С улыбкой хищника Игорь Середенко
        Что есть смерть? Это финал жизни, освобождение от тягот бытия, перевоплощение в новое существование, или зловещий древний монстр, ненавидящий жизнь, дарующий переход в вечное забвение и небытие? Мистика и реальность, магия и наука, борьба добра со злом, противостояние жизни и смерти переплетаются в этой удивительной, мистической и детективной истории, рассказывающей о магии вуду и древнем славянском духе по имени Мор, и о его дружбе с самым простым человеком, не знающем тягостных страданий жизни и пороков людей, потому что он стоит лишь в самом начале водоворота непредсказуемой жизни. История повествует о духе по имени Мор, которому поклонялись славяне со времен язычества. Время прошло, поколение людей сменилось, но Мор не изменился, и его мнение о людях тоже не поменялось. Что бы понять жизнь, нужно ее пройти и узреть ее финал - смерть, но не как отрицание жизни, а как проявление самой жизни, в плодоносном моменте ее разрушительной деятельности. Началом истории является загадочная смерть полковника, вернувшегося из командировки с Ближнего Востока. В бумагах покойного был обнаружен дневник с
таинственным рассказом. Чтобы помочь справиться со зловещим колдуном, подполковнику Громову и археологу Архипову предстоит расшифровать загадочный знак-ключ, открывающий потайной вход в тайну, скрывающуюся в древних кремлевских постройках.
        Игорь Середенко
        С улыбкой хищника
        Глава 1. Странная смерть
        Машина майора Алексея Громова свернула с трассы и покатила по узкой землистой дороге, окутанной с обеих сторон стройными рядами берез. Эти милые деревья, чьи стволы удивительно ровно тянулись вверх к синему небу, казались нежными и утонченными созданиями. От легкого летнего вечернего ветерка листва деревьев чуть шевелилась, придавая некую подвижность этим элегантным растениям. Листва шуршала, словно деревья переговаривались между собой, сообщая друг другу новости или хвастаясь дивной своей красотой. Громову всегда были приятны эти забавные деревья, которые были не редкость в Подмосковье. Здесь, в лесу, среди берез, он чувствовал какую-то раскрепощенность, деревья, словно придавали ему новые силы. Летний свежий лесной ветерок, насыщенный чистым кислородом в купе с лесными ароматами трав, кустарников и цветов, придавали особое ощущение, при котором хотелось лишь наслаждаться дивными звуками природы и освежающей прохладой леса, предаваться отдыху, мечтам, позабыв все городские тяжбы и заботы. Косые вечерние лучи уходящего солнца поднимались все выше, падая на березы, и приближаясь к их верхушкам,
окрашивая их в золотистые тона, и одновременно увеличивая число теней, ползущих по земле, словно сотни щупалец неведомого чудовища.
        Было уже пять, когда машина Громова, шурша галькой, подъехала к воротам. Громов увидел часового, спешно отворявшего ворота. Солдат вытянулся и отдал честь, в знак приветствия старшего по званию. Громов кивнул головой, проезжая мимо солдата, сделал полукруг у фонтана и остановился у двери дома.
        На порог выбежала горничная, она подбежала к Громову. Женщина лет тридцати была беспокойна, на лице виднелись усталость, печаль и страх. Громов, глядя ей в глаза, заметил в них несколько лопнувших сосудов.
        - Вы плохо выглядите, Лиза, вам нужно поспать.
        - Как тут отдохнешь, - возражала горничная. - Мы с Людмилой Федоровной, почитай, всю ночь глаз не сомкнули.
        - Как она? - спросил Громов, открывая дверь дома.
        - Она выглядит не лучше меня, - сказала Лиза, сопровождая майора.
        В холле майор увидел доктора Черемных.
        - Мое приветствие, - произнес доктор. - Как долетели?
        - Благополучно, - ответил Громов. - Я прямо с аэропорта.
        - Я пойду к Людмиле Федоровне, - сказала тихим, сдавленным голосом Лиза. - Ей нужна моя поддержка. Вы располагайтесь. Он ждет вас наверху. И не забудьте зайти к Людмиле Федоровне, она просила.
        Лиза ушла, доктор взял Громова за руку.
        - Прежде чем вы пойдете к Борису Ивановичу, я хочу поговорить с вами о его состоянии, - сказал Черемных.
        Они вдвоем поднялись по ступенькам на второй этаж и вошли в одну из комнат.
        - Присаживайтесь, - вежливо предложил доктор.
        Они оба сели в кресла, друг напротив друга. Между ними находился небольшой деревянный столик, на котором лежал портфель доктора. На стенах комнаты, на многочисленных полках, на полу всюду были выложены, висели, разнообразные статуэтки, изображающие дивных животных, людей, богов, фантастических существ. Все это были изделия из разных эпох, принадлежащие мастерам разных стран. Хозяин дома бывал подолгу службы в разных районах земного шара и всюду собирал диковинные предметы старины. Его прельщали древние изделия искусства разных эпох из разных стран мира. Ценность их была в том, как говорил сам коллекционер, что все они были подлинными. Борис Иванович не любил копий или тех рукотворных изделий, которые изготавливались в больших количествах для широких масс. Он предпочитал единичные изделия.
        Громов часто бывал в этой комнате, все здесь было ему знакомо, так как Борис Иванович многие статуэтки, картины, вазы приобрел, находясь с Громовым в командировке. О каждом предмете, находящемся в его коллекции, Борис Иванович любил рассказывать подолгу, хвастаясь своим немногочисленным посетителям домашним музеем. Но никто, даже его друг и ученик, Громов, не бывали в лавках и магазинах, где Борис Иванович приобретал свои драгоценные предметы старины, так как он всегда покупал их сам. Особая и важная ценность предметов, из коллекции Бориса Ивановича, заключалась в необычном, неповторимом искусстве изготовления изделия. Каждый из этих предметов хранил в себе некую тайну изготовления, которая принадлежала тому или иному мастеру. Громову же все эти предметы напоминали те страны, континенты, города и селения, в которых они были приобретены трепетным коллекционером.
        Громов, глядя на эти диковинные изваяния из разных материалов, вспоминал каждый приезд президента России в ту или иную страну с визитом, для решения политического, экономического или культурного вопроса развивающего государство, и вносящего существенный вклад, делу мира между народами.
        Он гордился своей профессией и работой, ведь осуществляя безопасность президента страны, он и сам, в некотором смысле, вносил свою помощь по укреплению мира и развитию России.
        - Я уже двое суток в этом доме, - сказал доктор Черемных. - Можно сказать, что я временно поселился здесь.
        - По телефону вы весьма неопределенно сказали мне о состоянии Бориса Ивановича, - сказал майор Громов.
        - Да, понимаете, это дело личное, я бы сказал интимное, оно касается только здоровья Бориса Ивановича.
        - Господи, да что могло произойти, пока я отдыхал? - немного раздраженно, нетерпеливо сказал Громов.
        Но, несмотря на нетерпение майора, доктор, похоже, не спешил излагать события. Он стремился рассказать неторопливо, по порядку, чтобы не пропустить детали.
        - Вы не торопитесь, - ответил доктор Черемных. - Вы знаете, я уже давно слежу за здоровьем высших чинов в Кремле. От здорового состояния Бориса Ивановича и вашего зависит безопасность президента России.
        - Спасибо, что напомнили мне о моих обязанностях, - с сарказмом сказал Громов. - Пока Борис Иванович болен, я, как его заместитель, отвечаю за безопасность президента. А я, слава богу, вполне здоров.
        - Я знаю, - все также спокойно и неторопливо сказал доктор, - ваше здоровье вне опасности, чего нельзя сказать о Борисе Ивановиче.
        - Что же с ним …
        - Вы не торопитесь, - остановил его поднятой рукой Черемных. - Дыхание, пульс, давление, анализы, которые я у него проверил, все это в полном порядке, во всяком случае, отвечают норме в его возрасте, ему ведь пятьдесят пять исполнилось.
        - Этот возраст лучший для его профессии.
        - Я знаю, но, несмотря на положительные данные здоровья, я все же весьма обеспокоен.
        - Что же вас удивило?
        - Его странное поведение. Это началось пару дней назад. Первая забила тревогу его жена, Людмила Федоровна. Борис Иванович, вы сами это знаете, всегда мягок и тактичен с родными и близкими ему людьми. Внезапной грубости, беспочвенных обвинений, необузданного раздражения никогда не случалось в этом доме.
        - Вы хотите сказать, что Борис Иванович чем-то расстроен? - спросил Громов, но на этот раз его слова не были полны нетерпения и суетливости, они были пронизаны вдумчивостью и какой-то скрытой тревожностью.
        - И да, и нет, - ответил доктор Черемных. - Расстройство можно убрать, если знаешь причину его, но здесь … Нет, это не просто расстройство, когда человека что-то мучает, тяготит. Можно любые проблемы решить логично, разумным подходом, тем более что Борис Иванович обладает, подолгу службы, и средствами, и возможностями. Нет, причиной такого странного поведения может быть душевное расстройство.
        - Вы говорите о психическом расстройстве? - возмущенно, не сдержанно сказал Громов. - Хотите сказать, что он …
        - Нет, еще не сошел с ума, но его действия и поведения столь тревожны, что я был вынужден сообщить это вам и министру.
        Громов встал, беспокойно зашагал к окну и обратно, обдумывая слова доктора, затем остановился у кресла и буквально упал в него.
        - Расскажите все по порядку, - предложил Громов, глядя в глаза доктора озабоченным и тревожным взглядом.
        - Как я уже говорил, изменения в поведении Бориса Ивановича наступили несколько дней назад. Первым тревогу забила его жена, Людмила Федоровна. Она сказала мне, что ее муж стал рассеянным, он забывал делать элементарные вещи. А позапрошлой ночью он и вовсе удивил. Она утверждает, что ее муж поднялся с кровати в час ночи и вышел. Жена в тревоге подождала десять минут, но муж все не возвращался. Она поднялась, обыскала весь дом, но не нашла его. С рассветом отворилась входная дверь, и вошел ее муж, в пижаме. Он был весь мокрым, словно на улице шел проливной дождь. Жена попробовала заговорить с ним, но он молчал, не реагируя, дошел до кровати, лег и уснул. На улице дождя не было, странно, да. Утром, когда супруги проснулись, жена спросила мужа о ночном хождении, но он удивился этому вопросу. Он сказал, что всю ночь провел в постели.
        Вчера вечером из его кабинета доносились жуткие крики. Жена и горничная не смогли войти в кабинет, так как он был заперт изнутри. За дверью были слышны стоны, зловещие шептания и чья-то беготня. Горничная утверждала, что в кабинете был только Борис Иванович. Людмила Федоровна была страшно напугана столь внезапным и странным поведением ее мужа. Она вызвала охранника, но когда он поднялся к кабинету, то дверь была открыта, а на полу, в коридоре лежала без сознания горничная. Муж был в столовой и преспокойно читал газету, пил кофе, словом делал то, чем обычно он занимался по вечерам.
        - А что сказала горничная? - спросил Громов, в его глазах была видна крайняя тревога.
        - Она сказала, что когда она осталась у двери одна, то внезапно за дверью, все звуки утихли. Она подошла к двери, и хотела было приложить ухо, но отскочила от двери, так как услышала щелчок в замке, кто-то открыл дверь изнутри. Дверь почти бесшумно отворилась, горничная хотела было заглянуть в дверь, она боялась зайти, как вдруг, из комнаты вылетел человек. Он был на четвереньках, его лицо было настолько зловещим и бледным, что горничная потеряла сознание. Она так и не помнит, кто тогда на нее посмотрел, что было это за существо.
        - Вы хотите сказать, что это был Борис Иванович?
        - Думаю, что да, во всяком случае, ни охранник, ни горничная, ни Людмила Федоровна никого из посторонних в доме не видели. Когда я пришел, то первым делом побеседовал с Борисом Ивановичем. И вот что я вам скажу - я не выявил у него никаких психических расстройств, однако …
        - Что?
        - По просьбе Людмилы Федоровны я остался на ночь, на тот случай, если у Бориса Ивановича вновь начнутся странные поведения. Жена побоялась спать с ним в одной комнате. Моя комната находилась на первом этаже. Мне не пришлось спать, так как моя задача была в выявлении странных изменений в поведении Бориса Ивановича. Ночью я ничего не слышал, хотя выходил и в коридор, и поднимался на второй этаж к самой двери комнаты Бориса Ивановича. Наутро, видимо, я утомился и заснул крепким сном. Меня разбудила горничная. Она отвела меня в эту комнату. Вы видите все эти предметы?
        - Да, - Громов обвел взглядом обстановку в комнате.
        - Все они находились в страшном беспорядке, хотя с вечера они находились на своих местах. Я спросил у Бориса Ивановича об этом. Он ответил, что искал одну статуэтку, привезенную им из Саудовской Аравии.
        - И что это была за статуэтка?
        - По его словам, это был какой-то бог, не то Кафу, не то Калфу, я не помню, не все ли равно. Важно то, что ни Борис Иванович, ни его жена не смогли отыскать этой статуэтки. Я спросил у Людмилы Федоровны, а была ли она вообще? Она не смогла дать ответ. Она не помнила, чтобы ее муж что-либо привозил из последней командировки.
        - Каково состояние Бориса Ивановича теперь? Я должен с ним поговорить.
        - Понимаю. Как его подчиненный и друг вы обязаны это сделать, но … боюсь, что вам это не удастся.
        - Почему?
        - Пойдемте, сами все увидите, - продолжил доктор Черемных.
        На втором этаже, у самого кабинета, доктор остановился.
        - Вы зайдете один, я буду снаружи, - сказал доктор шепотом. - Я не сказал вам главного, хотел, чтобы вы убедились сами, я вызвал машину … Бориса Ивановича нужно госпитализировать, там он будет под моим контролем. Это будет безопасно, боюсь, что в таком состоянии он может причинить себе вред.
        - Как вы назовете это поведение?
        - Я еще не определил. Ну, идите, я буду ждать здесь.
        Громов, не сводя взгляда с доктора, открыл дверь и вошел.
        Борис Иванович сидел у окна в своем кресле. На первый взгляд все казалось нормальным. Борис Иванович частенько проводил время в кабинете, сидя в мягком кожаном кресле. Но что-то Громову показалось не так. Что, он пока не понял.
