушел последний золотой.
        - Сделаем, - согласился консультант. - Кобуру возьмешь?
        - Деньги кончились, - пожимая плечами, улыбнулся я.
        - Бывает и такое, но не унывай, заработаешь еще, - старик улыбнулся в ответ и кивнул на пистолет, - может быть, что и с его помощью.
        - Скажите, - я обвел магазин взглядом, - почему стрелкового вооружения так мало? Насколько я слышал, КОФ многое выпускает, а тут, одни гладкостволы и три вида пистолетов.
        - Не обращай внимания, это временное явление. Про посольство горцев с Кавказа слышал?
        - Ну, слышал, конечно.
        - Все оружие джигиты по корню скупили, и винтовки, и пистолеты, и гранаты, а патроны, так миллионами штук со склада увозили. Гребли так, как если бы последний день на земле жили. Хотя, им деваться некуда, с юга Новоисламский Халифат поджимает, а «индейцы» упертые, на перевалах сидят и бьются, как черти, не желают их к себе пускать.
        - Так я не пойму, горцы, они ведь тоже исламисты, могли бы, и пропустить орду, и покориться.
        - Вот, - дедушка назидательно вонзил палец вверх, - ключевое слово - покориться. Как показала практика и история, наши горцы покоряются только тогда, когда им это выгоду сулит, а Халифат, кроме бедности и сотен тысяч озлобленных попрошаек из пустыни, им ничего не несет. Это не времена перед чумой, когда в Кавказ миллиарды из Москвы вливали, сегодня, если южане горцев к земле пригнут, все наоборот будет. Нафига, спрашивается, такая покорность? Да и с религией, скажу я тебе, парень, там не все так гладко. Кавказцы, в большинстве своем мусульмане - факт, но в Халифате новый пророк, который называет себя воскрешенным Магомедом, а это, все же полная ересь.
        Пообщавшись с продавцом еще какое-то время, зарядил пистолет, имею как военнослужащий на это полное право, сунул его за пояс и направился на вокзал. Прибыл без опозданий, загрузились в вагон, пассажирский, удобный и теплый, и без излишней суеты, попивая в дороге сладкий чаек и, флиртуя с молодыми симпатичными проводницами, отправились домой. Вот так вот, сам не заметил, как за эти месяцы, батальон стал для меня настоящим домом.
        Еще через двое суток, все мы, без потерь и дорожных происшествий, прибыли в нашу роту. Карты из планшетки были переданы Еременко, и наша временная группа, неплохо сошедшаяся в дороге, разбежалась по своим подразделениям. По прибытии меня ждала новость, рота полностью забивала на все рабочки, и приступала к боевому слаживанию. Это значило только одно, война где-то совсем рядом, и раз есть такой приказ нашего комбата, весной мы перейдем в наступление и, как всегда, гвардия будет впереди всех на белом коне. Гадство, лишь бы не в черном гробике, хотя, сам ведь о войне мечтал, вот и посмотрю на нее, какая она, в разной степени талантливости, описанная писателями-романистами древних времен.
        Глава 6
        Кубанская Конфедерация. Станица Кисляковская. 01.03.2057
        Месяц пролетел, совсем его не заметил. В нашей роте все это время шло боевое слаживание подразделения, и считать дни, было попросту некогда.
        Что есть боевое слаживание роты спецназа? Разумеется, я этого не знал, но делал то же самое, что и ветераны, так что для меня все прошло вполне стандартно. Первая неделя, это индивидуальная подготовка бойцов, и каждый день мы занимались только теоретической подготовкой, сидели в палатках, а инструктора, офицеры нашей же роты и особо продвинутые сержанты, впихивали в нас полезные знания. В основном это касалось минно-подрывного дела, медицины и тактических приемов наших будущих противников, кочевников-«беспределов». В общем, внимательно все слушаешь, запоминаешь, а в конце дня, сдаешь небольшой устный экзамен. Если инструктор доволен, все путем, зачет, а вот, если нет, то командир твоей группы, в моем случае, капитан Черепанов-третий, дает нагоняй командиру отделения, и уже он занимается твоей подготовкой, индивидуально, и в ночь. Так что мне хватило одного раза, чтобы понять, что если инструктор что-то говорит, то надо его слушать, а не кемарить тихонечко в уголке возле печки.
        За первой, пришла вторая неделя, и началась подготовка подгрупп, то есть троек. Я вошел в левый боковой дозор нашей третьей группы, позывной Мечник, и кроме меня, разведчика, в ней же были еще один разведос, Миха Якимов, он же Як, и старший разведчик-пулеметчик Игорь Павлов, позывной Игорян. Тройки тренировались просто, нас с самого утра выгоняли на полигон за лагерем, и весь световой день мы бегали по грязному полю и расстреливали мишени, которые сами же и устанавливали.
        Рывок вперед, мы с Яком мчимся в сторону мишеней, а пулеметчик нас прикрывает. Перекат, падаем в грязь, бьем короткими очередями по мишеням. Теперь уже мы прикрываем Игоряна, а он зигзагами скачет по полю и плюхается в лужу чуть впереди нас. Так, прогон за прогоном, с утра и до позднего вечера, и только в последние пару дней, грязное поле сменяется на развалины станицы Кисляковской.
        В конце этой тренировочной недели, сам для себя посидел и подсчитал, сколько БК вмолотил по фанере. Охренел. Получилось, что только я, в одиночку, израсходовал почти две тысячи патронов, столько же мой напарник Як, а про пулеметчика, и говорить нечего, у Игоряна расход боезапаса перевалил за четыре тысячи. Затраты бешенные, тем более по нынешним временам, но видимо, начальство считало, что это окупится. Лично нам, это принесло только пользу, и наша тройка спелась настолько, что порой, мы друг друга и без слов понимали, а работу подгруппой, вели на автомате, не отвлекаясь на лишние раздумья и не выдумывая ничего нового.
        Наступила третья неделя, пошла работа всей группой, тактика в лесу, ночевки на снегу и бродилки вокруг нашего базового лагеря. По лесу передвигается группа, ведет поиск, и все как положено, головной дозор, боковые, центр, тыл. Идет приказ по рации и другая группа организует на нее засаду. Происходит бой, учебный, разумеется, и стрельба ведется только холостыми патронами, нам, что удивительно, и такой боеприпас подвезли. После боя идет разбор, кто и сколько бойцов потерял, в чем ошибки и как их исправить. Вновь движение, группы расходятся, и кто на кого организует следующее нападение, никто не знает, кроме командира роты, который действовал по одному ему известному плану и графику. За эти семь дней, минус один, сутки сидели на блокпосте, наша группа шесть раз «вступала в бой», три раза организовывала засады и три раза налет. Практика - великая вещь, за время таких тренировок, данную простую истину я усвоил четко.
        Четвертая неделя началась с тревоги и вся рота, кроме одной дежурной группы, которой конкретно повезло, во главе с Еременко, в течении пятнадцати минут покинула расположение базы и ушла в лес. Ночь, мороз, ветки трещат, а сто с лишним человек, нагруженные рюкзаками с боезапасом, вещами, продовольствием и оружием, топает по ночным дебрям. Такая вот тренировочка, продолжавшаяся трое суток с краткими остановками. После этого, изнуренные и усталые, бойцы роты разбили лагерь, забазировались, сутки отдохнули и двинулись обратно.
        Правда, назад пошли совсем не так, как шли в леса. Командиры подразделений кинули монетки, и одна из групп, с форой в два часа, первой вышла из лесного лагеря. Это
«жертва», которую остальные, «хищники», должны были догнать раньше, чем она достигнет базового лагеря под Кисляковской. Так начались «скачки», и «жертвой», выпало быть нам.
        Трое суток продолжалась «погоня», мы рвали жилы, проклинали все на свете, но не останавливались и как стадо лосей, ломились через дебри к родным палаткам. Однако, те, кто шел позади, тоже не хотели проиграть, и были совсем не хуже, чем мы, и когда до лагеря оставалось всего ничего, километров восемь, нас все же настигли. В сложившейся ситуации наш командир принял единственное верное на тот момент решение. Капитан оставил на пути преследователей заслон из самых истомленных бойцов, а сам, с остатками группы, сделал один конкретный рывок, вложился в него последними своими силами и выиграл.
        По возвращении в лагерь, весь личный состав роты, который участвовал в заключительной тренировке, четыре дня ничего не делал, а валялся брюхом к верху в своих палатках, и вставал со спальников только для того, чтобы в очередной раз перекусить и выйти в туалет. Сегодняшнее утро застало меня за чтением. Я лежал возле мутноватого окошка и, в который уже раз, перелистывал толстую и прошитую суровыми нитками тетрадь, на обороте которой была надпись: «Алексей Черепанов. Подготовка бойца спецназа. Тактика. Снаряжение. Вооружение». Отличнейшее пособие, написанное самым первым командиром нашей второй роты, и дедушкой нашего командира группы, подполковником Черепановым, сорок лет назад, в далеком 2017-м году.
        Уже не в первый раз я перечитывал эту тетрадь, и каждый раз находил что-то новое для себя. Например, постоянно сравнивал нас и их, наших далеких предков, выживающих во время чумы и последовавшего после нее хаоса. По физическим кондициям, что бы там не говорил капитан Максимов из учебки, мы им ничем не уступали, а может быть, что и превосходили, а вот в плане образования, были на самом низком уровне, а во всем виноваты смутные времена, лишившие нас учителей, великого множества книг и системы образования. Как следствие, налицо, наше техническое отставание. Где компьютеры, самолеты, ракеты, вертолеты, спутниковая связь, интернет? Этих самых продвинутых технологий прошлого нет, а мы только выживаем на остатках былого величия. Хотя, конечно, некоторое количество компьютеров сохранилось до сих пор, да и мобильные телефоны имелись, пусть разговоры по ним и нельзя было вести, но фотокамеры и радиоприемники в них, по прежнему были востребованы. Многое забыто и похерено, с каждым годом забывается все больше, и будет ли возрождение, про которое так много говорит по радио наш президент Симаков, лично я,
просто не знаю. Хочу верить в Золотой Век, но в реальности, несмотря на всю силу и блеск нашей Конфедерации, вижу откат в прошлое.
        Чего далеко за примерами ходить, взять хоть наш батальон и армию в целом, и повести разговор про наше оснащение. В тетради подполковника Черепанова описаны многие виды стрелкового и тяжелого вооружения, и он писал о них, как о чем-то естественном и обыденном, что находится рядом и готово к применению. Но прошли годы, и где все эти ВСС, АС «Вал», ОЗМ-72, МОН, РПО, РШГ? Этих видов вооружения нет, за минувшие десятилетия все это исчезло без следа, истратилось, пришло в негодность, выработало ресурс, а ремонтировать тот же «Печенег», про который я столько слышал, но ни разу не видел, было просто некому. Да, есть наш центр, город Краснодар, в котором производят оружие, но все наши оружейные заводы, не в состоянии собрать из запчастей ни одного рабочего вертолета, ни одного продвинутого танка, и ни одной мощной САУ. Все, что они сейчас могут, это создать что-то свое, попроще и полегче. Кое-что у нас в батальоне было, конечно, мы же гвардия, но два десятка БТРов, несколько танков и батарея самоходных орудий, с ограниченным боезапасом, это капля в море, и на общем фоне, значат очень мало.
        Ну, над проблемой нашего технологического отката в прошлое, наверняка, не только я размышляю, но и более умные головы, которые наверху сидят, а человек такое существо, что если поставит перед собой цель, то обязательно ее достигнет, если доживет до получения конечного результата, конечно. Опять же, мир не заканчивается на нас, на жителях Кубани, есть Московский диктат, который рубится в окружении кочевых орд, есть Уральская республика, Китай, который объединяется и пытается вспомнить славное прошлое, да и за океанами, как говорят, что-то имеется, и мощные радиостанции регулярно ловят сигналы из Южной Америки. Кто-нибудь, а вытянет наверх, хотя, разумеется, хотелось бы, чтобы это были мы.
        - Что, все мечтаем, Мечник? - ко мне подошел наш групник, стройный и всегда подтянутый брюнет, капитан Черепанов-третий.
        - Да, товарищ капитан, размышляю, - повернулся я к нему.
        - Собирайся, Еременко вызывает, - он по-свойски подмигнул мне и вышел из палатки.
        Мне собираться не долго, на тело куртку, на голову шапку, на ноги сапоги резиновые, и на выход. Догнал я капитана уже возле штаба, и внутрь мы вошли вместе. Ближний круг майора Еременко, включая нас двоих, был в сборе, два группника и шесть сержантов. Сам командир роты, как всегда, сидел за столом, а мы с Черепановым примостились на лавку рядом с другими собравшимися.
        Майор оглядел всех, и начал разговор:
        - В общем, так, товарищи мои. До всей роты, то, что я вам сейчас скажу, доводить не надо, всему свое время, а вы, моя опора, и знать новости должны чуть раньше, чем другие военнослужащие. Через три дня мы получим приказ президента о развертывании нашего батальона в бригаду, и численность личного состава будет увеличена до двух с половиной тысяч. В бригаде будет мотострелковый батальон, два разведбата и один батальон спецназначения. Я становлюсь комбатом спецов, и с вышестоящим командованием все решено. К чему этот разговор, понимаете?
        Все присутствующие промолчали, и только Черепанов откликнулся:
        - Не томи, командир, что от нас требуется?
        - В нашем батальоне будет четыре роты по четыре группы в каждой, бойцы нужны.
        - Куда еще? - отозвался командир первой группы, младший брат нашего майора, Еременко-четвертый, совсем не похожий на своего здоровяка-брата, среднего роста и абсолютно лысый мужичок. - Через месяц в наступление переходим, и кто воевать будет?
        - Спокойно, - майор улыбнулся своему брательнику, - завтра первая рота из рейда вернется, они и займутся обучением новобранцев. От себя мы только две группы в новые подразделения отправляем, а четыре, так и останутся второй ротой, которая и потянет на себе основную работу в весеннем наступлении.
        - И где мы сейчас рекрутов возьмем?
        - Это я у вас и хотел узнать, - Еременко закурил. - Может быть, у кого-то идеи есть, где нам бойцов найти? Через пару деньков новость разнесется по всем подразделениям, и каждый озаботится новыми солдатами. Пока, у нас есть двое суток форы, и мы, наших конкурентов в борьбе за человеков, опережаем.
        - В Тихорецк съездить, в Кропоткин, и по станицам окрестным проехаться, - предложил Черепанов.
        - Не вариант, все что можно, мы уже из этих мест выгребли.
        - У территориалов попробовать людей переманить, - отозвался Исмаил-ага.
        - Тоже не то, территориалы нас и на дух не переносят, а если найдется кто-то, кто захочет к нам перевестись, то такая волокита с документами начнется, что лучше и не думать об этом.
        Больше предложений не было, и не знаю, что-то дернуло меня, и я сказал:
        - Беженцы.
        - Повтори, - майор посмотрел на меня.
        - Беженцы из Донского Царства, товарищ майор. Они находятся недалеко отсюда, в станице Новолеушковской, которая между Тихорецком и Павловской. По слухам, их там скопилось до семи тысяч человек. Правительство, конечно, их расселяет потихоньку, но и они прибывают постоянно. Нам ведь человек сто пятьдесят нужно, так неужели не найдем.
        - Голова, - уважительно протянул ротный. - Вот что значит, свежий взгляд. Черепанов, - он кивнул моему группнику, - собирайся в дорогу, возьмешь десяток бойцов при оружии, Мечникова, рацию, и вперед. К вечеру жду доклада, что и как в лагерях беженцев. Если есть вариант набрать там рекрутов, то завтра организуем автоколонну, приедем и всех, кто нам необходим, заберем. Вопросы?
        - Семейных брать? - спросил капитан.
        Еременко подумал, и кивнул:
        - Да, если ценные кадры, то бери. После того, как с остатками Донского Царства разберемся, свой лагерь будем ставить, и семьи из бригады подтянем.
        - Командир, - голос подал брат майора, который не наедине, был с ним предельно официален, - как полковник Игнатьев видит дальнейшее положение дел? Ты с ним об этом разговаривал?
        - Говорил, и он сказал, что все будет как в старые времена. В бригаде остаются все вспомогательные структуры и рота охраны, а батальоны, где бы они ни находились, все равно будут подчиняться ему и его штабу.
        - Ясно, - пробурчал командир первой группы.
        - Раз ясно, тогда все свободны. Мечников, останься.
        Собрание было окончено, все разошлись, и мы остались вдвоем. Майор порылся в ящике своего стола, и положил передо мной две золотистые металлические лычки, какие на погон камка цепляются.
        - Это мне? - задал я уточняющий вопрос.
        - Тебе, - усмехнулся ротный. - Можешь уже сейчас прицепить, а приказ по роте сегодня вечером пройдет. Так что поздравляю тебя, Мечник, с внеочередным воинским званием младший сержант.
        - Служу Конфедерации.
        - Это хорошо, что служишь, правильно, - он вновь порылся в столе и достал знакомый мне планшет, раскрыл его и вынул карту, которую сразу же раскинул на столе.
        - Карта моего отца?
        - Она самая. Долго я с ней возился, но все же разобрался, что здесь и как.
        - А зачем вы ее мне показываете?
        - Хм, вопрос интересный. Наверное, потому, что отца твоего помню. Мы с ним, хоть и не были никогда друзьями, но вот, врезался он мне чем-то в память, а ты его наследник, да и карту добыл именно ты, а не кто-то другой. В общем, ты в этом деле будешь задействован в любом случае.
        Склонившись над картой, спросил майора:
        - И где склад?
        - Не склад, а склады. Их три. Местоположение известно, а вот, что в них находится, непонятно. Даже намека на это нет. Вот здесь, - он ткнул в карту пальцем, - недалеко от Аксая, еще в прошлом веке, плодоовощной совхоз был, там подвалы обширные имелись, под вино и фрукты. Когда в России, еще до Черного Трехлетия, развал начался, перестройкой назывался, совхоз зачах, сады вырубили, а подвалы забросили. Вот в них-то, отец твой и товарищи его, и сделали основной склад. Кроме него, есть еще два, поменьше, но они в соседнем населенном пункте.
        - Командир, а что вы будете делать с тем, что мы добудем?
        - Сначала добыть надо, а потом уже подумать. Если что-то действительно, стоящее, например оружие, которое боеготово и не сгнило, то часть себе оставим, а часть в бригаду отдадим. Мы ведь не анархисты, какие, правильно, Мечник?
        - Так точно, не анархисты.
        - Вот если бы мы независимым наемным отрядом были, тогда, все для себя, а так, что ни поимели, тем и поделились. Все, - майор свернул карту, - можешь идти.
        Покинув штаб, приготовился к дороге, набрал в свой РД харчей, вооружился верным АКСом, взял ТТ, и был готов к путешествию. Вскоре тронулись в путь, и через несколько часов были на месте, в лагере беженцев расположившимся возле станицы Новолеушковской.
        За последние месяцы, повидал я многое, но то, что открылось нам в сборном пункте для беженцев, по эмоциям, перехлестывало все, что было ранее. Огромное грязное поле, некогда выгон для скота, обнесено колючей проволокой, вокруг охрана из вооруженных карабинами территориалов. За колючкой длинные дощатые бараки и, в промежутках меж ними, тысячи оборванных и исхудавших людей, без всякой цели слоняющихся в узких переходах. Но не это, сразу же бросилось в глаза, а поляна вдоль дороги, на которой торчали из земли сотни свежих деревянных крестов. Видимо, по зиме тут было совсем хреново, и народ мер как мухи.
        - Бля-я-я, - протянул Черепанов и со злостью посмотрел на сытых откормленных охранников, - натуральный концлагерь здесь устроили. Ну, шакалы!
        Ветераны, которые с нами поехали, защелкали затворами автоматов, а мой комод, Филин, спросил капитана:
        - Череп, что делаем? Может, завалим этих уродов? - он кивнул на территориалов.
        - Палево, Филин, попробуем по нормальному с ними разбежаться, но если кто рыпнется, стреляйте на поражение.
        - Как скажешь, - кивнул комод.
        Наш «Урал» остановился подле чистенького аккуратного домика возле въезда на территорию лагеря, и из него тут же вышел пожилой вальяжный человек, в шикарной бобровой шубе, и четырехугольной кепке, какие носят некоторые чиновники республиканской администрации. Черепанов перепрыгнул через борт грузовика, подошел к чиновнику и, небрежно козырнув, представился:
        - Капитан Черепанов, Четвертый гвардейский батальон, прибыл в лагерь для перемещенных лиц для набора новобранцев, готовых служить в частях гвардии Кубанской Конфедерации.
        - Смехов, Пал Палыч, - растерянно ответил чиновник. - У вас имеются соответствующие бумаги?
        - Нет, мы действуем в соответствии с воинским уставом Конфедерации от 2052 года, где ясно сказано, что во время войны, гвардейские части имеют право набирать добровольцев там, где посчитают нужным. Вы в курсе, что у нас война?
        - Конечно, - подтвердил Смехов, выпятил вперед грудь и приосанился. - Однако я не могу пустить вас на территорию лагеря, он закрыт на карантин.
        - Карантин, так карантин, - усмехнулся капитан, и обернулся к машине, - Радист, вызывай на связь столицу, уточним в администрации президента, что это за болезнь такая по нашим просторам гуляет, про которую никто не знает.
        - Зачем же сразу столицу? - сразу забеспокоился чиновник, ни разу в жизни, не видевший армейской радиостанции, и не знавший, что наша старенькая Р-147
«Багульник», только теоретически способна достать до Краснодара, находящегося от нас в трех сотнях километров.
        - Ничего, - капитан искоса посмотрел Смехова. - Сейчас выйдем на связь с Верховным и, если выяснится, что вы нас обманываете, то не обессудьте. Мы вас, - офицер кивнул на стену дома, - вдоль этой стеночки выстроим, и всех расстреляем к ебеням.
        Чиновник посмотрел на нас, занимающих оборону вокруг капитана, и на своих солдат, старающихся отвалить в сторонку, тоскливо вздохнул, как-то сдулся и резко сменил тон разговора:
        - Может быть, договоримся, капитан?
        - Конечно, Пал Палыч. Нам ведь лишняя суета не нужна. Ну, постреляем мы вашу гоп-компанию, которая людей голодом морит и, наверняка, беспределит здесь по черному, а потом стой здесь, охрану налаживай и вас закапывай. Нет, это только в крайнем случае, если нас к этому обстоятельства принудят.
        - Сколько людей вам нужно?
        - Много, но сначала контингент надо посмотреть.
        Смехов еще раз вздохнул, и дал своим охранникам приказ нам не препятствовать. Пять человек остались возле машины, мало ли что, вдруг местный начальник передумает, а Черепанов, пятеро бойцов и я, вошли на территорию лагеря.
        Только переступив за колючку, сразу же понимаешь, что попал в полное дерьмо. Почему? Да по той простой причине, что оно было вокруг. Охренеть! Люди бежали от
«беспределов», надеялись на что-то, на них выделялись деньги и продовольствие из государственной казны, а здесь, нате вам, отобрали все что было, кинули в бараки посреди чистого поля, и даже лопату не дали, чтоб яму выгребную выкопать. Мать их, разэдак, этих территориалов. Падлы!
        Черепанов вышел на более-менее чистое пространство, видимо, здесь местная власть народу продукты раздавала, и остановился. К нам сразу же стали стягиваться угрюмые люди, и кто-то просительно протянул ко мне руку, мол, дай покушать. Да, жаль беженцев, но сначала дело.
        - Люди, - выкрикнул капитан в толпу, - я представитель Четвертого гвардейского батальона, который вскоре направится на Дон, освобождать ваши дома от кочевников-«беспределов». Нам нужны солдаты. Кто желает вступить в гвардию?
        Толпа зашумела, а кто-то громко спросил:
        - А как у вас со жратвой?
        - С этим вопросом все хорошо, паек такой, что и эти, - Черепанов кивнул в сторону ворот и скопившихся возле них территориалов, - позавидуют.
        - А деньги? - все тот же голос.
        - Два золотых в месяц в боевой части и один во вспомогательной.
        - А семьи?
        - Без проблем, но только для хороших специалистов.
        - Где расписаться? - протолкнувшись через толпу, к нам вышел худой, больше похожий на скелет, обтянутый кожей, чем на человека, высокий мужчина.
        - Подожди с росписью. Надо посмотреть на тебя, кто и что, чего умеешь, как со здоровьем, - капитан окинул его взглядом, и обратился к Филину: - Займись, комод, но не затягивай, не более пяти минут на человека. Остальным, тоже самое, опрос будущих рекрутов. Давай, парни, время поджимает.
        Мы начали выдергивать из толпы желающих записаться в гвардию мужиков, и опрашивать их. Переговорил с одним, не то, здоровье пошаливает, что-то серьезное с сердцем, отказ. Второй человек, нога покалечена, но говорит, что разбирается в технике, отправил его к капитану, пусть он решает. Протиснулся третий, голодный, худой и истощенный, но боец, в армии царя Ивана служил, дезертир, а значит годен. Лица мелькали перед глазами, сливались в одно и, уже к вечеру, я не помнил ни одного из тех, с кем разговаривал в этом лагере, глаза закрываешь, и видишь одну тоскливую маску, которая озабочена единственной мыслью, чего бы съесть.
        Пришла ночь, мы забрали всех тех, кто был нам нужен, и вывели их за пределы лагеря. Капитан выбил у Смехова одеяла и продукты, и мы смогли накормить бывших беженцев, готовых стать гвардейцами. Их оказалось сто семьдесят человек, да и в нагрузку к ним, их близкие и родня, еще триста человек. Сами мы, ложились спать голодными, не было сил смотреть на остававшихся за колючкой людей, и все, что у нас имелось в запасе съестного, раздали им. Ничего, в животе побурчит, но хоть совесть не будет мучить.
        Глава 7
        Донское Царство. Батайск. 25.04.2057
        Наступил «день Х» и собранные в ударный кулак части гвардии и войска быстрого реагирования, более трех тысяч бойцов при поддержке бронетехники, придерживаясь автомагистрали М-29 Ростов-Баку, двинулись на север, зачищать территорию бывшего Донского Царства от «беспределов». Как там говорил по радио президент Симаков:
«Вперед, мои воины! Пробейте дорогу к городу, где находятся в блокаде десятки тысяч мирных граждан, желающих присоединиться к нашей Конфедерации, оплоту цивилизации в мире хаоса! Смерть „беспределам“! Пленных не брать!» Красиво сказал, интересно, правильно и по существу, сразу видно, что наш человек. В общем, команда дадена, время засекено, поехали. Хотя, поехали, это я загнул, конечно, в основном все же пешкодралом пошли, а вот стройбригады, прокладывающие дорогу сразу за нами, под охраной территориалов, те, да, на машинах и по железнодорожной ветке передвигались, но не быстро.
        От станицы Кущевской, нашего крайнего пограничного форпоста, до самого Батайска, шла нейтральная и никем не заселенная земля, и день сменялся днем, а мы, как на учениях, продвигались по разрушенной и заросшей кустарником автостраде. Все было спокойно, но мы не расслаблялись, поскольку первая рота, бродившая по пограничным территориям этой зимой, неоднократно наблюдала массовые миграции кочевников в сторону Дона, так что рано или поздно, а нам придется с ними переведаться.
        Надо бы объяснить, кто же такие кочевники-«беспределы», против которых, собственно, и велась военная кампания, в которой я принял непосредственное участие. После того как минуло Черное Трехлетие, да будь проклят тот мудак, который распылил вирус черной оспы, многие люди, уходя от кровавого хаоса царившего в городах, скрылись в заволжских лесах. Рыли землянки, норы, выживали как могли, и это у них получилось. Буквально за два-три поколения, они размножились, но при этом и деградировали сильно, превратились в животных, повинующихся инстинктам и похерившим здравый рассудок. Какая там письменность, образование, мораль, закон или еще что-то, главным для них стало выживание. Охота, собирательство, мародерка, а в голодные годы и каннибализм, вот основные их занятия, которыми они жили сорок лет подряд.
        Однако в 53-м году, по неизвестной причине, их одичавшие первобытные племена вывалились из Заволжья и двинулись в нашу сторону. Первоначально, пройдя по Сальским степям и обогнув озеро Маныч, они вышли на наше пограничье, но под Белой Глиной, куда срочно был переброшен Первый гвардейский батальон, передовую орду разнесли в пух и прах, а идущие за ними вслед, почувствовав слабину Ивана Седьмого и его армии, развернулись на Ростов. И вот, прошел всего год, и от Донского Царства остались лишь ошметки, которые наш президент решил к себе поближе подгрести, а три орды, с центрами в Батайске, Зернограде и Сальске, нависали над нашими северными границами.
        Как-то слушал по радио выступление одного умника из столицы, который долго разглагольствовал о «беспределах». Времени на это угробил час, и вывод для себя сделал только один, ни черта этот чувак, называющий себя ученым, не знает, а первобытные племена кочевников, прозванных за жестокость и цинизм «беспределами», никакие не люди, а самые настоящие хищники на двух ногах. Причем нормальное хищное животное, никогда не берет больше чем ему нужно, а эти, меры не знают и без всякой пощады истребляют не только животный мир, но и всех людей, которых встретят на своем пути. Каннибалы, елки-палки, кормовую базу истребили, покочевали дальше.
        Никто не мог понять их феномена, как, всего за сорок с лишним лет, люди смогли так измениться, а я, тем более. Сам для себя, я спокойно отнес их в разряд бешеных зверей, которые подлежат немедленной ликвидации, тем более что моя задача проста, пойти вперед, и поубивать всех, на кого мне командир укажет. Война начинается, и у меня есть в ней четко обозначенная роль солдата Кубанской Конфедерации, который должен поменьше думать, а побольше стрелять.
        К городу Батайску, который прикрывает Ростов-папу с юга, мы вышли через десять дней после начала нашего победоносного наступления. Вот здесь-то, и зарубилась кровавая каша, причем первыми, бой начали не мы, а сами кочевники. Уже на подходе, километрах в десяти от поселка Пятихатки, навстречу нашей роте, которая была авангардом боевой гвардейской группы, вывалилась начавшая миграцию орда, небольшая, чуть больше тысячи человек, и в большинстве своем мужчины.
        Как начался бой, толком я не помню, и могу сказать честно, что если бы не было рядом со мной ветеранов, переживших не одну мясорубку, может быть, что растерялся и побежал. Рассыпавшись тройками, как в поиске, наша третья группа двигалась вперед, слева нас прикрывала первая, справа вторая. В какой-то момент, где-то впереди затрещал кустарник, послышались звуки множества шагов бегущих по болотным лужам людей, но я этому внимания как-то не придал, подумал, что это стадо диких кабанов бродит в поисках сочной весенней осоки с места на место.
        - К бою! - первым, как ему и полагается, сориентировался Черепанов.
        Громкий голос капитана вывел нас из ступора, и мы заняли оборону. Слаженно, буквально за двадцать секунд, боковые дозоры подтянулись к центру, развернулись по флангам, головной его прикрыл, а тыловой составил резерв. Перед нами была небольшая полянка, а за ней заросли какой-то зеленой и дурно пахнущей хрени, которая в один миг была подмята сотнями ног, и показались они, те самые беспощадные и жестокие «беспределы», некогда люди, ставшие жить как животные.
        - Огонь! - выкрикнул командир.
        Вся группа ударила по противнику, и шквал огня пронесся по полянке, сметая всех, кто под него попадал. Плотность огня у нас была не слабая, а небольшую поляну обойти было трудно. Местность вокруг нас, куда ни взгляни, болотистая, особо не побегаешь, а на тропинках слева и справа, другие группы нашей роты, но дикарей было много, а на потери им было плевать. Каждый из нас, действовал так, как его учили, ловишь в прицел человека, короткая очередь, не смотришь на падающего противника, перекат и стреляешь в другого. Перезарядка, все по новой, и снова позицию меняешь, у «беспределов» огнестрелов немного, но они есть, а стрелять они умеют неплохо, наверное, по той простой причине, что стрелковое вооружение имеют только лучшие воины племени.
        В какой-то момент, дикари замялись, как если бы были готовы отступить, запаниковали, но позади них разнесся протяжный нудный звук, потом я узнал, что это сигнальный рог, и они вновь побежали на нас. Кто-то, кажется Филин, выкрикнул:
        - Внимание, собаки!
        Это да, здоровенные волкодавы, натасканные рвать людей, один из основных приемов кочевников, странно только, что они их сразу впереди себя в бой не пустили. Как назло, у меня, да и у большинства из наших бойцов, кто автоматами был вооружен, закончились снаряженные рожки. Сам не заметил, как в горячке боя, все восемь штук, что в разгрузке были, извел. За спиной, в РД, еще триста штук патриков россыпью, а хрена от них толку, если их сначала в рожки забить надо, а тут как раз, обогнав кочевников, и псы появились, десятка три лохматых чудовищ, каждый из которых ростом с теленка.
        При виде оскаленных пастей и обнаженных клыков, в голове появилась только одна мысль: «Что делать?» Мысль паническая, и к добру не приводящая, но не даром меня по полям и лесам гоняли, до рефлекса вбивали нужные моим командирам реакции. Тело, в отличии от головы, никакой паники не проявило, действовало как обычно. Руки выхватили готовый к работе ТТ, глаз намечал цели и, стоя на одном колене, как на стрельбище, одного за другим, с одной обоймы я привалил трех псов. Что интересно, ни одной пули мимо не положил, каждая в цель, и каждая результативно, боекомплект с экспансивными пулями оказался идеальным боеприпасом для уничтожения боевых собак. Спасибо тебе добрый человек, продавец из оружейного магазина, за такой замечательный и так необходимый мне спецбоекомплект.
        Пистолет сухо щелкнул, обойма пуста, а пять волкодавов или человекодавов, кому и как лучше звучит, вломились в наши боевые порядки. Одна из тварей бросилась на меня, мы покатились по грязной траве, и я оказался под тяжелой вонючей тушей. Все на что меня хватало, это удерживать обеими руками пса за шею. Животное ярилось, пыталось дорваться до моей обнаженной шеи, а из его пасти на мое лицо капала мерзкого вида тягучая слюна. Мы боролись, пес был силен, но я его не отпускал, и сложилась патовая ситуация, когда псина не может меня загрызть, а я не могу даже до ножа дотянуться.
        Выручил меня Як, прыгнувший на нас двоих, меня и псину, сверху, и саперной лопаткой, рассекший животине черепок. Кровь и мозги, полились на меня сверху, тяжесть двух туш я не выдержал, хоть и крепкий парень, но все же не Геракл, руки разжались и меня вдавило в грязь. Благо, сразу же и полегчало. Волкодава откинули в сторону, и я смог встать, но не надолго.
        Следом за боевыми животными последовали «беспределы», выжившие под нашим огнем, и понеслась рукопашка. Мне прилетело сразу. Какой-то мелкий уродец, на кривых ножках и с ожерельем из человеческих зубов на шее, ткнул меня дубинкой в живот. Разгрузка, куртка и камуфляж, удар смягчили, не без этого, но больно было так, что меня всего скрутило, и я вновь упал в грязь. Правда, сразу же откатился в сторону, и тем сберег свою бедовую голову от соприкосновения все с той же самой дубиной. С полминуты, не меньше, катался я в грязи под ногами сошедшихся в смертельном бою людей, а кривоногий дикарь, пытался меня укокошить. Хрен ему! Мне все же удалось оклематься и вскочить на ноги. Дальше дело техники, перехватил дубинку левой рукой и, коротким ударом справа в челюсть, вырубил кривоногого «беспредела».
        Радоваться победе было некогда, надо было своим помочь, и все что я смог, это схватить оружие дикаря, упавшего мордой в грязь и, орудуя дубиналом, изобразить из себя былинного богатыря. Надо сказать, что это у меня получилось неплохо, двоих противников я уложил, а там, мы их все же задавили.
        Бой как-то сам собой затих. С десяток дикарей откатились от нашей позиции, им вслед метнули пяток гранат, и стало очень тихо. Мы сразу же подготовили свое оружие к бою, перезарядились, и уже после этого подсчитали потери. Троих наших бойцов дикари все же убили, остальные, все изранены, хорошо еще, что легко, в основном ссадины и ушибы, без переломов и отрубленных конечностей. Правда, пропал Игорян-пулеметчик, боец из моей тройки, видимо, его уволокли отступающие дикари. Жаль парня, привык к нему, а тут, такой случай, что вариантов получить его назад живым, не было никаких. Дикари, они на то и дикари, что обмен пленных не практикуют.
        Впрочем, учитывая, что против нас было сотни три «беспределов» и собаки, отбились мы легко. После этого боя, нападений больше не было, а «беспределы» отступили и вернулись в развалины Батайска, где растеклись по подземным коммуникациям и подвалам, которые имелись на территории городка в большом количестве. Пойти на прорыв они не пытались, а как ни в чем не бывало, не реагируя на наши разведывательные группы, обходящие город со всех сторон, жили своей обычной жизнью. Одно слово - животные, некогда бывшие людьми. Есть непосредственная опасность - дерутся, нет - сидят на попе ровно, мяско пережевывают.
        Батайск, Красные Сады, Пятихатки и Койсуг, некогда составлявшие единый жилой массив, наши части, несмотря на большую заболоченность окрестностей, окружили быстро, всего за три дня. Передовые мотострелковые дозоры, подошли к древнему Ворошиловскому автомагистральному мосту через Дон, который находился под контролем ополченцев Демократического Фронта и установили с ними связь. Почти победа, и оставался сущий пустяк, войти в Батайск, где по самым скромным прикидкам было три больших орды, общей численностью до двадцати пяти тысяч рыл, и покрошить их в капусту. Делов всего ничего, решили в нашем штабе, и отдали команду на штурм городка.
        На позиции выдвинулись все четыре бригадные САУ «Мста-С», десяток гаубиц Д-30, и полсотни 120-мм минометов. Вокруг города заняли позиции все имеющиеся в распоряжении нашего, уже комбрига, полковника Игнатьева, гвардейские части, а полторы тысячи солдат из частей быстрого реагирования, в это же самое время готовились наступать с юго-запада. Все готово, люди ждут, а приказа нет. Проходит час, другой, и появляется некий высокий чин из столицы, лично приехавший посмотреть на войнуху. Его машина, какой-то приземистый вездеход черного цвета, стоит недалеко от нас, метрах в трехстах, рядом охраны, не меньше полсотни бойцов, вооруженных с ног до головы, и наш полкан, что-то увлеченно рассказывающий ему и размахивающий руками. Стратеги, етить их всех в бога и душу.
        Швирхх! - от расположения отцов-командиров взвилась ввысь красная ракета, а значит, у нас есть еще минут двадцать.
        Где-то вдали гулко забахали орудия и ударили минометы. Это по разведанным скоплениям «беспределов» лупцуют наши «боги войны». Мы готовимся, затягиваем ремни разгрузок, вкручиваем запалы в гранаты, и еще раз слушаем наставления нашего командира роты, выстроившего все группы на узком расчищенном участке земли возле дороги:
        - Парни, всем быть предельно внимательными. Сейчас артиллерия отработает, и пойдем вперед, но дикари все по подвалам, многие уцелеют, так что схватка будет жаркой. Кроме того, есть их собаки, которые очень опасны. Стрелять во всякую псину, обнаруженную в пределах видимости. Гранат не жалеть, если будет мало, их еще притянут. На рожон не лезть, геройство здесь не пройдет, и мы не у себя дома. Не щадить никого! Убивать всех! Заложников или пленников в городе нет, за жизнь мирных граждан можно не переживать, - он на мгновение запнулся, и продолжил: - Вчера, на окраине Красных Садов, Игоря нашли, пулеметчика из третьей группы. От парня осталась только голова и костяк. Его живьем скормили собакам, видимо, на наш запах натаскивали. Отомстим за нашего товарища! Спецназ, вперед!
        - Вперед! - мы отвечаем слаженно и дружно, и после этого, выдвигаемся на исходные позиции.
        Артподготовка окончена, все смолкает. САУ и гаубицы откатываются назад, в тыл, а минометы, наоборот, подтягиваются поближе к городку, будут оказывать нам поддержку. Ни слова, ни говоря, Черепанов пальцем указывает на развалины Пятихаток перед нами и идет по полю. Мы рассыпаемся по подгруппам и, прикрывая друг друга, следуем за ним. Наша тройка, в которую, кстати, добавили нового бойца, того самого дезертира, выбранного мной в лагере беженцев, и получившего позывной Глаз, идет левым боковым дозором, все как всегда.
        Окраины Пятихаток позади. В поселке никого, хотя на других боевых участках полным ходом уже идет бой, слышна заполошная стрельба, взрывы гранат, а мы шагаем, как ни в чем не бывало, и ни одного «беспредела» не наблюдаем. Наша рота в центре наступления, вокруг нас, наши же гвардейские части, позади БТРы с мотострелковым десантом на броне, а за ними грузовики с минометами. За несколько часов, никуда не торопясь, осторожно, на мягких лапах, мы проходим через развалины поселка Пятихатки, и выходим на отрезок настоящей асфальтовой дороги, которая непонятно как, но сохранилась до наших дней в относительном порядке. В паре километров от нас, сам Батайск, но дело к вечеру, и наша сводная гвардейская группа, останавливается и занимает оборону. На сегодня, мы свою задачу выполнили.
        Вечерком, сидя у костра, подозвал к нашему огоньку прикомандированного радиста, Костю Свиридова, землячка моего из Горячего Ключа. Вопрос к нему один, что и как вокруг нас? Разговорились и узнал, что наша гвардейская боевая группа свою задачу выполнила полностью, все что планировалось, было сделано, и только в районе Красных Садов, нашим разведчикам пришлось провозиться до самого вечера. У другой боевой группы, полностью состоящей из войск быстрого реагирования, напротив, случился полный облом. Они должны были взять Койсуг, но так отгребли, что даже за окраины зацепиться не смогли. Еще на подходе их атаковали несколько сотен боевых псов, а следом, пара тысяч озверевших дикарей. Пока суть да дело и столичные бойцы оклемались, потеряли почти сотню своих воинов, которые неоднократно заявляли, что именно они лучшие солдаты во всей Конфедерации, а не какая-то там гвардия. После таких потерь, какое уж тут наступление, им бы раны зализать. Нехорошо злорадствовать над людьми, которые делают с тобой одно дело, но как сказал наш капитан насчет столичных войск, воевать это не по улице Красной, парадным
маршем пройтись. Спору нет, в этом он прав.
        Ночь прошла спокойно, и только пару раз, увидев стайку собак, круживших вокруг, дозорные поднимали стрельбу. День начался с новой артподготовки. Минометы долбили по квадратам, и пока артиллеристы работали, мы перекусили и подготовились к серьезному бою, который, в любом случае, нам сегодня предстоял. Батайск это не Пятихатки, там, на шару не прокатишь, и это понимал каждый.
        Через час, достигнув окраин городка, мы понесли первые потери. Одиночный дикарь, сука такая, из голимого обреза двухстволки, картечью вынес одному из наших парней половину живота. Его пристрелили, но нашего парня уже не вернешь, а размен один на один, для нас полная хрень. Заказали минометный обстрел, и артиллерия отработала красиво. Развалины по маршруту нашего движения покрылись сеткой вспухающих взрывов, десять минут отдых, и снова топаем вперед.
        Какое-то время продвигаемся без помех, рывок, перекат, движение только вдоль стен и контроль местности.
        - Собаки! - крик нашего снайпера, в ПСО спалившего передвижение боевых псов впереди.
        Занимаем оборону, собак немного, всего полтора десятка, кончаем их быстро, и двигаемся дальше. Подвал, там кто-то есть, внизу слышим шуршание и чьи-то осторожные шаги.
        - Гранаты! - негромко говорит Черепанов, который находится рядом с нашей тройкой.
        Мы его слышим и, одновременно, как на учениях в Кисляковской, не показываясь на свет и, держась стен, сдернув кольца, кидаем вниз старые и надежные Ф-1, произведенные нашими столичными оружейниками. Взрывы. Внутри стонут люди, а мы добавляем еще по гранате, теперь уже РГД. После того, как они отработали, спускаемся вниз. У самого входа лежат мужчины, человек восемь-девять, в изломанной груде мяса и костей, точно не скажешь сколько, а рядом два пса, которые еще живут и скребут по бетону покалеченными лапами, но мы добиваем их одиночными выстрелами в голову.
        Проходим дальше, подвал большой, просторный, и всех его жителей мы завалить не могли. Картинка, которая нам открывается, не очень. Десятка три женщин и детей, по виду, лет до двенадцати, не старше. Жмутся в угол и что-то бормочут на своем тарабарском межплеменном наречии. Выхватываю только русский мат, который неизменен, а более, ни одного знакомого слова.
        Вот и спрашивается, что делать? Приказ один, кончать всех без разбору, но дети же. Стоим всей тройкой, переминаемся, я старший, целый младший сержант, а как поступить с этой грязной зачуханой толпой, не знаю.
        Из-за моей спины появляются два автоматных ствола, изрыгают огонь, и пули в упор крошат самок и детенышей. Поворачиваюсь, мой комод, Филин, свой АКМ перезаряжает.
        - Что, сдрейфили? - он сплевывает на покрытый экскрементами и кровью грязный пол.
        - Как-то не по себе, - пожимаю я плечами.
        - Ладно, на первый раз прощается, но еще раз замешкаетесь, пеняйте на себя, лично пристрелю, и не посмотрю, что ты, Мечник, командирский любимчик и нормальный боец. Пошли, - он потянул меня куда-то в угол, и я последовал за ним. - Бля, где же, она?
        - Что ищем-то? - спросил комода.
        - Да, кладовку, где эти твари хавчик хранят. В каждом подвале такая должна быть и где бы они ни останавливались, то первым делом ее оборудуют. Вот, нашел! - почти обрадовано вскрикнул сержант, и приподнял крышку, которой раньше канализационные люки на дорогах накрывали.
        Мы увидели выдолбленную в бетоне яму. Глазу и Яку сразу же стало плохо, и они отскочили в сторону, а я стоял и смотрел на засоленные руки, ноги и головы людей, которых «беспределы» на еду порубали. Это у них вроде как НЗ и деликатес к праздникам.
        - Я все понял, Филин, - кивнул я комоду, - никакой жалости и никакой пощады.
        - Нормально, - сержант хлопнул меня по плечу, - работаем, Мечник.
        После того, что мы видели в подвале, пошла самая настоящая работа. Подвал, гранаты, взрывы. Входим, снова катятся гранаты, взрывы, добиваем выживших дикарей. Все легко, и дикари действуют по шаблону. Есть силы, выбегают наружу, и мы давим их огнем, а если у них мало бойцов, тогда ждут нас на входе в свое жилище. За день прошли три десятка подземных убежищ, самых разных. В некоторых было от пяти до десяти животин на двух ногах, одна семья, а в других настоящее племя, в котором было до сотни особей.
        Такая кровавая работа продолжалась до вечера, пока у нас БК не закончился. На ночь закрепились в одном разваленном трехэтажном доме, но спать никому не хотелось, и до утра мы толком глаз не сомкнули, так, полудрема какая-то. Наконец, только развиднелось, нам подвезли гранаты и боезапас, мы пополнились, и кровавый наш труд возобновился.
        Время от времени «беспределы» пытались атаковать, но все городские высоты уже были под нашим контролем, на них сидели корректировщики с радиостанциями, и мы встречали их вовремя. Были и собачки, эти милые существа, откормленные на человечине, каждая весом кило под семьдесят-восемьдесят, но одиночки, никогда не больше, чем три-пять штук, так что справлялись с ними быстро.
        К вечеру, вся «правая» сторона города Батайска, разделенного на две части автомагистралью, была под нами, а «левая» под столичными войсками. Завтра мы выдвигаемся на Ростов, а на наше место придут территориалы, еще не по одному разу проверят все отнорки и уничтожат недобитков, которые наверняка, имеются. Мы же, свои обязательства перед нашим государством выполнили полностью, и значит, делать нам здесь больше нечего.
        Победа! Красивое слово, мощное, радостное, но мне было как-то тоскливо, и удовлетворения оттого, что я делал эти пару дней, я не испытывал никакого. Нет, сожалений или каких-либо рефлексий я не испытывал, все в порядке, чисто служба, без всяких эмоций, но и интереса от полученного результата тоже не было.
        Пришел, увидел, победил! Кажется, именно такие слова сказал один древний вояка, который забыл добавить, что надо еще и потери подсчитать. Кстати, про потери. За три дня проведения операции по зачистке города, из строя роты выбыло пять человек, трое убитых, навсегда, и двое тяжелораненых, возможно, что и временно.
        Позже, спустя несколько дней, умная голова неизвестного мне штабного офицера произвела подсчет, и оказалось, что мы самое результативное подразделение во всей армии. Меньше потерь, чем у нас, не было ни у кого, а трупаков наваляли побольше, чем целый столичный батальон. Эта информация широко разошлась по всем СМИ, то есть в радио и газеты, и думается мне, что именно тогда за нами стала закрепляться слава самых кровавых и жестоких гадов во всей Конфедерации, которые на досуге играют в футбол отрубленными головами врагов. Прикольно!
        Глава 8
        Кубанская Конфедерация. Ростов на Дону. 07.05.2057
        После зачистки Батайска, сутки отдыхали, а затем, комбриг расщедрился, выделил нашей роте пять самых лучших бронированных «Уралов» и, в сопровождении десяти БТРов и мотострелков на броне, мы направились в Ростов.
        Свершилось, элитные войска Кубанской Конфедерации, официально деблокировали город, бывший некогда столицей Донского Царства. На деле же, дорог нет, продовольствие доставить тяжело, с севера непонятные группы то ли бандитов, то ли особо продвинутых «беспределов» поджимают, и все, что нас с ним связывало, Ворошиловский мост, настолько старый и древний, что ездить по нему, было попросту опасно. Еременко даже хотел запретить проезд груженых «Уралов» по нему, но комбриг его
«уговорил», престиж, однако, требовал показухи.
        Впрочем, мост прошли без происшествий, хотя опасения были. Нам-то что, сидим за броней, не видим того, что вся конструкция под напором ветра раскачивается, и только слышим, как металл потрескивает, а вот водилам и мотострелкам, я не завидовал. Уже потом, когда выгружались, наш водитель, а им оказался Шварц, вот же встреча, был бледен как мел, и говорил, что лучше он пять раз по самым опасным горным перевалам проедет, чем еще один раз через этот ветхий мост.
        В городе нас ждали, и уже на въезде, перекрытом сварными металлическими воротами и бетонными бронеколпаками с пулеметами, была организована торжественная встреча. Наша бронеколонна вкатилась в город, ворота за нами закрылись и уже на Ворошиловском проспекте, нас встречал караул солдат Демократического Фронта, три десятка истощенных мужиков в рваном камуфляже и с разнобойным оружием в руках. Перед ополченцами стоял местный глава городской администрации, некто Михайлов, бывший полковник царской армии. Вот и вся торжественная встреча от всего благодарного населения, которого в городе оставалось еще около сорока пяти тысяч, хотя в лучшие годы Донского Царства, здесь проживало больше ста.

«Да, это по любому не Краснодар, где трамвайчики ходят, электричество есть, а люди без оружия могут по улицам ходить», - подумал я в тот момент, и оказался полностью прав. Здесь все было не просто плохо, а очень плохо. Те солдаты, которые нас встречали, были четвертой частью всего войска Демократического Фронта, и все, что они контролировали, это здание горадминистрации на площади Революции и несколько прилегающих улиц, на которых проживало порядка трех тысяч человек, в основном, никому ненужные старики, женщины и дети. Остальной город был сам по себе, и только несколько районов славного Ростова-папы, брошенного своим правительством, еще как-то держались и не скатывались в средневековье.
        Торжественная встреча прошла быстро и скомкано, ни тебе фанфар, ни зрителей, ни дамочек с цветами, короткий разговор между начальниками и на этом все. Наша бронеколонна проскочила немного вверх по проспекту, и справа нам открылось некогда величественное здание местного Белого Дома, который взирал на город множеством разбитых или заложенных кирпичом окон. На площади Революции, в самом центре ее, возвышался каменный памятник героям прошлого века, два воина с оружием в руках и всадник на коне. Мощно, монументально, и видно, что памятник не так давно ремонтировали, что редкость в наше время.
        Еременко, Михайлов и два представителя Верховного Главнокомандующего, читай президента, приехавшие с нами, направились в здание горадминистрации, видимо на переговоры, а мы заняли оборону, и настороженно оглядывали окрестные дома. Ко мне подошел один из местных ополченцев, средних лет мужчина, с суровым озабоченным лицом работяги и жилистыми мозолистыми руками.
        - Закурить не найдется? - спросил он.
        - Глаз, - окликнул я нашего пулеметчика, копошившегося за броней «Урала».
        - Да? - его курчавая голова показалась над бортом.
        - Там моя РД лежит, в кармане боковом пачка сигарет, дай сюда.
        Боец перекинул мне пачку наших дешевых краснодарских сигарет «Конфедерат», и я отдал ее местному солдату.
        - Дарю.
        - А сам?
        - Не курю, дядя, рано мне еще, а сигареты по случаю достались, вот и таскал с собой на всякий случай.
        - Благодарю, - он распечатал пачку, вынул сигаретку без фильтра и, прикурив от самодельной бензиновой зажигалки, с наслаждением затянулся. В глазах его появился блеск, и он выдохнул: - Табак, настоящий, не химия какая. Полгода ничего подобного не пробовал. Где выращиваете?
        - Без понятия, слышал, что есть плантации, но где, никогда не интересовался.
        - Боже, неужели все наладится?
        - Думаю, что да, а иначе зачем все эти затраты на проведение войсковой операции.
        - К-хе, хорошо бы, а то у нас здесь последний парад наступает. Зиму кое-как прожили, хоть и голодно было, а вот еще бы месяц-другой, и хана.
        - Слушай, давай познакомимся что ли, - я протянул ему руку, - Меня Саня зовут.
        Крепкое ответное рукопожатие и ответ:
        - Владимир Иванович Коломойцев, хотя, можно и по имени, Владимир.
        - Хорошо. Владимир Иванович, а чего голодаете, ведь река рядом с городом, неужели рыба перевелась?
        - А-а, - махнул он рукой, - какая там рыба, в верховьях, может быть что-то и есть, а здесь, все настолько химией отравлено, что еще лет десять ничего из нее кроме какой чудо зверушки, и не вытянешь. В Эпоху Хаоса еще все потравили, бочки с непонятной химией на дне лежат и постоянно протекают.
        - А что фермеры окрестные?
        - Нет никого, разбежались.
        - Ну, а вы то чего не уехали?
        - Куда? Нас нигде не ждут, а здесь наш дом, хоть какой, а родной. Когда царь Иван на Шахты отступил, покрутились, и вот, - он кивнул на здание горадминистрации, - коменданта Ростовского, главой города выбрали и объявили о создании Демократического Фронта.
        - И почему Демократического?
        - Черт его знает, Михайлову понравилось, солидно звучит, как в старые времена, а нам все равно. Ваших на помощь позвали, и с тех пор сидим здесь, Восемь Яиц от мародеров обороняем, хотя у нас то и взять особо нечего.
        - Не понял, что за восемь яиц, план-схему города смотрел, и там ничего подобного не было?
        - На памятник посмотри, - ухмыльнулся ополченец.
        Ну, взглянул я на памятник, все в порядке, камень, статуи, внизу табличка какая-то.
        - Вроде бы нормально все, в чем подвох?
        - Ладно, - объяснил ростовчанин, - это местный прикол, три бойца и жеребец, у каждого по два яйца, всего восемь.
        - Да, смешно, - улыбнулся я.
        Мы еще некоторое время поговорили ни о чем, и из здания горадминистрации вышел Еременко:
        - По машинам! - скомандовал он.
        Бойцы загрузились, и наша рота помчала по городу, присоединять к нашей Конфедерации нейтральные районы, охрану наших представителей и местного правительства, оставили мотострелкам. В течении дня, наши машины побывали во всех независимых частях города Ростова, и везде, все происходило одинаково. Первой к воротам, ведущим в какой-либо район, огородившийся от мира взорванными домами и бетонными заборами, подъезжала машина с огромным новеньким флагом Конфедерации на кабине, следом остальные наши «Уралы». Появлялся местный хозяин, неважно как он назывался, старейшина, вождь, председатель или смотрящий, а уже с ним Еременко вел переговоры, которые всегда проходили удачно. Хм, а попробуй, не согласись с нашим комбатом, когда позади него сотня бойцов, к бою готовых, да радисты сидят на волне, и могут вызвать подмогу. Таких дураков среди уцелевших горожан не находилось.
        В общем, за несколько часов мы посетили Западный, Каменку, Северный, Темерник, Нахичевань, Чкалова, Сельмаш и Первомайский, более нигде по всему городу, крупных скоплений людей не было. Везде нас приветствовали как освободителей и друзей, а узнав, что город отходит к Конфедерации, и на подходе автоколонны с продовольствием, подписывали писульку о вхождении в Демократический Фронт. Уже ночью эта официальная бумага была доставлена в городскую администрацию, представители президента радировали в Краснодар об успехе, и в 23.00 город Ростов стал неотъемлемой частью Кубанской Конфедерации.
        Через неделю появилась первая автоколонна с продуктами, полсотни машин самых разных видов, везущие консервы, крупы, жиры, масло, картошку, соль, сахар и табак. За это время, лидеры городских районов успели собраться в Белом Доме, подтвердить полномочия полковника Михайлова и провести некоторый ремонт Ворошиловского моста. Они понимали, что время безвластия прошло, и они должны были доказать, что достойны принятия их города в Конфедерацию.
        Блин, когда я с набережной, где расквартировалась наша рота, наблюдал за героической работой людей, собравшихся со всего города и латающих это древний мост через Дон, сердце порой замирало. Думал, ну вот, сейчас, тот тип на подвеске со сварочным аппаратом, точно вниз полетит под напором ветра, но нет, за все время работ, ни одного пострадавшего не было, и легкий ремонт прошел без происшествий. Прошло всего семь дней, а первый результат совместных трудов уже имелся. Ростовчане показали, что они не попрошайки, а просят только защиты и некоторой, совсем не безвозмездной, помощи.
        После прихода гуманитарной автоколонны и подкреплений, наш отдых окончился, рота вновь погрузилась в автомашины, и направились на северо-восток. Задача была проста, войти в соприкосновение с войсками царя Ивана и посмотреть на реакцию его солдат при нашем появлении. Командование интересовали именно рядовые солдаты и офицеры, поскольку мнение самого царя, бежавшего в Шахты и бросившего свою столицу, было известно очень хорошо, он рвал, метал, и грозился страшными карами. Однако к активным действиям не переходил, видимо, армию он так до сих пор и не восстановил.
