Дмитрий СЕРГЕЕВ Рассказы
        ЗАЛ ОЖИДАНИЯ ПЕСЧАНЫЙ ДЕМОН ПУТЕШЕСТВИЕ ВО СНАХ ТОЧКА ВОЗВРАТА ЧУЖИЕ ИГРЫ
        Дмитрий СЕРГЕЕВ
        ЗАЛ ОЖИДАНИЯ
        Нарастающий грохот, сотрясавший весь дом, разбудил Артема Егорова под утро. Мебель в комнате часто дрожала, мелкие предметы подпрыгивали на месте, люстра, шторы, картины на стенах - все висящее раскачивалось из стороны в сторону. Упало и разбилось большое овальное зеркало; зеленая скатерть на столе неистово размахивала краями с длинной бахромой, словно пыталась взлететь; белоснежная гладкошерстная кошка с ярко-желтыми полными ужаса глазами, вздыбив шерсть и припав к полу, дико визжала. Свет в квартире мигал не переставая, хотя его никто не включал. За окном творилось невообразимое - что-то там громыхало, клубилось и сверкало.
        "Землетрясение!" - сразу мелькнуло в голове, хотя в этих краях о таком явлении знали только понаслышке да поначитке. Схватив в охапку одежду, сумку с документами и кобуру с пистолетом, Артем хотел прихватить еще и кошку, но та вдруг куда-то испарилась. Оставив дверь приоткрытой, Егоров, перепрыгивая через три-пять ступенек, понесся вниз. Благо он жил на третьем этаже и, чтобы оказаться на улице, ему потребовались считаные секунды.
        Огромной силы шквал ветра тут же сбил его с ног, пылью залепило глаза, рот и нос. Продолжая одной рукой крепко сжимать вещи, из которых что-то уже улетело в окружающий мрак, другой Артем судорожно пытался за что-нибудь зацепиться. При этом он все время ощущал успокаивающую тяжесть кобуры на указательном пальце, продетом в одну из петель, предназначенных для ремня, - ему, опытному оперативному работнику, в просторечье - оперу, терять пистолет было никак нельзя.
        Вдруг Егорова поволокло по земле, он заупирался ногами, все больше понимая тщетность этого сопротивления. В следующий момент его с силой ударило плечом о что-то твердое, да так, что искры из глаз посыпались. На какое-то время он перестал ощущать самого себя, может быть, даже потерял сознание. Снова начав ясно все осознавать и ощущать, Артем удивился царившей вокруг тишине и чувству покоя, овладевшему им самим. Стихия отступила. Но какая-то смутная, еще невнятная мысль беспокоила оперативника, не давая ему сосредоточиться на окружающем.
        "Пистолет", - пронеслось в голове. Да, Егоров уже не ощущал кобуры на своем пальце. Может, потому, что замлела рука? Опер резко поднялся, скривившись от боли в плече. "Это пройдет, - подумал он. - Но пистолет..." Оружия поблизости не было. Бросив одежду, Егоров внимательно осмотрел землю вокруг столба, о который его так сильно ударило. Густо оседавшая после урагана (или смерча) пыль затрудняла видимость. Передвигаясь на коленях по мягкому слою песка и всякого мусора, Артем ощупывал почву, взрыхляя ее пальцами. Вокруг уже происходило какое-то оживление, слышались отдаленные голоса.
        Наконец, прекратив поиски, Егоров поднялся во весь рост и осмотрелся. Сквозь темную пылевую завесу пробивалось багровое зарево. "Наверное, в городе начались пожары", - подумал Егоров, впервые отвлекшись от терзавшей его мысли об утраченном оружии. Помимо голосов, опер различал теперь и звуки близких шагов.
        - ...Рухнул? - донесся до Артема обрывок разговора приближавшихся людей, и он различил их силуэты на фоне все яснее проступавшего красного зарева.
        - Нет, стоит, - ответили спрашивавшему.
        - А соседний дом?
        - Черт его знает, кажется, тоже стоит. Эй, у вас там все живы?
        - Да. Правда, сосед мой сильно разбился, но живой и даже ходит сам.
        Егоров поднял с земли и быстро надел на себя пыльные брюки. Рубашки поблизости не оказалось. Зато уцелели пиджак и галстук. Пиджак Артем надел поверх майки, а галстук, повертев, отшвырнул в сторону. Внутреннее состояние опера было ужасным. Ощущение всеобщей беды переплеталось в нем с осознанием собственной неприятности - утери личного оружия. Что скажут в отделе? - Что опытный оперативник во время урагана с испугу выскочил на улицу в неглиже и потерял пистолет? Ужасно! Нелепо! Нет, он, конечно, будет искать, он перероет и просеет всю землю в радиусе ста, нет, двухсот метров вокруг злосчастного столба. Вот только выяснит, что произошло. Может, надо срочно ехать в отдел...
        Осторожно ступая босыми ногами и потирая под пиджаком немеющее плечо, Артем подошел к разговаривавшим. Вокруг них уже собралась небольшая толпа, состоявшая из всклокоченных, перепуганных, наспех, и оттого порою смешно, одетых (а зачастую и почти неодетых) людей. О происшедшем катаклизме никто толком ничего не знал. Все разговоры состояли в основном из коротких восклицаний: "Как загудит!", "Как застучит!", "Как побежит!". Сквозь оседавшую пыль уже было видно, что красным было не зарево пожаров, а само небо, словно восход солнца намечался сразу со всех сторон.
        Егоров вернулся к столбу, пройдя там, где его тащило по земле, и стал, расширяя круги, исследовать грунт, разрывая его босыми ногами, а местами и более тщательно - руками. Пистолет потерялся, словно игла в стоге сена. "Надо позвонить в отдел, узнать, что там", - наконец решил опер и вернулся в дом. В подъезде царил красноватый полумрак. В квартире электричества не было, но и там было уже достаточно светло. Телефон молчал. "Ничего удивительного, - подумал опер, - наверняка все провода порвало". Он подошел к окну: в воздухе еще висела легкая дымка, но видимость была уже почти нормальной. Небо становилось все ярче. Улицы зловеще пустовали, но их не уродовали следы каких-либо разрушений или пожаров. Целы были и игравшие багровыми бликами окна однообразных коробчатых домов.
        Хотя бы примерно определить время без часов было невозможно, а всегда точно шедшие тяжелые мраморные часы в бронзовой оправе теперь стояли. Егоров завел их, но они так и не пошли. Безнадежно поломался и маленький кругленький будильник. Наручные часы тоже стояли. "Магнитная буря или что-то в этом роде", - прокомментировал Артем, чтобы как-то объяснить происходящее, и это его заметно успокоило. Но обрести полное психическое равновесие оперативнику не давала мысль об утерянном пистолете. Он снова отправился на поиски, и снова долго и бесполезно обследовал местность в окрестностях столба.
        Окончательно утратив надежду на благополучный исход неприятного происшествия, Артем вновь вернулся в свою квартиру и подумал, что пора идти в отдел. Он живо представил себе, как его коллеги, у которых сегодня, наверное, и без того предвидится трудный день, будут брошены на поиски его оружия и станут укоризненно посматривать на виновника чрезвычайного происшествия, а может, и открыто высказывать ему свое недовольство. "Но, что бы ни случилось, - решил Артем, - надо не впадать в панику и уметь мужественно отвечать за свою нерасторопность. Надо взять себя в руки, принять душ, позавтракать и - на службу. А там видно будет". К тому же боль в его плече неожиданно быстро прошла, и он даже успел о ней забыть.
        Краны в ванной сначала свирепо зарычали, потом жалобно завизжали и, наконец, беспомощно зашипели. Помыться без света еще можно было бы, но без воды... Напускной бодрости у опера несколько поубавилось. Приготовить свое фирменное блюдо - яичницу - Артем не мог: не работала плита. Отрезая хлеб, Егоров неосторожно резанул острым ножом палец и был удивлен полным отсутствием боли и крови, хотя рана была глубокой. Заклеив порез пластырем, Артем мог о нем больше не вспоминать. На завтрак он решил обойтись консервами и сырыми сосисками, но пища показалась ему совершенно безвкусной, даже несъедобной. Он вдруг понял, что вовсе не хочет есть и пытается делать это по привычке, как всегда перед уходом на работу. Тут Артем вспомнил о своей исчезнувшей кошке и подумал, что она-то уж точно оголодала. Он обошел квартиру, заглядывая во все углы, позвал - в ответ ни звука. Может, выскочила вслед за ним в приоткрытую дверь и потерялась? Или ее унес смерч? Артем вышел на лестничную площадку и снова позвал. Кошка не объявилась. "Ладно, найдется, - вдруг остыл оперативник, - хватит с меня других проблем".
        Егоров вышел на балкон и осмотрелся: небо было таким же матово-красным, но заметно светлее. На нем не виднелось ни облачка, ни поздней звезды, ни яркого проблеска первых солнечных лучей - казалось, его равномерно покрасили багровой флуоресцентной краской.
        В комнате, переодеваясь, Артем наткнулся взглядом на стоявшую в серванте начатую бутылку коньяка и пару рюмок. Несколько нервничая от своих раздумий, он машинально взял бутылку, отвинтил крышку, плеснул в рюмку коньяку и сделал глоток. Отсутствие вкуса у жидкости поразило его. Артем глотнул прямо из бутылки - вода. Не может быть. Еще вчера мимоходом забегал к нему знакомый, и они из этой бутылки выпили по паре рюмок - коньяк был хорошим. Егоров поспешно сделал еще несколько глотков: "Да что это со мной?" Тогда он стал пить не спеша, стараясь тщательно распробовать жидкость - результат был тот же. И вдруг, поняв, что выпил уже с полбутылки, Артем хлопнул себя по лбу ладонью: "Зачем? Я же собрался на работу! Теперь скажут, что спьяну потерял пистолет". Он сел на диван и стал внимательно вслушиваться в свои ощущения. Но время шло, а коньяк на организме никак не сказывался - что называется, "ни в одном глазу"! Может, пошутил кто? Последнее время много всяких кудесников развелось: воду превращают в вино, вино - в воду. Впрочем, черт с ними! Об этом потом. В конце концов, худа без добра не бывает.
        На улице Артем разглядел то, чего не видел с балкона: трава и деревья всюду сникли и почернели, словно их опалило огнем или прихватило морозом. "Что за черт?!" - в очередной раз изумился опер и пошел к своему старенькому "москвичу", стоявшему во дворе под открытым небом. С первого раза машина не завелась, впрочем, так же, как и со второго, третьего и четвертого. "Но ведь ездил же он вчера!" - в сердцах подумал Егоров и, выбравшись наружу, сунул голову под капот. Если бы он захотел и чуть поднапрягся, то в течение нескольких лет мог бы купить машину поновее. Но опер с какой-то особой нежностью относился к старым вещам и всегда с неохотой с ними расставался.
        Когда-то, еще в раннем детстве, у него был серый пластмассовый заяц, у которого уже стерся один глаз и поотваливались лапы. Но даже в этом виде он продолжал оставаться любимой игрушкой. Видя такую любовь к игрушечному зайцу, мама купила ему другого - яркого, оранжевого, смеющегося. Старого же выбросили на мусорку. Но ребенок наотрез отказался признавать благополучного и довольного, но какого-то чужого зверька и требовал обратно серого калечку. К этому сначала отнеслись как к пустому капризу. Однако мальчик горько и безутешно плакал до тех пор, пока ему не вернули принесенного с мусорки и тщательно вымытого старого приятеля.
        Поломка машины так и не обнаружилась. Решив, что ему все же придется подумать о новом автомобиле, опер отправился в отдел пешком. Улицы города были захламлены мусором, асфальт местами полностью засыпан песком, пылью и каким-то серым веществом, похожим на пепел. Пустоту нарушали лишь редкие уныло бредущие прохожие, и было странно, что нигде не появлялось никакого транспорта. Воздух застыл неподвижно, ни одна черная ветка ни разу не колыхнулась. Природа замерла, будто в ожидании чего-то тревожного и грандиозного.
        Весь этот мрачный антураж еще больше отягощал и без того невеселое настроение Егорова - сегодня ему предстояло написать самый неприятный из всех написанных за годы службы рапорт. "А может, не все так уж трагично, - пытался успокоить себя опер. - Ведь был ураган, стихийное бедствие. Мало ли что может случиться, например, во время наводнения или землетрясения: не только пистолет, бронетранспортер потеряться может". Но все это было слабым утешением.
        У отдела милиции собралось с полсотни чего-то ожидающих и тихо переговаривающихся горожан. Суточный наряд выглядел уставшим.
        - У всех этих людей пропали дети, - объяснил дежурный. - И люди все прибывают - кажется, исчезновение детей продолжается. Мы не успеваем записывать показания, хотя приобщили к этому делу уже всех, кто успел подойти.
        Несмотря на ранний, хотя и никому не известный час, половина кабинетов была открыта - в отдел постепенно стекались его сотрудники. Часть их расположилась в актовом зале.
        - Во всем городе нет электричества, не работает транспорт и... часы, - словно сам удивляясь тому, что говорит, объяснял заместитель начальника по оперативной работе майор Стасов. - Очевидно, это связано с каким-то природным катаклизмом. Мы пока и сами плохо владеем обстановкой, поскольку нет никакой связи с другими городами, так же, как и внутри нашего города.
        "Нет, - думал Егоров, - сейчас не время лезть со своими объяснения по поводу пистолета. У отдела и без того хлопот невпроворот, обстановка в городе чрезвычайная. К тому же, меня скорее всего отстранят от дел, как минимум - на период расследования. А сейчас каждый человек будет на счету, придется работать и тем, кто после наряда, и отпускникам..."
        - В качестве связного транспорта можно использовать лошадей конного взвода, - предложил молодой участковый, лейтенант Елин.
        - Нельзя их использовать, - тут же угрюмо отозвался командир того самого взвода, о котором шла речь. - Всех лошадей этой ночью угнали.
        - Вы что, конюшню на ночь не закрываете? Или у вас замки взломали? - придирчиво полюбопытствовал Елин.
        - Закрываем, - еще больше нахмурился взводный. - И замки у нас на месте. Но лошадей нет.
        - Странно, - изумился участковый.
        - А что сегодня не странно? - уже раздраженно огрызнулся взводный.
        "Да, - продолжал размышлять Егоров, - стоит подождать, пусть обстановка утрясется, прояснится хоть немного. В конце концов, напишу я рапорт сейчас или спустя несколько часов - в такой ситуации существенного значения не имеет".
        - Интересно, железнодорожный транспорт тоже стоит? - спросил кто-то из собравшихся из глубины зала.
        - Еще не знаю. Сейчас начальник будет проводить оперативку - может, у него больше сведений.
        - Откуда? - вмешался Егоров. - Давайте лучше я схожу на вокзал и все выясню.
        - Ладно, - согласился Стасов. - Я доложу, что послал тебя по делу.
        Находиться в отделе и видеть, что даже там никто ничего толком не знает, Артему было тягостно. К тому же, чтобы на время отвлечься от мыслей об утерянном оружии, надо было куда-то идти, что-нибудь делать.
        В дежурной части сидел человек, показавшийся Егорову знакомым. Опер задержался и вошел в дежурку.
        - Да у него давно крыша поехала, - рассказывал дежурному человек, показавшийся знакомым. - Он все какими-то потусторонними силами увлекался, а сегодня совсем с ума сошел - вот как топором рубанул.
        Артем подошел ближе, и даже ему, многое повидавшему оперативнику, стало не по себе: в голове человека была прорублена страшная дыра, сквозь которую виднелся явно поврежденный мозг. Егоров изумленно посмотрел на дежурного. Тот сделал недоуменное лицо и пожал плечами.
        - С твоего участка, - сказал он, протягивая бумажку с адресом. - У меня все заняты. Возьми кого-нибудь из подошедших.
        - Сам! - махнул рукой Егоров. - Тем более я иду на вокзал. Как раз по пути.
        Артем снова шел по пустынным захламленным улицам, над которыми тревожно нависало багряное небо. Путь его лежал через городской рынок. Там с унылыми лицами уже стояли редкие торговцы, у которых никто ничего не покупал и которые ничего никому не предлагали, словно им было все равно, будут у них брать товар или нет. Вид ярких фруктов и ягод не вызывал у Егорова никаких эмоций, хотя он сегодня еще не ел. Продукты казались настолько несъедобными, будто были сделаны из воска или папье-маше. В одеревенелых лицах продавцов, в странной остекленелости их глаз было что-то неестественное и пугающее. У одного из прилавков на земле валялись довольно крупные денежные купюры. Их никто не поднимал.
        Егоров вышел на окраину, сплошь состоящую из старых деревянных двухэтажек, осмотрелся по сторонам - здесь всегда было много злых бродячих собак, часто норовивших цапнуть за ногу чужака. Но в этот раз опер не увидел ни одной, словно все они передохли или их разом отправили на живодерню. И это обстоятельство, вопреки всякой логике, нисколько не обрадовало его, скорее даже разочаровало.
        В квартире по адресу, написанному дежурным, уже находился врач с двумя санитарами.
        - Ничего, ничего, - успокаивал он человека в смирительной рубашке. - Все будет хорошо, все будет прекрасно...
        - Пешком? - коротко осведомился Егоров.
        - Пешком, но галопом, - сострил доктор.
        - А что к нам не зашли?
        - Ближний свет, что ли? - заговорил угрюмый санитар. - Решили своими силами.
        - Повезло вам, - подытожил опер.
        - Будете протоколы писать? - поинтересовался доктор.
        - Дураки! Дураки! - вдруг заорал больной, пытаясь высвободиться. - Каяться надо, а не протоколы писать! Не понимаете вы ничего! Убить вас всех мало!
        - Тише, тише, - успокаивал врач. - Мы все очень раскаиваемся. Зачем же нас убивать?
        - Мы потом запросим у вас нужные справки, - сказал оперативник и вышел на лестничную площадку, поняв, что его помощь медикам уже не нужна.
        Решив побеседовать с соседями, он постучал в ближайшую квартиру. Дверь отворила сердитая старушка, посмотрела недовольно.
        - Вы сегодня не слышали вот в этой квартире... - начал Егоров.
        - Не слышала! Не видела! Не знаю! И знать не хочу! - перебила его старушка и, уже закрывая дверь, злобно добавила, - сволочи!
        - Кто? - спокойно осведомился опер.
        - Все! - зло сказала бабушка, приоткрыв дверь и с силой захлопнув ее.
        Опер, несколько секунд постояв в раздумье, решил вдруг ни к кому больше не заходить и направился на вокзал, до которого теперь было рукой подать.
        Обстановка на вокзале была унылой и гнетущей. Поезда конечно же не ходили. В то же время здесь для такого случая было на удивление мало людей, будто многие, уже потеряв интерес к поездам, разошлись по домам. Оставшиеся с безучастным видом сидели в зале ожидания или стояли на перроне. На третьем пути томился застрявший в городе поезд. В окнах его кое-где застыли лица пассажиров. Работники вокзала ничего толком объяснить не могли.
        - Прямо светопреставление какое-то, - развел руками дежурный.
        Егоров медленно прошел по пустынному залу с чахнущими пальмами в больших цветочниках, расставленных вдоль стен. За стойкой расположенного в углу буфета стояла задумчивая продавщица, у которой сегодня не было покупателей. В конце зала, в пустом ряду сидел бородатый седой старик, по виду - бомж.
        - Что, старик, не ходят поезда? - подсаживаясь к нему, спросил опер.
        - А мне все равно. Я никуда не еду, - сознался бомж, сразу распознав в подсевшем работника милиции, которому бесполезно лгать. - Это другие суетятся, таскаются с чемоданами. А у меня и чемоданов нет, и ехать мне некуда, и время мне знать не обязательно. Часы стоят! Поезд опаздывает! Телефон не работает! Плевать! Особенно теперь.
        - Почему же теперь особенно?
        - Ты так можешь? - вместо ответа спросил бомж и, вытащив из кармана шило, насквозь проколол им свою ладонь.
        - Ну, мы такие фокусы теперь тоже знаем, - Артем вынул шило из руки бомжа и спокойно проткнул себе ладонь, сначала удивив, а потом рассмешив старика. Бомж как-то глупо и радостно расхохотался.
        - Так значит... - заговорил он, прерываясь и давясь смехом. - Так значит, всем нам кранты - и бомжам, и ментам, и...
        Егоров, не испытывая ни малейшей боли, вытащил шило из ладони и, изо всей силы, почти по самую рукоятку всадив его в деревянное сиденье, встал. Бомж нахально удержал его за рукав.
        - Смерть уравняет всех! - торжествующе воскликнул он.
        Егоров рывком освободил руку и, не оборачиваясь, пошел к выходу. Там он едва не столкнулся с входившей с улицы женщиной и, резко остановившись, застыл на месте - так знакомы были это обильно намакияженное лицо, крашенные в белый цвет и почти всегда пережженные волосы, еще сохранившая следы былой стройности осанка и вечная манера одеваться броско и одновременно небрежно.
        - Эльвира? - спросил Артем, словно был не уверен.
        - Ты еще помнишь, как меня зовут? - со злой иронией в голосе вопросом на вопрос ответила женщина, поправляя съезжающий с плеча ремень увесистой дорожной сумки.
        - Ты уезжаешь?
        - Пытаюсь. А ты что, за мной следишь?
        - Ну вот еще, больше мне заняться нечем.
        - Конечно-конечно, ты всегда так занят! - и она, задев Артема сумкой, быстро прошла мимо.
        Егорова поражала та апатия, с которой город встретил происшедшее. Может быть, это была растерянность, но, казалось, никто ничего не пытается делать - все только ждут. Мысли опера отвлекла открывшаяся в железной ограде калитка. Из нее вышел насколько богато, настолько же безвкусно одетый человек с огромной золотой цепью на шее. На цепи висел непомерно большой медальон с изображением русалки, держащей в руках кубок. В этом человеке Артем узнал своего бывшего подопечного, из своих сорока лет примерно пятнадцать просидевшего в местах отбывания наказания. Во дворе, возле трехэтажного дома с нелепой башней, стоял "Мерседес" с открытым капотом, уже, видимо, порядком разозливший своего хозяина.
        - Эй, начальник, что стряслось? - с высокомерной ухмылкой спросил оперативника тип с медальоном.
        - Не знаю, - ответил Егоров, не останавливаясь.
        - Как это не знаешь? А кто знает? Не знают они ничего! Только деньги государственные прожирать...
        Егоров не дал ему договорить, сделав то, что ему хотелось сделать много раз, но чего он не мог позволить себе раньше. Вернувшись, оперативник взял наглого типа всей пятерней за лицо и втолкнул его в калитку так, что тот, громко звякнув цепью, уселся на мощенную камнем дорожку.
        - Ты думаешь, это все? - услышал Артем, отойдя уже довольно далеко.
        Он нехотя обернулся.