        - Здравия желаю, Борис Иванович, - громко и приветливо сказал Громов.
        Ответа не последовало. Борис Иванович по-прежнему сидел, молча, не шелохнувшись. Громов подошел ближе, и только теперь он заметил то, что не увидел с порога. Во взгляде Бориса Ивановича было что-то зловещее. Лицо было бледным, почти мертвецким, верхняя губа чуть приподнята, виднелись зубы. Выражение лица напоминало злобный оскал дикого животного. Но больше всего Громова поразили глаза. Во взгляде, направленном вверх, виднелось безумие, пересекающееся со страхом. Пальцы рук сильно сжимали мягкие подлокотники кресла.
        - Доктор Черемных! - крикнул Громов в смятении.
        - Дверь распахнулась, и в комнату влетел доктор. Он подошел в Громову, затем подбежал к Борису Ивановичу, схватил его за руку и начал измерять пульс.
        - Он давно в таком состоянии? - спросил Громов.
        - Да что вы, конечно, нет, - с волнением в голосе сказал доктор. - Когда я оставил его здесь, он спокойно сидел и почти сонными глазами смотрел вниз. Он не реагировал на слова, поэтому мне и пришлось вызвать машину из госпиталя. Но теперь, похоже, его здоровье находится под большей угрозой, чем я предполагал. Пульс слегка завышен, а вот тело …
        - Что тело?
        Доктор ощупал больного, оторвал руку от кресла, приподнял ее и отпустил, рука безжизненно повисла.
        - Его тело не реагирует, мышцы не сокращаются.
        - А его взгляд, вам не кажется, что он чего-то боится? - спросил Громов.
        За окном послышался шум подъехавшей машины. Доктор выглянул в окно.
        - Слава богу, приехали. Вы побудьте здесь, пока я провожу санитаров.
        Доктор выбежал в спешке из комнаты. Спустя минуту двое крепких санитаров положили Бориса Ивановича на носилки и унесли. Громов проводил их до машины.
        - Я навещу его завтра, - сказал Громов.
        - Хорошо, он будет под моим личным контролем, - сказал Черемных.
        Когда машина отъехала, на пороге появилась горничная.
        - Бориса Ивановича отвезли?
        - Да, он будет в госпитале. Черемных будет с ним. Я завтра навещу его. Я хотел бы поговорить с Людмилой Федоровной.
        - Идемте, я провожу вас, - сказала Лиза, вытирая красные влажные глаза платком.
        Людмила Федоровна, дородная дама пятидесяти лет, следящая за собой, брюнетка, на лице которой безжалостное время отразилось начинающимися морщинами. Ее большие карие глаза, так же, как и у Лизы, были утомленными со следами кровоподтеков.
        - Вы, вероятно, всю ночь не спали, - начал Громов.
        Женщина махнула головой в знак согласия.
        - Как вы думаете, все будет хорошо? - она поглядела на Громова с тревожной надеждой, неуверенная в положительном исходе.
        - Я надеюсь, с ним будет доктор Черемных. Это наш лучший доктор. Борис Иванович будет под надежным контролем. А когда поправится, вернется здоровым, и все образумится. Это какое-то временное помешательство. Скажите, Людмила Федоровна, он что-то говорил обо мне, какие-то распоряжения давал?
        Она покачала головой, вытирая нос платком и, глядя отрешенно куда-то в сторону.
        - Нет, кажется, нет, ничего.
        - Черемных мне рассказал о ночном происшествии - беспорядок в комнате, где находится коллекция Бориса Ивановича. Он упомянул какую-то статуэтку, изображавшую бога Калфу, кажется. Борис Иванович привозил из командировки статуэтку?
        - Нет, не привозил, - живо ответила Людмила Федоровна, она, казалось, оживилась. Она подняла утомленные, но подвижные глаза и беспокойно поглядела на собеседника. - Где он?
        - В госпитале, его сейчас …
        - Я поеду с ним, пусть меня возьмут, - ее слезы почти высохли, а в глазах была видна решимость.
        - Не беспокойтесь, с ним все будет в порядке. Сейчас ему нужен покой и лечение. Уже поздний вечер, куда вы поедете. Утром вы навестите его.
        - Утром? Да, да, утром, - согласилась Людмила Федоровна.
        В ее беспокойном взгляде виднелась неуверенность и страх. Она тяжело опустилась в кресло, свесив руки.
        Громов обратился к Лизе, стоявшей у двери, и со слезами в глазах сочувственно посматривающую на хозяйку дома.
        - А вы, Лиза, что скажете?
        - На счет чего?
        - Видели ли вы у Бориса Ивановича какие-то новые предметы, которые он мог привезти из командировки?
        - Нет, ничего, - она замотала головой, а затем тихо заплакала. Вдруг она внезапно подняла голову, словно что-то вспомнила, что-то важное. - Ну как же, совсем забыла. Мобильный пропал, мы нигде не можем его найти.
        - Чей мобильный? - с интересом спросил Громов.
        - Бориса Ивановича, - ответила Лизавета.
        - Ну зачем, Лиза, ты говоришь о таких пустяках, - возмутилась Людмила Федоровна. - Просто сотовый затерялся, где-то отыщется, это мелочи.
        - Да, тогда почему он не отвечает? - не унималась Лиза.
        - Наверное, аккумулятор сел, вот и все, - ответила Людмила Федоровна.
        На следующий день утром Громов был в госпитале. Здесь обследовались и лечились только высшие чиновники и военные, работающие в Кремле. У доктора Черемных было свое отделение, которым он заведовал. За здоровьем Бориса Ивановича следил он. Больного содержали в отдельной палате.
        В вестибюле госпиталя к Громову вышел доктор Черемных.
        - Как здоровье пациента? - спросил Громов.
        - Идемте, - тихо сказал доктор. - Я проведу вас в палату. Его состояние очень тяжелое.
        Они вдвоем прошли по коридору, поднялись на лифте на третий этаж, дошли до двери палаты и остановились.
        - Вы сами все увидите, - сказал Черемных. - Сейчас находится между жизнью и смертью, я бы сказал … - он запнулся.
        - Что? В каком он состоянии? Что его поразило? - спросил Громов.
        - Я не знаю, и забудьте все, что я вам сказал, - он оглянулся, словно он не хотел, чтобы кто-то его услышал. Видя, что они вдвоем в коридоре, продолжил:
        - Ни между жизнью и смертью, - шепотом сказал доктор. - Я бы охарактеризовал его состояние … Тело его погибло или почти погибло, но его сознание еще борется.
        - Поясните, доктор, что значит «погибло»? - спросил Громов, понизив голос, он решил тоже не говорить громко.
        - Вы все поймете, когда взгляните на него.
        Доктор открыл дверь палаты, и они вошли. Борис Иванович лежал на койке у стены, других пациентов не было. Громов и доктор подошли к койке. Борис Иванович лежал неподвижно, его лицо побледнело, щеки впали, и от этого они казались слегка темными, под глазами виднелись черные пятна. Но самое страшное и невероятное, это глаза. Веки были наполовину закрыты, виднелись мутные глаза, как у покойника.
        - Обратите внимание, - начал доктор, - его зрачки расширены.
        Громов нагнулся над своим начальником, и с состраданием и болью посмотрел на его глаза.
        - Что происходит, доктор?
        - Я не знаю, для меня это загадка, - он развел руками. - Пульс есть, но слабый. Мы к сердцу подсоединили датчики, вот видите, осциллограф справа.
        На экране прибора чертились изогнутые линии синусоиды.
        - Скачки на экране тоже странные, - продолжал доктор. - Ночью был приступ, мы его чуть не потеряли. Состояние критическое, но главное, я не знаю причины такого столь скорого ухудшения здоровья. Я знал его, он регулярно ходил в спортзал, вел здоровый образ жизни, и тут на тебе. Я собираюсь показать его одному профессору, моему учителю, надеюсь …
        В этот момент прибор, что находился справа, запищал монотонным звуком. Громов и доктор почти сразу повернули головы к прибору, где вслед за кривыми, появилась одна сплошная горизонтальная линия.
        - Сердце! - закричал Громов.
        Началась суматоха, вскоре в палату вбежали четверо людей в белых халатах и приступили к реанимации. Громов стоял в стороне, и с ужасом наблюдал за работой врачей.
        - Разряд! Еще разряд! - кричал доктор Черемных.
        - Мы его теряем! Все.
        После нескольких безуспешных попыток возобновить работу сердца врачи опустили руки и стали вокруг больного, словно похоронная бригада. И вдруг, на экране появилось, хоть и слабое, изображение - прямая превратилась в всплеск кривой. Все глянули на экран.
        - Он жив! - закричал доктор Черемных.
        И в этот момент кривая вновь погасла, уступив прямой линии.
        - Надо дать еще разряд.
        - Невероятно.
        Но не успели врачи что-либо предпринять, как на экране вновь появился слабый всплеск, затем он погас и вновь появился. Казалось, сердце или прибор издевались над врачами. В конце концов, Черемных не выдержал и дал приказ наблюдать за столь странным поведением работы миокарда. Все наблюдали, Громов отошел от стены и подошел ближе к прибору, ему показалось, что всплески на осциллографе ему что-то напоминают. Они были регулярными, но появлялись через разные промежутки времени, а спустя некоторые период повторялись вновь.
        - Что это значит? - недоумевая, спросил один из врачей-реаниматоров.
        - Это не похоже на работу сердца. Оно как будто …
        - Хочет что-то сказать нам, - дополнил Громов.
        Черемных бросил взгляд на Громова, потом посмотрел на пациента, тот лежал без движений, а сердце все рисовало странную кривую на приборе. Громов сосредоточился на экране, ему показалось, что он уловил странный ритм непонятных всплесков кривых на осциллографе. В палате наступила тишина, все смотрели на прибор.
        - Линия, всплеск, всплеск, - произнес тихо Громов, - линия, всплеск.
        Все по-прежнему молчали, и с недоумением смотрели на прибор, слушая странные слова Громова.
        - Да, все повторяется, - продолжил уверенным голосом Громов. Он был убежден в своем диком предположении. - Это невероятно, но … вот опять повторилось, хотя и слабее, чем предыдущий раз.
        - Что повторилось? - спросил в растерянности Черемных.
        - Смотрите сами, - Громов указал на осциллограф. - Тире, точка, точка, а вот теперь другая буква - тире, точка.
        - Какая еще точка? - недоумевая, и с раздражением спросил Черемных.
        - Это Азбука Морзе, - сказал Громов.
        - Вы хотите сказать, что его сердце посылает сообщение? - спросил Черемных. Его слова больше выражал удивлением, чем вопрос.
        - Не знаю, но … судите сами …
        - Вы просто утомились, вот вам и …
        В этот момент кривые выпрямились, и на экране вновь появилась сплошная прямая линия.
        Один из врачей проверил пульс, дыхание, потом, склонив голову, поднялся.
        - Это все. Он умер.
        Четверо в белых халатах вышли. Громов с прискорбием глядел на своего бывшего начальника и друга.
        - Мне очень жаль, - сказал с сочувствием доктор Черемных, закрывая лицо покойника простыней.
        - Как вы думаете, что означают буквы «Д», «Н»? - спросил Громов.
        - Вы о чем?
        - Об этих предсмертных сердечных всплесках, - пояснил Громов.
        - Понятия не имею, - он посмотрел в лицо Громова. - Вам надо отдохнуть, вы утомились.
        - Нет, нет, со мной все в порядке.
        Вечером майора Громова вызвал к себе на прием министр внутренних дел. В просторном кабинете было прохладно от работы кондиционера.
        - Что за лето, сплошная жара, - недовольно произнес министр. - Вам не кажется, что здесь жарко?
        - Я бы сказал, сыровато, - ответил Громов.
        Толстое тело министра удивительным образом помещалось в кресле, казалось, что оно мало для такого человека с большими формами.
        - Меня только кондиционер и спасает. - Он поглядел на Громова и продолжил. - Я знаю, что ваш начальник скончался. Слабое сердце, кто бы мог подумать, а ведь ему еще и пятидесяти шести не было, - он тяжело вздохнул. - Вы являетесь его заместителем.
        - Так точно.
        - Его место освободилось. Нового начальника я вам не дам, так как нет у меня для такой службы подходящей кандидатуры. Все-таки президента вы охраняете. В общем, решено, вас Громов, назначить на эту должность.
        - Как так? - удивился Громов.
        - А вот так, теперь вы являетесь директором службы безопасности при президенте страны. И вам поручено управлять этой службой. Вы проверенный работник, опытный, квалифицированный и компетентный. Бумаги о вашем назначении мною подписаны час тому назад. Так что отправляйтесь в свой кабинет и принимайтесь за работу. В вашу компетенцию входят все вопросы безопасности жизни и здоровья президента России. В ваше подчинение даются тридцать шесть человек.
        - Но …
        - Никаких «но», - возразил министр. - Вы повышены в звании до подполковника. И помните, эта должность очень высока и ответственна. Своим решением вы можете арестовать даже генерала. В ваше подчинение также передается специальный отдел под названием «Черный квадрат».
        - У вас есть вопросы? - министр серьезно посмотрел на Громова. - По глазам вижу, что есть. Мне известно, что отдел, именуемый «Черный квадрат» засекречен. Я и сам толком ничего об этой службе не знаю. О ней знал директор Борис Иванович, но он скончался. Я знаю, что этот отдел прикреплен к вашему ведомству. В его компетенцию также входит безопасность президента. Но детали мне неизвестны. Сколько там агентов, чем занимаются, какова их специализация, все это засекречено. Поэтому вы получаете вот этот конверт, - министр передал небольшой конверт Громову.
        - Что там? - спросил Громов.
        - Я этого не знаю. Все, что я знаю, так это то, что в случае нового назначения на ваш пост я должен передать вам этот черный конверт. - Министр бросил взгляд на недоумевающего Громова. - Я пользуюсь инструкцией в таком случае. Только директор службы безопасности президента получает этот черный конверт, при своем назначении на должность, и только он знает, что внутри конверта.
        - А вы его, откуда взяли?
        - От президента лично.
        - Ясно, можно идти?
        - Идите, - строгим тоном сказал министр.