        Еще пару лет назад Донское царство считалось достаточно крепким и богатым государством, могло себе позволить ремонт дорог, по крайней мере, во внутренних районах, и наши «Уралы», шли вперед очень ходко. За один только световой день, мы проехались по трассе М4 от Ростова до поселка Красный Колос. По дороге не встретили никого, абсолютно, ни людей, ни «беспределов», да чего говорить, даже животных не было, хотя изначально высматривали только их, хотелось свежего мяска на вечер приготовить. Не судьба.
        Следующим утром снова двинулись в путь, оставили развалины давным-давно обезлюдевшего Новочеркасска по правую руку, переправились через реку Тузлов и, уже ближе к вечеру, сделав только пару остановок, достигли населенных окраин города Шахты, новой столицы Донского Царства. Вот здесь уже было видно, что имеется какая-то власть, так как на дороге стоял блокпост, над которым полоскался на ветру флаг с клейнодами, мечами и орлами, а в поселке Майский, который располагался дальше, из печных труб шел дымок.
        Не успели мы приблизиться к блокпосту, как по нам открыли огонь из пулемета. Благо, расстояние приличное, метров четыреста, и у того дурика, который в нас шмалял из ПКМа, нервы сдали. Только несколько пуль прошлись по броне передового
«Урала», вреда от них никакого, а нам предупреждение. Рассыпавшись по придорожным кустарникам и канавам, стали ждать, что же будет дальше. Кто их этих донцов знает, может быть, уже войну нам объявили, а мы ни сном, ни духом, про сие знаменательное событие. Длинными очередями, высадив сотку, пулемет замолчал, прошло минут десять, и от блокпоста замахали белой тряпкой. Моя группа ехала в головном «Урале», пришлось вылезать из укрытия, грузиться и выдвигаться дальше по дороге. Метрах в пятидесяти от перегородивших трассу бетонных блоков, остановились, и нам навстречу вышел средних лет офицер, в камке и небольшой черной папахе, какие носят особо отмороженные типы из царских пластунских рот.
        С папироской в зубах, попыхивая дымком, донской офицер неспешно приблизился, и метрах в пяти от машины, прокричал:
        - Эй, кубаноиды, все путем. У нас новобранцев много, совсем дикие, ни флагов ни различают, ни гербов. Пулеметчик вас увидел, и штаны от страха обтрухал, давай палить в белый свет как в копейку. Проезжайте, гостями будете.
        Через пару минут мы проехали на территорию блокпоста. Капитан Нефедов, командир пластунского взвода, который был здесь командиром, вышел на связь со своим начальством, и объяснил, что вскоре прибудет делегация из города. Нам оставалось только ждать.
        Наши парни пошли ноги размять, а я, осмотрев с борта «Урала» невеликий блокпост донских пластунов, два блиндажа, четыре бетонных блока на дороге и стрелковые ячейки на обочине, опустился на узкую лавку привинченную к борту и, глядя на голубое весеннее небо, думал о своем. Минут пять я пролежал без движения, хотел, было, встать, но рядом раздались голоса Еременко и Нефедова. Светиться перед командирами было как-то неудобно, могли подумать, что я их подслушивал, и я стал невольным свидетелем их разговора.
        - Нефедыч, - раздался голос нашего комбата, - а говорили, что ты под Зерноградом погиб?
        - За малым, там не остался. Царь Иван решил лично битвой командовать, и наших пластунов, как обыкновенную пехоту на орду кинул. «Беспределы» на нас сразу же толпой навалились и смяли, а в чистом поле, нам ни автоматы, ни пулеметы с минометами не помогли. Как уцелел, до сих пор не понимаю. Так что если будете в тех краях, то будьте осторожны, тамошняя орда все наше оружие после битвы собрала.
        - Спасибо за предупреждение, запомню. Как у вас настроение в армии, что про нас говорят?
        - Сам интересуешься, или сверху поручили узнать?
        - Сверху приказ, самому-то, мне все одно, что у вас и как с настроением.
        - Эх, - Нефедов тоскливо вздохнул, - а помнишь, Ерема, как мы Приморо-Ахтарск брали? Союзниками ведь тогда были.
        - Это я помню, Нефедыч, такое не забывается. Да и сейчас, войны меж нами нет, и вряд ли она случится.
        - А мы ведь вас ждали под Зерноградом.
        - Приказа не было, сам все понимаешь, и в этом не наш Симаков виноват, а ваш Верховный Главком, который себя новым Александром Македонским вообразил.
        - Понимаю, Ерема.
        - Так как у вас настрой в армии? - поторопил капитана с ответом наш комбат.
        - Да, нет у нас армии, - Нефедов как-то невесело усмехнулся, - ты ведь моих пластунов видел, и такие у нас везде. Понабирали молодняка из диких селищ, а оружия мало и обучать их некому. По численности, тысячи полторы солдат у нас есть, а на деле, если сотни две наберется, тех, кто хотя бы сопротивление «беспределам» оказать сможет, то и все.
        - Вот оно значит, как, - майор был удивлен. - Плохи ваши дела, капитан.
        - А то, можно подумать, до твоего приезда мы этого не знали. Под царем Иваном остались Шахты, Каменск-Шахтинский, Донецк, Новошахтинск и Белая Калитва. Правда, Волгодонск еще держится, но что там и как, никто не знает, гарнизон третий день молчит, то ли им конец пришел, то ли все рации накрылись.
        На некоторое время наступила тишина, видимо, офицеры думали, и вот, Еременко спросил донца:
        - Нефедыч, а может, ну его этого вашего царя. Переходи ко мне, будешь командиром роты. У нас все же получше, чем у вас, что материально, что по подчинению властям. Давай.
        - Спасибо за предложение, конечно, майор, но я присягу царю Ивану давал.
        - Как знаешь, капитан. Кстати, насчет царя. Давно хотел спросить, как так случилось, что кругом строй республиканский, а у вас неофеодализм чистой воды?
        - После Эпохи Хаоса, все в растерянности были и хотели только одного, чтоб мир наступил. Дедушка нашего нынешнего царя, криминальный авторитет из Ростова, тогда первым сориентировался, объявил себя прямым потомком Рюриковичей, хотя, наверняка, очень слабо представлял себе, кто это такие. Банда у него была сильная, Ростов он под себя подмял, а для всех остальных, в первую очередь для сельских жителей, у него имелась неплохая экономическая программа. В общем, даже если бы он себя новым мессией провозгласил, никто бы против не был. Главное, что пахан речи красивые и правильные толкал, силу за спиной имел и дал людям надежду. Так мы получили над собой Ивана Пятого, а за ним Шестого и Седьмого.
        - Интересно, а чего это сразу пятый номер у царя, а не первый?
        - Так ведь Рюрикович, вроде как, - усмехнулся Нефедов, - а значит, продолжает династию. Помнишь такого русского царя по имени Иван Грозный?
        - Что-то такое было, смутное и далекое.
        - Вот он и был Иваном Четвертым.
        - Это получается, что пахан криминальный, виды на всю Россию имел? Вроде как наследник всей державы? - удивился наш майор.
        - А то, чего на мелочи размениваться? Если строить империю, так реальную, а не в пределах одной области. У прежних царей планов было громадье, - на некоторое время Нефедов замолчал, и сказал: - Все, расходимся, вон видишь, от города пыль столбом стоит?
        - Ага, наблюдаю такое дело.
        - По любому, это царские шавки мчатся вас выпроваживать. Бывай, Ерема, и будь здрав. На людях, ты меня не знаешь, и я тебя впервые вижу.
        - И тебе всего хорошего, Нефедыч.
        Раздался звук, как если бы две ладони схлестнулись в крепком рукопожатии, и офицеры отошли от машины, где я затихарился. Да, разговор у них презабавный состоялся, надо запомнить и намотать на подкорку мозга, может так случиться, что и пригодится.
        Минут через пять я показался над бортом «Урала» и смог увидеть приезд царских чиновников, въехавших на блокпост. Два свежевыкрашенных в нелепый желтый цвет
«уазика» остановились рядом с нашим комбатом, который стоял на середине дороги с видом хозяина. Выскочившие из машин люди, все как на подбор, невысокие и юркие, начали что-то ему доказывать. Что там происходило, я не слышал, далековато было, но, судя по выражению лиц, чиновники негодовали, а Еременко только вежливо улыбался им в ответ. Наверное, прав был капитан Нефедов, нам здесь не рады и чиновники приехали специально для того, чтобы выпроводить нашу роту. Наблюдая за бесплатным немым представлением, настоящей пантомимой, поймал себя на том, что улыбаюсь, а все происходящее, выглядит очень смешно. Здоровяк майор, в окружении карликов, прям Гулливер в стране каких-то лилипутов. Забавно.
        Однако бесплатный цирк быстро закончился, Еременко вернулся к нашим машинам, бойцы загрузились и, со спокойным сердцем, мы направились обратно в Ростов. По дороге ничего экстраординарного или тревожного не случилось, мы никуда не торопились, и спустя еще двое суток, вернулись в славный город на берегах Дона.
        Глава 9
        Кубанская Конфедерация. Ростов на Дону. 24.05.2057
        - Коля, - Еременко нагнулся над черным провалом, зияющим на месте вывороченной нами двери, и окликнул нашего лучшего ротного минера, - что там?
        Внизу осыпался песок и кусочки цемента, отслаивающиеся от стен, и наружу выбрался грязный как чертенок, весь в паутине и мусоре, прапорщик Тукаев. Он откатился в сторону от провала, на чистую свежую траву, и выдохнул:
        - Норма, командир. Там столько понаверчено было, что не сразу и фары прорубил, как ловушки работали, но от времени большая часть минной постановки сгнила, а остальное, что уцелело, поснимал.
        - Что там, внутри?
        - Подвал сухой, влаги нет. В два ряда ящики стоят самые разные, большинство, по виду, оружейные.
        - Идти можно?
        - Да, входи спокойно, командир.
        Майор обернулся к нам, то бишь, своим верным опричникам, и спросил:
        - Ну что, пойдем, посмотрим на древнее вооружение?
        - Пошли, - кивнул мой командир группы, остальные промолчали, но было ясно, что всем не терпится поглазеть на то, что более двадцати лет, было спрятано в винных подвалах бывшего совхоза Реконструктор.
        - Мечник, вперед! - кивок в мою сторону.
        - А чего сразу я?
        - Ты самый молодой и если прапор не все разминировал, тебя не так жалко как остальных, - усмехнулся наш добрый командир роты, - к тому же, частично, ты наследник всего этого барахла. Пошел!
        Делать нечего, закинул АКС за спину, взял в руки ломик и полез в темный широкий провал. Ступенек не было, только наметки на них, все осыпалось, и куски ржавой арматуры торчали во все стороны, так что двигаться надо было осторожно. Не спеша, понемногу продвигаясь вниз, я все же попал внутрь длинного помещения, в котором царил серый сумрак, и только несколько косых солнечных лучей, проникавшие в подземелье сквозь щели в потолке, разгоняли его. Вдоль стен различались ряды ящиков, которые стояли вдоль стен, почти все металлические и на каждом навесной замок.
        - Чего встал, боец? - позади меня появился Еременко. - Давай, освобождай проход и дальше двигайся.
        Подвал был немаленький, все же раньше здесь много продукции хранили, опять же в древнее время строили хорошо и на совесть, пусть, кое-что осыпалось, но в целом, нормально, и даже металлические ящики, похожие на те, в которых у нас в роте боезапас и оружие хранили, почти не проржавели. Интересно, что там может быть? Скорее всего, конечно, что-то из вооружения, хотя, чего я гадаю, можно ведь и посмотреть.
        Поддев ломиком замок, резко крутанул по дужкам и, хрустнув, они отвалились в сторону. Рядом возник Исмаил-ага с керосиновой лампой в руке и приподнял ее. Желтый свет озарил ряды ящиков, а я, поднапрягшись, опять же с помощью лома и какой-то матери, откинул крышку ящика.
        - Что это за херня? - подошедший ко мне Еременко, недоуменно посмотрел на то, что лежало внутри ящика.
        Действительно, непонятно, вместо оружия или боеприпасов, ящик был набит туго скрученной проволокой. Во втором ящике, который находился рядом, оказалось то же самое, посмотрели еще один и, снова, та же самая проволока и несколько пожелтевших листов бумаги. На этом остановились.
        - А-а-а, блин! - обутой в высокий шнурованный ботинок ногой, комбат ударил по ящику, и тот издал глухой звук. - Накололи, ничего здесь нет, а мы на это дело столько времени и сил зазря грохнули. Черт!
        - Подожди кричать, командир, - прервал его Черепанов, - все путем.
        - С какого, нах, путем? - завелся майор. - Что я, проволоки алюминиевой не видел? Такого мусора на любых городских развалинах вагон и малая телега. Походу, это ложный схрон, для отвода глаз сделан.
        - Это не алюминий, - голос капитана был как-то неестественно глух.
        - И что же это?
        - Серебро, 925-й пробы, которое в ювелирке использовалось или в производстве дорогостоящих микросхем.
        - Откуда знаешь, как разобрался?
        - Да, вот, бумаги на этот груз валяются и бирки, - кивнул капитан на ящик.
        Майор замолчал, выхватил из ящика первый попавшийся ему на глаза лист бумаги и, при желтом свете лампады, внимательно в него вчитался. Через минуту, разобравшись с текстом, он присел на один из ящиков, и сказал короткое, емкое, и все объясняющее русское слово:
        - Пиздец!
        После чего он порылся в ящике, и объяснился:
        - Эти лихие парни из 22-й бригады, еще в Черное Трехлетие казну какого-то олигарха себе отжали, а потом всякое ценное имущество с грузовых терминалов ростовского речного порта вывозили в расположение своей части. Здесь подробная опись на грузы и, согласно ей, добра в этих ящиках на миллион золотом, а то и больше. Серебро с краю лежит, а дальше брюлики должны быть, золотишко в старых монетах и драгоценности из ювелирных магазинов.
        На всякий случай, от греха подальше, я осторожно отступил в уголок и перекинул АКС на грудь. Одно дело найти оружие или что-то нужное, но не особо ценное, а совсем другое, реальный клад. Ящиков в бывшем складе много, и даже если предположить, что здесь добра хотя бы на сто тысяч наших кубанских золотых «конфов», то может такая каша завариться, что никто отсюда живым не выйдет. Это уж, как майор решит, все от него зависит, а какие мысли сейчас в его голове гуляют, можно только догадываться. О-го, гляжу, остальные тоже сообразили, что к чему, начали друг на друга коситься и оружие руками лапать.
        Такое положение дел в нашей, еще пять минут назад, дружной группе, Еременко заметил сразу, и разрядил обстановку так, как только он умел:
        - Вы чего, совсем охренели? Ко мне! Становись! Равняйсь! Смирно!
        Пришлось выйти из тени и сделать вид, что я ни при чем и совершенно не подозревал подвоха.
        - В общем, так, - майор оглядел всех нас, выстроившихся перед ним жидкой шеренгой,
        - мы все в одной лодке, и надо действовать заодно, как и прежде. У кого и какие соображения? Черепанов, ты первый выскажись.
        Капитан внимательно посмотрел на Еременко, и начал:
        - Мы должны верить друг другу, а иначе, сами себя погубим, и богатство такое не убережем. Все согласны? - присутствующие с его словами согласились, и он продолжил: - Государству находку сдавать нельзя, нас попросту поубивают, но и использовать его сразу, целиком, тоже возможности нет, палево голимое, которое кончится подвалами Серого Дома, что рядом с администрацией президента стоит.
        Прав наш капитан, и это, даже мне, человеку неискушенному, понятно. В Серый Дом, где СБ Конфедерации заседает, попадать никакого интереса нет, мало кто из него живым выбирался. Если даже хотя бы часть находки сдать, то в любом случае, допросят всех, и не посмотрят на то, что мы гвардейцы, безопасникам никаких препятствий на территории всего нашего государства нет. В подобной ситуации, и на комбрига надежды нет никакой, сдаст с потрохами, тем более что у него с нашим комбатом в отношениях не все гладко и ровно. И даже если из найденного ничего себе не оставлять, то все одно, допрос, и дознаются, что о кладе мы информацию имели давно. Опять плохо, как ни посмотри, а ничего хорошего нам не светит. Оружие найденное нам бы простили, дело обычное, и стволы остались бы в бригаде, а золото, серебро и драгоценные камни, тема для всех правителей и их спецслужб отдельная. Остается надеяться только на то, что все присутствующие, два офицера и четыре сержанта, понимают это так же ясно, как и я, и будут держать язык за зубами.
        - Значит так, - тем временем продолжил капитан, - предлагаю все найденные сокровища передать в распоряжение нашего командира, - кивок в сторону Еременко, - а он, эти средства пустит на благо нашего батальона. Думаю, никто из нас в накладе не останется. Кто со мной согласен?
        Как и ожидалось, никто не возражал, все дружно кивнули головой, а довольный таким нашим решением майор, приказал начать ревизию клада. Понеслось, замки отлетали в сторону один за другим, и в каждом ящике лежала опись, на содержимое ящика. Золотые монеты, серебряная проволока, цепочки, сережки из магазинов, все с бирками и ценниками, россыпь мелких прозрачных граненых камушков, видимо, бриллианты, несколько десятков килограммовых золотых слитков, и от такого богатства и его разнообразия, глаза разбегались.
        Проработали мы несколько часов подряд и, гадом буду, уже тошнить начало от всего мной увиденного богатства, пресытился как-то, да и не понимал я в тот момент, что же со всем этим можно сделать и чего с помощью золота можно достичь. Вот сотня монет, это да, все ясно и понятно, есть куда реально потратить, а вот миллион, это что-то далекое, опасное и нереальное. В одной из древних книг, как-то прочитал, что деньги - это власть и, наверное, автор был по-своему прав. Однако когда тебе еще и восемнадцати лет нет, а вокруг развалины мира, золото далеко не самое ценное в жизни.
        Что-то по настоящему для себя интересное, я обнаружил уже в самом конце, в двух деревянных ящиках. Удар по полусгнившим доскам, они рассыпаются, а под ними обнаружились несколько обтянутых прозрачной пленкой, небольших продолговатых чемоданчиков. На каждом красовалась надпись на иностранном языке, кажется, английском, RNB Eagle. Разорвав пленку, открыл чемоданчик и увидел черный экран. Если я что-то и понимал, то это самый настоящий ноутбук, фотографии которого я видел в журналах, которые по детству читал. Сколько лет прошло, а как новенькие, хотя, а что с ними могло случиться, если хранились нормально, влаги не было, а гнить в них попросту нечему, пластик, стекло, керамика и металл. Умели в древности вещи делать, сказать нечего.
        - Чего нашел, Мечник? - спросил Еременко.
        - Ноутбук, командир.
        Немного подумав, майор спросил:
        - Это маленький компьютер?
        - Он самый, - распечатав еще один пакет, достал бумаги на ноутбук, кстати, на русском языке, и прочитал: - Защищенный армейский ноутбук RNB Eagle, создан специально для военных и людей активного образа жизни. Износоустойчив, легкий, соответствует военному стандарту MIL-STD-810F (прохождение тестов на виброустойчивость, стойкость к падениям, перепадам температуры и работа в условиях повышенной влажности). Дисплей WXGA+ LCD с опциальной технологией тачскрин, микропроцессор Intel Core 2 Duo с тактовой частотой 2.8GHz, оперативная память
8GB, порт HDMI, операционная система Microsoft Windows 7. Кроме того, имеется биометрический сканер отпечатка пальца, обеспечивающий надежную защиту информации, хранящейся на ноутбуке, и слот для SmartCard. Рекомендуемая цена в розничной торговле семьдесят тысяч рублей.
        - Ни черта не понял все эти древние термины, - пожал майор плечами.
        - Да, я и сам ничего толком не понял, командир, но хотелось бы и себе такую штуку заиметь. Вы как, товарищ майор, добро свое даете?
        - Бери, - согласился он, - но особо с ним не высвечивай, только в расположении и при своих, а то увидит какой высокопоставленный гамадрил, начнет гундеть, чтоб ему отдали, и в таком случае придется делиться. Сколько их здесь?
        - В этом ящике десять штук, и во втором должно быть столько же.
        - Нормально. Может быть, и пригодятся, чтоб подарок, какому солидному чину в столице сделать, а то деньги деньгами, конечно, а на весь Краснодар если десятка два компьютеров наберется, то и хорошо, так что такой интересный ноутбук сейчас самый настоящий эксклюзив.
        Вот так прошел первый день поисков, а я обзавелся своим собственным ноутбуком и стал реально богат. Кстати, точно такой же, себе взял и Черепанов, оказывается, он о подобной игрушке тоже давно мечтал, так что фанатели по электронике мы с ним на пару.
        Уже вечером, когда закончили подсчет, то оказалось, что все найденное нами богатство, тянет более чем на миллион золотых «конфов». В свое время, это богатство не спасло офицеров 22-й бригады спецназа от царской расправы, дай боги, чтоб нам оно беды не принесло.
        Еще два дня мы занимались тем, что упаковывали все нами добытое в ящики и брезентовые баулы с маркировкой нашего батальона, затем загрузили все в один бронированный «Урал» и, под видом своего вооружения, требующего ремонта, отправили груз в базовый лагерь под Кисляковскую. В это же время, с колонной и наш комбат уехал, видимо, ему необходимо было все нами добытое перепрятать. Что же, оставалось только пожелать ему удачи.
        Нам же расслабляться не стоило, было еще два схрона поменьше, которые во главе с Черепановым нам и предстояло обнаружить. В первом указанном на карте месте, поселке Пчеловодный, нас ждала неудача. Вместо подвалов, где должен был быть тайник, на этом месте находилось болото. За минувшие годы река Аксай сомкнулась с небольшой речушкой Прорва, и все, что мы смогли, это посмотреть на месторасположение бывшего поселка.
        Расстраиваться и опускать руки мы не стали, а направились на следующий объект, который должен был находиться в поселке Мускатный. Три дня вся наша небольшая группа лазила по развалинам и все же обнаружила вход в заветный подвал. Раскидав кирпичи и куски бетона, сваленные поверх обширного подвала, располагавшегося под развалинами самого обычного частного дома, с привлечением прапорщика Тукаева, разминировали проход и спустились вниз. Вот здесь, было уже то, что мы искали изначально.
        Одних автоматов, самых разных модификаций, от АКСа и АК-74М, до АЕК-971 и АН-94
«Абакан», обнаружили четыре сотни. Это нас не удивило, а вот все остальное, было не самым стандартным оружием. Во-первых, три десятка СВД и СВДС, по нашим стремным и упадочным временам, достаточно редкие стволы. Потом двадцать ВСС, еще столько же АС «Вал», и солидный к ним боезапас. Плюс некоторое количество мин ОЗМ-72 и МОН-50, опять же редкий боеприпас, которого даже в нашем элитном подразделении давненько уже не водилось, а вся гвардия, все больше самоделками краснодарских оружейников обходилась. Во-вторых, три АГС-17, без боеприпасов, пятнадцать пулеметов ПКМ, пять «Печенегов» и семнадцать РПКС. Напоследок, нашлось много оптики, прицелы ночного видения, такие же бинокли, один ЛПР-1 в ящике зеленого цвета, снайперские прицелы, тактические фонари и лазерные целеуказатели.
        В общем, неплохо по окрестностям прошвырнулись и вот это, то что мы добыли в Мускатном, можно было не прятать, тем более что среди солдат и офицеров уже пошли самые дикие слухи относительно наших поисков. Народ жаждал результата и, наконец-то, мы его предъявили. Таким образом, всем кто за нами наблюдал, от основной нашей находки глаза отвели, и родное подразделение оружием обогатили. Большую часть, как жаба наших командиров не давила, пришлось отдать в бригаду, а сотня автоматов, пять ВСС, пять АС, «Печенеги», десять РПКС и мины, остались в нашем батальоне. Раз так, вперед бойцы, приводить стволы в порядок, отмачивать их в солярке, а уже после этого, отдраивать оружие от ржавчины и грязи. Служба продолжается.
        За поисками миновала неделя, и эпопея с кладами была окончена, так же как и наш отдых. В свои права вступала летняя пора, и войну никто не отменял. Наш экспедиционный корпус размолотил только одну орду «беспределов», но было еще две, более мощных, и они никуда не исчезли, а значит, могли в любой момент направиться в нашу сторону. Командование желало знать, что происходит на территории противника, и кому-то предстояло идти в дальний рейд на Зерноград. Как ни раскидывай мозгами, а это наша работа. Конечно, были и разведбатальоны, но они занимались рейдами на север, выискивали бандюганов, и в резерве полковника Игнатьева, нашего комбрига, оставались только мы.
        Глава 10
        Нейтральные территории. Кагальницкий район. 15.06.2057
        Куда ни взгляни, буйство зеленых красок, все расцветает, тянется вверх, к Солнышку, и природе, видимо все равно, живет ли человек на планете Земля или его давным-давно уже нет. Однако на красоты природные отвлекаться не стоит, не до того сейчас. Лежу листвой укрытый, на взгорочке лесном, наблюдаю за рекой Кагальник и понимаю, что ничего хорошего для нас в ближайшие дни не предвидится. Придется работать с полной отдачей и именно по нашему профилю. Зерноградская орда
«беспределов» все же тронулась в путь, и идут они вдоль железнодорожного полотна на Ростов.
        После возвращения Еременко из Кисляковской, и справедливой дележки вооружения, найденного нами в поселке Мускатном, наша рота стала готовиться к боевому выходу. Все ничего, вполне стандартно, изучаем местность по картам, собираем сведения о населенных пунктах в Кагальницком и Зерноградском районах, да рюкзаки пакуем.
        Никогда не любил собираться в дорогу, сидишь перед рюкзаком и тупо граммы считаешь. Выход рассчитан на две недели, а значит, еды надо взять хотя бы на шесть-семь дней, и это уже килограмм десять. Добавляем три литра чистой воды, поскольку нет никакой гарантии, что в полевых условиях сразу же найдется хороший и чистый источник. Есть. После этого, саперная лопатка, плащ-палатка, кое-что из одежды, и мелочи всякие, от ложки и кружки, до зубного порошка и щетки. Нормально, но это еще три с половиной кило. Затем, основное, оружие и боеприпасы, пятьсот патронов россыпью и восемь рожков в разгрузке, к ним же шесть гранат и ИПП, сам АКС, нож, пистолет ТТ и к нему три обоймы патронов. Прикинул, произвел подсчет, и на мне тридцать шесть килограмм. Легко собрался и, по сравнению с пулеметчиками, которые тянут на себе пятьдесят кило веса, помимо своего родного тела, я практически пушинка.
        Вся рота была готова к погрузке на бронированные «Уралы» и к выдвижению на Мокрый Батай, дальше этого населенного пункта, ныне безлюдного, дорог не было. Однако выход перенесли на сутки, так как из Краснодара прибыл самый наиглавнейший специалист по «беспределам», профессор Кирпичников. Что удивительно, откуда в нашем обществе профессор, при нынешнем положении дел? Наверняка, невысокого роста человек с залысинами на голове, в «пинджаке с карманами», это звание сам себе присвоил или за долю малую купил у какого-нибудь безалаберного чинуши. Впрочем, не младшему сержанту выдвигать претензии целому «прохвессору», и оставалось только молча выполнять приказ вышестоящего командования, то есть собраться в здании бывшего мореходного колледжа на улице Седова и прослушать лекцию о нашем противнике.
        И вот, сидим мы всей ротой в разбитом и разграбленном актовом зале, а профессор Кирпичников, бегает по сцене и толкает нам в мозг такую чепуху, что уши вянут. Почему чепуху? Ответ прост. Этот столичный хмырь, ни разу не видевший дикарей живьем, оказывается, разработал целую теорию, согласно которой, «беспределы» это новый вид человечества, наиболее близкий к природе, а потому, убивать их нельзя. Что с ними делать? Разумеется, дикарей надо всем скопом изловить, запереть в резервации, сытно кормить, поить, одевать, обувать, а самое главное, перевоспитывать. Ну не полудурок ли? Самый, что ни есть, а натуральный. Интересно, кто его крышует, и что этот чиновник, оказывающий ему протекцию, хочет в итоге получить? Судя по виду нашего майора, терпеливо слушающего этого умника, после лекции, первое, что он сделает, свяжется с СБ, и расскажет безопасникам занимательную историю про подрыв боевой готовности в гвардейских частях. То-то веселуха кому-то будет.
        Профессор двигал свою тему два часа подряд без остановки, и в самом конце, остановился, оглядел всех нас и, назидательно вонзив палец в сторону дырявого потолка, провозгласил:
        - Исходя из вышеизложенного мной доклада, я обращаюсь к вам, храбрые воины Конфедерации, с просьбой, щадить этих бедных и ни в чем не повинных кочевников, которых вы называете «беспределами». С ними необходимо обращаться осторожно и надо найти общий язык. Мы должны быть гармоничным демократическим обществом, но до тех пор, пока мы безжалостно уничтожаем других людей, это невозможно в принципе.
        - Профессор, - видимо, майор решил посмеяться над лектором, - к вам есть очень хорошее предложение.
        - Да-да, я весь внимания? - Кирпичников сделал очень заинтересованное лицо.
        - А пойдемте с нами на выход. Там будут кочевники, которые живут в естественных для себя природных условиях, и мы выпустим вас к ним навстречу. Представьте, вы станете первым человеком, который установит с «беспределами» не силовой, а интеллектуальный контакт. Ведь из вашей лекции, насколько я понимаю, следует только одно, не надо в них стрелять, и они не будут нас кушать, а вы, продемонстрируете нам вашу теорию на практике. Так как, профессор, вы с нами?
        Кирпичников, как и ожидалось, стушевался:
        - Ну, знаете ли, господин майор, я бы с радостью, но много дел, постоянные лекции, симпозиумы, научная работа. Может быть в другой раз.
        - Как знаете, - усмехнулся Еременко, - однако, хотелось бы узнать ваше мнение относительно кастовой составляющей среди кочевников. В вашей, несомненно, очень увлекательной лекции, про это совсем не упоминается.
        - А разве у них есть касты? - удивился профессор.
        - Конечно, есть, - теперь уже майор удивился.
        Вот тебе и профессор, если мы, рядовые солдаты, знаем, что у кочевников есть вожди, патриархи, воины, охотники, работяги-носильщики и прочие, то странно, что этого не знает реальный специалист и крупнейший теоретик. Хрень, получается, и возникает резонный вопрос, а кто, собственно, этот гражданин?
        - Нет, этого не может быть, - изрек Кирпичников. - Согласно моей теории, которую поддерживают на самом высоком уровне, «беспределы» есть жертвы массового стресса, испытанного их предками во время Эпохи Хаоса. Это болезнь, синдром, который необходимо вылечить.
        Решив не спорить с идиотом, майор закруглил разговор, проводил псевдо-ученого к машине, на которой он приехал, и нам оставалось только разойтись да еще раз перебрать свои рюкзаки. Скоро боевой выход.
        К Мокрому Батаю наша небольшая бронеколонна, ротные «Уралы» и два БТРа сопровождения, выдвинулась еще затемно. К полудню, преодолев разбитую дорогу, высадились, разбились на группы, и направились в сторону реки Кагальник. Еще через сутки были у реки, по броду форсировали ее и, вот здесь, на развалинах местного районного центра, столкнулись с передовым отрядом «беспределов», которые двигались нам навстречу.
        Кочевников было немного, около тридцати самцов при десяти боевых собаках, задавили их быстро, да так удачно, что они и сопротивления оказать не смогли, хотя при них имелось как минимум десяток стволов огнестрельного оружия. Похватав, что понравилось, вновь отошли за речку и заминировали брод. Группы рассыпались по окрестностям, предстояло подсчитать кочевников по головам, а наша, во главе с командиром роты осталась у реки. Именно нам предстояло встретить основное вражеское кочевье.
        Орда появилась на следующий день, тысячи и тысячи людей в сопровождении сотен собак, двигались по остаткам железнодорожного полотна. Голова этой нескончаемой колонны подошла к реке, обнаружила разрушенный мост, и растеклась в разные стороны. Через час разведчики «беспределов» нашли брод, через который мы проходили на другой берег, и направились в нашу сторону. Следом за ними повалила основная масса двуногих животин. Зрелище, конечно, не для слабонервных, но я сидел на подрывной машинке метрах в двухстах от реки, и хочу я того, или нет, а мне приходилось наблюдать за ордой, которая бессмысленным горным потоком шла только вперед. Понятно, что эти толпы идут не одной колонной, но только в этой, я видел не менее двадцати тысяч особей, и это только голова орды, и всего лишь один поток, а сколько их всего, можно было только догадываться.
        Передовые разведчики «беспределов», с полсотни грязных и замызганых ушлепков в шкурах, но при автоматическом оружии и с собаками, не задерживаясь, проскочили мимо, и нас не почуяли. Мы ведь тоже, не пальцем деланные, закопались в траву и пожухлую листву в ближней березовой рощице, а вокруг все пахучим табачком засыпали. Так мало того, еще и сами грязью измазались, чтоб, значит, собачки нас наверняка не унюхали. Единственное на чем чуть не спалились, это на проводах полевки, за которые один из дикарей зацепился, но значения он им не придал, такого мусора на любой дороге полно, и двинулся дальше. Пусть идут, нас дозор не интересует, и наша задача состоит в том, чтобы основную толпу накрыть, притормозить ее хотя бы на время, а затем потаскать «беспределов» за собой по дебрям.
        На берег Кагальника выбралась уже сотня дикарей, за ней еще сотни три, и без задержек, они двинулись за своим передовым отрядом разведчиков. Эх, хотелось подождать еще, но эти животины так по земле своими лапами шоркали, что могли наши провода на свои ноги намотать, так что, поехали. Машинка готова и приведена в боевое положение, удар ладонью по красной кнопке и три негромких хлопка, это сработали вышибные заряды, выбрасывающие ОЗМ из земли. Три цилиндра выметнулись из под травы, на долю секунды зависли в воздухе и взорвались. Учитывая, что мины перекрывали брод полностью, и в каждой более двух тысяч поражающих элементов, можно было только вспомнить древний анекдот, и сказать: «Хана, ослику!»
        Смотреть на то, что было сделано нами на переправе, было недосуг, время поджимает, а потому, руки в ноги, и бежать пока при памяти. Наша тройка выскочила из своего укрытия и, по березовому редколесью, рванула к месту, где нас должна была ждать вся группа. Пострадавшим сейчас не до нас, еще толком не понимают, что же произошло, а вот ушедшие вперед разведчики «беспределов», не проморгали, углядели все же, сволочи, и следом ломанулись. Это нормально, на это тоже расчет нашего капитана был, и через триста метров, когда собачки уже нагоняли нас, всю эту ораву, рванувшую за нами в погоню, встретили из всех стволов и за пару минут уполовинили. Правильно, нефиг бегать за бравыми гвардейцами с голой жопой по лесам.
        Как молотили дикарей, вслед за нами побежавших, мы не видели, нам бы отдышаться, да свои рюкзаки забрать. Прошло всего несколько минут и группа готова к движению. Где-то позади «беспределы» в себя приходят, и не хотелось бы, чтоб они нас догнали. Пошли. Не успели и трех километров отмахать, как нас снова атаковали, стая собак с полсотни голов. Пришлось остановиться, занять оборону и покромсать их огнем на куски. Только с тварями четвероногими закончили, навалились твари двуногие, но от этих отбивались уже на ходу. Останавливаться нельзя, и только движение нас спасет.
        Так прошло двое суток, во время которых, времени на отдых у нас не было. Движение зигзагами вперед, в сторону Мокрого Батая, к которому стягиваются все силы нашего корпуса. Дикари постоянно на хвосте, оторваться не получается и только отобьешься от одних, как другие налетают. В третью ночь понесли первые потери, и сразу же троих бойцов. Причина проста - собаки, которые подкрались к нашей стоянке и часовых порвали. Да, то и немудрено, за это время все мы сильно устали, а парни, скорее всего прикемарили чуток, за что и поплатились жизнью.
        В кулак, группы собрались уже за станицей Кировская, в большом старом саду с черешней, рядом с колхозом имени некоего Вильямса. Выглядели мы не очень бодро, оборванные, грязные и не выспавшиеся, есть несколько раненых, и не только в нашей группе потери, остальным трем, тоже досталось. Да и черт с ними, с усталостью и ранениями, это не беда, и можно было еще побегать, подергать противника, но было одно «но», боеприпасы на исходе. Делать нечего, с ножами и пистолетами на
«беспределов» в атаку не кинешься, тем более таких, неплохо вооруженных и имевших в запасе всю огневую мощь разбитой царской армии. Командир скомандовал отход и, уже не петляя, не скрываясь и не устраивая засад на дорогах, рота направилась к позициям нашего корпуса.
        Однако не тут то было, только головные дозоры вышли из заброшенного и заросшего бурьяном сада, как напоролись на засаду из нескольких пулеметов. Метнулись влево-вправо, то же самое, и куда ни ткнись, «беспределы», которые патронов не жалеют и стреляют очень даже метко.
        Я находился рядом с командиром роты, завалился за кучу сушняка и пересчитывал боезапас, которого было не густо, полрожка патронов, пара «эргэдэшек» и в ТТ одна обойма. Хреновато, конечно, но шансы у нас были, пусть небольшие, но какие есть. До ночи бы дотянуть, пару часов всего осталось, а уже по темноте на прорыв пойти. Все не вырвутся, это и ежику понятно, но хотя бы половина роты, даже потеряв большую часть вооружения, выйдет к своим, до которых не так уж и далеко, километров восемнадцать-двадцать по прямой.
        - Э-ге-ге-й! - от позиции «беспределов» раздался крик. - Спецназ, не стреляйте, говорить будем.
        - Давай, выходи! - выкрикнул Еременко, которому все равно надо было время потянуть.
        На небольшую полянку, разделяющую нас и «беспределов», вышел плотного телосложения человек, в форме донского царского войска, сером камуфляже и, что характерно, при погонах полковника. Он оглянулся себе за спину, повернулся к нам и выкрикнул:
        - Я полковник Юсупов, бывший офицер царской армии, под Зерноградом попал в плен, и теперь у верховного вождя Гуума служу переводчиком.
        - Майор Еременко, Четвертая гвардейская бригада, спецназ. Чего ты хочешь, бывший полковник?
        - Мой хозяин говорит, что вы умелые воины, но вы все равно сегодня умрете. Он жаждет развлечения, и дает вам возможность еще какое-то время пожить. Сильномогучий Гуум, предлагает провести поединки меж своими воинами и твоими бойцами.
        - Как это будет происходить?
        - На поляну выйдут пять его воинов и пять ваших. Бой насмерть, группа на группу, никакого оружия и только рукопашная схватка.
        - А если мы не согласимся?
        Юсупов еще раз посмотрел назад и объявил:
        - У вас нет боеприпасов, майор. Не выпендривайся и согласись. Если откажешься, то Гуум отдаст своим воинам приказ и в течении получаса вас задавят всей толпой.
        Посовещавшись с командирами групп, майор дал свой ответ:
        - Мы согласны. Пусть выходят кулачные бойцы, и я обещаю, что пока будет идти схватка, с нашей стороны стрельбы не будет.
        - Со стороны воинов вождя Гуума, тоже, - ответил переводчик.
        Полковник покинул поляну, и на нее выскочили пятеро «беспределов», все как один, будто братья, приземистые, невысокие, чрезвычайно мускулистые, но лбы скошены и волосы начинают расти от бровей. Питекантропы, бля! Кустарник с той стороны поляны зашуршал, наверное, зрители подтянулись, а наш командир окликнул уцелевших бойцов роты:
        - Парни, кто готов в рукопашку с дикарями схватиться?
        Первым вышел брат майора, Денис Еременко, командир первой группы. За ним вслед два его сержанта, четвертым вызвался Филин, мой комод, а уже за ним, отчего-то и я решил погеройствовать. Жизнь одна, а тут так складывается, что вариантов уцелеть совсем немного. Посмотрим, каковы «беспределы» один на один, и без оружия. С тоской я взглянул на ТТ, и оставил его вместе с автоматом, ножом и гранатами Глазу.
        - Если что, тебе сгодится, - перед тем, как выйти на поляну, сказал я пулеметчику, у которого ни одного патрика не осталось.
        Как древние гладиаторы, мы остановились напротив своих набычившихся противников, на мгновение замерли в ожидании сигнала и, по резкому окрику с вражеской стороны, бросились вперед. Крепыш, который достался мне, расставил перед собой руки и попытался ухватить меня за одежду. Стойка у него борцовская, такой боец если ухватит за шею, то запросто мне ее сломает. За последние месяцы, кое в чем я поднаторел и всю нехитрую тактику «беспредела» понимал. Уклонившись от его броска, ничего нового придумывать не стал, а резким ударом с правой, пробил ему в висок. От такого удара, бывало, что быки двухлетки в себя не сразу приходили, а для человека, если дикаря можно так назвать, он оказался смертельным.
        Противник рухнул в траву, а я бросился на помощь к Филину, которого сразу двое крутили, причем на показ и видимо, красуясь перед своим вождем. Дикари прижали сержанта к земле, и неспешно давили на него сверху, думается, хотели ему хребет переломить. В полуметре от увлекшихся развлечением своего вождя «беспределов», подпрыгнув вверх, с ноги врезал одному в грудь. Тот, которого я свалил, слетел с тела Филина, а я тоже не удержал равновесия и рухнул на него сверху. Раздумывать было некогда, навалился на дикаря сверху и начал молотить его кулаками по лицу. Удар. Удар, Удар. Лицо противника превратилось в кровавую кашу, и сколько я его бил, не помню, какое-то исступление накрыло. Пришел в себя, только оттого, что меня ударили в бок. Перекатился через себя, вскочил и был готов продолжить бой. Однако дело было сделано. На поляне остались только я и Еременко-четвертый, ногами добивающий того дикаря, который меня в бочину с ноги пнул. Кроме нас, еще был Филин, но он еле дышал.
        Подхватив сержанта под руки, потянул к своим, передал его на попечение санинструктора и рухнул под дерево. Следом за мной подошел обессиленный капитан Еременко, упавший рядом.
        - Молодца, Мечник, - он хлопнул меня по плечу и, посмотрев на полянку, где выходили на бой новые пятерки, добавил: - Гады, борцы фиговы, сразу же моих парней заломали, и на Филина набросились. Если бы не ты, то победа за ними осталась.
        Сил разговаривать не было, перенервничал, и только сейчас меня стало потряхивать. Однако я все же ответил капитану:
        - Нормально, товарищ капитан, и если бы не вы, то и я бы не уцелел, так что мы с вами в расчете.
        Тем временем бои без правил продолжались, вторую схватку наши бойцы тоже выиграли, и очень, как мне показалось, легко, потеряв только одного своего. Третья, наоборот, никак не в нашу пользу, хоть и уцелел только один из дикарей, все же, победа осталась за ними. Четвертый бой, снова за нами, и трое бойцов вернулись к нам. После этого вышла небольшая, минут на десять заминка, во время которой, меня подозвал майор. Рядом с ним сидели его брат, Черепанов, Исмаил-ага и еще один из сержантов, Старый, который во второй схватке отличился и сразу двоих вражеских борцов уделал.
        - В общем, так, братва, - начал командир роты. - Я вышел на связь с бригадой и они могут нам помочь вырваться, но надо еще один бой вытянуть. Если вы чувствует, что сможете «беспределов» забить, соглашайтесь, если нет, я вновь добровольцев выкликну.
        - Как нам бригада поможет, командир? - свой вопрос задал Старый.
        - На всех штабных картах этот сад есть, координаты более-менее точные имеются, а САУ «Мста-С», через пятнадцать минут вокруг нашей позиции молотить начнут. Дело к вечеру уже, так что оторвемся, воины. Устройте показательный и красивый бой, чтоб все эти уродцы засмотрелись, а я в это время всех сюда стягивать буду. Вы валите вражеских бойцов, артиллерия накрывает их позиции, и мы идем напролом.
        - Согласен, - раздался голос капитана Еременко.
        - Пойду, - согласился Черепанов.
        - Да, - кивнул Исмаил.
        - Сделаем все красиво, - кивнул Старый.
        Мне оставалось только поддержать своих боевых товарищей:
        - Готов.
        Снова, как и до этого, первыми на поляну вышли «беспределы», в этот раз все разные и не похожие один на другого. Перед этой схваткой снова появился полковник Юсупов и выкрикнул:
        - Это последний бой. Сильномогучий Гуум пресытился схваткой.
        Отвечать ему никто не стал, а вместо этого, вышла наша пятерка. Против меня стоял высокий, около двух метров, худой парень с грязными длинными патлами, накрывающими его узкое продолговатое лицо. Одет мой противник был, как и большинство кочевников, в толстую воловью шкуру с прорезями для рук и ног. Снова из зарослей окрик дикарского вождя, но в этот раз никто не торопится и сближаемся мы осторожно.
        Длинный дикарь идет ровно, руки не выставляет, и чего от него ожидать, непонятно. До него остается метр, я уже чую его вонь, запах немытого тела и застаревшей крови. Он остановился, и я стою, проходит секунда за секундой, вокруг нас уже кипит схватка, а мы все стоим. Неожиданно, каким-то плавным, оточенным движением,
«беспредел» делает шаг вперед, оказывается рядом со мной, и бьет головой целясь в мою переносицу. Уклониться успел чисто интуитивно, но удар противника своей цели достиг, и в голове зашумело. Сознание помутилось, и я поплыл.
        Один за другим на меня посыпались удары кулаками, и в живот с ноги прилетело. Все что смог, отскочить назад и, вслепую, сквозь кровь и пот, заливающие лицо, не видя противника, нанести несколько ответных ударов. Мне повезло, и я в дикаря попал. На несколько секунд противник прекратил мое избиение и, проведя грязным рукавом камуфляжа по лицу, сквозь заплывшие щелочки отекающих синяками глаз, я смог его увидеть. Дикарь снова бросился вперед и попытался ударить меня головой. Второй раз подобный прием не прокатил, а ответ у меня на это только один, блок левой, и ответный справа, мой коронный удар, который своей цели достиг, и теперь уже дикарь потерялся. Прыжок вперед, удар по печени, и хук справа. Слышу, как его челюсть хрустнула, добиваю и победа за мной. Пошатываясь, оглядываю поляну и вижу, что сделали мы вражеских бойцов в сухую, хоть и заливаемся кровью, а кое-кто и травмирован, но мы живы, а наши враги нет.
        - Назад! - кричит от позиции наш майор, и мы отходим в сад.
        Нам вслед никто не стреляет, но кусты вокруг шуршат и «беспределы» готовятся навалиться на нас всей своей массой. Раз у них имеется вождь, значит, есть и элементарное понятие, что к чему. Гуум думает, что если мы еще потянем время, то сможем прорваться, а этого он допустить не хочет, слишком много крови его соотечественников мы пролили за эти дни, и слишком явным было наше превосходство сегодня.
        - Началось, - произнес кто-то из наших бойцов.
        В воздухе послышался рев, это тяжелые гаубичные снаряды летели к нам в гости. Все, что я смог, зарыться в яму, оставшуюся от весенних дождей, уткнуться лицом в землю и ждать. Здесь и сейчас, от меня ничего не зависело.
        - Гу-у-ухх! Ба-мм! - первые четыре снаряда приземлились удачно, накрыли место, где должен был находиться вражеский вождь со своим переводчиком. За первым залпом последовал еще один, и еще, и так продолжалось до тех пор, пока каждая САУ снарядов по двадцать не высадила.
        Когда я поднял взгляд, то не увидел ничего, сплошная серая муть из земляной пыли, висящей в воздухе густым и непроницаемым туманом. Я пошел в сторону нашего КП и не нашел его, обычная ровная площадка. Странно, может быть, я уже умер и попал в некое чистилище? Хотя, нет, земля подо мной зашевелилась и на поверхности показалась голова нашего майора, пытавшегося выбраться из своего убежища, где его завалило. Пришлось помогать.
        Через полчаса, все кто оставался в живых, пошли на прорыв. Было нас немного, около сорока человек, много раненых и почти все без боеприпасов. Если бы в тот момент
«беспределы» имели хотя бы сотню бойцов против нас или пару пулеметов, то мы бы погибли. Однако нам повезло, мы вырвались из кольца, и даже в бой вступать не пришлось, не с кем было воевать. Видимо, начальство нас крепко ценило, что не пожалело драгоценных боеприпасов для нашего спасения. Впрочем, это только и значит, что такое отношение придется еще не раз отработать.
        Глава 11
        Кубанская Конфедерация. Станица Павловская. 25.06.2057
        - Граждане Кубанской Конфедерации! - из раструба радиоточки над нашим госпиталем разнесся сильный и уверенный голос президента Симакова. - Сегодня, 25-го июня
2057-го года, нашими войсками одержана очередная славная победа. В кровопролитном и тяжелом сражении под населенным пунктом Мокрый Батай, была наголову разбита Зерноградская орда «беспределов». В этих боях нашими воинами было продемонстрировано беспримерное мужество и героизм, которые, вместе с выучкой войск и мастерством военачальников, принесли нам победу. Этот день, наряду с 15-м мая, днем освобождения города Краснодара от мародеров и бандитов, будет объявлен Днем Воинской Славы нашего государства. Слава нашим воинам! Слава Кубани! Слава Конфедерации!
        Прозвучал гимн Конфедерации, президент взял непродолжительную паузу и продолжил свое выступление:
        - Однако не все враги разбиты, не все враждебные орды повержены, и я объявляю о том, что военное положение отменено не будет, и я по-прежнему остаюсь Верховным Главнокомандующим и главой государства. Вместе с тем, военный налог на промышленные предприятия и сельские хозяйства, будет полностью отменен. Сейчас, когда наше государство крепко встало на ноги, мы можем обойтись и без этого. Понимаю, что у некоторых это вызовет недовольство, но твердая рука и единоначалие, сейчас гораздо важней, чьих бы то ни было амбиций. Кто-то скажет, что это против закона и нашей Конституции, а я скажу, что читайте внимательно законы, и еще раз перечитайте Конституцию Кубанской Конфедерации.
        Симаков свою речь, перемежаемую маршами и гимнами, еще продолжал, но доктора радиовещание отключили, это вроде как, чтоб больные могли спокойно отдыхать.
        Сержант Черносвит, он же Филин, который лежал на соседней койке, повернулся ко мне и спросил:
        - Ты все понял, Мечник?
        - Да, не дурак, вроде, все ясно и понятно. Наши войска одержали победу и размолотили орду. Надо отпраздновать такое событие.
        - Ни черта ты не понял, Мечник, хоть и начитанный парень, а от реала порой настолько далек бываешь, что просто диву даешься.
        - Ну, так объясни. В чем проблема?
        - Ты Конституцию нашу Кубанскую читал?
        - Да, конечно, еще во время КМБ.
        - По ней, сколько президент должен править?
        - Пять лет, затем региональные лидеры собираются в столице и из своего круга выбирают нового.
        - Правильно, Саня, все так и есть. Однако сколько Симаков уже у власти?
        Прикинув, произвел подсчет и выдал результат:
        - Пять с половиной лет.
        - Вот именно, и сейчас он сказал, что остается президентом до тех пор, пока в стране военное положение. И я тебе точно говорю, что заваруха какая-то будет в самое ближайшее время. Районные царьки ждали, что после разгрома орды, военное положение отменят, пройдут выборы, и кто-то из них станет новым президентом, а теперь им полнейший облом. Симаков уравнял борьбу с дикарями с полноценной войной, и теперь он просидит на троне столько, сколько сам того пожелает. Опять же, повышенный налог отменил, а этим сразу симпатии населения привлек.
        - Ха, Филин, но он же сам этот налог и ввел, когда военное положение объявлял.
        - Ты думаешь, простой народ, это помнит? Нет, братан. Тем же крестьянам, например, это все равно, отменили налог, вот и хорошо. Кто отменил? Правильно, президент отменил, а вера в «доброго царя» наверху, она в нас неистребима.
        - Это получается, что у нас теперь диктатура?
        - Она самая, - согласился Филин.
        - Лично я, совсем не против. Симаков глава государства нормальный, за нас, за гвардию, всегда горой стоял, так же как и мы за него, а царьки эти региональные, всех уже достали дальше некуда, пора их уже и придавить. Вон, я ветеранов наших послушал, как при прежних правителях было, так ничего хорошего, то продовольствие порченое пришлют, то выплату жалованья задержат, то кого-то из бойцов в темном переулке пристукнут. Теперь же, другое дело, все в срок поставляется и по высшему разряду, да и развертывание батальонов в бригады, дорогого стоит. Нет, как бы там ни было, а я за Симакова.
        - Я тоже, - Филин со мной не спорил, - понятно же, что лучше Симаков наверху, чем какая-то тряпка половая, которая как флюгер под ветром, каждый день мнение меняет.
        Прерывая наш разговор, появились дневальные с обедом. После трапезы, пришел черед докторов, которые ходят по палатке, и осматривают нас, своих пациентов.
        Со мной все понятно, контузия, многочисленные ушибы и пара побитых ребер. По большому счету, я уже готов к тому, чтобы в родную роту вернуться, ничего не болит, гематомы с лица сошли, и только ребра иногда ноют. Другое дело, мой комод, у него что-то серьезное и каждый день его для более серьезного осмотра в другую палатку вызывают. Сейчас бы поспать, но надо сержанта дождаться, узнать, что у него и как.
        Потянувшись всем телом, задумался. Какое все же приятное это состояние - покой. Никуда не надо торопиться, спешить или чего-то остерегаться. Валяюсь без всяких тревог на чистой койке, а вокруг меня, тудым-сюдым, бедрами покачивая, симпатичные медсестры по своим делам бегают. Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо, особенно когда знаешь, что раны твои не тяжелые и, вскоре, ты снова будешь бегать по полям как молоденький зайка по весне.
        - Ирочка, золотце, - окликнул я одну из проходящих мимо медсестер, - будь добра, включи радио, а то речь президента только дали и тишина.
        Стройная кареглазая девица восемнадцати лет, остановилась, с укоризной в глазах, посмотрела на меня и ответила:
        - Саш, ты ведь не первый день у нас, знаешь прекрасно, что радиоточка в госпитале только по расписанию включается.
        - Знаю, - улыбнулся я, - но не в радио дело. Просто с тобой парой слов перекинуться хотел, голосок твой добрый и ласковый услышать. Может быть, пригласишь защитника родины в гости, на вечернюю чашку чая? Чисто по случаю славной победы, разумеется.
        - Нельзя тебе, - она запнулась, - чай по вечерам пить. Доктор сказал, что тебе покой требуется, - девушка грамотно изобразила смущение, и щеки ее украсилась легким румянцем.
        - Да какой покой, красавица? Контузия, переутомление и ребро побитое, это ведь не страшно, - попытался я продолжить разговор. - Я уже полностью здоров и готов к чаепитию.
        - Нет, - усмехнувшись, отрезала медсестра и, одарив меня на прощание озорной улыбкой, умчалась по проходу между койками на выход.
        Ничего, все одно, к вечеру я ее уболтаю и вечернее чаепитие, переходящее в утреннее, вполне может состояться, ведь вижу, что я ей понравился, вон как, глазками стреляет. Опять же ухажеров за ней не бегает, я таких за неделю своего пребывания в бригадном госпитале не наблюдал, а тепла девушке хочется. Впрочем, как и любому живому человеку без отклонений в башке.
        В палатку вернулся Филин и, что плохо, от него несло запахом табака. Курил мой комод только тогда, когда сильно нервничал и, судя по этому признаку, дела его были не очень хороши.
        - Что врачи сказали? - обратился я к нему.
        - Ничего хорошего, Мечник, - он прилег на кровать, и та жалобно скрипнула, - но и ничего особо страшного. Говорят, что негоден я теперь к службе. Что-то мне эти дикари во время драки пережали, и теперь какой-то нерв на руке усыхает. Восстановить меня врачи не смогут, а значит, все, кончился сержант гвардейского спецназа Филин, и появился на свет вольный фермер Егор Черносвит.
        - Домой поедешь?
        - Да, здесь оставаться, никакого смысла нет. Пять лет, я выслужил честно, денежка в банке имеется, пора домой возвращаться. Отстрою домишко, женюсь, заведу хозяйство и буду жить как все обыватели. Тем более, что давно хотел фермерством заняться.
        - Что выращивать будешь?
        - Овощи, фрукты, картофель, капусту, и прочие баклажаны-кабачки.
        - А ты сам откуда?
        - Поселок Гвардейский, - усмехнулся сержант и тут же спросил: - Что, не слыхал о таком?
        - Нет, а где это?
        - Недалеко от развалин станицы Динской, под Краснодаром. В свое время правительство там землю для отставников из гвардии выделяло, кое-кто остался, а среди них и батя мой.
        - Так ты, получается, потомственный гвардеец?
        - Ага, третье поколение.
        Кивнув на выход из палатки, я спросил:
        - Что там, в курилке, слыхать чего? Что «солдатский телеграф» вещает?
        - Нормально, орду наши войска разгромили в пух и прах, никого не оставили, а Сальская группировка «беспределов» развернулась и обратно к Волге пошла. Через неделю-другую, две наших роты, что под Мокрым Батаем геройствовали, в расположение вернутся.
        - Что про потери говорят?
        - Потерь много, Мечник, очень много. Под самый конец сражения, «беспределы» собрали всех своих собак боевых, обвязали их бутылками с зажигательной смесью, и ночью на наши позиции послали. Эти твари врывались в окопы, и первым делом в блиндажи лезли.
        - Не понял, а как же они самоджигались?
        - Смесь горючая, как парни говорят, двухкомпонентная, собака понимает, что достигла цели, бьется об металл, две-три бутылки вдребезги, и происходит возгорание. Слух ходит, что даже пару БТРов так твари спалили.
        - Не хило, повоевали.
        - А то, это же «беспределы», и чего от них ожидать, никогда не угадаешь.
        - Из наших командиров, видел кого?
        - Черепанова и Еременко-младшего, возле офицерской палатки сидят, врачихам байки про свое геройство рассказывают.
        - А комбат?
        - Майор, как говорят, уже третий день в расположении батальона, в Кисляковской. Наверняка, новобранцев по полигону гоняет до потери пульса.
        - Это да, он такой, только дай кого-нибудь потренировать, - согласился я.