        - Это тебе так не пройдет! - кричал обиженный тип с цепью на шее, нервно тыча указательным пальцем в сторону Егорова. - Можешь считать, что ты уже не работаешь!
        Опер вдруг саркастически рассмеялся и неожиданно поразился странному сходству своего смеха с хохотом старого бомжа на железнодорожном вокзале.
        В отделе было все по-прежнему. И даже людей у входа и в коридорах, кажется, не уменьшилось и не увеличилось.
        - Что нового? - на всякий случай спросил Артем у дежурного.
        - Все старое, - ответил тот. - Пропали все животные, дети и несколько взрослых. С утра отправили двоих на велосипедах в ближайший поселок узнать, что там, но они так и не вернулись. Короче, полный мрак. Как тут не поверишь во всякую чертовщину?
        - Состояние у меня какое-то странное, - сказал участковый Васин, сидевший на стуле у окна и заполнявший какие-то бумаги, разложенные на подоконнике.
        - Это у тебя нервное переутомление, - объяснил дежурный. - Я себя тоже странно чувствую.
        - Скорее всего, это давление, - вмешался помдеж. Надо проверить пульс. Дай.
        Помдеж взял участкового за руку, глянул на часы и, вспомнив, что они стоят, попросил Егорова:
        - Давай, чтобы не путаться, ты будешь про себя считать секунды, а я - удары пульса.
        Артем ничего не считал, безразлично глядя, как помдеж тщательно ощупывает руку участкового.
        - Ну что? - спросил тот нетерпеливо. - Что?
        - А черт его знает, где у тебя пульс! - почему-то разозлился помдеж и зачем-то пошел к неработающему пульту.
        Васин сам было принялся за поиски, но, быстро утратив интерес к этому занятию, махнул рукой.
        К вечеру, о котором можно было судить по заметно потемневшему небу, все в отделе устали от напряженной и при этом какой-то безрезультатной, бессмысленной работы. Все стали испытывать чувство опустошения и одолевающее безразличие ко всему. Многие незаметно расходились.
        Егоров вышел на улицу. Небо уже стало похожим на вынутую из печи и быстро остывающую золу. Городские кварталы на его фоне выглядели беспорядочным нагромождением черных ящиков. Артема больше не волновало утерянное оружие. Нет, он, конечно, еще надеялся, что ему придется понести наказание за свою оплошность, но лишь в том случае, если, наконец, прекратится начавшееся утром светопреставление. Иначе до его утерянного пистолета никому дела не будет.
        - Куда? - спросил себя опер, стоя на крыльце. - Домой? Ни за что!
        И он побрел к уютному кабачку, в который ему раньше приходилось заглядывать по уголовным делам. Хотелось как-то развеяться и провести вечер в шумном месте.
        Нарушив тишину совсем опустевших улиц, до слуха Егорова долетели едва слышные завораживающие тягучие звуки. Они все усиливались и наконец впереди на багровом фоне четко обрисовался силуэт человека, сидящего на крыше торгового киоска. Свесив ноги и покачиваясь в такт музыке, он играл на саксофоне. Поравнявшись с музыкантом, опер остановился. Худощавый саксофонист, лет тридцати пяти на вид, в надвинутой на глаза кепке, играл самозабвенно, ни на кого не обращая внимания и ничего не видя вокруг. Огненные блики играли на зеркальной поверхности инструмента, преломляясь в его изгибах. И было в этом что-то притягивающее, навевающее щемящую тоску, и одновременно нелепое и абсурдное.
        В кабачке "Идиллия" действительно было людно. Видимо, многие руководствовались теми же соображениями, что и Артем, не желая в этот вечер оставаться наедине с неизвестностью. Видневшееся в узких, похожих на бойницы окнах тускнеющее зарево помещения почти не освещало. Поэтому на столах в простеньких керамических подсвечниках и в расставленных тут и там на полу высоких металлических канделябрах горели свечи. Несмотря на то, что столы были заставлены едой и питьем, никто из посетителей не ел и почти никто не пил. А те, кто все же заставлял себя пить, были так же трезвы, как и все остальные. Не было и обычного обилия музыки. Толстенький тапер пытался играть на стареньком рояле, который так же, как и маэстро, был не в лучшей форме и сильно фальшивил. Под эту музыку так же фальшиво, с недовольным выражением лица, танцевала почти обнаженная девица, к которой никто не проявлял интереса.
        - Что? Работа? - спросил вертлявый бармен, появляясь из-под стойки, как черт из табакерки. - Будете кого-нибудь арестовывать и сажать?
        Егоров не ответил. Облокотясь локтем о стойку, он внимательно осматривал зал, то и дело натыкаясь взглядом на знакомые лица.
        - А по-моему, мы все и так уже сидим, и довольно прочно, - продолжил бармен, протирая бутылку. - Пить будем? Наливаю бесплатно.
        - Ну налей, - согласился опер, ощутив потребность чем-то себя занять.
        - Чего налить?
        - А какая разница?
        - Верно, никакой, - в свою очередь согласился бармен и наполнил высокий фужер.
        Артем сделал глоток - ни вкуса, ни запаха, все, как и утром.
        - Надеюсь, вы не думаете, что у меня плохой товар?
        - Не думаю, - оборвал разговор Егоров, увидев в затемненном углу волнующе знакомый профиль.
        Эльвира держала в руке такой же большой фужер. Она вяло, очень нехотя делала из него небольшой глоток, после чего тонкой струйкой выливала часть содержимого сосуда прямо на стол. Снова медленно делала глоток, и снова лила на стол. Егоров осторожно, как бы с опаской, подсел рядом. Женщина посмотрела на Артема тем застывшим взглядом, который Артем в этот день видел у многих.
        - Ты явно за мной следишь, - усталым и безразличным голосом сказала Эльвира, но в глазах ее блеснула едва заметная искра.
        - Не пришел твой поезд? - ухмыльнулся Артем.
        - Неужели ты здесь на работе? - снова спросила она, словно не слыша вопроса. - Или так, взгрустнулось?
        - От кого ты хотела уехать - от меня, от себя или вообще от всего, что связывает тебя с этим городом?
        Вытаявшая под фитилем свечи выемка быстро наполнялась расплавленным воском.
        - Если ты меня преследуешь, то какой в этом смысл?
        Расплавленный воск, переливаясь через край выемки, стекал вниз, наростами застывая на подсвечнике.
        - Но, как видишь, сегодня никто никуда не уехал и, может быть, уже не уедет. Наверное потому, что уезжать бесполезно. Мы обречены все свое носить с собой. Это только кажется, что можно от чего-то уехать, - Артем последний раз глотнул из бокала и с раздражением отставил его в сторону.
        - Какой долгий и тяжелый день, - сказала Эльвира, глядя в пустоту. - Неужели все это не сон?
        Танцовщица как-то скомканно закончила выступление и под жидкие аплодисменты удалилась.
        - Мы с тобой давно не виделись, а сегодня встречаемся второй раз, - Артем пристально разглядывал собеседницу. - Может, это неспроста? Вдруг и вправду ничто в мире не происходит случайно?
        - Надо же, никакого вкуса. И никакого результата, - Эльвира перевернула фужер вверх дном, вылив на стол остатки влаги, и она, дойдя до края, потекла на пол.
        Егоров молча продолжал всматриваться в ее лицо. Она явно была все такой же взбалмошной и неукротимой, только заметно осунулась внешне. Все в ее жизни не ладилось. Кажется, последнее время она пила лишнего. Артем понимал, что между ними мало общего и что теперь они еще более не смогли бы ужиться, чем раньше. Но он привык к ней. Ему порой очень не хватало этой женщины и было жаль ее, как в детстве того потрепанного игрушечного зайчишку. Может быть, поэтому у него и не возникало настоящей привязанности к другим, более молодым и интересным женщинам.
        Посетители кабачка неожиданно оживились и стали перемещаться к выходу. На улице происходило какое-то движение и слышался далекий мощный гул. Снова ураган? Многие стали выходить наружу. Егоров тоже пошел к двери. Люди, тихо переговариваясь, тянулись к окраине квартала, которая была в то же время и окраиной города. Там, на очерчивавшем город шоссе, собралась уже значительная толпа. Все смотрели вдаль. Далеко, у самого горизонта, что-то, громыхая, сверкая и клубясь, сплошной стеной быстро катилось к людской обители.
        - Смерч. Ураган. Ядерный взрыв, - слышались одинокие неуверенные голоса.
        Большинство собравшихся хранило молчание. И никто не пытался бежать, прятаться, что-то делать, чтобы хоть как-то защитить себя. Как будто весь город за этот день свыкся с мыслью о неизбежности чего-то ужасного, противостоять которому невозможно.
        - На нас идет! Прямо на нас! - знакомым сиплым голосом сказал кто-то сзади.
        Артем обернулся и увидел своего давнего знакомого с нелепым медальоном на шее и бессмысленно вытаращенными остекленелыми глазами на лице. Оперу вдруг страшно захотелось повторить прием, примененный утром у калитки, но ему тут же это показалось полнейшей бессмысленностью, и он лишь прошел немного вперед, чтобы не стоять рядом с неприятным типом. Остановившись, Егоров увидел перед собой спину и затылок майора Стасова. Тот, словно ощутив спиной его взгляд, медленно обернулся.
        - Ты знаешь, - скороговоркой, словно боясь не успеть, вдруг выпалил оперативник, - сегодня утром я потерял пистолет.
        Стасов долго смотрел на Артема ничего не выражающим взглядом. Лицо его было бледным и неподвижным, как гипсовая маска.
        - Как же это ты... - сказал наконец он без тени эмоций в голосе и снова стал смотреть в другую сторону.
        Вот ужасная стена достигла реки. Толпа в ожидании затихла, видимо, надеясь, что это ужасное нечто не пройдет через воду. Но речная вода, вспенившись и взмыв высоко в воздух, как от взрыва, превратилась в сплошной туман, на мгновение скрывший все из вида. Но набегающая стена вновь возникла из пара, засверкала ослепительными вспышками, и в свете их возникли еще невнятные, но уже наводящие леденящий ужас, огромные черные силуэты, несущиеся по земле и по воздуху.
        Уловив слева от себя чье-то торопливое движение, Егоров обнаружил поблизости участкового Елина, достававшего из кобуры пистолет. Вот он передернул затвор, взял оружие двумя руками, как для прицельной стрельбы, и в этот момент увидел Егорова. Оперативник, горько усмехнувшись, отрицательно покачал головой. Тогда лейтенант приставил пистолет к виску. Егоров снова отрицательно покачал головой. Но в этот раз участковый не послушался и, закрыв глаза, нажал на спусковой крючок. Лейтенанта сильно качнуло, но он, раскачиваясь из стороны в сторону, словно кукла-неваляшка, остался стоять на месте. Потом он открыл глаза и беспомощно посмотрел на опера. Пуля на вылете оставила такую рану, что у лейтенанта, казалось, была вырвана треть головы, но крови почти не было. Егоров молча отвернулся.
        В это время волна огня и теней подкатила совсем близко. Вспышки света, клубящиеся пыль, дым и черные силуэты заполнили все пространство впереди. И раздался леденящий душу вой, словно, собравшись вместе морозной зимней ночью, взвыли разом тысячи голодных волков, почуявших добычу. И задрожала земля под ногами. Но еще было видно, как стояла вдоль дороги окаменевшая толпа. И никто не бежал, не прятался, не падал на землю. Все ждали.
        Дмитрий СЕРГЕЕВ
        ПЕСЧАНЫЙ ДЕМОН
        (фантастический рассказ)
        Я люблю выходить из песка, подниматься над ним легким облачком, увлекая за собой быстро оседающие песчинки. Так хорошо распыляться в прохладном утреннем воздухе, быстро увеличиваясь в размерах и ощущая все большую легкость. Но этого нельзя делать до бесконечности - можно стать настолько зыбким, что даже слабый ветер разорвет тебя на части, и тогда ты погибнешь, превратившись в мельчайшую безжизненную пыль. Поэтому хорошо, когда нет ветра и можно без лишней предосторожности мощной струей выбрасываться наружу, до смерти пугая элгов неожиданно взметнувшимся вверх фонтаном песка.
        Элги боятся нашего появления. Интересно, как они нас видят, когда мы находимся в легком состоянии? Скорее всего, они видят только движимый нами песок. Им не понять, как мы меняем состояния плоти. Они этого не умеют. Они всегда находятся в твердом теле, как корхи. Только корхи - глупые, а элги - хитрые. И еще они умеют изменять окружающие вещи, из которых делают всякие приспособления, чтобы носить их в руках или с помощью всяческих ухищрений навешивать на себя, или самим забираться в них. Но корхи хорошо видят нас в любом состоянии и даже издали. И даже когда корхи не видят нас, они ощущают наше присутствие. Поэтому охотиться на корхов трудно. Зато безопасно.
        А элги нас не чувствуют и в легком состоянии почти не видят. Это потому, что они чужие, пришельцы из других миров. Их легко выследить и догнать. Но они могут нас убить. Я люблю подстеречь одинокого элга и, приводя пришельца в ужас, накатиться на него быстрым смерчем и закружить до потери всякой ориентации. А потом я липкой влагой затекаю под его искусственное покрытие, плотно обволакиваю его теплое тело быстро затвердевающей пленкой и, разлагая его плоть, пью выделяющуюся энергию.
        А можно выйти из песка прямо под элгом и подняться вверх по его телу, захлестывая голову. Только это надо делать очень стремительно. А еще можно, сжавшись, а потом оттолкнувшись от песка, описать в воздухе большую дугу и водопадом низвергнуться сверху, разом прикончив чужого. Только взлетать надо сзади, то есть с одной строго определенной стороны. Потому что элги - существа односторонние. Они видят в одну сторону, ходят в одну сторону и все делают только с одной стороны своего тела. Если надо посмотреть в другую сторону или сделать что-то не там, куда он повернут глазами, элг должен развернуться. Даже корхи видят и ходят в разные стороны, не оборчиваясь вокруг себя. Короче говоря, нападать лучше сзади. Пришелец слышит шорох песка, оборачивается, хватаясь за свое оружие, - а уже поздно. Еще проще убить элга, когда он спит, то есть не видит, не слышит и не шевелится, хотя и не умер. Тогда ты подкатываешься к нему волной густого синего тумана и тихо заползаешь под покрывало...
        Но это умеют все. А вот Эсс мог убить элга по-особому. Потому что он был настоящим художником, мастером перевоплощения. Он мог стать камнем, растением, корхом - чем угодно. Он превращался в элга, наполовину провалившегося в песок, и движением руки, как это делают пришельцы, приманивал одного из них. Тот подходил и протягивал руки, чтобы помочь. Эсс тоже протягивал руки и... Но однажды ему не поверили.
        Я бы тоже хотел так научиться, но, наверное, мне не хватает природного дара. Однажды мне почти удалось превратиться в элга, и я подстерег одного из пришельцев. Но надо было не забывать, что нельзя ходить боком или задом наперед. И я, кажется, отражал не те лучи. А кроме того, в твердом, сжатом состоянии мы примерно вдвое меньше пришельцев средней величины. Наверное, поэтому Эсс изображал всегда только половину элга. Но ведь можно научиться как-то обманывать пришельцев, полностью копируя их. А тогда элг не поверил мне сразу и мог бы легко убить меня, ведь в твердом теле мы наиболее уязвимы. Но он слишком медлил.
        Ошш тоже талантлив. Он не может изображать вещи, но он научился их отражать. Элг оборачивается - и видит в воздухе свое отражение. Он так удивляется, что не может ничего делать. А отражение приближается, приближается... А вот и Ошш. Я узнаю его издали. Мы с ним идем в Кишш (элги называют это "база"). Там мы сможем убить десять, а может, и двадцать элгов. Нам говорят: "Не ходите в Кишш". Но нам много чего говорят. Например: "Не приближайтесь к кресту". А этот крест - просто две длинных скрещенных вещи. Элги притащили его издалека, из какой-то земли, которую они называют священной, и поставили на большом бархане недалеко от Кишша. Они верят, что крест защищает их от нас, кого они называют демонами. Но разве кто-нибудь хоть раз видел, чтобы из креста стреляли? Что вообще случится, если к нему приблизиться? Никто не знает. Тогда почему же и мы верим, что он защищает пришельцев? Только потому, что они сами в это верят? Нет, я обязательно это проверю. Не сейчас. Потому что сейчас мы с Ошшем идем в Кишш. Потому что уже темнеет. А когда темно, элги не видят нас, даже если мы находимся совсем рядом, даже
когда мы плавно обтекаем их искусственные покрытия, в упор смотрим в их круглые маленькие отверстия, через которые они видят мир, и ощущаем, как они выдыхают воздух.
        Здесь мы с Ошшем разойдемся. Он проникнет в Кишш сверху, через проходы для воздуха - это очень сложно, но, может быть, безопаснее, а я - через один из входов. Мне надо стать тонким и прозрачным, чтобы они не заметили меня на ровном гладком полу. Я проскальзываю в Кишш вместе с только что сменившейся охраной. Они идут прямо по мне, ничего не замечая. Почему у них здесь нет света, ведь пришельцы не видят в темноте? А почему здесь сразу так много элгов? И что это у них с головами? Почему у них такие большие красные глаза? Ошш, ты слышишь? Они поворачивают головы в мою сторону. Ошш, я боюсь - они видят меня. Нет, Ошш не слышит - он еще далеко. А чужие не смогли бы меня услыхать, если бы даже захотели. Их здесь так много, а я один. Ошш, они видят меня - это ловушка! О, как горячи эти синие лучи! Ошш, они убивают меня! Надо растечься по полу. Нет, они точно видят. Сюда, сюда! Скрыться на мгновение, превратиться в элга - вот спасение. Я смогу, я должен суметь. Вот так, быстрее. Ошш, я не успеваю - они уже здесь! Дверь. Надо отжать этот рычаг, она откроется. Они делают это руками - вот так, вот так. Но я
снова не успеваю! Ошш! Как больно и страшно они убивают меня!
        * * *
        - Смотри, - сказал Джеймс, ткнув прикладом в неподвижное нечто у двери. - У него голова и руки почти как у нас, только синие. А в остальном это просто какой-то желеобразный червь.
        - Надо же какая гадость! - скорчил брезгливую гримасу Клод.
        - Помните, - подходя, подключился к разговору Кларк, - когда нашли электронный дневник пропавшего Гаскевича, в нем была записана лишь одна фраза: "Жуткий карлик идет по пятам". Тогда все решили, что Гаскевич просто свихнулся. Но я думаю, это и есть жуткий карлик. Только он не успел перевоплотиться полностью. Видите, у него есть даже зачатки человеческих ног.
        - А что думает наш профессор? - Джеймс обернулся к Шульцу.
        - Я думаю, что скоро они научатся превращаться в нас, - внимательно осматривая труп демона, ответил тот.
        - Нет, - покачал головой Клод, - вы как хотите, а меня по окончании контракта здесь больше никто не увидит.
        - Не стоит паниковать. Теперь мы умеем их обнаруживать и довольно эффективно уничтожать, - сказал Джеймс, отрезая лазером крючковатые кисти рук, повисшие на рычаге разблокирования двери.
        Тело демона шумно плюхнулось на пол, обдав спецназовца липкими брызгами. Джеймс нервно отряхнулся. От удара о пол рот, или скорее пасть ужасного существа раскрылась, и из нее выпал непомерно большой ярко-синий язык.
        - Ну и гадость, - снова скривился Клод. - Боюсь, скоро нам никакое оружие и никакие приборы не помогут.
        - Типун тебе на язык! - махнул на него рукой Кларк.
        Джеймс остервенело сбивал прикладом с рычага неподдававшиеся отрезанные кисти.
        - Крепко вцепился, гад, - переводя дыхание, сказал он, закончив работу, и отстегнул объемный шлем. - Жарковато в нем.
        - Придется привыкать, - усмехнулся Шульц и, также сняв громоздкий головной убор, вытер пот со лба.
        Остальные последовали примеру коллег, не без удовольствия оголив головы.
        Джеймс уже отжал рычаг, и, широко распахнув дверь, шагнул было через высокий металлический порог, едва не столкнувшись в проходе с другим спецназовцем, тоже державшим шлем в руках. Через секунду Джеймс остолбенел от неожиданности - это был он сам.
        Дмитрий СЕРГЕЕВ
        ПУТЕШЕСТВИЕ ВО СНАХ
        Шёл уже пятый день с тех пор, как она ушла. Денис Горин привык, что женщины в его обители надолго не задерживались. Но Юлию почему-то ему было особенно жаль. Четыре дня он не выходил из дома и не испытывал такой потребности. Ощущение личной трагедии ввергло Дениса в состояние творческой эйфории. Четыре дня он отчаянно трудился над своей новой повестью, а на пятый проснулся с чувством полной опустошённости и странной апатии ко всему. К тому же последняя ночь его была бессонной. Нет, он не творил в ночной тиши. Создаваемые Гориным кошмарные фантасмагории за дни непрерывной работы изрядно утомили его, и писатель решил наконец дать себе отдых и как следует выспаться. Но из этого ничего не вышло. Полночи он просто не мог заснуть, хотя перепробовал все известные ему средства борьбы с бессонницей и потратил на это немало сил. Когда же Денису удалось погрузиться в сон, странные видения стали одолевать его.
        То ему снилось, как в бесконечном каменном лабиринте летал огромный пушистый кот и что-то кричал человеческом голосом. Что именно, Горин разобрать не мог, но почему-то знал, что это было нечто неприятное для него, и потому изо всех сил пытался догнать обидчика, однако кот ускользал и терялся в тёмных переходах.
        То ему снился необычайной высоты качающийся мост, который к тому же обвалился под ногами. То вдруг писателю привиделась какая-то нечисть в образе женщины с крыльями и хвостом. Подробно её Горин не помнил, он видел её туманно, сквозь полупрозрачную завесу, но было в ней что-то одновременно жуткое и притягивающее. Денис периодически просыпался. Теперь же он чувствовал себя усталым и разбитым.
        Надев халат и тапочки, выпив чашку чаю, Горин взял в руки книгу, удобно устроился в кресле-качалке и попытался читать. Однако прочитанное на ум не шло. Несколько раз Денис ловил себя на том, что читает, совершенно не вникая в смысл. Он отложил книгу и, откинувшись на мягкую высокую спинку, уставился в окно, за которым шел крупный густой снег, делая едва видимым стоящий напротив пятиэтажный дом. Зима была на исходе, и мороз последние дни держался в пределах пяти градусов. Судя по лохматым, похожим на пух, снежинкам, в этот день было около нуля. Горин, не отрываясь, как загипнотизированный, смотрел в окно, медленно впадая в предсонное оцепенение.