        Громов ехал в служебном автомобиле, он сидел на заднем сидении. Автомобиль направлялся в Кремль. Громов вынул из портфеля небольшой черный конверт, бросил взгляд на водителя, затем осторожно надорвал конверт и вынул визитную карточку. Это все, что было внутри конверта. Он повертел карточкой - обычная плотная бумага с адресом на лицевой стороне. И все, ни фамилии, ни названия компании, ни телефона, только адрес.
        «Это где-то на окраине Москвы, - подумал Громов. - Что там? Что за тайна, которая доверялась только начальнику службы безопасности и никому более. Покойный Борис Иванович знал эту тайну». И теперь очередь ее узнать наступила Громова.
        Весь день, проведенный на службе в Кремле, Громов, как начальник, входил в должность, беседовал с подчиненными, изучал поездки президента. Его не покидала мысль - загадка странного поведения сигналов сердца покойного Бориса Ивановича. То, что было врачами оставлено без внимания, незамечено, ему, как опытному военному, не давало покоя. Буквы «Д» и «Н», которые так отчетливо видел Громов, знающий азбуку Морзе, пробуждали в его сознании живой интерес к странной смерти своего бывшего начальника. Он перебирал все имена и фамилии, начинающиеся на буквы «Д» и «Н». Никто не подходил. Перед его глазами пробегали десятки шифрованных донесений, названий объектов, но ничего не подходило. Он пытался связать различные слова, начинающиеся на эти две буквы и связанные с Борисом Ивановичем, словом он делал все, что могло пролить свет на эти таинственные буквы, которые он увидел в госпитале. Громов проверял сочетания букв так, если бы «Д» была первой в слове, а «Н» была в конце. Не мог его друг просто так уйти из жизни, ничего не оставив, ни намека на убийцу. Громов не верил, что Борис Иванович, полный сил, мог вот
так просто заболеть неизвестной науке болезнью и умереть. Он был уверен, что причиной его скоропостижной смерти, было не сердце.
        Уже под конец рабочего дня Громова посетила идея соединить эти две буквы. Что если эти буквы, есть начало одного слова. Какие слова начинаются на «ДН»? И тут ему пришло в голову слово «дневник». Что, если речь идет о дневнике Бориса Ивановича? Но писал ли он дневник? Он не мог вспомнить. Нужно было об этом расспросить жену Бориса Ивановича. Она наверняка знает. Это предположение он и решил проверить.
        На следующий день были назначены похороны Бориса Ивановича. День был пасмурным, серым, но свежим и теплым. Громов стоял среди близких и знакомых покойного. Людмила Федоровна, одетая в черное, как и полагается вдове, стояла у гроба, склонив голову, так, что был заметен лишь ее нос, подбородок она прикрывала носовым платком, мокрым от слез. Распухшие, бессонные глаза были и у Лизы, которая старалась поддерживать Людмилу Федоровну за руку. Солдаты выстроились в шеренгу. Прозвучало несколько холостых залпов из автоматов. Вдова вздрогнула, опустила руки, присела, обняла закрытый гроб, прильнув к нему. Лиза утешала хозяйку как могла. После похорон Громов отправился в дом Бориса Ивановича. Уличив время, когда можно было застать вдову одну, он расспросил ее о вещах покойного. Вдова рассказала ему, что не прикоснется ни к одному предмету из коллекции покойного мужа, и оставит его комнату с коллекцией диковинных предметов без внимания.
        - Я запру его, и не стану даже входить в эту комнату, - сказала Людмила Федоровна.
        - Меня интересует один вопрос, - начал Громов. - Не вел ли Борис Иванович дневник? В нем, возможно, имеется информация, касаемо его последнего дела на службе.
        Громов решил утаить об истинной причине его заинтересованности дневником. Иначе пришлось бы рассказывать о том, как он вышел на поиски дневника.
        - Да, он вел дневник, - совершенно спокойно заявила она. - Он заперт в той самой комнате, где находится коллекция. Если вы хотите я дам вам ключ. Я не хочу заходить туда. Получив ключ, Громов поднялся на второй этаж, отпер дверь ключом и вошел в комнату, где находилась коллекция предметов искусства из разных стран. Громов сразу же обратил свое внимание на небольшой столик у стены, на котором находились три статуэтки, очевидно принадлежащие индийским мастерам. Женщина с восьмью руками, два Будды в медитативных позах и небольшой выдвижной ящик. К счастью, ящик был не заперт. Громов вынул ящик и увидел внутри небольшую тетрадь. На первой же странице он прочел: «Мои записи о тех местах, где я побывал». Громов пролистал толстую тетрадь и открыл последнюю запись: «22 апреля, Саудовская Аравия …»
        Глава 2. Потеря контроля
        Майор Береза, заступивший на дежурство по охране Кремля, сидел в дежурной части, когда к нему прибежал, запыхавшись, молодой солдат, и сообщил, что на территории Кремля творится что-то неладное. Майор поднял всю охрану на ноги. Время было позднее, полпервого ночи. Серый туман заполонил многочисленные аллеи и здания, находящиеся на территории Кремля. Они утонули в сером мраке, и лишь главная аллея была освещена лампами, не уступавшая мраку.
        Майор с шестью солдатами спешно шли по главной аллее.
        - Я покажу, это там, майор, - тревожным голосом сказал солдат.
        - Ты что, первый раз в карауле? - спросил майор, глядя на перепуганного юношу. - И как можно таких к охране допускать? Это находится в западном секторе?
        - Ну … да, наверное, - невнятно пробубнил солдат.
        - Вы, почему пост покинули, рядовой? - строго спросил майор Береза.
        - Я не покидал, говорю вам, просто я должен был поменяться с напарником.
        - Смена караула.
        - Да, так точно, смена караула, - уже смелее сказал солдат. - Я сменился …
        - В котором часу? - спросил майор.
        - В двенадцать.
        - И где же вас шатало полчаса?
        - Ну, я … - солдат не знал, что ответить, потому что он решил побродить по Кремлю.
        - Вы прогулялись, - догадался майор.
        - Да, совершенно верно.
        - Вот, деревня. Вы что не могли найти другое время для прогулок?
        - Понимаете, я закончил дежурство, ну, и решил пройтись по ночному Кремлю, - оправдался солдат.
        - Ясно, так что вы видели?
        - Ну, как это сказать, я даже не знаю …
        - Рядовой, не испытывайте мое терпение, оно не резиновое, - майор сказал так строго и твердо, что рядовой испугался наказания и выпалил:
        - Приведение.
        - Чего?! Боже, кто вас только допустил на службу, - возмущенно сказал майор.
        - А еще, там, - солдат указал рукой на запад Кремля, - два тела лежат. Наверное, это была охрана.
        - Где, там? - грозно и недовольно произнес майор.
        - Да, еще метров с тридцать будет.
        Они свернули с главной аллее на боковую, дошли до двухэтажного здания. У двери стоял часовой. Майор обвинительно и с презрением посмотрел на подчиненного.
        - Вот солдат, он стоит на посту, живой и здоровый, - сказал Громов, указывая на часового.
        - Нет, это с обратной стороны этого здания.
        - С обратной? - удивился майор. Он вспомнил, что с обратной стороны здания находится дверь и она под охраной. Эта единственная дверь, о которой майору было ровным счетом ничего неизвестно. Куда она вела, и какое внутри расположение комнат. Все, что было известно ему, так это то, что парадная дверь, где стоял часовой, вела в комнаты первого и второго этажей. Но вот куда вела дверь с обратной стороны этого здания, он не знал. По всем правилам логики, эта вторая дверь должна была вести в те же комнаты и коридоры, что и парадная. Майор бывал в этом здании, стоящем особняком от остальных в западной части Кремля, по долгу службы - охрана Кремля и всех его зданий. Он отчетливо помнил, что внутри этого двухэтажного здания, напротив того места, куда должна была вести вторая дверь, стоит стена. По здравому смыслу, вторая дверь, упирающаяся в стену, не должна была существовать. Возможно, когда-то этот второй вход в здание замуровали, по каким-то причинам. Но тогда возникал вопрос: почему у входа, который вел к глухой стене, а не внутрь здания, стояли часовые? Майор так же знал, что эти двое часовых входили в
состав службы безопасности президента страны. Эти солдаты не подчинялись ему. Он прекрасно знал Громова, бывшего заместителя этой службы, и не раз спрашивал об этой странной двери, ничем не примечательной, без всякой вывески. Громов на эти вопросы отшучивался. Сам Громов в нее не входил. Майор вообще не мог вспомнить, открывалась ли эта охраняемая дверь кем-то. А ведь ее охраняли двое человек, значит, она представляла какой-то интерес и немалый. Об этой двери уже давно ходили неприятные и странные слухи. Поговаривали, что там хоронят и бальзамируют умерших высокопоставленных чиновников, где их мумифицированные тела находились в специальных ящиках; другой слух вел к идее о секретных документах и даже целой тайной канцелярии, где хранились важные документы. В любом случае, эта секретная дверь должна была вести хоть в какое-то небольшое помещение, а не упираться в глухую стену.
        Майор с солдатами обошли здание, и вышли ко второй входной двери.
        - Вот второй вход в здание, - сказал, ничего не понимая, рядовой. Он виновато глядел на начальника караула.
        У двери они никого не обнаружили, ни лежащих тел, ни часовых, никого. Майор подошел к таинственной двери, чего он никогда не делал, так как она всегда охранялась двумя солдатами из службы безопасности президента. Это не были молоденькие солдаты, новобранцы. В рядах этой службы работали и служили опытные военные. Каждого сотрудника подбирали отдельно. Существовали десятки физических, психологических и умственных тестов для тех, кто хотел пройти отбор, чтобы стать сотрудником этой службы.
        Из чистого переполняющего любопытства, майор дотронулся до двери и потянул ее на себя. Дверь приоткрылась. Она оказалась не заперта. Майор впервые в своей жизни увидел и почувствовал, что эта дверь открывается. Но где же охрана? Солдат был прав, когда забил тревогу. Майор повернулся к рядовому и строго посмотрел на него.
        - Что? - виновато сказал рядовой. - Я точно помню, они лежали вот здесь, перед дверью.
        - И приведение здесь летало, - сказал кто-то из солдат, стоящих позади проленившегося солдата.
        - Всем закрыть рты, и слушать мою команду, - строго выпалил майор Береза, видя веселое настроение своих подчиненных. - Двое останьтесь здесь, остальные за мной.
        Майор с солдатами, по одному, вошли через массивные двери и оказались в темноте. Несколько солдат включили фонарики. В призрачном свете фонариков майор увидел еще одну дверь. На ней был нарисован большой черный квадрат, и больше ничего, ни опознавательных знаков, ни табличек с надписями.
        - Дверь железная, - сказал один из солдат, постучав по двери кулаком.
        Майор потянул ручку двери на себя, но дверь не поддалась.
        - Заперта, - сказал со вздохом облегчения майор Береза. - Черт, идемте обратно.
        Все повернулись к выходу. Внезапно позади солдат что-то зашевелилось, и подул теплый ветерок, словно чье-то зловещее дыхание. Солдаты, оглянулись с замиранием в сердце.
        - Дверь открылась, - заметил один из солдат, - она открывается вовнутрь.
        - Да, верно, - с напряжением сказал майор.
        Солдаты подошли к двери и хотели войти, но майор остановил их.
        - Стойте! Я пойду первым.
        Четверо солдат и майор, оттолкнув массивную железную дверь, с изображением черного квадрата, проследовали внутрь темного помещения.
        - Ни одного выключателя, - сказал недовольно майор.
        В сердцах солдат, глядящих в темный, казалось, бесконечный коридор, зародился страх. Лишь два дрожащих фонарика освещали каменный пол.
        Майор пошел вперед, солдаты неуверенным шагом следовали за своим командиром. Они не прошли и пяти метров, как обнаружили ступеньки, ведущие куда-то вниз. Появившийся холод, сковавший мышцы солдат, и сырость, принесенная из глубины подземелья, вселила большой страх, наполнила их сознание безудержной тревогой. Что находилось там, внизу, в темном подземелье? Почему здесь не было ни единого выключателя и лампочек? Зачем надо было охранять никому не нужное темное подземелье?
        - Мы будем спускаться? - спросил нетвердым голосом один из солдат.
        Майор вынул сигарету и закурил. Он сделал глубокую затяжку, задумался.
        - Надо проверить, куда ведет этот тоннель, - сказать майор. - Ну, кто пойдет.
        Солдаты молчали, их испуганные лица выражали страх и неуверенность.
        - Товарищ майор, может быть … - чуть ли не заикаясь, сказал один из солдат.
        - Никаких «может быть», рядовой. Сейчас мы все спустимся и решим эту загадку.
        Послышались шаги, звуки шли сверху. Все обернулись. Вскоре к ним присоединились четверо солдат и лейтенант, которые были вызваны на помощь.
        - Что здесь происходит? - спросил лейтенант.
        - Я бы тоже это хотел узнать, - недовольно ответил майор. - Солдат обнаружил пропажу часовых у входа, вызвал нас. Часовых из службы безопасности президента нет. Двери открыты.
        - Может позвонить подполковнику Громову, - предложил лейтенант. - Это ведь его люди.
        - Успеем позвонить, сперва выясним сами, куда этот спуск ведет.
        - Меня тоже удивляли эти двери и часовые, - сказал лейтенант.
        - Ты что-то знаешь об этом?
        - Нет, ничего. Это секретная служба, она не подчиняется …
        - Я знаю, но может быть ты или твои подчиненные что-то слышали? - спросил майор. - Лучше знать заранее, чем встретить там, в глубине, в этой чертовой темноте, сюрприз.
        - Пожалуй, нет, не знаю и не слышал … хотя, если это интересно …
        - Ну, что, рассказывай.
        Солдаты оживились и с интересом посмотрели на лейтенанта.
        - Ну, я не уверен, - начал лейтенант. - Я как-то проходил мимо этого здания, это было ранним холодным утром. Людей не было, я проверял посты. Из угла этого здания вышел какой-то странный старик.
        - Почему странный? - спросил майор, сделав затяжку и выпустив дым.
        - Его глаза, в них было что-то безумное. Он бросил на меня быстрый взгляд и направился по главной аллее, к выходу из Кремля. Я удивился, что здесь делает этот старик.
        - Как он был одет?
        - В штатском, серая куртка, темные брюки, ничего примечательного.
        - И что ты сделал? Остановил его?