        Разговаривать было больше не о чем, все уже обговорено не по одному разу, и я заснул. Однако уже через час меня подняли доктора и велели в срочном порядке освободить койку.
        В непонятках, что к чему, собрал свои вещи, скинул пижамку, переоделся в родной выстиранный камок и вышел из палатки. На каменной площадке перед длинными палатками с красными крестами, где мы обитали, стояли десять автомашин полные израненных и покалеченных солдат. Ого, вот и он, результат нашей грандиозной победы над ордой, про которую Симаков только пару часов назад рассказывал. Видимо, в полевом госпитале при экспедиционном корпусе, мест не хватило, вот всех и поволокли за тридевять земель.
        - Сашка, - мимо меня пронеслась старшая медсестра Анастасия Павловна, - не стой, помоги раненых разгрузить.
        Сказано - сделано, бросил рюкзак и сразу же включился в работу. Силенки у меня уже есть, окреп за недельку, руки и ноги на месте, так что надо помогать докторам и медбратьям. Вдвоем еще с одним бойцом, кажется из разведки парень, подскочили к ближайшей автомашине, откинули борт и приступили к извлечению раненых солдат. Наша с разведосом задача проста, принимать снизу носилки, осторожно класть на них человека, что с краю лежит, и передавать их обратно. После этого уже работа медбратьев. Если человек не дышит, они его в покойницкую палатку тянут, а если бредит или матом ругается, тогда в смотровую. Так, разгрузили одну машину, перебрались в другую, пока здесь управились, с остальными и без нас разобрались, легкораненых бойцов в санчасти хватало.
        - Саня, - протянул я разведчику руку, - позывной Мечник.
        - Жека, - представился он, - позывной Орлик.
        - Будем знакомы.
        - Блин, - протянул Жека, разглядывая окровавленные борта автомашин. - Сколько здесь людей, как думаешь?
        - В каждой машине человек по тридцать, их десять, итого получается триста. Вместимость полевого госпиталя, что находится при нашем корпусе под Мокрым Батаем, если врачам верить, триста пятьдесят койко-мест. Вот и считай, Орлик, одних только раненых как минимум семьсот бойцов, и это без убитых.
        - Да-а-а. Интересно, а нас теперь куда?
        - Скорее всего, в расположение подразделений.
        До вечера мы проболтались в госпитале, и только когда я увидел своего командира, идущего рядом с Еременко-младшим, появилась хоть какая-то определенность.
        - Товарищ капитан, - окликнул я Черепанова, который, так же как и мы, сменил пижаму на камуфляж, и за его плечами болтался рюкзак, - разрешите обратиться.
        - Не надо, - махнул он рукой, - знаю твой вопрос. Всем приказано срочно к штабу бригады подтягиваться.
        Нормально. Через десять минут, пройдя через ряды пустых бригадных палаток, мы остановились на плацу возле штаба, небольшого и аккуратного двухэтажного домика, пристроились к строю, где уже было человек пятьдесят из разных подразделений, и замерли в ожидании. Прошло еще полчаса, отцов-командиров видно не было, с нами только капитаны, а люди все подходят и подходят.
        Наконец, когда на плацу скопилось уже около двухсот солдат и офицеров, из домика вышел начальник штаба, полковник Юрин, среднего роста пожилой пухленький мужик с абсолютно лысым и гладким черепом, который на солнце, отблескивал как полированный шар. Рядом с ним, горой возвышался непонятно как здесь оказавшийся, майор Еременко, который, по идее, должен был находиться в расположении батальона.
        - Бойцы! - стоя на высоком крыльце, обратился к нам полковник Юрин. - Час назад, региональные лидеры подняли мятеж против нашего президента, которому все мы, присягали на верность. Некоторые части территориальных войск, уповая на то, что многие регулярные и гвардейские подразделения нашей армии находятся на севере и заняты истреблением дикарей, перешли на сторону мятежников. Однако их выступление закончилось провалом и наши товарищи из Второй гвардейской бригады, оказывают им достойный отпор. Через полчаса, сводная боевая группа нашей бригады, должна выступить на столицу и оказать им помощь в деле подавления мятежа. Старшим офицером сводной боевой группы назначается майор Еременко.
        Вперед выступил командир моего батальона, оглядел строй солдат, и посыпались команды:
        - Спецназ, разведка и мотострелки на выход, через десять минут всем быть у Южных ворот лагеря! Черепанов, проследи! Всем остальным, разойтись по местам и заниматься своими делами. Исполнять!
        Полковник Юрин пытался что-то сказать нашему майору, видимо, был против того, что не все солдаты отправляются в столицу, но тот, не обращая на него никакого внимания, только сплюнул на кирпичи плаца, и зашагал в расположение роты связи.
        Нас оказалось человек пятьдесят, кто относился к силовым подразделениям батальона. Еще пятерых связистов с рациями за плечами привел наш комбат. Только он появился, как заурчали моторы и на дороге появились девять наших батальонных «Уралов», которые везли две роты бойцов нашего батальона, одну полную, из новобранцев, и нашу, в которой оставалось всего двадцать человек в строю.
        Увидев знакомые лица, мы с Черепановым запрыгнули в машину, и я тут же получил свой верный АКС, бронежилет, каску, гранаты, разгрузку и РД с двойным боекомплектом. Норма, а то с одним ТТ и ножом, чего-то не очень хотелось против мятежных территориалов воевать. Можно, конечно, мы же спецназ, воины без страха и упрека, блин, но лично мне, это и на фиг ненужно.

«Уралы» выстроились в колонну, к нам присоединились несколько чудо-броневиков, уже неизвестно какая по счету попытка наших бригадных мастеров сделать замену приходящим в негодность БТРам, майор дал команду, и мы тронулись в путь. Такая вот судьбина, с утра еще валяешься на койке, девушке симпатичной улыбаешься и на свидание с ней сговариваешься, а уже к вечеру, едешь бронеколонной в столицу, дабы уже с утра поступить в распоряжение СБ Кубанской Конфедерации. Служба, однако.
        В нашем «Урале» находился перепуганный радист, выдернутый нашим комбатом из расположения его роты, он сильно нервничал, и постоянно прижимал к груди свою драгоценную рацию. Путь был не близкий, и Черепанов приказал радисту включить его аппарат, приник ушами к наушникам, и информацию, которую почерпнул из эфира, рассказывал нам. Посидев пару часов за аппаратом, капитан как-то резко посмурнел, снял наушники, и пришла моя очередь новости узнать. Сообщения были очень даже интересные и заставляющие на происходящее в Краснодаре взглянуть несколько с другой стороны.
        Из незакодированных переговоров, которые вели растерянные командиры территориальных подразделений, было ясно одно, что Симаков и СБ переиграли всех, и мятеж они спровоцировали сами. Сначала безопасники распустили слухи, что вольности республиканские заканчиваются. Затем в администрации президента проект указа засветили, по которому территориальные войска должны были перейти в ведение недавно образованного Министерства Внутренних Дел. А сегодня с утра, сам Симаков выступил с заявлением о том, что он остается правителем Конфедерации. У республиканских царьков выбор был невелик, принять новые правила игры или рискнуть и попробовать силой удержать свои вольности. Надо сказать, что из десяти так называемых республик, против президента выступили только три: Кореновская, Кропоткинская и Белореченская. Остальные субъекты Конфедерации, такие как Майкопская, Новороссийская, Тихорецкая, Павловская, Тимашевская, а также самая большая и богатая Приморо-Азовская, из которой был родом Симаков и, разумеется, недавно присоединившаяся Ростовская, остались в стороне.
        Около полудня, почти две тысячи солдат территориальных войск и наемники, с трех сторон вошли в город, их не сдерживали, хотя могли, а спокойно пропустили в город. Шансов у повстанцев не было, но они были убеждены, в первую очередь провокаторами СБ, что гвардия, ВБР и сами спецслужбы, готовы им оказать всяческую поддержку. Мятежные войска, ликующие и довольные своим продвижением по улицам столицы, вышли на пересечение улиц Красная и Северная, и вот тут то их и встретили бойцы Второй гвардейской бригады, которые быстренько намотали территориалов на гусеницы своих танков и колеса БТРов. Немногих выживших в бойне мятежников, насколько я понимал, блокировали в районе трехэтажных новостроек на улице Седина.
        Теперь другой вопрос, а мы там зачем, если и без нас управились? Ответ на поверхности. Гвардия должна была подтвердить свою преданность президенту, который в ближайшее время, станет самым настоящим диктатором, ну или кем он там сам себя назовет. Вторая бригада показала за кого она, дело оставалось за остальными, и в столицу выдвигались не только мы, но и сводные моторизованные группы остальных гвардейских подразделений. В тот момент я окончательно понял, для чего мы все едем в столицу, и стало мне как-то не по себе. Взглянув на нашего командира группы, и его хмурое лицо, мне стало ясно, что и он это понимает.
        Ранний летний рассвет мы встретили на пересечении улиц Новокузнечной и Седина. Выгрузились из машин, построились, и выглядел наш сводный отряд, весьма внушительно и грозно. Двести солдат затянутых в бронежилеты, в касках, с оружием, и все это на фоне недалекого пожара. Как выяснилось, ждали только нас, и представители других гвардейских подразделений уже успели отметиться в деле наведения порядка. Очередь за нами.
        Перед нашим строем прохаживался крепкий усатый мужчина с суровым и умным лицом. На нем был френч, который часто называют полувоенным, небольшая армейская фуражка, а на ногах мягкие кожаные сапоги. Это был начальник СБ Конфедерации Михаил Александрович Терехов, самый настоящий генерал, первый, какого я видел в своей жизни. Кого-то в этой одежде он мне напоминал, какую-то картинку из древней книги, переворошил свою память, и всплыло имя Иосиф Сталин. Ха, действительно, похож, только ростом повыше, да в плечах пошире, а так, самый настоящий Иосиф Виссарионович с плакатов, вождь и мудрый учитель.
        - Товарищ генерал, - козырнув, доложился наш комбат, - сводная боевая группа Четвертой гвардейской бригады прибыла в ваше распоряжение.
        - Хорошо, - Терехов устало кивнул. - Для чего вы здесь, понимаете?
        - Так точно, - голос нашего майора звучал глухо и нагонял какое-то уныние.
        - Там, - генерал кивнул в сторону трехэтажного недостроенного дома на улице Седина, - десятка два мятежников и человек тридцать наемников из племени каратянцев. Всех зачистили, и только эти еще держатся. Мы их не трогали, для вас оставили. Вперед, майор! Поступать с ними как с «беспределами»! Уничтожь их и докажешь, что ты верен президенту и Конфедерации.
        - Кровью вяжете?
        - Да, это самый надежный способ. Итак, майор, работаете?
        - Будет сделано, товарищ генерал.
        Терехов покинул нас, а майор разбил бойцов на штурмовые группы, и через пять минут, мы рванулись в атаку. Действовали наши воины грамотно, не первый день воевали, а вот территориалы и наемники, оказались бойцами слабенькими, палили почем зря в окна недостроенного дома из своих карабинов и таким образом хотели нас остановить. Нет уж, не выйдет. Наши снайпера выбивали мятежников одного за другим, а под их прикрытием и мы в новостройку вломились. Скоротечный бой, и только трупы вчерашних граждан Конфедерации, да горцев, хотевших подзаработать, говорили о том, что в этом доме был еще кто-то помимо нас. Работа сделана и Четвертая гвардейская, свою преданность режиму доказала.
        Интересно, если наше государство будет жить дальше, что напишут историки об этом дне? Точно не знаю, но наверняка, там будут слова про централизованное управление государством и укрепление вертикали власти. Остальное зависит от того, кто будет у руля, сторонники Симакова - мы красавцы и миротворцы, а если противники - тогда каратели, ублюдки и сволочи. «Забавно», - подумал я в тот момент и, усмехнувшись, вышел на улицу. Начинался новый день моей жизни, и растрачивать его на сожаления и траур по мятежным солдатам территориальных войск, которые рискнули и проиграли, ни я, ни мои товарищи не собирались.
        Глава 12
        Караимский Имамат. Севастополь. 20.09.2057
        Жаркое лето 2057-го года прошло, и как это случилось, совсем не заметил. После того, как были подавлены все выступления мятежных территориалов против президента Симакова, наш батальон пополнили людьми, и начало осени застало нас на побережье Черного моря. Причиной тому, по крайней мере, официальной, стали участившиеся нападения пиратов из бывшей Турции. Повадились, урюки, на рыбацких баркасах к нашему побережью подходить, поселки грабить и людей воровать. В общем-то, это не наша зона ответственности, есть Третья гвардейская бригада, остатки некогда могучего Краснознаменного Черноморского Флота, но вот людей у них мало, в трех батальонах всего семьсот морских пехотинцев, и во флотилии, еще триста пятьдесят моряков на двух чудом живых военных кораблях. Мало? Вот то-то же, что мало, и пришлось к охране побережья нам и некоторым подразделениям из ВБР подключаться.
        Среди наших бойцов ходил упорный слух, что ожидается, чуть ли не вторжение из-за моря, но я в это как-то не верил. Пираты ребята отчаянные, что наши, которые на Украине по побережью от Скадовска до Одессы сидят, что трабзонские кончелыги, что болгары, бывшие братушки, все они свирепые черти, спору нет. Однако чтобы на нас всерьез наехать, это нет, и пока, ни одна приморская республика большой десант не потянет. Вот стянуть чего-нибудь или небольшой налет организовать, это да, вполне возможно, и дело даже не в нашей силе, а в том, что ни у кого нет средств доставки большого количества бойцов по морю. Скорее всего, как мне думалось, наше пребывание на побережье связано с нашим соседом, Туапсинской Республикой, которая уже почти год ведет бои с племенем каратянцев за Гойтхский перевал и единственную уцелевшую до сегодняшних дней автомагистраль, связывающую их территорию и земли Конфедерации.
        Чует мое сердце, что готовится аннексия независимой республики, а заодно, и горцев, и нам, гвардейскому спецназу и войскам быстрого реагирования, подтягивающимся к побережью, предстоит идти впереди всех. Если верить нашим радиостанциям, то и горцы и приморцы выдохлись, у тех и других по полтысячи штыков на передовой линии, без боеприпасов и вооружения, и в резерве сотни по три бойцов. Против нашей ударной группы в полторы тысячи солдат и офицеров, прошедших войну с
«беспределами», и сосредоточившихся сейчас в Новороссийске, туапсинцы долго не выстоят, а горцами займется другая армейская группировка, наступающая со стороны Горячего Ключа.
        Впрочем, это только результат моих наблюдений и домыслов, а пока, мы сидим в районе Геленджика уже неделю, пиратов не наблюдаем и нашу нынешнюю работу, воспринимаем как вполне заслуженный отдых. Солнечно, тепло, побережье Черного моря, сосновый бор, и мы, три сотни головорезов, загорающих на пляже. Благодать. Конечно, не хватает женщин, и в Новороссийск, ясно видимый на другой стороне бухты, не отпускают. Пока еще мы терпим, и самоволок в батальоне не случалось, но мыслишки в этом направлении уже работают.
        День, когда мы узнали, что же нам предстоит, начинался вполне обычно, подъем, зарядка, завтрак, и построение для поднятия государственного флага.
        - Общее построение! - без десяти минут восемь, звучит команда нашего командира роты, и по совместительству командира группы, капитана Черпанова.
        Строимся возле базы отдыха «Взлет», где мы проживаем, здесь весь наш батальон, включая комбата Еременко и штабных офицеров. Все как обычно, за исключением одного, на левом фланге вместе с нами стоят два десятка крепких парней с шевронами морской пехоты на камуфляже.
        Флаг взвился, достиг своего положенного места и затрепетал на ветру, а Еременко, взобравшийся на небольшую трибуну, напротив строя, повел речь. «Ну, - думаю, - сейчас он нам начнет рассказывать про тяжелое положение в Туапсинской республике и о том, что мы должны протянуть руку помощи горожанам, которым прямо таки не терпится вступить в нашу Конфедерацию». Однако нет, речь пошла совсем о другом городе, который находится от нас несколько дальше, чем Туапсе, и совершенно в другой стороне.
        Севастополь, вот что заинтересовало наше верховное командование. Город русских моряков, так его до Хаоса называли, и что там сейчас творится, никто из нас сказать точно не мог. Были слухи о том, что лет тридцать назад, еще в Эпоху Хаоса, город попытались подмять под себя уцелевшие крымские татары, но чем дело кончилось, никто точно не знал, поскольку рвануло сразу несколько городских арсеналов. В народе гуляли две основных версии произошедшего в Севастополе. Одна гласила, что арсеналы подорвала группа смертников-шахидов, а другая, что подрыв произвели последние защитники города-героя, не желавшие сдачи в плен. Как же все было на самом деле, вряд ли кто-то теперь узнает, но факт остается фактом, город не уцелел, большую его часть поглотило море, а что осталось, превратилось в кучи строительного мусора.
        Однако что-то все же уцелело, и как нам поведал Еременко, недавно были задержаны беженцы, пытающиеся на лодках переправиться через Керченский пролив и нелегально попасть на территорию Конфедерации. Разумеется, их допросили, и стало известно, что раньше они жили в районе Симферополя, но весной их поселок был уничтожен, а сами они попали в рабство. После этого три месяца они работали на разборе завалов возле Инкермана. Выяснилось, что захватили их боевики Караимского Имамата, которые ставили своей целью возрождение Крымского Ханства в границах тысяча четыреста какого-то года. Вот так, не больше и не меньше. Цель великая и достойная, если посмотреть со стороны, вот только нашим генералам совсем не хотелось, чтобы караимы добрались до оружейных складов, а президенту, совсем не понравилась то, что кто-то держит в рабах наших братьев по крови.
        Было принято волевое решение, и в столичных штабах родился план операции «Бросок». Наша задача в этой операции, предельно проста. Вместе с двумя батальонами морской пехоты, штурмовым батальоном из Первой гвардейской бригады и сводной саперной ротой ВБР, погрузиться на три самоходные баржи и БДК «Цезарь Куников», один из наших военных кораблей, и под прикрытием другого корабля, СКР «Ладный», достигнуть Севастопольской бухты, высадиться на берег и уничтожить караимов. После этого, само собой, освобождение рабов и продолжение работ по очистке городских развалин.
        Скоро приказы отдаются, да не скоро дело делается и перед походом в Севастополь, предстояло неделю готовиться к этому событию, и именно для этого к нам и прибыли прикомандированные морпехи. Майор что хотел сказать, сказал, покинул трибуну, а мы разошлись по ротам, и началось наше дополнительное обучение.
        С морскими пехотинцами общий язык нашли быстро, свойские парни, без понтов и показного героизма, твердые профессионалы, не раз показавшие себя в деле, так что тому, что они говорят, можно было верить. Первым делом началось все с краткого рассказа про корабли нашего ВМФ, на которых нам предстояло участвовать в десанте. Как я уже говорил, их немного и немало, а два боевых, БДК «Цезарь Куников» и СКР
«Ладный», а также три десантные самоходных баржи.
        Начну с нашей ударной силы, корабля, должного охранять наш покой в походе. Сторожевой корабль «Ладный», был включен в состав КЧФ в далеком 1981 году, это получается 76 лет назад, старичок, однако, но на ходу. Водоизмещение, длина, ширина, осадка, силовые установки, нам это все было не так интересно, а вот вооружение, удивляло, а потому и запомнилось. Две двухствольные артустановки АК-726, два четырех трубных торпедных аппарата, два реактивных бомбомета РБУ-6000
«Смерч», четыре пусковых установки «Раструб» и две установки «Оса-МА-2». Это должно впечатлять и я впечатлился, но мне сразу же объяснили, что из всего этого вооружения, работают только АК-726 и один из бомбометов, все остальное давно пришло в негодность и демонтировано. На их места наварены турели под самые обычные станковые пулеметы, которые должны выставляться на боевые посты в случае боя. С одной стороны, от прежнего, некогда грозного боевого корабля, осталось очень мало, а с другой, он все еще на ходу, и более грозного корабля, чем он, во всем Черном море, попросту не существует.
        Второй боевой корабль, большой десантный корабль «Цезарь Куников». Построен в 1986 году, но, так же как и СКР, до сих пор является боевой единицей и готов выполнить задачи, для которых еще в легендарном Советском Союзе, его проектировали и строили. Дабы не расстраиваться, поинтересовались сразу, что из вооружения на корабле работает. Вооружение у БДК, было вполне приличным, два двухствольных АК-725 и две двадцатиствольные установки РСЗО «Град» калибра 122-мм, плюс, те же самые станковые пулеметы, что и на «Ладном». Остальное вооружение, то есть торпедное и зенитное, отсутствовало.
        Наконец, о главном, о трех самоходных баржах. Почему они главное? По той простой причине, что именно на них, мы и должны были совершить наш славный поход. Я их еще не видел, эти самые морские чудо-суда, но уже тихо ненавидел. Надо сказать, предчувствия меня не обманули. Это были металлические каркасы старых плоскодонных судов класса река-море с собственной силовой установкой. Скорость, закачаешься, целых семь узлов в час, что по земным меркам, целых тринадцать километров. Мореходные качества не очень, а если случится серьезный шторм, то весь экипаж и десант пойдет на корм рыбам. Зато в них можно было запихать целый батальон воинов, например, наш.
        Рассказ о кораблях закончился быстро и перешли к другим вещам, как правильно жить на кораблях, какие бывают сигналы на море и, что немаловажно, как спасаться. Устройство шлюпок, спасательных жилетов и плотов. Хотя, морпехи поделились своим мнением сразу, если что не так, пожар, например, или шов сварной разошелся и появилась серьезная течь, надевай спасательный жилет на тело и за борт. Корабли нашей эскадры будут все время продвигаться вдоль береговой черты, так что спастись реально. Вот это, я запомнил очень хорошо.
        Так прошло два дня, еще три потратили на тренировки по высадке на берег, и еще два на боевое слаживание со штурмовиками и морскими пехотинцами. На этом все, стоп, подготовка окончена, припасы и боекомплекты загружены, сутки отдыха и погрузка.
        Погода нас баловала, штормов не было и через двое суток, некоторое время постояв на рейде и, дождавшись темноты, наша эскадра вошла в большой залив, образовавшийся на месте города-героя Севастополя. На наших кораблях огней не зажигали, но указывая нам путь, как створные маяки на входе в залив горели костры, зажженные шпионами СБ, которые высадились здесь заранее и произвели разведку.
        Ночь, огни костров и с правого берега, по ходу нашего движения, забил прерывистыми сигналами мощный фонарь.
        - Надо же, морзянка, - удивился комбат, расположившийся на палубе, - только непонятная какая-то.
        - Это не морзянка, - ответил ему один из матросов палубной команды, разбирающий навесные борта, которые прикрывали нас во время похода от волн. - Это Морской Свод Сигналов, наши сигнальщики разберутся, что к чему, поднимайтесь наверх, - он кивнул на ходовой мостик, - товарищ майор.
        Не знаю, что сигнальщики сказали нашему майору, и о чем он переговаривался с другими комбатами по рации, но вскоре наша баржа стала замедляться. Матросы уже закончили снимать щиты, провернули лебедку, которая должна была опустить носовую аппарель, а мы, в легком здоровом мандраже от предстоящего боя, скопились на палубе. Кто-то разгрузку подтягивал, кто-то РД еще раз проверял, а кто-то, как я, просто смотрел на черную громаду горы, к которой мы подходили все ближе и ближе.
        Наконец, баржа окончательно остановилась, зажужжала электролебедка, а к нам вышел комбат:
        - Воины, сейчас десантируемся на берег. Делать все четко, как учили. Только землю твердую под ногами почуете, сразу на гору карабкайтесь, там караимы засели, и наша задача, всех их в гробы вогнать. Задача ясна?
        - Да!!! - проревели мы.
        - Отлично! Не оплошайте, парни, да смотрите, перед морпехами и штурмовиками не опозорьтесь. Мы лучшие! Спецназ, вперед!
        - Вперед!
        В наш крик вмешался громкий и басистый голос корабельного боцмана, по местным приколам, «дракона», уже опустившего аппарель в воду:
        - Пошли!
        Как горох из мешка мы посыпались в темную морскую воду.
        - Бух! - вода спеленала меня, окутала и, холодом своим, пронизала, казалась бы насквозь. Крепко сжал рот, дабы вода в него не попала и, держа над собой автомат, преодолевая сопротивление упругой морской массы, потопал к берегу, до которого было метров сто. Идти было трудно, но мы шли, кто-то спотыкался, ругался вполголоса матом и, вот, основная масса бойцов достигла каменистого берега.
        Только это случилось, как с горы ударило не менее десяти пулеметов, и сотни трассеров красиво озарили ночь своим сверканием. Караимы били по нашим кораблям, становящимся на якорь, но и те, в ответ сразу ответили из своих артиллерийских комплексов и «Градов» БДК. Забахали корабельные орудия, завыли реактивные снаряды, на горе вспыхнули яркие цветки взрывов, и загорелось несколько строений, стоящих на самой вершине. Ориентир отличный и для нас, это то, что и нужно.
        Раздался голос одного из офицеров:
        - Не останавливаться! Не стоять! На штурм!
        Подкинув РД на плечах, зябко поежился, и пополз вверх, туда, где находится наш враг. Плевать на промокшую одежду, берцы полные воды и грязь вокруг от сотен людей выползающих из моря. У меня есть цель, и значит, есть работа. Мы все правопреемники и наследники русской армии, продолжатели ее дел, воюем не хуже, чем воевали наши предки, а потому, вперед, и только вперед.
        Минут через двадцать, ориентируюсь по отсветам пожаров на горе, одним из первых, я все же выбираюсь на пологую вершину. Здесь уже кипит бой и, не успеваю я осмотреться, как на меня бросается бородатый караим в вязаной шерстяной шапке, которая обшита зеленой ленточкой. В руках его автомат и он готов к бою. Всем телом я опрокидываюсь назад, на спину, на РД, должный смягчить удар об землю и, уже в падении, вскинув свой АКС, короткой очередью срубил противника. Бородатый караим рухнул как подкошенный, а меня разворачивает на бок и в отсветах пламени от горящего деревянного дома, я вижу, что совсем рядом со мной происходит рукопашная схватка. Невысокий паренек в черном берете, потерял свое оружие, мечется безоружный меж трех караимов, которые никак не могут схватить его, и кричит:
        - Братва, сюда! Полундра!
        - Держись, братан! - кричу ему и вскакиваю на ноги.
        Всего миг, и я влетаю в схватку. Что-то темное со свистом рассекает воздух и проносится у меня над головой, подставляю автомат, и слышу скрежет металла об метал. Удар ногой в живот противника, один из караимов откатывается в сторону, и тут к нам с морпехом подходит подмога. Основная волна нашего десанта вышла на вершину, и бородачей, мечтающих возродить Крымское ханство, уничтожают одного за другим.
        Итак, гору, на которой происходили основные раскопки, мы зачистили. Пленников, сотен пять людей, в большинстве своем славян, освободили, они находились на противоположном склоне горы и не пострадали, и теперь, предстояло продержаться ночь. Как сообщили шпионы СБ, совсем недалеко от места нашей высадки, в десяти километрах, находится основная армия местных боевиков, которые в любом случае, уже спешат к нам. Предстоял бой, и нам необходимо было к нему подготовиться. По склонам горы, откуда ожидалось нападение, наставили растяжек, оборудовали несколько воронок снарядных под окопчики для боевого охранения, потушили пожары, демаскирующие нас, и заняли оборонительные позиции караимов. Все что можно было сделать, было сделано, и нам оставалось только ждать.
        Эту, самую первую нашу ночь на Крымской земле я запомню навсегда. Десант, штурм, освобождение рабов, все это памятно, но почему-то, особо запомнился утренний бой. Караимы, контратаковали наши оборонительные позиции в утренних сумерках, когда нападения мы уже и не ожидали. Ох, и терпеливые же они черти оказались, ползли к нам полночи, да так аккуратно, что ни одной растяжки не потревожили. Однако у кого-то из них не выдержали нервы, и с истошным криком: «Алла!», один из молодых вражеских бойцов вскочил метрах в двадцати от нашего боевого охранения. Можно сказать, что эта несдержанность одного бойца, ополовинила шансы на удачный исход боя для всего отряда караимов. Для нас, совершенно наоборот.
        Воины в боевом охранении у нас все как на подбор, ветераны, жизнью битые, что к чему, раздумывать не стали, а из всех стволов накрыли склон горы, который прикрывали. Они молотили из всего, что у них имелось, а имелось у пятерых парней совсем немало, один ПКМ, один «Печенег», три «калаша» и гранат десятка два. Огненные смерчи понеслись от их окопчика и воины караимов, понимавшие, что таиться, уже смысла нет, вскакивали и тут же попадали под этот смертельный огонь. Сразу же, наше охранение поддержали другие боевые дозоры, а спустя всего несколько секунд и мы, все остальные бойцы, принимавшие участие в десанте. Взвились в небеса драгоценные осветительные ракеты, имевшиеся только у командиров рот, горный склон осветился бледным и несколько призрачным светом, и мы смогли увидеть нашего противника. По горе ползли не сотни, а как минимум пара тысяч людей.
        Наш огонь останавливает всю эту массу вражеских бойцов, они стреляют нам в ответ, но в какой-то момент, бой несколько затихает. Мы перезаряжаем оружие, а со стороны противника разносится громкий и уверенный протяжный голос:
        - Ал-ла Ак-бар!
        Видимо, это какой-то местный боевой клич, причем, психологически очень сильный. Все как один, еще секунду назад прятавшиеся от наших выстрелов караимы, встают и устремляются на решительный штурм. Сейчас атакующие нас враги не были людьми, это была единая масса живых организмов, ведомых только инстинктом.
        - Огонь! - выкрикнул наш комбат и все, что только могло стрелять, вновь исторгло из себя смертельный огонь, который и потушил вражеский атакующий порыв.
        Противник откатился от наших позиций, а кто-то из офицеров морской пехоты, в первых лучах солнца, вышел на склон и прокричал вслед караимам:
        - Мы русские и потому победим!

«Надо же, - мелькнула у меня мысль, - сколько лет прошло, а слова Александра Васильевича Суворова, до сих пор люди помнят. Раз так, значит, есть еще реальный шанс на возрождение».
        Глава 13
        Караимский Имамат. Крым. 02.12.2057
        Начало декабря, холодно, сыро, сверху капают крупные дождевые капли, а рваный камуфляж, не греет ничуть. Мне вспомнились пленники, которых мы освободили на Инкерманских высотах, изможденные, грязные, многие покалечены, и особенно меня тогда поразили люди, сидевшие в зинданах, земляных ямах, вырытых в грунте на три-четыре метра. Худые заросшие лица, выбитые зубы и испуганные взгляды уже не людей, а животных, забывших, что ранее они были разумными. Каждый из них просидел в зиндане не менее трех месяцев, и эти месяцы заточения, пыток и издевательств, сломали их. Кто же знал тогда, что и я могу оказаться в таком же положении, что и они. Однако, как я попал в зиндан к караимам, отдельная история.
        Закрепились мы на горе, которую отбили у местных боевиков, плотно и с прицелом на то, что, возможно, нам придется зимовать в Крыму. Все окрестные высоты, всего только за неделю, превратили в мощный укрепрайон, доты, дзоты, окопы полного профиля, выдолбленные в неподатливом скальном грунте, и бетонные блоки. В радиусе полукилометра вырубили всю «зеленку», а подходы заминировали многочисленными растяжками, уж с чем, а с гранатами проблем не было.
        Крымчаки несколько раз пытались атаковать нас и проводить ночные диверсии, но мы были начеку, и каждый раз они несли солидные потери и откатывались обратно в лес. Впрочем, каждое нападение противника все бойцы нашего Экспедиционного Крымского Корпуса, как нас обозвали столичные отцы-командиры, воспринимали не как напряг, а как долгожданный отдых от работ по расчистке развалин. В самом деле, каждодневное разгребание кирпичей, камня, щебня, земли и ила, очень утомляет. Воевать, ну, честное слово, все же полегче или, правильней будет сказать, что привычней.
        За работой и боестолкновениями с противником пролетел весь октябрь, и мы нашли, то, что искали. Докопались все же до оружейных складов, на которые, как я понял из разговора наших командиров, в конце девяностых свозили вооружение из арсеналов списанных кораблей КЧФ. Затем, что-то разграбили в Эпоху Хаоса, а остальное, при взрыве разрушившим город-герой Севастополь, было погребено под мусором, который принесла мощнейшая ударная волна. После этого, поверх горы прошлись морские волны, сильное цунами, и никаких складов не осталось, а посторонний человек, не знавший, что здесь находилось ранее, никак не мог предположить, что под несколькими метрами камня и мусора, находится вполне рабочее вооружение.
        Караимы, которые уже подмяли под себя большую часть Крымского полуострова, нашли тех, кто знал, что искать и где, и нам, просто повезло, что несколько людей смогли сбежать с расчистки развалин. И еще повезло, что нашего здесь появления никто не ждал, и мы смогли с малыми для себя потерями занять необходимую нам высоту.
        В общем, весь верхний слой горы был уже до нас расчищен, а мы, совместно с бывшими рабами, только довершили сей титанический труд и обнаружили остатки тех самых складов, где хранилось вооружение. Надо сказать, что было его очень даже немало. Самой первой находкой были АГС-17, около трехсот штук, из них в рабочем состоянии более половины. Одно это, уже неплохо окупало наш рейд, если смотреть на него с экономической точки зрения. Дальше больше, РПГ-7, почти полтысячи единиц, автоматы АПС-55 (Автомат Подводный Специальный) триста штук, пистолет СПП-1 (Специальный Подводный Пистолет), четыреста штук, и даже, карабины КС-23, в количестве двадцати штук. Это то, что касается редких видов вооружения, которые я ранее не видел, или только мельком где-то замечал. Остальное, то есть автоматы АКМ, АКС, АКС-74У, карабины СКС, пистолеты «макарова» и «стечкина», снайперские винтовки Драгунова, пулеметы ПК, ПКМ и РПК, исчислялись не сотнями, а тысячами штук. Многое было порчено взрывами, водой, сыростью, это имело место быть, но уцелело еще больше.
        Конвейер по «прихватизации» древнего наследия работал четко, саперы проверяли остатки склада, мы вынимали оружие, а работяги грузили его на корабли нашей эскадры. Так прошло еще какое-то время, мы забрали все, что представляло интерес для нашей Конфедерации, и началась эвакуация бывших рабов и боевых подразделений на Большую Землю. Верховный Главнокомандующий решил, что держать базу в этих местах сплошное разорение для бюджета государства, и нас должны были перебросить в Керчь, где сейчас закреплялся Третий гвардейский батальон морской пехоты, и строилась полноценная крепость. Именно она становилась форпостом нашего государства на Крымском полуострове, и именно из нее, планировалось начать весеннее наступление на еще не окрепший Караимский Имамат.
        Эвакуация Крымского корпуса из Севастополя должна была пройти в два рейса, но все планы поломала осенняя штормовая погода. Десантные баржи не могли выдержать даже небольшого морского волнения, и остались в Новороссийске, а вся работа по нашей перевозке на родину, легла на БДК. За неделю с берега ушли все, кроме нашего батальона, и мы зависли на высоте еще на десять дней. Делать было нечего, дождь, грязь, ямы от раскопок, полные мутной дождевой воды, плохая видимость и стрельба нескольких вражеских снайперов, которые пользовались мерзкой погодой, подкрадывались к нашим позициям и шмаляли в каждую тень, какую сквозь дождь различали.
        Первые несколько дней, это вызывало только смех с нашей стороны, но потом, чуваки с зелеными повязками пристрелялись и в один день положили двоих наших бойцов. Вот тогда, захотелось нам их наказать и несколько сержантов подошли к комбату, который за удачный штурм горы получил подполковника, и обратились к нему с просьбой разрешить вылазку. Еременко не ломался и, в ближайшую же ночь, пять разведгрупп частым гребнем прошлись по окрестностям и отстреляли пятнадцать вражеских стрелков.
        Батальон продолжал сидеть на горе и, наконец, по рации нам передали, что погода настраивается, и из Новороссийска за нами вышел «Цезарь Куников». Оставались еще одни сутки, и тут, вновь активизировались снайпера. Черт нас всех дернул, вновь напроситься на вылазку, и он же, падла рогатая, дернул Еременко за язык, и комбат, не подумав, ее нам разрешил. В ночь вышли уже шесть разведгрупп и, втянувшись в
«зеленку», где отдыхали снайпера, разведгруппы, сходу, напоролись на грамотно устроенную засаду.
        Ночь ту, помню я смутно, еще в начале боя меня контузило близким взрывом гранаты. На некоторое время я выпал из реальности, и когда очнулся, рядом не было никого из своих, и только ближе к нашим позициям, шла сильная перестрелка. Осторожно и не торопясь, обходя боестолкновение по широкой дуге, направился в сторону горы, и все бы ничего, если бы я был в норме, но контузия есть контузия, не слышишь, как по палой листве ноги гребут. Вот звук моих шагов и выдал меня. Караимы, убивать меня не стали, хотя могли бы, а просто вырубили, повязали и к себе в поселок отволокли.
        Следующее четкое воспоминание, этот самый четырехметровый грязный зиндан на окраине караимского поселения. Прошло уже два дня, как я нахожусь здесь и ничего не происходит, я сижу и никого не интересую. Раскидав ситуацию на составляющие, понимаю, что никто мне на помощь не придет и не выручит. Причина проста, для своих товарищей, скорее всего, я мертв, и о том, что я нахожусь в плену, они попросту не знают. Остается только два варианта, подохнуть в этой яме или бежать, причем, бежать как можно скорее, пока есть для этого силы. Однако легко сказать, да сделать трудно, из ямы без посторонней помощи не выберешься, да и от стражников местных, которые постоянно рядышком тасуются, не убежишь.
        Прерывая мои невеселые размышления, наверху раздался человеческий гомон, кто-то на кого-то орал, были слышны характерные звуки ударов по человеческому телу, и через минуту, в яму опустилась хлипкая лесенка. По ней, не сошел и не спустился, а скатился человек. Лестницу тут же подняли, а в проем прохода заглянула большая и непропорциональная голова местного надзирателя, Султана.
        - Э-э, русский, - он прищурился и попытался разглядеть меня в полутьме, - к тебе гость, будете теперь вдвоем сидеть.
        - Еды и воды дай, сволочь толстомордая! - выкрикнул я.
        - Пожрать, не знаю, а вот попить, дам, - надзиратель распустил завязки на своих шароварах, и стал справлять свою малую нужду прямо в яму, - закончив свои дела, он поинтересовался: - Больше ничего не хочешь?
        - Да, пошел ты, урода кусок.
        Султан рассмеялся и ушел, а я смог разглядеть своего сокамерника, или созинданщика, не знаю, как правильно это будет звучать. Собрат по несчастью, черноволосый парень лет двадцати пяти, нос горбинкой, глаза живые и умные, прижался спиной к каменистой стене и настороженно смотрел на меня. Правда, особо его в полутьме не разглядишь, да и избит он сильно, все лицо в крови, но первое впечатление о нем я составил.
        - Ты откуда, аскер? - с трудом шевеля разбитыми губами, спросил парень.
        - Кубанская Конфедерация, младший сержант гвардии, контузило, попал в плен. А ты, кто таков?
        - Чингиз Керимов, торговец, взятку не дал, теперь расплачиваюсь за это. Товар отобрали, а мне завтра голову отрубят.
        - Что так сурово, ты же крымчак натуральный, а к своему соотечественнику, могли бы и снисхождение проявить?
        - Да, какие они мне свои, - отозвался парень и посмотрел наверх. - Здесь татар и нет почти, сброд один и бандюганы разной нации, между прочим, и ваших, славян много. Все вокруг нескольких караимских семей, уцелевших в Хаос, вертится. Они и не мусульмане совсем, но сплоченные и дружные, а сейчас, это главное. Старшим вождем у них Эзра Дуван, глава одной из семей, грамотный и хитрый человек, десять лет назад объявил себя имамом крымским, и народ за ним пошел, - немного подумав, он добавил: - Больше не за кем было идти, а людям, всегда пастух потребен.
        - А как же Крымское ханство, про которое столько говорят?
        Парень пожал плечами:
        - Народу нужна идея, а про ханство, более или менее, все жители Крыма знают.
        - Слышь, Чингиз, а ты умный парень, говоришь грамотно, слова всякие умные знаешь,
        - я посмотрел на него с подозрением. - Не шпион ли ты, случаем?
        - Да, кому ты нужен, простой сержант, хоть и гвардейский. Сидишь тут в яме, в ней же и сгниешь заживо, здесь это норма. Что касаемо языка, так у меня учителя в детстве хорошие были, да и путешествовал много.
        Несколько минут мы молчали, сверху по-прежнему капали холодные дождевые капли, и молодой торговец, заговорил первым:
        - Выбираться отсюда надо. Ты, гвардеец, парень крепкий, и если возможность представится, Султана, охранника нашего, тихо вырубить сможешь?
        - Смогу, он неповоротливый, и не боец совсем, так, свинота разожравшаяся. Только, как это сделать?
        - Есть план, но ты мне помочь должен. Султана, я знаю немного, здесь я часто бывал, он туповатый и жадный. Выпустить он нас не выпустит, это понятно, но может кое-что пронести, например, еду.
        - Пожрать, хорошо, конечно, но чем это нам поможет?
        - Еду охранник на веревке опустит, и сделает это ночью, чтоб не видел никто. Я тебя подкину, ты по веревке выберешься и вырубишь Султана. Потом, сам понимаешь, вытаскиваешь меня, и мы разбегаемся.
        - А не боишься, что я тебя брошу?
        - Смысла нет, и если ты без меня побежишь, то я шум подниму, и тебя догонят быстро. А так, у тебя хоть какие-то шансы будут, гвардеец. Соглашаешься?
        - Да.
        - Договорились.
        - Кстати, - поинтересовался я, - что это за поселок, где мы находимся?
        Чингиз хотел рассмеяться, но кровяная корка на его губах треснула, и он ответил просто:
        - Развалины Бахчисарая, юго-восточная окраина. Если тебе бежать, то сразу на восток, там леса густые.
        - Понял, благодарю.
        - Выживешь, должен будешь, - ответил он.
        - Это кто и кому еще должен будет, - пробурчал я.
        Торговец несколько минут полежал, видимо, с силами собирался, встал и, задрав голову вверх, прокричал:
        - Султан. Э-гей, Султан. Подойди к яме, разговор есть.
        На поверхности зашуршало, по лужам захлюпали шаги, и вновь появилась голова нашего надзирателя.
        - Чего расшумелся? - он изобразил строгость в голосе и сплюнул вниз.
        Слюна толстомордого охранника попала прямиком на Чингиза, тот в злобе сжал кулаки, но сдержал себя и, обтерев лицо рукавом грязного халата, произнес:
        - Султан, меня завтра казнят.
        - Ага, - флегматично согласился тот.
        - Напоследок, покушать бы хорошо.
        - Это не ко мне, а к Аллаху просьба.
        - Ну, почему же. Ты ведь знаешь, у меня друзей и родни много. Сходи на постоялый двор, там Марат Сафиулин, купец знатный на постой остановился, а он, дядя мой, между прочим. Скажи, что Чина ему привет передает, и попроси пару золотых, чтоб последний ужин мне устроить. Одну монету себе возьми, а на одну, продуктов нам на рынке купи.
        - Ты, что, сын шакала, собрался с гяуром хлеб преломить? - завелся охранник.
        - Что ты, Султан, я помню слова нашего имама, и поделиться хотел с тобой, а не с этим, - он кивнул на меня, - неверным.
        Думал надзиратель долго, с минуту, не меньше, и все же повелся на разводку Чингиза:
        - Ладно, - пробурчал он, - навещу твоего дядю. Еще что-то ему на словах передать?
        - Скажи только, что я помню его ко мне доброту, и перед смертью вспоминаю детство, проведенное в родных горах.
        Охранник ушел, Чингиз вновь привалился к холодной стенке, а я спросил:
        - А чего это ты с ним по-русски разговаривал?
        - Ты здесь недавно, не понял еще, что на татарском языке здесь мало кто говорит. Одно слово - сброд.
        - Так Султан, вроде бы татарин?
        - Татарин, - согласился Чингиз, - только он ногай, а я ялыбойлу. У нас диалекты разные, и легче на вашем языке говорить.
        - А сколько вас всего племен?
        Парень поежился, уже успел продрогнуть, и ответил:
        - Раньше нас в Крыму три племени было: ногаи, потомки кипчаков и половцев, таты, горцы, и мы, ялыбойлу, жили вдоль моря. Теперь только мы и ногаи остались, а татов, мало совсем, давно никого не встречал. Все в Севастополе сгинули, когда его атаковать попытались. Вместе с семьями туда поперлись, славу предков возрождать, и когда в городе бахнуло, то всех там и накрыло.
        - А караимы, разве не татары? - удивился я.
        - Нет, конечно, они потомки евреев из Хазарского каганата и степняков. Хотя, как говорят, предок нынешнего имама, еще в Великую Отечественную войну ездил в Берлин, к немцам, и те выдали ему бумагу, что они самые настоящие тюрки, а не евреи.
        Разговор затих сам собой, я попробовал подремать, но куда там, ноги по щиколотку в грязи, берцы отобрали еще в лесу, а вместо них дали какие-то плетеные сандалеты, к стене не прижмешься, холодно, и на землю лечь, тоже не вариант, можно и не встать. Так я протоптался до вечера, стемнело, и мы с Чингизом стали ожидать Султана.
        - Слушай, гвардеец, - спросил парень, - а правда, что у вас в Конфедерации можно ночью по городу пройти без оружия, и никто тебя не ограбит?
        - Правда.
        - И что, действительно, народ у вас хорошо живет?
        - Лучше, чем у нас, пока нигде не видел.
        - А если к вам эмигрировать, что думаешь, простят, что я татарин?
        - А чего тут прощать, нация не самое важное, главное, чтоб закон понимал и знал, что ты не у себя дома, а в гостях. Если это в голове сидит крепко, то проблем нет, а если что не так, то всегда можешь домой вернуться, в принудительном порядке.
        - Понятно, а может быть, что и мне с тобой пойти?
        - Лично я, так и не против, вдвоем легче, а ты все же местный житель.
        - Решено, после побега пересидим в горах, у дяди Марата, а как все утихнет, на Керчь пойдем.
        - Чингиз, - теперь вопрос задал я, - ты говоришь, что торговец, а чем здесь торговать-то можно?
        - Разное. На море рыбу ловят, продаю. В горах коноплю выращивают, и «план» делают, продаю. Возле Перекопа лошадей выращивают, они тоже всем нужны. Где-то оружие есть, люди на нас, торговцев, выходят. Почему бы за долю, и не найти на древние стволы покупателя хорошего. Опять же, контрабанда, что-то от вас, что-то от украинцев. Было бы желание, а заработать всегда можно. Ну, а если еще это и семейный бизнес, то совсем хорошо, и не надо ничего придумывать. Люди знают тебя, ты знаешь людей, и договориться не проблема.
        - Ха, - усмехнулся я, - а чего в этот раз оплошал?
        - Там личное, - голос купца был невесел. - Перешел дорогу одному местному начальнику, думал, что все схвачено, но не угадал и вот, я здесь, вместе с тобой,
        - он замолчал, встал и хлопнул меня по плечу. - Готовься, кто-то идет. На тебя одна надежда, сержант, и если сейчас не выгорит, то хана нам, мне завтра, а тебе в течении месяца.
        - Не дрейфь, прорвемся. Давай к стене становись.
        Татарин согнулся в поясе и прижался к стене. Секунды тянулись медленно, я был готов прыгнуть вверх, и вот, вниз упала веревка, скрученная из шпагата.
        - Торгаш, - раздался голос надзирателя, - бери пакет, там еда для тебя, и свою половину, я уже забрал.
        - Сейчас, - просипел Чингиз, и шикнул на меня, мол, не зевай, действуй.
        Тянуть было нельзя, тут он был прав. Я вспрыгнул на спину Чингиза, который охнул от натуги, в еще одном прыжке схватился за веревку и, не обращая внимая на то, что она режет мне руки, пополз вверх. Благо, надо было всего метр преодолеть, это два рывка, и я успел до того, как Султан, почуявший напряг, выпустил веревку из рук.
        - Ты чего это? - произнес он в недоумении, обнаружив, что я стою напротив него.
        - Ничего, - ответил я и резким отработанным на тренировках ударом кулака в горло, сломал ему кадык.
        Султан рухнул наземь, а я его еще и придержал, чтоб шума лишнего не было. Оглянулся, ни черта не видать, нахожусь в каком-то дворе, людей рядом нет, и только где-то невдалеке, звякнула цепь и глухо заворчала псина. Ноги тряслись как у паралитика, и первое желание было бежать стремглав, ни о чем уже не заботясь. Однако, я не один, есть напарник, и значит надо его вытаскивать. Найдя лестницу, стараясь не шуметь, опустил ее вниз и, спустя всего несколько секунд, помог торговцу выбраться наружу.
        - Надо же, - прошептал парень, - все-таки получилось, и ты меня не бросил. Пошли отсюда, пока стража не сменилась или патруль мимо не прошел.
        Огородами мы прошли к лесу и, двигаясь вдоль опушки, вышли к дороге на Верхоречье. Здесь нас уже ждали два мужика с тремя вьючными лошадьми в поводу. Это был дядя Чингиза, знатный купец Марат Сафиулин и его сын. На то, что их родственник был не один, мне они ничего не сказали, и мое появление, восприняли как должное. Лошадей они нам не дали, как я ожидал, и о чем они говорили с Чингизом, был не в курсе, разговор шел на их родном языке, но вот одежду и еду нам выделили. После этого, наши пути разошлись, Сафиулин повернул лошадей на Симферополь, туда, куда он изначально и направлялся, а мы, лесными тропами направились в его усадьбу, расположенную в горах.
        Глава 14
        Кубанская Конфедерация. Керчь. 07.04.2058
        Следак СБ, худой и жилистый капитан в сером френче, наподобии того, какой любил носить начальник его ведомства генерал Терехов, имитируя бешенство и брызгая мне в лицо слюной, кричал:
        - Ты, сука, признавайся, говнюк, за сколько родину продал!?
        - Хлоп! - звук пощечины разнесся по допросной комнате.
        Голова моя дернулась, и я уже привычно произнес:
        - Требую встречи со своим командиром батальона, подполковником Еременко, или командиром роты капитаном Черепановым. Они знают, при каких обстоятельствах я попал в плен к караимам, и могут поручиться за меня. Согласно гвардейского устава, подписанного президентом Конфедерации, каждый гвардеец имеет на это право, и я прошу его мне предоставить.
        Капитан изобразил скуку и усталость, присел за стол и направил мне в лицо лампу яркого света. Складывалось впечатление, что он не хотел мне навредить, а добивался от нашего общения какой-то определенной цели, и проверял меня по одному ему известным тестовым программам.
        - Дурак ты, сержант, - он закурил и выпустил под потолок огромный клуб дыма. - Мой тебе совет, сознайся. Дадим тебе десять лет, отработаешь на благо общества в колонии и живи тихо мирно. А то ведь, выведем во двор, расстреляем и всех делов.
        - Мне не в чем признаваться.
        - Как знаешь, - капитан менял маски на лице одну за другой, и теперь изобразил внимание и спокойствие, физиогномист, блин. - Давай сначала, свою сказку рассказывай.
        - Во время вылазки в лес, был контужен близким взрывом вражеской гранаты, когда очнулся, попытался пройти к своим, но был захвачен в плен. Меня доставили в Бахчисарай и посадили в зиндан.
        - Допрашивали?
        - Нет.
        - Почему?
        - Не знаю, но как говорил Чингиз, все ответственные лица находились на побережья, и им было не до меня.
        - С Керимовым мы еще разберемся, и на него не ссылайся. За себя отвечай.
        - Слушаюсь.
        - Продолжай, сержант, - капитан затушил папиросу в переполненной пепельнице и выжидательно уставился на меня.
        - Мы сбежали.
        - Кто был инициатором побега?
        - Керимов, но и я об этом думал.
        Безопасник вновь сменил маску и ехидно усмехнулся:
        - Ну-ну, этот прием внедрения своего агента на вражескую территорию нам знаком. Дальше.
        - Мы выбрались из зиндана.
        - Что ты, говоришь, с охранником сделал?
        - Я его убил.
        - Это точно?
        - Точнее не бывает и с перебитой гортанью да сломанной шеей, не живут, - теперь уже я усмехнулся.
        - Куда из Бахчисарая направились?
        - На юго-восток, в усадьбу купца Сафиулина, в горах за поселком Шахты. Зиму пересидели, а чуть снег таять начал, так и в путь двинулись.
        Капитан приподнял руку, остановил меня и сверился с бумагами, в которых еще во время прошлого допроса, писарем были описаны все мои похождения.
        - Хм, без ошибок шпаришь, сержант. С кем контактировал после выхода в расположение войск Конфедерации?
        Контактировал я с радистом из Второго батальона морской пехоты, который участвовал в высадке на Инкерман, узнал меня и помог связаться со штабом моего подразделения, но капитану этого знать не надо, а то парню, который мне поверил, влетит по первое число, да и мне, пользы от того никакой не будет. Надо было отвечать то, что я и до того говорил:
        - Только с бойцами из боевого дозора и вашим оперативником, который у морпехов в Горностаевке при штабе батальона находится.
        - Допустим.
        - Тук! Тук! Тук! - в дверь допросной комнаты настойчиво постучали.
        - Да, войдите, - следователь недовольно поморщился.
        На пороге появился разводящий караула, старшина из морпехов, а за ним, горой возвышался Еременко. Ура, товарищи! Ко мне на выручку подошла тяжелая артиллерия.
        - Что за херня? Почему посторонние на территории? - заорал капитан на старшину.
        Наш комбат прошел внутрь, дверь за собой закрыл и представился:
        - Подполковник Еременко, Четвертая гвардейская бригада, батальон спецназа, - он кивнул на меня, - командир этого сержанта.
        - Капитан госбезопасности Стахов, - представился следователь. - Как вы проникли на территорию гарнизонной гауптвахты?
        Комбат взял от стенки еще один стул, поставил его к столу, присел и пояснил:
        - Согласно уставу гвардии, меня пропустят везде, где службу несут гвардейцы, и совершенно неважно, из какой они бригады. Поэтому, не надо на разводящего и караул зло таить, товарищ капитан.
        Было заметно, что Стахов занервничал, но постарался этого не показать:
        - Зачем вы здесь, товарищ подполковник?
        - Хочу своего бойца забрать. Разумеется, если его ни в чем не подозревают.
        - А если подозревают?
        - Останусь здесь до тех пор, пока не будет окончено дознание.
        - Следствие может продлиться очень долго.
        - Не беда, можно вызвать кого-то из офицеров батальона и вместо меня, на допросах будет присутствовать он, и если нам покажется, что дело затягивается или следователь необъективен, то мы обратимся непосредственно к президенту Симакову. Итак, капитан, вы, как следователь, готовы выдвинуть какие либо обвинения против сержанта Мечникова?
        - Безопасник поворошил стопку бумаг на столе, вновь поморщился и ответил:
        - Нет.
        - Я могу забрать своего бойца?
        - Через полчаса, как только будут оформлены все бумаги. А сейчас, я прошу вас покинуть мое рабочее место, товарищ подполковник.
        - Без проблем, - Еременко подмигнул мне и покинул комнату.
        Мы вновь остались с капитаном наедине, он вздохнул, и принял, наверное, свой самый обычный вид. Теперь передо мной сидел не бешеный следак, выбивающий у меня признание и не скучающий, мать его так, интеллектуал, а самый обычный офицер, который тянет службу на самой окраине нашего государства.
        - Что ж, повезло тебе сержант, - он положил передо мной стандартный бланк, отпечатанный на пишущей машинке, - подписывай.
        - Это что?
        - Бумага, согласно которой, ты не имеешь жалоб и претензий к органам следствия.
        - Между прочим, вы меня били, товарищ капитан.
        - Да, ладно тебе, сержант, пяток пощечин не в счет, перетерпишь. Сам знаешь, как настоящие допросы проводятся, ты ведь не абы где, а в спецназе служишь. Знаешь ведь?
        - Знаю, - согласился я.
        - Вот то-то же, подписывай и не ерепенься. Тебя бы и так отпустили, но помурыжить пару дней надо было, порядок такой, чтоб не думал, что в сказку попал.
        - Разрешите вопрос?
        - Валяй, сержант.
        - Что с Чингизом Керимовым, тем человеком, который меня к своим вывел?
        - Нормально с ним все, не переживай. Твой кореш сейчас уже в Краснодаре, ценный кадр оказался. Торгаш, много путешествовал, многое знает, связи имеются неплохие, так что у него все будет хорошо.
        Что хотел узнать, я узнал, а потому, подписав бумагу об отказе от претензий, собирался покинуть кабинет гостеприимного капитана Стахова незамедлительно.
        - Разрешите идти? - обратился я к следователю.
        Вместо ответа, он вновь закурил, и сам задал вопрос:
        - Сержант, а на нас, на госбезопасность, поработать не хочешь?
        - Смотря, что делать, товарищ капитан, - мой ответ был краток.
        - Не переживай, на друзей твоих и сослуживцев стучать не придется, для этого есть совершенно другие люди. В основном, работа предстоит по твоей специальности, разведка, но не в составе группы, как у вас в батальоне, а в одиночку. Ты себя показал неплохо, в передряге выжил, в плену уцелел, к своим выбрался, а это очень немало.
        - Это предложение сверху, - ткнул я указательным пальцем в потолок, - или ваша инициатива?
        - Молоток, шаришь, что к чему, сержант. Инициатива моя, но думаю, что наверху ее поддержат, нам, как и любой хорошей структуре, люди всегда потребны. Ты подумай, пока, и если тема выгорит, то тебя найдут.
        - Согласен.
        - Тогда, Мечников, можешь возвращаться в свой батальон и служить дальше.
        Покинув здание гарнизонной «губы», невысокого здания обнесенного колючей проволокой, пожал на прощание руку разводящему караула, вышел на территорию Керченской крепости, нашего форпоста в Крыму, и остановился возле потрепанного, но все еще крепкого «уазика». Еременко нигде видно не было, а водитель, незнакомый мне парень, недавно прикомандированный к нашему батальону из бригады, оказался молчуном, и все, что мне оставалось, это ждать командира, который отсутствовал целый час.
