Заря цвета пепла Владимир Свержин
        Институт экспериментальной истории #17 Кровавые события Великой французской революции разворошили европейский муравейник. Столкновения интересов сторонников и противников новой Франции достигли небывалой остроты. Все ключевые игроки на политической шахматной доске спят и видят, как бы сделать непобедимого Наполеона Бонапарта послушным орудием в своих руках. Ведь молодой генерал - горящая свеча на бочке с порохом. Если рванет, так аукнется, что и в соседних мирах отзовется.
        Опытные сотрудники Института Экспериментальной Истории Вальдар Камдил и Сергей Лисиченко по прозвищу Лис отправляются в Париж - разобраться в хитросплетениях интриг и аккуратно направить ситуацию в безопасное русло.
        Короновать принца? Сделаем!
        Спасти Наполеона? Нет проблем!
        Перехитрить Талейрана? Можно попытаться…
        Более того, оказывается, именно в этом мире наши герои уже побывали пару сот лет назад…
        Владимир Свержин
        Заря цвета пепла
        Я в Мордор нес кольцо - и вдруг цыгане…
        Фродо Бэггинс
        Пролог
        Маленькая рыбка лучше большого червя.
        Апостол Андрей
        Лорд Баренс нажал кнопку на пульте и произнес бархатистым голосом царедворца:
        - Обратите внимание…
        - Спаситель обращал воду в вино, Мерлин - одного мужика в другого с целью создания третьего. Во что будем обращать внимание? - Сергей Лисиченко придал лицу выражение насмешливой заинтересованности.
        - Пока что в молчание, - с легким недовольством ответил гуру разработчиков Института Экспериментальной Истории.
        - Не, ну это как-то совсем не прикольно…
        - Лис, погоди! - прервал друга Вальдар Камдил, готовый с надлежащим почтением выслушать, ради чего их, входящих в десятку лучших институтских оперативников, вытащили из тренировочного зала пред ясны очи научных светил.
        Между тем экран ожил, открывая взорам кабинет, убранный с царской роскошью в довольно строгом стиле. За столом, склонившись над бумагами, сидел человек в зеленом, с высоким красным воротом, камзоле, пудреном белом парике и что-то писал отточенным гусиным пером.
        Послышался негромкий стук, дверь приоткрылась.
        - Ваше императорское величество, позвольте доложить. Прибыл граф Суворов.
        - Зови.
        - Но… - докладывающий замялся, - позвольте сказать. Его сиятельство одет не по форме: в мундир времен покойной государыни.
        Император вышел из-за стола, оглядел склонившегося перед ним вельможу и процедил сквозь зубы:
        - Что он смутьян, я знаю. Касательно же сути - граф Александр Васильевич стоит десятков иных военачальников, одетых надлежаще. Зови!
        - Это что же, Павел Первый, он же последний? - уточнил Лис.
        - Он самый, - подтвердил лорд Баренс. - А в гости к нему, как вы, несомненно, поняли, сам фельдмаршал Суворов пожаловал.
        Между тем придворный скрылся за дверью, а в кабинет стремительно вошел, почти вбежал сухощавый пожилой мужчина, подвижный, словно пламя свечи на ветру, с забавным хохолком седых волос над высоким лбом. Император страдальческим взглядом смерил великого полководца:
        - Я вижу, русскому Марсу нет дела до указов царских.
        - Опасаюсь, ваше величество, что в мундире том я уж буду не Марс, а статуй Марсовый. В шагу жмет-с и на голову давит. А в таком положении мне службу на благо Отечества исполнять не подобает.
        Павел отступил на шаг и отвернулся, чтобы Суворов не увидел его недовольной гримасы. Он искренне считал фельдмаршала одним из главнейших сокровищ короны, но строптивость и едкие речи лучшего из военачальников выводили его из себя.
        Нынешний российский монарх, большую часть дней своих проведший в размышлениях и военных учениях вдали от роскошного двора Екатерины, был убежден, что все решают порядок, железная дисциплина и чинопочитание. Чуть в сторону, и совершенное строение рухнет! Суворов же все делал насупротив, и не втолкуешь. Однако ж, как бить врага, так виктория неизменно сопутствовала ему.
        Сочтя за благо на сей раз пренебречь формальностями, Павел вперил в собеседника немигающий взгляд.
        - Мой августейший собрат, император Священной Римской империи, и его кригсрат, сиречь военный совет, желали бы видеть вас, Александр Васильевич, во главе союзной армии. Оная же отправляется в италийские владения Австрийской империи, дабы изгнать неприятеля, искоренив тем самым ядовитую поросль вольтерьянства, и остановить кровавое безумие, именуемое этими гнусными цареубийцами революцией. Что скажете?
        - Я польщен их выбором и верю, что русский штык над французским всегда возобладает.
        - Что вам известно, господин фельдмаршал, о генералах, которые будут противостоять нам? - Камера бесстрастно зафиксировала пытливый взгляд Суворова, брошенный на императора. Старому полководцу было чему дивиться: никогда еще монархи не интересовались его мнением о личных качествах противника. Да и какое им, по сути, дело - враг сокрушен! Гони супостата! Виктория! Господу хвала!
        По-своему оценив повисшую паузу, государь подошел к Суворову так близко, что тот даже чуть отстранился.
        - Генералы там и впрямь хороши. В последнюю кампанию союзникам нашим, австриякам, они знатных тумаков надавали. И Бернадот силен, и Массена, и Мюрат, конник отменный. Но, позвольте угадать, ваше величество, уж не молодой ли Бонапарт вас столь заинтересовал?
        - Ага, доблестнейший Александр Васильевич, и от вашего взора также не укрылись подвиги нового Ганнибала?! Впрочем, в сокрушении Рима он преуспел даже больше, нежели его античный предшественник.
        - Так ведь и Рим уже не тот. Но резвый юноша, что и говорить. Широко да бойко шагает, как бы панталоны не порвать.
        - Он что же, по-вашему, из случайных баловней успеха? - насторожился Павел.
        - В его кампаниях, беспременно, виден тонкий замысел и умение доводить начатое до победного конца. Качество для полководца из самых главных. Но ваше величество правы, корсиканцу определенно благоволит удача. Среди тех, чьи имена звучали в последние годы, чьи воинские успехи случалось наблюдать или о них слышать, этот француз - наипервейший.
        - Как вам представляется, так ли этот генерал верен разбойной шайке, захватившей власть во Франции?
        - Насколько мне известно, Наполеон вел себя в Италии не как генерал Республики, а как самовластный монарх. Вряд ли такому человеку в радость смиренно гнуть шею пред шайкой каких-то судейских крючков. А при случае решительности ему не занимать.
        - Вот и мне сие представляется маловероятным, - просиял император. - Намедни я имел беседу с принцем Конде, вы, как мне кажется, знакомы.
        - Так и есть, ваше величество, помню еще с Семилетней войны. Дельный командир.
        - Как вам известно, мы предоставили ему и его корпусу, сформированному из эмигрантов, убежище неподалеку от Риги. Так вот, принц тоже склонен полагать, что сей Бонапартий, несмотря на медные трубы и лавры, ему расточаемые, скорее противник шайки кровавых интриганов, именующих себя Директорией, нежели ее верный меч.
        - А как же пушки на паперти Святого Роха?[Разместив орудия возле церкви Святого Роха в Париже, республиканский генерал Наполеон утопил в крови восстание роялистов.] Ведь он стрелял в роялистов[Роялисты - сторонники королевской власти.] .
        - Это верно. Пожалуй, для сторонников короля было бы лучше, затевая мятеж в Париже, иметь столь решительного и умелого генерала на своей стороне. Но, увы, они этим не озаботились. Нам же предстоит спешно исправить сию, воистину роковую, ошибку. Принц Конде разделяет мое мнение. Если затея удастся, то в момент, когда мы пошлем своих чудо-богатырей в Австрию и далее, в Италию, вынуждая французов направлять туда все новые войска, сей генерал без особого труда сбросит в Сену этих отвратительных республиканцев. - Павел хлопнул ладонью о стол. - Вот так мы их расплющим, почтеннейший Александр Васильевич!
        - Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…
        - Ни о чем не забыли. - Император назидательно провел пальцем перед носом полководца. - Ни о чем!
        - Как изволите, ваше величество. Могу ли я идти?
        - Покуда идите, не смею удерживать. Ввечеру жду вас к ужину.
        Суворов поклонился и вышел.
        - Мундир смените! - неслось ему вслед.
        - Ну что я могу сказать, - послышался голос Лиса, - текст бредовый, но грим хороший. Буквально как вылитые.
        - О чем ты, Сергей? - удивился Баренс.
        - Ну, я думал, может, какое историческое кино снимают, нас консультантами по эпохе пригласили.
        - Это оперативная съемка, - покачал головой лорд Джордж, - смотрите дальше.
        Суворов вышел, и, едва закрылась дверь за его спиной, одна из тяжелых бархатных портьер сдвинулась в сторону, и оперативники увидели отражение в зеркале на стене.
        - Колонтарев![Подробнее см. роман Владимира Свержина «Трехглавый орел».] - не сговариваясь, выдохнули Лис и Камдил.
        - Браво, друзья мои, браво! Дорогой племянник, - Баренс поглядел на Вальдара, - я уверен, ты не забыл свою первую институтскую операцию. Это действительно Колонтарев, ныне - личный советник императора по вопросам тайной политики.
        - Вы все слышали?
        - Все до слова, ваше величество, - склонил голову стационарный агент института. - Оценка графа Суворова не оставляет места для дальнейших колебаний.
        - После недавней встречи с принцем Конде я убежден, что он станет искать способ склонить генерала Бонапарта на сторону Бурбонов. В высшей степени разумно, однако нам не с руки оказаться в роли обезьяны, которая таскает каштаны из огня. Мы и так дали приют брату несчастного короля, упокой Господь его душу, и принцу Конде. Если теперь мы и станем участвовать в восстановлении французского трона, сей шаг имеет быть выгоден в первую очередь нам. Нам, а не потомкам веселого короля Генриха и уж тем паче не австриякам с британцами. Союзники-то они союзники, да надо понимать: прежде старый козел начнет давать молоко, чем от таких союзников впредь нам будет выгода. Нынешнее положение дел - причуда высокой политики, не более того. А потому, мой добрый друг, я полагаю наш интерес в том, чтобы сей резвый корсиканец возвел на трон законного наследника престола. Однако служить при этом он должен нам. Уж во всяком случае, я желал бы видеть этого генерала среди друзей России, а не врагов.
        - Будет сделано, ваше величество.
        - Ступайте. После ужина изложите мне свой план.
        - Итак, джентльмены… - Баренс выключил экран. - Царский советник Колонтарев настоятельно просил руководство института прислать вас. Вокруг известного вам по прежним операциям генерала Бонапарта завязывается некий странный узел. От того, как сложится интрига, зависит, превратится ли ряд локальных войн, которые мы именуем Наполеоновскими, в неконтролируемую мировую бойню, или этого удастся избежать.
        - Ну, так ясно. - Лис почесал затылок. - Каштаны уже в огне. Срочно требуются обезьянки, чтобы их оттуда таскать.
        Глава 1
        Лучший способ предсказать будущее - создать его.
        Девиз политтехнологов
        Как утверждает мой напарник, жизнь полна импровизаций. Он редко что-либо утверждает с серьезным выражением лица, да и не идет ему это выражение, но к его словам в любом случае имеет смысл прислушиваться. Увидев вчера, правда только в зеркале, аристократическое лицо Колонтарева, я только прошептал себе под нос: «Вот негаданная встреча». Мы не виделись более пяти лет, если следовать хронологии мира рождения, и невесть сколько веков и эпох в нашей фантастической институтской реальности.
        Таковы парадоксы темпорального поля! Бывало, проводишь в ином сопределе полгода, выполняя задание, возвращаешься и узнаешь, что отсутствовал лишь неделю. Вначале ощущения взрывают мозг. Временные трансгрессии, как показала неумолимая практика,
        - суровый удар по организму человека, а порой и по его психике. Не зря же институтские врачи напрягаются, когда во время медосмотра на вопрос «Сколько полных лет?» начинаешь хлопать глазами и нервно хихикать, не зная, что и ответить.
        Колонтарев был специалистом по России XVIII века и работал стационарным агентом при государыне-матушке Екатерине Великой уже тогда, когда я впервые прибыл в сопредельный мир в качестве племянника и телохранителя лорда Баренса. Подумать только! Джордж Баренс в то время сам, хоть и в особых случаях, отправлялся на выезды, а не сидел в кабинетной тиши, изображая незаходящее светило мировой науки. Или, как величал Лис всех наших разработчиков, научное темнило. Но это он не со зла.
        Здесь был другой мир и немного иная эпоха, но если такой опытный стаци вспомнил о нас с Сергеем, значит, у него была веская причина просить оперативного вмешательства, не оповещая об этом ни российского императора, ни беглого французского принца, ни даже Наполеона, как бы мы все к нему ни относились.
        Мы ждали хозяина поместья, прогуливаясь анфиладой комнат господского дома его высокопревосходительства действительного тайного советника и кавалера всех российских и многих иностранных орденов Колонтарева. Слуги, как на подбор, все из пленных турок, были с малых лет приучены, что господин - это тот, кто занимает место господина. Увидев поутру отдыхающих в гостевых комнатах незнакомцев, турки живо смекнули, что к важным гостям - друзьям хозяина относиться следует с безусловным почтением. Недавние янычары при этом не забывали пристально следить за каждым нашим шагом. Сам тайный советник появился на канале закрытой связи часа два тому назад, обещал вот-вот появиться, но встревоженный император все никак не желал расставаться со своим конфидентом.
        - Слушай, - облокотившись на завернутого в античную простыню бога, вознесшего длань над парковой аллеей, обратился ко мне Лис, - а чего это институт так переполошился? Ну, перейдет Наполеон служить России, фигня делов, мы это уже проходили. Ситуация, конечно, заковыристая, но чтоб вот так - хватай мешки, вокзал отходит? Шо за суета в честном собрании?
        Я подцепил тонким прутиком ползущую вдоль мраморной ступни божью коровку и завороженно смотрел, как она расправляет крылья и взлетает, спешит проведать оставленных на господне попечение деток.
        План российского императора при некоторой авантюрности смущал грандиозным размахом. Удайся он, истории будет суждено повернуть с известной всем столбовой дороги в непролазные дебри мировой войны. Лет через сто, глядя на карту Европы, останется лишь гадать: какие страны находились тут прежде?
        Да только ли о Европе речь? Англия и без того с Россией на ножах. Всего несколько лет назад по здешнему исчислению британский премьер-министр Питт велел собрать эскадру в сотню кораблей, чтобы поставить на место «зарвавшихся московитов». К его досаде, русские били турок, и в далекой перспективе трудно было помешать «русскому медведю» прорваться к Нилу и получить от ворот к «жемчужине английской короны» - Индии.
        Я со времен Итона помнил речь Питта в парламенте: «Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но и сожжём верфи Архангельска. Наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари». Если же Россия теперь объединит силы с Францией, извечным врагом Британии, то драка произойдет грандиозная. Заморские колонии - сладкий пирог, отдать его без боя мои соотечественники абсолютно не готовы.
        У Англии огромный флот, но довольно слабая армия. Правда, много золота: она купит всех, кто не пожелает встать на ее сторону добровольно, и наймет тех, кто готов рискнуть жизнью за пригоршню монет. И начнется война, мировая война за такую чертову ерунду, которую нормальному человеку без долгих объяснений и не понять: за рынки, за влияние, за торговые дома и банкирские конторы. Где тут добро, где зло? Где справедливость? Кто та прекрасная Елена, ради которой льется кровь и ломаются не копья, но жизни? Кто злой чародей, победив которого можно жить припеваючи?!
        Между тем божья коровка проведала детей в своем небесном домике и вернулась обратно исследовать мраморную ступню равнодушно взирающего на аллею бога.
        - Большая война может быть, - уклончиво ответил я. - Очень большая.
        - И все?! - возмутился Лис. - То есть, бонапартовские пострелушки и танцы с саблями это так, гастроль этнической самодеятельности?!
        - Не берусь предсказывать, но, вероятно, да.
        - Ты шутишь?
        - Разве похоже?
        - Кто вас с вашим английским юмором поймет… О, а вон, кстати, и наша лягушонка в коробчонке едет!
        - В смысле?
        - Разуй глаза, вон карета нашего - или его? - высокопревосходительства.
        Редкие и короткие встречи с давними приятелями - радость и печаль институтского оперативника. Посудите сами, за пять лет нашей с Лисом работы действительный тайный советник Колонтарев вместил четверть века беспорочной и ревностной службы Отечеству. И все же радость победила философическую грусть: тост «со свиданьицем» в этот вечер звучал столько раз, что и последний турок из местной прислуги к утру мог выговаривать эти слова без акцента. Но, отдавая дань русскому хлебосольству, мы не скрывали озабоченности совсем другими вещами:
        - Конечно, Наполеон не должен переходить на чью бы то ни было службу. Тем более втягиваться в масштабные военные авантюры. А таковых вокруг него сплетается множество. Нынче все уже поняли, что он проходная пешка и не сегодня, так завтра станет ферзем. Поэтому каждый правитель не прочь оказаться на месте шахматиста и переставлять данную фигуру по своему усмотрению.
        Скажу более, я чувствую, что где-то неподалеку от Бонапарта затаился некто, мягко, но последовательно навязывающий свою волю всем фигурантам нынешней европейской политики. Какой-то повар незаметно помешивает закипающее варево грядущей войны, добавляет соли и специй по собственному вкусу, а мы об этом таинственном кулинаре практически ничего не знаем.
        Мы сидели в личном кабинете человека, державшего в кулаке едва ли не все нити официальной и тайной европейской политики.
        - Это домыслы или уверенность? - на всякий случай уточнил я.
        - Можешь считать, что уверенность. - Колонтарев поглядел на огонь свечи, почти оплывшей и ждущей рассвета, чтобы наконец совсем погаснуть. - Множество косвенных доказательств. Мятеж в Париже, обернувшийся так называемой Великой революцией, спровоцировала нехватка хлеба. За его поставки отвечал герцог Филипп Орлеанский, будущий гражданин Эгалите, а по совместительству - дурак и мерзавец, приветствовавший кровавую бойню и сам сложивший голову на гильотине. Его склады ломились от зерна! У меня есть точные сведения, что он приказал остановить поставки хлеба до особого распоряжения.
        - Может, хотел взвинтить цену?
        - Нет. Чуть позже это зерно раздавалось едва ли не бесплатно. Но суть не в том. Филипп от этого ничего не выиграл. А комбинация заранее продумана и четко выполнена. Кто-то же за этим стоял?
        Я усмехнулся:
        - Быть может, масоны? Я слыхал, его высочество гражданин Эгалитэ был активным
«строителем божественного чертога».
        - Как и большая часть французской аристократии, друг мой, - оценив мою шутку, криво ухмыльнулся Колонтарев. Во время первой нашей встречи он уже был мастером ложи, располагавшейся в этом самом доме, наряду с камерой перехода. - Думаю, не стоит напоминать, какова судьба вольных каменщиков, попавших в руки республиканцев?
        - Мадам Гильотен неразборчива в связях.
        - Именно так, Вальдар. Есть и еще множество странностей. Взять, скажем, очень странное отступление герцога Брауншвейгского под Вальми, которое спасло революционные парижские власти… Все эти события нелогичны и не имеют внятного объяснения каждое в отдельности, но вместе составляют неприглядную картину. Мы, возможно, упускаем из виду какого-то очень деятельного игрока. Скажу больше - даже понятия не имеем, кто он. Следовательно, ваша задача - приклеиться к Наполеону, удержать его от «не обдуманных…», гм… нами поступков и, естественно, обнаружить неведомого пока Институту противника. Думаю, не стоит объяснять, насколько нам важно понять его цели и задачи.
        - Да шо уж там, - мой напарник оторвался от разглядывания тонкой гравировки на подаренных ему стационарным агентом пистолях богемской работы, - и ежу понятно. Банальная задача с одним известным, в смысле Наполеоном, и одним неизвестным.

* * *
        Митава встречала приезжих негромким говором бредущих по делам бюргеров, грохотом телег по брусчатке, детским гомоном и общей атмосферой будничной суеты. Кроме дежурного вахтмистра, изучившего подорожную и скомандовавшего поднять шлагбаум, до нас никому не было дела, да и вахтмистр даже не оглянулся вслед проехавшим мимо верховым. Я чуть слышно вздохнул.
        - Острый приступ ностальгии? - осведомился Лис.
        - Есть немного.
        Когда-то между Ригой и Митавой располагался лагерь экспедиционного корпуса Емельяна Пугачева, отправлявшегося в Америку. Как полагал король Англии - для борьбы с мятежниками. Как показала реальность…[Более подробно см. книгу Владимира Свержина «Трехглавый орел».]
        - Шляпы, шляпы! Покупайте шляпы! - орал звонкоголосый юнец у открытой двери в лавку.
        - Эй, приятель, - Сергей остановил коня, - где найти принца? - Он даже не стал уточнять, какого именно.
        - Во-он там, от цирюльни направо, до трактира «Коронованный медведь». Дальше налево, у костела, стало быть, опять направо, увидите, там еще герб с лилиями висит. А вот шляпу не желаете? У нас самые лучшие, не стыдно перед его высочеством снять.
        - Тут, понимаешь ли, - Лис тронул шпорами конские бока, - дело не в шляпе.
        - А в чем же? - удивился зазывала.
        - В том, чтоб его не прошляпить. - Сергей кинул мальчишке потертый медяк и догнал меня. - Ты чему усмехаешься?
        - Вдруг подумалось, что прозвище славного предка французской королевской династии графа Парижского, герцога западных франков Гуго - Капет, на старофранцузском как раз и означает «шляпа». По-моему, это символично.
        - А то! - согласился Лис. - Значит, дело таки в шляпе. Вот теперь они со своим Капетом по кругу и пошли - подайте, не минайте…
        Между тем, пройдя все указанные горластым мальчишкой повороты, мы почти уперлись в кованые ворота, на которых красовался герб рода де Бурбон-Конде. У калитки с ружьями на плечо стояли рослые солдаты в мундирах русской армии, но с французскими лилиями на гренадерских шапках.
        - Bonjour, месье, - приветствовал я. - Мы по приглашению его высочества.
        Переговоры с караульным начальником не заняли и пяти минут. Сверившись со списком, он поклонился и отправил посыльного оповестить принца о нашем прибытии. Вскоре я, как обычно, оставив Лиса разведывать обстановку, входил в приемную несломленного меча Франции - принца Луи-Жозефа Конде.
        Высокий, подтянутый, в российском генеральском мундире с орденами Святого Духа и Святого Людовика на груди, он казался воплощением аристократизма, осколком былой эпохи. Рука картинно опиралась на вызолоченный эфес шпаги. Суровое лицо казалось преждевременно состарившимся, но холодные глаза смотрели твердо и требовательно. Я протянул принцу опечатанный пакет, совсем недавно полученный от Колонтарева.
        - Вальтаре Камдель, барон де Вержен, - прочитал вслух хозяин дома, - в прошлом - капитан пикардийских шевальжеров[Шевальжеры - род легкой кавалерии, использовался для разведки, действий в тылу и на флангах противника.] . - Его высочество пробежал взглядом еще несколько строк и поднял на меня глаза. - Герцог Ришелье рекомендует вас как храброго воина и отменного бойца, обладающего к тому же редкой сообразительностью.
        Я молча склонил голову и прижал руку к груди, активизируя закрытую связь.
        - Лестная оценка. - Принц закончил изучать документ и положил его на вызолоченный столик красного дерева. - Я так понимаю, все последние годы вы жили в Одессе под крылом герцога, а сейчас решили присоединиться к нам. Почему?
        - Почему не участвовал ранее или почему решился теперь?
        - И то и другое.
        - Приходил в себя после ранений, а кроме того, наши силы, увы, слишком малы, чтобы вести правильную войну с узурпаторами. А идти на смерть просто, чтобы показать, что не боишься ее, как делали оставшиеся в Париже аристократы, заранее выбривая затылок, дабы не утруждать палача у гильотины, - как по мне, глупое позерство.
        - Вы не одобряете их, месье?
        - Нет.
        Принц молча подошел к приоткрытому окну, из-за которого слышались звуки команд и бряцанье возвращаемых к ноге ружей.
        - Думаю, ваше мнение здесь мало кто разделяет, - не глядя на собеседника, бросил Конде. - Не стоит им делиться с офицерами, если не желаете получить вызов на поединок.
        Я пожал плечами:
        - Я ли убью, меня ли убьют, это ни на йоту не приблизит нас к цели и не сделает осмысленней смерть несчастных, оставшихся во Франции.
        Луи-Жозеф повернулся, всматриваясь в мое лицо.
        - О храбрости и воинском искусстве вашем в сопроводительной грамоте написано в самых лестных выражениях. Хочется также верить, что у вас и впрямь такой холодный ум, как представляется. И все же вы откликнулись на призыв. Отчего?
        - Тому есть две причины. Во-первых, я считаю все происходящее во Франции опасным безумием, трагедией моей родины и полагаю долгом любого дворянина способствовать его искоренению. Во-вторых, герцог Ришелье обмолвился, что вы пожелали наладить доверительные отношения с неким генералом Бонапартом.
        - Герцогу не стоило распространяться об этом, - скривился Конде. - Однако раз уж вы здесь, скажу прямо - да. Но и что с того?
        - Моя любимая матушка - урожденная графиня де Марбеф. Шарлин де Марбеф.
        - Весьма приято об этом узнать, но вы не ответили на вопрос.
        Я выжидательно поглядел на собеседника, выдерживая паузу.
        - Что из этого следует? - повторил тот.
        - Она младшая сестра покойного губернатора Корсики - маркиза де Марбефа, настоящего отца Наполеона, а также некоторых его братьев и сестер.
        - То есть, по сути, вы - двоюродный брат генерала Бонапарта?
        - Так и есть.
        - У вас есть подтверждения этому факту?
        - Да, у меня сохранилось письмо дяди к моей дорогой матушке. В нем он просит принять в замке госпожу Летицию Бонапарт и помочь ей разрешиться от бремени.
        - Но ведь Наполеон был рожден в Аяччо, на Корсике.
        - На этот счет имеется другое письмо дяди Луи, где он в подробностях описывает, как местный кюре не хотел крестить привезенного в Аяччо младенца, названного матерью Наполеоном, и как ему пришлось лично вмешаться, чтобы сломить упорство преподобного отца.
        - Вы полагаете, Наполеон знает об этом?
        - Несомненно. Госпожа Летиция не слишком скрывала отношения с моим дядей, а Шарль Бонапарт, который сам был не дурак по женской части, охотно закрывал глаза на шалости жены в обмен на расположение и финансовую поддержку могущественного вельможи. Впрочем, поглядите на любой портрет этого корсиканца. Мало найдется южан с серыми глазами. Во всяком случае, и покойный месье Шарль Бонапарт, и госпожа Летиция черноглазы. В отличие от моего дорогого родственника, который, полагаю, вы помните, был невысокого роста, коренаст и имел такие же серые глаза, как у генерала Бонапарта и, к слову сказать, у его собственного законного сына.
        На лице принца Конде появилась гримаса задумчивости, смешанная с плохо скрытым торжеством.
        - Стало быть, он бастард… Ну, по сути, это ерунда. Помнится, Орлеанский бастард, граф Дюнуа, немало потрудился, чтобы возвести на трон Карла VII в годы Столетней войны. Отчего же теперь бастарду де Марбефа не возвести на трон короля? - Он подошел ко мне и протянул руку. - Как доносят наши люди из Франции, несмотря на свои бретонские корни, Наполеон унаследовал корсиканское отношение к родне. Он боготворит матушку и любит братьев и сестер, прощает им любые выходки, подчас не самого благородного свойства. Так что, друг мой, есть шанс, что удастся заставить генерала выслушать вас и склонить к союзу… - На суровом лице военачальника появилось то выражение скрытого ликования, какое бывает у полководца на поле боя, когда видишь, что враг через минуту угодит в расставленную для него западню. - Если понадобится, можете обещать ему золото, титул герцога, меч коннетабля[Коннетабль - в средневековой Франции главнокомандующий королевской армией.] , да буквально все, кроме, пожалуй, короны. - Принц улыбнулся собственной шутке, и я с трудом скрыл тяжелый вздох. - Что ж, дерзайте! Вы получите документы, мундир и
деньги, которые позволят добраться до Парижа. Я также передам вам пароли и адреса верных людей, оставшихся в столице. А дальше - не только все мы, не только наследник престола, но вся Франция ждет от вас подвига!
        Я поклонился, изображая готовность совершить невозможное и положить королевский венец к ногам законного монарха.

«Ждет подвига? - пронеслось у меня в голове. - Она, кажется, дождется…»

* * *
        Лис ожидал меня на крыльце, безмятежно травя анекдоты с адъютантами штаба Конде. Судя по всему, они уже считали этого долговязого остряка с насмешливыми зелеными глазами и переносицей, имевшей, в силу жизненных передряг, форму латинской буквы s, старым приятелем, едва ли не соседом из прежней, французской жизни.
        - Как успехи? - поинтересовался он, спускаясь вслед за мной с крыльца.
        - Штатно. Сейчас нужно получить снаряжение и документы…
        - Ага-ага, и обмазаться маслом, чтоб при запекании приобрести аппетитную золотистую корочку.
        - Ты о чем?
        - О кулинарии, мой друг. Ты, конечно, большой знаток политической кухни, но у меня вдруг появилось навязчивое ощущение, что тебя здесь относят к разряду дичи.
        - В каком смысле?
        - Ну вот тебе тест на сообразительность - в момент встречи тебя ничто не удивило в облике высокочтимого гражданина принца?
        Я мысленно возвратился в приемную его высочества.
        - Н-ничто.
        - «Садись, два!» - как сказал один судья, оглашая приговор. Ладно, задаю наводящий вопрос: сейчас нет ни парада, ни развода, ни полевых учений. Какого рожна Конде рассекает по собственному дому в парадном мундире, только шо без лошади? Или ты думаешь, что он так вырядился для исторической встречи с тобой? Тем более, мундиры, как мы помним, тесные, годные только для оловянных солдатиков.
        - Ожидается кто-то из высоких гостей? - предположил я.
        - Насчет высоты сказать не могу, но один гость уже имеется - художник, который пишет растопыристый портрет его высочества.
        - Откуда ты знаешь?
        - Сначала меня удивил мундир в столь неурочный час, а потом на крыльце я наблюдал пришествие некоего симпатичного юнца, доставившего господину живописцу пиво и сосиски. Стража пропустила его, едва глянув в сумку, - адъютанты, похоже, отлично знают парня в лицо. По их словам, он каждый день сюда ходит.
        - Ну, хорошо: парень, сосиски, пиво, живописец, мундир. Что с того?
        - Вальдар, обернись и окинь прощальным взором любимое окно. - В тоне Лиса слышалась глумливая нотка. - Вон те три на втором этаже, правее крыльца, - это приемная, где вы общались с Конде, а соседние два - комнаты, в которых трудится художник. Как ты сам можешь видеть, если разуешь глаза, там замечательный угол обзора, позволяющий наблюдать за всеми, кто входит в ворота. Ты скажешь, из окон второго этажа всегда видно улицу, и я даже соглашусь. Но, памятуя напутствия очень тайного советника, за каждой занавеской начинаешь искать шпиона. Сам понимаешь, не может быть, чтобы тот самый игрок, который кашеварит на вашей политической кухне, не уделил внимание такому жгучему перцу, как тутошний принц с его корпусом.
        Я вновь припомнил картину встречи с принцем. Действительно, во время нашего разговора дверь оставалась чуть приоткрытой, а стало быть, кто бы ни находился за стеной, он мог слышать наш разговор.
        - И любопытство мое взыграло, шо та водка вперемешку с пивом на третьем литре, - вдохновенно, голосом певца в стане русских воинов, продолжал Сергей. - Потому, когда юнец выходил, я абсолютно случайно столкнулся с ним плечом, а заодно приоткрыл сумку, в которой тот приносил еду… А шой-то ты на меня так смотришь, будто я вытащил пять сольдо из кармана Буратино?! Я для пользы дела провел оперативное мероприятие!
        - Просто жду, когда ты договоришь.
        - Тогда мы здесь и состаримся! - Мой речистый напарник расплылся в улыбке. - Но, если по делу, на дне сумки оказались листы бумаги, как мне показалось, с портретами и надписями. Ты можешь сказать, что художник отдал неудачные эскизы на растопку или маэстро послал хлопчика передать картинки клиенту, но не факт.
        - Что ж ты не глянул поближе?
        - Вальдар, ну ты же лорд, а не шпана с Холодной Горы. Шо я, буду посреди всего этого помпезного цирка с конями отнимать у пацана сумку? Меня бы тут подняли либо на штыки, либо на смех. Я вышел за ним, но он, продувная бестия, растаял при свете дня! Что само по себе крайне подозрительно.
        - «Впоследствии» не значит «вследствие»! - Я ухватился за спасительную юридическую формулу. - То, что мог видеть и слышать художник, само по себе ценной информации не содержит. Во всяком случае, в Митаве всему услышанному, как это у вас говорится, грош цена в базарный день. А рисунки… Кто теперь скажет, чьи образы на них были запечатлены? Кто знает, может, мальчишка - ученик живописца и приносил ему свои неумелые каракули?
        - Ну да, ну да, - насмешливо кивнул Лис. - Юстинианов кодекс и все такое. Как же, как же, читывали, в смысле - писывали, знаем. Но у меня чутье. Если хочешь, интуиция или, там, считывание ауры… не канифоль мне извилины, сам выбери. Этот парень как-то вздернулся, когда мы плечами столкнулись, а потом засуетился и резво так со двора слинял. Вот скажи, зачем ему жужжать, если он не пчела?
        Предчувствия друга могли показаться абсурдными, но я давно знал: в той структуре, из которой Сергей Лисиченко пришел в Институт, умело вырабатывали у сотрудников, как говорят охотники, верхнее чутье. Там хорошо знали, что недостаток интуиции может стоить жизни…
        - Я так понимаю, ты уже начал действовать?
        - Да так, по мелочи. Расспросил тут народ. Зовут того живописца Якоб ван Хеллен, какое-то время этот Леонардо Недовинченный крутился при вюртембергском дворе, пока тамошний герцог по-родственному не прислал его запечатлеть светлый образ дорогого, но такого далекого сородича.
        - Погоди, то есть, он - голландец, живший в Вюртемберге?
        - Верно подмечено.
        - Но Голландия сейчас захвачена французами.
        - Капитан, вот честно скажу, всегда восхищался глубиной твоих познаний.
        - То есть, он может быть эмигрантом, как Конде и вся здешняя братия, а может и шпионом, маскирующимся под эмигранта.
        Я на мгновение задумался. Ситуация вырисовывалась чертовски скверная. Если нелепые домыслы Сергея хоть отчасти верны, у кого-то неведомого имелась обширная картотека на штаб принца Конде и все его окружение.
        - Ты выяснил, откуда приходит мальчик?
        - Конечно. Из «Коронованного медведя». Мы проезжали этот трактир.
        - Тогда давай проверим твои подозрения. А заодно и пообедаем. Думаю все же, что ты сгущаешь краски.
        Мы вскочили в седла. Я старался не подавать виду, но подозрения напарника понемногу начали передаваться и мне. Хотелось верить, что его детективные построения лишь игра богатого воображения. Или нет?!
        Оставалось надеяться, что парень не заподозрил подвоха. Скорее всего, разносчик лишь связной, возможно ни о чем не подозревающий. Если его используют втемную, будет не сложно перекупить или перевербовать парнишку. Лишь бы он еще не передал сегодняшние рисунки. Лишь бы не передал!

* * *
        Хозяин трактира, рыжий детина, на звук плеснул в протянутую ему глиняную кружку пива с пенной горкой и неспешно, безо всяких эмоций сказал:
        - Я с вами, господа, не знаком, раньше здесь никогда не видел, с чего мне вдруг отвечать на ваши вопросы? Почем мне знать, что у вас на уме?
        - Послушайте, уважаемый, - я старался говорить как можно более почтительно, - разве в моих расспросах есть что-то преступное? Я лишь хотел узнать, вы ли поставляете сосиски и пиво знаменитому художнику ван Хеллену?
        Парень лениво повел плечом и демонстративно отвернулся:
        - Хотите что-то заказать - к вашим услугам, а нет - недосуг мне с вами болтать.
        - Я закажу, но…
        - Вашу маменьку зовут не Марта ли? - вдруг ни с того ни с сего поинтересовался Лис.
        Хозяин повернулся и смерил испытующим взором моего напарника:
        - Три года назад матушка скончалась, но звали ее и впрямь Мартой. Только вас тут прежде я не видел.
        - Один мой родственник говорил, что фрау Марта была замечательной женщиной.
        - Да?
        - …Ядрен батон! Знал ли я ее?! Я бы сказал, углубленно знал! Ежели б мы находились в мире, где стартовали с Пугачевым в Американию, я бы вообще предположил, что это мой сын. Она тогда мне все уши прожужжала, что хочет трактир открыть, ну я ей русскую наличность всю и оставил - на хрена она мне за океаном? Ее там как сейчас не берут, так и тогда не брали… Стоп! Это что же получается: в этом мире я ей денег не давал, а кабак стоит! Выходит, она мне изменяла?
        - Лис, тебя же не было в этом мире. Как она тебе могла изменять?
        - Да откуда я знаю как? Хотя бы и с собственным мужем!
        - Лис, еще раз: тебя здесь не было.
        - Да? - Сергей задумался. - Ну ладно, но обиду я все равно затаил…
        Меж тем трактирщик, услышав лестные слова о матери, стал немного приветливее:
        - Да только что я могу сказать вам, господа? Ну, приходит сюда малец от господина художника, всегда в одно время, но что с того? У меня сосиски лучшие в городе, и шпикачки, и окорок… Да вы хоть сами попробуйте, вы же хотели заказать.
        - Погоди-погоди, чуть позже, - выдавил я, с тоской глядя на кулинарное великолепие, дурманящее запахами жареного мяса и призывно шкворчащее из-за приоткрытой двери кухни.
        - Ты понимаешь, что это значит?
        - А шо тут понимать? - звучало в моей голове. - До завтра связной здесь не появится. Он сюда от принца не возвращается. У герцога думают, будто мальчонка отсюда, здесь - в уверенности, что пацан служит у художника. Как в том анекдоте: жене сказал, что иду к любовнице, любовнице - что к жене, а сам на чердак и работать, работать, работать!
        - А как он выглядит? - задал я довольно бестолковый вопрос хозяину заведения.
        - А вам зачем? - вновь насторожился рыжий, но по инерции продолжил: - Да как выглядит… мальчишка себе и мальчишка. Лет шестнадцати или около того. Смазливый.
        Я поглядел на Сергея. Похоже, больше информации из этого источника почерпнуть не светит. Не сговариваясь, мы повернули к двери.
        - А как же заказ?! - неслось нам в спину.
        - Я вернусь, обязательно вернусь! Десять лет спустя или двадцать. И мы непременно, слышите, непременно поговорим о вашей матушке! - через плечо бросил Лис.
        - Надеюсь, это просто цепь нелепых совпадений, - без особой уверенности начал я, стараясь помочь чувству долга пересилить голод, - но проверить все же придется. Поскольку искать мальчишку-разносчика в Митаве - почти как сухой камень на морском дне, сегодня предлагаю свести знакомство с самим маэстро ван Хелленом.
        Глава 2
        Идущие в едином строю не всегда стремятся к одной цели.
        Гай Юлий Цезарь
        Охрана у ворот без лишних расспросов пропустила нас с Лисом во двор резиденции Конде.
        - Ты ж только не торопись, - убеждал меня Сергей, - поговори с этим художником от слова «худо» о погоде, о картине Брюллова «Последний день Помпеи»…
        - Ее еще не нарисовали.
        - К черту подробности! Помпея-то уже в хлам! А от этого прискорбного, но жутко нравоучительного факта плавно перейди к оперативно-практическим увещеваниям.
        - Какие уж тут увещевания? Кроме подозрений, у нас в активе ничего нет. Пусто. Так, пара нестыковок. Мальчишка не работает в трактире? Что с того? Он мог и не говорить, что там работает. Просто слуга маэстро приносит из кабака приглянувшиеся тому сосиски и пиво. Французы, как мы помним, не любители этого напитка, впрочем, как и сосисок. Рисунки нес? Так одному богу известно, что на них было. Вроде портреты… да мало ли что посыльный художника может носить взад-вперед? Окна расположены слишком удачно? Так не сам же принц дом строил…
        - Брось на другую чашу весов пролетарское чутье хладноглавого чекиста. Я своим горячим сердцем чую, что он - контра недобитая, и мои чистые длинные руки тянутся заключить его в чрезвычайно тесные объятия.
        - Нет, контра недобитая - это как раз Конде… Ладно, пообщаюсь с мастером кисти, поделюсь сомнениями с его высочеством, а там посмотрим.
        Я поднялся на второй этаж, заготавливая в уме эффектную фразу о любви к живописи. Или об оставленных в родовом замке портретах, или о желании брать уроки у столь замечательного мастера. На площадке второго этажа подле лестницы замер ливрейный слуга в парике с косицей, торчащей крысиным хвостом.
        - Я бы хотел видеть маэстро Якоба ван Хеллена.
        - Его нет в апартаментах, - заученно склонив голову, ответил лакей. - Господин живописец изволил отправиться к месту своего квартирования. Ему стало дурно, и он попросил его высочество перенести сеанс на завтра.
        Я сочувственным жестом приложил руку к груди, включая закрытую связь.
        - Лис, ты слышал?
        - Слышал, конечно. Думаешь, мальчишка отравил художника?
        - Может, он пытался отравить Конде, но что-то пошло не по плану?
        - А где живет господин ван Хеллен?
        - Мне то неведомо, - с непроницаемо холодным лицом ответствовал мой собеседник.
        - Его высочество у себя?
        - Принц сейчас не сможет вас принять, у него военный совет.
        В голове моей крутились безрадостные воспоминания о старом приятеле Чезаре Борджиа, о манере выпить с обреченным на смерть отравленного вина, а затем отправиться домой, чтобы принять противоядие. И потом, в тени олив, с интересом дожидаться, когда яд подействует на врага.
        - Немедленно ступай к принцу! - скомандовал я.
        - Но мне не велено…
        - К черту повеления! Возможно, жизни твоего господина угрожает опасность! Неизвестно, сколько времени у нас есть, надо действовать быстро.
        - Я слушаю вас, месье.
        - Мне нужен адрес художника, пара солдат с капралом и лекарь. Бегом, бегом, одна нога там, другая уже снова здесь!
        Спустя несколько минут я уже рассказывал принцу Конде о наших с Лисом подозрениях, которые вполне бы могли быть признаны паранойей, если бы этот недуг был уже классифицирован.
        - Полагаю, вы заблуждаетесь, друг мой, - выслушав призывы к активным действиям, покачал головой Конде. - Моя жизнь не столь уж важна для общего дела, и потому смерть мало что изменит. Я не Людовик, граф Прованский, и не Карл, граф Артуа[Братья казненного французского короля Людовика XVI. В нашей истории - короли Людовик XVIII и Карл X.] . Не будет меня - найдется другой, моложе и, быть может, энергичнее. - Вопреки смирению его слов, мне показалось, что забота о его жизни втайне льстит принцу.
        - Ваше высочество, позвольте медику пойти со мной, если вы не верите моим подозрениям. Когда господин ван Хеллен и впрямь заболел, ваше внимание будет ему приятно, а если нет, я и сам задержу его.
        - Хорошо, друг мой, но прошу вас, не устраивайте ничего, что могло бы бросить тень на доброе имя французского дворянина. - Принц жестом подозвал лакея. - Распорядитесь вызвать моего личного медика.
        Очень скоро мы уже направлялись по указанному адресу.
        - …Уже то, что ван Хеллен не остался квартировать во дворце Конде, само по себе подозрительно. Зачем ему снимать отдельную квартиру да еще и так далеко от места работы?
        - Во-первых, в резиденции и без того полно народу, во-вторых, нам ничего не известно о характере нашего живописца. Может, он мизантроп и любит уединение, в-третьих…
        - Господа, вот его дом. - Доктор указал на двухэтажное строение, довольно обшарпанное, с шорной мастерской и лавкой, занимающими весь первый этаж.
        - Сдается мне, господин художник не склонен тратиться на комфорт, - пробормотал я.
        - А ведь парадные портреты хорошо оплачиваются…
        Начинало смеркаться, и хозяин лавки, увидев остановившихся перед его вывеской господ, немедленно выскочил, предлагая купить седла, подпруги, торбы для овса - все очень недорого и лучшего качества. Но, услышав, что всадников интересует не его замечательный товар, а жилец, насупился и, ответив на вопрос, дома ли господин ван Хеллен: «Проходил», - удалился, только дверь брякнула колокольчиком.
        Мы обошли неказистое жилище со стороны примыкающего к нему небольшого сада. На второй этаж вела лестница под деревянным навесом, крытым черепицей.
        - Господа, - вдруг переполошился лекарь, - смотрите! Здесь на ступеньках кровь!
        - И дверь приоткрыта, - мрачно констатировал Лис.
        Я скривился, мысленно коря себя за медлительность.
        - Позови хозяина, пусть бежит к будочнику[Будочник - с первой половины XVIIIв. низшее должностное лицо городской полиции в Российской империи, полицейский сторож, стоящий на посту у караульной будки.] .
        - Ща все будет, - отозвался Лис. - Ты ж только сам пока не суйся. Если наверху труп, хрен потом отмажешься.
        Мы прислушались. Из-за двери не было слышно ни звука. Ступени болезненно кряхтели под сапогами, точно сгорбленные немилосердным роком. Кровавые следы виднелись на каждой из досок, а в одном месте я даже заметил нить, зацепившуюся за шляпку гвоздя. Судя по всему, мешковина. В голове сразу возник образ упакованного в старый куль пронзенного тела. «Он или его? - думалось мне. - Кто же был этот самый Якоб ван Хеллен?» Память молчала, отказываясь дать подсказку. Я включил закрытую связь.
        - Джокер 1 вызывает базу. Европа-центр, ответьте Джокеру 1.
        - Слушаю тебя, Джокер 1, - раздался на канале связи приятный женский голос.
        - Срочно нужна объективка на художника Якоба ван Хеллена.
        - Минуту. - Голос умолк, но очень скоро в голове послышалось: - Якоб ван Хеллен, тысяча семьсот шестьдесят четвертого года рождения, родом из Гельдерна, сын иллюстратора-гравировщика Самуэля ван Хеллена. Обучался в Амстердаме, затем в Риме, вернулся, пять лет работал при дворе штадтгальтера[Штадтгальтер - правитель объединенных провинций Нидерландов.] , затем перебрался в Вюртемберг, был придворным художником. Знаменитые картины: «Орфей и Эвридика», «Ясон и Медея усыпляют дракона», ряд портретов…
        - Погоди, ты сказала «был»?
        - Да, он умер неделю назад. Перитонит. Жаль, совсем молодой и очень талантливый…
        - Умер в Вюртемберге?
        - Строго говоря, нет, он как раз отправился в Швейцарию. В Берне ему прописали лечение водами, полагая, что у него желудочные колики. Но зачем тебе ван Хеллен, Джокер?
        - Еще сегодня днем он рисовал портрет его высочества принца Конде в Митаве.
        - Но этого не может быть! Возможно, это какой-то другой ван Хеллен?
        - Не исключено.
        За спиной послышалось бряцанье оружия и тяжелое дыхание бегущих людей.
        - Стойте, где стоите! Вы кто?! - услышал я и, обернувшись, увидел около лестницы полицейского с алебардой и давешнего шорника.
        - Офицер корпуса принца Конде, - уклончиво ответил я. - Мы обнаружили следы крови и открытую дверь. Что внутри - не могу знать. Я не входил.
        Будочник глянул на хозяина лавки, и тот кивнул, подтверждая истинность моих слов.
        - Спускайтесь, месье, я сам погляжу. - В голосе стража не было уверенности; он вовсе не горел желанием отдавать приказы чужестранцу, да еще и офицеру, и потому словно не заметил, что я проигнорировал его слова, и, пропустив вперед, пристроился за спиной.
        Жилище ван Хеллена представляло собой две скудно обставленные комнаты. На полу валялась одежда, вывернутые ящики комода, то там, то здесь виднелись пятна крови. Сквозь приоткрытую дверь во вторую комнату просматривалась развороченная постель, но никаких иных следов, кроме этого картинного погрома, я не заметил.
        - Так, - веско подытожил будочник, прохаживаясь среди валявшихся на полу личных вещей исчезнувшего живописца. - Как есть, разбойники орудовали.
        - Вряд ли, - с сомнением заметил я. - Вон, на полу камзол из лилового бархата, шитый золотом. Какой бы разбойник мимо прошел? И еще, - я внимательно поглядел на пол, - кровь есть, а следов борьбы не видно. Похоже, разбойники летали по воздуху. Никто даже каблуком не зацепил кровавых луж.
        Полицейский чин бросил на иноземца негодующий взгляд. Страж порядка страсть как не любил загадок с криминальным уклоном.
        - Ступайте, господин офицер. Тут, позвольте сказать, не вашего ума дело.
        Я возмущенно дернул плечом, но в голове у меня звучало:
        - Это ты ловко подметил. Вряд ли нашего бегучего голландца ангелы вознесли.
        - Лис, ты почти угадал. Ван Хеллен умер неделю назад.
        - А, так это кладбищенская охрана возвращает его к месту прописки?
        - И похоронен он в Берне.
        - Ну да, неделю гнались… Постой, как в Берне?
        - Обычно. При помощи кирки и лопат.
        - Для мертвеца чрезвычайно активный образ жизни! Вот что с людьми привязанность к пиву и сосискам делает.
        - Лис, ты вообще где?
        - Где, где? В Уганде! Я понял, что мне пора отправиться на свалку.
        - И?
        - Отправился туда и, как говорится, немало при том преуспел.
        - Это какая-то твоя новая афера?
        - Попрошу без голословных инсинуаций и клеветнических поползновений! Сначала оденьте слова в броню фактов, а уж потом бросайте их на ветер.
        Я вздохнул. Моего напарника почему-то развлекала кровавая, извините за каламбур, головоломка. Между тем будочник отставил громоздкую алебарду и начал бродить из помещения в помещение, то заглядывая в ящики комода, то примериваясь, не спрятался ли маэстро ван Хеллен под кроватью.
        - А шум какой-то был? - Он поглядел на шорника.
        Тот лишь в недоумении развел руками:
        - Да разве за моим стуком-грюком услышишь?
        - И то верно. Ну, стало быть, вот, - глубокомысленно изрек слуга закона.
        Я вновь принялся осматривать кровавые лужи, пытаясь сообразить, что здесь произошло. Шпаги, обычной для людей благородного звания, видно не было. Возможно, здесь развернулась настоящая схватка и это кровь не одного, а нескольких человек?
        Стоп, что-то не вяжется… Как-то все слишком художественно… По-хорошему, кровь следовало бы послать на экспертизу, но время криминалистики еще не наступило. Я восстановил в памяти кровавые пятна на ступенях, зацепившуюся за гвоздь нитку… Если можно предположить, что в комнатах раненый или раненые передвигались сами, то, начиная с крыльца, тело уже тащили. Но кровь не смазана - ровные капли. Значит, никакого трупа в мешке не было. Кто-то - вероятно, сам художник - пытается водить нас за нос. Но зачем? Никаких доказательств его вины нет. Даже если бы замеченные Сергеем рисунки были в наших руках, вряд ли удалось бы что-то доказать.
        - Капитан, - послышалось на канале связи, - я тут бутылку нашел. Хорошую, ценную.
        - В каком смысле?
        - Ну, не в смысле вторсырья и стеклотары, ясен пень! Из нее кровь наливали.
        - Господа, - подал голос стоящий у двери эскулап, - если мое присутствие здесь не вызвано настоятельной необходимостью, позвольте я вернусь к исполнению своих обязанностей подле его высочества?
        Будочник на минуту задумался, соображая, может ли доктор быть свидетелем, и после напряжения внутричерепного мыслительного вещества пришел к выводу, что нет.
        - Ступайте, ваша милость.
        - Если мертвец вернется, мы непременно отправим его к вам на лечение.
        Не слишком щедрое апрельское солнце уже клонилось к закату когда мы с Лисом покинули место псевдоубийства с полной убежденностью, что кто-то пытается дурачить нас, Конде и еще бог весть кого. Кто бы ни был этот ван Хеллен, вернее, его здешний дубликат, это был странный образчик людской породы. Профессиональный шпион не стал бы так напрягаться из-за наших с Лисом подозрений. Тем более, что живописец, вероятно, слышал о моих планах отплыть в ближайшее время из Риги…
        Беседуя таким образом, мы двигались в гостиницу «Лосиная голова», рекомендованную нам будочником как лучшую в городе. Кони шли трусцой, поскольку дорога освещалась лишь редкими выставленными на окнах домов фонарями да желтоватым полумесяцем, будто сошедшим с османского флага.
        Улицы почти опустели, кое-где в сумерках слышались колотушки сторожей и лай цепных псов. Мы свернули за очередной угол и почти нос к носу столкнулись с девицей, которая, подобрав юбки, улепетывала от дюжего верзилы.
        - Помогите! - закричала незнакомка по-французски. - Спасите меня!
        Я тронул коня, Лис потянулся за пистолем… Увидев перед собой двух всадников, да еще при оружии, детина без лишних слов свернул в какой-то проулок и, не издав ни звука, исчез в темноте.
        - О, месье, благодарю вас, месье! - скороговоркой затараторила девушка. - Вы, должно быть, французы? Так странно. Слава Господу, что он послал мне навстречу истинных рыцарей! Какое счастье! Спасибо, месье!
        Я похлопал по шее заволновавшегося скакуна, не ожидавшего подобного напора от столь юной и хрупкой барышни. Насколько можно было рассмотреть, спасенная нами девица была грациозна и миловидна.
        - Прошу извинить меня, сударыня, - начал я, - но как вы оказались здесь одна в столь поздний час?
        - О, месье, - продолжала щебетать девушка как ни в чем не бывало, хватаясь за рукав моего камзола, - это все моя беззаботность. Я такая рассеянная. Мы с братом сегодня приехали в город, и, когда он отправился по своим делам, я пошла немного посмотреть город и, увы, - девица всхлипнула, - заблудилась.
        - А спросить дорогу слабо? - хмыкнул Лис.
        - Я пробовала, но здесь никто не говорит ни по-французски, ни по-английски. Вернее, мне указали на особняк принца Конде, однако… - Девушка подозрительно осмотрела наши с Сергеем штатские одежды. - Вы же не из свиты его высочества?
        Мы с Лисом переглянулись. Незнакомка не просто была француженкой, но и явно не искала близкого знакомства с приверженцами династии Бурбонов.
        - Нет, - успокоил я собеседницу.
        - Ну слава богу! - Она сложила руки перед грудью - жест и слова, не характерные для сторонницы Республики. Должно быть заметив недоумение на моем лице, девушка пустилась в объяснения: - Прошу извинить, что не представилась. Меня зовут Софи Рид, мой брат, Роберт Рид, - хозяин верфи в Квебеке. Наш отец был англичанин, мать
        - француженка. Сейчас, когда у Франции нелегкая пора, ей нужны корабли, много кораблей. Один из родичей нашей доброй маменьки занимает немалый пост в морском интендантстве. Он готов добиться большого заказа на строительство якобы для флота Канады. Ой! - Она закрыла рот ладошкой и сделала большие глаза. - Ну вот, я проболталась. Господа, прошу, не выдавайте меня брату!
        - То есть, ваш брат строит корабли для республиканской Франции? - предположил я. Софи кивнула. - И стало быть, вы опасаетесь, что вас заподозрят в связи с эмигрантами и отберут заказ?
        - О да, месье! А нашей верфи так нужен этот заказ!
        - И все равно мне непонятно, - вмешался Лис, - где Квебек, а где Митава? Капитан, я помню, что Квебек и Казбек - это разные места, но все же, что за клуб имени Миклухо-Маклауда?
        - Здесь много дерева. - Девушка назидательно подняла указательный палец. - Брат говорит - хорошего дерева.
        - Ага, но нет выхода к морю.
        Софи оглянулась почти затравленно:
        - Месье, я не занимаюсь делами брата. Если желаете, я могу познакомить вас с ним. Мы остановились в гостинице «Лосиная голова». Если вы проводите меня туда, можете не сомневаться, брат будет очень признателен вам. Только поклянитесь, что вы не состоите в корпусе Конде.
        - Век воли не видать! - хлопнул себя в грудь Лис. - Не состою, не сослежу, не сосижу и даже не сосхожу, если хотите.
        - Я - частное лицо. - Слова мои звучали обтекаемо, но зато были чистейшей правдой.
        - Буду рад проводить столь юную и столь неосторожную барышню и свести знакомство с вашим почтеннейшим братом.

* * *
        Гостиница «Лосиная голова» с момента основания предназначалась для господ и потому не разменивалась на всякую мелкотравчатую публику вроде бедных чиновников и младших офицеров с непомерным гонором и постоянной вентиляцией в карманах. Номера здесь стоили дорого, зато кухня была отменной, белье - свежим и снежно-белым, и, что показательно, за время пребывания я не видел не то что клопа, но даже и следа его. И уж совсем подкупал тот факт, что при виде лакея, вошедшего в номер, рука не тянулась к шпаге и пистолету. Если это и был грабеж, то деликатный и не лишенный комфорта.
        Пламя свечей, щедро расставленных в бронзовых канделябрах, позволяло куда лучше разглядеть без умолку болтавшую Софи и ее старшего брата. Девушка была привлекательна. Как говаривали во Франции, «не так красива, как чертовски мила!». Серо-голубые восхищенные глаза, ласково глядящие на собеседников, слегка вздернутый нос, губы, чуть что готовые сложиться в улыбку. Она действительно чем-то походила на своего брата. Однако, как я ни силился, так и не смог понять, чем именно.
        Роберт попытался с порога встретить сестру упреками, но был вынужден отступить под напором ее многословного рассказа о путешествии по Митаве, неизвестном злодее и доблестных, великодушных джентльменах, которых «само небо» послало ей на помощь. Все это время мы стояли в дверях, готовые откланяться и уйти или же, будь на то воля мистера Рида, остаться на ужин.
        Сказать честно, последний вариант меня устраивал куда больше. Во-первых, вся эта детективная история с пропавшим художником не оставила нам времени пообедать, и, во-вторых, на горизонте замаячила маленькая зацепка для натурализации во Франции. Крупный чиновник морского интендантства - хорошее прикрытие для въезда в страну.
        Поздоровавшись с нами, Роберт Рид, как он отрекомендовался, тут же опасливо спросил:
        - Что она вам уже понарассказала?
        - Я ничего такого не говорила! - возмутилась Софи. - Только что ты кораблестроитель и разыскиваешь здесь какие-то сорта древесины.
        - Да, это правда, - подтвердил хозяин судоверфи. - Здесь много лесов, там дальше,
        - он махнул рукой в сторону приоткрытого окна, - прекрасные мачтовые сосны и дубы для корпусов… И все за копейки!
        - Но это же, как тут говорят, - вмешался Лис, - за морем телушка полушка, да рубль перевоз.
        Брат спасенной нами девицы чуть заметно напрягся, но, сообразив, что разговаривает с далекими от бизнеса людьми, бросил небрежно:
        - Я оцениваю возможность открытия в этих краях филиала.
        Действительно, ни я, ни мой верный друг и напарник не занимались предпринимательством, и уж менее всего кораблестроением. Но следовало быть монастырским послушником, взращенным средь звуков органа и церковных гимнов, чтобы не понимать - строительство или покупка верфи за столько тысяч миль от берегов Гудзонова залива имеет подоплеку, связанную не столько с бизнесом, сколько с политикой. В нашем случае, вернее всего, - с тайной политикой. Болтовня Софи, дополненная словами ее брата, выстраивалась в довольно интересную картину. Конечно, я мог ошибиться, не зная множества деталей, но то, что я предполагал, нуждалось либо в срочном подтверждении, либо в не менее срочном опровержении.
        Уже много веков Франция числила основным врагом Англию, и наоборот. Время от времени эти державы высаживали десанты на территорию противника и начинались войны: порой долгие, иногда не слишком, но всегда - судьбоносные. Сейчас назревал один из таких конфликтов. Ситуация представлялась близкой к детскому вопросу:
«Если сойдутся слон с китом, кто кого заборет?» Английский флот по всем показателям был сильнее французского, но армия оставляла желать лучшего. Французы же господствовали на суше, однако и мечтать не могли о переброске войск морем. Каждый шаг их флота отслеживался и пресекался на корню.
        Каждый, да не каждый… Я очень живо представлял себе объемистые грузовые суда, во множестве сходящие со стапелей канадской верфи где-нибудь на балтийском побережье. Канада хоть и довольно самостоятельная, но все же британская колония, так что над построенными кораблями будет развеваться «Юнион Джек». Кому придет в голову, что все эти транспорты изготовлены по французскому заказу?
        А там, глядишь, в один прекрасный день где-нибудь в Германии или Голландии эти корабли примут на борт несколько тысяч солдат. Недостаточно, чтобы покорить Англию, но вполне хватит парализовать ближайшие порты на британском побережье, разрушить маяки, взорвать пороховые склады… Тогда-то, лишившись «няньки», французские адмиралы смогут нанести решающий удар.
        Интересно, знает ли об этом замысле император Павел? А если знает, что сочтет за благо - помочь врагам Англии или разрушить планы ненавистных якобинцев?
        - Ну а вы, господа, - заканчивая рассказ, произнес Роберт Рид, - кто вы и что вас привело в Митаву?
        Глава 3
        В чертогах мрачного здания фактов обитают потрясающей красоты небылицы.
        Академик Фоменсовский
        Вечер затянулся. Мы с Лисом без запинки выдали заинтересованным слушателям заготовленную на этот случай версию о службе в полку пикардийских шевальжеров, об отъезде из Франции, о скитаниях в далеких экзотических землях и о приезде в Россию к дальнему родственнику, герцогу Ришелье. Но и у него жизнь не малина, да и незавидная участь для молодых, сильных, энергичных мужчин состоять «для особых поручений», старшими «куда пошлют». И потому, испросив годичный отпуск, мы отправились искать иной, пока еще не ясно какой, доли. Напоследок родич велел доставить некую депешу принцу Конде, что и было сделано вчера, а нынче… Мир простирается у ног, и бог весть в какую сторону предстоит сделать первый шаг.
        Роберт внимательно слушал, изредка задавая вопросы, а я то и дело отвлекался на кокетливую мисс Софи. Ее распахнутые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели с нескрываемым восхищением. Хотелось поведать о себе что-нибудь необычайно героическое. Например, о нашем с Лисом участии в крестовых походах. Но, пожалуй, такое откровение было бы воспринято неадекватно даже выходцами из Нового Света, вряд ли отличавшими Рим от Иерусалима и числившими одно окраиной другого.
        Мне отчего-то казалось, что, выслушивая нас и кивая в такт словам, судостроитель думает о чем-то своем. Взгляд его оживился, лишь когда Лис упомянул о том, что некогда я входил в десятку первых клинков Франции. Он тут же предложил в ближайшие дни позвенеть шпагами, сообщив, что сам недурно фехтует.
        - А что вы намерены делать теперь? - переводя взгляд с Лиса на меня, поинтересовалась Софи.
        - Еще не решили, - слукавил я.
        - Может, в Калифорнию, золото искать, - ни с того ни с сего ляпнул Сергей. Я бросил на него удивленно-негодующий взгляд.
        - Ты что вытворяешь?! В этом мире о золоте в Калифорнии еще никто не знает!
        - И что с того? Погоди…
        - Золото? - воспрял из глубины собственных мыслей Роберт. - Никогда не слышал, что оно там есть. А где же, если не секрет?
        - Ты гляди, как оживился! Похоже, без дураков, американец. Для него Калифорния - реальная территория, а не земля по ту сторону тумана, вроде Эльдорадо.
        - Ты что же, его проверяешь?
        - Есть малеха. Должен же кто-то из нас работать, пока ты занят мамзелью, шо Полкан луной.
        - Есть, есть, - вслух заверил Лис. - Как щас помню, маркиз Лафайет качал меня на руках и напевал на ночь глядя народную индейскую песнь: «Сакраменто - край богатый, золото гребут лопатой».
        - Лис, что ты несешь?! На каких руках? Лафайету сейчас сорок один год!
        - На каких, на каких? На верхних, естественно, другие у него не развились. И вообще, что за инсинуации?! Я ж не говорил, что маркиз при этом по-стариковски шамкал и смахивал невольные слезы.
        Мистер Рид напрягся, как борзая, почуявшая след.
        - Маркиз Лафайет знал от индейцев о золотых россыпях на берегах Сакраменто?
        - Уж точно не от эскимосов - откуда бы им взяться в Калифорнии? Он вообще очень любил моего отца, мою мать, меня. Некоторые даже говорили, что в профиль со спины я очень на него похож. Особенно ночью и в шляпе.
        - Вы шутите?
        - Какие тут шутки! Отправляйтесь во Францию и посмотрите на Лафайета, а заодно спросите у него, чем я занимался до восемьдесят девятого года.
        - Да, но…
        - Нет, нет, вы отправляйтесь и спросите!
        - Однако ж месье Лафайет…
        - Здесь вы правы, Лафайет - действительно месье, уж никак не мадам. Так вот, он вам скажет: я рисовал. Я рисовал, как бог! Поглядите на карту мира - моя рука так же не дрогнула, вычерчивая меридианы среди параллелей, во всю долготу их широты!
        - Вы что же, были живописцем?
        - Ну, скорее живо, чем мертво. Но если вы думаете, что да, то - да, я отвечу вам: нет. Я рисовал карты, и не какие-нибудь там три, семь, туз, и даже не четыре, восемь, джокер. А карту золотых россыпей, которую индейцы кетчупа…
        - Кечуа, - поправил я.
        - Один хрен, так вот, они подарили эту карту на память Лафайету. Попутно эти кичманы заповедали борцу за их свободу воспользоваться тайными знаниями и прийти в долину Первого Слова, где камни плачут золотыми слезами и горы стонут от обилия этих слез.
        - Долина Первого Слова… - завороженно повторил мистер Рид.
        - Клиент созрел, можно забирать, - послышалось на канале связи.
        - Да, и оно куда дороже второго, - продолжал мой друг.
        - Капитан, перестань играть глазами. Ты проиграешься до нитки, и золото Сакраменто придется использовать, шоб вытащить тебя из долговой тюрьмы.
        - Сергей, держи себя в руках, при чем тут это?!
        - Вальдар, у вас, джентльменов, есть странное психологическое заболевание. Стоит вам оказать хоть малейшую помощь какой-нибудь смазливой девице, вы дуреете. Типа, может, я недостаточно чего сделал, может, еще горы свернуть, луною с неба сапоги начистить?
        - Это ты к чему сейчас?
        - Капитан, ты только не обижайся, но тебя уже пора спасать. Ты помнишь, с чего есть пошла Американия - Русь Заморская[Подробнее в книге Владимира Свержина
«Трехглавый орел».] ? Если запамятовал, напомню. Ты, как настоящий дон Кихот Обломанческий, но только молодой и крепкий, освободил из-под конвоя некую гражданку Тараканову, в замужестве Орлову. Я не спорю, результат получился чрезвычайно эффектный, но сколько можно испытывать фарт?!
        - Какое отношение законная наследница российского престола имеет к госпоже Рид, пусть хорошенькой, но…
        - Кто знает, кто знает. Пока то, что хорошенькая, - для меня очевидно, а остальное, мягко говоря, вероятно.
        - Ты что же, в чем-то их подозреваешь?
        - С уверенностью могу сказать только, что друг Роберт готов раскроить мне голову и вытащить оттуда карту долины Первого Слова. Кстати, хорошее название, дарю, может пригодиться. Или лучше не долина - урочище. Здоровенный такой урок. Ну а того, шо мисс Рид открыла сезон охоты за твоим скальпом, по-моему, не видят только местные лакеи, да и то лишь потому, что стоят за дверью.
        - Лис, в конце концов, это бестактно. Хорошо, что тебя не слышат любезные хозяева этих апартаментов.
        - Вот с этим я согласен! Но давай об этом позже. Что-то здесь, чую задничным барометром, начинает штормить.

* * *
        Чуткий к атмосферным изменениям «прибор» моего напарника не подвел. Утром в гостиницу явился пристав с сообщением, что нас желает видеть господин полицмейстер, дабы обсудить досадное происшествие, имевшее место быть над лавкой шорника, что на улице…
        Полицмейстер - усталый, немолодой человек, присланный в Митаву, должно быть, с единственной целью - тихо и в довольстве доживать свой век, сидел за столом, внимательно созерцая маневры двух заунывно жужжащих мух и ожидая случая нанести роковой удар. Стоило нам переступить порог, он поглядел с укоризной, оставил в покое вредоносных тварей и начал задавать хитроумные, как ему казалось, вопросы. Его высокоблагородие ошибочно полагал, что именно мы с Лисом куда-то зачем-то дели живописца Якоба ван Хеллена. После чего разыграли дурацкий спектакль, дабы попить его личной полицмейстерской кровушки.
        К великому для него сожалению, факты не желали ложиться в столь красивую версию. Как всякий полицейский чин, наш собеседник терпеть не мог, чтобы ему противоречили. Убедившись, что не было ни минуты, когда нас никто не видел, он сложил аккуратной стопкой листы показаний, смерил заморских гостей испытующим взглядом и спросил, постукивая кончиком пальцев по столешнице:
        - Так куда же вы все-таки дели господина живописца?
        - Мы его и в глаза не видели.
        - Вы, должно быть, намерены шутки шутить с русским правосудием? Не советую. Оно такое, шутить не любит, а потому - говорите правду!
        - Что мы и делаем.
        - Это не может быть правдой, поскольку не соответствует реальности.
        - Но, господин полицмейстер…
        - А реальность такова, какова она по соответствующему докладу, что подтверждается рапортом, в котором все вышесказанное о нижеизложенном отражено досконально, в мельчайших неопровержимых подробностях.
        Этот довод потряс даже Лиса.
        - Вот вы, стало быть, не видели господина живописца, а отчего же вдруг сломя голову помчались к нему, от принца-то?
        - У меня возникло подозрение, что художник причастен к попытке отравления его высочества, - стараясь придать словам спокойной уверенности, ответил я.
        - Стало быть, вот так? - близоруко щурясь, кивнул полицмейстер. - Ну хорошо хоть не отпираетесь, не юлите, мол, срочно пожелали обучиться рисованию или, там, персону свою на холсте увековечить.
        - Отчего бы нам юлить?
        - Отчего бы? Вот и я хотел бы знать, «отчего бы». А то вопрос же в чем: какого рожна господину ван Хеллену пропадать, да еще так хитро? Коль не вы сами его похитили, так, стало быть, подбили кого. С кем из лиходеев дружбу водите? Лучше сразу по-доброму сознавайтесь, а то ведь я, как есть, выведаю. Ишь ты, обмануть меня, старика, придумали! Я ж, чтоб вы понимали, еще в Тайной канцелярии в молодые годы уму-разуму набирался. В то время с чужеземцами не панькались, дыба быстро язык развязывала. Ну что, решили уж сознаться? Или запираться будете? От души советую, прямо говорите. Чего время тянуть? Ну а коли финтить вздумаете да запираться - воля ваша. Запираться так запираться. И запрем, и время потянем, и вфинтим с оттягом - все в лучшем виде. Мне, поди, спешить некуда. Посидите на хлебе да воде до самого вразумления. - Полицмейстер кашлянул и плотоядно хрустнул пальцами. - Знаете, какие у меня там клопы? Размером с крысу. А сами крысы - ого-го! Вот подумываю с ними на кабана ходить! - Глаза у чиновника затуманились: похоже, он приготовился долго и со вкусом расписывать прелести ожидавших нас
застенков.
        Прямо сказать, такой поворот не входил в наши с Сергеем планы, и потому я начал вспоминать, сколько часовых у входа и на лестнице, а заодно поглядывать на бронзовый подсвечник на столешнице. Впрочем, опыт подсказывал, что именно на такое поведение и рассчитывает хозяин кабинета. Скорее всего, подсвечник намертво привинчен к столу и, стоит мне за него ухватиться, в комнату ворвется дюжина молодцов с саблями наголо, готовых подтвердить факт преступного нападения на неприкосновенного блюстителя закона.
        - Капитан, не горячись! - слышалось у меня в голове. - Уйдем мы от этого дедушки и от всех его бабушек!
        - Надо как-то передать Конде…
        Я не успел договорить. В кабинет полицмейстера, тихо постучавшись, вошел некий полицейский чин, склонился к уху хозяина и что-то зашептал ему. Тот выслушал, отстранился, обдумывая новость, затем кивнул. Чин вышел, а полицмейстер осмотрел нас подобревшим взором и махнул рукой:
        - Ладно, господа, верю я, что не видели вы господина ван Хеллена. Что мне вас в застенках-то держать, русское правосудие оно, знаете ли, всегда на том стоит… - Он задумался, на чем же стоит оное правосудие, и, решив в конечном счете, что это не столь существенно, любезно дозволил: - Да вы ступайте.
        - Ты что-нибудь понимаешь? - спросил я Лиса, пока мы спускались по лестнице.
        - Конечно. Вот, скажем, понимаю, что молекула воды состоит из атома кислорода и целых двух атомов водорода.
        - А серьезно?
        - А серьезное, похоже, только начинается. Если меня не обманывают глаза, - Сергей указал на окошко возле двери, - там, у входа, прогуливается мистер Рид.

* * *
        Едва массивная дверь, украшенная резными орлами, захлопнулась, Роберт Рид бросился к нам, точно близкий родственник, много лет страдавший в разлуке.
        - Вы свободны, господа! Счастлив, что мне удалось… эти алчные мерзавцы…
        - Дружище, - Лис положил руку на плечо хозяина верфи, - а не пойти ли нам в какое-нибудь уютное местечко, ну, скажем, в «Коронованный медведь», и не пропустить ли по рюмашке за счастливое избавление? А то у меня после рассказов о крысах, с которыми главный здешний пацюк собрался охотиться на своих родичей по свинячьей линии, в горле пересохло, как в пороховнице.
        - Конечно, конечно, - заторопился наш новый приятель. - Но если вам все равно куда, я знаю местечко получше.
        - Да как скажешь! - беззаботно махнул рукой Лис. Я, может, и поверил бы этой беззаботности, когда бы не знал Сергея столько лет.
        - Ты продолжаешь его в чем-то подозревать?
        - Капитан, очнись! Вижу, описания русских застенков тебя слишком сильно впечатлили, - не замедлил с ответом Лис. - Скажи, вот почему этот почтеннейший джентльмен не послал гостиничного слугу к принцу Конде сообщить о наших злоключениях и не остался ожидать, чем дело закончится? Нет, он явился собственной персоной и, к гадалке не ходи, забашлял горлохватам за наше освобождение.
        - Это ты о чем? Мы должны быть ему благодарны.
        - Да я так благодарен, что готов за обед заплатить. Но живой интерес мистера Рида к нашим с тобой особам наводит на странные мысли. Есть два варианта, на выбор: либо твой аристократический профиль пронзил сквозную дыру в трепетном сердечке мисс Рид и братишка поспешил купить любимой сестренке приглянувшуюся ей игрушку, либо - что более вероятно - Роберта заинтересовали воспоминания о моем босоногом детстве и золотоносных окрестностях Сакраменто. Это то, что лежит на поверхности. А дальше…
        - Почему ты не думаешь, что он просто благородный человек?
        - А, ну да. По-твоему, объем благородства равен сумме уплаченной взятки? Вот если бы ты изучал в своем «Итоне» не только Боэция[Боэций (Аниций Манлий Торкват Северин Боэций) (480-524) - римский философ, государственный деятель, канонизирован католической церковью под именем святого Северина.] со святым Северином, но и Маркса с Лениным, то знал бы, что любой буржуин за стопроцентную прибыль удавится на резинке от собственных трусов. Вот давай сейчас с тобой забьемся, что в кабаке мистер Рид попробует меня подпоить и разузнать побольше о калифорнийских сокровищах?
        - Ты так думаешь?
        - Предвкушаю. И да сопутствует ему птица, поющая на иве, - наивняк!..
        К моменту, когда я начал пропускать тосты, хозяин трактира уже любил нас, как родных, и был готов отправить конного гонца в Ригу, чтобы привезти лучшего вина из запасов губернатора и архиепископа.
        Споить моего напарника вином было начинанием столь же абсурдным, как попытка сбить пламя спиртом. В этой Митаве - а если правду сказать, то во всей Лифляндии и Ливонии вкупе с Курляндией - не нашлось бы, пожалуй, человека, способного с возвышенной задумчивостью на челе на протяжении суток хлестать жуткое пойло, по количеству градусов неуклонно стремящееся к температуре закипания воды, которое Сергей ласково именовал «лисовым напием».
        Как-то раз, экспроприировав в институтской учебной алхимической лаборатории часть приборов и реагентов, Лис уединился на ночь в оружейной мастерской и к утру представил миру агрегат - настоящий шедевр самобытной творческой мысли. Зелье, получавшееся в результате перегонки на нем, валило с ног не хуже ударной волны ближнего взрыва.
        Сначала руководство объявило Сергею выговор за нецелевое использование оборудования и помещения, но после того, как во время одной из операций Лис умудрился вбросить початый штоф разведенного «лисового напию» - «слез палача» в распахнутую пасть невесть откуда взявшегося чудовища - мантикоры… В общем, после этого напиток шел по статье «Вооружение», но применялся только в крайних случаях.
        Роберт Рид, естественно, не мог знать об этом и с каждой минутой все больше и больше приближался к состоянию, когда земное притяжение торжествует над волей человека. Как многие уроженцы Америки, он простодушно полагал, что умеет пить. К моменту, когда Лис произнес роковую фразу: «Ну что, может, это все пивком заполируем?» - мы знали, во сколько обошлось наше освобождение и как нужны ему и Софи деньги, чтобы наконец твердо встать на ноги и не зависеть от всяких… тут Роберт приложил палец к губам и зашипел на него, как больная ангиной змея: «Тшшш…»
        Спустя несколько минут он вцепился в рукав Лисовского камзола, выпытывая у него, как здоровье Лафайета. Затем провозгласил тост в его честь, сообщил, что с детства мечтал познакомиться с этим героическим человеком, и если ему посчастливится, то будет рад издать мемуары кумира своего детства. Как мне показалось, эти речи он вел, все еще будучи в довольно ясном уме. Это уже потом, когда взор канадца начал по осмысленности напоминать поверхность воды в стоячем болоте, он притянул наши головы и сообщил, что и сам когда-то слышал от одного индейца, будто в Калифорнии на берегах Сакраменто есть золото. Даже видел небольшой самородок, добытый именно там, как божился дикий сын прерий. Можно было не сомневаться - наживка проглочена столь глубоко, что стоило вовремя отдернуть руку.
        Я не помню, после какой бутылки хозяин верфи стал считать нас едва ли не братьями. Но под рислинг[Рислинг - белое вино, изготавливаемое из одноименного сорта винограда.] он уже мечтал о времени, когда построит здесь пятнадцать акатов и сможет отправиться вместе с нами в долину Первого Слова, чтобы утереть золотые слезы со щек базальтовых скал. В подпитии Роберт становился поэтичен, что, впрочем, свойственно многим французам, с которыми мне доводилось выпивать. Важнее было другое, и именно на это Лис не замедлил обратить внимание:
        - Капитан, что этот племянник дяди Сэма лепечет о каких-то акатах? Самокаты знаю. Откаты знаю. А это куда каты?
        Я пил меньше товарищей, поэтому сразу по достоинству оценил уместность вопроса.
        - Сережа, это очень интересный вид кораблей, весьма редкий, хотя и вполне успешно применяющийся. Так, в российском флоте их всего два, и оба себя прекрасно зарекомендовали в средиземноморском походе.
        - Не понял! - обиделся Сергей за родной флот. - А че так мало?! Опять деньги попилили?!
        - Погоди. Акат - это своего рода смесь фрегата со средиземноморской шебекой.
        - А, шебеки я помню. Такие, под треугольными парусами. На них еще пираты по Средиземному морю носились, как блохи по сковородке.
        - Что-то вроде того. Так вот, этот корабль может ходить круто к ветру, в совсем безветренную погоду использует весла, имеет на борту двадцать пушек, включая пару трехпудовых гаубиц, и в стационарном режиме берет на борт сотню мушкетеров с шестью офицерами.
        - Ага, то есть в режиме «перетоптаться» - и все полтораста влезут.
        - На несколько часов могут и больше. Если прикинуть, пятнадцати акатов вполне хватит, чтобы захватить внезапным ударом любой английский порт.
        - Неслабая комбинация… - Лис хотел еще что-то добавить, но тут Роберт вновь решил посекретничать и, отогнав слугу, принесшего новую бутыль, зашептал, притягивая нас к себе:
        - Вы, главное, не беспокойтесь. Я тут долго не задержусь: организую все и, фьють,
        - вольная пташка.
        - А строить кто будет? - затронутый за живое судьбой российских акатов, посуровел Лис. - Акаты, они ж, поди, не акации, сами не вырастут.
        - Сами не сами - это не моего ума дело. А вот давайте лучше выпьем… - он задумался, - а вот хотя бы за акацию. Чтоб она нас не исколола!..
        День закончился мрачно, а следующий начался так, будто прежний и не кончался. Застав поутру у двери номера офицера из штаба Конде, я начал лихорадочно приводить себя в пристойный вид. А когда начал узнавать в зеркале знакомые черты, в комнату, держась для верности за стенку, ввалился Роберт Рид.
        - Приятель, она меня выгнала! Сказала, что я - пьяное барахло. Я же, клянусь честью, только о ней и забочусь.
        - Там в спальне, на столике у кровати, початая бутылка мадейры, - словно между прочим ответил я.
        - Это спасибо, это большое спасибо, но я не о том. Только ж - тсс! - мне нужно отправить малютку Софи к ее, - он взял паузу, - ну, то есть к моему… ну, то есть к нашему дяде с подписанными здесь бумагами. Затем, когда она будет возвращаться обратно, сопроводить ее сюда. Оно не то чтобы сильно опасно, во Франции дядя обеспечит надежную защиту, но вот назад с ней могут быть немалые деньги, кто-то должен охранять и присматривать. Сами понимаете, женщины и деньги…
        - Понимаю, понимаю.
        - Я вижу, вы с другом - люди чести, и, - Роберт потряс указательным пальцем перед моим носом, - я вижу, крошка Софи вам приглянулась. Ну конечно, разве такая, как она, может не приглянуться? Она же настоящий ангелок! - Он развел руками и мечтательно поднял глаза. - В одном ее мизинце грации больше, чем во всех дамах Нового Орлеана, ну, в смысле, Квебека. - Он вновь остановился, понимая, что сболтнул лишнее, и перешел к деловой части вопроса. - Так, стало быть, если вы с другом возьметесь сопроводить мою сестрицу в Париж и обратно, я готов хорошо заплатить. А затем, - он щелкнул пальцами, - Сакраменто!