        - Да, я хотел это сделать. Старик шел медленнее, чем я. Мне никакого труда не составило бы догнать его и проверить документы. Но я сперва решил завернуть за это здание и проверить: на месте ли охрана.
        - И что?
        - Двое крепких солдат стояли у двери, как обычно. Этот старик наверняка вышел от них, другого пути здесь нет. Я быстро вернулся на аллею и …
        - Что?
        - Я отсутствовал не более полминуты. Старик исчез. Он не мог так быстро уйти от меня. Наверное, он завернул на какую-то боковую аллею и вошел в одно из боковых зданий.
        - А на проходной в Кремль, что сказали? - спросил солдат.
        - В то утро они не видели никакого старика, выходящего или входящего в Кремль.
        - М-да, загадка, - сказал майор.
        Он докурил сигарету, затушил ее и сказал:
        - Надо спускаться, только так мы узнаем, что за хрень здесь происходит. Вы, лейтенант, подниметесь к входной двери и ждите нас там. Твои люди пойдут со мной.
        Майор и восемь вооруженных солдат начали спускаться по каменным ступеням. Спустя минуту они дошли до земляного ровного пола, стены с обеих сторон уходили в темноту и таяли во мраке. Группа военных, во главе с майором Березой, шла медленно, озираясь по сторонам. Был слышен топот их сапог. Четыре фонарика освещали дорогу. Казалось, что тоннель не имел конца. Неожиданно, где-то в глубине послышался какой-то странный протяжный вой, схожий с завыванием гиены или, какой-то хищной кошки.
        - Держите оружие наготове, - сказал майор.
        - Куда этот проход ведет? - спросил один из солдат.
        - Надеюсь, что не наружу. Я никогда не думал, что может быть тайный проход за стены Кремля.
        Где-то в глубине послышались другие звуки, они напоминали чью-то возню, словно кто-то полз, неминуемо приближаясь к солдатам. Все замерли, нацелив дула автоматов во мрак. За гранью темного покрова, в глубине тоннеля что-то зашевелилось, его нечеловеческий голос, мало схожий с известными науке живыми существами, приближался все ближе, проникая в души солдат, наполняя их неистовым страхом.
        Один из фонариков выхватил из темноты силуэт, схожий с человеческой фигурой.
        - Там кто-то есть! - закричал один из солдат, указывая вперед.
        Вскоре все фонарики были направлены на темный силуэт. В автоматах щелкнули затворы, все затихли и молча стали наблюдать за странной фигурой. Кто-то или что-то приближалось. Оно шло медленно, по его шороху ног, можно было сказать, что у него было больше двух ног. Тени приближались, можно было разглядеть некоторые детали. Впереди на солдат двигались очень медленно двое человек, в одном из них узнали часового, дежурившего у двери.
        - Это часовые, товарищ майор. Но они как-то странно выглядят.
        Майор присмотрелся, и вскоре он увидел то, от чего его сознание вскипело. Часовые шли с закрытыми глазами, волоча за собой ноги, их рты были открыты, а бледные лица искривлены зловещими гримасами ужаса. В призрачном свете дрожащего фонарика, он разглядел на зловещих лицах часовых, что прорези их глаз отсутствовали, словно этих глаз никогда не было.
        Лейтенант стоял у входа, вместе с двумя солдатами, как и приказал им майор. Прошло полчаса, с тех пор, как майор и восемь солдат начали спускаться по лестнице. Лейтенант нервничал, он расспрашивал то одного, то другого солдата, видели ли они что-то. Но солдаты только покачивали головами. Наконец, лейтенант не выдержал и вошел в дверь. Он подошел к металлической двери, на которой был изображен таинственный черный квадрат и приоткрыл ее. Дверь открылась внутрь. На миг ему показалось, что кто-то зовет о помощи. Он даже заглянул на ступеньки, стал на первую, но не решался спускаться. Его фонарик мог осветить десяток ступеней, убегающих куда-то вниз и таящих в темноте. Неожиданно, из глубины подземелья, он услышал приглушенные выстрелы. Сомнений быть не могло, это были автоматные очереди. Там, внизу велось сражение. Но с кем? Кто посмел напасть на солдат Федеральной службы охраны?
        Лейтенант судорожно выхватил телефон, он выбежал на воздух и поднял тревогу. Спустя пять минут была поднята по тревоге рота солдат. Здание было оцеплено. На вход в подземелье было наведено, по меньшей мере, десять автоматов. К ним присоединились солдаты из охраны президента, а спустя полчаса прибыл подполковник Громов.
        - Что происходит, лейтенант? - спросил Громов. - И где мои люди?
        - Майор Береза спустился с солдатами вниз, ваших людей здесь не было.
        - То есть, как не было? - удивился Громов.
        - Я слышал выстрелы. Они были там, внизу. Майор Береза принял бой.
        - Но с кем? - удивился Громов.
        - Я не знаю. Надеюсь, вы знаете. Куда эти двери ведут? - спросил лейтенант.
        Громов задумался. Он знал, что эти двери, на которых изображен черный квадрат, вели в секретный отдел, называемый «Черным квадратом». Но он ничего не знал об этом отделе. Он вынул из внутреннего кармана пиджака маленькую визитную карточку черного цвета с адресом. Громов тревожно повертел в руке визитку и сунул ее обратно в карман.
        Лейтенант ждал ответа. Он знал, что за этой дверью, куда сейчас направлено более дюжины автоматов, заканчиваются его полномочия. И только Громов может дать приказ своим людям войти внутрь. Громов размышлял. Он знал о существовании этой тайной службы, но знал о ней не более лейтенанта. Только покойный Борис Иванович имел полную информацию по этой службе. Громов знал, что по предыдущему заданию, от этой специальной службы, был вызван в кабинет Бориса Ивановича специальный агент, но имени его, и как он выглядит, Громов не знал. Это находилось в тайне. Он вспомнил, как однажды Борис Иванович сказал странную фразу относительно службы «Черный квадрат». Он сказал, что в этой тайной службе работает только один человек. Громов вспомнил о худом и сухом старике, которого он однажды видел в кабинете Бориса Ивановича, когда тот говорил с ним об охране входа в какое-то подземелье.
        Громов связал все эти немногочисленные факты, добавив скоропостижную смерть директора, Бориса Ивановича. Возможно, это внезапная и таинственная смерть его бывшего босса была как-то связана с нынешними событиями. Накалившаяся ситуация требовала скорого разрешения. Нужно было что-то предпринять. Солдаты лейтенанта готовы были ворваться внутрь.
        - Это становится опасно для всех, кто находится в Кремле, - сказал встревоженным голосом лейтенант.
        Громов видел по его глазам решимость действовать.
        - Возможно, там за дверью находятся террористы, - сказал лейтенант.
        - Это не террористы, лейтенант, - спокойно ответил Громов.
        Это спокойствие удивило лейтенанта, но он не рискнул возражать подполковнику.
        Громов вспомнил указания покойного Бориса Ивановича: «Что бы ни происходило в черном квадрате, наша задача - охранять вход в помещение». Этому указанию Громов следовал все время, но теперь, он, Громов, несет всю ответственность за специальный отдел. Громов решил не нарушать указания и разузнать все, что касается этого тайного отдела.
        - Я понимаю, подполковник, - сказал лейтенант, с трудом сдерживая свои эмоции, - это ваша компетенция и вашего отдела, но там, внутри этого помещения, находятся мои люди. Я слышал выстрелы …
        - Что слышно сейчас? - неожиданно спросил Громов.
        Лейтенант опешил, его вновь удивило хладнокровие и железное спокойствие Громова.
        - Я понимаю вас, вы, вероятно, знаете больше чем я, но мои люди… им требуется помощь, они …
        - Как старший по званию, я приказываю вам и вашим солдатам, охранять этот вход и никого не впускать. Не волнуйтесь, я беру всю ответственность на себя.
        - Как скажете, подполковник.
        Лейтенант приказал своим солдатам взять в окружение все здание и, в особенности, вход, где произошли все события. Десяток людей Громова также стали в оцепление.
        - Я вернусь через пару часов, - загадочно сказал Громов лейтенанту, а затем добавил. - Так что же вы слышали?
        Лейтенант, как будто засомневался, но потом ответил:
        - Сперва, я слышал приглушенные автоматные выстрели, но потом … ничего, тишина.
        - Выполняйте приказ.
        Громов спешно покинул оцепление. Но спустя десять минут, когда подполковник Громов мчался на своем автомобиле по пустынным ночным улицам Москвы, в Кремле, к зданию, находящемуся в оцеплении солдат, подошел полковник из службы Федеральной службы охраны Кремля. Лейтенант, стоящий в оцеплении, был его подчиненным.
        - Что здесь происходит, лейтенант?! - строго сказал полковник, выпучив в удивлении глаза. - Что вы тут делаете? Почему ваши люди …
        - Виноват, мы несем службу … - лейтенант не знал, как ему ответить, он не хотел подводить Громова, нарушать свое слово, но с другой стороны, он знал неуступчивый и упрямый характер полковника. Этот ни перед чем не остановиться.
        - Почему ваши люди, лейтенант, в боевой готовности и … - полковник в смутном освещении ламп разглядел солдат из службы охраны президента. Он понял, что здесь что-то произошло или готовится произойти.
        - Лейтенант, вы что, онемели? - настаивал полковник, в нем проснулся живой интерес.
        - Понимаете, там, - лейтенант указал на массивные двери, - туда ушел майор Береза …
        - Он зашел в эти двери?
        - Да, и с ним еще солдаты, и они …
        - Что они? И зачем, черт возьми, они туда вошли? Насколько я знаю, это помещение секретной службы, оно подчинятся только подполковнику Громову.
        - Все верно … - замялся лейтенант. - Но я… я не знаю, зачем Береза вошел в эти двери. Мне велено охранять их.
        - Кем велено?
        - Подполковником Громовым.
        - А где сам подполковник?
        - Он ушел.
        - Ничего не понимаю. Так… - полковник задумался.
        Если Громов покинул офис секретной службы, а майор Берез вошел в офис и исчез там, то эта ситуация, видимо, непростая, что-то за этим стоит. И полковник решил все взять под контроль.
        - Так, слушайте меня, лейтенант. Я старший по званию, и являюсь вашим командиром. Я приказываю вам отправиться в эти двери и вытащить майора любой ценой, тут полковник вспомнил о сотовом телефоне.
        Он вынул мобильник и набрал номер майора Березы.
        - Бесполезно, - сказал лейтенант. - Мобильный его не принимает, я проверял.
        - Да, действительно. Ерунда какая-то.
        - Я не могу нарушить слово, - сказал лейтенант. - Я должен охранять вход, я обещал Громову …
        - Я твой командир и приказываю тебе и твоим … - полковник вдруг передумал и поменял решение. - Хорошо, стойте здесь. Я сам отправлюсь в это здание. На каком этаже офис?
        - Я не знаю. Там, за этой дверью, есть еще одна, я не заходил за нее, но слышал …
        - Что слышал?
        - Выстрели, они шли как будто снизу, - неуверенно ответил лейтенант.
        Полковник взял шесть человек из своего отделения. Разговаривать с людьми охраны президента, он не рискнул, и отправился к входу. У охраны был приказ ждать Громова и никого не выпускать, поэтому полковника и его людей никто не остановил. Полковник и шестеро солдат скрылись в темноте за дверью. Полковник зажег фонарик и начал вместе с солдатами спускаться по каменным ступеням. Они прошли по лестнице, и вышли на какую-то площадку с земляным полом. Фонарик не доставал до дальней стены, его луч безнадежно терялся во мраке. Полковник и его солдаты прошли несколько десятков шагов, но так и не достигли, и даже не увидели, противоположной стены. Вдруг подул холодный ветер, пронизывающий полковника и его спутников до костей. А вслед этому появился какой-то приглушенный зловещий стон, охватывающий страхом души солдат. Трудно сказать, на что был похож этот звук. «Возможно, это акустика, - подумал полковник, - игра отраженного звука».
        - Эй? - неуверенно, но громко крикнул полковник.
        Эха не последовало, звук затух. Казалось, что он и десяти метров не пролетел. Полковник посмотрел наверх, освещая фонариком, он хотел увидеть потолок. Свет фонарика бил лучом, но терялся где-то во мгле, казавшейся плотной и непреодолимой. Вероятно, потолок был очень высок, коль луч не достиг его. Но это не укладывалось в сознание полковника, ведь он точно помнил, что он спускался медленно, не более минуты. Значит, высота потолка в этом, казавшемся безграничным, помещении или подземелье, не должна быть очень высокой.
        Неожиданно, полковнику показалось, что темнота, окружающая его и солдат, становится более густой, она как бы сжимается вокруг них. Луч фонарика принял тонкое, весьма зыбкое очертание. Полковника посетила жуткая мысль: сможет ли он отыскать выход, те самые ступени, по которым он спустился? Ведь теперь, его фонарик не встречал ни стен, ни ступенек, ведущих наверх. Его окружала лишь густая, холодная тьма.
        Вновь послышался этот чудовищный звук, вселяющий в сердца ужас и заставляющий мозг пробудиться перед опасностью. Полковник собрал в себе все силы, на которые только был способен, все мужество. За первым зловещим звуком, заставляющим безудержно дребезжать барабанные перепонки, и неоднократно отраженным от невидимых стен, появился еще один звук, напоминающий вздох какого-то неведомого существа. Полковник даже представить себе не смог, нарисовать в голове хоть какую-то деталь этого чудовища. Страх сковал его мышцы, оставив сознание запертым, неспособным командовать и здраво рассуждать.
        Второй звук, невидимой силой погасил и без того слабый, почти мерцающий, луч фонарика, и солдаты вместе с полковником погрузились во тьму.
        Где-то во мраке, неожиданно, вспыхнули две желтые точки. По мере приближения их к людям, они увеличивались и приобретали очертания жутких, совершенно безумных глаз. Черные зрачки, охваченные желтой обводкой, казались двумя бездонными колодцами. В сознании людей, эти черные зрачки притягивали их, заманивали, заставляли прыгнуть, погрузиться в бездонные пропасти.
        Полковник, который всегда отличался завидной смелостью, был также охвачен неистовым страхом. Ему казалось, что его душа отходит от его тела, устремившись в эти черные бездонные колодцы. Его палец все еще был на спусковом крючке дрожащего пистолета.