        Совершенно неожиданно посреди комнаты образовалась странная зеленоватая туманность. Горин проморгался, протёр глаза, но это не помогло. Более того, сгустившаяся пелена вдруг с лёгким треском прорвалась, и сквозь неё проступили очертания (о Боже!) того самого женоподобного дьявольского наваждения, которое он видел в своих сновидениях. Фантастическое существо двинулось вперед, полностью выйдя из зелёной завесы, и предстало перед писателем ярко и зримо во всех своих непристойных деталях. Женщина (?) была полностью обнажена. У неё было гибкое, красивое, очень смуглое тело. В острых чертах её лица и в удлинённых кверху ушах было нечто кошачье. Большие ярко-красные косо посаженные глаза смотрели хищно и зазывающе. По полу за дьявольским видением шумно волочился отвратительный разветвляющийся хвост, а за спиной, словно обмахивая тело от жары, слегка двигались большие черные крылья. Хищным ртом дьяволица улыбнулась до самых ушей, показав острые звериные зубы, и громко выдохнула, издав непонятный звук, нечто вроде "ха-а".
        На Дениса вдруг накатили борющиеся друг с другом и в то же время взаимно обостряющие друг друга чувства - отвращение и желание, страх и любопытство, ужас и восторг. Он хотел закричать, что-то сказать или спросить о чём-нибудь, но, как это порой бывает в снах, дар речи покинул его, и он смог лишь тихо промычать что-то невнятное.
        Шумно взмахнув крыльями, дьяволица высоко подпрыгнула, на мгновение застыла, стоя на хвосте и как бы оценивая добычу, а затем с визгом рухнула на писателя, едва не опрокинув кресло. Горин ощутил, что на нем уже нет халата и она, горячая и влажная, скользит по его телу. Её пронзительно красные глаза посмотрели прямо в зрачки Денису, проникая во все закоулки его души, и внутри у Горина стало так горячо, что ему показалось, будто изо рта его вот-вот пойдёт пар. Всё тело крылатой женщины источало запах гниющих цветов, что не только не показалось Горину неприятным, но даже напротив - в этом ему почудилось что-то таинственное и волнующее. Цепкие пальцы её рук острыми когтями больно впились жертве в спину. Тут у Горина и вовсе помутилось сознание.
        Время от времени хвостатая хищница отстранялась от него, но только для того, чтобы с воем и визгом наброситься снова. Её крылья то взмывали над головой, то замирали горизонтально и, мелко дрожа, опускались к полу. Наконец они обмякли, упав на поручни кресла, хвост сполз по ногам писателя и с лёгким стуком упал на пол. Она очередной раз отстранилась от жертвы, снова широко улыбнулась, показав хищный звериный оскал. Её коварно сощурившиеся глаза пристально посмотрели Денису в лицо.
        - Дейва. Запомни, меня зовут Дейва, - низким с лёгкой хрипотцой голосом сказала она, затем одновременно взмахнув крыльями и оттолкнувшись хвостом, поднялась над креслом и, развернувшись, ринулась в зелёный туман, уносясь всё выше и дальше, оставляя в комнате только ей присущие запахи. Горин ещё успел подумать, что в его квартире нет такого пространства, в котором она могла бы так вольно летать. Зелёная пелена, проявляя интерьер комнаты, стала сжиматься и, превратившись в маленькую яркую точку, исчезла совсем.
        Горин долго не мог прийти в себя. Что это - сон? Нет. Видение? Может быть. Или действительность? Вряд ли. Но почему тогда всё так реально? Наконец Денису стало прохладно, и он со всей ясностью осознал, что сидит в кресле в одних тапочках, к тому же весь влажный и липкий. "Кошмар", - сказал Денис, поднимаясь и зябко подёргивая плечами. "А может и не кошмар, - подумал он по пути в в ванную. - Да нет, просто ужас! Хотя..."
        Всё ещё не решаясь сделать окончательные выводы и назвать всё нужными словами, он привёл себя в порядок и, уже одетым возвратясь в комнату, продолжил размышления: "Если бы всё это было реальностью, то могло бы стать сенсацией, достойной всеобщего внимания". Тут он хмыкнул, четко представив на первой полосе местной газеты крупный заголовок "Мистическое изнасилование на дому".
        - Чёрт знает что! И придёт же в голову! - словно вынося резюме, вслух сказал Денис. - Нервы никуда не годятся. В понедельник, определённо, надо проконсультироваться у врача. А сейчас лучше занять себя чем-нибудь полезным и не требующим умственного напряжения, например, отремонтировать наконец перекосившиеся дверцы шкафа.
        - Врача вызывали? - услышал Горин за спиной и, вздрогнув от неожиданности, резко обернулся.
        Между стеной и спинкой дивана стоял человек с неприятным выражением на как будто знакомом лице, в белом халате и докторской шапочке. Удивляло не только его странное появление. Диван стоял вплотную к стене, и где там помещался странный медик, было совершенно непонятно.
        - Что? - переспросил Горин, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями.
        - Вы правильно угадали, что вам нужен врач, - ответил медик, перелезая через спинку дивана и вытаскивая из-за неё кожаный саквояж. - Но вы ещё не знаете, что единственный врач, который может вам помочь, - это я.
        Потоптавшись в ботинках по дивану, врач слез на пол и, приблизившись, поставил саквояж на стол. В лице его явно было что-то знакомое, но от этого почему-то ещё более неприятное.
        - Что вы так смотрите? - снова заговорил он. - Вы, наверное, думаете, что это сон? Нет, друг мой, это не сон. Не верите?
        Горин молча во все глаза смотрел на доктора, кажется, потеряв способность не только двигаться и говорить, но и думать.
        - Дай ущипну! Ну дай ущипну! - неожиданно перейдя на "ты", врач с каким-то злобным упорством действительно попытался ущипнуть за бок вдруг ожившего и попятившегося писателя.
        - Да бросьте вы эти... - Денис, отбиваясь, замахал рукой, - свои штучки. В чём дело вообще?! Кто вы такой?!
        - Ну, если посмотреть на меня с позиций материалистической философии, то я - никто. Более того, с определённой долей уверенности можно даже сказать, что я ничто - нигиль! О! - тут лицо доктора просветлело, будто его осенила замечательная идея. - Доктор Нигиль! Специалист по аномальным сновидениям. Давайте знакомиться.
        Доктор резко выбросил вперед раскрытую ладонь, приглашая писателя сделать то же.
        - Что вам надо? - спросил Горин, опасливо обходя врача. - По-моему, вы просто сумасшедший.
        - Кто? Я?! А себя вы, интересно, кем считаете?
        Доктор вдруг, сделав шаг к писателю и стараясь как можно ближе придвинуться к нему лицом, тихо, как по секрету, спросил:
        - Ну, как она тебе?
        При этом он широко развёл руки и плавно помахал ими, довольно похоже напомнив явление дьяволицы.
        В груди у Горина похолодело, и он почувствовал, как от его лица отливает кровь.
        - Дэйва. Меня зовут Дэйва, - кривляясь, сказал доктор Нигиль, видя замешательство Горина. - Вы что, забыли? Или не признаётесь?
        - Уйдите вон! Что вы здесь несёте? - овладев собой, попытался возмутиться Денис.
        - Причем здесь я? - искренне обиделся Нигиль. - Ты сам её выбрал.
        - Я?
        - Ну а кто же? Вспомни: как-то зайдя в какое-то учреждение, кажется, в офис одной из коммерческих фирм, ты увидел там на стене небольшую репродукцию неизвестного тебе художника-фантаста. На ней было изображено внеземное женоподобное существо с крыльями и хвостом, совращающее земную красавицу. Кстати, написано очень выразительно. Картинка была небольшая и видел ты её несколько секунд, но успел проникнуться большим впечатлением, особенно от этой... химеры. Потом ты вышел и как будто тут же забыл о ней. Но не тут то было. Ничто не ускользает от твоего внимания и ничто не проходит для тебя бесследно.
        Хвостатая женщина глубоко запала в твоё подсознание, заняла какую-то пустующую в нем нишу и с твоей помощью получила дальнейшее развитие, воплотившись в параллельном мире, созданном твоим подсознанием. Кто тебе виноват? Ты мог выбрать земную красавицу с той же картинки, и тогда, возможно, она явилась бы тебе этим зимним днем. Но нет, тебя больше прельщает необычное, потустороннее, противоречивое. Более того, твоё тайное "я" сделало крылатое нечто ещё более порочным, чем его задумал художник, так неосторожно написавший эту картину. Каково? А-а?
        Лицо доктора вдруг исказилось, приобретя злорадно вопрошающее выражение, сильно напоминавшее личину дьяволицы. Даже глаза Нигиля при этом блеснули красноватым светом, словно в них отразилось зарево далёкого пожара.
        - Вы меня озадачили, - признался Горин. - И заинтриговали.
        - Но это не единственный тёмный уголок вашей души, в который вам хотелось бы никогда не заглядывать, - снова перешёл на "вы" доктор.
        - Вот как? Что же ещё?
        - Ну вам, например, никогда не кажется, что вы кого-то убили?
        - Я? Убил?
        - Да.
        - Вы что?!
        - Так, - доктор озадачился. - Смотрите прямо на меня. Думайте. Вы когда-то служили солдатом во внутренних войсках?
        - Ну и что?
        - Думайте. Деревянный склад, лестница, чёрный кот... Кто стрелял?
        - Не я, во всяком случае.
        - Так в чём же дело?
        - Мы искали беглого уголовника. Он был вооружён. Когда местность прочёсывали, наткнулись на какой-то деревянный склад. Там лестница вела наверх. Я стал было первым подниматься и вдруг услышал шорох под лестницей, метнулся вниз, а там кот, черный такой, пушистый. Я - обратно, на лестницу, но меня уже обогнали. Пырьев пошёл первым, только в дверь - выстрел.
        - Может, ты специально полез под лестницу, чтобы первым не входить?
        - Уймитесь, следователь. Я думал, что под лестницей тот, кого мы ищем. Кто мог заранее знать, что он окажется наверху? До того мы столько всяких закоулков проверили...
        - Тогда здесь просто случай или, как говорят, судьба, - разочарованно развел руками Нигиль и вдруг разозлился. - Так чего же ты тогда мне и себе голову морочишь, а по ночам гоняешь это несчастное животное?!
        При этих словах доктор полез в саквояж, нервно покопался в нем, периодически чертыхаясь и извлекая несуразной формы предметы, которые вряд ли могли там поместиться, и наконец предъявил Горину взъерошенного черного кота. Кот замахал лапами и жалобно заорал. Доктор сунул его обратно, после чего так же быстро уложил странные инструменты.
        - Кстати, этот кот, возможно, спас вам жизнь, - уже спокойно сказал он.
        - Я иногда думаю, что если бы я вошел первым, то никто бы не погиб. Пырьев был каким-то нерасторопным, ему всегда не везло.
        - Э-эх!- доктор как-то безнадежно махнул рукой. - Что было бы, если бы... не знает никто.
        - А что касается несчастного кота, которого я гоняю по ночам, то это только сон, - усмехнулся Горин.
        - Такой же, как и Дейва!
        - Ты опять?!
        - Ладно-ладно, не хочешь о Дейве, давай поговорим о Лоре - она тоже всего лишь сон.
        - И в то же время она реальна.
        - Да, но не та, которая тебе снится. Реальная Лора совсем другой человек, и выглядит она уже иначе. Ты имеешь дело с иной женщиной. Кстати, и эту ты не знаешь, потому что она плод не сознания твоего, а подсознания. А у тебя одно с другим очень не совпадает.
        - Откуда вы это всё так знаете?
        - Ваши сновидения, друг мой, - моя специальность. Так что я знаю даже больше, чем вы предполагаете.
        - Может, и меня несколько просветите?
        - Как же, как же, затем и пришел. Хочу провести вас по некоторым задворкам вашей души, которые называются подсознанием, частью которого являются ваши сны. Но сначала вы должны понять, что сны - это ещё и параллельная реальность, только другой категории, нежели та, в которой вы существуете. Соображаете?
        - Честно говоря, я соображаю все меньше и меньше, у меня уже начинает болеть голова. Можете вы мне коротко и ясно объяснить, что здесь сегодня происходит с самого утра?
        - Здесь происходит пересечение параллельных миров разной категории, что, надо сказать, бывает довольно редко. Гораздо чаще наблюдается пересечение миров одной категории, например, пересечение, порой и полное наложение, сномиров, рождаемых подсознанием разных людей. Соображаете? А если уж возникло пересечение данного порядка, то я решил воспользоваться им в некоторых своих целях.
        - Ну, а вы-то сами откуда взялись?
        - Не всё сразу, друг мой. Так вы готовы совершить небольшое путешествие в иномир?
        - Вообще-то, я сегодня никуда не собирался.
        - Перестаньте кокетничать, mon cher, я же вижу, что вы заинтригованы.
        - Ну, а далеко ли идти?
        - Пока всего лишь сюда, - доктор полез за диван.
        - Куда? Я туда не влезу.
        - Да вы еще и не пробовали. Я же здесь. Давайте руку. Вот так.
        За диваном действительно оказалось много места, хотя понять, как это получилось, было невозможно.
        - Ну а теперь что?
        - Спускайтесь за мной вот по этой лестнице, - ответил доктор Нигиль, проваливаясь куда-то вниз.
        - Какую ещё лестницу вы там придумали?
        - Это вы её придумали. А я по ней хожу. Идите, идите, что вы такой несмелый.
        - Я несмелый? Я просто здравомыслящий.
        - Давно ли? Ничего, сейчас у вас это пройдёт.
        Горин присел и вытянул руки вперёд. Белая плоскость впереди оказалась не стеной, а чем-то мягким и податливым. Горин сделал шаг вперёд - нога ушла вниз. Белое впереди, слегка изогнувшись, прорвалось и, обтекая писателя, сомкнулась позади. Взору Дениса предстала уходящая далеко вниз, к глубокому каменному тоннелю, мрачная железная лестница.
        - Она уходила красивее, - сказал писатель, нерешительно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку.
        - Кто? Эта летающая секс-бомба? - уловил его мысль доктор.
        - Фу, какой вы неинтеллигентный! - решил в свою очередь съязвить Горин, не переставая подозрительно осматриваться.
        - Ну, что вы там опять остановились? - занервничал доктор. - Пойдёмте же!
        - Знаете что, - вдруг принял решение писатель. - Идите-ка вы сами в своё подземелье, а я возвращаюсь.
        Денис развернулся, сделал несколько шагов и оказался у входа в такой же тоннель, как и тот, что был снизу. Он обернулся и, сначала растерянно, а потом сердито, посмотрел на Нигиля:
        - Где мой диван?
        - А вы что, взяли его с собой? - Нигиль сделал нарочито серьёзное лицо. - Нет? Ну тогда он остался в вашей квартире.
        - Я хочу домой, - решительно сказал писатель, твёрдо вознамерившись добиваться от доктора-шарлатана немедленного возвращения.
        - Какой ты капризный! - снова перешёл на "ты" Нигиль. - Сам же навязался мне, а теперь фокусничает. Никуда твой дом не денется!
        Это заверение несколько успокоило Горина и снова позволило взять верх любопытству.
        - Ладно, пошли, - небрежно бросил он, взяв себя в руки, и стал спускаться.
        Слабо освещённый тоннель был пустым и тихим. Только шаги впереди идущего доктора и следовавшего за ним писателя нарушали царивший в нём покой. Горина по мере продвижения по тоннелю стало одолевать странное оцепенение, сродни тому, которое бывает у солдата на далёком посту в предрассветные часы, когда ноги идут, глаза видят, а остальное как будто спит. И в этом оцепенении ему вдруг всё окружающее стало казаться удивительно знакомым.
        Вот тоннель разветвляется. Доктор ведёт налево. Ещё разветвление - теперь направо. Да, этот подземный лабиринт - долгий ночной кошмар, который много раз водил Дениса по своим запутанным переходам и лестницам, соединяющим разные уровни однообразных тоннелей. Вот сейчас они повернут налево и... Доктор исчез за поворотом. Горин прибавил шагу, завернул. В тоннеле, освещённом уничтожающим все другие цвета насыщенным синим цветом, с обеих сторон в каменных нишах сидели лохматые, бородатые оборванцы и тянули к нему руки, стараясь ухватить за одежду. Нигиля нигде не было. Думая, что тот убежал вперёд, Горин, вырываясь из цепляющихся рук, помчался по странной галерее к видневшейся двери.
        Распахнув её, Горин оказался в таком же тоннеле, с такими же нишами и такими же оборванцами. Он устремился дальше, к следующей двери. За ней то же самое. Дальше - то же. И так много раз. Доктор нигде не появлялся.
        - Да нет здесь выхода! Нет! - закричал один из лохматых бородачей.
        Писатель остановился. Он знал, что так будет, но надеялся всё же догнать коварного врача.
        - Вон твоя ниша, - сказал тот же бородач, указывая пальцем. - Занимай!
        - Нет! - надрывно вырвалось у Горина. - Доктор, где вы?! Нигиль, негодяй, где же ты?!
        - Ну зачем же так грубо? Здесь я. То же мне интеллигент, - раздалось за спиной.
        Нигиль подошёл как ни в чём не бывало, деловито осматриваясь по сторонам. На нём уже не было ни белого халата, ни докторской шапочки. Он был одет в строгий чёрный костюм, удлинённый пиджак которого напоминал смокинг, поверх белой рубашки красовался непривычно больших размеров галстук-бабочка, а голову доктора прикрывала шляпа, очень похожая на цилиндр. Причём, на Нигиле всё это смотрелось так, будто он оделся не всерьёз, а лишь для того, чтобы кого-то передразнить.
        - Ну, что случилось? - спокойно спросил он. - Выхода нет? В твоём же лабиринте? Быть не может! Просто надо быть сильнее своих комплексов.
        Нигиль умолк, сосредоточился и, бросившись прямо на стену, исчез за ней.
        - Давай! Не бойся! - раздался его голос ниоткуда.
        Денис нахмурился, сделал сосредоточенное лицо, шагнул к стене. Прыжок. Удар. Лбом о стенку. Больно, черт возьми! Оборванцы радостно заржали.
        - Ну что? Останетесь здесь? - спросил, высунувшись из стены, доктор.
        - Мы так не договаривались, - Горин посмотрел на него почти с ненавистью.
        - А мы вообще не оговаривали никаких условий. Ладно, не злитесь, друг мой. Вон, видите, в том тёмном углу есть провал - через него мы и выберемся отсюда.
        Прежде чем писатель успел что-то увидеть в углу, Нигиль отделился от стены, схватил его за рукав и потащил за собой. Они разбежались и прыгнули. Горин сначала испытал ощущение свободного падения, а потом его что-то сдавило со всех сторон, резко развернуло на месте и рвануло в разные стороны, едва не разорвав на части.
        - Если решились и прыгнули, то уже нельзя сомневаться, - назидательно сказал Нигиль, отряхивая и надевая свою помпезную шляпу.
        Осторожно пошевелив руками и ногами, Денис сел, прислушался к себе и, придя к выводу, что никаких повреждений у него нет, оглядел местность. Это была бескрайняя пустыня. Лишь с одной стороны к ней примыкали невысокие безжизненные горы. К ним и повёл Нигиль писателя. В одной из отвесных каменных стен чернел округлый вход в пещеру.
        - Пойдём через неё, - тоном человека, который знает, что делает, бросил Нигиль.
        - В этом есть смысл? - засомневался Горин, ощущая смутную тревогу при виде пещеры.
        - Здесь ничего не бывает просто так, - на ходу ответил Нигиль. - И если есть вход, значит, в него надо войти.
        Но едва они приблизились к чёрной дыре, как в глубине пещеры послышался сначала лёгкий шелест, а потом всё нарастающий шум и треск. Ещё ничего не видя впереди, Денис почувствовал, что на них движется что-то очень большое.
        - Назад! - крикнул он отбегая.
        Доктор тоже отреагировал вовремя, и едва они отбежали шагов на двадцать, как из пещеры на множестве шумных ног выскочило странное существо около двух метров высотой и не менее четырёх длиной. Оно свирепо вращало вытаращенными глазами, разевало крокодилью пасть, громко щёлкало клешнями и угрожающе размахивало заострённым скорпионьим хвостом. Оказавшись на свету, чудовище остановилось, издало шипящие и стрекочущие звуки и уползло обратно.
        - Это мой зверь... Он из моих снов... - сказал Горин после долго длившейся паузы. - Я всегда боялся входить туда, где он живёт.
        - Да, зверь каждого из нас всегда поселяется там, куда мы боимся входить, - Нигиль старательно поправлял цилиндр. - Ну что, полезем в горы?
        - А если тихо прокрасться в пещеру? Ведь не сидит же он у входа.
        - И что потом?
        - Там видно будет, - пожал плечами Горин.
        - Гениально! - паясничая, восхитился Нигиль. - А главное - как всё продумано! Ну, пошли. Только я вторым.
        На этот раз они тихо прошли вдоль стены и, приблизившись ко входу, быстро проскользнули в пещеру. Там было тихо. Сначала показалось, что вокруг царит кромешный мрак, но, по мере того как глаза привыкли к слабому освещению, становилось ясно, что это не так. Вскоре уже Денис отчётливо различал Нигиля и уходящие вглубь каменные стены. Писатель осторожно пошел вперед. Чем дальше они углублялись, не встречая никакой опасности, тем быстрее и увереннее двигался Горин. Но вот в полумраке раздался уже знакомый стрекот, и черный, сначала невнятный, силуэт, всё больше проявляясь в своих ужасных подробностях, с нарастающим шумом понёсся навстречу. Горин окаменел. Происходящее вдруг показалось ему не более чем сном, в котором всё страшное становится беспомощным, если его перестаёшь бояться.
        - Быстрей, сюда! - уже откуда-то издалека кричал Нигиль.
        Денис не двинулся с места. Он просто смотрел, как стремительно набегает на него ужасное существо. В последний момент он закрыл глаза и ощутил, как что-то толкнуло его, едва не опрокинув на землю, а затем словно ворвалось в него, пронзило всё тело. Ещё несколько секунд Денис вздрагивал и покачивался, изо всех сил удерживая равновесие. Затем нечто чужеродное как будто вытекло из него и, обернувшись, писатель увидел хвост, удаляющийся в сторону выхода. Из углубления в стене появился доктор Нигиль.
        - А вот таких экспериментов я бы проводить не стал, - поучающе заметил он. - По-разному может кончиться.
        Пещера уводила всё дальше и дальше в глубь горы, делаясь всё шире и выше. Через некоторое время стены её вовсе исчезли из вида. Казалось, Денис и доктор вышли на широкий простор, окинуть взглядом который было невозможно из-за повалившего вдруг густого крупного снега. В какой-то момент Горину показалось, что это не снег, а пух. Пройдя ещё немного, он увидел, что падающие сверху хлопья обрели новое качество, и, подставив ладонь, разглядел на ней белые лепестки мелких цветков. Затем вокруг прояснилось, и впереди открылся новый пейзаж.