* * *
        Принц Конде встретил меня радушно и с нескрываемым интересом принялся расспрашивать о в высшей мере странной истории с пропавшим художником. Посетовав на продажность и нерасторопность местной полиции, он вызвал адъютанта и, велев доставить ему «багаж месье», вновь обернулся ко мне:
        - Друг мой, вам сейчас принесут форму лейтенанта армии этих ублюдков. Это настоящий мундир, хотя на вашем месте я бы велел подогнать его по фигуре. Вместе с ним я передаю вам депешу, отправленную генералом Журданом из Рейнской армии в Париж, генералу Дарю - начальнику тыла республиканцев. Вдобавок вы получите личные воспоминания, любезно написанные прежним хозяином одежды. Этот молодой офицер перешел на нашу сторону и с радостью согласился изложить все, что он знает о штабе Журдана, всех тамошних генералах, офицерах, их мелких грешках, амурных историях, словом - все, что должно быть известно смышленому и смазливому лейтенанту.
        - Да, но…
        - Я знаю, друг мой, что в вашем возрасте в Республике уже командуют армиями, но, увы, их генералы давно не перебегали на нашу сторону. К тому же они куда более заметны. Так что настоятельно рекомендую тщательнейшим образом изучить мемуары господина Виктора Арно, ибо в скором времени вам надлежит им стать. Постарайтесь добраться до Франции сколь можно скорее. Как сообщают перебежчики и верные люди на родине, Директория поручила генералу Бонапарту готовить поход в Египет. Должно быть, они мнят корсиканца Александром Великим, - усмехнулся принц. - В любом случае вам следует успеть до того, как он отправится примерить на себя роль воплощения бога Ра и повелителя верхнего и нижнего мира. Кроме того, мой секретарь даст вам несколько адресов во Франции, куда вы сможете обратиться в случае опасности. Но, прошу вас, без крайней необходимости не пользуйтесь ими. У него же вы получите деньги - не ассигнации, а полновесное золото. Ни вы, ни ваши соратники не будете нуждаться в средствах. Там будет достаточно, чтобы при необходимости подкупать чиновников-республиканцев. Все эти вчерашние булочники и адвокаты -
продажные твари! Даже сам глава Директории, некий месье Баррас, предлагал восстановить монархию за двенадцать миллионов ливров. Беда в том, что у него нет для этого ни сил, - так как он рассчитывает на того самого генерала Бонапарта, как на шпагу в своей руке, ни достоинства, чтобы понять - французские короли не покупают себе трон. Так вот, барон, у вас будет достаточно золота, но помните: за каждую эту монету пролита кровь французов, и многострадальное Отечество ждет, что деньги послужат для освобождения от якобинской чумы! Это историческая миссия, барон!
        Глава 4
        Люди хуже, чем они хотят казаться, и лучше, чем они кажутся.
        Судья Линч
        Голландский пинас[Пинас - в XVII-XVIIIвв. трехмачтовое, в первую очередь транспортное, судно. Получил распространение в Северной Европе.] «Граф Эгмонт» мерно покачивался у пирса на мелкий зыби Рижского залива. Мы прибыли к месту назначения изрядно загодя, готовые сопровождать мисс Рид в ее довольно опасном путешествии. Судно, принявшее нас на борт, следовало в Амстердам, но за умеренное вознаграждение капитан, он же хозяин шестисоттонного «Графа», согласился доставить нас к месту на тамошнем побережье, не столь шумному и более укромному. Корабль вез в Голландию мед и янтарь и потому вполне мог позволить себе задержаться и сделать небольшой крюк: потребности этого рынка всегда превышали предложение.
        Лично мне капитан больше напоминал пирата, чем добропорядочного торговца. Похоже, он и сам тяготился столь незначительными заработками. Во всяком случае, услышав мою просьбу, он незамедлительно расплылся в улыбке и закачал лобастой головой с буйными рыжими вихрами, такими яркими, будто он от макушки и до подбородка был охвачен пламенем. Сейчас этот морской волк стоял на мостике, поглядывая на музыкальный брегет-«луковицу». Крышка то и дело поднималась, и до нашего слуха доносились звуки менуэта. Всякий раз, как это происходило, Софи, в волнении глядевшая на берег, поворачивалась к хозяину судна и говорила умоляющим голосом:
        - Мистер, еще десять минут, брат должен приехать! Я хочу проститься с ним. Ведь кто знает, как обернется путешествие…
        - Чертовы рога! - неслось с мостика. - Я не могу ждать вечно у этого треклятого пирса! Пора выходить в море, или мы упустим бриз!
        Признаться, капитан был не слишком рад взять на борт женщину, и тем более англичанку, пусть даже и из той части Британии, что звалась Канадой, но упускать хороший заработок он хотел еще меньше. Сейчас хозяин «Эгмонта» заметно сердился, накручивая на палец длинный ус и дергая его столь активно, будто проверял, надежно ли тот приклеен.
        - Еще немного! Хоть пару минут!
        - Все! - С мостика раздался характерный щелчок закрывающейся крышки часов. - Время отправляться. По местам стоять, с якоря сниматься!
        Матросы, только и дожидавшиеся команды, споро, без суеты занялись делом. Они налегли на брашпили[Брашпиль - палубный механизм лебедочного типа. Используется для подъема якорей.] лебедок, и якорные канаты длинными змеями поползли вверх, наматываясь на тумбу.
        - Паруса ставить!
        Десятки ног замелькали по туго натянутым вантам[Ванты - снасти стоячего такелажа, которыми оснащаются мачты, а также веревочные лестницы, служащие для подъема матросов на реи при постановке парусов.] . Лучшие в мире голландские матросы со скоростью необычайной устремились вдоль рей, спеша занять места согласно штатному расписанию.
        - Фок и грот ставить! Курс на норд-норд-вест!
        Корабль без спешки с непередаваемым величием отошел от пирса, и волна подхватила его, точно баюкая в рассветной дымке. Софи всхлипнула, не сводя глаз с берега.
        - Вам бы отправиться в каюту, мисс, - без лишних сантиментов рявкнул капитан, подобно всем мореходам Северного и Балтийского морей говоривший понемногу на каждом из языков близлежащих стран. - Тут не до вас сейчас.
        - Вон, вон он! - закричала Софи, указывая на берег. - Вон, соскочил с коня, я узнаю. Видите, это его плащ, его шляпа!
        - Ну так, стало быть, не успел, - недовольно хмыкнул капитан.
        - Вы бы могли повернуть корабль?
        - Эй, дамочка, корабль - это тебе не лошадь, мы ж сейчас под ветром! Если я тут крутиться начну, сегодняшний день пропадет, а мне и так с вами хлопот полон рот. Если желаете, спущу шлюпку, и гребите, прощайтесь, только уж без меня.
        - Почтеннейший, - начал я, - грубить даме не стоит в любом случае. А насчет шлюпки
        - к чему пустые угрозы? Она стоит денег, да и в море порой лучше иметь хорошую шлюпку, чем золото по ее весу.
        Капитан зыркнул на меня и скривился.
        - Шли бы вы отсюда, - вновь повторил он, но уже без былой грубости.
        Требование было справедливым, да и рыдающую Софи стоило увести подальше от чужих глаз: женщина на корабле - само по себе дурная примета, а уж плачущая женщина - так и вовсе. Я подал девушке руку, и она уцепилась за мою ладонь, как за соломинку, последнюю надежду утопающего.
        - Простите мне эти слезы, - всхлипнув, пробормотала Софи. - Мы с братом не разлучались уже много лет, кроме него, у меня никого нет. - Она подняла заплаканные глаза. - Теперь, быть может, еще вы… - и вновь разрыдалась.
        Я почувствовал теплую волну в сердце. Доверие беззащитной спутницы было так трогательно. Несмотря на иронию язвительного напарника, мадемуазель Софи представлялась мне в высшей мере воспитанной, достойной и, что скрывать, обольстительной девушкой.
        Сергей остался в нашей каюте заниматься вещами, не желая «мешать парению амура» и притворно сетуя, что не запасся йодом для обработки ран от его стрел. При этом он все же не преминул воспользоваться закрытой связью, чтобы понаблюдать за картиной отплытия и всласть поглумиться над чувствами любящей сестры и моим состраданием.
        - Лис! - возмущенно перебивая рекомендацию Сергея броситься за борт, чтобы впоследствии стать чайкой и гадить на шляпу сородича, тем самым причиняя ему счастье, воскликнул я. - Как ты можешь? У тебя душа вообще есть? Или вместо нее - как тому вас в песнях было - «пламенный мотор»?
        - Не гони беса, милорд, «пламенный мотор» у нас вместо сердца, и то лишь при наличии стальных рук-крыльев. Но, как я понимаю, эта модель в серию не пошла. А насчет души - это не ко мне, а к аббату.
        - К какому аббату?
        - Я почем знаю?! Надеюсь, не Фариа… Он тут, то ли от углубленного молитвенного созерцания, то ли от морской болезни, каюты перепутал. Наша по левому борту, у Софы - прямо на корме, а у него - по правому. Ну, он в трех каютах и заблудился.
        - И что?
        - Да ничего! Сижу, готовлю малый абордажный набор, весь стол в пистолетах, и тут приметается это чудо в сутане. Коричневый - это доминиканцы?
        - Доминиканцы.
        - Вот это доминиканское чудо в сутане как увидел пистоли, у него чуть капюшон на пуп не съехал. Видно, решил, что я уже собираюсь захватить корабль. Ну, пробубнил что-то на латыни, типа «мир тебе, сын мой, возлюбил ли ты ближнего своего?», и умелся на свой борт.
        - Понятно. Скажи лучше, у нас в аптечке есть что-нибудь от истерики?
        - А как же. Пара оплеух и ведро забортной воды.
        - Лис, ты невыносим. Девушке плохо!
        - Ну, так сделай ей хорошо. Я тут при чем?
        - В конце концов, она - наш пропуск во Францию.
        - Лишь бы этот пропуск не оказался просроченным, а то мало ли? У них там вечно голодная мадам Гильотен. Может, ее дядюшка уже свел с этой поборницей равенства близкое знакомство.
        - Сейчас террор пошел на убыль.
        - Ага, но он всегда готов прийти на прибыль.
        - Я в курсе.
        - Ладно, веди сюда подопечную, я валерьянку нашел…

* * *
        Уж не знаю, приносил ли капитан «Графа Эгмонта» жертву Нептуну или славно помолился святому Николаю, но море было спокойно, а ветер, точно зачисленный в экипаж, старательно надувал паруса. Наш пинас скользил по водной глади со скоростью восемь-десять узлов, вспенивая форштевнем серые волны Балтики.
        К исходу третьего дня мы вошли в Кильскую бухту, чтобы оставить там часть бочек с медом и принять на борт норвежскую сельдь пряного посола, высоко ценимую гурманами Амстердама. Я с грустью отметил, что до строительства Кильского канала осталось еще около ста лет, а значит, придется уныло ползти вокруг Дании, которая, хоть и была родиной моих предков, сейчас норовила затянуть наше путешествие еще на три-четыре дня.
        Наконец Балтийское море осталось позади, дав возможность полюбоваться уникальным зрелищем - границей двух морей, столь различающихся по цвету, что не возникает и тени сомнения, где кончается одно и начинается другое. Теперь нам осталось еще три дня пути морем и при удачном стечении обстоятельств неделя сушей, чтобы наконец оказаться в Париже.
        Я стоял у борта, глядя на безбрежную, покрытую барашками пены водную гладь, вспоминая майский Париж, где запах черемухи смешивается с вонью подгнившей рыбы. На Гревской площади, у самой ратуши, мясники разделывают коровьи туши, спасаясь от удушливых запахов не менее удушливым, хотя и более приятным амбре «кельнской воды», сиречь одеколона. Впрочем, последняя моя командировка в Париж в роли Генриха Наваррского[Подробнее в книге Владимира Свержина «Чего стоит Париж?».] не оставила у меня особого желания вновь посетить столицу мира, как горделиво звали свой город французы.
        Я смотрел на перекатывающиеся за бортом волны, обдумывая возможный сценарий подхода к Наполеону, попутно вспоминая шаг за шагом судьбу этого великого человека, обреченного роком на падение. Он был вынужден повышать и повышать ставки, ибо только так мог продолжать головокружительную игру. Он одерживал все новые и новые победы, и все они вели его в пропасть, в безвременье затерянного посреди Атлантики острова Святой Елены.
        Но до этого было еще далеко. Пока Бонапарту предстояло сделать выбор, один из тех немногих, когда рамки человеческого разума не способны вместить грандиозного величия последствий. Порой, увы, мрачного величия.
        Наполеон пока - амбициозный генерал, а не император. Решится ли он опереться на силы и средства российского государя, чтобы стать первым среди равных у трона законного монарха, или выберет «быть первым в республиканской деревне, а не вторым в Риме»?
        Я помнил Бонапарта - победоносного генерала русской армии, каким знавал его после сражения у Сокольниц[Подробнее в книге Владимира Свержина «Сеятель бурь».] , а еще раньше - молодого храбреца, командира батареи в армии Лафайета, каким он нам встретился в той самой экспедиции Пугачева в Америку, о которой неоднократно вспоминал Лис в Митаве. Тот Наполеон - дерзкий, с горящим взором, с длинными разметавшимися волосами, был фигурой ностальгической и, стало быть, по-своему близкой.
        Теперь нам предстояло столкнуться вновь, но уже с другим Бонапартом и в другом мире, где нам было заказано свернуть на одну из прежних троп, не было надежды узнать друг друга, встретиться, как старые приятели. Что скажет генерал Директории, куда повеет ветер истории на этот раз?..
        - О чем задумался, Капитан? - Лис подошел к фальшборту.
        - О нашей миссии.
        - Неожиданно. Кажется, во время этой парусной прогулки ты о работе совсем думать забыл.
        - Сергей, прекрати. Кстати, почему ты не около мисс Софи?
        - Не хочу мешать душеспасительным беседам мисс с его преосвященством.
        - Преподобием, - автоматически поправил я.
        - Да хоть святейшеством. Я смотрю, море вообще располагает к разговорам о смысле жизни и тщете всего сущего.
        - Ты сейчас вообще к чему это сказал?
        - Исключительно к тому, что лучше беседовать, глядя с моря на небо, чем с неба на море. - Он с деланой благостью сложил руки перед грудью. - Ты знаешь, Капитан, у меня появились странные видения. Вот теперь думаю, может, меня укачивать начало?
        Я поморщился:
        - Давай сразу отбросим твои нелепые версии и перейдем к сути дела.
        - Экий ты нетерпеливый… А, понимаю-понимаю, ты ж у нас теперь не англичанин, а настоящий француз, горячая кровь, пламенный сын Юга.
        - Пикардия - на севере Франции, - напомнил я.
        - Закончим урок географии и вернемся к видениям?
        - Поскорее бы, - согласился я.
        - Так вот, последние дни меня не оставляет впечатление, что я уже где-то видел нашу Софочку…
        - Парус! - раздалось с наблюдательной площадки.
        - Что там уже, опять белеет, одинокий?! - встрепенулся остроглазый Лис. - Так, шо белеет, пока еще толком разобрать не могу, а вот шо краснеет - уже вижу. Вальдар, уж не знаю, обрадуешься ты или нет, но это твои соотечественники и, что показательно, под военным флагом.
        Вдали раздался пушечный залп.
        - Ты ба, нас тоже увидели! И по-моему, у них к нам, как бы так выразиться, чтоб не выразиться, нездоровый интерес.
        Рыжекудрый хозяин «Графа Эгмонта» смотрел в подзорную трубу на приближающийся корабль, недовольно стискивая зубы, точно пытаясь раскусить мундштук длинной трубки, которую он никогда не выпускал изо рта.
        - Это англичане, мать их акула!
        Британский корабль был уже вполне различим. Одномачтовый гафельный шлюп, вооруженный десятком восьмифунтовых пушек, заходил круто к ветру, стремясь лечь на параллельный курс. На мачту поползли яркие полотнища флажкового семафора.
        - Они требуют остановиться и принять на борт досмотровую команду. - Шкипер выпустил из трубки такой клуб дыма, что на мгновение скрыл от глаз посудину «этих наглых сволочей». - Мы в открытом море, какая еще досмотровая команда?! - Он положил руку на эфес абордажной сабли. - Что о себе возомнили эти дьяволовы свиньи?! Канониры, к орудиям! Открыть пушечные порты! Сейчас я им покажу досмотр! Сейчас их самих Сатана в преисподней досматривать будет!
        Прогремевшая над палубой команда вызвала живейшее одобрение экипажа. Матросы ринулись по местам, готовые совершить предусмотренный расписанием боевой разворот и после первого залпа пересечь курс вражеского шлюпа.
        Что и говорить, голландцы вообще не жаловали англичан, не без оснований считая, что именно усилиями островитян жители Нижних земель лишаются изрядного куска жирного колониального пирога и огромных прибылей заморской торговли. Не раз и не два они жестоко воевали между собой, не имея сил достигнуть решительного перевеса в боевых действиях. Казалось бы, судьба улыбнулась голландцам сто десять лет тому назад, когда экспедиционный корпус принца Оранского высадился в Англии и сверг династию Стюартов, фактически поставив Британию под голландское владычество. Но улыбка фортуны оказалась притворной, если не сказать глумливой. Вскоре новый Вильгельм Завоеватель был вынужден одну за другой сдать позиции, уступая власть английскому парламенту. А спустя всего одиннадцать лет он и вовсе в расстроенных чувствах покинул остров, чтобы вернуться в родную Голландию. Уплыл, по пути со злости выкинув в море большую королевскую печать.
        И уж как-то так повелось, что с той поры Англия пошла на подъем, а Голландия начала терять позиции великой державы, и терять безвозвратно. Именно это больше всего злило жителей Нижних земель, в глубине души считавших Британию своей провинцией. Лишь только роковая случайность, давшая Вильгельму Третьему умереть бездетным, позволила британцам вывернуться и сорваться с крючка. А потому, уж конечно, не какому-то английскому шлюпу диктовать условия добропорядочному голландскому шкиперу.
        Все четырнадцать шестнадцатифунтовых орудий пинаса были готовы к бою, матросы вооружены и дышали предвкушением абордажа, капитан возбужденно перекатывал в зубах неизменную трубку, но… британцы явно не собирались вступать в неравный бой. Сквозь окна каюты я увидел, как надуваются ветром фок-стаксель и летучий кливер, как поворачивается гик, наполняя сероватое полотнище гафеля. Что мудрить, шлюп имел почти в три раза меньший вес бортового залпа, но он был куда маневреннее пинаса и мог ходить очень круто к ветру, развивая при этом вполне ощутимую скорость. Теперь, сообразив, что голландцы не собираются ни останавливаться, ни тем более принимать досмотрщиков, англичане без зазрения совести бросились наутек. При этом они старались держаться аккурат впереди «Графа Эгмонта», так, чтобы если и подставлять себя под огонь, то максимум двух носовых орудий пинаса.
        Погоня длилась около получаса. Иллюзия, что еще чуть-чуть и британцы окажутся в зоне досягаемости бортового залпа, не покидала экипаж, и тогда англичане будут вынуждены либо спустить флаг, либо пойти на дно. Мы с Лисом уже внутренне приготовились к возможному участию в абордаже, но вдруг в нашу каюту вбежала мисс Рид, бледная и, кажется, испуганная не на шутку.
        - Джентльмены, - глядя на нас расширенными от страха глазами и чуть запинаясь, произнесла она, - там сзади еще два корабля. Большие. Куда больше этого!
        Я ринулся в кормовую каюту - лучшие на корабле апартаменты. Сквозь застекленный эркер[Эркер - выступающая застекленная часть кормового среза.] было хорошо видно, как в шести-семи кабельтовых[Кабельтов - одна десятая морской мили, 185,2м.] от нас, расходясь, чтобы зайти «Эгмонту» с обоих бортов, словно волки, травящие оленя, двигались грозные в своем молчаливом величии фрегаты.
        - Что-то мне это смутно напоминает, - сказал Лис, походя ко мне. - Ситуация типа
«мужик, ты че маленького обижаешь?». Обычное гоп-стопное разводилово.
        - То, что ты называешь разводиловом, - негромко ответил я, - замечательно проведенный маневр. Теперь англичане вполне могут забрать корабль как атаковавший их.
        - Как думаешь, голландец вступит в бой?
        - Лис, у нас на корме два пятидесятидвухпушечных фрегата. Если «Граф» попытается отплевываться из своих орудий, они в два-три залпа наковыряют в нем столько дырок, что Нептун сможет использовать пинас в качестве ситечка для чая.
        - Впечатляющая перспектива. Тогда, как говорят на моей исторической родине: «Мама, пишите сразу в плен». Давай прикидывать, как будем выбираться из этой халепы…
        Молодцеватый лейтенант британского флота - начальник трофейной команды, высаженной на борт, сидел в каюте, еще недавно принадлежавшей рыжему капитану (ныне закованному в цепи и брошенному в корабельный карцер), разглядывал лежавшие перед ним мою французскую форму, треуголку с трехцветной кокардой и пакет на имя генерала Дарю.
        - И я должен вам, месье, верить, что вы не француз? Почему? Только потому, что вы отменно говорите на моем языке? Так половина населения Бретани говорит на нем лучше, чем все эти чертовы ирландцы или валлийцы. Мы же с вами офицеры, а на войне есть победы и есть поражения. И то и другое следует принимать с достоинством, не отрекаясь от своего звания…
        Я готов был поклясться, что мой велеречивый собеседник лишь совсем недавно получил офицерские эполеты и сейчас повторяет слова, слышанные от кого-то из отцов-командиров.
        - У вас есть показания мисс Рид, вашей соотечественницы, ее брата, преподобного аббата…
        - Да, все они говорят, что вы поднялись на борт в Риге. Я джентльмен, если вы понимаете, о чем я, и не стану усугублять вашу и без того тяжелую участь. Мне понятно, что они врут, стараясь выгородить человека, с которым несколько дней провели в море, но, в конце концов, решать вашу судьбу буду не я. Я лишь записываю ваши показания. Сразу после того, как судно будет доставлено в порт, вы окажетесь в офицерском бараке тюремного замка. Поверьте, там вовсе не так плохо. Вам будет предоставлена лежанка с соломенным тюфяком и двухразовое питание. К тому же, - он поднял указательный палец, - как честный человек, я оставлю обнаруженные при вас личные деньги, так что вы сможете покупать то, что найдется в тюремной лавке. Кроме того, скучать вам не придется. Камеры, правда, небольшие, всего на два-три человека, но днем разрешены двухчасовые прогулки. Там много ваших, даже один адмирал имеется. - Он расплылся в улыбке, точно самолично пленил неведомого мне флотоводца. - А через пару дней на остров должен прибыть лорд Габерлин - уполномоченный его величества. Он решит судьбу пленных.
        - Так, - раздалось на канале связи, - одно уже ясно. Мы плывем не прямо в Англию, а в какие-то ее дальние огороды. Капитан, шо там у вас в окрестностях?
        - Джерси, Гернси и куча мелких островов около них.
        - Занятно. А вот скажи мне, как истинный француз истинному англичанину, какого рожна пленников, вместо того чтобы нормально отвезти в Англию, тащат на эти самые острова?
        - Ну хоть не на урановые рудники. Не всегда удается отыскать логику в решениях лордов адмиралтейства. Очевидно, эскадра, на часть которой мы наткнулись, имеет базу на Нормандских островах. Раз так, у них нет приказа заходить в какой-нибудь Ярмут до истечения срока патрулирования, а захваченные корабли велено доставлять на базу вплоть до высочайшего распоряжения. Это дает нам определенный шанс: Нормандия-то рядом.
        - «Нормандия-Неман».
        - В смысле?
        - Эскадрилья такая была, французская, за наших воевала в годы Великой Отечественной, которая одновременно Вторая мировая. Так она долгое время стояла неподалеку от моего города. А ты думаешь, откуда у меня гасконские корни? Славный был истребитель, лейтенант д'Орбиньяк… Ладно, долой суету и позерство. У меня есть план: давай захватим лорда Габерлина? Раз уж все равно в тюряге время коротать.
        - Ну, предположим. Как мы, по-твоему, это сделаем?
        - Я уже предложил - захватить. Теперь, о мудрый, твоя очередь. Придумай как, а я продолжу изображать любящего брата и утешать дорогую сестричку, непонятно с чего так огорченную пленением случайного знакомого.
        - Сергей, ну и кто ты после этого?
        - Полагаю, что все тот же, что и до этого. Уверен, мои утешения заставят твою мысль работать значительно быстрее. А хочешь, я тебе для вдохновения еще шансона напою: «Владимирский централ, ветер северный…»
        - Не надо, я все понял!

* * *
        Гавань небольшого острова Сейнт-Энн была полна кораблей. Должно быть, основная база находилась все же на одном из крупных островов архипелага. Но и здесь, почти соприкасаясь бортами, у пирса жались тендеры, шлюпы, куттеры, шхуны - мелочь так называемого шестого ранга, которую незадачливые рыбаки и контрабандисты выводили по обычаю в море и которую, по закону войны, захватывали фрегаты его величества, патрулирующие Английский канал[Английский канал - британское название Ла-Манша.] . Все они переводились в разряд патрульных или связных кораблей, поднимали флаг британского королевского флота, наспех вооружались и с экипажем, набранным с бору по сосенке, выходили в море.

«Граф Эгмонт» среди этой мелочи смотрелся породистой овчаркой в стае бродячих шавок, но главное, что я увидел в зарешеченное окошко своей камеры, - далеко не все кораблики «морской флотилии» казались живыми. Около некоторых прогуливались скучающие часовые с ружьями на плечо, скорее отдавая дань традиции, чем реально опасаясь налетов.
        - Что, приятель, - заметив интерес к происходящему в гавани, насмешливо спросил меня сосед по камере, - сбежать решил? Близок локоть, да не укусишь.
        - Это если свой, - криво улыбнулся я. - Своего локтя не укусишь, зато чужой - без проблем.
        Мой сокамерник несколько секунд молчал, потом рассмеялся:
        - Добро пожаловать в каменный мешок, комбатант![Комбатант - боевой товарищ, соратник.]
        Глава 5
        Кнопка на стуле не столь опасна, но куда более ощутима, чем кнопка ядерного чемоданчика.
        Джон Крепкий Орешек Маклейн
        Молоденький лейтенантик, приведший «Графа Эгмонта» в порт Брай, заблуждался - места в офицерском бараке закончились еще до моего прибытия, и поэтому я был удостоен «высокой чести» поселиться в одном из помещений главной замковой башни, господствующей над гаванью. Вид из-за зарешеченного окна-бойницы на море был бы красив и романтичен, когда бы не опасение, что он может стать последним в моей жизни.
        Конечно, я надеялся на лучшее, однако человек предполагает и лишь Господь располагает. В камере стояли четыре деревянных топчана, и три из них еще ждали хозяев. Когда полусонный капрал гарнизонного батальона, стерегущий камеры в башне, захлопнул за мной окованную металлическими полосками дверь, в сырой келье располагался всего один старожил - совсем юный морской офицер республиканского флота, лет восемнадцати - девятнадцати, вряд ли старше. Он принял меня слегка настороженно, соображая, откуда здесь взялся кавалерийский лейтенант. Но, похоже, долгая задумчивость юноше была не свойственна. Рассмеявшись незамысловатой шутке, он сразу потеплел и протянул руку для приветствия:
        - Мичман Жан Леблан, гражданин.
        - Чрезвычайно рад познакомиться. Жаль, что при таких обстоятельствах. Виктор Арно, лейтенант восьмого конно-егерского полка.
        - Разрешите вопрос? Что делает здесь сухопутный офицер? Вот уж где не ожидал встретить конного егеря!
        Я скривился и махнул рукой:
        - Я - адъютант генерала Журдана. Начальнику штаба взбрело в голову, что двигаться морем быстрее, нежели верхом, да и опасностей меньше.
        При этом замечании мой собеседник залился по-детски звонким смехом, словно после хорошего анекдота.
        - Да уж, поменьше! - хлопая себя по ляжкам, недвусмысленно прокомментировал он.
        - Я вот тут думаю, - медленно заговорил я, дождавшись, пока мичман отсмеется, - быть может, кому-то там, наверху, было нужно, чтобы пакет угодил в лапы англичан?
        - Полагаете, измена? - посуровел юноша.
        - А вы бы что подумали на моем месте? - хмыкнул я, отвечая вопросом на вопрос.
        - Мне и на моем невесело, - резко погрустнел собеседник. - Посмотрите, там, у пирса, третий слева.
        Я посмотрел. Среди прочих суденышек, оставленных экипажами, точно борзая, привязанная к столбу, подпрыгивал на волнах легкий одномачтовый кораблик.
        - Это мой «Стриж», - прокомментировал сокамерник. - Прекрасный, доложу я вам, куттер[Куттер - одномачтовый парусный корабль XVII-XIXвв. Использовался для посыльной и разведывательной службы, а также в таможне и береговой охране.] . Три недели тому назад я вышел из Бреста в Кале, но, как сами видите, мой Кале теперь здесь, и бог весть, смогу ли когда-нибудь еще выйти в море.
        Я вновь поглядел на куттер. Стремительные линии его обводов свидетельствовали о том, что при малых размерах суденышко развивает отличную скорость и ему не нужен большой экипаж. А значит, дело за малым - всей нашей компанией попасть на борт, обзавестись по дороге экипажем, хорошим лоцманом и выйти в море, не вызывая у англичан острого желания встретить нас залпом береговых батарей или орудий фрегата, охраняющего вход в бухту. Как сказал бы Лис… Я включил закрытую связь.
        - Капитан, то-то мне не нравится быть англичанином. Почему меня, известного канадского бизнесмена, держат в четырех стенах этого замка, как будто я какой-нибудь там гурман лягушачий?!
        - И все же, Сережа, твои четыре стены сильно отличаются от моих.
        - Вот только не надо мне тут рассказывать о социальной справедливости и вопрошать, кому на Руси жить хорошо. Тоже мне, Герцен! Как по мне, отсюда пора уже выбираться!
        - Я помню, ты говорил.
        - Ай, молодец, купи медаль в галантерее! Я не слышу конструктивных предложений.
        - Это потому, что ты не даешь вставить слово.
        - Это потому, что слово не воробей, вставишь - не выставишь.
        - О господи, побудь хоть немного серьезным!
        - Ты Господу или мне?
        - Тебе!
        - Шо я с этого буду иметь?
        - Ночную прогулку и ветер свободы в парусах.
        - О, слышу голос прежнего Капитана.
        - Ты обещал быть серьезным.
        - Вальдар, ты же знаешь, когда я становлюсь серьезным, я представляю серьезную угрозу для общества.
        - Именно этого я от тебя и добиваюсь.
        - Излагай давай, откель грозить мы будем шведу.
        - При чем тут швед?
        - При Медном всаднике. Не отвлекайся.
        - Так, для начала, насколько вы свободны в передвижении?
        - В тюремный сектор мы не заходим, однако шастать по замку можем беспрепятственно. Как сказал летеха, лорд Габерлин уже прибыл на Гернси и к ночи будет здесь. Стало быть, завтра днем примется отделять козлищ от овнищ.
        - Хорошая новость. Надеюсь, никто не помешает лорду до поры до времени действовать по его плану.
        - Давай-давай, поведай остолбеневшей публике, что ты уже надумал.
        - Скажи, ты сможешь раздобыть мундир английского офицера?
        - Судя по тому, как давешний летеха глядит на нашу прелесть, при известном повороте событий я могу позаимствовать мундир, а также нижнее белье, при этом не потревожив тела.
        - Лис, ты обещал!
        - Шо тебе теперь не нравится при моей серьезности? Я справедлив, шо тот плакат
«Куда ты заныкал остаток зарплаты?!» или там еще спрашивали: «Ты записался доброволком?!»
        - Лис!
        - Ну, хорошо, хорошо. Если Софи ответит мне взаимностью в целях великого дела, то мы вытряхнем лейтенанта из порток и портупеи, не дав ему возможности куртуазно их скинуть. Шо дальше?
        - Дальше нужно проникнуть к лорду и сообщить ему, что французский офицер, захваченный на голландском корабле, на самом деле английский дворянин, посланный в Россию со специальным заданием.
        - Блин, это такая голая правда, что даже обидно! Я так растрачу таланты в тупом и банальном изложении фактов. Негде ж развернуться!
        - Погоди, разворачиваться будем в гавани.
        - Ладно, уговорил. Суть я понял, но ответь мне на пару вопросов: кто и с каких бодунов пустит какого-то лейтенанта к уставшему от трудов праведных лорду, да еще среди ночи?
        - Лис, во-первых, это как раз твоя задача придумать, как и почему. Во-вторых, ночью как раз легче, чем днем. Меньше помех.
        - Ага, типа, спят усталые игрушки… Ну, спасибо, удружил! Пойду думу думать и склонять мисс Рид к противозачаточным действиям.
        - Ты опять за свое?
        - За какое еще свое? Это я, по-твоему, должен с лейтенантом флиртовать?! И не надейся, я на такое не подписывался!
        Я тяжело вздохнул, и Лис вновь заговорил серьезно, вернее, настолько серьезно, насколько он вообще был способен:
        - Ладно, хорошо. Нанесли мы неофициальный вражественный визит, и шо дальше? Я так понимаю, Софу здесь бросать ты не собираешься?
        - Сергей…
        - Можешь не отвечать, это был грязно риторический вопрос. Я просто стараюсь покрасивше себе представить увлекательную ночную прогулку: ты, да я, да мы с тобой. Плюс отрада глаз твоих, плюс лорд… да, кстати, брата госпожи Рид берем или оставляем здесь?
        - Что?!
        - В грамматике русского языка вопрос, относящийся к одушевленному скоплению атомов, должен звучать не «что?», а «кто?».
        - Погоди, но он же остался в Риге… мы же с тобой видели…
        - Да ну? Ты, похоже, слушал тоже этим, как его? Сердцем. А надо, скажу тебе по секрету, ушами. Софа четко сказала: «Вон его шляпа и плащ», где в этом наборе предметов достопочтенный мистер Рид?
        - Нигде, - сознался я.
        - Правильно. Садись, пять! Впрочем, ты уже сидишь. В тот момент, как ты утешал мисс Рид и отпаивал ее казенной валерьянкой, наш уважаемый судостроитель решил удалиться от терний мирской жизни.
        - Ты хочешь сказать, что все это время он скрывался под сутаной доминиканца? То-то он все сидел в каюте.
        - Ну почему так сразу - скрывался? Может, ему после нашей пьянки явление было, такая себе разновидность белой горячки. У него вообще сейчас тяжелый период в жизни. Сначала он бросил писать портреты, потом строить корабли…
        - Погоди, погоди, Лис! Ты что же, хочешь сказать, что Якоб ван Хеллен и Роберт Рид
        - одно и то же лицо?
        - Я б даже утверждал, что все остальные части тела тоже одни и те же. Как ты помнишь, ван Хеллена я не видел, однако краем глаза заприметил того самого мальчишку, который приносил ему пиво и сосиски.
        - Да, я помню, который бесследно исчез.
        - Ага, потому что его никогда и не было. Капитан, еще раз, оставь сердцу его прямую функцию - перекачивать кровь, а попутно напряги серое вещество. Мальчика не было, потому что была девочка! Столь приятная твоим глазам, рукам и бог весть еще чему Софи Рид. Они с братом, конечно, умеют здорово гримироваться и быстро менять костюмы, но есть маленькое «но» - манера двигаться у них остается та же. Не пощастило ребятам изучать систему Станиславского.
        - Проклятье!
        - Я хотел тебе сказать раньше, еще там, на борту, но, с другой стороны, это хорошая новость. Если бы мисс Рид оказалась мальчиком, тебя бы ждало глубочайшее разочарование в жизни.
        Я лишь вздохнул, признавая правоту старого друга.
        - Тогда выходит, они тащат нас в ловушку. Все эти басни про верфь в Риге и высокопоставленного дядю в Париже лишь для того, чтобы заманить нас во Францию, прямо в руки тамошней контрразведки.
        - Может, и так, - согласился напарник. - Но я думаю, история с золотом на берегах Сакраменто их настолько подцепила, что банально сдавать нас на ужин мадам Гильотен они вряд ли станут.
        - Пожалуй. Скорее всего, действительно затеялась какая-то подковерная борьба. Хорошо бы выяснить, кто на самом деле эти двое и чего хотят. Естественно, кроме золота.
        - А может, ничего, кроме него, душевного, и не хотят?
        - И в этом тоже неплохо бы убедиться. Но ответь мне, если ты уже давно понял, что мисс Рид и ее брат не те, за кого себя выдают, почему загодя не предупредил меня? Почему не остановил?
        - Капитан, вот ты странный! Ты ж помнишь, что ван Хеллен слышал о твоей миссии, так сказать, в прямом эфире. Был это мистер Рид или его тайный агент - глубоко по барабану. В Париже уже, вероятно, готовят ковровые дорожки к твоему приезду, а заодно - почетный караул трех сортов войск. В принципе, эта семейка могла пустить дело на самотек. Ван Хеллен явился бы к принцу через пару дней после нашего отъезда, напел песен, как его похитили разбойники, надеясь получить выкуп, а намедни, скажем, упились, как свиньи, и вот он здесь, в цветах и в шляпе. Но они так не сделали. Стало быть, у них имеется явный тайный интерес. Так пусть до поры до времени думают, что все идет по их хитроумному плану. Я ж знаю, ты придумаешь, как выкрутиться.
        - Спасибо, удружил.
        - Да всегда пожалуйста, чуть шо, обращайся. Но, Капитан, я уже притомился с ответами и еще не закончил с вопросами.
        - Давай задавай.
        - В мои многочисленные таланты входит пилотирование легкомоторных самолетов, но в смысле кораблей я могу разве что с барышней, на веслах. Кстати, ты уже озаботился, где мы берем корабль?
        - Конечно. Не только где, но и какой. Сейчас только обсудим с его капитаном детали, и можно будет стартовать.
        - Я в тебя верил! Тогда я пойду окучивать ридное семейство.
        - Только, пожалуйста, не переусердствуй.
        - Ой, не делай мне смешно, я ж обещался быть серьезным.
        Связь отключилась. До начала активных действий оставалось еще несколько часов, и следовало утрясти некоторые насущные вопросы.
        - Красивый. - Я еще раз поглядел на куттер. - Действительно, стриж. Должно быть, быстроходный?
        - Летит, как птица. Но, увы, по артиллерии с фрегатом ему не тягаться. А эти сволочи дежурят неподалеку от портов и перехватывают все, что выходит в море с нашей стороны.
        - Да, - согласился я, - незадача. Жак, а что ты скажешь, если у тебя вдруг появится возможность вырваться отсюда?
        - Приятель, если ты волшебник и превратишь меня самого в стрижа, я и на это соглашусь.
        - Нет, колдовать я не умею.
        - А сбежать отсюда невозможно. Стены тридцать футов, башня - все пятьдесят, да еще прибавь сюда высоту скалы, на которой она стоит.
        - Господь с тобой, Жак! Я не умею не только колдовать, но также летать и проходить через стены. Я намерен уйти отсюда, и уйти через ворота, если ты со мной…
        Молодой офицер поглядел на меня долгим, испытывающим взглядом.
        - Гражданин Арно, если ты не шутишь, если ты и впрямь сделаешь это, то отныне и навек…
        - Вот и отлично. Тогда ответь, экипаж «Стрижа» в крепости?
        - Да, в матросских бараках.
        - Ты можешь передать им, чтобы сегодня вечером они были готовы выполнить любой твой приказ, не задавая лишних вопросов и ничему не удивляясь?
        - Попробую, Виктор. Матросов заставляют выносить баки с нечистотами из офицерских камер…
        - Передай, это очень важно. И да сопутствует нам удача. - Я выставил вперед кулак, будто держа в нем стакан грога, и мой собрат по несчастью, уловив смысл жеста, ответил на него тем же.

* * *
        Щеголеватый лейтенант постучал в дверь комнаты мисс Рид и, дождавшись ответа, толкнул ее.
        - Софи, я так рад, что вы ответили на зов моей души! Я так ждал этой встречи. Вы самая прелестная девушка, которую я когда-либо видел. Софи, поверьте, я не какой-нибудь там вертопрах, я честный и благородный человек, я сквайр. Если вы скажете мне «да»… - Он страстно вцепился в плечи хрупкой девушки.
        - Да! - раздался за дверью голос Лиса. - Софа! Я шо-то не понял, где мои чистые носки? - Лис распахнул дверь и замер на пороге, дико вращая глазами. - Я опять как-то не понял, шо делает этот грязный хмырь в покоях моей любимой маленькой сестрички?!
        - Сэр, я все объясню!
        - Святому Петру ты все объяснишь, если он тебе предварительно челюсть обратно приделает!
        - Но, сэр!
        Левый кулак Лиса врезался в печень лейтенанта, точно штурмовой таран в крепостные ворота, и офицер уселся мимо стула, хватая воздух ртом и глядя на мир бессмысленным взглядом.
        - Поговори у меня тут! Софи, девочка моя, прошу тебя, сходи-ка покайся достопочтенному аббату в своих грехах. И мне очередь займи, я сейчас разберусь с этим коварным насильником, позорящим высокое звание лейтенанта военно-морских сил, и тоже приду каяться.
        Софи Рид слегка присела в поклоне и, потупив взгляд, покинула комнату.
        - Как говорится, - подытожил Лис, доставая из кармана тонкий, сплетенный из конского волоса шнур, - жизнь полна импровизаций. - Он привычным жестом свил петлю, накинул ее на шею офицера, затем рывком поднял его за шиворот и бросил на постель. - Ты ж сюда хотел? Ни в чем себе не отказывай, только одежку скинь, а то неудобно как-то - в койке и в сапогах. И давай без глупостей, а то следственная комиссия будет долго выяснять, почему молодой, подававший надежды сквайр решил вдруг повеситься в покоях одной милой девушки.
        Проделав требуемое, лейтенант попробовал было рвануться в сторону, но получил от Сергея тяжелую затрещину и дальше старался не дергаться. Тем более, что попытки разорвать горлом волосяной шнур не доставляли ему приятности. Спустя пару минут все было закончено. Лейтенант лежал на боку с закрытыми глазами и дышал через раз, поза его была не слишком естественна, и попытки шевельнуть ногами все туже затягивали петлю. Но Лис и не требовал у противника шевелить ногами, он стоял над ним и вещал тоном заправского оратора:
        - Военная стезя, она такая: бывают победы, а бывает и «ну его на фиг!». И вот этот
«на фиг» надо встречать с достоинством. И запомни, эсквайр, если ты будешь дергаться, останешься без достоинства. Все, почтеннейший, не буду мешать. Подумай о вышнем, о пользе целибата, а я пойду каяться, ибо шо-то я загрузил душу грехами по самое не балуйся. А сколько мне их сегодня еще предстоит совершить! Прощавай, дружаня.

* * *
        Путь от комнаты мисс Рид в часовню, возле которой находилось жилье, выделенное местным капелланом заезжему аббату, был недолог. Замок Брай никто бы не назвал полноценной военно-морской базой, но, когда он строился, никто и подумать не мог, что здесь станут содержать сотни военнопленных и в придачу - какой-никакой гарнизон!
        Обнаруженных на кораблях соотечественников англичане помещали в комнатах замковой прислуги. Апартаменты коменданта на третьем этаже господского дома были, по сути, единственным приличным помещением. Сегодня, по случаю приезда лорда Габерлина, комендант покинул замок и отправился гостить к одному из городских олдерменов[Олдермен - член городского правления.] , уступив свои покои высокому гостю.
        Все это Лис выяснил, пока развлекал беседой увязываемого лейтенанта, прежде чем заткнуть ему кляпом рот. Теперь Сергей стучался в дверь небольшого флигеля, спеша придать лицу своему вид столь благостный, что даже чудотворная икона могла бы перестать рыдать кровавыми слезами и улыбнуться от умиления.
        - Падре, я вас не потревожу?
        - Входите, сын мой, - раздался приглушенный ответ. Сергей не заставил себя уговаривать.
        Мисс Рид сидела за столом, святой отец стоял у распятия, повернувшись спиной к двери, и, перебирая четки, шептал под нос молитвы.
        - Падре, я бешено извиняюсь, шо отвлекаю от беседы со Всевышним. Поболтать с ним вы всегда успеете, а у меня дела, не терпящие отлагательств.
        - Стыдитесь! - раздалось из-под капюшона.
        - Да, как-нибудь, при случае, обязательно! Я ж только хотел узнать, ваше преподобие, вас не одолевает внезапное желание в очередной раз сменить амплуа?
        - Да как только язык у вас повернулся!..
        - Меньше пафоса! Язык у всех поворачивается силой надлежащих мышц и должных сигналов мозга. Вернемся к вашей особе. За столь краткое знакомство я уже знаю о трех ролях: художник ван Хеллен, кораблестроитель Рид, вот теперь - аббат. Поверьте, я готов рукоплескать, но у меня нет времени, и у вас, замечу, тоже.
        Капюшон откинулся, Роберт Рид выплюнул пару кусков ваты, раздувавших его щеки и менявших голос, стянул парик с тонзурой и бросил его на стол. Все это время Лис молча следил за действиями знакомца.
        - И давно вы меня раскусили? - после недолгой паузы спросил Рид.
        - Заподозрил еще на берегу, практически в момент знакомства, а потом, когда любящий брат опоздал к отплытию, все стало очевидно.
        - Видишь, Софи, - Роберт повернулся к сестре, - а ты говорила, отлично придумано.
        - Да вы так не расстраивайтесь, - утешил их Сергей, - соврите мне, что хотели проверить чувства моего друга, но розыгрыш не удался, а я сделаю вид, что поверил, мне не жалко.
        - Чего вы хотите? - вздохнул Роберт.
        - Во, деловое начало! Трубу, саблю и щенка бульдога. Впрочем, нет, сабля у меня уже есть. А пока, Роберт, или Якоб, или как вас там, давайте внесем ясность здесь, так сказать, на берегу. Если вы желаете заманить нас с другом в западню, то вам это не удастся. Но при этом «не удастся» пострадают люди. И, шо печально, этими людьми будете вы. Простите, мисс, не хотел огорчать, но такова правда. Если вы хотите выбраться из здешнего клоповника, то мы с Вальтаре готовы помочь.
        - Он же заперт в камере!
        - Ну да, человек решил отдохнуть перед ночным побегом. Озаботился, чтобы зря не беспокоили. А шо, по-вашему, он должен носиться по двору, как в попу раненый джейран, разыскивая место для подкопа? Конец восемнадцатого века на дворе - эпоха Просвещения, кто сейчас так делает?!
        - Я слушаю вас, Рейнар.
        - Честно сказать, я бы сначала хотел услышать пару слов от вас. Что вы делали в Митаве, зачем шпионили за Конде, для кого шпионили и еще, лично от меня: шо это за стремительный подрыв с места? Только, пожалуйста, у нас не так много времени, поэтому, как в суде: правду, только правду и ничего, кроме правды. А то ведь мы с Вальтаре можем уйти и без вас, а вот когда освободят хозяина этих вещей, - Лис указал на связанный в узел лейтенантский мундир, - у крошки Софи могут начаться грандиозные неприятности.
        - Хорошо, - недавний аббат мрачно сдвинул брови. - Меня зовут Арман де Морней, мы с сестрой уроженцы Луизианы.
        - Ну да, это я знаю, - кивнул Лис. - Ты спьяну как-то проболтался барону, что по красоте Софи нет равных в Новом Орлеане.
        - Черт! - выругался кораблестроитель в сутане.
        - Да ты так не богохульствуй! Я ж все равно в совпадения не верю. После исчезновения художника и случайного знакомства с вами, мисс Рид, отмотав воспоминания о нашем столкновении на крыльце, я четко увидел, так сказать, внутренним взором, что, выскочив на улицу, действительно не обнаружил мальчика, как того ожидал. Зато буквально через мгновение из ворот собора вышла девочка с корзинкой. Неслабая идея - использовать храмовые исповедальни вместо кабинок для переодевания! И то сказать, спрятал юбку под рубахой - получился бутуз, вытащил юбку - хрупкая девушка. Так что прокол досадный, но, к счастью, не единственный.
        - Вы очень наблюдательны, - тихо проговорила Софи. - Честно говоря, мы вас недооценили.
        - Это бывает. Но, как говорил адвокат Пьер Патлен, «вернемся к нашим баранам». На кого вы работаете? И для чего шпионили за Конде?
        - Я не могу назвать вам имя, но это очень влиятельный человек, и он ставит перед собой высокую и священную цель - возвращение на французский трон истинного короля. Не графа Прованского, не графа Артуа, а сына несчастного короля Людовика.
        - О как интересно! - хмыкнул Лис. - Так его же вроде того… отправили к батюшке с матушкой.
        - Он жив, - покачала головой мисс Рид. - Поверьте, мы сейчас связаны определенными обязательствами, но желали бы непременно представить вас ему. Ибо, насколько брат понял из задания, полученного вашим другом, во многом наши цели совпадают. Так что можете не опасаться, мы не агенты Директории. Более того, человек, о котором мы говорим, обеспечит вам покровительство и надежную защиту.
        - Ты слышал, Капитан?
        - Естественно, слышал.
        - А теперь, месье, - усаживаясь рядом с Софи, вновь заговорил Арман де Морней, - скажите: на берегах Сакраменто действительно есть золото или это была только уловка?
        - Я честный человек! - возмутился Лис. - И если я шо-то говорю, значит, шо-то при этом думаю. А теперь за дело. Вот вам костюм, и щас мы тут набросаем на белый лист пару слов для новой роли.
        Глава 6
        Трудные задачи выполняем немедленно, невыполнимые - чуть погодя.
        Генерал Василий Маргелов
        Лис отошел на пару шагов и оценивающим взглядом смерил представшего его взору новоявленного лейтенанта королевских военно-морских сил.
        - А ничего так. Одежка тесновата малеха, но, уж извини, выбора не было. И то сказать, лейтенант не адмирал, откуда ему взять денег на мундир по мерке?
        - Но как я туда войду? - спросил Арман де Морней.
        - Обычно, друг мой, английские офицеры перемещаются ногами вниз, но если вас пробьет на оригинальность…
        - Вы понимаете, что я имею в виду.
        - Драгоценный мой лейтенант, все очень просто. Здесь, в Брае, не так много офицеров. Все друг друга знают. Представитель короля Георга тоже приезжает со свитой, где все известны друг другу. Но первые со вторыми обычно незнакомы. Поэтому, увидев спокойно и уверенно шествующего лейтенанта, прекрасно изъясняющегося на английском, первые сочтут его офицером свиты, а вторые - здешней боевой скотинкой. А поскольку вы, святой папаша, столь предусмотрительно скрывали под капюшоном светлый лик, то шанс, что вас узнают в фэйс лица… Скорее остров тронется с места и своим ходом поплывет во Францию.
        Лис приложил руку к груди, включая закрытую связь.
        - Капитан, дело за мелочью. Ну то есть, теперь нужно ключевое слово. Шо будет тереть по ушам лейтенант Рид такого, шоб его посреди ночи пустили к утомленному милорду?
        Вызов Лиса отвлек меня от долгих сосредоточенных воспоминаний. В кои-то веки я с благодарностью вспомнил своего дядю-епископа, который разговоры на любую тему сводил к перечислению степеней родства английских аристократических фамилий. Особенно его увлекали их связи с нашим родом, и я был приговорен выслушивать многочасовые занудные лекции о скандалах и судебных разбирательствах в нашем хранимом Богом королевстве. Каким-то чудом он помнил все подробности семейных дрязг британской аристократии, начиная примерно с Войны Роз. А что касалось рода Камдейлов, так и вовсе от Кнуда Великого[Кнуд Великий (994/995-1035) - король Дании, Англии и Норвегии, владетель Шлезвига и Померании.] .
        К своему удивлению и немалой радости, мне удалось извлечь из недр памяти кое-какие замшелые сплетни относительно рода Габерлинов. Даже не пришлось взывать к помощи Базы.
        - Так, Лис, слушай и запоминай. Джозеф Уилки лорд Габерлин женат на Элизабет Леверидж, второй дочери Генри Коснея, второго виконта Левериджа.
        - Капитан, ты шо, издеваешься?
        - Еще даже не начал. Он взял ее в жены из-за состояния отца, но этот пожилой джентльмен по сей день жив, совершенно не считаясь с тем, что леди Элизабет и в день бракосочетания была не молода и уже не хороша собой. И сейчас, после двадцати одного года брака, известна в округе сварливым и скандальным нравом.
        - О, так мы, выходит, сделаем товарищу милорду тем большее одолжение, чем дальше мы его увезем?
        - Об одолжениях потом. Так вот, эта леди Элизабет рядом со своим отцом просто нежный и кроткий агнец, тот вообще какой-то воинственный человеконенавистник. И это в свои восемьдесят три года! Мерзкий, желчный старикан. Но у него есть одна слабость, вернее, была.
        - Ну, если была, то нам-то шо за дело?
        - Погоди, именно это «была» играет нам на руку. Зовут слабость Томас Барнвил. Может, уже и звали, ни у кого нет точных сведений о нем.
        - Старый хрен выступает по мальчикам?
        - Старый хрен, будучи молодым, выступал по девочкам, и одна из них родила ему сына Генри. Расчувствовавшись, виконт подарил ей манор[Манор - феодальное поместье в средневековых Англии и Шотландии.] Барнвил-Холл. В свою очередь, у его сына родился собственный, как две капли воды похожий на деда в юности. И так уж получилось, что этот мистер Барнвилл, коего виконт официально признал своим внуком, исчез в неизвестном направлении пять лет назад. Может, убит, может, уплыл за море, а может, был отправлен с тайной миссией в Россию. Томас долгое время крутился рядом с принцем Георгом, так что вполне мог стать тайным агентом. Положение среди родни у него шаткое, денег, как обычно, не хватало, но леди Элизабет всегда отличала его среди прочих охотников на батюшкино наследство.
        - Серьезное наследство?
        - Что-то около двух миллионов фунтов стерлингов.
        - Ого!
        - Да. После смерти виконта Левериджа случилась жуткая грызня, в результате дело велось вплоть до двадцатых годов прошлого века.
        - Кто выиграл?
        - Никто, род пресекся.
        - Ладно, оставим историю новому Шекспиру. Если я тебя понял, ты и будешь у нас Томас Барнвилл, возвращающийся с победой домой?
        - Именно так, геройский племянник сварливой леди Элизабет. Думаю, она не обрадуется, узнав, что ее дорогой мальчик гнил в камере, в то время как несносный муж мог одним росчерком пера вернуть его семье.
        - А че, складно. Щас будем учить роль с лейтенантом Ридом.

* * *
        Появление незнакомого офицера, как и предсказывал Лис, не вызвало особого интереса. Раз уж он в замке, значит, проверен и перепроверен. Караульный вяло отсалютовал ружьем, пропуская лейтенанта и какого-то дылду в штатском, видимо слугу. А вот отдыхавший возле покоев лорда Габерлина адъютант ночным гостем заинтересовался:
        - Чем вызван ваш визит в столь поздний час?
        Но Арман де Морней при желании умел быть чрезвычайно убедительным:
        - Здесь есть одно секретное дельце, сэр.
        - Какое дельце, сэр?
        - Секретное, сэр. У нас в крепости содержится некий французский офицер, который утверждает, что он англичанин, состоящий на тайной службе его величества. Он говорит, что его номер ноль-ноль-семь и он следует в Лондон после выполнения задания.
        - Занятная история, сэр, но она может подождать то утра.
        - Я так и сказал этому пленнику, но тот утверждает, что его настоящее имя - Томас Барнвилл и что он племянник миссис Элизабет Габерлин, урожденной Леверидж.
        Адъютант скривился, будто съел устрицу, позабыв извлечь ее из раковины. Должно быть, перспектива разбудить его милость, да еще в столь поздний час, не вызывала у него энтузиазма.
        - А он точно Барнвилл?
        - Откуда же мне знать? - пожал плечами Рид. - Но по-английски говорит, как настоящий лондонец, и сыплет именами, титулами и званиями, словно только вчера прибыл от двора короля Георга.
        - Н-да, история… - Адъютант с заметной неохотой поднялся с места, пытаясь сообразить, за что ему достанется больше - за грубое вмешательство в череду снов милорда или за то, что дорогой племянник леди Габерлин продолжит страдать в тюремной камере, несмотря на четкий и ясный доклад? По всему выходило, что последний вариант хуже. В первом случае гроза могла пройти мимо, сменившись радостью встречи, во втором он рисковал обзавестись некоторым количеством влиятельных и знатных врагов на всю жизнь.
        - Ждите здесь, - наконец выдавил он и скрылся за дверью покоев.
        - Роберт, - наклоняясь к лейтенанту, тихо произнес Лис, - ты пока жди, а я тут метнусь, типа, в сортир, а заодно выясню, что у нас на этаже с охраной.
        Де Морней молча кивнул, «отпуская слугу».
        Адъютанта не было минут пять, за это время из-за двери не слышалось ни звука. Видимо, за стеной находился кабинет, а не спальня. Наконец офицер появился и предложил ночному гостю пройти.
        Лорд Габерлин, невыспавшийся и недовольный, сидел в атласном шлафроке[Шлафрок - в XVIII-XIXвв. домашняя одежда в виде длинного просторного халата, подпоясанного шнуром с кистями. Считалось вполне пристойным принимать гостей в первой половине дня в шлафроке.] поверх ночной рубашки за рабочим столом, пытаясь сфокусировать взгляд и рассмотреть пришедшего в неярком свете зажженного канделябра.
        - Лейтенант Рид, милорд, - отрекомендовался де Морней.
        - Да, - невпопад кивнул представитель его величества. - Джереми сказал, что вы запихнули в каземат моего родича?
        - Никак нет, сэр, он сидит в офицерской камере.
        - Да к черту, хоть у вас в заднице! Каков он из себя?
        - Рост выше среднего, широкие плечи…
        - Долговязый, как все Левериджи! - процедил Габерлин. - Ни дать ни взять, моя Бэтси… Так где его носило все эти годы?
        - В России, милорд.
        - Какого дьявола он туда поперся?
        - Он молчит об этом. Утверждает, что обязан доложить о результатах своей миссии непосредственно принцу Георгу.
        - Принцу Георгу, - пробормотал недовольный лорд. - Потом еще скажут, что я мешал ему выполнить свой долг… Ладно, черт возьми, давай волоки его сюда.
        - Если ваша милость напишет распоряжение, я приведу его так быстро, как только смогу.
        - Это обязательно должен сделать я?
        - Приказ мог бы отдать комендант, но он сейчас в городе. Распорядитесь отослать за ним нарочного?
        Лорд махнул рукой:
        - Обойдемся. Где тут у него перо и бумага?
        - Справа от вас, милорд.

* * *
        Лейтенант Рид стукнул кулаком в железную дверь, закрывавшую проход в коридор старой башни. Дежуривший за ней капрал посмотрел в зарешеченный глазок, прорезанный в металлической толще, и сонно осведомился:
        - Кто?!
        - Офицер с распоряжением от лорда Габерлина. Открыть немедленно!
        - О господи! - Капрал засуетился с ключами. - Одно мгновение, сейчас, сейчас.
        Тяжелая дверь поддалась, и страж коридора вытянулся в струнку.
        - Прошу извинить, господин лейтенант. Я думал, это Николас, который там внизу дежурит, погреться пришел. Не ожидал так поздно.
        - Поздно, рано - не твое дело! Ты на военной службе. Вот предписание. Мне нужен заключенный, лейтенант Виктор Арно.
        - Не извольте сомневаться, сию минуту!
        - Капитан, - раздалось на канале связи, - там к тебе щас цербер приковыляет. Ты ж его без моей помощи спать уложишь?
        - Что за глупые вопросы?
        - Ну, мало ли? Может, в застенках охилял, колыбельные петь разучился.
        - Не беспокойся.
        - Ладно, утешил. Я сейчас еще одного твоего земляка притащу. И давай буди мичмана, ему предстоит стать молчаливым английским капралом.

* * *
        Пленник, сопровождаемый юным капралом и видавшим виды рядовым стрелком с переносицей, в силу жизненных передряг имевшей форму латинской буквы s, проследовал мимо стражи у двери комендантского дома и, подгоняемый в спину тычками прикладов, тронулся вверх по лестнице. Шествующий впереди офицер приказал остановиться и отправился будить придремавшего адъютанта. Через несколько минут он появился на пороге: «Вводите». Конвоиры ввели арестанта в приемную лорда Габерлина и четким движением опустили ружья в положение «к ноге».
        - К чему этот шум? - поморщился адъютант.
        - Устав! - провозгласил лейтенант Рид, вкладывая в это волшебное слово весь опыт мировой строевой практики. - Караул - здесь, вы - со мной. - Он постучал в дверь кабинета. - По вашему приказанию, милорд.
        - Да. Пусть войдет.
        Лорд Габерлин уже сменил шлафрок на парадный мундир со знаком ордена Бани[Орден Бани - британский рыцарский орден, основанный Георгом I 18 мая 1725г.] на шее. Он сделал шаг навстречу вошедшему, распахивая объятия, да так и замер, не дойдя.
        - Вы не Барнсвилл, сэр, - то ли утверждая, то ли спрашивая, проговорил королевский чиновник. - Тогда кто вы, черт возьми?!
        - Это не важно. Важно, кто он. - Я выхватил из-под рубахи абордажный пистоль. - Настоятельно рекомендую! Стреляет недалеко, но заряд большой, и пуля величиною с голубиное яйцо.
        - Это изме…
        - Нет, нет, все нормально. Ваши люди верны вам, мои - мне. Все по-честному, обычная спецоперация. Если будете вести себя разумно, гарантирую вам жизнь, нет - гарантирую смерть.
        - Чего вы от меня хотите? - поджал губы царедворец.
        - Сделайте любезность, напишите приказ, в котором объявите куттер «Стриж» кораблем на британской военно-морской службе и весь его экипаж - приравненным в правах и обязанностях к офицерам и матросам королевского флота. Мы уходим в море немедля.
        Лорд Габерлин обмакнул перо в чернильницу и начал старательно выводить строки распоряжения.
        - Что вы намерены сделать со мной?
        - Если вы дадите слово джентльмена не предпринимать ничего против меня и моих людей, то, как только мы окажемся в безопасности, я предоставлю вам самому решать свою участь. Могу заверить, мне бы не хотелось проливать зря кровь.
        За дверью послышался какой-то тихий невнятный шум, а потом сдавленный всхлип.
        - Что вы сделали с Джереми?!
        - Прошу вас, не отвлекайтесь, ничего серьезного. Ваш адъютант проведет остаток ночи на комендантских перинах. Надеюсь, это отчасти скрасит ему факт потери мундира.
        - Капитан, - услышал я голос Лиса, - давай заканчивай. Тебя уже ждет переходящая капральская форма.

* * *
        Признаться честно, давно я не видел столь озадаченных лиц, как у матросов куттера
«Стриж», когда вдруг среди ночи стража распахнула дверь барака и сурово, но без лишней грубости потребовала выходить с вещами на построение. В первые минуты французские моряки терялись в догадках, что бы это могло значить. Увидев своего командира в мундире английского офицера, команда зароптала, готовясь оказать яростное неповиновение предателю. Это был бы наихудший вариант развития моего плана, но тут мы ничего не могли заранее предугадать.
        Еще во время прогулки мичман умудрился переброситься словцом с кем-то из матросов, но передал ли тот его слова команде? Дошел ли до недавних рыбаков и контрабандистов смысл приказа? А если дошел, соображают ли они, что именно в эту минуту настает урочный час?
        Я приготовился изображать заправского капрала и восстанавливать прикладом и отборной руганью попранный наглецами порядок, однако мичман хорошо знал свое дело. Он выступил вперед и заговорил голосом звонким и гулким, точно корабельная рында[Рында - судовой колокол, служит для подачи сигналов и отсчета времени.] :
        - Согласно моему сегодняшнему приказу вы вновь приступаете к службе под присягой на куттере «Стриж». Равняйсь! Смирно! Боцман, стройте команду в колонну по три! За мной, шагом марш!
        Должно быть, с этой секунды до экипажа стало медленно доходить, что все идет как надо, что их предводитель, как обычно, на высоте, что английский вельможа, сопровождаемый офицерами и двумя солдатами, - это, должно быть, часть гениального замысла капитана их маленького, но боевого кораблика. Недаром командира именуют
«вторым после бога». А уж если Республика установила, что бога нет…
        Стая морских волков брела по пирсу. Может, им и не хватало четкости шага английских стрелков, а одежда в стиле «кто во что горазд» не напоминала алые британские мундиры, но кому в море есть дело до печатного шага и щегольской формы? Команда шла к своему кораблю, задержавшись лишь на мгновение у замковой часовни, чтобы принять в свои ряды какого-то монашка в доминиканской сутане с нахлобученным на голову капюшоном и костяными четками в руках. Ну, монах так монах, отчего на корабле не быть своему капеллану? Выходит, бог таки есть, но и второй после него - немалая величина.
        Часовой на пирсе всполошился было, увидев шествующую команду, но, заметив впереди самого лорда Габерлина с эскортом, успокоился и лихо вскинул оружие «на караул».
        - Вольно! - скомандовал офицер в адъютантском мундире, протягивая часовому свернутый и пропечатанный алой сургучной печатью конверт. - Бегом к начальнику порта! Это приказ выпустить в море куттер «Стриж» и прислать сюда лоцмана! Живо-живо!
        - Экипаж на борт! Приготовиться к отплытию!

* * *
        Как и обещал Жак Леблан, «Стриж» был отменно быстр. Стремительно рассекая форштевнем невысокую волну, куттер скользил все дальше от Нормандского архипелага. Рассветный ветер наполнял паруса и радостно обдувал лица. Выйдя за границу прибрежных скал, командир легкокрылого парусника отпустил лоцмана. Едва тот скрылся из виду, экипаж, не сговариваясь, принялся орать что-то невразумительное, ликуя, наслаждаясь свободой и посылая британцам все известные проклятия. Сам мичман с отвращением скинул темно-синий флотский китель, позаимствованный у адъютанта королевского наместника, и теперь, не обращая внимания на холод, разгуливал по палубе в батистовой сорочке и подвязанных веревкой заношенных красных панталонах на два размера больше, чем следовало. Должно быть, это старье осталось от прежнего командира и долго валялось в каком-нибудь рундуке в единственной на суденышке каюте.
        Счастье переполняло сердца, рвавшиеся на родину. Поспешить действительно стоило - восьмифунтовые пушки куттера на сей раз служили бесполезным украшением: после стоянки на острове корабль остался без единого фунта пороха и вовсе без ядер. Да и вооружение экипажа, если исключить трофейные ружья, сабли и Лисовские абордажные пистолеты, составляли лишь кулаки матросов.
        Клочья рассветного тумана еще цеплялись за бушприты и реи, но всякому было ясно, что очень скоро караул придет сменять охрану в замковой башне и, обнаружив камеры запертыми, не сможет найти сослуживцев. В уме я уже видел, как бегут докладывать, ругаясь во весь голос, ошалевшие сторожа, как бросаются на поиски наместника его адъютанты… Переполох на острове случится первостатейный, и, ясное дело, на поимку
«Стрижа» отправится не только фрегат, стоявший на рейде, но и все, что может двигаться. Конечно, уходя из Брая, мы попытались обмануть подозрительность моих соплеменников и поначалу шли в сторону Англии, пока очертания Сейнт-Энн окончательно не скрылись из виду. Но кто знает, удалась ли эта уловка? Как бы то ни было, времени на этот маневр мы потеряли довольно много.
        Сидя за столом в каюте, я перебирал захваченные богатства: так и не распечатанный пакет от генерала Журдана плюс свежая корреспонденция с королевской печатью от лордов адмиралтейства, ждавшая утра на столе Габерлина. Рядом сокрушался Лис, сетуя, что оставил на острове казну королевского наместника. Без этого трофея победа казалась ему неполной, а веселье - неуместным. Когда ближе к вечеру марсовый[Марсовый - матрос-наблюдатель, располагающийся на закрепленной в верхней части мачты площадке - марсе.] закричал с мачты: «Земля!» - с моей души упал огромный груз. В этот миг в дверь каюты постучали.
        - Гражданин лейтенант! - объявил один из вахтенных матросов. - Пленник требует встречи с вами.
        - Приведите, - распорядился я.
        Через минуту моряк вернулся, ведя за собой лорда Габерлина.
        - Сэр, - с гневом заговорил наместник, сверля меня пристальным недобрым взглядом,
        - вы обещали, что отпустите меня, когда окажетесь в безопасности. Но вот уже берега Франции, а вы и не подумали сдержать данное слово. Это бесчестно, сэр!
        - Ну что вы, милорд, - я покачал головой, - как вы могли так подумать? Я всегда держу слово. Но поймите и вы: корабль безоружен, да и будь он вооружен, встреча с фрегатом вроде «Неутомимого»[«Неутомимый» - 52-пушечный фрегат британских ВМС.] закончилась бы для него плачевно. Так что единственное сколько-то безопасное место для «Стрижа» - это французский порт.
        - Да, но это…
        - Понимаю, к чему вы клоните. Быть свободным, но окруженным врагами - не лучшая перспектива. Потому я готов предоставить вам свободу в любой момент, хоть сию минуту.
        - Как вы себе это представляете?!
        - Я берусь уговорить месье Леблана уступить вам шлюпку. В ней есть бочонок с водой. Простите уж, со съестными припасами на корабле плохо, но что найдем - все ваше. Вы получите весла, компас…
        - Вы что же, имеете в виду шестивесельный ял, стоящий на палубе?
        - К сожалению, другого нет.
        - Но один человек едва ли может сдвинуть его с места, даже на спокойной воде.
        - Увы, у меня нет других пленников. Клянусь честью, я бы отпустил их с вами. А так
        - могу дать лишь то, что имею.
        Лорд Габерлин скривил губы в презрительной усмешке:
        - Да уж, перспектива не из лучших. Что ж, месье, раз вы утверждаете, что всегда держите слово, продолжу оставаться вашим пленником. Но учтите, я в любой момент, когда сочту удобным, могу потребовать свободы.
        Я посмотрел на англичанина. Когда-то в молодые годы отец сказал мне: «Достойный враг - это полврага», - и жизнь никогда не давала мне случая усомниться в правоте его слов. Я глядел на хмурое лицо, ловил высокомерный взгляд и слушал доносящиеся с палубы команды мичмана. Корабль готовился к швартовке.
        - Хорошо, пусть будет так.
        - А то ведь может быть и этак, - встрял Лис на канале связи. - Капитан, ты опять в своем репертуаре? На хрена тебе личный пленник? Мы шо, потянем этот якорь в Париж?
        Глава 7
        Никогда не знаешь, что придет завтра - следующее утро или следующая жизнь.
        Тибетская мудрость
        Трехцветный флаг на мачте куттера радостно трепетал на ветру, точно порывался опередить корабль и влететь в порт Бреста вольной птицей. Должно быть, команду с кораблем здесь уже числили пропавшими, и теперь на берегу царило радостное возбуждение. Орудийные залпы крепостной артиллерии, салютовавшей в акватории порта маленькому кораблику, звучали так торжественно, будто «Стриж», как минимум, пустил на дно линейный корабль англичан.
        И то сказать, фортуна не баловала республиканский флот победами. Всего четыре года назад британцы ворвались прямо в Брест и разгромили стоявшую здесь эскадру адмирала Вилларе-Жуайеза, захватив в плен шесть мощнейших кораблей и еще один утопив. На этом фоне даже удачный побег крошечного посыльного судна выглядел победой. У пирса уже собралась ликующая толпа, с борта я отчетливо видел толстяка, подпоясанного трехцветным шарфом мэра, и генерала, размахивающего шляпой, - должно быть, начальника гарнизона крепости. Мичман Леблан, оглушенный столь восторженным приемом, то и дело оглядывался на меня, словно ища поддержки. Его матросы и вовсе казались ошарашенными.
        Едва раздалась команда: «Отдать швартовы!», оркестр грянул «Марсельезу», и понеслось, и закрутилось. Командир «Стрижа», его команда и прочие беглецы стали героями дня, вернее, ночи. Им наливали бесплатно, много и везде. Лишь обессиленная пережитым Софи отправилась в предоставленный мэром номер лучшей в Бресте гостиницы. Брат через некоторое время присоединился к ней. Признаться, я бы с охотой последовал их примеру: усталость давала о себе знать. Но, снабженные самыми лестными рекомендациями Леблана, мы с Сергеем просто не могли вырваться из толпы восторженных слушателей, требовавших все новых и новых подробностей нашего смелого предприятия. С их стороны это было неосторожно. Лис был в своей тарелке, которая ближе к утру больше напоминала рог изобилия.
        С каждой минутой побег становился все красочней и драматичней. Я уже начал опасаться, как бы здешний гарнизон, наслушавшись моего друга, не предпринял дерзкую вылазку с целью захватить опустошенные и разгромленные нами крепости Нормандского архипелага. Я едва сдерживался, чтобы не полезть объяснять молодым офицерам, взявшим Лиса в плотное кольцо, что его байки противоречат элементарной логике, что за имевшееся у нас время мы бы просто не успели совершить такое количество подвигов. Но французы внимали Рейнару с восхищенной преданностью кроликов на завтраке у питона.
        А мой напарник, ободренный вниманием, повествовал все вдохновеннее.
        Единственная заминка вышла, когда генерал Орн, командующий гарнизоном Бреста, потребовал сдать ему пленника. Я вытянулся, как подобает штабному, и объявил:
        - При всем уважении, месье, я не имею возможности подчиниться вашему приказу. Наместник английского короля слишком важная птица, чтобы сидеть в здешнем каземате. Я обязан доставить его в Париж, к военному министру.
        - Приказы здесь отдаю я, - нахмурился генерал Орн.
        - Так точно! - гаркнул я. - Прошу вас, мой генерал, напишите приказ, в котором вы принимаете на себя ответственность за судьбу лорда Габерлина и оставляете его в Бресте, проигнорировав мое недвусмысленное предупреждение о том, куда и с какой целью я сопровождаю этого вельможу. Пусть генерал Бернадот предъявляет дальнейшие претензии вам, а не мне.
        - Вы много на себя берете, лейтенант!
        - Я лишь выполняю свои обязанности и потому доставлю в Париж генералу Бернадоту либо самого лорда Габерлина, либо приказ, в котором вы забираете его у меня.
        Генерал Орн гневно сверкнул глазами, повернулся ко мне спиной и зашагал вон из зала, расталкивая плечами встречную публику.
        - Капитан, ну и зачем ты себе нажил врага на пустом месте? Отдал бы ему милорда, и дело с концом.
        - Я дал слово.
        - Ну, дал. В конце концов, будь ему хозяином. Сам дал, сам взял обратно. Я, конечно, не Нострадамус, шоб настрадать тебе будущее, но предрекаю вполне ответственно: когда-нибудь эти аристократические заморочки доведут тебя до плахи.
        - Уже не раз доводили.
        - Но может случиться, что меня рядом не окажется.
        - И тем не менее, Сергей. Я дал слово.
        - Назло врагам, козу продам, чтоб дети молока не пили. Мы шо, действительно потащим лорда в Париж?
        - Если он по своей воле не решит покинуть нас.
        - Ага, только если он решит нас покинуть и мы, как благородные кабельеры, помашем ему вслед кружевными платочками, то у нас возникнут глобальные проблемы с недержанием головы на плечах. Он же теперь ценный пленник, его отпускать нельзя. Такой был вариант! Пришел, развел руками: извини, лорд, хотел я тебе помочь, лодку предлагал, последним сухарем делился, ты не поплыл, а теперь целый генерал тебя у меня отбирает. Или вот еще: все, что обещал, я обязательно выполню, когда в следующий раз приеду в Брест, а пока этот славный генерал обеспечит тебя жильем и пропитанием. Тоже мне, рыцарь печального действия…
        Я почувствовал, что настроение у меня окончательно портится.
        - Да ладно, Капитан, - продолжал Лис, глядя на мое хмурое лицо, - ты старший, тебе решать. Авось порвемся.

* * *
        Празднества затянулись за полночь, но пробуждение было совершенно безрадостным. Едва я попытался выйти из номера, как обнаружил у двери пару дюжих солдат национальной жандармерии с ружьями; насколько я успел заметить, еще двое стояли у соседнего номера, в котором любезный мэр, он же хозяин гостиницы, поселил Лиса. Чуть дальше, у номера лорда Габерлина, стражей было аж четверо во главе с сержантом. Можно было предположить, что силы нашего караула этим не ограничиваются. Как только я показался на пороге, часовые скрестили передо мной оружие, недвусмысленно давая понять, что дальше пути нет.
        - Лис, - я вызвал друга, - у нас проблемы.
        - Все лекарства в аптечке, - не просыпаясь, проворчал Сергей, - в потайном кармане у тебя пять золотых монет, бутылка лафита на столе. Отстань, дай выспаться!
        - Какое там выспаться, мы под стражей!
        - Ну и прекрасно. Значит, никто не потревожит мой сон, ну, кроме тебя, конечно… Стой! Под какой стражей?!
        - Какой-какой? Неусыпной.
        - Как интересно! И шо сия аллегория означает? Это генерал Орн так расстарался?
        - Не знаю. Скорее всего, не он. У дверей национальная жандармерия, они подчиняются местной власти.
        - Забавно. Ладно, узнавай, я пока приведу себя в порядок.
        Я вернулся в комнату, надел лейтенантский мундир и, распахнув дверь, потребовал к себе начальника караула. Сержант, замеченный мной у двери лорда Габерлина, устремился ко мне, как голодный к сдобному калачу.
        - К вашим услугам, гражданин лейтенант!
        - Что все это означает?
        - Приказ мэра, - замялся собеседник и страдальчески поглядел на меня. - Прошу извинить, я бы никогда… Арестовать человека, утопившего собственноручно два английских фрегата и взорвавшего крепость при помощи одной лишь морской воды, объедков и перьев из плюмажа…
        - Лис, это ты наплел?
        - Переврал все ингредиенты! Я совсем не то имел в виду.
        - Месье, прошу, не убегайте от нас. Я, конечно, понимаю, это не составит для вас труда, но поймите, мы лишь выполняем приказ и город ни в чем не повинен! - Похоже, сержант едва не плакал.
        - Погоди, - остановил я поток его причитаний. - С чего ты взял, что я могу так поступить с соотечественниками? Я же не какой-нибудь там… мерзкий англичанин?!
        На канале связи послышалось сдавленное хихиканье Лиса:
        - О, браво! Бис!
        - Мэр велел немедленно сообщить, как вы проснетесь, - видя, что гроза проходит мимо, радостно объявил начальник караула. - Не извольте беспокоиться, сейчас он прибудет и все объяснит.
        - Что ж, подождем. - Я собрался было закрыть дверь.
        - Прикажете подать бритвенный прибор и воду для умывания? - Сержант повернулся и сделал знак одному из своих подчиненных. - А пока суд да дело, может, расскажете, как вы шли на абордаж линейного корабля, используя ручных акул?

* * *
        Мэр действительно не заставил себя долго ждать: я даже не успел вытереть пену с лица. Увидев в моей руке открытую бритву, он сделал большие глаза и попытался было сдать назад. Наверное, кровь застыла в его жилах, хотя за спиной маячили примерно дюжина жандармов.
        - Месье лейтенант, я невиновен! - сразу объявил он.
        - В этом мы сейчас разберемся, - многообещающе заявил я, обтирая лицо и складывая бритву.
        - Это все приказ министра! - взволнованный мэр продолжал давить на жалость. - Я ни при чем!
        - Какой еще приказ министра?
        - Его доставил мне офицер сегодня утром.
        - Постойте, уважаемый. Только вчера, почти в сумерках, мы вновь ступили на землю Франции. Откуда министру об этом знать? Когда он успел бы написать и прислать какой-то приказ?
        - Именной! - Мэр чуть не плакал от смущения. - Касательно ваших особ.
        - Чьих наших?
        - Вас и господина Сержа Рейнара д’Орбиньяка приказано содержать три дня под домашним арестом, не чиня каких-либо притеснений.
        - Что за бред?
        - Лис, ты что-нибудь понимаешь?
        - Какой заботливый министр. Знает, что у нас шила в заднице не утаишь, так он решил предоставить нам три дня оплачиваемого мэрией отпуска в такой навязчивой форме… Кстати, почему только нам? Где достойный пера, божьей милостью, художественный кораблестроитель?
        - Откуда мне знать? Я из номера так и не выходил.
        - Ну так узнай, а то он мне очень нужен.
        - Зачем?
        - Ну, понимаешь, Капитан, это ж я вчера еще был до омерзения благородным британским джентльменом, а сегодня я опять меркантильный гасконец. И меня так гнетет, что я оставил без присмотра английскую казну, шо я еле встал с кровати, причем с головной болью.
        - Вероятно, ты просто вчера перебрал.
        - Тоже мне доктор выискался.
        - Художник-то тебе зачем?
        - Как зачем? Нарисовать карту.
        - В каком смысле карту?
        - Ну не даму пик, конечно! - Лис взвыл. - Уж Германн близится, а полночи все нет. Понимаешь, я тут вчера одному энтузиасту рассказывал, как мы утопили фрегат с английской казной…
        - Постой, она ведь была на суше!
        - Это было в другой раз! Короче, я получил сотню золотых за карту. Понятно, это лишь задаток, и я, как честный человек, обязан предоставить ее заказчику. Желательно, чтобы она представляла хоть какую-то ценность. Например, художественную. Слушай, Капитан! Если что, ты ж у нас тоже карты рисовать умеешь?
        Я вдруг замер от неожиданной мысли.
        - Лис, ты гений!
        - Да не, посредственная в общем-то афера, можно было и круче. За три дня я точно шо-нибудь придумаю.
        - Я не о том! Погоди, сейчас надо с мэром пообщаться.
        - Достопочтенный господин мэр, во-первых, я хочу знать, какой именно министр приказал вам арестовать адъютанта командующего армией, выполняющего свой прямой долг?
        - Как это какой? Министр полиции.
        - Замечательно. Мог бы я посмотреть приказ?
        Толстяк в трехцветном шарфе раскрыл сафьяновую папку и протянул мне лист. Я поднес его к свету и начал внимательно изучать текст, почерк и линии печати.
        - Господин мэр, у меня для вас неприятные новости.
        - В чем дело? - всполошился собеседник.
        - Во-первых, как вы сами видите, лист не согнут, в то время как адъютанты, уж поверьте, я знаю, возят пакеты, а не папки с документами. Так удобнее. А лист в пакете складывается пополам. Кроме того, пакет, как вы, несомненно, знаете, опечатывается сургучной печатью, чего в данном случае нет. Во-вторых, поглядите внимательно на текст письма.
        - Гражданин лейтенант, я пять раз прочитал текст, прежде чем отдал приказ.
        - Я не о том. Поглядите на него вблизи: кое-где на буквах видны следы песка, которым посыпали адресованное вам послание. Если бы приказ был написан хотя бы вчера и его везли даже не обязательно из Парижа, хотя бы из ближайшей деревни, песчинок бы уже не было. Стало быть, текст написан сегодня утром и сразу передан вам. То, что приказ фальшивый, подтверждает и печать.
        - Но она выглядит совсем как настоящая!
        - Ключевое слово здесь «как». Если вы присмотритесь, линии этой печати чуть толще, чем должны быть.
        - Да?
        - Можете сравнить. Обычная министерская печать гравируется на металле, а эта, хоть и мастерски вырезана, но из менее твердого материала, на котором нельзя достичь подобной тонкости линий.
        - Но подпись!
        - Если хотите, мой друг Рейнар нарисует вам на этом месте еще штук двадцать неотличимых подписей. Это фальшивка, месье.
        Мэр выглядел окончательно и бесповоротно обескураженным.
        - Кто же осмелился так глупо пошутить? Этот офицер…
        - Кстати, как он выглядел?
        - Высокий, статный, рыжеволосый, усы, бакенбарды, полицейский мундир.
        - Ну да, конечно, рыжие усы и бакенбарды всегда притягивают к себе внимание. Скажите, пожалуйста, наши друзья, брат с сестрой, еще не проснулись?
        - Что вы! Они отбыли из Бреста еще на рассвете.
        - Понятно. Тогда я рекомендую вам проверить, не пропал ли этой ночью у какого-нибудь полицейского офицера мундир.

* * *
        Выехать из города удалось лишь во втором часу пополудни. Ошеломленный моим разоблачением неведомых преступников, мэр отправился в ратушу и собрал двухчасовое совещание народных представителей, чтобы подписать наше освобождение из-под домашнего ареста. Кажется, он так до конца и не поверил моим словам и старался возложить ответственность равномерно на все имеющиеся в округе плечи. Лишь сообщение некоего полицейского чина о том, что смазливая вертихвостка, с которой он познакомился вечером, нагло сперла казенный мундир, положило конец его сомнениям.
        И вот наконец мы смогли расстаться с навязчивым гостеприимством Бреста и отправиться в столицу. Правда, до этого нам пришлось снова встретиться с генералом Орном, настоятельно желавшим дать нам в сопровождение десяток местных драгун. Мне с трудом удалось отклонить этот щедрый жест, убедив начальника гарнизона, что отряд движется медленнее, нежели трое всадников, что он слишком малая сила для серьезного боя, зато слишком крупная цель и хорошая приманка для тех, кто задумал недоброе. Генерал вынужденно согласился, но, как мне показалось, его глодала мысль, что в какой-то момент мы просто исчезнем из-под носа собственного эскорта, не сказав на прощание «оревуар». И хорошо, если просто исчезнем. Пущенные Лисом слухи, проворно слетая с языка офицеров гарнизона, стремительно обрастали живописными подробностями. Хотя, на мой взгляд, к совершенству не прибавить.
        Я ехал молча, оставив Лису возможность болтать с лордом Габерлином, а заодно и заботиться о предстоящей ночевке. Насколько мне было известно, мятежная Вандея[Вандея, Вандейский мятеж - активная вооруженная борьба народа, духовенства и дворянства против новых порядков в годы Французской революции. Начался в 1793г. в департаменте Вандея, охватывал большую часть Пуату, Анжу и Бретани.] , через которую предстояло ехать, считалась замиренной. Хотя кое-где случались нападения на республиканские патрули и убийства судейских чиновников, это не выходило за рамки среднестатистической преступности. В конце концов, бандиты на большой дороге встречались и при Короле-Солнце, и при Карле Великом.
        - Ау, Вальдар! Че ты хмур, как день ненастный? Мамзель покоя не дает?
        - Да как тебе сказать? Конечно, само по себе наше утреннее приключение - какая-то тошнотворная ерунда.
        - Но?
        - Но. Во-первых, мне казалось, что после освобождения и побега с острова мы уже можем как-то доверять друг другу. Получается, что искренность де Морнея и на этот раз была фальшивой. Тогда становится вовсе непонятно, кто он и на чьей стороне играет. Можно предположить, что в Париже нас будет ждать куда менее торжественный, но куда более жаркий, чем в Бресте, прием.
        - Ага, такой жаркий, что аж под пятками запечет. Как думаешь, сколько времени потребуется, чтобы размножить наши портреты и снабдить ими всех столичных полицейских?
        - Слава богу, принтеров еще не изобрели, но, думаю, можно один раз сделать гравированное клише, а потом шлепать оттиски, пока не надоест.
        - Так шо, нам в Париж особо соваться не стоит? Может, попробуем Бонапарта перехватить по дороге?
        - Вряд ли получится. Он будет ехать с хорошей охраной, так что подступиться к нему
        - задача не из легких, хотя этот вариант мы тоже пока сбрасывать со счетов не будем.
        - Слушай, Капитан, ответь мне на простой вопрос, хотя на первый взгляд он может показаться странным: а что, если мы вообще на все забьем? Ну дорвется Наполеон до власти, ну станет императором. Конечно, Европа получит такую встряску, что ей до конца времен икаться будет, но, в конце концов, этот вариант мы уже проходили. Наверняка в Институте придумают, где соломку подстелить.
        - Это верно. Но если мы не дойдем, пришлют других, а может, и уже послали. Кроме того, есть роялисты иного толка, нежели Конде. Они тоже могут делать ставку на молодого амбициозного генерала. Мы должны оказаться рядом, чтобы институт мог в нужный момент понять, что и для чего предпринимать. Наполеон, словно горящая свеча на бочке с порохом, может сама по себе погаснуть, а может…
        - Ага-ага, я помню: чтобы вас не разнесло, не жрите после шести и не курите на бензозаправке.
        - Что-то вроде того. Наполеон уже увенчан славой, но вряд ли сам толком знает, к чему стремится. Он может принять любое решение, и от этого решения, возможно, будет зависеть судьба мира.
        - Так шо, отправляемся в западню?
        - Не хотелось бы. Посмотрим по обстановке. В конце концов, в приказе, который Рид нарисовал для мэра, есть некоторые странности.
        - Например?
        - Арест на три дня. С одной стороны, что мешало Роберту, или Арману, кто знает, как его зовут на самом деле, явиться к тому же мэру, открыть карты и объявить нас роялистскими шпионами? Это куда проще, чем вырезать печать, подделывать министерскую подпись… С другой - за трое суток можно надежно оторваться от погони, но в то же время не потерять нас из виду. Месье де Морней уверен, что мы никуда не сбежим, а продолжим свое дело. Стало быть, направимся в Париж. Если помнишь, он нам обещал знакомство с хозяином. Возможно, это не блеф. Возможно, он лишь желает выиграть немного времени, чтобы предупредить шефа о предстоящем визите.
        - Рискованная игра.
        - Не без того. Но де Морней вообще склонен к авантюрам. А поскольку мы не знаем, что в его рассказах правда, а что нет, остается верить, что мы все же на правильном пути.
        - Ага, и что золотой крючок надежно держит его за жабры.
        Мы проехали чуть более двух часов по тракту, связывающему крупнейший порт Бретани с Парижем. Дорога была на удивление пуста, лишь изредка попадались крестьяне с вязанками хвороста или мелкие торговцы на тележках, запряженных мулами. И те и другие опасливо косились на офицера и его спутников. Завидев нас издалека, встречные съезжали на обочину и делали вид, что поправляют упряжь и ужасно заняты, демонстративно стараясь не вступать с нами ни в какие контакты.
        - Шо-то мне это не нравится, - процедил Лис, оглядываясь по сторонам. - Стойкое ощущение, что кто-то нас пасет.
        - В каком смысле пасет? - обернулся я.
        - В смысле зыркает, пялится. Ну, зенками дырки протирает!
        Я как раз собрался осведомиться у друга о смысле загадочных слов, неизвестных
«Мастерлингу», но тут веками росшая около дороги липа рухнула наземь впереди нас с грохотом, от которого содрогнулась округа.
        - Шо-то я чувствую себя волком в красной шапочке, - выхватывая пистоль и придерживая удила, чтобы усмирить вставшего на дыбы коня, сказал Лис. - Не нравятся мне эти лесорубы!
        Второе дерево с треском упало позади нас, и в тот же миг из подлеска на дорогу высыпало несколько десятков бог весть кого, в обносках, мундирах, а кое-где - даже в подвязанных веревкой штанах, но все сплошь вооруженные до зубов и с крайне мрачным выражением лиц. Грудь каждого разбойника украшала белая нашивка с алым сердцем, из которого вырастал крест. Я до половины вытащил из ножен саблю, но, быстро оценив ситуацию, со звоном вогнал ее обратно. Эпическому герою рыцарских романов, несомненно, следовало обнажить клинок и разметать эту разношерстную толпу, как грозный вихорь опавшие листья, но лично я не видел ни одного человека, которому бы такое удалось.
        - Джентльмены, - раздался на удивление спокойный голос лорда Габерлина, - полагаю, настало время вернуть мне свободу.
        - Да уж чего там, берите, - хмыкнул я, затравленно озираясь на толпу, обступающую нас и орущую, словно боевой клич:
        - Кадуаль!
        - Благодарю, сэр. Если не возражаете, теперь мы обменяемся ролями, и я постараюсь спасти жизни вам.
        Глава 8
        Бой должен длиться 13 секунд: 2 секунды на сближение, 1 секунда на удар и 10 секунд на отсчет рефери.
        Майк Тайсон
        Физиономии лесной братии пылали ненавистью, и все же, насколько я мог видеть, нападавшие вовсе не стремились изрубить нас в мелкий фарш. Кроме того, невзирая на ружья и пистолеты, которых у мятежников имелось предостаточно, в лесу не прозвучал ни один выстрел. Конечно, можно было предположить, что вандейцы не хотели привлекать внимания стрельбой, однако само по себе падение деревьев легко могло соперничать с орудийной канонадой, да и то сказать, дорога была немноголюдна. Значит, либо у противника не было пороха, либо был приказ взять нас живьем.
        - Я лорд Габерлин, - поднимая коня на дыбы, заорал наш невольный попутчик, - наместник короля Георга на Нормандских островах! А это - мои пленники!
        Крики как-то внезапно стихли. Похоже, громкое имя Джозефа Уилки звучало посреди дремучего бретонского леса как волшебное «сезам». Толпа на мгновение отхлынула, с почтением разглядывая красный мундир и орден Бани на шее вельможного наездника, затем атакующие разразились восторженными криками, словно Пер Ноэль[Пер Ноэль - французский аналог Деда Мороза.] каждому из них лично вручил по леденцу на палочке.
        - Чего это они? - раздалось на канале связи. - Он шо им всем, отец родной?
        - Насколько я понимаю, что-то вроде того.
        - Крут мужик! Когда только успел!
        - Не в том смысле, Лис, о чем ты подумал. Он заведует снабжением Вандеи все эти годы.
        - То есть буквально кормилец и поилец.
        Между тем лорд Габерлин ласково потрепал коня по шее, успокаивая:
        - Я желаю видеть генерала Жоржа Кадуаля.