        Когда он появился, то просто пожал мне руку, мы сели в машину, и направились к парому, который всего три недели назад пустили от Тамани до Керчи, и который делал один рейс утром, от нашего берега к Крымскому, и второй вечером, домой. Пока ехали к причалу и грузились на паром, разговора не было, а вот когда судно отчалило, вышли из машины и, остановившись у бортовых лееров, переговорили.
        - Про твой «Анабазис», я все знаю, Санек, - начал комбат, - связисты морпеховские все как есть рассказали, а подробности потом поведаешь. Лучше скажи, следак эсбэшный про клад наш, что под Ростовом нашли, не интересовался?
        - Нет, командир, про это даже намека не было. Не знают они об этом ничего. А вы, поэтому так быстро примчались меня выручать, что за клад беспокоились?
        - Эх, Саня, плохо ты меня знаешь. Я своих бойцов, при любом раскладе не брошу. Обид на меня нет, что не выручили тебя под Инкерманом?
        - Никаких обид, командир, все и сам прекрасно понимаю.
        - Добре, - Еременко удовлетворенно кивнул головой. - А следователь этот, Стахов, поработать на СБ не предлагал?
        - Предлагал, - этот момент я скрывать не стал, - но заверил, что работа по специальности будет.
        - И что ты ответил?
        - Согласился, а что, не надо было?
        - Все путем, Саня, вопросов нет, и правильно сделал, что согласился. Нам проблемы с госбезопасностью не нужны, а даже наоборот, сблизиться с ними, очень даже пользительно.
        - Командир, в крайнем бою, что в «зеленке» под Инкерманом случился, много парней потеряли?
        Комбат тяжко вздохнул, и ответил:
        - Много, пятеро «двухсотых» и еще семь человек тяжелых. Правда, крымчаков наваляли с полсотни, не меньше, но все одно, свои бойцы дороже, чем эти самые борцы за великое Крымское Ханство.
        - Да уж, сходили на вылазку, чебуреков по «зеленке» погонять.
        - Работа у нас такая, но тут, конечно, мы сами виноваты.
        Минут пять мы простояли молча, каждый думал о своем и, прерывая тягостное молчание, я спросил Еременко:
        - Иваныч, раз разговор про клад зашел, может быть, скажете, как там, с долей нашей?
        - С долей, все путем, некоторую часть золота и драгоценностей удалось через подставных людишек на «конфы» обменять, и решил я эти денежки в дело вкладывать. Ты ведь Филина, комода своего, не забыл еще?
        - Да, как его забудешь, наш ведь, человек.
        - Правильно, именно, что наш. Доктора комиссовали его вчистую, он в отставку вышел и в Гвардейское уехал. Так я в него деньгами вложиться решил, чтоб он, значит, бизнес свой начинал, а мы с этого, какой-то легальный доход имели.
        - Сельское хозяйство? Странно это как-то.
        - Нет, это Филин хотел фермерствовать, а я с ним переговорил, выделил ему людей сообразительных и хватких, и он сейчас заводик ставит, дабы для нужд армии мины противопехотные выпускать.
        - Вот это да, вот это я понимаю, и спрос будет в любом случае.
        - И я так подумал, - улыбнулся комбат. - Все просто, и взять ту же самую МОН-50, так самая обычная жестяная штамповка. Взрывчатку у нас уже производят, начинка свинцовые шарики, чуть больше картечин охотничьих, и единственная проблема, это производство детонаторов, но ведь можно и обычные УЗРГМы использовать. В общем, первая заводская линия уже готовится к запуску, а следом, к осени ближе, вторая пойдет, для ОЗМ-72. Как это наладится, так и за остальное возьмемся, но хочется попробовать производство ПФМ-1, - лицо комбата приобрело несколько мечтательное выражение, - для тех же «беспределов» и прочих дикарей, которые в лесах как мухи плодятся, это само то, что доктор прописал.
        - Командир, что такое МОН-50 и ОЗМ-72 я знаю, а вот что такое ПФМ понятия не имею. Объясните?
        - Противопехотная фугасная мина, она же ПФМ-1, она же «лепесток», мина нажимного действия, противопехотная. Самая обычная полиэтиленовая штучка весом в восемьдесят грамм, масса взрывчатки всего сорок грамм. Такие мины разбрасываются снарядами и рассыпаются по земле, противник на такую игрушку наступает, и она ему отрывает ногу.
        - Жестокая мина.
        - Это да, но полезная. Единственная проблема, что возникает, как добиться получения хорошей жидкой взрывчатки, но не все сразу, думаю, что и этот вопрос решим.
        - Иваныч, а что еще планируете, кроме мин?
        - В Керчи, как выяснилось, кое-что от судостроительного завода «Залив» уцелело, государство планирует его реанимировать и начать выпуск своих кораблей, половину средств в это дело вкладывает Конфедерация, и половину частные инвесторы. Идея неплоха, и процентов десять акций, вполне можно прикупить. Потом в сельское хозяйство вложусь, продовольствие всегда в цене, и акций Краснодарского Оружейного Завода планирую взять. Растраты будут солидные, но это только две трети от того, что мы нашли.
        - Так, а мы, что с этого поимеем?
        - Уже имеете, Саня, не переживай. Пять процентов акций от завода по производству мин, на каждого, кто в добыче клада участвовал, официально записаны. Остальное, не обессудьте, все мое. Как что-то еще на общаковые средства будет приобретено, так и дележка сразу произойдет.
        - Понимаю, Иваныч, вы комбат, вы деньги пристраиваете и легализуете, основная работа на вас, вам же и основной куш.
        Про планы финансовые разговор продолжался недолго и, как-то сам собой, перекинулся на военную тематику. Я поинтересовался, когда же мы пойдем Крымский полуостров от караимов зачищать, и получил ответ, что не в этом году, и это информация точная.
        Президент решил временно приостановить экспансию, и поставил задачу, крепить экономическую составляющую государства. Может быть, что он и прав. За последний год, только за счет нейтральных земель, по которым ранее «беспределы» бродили, и районов Донского Царства, занятых нашими войсками, территория Конфедерации увеличилась более чем на треть. Надо все это переварить, заселить людьми, которых, как всегда, не хватает и, хотя бы по минимуму, наладить транспортную инфраструктуру.
        - А что наш батальон? - спросил я у Еременко.
        - Все по-прежнему, базируемся под Новороссийском, вроде как побережье охраняем. Хотя, может так случиться, что нас на Туапсе направят или на Гойтхский перевал, но это вряд ли. И у приморцев и у каратянцев сейчас столичные дипломаты работают и, скорее всего, они попросту вольются в наше государство. Свои ведь люди, а не какие-то там «индейцы» или караимы, от которых непонятно чего ожидать.
        Паром причалил к нашему берегу, мы погрузились в машину, и тронулись в путь. Вскоре я заснул, и всю дорогу до нашей базы под Геленджиком, благополучно проспал. Надо сказать, правильно сделал, что по пути покемарил, так как по прибытии в расположение батальона, мне стало не до отдыха. Я вернулся домой, в свою палатку, к своим товарищам, на свой спальник, и к моему ноутбуку, который, так и лежал в рюкзаке, ждал своего хозяина.
        Уже далеко за полночь, я сидел на пляже возле костра, дрова прогорели и, поставив вокруг углей кирпичи, мы выкладывали на них шампура с мясом молодого барашка, и разговаривали. Меня спрашивали про плен и побег, а я, интересовался жизнью своей группы, роты и всего нашего батальона. Хорошо быть среди своих, не ждать удара в спину, знать, что тебя не сдадут за грош, и видеть вокруг себя знакомые лица благожелательно настроенных к тебе людей.
        Глава 15
        Кубанская Конфедерация. Гвардейское. 26.08.2058
        - Бойцы, - выкрикнул идущий по обочине дороги Черепанов, - пьянство зло!
        - Пьянство зло! - поддерживаем мы нашего командира роты и топаем по пыльной грунтовке дальше.
        Было дело, неделю назад в Новороссийске отдыхали, законная увольнительная случилась, однако. Отдохнули по полной программе, пляж, девушки в бикини, виноградное вино, холодное пиво и раки. Все как полагается летом на море. Будет, что вспомнить в старости, но перебрали, что было, то было, и молодое коварное винцо из Абрау-Дюрсо сделало свое дело. Кому-то пришла в голову шикарная мысль, что неплохо бы было покатать девушек по морю. Есть мысль, есть молодые крепкие мужики, есть запасы спиртного, а значит, пошла потеха. Что интересно, и лодка, в конце концов, нашлась. Так сложилось, что мы угнали рыбачий баркас генерала Крапивина, того самого, который руководил походом в Донское Царство, а сейчас командовал Приморским Военным Округом.
        Покатались красиво, выжимали из древнего суденышка, которое генерал просто обожал, все, что только возможно и, в итоге, при швартовке к причалу, проломили ему борт и баркас утоп. У нас никто не пострадал, и даже девчонки, ради которых все это и затевалось, не получили ни одного ушиба. Все остались довольны, кроме генерала Крапивина, разумеется, который лишился своей любимой игрушки.
        Утром, во время построения на подъем флага, комбат, которому в штабе округа полночи мотали нервы, злой и не выспавшийся, очень подробно объяснил всему личному составу нашей роты, кто мы такие есть по жизни. Ораторствовал он с полчаса, а закончил свою эмоциональную речь следующим:
        - Что, расслабились? Волю почуяли? А хрен вы угадали! Черепанов!
        - Я! - отозвался наш ротный.
        - Марш-бросок в полной выкладке через горы к Крымску, а затем обратно. Через неделю жду вас обратно. Продовольствие не брать! Выполнять!
        Прошли отпущенные комбатом десять минут, и все четыре группы нашей второй роты уже шагали по горным тропам на север. Бег и шаг, шаг и бег, добыча пропитания, и отметка в контрольных точках, координаты которых нам сбрасывали по рации. Так пролетела неделя и вот, злые, уставшие и голодные, мы возвращались обратно.
        - Пьянство зло! - вновь раздался голос капитана.
        - Зло-о-о! - уже в десятысячный раз за семь дней согласились мы, и рота вошла в лагерь батальона.
        Мы выстроились перед флагом, и из здания пансионата появился комбат. Он неспешно прошелся вдоль строя, оглядел нас, ухмыльнулся и спросил:
        - Что, бойцы, урок усвоили?
        - Так точно! - дружно ответили мы ему.
        - Буду надеяться, что так оно и есть. Вольно! Разойдись!
        Вскинув на плечи рюкзак, направился в палатку, но снова прозвучал голос Еременко:
        - Череп, Мечник, Исмаил, на месте.
        Рюкзак вновь упал на камни плаца, рота ушла на помывку и обед, и остались только четверо, командир роты, Еременко, и мы с Исмаилом. Комбат подошел вплотную, огляделся, нет ли кого рядом, и сказал:
        - Дело есть, и послать могу только вас, остальные все в разгоне.
        - Что за дело? - вопрос задал Черепанов.
        - В Гвардейское надо смотаться, у Филина проблемы.
        - Когда ехать?
        - Сегодня караван торговый из Новороссийска на столицу идет, надо с ним. На все про все, вам три часа.
        - А что у Филина?
        - Да, там какой-то рэкет объявился, мзду с него требуют. Он было, в администрацию районную сунулся, но там ни «да», ни «нет», мутные люди. Видимо, хотят посмотреть, кто за ним стоит и сможет ли он свое добро защитить. Можно было бы и в столицу обратиться, но это чревато, конфликт у него с местными жителями, а в сельской местности никогда не знаешь, кто и чей родственник, и кто тебе за своего кума
«красного петуха» подпустит. Подробностей не знаю, сами понимаете, что в радиоэфире особо не покалякаешь на темы щекотливые.
        - Так ведь там, вроде как, все жители из гвардейцев бывших или потомки их? - удивился я.
        - Это в Гвардейском, а здесь конфликт не поселения касается, а Филина лично и завода, который на него записан и где мы акционеры. В общем, поезжайте, узнайте в чем дело и, по возможности, разберитесь. Не хотелось бы в это дело впутывать посторонних, и тем более, столичные власти или СБ, а то начнут глубоко копать, вопросы задавать, и спросят, откуда у сержанта гвардии такая куча золотых
«конфов», на которые он завод ставит, оборудование закупает и специалистов нанимает.
        Собраться нам недолго, переоделись в гражданку, с собой рюкзаки, в этом странности нет, денежки, личное оружие и армейскую рацию. До Новороссийска нас довез командирский «уазик» и к отбытию торгового каравана, везущего в столицу соленую рыбу в бочках, вино и пиво, мы успели вовремя. С местами проблем не возникло, они были забронированы заранее, и через сутки наш маленький карательный отряд уже был в Краснодаре. От столицы до Гвардейского недалеко, час езды. Наняли машину, и к вечеру были в гостях у нашего боевого товарища.
        Егор Черносвит, вольный предприниматель, отличался от сержанта Филина очень сильно. Вроде бы, и года еще не прошло, как видел его в последний раз, но перемены заметны сразу. Сержант, был крепкий парень плотного телосложения, резкий в жизни, и не менее резкий в движениях, а предприниматель, который нас встречал во дворе своего добротного каменного дома, солидный и сдержанный мужчина в дорогой шелковой рубахе, мало, чем на него походил. Только глаза остались прежними, чуть с прищуром, умные и внимательные, раскладывающие каждого человека на составляющие.
        Прошли в дом и молодая жена нашего товарища, красивая стройная девушка в нарядном цветастом платье, быстренько накрыла нам на стол и удалилась в гости к своим родителям. Порядок здесь такой, оказывается, мужчины говорят, женщин рядом быть не должно. Надо сказать, задумка правильная, и мужикам спокойней, и в случае буйства какого, слабый пол под удар не попадает, а то всякое случается, ибо народ здесь живет, как правило, весьма суровый.
        Остограмившись домашней наливкой, закусили колбаской местного производства, и перешли к делу.
        Разговор начал Черепанов:
        - Докладывай, сержант, что за проблемы?
        Крякнув, Филин порылся в сундучке, что стоял под столом, и положил перед капитаном лист бумаги, исчерканный линиями, кружками и надписями рядом с ними. Он стал водить по линиям пальцем и объяснять нам местные расклады:
        - Ситуация здесь путаная, и даже я, хоть и местный житель, а не сразу разобрался, что и как. Смотрите, - он показал на кружок вверху и надпись рядом, - главный здесь человек, потомственный глава районной администрации Зайцев. Он здесь полновластный хозяин и имеет все, что только пожелает. Под ним весь район и кроме официальных налогов, есть другой, идущий ему лично в карман. Живет в станице Динской, при нем три сына и два зятя. Это шесть стволов, к этому же управа Народной Стражи рядом. В районе пять крупных поселений и в каждом около двух тысяч человек. В поселках у него управляющие поставлены, и каждый, ему или сват, или брат, или кум, или еще кто-то. Кроме них еще около сорока хуторов, сколько точно, никто не знает, но это еще как минимум пятнадцать тысяч жителей. Раньше он в Гвардейское не совался, а тут, деньгами хорошими запахло, вот и решил рискнуть.
        - Так, а чего сразу про местные дела комбату не доложил?
        - Докладывал, когда еще все только планировалось, но я тогда знал не все. Опять же, поначалу, отношения были хорошими, и эти самые Зайцевы, мне даже помогали. Со строительством заводских корпусов проблем не было, стройматериалами обеспечили, и денег за них лишних не брали. Транспорт дали и электричество из города подвели, за наши деньги, разумеется, но все в пределах разумного. Проблемы совсем недавно начались, когда на завод уже оборудование привезли и установили. Дело осталось за малым, начать работу и, вот здесь, появились бычары из леса, бандосы местные, десятка три рыл. Потребовали отстегивать им процент, а не то, спалят наш заводик и как не было его никогда. Сунулся к Зайцеву, и все на свои места встало.
        - Он прямо заявил, что это его люди?
        - Нет, намеками, но настолько прозрачными, что и тугодум любой бы все понял. Обращаться выше смысла нет, официально, перед законом глава района чист и прозрачен, и даже если банду перебить, проблема не исчезнет, а только усугубится. У нас ведь как, живешь себе тихо, а потом раз, и спалили тебя вместе со всей твоей семьей.
        - В общем, сколько у него стволов, у феодала этого местного?
        - Под полсотни активных бойцов наберется, в том числе и Народная Стража, десять человек. Они хоть и относятся к МВД, но слушают больше Зайцева, чем свое начальство в столице.
        - Понятно, - вздохнул Черепанов, - до бога высоко, а до царя далеко. Вроде и столица рядом, а и тут порядка нет. Какие-то слабости у районного главы есть?
        - Как и у всех, - пожал плечами Филин, - семья, дети, внуки. Он со своих близких, чуть ли не пылинки сдувает, и сказать могу одно, примерный семьянин. В остальном же, сволочь редкостная и ничем особо не дорожит.
        - Сколько они тебе времени на раздумье дали?
        - Пять дней, четыре уже прошли. Остались одни сутки и послезавтра надо бандосов снова в гости ждать.
        - Что думаешь, если с Зайцевым сразу переговорить, поймет, что мы люди серьезные и не надо нас тревожить?
        - Нет, доказательства нужны, и ему плевать, кто мы такие, гвардия или территориалы, местные жители это не очень хорошо понимают.
        Черепанов посмотрел на лист бумаги, подумал, и решил:
        - Будем их давить. Нас всего трое, но если все сделать быстро и тихо, то мы опередим их. Для начала разбираемся с быками, затем разговор с Зайцевым, и если он по-хорошему не поймет, то убеждаем его по-плохому. Филин, где его быки кучкуются?
        - Наше поселение на месте Красносельского стоит, между нами и Динской федеральная трасса, - пояснил Филин, - и хутор, на котором быки Зайцева сидят, как раз между нами, на реке Кочетъ. Вы его могли видеть, когда к нам ехали.
        - Есть такое место, справа от дороги возле реки какие-то постройки видел, - медленно кивнув головой, сказал Ибрагим.
        - Вот, оно самое есть.
        - Сколько их там? - Черепанов продолжал задавать вопросы.
        - Постоянно, человек пятнадцать, они ведь не профессиональная армия, а вроде как холопы Зайцева и его семьи. Днем могут в поле или на реке работать, а в ночь, на большую дорогу за добычей выходить.
        - Если с ними что-то случится, их искать будут?
        - Нет, все они одиночки, а кое-кто и в розыске, за воровство и бандитизм. Они потому и держатся Зайцева, что им податься некогда.
        - Проводник нужен, у тебя есть верный человек?
        - И не один, - усмехнулся мой бывший комод, - все же я местный, и если надо, человек десять смогу поднять.
        - Десять не надо, а нужен один, чтоб не болтливый, местность знал хорошо и соображал быстро.
        - Будет проводник.
        Той же ночью, уже после полуночи мы сидели на опушке густой березовой рощи, и перед нами был хуторок, где мы должны были показательно уничтожить полтора десятка человек. Рядом с нами еле слышно зашуршала трава, и появился Ильюшка, младший брат Филина, крепкий тринадцатилетний паренек, который знал все окрестности как свои пять пальцев, и на этом хуторе как-то рыбу воровал.
        - Все спят, - прошептал он и махнул рукой в сторону хутора, - вон в том длинном домике, где лампа светит.
        - Охрана?
        - Нет, они здесь хозяева, а залетных банд у нас не бывает, столица недалеко.
        - Дальше сами, - прошептал ему наш капитан, - возвращайся домой.
        - Понял, - видимо, что такое дисциплина паренек знал, и спорить не стал. Вновь зашуршала трава, и он исчез.
        Капитан посмотрел на луну, еле выглядывающую из-за туч, встал, и кивнул на хутор:
        - Пошли.
        Бояться нам было нечего, только что собак, может быть, но они все на цепи. Плана тоже не составляли, и действовать решили просто. Войти на территорию хутора, где все его обитатели, тринадцать крепких мужиков, самой разбойной наружности, скопились в одном строении, и всех перестрелять. Дать знать, местному корольку, что и на его местную крутость, может найтись управа.
        На территорию хутора зашли с подветренной стороны, перебрались через плетень, и собаки почуяли нас только тогда, когда до спального барака оставалось метров пятьдесят. Три злых и лохматых волкодава, сразу же подняли лай, но было поздно, мы заскочили на крыльцо, и я прихватил масляную самодельную лампаду, сделанную из глины и оставленную в прихожке. Наверное, лампада оставалась для тех, кто ночами любит по отхожим местам шляться.
        - А ну, заткнитесь, твари! - в узком окошке мелькнула тень человека, разбуженного собачьим лаем.
        Бух! - Черепанов с ноги открывает массивную дверь в помещение, где спят разбойнички, а я, из-за его плеча кидаю лампаду на проход между нарами. Глина трескается, масло разливается и тут же от фитиля вспыхивает.
        Что!? Где!? - кричат люди, только миг назад мирно посапывающие в обе дырочки. - Атас! Горим! - добавляются голоса тех, на кого масло попало.
        Капитан и Исмаил расходятся влево и вправо от двери, и начинают стрелять в ошалевших и не понимающих, что же происходит людей, а я становлюсь на колено, верный ТТ уже в руке, и одного за другим, сшибаю троих бандосов.
        - Контроль? - спрашивает капитана Исмаил-ага, прикрываясь от разгорающегося пламени ладонью.
        - Отход, огонь все сожрет, - отвечает Черепанов, и мы покидаем барак.
        Однако сразу не уходим и еще какое-то время, стоим в тени густой и высокой яблони, растущей неподалеку. Проходит минут пять и кажется, что все здание уже в огне, и все кто находится в нем погибли, но это не так. Раздался треск выламываемой доски, и появилась залитая кровью голова одного из разбойников, который выставил перед собой ствол обреза, и пытался выкарабкаться туда, где его огонь не достанет. Он не видит нас, лезет наружу, и Исмаил-ага, с пятидесяти метров, все же стрелок он хороший, делает из своего «стечкина» только один выстрел и голова бандита вновь исчезает в горящем бараке. Больше на территории не было никого, два склада под речную рыбу, которую тут же и разводили, еще один полупустой, с каким-то тряпьем полусгнившим, а более, ничего ценного.
        Большую часть дня отдыхали у Филина дома, отоспались, пообедали, и на машине, которую наш товарищ прикупил для заводских нужд, вместе с самим хозяином этого странного транспортного средства, помеси «уаза» и «хаммера», отправились в Динскую. Путь недалек, менее чем через час были на месте и сразу же подъехали к дому местного главы района Семена Корнеевича Зайцева. Надо сказать, что жил местный царек очень даже неплохо и, думается мне, что многие небедные люди, живущие до прихода Черного Трехлетия в России, ему бы позавидовали. Дом Зайцева был обнесен мощной стеной из красного кирпича в два слоя, ворота железные и кованные, с узорами красивыми, а сам дом, пятиэтажный особняк под старину. Вот так вот, в большинстве земель нашего государства сплошная разруха, до сих пор кое-где голод случается, а тут, нате вам, живет человек как в старые добрые времена и в ус свой не дует. Красота.
        Нас провели в кабинет хозяина, и первое слово, которое приходило на ум, при виде рабочего места местного начальства, было слово «роскошь». Все в этом месте, на что только ни посмотри, не говорило, а кричало о том, что здесь обитает очень успешный человек, с дурным вкусом, конечно, но богатый. Впрочем, не думаю, что кто-то мог посмеяться над Зайцевым-старшим. По крайней мере, в Динском районе такие граждане вряд ли бы нашлись. Опять же, где в наше время найти таких людей, которые вкус имеют и понимают, что громадный лакированный стол, новенькие дорогие ковры из бывшей Турции, хрустальная люстра, позолоченные обои и неработающий компьютер, сочетаются плохо. Таких людей сейчас очень немного.
        Встречал нас сам хозяин, пожилой болезненно-бледный мужик лет около пятидесяти в шелковом халате, сидящий за столом в резном кресле. Рядом с ним стояли его сыновья и зятья, которые были самыми натуральными антиподами. Сыновья, вылитые папаша, бледные и болезненные, одеты в какие-то бархатные костюмчики, чем-то похожие на сюртуки, как на картинках про эпоху Александра Второго, и зятья, здоровенные бугаи в синтетических майках-борцовках, и плечами исколотыми криминальными татуировками. Блин, не дом главы района, а какая-то бандитская хавира.
        - Ты чего, Черносвит, по-хорошему не понимаешь? - сходу начал кричать Зайцев-старший, у которого, не смотря на его доходной вид был очень сильный голос.
        - Да, тебе теперь не жить, и никто тебе не поможет.
        От нашей компании разговор повел капитан, который сделал один длинный шаг вперед, оказался перед столом, и ударил раскрытой ладонью по голове главы района, при крике сильно подавшегося вперед. Голова Семена Корнеевича с треском ударилась об лакированную поверхность стола, и на некоторое время от всего происходящего отключилась, а мы втроем, Исмаил, и мы с Филином, бросились на его родственников, которые уже схватились за оружие. Уработали мы их быстро, вязать не стали, а только отобрали стволы, между прочим, какие-то понтовитые иностранные модели под натовские калибры, что для наших краев очень большая редкость.
        Черепанов открыл стоящую в баре бутылку вина, воды нигде поблизости не оказалось, и окропил голову местного начальства красненьким полусухим. Семен Корнеевич закашлялся, захлопал глазками и пришел в себя.
        - Прочухался? - спросил его капитан.
        - Ты кто? - Семен Корнеевич, видимо не осознал еще своего положения и вновь попытался взять нас на крик, за что сразу же получил удар в ухо.
        - Не надо кричать, - Черепанов присел напротив, - а то разговора не получится, и придется вас убить.
        - А не боитесь? - голос Зайцева стал спокойным и только по бегающим глазкам, можно было понять, что он сильно волнуется. Особенно часто, его обеспокоенный взгляд останавливался на сыновьях, лежащих в углу без сознания.
        - Нет, не боимся.
        - Чего вы хотите?
        - Первое, ты оставляешь в покое Гвардейское и ни при каких обстоятельствах не вмешиваешься в то, что там происходит. Второе, за наезд на нашего товарища, - капитан кивнул на Филина, - ты нам торчишь пятихатку золотом. Третье, еще раз ты перейдешь нам дорогу, и вся твоя семья, без разницы, кто, что и как, отправится на кладбище. Ну, и четвертое, не вздумай жаловаться.
        - Да, кто вы такие? Госбезопасность? Администрация президента? Кто?
        - Мы гвардия. Итак, ты принимаешь наши условия?
        - Да пошли вы, солдафоны поганые. Хер я на вас ложил, и ничего вы мне не сделаете, я здесь власть. Так всегда здесь было, и так всегда будет.
        - Мечник, - кивок в сторону пленников.
        Нормально, приказ есть. Я подошел к одному из сыновей Зайцева и ударом ноги, обутой в тяжелый армейский ботинок, сломал ему кадык. Парень захрипел и обмяк.
        Семен Корнеевич выпучил глаза, а наш капитан спросил:
        - Ты принимаешь наши условия или второго твоего сынулю прибить?
        - П-п-ри-нимаю, - выдохнул морально и психологически сломленный Семен Корнеевич.
        - Хорошо, так тому и быть. Чисто по доброте душевной, я тебе поверю. Деньги привезешь лично, и время тебе до завтрашнего утра. Попробуешь нам навредить, мы вернемся, и исполним свое обещание.
        Дом мы покинули беспрепятственно, забрали свое оружие у охранников, все так же спокойно шагающих по двору, и укатили обратно в Гвардейское. Честно сказать, логики своего командира я не понимал, и в первую очередь, почему мы оставили Зайцева-старшего жить. Все можно было сделать гораздо проще, перебить всех, кто мог бы придти по душу Филина, да и всех делов.
        Однако, как показали дальнейшие события, Черепанов все рассчитал правильно. Поутру, получив свои пятьсот монет, мы отправились обратно в расположение батальона, а на наш заводик и жизнь Филина никто более не покушался. Никаких претензий за смерть одного из сыновей Зайцева-старшего не было. Тишина и покой. А когда через год, совершенно случайно, я услышал по радио сообщение, что глава Динского района Семен Корнеевич Зайцев в рамках операции по борьбе с бандитизмом был расстрелян, а его семья депортирована обживать дикие пустоши, то успокоился окончательно и про эту историю, вспоминал нечасто.
        Глава 16
        Кубанская Конфедерация. Краснодар. 01.12.2058
        - Значит, сержант Мечников? - средних лет, рыжеволосый майор госбезопасности, про которого можно было сказать, без особых примет, представившийся Захаровым, сидел напротив и неспешно листал мое личное дело.
        - Так точно! - ответил я.
        - Гуд стафф, - сказал Захаров непонятные мне слова, и папочку захлопнул. - Готов поработать на государство в интересах СБ, сержант?
        - Да, готов.
        - Это хорошо, значит, имеешь понятие, что к чему, и маму-Родину любишь, - он оглядел кабинет нашего комбата, где у нас происходил разговор, стол, стулья, сейф и портрет президента на стене, вздохнул и добавил: - Небогато вы тут живете, как я посмотрю.
        - Мы люди не прихотливые, так что не жалуемся, - пожал я плечами.
        - Ладно, не об этом сейчас. Есть дело для тебя, сержант, но оно несколько нестандартное и не по твоему профилю.
        - Как не стандартное? - насторожился я. - С капитаном Стаховым, у нас разговор был только насчет проведения разведывательных мероприятий на территории противника. Например, Крым, я бы там поработал от всей своей широкой души.
        - Выбора у тебя нет, Мечников, и бумагу о готовности выполнять разовые операции СБ, - он кивнул на папку, - ты уже подписал. Я мог бы тебе просто приказать, но ты у нас на добровольных началах и от того, как ты справишься со своей работой, будет зависеть очень многое. Объясняю суть дела. Неделю назад Конфедерация аннексировала Туапсинскую республику и, к сожалению, не все произошло так, как мы планировали. Впрочем, ты ведь про это уже знаешь?
        - Знаю, товарищ майор, радио у нас работает, а что и как происходило в Туапсе, журналисты осветили очень подробно. Особенно интересно было слушать про бои в районе Нового порта, где два десятка наемников прикрывали отход пассажирского лайнера с республиканским начальством, которое в Трабзон убегало, - все это я произнес с некоторой усмешкой в голосе, поскольку наш батальон не позвали поучаствовать в занятии Туапсе, и мы считали, что справились бы с выполнением задачи гораздо лучше, чем бойцы СБ и морпехи.
        Майор нахмурился, видимо, ему было неприятно вспоминать промах своей конторы при аннексии приморской республики.
        - Это да, наш просчет. Никто не знал, и даже подумать не мог, что в городе есть такие профессионалы, которые могут роту наших бойцов и роту морской пехоты два часа сдерживать. Знали бы, что так все пойдет, конечно, и ваш батальон привлекли, и корабли военные подогнали, чтоб бухту перекрыть, а так, чего же, после драки кулаками не машут. Со всеми договорились, и с армией, и с предпринимателями, и жители нам рады, а вот с правительством республиканским, не получилось. Не все просчитали, согласен, и наше начальство перед президентом это признало полностью. Однако мы этих беглецов все же достанем, и ты, сержант, в этом деле окажешь нам всю возможную помощь.
        - Какую помощь? Отправлюсь в Трабзон и в одиночку захвачу корабль с республиканской казной?
        - Нет, конечно. Все одновременно, и проще, и сложней. Отрядом наемников, которые в Туапсе против нас работал, руководил бывший офицер Донской царской армии Николай Буров. Слыхал о таком человеке когда-нибудь?
        - Нет, никогда.
        - А прозвище Кара, знакомо?
        - Да, где-то слышал, что есть такой знаменитый наемник в горах Кавказа.
        - Так вот, это одно и тоже лицо. Профессионал высочайшего класса, и информации на него у нас много. В свое время вместе с нашими частями участвовал в захвате Приморо-Ахтарска. Вместе со своей пластунской ротой попал в окружение и оказался в плену. Дабы спасти жизнь, перешел на сторону врага и при свидетелях убивал бойцов своей роты, а когда наши войска пиратов дожали, смог выйти из кольца окружения и добраться до Кавказа. Долгое время там наемничал, засветился в Турции, опять вернулся на Кавказ, брал любые заказы от самых различных кланов, и в итоге перешел дорогу всем кому только смог. Буров и его отряд были объявлены вне закона, и правительство Горского Союза назначило за его голову награду. Пять тысяч золотых динаров.
        - Семьдесят пять кило золотом? Солидно.
        - Угу, очень неплохой куш для любого охотника за головами, но пока он никому не достался. В горах Буров потерял почти всех своих бойцов и сына, единственного, между прочим. Однако сам вожак и его лучшие люди, снова вырвались, и оказались в Туапсе. Вот тут-то, туапсинские начальники его и наняли для прикрытия своего бегства. Не знаю, как они с ним договаривались, но за то, что его отряд бросили, Буров на них не в обиде, хотя есть основания считать, что вместе с республиканским руководством наши берега покинула и его семья, две жены и три дочери. Сейчас он у нас в плену, но толку с этого немного. Крепкий человек и такого даже скополамин не берет. При допросах Буров или молчит, или дознавателей матами обкладывает, а полезной информации от него ноль.
        Ожидая моего вопроса, Захаров замолчал, а мне ничего не оставалось, как спросить:
        - Так, а я здесь причем?
        Улыбнувшись сам себе, майор ответил:
        - Ты на его сына, Филиппа, очень сильно похож. И не только внешне, но и по характеру, и по движениям, и по разговору. Поразительный факт, и что особо интересно, вы и родились в один день, 15-го ноября 2039-го года. Выяснилось это случайно, так как отдел, собиравший информацию на Бурова, кроме того, и личные дела наших возможных сотрудников проверяет. Вот так вышли на тебя. Сначала, только внешность оценили, а затем уже и по остальным параметрам прошлись. Пользуясь твоей схожестью с сыном Бурова, хотим подвести тебя к этому наемнику, и уже через него выйти на беглецов.
        - А чего на них выходить? Они ведь на Трабзон ушли, или это не так?
        - Так и не так. Действительно, корабль «Аделаида», до Хаоса пассажирский лайнер
«Мечта», ушел в сторону бывшей Турции, но так нигде и не объявился. А нам просто необходимо найти бывших туапсинких олигархов, и дело тут даже не в республиканской казне, хотя золота в ней много. Их бегство это пощечина всему нашему государству, и найти их, дело чести. Опять-таки, беглецы могут собрать наемную армию, которая будет тревожить наши берега, казна ведь при них, а это не есть хорошо.
        - Думаете, что Буров знает, где они скрываются?
        - Наверняка, ведь с ними его семья, а надежды на побег он не теряет.
        - Что требуется от меня? Как будет происходить подводка к Бурову?
        - Через неделю наемника переведут в столичную тюрьму, где он будет ожидать суда. В этом нет ничего странного, обычная практика. Содержаться он будет в общей камере, и туда же, одновременно с ним, попадешь и ты. Ничего придумывать не надо, загулявший и контуженный на всю башку сержант гвардии, драка в кабаке, сопротивление патрулю Народной Стражи, арест, разрыв контракта, разумеется, фиктивный, и тюрьма.
        - То есть, я так и останусь сержантом гвардии Александром Мечниковым?
        - Да, легенда здесь ни к чему. Ты воин, он тоже, хоть и бывший, а пластун, и в любом случае, внимание на тебя обратит. Тем более что в камере ему нужна будет поддержка, ведь воры, быстро узнают, кто к ним в гости пожаловал, а награду за его голову никто не отменял.
        - И что дальше?
        - Побег, сержант. Есть информация, что готовится бегство Бурова. Пока не ясно, как это произойдет, но ты должен быть с ним рядом. Куда он, туда и ты, разумеется, если он не раскроет тебя.
        - Как-то это все стремно, товарищ майор, - в моем голосе были одни сомнения.
        - Не боись, Мечников, все ходы записаны. Давай, соглашайся. Это государственное дело, а шансы уцелеть у тебя очень хорошие.
        - Допустим, - после недолгих раздумий ответил я безопаснику, - все выгорит, и Буров меня приблизит, и побег удастся, и через границу мы переберемся, и беглецов найдем. После этого что?
        - Ну, так сразу и не скажешь, сержант. Ты слишком далеко загадываешь, но если будешь осторожен и выживешь, вернешься в батальон, а потом, по окончании своего контракта, сможешь перейти к нам.
        - Я могу подумать?
        - Нет, если «да», то ты уезжаешь со мной. Ведь не думаешь же ты, что тебя без всякой подготовки в эту авантюру кинут. Надо связь обговорить, проинструктировать тебя, и только после этого в работу включать. Итак?
        - Да, - рассудив, что дело интересное и терять мне особо нечего, я согласился с предложением майора Захарова.
        Быстро попрощавшись с боевыми товарищами и своими офицерами, отбыл с майором Захаровым в Краснодар, на закрытую тренировочную базу эсбэшного спецназа, который вел свою родословную еще от краевого отделения группы «Альфа». Здесь прошли шесть дней, во время которых меня постоянно инструктировали и объясняли, как вести себя при общении с таким человеком как Буров, да впихивали основы шпионской профессии. Чушь это все, и что я усвоил на все сто, так то, что надо быть самим собой, и тогда дело выгорит. Что же, подобная расстановка акцентов устраивала меня полностью, а то притворщик я все же не очень.
        Пришла пора начинать операцию, и при полном параде, сверкая бригадной нашивкой на левом рукаве бушлата, я вышел в город. Не шарахаясь по столице, засел в самом лучшем столичном кабаке, который назывался очень незамысловато «Ресторан Столичный», и начал бухать. Большую часть питья разливал, конечно, но кое-что и внутрь приходилось вливать. Наконец, ближе к вечеру, когда у меня уже в третий раз обновили стол, и попросили расплатиться, я встал и прокричал:
        - Какие вам, нах, деньги? Водки мне, живо! Крысы тыловые! Халдеи!
        От входа ко мне подошел охранник ресторации, плотного телосложения парень с короткой стрижкой, по виду, бывший армеец, и попытался меня урезонить:
        - Братан, не буянь. Нет бабла, ничего страшного, оставишь залог, а потом выкупишь.
        В этот момент, глядя на охранника, который был всего на несколько лет старше меня, и еле заметно подволакивал правую ногу, я чуть было, назад не отыграл. Не хотелось доставлять неприятности человеку, с которым, может быть, и пересекался где-то ранее краями. Однако ресторан частично принадлежал самому главному городскому авторитету Ботику, а тот в любом случае имел связь с тюрьмой и об обстоятельствах моего туда попадания, будущие мои сокамерники должны были узнать как можно скорее.
        - Где ногу подранил? - я слегка хлопнул охранника в грудь.
        - В Батайске, - ответил парень и брезгливо поморщился, почуяв мой перегар.
        - Уважаю, - снова хлопок в грудь. - Скажи этим, - кивок в сторону официантов, - чтоб еще мне налили.
        - Тебе хватит, гвардеец. Ты уже и так солидно набрался.
        - Я сам решу, чего мне хватит, а чего нет! Водки мне!
        Охранник схватил мою руку и попытался взять меня на болевой прием, дабы вывести на свежий воздух, но я все же был не настолько пьян, и ситуацию более-менее под контролем держал. Вывернулся и нанес ему несколько резких ударов в корпус. Охранник упал на пол, ничего серьезного, скоро оклемается, а я схватил с ближайшего стола скатерть и резко дернул ее на себя. Грохот, звон битой посуды и женские крики, все смешалось в этот момент, а я, решив, что гулять, так гулять, сдергивая скатерти с других столов, пошел по залу.
        - Бляди! Я контуженый! Всех порву!
        В этот момент появился местный патруль Народной Стражи: Гриша, Петро и Малый, краткое досье на каждого я еще пару дней назад прочитал, и с ними можно было не церемониться, так как за каждым из них водилось очень даже немало грешков. Патрульные оружие применить даже не попытались, хотя могли бы, и выхватив свои штатные ПР, бросились ко мне. Первым на мой коронный удар с правой в челюсть, налетел Петро, толстый солидный гражданин с густыми усами. Хлоп! Один удар и один человек на полу. Второго я встретил ударом ноги в живот. Бац! Второй патрульный скрючился и лежит, кажется, это был Малый. С третьим пришлось повозиться, так как Гриша, конопатый и белобрысый мужчина, оказался совсем не дурак подраться, а этого я не знал и в его досье не читал. Однако и его свалил, для начала врезав ногой по коленной чашечке противника, а после этого уже добив в голову.
        После избиения патрульных, пришла пора вмешаться бойцам СБ, которые, ну совершенно случайно, проезжали мимо. В ресторан вломились пятеро крепких парней в бронежилетах, касках-сферах и при оружии.
        - Всем лежать! - громкий командный голос капитана Густова, который командовал бойцами, перекрывая крики женщин и официантов, разнесся по залу.
        Я бросился к ним, якобы с намерением продолжить драку, и вскоре сам оказался на спине. Били меня не сильно, но синяков понаставили целую кучу. После этого представления меня сковали наручниками и отволокли в ближайший участок Народной Стражи. Здесь театрализованное действо продолжилось, и дежурный офицер МВД всю ночь очень веселился над избитыми патрульными, порывавшимися вломиться в КПЗ и отомстить мне за свое унижение. Поутру я был отправлен в городскую тюрьму, надо сказать, что единственную тюрьму во всей Конфедерации, и оказался в переполненной людьми камере, где никто не поинтересовался кто я такой, хотя на армейский бушлат и почти оторванную нашивку, не один человек с неприязнью взглянул. Так началась моя новая жизненная эпопея.
        В узкое окошко общей тюремной камеры, свет проникал едва-едва, и не смотря на легкий морозец снаружи, внутри было жарко и душно. По всем стандартам тюремным, в камере нас должно быть десять человек, а находилось двадцать пять. Ладно, тесноту можно было перенести, неудобство, конечно, но вполне терпимое. Больше всего меня доставала местная вонь, все те сотни запахов, которые смешиваются в единое целое, и пропитывают собой все вокруг. На миг я закрыл глаза и попробовал разделить эти запахи: немытые тела, давно не стираная одежда, пот, хлорка, параша, чуть-чуть ваксы, это охрана заходила, прокисшая еда, еле заметный аромат анаши, табака, крови и заплесневевших стен. Б-р-р-р! Все вместе это такая мерзость, что в первые минуты моего здесь пребывания, за малым, не блеванул. Хорошо еще, что последние сутки ничего толком не ел.
        Прошел час, второй, и вот, скрипнула ржавая железная дверь, и на пороге камеры появился он, тот, кого я и ожидал, Николай Буров по прозвищу Кара, исхудавший брюнет сорока пяти лет, с резкими чертами лица и не единожды сломанным носом. Узнал я его не сразу, так как от своих фотографий он отличался очень сильно, но это понятно, чай не в санатории наемник отдыхал, а в подвалах СБ.
        Ни слова не говоря, Кара протолкнулся через скучившихся людей, подошел к левой шконке возле окна, как раз, где я стоял, и все так же молча, схватил лежащего на ней человека, судя по наколкам на пальцах рук, воришку, и резким рывком скинул его с лежака. Толпа глухо заворчала, но не возразила наемнику, так как авторитетных людей в ней не было, а в основном шушера всякая собралась, которая уже к вечеру рассосется.
        Минуло минут десять, и все это время я простоял без движения лицом к окошку, ловя раскрытым ртом свежий воздух с улицы и краем глаза наблюдая за Карой, который начал осматриваться в камере, да так и застыл на мне своим взглядом.
        - Слышь, гвардеец, - он все же заговорил со мной, - как звать тебя?
        Повернувшись боком к стене, взглянул в его глаза, и сам спросил:
        - А тебе зачем, дядя?
        - Хм, - ухмыльнулся он, и я заметил, что половины зубов у него недостает, - лицо у тебя больно знакомое. Может быть, что встречались где?
        - Все может быть, - пожал я плечами. - Земля, она круглая.
        Кара кивнул на мою нашивку, на фоне заснеженного горного пика, падающего в атаке орла:
        - Четвертая гвардейская?
        - Она самая.
        - За что здесь?
        - Больно ты любопытный, дядя. Не лезь в душу и так муторно.
        Наемник замолчал, и я, соответственно, тоже. Ближе к полудню из камеры одного за другим стали выдергивать заключенных, кого на суд, кого в другую камеру или на работы в пределах тюрьмы. Уже к обеду, когда принесли рыбную баланду, в камере осталось девять человек, и мне нашлась свободная шконка. Пообедав, прилег на доски, и только прикрыл глаза, как снова раздался голос Бурова:
        - Гвардеец, а чего тебя не своим судом судят?
        - Отреклись от меня камрады, так что теперь я гражданский.
        - Было за что?
        - Было. У меня контузия, пить нельзя, а я принял на грудь крепко, устроил драку в ресторане, патрульных из Народной Стражи поколотил, да и с безопасниками поцапался не по детски. Вот наш комбат и решил, что не нужен ему такой геморрой как я, и задним числом контракт расторг, - я посмотрел на него: - Как думаешь, дядя, что со мной будет?
        - Патрульные это лет пять каторги, минимум, а если еще и госбезопасность обидится, то все десять.
        - Они обидятся, - кривая усмешка на губах, - там есть, за что обиду затаить.
        - Звать тебя как, боец?
        - Саня. А вас?
        - Дядя Коля, зови, не ошибешься. В каком звании был?
        - Сержант.
        - А батальон какой?
        - Спец… Что за допрос, дядя Коля? Все, не хочу разговаривать.
        Буров помедлил и произнес еле слышно:
        - Понятно, спецназ.
        Опять молчание, и снова Кара первым нарушает его:
        - В походе на Дон участвовал?
        - Да, - как бы нехотя выдавливаю я из себя.
        - Ты не подумай чего, Саня, но я из тех мест родом, вот и спрашиваю. Как там сейчас?
        - Плохо. Разруха, голод, болезни и реки химией травленые. А вы сами здесь, по какой причине, дядя Коля? На бандоса не похожи, а в тюрьме. Отчего так?
        - Наемничал, и в нашем деле как, если твоя сторона выиграла, то тебе деньги, почет и свобода, а если проиграла, то шьют все, что только на себе потянешь.
        - Ваша сторона, как я понимаю, проиграла?
        - Не то слово, разгромлена в пух и прах. Про Туапсе слышал?
        - Конечно, слышал, и говорят, безы с морпехами там потери солидные понесли. Ваша работа?
        - Да, мои бойцы работали.
        До самого вечера мы проговорили с Буровым, и я сам не заметил, как рассказал ему про свою службу, откуда родители, где родился и как жил. В общем, следуя рекомендациям эсбэшных психологов, был самим собой, простым и ясным парнем с незатейливой жизнью и судьбой нормального гвардейского вояки, который один раз оступился и его сдали. Кара, тот, напротив, про свою жизнь ничего толком и не рассказал, так, только какие-то байки и самые общие фразы.
        После ужина, все той же самой пустой рыбной баланды, в руках у наемника оказалась малява, записка, которую ему передал выводной из охраны. Буров ее прочитал, нахмурился, потом присел на корточки подле моей шконки, и прямо спросил:
        - Саня, вижу, что парень ты нормальный. Сегодня к отбою в нашу камеру пятерых мокроделов зашлют, чтоб меня завалить. Ты как, впишешься?
        - Это не проблема, но сам понимаешь, дядя Коля, мне чужие дела совсем ни к чему. У меня суд через пару дней, и пойду я по этапу на каторгу, а там блатные. С ворами бодаться не резон, и хоть на здоровье я не жалуюсь, но толпой меня на зоне забьют.
        - Санек, нормально все будет, обещаю. Мне бы ночь пережить и до утра дотянуть, а там мне побег организуют, и мы с тобой на пару уйдем.
        - Поклянись, что это правда, - приподнялся я на локте. - Самым святым и дорогим для тебя клянись.
        - Клянусь, памятью сына моего, Филиппа, что если выручишь ты меня, то и я тебя из тюрьмы вытащу.
        Мы ударили по рукам и стали готовиться к встрече воровских киллеров.
        Глава 17
        Вольный город Трабзон. 07.05.2059
        - А-а-а-а! - разнесся над футбольным полем торжествующий рев. Это значит, что местная команда забила очередной гол в ворота своих соперников.
        Стадион «Huseyin Avni Aker» гудел, и люди, набившиеся в него, не менее пятнадцати тысяч человек, махали флагами и без устали скандировали свои речевки. Сегодня здесь знаковое событие, бордово-голубые играют против красных, «Трабзонспор» и
«Самсунспор», две команды, которые уцелели в Эпоху Хаоса, и не взирая ни на что, продолжают футбольные матчи. Десять лет подряд, в один и тот же день, они проводят весеннюю игру в Трабзоне, и через четыре месяца, еще одну игру в городе Самсун. Идет первый тайм, счет один-два, выигрывает «Трабзонспор», и толпа, в подавляющем своем большинстве, местные жители, просто беснуется от радости.
        Мне, однако, вся эта игра совсем неинтересна, тоска заела и домой хочется так, что хоть волком вой. Почти полгода пролетело с тех самых пор, как я оказался при Николае Бурове, знаменитом наемнике по кличке Кара и, оглядываясь назад, я кляну самыми последними словами майора Захарова, втравившего меня в эту авантюру. Как же все-таки раньше было просто, служи честно, выполняй приказы и не рассуждай. Теперь же, все в моей жизни не так, и только успевай подмечать, с какой стороны может беда подойти незаметно, и думай не только за себя, но и за своих врагов. Откуда у меня враги? Хм, у меня-то их нет, но я всегда при Бурове, а у него их как грязи, куда ни посмотри, или кровник, или убийца, желающий нажиться на его смерти.
        Из Краснодарской тюрьмы мы бежали под утро, когда разобрались с быками одного местного криминального пахана. Драка вышла знатная в ту ночь, и смертушка в очередной раз рядом со мной прошла. Однако мы с Карой оказались подготовлены гораздо лучше, чем обычные уголовники, смогли их завалить, хотя и не без потерь. Помнится, у Бурова тогда бок сильно финкой посечен оказался, и пришлось мне его подручными средствами штопать, а у меня, синяков на лице добавилось и правое ухо было на блин похоже. Впрочем, в ту ночь я думал не о ранах, а о том, как же мы все-таки убегать будем. Вариантов перебрал массу, и канализацию, и перепиленные решетки, и захват заложников, но все оказалось гораздо проще. Все проблемы, в очередной раз, решили деньги. Нам попросту открыли камеру, мы вышли во двор, прошли через калитку, предназначенную для служебного пользования, загрузились в фургончик, стоящий неподалеку от тюрьмы, и были таковы.
        Прошла неделя, и на развалинах города Сочи, нас встретил старый причерноморский контрабандист Иван Василиади, который оказался закадычным другом моего нового патрона, то есть, Бурова. Минуло еще пять дней и, совершив на шаланде Василиади рисковое путешествие по зимнему морю, мы оказались в столице Трапезундского вилайета, вольном городе Трабзон.
        Что представлял из себя этот приморский город, мне объяснить сложно, так как подобного ему, я не видел ни до, ни после. Древний Трапезунд, во времена османов переименованный в Трабзон, оказался на редкость удачным и счастливым местом, и пережил апокалипсис, очень даже неплохо, по сравнению с другими населенными пунктами, разумеется. Да, конечно же, и здесь погуляла разруха, и здесь были болезни, мародерство, война банд за ресурсы и битвы не на жизнь, а на смерть, за кусок хлеба и банку консервов. Однако когда Эпоха Хаоса прошла, на всем Причерноморье, именно этот город оказался наиболее сохранившимся и уцелевшим. И главное, в Трабзоне имелось население, целых пятьдесят тысяч человек, готовых что-то делать, для улучшения своей жизни. По сравнению с 2013-м годом, эта цифра небольшая, но по меркам мира, пережившего приход Хаоса, она была огромна.
        Надо сказать, что город этот был интернациональным, и населяли его не только турки, но и русские, греки, армяне, и многие другие народности старого мира. Издавна, с самых древних времен Трабзон жил морем, и продолжал жить им и по сей день. Экспорт товаров, в первую очередь баранины, хлопка, шерсти, ковров, фруктов и табака, в Одессу, Новороссийск, Констанцу, Самсун, Зонгулдак и Синоп, вот основной доход жителей этого приморского города. Хотя, пиратством, работорговлей и мародеркой, они тоже не брезговали. Народ такой в этих краях живет, что не могут пройти спокойно мимо чужого добра, которое плохо охраняется.
        В настоящее время, Трабзон, в котором проживало уже более ста тысяч человек, был центром целой области, по местному, вилайета, и правил в нем мэр, хотя, нет, не просто мэр, а Мэр с большой буквы «М». Местного повелителя звали Осман Гюнеш, и он давно уже мог бы себя и императором провозгласить, но довольствовался более скромным титулом. В общем, город был крупным и своеобразным, смесь культур, языков, обычаев, народов и разных общностей, и это было то самое место, где Буров чувствовал себя как рыба в воде, и в местной иерархии считался важным человеком, имел здесь дом, бизнес и, что немаловажно, преданных лично ему людей. Из его досье, кое-что я об этом знал, но насколько влиятелен Кара в этом городе, даже в СБ не до конца понимали.
        Все что я видел в те, самые первые мои дни в городе, говорило только об одном, что Буров не какая-то мелкая сошка, командир небольшого наемного отряда, а фигура очень и очень влиятельная. По крайней мере, в кабинет Мэра он входил без стука и в любое удобное для себя время. Вот так вот, и кто понимает, что к чему, тот выводы из одного только этого факта сделает, а я таких моментов за месяцы проведенные рядом с ним, наблюдал более чем предостаточно. Кстати, в то же самое время я узнал, что и с побегом правителей Республики Туапсе, не все так просто, и это не какая-то спонтанная акция, а очень хорошо продуманная и проведенная операция Трабзонской внешней разведки.
        Жил я в особняке Бурова, а его семья, две жены и три симпатичные дочки, приняла меня как родного. Да что там, сам наемник, не раз называл меня при гостях, часто посещающими его дом, своим приемным сыном. Это дорогого стоит, подобное отношение надо ценить и уважать. Что сказать, я ценил и уважал, был самим собой, и в то же самое время, через агентурную сеть нашего СБ, сливал всю информацию, которая становилась мне известной, в Краснодар. Некрасивая ситуация, но и деваться мне некуда, поскольку, стоило Бурову только заподозрить меня в двойной игре, как мне сразу же наступил бы конец. И не тот конец, когда тебе в голову стреляют, и ты тихо без мучений умираешь, а другой, тот, что с пытками и издевательствами. Нет уж, такой вариант не для меня. Как бы мне не была симпатична семья наемника, и как бы по доброму ко мне не относился он сам, это совсем не отменяет, того обстоятельства, что я сержант гвардии, и выполняю задание СБ Кубанской Конфедерации.
        - Саня, о чем задумался? - прерывая мои размышления и воспоминания, раздался голос Бурова, с которым мы вместе сидели в ВИП-ложе и смотрели футбол.
        - Домой хочу, на родину, - взяв со столика между нами кружку с местным пивом, ответил я.
        - Ну, что ты там забыл? - поморщился наемник. - Родина там, где жопа в тепле и кормят сытно, а лучше чем здесь, тебе нигде не будет.
        - Нет, здесь все чужое, не мое.
        - Ничего, это временно. Я поначалу, когда в плен попал, тоже все о доме скучал, а потом сам для себя решил, что все это чушь, и своей дорогой пошел. Вот, что тебе здесь не нравится?
        Пожав плечами, отхлебнул пивка и ответил:
        - Так сразу и не скажешь, все вместе, куча мелочей, которые в комок собираются. Хочу картошки жареной вместо плова с бараниной, яблоко вместо инжира, борща нашего кубанского, вместо супа рыбного. В конце концов, с людьми разговаривать самому, по-русски, чтоб меня не кто-то отдельный понимал, а все вокруг. Только то, что радиопередачи из Краснодара слушаю, время от времени, и сбивает тоску.
        Наемник помолчал, улыбнулся, сверкнул новенькими золотыми зубами, и сказал:
        - Открою тебе тайну, Саня, и как близкому человеку скажу. Скоро ты сможешь попасть в родные места, недолго ждать уже осталось.
        - Вот как? - удивление мое было наигранным, но Буров, наблюдавший за мной, ему поверил.
        - Да, против Конфедерации такая сила собирается, что им не устоять и по осени, симаковцы кровью умоются. Для начала десант на Туапсе и Новороссийск. Затем караимы ударят на Керчь, а после этого, то, что останется, царь Иван с Дона и Новоисламский Халифат меж собой поделят.
        - Значит, своих людей губить пойдем?
        - Свои, парень, это те, кто с тобой рядом, а ты не забывай, что если бы со мной не сбежал, то сейчас бы на рудниках кайлом махал.
        - Я все помню, дядя Коля, но там ведь не в симаковцах дело, и помогать тем, кто твою страну хочет под себя подмять, полная херня.
        - Идеалист, - протянул Кара, - но это и хорошо, за то и люблю тебя. Филипп, сын мой покойный, которого охотники за головами на Кавказе достали, такой же был. Ладно, впутывать тебя в свои дела не буду. Может быть позже, когда мозги перестроишь.
        - И на том, спасибо.
        - А-а-а-а! - вновь пронесся над стадионом рев болельщиков «Трабзонспор». Бордово-голубые забили еще один гол в ворота «Самсунспора».
        Гомон зрителей стих и Буров спросил:
        - Чем сегодня заняться хочешь?
        - По городу хочу погулять и на рынок зайти. Говорят, к Мураду в лавку товар сегодня поступить должен. Может быть, что и присмотрю себе что-то.
        - А вечером?
        - Ну, как сказать… - замялся я.
        - В бордель собрался зарулить? - усмехнулся наемник.
        - В общем-то, да, - кивок головой.
        - А ты как к дочери моей старшей относишься?
        - К Марьяне? Хм, ровно, дядя Коля, как к сестре, да и только. К чему вопрос такой?
        - У нее при виде тебя, что-то глазки стали поблескивать, так что будь осторожен. Напортачишь, не посмотрю на наши с тобой близкие отношения. Ты парень хороший, но по жизни беспокойный, а я своей дочери, хочу только счастья. Понимаешь, про что я толкую?
        - Конечно.
        - Вот и хорошо, Санек, - Кара кивнул на стадион и спросил: - Как матч?
        - Я не фанат футбола.
        - Тогда, можешь быть свободен. Сегодня дел никаких не предвидится, местные граждане гулять будут, так что устрой себе выходной.
        - Спасибо, - я встал с кресла. - Поручения ко мне имеются?