        Неожиданно, как гром, прозвучал выстрел, нарушивший мертвую, зловещую тишину. Видимо, этот звук пробудил и других людей. Раздались автоматные очереди. Солдаты видели только два желтых глаза, медленно приближающихся к ним. Солдаты и полковник истратили все до единого патрона, даже пусты были запасные магазины.
        Глаза внезапно погасли, наступила тишина, все замерли, переживая безумную лихорадку. Тела людей тряслись от страха, их руки дрожали, но все же судорожно сжимали оружие с пустыми магазинами. Запах дыма, от выстрелов, распространился среди людей, наполнив помещение. Вновь дунул холодный ветер, прогоняя дым и запах, послышался ужасающий тихий выдох какого-то существа. На смену запаху пороха возник трупный запах разлагающейся плоти. Он был настолько сильным, что людям пришлось закрыть носы, а затем … вместо двух глаз появились десятки свирепых, безжалостных желтых глаз, окруживших беспомощных людей и вселяющих безудержный страх в их дрожащие сердца.
        Глава 3. Восточный конфликт
        Из дневника Бориса Ивановича.
        Эта была одна из тех поездок президента России в арабские страны, которая не являлась пустой формальностью. Президент открыто выражал свои взгляды на политические проблемы этого региона. Он говорил, выступая публично, давая интервью журналистам и репортерам, что Россия не собирается вступать в конкуренцию с какой бы то ни было страной. «Мы стремимся к сотрудничеству. Интерес к Ближнему Востоку у России всегда был очень большим, потому что исторически у нас с этим регионом всегда были устойчивые и глубокие связи. С некоторыми странами региона мы выходим на совершенно новый качественный уровень нашего взаимодействия», - говорил президент. Он много выступал в Саудовской Аравии, куда мы прибыли с дружественным визитом. Мне казалось, когда я слушал его речь, что президент, с каким-то, волнующим его сердце, чувством, открыто выражал свои мысли. Среди прочего он говорил об отношениях России со странами региона, в том числе и с теми, кто находится исторически в сфере влияния Запада, среди которых находилась и Саудовская Аравия. Он говорил о строительстве взаимоотношений на основе выгоды с обеих сторон. Он
затрагивал как политическую сферу, так и сотрудничество в сфере экономики. Отношения должны и могут быть многосторонними.
        Я понимал, что налаживание экономических отношений невозможно было без урегулирования политических вопросов. Дело в том, что этот вопрос был довольно сложным из-за многогранности культурных и религиозных сфер, влияющих на сознание арабского населения. Помимо этого, в стране действовали и поддерживались террористические группировки, такие как: «ИГИЛ», «Джебхат ан-Нусра», «Кизбула», «Братья-мусульмане», «Фронт ан-Нусра» и многие другие.
        Президенту России нужно было учесть влияние и этих многочисленных группировок. Именно они, подстрекаемые верующими и на религиозной почве, разжигали огонь вооруженных столкновений в различных регионах: Сирии, Ираке, Леване, Катаре. Эти вооруженные группировки, поддерживаемые, не открыто, властями Саудовской Аравии, устанавливали в Ираке и Сирии режимы «воинствующего экстремизма». Президент открыто осуждал акты похищения людей и захвата заложников, совершаемые этими группировками, связанными с «Аль-Каидой». Само же саудовское руководство категорически отвергает обвинение о связях официальных лиц государства с исламскими террористами. Местные спецслужбы бездействуют, они не противостоят экстремистским группировкам с достаточной результативностью, особенно в сферах финансирования этих группировок.
        В отличие от политиков Запада, обвиняющих лишь одну сторону, не вникая глубоко в причину многочисленных конфликтов, президент заявил, что в сирийском конфликте «кровь находится на руках с обеих сторон». Он предостерег Запад от поддержки сирийских повстанцев, которые не только убивают своих врагов, но и расчленяют их тела для демонстрации силы и превосходства. Западные политики, как всегда, отнеслись с критикой в адрес президента. Это и понятно, им не понравились открытые и смелые мысли президента. По лицам его недругов, я понял, что его враги боятся его и уважают, как разумного и дальновидного политика. И у них есть веские основания для этого, ведь благодаря президенту России удалось за последние десять лет из среднего государства поднять и превратиться в крепкую страну с мощной экономической поддержкой и сильной армией. Теперь наши политические недруги, готовые стереть нас в порошок, будут десятки раз обдумывать свой шаг, перед тем, как поставить нам подножку.
        Президент чувствовал себя, после речи и ярких дебатов, превосходно. Вечером у него был славный аппетит, он находился в здоровой спортивной форме, словно спортсмен на арене. Я много раз наблюдал за его тренировками в спортивном зале, и я могу с уверенностью сказать, что президента не так просто сломить, и уж тем более поставить на колени. Он крепок и силен, здоров и бодр. Его постоянно работающий мозг готов встретить любые трудности. Я всегда гордился таким президентом и тем, что я работаю под его руководством, и мне доверена высокая честь - охранять жизнь и здоровье нашего президента.
        Второй день нашего пребывания в Саудовской Аравии прошел без происшествий. Завтра отлет президента на родину, некоторые члены делегации отправятся в Ирак.
        Я расставил своих людей, кажется, что и мышь не нарушит покой президента. Жаль, что со мной нет моего надежного помощника, Громова. Сейчас он находится на отдыхе, а через неделю и он присоединиться ко мне.
        Сегодня последний день нашего пребывания, и я, как всегда отправляюсь в какой-нибудь антикварный магазинчик, в поиске необычной старинной вещи. Я поспрашивал местных, в том числе и продавцов редких предметов старины, и они мне посоветовали один адрес.
        Неказистый двухэтажный магазин находился на окраине города. Я был несказанно рад, что такой существует. Но, увы, в самом магазине меня ничего не привлекло. За прилавком стоял молодой парень, он был темнокож, высокого роста, что было необычно для местного населения. Мне даже показалось, что он был африканцем. Он был приветлив, его длинная улыбка открывала два ряда удивительно белых и здоровых зубов. Его глаза ничем примечательным не выдавались - черные, круглые. Когда я просмотрел все предметы, что он мне представил, и я готов был уйти, то он меня внезапно остановил. Я был удивлен, неужели у этого пройдохи еще что-то в закромах завалялось. Но, вместо старинной семейной реликвии, он повел меня на второй этаж. Парень попросил подождать, а сам ушел. Признаюсь, он меня заинтриговал. Здесь, среди картин, многочисленных статуэток, ваз и прочей барахолки, по-видимому, скупленной им или его семьей у здешнего населения, я простоял в полной тишине минут пять. Тишина нарастала, мне казалось, что людей за занавешенными окнами вовсе нет, город вымер. А еще меня держала ужасная мысль, что за мной кто-то следил.
Весь ужас, охвативший меня, заключался в том, что этот таинственный взгляд казался нечеловеческим, будто за мной наблюдает давно умерший человек. Тишина, поначалу казавшаяся мрачной, переросла в тревожную, пугающую и даже зловещую. Если бы я простоял здесь еще минут пять, то мое беспокойное сердце билось бы чаще, а пульс подскочил бы до невозможного. Спустя минуту моего пребывания под чьим-то, казалось, гипнозом, я погрузился в одно из тех состояний, которое могло свести меня с ума. Я хотел покинуть эту зловещую комнату, убивающую во мне все живое, но внезапно почувствовал, что я не могу сдвинуться с места, мои члены не подчинялись сознанию. В этот момент, я почему-то не испытывал страха за свою жизнь, я чувствовал себя словно запертый мотылек в стеклянной банке. Мой мозг осознавал и изо всех сил бился в истерике, но тело было обездвижено, как бы закреплено на месте.
        Внезапно, моему, все еще острому, возможно из-за инстинкта самосохранения, слуху донеслось какое-то шуршание за моей спиной, словно что-то тихо открылось. В этот зловещий и спасительный момент околдовавшие меня чары исчезли, и я смог почувствовать свое трепещущее, перед неведомыми силами, жалкое тело. Я судорожно обернулся и увидел мужчину. Это был какой-то старец, низкого роста, я бы дал ему не менее ста лет, но передвигался он бодро, возможно его мышцы и суставы были в норме, здоровые и бодрые. Его лицо было изборождено ямками и многочисленными старческими узорами - морщинами. Кожа темная, как у всех арабов, хотя он мне больше напоминал африканца, видимо, глубокая старость скрыла его истинную национальность, во всяком случае, по его лицу я не мог определить. Волосы черные, короткие, седина лишь немного с краев коснулась его. Брови густые, короткая борода, с белизной от времени, на остром ее конце. Особое внимание нужно уделить его губам. Не заметить их жуткую особенность невозможно было. Выпуклость губ, как это характерно для африканского населения, отсутствовала. Это придавало губам какую-то
зловещую форму - они казались мнимыми, словно их и не было вовсе. Маг натянуто улыбнулся, и подобие улыбки оголило поразительно ровный и здоровый, белый ряд зубов. Самым удивительным были его глаза. Они, казалось, в отличие от тела, совсем не постаревшими, и были захватывающе живыми. Черные зрачки двигались быстро, хоть веки казались массивными, неподъемными. Но стоило векам приподняться, как под ними появлялись два подвижных, словно метеора, черных зрачка. А стоило им остановиться, сфокусироваться на тебе, и, казалось, что они способны пронизать твое тело насквозь. Меня поразила зловещая мысль, я почувствовал, как эти два черных зрачка старца проникают вглубь моего сознания и читают мои мысли. Мне никогда еще в жизни не было так страшно. Страх этот был чувством инстинкта, животным, защитным. Он был куда более глубоким, зловещим, способным разобрать меня на частицы, атомы, перемешать их так, что полученная в результате масса, оболочка и сознание, будет иметь ничего общего с моим телом и сознанием. Он способен превратить меня в чудовище, которое не в состоянии создать даже самый отвратительный мозг
преступника, чудовищного маньяка, безумного психопата. Мне казалось, что я был перед ним абсолютно незащищенным, голым, неспособным к какому-либо сопротивлению, одинок и беззащитен перед неведомой, зловещей и могучей силой. Я понял, что передо мной стоял маг, мастер черной магии, неведомой и непостижимой современной науке, ибо эта сила, поле превращений, не действует в нашем привычном мире, его природа более сложная и глубокая, а ее законы более древние, уходящие своими корнями в зарождение человечества.
        Какое бы жуткое впечатление он ни произвел на меня, но я был крайне заинтригован и поражен его внутренней, а не внешней силой. Я решился спросить его, но он опередил меня. Несмотря на его возраст, голос его звучал свежо и молодо. Он сказал мне, что у него имеется одна древняя фигурка с изваянием бога Калфу. Мой интерес коллекционера превзошел страх, посеянный внутри меня, и я, не задумываясь, согласился на осмотр.
        Пока этот странный старик куда-то ушел, я приметил на столе причудливое зеркало. Оно было в обрамлении изящного барельефа в форме пляшущих негров, по-видимому, воинов племени, в их руках были мечи и копья. Я посмотрел в это зеркало и, неожиданно для себя, увидел позади старика. Возможно, он так беззвучно вошел, что я его не услышал. От неожиданности я вскочил, но он жестом успокоил меня и велел сесть. В его руках я увидел небольшую, с размером в 30 сантиметров в высоту, статуэтку какого-то чернокожего мужчины. Грудь и ноги были оголены, белый пояс, созданный из кусков какого-то камня, опоясывал его талию, высохшие листья прикрывали пах и связывались с поясом. Глаза были желтого цвета с черными расширенными зрачками. Больше всего меня удивил материал, из которого эта фигурка была сделана. На ощупь мне она казалась какой-то твердой и вместе с тем гладкой, выпуклые мышцы тела фигурки человека казались естественными. Лицо было спокойным и горделивым. Если бы не размеры этой фигурки, я бы подумал, что это тело настоящее, принадлежащее какому-то аборигену, шаману. Заинтригованный этим диковинным
предметом, без сомнения принадлежащим работе какого-то древнего мастера, я начал, с волнением в груди расспрашивать продавца о мастере, изготовившем эту фигурку, о той эпохе, в которой он жил, о нравах той деревни, где это творение искусства появилось на свет, о неизвестном мне боге Калфу, но, несмотря на все мои иступленные старания, старик молчал. Мне показалось, что он все же понимает меня, но почему-то не хочет говорить. В конце концов, он заговорил, коротко проронив всего одну фразу. Я никогда не забуду его слов, это был короткий и загадочный ответ, повергший мое беспокойное сознание в зловещие размышления, возбуждающие во мне жуткие фантазии. Он тихим и быстрым говором произнес: «Когда-то давно он был живым».
        Я, не помня, как договорился со странным и зловещим стариком, внушающим своим видом существование некоего несуществующего, мнимого, но все же реального, пространства, вернулся в гостиницу в свой номер. Все, что я помню, это то, что фигурку я принес с собой и положил ее, обвернутую в черный шелк, на небольшой столик. Утром, когда я вскочил от жуткого сна, пробудившего во мне все существующие в моем воображении страхи, я не мог отыскать вчерашнее приобретение. Я поднял на ноги всю обслугу гостиницы, все дико извинялись, но, увы, никто не мог ответить на мои многочисленные вопросы.
        На ночь я всегда запирался, поэтому я не стал подозревать администрацию гостиницы и ее работников в краже. Я вернулся в номер, злой, не выспавшийся, сам не свой. Что-то потаенное, глубокое, затаившееся в дальних уголках моего воспаленного сознания, говорило мне, что эта древняя фигурка, быть может, засушенного, забальзамированного человека не потеряна. Мне казалось, что фигурка находится где-то рядом, просто я просмотрел, не заметил ее темный силуэт. В то время как она, своими стеклянными, полуживыми, желтыми глазами жуткой смерти, все еще глядит на меня из своего затаенного тайника, не сводит гипнотического, зловещего мертвецкого взгляда, полного всепроникающей ненависти к живому, отвергнутому презирающей мертвой плотью. И все же, я был поражен, околдован ее неописуемой гипнотической силой. Это был взгляд извне, из потустороннего пространства, куда людям попасть не суждено, пока … пока они принадлежат миру живых.