* * *
        Битых три часа мы двигались по лесной глухомани, то спешиваясь, то вновь возвращаясь в седла. Под конец пути командир «лесорубов» велел завязать нам с Лисом глаза и повел по чавкающей гати через болото. Судя по тому, что вода периодически заливала сапоги, гать была скрыта ряской от посторонних глаз. Видно, местонахождение тайной переправы было первейшим секретом повстанцев. Местами наши проводники останавливались и командовали осторожно ступить несколько шагов вправо или влево или подождать, «когда хлюпнет». Через некоторое время действительно раздавался громкий всплеск. Должно быть, кто-то бросал в стоячую жижу деревянные мостки, делая скрытую под водой тропу проходимой.
        Наконец переправа закончилась, и мы очутились на острове у стен военного лагеря. Насколько я мог видеть, он был сравнительно неплохо укреплен - деревянные стены возвышались на вершине большого холма ярдов на шесть, за высокими парапетами виднелись ружейные стволы часовых. Крепкие ворота, пожалуй, не выдержали бы артиллерийского залпа, но служили хорошей защитой от пуль. С башни над воротами группу захвата окликнули, и вновь имя лорда Габерлина сотворило чудо.
        Генерал Жорж Кадуаль встречал нас прямо у ворот. Огромный, с массивными шарами мускулов, выпиравших из-под рукавов белой рубахи, он скорее напоминал античного героя, нежели генерала королевской армии.
        Этому военачальнику и впрямь не доводилось обучаться в военной школе, командовать полками, маршировать на парадах и даже носить мундир. Вплоть до революции хозяин болотной цитадели был простым крестьянином. Якобинский террор заставил Кадуаля взяться за оружие. И тут выяснилось, что этот силач, ломающий подковы, как сдобные крендели, - прирожденный вожак лесной войны, храбрый, властный и неумолимый. Сверх того, он отличался такой трепетной верностью королевскому дому, что подавляющему большинству аристократов было бы уместно брать у него уроки.
        Божественная сущность власти государя для Кадуаля была столь очевидна, что любая болтовня о свободе, равенстве и братстве звучала полным вздором и опасной ересью. Годы непрекращающейся войны стоили жизни большинству вождей мятежной Вандеи, но крестьянин, ставший волею короля генералом, продолжал воевать бесстрашно и ожесточенно. Услышав, что лорд, чью подпись он привык видеть на приказах, сопровождающих доставленные контрабандистами грузы, здесь, в его лагере, генерал выскочил, как был, не утруждаясь нацепить камзол с эполетами, спеша поклониться его милости.
        - Вы дорогой гость в моем лагере, - стараясь приглушить мощь голоса, рявкнул Кадуаль, - но эти… - Он ткнул пальцем в нас. - Кто они?
        - Офицеры. Во всяком случае, один уж точно офицер.
        - Куда вы их везли?
        Лорд Габерлин усмехнулся:
        - До того, как я взял их в плен, они везли меня в Париж.
        - О, - генерал нахмурился, - только прикажите, я собственными руками повешу их на ближайшем суку.
        - О нет, я обещал им жизнь.
        Тяжелый вздох гиганта всколыхнул листву на соседних дубах.
        - Как пожелаете, мессир, но, - он замялся, - быть может, тогда вы отдадите их нам? Мне очень нужны чертовы офицеры.
        - Зачем?
        - Видите ли, монсеньор, я хочу насобирать их полную сотню, чтобы обменять на маркиза де Лантенака.
        - Маркиз де Лантенак в плену? - встревожился королевский наместник.
        - Увы, республиканские свиньи захватили его в замке Рош Госнэ, где он дожидался подхода отряда шевалье де Латура. Он не знал, что бедолага Латур две недели перед тем был схвачен и ко дню их встречи уже расстрелян.
        - Что же вы намерены предпринять, генерал?
        - Предложить этим сволочам обменять Лантенака на сотню их паршивых офицеров. А если эти скоты не согласятся, я утоплю пленников в здешних болотах. Сейчас у меня только семьдесят три пленника, а если окажется, что полицейский капитан, захваченный нами утром, для обмена не подойдет, то и вовсе семьдесят два.
        Мы с Лисом переглянулись.
        - Прошу извинить, генерал, вы захватили утром полицейского капитана?
        - Молчать! - рявкнул Кадуаль.
        Я заговорил с лордом Габерлином, переходя на английский:
        - Милорд, мы же с вами понимаем, что полицейский чин, которого захватили эти господа, вероятно, наш старый знакомец и он столь же фальшивый офицер республики, как и лейтенант королевского военно-морского флота.
        Джозеф Уилки кивнул и обратился к хозяину болотной крепости:
        - Скажите, любезный, с этим полицейским был еще кто-нибудь?
        - Мальчишка-племянник лет пятнадцати, может, чуть больше. Я послал его помогать на кухню.
        - Неосторожно, - хмыкнул Лис.
        - Что-что?!
        - Я говорю, что неосторожно. А еще я говорю, что хорошо бы вам всем нынче поголодать, потому как одному богу известно, на что способен этот мальчик.
        - Вы что же, его знаете?
        - Не то слово! Я знал его и мальчиком, и девочкой, и даже доминиканцем, которые ни мальчики, ни девочки.
        - Лис, что ты делаешь?
        - Возвращаю долги.
        Между тем Кадуаль повернулся к невысокому строению, над которым вился дым.
        - Ну-ка, поваренка сюда!
        - Месье генерал, - вмешался я. - позвольте сказать. Вам не удастся обменять сотню офицеров на маркиза де Лантенака.
        - Да что ты знаешь?!
        - Вам не удастся обменять его и на пять сотен офицеров.
        - Это еще почему?!
        - Не мне вам объяснять, что во Франции он маркиз, а в Бретани - принц. Одно имя его способно поднять людей в бой по всему герцогству. Республиканцы готовы положить без счета солдат и офицеров, но только не выпустить Лантенака. Но если вы, месье генерал, выслушаете меня, я помогу вам освободить его сиятельство.
        Кадуаль вопросительно поглядел на лорда Габерлина, тот окинул меня заинтересованным взглядом и, очевидно припомнив недавние события на острове Сейнт-Энн, кивнул:
        - Я бы рекомендовал выслушать этого офицера.
        - Но он же республиканец!
        - В первую очередь, мой дорогой генерал, он и его друг - чертовски ловкие пройдохи и… настоящие джентльмены.

* * *
        Столица департамента город Ренн помнил еще кельтские племена, некогда жившие в лесистой Бретани. С тех пор вся история Франции пронеслась здесь, то опаляя городские стены, то погружая их в омут провинциального забвения. В начале века город сильно пострадал от пожара и был отстроен заново, однако местами старые башни некогда могучей крепости маячили посреди новых кварталов, как угрюмые старцы на молодежной пирушке.
        В одной из таких башен и содержался маркиз де Лантенак. Он снискал военную славу при двух последних монархах и уже в преклонные годы встретил революционную бурю, выкинувшую его на английский берег, точно обломок кораблекрушения.
        Пять лет назад он вернулся обратно во всеоружии, чтоб возглавить мятежную Вандею. И пока гордо стучало храброе сердце Лантенака - билось сердце мятежа. Сейчас, после стольких лет непрерывной борьбы, всякому было понятно, что вандейская эпопея подходит к концу. Окрепшие революционные войска уже не напоминали толпы вооруженного сброда, разбегающегося после двух-трех метких залпов. Один за другим погибали вожди повстанцев. Их отряды, будучи окружены и отказываясь купить жизнь позорной капитуляцией, уничтожались до последнего: мало кто решался проверить, в чем заключается милость победителя. Нынешняя попытка отбить захваченное республиканцами «знамя Вандеи» была последним боем.
        Насколько я понял из разговора, ни Кадуаль, ни его люди не собираются прекращать военных действий в здешних лесах, хотя это на любой взгляд представлялось бессмысленным. Войска партизанского генерала, по моим наблюдениям, едва ли насчитывали более двухсот штыков и сабель. Если сравнить с отрядом, охранявшим пленного маркиза… Шесть сотен стрелков при четырех орудиях, не считая отряда национальной жандармерии и сил гарнизона, - воевать смысла не было, обмениваться пленниками, как о том мечтал благородный крестьянин Жорж Кадуаль, - тем более. Я заверил его, что предложенный мной и Лисом план имеет немалые шансы на успех. Однако у медали была обратная сторона. Когда бы затея провалилась, семь с лишним десятков офицеров пошли бы на корм пиявкам в болотной трясине. Но прежде чем отправляться в Ренн, нам предстояло очередное неприятное объяснение с вечно новыми знакомыми.
        Арман де Морней, хмурясь, переступил порог отведенного нам для подготовки спецоперации помещения.
        - Ну, шо ты гребешь, как каравелла по зеленым волнам! - приветствовал недавнего соратника Лис. - Ты же капитан полиции! Гордо неси это высокое звание! Ибо велик шанс, шо именно оно будет стоять перед твоей фамилией в списке погибших.
        - Погоди, Рейнар, - прервал я друга. - Арман, присаживайтесь, он не желает вам зла. Просто никак не может привыкнуть к скорости вашего перевоплощения.
        - Это я не желаю?! Да я бы разрисовал каждый портрет этой картинной галереи под такую хохлому, шо индейцы в прериях обделались бы от страха! Хрен ему, а не карта Сакраменто! Мне на него оловянный франк западло потратить! Тоже мне, взял манеру! Мы его из-за решетки вытащили, а ведь шепни хоть слово, болтался бы на рее, как шпион!
        - Да и ты болтался бы, - угрюмо бросил де Морней.
        - Не посажен еще тот лес, в котором я буду на суку висеть!
        - Джентльмены, не ссорьтесь, мы здесь не для этого. Арман, я готов дать вам еще один шанс спастись, не менее опасный, чем в прошлый раз. Может быть, даже более. Однако, прежде чем говорить с вами дальше, мне бы хотелось узнать, насколько мы можем вам доверять.
        - Вы же знаете, что не можете, зачем спрашиваете?
        - Стоит ли это расценивать как утверждение, что вам не интересна ни собственная участь, ни участь сестры?
        - О нет, меня интересует моя жизнь, ну а жизнь Софи тем более.
        - Тогда потрудитесь объяснить, для чего вы решили подвергнуть нас домашнему аресту и умчались ни свет ни заря, похитив этот дурацкий мундир. Кстати, Арман, вы что же, заставили сестру лечь в постель с первым встречным полицейским?
        - Вовсе нет, - вздохнул наш собеседник. - Она действительно немного пофлиртовала с ним, но поверьте, когда этот восторженный дурак вышел из купальни, он не застал ни мундира, ни Софи. Впрочем, думаю, излишне говорить, что ваш не в меру болтливый друг натолкнул меня на столь, - он замялся, - пикантный способ решения вопроса.
        Сергей вспыхнул и вскочил из-за стола:
        - Да я..!
        - Рейнар, умерь пыл.
        Признаться, этот вопрос не относился к делу, но у меня отлегло от сердца. Весь день мысль о том, что этой милой девушке пришлось пойти на такое ради низкой затеи брата, не давала мне покоя.
        - Я знал, я знал, она святая! - патетично взвыл Лис на канале связи. - Мария Египетская по сравнению с ней банальная кокотка!
        - Сергей, прекрати.
        - Ну ладно, как скажешь. Вернемся из Ренна - канонизируем.
        Я нахмурился, всем видом давая понять, что тема закрыта.
        - Мне нужно было опередить вас на пути в Париж.
        - Шоб продать наши портреты?
        - Можно сказать и так. Впрочем, если хотите, я могу отдать их вам.
        - Какой широкий жест! - всплеснул руками Лис. - Художник, который рисует по памяти едва увиденного им человека, дарит нам свои вдохновенные работы. Интересно, проведя с нами бок о бок пару недель, ты уже все родинки расставил в нужном порядке? Капитан, может, ему пальцы откромсать?
        Арман заметно побледнел.
        - Погоди, Рейнар, не сейчас. - Я повернулся к напарнику, изображая грозный взгляд и незаметно показывая большой палец. Игра в хорошего и плохого следователя вроде готова была дать результаты. - Тем более, что его пальцы могут еще пригодиться. Прошу вас, месье, расскажите о себе, чтобы было понятно, с кем мы имеем дело.
        Мнимый полицейский усмехнулся одним уголком губ:
        - Я действительно Арман де Морней, родился в Луизиане на Кот-Бланш у самого Мексиканского залива. Отец владел большой верфью и с детства желал приохотить меня к своему ремеслу, но мне больше нравилось рисовать корабли, чем их строить. Отец, подобно многим гугенотам, почитал все художества делом порочным и потому не позволял мне учиться живописи. Как-то мы сильно повздорили с ним из-за этого, я был отослан из дома в Новый Орлеан, к деду, тот был военным хирургом. Когда-то после ранения он спас руку моего отца. Тогда-то батюшка и познакомился с его дочерью.
        Что сказать, занятие хирургией нравилось мне еще меньше кораблестроения, но жизнь в Новом Орлеане была полна соблазнов для юноши из провинции, тем более что деньги у меня водились.
        Однажды после веселой пирушки мы поссорились с одним шевалье и скрестили шпаги. Я бы не сказал, что это была дуэль. Мы не позаботились ни о секундантах, ни о враче, ни о простых условностях, но все же это был честный бой. Вино ударило нам в голову, фехтовать я любил, считался лучшим клинком в моем городке и на втором же выпаде проткнул соперника, как лягушку. Он рухнул без движения. Я думал, несчастный мертв, и, решив не дожидаться, пока нагрянет полиция, бросился наутек. Однако мой противник оказался живуч, его привезли к моему деду, и, к несчастью, он умудрился очнуться, когда я помогал бинтовать рану, и опознал меня, а потом взял и умер.
        - Нет, каков мерзавец! - вставил Лис. - Вот так взял и коварно умер!
        - Я глазом не успел моргнуть, как оказался в камере под замком. Суд обвинил меня в убийстве, и очень скоро моя голова должна была расстаться с телом. Но малышка Софи подкупила стражу. - Де Морней остановился. - Нам удалось спастись. С тех пор кем я только не был: погонщиком стад, офицером, актером…
        - Арман, оставьте послужной список для мемориальной доски, - продолжал куражиться мой напарник. - Переходим сразу к десерту - тайной службе! На кого вы работаете, господин Гадюкин?!
        Де Морней пропустил мимо ушей странное прозвище и едва слышно произнес:
        - Метатрон. Он заинтересован во встрече с вами.
        - Кто? - не унимался Лис. - Синхрофазотрон знаю, мотокросс еще, а Метатрон…
        - Рейнар, - перебил я, - Метатрон - это ангел, олицетворяющий перст Божий.
        - Ангел? - с сомнением посмотрел на меня Сергей. - Откуда в Париже ангелы? Да и рановато нам на встречу с ними.
        - Думаю, это позывной.
        - Да шо ты говоришь?! А то я не догадался. Вот все думал, кем же сумасшедшие с манией величия считали себя до рождения нашего старого, в смысле, молодого приятеля? Теперь знаю - Метатронами!
        - Не говорите так, этот человек воистину перст Божий.
        - Да уж понял, что в носу им не поковыряешься… Ладно, с этим позже. Скажи, любезнейший, ты эту залепуху о нашем аресте лично сварганил или тебе ее Метатрон скинул?
        - Арман, - заговорил я, стараясь перевести на человеческий язык пламенную тираду друга, - нам очень нужно сделать кое-какие бумаги, и как можно быстрее. От этого будут зависеть множество жизней, в частности наши с вами и мадемуазель Софи.
        - Если мне вернут багаж, я сделаю вам любой документ. Если пожелаете, даже подтверждающий, что вы - чудом спасшийся Людовик XVI.

* * *
        Мрачная, обнесенная каменным забором башня, некогда крепостная, а теперь превращенная в тюремную, с подозрением оглядывала тонущий в будничном шуме город. Мы ехали не торопясь, стараясь получше запомнить пути будущего отступления. Если все пройдет гладко, то эта предосторожность - пустые хлопоты, а если нет - против нас будет полный батальон с орудиями. Ситуация безрадостная, особенно если учесть, что трем десяткам сопровождавших нас вандейцев, переодетых солдатами республиканской армии, строго-настрого приказано: в случае неудачи в первую очередь расправиться с офицерами.
        У въезда в тюрьму караул внимательно проверил наши сопроводительные документы. Пустая затея! Чтобы найти различия между настоящим документом и фальшивкой, вышедшей из-под руки де Морнея, нужно было четко знать, что искать, а в идеале - иметь хорошую лабораторию. Как выяснилось, в потайном отделении дорожного саквояжа у нашего знакомца хранится целая картотека оттисков печатей и подписей: полицейских, армейских, министерских, включая мэрию Парижа и комендатуру замка Тампль.
        - Неслабо! - восхитился Лис. - Чувствуется серьезный подход к делу, уважаемый. Где такое раздают?
        Арман метнул на моего друга гневный взгляд и промолчал.
        - А, все. Понял-понял. Метатрон.
        Де Морней скрипнул зубами и процедил:
        - Будет лучше, если вы не станете всуе упоминать это имя. Укажите, какие печати вам необходимы, а заодно придумайте текст документа, который продиктуете Софи.
        Это был довольно неожиданный поворот, но, имея дело с луизианской семейкой, я бы сказал, ожидаемо неожиданный.
        Глядя, как пожилой сержант разглядывает мое предписание, я лишь улыбался. В конце концов охранник отсалютовал мне и приказал открывать ворота, чтобы впустить зарешеченный возок, наспех оборудованный вандейскими умельцами, и отряд сопровождения.
        - Лис, моя задача - вытащить Лантенака, ты контролируешь отход.
        - Давай уж там поосторожнее, отходы не подведут, - напутствовал Сергей. - Мог бы и не говорить.
        Мы остановились у крыльца. Я взбежал по лестнице, а Лис, также спешившись, остался внизу беседовать с часовыми. В подобной операции координация действий имеет первостепенное значение. Закрытая связь была включена, и каждый из нас мог видеть и слышать все, что видит и слышит другой. Поначалу это несколько мешает и притупляет реакцию, но у нас было время привыкнуть.
        Тюремный комендант был уже в летах, недовольное выражение лица и мешки под глазами свидетельствовали об усталости и плохой работе печени, но при этом он держался сурово, чтобы не сказать помпезно, предвидя, что его имя останется в истории рядом с именем неистового старца Вандеи.
        - Лейтенант Арно, личный адъютант дивизионного генерала Бернадота, - козырнул я, протягивая коменданту пакет с подписью военного министра. - Прибыл к вам, чтобы отконвоировать в Париж маркиза де Лантенака.
        - Майор Ле-Палисье, - принимая драгоценное послание, буркнул комендант. - Отконвоировать… как ловить, так это мы, а как в Париж, так нате, пожалуйста. Где же это вас носило, когда мы за этим чертовым маркизом по лесам гонялись?
        - Выполнял приказы военного министра, - скупо ответил я.
        - Сколько человек с вами?
        - Тридцать солдат, один офицер, двое возниц.
        - В обратный путь отправляетесь завтра?
        - В распоряжении министра сказано: доставить без промедления.
        - Ну, как скажете. - Комендант облегченно вздохнул, радуясь, что ему не придется ставить на довольствие такую ораву. Он перечитал доставленный мной документ, бросил его на стол, не спеша поправил сабельную перевязь и величественно изрек, будто диктуя фразу для скрижали истории: - Ожидайте, сейчас распоряжусь привести.
        Майор вышел из комнаты, а я остался в гордом одиночестве, шепча про себя молитвы, чтобы нам все удалось без сучка без задоринки. Можно подумать, у Всевышнего нет других дел, кроме как слушать наши причитания!
        Глазами моего друга я вдруг увидел, как открываются ворота и во двор тюрьмы въезжает зарешеченный возок, а за ним - пара дюжин жандармов.
        - Капитан, у нас гости, - послышался на канале связи встревоженный голос Лиса.
        - Вижу.
        - Может, в башне еще кто-нибудь содержится?
        - Кадуаль сказал, только маркиз.
        - Есть мысли?
        - Сделай там что-нибудь!
        - Оригинально. Например?
        - Мне почем знать? Надо освобождать пути отступления.
        - Капитан Гренель к майору Ле-Палисье! - послышалось между тем у крыльца. - Скажите майору что я прибыл за Лантенаком! - спрыгивая с коня, крикнул жандарм.
        - Будет сделано, гражданин. - Лис скрылся за дверью.
        - Ты уже придумал?
        - Что-то вроде того. Но ты уж прими его там по-свойски, предложи отдохнуть. Будет сопротивляться - настойчиво предложи. А я пока возвещу гостям благую весть.
        Казалось, на лестнице слышатся шаги, хотя я точно знал, что через толщу стен они не могут доноситься на три этажа вверх.
        - С чрезвычайным предписанием, - донеслось за дверью.
        Часовые взяли «на караул», пропуская офицера.
        - Капитан Гренель, - с порога начал наш конкурент, но, увидев мои лейтенантские эполеты, осекся. - Где майор Ле-Палисье?
        - Капитан Гренель, - медленно повторил я. - Так-так. На вашу беду, месье, я знавал капитана Гренеля! - Моя рука легла на эфес сабли. - Вы не Гренель и не капитан. Ваше имя - Констан Мулен, предводитель шуанов[Шуаны - название повстанцев-роялистов.] из Сент-Обенского леса! - Я сделал шаг навстречу жандарму, демонстративно вытаскивая саблю.
        Как я и надеялся, капитан был храбр, однако недостаточно сообразителен. Видя, как моя сабля покидает ножны, он выхватил свою и, не давая мне шансов, рубанул наотмашь. Я качнулся в сторону, и клинок глубоко вошел в спинку кресла.
        - Взять его! Хватайте роялиста!
        Глава 9
        Внутри любой малой проблемы живет большая, которая лишь ждет случая вылезти наружу.
        Закон троянского коня
        Дверь распахнулась.
        - Да, слушаюсь, гражданин майор! - прокричал Лис, выскакивая на крыльцо. - Будет исполнено! - Он оглядел двор, стал в эффектную позу и провозгласил: - Комбатанты, друзья мои, Отечество смотрит на вас с надеждой широко открытыми от ужаса глазами! Жуткие, грязные твари стремятся преградить дорогу свершений завалами роялистских интриг, перекопать ее ненавистью и тайными кознями. Но всякий честный гражданин, всякий соратник и сподвижник взял за оружие, чтобы утвердить идеалы свободного человека на земле, где воздух свободы пропитан равенством и братством, где даже пороховой дым таит в себе великое священное пламя революции, пламя, в котором рождается наша великая республика!
        Он потряс кулаками, и все присутствующие радостно завопили:
        - Да здравствует Республика!
        - За мной, братья! За мной, и да ниспровергнется в бездну забвения коварство наших врагов! Ибо мы вспомним каждого, и отольются ему свинцовыми пулями стоны матерей и слезы жен, сколько бы их у него ни было! За мной, граждане комбатанты, за мной, сыны Отчизны милой, минута славы настает! Не посрамим Отечества!
        - Лис, куда ты их повел? - поинтересовался я, глядя, как вбежавший караул прижимает к полу сопротивляющегося капитана Гренеля.
        - Куда повел, куда повел… в кабак, куда же я еще могу повести? - В этот момент в кабинет размашистым шагом вошел, почти вбежал комендант. Следом за ним стража ввела высокого надменного старика. Между морщин, подобно траншеям избороздивших его лицо, смертоносными пушечными жерлами пылали холодной яростью глубоко посаженные глаза.
        - Что здесь происходит?! - заорал Ле-Палисье.
        - Это Констан Мулен, предводитель шайки вандейцев! Я узнал его, а он пытался зарубить меня. Они хотели освободить маркиза! Не зря министр предупреждал, что где-то есть двурушник, продающий информацию роялистам, и что, вероятно, они попытаются отбить Лантенака.
        - Но чтобы с такой наглостью! Кто вы такой? - Комендант перевел взгляд с испорченного кресла на корчащегося в руках дюжих часовых офицера.
        - Я капитан Гренель из жандармерии. У меня есть пакет!
        - Фальшивка! - обличительно крикнул я. - Конечно, есть! Не с букетом же лилий ты сюда заявился, гражданин Мулен. Эту подделку я забираю! - опережая майора, протягивающего руку к запечатанному распоряжению, воскликнул я. - Пусть министр разбирается, кто и по чьему приказу написал этот документ. Майор, прошу вас задержать мятежника вплоть до высочайшего распоряжения. Маркиз, потрудитесь следовать за мной.
        - Постойте, лейтенант, а подписать бумаги?
        - А как же, сей момент. Это самое главное.
        Я направился к столу, активизируя связь.
        - Лис, как там у тебя дела?
        - Я бы сказал, прискорбно.
        - Что случилось?
        - Случилось? И он еще спрашивает?! Я почти рыдаю и, хотя делаю это беззвучно, сердце мое разбито вдребезги, шо та китайская ваза эпохи Мин под каблуками революционных матросов.
        - Ты это к чему?
        - Я требую, чтобы Институт оплатил мне расходы. Не для того я морочил голову честному гражданину, выдуривая у него золото, чтобы потом оплачивать им гулянку жандармов-кровососов! Кстати, я так и не выдал потерпевшему карту, и это меня, как честного коммерсанта, гнетет со страшной силой.
        - Лис, что там происходит, в конце концов?
        - Это еще не конец концов, а только начало начал.
        - Коней оставьте здесь, - между тем командовал мой друг. - Банда заговорщиков-вандейцев хочет освободить маркиза де Лантенака. Гнездо заговорщиков
        - таверна «Фонарь аристократа», что в четверти мили отсюда. Эти негодяи прекрасно знают в лицо наших солдат, однако вас они еще не видели, но им, - Лис грозно оскалил зубы, - предстоит с вами познакомиться!
        Жандармы завороженно слушали красноречивого офицера, сопровождавшего каждое слово решительным взмахом руки.
        - Мы пойдем огородами, чтобы роялисты, если они поставили наблюдателя, не смогли нас заметить. Затем вы спрячетесь в винном погребе, а когда соберутся враги, наш человек подаст вам сигнал. Он крикнет: «Смерть и преисподняя!» Внимательно слушайте, чтобы не пропустить.
        - А долго ждать? - поинтересовался один из жандармов.
        - Не больше трех часов. Чтобы не замерзнуть, можете пропустить по стаканчику, Республика заплатит, - громогласно объявил Лис и всхлипнул на канале связи: - Ах, если бы Республика!

* * *
        Сержант-вандеец открыл зарешеченную дверцу возка, пропуская драгоценного пленника. Еще там, в лагере посреди болота, всех участников авантюры строго-настрого предупредили ничему не удивляться. Если же все пойдет кувырком, главное - четко выполнять приказы и стараться ни словом, ни жестом не выдать себя. Но даже в глазах конвоира можно было заметить недоумение: речь Лиса никого не оставила равнодушным.
        - Гражданин сержант, - помогая закованному в кандалы старцу усесться, приказал я,
        - возглавьте колонну. Су-лейтенант Орбиньяк в передовом охранении. Когда вернется, передадите командование ему. Я сопровождаю арестованного.
        - Слушаюсь, гражданин лейтенант! - рявкнул бывший сержант королевских гренадеров.
        - Закрывайте двери, марш-марш! - Наша кавалькада на рысях вынеслась из тюремного двора.
        - Господи, - прошептал я, - только бы теперь все прошло нормально!
        Маркиз де Лантенак смотрел на меня с нескрываемым презрением.
        - Боитесь? Это хорошо. Путь до Парижа длинный, еще не раз успеете штаны обмарать.
        - Мы не едем в Париж.
        Маркиз на мгновение помрачнел:
        - У вас приказ меня расстрелять без суда и следствия? Ваши хозяева еще большие трусы, чем вы.
        - Не стоит бросаться словами, ваше сиятельство. Мы не едем в Париж, поскольку направляемся к генералу Кадуалю.
        Старец замолчал, недоуменно обдумывая новость.
        - Это что же, очередная уловка ищеек? - наконец прервал он затянувшуюся паузу. - Если вы надеетесь, что я приведу вас…
        - Это ни к чему. Не далее как вчера мы беседовали с месье Жоржем. Он ждет встречи с вами.
        - Я вам не верю.
        - Увы, монсеньор, я лишен возможности передать вам зеленую кокарду с золотой лилией, вышитой ее высочеством в застенках Тампля.
        Глаза моего собеседника удивленно распахнулись:
        - Что вы знаете об этой кокарде?
        - Немного. После вашего чудесного спасения с корвета «Клеймор»[Более полное описание жизни и деятельности маркиза де Лантенака, а также его «чудесного спасения с корвета „Клеймор“» можно найти в книге Виктора Гюго «Девяносто третий год».] вы отдали ее некоему матросу, велев ему отправиться к вожакам вандейских отрядов, чтобы собрать их под единые знамена.
        - Невероятно! - прошептал де Лантенак и через минуту вновь повторил: - Невероятно. Вы что же, один из наших? А кто же тогда был тот, в башне?
        - Жандармский капитан, прибывший за вами из Парижа.
        Маркиз захохотал на удивление молодо, хлопая себя руками по коленям:
        - Видал я наглецов, но чтобы так? Как же зовут моего спасителя?
        - Это не важно. Здесь и сейчас меня именуют лейтенант Виктор Арно.
        - Вы что же, служите республиканцам?
        - Мой генерал, я выполняю свой долг столь же ревностно, как вы - свой. К сожалению, это все, что я могу сообщить.
        - Капитан, я уже на месте, - зазвучало на канале связи. - Как там у тебя обстановка?
        - Кажется, мы достигли взаимопонимания.
        - Ну лишь бы не взаимопоминания.
        Мои слова несколько успокоили маркиза, однако было заметно, что он все еще сомневается в искренности столь информированного незнакомца. На мой взгляд, это было разумно. Мало ли на какую провокацию способны враги, чтобы войти в доверие к столь ценному пленнику? Фальшивый побег - еще не самая изощренная ловушка. Время от времени, словно невзначай, он задавал вопросы о «прежней жизни», исподволь стараясь узнать, с кем имеет дело. Мои уклончивые ответы ничуть не удовлетворяли любопытства принца Вандеи, но сказать больше я не имел возможности.
        Наконец мы достигли владений Кадуаля. Генерал со всем войском восторженно приветствовали несгибаемого старца, вышедшего из зарешеченного возка, словно из золотой кареты. Можно было не сомневаться, что кандалы, еще недавно сковывавшие его по рукам и ногам, сегодня же станут драгоценными сувенирами. Во всяком случае, Лис считал именно так и поэтому изъял у меня инвентарь в счет компенсации материального и морального ущерба, нанесенного Французской республикой в лице ее жандармерии.
        Покончив с приветствиями, Кадуаль отослал возниц спрятать уже ненужный транспорт где-нибудь в отдалении, и отряд двинулся к болотной крепости - последнему оплоту некогда огромной и неуловимой вандейской армии. Там радостная встреча повторилась с участием всего гарнизона. Повсюду, где появлялся де Лантенак, суровые, не склонные к сантиментам бретонцы приходили в священный трепет.
        Воспользовавшись статусом героя, а проще говоря, отсутствием конвоя, я отправился на поиски Софи и ее брата. Мне не терпелось спросить ее о Метатроне. Кто знает, может, она невзначай сболтнет то, о чем так старательно умалчивает Арман? Пока суд да дело, я запросил о Метатроне Базу, дабы при случае пустить пыль в глаза неожиданной информированностью. Сопричастность тайне порой развязывает языки лучше, чем пытки или психологическое давление.
        - Джокер 1 вызывает базу Европа-центр. База, ответьте Джокеру 1.
        - Слушаю тебя, Джокер 1.
        - Мне срочно необходима информация о некоем Метатроне.
        Ответ не заставил себя долго ждать:
        - Метатрон - князь божественного присутствия. Единственный среди ангелов наделен привилегией служить Богу непосредственно внутри завесы, окружающей Всевышнего на Престоле Славы. По библейской книге Еноха, Метатрон первоначально являлся человеком, тем самым пророком Енохом. На небесах тот был обращен в огонь, и из этого пламени сотворен Метатрон. С тех пор он является перстом Божьим, возвышается на вершине древа жизни, охраняя известные каждому яблоки познания добра и зла.
        - Это я все помню. Он также указывал Моисею путь через пустыню, что позволило тому блуждать сорок лет на клочке земли, который неспешно пересекается за неделю.
        - На все воля Божья.
        - Эту версию я условно принимаю. Но тот Метатрон меня сейчас не интересует.
        - Другого нет.
        - Как это нет?! Какой-то Метатрон действует здесь и сейчас. Я практически уверен, что речь идет не об архангеле.
        - Другой информации нет.
        - Ну, может, хоть что-нибудь, какая-то зацепка? Это хоть человек или организация?
        - Ничегошеньки, - обескураженно проговорила База.
        Я, к сожалению, хорошо понимал ее растерянность.
        В большинстве исследуемых миров почти всегда обнаруживались аналогии. Иногда картина совпадала до мелочей, иногда отличалась множеством нюансов. Но такое глубокое расхождение, как сейчас, случалось крайне редко.
        Я шел, отмахиваясь от наседающей мошкары. Даже среди бела дня на болотах ее было видимо-невидимо. Стоило оказаться в тени деревьев, она тут же набрасывалась на здешних обитателей, проявляя горячий республиканский энтузиазм в борьбе с вандейцами.
        К моему величайшему сожалению, Софи на месте не оказалось. Ее брат, как мне удалось узнать, по-прежнему содержался в офицерском бараке под стражей вплоть до особого приказа. Огорченный, я отправился искать мадемуазель де Морней, но ее никто не видел. Создавалось впечатление, что девушка просто расправила крылья и улетела с этого забытого богом ошметка суши. Я уже начал тревожиться, утешаясь тем, что, по словам караульных, барышня не покидала крепости. Впрочем, зная ее способность к перевоплощению, шаткая была надежда. «Нет, она не могла бежать, - успокаивал я себя. - Не зная дороги, через трясины - и пробовать не стоит. Но куда же тогда она могла деваться?»
        - Месье, месье, - подбежал ко мне давешний сержант, - генерал зовет вас к себе.
        - Непременно, - кивнул я, активируя связь. - Лис, внимание!
        Бревенчатое штабное строение, напоминавшее квадратную башню в два высоких этажа с двускатной крышей, стояло посреди лагеря, возвышаясь над ним. Вместо окон в стенах были прорезаны узкие бойницы, так что и в ясный полдень внутри было довольно темно. На первом этаже башни находилась кордегардия[Кордегардия - караульное помещение.] , здесь постоянно толклись солдаты и пара-тройка адъютантов Кадуаля, ожидавших приказа командира.
        Мимо этого всегда наполненного гомоном и смехом помещения лестница вела наверх. Я прошел, едва не зацепив плечом раскуривающего трубку часового, скучающего возле штаба. Тот поднял на меня глаза, словно только сейчас заметив. Кадуаль все же не был профессиональным военным, и дисциплина в его армии прихрамывала на обе ноги. Вчерашнему леснику или браконьеру порой куда легче отдать жизнь в бою, чем понять, для чего стоять навытяжку с ружьем на плече у какой-то там лестницы.
        На втором этаже часового не было. Сквозь приоткрытую дверь тянуло крепким табачным дымом: лорд Габерлин любил пускать кольца из длинной трубки, которую, как я мог заметить, всегда носил за голенищем сапога. Жорж Кадуаль к этой привычке высокого гостя относился без особой радости, но терпел.
        - …Но, ваше сиятельство, мы вынуждены временно оставить Францию. Нас слишком мало. Все, кто есть, - здесь.
        - Этого может хватить. Там, в Рош Госнэ, Латур должен был сообщить мне о местонахождении дофина. Он нашел его высочество!
        - Сэр, - отвечал на слова Лантенака лорд Габерлин, - кто знает, может быть, призрак дофина оказался лишь наживкой, чтобы заманить вас в Рош Госнэ?
        - Латур известил меня собственноручной запиской. Я хорошо знаю его почерк.
        - Наверняка майор Ле-Палисье в Ренне тоже хорошо знал подпись военного министра. Что с того? - насмешливо возразил Кадуаль. - Мы вынуждены уйти, чтобы перевести дух и восстановить силы.
        - Как пожелаете. Я останусь тут.
        - Чтобы погибнуть?
        - Чтобы спасти Францию! - гордо произнес маркиз. - Или погибнуть!
        - Ваше сиятельство, подумайте сами: сейчас дофин находится в безопасном месте. Да, мы не знаем, где он, но и республиканцы об этом тоже понятия не имеют. Через полторы недели британский флот нанесет удар по Бресту. Если сегодня послать гонца, он передаст мой приказ в надежные руки и флот его величества отрядит фрегат, чтобы принять на борт всех нас. До этого момента желательно исчезнуть из поля зрения парижских мерзавцев. Тем более, что, как только вскроется обман и станет ясно, что вы бежали, эти свиньи перекроют все дороги, так что идти придется скрытно, лесами, небольшими группами.
        - Что же вы предлагаете?! Если даже принц сегодня в безопасности, это не может продолжаться вечно.
        - Мессир, я предлагаю довериться человеку, спасшему вас из застенков.
        - Но кто он?!
        - Наверняка француз, наверняка офицер, наверняка дворянин, - ответил лорд Габерлин.
        - Откуда вы знаете?
        - Чувствую. Кроме того, после вашего освобождения в Париже его ждет гильотина. Он, вне всякого сомнения, знает об этой досадной перспективе, однако полон решимости продолжить свое дело.
        - О его участии в моем освобождении могут и не узнать.
        - Вероятно, узнают, - вмешался Кадуаль. - Я обязан отпустить с ним семьдесят три офицера-республиканца, ну и всякую их прислугу. Кто-нибудь да проболтается.
        Я глянул вниз. Куривший у лестницы часовой выбивал трубку. Стоять дольше было бы неосторожно: еще мгновение, он поднимет глаза и придется объясняться. Я постучал.
        - Легок на помине!
        Кадуаль и лорд Габерлин сидели за столом, Лантенак стоял у одной из бойниц, стараясь держаться подальше от табачного дыма.
        - Итак, месье Арно, - Кадуаль указал мне на грубо сколоченный табурет, - вы исполнили свою часть договора, поэтому, как честный и, согласитесь, благородный человек, я обязан выполнить свою. Завтра утром вас, вашего друга и всех пленников выведут на дорогу. Я даже готов вернуть им шпаги и сабли. Прочее оружие, уж извините, оставлю себе.
        - Благодарю вас, генерал.
        - Но это еще не все. Не знаю, очевидно ли это, но, испытывая благодарность и несомненный интерес к вашей персоне, обязан предупредить: после того представления, что было устроено в Ренне, в Париже лейтенанта Виктора Арно ожидает гильотина.
        - Я понимаю.
        Кадуаль замолчал, и в комнате стало очень тихо, только где-то потрескивал сверчок и ветер шелестел листвой ближайших деревьев.
        - И все же едете туда.
        - Я должен это сделать.
        - Послушайте, - нетерпеливо перебил друзей Лантенак, - собравшиеся здесь отнюдь не дураки. Мы все прекрасно понимаем, что вы никакой не республиканец и выполняете задание. Скажите чье? Графа Прованского? Графа Артуа? Принца Конде? Или, может, еще чье-нибудь?
        Я молчал, всем видом давая понять, что не склонен обсуждать столь «интимные» вопросы.
        - Ладно, в конце концов, это не важно. Я вижу, вы храбры и преданны своему вождю, как подобает офицеру и дворянину. Каково бы ни было ваше задание, я предлагаю вам иное, несомненно, более значимое для Франции и для всей Европы. - Он замолчал, пристально вглядываясь в мое лицо. Маркиз был хорошим физиогномистом[Физиогномист - человек, сведущий в физиогномике - учении, ориентированном на познание типа личности человека, его душевных качеств, исходя из анализа внешних черт и выражения лица.] . Вероятно, моя заинтересованность все же выдала себя, ибо, не говоря более ни слова, Лантенак подошел ко мне вплотную, так, что между нами едва можно было просунуть ладонь. Он застыл, все так же всматриваясь в мои глаза, и очень тихо произнес: - Я говорю о дофине Людовике.
        - Но он мертв.
        - О нет. Его высочество был спасен, мне это доподлинно известно. Уверен, вам не стоит объяснять, что юный Людовик имеет куда больше прав на престол, чем никчемные братья короля. Эти вялые трусы только и способны ожидать, когда некий добрый ангел спустится с небес и преподнесет им корону. Их унылая пассивность - отвратительный пример для всех, кто нас поддерживает. Для тех, кто покинул страну не для собственного спасения, а горя желанием продолжить борьбу, вернуть Францию христианнейшему королю.
        Он - знамя нашей борьбы, крест, вознесенный над воинами в походах на Иерусалим. Увы, связь между ним и теми, кто ему верен, была утеряна три года назад. Возможно, недавно один из наших людей отыскал принца Людовика, однако не успел ничего рассказать о местонахождении его высочества.
        Вы и ваш друг, несомненно, чрезвычайно ловки. Я верю, что вам по силам отыскать тайное убежище дофина. Пока принц здесь, во Франции, он каждый час под угрозой гибели. Найдите его, и благодарное Отечество не забудет вас.
        - Нам выдадут по шоколадному зайцу и двухместный самокат, чтобы мы катили к чертовой бабушке. Что-то давно среди меня не проводили политинформации.
        - Сергей, как ты можешь? Лантенак как раз искренне верит в то, что говорит.
        - Я тоже. Вот, цепь расклепал, теперь по звеньям продаю на талисманы. Одна беда, коротковатая цепура попалась. Но ничего, попомни мои слова, наручники я загоню в три цены! Да, чуть не забыл тебе сказать: я, когда отправлял жандармов на попойку, у одного красавца позаимствовал почти свежий номер «Пари трибюн». Так вот, там еще один деятель, свято верящий в праведность своего дела, с огнем в глазах пишет, что увенчанный ратной славой итальянской кампании храбрый генерал Бонапарт, словно новый Александр Македонский, на этой неделе стартует в Египет. Ну, ты понимаешь, его очень нервирует тот факт, что после Александра и Цезаря сфинкс остался с носом.
        - Лис, вот это ты зачем сейчас сказал?
        - Затем, мой многомудрый друг, чтобы напомнить: от этой недели осталось четыре дня. Три из них - как раз нам галопом до Парижа. А ежели нет, то хотя нос (лучше так) отломают сфинксу, а мы останемся с носом.
        - Ну что же вы молчите?
        - Монсеньор, - выдавил я, - сейчас моя обязанность - выполнить то, что мне поручено. Если по окончании своей миссии я останусь жив, то непременно вернусь к предмету нашего разговора.
        - Проклятье! - выругался де Лантенак. - Вы или очень хитры, или неисправимо тупы.
        - Вы позволите мне идти?
        - После этой беседы вас не следовало бы отпускать, - криво усмехнулся лорд Габерлин.
        - Моя смерть принесет мало пользы вам и несомненный вред - Франции.
        - Какой Франции?
        - Великой.
        - Что ж, - процедил сквозь зубы принц Вандеи, - ступайте. Как это ни абсурдно звучит, я верю вам. Но помните: сегодня вы подписали себе приговор. Он откладывается на неопределенное время, но не отменяется. И если, паче чаянья, вы решите преступить грань, вас ждет скорая и неминуемая расправа. За вами будут следить десятки чрезвычайно внимательных глаз. Помните об этом, месье.
        - Непременно, ваше сиятельство.
        - Хорошо мы с тобой живем, - продолжал витийствовать Лис на канале связи. - Утром успели заработать себе приговор от Республики, вечером - от вандейцев… Не знаешь, кто тут еще приговоры раздает? Вот они, злонравия достойные плоды! И ведь, казалось бы, всего ничего - доехать до Парижа, прилипнуть к Наполеону. Почти турпоездка. О, гляди-ка. - Лис включил «зрение», и теперь я мог видеть округу его глазами. Взор напарника был обращен на крышу той самой башни, откуда я только что вышел. Из чердачного окошка быстро выбрался подросток, едва заметный в сгущающихся над лесом сумерках. Он оттолкнулся от окошка и ловко прыгнул, цепляясь за ветку. - Как тебе белочка?
        - Господи, это же мисс Рид!
        Глава 10
        Революции походят на шахматную партию, где пешки могут погубить короля, спасти или занять его место.
        Пьер Буаст
        Лис был исключительно зорок и наблюдателен. Порой мне казалось, что он не столько видит, сколько чует добычу. Что дернуло моего друга взглянуть на прикрытое ветвями дерева чердачное окошко? К тому же вокруг Сергея толпились галдящие шуаны, желающие приобрести на память священные реликвии - железные браслеты, еще недавно бывшие источником страданий пламенного вождя лесной братии. Нет же, глянул и увидел.
        Настроение мое, и без того безрадостное, после разговора с Лантенаком окончательно испортилось. Не то чтобы участие Софи в делишках ее брата было для меня тайной, но хотелось думать, что он лишь использует девушку, по сути дела не оставляя ей выбора.
        На поверку выходило совсем не так. В хитросплетении интриг и чужих интересов это очаровательное создание играло ничуть не меньшую роль, чем наш вероломный
«художественный кораблестроитель», как именовал его Сергей. А может, и большую. Я вспомнил рассказ Армана, как маленькая сестричка вытащила его из камеры смертников. Нам с Лисом было не впервой встречать нежных ангелов, способных заткнуть за пояс любого черта.
        - Ладно, - не унимался напарник, - оставим этой самке Тарзана скакать по ветвям. Поведай мне, о мудрейший, какого рожна мы ввязались в игру с этой сладкой парочкой? Я понимаю: глазки, губки, шарманы, амуры, но все же? Свободно могли оставить их на острове, они бы там легко закосили под своих. Да и сейчас еще не поздно попросить Лантенака присмотреть за Барби и Кеном. Достаточно будет наябедничать, что мамзель загорала на чердаке, когда они совещались там - быть или не быть, плыть или не плыть, - и все, клиент созрел!
        - Сергей, уймись. Вспомни, Институт послал нас сюда не для того, чтобы мы чаевничали с Наполеоном, не для того, чтобы сделать приятное принцу Конде или императору Павлу, и даже не для поисков дофина. Во Франции завязывается узел, который вполне может привести к войне еще более глобальной, чем известные нам Наполеоновские войны. Наша задача - распутать его и по возможности разрядить обстановку. Я подозреваю, что за кулисами готовящегося потрясения стоит тот самый Метатрон, о котором мы сейчас не знаем практически ничего, даже того, структура это или человек. Скорее всего, именно этого «шеф-повара» имел в виду Колонтарев, когда инструктировал нас перед выездом в Митаву.
        - Вальдар, а может, все это туфта? Ну то есть погоняло, конечно, растопыристое.
«Перст Божий» - это не хрен с бугра. У масонов, этих тайных шабашников столетия, просто нервный перекур. Но где факты? Откуда известно, что это нечто имеет реальные очертания?
        - Фактов нет, - честно сознался я. - Есть пара довольно ловких агентов. Причем, когда я беседовал с Арманом, мне показалось, что он говорит о Метатроне с почтительным страхом. А он, сам знаешь, мужчина оборотистый и не робкого десятка.
        - А может, он сам этого Метатрона и выдумал, чтоб нам по ушам ездить?
        - Название - может быть. Но на кого-то же они работают: внедрение к принцу Конде, устройство верфи… А разъезды? Кто-то все это оплачивает, причем весьма щедро. Кроме того, во Франции Арман практически уверен в своей безнаказанности, а ведь за всю его коллекцию печатей и лабораторию по художественной подделке документов, не говоря уж об участии в побеге Лантенака, в очереди на гильотину он будет сразу за мной.
        - Оптимистичненько! - хмыкнул Лис. - Ладно, предположим, что Метатрон существует. Тогда почему мы не можем взять того же де Морнея за шкурень, отвести в сторону и ненавязчиво объяснить, что такое «не везет» и как с ним бороться? Думаю, если на него хорошенько нажать, он не станет долго запираться.
        - А если станет? Ты ж знаешь, убивать его мы не имеем права. Только в исключительном случае: в порядке самообороны или же, упаси бог, в бою. А вдруг он решит, что ему выгоднее перетерпеть здесь, чем потом огрести по первое число от Метатрона? И что? Извиняться и говорить, что мы погорячились? Ты что-нибудь знаешь о его связях и полномочиях? Лично мне ничего не известно. Если бы де Морней хотел от нас избавиться, у него были такие возможности и на корабле, и там, на острове. Кстати, тебя мисс Софи могла преспокойно отдать в руки англичан, и тогда нам бы не удалось столь эффектно и, главное, быстро исчезнуть из темниц. Де Морнея и его сестру не интересуют ни дела Французской Республики, ни, уж тем паче, дела Англии. Подозреваю, что и у его хозяина иные интересы. Но вот какие? Как бы ни было противно, добраться до него с помощью месье Армана - самый простой путь, если не единственный.
        - Ядрена матрена! - выругался Лис. - Так шо, оставляем Наполеона и переключаемся на этот перст? Или трон?
        Я задумался. Вероятно, стоило бы, но…
        - Тебя вновь терзают смутные сомнения?
        - Понимаешь, Наполеон сейчас в этой игре не король и даже не ферзь. Так, удачно расположенная ладья. Но если наш Метроном и впрямь старается контролировать ситуацию во Франции, чтобы подмять ее под себя, не обратить внимания на Бонапарта он никак не может.
        - Ага, в этом сезоне ажиотажный спрос на Бонапартов. Кого ни спроси, все хотят завести собственного Наполеона.
        - Так и есть. Пока что его воспринимают как меч и тянут руки, чтобы им управлять. До сих пор никому невдомек, что этот меч сам желает властвовать и, будем говорить честно, имеет для этого все основания. Если мои предположения верны, Метатрон ненавязчиво, но твердо пытается взять Бонапарта под контроль, подчинить своему влиянию. Скорее всего, Наполеон еще не осознает этого, и, если в нужный момент разложить ему карты, мы получим хорошего союзника.
        - Или дополнительного противника. Кто знает, может, он уже продался с потрохами?
        - Вряд ли. Но гарантий никаких. В любом случае, - подытожил я, - Наполеон продолжает нас интересовать, а другого пути к Метатрону, кроме де Морнея и его сестры, у нас, увы, нет…

* * *
        На рассвете колонна освобожденных из плена офицеров с завязанными глазами начала движение через топи. Мы с Лисом шли замыкающими. Стоя у крепостных ворот, я смотрел, как спускаются к болоту люди в разноцветных мундирах и их проводники. Лес все больше и больше наполнялся утренним пересвистом крылатого хора, и оттого на душе становилось легко и радостно, так что от вчерашней мрачности не осталось и следа.
        - Все же решили отправиться в Париж? - Ко мне подошел маркиз де Лантенак.
        - Да.
        Принц Вандеи то ли осуждающе, то ли недоуменно покачал головой:
        - Мне жаль вас, вы могли бы принести немалую пользу.
        - Вся моя жизнь посвящена этому.
        Де Лантенак криво усмехнулся:
        - Постараюсь не упускать вас из виду, месье.
        - Надеюсь, это будет сложно, - поклонился я.
        - Кто знает, кто знает…
        - И еще, ваше сиятельство, послушайте моего доброго совета. - Я понизил голос и невольно оглянулся. - Не исключено, что в Бресте английскую эскадру будет ждать засада и, это уж точно, вы наткнетесь на нее там, на берегу.
        - Вы что же, обвиняете лорда Габерлина в измене?
        - Ни в малейшей степени. Просто найдите иной путь отступления. Впрочем, это лишь совет, решайте сами.
        - Нет, постойте. Вы что-то знаете.
        - Каждый из нас что-то знает, ваше сиятельство. А теперь позвольте мне откланяться.
        Кадуаль не обманул - первое, что мы увидели, когда проводники, указав направление к дороге, исчезли в лесной чаще, был кузов телеги, в котором вперемешку валялись сабли, шпаги, палаши. Нам с Лисом и Арману с «племянником» даже были возвращены лошади в знак особого расположения и в память освобождения Лантенака. Один из офицеров, высокий, осанистый, в пехотном мундире, размашистым шагом подошел ко мне и спросил, поправляя шпагу в перевязи:
        - Стало быть, вы - лейтенант Арно?
        - Именно так, месье.
        - Полковник Шаблон, Рене Шаблон.
        - Весьма приятно, гражданин полковник.
        - Если вы надеетесь, что я стану благодарить вас, лейтенант, то совершенно напрасно.
        - Вовсе не ждал этого, месье. Просто Республика вновь получила семь с лишним десятков офицеров, а это, согласитесь, немало. Больше, чем гибнет в ином сражении.
        - Вы говорите ерунду, лейтенант, - надменно поджимая губы, изрек полковник Шаблон.
        - Мой батальон без малого два года ловил этого негодяя маркиза, пока, увы, не был уничтожен и сам я не попал сюда.
        - Весьма сожалею, гражданин полковник, военная фортуна переменчива.
        - Прекратите резонерствовать! - вспыхнул мой собеседник. - Я получше вас знаю, какова военная фортуна! Должно быть, вы гордитесь ловкостью, с которой выпустили на свободу кровожадного вандейского тигра? Но можете не сомневаться, он способен погубить куда больше семидесяти офицеров и тысячи солдат.
        - Он намерен покинуть Францию.
        - Это все одни уловки. Спросите любого здесь, и вам каждый скажет, что маркиз не уйдет из страны, пока не сочтет свой долг выполненным. Вы развязали ему руки, гражданин лейтенант.
        - Вы что же, намерены меня арестовать, гражданин полковник?
        - Именно так!
        - Забавно, однако вынужден сразу предупредить: я выполняю поручение генерала Журдана и потому не намерен вам повиноваться. Если хотите получить мою саблю, можете попробовать забрать. Но, говорю сразу, я зарублю вас, как только вы шевельнете плечом, ибо так велит мне долг, и вы это прекрасно понимаете.
        Полковник Шаблон несколько опешил от подобной наглости, и все же смысл в моих словах был. Адъютант, выполняющий приказ, не просто имел право, но и должен был устранить с пути всякого, кто мешал ему этот приказ исполнить.
        - Граждане офицеры! - придя в себя после первого шока, закричал бывший командир батальона. - Я приказываю арестовать этого…
        На этом месте его речь прервалась - отточенное лезвие кинжала, вылетев из рукава моего друга, уперлось в кадык неблагодарного крикуна.
        - Еще слово, полковник…
        По толпе освобожденных прошел глухой ропот. Сейчас каждый решал для себя, что для него важнее: бескомпромиссное служение Республике или пережиток феодального прошлого - благодарность за спасение жизни? Наши с Арманом сабли с тихим шорохом покинули ножны. Ситуация на лесной поляне складывалась более чем нелепая. Семь десятков офицеров, едва получивших свободу, готовы были истребить друг друга, решая этические проблемы.
        - Отходим! - скомандовал я, пятясь к стоявшим поодаль лошадям.
        Не заставляя себя упрашивать, полковник начал отступать вместе с нами. Когда же наконец крошечный отряд занял место в седлах, Лис с силой оттолкнул заложника, и мы пришпорили коней, спеша выбраться на дорогу.
        - В Париже я обо всем доложу министру! Вас найдут и арестуют! Вас казнят! - неслось вслед.
        Мы проехали что-то около трех лье быстрой рысью и наконец перешли на шаг, понимая, что погони нет и быть не может.
        - А этот ведь доложит, - в пространство бросил Лис. - От шоб мне ничего крепче дождевой воды в рот не брать, доложит. В лепешку расшибется, а исполнит, что обещал.
        - Это ерунда! - отмахнулся де Морней. - Даже если он лично всей Директории вместе и каждому отдельно составит на вас рапорт, поверьте, вам ничто не угрожает.
        - На нас, Арман, - поправил я. - На нас.
        - Хорошо, на нас. - Де Морней пожал плечами. - Есть лишь одно «но». Я сейчас же должен мчать в Париж, чтобы предупредить кого следует. Можете не опасаться, по дороге я не премину распорядиться, чтобы Ле-Палисье и ему подобные убрали с пути все заставы. Конечно, это не вызовет у них приступа бурной радости, но ведь нам, господа, нет до этого дела.
        - Да вы просто маг и чудотворец! - усмехнулся я.
        - О нет, все прозаичней. Намного прозаичней. Но можно сказать, что я состою на службе у чудотворца. Помните, я обещал вам безопасность во Франции?
        - Так вот как это называлось! - хлопнул себя по лбу Лис. - Значит, вандейцы нас к себе на островок для пущей безопасности пригребли, а я-то думал… Чего ж ты раньше не сказал, дружаня? Мы бы из кожи вон не лезли, загорали бы да комаров плющили…
        - Вандейцы - бандиты и враги порядка. А я говорю именно о порядке, священном порядке. Чтобы вы не сомневались в моей искренности, господа, я оставляю под вашей защитой самое дорогое, что у меня есть, - мою сестру. Я верю в ваше благородство и не раз доказанную храбрость. Прошу вас, когда доберетесь до столицы, остановитесь в пансионе мадам Грассо, что на улице Красного Колпака. Я вас найду там. Софи, - Арман поглядел на сестру, - будь умницей и ничего не бойся.
        Девушка всхлипнула.
        - В бабских романах тут бы шло: «Он пришпорил коня, и плащ его развевался на ветру, точно алое знамя мятежа». Капитан, почему у подзащитного нет алого плаща, это ж просто из рук вон!
        - Извини, не подготовились. В следующий раз обязательно выдадим.
        - Ну хорошо, утешил. А вот скажи, Вальдар, правда ведь, что де Морней - это самое ценное, что у нас есть. Ну, в плане зацепок?
        - Да.
        - Тогда давай ты его поручишь мне, а я тихонько в хвост пристроюсь и гляну, куда его влечет неведомая сила.
        - Разумно. Только, Сережа, я тебя умоляю: без экстремизма.
        - Да ладно, не учи ученого. Ты лучше сам не забудь до Парижа доехать. И вот еще что: если этот ангел вдруг ни с того ни с сего решит посетить какой-нибудь собор по дороге или вспомнит, что в мэрии ближайшего города у нее есть знакомый, не ведись - окольцует. От такой белки веслом не отмашешься…

* * *
        В Париж мы добрались без приключений, если не считать приключением само по себе путешествие с очаровательной девушкой, которая вдруг стала такой кроткой и нежной, что все подозрения казались нелепыми. В голову лезли мысли вроде откровенно глупой: а нет ли у Софи брата-близнеца, чудом занесенного на лесной остров?
        Когда Лис, выждав для приличия некоторое время, устремился вслед Арману, слезы проступили в уголках ее дивных глаз. Она смотрела трогательно и печально, с христианским смирением укоряя за коварное вероломство.
        - Вы по-прежнему не доверяете нам? - едва ли не всхлипнула девушка. - Но почему? Ведь мы партнеры, мы делаем общее дело.
        - Это только лишь для безопасности вашего брата, - покривил я душой.
        Не скажу, что мои слова убедили огорченную спутницу, но она сделала вид, что объяснение ее удовлетворяет. Отчасти я говорил правду. В своей прежней жизни, до Института, старший лейтенант Лисиченко занимался охраной самых высокопоставленных лиц, подвизавшихся на стезе корыстного служения Отечеству. Полученные за годы службы навыки не только обострили его внимание, но и научили поистине чудесному искусству становиться почти невидимым, даже находясь совсем рядом с клиентом. Трудно было поверить, что этот верзила с весьма запоминающимся лицом может полдня ходить с вами почти бок о бок, оставаясь вне поля зрения. И уж на что на что, а на реакцию, владение оружием, отвагу и быструю сообразительность моего напарника я мог положиться безоговорочно.
        Однако на мою долю выпало, быть может, менее очевидное, но не менее трудное испытание - проехать трое суток наедине с очаровательной барышней, лезущей из кожи вон, чтобы вытянуть из меня максимум информации. Да и самому постараться разузнать побольше как о милом семействе де Морней, так и об их высокопоставленном
«крестном». Со стороны это, должно быть, напоминало поединок двух кобр, неспешно танцующих в ожидании удобного мгновения для броска. Впрочем, не знаю, сражаются ли между собой кобры…
        Я старался ехать молча, отдавая Софи инициативу и работая на контратаках.
        - …Скажите, до революции вы были капитаном пикардийских шевальжеров?
        - Должен признать, именно так и было.
        - Расскажите мне.
        - О чем, свет очей моих? О гарнизонных смотрах, выездке, рубке лозы? Мирная жизнь офицера в полку уныла и однообразна, военная - кровава и уж точно не предназначена для таких нежных ушек. Вот вы в самом деле настоящее чудо. Арман говорил, вы помогли ему бежать из тюрьмы в Новом Орлеане.
        - О, это было так страшно, я так боялась! Мне думалось, что я не смогу, не успею, я представляла, как Армана вешают. О, это был такой ужас!
        - Но все же вы сумели. Как вам удалось?
        - Ах, друг мой, сейчас вспоминается, как в тумане. Должно быть, Господь направлял мою руку. Простите слабую женщину, не всем же быть такими смельчаками. Уверена, в своей жизни вы совершили множество подвигов. Не зря же герцог Ришелье рекомендовал вас самому Конде.
        - Должно быть, он увидел мою тоску по родине. Кроме того, Россия, конечно, прекрасная страна, но горек хлеб эмигранта. То ли дело вы с братом! У вас есть высокая цель и тот, кто способен к этой цели повести…
        - Разве не высокая цель - способствовать восстановлению дарованного Богом порядка? Я восхищаюсь вами, мой друг, вы столь преданны делу, столь храбры! Не сомневаюсь, вам удастся и склонить на свою сторону увенчанного воинскими лаврами родственника, и отыскать юного дофина. Ведь правда же, это высокая цель? Мальчик столько перенес, и все лишь из-за того, что был рожден в королевской семье. Ужасы заточения, суд и казнь родителей. А говорят, что какими бы они ни были монархами, но отцом и матерью были нежными. И даже то чудесное спасение… Я верю, такой человек, как вы, мог бы отыскать юного короля.
        - Все в руке Господней. Но, увы, у меня нет достоверных сведений о чудесном спасении дофина. Напротив, я слышал, он умер в застенках.
        - О, не говорите так! Конечно, мой брат знает куда больше, но я верю, что принц Людовик жив…
        В таком ключе разговоры продолжались все эти дни. Мне казалось, что я объедаюсь пирожными, не имея даже капли воды, чтоб избавиться от приторно-сладкого послевкусия. Все это время девушка глядела на меня честными глазами, а танец кобр длился и длился.
        К вечеру мы остановились на постоялом дворе, я уже не знаю, тысячном или двухтысячном в моей жизни. Но здесь хозяин с трехцветной кокардой размером с небольшую люстру на груди, записывая в книгу наши имена, вдруг напрягся, а потом, что-то припомнив, расслабился и широко заулыбался. Весь его вид излучал такое радушие, как будто мы наутро должны были завещать ему, как минимум, сокровища Али-Бабы. Вне всякого сомнения, в голове его извилистыми тропами полушарий мозга гуляли два противоположных распоряжения: задержать во что бы то ни стало и не чинить никаких препятствий, оказывая максимальное содействие.
        Судя по тому, что первый наказ был отдан начальником жандармерии департамента, а второй исходил от мало кому известного художника, кораблестроителя, монаха и еще бог весть кого - Армана де Морнея, слово Метатрона имело во Франции немалый вес.
        Битый час хозяин заведения угощал нас тем, что в столь позднее время нашлось у него на кухне, сокрушаясь, что не может предложить ничего лучшего. Невзирая на республиканскую кокарду, он явно тосковал по тем временам, когда в придорожной гостинице останавливались знатные путешественники, а не всякая голытьба, распевающая «Марсельезу» по поводу и без… Назвав меня напоследок «ваша милость», трактирщик выдал нам ключи от двух соседних номеров, как сообщил он по секрету, почти шепотом, соединенных между собой небольшой, скрытой за ширмой дверцей.
        Накопившаяся за последние дни усталость обрушилась на меня паровым молотом. Я успел раздеться и, кажется, заснул, еще не прикоснувшись ухом к подушке. Однако блаженство длилось недолго. Привычка мгновенно просыпаться при любом нештатном звуке выбросила меня из глубин сновидений, точно авиационная катапульта. Я услышал скрип и тихий шорох и, еще не понимая, откуда доносится звук, схватился за лежащую у изголовья саблю.
        - Ой, не надо, это я, - послышался из-за легкой занавески негромкий голос Софи. - Мне там холодно и страшно.
        - Страшно? - Я уселся на кровати, недовольно возвращая клинок в ножны. - Но отчего?
        - Там какие-то звуки непонятные, - девушка замялась. - И свечи все время гаснут.
        - Это, наверное, сквозняк. В таких гостиницах всегда сквозняки, - пробормотал я.
        Софи вышла из-за скрывающей ее занавески. Поверх узорчатой газовой ночной сорочки было накинуто батистовое расшитое матине[Матине - свободный утренний костюм, блуза, надеваемая поверх ночной сорочки. Отделывали вышивками, аппликацией, лентами, тесьмой.] . При свете луны, пробивавшемся из окна, она казалась существом призрачным, волшебным, но от того не менее желанным. Я заскрипел зубами, пытаясь взять себя в руки.
        - Простите меня, барон, - по-своему трактуя мою нелюбезность, проговорила девушка совершенно несчастным голосом. В этот момент она очень напоминала испуганного котенка. - Я не хотела вас будить. Я знаю, вы очень устали, но там было так страшно…
        - Если хотите, можем поменяться комнатами, - буркнул я.
        - О нет, что вы! Знаете, - она подошла к моей кровати, - там, в Америке, когда мне было страшно, я забиралась в кровать к Арману, обнимала, клала голову на плечо и лежала тихонечко.
        Очевидно решив, что с недосыпа я недостаточно ясно себе представляю описанную картину, она тут же скользнула ко мне под одеяло и обхватила руками. В этот момент больше всего мне захотелось вызвать Лиса, чтоб получить от него здоровую дозу циничных высказываний на тему облико морале и руссо туристо. Мозг еще не отключился, и потому я отлично понимал, что вся эта комедия затеяна лишь с одной целью - вытащить из меня все, что мне до сих пор удавалось скрывать, узнать, что же такого сказал Лантенак там, в башне на острове. Я еще крепче сжал зубы, но рука будто сама собой обхватила хрупкие плечи Софи, она доверчиво положила свою голову мне на грудь, и я почувствовал манящий запах, исходящий от ее волос и кожи. Время утратило размеренность и понеслось по спирали, кружа голову и срывая печати запретов. Мозг все еще пытался слабо протестовать, крича о том, что так нельзя, что меня дурачат, но руки сплетались, тело прижималось к телу, и сладость губ казалась важнее, чем все империи и войны…
        Не знаю, сколько времени прошло. Небосвод светлел за окнами. Софи обессиленно лежала у меня на плече, и вдруг я услышал, как она всхлипывает.
        - Что случилось? - начал я и осекся, понимая, что девушка, вероятно, оплакивает происшедшее. - Ты огорчена, прости…
        - О нет, - она замотала головой, - это все я. Мне вдруг подумалось, - она снова всхлипнула, - представилось, как будто мы - король и королева, у нас есть сын. И вдруг революция, нас казнили…

«…Веслом не отмашешься», - вспомнились мне пророческие слова напарника.
        Глава 11
        Главный секрет власти - знать, что все остальные еще трусливее, чем ты.
        Император Нерон
        Париж - всегда Париж. Он встречает вас яркими мундирами часовых у своих застав. Он оглушает, захватывает смехом и будничным шумом: выкриками торговок и зазывными речами приказчиков, грохотом колес по мостовой и нестройными руладами подгулявших выпивох. Парижские гуляки ни на кого не похожи, одеты кто во что, готовы равно к объятиям и к драке. Философствующие пьянчуги, знающие все обо всем, цитируют Дидро и Вольтера, устроившись кто на стульях, а кто и на ступенях трактиров, порой солидных, с красочными вывесками и звуками клавикордов[Клавикорда (от лат. clavis
        - ключ) - небольшой старинный клавишный струнный ударно-зажимной музыкальный инструмент, один из предшественников фортепиано.] из-за распахнутой двери, а чаще
        - притулившихся в кривых закоулках.
        Хозяева окрестных виноградников, опасаясь надолго оставаться в столице, торопятся продать молодое вино мелким торговцам. Те, в свою очередь, стремятся извлечь прибыль из каждого квадратного, и не очень, сантиметра имеющейся площади. Ничего никому не платя, они выставляют бочки прямо у своего порога. Странно, но отнюдь не забавно видеть здесь грубо сколоченные табуреты, соседствующие с разрозненными золочеными стульями с бархатными подлокотниками и варварски срезанными со спинок гербами. Приметы эпохи, камрады!
        - Са ира! Са ира! - разухабистый клич доносится из ближайшего переулка. - Дело пойдет!
        Некогда радостный мотив этой песни, дурманя сознание вчерашних добрых граждан, звал громить особняки знати, выворачивать в сточные канавы содержимое церковных дарохранительниц, плясать тарантеллу, втаптывая в грязь полотна великих мастеров. Нынче буйное помешательство, охватившее тысячи незлобных, по сути, мужчин и женщин, пошло на спад. Допьяна упившись кровью сначала тех, кого именовали врагами народа, а потом и собственной, горожане страдают от тяжелейшего похмелья. Что будет завтра? Кто может знать?! Выпьем же за то, чтобы наступило завтра!
        Трудно помириться с собственной головой, когда тебя вдруг оглушает, как дубиной, что все, чем плохо ли, хорошо ли жил вчера, - ложь, к былому возврата нет. Будущее вызывает леденящий ужас. Каждый чувствует: что-то надвигается, огромное и неотвратимое.
        Как же не пропустить стаканчик-другой, чтобы согреться, разогнать наступающий мрак, охватывающий душу с каждым днем все теснее? Как не выпить, чтобы загасить пламя революционного пожара, которое почти без остатка пожрало твое сознание, в которое с такой легкостью было брошено все, что хранилось где-то так глубоко, что и сам не знаешь, где. Какие-то детские воспоминания, какие-то проповеди, о которых, впрочем, и думать позабыл.
        Ваше здоровье, камрады! Са ира! Са ира! Дело пойдет! Вот-вот над миром взойдет долгожданная заря - заря новой эпохи, заря цвета пепла.
        Улица Красного Колпака прежде именовалась улицей Цветка Лилии. Если память мне не изменяет, в XV веке здесь располагался городской замок - отель одного из герольдов знаменитой Жанны д’Арк, носившего положенное ему по рангу прозвание «Fleur de lys»
        - «Цветок лилии». По названию отеля именовалось и окрестное предместье, позднее вошедшее в черту города. Однако в революционном угаре ревнители новой морали сочли, что негоже сохранять в названии улицы память о цветке, украшавшем королевский герб. То ли дело - колпак, знак истинного революционера!
        Мы с Софи без труда нашли пансион мадам Грассо, зажатый, точно сыр в сэндвиче, между уныло-серым складским помещением мебельщика и обойщика Буланже и каретным сараем некого Петипьера. Внутри здание оказалось заметно просторнее, чем снаружи: оно тянулось в длину ярдов на двадцать пять, хотя по фасаду имело едва ли больше шести. Хозяйка пансиона, загодя оповещенная о нашем приезде, без слов выдала ключи от комнат, расположенных одна над другой, на втором и третьем этаже. Насколько я мог заметить, в импровизированном приюте странников было тихо и безлюдно.
        Квартал вообще не отличался богатством, хотя и к трущобам вроде предместья Сент-Антуан или Сент-Марсель его нельзя было отнести. Здесь обитали ремесленники, небогатые торговцы, живущие при своих мастерских и заставлявшие ютиться там же, на полу, на тюфяках, своих подмастерьев и приказчиков. Гости сюда заезжали редко, предпочитая останавливаться поближе к центру, а местные жители не имели обыкновения прогуливаться среди бела дня по тенистому бульвару. Возможно, в связи с отсутствием бульвара.
        Я зашел в отведенную мне комнату и скривился, как говаривал Лис, «шо середа на пятницу»: она была узкой, точно шлюпка, и полутемной. Единственное окно выходило на задний двор. Чуть ниже виднелась крыша дровяного сарая, далее хорошо просматривались ворота конюшни - удачная деталь, если нужно исчезнуть из здания, не пользуясь центральным входом. Однако и здесь имелась неприятная, хотя и легко объяснимая подробность - со стороны двора на раме красовалась решетка с прутьями в палец толщиной. Конечно, это было сделано лишь с целью обезопасить постояльцев от воров и душегубов, кто бы мог предположить иное?! Я - мог. И немедленно предположил. Уж больно легко можно было заблокировать мои апартаменты, банально придвинув к двери сундук. А уж просматривать и прослушивать их сверху, из комнаты Софи, - так и вовсе святое дело. Судя по всему, не только мы не доверяли де Морнею, но и он не слишком жаловал нас.
        Покончив с осмотром, я поднялся этажом выше, чтобы полюбопытствовать, удобно ли устроилась мадемуазель Софи. Вряд ли я опасался обнаружить посреди ее покоев выходы слуховых труб, опускавшихся в мое скромное жилище. Труб как раз не было, зато на лестнице я нос к носу столкнулся с гостиничным слугой, доставившим вещи госпожи де Морней в ее номер. Судя по габаритам, такой мог подтолкнуть к двери не только сундук, но и бронзовую мортиру с лафетом[Мортира - короткоствольное крупнокалиберное орудие, стреляющее по крутой траектории. Лафет - орудийный станок.] . Слуга низко поклонился, не дав разглядеть лицо, и, что-то буркнув в ответ на мое приветствие, по-морскому шустро слетел вниз по лестнице.

«Как-то слишком много совпадений…» - мелькнуло у меня в голове. Я постучал в дверь. Софи бросилась мне на шею, едва я переступил порог.
        - Милый, прости, что мы не вместе!
        Я попытался вырваться из объятий нежного ангела, да куда там! Порвать манильский трос и то было бы легче.
        Во всяком случае, трос не стал бы говорить, накатывая слезы на глаза: «Ты гонишь меня?! Я была лишь мимолетной прихотью, игрушкой?!»
        - Софи, Софи! - Я пытался увернуться от сыпавшегося града упреков. - Мне нужно в штаб к генералу Дарю. Я провез чертов пакет через арест и два плена!
        - Нет, ты обманываешь меня! Ты хочешь сбежать, я вижу это по твоим глазам!
        Чутье не подводило ее, но сбежать было лишь частью моего замысла.
        - Моя дорогая, как ты могла подумать, что я оставлю тебя?! Но я должен исполнить то, для чего был послан.
        - А если придет брат, что я скажу ему?
        - О, не стоит волноваться. Пусть скажет, где я могу найти его, всего-то дел. Ну а если я ему срочно понадоблюсь, а меня вдруг не окажется у Дарю, он сможет отыскать меня в трактире «Шишка» - это в Латинском квартале, недалеко от Сорбонны.
        Было видно, что Софи моментально запомнила информацию. Переспрашивать она не стала. Зато у меня появилось сильное желание действительно посетить Латинский квартал и отыскать эту самую «Шишку»[Подробнее в книге Владимира Свержина «Чего стоит Париж?».] . Последний раз я там был в 1572 году. Шутка ли - больше двухсот лет тому назад! Возможно, от моего старого убежища и следа-то не осталось. Как говорят французы: «Pourqua n'pas?!» (Почему бы нет?!) Мир какой-то уж больно знакомый. Вон, скажем, Лис чуть было не обнаружил в Митаве собственного потомка. Глупо надеяться, ну а вдруг?! Я вспомнил толстуху Жози и верного Мано де Батца, с помощью которых некогда покинул столицу, спрятавшись в полупустой бочке. Немало дел мы тогда наворотили! Что же на этот раз приготовила мне старушка Лютеция? Лютеция - Лютеция Паризиев, изначальное название Парижа.]
        Вырвавшись наконец из пылких объятий, я поправил форму и, позвякивая саблей, отправился «на охоту»…

* * *
        Мой друг негодовал так, что канал связи, казалось, вот-вот выйдет из берегов.
        - Не, Капитан, ну ты подумай, каков поскребыш! Всю дорогу мы летели, как пара голубков. Я его не донимал, в суп не плевал, слова дурного вслед не сказал. И шо? Где благодарность?! Утек, сучок кактусный!
        Это звучало невероятно. Обнаружить у себя на хвосте Лиса, а уж тем более от него оторваться было делом совсем не простым. Но Арман де Морней вошел в здание и буквально растаял, словно издеваясь над моим другом. Местом исчезновения Метатронова агента оказалась убогая квартирка и лавка бывшего судейского писаря, который после революции зарабатывал на жизнь тем, что составлял жалобы, кляузы и доносы и переписывал их каллиграфическим почерком для соседей и других заказчиков. Понукаемый выразительной речью и мимикой Лиса, судейский крючок готов был рассказать все. Только вот ничего ценного поведать не смог. Он слышал, как звякнул колокольчик в лавке, но, пока своей подагрической рысью дошел из комнаты в контору, таинственный посетитель исчез.
        - Должно быть, вышел, - робко предположил старый кляузник.
        Сергей метнул на него гневный взгляд. Из лавки никто не выходил, в этом он мог поклясться на Библии, «Общественном договоре» Жан-Жака Руссо да хоть бы на
«Капитале» Маркса. Как бы это ни было противно, Арман де Морней исчез, словно заправский Фантомас, коварный персонаж местного фольклора. Лис негодовал, я укорял себя за то, что недооценил противника, но что-то следовало предпринять. Де Морней не мог исчезнуть просто так, из нелепой прихоти, стало быть, таково было требование загадочного Метатрона. А это означало, что нам опять придется играть по чужим правилам, брести почти вслепую. Но все же оставался шанс…
        Я скомандовал напарнику отправляться щупать подходы к Наполеону, а сам, выйдя из пансиона, оглянулся по сторонам в поисках какого-нибудь мальчишки-оборванца, спешащего на звон монет, как пиранья, учуявшая в воде каплю свежей крови. Такой нашелся быстро. Он шествовал по улице с парой щеток в руках и ящиком для чистки обуви на плече и при этом издавал столь громкие и пронзительные крики, что все окрест просто обязаны были сбежаться, чтобы надраить до блеска сапоги и даже оставшиеся от прадедов деревянные сабо. Лошади и те примчались бы отполировать копыта, лишь бы горластый юнец, на радость всем, заткнулся.
        - Эй! - крикнул я, и мальчишка оказался рядом еще до моего щелчка пальцами.
        - Сапоги, месье? - устраиваясь на ступеньках и придвигая ко мне ящик, риторически поинтересовался он.
        Я водрузил сапог на ящик.
        - Парень, у меня есть для тебя работа получше.
        - Месье?
        - Ты знаешь обитателей этого пансиона?
        - Хозяйку и большого Луи знаю. А тех, кто здесь останавливается… - Он замялся. - Жильцы тут бывают, но всех в лицо не упомню.
        - Это и не нужно. Я здесь остановился с невестой, но есть подозрение, что девушка шалит. - Я сделал большие глаза. - Ну, ты понимаешь…
        Мальчишка осклабился, явив миру полный комплект кривых зубов. Очевидно, представил мою голову с раскидистыми оленьими рогами.
        - Вот меня и интересует, придет ли сюда кто, или она, скажем, пошлет этого… большого Луи. К кому, каков из себя, куда ходил?..
        - Это можно. - Юный гаврош сноровисто орудовал щетками. - Но тут одному не управиться.
        - А кто говорил, одному? - Я вытащил золотую монету. - За каждую полезную информацию ты будешь получать вот такую же, а там сам решай, сколько и кому отдашь.
        У юнца перехватило дыхание, даже щетки чуть не выпали из рук. За каждую из таких монет он готов был предоставить мне по отдельной невесте. В стране, где основные расчеты шли бумажными ассигнациями, а английские шпионы разбрасывали пачки отлично сделанных фальшивок прямо на проезжих трактах, золото было воистину на вес золота. Но гражданин лейтенант, верно, прибыл издалека, зачем же так сразу открывать ему глаза. А то ведь прозреет и откажется платить.
        - Будет сделано, месье.
        - Где тебя найти, если что?
        - У Нового моста кабачок «Тюр-лю-лю». Спросите чистильщика Гаспара.
        - Вот и славно. - Я отдал мальцу золотой. - Действуй, но смотри: если мне придется тебя искать, я найду. И тогда, мой юный друг, тебя легче будет закрасить, чем отскрести от стены.
        Юнец смерил быстрым взглядом хозяина только что начищенных сапог. Должно быть, вид не оставлял сомнений: офицер шутить не склонен.
        - Заметано, - тихо произнес он, подхватывая с земли ящик. - Не извольте сомневаться.

* * *
        Улица Шантрен, с недавних пор, в ознаменование успехов Бонапарта в Италии обретшая новое имя - Победы, была заполнена народом. Должно быть, прислуга небольшого особняка, принадлежащего семье генерала Бонапарта, зарабатывала, сообщая охочим до зрелищ парижанам, когда состоится выезд хозяина. Зеваки терпеливо дожидались выхода на крыльцо славного полководца Республики, чтобы устроить ему бурную овацию.
        С первых чисел декабря прошлого года, когда Наполеон вернулся в столицу Франции, вот уже несколько месяцев толпа ежедневно, как на работу, приходила к этому дому. Правда, с того торжественного дня она несколько уменьшилась. Бескорыстные почитатели воинского таланта неистового корсиканца теперь составляли едва ли половину, остальные искали случая подать генералу прошение, а что касается толпы юных парижанок, те просто мечтали обратить на себя внимание увенчанного лаврами бесстрашного любимца славы. В этой толпе оказался и Лис. Он стоял, разглядывая входную дверь и соображая, под каким предлогом проникнуть в здание.
        - …Капитан, а если, например, так: я выкатываю глаза, шо от касторки, и ломлюсь внаглую с криком: «Мне по делу, срочно!», буквально: «Отечество в опасности, пустите, пока не началось!»
        - В смысле, что не началось?
        - Ну вот, началось. Вальдар, девять честных граждан из десяти без слов поймут, что то, чему предстоит начаться, не их ума дело. И только некоторые зануды, вроде тебя, которым важно в каждой графе нарисовать портрет галки, будут задавать дурацкие вопросы.
        - Ну хорошо, а если будут?
        - А это абсолютно секретно, только самому Доброму Партийцу.
        - Кому?
        - Бонапарту, в дословном переводе.
        - Ладно, предположим, ты прорвался. Что ты ему скажешь?
        - Да шо скажу? Сдам всех по полной, начиная с Метатрона.
        - Замечательно. Что ты сдавать-то собираешься?
        - Что Метатрон ищет Людовика XVII.
        - Превосходно! Во-первых, Наполеон пока всего лишь генерал, и поэтому юный дофин его интересует постольку-поскольку; во-вторых, с тем же успехом ты можешь сказать, что Людовика ищет Тутанхамон. Мы ничего про Метатрона не знаем. Даже де Морней и тот ускользнул.
        - Мог бы не напоминать.
        - Я не напоминаю, а констатирую.
        - Да ладно, вон твоя приятельница осталась. Если что, возьмем ее. Месье Арман тут же объявится - это к гадалке не ходи и в воду не смотри.
        - Объявится, да не один. Здесь мы играем на его поле.
        - Но это уж как мы дело поставим. А что касается «интересует, не интересует», то представь себе расклад: поплыл себе наш старый друг Бонапартий за зипунами в Египет, и, пока он там будет мамелюкам пирамиды строить, в смысле, мамелюков у пирамид - шандарах, во Франции уже опять король! Что тогда? Бонапарту фараоном себя провозгласить?
        - Это вряд ли, - ответил я. - Но пока мы не знаем, для чего Метатрон ищет Людовика. Может, посадить на трон, может, увезти из страны, может, и вовсе уничтожить? Нам об этом известно со слов де Морнея и театральных вздохов его сестры. А верить им - ну, ты понимаешь.
        - В кои-то веки слышу разумные слова. Я уж было подумал, что Софи тебя того… окончательно приголубила и будешь ты теперь боеспособен, как жирный парижский голубь Пикассо.
        - У Пикассо была голубка.
        - Однохренственно. Хоть ты и зануда, надеюсь, в голубку все же не превратишься.
        - Карета! Карета! - раздалось с афишной тумбы.
        Мальчишка, восседавший на ее железном колпаке, тыкал пальцем, указывая на движущуюся вдоль улицы кавалькаду. Шестеро всадников кортежа, экипаж, запряженный четверкой лошадей. Еще двое кавалеристов замыкали выезд. Плюмажи качались над шляпами наездников, егерские мундиры радовали глаз яркостью. Толпа возбужденно зашумела. Те, кто принес на улицу Победы жалобы и прошения, напряглись, готовясь рывком преодолеть расстояние до крыльца, чтобы вручить бумагу кому-нибудь из адъютантов полководца, а если повезет, и ему самому.
        - Вот они - бурьяны славы! - проталкиваясь поближе к месту, где, по его расчетам, должна была остановиться карета, со слезой в голосе комментировал Лис. - Тяжела ты, треуголка Бонапарта.
        - Куда прешь?!
        - Хуторянин, пропусти ветерана Азенкура, тебе шо, повылазило?
        - А это что такое? - Взгляд моего друга выхватил из толпы темноволосого смуглого мужчину, по виду южанина, в черном дорожном плаще.
        Он мягко отделился от афишной тумбы и начал пробиваться ко входу в особняк, выхватывая на ходу изо рта дымящуюся трубку.
        - Что случилось?
        - Сдается мне, Капитан, шо у Бонапарта щас будет разрыв шаблона.
        - В каком смысле?
        - В осколочном! Это террорист!
        - С чего ты взял?
        - Капитан, ты дилетант! Вся толпа с прошениями держит руки наружу, а у этого одна рука с тлеющей трубкой, вторая под плащом… у него там пистоль или, что вероятнее, бомба.
        Карета поравнялась с крыльцом, дружные крики «Виват!» сотрясли улицу, задребезжали стекла в окнах. Кортеж остановился, открылась дверь особняка, и на пороге, сопровождаемый адъютантами, появился любимец славы, отточенный меч республики, покоритель Италии. Он был худощав, невысок, длинные черные волосы, забранные в пучок, контрастировали с серыми, цвета холодной стали, глазами, яркими на бледном, слегка желтоватом лице. Толпа снова взвыла, суетливо замахала руками, на мгновение превращаясь в единый живой организм с сотней конечностей.
        - Ложись! - заорал Лис.
        Я увидел его глазами, как брюнет распахивает плащ, в руке его, действительно, гранада[Гранада - предшественник гранаты, пороховой метательный снаряд. Стоял на вооружении гренадеров.] , как он подносит трубку к фитилю. Взмах, бросок, выстрел…
        Толпа с криком и визгом бросается в разные стороны: кто - закрывать генерала, кто
        - прочь от кареты, а кто, включая егерей кортежа, - прямиком к Лису.
        - Идиоты! - вопит Сергей. - А если там второй метатель?!
        Его никто не слушает. Всадник прыгает на него прямо с коня, спеша выхватить разряженный пистолет, скрутить и повалить на землю.
        - Придурки малахольные! Бездари! Шоб вам всю жизнь подкованных лягушек есть!
        - Отставить! - слышен над головой моего друга на удивление спокойный голос Бонапарта.
        В чем в чем, а в хладнокровии ему не откажешь. Егеря выпрямляются с неохотой и явной досадой, как псы, у которых хозяин отнимает их законную кость. Двое удерживают Лиса за руки, один сзади, за шиворот. Бонапарт стоит перед ним, держа в руках чугунный шар с отверстием под фитиль. На затравочной трубке заметна внушительная щербина.
        - Ты стрелял в гранаду?
        - Шо спрашивать, сами не видите?!
        Сергей получил чувствительный тычок под ребра.
        - А ну, повежливее с генералом!
        - Выходит, ты сбил фитиль в полете?
        - Так и есть.
        - Отменный выстрел.
        - Спасибо на добром слове. Если б ваша легкоконная модная лавка еще не бросалась на честных граждан, так и бомбиста бы, глядишь, схватили. Это ж не охрана, а хор галантерейных приказчиков наутро после гулянки!
        Бонапарт недовольно усмехнулся:
        - Отличный выстрел, острый язык… Может, еще что умеешь?
        - Да не вопрос! Разрешите продемонстрировать?
        - Отчего же, показывай. - Наполеон собрался было скомандовать егерям отпустить пленника, но лисовское показательное выступление уже началась.
        Пятка его левой ноги обрушилась на стопу конвоира, стоявшего слева. Тот от боли не успел сообразить, что происходит, ослабил хватку и тут же, получив локтем в подбородок, уселся на мостовую. Второй страж немедля последовал за ним, хватаясь за расплющенный нос. Третий попытался еще сильнее ухватить смутьяна за шкирку, но пустое: мой напарник уже развернулся, сбивая захват, цепляя противника обеими руками за вихрастый затылок и с силой опуская его навстречу летящему вверх колену. Егерь рухнул наземь, но прежде, чем он упал, его сабля перекочевала в руки Сергея.
        - Где-то так.
        Вокруг послышался шорох выхватываемых клинков.
        - Нет, погодите! - крикнул Бонапарт.
        Лис протянул ему трофейное оружие рукоятью вперед.
        - Браво, браво! Впечатляет, - прокомментировал Наполеон.
        - Да это так, шалости, - самодовольно отмахнулся мой друг. - Я ж вижу, они хорошие парни. Может, гладью вышивать умеют или, там, портки стирать. У каждого ж свои таланты.
        Лица егерей приобрели характерный пурпурный цвет, точь-в-точь мантия византийских императоров.
        - Составьте-ка мне компанию, почтеннейший гражданин…
        - Серж. Серж Рейнар л’Арсо д’Орбиньяк.
        - Жюно! - Генерал повернулся к одному из адъютантов. - Немедленно отправляйтесь к министру полиции, сообщите ему о происшествии. Гражданин д’Орбиньяк, вы хорошо рассмотрели бомбиста?
        - Портреты рисовать не мастер, но узнаю.
        - Вот и отлично. А теперь пожалуйте в карету.
        Глава 12
        Когда становится очевидным, что цели не достичь, не меняйте цели, измените действия.
        Конфуций
        Я шел по улице Сен-Жак, знакомой мне издавна. Вероятно, и она теперь именовалась по-другому, но у вечно мятежных, вечно фрондирующих студиозусов, которые обитали в Латинском квартале на протяжении более чем пяти веков, как обычно, не было ни денег, ни желания менять таблички на домах. Вот и сейчас ватага с бутылками сидра в руках шла передо мной вдоль улицы, цепляя прохожих и горланя песню весьма фривольного содержания. Мне невольно припомнилась другая, не менее залихватская, которую некогда исполнял брат Адриен[Подробнее в книге Владимира Свержина «Чего стоит Париж?».] . Я улыбнулся своим мыслям. Действительно, забавно было бы услышать от какого-нибудь прохожего: «Ба, погодите, да это же наш добрый король Генрих!» Впрочем, без институтского грима наше сходство не столь разительно, да и не время сейчас в Париже хвалиться сходством с монархом, пусть и давно почившим в бозе.
        Я нашел-таки старую «Шишку». Здание было перестроено, и, вероятно, не раз. Как гласила вывеска, здесь располагались гостиница и таверна, действующие аж с 1570 года. Нынешний владелец не стал уточнять, что в ту пору на месте условно-респектабельной гостиницы располагался бордель, и я, усмехнувшись, решил сохранить его маленький секрет. Волна ностальгических воспоминаний подхватила меня. Еще бы, совсем недавно по нашему летоисчислению и одновременно - много жизней тому назад, именно здесь выхаживал меня после тяжелого ранения и контузии верный лейтенант гасконских пистольеров Мано де Батц, впоследствии - сеньор крошечного замка Артаньян. Как любит говорить Лис, «много огненной воды утекло с тех пор».
        Я зашел в таверну и сел за столик, до конца не понимая, что намереваюсь делать дальше.
        - Чего желаете, гражданин лейтенант?
        Передо мной стояла крупная девица с формами, коим отдали бы должное маэстро Питер Пауль Рубенс и вся его школа. Это был не мой тип женщин, однако стоило признать, что привлекательности и обаяния хозяйке заведения не занимать. Я почему-то сразу про себя решил, что это именно хозяйка, а не просто официантка.
        - У вас есть кофе?
        - А как же! Прекрасный кофе с Мартиники. Желаете с ликером? А то, может, по-венски?
        Я, не отрываясь, смотрел на девушку.
        - Просто кофе, покрепче… Простите, сударыня, вас, случайно, зовут не Жозефина?
        - Нет, гражданин лейтенант, Мадлен. Но Жозефиной звали мою дорогую матушку. Вы что же, знали ее?
        Я помотал головой. Не говорить же собеседнице, о какой Жозефине я вспомнил в эту минуту.
        - Странно, месье. - Хозяйка пожала плечами и отошла за кофе. Минут через пять она вернулась с моим заказом. - Желаете еще чего-нибудь?
        - Нет, спасибо.
        - Месье кого-то ожидает?
        - Нет.
        - Кого-то разыскивает?
        - Ну да, - пошутил я, - некоего господина де Батца. Быть может, вы знаете такого?
        - Не знаю, - явно поперхнувшись, выдавила девушка и тут же отскочила.
        - Что за ерунда? - пробормотал я себе под нос, глядя вслед Мадлен.
        Конечно, времена и миры порой устраивают презабавные совпадения, но таких на моей памяти еще не бывало. Хозяйка «Шишки» явно знала «некоего господина де Батца»!
        Я допил кофе, бросил монету на стол и вышел. Сидеть здесь долее не было смысла. Мадо так и не показалась из маленькой комнаты за стойкой, доверив зал какой-то прислуге. Раздумывая, не снять ли мне на всякий случай номер в этой гостинице, я отправился в штаб генерала Дарю, отдать многострадальный пакет. Это была возможность моей натурализации в Париже. Пренебречь ею было бы неразумно.
        Углубленный в свои мысли, я вышел на старую набережную Ла-Валлетт и вдруг испытал странное ощущение - тяжесть взгляда между лопаток. На набережной, как всегда, суетились торговцы голубями, нахваливая свой товар. Впрочем, каждому парижанину известно, что покупать их здесь - легчайший способ заразиться одной из множества препротивнейших болезней. Однако в Париже всегда много приезжих, обремененных безденежьем.
        Остановившись возле одного из торгашей, я сделал вид, что рассматриваю птицу, и, кивая в такт уверениям, что лишь такой знаток, как я, мог отобрать самый превосходный экземпляр не только на этой набережной, но и на всем побережье Сены, вглядывался в лица тех, кто до этого двигался позади меня. Один из фланировавших по набережной мужчин, по виду голодранец, заметив мой интерес, вдруг как-то суетливо свернул в подворотню, точно внезапно припомнив, куда идет.
        Ба, да за мной следят! Причем неумело. Забавная новость! Неужели обещанные Лантенаком «глаза»? Я активировал связь.
        - Лис, за мною хвост.
        - А передо мною четыре.
        - В каком смысле?
        - Ну, я в карете еду.
        - Ты можешь не дурачиться?
        - А шо мне с этого будет?
        - Послушай, тут какая-то несусветица, которой я не могу найти внятного объяснения.
        - Ни фига себе раскладец! А шо, такое бывает? Ты мне скажи, из волн Сены всплыла Атлантида?
        - Нет, я был в «Шишке», там хозяйничает девушка, страшно похожая на толстуху Жози.
        - Тоже мне невидаль. Может, она ее пра-пра-пра, уж не знаю, в какой степени, внучка?
        - Может быть. Скорее всего, так оно и есть. Странно другое. Она, как мне показалось, знает господина де Батца.
        - Д’Артаньяна? Нашего? Или того, что у Дюма?
        - Да я-то почем знаю! И тот и другой давным-давно умерли, а насчет нынешнего хозяйка «Шишки» что-то скрывает. Не исключено, что это она хвост ко мне приставила. Может, конечно, и Лантенак, но почему от «Шишки»?
        - А может, ты ей приглянулся. Она как собой-то?
        - Скорее, в твоем вкусе.
        - О, это интересно, стоит посетить, - оживился Лис. - Ты, как освободишься, притяни хвоста куда-нибудь в укромное место, я его приму, обсудим ситуацию, поговорим за жизнь мотузяную. А пока не мешай нам лясы точить. Кстати, тебя это тоже касается…

* * *
        - Итак, месье, не ошибусь, если скажу, что вы дворянин и в прошлом, вероятно, офицер.
        - Чистейшая правда, мой генерал. Лейтенант пикардийских шевальжеров.
        - Сражались против Республики?
        - Нет. Мне чертовски не нравятся войны, в которых французы воюют с французами.
        - Стало быть, эмигрант.
        - Скажем так: мы с другом - командиром моего эскадрона - посвятили свободное время странствиям и размышлениям.
        Генерал Бонапарт улыбнулся:
        - Хорошо, не хотите говорить - не говорите. Меня устроит, если вы поклянетесь, что не замышляете дурного против меня и Республики.
        - Против вас ничего, а шо касается Республики, которая, если верить папаше Вольтеру, означает не что иное, как общее дело, то мне известно лишь одно дело, которое хорошо делать всем сообща.
        - Это какое же?
        - Ну как же. Хорошо пожрать и выпить. И то иногда за сладкий кус друг другу морды в кровь расшибают. Все же остальное - или каждый сам по себе, или, как у нас с вами, старых вояк, заведено: эскадроны, роты, полки. Все четко, все определенно, везде единоначалие. Без единоначалия никак - не армия, а дерьмо на лопате.
        - Вы забавный собеседник, - кивнул Наполеон.
        - Вот! А мой капитан утверждает, что у меня слишком длинный язык и что когда-нибудь он доведет меня до гильотины. В смысле, язык, а не капитан.
        - Вы уже в который раз упоминаете о своем капитане.
        - Ну, так мы ж с ним неразлейвода, это он мне сказал: «Рейнар, хватит охмурять провинциальных дурочек! Наступает эпоха, в которой могут пригодиться наши таланты. Великая эпоха!»
        - Так и сказал?
        - Какой смысл мне обманывать? Вот, говорит: «Родич мой, генерал Бонапарт, - славный малый, и, главное, у него есть не только мозги под треуголкой, но и кое-что в штанах. Настоящий единоначальник. Ну то есть, если верить тому же ехидному старине Вольтеру, - монарх».
        Наполеон бросил на моего друга удивленный взгляд:
        - Мой родич?
        - Ну, он говорит, что да.
        - В какой же степени родства?
        Лис сделал лицо благостное, почти как у святого Франциска в минуту молитвенного созерцания остатков сухого гороха. Вернее сказать, Лис думал, что так должно выглядеть лицо святого.
        - Ну, как сказать… Впрочем, не секрет, что его матушка в девичестве звалась мадемуазель де Марбеф.
        Глаза Бонапарта сверкнули отточенной сталью:
        - Как его зовут?
        - Вальтаре Камдель, барон де Вержен.
        - И он тоже хорош в бою? - Наполеон повел бровью, намекая собеседнику на недавнее показательное выступление.
        - Стреляет он похуже моего, но зато с клинком в руках - настоящая бестия. Да и без клинка с ним лишний раз лучше не ссориться.
        - Понятно… - Взгляд генерала был задумчив. - Значит, по материнской линии он из графов де Марбеф? Занятно, очень занятно. И, как вы сказали, этот Вальтаре Камдель желает поступить на службу в республиканскую армию?
        - Ну, если смотреть правде в глаза, пока она сама не сморгнет, то капитан пикардийских шевальжеров барон де Вержен желает поступить под ваше командование. А уж какая это будет армия…
        - Замолчите, месье Рейнар! Вы слишком много себе позволяете!
        - Шо, язык доведет до гильотины?
        Наполеон сделал вид, что не расслышал его слов.
        - Я хочу увидеться с вашим другом. Вечером приходите вместе с ним ко мне, но постарайтесь не слишком поздно: завтра я отбываю к войскам. Если он сможет доказать наше родство, то, полагаю, у меня найдется место и для него, и для вас. Я формирую эскадрон гидов[Гиды - подразделение французской армии, созданное Наполеоном во время похода в Египет, предназначенное для разведки, посыльной службы и охраны военачальников.] . Там чрезвычайно нужны люди ваших способностей.