        - На рынке когда будешь, присмотрись, может быть, что найдется кто-то, кого выкупить стоит и к нам в отряд оформить.
        - Сделаю. Когда я буду нужен?
        - Завтра в шесть утра будь дома. Оружие при себе есть?
        Откинув полу легкой брезентовой курточки, продемонстрировал ему ТТ, такой же, как и тот, что у меня в батальоне остался. Кара удовлетворенно кивнул, вернулся к наблюдению за матчем, а я покинул ложу и направился в город.
        Не меньше часа я бродил по кривым городским улочкам, проверялся, не следит ли кто и, наконец, вышел к сердцу Трабзона, его рынку, месту, где можно было купить и продать все, что только возможно. Пройдя через ряды, где торговали фруктами, продовольствием и одеждой, направился к оружейным лавкам, где у меня была назначена встреча с агентом Мурый, он же дядюшка Мурад, торговец оружием, и он же майор СБ Мурадянц. Такие вот метаморфозы случаются в жизни.
        Через рыбные ряды идти не хотелось, там всегда такая вонь стояла, что даже одежда пропитывалась, и я двинулся через площадку, где рабов продавали. Смотреть на людей, которых как скот продают, тоже никакого удовольствия, но к этому я уже как-то привык, да и надо присмотреться к товару, как Кара поручил. Он сейчас новый наемный отряд собирает, и важно для него не мастерство бойцов, а количество стволов. Видать всерьез намерен с Конфедерацией повоевать, когда начнется вторжение.
        На площади все было как всегда, несколько небольших помостов, продавцы, как правило, местные турки, охрана, в основном, курды, и сам товар, граждане всех цветов кожи и самых разных национальностей. Никуда не торопясь, двигаюсь мимо, а мозг сам собой подмечает все вокруг. Вот пять десятков крепких парней стоят, у каждого колодка деревянная на шее, наверное, горцы новую партию своих соотечественников, несогласных с объединением народов, запродали. А правее них, три десятка девок, в каких-то хламидах цветастых, это тоже понятно. В Новоисламском Халифате опять голод, и раз так, то женщины, как люди второго сорта, продаются ими в рабство. Следом еще люди, и еще, а в самом конце, наши стоят, славяне, то есть. Это здесь правило такое, что ими только Тенгиз-грузин торгует. На миг только остановился, а пухлый черноусый человек в кепке-аэродроме, уже мчится ко мне:
        - Саша, здравствуй дорогой. Как дела? Как поживаешь? Как здоровье уважаемого Кары? Не торопись, на товар взгляни, у меня такие девочки в продаже есть, что глаз не отвести.
        - Привет, Тенгиз, - я остановился. - Ты ведь знаешь, не покупаю я такой товар.
        - Э-э-э, Саша, дорогой, все когда-нибудь происходит впервые. Так не я сказал, так умные люди в древности сказали, - он подхватил меня за локоть, и повернул к строю людей, выстроенных на продажу.
        Что сказать, контингент все тот же, сотня человек, почти все по национальности болгары, и только пятеро мужиков, в кандалы закованные, отличаются от остальных. Интересно, как здесь оказались пятеро гарных хлопцев из Одесского анклава, только у них на предплечьях принято синей краской трезубцы накалывать.
        - Нет, Тенгиз, может быть, потом как-нибудь, когда свой дом отстрою и хозяйство заведу.
        - Понимаю, - кивает Тенгиз.
        - А эти, с трезубцами синими, откуда у тебя?
        - Мустафа Белый вчера приволок, он на Украину в поход двумя баркасами пошел, и возле острова Змеиного с ними столкнулся. Шаланду утопил, а этих из воды выловил и у меня на продажу выставил.
        - И сколько за них хочешь?
        - По десятке за голову.
        - Побойся бога, Тенгиз, ты ведь православный, им красная цена трешка, и только если тебе повезет, сможешь их на гладиаторские бои продать, но это всего пять монет.
        - Саша, - торгаш приложил к сердцу ладони своих пухлых рук, - только для тебя и из уважения к Каре, отдам за четыре с половиной.
        - Нормально, но сразу ответа не дам, надо с моим боссом переговорить, так может быть, что и выкупит их у тебя.
        - Нет проблем, придержу их денек-другой.
        - Ты не против, если я с ними тет-а-тет переговорю?
        - Как это?
        - Ну, один на один, без ушей посторонних.
        - Пожалуйста, - Тенгиз развел свои руки в стороны и отошел дальше, другого потенциального покупателя из толпы выуживать.
        Подойдя к плененным пиратам, сразу же определил старшего, средних лет кряжистого мужика, который стоял чуть впереди всех.
        - Здорово, хлопцы.
        - Здоровей, видали, - ответил за всех старший.
        - Не надоело еще здесь прохлаждаться?
        - А что делать, не по своей воле здесь стоим.
        - Что умеете?
        - Человеков убивать, и хабар к себе подгребать.
        - В наемники податься не хотите?
        - К тебе что ли, паренек?
        - Да, ну, молод я еще для своего отряда. Про Кару слыхали?
        - Это тот, за которого два мешка золота дают?
        - Он самый.
        Хлопцы пошептались меж собой, и снова ответил старший:
        - Согласны.
        - Тогда доложу про вас Каре, и если все пойдет нормально, то завтра вас выкупят и доставят на базу его отряда. Как отслужите свой долг, так и на свободу. Пока.
        Махнув рукой Тенгизу, который охмурял какого-то купца в богатом халате и с окрашенной в красный цвет бородой, направился дальше. Миновал площадь и вышел к оружейным лавкам, никуда не сворачивал, и вошел в ту, на которой красовалась вывеска с изображением АКМа.
        Внутри все было как всегда, оружие на стенах и на полках. Выбирай, что только твоей душе угодно. Тут и М-16, и «калашниковы», и карабины, и винтовки, а про пистолеты, так и говорить нечего, не менее сотни самых разных моделей. Покупателей немного, только три человека, и по их виду можно сказать, что это охранники каравана, пришедшего со стороны Сирии. Наверное, деньжат получили, и теперь к обратной дороге готовятся. Продавцов двое, как обычно, сам дядюшка Мурад, разбирающий на столике в углу пулемет, неизвестной мне модели, и у прилавка его брат Боря, занимающийся покупателями.
        - О-о-о, кого я вижу, Саша, - Мурад приглашающе взмахнул рукой, - подходи ко мне.
        - Здравствуй дядя Мурад, - я присел напротив пятидесятилетнего черноголового человека, который чем-то походил на ястреба, такой же невозмутимый, сосредоточенный и глазастый.
        - Давненько у нас не был, Саша.
        - Дела, то одно, то другое, и у Кары, сам знаешь, без дела сидеть никогда не будешь. Что за пулемет у тебя, такой странный? - наклонившись над столиком, поинтересовался я.
        - Бельгийский, FN model D, под натовский патрон 7.62х51.
        - Где взял?
        - Где взял, там теперь нет. Бродяга один с запада недавно заходил, оголодал сильно, вот и продал мне задешево.
        - И как работает машинка?
        - Неплохо, вот только магазины всего на двадцать патронов, и это есть минус. Хотя, многим наоборот, нравится. Иллюзия экономии боезапаса.
        В это время Боря уже сторговался с охранниками, которые закупили несколько сотен патронов под АКМ и десяток гранат, с улыбкой выпроводил их, и вышел на улицу, вроде как, перекурить и задержать покупателей, которые могли бы войти внутрь. Все так же, не отвлекаясь от возни с пулеметом, Мурад поинтересовался:
        - Что нового у Кары?
        - Сегодня он обмолвился, куда удар нацелен.
        - Туапсе?
        - Не только. Кроме него, десант на Новороссийск. Это только то, что на себе трабзонцы потянут. Кроме них, царь Иван на Ростов пойдет, Новобогдадский Халифат через Кавказ в центральные области, и караимы по Керчи ударят. Видимо, хотят нас сразу задавить, пока мы не окрепли и на ноги еще твердо не встали.
        - Что про «Аделаиду» узнал?
        - В Ризе стоит, где точно, не знаю, но предположительно деревня Пазар.
        - От кого информация?
        - Буров туда бойцов из своих верных псов отправляет регулярно с посланиями. Туда они пустые едут, а обратно золотишко привозят.
        - Что у Кары, сколько сейчас бойцов в его отряде?
        - За четыре месяца набрал три сотни, но к осени, когда планируется высадка на наш берег, соберется больше тысячи стволов. Но это только передовой отряд, который не жалко, а будут еще и пираты местные, и другие наемные отряды. В общей сложности до пяти тысяч бойцов против нас выставят.
        - Еще что-то есть?
        - Нет, только слухи и никакой конкретики.
        - Ну, что же, информацию твою уже сегодня отправим. Жалобы, просьбы, вопросы, предложения, имеются?
        - Конечно, - ухмыльнулся я, - как же без них. Сколько мне здесь еще торчать?
        - Столько, сколько потребуется.
        - Хреново это, Мурад, я не подписывался здесь полгода торчать.
        Подняв на меня взгляд, шпион резко сморгнул, примерно так, как птицы из семейства соколиных делают, и спросил:
        - А чем тебе здесь плохо? В сытости, в довольстве, молод, жив, здоров, при оружии. Радуйся каждому прожитому дню, Саня.
        - Да, елки-моталки, я ведь не профессионал. Мне с каждым днем все сложней нейтральным оставаться и жизнь двойную вести. Боюсь, что засыплюсь и все дело завалю.
        - Потерпи еще пару недель и, может быть, что и свалишь отсюда.
        - Есть вариант?
        Теперь уже ухмыльнулся Мурад:
        - Еще какой вариант, но пока говорить про него рано.
        Хлопнула дверь, на пороге снова возник Борис, и с ним пара новых покупателей. Нам пришлось прервать разговор, сменить тему и перейти к оружию. Минут двадцать я проболтал с продавцом, ничего себе не приобрел и, так и не дождавшись, пока в лавке не будет посторонних, удалился.
        Вновь прошелся по базару, посидел в тихой кафешке неподалеку, перекусил, и решил, что на сегодня все мои дела окончены. Пора отдыхать, все же в городе праздник,
«Трабзонспор» выиграл у «Самсунспора» со счетом пять-два, люди веселятся, так чего мне грустить. Правильно говорит Мурад, жив и здоров, в кармане монеты звенят, пользуйся, ведь когда в следующий раз момент удачный подвернется, никто не знает.
        Глава 18
        Трапезундский вилайет. Округ Ризе. Пазар. 25.05.2059
        Перевернувшись на бок, я посмотрел на спящую рядом со мной Марьяну. Хороша девушка, сказать нечего, фигуристая, стройная и красивая. Не один парень на нее заглядывался, когда она по двору особняка прогуливалась. Однако по какой-то причине выбрала она меня, и хоть чувств никаких особых я к ней не испытывал, и Каре обещал, что отношений у меня с ней не будет, но все же не устоял. Сидели вечером в саду, ха-ха ловили, смеялись и перешучивались, все как обычно, и вот итог, дошутились до того, что в одной постели оказались. Эх-хе-хе, только этого до всех моих проблем, как раз и не хватало.
        Девушка, видимо почувствовав, что на нее смотрят, открыла глаза, мгновение помедлила и спросила:
        - Сашенька, что же теперь будет?
        - Все будет хорошо, Мара, не беспокойся, - я поцеловал ее в губы и, оторвавшись от них, сам спросил: - Замуж за меня пойдешь?
        - Конечно, но что отец скажет?
        - Согласится с нашим решением, я так думаю. У него другого выхода нет.
        - А когда мы ему все расскажем?
        - Дня через два, когда из Пазара вернемся. Опять же, пока будем с ним наедине, постараюсь ему намекнуть, что и как, подготовить к тому, что мы пожениться собираемся.
        - Там, куда вы поедете, будет опасно?
        - Нет, там деловые партнеры, денег должны твоему отцу на подготовку отряда выделить, а мы с парнями, вроде как свита и охрана. Давай вставать, а то за окном уже светает, а с родителями объясняться, у меня никаких сил нет.
        Одевшись, на прощание обнявшись и прошептав другу другу на ушко много ласковых и нежных слов, мы расстались. Мара ушла к себе, а я вновь упал на кровать, закинул за голову ладони рук и задумался.
        Етить твою налево, вот это я лицемер. Говорю девушке про любовь и замуж зову, а сам просчитываю варианты, как бы ее отца по башке отоварить, и живьем к своим уволочь. Сегодня Кара едет в округ Ризе, в рыбацкую деревушку Пазар, где в удобной бухточке стоит теплоход «Аделаида» и туапсинские олигархи тусуются рядом со своей казной золотой. С ним десяток бойцов, из самых верных людей, и я, как довесок и близкий человек. Вечером предстоят переговоры с туапсинцами и получение золота в оплату наемникам, переночуем в деревне, а завтра назад в Трабзон вернемся.
        Так сегодняшний и завтрашний день Кара распланировал, но у меня, иное видение всего, что будет в это время происходить. Да, мы приедем в Пазар, и разговор между Карой и главой туапсинцев Анатолием Ильским, состоится, и в деревне мы заночуем, а вот дальше, все будет по другому сценарию проходить. В ближних к Пазару лесах, уже сидят несколько групп спецназа из нашего батальона. Ночью, мои братушки нанесут свой удар, а «Ладный» и «Цезарь Куников», с морпехами на борту, войдут в бухту, захватят стоящую на якоре «Аделаиду» и вернут ее к родным берегам.
        Ну, дело к завтраку, а значит, пора собираться в путь. Камок уже на мне, АКМ, разгрузка, нож и пистолет выложил на кровать, это перед самым отъездом на себя одену. Вроде бы все, а РД еще с вечера в машине лежит, там под запасными магазинами и сухпайком, два килограмма пластиковой взрывчатки ПВВ-5А, четыре радиодетонатора и пульт, которые я от Мурада получил.
        - Тук-тук, - в дверь раздался осторожный стук, и послышался вкрадчивый голос слуги: - Господин Александр, завтрак.
        - Хух! - глубоко вздохнул, выдохнул, успокоился и вышел из комнаты.
        За семейным столом Буровых, все без изменений, во главе, сам отец семейства, справа и слева его жены, тридцатилетняя блондинка Светлана и сорокалетняя брюнетка Ирина, мать Марьяны, между прочим. Дочери сидят по середине, а я, здороваюсь, желаю всем присутствующим приятного аппетита, и сажусь напротив хозяина. На завтрак каша, вареные яйца, масло, сыр, тосты и, конечно же, чай. Быстренько расправляюсь с едой, и неспешно пью горячий напиток, Кара не торопится, а пока он за столом, то никто его не покидает, так уж здесь заведено.
        Наконец, завтрак окончен, прощаюсь с дамами, и через пять минут я уже у машины, которая напоминает американский «джип» времен Второй Мировой. Мы выезжаем за ворота, к нам присоединяются еще две таких же машины, с пулеметами на турелях, и по пыльной дороге, наша небольшая автоколонна, направляется вдоль побережья на восток.
        Пытаюсь подремать, все же ночь, считай, что и не спал, но не получается, нервничаю. Мое беспокойство замечает Кара, и спрашивает:
        - Что с тобой, Саня? Не заболел, случаем?
        - Разговор есть, босс.
        - Говори.
        - Это не простой разговор, давай вечерком все обговорим.
        - Ладно, - соглашается наемник, и сам спрашивает: - Ты как, определился, по какой дороге дальше пойдешь?
        - Куда ты, босс, туда и я. Мне деваться особо некуда.
        - Правильно, - улыбнулся мне Буров, - своя рубаха ближе к телу, а о прошлом, когда ты самым обычным сержантом был, не горюй. У меня на тебя, Саня, очень хорошие виды имеются. Для начала взвод получишь, а там, если себя покажешь, то и роту. Глядишь, еще и моим наследником станешь. Такие дела с тобой вертеть будем, что ого-го, на все Черное море прогремим, и твои командиры, которые такого бойца на растерзание
«безам» сдали, еще локти себе кусать будут.
        День прошел в дороге, наши машины, поднимая клубы пыли и, обгоняя караваны, идущие на восток, мчали по хорошей грунтовке не сбавляя скорость до самого вечера. Мимо проносились поселки, сады, придорожные стоянки, а время от времени попадались моторизованные патрули трабзонских городских стражников, с подозрением провожающие нас глазами. Однако связываться с нашим небольшим отрядом они не решались, и каждый ехал своей дорогой. В конце концов, Кару знали в этих местах хорошо и, различая на машинах его тактический значок, черный ромбик, предпочитали уступить проезжую часть.
        Дорога впечатлений не добавила, я только постоянно удивлялся местным названиям и, искренне радовался тому, что вскоре окажусь на родине. Пинарка, Илика, Каймакли, Кантарли, Ортакой, Уграк, Демирчи и, наконец, рыбацкая деревушка Пазар, где в чистой голубой бухте, стоял белый пароход с красивым названием «Аделаида». Мы проскочили блокпост на въезде, артбатарею полевых орудий на высотке, проехали по окраине села и остановились с другого его конца, возле средних размеров деревянного домика, отведенного специально для гостей. Рядовые бойцы и я, принялись готовиться к ночлегу, а Кара, в сопровождении двух своих самых преданных головорезов, Олега и Ильяса, отправился на местный постоялый двор, где у него была назначена встреча с Анатолием Ильским.
        Стемнело быстро, операция по захвату теплохода и зачистке села должна была начаться ровно в полночь, и времени, на выполнение своей задачи у меня было более чем достаточно. Внимания я не привлекал, свой все же, а потому, достав из РД пластид и детонаторы, обошел дом, в котором должны были ночевать наемники, и под камни, выпавшие из фундамента, смог незаметно, сразу в четырех местах, заложить взрывчатку, воткнуть в каждый полукилограммовый кусок по детонатору, и активировать их. Теперь в любой момент я мог взорвать этот хлипкий домик к чертям собачьим, пульт у меня в кармане. Конечно, для надежности следовало выкопать под заряды ямки, и для пущего эффекта забутовать их, но, что есть, и того хватит, чай, не каменный форт взрывать собрался.
        К десяти часам вечера вернулся Кара и его сопровождающие, у каждого на спине по рюкзачку и это понятно, денежку приволокли. Наемники, увидев, что все прошло стандартно, и проблем нет, расслабились, выставили часового, который ушел в темноту и обходил двор по периметру, и завалились спать. Возле костерка, горевшего в центре двора, остались только Кара, Олег, старый, но все еще крепкий боец, лет около шестидесяти, с гитарой за спиной и, конечно же, я собственной персоной.
        Где-то неподалеку, в цветущей плодовой роще поют ночные птицы, в костре поленья трещат, а мы втроем сидим на бревнах, и ждем пока в выставленных к огню кружках закипит вода. Хорошо, и даже беспокойство, по поводу того, что предстоит сделать, покинуло меня. Молчим, и тишину нарушает Кара:
        - Олег, спой что-нибудь старое.
        Это да, что есть, того не отнять, поет старый наемник хорошо и душевно, а песни такие знает, какие сейчас и не услышишь нигде. Хобби у него такое, собирает старый армейский фольклор и песни, а потом исполняет их для тех, кто рядом. Однако происходит такое редко, как правило, возле костра ночного, как сейчас, и только по просьбе Кары, за которого готов растерзать любого. Уж не знаю, чем Буров такую преданность заслужил, но видимо, причина для этого была серьезная.
        Перекинув гитару семиструнку на грудь, Олег взял пару пробных аккордов, и запел:
        «Пришел приказ - и по приказу мы встаем,
        Взяв АКС, садимся ночью в самолет.
        В тот ранний час, когда земля вокруг спала,
        В Афганистан, приказом воля занесла.
        Афганистан - красивый горный, дикий край,
        Приказ простой - вставай, иди и умирай.
        Но как же так? Ведь на Земле весна давно,
        А сердце режет, мечты и горести полно…
        Афганистан - грохочет где-то пулемет,
        Афганистан - вчера погиб мальчишек взвод,
        Их командир, когда на этот снег упал,
        „Россия-мать“, - он перед смертью прошептал.
        Афганистан - красивый горный, дикий край,
        Приказ простой - вставай, иди и умирай.
        Но как же так? Ведь на Земле весна давно,
        А сердце режет, мечты и горести полно…
        Мой друг упал - лицо красивое в крови,
        Он умирал, вдали от Родины-земли.
        Смотрел с надеждой, он в голубые небеса,
        И все шептал: „Прекрасен наш Афганистан“».
        Старый наемник пел, его голос разносился в темноте далеко, цеплял за душу, а я старался запомнить эту правильную по жизни песню, которую слышал впервые, и сохранить ее в себе, чтоб передать потом другому талантливому певцу. Олег, что же, с одной стороны, жалко его, талант, но и он сегодня умрет, ибо верен своему вожаку, и готов идти с ним туда, куда он только укажет и, не смотря на все свои песни, убивать моих друзей, и тех, кто не захочет на себя ярмо рабское одеть. Он сгинет без следа, а песня должна жить.
        Олег закончил петь, как раз закипела водичка, заварили чайку и мы разговорились.
        - Душевная песня, но вредная, - держа в руках кружку, сказал Кара.
        - Почему? - поинтересовался я.
        - А ты сам подумай, Саня. Какая, нах, Россия-мать? Нет ее, кончилась и никогда уже не возродится. А слова, про Родину-землю, это не для нас, не для наемников. Надо что-то попроще, про бабло, про славу и девок распутных. Как ты, Олег, может быть, споешь чего-нибудь про дублоны золотые и пиратов лихих?
        - Настроения сегодня нет, - отхлебнув чайку, ответил старый наемник. - Как-то неспокойно мне на душе. Вроде как все в порядке, а что-то не так и тоскливо.
        - Не обращай внимания, это песню ты сегодня спел не подходящую.
        - Наверное, - Олег встал с бревна и потянулся всем телом. - Устал, пойду спать.
        - Угу, - промычал Кара и, дождавшись ухода своего верного бойца, обратился ко мне:
        - Ты поговорить хотел, сейчас самое время для этого. Я как золотишко получу, так такой добрый становлюсь, что просто сам себе удивляюсь. Что у тебя?
        Для вида, помявшись, я сказал:
        - Босс, мы с тобой насчет Марьяны говорили, помнишь?
        - Ну, было такое, а что? - он сразу же насторожился.
        - В общем, дядя Коля, прошлую ночь мы провели вдвоем и занимались совсем не чтением стихов при Луне.
        Чего от Бурова можно было ожидать в этот момент, я представлял себе очень слабо, однако, тот повел себя странно, и засмеялся:
        - Вот девка, вся в мать, чего хочет, всегда получит, - отсмеявшись, он спросил: - И что у вас теперь?
        - Пожениться хотим, если ты не против, конечно.
        - Если у вас, Сашка, до секса уже дошло, то возражать мне, теперь и смысла нет. Было дело, хотел ее в семью Мэра Трабзонского пристроить, но такую, ее там не возьмут. Строгих правил люди, традиционалисты. Вернемся домой, соберемся нашей дружной семьей, и все подробней обговорим, - наемник зевнул и на выдохе сказал: - Спать пора, пойду, наверное.
        Взглянув на позолоченные часы, которые мне месяц назад Кара подарил, время без трех минут двенадцать. Скоро начнется карусель по всему селу и, наверняка, сейчас мои товарищи к казарме охранной роты, расквартированной в Пазаре, подбираются, а орудия, что на высотке и блокпост, в любом случае уже должны были взять. Надо еще совсем немного время потянуть, а то уйдет Кара в дом, и придется его вместе со всеми взрывать. Приподнявшись с бревна, я прошептал:
        - Босс, что-то часового нашего не видно.
        - А кто у нас сейчас должен на часах стоять?
        - Благой.
        - Наверное, по улице шарится. Благой человек опытный, а мы в этом месте можем чувствовать себя вполне спокойно. Беспокоиться не о чем.
        - Не, пойду проверю, - я вытащил из кобуры ТТ и направился со двора.
        - Подожди, - как и предполагал, Буров двинулся следом, - вместе пройдемся.
        Не успели мы отойти от двора и двадцати метров, как увидели бегущего нам навстречу Благого, худощавого болгарина из Варны, уже третий год служившего Бурову.
        - Ты где ходишь, Благой? Почему не на посту? - голос Кары был сух и резок, и это означало только одно, что он очень недоволен.
        - Проблемы, вожак, - обратился к нему болгарин, - в селе чужие.
        - Кто?
        - Не понятно, но по повадкам, на русский спецназ похожи, больше некому. Караульных местных в ножи взяли, к постоялому двору и казарме сходятся.
        - Много?
        - Не знаю, я десяток видел, но их, наверняка, больше.
        Кара хотел сказать еще что-то, видимо скомандовать «к бою», но я был рядышком и, не долго думая, вломил ему в череп рукояткой своего «тэтэшника». Он рухнул как подкошенный, болгарин посмотрел на меня, вскинул свой АКМ, но на раздумья потерял драгоценную секунду, и получил пулю в голову. Сухой щелчок выстрела разнесся по улице и, одновременно с ним, где-то метрах в трехстах от меня, в небо взвилась красная сигнальная ракета. Хорошо, почти уложился, я вынул из кармана плоскую коробочку радиопередатчика, перещелкнул предохранитель, и нажал на кнопку, еле заметно выступающую из корпуса.
        Мои заряды сработали как и положено, дом взлетел на воздух, и несколько далеко не маленьких бревен, рухнули недалеко от меня. В унисон взрыву дома по селу забахали гранаты, а чуть позже, заработали пулеметы и автоматы. Братишки в работу вступили и сейчас турок в казарме кромсают.
        Взглянув на горящий домик, решил, что неплохо повеселился и теперь остается только своих товарищей дождаться. Из нарукавного кармана вынул пластиковые наручники, и спутал Бурову руки, разогнулся и, совсем рядом мелькнула быстрая тень, которая метнулась за угол хозяйственного амбара. Столкнув плененного командира наемников в ближайшую канаву, притаился за его телом и выставил перед собой ТТ.
        - Обзовись, кто такой? - выкрикнул я в темноту.
        - Саня, это ты? - раздался голос Олега.
        Вот же, зараза, видать почуял беду, волчара, и не в доме ночевать залег.
        - Да.
        - Командир с тобой?
        - Со мной.
        - А чего молчит?
        - Ранен он и без сознания. Сюда иди, я один его не вытяну.
        Олег вышел из-за угла и стал приближаться, подняв ствол, поймал его на мушку, но метрах в трех от меня, старый и потрепанный жизнью наемник, как почуял подвох, неожиданно метнулся в сторону и кувырком перекатился вплотную ко мне. Выстрел, и еще один, мимо. «Гадство! Что за хрень», - успело промелькнуть в голове, и Олег обрушился на меня сверху. Я успел отскочить в сторону, но пистолет, выбитый из руки ударом ноги, улетел в сторону.
        - Швирх! - нож сам собой уже в правой руке, стою на полусогнутых ногах и жду нападения.
        Однако наемник не идет вперед, а снимает с Кары наручники. Прыгаю на него, и от нового удара ногой, отлетаю назад. В отсветах пожара вижу суровое лицо Олега, который взглянул на меня, качнул головой, и сказал:
        - Не вставай Саня, не надо. Рыпнешься, и я тебя убью. Не дорос ты, чтоб против меня в рукопашку выходить. Живи, а Кара с тобой сам за предательство посчитается.
        - Какое предательство, Олег? Это не я на свою землю захватчиков хочу привести. Сдайся, оставь Кару, и тебе все простят.
        - Пшел вон, щенок! - ответил наемник, единым махом взвалил Бурова себе на плечо, и легко, как и не чувствуя его веса, потрусил в сторону лесного массива.
        Ушел, гад, а я не смог приказ выполнить. Попробовал встать и, охнув, вновь упал в пыль. Вот тебе и старик, вот тебе и певун. Не зря его так рядовые бойцы из отряда Кары побаивались, есть за что. По улице затопали шаги, заметались кружки света от фонарей и, спустя несколько мгновений, я оказался среди своих.
        - Мечник, братан, ты ли это? - рядом со мной присел один из сержантов нашей роты, Гера.
        - Ага, я, - кивок головой. - Гера, в лес два наемника ушли, попробуйте догнать.
        - Сделаем, - ухмыльнулся тот, и две тройки бойцов рванули вслед за Олегом.
        Вряд ли догонят, сомневался я в этом крепко, но все же, а вдруг, получится у них Олега по лесу загонять. Появился санинструктор, оказал мне всю необходимую помощь, ничего сложного, просто отлежаться надо. Через полчаса я был уже на ногах и предстал перед комбатом, который командовал погрузкой бойцов на десантные лодки и катера, уходящие с берега к «Цезарю Куникову», стоящему рядом с «Аделаидой».
        - Санька, живой, чертяка! - Еременко обнял меня и, заметив, что я поморщился, спросил: - Ранен?
        - Пустяки, товарищ майор.
        - Что Кара?
        - Ушел, не вышло у меня его повязать, отбили. За ним Гера и две тройки пошли.
        - Гера уже вернулся с двумя ранеными на руках, - комбат скривился, как от зубной боли и добавил: - Ладно, с Карой еще пересечемся, точно тебе говорю. Грузись в лодку, уходим!
        Уже перед самым рассветом БДК и теплоход снялись с якоря, и курсом Норд-Норд-Ост, направились домой. Я стоял на корме «Цезаря Куникова», смотрел на исчезающий вдали берег, и чувствовал, как из леса за нами следят две пары глаз. Одна принадлежала Олегу, а вторая Николаю Бурову, который, наверняка, уже очнулся и строит в своей голове планы о том, как же отомстить не только мне лично, но и всему нашему батальону. Ничего, бог не выдаст, свинья не съест, а к следующей нашей встрече, я буду сильней, чем сейчас.
        Глава 19
        Кубанская Конфедерация. Краснодар. 22.06.2059
        По прибытии на Родину, личный состав нашего батальона вернулся в свой уже обжитый и хорошо оборудованный лагерь на побережье, а меня, как и ожидалось, прямиком с причала отправили в Краснодар. В тот самый знаменитый на всю Конфедерацию, страшный и ужасный Серый Дом, резиденцию СБ.
        Перед законом я был чист, и единственная причина, по которой я там находился, это информация, которой у меня было не мало, и всю ее надо было задокументировать, подробно расписать и предоставить кураторам, в моем случае майору Стахову и подполковнику Захарову. За удачно проведенную операцию по внедрению меня в стан врага, каждый из них получил досрочное повышение в воинском чине. Поздравляю! Меня, кстати, тоже повысили, дали целого сержанта, и мой полевой камуфляж украсил погон с тремя лычками. На этом, все ништяки, предназначенные Александру Мечникову, закончились. Почему так? Хм, Кару я все же упустил, а значит, выполнил только половину того, что был должен сделать. Короче говоря, прокидали меня «безы», посулили горы золотые, а дали то, что я и при спокойной службе, в любом случае и так получил бы.
        Ну, да бог им всем судья, моим временным начальникам из госбезопасности, сам на работу подписался, и на кого-то другого свои огрехи списывать, я не собирался. В конце концов, не за чины служу, и что-то полезное для себя из всего моего путешествия заграницу, я вынес, и у того же самого Кары, многому научился. Мозги стали работать более прагматично, а мыслишки меркантильные, стали посещать меня гораздо чаще, чем прежде. Да и не мальчик я уже, двадцатый годок пошел, пора бы уже и о своем будущем задуматься.
        Чего бы мне хотелось? Посидев в тишине и подумав над этой темой, пришел к выводу, что хочу свободы, материальной независимости, и в то же самое время, продолжать служить своей стране. Как совместить несовместимое, вот вопрос из вопросов, но кое-что мне в голову все же втемяшилось, и нарисовалась совсем неплохая тема, к осуществлению которой я собирался приступить сразу же после того, как окончится мой пятилетний контракт. Однако контракт мой заканчивался только 16 ноября 2061-го года, а до этого славного времени еще надо было дожить.
        Две недели я провел в Краснодаре. Из меня выжали все, что я только знал, слышал или догадывался, и «безам» я стал неинтересен. Пришла пора возвращаться в родной батальон, и этому обстоятельству я был искренне рад. Заколебали все эти шпионские игры и двойная жизнь, и как профессиональные разведчики, по несколько лет подряд находятся под подобным прессингом, не представляю. Хотелось простоты и ясности, и наконец-то, я все это получу.
        За мной прибыл Черепанов, он уже ждал на проходной, а я, пользуясь еще не сданным пропуском, зашел в кабинет Захарова. Рыжий подполковник стоял у раскрытого окна, и курил папиросу, по запаху, определил один из самых знаменитых и дорогих трабзонских сортов «Осман Великолепный».
        - Разрешите? - приоткрыв дверь, поинтересовался я.
        - Проходи, Мечников, - не оглядываясь, ответил Захаров.
        Остановившись рядом с ним и прислонившись к оконному проему, сказал:
        - Попрощаться зашел, товарищ подполковник.
        - Хорошо, что зашел, - безопасник был флегматичен как никогда и, видимо, мысли его витали где-то очень далеко от Серого Дома и города Краснодара. - Для тебя есть кое-что интересное, - он кивнул на свой стол, - посмотри.
        На стандартном сером лакированном рабочем столе, лежал только один лист бумаги и, перевернув его, увидел распечатку шифровки, которая, судя по датам и обозначениям, была получена только полчаса назад.

«Мурый-Серому.»

«Докладываю, что подготовка к высадке пиратских десантов на территорию Кубанской Конфедерации продолжается. Численность войск, готовых принять участие в этом походе, на данный момент составляет от двух до двух с половиной тысяч активных штыков. К осени, количество вражеских бойцов превысит пять тысяч бойцов. Высадка будет производиться тремя волнами. В каждой волне будет идти от полутора до двух тысяч вражеских воинов. Первый удар будет нанесен в район Туапсе. Руководство операцией, по-прежнему возглавляет Николай Буров по кличке Кара».
        - И что? - повернулся я к Захарову. - Все то же самое, что и я говорил. Ничего нового я здесь для себя не узнал.
        - Ниже читай, то, что мелким шрифтом.
        Действительно, в самом низу, идет дописка мелким шрифтом.

«Из достоверных источников стало известно, что Кара назначил награду за голову Александра Мечникова, младшего сержанта Четвертой гвардейской бригады, и объявил его своим кровником. Цена вопроса тысяча золотых „конфов“ за живого и триста за мертвого.
        П.С. Сане привет! Мурый».
        - Прикольно, - сам себе сказал я.
        - В общем, - Захаров развернулся и протянул мне свою руку, - будь осторожен Мечников. Кара враг опасный. Связи у него здесь есть, и ты сам видел, как он из Краснодарской тюрьмы бежал. Он тебе предательства не простит. Мы за тобой приглядим, конечно, но многого не ожидай, у нас своих дел выше крыши. Бывай, гвардеец!
        - Я Бурову тоже многое простить не смогу, и в первую очередь того, что он в мою страну всякое отребье привести хочет. Всего хорошего, товарищ подполковник, - пожав Захарову руку, кивнул ему, и покинул кабинет моего бывшего куратора.
        На проходной сдал пропуск, вышел, и ко мне сразу же подошел ротный.
        - Держи, - он перекинул мне РД.
        Поймав свой рюкзачок, хранившийся все это время в расположении батальона, закинул его за плечи и спросил Черепанова:
        - Куда сейчас, командир?
        - Хм, - ухмыльнулся он, - узнаешь. Поехали.
        Нас ждал «уазик» комбата все с тем же молчаливым водителем, которого я уже видел ранее и, загрузившись внутрь машины, мы поехали кататься по городу. С полчаса
«уазик» петлял по улочкам и, наконец, выбравшись из города и, переехав мост через Кубань, мы въехали в поселок Яблоновский и остановились рядом с обычной мазаной хаткой, окруженной высоким плетнем.
        Не задавая вопросов, вслед за Черепановым вылез из машины, и последовал за ним. Из хатки вышла древняя седая старушка, божий одуванчик, и встревожено спросила:
        - Кто вы, господа военные? Что вы хотите?
        - Мы к Эдику, - ответил капитан. - Где он?
        - В подвале сидит, где же ему еще быть, дармоеду этому, - старушка рукой махнула вглубь двора и скрылась в хате.
        Мы обошли жилье, прошли вглубь двора и между хозяйственных построек нашли вход в подвал. Спустившись вниз, обнаружили большое и просторное помещение, в центре которого стоял мощный дубовый стол, а на нем возвышалась некая механическая конструкция, отдаленно напоминающая компьютер. Из трех развороченных системных блоков торчали провода, шлейфы, разъемы и платы самого разного назначения. Между ними вырисовывался древний, еще ламповый, монитор, который был включен, а возле него, примостившись на деревянной колоде, сидел сам Эдик, мордастый курчавый парень лет двадцати со смешными круглыми очками на носу. Блин, если бы кто-то рисовал картинку с изображением ученого поросенка, то лучше чем хозяин подвала, ему никто позировать не смог бы, идеальный вариант.
        - Ты Эдик? - Черепанов задал ему вопрос и примостился на край стола.
        Оторвавшись от экрана, парень опасливо взглянул на нас и кивнул:
        - Да, это я. А вы, собственно, кто?
        - Мы из военкомата, Ты призван в армию, Эдик.
        - Как в армию? - парень резко побледнел. - У нас же служба в войсках только по контракту и по рекрутскому набору? У меня язва и контракт я подписывать не хочу.
        - Умный, - протянул капитан и похлопал Эдика по плечу. - Шучу, успокойся. Ты Мишу Евстигнеева из Новороссийска помнишь?
        - Да, конечно, он недавно в гостях у меня был.
        - Привет тебе от него.
        - Спасибо.
        - Миша сказал, что у тебя есть носители информации, что с древних времен уцелели. Правда?
        - Ну, - замялся хозяин подвала, - кое-что есть, не без этого, но не за бесплатно.
        - Успокойся, мы не грабители какие-нибудь. Просто тоже электронику уважаем, и аппараты имеем, а вот память набить нечем. Уже год маемся, а ничего толкового пока не нашли.
        - А что у вас за аппараты?
        - Саня, - кивок в мою сторону, - покажи.
        Достав из РД свой ноутбук, я положил его на стол, а Эдик, просто впился в него глазами и спросил:
        - Неужели работает?
        - А куда он денется, - я открыл свой RNB Eagle, включил его, приложил к биометрическому сканеру большой палец правой руки, и спустя мгновение на экране появилась заставка седьмой винды.
        - Вы хоть знаете, сколько такой ноутбук сейчас стоит? - не отрывая взгляда от ноута, спросил Эдик.
        - Знаем.
        Парень поправил очки на носу, тяжко вздохнул, посмотрел на капитана и кивнул на несколько больших сундуков, стоящих в углу:
        - Все носители информации там. В основном флэшки, но есть и жесткие диски из компов выдранные. Правда, большая часть не рассортирована, и чтоб вам что-то подсказать, надо знать, что вас интересует.
        - Нас интересует все, - ответил капитан. - Книги, энциклопедии, фильмы, музыка, старые карты, чертежи оборудования и техники, описание оружия и технологические цепочки. В общем, все.
        - Ну, - парень по доброму и простодушно улыбнулся, - тогда вы все эти завалы, пару лет разгребать будете.
        - Что, так много?
        - Не то слово. Еще мой дедушка начал собирать все, что только могло долгое время полезную инфу хранить, а потом отец, а я, уже так, только хранитель всего этого богатства.
        - Показывай, что имеешь, богатей.
        Эдик еще раз посмотрел на мой ноут, встал и направился к сундукам. Откидывается крышка первого сундука, и я тихо офигеваю, весь он полон флэшками самых разных видов и моделей.
        - В остальных сундуках то же самое? - Черепанов был удивлен не меньше чем я.
        - В семи, и еще в трех, жесткие диски.
        - И все работает?
        - Черт его знает, - пожал парень плечами. - Треть запасов, то, что отец рассортировывал и я, да. Остальное, где-то пятьдесят на пятьдесят. Сами понимаете, электричество только лет семь как появилось, а до того, вся техника и сами флэшки, мертвым грузом лежали. Это чудо, что бабуля все это на свалку не выкинула, чтоб сундуки освободить. Лучше, скажите сразу и конкретно, что нужно, и я вам постараюсь это найти. Сделаю подборку, скопирую на чистые носители и вам отдам. Думаю, что за неделю управлюсь. Цена у меня стандартная, одна флэшка, одна серебрушка, один жесткий диск, золотой «конф».
        - Дорого.
        - Ха, - Эдик развел руками, - базар большой, поищите, где дешевле.
        - А если мы сразу сундук флэшек заберем?
        - Да не проблема. В этом сундуке ровно пятьсот штук. Со скидкой, тридцать золотых. Гарантия, что все рабочие. Что на них, я попросту не помню. Здесь и из администрации краевой накопители, и из нескольких интернет-кафе, и просто игровые, и левые, которые деду случайно в руки попали.
        Черепанов прошелся по подвалу и решился:
        - Берем.
        - Ничего себе, - удивился хранитель древних накопителей, - а я думал, что вы шутите.
        Расплатившись с Эдиком, мы как семечки какие, пересыпали флэшки в мешок, стыренный парнем у бабки из хозяйства, я уложил свой ноут обратно в РД, и собрались уже уходить, когда в подвал спустилась сама хозяйка подворья.
        - Что же ты творишь, паразит!? - увидев у меня на плече свой мешок, вскрикнула бабуля, и надвинулась на меня. - Аспид!
        - Бабушка, - к ней подскочил Эдик и сунул в руку старушки один новенький «конф», - это покупатели. Они те самые пластиковые фишки, что дедушка собирал, купили.
        Хозяйка моментально успокоилась, задумалась, и в каком-то легком ступоре застыла на месте.
        - Ну, мы пойдем. Пора нам, - сказал мой командир и направился на выход.
        Однако бабушка перегородила выход и, чуть подавшись вперед, сказала:
        - Подожди военный, есть у меня для тебя кое-что особенное, - последнее слово она выделила очень четко. - Подождите здесь.
        Старушенция умчалась наверх, а мы переглянулись и остались на месте. Бабушка Эдика вернулась через пять минут и в руках ее была какая-то тряпица. Бережно, как драгоценность, она развернула кусок ветоши, и на руке ее остался лежать небольшой блестящий футлярчик из неизвестного мне металла.
        - Мой муж сказал, что это самое ценное из того, что он собрал в Эпоху Хаоса, а потому, хранила отдельно, - бабуля протянула футлярчик Черепанову. - Это что-то по военной части, и мой благоверный купил это у какого-то бывшего генерала за половину бараньей туши. Цена по тем временам очень большая, а значит, что вещь стоящая. Если заплатишь по справедливости, монет десять, то отдам.
        Капитан взял этот продолговатый пенальчик и повертел его в руках.
        - Надо же, на титан похоже, - он открыл крышку, и в пенале оказалась флэшка, тоже металлическая.
        - Да-да, - закивала старушка, - титан.
        Черепанов цыкнул зубом и сказал:
        - Надо посмотреть что внутри. Такие вещи наобум покупать не стоит.
        Ротный направился к компу Эдика, воткнул флэшку в разъем, и принялся просматривать находящуюся в нем информацию, которой оказалось почти четыре гигабайта. Бабуля уволокла своего внука в угол и что-то ему объясняла, а я присоединился к своему командиру.
        Большая часть залитой в накопитель инфы была военными картами Северо-Кавказского Военного Округа, с обозначением всех важных до Хаоса объектов и инфраструктуры, а все остальное, самой обычной канцелярщиной, военными планами, приказами, списками и инструкциями. Прикинув, какую пользу из всего этого можно извлечь, пришел к выводу, что цена, которую просит старуха, вполне приемлема. Уставы и инструкции, барахло, конечно, но по ним можно определить точное местоположение военных частей и складов, опять же карты имеются, и если заниматься конкретно поиском и вскрытием наследия древних, то вполне может так случиться, что будет найдено что-то стоящее и уцелевшее до наших дней. Минут двадцать мы не отрывались от монитора, и бегло просмотрели не более трети всего, что было на накопителе.
        - Командир, - обратился я к капитану, - что решил?
        Оглянувшись на Эдика и его бабушку, все так же увлеченно о чем-то разговаривающих, он ответил:
        - По-хорошему, эту флэшку надо нашим генералам отдать. Здесь самые подробные военные карты на момент прихода чумы, а самое главное, координаты командных пунктов и заглубленных подземных бункеров. Большая часть была разграблена еще в перестройку, остальное в смуту, но что-то все же должно было уцелеть. Можно было бы и самим заняться разработкой такой жилы, но что хотели, мы уже нашли и жадничать не стоит, а то погорим.
        - Я так же думаю, командир, но Эдика сдавать не хочется, у него ведь все его богатство отберут, а потом и у нас. Давай выкупим у бабули носитель, инфу себе перекопируем, хоть прямо сейчас, а саму флэшку сдадим в Генштаб, да и всех делов. Вроде как случайно, еще в Новороссе, нашли. Тем более что как я в СБ слышал, там месяц назад отдел создали, который компьютерами и информацией занимается. Если там специалисты хорошие, то быстро разберутся, что к ним в руки попало.
        - Пожалуй, так и сделаем, - согласился капитан, - прямо сегодня, пока к себе не уехали, заедем в Генштаб и передадим носитель в этот самый отдел. Доставай опять свой ноут и информацию копируй, а я пока с бабулей расплачусь и с внуком переговорю, чтоб помалкивал о том, что мы у него были. Ничего противозаконного мы не делаем, но лишний раз светиться, никакого интереса нет.
        - Это правильно, - пробурчал я и принялся за дело.
        Еще через два часа, мы снова были в центре города, всего в одном квартале от Серого Дома и Президентского Дворца. Перед нами возвышался еще один новострой последнего десятилетия, шестиэтажное монументальное здание Генштаба. Капитан направился внутрь, а я прогуливался возле машины, и тут, едва не сбив с ног, на меня налетела молодая, и чрезвычайно красивая женщина. На вид, чуть старше двадцати лет, шатенка, черты лица мягкие и округлые, одета в свободный сарафан светло-голубой расцветки, что по летнему времени очень кстати, на ногах дорогие кожаные сандалики, а на плече стильная сумочка. Вот и все, что я успел выхватить из ее облика, в самый первый момент.
        - Ой, извините, - сказала она мягким бархатистым голоском, который показался мне очень знакомым.
        - Ничего страшного, случается, - мой ответ был учтив, короток и нейтрален.
        - Марина Алексеева, - представилась она.
        - Александр Мечников.
        Женщина поморщилась и спросила:
        - Вы не узнали меня?
        - Нет, - пожал я плечами, - вроде бы, впервые вас вижу. И честное слово, если бы я был с вами знаком, то в любом случае, не смог бы вас забыть.
        Она засмеялась и представилась еще раз:
        - Я Марина Алексеева, специальный корреспондент радио «Голос Столицы». Неужели вы не слушаете наши радиопередачи? Обычно, если не меня, то мой голос узнают сразу же.

«Конечно же, вот откуда мне ее приятный голосок знаком», - подумалось мне и, сделав виноватое лицо, я ответил:
        - Извините, Марина, разумеется, голос ваш узнал, конечно же, но никак не мог предположить, что самая популярная журналистка Конфедерации может вот так, без охраны, гулять по улицам столицы. Слушаю только ваше радио, большой ваш поклонник, но человек я дикий и в столице бываю нечасто.
        - Понимаю, - она кивнула на нашивку, красующуюся на левом рукаве моего камка, - спецназ.
        - Ну, почему сразу спецназ? - постарался я принять самый простецкий вид. - Нашивка это только обозначение того, что я гвардеец из Четвертой бригады.
        - Не-е-ет, - протянула она, - меня не обмануть. В своей профессии я мастер, и сразу вижу, кто и откуда.
        - А если честно? - улыбка покинула мое лицо, и на всякий случай я оглянулся, черт его знает, откуда беда нагрянуть может, и то, что Кара назначил награду за мою жизнь, забывать не стоило.
        - Если честно, то я была в здании Генштаба, когда ваш командир проходил через КПП, и представлялся дежурному офицеру. Мне подумалось, что было бы неплохо взять интервью у самого настоящего бойца с передовой линии.
        - И столкновение на улице, где прохожих раз-два и обчелся, не случайность?
        - Конечно, мне ведь надо было как-то разговорить такого сурового сержанта как вы,
        - она мило улыбнулась, и я понял, в чем ее основной козырь. Невозможно злиться или обижаться на женщину с такой обворожительной и обезоруживающей улыбкой. - Так как насчет интервью?
        - Я не против, Марина, вот только без разрешения своего комбата я этого сделать не могу.
        - Очень жаль, а я так хотела расспросить вас про ваши подвиги.
        - Эх, были бы подвиги, а так, самым обычным стрелком служу, и каждый день под ремень, то караул, то наряд, то работы по обустройству лагеря. Никаких подвигов, а про романтику, и говорить не приходится.
        - Странно, а я слышала, что совсем недавно ваш батальон принимал участие в высадке на турецкий берег.
        - Не знаю, может быть это кто-то другой, морпехи например или разведка.
        - Видимо, действительно, разговора у нас не получится, - она покопалась в своей сумочке и показательно отключила небольшой диктофон, который писал весь наш разговор. - Может быть, без записи что-то расскажешь?
        - Нет, Марина, только с разрешения комбата. Вот собирайтесь и к нам в гости приезжайте. Будем вам очень рады, и если получите разрешение командования, все расскажем и ничего не утаим.
        - Я подумаю.
        Алексеева собралась уходить и уже развернулась ко мне спиной, когда мне в голову пришла одна идея, и я окликнул ее.
        - Марина, подождите.
        - Да? - она красиво, как профессиональная танцовщица, одним слитным движением повернулась ко мне, ее сарафан от этого всколыхнулся и на миг обнажил красивые длинные ноги.
        - Можно просьбу?
        - Смотря какую.
        - Каждый день с девяти до десяти вечера у вас музыкальная передача по заявкам радиослушателей идет. Нельзя ли заказать голосовое послание и песню?
        Она снова улыбнулась:
        - Вот видишь, на мою просьбу не реагируешь, а сам просишь. Нехорошо так поступать, тем более с женщиной.
        - А я человек подневольный, не все от меня зависит.
        - Ладно, давай, но у нас коротко, не более трех предложений, - она вновь достала диктофон и нажала на кнопку «Rec». - Говори.
        Я знал, что Марьяна, оставшаяся в Трабзоне, каждый вечер слушает эту музыкальную передачу из Краснодара, и надеялся, что мое послание найдет ее. Нужно было сказать что-то успокаивающее, и желательно, чтоб я сволочью не выглядел. Прокашлялся и произнес:
        - Здравствуй Мара, это Саша Мечников. Не смог я с тобой рядом остаться, и как бы мне того не хотелось, но мы не можем быть вместе, и пока, обстоятельства сильней нас. Прости и прощай!
        Журналистка выключила запись, и достала блокнотик в шикарном бархатном чехольчике:
        - Песню какую заказать хочешь?
        - На ваш выбор, но что-нибудь трогательное, про любовь и про расставание.
        - Кому адресовано послание?
        - Марьяне из города Трабзон, от сержанта гвардии Александра Мечникова.
        Услышав про Трабзон, Алексеева напряглась, хотела вновь атаковать меня вопросами, но на мое счастье появился Черепанов, и без всяких разговоров запрыгнул в машину. Я последовал за ним, и мне вслед донеслись слова журналистки:
        - Теперь я точно приеду, Александр Мечников, и ты от моих вопросов никуда не денешься.
        Шутливо козырнув, из уже тронувшейся машины, ответил:
        - Вас понял. Все исполню, за все отвечу, но только по приказу. Честь имею!
        Глава 20
        Кубанская Конфедерация. Новороссийск. 19.07.2059
        За время моего отсутствия в расположении родного батальона, в лагере многое изменилось. Во-первых, все подъезды к пансионату, где мы базировались, были перегорожены блокпостами, окопами, дотами и завалами из строительного мусора. В совокупности получилось, вполне неплохое укрепление, ничего долговременного, но и с наскока не взять. Во-вторых, пляж, где мы в прошлом году так любили загорать, был абсолютно безлюден, и украшен двумя деревянными табличками. На одной, ближней к лагерю и линии окопов, идущих по берегу, было написано: «Осторожно, мины!» На другой табличке, метра через три, поближе к воде: «Сказано же, что мины. Назад!», понизу подпись: «прапорщик Тукаев». И в третьих, в самом лагере были посторонние, полсотни молодых черноголовых и смуглых «индейцев» с Кавказа, которые с утра и до самой поздней ночи, под руководством наших инструкторов, занимались боевой подготовкой.
        Как мне рассказали парни из моей тройки, горцы собрали почти полторы тысячи парней из молодняка, от пятнадцати до семнадцати лет, и по договоренности с Симаковым, группами по полсотни человек, распихали их по нашим самым боеспособным подразделениям. Здесь, вдали от дома, они постигали военную науку, и готовились в начале осени вернуться домой. Положение кавказцев день ото дня становилось все хуже, их еще неокрепший Союз трещал по швам, и под напорам южан из Халифата, они постоянно отступали и сдавали свои населенные пункты один за другим. Горцы не могли выделить бойцов, которые будут заниматься тренировкой подрастающего поколения, и самое главное, не имели для этого никакой материальной базы. Вот и приходилось, за счет нашей казны и на нашей территории, готовить для них пополнение.
        Впрочем, тренирующийся горский молодняк, видел я не часто, они все время пропадали на полигоне, оборудованном за лагерем, а я находился на базе и занимался сортировкой информационного пласта из флэшек, прикупленных у компьютерного фаната Эдика. Однако один кавказец все же привлек мое внимание. Это был их наставник, контролирующий обучение своих питомцев, алим, что значит ученый, Иман Гойгов, старый и седовласый, но все еще крепкий высокорослый горец, лет около семидесяти, который, наверняка, очень хорошо помнил времена до пришествия чумы.
        Жил он в отдельной комнате пансионата, и день этого старика начинался каждый раз одинаково, по пояс голый он выходил в лес, делал трехкилометровую пробежку, и после этого присоединялся к утренней зарядке своих воспитанников. Потом, в неизменной высокой папахе, в черной одежде, состоящей из рубахи и брюк, и таких же черных, мягких кожаных сапог, появлялся в лагере, где завтракал вместе со всеми. После чего уточнял у наших инструкторов план занятий на день, что-то одобрял, что-то переиначивал, и после этого, отправлялся на полуразрушенный каменный мол, вдававшийся в море, и до полудня сидел там в одиночестве. Вроде как, размышлял о вечном. Своеобразный человек, который чем-то запал в голову, и чем дольше он находился рядом, тем больше он беспокоил меня, и я никак не мог понять почему. Так продолжалось неделю, пока, совершенно случайно, я не увидел, как он проводит со своими пареньками ежевечерние занятия по рукопашному бою.

«Олег, - мелькнула в голове мысль, - этот самый старик, двигается точно так же, как и верный наемник Кары, который одолел меня в Пазаре, смог от пули уйти и спасти своего вожака». Присмотрелся к дедушке Иману поближе, и заметил, что общие у них с Олегом не только движения и ухватки, но и слова, и жесты, и даже манера сидеть у костра. Странно это? Еще как странно, и я, переговорив с командиром роты, решил обратиться прямиком к Еременко. Не откладывая дела в долгий ящик, прямо с утреннего построения, направился к комбату, и рассказал ему все как есть. Еременко, что характерно, ничуть не удивился, видимо что-то знал об этом старике, и только сказал, что ничего странного в этом нет, а мне надо переговорить со стариком, и я все узнаю сам. В связи с чем, он дал мне один выходной день, и разрешил взять свой спиннинг.
        Намек про спиннинг был понят и, взяв рыболовные снасти, я отправился вслед за Гойговым на мол. Старик без движения сидел на раскладном стуле, и смотрел на море. Прямо, блин, Хемингуэй в кавказском варианте. Я примостился в метре от старейшины и начал готовить спиннинг. В это время он заговорил и с неистребимым кавказским акцентом спросил:
        - Тебя ведь, Саша зовут?
        - Да, - я повернулся к нему.
        - Я заметил, что ты всю неделю наблюдаешь за мной. Что-то не так? - старик был невозмутим как скала, даже не повернул ко мне свою голову, и все так же продолжал наблюдать за морем.
        - Вы напоминаете мне одного из моих знакомых.
        - Кого же? - старейшина соизволил обернуться и посмотреть на меня.
        - У наемника Бурова, по прозвищу Кара, есть один боец, Олегом зовут, фамилию не знаю, клички или позывного нет.
        - Угу, - только и пробурчал он.
        - И что, это все, что вы хотите мне сказать?
        - А я тебе ничего и не должен говорить, парень. Я узнал, что хотел, и меня твое объяснение полностью устроило.
        - Но ответа не получил я.
        - Ха, - ухмыльнувшись в бороду, старейшина еле слышно засмеялся и сказал: - Ты не задал вопроса, Саша, а потому и не получил ответа.
        Действительно, вопроса я не задавал, а стоило бы с него и начинать.
        - Что вас связывает с Олегом? - спросил я.
        - Он мой воспитанник, долгое время помогал мне в делах, и в итоге предал семью, вскормившую и вырастившую его. Теперь он мой кровный враг, так же как и Кара, и Ильяс, второй верный пес этой продажной твари.
        - Ильяса больше нет, он погиб.
        - Как это произошло?
        - Взлетел на воздух.
        - Твоих рук дело?
        - Моих.
        - Если будешь в наших краях, то знай, что в доме алима Гойгова ты всегда желанный гость, - он замолчал и, видя, что я не тороплюсь покинуть мол, спросил: - Ты хочешь спросить еще о чем-то?
        - Скажите, уважаемый алим, ведь это вы обучали Олега рукопашному бою?
        - Да, ведь он мой воспитанник.
        - А что это за борьба такая? Кое-что в жизни своей я видел, и в драке не самый слабый боец, а Олег меня в легкую сделал.
        Алим усмехнулся и ответил:
        - Нет, это не что-то особенное, а просто опыт, и не более того. Конечно, я его учил, но это смесь из борьбы, самбо и элементов армейского рукопашного боя, всего того, что я знаю. Немного того и этого, а на деле, не более двух десятков приемов, доведенных до автоматизма, - он помедлил и добавил: - Если есть интерес, то ты можешь заниматься вместе с нашей молодежью.
        - Согласен, - ответил я и так закончился мой разговор с алимом Иманом Гойговым.
        Тем же вечером, я присоединился к тренировкам кавказской молодежи, и две недели подряд, усваивал ухватки рукопашного боя, которые преподавал старик. Надо сказать, что усвоил многое, и практики было вдоволь, так как Гойгов к вопросу обучения подходил достаточно просто. «Вы трое против тех двоих, этот один против тех четверых, все против всех. Вперед!»