        Это был сад, удивительно белый от цветущих деревьев. Небо над ним было ещё светлым, но уже горели крупные и мохнатые, как на картинах Ван Гога, звёзды. По словно накрытой белым тюлем тропинке, удаляясь, медленно шла стройная светловолосая женщина в зелёном платье.
        - Кажется, это наша давняя знакомая, - с нескрываемой иронией заметил Нигиль.
        - Помолчи, - раздражённо бросил Горин и быстрыми шагами пошёл вперёд.
        Услышав шаги, женщина, не оборачиваясь, остановилась.
        - Лариса, - позвал Горин вполголоса.
        Она спокойно повернула голову, показав правильный профиль смугловатого лица, а потом, развернувшись, внимательно посмотрела на него большими изумрудными глазами, и Горин подумал, что глаз такого яркого цвета, наверное, не бывает. Да и вообще, в жизни, скорее всего, Лора была не такой, но какой, Денис уже не помнил, да, видимо, и не хотел помнить.
        - Ты куда-то ушла из моих снов, - сказал он, чувствуя наплыв ностальгических, давно забытых ощущений.
        - Наверное, пора, - ответила она, едва заметно улыбнувшись. - Но раз я здесь, значит, я не ушла совсем.
        Она снова медленно направилась по тропинке к показавшемуся из-за деревьев старому флигелю с узким высоким окном, выходящим в сад. Денис догнал её и пошел рядом. Они поднялись по скрипучим деревянным ступеням. Дверь была не заперта. В доме царили тишина и запустение.
        - Ты помнишь? - спросила она, опускаясь на старый кожаный диван.
        - Да, я здесь увидел тебя впервые. Потом мы встречались много раз, но ты всегда так безжалостно исчезаешь.
        - Наверное, и в этом есть свой смысл, - она вытащила из волос заколку, и светлые кудри упали на её плечи и спину. - Почему ты не подойдёшь?
        - Но ты опять исчезнешь.
        - Вот, - сказала она, сердито погрозив ему пальцем. - Ты во всём и виноват. Да, ты, с вечными своими сомнениями, подозрениями, опасениями.
        Она резко встала и, пройдя через всю комнату, остановилась у окна:
        - А ведь уже осень.
        - Весна, - улыбнувшись, поправил Денис.
        - Нет, осень.
        Горин подошёл: за окном, засыпая тропинку жёлтой листвой, опадали деревья.
        - Как быстро, - растерянно произнёс он. - А помнишь, как ты блуждала в лабиринтах замка, населённого фантастическими чудовищами, и я забрал тебя оттуда, перенеся через высокую стену? Это был страшный и в то же время замечательный сон.
        - Да, но тогда ты умел летать.
        - У каждого есть такой период, когда он умеет летать.
        - Однако же никто никому не определял границ этого периода.
        - Наверное, ты права. Я об этом не думал.
        Денис осторожно тронул её за волосы. Она не исчезла.
        - Друзья мои, - врываясь, воскликнул Нигиль. - Что ж вы меня одного бросили?!
        - Ну как же, без тебя ничего не обойдётся! - со злой иронией в голосе сказала Лора.
        - Грубовато, мадам. Но от вас всё стерплю, - неприятно улыбнулся доктор.
        Лора вдруг оторвалось от пола, поднялась вертикально в воздух и, перелетев подоконник, опустилась в саду.
        - Иди, - полувопросительно сказала она Денису, поманив его рукой.
        Денис подпрыгнул, пытаясь взлететь, но, зацепившись ногой за край подоконника, упал на него животом, едва не вынырнув головой вниз.
        Доктор Нигиль за спиной коротко хохотнул.
        - Пардон, - сказал он. - Но это забавно.
        Горин поднялся и, неудачно спрыгнув с подоконника в сад, снова чуть не упал. На этот раз рассмеялась Лора, но беззлобно и даже с каким-то умилением, как смеются над нерасторопным ребёнком, и от этого Денис почувствовал себя неловко.
        - Пойдём, - снова позвала Лора, углубляясь в сад.
        Горин, слегка насупившись, последовал за ней.
        - Ладно!- крикнул вслед доктор. - Когда понадоблюсь, позовёшь!
        И было не совсем ясно, кому именно это адресовалось.
        Денис и Лора, шурша листьями, устилавшими землю, уходили в глубь сада, который становился всё шире и больше, а деревья его приобретали всё более необыкновенные, фантастические формы. Наконец Лора остановилась. Теперь они были одни. Их взгляды встретились. Денис приблизился к женщине, уже не опасаясь её исчезновения. Вдруг тишину сказочного сада нарушили доносившиеся издали глухие удары. Горин оглянулся и увидел вдали высоко подпрыгивающие точки. Он сразу вспомнил: это рыжие скачущие псы, у которых ноги, как у кузнечиков, - коленками назад. Сильно отталкиваясь и высоко подпрыгивая, они, разведя лапы, перепонкой соединённые с туловищем, слегка планируют вниз, шумно ударяясь о землю. Теперь уже был слышен и их свирепый лай.
        - Бежим! - сказал он.
        - Бесполезно. Они догонят. Надо лететь.
        - Но я же не умею!
        - Кто тебе сказал? Дай руку. Вот так. Теперь делаем разбег. Не спеши, спокойнее. И не подпрыгивай. Надо вспомнить ощущение полёта. Ведь мы летаем не за счёт рук и ног, а только благодаря ощущениям.
        Денис вспомнил, как много раз он парил то над землёй, то над крышами домов, то под самыми облаками. Это чувство трудно воспроизводимо, если оно забыто. Но всё же... Горин вдруг ощутил себя невесомым, частью окружающего воздуха, нет, легче воздуха, и его ноги оторвались от земли.
        - Молодец! - Лора крепко держала его за руку, увлекая за собой. - Ты знаешь, о чём теперь нельзя думать.
        - О падении.
        - Даже не произноси вслух этого слова.
        И вот скачущие псы замелькали рыжими спинами прямо под ними, застучали о землю, залились неистовым лаем. Недолёт. Снова недолёт.
        - Осторожно! - Лора резко взмыла вверх.
        Денис машинально поджал ноги, и огромный пёс, щёлкнув острыми белыми зубами, пролетел совсем близко.
        Теперь они летели достаточно высоко. Собаки стали казаться чёрными блошками, и их голоса унёс встречный ветер. Лора отпустила его руку.
        - Догоняй! - она снова круто взмыла вверх. - Ведь мы можем парить в облаках!
        Земля покрылась белой дымкой, временами полностью исчезая за ней. Мощные облака громоздились вокруг, словно айсберги, вверху между ними проглядывали всё такие же неестественно яркие звёзды. Денис и Лора наслаждались бескрайностью простора и воцарившимся вокруг покоем. Но будто какая-то злобная сила не хотела оставлять их вдвоём. Небо сотрясли нарастающие раскаты грома. В глубине облаков прорисовались расплывчатые тёмные силуэты. Лора забеспокоилась, заторопилась к Денису.
        - Чёрные всадники! - закричал он, пересиливая накатывающийся гул.
        Горин помнил: это они гоняли его в поднебесье, когда он был болен и, усыпленный димедролом после долгой бессонницы, не мог убежать из сна. Теперь он, схватив Лору за руку, увлёк её вниз.
        - Лица!- кричала она, оглядываясь на летящие по небу тени. - Вспомни лица!
        Но Денис не помнил ни одного. Черные всадники на таких же черных конях быстро настигали, сотрясая воздух. Вместо лиц у них были чёрные маски.
        - Это призраки ночи! - закричал Горин. - У них нет лиц!
        - Есть! Вспоминай!
        Массивный конь, несущий таинственного воина, грудью вклинился между ними, разъединив их руки. Всадник попытался ударить Дениса копьём. Но в последний момент сквозь его маску вдруг смутно проявились черты лица, в котором Горин узнал одного из своих давних приятелей.
        - Господи, а я всегда думал, что у меня нет врагов, - воскликнул он.
        Опознанный всадник тут же метнулся прочь, а писатель, утратив ориентацию и равновесие, полетел вниз. Он угодил в небольшое облако, потеряв из виду своих преследователей. Выпав из него, Денис оказался в центре яркой вспышки, после которой на мгновение стало темно.
        Когда тьма рассеялась, Горин увидел новый пейзаж. Фиолетовое небо и висевшая в нём огромная красная луна были таких густых и сочных цветов, каких писателю не доводилось видеть ни во сне, ни наяву. Поразившись, он забыл о необходимости сдерживать падение и, спохватившись уже у самой земли, едва успел затормозить. Поднимая клубы пыли, он упал на землю, и тотчас во все стороны от него отскочило и раскатилось множество оказавшихся рядом больших и маленьких камней. Едва Горин встал на ноги, как разнокалиберные камни задвигались, запрыгали, начали кататься и ползать вокруг, а потом дружно атаковали чужака - одни прыгали, стараясь угодить в голову, другие подползали под ноги, пытаясь опрокинуть, а крупные валуны накатывались, стремясь подмять под себя. Пригинаясь, уклоняясь и перепрыгивая, Горин бросился наутёк. Камни, шурша, треща и стуча, помчались вдогонку. Тогда Денис предусмотрительно перебежал на пригорок. Камни устроили настоящий штурм, но не смогли подняться и до середины склона.
        На пригорке расположился водоём с чёрной водой. Горин пошёл вдоль берега. Но из тёмных глубин, создавая волну и разбрызгивая вокруг содержимое водоёма, выпрыгнула огромная лягушка. Вернее, это был человек-лягушка, а ещё точнее - женщина-лягушка ярко-синего цвета. Нижняя половина её была больше лягушачья, верхняя - больше человечья. Издав торжествующий вопль, существо, уставившись на потенциальную добычу немигающими глазами и громко шлёпая перепончатыми лапами, ринулось к Денису. Не успев ещё как следует отдышаться, он вынужден был вновь припустить во весь опор. Лягушка плюнула ему вдогонку длинным липким языком. Денис на бегу поднырнул под ветви раскидистого колючего дерева без листьев, и лягушачий язык запутался в них. Дерево тут же затрещало, заскрипело, размахивая ветками, - оно не то пыталось освободиться, не то силилось оторвать лягушке язык. В тот же момент с кроны его взвилась в небо огромная птица, которую Горин не успел рассмотреть.
        Он уже увидел вдали странный одноэтажный дом с закрученной спиралью трубой и, думая о том, что ему не мешало бы наконец передохнуть, трусцой побежал туда. Птица же, описав круг высоко над головой, с диким рёвом стала пикировать на него. Горин с ужасом разглядел, что это не птица, а пасть с крыльями. Да, это была даже не голова, только широко раскрытая зубастая свирепая пасть, сквозь которую проглядывал кусочек фиолетового неба.
        Горин разбежался, подпрыгнул и, на секунду зависнув над землёй, попытался взлететь. У него ничего не вышло, и пасть, пропустив писателя сквозь себя, с некоторым опозданием лязгнула зубами. Денис плюхнулся на землю.
        - Нет, здесь без доктора не обойтись, - вслух сказал он, поднимаясь.
        - Что, тяжко? - спросил Нигиль, появляясь сзади.
        Он был уже без шляпы и в довольно потрепанном виде.
        - Сейчас увидишь! - сердито сказал Горин, но в душе почувствовал облегчение. - Всё, что здесь происходит, это просто какой-то бред.
        - Неудивительно, - доктор беспокойно огляделся по сторонам. - Ведь ты попал в сон сумасшедшего.
        - Что-о?
        - Произошло частичное наложение сномиров.
        - И что?
        - Ничего хорошего. Ты попал в сон сумасшедшего, - медленно и с расстановками повторил Нигиль.
        - А я по-твоему кто?
        - Ну, у тебя просто не все дома, а это сон настоящего сумасшедшего, - терпеливо объяснил доктор и стал стряхивать пыль с одежды.
        Пока он отряхивался, Горин с изумлением наблюдал, как мимо бежали ноги в валенках. Куда делось остальное тело, гадать было бесполезно, однако ноги в зимней обуви, кажется, чувствовали себя превосходно. Они коротко задержались возле Нигиля, одна из них, хорошенько размахнувшись, пнула доктора сзади, и обе быстро-быстро помчались дальше. Возмущённый доктор жадно поискал глазами, что бы бросить им в след, но ничего подходящего не нашёл. К тому же было уже не до бесхозных ног. Услышав нарастающий рёв, Денис и Нигиль, не сговариваясь, побежали в сторону дома и, несколько не добежав до него, как по команде, залегли. Пасть, едва не задев их, пролетела выше и, издав крякающий звук, ударилась в стену строения. Затем, снова взвившись ввысь, она пошла на очередной заход.
        Нигиль попытался встать, но рука его провалилась в какую-то дыру. Доктор разгрёб песок - дыра стала больше. Тогда он с любопытством заглянул туда, потом с досадой плюнул, удивлённо заглянул в дыру ещё раз и, утирая лицо рукавом, повалился в сторону. Горин подполз на четвереньках и тоже полюбопытствовал, но ничего, кроме своего отражения, там не увидел. Пытаясь выяснить, имеет он дело с отражением на жидкой или твёрдой поверхности, Денис сунул руку в отверстие, ощутив ладонью что-то мягкое и рельефное. Одновременно с этим из дыры высунулась рука и потрогала его за лицо. Он неожиданности Денис закричал.
        - Что это? - спросил он у доктора, несколько придя в себя.
        - Чёрт его знает! - безразлично махнул рукой доктор Нигиль. - Здесь ничего не разберёшь.
        Тем временем летающая пасть, подобно самолёту, заходящему на посадку, сделала большой круг и на жёстко поставленных крыльях с диким воем спикировала на сидящих внизу. Прытко подскочив, Горин и Нигиль одолели последние метры, отделявшие их от дома, одним прыжком влетели на крыльцо, бросились на дверь и, ввалившись в помещение, захлопнули её за собой, подперев плечами. Прислушались. Снаружи было тихо.
        - Ага-а! Явились! - послышался неприятный скрипучий голос из глубины комнаты. Обернувшись, писатель и доктор увидели сидящего за столом небритого человека со всклокоченными волосами и странно поблёскивавшими глазами. Вокруг него копошилось десятка полтора маленьких чертей, ростом не больше первоклассников.
        - Знаете, здесь, по версии моего друга, произошла такая ерунда, как частичное наложение сномиров, - слегка паясничая, сказал Горин, приближаясь к незнакомцу и опасливо поглядывая на чертенят, которые ползали по полу, перелазили через стол, запрыгивали на подоконник и взбирались на спину хозяина жилья.
        - Вы случайно не знаете, как отсюда выбраться?
        - Деньги есть? - заинтересованно спросил хозяин, выходя из-за стола (при этом с его плеча кувыркнулся вниз маленький толстый чёртик).
        Горин ощупал себя и, обнаружив в кармане несколько купюр, достал их.
        - Все на рынок! - закричал всклоченный хозяин дома и, выхватив из руки Горина деньги, сунул их себе в карман.
        - Э-э! Деньги отдай, - возмутился писатель, протягивая руку.
        Всклокоченный сделал свирепое лицо и, помахав указательным пальцем перед самым носом Дениса, категорически заявил:
        - Диктатура не пройдёт!
        - Ну вы посмотрите, - Горин обернулся к Нигилю. - Можно сказать, мои трудовые...
        - Трудовой народ - пережиток прошлого!- тут же провозгласил всклокоченный.
        - Послушайте... - Горин шагнул в сторону хозяина.
        Хозяин запрыгнул на стол и, размахивая руками, неистово заорал:
        - Долой Беломор-канал!
        - Тише, тише, - вмешался Нигиль, заговорив тоном врача, беседующего с пациентом. - Канал уже засыпали, трудовой народ вымер, а диктатура сама себя свергла.
        Всклокоченный посмотрел на Нигиля недоверчиво, но всё же успокоился и слез на пол.
        - Это же хозяин сна, - шепнул доктор Горину, слегка ткнув его локтем в бок.
        Тут на стол запрыгнули несколько чертей и устроили там свалку.
        - Брысь!- осерчал доктор и дал чертям несколько подзатыльников.
        - Что это вы делаете? - удивился сумасшедший хозяин сна.
        - Не видите? Чертей гоняю.
        - Каких чертей? Вы что, ненормальный?
        - Тяжёлый случай, - шепнул Нигиль Денису.
        Только теперь писатель обратил внимание, что хозяин дома реагировал на чертей так, будто он их не видит, или точнее, не реагировал никак.
        - Всё будет хорошо, - сказал доктор сумасшедшему, заметив, что тот снова начинает нервничать. - Вам надо принять лекарства и немного поспать.
        - Какие лекарства? - ещё более заволновался тот и вдруг с громким криком полез под кресло.
        - В чём дело? Куда вы? - пытался успокоить больного Нигиль.
        - Я узнал тебя - ты киллер! - донеслось из-под кресла.
        - Ничего, - не то Горину, не то самому себе сказал доктор. - Сейчас мы его пристроим.
        Он подошёл к висевшему на стене огромному, допотопного вида телефонному аппарату, обеими руками, словно заводил испортившийся автомобиль, покрутил большую ручку, видневшуюся сбоку. Телефон завёлся и, мелко сотрясаясь, загудел, как работающая стиральная машина. Потом доктор поднял массивную трубку, похожую на два соединённых мегафона, - в доме замигали разноцветные огни и зазвучало мелодичное танго. Разделившись на пары, чертенята, лицедействуя, в такт музыке поплыли по комнате.
        - Алло! Дайте мне психиатрическую больницу! - пытался докричаться до кого-то Нигиль. - Больница? Приезжайте срочно сюда. Человек сошёл с ума. Да-да, симптомы налицо...
        В это время два чертёнка запрыгнули доктору на спину, и пока тот стряхивал одного, другой влез ему на плечо и пяткой нажал на торчавшую из телефона педаль, похожую на автомобильный тормоз. Телефон заглох. Огни погасли.
        - Ух вы!... - рассвирепел Нигиль и, схватив валявшуюся посреди комнаты швабру, угрожающе закричал. - Ну-ка вон отсюда! Убирайтесь вон!
        Маленькие черти сначала оцепенели от испуга, потом разом заплакали и, дружной гурьбой высыпав из дома, целенаправленно куда-то побежали.
        - Ничего мы здесь не узнаем. Надо уходить, - решил Нигиль.
        - Сначала выглянем - нет ли там какого сюрприза.
        Горин вышел за дверь и остолбенел: вместо того, чтобы оказаться на улице, он очутился в ванной.
        - По-моему, здесь был выход из дома, - сказал он, войдя обратно.
        Нигиль, почувствовав неладное, ринулся за дверь. Горин вошёл за ним, и оба очутились посреди помещения, которое, судя по всему, было кухней. Они молча вернулись в большую комнату.
        - Так вы не киллеры? - спросил сумасшедший, вылезая из-под кресла.
        - Где выход?! - вместо ответа сердито спросил доктор.
        - Ага, заметили! - обрадовался сумасшедший. - Дверь одна, а попасть можно в любое помещение. Правда, это пока не регулируемо - выпадает случайно. Но если, к примеру, вы хотите на кухню, а попадаете в ванную - надо зайти обратно и выйти ещё раз. Если снова не туда, повторяете то же самое и в конце концов попадёте куда надо. Это моё изобретение. Есть даже патент.
        Сумасшедший достал из стола рулон бумаги и развернул его, как транспарант. Там большими плакатными буквами было написано "Патент". И больше ничего.
        - Но из дома здесь выйти можно? - занервничал Нигиль.
        - Конечно! Дверь же одна.
        - Пошли! - скомандовал доктор Денису.
        - Подождите! - остановил их сумасшедший.
        Нигиль и Горин обернулись и внимательно посмотрели на хозяина дома.
        - Граница пройдёт по Уральским горам! - выкрикнул тот и, широко взмахнув рукой, разрубил воздух ребром ладони. - Тогда вопрос о Южных Курилах отпадёт сам собой.
        - Замечательно! - поддельно восхитился Нигиль и первым бросился к двери.
        Страшной силы удар потряс дом. Всё вокруг ярко осветилось, окно разлетелось вдребезги, и в комнату влетел большой светящийся красный осколок.
        - Вот! - злорадно воскликнул хозяин дома. - Луна упала! Я так и знал!
        Доктор подбежал к окну.
        - Новый аттракцион "Падающая луна", - спокойно прокомментировал он.
        Горин, пресыщенный острыми ощущениями, безучастно остался в стороне.
        - Я всегда говорил, что они долетаются туда, пока она не упадёт! - возбуждённо кричал сумасшедший. - Не зря я столько лет сбивал космические корабли!
        Доктор отвернулся от окна:
        - Всё. Пошли отсюда быстрей. Сейчас из сумасшедшего дома приедут сумасшедшие врачи - здесь такое начнётся!
        С улицы донёсся нарастающий шум. Нигиль снова посмотрел в окно.
        - Что? Уже? - с чувством безысходности спросил Горин.
        - Нет. Но это ещё хуже.
        Теперь полюбопытствовал и писатель: среди разбросанных по местности тлеющих осколков луны по гигантским рельсам, ведущим к дому, в огромной вагонетке, несущейся на бешеной скорости, ехали здоровенные черти с горящими факелами в руках. Они свистели, орали, завывали и корчили страшные рожи. От факелов за вагонеткой тянулся шлейф дыма, сквозь который вдали смутно просматривались вприпрыжку бегущие следом маленькие хвостатые ябеды.
        Горин и Нигиль устремились к выходу. Неоднократно бегая взад-вперед через одну и ту же дверь и оказываясь всякий раз то в ванной, то в спальне, то на кухне, то в туалете, они выскочили, наконец, наружу и помчались по внезапно появившейся у входа широкой железной дороге, уходящей к самому горизонту. Сильный грохот за спиной заставил Горина обернуться на бегу, и он увидел, как вагонетка, пробив насквозь дом, стала быстро настигать их. В тот же момент он потерял из вида доктора, и удивился, обнаружив его лежащим на широком рельсе, но при этом почему-то продолжавшим двигаться, не снижая скорости, и даже наоборот, увеличив её.
        - Быстрей! Быстрей! - подзадоривал доктор, приподнимаясь и укладывая голову на поставленную на локоть руку. - Я сейчас отдохну и тоже побегу.
        - Зачем? - раздражённо спросил Горин, пытаясь перепрыгнуть высокий рельс, чтобы выскочить из колеи, но при этом всякий раз каким-то чудом вновь оказываясь в её центре.
        - За компанию, - объяснил Нигиль, постепенно удаляясь. - Я же знаю, что вдвоём бежать легче, чем одному. А вообще-то здесь движется не вагонетка, а рельсы, на которых она стоит.
        Черти уже приблизились на опасное расстояние, и Горин, быстро сделав выводы из слов Нигиля, запрыгнул на действительно движущийся рельс. Едва не соскользнув, он, крепко вцепившись в металл обеими руками и несколько отдышавшись, пополз вперёд.