* * *
        Мое посещение генерала Дарю заняло много времени, хотя оказалось необременительным. Изрядно потрепанный конверт, который, на мое счастье, не удосужились вскрыть ни англичане в ожидании лорда Габерлина, ни вандейцы, которым до этих бумаг и вовсе не было дела, перекочевал из моих рук в руки дежурного офицера. Тот переправил сообщение старшему адъютанту, старший адъютант затребовал письменное объяснение моей задержки и, прочитав его, кивнул, коротко бросив:
«Укажите адрес, вас непременно вызовут». Самого начальника тыла, как обычно занятого насущными делами снабжения армии, повидать так и не удалось.
        Одна радость: за два часа ожидания я успел познакомиться с несколькими молодыми офицерами, такими же адъютантами, прибывшими из покоренных Францией земель, а также юношей, почти мальчиком, по имени Анри Бейль, племянником генерала Дарю, только вернувшимся из Италии. Несмотря на свои юные годы, Анри обладал прекрасной наблюдательностью и слогом завзятого рассказчика, слушать его было одно удовольствие. Однако дела мои в штабе закончились, и, посмотрев на часы, я отправился к Новому мосту, искать чистильщика Гаспара.
        Всякому парижанину, да и многим приезжим, хорошо известно, что Новый мост - самый древний в столице. Весь он от конца до конца по обе стороны заполнен мелкими лавочками, торгующими всем, что душе угодно, зачастую - краденым и уже не раз перепроданным здесь же. Нередко возле устоев моста вылавливали утопленников, по которым нельзя было точно определить, отправился ли человек в последний заплыв самостоятельно, или же кто-то оказал ему такую услугу. Дурная репутация этого торгового центра была известна далеко за пределами столицы. Я не собирался здесь долго задерживаться, но все же следовало держать ухо востро. Тем более, что, едва выйдя от генерала Дарю, я обнаружил за собою все того же неумелого наблюдателя с набережной Ла-Валлетт.
        Кабачок «Тюр-лю-лю» отыскался быстро, он громоздился отчасти на берегу, отчасти на сваях, вбитых в дно реки. Так было дешевле, налог на дорогую парижскую землю уменьшался вдвое. Чистильщик Гаспар поджидал меня у самого входа, стараясь разглядеть нанимателя через закопченное окошко. Едва заметив мое приближение, он бросился навстречу, перевернув табурет.
        - Все, как вы говорили, гражданин лейтенант! Едва только за вами пыль улеглась, сама вдовушка Грассо быстренько снарядилась и пошкандыбала из дому, да не куда-нибудь, а в Тюильри! Ее туда пустили, как будто она министр какой-то, затем она вернулась, а вслед прискакал офицер.
        - Какой офицер?
        - Ну, вот как вы, только посуше и чуть повыше. Красавчик, девушки таких любят.
        - Ну-ну, рассказывай.
        - Этот офицер сначала к вам в комнату зашел, вещи перерыл. Но только аккуратно, все, как было, на место положил. А потом, значит, к вашей крале и давай ее целовать.
        У меня кольнуло сердце. Я понимал, что Софи по наущению брата ведет со мной игру, но все же надеялся, что хотя бы ее страсть непритворна. У меня в памяти живо всплыла наша первая ночь на постоялом дворе. Точно утопающий за обломок мачты разбитого корабля, я уцепился за спасительную мысль:
        - У нее в Париже есть брат, быть может…
        Гаспар оскалился в тридцать два отродясь не чищенных зуба:
        - Ну, ежели это брат, то у него с сестрой нешуточная любовь. Я Гастона попросил, это дружок мой, помощник трубочиста. Так он в окошко тихонько подглядывал и такое рассказывал, аж завидно стало. Эх, жаль, у меня такой сестрицы нет!
        - Заткнись! - хмуро бросил я, выдавая юнцу обещанное вознаграждение.
        - Прикажете следить дальше?
        - Чего уж там, следи. Куда офицер-то делся?
        - Уехал в экипаже. Вышел у крытого рынка, затем через него на улицу Тершал, затем в какую-то грязную мелочную лавку и оттуда, кажется, не выходил. Я еще удивился: такой чистый месье, и вдруг лавка в такой вонючей дыре.

«Опять исчез, - подумал я, стараясь отогнать привязчивые картинки того, на что недвусмысленно намекал мой соглядатай. - Неужели вновь почувствовал слежку? В таком случае у него воистину глаза на спине. Однако если с Лисом, зная его умения, де Морней мог опасаться связываться, то здесь против него был всего лишь мальчишка. Значит, его заставило ускользнуть что-то другое. Но что?»
        Я кивнул Гаспару и в задумчивости побрел куда глаза глядят. Уже темнело, хозяева квартир вторых этажей начали выставлять на окна светильни, выполняя давний королевский указ, уже въевшийся в кровь горожан и ставший непреложной традицией. Редкие фонари, облитые чернильными тенями, дожидались угрюмых служителей, понуро волочащихся со своими лестницами на плечах.
        Я шел по вечернему Парижу, направляясь на улицу Победы, где была назначена встреча с Лисом. Неуклюжий шпион продолжал сверлить мне спину тяжелым взглядом, хотя все же держался в отдалении, готовый в любую минуту дать стрекача. На душе было тошно, но следовало взять себя в руки, поскольку от нашей встречи с Наполеоном сейчас зависело очень многое.
        - Эй, эй, гражданин лейтенант! Да вы что, глаза дома оставили?! - услышал я перед собой насмешливый окрик. На моем пути с ружьями на плечо возникли несколько солдат во главе с сержантом.

«Патруль», - с тоской осознал я.
        - Уж не пьяны ли вы, гражданин лейтенант? - не унимался ветеран с сержантскими нашивками на радость ухмыляющимся подчиненным.
        - Оставьте свой идиотский тон! - вспыхнул я. - Вы разговариваете с офицером!
        - Ишь ты! - Начальник патруля нахмурился, однако стал во фрунт. - Прошу извинить, гражданин лейтенант, соблаговолите предъявить документы.
        Я протянул стражу порядка документ, полученный у принца Конде. В его подлинности можно было не сомневаться, лишь в графе «особые приметы» текст был аккуратнейшим образом выведен и вписан новый. Мне вдруг подумалось: не голландский ли художник ван Хеллен по наущению принца не столь давно потрудился над его изготовлением? Эта мысль заставила меня улыбнуться.
        - Ну-ка присвети! - скомандовал одному из подчиненных сержант и начал читать по слогам. - Виктор Арно, ага, из восьмого конно-егерского полка. Штаб генерала Журдана. - Сержант на миг задумался, потом обернулся и крикнул: - Эй, Марк, иди-ка сюда, тут из твоего полка офицер!
        Я увидел, как открылась дверь ближайшего дома. Оттуда слышался хохот, крики и остро пахло ваксой, которой начищают сапоги нижние чины.
        - Чего тебе, Жорж?
        - Говорю, офицер из твоего полка, Виктор Арно.
        Тот, кого сержант назвал Марком, приблизился.
        - Да что-то я такого не помню…
        Мысль заработала в тревожном режиме.
        - Да и я вас не помню, гражданин. - Мои брови сурово опустились и сошлись на переносице. - Из какого эскадрона?
        - Э-э-э, гражданин лейтенант! Здесь вопросы я задаю. Так что же, Марк, не видал такого молодца?
        - Нет вроде.
        - Может, и не видал, - примирительно начал я. - Не забывайте, я - адъютант генерала Журдана.
        - Адъютант… - Начальник патруля с подозрением осмотрел мою фигуру. - А сдайте-ка вы, гражданин адъютант, сабельку да пройдите за нами. Пусть наш капитан сам решает, кто вы на самом деле. - И он протянул руку к моему оружию.
        Будь на моем месте настоящий Виктор Арно, он бы, вероятно, хоть и с негодованием, но повиновался. Однако у меня совсем не было резона привлекать внимание неведомого капитана к своей не очень скромной персоне. С другой стороны, сопротивление патрулю грозило лейтенанту Арно суровым дисциплинарным взысканием, мне же - расстрелом.
        - Что ж, - ледяным тоном заявил я, делая шаг вперед и отодвигая сержанта, - идем к вашему командиру!
        - Ну так, а са… - закончить он не успел.
        Отпечаток сабельного эфеса надолго лег вычурным темным рисунком на его скулу. Удар в промежность одному, плашмя по голове клинком - второму. Я рванулся вдоль по улице, петляя, как потревоженный заяц. Улепетывать с ножнами, бьющими по бедру, оказалось чертовски неудобно.
        - Стой! Стой! - За моей спиной хлопнул выстрел.
        Не сказать, чтобы это возбудило желание замедлить ход. Впереди, за каменной оградой, виднелись деревья сада, видимо, монастырского. Находящееся рядом здание походило на часовню, только без крестов. Как в молодые годы, в учебном центре форта Норидж, я ринулся к забору, перекинул саблю, подпрыгнул, ухватился за край, уперся ногой. Совсем рядом о камень щелкнула пуля, и я, будто стараясь обогнать ее, перелетел за каменную изгородь.
        - За ним! - слышалось с улицы.
        Я нащупал лежащий в траве клинок, встал под стенкой и, когда над забором показалось лицо, быстро махнул острием перед носом не в меру резвого преследователя. С противоположной стороны послышался грохот падающего тела и вопль:
        - Обходить надо, здесь не пройти! Зарубит, сволота!
        Где бы ни находился вход в сад, мой немудреный маневр давал пару-тройку минут форы, и я припустил со всех ног, спеша пересечь зеленую обитель возвышенных молитв или хотя бы отыскать подходящее убежище.
        Сад был на удивление велик. За спиной уже слышались голоса, перекликающиеся в потемках. Их было много - должно быть, к моим преследователям, горя желанием поймать шпиона, присоединились другие солдаты из кордегардии. Загонщики двигались широкой дугой, стремясь припереть меня к противоположной ограде, где мне уж точно не уйти. Оставался единственный шанс. Я прыгнул, уцепился за ветку, подтянулся и пополз как можно выше, моля Господа, чтобы идущим по моему следу не пришла светлая мысль задрать голову. Даже среди листвы мундир мог выделяться, демаскируя мое хлипкое убежище.
        Под деревом прошел солдат с ружьем наперевес, с другой стороны еще один, лунный блик играл на кончике штыка.
        - Нет, здесь нету! - перекликались они.
        - Выскользнул, ублюдок! - крикнул во тьме кто-то.
        - А может, тут где отсиживается? Оцепить надо!
        Через некоторое время сад опустел, однако невдалеке за изгородью слышались голоса. Потом и они стихли, но я все еще не торопился спускаться наземь. Подобный маневр вполне мог оказаться уловкой, и в какой-то момент мне показалось, что так и есть.
        По саду, не скрываясь, шел офицер в гусарском мундире. «Должно быть, выманивает»,
        - подумал я. Офицер остановился совсем недалеко от моего убежища. Было слышно, как он насвистывает что-то под нос. Прошло еще несколько минут, и я увидел девушку в светлом платье, бегущую сюда.

«Господи, банальное свидание!» - вздохнул я с облегчением.
        - Месье, - раздалось в ночи, - что с матушкой?
        - Успокойся, Гортензия, с ней все хорошо.
        - Но вы же написали…
        - Это была хитрость, мой ангел. Военная хитрость, простительная для того, кто влюблен. Я так желал видеть ту, в которой заключено счастье всей моей жизни!
        - Но, месье! - Девушка остановилась, не скрывая удивления. - Как вы могли?..
        - Что за робость, мой ангел? Я же вижу, что нравлюсь вам!
        Гусар подскочил к юной девице и заключил ее в объятия.
        - Оставьте меня!
        - К чему ужимки, звезда очей моих, ты еще станешь благословлять эту ночь! Ты узнаешь счастье!
        - Нет! Нет! Я не хочу!
        - Хочешь!
        Я стиснул зубы. Если это и западня, то уж больно хитрая.
        Гусар, не мешкая, попытался сдернуть легкое платье с плеч девушки, та силилась вырваться, но тщетно. Закричать - но рукав гусарского ментика закрыл ей рот.
        - Черт побери! - процедил я, спрыгивая с дерева. - Да провались оно все пропадом! Не так быстро, месье!
        Глава 13
        Надо прощать своих врагов, но не раньше, чем их повесят.
        Генрих Гейне
        Упоминание о Мадлен - хозяйке «Шишки», весьма похожей на старую приятельницу Лиса, мадмуазель Жози, сделало свое дело. Едва договорившись с Наполеоном о вечернем рандеву, Сергей устремился на другое, заранее не запланированное, в Латинский квартал. Как он утверждал, исключительно для того, чтобы выяснить, о каком таком господине де Батце знает это внушительное средоточие женских прелестей.
        Лис ворвался в таверну, внося переполох, словно пушечное ядро в мирно спящий до рассвета курятник. Впрочем, и четвероногий лис в курятнике произвел бы не меньший эффект.
        - Одно лицо! - заявил он с порога, всплеснув руками.
        - В каком смысле, месье? - Хозяйка заведения изумленно замерла.
        - Я говорю, у вас одно лицо, что в этом странного? Или вы хотите сказать, что двуличны?! Но нет, эти голубые, цвета неба Гаскони, эти ясные глаза не могут врать! То ли дело рот…
        - Но… месье.
        - О боже! Клянусь треуголкой генерала Бонапарта, вы совершенство! И рот, он тоже говорит правду! И впрямь настоящий месье. Я разрешаю вам называть меня так!
        Какой-то мужлан, должно быть также имеющий виды на Мадлен, попытался вскочить, но тут же сел мимо стула, ощутив на плече мощную длань Рейнара. Сергей на мгновение оторвался от воспевания прекрасного создания и зыркнул в сторону невежи, попытавшегося встать на его пути:
        - Милейший, знаешь ли ты, что сказал об этом великий Галилео Галилей? Если ты, голуба, не перестанешь вертеться, земное притяжение начнет на тебя действовать со страшной силой. - Он сжал кулак и поднес его к носу бедолаги. - Чуешь страшную силу?
        - Вы чего-то хотите, месье? - пользуясь секундной передышкой, спросила Мадлен.
        - Ну конечно! Комнату в этой гостинице - на ночь и ваше сердце - навсегда!
        - Однако же, месье… - Голос хозяйки звучал растерянно.
        - Хорошо, хорошо, без экстремизма. Все остальные части тела я готов взять заодно с сердцем.
        - Но мы даже не знакомы…
        - Да? А мне кажется, я знаю вас всю жизнь и даже больше, много больше. Вас зовут Мадлен, а вашу покойную маменьку звали Жозефина, совсем как первую хозяйку
«Шишки». О, что это была за женщина! Судьба Франции не раз оказывалась в ее руках!
        - Но откуда вы все это знаете? - уже откровенно потерявшись, лепетала девушка.
        - Мой давний предок записал это в своем дневнике и еще приписал, что спустя целых семь поколений его потомок случайно, ну знаете, как это бывает, зайдет в «Шишку» и увидит… о нет, не увидит, - прозреет от неземной красоты! Вы спасли меня, сударыня, вы сняли кровавую пелену с этих выпитых слезами глаз. Теперь я знаю: вся горечь дней былых - лишь скромная плата за высокое право увидеть вас и говорить, - Лис понизил голос до театрального шепота, - говорить с вами!
        - Я, пожалуй, сдам вам комнату…
        - А как насчет сердца? Или мне продолжить?
        - Но, месье, здесь столько людей…
        - Разумные слова, голубушка. Но это поправимо. - Лис повернулся, в руках его мелькнули пистолеты. - А ну, все вон! Для господ медиков и правоведов, кто не понимает на добром французском, могу сказать на латыни, а для особо непонятливых - на ней же могу написать эпитафию!
        Посетители трактира, крайне недовольные внезапно объявленным перерывом на любовь, с ворчанием подались к выходу. Вечер был безнадежно испорчен. Однако студиозусы сами были парижанами и потому тоже полагали, что любовь оправдывает все.
        Лис повернулся к замершей Мадлен.
        - Не волнуйтесь, моя дорогая, вашим прибылям ничто не угрожает. Сегодняшнюю выручку я компенсирую с лихвой.
        Наконец трактир опустел, и Сергей без обиняков приступил к самому любимому делу. Ну, максимум второму после запудривания мозгов.
        Оглушенная истинно гасконским размахом и натиском, Мадлен даже не стала кокетничать и ломаться ради непристойного в этой части столицы приличия. Из зала сплетенная в объятиях парочка переместилась в комнату за стойкой, и Рейнар, не останавливая поцелуев, начал расстегивать пуговички на шелковой блузке. Те поддавались с трудом, едва пролезая в петельки, и вот, когда из полутора десятков оставались всего лишь две-три, снаружи послышался стук в дверь.
        - Постой, милый, постой, - силясь вырваться из Лисовских объятий, шептала Мадлен.
        Стук повторился.
        - Ну, елкин дрын! - возмутился Сергей. - Ну шо за на фиг! Кому там неймется?!
        - Погоди, это ко мне!
        - Мадо, голубка моя, какое, к тебе? Я уже здесь!
        - Это по делу, очень нужно…
        Стук повторился три раза, один, потом еще раз и еще три. Мадлен с явной неохотой высвободилась из рук гасконца и, поправляя на ходу наряд, направилась к дверям. Щелкнул засов.
        - Почему у тебя закрыто, Мадлен?
        - Не твоего ума дело.
        Лис слушал в одно ухо, но слух, как и зрение, у него был отменный.
        - Ты выяснил, что это за офицер?
        - Нет. Я шел за ним по пятам. Он, кажется, что-то почувствовал, а может, и просто озирался. Один раз еще чуть-чуть, и заметил бы.
        - Ну, давай-давай, говори по делу.
        - Я и говорю. Он сначала пошел в штаб генерала Дарю, затем к Новому мосту, в кабачок «Тюр-лю-лю», там, кажется, разговаривал с каким-то оборванцем.
        - Интересно. Офицер и вдруг с оборванцем.
        - Да это еще что! Он из кабачка вышел и побрел, точно пьяный. Я, значит, тихонько за ним, а потом вдруг смотрю - патруль. Я это… притаился и гляжу, что у них как. Он вроде какие-то бумаги показал, но патрульным что-то не понравилось, они его захотели схватить, да не тут-то было! Ловкий, бестия, как черт. Одного свалил, другого, третьего и ну бежать. Солдаты в него пулями, а ему хоть бы хны. Через забор - и был таков.
        - Интересный офицер, а по виду так и не скажешь.
        - Вот и я о том. Интересный. Надо бы хозяину передать.
        - Не учи меня, Тибо, я сама знаю, что делать!
        - Ну, я только так, подумал…
        - Хозяину передать, - тихо проговорил Лис, возвращаясь из-за стойки в комнату. - Вот это да, как интересно. И кто же у нас хозяин?
        - Все, ступай, ступай, Тибо, сейчас не до тебя.
        Вновь клацнул засов, девушка опрометью метнулась обратно к теплой лежанке и жарким объятиям рьяного гасконца.
        - Прости, дорогой, это поставщик вина, не могла же я…
        - К черту слова! Иди ко мне.
        И вновь поцелуи, вновь ряд пуговиц, и вот, когда последняя из них покинула тонкую петельку, снова раздался стук, но теперь вовсе не тихий. В дверь били сильно и гулко. Так стучат те, кто имеет право грохотать в неурочное время.
        - Проклятье! - Лис рывком уселся на лежанку. - Неужто какая каналья насвистела в полицию, что я их тут шуганул?!
        - Не бойся, милый, если это полиция, я с ними быстро все улажу. Побудь здесь. Сейчас, сейчас, иду! - крикнула она, наскоро приводя себя в порядок.
        Снова грохнул засов, от двери послышалось звяканье шпор.
        - Проклятье! - Лис выпрямился. - Полиция шпор не носит.
        - Слушаю вас, господин офицер, - донеслось из зала.
        - Я разыскиваю лейтенанта Виктора Арно, - сообщил властный голос. - Вы должны его знать, он сказал, что я найду его здесь.
        - Но я впервые слышу это имя…
        - К черту имя! Рост выше среднего, темно-карие глаза, широкоплечий, крепко сложенный, в мундире конных егерей. Вспоминайте быстрее, мадемуазель, пока я не вызвал сюда конвой.
        - Вот это да! - присвистнул Лис. - Де Морней нарисовался, быстрописец хренов…

* * *
        Расфуфыренный, как на парад, гусар отпустил девушку и развернулся ко мне. Лицо его горело праведным гневом.
        - Какого черта! Что вы тут делаете, месье?!
        - Вас забыл спросить, что и где мне делать!
        - Забыли, так я напомню! Проваливайте, если не хотите, чтоб я вам кишки выпустил!
        Девушка в светлом платье, та самая, которую гусар именовал Гортензией, отскочила на пару шагов и прижалась спиной к дереву, вовсе не желая пропустить назревающий поединок. Вот этого я никогда не мог понять. Казалось бы, ты пыталась вырваться, освободиться, так вот же, тебе удалось, - беги, пока есть возможность. Если хочешь, можешь попутно звать на помощь, а нет - просто спасайся.
        Кто знает, может, твой избавитель, хоть и вступился за поруганную честь, но не слишком боеспособен? Нет, обязательно нужно стать, будто столб, и глазеть, что будет дальше. Ей-ей, какой-то древний атавистический инстинкт, совсем как у оленихи, - настоятельная потребность увидеть, какой из самцов ловчее орудует рогами…
        - Капитан, - разглядев при свете луны шитье на рукаве, криво усмехнулся я, - у вас есть шанс уйти домой и проспаться, а с утра молить Бога, чтобы девушка забыла ваши сегодняшние художества.
        - Да вы знаете, кто я?!
        - Завтра прочту в «Пари трибюн». Ваше имя упомянут в некрологе!
        Длинные косички иссиня-черных волос, свисавшие от висков моего противника, от возмущения, казалось, поднялись, как рога.
        - Ангард! - Он прыгнул назад и выхватил саблю.
        Движение, выдавшее опытного фехтовальщика. Сколько таких поединков я закончил, просто рассекая едва вытащенной на взмахе саблей руку схватившегося за оружие противника. Я продолжил атаку, но времени на сожаления не было - атака есть атака. Гусар парировал удар и контратаковал. Признаюсь, сейчас я забыл и о Гортензии, и обо всех остальных цветах с листьями или без оных. Куда больше меня интересовал личный фехтовальный почерк соперника. Но я готов был поклясться, что стоявшая у дерева особа с нескрываемым восхищением наблюдает за происходящим.
        Между тем гусар оказался ловким фехтовальщиком: отличная техника, крепкая рука, прекрасное чувство дистанции, хорошее дыхание. Один только минус - все свое искусство мой противник, очевидно, приобрел в фехтовальных залах. Зная, как он хорош с саблей в руках, он привычно ожидал бури аплодисментов после каждой ловко отраженной атаки или изощренной связки в контратаке. Волею случая здесь оваций не предвиделось.
        Отразив попытку рассечь мне череп на полы, я, не мешкая, пнул его в колено. Тот взвыл, отпрыгивая. Но тщетно, механизм запущен! Обозначаю удар справа и кручу запястье, рубя слева. Гусар парирует удар чуть более картинно, чем следовало бы, подавая руку вперед и вверх, тем самым открывая бок. Я ухожу вниз, поворачиваюсь на пятке, удар - кровь брызжет во все стороны из-под рассеченного гусарского доломана. Капитан орет от боли, колени его подкашиваются, он падает в траву, корчится, пытаясь зажать рану. Должно быть, опасаясь, вдруг кто-то в округе не услышит крика раненого офицера, Гортензия тут же издает такой оглушительный визг, что вынуждает меня закрыть уши ладонями.
        Сад точно ожил. Издалека послышались голоса и свистки, которыми полицейские созывали подмогу со всего квартала.
        - Извините, мадемуазель, вынужден откланяться. - Я бросился прочь с места поединка.
        - Вон он, вон! - неслось за моей спиной. - Лови его!
        Я мучительно пытался сообразить, куда бежать: обратно ли, в сторону кордегардии, в надежде проскочить меж пальцев у разгуливающих по улице патрулей, или же вперед, прямо в руки полиции?
        - А ну, стоять! - Из-за деревьев навстречу выскочило трое вояк, их штыки уперлись мне в грудь.
        - Отставить! - раздалось позади. - Он пойдет со мной.

* * *
        Мадлен подбоченилась, напоминая сейчас толстуху Жози, которая за двести лет до нее умудрялась разогнать возмущенным криком и бранью целый кавалерийский отряд.
        - Ты кому угрожаешь, гражданин?! Мне - верной патриотке? Да я Бастилию по камню разнесла! Я маршем на Версаль ходила! Да у меня король на плече рыдал! А ну, доставай свою дрянную сабельку! Где тут мой разделочный нож, я тебя сейчас самого на котлеты порублю! Ты кто вообще такой?! Ты зачем мне дверь кулачонками поцарапал?! А ну проваливай, проваливай отсюда, нечего здесь усами двигать, таракан двуногий! Я тебя самого к префекту сволоку. Угрожать он мне будет!
        - Какая женщина! - восхитился Лис. И активировал связь.
        - Вальдар, можно я не поеду в Египет? У тебя все равно с Бонапартом лучше получится большой полити?к рулить. А я тебе и Метатрона найду, и лохотрон в Париже устрою, и метрострой открою. Эта Мадо такая женщина…
        - Лис, у меня неприятности.
        - О господи! Ну шо опять такое? Я тебе о высоком, а ты мне какие-то там неприятности.
        - Меня арестовали.
        - Ну, ни фига себе! Капитан, шо ты натворил? Кому ты перешел дорогу в неположенном месте?
        - Ранил на поединке какого-то гусаришку. Он пытался девчонку изнасиловать, ну я и не сдержался…
        - Ага, помню я этот анекдот: иду, слышу: «Помогите, насилуют!» И что ты? Помог, изнасиловал?
        - Глупый анекдот.
        - Зато ты ума палата. Нас, между прочим, Бонапарт на ужин ждет, в особенности тебя, родство установить хочет. Я ему как про Марбефа сказал, он вроде и виду не подал, но заинтересовался выше крыши. Другой стал бы ногами топать: «Я честный Наполеон Шарлевич, неча мне в родню тулить главу французского оккупационного режима на Корсике!» - а этот даже глазом не повел. - Он вздохнул. - Ладно, кто хоть тебя повязал?
        - Не знаю. Должно быть, полиция. Сначала пытались солдаты задержать. Среди них, на мою беду, сослуживец гражданина Арно оказался. Как его только сюда с Рейна занесло?
        - Ну, если полиция, то еще ничего. Поединок между офицерами - дело плевое. Если разбираться особо не будут, скажут «ну-ну-ну» и пошлют в действующую армию, а нам как раз туда и надо.
        - На это вся надежда. А то ведь если копнут, то и вандейские приключения всплывут, и мои фальшивые документы, а это уже не фронт, это расстрел.
        - Ладно, Капитан, не журись. Сейчас я мотнусь к Наполеону, может, он непутевого родича из-за решетки вытащит. А нет - есть другой вариант: тут господин де Морней тебя разыскивал, так я попрошу его поспособствовать. Ты же говорил: «Не зря он нам дорогу в Париж расчистил, значит, Метатрону мы нужны». Сам знаешь, слово его здесь не пустой звук.
        - Милый, - услышал Сергей, - я уже здесь. Эта вша мундирная убралась восвояси подобру-поздорову. Надеюсь, больше нам уже ничего не помешает.
        - Послушай, Мадо, - скрепя сердце Лис стал целовать обнимающие руки девушки, - я знаю этого офицера, и мне очень надо будет с ним переговорить, но не сейчас, а позже. Скажем, в полночь. Ты могла бы его догнать? Скажешь, что, мол, вспомнила этого самого Виктора, что он в гостинице комнату снял и, ежели гражданин офицер желает своего приятеля видеть, пусть к двенадцати часам приходит.
        - Но откуда здесь возьмется гражданин Арно?
        - Н-да, гражданин Арно, пожалуй, к этому времени еще не освободится… Ну, ты проводи его в мою комнату, надеюсь, у него не будет причин обижаться.
        - Но ты же не станешь его убивать? У меня приличное заведение.
        - Милая, мы с этим офицериком старые знакомые, пуд лягушек вместе съели. Не то чтобы мне не хотелось раскроить ему голову, но если я не сделал этого раньше, то и сейчас обойдется.
        - Ладно, дорогой, как скажешь. Но до полуночи мы будем вместе?
        - Увы, сердце мое, сейчас меня ждет на ужин генерал Бонапарт, все никак не может решиться: то ли на Египет ему войной идти, то ли сразу в Индию плыть. Без меня просто как без рук. Но затем я весь твой.
        - Хорошо, милый, - восхищенно глядя на вершителя судеб, проворковала Мадлен и выскочила на улицу с криком: - Эй ты, усатый! Эй, чума в эполетах! Иди сюда, я вспомнила!
        - Какая женщина!..

* * *
        Наполеон, как многие корсиканцы, любил вкусно поесть, хотя и не был гурманом: ел быстро, не смакуя еду, не вникая в оттенки вкуса и не развлекая соседей пространными речами о соусах, специях и отличии остендских устриц от нормандских. Зато он любил рассказы о привидениях, таинственных духах и различных чудесах, коим были свидетелями его собеседники. Когда диковинные истории заканчивались, начиналось музицирование и карточная игра.
        Но этот вечер был не совсем обычным. Наутро хозяин особняка на улице Победы отбывал к войскам. Его ждал новый грандиозный поход, который, по замыслу молодого генерала Республики, должен был прибавить к итальянским лаврам новые, еще более пышные и воистину неувядающие. Поэтому сегодняшний прием Наполеон устраивал для семьи и ближайших соратников. Когда лакей сообщил о прибытии господина д’Орбиньяка, старые вояки переглянулись, силясь вспомнить это имя.
        - Не трудитесь, - Наполеон поднялся из-за стола. - Это мой нынешний спаситель, человек отменной ловкости и храбрости.
        Лис вошел и склонил голову, приветствуя собравшихся.
        - А где же ваш друг? - не скрывая удивления, поинтересовался Бонапарт.
        - Ой, да как обычно! Его ж на улицу без присмотра отпускать нельзя. Вступился за какую-то девицу, ну и пошло-поехало: подрезал чересчур наглого гусаришку. Вот, хотел просить, гражданин генерал: может, как-то того, ну, в смысле, кровью искупить? Вот честное слово даю, он рядом с вами в огонь и в воду! Ну не выдержала душа поэта, с кем не бывает? Опять же, шо для гусара шрам? Он потом еще будет колотить себя пяткой в грудь и заливать очередным дамам, шо ранен за свободу, равенство и братство, причем голыми руками раскидал эскадрон роялистов и ансамбль пианистов.
        - Хорошо, - усмехаясь, кивнул Бонапарт. - По окончании приема я напишу министру полиции. Входите, гражданин д’Орбиньяк, присаживайтесь к столу.
        - Префект полиции Клод Сенвалер! От его превосходительства господина Барраса, - заученным, наработанным еще при короле звучным голосом объявил лакей.
        - Этому что здесь надо? - удивленно глядя на Лиса, а затем на окружающих, проговорил Бонапарт. - Ладно, пусть входит.
        - Мой генерал, - сухонький мужичонка поспешно вбежал в залу. - Конечно, вы уже все слышали, но должен сразу заявить, что с ней все хорошо.
        - С кем? - изумился Наполеон.
        - С вашей падчерицей, Гортензией.
        - Что?! - Жозефина Богарнэ, сидевшая во главе стола рядом с мужем, взвилась с места. - Что с ней? Говорите немедленно, что произошло?!
        Сенвалер, возглавлявший управление политического надзора, своего рода полицию в полиции, замялся, понимая, что поспешил.
        - Прошу извинить меня, сударыня. У вашей дочери нервная истерика, но с ней рядом доктор Бодриер, он дал ей валерьяновых капель, - перфект сам собою начал пятиться к двери, - и нюхательную соль…
        - Стойте и объясните толком! - скомандовал генерал. - Что произошло?
        Лицо полицейского стало пунцовым.
        - Сегодня вечером в саду пансиона, - мямлил он, - господин Шарль…
        Кулаки Наполеона сжались.
        - Я просил не называть при мне этого имени!
        - Это все былое, милый, с этим покончено! - Жозефина впилась в рукав шитого камзола мужа. - Говорите же, говорите скорее!
        - Господин Шарль это… мм… в общем, неподобающим образом… и ваша дочь, мадам… это… ну, вы понимаете… - Сконфуженный полицейский не мог выдавить из себя ни слова.
        В окружении Наполеона уже практически открыто поговаривали о бойком гусаре Ипполите Шарле, умудрившемся вскружить голову госпоже Бонапарт во время ее путешествия в итальянскую армию. Лишь заступничество Жозефины спасло наглеца от ареста и расправы. Наполеон пинком вышиб любовника жены из армии, и тот радостно вернулся в Париж, где занялся военными поставками, вернее, спекуляциями на них.
        - Да говори же толком!
        - Капитан Шарль сразился с неким конным егерем из рейнской армии, вступившимся за честь юной мадемуазель Гортензии, и был тяжело ранен. Жизнь его сейчас висит на волоске.
        Наполеон отвернулся, чтобы скрыть невольную радость.
        - Как же звали благородного рыцаря?
        - Судя по бумагам, это некий Арно. Лейтенант Виктор Арно. Но, возможно, его документы - фальшивка.
        Наполеон растерянно посмотрел на Рейнара.
        - Капитан, он не будет писать министру. Это попадалово. Ты, конечно, молодец, шо рубанул злостного фанфарона. Если б совсем зарубил, Бонапарт бы тебе орден Почетного Легиона вручил сразу после учреждения такового. А сейчас у нас тут неслабая такая кака с маком нарисовалась. Во-первых, тебя обвиняют в шпионаже. Генерал Республики тут никак не вступится, а если с какого-то перепугу влезет, то ранение любовника жены повесят на него. Такие вот дела, брат. По всему, придется идти окучивать де Морнея…
        Глава 14
        И никогда, никогда не становитесь между собакой и деревом.
        Сэр Хьюго Баскервиль
        Я с досадой бросил саблю наземь. Сопротивляться не было смысла. Необходимо выждать, пока ситуация изменится, а лучше - исподволь изменить ее самому.
        - Вот и хорошо, - послышалось за спиной. - Не стоит зря геройствовать. Ваше имя?
        - Виктор Арно, - обреченно процедил я. - Лейтенант Виктор Арно. Восьмой конно-егерский полк, Рейнская армия, адъютант генерала Журдана.
        - Арно… Арно… - Человек за моей спиной начал перебирать что-то в памяти. - Где-то я слышал это имя совсем недавно.
        - Гражданин, - не скрывая почтения, сообщил один из солдат, - этот лейтенант сбежал от нас во время проверки документов. Там один из парней, Марк, до ранения служил как раз в восьмом конно-егерском, так он этого гражданина не признал.
        - Чрезвычайно интересно. Сопроводите арестованного в кордегардию и дожидайтесь приезда экипажа. Если он опять сбежит, я с вас шкуру спущу.
        Один из солдат свистнул в два пальца, и из-за дальних кустов выскочила еще примерно дюжина вояк. Сбежать от этой толпы действительно было бы затруднительно: конвоиры, судя по лицам, скорее готовы были истыкать меня штыками, чем допустить хоть малейшее послабление.
        - Уважаемый, - обратился я к одному из охранников, - кто меня арестовал?
        - Молчать! - рявкнул страж порядка, силясь придать голосу устрашающую суровость. По всему было видно, что ему слегка не по себе.
        В караулке все повторилось. Те же настороженные взгляды, молчание и глумливая радость на лицах. Еще бы, захватили шпиона! Да видать, не простого. Спустя полчаса за мной прибыл тюремный экипаж, сопровождаемый шестью драгунами. Втолкнув арестанта в зарешеченный ящик, неведомый чиновник тщательнейшим образом защелкнул на запястьях ручные кандалы, прикованные цепями к полу, и, проверив, надежны ли замки, уселся напротив с взведенным пистолетом на изготовку.
        - Я выяснил, кто вы, гражданин Арно. Если это, конечно, ваша фамилия. Лучше даже не пытайтесь отпираться, сегодня в город прибыли офицеры во главе с полковником Шаблоном. Так вот, полковник написал обстоятельнейший рапорт, в котором сообщил, что вы с соучастниками освободили из-под стражи предводителя вандейцев, маркиза де Лантенака. Быть может, станете утверждать, что это были не вы?! Желаете устроить очную ставку?!
        - Зачем же? Это был я. Мне действительно удалось освободить более семидесяти офицеров Республики в обмен на измученного старика, желающего покинуть Францию.
        - Не вам решать, кого освобождать, а кого нет! Если даже поверить этому маскараду и считать вас лейтенантом республиканской армии, то и в этом случае есть субординация, есть должностные обязанности. Вы кто? Генеральный прокурор Республики, префект полиции или, может, передо мной тайный член Директории?! Нет, передо мной шпион! Мое чутье недвусмысленно говорит об этом!
        - «Чутье» - не юридический термин.
        - А вы не волнуйтесь, гражданин шпион, фактов у нас хватит. У нас на всех роялистских сволочей хватит фактов! - При этом чиновник потряс у меня перед носом пистолетом. - Знаете, какой тут факт?
        - Знаю. - Я дернул щекой. - При умелом использовании - неопровержимый.
        - Это верно. - Лицо полицейского чина расползлось в ухмылке. - Хорошо, что понимаете. Если будете отвечать искренне да выполнять, что скажут, глядишь, жизнь себе и сохраните. А станете геройствовать… Пух - и точка, нет больше шпиончика!
        Подобно многим трусоватым людям, мой сопровождающий любил размахивать оружием перед носом беззащитной жертвы, полагая, что тем самым возбудит страх еще больший, чем его собственный. Мое спокойствие нервировало тыловую крысу, но играть в игры сейчас времени не было. Хорошо бы успеть продумать линию поведения на допросе и пути отхода. Вот, к примеру, сейчас ничего не стоило выбить ногой пистолет. Да и задавить моего стража без помощи рук не составило бы особого труда. Но выскочить на ходу из кареты прямо под ноги драгунам - не лучший план.
        Наконец экипаж остановился, чиновник поглядел на меня с нескрываемым превосходством и спросил:
        - Желаете сознаться?
        - В том, что я чудом спасшийся Людовик XVI?
        - Паясничаете?
        - Ни в малейшей степени. Потрудитесь объяснить, чего вы от меня хотите? Да, у меня был поединок с гусарским офицером, пытавшимся обесчестить девушку. И на этом поединке я его ранил. Если вы намекаете на это, то сознаюсь, но в другой раз поступил бы так же.
        - Вы прекрасно сознаете, что от вас требуют!
        - Что, по-вашему, я должен сознавать? Вы говорите, что полковник Шаблон накропал донос, - не отрицаю, я спас его и многих других офицеров. Вы говорите, что я ранил гусарского капитана, - и это правда. Могу добавить: не так давно я бежал из английского плена, освободив захваченный врагом корабль вместе с его экипажем. Это легко проверить, пошлите человека в Брест…
        Не то чтобы я намеревался потрясти воображение чиновника своими подвигами, но, чтобы проверить мои слова, ему нужно было отослать гонца за подтверждением и дожидаться его возвращения с ответом, что в среднем давало полторы-две недели форы. Не так мало при удачном стечении обстоятельств.
        - Выясним, - буркнул сопровождающий.
        - Очень на это надеюсь. А также прошу вас послать гонца в штаб рейнской армии. Уверен, генерал Журдан даст мне самые лестные отзывы и рекомендации. - Это была уже откровенная наглость, однако невольно заставляла полицейского задуматься, не подводит ли его чутье, и не аукнется ли ему махание пистолетом.
        Мои слова, произнесенные холодным, усталым тоном, заставили его несколько сдать назад.
        - Но ведь вы же убежали от патруля. Это непреложный факт!
        - Да, убежал. И даже был несколько груб с патрульными, в чем тоже готов сознаться. Но и они, должен сказать, вели себя крайне развязно. В другой раз я непременно бы призвал их к порядку, однако сегодня я был приглашен на ужин к генералу Бонапарту. Долгие разбирательства, когда и в каком эскадроне служил этот Марк и почему я его не помню, привели бы к опозданию на встречу, что не приличествует офицеру.
        - Вы что же, знакомы с генералом Бонапартом?!
        - Отдаленно. Но, зная о моих скромных способностях, генерал желал предоставить мне достойное место при своей особе. Завтра он выступает в поход, а я, из-за цепи нелепых случайностей, обрел совсем другие цепи…
        - Проходите, лейтенант. - Полицейский чин кивнул в сторону открытой драгунами массивной двери с частыми витыми решетками на застекленном окне. - Если вы честный человек, это разъяснится. Можете не сомневаться, я сейчас же напишу рапорт министру.
        - Прошу вас изложить все самым подробнейшим образом, не упуская ни единой детали. Ибо в деталях кроется правда, - назидательно произнес я и добавил уже про себя:
«Кроется или прячется, какая разница?»

* * *
        Арман де Морней прошел по коридору, привычно оглянулся, проверяя, не подглядывает ли кто, и, увидев на двери нужную цифру, тихо постучал. Ответа не было. Он постучал сильнее, двери приоткрылись.
        - Не заперта, - прошептал он и, стараясь двигаться как можно тише, скользнул в номер. В комнате было темно. Офицер начал приглядываться, и вдруг совсем рядом послышалось лирическое соло:
        - Не зажигай огня…
        - Что? - Арман резко повернулся, хватаясь за саблю.
        - Огня, говорю, не зажигай. Будешь дергаться, я его открою.
        - Господин д’Орбиньяк?
        - Нет, тетя Хая с Костецкой. Я думал, у тебя чутье покруче… Ладно, Арман, не сердись. Проходи, располагайся. - Лис подошел к канделябру и зажег свечи. - Так удобнее будет общаться, не правда ли?
        - Верно. - Де Морнею нельзя было отказать в хладнокровии. - Где ваш друг? - разглядывая скромное убранство комнаты, поинтересовался он.
        - На нарах, Арман. Буквально, век воли не видать, попросил меня встретиться с вами. Да вы не беспокойтесь, если что нужно, я передам.
        - В каком смысле, на нарах?
        - А в каком смысле люди бывают на нарах? Вы же знаете Виктора, как встретит хорошенькую девицу, так сразу ищет, кого бы порешить. Ну, чтоб блеснуть, прямо луч солнца золотого на острие булата.
        - Кого же он порешил?
        - Совсем порешить не успел, так, покромсал немного. Некоего Ипполита Шарля, слышали о таком?
        - Доводилось. - Арман не стал скрывать удивления. - Но чем же Шарль ему не угодил?
        - Может, глянул косо, может, еще что. - Лис пожал плечами. - Виктор, когда токует, что тот глухарь, ему в среднем по барабану за что, было бы - кого. Ваше счастье, что вы брат мадемуазель Софи, а то, о-о-о!
        - Вы что же, пытаетесь меня запугать?
        - Да нет, банально поддерживаю беседу. Вы ж к делу не переходите. Казалось бы, при усах, не девица, и вдруг - за полночь, в комнату к молодому кавалеру…
        Де Морней вспыхнул:
        - Я держу свои обещания, господин Рейнар! Метатрон ждет вас завтра…
        - Не, завтра я не могу, у меня поход. Вот если ваш Метатрон весь из себя такой немерено крутой, пусть он лейтенанта Арно из каталажки вытащит. Заодно с ним и почирикает за жизнь. Только не сильно пусть задерживает, а то Виктору еще армию догонять. Наполеон без него скучать будет. И пирамиды ему будут не совсем пирамидальные, и море - не шибко красное, и восток - какой-то не ближний. Как воевать с таким настроем?!
        - Хорошо, - на скулах де Морнея заиграли желваки, - я передам ваши слова кому следует. Но у нас с вами было еще одно незаконченное дело…
        - Это о карте, что ли?
        - Вы понимаете.
        - Так мне она сейчас ни к чему. Да и рисовать ее слишком долго, и никакой охоты нет. А вот у Виктора была копия. Так шо дерзайте, господин де Морней. Возможно, где-то поблизости вас поджидает великое будущее…

* * *
        Чуть свет кортеж генерала Бонапарта двинулся по направлению к Тулону - городу, над которым воссияла звезда воинской славы маленького корсиканца. Заплаканная Жозефина провожала мужа до кареты, вновь и вновь срываясь в слезы. Бойкие репортеры, вставшие столь рано, что суетой и беготней разбудили петухов, с умилением наблюдали сцену расставания, которой, благодаря их заточенным перьям, предстояло войти в историю. О, как отличалось это прощание от совсем еще недавнего, итальянского! Сейчас казалось, что жена великого генерала просто вне себя от горя. Все окружающие слышали, как она умоляла мужа взять ее с собой. Борзописцы и сами утирали слезинки, невольно увлажнявшие уголки глаз: «Ах, как прелестно, как трогательно!»
        Генерал был суров, как и подобает будущему покорителю овеянного легендами Египта. Жозефина картинно заламывала руки. Солнечные зайчики отражались в блестящих кирасах всадников эскорта. О, эти плюмажи, яркие мундиры, кони и наездники, один к одному!
        - Ах, браво! Виват, виват, генерал! Воистину, улица Виктории еще будет рукоплескать десяткам твоих побед!
        По всему пути следования до заставы приветственные крики сопровождали кумира улиц. Взвивались над геранями белые платки в изящных ручках. Бонапарт, приоткрыв дверь кареты, приветственно махал в ответ.
        - О, как он задумчив, - шептались за пестрыми занавесками в городских предместьях.
        - Должно быть, заранее скорбит о тех, кому не суждено вернуться назад. Вот, наконец, истинно великий человек, подобный Цезарю и Александру Македонскому!
        Бонапарт и впрямь был задумчив. Ночь прошла в бурных выяснениях отношений с любезной сердцу Жозефиной. Та и сама не знала, от чего больше отчаиваться: от низкой измены любовника, от его ранения, оскорбления дочери или от того, что муж - ее надежда и опора в этой жизни - отбывает за тридевять земель воевать с какими-то дикарями. Ясно было одно: пылкой креолке с Мартиники было очень плохо и больно, а когда женщине плохо, она способна вынести мозги любому получше, чем пушечное ядро. И потому увенчанному славой генералу было не до ликования толпы, не до снующих вокруг репортеров.
        Он хмуро поглядел внутрь кареты, где в уголке, в ожидании приказаний, сидел начальник его штаба, генерал Бертье. Чувствуя мрачное настроение командира, он безостановочно грыз ногти, страдая от невозможности помочь своему кумиру. Поймав взгляд, Бертье воспрял и всем видом изъявил готовность действовать. Спроси его сейчас Наполеон о численности мамелюков, количестве пушек в гарнизоне Александрии или о личных характеристиках местных правителей, он бы изложил все с такой скрупулезной достоверностью, как будто минуту назад закончил писать обстоятельнейшую записку по любому из заданных вопросов. Но просьба командующего оказалась куда прозаичней:
        - Лейтенанта д’Орбиньяка ко мне.
        Александр Бертье вздохнул, не подав виду, что раздосадован столь ничтожным приказом, и, в свою очередь, поманил в окно полковника Жюно:
        - Лейтенанта гидов к командующему.
        Лиса было не узнать. Васильково-голубая форма сидела на нем ладно, однако, прикинув, сколько шуток по поводу расцветки мундира отпустил бы он сам, Сергей невольно озирался, готовый в любой момент бросить вызов и призвать наглеца к ответу. Однако желающих испытать судьбу не наблюдалось: в окружении Бонапарта всякий был наслышан о вчерашних подвигах долговязого гасконца. Получив команду, Рейнар пришпорил коня, поравнялся с каретой и склонился к открытому окошку.
        - Я вижу, ты не в настроении, друг мой?
        - Какое уж тут настроение, - скривился д’Орбиньяк.
        - Не волнуйся о друге, я позаботился о том, чтобы с ним ничего не приключилось.
        - О, ваше превосходительство! - Лис приложил руку к груди, активируя связь.
        - Эй ты, узник замка Плакучих Ив, неча дрыхнуть на казенных нарах! Здесь твоя судьба решается. Как говорится, покуда чинят гильотину.
        - Сергей, чего ты галдишь? - Я открыл глаза и обвел взглядом камеру, в которую вчера меня столь любезно поместили на ночлег. Как оказалось, очень вовремя.
        - Да вы что тут, белены объелись?! - неслось из-за двери. - Вы соображаете, кого арестовали?! Я вчера полдня носился по Парижу, разыскивая его. Открыть немедленно!
        - Но…
        - К черту твое «но»! Дай сюда ключи!
        - Мне нельзя…
        - Да ты враг Республики!
        - Лис, если б я не знал, что мой верный друг сопровождает Наполеона, то решил бы, что это твои проделки. У тебя в Париже есть двойник?
        - А также тройник и переходник! Сам в шоке! Не успел выехать из столицы, как - бац! Плагиат высокого стиля! Воистину, свято место отхожим не бывает!
        - Я попросил моего соратника по Итальянскому походу, начальника военной разведки полковника Жана Ландри позаботиться о нем. Полагаю, вскоре твой друг и… - он замялся, - родственник Луи де Марбефа догонит нас в Тулоне.
        Между тем, в замке с противным скрежетом повернулся ключ, и в мою камеру вошел, да что там, буквально ворвался мужчина с завитыми на кавалерийский манер усами.
        - О, месье Ландри! - вставая с лежанки, приветствовал я. - Рад видеть.
        Присланный Наполеоном избавитель даже виду не подал, что удивлен подобной осведомленностью.
        - Я же говорил! - хватая за пуговицу дежурного полицейского офицера, радостно заявил он. - Виктор узнал меня!
        - Но, господин полковник…
        - Тихо! Прикрой дверь и слушай. - Голос бывшего командира драгунского полка, а теперь начальника военной разведки, понизился до театрального шепота. - Я вижу, ты верный сын Республики…
        - Это так, но…
        - Ну, что ты не дочь, я сам вижу. То, что я сейчас тебе открою, не должно покинуть этих стен. Это тайна, за разглашение которой… впрочем, что я говорю, сам понимаешь.
        - Однако, месье…
        - Кто, по-твоему, этот человек?
        - Лейтенант Виктор Арно, восьмой конно-егерский полк, - сверяясь с обстоятельным списком, доложил полицейский чин. - Доставлен сюда за нападение вчера около семи часов вечера на патруль и последовавший за тем поединок с офицером интендантства капитаном Ипполитом Шарлем.
        - Или? - ни с того ни с сего задал вопрос Ландри.
        - Не могу знать, - обескураженно пробормотал офицер, пытаясь сообразить, к чему относится вопрос.
        - Вот именно. Потому что не должен знать.
        - Так как же тогда быть?
        - Тише. Главное - не создавать панику. Этот человек - двойной агент. То, что полиция арестовала его, - уже огромная, просто вопиющая оплошность, но что уж тут поделаешь. Вы сделали это, вы поставили на грань провала усилия многих десятков людей. Однако все еще может окончиться благополучно. Забудьте бредни про шпионов, помните только одно: полиция арестовала лейтенанта Арно за поединок с капитаном Шарлем. Все, ничего другого не было. Я пришлю курьера за личным делом.
        - Но как же?!.
        - Тихо, тихо, и у стен есть уши. Но людям их отрезать значительно проще, чем стенам. Продолжай дальше говорить, что месье Арно находится здесь, в одиночной камере, под строгим арестом, и наблюдай, кто будет им интересоваться. Обо всех любопытствующих докладывать мне лично. Если ты, конечно, и впрямь верный сын Республики, а не пособник роялистской нечисти. Все понятно?
        - Так точно!
        - Открывай кандалы, я спешу.
        - Однако, если господин префект или сам господин министр… - забормотал страж.
        - Кто бы ни спрашивал - ко мне. Или что же, милейший, ты думаешь, наши враги совсем выжили из ума и вербуют грузчиков из Сент-Антуанского предместья? Нет, им как раз подавай министров и префектов!
        Ужаснувшись, офицер быстро отомкнул кандалы.
        - Мне бы бумагу…
        - Какую бумагу?! Я ж говорю, по документам месье Арно заперт в этой камере и то, что я тебе сказал, - государственная тайна!
        - Да, но как же… - запоздало осознав предстоящие трудности, со слезой в голосе произнес тюремщик.
        - Как-как? У тебя голова на плечах есть? Вот и думай и постарайся убедить меня, что с головой на плечах тебе гораздо лучше, чем без нее…
        Жан Ландри размашистым шагом двигался по тюремному коридору, стараясь, как я заметил краем глаза, держать меня в поле зрения. Вряд ли он боялся. Начальник военной разведки еще в Итальянскую кампанию проявил себя изрядным храбрецом. Но, вероятно, рассказ Наполеона о Лисовских и моих способностях давали повод держать себя настороженно.
        - Должен вас предупредить, гражданин, мне прекрасно известно, что вы не тот, за кого себя выдаете, - оглядываясь, чтобы убедиться в отсутствии чужих ушей, тихо произнес Ландри. - А потому слушайте меня внимательно. Генерал Бонапарт попросил меня вытащить вас отсюда - я это сделал. Он также желает видеть вашу особу подле себя. Полагаю, это неосторожно с его стороны, но ему, несомненно, видней. И все же моя должность обязывает детально разобраться с тем, кто вы, чего желаете и для чего направлены во Францию. Как человек военный, вы, конечно, ничего другого ожидать не можете. Поэтому если и впрямь ваше искреннее желание - стать под знамена победоносного генерала Бонапарта, полная откровенность в ваших же интересах. Если я почувствую фальшь или мои сведения будут опровергать ваши, поездка не состоится. Вы будете находиться здесь до того дня, покуда я не поверю вам.
        - Здесь? - переспросил я.
        - Нет. В другом месте, тихом и довольно уютном. И я умоляю, барон, не пытайтесь бежать. Во-первых, скорее всего, такая попытка закончится смертью, что печально. И во-вторых, если каким-то чудом вам удастся выжить, и я, и вся полиция Франции станут искать беглеца с приказом не брать живым. Уж поверьте, мы найдем.
        - Я и не собирался.
        - Вот и замечательно. - Жан Ландри толкнул уже известную мне дверь с витыми решетками. - Тогда прошу в экипаж.

* * *
        - Сердечно благодарен вам, мой генерал! - Лис поднес сложенные пальцы к виску.
        - Пустое. Мне самому интересно встретиться с бароном де Верженом. - Губы Наполеона, впервые за сегодняшнее утро, тронула улыбка. - Кстати, Рейнар, как вам новая служба?
        - Пока говорить рано. Но я доволен тем, что служу под вашими знаменами.
        Наполеон пригрозил пальцем:
        - Если бы ты сказал, что счастлив, я решил бы, что имею дело с мелким подхалимом.
        - О нет, месье, я довольно крупный подхалим. По крайней мере - в длину.
        Бонапарт вновь усмехнулся:
        - Может быть, есть какие-то пожелания?
        - А как же. Мой генерал, если эскадрону ваших гидов не предстоит летать по небу или прятаться среди васильковых полян, то эту расцветку «а ля спившаяся канарейка» нужно срочно поменять. А то ведь нас перестреляют на раз, два, десять. Эти мамелюки - плохие солдаты, но отличные стрелки.
        - Ты что же, сталкивался с ними прежде?
        - Доводилось.
        - И ты знаешь тамошние места?
        - Я, конечно, не уроженец Святой земли, но дорогу от Яффо к Иерусалиму и от Иерусалима до Кесарии и Акко знаю неплохо.
        - Но откуда?
        - Приходилось как-то на хлеб зарабатывать, вот мы с бароном и сопровождали караваны.
        - Святая Дева! - прошептал Наполеон, на секунду забывая о собственной безбожности.
        - А Египет? Вы бывали в Египте?
        - Та там все рядом: пирамиды, Александрия, Каир… Но по Святой земле мы чаще ходили.
        - Вот так подарок!
        Впереди хлопнул выстрел, затем еще один. Со всех сторон послышались крики.
        - Да здравствует король! Король и Франция! За Лантенака!
        - Маманя дорогая, шо ж это деется-то?! - Лис схватился за пистолеты.
        - Vive le roi! - Прямо на него, вернее, на экипаж, который он прикрывал, несся всадник на гнедом арденском жеребце.
        - Проклятье! - Лис взвел курок. - Да это же Кадуаль!
        Глава 15
        Если вы любуетесь радугой, то солнце позади вас.
        Из наставлений жрецов Ра
        Охотничий рожок, заменявший мятежникам сигнальную трубу, протяжно выпевал атаку.
        - Ядрен батон, какого ж черта?! - Лис повернул легконогую буланую лошадку и, пригнувшись к холке, погнал ее навстречу вандейскому генералу. - Куда ж ты прешь?!
        - орал Сергей, но Кадуалю было не до него.
        В бою этот неторопливый человек преображался, становясь несокрушимым рыцарем, неистовым Роландом, воспетым в древних балладах. Его нельзя было назвать хорошим фехтовальщиком, однако быстрые и чудовищно сильные удары валили кирасиров, пытавшихся загородить ему путь. Некоторых - даже вместе с лошадьми.
        - Ты чего вытворяешь?! - Лис бросился наперерез гиганту. Вмиг палаш Кадуаля мелькнул у него над головой, заставив д’Орбиньяка свеситься в сторону. - Очумел, что ли?!
        Сергей нажал спусковой крючок, выстрел грянул у самого уха арденского жеребца. Массивный конь взвился на дыбы с негодующим ржанием и помчал галопом, не слушая шпор и узды, куда глядели его глаза.
        Рейнар повернул лошадку и погнал ему вслед.
        - Генерал, какого черта вас принесло?! Я здесь корячусь, миссию выполняю, а вы мне всю кашу перепортили!
        - Месье…
        - Да уж, не мадам!
        Сергей и Кадуаль мчались бок о бок, быстрая скаковая лошадка под седлом лейтенанта эскадрона гидов была резвей арденца, но тот мчал в панике, легко пробуждающей второе, а заодно и третье дыхание.
        - Они убили Лантенака! - наконец, узнав недавнего знакомца, через плечо кинул Кадуаль.
        - Каким образом? Вы что же, поперлись к Бресту?!
        - Лорд Габерлин заверил, что там безопасно!
        - Но вас же предупреждали!
        - Маркиз решил, что стоит рискнуть.
        - Дорисковался.
        - Это была достойная смерть! Он погиб в бою, как и подобает настоящему воину.
        - Но не полководцу! - прокричал Лис. - Уводи людей, Кадуаль, возвращайтесь на болота! Кто-нибудь из нас даст знать, когда потребуются активные действия.
        - Но по какому праву?
        - Сейчас не время размахивать мандатами. У нас есть право! Где лорд? Тоже убит?
        - Нет, он в плену.
        - Час от часу не легче! Все, давай гони и скомандуй отступление!
        Лис натянул поводья, сдерживая коня. Он не мог видеть, что происходит в этот момент близ дороги, а если бы мог, то не стал бы напоминать вандейскому генералу о его маленький армии. Верные партизанской тактике, шуаны незамедлительно бросились врассыпную, как только увидели, что их командир спасается бегством. Впрочем, их маневр вовсе не походил на паническое отступление: каждый стрелок, каждый всадник знал, где и когда собраться, куда идти дальше.
        Когда Лис поворотил лошадку, то обнаружил трех всадников с белыми кокардами, летящих вслед за ним с самыми недружелюбными намерениями.
        - А утро было таким ясным, таким многообещающим… - пробормотал он и бросился к лесу. Преследователи устремились за ним. - Медом им тут намазано, что ли?! - Сергей укрылся в кустарнике, вскинул пистолет, выстрел - шляпа одного из наездников слетела наземь, сбитая пулей. - Пристрелю на фиг! - пообещал Лис, наскоро заряжая пистоли.
        Но стрелять больше не пришлось. Убедившись, что генералу больше ничто не угрожает, всадники развернули коней. Спустя десять минут лейтенант д’Орбиньяк вновь стоял перед Бонапартом.
        - Признаться, я думал, вы погибли. - Разглядывая запыленного с ног до головы храбреца, генерал протянул ему руку. - Когда вы устремились на этого гиганта, точно Давид на Голиафа…
        - На моем месте так поступил бы каждый! - отчеканил Лис, верный наставлению, что перед лицом начальства солдат должен иметь вид лихой и придурковатый. - Но лучше бы никому на моем месте не оказываться.
        - Далеко не всякий бы выжил, - согласился Наполеон. - Однако вы промахнулись, стреляя в него. Признаться, я удивлен.
        - Промахнулся? Это поклеп, мой генерал! Я и не стрелял в него.
        - Но я слышал выстрел.
        - Это да, это чистая правда. Но если бы я продырявил ему лоб, вандейская шайка скорее полегла бы в полном составе над телом предводителя, чем обратилась бы в бегство. И наших положили бы тут немерено. Оно нам надо?
        А так - я коня шуганул, и вся любовь. Где та банда, кто ее видел? А вот почему господа кирасиры не последовали за мной? Как говаривал Уильям Шекспир на экзамене по английскому языку и литературе, «вот в чем вопрос»! Двух-трех крепких парней мне бы вполне хватило, чтобы скрутить этого медведя. А так - уж не обессудьте, сам еле уцелел.
        Бонапарт вернулся в карету, затем, показавшись в окне, улыбнулся:
        - Сегодня вы снова спасли мне жизнь, лейтенант. Похоже, я принял верное решение.

* * *
        Допрос, устроенный мне полковником Ландри, был долог и, как, вероятно, считал сам начальник военной разведки, заковырист. По сравнению с мрачными застенками инквизиции или каменным мешком Фридриха II в Трире[Подробнее читайте в книге Владимира Свержина «Крестовый поход восвояси».] подобный «допрос» можно было считать просто дружеской беседой, в которой один из приятелей чуть более назойлив, чем это позволяет хороший тон. Не заставляя бывшего драгуна задавать лишние вопросы, я разливался соловьем, живописуя наши с Лисом похождения в Святой земле, стычки с неистовыми сарацинскими наездниками, изнуряющую жару и древние святыни христианского мира, которые нам удалось посетить. Рассказывая о походах, я не стал упоминать, что они происходили много веков назад. Да и к чему? На востоке, словно разморенное полуденным солнцем, время течет очень медленно. И если Аллах, по благоусмотрению своему, не меняет форму земли, то людскими руками и подавно ничего менять не стоит. А дальше все просто: некий англичанин в Акко проболтался, что Бонапарт собирается высадиться в Египте, и мы решили возвратиться, понимая,
что можем пригодиться генералу, вернувшему славу французскому оружию.
        Ландри слушал меня с живым интересом, записывал, время от времени попивая бургундское. Затем я описал плавание на голландском судне, не уточняя места отплытия и давая слушателю возможность додумать, что если прежде речь шла об Акко, то, стало быть, и в море я вышел оттуда. За исключением этого сомнительного момента, остальное было правдой: и английский плен, и побег, и дальнейший путь в Париж. Все это живо заинтересовало Ландри. Похоже, он решил, что если я не запираюсь по поводу своего аристократического происхождения, то и остальное выкладываю чистосердечно. В его соображениях была своя логика: послать меня на гильотину при желании было легче легкого. Достаточно только одного использования чужого имени и мундира, якобы присвоенного мной в английском плену. Пару раз начальник военной разведки вскользь интересовался моим родством с Бонапартом, но тут уж мне приходилось замыкаться и говорить, что это личное дело столь щекотливого свойства, что я не могу говорить о нем ни с кем, кроме тех, кого оно непосредственно касается.
        Ближе к вечеру Ландри передал меня парочке рослых лакеев с плохо скрываемыми драгунскими замашками. Те отвезли меня в закрытой карете неизвестно куда. Судя по шуму за окнами, в одно из предместий. Когда экипаж остановился и меня выпустили наружу, солнце уже скрылось за крышами домов, и я едва мог разобрать в наступающей тьме высокую ограду старого, должно быть еще готического, монастыря.
        - Следуйте за мной! - сурово распорядился один из лакеев, указывая на лестницу, ведущую к холодным кельям некогда обитавшей здесь братии.
        Я вздохнул и повиновался. Что и говорить, у старых вояк породы Ландри своеобразное представление о комфорте и уюте. В любом случае, ночных допросов не предвиделось, и у меня оставалось достаточно времени, чтобы обдумать дальнейшие действия.
        Хотелось бы знать, является ли начальник военной разведки самостоятельной фигурой на этой удивительной шахматной доске или везде готов следовать за Бонапартом, как Бертье, Жюно, да и многие другие. Если пресловутый Метатрон, о котором с придыханием рассказывал де Морней, столь могуществен, фигура моего нынешнего собеседника могла бы его привлечь. Быть может, я заблуждаюсь, веря, что Ландри работает на Бонапарта? Может, и сам Бонапарт заблуждается? Тоже вариант.
        Конвоировавший меня драгун в золоченой ливрее, приоткрыв глазок, заглянул в одну келью, вторую. Третья была пуста. Мое скромное обиталище ничем, кроме решетки на маленьком окошке, за которым ничего не было видно, да замками на двери, не отличалось от многих, виданных мною ранее в подобных монастырях. Деревянная лавка с тощим, набитым прелой соломой тюфяком, распятие на стене и небольшой столик, напоминающий школьную парту, для чтения творений отцов церкви и переписывания священных текстов. Дверь захлопнулась, я расположился на топчане, заложив руки за голову, и вызвал Лиса.
        - Новости, Капитан?
        - Да не то чтобы, собственно, новости. Хотел просить тебя как-то разузнать о взаимоотношениях Наполеона с Жаном Ландри.
        - Думаешь, он человек Метатрона?
        - Почему бы и нет? Сам посуди: ни с того ни с сего он стал закидывать удочки насчет моего родства с Бонапартом. Об этом вроде бы не писали в утреннем выпуске
«Пари трибюн».
        - Да и в вечернем как-то забыли упомянуть.
        - Вот и я о том. Узнать столь пикантную новость он мог либо от твоего шефа, либо от высокого покровителя нашего друга де Морнея. Вот я и хочу узнать, достаточно ли близко Наполеон держит Ландри, чтобы сообщать ему сомнительные подробности личной жизни своих родителей.
        - Разумно, - согласился Рейнар, - попробую уточнить. Кстати, уж не знаю, огорчит тебя эта новость или порадует, но сегодня мы вновь свиделись с генералом Кадуалем.
        - Постой, откуда он взялся у стен Парижа?
        - Шо я тебе могу сказать? Уж точно не примчался на крыльях любви, как некоторые, не будем тыкать пальцем.
        Я невольно вспомнил рассказ мальчишки-чистильщика и прикусил губу.
        - Насколько я понимаю, - продолжал Лис, - пытался геройски сложить голову. И не только свою, а в первую очередь небезызвестного генерала Бонапарта.
        - Что за ерунда?
        - Какая уж тут ерунда! Лантенак убит, наш лорд Габерлин, ты будешь смеяться, опять в плену.
        - Почему я должен смеяться?
        - По кочану! - огрызнулся Лис. - Вальдар, ты все доступно объяснил Лантенаку насчет засады?
        - Конечно.
        - А шо его тогда понесло головой в пасть?
        - Боюсь, этого мы уже не узнаем. Конечно, можно предположить, что старый воин решил свести счеты с жизнью на поле боя, но все равно как-то нелепо.
        - Я думал, одному мне так кажется. Думал, у вас, аристократов, на эту тему свои заморочки. Битый час пытаюсь въехать, а по нулям… Ну да ладно. Кадуаля я отправил назад, на остров, сказал, что, если что, ты ему отсигналишь.
        - Хотел бы я знать, каким образом?
        - Ой, да было бы о чем париться! Пару раз проедешься там по тракту, и ты снова в гостях.
        В этот момент я услышал, как ключ с тихим скрежетом поворачивается в замке. Неужели все-таки ночной допрос? Дверь приоткрылась; в коридоре, скупо освещенном потайным фонарем, виднелась фигура в длинном черном плаще с капюшоном.
        - Пойдемте, пойдемте скорее, пока все спят!
        - Кто вы?
        - Неважно. Пойдемте, времени очень мало.

«Может, хозяин кельи? - подумал я. - При чем здесь время? Я совершенно никуда не спешу!»
        В руке неизвестного хищно блеснул пистолет.
        - Нам приказано вас доставить…

* * *
        Прямо сказать, вплоть до этой минуты я собирался хорошенько выспаться. Как минимум потому, что очень хотелось есть. Если верить утверждению Лиса: кто спит, тот обедает, то я готов был также позавтракать и поужинать. Не то чтобы Жан Ландри намеренно морил голодом своего пленника. Насколько я мог видеть, он и сам весь день кормился лишь бутылкой красного бургундского вина, и все, на что расщедрился для нас обоих, - кусок белого хлеба с ломтем ветчины.
        Однако глядящий на меня ствол чрезвычайно убедительно показывал, что ни поесть, ни поспать мне не дадут, во всяком случае в ближайшее время.
        - Раз вы настаиваете. - Я поднялся с топчана, разводя в умиротворяющем жесте руки.
«Быть может разоружить его? - мелькнуло в голове. - Стукнуть рукояткой по лбу и приютить здесь, в уголке. То-то Ландри удивится».
        Но в этот миг ночной гость отступил и шепнул в коридор: «Затаскивайте!»
        Э, да он тут не один! Двое подручных в черных плащах втащили в келью надзирателя и уложили его на лежанку. Судя по мирному дыханию, тюремщик спал глубоким, чрезвычайно глубоким сном.
        - Кто вы? - поинтересовался я.
        - Это неважно.
        - Куда мы идем?
        - К нему.
        - Содержательный ответ.
        - Торопитесь, у нас мало времени.
        Через пару минут мы уже спустились во двор монастыря. Как я мог заметить, калитка в воротах была приоткрыта и возле нее дежурил еще один сообщник моих похитителей.
        - Выходите, выходите! - скороговоркой прошептал он. - Я закрою двери.
        - Тебе опасно здесь оставаться.
        - Торопитесь, не беспокойтесь обо мне. Кто подумает на умалишенного?
        Лязгнул засов, ставя не то чтобы точку, но знак вопроса в этой строке моей биографии. Кому я понадобился в столь поздний час? Де Морнею с Метатроном? Людям Конде, пронюхавшим о моем провале? Обещанным «глазам и ушам» Лантенака? Кому-то еще? Похищение выглядело нелепой авантюрой, устроенной непонятно кем и непонятно для чего. Похитители были немногословны, и мне оставалось лишь ждать, когда ситуация прояснится сама собой.
        Мы торопливо шли по грязной улице предместья, стараясь жаться к стенам домов, едва не соскальзывая в зловонные сточные канавы. Конечно, центральная часть улицы слабо, но все же освещенная выставленными в окнах светильнями, была куда удобней, да и позднее время не способствовало оживленному движению экипажей, но у моих сопровождающих могла быть причина держаться в тени.
        Наш поход длился не меньше получаса, где шагом, где перебежками. Наконец вожак оглянулся, прикладывая к губам палец.
        - Тихо, дальше застава. - Он кивнул одному из своих людей. - Пойди проверь. Если все тихо, ухни совой.
        Мой провожатый молча кивнул и пошел, не скрываясь, по дороге: одинокий ночной путник, топающий по своей неведомой заботе прочь из столицы. Немногословный похититель укрылся за кустом жимолости, торчавшим прямо из канавы, и стал напряженно всматриваться в темноту, следя за соратником.
        Впереди смутно обозначилась каменная башня заставы, чуть освещенная зыбким пламенем дрожащих на ветру свечей. В прежние времена такие заставы - жалкий остаток старых крепостных ворот - были, скорее, данью традиции, чем реальной защитой города. Всякий желающий въехать в Париж останавливался и называл любое пришедшее на ум имя. Зачастую именно здесь прибывающие из Гаскони беспородные голодранцы обзаводились звонким титулом, столь баснословным, что византийские императоры рядом с ними казались выскочками и нуворишами. Старых вояк, дослуживающих свой век на заставах, совершенно не интересовало, чего это «маркиз» со столь звучным и длинным титулом шагает налегке, волоча узелок с пожитками на длинной шпаге без ножен, и уверен ли «граф» в латаной рубахе, что где-нибудь существует графство, упоминаемое после хвастливого «де»?
        День за днем ветераны тщательно исполняли заведенный ритуал: важно подходя к экипажам у заставы, они спрашивали, не везут ли господа чего-либо недозволенного, слышали в ответ ласкающее слух «нет», сурово качали головой, требовали предъявить поклажу и грузы. Бегло осмотрев тюки и сундуки, они кивали, записывали имена въезжающих и салютовали алебардой, желая доброго дня и счастливого пути.
        Нынче заставы охранялись куда строже. Слишком часто за последние годы в столице менялась власть, слишком много врагов бывало у тех, кто становился у отвоеванного руля. Но ничто человеческое стражам было не чуждо, и потому нередко ночной порой желающим удавалось незаметно исчезнуть из города, правда, не всегда бесплатно.
        Наш разведчик поравнялся с башней заставы, огляделся и двинулся вперед, должно быть радуясь, что ему без проблем удалось миновать последнюю на пути из города преграду. Дальнейшего мы не могли слышать, но вполне могли наблюдать: из-за придорожных деревьев. Окриком заставив одинокого прохожего остановиться, вышли несколько солдат с ружьями наперевес, двое из них держали в руках потайные фонари. Подойдя к нарушителю границы, один осветил ему лицо, интересуясь, должно быть, какого черта бродяга делает здесь в столь поздний час. Тот начал объяснять, указывая куда-то вдаль. Может быть, что идет к любимой тетушке или что проигрался в карты и теперь вынужден брести домой на своих двоих аж до самого Понтуаза.
        Вероятно, речи заговорщика не убедили караульных. Один из них заставил бедолагу поднять руки вверх и начал охлопывать его, должно быть, в поисках оружия. Я не сомневался, что таковое имелось, но, в принципе, пару небольших пистолей вполне можно объяснить заботой о собственной безопасности. Ночной Париж всегда был полон неожиданностей, зачастую не самого приятного свойства. Однако нервы у задержанного сдали: неуловимым движением он выдернул из-за шиворота закрепленный на спине между лопаток кинжал и с силой вонзил его в основание шеи проверяющего солдата. Затем оттолкнул стоявшего чуть поодаль, выбив из его рук фонарь, и припустил со всех ног.
        Это была фатальная ошибка. Всякий профессионал, доведись ему идти на прорыв, метнулся бы прочь из города. Там меньше света, да и затеряться в полях и перелесках куда проще, чем на узкой колдобистой улице. Назад побежит лишь тот, у кого в городе остались «неотложные дела», кого, как сейчас, ждут.
        Солдаты пустились было вдогон, но, повинуясь чьему-то властному окрику, остановились и принялись стрелять с колена. Мгновение, когда на твоих глазах не за понюшку табаку погибает друг и соратник, тяжело для любого нормального человека. Однако там, где профессионал, скрипя зубами и записывая противника в число смертных врагов, поступает разумно, дилетант прокалывается двенадцать раз на дюжину. Человек, похитивший меня из-под носа Жана Ландри, вскинул пистолет и выстрелил. Один из преследователей схватился за плечо, роняя оружие.
        - Уходите! - крикнул предводитель, вскидывая на уровень глаз второй пистолет. - Я их задержу!
        - Но как же…
        - Это приказ!
        Мой третий сопровождающий, как я только сейчас разглядел, совсем юноша, молча протянул вожаку один из своих пистолетов.
        - Возьми в кармане сюртука кошель, - скомандовал, вновь прицеливаясь, стрелок. - Там сотня золотых франков. Передашь ему. Бегите же! Бегите скорее! - Он нажал спусковой крючок. Еще один солдат завалился на бок, зажимая пробитое бедро.
        Юный конвоир не замедлил выполнить приказ и, схватив меня за руку, бросился прочь, уже не скрываясь, аккурат посреди улицы. Все во мне восставало против столь нелепого поведения. Будь у меня возможность, выстроил бы похитителей и отчитал: почему отход не просчитан загодя, почему не выяснена система охраны башни? Но теперь было не до того - у нас за спиной захлопали ружейные выстрелы. Предводителю моих похитителей явно не удалось надолго задержать погоню.
        - Брат! - с горечью закричал юнец, остановился и, развернувшись, вскинул пистолет. Одна пуля ударила его в грудь, вторая в живот. Глаза мальчишки закатились от боли, и он без стона рухнул лицом на брусчатку.
        - Стой, не умирай! - закричал я. - Куда ты вел меня?!
        С тем же успехом я мог разговаривать с надгробием.
        Юнец был окончательно и бесповоротно мертв. Секундная задержка, потребная на то, чтобы выхватить у трупа пистоль и кошелек, чуть не стоила мне жизни: пуля щелкнула по ободу моего лейтенантского эполета. Я припустил так, что, пожалуй, и всадник не угнался бы, петляя из стороны в сторону, точно заяц, и мечтая лишь не оступиться, не угодить в канаву, не подвернуться под шальной выстрел. Двери на засовах, ворота на замках, ставни на окнах нижних этажей наглухо заперты… и свинец, роем ос летящий мне вслед, - вот все, что в этот момент отражалось в моем сознании.
        И все же я запнулся и едва не растянулся на мостовой, зацепив вальяжно переходящего улицу черного кота. Тот в жизни не ожидал подобной низости со стороны человека разумного, а потому заорал таким благим матом, что окрестные мыши, должно быть, дружно бросились по норам. И тут я скорее ощутил, чем услышал, как чуть поодаль, за углом, щелкает замок, открывается дверь… Через мгновение ласкающим душу благовестом раздалось призывное «кис-кис». Прежде чем кот успел шмыгнуть в образовавшуюся щель, это сделал я.
        - Мадам! Спасите, мадам! - Я чуть не сбил с ног толстуху в нижней сорочке.
        Та, увидев человека с пистолетом в руках, выронила светильню, заливая пол лампадным маслом. Я, точно вытанцовывая джигу, начал затаптывать фитиль.
        - Но, месье… - вжимаясь в стену, залопотала женщина. - Кто вы?
        - Офицер.
        - В такой час…
        - Я офицер в любой час.
        - Но что вы тут делаете?
        - Спасаю жизнь и честь дамы.
        Слова «честь дамы» попали в цель. Хозяйка кота, может, и не была слишком миловидной, но все же оказалась истинной парижанкой.
        - Кто она?
        - Мадам, что за вопрос?!
        - А что случилось?
        - Муж-генерал не вовремя вернулся.
        - О, конечно, скорее проходите.
        - А ваш супруг?
        - Я уже двенадцать лет вдова, - с нескрываемым кокетством произнесла дама. - Но расскажите же, расскажите скорей, как все было! - Она накинула батистовое матине и приготовилась слушать.
        - Мадам, я уже сказал все, что мог. Долг чести велит мне сохранить в тайне имя дамы… - На лице спасительницы читалось разочарование на грани личной трагедии. - Но я чрезвычайно благодарен вам.
        - Благодарен? - вдовушка зажгла свечу и принялась разглядывать меня. - Неужели вы не чувствуете ко мне ничего, кроме благодарности?
        - Я храню верность только ей! - почти взмолился я. - Она ангел моих грез!
        - Ангел? - подбоченилась толстуха. - Ну так и убирайся к своему ангелу, пусть она тебя спасает!
        - Я заплачу вам, сударыня!
        - Не нужны мне твои деньги! Я честная вдова! - возмущенно закричала мадам. - Нет, не в ту дверь! Не дай бог, соседи увидят, уже светает. Черным ходом. Пошел вон, вертопрах!
        Я выбрался в захламленный двор, по крыше сарая перелез в следующий, а оттуда через кухонную пристройку - на улицу. Вдали, запряженный старой лошадкой, катил фиакр.
        - Эй, эй! - Я помахал рукой, призывая извозчика.
        - Куда вам, господин офицер?
        Только сейчас я задумался, куда ехать. В пансион мадам Грассо, где, притворно вздыхая, ждала Софи? В «Шишку», о которой знал де Морней? В памяти моей всплыла фраза, оброненная неведомым сообщником моих освободителей: «Кто же подумает?..» Сейчас мне нужно было взять тайм-аут, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.
        - Так куда вам, господин? - переспросил возница.
        - В дом умалишенных, на рю де Шарон.
        Глава 16
        Никогда не совершайте действий, за которыми вас могут за стать врасплох.
        Принцип Рокфеллера
        Трехэтажный особняк в глубине фруктового сада был мирным островом в бушующем море республиканского Парижа. За главным корпусом в рассветном тумане просматривались другие здания, также принадлежащие лечебнице, до окон увитые диким виноградом и овеянные благоуханием многочисленных роз. Чем больше отступала тьма, тем звонче пели утренние птахи. Им не было дела до того, кто правит Францией, до королей, революционеров, войны и мира. У них был сегодняшний рассвет, восходящее солнце и свои, птичьи хлопоты.
        Трудно поверить, но в этом на диво уютном гнездышке, как небесные пичуги, без особых забот провели месяцы, а иногда и годы многие французские аристократы, спасавшиеся от якобинского террора. Это уютное лечебное заведение незадолго до революции основал состоятельный плотник из Пикардии по имени Клод Бельйом. Трудно понять, отчего это мастеру-краснодеревщику пришла в голову столь нетривиальная идея, но, как показало будущее, это был настоящий Клондайк. Вскоре хозяин лечебницы уже командовал ротой национальной гвардии и маршировал во главе ее к Версалю требовать у короля свободы, равенства и братства. А заодно - права досыта хлебать из миски, до того плотно обсиженной аристократами.
        Вдосталь накричавшись и поучаствовав в расчистке танцевальной площадки на месте, и без того назначенной под снос, Бастилии, Клод Бельйом обзавелся чрезвычайно влиятельными друзьями в Конвенте и, что особо важно, в революционной прокуратуре. Тогда-то сметливому пикардийцу и пришла в голову судьбоносная мысль: за
«умеренную» плату всего-то в тысячу золотых франков в месяц, не считая постельного белья, стола и тому подобных мелочей, укрывать в лечебнице тех самых отодвинутых от миски аристократов. Зачем умирать на гильотине, если имеются монеты? Любой каприз за ваши деньги! Правда, если золото подходило к концу, не обессудьте, - прокуратура живо вспоминала о враге Революции, переводила его из уютной палаты в тюремную камеру, а затем и в объятья мадам Гильотен. Но, пока монета водилась, здесь устраивались литературные вечера, давались спектакли, благо некоторым известным красавицам-актрисам их поклонники оплатили «лечение». А в свободное время графы, маркизы и прочие душевнобольные бароны и баронессы возделывали больничные сады, работали на огородах. Как считалось, подобная терапия способствует скорейшему выздоровлению.
        Власти сменяли друг друга, но бизнес месье Бельйома процветал. Правда, на самом излете кровавой якобинской диктатуры случилась досадная промашка: какой-то умник направил сюда на лечение двух переутомившихся революционных палачей. Те были немало удивлены, почему это им, героям и борцам за свободу, уделяется слишком мало внимания и почтения, в то время как всякой недобитой дворянской нечисти живется весело и привольно. Так, безутешная вдова герцога Орлеанского быстро утешилась в объятиях бывшего депутата парламента, и воркуют они тут, будто голубки.
        Оскорбленные в лучших чувствах, якобинцы накропали донос куда следует, и пламенный революционер Клод Бельйом сам угодил в застенки сроком на пять лет. Не считая этой мелочи, мало что изменилось. Лечебницей продолжала управлять его супруга, прилежная и рачительная, как настоящая пикардийская хозяйка. Именно с ней мне и предстояло встретиться. Великосветская лечебница числилась в коротком списке
«надежных адресов», полученных мной от принца Конде.
        Катрин Бельйом, довольно чопорная дама средних лет, встретила меня в приемной и, окинув изучающим взглядом, не слишком любезно поинтересовалась:
        - Чего желаете, гражданин?
        - Я бы хотел пройти небольшой курс лечения.
        Мадам Бельйом кивнула, оценивая странное отсутствие у меня сабли и головного убора, а также впечатляющую пулевую борозду на полусорванном эполете.
        - Понимаю. Вас, должно быть, мучают кошмары.
        - О да, мадам, чрезвычайно мучают.
        - В наше время это, увы, не редкость.
        - А еще, - вспоминая о Лисе, добавил я, - порой я слышу в голове чужой голос. Более того, иногда мне кажется, что я вижу мир глазами другого человека.
        - Да-да, интересный случай, - кивнула хозяйка, всем своим видом давая понять, что для нужного диагноза хватило бы и просто кошмаров. - Вы знаете наши расценки?
        Я выложил на стол добытый ночью кошелек. Клодин сноровисто пересчитала монеты и изрекла:
        - Здесь всего на пять дней.
        - Это лишь задаток. Кроме того, увы, не могу сказать, будет ли у меня возможность пройти более длительный курс лечения. Сами понимаете, служба…
        - Разумеется, - согласилась госпожа Бельйом, и мне показалось, что во взгляде ее сквозит насмешка. - Война, и все такое… У вас есть с собой вещи?
        - С собой нет, позже я пошлю за ними.
        - Хорошо. - Она встряхнула стоявший на столешнице колокольчик, и в комнату вошел дюжий верзила, то ли лакей, то ли санитар. - Проводите господина Жана в двенадцатый номер.