        Для меня, как истинному коллекционеру древностей, этот предмет был ценным приобретением, и было бы жаль его потерять. Все мои мысли были поглощены этой черной фигуркой. Иногда мне казалось, что это не мой пробужденный интерес к древнему искусству возбуждаемый моим мозгом, а эта загадочная статуэтка терзает мой воспаленный разум, заставляя его думать о ней.
        Я все же решился собрать свои остатки смелости и описать свой жуткий сон, так взволновавший меня этой ночью. Ниже я опишу его.
        Я сижу дома, за столом и чего-то жду, какого-то важного события. Встать я не могу, да мне и не хочется. Постепенно, в нарастающей могильной тишине я чувствую, что ожидаемое мной событие в корне изменит мою жизнь и представление о ней. Я боюсь пошевелиться. Вокруг меня, словно образуется вакуум, он сжимается, охватывает меня в свои железные, холодные тиски, из которых я уже никогда не вырвусь на свободу. Я понимаю это. Неожиданно передо мной появляются руки, гибкие, утонченные. Я узнаю их. Это руки моей жены, Людмилы. Я готов броситься к ним, как к спасительному кругу, но только в этот момент замечаю, что эти руки не пусты, в них я вижу коробку, скорее небольшой ящик в форме крошечного гроба. Руки осторожно кладут этот белый ящик на стол передо мной и исчезают в дымке, откуда ни возьмись образовавшейся вокруг стола. Я остаюсь один. Мне хочется кричать, звать Людмилу на помощь, но мои отчаянные тревожные надрывающиеся крики быстро затухают в серой пелене плотного тумана. Тогда во мне верх берет любопытство, которое всегда было присуще мне и помогало в трудную минуту. Оно превосходит страх, и я
протягиваю руки к этому белому ящику, напоминающему миниатюрный гробик. Трусящимися руками, я открываю крышку ящика, она легко поддается, и вижу в ней черную статуэтку бога Калфу, его желтые глаза притягивают меня, манят. Я беру эту фигурку, приближаю ее к лицу и с судорожным, дрожащим взглядом всматриваюсь в ее спокойный и невозбужденный взгляд. К моему удивлению, как только я поднес фигурку к лицу, я успокаиваюсь, и мой взгляд становится твердым и даже изучающим. Меня привлекает в этих глазах их отражение. В этих желтых стеклянных глазах статуэтки, принадлежащим, по-видимому, когда-то неземному существу, я вижу свое отражение. Я замечаю, как я приближаюсь и отдаляюсь от поверхности глаза, то уменьшаюсь, то возрастаю. В выпуклой форме глаза я примечаю все тонкости своего тела: нос, голова, волосы, они словно живые, тело, руки, ноги, все в движении, полное сил и неистощимой энергии. Неожиданно, в этом отражении, за собой, я замечаю, что фон начинает оживать: стена, висящие, неясные картины, край потолка, люстра и двери, все это движется в едином потоке, сворачивающейся спирали, словно мир, в котором я
находился, и в частности, комната, начал сжиматься, поглощать меня и все содержимое в некую точку. Вскоре начался обратный процесс, все разжималось, разворачивалось, расставлялось на свои привычные места. Это удивительное и завораживающее зрелище. Когда же все успокоилось и замерло в своем холодном, мертвом и зловещем положении, я вдруг обнаружил, что смотрю не на выпуклую поверхность отражающего желтого глаза, а на вогнутую его форму. Только сейчас я понял, что произошло со мной и окружающим меня миром. Это было заметно по моему отражению. Я видел себя спешно отдаляющегося к двери. Затем, мое отражение остановилось у самой двери комнаты, повернуло ко мне свою голову, и я увидел на этом лице зловещую улыбку. После этого моя копия скрылась за дверью, ушла во мрак, а я остался один. С безумным взглядом я смотрел на вогнутую поверхность желтого глаза, казавшегося больше моего роста. Я боялся оглянуться, посмотреть по сторонам, ибо в глубине своего сознания я понимал, где сейчас нахожусь. Мой мозг судорожно искал ответа на вопросы: Как я оказался внутри глаза, в черной мертвой плоти, некогда живущего
черного шамана или бога? Как получилось, что я поменялся местами с моим собственным отражением? И куда отправилось мое отражение, заменив меня в реальном мире?
        Утром, после своего жуткого пробуждения, я решил найти ответы на волнующие меня вопросы, относительно пропажи законно приобретенного мной предмета, явно принадлежащего древнему искусству какого-то, уже не существующего, африканского племени.
        Я, рискуя опоздать на самолет, вылетающий в Россию, отправился на окраину города по тому самому адресу, где я приобрел вчера поздно вечером удивительную статуэтку, изображающую бога Калфу, как сказал мне старец. К моему удивлению, в магазине я увидел не старую еще женщину, замотанную в черное платье. На мои вопросы она отвечала с раздражением и одинаково: «не знаю, я вас вижу в первый раз». Видя ее отрицательный ко мне настрой и суровый, презирающий взгляд, я не решился подняться на второй этаж, где вчера вечером разговаривал со странным безумцем, чей возраст так и остался для меня загадкой.
        Глава 4. Знакомство с Мором
        Было раннее утро, когда машина Громова подъехала к загородному одноэтажному частному дому. Это было обычное деревянное строение одного из пригородных районов. Оранжевые лучи едва озолотили верхушки деревьев, пробуждая все живое, когда Громов, выйдя из машины, подошел к изгороди и вошел в незапертую деревянную калитку. Во дворе не было кур, гусей и прочей домашней птицы, которые так привычно можно увидеть во дворах деревень, не было и собаки - верного сторожа и помощника хозяина дома, ни лошади, ни коровы в этом дворе не было, и от этого он казался пустынным, брошенным. Где-то в соседних домах громогласно и протяжно, надрывая горло, крикнул петух, напоминая жителям, что наступил новый день. На единственной проселочной дороге, которая через полкилометра примыкает к автотрассе, ведущей в город, начали появляться жители; одни бодро, другие - насупившись, грузно шли на работу. Изредка слышался лай собак, чье спокойствие было нарушено, понятной только им, причиной.
        Звонка у двери дома, расположенного по адресу, указанному на черной визитке, не было. Громов постучался, потом потоптался на месте, в ожидании хозяина, и, наконец, посчитав, что он может войти, открыл дверь и проник внутрь.
        Странное было это место. Громов, находясь в шумном многомиллионном городе, являющемся центром Великого государства, никак не ожидал, что по указанному адресу, от которого, быть может, зависит судьба и безопасность президента страны, будет находиться самый обычный деревянный русский дом.
        Внутри было тихо. Громов стоял в прихожей. Обстановка была обычной для деревенских жителей: небольшая вешалка с висящем на ней, засаленным во многих местах, пиджаком, два небольших столика, примыкающих друг к другу, два стула, один в углу, другой у стола, глиняный кувшин, тазик, большая кастрюля с водой, на окнах белые занавески в узорах, над головой висела лампочка.
        В прихожей царствовал еще сумрак. Громов решил зажечь свет, он потянулся к выключателю на стене, расположенному рядом с дверью, очевидно, ведущей во внутренние помещения. Он не успел дотронулся до выключателя, как услышал старческий голос:
        - Не зажигайте, пожалуйста.
        Дверь открылась, и в прихожую вошел старик, тот самый, которого Громов видел раньше, неоднократно входящим в офис «черного квадрата», расположенного в Кремле.
        - Здравствуйте! - сказал приветливо Громов, в его голосе послышалась нотка напряжения.
        Карие старческие глаза старика с беспокойством, внезапно разбуженного человека, глядели на Громова.
        - Я пришел к вам по очень важному делу, - продолжил Громов. - Так случилось, что Бориса Ивановича уже нет.
        - А что случилось с ним? - спросил старик.
        - Скоропостижно умер, не выдержало сердце. Теперь я занимаю его должность.
        - Очень рад за вас, - уныло произнес старик.
        - Я сейчас нахожусь в очень сложной ситуации. Внутренние инструкции моего отдела не позволяют мне … - Громов замялся, он не знал, как ему вести себя со стариком.
        - Ваши действия ограничены, и вместе с тем не проясняют ситуации, - добавил решительным голосом старик.
        - Да, совершенно верно. О вас положено знать только двоим людям: президенту и начальнику отдела безопасности. До сегодняшнего момента о вас знал Борис Иванович, но он умер, и его функции перешли ко мне. Теперь, когда я стал директором отдела «черный квадрат», я должен быть посвящен в некоторую секретную информацию, согласно инструкции, имеющей самую высшую секретность. Такую инструкцию я получил вместе вот с этой визитной карточкой. - Громов показал старику черную визитку.
        - Да, я понимаю вас. Что ж, присаживайтесь.
        Они оба сели на стулья, старик у стола, а Громов в углу, напротив старика.
        - Давайте знакомиться, - сказал старик. - Меня зовут Иван Трофимович, а вас, если я не ошибаюсь, Громов. Я наслышан о вас от Бориса Ивановича. Как жаль, что произошло все именно так.
        - Сейчас нужна ваша помощь. В вашем офисе что-то происходит. Одна из строгих директив не позволяет мне входить в офис «Черного квадрата», поэтому я обратился к вам. Люди волнуются …
        - А что произошло?
        - Так случилось, что в помещение «Черного квадрата» вошли наши люди. Это солдаты и офицер из Федеральной службы охраны Кремля. Часовые говорят, что были слышны изнутри вашего офиса выстрелы, потом стрельба прекратилась.
        - Кто-то выходил?
        - Нет, мои люди оцепили все здание, я велел им никого не впускать до моего прихода.
        - Вы поступили правильно, все по инструкции, - сказал Иван Трофимович. - Вы, наверное, хотите кое-что узнать, у вас много мучительных вопросов ко мне.
        Громов заинтересованно кивнул головой.
        - Почему все так произошло? Вот главный вопрос, - сказал Иван Трофимович. - Все дело во мне, в моей старости. Понимаете, я стал ему не нужен, точнее, он больше не может работать со мной.
        - О ком вы говорите? - удивленно спросил Громов. - Разве вы не единственный сотрудник «Черного квадрата»?
        - Нет, не единственный, есть еще один.
        - Как его имя? - спросил Громов.
        - У него много имен.
        - Понимаю, - Громов подумал о каком-то секретном супер-агенте. - Как он выглядит?
        - Если вы его увидите, то это будет последним мигом в вашей жизни.
        Громов был удивлен этому разговору, но решил продолжить до конца.
        - Но голос у него есть, коль его увидеть нельзя?
        - Он беззвучен, как глубокая тишина.
        - Каковы же тогда он может произвести действия? - удивленно спросил Громов.
        - Они неощутимы, но завершающие.
        - Завершающие что?
        - Сейчас он пробудился, но я не являюсь этому причиной, - загадочно ответил старик.
        - Что значит пробудился?
        - Ему нужен кто-то помоложе, чем я. Я уже стар для такой работы. Да и он перестал меня чувствовать.
        Старик говорил загадками, чем дальше и больше у Громова было вопросов, тем непонятнее старик отвечал на них, как будто специально запутывал его. Громов знал, что, согласно секретной инструкции, ему не положено всего знать о «Черном квадрате». Все, что ему положено знать, он должен узнает от старика.
        «Вероятно, - думал Громов, - старик уже сообщил ему все, что хотел, остальное было засекреченным».
        - По вашим словам, Иван Трофимович, я понял, что вы не сможете заниматься работой «Черного квадрата»?
        Старик качнул головой в знак согласия.
        - Ему нужен кто-то помоложе чем я.
        - Но кого же я могу предложить, я ведь ничего не знаю?
        - Он уже выбрал помощника.
        - И кто он? - спросил с не скрывающим интересом Громов, замечая, при этом, какую-то грусть во взгляде старика.
        - Я по многу часов сидел здесь один. Порою меня охватывает тоска, навязчиво посещают странные мысли. Правильно ли я поступил тогда, в юности? Я слишком рано прикоснулся к зловещей тайне. Судьба ли это сыграла так со мной, или я был избран миром неподвластным человеческому разуму? В такие минуты одиночества меня охватывает зыбкая вуаль забвения. Мне хочется вернуться в далекое прошлое и не знать того, от чего я никогда не уйду. Даже здесь слышен шум города, далекие его отголоски, он незаметно подползает к моему уху и ворчит, клокочет, шипит, он напоминает мне, что я не один, вокруг меня бурлит суетливая людская жизнь. Люди счастливы, потому что не знают того, что ведомо мне. Порой я думаю, что лучше умереть и переродиться вновь, чем страдать всю жизнь. - Голос старика был печальным, словно он терзал себя за что-то.
        - Вы раньше жили в городе? - решил спросить Громов, не понимая, о чем говорит старик.
        - Да, но потом я решил переехать из шумного и многолюдного города. Я искал уединения в сельской жизни, и надеялся на спасение, но, увы … Я хотел отсрочить, как можно дольше свою старость, но это невозможно. И я знаю это, и ничего не могу поделать … Теперь, раз вы тут появились, мне придется выполнить обещание, данное мной много лет назад. Я отдаю вам самое дорогое, что есть у меня - своего единственного любимого внука.
        - Он должен заменить вас? - догадался Громов.
        - Да, - печально ответил старик. - Его зовут Александр Архипов, ему 13 лет, его родители погибли. У него кроме меня никого нет.
        - Но ведь ребенок, 13 лет… - удивился Громов.
        - Так должно быть. Он только начинает свою жизнь, и, к сожалению, уже вступает в свое темное наследство, которое я, невольно, подготовил для него.
        - Вы представите мне вашего внука?
        - Да, разумеется, - с грустью ответил старик, как бы ни желая этого делать. - С этого момента я его передаю вам, за его жизнь не беспокойтесь. Он уже знает о нем.
        Последние слова заставили Громова в очередной раз задуматься: «Он уже знает о нем, - повторил про себя Громов».
        - Вы идите к машине, - сказал твердым, уверенным голосом Иван Трофимович, теперь в его голосе не летала тень сожаления. - Он подойдет к вам спустя некоторое время. Дело в том, что он ничего не знает. Я должен ему все объяснить, многое рассказать. Он, мальчик умный, способный, он справится. Быть может, я зря волнуюсь, и эта работа - для него, как знать. Я ведь ему, как отец, потому и волнуюсь.
        После этих слов старик открыл дверь и скрылся в чреве дома, а Громов, с тревожным чувством, не покидающим его, и зыбким ветерком, какой-то уверенности в положительном исходе имеющейся ночной проблемы, отправился к машине ожидать тринадцатилетнего подростка.