        После тренировок, алим собирал своих питомцев у ставшего уже традиционным ночного костра. Здесь он давал своим волчатам психологическую накачку, вел с ними разговоры, и мне, как человеку, который к знаниям тягу имеет, они всегда были очень любопытны. Опять же разговоры шли на русском языке, и я понимал, о чем идет речь.
        - Иса, - обратился старик к одному из парней, - почему ты сегодня сцепился с Магой?
        - Учитель, - ему ответил невысокий крепыш, лет семнадцати, - я виноват, был несдержан, и обозвал его табасаранским недобитком.
        Алим оглядел всех сидящих у костра, и сказал:
        - Я тысячу раз говорил, и повторю опять. Нет вайнахов, ни ингушей, ни чеченцев. Нет осетин, черкесов, кумыков, аварцев, аланов, ногаев, табасаранцев, кабардинцев или даргинцев. Мы единый народ, кавказцы. Только в единении сила, и только так мы выживем. Кто этого не понял или не хочет понимать, тот наш враг, потому что желает нам зла. Слишком мало нас осталось, а некоторые племена, после Хаоса совсем исчезли. Когда шесть лет назад старейшины уцелевших племенных кланов Северного Кавказа собрались в Грозном на свой первый совет и объявили о своем решении объединиться, многие говорили, что ничего не выйдет, и многие были против этого. Глупцы не видели за своими мелочными проблемами того, что безбожный Халифат, очерняющий имя пророка Магомеда, наступает, и уже подмял под себя все то, что осталось от Азербайджана, Армении и большей части Грузии. Что было бы, если бы мы тогда не встали плечом к плечу, и в битве на Салаватском перевале не разгромили захватчиков?
        - Мы были бы рабами, - дружно и, видимо, не в первый уже раз, ответили его воспитанники.
        - Правильно, - алим был удовлетворен и, оглядев парней, сидящих вокруг него, спросил: - У кого-то имеются вопросы?
        - У меня, - с места поднялся один из парней, косо взглянул на меня, сидящего рядом с их учителем, что весьма почетно, и задал вопрос: - Уважаемый алим, почему мы принимаем помощь от людей иной веры? Почему тренируемся здесь, а не дома?
        - Все просто, Мухтар, дома, мы не имеем возможности подготовить вас так, как делают это здесь, и сейчас, несмотря на всю нашу былую ненависть, мы союзники с кубанцами. А насчет веры, все сказано в нашей Священной Книге - Гойгов помедлил, и процитировал: - Bo имя Аллаха милостивого и милосердного! Я не поклоняюсь тому, чему вы поклонялись, и вы не поклоняетесь тому, чему я буду поклоняться! У вас - ваша вера, и y меня - моя вера! - еще раз, оглядев всех присутствующих, он добавил: - Нет неверных религий, а есть разные, и только еретики, вроде халифатцев, перевирающие все и вся, не достойны, называться последователями Господа. Аллах велик и мудр! Аллаху принадлежат воинства небес и земли! Он все видит, и испытывает нас каждый день, и каждый миг. Рука Аллаха - над нашими руками! И знайте, юные воины, что тот, кто выполняет заветы Аллаха, тому он даст великую награду. Сквозь все битвы, препятствия, кровь, лишения и бедства, мы пройдем по пути испытаний, и одержим так необходимую нам победу. Однако, для этого нужна храбрость, вера и готовность к самопожертвованию. Вглядитесь в свою душу, и спросите
себя, готовы ли вы встать на путь Аллаха и пройти по нему до конца?
        Так проходили вечера, и с каждым днем я все больше удивлялся алиму. Вот насколько же мудрый и хитрый человек, как умело людьми манипулирует, и направляет их туда, куда ему это необходимо. Честное слово, был бы я чуть попроще, то обязательно на его речи повелся, а так, послушать интересно, проанализировать, да и только. Обратное можно было сказать про парней, которых готовил Гойгов, самые настоящие федаины и шахиды получились. Не знаю, как шла подготовка в других группах кавказских юношей, раскиданных по нашему государству, а эти пятьдесят парней, когда схлестнутся в родных горах с халифатскими бойцами, не отступят, и в этом, я был уверен.
        Дни пролетали незаметно, в светлое время суток работа с компьютером и отжим полезной информации, которая могла бы в будущем пригодиться, а вечером тренировки. Однако сегодняшнее утро началось с суеты. На связь с батальоном вышел находящийся в Краснодаре представитель горского правительства, и вся кавказская молодежь, обучавшаяся у нас, стала собираться в дорогу. Положение дел на Кавказском фронте, все более ухудшалось, и Совет Старейшин, управляющий всеми делами Северного Кавказа, принял решение вернуть свою молодежь домой, и их телами заткнуть дыры в своей обороне.
        Ну, уезжают, так счастливого им пути. Глядишь, еще и свидимся когда, если они в этой кровавой бойне, что Кавказским фронтом зовется, уцелеют. Жаль, что тренировки мои с ними окончены, но основное я выхватил, а дальше сам разберусь.
        Наши парни сегодня ушли на полигон, а я сидел за столом в своей палатке, проверял очередную флэшку, на предмет чего-то полезного, и в этот момент, брезентовый полог входа откинулся и появился Гойгов.
        - Здравствуй Саша, - старик присел напротив меня и с уважением посмотрел на ноут, который я выключил и отставил в сторонку.
        - Здравствуйте, уважаемый алим. Мне сказали, что вы возвращаетесь домой?
        - Да, пора и моим джигитам показать себя в деле. Вот, зашел попрощаться и поговорить.
        - Конечно, - я привстал. - Чаю хотите?
        - Нет-нет, сиди. У вас такого чая, как у нас выращивают, нет, а другого я не пью.
        - Дело ваше, а я выпью, - чайник, стоящий на простой электроплитке рядом, был еще горячий и, сделав себе кружку напитка, я присел за стол, и спросил гостя: - Я так понимаю, что у вас есть ко мне вопросы?
        - Имеются, - старик не стал юлить. - Ты ведь с Карой долгое время рядом был?
        - Так случилось, - кивок головой, - что полгода бок о бок с ним ходил.
        - Как думаешь, куда он своих десантников кинет?
        - Говорят, что на Туапсе.
        - В том то и дело, что говорят, а Кара человек резкий и не глупый, в голове не один план держит, а пять или шесть. Скажи, он что-нибудь говорил про Сухуми?
        - При мне никогда, только Туапсе, Новороссийск и Керчь поминались. Однако у него имеются подробные карты всего черноморского побережья от Стамбула до Феодосии, и переиграть свои планы, ему ничего не стоит. Все может быть.
        - Вот и я так думаю. С вашим комбатом на эту тему уже переговорил, и с СБ мыслями поделился. Ладно, это не твоя забота, нет, так нет, - он выглянул в окно, посмотрел на подъезжающие под погрузку машины, и вновь повернулся ко мне: - Время еще есть, пока мои воины вещи соберут, давай, сержант, угощай своим чаем.
        Сделав старику крепкий чай, спросил его:
        - А с чего интерес такой к Сухуми, там ведь с тех пор, как трабзонцы уцелевших жителей в рабство уволокли, и нет никого?
        - А-а-а, - его лицо на миг искривила гримаса, - все равно завтра в новостях объявят. Войска Халифата прорвали нашу оборону на Клухорском перевале, но направились не к Нальчику, как ожидалось, а на запад, в сторону Кодора. Есть мысль, что Кара побоится высаживаться на ваш берег, все же у вас есть боевые корабли, которые его шаланды потопят за полчаса, и он бросит своих наемников на Сухуми, где никого нет, соединится с частями халифатцев, и уже по побережью начнет наступление на вашу территорию.
        - Логично.
        - Вот именно, что логично.
        Над столом воцарилась тишина и, решившись, я задал Гойгову вопрос, который интересовал меня уже не первый день:
        - Уважаемый, если не секрет, как вы с Карой познакомились и почему за его голову такая большая награда назначена?
        - А он об этом никогда не рассказывал?
        - Нет, про свое прошлое он не любил говорить, и всегда разговор на другие темы переводил.
        - История долгая и для меня лично неприятная. Другому кому, может быть, что и не рассказал, а ты человек посторонний, и в то же самое время, с Карой знаком, и Ильяса, на тот свет отправил. Слушай. Кара появился у нас почти сразу после падения Приморо-Ахтарска, в конце 52-го года. С ним было десятка два бойцов, и у нас как раз начиналось движение за объединение племен в Горское Содружество. Так сложилось, что он оказал мне услугу и выручил Олега, которого я с малолетства воспитывал, с тех самых пор, как подобрал его мальчишкой оголодавшим, после чумы в Сочи. Нам нужны были бойцы, и я поручился за Кару перед Советом Старейшин. Потом была битва на Салаватском перевале, и семьсот наших джигитов вырезали пятитысячный передовой отряд, идущий на нас из Новоисламского Халифата. Кара тогда отличился, и многие наши парни к нему в отряд пошли. Через год появилась его семья, он поселился в Гаграх, и начал совершать походы в сторону Грузии и к туркам. Все бы ничего, внимания он не привлекал и в военных операциях против Халифата регулярно участвовал, но в начале 58-го произошел целый ряд убийств. Неизвестные
абреки налетали на поселения, в которых жили наши старейшины, и вырезали всех жителей от мала до велика.
        Алим сделал большой глоток чая, поморщился, непонятно, то ли от вкуса напитка, то ли от воспоминаний, и продолжил:
        - Добрались и до меня. Мой аул стоит на реке Ардон недалеко от Алагира и, в общем-то, это небольшая, но хорошо укрепленная крепость, которую в наше время, взять совсем нелегко. Однако нашелся предатель, который открыл ворота поселения, и ночью в него ворвалось больше сотни головорезов. Меня продал Олег, мой воспитанник, тот, кому я почти во всем доверял.
        - Почти?
        - Именно так, почти. Вот это меня и семью мою, от гибели и спасло. До конца я никому не верил. Моя дружина, две сотни воинов, всегда неподалеку находились, и об этом, я даже своим родным детям не говорил. И вот, когда начался бой, мои бойцы подоспели вовремя, и большая часть моих родичей уцелела. От пленных узнали, что на нас напал Кара, и заказ на устранение наших лидеров, он получил от южан. После этого, меня убрали из Совета Старейшин, все же я за него ручался. Однако и к смерти не приговорили, предателя обнаружили тоже благодаря мне. За Кару и его отряд объявили награду, самую большую, какая только была возможна, и многие лихие джигиты начали на него охоту. Дальше, ты все знаешь, разгром наемников, Туапсе, бегство Ильского с казной, поимка Кары и ваш побег в Трабзон. Вот так, многие считают меня мудрым, но и я могу быть доверчив как самый последний простак, пригрел змею на груди, и сам же, за это и поплатился.
        Раздался звук автомобильного клаксона, старик встал и сказал:
        - Пора. Удачи тебе, Саша. Прощай!
        - До свидания, уважаемый алим, - я тоже встал и проводил его до выхода.
        Через пятнадцать минут две автомашины с горцами, едущими на войну, покинули наш базовый лагерь, а я, через некоторое время, обдумав услышанную от Гойгова историю, продолжил свою работу. Сиди или нет, а к вечеру, надо сдать комбату хотя бы пару интересных файлов.
        Глава 21
        Кубанская Конфедерация. Поселок Пашковский. 29.08.2059
        Сегодня, в качестве поощрения за ударный труд по сборке и упаковке нашего имущества, Черепанов разрешил устроить в группе кинопоказ, и мы смотрели фильм
«Живые и Мертвые». Кинолента была старая, пережившая не только страну, в которой она снималась, но и чуму, и Хаос, и того человека, который ее на свою флэшку заливал. Фильм, конечно, отличнейший, про Великую Войну и про настоящих людей, трудом и кровью, отстоявших свою страну. Про воинов, не жалевших свои жизни за Родину.
        Слов нет, и впечатлений от кинокартины имелась масса. Было на что посмотреть, и было о чем подумать. По экрану монитора промелькнули последние кадры. Солдаты шли по заснеженной степи, прозвучали слова: «Впереди была вся война», и фильм закончился. Да, та война окончилась более ста лет назад, а наша, только начиналась. Кто-то зажег свет, я отключил ноут, и упаковал его в чемоданчик.
        Парни, обсуждая просмотр, сели пить чай с бутерами, а я вышел из палатки и пошел прогуляться по лагерю, который уже завтра наш батальон должен был покинуть. Мы оставляли черноморское побережье Конфедерации на попечение Третьей гвардейской бригады и территориалов МВД, которые займут наш лагерь, а батальон должен был отправиться в Краснодар, и влиться в состав формируемого возле столицы, Кавказского Экспедиционного Корпуса. Это займет неделю, может быть, чуть больше, а после этого, нас ожидала дорога в горы.
        Я бродил по кирпичным дорожкам между палатками, подсаживался к костеркам, возле которых сидели ребята из других групп, вел разговоры ни о чем, и размышлял о последних деньках, проведенных здесь.
        Все началось три дня назад, когда нашу базу навестил сам комбриг, генерал-майор Игнатьев, худой и чрезвычайно нескладно выглядевший в мундире человек, с постоянным хроническим насморком. С какой целью приехал комбриг, можно было только гадать, и чего ожидать от его посещения, было неясно. У нас в батальоне его не любили, ну не боевой он офицер, а пост командира бригады получил исключительно потому, что очень хорошо умел считать денежку и планировать каждый свой шаг. Кроме того, Игнатьев был в постоянном конфликте с Еременко, а это очень сильно сказывалось на всем нашем подразделении в целом.
        Впрочем, нам, я говорю про большинство солдат и офицеров батальона, было все равно, что приехал самый натуральный генерал-майор, и благоговения перед его высоким чином, в батальоне не было. У нас ценилось другое, дела человека и конкретные его поступки, это да, что было, то было, и поэтому комбрига встретили без всякой помпы. Приехал, да и бог с тобой, проходи гостем будешь, как надоест, поезжай к себе домой, не задерживаем и остаться не просим.
        Игнатьев пробыл у нас в расположении ровно одни сутки, вынес тридцать пять взысканий, разжаловал в рядовые трех сержантов, и влепил по десять суток «губы» двум командирам групп. На прощание, в полдень, он приказал построить весь личный состав батальона на плацу, взобрался на трибуну и произнес зажигательную речь:
        - Гвардейцы! Ваш батальон гордость нашей бригады, и в то же самое время ее позор. Вы выполняете самые трудные боевые задачи, всегда находитесь на самых опасных участках, но совсем забыли о таком понятии как дисциплина. Где подшитые подворотнички? Почему мне, вашему комбригу, не отдается воинское приветствие? Расхлябанность пустила корни в вашем подразделении, и это, вне всякого сомнения, порочная практика, которая до добра не доведет. Однако заниматься вашим перевоспитанием, времени нет. Наше государство находится в состоянии войны, и куда ни посмотри, повсюду на нашу любимую Конфедерацию нацелены вражеские штыки.
        На этих словах, стоящий рядом Глаз, легонько толкнул меня в бок, и прошептал:
        - Вот же, чмо, как воевать, так его и близко не наблюдается, все время где-то в тылу со своим штабом, а как политбеседу провести, то тут он на коне.
        - Ладно, давай послушаем самого главного отца-командира. В кои-то веки, впервые за три года, в расположении батальона появился.
        Генерал тем временем продолжал:
        - С севера наступают войска царя Ивана, который все же объявил нам войну. На востоке, ждут своего часа кочевники-«беспределы», и с Крыма напирают караимы. С юга идут гонимые радиацией и бескормицей орды Новоисламского Халифата, а с моря, им в подмогу, наносят свои удары трабзонские пираты и наемники. Воины-спецназовцы, сынки мои, товарищи, не отдадим варварам ни пяди родной земли! Оправдаем то высокое доверие, которое нам оказал президент Симаков, ведущий нас к победе!
        В речи генерала Игнатьева не хватало одного, истошного крика: «Родина-мать в опасности! Все на баррикады!» Что я, обычный сержант гвардии, мог бы сказать на речь комбрига? Многое мог бы, но, конечно же, промолчал и сам для себя, не в первый уже раз, раскидал сложившуюся ситуацию на составные части.
        Конфедерация в опасности, все верно, но наше государство, с самого своего зарождения, в этом состоянии находится, и ничего, не то что оборону держим, а еще и расширяться умудряемся. Иван Седьмой объявил войну Конфедерации, и это ни для кого не новость. Царь - это звучит грозно, вот только воевать за него некому. Пару тысяч солдат он еще может быть, что и наберет, а вот с вооружением у донцов как-то не очень. Негде царю его взять, а немногие имеющиеся у него заводы, производство вооружений пока не тянут. Все что он сможет, это пройтись вдоль наших границ и изобразить активность ведения боевых действий.
        Кто там еще? Кочевники, все правильно. Одна орда так и шарится вдоль Маныча, но опасности от нее сейчас никакой нет, и в ближайший год не предвидится. Ладно, есть еще караимы, но это тоже, угроза гипотетическая, поскольку флота у крымчаков не имеется, а набеги, которые они устраивают на форт Горностаевка, прикрывающий Керчь, ничего кроме потерь им пока не принес. Вот так, с востоком, западом и севером разобрались, и там все в относительном порядке.
        Остается еще два направления, юг и юго-запад, то есть Кавказ и Черное море. Что касаемо побережья, то да, три дня назад, Кара с двумя тысячами наемников высадился на берег. Вот только десант этот выглядел плюгавенько, и его войскам легче было по берегу от самого Трабзона топать, чем пытаться десантную операцию провести. Под Сухуми, куда двигался вражеский флот, стоял «Ладный» и передовые плавсредства, перевозящие вражеских бойцов, перетопил вчистую. Говорят, что более пятисот трабзонских пиратов в том морском сражении в водах Черного моря сгинуло. Пришлось Каре с основными силами высаживаться в Очемчири, и уже здесь соединяться с войсками халифатцев. Куда они двинутся от побережья, вопрос из вопросов. Если на нас пойдут, то под Тупсе их встретят, есть кому, а если на Нальчик, то самый крупный город и столица Горского Содружества падет в любом случае.
        Теперь, что касаемо самих южан. Они опасны и именно они могут доставить нам основные проблемы. Это правда, и здесь генерал Игнатьев не лукавит и не передергивает. Государство южан называется Новоисламский Халифат, и насколько я знал из сообщений нашего столичного радиовещания, образовался он на основе такой страны как Иран, который пережил Черное Трехлетие, как и все другие государственные образования. Однако смог сохранить органы власти и не скатился на двадцать лет в Хаос, как другие страны. Иранцы и примкнувшие к ним беженцы, в первую очередь из Пакистана, уничтоженного в 2015-м году во время скоротечного ядерного конфликта с Индией, получили фору, и стремительно стали восстанавливать промышленность и экономику.
        Все бы ничего, живи и радуйся, готовься к тому, что вскоре займешь на планете Земля место мирового лидера, оставшееся вакантным после канувших в небытие Соединенных Штатов Америки. Однако этого не произошло. Мало того, что весь восток страны «фонил» радиацией, так еще и серьезная авария на атомной энергостанции в Бушере случилась. По слухам, в Черное Трехлетие ее заглушили, а спустя какое-то время, когда жизнь стала налаживаться, попытались снова в строй ввести, но видимо, нормальных специалистов у них не осталось, и произошло то, что и произошло.
        Из-за радиоактивного заражения Иран потерял все побережье, основные промышленные предприятия и самые плодородные почвы. Для выживания этого народа, более чем на половину состоявшего из отчаявшихся беженцев со всего Ближнего Востока, нужна была новая земля под расселение и Великая Идея. С идеологией тамошний правитель разобрался быстро, объявил себя возрожденным пророком Магомедом, и пообещал всем своим людям райские кущи, а вот с землями вышла полная лажа. На восток не пойдешь, радиоактивная пустыня, на юге море, а на западе воинственные племена бывших иракцев, вспомнивших, что они наследники хариджитов. Оставалось только одно направление, на север, то есть на Кавказ.
        В 2050-м году, более трех миллионов людей, населявших Новоисламский Халифат, стронулись с места и направились в путь. В 52-м году, их передовые отряды достигли Кавказских предгорий, и практически без боя, не захватив, а присоединив к себе, оккупировали Азербайджан. В 53-м вторглись в Армению и Грузию, а в 54-м потерпели поражение от горцев Северного Кавказа на Саларском перевале и потеряли в одной только битве, несколько тысяч своих самых лучших и профессиональных вояк. Пока происходили все эти события, основные скопища мигрантов все же дошли до гор, но здесь им ничего не светило. Запасов не было, предприятия порушены, а на фруктах и охоте, миллионы людей не прокормить. Выход у нового пророка оставался один, продолжить экспансию на север. Вырваться со своими людьми, треть из которых в разной степени страдала от лучевой болезни, к Волге, Кубани или Дону. Хоть куда, но лишь бы там имелось продовольствие и какие-то ресурсы. Так, в 57-м году, наступление Халифата на север продолжилось.
        Попробовал прикинуть, сколько воинов могут выставить наши противники на Кавказе. Конечно, я могу сделать только самые приблизительные подсчеты, но уж какие есть. Итак, бойцы, подчиняющиеся Каре, две тысячи штыков при нем, и еще около трех тысяч он может получить из Трабзона. Большая часть его бойцов подготовлены неплохо, и все вместе, они станут серьезной силой. Теперь сам Халифат, от трех до четырех тысяч профессиональных солдат и около пятидесяти тысяч ополченцев, вооружения хватает, имеется артиллерия и бронетехника. Кроме того, в армии южан есть неплохие командиры. Плюс ко всему этому, постоянно подтягивающиеся с зараженных территорий беженцы, среди которых можно набрать солдат, и местные азербайджанцы, обобранные до нитки и готовые присоединиться к новоявленному пророку и его войску.
        Против всех этих, по нашим временам, больших армий, горцы, при всем своем желании выжить, смогут собрать только пять-шесть тысяч воинов без бронетехники и серьезной артиллерии. На этом все, и единственная причина, по которой горцы еще держатся, это горные перевалы, за которые они цепляются при каждом удобном случае. Опять таки, совсем немаловажно то обстоятельство, что они превосходно знают все местные условия, и имеют опыт ведения боевых действий в своих родных горах.
        И вот для того, чтобы горцы смогли удержать свою столицу, наше командование и направляет к ним экспедиционный корпус. Именно этим сообщением генерал-майор Игнатьев закончил свое выступление, и так мы узнали о нашем новом назначении.
        Комбриг умчался в ППД бригады, а мы принялись паковаться и собираться в дорогу. Прошло два дня, мы были готовы к походу, и наступила наша последняя ночь в этом лагере на побережье. Прогулявшись еще какое-то время, вернулся в свою палатку и завалился спать.
        Поутру, автоколонна батальона спецназа Четвертой гвардейской бригады отправилась в сторону столицы, и через сутки достигла поселка Пашковский, где должны были собираться все подразделения будущего Кавказского Экспедиционного Корпуса. Остановились в чистом поле, поставили одну палатку под штаб, и стали ждать, что будет дальше.
        Дождались. На следующий день началось то, что я сам для себя назвал бедламом. У нас забрали всю технику, и вместо автомашин, пусть не новых, но на ходу, пригнали два больших табуна объезженных лошадей с Тихорецких конных заводов. Оно и понятно, на Кавказе все дороги порушены, ни железнодорожного транспорта нет, ни автомобильного, и все перевозки только лошадьми, так что нам предстояло быстро освоить новый вид передвижения. В самом начале седел у нас не было, но Еременко сказал, что так даже лучше, и мы приступили к тренировкам по верховой езде.
        Процесс самой тренировки был прост, делаешь самодельную уздечку, одеваешь на лошадь, потом с пенька или с помощью товарищей, подгибающих твою ногу, взбираешься на четвероного друга, и мчишься по полю. Точнее сказать, пытаешься мчаться. Первый день таких тренировок был очень длинным, и я все время думал о том, что скорей бы он закончился. Триста человек, весь личный состав батальона, несколько часов подряд трусил по кругу вокруг нашей стоянки, и только к вечеру, комбат разрешил слезть с лошадей, а сделать это, было почти невозможно. С чьей-то помощью, у меня это все же получилось, и в раскоряку, широко расставив ноги и, наклонившись вперед, я отвел свою лошадь к коновязи, и без сил рухнул рядом.
        Ладно, ничего страшного и ужасного. Через какое-то время, мы стали вполне приличными наездниками, и езда на лошадях стала даже каким-то удовольствием. Тем более что вскоре привезли сбрую и седла, а чуть позже пригнали три десятка бричек, на которых должны были перевозиться боеприпасы и батальонное имущество. Основная проблема была в другом, в тех подразделениях, которые должны были влиться в Кавказский корпус помимо нас.
        Каждый день прибывали наши будущие соратники, и я тихо офигевал. Кого же здесь только не было. Первыми появились несколько отдельных рот ВБР, как быстро выяснилось, новобранцы, пороха не нюхавшие и прошедшие только краткий двухнедельный курс молодого бойца. За ними следом, три батальона территориалов, которые были вооружены только старыми карабинами СКС. Это были те, кто во время переворота, так и не определился, на чью сторону встать, а пытался отсидеться у себя в республике. Не получилось и их колебания, никто не забыл. Следом появились войска каратянцев, еще в прошлом году, воевавших против Туапсинской республики, и присоединившихся к нашей Конфедерации. Бойцы хорошие, с горными условиями не понаслышке знакомые, но все как один, слишком уж религиозные и угрюмые. Сами себе на уме, люди, и чего от этих пяти сотен бородатых дядей можно было ожидать, оставалось загадкой. После каратянцев появились братушки-гвардейцы, два сводных батальона. Один из Второй бригады, полностью артиллерийский, укомплектованный
120-мм минометами, и еще один из Первой, те, кого штурмовики не пожалели, самые что ни есть залетчики и разгильдяи, не признающие никаких авторитетов и правил.
        Такое вот чрезвычайно разнообразное по составу и боевым качествам войско собиралось, и теперь оставалось только узнать, кто же будет нашим командующим. Гадали мы на эту тему много, и генерала Крапивина на место нашего комкора прочили, и полковника Фарахутдинова из ВБР, и даже комбрига Второй гвардейской бригады Котикова. Реальность, превзошла все наши предположения, и когда мы получили известие, что нашим комкором назначен старший сын президента Геннадий Симаков, то всем батальоном впали в глубокое уныние. Надо сказать, что причины для этого были, так как до нас, наследник президента командовал частями ВБР, наступающими на Батайск, и какие они тогда понесли потери, мы помнили очень хорошо. Да и слухи, про этого тридцатилетнего генерала, в военной среде ходили самые разные и, как правило, нехорошие. Холоден, заносчив, спесив и дурак, так характеризовали нового комкора те, кто служил с ним ранее, и думаю, что этим словам верить стоило.
        Тем же вечером, вернувшись из Краснодара, куда он ездил по делам, Еременко вызвал к себе Черепанова, своего брата и меня. Почему не позвали остальных сержантов из ближнего круга, я тогда не догадывался и, войдя в палатку, которую занимал наш комбат, не поверил своим глазам. Полковник сидел за штабным столом, на котором стояли две бутылки водки, одна уже пустая, а другая только початая, курил, и сам себе напевал, что-то про черного ворона, который, сволочь такая, почему-то вьется над его головой. В таком тоскливом состоянии, нашего командира я еще ни разу не видел, так как он всегда был против выпивки, и только в праздники, иногда позволял себе немного вина. Решив не тревожить полковника, присел на лавку у брезентовой стенки, и дождался пока подтянутся офицеры.
        Через пять минут все были в сборе, и брат нашего полкана, ни слова, ни говоря, подошел к нему, забрал недопитую бутылку водки, и спросил:
        - Что, командир, все настолько плохо?
        Еременко поднял на нас свой взгляд, оглядел, и ответил:
        - Не то слово. Сливают нас, мужики. Вчистую сливают, и шансов выбраться из этой передряги живым, совсем немного. Потому и вызвал вас всех сюда.
        - Да, ты объясни сначала, в чем проблема? - спросил Еременко-четвертый, присаживаясь рядом. - Ну, назначили Симакова-младшего комкором, так это не самое страшное, что могло бы быть.
        - А-а-а, - взмахнул рукой комбат. - Не в комкоре дело. Он, конечно, не вояка совсем, и дуралей изрядный, но и с ним можно службу тянуть. В другом здесь тема. Если его комкором назначили, то, значит, не хотят, чтоб мы противника остановили. Да вы и сами видели, кто с нами в одном корпусе на Кавказ пойдет, или мальчишки совсем, или каратянцы с территориалами, которых не жалко. Планируется, что Гена все дело завалит, и никогда не станет следующим президентом. Вот что должно произойти.
        - Но мы же гвардия? - удивился капитан. - Мы же преданы президенту, нас-то за что сливать?
        - Да уж, как Наполеон сказал: «Гвардия погибает, но не сдается!» Вот так и мы, приказали подохнуть, не на прямую, конечно, но приказали, и мы должны помереть. Зато потом, Симаков-старший, который совсем не старшего сына своим преемником видит, скажет, что не абы кого с Геной в горы посылал, а свои самые элитные войска. Политика, мать ее так. Симакова-младшего поддерживает весь Приморо-Азовский район, а это самые богатые и густонаселенные поселения во всей Конфедерации, а президент хочет следующим главой государства, третьего сына сделать, Илью. Вот и получается, что наверху интриги, а мы внизу, будем за это кровью своей отхаркиваться.
        - Командир, это догадки?
        - Нет, - помотал тот головой. - Это сведения точные.
        - И что предлагаешь? Ведь ты нас собрал не для того, чтобы мы на твое полупьяное лицо полюбовались?
        Комбат встряхнулся, достал из под стола пластиковую баклажку с холодным чаем, сделал пару глотков и произнес:
        - Да, не для этого. Дела наши не очень хороши, и я хочу подстраховаться. Батальон должен уцелеть в любом случае, а для этого, две группы наших бойцов останутся в бригаде. С Игнатьевым все решено, он хоть и зануда, но мужик с понятием, и с ним всегда можно договориться. Завтра, вместо групп, отбывающих в Павловскую, к нам прибудут две группы из разведки.
        - Ты хочешь, чтобы кто-то из нас остался здесь?
        - Именно так. Останешься ты, Черепанов и Мечников.
        - Нет, - сказал кто-то, и я понял, что это прозвучал мой голос. - Я с батальоном до конца пойду.
        - Не спорь, останешься здесь, - повернулся ко мне полковник. - Это приказ.
        - Нет, - упрямо повторил я, набычился и встретился с комбатом взглядом.
        - Ну и дурак, - махнул он рукой и сконцентрировал все свое внимание на офицерах: - От вас отказа не приму в любом случае, вы командиры рот, а сейчас возглавите свои группы. Если нам не фартанет, то ваша задача возродить батальон.
        - А если все будет нормально, и ты ошибся? - спросил его Черепанов.
        - Если будет так, то я буду одним из самых счастливых людей на планете, признаю свою ошибку, и проставлюсь всем так, как никто еще не проставлялся.
        - Что еще от нас требуется?
        - Присматривать за нашими финансами, младший, ты в курсе, - комбат кивнул своему брату, - и бойцов нам на смену готовить. Все ясно?
        - Так точно! - оба капитана ответили одновременно и встали.
        - Хорошо. Идите готовьтесь и собирайтесь, утром за вами машины придут, - мы направились на выход, и уже откидывая полог, я услышал слова, обращенные конкретно ко мне: - Мечник, свой ноут здесь оставь, в горах с ним ловить нечего.
        - Понял, - пробурчал я, и покинул штабную палатку.
        Прошло еще три дня, и весь наш корпус, погрузившись в железнодорожный состав, направился в сторону гор. Мы должны были добраться до Невиномысска, нейтрального и вольного города, там разгрузиться, и уже от него, по трассе Ростов-Баку, пешим ходом двигаться к Нальчику, на который повернули основные силы Халифата.
        Глава 22
        Северный Кавказ. Нальчик. 28.09.2059
        Южане, все же перевалившие по Клухорскому перевалу через Большой Кавказский Хребет, подступили к Нальчику три дня назад, и ходившие в разведку парни из первой роты, говорили, что этих упырков, не меньше пятнадцати тысяч. И черт бы с ними, в городских боях, мы их удержали бы, но у них имелось большое количество минометов и гаубиц, и это, было очень и очень хреново. Нас в этом полуразрушенном и ветхом городе, всего-то три тысячи вместе с местными «индейцами», есть два десятка АГСов и около сорока минометов. У противника впятеро больше бойцов, около сорока гаубиц и не менее полутора сотен разнокалиберных минометов. На подходе, как доносит
«солдатский телеграф», еще двадцать тысяч пехоты и два десятка РСЗО.
        Сегодня, с самого утреца, нас начали обрабатывать артиллерийским огнем. Обстрел города проходил без всякого четкого плана, но снарядов и мин противник не жалел, видимо, запасы у них были очень даже немаленькие. Мы затаились в блиндажах, подвалах, и вырытых в земле щелях, а снаряды безжалостно перепахивали землю над нами. Страшно было так, что хотелось никого не стесняясь, кричать во все горло, да многие и кричали. Обрушившиеся на город артиллерийские снаряды тяжелых гаубиц советского производства, доставшиеся халифатцам в наследство от Ирана, рвались повсюду, и это хорошо еще, что в Нальчике ни одного гражданского не осталось, всех успели эвакуировать. Пламя пожаров, охватившее и без того ветхие аварийные дома, длинными зловещими языками вздымалось над столицей Горского Содружества.
        Так продолжалось до полудня. Обстрел прекратился ровно в 12.00, и уже через десять минут, Нальчик превратился в поле боя.
        Грязный как не пойми кто, я выбрался из подвала, в котором пережидал артиллерийский налет. Цементно-кирпичная пыль въелась в камуфляж, смешалась с потом и стала колом. Попытался отряхнуться, да куда там, может быть, стирка помогла бы, но воды в городе мало, да и нет времени, красоту наводить. Ладно, сам, перетерплю, а оружие надо будет при первой же возможности обязательно почистить. Ствол я себе пару дней назад сменил. В батальонной оружейке сдал верный АКС, и взамен него «Абакан» АН-94 получил. Говорят, что для городского боя это идеальное оружие. Посмотрим, как этот хваленый «Абакан» себя покажет, а пока чистка автомата заставила помучаться. Непривычно как-то, с тросиками этими возиться, да и две пружины, напрягали. Но не боги горшки обжигают, так что разобрался, что к чему. Пока время есть и противника не видать, разобрал автомат, быстро почистил, собрал и к бою готов. Занял свое место на первом этаже разрушенного дома, сижу и жду, пока гадские супостаты вперед полезут.
        Где-то совсем неподалеку слышу жалобное ржание раненых лошадей, которые стояли в конюшне неподалеку. Блин, как же жалко животин, так тоскливо от их голоса, что хоть бросай позицию, да и иди лошадок добивай. Эхе-хе, горе горькое, война, мать ее так.
        Роты нашего батальона, вперемешку с остальными подразделениями Кавказскоко корпуса, были раскиданы по всему городу. Наша Вторая рота должна оборонять пересечение улицы Карашаева и проспекта Ленина. На каждую группу по одному дому. Каждое здание маленький форт. Где-то перед нами, в районе бывшего Дворца Спорта
«Спартак», полсотни «индейцев» в боевом дозоре. Они первыми примут на себя удар южан, и отойти должны как раз к нашим позициям. Пока там тихо, стрельбы не слыхать, а значит, можно не напрягаться. В доме, что нам для обороны поручили, нас семнадцать человек, разведгруппа в полном составе и артиллерийский корректировщик на третьем этаже.
        - Перекличка! - слышу я со второго этажа громкий голос нашего нового командира группы, прапорщика Герасимова, бывшего «замка», которого мы называли только по позывному, Гера. - Старшие троек, доложить!
        Кидаю взгляды вправо и влево, Як с АКМом занял оборону рядом с подъездом, а Глаз с ПКМом, оборудовал себе две огневых точки в соседней комнате, и сквозь пробоины в перегородке я могу видеть его очень хорошо. Приподнимаю голову к дыре ведущей на второй этаж, и вслед за остальными сержантами, докладываю:
        - Левый боковой дозор, потерь не имеем, к бою готовы.
        Вновь голос Геры:
        - Внимание! Повторяю еще раз, первыми отступать будут наши союзники, не постреляйте их по запарке. Если за ними погоня, отсекайте хвосты, - ему никто не отвечает, и он окликает нашего радиоминера: - Юрец, подрыв фугасов только по моей команде.
        - Понял, - из подвала доносится голос нашего «одноразового».
        В ожидании проходит несколько минут. Неожиданно, как оно всегда и бывает, перед нашими позициями начался бой и, судя по плотности огня, прет на нас не меньше батальона. Ясно можно слышать выстрелы не менее чем сотни автоматов, наших АК и АКМ, которые у южан на вооружении стоят, а вот, в шум боя врывается гулкий грохот нескольких ДШК, давящих сопротивление передовых дозоров, и следом сильные хлопки, наверное, это РПГ-7. Серьезные ребята эти халифатцы, если только по шуму боестолкновения судить. Теперь остается только живьем их увидеть.
        - Идут! - раздается чей-то крик.
        В самом деле, по зарослям, отделяющие проспект Ленина от территории бывшего стадиона, в нашем направлении бегут десятка три горцев, с ними человек пять раненых, а позади, противник, догоняющий их. Три «индейца», понимают, что всем не оторваться, остаются на месте, сдерживают южан и, прикрывая своих товарищей, один за другим падают замертво. Всех врагов они не удержали, и в бой, первыми из нас, вступают пулеметчики, экономными короткими очередями роняющие врагов на землю.
        На некоторое время халифатцы замирают, и только кустарник под их телами колышется. Горцы все же добираются до нашего дома, но не остаются в нем и, пройдя сквозь здание, уходят в сторону улицы Хуранова, где должны перегруппироваться, пополнить боезапас и закрепиться в следующем опорном пункте.
        - Ви-у-у-у! - противно завыли мины, и инстинктивно пригнув голову, я гадаю, чьи они, наши или халифатские.
        Мины падают на кусты, где скапливаются южане. Корректировщик все же молодец, не зря сидит, фишку палит, и вовремя артиллерийскую поддержку заказал. От взрывов кусты вместе с землей подлетают ввысь, и на некоторое время южане откатываются назад. Наши минометные батареи смолкают, и в работу вновь включаются орудия противника. Вот так, значит, и у них переносные радиостанции для корректировки огня имеются. Вновь ныряем в подвал, и снова наверху гуляет огненный смерч, посланный на нас врагом.
        Этот артобстрел длился недолго, всего минут десять. Все закончилось, и мы вновь вылезаем на позиции. Дом горит, но он давно уже не жилой, и дерева в здании немного. Каждая деревяшка, до которой местные жители в зиму смогли добраться, давно уже в печи сгорела, так что пожара мы не боимся. Вонь и дым есть, конечно, но это и перетерпеть можно. По всему проспекту, который является передовой линией наших оборонительных порядков, воцарилась тишина и, только где-то на другом конце города идет сильнейшая пальба и слышны взрывы. Все наши парни в ожидании. Мы высматриваем южан, но ничего не происходит. Глядя через смотровые щели и бойницы на окружающую территорию, видим только дым, стелющейся над землей, дымящиеся воронки от снарядов и развалины городских окраин, затаившихся в тревожном ожидании.
        Неожиданно заработали сразу несколько ДШК и тяжелые пули прошлись по каменным стенам нашего укрепления. Вражеские пулеметчики лупят метров с четырехсот, вслепую, сквозь дым, и по трассерам можно прикинуть примерное их местоположение, но мы не отвечаем и ждем появления пехотинцев. Несколько минут подряд, с краткими перерывами на замену боекомплекта, тяжелые станкачи обстреливают наш дом, но стены здесь надежные и потерь мы не имеем. Только отошли от бойниц и проемов, да некоторые из бойцов на пол легли.
        Наконец, пулеметы смолкают, и слышу голос Геры:
        - Приготовиться к бою! Огонь без команды, сразу после подрыва фугасов. Юрец, ты жив?
        - Та, шо мне сделается, батько-командир, - вспоминая свой родной хохляцкий говорок, откликается радиоминер. - Жду твоего приказа.
        Есть, пошла пехота. Из кустарника, заросли которого наши минометы так и не выкосили до конца, поднялось несколько человек в серой униформе, это офицеры, про это мы от местных горцев знали. Они что-то кричат, но нам их голоса не слышны, вроде бы и расстояние небольшое, всего-то метров двести, а звук голоса человеческого, совсем не доносится. Повинуясь командам своих офицеров, из зарослей встают сотни рядовых бойцов халифатской армии. Надо сказать, что видок у южан, самый что ни есть затрапезный. Оборванные, много истощенных, одежда рваная и самая разная, и впечатление они производят, не солдат, а какой-то банды. Однако в руках у них автоматы, на боку сабли или ножи, а в карманах видны гранаты. Разгрузок на телах врагов я не наблюдаю. Какой-то сброд, вчерашние работяги и дехкане. Однако сброда этого, очень уж много, а драться они будут жестко и до конца.
        Солдаты Халифата, без всякого толка стреляя в пустые оконные проемы дома, пригибаясь к земле и петляя по полю, бросились вперед. Мы молчим, не отвечаем, и ждем единовременного подрыва четырех фугасов, еще вчера прикопанных на поле перед обороняемым нами зданием.
        Противник уже всего в ста метрах от меня, и слышу крик Геры:
        - Юрец, давай!
        Мгновенно падаю на пол и закрываю уши руками. Не вижу, что происходит на поле, но мощный удар потрясает весь ветхий и полуразваленный дом. Все вокруг качается и трясется, сверху падает отвалившаяся штукатурка, но видимо, строили это жилище на совесть, и здание с честью выдерживает очередное испытание.
        Вот теперь и мой черед пришел. Вскакиваю на ноги и, приникнув к бойнице, высматриваю противника. Однако разглядывать нечего, земля, щебень и мусор, поднятые взрывами в воздух, оседают обратно, и среди четырех глубоких воронок, можно наблюдать только разорванные в клочья трупы халифатцев. «Ай, да, Юрец, вот так мастер, одна минная засада и вся вражеская атака насмарку», - думаю я, и опускаюсь на деревянный чурбачок, подле бойницы. Работа откладывается еще на какое-то время, а значит, можно опять передохнуть.
        Следующая вражеская атака началась через час. Вновь появились офицеры, и вновь на нас двинулись сотни три оборванцев. В этот раз ждать их подхода не стали, влупили по врагам из всех стволов, как только их обнаружили, а наши снайпера, засевшие рядом с корректировщиком на третьем этаже, принялись за отстрел офицеров.
        - Хлоп! - первым, бой начал Туман, лучший наш стрелок. Я выцеливал немолодого южанина, в униформе, который привлек мое внимание тем, что он был в каске и бронежилете, и смог видеть, как выпущенная из СВД пуля снайпера, попала ему в голову. Каска офицера забавно подпрыгнула вверх, а он, нелепо и в каком-то недоумении, раскинув руки, рухнул в неглубокую минометную воронку. «Видно, не судьба мне сегодня вражеского командира завалить», - мелькнула в голове мысль, и я переключился на другие цели.
        Одновременно заработали наши пулеметы, два ПКМ, один «Печенег» и один РПК. Следом в работу включились автоматчики. Первую волну наступающих врагов мы выкосили подчистую, и времени на это потратили совсем немного, но следом появилась вторая. Южане мчались только вперед, и вот, несколько десятков этих оборванцев, оказались в не простреливаемой зоне, и все же смогли подобраться к нашему дому вплотную.
        - Гранаты! - раздался сверху чей-то крик, и в районе подъезда, где находился Як, бахнуло несколько взрывов. Парочка осколков с визгом пронеслась над моей головой и, отколов мелкие кусочки кирпича, врубилось в стену.
        Сменив рожок, передернул затвор и метнулся к выходу. Думал, что Яка достали, и надеялся, что он еще жив, и его можно вытащить. Протиснулся в узкий проем, и столкнулся с ним нос к носу. Мой напарник по тройке успел подняться по лестнице на один пролет вверх, и отсиделся за углом. Впрочем, это я узнал только потом, после боя, а в тот момент, мы заняли оборону и встретили ломанувшихся в дом южан огнем из двух автоматов. Высадив по рожку и свалив семерых вражеских бойцов, не сговариваясь, как на учениях, метнули по одной гранате на улицу, и отошли назад.
        Гранаты кинули не только мы, но и те из наших бойцов, кто на втором этаже сидел. Взрывы прогремели практически одновременно. Вновь ударили наши пулеметы, и противник залег. Очередная вражеская атака захлебнулась, но все еще не была отбита полностью, и мы продолжали расстреливать уже почти и не сопротивлявшихся воинов Халифата. Наши пули кромсали вражеские тела, а град свинца, в который уже раз за сегодня, превозмог волю человека, и уцелевшие оборвыши, среди которых не оставалось ни одного офицера, вновь откатились назад.
        Третья атака началась уже в сумерках, и была, по моему мнению, жестом отчаяния. Видимо, не только у нас в штабах, идиоты водятся, но и с той стороны их хватает. На нас рванулись все те, кто уцелел днем, а позади них, постреливали пулеметы. Причем стреляли не в нас, а в тех, кто пытался повернуть назад. Несколько сот человек, во главе с каким-то седым человеком в белом халате и такого же цвета чалме, проломились через остатки кустов и помчались на нас. Благообразный старец выкрикивал какую непонятную галиматью на своем тарабарском наречии, а рядовые солдаты, как стадо баранов, следовали за ним. С их губ срывались яростные крики, и их рев, мы услышали раньше, чем увидели на мушке прицела.
        И снова слышу голос командира группы:
        - Передового дебила, того, что в хламиде белой, взять живьем! Начальству сдадим это долбоклюва!
        И снова в ярости застучали пулеметы, и снова снайпера выбивают самых активных вражеских бойцов, а автоматчики добивают тех одиночек, которые все же смогли прорваться к дому. Наверное, их целью было проникнуть внутрь здания и сцепиться с нами в рукопашной схватке, но чтобы это произошло, им надо было для начала до развалин добраться, а этого не было. Южане умирали один за другим, наш огонь выкашивал их целыми рядами, но они не отступали. Снова сработал Туман, прострелил старцу, ведущему солдат в атаку, колено, и когда он упал, остальные повернули обратно. Так был окончен этот бой, а спустя всего несколько минут, от вражеских позиций послышался дробный перестук ДШК. Как выяснилось позже, против нас воевали штрафные роты халифатской армии, люди, которым южане до конца не доверяли или солдаты преступившие закон.
        В полной темноте, опустившейся на город, мы бродили среди трупов, и собирали боезапас, которого было совсем немного, а ближе к полуночи стянулись в здание. В подвале, где у нас горел костерок, что-то неразборчиво лопотал плененный нами старик, а возле самого входа, на двух плащ-палатках лежали тела трех наших парней, первые потери группы в этой кампании. Наша дружная компания лишилась Пепла, Лесного и Мига, хороших воинов и верных товарищей, а всего по батальону, потери перевалили за три десятка погибших. Всего один день боев прошел, а десятой части батальона, уже нет.
        Перед самым рассветом нам на смену пришли горцы, три десятка бородатых мужиков, лет около тридцати. В самом начале обороны посменное дежурство еще практиковалось, и мы, забрав пленного и своих погибших, направились в тыл. Первый пробный приступ мы выдержали и противника, идущего на город с четырех направлений, все же удержали.
        На пересечение улиц Хуранова и Лермонтова, где была временная база нашего батальона, добрались уже к рассвету. Все парни отправились отдыхать, а мне пришлось на себе тащить пленного старикашку в белых одеждах и с перебинтованной ногой, к комбату. Наш штаб находился рядом, в одном из подвалов и, передав пленного Еременко, я собирался упасть на ближайшее пригодное для сна место и давануть на массу минут эдак триста. Но, человек предполагает, а бог располагает. При комбате не оказалось свободных бойцов и мне пришлось искать переводчика, который должен был присутствовать на допросе «языка». Пока нашел нужного человека, который находился метрах в трехстах от нашего расположения, да пока довел его к штабу, сон как-то сам собой улетучился.
        Допрос начали сразу же, отпустить меня забыли, а сам я уходить не стал. Было любопытно, что расскажет пленник и, стараясь не отсвечивать, я тихонько присел в уголке, и стал вслушиваться в разговор иранца и нашего комбата. На мое удивление, весь фанатизм пленника куда-то испарился, и он вполне охотно отвечал на все вопросы, которые ему через переводчика, задавал Еременко.
        - Имя, фамилия, звание, должность? - комбат сидел напротив южанина и сверлил его взглядом.
        - Духовный руководитель Второго штрафного батальона прорыва, Али Джафар Афками.
        - Какие силы сосредоточены для штурма города?
        - Точно он не знает, но слышал, что больше пятнадцати тысяч солдат из «Басидж» и почти вся артиллерия Третьей Северной Группы Войск.
        - Что такое «Басидж»?
        - Это народное ополчение.
        - Какие еще силы есть в армии Новоисламского Халифата?
        - Кроме «Басидж», которые сейчас составляют основу всех вооруженных сил, есть еще
«Кодс», войска специального назначения, направляющиеся к Нальчику, и дивизия «Дух Аллаха», которая охраняет покой и жизнь Возрожденного Пророка.
        - Кто командует войсками, штурмующими город?
        - Генерал Мохаммед Палави, главнокомандующий всеми силами «Басидж». Он не ладит с другими генералами, в частности с Хусейном Резаи, командующим «Кодс», который подойдет к городу через неделю, и Мурадом Джафари комдивом «Духа Аллаха». Каждый генерал хочет стать самым главным, и именно поэтому Палави не стал ждать подхода подкреплений, а сам попробовал взять город.
        - Много ли у Халифата техники и вооружения?
        - Да, стрелкового оружия хватит на двести тысяч бойцов, и к нему много боеприпасов. С техникой хуже, но есть полсотни танков, которые они не могут переправить в горы и больше сотни бронетранспортеров. Пока, техника остается в Азербайджане для охраны ставки Возрожденного Пророка, а вся артиллерия или здесь, или в войсках Хусейна Резаи.
        - Это все?
        - Есть еще по сотне минометов при Первой Северной Группе Войск в Гунибе, и еще столько же в Итум-Кале, при Второй Северной Группе Войск.
        - Что он знает о наемниках?
        - Трабзонские пираты и наемники подойдут вместе с войсками «Кодс».
        Комбат потянулся к столу за папиросой и в этот момент заметил меня. Он недоуменно приподнял бровь, и спросил:
        - Мечник, а ты чего тут делаешь?
        - Так, вы меня еще не отпускали, - мне хотелось остаться и послушать, что дальше расскажет Али Афками, тем более что была затронута тема наемников из Трабзона.
        - На выход, - Еременко махнул рукой в сторону улицы. - Нечего здесь уши греть, отправляйся спать.
        - Есть, - ответил я и направился в подвал, отведенный нам для сна.
        В подземелье было душно и темно, воняло носками, потом, грязью и подгоревшей разогретой тушенкой из сухпайка. Чтоб обнаружить свободный спальник, пришлось зажечь спичку. Таковой вскоре обнаружился, спать по-прежнему не хотелось, но я все же прилег на него. Только на миг прикрыл глаза, и тут же провалился сон. Отдыхал я спокойно, а наверху в это время вновь начался огневой налет, и боеприпасов, как и вчера, воины Новоисламского Халифата не жалели.
        Глава 23
        Северный Кавказ. Нальчик. 12.10.2059
        - Наемники! - сквозь дождь, туман и ночную тьму, к позициям противника неслись мои оскорбления, - Вы ублюдки! Твари голимые! Сучары позорные! Я ваш нюх топтал! Козлы!
        Рядом со мной остановился Гера, который ходил в обоз, и сказал:
        - Мечник, успокойся. Понимаю, что товарищей погибших жаль, но и орать среди ночи в сторону противника, это какой-то перебор.
        - Нормально, Гера. Есть желание командира наемников, Кару, на разговор вызвать. С чего-то начинать надо, вот и сливаю на них все, что на душе накипело.
        - Комбата извещал, что с врагами побазарить хочешь?
        - Да, он не против.
        - А мне, почему ничего не сказал?
        - Ты в обозе был, а тут так сложилось, что наемники напротив нас нарисовались, и что завтра с утра будет, не понятно. Вот я и проявил инициативу.
        - Раз так, тогда давай.
        Высунувшись в проем, продолжил оскорблять наемников. Те, все же не стерпели, видимо, нашлись среди них люди, русский язык понимающие, и от их позиций, развалин на улице Орджоникидзе, в нашу сторону, через проспект Головко, началась стрельба из пулеметов. Тяжелые пули барабанили по кирпичам, а я сидел за железобетонным укрытием, стеной еще совсем недавно жилого углового дома на улице Мечиева, и смеялся. Все же вывел я наемников из себя, и своей цели достиг, то есть, привлек внимание вражеских бойцов. Сейчас стрельба прекратится, и переговорим с ними, в первую очередь, конечно, с Карой, который находится где-то неподалеку. Не то чтоб я хотел получить от него какую-то информацию, просто настроение было такое, что была потребность позлить кого-нибудь и помотать ему нервы. Вчера я потерял свою тройку, Глаза и Яка. Парней одним снарядом в блиндаже накрыло, и я остался один. Кроме того, пару дней назад наши парни повязали наемника из приближенных к Бурову бойцов, и он рассказал кое-что интересное, что касалось лично меня, и мне было очень важно проверить его слова.
        Две недели уже идет рубилово за этот, по большому счету, никому нафиг ненужный заштатный городок, лишь волею судьбы ставший столицей Горского Содружества, а нас все еще не растоптали и не уничтожили. С каждым днем нас все меньше. Мы выполняем приказ, цепляемся за каждый подвал, за каждую развалину, и каждый переулок. Потеряно больше половины Нальчика, а из всех дорог, войска нашего корпуса удерживают только ту, что идет на Нарткалу. Еще немного, и нас возьмут в кольцо, но ничего, одни сутки остались. Пройдут всего двадцать четыре часа, и нас здесь уже не будет.
        Наконец, вражеские пулеметы смолкают, а я продолжаю:
        - Эй, кончелыги трабзонские, дергайте домой, пока живы и здоровы!
        С той стороны проспекта откликается знакомый мне голос, как мне кажется, это Остап, вожак пиратов из Одессы, которых я у Тенгиза-работорговца по поручению Кары выкупал:
        - Парень, чего ты надрываешься? Ночь на дворе, дай выспаться, а завтра посмотрим, кто круче.
        - Остап, ты что ли?
        С полминуты было тихо, и вновь послышался голос украинца:
        - Откуда меня знаешь?
        - Я Саня Мечников, помнишь меня?
        - Да, помню тебя. Чего ты хочешь?
        - С Карой поговорить желание есть. Слышал, что он где-то рядом, позови его Остап. Сделаешь?
        - Ладно, жди, - спустя мгновение ответил наемник.
        Все затихло, а я, привалившись к стенке, продолжал думать о завтрашнем дне, который должен был быть очень долгим. Минометные батареи, от которых осталась половина, и основные части нашего Кавказского корпуса, уже сегодня вечером ушли на Нарткалу, и здесь остался только наш батальон, полторы сотни воинов и около четырехсот местных горцев, которые решили остаться в родном городе до конца. Выстоим завтрашний день, значит, сможем вырваться из погибшего города, перезимовать на новых оборонительных позициях и дожить до весны, а нет, значит, все здесь и поляжем.
        За думками, я даже вздремнул немного, минут двадцать, и очнулся от крика с вражеской стороны:
        - Сашка, - в темноте пронесся яростный голос Бурова. - Ты еще здесь, сучонок?
        - Привет Кара, - не высовываясь в проем, ответил я ему. - Рад, что ты еще жив. Как поживаешь?
        - Ха-ха, - рассмеялся командир наемников. - Получше чем ты, Саша. Иди к нам.
        - Нет, лучше уж вы к нам.
        - Что же ты меня продал, парень?
        - Продают за бабки, Кара, а ты меня знаешь, для меня главное в жизни, Родина и Идея. Впрочем, не об этом разговор. Хочу спросить тебя, как семья твоя поживает и как там Марьяна.
        - Ах, ты падла, - донеслось до меня, и в дыру, через которую я переговаривался с вражеской стороной, влетело несколько пуль. Понятно, как я и думал, подошли снайпера и на голос шмалять стали. - Не стрелять! - раздался голос Буров. - Саня, ты жив?
        - А что мне сделается, дядя Коля, жив, конечно. Так как насчет семьи?
        - С семьей все хорошо, парень.
        - А Марьяна?
        - Ребенка ждет, пятый месяц уже пошел. Опытные люди говорят, что будет мальчик.
        Теперь уже я замолчал. Значит, все же был прав пленный наемник, и не привиделось ему, что дочь Бурова беременна. И что мне теперь делать? Хм, совершенно непонятно. Есть не рожденный ребенок, мой, а не чей-то, и это понятно. А еще есть девушка, теперь уже женщина, к которой я относился с глубокой симпатией, но без любви, и которая носит под своим сердцем моего сына. Мозги от таких раздумий, выносит к чертям собачьим. Ну, ничего, будет поспокойней, отойдем в тыл, и тогда решу, как мне поступать и что делать.
        - Мечников, чего замолчал-то?
        - Думаю.
        - Нечего тут думать. Завтра я с тебя живого кожу снимать буду. Я ничего не забыл, и то, что ты отец моего внука, ничего не меняет, и награду за тебя, никто не отменял.
        - Нет проблем, тогда до завтра, Кара. Посмотрим, кто и с кого шкуру снимать будет. Бывай, Буров.
        Осенний рассвет наступал чрезвычайно медленно. Минуты тянулись одна за другой и, наконец, словно нехотя, солнце взошло над разрушенным практически до основания городом Нальчик, и осветило городские руины. Между развалин домов высились голые и обрубленные стволы немногочисленных опаленых деревьев, некогда даривших людям свою тень и прохладу. Все пространство проспекта Маршала Головко, разделявшего позиции враждующих сторон, было усыпаны грудами кирпичей, кусками железа, обломанными ветками и просто непонятным полусгоревшим мусором.