        - И давно вы это поняли? - продолжил разговор Денис, поравнявшись с доктором, который ехал на другом рельсе.
        - Ещё когда вас искал, друг мой. Здесь все железные дороги так работают.
        - А чего ж вы бежали?
        - Сначала с испугу, а потом смеха ради, - признался подлый шарлатан, прикидывающийся доктором.
        Черти, обнаружив, что расстояние перестало сокращаться, стали оглушительно свистеть и бросать в убегающих факелами. Однако никак не могли попасть.
        - Левее, левее! - дразня чертей; корректировал Нигиль. - Теперь правее! Да не так сильно!
        - И долго это будет продолжаться? - угрюмо спросил Денис.
        Доктор указал рукой вперёд:
        - Уже заканчивается.
        Впереди рельсы обрывались. Горин не успел даже сообразить, как на это реагировать. Его с силой выбросило вперёд, и он кубарем покатился по земле, увидев, что параллельно ему так же кувыркается и доктор Нигиль. Вагонетка, взрыхляя землю, опрокинулась, и повылетавшие из неё черти, не то гонимые силой инерции, не то по какой другой причине, быстро перебирая ногами, разбежались в разные стороны.
        В то же время яркая вспышка на мгновение ослепила Дениса, почва под ним растворилась, он сорвался вниз, но тут же упал на что-то мягкое и ощутил под руками песок.
        - С возвращеньицем, - услышал он знакомый голос в нескольких шагах от себя.
        В глазах прояснилось, и писатель увидел ничем не примечательный пустынный пейзаж. Но свет вокруг теперь был мягче, а цвета - естественнее. Похоже, Нигиль попал сюда чуть раньше.
        Горин уселся на бугорок и стал молча смотреть, как по песку ползал небольшой скорпион. Он полз сначала в одну сторону, потом вдруг возвращался и направлялся в другую.
        - Ну что, пойдём искать Лору? - снова подал голос Нигиль, стоявший чуть в стороне. - Она, скорее всего, у Дэйвы.
        - Сейчас. Горин продолжал наблюдать за скорпионом. Вдруг насекомое быстро зарылось в песок. Рядом почва разверзлась, и крупная змеиная голова, шипя, уставилась на писателя.
        - Не бойся или замри! - скомандовал доктор.
        Песок за змеиной головой шевелился, вздымался и, осыпаясь, местами обнажал чешуйчатые кольца.
        - Да пошло всё к чёрту!- взорвался Горин и, шагнув к огромной голове с разинутой пастью, изо всех сил ударил её ногой.
        Голова треснула, и во все стороны полетели не то блестящие мелкие брызги, не то искры. Торчащие наружу змеиные кольца замерли и стали быстро погружаться в песок.
        - Неплохо! - похвалил доктор. - Но могло и не получиться.
        - Так куда идти? - спросил Горин, подходя к нему.
        - Сюда пожалуйте-с, - Нигиль, указывая рукой, пропустил писателя вперёд.
        Сколько времени они уже были в пути и какое расстояние прошли, Горин определить не мог. Порой у него было такое ощущение, будто бы они шагают на месте. Вокруг ничего не менялось. Лишь наплывала на пустынную местность сизая дымка - не то туман, не то равномерно рассеивающийся дым. Идти становилось всё труднее. Песок делался вязким, ноги тяжёлыми. Временами Денис оглядывался и ловил на себе сосредоточенный взгляд попутчика, в котором всякий раз выражалось то обычно непродолжительное состояние напряжённости и неопределённости, которое вот-вот завершится сильным всплеском эмоций, причём до последнего мгновения непонятно каких - то ли обнимет, то ли убьёт. Они остановились на краю обрыва, с которого всё видимое впереди пространство резко уходило вниз. Сизая дымка осталась позади, и была хорошо видна чёрная пропасть с очень высоким, уходящим в неизвестность железным мостом, протянутым над ней.
        - Перед вами качающийся и разваливающийся мост, - тоном экскурсовода прокомментировал Горин.
        - Мог бы обойтись без подобных комментариев, - мрачно заметил Нигиль. - Здесь даже мысль дорого обходится, а слово - тем более. Но раз уж вышли к мосту, придётся по нему пройти.
        - Можно попробовать в обход.
        - Чепуха. Мы наткнёмся на него в другом месте. Здесь ничего не появляется просто так.
        Сквозь мост, сложенный из металлической арматуры, хорошо просматривались окрестности и чернеющая внизу пропасть, и уже поэтому подниматься на него было страшновато. Ступени его были высотой не менее метра - по ним приходилось буквально карабкаться. Мост раскачивался при порывах ветра, ноги Горина то и дело соскальзывали, и порою приходилось повисать на руках. Отставший Нигиль что-то говорил, но его не было слышно - шум ветра заглушал голос. Они поднимались всё выше. И вот уже чёрные тяжёлые тучи заклубились над самой головой. Наверху Горин слегка отдышался, поджидая доктора.
        - Теперь вперёд! - махнул рукой Нигиль и снова отстал.
        Писатель и сам знал, куда идти, поскольку другого пути попросту не было. Он попытался продвигаться, цепляясь за парапет, но со всех сторон от моста всё время отваливались различные части, образуя в его поверхности большие дыры, по всему сооружению то и дело пробегала сильная дрожь, либо мост вдруг сильно наклонялся, будто пытался сбросить с себя людей. Горин, впрочем, как и его спутник, встал на четвереньки, однако и это не помогло. При очередном порыве ветра большой участок моста рухнул, едва не прихватив его с собой. Денис зацепился за торчащий рядом прут, чувствуя, что вот-вот сорвётся в пропасть. Над ним появилось лицо доктора.
        - Сейчас, сейчас, - засуетился Нигиль.
        Уцелевший край металлической поверхности со скрипом загнулся книзу, и Нигиль, не удержавшись, как с горки, съехал на писателя.
        Их падение было мучительно долгим. Горин крепко сжимал в кулаке рукав своего попутчика. Это уже не могло спасти, но зато не позволяло им разлетаться.
        - Что делать, доктор? Это конец? - спросил Денис, притягивая Нигиля к себе.
        - А чем заканчивался у вас этот сон?
        - Ничем. Я просыпался.
        - Так просыпайтесь же быстрее!
        - А это возможно?
        - Просыпайтесь же! Мы падаем в чёрную дыру!
        Внизу, на самом дне пропасти, Горин увидел быстро увеличивавшееся в размерах чёрное пятно и, закрыв глаза, попытался как-то встряхнуть себя, встрепенуться, вызвать у себя ощущение пробуждения.
        - Ну же! - кричал доктор. - Быстрее!
        Напрягшись, Денис сделал конвульсивное движение всем телом, будто хотел выскочить из собственной кожи, и...
        Он сидел на песке. У ног его копошился скорпион. Доктор стоял чуть поодаль.
        - Но я не вернулся домой, - удивлённо и разочарованно сказал Денис.
        - Ну и что? Разве тебе никогда не снилось, что ты проснулся, хотя на самом деле это было не так?
        Горин не ответил, но вспомнил, что такое случалось в его снах.
        - Ладно, некогда сидеть, - заторопился доктор.
        - Что? Опять на мост?
        - Не знаю. Как получится.
        - Тогда пойдём в другую сторону.
        Дело не в том, в какую сторону ты пойдёшь, - это абсолютно не важно. Суть в том, с чем ты идёшь.
        - А может, нам надо было упасть в ту чёрную дыру и посмотреть, что там?
        - Трудно сказать. Может быть, есть нечто, чего человеку лучше не знать. Познание умножает скорбь, - закончил доктор в слегка ироничном тоне и на этот раз пошёл вперёд.
        Они долго шли, пристально всматриваясь в ясную даль и боясь увидеть там контуры знакомого сооружения.
        - Всё, - наконец подал голос Нигиль, - моста уже не будет.
        - А что будет?
        - Не знаю.
        Звук, напоминающий автоматную очередь, прервал их разговор. Обернувшись, Денис увидел вдали человека, одетого в полевую военную форму, который стрелял в воздух и подавал какие-то знаки. Когда Нигиль и Горин остановились, солдат грузноватой знакомой походкой подошёл к ним. И чем ближе он подходил, тем больше казался знакомым.
        - Отец, - тихо сказал Денис.
        - Точно, - подтвердил Нигиль.
        - Куда ты?! - приближаясь, закричал отец. - Там минное поле!
        Подойдя поближе, он остановился и, близоруко щурясь, посмотрел на Дениса.
        - Ну вот, - сказал он, устало опускаясь на камень, - я знал, что ты придёшь.
        - Как ты живёшь здесь? - спросил Денис, которому было несколько не по себе.
        - Однообразно, - ответил отец.
        - Всё воюешь?
        - Да в том-то и дело. А ведь, знаешь, я не всегда был солдатом, офицером, фронтовиком. Но вот въелось одно - эти четыре года. Столько раз могли убить. И то, что остался жив, потом казалось просто случайностью, ошибкой, которую судьба вот-вот исправит. Навсегда осталось чувство, что завтра умирать. И вся остальная жизнь стала казаться лишь короткой передышкой между боями. Потому, наверное, было столько несуразностей, странностей всяких. Да что говорить - ты и сам знаешь. Многое, конечно, могло быть по-другому.
        - Дай, - Денис протянул руку, взял за ствол увесистый ППШ и, хорошо размахнувшись, обеими руками забросил оружие как можно дальше. - И сними, наконец, каску - она не идёт пожилому человеку.
        - Тем более мёртвому, - добавил отец, снимая шлем.
        Нигиль всё это время молча стоял в стороне, и отец, казалось, не видел его. Наконец, доктор сделал Горину знак рукой, приглашая идти за собой, и так же молча двинулся дальше.
        - Спешишь? - спросил отец, заметив, что Денис собирается уходить, и, не дожидаясь ответа, продолжил. - Что ж, я думаю, ты знаешь, куда идёшь. Только держись левее...
        Догнав Нигиля, Горин увидел впереди зелёную полосу. Вскоре они оказались среди густой сочной травы, доходившей до колен. Перед ними, словно из-под земли, возникло деревянное сооружение с узенькими горизонтальными окошками под самой крышей. С торца к нему прилегала добротная деревянная лестница. Услыхав шорох под лестницей, Горин обогнал Нигиля и, приговаривая "сейчас, сейчас", устремился вверх по предательски скрипящим ступеням. Он на секунду остановился, распахнул дверь, шагнул, и...
        В старом, слегка покосившемся кресле, по пояс обнажённый, сидел ефрейтор Пырьев и сам себя перебинтовывал.
        - О! - сказал он. - Надо же: каждый день одно и то же. Ну входи, раз пришёл.
        - Постой, я что, прихожу каждый день? - после продолжительной паузы спросил Денис.
        - И в одно и то же время, как скорый поезд. А я, вот видишь, всё время перебинтовываю, и ничего не помогает. Да брось ты хмуриться! Я теперь точно знаю: если бы даже первым тогда вошёл ты, то убили бы всё равно меня - судьба. Так что выбрось всё из головы.
        - Но ты не думаешь, что я полез под лестницу, чтобы не входить первым?
        - А я теперь знаю, кто там шуршал, - он здесь тоже каждый день ошивается. Да и откуда тебе было знать...
        - Поторопись, - сказал Нигиль, появляясь на пороге, - там что-то происходит.
        - Прощай, - бросил Денис Пырьеву, направляясь к двери.
        - До завтра. - Пырьев, снова занявшись перевязкой, даже не посмотрел на него.
        - Прощай, - повторил Горин, закрывая за собой дверь.
        Стоя на небольшой лестничной площадке, Горин и Нигиль с высоты осматривали местность. Она была разделена освещением, словно имевшим два разных источника. Та часть местности, в которой находились доктор с писателем, пронизывалась спокойным желтоватым солнечным светом. Дальше, будто за проведённой кем-то чертой, освещение было ядовито-зеленым, и покрываемое им пространство как будто располагалось в другой плоскости.
        - Мне это не нравится, - подвёл итог Нигиль. - Кажется, идёт какой-то разлом единого мира надвое.
        Издали донёсся треск, и вдоль линии разлома пролегла небольшая, но чётко видимая чёрная трещина. Денис и доктор стали спешно спускаться. Треск повторился. Потом ещё и ещё. Внизу на перилах лестницы, свесив пушистый хвост, сидел чёрный кот и, лениво щурясь, смотрел по сторонам.
        - Отдыхает, - на секунду задержавшись, довольно заметил Нигиль.
        Но следующий, на этот раз особенно громкий и долгий, треск заставил их перейти на бег.
        Когда они приблизились к границе, широкие трещины уже почти слились в одну, лишь кое-где между ними ещё оставались узкие проходы. Нигиль и Денис добежали до одного из них, но быстро разрастающаяся трещина пересекла и его. Нигиль отошёл, намереваясь сделать разбег.
        - Не перепрыгнуть, - попытался остановить его Денис.
        - Но если очень захотеть, можно перелететь, - решительно ответил Нигиль и, сделав злое выражение лица, как бы между прочим, добавил. - А кто не сможет, тот сам виноват.
        Он разбежался и прыгнул, вытянув вперёд руки, как при нырянии в воду. Пролетев низко над трещиной, доктор приземлился на живот и, поднимая пыль, проскользил по земле.
        - Я могу летать. Я могу летать, - приговаривал Горин, готовясь к разбегу и со страхом глядя на растущую трещину. - Это просто. Надо только не испугаться, не растеряться.
        Набрав скорость, он оттолкнулся у самого края бездны, взвился вверх и, теряя высоту, полетел вперёд. "Ещё немного. Ещё самую малость," - судорожно вертелось у него в голове. Нет, он не успевал. Денис вытянулся всем телом, словно пытаясь растянуться, стать длиннее. Ладони его коснулись края земли, и он повис, больно ударившись коленом о стену трещины.
        - Руку! Руку! - закричал он.
        Нигиль смотрел на Горина холодно, но с любопытством.
        - Быстрее! - снова закричал писатель.
        Доктор ещё какое-то время не трогался с места, а потом, вместо того чтобы подать руку, занёс над головой Дениса ногу.
        - Ты что?!
        Нигиль медленно опустил ногу, так же холодно посмотрел на скользящие по краю пропасти пальцы, и в последний момент, резко наклонившись, крепко схватил Дениса за запястье.
        - Наверное, уже поздно, - сказал он не совсем понятную Горину фразу и неожиданно легко выдернул его из расщелины.
        - Ты хотел сбросить меня вниз? - писатель, догнав сразу ушедшего вперёд доктора, сильно толкнул его в спину.
        - Был такой соблазн, - глазом не моргнув, сознался доктор.
        - Но почему?!
        - Я не обещал всё объяснять. Ты же видишь, здесь много чего непонятного.
        - Ты успокоил меня, негодяй.
        - Не надо так переживать. Поберегите свои нервы для последующих событий.
        - Нет, вы подумайте, и он ещё назывался единственным врачом, который может мне помочь! - не унимался Горин, едва поспевая за уверенно шагающим доктором и безуспешно пытаясь подсечь его ногу.
        - А что? - всё так же невозмутимо сказал Нигиль и вдруг голосом из телерекламы изрёк: "Смерть - лучшее средство от всех болезней!"
        - Шарлатан! - Горин снова хотел толкнуть доктора, но не дотянулся и сам едва не упал.
        - Подумаешь, хотел столкнуть, - продолжил тот на ходу. - Не столкнул же! А если бы даже и столкнул? Ты ведь всё равно упал бы. Какая разница, столкнули или сам упал, если результат один и тот же? Но я не только не столкнул тебя, а и самому тебе упасть не позволил. Я спас тебя, - подытожил Нигиль, и Горину вдруг этот аргумент показался убедительным.
        - Ну спасибо, - озадаченно пробормотал он.
        Дальше они шли молча. Быстро сгущались сумерки. И когда всё вокруг погрузилось в полумрак, в небе появилось синеватое зарево. Поднявшись на пригорок, путники остановились. Впереди полыхало огромное синее пламя, образуя гигантский, устремлённый в небо конус, у основания которого виднелся такой же конусообразный тёмный проход. Задержавшись лишь на несколько секунд, Нигиль, ничего не сказав, двинулся дальше.
        - Мы идём туда? - тревожно спросил Денис и не получил ответа.
        Огненный шатёр уже закрывал почти всё видимое пространство впереди.
        - Ты думаешь, сквозь него можно пройти? - снова забеспокоился Горин. - Мы не сможем приблизиться к такому большому пламени.
        - Не переживайте, - в очередной раз перейдя на "вы", заговорил наконец доктор. - Это пламя не греет. Но попавший в него обречён на испепеление.
        - Ещё одна загадка мира сновидений.
        - А может, ещё один ответ на ещё один вопрос.
        Тёмный треугольник в полыхающей стене был не проходом сквозь пламя, а входом в пустой изнутри огненный конус. Денис и Нигель оказались в огромном зале, своды которого образовывало бушующее и устремляющееся вверх синее пламя. В центре зала висел метров десяти в диаметре прозрачный шар, в котором бурлила густая фиолетовая жидкость. Периодически в шаре открывалось отверстие, и через него жидкость дымящимся водопадом низвергалась в расположенный под сферой бассейн. Зал кишел людьми. Лица некоторых казались Горину знакомыми. Люди подходили к краю бассейна, раздевались донага и с криками бросались в бурлящую жидкость. Когда они, проявляясь в клубах дыма, выходили из бассейна, тела их пробретали фиолетовый оттенок, а глаза становились ярко-красными, как у кроликов. Своим поведением искупавшиеся начинали напоминать частично невменяемых.
        - Купель работает круглосуточно, без перерывов и выходных дней! - гулко разнёсся по залу голос, напомнивший объявления в аэропорту или на железнодорожном вокзале.
        - Пойдёмте в купель! Пойдёмте в купель! - закричали настырные красноглазые женщины, хватая новичков за одежду и пытаясь расстегнуть на них пуговицы.
        При этом доктор Нигиль неистово хохотал и утверждал, что боиться щекотки, а Горин хмурился, сердито вырвался и изо всех сил старался не смотреть на обнажённые фиолетовые тела.
        - Послушаайте, друг мой, а чего мы, собственно, упирались? - сказал доктор, когда они наконец избавились от соблазнительниц, - мой опыт исследователя подсказывает, что коль мы сюда попали, то нас либо выкупают, либо убьют. Давайте лучше искупаемся.
        - А кто сказал, что нам не причинят зла после принятия купели?
        - Да кому мы будем нужны, если станем похожи на всех остальных?!
        - ...И будем бегать нагишом с невменяемыми красными глазками, как подростки, обкурившиеся травкой, - саркастическим тоном продолжил Горин.
        - У вас злой ум и скучный характер, - постарался не остаться в долгу Нигиль. - А как бы сейчас было весело!
        В зале снова зазвучало объявление:
        - Принявшие купель приглашаются к столу, где будут предложены напиток из крови и отбивные из мяса птицы Феникс. Торопитесь: кто больше сьест, тот будет счастливее!
        - А почему бы и нам не подкрепиться? - оживился Нигиль.
        - Вы тоже верите, что счастье приходит через желудок?
        - Господи, попасть на такой банкет и быть таким нудным! Как вам это удаётся? Кстати, я могу не есть, я забочусь исключительно о вашем желудке.
        - Тогда забудьте об этой вашей заботе. Как вы думаете, она может быть здесь?
        - Смотря кого вы больше ищете. Впрочем, я чувствую, что их обеих здесь нет.
        - Тогда что мы здесь делаем?
        - Ищем выход, ведущий к Дэйве.
        - Но я ищу Лору.
        - Сейчас это одно и то же.
        - Поприветствуем чучело Фортуны! - загремел дикторский голос.
        В зал на золочёном пьедестале въезжала ужасная мумия, увешанная ярко поблёскивавшими украшениями.
        - Через несколько минут состоится жертвоприношение чучелу. В жертву будут принесены непринявшие купель, - продолжил голос, и зал взорвался от восторга.
        - Что я вам говорил! - укоризненно воскликнул Нигиль. - Теперь пропадай тут из-за вас!
        И в этот момент перед Гориным возник бледный человек в длинном чёрном плаще и широкополой шляпе. Денис подумал, что он похож на тайного агента из дешёвого боевика.
        - Вы ищете Дэйву? - холодно спросил агент.
        - Да-да-да, - поспешно вмешался Нигиль.
        - Я провожу вас, но вам всё же придётся искупаться.
        - Поздно, - рявкнул сзали голос, от которого Горин содрогнулся всем телом. Он осторожно повернул голову и скосил глаза.
        - Поздно! - повторил огромный крылатый демон с длинными, закручивающимися, как у винторогого козла, рогами.
        - Они пойдут со мной, - авторитетно заявил субъект в шляпе.
        - В жертву! - снова рявкнул демон, указав длинным когтистым пальцем на доктора и писателя.
        - Они идут к Дэйве! - настоятельно возразил тип в шляпе.
        - Нет! - хрипло и раскатисто крикнул демон, всё более свирепея.
        - Здесь какая-то измена! - угрожаюше сказал тайный агент и зачем-то полез рукой под плащ.
        Тогда демон схватил агента своими мощными лапами и, оторвав ему голову, зашвырнул её через весь зал, обрызгав при этом кровью Горина и доктора Нигиля.
        - В жертву! - теперь уже радостно закричал он.
        Сверху донёсся нарастающий гул, воздух вокруг заколыхался, и из самой вершины конуса вниз понеслись чёрные всадники. В то же время снизу, навстречу им, вылетели десятки крылатых демонов, вооружённых топорами, булавами и острыми трезубцами. Всадники врезались в их гущу, и началась ужасающая своим натурализмом, своей обострённой до невероятности реалистичностью, битва гигантов. Рёв и грохот заглушили все другие звуки. Демон, стоявший возле Дениса, поднял перья на загривке, оскалил звериную пасть, выпучил налившиеся кровью глаза, вытянул мощный хвост параллельно земле, растопырил крылья и, стрелой сорвавшись с места, с рёвом ринулся в драку.
        - По-моему, там выход! - крикнул Горин, устремляясь вперёд по эстакаде, ведущей прямо к огненной стене.
        Там едва очерчивался какой-то проём. При приближении края его дрогнули и стали сходиться.
        - Выход закрывается! - отчаянно кричал Нигиль, догоняя Дениса.
        - Не закроется! - твёрдо ответил Горин и побежал изо всех сил.
        В тот же момент сужение входа прекратилось, но через несколько секунд продолжилось.
        - Не закроется! - вновь повторил Денис, и края выхода замерли.
        Пробежав в узкий проём, который тут же закрылся за ними, Денис и доктор оказались в абсолютно тёмном пространстве. Позади всё ещё была огненная стена, которая почему-то ничего не освещала; может быть, потому, что освещать было нечего, - кругом царили первозданный мрак и пустота.