        Иван Трофимович вошел в спальню внука, и застал его сидящим у окна, с интересом поглядывающего на улицу. Мальчик встрепенулся, поправил очки и вопросительно поглядел на деда.
        - Ты не спишь? - спросил дед.
        - Как тут уснешь. К нам приехали?
        - Да, это … это ко мне, - с неохотой ответил старик.
        - Не думаю, что этот дядя просто так приехал, - бодро сказал Александр, и с интересом посмотрел в печальные глаза деда.
        Мальчик предчувствовал какой-то подъем, скрытую зарождающуюся энергию. Форточка была открыта, и сквозь нее в комнату вливался утренний, свежий благоухающий запах полей и лесов, наполненный свежестью рек, распустившихся полевых и лесных цветов, душистых трав. Эти запахи пробуждали в подростке неиссякаемую энергию, наполняли его бодростью и юношеской неутолимой радостью. Мальчик не задумывался об этом, но наслаждался легкостью жизни, ее безудержной силой, природной, естественной энергией молодости. Однако, Александр не мог прочесть того же божественного чувства на грустном, озабоченном лице своего деда.
        - Ты прав, Саша, - тихо сказал старик, делая тяжелый выдох, словно ему не хватало воздуха. - Но с чего ты взял, что что-то случилось? - с последней угасающей надеждой спросил старик.
        Мальчик бросил взгляд в окно, изучая машину, потом взглянул на деда, почесал лоб и ответил:
        - Этот мужчина на иномарке приехал к нам. Я видел все. Он о чем-то беседовал с тобой на веранде, в дом ты его не пустил. Ты не первый раз едешь на работу в Кремлевский музей. Раньше, я не обращал внимания на то, что всякий раз за тобой приезжала машина с молодым шофером. Ты мне уже говорил, что ты работаешь в Кремлевском музее и заведуешь им. Но всякий раз я подвергал сомнению твои ответы, и с каждым разом все больше и больше. Теперь я уверен, что у директора музея, даже, если музей находится в Кремле, не может быть личного автомобиля, да еще и с шофером. Теперь за тобой приехал мужчина в возрасте, он не похож на шофера, скорее, он какой-то служащий или даже начальник. Я понял это по его походке и лицу. Походка военного, но спокойная, уверенная. Нет, это не простой солдат, скорее офицер. Держится он уверенно, лицо озабоченное, но властное, как у хозяина, владельца. Я предполагаю, что это какая-то шишка из Кремля, большой начальник. Он без личного шофера, и без охраны, значит, уверен в себе, силен и умеет предвидеть события и рассчитывать поступки. Умен, сдержан и, вместе с тем, в нем имеется
какой-то отпечаток решительности. Номера машины государственные, значит, она служебная. После вашего тяжелого разговора на веранде, после которого его лицо не прояснилось, а скорее наоборот, покрылось озабоченностью, он не уехал, а остался ждать в машине, нервно покуривая. Вероятно, волнуется. Ты, дедушка, не начал собираться и даже не был готов к разговору с ним. Я и сейчас вижу на твоем лице тяжесть твоих мыслей. Что-то случилось, и это связано, вероятно, коль ты ко мне пришел, со мной. Ты хочешь уйти от меня навсегда? Тебя заберут далеко? Это командировка? Я угадал? - Александр с юношеской прозорливостью и детской наивностью посмотрел на деда.
        Старик смотрел мутными, старческими глазами, окруженными многочисленными морщинами, на своего родного, единственного внука и не знал, с чего начать. Он не мог обмануть на этот раз внука, уверяя, что он работает в Кремлевском музее, как говорил ему все эти годы. Настало то время, тот миг, когда он не мог отвернуться от правды, какой смертельной или опасной она не была. Это было время, которое настает в жизни каждого, независимо от того, какую жизнь, праведную или грешную, он прожил.
        Настало время рассказать внуку всю правду, и старик старался уловить ту мысль, которая ему поможет проникнуть в глубину памяти, истинных событий, поднять все старые забытые, нежелательные воспоминания, которые он давно похоронил в дальних уголках памяти, и к которым не хотел возвращаться даже ценою своей жизни. Но сейчас речь шла не о его судьбе, а о жизни его любимого внука, продолжателя его рода. И теперь, вместе с воспоминаниями, пробудившимися в его голове, он должен передать внуку и свое темное наследство. Это было одно из тех редких воспоминаний, к которым человек не хочет возвращаться.
        - С точностью да наоборот, - ответил дед.
        Он тяжело присел на табуретку, рядом с кроватью, оперся локтем на мягкую кровать и продолжил.
        - Не я должен уйти. Он пришел за тобой.
        - За мной? - удивленно спросил Александр.
        - Извини, но рано или поздно это должно было произойти. Я все старался отодвинуть эту минуту. Но время идет так быстро, что я уже не поспеваю. Я слишком стар для этой работы, он требует тебя. Ты молод и умен не по годам. Я правильно воспитал тебя. И сегодня ты готов к встрече.
        - К встрече, - удивился мальчик. - Ты говоришь об этом мужчине в машине, что не сводит взгляда с моего окна.
        Старик поднял голову и посмотрел в окно.
        - Нет, нет, это не он.
        - А кто этот мужчина?
        - Это твой новый друг. Ты еще познакомишься с ним. Он работает в службе безопасности президента.
        - Что? - удивился еще больше внук. - Неужели в службе безопасности президента? Он офицер, лейтенант или капитан?
        - Он начальник этого отдела.
        - Как, этого не может быть, неужели сам начальник прибыл сюда, в эту деревню, вошел в наш дом и даже стал говорить с тобой? - мальчик привстал, не сводя взгляда с окна. Он пытался разглядеть того мужчину, что сидел в иномарке напротив дома.
        - Да, все верно, - ответил старик.
        - Ты что-то натворил на работе? - спросил Александр, настороженно.
        - Нет.
        - Сгорел музей?
        - Я … я не работаю в музее.
        - Как? - мальчик тяжело сел на стул. - Но ведь ты …
        - Да, я все эти годы скрывал от тебя истину. Так было нужно.
        - Постой, ты говорил, что этот человек является начальником службы безопасности президента страны … Но тогда … Твоя работа в Кремле … Она как-то связана с …
        - С безопасностью президента, - докончил дед.
        - Ничего себе! - восторженно, переполненный неистовым удивлением, граничащим с юношеской не обремененной радостью, воскликнул Александр. - И ты молчал. Но почему ты сразу … Ах, да, понимаю, - он успокоился, подавил радостное, безудержное чувство, и уже спокойным голосом продолжил. - Это государственная тайна.
        - Верно, ты прав.
        - Постой, постой, - в Александре опять всплыло мальчишеское желание непременно за все взяться, - и теперь, ты мне предлагаешь …
        - Не спеши, у тебя будет возможность отказаться. Но для этого ты должен с ним встретится…
        - С кем это «с ним». Извини, дедушка, но ты, в нашем разговоре, часто говоришь еще о ком-то. Кто это? Какой-нибудь … о боже, как же я сразу не догадался …
        Старик переменился в лице, он насторожился, как будто на его лицо пала зловеща тень тяжелых мыслей. Мальчик еле сдерживал улыбку, вызванную неудержимой юношеской радостью.
        - Это президент России, господин …
        - Нет, но с ним ты тоже познакомишься, тайно. О тебе будет знать только трое, не считая меня: тот мужчина в автомобиле, его, кстати, зовут Громов Алексей, разумеется, президент страны … - старик замолчал, будто все сказал, но на самом деле к его горлу подкатил тяжелый ком, удерживающий голосовые связки, вызванный нежеланием продолжать.
        - Постой, но ведь ты сказал трое, а назвал двоих.
        - Все верно, - сказал старик, почувствовав, что ком в горле, вызванный нахлынувшими чувствами, прошел. - Есть еще третий. Ты с ним познакомишься позже. Но, сперва я должен тебе рассказать свою историю. Как я познакомился с ним.
        - Ты не назвал его имени, - заметил Александр.
        - Да, прости. Его зовут Мор.
        - Это имя или фамилия?
        - У него много имен. Каждая народность зовет его по-своему. Я расскажу тебе все с самого начала, когда я впервые познакомился с ним. Все остальное, что касается твоей будущей работы, тебе расскажет Алексей Громов по дороге в Кремль.
        Это началось в 1943 году, когда я оказался в плену. Шла Великая Отечественная война, нас было шестеро - это все, что осталось от роты. Немцы нанесли по нашим отрядам мощную авиационную бомбардировку, взяли в кольцо. Мы отстреливались до последнего человека. Все поле было усеяно еще неостывшими телами. Но погибли не все, меня и еще пятерых раненных фрицы взяли в плен. Вылечили, но только для того, чтобы увезти вглубь Германии. Им нужны были сильные работники. Так я оказался в глубоком тылу, на территории врага. Я и еще две сотни пленных работали в шахте. Она располагалась на севере Баварии, в Карстовых горах, известных под названием Франковская Швейцария. Как известно, карст - это мягкий материал, и в нем часто образовываются пещеры. Потом я узнал, от здешних жителей, которые, невзирая на жестокость солдат, все же проявляли к нам благосклонность - бросали нам куски хлеба, когда мы поздно вечером возвращались в сопровождении злобных собак и надзирателей.
        Бавария во времена динозавров находилась под водой. Останки древних животных водой смывало в океан, где они со временем откладывались на дне. Спустя миллионы лет таких отложений, когда сошла морская вода, образовались карстовые горы. Внутри пещер природа построила удивительные барельефы, иногда нам казалось, что они были выстроены разумным существом. Один из залов со временем был назван «волшебным садом императора Барбаросса». Тебе это ни о чем не говорит?
        - Ну, конечно, во время войны с фашистами был такой план у гитлеровских генералов, он так и назывался: «План Барбаросса».
        - Ну, слушай дальше. Один из сталагмитов напоминал императора Барбаросса. Я со своими двумя товарищами, остальные умерли по дороге в Германию, работал в пещере, расположенной недалеко от городка Поттенштайн, в округе города Байройт. Пещеру, открытую еще в 1921 году, местные жители зловеще прозвали: «Пещерой дьявола». Название такое она получила из-за того, что в ней пропадали люди. Местные жители, пастухи неоднократно стали замечать, что попавшие в пещеру животные пропадали бесследно, то же касалось и людей. Их тела так и не были найдены. Местные жители стали остерегаться этой пещеры, они обходили даже гору, только чтобы не подойти близко к зловещей пещере. Фашисты нашими руками, а это около двух сотен пленных, рыли в глубину «Пещеру дьявола». Казалось, они не боялись ничего. Надзиратели в основном находились у входа, с собаками, дальше пойти они боялись. Длина пещеры была около 1700 метров. В ней было легко заблудиться. Нас спасало только большое число людей. У нас не оставалось выхода: или подохнуть во мраке холодной пещеры, или быть зверски растерзанным собаками. Местным жителям вход в пещеру
был знаком много столетий. Он так скрывался среди причудливых форм горы, что его было трудно отыскать даже бывавшему здесь. О тех, кто пропадал в пещере говорили, что их забрал дьявол. Немцы, в конце каждого дня, пересчитывали нас, и каждый раз они не досчитывались двух-трех, иногда одного человека. К нашему удивлению, они не сильно волновались этому. Фрицы были уверенны, что мы никуда не сбежим, а судьбу тех, кого они недосчитались, они знали наперед, но нам этого не говорили. Мы только слышали, как охранники между собой переговаривались: «она забрала еще двух». Среди пленных поползли слухи, что мы не единственные живые существа в пещере. Там кто-то еще был. Некоторые из нас даже слышали его зловещее дыхание. Поначалу, мы считали, что это безумный крик какого-то животного, которое случайно забрело в глубины пещеры, но с каждым днем эта идея все слабла, а вместо нее в нас поселялась куда более мрачная мысль о существовании в глубинах пещеры какой-то новой формы жизни, способной к темноте и холоду.
        Однажды мы обнаружили тело одного из наших товарищей, пропавшего три дня назад. Его тело уже разлагалось, на его лице, запечатлевшем жуткий момент смерти, мы прочли безумный страх, лицо было передернуто маской чудовищного ужаса. Позднее мы находили останки и менее сохранившиеся, иногда это были только отдельные части тела, некоторые были обескровлены.
        Среди наших ребят был научный сотрудник, геолог. Он изучил природу постройки этих удивительных архитектурных сооружений пещеры. Он сказал, что ничего похожего никогда не видел. Он был поражен этими формами, барельефами невидимого художника. Он сказал, что этой пещере более десятка миллионов лет. Она существовала еще в эпоху динозавров.
        Мы рыли все дальше, строя новые тоннели, немцы требовали от нас добычи камня, который нужен был им для строительства. Но мне кажется, их не интересовал камень. Рядом были и другие шахты. Но интерес фашистов был именно к «Пещере дьявола». Так мы проделывали в твердой породе горы все новые проходы, углубляясь все дальше и дальше, нарушая устоявшийся миллионы лет покой этой пещеры.
        Однажды поздним вечером, когда наши работы прошли так глубоко, что мы с трудом возвращались к выходу пещеры, мы наткнулись на кости, явно принадлежащие каким-то доисторическим существам. Вероятно, это были кости каких-то неизвестных палеонтологам динозавров, но мне и моим товарищам, это не показалось. Эти части белых скелетов не вписывались ни в одни научные объяснения. Отдельные части скелетов мы не могли соединить даже ценою неимоверных усилий наших воображений. Тогда один из нас сказал, что мы идем не по тому пути. Он предложил нам отойти от привычных для человека форм и логики, отбросить здравомыслие и представить эти кости, замысловатых форм, как единое целое, принадлежащее одному существу, каким бы странным оно ни было. Мы последовали его совету и соединили, и у нас вышло. То, что мы получили, находится за гранью человеческого смысла. Нужно стать безумцем, не подчиняющимся ни одному известному закону физики и математики, чтобы понять, как могла существовать эта, полученная нами тварь, в многомерном пространстве. Мы отбросили наше, привычное трехмерное измерение, по идее, предложенной одним
из наших ребят, оказавшимся математиком. Это он предложил для восстановления всего скелета, рассмотреть его не в трехмерном пространстве, а в многомерном. То, что мы получили в результате многомесячных усилий, было выше нашего понимания. Похоже, было, что это существо прожило жизнь, превышающую существование всего нашего человечества, его возраст мы не смогли определить, мы сбились бы со счета, подсчитывая его возраст. Конечно же, об удивительной находке мы не рассказали фрицам. Мы держали это в тайне даже от других пленных.