        Ровно в 7.00 началась вражеская артподготовка. Снова, как и каждый день в течении этих двух недель, снаряды и мины падали сверху, крушили и разбивали остатки городских зданий, вновь что-то горело, хотя казалось бы, что гореть в Нальчике особо уже и нечему. Как и всегда, обстрел мы пересидели в подвалах и блиндажах, и когда через час все стихло, противник перешел в наступление.
        Против нас, как я уже говорил, стояли наемники, а это не вчерашние крестьяне из
«Басидж», да и профессионалам из «Кодс», с которыми мы уже сталкивались, было до них далеко. Воины Кары разбились на небольшие штурмовые группы, и грамотно передвигаясь по развалинам, короткими бросками и, прикрывая друг друга огнем, быстро приближались к нашим позициям.
        Плотно прижав приклад своего «Абакана» к плечу, ловлю на мушку одного из наемников, неосторожно приподнявшего над кирпичами, за которыми он прятался, и короткой очередью вышибаю ему мозги. Вражеский боец падает, а меня накрывает огонь сразу нескольких автоматов и пары пулеметов. Отбегаю вглубь дома, и вовремя. Плотность огня наемников по амбразурам и бойницам дома настолько высока, что мы даже ответить не можем. На миг вражеская стрельба стихает, и под нашим домом оказываются гранатометчики.
        - Отход! - разносится голос Геры, сбегающего по остаткам лестницы со второго этажа, и мы уходим.
        Всего на пару секунд, наша группа из семи бойцов опережает наемников Кары. В доме, оставшемся позади, грохнули несколько гранат. Затем крик, и враги проникают внутрь здания. Они хорошие бойцы, но позади себя наш радиоминер оставил несколько сюрпризов, и ОЗМ-72, последняя из тех, что осталась у нас в запасе, рванула как надо и как минимум нескольких врагов эта мина уложила. По дворам мы смещаемся к окраине города, и закрепляемся в следующем здании. По нашим следам бегут наемники, десятка полтора из передовой группы. Открываем огонь, и неосторожные вражеские бойцы, обнадеженные легким захватом нашего первого опорного пункта, падают на землю один за другим.
        Снова отход, позади нас противно визжат мины, заказанные наемниками, а мы закрепляемся через несколько домов дальше по улице Мечиева. Рядом с нами обнаруживаются парни из Третьей группы нашей же роты, двенадцать солдат и их группник, а с ними трое угрюмых бородачей из местных жителей. У нас на всех, кроме автоматов, с ограниченным боезапасом, и нескольких десятков гранат, два пулемета и один гранатомет РПГ-7 с тремя выстрелами к нему. Не густо, но есть один конкретный плюс, нам не надо стоять здесь насмерть, а требуется дотянуть время до темноты, и уже пользуясь этим, отступить на самые окраины, где километров через пять по дороге, нас должны прикрыть территориалы из нашего корпуса.
        Вокруг нас идут бои, а на наш дом, пока никто не вышел. Тактика противника с прибытием Кары и его наемников резко изменилась. Мелкие штурмовые группы, под прикрытием минометов, а в редких случаях гаубиц, прочесывали дом за домом, никуда не торопились, и методично давили каждую огневую точку, на которую напарывались. Да, это не голодные крестьяне из ополчения, тупо идущие на смерть, а самые лучшие наемники на всем Черноморском побережье.
        Проходит час, стрельба смещается на фланги, а чуть позже, она уже идет в нашем тылу. Еще немного и наш маленький отряд попадет в окружение. Снова отход, бежим разрушенными скверами и дворами, и влетаем в один из более-менее уцелевших домов, где идет бой. Здесь царит полутьма, и куда бежать, не совсем ясно. В нас не стреляют, а в соседних помещениях слышны яростные вопли и крики. Что кричат, и кто с кем бьется, мы не понимаем, это какой-то дикий рев, но по любому, одна из сторон наши товарищи.
        - Вперед, бойцы! - командует Гера, и мы вламываемся в большой зал без крыши, где кипит жестокая рукопашная схватка.
        Здесь семеро наших парней с Еременко во главе, сдерживают два десятка солдат из
«Кодс», только они таскают на плечах своих мундиров зеленые погоны. Вражеские спецназовцы замечают нас, но поздно, мы вступаем в схватку и уничтожаем их одного за другим. Не успеваем отойти от рукопашки, как совсем рядом снова раздались выстрелы. Это наемники нас догнали, и снова боестолкновение, и снова наш отряд, ведомый уже не командирами групп, а самим комбатом, откатывается к городской окраине.
        Дело уже к вечеру, день прошел как-то незаметно, еще час-другой, и мы должны будем выйти в лес, а после этого, придерживаясь дороги покинуть город. Можно было бы и прямо сейчас уйти, однако не все так просто. На самой окраине Нальчика, в частном секторе, идут сельхозугодья под картофель, и эти пустоши, простреливаются вражескими пулеметчиками, засевшими на высотках неподалеку. Надо дождаться полной тьмы, и только тогда отходить.
        Когда осматриваем окраины, обнаруживаем подвал, все время осады Нальчика бывший городским госпиталем. Здесь, в грязном халате, который некогда имел белый цвет, возле печки-буржуйки сидит усталый старик из местных жителей, и он представляется медбратом госпиталя. Наши отцы-командиры, что корпусные, что местные, с основными силами отступили, а раненых эвакуировали не всех, то ли транспорта не хватило, то ли он потерялся, то ли бойцов попросту забыли. Раненых в подвале относительно немного, около тридцати человек, и здесь не только наши, но и горцы. Все они лежат на деревянных лавках, сдвинутых по двое вместе, и большая часть, если бы их подлечили, смогла бы вернуться в строй. Паскудство. Мы уходим, а помочь людям, еще день или два назад, стоявшим с нами рядом, ничем не можем.
        Прохаживаясь между рядами коек, я вглядываюсь в лица людей. Ищу знакомых и нахожу. На нарах, возле самого входа, лежит Орлик, тот самый разведчик, с которым мы в Павловской пересекались. Что с ним, я вижу сразу, так как плащ-палатка, которой его укрыл медбрат, соскользнула в сторону, и обнажила ампутированную по самое колено, правую ногу.
        Орлик, спишь? - присаживаюсь я рядом с ним.
        Парень бледен, видимо крови много потерял. Он открывает свои глаза, узнает меня и протягивает:
        - Мечник, бра-тан. Живой.
        - Как ты?
        - Нормально, - он с трудом выталкивает из себя слова. - Что наверху, сколько нам еще ждать?
        - Час, может быть, что два, и наемники с халифатцами будут здесь.
        - Нас не эвакуируют?
        - Нет, братан. Бросили вас. Мы все вокруг обошли, рядом нет ни одной повозки, и ни одной лошади. В общем, полная жопа, и нам вас на себе не вытянуть.
        Орлик на миг прикрыл глаза, помотал головой по скатанной в изголовье овчине, и попросил:
        - Дай гранату, Мечник. По братски тебя прошу, дай. Сам знаешь, что в плен нас брать не будут, а на куски порезать, это у халифатцев запросто. Не хочу мучаться.
        Вытащив из разгрузки ребристую Ф-1 с уже вкрученным запалом, вложил ее в руки Орлика, и спросил:
        - Может быть, просьбы какие-то есть?
        - Да, под моей подушкой посмотри.
        Порывшись, нашел письмо, обычный солдатский треугольник, на котором был написан адрес.
        - Кому передать?
        - Матери, девушки у меня нет, а братья еще мальчишки совсем.
        - Сделаю, друг, - киваю я головой и покидаю подвал, в котором остаются больше тридцати раненых и медбрат, так и не бросивший своих подопечных.
        Держим оборону на окраине, отбиваем еще одну вялую атаку наемников, и снова начинается обстрел. Снаряды сметают все, что еще только есть на поверхности. Пыль и гарь забивают легкие, все отхаркиваются, а нас без устали и перерывов, закидывают стальными болванками начиненными тротилом и прочей гадостью, предназначенной для уничтожения людей.
        Наступает вечер, мы все же продержались до необходимого нам срока. Остается только на остатках боезапаса выдержать еще один бой, и уходить в «зеленку». Здесь все, кто выжил в сегодняшнем месиве, семь десятков наших спецов и еще столько же местных «барбудос». Мы закрепились в крепких частных особняках на самой окраине Нальчика, и каждый из них, это маленькая крепость, высокие каменные заборы, теперь уже порушенные, и остатки домов, в глубоких подвалах которых, люди пережидали очередной артиллерийский обстрел.
        - Вперед, в атаку! - где-то за остатками стен закричал невидимый в дыму и гаре Буров.
        Вот так, в последнем на сегодня сражении, Кара решил принять личное участие. Сами наемники наступать вперед не хотели, но грубые окрики Бурова и его верных псов сделали свое дело. Вражеские бойцы поднялись с земли и бросились вперед. Встретили мы их, как и положено, огоньком из всех стволов, но боеприпасов у нас было всего ничего, и снова, не в первый уже раз за день, во дворах частного сектора завязался яростный рукопашный бой.
        Рыча от ярости, падая в грязь, и опять поднимаясь, короткими бросками, наемники неслись прямо на нас, и уже через пару минут, все мы схватились на дворе дома. В тылы вражеских солдат полетели последние наши гранаты, у кого были пистолеты выхватывали их, а остальные схватились за ножи и саперные лопатки. Гранаты взорвались, как им и положено, меня ударило взрывной волной, и осыпало кусками грязи, но я не терялся и выпустив из своего ТТ всю обойму, схватился с высоким смуглолицым наемником, лицо которого было мне чем-то знакомо. Он выставил перед собой автомат, но не успел нажать на курок, мой удар кулаком в переносицу, отбросил смуглолицего наземь, и я смог оглядеться. Над полем сражения стоял дикий ор из проклятий, криков, стонов и предсмертных воплей. Люди кромсали один другого, резали ножами, рубили саперными лопатками, били кулаками, и пускали в ход все, что только под руку попадалось. Полторы сотни последних защитников Нальчика, схватились с вдвое большим количеством наемников, и от того, кто победит, зависит наша жизнь.
        Взяв старый и потертый АКМ наемника, сбитого мной в грязь, я передернул затвор автомата и, стреляя от пояса, пошел вперед. Свалив трех или четырех противников, снова вступил в рукопашку, рубанул прикладом в череп одного, магазином в лицо другого, и в этот момент, кто-то сильно ударил меня в спину. Ставший теперь бесполезным, автомат отлетел в сторону, а я рухнул в грязь лицом. Практически сразу, обернувшись и стерев рукавом с глаз жижу, посмотрел на тех, кто сбил меня с ног. Метрах в трех, напротив меня стоял Кара и его верный ближник Олег. Рядом никого, ни наемников, ни наших бойцов. Бой откатился к домам, и я остался со своими врагами наедине.
        - Вот и свиделись, Саша, - командир наемников ухмыльнулся и блеснул своими золотыми вставками. - Сейчас ты пойдешь с нами, и если будешь хорошим мальчиком, долго мучить тебя не будем. Так, для порядка, кусок кожицы сниму с тебя, как и обещал, а потом глотку перережу. Ну, вставай и пойдем, а то здесь еще постреливают, попадет пулька в башку, и никакого удовольствия от нашей встречи.
        Встряхнувшись, я встал и немного подался всем телом вперед. Исподлобья посмотрев на своих противников, ответил Каре:
        - Что, падлюка, думаешь, что достал Сашку Мечникова? А хрен ты угадал, Кара. Попробуй возьми меня, сука рваная!
        - Олег, - Кара кивнул своему верному бойцу, - разберись.
        Старый наемник надвинулся на меня и произнес:
        - Саня, угомонись. Мне никакого кайфа нет, тебя сейчас калечить. Становись на колени, свяжу тебя и пойдем к нам в лагерь.
        Не знаю, о чем думал в тот момент Олег, и какой хотел от меня ответ получить, но я сказал совсем не то, что он ожидал:
        - Тебе от Имана Гойгова большой и пламенный привет.
        - Что? - всего на миг, старый наемник растерялся, всего на долю секунды отвлекся, и я его на этом подловил.
        Хорошо поставленным ударом, которому меня научил алим Гойгов, я резко ударил раскрытой ладонью под подбородок Олега. Весь секрет здесь в том, что при сильном ударе необходимо сразу же проворачивать саму ладонь. При этом происходит смещение шейных позвонков и при удаче, противника можно уложить одним ударом. Мне повезло. Старый наемник, грудой мышц, возвышающийся надо мной сантиметров на пятнадцать, покачнулся, и упал на колени. Сразу же наношу второй удар, теперь уже кулаком в височную кость. Что-то хрустнуло, и теперь я мог точно сказать, что Олег мерт.
        Кара на смерть своего старого и верного товарища, отреагировал странно, только усмехнулся кривой усмешкой, неприятно исказившей его лицо, и совершенно спокойно сказал:
        - Растешь Сашка, вон какого мастера завалил. На растерянность его поймал, конечно, но все же победил и жив остался.
        Я напрягся, хотел прыгнуть на Кару, вцепиться в его горло, но он, как почуял это, и перекинул на грудь короткий автомат, напоминающий израильский «узи», картинку которого я видел в своем ноуте.
        - Дрейфишь? - спросил я его.
        - Опасаюсь, - ответил он. - Становись на колени, а то ногу прострелю.
        - Стреляй.
        - Сам напросился, - он хотел выстрелить, но в этот момент, позади него появились пятеро бойцов нашего батальона, как позже выяснилось, немного припозднившиеся парни из Первой роты, которые самыми последними покинули городские развалины.
        Увидев это, Кара отвлекся от меня и, перекатившись за дрова, сложенные бывшими хозяевами возле забора, начал стрелять в бойцов. Парни рассыпались, и сами ему ответили, а я, как в воду, нырнул в заросли кустарника позади себя, и выполз уже возле дома.
        Здесь все сложилось вполне нормально, наемников все же удалось отбить, с серьезными потерями для нас, не без этого, но получилось. Вражеские бойцы снова отступили в руины города, а мы, все же дождавшись, так необходимой нам кромешной тьмы, перебежали через сельскохозяйственное поле за нашими позициями, и по спасительной «зеленке», превозмогая усталость и боль от полученных ранений, двинулись в сторону Нарткалы.
        Глава 24
        Северный Кавказ. Нижний Черек. 14.02.2060
        Зима в этом году выдалась на удивление мягкой и совсем не снежной, по крайней мере, в горах Северного Кавказа, она была именно такой. Впрочем, мягкой она была для нас, а для войск Халифата непривычно жесткой, так как к нашему климату южане приспособлены были плохо. Для нас температура в -12 градусов по Цельсию, вполне так ничего себе, а для них, ай-вэй, ухи мерзнуть и попа к камням примерзает. Опять же, снаряжение и одежда у халифатцев плохие, а про питание и говорить нечего, с ним у захватчиков очень туго.
        После занятия столицы Горского Содружества Третья Северная Группа Войск остановилась на месте, и только две другие вражеские группировки, еще некоторое время пытались наступать, но вскоре, и они окопались в занятых населенных пунктах и стали ждать весны. По-другому поступил Кара, который сильно разругался с командирами Халифата. Наемник, поняв, что с южанами серьезных дел не сделаешь и что вояки они никудышные, вернулся на побережье, восполнил свои потери за счет подкреплений из Трабзона, и стал готовиться к наступлению на Туапсе. Таким было положение Южных фронтов на начало и конец зимы.
        В других местах, где воевали войска Конфедерации, все обстояло намного лучше, чем у нас. В Крыму, как говорили по радио, караимам в очередной раз вломили по первое число, а на Дону, как только там появилась наша родная Четвертая гвардейская бригада, война моментально окончилась. Царь Иван сразу же замирился с Симаковым и, даже, был такой слушок, просил принять его вместе со всем своим царством в Конфедерацию. Хм, лично я, думаю, что это всего лишь пропагандистская утка, направленная на граждан, все еще населявших Донское Царство.
        Теперь, что касаемо нас. В Нарткале, в которую мы добрались через сутки после ухода из Нальчика, остатки нашего батальона не задержались, и нас перебросили на пополнение и отдых в поселок Майский. Три месяца пролетели быстро, на линии фронта все замерло, и нас не дергали. Прибывали обозы из Конфедерации, и с ними батальон получал новых бойцов, подготовленных Черепановым и Еременко-четвертым в бригадном лагере под станицей Павловской. К началу февраля у нас уже было сто семьдесят бойцов и, в большинстве своем, все они были ребята опытные и хваткие. Та хрень, которая творилась в Нальчике, не то чтоб совсем забылась, но отступила на второй план, воины отъелись, отдохнули, настроение у нас было бодрое, и батальон был готов вновь принимать участие в боевых операциях.
        И тут, как гадалка подгадала, нашлось дело по нашей специфике. СБ получило информацию, что на реке Черек в районе моста возле аула Нижний Черек, остановился лагерем сам главнокомандующий всеми силами «Басидж» Мохаммед Палави. Что он там делает, наша госбезопасность не знала, но то, что при нем всего только триста солдат, было известно точно. Пленить такую фигуру как Палави, это идея очень заманчивая, а для нашего комкора Геннадия Симакова еще и для престижа необходимая. Нашему комбату дали задачу, он, в свою очередь, озадачил всех нас, и уже через трое суток, пройдя лесами и горами сквозь боевые порядки войск Халифата в районе Кахума, мы вышли к вражескому лагерю, который расположился на берегу Черека.
        За базой халифатцев, находящейся на правом берегу реки, мы наблюдали двое суток, и выяснили, что каждый день Мохаммед Палави на чистокровном арабском скакуне, и в сопровождении конной охраны, отправляется по дороге в Озрек, а в семи километрах от Старого Черека, останавливается на бывшей лесной пасеке. Что он там делает, вот первый вопрос, которым заинтересовался Еременко, и ответа на него не получил. Палави приезжал в небольшую избушку, оставшуюся от пасечников и весь день, никуда не отлучаясь, сидел на месте. Единственное, что можно было предположить, это то, что главком «Басидж» кого-то ждет.
        Комбат решил организовать ночной налет на пасеку и уже там встретить Палави и его полусотню охранников. Идти на захват объекта, одиноко стоящего на лесной поляне дома, выпало нашей Второй группе, хотя сейчас она не Вторая, а пожалуй, что сводная. Из лагеря, оборудованного нашим батальоном в лесных чащобах, вышли около полуночи, и в это же самое время пошел густой снег. Командир группы, Гера, через пару километров марша, на подходе к пасеке, на некоторое время потерял ориентировку, но вскоре определился, где мы находимся, и наша группа, укомплектованная ветеранами из остатков других подразделений, снова топает вперед. Все верно, Гера не ошибся и вот, перед нами ограда и контуры хижины.
        При вчерашнем наблюдении за пасекой мы выяснили, что здесь постоянно расквартировано не менее десяти бойцов из охранной роты генерала Палави. Вокруг тишина и порядок, все как всегда. Один часовой шагает у крыльца, и в снежном покрове, он чем-то напоминает призрака. Второй рядом, поддерживает костерок и кутается в огромную кавказскую бурку, которая им как тулуп у наших караульных, несущих службу на территории Конфедерации. Остальные южане сидят в сарае возле печки, и еще один, предположительно ординарец или адъютант главкома «Басидж», находится в самом домике, поддерживает тепло и постоянно наводит чистоту.
        Ко мне подползает Гера, хлопает меня по плечу и спрашивает на ухо:
        - Что, Мечник, сделаешь часового?
        - Без проблем. Кто со мной на второго?
        - Исмаил-ага.
        - Норма, сработаем чисто, - отвечаю прапорщику, и уже через полминуты, на пару с адыгом, который, так же как и я выжил во всех передрягах, накрывавших наш батальон, ползем вперед.
        Часовые, что один, что второй, полные дурики, не в темноту смотрят, а на огонь. Так расслабляться нельзя, робяты, это может стоить жизни. Вынимаю нож, сделанный по моему персональному заказу у кизлярских мастеров «Взмах», и через дыру в заборе, переступив растяжку, обнаруженную нами загодя, проникаю во двор пасеки. Исмаил-ага следом. Дальше, все было как на занятиях. Вдоль стены бревенчатого дома подобрался вплотную к часовому, который закутал свою голову в башлык так, что ничего не слышит, зажимаю ему рот и режу глотку. Второго, сидящего у костра, валит мой напарник.
        Караульщики мертвы и наша группа входит во двор. Теперь враги в ловушке. Идеальный вариант сейчас, это закидать их гранатами, но нужна тишина и порядок, и генерал Палави, который появится здесь завтра, должен попасть в наши сети без шума и пыли. Опять же нужны пленники, которые могли бы объяснить, чего ожидает здесь глава
«Басидж». Работаем дальше. Ординарцем генерала, который нужен живым и невредимым, занимается Гера, а нам, работенка попроще, охранников вырезать.
        Стоим возле сарая, в котором раньше пасечники хранили оборудование и запасные улья. Прислушиваюсь, тишина, хотя спят не все, сквозь щели сарая виден свет внутри, а на двери крючок изнутри накинут. Легонечко, чтоб и не звякнуло, ножом снимаю крючок, и мы входим в сени. Нас еще не чуют, и не знают, что опасность совсем рядом.
        А вот и жилая комната, бывший склад. В углу на столике лампа керосиновая, освещает все пространство помещения, в центре печка, а вокруг нее накиданы рваные матрасы, на которых отдыхают восемь охранников. Все оружие, пять автоматов, винтовка и два ПКМа, стоят в самодельной пирамиде возле стены. Один из южан на звук шагов открывает глаза, замечает нас и пытается вскрикнуть, но я падаю коленом ему на грудь, слышу треск костей, и по привычке зажимаю ему рот. Впрочем, можно было этого и не делать. Наши парни наваливаются на врагов и режут их полусонных как баранов каких-то.
        Через полчаса подошли еще две группы наших воинов, с ними комбат и переводчик Азат, с которым мы сталкивались еще в Нальчике, при допросе духовного лидера из штрафбата. Остальные группы рассыпаются по лесу вдоль дороги, и поддерживают между собой связь. Мы ждем в гости генерала.
        При допросе ординарца, который находился в доме, я все же поприсутствовал. Вошел в наглую и присел возле теплой печки. Выгонит комбат, уйду, а нет, так услышу что-то для себя интересное, так я решил. Еременко, только покосился на меня, ничего не сказал, и начал вытряхивать из худого высокого южанина с огромными черными глазами, взятого в плен моим командиром группы, все, что тот только знал или о чем только догадывался.
        Южанин сильно трусил, постоянно сжимался в клубок и пытался залезть под койку на которой спал. Однако Азат его быстро успокоил и объяснил, что если он будет сотрудничать, то в любом случае, останется жить. Вроде как, нам лишней крови не надо. Обнадеженный такими речами, ординарец генерала все же смог взять себя в руки, успокоился и вскоре стал отвечать на вопросы Еременко.
        Ахмад, так звали пленника, знал не очень много, но и то, что он рассказал, было очень важной информацией. Как мы и предполагали, Мохаммед Палави катался в эту глушь не зря. Он ждал людей из правительства Горского Содружества, а точнее, некоего Исмаила Алиева, старейшину Буйнакска, небольшого поселения, в этом году попавшего под оккупацию Халифата. О чем должен был пойти разговор, Ахмад, конечно же, не знал, но зато знали мы, так как уже неоднократно слышали от «индейцев», потерявших свои дома и родные аулы, что пора замиряться с Халифатом, а нам, надо покинуть их горы. Такие разговоры местными командирами сразу же пресекались, но всем рот не заткнешь, а южане обещали тем, кто перебежит к ним, милость, прощение и равные с собой права. Вот, видать, что и не только рядовые воины от войны устали, но и среди старейшин миротворец нашелся.
        Полученную от Ахмада информацию, Еременко сразу же передал в штаб корпуса, но там ей попросту не поверили. Правда, безопасники всполошились, но «великий стратег» Гена Симаков, приказал не паниковать и успокоиться, а Еременко пришел приказ продолжать операцию, любой ценой захватить Мохаммеда Палави и доставить его в штаб. Комбат только обматерил нашего комкора, и подтвердил слова штабного генерала. Понятно, что генерала брать надо, но и информации от ординарца полученной, оснований не верить, попросту нет, и чем быстрей наши начальники начнут по этой теме работать, тем лучше. Ладно, СБ в курсе, а это уже хорошо, черт с ним, с комкором нашим, тупорезом и фанфароном, главное, что госбезопасность начнет копать среди горцев.
        Время в засаде тянулось бесконечно медленно и долго. По дороге от Озрека до Нижнего Черека прошли два обоза с продовольствием для зимующих в Нальчике войск, и слава всем богам, что никто из возниц не додумался до того, чтобы подъехать к стоящей невдалеке пасеке. Мы были напряжены и ожидали вражеского генерала, но он, скотина такая, почему-то медлил. Наконец, наши дозоры доложили, что пошло движение, и по дороге от лагеря у реки, в нашу сторону двинулись всадники. Все как обычно, пяток конников впереди, а за ними сам Палави с охраной.
        Спустя сорок минут, передовая пятерка южан въехала на пасеку. Без промедления всадников посбивали наземь выстрелами из ВСС, а к приезду самого генерала, уже успели убрать со двора трупы, притрусить снежком кровь, а лошадей поставить туда, где им и положено быть, то есть к коновязи.
        Кавалькада конных южан скопилась во дворе, и Мохаммед Палави, дородный черноусый мужик в новеньком полушубке и мохнатой папахе, оглядев подворье и не обнаружив даже часовых, что-то гневно прокричал. Его люди занервничали, но не настолько, чтобы хвататься за оружие.
        - Огонь! - выкрикнул комбат, наблюдавший за всем происходящим из дома, и мы, повинуясь команде нашего полковника, начали поливать двор огнем.
        Через полминуты стрельба прекратилась, и из всех вражеских воинов, в живых остался только сам генерал, упавший со своего арабского скакуна прямо в окровавленный снег. Палави живо спеленали, экспресс-допросов устраивать не стали, а взвалив на плечи, начали незамедлительный отход. Время, конечно, было, до вражеского лагеря восемь километров, как я уже говорил, но таков закон разведки, что взял кого-то важного, так сразу волоки его в чащобу, а уже там с ним и разбирайся. Надо сказать, что поступил комбат верно, так как возле пасеки, совершенно неожиданно для нас, просочившись через боевое охранение, нарисовались «индейцы», немного, пятеро всего, но вооружены с головы до ног, и настоящие воины. Встреча с нами была для них полной неожиданностью, и получилось так, что мы идем в лес, а они из его глубины на опушку только выдвигаются.
        Со стороны горцев сразу же забил ПКМ, снег перед нами вздыбился, а над головой засвистели пули. Как мы тогда ни одного из своих бойцов не потеряли, до сих пор не понимаю. Лично у меня сомнений не было, перед нами враги и, скорее всего, это сам Алиев со своими бойцами. Положение не очень, спору нет, но их только пятеро, а нас, три группы, и что в таких ситуациях делать, мы знали очень даже хорошо, фланговый обход, окружение и подавить противника огнем. Ничего нового, но зато просто, надежно и по делу. Спустя десять минут, я стоял над трупами четырех
«индейцев», здоровых широкоплечих бородачей, которые до конца прикрывали пятого, самого Буйнакского старейшину, который смазал пятки салом, и так ломанул по заснеженному лесу, что наши бойцы, молодые и крепкие парни, так и не смогли его догнать.
        В общем, упустили мы Алиева, и это было нашим основным промахом, который и омрачил всю радость недавней бескровной победы над южанами. Двинулись дальше и через несколько километров марша, вышли к своему лагерю, и уже здесь остановились на привал. Другие наши группы, перекрывшие дорогу на Озрек, без всяких напрягов сдерживали направившихся на подмогу своему генералу «басиджей», а еще одна пыталась догнать быстроногого старейшину, знавшего в этом лесу большинство троп.
        При том, как в полевых условиях кололи Мохаммеда Палави, меня не было, но то, что он полностью подтвердил слова своего ординарца, и рассказал много интересного, ни для кого секретом не было. В частности, стало известно, что глава Буйнакска, поддерживает контакты не только с ним, но и с другими генералами уже давненько переговоры ведет. Такие вот дела.
        Спустя еще час, группы, которые держали оборону на дороге, заметили приближение крупных сил противника со стороны Нальчика и, уводя за собой хвосты, направились вверх по течению реки в сторону Старого Черека. Другая группа, гнавшая по лесу Алиева, повернула на северо-восток и двинулась вниз по Тереку. Нам же, основным силам батальона, предстояло вернуться в расположение корпуса прежним путем, форсируя Черек, через Кахум, выйти на Нарткалу. Шли мы бодро, удача сопутствовала нам, боестолкновений не было и спустя полтора суток, батальон вышел на линию обороны наших территориалов.
        Начальство занималось своими, глобальными вопросами, допрашивало главкома
«Басидж», связывалось с советом горских старейшин, строило планы на весеннюю кампанию, а меня в лагере ждала неожиданная встреча.
        Войдя в палатку, где мы жили, разделся и вдохнул ароматы, идущие от наших распаренных тел. Бр-р-р! Только подумал о том, что сейчас пойду в уже натопленную баню и буду, никуда не торопясь, отмокать и сдирать с себя грязь, как к нам влетел растрепанный дежурный по батальону, невысокий и юркий прапорщик Угрюмов.
        Нацелившись на меня взглядом, прапор сказал:
        - Мечник, аллюр три креста, - любимая присказка Угрюмова, - живо к комбату.
        - Чего случилось-то, - удивился я, - дайте хоть в баню сходить.
        - Все у Еременко узнаешь, быстрей давай.
        Вновь одевшись, пробурчал:
        - Ни сна, ни отдыха, геройскому сержанту. Бли-и-и-н!
        Войдя в палатку комбата, обнаружил в ней Еременко, который расстелил на столе карту и, тыкая в нее пальцем, что-то доказывал непонятно как оказавшемуся в расположении нашего батальона Иману Гойгову. Старик, ни капли, ни изменившийся с нашей последней встречи на побережье, внимательно слушал полковника и молча, видимо соглашаясь с ним, кивал головой.
        - Разрешите? - обратился я к комбату.
        - Давай, - он указал на лавку и продолжил свои терки со старейшиной.
        Ну, не на работу позвали, это понятно, а посидеть спокойно в тепле и без беготни, такому я завсегда рад. Опять же, разговор командира с Гойговым послушать можно.
        - Старейшина, - Еременко грязным ногтем провел по карте линию, - смотрите сами. Сейчас мы удерживаем фронт по линии Баксан-Нарткала-Арик-Нижний Курп. Все бы ничего, но у нас в тылу перегруппировываются подразделения, подчиняющиеся непосредственно Алиеву, и когда они ударят нам в спину, весь фронт посыпется.
        - А вы уверены, что Алиев предатель?
        - Мы его видели, когда он на встречу с Палави шел, и бой с его воинами приняли. Правда, так и не смогли поймать его самого, сильный ходок оказался.
        - Это да, - в задумчивости, алим погладил свою белоснежную бороду, - Исмаил по молодости лихим абреком был, и сейчас, не смотря на годы, в хорошей физической форме. Ладно, чего конкретно вы хотите от меня, полковник?
        - Наш комкор Геннадий Симаков витает в плену иллюзий, не видит никакой опасности от Алиева и его людей, а я просто нутром чую, что дела наши плохи, тем более что южане стали подтягиваться к нашей линии обороны. Я прошу вас с вашим отрядом удержать дороги на Алтуд и Карагач. Если они будут заблокированы, то весь наш корпус женским половым органом здесь гавкнется, а я хочу уцелеть, и не просто выжить и своих парней спасти, но и территориалов, и других наших солдат вытянуть. Нам то что, мы спецназ, лесами и горами сможем в любой момент уйти, а они нет, все здесь останутся и будут, как телки неразумные, на эти дороги для отступления тыкаться.
        Алим задумался, почему-то взглянул на меня и, снова повернувшись к комбату, сказал:
        - Мои волчата две дороги не удержат, молоды они еще и мало их, всего пятьдесят воинов, а у Исмаила почти четыре сотни, и все они родом из оккупированных территорий. Я постараюсь подтянуть людей из своего клана, но они подойдут нескоро, а Алиев, если и нанесет свой удар, то одновременно с халифатцами, и будет это очень скоро. Все что могу обещать, это то, что я удержу развалины Алтуда.
        - Благодарю вас, старейшина, - комбат немного склонил голову. - Если я или мои люди сможем вам когда-нибудь чем-то помочь, обращайтесь.
        - Думаю, что мы в расчете, полковник, - он кивнул на меня. - Все ваши долги выкуплены Мечниковым, который двух моих кровников сделал. В общем-то, я у вас случайно оказался, так как заехал с Александром пообщаться.
        - Раз так, - Еременко направился на выход, - переговорите.
        Полковник вышел, а старейшина присел на стул рядом со мной, устало вздохнул и произнес:
        - Здравствуй, Александр.
        - Здравствуйте, алим.
        - Как это было?
        Я понял, про что он хочет узнать, разумеется, про то, как погиб его бывший воспитанник Олег-наемник. Мне было не трудно, рассказал ему все, про Нальчик, про последнее сражение на окраинах города, и сам бой с Олегом расписал. Он слушал внимательно, и когда я закончил, похлопал меня по плечу:
        - Мой клан, уже дважды обязан тебя, молодой воин, и даже то, что мы поможем вашему корпусу оторваться от противника и занять новый оборонительный рубеж, не отменяет этого. Скажи, может быть, тебе что-то нужно?
        - Нет, алим. Наверное, я счастливый человек, и ни в чем не нуждаюсь.
        - Ну, смотри сам, парень, и помни, если что, то ты всегда сможешь рассчитывать на нашу поддержку, и даже если нас останется совсем мало, то и тогда мы не откажем тебе в трудный час. Ты понимаешь, про что я говорю?
        - Да, старейшина, очень хорошо понимаю, и удивлен вашими словами. Неужели Олег, Кара и Ильяс, вам так сильно навредили?
        - Ты этого даже представить себе не можешь, Саша, и лучше тебе про это не знать, - он встал. - Пора мне.
        Распрощавшись с горским старейшиной, дождался комбата, вернувшегося в палатку и, наконец-то, смог отправиться в баню и отмыться. Что там будет завтра, посмотрим, а сегодня, я вернулся с боевого выхода, и хотел просто быть чистым, сытым, лежать на своем спальнике и слушать по радио красивый голос Марины Алексеевой, которая так и не доехала до нашего батальона.
        Глава 25
        Северный Кавказ. Поселок Карагач. 02.03.2060
        Длившееся почти две недели отступление наших войск с Кавказа, запомнилось мне очень смутно, так, какие-то обрывки, и серая мутная пелена. Постоянный холод, грязь, стрельба, взрывы, недоедание и вши, вечные спутники окопной жизни. Не люблю вспоминать это время, слишком уж все тогда было зыбко, и я никогда не знал, переживу ли я еще один день. Конечно, и раньше было трудно, но то время, было самым настоящим испытанием для моей психики и здоровья.
        Не смотря на зимнее время, и пользуясь поддержкой, все же ударивших нам в спину боевиков старейшины Алиева, южане перешли в наступление. Гена Симаков, наш командующий и по совместительству редкостный дебилоид, сидел спокойно в штабе и изображал из себя Наполеона, который все видит на десять ходов вперед, и тут, нате вам, одновременные и скоординированные удары по всем нашим позициям. Честно скажу, если бы не наш комбат, полковник Еременко, и представители СБ при Кавказском корпусе, то в течении одного дня, нас бы всех и перемололи.
        За сутки до вражеского наступления, Еременко встретился с безопасниками, смог с ними договориться, и они, вступив с ним в небольшой заговор, вывели комкора из игры. Как это случилось? Достаточно просто, его опоили какой-то дрянью, он сильно заболел, и командование Кавказским корпусом, на себя принял его начальник штаба полковник Рябов, очень продуманный человек, который, так же как и все мы, хотел выжить в этих горах и вернуться домой.
        План наших противников был прост, давление на оборону по фронту, окружение поселков, в которых наши солдаты сидят, и перекрытие дороги, по которой мы могли бы отойти. В общем, все должно было пройти так, как и предполагал наш комбат. Наступление халифатцев началось 22-го февраля, и ударили они в пустоту. Ни в Баксане, ни в Нарткале, ни в Арике, и ни в Нижнем Курпе, наших подразделений уже не было. Весь наш корпус отходил на Алтуд, туда, где отряд Имана Гойгова рубился с воинами Исмаила Алиева.
        Корпус, это звучит очень солидно, а на деле, полторы тысячи солдат Кубанской Конфедерации, застрявших на чужой и политически нестабильной территории. Основные наши базы далеко, тылов нет, и кто друг или враг, в этих предгорьях Кавказа, никто точно не скажет. Положение для нас складывалось не завидное, а если еще учесть, что наш комкор раскидал силы корпуса вперемешку с местными отрядами по четырем населенным пунктам, то и смертельно опасное. Однако, благодаря полковнику Еременко, корпус успел вывернуться из под удара и вовремя начать отход.
        Наши войска подошли к Алтуду вечером 22-го, и надо сказать, что очень вовремя, так как отряд Гойгова уже добивали. Джигиты Алиева были очень злы на тех, кто не пошел с ними, и как бешенные, стремясь перебить всех молодых волчат, не дававших им сделать то, что задумал их вожак, атаковали ребят Гойгова без остановок. Они загнали молодежь в несколько разрушенных зданий и уже праздновали победу, когда появились наши штурмовики, и положение дел резко изменилось. Теперь уже предатели оказались слабой стороной, и с большими потерями отступили в леса.
        Подразделения корпуса, прихватив с собой всех, кто уцелел от отряда Гойгова, направились дальше по дороге на север, в сторону поселения Карагач, а на развалинах Алтуда, остался только наш батальон. Задача у нас простая, прикрывать тылы уходящих на территорию бывшего Ставропольского Края подразделений. Есть резонный вопрос, почему опять мы, и есть такой же ответ, мы самое профессиональное и наиболее мобильное подразделение во всем Кавказском корпусе. Ну, с одной стороны можно этим гордиться, а вот с другой, это означало, что нам придется рисковать своей шкурой гораздо больше, чем остальным солдатам. Нормальное положение дел и, наверное, так все и должно было быть.
        У противника сил, конечно же, было несравненно больше, но так как не все горцы решили перейти на сторону врага, халифатцы и их подручники, были вынуждены заниматься не только нами. Разделившись на две части, все те дружины, которые еще подчинялись Совету Старейшин, продолжали оказывать захватчикам упорное сопротивление. Одна часть, сотни три бойцов, через горы и поселение Сармаково, уходила на Карачаевск, а другая, численностью в пару тысяч стволов, направилась на Моздок и все еще сопротивляющийся Грозный. Таким образом, в погоню за нашим славным корпусом, направилось всего десять тысяч вражеских солдат, и в основном это были гвардейцы из «Кодс».
        Диспозиция, которую мы занимали в Алтуде, была отличной. Много развалин, густой лес, выросший на месте древнего аула, и одна дорога. Первый день мы продержались очень легко, патронов хватало, а в наличии имелось пятнадцать пулеметов. Кроме того, нам оставили приличные запасы противопехотных мин, которые были в обозе корпуса. Между прочим, большая часть этих мин, была отмечена клеймом фабрики купца Егора Черносвита из поселка Гвардейского. Ну, да не об этом сейчас, а о нашей эпической битве во время отступления частей корпуса в сторону ридной матери Кубани. По крайней мере, как эпическая и героическая, она вошла во все позднейшие описания этой войны, а сами мы в тот момент, никак не ощущали себя героями, а просто выполняли свою работу.
        Второй день обороны Алтуда, дался нам гораздо тяжелей. Халифатцы, не смотря на разбитые дороги, ночной морозец, голод и отсутствие в достаточном количестве гужевого транспорта, смогли притянуть минометы, и естественно, сразу же стали нас обстреливать. Сколько боеприпасов они извели в тот день, мы не подсчитывали, факт, что много, а вот атак, было пять, и это точно. Раз за разом, после каждого артналета, «кодсы» мелкими группами шли в наступление и пытались закрепиться за развалины у дороги, но каждый раз, неся солидные потери, откатывались назад.
        К ночи появились три гаубицы, старые, но все еще работающие и исправно стреляющие Д-30. Тяжелые чемоданы гаубичных снарядов начали перепахивать остатки аула, а мы, потеряв за этот день семерых бойцов и четыре пулемета, собирались начать отход. Еременко связался со штабом корпуса и узнал, что наши части, благополучно пройдя через Советское, все же достигли населенного пункта Карагач, пограничного поселения Горского Содружества. Раз так, значит и нам пора.
        Привычно взвалив на плечи рюкзак, собрался уже покинуть руины некогда большого и просторного жилого дома, где мы отсиживались, когда совсем рядом со зданием взорвался очередной снаряд. И ладно бы, черт с ним со снарядом, но от сотрясения задрожало все строение, вернее его остатки, и крыло в котором мы находились, попросту обвалилось. Когда меня вынули из под кирпичей и кусков бетона, которые только чудом, не прибили меня, я огляделся и понял, что из всего старого состава нашей разведгруппы, уцелел только я. Под обвалом погибли трое, и все они были ветеранами, которые прослужили в батальоне дольше меня.
        Они лежали рядком, все трое, пулеметчик Зырян, снайпер Туман и командир группы Гера. На лицах их застыла мертвенно-бледная маска, и выглядели они в этот миг, настолько спокойно, что так и хотелось сказать, что отмучались парни и что все их испытания уже давно позади. Был бы верующим, обязательно тогда молитву или что-то поминальное произнес, а так, все что смог, это закрыть их глаза, забрать медальоны-смертники и постараться запомнить их лица.
        Вот Зырян, отличнейший пулеметчик, любитель девушек легкого поведения и постоянный залетчик. Рядом Туман, получивший такой позывной за умение на слух определять цель и мечтавший только о том, чтобы отказаться от своего СВД, сменить должность снайпера на разведчика и получить нормальный АКМ. И, конечно же, прапорщик Гера, бывший наш «замок», ставший в эту кампанию командиром группы, но так и не получивший офицерского чина.
        - Прощайте, парни! - еле слышно прошептал я и, накинув на плечи лямки рюкзака, встал в общий строй батальона, который разделился на две части и стал уходить в лес.
        После тяжелейшего ночного марш-броска вдоль дороги на север, утро мы встретили на развалинах Советского. Приняли от окопавшейся здесь роты штурмовиков позицию, пополнились боеприпасами, и принялись готовиться к новым боям. Здесь, сидя в обороне, на окраине бывшего поселка, впервые за все время службы, я стал курить. Не то, чтоб потребность была, а попросту вши заели, и единственное, чем от них можно было хоть как-то защититься, это интоксикацией организма никотином. Совсем уж, мелкие твари, ползающие по моему телу, не исчезли, но и донимать стали не так сильно, как в начале. Хотя, может быть, я попросту привык к ним.
        Подошедшие к поселку воины Халифата, в этот раз нахрапом не полезли, а проведя ночь в чистом поле, попробовали с нами договориться. К окраине Советского выдвинулась группа всадников под белым флагом, и один из них, какой-то горбоносый мулат, закутанный в несколько одежд, с непонятным акцентом, начал выкрикивать:
        - Воины Кубанской Конфедерации, уходите! Вам нечего здесь делать! Зачем вы защищаете тех, с кем не одно столетие враждовали? Возвращайтесь домой, и знайте, что наш возрожденный пророк Магомед не желает вам зла!
        На некоторое время переговорщик замолчал, и ему ответил наш комбат, появившийся на позициях:
        - Мы уйдем тогда, когда сами этого захотим. Вали в свою пустыню, чмо черномазое, и не сотрясай зря воздух! А что касается нашей вражды с горцами, то она наша, и другим в нее лезть не надо, сами разберемся. Разговор окончен!
        Еременко опять исчез в блиндаже, оборудованном штурмовиками, а парламентер продолжил свои уговоры. С полчаса, обещая нам всяческие блага он разливался соловьем и, в конце концов, нам это надоело. Пулеметчик дал предупредительную очередь под ноги лошадей, и вся вражеская делегация незамедлительно испарилась.
        Еще сутки стояла тишина, а потом, с самого утра, все завертелось по старому сценарию. Обстрел поселка, где мы закрепились, и атака. Халифатцы несут потери, вновь отходят назад, и снова обстрел. Сутки происходило данное действо и, когда южанам это надоело, они начали обходить нас по лесным чащобам. Делать было нечего, мы покинули поселок, и отошли по дороге на север.
        Карагач, некогда обычный небольшой поселок возле дороги идущей в Ставропольский Край, в настоящий момент представлял из себя типичный современный аул Горского Содружества. Густой лес на равнине, каменные дома, толстые стены, и дорога, которая раньше кормила все невеликое население этого места. За то время, что мы сдерживали противника, основные части корпуса успели подготовить вокруг поселка добротные полевые укрепления. Тут было все, и минные поля, небольшие, конечно, но и это хорошо, окопы, блиндажи, врытые глубоко в суглинок, и даже засеки из толстых бревен, сваленных в ближайшем лесу.
        Итак, мы соединились с основными силами корпуса, наш комкор, все еще был «болен», и имелась крепкая надежда на то, что еще какое-то время, мы сможем сдерживать наступающих врагов. Именно так думали наши командиры, а я их не понимал. Какого, спрашивается, лешего, сидеть в этих предгорьях, которые никому из нас не нужны? Непонятно. Тем более что у горцев начинается гражданская война, и все договоренности между нашим президентом и Советом Старейшин, можно спокойно спустить в отхожее место.
        И вот, когда я сидел в окопчике и размышлял на эту тему, рядом со мной присел мой старый знакомец, Ваня Тарасов, тот самый, который хотел после окончания контракта завести огромное стадо дойных буренок и стать в своем селе самым уважаемым человеком. Он вместе с Иноковым служил в Третьей роте нашего батальона, но видел я его не часто.
        - Млять, заколебался, - скинув на землю свой РД, Тарасов плюхнулся на него задницей, и прислонился к брустверу. - Как поживаешь, Мечник?
        - Как и все, Тарас, смутно и неопределенно, - плотнее закутавшись в бушлат, ответил я. - Что там со Стасом?
        - У него все нормально, бедро навылет, отправили в госпиталь. Счастливчик, четвертое ранение, и каждый раз ничего серьезного.
        - У вас, как, радиоприемники в группе еще работают?
        - Один, и тот на ладан дышит, зар-ра-за.
        - Чего в большом мире слышно?
        - Да, все то же самое, люди праздники зимние отмечают и наши геройские действия обсуждают. Правда, была новость, которая лично тебе интересна будет, - он посмотрел на меня, и продолжил: - Кару и его отряды на побережье разбили в пух и прах.
        - Как так? - я был удивлен словами Тараса.
        - Наши не стали ждать, пока он в наступление перейдет, а сами его атаковали. На
«Цезаре Куникове» и «Аделаиде» перебросили наемникам в тыл два батальона морской пехоты, а сами в лоб ударили. Говорят, что там Первая гвардейская бригада отличилась и от наших сводный батальон разведки был. Сам Кара успел сбежать, а вот его бойцы и солдаты Халифата, что на побережье стояли, почти все под Гудаутой полегли.
        - А кто нашими войсками командовал?
        - Крапивин, конечно, больше там и некому.
        - Согласен.
        - Я чего пришел то, Мечник, - Тарас оглянулся по сторонам, - посоветоваться хочу, больше не с кем.
        - Давай, излагай.
        Наклонившись ко мне поближе, он произнес:
        - У меня нервы на пределе и чую, что в следующем бою мне конец придет. Что делать, не знаю, хоть на стену лезь, хоть плачь, а хоть сам в атаку иди, чтоб неопределенность эту заглушить.
        - Тарас, ты не первый день на войне, и поход на Дон пережил, и Крым, и здесь без одной царапины. Успокойся, и почаще вспоминай про то, как закончится наш контракт. Терпи, братан, немного уже осталось.
        - Немного, это целых полтора года, - задумчиво протянул он, и встал. - Ладно, бывай Мечник, наверное, что и не свидимся больше.
        - Бывай, камрад, и откинь поганые мысли, - сказал я ему в спину и закурил вонючую папироску.
        Тогда я не знал, что вижу Ваньку Тарасова в последний раз. При начавшейся в эту же ночь атаке южан, у него, действительно, не выдержали нервы и он, взяв в руки ПКМ, встал из окопа в полный рост и, поливая все пространство перед собой огнем, в одиночку пошел в атаку. Разумеется, его почти сразу подстрелили, и на этом, жизнь хорошего молодого парня оборвалась.
        Тарасов ушел, а я, как-то сразу забыв о разговоре, который меж нами состоялся, думал о заветной дате 16 ноября 2061 года. В этот день я стану свободен, и смогу делать то, что захочу, и идти туда, куда мои ноги пожелают. У меня есть акции некоторых прибыльных предприятий, доля в золотишке, и финансово я стану независим. Что мне хотелось бы сделать сразу, это перебраться в город Трабзон, и выкрасть из дома Кары, которого после разгрома его отрядов на побережье, мне и убивать-то не хотелось, его дочь и моего сына, который вот-вот должен был родиться.
        Что потом? Конечно же, вернуться с Марьяной и ребенком в Конфедерацию. В тихом месте, например в поселке Гвардейском, купить усадьбу с большим подворьем, и хорошенько отдохнуть. Хотя бы один год, пожить как все обычные люди живут, и за это время определиться с дальнейшими планами на жизнь, которых у меня было слишком много.
        Первая задумка, создать свою торговую контору и снарядить за пределы нашего государства караван. Хотелось попутешествовать по земле бывшей Российской Федерации. Из общения с Чингизом Керимовым, кое-что я в этом уже понимал, и если подойти к этому делу всерьез, то есть набить контакты с СБ Конфедерации, где я на хорошем счету, можно спокойно закупать у нас оружие и боеприпасы, а после этого, отправляться куда угодно. Хм, конечно же, не всюду нам рады, и не везде пройдешь, но на ту же самую Украину, вполне можно сходить и получить выгоду. Опять же, как говорят, после того как царя Ивана прижали, путь в центральные районы России появился. В общем, эта тема была весьма завлекательна.
        Вторая дельная мысль. Построить свой собственный заводик по производству чего-то необходимого и ценного. Компьютер, под завязку забитый полезной информацией, ждет меня на нашей бригадной базе, а там, очень много интересного имеется. Что-то серьезное я не потяну, это да, но и на мелочах, вполне можно обеспечить себе приличную жизнь. Одна только проблема во всем этом. Думаю, что это дело мне вскоре надоест и, махнув на все рукой, я его за пару лет заброшу. Однако и совсем уж задвигать эту тему в чулан, тоже не стоит.
        И, наконец, третий проект, создание своего вольного отряда. Нет, не наемного, а поискового. Старые карты у меня есть, опять же ноутбук в этом немалую роль может сыграть, а связи с лихими парнями, отслужившими свой контракт в гвардии и иных силовых подразделениях имеются. Что же, вполне можно попробовать это дело провернуть. Как я себе это вижу. Для начала, регистрация подразделения в СБ и МВД. После чего, набор бойцов, на первых порах не более десяти, а затем покупка оружия, снаряжения и боеприпасов. Все это займет не более одного месяца, и можно начинать работать по конкретным объектам.
        Все интересно, вариантов продвижения себя по жизни, имелось много, но именно эти три направления, были для меня особенно привлекательны, и в целом, мне хотелось бы их совместить. Как соединить торговлю, производство и поиск всякого интересного добра, оставшегося от предков? Пока не знаю, но для того чтобы решить данную задачу, у меня есть еще целых полтора года. Наверняка, что-то, да и сложится, пусть не полностью, но хотя бы частично. Планы есть, мысль работает, и остается только дожить до того благословенного времени, когда я стану свободен в своих действиях, поступках и желаниях.
        За мыслями и размышлениями, прошло время моего дежурства на огневой позиции, пришла смена, и я, отправился в наш временный блиндаж и завалился спать. Отдыхал не долго, так как подошедшие со стороны Советского южане, без артподготовки, что для них не свойственно, в ночь, перешли в атаку.
        - Тревога! - вырвал меня из объятий сна чей-то голос и, схватив свой «Абакан», разгрузку с боекомплектом и РД, я выскочил наружу.
        По всем нашим позициям и по небольшому полю перед аулом, шел бой. Ночь, как фейерверками была расцвечена тысячами трассирующих пуль, снующими в обе стороны, от нас к противнику и наоборот, и взрывами десятков гранат. Такое, одновременно красивое и страшное светопреставление, увидишь не часто.
        - Суки! - слышу я голос нашего пулеметчика, засевшего неподалеку. - Давай, твари, подходи ближе, у меня патронов на всех хватит!
        В росчерках трассеров вижу, как пригибаясь к земле, короткими перебежками, по полю к нашим окопам приближаются несколько десятков человек. Думать и рассуждать некогда, падаю прямо в грязь подле нашего блиндажа, передергиваю затвор автомата и выцеливаю ближайшего врага. Есть, дружная группка в пяток человек, совсем рядышком, прет к полю как по проспекту. Затаив дыхание, плавно нажимаю на спусковой крючок и, поводя стволом влево и вправо, в четыре длинные очереди опустошаю первый рожок на тридцать патронов. Троих «кодсов» срезал точно, тут и к гадалке не ходи, а двое других, притворяются мертвыми и лежат в рытвине, которая метрах в тридцати от меня. Затаились, падлы!
        Рядом со мной падает один парень из моей группы, новичок, с позывным Север.
        - Что делать, сержант? - растерянно оглядываясь, спрашивает он у меня.
        Перезаряжаю оружие и киваю на еле заметную кочку впереди:
        - Видишь?
        - Да, - кивает он.
        - Две гранаты туда пульни. Докинешь?
        - Запросто.
        Одну за другой Север кидает две РГД-5, и они ложатся точнехонько в ту самую рытвину, где прятались вражеские бойцы. На том месте, где взорвались гранаты, раздается мощнейший взрыв. Нас с бойцом закидывает большими комьями земли, и мы падаем на дно окопа.
        Спустя пару минут, потряхивая контуженной головой я приподнялся, и не сразу сообразил, что над полем висят несколько осветительных боеприпасов, выпущенных из наших минометов. Все поле было ярко освещено, а рядом со мной стоял Север и что-то кричал.
        - Что? - приблизился я к нему.
        - Смертники, сержант. Это были смертники, обмотанные взрывчаткой.
        - Понял, - кивнул я, подобрал свой автомат и, снова выцеливая на мушку прицела противника, навалился на бруствер.
        Однако бой уже был практически закончен, и ночное нападение южан в этот раз было отбито. Правда, ненадолго. Через полчаса они вновь пошли в наступление, а всего в ту ночь, таких атак было еще три. Подобной тактики от халифатцев никто не ждал, точнее, никто кроме нас, и в некоторых местах, смертники все же смогли ворваться на наши оборонительные позиции и произвести самоподрывы. Особенно пострадали территориалы.
        День облегчения не принес. Враг подтянул артиллерию, и началась прежняя фигня. Гаубицы заравнивают нас с землей, а после них в бой идут пехотинцы. Так продолжалось еще двое суток и, потеряв почти двести человек, наш корпус окончательно покинул территорию Горского Содружества, и отступил в сторону Пятигорска, в настоящее время независимого вольного города.
        Глава 26
        Северный Кавказ. Поселок Золотушка. 20.04.2060
        - Открывай! Кому сказано, шалава, живо дверь отворяй! - доносившиеся с улицы грубые мужские крики, окончательно разбудили меня и, первое что я сделал, это достал из под кровати свой верный ТТ в кожаной кобуре, передернул затвор, и приоткрыл занавеску висящую напротив моей кровати.
        Хозяйка дома, миловидная черноволосая женщина лет двадцати пяти, стояла возле детской кроватки, где находилась ее годовалая дочь и, с какой-то затаенной надеждой, смотрела на меня. Кивнув в сторону двери, я негромко спросил:
        - Это кто?
        - Ваши, солдаты из территориальных войск, и Бебут, ухажер мой бывший, дружинник городской.
        - Проблемы?
        - Да, - женщина закивала головой, - у меня муж два месяца назад на охоте без вести пропал, а Бебут теперь ко мне в койку лезет. Я на помощь старейшину поселкового позвала, и его отшила, а он сказал, что с солдатами вашими придет, и им здесь никто не указ.
        - Открывай, - указал я стволом пистолета на пошатывающуюся под ударами кулаков дверь.
        - Может быть не надо, ты еще слабый совсем, а их трое? - спросила хозяйка дома.
        - Надо, обязательно надо.
        Пока я общался с женщиной, в дверь начали стучать чем-то более серьезным, чем кулаки, видимо, это были приклады винтовок или что-то на них похожее. Хозяйка, имени которой я так до сих пор и не знал, неуверенно подошла к грозящей развалиться двери, отворила запор, и быстро отскочила вглубь комнаты. Очень вовремя, поскольку от очередного удара, многострадальное дерево, более не сдерживаемое железным вкладышом запора, отлетело в сторону и с грохотом ударило по стене.
        За всем происходящим я наблюдал через приоткрытую занавеску, и был готов вмешаться в происходящие события в любой момент. Почему не сразу? Не знаю, наверное, было любопытно посмотреть на уродов, которые вламываются в чужой дом, так сказать, в их естественной среде обитания.
        В дом вошли трое. Один из них был высоким и худым, с небритой и грязной мордой лица, видимо, тот самый Бебут, которого боялась женщина. Только у него на линялом армейском камуфляже красовалась синяя повязка местного дружинника, а за плечами висел старенький обрез. Второй и третий, наши, то есть солдаты территориальных войск Конфедерации, оба, как на подбор, толстенькие, низенькие и какие-то вертлявые. При каждом, покрытый легким налетом ржавчины карабин СКС, подсумок и штык-нож от «калаша». Все вошедшие в дом, явно были в хорошем подпитии.
        На некоторое время гости остановились на входе и безмолвно разглядывали хозяйку дома. Надо сказать, что, даже не смотря на простенькую одежду, серое платье и косынку, а так же полное отсутствие косметики, посмотреть, было на что, высокая и полная грудь, симпатичное округлое лицо и стройная, как будто точеная фигурка.
        Дружинник оглянулся на своих собутыльников и, кивнув на женщину, спросил их:
        - Ну, как вам, краля?
        Один из территориалов присвистнул, и ответил:
        - Прав ты, Бебут. Хороша, кобылка, а сиськи, так просто красота, давно таких шаров не видел.
        - Есть такое дело, - поддержал своего товарища второй солдат.
        Бебут подошел к хозяйке и, грубо схватив ее за руки, кинул на покрытую шкурой широкую лавку у стены. Его подельники моментально подскочили ближе и стали помогать дружиннику заламывать женщину, которая стала вырываться из их лап.