* * *
        Едва увидев кровать под балдахином в скромном номере из четырех комнат, не считая комнаты для прислуги, я почувствовал, насколько устал, и рухнул, успев лишь скинуть мундир. В конце концов, почему бы душевнобольному с диагнозом «военный психоз и переутомление» не поспать в свое удовольствие на мягких перинах?
        Удовольствие оказалось непродолжительным.
        - Привет, Капитан! - послышалось в моей голове.
        - О господи, опять этот навязчивый голос! - взмолился я.
        - Ты че там, спишь?
        - Да, и намереваюсь делать это еще минимум часа три, а лучше - пять.
        - Вот ты бахнулся, на самом деле! Тут будущий император весь в непонятках: куда вас, сударь, к черту занесло, неужто вам покой не по карману?
        - По карману. Вот и отдыхаю.
        - Где?
        - В лечебнице для умалишенных.
        - А, ну этого следовало ожидать! Решил-таки подлечиться или сдался эскулапам для опытов?
        - Лис!..
        - Не, ну а шо Лис? Тут гражданину Бонапартию поутру солнечными зайчиками присветило, что ты сдернул от полковника Ландри и вроде бы пытался отправиться за город с группой лиц, которые вместо этого отправились на небеса. Ты можешь объяснить мне, как другу, шо это было? Потому как я теряюсь в догадках, а будущий тиран нервничает и теряет аппетит.
        - Солнечными зайчиками насветило, это ты гелиограф имеешь в виду?
        - Ну да, его самого. Увидел - прослезился. Сальватора де Леварье[Подробнее в книге Владимира Свержина «Крестовый поход восвояси».] вспомнил, наш марш на Иерусалим… Эх, много огненной воды утекло с тех пор! А я еще думал: как это де Морней умудрился так быстро брестскую жандармерию оповестить? А оно вон как… Но ты давай от темы-то не уклоняйся.
        - Я не уклоняюсь. Меня похитили.
        - Капитан, ну шо ты грузишь? Ты ж не красна девица, шоб тебя из-под замка и буквально под венец.
        - Я даже не знаю, кто это был.
        - Ерунда какая-то! Вооруженные люди тихой сапой проникают на секретный объект военной разведки и выдергивают из-под носа стражи какого-то хрена с бугра, все прегрешения которого формально - похищение чужого мундира, драка с патрулем и поединок с таким же расфуфыренным придурком. Я понимаю, что весь Париж в среднем - один дурдом, но шо-то степень дебилизма зашкаливает. - Сергей задумался. - Может, они тебя с кем-то спутали?
        - Не похоже.
        - Может, люди Метатрона до тебя добрались?
        - Вряд ли. Тот же де Морней, хоть и ошибается порой, но, как бы это сказать, профессионально ошибается. Он не имеет понятия о наших возможностях и подготовке, в противном случае, вероятно, действовал бы иначе. А те, кто меня похитил, - какие-то невнятные подпольщики. Жаль их по-человечески. Провалились парни из-за собственной неопытности. Вряд ли Метатрон, который разгородил нам дорогу в Париж не хуже бульдозера, использует таких дилетантов.
        - Ну, хорошо, убедил. Но если не он, тогда кто?
        - Задай этот вопрос хоть десять раз, ответ будет тот же - понятия не имею.
        - Ладно, хрен бы с ним, запишем в непонятное. Но в таком случае у меня есть подозрение, что следующими тебя будут похищать люди Метатрона. Чувствую, в Париже пора учреждать состязание «кто удачнее сопрет Камдила». Как думаешь, лучше в качестве приза вручать твою голову отдельно или как есть, вместе с задницей?
        - Спасибо тебе, друг, на добром слове! - возмутился я.
        - Ой, да чуть шо, обращайся. Ладно, а если по делу, долго там планируешь себе мозги промывать?
        - Лис, по делу. Выбору меня невелик: либо выбираться из города и, в обход главных дорог, мчаться к Тулону, чтобы снять камень с души великого полководца, либо, наоборот, дать Метатрону себя найти и, заручившись его поддержкой, копать в этом направлении.
        - Что выбираешь?
        - Пока не решил. Здесь, в лечебнице, работает один из контактов, данных мне Конде. Насколько я понимаю, кроме основного бизнеса, месье Бельйом предлагал и дополнительную услугу - вывоз за пределы столицы.
        - А шо, может быть. Помнишь, как нашего Анджело Майорано через пол-Италии в гробу везли?[Подробнее в книге Владимира Свержина «Сын погибели».] Вполне рабочая схема.
        - Вот и поинтересуюсь, могут они мне помочь или нет. А вдруг агенту принца Конде и о Метатроне что-нибудь известно?
        - Разумно. В конце концов, этот перст Божий по всей Франции тычется, дофина ищет. Может, где и прокололся. Но Наполеону-то шо сказать?
        - Лис, придумай сам. Я тебе все рассказал, как было. Скажи лучше, ты узнал, Бонапарт о нашем родстве что-нибудь говорил Ландри?
        - Вроде нет, но, может, темнит. А напрямую спрашивать - подозрительно, на кой леший мне это нужно?
        - Ладно. Результат, мягко говоря, расплывчатый. Но другого нет. Работаем…

* * *
        Я поднялся с кровати, размялся, чувствуя, как застывшая в жилах кровь энергично заполняет все отведенное ей пространство, возвращая меня из сомнамбулического состояния в нормальное, боевое. Вызвав больничного служителя и распорядившись подать воду для умывания и позаботиться о завтраке, я принялся отжиматься от пола
        - сначала на ладонях, потом на кулаках, затем с хлопком. Именно за этим более чем странным занятием и застал меня посетитель.
        - Добрый день, месье, - приоткрыв дверь, удивленно сказал он. - О, я вижу, вам действительно нездоровится.
        Незнакомец вошел, осмотрел комнаты, скривился, заметив лежащий на прикроватной тумбочке пистолет:
        - У вас приступ острой мизантропии? Насколько я могу судить, вас угнетает немилосердная реальность, пугает общество вокруг вас…
        - Мои приветствия, месье. - Я поднялся с пола. - Не буду спорить, меня действительно несколько утомило общество за стенами этой милой обители.
        Посетитель выглянул в коридор, убедился, что никого нет, и плотно закрыл дверь:
        - Кто вы, месье? Что вы здесь ищете? - Он чуть замялся. - То есть? я понимаю, вы от кого-то скрываетесь, но от кого?
        - Это длинная история, - отмахнулся я. - Простите, с кем имею честь?
        - Извините, я не представился. Доктор Франсуа Л’Ориоль.
        - Л’Ориоль? - улыбнулся я. - Тетя Марта просила разыскать вас в Париже и сказать, что в этом году ожидается прекрасный урожай артишоков.
        Доктор еще раз открыл дверь, вновь поглядел по сторонам, закрыл ее и, подойдя ко мне вплотную, заговорил шепотом:
        - Вы от принца?
        - Что передать тете Марте?
        - О, простите, месье, непременно скажите ей, что я договорился с трактирщиком Вуазеном. Он готов купить весь урожай по хорошей цене. Так вы от принца?
        - Да, недавно из Митавы.
        - Я вижу. - Врач указал на мой грязный сюртук с поврежденным эполетом. - У вас… так сказать, возникли трудности?
        - Возникли. Хотя я бы не стал называть это трудностями. Сначала меня арестовала полиция, вернее, ее тайный отдел, затем оттуда я с боем перекочевал в руки военной разведки, а у них меня похитили и вовсе бог весть кто.
        - Как это, месье?
        - Очень просто. Ночью все эти похитители отправились на небеса, я сам чудом остался жив.
        - Вас что же, ищут?
        - Полагаю, да.
        Доктор побледнел:
        - О, как неосторожно было прийти сюда! Вас могли видеть все: извозчики, дворники, полицейские информаторы…
        - Признаться, на это я и надеюсь.
        - В каком смысле?
        - Извозчик, который меня подвозил, вероятно, доложил своему полицейскому начальнику о странном офицере. Тот сообщил наверх. Естественно, люди министра полиции легко меня опознают: не так много лейтенантов восьмого конно-егерского полка Рейнской армии сейчас находятся в Париже. Но полиция будет молчать как рыба, поскольку формально я продолжаю сидеть у них в застенках, хотя и числюсь за военной разведкой. Не могу отказать себе в удовольствии понаблюдать, как наглецы полковника Ландри роют носом землю, пытаясь выяснить, куда я пропал.
        - Все равно, находиться здесь опасно!
        - Доктор, это я понимаю не хуже вашего. И не планирую тут задерживаться.
        - Но вы оплатили…
        - Неважно. Если полицейские ищейки уже пронюхали, где я, вряд ли они станут излишне суетиться, чтобы не привлечь внимания конкурентов. Они будут думать, будто я собираюсь остаться тут надолго, переждать грозу.
        - А разве не так?
        - Ни в малейшей степени. Но мне необходима ваша помощь. Прежде всего, я хотел бы кое-что узнать.
        - Все, что смогу.
        - Говорит ли вам что-нибудь имя «Метатрон»?
        - Это перст Божий, мне доводилось заниматься теологией.
        - Я говорю о человеке или организации, имеющей подобное название.
        - Увы, мне о таких ничего не известно.
        - Печально, чертовски печально. Тогда поставим вопрос иначе: что вам известно о дофине Людовике, или, как его порой называют, короле Людовике XVII?
        Франуса Л’Ориоль инстинктивно оглянулся, точно выискивая шпиона, притаившегося за кроватью:
        - Он спасся из Тампля, месье.
        - Это слух?
        - Не совсем, месье. Здесь скрывался один из тюремщиков ее величества Марии-Антуанетты. Он утверждал, будто в комнате за замурованной дверью, в которой был заключен дофин, на самом деле, спаси Господь, доживал последние дни другой ребенок, больной туберкулезом.
        - Насколько можно верить его словам?
        - Полагаю, можно. Этот тюремщик - человек небогатый, однако скрывался здесь три месяца, пока его не вывезли куда-то.
        - Вывезли?
        - Да. Согласно бумагам, он полностью излечился и был передан под надзор родственников.
        - В лечебнице сохраняются истории болезней пациентов?
        - Да, в течение очень короткого времени. Вы, должно быть, хотите узнать адрес родственников?
        - Вы проницательны.
        - Можете не трудиться, это небольшая деревня в Эльзасе, сгоревшая еще в начале войны с Австрией.
        - Понятно. Ниточка обрывается.
        - Но зачем вам это?
        - Сейчас Людовику уже больше тринадцати лет, и по закону именно он - единственный легитимный король Франции. Естественно, что такую знаковую фигуру ищут все. Если французская полиция и жандармерия уже отчаялись его найти, то Метатрон, кто бы он ни был, делает это с непонятным мне пока упорством.
        - Но все же, кто это, месье?
        - Я и сам очень надеюсь узнать. Кто, для чего - вопросов много, хотелось бы получить ответы. Именно в этом я надеюсь на вашу помощь.
        - Можете на меня рассчитывать.
        - Для начала нужно отправиться на улицу Красного Колпака. Там, возле пансиона мадам Грассо, крутится чистильщик обуви Гаспар, совсем еще мальчишка. Передайте ему, чтобы он продолжал тщательно следить за любовником мадемуазель.
        Глаза медика удивленно расширились:
        - За каким любовником?
        - Это неважно, Гаспар знает. Ближе к вечеру я пошлю здешнего слугу в этот самый пансион за вещами.
        - Но… вас же найдут!
        - Именно этого я и добиваюсь. Более того, я отдельно заплачу посланцу, чтобы он сболтнул, куда именно необходимо доставить вещи.
        - Что вы замышляете, месье?
        - Выяснить, кто такой Метатрон, как было сказано прежде. Так вот, почтеннейший господин Л’Ориоль, мне особо важно знать, куда любовник мадемуазель отправится после того, как ему станет известно, где я прячусь, и в каком месте он снова оторвется от хвоста.
        - Вы говорите загадками.
        - Увы, доктор. Но обещаю: когда все закончится, - а я чертовски надеюсь, что все закончится благополучно, - буду рад сообщить вам разгадки всех этих загадок.
        - Хорошо, месье, я сделаю, как вы говорите.
        - И еще. - Я подошел к окну и задумчиво поглядел на роскошный сад, цветники и видневшуюся за буйной зеленью ограду. - Там, на улице, скорее всего, скоро появится наряд полиции или соглядатай в штатской одежде. Вы ходите здесь каждый день и потому, несомненно, знаете, кто и где обычно стоит, ходит, сидит.
        - Да, вероятно, - с сомнением в голосе подтвердил доктор.
        - Расслабьтесь и включите память. Просто восстановите картинку. Меня интересуют лишь те, кого не было прежде, кто появился сегодня.
        - Хорошо, я постараюсь.
        - Будьте уж так любезны. Этой ночью, как стемнеет, я исчезну.
        - Но если за больницей будут наблюдать…
        - Уверен, что будут… - Я задумчиво поглядел на врача. - Говорят, у вас тут прежде ставили любительские спектакли?
        - Да, и не без успеха.
        - Вот и прекрасно. Тогда еще один вопрос: при вашей лечебнице есть морг?

* * *
        Ночная мгла опустилась на разогретый солнцем Париж, заставляя добрых граждан устремиться на свидание с подушками или продолжить свидания, так сказать, в иной плоскости. Лишь полиция, обходившая ночным дозором спящий город, военные патрули и враги народа всех мастей не спали этой теплой, наполненной ароматами роз и навоза майской ночью.
        Да вот еще нищий в латаном пехотном мундире, устроившийся напротив лечебницы душевнобольных на улице Шарон, не спал, а, чуть придремывая, следил одним глазом за входом. Рукав его был засунут за пояс, в жестяной миске, стоявшей у ног, виднелось несколько монеток, напоминая редким прохожим о милосердии.
        Трое полицейских важно прошествовали мимо инвалида. Тот подхватил миску и зазвенел монетами, но блюстители порядка лишь окинули безучастным взглядом жалкое существо и в молчании отправились дальше. Через несколько минут, когда полицейских и след простыл, ворота лечебницы отворились и оттуда медленным шагом, точно плывя над землей, показалась фигура в длинном плаще. Капюшон скрывал лицо неизвестного, голова его, точно в глубокой задумчивости, была опущена на грудь. Нищий бросился наперерез прохожему.
        - Подайте герою Вальми! Всего одна монетка, гражданин! Спасите от голода того, кто спас вас от австрияков.
        Фигура остановилась. Голова под капюшоном медленно приподнялась и осветилась мертвенно бледным сиянием. Нищий издал нечленораздельный стон ужаса, выронил миску и попятился. На него безучастными пустыми глазами смотрел мертвец. Бледно-синие щеки кое-где уже были тронуты гниением, на правой скуле отчетливо виднелись темно-бурые лицевые мышцы, из одной в сторону глазницы выползал могильный червь.
        - Зачем тебе монеты? - глухо проговорил бродячий покойник.
        Нищий отказался вступать в дебаты и, закатив глаза, хлопнулся в обморок.
        - Ну вот, и отключать не пришлось. - Я откинул капюшон. - Пожалуй, со времен студенческих хэллоуинов не доводилось так наряжаться.
        Если только я не переусердствовал с гримом, через некоторое время соглядатай придет в себя и бросится наверх с докладом. Ближе к утру об этом узнает де Морней. Что ж, времени немного, но все же несколько часов в моем распоряжении есть. А сейчас, до второго удара колокола воспетой Гюго колокольни Нотр-Дам, надо успеть встретиться с Гаспаром и подготовить следующий акт.
        Глава 17
        Депрессию нужно встречать с улыбкой. Депрессия подумает, что ты идиот, и сбежит.
        Роберт де Ниро
        Наполеон был мрачен. Его тонкое бледное лицо с несвойственной южанам легкой желтизной казалось непроницаемым, глаза, обычно живые и пытливые, смотрели холодно, точно буйство красок и замечательные пейзажи живописной Луары были аляповатыми декорациями бездарной драмы.
        - Что ж вы голову повесили, соколики? - словно между прочим запел Лис, придерживая коня у дверцы кареты. - Что же бег ваш стал теперь уж не быстрехонек, иль почуяли, родные, мое горюшко…
        - Лейтенант! - подозвал своего телохранителя Бонапарт. - Я бы попросил вас более не петь.
        - Шо, вообще? - ошеломленно переспросил Сергей. - А как же ж страдания мировой культуры?
        Стоит ли говорить, что со стороны Лиса это было грубейшим нарушением субординации, но подобные выходки часто сходили ему с рук.
        - Эту песню не задушишь, не убьешь, - продолжал он.
        Эта пылкая тирада взбалмошного гасконца отчего-то вызвала легкое подобие улыбки на губах любимого сына Марса. Действительно, что возьмешь с этих гасконцев?
        - Сейчас не пойте.
        - У вас плохое настроение, мой генерал?
        - Да.
        - Отчего же? Дорога прекрасна, воздух свеж, птицы щебечут. Буквально, дневной эфир струит зефир, или наоборот, я уже не помню…
        - Мне снился дурной сон.
        - Ну, так на то он и дурной, шо умному человеку о нем думать не пристало.
        - Вы что же, не верите снам? - Глаза корсиканца удивленно распахнулись, в них впервые с начала беседы появился живой интерес.
        - Да вы шо, мой генерал, я и газетам верю. Так красиво брешут - как не поверить? Главное только в голову не брать.
        - Это глупо, лейтенант. История знает великое множеств вещих снов, главное, уметь понять их смысл, а не отмахиваться от знаков, которые в изобилии посылает Провидение.
        - Точно, сглупил, ваше превосходительство. Вот мне намедни сон приснился: иду это я, значит, по дороге, вдруг слышу, позади цокот. Оглядываюсь - карета. - Сергей перешел на громкий шепот и даже зачем-то огляделся по сторонам. - Тащит ее четверка вороных коней. Ну, прямо не кони, а чистый антрацит[Антрацит - вид каменного угля, характеризуется большой плотностью и блеском.] . Рядом с каретой бежит огромный черный охотничий пес. Глаза так и сияют, в пасти клыки, шо те персидские кинжалы.
        - Ну-ну? - заинтересовался Наполеон.
        - Так я и рассказываю. На козлах, в черном-черном плаще, эфиопский кучер, как есть, отдельно от головы.
        А сама карета вся из костей, по углам сверху вместо фонарей четыре человеческих черепа челюстями чавкают.
        - О?!
        - Подъезжает ко мне эта карета, дверца открывается… - Лис наклонился к окошку кареты, - а там дама. Вся будто в трауре. И говорит так умильно-умильно: «Садись, путник, я тебя подвезу». И так хитренько: «Куда скорее путешествие твое закончится». А я только гляжу - за этой дамой в карете пассажиров тьма-тьмущая: у кого язык на плечо, кто без головы, у некоторых веревка на шее или дыра в груди. Я ей: «Мерси, мадам, я уж так, пешкодралом как-нибудь».
        - А она?
        - А что она, я так и не узнал: труба зорю начала выводить.
        - Да, - покачал головой Бонапарт, - недоброе предзнаменование.
        - Вот и я о том. Как вы сказали, так я сразу дотумкал - недоброе. Смысл-то ясен.
        - И какой же?
        - Ну как это какой? Нельзя давать безголовым права на управление транспортом. Надо регламентировать пассажирские перевозки, в одну карету не более четырех человек, а то ведь развалится, перекроет движение. И собак нужно выгуливать в наморднике и на поводке.
        Наполеон расхохотался:
        - Хитрец! Признайся, ты ведь не видел этого сна?
        - Ну я или кто другой, в целом какая разница?
        - Послушайте, Рейнар, - генерал прервал смех, - дневной привал у нас в Амбуазе, я слышал, там живет известный прорицатель Кажюс. Говорят, что он не шарлатан. Еще говорят, что он ездил в Париж по личному приглашению Робеспьера лет примерно восемь назад, когда тот еще был в полной силе. И якобы сказал тому, что видит его голову отделенной от тела. Будто бы именно потому Робеспьер и начал лютовать и казнить всех, кто находился рядом, что в каждом подозревал своего будущего убийцу.
        - Очень интересная история. И шо, в Амбуазе теперь проживает весь Кажюс или только его вещая голова?
        - Не слишком умно потешаться над тем, что скрыто от твоих глаз. Ведь человек, которому не дано знать даже того, что находится за ближайшей дверью, - существо весьма несовершенное. Не каждому дано понять, что свыше в нем заложены силы, скрытые до поры до времени. И только если найти в себе этот дар, мир запомнит тебя гением и назовет великим.
        - Да я шо, против? Но меня смущает одна деталь: вот, скажем, Робеспьер не поверил бы этому Кажюсу или просто отмахнулся, когда ему рассказали о прорицателе, и забыл о нем через минуту. Тогда что ж, и террора не было бы? Или что, он не стал бы, точно заведенный, отстригать головы своим вчерашним друзьям и подельникам?
        - Но-но, он все же революционер, и я был дружен с его братом. Он, кстати, и рассказал историю с Кажюсом.
        - Это что-то меняет? Из ваших слов, мой генерал, следует, что в кровавых реках, пролитых этим революционером, виноват какой-то провидец, или Провидение, водившее рукой Робеспьера, когда он черкал автографы на приговорах? Удобная позиция. Очень революционная. Как говорят на востоке: я не я и сакля не моя.
        - И все же, - насупился Бонапарт, - я хочу побеседовать с Кажюсом.
        - Понятно. Можно уже мылить шею?
        - Можно приготовиться сопровождать своего генерала. Ты и Жюно поедете со мной.

* * *
        - Я все знаю! Изменщица! Потаскуха! Я так верил тебе, а ты?! И с кем, с собственным братом! - Я влетел в комнату Софи, как раскаленное ядро в крюйт-камеру[Крюйт-камера - пороховой погреб на корабле во времена парусного флота.] обреченного фрегата.
        - Послушай… - Ошеломленная девушка пыталась было подняться со стула перед трюмо, где за секунду до того прихорашивалась, прежде чем во всей красе явить себя миру.
        - Ничего не желаю знать! Ты предала меня! - Я сыпанул на пол горсть монет. - Это - за ночи с тобой! Ты подлая змея, ты разбила мне сердце! Я покидаю этот проклятый город!
        Софи, пораженная внезапным потоком оскорблений, потеряла дар речи. Я развернулся на каблуках и выскочил, хлопнув дверью. На лестничной площадке меня уже поджидал верзила лакей. Не говоря ни слова, я с размаху врезал ему основаниями ладоней по ушам и пнул в грудь, спуская с лестницы. Побледневшая мадам Грассо, как обычно сидевшая за конторкой, завидев пистолет в моей руке, нырнула под стол. Я подошел к стене, на которой висела связка ключей, схватил ее и размашистым шагом вышел, заперев за собой дверь. «Ну что ж, актеры на местах. Поехали!»
        Я бегом направился в свой номер. Там уже, не скрывая самодовольства, сидел Гастон, помощник трубочиста.
        - Все готово?
        - Ну я же здесь! - Юнец продемонстрировал мне три прута, недавно бывших частью решетки. - Не сомневайтесь, вы пролезете!
        - Отлично, держи плащ!
        - Хороший, - пробуя на ощупь материю, оценил мальчишка.
        - Еще бы! В нем, может, сам герцог Орлеанский ходил.
        - Ишь ты!
        - В общем, ты все понял?
        - Все, чего повторять-то? И что, коня я могу насовсем забрать?
        - Как только окажешься за воротами Парижа - он твой вместе с седлом, уздечкой, стременами и попоной.
        - Вот это да, вот это повезло!
        - Кому повезет, у того и петух снесет. Давай вперед, ровно через три минуты ты должен пронестись в сторону заставы самым быстрым галопом, какого только сможешь добиться от коня.
        - Да вы не сомневайтесь. Я ж родом из Нормандии, у нас там ходить и ездить верхом начинают одновременно.
        - Да, Гаспар мне сказал. Вперед, действуй, не заставляй меня пожалеть, что я с тобой связался.
        - Не извольте сомневаться, месье! - Мальчишка легко проскользнул в сделанную им за ночь дыру в решетке и сноровисто спустился с крыши сарая прямо к воротам конюшни.
        - Фух! - выдохнул я. - Ну, теперь счет на секунды, лишь бы паренек не замешкался.
        На всякий случай я пошел проведать верзилу-слугу. Тот лежал в глубокой отключке. Хотелось надеяться, что Софи еще некоторое время будет изображать рыдания от горечи и обиды. Ну, хотя бы еще минуты две, на случай если я вернусь. Покончив с этим, я спустился вниз. Полицейские ищейки, караулившие у пансиона мадам Грассо с того момента, как заикающийся от ужаса нищий сообщил по инстанции о встрече с ходячим мертвецом, радостно потирали руки, ожидая дальнейших приказов. Если многолетнее чутье не подводило, ждать им предстояло как минимум до вечера. Пока министр полиции вдрызг не переругается с начальником военной разведки, топтуны, ничего не предпринимая, будут просто таскаться за мной, точно консервная банка, привязанная к кошачьему хвосту.
        Я выглянул в маленькое оконце входной двери: так и есть, два праздношатающихся бездельника, по виду не то приказчики, не то писари, стояли у края тротуара, изображая оживленную беседу и постоянно косясь на дверь. Раз, два, три. Вперед! Я выскочил на улицу и с размаху, с доворотом бедра, точно бичом, пятой ладони треснул по затылку одного, затем приложил об стену второго и, выхватив из-за пояса трофейный пистолет, выстрелил в воздух. Случайные прохожие, нечастые здесь в разгар дня, опрометью бросились кто куда. Еще через секунду мимо промчался мой конь со всадником в длинном черном плаще и накинутом капюшоне.
        Теперь быстро-быстро. Я бросился в свою комнату, выбрался на крышу сарая, мягко спрыгнул… Внизу уже поджидал Гаспар.
        - Ох, вы и устроили! - то ли с ужасом, то ли с восхищением проговорил он.
        - Ничего, это так, шалости, - отмахнулся я, сбрасывая мундирную куртку. - Давай что принес.
        - Пожалуйте. - Мальчишка протянул мне какую-то замызганную одежу и короб с мелочным товаром. - Купил все, как было велено.
        - Вот и замечательно. - Я протянул помощнику три золотых. - Что дальше делать, помнишь?
        - Так точно: я слежу за любовником и, когда он к той самой лавке подходит, свищу
«Марсельезу». Если не один, кричу, точно резаный: «Кому почистить сапоги, башмаки?
»
        - Да-да, все верно. А если в другое место пойдет?
        - Пробегая мимо, свистнуть три раза и смотреть, куда направится.
        - Молодец! Надеюсь, он все же придет в лавку.

* * *
        Пожилой крестьянин в старой штопаной рубахе и холщовых штанах, давным-давно утративших изначальный цвет, копался в земле, возделывая разбитый около дома цветник.
        - Лилии - это не патриотично, - насмешливо скривил губы Бонапарт, поворачиваясь к спутникам.
        - Говорят, лилии отгоняют призраков, - вставил Лис.
        - Вот как? - удивился Наполеон. - Вы что же, и в этом сведущи?
        - Да так, что-то где-то слышал. Но согласитесь, мой генерал, разумная предосторожность. А вдруг как души всех гильотинированных, во главе с Робеспьером, придут сюда требовать отмщения?
        - А ты что думаешь, Жюно?
        - По-моему, они просто красивые, - дернул плечом адъютант командующего, бывший рядом с ним с первого дня его возвышения и теперь вовсе не горевший радостью при виде возможного конкурента.
        Крестьянин выпрямил спину и окинул пристальным взглядом людей, идущих к его дому.
        - Мои приветствия славному генералу Республики. - Он снял широкополую войлочную шляпу. Длинные седые кудри делали его похожим на старого льва.
        - Вы - гражданин Кажюс? - разглядывая собеседника, спросил Наполеон.
        - Вы не ошиблись, гражданин Бонапарт, - кивнул садовод.
        - Вы что же, знаете меня? - осторожно уточнил командующий, удивленный провидческим даром садовника.
        - В провинции тоже выходят газеты, - улыбнулся тот. - Полгода назад ваши портреты не сходили с их страниц. Правда, на гравюрах у вас более героический вид, но все равно вы легко узнаваемы. Что вас привело ко мне?
        - Мой генерал, по-моему, этот вопрос - хороший повод попрощаться с дедулей.
        Старик улыбнулся, расслышав замечание лейтенанта, и бросил, точно невзначай:
        - Если пожелаете, месье, то и на ваш. - Он секунду помолчал, выбирая слова, - ну, скажем, вопрос я тоже отвечу.
        - Да шо у меня за вопросы? Что жрать, где спать, кого в кровать. Эка невидаль!
        - Нет, - покачал головой Кажюс, - не о том. А вам, гражданин командующий… вам не дает покоя этот сон.
        - Да, - несколько обескураженно подтвердил высокий гость. - Я вижу море и огонь. Огонь, переходящий в воду, и волны, превращающиеся в языки пламени. А потом все вдруг становится глазом, огромным таким, жутким глазом, и он смотрит на меня не мигая.
        - Так вот откуда Толкиен спер идею с Сауроном, - себе под нос пробормотал Сергей.
        - Море и огонь, - повторил старец, откладывая маленькую лопатку, которой до того аккуратно, точно лаская, разрыхлял почву вокруг цветов. - Конечно, море и огонь. И глаз. Что сказать вам, мой генерал? Бояться или не бояться этого взгляда, решать не мне. Вы сами пристально, непрерывно глядите в себя, а уж что видите… - Он замолчал, погладил стебель лилии и затем продолжил: - Было б чудо, если бы я тут сажал салат, а выросли эти лилии. Так и в вас огонь иссушает воду, вода гасит огонь, то и другое ведет к гибели. Или дарует жизнь. А уж каким путем идти - вам решать. И помните, что от глядящего ока не спрятаться, не убежать.
        - Так что же, - еще бледнее, чем прежде, спросил Наполеон, - мне не следует отправляться в поход?
        - Куда ни иди, могилы не избегнешь. Важно не куда, но как. А что касается смерти, о которой размышляешь, - опасайся большой воды.
        - Море?
        Крестьянин вытер руки от земли:
        - Может, и море. А вы, шевалье, - он подошел к ограде и вперил в Лиса немигающий взгляд острых и ясных, как у юноши, небесно-синих глаз, - ищите его в тени дуба.
        - Какого дуба?
        - Того самого, что посадили в земле, которую вы называете своей родиной.
        - Какого дуба, когда посадили? Любезнейший, о чем речь?
        - Когда-то очень давно, когда и деда моего в помине не было, трое острыми шпагами посреди камней соорудили дом маленькому желудю, из которого теперь вырос могучий дуб, и недавней буре не удалось его свалить. Вот, стало быть, под ним, под его защитой и следует искать.
        - Капитан, ты все слышал? - поинтересовался Лис на канале закрытой связи.
        - До последнего слова.
        - Шо-то понял?
        - Честно сказать, не очень.
        - Шо там этот садовод-любитель про мою родину лопотал? Это он Украину имеет в виду или Россию?
        - Погоди-погоди. - Мне показалось, что я ухватил за кончик нить разгадки словесной шарады. - Кажюс говорит о земле, которую ты называешь своей родиной.
        - И что? Я родился на Украине, работал в России, потом, сам знаешь, в Англии.
        - Нет, нет, ты не понял. Ты здесь называешь своей родиной Францию. То есть прорицатель тебе недвусмысленно намекнул, что для него ясно как божий день, где твоя настоящая родина и где - так называемая.
        - Хитро, и что с того?
        - Давай припомним, когда это мы желуди во Франции среди камней сажали, да еще при помощи шпаг? И кто этот третий?
        - Капитан, да мы во Франции столько раз куролесили…
        - Не сбивай меня с мысли! А если все не так? Ты ведь называешь здесь своей родиной не всю Францию, а конкретно Гасконь.
        - Обалденное прозрение! И шо это нам дает?
        - Может, и дает. У меня есть идея, так, в порядке бреда: ты помнишь, какой подарок сделал Генрих Четвертый лейтенанту своих верных пистольеров, Мано де Батцу? Подробнее в книге Владимира Свержина «Чего стоит Париж?».]
        - А то! Помню, его величество презентовал своему верному слуге развалюху с романтическим названием Артаньян.
        - Правильно, именно так все и было. А до того мы совместно, так сказать, в три шпаги, очень славно поработали во имя сохранения трона для короля Генриха.
        - А шо, логично.
        - Мне тоже кажется, что логично. Таким образом получается, что мы посадили желудь.
        - Но почему желудь, а не банан какой-нибудь?
        - Лис, спроси у садовода. Я могу только попытаться восстановить ход мысли этого рупора Провидения. Быть может, потому, что дуб всегда ассоциировался с мощью и воинской доблестью.
        - Не, ну все понятно: д’Артаньян, три мушкетера, круть, кураж. Но то ж когда было? Аж четыре Людовика тому назад.
        - Стоп! - Я замер, чувствуя, что мои предположения обретают силу уверенности. - Лис, когда ты шел к этому прорицателю, ты что же, думал о дофине?
        - Было дело, - немного поразмыслив, сознался напарник. - Как-то вот лилиями навеяло.
        - Смотри, какая интересная штука получается. Меня нелегкая заносит в «Шишку», и я, шутки ради, упоминаю господина де Батца, после чего хозяйка напрягается, словно борзая при звуке охотничьего рога. И у меня внезапно появляется хвост - неумелый, так сказать, любительский. А потом кто-то точно так же неумело похищает меня у военной разведки. Причем, заметь, вовсе не для того, чтобы вернуть мне свободу. Меня пытаются куда-то отвести и кому-то предъявить.
        - Капитан, не части. - Лис уловил, к чему я клоню. - То есть, Мадо руководит явочной квартирой. Таким себе центром хрен знает какого подполья. А за ее спиной прячется какой-то де Батц?
        - Возможно, он даже настоящий хозяин «Шишки», но это не самое забавное. Более всего нас может заинтересовать то, что, по утверждению Кажюса, в тени этого самого артаньянского дуба, то есть под его защитой, скрывается Людовик XVII!
        - Вот это да! - чуть не присвистнул Лис. - Вот это прогулялся на лилии глянуть!

* * *
        Лавка старьевщика Ферре, что на улице Рибонпан, помещается в очень старом здании. Какой-нибудь любитель архитектуры, всмотревшись в ее арочные своды, вероятно, узнал бы строение XV века. Возможно, она была построена еще ранее, но история не сохранила ни имени первого хозяина, ни исконного назначения этого своеобразного шедевра парижского зодчества.
        На сегодняшний день «лавка» представляла собой несколько довольно обширных, соединенных между собой полутемных складов, жилые комнаты на разных уровнях и узкие лестницы, уходящие то вверх, то вниз. Коридоры с беспорядочными тупиками и поворотами ожидали всякого, кто решился бы исследовать этот мрачный дом. Здесь же помещалась благоухающая тухлой селедкой и пережаренным маслом обжираловка для нищих, тащивших мэтру Ферре все, что только можно было найти или украсть на парижских улицах. Отдельно широкой дверью на улицу выходил торговый зал.
        Сюда порой приходили или присылали слуг весьма респектабельные особы, желая обменять на несколько монет ненужные вещи или, наоборот, выискивая что-то экзотическое. Отсюда каждое утро выходили на «маршруты» по городским предместьям мелочные торговцы с такими же, как у меня, коробами, продавая охочим до новинок парижанам всякую дребедень - от настоящих камней Бастилии до жемчужин из колье покойной Марии-Антуанетты. Конечно, почившая королева скорей бы дала себя еще раз гильотинировать, чем надела украшение из таких жемчужин, но мало ли во Франции Марий-Антуанетт? По документам, хранившимся в префектуре, в доме имелось три выхода, не считая того, что вел на задний двор. Но пока я стоял в ожидании высокого гостя, мне удалось выяснить, что здесь полным-полно незарегистрированных переходов в коридоры соседних зданий, на разнообразные чердаки и, что особенно интересно, - в подвалы.
        С улицы послышался знакомый свист.
        - Вперед, сыны Отчизны милой! - прошептал я, вторя ему. - Мгновенье славы настает!
        Дверь заведения мэтра Ферре быстро отворилась, и туда почти вбежал человек в офицерском мундире. Он был не первым мужчиной в форме, зашедшим сюда за время моего ожидания, и потому я мог предсказать реакцию местных обитателей. Должно быть, заранее предупрежденные о прибытии опасного посетителя, они мигом растворялись в пространстве. Посетитель явно знал об этой милой особенности. Сделав несколько шагов, он наскоро оглянулся и повернул за угол. Здесь, недалеко от входа, имелась крошечная ниша, в которой хранились метлы, ведра и прочий дворницкий инвентарь. Офицер, не смущаясь, втиснулся туда.
        По зрелом размышлении исчезновение человека в мундире в заведении гражданина Ферре должно было возбудить множество вопросов у его обитателей. Но в этом доме не было принято спрашивать о том, что не касалось лично тебя. Офицер положил обе руки на стену и с видимым усилием стал давить на нее. Я приблизился, стараясь не спугнуть его лишним шумом, и постучал в спину пистолетным стволом.
        - Арман, вам помочь?
        Глава 18
        Перед лицом испытаний сильный человек полагается на самого себя.
        Шарль де Голль
        Де Морней вздрогнул от неожиданности и медленно повернул голову. Я убрал пистолет от его спины. Делать резкие движения в такой тесноте было несподручно, но я ни на минуту не забывал, что Арман - ловкий боец, и был настороже.
        - Какого черта?! - прошипел он, увидев меня. - Что за балаган?
        - Можем поговорить на ходу. Открывайте дверь.
        Де Морней выругался сквозь зубы, снова надавил на стену, и та повернулась, открывая уходящую вниз лестницу. Скудного освещения убогой каморки хватило, чтобы заметить стоящие на приступке фонарь и огниво. Мой проводник присел, зажигая свечу в фонаре.
        - Зачем вы устроили весь этот цирк, барон? Я же обещал свести вас с Метатроном. Так идемте, и, прошу вас, уберите пистолет.
        Я последовал за «старым приятелем», оставляя ему возможность вволю повозмущаться моими действиями. Как-то глупо было объяснять этому человеку-оркестру, что у меня есть веские причины не доверять ему. Кто бы мог подумать, он мнил себя образцом искренности! И совсем ни к чему было объяснять, что мой интерес к Метатрону - вовсе не праздное любопытство. Я должен понять, с кем или с чем имею дело, до того, как попаду в его руки. Как говорит мой отец: «В такой игре ферзи должны понимать, что они тоже пешки».
        Ступени вниз закончились, и мы очутились в темном коридоре. Мне и прежде доводилось бывать в парижских катакомбах. Никто не может сказать доподлинно, когда первые тайные ходы появились в каменной толще под великим городом. Вероятно, еще в те далекие века, когда здесь обитало галльское племя, или, как оно сейчас гордо именовалось, народ паризиев.
        Тайные убежища соединялись с шахтами каменоломен, те, в свою очередь, с монастырскими и замковыми подвалами и погребами, образуя под столицей невидимую сеть улиц и переулков со своими лачугами и укреплениями. Где-то в подобном укреплении, в одном из близких, судя по всему, миров, располагалась камера перехода. Тоннель от нее вел не куда-нибудь, а к Лувру. Так что человек, знающий подземелья, легко мог пройти от воровского притона лавки Ферре до королевского дворца.
        Я шел, вспоминая события той поры, мою вынужденную роль Генриха Наваррского и знакомство с Мано де Батцем. Этого смельчака не останавливали ни каменные стены, ни многократное превосходство врага. Из одной только преданности своему королю и командиру он бросил вызов многотысячной толпе, опьяненной кровью Варфоломеевской ночи. И, по сути, выиграл бой.
        Конечно, далеко не факт, что его потомки должны были унаследовать несравненную храбрость и преданность лейтенанта гасконских пистольеров. Но не забудем, что ближайшим из них был прославленный Шарль де Батц д’Артаньян. Возможно, как водится среди гасконцев, все потомки стремились превзойти легендарного предка. Тогда нынешний де Батц вполне мог рискнуть вытащить юного дофина из пасти кровавого Молоха революции. В таком деянии есть и риск, и надежда на грандиозный успех.
        Интересно, есть ли связь между «Шишкой» и Метатроном? Кто и насколько преуспел в своих поисках? И все же, главный вопрос: для чего Метатрон разыскивает Людовика?
        Арман шагал впереди, не скрывая своего недоумения и громко возмущаясь моими выходками.
        - Зачем вы оскорбили Софи, барон? - донеслось до моего слуха.
        - Да, неловко получилось, - согласился я. - Но, дружище, к чему было выдавать ее за сестру?
        Де Морней остановился:
        - Что вам известно?
        - Арман, ну что за нелепые сцены? Будь я и впрямь столь влюблен в эту лукавую прелестницу, сколь она, возможно, заслуживает, теперь я должен бы либо пустить себе пулю в лоб, либо искать ее гибели, либо прикончить соперника.
        - А вы, стало быть, не были влюблены?
        - Глупый вопрос, Арман. Вы слишком полагались на ее чары, надеясь вытряхнуть из меня побольше информации.
        - Я сам когда-то попал в ее сети, - горько усмехнулся мой провожатый.
        - То есть, вы признаете, что она вам не сестра?
        - Конечно. Она была актрисой в Новом Орлеане. Не то чтобы очень знаменитой, но множество юношей из самых богатых и блестящих семей сходили по ней с ума.
        - Вы были среди них.
        - Да, был. И она отличала меня среди прочих. А далее все было почти так, как я рассказывал прежде. Я тяжело ранил на поединке соперника, тот перед смертью опознал меня. Софи, вернее, Камилла, - он скривился, - Камилла Готье, вытащила меня из каменного мешка в ночь перед казнью. Не спрашивайте меня как. Стоит ли говорить, что после этого нам пришлось скрываться? Я выкрал документы своей сестры и, подчистив их, вписал внешность Камиллы: рост, глаза, цвет волос, особые приметы. Это был мой первый опыт такого рода. - Арман де Морней шел передо мной, живописуя превратности своей судьбы, и на этот раз, возможно, говорил правду. Быть может, он делал это впервые с той поры, и все накопившееся за годы странствий теперь изливалось на мою голову. - Мы перебрались через реку в английские владения. Вернее, те, которые раньше принадлежали французам. Перебивались, чем могли, пока в одном городе Он не обратил внимание на «мою сестру». Дальше все шло как по маслу: Софи должна была пригласить нового знакомца на чай, пофлиртовать с ним и подать мне сигнал, когда ухажер начнет распускать руки. Тут появляюсь я со
шпагой в руках, крича о поруганной чести.
        - Что же пошло не так?
        Де Морней пожал плечами:
        - Мило пообщавшись за чаем с мадемуазель, ее новый знакомец, которого она считала удачливым торговцем недвижимостью, с улыбкой изложил ей весь наш план до мелочей и предложил незамедлительно подать сигнал, обещая, что явлюсь не только я, но и местная полиция. Последнее было правдой - я заметил, как эти шакалы окружают снятый нами дом.
        - То есть, вы попались в собственную ловушку?
        - Ну да, хотя я готов поклясться, что Софи играла безупречно. И вот тогда я понял, что с этим джентльменом стоит иметь дело.
        - Ты говоришь о Метатроне?
        - Тсс! - Де Морней понизил голос. - Не шуми так. Никто не знает доподлинно, что такое Метатрон. Но именно он повелевает казнить и миловать, не спрашивая об этом толпу на улицах и горластых выскочек в правительствах. И этот человек, принявший нас на службу и многому, очень многому научивший, если не сам Метатрон, то немалая, может быть, главная часть его.
        - Торговец недвижимостью в американском захолустье?
        - Самая прекрасная жемчужина таится порой в самой невзрачной раковине.
        - Ну да, конечно…
        - И оттого, барон, - вновь обратился ко мне де Морней, - говорю тебе прямо, и не потому, что ты уставил мне в спину пистолет. Ты мне действительно нравишься. Такие ловкие и храбрые люди нужны Метатрону. Однако не стоит переоценивать себя, не пытайся захватить Его врасплох. Даже если это тебе удастся, ты проиграешь.
        - Я все же попробую. Уж очень интересно, как он будет действовать? Нам еще далеко идти?
        - Минут десять.
        - Вот и славно. Расскажи пока о своих дальнейших похождениях и еще, будь добр, передай мне саблю.

* * *
        Тоннель, как и ожидалось, закончился едва заметной лестницей, вырубленной в каменной толще. Арман осветил проход, которого со стороны практически не было видно. Идти пришлось согнувшись. Что и говорить, местечко не для страдающих клаустрофобией. На мое счастье, лестница заканчивалась не люком, а дверью. Чертовски неудобно быстро выскакивать из люка, особенно когда обе твои руки заняты оружием. Де Морней постучал два раза, потом три, потом еще два. Пару секунд все было тихо, затем, через плечо моего проводника, я увидел освещенную щель.
        - А, это вы? Входите, я пойду доложу.
        Я придержал Армана, дожидаясь, пока стихнут шаги, и скользнул вслед за ним в небольшую, скромно обставленную комнату, похожую на помещение для слуг. Затем, достав из кармана заранее припасенный среди прочих мелочей шнур, в несколько движений скрутил своего проводника, лишая его возможности двигаться и звать на помощь.
        Извини, приятель, для твоей же безопасности.
        Покончив с этим, я направился к двери в другом конце комнаты, поднялся по следующей лестнице и нос к носу столкнулся с лакеем. Увидев перед собой незнакомого вооруженного человека, он хотел было крикнуть, но остановившийся у горла клинок заставил его моментально пересмотреть свое намерение.
        - Забудь! - Наши взгляды встретились, и лакей остался недоволен тем, что прочитал в моих глазах. - Где хозяин?
        Слуга молча указал глазами в конец полутемного тоннеля. Этот узкий проход напомнил мне один из многих дворцовых коридоров, предназначенных для прислуги, дабы она не мозолила глаза сановным гостям. Сюда выходило несколько дверей, одна была чуть приоткрыта. Ведя перед собой испуганного пленника, я бесшумно подошел и прислушался.
        - …Итак, милорд, после того, как вы получили от меня исчерпывающую информацию о высадке наших войск в Ирландии, надеюсь, у вас больше нет оснований предполагать, что я пытаюсь вас одурачить?
        - Отчего же? - отвечал второй голос с явным английским акцентом. - Быть может, вы хотите отвлечь наши войска от подготовки настоящего десанта.
        - Пустое. Впрочем, милорд, у вас будет шанс убедиться в правдивости моих слов. Более того, раскройте этот пакет. Здесь тайный договор между российскими властями и неким канадским гражданином об аренде верфи и строительстве на ней пятнадцати боевых кораблей-акатов. Они предназначаются для французского десанта в Британию. В пакете есть также свидетельства очевидцев, что данный канадец, но уже под другим именем, проживал в Митаве и что на самом деле он является офицером французской республиканской армии. Поверьте, здесь достаточно, чтобы Англия убедилась, сколь ненадежного союзника она приобрела в лице императора Павла Первого.
        Голос смолк. Должно быть, говоривший давал возможность гостю ознакомиться с содержимым пакета.
        - Я не ищу победы Франции, - продолжил человек за дверью, - как не добиваюсь и разгрома моей страны вашими соотечественниками. Все эти глупые распри между нами на протяжении веков приносили лишь горе и страдания всей Европе. Как было сказано, мне важен результат. А если для выигрыша партии необходимо жертвовать фигурами, то ими стоит жертвовать без колебаний.
        - Вот так сюрприз! - прошептал я. - Непонятно пока, кто этот Метатрон, но собеседник его - пленный лорд Габерлин.
        - Итак, друг мой, вы в ближайшее время возвратитесь в Англию. А затем ваши заслуги и наша помощь дадут вам отличную возможность занять должное место в палате лордов. Очень надеюсь, вскорости вы станете лордом-канцлером.
        - Но это почти невозможно!
        - Это возможно, друг мой. Более того, это реально. Если вы покажете себя разумным человеком, именно так и будет.

* * *
        Дорога казалась бесконечной. Езда в карете утомляла однообразием - пейзажи мелькали, сменяясь один другим, сливаясь в конце концов в единую картину, в первые дни радующую глаз, но все более приедающуюся в долгом путешествии. Чтобы хоть как-то разнообразить свое времяпрепровождение, Наполеон перебрался в седло и теперь гарцевал впереди офицеров своего кортежа. Он был не самым ловким наездником, но все же держался в седле вполне пристойно, как полагалось выпускнику парижской военной школы.
        - Говорят, у египетских мамелюков, как на подбор, отменные кони, - обратился он к Лису.
        - Шо есть, то есть. Как щас помню, мчится на меня эдакое сурло усатое с портянкой на башке, машет саблей, как заведенное. А я смотрю на него так жалостливо-жалостливо и думаю: «Шо ж ты, шайтан, мечешься, остановись хоть на секунду. Буду стрелять, не дай боже, коня оцарапаю».
        - И что, помогло?
        - Мой генерал, я же здесь.
        Наполеон улыбнулся.
        - А вообще, - продолжал Лис, - у меня есть гениальный план, как малой кровью поставить мамелюков на колени.
        - Вот даже как? - Лицо генерала Республики моментально обрело серьезность. - Что за план?
        - Все просто, - картинно понижая голос, заверил Лис. - Надо переселить туда цыган. Они попрут у мамелюков всех коней, а мамелюк без коня - это шут гороховый. Он не то шо воевать, он из дому не выйдет. Пешком в бой идти - свои же засмеют.
        - Забавное предложение.
        - Да не, я дело говорю, - не унимался Сергей. - Хотя, конечно, тут надо было загодя подготовиться. Объявить на территории Принилья о создании исконно традиционного цыганского государства, придумать исторические свидетельства, отловить таборов побольше. Не подготовлено как-то все.
        Бонапарт метнул на чересчур дерзкого офицера предупреждающий взгляд.
        - Понял, умолкаю. Вот если бы на моем месте был ваш родственник…
        - Не называй его моим родственником, - нахмурился генерал.
        - Как скажете. Если бы здесь был мой друг, спорю на три щелбана, он бы вмиг объяснил, что вся эта история с походом на Египет - типичная авантюра.
        - Авантюра? - Наполеон презрительно сложил губы. - Может, и так. Но именно потому, что я способен обернуть в свою пользу даже предприятие, представляющееся иным авантюрой, я командую армией, а ваш друг - бегает, точно затравленный волк от загонщиков.
        Лис пожал плечами:
        - Мне удалиться, мой генерал?
        - Нет, отчего же. Останьтесь. Или вам неприятно слышать правду?
        - Как прикажете. Здесь каждое ваше слово - правда.
        - Ты думаешь иначе?
        - Да куда уж мне! Я ж так, побелить, покрасить. Хотите, уток настреляю, хотите, песен напою.
        - Нет! Песен точно не надо. - Наполеон, как и многие корсиканцы, имевшие итальянские корни, был горячим почитателем классического бельканто. Похоже, лисовская манера исполнения вызывала у него чувство, близкое к зубной боли. - Лучше поведайте мне, гражданин лейтенант, в чем вы усматриваете авантюру?
        - Да как сказать… Вот еду я себе и думаю: чего бы ради я поперся в те края, если б мне не припекало в том месте, где седло соприкасается с моим благородным организмом? Ну, вот крестоносцы, допустим, понятно. Им вынь да подай Гроб Господень и весь прочий набор реликвий и сувениров. Александр Македонский - тоже понимаю, у него это была ступенька карьерного роста. Батюшка у него был героический, да к тому же царь. На вторых ролях сидеть не хотелось, а тут его, как первого Александра, прибывшего из Македонии, жрецы объявили живым богом. Так сказать, путь наверх. Цезарь так вообще всех превзошел. Этот великий человек, с одной стороны, контролировал поставки в Рим пшеницы, с другой в перерывах между подсчетом бушелей зерна и прогулками к пирамидам - проводил ночи с Клеопатрой, которая, я вам доложу, знала, что делать с мужчинами… Но мы-то чего в те края премся?
        - Египет - это ключ к Индии, а Индия - мягкое подбрюшье Британской империи.
        - Шо, правда? - Лис почесал затылок. - Я потрясен. Может, оно и ключ, вам, мой генерал, виднее. Но только ключ от такого черного хода, шо пока до Индии от тех задворок дойдешь - семь пар сапог износишь. Как по мне, так Директория просто зарабатывает популярность на теме Цезаря с Македонским. А вам отдуваться.
        Вот, скажем, захватили вы Египет, ура-ура, мы победили и враг бежит - шо дальше? Пока английский флот на Средиземном море всех шугает, нашей армии в тех краях делать нечего. Она завязнет, как слон в болоте. Лягушек, может, и немерено потопчет, а толку-то?
        Лицо Наполеона было мрачно. Он хотел услышать мнение простого офицера, а теперь жалел о своей неосторожности.
        - Лично я думаю, - продолжал Рейнар, - Директория попросту решила от вас избавиться. В смысле, победит - слава богу. А не победит, что вернее, - на все воля, как там его бишь, Всемирного Разума. Оркестр, пучок лаврушки, вечная память и со святыми упокой. Даже если после разгрома вернется, все одно уже не любимый сын Марса, а так - внучатый племянник. Вчерашняя хохма в Париже уже не хохма!
        Серые глаза Бонапарта пылали гневом. Он не знал, чего желает больше: приказать словоохотливому гасконцу немедленно заткнуться или, наоборот, пусть говорит все без утайки. Его давно обуревала неприязнь и презрение ко всей этой нелепой говорильне, этой стае напыщенных фанфаронов, отчего-то решивших, что смогут управлять Францией. Он помнил, как напряглась эта гнилая адвокатская свора, когда там, в Италии, он повел себя не как послушная марионетка и показал себя почти единовластным сюзереном захваченной территории.
        Да, он давно не питал иллюзий. Поставив во главе египетского похода столь популярного в народе и, главное, в армии полководца, продажные спесивцы желают просто удалить его из страны, втайне надеясь на поражение, а то и гибель. Чуют опасность со стороны любимца армии, способного в одночасье снести этот тухлый балаган.
        Дела обстояли именно так. Но Бонапарта злило, что это понимал не только он, но и один из младших офицеров. Как минимум один!
        Вера в правильность приказа, в непогрешимость полководца - залог победы. А какая уж тут вера, когда всякий будет считать тебя обманутым простофилей? «Нет, этому не бывать», - думал Наполеон, молча глядя на мелькавшие по обе стороны дороги виноградники, широко и вольготно пригревшиеся на залитых солнцем холмах. Он оглянулся и поймал взглядом ехавшего чуть поодаль Жюно. Уж этот, во всяком случае, не станет высказывать столь дерзкие мысли, да еще столь насмешливо. Он верит в его звезду и готов идти до конца в любое пекло. И вместе с тем разве он не ловок, разве не умен? А гасконец и впрямь несносен. Следует отослать его к эскадрону, пусть займется подготовкой солдат. Работы им на том берегу моря предстоит немало…
        - Одна беда, - вздохнул генерал, отворачиваясь, чтобы не подать виду не в меру проницательному офицеру. «Одна беда, - повторил он про себя, - я думаю так же, как он…»

* * *
        Я открыл дверь и, галантно поклонившись, осведомился:
        - Не помешаю?
        Уверен, когда я соберусь предстать пред судом Всевышнего и для освежения памяти самые яркие эпизоды жизни пронесутся хороводом перед внутренним моим взором, лица тех, кто находился в этой комнате, вспомнятся среди первых. Ни одному, даже самому великому, артисту на подмостках не изобразить бури чувств, которая отразилась на лицах собравшихся, - недоумение, гнев, радость… всего и не перечтешь.
        Как я уже имел возможность слышать, одним из присутствующих был лорд Габерлин. Второй же, отпрянувший при моем появлении, в считаные мгновения взял себя в руки и любезно поклонился в ответ:
        - Прошу извинить, барон, я не ждал вас так скоро.
        Хозяин потайной комнаты был невысок ростом и не слишком хорош собой. Внешность его можно было бы назвать даже отталкивающей, когда бы не глаза - умные, проницательные, притягивающие, словно магнит. Мой собеседник опирался на толстую палисандровую трость с вызолоченной рукоятью в виде орлиной головы. Одно плечо у него было выше другого, стоял он как-то криво. Он был хромец, но при этом двигался легко, я бы даже сказал, изящно.
        - Барон? - переспросил лорд Габерлин, сверля меня глазами. - Значит, я не ошибался, вы не лейтенант Виктор Арно.
        - О нет. - Неизвестный оперся на трость. - Перед вами, милорд, личный посланец его высочества принца Конде, храбрый капитан пикардийских шевальжеров, Вальтаре Камдель, барон де Вержен. Близкий родственник графа Шарля де Вержена, бывшего министром иностранных дел при несчастном короле Людовике. Представитель младшей линии этого достойного рода. Я ничего не путаю?
        - Так и есть, - подтвердил я, продолжая внимательно изучать хозяина кабинета. - А вы, насколько я могу судить, маркиз де Талейран-Перигор или лучше именовать вас епископом Отенским? Я не ошибся?
        Хромец улыбнулся. Похоже, ему льстила подобная осведомленность.
        - Прошу извинить меня. - Любезный хозяин повернулся к лорду Габерлину. - Вынужден на время прервать нашу беседу. А вы, капитан… надеюсь, у вас хватило ума не причинить вреда моим слугам?
        - О нет, что вы.
        Талейран позвонил в колокольчик, и давешний лакей с виноватым лицом появился за моей спиной.
        - Сопроводи лорда в его покои, - распорядился хозяин апартаментов, подходя к письменному столу и усаживаясь в высокое кресло. И вдруг каким-то чудом он превратился из без пяти минут пленника в сурового экзаменатора, намеренного отчитать неадекватного студента, прихватившего на экзамен орудие убийства.
        Честно сказать, я был несколько разочарован. Конечно, имя Талейрана мне было известно ничуть не меньше, чем имя Бонапарта. В первую секунду казалось даже нелепостью, что, посвятив столько времени и сил поискам таинственного Метатрона, я наткнулся на человека столь известного, обладающего столь дурной славой и в то же время столь ясным умом, что ни король, ни Конвент, ни вот теперь Директория не могли обойтись без его услуг.
        Насколько я помнил, сейчас, вернувшись в Париж из добровольной американской ссылки, этот беспринципный интриган, как ни в чем не бывало, занял пост министра иностранных дел. Однако обрывок подслушанной речи свидетельствовал, что у здешнего епископа-расстриги размах еще более широкий. Похоже, он желает распоряжаться странами и народами, землями и морями, словно живой бог, соизмеряя действия лишь с собственной прихотью. Вот сейчас Талейран пожелал сделать лорда Габерлина главой британского парламента, по сути, человеком, вторым по могуществу после короля. Пожелал и стравил между собой Британию и Россию. Вот и дофин Людовик ему тоже зачем-то понадобился…
        - Итак, барон, - лицо Талейрана приобрело надменный вид, - отчего вдруг вы столь нагло ворвались сюда?!
        Глава 19
        Только дурак нуждается в порядке, гений господствует над хаосом.
        Альберт Эйнштейн
        Ветер, еще утром теребивший листву придорожных деревьев, окончательно стих. Наполеон выглянул из оконца кареты. «В такое время в море чертовски тоскливо», - подумалось ему. Он представил обвисшие паруса на реях и хмурых боцманов, скребущих ногтями мачты в надежде разбудить придремавшую стихию. Увы, она не подчинялась человеческой воле. Предстоящая морская экспедиция не то чтобы пугала его, но заставляла нервничать. Недаром древние утверждали, что люди делятся на живых, мертвых и тех, кто плавает в море. Командующий старался не подавать виду, что взволнован. Говоря о предстоящем отплытии, держался безразлично, точно речь шла о банальной прогулке с пикником и безмятежным отдыхом под раскидистыми пальмами.
        Очень немногие, вроде Жюно, Бертье и вот теперь этого глазастого наглеца-гасконца,
        - да, он совсем не так прост, как показалось вначале, - понимали его волнение. Уж точно, верность Рейнара не граничит с поклонением. Но, с другой стороны, опираться можно лишь на то, что оказывает сопротивление. А такой ловкач еще может пригодиться.
        Дорога, шедшая по лесу, вывернула на опушку. Вдали за перелеском виднелась излучина реки. Над ней господствовал полуразрушенный замок, мрачные башни которого зияли провалами, точно обросший мхом череп - пустыми глазницами. Метрах в ста от леса дорога разделялась. Одна уходила вниз, к реке, вторая, давно уже малоезжая, - к угрюмой твердыне, порождающей мысли о призраках и разбойничьих гнездах. У самой развалины манящей тенью развесило щедрые ветви старое, дивно перекрученное дерево. Наполеон окинул взглядом руины, подумал было о неведомых хозяевах старинной крепости. Они, как и прочие, канули в Лету, возможно так и не узнав о крушении заведенного Всевышним мирового порядка. Какую мелкую, по сути, ничтожную роль сыграли потомки гордых крестоносцев в событиях последних лет. На какие виньетки и бонбоньерки расточились их честь и отвага? Галантное, беспомощное стадо!
        В этот миг что-то хрустнуло, и карета резко накренилась.
        - Тпру! Тпру! - закричал кучер, удерживая коней.
        - Ось сломалась, - подъезжая к скособоченному экипажу, сообщил Жюно.
        Бонапарт недовольно выбрался наружу.
        - В селении должен быть кузнец.
        - Сейчас же пошлю, - предугадывая распоряжение командующего, заверил адъютант.
        Генерал кивнул:
        - Устроим привал. Вон под тем деревом.
        Жюно покосился на место стоянки.
        - Быть может, лучше вернуться к лесу? - на миг забывая о субординации, предложил он.
        Наполеон удивленно поглядел на старого приятеля:
        - Чем же лучше? Сюда намного ближе.
        - Одинокое дерево над развилкой, - скривился адъютант, - нехорошее место.
        - Нехорошее? - Военачальник удивленно поднял брови. - Чем же таким оно нехорошо?
        - Кто знает, мой генерал? Да вы сами поглядите, какой ствол, - точно черти крутили.
        - Черти крутили, - насмешливо повторил Бонапарт. - Что за глупости?
        - Вон и замок разрушен.
        - Ерунда. Юг Франции. Замок, скорее всего, гугенотский. Возможно, его разрушили в эпоху религиозных войн, а может, чуть позже, при Ришелье. Кардинал, не жалея сил, боролся со своевольными баронами, вот и лишал их крепостей, где только мог. Как говорится, пусть уж лучше танцуют при дворе, чем вооружаются на задворках.
        - Может, и нет, - продолжал упорствовать Жюно, беспокоясь за любимого генерала. - В таких местах обычно больших грешников хоронили. Клали лицом вниз, и в спину кол, чтоб не поднялся до Страшного суда. Ну а некоторым дьявол такую силу давал, что они и после смерти не до конца помирали. И вот тогда случалось, что вобьют кол в этакого мертвеца, а палка в нем возьми да и пусти корни. И вот злоба посмертная тогда ствол дерева и корчит. Такие места как есть хорошо бы стороной обходить, а уж привал тут делать и вовсе упаси бог.
        Командующий армией хмыкнул:
        - Я вроде не дитя, чтоб пугать меня такими сказочками.
        - Это чистая правда! - возмутился испытанный в боях полковник.
        - Друг мой, я и сам люблю послушать рассказы о всякой нечисти, графе Дракуле, призраках и оборотнях. Но одно дело - слушать небылицы вечером у камина, а другое
        - рассказывать их в походе. - Бонапарт оглянулся, ища взглядом лейтенанта гидов. - Рейнар, галопом в деревню, доставь сюда местного кузнеца, а заодно выясни, что связано с этим местом. Нет ли каких легенд о здешней развилке?
        Лис привстал в стременах и, отсалютовав командующему, пустил коня в галоп.

* * *
        Талейран глядел на меня с плохо скрываемым раздражением, что радовало и давало определенные шансы на удачный ход переговоров. Всегда лучше застать противника на неподготовленной позиции. А уж такого ловкого, как бывший епископ Отенский, - тем более.
        - Думаю, вы не поверите, если скажу, что сердце рвалось сюда и терзалось в разлуке.
        - Не поверю.
        - Тогда сформулирую по-другому: мне, а вернее, тем, кто стоит за мной, - я сделал многозначительный жест, давая возможность подумать, что я имею в виду принца Конде, - было очень интересно узнать, кто еще играет в эти шахматы. А то ведь странно получается: белые, всякая чернь и еще не пойми кто, какие-то серые…
        Талейран нарисовал на лице любезную улыбку, столь же неотделимую от царедворца, как пудреный парик:
        - Насколько мне известно, его высочество давал вам несколько иные наставления.
        - Да, но это было еще до того, как принц закончил позировать для портрета. Согласитесь, выполнять его поручение, не разузнав предварительно, кто прислал к этому достойному человеку мертвого художника, было бы крайне неосмотрительно.
        - А вы, стало быть, человек осмотрительный?
        - Все мы действуем в меру сил.
        - По-моему, барон, у вас их опасный избыток. И это, - улыбка на его губах стала чертовски недоброй, - мешает упорядоченной работе мозга. Но все же, - Талейран поправил торчавшее в чернильнице перо, - вы мне определенно нравитесь. Вас отличают ловкость, отвага и, что немаловажно, удача. Я просил де Морнея доставить вас сюда, желая увидеть своими глазами, что вы собой представляете. Надеюсь, вы не собираетесь стрелять в меня или рубить саблей?
        - Это было бы глупо.
        - Рад, что вы это сознаете. Тогда, будьте столь любезны, уберите оружие. Оно наводит меня на мысль, что собеседник мало чем отличается от злобного пса. А для него аргумент один - палка. Если бы я числил вас таковым, поверьте, дорога в Париж стала бы последней в жизни столь многообещающего офицера.
        - Что ж, - я засунул пистолет за пояс и прислонил клинок к стене, - вот мы и увиделись и, надеюсь, вполне присмотрелись друг к другу. Признаюсь, я достаточно услышал, чтобы осознать - полагаться на вас не стоит.
        - Кому полагаться?
        - Франции и принцу Конде, - горделиво объявил я, думая про себя, что вряд ли сыщу кого-нибудь, кто мог бы в здравом уме разделять другую позицию. Во всяком случае, без риска поплатиться за наивность кошельком, головой и всем, чем только можно.
        - Да, вы правы, - согласился мой собеседник. - Франция - это абстракция, совокупность территорий и великое множество людей, числящих друг друга непримиримыми врагами. Нет никого, ни единого человека, на которого могла бы положиться Франция. Что же касается моего старого приятеля Конде, он храбрый солдат, но, увы, не политик. Куда ему думать о судьбах мира! Его способности ограничены исключительно войной, диверсиями и обходными маневрами.
        В вас я вижу несколько больше здравого смысла, чем в нем, и только поэтому, месье, продолжаю аудиенцию. О да, конечно, вы мните, что застали меня врасплох, навязали условия встречи, - министр продолжал улыбаться. - Не тешьте себя иллюзиями. Конечно, вы проявили несколько больше прыти, чем я ожидал, браво. - Талейран с нескрываемой издевкой похлопал в ладоши. - Но это мало что меняет. В любой миг я могу прервать нашу беседу печальным для вас образом. Вы, конечно, слышали об ублиетках?
        - Конечно. Это каменная труба, оснащенная множеством отточенных лезвий, сверху закрывается опускающейся частью пола…
        Я побледнел. Это устройство довольно часто встречалось в замках эпохи Возрождения. Само название его происходило от глагола «ублие», то есть «забывать». Одно движение ноги, скрытая педаль опускала фальш-плиту, и тело обреченной жертвы падало в трубу, пролетая сквозь адскую мясорубку. До самого низа долетал лишь фарш в обрывках одежды.
        - Так вот, эта комната, исключая место, где я сижу, - одна сплошная ублиетка. И потому вопрос, вы ли застали меня врасплох, или я заманил вас в западню, разумней не поднимать.
        - Договорились, - кивнул я. - Итак, вы знаете, для чего мы с другом прибыли во Францию. Теперь позвольте узнать, для чего вы желали меня видеть?
        Талейран дернул плечом:
        - Забавный вопрос. Для того, чтобы предложить службу. Или, если вы будете пытаться мне мешать, решить вашу дальнейшую участь.
        - Службу? Мне?
        - Да, барон. Вы можете куда больше, чем просто отдать жизнь за одного из никчемных претендентов на французский престол. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я был подле них в Версале, когда решался вопрос не только о королевской власти, но и, как показала жизнь, об уничтожении государя и его семьи. Это жалкая кучка ничтожных трусов, не способных ни на что, кроме ловкого ношения элегантных камзолов и пудреных париков, да еще повторения пустых, высокопарных фраз. В этом смысле ничтожный корсиканец, выскочка, на которого сейчас едва ли не молятся и в лагере республиканцев, и даже у вас, роялистов, куда предпочтительней высокородных разжиревших котов. Никакие глупые эмоции не помешали ему окропить картечью мятежников на паперти святого Роха.
        Заметьте, в тот раз вооруженная толпа выступила за короля с той же энергией, с какой прежде горланила против. И что же? Минуло всего несколько лет, и военный предводитель роялистов ищет дружбы с убийцей тысяч единомышленников! Не забавно ли? Конечно, именно на него, а никак не на меня сможет положиться Франция!
        Бывший епископ остановил поток красноречия, чтобы полюбоваться достигнутым эффектом.
        - Так вот, барон, я предлагаю вам службу, куда более благородную, нежели роль почтальона в столь дивных переговорах. Вы беспокоитесь о Франции, полагаете, что ей нужен король. Я не спорю. Более того, я всецело поддерживаю это мнение. Но это должен быть новый Карл Великий, который, пройдя школу страданий, через бесконечные испытания обретет истинное право на трон.
        - Вы говорите о Людовике XVII?
        - Да, о нем. О мальчике, которого необходимо спасти и подготовить к тягчайшему и в то же время почетнейшему из земных венцов - короне христианнейшего короля!
        Не зная Талейрана, будь я лишь храбрым, удачливым капитаном пикардийских шевальжеров, выброшенным революцией из родной страны, я бы, пожалуй, вскричал: «Я к вашим услугам, месье!» - и предложил свою шпагу и жизнь для достижения святой цели.
        Но у меня не было и тени сомнения, что высоким словам министра грош цена. Осталось понять, чего он на самом деле добивается. Одно было ясно - Талейран заинтересован отыскать дофина и даже посадить его на престол. Возможно, чтобы стать при нем новым Ришелье. Но как-то слишком мелко. Скорее, это лишь крохотная часть куда более далеко идущего плана.
        Чтобы понять, какого именно, мне нужно, чтобы хитроумный интриган верил: перед ним храбрый, но простодушный барон де Вержен, совершенно не вовремя хватающийся за оружие, но иногда находящий выход из безнадежных, казалось бы, ситуаций.
        - Вы зовете меня на службу Метатрону? - точно догадываясь, тихо поинтересовался я.
        - Нет, я предлагаю тебе стать частью Метатрона. Частью Божьего перста, который очень скоро будет направлять страны и народы. Который упразднит нелепые вековые распри, мелочную суету вельмож и банкиров. И поверьте, месье де Вержен, такое предложение делается лишь раз в жизни.
        Я склонил голову:
        - Божий замысел для меня закон.

* * *
        Лиса не было довольно долго. За все прошедшие века существования деревни у жителей сложилась незамысловатая, однако действенная традиция - встречать проходящие мимо войска… посреди реки. На всякий случай, жители садились в лодки, брали с собой жен, сестер и дочерей, грузили самое ценное и отплывали подальше, ожидая, чем закончится дело: пронесет или придется идти на поклон.
        На этот раз избежать знакомства не удалось. Убедившись, что селяне не желают слышать уговоров, Лис одним выстрелом сбил широкополую фетровую шляпу с какого-то важного на вид рыболова, вероятно старосты, а вторым - раздробил древко весла. Покончив с этим, он принялся, безмятежно насвистывая себе под нос, перезаряжать оружие. Эта сцена была столь красноречива, что селяне, повздыхав, сочли за лучшее вернуться к покинутым очагам. Узнав, что всех-то бед - отремонтировать сломавшуюся ось, да еще за плату, жители деревушки тут же воспряли духом, снабдили гостя свежей рыбой и молодым вином, прося не держать на них зла за неучтивость. И лишь когда Рейнар объяснил, что идти следует к развилке, а карета стоит под одиноким деревом, староста с нескрываемым смятением посмотрел на кузнеца. И тот, немалых размеров детина с трехцветной кокардой на груди, мелко перекрестился.
        - А ну-ка, приятели, - от Лисовского взора не укрылась столь необычная реакция, - что тут у вас за чертовщина творится?
        - Тише, тише! - замахал руками староста. - Не призывайте врага рода человеческого.
        - Бог с вами. Только ж и вы не заставляйте себя за язык тянуть.
        - Ну, стало быть, давно это было… - начал кузнец.
        - Когда давно: той зимой или при Короле-Солнце?
        - Очень давно, - вздохнул рассказчик. - Деды упомнить не могли, при каком из королей.
        - Уже хорошо, - хмыкнул Сергей. - Мой дядя видал, как барин едал?
        - Тогда этот замок еще целехонек стоял. - Деревенский староста ткнул в живописные руины. - Его, стало быть, Новый Хозяин построил.
        - Что за Новый Хозяин?
        - Имя его в те времена называть боялись, а после оно и вовсе забылось, так и повелось - Новый Хозяин.
        - Он ведь почему Новый, - перебил соседа кузнец, - до него другой был, и замок, говорят, тоже другой стоял, куда меньше этого. А этот сеньор, не приведи Господи, прибыл издалека, от берега моря. Сам приехал и с ним жена. Говорят, что красавица, каких свет не видывал. Да только в селе хозяйку никто так и не рассмотрел - она всегда ходила закутанная во все черное с головы до пят и все молчала. Сначала думали, может, немая, и только потом услышали, как она поет, сидя в башне.
        - В смысле, она сидит в башне, а вы здесь слышите, как она поет? Она ж не набатный колокол.
        - Ясное дело, не колокол, а только везде слышно было. И голос вроде негромкий, а такой зовущий-зовущий, что обо всем забываешь и идешь на него.
        - Ну-ка, дальше что было?
        - А дальше Новый Хозяин прежнюю башню снес и вот эту громадину поставил. Много работников здесь трудилось, замок быстро строился. Деды говорили, что старики припомнить не могли, чтоб так быстро этакую твердыню возвели. А когда работу закончили, то в одну ночь все строители вроде как исчезли. Хотя из тутошних никто не видел, чтоб они куда уезжали или пешим ходом шли. И зажил Новый Хозяин с женой в этом замке. Слуги у них свои были, из деревни никого не звали. Да что уж, слуги тамошние, что при хозяевах состояли, даже на сеновал с девками не бегали.
        - Ну, это, конечно, подозрительно. Буквально Содом и Гоморра, - хмыкнул Лис.
        - Зря вы так, господин офицер, - покачал головой кузнец. - Ежели мужчина до девок не охоч, то, стало быть, он супротив Божьего промысла идет. Оно ж для чего Всевышний красоту такую сотворил? Вот и выходит, их не любить - Творца Небесного не уважать.
        - От темы не отвлекайся, богослов доморощенный.
        - Так я и говорю, все вроде тихо было, и вдруг люди пропадать начали. А потом одного утопшим нашли, другого. Деревенские видели порой, идет путник своей дорогой, идет, значит, насвистывает себе что-то, в ус не дует. Вдруг резко оборачивается - да плюх с берега в омут головой. И все, поминай как звали! Жутко людям стало: что ж оно так-то, ни с того ни с сего - и жизни себя лишить. А потом и вовсе мертвяки из воды полезли. Бывает, утопнет кто, его поищут-поищут и не найдут. А ровнехонько через тринадцать дней, самой ночью, является утопший на свой двор. Вместо волос - тина, глаза пустые, на руках-ногах раки висят - жуть, одним словом. Вот стоит он, такой страшный, у дверей на пороге и зовет, стуча зубами:
«Пустите, мол, холодно мне». Те, которые на голос по первости открывали, все сплошь жизни лишались. Мертвяки их душили безо всякой пощады. А если удерживались, молитвами от себя демонов ночных отгоняли, то до третьих петухов вражий прислужник у дверей стоял, а потом уходил.
        - Экие страсти!
        - Так я и говорю, - входя в раж, согласился кузнец. - Этот Новый Хозяин, когда к нему из деревни крестьяне пришли с жалобой, их на крыльце принял, выслушал и велел домой идти и не мутить округу. Наши-то решили в королевский суд жалобу подать, ведь хозяин - он же защитник своим людям, должен обеспокоиться, если такая страхота в его землях творится. Но вдруг от самого короля в замок гонец прибыл. Сеньор здешний у его величества числился едва ли не лучшим адмиралом, вот король его и вызвал против басурман сражаться. Тут - как отрезало. Вновь по округе все тихо и благополучно, только слух пошел: стала молодая хозяйка чахнуть. Оно вроде бы и понятно - муж в отъезде, вернется или нет, тоже никто сказать не может. Как не затосковать? Ее даже жалели, говорят.
        А потом нежданно-негаданно забрел в эти места один прохожий человек и как узнал, чьи земли, так аж заикаться начал. «Знаете ли вы, говорит, кто ваш хозяин? Жил он в прежние времена близ Марселя и был из хорошего рода. Собрался жениться, отплыл из родного дома с невестой на корабле, а тут берберийские пираты галеру захватили и возлюбленных тех вместе с кораблем. Тамошний паша узнал, что они из богатеев. Его отпустил и назначил выкуп, да такой, что ни сам хозяин, ни родня его выплатить не могли. Но он-то надеялся, что все обойдется, бросился золото собирать, да не тут-то было: как ни бился, все не хватало. Тогда юноша на собранные деньги купил боевой корабль, нанял экипаж - все как один, отъявленные головорезы - и вышел на нем в море, чтобы застать своего недруга врасплох и освободить любимую. Пиратов-то он отыскал, да вот с невестой приключилась беда: пошла на дно вместе с пиратской фелюгой.
        Так и не сумел Новый Хозяин спасти возлюбленную. Вот тут-то все и стряслось: взмолился он морскому черту, пообещал, что если отпустит тот его невесту, то будет служить ему верой и правдой. Только сказал, вдруг глядь - обломок мачты, а на нем любимая его плывет. Жених обрадовался, пир закатил, а только на борту все стали замечать неладное. И нареченная креста чурается, и сам капитан вроде изменился, точно зелья какого выпил. Мрачный стал, злобный, сам начал по морю промышлять. Сначала все пиратов ловил, и кого поймает, обязательно на дно, всех, без разбора. Потом и купцов топить повадился, и тоже без разбора, один приговор - „за борт“. А если никого в море отыскать не случалось, то за своих принимался.
        Скоро даже самые отчаянные головы с ним в море выходить зареклись. Как есть дьяволом обуянный! Однажды экипаж даже бунт поднял, да только тут вдруг жена капитана как запела - все на палубе оружие и побросали. А она другую песню завела, и тут, кто у борта стоял, точно в бреду, сами в пучину кинулись. С той поры никто не желал рисковать. Остался капитан на берегу и, стало быть, сюда перебрался».
        Односельчане быстро смекнули, что к чему, послали человека к епископу. А хозяйке все хуже и хуже, уж и с постели не встает. И тут, будто услышав зов ее, сам адмирал примчался. Так сразу, в тот же день, лодка с тремя рыбаками перевернулась. И все они, хоть сызмальства у реки росли да плавать умели, камнем на дно пошли. Тут наши-то и поняли, кто их топит. Одного не могли смекнуть: хозяйка ли мужа заворожила, он ли ее, али оба бесом обуянные? Но только размышлять о том уже недосуг было. Вся округа, почитай, в один миг поднялась. Хозяин дрался, как бешеный зверь, насилу его повалили, да и то лишь когда епископ самолично псалмы запел. Говорят, он, как их услышал, меч выронил и давай уши зажимать. Ну, стало быть, этим мечом ему голову и отсекли. И там же, где кровь его пролилась, в землю зарыли. А чтоб не выбрался, кол вбили. Да только, сами видите, кол тот пророс и деревом стал. Многие люди там пострадали: кто ногу подвернет, кто из седла наземь свалится, а то, как у вас, карета сломается.
        - Что ж вы дорогу не перенесете?
        - Боязно. А ну как хозяйка рассердится?
        - В каком смысле?
        - Она, как мужа ее убили, - переходя на шепот, сказал кузнец, - сама с башни в воду кинулась. И только скрылась в волнах, замок вдруг затрещал и стал вот таким, как сейчас стоит.
        - Дивно, дивно.
        - Оно-то так, - в один голос заговорили староста и кузнец. - Вот только одна беда есть. Хозяйка не до конца утопла.
        - Это как?
        - Раз в год, в тот самый день, когда смерть с ее мужем приключилась, ночной порой из воды слышно пение, горестное такое. И кто заслушается, точно во сне идет к воде. Если не остановить несчастного, не связать - потопнет. Как есть потопнет.
        - Да уж, весело тут у вас…
        Селяне замахали руками, отгоняя прочь даже мысль о веселье.
        - Ладно, дело ясное, шо дело темное… Пошли-ка, дружище, карету ремонтировать. А то нас флот уже заждался.
        Глава 20
        Случайность - внезапно наступившая неизбежность.
        Смок Белью
        Талейран был доволен, я видел это, хотя мастер интриг, как и подобало настоящему вельможе, придал лицу пустое выражение светской любезности. Только что на одной высокопарной трескотне, без каких-либо веских доводов, он переманил агента у одного из опасных конкурентов. Пообещал простодушному ослу маячащую где-то вдалеке морковку - и на тебе, этот баран, мнящий себя хищником, послушно занял отведенное ему место в загоне. Подобно многим калекам, «лишним детям», Талейран любил заставлять повиноваться именно людей сильных и умных. Это возвышало его в собственных глазах, доставляя удовольствие, которого не могла подарить ни одна красотка.
        - Я рад, что мы поняли друг друга, - произнес он. - И рад, что не ошибся в вас. Умение быстро сделать правильный выбор отличает человека новой эпохи от тех, чей удел - ярмо и бич.
        - Вы говорите, как революционер. - Я удивленно поднял брови, продолжая разыгрывать храброго барона. - Все эти якобинцы тоже кричали о ярме на шее бедных сограждан.
        - Пустое! - с превосходством глядя на меня, отмахнулся министр. - Взбесившийся скот остается скотом. Хотя порой быдло, отведавшее вкус крови, опасно в своей непредсказуемости, но это лишь в самые часы угара. Когда он проходит, все эти свободолюбцы и радетели прав ищут, какого тирана поднять на руки, какого господина посадить себе на шею. Без этого им страшно, ибо мыслить для них - означает противопоставлять себя миру немыслящих тварей, живущих по уложению, по обычаю, по закону, по велению мизинца левой ноги такой же ничтожной сволочи, но только облеченной властью. Только свистните, только укажите пальцем - и чернь радостно пойдет на любое безумство, утверждая при этом, что такова ее добрая воля.
        Вот, скажем, Бастилия… Это поучительная история, друг мой. - Бывший епископ поднял указательный палец. - Сейчас толпа, рядившаяся несколько лет назад в красные революционные колпаки, захлебываясь восторгом, рассказывает, как сровняла с землей застенки кровавого тирана. Это подвиг, который они продолжают воспевать несмотря на то, что почти все отцы якобинского террора давным-давно стали жертвой разбуженной ими беспощадной стихии. Когда в стаде кончаются бараны, режут и козлов. И все равно, парижская голь, лавочники, ремесленники и шлюхи из предместий в упоении твердят: «Вот он - подвиг, вот она - воплощенная и осуществленная воля народа!» Однако, - лукавый царедворец сделал впечатляющую паузу и развел руками, - ни вам, ни им не известно, что к моменту столь бурного революционного действа Бастилия уже была обречена.
        Людовик XVI, мир его праху, за неделю до того подписал королевский указ о сносе крепости. Там предполагали устроить площадь, а посреди нее - памятник добродушному королю. Вы же помните, он был добрым человеком. Более того, как ни смешно, всеми силами помогал мятежникам в заморских британских колониях Северной Америки, направляя туда деньги, оружие и офицеров. Знал бы он, какие идеи приплывут к нему из-за моря!
        Но вернемся к Бастилии. Я своими глазами видел утвержденный его величеством проект. Конечно, за него была выплачена немалая сумма в звонкой монете, а не в этих нелепых революционных ассигнациях. И вот тут случилось практически невероятное: разбушевавшийся народ, якобы по своему усмотрению, решил сделать то, за что король уже заплатил подрядчику. Мне это доподлинно известно, я наблюдал этот дурацкий фарс с обеих сторон. И мне также доподлинно известно, что близкий родич этого самого хитреца-архитектора, которому и было поручено разобрать старые башни, придумал сей незамысловатый, но выгодный способ набить карманы. Более того, ловкий пройдоха не остановился на этом: он стал продавать камни Бастилии, как некие священные артефакты, точно щепки от Господнего креста! - В этот момент голос Талейрана возвысился, похоже, он вновь чувствовал себя прелатом, читающим проповедь зачарованным прихожанам.
        Я молчал, демонстрируя ошеломленность, буквально оглушенность внезапно открывшейся истиной. Изнанка революции всегда дурно пахнет, в Институте это считалось аксиомой. Но здесь и сейчас я был поражен, и это несказанно радовало моего собеседника.
        - Так что, - звоня в колокольчик и вызывая слугу, продолжил Талейран, - народ с готовностью меняет ярмо, стоит лишь пообещать ему, что новое будет разительно отличаться от прежнего. Вам, друг мой, можно сказать, посчастливилось: вы пойдете вперед с открытыми глазами.
        - Прошу извинить, монсеньор, не обессудьте, если моя необразованность покажется несообразной тому высокому призванию, которое передо мной открывается. - Я склонил голову, всем видом демонстрируя, что моя-то шея уже готова принять личный, изукрашенный высокопарными словесами хомут. - Метатрон - это что же, нечто вроде масонской ложи?
        Талейран скривился и презрительно отмахнулся:
        - Дражайший месье де Вержен, масонство в наши дни - глупая, никчемная игра. Вся эта таинственность обрядов, секретные пароли, градусы, циркули и молотки не стоят не то что медного денье, но даже революционной ассигнации. Скот нуждается в пастухах или, если хотите, в пастырях, а не в вольных каменщиках, бесконечно соотносящих дела насущные с волей какого-нибудь напыщенного старика - великого магистра и, что уж совсем нелепо, с предвечным замыслом Архитектора Вселенной. Забудьте о масонах. Все, на что их хватило, - с вредом для собственной жизни внести крамольные идеи в неокрепшие мозги всех этих адвокатишек, вроде кровожадной гиены - Робеспьера. И, что еще хуже, вчерашних лавочников, коим и вовсе следовало бы больше заниматься своим делом, а не лезть в управление государством. Колоссальный успех, я вам скажу! Жаль только, многие из адептов тайных лож смогли полюбоваться результатами своих трудов, я бы сказал, несколько свысока - с высоты фонаря… Есть ли у вас еще вопросы?
        - Нет, монсеньор.
        - Тогда поговорим о деле. - Тон бывшего епископа стал холодным, я бы даже сказал, резким. Он кинул взгляд через мое плечо на вошедшего слугу. - Господин де Морней может присоединиться к нам?
        - Да, монсеньор, - поклонился лакей.
        - Пусть войдет. Итак, барон, как вы уже, вероятно, догадались, вам предстоит действовать здесь, в Париже, вместе с Арманом и Софи де Морней.