        - Ты видел, я заставил проход оставаться открытым?! - по-детски похвастался писатель.
        - А разве ты ещё не понял, что чем дольше ты здесь находишься, тем больше власти над миром сновидений обретаешь и уже сейчас в момент сильных эмоциональных возбуждений можешь придавать своим словам действительное воплощение? Это же твои сны в конце концов!
        - Значит, если я буду здесь очень долго, то обрету способность полностью управлять миром снов?
        - Да, но тогда ты станешь лишь частью этих снов, частью другого измерения, и уже не сможешь вернуться в твой прежний мир. Более того, получив возможность иметь всё что захочешь, ты познаешь опустошающее пресыщение - твои эмоции иссякнут, твои сны будут становиться всё более серыми, блеклыми, однообразными и в конце концов умрут совсем. А вместе с ними умрёшь и ты, сделавшись неспособным питать этот мир своим воображением.
        - Но почему?!
        - Да потому, что сытая борзая след не берёт!
        - Куда мы пойдём? - после продолжительной паузы спросил Горин.
        - Вперёд, - махнул рукой Нигиль.
        Едва они сделали несколько шагов от огненного шатра, как он погас, словно его и не было, и всё вокруг осветилось белым матовым светом. Местность была такой пустынной, что было невозможно понять, как далеко она простирается, ограниченная будто сплошным облачным покровом.
        В центре этой ровной как стол площади стояло кресло-качалка, точь-в-точь такое, как у Дениса дома. В нём, откинувшись на спинку и прикрыв глаза, сидела Лора в своем длинном зелёном платье. Какое-то вьющееся растение, обильно усеянное мелкими красными цветками, поднимаясь по ногам женщины, опутывало всё её тело и кресло. Приблизившись, Денис увидел, что тугие стебли растения крепко привязывали её руки к деревянным подлокотникам. Раня пальцы острыми шипами, Денис стал ломать и разрывать эти цветастые путы. Лора открыла глаза, но они смотрели не на него, а куда-то вверх.
        - Горин, подними голову, - услышал писатель голос доктора.
        Там, над креслом, плавно двигая крыльями, неподвижно висела Дэйва. Глаза её хищно поблёскивали, рот широко улыбался, зеленоватого цвета разветвляющийся хвост свисал очень низко, едва не касаясь головы Дениса.
        - Я знал, что тебе снова захочется меня увидеть, - сказала она низким, хрипловатым голосом.
        - Я пришёл за Лорой.
        - Неправда. Она - твоё оправдание, а я - твоя цель.
        - Умнейшая женщина! - восторженно воскликнул доктор и, тут же получив локтем чуть повыше живота, стал жадно хватать воздух ртом.
        - Отпусти её, - попросил Горин.
        - Хорошо, - неожиданно легко согласилась Дэйва. - Но при условии, что её место в этом кресле займёшь ты. Вместе мы сможем творить чудеса.
        - Но ты правда отпустишь Лору?
        - Конечно! - Дэйва, всё так же улыбаясь, опустилась ниже, коснувшись длинными тонкими ногами спинки кресла.
        - Что ж, я согласен, - решился Горин, уверенный, что сумеет как-то выкрутиться.
        - Ах, как это героично! - с насмешкой в голосе воскликнула Лора, освобождаясь от уже повреждённых Денисом колючих стеблей. - Какое самопожертвование! Да знаешь ли ты, что она вообще существует только потому, что ты этого хочешь, или, по крайней мере, недостаточно хочешь, чтобы её не было?!
        - Замолчи! - злобно сверкнув глазами и угрожающе взмахнув хвостом, прервала Лору Дэйва.
        - Вот как, - оживился Горин. - В таком случае, тебя нет! - воскликнул он, шагнув в Дэйве. - Нет! Нет! Нет! - повторял он, делая перечёркивающий жест рукой.
        Дэйва слегка отступила. В лице её появились неуверенность и даже страх. Но вот она сощурилась, будто прицеливаясь, а затем, широко раскрыв глаза, посмотрела Денису прямо в зрачки. И чем дольше она смотрела, тем больше хищной уверенности проявлялось в ней.
        - Неправда! - наконец сказала она и, сделав паузу, показала острые клыки. - Я есть!
        При этих словах уже выбравшаяся из кресла Лариса с разворота залепила Горину пощёчину.
        - Но почему?! - в голосе Дениса выразилось недоумение.
        - Это она за дело, друг мой, - вмешался в разговор Нигиль. - Конечно, ты искренне привязался к Ларисе, но в глубине души, пусть даже немножко, хочешь, чтобы была и Дэйва. И с этим ничего не поделаешь.
        - Ну вот что, - решительно сказал писатель. - Мы уходим отсюда, и нам никто не сможет помешать.
        Он в упор посмотрел на Дэйву. Взгляды их скрестились. Дэйва смотрела сначала испытывающе, а потом всё с большей злостью. Она не могла его перебороть. Зрачки дьяволицы сверкнули красными искорками, и она вдруг с нарастающей скоростью завертелось на месте как юла. Сильный гул заглушил голос Нигиля, который, потрясая руками, пытался что-то кричать Горину. Он хотел приблизиться к писателю, чтобы тот мог его расслышать, но поднявшийся ураганный ветер не позволял ему сделать это. Кресло, приподнявшись над землёй, также завертелось на месте. Лору, пытавшуюся удержаться за подлокотники, оторвало от земли и завертело вместе с креслом, оказавимся в эпицентре смерча. Дэйва вращалась уже так быстро, что её было почти не видно. Горин, с трудом удерживаясь на ногах, потянулся к Лоре. В это время её оторвало от кресла, бросило в сторону, и она полетела, быстро исчезая из виду. Денис подпрыгнул, давая возможность ветру унести себя за Лорой, но его, развернув, бросило в другую сторону. Куда делся Нигиль, Горин уже не видел.
        Денису казалось, что он падает в космос, так стремителен и долог был этот полёт. В глазах его, быстро сменяя друг друга, мелькали картины виденного с начала проникновения в мир снов - подземный лабиринт, Лора в саду, чёрные всадники, черти с факелами, бал в огненном шатре... Наконец он с грохотом упал на что-то твёрдое, и стало совсем темно. Слева и справа Денис нащупал какие-то стенки. Попытался двинуться - ноги упёрлись в преграду. Он поднял руку над собой - нет, вверху тоже была преграда. Тогда он закричал, ударяя во все стороны руками и ногами. Сверху что-то отвалилось, и он смог сесть. То ли в глазах Дениса медленно прояснялось, то ли помещение, в котором он оказался, наполнялось неизвестно откуда льющимся светом, но он уже отчётливо видел, что сидит в гробу, посреди круглого зала. Присмотревшись, он увидел, что в зале нет ни окон, ни дверей, зато стены, вернее, одна кольцеобразная стена, сплошь расписаны картинами. Денис выбрался из неприятного ложа и пошёл вдоль живописного панно. На стене вперемежку были изображены пейзажи, люди и сцены из его снов, прошлой и настоящей жизни. Никаких
намёков на выход не было.
        - Это склеп, - сказал он упавшим голосом. - Живописный склеп.
        - Ищи, - услышал он едва уловимый, но очень знакомый голос.
        Денис осмотрелся - в склепе он по-прежнему был один.
        - Ищи, - повторил голос, и Денису показалось, что исходит он от изображения Лоры, сидящей в кресле в ослепительно белом платье.
        Денис подошёл, тронул ладонью поверхность стены - то же, что и везде. Только глаза её казались живыми.
        - Ты можешь говорить? - спросил он.
        Ответа не последовало. Горин вновь пошёл вдоль стены, пристально всматриваясь в каждое изображение: мост в пустыне - не то, флигель в саду - не то, улица маленького городка, усаженная тополями и каштанами, - нет, это из детства, вот ещё одна знакомая улица, зима, снег, прохожие. Горин, всматриваясь, надавливет руками на стену, она неожиданно прогибается и вдруг прорывается. Денис падает вперёд, ощущая холод под ладонями, и быстро поднимается. Да, это он на своей улице, только почему-то одет по-домашнему, да ещё и в тапочках. А в чём он был там? Вряд ли в них - давно потерял бы.
        - Скользко здесь, - сказала старушка, торговавшая на лавочке сигаретами. - Вы уже седьмой падаете.
        Горин снова осмотрелся, всё ещё не веря в своё возвращение, и вздрогнул, увидев над головой крылатый женский силуэт. Ах, нет! Это всего лишь скульптура, изображающая богиню Аврору сидящей на шаре на высоком постаменте, сделанном в виде античной колонны. Писатель ощутил, что начинает мёрзнуть и, сначала ускоренным шагом, а затем трусцой, направился к своему дому.
        Дверь, конечно же, была закрыта на замок. "Придётся её сломать", - подумал Горин и, сам не зная для чего, нажал на кнопку звонка. В кватрире послышались шаги. "Юлия!" - мелькнуло в голове у Дениса. - Ведь у неё остался ключ".
        Щёлкнул замок, дверь медленно отворилась, и за ней показался...
        - Доктор Нигиль! - растерянно воскликнул писатель.
        - Входи. Чего кричишь на весь подъезд, - невозмутимо отозвался специалист по сновидениям.
        - О Господи! Лучше бы мне пришлось ломать дверь.
        - Не надо на меня обижаться, - доктор посторонился, пропуская Дениса, - я сделал для тебя всё, что мог. По крайней мере, больше, чем хотел. Кстати, где ты нашёл другой выход? А, впрочем, это уже не важно.
        Уже в комнате, слегка отогревшись и отдышавшись после бега, Горин вдруг заметил, как осунулось лицо Нигиля. Оно стало очень бледным, вокруг глаз образовались тёмные впадины.
        - Ну вот и всё, - криво усмехнувшись, сказал доктор.
        - Что - всё?
        - Я ухожу. Навсегда. Знаю, сейчас ты снова задашь свой дурацкий вопрос "Но почему?!" - Нигиль передразнил, ибразив наивное выражение лица. - Да потому что я - невидимая часть тебя. В какой-то момент меня стало слишком много, и нам стало тесновато вдвоём. Поэтому кто-то один должен был уйти. Честно говоря, я сначала думал, что это будешь ты. Но ты как-то выкрутился.
        Только теперь Горин понял, кого так наприятно напоминал ему Нигиль - его самого. Но как-то карикатурно, как иронично выполненный рисунок с натуры.
        - И что теперь? - полюбопытствовал писатель.
        - Ничего. Ты будешь жить в ладу с собой.
        - А смогу ли я писать, будучи в ладу с собой?
        - Сможешь. Но произведения твои будут совсем иными. Ты уже не сможешь писать тех фантасмагорий, в которых легко угадывалось выражение твоих гипертрофированных подсознательных переживаний.
        - И рядом со мной больше не будет тебя?
        - А я тебе не нужен, - хитро и как-то неприятно улыбнулся доктор. - Я такой добрый, потому что проиграл. Но если я когда-нибудь вернусь, то ты уже не выберешься.
        - Они действительно существуют?
        Нигиль ухмыльнулся и стал бледнеть, делаясь прозрачным.
        - Эй, подожди! Ты что, унесёшь с собой всё, что там было, и я всего этого уже не увижу? Ни в одном сне?
        - А что? Есть проблема?
        - Оставь мне её.
        - Кого?
        - Ну Лору.
        - Ах, Лору! Да не нужна она тебе точно так же, как и я! Учти, она совсем не такая, какой ты её себе представляешь, потому что ты и сам уже не тот. Нет, честное слово, сейчас она больше подходит мне, чем тебе.
        - Да иди ты!.. - Горин запустил в доктора попавшейся под руки небольшой диванной подушечкой, обшитой по периметру разноцветными лентами.
        Доктор поймал её на лету.
        - А я уже и так не здесь, - сказал он и исчез вместе с подушечкой.
        Впрочем, через пару секунд его неустойчивое изображение снова возникло между стеной и спинкой дивана.
        - Ладно, оставляю, - сказало оно. - Только, прошу тебя, выбрось из головы всякую чепуху и будь реалистом.
        После этого Нигиль действительно исчез навсегда. Спустя некоторое время писатель Денис Горин окончательно вышел из своего трансового состояния, взбодрился, посвежел, приобрёл присущий ему некогда лёгкий румянец, примирился с Юлией и зажил обычной земной жизнью. А доктора Нигиля и свои путешествия во снах он с удовольствием считал бы болезненным бредом.
        Если бы нашёл подушечку с лентами.
        Дмитрий СЕРГЕЕВ
        ТОЧКА ВОЗВРАТА
        I
        Евгений сосредоточенно накладывал мазок за мазком, проявляя на полотне изображение угрюмого длинноволосого человека, стоящего на фоне толпы, сгрудившейся под черно-красным флагом. На дальнем плане зыбко прорисовывался знакомый силуэт собора.
        В большом зале, оборудованном под мастерскую художника, царила тишина. С утра Охрин, задрапировав беспорядочно расставленные по помещению мольберты, решил, наконец, изменить довлевшей над ним тематике и дописать некогда начатую, а затем надолго брошенную картину. Работа пошла, но Евгений знал, что к вечеру все может вернуться на свои места, и картина вновь останется незавершенной, а потому торопился и изо всех сил старался не отвлекаться.
        Антон Светлый, местный поэт, пришел как всегда без предупреждения. Но Евгений был рад ему, тем более, что Светлый не требовал к себе особого внимания и не обижался, если Евгений в его присутствии продолжал работать. Антон лишь на несколько секунд приблизился к полотну и как бы между делом осведомился:
        - Это кто ж такие?
        - Анархисты у Казанского, - не отрываясь от работы, ответил Евгений. Он оставил центральную фигуру картины до ухода Антона и переключился на доработку антуража. - Я их набросал во время последней поездки в Петербург, но до сих пор не могу закончить.
        - Сочувствуешь анархистам? - удивился Светлый.
        - Совсем не обязательно. Мне вообще интересны люди. Посмотри, какая фактура лица, какое выражение!
        - А я уж думал, ты теперь пишешь исключительно на одну тематику, и все остальное тебя просто не интересует.
        - Только не начинай меня снова воспитывать. Мы с тобой это уже проходили.
        Возникла продолжительная пауза.
        - Знаешь, - переводя разговор на другую тему, снова заговорил Светлый. - С тех пор, как у нас все перевернулось, мне периодически снится гражданская война. И, представь себе, в этих снах я всякий раз воюю за красных. Проснусь, думаю: почему? Все равно лет через восемьдесят их идеи потерпят крах, революция и все, что с ней связано, будет осуждено, народ станет голосовать за белых. Потом снова усну - тот же сон, и я снова воюю за красных. Из пулемета по белым строчу, строчу... Не знаешь, почему это?
        - Революционные гены, наверное, покоя не дают, - продолжая работать кистью, ответил художник.
        - Нет, серьезно.
        - Не знаю, - Евгений положил крупный мазок и понял, что ошибся. - Слушай, отстань от меня со своими красными, белыми. Тебе думать больше не о чем?
        - Ну вот ты на моем месте за кого воевал бы?
        Евгений снова неточно положил мазок, смазав деталь на полотне. Лицо его нервно передернулось, и он изо всей силы запустил кистью в дальний угол комнаты. Кисть ударилась о стену и отскочила, оставив на ней яркий багровый след.
        - Ты можешь две минуты помолчать, в конце концов?! Чего ты ко мне пристал со своей гражданской войной?!
        - Ладно, не злись. По-моему, твое затворничество тебе не на пользу. Нервным ты стал в последнее время, совсем издерганным. Сделал из себя мученика! - Светлый и сам вдруг разозлился. - Признайся, что ты сознательно истязаешь себя и, может, даже упиваешься этим, находишь в этом источник вдохновения, оправдания для самого себя... - Антон осекся, встретившись взглядом с Евгением.
        - Ладно, - сказал тот. - Замнем, а то поссоримся. Почитай лучше что-нибудь из твоих новых стихов.
        - Ты действительно хочешь послушать?
        - Почему бы и нет?
        Антон встал, сосредотачиваясь, прошелся по комнате, остановился у окна и, глядя во двор, стал читать:
        И ночь прожить - не поле перейти,
        Когда враждебна каждая песчинка
        И целый мир с отвратною начинкой,
        А мысль подла - она уже в пути...
        Читая, Антон наблюдал, как за окном, в песочнице, играли дети, и девочка с рыжими, связанными синей лентой волосами, пыталась строить какое-то сооружение, но песок всякий раз предательски осыпался.
        ... И вот ты камнем падаешь с моста
        Под поезд в точно выбранное время.
        Зачем душе твоей такое бремя?
        Закрой глаза и досчитай до ста...
        Девочка за окном снова терпеливо возводила домик и уже дошла до крыши, но крыша вдруг обрушилась, увлекая за собой стены.
        ... И не ходи под утро в синем платье
        Туда, где слышен гул и льется свет,
        Ну кто поймет, что это не расплата
        За те грехи, которых просто нет?
        Наконец терпенье девочки лопнуло, и она сердито ударила совком по неподатливому строению, почти сравняв его с землей.
        ... Часы стучат. Становится виднее,
        Но так тревожно, будто неспроста,
        На стуле платье новое синеет...
        Закрой глаза и досчитай до ста!
        Художник слушал внимательно, слегка сощурив глаза.
        - Ну как? - спросил Антон, сделав выжидательную паузу.
        - Честно?
        - Разумеется.
        - Так себе. Только я не понимаю, зачем тебе понадобилось эксплуатировать эту тему и почему сейчас ты выбрал именно это стихотворение. Ты хочешь меня задеть как-то, о чем-то мне напомнить? - в голосе Евгения появились задиристые нотки.
        - Ну что ж, если ты сознательно идешь на откровенный разговор, я отвечу тебе, - принял вызов Светлый. - Ты сам зациклился на этой теме. Тебя никто и ничто больше не волнует. Эти твои анархисты - просто блеф. Ты всегда пишешь одно и то же. Я это знаю наверняка.
        - Ну-ну, - в глазах художника появился недобрый блеск.
        - Вот! - Антон сорвал драпировку с ближайшего мольберта.
        На полотне показалось лицо молодой женщины с большими, широко раскрытыми глазами, в окружении зыбких разноцветных огней на фоне расплывчатых, словно набегающих рельсов и шпал.
        - Вот! - крикнул Антон, переходя к следующей картине и сдергивая с нее покрывало.
        На картине была та же женщина. Она, упершись ладонями в сплошную каменную стену, как-то испуганно смотрела с полотна.
        - Вот! - снова крикнул Антон, проходя дальше.
        - Остановись! - скомандовал Евгений предупреждающим тоном.
        Светлый остановился, но не замолчал.
        - Ты зациклился, и потому не можешь нормально жить и работать. Когда ты последний раз выставлял свои картины? И сам, наверное, уже не помнишь. Все это потому, что она погибла. А погибла она потому, что ты ей ничего не объяснил. Она так и ушла, считая тебя негодяем. Не смотри на меня так. Я говорю это не потому, что решил тебе досадить, а потому, что хочу тебе помочь. И тебе сразу станет легче.
        - Не понял. Вернись на две фразы назад, - Евгений пытался надеть на лицо циничную маску.
        - Я повторю: ты должен увидеть ее и все объяснить.
        - Приехали, - Евгений медленно опустился в кресло.
        - И я знаю, кто тебе может помочь.
        - Ты, конечно.
        - Не только. И даже не столько я... Короче говоря, есть такой человек. Ты можешь называть его экстрасенсом, гипнотизером, шарлатаном - кем угодно. Но сам он считает себя медиком, доктором, психотерапевтом.
        - "Я поведу тебя к врачу, - сказал мне лучший друг", - нараспев продекламировал Евгений.
        - Ты можешь смеяться сколько угодно, но, прошу, дослушай до конца. Я не знаю методики его манипуляций. Может быть, это гипноз, может - мистика, какое-то общение с духами, но он считает, что отправляет людей в их прошлое. И это очень похоже на правду. Я бы не стал тебе рекомендовать, если бы сам не попробовал. Могу сказать лишь одно: это не сон, это - явь. И ты можешь встретиться с ней. Думаю, тебе это просто необходимо.
        - А теперь послушай, что я тебе скажу, - лицо Евгения снова стало серьезным и сосредоточенным. - Сначала ты очень удивил меня, а потом немножко заинтриговал. Но если я пойду к твоему экстрасенсу, то, во-первых, из праздного любопытства, ибо единственное чудо, с которым мне приходится соприкасаться в жизни, - это чудо творческого вдохновения, и мне было бы интересно соприкоснуться с какими-то иными, пусть даже кажущимися чудесами. А, во-вторых, я готов пойти тебе навстречу, чтобы ты больше никогда не возвращался к этой теме. Слышишь, никогда...
        II
        Они вошли во дворик старого двухэтажного дома, расположенного почти на самой окраине их небольшого города. Такие дома должны подлежать сносу. Но во дворе его, усаженном раскидистыми тополями, было довольно уютно.
        - Сюда, - сказал Светлый, пропуская Евгения в полутемный подъезд.
        Пройдя вслед за художником, он постучал в ветхую ободранную дверь на первом этаже.
        - К нам пациенты! - воскликнул плотный среднего роста мужчина лет сорока, открывая дверь.
        - Да-да, я вас помню, - сказал встретивший их в квартире худощавый лысый человек в белом халате, прежде чем Антон успел открыть рот. - А это и есть тот самый ваш приятель? Очень хорошо!
        Он подошел к длинному столу, застланному серым покрывалом, под которым невнятно прорисовывались очертания каких-то предметов, открыл замасленную старую тетрадь и спешно стал просматривать разноцветные записи.
        Помещение со скрипучим деревянным полом и единственным, дававшим явно недостаточно света окном, выходящим на улицу, Евгению не понравилось. К тому же у художника появилось стойкое неприятное предчувствие.
        - Это и есть врачебные апартаменты? - недовольно спросил он своего приятеля.
        - Знаешь, - ответил тот, - мы договорились, я тебя привел, дальше решай сам. А я, пожалуй, пойду. Думаю, мое дальнейшее присутствие здесь совсем необязательно.
        И он вышел.
        - Драпов Генрих, ассистент, - протокольно представился плотный человек, подойдя к пациенту. - А это наш доктор, - Драпов сделал представляющий жест рукой, широко улыбнулся и, словно спохватившись, поспешил добавить, - Шурин...
        - Ваш? - сухо осведомился Евгений, не дав ему договорить.
        - Кто?
        - Шурин.
        - Да нет...
        - А чей?
        - Ничей. Фамилия у него Шурин, - с легким раздражением в голосе объяснил ассистент.
        - А-а, - протянул художник, продолжая брезгливо осматривать помещение.
        Он чувствовал себя довольно неловко, точнее, нелепо, и подумывал, не пора ли ему ретироваться. Но какое-то смутное чувство, вызванное не то обещанием, данным Антону, не то неиссякшим еще любопытством, не то тайной надеждой на обещанное чудо, не позволяло ему этого сделать.