        - Горячая штучка, - сказал один солдат, придерживая женскую руку и задирая подол ее платья. - Люблю таких, строптивых.
        - Ничего, - снова поддержал его второй, лапая грудь хозяйки, - скоро шелковой станет.
        Местный правоохранитель в это время стал лихорадочно расстегивать свои камуфляжные брюки, и обратился к своей жертве:
        - Вот так бывает, Леночка. Не хотела мне одному дать, теперь с тремя оттянешься. И не просто трахнешься, а по полной оторвешься. И так, теперь каждый день будет.
        В общем, я увидел все что хотел и, откинув толстое ватное одеяло, встал и вышел из-за занавески. В руке у меня был ТТ, я был спокоен, и с кем имею дело, понимал очень хорошо.
        - Стоять, шакалы! - как можно громче произнес я охрипшим голосом, и вся жаждущая сексуальных утех дружная троица, резко обернулась и, глядя на черный ствол, замерла без движения. - Кто такие и что здесь делаете?
        - А сам-то, кто такой? - из несостоявшихся насильников, первым, пришел в себя Бебут и сделал шаг мне навстречу.

«Видать, по-хорошему не понимает», - подумал я и, чуть подавшись корпусом тела вперед, без замаха, ударил дружинника стволом пистолета по лицу. Железо раскроило небритую харю и сломало нос этого грязнули. Бебут, зажимая лицо ладонями, отскочил в сторону.
        - Повторяю вопрос, кто вы такие и что здесь делаете? - ответа нет, и я добавляю: - Считаю до трех, после чего, стреляю на поражение. Раз. Два…
        - Парень, не стреляй! - вскрикнул один из территориалов. - Мы из Пятой отдельной охранной роты МВД, присланы из Краснодара две недели назад. Стоим на постое в районе Новопятигорска. Там познакомились с этим, - он кивнул на пытающегося остановить кровь Бебута. - Выпили, то, да се, он и говорит, что живет неподалеку шалашовка хорошая, которая думает о себе больно много. Мы и повелись.
        - Фамилии и звания?
        - Рядовой Чаркин, - ответил первый.
        - Рядовой Буковецкий, - угрюмо отозвался второй.
        - Оружие на пол, документы на стол, - кивок в сторону широкой дубовой столешницы,
        - и пошли вон.
        Карабины с грохотом упали на деревянные полы, вслед за ними последовали подсумки, а свои военные билеты они выложили на стол. Хорошие мужички, послушные, хотя большинство людей, в их ситуации, будь пойманы на месте преступления, точно так же не рискнули бы на ствол бросаться.
        Территориалы отошли к двери, и Чаркин спросил:
        - Дык, как же это мы теперь, без оружия и документов?
        - Нормально, казарма ваша недалеко, раз пешком пришли, а за документами и стволами пускай взводный придет. Если все с ним решим правильно, то разбежимся без особых претензий.
        - Так, а ты, чей все же будешь, парень?
        В самом деле, я посмотрел на себя. По мне сейчас никак не скажешь, что я сержант гвардии, глаза тусклые, на лице испарина, а на теле кальсоны зеленые и майка камуфляжная. К этому же, ТТ в руках. Вот и пойми, кто перед тобой.
        - Сержант Мечников, спецназ Четвертой гвардейской бригады, нахожусь в гостях у своей родственницы.
        - Может быть, сами договоримся, сержант?
        - Нет, пусть ваш взводный придет, а уж с ним все и обговорим. Дергайте отсюда.
        Территориалы исчезли, а я, успокаивающе кивнул хозяйке дома, и она, встав с лавки и, оправив одежду, вернулась к своему ребенку. Подошел к Бебуту, который все так же, тщетно пытался остановить кровь, хлещущую из рассеченных ран на лице. Махнув стволом в сторону распахнутой настежь двери, сказал:
        - На выход, дружинник, твой час пришел, молись своим богам, если они у тебя есть.
        - Не надо, не убивай меня, - попросил он. - Ты ведь родственник этой семьи?
        - Допустим, - смахнув со лба испарину, ответил я, - только что это меняет?
        - Я знаю, где сейчас Федор находится.

«Какой Федор? - мелькнула в голове мысль. - Наверное, это сам хозяин этого дома, который на охоте пропал. Интересно, что скажет Бебут. Может быть, действительно, расскажет, где он потерялся».
        - Говори, - произнес я. - Если что-то дельное скажешь, то на волю отпущу, а нет, так пристрелю тебя, и через полчаса местный староста со всем своим удовольствием тебя в землю закопает.
        - Понял, - закивал дружинник, и капли крови с его лица, при этом движении веером разлетелись по дому. - У нас, в штабе дружинном, информация от бродяги одного была, что Федора Карпова, охотника из Золотушки, карачаи в плен взяли и теперь он у них в рабстве.
        - Где он находится?
        - Джага, небольшой аул невдалеке от Учкекена. Это пограничье Карачаево-Черкесии и Ставрополья.
        - Почему сразу старосте в Золотушку не сообщили?
        - Мне Ленка, жена Федора, нравилась давно, вот я и завернул послуха, который весть принес. Никто кроме меня про это не знал.
        - Слушай, Бебут, а ты редкостная мразь, однако.
        - Ты обещал не убивать меня.
        - От слов своих я и не отказываюсь. Оружие на пол, и линяй отсюда пока при памяти. Еще раз наши пути-дороги пересекутся, кадык вырву. Как понял?
        - Все ясно, - закивал он головой, - но оружие-то хоть оставь. Мне теперь в бега податься придется, а без ствола, совсем туго будет.
        - Оружие на пол, я сказал.
        Обрез дружинника и кривой кинжал старой работы, упали рядом с карабинами территориалов, и через мгновение Бебут испарился. Мне все эти движения и разговоры дались очень тяжело и, вернувшись на кровать, я упал на нее без всяких сил. Ко мне тут же подскочила хозяйка, которую, как выяснилось, звали Елена Карпова, напоила жутко горьким отваром, и принялась растирать все мое больное тело какой-то спиртовой настойкой с густым ароматом диких луговых трав и цветов. Теплые и мягкие ладони женщины растирали меня и, расслабившись, я вспоминал минувший месяц и то, как я оказался в этом доме.
        Покинув территорию Горского Содружества, в котором царила полная неразбериха, остатки нашего корпуса, перевалив реку Золка, направились к Пятигорску, вольному анклаву, пожелавшему войти в нашу Конфедерацию. Может быть, местные жители и остались независимыми, но войска Халифата, после занятия Кавказа, непременно направили бы свой взор на них, а значит, князю, так назывался местный правитель, надо было выбрать с кем он и на чьей стороне. Разумеется, он примкнул к нам, свои все же, славяне.
        Итак, корпус ушел на Пятигорск, а мы, как всегда, стали его арьергардом и еще какое-то время, около трех недель, стояли по границе бывшей Кабардино-Балкарии. Ни горцам, ни южанам, не было до нас никакого дела, и для батальона это было спокойное время. Где-то кипели жаркие схватки, ожесточенные бои и эпические сражения, а мы тихо сидели на дороге ведущей на Ставрополье, охотились на косуль, патрулировали границу и отдыхали. Хорошие деньки.
        Наконец, начальство все же вспомнило о нас, и поступил приказ подтягиваться к основным силам Кавказского корпуса, который остановился на постой в поселке Иноземцево, что за Пятигорском. Нормально, мы того только и ждали, собрались и потопали по дороге на северо-запад. Однако так случилось, что при переправе через речку Юца, в воду свалился один из наших парней. Я был рядом и, не долго думая, прыгнул за ним в холодную весеннюю воду. Паренька вытащил, все с ним в порядке, даже насморка не было, а сам, к вечеру в жесткой лихорадке свалился.
        Кое-как меня дотянули до окраины Пятигорских владений, поселка Золотушка, и комбат, видя, что я могу копыта откинуть, передал меня на попечение местной знахарки, которая поручилась, что через неделю я смогу встать на ноги и вернусь в строй. Помнил я все это очень смутно, болезнь меня всерьез прихватила, и два дня проведенные в доме местной докторши, как-то выпали из памяти. Так, какие-то обрывки событий, плач ребенка, горькое питье и постоянные спиртовые растирки. Сегодня с утра, я почувствовал себя гораздо лучше, пошел на поправку, и как итог, смог выручить мою исцелительницу из беды.
        Знахарка закончила процедуры, и сам не заметил, как в который уже раз за последние трое суток, я провалился в сон. Проснулся к вечеру, и снова от стука в дверь, но теперь не грубого, а осторожного и аккуратного. Снова в моих руках оказался верный пистолет, но Елена, посмотревшая во двор через небольшую отдушину над дверью, успокоила меня:
        - Это староста наш местный пришел, дядька Трофим, а с ним военный какой-то.
        - Отворяй, - велел я и, спрятав ствол под подушку, натянул на себя выстиранный хозяйкой камок, и вышел к гостям, которых Елена уже усаживала за стол.
        - Вечер добрый, господин сержант, - чуть привстав, поприветствовал меня староста, худой как жердь дядька лет под пятьдесят.
        - Здорово, гвардия, - на столе появилась бутылка водки с изображением кедра на этикетке.
        Конечно же, это был командир территориального взвода, усатый и дородный мужик, на котором мешком висел новенький камуфляж, а на погончиках сияла золотом одна поперечная полоска, что значит, передо мной находится старшина. По виду, нормальный и справный хозяйственник из станицы, может быть, бывший участковый, отправленный в командировку. К таким людям, я всегда уважение испытывал, так как очень уж они мне нашего старосту деревенского, Никиту Демидова, напоминали, такие же основательные, хозяйственные, расчетливые и в меру прижимистые.
        - Добрый вечер, - вежливо ответил я и, присев на лавку напротив гостей, обратился к хозяйке: - Мне бы покушать чего.
        - Вот-вот, куриный бульончик готов будет, пару минут обожди, - ответила она и отошла от стола к печи.
        - Ну, что, - неодобрительно покосившись на водку, обратился я к старшине, - за оружием и документами пришел, взводный?
        - Точно так, за стволами казенными и военными билетами, - старшина подкрутил ус.
        - Забирай, - выложил перед ним два военника, и кивнул в угол комнаты, где валялись подсумки и карабины, - и охламонам своим передай, чтоб про насилие и не думали больше. Это я еще добрый, а другой, просто пострелял бы их как курчат, и ничего бы ему за это не было.
        - Понятно. Раз такое дело, может быть, спрыснем договоренность? - территориал взял в руки бутыль.
        - Нет, мне сейчас не до того, старшина. Болею, а все что хотел сказать, я уже сказал.
        - Так, а чего ты меня тогда звал, гвардеец? Отдал бы оружие бойцам сразу, да на этом и разбежались. Чего меня дергать-то? У меня и своих дел в роте хватает.
        - Хотел посмотреть, кто у них командир. Был бы жлоб какой, стволы не вернул бы, а ты, старшина, сразу видно, нормальный человек, и это не твоя вина, что у тебя во взводе такие ушлепки служат. Опять же, пусть они поволнуются, а ты их спасителем будешь. Вернешься в расположение роты, и будет у тебя два бойца, которых ты лично прикрыл, и которые тебе по жизни обязаны. Разве плохо?
        - Раз так, - протянул он, - тогда, да, конечно.
        - Бывай, старшина, - протянул я ему через стол свою руку.
        - Выздоравливай, сержант, - пожал он мою ладонь и, взвалив на себя оружие своих непутевых солдатиков, отправился восвояси.
        За ним, было, намылился и староста, но я придержал его:
        - Погодь, дедушка.
        - Что? - он вернулся на лавку.
        - Ты в курсе, что Федор Карпов, муж знахарки Елены, находится в плену у карачаев?
        - Нет, - помотал он головой. - Знаю только, что он на охоте пропал.
        - Вот, теперь будешь знать. Федора держат в ауле Джага, и надо его домой вернуть. Этим у вас, как и везде, община должна заниматься, а ты в общине местной, самый главный. Что думаешь по этому поводу делать и как намерен односельчанина выкупать?
        Староста несколько секунд молчал, видимо, о чем-то размышлял, и сказал:
        - Бесполезно, там дикари отмороженные сидят, которые никому не подчиняются. В других аулах можно договориться, размен пленников сделать или выкупить человека, а с этими, так не выйдет. Полные отморозки.
        - Что, совсем никак?
        - Ну, только если какой-то серьезный горский клан свое слово скажет, а с нами они дел иметь в любом случае не станут.
        - Клан алима Имана Гойгова из Алагира, сможет такое слово сказать?
        - Не знаю, сержант, - пожал староста плечами, - слышал, что клан влиятельный, может быть, что-то и получится.
        - Хорошо, - откинулся я к стенке.
        Местный глава общины встал и, уже уходя, спросил меня:
        - А зачем тебе Федор, неужели он и в самом деле, твой родственник?
        - Нет, он мне не родня, но его жена мне жизнь спасла, а я такого не забываю, староста. Долг платежом красен, слыхал про такую старую мудрость?
        - Дело твое, сержант, поступай как знаешь. Если от общины деньги понадобятся или поддержка какая, то обращайся, мы за своего сельчанина, завсегда горой встанем.
        - Да видел я уже, ваше вставание, - пробурчал я, - дом Карповых почти в самом центре поселка стоит, в него три урода посреди бела дня ломятся, а от всей общины, ни одного мужика рядом не оказалось. Что так-то, старейшина?
        - С Бебутом ваши солдаты были, а это новая власть, и тут надо осторожно, мало ли, что, - быстрой скороговоркой проговорил староста и юркнул за дверь.
        Местный глава ушел, а хозяйка покормила меня наваристым бульоном, и когда я опять улегся на кровать, окликнула:
        - Солдат, а тебя как зовут-то?
        - Александр.
        - И что, действительно, постараешься мужа моего вытянуть из плена или так, для красного словца, твои речи были?
        - Постараюсь что-то сделать, хозяйка, - повернувшись на бок, ответил я, и сам спросил: - Расскажи про ваши места, а то третий день здесь нахожусь, а что окрест находится, ничего не знаю.
        - Да, рассказывать и нечего особо, живем, как и везде люди живут. После чумы, кто уцелел, по лесам разбежались, а потом Хаос пришел, и начали люди друг друга за просроченную банку тушенки убивать. Нам-то, кто здесь на отшибе жил, еще ничего, вполне нормально было, выстроили стену вокруг поселка, и отбивались от всех находников, а вот, кто в городе находился, тем тяжко пришлось. Как власти не стало, так весь Пятигорск общины национальные поделили. В Свободе и Горячеводском черкесы закрепились, в центре чеченцы, а в Белой Ромашке, Новопятигорске и Бештау, казаки и русские с армянами окопались. Несколько лет все тихо было, как-то уживались, но потом вайнахи с гор своих земляков вызвали и столько крови пролилось, что ни с приведи Господи такого разбора. Так мне дед рассказывал, он, тогда как раз старостой в Золотушке был и водил всех наших мужиков на помощь своим.
        В это время заплакал ребенок и, укачав его, знахарка продолжила свой рассказ:
        - Горцев все же выбили тогда, лет пять резались, а все же одолели их. Потом меж собой рознь была, и года три враждовали, и так до тех пор, пока нынешнего князя не выбрали, Олега Нестеренко. С тех пор, живем тихо, и только набегов опасаемся, а как у горцев война с Халифатом началась, так и совсем хорошо зажили. Вся торговля между горцами и вами, через наш город идет, а значит и прибыль с этого имеется.
        - А что, много людей в вашем княжестве Пятигорском проживает?
        - Откуда же я знаю, - пожала плечами женщина, - это, наверное, только сам князь и его ближние люди ведают. У нас в Золотушках человек четыреста пятьдесят живет, в Скачках, что неподалеку, еще триста, а дальше, в самом городе, говорят около пятнадцати тысяч жителей. Да и то, такое многолюдство только за счет молодежи, что из лесных поселков в большой мир выходит.
        - И чего же они свои леса покидают?
        - А ты зачем свой поселок покинул? - усмехнулась она. - Я же вижу, что деревенский ты, а не городской. Наверное, молодежь поближе к цивилизации хочет быть. Бебут, например, он как раз из таких, лет шесть назад у нас появился, и сразу в дружину подался. Мечтал десятником стать, да куда там, человек гнилой, вот и сидел в самом низу, да пакостил кому мог по мелочам.
        - А чем живете здесь? Производство какое-то есть или добыча чего полезного?
        - Живем сельским хозяйством, охотой и производством меховой одежды. Промышленности не имеется, хотя князь хотел какое-то предприятие восстановить. Пару лет назад инженеров искал и механиков, но ничего у него не получилось.
        Снова захныкал ребенок. Елена запела колыбельную песню и на этом, наше общение в тот день окончилось.
        Глава 27
        Северный Кавказ. Станица Зольская. 05.05.2060
        В доме знахарки Елены, я прожил еще четыре дня, и как только почувствовал, что твердо стою на ногах, и болезнь окончательно отступила, закинул на плечи РД, оставленный моими камрадами, и двинулся в путь. На прощание, увидев взгляд, каким меня провожала хозяйка, я еще раз подтвердил свои слова о том, что постараюсь вызволить ее супруга из плена и, поблагодарив за все хорошее и доброе, вышел на дорогу. Мне повезло, от Золотушек добрался до Пятигорска на телеге старосты Трофима, а от города до Иноземцева, где раскинул свои палатки Кавказский корпус, с табунщиками, перегонявшими два десятка лошадей для нашего обоза.
        Попав на территорию лагеря, я обратил внимание, что в расположении что-то не так как всегда. В чем же странность, что не так? Вроде бы, все как обычно, палатки на окраине хорошо укрепленного поселка, на въездах охрана из штурмовиков, а перед штабом корпуса, сборно-щитовым домиком, флаг Конфедерации на ветру развевается. Что привлекло мое внимание? Я остановился и, не торопясь в расположение своего батальона, еще раз огляделся. Вот оно! Мать честная, на ровном поле за лагерем, стоял самый настоящий самолет, и если я правильно помнил картинки из своего ноута, то это ни что иное, как АН-2 «Кукурузник». Вот это да, прогресс прет вперед семимильными шагами. Значит, хоть какой-то, летательный аппарат смогли собрать, зашибись. В общем, постоял, поглазел на это чудо воздухоплавательной техники и двинул к себе.
        Войдя в палатку, отведенную под нашу группу, я застал не характерную для нас суету. Все как один, бравые бойцы спецназа сидели на своих местах, и занимались тем, что подшивали подворотнички и пытались привести в порядок свой самый лучший камуфляж.
        - Здорово, братва! - поприветствовал я своих товарищей, и сбросил РД на свободные нары в уголке.
        - Мечник вернулся.
        - Привет, сержант.
        - Выздоровел все же…
        - Нормально, ветеран с нами.
        В группе оставалось девять человек, и парни мне были рады, хорошо это и душу греет. Присев, я оглядел бойцов, вернувшихся к своему занятию, и спросил:
        - Что за дела, воины, парад, что ли намечается?
        - Намечается, - откликнулся Север, - говорят, что сам Большой Папа нас навестить планирует.
        - Симаков-старший, что ли?
        - Он самый. Завтра самолет прилететь должен.
        - А этот, что на поле стоит, чего привез?
        - Это наша зарплата прилетела, вечером раздавать будут. В горах-то нам денежки ни к чему были, а здесь, хоть какая, а цивилизация. Опять же, в Пятигорске девок молодых много и питейные заведения имеются. Пока на границах тишина, начальство желает, чтобы храбрые воины отдыхали душой и телом. Кроме того, на нем и безопасники прибыли, которые должны покой и жизнь президента беречь. Все же не абы кто, а сам глава государства в гости ожидается, встреча должна пройти как по нотам и без всяких непредвиденных случайностей.
        - Понятно, теперь вопрос другой. Отряд Гойгова еще здесь?
        - С утра были здесь, - перекусывая нитку, вновь ответил Север, - только ушли уже, наверное. Для них война продолжается, старейшина собрал кого смог, и теперь обратно в свои горы возвращается.
        - Где они остановились? - кивнул я парню.
        - Из нашей палатки налево, седьмая по правую руку.
        Быстренько проскочив между палаток в указанном направлении, застал покидающих наш лагерь горцев, десятков семь бойцов, направляющихся на выход. Замыкал их колонну сам старейшина, так же как и все его воины, в черной горке, с оружием и рюкзаком на плечах. Успел все же. Разговоры долгие вести было некогда, и кратко объяснив алиму суть моей просьбы, я получил ответ, что дело будет решено в самом скором времени. После чего, все что мне оставалось, это пожелать старейшине и его бойцам удачи, попрощаться и вернуться к себе.
        На следующий день, ближе к полудню, весь личный состав Кавказского корпуса выстроился на утоптанной площадке возле полевого аэродрома. По правому флангу, в окружении немногочисленной свиты, сам комкор, тридцатилетний обрюзгший мужчина в новеньком сером мундире при погонах генерал-майора, дальше, все мы, стоящие неровными коробками воины корпуса. Первыми стоят штурмовики, за ними территориалы, дальше каратянцы, а в самом конце, как сироты какие, мы, все, что осталось от элитного гвардейского батальона спецназначения, восемьдесят девять солдат и сержантов, два прапорщика и один офицер, наш комбат.
        Простояли мы без малого два часа и, наконец, рядом с первым «Кукурузником», приземлился второй. Открылся люк, экипаж второго самолета сноровисто подтянул к нему небольшую лесенку, и появился он, наш Верховный Главнокомандующий собственной персоной, стройный и подтянутый дядька пятидесяти пяти лет. Выглядел он так же, как и на своих портретах, в изобилии украшающих стены всяческих ответственных работников по всей Конфедерации. Те же самые очки в тонкой оправе, та же самая бородка клинышком, умное лицо, седые волосы, строгий серый костюм, а в руке неизменная инкрустированная трость.
        В сопровождении трех офицеров Генштаба в полковничьих чинах, думается мне, замаскированных офицеров госбезопасности, он неспешно направился к нам, и над полем разнеслась команда комкора:
        - Смирно! Равнение на середину!
        Музыки у нас не было, плаца ровного тоже и, пройдя по утоптанному в землицу гравию, комкор направился к Главкому. Симаков-младший хотел выглядеть браво перед своим отцом, но на подходе стушевался, голос его резко охрип и, как-то невнятно доложившись, он понурился и пристроился позади сопровождающих президента полковников.
        Президент, сделав вид, что в упор не замечает своего первенца, медленно и не торопясь, как на прогулке, направился вдоль строя. По его невозмутимому виду нельзя было понять, о чем он думает в этот момент, и ради чего собственно, он покинул столицу и совершил столь дальний перелет. Он прошел мимо штурмовиков, миновал территориалов и каратянцев, а напротив Еременко, стоявшего без движения и преданно поедавшего начальство глазами, остановился. Рядом с ним, буквально в двух шагах, замерли офицеры из свиты, а позади, как не пришей рукав, неловко переминался с ноги на ногу комкор.

«Ну, сейчас начнется», - подумал я, и скосил глаза на наш строй. Слухи о строгости президента ходили самые, что ни есть устрашающие, и то, что он не любил разболтанность и неопрятность в одежде, знал каждый солдат в Конфедерации. Мы для него, просто идеальные в этом плане жертвы, так как, не смотря на все наши усилия привести униформу в порядок, видок у нас был самый затрапезный. На кого ни посмотри в нашем строю, у всех недостатки какие-то имеются, то пуговиц нет, то заплатки на самом видном месте, а то и берцы покушать просят. В общем, с виду, самая натуральная банда. Хотя, человек он все же не глупый, должен понимать, через что мы прошли. Посмотрим, что будет, а нам бояться нечего, так как дальше фронта не пошлют.
        Симаков-старший, так и не сказав комбату ни единого слова, возобновил свое продвижение вдоль строя. Все так же неспешно прошелся до самого его конца и направился на середину. Вот, он оказался напротив меня, буквально метрах в пяти, обернулся и, еще раз оглядев наш негустой трехшереножный строй, громко сказал:
        - Воины-гвардейцы, благодарю за службу!
        Никто нас к этому не готовил, но грудь сама собой вобрала в себя воздух, на миг задержала его, и выдохнула:
        - Служим Конфедерации, товарищ Верховный Гланокомандующий!
        Главком кивнул одному из полковников, который держал в руках небольшой чемоданчик, и тот, без всякого промедления его открыл. Там лежали первые наградные знаки нашего государства, черные кресты с перекрещенными мечами серебристого цвета. Это был Кубанский Крест, и мы, все те, кто уцелел в боях за Нальчик, Нарткалу, Алтуд, Советское и Карагач, вошли в первую сотню тех, кто получил эти знаки отличия. Наш президент начал с конца строя, каждому из нас жал руку, и вкладывал в ладонь этот небольшой покрытый эмалью кусочек металла. Вся процедура награждения прошла всего за десять минут, но эти самые минуты тянулись для каждого из нас очень и очень долго.
        Возле Еременко, Симаков-старший задержался, кивнул ему так, как если бы узнал его, и отошел с ним в сторону. Несколько минут, на виду у всего строя, они беседовали один на один, и о чем шел разговор, не знал никто.
        Глава государства направился дальше, а Еременко встал в строй и бросил очень нехороший взгляд в сторону нашего комкора. В свете всего того, что я знал и слышал, можно было предположить, что дела Геннадия Симакова очень плохи. Видимо, пока претендент на президентский трон находился вдалеке от столицы, Симаков-старший смог разрешить все свои вопросы с богатейшим Приморо-Азовским районом, и теперь, мог не опасаться предательства со стороны своего старшего сына. По крайней мере, именно такие думки посетили меня в тот самый момент, а уж как оно было на самом деле, остается только догадываться.
        На импровизированном плацу мы простояли еще около часа, после чего президент отправился в гости к местному князю, а нас распустили по палаткам. Я сидел на своем спальнике, и вертел в руках свою самую первую в жизни награду, черный крестик с перекрещенными мечами. Эх, награда это хорошо, вот только радости в тот самый момент, у меня от нее не было никакой, и я вспоминал своих камрадов, сгинувших на полях сражений, и не доживших до сегодняшнего дня. Сколько раз так бывало, что хочешь о чем-то спросить кого-то, по привычке смотришь туда, где он должен быть, на его спальное место, а там совершенно другой человек находится. В этот момент, чувствовал себя несколько виноватым, и хотя понимал, что вины моей, в том, что я выжил, а кто-то нет, не имеется, напряг в душе все же был.
        Президент покинул нас на следующее утро, сразу же по возвращении из Пятигорска. По корпусу пронесся слух, что на смену нашему Наполеону, я имею ввиду, Гену Симакова, в течении двух недель должен прибыть генерал Крапивин, самый результативный наш военачальник. В отличии от наших бойцов, постоянно обсуждавших, как славно они заживут при новом начальстве, лично у меня, это известие радости не вызывало. Почему? Можно и объяснить. Крапивин генерал хороший, спору нет, но он человек действия, и в отличии от того же самого Симакова-младшего, который будет тупо сидеть на месте, он непременно постарается перейти к активным действиям. Оно мне надо? Правильно, совсем не надо. У меня цель одна, до окончания контракта дотянуть, и если нынешнего комкора можно было бояться за тупость и глупость, то следующего, за его активность и инициативу. Грело только одно, то обстоятельство что Крапивин ценил жизни солдат, и если рисковал, то вполне обдуманно и каждый свой шаг просчитывал заранее.
        Итак, начальство отбыло восвояси, и мы ожидали, что нам непременно дадут какой-то небольшой отпуск или увольнение на пару деньков, но судьба-злодейка распорядилась совершенно иначе. От отряда Гойгова, все же сумевшего прорваться в родные горы, по рации, выделенной от щедрот корпуса, поступила информация, что по правому берегу пограничной реки Малка, скапливаются крупные силы противника. В основном, это были отряды под командованием Алиева и несколько минометных батарей Халифата. По мнению алима, противник хотел перейти границу и атаковать город Пятигорск. Наш, все еще начальник, Гена Симаков, впал в какую-то прострацию, и несколько дней мы ждали только одного, когда же он отдаст приказ на выдвижение к границе. Наконец, комкор все-таки дал отмашку, и войска корпуса пришли в движение.
        Делать нечего, приказ есть приказ. Отдых и увольнительные снова откладывались на неопределенный срок, и мы, привычно взвалив на плечи рюкзаки и, пополнив боезапас, опять направились юг. Кроме нас к границе выдвигались два батальона территориалов, сотни четыре бойцов, готовых в любой момент сбежать с поля боя, двести каратянцев, ждущих своего возвращения домой, и сотня самых лучших дружинников пятигорского князя. Планировалось, что наши войска должны занять оборону на развалинах станицы Зольской и из этого места проводить постоянный поиск в сторону границы, да не тут то было, так как руины поселения уже находились под контролем передовых
«индейских» отрядов.
        Однако мы были отдохнувшие и силу за собой чуяли. Наш батальон по приказу комкора вырвался несколько вперед от основных сил, которые нехотя плелись по дороге вслед за нами и, пользуясь густыми вечерними сумерками, тихо вошел в Зольскую. Здесь, на руинах, мы и зарубились с «индейцами» Алиева.
        Моя группа, в которой я был временно назначен командиром, ворвалась в одно из зданий в центре станицы, где остановились на ночевку спокойные и не чуявшие никакой беды горцы, и началась работа. Я шел впереди своих бойцов, и первым на моем пути оказался часовой, который только выходил на свой пост. Дабы не привлекать внимания остальных вражеских бойцов, паливших в центре развалин костер и готовивших себе ужин, я притаился за углом одной из комнат на входе, и дождался, пока противник появится передо мной. Что-то напевая, плотного телосложения мужик, одетый в маскхалат с автоматом на плече, прошел мимо, и я бросился ему на спину. Рука привычно зажимает рот, а нож, пробивая ткань одежды, вонзается ему между ребер, и проворачивается в расширяющейся ране. Горец дернулся, засучил ногами и, подождав, пока он затихнет, я сбросил его тело на груду кирпичей под ногами, и маякнул своим парням, чтоб занимали огневые позиции.
        Мы готовы, и ждем только того, что бой начнут группы, которыми руководит сам комбат. Наконец-то ударили все три пулемета, которые оставались в нашем батальоне. Сейчас, они направлены на основную группировку горцев засевших на южной окраине поселения. Вторя пулеметам, гремят разрывы гранат, а наша группа из автоматов косит тех, кто является нашей целью. На фоне костерка, возле которого они сидят по кругу, «индейцы» просто отличная мишень, и у нас все как в тире получилось, выстрел, попадание, трупак.
        Все враги убиты, а от комбата прибежал посыльный. Приказ Еременко ясен и прост, выставить посты, устраиваться на новом месте и готовиться к завтрашнему бою, который в любом случае неизбежен. Нормальный приказ, и учитывая, что ближе к утру подойдут основные силы корпуса, все складывается для нас очень неплохо. Осваиваемся в захваченном здании, обираем убитых и собираем боеприпасы, благо, что и у нас и у горцев, оружие в принципе, одно и то же, пережившие все возможные катаклизмы «калаши», карабины, и большое количество гранат. Сажусь на еще не остывший труп молодого парня в какой-то домотканой одежде, видимо, с дальнего аула за подвигами, только недавно спустился. Поворошив в костерке уголья, пододвинул к себе поближе железный котелок, в котором варились куски баранины, и обратился к своим бойцам:
        - Кто жрать хочет? Парни, налетай пока горячее.
        Никто не отозвался, а я ничего, посидел и перекусил. Пока, суть да дело, ночь переночевали спокойно, наступило утро, а подкреплений мы так и не дождались. Комбат терзал рацию, а ответ был один, держите развалины и проходящую через них дорогу, подкрепления вот-вот будут. Ладно, приказ есть, закрепляемся и ждем гостей, которые не замедлили появиться.
        Часам к десяти утра, показались передовые разведывательные группы «индейцев». Их подпустили поближе и посекли из пулеметов. Наваляли около десятка вражеских бойцов, но на этом, эффект внезапности исчерпал себя полностью, и пришлось биться в полную силу. Горцы подтянулись к станице, скопились в лесах, разросшихся вокруг за последние десятилетия, и окрестных карьерах, оставшихся от старых времен, и после полудня предприняли на наши позиции первую и последнюю свою атаку.
        Мелкие вражеские группы, как правило, тройки и пятерки, просочились в окраинные развалины, закрепились, и начали выкуривать нас из станицы. Как могли мы огрызались, но нас было мало, а три наших пулемета против всей огневой мощи наступающих, играли не очень. Два часа мы сдерживали «индейцев», и в итоге, потеряв несколько человек, откатились сначала на другой конец поселения, а затем на левый берег небольшой речушки Золка.
        На наше удивление, вслед за нами воины Алиева не ломились, засели в Зольской и перегруппировывались. Так прошел этот, еще один поганый денек. Вслед за ним пролетела и холодная весенняя ночь, которую мы провели в лесу по левому берегу реки. Подкреплений все не было.
        Утро началось с мощного минометного обстрела, и по растущему вдоль дороги лесу, в котором мы закрепились, пронеслась череда разрывов. В такой момент, все, что ты можешь, это зарыться в какую-нибудь промоину или разрытую дикими кабанами яму, вжаться в землю и молиться всем известным тебе богам, чтобы пронесло, чтобы смерть, падающая на тебя сверху, в очередной раз промахнулась. Противный визг мин, они ударяются о стволы деревьев, взрыв, и смерч осколков, сшибая сучья и срезая ветки, разносится вокруг. Что-то горит, и густые клубы дыма заволакивают все вокруг. Ни черта не видать, вонючий дым забивает легкие, и сквозь гарь разносится уверенный голос комбата:
        - Всем отход! Командирам групп проконтролировать, чтоб никто здесь не остался! Живей, парни!
        Батальон, вернее то, что от него осталось, опять отходит, и через несколько километров, невдалеке от совсем недавно разрушенного моста через речку Этока, мы обнаруживаем неплохо подготовленную позицию, по виду, покинутую всего полчаса назад. На высотке посреди дороги, в полукилометре от реки, в полный профиль вырыты окопы и имеется несколько хороших блиндажей. Вот оно, значит, чем территориалы и каратянцы занимались, вместо того, чтобы нам на помощь придти. Козлы! Твари! Курвы! Сдали нас вчистую.
        Мы хотим отойти за речку, но горцы тоже не дураки, уже обошли нас по флангам, и все подходы к воде плотно простреливаются из пулеметов и снайперами. Все что нам остается, это закрепиться на позициях оставленных нашим отступившим подкреплением.
        - Вот и все, отбегались, - прошептал лежащий неподалеку от меня Север. Он посмотрел на меня и спросил: - Что же это такое? Сержант, за что же нас сдали?
        - Наверное, слишком хорошо воевали, боец, а Гена Симаков, таких как мы никогда не любил. Вот и отгребаем теперь по полной.
        - Как же так можно, сержант, нам же его отец, только несколько дней назад руку жал?
        - А вот так, Север. Такие люди как Гена, с высокой горки на все плевать хотели, и делают все по старой пословице: «Кто выжил, тот и прав». Что ему наша жизнь, так, монетка разменная. Мы сгинем, а потом он сможет сказать, что мы проявили самовольство, возгордились наградами, и потому погибли. Ему уже все равно, он с корпуса уходит, а отцу его небольшая шпилечка. И пофиг, что мы люди живые, главное, что он себя потешить сможет, и Крапивина, который ему на смену придет, самого лучшего подразделения лишить.
        - Значит, мы здесь сдохнем?
        - Подожди, братишка, - подбодрил я парня, - нам бы до ночи дотянуть, поле проскочим, и через речку переправимся, а там, до Пятигорска всего ничего, один марш-бросок.
        - Это как в Нальчике? - глаза парня заблестели надеждой.
        - Да, - подтвердил я, а сам подумал о том, что до темноты мы вряд ли продержимся, но это я так думаю, а парни мои, которых семь человек осталось, должны верить в удачный исход этого боя.
        Первые наскоки горцев мы отбили, а затем, они все же подтянули эти гребаные минометы, и дело приняло совсем другой оборот. Нас с комбатом и связистом Костиком Свиридовым привалило в блиндаже, и я потерял сознание.
        Очнулся оттого, что совсем рядом, раздавалась гортанная речь кавказцев. Говорили двое, на каком-то своем наречии, и если судить по интонациям, они о чем-то спорили. Я поднял веки, полная тьма, а на глазах земляная пыль, пока проморгался, голоса сначала отдалились, а затем и исчезли. Рядом кто-то глухо застонал и, поводив руками, я напоролся на что-то большое и теплое. Это было тело нашего комбата, который все еще был жив. Он прерывисто дышал, и горлом издавал неразборчивые стоны. Еле развернувшись на бок, смог добраться до кармана, вытащить спички, и одну из них, с третьей попытки поджечь.
        Огляделся. Блиндаж рухнул, но во время обстрела мы находились под подпорной балкой, и видимо только поэтому остались живы, а вот Костик Свиридов, тот в углу со своей рацией сидел, и его насмерть прибило. Я только контужен и могу попробовать откопаться, а вот у Еременко дела плохи, бревно, упавшее с перекрытия, разбило ему левую руку и голову задело. Было бы пространства побольше, попробовал его перевязать, а так, придется сначала на поверхность выбраться.
        Прислушался, посторонних звуков наверху нет, и в направлении выхода начал растаскивать мусор и землю, обвалившуюся на нас. Сколько проработал, не знаю, мне показалось, что прошло не менее часа. Вымотался полностью, а работу и наполовину не сделал, упал на ту грязь, которую отгребал, и попробовал отдышаться. В это время на поверхности зашуршала земля, осыпавшаяся под ногами людей, я напрягся, и услышал тихий голос сержанта Ахмедова:
        - Эй, комбат, ты жив?
        - Исмаил, это Саня. Ты один?
        - Мечник, выжил, молодца. Со мной двое, Север из твоей группы и Бурый из моей. Полковник жив?
        - Да, но состояние плохое.
        - Жди, сейчас мы вас откопаем.
        Спустя двадцать минут, вытянув тело полковника, с помощью Исмаила выполз наружу. Еременко в полной темноте, как могли, перевязали, погрузили на плащ-палатку и, обходя по большой дуге недалекую рощицу, где горели костры горцев, направились к речке, за которой должны были быть наши войска.
        Глава 28
        Северный Кавказ. Поселок Иноземцево. 11.05.2060
        Я сидел на лавочке возле палатки и гладил по голове молодую черную овчарку, которая прибилась к нашему полупустому лагерю пару дней назад. Умная собака уворачивалась от рук и, видимо чуя, что на душе у меня не спокойно, пыталась лизать мои ладони. Мне вспоминалась прошедшая неделя.
        Через речку Этока мы перебирались тяжело. Сама по себе она небольшая, в сухое лето, наверное, можно пройти с берега на берег, не замочив колен, однако сейчас, после прошедших в верховьях гор дождей и таяния снегов, она была полноводна и бурлива. Ко всему этому, добавлялось то обстоятельство, что с нами был комбат, который весил под сотню кило, пока еще живого веса. Пройдясь по берегу, мы нашли пару бревен, связали их вместе ремнями и, погрузив поверх этого убогого плотика, так и не пришедшего в себя Еременко, столкнули это средство переправы в воду. После чего, придерживая плот руками, направились вниз по течению. Мы были уставшие, изможденные, но не сдавались и, помогая друг другу, через час выбрались на левый берег Этока.
        Светало. Бревна, не сдерживаемые больше ремнями, отправились вниз по течению, а нам предстояло дотянуть нашего командира в расположение воинских частей корпуса, где его могли бы быстро доставить в санчасть и оказать всю необходимую медицинскую помощь. Только тронулись в путь, как нас остановил лязг передергиваемых затворов и окрик:
        - Стой, кто идет?
        - Спецназ Кавказского корпуса, - откликнулся Исмаил.
        - Какой спецназ, они же к горцам переметнулись?
        - Вы чего, совсем тут офигели? Мы там гибнем, а вы нас за предателей держите? - со злостью спросил адыг.
        - Ничего не знаю, разоружайтесь, и руки в гору, а не то стрелять будем.
        - А сами вы кто?
        - Дружина Пятигорска.
        У нас при себе было три автомата, четыре пистолета и пара гранат, не густо и, повинуясь команде, мы бросили оружие перед собой и подняли руки вверх. Можно было бы, и побегать по лесу, оторваться от тех, кто нас задержал, но с нами командир, и это полностью меняло ситуацию.
        Из густого кустарника появилось несколько бойцов с синими повязками на рукавах камуфляжа. Нас повязали и, подгоняя прикладами автоматов в спины, по тропинке, еле заметно петляющей меж деревьев, направили на выход из леса. Прошагав пару километров, вся наша группа вышла на большую поляну, где у местных воинов был разбит временный лагерь. Комбата, все так же тихо постанывающего на плащ-палатке, поволокли дальше, а нами занялся местный сотник, суровый мужик с лицом покрытым мелкими оспинами.
        - Ну, что, спецназ, - нас усадили под кряжистым дубом, и сотник подошел ближе, - к врагам переметнулись?
        - Что за хрень, дружинник? - спросил я его. - Мы приказ выполняли, Зольское захватили, подкреплений ждали, а вы нас кинули. Двое суток наш батальон более тысячи горцев держал, а помощи так и не дождались. Сотник, сообщи о нас в штаб корпуса, там знают, как на самом деле все было.
        - Если вас в штаб корпуса сдать, сержант, - ухмыльнулся сотник, - то всех четверых сразу к стенке поставят, и лоб зеленкой намажут. Ваш комкор выходил с нами на связь, и мы имеем приказ, без разговоров расстреливать всех спецов, решивших обратно переметнуться.
        - Тогда зачем с нами разговоры ведешь, расстреливай, раз такое дело.
        - Успеется, и для начала, надо разобраться что происходит, а то странностей вокруг много, и я их не понимаю.
        - Комбата нашего куда уволокли? Не в расположение частей корпуса?
        - Нет, он у нашего лекаря на соседней поляне, тот в деле своем понимает хорошо, и думаю, что ваш полковник выживет.
        Командир пятигорцев ушел, а мы все так же сидели у дуба, и не понимали, что же такое происходит в родном корпусе. Ладно, Гена на нас озлился, подставить решил, как-то своего отца очернить и Крапивину бяку сделать, но расстреливать без суда и следствия тех, кто до конца выполнял его приказ, это перебор. И так ситуацию вертели, и эдак, но никакого логичного объяснения происходящим событиям мы так и не нашли. Что творится, не понятно, стрельбы не слыхать, а значит, что и боя нет, хотя горцы уже должны были в наступление перейти. В лесу стоит тишина, и на поляне остаемся только мы, да десяток дружинников во главе со своим командиром и радистом.
        Глядя на это окружающее нас спокойствие и не в состоянии хоть как-то повлиять на происходящие вокруг события, мы прижались к стволу дуба, и задремали. Спустя пару часов нас все же разбудили, и снова рядом с нами оказался пятигорский сотник:
        - Подъем, спецназ.
        Открываю глаза, что такое, что за суета, вся поляна забита вооруженными дружинниками, а нам руки развязывают.
        - Что случилось? - только и спросил я местного командира.
        - Гена Симаков на сторону противника переметнулся.
        - Да, ну? - удивился я. - С какой стати? Он хоть и сволочь по жизни, но в Конфедерации фигура влиятельная, и ему это ни к чему. Откуда информация?
        - Наш разведчик доложился, что у брода через Этоку, Симаков-младший с Алиевым встречался. Горцы беспрепятственно переходят на наш берег и двигаются по дороге на Пятигорск. Некоторые подразделения вашего корпуса идут вместе с ними. Кроме того, из резиденции князя сообщили, что в Иноземцево идут бои, а сам комкор объявил, что существовал заговор против президента, и сейчас там мятежников уничтожают.
        - Кого он виновными объявил?
        - Вас, штурмовиков, начальника штаба Рябова и представителей госбезопасности. В общем, кто есть кто, мы уже разобрались, и теперь остается только выстоять до подхода Крапивина и войск, которые с ним по основной транспортной магистрали от Минеральных Вод выдвигаются. Нужны сутки, а потому, гвардейцы, получайте свое вооружение, и решайте сами, куда вы пойдете, или с нами на Пятигорск, город защищать, или на Иноземцево к своему лагерю.
        Разобрав наше оружие и пустые разгрузки, переглянулись, обсудили ситуацию, и решили идти за дружинниками, которые должны были обогнать двигающихся по дороге боевиков и закрепиться по левому берегу реки Подкумок. Местный сотник это наше решение одобрил, а его бойцы поделились с нами боеприпасами.
        Спустя несколько часов, все же опередив «индейцев» и перешедших на сторону врага территориалов, мы оказались у моста через Подкумок. Позади нас бывшая улица Дзержинского, а впереди большой мост, который должен уцелеть в любом случае. Других транспортных переправ через реку просто нет, все порушены еще в Хаос, а нам в скором времени придется в наступление переходить. Силы наши небольшие, триста дружинников, пара минометов калибром 82-мм, да пяток пулеметов. На подходе еще около полутысячи ополченцев и княжеская охрана, сотня отличных воинов. Все они идут из нынешнего центра города, из района Бештау. У противника, после предательства комкора, более двух тысяч солдат и около тридцати пяти 120-мм минометов. Силы явно неравны, но мост держать все же полегче, чем позицию в чистом поле, и чего действительно стоит опасаться, это вражеских артналетов и обходных маневров по бродам раскиданных влево и вправо по берегу.
        На мосту уже были укрепления, несколько блиндажей, окопы вдоль развалин и парочка основательных бетонных дотов, в которых стояли пулеметы, не станкачи, правда, а обычные ПКМы, но и они могли остановить любую пехотную массу вражеских войск. По большому счету мы здесь были не нужны, и на этой позиции остались только полсотни бойцов из местной дружины. Всем остальным защитникам города, задача простая, оборонять берега Подкумка.
        Нас определили в десяток к одному из местных старожилов. Кроме нас четверых в этом десятке пятнадцать ополченцев вооруженных, кто чем. Тут тебе и три карабина СКС, и
«Тигр» с навешенной на него оптикой, и охотничьи гладкостволы, и один непонятно как доживший до наших дней, пулемет Дегтярева, который я неоднократно видел в фильмах про Великую Отечественную войну. Закрепились в развалинах, сидим ждем, левее нас, в районе моста несколько раз вспыхивала ожесточенная перестрелка, чуть позже стали слышны минометные взрывы, и опять стрельба из нескольких сотен стволов. Так дотянули время до вечера, смогли передохнуть от всех испытаний выпавших на нашу долю в минувшие дни, и хорошенько подхарчиться из запасов наших новых товарищей по оружию.
        Смеркалось, пару раз на правом берегу мелькали вражеские воины, и одного из них, местный охотник-следопыт, которого все звали дед Устин, с одного выстрела снял. Это вроде как обозначил противнику, что здесь пути нет и здесь бродить не надо. Горцы намек поняли хорошо и маячить у нас под носом перестали. Уже в сумерках, на той стороне замелькало что-то белое, по виду полотенце, а затем, появился плотного телосложения солдат в нашем армейском камуфляже, который с поднятыми вверх руками направился к охраняемому нами броду. Приглядевшись, я распознал человека. Это был тот самый старшина из Пятой охранной роты территориалов, который приходил в дом Елены Карповой забирать документы и оружие своих непутевых подчиненных.
        - Сейчас я его, падлу эту изменную, сниму, - рядом со мной стоял дед Устин и уже пристраивал на выбитом из стены камушке свою винтовку.
        - Погоди дедушка, - я остановил его, - походу свой это человек, послушаем, что скажет.
        - Ладно, - убирая свой «Тигр», пробурчал невысокого роста дедок, и отошел в сторонку, - посмотрим, хто енто такой, с белой тряпкой над головой. Однако же, если он вам не нужен будет, мне его отдайте.
        Тем временем старшина перебрался на наш берег, оглянулся и, заметив, как из развалин, где мы засели, ему машет головой десятник ополченцев, бегом направился к нам. Территориал заскочил внутрь, и сразу же выпалил:
        - Не стреляйте, я сдаться хочу.
        - Кто таков? - задал ему вопрос десятник.
        - Старшина Приходько, Пятая охранная рота.
        - Документы есть?
        - Нет, остались в расположении роты, в Новопятигорске.
        - Кто твою личность может подтвердить?
        - Это действительно старшина из охранной роты, - сказал я.
        - Допустим, - не отводя от Приходько своего взгляда, десятник кивнул, и продолжил задавать вопросы: - Как к горцам попал?
        - Обычно, - старшина присел на корточки, - как и все. Вчера утром к нам в расположение прибыл комкор Симаков-младший, построил весь личный состав и объявил, что в Кавказском корпусе мятеж, и вскоре, к нам на помощь подойдут союзники с гор. Нам то чего, сказали и ладно, а потом по тревоге подняли и вместе с остальными территориальными подразделениями направили навстречу союзникам. Сегодня соединились, и тут выяснилось, что союзники наши, самые настоящие вчерашние враги, а комкор опять всех построил, и нам зачитали приказ, согласно которому, возрожденный пророк Магомед, назначает его своим наместником на всем Северном Кавказе и Кубани.
        Приходько прервался и утер со своего лба пот, а десятник поторопил его:
        - И что дальше?
        - Принесли присягу на верность Новоисламскому Халифату, вот и все.
        - Да, как же ты посмел, сволочь!? - в разговор вклинился дед Устин.
        - А что делать было, - старшина всем телом подался вперед, - когда мы в чистом поле стоим, а вокруг «индейцы» с пулеметами позицию заняли. Человек пять отказались, так им головы отрезали, вот и все, а согласились бы, имели бы возможность к своим вернуться.
        - Сколько людей Симаков-младший увел?
        - Почти тысячу, всех территориалов, минометчиков, несколько десятков штурмовиков и половину батальона ВБР, который в городе стоял.
        - А остальные?
        - Штурмовики в Иноземцево, под командование Рябова и безопасников перешли, а каратянцы где-то в горах сидят, ни за кого воевать не хотят, и еще во время ночного перехода от общего строя отделились.
        - Сам-то, как сбежал?
        - Нашу роту на том берегу поставили, следить, чтоб ваши диверсанты в тыл не перебрались. Я к командиру роты переговорить подошел, чтоб, значит, к своим вернуться. Он меня поддержал и к вам отправил, а сам пятерку «индейцев», что за нами присматривает, отвлекал.
        - И что, вся ваша рота готова обратно вернуться?
        - Вся, - закивал головой старшина. - Служить южанам, это не для нас. Мы хоть и не святые, но у нас дома семьи остались, хозяйство, да и понятие Родина, для многих не пустой звук.
        - Раз так, то нормально, - одобрил слова территориала десятник и, оставив вместо себя деда Устина, умчался на доклад к начальству.
        Этой же ночью мы перешли брод и вышли к позициям Пятой охранной роты. Ожидалось, что именно нам придется заняться пятеркой горцев, приглядывающих за невольными изменниками. Однако, эти тюфяки, я имею ввиду территориалов, управились сами, а нам работы не нашлось и, вскоре, вся рота вместе с тремя минометами и их расчетами, перешла на наш берег и усилила оборонительные позиции Пятигорского князя.
        Более, ни в каких активных военных действиях участия мы не принимали, так как после полуночи появились штурмовики, а к полудню следующего дня, большой тележный обоз, с которым прибыл генерал-лейтенант Крапивин, и как довесок к нему, четыреста гвардейцев из нашей родной бригады. Самый результативный полководец Конфедерации в очередной раз оправдал свое звание лучшего, медлить не стал, и с наступлением темноты перешел в наступление. Как проходила битва, мы не знали, так как нас отправили в расположение корпуса. Только позже, от раненых бойцов, прибывающих в Иноземцево, кое-что услышали и смогли представить себе, что же собственно происходило в ту самую ночь.
        Крапивин не стал долбиться в оборону противника в лоб и, пройдя вдоль горы Машук, возвышающейся над Пятигорском, в районе улицы Фабричная, одним броском штурмовых групп форсировал Подкумок и нанес фланговый удар по всей группировке войск Алиева. Наши солдаты, обманом оказавшиеся на стороне врага, начали сдаваться в плен десятками, а «индейцы», поняв, что дела плохи, бросив минометы южан, быстрым маршем направились в сторону Зольской. Вместе с ними ушел Симаков-младший и семь десятков лично ему преданных солдат. Ну, да и хрен с ними, с предателями этими, еще достанем их, а вот то, что во время своего отступления, горцы вырезали полторы сотни территориалов, хотевших сдаться наступающим штурмовикам, помнить стоило особо.
        Три дня нас не тревожили, и мы, или отсыпались, или дежурили у госпиталя, куда привезли нашего комбата. Что с нами будет, никто из нас не знал, а гадать не хотелось. Мы просто ждали, и вот, вчера, нас вызвал к себе сам Крапивин, вернувшийся в расположение базы корпуса. Догнать противника наши войска так и не смогли, вышли на границу, и остановились. В лагерь постоянно подходили подкрепления и тут же отправлялись в сторону Зольской. Судя по всему, готовилось мощное наступление на Кавказ, но нас это уже не касалось.
        Впрочем, сейчас не об этом, а о нашей встрече с генералом. Когда мы все вместе вошли в кабинет комкора, то Крапивин, ссутулившийся пожилой человек в расстегнутом генеральском мундире, сидел за столом и подписывал какие-то документы. Стоим, не шевелимся, ожидаем, пока на нас внимание обратят. Наконец, спустя пару минут, генерал расписался в последней бумажке, и соизволил поднять на нас свои покрасневшие от недосыпания глаза. Он неспешно оглядел нас и спросил:
        - Как настроение, воины?
        Ему ответил Исмаил:
        - Не очень, товарищ генерал. Сами понимаете, почему.
        - Конечно, понимаю, - невесело усмехнулся он, - про ваши бои от самой Зольской я знаю, пленные горцы рассказали, как все дело было, - генерал прервался, почесал небритый подбородок, и продолжил: - Вы отличные солдаты и выполнили свою работу очень хорошо, и даже не смотря на предательство не посрамили нашу воинскую славу. Посему, все вы отправляетесь домой, на вашу бригадную базу в станице Павловской, и примете участие в возрождении батальона спецназначения.
        - Разрешите вопрос, товарищ генерал-лейтенант? - обратился я к Крапивину.
        - Да, сержант.
        - Что насчет тел наших павших товарищей, которые в эти дни погибли?
        - Через час они будут похоронены в общей могиле, которая готовится за территорией лагеря. Еще есть какие либо вопросы или просьбы?
        - Разрешите наших воинов похоронить отдельно.
        Этот сутулый и уставший человек, встал из-за стола, подошел ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза, спросил:
        - Зачем?
        - Мы хотим поставить на месте захоронения своих друзей памятник, и сделать эту могилу нашей батальонной святыней.
        - Ты считаешь, что все остальные, не достойны того, чтобы лежать рядом с вашими погибшими?
        - Никак нет, но…
        - Нет, сержант, все погибшие в этих боях будут лежать в одном месте, а если хотите поставить памятный знак, то ставьте на общей могиле. Нет никакого разделения меж павшими за общее дело, все погибли по разному, но заодно.
        - Я понял.
        - Раз так, то в канцелярии получите проездные документы и с первым же конным обозом можете отправляться на родину. Идите.
        Покинув штаб, получили необходимые нам бумаги, и отправились на кладбище, расположенное за лагерем. Здесь, в большой яме, вырытой территориалами-штрафниками, лежали обернутые в белую холстину тела погибших. Кто чей, сейчас и не разберешь, и все происходило очень буднично, без всяких речей, отпеваний и прочих ритуалов. Люди жили, люди погибли, и теперь их место эта общая могила на краю базового лагеря Кавказского экспедиционного корпуса.
        Все было готово к погребению. Появился офицер, невысокого роста крепыш из разведбата нашей бригады, и с ним наряд бойцов, вооруженных карабинами. Капитан дает команду, и работяги сноровисто закапывают могилу. Спустя десять минут, только невысокий, не более полуметра в высоту, холмик, указывает на местоположение захоронения. Вновь звучит команда офицера, солдаты дали в воздух три залпа из карабинов, а мы поддержали этот последний салют в честь павших, из своих пистолетов. Капитан с солдатами покидает это место, вслед за ним, с лопатами на плече уходят территориалы, и мы остаемся одни.
        Наше тягостное молчание нарушает Исмаил:
        - Мне служить, всего две недели осталось. Как буду свободен, так на охоту за Геной Симаковым отправлюсь. Сам жить не буду, а гниду эту достану. Матерью своей, которой не видел никогда, клянусь, что убью этого подонка. Если у меня не выйдет, хочу, чтобы им кто-то из вас занялся. Вы как?
        - Согласен, надо гада завалить, - подтвердил я. - Если у тебя не получится, я в работу включусь.
        - Да, смерть предателю, - это отозвался Север.
        - По любому, а за своих братков посчитаться надо, - соглашается Бурый.
        - Раз так, то пошли собираться, завтра возвращаемся в бригаду.
        Такими были эти дни. Прищурившись, я посмотрел на весеннее солнышко, выглянувшее из-за туч, и еще раз погладил овчарку по голове. Из палатки вышли Север и Бурый с рюкзаками на плечах, и одновременно с ними появился Исмаил-ага, ходивший госпиталь.
        - Как комбат? - задал я ему вопрос, и встал с лавочки.
        - Нормально, начал разговаривать. Врачи говорят, что знахарь пятигорский, который им занимался с самого начала, просто чудо сотворил, и ему не придется ногу отрезать. Для строя он теперь не годен, но жить сможет вполне нормально. Теперь ему главное отлежаться, слишком много он крови потерял и контузия сильная.
        - А сам-то он что говорит?
        - Речь у него еще нечленораздельная, но я ясно разобрал слова «удача» и «рад».
        - Что обоз?
        - Только нас и ждут. Пошли.
        Рюкзаки на плечи, и вперед. Конный обоз, пять десятков телег, отправляющийся в Конфедерацию, в самом деле, уже был готов отправиться в путь. Мы заняли свои места на одной из повозок, раздалась команда старшего колонновожатого, которому здесь все подчинялись, и мы направились домой. От всего батальона, не считая раненых по госпиталям и тех, кто был в Павловской, нас оставалось четверо, и для нас четверых война была окончена. Настроение не очень, и радоваться было особо нечему, но нам повезло, мы выжили, и хотели жить дальше, мы были молоды и перед нами была вся жизнь.
        Конец Первой Книги.