«Интересно, - промелькнуло у меня в голове, - знает ли Талейран настоящее имя
„сестры“ верного подручного? Впрочем, зачем оно ему? Если для этого пастыря все прочие лишь скот, то мы в лучшем случае овчарки, а какая разница, зовут собаку Камилла или Софи?»
        - Вскорости, друг мой, - продолжал министр, - вам предстоит вновь продемонстрировать свои фехтовальные навыки, которые мне так расхваливал месье Арман.
        - Я должен кого-нибудь убить?
        - О нет, это чересчур. Дивизионный генерал Бернадот, нынешний военный министр, - большой любитель позвенеть клинками. Он хотел бы подыскать умелого партнера для ежедневных упражнений в этом исконно мужском развлечении. Как он говорит, под тяжестью генеральских эполет рука быстро теряет ловкость. Он известный рубака, наш Бернадот. Вы станете его партнером, лейтенант Арно. Впрочем, капитан Арно звучит как-то лучше.
        - Однако, монсеньор, стоит мне выйти на улицу, как я буду арестован. Вероятно, Арман докладывал об этом.
        Талейран улыбнулся:
        - Вы устроили в Париже грандиозный переполох. Не поверите, даже Жозефина Богарне вчера приходила ко мне, прося замолвить за вас слово министру полиции. Ваше опасение понятно, но можете не беспокоиться - с этого момента капитан Арно состоит на службе военной разведки. Полковник Ландри остался вполне доволен вашей беседой и, честно говоря, недоумевал, куда и для чего вы пропали.

«Вот оно как, - подумал я. - Стало быть, моя догадка была верна. Преданный соратник Наполеона, вчерашний драгун, приобщенный им к святая святых - управлению Францией, на самом деле служит Талейрану. Занятный факт. Интересно, станет он меня спрашивать, куда я подевался из запертой кельи, или это теперь в порядке вещей? И еще более интересно, почему Жозефина Богарне пришла ходатайствовать за меня сюда, а не к своему бывшему любовнику Баррасу - члену Директории? Пора поделиться с Лисом впечатлениями. Очень похоже, что второй после Бонапарта по таланту и славе генерал Республики находится в плотном кольце исключительно преданных людей. И в любой момент это кольцо может превратиться в удавку».
        - Благодарю за повышение в чине, монсеньор! - Я расправил плечи. Кажется, капитана де Вержена должно радовать возвращение прежнего звания.
        - Пустое, - отмахнулся Талейран, - вы достойны куда большего и, если будете верны, можете не сомневаться, награда превзойдет все ожидания.
        - Но что же я должен сделать?
        - Быть хорошим, интересным соперником для генерала Бернадота, приятным собеседником для господина военного министра и ждать приказа. А вот, кстати, и месье де Морней…

* * *
        Наполеон, хмурясь, заложил руки за спину. Рассказ лейтенанта гидов, хоть и лишенный крестьянских всхлипов и причитаний, отчего-то крайне раздражал его. Может быть, потому, что выходило - Жюно прав, а он, непререкаемый, всегда знающий все лучше всех, ошибся.
        - Ерунда! - отмахнулся он. - Посмотрите на башни. Даже слепец может разобраться, что это фортификационное сооружение эпохи Спекле[Спекле Даниил (1536-1589) - германский фортификатор XVIв., строитель многих крепостей в Германии и Италии, автор книги «Архитектура крепостей».] и что разрушено оно орудийными залпами. Мы встречались с подобной кладкой у стен Турина. Вот там бы я поставил брешь-батарею. Видите пролом в стене?
        - Ваша милость, - услышав речи генерала, залопотал кузнец, - да что вы такое говорите…
        - Обращайтесь ко мне «гражданин», - оборвал его Бонапарт.
        - Клянусь мощами святого Этьена, все так и было, как ваш офицер говорит.
        - Это все сказки для устрашения детей, - резко бросил Наполеон. - Их придумали ваши бабушки, чтобы удержать сорванцов от купания в реке без должного присмотра и от рейдов по развалинам.
        - Да нет же! - не унимался правдолюб. - Вы мне не верите?
        Лицо генерала приобрело насмешливо-презрительное выражение:
        - Рейнар, вызовите сюда командира понтонеров[Понтоньеры, или понтонеры, - подразделения инженерных войск, занимающихся наведением переправ через реки - понтонов.] , я хочу, чтобы он с людьми раскопал корни этого дерева.
        - Упаси Бог! Ваша милость…
        - Гражданин! - жестко бросил Наполеон. - Поторопитесь, Рейнар.

* * *
        Он стоял на берегу и смотрел, как уносится течением к близкому морю брошенная в стремнину ветка. Уже скоро, очень скоро он займет место в адмиральской каюте флагманского линейного корабля и отправится в окутанную таинственным флером страну легенд и несметных богатств, еще более баснословных, чем сами легенды. Он потягается и с Цезарем, и с Александром Македонским и впишет свое имя в сонм величайших. Он победит, непременно победит! И все же слова Рейнара не шли из его головы: чего стоят эти победы, кому и для чего они нужны? Конечно, если отбросить воинскую славу, почести, триумфы…
        Бить англичан следует в Англии. Здесь бы надлежало провести отвлекающий маневр, заставить британцев сцепиться, перебрасывать войска к черту на кулички и, когда они достаточно ослабнут, - атаковать! Как он всегда это делал: быстрый решительный натиск, рев сотен орудий, настоящее адское пекло, в котором не устоять никому. А в Египет - туда можно было бы послать и Бернадота. Он не дурак, храбр и энергичен, а главное, англичане с ним увязнут надолго. Этот рубака любит бой ради боя.
        У него же есть дела и поважнее. Зачем оттаптывать мозоли британскому льву, если можно ударить в сердце? Совсем недавно он предлагал Директории высадиться в Ирландии, поднять тысячи и тысячи местных жителей, сильных и свирепых бойцов, только и ждущих момента пустить кровь захватчикам-англичанам. Эх, если бы не все эти дипломатические игры! Если бы не увещевания Жозефины…
        - Мой генерал! - раздался за его спиной возбужденный, пожалуй, даже нервный крик Жюно. - Там скелет!
        - Что? - Наполеон оглянулся.
        - Там обезглавленный скелет и, - адъютант замялся, - он искореженный, точно дергался в земле уже без головы.
        - Бог мой, - прошептал Бонапарт и, взяв себя в руки, произнес четко и холодно: - Кости зашить в мешок. Как только выйдем из Тулона - предадим останки воде с надлежащими почестями по морскому обычаю. Как бы то ни было, при жизни этот человек был адмиралом.
        В этот миг проснувшийся ветер рванул зеленую крону одинокого дерева, и оно, с грохотом сотрясая окрестности, рухнуло наземь. В то же мгновение, словно вторя потрясшему берег удару, накренилась и, обращаясь в каменную лавину, сползла в воду башня старого замка.
        - Бог мой, - повторил генерал, едва удерживая себя, чтобы не перекреститься. И вдруг увидел, как посреди спокойного течения, взмахнув на прощанье листвой, тонет брошенная им в поток зеленая ветка. А волны, мелкие, серебристые, переливающиеся яркими бликами под радостными солнечными лучами, точно шепчут, напевают тихую, ласковую, зовущую неведомо куда песню. - Бог мой!

* * *
        Ждать приказа довелось недолго, чуть больше двух часов. Арман, обиженный моей неучтивостью, но готовый ради пользы дела забыть прошлые распри, явился ко мне со словами:
        - Вам доводилось прежде слышать о господине д’Антрагэ?
        Я, конечно, знал о нем. В Институте деятельности этого человека, несколько лет возглавлявшего разведку и подполье роялистов во Франции, была посвящена отдельная лекция в курсе «Специальные операции и подрывная деятельность». Однако рядовому армии Талейрана подобное знание было не по чину. И потому, отрицательно покачав головой, я приготовился слушать.
        - О, это очень занятный человек, - с превосходством в голосе продолжил мой
«наставник». - Через него шли деньги на подкуп генералов, министров, депутатов. Он знал за всей этой камарильей столько маленьких и больших грехов, что и сотня исповедников утомилась бы их отпускать. По сути, он принес революции вреда куда больше, чем корпус принца Конде, и тем более никчемные братья короля, эти попрошайки, стоящие с протянутой рукой возле тронов европейских владык. Однако же, Виктор, ни вам, ни мне нет дела до пользы революции, не так ли?
        - Нет, - согласился я. - Это плохо?
        - Наоборот, хорошо. Очень долго этому господину удавалось водить за нос здешних ищеек, и столь искусно, что они и вовсе считали маркиза вымышленным лицом, этакой легендой, Фанфаном-Тюльпаном. Что бы ни случалось во Франции скандального - приписывали ему. Так продолжалось долгих восемь лет. В частности, утверждали, что именно благодаря усилиям маркиза д’Антрагэ дофин Людовик был похищен из Тампля и подменен неким мальчишкой, умиравшим от чахотки.
        Это продолжалось до тех пор, пока французские войска не вторглись в Италию. Они двигались столь быстро, что вышеупомянутый герой легенд просто-напросто не успел сбежать. Говорят, он лежал в лихорадке. Маркиз пытался уничтожить свой обширный архив, но это ему плохо удалось. Захваченные у него документы были написаны бисерным почерком на папиросной бумаге и набиты в толстенный портфель. Сие неописуемое сокровище получил в свои руки знакомый вам начальник военной разведки, полковник Ландри, который не замедлил посвятить в содержание некоторых трофеев своего командующего, генерала Бонапарта. Тот по достоинству оценил попавшее в его руки оружие. Оно было разящим, но, как бы это сказать, разящим без разбора. Высокопоставленные агенты д’Антрагэ порой числились в записных друзьях и союзниках маленького корсиканца, и обнародовать имена значило погубить их.
        Тогда сей юный генерал пошел на шаг, не лишенный изящества: он заставил маркиза переписать некоторые документы от собственного имени. Почти дословно, но с небольшими купюрами. Таким маневром он смел с пути ряд чрезвычайно видных революционеров, все еще стоявших у власти, и армейских чинов, мешавших его карьере. Однако новость о столь ценном трофее не укрылась от давнего соперника Бонапарта и нынешнего военного министра, Жана-Батиста Бернадота. Заняв этот пост, он первым делом затребовал бумаги себе. Упоенный победой Бонапарт, занятый переустройством Италии, упустил эту мелочь из виду, а Ландри был вынужден повиноваться своему прямому начальнику. Так что сейчас в руках у этого гасконского орла в павлиньих перьях настоящая бомба, способная погубить как попрошаек из Директории и Законодательного собрания, так и любимого сына Марса…
        - И мы должны ее обезвредить?
        - Нет, Виктор, мы должны забрать ее себе.

* * *
        Ровно через день после занимательной беседы с Талейраном я получил официальное приглашение в военное министерство. Капитану Арно предписывалось срочно прибыть к самому Жану-Батисту Бернадоту. В пансионе на улице Красного Колпака уже ждали новенький мундир и крошка Софи, сияющая радостной улыбкой. Я невольно задумался: не в гроб ли меня собираются уложить при этаком параде? Уж не знаю, успешно ли выступала мисс на сцене Нью-Орлеанского театра, но в повседневной жизни ей не было равных в искусстве притворства.
        - Вы только поглядите, Виктор, - обольстительно ворковала она, кружась передо мной в полупрозрачном розовом платье, - как мой наряд гармонирует с вашим новым мундиром. На банкете мы будем замечательной парой.

«…Веслом не отмашешься», - снова вспомнились слова Лиса. Уж кто-кто, а мой друг умел смотреть в корень.
        - Простите, мадемуазель, какого банкета?
        - Ну же, барон, - в ласковом тоне красотки чудился едва слышный звон холодного металла, - не стройте из себя буку. Я же знаю, вы можете быть совсем другим. На том самом банкете, который министр дает в честь доблестного капитана Арно, угнавшего из английского плена французский корабль и доставившего в Брест ценную информацию, позволившую отразить нападение английского флота.
        - Но я не доставлял в Брест информацию!
        - В сущности, какая разница, друг мой? В рапорте, который получил военный министр, написано, что это сделали именно вы. В нем присутствуют все подписи и печати. Более того, комендант Бреста ходатайствует о присвоении вам очередного воинского звания майора.
        - Софи, комендант не может ходатайствовать о присвоении мне очередного воинского звания майора, так как по прибытии туда я был лейтенантом.
        - Ах, Виктор, не цепляйтесь к мелочам! Лучше послушайте, что нам с вами надлежит сделать…
        Если до этой минуты у меня были сомнения, кто верховодит в этой удивительной парочке, сейчас они окончательно улетучились.

* * *
        Слава богу, этот день и эта неделя уже были в прошлом, и следующая неделя подходила к концу. После дифирамбов в честь французского оружия и наших храбрых офицеров, славного генерала Журдана, умеющего подбирать адъютантов и распознавать истинных смельчаков, после вручения майорских эполет действительно состоялся званый ужин, на котором я присутствовал с очаровательной невестой. Пару лишних бокалов, несколько комплиментов дочери какого-то генерала, вспышка ревности, звонкая пощечина, и заливающаяся слезами раскрасневшаяся Софи, подобно сказочной Золушке, убегает с бала. Однако вместо хрустальной туфельки теряет голову. Во всяком случае, так это видится со стороны. На лестнице министерства ее встречает отнюдь не юный принц, а статный уроженец Беарна с орлиным носом, иссиня-черными локонами и сверкающими глазами - Жан-Батист Бернадот собственной персоной. Девушка на полном ходу врезается в грудь военного министра и орошает ее горючими слезами, будто перед тем нарезала центнер лука. Как истинный южанин, Жан-Батист изо всех сил пытается утешить заплаканную красавицу и занимается этим, ко всеобщему
удовольствию, до самого утра.
        На рассвете плач возобновляется, но уже совсем по иной причине: «Ах, что я наделала? Я так люблю его, но и вы, генерал, возбудили во мне небывалую страсть!»
        - Я отошлю его в Египет со срочной депешей.
        - О, он все поймет и сложит там голову! Он погибнет из-за меня, я никогда не прощу себе этого!
        - Тогда он отправится в дальний гарнизон.
        - Но мне придется последовать за ним. Это разобьет мое сердце, я умру, не видя моего храброго генерала!
        - Проклятье! - Бернадот стукнул кулаком по лаковому столику, не чувствуя, что все больше влипает в медовую паутину. - Если вы поклянетесь мне, что наши тайные встречи продолжатся, я оставлю вашего избранника здесь, в Париже. Более того, я приближу его к себе, и мы сможем видеться с тобой как можно чаще. Ты должна сохранить наш секрет!
        - О, конечно, мой несравненный! - И Софи де Морней принялась целовать гасконца с такой страстью, будто намеревалась откусить от него кусок послаще и лишь хорошее воспитание удержало ее.
        На следующий день я был официально переведен в распоряжение военного министра и каждое утро встречался с ним, чтобы скрестить клинки в учебной схватке, разогнать по жилам кровь храброго гасконца, а заодно и повысить его самооценку. Всегда лестно ощущать, что ты ловчее не каких-нибудь там зеленых юнцов, а испытанного в бою храбреца и отъявленного бретера. Каждый день в глазах моего противника читалась то ли насмешка, то ли жалость. Еще бы, он знал такое!.. На самом деле
«такое» знала крошка Софи де Морней. Именно ей бравый гасконец с задором выкладывал едва ли не все сокровенные тайны, до которых мог дотянуться.
        - Нет-нет! - отмахивалась вдохновенная актриса, делая огромные глаза. - Я не хочу слышать этого. Я ничего в этом не понимаю! Но ты - мой генерал, ты лучше всех, ты настоящий герой!
        Воистину Софи была замечательным приобретением для Бернадота. Ее глаза служили волшебным зеркалом, в котором он видел себя увенчанным славой, всемогущим, настоящим образцом мужественности во всех смыслах этого слова. Ни намеком, ни жестом Софи не давала понять военному министру, что ей нужен портфель маркиза д’Антрагэ. Какой портфель? Зачем ей эти мужские игрушки? Однако к исходу третьей недели дело постепенно дошло и до него.
        - Вот где у меня вся эта Директория! - объявил Жан-Батист, сжимая увесистый кулак.
        - Я одним щелчком могу покончить с любым из них и со всеми вместе!
        - Ну что ты, счастье мое, - удивленно распахивая глаза, шептала фея, - я уверена, все они чрезвычайно достойные люди.
        - Ха, как бы не так! Вот, погляди.
        Этого «погляди» Софи ожидала с первого дня внезапно вспыхнувшего романа с терпением, достойным затаившейся пантеры. И уж она не пропустила ни единой мелочи.
        А через неделю, в один прекрасный день, когда военный министр безмятежно звенел клинками в фехтовальном зале, его нежная пассия впустила милого братца в тайную квартиру генерала Бернадота. Вскрыть хитроумный несгораемый шкаф военного министра у Армана де Морнея заняло примерно столько времени, сколько нужно настоящему джентльмену, чтобы умять прожаренный ростбиф. Спустя несколько минут квартира была перевернута вверх дном, а крошка Софи, привязанная к кровати, с декоративным кляпом во рту, ожидала прибытия нежного возлюбленного.
        - Ах, это было ужасно, просто ужасно!..
        Глава 21
        Именно тот, кто готовится к войне больше всего, совершенно к ней не готов. Ситуация все равно постоянно меняется.
        Брюс Ли
        Французская эскадра покинула Тулон и теперь двигалась в сторону Александрии. Капризная богиня победы, должно быть устав парить над корабельными мачтами, пожелала ступить на земную твердь и ткнула пальцем в цитадель, казавшуюся неодолимой, - остров Мальту. Владевшие им рыцари ордена Святого Иоанна Иерусалимского, знаменитые госпитальеры, укрепляли стены и башни своей твердыни не одну сотню лет. Их склады были заполнены провиантом, количество орудий, пороха и ядер позволяло выдержать многолетнюю осаду, но самих рыцарей в этот момент на острове было совсем немного. Да и великий магистр вовсе не горел желанием всерьез оказывать сопротивление прославленному военачальнику.
        Бонапарт, пожалуй, и сам был ошарашен столь внезапной капитуляцией крепостей Мальты. Подходя к острову, он и не думал брать его на копье, собираясь лишь пополнить запасы воды, продовольствия и дождаться кораблей союзного испанского флота. Однако великий магистр ответил гневным отказом на просьбу республиканского генерала, а затем вдруг капитулировал, не оказав сколько-нибудь заметного сопротивления. Воистину даже крылатая Ника в этот момент пришла в замешательство. Сейчас эскадры соединились, и захваченная так, между делом, Мальта осталась позади.
        Наполеон глядел, как убегающий с берега утренний ветер надувает паруса кораблей и те ползут к дальнему египетскому берегу. Ползут неспешно, ибо всякому известно, что эскадра движется со скоростью самого медленного корабля. Как ни досадно, разнообразного плавучего хлама за кормой флагмана тащилось немало. Комиссары Республики без лишних слов реквизировали для похода все, что могло держаться на воде и при самом удачном стечении обстоятельств пересечь Средиземное море.
        Теперь флот растянулся, сколько видел глаз, и это чертовски раздражало командующего армией вторжения, не усматривающего возможности установить в этом сумбурном построении любезную его сердцу упорядоченность. Казалось, эскадра движется хаотично. То и дело от флагманского линейного корабля «Ориентал» в разные стороны посылались небольшие суденышки с приказом увеличить или уменьшить дистанцию, изменить курс и следовать в кильватерных колоннах.
        С боевыми кораблями было проще, здесь сигналы передавались флагами расцвечивания или фонарями. Но капитаны великого множества транспортов, отродясь не ходившие строем, а многие - и вовсе не отдалявшиеся от побережья далее, чем на сотню миль, то и дело норовили сломать ряды, маневрируя и ловя ветер. Секретные книги сигналов, выданные им под роспись перед выходом эскадры в море, так и остались лежать неоткрытыми. Увы, многие шкиперы, выросшие на побережье и зачастую прошедшие долгий путь от юнги до капитана корабля, просто едва умели читать.
        Наполеон стоял на капитанском мостике и сумрачно глядел на корабли, плывущие под распущенными парусами в сторону Александрии. В этот час рядом с ним дежурил лейтенант д’Орбиньяк. Заступив на пост, он было попытался вывести генерала из задумчивости парой анекдотов, но полководцу в тот миг было не до них. Простояв в безмолвии около часа, Бонапарт наконец повернулся к офицеру своей личной охраны и заговорил, точно продолжая ранее прерванную беседу:
        - И все же, Рейнар, захват Мальты - досадная оплошность. Конечно, в Париже толпа восторженных зевак в очередной раз с ликованием вывалит на улицы и будет плясать на площадях под залпы фейерверка. Но, по сути, мы наступили на хвост змее. Это лишь кажется, что мальтийские рыцари - глупый пережиток эпохи крестовых походов. То есть, может, и так, но это, как говорят в Британии, закрытый аристократический клуб, объединяющий представителей всей европейской знати. Если бы эта кучка стариков и зеленых юнцов, удерживающих Мальту, оказала хоть какое-то стоящее сопротивление, старой знати было бы чем гордиться. Результат не важен, главное - проявить доблесть. А так… Они сочтут себя опозоренными и загорятся местью. Чтобы противостоять этой мести, нам придется немало попотеть. И к сожалению, пролить немало крови.
        - Ну, кровь - понятно, на то и война. А попотеть, ясное дело, придется, - согласился Лис. - В Египте жарища такая, что яичницу прямо на кирасе жарить можно.
        - Я не о том, - поморщился Бонапарт. - Египет лишь ступенька, но что будет дальше? Нам придется ударить по Европе и сокрушить ее троны до того, как гнев оскорбленной в лучших чувствах аристократии заставит монархов объединиться и начать войну с Францией. Они и без того скрипят зубами при упоминании Республики. Наживать врагов на пустом месте - крайне несвоевременно.
        - А шо, если по-другому? - Лис почесал затылок и посмотрел в чистое небо наивным взглядом хитрых зеленых глаз. - Я шо-то слышал, будто последние годы этим самым рыцарям покровительствует русский император Павел.
        - Да, Россия… - скривился Наполеон. - Огромная страна, огромная сила, с такой лучше не ссориться.
        - Вот и я о том. Взять и написать Павлу любезное письмо. Мол, ваше императорское величество, незадача вышла. Шли мы тут на сарацин войною, и вдруг Мальта на нас как бросится, как капитулирует, напрочь и навзничь. Так мы теперь просто в растерянности, шо делать со всем этим историческим музеем и памятниками крепостной архитектуры? Типа, может, возьмете на свой баланс? С условием обеспечения стоянки нашего флота.
        - Неглупая мысль, - усмехнулся Бонапарт. - Если Павел и впрямь увлечен рыцарскими бреднями, он схватится за Мальту, как голодный за ломоть хлеба. И тогда уже ему придется отдуваться и гасить пожар аристократического гнева.
        - Точно-точно. И ежели России в этом помочь, то европейским монархам уже придется возмущаться между молотом и наковальней.
        - Хорошая идея! Молодец, Рейнар. - Серые глаза корсиканца просияли, и тут же лицо его скривило, точно от зубной боли. - Вот только Директория… Эти выскочки не видят дальше куска в свой тарелке. Отдать даже то, что им никогда не принадлежало, для них хуже казней египетских. Тут важно, чью сторону займет Талейран. Во всем, что касается внешней политики, а во многом и внутренней, он куда больше, чем правительство, и куда больше, чем Директория. Знаешь, иногда мне кажется, что он сочиняет партитуру для европейских дворов и те, сами того не ведая, танцуют под его музыку. А чего хочет он сам, под любезной маской не прочесть.
        - Вернемся, разберемся, - улыбнулся Лис.
        - Если вернемся, мой друг, если вернемся. У меня из головы не идет пророчество и это проклятое дерево. И дернул же меня нечистый раскопать корни!
        - Можно подумать, что, ежели б чистый дернул, там бы сундук с золотом лежал. А так
        - адмирал в пучине, дерево в камине - все путем!
        - Кто знает… - Генерал вновь бросил задумчивый взор на идущие за бортом корабли. - В любом случае не стоит лишний раз искушать удачу. Эта ветреница изменяет даже любимцам. Знаешь, Рейнар, почему-то вспомнилось: несколько лет тому назад, когда я только окончил парижскую военную школу, меня должны были направить в экспедицию Лаперуза артиллерийским офицером. Писарь, составлявший в министерстве списки команд, на какое-то мгновение отвлекся и забыл указать мою фамилию. Воистину нелепая случайность. Я б, наверное, кусал локти от досады, если б экспедиция увенчалась успехом. Но она пропала без вести. Вот так-то, друг мой. - Он поднес к глазу подзорную трубу и внимательно оглядел безмятежно спокойный горизонт. - Удача порой рядится в очень странные одежды. - Наполеон помолчал, а потом спросил, вновь поворачиваясь к лейтенанту гидов: - А знаешь ли, что говорил казненный якобинцами король Людовик XVI, всходя на эшафот?
        - Откуда же мне знать, меня там не было. - Лис развел руками. - Надо думать, не благословлял своих убийц.
        - Нет, не благословлял. Он спросил у палача: «А что, дружок, не знаешь ли ты, нет ли каких вестей об экспедиции Лаперуза?» Вот так-то, Рейнар. Говоря между нами, Людовик был плохой король - слабый, почти никчемный. Он совершил непростительную ошибку - дал черни почувствовать его слабость и неминуемо поплатился за это. Но главное, за это поплатилась вся страна, которую он как раз и пытался спасти от ужаса гражданской войны и кровавой бойни.
        Пожалуй, он был милосерден, но милосердие при слабости - худшее из зол. И все же, в отличие от своры интриганов, прорвавшихся нынче к власти, он был королем милостью Божьей, и держава являлась для него единственной настоящей ценностью. Вероятно, он и сам не сознавал этого до конца, просто так жил, может быть, по инерции, вслед за великим дедом. Но все же, хоть крона дерева уже не плодоносила, корень его был здоров. Вся эта плесень городских улиц и тина, поднятая со дна тихих омутов, и представления не имеют, что нужно государству. Более того, не желают иметь. Разве плохо им живется без того? Они готовы продаться всякому, кто их купит, готовы согнуться перед любым, у кого в руках палка. Кровавое опьянение революции минуло, оставив тяжелое похмелье. Теперь - либо новая попойка, либо осознание непреложного факта: Франция, ее богатство и слава пущены по ветру и втоптаны в грязь за десять прошлых лет.
        А что впереди? Либо крах, либо новая жизнь. Совсем новая, где не будет места ни якобинцам, ни роялистам, где знатность будет определяться лишь заслугами перед страной, где единая воля правителя будет подкрепляться и прорастать волей сознательного народа. - Он вновь умолк, затем ухмыльнулся краешком губ. - Кажется, я размечтался.
        - Отчего ж, - парировал Лис, - если удача на стороне Франции, то, глядишь, бурбонский пенек даст новую поросль.
        - Ты имеешь в виду дофина?
        - Я слышал, он спасся.
        Генерал оглянулся по сторонам и взглядом указал на стоявших поблизости морских офицеров:
        - Я тоже это слышал.

* * *
        Чистильщик Гаспар был немало удивлен, когда я появился вновь, за считаные дни изрядно прибавив в звании.
        - О, гражданин майор! - Он просиял, как золотой луидор. - Примите поздравления! Я думал, вас уже нет в Париже.
        - Как видишь, все еще тут. - Я улыбнулся в ответ и поставил слегка запылившийся сапог на его ящик. - У меня к тебе дело.
        - Всегда к услугам месье.
        - Знаешь ли ты в Латинском квартале трактир «Шишка»? Там еще наверху небольшая гостиница.
        - Как же не знать? Место известное.
        - Вот и прекрасно. Держи монеты, это тебе за труды и на расходы. Отправишься туда, найдешь хозяйку, ее зовут Мадлен. Скажешь, что ее чрезвычайно желает видеть друг ее нового поклонника, такого, с перебитым носом.
        - Ага, запомнил.
        - Пусть возьмет экипаж и ровно в полдень окажется у аббатства Сен-Сюльпис. Я буду там и остановлю извозчика. Ты можешь найти среди них кого-нибудь неболтливого?
        - Будет сделано. - Гаспар вновь протянул руку, я бросил еще пару монет. - Желаете еще что-нибудь? Может, вам отыскать укромную комнату?
        - Это лишнее.
        На лице мальчишки появилось заметное разочарование; весь его вид словно взывал к моему разуму: «Но ведь в фиакре же неудобно!..»
        Покончив с чисткой обуви, я как ни в чем не бывало направился по своим делам. Фехтовальные сеансы с Бернадотом продолжались, хотя смятение, царившее в голове обескураженного гасконца, сказывалось на ловкости его рук. Судя по всему, Талейран был доволен моей работой, хотя сей факт вовсе не гарантировал мне доверия. Я то и дело замечал неподалеку от своей особы праздношатающихся, от оборванцев до кавалеров, неотрывно следящих за моими передвижениями. Оторваться от них, пожалуй, не составило бы особого труда, но попытка столь активных действий в моей ситуации была бы подозрительна. Потому я продолжал изображать послушную овцу, гуляющую по зеленому пастбищу, следя за тем, чтобы пушистая шубка не съехала, обнажая волчьи клыки.
        - Мы бедные овечки, никто нас не пасет, - мерзко хихикая, пропел Лис, когда я, мирно прогуливаясь по аллеям Булонского леса, беглым взглядом демонстрировал старому другу то одного, то другого топтуна, уныло бредущего за мной по пустынным вечерним дорожкам. - Мы таем, словно свечки, ну, кто же нас спасет?.. Капитан, ты выяснил, кто за тобой бродит?
        - Да кто его знает? Может, полиция, может, военная разведка, может, люди Талейрана, может, все вместе или по очереди.
        - Ну, ты прямо ВЛИП-персона. Надо будет попросить Шефа, пусть он к тебе тоже эскорт приставит. Могу даже выделить пару-тройку бойцов своего эскадрона.
        - Все шутки шутишь? А мне вот с Мадлен объясняться, куда ты пропал, почему утром не зашел попрощаться и вообще, собирать по кусочкам ее сердце, разбитое вдребезги твоей не дрогнувшей на блузке рукой.
        - Да ладно, не тушуйся. Скажи ей, шо я живу ежеминутно с ее именем на устах. Бывало, спросит меня генерал Бонапарт, какая главная достопримечательность Египта. А я ему - Мадлен! И глазами так - ух! В общем, напоешь, что я, тоскуя в разлуке, отмахиваюсь от пуль ее кружевным платочком…
        - Насколько я помню, она не давала тебе кружевного платочка.
        - Да? Нескладуха. Чей же тогда носовичок я нашел в кармане? Тогда скажи ей так: пули свистят вокруг меня, а некоторые даже пытаются просвистать сквозь мое бренное тело, и все оттого, шо у меня нет ее кружевного платочка. В общем, представь себе, шо ты - это я, и сделай робкую попытку очаровать женщину, не убивая при этом драконов и не спасая ее из рук вероломных разбойников.
        - Лис!
        - Понимаю, шо сложно. С непривычки даже болезненно, но я в тебя верю. Ты уже много лет работаешь со мной бок о бок и теоретически мог бы чему-нибудь научиться…

* * *
        Закрытый фиакр, запряженный двуконь невыразительными булаными лошадками, не спеша катил вдоль ограды монастыря Сен-Сюльпис. Издали увидев экипаж, я повернулся и пошел в лоб на вилявшего за моей спиной филера. Тот опешил и попробовал было метнуться в сторону, но справа был высокий забор, а слева подъезжал фиакр.
        - На, приятель, выпей. - Я вложил в его руку монету. - Не крутись под ногами. У меня свидание. - Невзрачный мужичонка, сопровождавший меня от самого военного министерства, что-то сдавленно булькнул и сжал кулак. Можно было держать пари, что в его отчете все будет выглядеть без сучка без задоринки. - Через полтора часа я буду у Люксембургского дворца, понял?
        Топтун молча кивнул. Я открыл дверцу медленно едущего фиакра, запрыгнул туда и заключил в страстные объятия ничего не подозревающую Мадлен. Уверен, этот маневр филер еще мог наблюдать.
        - Что вы…
        - Тише, Мадлен, тише. - Я прервал долгий поцелуй. - Так говорить будет куда удобнее, нас вряд ли смогут подслушать.
        - Отпустите меня!
        - Как скажете. Я вообще могу выйти, но вы, мадемуазель, все же передайте господину де Батцу, что над ним сгущаются тучи. - Я почувствовал, как сжимаемое в объятиях, бьющееся тело вдруг напряженно замерло. - Вот так-то лучше.
        Пожалуй, будь на месте хозяйки гостиницы мало-мальский профи, он бы лучше контролировал свои реакции. Но Мадлен не готовили руководить деятельностью резидентуры, и потому она не удержалась и задала один из самых глупых в такой ситуации вопросов:
        - Что вам известно?
        Традиционным ответом должно было служить жесткое «Все!», но это было бы преувеличением.
        - Мадлен, у меня мало времени. Если история с нашей встречей, не дай бог, всплывет, меня ждет гильотина. Не говоря уж о том, что пойдет насмарку труд очень многих людей. Поэтому давайте без обиняков. Вы помогаете господину де Батцу, которому удалось спасти и вывезти из Парижа дофина, вернее, по закону еще не коронованного короля Людовика XVII. Можете кивнуть головой, если это так, можете не кивать, я знаю это доподлинно.
        Это был типичный блеф, но Мадлен не замедлила купиться и кивнула.
        - Об этой операции, - продолжал я, - было известно маркизу д’Антрагэ - руководителю европейской агентурной сети роялистов.
        Я не переставал блефовать: у меня не было точных данных о содержании загадочного портфеля. Не исключено, что между д’Антрагэ и де Батцем действительно существовала связь. Не зря же Талейран с таким рвением искал захваченный архив. Сохранились ли следы именно этой переписки или сгорели в камине еще до того, как французы поймали страдающего лихорадкой маркиза? А если документы и не пропали, они могли быть зашифрованы кодом, известным лишь участникам событий, и то не всем.
        Но Мадлен была слишком импульсивной особой, чтобы противостоять столь жесткому натиску правдоподобных фактов. Все, на что я лишь намекнул, быстро достроилось само собой в ее умной головке.
        - Чего вы хотите? - делая большие глаза, пролепетала она.
        - Я готов встретиться с месье де Батцем. Только, пожалуйста, не так, как в прошлый раз. Мне чрезвычайно жаль несчастных, погибших у Сент-Антуанской заставы. Но тайная война - удел профессионалов. Передайте ему, что нам следует обязательно увидеться, причем как можно скорее, иначе я не смогу помочь ни ему, ни дофину. За ними охотится чрезвычайно могущественная организация, и поверьте, я имею в виду не такой муляж, как Директория. Надеюсь, вы хорошо запомнили мои слова?
        Хозяйка гостиницы кивнула.
        - Держите связь со мной через того мальчишку.
        - Чи…
        - Тише. Вряд ли кучер нас слышит, однако искушать судьбу не стоит. В любом случае, речь будет идти о любовных свиданиях. Никаких тайных заговоров или чего бы то ни было в этом роде. Кстати, мой друг передавал вам нежный привет и бесчисленное количество страстных поцелуев.
        Мадлен завороженно кивнула, в ее взгляде уже виднелось скрытое восхищение. Я выглянул в окошко и скомандовал кучеру:
        - За поворотом притормози!
        Едва свернув за угол, мы поравнялись с аркой проходного двора: рывок, железная калитка и каменный свод над головой. Если нескромный и не в меру любознательный наблюдатель продолжал волочься следом, он не успел бы заметить этого маневра.
        - Ну вот, - пробормотал я себе под нос, провожая взглядом удаляющийся экипаж, - и дракона убивать не пришлось…

* * *
        Талейран отложил исписанный значками лист рисовой бумаги и прикрыл глаза.
        - Так просто здесь не справиться. Похоже, это цилиндр Джефферсона. - Он поглядел на меня. - Вы знаете, что такое цилиндр Джефферсона?
        - Да, - кивнул я. - Набор пронумерованных дисков на оси с буквами, нанесенными в случайном порядке. Каждый диск вращается независимо от других. Для того чтобы увеличить взломоустойчивость шифра, диски можно время от времени менять местами.
        - Верно, - кивнул министр. - Но и без того иметь дело с таким шифром крайне неприятно. Что и говорить, мистер Томас Джефферсон - большая умница. Мне доводилось с ним встречаться и здесь, когда он был послом, и по ту сторону океана.
        - Он еще раз поглядел на бумагу, аккуратно сложил ее и, повертев в руках, словно надеясь найти тайные знаки, помогающие пролить свет на загадочную цифирь, со вздохом отложил в сторону. - Что ж, она пригодится и в таком виде. Как ваши успехи, друг мой?
        - Продолжаем фехтовать с генералом. В последние дни он растерян.
        - Это не удивляет, - усмехнулся Талейран. - Такая неприятность! Ну, ничего, мы это исправим.
        Как говорил Шекспир: «О, женщины, вам имя вероломство». Эти очаровательные создания - этот шедевр творения Господа нашего, по сути, явление иррациональное и непредсказуемое. Они вносят сумятицу в самые продуманные планы. Если бы еще у них было свое мнение, глубокий интерес - так нет же! Неведомая сила влечет их без цели, как бурный поток - никчемную щепку. Понимаете? И вот такая щепка, попав в мельничное колесо, вдруг останавливает его, рушит запруду, уносит жизни мельника и всех, кто имел несчастье оказаться рядом. Не верите? Думаете, я преувеличиваю?
        Я кивнул.
        - Тогда вот вам свежайший пример. Из Неаполитанского королевства мне сегодня доложили, что жена английского посла, наперсница тамошней королевы, недавно устроила своему любовнику, британскому адмиралу Нельсону, отвратительнейший скандал. Эта никчемная авантюристка, безвестная провинциалка, зарабатывавшая себе на жизнь тем, что изображала в нагом виде некую языческую богиню в магнетическом салоне, объявила своему ручному морскому тигру, что либо тот останется на берегу и проведет с ней ночь, либо впредь ему никогда не видеть ее несравненных прелестей. Подумайте только, какая нелепость! Из-за ее прихоти адмирал потерял рассудок, нарушил приказ лордов адмиралтейства, а в результате флот задержался с выходом в море на целые сутки. А это, несомненно, играет нам на руку.
        Я опустил глаза, чтобы скрыть волнение. В нашем мире флот Нельсона, лишенный обузы из неимоверного числа еле плетущихся транспортов, обогнал французов на два дня и, не застав их в Александрии, рванул искать пропажу аж к Стамбулу. Лишь потом, вернувшись, Нельсон обнаружил французскую эскадру, стоящую у египетских берегов, но уже без десанта. Конечно, великий флотоводец отправил ее на дно. Однако Бонапарт к тому времени вырвался на оперативный простор. Здесь же…
        - Но я, кажется, заговорился, друг мой. На завтра вам не стоит ничего планировать. Занятий с Бернадотом, - он махнул рукой, - тоже.
        - Но вы же сами говорили, монсеньор…
        - Говорил, конечно говорил, но как-нибудь в другой раз. Завтра вас арестует тайная полиция…

* * *
        Рассветное море почти исчезало в легкой дымке, предвещавшей близость желанной земли. Чайки, кружившие над палубой «Ориентала», совсем осмелели и временами отдыхали на реях, фальшборте или, как сейчас, на планшире капитанского мостика. Генерал Бонапарт, как обычно вставший до рассвета, вглядывался в даль, пытаясь разглядеть в подзорную трубу кромку берега.
        - Слава Господу, - шептал он, - вот и последний день в море. - Наполеон был как-то по-особенному бледен. В нем кипела готовность к великому свершению, быть может, подвигу всей его жизни. - Скоро, уже очень скоро, - шептал он, и утренний бриз развевал его длинные черные волосы.
        Главнокомандующий повернулся к адмиралу Брюйе:
        - Следует послать один из фрегатов в порт Александрии и требовать у местных властей права беспрепятственной высадки под угрозой бомбардировки.
        - А если египтяне не согласятся? - с сомнением в голосе спросил командующий флотом.
        - Я думал об этом. Вероятно, не согласятся, но, скорее всего, и не сразу откажут. Начнут обдумывать, взвешивать, посылать гонцов за подмогой, а мы в этот момент высадим десант вот здесь. - Он развернул карту и указал точку вблизи города на побережье. - И пока местный бей не примет решения, что предпринять, мои гренадеры уже ворвутся в город. А дальше….
        - Корабли! - закричал марсовый с грот-мачты флагмана. - На горизонте прямо по курсу корабли! Английские вымпелы: один, два, три… десять. Их там целый флот!
        Глава 22
        И если в этот миг Господь отвернется от меня, Он пропустит много интересного.
        Чезаре Борджиа
        Словно предчувствуя недоброе, чайка, сидевшая на планшире капитанского мостика, расправила крылья и взмыла в рассветное небо. Оттуда, из горних высей, ей и ее подругам было куда безопаснее наблюдать за тем, что сейчас должно было начаться. Если верить старой морской легенде, в чаек вселяются души погибших моряков. Сегодня это горластое братство могло ожидать огромного пополнения. Эскадры сближались, и с каждым мигом становилось все понятнее, что сражения не избежать.
        Выворачивая душу, надсадно завизжали боцманские дудки, и сигнальщики быстро, но без суеты начали поднимать обусловленные в секретном приказе флаги, передавая распоряжения адмирала. Руководивший флотом вторжения Франсуа-Поль Брюйе не был новичком в своем деле и не впервые сталкивался в бою с англичанами. Он снискал добрую славу дельного боевого офицера и был подле Бонапарта еще в Итальянскую кампанию, умело командуя французскими кораблями.
        Храбрый флотоводец отчетливо понимал, что ситуация для него складывается - просто дрянь. Слабоуправляемая, подпираемая сзади массой неповоротливых транспортов, французская армада сейчас двигалась, с трудом ловя ветер, не имея реальной возможности для организованного маневра. Англичане шли от берега, подгоняемые утренним бризом, словно по заказу щедро наполнявшим паруса британских линейных кораблей. В подзорную трубу Брюйе уже сосчитал их - четырнадцать штук, на один больше, чем у него. Правда, «Ориентал» несет сто двадцать пушек, а вражеские корабли, судя по размерам, не более семидесяти пяти. Но малая подвижность эскадры может свести на нет это преимущество.
        Между тем, повинуясь приказу, французские боевые корабли начали выстраиваться в батальную линию, медленно, но решительно и упорно разворачивая строй наперерез англичанам. Адмирал поманил к себе флаг-офицера:
        - Передать канонирам: по золотому за каждый удачный выстрел.
        - Слушаюсь, гражданин адмирал! - отсалютовал моряк.
        Нынче Брюйе мог позволить себе подобное «расточительство» - в трюме флагмана, запертая и тщательно охраняемая, лежала казна, изъятая у папы римского для ведения египетского похода, - золото в монетах и слитках, бриллианты. Как утверждал, почти рыдая, кардинал-казначей, на эти деньги можно было попросту купить Египет у турецкого султана. Впрочем, «тень Аллаха на Земле», как высокопарно именовался в официальных документах сидевший в Стамбуле ничтожный потомок великих османов, имел крайне слабое влияние в эти землях, формально ему принадлежащих.
        Англичане продолжали сближаться с французской армадой, выстроив корабли в две неравные линии.
        - Четыре и десять, - под нос прошептал адмирал Брюйе. - Что они замышляют? Приготовиться к залпу!
        По команде на линейных кораблях эскадры поднялись крышки пушечных портов, и мрачные, точно пустые глазницы неотвратимой смерти, жерла орудий выдвинулись из темноты бульварков[Бульварк - орудийная палуба.] навстречу приближающемуся флоту. Канониры замерли у пушек с зажженными фитилями. Юнги, подтаскивавшие картузы пороха, лишь ждали команды сорваться с места и броситься за следующей порцией.
        - Наводи, наводи точней! - командовали артиллерийские офицеры.
        Первый залп в бою значил очень много - через секунду после него корабли окутывались клубами дыма, с каждым выстрелом более и более затрудняя прицеливание. Еще немного, и врага просто будет не увидать - пали наугад, жди сигнала от марсовых, если те вдруг останутся живы среди осколков картечи и цепных ядер, ломающих реи, рвущих снасти и паруса, крушащих все на своем пути.
        Адмирал, пряча волнение, полез в карман, достал часы, поднял крышку, взглянул на циферблат.
        - Запишите в судовой журнал: бой начался в пять часов ноль три минуты.
        Флаг-капитан козырнул, спеша выполнить распоряжение.
        - Приготовиться! - командовали офицеры на орудийных палубах. - Целься!
        Расстояние сокращалось. Еще кабельтов, еще полкабельтова…
        - Пли! - наконец выдохнул Брюйе.
        - Пли! Пли! Пли! Пли! - точно эхом передавалось от корабля к кораблю, и восхитительный летний рассвет утонул в клубах сладковатого порохового дыма, оглох в леденящем душу свисте ядер, вое картечи и криках людей - криках боли и отчаяния и зверином рыке упоения схваткой.
        Положение англичан выглядело не слишком выгодным. Оба передовых корабля приняли на себя град ядер. Паруса и снасти на том из них, что возглавлял «малую эксадру», в единый миг превратились в бесполезную пылающую рвань. Стоны на палубе тешили слух французов, свидетельствуя о точности попаданий. Когда же над клубами дыма рванулись к небу языки пламени, охватившие фок-мачту головного корабля, на
«Ориентале» и вовсе послышался восторженный рев.
        Адмирал Брюйе насторожился бы, знай он, что его противник поставил во главе малой эскадры пятидесятипушечный линейный корабль «Лиандр» - самый легкий из имевшихся в распоряжении Нельсона. Но он не подозревал об этом.
        Расчеты вновь окружили откатившиеся после выстрела пушки, спеша очистить ствол, засыпать порох, загнать новое ядро, затем, по команде, вернуть орудия на исходные позиции и вновь стрелять, множа в дыму на палубах вражеских кораблей смерть и разрушения.
        Англичане угрюмо молчали, не спеша отвечать. Лишь после второго залпа марсовый
«Ориенталя» доложил командующему флотом, что противник загибает строй колонны, ложась на параллельный французам курс. Глазастый матрос ошибся лишь в одном: он назвал передовой корабль большой колонны флагманом, но это было не так. Семидесятичетырехпушечный «Александр», также сбавивший ход после многочисленных попаданий, флагманом не был. Нельсон держал свой вымпел на «Вангарде», который продолжал движение, обходя «Ориентал» едва ли не вплотную к бушприту. Французы заметили это слишком поздно. Осознав свою ошибку, адмирал Брюйе побелел и поспешно скомандовал изменить галс и лечь под ветер.
        Этот маневр заметили и неправильно истолковали на прочих кораблях эскадры. Капитанам показалось, что адмиральский корабль пытается отвернуть, выйти из боя. Это была трагическая оплошность, одна из тех, которые порой решают исход боя. Командующий арьергардом эскадры адмирал Вильнев - человек, весьма милый в общении, большой умница и светский лев, был никчемным флотоводцем. И потому, не дожидаясь отдельного приказа, отдал распоряжение повторить маневр флагмана, разваливая единую мощную артиллерийскую линию.
        Между тем «Ориентал» уже попал в западню: потерявший маневренность «Александр» дал залп всеми орудиями борта, за ним последовал второй. Как ни горько было признать Брюйе, англичане заряжали быстрее, чем его подчиненные. И это было бы еще полбеды. Основная трагедия заключалась в том, что, при всей многочисленности орудий на борту, линейный корабль полноценно мог стрелять только одним бортом, на выбор. Для второго просто не было расчетов. И потому первый залп флагмана британцев, как и второй, и третий, остались без ответа. «Вангард» стрелял почти в упор, так что прятавшиеся за фальшбортом стрелки Бонапарта могли вести огонь попросту из ружей и пистолей. Но это был лишь жест отчаяния в сравнении с громогласным рокотом тяжелых орудий англичан. Вслед за кораблем Нельсона маневр повторил очередной линейный корабль, «Свифтсюр». И теперь по «Ориенталу» вели огонь уже три плавучие крепости британцев.
        Между тем на других участках боя сражение кипело с не меньшей силой. Едва на
«Лиандре» заметили поднятый Нельсоном сигнал 183 - «всем навалиться на арьергард», некий безусый мичман, едва-едва получивший свои эполеты, бросился по обрывкам вант на мачту, чтобы продублировать команду шедшим в кильватере линейным кораблям. Орудия британцев загрохотали слитным ревом, снова и снова поливая огнем корабль адмирала де Вильнева. Не выдержав обстрела, тот покинул строй, и это было началом конца. Да, французские канониры все еще ожесточенно стреляли, едва увидев перед собой в клубах дыма какие-то непонятные мишени. Да, командиры продолжали выполнять приказы и с неимоверной отвагой, не обращая внимания на град картечи и пуль, силились управиться с парусами, чтобы сохранить хоть какие-то остатки маневренности. Но сражение уже было проиграно.
        Командующий союзными испанскими кораблями, присоединившимися к флоту у Мальты, почувствовав близость неотвратимого разгрома, отдал приказ: «Немедленный поворот, все разом!» - и, поставив на реи все, что только можно, как говорится, вплоть до боцманских подштанников, не разбирая дороги устремился прочь от места сражения. Прямо через сгрудившееся в кучу, точно испуганная волком отара, пестрое месиво французских транспортов. Испанские орудия громыхали одно за другим, расчищая проход.
        Четыре фрегата, остававшихся в резерве адмирала Брюйе, пробовали было выйти наперерез испанцам, но первый из них тут же ощутил на себе всю тяжесть полного бортового залпа и начал крениться, все больше и больше набирая воды в трюмы. Остальные поспешили ему на помощь, торопясь снять экипаж с тонущего судна. На корабле де Вильнева уныло пополз вниз по мачте трехцветный республиканский флаг, торопясь уступить место белому полотнищу капитуляции.
        Между тем «Ориентал» продолжал сражаться. Генерал Бонапарт, собрав вокруг себя группу артиллеристов, бросился на орудийную палубу, спеша открыть огонь по англичанам пушками второго борта. Это была смелая, но тщетная попытка. Едва грянул первый залп из нескольких стволов главного калибра, на дубовые борта уже горящего флагмана обрушился шквал раскаленных ядер. Бульварк наполнился дымом. Затем возле одного из орудий с грохотом и пламенем взорвался пороховой картуз, срывая с креплений многопудовую бомбарду. Словно бронзовый таран, ожившее чудовище, обретшее невиданную прежде подвижность, поползло со скрипом и лязгом прямо на командующего, зажимая его между соседней бомбардой и прогорающим бортом. Наполеон стоял ни жив ни мертв, глядя, как все ближе с каждым мгновением, с каждым качанием на волне подползает взбесившаяся бронзовая махина.
        - Ultima ratio regum, - глядя на подкрадывающуюся гибель, шептал он. - Последний довод королей.
        - Ядрен батон! - раздалось совсем рядом.
        Сильные руки ухватили генерала и рывком, точно это был не прославленный военачальник, а куль с овсом, перебросили Бонапарта через орудийный ствол. Раздался гулкий удар. Взбесившаяся бомбарда грохнула всей тяжестью в прогоревшую древесину и, проломив ее, вылетела за борт.
        - Я вас по всему кораблю ищу! Шо вам тут неймется?! - подхватывая находящегося в шоке генерала, закричал Лис. - Нате вон мокрую тряпку, закройте лицо, не дышите всякой хренью!
        - Это разгром, - шептал Наполеон. - Какой позор!
        - Какой еще позор?! - вопил Сергей. - Уходить надо, эта посудина вот-вот рванет к Бениной мамаше!
        - Я привел сюда людей, они погибнут тут из-за меня…
        - Ох, говорила мне старушка-мать, не связывайся с гениями, у них мозги набекрень.
        - Лис подхватил маленького корсиканца под мышки и, преодолевая попытки упираться, последовал в пролом вслед за бомбардой.

* * *
        Я шел по Вандомской площади, уже лишенной конной статуи Людовика XIV, Короля-Солнца, но еще не украшенной знаменитым наполеоновским колоссом в честь победы при Аустерлице. По утверждению Талейрана, неподалеку отсюда сегодня утром должно было состояться мое задержание агентами тайной полиции. Я уже видел их, хотя они и старались оставаться незамеченными. Эти ищейки уже научились скрываться в толпе и прятаться за углами домов, но все еще не могли отвыкнуть сопровождать выбранную жертву буравящим спину взглядом. Но сейчас меня больше интересовало другое: эскадры неминуемо должны были встретиться!
        Сразу после разговора с Талейраном я предупредил Лиса о возможных последствиях неаполитанских романтических коллизий. Увы, это были лишь подозрения, не подкрепленные ничем, кроме опыта нашего, такого похожего, но все же другого мира. Здесь события могли разворачиваться иначе. Нельсон мог задержаться в пути, отправиться громить беззащитный Тулон, да и вообще, бог весть что могло взбрести ему в голову. Кто знает, что было написано в приказе лордов адмиралтейства? В любом случае Сергей не мог прийти к адмиралу Брюйе и заявить, что сейчас лучше не соваться в Александрию, поскольку Нельсон, по его сведениям, полученным из вещего сна, повздорил с любовницей и задержался на день с выходом в море. А адмирал не мог, сославшись на столь достоверный источник информации, дать команду развернуть огромный флот и плыть неведомо куда. Хотя известная пословица утверждает, что кто упрежден, тот вооружен, этим оружием не всегда удается воспользоваться.
        Я свернул к недостроенной громаде церкви Святой Марии Магдалины. В нашем мире спустя несколько лет император Наполеон решил устроить в этом здании музей военной славы Великой армии. А сейчас заброшенные стены уныло спали в деревянных лесах, давая ночлег парижским клошарам, а сам Наполеон… Я активизировал связь.
        - Лис, как там у вас?
        - Сказать, как в заднице, - это ничего не сказать! Там хоть тепло и не дует…
        Я увидел унылую картину глазами напарника. Качаясь на волнах жалким островком былого величия, в клочьях пены дрейфовал обломок корабельной мачты. Вокруг него, держась кто за дерево, кто за обрывки снастей, отчаянно боролись за жизнь полторы дюжины матросов, солдат и офицеров армии вторжения. Бой еще кипел, я видел, как, пылая, все больше погружается в воду громада «Ориенталя». Корабль был обречен, но продолжал стрелять. Море все больше наполнялось спасающимися вплавь французами, силящимися ухватиться за все, что хоть как-то может плыть. Я видел баркас, в котором без весел, прижавшись друг к другу сидело человек двадцать; еще примерно столько же плыло рядом, уцепившись за борта. Лодка была переполнена и все больше наполнялась водой. Находившиеся в ней люди постоянно вычерпывали ее шляпами, а то и вовсе горстями. Но так у них была хоть какая-то надежда на спасение. Время от времени в воду посреди людского скопища со свистом врезались попадавшие недолетом или перелетом ядра, взметывая к небесам столб брызг. А затем на волнах становилось тихо. Ни воронки от взрыва, ни голов. Одно из таких рвануло
неподалеку, и я увидел, как осколок ударил в плечо цепляющегося за обрывки вант драгунского полковника. Вода тут же окрасилась кровью, бедняга застонал и ушел под воду.
        - Лавинье! - послышался за спиной Лиса сдавленный голос Бонапарта. - Проклятье! Они убивают моих храбрецов!
        - Мы все обречены! - крикнул ему в ответ кто-то. - Все погибнем!
        - Не сметь! - откликнулся Бонапарт. - Сражение не окончено, пока мы не победили!
        Между тем бой все более и более превращался в беспощадный разгром, подобный резне, которую устраивает в отаре испуганных овец голодная, обезумевшая от крови волчья стая. То, что совсем недавно называлось французской эскадрой, прекратило существование. Линейные корабли арьергарда уныло покачивались на волнах под белыми флагами. Транспорты разбежались во все стороны, пользуясь тем, что победителю не до них и на всю эту парусную мелочь ему попросту не хватит сил для преследования. Один из фрегатов покидал место сражения во главе множества более мелких судов. Еще два под огнем англичан оставались здесь, пытаясь спасать тонущих.
        - Господи, я прогневил тебя своей гордыней, - слышался за спиной Лиса стон Бонапарта. - Так покарай меня, Господи! За что же ты обрушил десницу свою на малых сих?
        - Корабль! - вдруг закричал один из держащихся за мачту матросов.
        Из-за клубов стелющегося над водой удушливого дыма выходил легкий двухмачтовый бриг под английским флагом. Я видел, что его пушечные порты задраены, у борта суетятся люди. Едва заметив в воде очередного страдальца, бриг устремлялся к нему, и в волны летел спасательный круг на длинном лине.
        - Мы спасены! - закричал тот же голос. - Эй-эй, мы тут! Спасите нас!
        - Нет! Нет! - запротестовал Наполеон. - Только не это! Только не плен!
        Бонапарт оттолкнулся от мачты и не слишком умело, по-собачьи, припустил от корабля.
        - Величество! Блин, сир! Ядрен батон! Генерал, ну куда вас понесло?! - Лис бросился за командиром. - Я шо тут, нанимался с мешками золота плавать? Знаете, какое оно тяжелое?!
        - Да!
        - А сколько плыть до Александрии?
        - Неважно.
        - Еще как важно! - Он было хотел что-то добавить, но вдруг из-под воды, точно ракета, стартующая с подводной лодки, стремительно выскочило комлем[Комель - толстая часть ствола дерева непосредственно над корнем и корневищем.] вверх искореженное дерево и рухнуло на волны, прямо рядом с генералом и лейтенантом его гидов.
        - Дерево-то здесь откуда?! - возмутился Лис.
        - Но это же…
        Я был вынужден переключить внимание: два невзрачных человека в штатском стояли, уперев пистолетные стволы мне в живот, еще трое держались у меня за спиной.
        - Гражданин майор, сдайте оружие и следуйте за нами.

* * *
        Дальнейшие события развивались так, как и предрекал Талейран. Я провел в уже знакомом мне здании столько, сколько нужно было малышке Софи, чтобы прибежать, размазывая слезы по очаровательному личику, к пылкому воздыхателю и устроить генералу образцово-показательный скандал, упрекая его в коварном вероломстве или вероломном коварстве или же в том и другом попеременно. Конечно, Бернадот опешил от такого натиска и минут десять пытался добиться от вошедшей в раж любовницы, что вообще произошло. Но та всхлипывала и сыпала упреками, как механическая сеялка, пока не почувствовала, что возмущенный разум гасконца наконец достиг точки кипения.
        - Как вы могли! Я так верила вам, зачем вы приказали арестовать Виктора?!
        - Я приказал арестовать Виктора? - искренне удивился военный министр. - Ничего подобного у меня и в мыслях не было…
        - Лжец! - Софи демонстративно подняла руку, чтобы отвесить пощечину, и задержала ее, давая Бернадоту возможность перехватить запястье и начать лобзать ее тонкие пальцы. - Кто же, если не ты?! Виктор - честный офицер. Он храбрец, он герой! Я думала, и ты тоже. - Она всхлипывала, с трудом удерживая то ли смех, то ли рыдания. - А ты!.. Это мерзко! Я так верила тебе! Ты разбил мне сердце!
        - Погоди, любовь моя, я во всем разберусь. Кто смеет без моего ведома арестовывать офицеров Главного штаба?
        - Ты лжешь!
        - Клянусь! Не пройдет и двух часов, как майор Виктор Арно будет здесь, на этом самом месте!
        Бернадот не бросал слов на ветер. Очень скоро в здании тайной полиции вновь появился полковник Ландри с именным предписанием незамедлительно передать офицера военной разведки майора Виктора Арно его командиру. У меня создалось впечатление, что занимавшийся мной следователь, и до того не слишком понимавший, зачем я ему нужен и чего от меня хотят добиться, с превеликой радостью сбагрил арестанта с глаз долой. На этот раз Ландри был хмур и не задавал вопросов. Он кивнул мне на экипаж, стоявший у входа, и, буркнув: «Вас отвезут», прыгнул в седло рыжего ирландского гунтера. Меньше чем два часа спустя с момента встречи Бернадота с крошкой Софи я стоял в кабинете министра, ожидая резонных вопросов.
        - Чего они от вас хотели, Виктор? - оглядев меня, точно надеясь отыскать следы пыток, спросил великодушный спаситель.
        - Интересовались вами, мой генерал. Похоже, вы под сильным подозрением. Следователь говорил о каком-то архиве, утверждал, что я, как верный сын Республики, должен выяснить какой-то шифр, якобы известный вам. Я не понял, речь шла о каких-то цилиндрах Джефферсона…
        Глаза южанина вспыхнули недобрым пламенем.
        - Вот как?
        - Чистая правда, мой генерал. Следователь требовал, чтобы я поторопился, если хочу спасти жизнь себе и невесте. Признаться, я чрезвычайно взволнован этим. Я-то что, судьба всякого солдата погибнуть, когда придет черед. Но Софи… Думаю, придется ее отослать подальше и надежно спрятать.
        - Вы что же, испугались их угроз? - вспыхнул гасконец.
        - Я не считаю себя вправе подвергать жизнь любимой такой опасности и потому делаю, что могу. К сожалению, иных способов к ее спасению у меня нет.
        - Зато есть у меня! - забывшись, процедил военный министр.

* * *
        Бриг прошел мимо, совсем рядом, так что глазами Лиса я мог рассмотреть выражения лиц английских матросов, высматривающих в воде тех, кого еще можно спасти.
        - Похоже, они нас не видят! - не скрывая удивления, констатировал Сергей.
        - Вероятно, так и есть, - угрюмо глядя на проплывающий мимо борт, подтвердил Бонапарт.
        - Но такого не может быть!
        - Но мы же это видим, - мрачно отозвался Наполеон. - А оспаривать очевидный факт - глупо.
        - Что за чудеса?! Сломанное дерево посреди моря, мы вдруг превратились в людей-невидимок…
        - Там, на берегу, - нерешительно проговорил генерал, - когда разрывали корни дерева, я бросил в реку сломанную ветку. Она плыла и плыла, пока не рухнул ствол, а затем стремительно ушла под воду. Я тогда еще велел опустить останки в море. И вот сейчас…
        - Нет, ну это какая-то такая хухра мухровая, что и на уши не натянешь!
        - При чем здесь уши? А вдруг тем самым я дал воссоединиться этим двум, уж не знаю, как их называть. И вот теперь… Кто знает, к добру ли это?
        Глава 23
        Никогда не советуйтесь со своими страхами.
        Генерал Томас «Каменная стена» Джексон
        Вечером я снова был у Талейрана. Дорога в подземное убежище уже была знакома. Я зашел в лавку старьевщика Ферре и «несколько задержался там». Министр иностранных дел встретил меня радушно, предложил отменного хереса, словно бы между прочим рассказал, что выиграл полторы сотни золотых в ломбер у австрийского посла, и, повздыхав, какая прелестная у того супруга, даже посоветовался, что лучше отправить ей в подарок: букет лилий или сразу жемчужную брошь?
        Начало беседы отчаянно настораживало. Мне была хорошо известна слава колченогого министра как отчаянного ловеласа и, что удивляло многих, любимца дам. Впрочем, ни в уме, ни в остроумии, ни в галантности, ни, тем паче, в аристократической способности щедро, но без буржуазной пошлости тратить деньги Талейрану было не отказать. Однако вряд ли руководитель или, как минимум, один из руководителей Метатрона пожелал видеть меня лишь для того, чтобы похвастать светскими успехами. И еще менее вероятно, спросить квалифицированного совета по столь щекотливому поводу.
        Между тем все это время Талейран продолжал сверлить меня изучающим взглядом из-под чуть опущенных век с вальяжностью тигра, готового в любую минуту сразить когтистой лапой зазевавшуюся жертву. Как мне представлялось, бывший епископ Отенский силился понять: доходит ли до меня смысл затеянной им подковерной игры, или искусный боец не затрудняет себя излишними размышлениями? Меня больше устраивало второе предположение. Я подкрутил ус, не замедлил включиться в беседу о прелестной жене австрийского посла, о том, какие женщины ветреницы и что найти среди них ту, единственную, о которой поют романтические пииты, столь же непросто, как, опустив в море руку, достать жемчужину.
        - Отменный поэтический образ, - одарив меня благосклонной улыбкой, кивнул Талейран. - Надеюсь, вы позволите мне использовать его в записке к жемчужной броши?
        Я широко улыбнулся, радуясь случаю быть полезным могущественному покровителю. Однако мне было вовсе не до смеха. На сегодняшний день я единственный во Франции знал о разгроме эскадры, о пленении тысяч солдат, моряков и о чудесном спасении главнокомандующего. За Бонапарта волноваться не приходилось, рядом с Лисом он был в относительной безопасности. А вот то, что происходило сейчас во Франции, тревожило не меньше, чем фатальное начало египетской кампании.
        Замысел Талейрана постепенно прояснялся. Во всяком случае, мне так казалось. То, что бывший епископ Отенский стравливал военного министра с Директорией, шаг за шагом подталкивая того к захвату власти, мог понять даже бравый майор Арно. Но вряд ли Метатрон ограничился бы этим. Конечно, Бернадот вовсе не был пустым местом, пешкой на великой шахматной доске. В нашем мире, как показала неопровержимая практика - критерий истины, этот гасконский выскочка стал замечательным королем Швеции, положив начало очень дельной и любимой народом династии. Однако знать об этом Талейран не мог. Он видел в нем лишь фанфарона в золоченом мундире, напрочь лишенного качеств правителя, а тем паче государя.
        Стало быть, по мнению надменного аристократа Талейрана, этот сын беарнского нотариуса должен сделать за него всю грязную работу. При таком раскладе Бернадот - кровавый тиран, а мудрый и дальновидный министр иностранных дел - спаситель Отечества.
        Пожалуй, только личное вмешательство Отца Небесного с эскадрильей ангелов сегодня может помешать Бернадоту свалить Директорию. Популярный в войсках генерал запросто поднимет гарнизон Парижа и сбросит в Сену горстку трепачей-политиканов, которых в столице и без того не жалуют и, что хуже того, не уважают. Но что дальше? Пойдет ли за узурпатором Франция? Как поступят командующие рейнско-мозельской и итальянской армиями, захотят ли исполнять приказы мятежника? Ответов у меня не было. Но опыт подсказывал, что переворот грозит очередной грандиозной смутой. Напуганная французскими победами, Европа в едином порыве бросится ровнять с землей бунтарскую Республику, стоит лишь ей проявить слабину.
        Бернадота, чересчур бойко шагавшего по карьерной лестнице, недолюбливали очень многие генералы. Пожалуй, главным его недругом среди высшего командования Республики был другой южанин - маленький корсиканец Наполеон Бонапарт.
        Словно в насмешку, судьба буквально столкнула их лбами много лет тому назад у двери в спальню прелестной Дезире Клари. Немудрено, что очаровательная девушка с ангельским личиком и бархатистым взглядом черных глаз предпочла статного красавца, пусть и сержанта, тощему, невзрачному лейтенанту-артиллеристу. Очень скоро она стала мадам Бернадот, и этого проигрыша ревнивый к чужим успехам Наполеон простить гасконцу не мог. Сегодня они были в одном чине, и это еще больше настраивало Бонапарта против недавнего боевого товарища. В Итальянскую кампанию они сражались бок о бок, но всякий раз, когда храбрость Бернадота, его острый ум и стремительная атака приносили успех, Наполеон отмечал это в своих донесениях подчеркнуто сухо, порой начисто забывая упомянуть автора побед.
        Можно было не сомневаться, что как только Бонапарту в Египте станет известно о военном перевороте в Париже, он забросит мамелюков и пирамиды, оставит сфинкса с носом и тут же бросится обратно, чтобы «покарать узурпатора», или, попросту, свести счеты. Не нужно быть Нострадамусом, чтобы предсказать: стоит в такой ситуации Наполеону высадиться во Франции, и полки, словно по мановению дирижерской палочки, начнут переходить под знамена победителя Италии. А уж в полководческих дарованиях Бернадот уступает маленькому корсиканцу, тут двух мнений быть не может.
        Имеет смысл предположить, что следующим шагом Талейран захочет вернуть Наполеона домой. Его отсутствие уместно в момент захвата власти, ибо в таком случае помешать мятежнику Бонапарт не сможет. А затем лучший полководец Республики должен появиться, словно чертик из табакерки, чтобы вместе с бывшим епископом спасти милую Францию, и, как говорят фокусники: «Следите за руками».
        Вероятно, свойственное многим политикам высокомерие по отношению к людям оружия заставляет Талейрана совершить ошибку. Он и Наполеона видит только как отточенный меч в своей руке. Вот здесь-то и придет, по его логике, черед достать туз из рукава. Король умер, да здравствует король! Людовик XVII восходит на престол своих предков. Бывший епископ Отенский становится первым министром венценосного юнца, а храбрый генерал Бонапарт, уж не знаю, - коннетаблем, маршалом Франции? Тут могут пригодиться и его «бретонские корни». А все прочие эмигранты останутся за бортом, будут допущены на родину из милости и расставлены по местам так, как пожелает господин первый министр. А что, хороший план.
        Правда, я бы не поручился, что, по замыслу Талейрана, это конец партии. Тайные переговоры с лордом Габерлином, доскональное знание интимных обстоятельств Неаполитанского королевского двора, а возможно, и сегодняшняя игра в ломбер с австрийским послом свидетельствовали о другом.
        Игра Метатрона не ограничивалась восстановлением королевской власти во Франции. Чтобы просчитать ее до конца, у меня, увы, почти не было информации. Я с тоской глядел на вместительные архивные шкафы за спиной министра. Они были под завязку набиты документами неимоверной ценности. Каждый пакет, каждая папка, хранящаяся там, позволяли увидеть механизм действия европейской, да и мировой политики. Да что там увидеть - изменить ход истории и судьбы народов в сторону, выгодную колченогому министру! Но я уже мог уверенно сказать: в план Талейрана закралась ошибка. Зря он радовался ссоре между Нельсоном и леди Гамильтон. Армия, на которую он возлагал такие надежды, сегодня перестала существовать. И потому одному Богу известно, что может случиться дальше.
        Между тем Талейран продолжал говорить о поэзии, о любви и о дружбе. О том, что нет и быть не может ничего прекраснее благородной преданности и самоотверженности…
        - Да, кстати, - будто вспомнив что-то, сказал он. - Я слышал, ваш друг или, вернее, побратим служит у генерала Бонапарта в эскадроне гидов?
        - Верно, монсеньор.
        - Думаю, он чрезвычайно обрадуется вашей скорой встрече. - Он сделал жест, демонстрируя, что аудиенция закончена. - Сейчас вы получите у секретаря письмо, которое следует доставить генералу Бонапарту, и проездные документы. Помните, никто, кроме нас троих, не должен знать не то что о содержании, а даже о существовании переданного вам послания. Будьте чрезвычайно осторожны.
        - Как прикажете, монсеньор.
        - У вас есть вопросы, просьбы?
        - У меня дурное предчувствие, - решился я засветить краешек имеющейся у меня информации.
        - Оставьте, пустое.
        - И все же я чувствую - с нашей эскадрой случилось ужасное. Мы с побратимом, как говорят в России, съели вместе не один пуд соли, и если у него неприятности, я живо ощущаю их.
        - Оставьте, - повторил министр иностранных дел и расслабленно отмахнулся, - в эту пору года Средиземное море тихо, англичане, как вы помните, опоздали с выходом, мамелюки, конечно, прекрасные наездники, однако век их острых сабель давно прошел, а флота они не имеют. Бонапарт высадится в Александрии и быстро приведет их к покорности. Так вот, майор, риск минимален. - Он собрался было отпустить меня, но вдруг поманил к себе пальцем. - Скажите, друг мой, а что это за история о золоте на берегах Сакраменто? Де Морней утверждал, что у вас есть карта…
        Я вызвал Лиса, чтобы высказать ему все, что я думаю о его золотой авантюре, но Сергею было не до того. Он, стиснув зубы, загребал какой-то доской, точно байдарочным веслом, оседлав ствол дерева, невесть откуда взявшийся посреди моря.
        - Капитан, да он опупел! - возмутился Сергей. - Где я ему сейчас карту найду?! Пусть сюда подгонит какую-нибудь шхуну, так я ему еще расскажу, где в ЮАР золото Флинта искать, и про копи царя Соломона песен напою… Кстати, хорошая мысль, надо будет кому-нибудь втюхать. Представляешь, заявиться сейчас к мамелюкам и подписать их на такие горно-обогатительские работы?
        - Горно-обогатительные, - поправил я.
        - Как по мне, так лучше игорно-обогатительные, но ты умный, тебе видней. А раз уж умный, то сам там и крутись, а я погреб дальше, потому шо как-то меня однообразная сырость местного пейзажа уже замумукала.
        - Да, я видел эту карту, но говорить о ней лучше с моим другом Рейнаром. Это его собственность.
        - Неосторожно, ах как неосторожно! Куда вернее было бы оставить ее здесь, в Париже. В бою всякое может случиться. Было бы неприятно, когда б такое сокровище попало в чужие руки. Я знаю, барон, у вас замечательная память. Быть может, вы могли бы восстановить то, что на ней изображено?
        - Сомневаюсь, я не особо вглядывался.
        - А вот это опрометчиво. Золото - кровь нашей жизни. Кто владеет им, повелевает миром. Но в любом случае, друг мой, при встрече с месье д’Орбиньяком потрудитесь убедить его, что нам следует действовать вместе. Я хорошо знаю те земли, о которых идет речь, и многих влиятельных людей по ту сторону океана. Вместе мы сможем воспользоваться картой вашего друга, не слишком опасаясь за свою жизнь. Если же вы пожелаете рискнуть и действовать самостоятельно, боюсь, у вас очень скоро возникнут многочисленные трудности, порой фатального свойства.
        - Вы меня пугаете?
        - О нет, это было бы глупо. Предупреждаю, ибо чувствую к вам расположение. А потому рекомендую убедить вашего друга быть не только храбрым, но и благоразумным. А теперь ступайте. В Тулоне вас будет ждать корвет «Марианна». Его капитан проинструктирован доставить вас туда, куда вы прикажете.

* * *
        - Берег… - прошептал Лис. - Шоб мне повылазило, берег!
        Желтая песчаная коса, пологим склоном поднимавшаяся над кромкой вод, манила к себе выбившихся из сил мореплавателей, нашедших спасение на неведомо откуда взявшемся дереве. Кем бы ни было оно послано, это был воистину бесценный дар. То ли влекомое подводным течением, то ли управляемое неподвластной разуму силой, оно держало курс к берегу увереннее опытных мореплавателей.
        - Эх, прихватить бы с собой такую штуковину… - мечтательно бормотал Лис, глядя, как минута за минутой приближается берег, как призывно машут широкими листьями далекие пальмы. Спустя еще несколько минут комель с торчащими во все стороны обломками корней вгруз в песок, недвусмысленно дав понять, что дальше придется идти пешком.
        - Держитесь, мой генерал! - Лис ухватил руку обессиленного Бонапарта, перекинул через плечо и поволок к берегу. - Щас доберемся до пляжа, устроим пикничок. Да вы не волнуйтесь, просушим на солнышке порох, настреляем шашлыков.
        - Благодарю тебя, Рейнар. Ты в который раз спасаешь мне жизнь.
        - Ой, да чуть шо, обращайтесь!
        - Пока я жив, я не забуду того, что ты для меня сделал. Твой подвиг заслуживает награды… - В этот момент рука Бонапарта нащупала висевший на шее Сергея туго набитый кошелек. - Что это?
        - Как шо? Я ж говорил, золото.
        - Откуда?
        - Вот странный вопрос. Нашел в дупле нашего дерева.
        - Там не было никакого дупла!
        - Зато на «Ориентале» было.
        - Ты что же, ограбил казну? - Наполеон заговорил неожиданно резко.
        - Ничего себе, благодарность! Я ж героически прихватил денег на завоевание Египта. Остальное золото на дне, а мы здесь. Не думаю, шо положить столько звонких баблонов на личный счет Нептуна - лучшее применение для честно награбленного, чем прихватить их с собой на передний рубеж. Или вы думаете, шо наши мокрые портки напугают мамелюков и они дружно утопятся в Ниле? Не тешьтесь иллюзиями! Как сказал один умный человек: для войны нужны три вещи - деньги, деньги и еще раз деньги! А, это ж вы сказали!
        - Я такого не говорил.
        - Значит, еще скажете. Не придирайтесь к мелочам.
        - И все же это форменный разбой.
        - Ладно, в следующий раз я сниму форму перед тем, как позаботиться о нашем пропитании, пропивании и просыпании и, как уже было сказано, о победе нашего практически отсутствующего, но доблестного оружия.
        Между тем вода у берега едва достигала колен. Потом чуть прикрывала щиколотки и наконец…
        - Мой генерал, разрешите доложить: ваша армия в моем лице полностью десантирована на египетский берег.
        - Армия! - хмыкнул Наполеон, хмурясь и оглядываясь в сторону ласкового синего моря, залитого ярким, хоть и вечерним солнцем.
        - С точки зрения человеколюбия, - Лис скинул с плеч мешочки с золотом, перетянутые кожаным ремешком, - дли победы этого более чем достаточно… Кстати, мой генерал, у вас нет чистого платка - высыпать бриллианты?
        Наполеон кинул гневный взгляд на спасителя.
        - Рейнар, если мне и впрямь суждено величие, а не глупая смерть в этой никчемной земле и я пожелаю дать подобающую твоим способностям должность, потрудись напомнить мне на пушечный выстрел не подпускать тебя к казне.
        - Ну и глупо. Я ж все в дом! Ну, хотите, могу обратно сплавать. Кстати, - он достал из кармана адмиральскую подзорную трубу, - а дерева-то нет.
        - Проклятье! - себе под нос пробормотал Наполеон. - Что ж, если вся армия в сборе, время побеждать!

* * *
        В моей комнате пансиона на улице Красного Колпака меня ждала Софи. Я открыл дверь и увидел ее сидящей как ни в чем не бывало перед стареньким трюмо.
        - Заходите, барон, - чуть скосив на меня глаза, радушно произнесла она. - Не стойте на пороге.
        Восхитительно - приглашать меня в мою же комнату! В этом была вся Камилла Готье. Я вошел и закрыл дверь на ключ.
        - О, мой нежный друг желает обезопасить наше уединение от незваных гостей?
        - От одной незваной гостьи не помог даже замок.
        - Благодарю за комплимент, Виктор, - без всякой улыбки ответила актриса. - Если вы решили воспользоваться моим визитом для объятий и прочих нежностей, прошу вас несколько повременить. У меня серьезный разговор.
        - Неожиданно, - хмыкнул я.
        - То, что девушка с такими глазками, такой грудью, талией и бедрами вообще умеет разговаривать, - само по себе неожиданность для большинства мужчин. А уж после той размолвки, - она указала на потолок, намекая на учиненный мною не так давно скандал, - так и вдвойне неожиданно. Однако же, друг мой, банальное чаще всего так скучно, а скука для вас, насколько я могу судить, худшее из зол. Разве я не права?
        Она смотрела на меня насмешливым взглядом. Сейчас в ней нельзя было узнать ни романтичной крошки из Митавы, ни страстной возлюбленной, с которой мы коротали ночи по дороге в Париж.
        - Что ж, я слушаю.
        - Надо бы потупиться и вздохнуть, мол, я не знаю, с чего начать, столько думала, представляла встречу, подбирала слова…
        - Это можно опустить, мадемуазель. Это из другой роли.
        - Спасибо, Виктор, я знала, что ты поймешь. Так вот, барон де Вержен. Я пришла обратиться к вам за помощью и в обмен предложить свою.
        - Мне следует верить?
        - Это рискованно, но разумно.
        - С первой частью утверждения заранее согласен.
        - Попытаюсь убедить в правдивости второй. Если не возражаете, для этого придется немного рассказать о себе, иначе у вас останется превратное суждение о причинах моих поступков. Заметьте, я не пытаюсь обелить себя в ваших глазах и не оправдываюсь. Просто вам лучше знать, что было прежде, чтобы понимать, что есть сейчас и будет впредь.
        - Пожалуй, - согласился я.
        - Итак, моя дорогая матушка, царство ей небесное, Флоранс Готье была вывезена из Франции в Луизиану на корабле флота его величества с тремя десятками других девушек, в сопроводительных документах которых значилось «проститутка».
        Она посмотрела на меня, чтобы оценить произведенный эффект. Должно быть, такое признание ей далось непросто. Впрочем, эта особа была замечательной актрисой, и различить, играет она или говорит правду, я бы не взялся.
        - Так вот, - продолжала девушка, - Флоранс не была проституткой, она была актрисой в Бордо. Там ее домогался некий дворянин, матушка не хотела называть его имени. После долгих ухаживаний она сдалась. Увы, бедным актрисам трудно устоять против богатых галантных вертопрахов. Когда же маменька пришла к виновнику сообщить о своей беременности, тот ужасно перепугался, как бы эта новость не дошла до родственников жены, и позаботился, чтобы недавняя пассия отправилась за океан, так сказать, на казенный счет. Там, в Луизиане, у приехавших дам был шанс начать жизнь сначала, хотя, насколько мне известно, воспользовались им единицы.
        Матушке повезло: она приглянулась некоему фермеру, который даже взял ее в жены, - она была очень красива. А спустя шесть месяцев родилась я. Отчим так никогда и не стал мне отцом, даже фамилию я всегда носила не его, а мамину. Но все же он кормил меня, одевал и даже научил грамоте. Маменька старалась быть ему доброй женой, однако она не могла стать хорошей фермершей. Она замечательно пела, восхитительно танцевала и декламировала стихи, но впадала в оцепенение при виде коровы. Если она бралась что-то готовить, то даже негры на плантациях отказывались есть ее стряпню, угрожая бунтом. Флоранс умерла, когда мне было десять лет. Как сказал доктор, от тоски.
        Вероятно, та же судьба ждала и меня. После смерти матери отчим и вовсе перестал мной интересоваться, я стала для него чем-то вроде кухонной прислуги, из милости жующей свой хлеб. Так продолжаться не могло. Когда мне исполнилось тринадцать, я сбежала из дома и прибилась к театру.
        - Играли мальчишек? - спросил я.
        Камилла улыбнулась:
        - И девочек, и мальчиков, и даже пугливую лань в какой-то глупой пьесе про древних героев. Когда мне исполнилось шестнадцать, мужчины уже вовсю обращали на меня внимание. А к семнадцати я завела первого любовника.
        - Арман?
        Девушка рассмеялась:
        - Он появился спустя два года и был, конечно, далеко не первым. Признаюсь, за это время я многое поняла, и положение, в котором я оказалась, меня не порадовало.
        - Все мужчины - козлы? - упреждая традиционный навет, спросил я.
        - Ну что вы, барон, я бы никогда не стала делить ложе с козлом. Но даже самый умный из них теряет разум, тиская мою грудь или ягодицы. Чертовски смешно видеть, как в глазах, еще совсем недавно полных мысли, появляется непроницаемый туман, когда тот, кто совсем недавно считал себя повелителем, становится покорным рабом. Будучи умелой любовницей и разумной женщиной, можно сколько угодно держать мужчину в повиновении.
        - Не всех, Софи, не преувеличивайте. Не всех.
        - Это правда. Хотя, признайтесь, барон, вы тоже пленились легким румянцем, невинными глазками и набухшими сосками под газовым пеньюаром.
        Я промолчал, и Камилла победно улыбнулась:
        - И все же вы смогли вырваться из медовых сетей. Это делает вам честь. Потому-то я здесь.
        - Что ж, забавно, - я усмехнулся. - А как же Арман?
        - Арман хорош собой, ловок, отнюдь не глуп и, как я думала, абсолютно послушен. Увы, мы все ошибаемся. Когда-то я спасла ему жизнь…
        - Насколько я помню, он был приговорен к смерти из-за вас.
        - Ерунда. Он был приговорен за то, что убил человека, который хотел обладать мной. Убил, потому что хотел обладать мною сам. Я благоволила им обоим и вовсе не желала смерти кому бы то ни было. Так что, Виктор, его приговорили не из-за меня. А вот все наши последующие мытарства действительно начались с той самой истории.
        - Быть может, они начались потому, что некая прелестная актриса считала, что достойна куда большего, чем представлять на сцене жеманных недотрог и купаться в обожании похотливых юнцов?
        - Что вы, среди моих поклонников были и люди вполне зрелые. Но, по сути, друг мой, вы правы. Ведь вы согласны, что я достойна большего?
        - Не стану спорить. Тем более, не совсем понимаю, к чему этот разговор. Покровительство Талейрана обеспечит вам высокое положение в обществе.
        - Как сейчас, в постели этого гасконского павлина?! - скривилась крошка Софи. - Завтра он сменит меня еще на какую-нибудь миловидную вертихвостку, а ту, наигравшись, на другую, а потом вернется к жене, блистая золотым шитьем и рассыпая кучу пустых комплиментов. Я никогда в жизни не любила мужчину, но согласна попробовать хотя бы научиться уважать их. А Талейран… Игрок в шахматы не привязывается к фигурам. Имеет смысл лишь выигранная партия.
        - А как же Метатрон?
        - Метатрон… никто не знает, что это такое. Как мне представляется, это лишь выдумка Талейрана. Миф, который он с каждым днем наполняет смыслом, превращает в устрашающую реальность. И вы, барон, и я, и еще десятки, а может, сотни или тысячи людей - это Метатрон. Этот чудовищный хромец, похожий на дьявола Асмодея, не успокоится, пока не опутает своей липкой паутиной всех, до кого дотянется. Его единственная страсть - власть, полная и безоговорочная. Ему даже не нужен результат, он просто обожает играть человеческими судьбами, жаловать, осуждать, возносить и втаптывать в грязь. И Арман, мой послушный, милый Арман, похоже, влюблен в это исчадие ада куда больше, чем в меня.
        - Понимаю вашу ревность, мадемуазель, и все же потрудитесь объяснить, зачем вам понадобился я? Полагаю, что после наших страстных ночей по дороге в Париж идея, будто, переспав со мной, можно освежить его чувства и напомнить о былом, уже не кажется вам такой удачной.
        - Надеюсь, Виктор, это глупая шутка. Вы замечательный любовник, мне было очень хорошо с вами в постели. Но… прошу, не заставляйте думать, что и у вас мозг находится ниже пояса, а не тут. - Она постучала себя по лбу.
        - Прошу извинить меня.
        - Извинения приняты. Итак, мой дорогой барон, как я уже сказала, Арман спит и видит, чем бы еще угодить Талейрану. Вчера он проболтался министру о золоте Сакраменто. Этот сатанинский епископ всегда нуждался в золоте. Он поблагодарил моего доблестного возлюбленного благосклонным кивком и велел разузнать о сокровищах побольше. Когда радостный Арман примчался с этим ко мне, сияя, точно вылетевший из-под чекана луидор, я напомнила ему, что совсем недавно мы желали уехать в Америку, найти золото и обеспечить самим себе богатую и привольную жизнь. Впервые с момента нашего знакомства Арман накричал на меня, сказал, что я ничего не смыслю, что эти сокровища будут нашим вкладом в мировую власть, что скоро вся Европа склонит колени перед Метатроном. Чтобы я не смела обсуждать распоряжения Самого. - Камилла подняла указательный палец. - Пропади он пропадом!
        - Хорошо, суть мне ясна. Что дальше?
        - Виктор, из вас бы, несомненно, получился хороший актер. Вам без особого труда удается водить за нос и Талейрана, и Армана, и Бернадота, и, полагаю, Конде с его приспешниками. Но у меня наметанный глаз. Я вижу, что вы здесь играете свою игру. Не знаю какую, но не это главное. Главное, сейчас ничто не мешает нам быть союзниками. - Она встала, подошла ко мне и коснулась моей щеки тонкими пальчиками.
        - Сегодня у нас общий враг.
        Я смотрел на девушку. Пожалуй, не будь она актрисой, я бы поверил сейчас безоговорочно, но в этот миг… Кто мог поручиться, что это не проверка, не тонкая игра Талейрана?! Никто в целом свете.
        - Мне нужно подумать над вашими словами, мадемуазель.
        Софи вспыхнула:
        - Подумайте! Голове, пока она не отделена от тела, свойственно думать. Ах да, вот еще, майор, поспешите в министерство. Генерал Бернадот чрезвычайно желает видеть преданного ему Виктора Арно. Ему не терпится вас куда-то послать.
        Глава 24
        Если в руках у тебя молоток - все вокруг похожи на гвозди.
        Петр Первый
        Бернадот встретил меня в кабинете, что сразу настраивало на деловой лад. Как правило, наше общение проходило в фехтовальном зале, иногда - на конной прогулке в Булонском лесу. Сейчас лицо генерала не выражало обычного благодушия. Он вышагивал по своим апартаментам, точь-в-точь запертый в клетке хищник. Едва я переступил порог, клокочущий яростью гасконец бросился навстречу, еле сдерживая обуревавшие его чувства.
        - Рад видеть вас на воле, майор!
        Я поклонился, всем видом давая понять, что эта радость взаимна.
        - Надеюсь, вы друг мне?
        - Мой генерал, даже если бы это было не так, я бы до последнего помнил, чем вам обязан.
        Похоже, такой ответ несколько озадачил Бернадота, но, помолчав минуты две, он продолжил:
        - Сейчас очень многое поставлено на карту. Речь идет не о моей и не о вашей жизни, хотя волею судьбы они оказались крепко связаны между собой. Речь идет о тирании, которую вознамерились утвердить во Франции жалкие продажные выскочки, единственно волей случая вставшие у руля нашего любимого Отечества, - отчеканил военный министр. - В них нет и капли настоящего мужества, капли государственного ума, они насквозь продажны и лишь торгуются с эмиссарами принцев, как бы подороже сбыть опустевший трон Бурбонов. Торгуются, словно портовые шлюхи, за сколько монет готовы раздвинуть ноги. Терпеть это более невозможно. Сегодня всякий честный и благородный человек должен сделать выбор: является он истинным гражданином и патриотом Франции или бессловесным скотом, участь которого - тупо пастись, пока не отправят на убой.
        Произнеся это, Бернадот искоса поглядел на меня. Всякий в армии знал, что пламенной речью неистовый гасконец способен был поднять в атаку измотанные, прореженные огнем полки. Но я в своей жизни слышал очень много ярких речей. Принимая во внимание Лиса - даже слишком много. Но работа есть работа, я принял долженствующий вид и ответил:
        - Располагайте мной, как сочтете нужным, мой генерал.
        Военный министр рывком обнял меня за плечи.
        - Я знал, что вы храбрец, Виктор! - Он слегка отстранился и заговорил значительно тише и без пафоса: - Насколько я помню, вы недавно прибыли из Бреста?
        - Да. Не так давно.
        - Мне необходимо, чтобы вы срочно отправились туда вновь. Я бы отослал кого-то из адъютантов, но они все на виду. Вас же мало кто знает. - Бернадот подошел к зеркалу и, словно невзначай, стал накручивать на палец длинную прядь иссиня-черных волос. - Полагаю, вам знаком начальник гарнизона крепости.
        - Генерал Орн? Не слишком близко, однако мы были представлены.
        - Вот и хорошо. Я дам вам сопроводительные документы и пакет для него, отправляйтесь сегодня же, не задерживайтесь в пути. Никто не должен знать о вашем задании. Пусть считается, что я послал вас составить для меня подробную справку о состоянии дорог Бретани и о фортификационных сооружениях на побережье. Это вполне логично, министерству необходимо знать, какие силы нам следует там сосредоточить, дабы отвратить англичан от новых попыток вторжения.
        Я щелкнул каблуками, недвусмысленно давая понять, что готов выполнять задание.
        - Ступайте. - Военный министр жестом отпустил меня. - Возвращайтесь через полчаса, используйте их, чтобы распорядиться насчет дальнего путешествия. Я вручу вам пакет. И помните, друг мой, - полнейшая секретность!