        - Простите, ваше имя и фамилия? - доктор с тетрадкой подошел к клиенту.
        - Евгений Охрин, - угрюмо ответил тот.
        - Запишите, - доктор передал тетрадку ассистенту и жестом предложил клиенту сесть на стул.
        Сам он расположился в старом жестком кресле и заговорил так, словно продолжил некогда прерванный разговор:
        - Так вот, избавить вас от ваших навязчивых воспоминаний и тяжелых размышлений, думаю, можно. И сделать это можно именно с помощью нашего метода, который я называю неординарной психотерапией. Вы можете верить или не верить в то, что я вам скажу по поводу моего метода, но, думаю, для вас важен результат, а не подоплека.
        Доктор сделал паузу, внимательно посмотрел на клиента и продолжил:
        - Принцип прост. Я возвращаю вас в прошлое, связанное с вашими навязчивыми идеями, и даю вам возможность решить вашу проблему. Вы, наверное, читали фантастические произведения или видели фильмы о путешествиях во времени с помощью каких-то машин. Так вот, все это чепуха - никакая машина сама по себе не может ничего перемещать во времени, ибо время нематериально, чего бы там на этот счет ни говорили. Путешествовать во времени можно, только используя потенциал человеческой психики, ее особую энергию. Я понятно говорю?
        - Понятно. Но хотелось бы конкретнее, поменьше теории.
        - Так вот: ваши воспоминания служат определенного рода энергетическими волнами определенной частоты, настроившись на которые, можно переместиться в конкретную точку, имеющую определенные координаты в пространстве и времени.
        - Короче говоря, вы возвращаете меня в мое прошлое с помощью гипноза. Перейдем же к делу.
        - Но если вы склонны считать это всего лишь банальным гипнозом, то у вас есть основания сомневаться в результате.
        - Не беспокойтесь, доктор, - я уже так увлекся предстоящим сеансом, что буду рад и тем эмоциям, которые смогу испытать во время вашего необыкновенного сеанса. Я ведь художник, а художник всегда нуждается в свежих ярких впечатлениях. Я понятно говорю?
        - Вполне. Но все же я хотел бы, чтобы вы настроились на лечебный эффект.
        - Я постараюсь сделать все от меня зависящее.
        - И еще надо выполнить одну меру предосторожности. Когда вы почувствуете, что вам пора возвращаться, а вы обязательно это почувствуете, отойдите от того, кто будет там находиться рядом с вами, на пять шагов.
        - Существует какая-то опасность?
        - Нет, не думаю. Но все же лучше перестраховаться. Договорились?
        - Конечно.
        Доктор встал и, повернувшись к длинному столу, сдернул с него серое покрывало. Под ним оказались разнообразные атрибуты средневекового алхимика: большая стеклянная колба, рядом - несколько поменьше, спиртовка, щипчики, пузыречки и коробочки с разноцветными жидкостями и порошками.
        - Вам придется лечь, - сказал Шурин, указав на стоявшую у стены раскладушку, покрытую кожаным матрасом.
        - Почему на раскладушку? - с иронией в голосе спросил Охрин. - Экзотика?
        - Она подходит нам по габаритам, - ответил вместо доктора ассистент. - Специального оборудования мы еще не приобрели.
        Евгений неуверенно сел на край кожаного матраса. В это время входная дверь отворилась и в нее протиснулся седой человек преклонного возраста.
        - Мне назначено, - нерешительно сказал он.
        - Да-да, я вас помню, - кивнул ему доктор Шурин. - Ваша фамилия, кажется, Стрельцов?
        - Стрельнов.
        - Пройдите на кухню - там тоже есть оборудование. Посидите пока, сосредоточьтесь, настройтесь...
        Стрельнов скрылся в дверном проеме.
        - Старику-то зачем понадобились ваши сеансы? - спросил художник скорее из стремления как-то овладеть одолевавшим его волнением, чем из любопытства.
        - Партизан, - охотно объяснил ассистент. - Разведгруппа у них там погибла. А обстоятельства были таковы, что его, Стрельнова этого, могли заподозрить в предательстве. Вот запереживал он на старости лет, затосковал. Хочет вернуться, чтобы объяснить им, ну, этой разведгруппе, доказать... Да вы ложитесь, ложитесь...
        Евгений лег на спину и, скосив глаза, стал наблюдать за манипуляциями доктора и его ассистента.
        - Не беспокойтесь, - сказала Драпов, извлекая из металлической коробки большой стеклянный шприц, - все стерильно.
        - Это еще зачем? Вы что, будете делать мне укол?
        - Без этого никак нельзя, - поспешил успокоить пациента Шурин.
        - Но меня об этом не предупреждали, - еще больше забеспокоился художник.
        Доктор и ассистент дружно промолчали. Теперь из беспомощного лежачего положения Евгению Охрину все виделось иначе, все казалось тревожным и подозрительным - прямо хоть вскакивай и беги. Помещение со всей его обстановкой вдруг стало казаться средневековой пыточной, доктор - жестоким и коварным инквизитором, а ассистент - закоренелым убийцей. Теперь художнику стало совершенно ясно, зачем на раскладушке лежал кожаный матрас - чтоб следов крови не оставалось, смыл - и все.
        - Спокойнее, спокойнее, - мысленно приговаривал он. - Не стоит давать волю нездоровой фантазии. Эдак можно себя до истерики довести, а потом самому же будет неловко.
        - Все должно быть хорошо, - сказал доктор, наезжая на раскладушку нелепым агрегатом на тонких, широко поставленных ножках. Агрегат состоял из огромного числа больших и маленьких проволочных рамок, среди которых затесался подвешенный на прочной нити или тонкой проволоке стеклянный шар величиной с небольшой мячик.
        - Сначала выпейте вот это, - Драпов, приподняв одной рукой голову художника, другой поднес к его рту граненый стакан с фиолетовой, похожей на чернила жидкостью.
        Евгению снова стало не по себе. "Что ж, если решился - надо идти до конца", - обреченно подумал он и, отняв у ассистента стакан, залпом выпил его содержимое. Сразу стало холодно. Тело пронзила мелкая дрожь, и все вокруг приобрело какие-то зыбкие очертания. Художник вопрошающе посмотрел на доктора.
        - Все должно быть хорошо, - утвердительно кивнул головой Шурин, выглядывая из-за вращающихся рамок.
        - Теперь давайте вашу вену, - Драпов поднес к руке Охрина большой шприц с бесцветной мутной жидкостью.
        - Одноразовых шприцев у вас нет, что ли? - нервно спросил Евгений, приподнимаясь.
        - Такого размера нет, - почему-то довольно ответил ассистент и нажатием ладони уложил пациента обратно. Затем ввел длинную иглу.
        - Думайте о вашей проблеме, - низким тягучим голосом говорил доктор. - И не забудьте отойти на пять шагов.
        Его рот, увеличенный висевшим напротив лица стеклянным шаром, казался огромным, а выглядывавшие из-за шара глазки - несоразмерно маленькими, как у бегемота.
        - Ду-май-те о ва-шей про-бле-ме... - повторял гигантский рот.
        - Если бы я мог о ней не думать, - с трудом ответил художник, чувствуя, что начинает терять дар речи.
        "Накачали наркотиками, - вдруг прорезалась в его сознании четкая и ясная мысль. - Ну конечно! Как можно было сразу не догадаться!" - Он повел отяжелевшими глазами и увидел, как ассистент вороватой, танцующей походочкой подошел к столу и, укладывая шприц, как-то подленько улыбнулся. Евгений посмотрел на доктора. Стеклянный шар злорадно оскалился. Художник вытянул вперед руку с растопыренными пальцами, пытаясь приподняться и дотянуться до Шурина.
        - Ах вы... наркомафия! - преодолевая сопротивление собственного языка, еще успел выдавить из себя пациент, и его рука со шлепком безжизненно упала на кожаный матрас.
        III
        Сначала это было похоже на сон. Он стоял у ее дома, напротив ее подъезда. Был вечер, и в ее окне с задернутой кружевной занавеской горел свет. Постепенно все вокруг приобретало более реальные очертания. В какой-то момент ему показалось, что сном было его приключение с экстрасенсом, и в действительности он просто пришел к дому, в котором она когда-то жила, чтобы утешить себя воспоминаниями. И только знакомая кружевная занавеска, которой теперь на этом окне быть не должно, свидетельствовала о том, что происходит нечто нереальное. Евгений, задыхаясь не то от волнения, не то от быстрого подъема по лестнице, позвонил в ее дверь. Дверь отворилась и... Да, это была Инна. Евгений смотрел на нее не отрываясь, боясь, что она сейчас исчезнет, и он проснется у себя дома или на раскладушке у доктора Шурина - впрочем, не важно, где, главное, что все вокруг в одно мгновение может исчезнуть, и он уже никогда не увидит ее и не скажет всего, что хотел сказать.
        - Я хочу тебе объяснить... - Начал он, нарушив молчание. - Я должен тебе объяснить...
        - Ты пришел только за этим? - тихо спросила она, и в глазах женщины появилось выражение разочарования.
        - Не-нет, не только...
        - Тогда входи.
        Он вошел не только в до боли знакомую квартиру с той неповторимой аурой, которую каждый человек создает в своем жилище своим присутствием, своей сущностью и всей своей жизнью. Он вошел в еще не столь отдаленное, но уже столь неповторимое, невозвратимое прошлое.
        - Я все-таки должен объяснить, - снова начал он, опускаясь возле нее на диван и чувствуя, как неумолимо быстро уходит отведенное ему время.
        - Может, мы сейчас не будем говорить о плохом, - попросила она. - Может быть, как-нибудь потом?
        - Хорошо, - неожиданно для себя согласился Евгений и с удивлением понял, что ему совсем не хочется говорить о том, зачем он пришел.
        - Ты здесь, и это главное, - сказала она.
        Они немного помолчали, выжидающе глядя друг на друга.
        - Я напою тебя чаем, - вдруг спохватилась она и впервые за это время улыбнулась.
        Они просто пили чай, просто смотрели в глаза друг другу и просто говорили. Ни о чем. Но к ним медленно и неотвратимо возвращались едва было не утраченные чувства.
        Вдруг Евгений ощутил сильное головокружение и странное онемение в теле. "Пора" - мелькнула мысль. Он быстро встал и сделал пять шагов. Потом, на всякий случай, - еще один. Его ошибкой было то, что он пошел в сторону выхода.
        - Постой! - крикнула Инна, срываясь с места. - Ты что, уходишь?
        - Сейчас, подожди... - растирая ладонью висок, Евгений пытался унять одолевшую его головную боль.
        Инна крепко вцепилась руками в ткань его одежды:
        - Куда ты? Ну что случилось? Что?
        Евгений попытался отнять ее руки, но она так крепко сжала пальцы, что это оказалось невозможным. В глазах художника завертелись большие концентрические круги. Руки Инны неожиданно сделались большими и сильными. Впрочем, это уже были не ее руки.
        "Ты не отошел от нее! Ты не отошел от нее!" - неистово кричал доктор Шурин, приподнимая Евгения с раскладушки и тряся его за ворот рубашки.
        Еще ничего не соображая, художник инстинктивно сопротивлялся, упираясь доктору ногами в живот и беспорядочно ударяя его по рукам.
        - Перестаньте его трясти! Вы что, не видите - человеку плохо?! - сказала Инна, отходя от окна. - Что вам надо от него?
        Шурин отпустил художника.
        - Послушайте, доктор, что за фамильярность? - возмутился Евгений, усаживаясь на кожаном матрасе и удивленно осматриваясь по сторонам.
        - Это твои друзья? Куда ты меня привел? - спросила Инна, обращаясь уже к Евгению.
        - Кошмар! - воскликнул ассистент, во все глаза уставившись на женщину. - Кош-ма-ар!
        - Какой кошмар? Кто вы такие? - не унималась Инна, пытаясь осмыслить происходящее.
        Евгений ошарашенно молчал.
        - Ассистент, готовьте препараты! - скомандовал бледный, но уже овладевший собою доктор. - Вы слышали, что я сказал?
        - А куда мы денем тело? - растерялся тот.
        - Если тело проникло сюда - значит, есть способ отправить его обратно.
        - Но мы же его не знаем!
        - Перестаньте отговариваться!
        - Да что здесь вообще происходит?! - вмешалась Инна.
        Доктор молча покосился на нее, затем подошел к Евгению, крепко сжал ладонью его плечо и, наклонившись, решительно сказал на ухо:
        - Женщину - на раскладушку! И постарайтесь подготовить ее морально.
        Евгений стряхнул ладонь Шурина со своего плеча:
        - Я не понял, вы что здесь, экспериментировать на людях собираетесь? - наконец выговорил он, окончательно выйдя из оцепенения.
        - Мы уже час, как экспериментируем, - зло парировал Шурин. - Кстати, рекомендации врача надо выполнять - тогда не будет осложнений.
        - Евгений, кто эти люди? - снова обратилась к художнику Инна.
        - Да так, случайные знакомые.
        Евгений встал, подошел к Инне. Только теперь, глядя на нее вблизи, он вдруг осознал всю невероятность и значимость того, что произошло. Он протянул руку, тронул ее плечо, лицо, волосы.
        - Не бойся, - сказал он. - Ты останешься со мной.
        - Что он делает?! Вы посмотрите, что он делает! - засуетился ассистент. - Она же умерла! Поймите, она умерла!
        - Тихо! - художник сделал угрожающий жест рукой.
        Драпов отпрянул.
        - Не слушай этих психов, - успокоил женщину Евгений. - Мы уже уходим.
        Они двинулись к выходу. Доктор загородил им дорогу:
        - Ты сошел с ума! Ты не понимаешь, что делаешь!
        Евгений вежливо, но решительно отодвинул его в сторону.
        - Ты сам псих! Маньяк! Тебя лечить надо! - выйдя из себя, закричал вслед художнику ассистент.
        И тут произошло нечто, заставившее всех застыть на месте. В кухне вдруг послышался тяжелый топот и крики:
        - Помоги! Помоги! Старика ранили!
        - Откуда он взялся?
        - Стойте! Дайте мне сказать!
        - Тихо! Пусть скажет. Может, это важно.
        - Я хотел сказать...
        Голос оборвался.
        - Умер.
        - Как же его угораздило?
        - А куда это мы забежали?
        - Да мы, вроде, по лесу бежали.
        - Спокойно! Сейчас все выясним.
        Снова послышались тяжелые шаги, и из кухни, с автоматом наготове, вышел небритого вида суровый человек в потертой кожаной куртке и надвинутой на глаза кепке. За ним, тоже с оружием наготове, вышли еще трое, нет, четверо человек - молодой парень в шинели без опознавательных знаков с немецким автоматом, коренастый мужик с пышной черной бородой, одетый в некогда длинный и неровно подрезанный плащ, с ППШ, седой человек в ватнике, с винтовкой, и среднего роста интеллигент в потрепанном демисезонном пальто. Последний был вооружен маузером.
        - Немцы есть? - спросил бородач, увидев в комнате людей.
        - Немцев нет! - испуганно ответил Генрих.
        - А где наш пациент? - озабоченно спросил доктор.
        - Кто? Этот старик, что ли? - вопросом на вопрос ответил бородач. - Немцы его смертельно ранили. Откуда он взялся вообще?
        - Кто это? - усмехнулась Инна, обратясь к Евгению. - Ну и квартирка!
        Седой ринулся к окну:
        - А там кто такие? - подозрительно спросил он, кивком указав на солдат со свертками, расположившихся на лавках возле городской бани.
        - Это наши, - уговаривающим голосом заговорил Шурин. - Наши русские солдаты. Пришли в баню помыться. Вон те уже помылись, а эти, что поближе, - еще нет. Видите?
        - Видеть-то мы видим. Вопрос: кого мы видим? Колька, погляди-ка, что-то мне эти банщики совсем не нравятся.
        Парень в шинели подошел к окну и уставился в бинокль.
        - Трехцветные, с орлами, - прокомментировал он. - Власовцы!
        - Вы о-о-очень ошибаетесь, - неестественно растянул рот в улыбке доктор. - Да вы проверьте. Давайте сейчас вместе их позовем, - доктор вдруг заговорил голосом массовика-затейника.
        Но едва он попытался открыть окно, как тут же стал оседать на пол, получив прикладом по затылку. Партизаны подхватили его под руки.
        - Смотри, какой умный! - зло сказал бородач. - Сдать нас хотел. Ты за кого нас держишь, шкура?! Федотыч, что с ним делать будем?
        - Что делать? - риторически переспросил небритый в кожанке и многозначительно ухмыльнулся.
        Тут, окончательно оклемавшись, Шурин понял: дело - труба. Он рванулся изо всей силы, и ему почти удалось освободиться, но партизаны дружно ринулись к нему.
        - Товарищи! Товарищи! Товарищи! - закричал Шурин. Он глубоко вдыхал воздух, пытаясь еще что-то сказать, но ничего другого, кроме одного этого слова, у него не получалось.
        - А с этими что? - спросил седой, указав на стоящих у двери.
        Евгений с Инной бросились к выходу и, прежде чем партизаны успели среагировать, выскочили в подъезд, а оттуда - во двор.
        - Сдадут! - крикнул седой, передергивая затвор винтовки.
        - Не успеют, - ответил небритый. - Колька, глянь, во дворе гадов нет? Силин, веревку! Быстро! Быстро!
        IV
        - Что это было? - спросила Инна, когда они остановились отдышаться.
        - Забудь. Все это уже не важно, - ответил Евгений.
        - А что важно?
        - Важно, что ты вернулась.
        - Разве это не ты вернулся?
        - Я. И ты. Мы вместе вернулись. Так и должно быть. Ведь мы живем в конце двадцатого века. Ну зачем нам эти классические трагедии?
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - Я хочу сказать, что все должно быть хорошо. Понимаешь?
        - Надеюсь, что да... А я совсем не помню, как мы сюда шли, - женщина прервала разговор и осмотрелась по сторонам.
        Евгений промолчал.
        - Ой, - спохватилась она, - наверное, надо куда-то сообщить, что там происходит.
        - Сами разберутся.
        - Но там могут кого-нибудь убить.
        - Думаю, до этого не дойдет.
        Вдали прозвучала автоматная очередь.
        Когда в лаборатории доктора Шурина обнаружились партизаны, Генрих Драпов очень испугался, представив себе, какие осложнения могут возникнуть, если доктор или этот нервный пациент назовут его по имени. Он ясно осознавал, что имя, которое прельщало многих женщин, заставляя их угадывать в Драпове мужчину иностранного происхождения (что в действительности было неправдой), может теперь крупно подвести его. Поэтому, когда партизаны бросились на Шурина, а пациент с покойницей устроили побег, Генрих понял: надо воспользоваться моментом. Он незаметно присел и тихо забрался под стол в надежде, что из-за суматохи о нем могут забыть. Сначала так и произошло. Партизаны спешно покинули лабораторию, утащив с собой доктора. Но в подъезде дотошный бородач вспомнил, что они кое-кого забыли, и вернулся. Драпов тоже не заставил себя ждать: он выпрыгнул в окно как раз в тот момент, когда партизан распахнул дверь. Генрих изо всей силы побежал к бане, где располагались солдаты. Вслед ему прозвучала автоматная очередь. Ассистент упал на газон. Солдаты недоуменно огляделись. Когда же прозвучала вторая очередь и несколько
пуль ударило в кирпичную кладку, солдаты со свертками забежали в баню и стали оттуда выглядывать.
        - Красные! Партизаны! Красные партизаны! - закричал во все горло Генрих, не поднимаясь с газона.
        Однако это не произвело ожидаемого впечатления на окружающих.
        - Бандиты! Террористы! Грабят! Убивают! Караул! - ассистент перебрал все крики, которые могли бы привлечь внимание сограждан, но так и не получил никакого результата. Солдаты, правда, стали выглядывать из бани чаще и в больших количествах. Зато редкие прохожие с улицы испарились совсем.
        - Никто не хотел умирать, - вслух прокомментировал Драпов и, вскочив на ноги, зигзагообразно побежал через дорогу.
        Вслед ему из бани донесся дружный смех.
        - Салаги! - не оглядываяь, но как можно громче крикнул напоследок ассистент и затерялся среди растянувшихся вдоль тротуара коммерческих киосков.
        * * *
        - Ты будешь жить у меня, - сказал Евгений, пропуская Инну в свою мастерскую.
        Он ни на секунду не хотел оставлять ее одну, словно боясь, что она исчезнет тем же чудесным образом, что и появилась.
        - Но мне надо забрать хотя бы часть своих вещей. И вообще, кто присмотрит за моей квартирой?
        - Я присмотрю, но дай слово, что ты не пойдешь к себе хотя бы неделю. А вещи мы тебе купим. Ну что тебе стоит? Пообещай мне.
        - Ну, хорошо, хорошо. Я обещаю, хотя и не понимаю, зачем это. Ты что, решил держать меня взаперти?
        - Не взаперти, а в уединении. Как там у Бродского:
        Мы будем жить с тобой на берегу,
        Отгородившись высоченной дамбой...
        - Нет, я тебя не узнаю. Так что все-таки произошло?
        Вместо ответа он взял ее за руки и притянул к себе.
        Проснувшись утром следующего дня, Евгений застал Инну у своих полотен.
        - Извини, что я смотрю без разрешения, - несколько смутилась она. - Не дождалась, пока ты проснешься.
        - И что ты скажешь на это?
        - Здорово! Приятно, что здесь так много меня. Но почему все так мрачно и даже трагично? И что это за рельсы - здесь и вот здесь?
        - Так, символика. Это те самые пути господни, что так неисповедимы.
        Пока Евгений готовил завтрак, она смотрела телевизор.
        - Что новенького слышно? - спросил Евгений.
        - Какие-то партизаны взорвали мост и теперь не хотят сдаваться, - сказала Инна и очень внимательно посмотрела на Евгения. - И еще говорят, что они кого-то повесили...
        - Не бери в голову. Сейчас много всяких террористов и бандитов развелось, если из-за всех переживать...
        Он на минуту задумался и вдруг, словно разговаривая с самим собой, сказал:
        - Интересно, если бы наши войска времен Великой Отечественной каким-то чудом смогли переместиться в наше время, кто победил бы - те наши или эти? Отцы или дети?
        - Не знаю, - растерянно ответила Инна. - Я во всем этом как-то не разбираюсь.
        - И слава Богу, - улыбнулся Евгений. - Все это такая чушь!
        Звонок в дверь заставил художника насторожиться. Едва он открыл, как в квартиру, - по привычке, словно к себе домой, - ворвался Светлый. Евгений даже не успел загородить ему дорогу.
        - Ну что, скажешь спасибо или будешь выговаривать? - живо полюбопытствовал он.