* * *
        Сергей лежал на белом песке с видом туриста, которому после месяцев напряженной работы довелось выкроить денек понежиться на пляже. Его одежда, аккуратно расстеленная, сушилась на камнях. Здесь же, в углублении, чтобы не унесло неуемно дующим над землей ветром, просыхал весь имеющийся в наличии порох. Лис нежился на солнце, прикрыв глаза, расслабленно слушая насвистывающих в пальмовой роще птиц и тихий ропот волн, уже который век пытающихся поглотить этот благословенный спасительный берег. Наполеон сидел поблизости, мрачно глядя на бескрайнее море, где-то далеко превращающееся в столь же бескрайнее, еще более синее небо. Пусто, лишь волны в белых клочьях пены, ни паруса, ни точки на горизонте…
        - Вас что-то гнетет, мой генерал? - не открывая глаз, поинтересовался Лис.
        - По-твоему, для этого нет причин?
        - Я бы сказал, валом. Но, может, шо-то конкретное: например, кушать хочется или, может, там, пить…
        - Я думаю о тех, кому уже не требуется ни того, ни другого.
        - Это, конечно, благородные мысли. Будь я вашим личным биографом, непременно бы сейчас задвинул, ну, в смысле, вставил, ну, в смысле, внес в анналы. - И тут Лис заговорил нараспев с драматическими паузами и придыханиями: - «И в этот миг, стоя в одном лишь нижнем белье на пустынном, выжженном безжалостным солнцем песчаном берегу западнее Александрии, Наполеон - этот любимец Марса и, что немаловажно, Венеры, думал о тех, кому не удалось спастись, кто стройными рядами перешел из-под его знамен в армию Нептуна…»
        - Да ты глумишься! - возмутился Бонапарт.
        - Ни в малейшей степени. Я ж говорю, биографы - это же что-то особенное! Вот сами подумайте, мой генерал, стал бы реальный Наполеон в такую минуту думать о тех, кто уже погиб? Нет. Как ни прискорбно, их уже не воротишь. Он бы задумался о тех, кто очутился в плену на этом берегу. От Нептуна дембеля не дождешься, но вот с теми, кто все еще жив, а таких, судя по всему, немало, есть смысл повозиться. Звучит, может, и не так величественно, но я уверен, что великий генерал Бонапарт в этот миг думал бы именно о них.

«Великий генерал Бонапарт» посмотрел на спутника, хмуря брови, затем вдруг ухмыльнулся от столь изысканной дерзости:
        - Ты прав. Следует подумать о живых. Полагаю, немалая часть транспортов либо дошла до Александрии и спустила там флаг, либо выкинулась на берег, не желая доставаться англичанам. Тех было слишком мало, чтобы угнаться за всеми. Хочется верить, что мамелюки вовсе не те дикари, о которых повествуют авторы наших романов, и что им ведомы законы войны касательно обращения с пленными.
        - Мой генерал, если вы имеете в виду, шо всякий пленник чего-то да стоит на рынке, то как раз этот закон войны они и придумали. Или кто-то из их родни. Вот только, - Сергей покосился на лежащие рядом мешочки с золотом, - боюсь, что наших золотовалютных запасов на всех не хватит. Разве что найти, с кем в картишки перекинуться… - Рейнар мечтательно вздохнул. - В любом случае, надо идти в Александрию, здесь - не с кем. Разве что с вами, так и то, стыдно сказать, моему генералу нечего поставить, кроме мундирных пуговиц.
        - Наглец! - возмутился Бонапарт. - Между прочим, это золото из моей казны.
        - Минуточку внимания. - Сергей поднял указательный палец. - Это золото из военной казны, отпущенной, между прочим, на завоевание Египта. Так как моя игра в карты - это своего рода диверсия - подрыв экономики и, главное, морального духа… - Он вдруг осекся. - Мой генерал, на горизонте всадники!
        - Чьи?
        - Уж точно не наши. Не помню, чтобы кто-то из наших пытался форсировать море верхом. - Лис бросился к сохнущей одежде, в несколько движений связал ее в узел, вложил туда пару камней и поспешил к воде.
        - Что ты делаешь?! - изумился Наполеон. - Ты что же, не знаешь, что такое честь мундира?!
        - Еще как знаю! - Лис притопил нежно-голубой тюк, и по воде пошли пузыри. - Все мечтаю, чтоб меня в маршальской форме когда-нибудь похоронили. А до этого еще дожить надо.
        - У нас нет маршалов.
        - Я и не спешу… Мой генерал, вы б тоже свой мундир притопили.
        - Это еще зачем?!
        - Чтобы не оказаться почетным заложником. Это мамелюки. Они рыщут вдоль берега, выискивая трофеи. Если вы дадите себе труд подыграть мне, у нас есть шанс вернуться во Францию с очередным пучком лаврового листа для супа. Шо-то мне подсказывает, сшить вам новый костюмчик мадам Жозефине станет куда дешевле, чем платить выкуп. Так, - Лис уставился на солнце, - где тут у нас Мекка? Ага, где-то там. Запоминайте, я - Осман Сулейман Бендер-бей, потомок турецкого султана, грозы неверных и тени Аллаха на земле - Сулеймана Великого. А вы, уж не обессудьте, мой камердинер.
        Лицо Бонапарта вспыхнуло гневом.
        - Ну, хорошо, - примирительно согласился Рейнар, - вы Сулейман Бендер-бей. У вас как с турецким?
        Всадники уже были в трех сотнях ярдов.
        - Что ж, надеюсь, оно того стоит, - с мукой в голосе проговорил Наполеон, заворачивая камни в генеральский камзол.
        Точки на горизонте становились все крупнее, превратившись в пару десятков всадников на прекрасных арабских скакунах. Теперь уже не только остроглазый Лис видел их, но и мамелюки различали мужчин неглиже у самой кромки воды. Сергей воздел руки к небесам и завопил голосом, которому мог позавидовать любой муэдзин: Муэдзин - служитель мечети, призывающий мусульман на молитву.]
        - Хвала Аллаху, защитнику правоверных! Ты услышал мои стенания и молитвы!
        - Как ты можешь?! - зашипел Бонапарт. - Ты же христианин!
        - Ну и что? Я - христианин, а Аллах - защитник правоверных, что вас смущает? Тут, как говорили латиняне, suum cuique - каждому свое…
        Через несколько мгновений всадники приблизились и обступили спасшихся, пытаясь определить на глаз, что за трофеи послало им Провидение. Горькая правда состояла в том, что они сами, по сути, уже являлись трофеями Лиса, но им до поры до времени знать об этом не стоило.
        - Приветствую вас, доблестные воины, - принимая горделивую позу и умело играя голосом, провозгласил Лис. - Я - Осман Сулейман Бендер-бей, третий сын благословенного Хаттаба ибн Али Бендер-бея, правнука могущественного и славнейшего повелителя всех правоверных, величайшего из великих султанов Блистательной Порты, Сулеймана Великолепного! Мир с ними обоими и вечное благословение Аллаха над домом Орхана!
        Если бы кому-нибудь в Европе пришла в голову мысль выучить турецкий, лучшего носителя правильного стамбульского выговора им было не найти. Система
«Мастер-линг» обеспечивала высочайшее качество речи на любом из живых, а если нужно, и мертвых языков.
        В глазах мамелюков, окруживших «французский десант», промелькнуло удивление, затем интерес. Не всякий день удается встретить на пустынном берегу потомка султана в одних подштанниках. Хоть и с тысячей оговорок, но все же мамелюки оставались вассалами османов. И ссориться с одним из представителей династии, пусть даже далеко не из первых, всадникам было ни к чему.
        Между тем Лис продолжал витийствовать как ни в чем не бывало:
        - Каждый из вас заслужил награду. Пусть золото гяуров усладит ваши дни. Эй, Карло, выдай по три золотых каждому из этих смельчаков!
        Наполеон метнул на «султанского потомка» гневный взгляд и побрел туда, где среди камней были припрятаны спасенные кошельки.
        - Вы получите еще столько же, когда доставите меня вместе с камердинером ко двору бея в Александрию.

* * *
        Закрытая связь активизировалась.
        - Але, Капитан, ты там как?
        - И вовсе я там никак. Вот, думаю, чей приказ выполнять первым: Талейрана или Бернадота?
        - Ага, иду туда, куда пошлют, а посылают часто, - с ноткой лирической грусти в голосе взвыл Лис. - Ну, к нам можешь не спешить. Я тут временно нанял Бонапарта камердинером и, скажу честно, хочу продлить это чудное мгновенье. Прикидываешь, на склоне лет сяду у камина и начну рассказывать, как гонял будущего императора в лабаз за пивом. Блин, одна подстава: у этих правоверных как раз пива-mo и нет.
        - Сергей, а если серьезно?
        - А если серьезно, мы с генералом сейчас отправляемся ко двору александрийского бея. Я - в качестве прямого, шо тот кипарис, потомка Сулеймана Великолепного, а итальянец, папаша Карло, как уже было сказано, моим камердинером.
        - Лис, а что это вас понесло в Александрию?
        - Дурацкий вопрос для соратника военного министра и буквально наперстка Метатрона. Во-первых, там кормят на халяву, а мы голодные, а во-вторых, моему камердинеру срочно нужна армия. Может, ты знаешь, где тут еще в окрестностях можно найти скопище военнообязанных французов?
        - Разумно, но каким образом? Ты что же думаешь, что бей согласится уступить тебе своих пленников?
        - Ну, честно говоря, я думаю, так и будет. Но это второй вопрос. Деталей я еще не продумал. Ты мне пока напомни, о мудрейший, кто у нас сейчас в Стамбуле сильнее всех надувает щеки?
        - Ты имеешь в виду султана?
        - Нет, это ты султана имеешь в виду, а я, как родственник, пусть и дальний, глубоко его почитаю. Согласись, как-то не куртуазно почитать владыку правоверных, не помня его имени.
        - Селим Третий, сын Османа Третьего. Довольно интересный султан. Отчаянно стремится к у становлению дипломатических и торговых отношений с Европой, замирился с Пруссией и, что было куда сложнее, с Австрией. Кроме этого учредил посольства в Париже и Лондоне. Проводит военную реформу по европейскому образцу и потому - в напряженных отношениях с собственными янычарами. Все это - на фоне войны с Россией.
        - Ну да, суворовские походы…
        - Именно так. Сам понимаешь, ситуация у султана непростая.
        - Ага. Ну, в среднем, картина ясна. Я родился и вырос в благословенной Молдавии, в Бендерах, которые, точно помню (в детстве на экскурсию ездил), были турецкой крепостью. Вышел как-то погулять, а тут русские. Трах-бабах, все в дыму, свищут ядра, подсвистывает картечь, пули зудят, шо то комарье. Короче, никакой жизни, сплошное расстройство. Уехал я горевать ко двору султана, и дражайший наш Селим, третий по счету, но первый по смыслу, в целях перенятия боевого опыта выпер меня учиться военному делу во Францию. У него ж самого куча военспецов из эмигрантов, так что там сейчас французский стиль в моде. Но, между нами, все это потому, шо он круто задолжал мне в карты. Как-то покер не для османского темперамента.
        И вот сижу я, значит, в Париже, раскидываю картишки, ну, в смысле, раскладываю карты театра военных действий, и тут вдруг - хреняк - Наполеон: «Пошли выйдем, пошли выйдем». Ну, я ему: «Если про ту партию, что мы вчера на троих с Талейраном раскидали, то кто ж вам доктор, шо в колоде по чьему-то недосмотру оказалось шесть тузов? Это ж явно типографский брак, а я честно играл теми картами, которые сданы. Я ж человек не местный, думал, во Франции так принято». Ну, короче, слово за слово, и поплыл я белым лебедем в Египет с целью налаживания дипломатических отношений.
        - Если убрать пустую трескотню, на первый (оставим, как есть) взгляд, может, и сойдет.
        - Не, друг мой, если убрать трескотню, то все это слишком легко проверяется… Ладно, думай, куда пойти, куда податься, а я пока тут прикину, как нам быстрее переломить ситуацию об колено. Ты, кстати, по поводу александрийского бея ничего такого рассказать не можешь?
        - Увы, нет.
        - Ничего. Спрошу Базу.

* * *
        Ожидать секретного послания военного министра пришлось дольше обещанных тридцати минут. Как говорится, полчасика от получаса отличаются ровно на полчаса. В конце концов, получив документы и деньги, я отправился на улицу Красного Колпака, раздумывая на ходу, как бы обмануть бдительность агентов Талейрана. Объясняй потом, отчего вдруг ты едешь на юг, направляясь при этом на северо-запад…
        В комнате меня вновь поджидала Софи.
        - Уезжаешь? - стоило мне переступить порог, спросила она.
        - Да, - кивнул я.
        Не то чтобы мне сильно нравилась внезапно образовавшаяся традиция подобных встреч, но мадемуазель Готье при желании умела быть чрезвычайно целеустремленной.
        - В Брест?
        В моей голове вновь в который раз прозвучали слова Бернадота: «Полная секретность».
        - Почему вы так решили, сударыня?
        - Арман сказал. А ему сообщил Талейран, радостно потирая руки. Он считает, что это будет отличной проверкой, кому на самом деле вы, барон, намерены служить.
        - Забавно. Что еще поведал любящий брат?
        - Вам действительно интересно? - Глаза мадемуазель Софи были непривычно серьезны.
        - Что ж, еще он в красках описал сегодняшнее заседание Директории, на котором председательствовавший, господин Баррас, потрясал бумагами из небезызвестного вам архива. И с пеной у рта кричал, что в армии, в самых ее верхах, гнездится злая измена. В тот момент, когда Франция задыхается в тисках врагов, некоторые известные генералы потворствуют заговорам роялистов и пытаются захватить власть, чтобы вернуть на трон одного из Бурбонов. Арман очень смеялся по этому поводу, говоря, что среди бумаг, которые удалось расшифровать, есть и те, что недвусмысленно свидетельствуют о намерении самого господина Барраса открыть роялистам путь на Париж за двенадцать миллионов ливров золотом.
        - Вот как?
        - Да, мой друг. Арман зашел ко мне похвалиться осведомленностью и теперь направляется с этими документами к военному министру. Довольно остроумный ход. Верный сын Отечества и честный защитник Республики, он сплетет довольно связную историю о том, как похитил эти бумаги у своего вчерашнего собутыльника - личного шифровальщика Барраса. Полагаю, в этом случае подлинность расшифровки не вызовет сомнений у Бернадота. Преданный гражданин желает спасти Францию от коварных узурпаторов, что может быть естественней? И поскольку мой пылкий возлюбленный вполне обоснованно чувствует, как над ним сгущаются тучи, то вряд ли станет еще чего-то дожидаться и выведет полки.
        - Это я уже давно понял. Талейран почти в открытую стравливает Директорию с военным министром.
        - Я рада, что вы столь понятливы, Виктор. Надеюсь, в таком случае догадались, что стоит вам выехать из Парижа в сторону Бреста, как вас незамедлительно арестуют. А письмо Бернадота, в котором министр требует привести в готовность гарнизон и флот и в случае, как он выражается, «осложнений в Париже» генералу Орну принять на себя командование всеми дислоцированными в Бретани частями - в случае, если Директория устоит, станет одним из гвоздей в гроб доблестного, но чересчур импульсивного гасконца.
        Я промолчал. Если Камилла блефовала, то очень профессионально. Я и сам не знал, что именно содержится в пакете, а вот для нее это, кажется, не было тайной.
        - Скажу вам больше! - продолжала девушка. - Именно Талейран, а вовсе не Баррас, как это значится в ордере на ваш арест, распорядился задержать тайного посланца заговорщиков. Он, как вы поняли, учитывает оба варианта: и победу Бернадота, и его крах. Но будет так или иначе, все едино следующим ходом этот хромой бес планирует возвращение армии Бонапарта и, как бы это так красиво выразиться, наведение порядка во Франции. Естественно, своего порядка. Затем вы должны будете поспешить в Египет с приказом вернуться, подписанным лично Баррасом, и не дать Наполеону ввязаться в авантюру с покорением заморских царств.
        - Тут есть две проблемы. Первая - он уже ввязался. Вторая - у него больше нет армии.
        - Откуда вы знаете? - насторожилась мадемуазель Готье.
        - Из надежного источника, столь верного, как если бы я это видел сам.
        - Проклятье! - Лицо девушки потемнело. - Если то, что вы говорите, верно, то у Талейрана не остается серьезных рычагов влияния, кроме меня. Наверняка такое положение его не радует. Похоже, бывший епископ не больно-то мне доверяет. Как только он придумает, кем меня заменить, я стану лишним свидетелем - вдруг мне взбредет в голову рассказать новому диктатору о роли Метатрона в его неожиданных успехах?
        - Чего же вы хотите от меня?
        - Ничего особенного, Виктор. Я хочу жить очень долго, причем жить по меньшей мере обеспеченно. Я знаю, как оно бывает по-другому, и вовсе не желаю оказаться с протянутой рукой на паперти. Тем более, мне совершенно не импонирует идея сложить голову ради очередной выигрышной комбинации нашего общего друга. И я, признаться, чертовски устала прыгать в постель ко всякому ублюдку (не принимайте, ради бога, на свой счет) лишь потому, что так угодно монсеньору. Увы, одной мне не переиграть Талейрана, но вместе у нас появится шанс. Пусть небольшой, но, черт побери, я готова рискнуть!
        Я смотрел на мадемуазель Готье, стараясь понять, кто передо мной: прожженная интриганка, пытающаяся завербовать себе агента «на откровенность», или просто обиженная женщина? Скорее всего, верны были оба предположения.
        - Софи, - наконец заговорил я, затем, точно сбившись, поправил себя: - Камилла. Как бы то ни было, я не желаю вам зла. Вы и впрямь достойны лучшего жребия, чем быть марионеткой в чьих-либо руках. И потому я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам выпутаться из столь непростой и, будем говорить прямо, опасной ситуации. Надеюсь, вы мне окажете в этом активную помощь.
        - Непременно, - чуть заметно улыбнулась девушка.
        Пожалуй, скажи я сейчас «да» или «нет», это бы ее одинаково расстроило. Прямой ответ в нашем ремесле - признак или глубокого расчета, что настораживало, или полного непрофессионализма.
        Собравшись, я вышел к конюшне и стал навьючивать тюки на своего жеребца. Едва я покончил с этим делом, как у дверей послышалось:
        - Месье, месье, вы куда-то уезжаете? - возле конюшни стоял запыхавшийся Гаспар.
        - Да, по делам. Надеюсь, ненадолго.
        - О-ла-ла! Стало быть, я мог не успеть. Ваша подружка, ну та, из «Шишки», передавала, что с вами чрезвычайно желает встретиться ее крестный.
        Глава 25
        Лучшая стратегия - тактично гнуть свое.
        Маршал Сюше
        В незапамятные времена один из полководцев Потрясателя Вселенной Александра Македонского по имени Птолемей Лагид унаследовал, вернее, урвал после смерти великого базилеуса[Базилеус - позднее в Византии - василевс, дословно: идущий путем льва. Царский титул в Македонии.] небольшой кусочек империи, именуемый Египет. Он стал очередным воплощением Осириса для нильских хлебопашцев, основал новую династию и учредил столицу взамен прежней, фараонской. Город назывался не слишком оригинально, но вполне в духе времени - Александрией. Именно сюда через три века приплыл новый завоеватель, Юлий Цезарь, и, не спуская флага, охотно скинул тогу, плененный красотой прапрапра… внучки Птолемея, восхитительной Клеопатры.
        Именно здесь устроил столицу один из двадцати четырех беев, правивший в Египте под руководством мамелюкского паши. Правда, официально беи Александрии, Дамиетты и Суэца подчинялись непосредственно султану и повиновались указам из Стамбула, но, как говаривал Лис: «С глаз долой, из сердца вон». Встречая посланца из столицы с восточной пышностью, предупредительно кланяясь и ублажая всем, чем только можно, беи вовсе не торопились следовать указаниям Блистательной Порты. Принудить их к послушанию у султана не было ни малейшей возможности. Ему и без Египта забот хватало выше крыши. А так, налоги платят - и слава Аллаху!
        Сегодня в Стамбуле уже никто не вспоминал, что нынешние власти этой благодатной земли - всего лишь потомки рабов, вооруженных по указанию султана и назначенных первыми идти на убой перед главными силами его армии. С тех пор как могучий Бейбарс сам объявил себя египетским султаном и превратил соратников-мамелюков в местную аристократию, они презрительно глядели на арабов, как на нечто близкое к скоту, чуть выше ставили бедуинов, с которыми довольно часто случались кровопролитные стычки, но уж точно числили себя недосягаемо высокой расой.
        Дольше века мамелюки, не имевшие флота, опасались селиться у моря. Столь долго, что песок, казалось, безвозвратно скрыл под собой крупнейший порт Святой земли, Сен-Жан д’Акр. Впоследствии турки воздвигли на его месте новый город, даже не подозревая, какие улицы и крепости спрятаны под ним. Блистательной Порте нужны были удобные гавани на побережье, и со временем неустрашимые конники преодолели инстинктивное отвращение к соленой воде. А еще позже многие из них превратились в настоящих вельмож, жадно купаясь в роскоши, хотя и сохраняя любовь к быстрым, как ветер, скакунам, острым дамасским саблям и кровавым схваткам по малейшему поводу.
        Таков был и Мурад ибн Насир Абу Омар Сейф-ад-дин Ас-Искандери (база не поскупилась на более длинный список его имен), владыка Александрии, ко двору которого направлялся самозваный бей вместе с итальянцем-камердинером.
        - Але, братья и дружина! - возопил Лис, как только кортеж въехал в древние ворота Александрии. - Всем стоять, остальным строиться! Я шо, по-вашему, должен предстать нагишом перед величественным собратом? Поворачиваем на базар! Где тут у вас можно пристойно снарядиться?!

«Пристойно снарядиться» в исполнении Сергея оказалось делом совершенно диким как на взгляд цивилизованного европейца, - глаза Наполеона расширялись после каждой покупки, - так и для восточных торговцев.
        - Сколько я тебе монет сыпанул? - небрежно бросал Лис, примеривая шитый золотом халат или зеленую, с жемчужным аграфом, чалму.
        - Двенадцать, мой господин, - кланялся торговец.
        - А ты сколько просил?
        - Д-девять, - мямлил хозяин лавки.
        - Ну ладно, пусть будет двенадцать, не стану же я отбирать, что уже дал. Тем более, что когда мы с моим другом Абу-Омаром, да продлит Аллах его дни и усладит ночи, поднимем мое золото… - Глаза служителя чистогана рефлекторно вспыхивали при звуке волшебного слова, ласкающего слух. - Ты что же, мне не веришь? Да оно лежит тут почти на поверхности, по сути, мне нужно несколько лодок и пара хороших ныряльщиков. Так вот, когда мы достанем это золото, я смогу купить весь базар, да что там базар - всю Александрию, еще и на местные оазисы чуток останется.
        - Ты что это вытворяешь? - шипел ему вслед Наполеон. - У нас же больше ничего нет!
        - Мой генерал, если б вы знали, как я сам мучаюсь, вы бы уже послали кого-то за успокоительными каплями. Шоб я своими руками, и вот так… Ой, не рвите мне душу в тряпки! - ворковал Сергей по-итальянски. И тут же поворачивался с небрежным: - Да, и моему камердинеру вот тот синенький халат с золотыми цветочками.
        - Извините, - он вновь перешел на итальянский, - трехцветного нет. Так, что еще? Шмотки есть, сабли есть, кинжалы на поясе, панамки купили… А, кониками надо обзавестись…
        Бонапарт молча закатил глаза. Стоимость хорошего арабского жеребца в Европе была неимоверна. Да и здесь на ту же сумму небольшая арабская семья, человек пятнадцать, год могла жить безбедно.
        Ко двору Мурада ибн Насира Абу Омара и прочая, прочая… благороднейший Осман Сулейман Бендер-бей явился, как и положено отпрыску султанского рода. В лавке рыночного менялы Лису посчастливилось отыскать монету, чеканенную в Европе по заказу Сулеймана Великолепного с согласия венецианского дожа. По-хорошему, в самой Турции найденная Сергеем монета вообще не считалась платежным средством, ибо глубоко попирала религиозные чувства добрых мусульман, нарушая запрет изображать человека. Однако для европейцев, у которых султан зачастую покупал картины и античные статуи, иметь дело с золотыми кругляшами, несущими на себе профиль турецкого владыки, было куда приятнее, чем якшаться с «богопротивными письменами неверных».
        Иногда такие нумизматические редкости попадали и на Восток. Одну из них сейчас гордо сжимал в кулаке Лис. Воистину это было настоящее удостоверение личности, ибо, как было замечено много лет назад в Институте, профиль Сергея удивительно походил на профиль Сулеймана Великолепного. Правда, не было традиционной османской горбинки, однако с Лисовской-то переносицей на это можно было и не обращать внимания. В любом случае, безупречная турецкая речь, роскошный наряд, со вкусом подобранное оружие, золотое «удостоверение личности» и несколько драгоценных камней, «за отсутствием достойного подарка», преподнесенных александрийскому бею, в одно мгновение сняли вопрос о достоверности Лисовских россказней.

* * *
        Солнце, как всегда бывает на южном побережье Средиземного моря, чуть задержавшись у горизонта, рухнуло в воду раскаленным кругляшом, и сладкоречивые, точно рахат-лукум, слуги с бесчисленными поклонами и пожеланием снов радостных и нежных, словно рука небесной гурии, доставили высокого гостя с его камердинером в отведенные им апартаменты.
        - Может, теперь, лейтенант, вы потрудитесь объяснить, что все это значит?! - с порога набросился на Сергея разъяренный до белого каления Бонапарт. - Чего ради я вынужден притворяться слугой, когда мои солдаты томятся в плену?
        - Конечно-конечно, мой генерал, ну шо вы кипятитесь, как геенна огненная в день всех святых? Операция ж идет, как вы того хотели. Мы заняли господствующие позиции и совершили на них обходной маневр.
        - Кого же это мы обходим?
        - Препятствия, мой генерал. Ну, посудите сами: в две сабли мы с вами не прорубимся к месту, где содержатся пленные французы. А даже если и прорубимся, то лишь для того, чтобы нас похоронили там у входа в назидание всем остальным. Я больше скажу: даже мой друг, барон де Вержен, а уж он знает толк в шинковании неверных, - и тот бы не отмахался клинком от толпы мамелюков этак тыщи в две-три.
        - Зачем ты мне это говоришь?
        - Ну, шоб стало окончательно и бесповоротно ясно, шо нам пока ничего другого не остается.
        - Что за ерунда! - Кулаки Бонапарта сжались, в глазах мелькнул гневный огонь.
        - Не-не, мой генерал, не подумайте плохого. Мне ж тут самому засиживаться не с руки. Оно все замечательно и роскошно, но бей загрузит меня подарками и отправит в Стамбул к родичу-султану с изъявлением верноподданнических чувств. И только чалмой помашет вслед, - прощай, мол, друг Осман Сулейман, мы расстаемся навсегда под белым небом января! Хотя какой там январь?! Буквально же завтра-послезавтра курьерской байдаркой и отошлет. Так шо времени у нас самая малость. А следовательно, шо? Раз мы ничего в этой ситуации сделать не можем, надо менять ситуацию.
        - Ты что-то задумал?
        - Мой генерал, я не просто задумал, я уже делаю. После того циркового представления, которое состоялось нынче днем на рынке, после трюка с раздачей золота и рассказами о несметных сокровищах, которые вот-вот попадут в наши с Мурадом руки, я уверен: ближайшие собратья-беи уже оповещены о столь значительном событии в жизни их александрийского коллеги. Наверняка верные слуги, не щадя живота своего, теперь спасают кипящих, шо тот чайник, господ от захлебывания ядовитой слюной. Я ливр за сто даю, вся эта толпа голодных шакалов не завтра, так послезавтра сбежится с пожеланием долгих лет Мураду и вашему покорному слуге, а заодно - с категорическим требованием поделиться честно награбленным.
        Лицо Наполеона просияло:
        - У самого Мурада, не считая ополчения, во всех его владениях три с половиной тысячи всадников. Окрестные беи могут выставить против него не менее пятнадцати, естественно, совместными усилиями.
        - Очень верное замечание, мой генерал.
        - Конечно, - Бонапарт уже оседлал своего любимого конька, и мозг его теперь работал, легко обгоняя по скорости обработки информации компьютеры третьего поколения, - в этой армии все будут биться против Искандера, но каждый - сам за себя. И эту разобщенность можно будет использовать.
        Лис поднял глаз в потолок:
        - Я думаю, ежели каждому из беев по глубоко таинственному секрету вдруг станет известно, шо с одним из них Мурад, по старой дружбе, все же решил поделиться, то в нужный момент у них появится неотвратимая потребность озираться по сторонам, вместо того чтобы суетиться и устраивать танцы с саблями на поле боя. Здесь, на Востоке, ударить собрата в спину - хороший тон.
        - Браво, Рейнар, браво! - итало-корсиканской скороговоркой частил Бонапарт. - И если александрийцу об этом ничего известно не будет, перед ним встанет непростая задача - как уравновесить силы.
        - В самую дырочку! И вот тут ему может пригодиться некоторое количество прекрасно обученных пленных французских солдат и офицеров.
        - По моим расчетам, их здесь должно быть не менее пяти тысяч.
        - Думаю, этого будет вполне достаточно, чтобы шалунья Ника вновь бросилась в ваши объятья.
        - Все бы хорошо, Рейнар, только это лишь предположения. Что, если бей не пожелает вооружить французов, опасаясь, что мы выступим на стороне врагов?
        - Мамелюки ж сами в прошлом - вооруженные рабы, так шо думаю, мысль бросить в бой собственных пленных Мураду стукнет в голову сама собой. Ну а нет, я ему сам в нее постучу. Наведу на мысль, подскажу, шо к чему тулить. Вступлю в переговоры с французским командующим…
        - Каким еще командующим? - насупился Бонапарт.
        - Мой генерал, откуда же я знаю? Главное, чтобы вам он был известен…

* * *
        Я собрался было вскочить в седло, но Гаспар остановил меня:
        - Там на улице ожидает фиакр.
        - Какого черта? - нахмурился я. - Не хватало еще, чтобы кучер…
        - Кучер в «Тюр-лю-лю», отмечает годовщину женитьбы старого приятеля. Ваша подружка, гражданин майор, та еще штучка, все предусмотрела.
        Я молча кивнул. Хотелось верить, что так. В конце концов, если сейчас проскочить и никто не заметит, что я уехал в экипаже, то очень скоро и Бернадоту, и Талейрану доложат, что майор Арно внезапно исчез от ворот конюшни и что во дворе остался недавно купленный им конь со всеми вещами этого славного офицера. Пусть до поры до времени ломают голову себе, а не шею - мне…
        Возле «Шишки» ожидал другой экипаж, куда менее комфортабельный: большая телега, груженная бочками.
        - Он сказал, - не вдаваясь в подробности, промолвила Мадлен, - что если вы тот, за кого себя выдаете, то вопросов задавать не будете.
        Я поглядел на телегу. Мог ли я забыть, как покидал великий город два с четвертью века назад?
        - Какая из бочек? - со вздохом уточнил я.
        - Вон та, - просияла Мадлен, указывая на довольно объемистую емкость, пропахшую вином. - Только он велел сдать оружие.
        - Это еще что за новости?! - Я возмущенно сдвинул брови.
        - Лишь мера безопасности. Если он убедится, что месье не шпион, вам его вернут.
        Я неохотно отстегнул саблю и полез на телегу.
        - Дай вам бог удачи, - напутствовала Мадлен.
        Ехать пришлось долго. Спасибо хозяйке «Шишки», она предусмотрительно загрузила в чрево бочки плотный обед. Но все же от тряски и винных паров уже начинало изрядно мутить. Так что, выпусти меня сейчас на волю и дай в руки клинок, я бы, пожалуй, выглядел бледновато. Наконец экипаж остановился во дворе какого-то заброшенного аббатства, хотя люди, суетившиеся вокруг телеги, меньше всего походили на монахов. Судя по рукоятям пистолей за поясами, как минимум одна из заповедей жителями этой укромной обители соблюдалась не особо строго. Мое появление монастырская братия восприняла абсолютно спокойно. Должно быть, не в первый раз люди попадали сюда таким экзотическим образом. Один из «чернецов», бегло окинув взглядом мой офицерский мундир, окликнул командира, и тот, отвлекшись от погрузочно-разгрузочных работ, занялся гостем.
        - Вас ждут, месье. Рекомендую переодеться. Не волнуйтесь, вот это все, - он указал на мое форменное одеяние, - хорошенько выстирают. Вы же не хотите, чтобы от него несло вином на пару лье вокруг? К тому же не стоит пугать ребенка. - Он вдруг осекся, понимая, что сказал лишнее, но, спохватившись, кивнул в сторону облупленной церкви. - Идемте.
        Через несколько минут, глядя на меня, обряженного в бурую доминиканскую сутану, подпоясанную вервием, самочинный аббат критически вздохнул:
        - Вам бы следовало усы сбрить.
        - Ну уж нет! - возмутился я. - Сдать оружие, ехать в винной бочке, а затем еще и усы сбрить?
        - Но у монахов не принято носить усы. А мальчик считает, что живет в монастырских угодьях.
        - Тогда и вам следует выбрить тонзуры[Тонзура - выбритое место на макушке, знак принадлежности к духовенству.] и выкинуть оружие.
        Собеседник поглядел на меня с недоумением. Затем махнул рукой:
        - Ладно, нахлобучьте капюшон пониже и не поднимайте лица, если наш господин вдруг войдет. - Он склонился перед массивным каменным распятием и, точно силясь обнять постамент, обхватил его руками. И вдруг камень, будто по мановению волшебной палочки, с тихим шорохом начал отъезжать в сторону. - Следуйте за мной. Будьте осторожны, тут лестница, некоторые ступени осыпались.

* * *
        Мурад Ас-Искандери неистовствовал:
        - О Аллах, за что ты посылаешь мне эти испытания?! Чем я прогневил тебя!? Разве когда пропустил я час молитвы, пожалел милостыни для бедного, разве не соблюдал я заповеди твои?
        Ранним утром к его двору прибыл гонец с недвусмысленным требованием. Поскольку гяуры угрожали не одному лишь бею Александрийскому, но всему Египту, поскольку полученное в результате золото взято не острой саблей, а лишь волею Аллаха, то по справедливости должно быть разделено поровну между всеми беями. К полудню с подобными требованиями прибыли еще три гонца, а к вечернему намазу незваных гостей было уже шестеро.
        - …Отчего вдруг они решили, что я захватил проклятое золото гяуров?!
        - Дражайший брат мой, - утешал разбушевавшегося владыку Осман Сулейман Бендер-бей,
        - должно быть, шайтан дурманом зависти и жадности, точно гашишем, затуманил их разум.
        - Мне нет дела до их разума! Они хотят моих денег и идут к Александрии, желая подкрепить свои требования семнадцатью тысячами сабель. Эта свора шакалов разграбит мой прекрасный город в поисках золота. Эта ненасытная стая втопчет в грязь самую восхитительную жемчужину этого побережья!
        - Не стоит так убиваться, мой дорогой собрат, - патетически увещевал его Лис. - Быть может, все иначе и мы лишь превратно толкуем волю Аллаха?
        - Но как же по-другому истолковать ее?
        - Желая возвеличить тебя и наказать безумцев, предавшихся иблису[Иблис - наименование дьявола в мусульманстве.] , Аллах вложил в твои руки грозный меч.
        - Что такое говоришь ты? У них вшестеро больше сабель, чем у меня.
        - У тебя, по воле Аллаха, есть пленники-гяуры. Не помогут ли они уравнять силы?
        Мурад Искандери задумался:
        - Даже если вдруг они пожелают сражаться на моей стороне, их менее шести тысяч.
        - Правитель всех правоверных, мой дорогой родственник, а заодно и наш обожаемый султан не зря посылал меня изучать военное дело у гяуров. Поверь, не английские пушки, но сам Аллах спас тебя от их оружия, и он же теперь вкладывает тебе в руки этот грозный меч. Я знаю многих из тех, кто командовал ими. Если ты вернешь им свободу и вооружишь, они принесут тебе победу, как борзая - загнанную дичь.
        - Что ж, высокочтимый собрат мой, если ты сможешь уговорить неверных сражаться на моей стороне, я вооружу их.

* * *
        Я не знал, где мы находимся, не знал, ехали мы все время моего путешествия в бочке по прямой или кружили вокруг Парижа, но подземный ход, по которому вел меня неизвестный «монах», показался смутно знакомым. Не то чтобы я когда-то ходил здесь прежде, но такую же кладку, манеру устраивать затененные ответвления, незаметные и в двух шагах, встречать прежде уже доводилось - в парижском Тампле. А еще в Сен-Жан д’Акре, где мне случалось бывать еще во времена крестовых походов.
        Памятуя о том, что именно в Тампле содержалось королевское семейство и что дофин, если он и впрямь был спасен, вероятно, покинул крепость таким же тайным ходом, можно было предположить, что крестный Мадлен имел обширные и весьма специфические знания относительно давным-давно канувшего в лету ордена тамплиеров. Невольно вспоминалась легенда о том, что после казни Людовика XVI на эшафот взбежал неизвестный и, окунув пальцы в кровь монарха, стал окроплять ею толпу с криком:
«Ты отмщен, де Моле!» Правда, пляски на останках казненного монарха во имя казненного великого магистра слабо вязались с последующим спасением наследника престола, но, судя по всему, мне еще многое предстояло узнать.
        Мой проводник шел быстро, не останавливаясь, время от времени сворачивая в еле заметные проходы старинного лабиринта. Огонек масляного светильника в его руке казался путеводной звездой, то и дело скрываемой облаками. Пожелай сопровождающий растаять во тьме, и блуждать бы мне тут до конца дней. Но тоннель уперся в очередную лестницу, вырубленную в каменной толще, судя по тому, сколько пришлось взбираться наверх, должно быть, внутри какого-нибудь утеса.
        Молчаливый настоятель остановился перед дверью и, сделав знак ждать, принялся что-то поворачивать. Я слышал только отдаленный грохот внутри скалы, должно быть, вниз опускалась цепь с грузом. Наконец передо мной забрезжил свет. Провожатый чуть отстранился, пропуская меня вперед, и замер позади, буравя мне взглядом спину между лопаток. Я оказался в небольшой комнатке, очень скромно убранной, вроде опочивальни в доме средней руки фермера. Кровать, накрытая периной, табурет, комод, старый умывальник, увенчанный медным тазом и кувшином.
        Дверь передо мной открылась, и в комнату вошел мужчина лет хорошо за пятьдесят. Каждый год его жизни был щедро запечатлен на лице, однако взгляд ясных, чуть насмешливых глаз, как и энергичная манера двигаться, предупреждали, что хозяина апартаментов рано записывать в старики. Он был невысок ростом и, должно быть, не столь могуч, как его предок. Но было в нем то, что неуловимо роднило с храбрейшим из храбрых, лейтенантом гасконских пистольеров, Мано де Батцем. Будто стоишь рядом с дремлющим леопардом, который вот-вот откроет глаза и кинется на добычу.
        - С кем имею честь? - кивая не столько мне, сколько сопровождающему, поинтересовался хозяин.
        - Вальтаре Камдель, барон де Вержен, капитан пикардийских шевальжеров, личный посланец его высочества, принца Конде и русского императора Павла.
        - Забавно, - внимательно оглядывая меня, краешком губ усмехнулся крестный Мадо. - Вы очень похожи на портрет Шарля Бурбона, каким его когда-то нарисовала Конфьянс - супруга моего давнего предка. Но, что еще более забавно, примерно так я вас себе и представлял.
        Глава 26
        Плох тот маршал, который не желает всунуть свой жезл в колесо истории.
        С. Лисиченко. «Маршальский жезл в народном хозяйстве»
        В институтской практике редки случаи, когда оперативников засылают в разные времена одного и того же мира. Но с нами, кажется, произошло именно это. Возможно, начальство забыло сверить место командировки с нашими послужными списками. А может, это был сознательный ход, о котором нас забыли предупредить, и тогда в нем таился некий смысл, мне совершенно не ясный. Все свидетельствовало о том, что предо мной действительно потомок нашего друга и соратника Маноэля де Батца и несравненной Конфьянс де Пейрак.
        Честно говоря, я был несколько обескуражен этим открытием. Представьте себе, что вы разговариваете с далеким потомком, и при этом он лет на двадцать старше вас. Конечно, сын Мано и весь последующий род де Батцев из Артаньяна не состояли со мной в кровном родстве, но в определенном смысле я мог считаться крестным этого союза. А стало быть, и всех его потомков.
        - Интересно знать, - между тем продолжал барон де Батц, - почему если в мире вдруг появляется некий человек, вокруг которого начинает завариваться какая-то несусветная каша, то он обязательно похож на вас? Скажите, месье, здесь где-нибудь рядом, случайно, нет еще одного достойного кавалера, длинного, как жердь, с переносицей… - Он замялся. - Впрочем, о чем я! Мадлен писала мне о нем.
        - Нет, - покачал я головой. - Рейнар очень занят, он спасает Наполеона и французскую армию из египетской мышеловки.
        - Проклятье, ну как я мог подумать, что может быть иначе! - де Батц расхохотался.
        - Припоминаю, - продолжал я, - что выходцы из Артаньяна тоже зарекомендовали себя в истории людьми чрезвычайно энергичными.
        - А что вы хотите? - улыбнулся гасконец. - Моему славному предку, командовавшему ротой королевских мушкетеров, так часто рассказывали о похождениях в свите герцога де Бомона, что ему просто ничего другого не оставалось, кроме как соответствовать. А нам - и подавно. Так кто же вы, месье? Барон де Вержен, герцог де Бомон или, может быть, король Генрих Четвертый собственной персоной, вернувшийся на землю, чтобы спасти от гибели славный росток своего древа?
        - Я не могу вам этого сказать. Почти все ваши предположения не лишены оснований.
        Насмешливое лицо де Батца вдруг стало абсолютно серьезным:
        - Неужели безмозглые кликуши в салонах ее величества были правы и существует эликсир бессмертия? Признайте, месье, ведь это вы были тогда с Мано де Батцем и Конфьянс?
        Я промолчал.
        - Впрочем, можете не отвечать. В записках моего храброго предка ясно сказано, что во время путешествия в Барруа вы посетили один заброшенный лесной замок, а в этих руинах якобы доживал свой век не кто иной, как доктор Фауст. Это правда?
        - Насколько мне известно, ваш далекий предок не был склонен к пустым россказням.
        - Но он мог преувеличить для красного словца или что-то неверно истолковать.
        - Я не читал его записок.
        - Еще бы, они хранились в замке Артаньян. Но согласитесь, ответ уклончивый.
        - А зачем вы задаете вопросы, на которые я не могу ответить прямо?
        - Месье, поймите меня верно. Я не намерен выпытать у вас рецепт эликсира бессмертия или еще какие-нибудь диковины. Но если вдруг во Франции объявляются люди, числившиеся умершими лет эдак двести тому назад, и при этом они заняты поисками единственного прямого наследника французского королевского дома, это само по себе представляется чудом. Однако что же значит это чудо? Тогда, после ночи святого Варфоломея, в Париже Шарль де Бомон принял на себя крест своего брата-близнеца, короля Генриха Наваррского, и тем самым спас для него честь, корону, а может, и жизнь. А здесь, теперь?
        Я задумался, что ответить моему наблюдательному собеседнику. Окажись на моем месте кто-либо из разработчиков, он бы тут же разложил все по полочкам, объяснил с диаграммами и рядами цифр в руках, как агрессивная революционная Франция, стремящаяся расширить свое влияние, довела остальную Европу до кипения. И что теперь как минимум три империи, не считая разнообразных королевств, спят и видят, как бы выжечь каленым железом даже память о революции.
        Конечно, можно надеяться, что плетущиеся в обозе завоевателей братья казненного монарха предъявят свои права на трон. Но, как показывает история, пусти англичан с германцами во французские угодья - и от державы, собранной Генрихом IV, останется пара огородов, да и то если звезды в небе удачно встанут. А прибавить сюда Италию, только-только умывшуюся кровью, да Испанию, всегда готовую оторвать кусок у разъевшегося соседа… Одним словом, война даже за «французское наследство» может стать очередной столетней, но только на этот раз с куда большими жертвами.
        Возможен и другой вариант - тот, о котором мечтал расстрига-епископ Шарль Морис де Талейран. Карманный монарх на восстановленном троне, и вся Европа, как огромная тарелка, - на столе бывшего преосвященства.
        Конечно, можно довериться гению Наполеона. Учитывая его способности, можно было не сомневаться: если судьба оставит его в живых, он вернется из Египта и захватит власть. Но это очередные сотни тысяч убитых, опять разрушенная Европа, сожженные города России - слишком высокая цена для удовлетворения амбиций даже первейшего из гениев.
        Как я мог объяснить этому человеку, на каком перепутье стоит нынче Франция? По сути, всякий выбор вел в бездну, разница была лишь в том, какой пейзаж открывался из конечной точки.
        - Я пришел сюда, чтобы помочь вам. - Мои слова прозвучали глуховато и, пожалуй, неубедительно. Во всяком случае, де Батц недоуменно хмыкнул:
        - Помочь? Забавно. Но почему не тогда, когда во главе пяти сотен верных дворян я хотел отбить короля Людовика в день казни? Мне так и не удалось выяснить имени предателя, но всех наших арестовали в тот самый день на рассвете, и когда я на площади крикнул: «Вперед, за короля!» - никто не ответил мне. Слава богу, свист и улюлюканье заглушили клич. Я чудом выбрался из толпы, жаждущей крови.
        Почему не тогда, когда я пытался освободить нашу благородную королеву, да отсохнут руки у того, кто осмелился отрубить голову этой замечательной женщине? Я видел, как она вела себя в суде, когда никчемные твари в трехцветных лентах, точно быки на майской ярмарке, обвиняли ее в таких омерзительных гнусностях, что наш дофин, услышав столь низкую клевету, онемел от потрясения. Она была истинной королевой, и одного взгляда на нее, истерзанную, замученную низкой мстительностью ревнителей братства и справедливости, было довольно, чтобы понять, кто в зале суда истинный человек, а кто - одичавший пес, возомнивший себя вершителем судеб. Вся эта революционная мразь от осознания собственной никчемности ерзала на стульях так, что едва не протерла их насквозь!
        Почему теперь, месье, когда мне удалось похитить его высочество из Тампля под носом у тюремщиков, когда он находится в безопасности? Почему, ответьте же?! Насколько мне известно, за последние недели вас арестовывали несколько раз, а затем выпускали как ни в чем не бывало. Уж не знаю, сложно ли докопаться, что вы не барон де Вержен, но то, что вы не Виктор Арно, выяснить легче легкого. Однако те, кто по роду службы обязан этим заниматься, почему-то закрывают глаза на эти маленькие несоответствия. Как я, барон Жан де Батц, почти десять лет проведший в непрерывной борьбе с лазутчиками и полицейскими ищейками, могу довериться вам? Кто вы? Зачем вы здесь? Я желаю вам поверить, месье, всей душой желаю, однако сами видите, что-то не складывается.
        В этот момент дверь комнаты отворилась, и вошел худощавый голубоглазый мальчик. Длинные светлые волосы его были забраны в гессенский хвост. Он поглядел на меня опасливо и печально. Слово «печаль» было первым, что приходило на ум при виде его. Я, как и наставлял провожатый, склонил голову, пряча лицо под капюшоном. Мальчик постоял, затем подошел к де Батцу и боязливо прижался к его плечу.
        - Не стоит волноваться, - проговорил гасконец. - Этот человек не желает вам зла. Я скоро вернусь. Мы еще немного поговорим, и я приду.
        Из-под капюшона было видно, как мальчик порывисто обнял старого воина и вышел.
        - Да, это наш дофин, - произнес де Батц, отвечая на невысказанный вопрос. - Вот уже несколько лет он не произносит ни слова и опасается всякого нового человека.
        Я представил себе Талейрана в роли первого министра близ этого несчастного подростка. Король, неспособный произнести ни слова, - пожалуй, о большем он не мог и мечтать.
        - И все же, - постарался я изменить тему, - несмотря на безопасность, о которой вы говорите, это не помешало вам искать связей с маркизом де Лантенаком.
        - Маркиз, - собеседник улыбнулся, - был полковником драгун королевы, когда я служил там лейтенантом. Когда я искал помощи у него в Вандее, маркиз де Лантенак располагал десятками тысяч верных людей. Получи он в руки такое знамя, пожалуй, мог бы полностью разделаться с якобинской чумой, уж во всяком случае, в Бретани. А имея столь обширный плацдарм, можно развивать успех. Но, увы, поиски надежной связи длились слишком долго, а потом новое предательство, - и он попал за решетку.
        - Ваши сведения устарели. Нам с Рейнаром удалось вытащить его из тюрьмы и передать генералу Кадуалю.
        - Вот как? Это хорошая новость.
        - Не очень. Вскоре маркиз де Лантенак погиб в бою, а у самого Кадуаля сейчас вряд ли больше пары сотен человек под рукой. Но он ждет приказа.
        Потомок моего верного лейтенанта пистольеров хлопнул в ладоши, дверь за моей спиной отворилась.
        - Ступайте, я должен подумать.

* * *
        Через три дня по главной улице Александрии прошел невиданный доселе парад. Полубригады, возглавляемые суровым генералом Даву и храбрейшим Ланном, маршировали, печатая шаг, поражая аборигенов бравым видом и нерушимой стройностью колонн. Собранной рысью проносились эскадроны гусар и драгунские роты под командованием неистового, точно проснувшийся вулкан, Мюрата. А впереди «союзного войска», в окружении эскорта статных кирасиров, в начищенной броне, под трехцветным знаменем выступал сам Осман Сулейман Бендер-бей, сопровождаемый неизменным камердинером. Никогда еще, со времен римских легионов, прямые, точно проложенные ударом меча, улицы древнего города не видали столь грозного шествия. У монументальной колонны Помпея, указующим перстом торчавшей среди невысоких домов местных горожан, войско остановилось.
        - Мой генерал, надо бы речь толкнуть… - Лис порывисто обернулся к Бонапарту и патетически сдернул с головы зеленую чалму, будто намереваясь бросить ее в дорожную пыль. Но «папаша Карло» не нуждался в подсказках.
        - Солдаты! Полторы дюжины веков глядят на вас с этой громады. Слава Помпея Великого, слава непобедимого Цезаря взывают к вам! Пусть же наше оружие будет достойно славных предков!..
        Александрийский бей с немалым удивлением глядел на разошедшегося не на шутку камердинера, пытаясь уяснить, что именно так долго и с таким жаром тот втолковывает воинам и почему они внимают, точно в священном трансе, не скрывая обожания. Он подозвал Лиса.
        - Вам тоже нравится? - едва выслушав резонный вопрос, пустился тот в атаку. - Как переводит, как переводит, ну просто гюлистанский соловей! Я ему всего-то в трех словах общую мысль обозначил…
        - Да, но о чем он говорит?
        - Ну как о чем? Добьем и перебьем негодяев, посягнувших на доброго нашего друга и спасителя, на Александрийского, не побоюсь этого слова, бея. Смерть неместным оккупантам, вперед, сыны Отчизны милой! Ну, вы знаете, что в таких случаях говорят: даешь, не пройдут…
        Бей приблизил губы к уху султанского родича:
        - Меня волнует, что их слишком много. А что, если потом, когда Аллах дарует нам победу, они решат обернуть против меня свое оружие?
        - Да ладно, шо вы такое себе надумали? Это ж честнейшие парни, совсем как я! А ежели шо, есть прекрасный маневр: как только мы, несказанной милостью Аллаха, победим, отправить их на родину.
        - Признаться, я думал над этим. Держать здесь под оружием такое войско у меня не хватит ни сил, ни средств. Однако, на беду, в порту ремонтируются английские линейные корабли. Если даже я позволю гяурам вернуться на родину и, в знак благодарности за помощь, отдам захваченные транспорты, англичане сожгут их прямо на рейде, едва лишь раздастся команда «поднять якоря». А если им даже и удастся скрытно уйти… Спаси Аллах, если британцы решат, будто я способствовал их врагам! Эскадра их одноглазого и однорукого эмирала в течение нескольких часов обратит город в руины!
        - Будем надеяться, Аллах все же не оставит нас без своей милости. У меня есть кое-какие мысли на тему англичан с их флотом, но пока что на очереди не в меру прожорливые беи. Не желаете ли ознакомиться с планом действий?
        Крик «Алла!» смолк, заглушенный слитным залпом тысяч ружей. Улепетывавшая со всех конских ног кавалерия Мурада Александрийского точно растворилась в пылевом облаке. Вместо нее перед разъяренными преследователями возникла ощетинившаяся штыками, отгородившаяся частоколом рогаток стена пехотных каре. За первым залпом грянул второй, потом третий. Людская масса, лишь мгновение назад казавшаяся неудержимой, словно горный поток, сметающий на пути скалы, как хозяйка - крошки со стола, вдруг остановилась в замешательстве.
        Очередной залп был поддержан хищным ревом конных батарей, развернувших орудия в промежутках между каре. Всадники сбились в огромную толпу и начали пятиться, никого не замечая и не слушая команд. Каждый из них был отчаянно храбр и ловок в схватке, но им еще никогда в жизни не приходилось видеть такого. Вместо того чтобы пуститься в паническое бегство, пехота стояла плечом к плечу, хладнокровно осыпая противника градом пуль. И, о ужас, даже не помышляла спасаться от грозных видом мамелюков!
        Кровавая жажда требовала мчать вперед, рубить, колоть, рвать на части. Но попусту лечь, напоровшись на колья рогаток, дать заколоть себя штыком какого-то грязного франка… Всадники сдали назад, спеша отступить за линию огня, попятились, в толкотне давя своих и оставляя перед французскими позициями убитых и раненых. Стоны несчастных, ржание умирающих лошадей, гортанные кличи наполнили раскаленный воздух. Вот сейчас упоенные легкой победой гяуры двинутся вперед, опрокинут собственные рогатки, потеряют жесткий, ощетинившийся, точно кактус, строй, и тогда… Тогда им не скрыться от острых сабель гордых мамелюков. Но… неверные стояли, точно сам шайтан вылепил их воинство из глины и поставил в этой узкой, будто горлышко кувшина, теснине.
        Это было немыслимое коварство! Но если эти грязные поедатели свинины рассчитывали, что все кончится так быстро и легко, они глубоко просчитались! Еще минута, и армия мамелюков скрылась в облаках пыли, замышляя новый маневр. Конечно, от внимательных глаз пришедших за добычей не укрылась ошибка самоуверенных франков. Для того чтобы увеличить число стрелков, они выдвинули вперед три каре, оставив одно позади в качестве резерва. И это имея на фланге гряду холмов, покрытых пальмовыми рощами!
        Сейчас, покуда в пыли и дыму не видны перестроения армии, отряды двух из шести беев нанесут удар между этими холмами, атакуют во фланг, смешают замерший в ожидании новой фронтальной атаки строй, прижмут французов к старому заболоченному каналу, прикрывающему их правый фланг. Тогда и сам шайтан со всеми его слугами и прислужниками не спасет от свирепой расправы несговорчивого Абу Омара вместе с его мерзкими союзниками!
        Всем был хорош этот план. Неудивительно, что Бонапарту он пришел в голову за двое суток до сражения. И теперь, если бы препирающиеся между собой, кому начинать обходной маневр, беи смогли заглянуть на противоположные склоны пригорков, они бы увидели солдат маленького гасконца Жана Ланна, затаскивающих канатами орудия на гребни холмов. Сам Храбрейший из храбрых, в ярко расшитом генеральском мундире, с неизменной виргинской сигарой в зубах и стеком в руке, время от времени насмешками подгонял взопревших бойцов и самолично хватался за лямку. От этого у силачей-гренадеров немедля перехватывало первое дыхание и открывалось второе.
        А когда с этим было покончено, вдали, вне прямой видимости французского войска, из распадка между холмами, точно змея из норы, высунулась голова каравана. Груженные мешками верблюды выступали чинно и неспешно, будто и не содрогалась рядом земля от залпов и слитного грохота копыт. Кто-то из мамелюков заметил неведомо откуда взявшихся груженых верблюдов и мулов и скомандовал длинному, точно жердь, караван-баши остановиться.
        Не тут-то было! Оценив неожиданное опасное соседство, тот заорал, замахал руками, заставляя корабли пустыни резко изменить курс. Задумчивые, как античные философы, дромадеры начали совершать маневр, всем своим видом давая понять, что в глубине души они совершенно не согласны с людским произволом. Раздались выстрелы. Пущенная чьей-то ловкой рукой пуля ударила в один из мешков, и из дыры на землю посыпались золотым дождем монеты. Не обращая внимания на потери, караванщик гнал испуганных животных обратно в распадок. А вслед ему, уже не слыша команд, неслась лавина всадников в ярких тюрбанах, вращая над головой саблями, точно пропеллерами, видимо надеясь этим ускорить погоню.
        - Маманя дорогая! - Лис вскочил в седло арабчака. - Неужто вас в медресе не учат, что брать чужое фатально для здоровья?
        Между тем толпа преследователей уже втянулась в ложбину между холмов и не остановилась даже тогда, когда над их головами взвыли сигнальные рожки, приказывая батареям открыть огонь. Лишь залпы картечи в упор заставили одуматься тех, кто еще мог соображать. Когда вдруг орудия смолкли, остатки запертого между крутыми склонами войска с ужасом осознали, что с фронта их атакует конница Мурад-бея, с тыла - гяуры Мюрата, а на гребнях холмов в тени пальм расположились гренадеры под командованием какого-то расфуфыренного, как на свадьбу, генерала с сигарой в зубах. И вот теперь они разят клинками и расстреливают храбрых воинов Аллаха на выбор, точно кроликов в садке…
        Вечером того же дня сдался в плен старый Исмаил-бей из Суэца. Он молча протянул своему александрийскому собрату кожаный мешок с пятью отсеченными головами недавних союзников, таких же беев, как он сам.
        - Ты убил их? - ужаснувшись подарку, спросил Абу Омар.
        - Они сами убили друг друга, когда прослышали, что ты подкупил одного из них. Они и их люди полегли все до единого, я лишь отрубил головы.
        - Но как ты выжил сам?
        - Есть храбрые воины и есть живые, - поглаживая длинную седую бороду, вздохнул Исмаил-бей. - Как видишь, я живой…

* * *
        Я возвращался в монастырь в сумбуре чувств. Разговор с Жаном де Батцем выбил меня из колеи, и немудрено. За кого бы он ни принимал меня сегодня - за посланника роялистов, за шпиона Директории, - это были адекватно воспринимаемые роли в разворачивающейся вокруг кровавой драме. Но теперь в глазах барона я был одним из вечно живущих, словно прославленные граф Сен-Жермен или Калиостро. Я вспомнил наши встречи с Великим Коптом[Великий Копт - звание, присвоенное себе графом Калиостро.
        . Пожалуй, Лис с его артистизмом смог бы обыграть подобный образ с легкостью, но для меня все это торжественное надувание щек и распускание павлиньего хвоста было чересчур. Что и говорить, де Батцу следовало хорошенько все обдумать, прежде чем прийти к какому-то решению.
        Конечно, оставался последний довод - сыграть в открытую. Иногда этот вариант давал замечательные результаты, но сейчас, кажется, был не тот случай. В сумбурный век, прозванный веком просвещения, поверить в эликсир бессмертия графа Калиостро было куда проще, чем в Институт Экспериментальной Истории с его камерами перехода.
        Размышляя таким образом, я шел вслед за молчаливым провожатым. Но стоило нам выйти из старой молельни, как один из смиренных братьев кинулся к настоятелю:
        - Ваша милость, тут мальчишку поймали. Он говорит, что этот офицер приказал следовать за ним с конем.
        Мой спутник удивленно повернул голову:
        - Это ваш человек?
        Память немедленно вернула меня в тенистый дворик к открытым воротам конюшни. Неужели Гаспар решил проявить инициативу? Какая нелепая оплошность, чтобы не сказать, глупость.
        - Да, мой, - скривился я. - Его зовут Гаспар, он состоит при мне на посылках.
        Настоятель поджал губы:
        - Это было крайне неосмотрительно. Если вас отыскал какой-то мальчишка, то, стало быть, мог увязаться и шпион. - Он кивнул «послушнику». - Отведите мальца в комнату месье и заприте его там. Я обязан доложить барону о непрошеном госте, - сухо отрезал провожатый. - Молите Бога, чтобы он явился один.
        Лис прорезался на канале связи в тот момент, когда я почти дошел до отведенных мне монастырских «апартаментов»:
        - Капитан, есть задачка аккурат для тебя.
        - Это еще почему для меня?
        - Ну как, ты же у нас офицер британских военно-морских сил.
        - Морской пехоты, - уточнил я.
        - Да хоть речной кавалерии! Смотри. На рейде стоят три линейных корабля, поврежденные в недавнем бою. Пока они там изображают британское военное присутствие, налицо отсутствие возможности сдернуть из Александрии. И вот здесь даже не ребром, а целой берцовой костью встает вопрос, один из традиционных, русских: «Шо делать?»
        - Неужели сам Наполеон бессилен придумать, как обойти эту преграду?
        - Не, ну ты совсем из берегов-то не выходи. На повестке дня пока несколько вариантов. Например, соорудить брандеры, загрузить местные шаланды порохом, подвести к англичанам под видом продовольствия и рвануть их к чертовой матери.
        - Хороший план, - покривил душой я, чувствуя невольную ответственность за возможную гибель сотен земляков.
        - Ага, есть еще один, не менее хороший: ночью подойти на лодках, атаковать корабли со всех сторон, захватить и сжечь.
        - Тоже дельно. Ваш царь Петр во главе своих преображенцев таким образом взял на абордаж шведские корабли «Астрильд» и «Гедан».
        - Спасибо, расскажу об этом Наполеону, он порадуется. Беда в том, что адмирал Нельсон, увы, не состоит в Обществе охраны памятников. И, как правильно заметил верный нам, неверным, союзник, у этого британского национального героя одна рука, но оч-ч-чень длинная. Не хотелось бы, чтоб археологи грядущего спорили между собой: а существовала ли на самом деле Александрия, или это вымысел Цезаря?
        Опять же у моего расторопного камердинера есть идея: после того, как завтра мы разобьем мамелюков, продолжить содержательное знакомство с Мурад-беем. Сам понимаешь, его интересует распальцованный бей, а не закопченный нищий на руинах своего дворца.
        - Да, ситуация, - посочувствовал я, перебирая в уме варианты действий. - То есть, надо придумать нечто такое, чтобы проскочить у британцев под носом, при этом не причинив им вреда, и вдобавок сделать так, чтобы они не открыли огонь. И желательно, чтобы потом еще не могли откровенно сознаться в причинах своего, мягко говоря, нестандартного поведения. И при этом к бею не должно быть претензий.
        - Молодец! Зришь в корень!
        - Хм… В таком случае я вижу лишь один вариант - зайцы!
        Глава 27
        Всякая власть есть непрерывный заговор.
        Оноре де Бальзак
        Стоило мне переступить истертый монашескими сандалиями порог, я тут же понял, что совершенно напрасно заподозрил Гаспара в несанкционированной активности. Передо мной на застеленном походным шерстяным плащом топчане сидела мадемуазель Готье, вновь сменившая женскую одежду на костюм мальчишки-подростка. Я оглянулся. Мой провожатый смотрел пристально, не упуская ни малейшей детали нашей встречи.
        - Что это значит, Гаспар?! - Я сделал два шага вперед и размахнулся, словно желая влепить слуге оплеуху.
        - Не бейте меня, гражданин майор! - затрещала Софи. - Вы же велели держать коня под рукой, а сами в фиакр, а я за вами… - Комедиантка закрыла лицо руками и заревела белугой. - А там это… - Плечи ее вздрагивали от всхлипов. - И тут они… А я не трогал ваши пистолеты, они сами выстрелили!
        - Он что же, кого-то ранил? - Я повернулся к сопровождающему.
        - Промахнулся.
        - Я чему тебя учил?!
        - Да я же только за рукоятки схватился, чтоб не упасть, когда ваш конь на дыбы встал!
        Я влепил легкую затрещину не в меру завравшемуся мальчишке.
        - Я думал, это разбойники! - слышалось сквозь рыдания. - Думал, они вас похитили, я спасти хотел…
        - Простите моего бестолкового вестового. Он не столь любопытен, сколь верен.
        По моим представлениям, слово «верность» в этом кругу должно было звучать своеобразным паролем.
        - Располагайтесь, - буркнул проводник и скрылся за дверью.
        - А вот бить не стоило! - убирая руки от сухого, как пустыня Гоби, лица, прошипела мадемуазель Готье.
        - Следовать за мной - тоже. Тем более, что я даже не ударил, а так, слегка шлепнул.
        - Я вам запрещаю меня шлепать по голове, для этого есть другие места. А головой я очень дорожу, поэтому и последовала за вами.
        - Может быть, все же потрудитесь объясниться?
        - Очень просто: через окно я увидела, что вы собираетесь отбыть из города. Затем к вам подбежал мальчишка, вы о чем-то переговорили и, оставив коня со всем добром, умчались в фиакре.
        - Ну и что из этого?
        - Виктор, я же понимаю, что вы с другом ведете свою игру, и, как уже говорила, хочу быть вам полезной.
        - Даже так? На данный момент вы едва не погубили себя и меня.
        - Ерунда, в крайнем случае, легко могла бы сказаться ревнивой возлюбленной. В конце концов, это почти правда.
        - Меня радует это «почти».
        - Пусть будет так. Итак, мой дорогой, как уже было сказано, раз ваша игра идет вразрез с планами нашего общего, недоброй памяти, патрона, я намерена присоединиться к ней. Надеюсь, если нам выпадет победа, она будет также и моей. Как я успела заметить, у вас, мой храбрый рыцарь, есть нелепая, пожалуй, даже постыдная для политика черта: вы умеете быть благодарным.
        - Но как вы нашли меня?
        - Не так уж это было сложно. Как вы знаете, я умею очень быстро переодеваться. Театр, сами понимаете. Правда, когда я спустилась вниз, фиакр уже скрылся из виду, но зато по улице шел тот самый мальчишка, чье имя вы столь любезно присвоили мне. Я подскочила к нему, запыхавшись, спросила: «Куда уехал гражданин майор?» Сказала, что у меня для него срочные новости. Он не то чтобы мне поверил, буркнул: «У зазнобы» - и пошел дальше. Расспрашивать смысла не было, но, помнится, Арман как-то ходил по названному вами адресу и потом рассказывал, что встретился там с весьма эффектной дамой. И поскольку других вариантов у меня все равно не было, я прыгнула в седло и направилась в Латинский квартал. Найти «Шишку» было нетрудно. Когда я отыскала ее, то увидела воз с винными бочками и возницу, прячущего вашу замечательную саблю под солому. - Она улыбнулась. - Согласитесь, был резон предположить, что вы находитесь где-то недалеко от своего клинка. Остальное и вовсе плевое дело.
        - И все же вы попались.
        - Ха! Если бы я не выстрелила в воздух, эти, с позволения сказать, неусыпные стражи прошли бы в пяти шагах от меня, не заметив. Но мне же надо было как-то попасть сюда. Не ломиться же в закрытые ворота?
        - Хорошо, предположим. Что же вы намерены делать теперь?
        - А что придется. Как я понимаю, вы уже нашли дофина?
        - Почему вы так решили?
        - Барон, не смешите меня. Деревенские олухи, составляющие местный гарнизон, несомненно, храбрые бойцы, но для тайной войны они годятся не больше, чем вы - для церковного хора. Эти вояки столько раз произнесли слово «Он» со священным трепетом в голосе - так могли говорить лишь о юном короле Франции или о самом Господе, внезапно сошедшем на землю. Так что, если не желаете, можете не подтверждать моих предположений. Давайте отбросим нелепые реверансы и поговорим о деле. Я готова действовать.
        - Каким же образом, позвольте узнать?
        - Как я понимаю, вы здраво оцениваете моего пылкого воздыхателя, генерала Бернадота. Сбросив клику болтливых корыстолюбцев, просто чтобы сохранить голову на плечах, военный министр не будет иметь представления, что делать с доставшейся ему властью. Именно на это рассчитывает Талейран, собираясь нацепить ошейник на гасконского льва. Вы, должно быть, планируете упредить хромого беса и предложить военному министру реставрировать монархию. Скорее всего, Бернадот, как все южане, падкий на титулы, ордена и прочие блестящие предметы, легко согласится на сделку. Тем более, что сладкоречивого хромца любить ему особо не за что.
        - Вы упускаете из виду один факт, мой ангел.
        - Какой же?
        - Еще одного южанина, генерала Бонапарта.
        - Но ведь у него, как вы сами говорили…
        - Он снова во главе армии и, полагаю, если судьба и дальше станет ему благоволить, довольно скоро будет здесь. Талейран намерен столкнуть его с Бернадотом и, вероятно, предать военного министра, «коварного узурпатора», в угоду победоносному генералу Бонапарту. При любом раскладе монсеньор не захочет оставаться в тени. Он ведь Метатрон - указующий перст Божий! Все другие роли для него мизерны.
        - Тогда что же?
        - Пока я не могу дать однозначного ответа. Меня сейчас тревожит одно странное обстоятельство: в свое время человек, спасший дофина, пытался освободить из-под стражи короля, но его предали. Затем несколько раз готовил заговоры в надежде спасти королеву. И всякий раз ему мешало предательство. Сейчас ему вроде бы все удалось, но…
        - Быть может, и нет, - тихо продолжила Софи.

* * *
        Небольшие арабские суденышки, парусным вооружением напоминающие тартаны[Тартаны - небольшие суда, используемые на протяжении более чем 300 лет (до конца XIXв.), как для рыболовства, так и в торговых целях в прибрежных водах Средиземноморья.] Неаполитанского залива, облепили мощные, точно бычьи туши, корпуса британских линейных кораблей, спеша доставить на борт вино, фрукты и прочее продовольствие. Одна за другой лебедки поднимали затянутые дерюгой клетки. Босоногие, сухие, как галеты, загорелые александрийцы старательно опускали их на дощатые настилы.
        - Поторапливайтесь! Поторапливайтесь! - командовал и без того расторопными грузчиками мамелюкский офицер, присланный беем для надзора за работами.
        Высокий, худой, словно небольшая мачта, с переносицей, напоминающей латинскую букву s, он расхаживал по верхней палубе, покрикивал на взмыленных аборигенов и почтительно раскланивался с офицерами, греющими на солнце прохваченные вечной сыростью широкие спины. Дойдя до стоявших у борта деревянных клеток, он вытащил из складок кушака массивные серебряные часы и, настороженно поглядев на ползущую вверх по циферблату стрелку, прошептал: «Не опоздать бы…»
        - Пусть шайтан искусает ваши пятки! - возвращая брегет на место, громогласно завопил надсмотрщик. - Пусть он вырвет волосы у вас на голове и пересадит на задницу!
        - Что тут у вас? - Мичман вряд ли старше пятнадцати - шестнадцати лет от роду, должно быть произведенный в первый офицерский чин за недавнее сражение, подошел к распорядителю, единственному из местных дикарей владеющему английским.
        Лицо Сергея перекосила такая гримаса брезгливости, что мичман невольно почувствовал начинающийся приступ морской болезни.
        - Это порождение иблиса, мерзкая тварь, пожирающая грязь и порождающая грязь!
        - Чего-чего? - посторонился мальчишка.
        - Ни один правоверный не прикоснется к этой мерзости. Прости меня, юный господин, я не знаю, как вы едите это. У нас места, где ваши единоверцы, живущие здесь под рукой александрийского патриарха по милости нашего доброго бея, считаются нечистыми. Ибо по неразумию своему эти несчастные разводят там поганых богомерзких тварей.
        Мичман собрал волю в кулак, на всякий случай положил ладонь на эфес офицерской шпаги и приподнял дерюгу. И тут же на готового отскочить парня с радостным хрюканьем уставились полтора десятка розовых, белых, пятнистых озорных поросят.
        - Дьяволовы вилы! - придавая себе вид отчаянной суровости, от души выругался мичман. - А там что? - Он ткнул пальцем в следующую клетку, из которой слышалось постоянное шуршание.
        - О, это милые зверьки, такие пушистые, такие веселые. За ними приходится далеко ездить. Зато из них готовят отличное жаркое. Я не помню, как они зовутся на вашем языке, но у нас весьма ценится это животное. В прежние времена оно почиталось священным, Осирис сходил на землю в его образе, а в верховьях Нила…
        Молодой офицер подошел к клетке и заглянул под свисающий покров. Несколько секунд он смотрел, не отрывая глаз, точно не веря своим глазам и все еще надеясь, что навеянное жарой марево рассеется. Не тут-то было. И… словно две пружины, скрытые в ботфортах юного мичмана, отбросили его от клетки. Он судорожно пытался выхватить шпагу, но безуспешно. Над палубой, заглушая скрип балок, ругань матросов и гортанные крики грузчиков, пронесся душераздирающий вопль: «Зайцы!..»
        Да, мы, англичане, - люди суеверные. Некоторые даже называют жителей британских островов чрезмерно суеверными. И что с того? Всякому из нас представляется более чем естественным готовить двадцать девятого сентября, в день святого архангела Михаила, жареного гуся, потому что это обеспечивает благосостояние семьи на целый год. Что же в этом плохого? Да, еще в XX веке у нас затыкали ватой розетки, опасаясь, что электрическая жидкость ночью может вытечь и сжечь дом. Подумаешь, невелика ошибка! Но ведь в результате жидкость не вытекла и дом не спалила?! А значит, вполне разумная предосторожность. Да, у нас всякий с детства знает, что увидеть кряду семь сорок - верная примета встречи с ведьмой. А уж если заяц перебежит дорогу, то это точно к беде. Ну потому что как же иначе? Всякому же известно, что образ этого длинноухого, с виду милого, но жутко вредного создания частенько принимают самые мерзопакостные ведьмы. А уж заяц на корабле… Да ни один английский моряк не останется на судне после такого! Корабль обречен на гибель! Конечно, можно попробовать как следует вычистить его от клотика до киля, затем
по-новой освятить, а еще лучше - до освящения сменить название. Да и то, случись какая беда, хоть через год, хоть через пять, всякому будет понятно, чья тут вина.
        Мичман шлепнулся на палубу и попятился, отталкиваясь каблуками, одновременно все еще пытаясь вытащить шпагу. И в этот миг, словно подтверждая худшие опасения англичанина, канаты, связывающие клетку, сами собой лопнули. Даже не лопнули - словно распались, обугливаясь в местах разрыва. И в тот же миг десятки развеселых длинноухих зверьков дружно бросились врассыпную, радуясь свободе. Через пару секунд такой же истошный крик раздался над палубами еще двух кораблей, стоящих на рейде. Бывший лейб-медик герцога Филиппа Орлеанского, бывший инспектор государственных красилен, а ныне - научный консультант генерала Бонапарта Клод Луи Бертолле не подвел. Как и было обещано, процесс обугливания и распада волокон манильского каната, пропитанного лично им приготовленным составом, при соприкосновении с кислородом продолжался ровно сорок пять минут.
        Если бы команды оповестили, что корабли вот-вот разнесет в щепки взрывом порохового погреба, и то вряд ли это могло ускорить исход моряков с пораженного зайцами судна.
        Мичман продолжал с хрипом пятиться назад. Вокруг него, точно собираясь поиграть с мальчишкой, резвились любимцы Осириса, шевеля длинными ушами и с интересом втягивая розовыми носами доносившийся с камбуза запах прелой капусты.
        - Я спасу вас, мой господин! - завопил Сергей, выхватывая пистоль из-за пояса. Выстрел - заяц, пораженный Лисовским зарядом, с визгом подскочил в воздух, сделал почти идеальное сальто и бросился наутек. Случись иначе, Рейнар стал бы первым стрелком в истории, сумевшим поразить животное хлебным мякишем. В тот момент, когда несчастная божья тварь крутилась в воздухе, на палубу, шагах в трех от юноши, хлопнулась пуля, сплющенная предварительно о каменную стену. Конечно, для большего эффекта ее бы стоило нагреть. Но кто в королевском флоте знает, какие физические свойства приобретает свинец, вступая в контакт с магической сущностью?
        Мичману было совсем не до того. Глаза его формой и размером стали напоминать штатные спасательные круги. Лишь мгновение отделяло его от глубокого обморока, и в этот миг Лис схватил офицера под мышки и бросился с ним за борт с криком:
        - Врешь, не возьмешь!
        Чуть позднее, вечером того же дня, французские транспорты вышли в море. Конечно, мамелюки повелителя Александрии всемерно пытались остановить посадку французов, англичане даже видели это своими глазами. Но ощетинившиеся штыками ряды лягушатников, а также их заряженные картечью пушки были веским доводом не проявлять лишнего геройства. Тем более, что Мурад-бей и без того вполне убедительно сетовал возмущенным английским офицерам на коварство и вероломство гяуров: мало того что воспользовались случаем, они еще взяли в заложники родственника султана, доблестного Османа Сулеймана Бендер-бея!

* * *
        Караван транспортов, подобно гусиному клину, тянулся к берегам благословенной Франции. Новый флагман генерала Бонапарта, конечно, слабо напоминал великолепный, грозный «Ориентал», но все же полководец возвращался на родину с победой. Если начало похода не сулило ему удачи, да что там, было настоящим крахом, тем славнее были новые победные лавры. Еще бы: без сил, почти голыми явиться в Александрию, склонить ее правителя к военному союзу против единоверцев, блистательно разгромить их, а затем уйти из-под носа англичан, разумом и несгибаемой волей превратив сотни английских пушек в бесполезные погремушки!
        - Просите у меня любой награды, лейтенант, - осматривая горизонт в подзорную трубу, произнес Бонапарт.
        - Да шо вы такое говорите, какие такие награды? Ну, во-первых, у меня еще кое-шо осталось из сэкономленного на войне, опять же гражданин Александрийский за хороший совет забашлял по полной.
        - Что он сделал?
        - Неважно. Представил к высокой правительственной награде. Я бы даже сказал, не столь высокой, сколь весомой. Так шо оставьте эти глупости, я ж так, по дружбе…
        - И все же подвиги достойны воздаяния. И если Александрийский бей понял это, то я,
        - Наполеон запнулся и поправил себя, - то Республика и подавно не может быть неблагодарной к столь храброму и деятельному воину.
        - Премного, знаете ли, ей благодарен! - оскалился Лис. - Это ж небось сам гражданин Баррас оторвется от междуножья очередной светской…э-э-э…львицы, шоб пожать мне руку и толкнуть прочувственную речь. Я растроган и умилен до глубины того, шо было, пока не отменили душу. Щас, дух переведу и побегу лить слезы, сморкаясь в трофейный бейский флаг.
        - Иронизируешь?
        - Та шо вы такое говорите, мой генерал? Я ж месяц потом руку мыть не буду. Ведь сам господин Баррас… - Лис закатил глаза и тут же, меняя настроение, поглядел на Бонапарта. - О, а можно я вас в память о походе буду продолжать звать камердинером?
        Маленький корсиканец вспыхнул.
        - Капитан д’Орбиньяк! - процедил он, меняясь в лице. - Надеюсь, в Париже я смогу приветствовать вас полковником. Но, строго между нами, месье, я требую забыть об этой злополучной хитрости, к которой нас побудила, как мы оба знаем, лишь настоятельная военная необходимость.
        - Да я шо? - Сергей выставил перед собой ладони оградительным жестом. - Я ж все понимаю: субординация, пропаганда, все такое. Я, допустим, если бы и рассказал эту забавную историю, то разве что внукам у камина под Рождество после хорошей чаши пунша. И те бы, как Бог свят, подняли старика на смех. Меня другое угнетает. Вот прибудем мы щас в столицу, выйдет гражданин Баррас в окружении прочих директоров на крыльцо, глянет на вас этак высокомерно: ты хорошо поработал, мой мальчик! Возьми на полке сдобный пирожок! И станете вы, мой генерал, для него все тем же камердинером. Хотя уж это ни в коей мере не вызвано настоятельной военной необходимостью. Впрочем, быть может, называть он вас так не станет. Звание какое-нибудь придумает, вроде «генеральный генерал», шпагу специально для вас камешками украсит, но только сути дела это все равно не меняет. Вчера он вас за каким-то… золотым руном в Египет послал, шоб вы ему глаза не мозолили. А завтра что? В Россию, белых медведей пасти?! Раз в жару выжили, может, хоть морозы добьют…
        - Молчи! - Наполеон хлопком закрыл подзорную трубу.
        - А, точно-точно, виноват, дурак, исправлюсь! Длинный язык, гильотина… Не подумавши ляпнул.
        - Ты что же, - пристально глядя на новоиспеченного капитана, негромко заговорил, почти зашипел Бонапарт, - полагаешь, я меньше тебя вижу, что зажравшиеся болтуны в Париже губят Францию?! Что им опасен всякий ум, яркий и самостоятельный, что они превратили слова о свободе, равенстве и братстве в пустое заклинание, которым силятся усыпить сограждан, лишить их воли и предать врагу?
        - Да не, мой генерал, вы шо, я так не думаю. Вы, ясен корень, все насквозь видите. Непонятно только, почему терпите. А остальное - даже не вопрос.
        - Послушай, Рейнар, мы поговорим об этом сегодня, и больше никогда. Я видел улицы Парижа, залитые кровью. Мюрат, которого ты не так давно видел на поле боя, пять лет назад доставил мне пушки, и я залил подступы к церкви Святого Роха кровью тысяч роялистов. По ночам иногда я до сих пор слышу их крики. Да, все они были вооружены и я не марал рук, убивая женщин и детей. Но из этого урока я сделал один, но очень важный вывод: горе победителю в гражданской войне! Нет ничего хуже этого. Ты прав, говоря с презрением о Баррасе и прочих самовлюбленных болтунах, засевших в Законодательном собрании и Директории. Но все же эти болтуны дают хоть какой-то шанс избежать нового кровопролития.
        - Насколько я помню, учитель, преподававший мне географию, заявлял, что Земля имеет форму шара. Не то чтобы я ему сильно поверил, но спорить не стал. Так вот, мой генерал, если долго-долго идти в противоположном направлении, как утверждал мой наставник, можно вернуться к тому месту, откуда вышел. Вот парижская говорильня как раз напоминает мне того самого путника, идущего в противоположную сторону.
        Отчего, скажем, александрийский базар не поставить руководить страной? Там сидят исключительно достойные люди, вы сами видели. А уж как язык подвешен - нашим и не снилось! Однако Мурад-бей, хоть и не семи пядей во лбу, все же правит лучше. И даже пользуется любовью народа. Потому что толпа - это никто. Там, где правит
«никто», на трон рано или поздно запрыгивают разбойники с большой дороги. А у этих, пусть хоть святыми себя величают, - все едино, воровство и бестолковое упоение властью.
        - Возможно, ты прав, - отворачиваясь, буркнул Наполеон. - Я думал об этом. Власть должна быть законной, иначе у всякого негодяя в душе будет копошиться желание самому захватить ее. Она должна быть сильной, чтобы не дать негодяям и прохвостам даже шанса сделать это. Она должна быть разумной, чтобы народ видел в ней смысл, чтобы не ощущал себя безмозглым стадом баранов, годных лишь на то, чтобы стричь их покороче да гнать на убой. Чтобы каждый гражданин мог гордиться тем, что он француз. Власть, а не носители ее должна быть богатой и тратить это богатство на величие державы и благо народа. И последний из свободных граждан не должен чувствовать себя обманутым и отверженным. Но кто сделает это? Дворянство, признавшее себя лучшей частью общества? Оно бы, может, и смогло, когда б меньше думало о корнях и больше - о ростках. Буржуа, для которых единственное светило - прибыль? Мысль нелепая, если только общее благополучие не сулит выгод кучке толстосумов. Святые отцы? Среди них встречаются достойные люди, но в большинстве эти святоши - отъявленные мошенники. Кто же еще? Народ, эта священная корова
болтунов из Законодательного собрания? О нет, у нас нет народа. Люди, порою весьма разумные и здравомыслящие в личном общении, вдруг превращаются в тупую чернь, вываливая толпой на улицы. Так кто же, друг мой Рейнар, должен стать долгожданным спасителем Франции?
        Лис внимательно глядел на вошедшего в раж корсиканца. Он знал, что, выкинутый из родной земли бандой повстанцев, тот искренне считает Францию своим домом и сейчас не лукавит.
        - Вы, - наконец тихо выдохнул он, - вы, мой генерал. И если вас и впрямь заботит законность власти, маленький дофин станет вашим знаменем. А что до кровопролития,
        - если предчувствия не обманывают меня, в Париже оно уже началось.
        Глава 28
        Ничто так не дискредитирует планы, как их реализация.
        Борис Крутиер
        Ждать пришлось долго. Не думаю, что Жан де Батц забыл про меня, но с ответом он не торопился. Прошло двое суток, мы с Софи продолжали сидеть почти взаперти, имея возможность лишь прогуливаться в заросшем дворе под бдительным надзором воинствующей братии. За это время я успел рассмотреть аббатство более детально. Затерянное в густом дубовом лесу, оно давало прекрасную возможность уединенной жизни вдали от чужих глаз. Как мне представлялось, гарнизон его состоял примерно из шести десятков шуанов, неплохо вооруженных и даже при двух небольших пушках. Стены обители, возведенные, должно быть, в самом конце XIII века, напоминали крепостные. Даже от воинства вооруженных демонов у монахов был неплохой шанс отбиться. Мне ничего не было известно о запасах продовольствия и воды, но завтраки и обеды, которые нам доставляли, всякий раз были обильны, хотя и незамысловаты.
        Я пробовал заговорить с «настоятелем», выведать планы де Батца. Но тот лишь удивленно взглянул на меня и пожал плечами. Неведомо, чего дожидался потомок лейтенанта моих пистольеров - каких-то вестей или дополнительного знака свыше, но часы тянулись за часами, ожидание становилось все более тягостным.
        К исходу третьего дня немногословный предводитель местной братии наконец возник в нашей келье со словами: «Ваша милость, вас ждут». Сказать, что я обрадовался, - ничего не сказать. У меня было что сообщить де Батцу. Я знал, что возвращающийся из Александрии генерал Бонапарт, пусть и с молчаливым, но все же одобрением, встретил слова Лиса о возвращении дофину законного трона.
        Велев «Гаспару» не отлучаться, что могло показаться странным, но, зная способности мадемуазель Готье, не было лишним, я отправился вслед за настоятелем. Мы были еще в коридоре, когда туда вбежал один из «монахов» со словами: «Монсеньор, солдаты окружают монастырь!»
        Бог весть чем занимались до революции смиренные клирики этой обители, но сейчас действовали они без суеты, организованно и чрезвычайно деловито. Будто им не реже пары раз в неделю приходилось отражать нападения. Часть бойцов с оружием в руках заняли места на штурмовой галерее, несколько человек готовили к бою орудия, остальные подпирали бревнами и заваливали камнями ворота, готовили перекрытую с флангов баррикаду на расстоянии пистолетного выстрела от входа. И кажется, никто, кроме меня, не слушал доносившихся из-за стены громких слов зачитываемого приказа:
«Тем, кто добровольно сложит оружие, будет сохранена жизнь. Остальные подлежат уничтожению как разбойники и роялисты».
        Я бы тоже не вслушивался в эти речи, мне не раз приходилось слышать нечто подобное с небольшими вариациями, но голос, звучавший у стен обители, был неприятно знаком. Бросив взгляд на ряды противника сквозь бойницу в стене коридора, я, как и ожидал, увидел Армана де Морнея в мундире и при сабле. За его спиной виднелся другой офицер, выше чином, но, как мне показалось, приказы отдавал наш старый приятель.
        Мой провожатый внезапно развернулся и поспешил в противоположную сторону.
        - Идите к себе и ждите, - бросил он на ходу.
        - Там Арман, - возвращаясь к своему вестовому, сообщил я.
        - Слышу, - кивнула Софи.
        - Может, потрудишься объяснить, что это значит?
        - Не имею представления. Уж это, во всяком случае, не моя затея. Ты ведь понимаешь, что мне угрожает немедленная расправа? Подумают, будто я привела за собой погоню.
        - Непременно подумают, - согласился я. - Мне и самому так кажется.
        - Чтобы в награду мне снесли голову?! Кто знает, сколько шуаны будут удерживать эти стены, но им в любом случае хватит времени, чтобы разделаться с беззащитной девушкой! - зло бросила Камилла. Неужели ей действительно было страшно?
        Между тем чтение приказа окончилось. Патетические слова: «Вам дается час на раздумье», - отзвучали в воздухе, и спустя несколько минут «настоятель» вновь, как ни в чем не бывало, стоял на пороге кельи.
        - Прошу извинить, нас отвлекли. Монсеньор ждет вас.
        - Но, месье, враг стоит у ворот.
        - Это верно, их там не менее батальона с мортирной батареей. Если нам посчастливится, мы здесь продержимся часа три. Но у меня еще есть время исполнить распоряжение монсеньора, и я его исполню. Пойдемте.
        Я оглянулся на Софи.
        - Господин майор, - снова включаясь в роль мальчишки Гаспара, воскликнула она, - не оставляйте меня тут! Я знаю, что нужно делать!
        - Ты?! Знаешь?!
        - Ну да. Позвольте мне идти с вами!
        Мне чертовски не хотелось оставлять мадемуазель Готье одну. Во-первых, бог весть что она натворит здесь, спасая жизнь себе, любимой. Во-вторых, зная изворотливый ум этой прелестной особы, нельзя было исключить, что она придумала что-то стоящее.
        - Можно взять с собой мальчишку?