        Евгений судорожно искал причину, чтобы выпроводить приятеля, но она, как назло, не находилась. Тогда он решил сначала просто вытащить его из квартиры в коридор, и не успел.
        Инна вышла на знакомый голос. Она очень обрадывалась приходу Антона. Поэт застыл с вытаращенными глазами и побледнел.
        - Евгений, почему ты его не пригласишь? Вы что, так и будете беседовать в прихожей? - спросила она, смеясь.
        Евгений отошел от Антона и из-за спины Инны стал делать ему знаки, призывая приятеля, во-первых, молчать, а во-вторых, выйти.
        - Я, это... - наконец обрел дар речи Светлый. - Мне срочно надо.
        Он почти выскочил из квартиры.
        - Странно, - удивилась Инна. - Никогда его таким не видела. У него какие-то неприятности?
        - Сейчас выясню, - нашелся Евгений, выходя вслед за Светлым.
        Антон стоял у входа в подъезд, словно точно знал, что Евгений выйдет.
        - Ну что тебе сказать, - начал Охрин и вдруг разозлился из-за необходимости давать длинное и нелепое объяснение. - Короче, этот твой экстрасенс может не только отправить человека в прошлое, но и забрать кого-нибудь оттуда. Все!
        Охрин испытал чувство облегчения, одним махом покончив с разъяснениями.
        - Я думал, это какая-нибудь мистификация или галлюцинация, - тихо сказал Антон. - Но, если это действительно так, а это, похоже, именно так, то в какую историю я тебя втравил!
        - В какую историю?! Ты даже не представляешь, как я благодарен тебе. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я был кому-нибудь за что-нибудь благодарен? Это просто чудо! Это такой поворот!..
        - Постой, но если все настолько реально, что можно не только отправлять людей в прошлое, но и кого-то забирать оттуда, то это просто ужас! Представляешь, какие могут быть последствия для всего нашего общества, для человечества вообще?
        - Ах, оставь! Разберутся как-нибудь. И вообще: чему быть - того не миновать. Не будь занудой. Ты же поэт!
        - Но если ты не будешь об этом думать, я не буду, он не будет, - тут Антон неожиданно ткнул пальцем в сторону вышедшего из подъезда гражданина, заставив его опасливо покоситься на собеседников, - то кто будет это делать? Кто?
        - Желающие найдутся, не переживай. Вон их сколько, снующих, мельтешащих, лезущих друг другу на голову! Телевизор включишь: какие лица! Какие речи!
        - Не заводись. Скажи лучше, что теперь делать будешь.
        - Что делать? Любить буду! Писать буду! Жить буду!
        - Все это хорошо, но, помнится, мы мечтали жить не только в кругу своих мелких личных интересов.
        - Искусство и любовь - вот все, ради чего стоит жить на этом свете. Все остальное - стойло и пойло.
        - Она все знает? - спросил Светлый, оставив попытки в чем-то переубедить своего оппонента.
        Евгений отрицательно покачал головой.
        - Вот! - предупреждающим тоном сказал Антон.
        - Да не переживай ты! Все образуется.
        - Как-то неубедительно прозвучало.
        - Не придирайся. И не обижайся. Заходи через пару дней - увидишь: все образуется.
        Поэт понял, что разговор окончен. Евгений направился в подъезд.
        - Стой! - крикнул Светлый. - А эти странные партизаны, которые мост...
        Художник, не дослушав вопроса, утвердительно кивнул головой и удалился, оставив Антона стоять с открытым ртом.
        V
        - Ты проводишь меня? Я хочу пойти к маме на могилу. Надеюсь, это можно? - спросила Инна в тот же день.
        - Да, конечно. Но, может быть, лучше завтра? Я думал, мы сегодня побудем вдвоем.
        - Я хотела бы сегодня, - заупрямилась Инна. - Если ты не можешь, я пойду одна.
        - Нет-нет, я пойду с тобой. К тому же, мы хотели купить тебе кое-что из вещей. Вот и зайдем на обратном пути. Мне кажется, тебе пойдет оранжевое платье.
        - Я хочу синее.
        - Может, лучше зеленое?
        - Тебе что, не нравится синий цвет?
        Евгений неопределенно пожал плечами.
        - Как, тебе не нравятся мои синие глаза? - нарочито сердитым тоном спросила она.
        - Синие глаза нравятся, а синее платье - не очень. Впрочем, если ты очень хочешь...
        На кладбище было тихо и пусто. Пахло прелой листвой. Могила ее мамы неожиданно оказалась в довольно запущенном состоянии. Евгений не отходил от Инны ни на шаг. Часто ему приходилось буквально закрывать собой то, что находилось совсем близко и чего ей видеть было нельзя.
        - Ты можешь пройтись, - попросила Инна. - Я минут пять посижу одна.
        Евгений отошел, стараясь по-прежнему закрывать собой страшный объект.
        - Сколько заброшенных могил! - сказал старик в видавшей виды рясе, похожий на старинного пустынника. И сколько зла развелось, алчности, никто ни о чем не думает наперед. А ведь сказано у пророка: "Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?"
        - Вы монах, что ли? - полюбопытствовал Евгений.
        - Старец я, и удивляюсь всему увиденному здесь.
        - Здесь, как везде. А решают в столице, дедушка.
        - Да-а. И сказано у пророка: "Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь - убийцы. Серебро твое было изгарью, вино твое испорчено водою, князья твои законопреступники и сообщники воров..."
        - Издалека идете?
        - Ох, издалека. И дал мне Господь узреть грядущее...
        Что-то проговаривая, старик скрылся среди деревьев.
        - Позвольте, что вы сказали насчет грядущего? - Евгений устремился за ним, но монах словно сквозь землю провалился.
        Тут художник спохватился и бросился обратно. Инны у могилы ее матери не было. Да, она была там, куда он не должен был ее допустить.
        - Что это такое? - женщина дрожала, как от холода. - Ты знаешь, да?
        - Пойдем отсюда, это просто случайное совпадение, - Евгений постарался сохранить спокойный, непринужденный вид.
        - О чем ты говоришь? Ведь это же моя фотография - посмотри!
        - Ну, может, это какая-то глупая шутка, - начал теряться художник.
        - Какая шутка? Кто может так шутить? Кому это надо? - говорила она, жалобно всхлипывая. - Я же чувствую: что-то не так. Только не пойму, что. Ну скажи, не лги мне.
        Она медленно села на лавку у своей могилы и заплакала навзрыд. Он опустился рядом, уткнулся лицом в ее колени и закрыл глаза. На него нашло какое-то оцепенение. Ему вдруг стало казаться, что это он умер и его закопали здесь, под этой плитой, а она всегда была жива и сейчас пришла к нему на могилу.
        - Пойдем домой, - наконец сказал он после бесконечно долго длившейся паузы.
        - Ты мне не скажешь?
        - Скажу. Пойдем домой.
        Инна достала из сумки платок и зеркальце, стала вытирать лицо.
        - Я боюсь, - вдруг сказала она.
        - Чего?
        - Не знаю. Но я очень боюсь. Я хочу, чтобы мы пошли ко мне.
        - Зачем?
        - Не знаю. Но я тебя очень прошу.
        - Хорошо, но мы же хотели зайти в магазин.
        - Нет, не сейчас.
        Ему все же удалось затащить Инну в магазин, затем в другой, третий. И она выбрала себе ярко-синее платье. Потом он сказал, что уже поздно, что он устал, да и она, судя по всему, - тоже, и что завтра они непременно пойдут к ней. И завтра же он расскажет ей о нелепой случайности, из-за которой ее посчитала погибшей. Потом они сидели у Евгения, и он старался всячески ее утешить, отвлечь от тяжелых мыслей. Когда он очередной раз взял женщину за плечи, она вдруг отстранилась:
        - Подожди.
        - Никак не можешь отойти от пережитого потрясения?
        - Дело не в этом, - она отрицательно покачала головой. - Вернее, не только в этом.
        - В чем же еще? - Евгения начало одолевать смутное, но ужасное предчувствие.
        - Со мною что-то происходит.
        - Я понимаю, тебе трудно. Ты расстроилась, не знаешь некоторых обстоятельств, тебя это тревожит, угнетает.
        - Не только это.
        - Ну что еще? Что?
        - Что-то происходит с моим телом - оно как-то немеет, будто отмирает. Такое чувство, что я еще здесь и в то же время - уже не здесь.
        Евгений посмотрел в ее неподвижные, затуманенные глаза и ощутил чувство ужаса, от которого похолодело внутри.
        - Так что? - гипнотизирующим голосом спросила женщина, глядя в его лицо остекленевшими глазами. - Может быть, ты теперь скажешь мне?
        Художник понял, что попался - не надо было так откровенно пугаться.
        - Это усталость. Ты перенервничала, вот тебе и нездоровится. Я вызову врача, он пропишет лекарства. А пока тебе надо принять горячую ванну. Сразу станет легче. Вот увидишь. Сейчас...
        Он заметался по квартире, засуетился, не зная, что делать сначала - вызвать врача или готовить ванну. Наконец он заскочил в ванную, открыл краны, стал регулировать температуру воды.
        Когда Евгений вышел из ванной, в комнате было пусто. Разум, кажется, отказал ему. Ничего не соображая, он метался по квартире, заглядывая всюду, где может поместиться взрослый человек, а затем и туда, где не поместится даже ребенок. Наконец эта горячка у него прошла.
        - Этого не может быть, - шагая взад-вперед по комнате и часто жестикулируя руками, заговорил он. Это мы - те, кто перемещается отсюда, возвращаемся. Потому что так задумано. А они - те, кто находится там, могут переместиться только с нашей помощью, когда мы возвращаемся. Перемещение снова туда без этих препаратов, рамочек с шариком никем не предусмотрено и потому невозможно. Тогда где же...
        Он растерянно развел руками и вдруг схватился за голову. Затем бросился к выходу. Было уже темно. Моросил мелкий дождик. Комнатные тапочки не позволяли бежать в полную силу. Наконец один из них слетел с ноги. Второй Евгений сбросил сам. Улицы, улицы, улицы. Переулок. Мост. Разноцветные огни вокруг. Совсем близко тяжело громыхал вагонный состав. Ступеньки, ступеньки. На мосту - никого. И вот это место. Евгений перегнулся через перила, чтобы посмотреть вниз. Вдруг кто-то прыгнул на него сзади и опрокинул на спину. Охрину удалось подняться, но этот кто-то все еще висел на его плечах. Евгений захватил нападающего одной рукой за воротник, другой - за предплечье и в падении вперед бросил его через себя. Тот крякнул и обмяк. Стоя на четвереньках и морщась от боли в колене, Евгений пристально всматривался в непревычно перевернутое лицо перед собой. Это лицо было ему знакомо, но он никак не мог понять, чье же оно. Наконец, до боли вывернув шею, чтобы увидеть лицо нападавшего в более привычном ракурсе, художник узнал Светлого.
        - Чего тебе надо? - спросил Евгений, пытаясь подняться.
        Но поэт снова крепко вцепился в него.
        - Пусти! - вырываясь, крикнул Охрин. - Я же только посмотреть! Пусти!
        Руки Светлого разжались, и Евгений снова припал к парапету. Поэт пристроился рядом.
        - Никого там нет, - переводя дыхание, сказал он.
        - Ты откуда взялся?
        - Иду к тебе, а ты бежишь. Я кричу, а ты не слышишь, - лаконично объяснил Светлый. - Хотел сказать, что тебя Драпов разыскивает.
        VI
        Утром Евгений проснулся с тяжелой головой и с предчувствием чего-то не менее ужасного, чем исчезновение Инны. Солнце давно встало. Звонок в дверь заставил художника вздрогнуть. Открыв, он увидел взъерошенного и возбужденного Драпова. Глаза ассистента подозрительно блестели.
        - Все-таки я нашел вас! - воскликнул Генрих, пытаясь без приглашения протиснуться в квартиру.
        - Зачем? - спросил Евгений, придавливая его дверью.
        - Вы не представляете, насколько это важно.
        - Для кого?
        - Для вас, для нее, для меня - для всех.
        - Черт с вами, входите.
        Евгений отпустил дверь.
        - Она здесь? - украдкой спросил Драпов, проходя и осматривая помещение.
        - Вы пришли спрашивать или рассказывать?
        - Хорошо, - согласился ассистент.
        Он подошел к столу, налил из графина полный стакан воды и жадно выпил.
        - Хорошо, - повторил он, с размаху плюхнувшись в кресло. - Все по порядку.
        - Да уж, пожалуйста.
        - Они его повесили, - начал ассистент и, подумав, уточнил:
        - Партизаны повесили Шурина.
        Он пристально посмотрел на Охрина, но лицо художника осталось непроницаемым.
        - Он никогда не рассказывал мне всего, - продолжал Драпов. - До многого мне приходилось докапываться самому. Но ответов на некоторые очень важные вопросы я так и не узнал. И тогда я рискнул. После долгих попыток мне с помощью одного нашего пациента удалось переместиться. И я нашел его. Чему вы улыбаетесь?
        - Я вдруг подумал, что при перемещениях я, вы и кто угодно другой могли в своем прошлом встретиться с собой.
        - Нет, доктор сказал, что это невозможно.
        - Почему?
        - Не знаю. Он так сказал. Впрочем, я думаю, Шурин и сам до конца не понимал, что он открыл, и не знал всех нюансов этих... перемещений. Так вот, когда я нашел Шурина там... ну, в прошлом, я ему ничего не сказал о том, что с ним случилось. Но он как-то почуял неладное, догадался почему-то. И вот, когда у меня началось обратное перемещение, Шурин вдруг бросился ко мне, обнял меня крепко-крепко и не отпускал до тех пор, пока мы с ним не переместились. Но даже этого ему не надо было делать, потому что вместе с нами переместилось восемь случайных прохожих, находившихся от нас не менее чем в десяти шагах. И самое страшное: вместе с ними переместился телеграфный столб.
        - Ну, столбом в наше время никого не испугаешь, - пошутил Охрин.
        - Вы не понимаете! - Драпов подскочил с места. - По расчетам доктора, случайно переместиться при возврате мог лишь тот, кто находился в непосредственной близости от пациента, да и то с определенной долей вероятности, что и подтвердилось в вашем случае. Но потом выяснилось, что может переместиться целая группа людей. Затем опасное пространство еще более увеличилось, и никто не может сказать, до каких размеров может расширяться коридор перемещения! А теперь еще выяснилось, что перемещаться могут и крупные неодушевленные объекты! Вы представляете себе масштабы возможной катастрофы?!
        - Все это очень занимательно, - спокойно сказал Охрин. - Но я-то тут причем?
        - Ах, да. Я ведь не закончил. Мы с возвращенным Шуриным провели ряд экспериментов по сужению коридора. Но ничего не вышло. Сначала старушка-долгожительница перетащила сюда какого-то монаха - не то из пятнадцатого, не то из шестнадцатого года. Потом... Впрочем, это все детали. Когда я понял, насколько это опасно, то попытался уговорить доктора прекратить сеансы. Но его это очень разозлило. Он сказал, что большой опасности нет, что все они потом уходят.
        - Куда?
        - А-а, заинтересовались, наконец! Не знаю куда - он не сказал. Может, и сам точно не знает. А может, он сказал это лишь для того, чтобы меня успокоить. Поэтому я и спрашиваю: она еще здесь?
        Евгений отрицательно покачал головой.
        - Как это случилось?
        - Я не видел. Просто исчезла.
        - Когда исчезла?
        - Вчера вечером.
        Драпов сделал отрешенное лицо и, беззвучно шевеля губами, стал что-то подсчитывать.
        - У него совсем немного времени, - заключил он, и это заключение его, кажется, обрадовало. Когда доктор понял, что я могу ему помешать, то скрылся от меня и явно продолжает эксперименты. А кроме того, если он успеет обучить кого-то этой процедуре, его смогут возвращать снова и снова, а это - почти бессмертие! Вопрос лишь в том, возвращается ли неумышленно перемещенный из прошлого обратно в прошлое или просто исчезает.
        - И что вы думаете на этот счет?
        - Как по-вашему, я похож на профессора?
        - Честно говоря, не очень.
        - То-то и оно, - огорчился ассистент.
        Наступила долгая пауза.
        - А меня чуть партизаны не подстрелили, - вдруг не то похвастался, не то пожаловался ассистент.
        - Пустяки, - ответил художник. - Вот они мост взорвали - это событие.
        Ассистент сначала обиделся, а потом разозлился:
        - Да вы просто циник! Все вы, творческие деятели, циники и пошляки. Только воображаете из себя много. Видимость создаете. Глубокую духовность разыгрываете! - ассистент совсем рассвирепел. - А, впрочем, вас, похоже, в этой истории интересует только женщина.
        Драпов остыл так же быстро, как и вспыхнул. Он замолчал и устало поплелся к выходу. Евгений еще какое-то время сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Затем встал и пошел на кладбище.
        Он сидел у ее могилы. Вот здесь же, на этом самом месте, совсем недавно сидела она. Неужели это действительно было? А может, все это только сон, гипнотический сеанс доктора Шурина? А если она и вправду была здесь, то где она теперь? Вернулась в прошлое? Будет ли она там помнить все, что было здесь? Поступит ли иначе, чем тогда? Но если бы она поступила иначе, то сейчас все было бы не так. А ведь ничего не изменилось. Да и могло ли поменяться? И почему, собственно, она могла поступить иначе, ведь он ей так ничего и не объяснил? А, черт!
        Евгений хлопнул себя ладонью по лбу, резко встал и побрел наугад среди могил.
        - Стой! - послышалось сзади. - Стой, кому сказал!
        Охрин решил не оглядываться - стоит ли связываться с какой-то шантрапой?
        - Хальт! Их верде шиссен! - уже сердито крикнул тот же голос.
        Охрин стал, как вкопанный. За спиной слышались тяжелые приближающиеся шаги трех-четырех человек. Художник медленно обернулся.
        - Шпрехен зи дойч? - спросил старшина с Т-образными нашивками на погонах. В правой руке за шейку приклада он держал увесистый ППШ. С ним было еще трое солдат разного возраста.
        - Отвечай! - угрожающе потребовал один из них.
        Но Охрин уже не смотрел ни на старшину, ни на сопровождавших его воинов. Взгляд художника был устремлен между ними, туда, за кладбище, где на пустыре в направлении городка, над которым развевался трехцветный флаг, разворачивалась в боевой порядок колонна тридцатьчетверок. За танками, быстро размыкаясь, вытягивалось в цепь подразделение пехоты.
        Дмитрий СЕРГЕЕВ
        ЧУЖИЕ ИГРЫ
        - Мама, - сказал Ют, перелетая ближе к биополетрансформеру, - я хочу поиграть в летающие тарелки.
        - Ты же знаешь: теперь это опасно, - забеспокоилась Ин.
        - Но в прошлом цикле мы с Юн так здорово играли. Юн превращался в летающую тарелку, а я - в зеленого человечка. Зеленым человечком тоже быть хорошо, только надо сильно уменьшаться. Было весело!
        - В прошлом цикле у людей не было опасного для нас оружия, а теперь они могут тебя сбить. Оставь в покое трансформер!
        - Ну, мама.
        - Хорошо, ты можешь поиграть в полтергейст - это тоже весело.
        - Надоело.
        - Зато это самая безопасная игра.
        - Для маленьких. Стучать, посуду бросать, смотреть, как рожи корчат. Потом приходят какие-то умники: сидят-сидят, смотрят-смотрят - ничего не соображают! Скучно. Мам, ну разве ты в детстве не играла в инопланетян?
        - Нет, мы играли в джиннов. Но это было совсем другое дело, - она вдруг задумалась, и края ее ауры часто запульсировали, приобретая красноватый оттенок. - Вот помню как-то...
        - Примитив!
        - Много ты понимаешь!
        - Ты еще вспомни, как вы когда-то играли в чертей и ангелов.
        - А что? в чертей - забавно, а в ангелов - полезно для людей. Даже Великий Э поощряет эту игру.
        - О, нет! В чертей я, пожалуй, еще поиграл бы. Но в ангелов!..
        - Ты просто еще маленький.
        - А в Бермудский треугольник ты хоть раз играла?
        - Как ты можешь! Знаешь ведь, что подобные игры строго запрещены даже в параллельных мирах низшего уровня.
        - Мам, ну они же все равно умирают. И притом так быстро.
        - Ну и что? Они постепенно разовьются, выделятся из мира грубой материи и...
        - Как они выделятся? Они же не могут без этой грубой материи. Нет, они всегда будут жить на мусорке Вселенной.
        - Пойми, они просто заигравшиеся дети.
        - Инфантильные.
        - Может быть. Но у них есть мысль, есть живое поле, и когда-нибудь они обязательно превратятся в высшую, эфирную субстанцию.
        - Ну я полетел?
        - Никаких зеленых человечков!
        - Тогда: лохнесское чудовище.
        - В него теперь тоже играть не рекомендуется.
        - Ну в снежного человека можно, наконец?!
        - Хорошо, - сдалась Ин. - Но только в снежного человека и притом высоко в горах.
        - Там же нет никого.
        - Найди альпинистов. Но не надо ночью засовывать голову в палатку и пугать их диким ревом - это не так смешно и, может быть, не так безопасно, как ты думаешь.
        - Ладно.
        - И как эти люди так легко верят во что угодно?
        - Наверное, им скучно и одиноко в их маленьком и примитивном мирке, - Ют радостно подмигнул яркой фиолетовой вспышкой и, вплотную приблизившись к трансформеру, оказался в зоне синих концентрических кругов, излучаемых висящим в пустоте небольшим черным шаром. Шар резко увеличился и, поглотив Юта, в одно мгновение сжался до прежних размеров. Теперь он ритмично пульсировал, отсчитывая время.
        Ин ждала, несколько волнуясь. Хотя эта игра была знакома ей с раннего детства, она всегда переживала, когда Ют входил в трансформер.
        Шар засветился изнутри и снова увеличился. В нем образовался прозрачный круг, в котором Ин увидела заснеженные горы и, на ближнем плане, лохматое, улыбающееся большим ртом двуногое существо.
        - Я готов, - сказал снежный человек.
        - А что это у тебя за спиной? Покажи-покажи, не прячь.
        - Ну, мама, - смутился Ют и расправил большие перепончатые крылья. - Я хочу быть летающим снежным человеком.
        - Ты где это взял?
        - Из игры в дракона.
        - Перестань людям голову морочить. У них и так мозги набекрень. Надо же меру знать!
        Снежный человек насупился. Прозрачный круг сузился и исчез совсем. Внутри шара происходило какое-то движение и слышалось потрескивание. Когда лохматое существо вновь предстало перед Ин, оно было уже без крыльев.
        - Ладно, - сказало оно, весело оскалившись. - Не буду летать. Не сердись. Я недолго.
        И оставляя за собой глубокие следы, снежный человек вприпрыжку побежал по пушистому чистому снегу. Круг сомкнулся.