«Настоятель» с сомнением поглядел на «Гаспара».
        - Монсеньор ничего не говорил об этом… Хорошо, под вашу ответственность. Но учтите, если монсеньор прикажет, я оставлю парня под землей.
        - Позвольте мне идти, - настаивал «мой вестовой». - Клянусь Богом, я пригожусь!
        - Идемте, да поторапливайтесь, до штурма меньше часа.

* * *
        Судно, облюбованное Наполеоном для морского путешествия, именовалось «Антилопа», что дало Лису повод с непонятной радостью окрестить его «Антилопа гну» и непрестанно шутить насчет какого-то блюдечка с голубой каемочкой. Прямо сказать, я ничего не понял в этих шутках, но у Лиса была манера выстраивать слишком длинные ассоциативные ряды. Поначалу я становился в тупик, но со временем стал видеть в этом знак быстрого ума.
        Как бы то ни было, «Антилопа» оказалась довольно быстроходным транспортом и сейчас, неподалеку от Мальты, была вынуждена лечь в дрейф, дожидаясь появления всего остального, потерявшегося в тумане, каравана.
        - Они не могли так сильно отстать, - ходя из угла в угол крошечной пассажирской каюты, единственной более или менее пристойной на корабле, возмущался Бонапарт. Еще совсем недавно там, на капитанском мостике, он казался холодным, точно высеченным из куска мрамора. Но здесь, вдали от чужих глаз, глава экспедиции сполна дал волю раздражению. - Мы теряем время, попусту теряем время!
        - Мой генерал, - убеждал его единственный зритель, телохранитель и наперсник командующего, капитан д’Орбиньяк, - ну шо вы так переживаете? Там же такие старые бадьи, шо нормальная хозяйка в них и белье не возьмется стирать.
        - Перестань молоть чушь! - Взгляд Наполеона метнул в Сергея пару шаровых молний. - Они сбились с курса, я уверен. Сейчас они уткнутся в Мальту, и всему конец!
        - А вдруг там еще наши?
        - Если это так, я сочту сегодняшний день счастливейшим в жизни, а Нельсона - самым большим простофилей в истории морского дела.
        - Ну, после встречи у Александрии, я бы не стал…
        - Мой генерал, - за дверью послышался голос вахтенного офицера, - разрешите войти?
        - Входи, Дени. - Наполеон, словно по волшебству, подобрался и превратился в того неутомимого, знающего всех и заботящегося о каждом полководца, которого обожала армия, ласково именуя «маленьким капралом».
        Польщенный вниманием молодой офицер ступил на порог.
        - В тумане видны корабли.
        - Замечательная новость!
        - Но… - Дени замялся, - это не наши корабли, они куда больше.
        - Что?!
        Генерал устремился на палубу, на ходу доставая свою неизменную подзорную трубу. Впрочем, контуры шести кораблей просматривались уже и без нее. Тяжелые, грузные, точно утюги, разглаживающие морскую рябь, они двигались под ветром едва ли не параллельным курсом.
        - Проклятье! - Наполеон старался проглядеть туманную дымку насквозь. - Если нам повезет, это испанцы. Но… - В этот миг порыв ветра на мгновение разорвал серую пелену над корабельными мачтами, и в подзорной трубе командующего ясно возник трепещущий по ветру Юнион Джек. - Но, увы, нам не повезет. Англичане! - Он сжал зубы, оглянулся на капитана.
        - Прикажете изменить курс? Мы куда меньше, быть может, в тумане нас и не увидят.
        Гулкий пушечный выстрел положил конец надеждам.
        - Заметили! - процедил Наполеон.
        - Так точно, требуют принять досмотровую команду.
        - Ох, не люблю я это дело, - за спиной Бонапарта отозвался Лис. - В эту игру я уже играл… Мой генерал, а шо, если я устрою, как говорится, встречный пал?
        - Что?
        - Ну, как бы это поточнее выразиться? Вступлю с мозгами адмирала в интимные дипломатические отношения.
        Бонапарт изумленно поглядел на занятного офицера. Генерал хорошо разбирался в людях. Этот был чертовски отважен. Он словно глумился над опасностью, лез, как говорили на Востоке, подергать тигра за усы. Что не мешало ему иметь столь условные представления о воинской дисциплине, что во всех известных армиях былых и нынешних времен такого не стали бы держать ни минуты. Но этот балагур был неправдоподобно удачлив. Как любой корсиканец, Бонапарт высоко ценил это качество в людях.
        - У тебя есть план?
        - Ну, шо касается плана, то у моего доброго друга и вашего родича…
        Бонапарт нахмурился.
        - Ну да, ну да, у вашего… э-э-э… а впрочем, неважно, составлять планы выходит куда лучше. Я так, сплаваю на тему выразить адмиралу восхищение от имени и по поручению всего молдавского народа в моем лице. Кстати, пока нас толком не разглядели, я бы рекомендовал сменить французский флаг на…
        - Что?! - возмутился капитан. - Спустить свой флаг перед врагом? Точно какой-то пират, укрываться под чужим?..
        - Минуточку, а кто тут сказал «чужим»? Моим собственным! Мне тут друг Марик Александрийский презентовал замечательный плащ из расшитой парчи.
        - Ты что же, предлагаешь поднять вместо флага плащ?
        - А шо, у нас в Молдавии так принято. Насколько я знаю, у англичан нет проблем с молдавским флотом. А во французском морском уставе не записано, что военный корабль не имеет права ходить под чужим плащом. Тем более - первый и единственный корабль нашей маленькой, но великой молдавской державы.
        - Хорошо, - усмехнувшись, кивнул Бонапарт. - Делайте, как он говорит.
        - О, замечательно! Итак, где там мои шмотки? Не будем тупо ждать досмотровую команду, Осман Сулейман Бендер-бей сам нанесет визит славнейшему из славных, знаменитому флотоводцу, адмиралу Нельсону. Благо с английским у меня не хуже, чем с турецким. Капитан, скомандуйте шлюпку на воду.

* * *
        Комната для переговоров была мне уже знакома, однако на этот раз Жан де Батц вовсе не производил впечатления человека, склонного к метафизическим рассуждениям, воспоминаниям и вообще какой бы то ни было дипломатии. Шпага на поясе и пистолеты в руках свидетельствовали о готовности принять бой.
        - Это ваших рук дело? - прошипел он, едва увидев меня и прячущуюся за спиной Камиллу. - Я сделал громадную ошибку, подпустив вас так близко. Но, можете не сомневаться, что бы вы ни замышляли, лично для вас игра уже кончена. Вы умрете здесь…
        - И сейчас, - завершил я.
        - Что?
        - Я говорю, умру здесь и сейчас. Угроза нелепая и, главное, абсолютно лишняя.
        Мой собеседник несколько озадачился:
        - Это еще почему?
        - С одной стороны, на такой дистанции я могу уничтожить вас и вашего помощника быстрее, чем вы вскинете пистолеты. С другой - я здесь для того, чтобы помочь вам. А сейчас помощь вам еще более необходима, чем прежде.
        Жан на мгновение задумался, стараясь погасить распиравшую его досаду.
        - Да, Мано писал о ваших умениях.
        - Обойдемся без демонстраций?
        - Хорошо, - скривился де Батц. - Слушаю ваши предложения.
        Я благодарно склонил голову:
        - У стен монастыря находится порядка батальона пехоты с тяжелыми орудиями. Я не знаю, как они вас нашли, хотя подозреваю, что действительно выследили. Точнее сказать, уверен, что их появление не случайно. Мне неплохо известен человек, отдающий там приказы.
        - Вот даже так? Кто же это?
        - Некий Арман де Морней, человек Талейрана, его верный пес. Подозреваю, если он здесь, то речь идет не о банальной карательной экспедиции по ликвидации роялистского гнезда. Это охота на дофина. Талейран чертовски желает заполучить его себе.
        Лицо де Батца сложилось в непроизвольную гримасу брезгливости. Похоже, образ Отенского епископа-расстриги не вызывал у него благоговения.
        - Вам приходилось с ним встречаться ранее? - настороженно поинтересовался я.
        - Приходилось, - выплюнул де Батц.
        - Насколько я понимаю, уже после революции?
        - Почему вы так решили?
        - Пока что это лишь предположение. Вас предали в тот момент, когда вы были в полной уверенности, что все готово для спасения короля. Могу предположить, что попытки освободить королеву срывались также в последний момент, и абсолютно случайно.
        - Да, это так, но…
        - Я готов держать пари, что все это время, вплоть до освобождения дофина, вы работали под неусыпным контролем Талейрана. Он вам бросал наживку, а вы ее заглатывали, он тащил ее все дальше и дальше, до поры до времени давая вам чудесную возможность в последний момент ускользать из-под носа революционной Фемиды. Это его почерк.
        Жан задумчиво глядел на меня.
        - Строго говоря, он взращивал в вас ощущение вины. Освободив дофина, по его мнению, вы должны были передать мальчика тому, кто сможет о нем позаботиться, возвести на трон. А вам самому лучше всего сложить голову, как и подобает храброму гасконцу, со шпагой в руке и королевским именем на устах.
        Де Батц молчал.
        - Что-то пошло не так?
        - Да, - несколько обескураженно признался барон. - Похитить дофина было непростым делом. Следовало усыпить бдительность стражей. Одного из псов удалось подкупить, но, по распоряжению самого Робеспьера, они менялись каждый день. До момента, когда можно будет провернуть дело, пришлось выжидать. Мальчика держали в башне в замурованной комнате с небольшим окошком, через которое передавали еду. Через нее же стражник мог наблюдать за происходящим по ту сторону стены. Я хорошо знал Тампль еще до революции и благодаря подкупу лично организовал так, чтобы его высочество разместили именно в той камере.
        - Подземный ход? - предположил я.
        - Конечно. Вам должно быть известно, что предок супруги Маноэля де Батца, Гуго де Пейрак, был одним из соратников де Моле. Но, в отличие от великого магистра и множества рыцарей Соломонова храма, не был брошен в тюрьму или казнен. С несколькими рыцарями он исчез из Тампля, ушел через тот самый ход, спасая архив братства. Так что легенды о потайном ходе в семье ходили несколько веков, а у меня еще до революции было время их проверить. Я предложил маркизу де Антрагэ попробовать воспользоваться моим знанием и получил согласие на сей рискованный шаг. Другого варианта не было.
        Месяц за месяцем, день за днем принц брал еду и подходил к окошку, чтобы надсмотрщик мог убедиться, на месте ли его высочество. Но с каждым днем он выглядел хуже и хуже, а в один прекрасный день и вовсе не встал. Это было как раз дежурство уже подкупленного нами сторожа. Врач, которому тоже было заплачено, огласил диагноз: смерть от золотухи. Еще несколько дней дофина пришлось укрывать на чердаке Тампля, пока все было готово, чтобы вывезти его из города, пока хоронили несчастного умершего мальчика, действительно чем-то похожего на принца.
        Именно в это время меня нашел бывший сослуживец по драгунскому полку ее величества с поклоном от маркиза де Лантанека. Он предложил свой план, утверждая, что наш никуда не годится. Мы поспорили, и тогда он вызвался пойти на встречу с теми, кто должен был вывезти нас из города, вместо меня. Вместо дофина он прихватил младшего брата. - Жан де Батц нахмурился и неохотно продолжил: - Их ждали, но совсем не те, кого надеялся увидеть я.
        Переодевшись нищим, я наблюдал издали. Почти у самого места встречи мой друг и его брат наткнулись на отряд национальной гвардии. Те пожелали выяснить, кто эти двое. Естественно, документы были фальшивыми, и мой друг бросился наутек. Мальчишку догнали быстро, в него стреляли, но, я сам это видел, над головой. Тут из соседней улицы выехал экипаж, мой соратник кинулся к нему, открыл дверцу, но тут кучер, повинуясь команде, выстрелил в упор, прямо в голову… - Он замолк. - А экипаж поехал дальше. Хотя нет, чуть постоял. Тот, кто сидел внутри, глядел, как революционеры тащат мальчишку к ближайшему фонарю и накидывают веревку на шею.
        - Кто был в экипаже?
        - Я не видел, но кучера запомнил. Впоследствии мне доводилось видеть его в карете гражданина Талейрана. Мы выбрались лишь через месяц. Я попытался отыскать Лантенака, нашел один из его отрядов, - де Батц кивнул на «настоятеля». - Отряд шевалье де Латура, вернее, то, что от него осталось. Похоже, сегодня нам предстоит схватиться с врагом в последний раз.
        - Возможно, - согласился я. - Но вам надлежит спасти дофина, а не проявлять бессмысленное геройство.
        - Но как? Даже если подземным ходом мы выберемся в лес, куда идти? Округа кишит солдатами. Если этот де Морней, по вашим словам, пришел за дофином, без него он не уйдет.
        - Арман зачитывал приказ. Всем, кто сложит оружие, обещана жизнь.
        - Но эти люди не сложат оружия. Они, быть может, не лучшие солдаты, но отчаянные храбрецы.
        Я покачал головой:
        - Если вы прикажете, они сдадутся.
        - Зачем?
        - Чтоб сохранить жизнь. А еще для того, чтоб было кому рассказать, где искать дом, в котором мы сейчас находимся. Я так понимаю, он находится в лесу, на утесе. Должно быть, уединенная молельня с кельей отшельника? Но в любом случае солдаты будут прочесывать округу, и его найдут.
        - Что вы предлагаете?
        - Отряд де Латура сложит оружие. Это не самый приятный удел для воина, но поверьте, в ближайшее время революционной Фемиде будет не до них. Если Господь на нашей стороне, очень скоро мы вытащим этих смельчаков из застенков. Сейчас главное
        - убедить де Морнея, что да, был тут паренек, но ушел еще вчера. Примчался какой-то офицер в республиканской форме, предупредил о приближении войск, а затем мальчишки и след простыл.
        - Но если эти гнусные твари не поверят?
        - Пока осаду окончательно не снимут, вы, я и дофин должны переждать здесь, в хорошо скрытом месте. Уверен, такое найдется.
        - Найдется.
        - А потом… у меня есть документы, подписанные военным министром, открывающие свободный путь в Вандею. Я отвезу вас к генералу Кадуалю. До нужного момента вы сможете отсидеться в его крепости.
        - Но вы не ответили, как же де Морней? Он ведь не уйдет отсюда без добычи.
        - Уйдет, - выступила из-за моей спины мадемуазель Готье. - Не волнуйтесь, я позабочусь об этом.
        - Ты? Но как?
        - Как верно заметил майор Арно, глупо искать дофина здесь сегодня, если он скрылся отсюда еще вчера. - Камилла сняла дурацкую кривобокую шляпу, и густые, блестящие волосы упали ей на плечи. - Пусть гарнизон ведет занудные переговоры, торгуется об условиях сдачи, тянет время, словно дает его высочеству дополнительную возможность оторваться от возможной погони, а остальное я беру на себя.

* * *
        Генерал Бонапарт глядел в подзорную трубу не отрываясь, будто не веря своим глазам. Британские линейные корабли уходили все дальше и дальше, скрываясь в тумане. К борту «Антилопы» приближался двенадцативесельный баркас, с которого доносилась разухабистая песня Лиса: «Из-за острова на стрежень, на простор морской волны, выплывают расписные Бендер-беевы челны».
        Его расшитый золотом халат резко контрастировал с пропотевшими, застиранными рубахами гребцов, по просьбе капитана д‘Орбиньяка набранных из всякого прибрежного сброда неизвестной портовой национальности, говорящего на смеси всех языков Средиземноморья.
        Наконец баркас приблизился к «Антилопе», с борта кинули трап.
        - Мой генерал, приказ выполнен, эскадра противника обращена в бегство! Уж извините, преследовать не стал, поскольку был до омерзения трезв.
        Бонапарт заключил верзилу в объятия.
        - Как тебе удалось?! - наконец, отпуская нового хитроумного Улисса[Хитроумный Улисс (греч. Одиссей) - персонаж поэм Гомера, отличавшийся не только отвагой, но и хитростью.] , спросил он.
        - Да ну, шоб это было наше последнее несчастье! Подошел к флагману, выдал матросам, которые меня на трапе встречали, по жменьке золотых дирхемов - и к адмиралу. Тот несколько опешил от моего приветствия, но за те пять минут, пока я величал его «шипами на розе ветров», «повелителем якорей» и «отблеском славы Аллаха на морской глади, повелевающим ветру, когда надувать паруса и когда послушно сомкнуть уста», он несколько пришел в себя и нашел силы поздороваться.
        Дальше я ему рассказал, что по просьбе моего дяди-султана держу курс в Лиссабон с неофициальным, но очень дружественным визитом. А после Лиссабона владыка правоверных велел мне посетить Неаполь, ибо мысль его уже давно блуждает закоулками тамошнего королевского дворца. Нельсон буркнул, что как раз туда идет. Я выразил печаль, что сейчас не могу примкнуть к его эскадре, ибо должен исполнить приказ. А затем невзначай спросил, правду ли рассказывают, будто в Неаполе проживает красивейшая из женщин с момента создания праматери нашей Евы, леди Гамильтон? Адмирал кивнул. Я так обрадовался! Выложил перед ним жемчужное ожерелье в пять рядов и говорю: это лично от султана для той, чьи очи сверкают, подобно бриллиантам, чьи уста прекрасней кораллов и желанней глотка воды в пустыне, чей стан создан для объятий, чья грудь…
        На лице Бонапарта возникла недоуменная гримаса.
        - Что ты несешь?
        - Правда, красиво? Я там еще про бедра, ноги, лоно - манящее, будто тихая гавань моряков, истосковавшихся по спасительному берегу. Адмирал побелел, покраснел. У нас, говорит, не принято так женщин обсуждать. Ну, я ему там еще процитировал песнь песней Соломоновых: «…Словно лилия среди терний, возлюбленная моя среди иных девиц…» Тут он смешался. А я глаза закатил и говорю: султан, как услышал о красоте леди Гамильтон, утратил покой. В гарем свой ни ногой, ни рукой, ни каким иным членом. Собирается в Неаполь, говорит: «Нет мне жизни без этой красавицы, этой волшебной пери и в то же время сладкоголосой гурии. Золото, каменья, парчу и шелк, благовония и пряности, да и саму корону к ногам ее сложу, лишь бы увезти ее в свой гарем. А нет, так пусть мой флот идет и сокрушит стены Неаполя или ее сердце, тут уж как получится».
        Тут Нельсон как-то сразу заторопился, предложил мне пива с беконом, ну я, понятное дело, пока мусульманин, бекона не ем. Он говорит: оно и к лучшему. Плывите себе, флаг вам в руки, мы вам верим, вижу, человек вы хороший, со всех сторон на все положительный. Короче, не мешайте нам нестись сквозь волны и туман на всех парусах, и стрелы амура нам в корму. Ну, сказал я, так и быть, не смею задерживать. И, - он оглянулся, - запомните их такими, уходящими вдаль. А наша цель - Черноморск! То есть Средиземноморск! Нууу, в смысле, Тулон. Мой генерал, велите пришпорить «Антилопу»!
        Глава 29
        Одна революция все равно что один коктейль: вы сразу начинаете готовить следующий.
        Уилл Роджерс
        Бросок из осажденного монастыря в лесную цитадель вандейцев оказался, конечно, делом непростым, но прошел благополучно. Подпись военного министра на моих проездных документах открывала дорогу суровому грубоватому майору с его денщиком и грумом. Во владениях Кадуаля юный Людовик мог наконец чувствовать себя в безопасности.
        Но нам предстояла операция куда более сложная. Полторы сотни шуанов - последняя гвардия Вандеи, возглавляемая бароном де Батцем, должна была совершить марш из Бретани к Тулону на встречу с Бонапартом - скрытно, без шума и лишних стычек.
        Впереди, проверяя и расчищая дорогу, шел отряд в тридцать сабель, переодетый в армейские мундиры республиканской армии. За ним следовал остальной «полк» дофина, готовый лечь костьми, но спасти последнюю надежду Франции. Сам ясноглазый четырнадцатилетний мальчик лишь оглядывал суровые лица солдат, обожженные годами непрекращающейся войны, и молчал. Только иногда благодарно гладил кого-либо из них по плечу и смущенно улыбался. От этих знаков королевского благоволения вчерашние браконьеры, хмурые, похожие на свирепых хищников, выпячивали грудь и старались принять бравый вид.
        Оставив дофина и его ангела-хранителя передохнуть, я, загоняя коня, бросился в Брест и, с запозданием исполнив приказ Бернадота, теперь возвращался в Париж. Я настиг «армию дофина» в условленном месте.
        Войска строились на опушке леса. Мы с Жаном де Батцем и Кадуалем принимали этот парад, в последний раз согласовывая план действий.
        - …Через шесть дней генерал Бонапарт должен прибыть в Тулон. Если Господь будет милостив и шторм не разметает его флотилию, под его командованием будет дивизия, и он сможет захватить город.
        - А если разметает, если не сможет? - испытывающе глядя на меня, спросил де Батц.
        - Если разметает, значит, Господь не на нашей стороне. Что же касается Тулона, не сомневайтесь, он возьмет его.
        - Вы так уверены в его гении?
        - Значительно больше, чем в чьем-либо из современных генералов. Во всяком случае, во Франции.
        - И вы уверены, что он примет дофина, как надлежит?
        - По моим сведениям, полученным из очень информированного источника, Бонапарт сумеет твердой рукой навести порядок во Франции. И залогом, своеобразным знаменем этого порядка, должен стать дофин. А уж если этот человек наметил себе цель, даже явление шестикрылого серафима не отвратит его от исполнения принятого решения.
        Барон глядел на меня внимательно, очень желая поверить, но не имел сил подавить сомнения, порожденные долгими годами неудач. Он бы сначала хотел подстелить соломку везде, где только можно, и уж затем идти на выверенный и подготовленный риск.
        - После того как он возьмет Тулон, - продолжал я, - генерал двинется к Парижу. Вам стоит поспешить. Велик шанс, что очень скоро Бернадот отправит в сторону Тулона войска. Как вы сами понимаете, жизненно необходимо опередить их.
        Де Батц кивнул. Он не хуже меня понимал логику военных действий. Недаром наша
«республиканская кавалерия» маскировалась под квартирьеров, высланных перед армией для определения мест ночевки и привала идущих на юг полков.
        Кадуаль грустно смотрел на свое воинство, прощаясь с ним надолго, быть может, навсегда. Волевым решением я приказал этому самому рыцарственному из всех известных мне в данном мире воинов следовать со мной в Париж. После явления в болотной крепости его высочества он свято уверовал в наши с Лисом полномочия и теперь глядел виновато, точно извиняясь за суровый прием во время нашей первой встречи.
        Расставание с боевыми товарищами, а особенно с принцем далось ему чертовски непросто. Но иначе было нельзя. Во-первых, этому бретонскому великану была отведена немалая роль в моих дальнейших планах и, во-вторых, зная нрав «Неистового Роланда лесной войны», можно было биться об заклад, что скрытный марш под его командованием обернется геройской стычкой с ближайшей воинской частью. Очень может быть, что об этой эпической схватке впоследствии будут слагать песни, но это совсем не то, что требовалось сейчас. Теперь вандейский генерал, одетый в специально перешитый для него мундир драгунского сержанта, бросал тоскливые взгляды на готовый к выступлению «полк дофина», восторженные - на своего маленького короля и жалобные - на меня, все еще втайне надеясь, что я изменю решение. Я был непреклонен. Мы с Кадуалем направлялись в Париж.
        Путь был неблизкий. В моей памяти крутилось яркое воспоминание о недавней встрече
«брата и сестры». Я не был ее свидетелем, но благодаря слуховым трубам, соединяющим подземелье с нашим тайным пристанищем, слышал каждое слово.
        - Ты? - удивленно протянул Арман, увидев Камиллу.
        Я живо представил себе эту сцену. В руке девушки был нож. Рядом валялись перерезанные веревки, по замыслу мизансцены указывающие на затруднительное положение, в котором еще совсем недавно пребывала шпионка.
        - Нет, это ангел Божий, принявший мой облик нарочно, чтобы сбить тебя с толку! - возмущенным тоном отозвалась Софи.
        - Я бы не удивился и этому.
        - Зато я чрезвычайно удивилась, и, как видишь, не только я. Скажи мне, Арман, что ты здесь устроил?
        - В каком смысле?
        - Я убила массу времени, чтобы снова втереться в доверие к де Вержену. А его, как ты сам знаешь, убедить непросто. Он вновь поверил в мои чувства и помог пробраться сюда. И меня не казнили, не пустили на круг, как портовую шлюху. Не появись ты во главе этого чертова войска, через день, максимум через два, его высочество был бы в Париже.
        - Но… дорогая. - Голос Армана дрожал. - Что я должен был подумать?
        - Прежде всего, мой милый друг, ты должен был именно подумать.
        - Ты не оставила даже весточки!
        - Уж поверь, если бы я нуждалась в твоей помощи, я бы нашла возможность сообщить о том. Бьюсь об заклад, когда ты обнаружил, что меня нет в Париже, то бросился объезжать все городские заставы…
        - Ну да, соседи видели, как со двора выезжал мальчик на коне. Я понял, что это ты и…
        - И конечно, не сообразил, что я действую не наобум.
        - Но я должен был, - де Морней понизил голос, - сообщить… доложить… сама знаешь…
        - Милый, славный Арман! Преданность Метатрону делает тебе честь. Но посуди сам, если еще не окончательно передоверил монсеньору данную тебе Господом способность мыслить. Если бы мы доставили в Париж высочество без чьей-либо помощи, мы бы сами назначили награду. Де Вержен притащил бы его, как собака - дичь из болота, и еще улыбался бы, думая, что всех переиграл. А так - псом выступаешь ты, причем заслуживаешь палки, ибо, мой дорогой, добычи ты не принес. Наверняка тебе уже рассказали, что еще вчера сюда примчался некий офицер с сообщением, что к обители направляется батальон с мортирной батареей. У тебя что там, мортирная батарея?!
        - Мне сказали, что старый монастырь еще очень крепок…
        - Скажи, Арман, ты никогда не слышал, что осколки ядер разлетаются совершенно непредсказуемо?! Ну, хорошо, я понимаю, ты давно разлюбил меня и готов поставить на кон жизнь опостылевшей любовницы, лишь бы получить от монсеньора сахарную косточку. Но дофин! Или ты думаешь, королевская кровь - надежная защита от осколков?!
        - Камилла, ты же знаешь, я люблю тебя…
        - Не смей возражать! - гневно топнула ногой красавица. - Лучше расскажи, раз ты у нас такой умник, где теперь искать дофина? Он, наверное, уже далеко отсюда. И не забывай, с ним сейчас де Вержен. Он знает о наших планах куда больше, чем хотелось бы, и у него, в отличие от тебя, есть мозги!
        - Я не знаю, - промямлил де Морней. - Возможно, он отправится в Вандею…
        - Как же! - хмыкнула девушка. - Это первое, что приходит тебе в голову, а значит, там его можно не искать. К черту, отправляемся в Париж! Я сама желаю видеть монсеньора.
        Я слушал, не будучи вполне уверен, меня или Армана эта хитроумная бестия водит за нос. Хотелось верить, что Армана. Во всяком случае, преследователей с Брестского тракта она убрала ловко, одной фразой, одной недовольной гримасой. Теперь моя, пусть временная, но все же союзница находилась в Париже, и, черт возьми, с ней необходимо было встретиться для согласования дальнейших планов.

* * *
        Тулон встречал эскадру с неистовым восторгом, с каким приветствовал бы героев, вышедших живыми из львиной пасти. Последние вести о злополучной судьбе французской эскадры пришли сюда с экипажами транспортов, бежавших из-под Александрии во время разгрома. В их устах и без того трагическое событие превратилось едва ли не в первый акт Судного дня. И вот теперь французские войска, увенчанные победой, сходили на берег под звуки маршей, и, казалось, не осталось ни одного цветка на всем юге Франции, который не летел бы сейчас в колонны бравых усачей.
        - Они бы лучше геранями кидались, только без горшков! - отмахиваясь от брошенной в лицо охапки роз, буркнул Лис. - Шипы ведь!
        - Это бремя славы, друг мой, - выхватывая из ножен шпагу и воздевая ее над головой, через плечо прокричал Наполеон.
        - А нельзя его поменять на бремя сытости? От корабельных сухарей кишка кишке дули крутит.
        - Я знаю этот город. Я уже однажды брал его, будучи в том же звании, что и ты сейчас. Поверь, это, в буквальном смысле, еще цветочки.
        - Знаю-знаю, - натужно улыбаясь, хмыкнул Лис. - Потом начнутся ягодицы.
        - О чем ты?
        - Вон о тех солдатах с генералом впереди.
        - Это почетный караул.
        - А вон из тех пушек они будут давать салют прямой наводкой?
        Лицо Бонапарта вмиг помрачнело. Позади ликующей толпы на террасе, господствующей над акваторией порта, стояли шеренги стрелков. В промежутках между ротами виднелись орудия, направленные в сторону прибывающих кораблей.
        - Они, - продолжая кивать и принимать цветы, процедил Бонапарт, - они не посмеют стрелять в толпу. - Должно быть, в голове его сейчас всплыло недоброе воспоминание о паперти святого Роха. - Или посмеют… - Он оглянулся. - Если немедленно скомандовать гренадерам ударить в штыки, быть может, есть шанс. Конечно, потери будут огромными. Сколько раз успеют выстрелить пушки? Два, ну, может, три раза? Но это два или три выстрела в упор…
        С галерей послышалась команда, и ждавшие приказа стрелки заученным движением взяли ружья «на караул». Из строя выехал рослый всадник в генеральском мундире. Буланый испанский конь, горячий, но послушный воле седока, горделиво и неспешно спускался по широкой мраморной лестнице.
        - Что ж, сначала они хотят говорить, это хороший признак. Как минимум, он даст возможность выиграть немного времени. А время и пространство решают все.
        - Ну да, - вторил ему Лис, - если пространство еще, при случае, можно отбить, то с временем этот фокус не проходит.
        Наполеон оглянулся:
        - Я это и хотел сказать. Ты что же, прочел мои мысли?
        - Да так, вдруг подумалось…
        Между тем всадник на буланом жеребце приблизился к главнокомандующему египетской армии.
        - Бригадный генерал Рюдель, - отрекомендовался он.
        - Дивизионный генерал Бонапарт.
        - Я помню вас еще капитаном.
        - Постойте. - Бонапарт начал вглядываться в моложавое лицо собеседника. - Лейтенант Рюдель?! Вы командовали ротой здесь, в Тулоне, когда мы штурмовали
«маленький Гибралтар».
        - Ну да, я тогда отдал вам своего коня, после того как вашего убили, а потом под вами убили и его, а затем следующего.
        Наполеон пришпорил скакуна, бросаясь навстречу старому боевому товарищу:
        - Вот так встреча!
        - И я тоже весьма рад, - чуть отстраняясь, проговорил бригадный генерал. - Но тут есть одна незадача.
        - В чем дело?
        - Сегодня утром прибыл гонец из Парижа с приказом арестовать вас, если вдруг, паче чаянья, вы пожелаете высадиться в Тулоне.
        - Кем подписан? - Лицо Бонапарта помрачнело.
        - Первым консулом Республики, Бернадотом.
        - Есть еще и второй?
        - Да. Маркиз де Талейран. Как видите, многое изменилось с тех пор, как вы отбыли за море.
        Лицо Бонапарта стало непроницаемо-мрачным, точно вырубленным из куска базальта.
        - Что же вы намерены предпринять?
        Генерал Рюдель замялся:
        - Я комендант Тулона и обязан подчиниться, - он вздохнул, - приказу…
        - Тогда…
        - Прошу извинить, я не договорил. Но такой приказ идет вразрез с моей честью. И потому, как записано в уставе, желаю подать в отставку и сдать дела старшему по должности и званию, то есть вам, мой генерал.
        Наполеон бросился к Рюделю и обнял его.
        - Мой старый боевой товарищ, я не принимаю твою отставку! Я назначаю тебя комендантом свободного Тулона!
        - Кажется, сегодня наедимся от пуза, - резюмировал Лис.

* * *
        На наше счастье, в Париже было довольно спокойно. Всякий, имеющий глаза, видел, что в городе военные приготовления, по улицам через заставы то и дело проносятся адъютанты, маршируют какие-то части, тащатся фуры обозов. Но, судя по всему, падение Директории ни у кого не вызвало сколько-нибудь заметного огорчения. Недавняя гроза и ливень, омывший запыленный город, произвели на парижан куда большее впечатление.
        Подумаешь, собралась пара батальонов возле Тюильри, да постояла два часа. Ни тебе пальбы, ни пожаров, даже на гильотину никого не отправили - скукотища! К чему суетиться? Бернадот - красавец, рубака, кумир всех дам, да и Талейран по-своему хорош: не гляди, что хромой, голова ого-го! Правда, на местах кое-где еще палят в кого ни попадя, но что Парижу до какой-то там провинции?
        Мы с Кадуалем и тройкой его бойцов въехали в город, пристроившись к какому-то обозу. При въезде на мост у одного из возов слетело колесо. Тут-то мой «сержант» и показал себя во всей красе, приподняв кузов и держа его, покуда ошеломленный кучер ремонтировал свое транспортное средство. За это время я успел разговориться с интендантским офицером, возглавлявшим обоз. А дальше, если и был на заставе приказ задержать меня, то кто станет приглядываться к этакой веренице телег и сопровождающему их эскорту? Особенно под вечер.
        Париж меня не порадовал. На улице Красного Колпака, как утверждал отловленный мною Гаспар, было пусто. Не видел он и полюбовника моей ветреной невесты. Что бы это ни означало, следовало менять ситуацию быстро, времени для долгих поисков не было. Дождавшись, пока стемнеет, мы занялись приведением в исполнение второй части моего плана.
        Около полуночи по улице Победы в сторону особняка гражданина Бонапарта направлялся армейский патруль во главе с офицером. Около дома солдаты остановились. Караульные, охранявшие вход, мигом встрепенулись:
        - Кто идет?
        - Я майор Арно из штаба первого консула. Где караульный офицер?
        Молоденький лейтенант поспешил мне навстречу.
        - Простите, гражданин майор, у меня приказ никого не впускать.
        - Я знаю. - И, переходя на шепот, сообщил ему: - Пароль: Мегера.
        - Отзыв: Гарпия, - тихо ответил лейтенант.
        Что и говорить, Кадуалю пришлось несколько раз убедительно попросить захваченного офицера, недавно сменившегося с поста, поделиться тайными знаниями. По моей оценке, до завтрашнего утра этот несчастный не должен был ни с кем общаться. Спасибо, что не стал собеседником апостола Петра…
        - Хозяйка дома?
        - Так точно, господин майор.
        - Эти, - я кивнул на сопровождавших, - временно поступают в твое распоряжение, а мне срочно нужно видеть гражданку Бонапарт. Где она?
        - Очевидно, в спальне. Время позднее.
        - Ничего, велено не принимать во внимание время.
        - Дурные вести?
        - Как сказать. Для врагов Отечества - несомненно.
        Оставив лейтенанта в раздумье, я вошел в дом и зашагал по лестнице.
        Жозефина сидела в будуаре, накинув на плечи соболий палантин, и раскладывала карты. Увидев на пороге незнакомого офицера, она вскочила так изящно, как будто специально в этом практиковалась.
        - Кто вы, месье?
        - Майор Арно, - отрекомендовался я.
        - Тот самый… - Она прикрыла ладошкой рот.
        - Да, мадам, - отрезал я, не желая вдаваться в подробности.
        - Но что вы тут делаете? Или вы… - Она нахмурилась.
        - Мадам, у меня очень мало времени, и, поверьте, я сильно рискую, придя сюда.
        - Слушаю вас. - Лицо госпожи Бонапарт вмиг стало очень серьезным.
        Пылкая креолка, уроженка Мартиники, она была столь ветрена и легкомысленна, что в иную эпоху прожила бы свой век изящным мотыльком со звонким титулом виконтессы де Богарне. Но революционная буря немилосердна к мотылькам. Суровый опыт выживания быстро научил нежную орхидею юга выкручиваться из самых скверных ситуаций. Сейчас передо мной была не величественная супруга главнокомандующего египетской армией, а жена казненного генерала Богарне, которую и самое-то недавно ожидала гильотина.
        - У меня вести о вашем муже.
        - Я знаю, флот погиб, «Ориентал» пущен на дно.
        - Ваш муж спасся. Он разгромил мамелюков и сейчас движется к берегам Франции. Очень скоро, Бог даст, он высадится в Тулоне.
        Глаза Жозефины расширились.
        - Вы что же, так шутите?
        - Ни в малейшей степени. Поверьте, всего несколько дней, и он будет в Тулоне.
        - Но у меня есть точная информация…
        - Она действительно точная, но устаревшая. Можете считать это пророческим даром, но я точно знаю, что говорю.
        Жозефина глядела на меня, боясь поверить и очень надеясь, что мои слова окажутся правдой. Быть может, она не слишком любила мужа, но тот в считаные месяцы вознес ее на вершину славы. Из нищей приживалки, вынужденной кормить двоих взрослых детей, она вдруг превратилась едва ли не в повелительницу Италии. Весь Париж был у ее ног. Потерять это вмиг - Жозефина готова была свернуть горы, лишь бы не оказаться вновь у пустой миски.
        - Это счастливая новость! Располагайтесь здесь, майор, расскажите мне подробно.
        - У меня нет времени, мадам, я должен спешить. Но, если вас не затруднит, я прошу выполнить мою просьбу. Поверьте, это для нашего общего блага.
        - Чего же вы хотите?
        - Было бы очень любезно с вашей стороны заехать завтра с визитом к маркизу де Талейрану и сообщить ему, что ваш муж возвращается.
        - Но зачем?!
        - Мадам, супруг вас извещает, когда и зачем намерен провести тот или иной маневр на поле боя?
        - Конечно, нет.
        - Вот и я не стану. Как уже сказано, я действую исключительно для нашей общей победы.
        - Хорошо, завтра я нанесу визит консулу.
        - Он непременно спросит, откуда вам это известно. Ответьте, что эти вести привез майор Арно из штаба генерала Бернадота.
        - Хорошо, я скажу ему.
        - А еще добавьте, что я отказался у вас переночевать, так как спешил с поручением первого консула в Тулон.
        - Вот как?
        - Прошу вас, именно так и никак иначе. А еще добавьте, что я спрашивал, нет ли у вас местечка, где до моего возвращения можно оставить в безопасности племянника со старым гувернером. Вы ведь уже купили Мальмезон?[Мальмезон - имение неподалеку от Парижа, превращенное Жозефиной Богарне в свою загородную резиденцию.]
        - Да, но откуда вы знаете? Я только три дня назад передала своему нотариусу деньги.
        - Это не важно, - отмахнулся я, радуясь в душе, что сделка уже состоялась и не придется искать другого укромного места. - Вот и передайте Талейрану, что я отправился туда отвезти мальчика, чтобы затем умчаться в Тулон. - Я щелкнул каблуками. - А теперь прошу извинить, мадам, время не ждет…

* * *
        Старое поместье Мальмезон пустовало, тенистый парк казался запущенным, высокие окна кое-где затянуты холстиной: в годы революции никто не щадил витражей. Офицер, предводительствующий отрядом в два десятка всадников, остановился у ворот.
        - Кто в замке?
        - Никого, ваша милость, - поклонился плечистый детина-сторож. - Я, да истопник, да повар с дворецким.
        - Это куда больше, чем никого, - хмыкнул офицер. - Открывай ворота!
        - Не могу, гражданин… - залепетал сторож. - Это теперь имение жены генерала Бонапарта.
        - Открывай ворота! - Офицер развернул бумагу с консульской печатью. - Или я прикажу расстрелять тебя, как врага Отечества!
        - Что вы, что вы, не извольте, я ж, как велено… - Сторож отомкнул увесистую цепь, соединявшую железные створки.
        - Обыскать! - скомандовал приезжий, спешиваясь. - Ты и ты, останетесь здесь со мной. В поместье есть еще ворота или калитка?
        - Никак нет, только эти.
        Офицер поглядел на высокий забор с острыми шпилями. Через такой не перемахнешь.
        Я вздохнул. С моего дерева открывался замечательный вид и на старинный дом с множеством комнат, потайных коридоров, подвалов, и на ворота, возле которых столь неосмотрительно прогуливался Арман де Морней. Чтобы хорошенько обыскать такой особняк, нужно было никак не полторы дюжины солдат. Можно было не сомневаться, через некоторое время все они, сами того не желая, окажутся в старом винном погребе, связанные по рукам и ногам. Куда им тягаться с Кадуалем и его товарищами, для которых снять часового - забава столь же привычная, как для иного выкурить трубку.
        Честно говоря, я планировал дождаться обеда и усыпить всю братию разом, но после того, как старик-дворецкий устроил нам экскурсию по особняку, в планы были внесены коррективы. Минут двадцать де Морней ходил взад-вперед около ворот.
        - Да что они там, все заснули?! - наконец вырвалось у него. Он кивнул одному из оставшихся в его распоряжении солдат. - Сходи проверь.
        - Еще один, - прошептал я, живо представляя, как встречает бедолагу у двери великан «истопник». - Вот, пожалуй, и мой выход.
        Я свистнул птичьей трелью. Сторож, возившийся с цепью, запиравшей ворота, стремительно выпрямился, накинул ее на шею стоявшего рядом солдата, резкий поворот
        - и боец повис, точно куль муки, нелепо дергая ногами. Арман развернулся на хрип, и в ту же секунду я уже был на земле у него за спиной.
        - Кого-то ищешь?
        - Проклятье, опять ты!
        - Конечно, а разве ты ожидал увидеть кого-то другого?
        - Где дофин?
        - Далеко отсюда. Очень далеко. Если это все, перейдем к моим вопросам. - Я сделал знак сторожу отпустить жертву, и солдат упал наземь, хрипя и царапая пальцами засыпанную окатными камешками дорогу. - Свяжи его и отправь к остальным. Итак, Арман, где Софи?
        - Ах вот ты о чем! - де Морней хищно усмехнулся. - Тебе ее не заполучить! - Его сабля легко вышла из ножен.
        - Беседы не получилось, - констатировал я. - Прошу тебя, скажи добром. - Я обнажил свой клинок. - Мне бы не хотелось лишать мир столь разностороннего молодого человека.
        - Это мы еще посмотрим!
        Арман бросился в атаку. Он и правда был хорошим бойцом, но школы ему недоставало. Прекрасная скорость, крепкая рука, хорошее дыхание. Я уже встречал таких, склонных очертя голову бросаться в атаку и теснить врага, пока тот не совершит ошибки и не откроется, себе на беду. Чаще всего подобная тактика приносит неплохие плоды, но не здесь и не сейчас. Мой клинок ударил по сабле де Морнея, совсем рядом с режущей кромкой, незаметным движением перешел на тупье[Тупье - обратная, незаточенная часть сабельного клинка.] и, словно змея, обвивающаяся вокруг ветви, начал свой поворот. Запястье Армана развернулось, он едва не выронил оружие, и этого мгновения было достаточно. Мундирное сукно разошлось, и кровь хлынула из рассеченной грудной мышцы.
        - Где Софи? Адрес! - Я поднес сабельное острие к горлу противника. - Говори, иначе через десять минут истечешь кровью.
        Арман, точно забыв о поединке, опустился между корней столетнего дуба, прислонясь спиной к стволу и пытаясь рукой зажать пульсирующую рану.
        - Ну же! - наседал я.
        В глазах де Морнея читался ужас: должно быть, впервые в жизни он был так близок к смерти.
        - Улица Корнеля, дом три, - прошептал он. - Помоги, не оставляй меня тут!
        - Тебя перевяжут и остановят кровь, а потом я пришлю сюда местного лекаря. Если не будешь дергаться, все будет хорошо. Рана не слишком опасна, кости целы. Если начнешь геройствовать, умрешь еще до вечера.
        Глава 30
        Труднее всего заставить сойти со сцены тех, кто за кулисами.
        Уильям Шекспир
        Подписанная Талейраном подорожная помогла мне вместе с моим крохотным отрядом вернуться из Мальмезона в Париж. Я опасался, что либо один, либо другой консул уже открыли на меня охоту, но, к счастью, авантюра удалась. То ли за суетой переворота и множеством дел про меня неосторожно забыли, то ли бывший епископ полагал, что я скоро окажусь по ту сторону Луары, и потому не видел больше смысла ловить меня здесь. Офицер на заставе вскользь пробежал глазами висевший на стене длинный список и кивнул солдатам, приказывая открыть шлагбаум. Похоже, его сейчас куда больше волновало, как бы не выпустить из города скрывшихся от новой власти бывших друзей народа, а ныне - врагов Отечества. Значит, первый консул мне пока не нужен, и встреча с Бернадотом откладывается. Но это и к лучшему.
        В первую очередь следовало отыскать мою не слишком верную союзницу. То, что Софи больше не проживала на улице Красного Колпака, могло означать лишь одно: Талейран не очень доверял ее версии и решил перевезти девушку в более укромное место. Возможно, его бывшее преосвященство опасалось, что мадемуазель Готье попробует связаться с гасконским любовником, и тот, не считаясь с политическими резонами и банальными приличиями, вырвет прелестницу из его рук. А может, Талейран ловил на живца меня, примчавшегося, бряцая доспехами, освобождать плененную девицу из лап злобного чародея. Еще хуже, если он подозревал сговор между недалеким рыцарем и изобретательной дамой его грез.
        Дом на улице Корнеля выглядел вполне обыденно, во всяком случае, мало напоминал замок принцессы. Зато новые апартаменты мадемуазель Софи охранялись куда лучше прежних. Мои юные наблюдатели смогли насчитать семь вооруженных слуг, и это лишь те, кто выходил из дома. Могли быть и другие.
        Третий день наблюдений подходил к концу. Уж не знаю, чем мне предстоит заняться на склоне лет, одно мне известно - в трубочисты я больше не пойду. Мой опыт в качестве ученика мастера едва не закончился плачевно. Там, где щуплый мальчишка шутя проскользнул бы в широкий дымоход, мне было так тесно, что я едва не остался висеть в трубе между камином и полуночным небосклоном. Мое счастье, что летняя погода не располагала к разжиганию очагов.
        В комнате подремывал на кушетке детина в ливрее с пистолетом в руках, изображающий лакея. Он попытался вскочить, и, похоже, не для того, чтобы распахнуть передо мной дверь. Удар кочергой по голове на время лишил его активности, так что открывать двери пришлось самому. В моем распоряжении было всего несколько минут, и я воспользовался ими сполна. Когда сбежавшиеся на выстрел «слуги» увидели «молодую хозяйку», картина, представшая их взору, была просто восхитительна: мадемуазель Готье в легкой ночной рубашке с дымящимся пистолетом в руке, лежащий с разбитой головой лакей, нож, вполне недвусмысленно воткнутый в подушку, разбитое окно, следы борьбы в спальне.
        - Он хотел убить меня! - дрожа всем телом, лепетала актриса. - Я чудом вырвалась, ударила его. - Слезы ужаса струились по ее прелестному лицу. - Если бы не этот пистолет… Слава богу, Жан выронил его, он лежал тут… Мерзавец убежал через окно… Ищите же, ищите его! Он не мог далеко уйти!
        Слуги бросились выполнять приказ. Спустя мгновение совсем успокоившаяся мадемуазель Готье заглянула под кровать.
        - Все ушли тебя ловить, можешь вылезать. Экий ты чумазый, дай оботру лицо.
        - Не волнуйся, ты, главное, завтра сделай все, как я сказал. А сейчас посмотри, все ли спокойно на улице, и махни платком в окно. Экипаж остановится не более чем на секунду.

* * *
        Как я и полагал, ночное покушение вызвало живейший интерес у второго консула. Мадемуазель Софи доставили в тайное убежище Метатрона. Этот мастер подковерной войны не мог допустить раскрытия своей агентуры. Со слезами на глазах Камилла Готье рассказывала об ужасном нападении, о том, что ей показалось, будто душегуб похож на того самого офицера, который сообщил шуанам о приближении карательной экспедиции.
        Примерно в это время ее и застала привезенная одним из моих людей весть о пленении отряда Армана де Морнея и ранении его самого. Нетвердой, заплетающейся походкой Софи подошла к столу, протягивая руку, чтобы налить себе стакан воды, и рухнула без сознания, едва не сбив с ног самого Талейрана.
        А я в это время слушал пламенную речь генерала Бонапарта в порту Тулона.
        - Ты, главное, не боись, - заверял меня Лис. - Человек от тебя ко мне уже подходил, личный привет внуку Мано от папаши д'Орбиньяка я передал, так шо скоро будут здесь.
        Между тем Наполеон стоял на артиллерийском лафете и кричал, обращаясь к толпе горожан и таявшей от обожания армии:
        - …Мы вырвали свои права у власти, погрязшей в постыдном роскошестве и лени. Мы больше не чернь, не рабы, мы - народ, народ великой Франции, чей удел показать всей Европе, всему миру новый путь! Заря грядущего века окрашена кровью и пеплом, но кровь и пепел не должны стать нашим знаменем! Те, кто хочет резни среди французов, - враги Франции! Как бы ни звали они себя, директорами или консулами, есть лишь одно истинное имя - патриот! Долг каждого из нас - встать под знамена, несущие мир и процветание нашей любимой Родине. Нет гражданской войне, нет продажным болтунам, готовым торговать Отечеством, точно сутенер портовыми девками! Да здравствует единая Франция! Да здравствует тот, кто объединит ее под своей рукой! Как сказано в послании апостола Павла: ни иудея, ни эллина! Так и я скажу: ни роялиста, ни якобинца! С оружием в руках мы доказали, что французы - братья друг другу. Так не пойдет же брат на брата! Все мы в равной степени желаем пользы Отечеству, желаем защиты наших прав и свобод!
        Лис дернул Бонапарта за штанину:
        - Он здесь.
        - Я, - продолжал Наполеон, - отдаю свою шпагу и свое честное служение единственному сыну Франции[Сын Франции - титул наследника французского престола.] , плоти от плоти нашей, крови от крови - дофину Людовику!
        Толпа ревела в ответ. Сейчас она готова была ликовать, даже если бы Наполеон провозгласил новым светочем Искандери-бея. Сквозь людское море проталкивались к импровизированной трибуне бойцы отряда генерала Кадуаля, окружившие Жана де Батца и испуганного непривычным шумом и многолюдством подростка - его воспитанника.
        - Не кто-то, - продолжал Наполеон, - не воля небес, не династические законы, но мы сами - народ Франции, возводим на трон своего короля. И мы - народ, волею Божьей и собственной нашей силой, вручая корону, говорим: король не больше народа, он есть мы, и да будет так во веки веков!!!
        Толпа взвыла от бессловесного восторга. Никто сейчас не вдумывался в то, что говорит пылкий оратор, но все понимали, что происходит великое историческое событие и от их воли зависит будущее Франции.
        Сильные руки подняли мальчика и водрузили на пушечный лафет рядом с Бонапартом. Он оглядел бескрайнее людское море, корабли в порту, неисчислимые цветы меж блистающих на солнце штыков.
        - Говори же! - шепнул ему Наполеон.
        - Он не… - начал было Лис.
        Людовик открыл рот и срывающимся от волнения, хриплым голосом прокричал:
        - Я приветствую мой народ и мою армию! Да здравствует единая Франция!

* * *
        Ближе к закату какой-то мальчишка запустил камнем в часового возле дворца Тюильри. Бросил и припустил со всех ног в ближайший переулок. Булыжник упал в шаге от гвардейца, поэтому тот не стал звать подмогу, а тем паче стрелять вслед сорванцу. Но, едва кинув взгляд на «орудие преступления», увидел, что к нему привязана записка. Вызванный офицер без труда прочел, что барон де Вержен просит Шарля Мориса де Талейрана принять его по известному им делу. Такой вид почтовой связи несколько удивил начальника караула, однако он потрудился без задержек передать записку по назначению.
        Чтобы спуститься в тайное подземелье, второму консулу было достаточно нескольких минут. Запрошенная у Базы топографическая привязка однозначно указала, что убежище Метатрона расположено на четыре ярда ниже уровня пола цокольного этажа Тюильри. Можно было не сомневаться: это уютное помещение строилось по личному распоряжению Екатерины Медичи, желавшей оборудовать свой дворец всем необходимым для спокойной жизни. У меня дорога к известному кабинету заняла куда больше времени - путь от лавки старьевщика был не столь близок.
        Талейран встретил гостя, сидя за столом, заметно опасаясь и в то же время сгорая от любопытства.
        - Признаться, не ожидал вновь свидеться. Или это первый консул прислал вас?
        Я пожал плечами, удивляясь столь прямолинейному зондированию обстановки:
        - Думайте, как пожелаете. Я здесь по собственной воле.
        - А вот это ложь. - Губы Талейрана сложились в надменную улыбку. - Я никогда не ошибаюсь в людях. Вы отличный исполнитель чужой воли, но своей… Не льстите себе. Полагаю, вы и сами не верите в то, что сейчас говорите. Итак, чего вы хотите, чьи интересы представляете? Говорите правду, и у нас еще имеется шанс найти общий язык.
        - Язык у нас и без того общий - французский. Я принес то, что нужно вам, вы отдадите то, что нужно мне. И, уверяю вас, если мы свидимся вновь, то вряд ли скоро.
        - Потрудитесь объяснить, - скривился второй консул, - о чем речь?
        О чем бы она ни шла, бывший епископ крайне не любил, когда ему ставили условия.
        - Мне нужна Софи, - просто и без обиняков сказал я. - А вам - золотые месторождения Сакраменто. Я желаю видеть мою возлюбленную как можно скорее. Живой и здоровой. А вам эта карта сейчас нужна, как никогда дотоле.
        - Это еще почему?
        - Все очень просто. Сегодня Бонапарт с армией высадился в Тулоне и поднял знамя дофина Людовика. Гарнизон перешел на его сторону. Думаю, не удивлю вас, если скажу, что и другие войска встанут под его знамена. Не пройдет и двух недель, как они будут здесь. Может, и быстрее. Но пока еще, монсеньор, есть время покинуть Францию, и от вас зависит, уедете вы с пустыми карманами или вот с этим.
        Это был чистой воды блеф. Конечно, пожелай сейчас Талейран загрузить карету золотом и драгоценной утварью, у него был бы шанс добраться до атлантического побережья и покинуть страну. Но я был уверен, он вовсе не собирается этого делать. Он надеется вовремя перейти на сторону дофина, а затем подмять Бонапарта под себя
        - оплошность, свойственная многим штатским политиканам, - и заставить юного короля плясать под свою дудку. Вот только сейчас он опасается, что Бернадот опередит его в этом. Как я и надеялся, умница Жозефина исподволь внушила старому приятелю тревожащие душу подозрения.
        - Да, это серьезно меняет дело. - В этот миг Талейран изображает обеспокоенность на лице, но я знаю цену подобным гримасам. - Что ж, я не возражаю, вы получите мадемуазель де Морней. Кстати, вы знаете, что ее настоящее имя - Камилла Готье?
        - Знаю.
        - О, даже так? Я могу посмотреть на карту?
        - Да, пожалуйста. - Я подхожу к столу и протягиваю ловкому дипломату драгоценный свиток.
        Он смотрит внимательно, оценивая мою работу, и я ловлю себя на мысли, что мне хотелось бы услышать его лестную оценку, потому как в свое время я имел твердое
«отлично» по военной картографии. Правда, нарисованный мной крестик, при самых удачных обстоятельствах, сужает радиус поиска до пяти миль, но это все же лучше, чем ничего. Кто обещал, что будет просто?
        - Да, отменная работа, - продолжая разглядывать карту, вскользь кивает Талейран. И продолжает, словно между прочим: - А скажите, мой дорогой барон, разве генерал Бернадот не отправил вас с секретным предписанием в Тулон?
        - Вам даже это известно? - хмыкаю я. - Да, отправил. Но я решил завершить касающиеся нас обоих дела.
        В этот момент я уже становлюсь ненужным Метатрону - самонадеянный дурак, имевший на руках полную охапку козырей и так нелепо сдавший партию. Я не столько вижу, сколько чувствую, как он нажимает под столом педаль, открывающую ублиетку. Привет от моей, - хвала Господу, мнимой - тещи, Екатерины Медичи. Если, не дай бог, Камилла не справилась с заданием или хозяин кабинета заметил подвох, есть мизерный шанс успеть схватиться за столешницу. Мгновение, еще одно. Ничего не происходит. Шарль Морис поднимает на меня недоуменный взгляд и давит на педаль, уже не скрываясь.
        - Это все золото, - с участием говорю я.
        - Что?
        Я повторяю:
        - Золото. Стоит заклинить луидором ту железку, на которую вы сейчас давите, и она перестанет работать. - Талейран побледнел. - Знаете, маркиз, я очень не люблю, когда из меня пытаются сделать фарш.
        Второй консул порывисто вскочил, хватаясь за карман, вероятно, там у него на всякий случай заготовлен пистолет.
        - И ловить пули мне тоже не нравится. - Я кувыркнулся через стол и оказался лицом к лицу с противником.
        Короткий тычок левой под ребра. Мой собеседник явно не привык к таким некуртуазным, но весьма эффективным дипломатическим шагам. Он мешком оседает мимо стула, хватая ртом воздух. Я хлопнул в ладоши, в переговорную ворвались Кадуаль и его бойцы.
        - Этого связать, рот заткнуть.
        - Прикажете убить? - поинтересовался Кадуаль.
        Я вздохнул: логика событий требовала именно такого решения, но все же убить Талейрана… не поднималась рука. Я покачал головой:
        - Нет. Возьми эту карту - это в Новом Свете. Сейчас ты отправишься к Атлантике, я организую тебе приказ консула реквизировать любое судно для нужд Республики.
        - Республики? - переспросил генерал.
        - Консул не может написать иначе. Ты отвезешь этого человека на противоположный берег океана. Начинай поить его здесь, в Париже, и пусть пьет всю дорогу, чтобы он не просыхал ни на минуту. Называй его Жан или Анри, неважно. Когда убедишься, что там, в Америке, он и сам себя так называет, можешь возвращаться. Карту отдашь ему. И убеди, что он приехал сюда из-за нее. Если сильно поторопишься, возможно, успеешь на коронацию. Уверен, новый государь будет рад видеть тебя.
        - Эх! - горестно вздохнул Кадуаль. - Как прикажете. А только куда проще было бы прикончить…

* * *
        Мне пришлось догонять армию целый день. Бернадот выступил навстречу своему вечному сопернику, едва получив по гелиографу сообщение о высадке Бонапарта и о его встрече с дофином. Я скакал мимо полков, марширующих в сторону Луары, вскользь бросая взгляд на лица солдат: они были мрачны и усталы, хотя армия только выступила в поход. Иногда офицеры командовали петь, чтобы взбодрить понуро шагающие роты. Но песня сникала, едва начавшись. До веселья ли - не дай боже, и впрямь придется пойти в штыки на своих же братьев-французов, с которыми недавно воевали в одном строю. До песен ли тут?! Среди бравых усачей, топтавших сейчас пыльные дороги Иль-де-Франса, было немало тех, кто воевал под знаменами Бонапарта в Италии. Каково было им сейчас слышать, что любимый сын Марса, их вождь, их герой, их разлюбезный «маленький капрал», - предатель Отечества и коварный враг? Можно было не сомневаться: если, не дай бог, дело дойдет до настоящей схватки, ни превосходство в численности войск и артиллерии, ни полководческий дар Бернадота не смогут превозмочь нежелания армии воевать. Без сомнения, и сам первый консул
понимал это, но гнал от себя опасные мысли, надеясь, что его личная храбрость и неприязнь к Бонапарту зажгут войска.
        Вечером, когда трубачи передали вдоль колонн команду «прекратить движение и становиться лагерем», мне все же удалось нагнать голову армии. Весь в пыли, так что едва были различимы цвета мундира, я подъехал к шатру первого консула и, спешившись, отрекомендовался дежурному офицеру:
        - Майор Арно к генералу Бернадоту.
        Тот кивнул. Мы уже виделись с ним прежде в Париже в штабе его превосходительства. Моего знакомого не было минуты две. Когда он вернулся, на лице его было написано недоумение.
        - Консул приказал арестовать вас, майор. Потрудитесь сдать оружие.
        - Вот как? - Сидеть под арестом и дожидаться трибунала никак не входило в мои планы. И Бонапарт, и Бернадот славились необычайной скоростью переходов. До роковой встречи оставалось совсем немного времени. Я окинул взглядом почетный караул, окружающий шатер главнокомандующего, - не пробиться. Это только в кино герой без труда раскидывает толпу вооруженных противников, отпуская при этом шутки-прибаутки. А здесь, как пел Лис, «степь да степь кругом» - стопчут и не заметят, да еще и штыками потыкают, жив ли? Но прорваться надо.
        Я широко развел руками:
        - Это неразумно.
        - Таков приказ.
        - Ну, если приказ. - Я начал медленно отстегивать саблю, большим пальцем поддевая эфес под крестовиной, чтобы слегка выдвинуть клинок. Видит Бог, я этого не хотел. Старая шутка, которой научил меня один из наших оперативников, Такэдо Мацури. Отстегнув саблю, я кладу ножны на внешнюю часть ладоней и, кланяясь, протягиваю клинок дежурному офицеру. Тот делает шаг вперед, чтобы принять оружие. Да здравствует искусство иай-до - мгновенного выхватывания меча: правая рука идет вверх, левая - вниз, и эфес сабли оказывается в ней. Доля секунды, и клинок уже вышел из ножен, еще столько же, - ее острие застыло у сонной артерии дежурного офицера. Часовые, спохватившись, начинают вскидывать ружья, но мой противник командует им остановиться.
        - Чего вы хотите? - Его голос становится хриплым от волнения.
        - Дружище, я очень прошу, вернитесь к генералу Бернадоту и скажите, что мне непременно нужно его видеть.
        - Вы понимаете, что вас за это расстреляют?
        - Да, понимаю. Но если я сейчас не поговорю с его превосходительством, армия погибнет. Думаю, это веская причина настаивать.
        Я салютую ему саблей, часовые бросаются ко мне со штыками наперевес, дежурный офицер поднимает руку:
        - Стоять! Я сообщу о ваших словах консулу.
        - Благодарю, мой друг. А теперь можете передать эту саблю в знак искренности моих слов и намерений.
        Офицер поворачивается и исчезает за пологом шатра. Время тянется. Из секунд, кажется, можно связать длинный шарф и, черт побери, повеситься на нем. Солдаты глядят на меня чертовски хмуро. Видно, что не в меру ретивый майор им совсем не по вкусу, но приказ… Они ждут приказа, и я жду вместе с ними. Секунда, еще секунда, наконец дежурный офицер появляется из-за полога.
        - Генерал ждет вас.
        Я вздыхаю с облегчением, стараясь не слишком показывать обуревающую меня радость. Все-таки любопытство гасконского льва одержало верх над холодным разумом. Будь на его месте Бонапарт, и апостол Петр уже считал бы пулевые отверстия в моем теле.
        Я захожу в походные апартаменты первого консула: все просто, без изысков, на войне, как на войне. Сам Бернадот сидит за раскладным столом, на столе лежит мой клинок.
        - Что все это значит, майор?
        - Ваше превосходительство, я мчался целый день без отдыха вовсе не затем, чтоб меня арестовали.
        - Это мне решать.
        - Несомненно, мой генерал. Однако, согласитесь, я тоже имею некое отношение к исполнению данного приказа, и потому могу ли я узнать, за что меня арестовывают? Ваш приказ был выполнен…
        - Ты самовольно оставил часть.
        - Ваше превосходительство, вы совершенно правы. Но я прошу вас рассудить: арестовывать ли меня за дисциплинарное нарушение, или же счесть мой поступок разумным проявлением инициативы.
        Бернадот глядит на меня выжидающе, но во взгляде его уже скорее заинтересованность, чем гнев. Он встает и подходит ко мне.
        - Говори.
        - Через мою невесту, захваченную Талейраном в качестве заложницы и уже освобожденную мной, я разузнал, что второй консул готовил заговор, в котором вам была предуготовлена не самая приятная роль обезьяны, таскающей каштаны из огня.
        - Это ложь. Талейран всегда был искренне расположен ко мне.
        - Тогда вы первый человек, к которому был искренне расположен епископ Отенский. Его расстриженное преосвященство всецело поддержал в вас нелюбовь к Директории. Именно его рук дело - похищение архива графа д’Антрагэ, именно он дешифровал и подсунул Баррасу часть бумаг из портфеля и тем самым подтолкнул вас к захвату власти. Кстати, для этого же он запер Софи.
        Бернадот чуть заметно побледнел:
        - Вы что же, знаете? Но…
        - Мой генерал, сейчас не время говорить об этом. Вы попались в расставленную Талейраном западню, и, если вас утешит, далеко не вы один. До недавнего времени этот паук контролировал правительства едва ли не всей Европы, и нам еще предстоит узнать подоплеку многих громких событий. Что же касаемо вас, Талейран готов был подарить Бонапарту легкую победу и тем расписаться в собственной к нему лояльности.
        - Но зачем?
        - Он считал вас человеком слишком импульсивным и потому - не подходящим для исполнения его планов: один Бог знает, что может прийти в голову такому человеку. Наполеон, по его мнению, куда более логичен и, стало быть, предсказуем.
        Бернадот отвернулся, пряча крайнюю досаду:
        - Что еще вам известно?
        - Практически то же самое, что генералу Бонапарту. Сейчас вы движетесь к Луаре, надеясь занять переправы у Ангамуа, планируя затем направить корпус генерала Моро выше по течению, чтобы тот, переправившись на противоположный берег, ударил во фланг и тыл подступающему противнику.
        Бернадот вновь повернулся и уставился на меня с опаской:
        - Откуда вам это известно?
        Я пожал плечами:
        - Мой генерал, вы, должно быть, забыли, что я числюсь лишь прикомандированным к вашему штабу, а состою в команде полковника Ландри. Знать - моя профессия.
        - О, черт! - Густые брови генерала сошлись на переносице. - И Бонапарту тоже это известно?
        - Можете не сомневаться. Возле Ангамуа вы наткнетесь на корпус Даву - самого хладнокровного и стойкого из его военачальников. А сам он обрушится на корпус Моро и превратит его в труху. Подозреваю, что кавалерия Мюрата форсирует Луару сегодня ночью, в крайнем случае утром. Так что Моро будет зажат в тиски на берегу. Когда же его прихлопнут, а это произойдет непременно, очень скоро придет черед и всей остальной армии. Тем более, что уже сейчас она не слишком рвется в бой. К тому времени часть ее дезертирует, а часть, более чем вероятно, перейдет на сторону Бонапарта. Вот так-то, мой генерал.
        - У вас есть доказательства?
        - Конечно. Пошлите разведку…
        Я вызвал Лиса.
        - Сережа, куда там направился Мюрат?
        - К Шенонсо.
        - Спасибо, держи меня в курсе изменений.
        - Да не волнуйся, Капитан, усе будет пучком. Как говорится, шоб и впредь струился наш хорошо информированный источник.
        - …к Шенонсо. Но пусть соблюдают осторожность, ваш резвый земляк движется очень быстро.
        Бернадот молча прошелся по шатру.
        - Я еще могу изменить план. - Он подошел к столу и протянул мне саблю. - Извини, я погорячился. Ты и впрямь действовал на пользу Отечеству.
        - И впредь надеюсь приносить ему исключительно пользу. - Я пристегнул клинок. - Что же касается планов, я допускаю, что ваша армия оттеснит Мюрата, но Бонапарт все равно переправится через Луару. Не здесь, так в другом месте. Вам не удержать его, и дальше он пойдет форсированным маршем на Париж, заставляя вас гнаться за ним и, как я уже говорил, терять войска без сражений. А спустя несколько дней Париж с ликованием встретит дофина.
        - Этого не может быть! - запальчиво воскликнул Бернадот. - Парижане - отъявленные республиканцы.
        - Вот еще! - хмыкнул я. - Парижане - отъявленные парижане, и ничего более. Они хотят вкусно есть, сладко пить и радоваться жизни. Девять лет назад они с огромной радостью, под зажигательную музыку и веселое пение, лишили престола своего короля. Это было чертовски весело, они танцевали на развалинах Бастилии и хохотали, глядя, как потешно дергают ногами графы и маркизы, подвешенные на фонари. Было очень весело, но потом стало грустно, а дальше - и вовсе страшно. Потом, при Директории, вроде бы не так жутко, но как-то… затхло, точно нюхаешь солдатский сапог. А сейчас? За считаные дни вашего консульства Франция уже оказалась втянута в гражданскую войну. Мой генерал, неужели вы и вправду думаете, что Париж окажет сопротивление законному наследнику престола: чудом спасенному, прелестному, трогательному мальчику, которого привезет на горячем коне любимый сын Марса?
        - Но как же Республика? - уже теряя уверенность и напор, пробормотал Бернадот. - Ее идеалы?
        - Республика? - Я усмехнулся. - Это забавно. Скажите, ваше превосходительство, Республика противоречит монархии?
        - Но как же?!
        - Республика, в переводе с латыни, означает «общее дело». И насколько я понимаю характер Бонапарта, по его замыслу, новая монархия будет той самой Республикой, в которой процветание державы будет общим делом и государя, и всего народа. Все остальное - свобода, равенство и братство - лишь трескучие слова. Мы и без того все равны перед Господом, мы и без того ведем себя, как братья, если, конечно, не забывать о Каине и Авеле. Мы не можем быть свободными, ибо жизнь каждый раз предлагает нам выбор, а наличие выбора исключает свободу.
        - Проклятье! - Лицо Бернадота стало пунцовым от гнева. - Ты пытаешься опутать меня этими нелепыми словесами! Я свободен, слышишь меня? Я - свободен!
        - Несомненно. - Я улыбнулся. - И сейчас вам необходимо сделать выбор, от которого зависит судьба Франции, а также ваша, моя и…
        - Ступай прочь! - Первый консул хлопнул ладонью по столу. Я щелкнул каблуками и, развернувшись, направился из шатра. - Скажи дежурному офицеру, чтобы нашел для тебя место в палатке.

* * *
        Утреннее солнце, в легкой дымке встававшее над кромкой леса, освещало поросший дубняком холм, широкий луг перед ним и Луару, величественно струящую воды к Атлантике. Вдали за рекой виднелись шпили замка, некогда подаренного королем Генрихом II своей несравненной возлюбленной, Диане де Пуатье. Я хорошо помнил эти места; за последние две сотни лет они мало изменились, разве что дубы стали толще, да замок казался пришедшим в запустение. Лис тоже казался взволнованным. Он стоял позади генерала Бонапарта, наблюдавшего в подзорную трубу, как скачут через луг всадники с белыми флагами.
        - Это парламентеры, - склонившись к дофину, пояснил он.
        - Я вижу. - Мальчик улыбнулся.
        Кавалеристы были уже совсем близко.
        - Мне кажется или вон тот, расфуфыренный, точно персидский шах, генерал Бернадот?
        - Наполеон бросил это в пространство, не обращаясь ни к кому лично, просто желая выразить обычное свое раздражение при виде соперника.
        - Да, он, - подтвердил стоявший чуть поодаль Жюно. - Должно быть, этот самозваный Цезарь решил порадовать нас последними модами Парижа. Эти перья на шляпе выглядят смешно, вы не находите?
        - Как по мне, так все лучше, чем тот васильковый мундир, в который вы меня обрядили при отбытии в Египет, - не замедлил вставить шпильку капитан д’Орбиньяк.
        Бонапарт кинул на своего наперсника гневный взгляд. Дофин попытался замаскировать смешок кашлем.
        Между тем Бернадот и окружавшие его офицеры поднялись на вершину холма. Наполеон пришпорил коня, выдвигаясь навстречу, но гасконец сделал вид, что не замечает этого, и аккуратно объехал досадную преграду, направляясь прямо к дофину.
        - Мой государь, - ловко спрыгивая с коня и преклоняя колено, начал он, - я привез вам ликование Парижа!
        За его спиной раздался зубовный скрежет Бонапарта. А в моей голове звучал восхищенный голос Лиса:
        - Шо я тебе скажу, Капитан: при должной школе из этого папуасского вождя выйдет толк. Лишь бы Бонапарт раньше не вывел его в расход.
        - Это будет не так просто. Но доживем - увидим.
        Эпилог
        Толпа орет в одно большое горло, но ест тысячью маленьких ртов.
        Станислав Ежи Лец
        Архив Метатрона, захваченный в тайных апартаментах Талейрана, был воистину необъятен. Здесь хранились зашифрованные досье, порой снабженные портретами, что облегчало работу. Ведь иногда имелись одни только кодовые имена, мало что говорящие даже после дешифровки текста. Для того чтобы разобраться в хитросплетениях созданной Метатроном паутины, воссоздать замыслы Талейрана, понять действия рычагов и шестеренок столь тщательно создаваемого механизма тайного управления миром, требовалось время и немалые ресурсы. Даже База порой не справлялась с лавиной документов, а уж сложить полученную информацию в единую картину - это был пазл не для слабонервных.
        - Привет, дите подземелья! - В бывшую переговорную комнату Талейрана размашистой походкой вошел офицер для особых поручений коннетабля и первого министра королевства Наполеона Бонапарта принца де Марбефа, герцога Корсиканского. - На, перекуси. Тут Мадо тебе небольшой тормозок собрала. Кстати, и дражайший кузен сетует, что совсем ты его позабыл-позабросил, носа не кажешь. Жозефина с Гортензией вздыхают наперебой: куда наш храбрый рыцарь подевался? Между прочим, это оранжерейное растение, благоухающий цветок парижских салонов, вопрошало о тебе лично, ухватив меня за аксельбанты и пытаясь заплести их в косичку. По-моему, это ж-ж-ж неспроста.
        - Сергей, ты видишь, сколько у меня работы? Я за полгода не расшифровал еще и пятой части того, что Талейран наплел за последний десяток лет, а весь этот Метатрон еще вполне может ой как аукнуться.
        - Это и к гадалке не ходить, - согласился напарник. - Ты сегодняшний «Монитор» читал? От же продвинутый народ: компьютеров еще не придумали, а монитор у них уже есть!
        - Не до того было.
        - А зря, почитай. - Лис протянул мне многостраничную газету.
        - «Генерал Жорж Кадуаль назначен губернатором Бретани». Ты об этом, что ли?
        - Не совсем, хотя я послал ему от нас поздравления.
        - «Хранитель большой королевской печати герцог де Батц утвердил поданные его величеством и принятые Генеральными Штатами эдикты „О равенстве сословий“ и „О свободе вероисповеданий“». Что ж, очень мило со стороны христианнейшего короля.
        - Ага, буквально, революционнейшего. Но я не о том.
        - «Маршал Франции маркиз де Бернадот направлен представителем ко двору короля Швеции…» Ну, это было предсказуемо. Так сказать, двум бекасам в одной Лютеции Паризиев… «Принц Конде возглавил палату пэров…»
        - Ты дальше смотри. Хотя, погоди, ты насчет Софи знаешь?
        Я пожал плечами. Камилла Готье получила немалое вознаграждение сразу после коронации в Реймсе и, как я подозреваю, в промежутке изрядно подчистила кассу бывшего епископа Отенского, в которой хранилось золото для всякого рода тайных операций. Но вскоре после того она без всяких объяснений покинула Францию.
        - Мадемуазель сейчас в Голландии.
        - Ты уверен?
        - Во всяком случае, она сняла уютный дом в окрестностях Амстердама.
        - Вот это верно. Вот за шо я тебя люблю, Капитан, так это за точность формулировок. Да будет тебе известно, о великий дешифратор мировых тайн, что три дня назад твоя подружка села на корабль, отплывающий в Швецию. Может, ты мне скажешь зачем?
        - Понятия не имею. Откуда это известно?
        - Глупый вопрос. Неужели ты думаешь, что я мог оставить этот нежный цветок без полива? Одно могу сказать: подрезанный тобой Арман рядом не появлялся.
        - Он вообще исчез, - вздохнул я. - После встречи в Мальмезоне его отвезли к местному лекарю, а едва поправившись, он сбежал неизвестно куда. С той поры о нем ни слуху ни духу. Признаться, меня это волнует.
        - Да? - Лис перевернул несколько страниц. - Ну тогда, быть может, вот это взволнует тебя еще больше. - Он принял величественную позу и начал декламировать:
        - «Как стало известно нашему корреспонденту, некий француз Жан Авеню обнаружил огромное месторождение золота в русле североамериканской реки Сакраменто. Должно быть, от неожиданной удачи у счастливчика несколько помутился рассудок, ибо он всерьез величает себя маркизом Шарлем Морисом де Талейран-Перигором!» Вот так, друг мой, это все твое джентльменское благородство! Думаю, у нас еще будет причина сплясать качучу. Учи вас, учи, все попусту. Ты шо, не мог ему подсунуть карту Антарктиды?!
        notes
        Примечания

1
        Разместив орудия возле церкви Святого Роха в Париже, республиканский генерал Наполеон утопил в крови восстание роялистов.

2
        Роялисты - сторонники королевской власти.

3
        Подробнее см. роман Владимира Свержина «Трехглавый орел».

4
        Более подробно см. книгу Владимира Свержина «Трехглавый орел».

5
        Шевальжеры - род легкой кавалерии, использовался для разведки, действий в тылу и на флангах противника.

6
        Коннетабль - в средневековой Франции главнокомандующий королевской армией.

7
        Братья казненного французского короля Людовика XVI. В нашей истории - короли Людовик XVIII и Карл X.

8
        Будочник - с первой половины XVIIIв. низшее должностное лицо городской полиции в Российской империи, полицейский сторож, стоящий на посту у караульной будки.

9
        Штадтгальтер - правитель объединенных провинций Нидерландов.

10
        Подробнее в книге Владимира Свержина «Трехглавый орел».

11
        Боэций (Аниций Манлий Торкват Северин Боэций) (480-524) - римский философ, государственный деятель, канонизирован католической церковью под именем святого Северина.

12
        Рислинг - белое вино, изготавливаемое из одноименного сорта винограда.

13
        Пинас - в XVII-XVIIIвв. трехмачтовое, в первую очередь транспортное, судно. Получил распространение в Северной Европе.

14
        Брашпиль - палубный механизм лебедочного типа. Используется для подъема якорей.

15
        Ванты - снасти стоячего такелажа, которыми оснащаются мачты, а также веревочные лестницы, служащие для подъема матросов на реи при постановке парусов.

16
        Подробнее в книге Владимира Свержина «Чего стоит Париж?».

17
        Подробнее в книге Владимира Свержина «Сеятель бурь».

18
        Эркер - выступающая застекленная часть кормового среза.

19
        Кабельтов - одна десятая морской мили, 185,2м.

20
        Английский канал - британское название Ла-Манша.

21
        Комбатант - боевой товарищ, соратник.

22
        Куттер - одномачтовый парусный корабль XVII-XIXвв. Использовался для посыльной и разведывательной службы, а также в таможне и береговой охране.

23
        Олдермен - член городского правления.

24
        Кнуд Великий (994/995-1035) - король Дании, Англии и Норвегии, владетель Шлезвига и Померании.

25
        Манор - феодальное поместье в средневековых Англии и Шотландии.

26
        Шлафрок - в XVIII-XIXвв. домашняя одежда в виде длинного просторного халата, подпоясанного шнуром с кистями. Считалось вполне пристойным принимать гостей в первой половине дня в шлафроке.

27
        Орден Бани - британский рыцарский орден, основанный Георгом I 18 мая 1725г.

28
        Рында - судовой колокол, служит для подачи сигналов и отсчета времени.

29
        Марсовый - матрос-наблюдатель, располагающийся на закрепленной в верхней части мачты площадке - марсе.

30

«Неутомимый» - 52-пушечный фрегат британских ВМС.

31
        Вандея, Вандейский мятеж - активная вооруженная борьба народа, духовенства и дворянства против новых порядков в годы Французской революции. Начался в 1793г. в департаменте Вандея, охватывал большую часть Пуату, Анжу и Бретани.

32
        Пер Ноэль - французский аналог Деда Мороза.

33
        Шуаны - название повстанцев-роялистов.

34
        Более полное описание жизни и деятельности маркиза де Лантенака, а также его
«чудесного спасения с корвета „Клеймор“» можно найти в книге Виктора Гюго
«Девяносто третий год».

35
        Кордегардия - караульное помещение.

36
        Физиогномист - человек, сведущий в физиогномике - учении, ориентированном на познание типа личности человека, его душевных качеств, исходя из анализа внешних черт и выражения лица.

37
        Матине - свободный утренний костюм, блуза, надеваемая поверх ночной сорочки. Отделывали вышивками, аппликацией, лентами, тесьмой.

38
        Клавикорда (от лат. clavis - ключ) - небольшой старинный клавишный струнный ударно-зажимной музыкальный инструмент, один из предшественников фортепиано.

39
        Мортира - короткоствольное крупнокалиберное орудие, стреляющее по крутой траектории. Лафет - орудийный станок.

40
        Подробнее в книге Владимира Свержина «Чего стоит Париж?».

41
        Лютеция - Лютеция Паризиев, изначальное название Парижа.

42
        Гранада - предшественник гранаты, пороховой метательный снаряд. Стоял на вооружении гренадеров.

43
        Подробнее в книге Владимира Свержина «Чего стоит Париж?».

44
        Гиды - подразделение французской армии, созданное Наполеоном во время похода в Египет, предназначенное для разведки, посыльной службы и охраны военачальников.

45
        Подробнее читайте в книге Владимира Свержина «Крестовый поход восвояси».

46
        Подробнее в книге Владимира Свержина «Крестовый поход восвояси».

47
        Подробнее в книге Владимира Свержина «Сын погибели».

48
        Антрацит - вид каменного угля, характеризуется большой плотностью и блеском.

49
        Крюйт-камера - пороховой погреб на корабле во времена парусного флота.

50
        Подробнее в книге Владимира Свержина «Чего стоит Париж?».

51
        Спекле Даниил (1536-1589) - германский фортификатор XVIв., строитель многих крепостей в Германии и Италии, автор книги «Архитектура крепостей».

52
        Понтоньеры, или понтонеры, - подразделения инженерных войск, занимающихся наведением переправ через реки - понтонов.

53
        Бульварк - орудийная палуба.

54
        Комель - толстая часть ствола дерева непосредственно над корнем и корневищем.

55
        Муэдзин - служитель мечети, призывающий мусульман на молитву.

56
        Базилеус - позднее в Византии - василевс, дословно: идущий путем льва. Царский титул в Македонии.

57
        Тонзура - выбритое место на макушке, знак принадлежности к духовенству.

58
        Иблис - наименование дьявола в мусульманстве.

59
        Великий Копт - звание, присвоенное себе графом Калиостро.

60
        Тартаны - небольшие суда, используемые на протяжении более чем 300 лет (до конца XIXв.), как для рыболовства, так и в торговых целях в прибрежных водах Средиземноморья.

61
        Хитроумный Улисс (греч. Одиссей) - персонаж поэм Гомера, отличавшийся не только отвагой, но и хитростью.

62
        Мальмезон - имение неподалеку от Парижа, превращенное Жозефиной Богарне в свою загородную резиденцию.

63
        Тупье - обратная, незаточенная часть сабельного клинка.

64
        Сын Франции - титул наследника французского престола.