        Нас было восемь, когда мы дали клятву, что никому на свете мы не расскажем то, что увидели там, в глубинах Пещеры дьявола. Если бы мы рассказали хоть часть из того, что увидели, то в нашем человеческом мире начался новый этап, но не развития, ни роста, а гибели всего живого, ибо наш мир является полной противоположностью тому зловещему темному миру, из которого вышла та тварь, чей скелет мы обнаружили в застывшем камне, возраст которого был свыше сотни миллионов лет. Мы обрушили этот камень, его завалило множеством обломков каменной породы. Так мы похоронили этот секрет.
        Немцы требовали от нас невозможного, и мы углублялись в тайные пещеры все глубже и глубже, оставляя позади себя десятки погибших своих товарищей. Кто погиб от болезней, кто от слабости, кого расстреляли надзиратели, а кого забрала с собой, во мрак холода и ужаса, зловещая пещера. Их тела мы уже никогда не найдем.
        Мы спускались все ниже и ниже, камень за камнем мы отбрасывали, вынимая их наружу, и рыли дальше, прибиваясь в ад. Из Берлина приезжали люди в белых халатах. Для них мы построили временные лаборатории, где они скрупулезно изучали каждый камень, особенно те из них, что были добыты из глубин пещеры.
        Однажды, по нашей вине (мы рыли слишком глубоко), произошел подземный толчок. Он был такой силы, что это ощутила вся гора, гул стоял во всей долине, разлившейся у подножия горы, даже реки кристально чистой воды выплеснулись из своих рвов, затопив часть долины. Несколько огромных валунов завалили вход в Пещеру Дьявола. Так я остался один во мраке, внутри пещеры, так как при первых толчках часть рабочих успела покинуть пещеру, несколько десятков пленных накрыли огромные валуны, забрав их жизни, а я, один, остался в этой темной пещере, заваленной снаружи. У меня не было шансов на выживание. Для того, чтобы разобрать вход, понадобилось несколько дней, а то и неделя. За это время я бы умер с голоду. И вот тогда я решил, чем так заведомо глупо умереть от голода, терзаемый желанием выжить, я лучше не буду думать о жизни, не стану цепляться за ее жалкие крохи. Что есть бесконечность по сравнению с мигом нашей убогой жизни? Я ведь знал, что участь пленных решена. Как только мы отыщем то, что ищут фашисты, всех нас расстреляют и похоронят в этой пещере.
        Поэтому не обремененный привычными узами желания выжить, я отбросил все, что связывало меня с этой жизнью, и углубился в тайны мироздания, в вечность. Я был уверен, что найденный нами скелет, принадлежащий другому миру, лишь начало пути поиска. Я был твердо уверен в том, что лучше умереть, лишь раз взглянувши в тайну мира, чем сгнить без вести в холодной каменной пещере, от которой веет мертвым духом, гнилью кладбища. Этого мига мне бы хватило, чтобы испытать хоть на миг счастье безумца, познавшего истину.
        С твердым желанием, не боясь смерти, я ринулся вперед. Я дошел, почти обессиленный до того места, где мы вчера приостановили свои работы. К моему радостному удивлению, я обнаружил проход. Видимо землетрясение, внезапно возникнувшее, что-то нарушило в скальных породах, и камни провалились, оголив новый, неведомый проход в тоннель, по которому, я уверен, не ступала нога человека за все существование человечества на земле.
        Несколько раз тух фонарик, но потом все же вспыхивал, призрачно освещая мое неотступное желание покончить с собой, ведь я знал, что чем глубже я забираюсь внутрь пещеры, тем меньше шансов у меня на спасение. Но я и не ждал его, меня влекла идея увидеть то, что не было дано ни одному человеку. Я чувствовал себя первопроходцем.
        Изнемогая жаждой и чувствуя дикую слабость в своих членах, я добрел на четвереньках до стены. Это был тупик, тоннель упирался в стену. Больше всего меня огорчал фонарик, он то и дело гас, но всякий раз, когда я его встряхивал, вновь зажигался, но более слабо, свет угасал у меня на глазах, скрывая в призрачных, нарастающих тенях, мою надежду.
        И вдруг, в призрачном, почти мерцающем свете моего фонаря, я приметил, все же, необычность стены, в которую упирался долгий тоннель. Я подкрался ближе, и уже пальцами ощупал стену, удивляясь и радуясь за полученное вознаграждение. Стена была удивительно ровной и гладкой. Ее равные квадратные края и гладкая поверхность, без единого зазора и камушка, даже пылинки, были поистине удивительными и чарующими. Это было сделано не руками человека, и не хаосом природных сил. После детального исследования стены, я пришел к выводу, что ее форма напоминает квадрат. Еще меня поразил цвет стены, он отличался от серого, грубого камня стен тоннеля. Цвет этой стены был удивительно черный, насколько мне тогда подсказывало зрение, ведь я видел благодаря угасающему свету моего фонаря.
        Я, как сумасшедший ученый, отыскивающий артефакт, щупал, поглаживал свою находку. Я упал на колени под ношей своей безумной радости, мне больше ничего не нужно было. Я нашел его. Но меня не покидала мысль о тех таинственных, зловещих звуках, которые я вместе со своими товарищами слышал в пещере. Эти звуки, несомненно, принадлежали живому существу. Я не знаю, сколько я просидел, сидя у стены, облокотившись спиной, но, когда начал таять последний луч света фонаря, я закрыл глаза и начал слушать. Тогда я, поглощенный тьмой, ощутил необыкновенную энергию, словно в меня вселилась новая жизнь, и я пробудился вновь, в новом, здоровом, бодром теле. Мне не хотелось открывать глаза, я боялся, что когда открою их, то уже не почувствую это божественное ощущение легкого полета, теплого и приятного прикосновения. Я чувствовал себя в каком-то пространстве, в котором действуют силы, незнакомые нам, божественные ощущения вне времени и пространства. Мне показалось, что я провалился в этот черный квадрат, и оказался в его власти. В этот миг блаженства ощущений, наполняющих и согревающих мое тело и душу, я услышал
его голос. Он был приятным, и лился, будто со всех сторон, словно не отражался от стен. Это был мужской голос. Вот и все. Так я познакомился с Мором.
        - Этот твой рассказ скорее похож на легенду, выдумку, - возразил Александр, протирая очки салфеткой. Он надел очки, поправил их на носу указательным пальцем, еще раз взглянул в окно и посмотрел на уставшего деда. В его глазах он прочитал правдивость рассказа. - Но, деда, неужели все это ради розыгрыша. Сегодня не первое апреля и …
        - Ты мне не веришь, но это неважно. Ты все увидишь сам. Я обещал ему, что когда придет мой час, то познакомлю тебя с ним.
        - Вот это уже интересней. Но кто он, этот Мор? Ты ведь мне ничего не рассказал о нем, - Александр, казалось, не испугался рассказа деда, и с интересом слушал дальше. Он относился к смерти, как и все дети - он не знал о ее существовании. Его интересовала тайна, новая история, рассказанная дедушкой, геологом по образованию и профессором.
        - Я много лет работаю в секретной службе, ты о ней еще узнаешь.
        - От Громова?
        - Да, от него. Все эти годы, я не могу сказать, что жалею о них, но знать правду и не предотвратить беду, очень тягостно, но я вынужден был носить это с собой всю жизнь. А теперь наступил и твой черед. Ты познаешь мир с другой стороны, в которой не смотрел ни один человек в мире, кроме меня, твоего родного деда. И в память о твоих родителях, которые тебя очень любили, я должен сделать это. Все эти годы я не только работал, но и собирал сведения о Море. Некоторые из них я расскажу тебе, прежде чем ты отправишься к нему. Главное помни, какой бы Мор ни был, но он никогда не причинит тебе вред. Он будет твоим защитником, и лучшей охраны ты не сыщешь на всем свете.
        Начну я с давних времен человечества. Люди во все времена, в том числе и давние, искали силу, способную их защитить и все определить в этом мире, расставить все на свои места, ответить на все пытливые вопросы неугомонных философов и ученых. Сначала, на заре человечества, люди верили в Бога, поддерживающего жизненные силы природы, растительного и животного царства. Люди поклонялись такому Богу, задаривая его всевозможными подношениями - будь-то пища, танец или какой-то обряд, выдуманный людьми. У людей было много божественных символов, зарождающих живое: земля, женщина, огонь, воздух и так далее. Но, несомненно, главным из них, пронизывающим все остальное, была сама жизнь, и, как частное ее проявление, - смерть. Смерть рассматривалась, как плодоносный момент разрушительной деятельности жизни; Боги смерти рассматривались, как олицетворение жизни в процессе разложения. Таким образом, появились два Бога: Жива и Мора, боги начала и конца. Одни боги поддерживали жизнь, другие провожали живое в иной мир, неведомый, чтобы вновь переродиться и началась жизнь.
        Все эти боги, несомненно, были языческими, они не дошли до нашей эпохи. Их многочисленные названия, данные нашими предками, угасли в веках. Но некоторые их имена не забыты, они передавались из поколения в поколение через легенды и сказания. Например, такие имена, созвучные с Мором, как Хорс, Морена выражают эпоху бесплодной, болезненной дряхлости, слабости, увядания и ее неминуемого конца - смерти.
        Мора, Кродо олицетворяют момент окончательного развития растительной силы природы; созревание плодов, как предвестников начала смерти растений, падение увядших листьев, потерявших естественный здоровый цвет, зимнего сна всей природы. Если весна - это действие Живы, то осень - олицетворяется с началом смерти. Корень «мор» сохранился в названиях смерти на латинском, французском и на прочих романских языках. Например, в прусско-славянской мифологии я неоднократно встречал имена: Мароса, Мара; в литовско-прусском - Маркоттов, Маркополов. В древнеримской теологии я встречал богиню Морс или Морту, богиню смерти, и брата ее Морфея, бога снов. В персидских мифах я читал о богине ада - Воры, которая тождественна с Морой; у украинцев - это Водан. Даже у иллирийских богинь Давора или Дамора можно проследить связь с Мора. Сама идея смерти у западных славян объединилась с понятием жуткой неизвестности о будущей жизни, после смерти. Что там, за гранью жизни, когда она отступает и неизменно настает смерть. От страха человека породились чудовищные представления богов смерти. В христианской религии - это грозный
ад, в котором царит жуткий дьявол. У сербов - это Смрд и Смертница, у болгар имя смерти звучит так: «Мерота». У сорабов вблизи Герлица и по сей день существует «Гора смерти», в которой якобы захоронена смерть. Но откуда она там взялась, определить трудно, немцы назвали его флинцем, что в переводе означает кремень, который использован в ружьях. Мифологи 17 века рисовали смерть в виде скелета человека, со львом на плечах и факелом в руках. В русских поверьях и былинах говориться о Кощее бессмертном, а в сербских сказаниях о Ребренезе. У славян была богиня Самаргла, которая, якобы, находилась в Киеве, глубоко в пещерах под монастырем.
        Некоторые понятия, обозначающие родственность смерти такие, как духи, хранители умерших душ, позднее собирались в объединенные понятия, например, Богиня Виелона или Тризна, которая как олицетворение смерти, стала тождественна с Мором. У нас же языческие предания о смерти развились под влиянием православия в бозе почивших, тогда как в католицизме перешло в противоположное понятие ада и вечного мучения. У пруссов бог Пиколло тождественно со словом пекло - ад, она у поляков и чехов является богом ада. Это тождественно с греческим Плутоном. Чешские фурии: драчицы и тассаны тождественны с сербскими дражницы и страшницы.
        Как видишь, понятие смерти у всех народов, можно проследить, выявив корни слов и их значение. Все они означают одно и то же, ведут к одному источнику. Но значение Мора нельзя оценивать однозначно, нужно помнить, что Мора является частью Жива, то есть он есть звено, важное звено в универсальной цепочке жизненных превращений. Он есть ее финал или переходный момент, такой же важный, как и само начало, зарождение. Например, у славян, то есть у нас, понятие смерти тянуло за собой награду или наказание, существовало двойственное ее значение: добра и зла. Поэтому, вопреки тому, как думают мифологи, относительно темных, злых сторон богов нельзя отнести лишь ко злу и вечному мучению. Так, например, символы, изображающие животных: льва, дракона, змеи, чудовища, известные из преданий и легенд, имеют двойные значения, одних они оберегают и помогают, а другим несут проклятие вечное и гибель. Вселив в эти знаки и символы свой смысл, люди рисуют животных на флагах, гербах, жилищах, желая выявить из этого пользу.
        Без сомнения наши предки верили в будущую, загробную жизнь. Об этом свидетельствуют многие традиции, уходящие своими корнями в прошлое. К таким традициям можно отнести обычай поминать покойников в тризнах и радуницах; класть в гроб умершего его вещи. На могилах умерших произносились тосты, проводились пиршества, и даже в домах живых приглашались людьми покойные родственники на хлеб и соль, чтобы вкусить еду за одним столом.
        - Я тебя не очень запугал?
        - Напротив, во мне проснулся живой интерес палеонтолога, теолога, геолога и филолога вместе взятые, - шуча, ответил Александр. На его лице не было и тени испуга.
        - Теперь я понимаю, почему он выбрал тебя. Мои мысли слишком тяжелы стали, даже Мор не может остановить время и изменить в нем законы, ибо они сделаны не им.
        - Ты рассказываешь интересно и увлекательно, но иногда говоришь загадками.
        - Ты разгадаешь их, я в этом уверен, твой пытливый разум и все замечающее сознание понравятся ему, я в этом уверен. Когда-то я был таким же как и ты. Я изучал науки, исследовал мир, но в глубинах сознания я всегда знал, что все это пустое, мир намного интереснее, чем мы его видим. Просто его от нас кто-то скрывает, он закрыл наш взор, ограничил в возможностях и держит человечество, словно в черном квадрате, во мраке незнания и слепоты. И мы ничего не можем с этим поделать, не мы эти законы придумали, нас ими обложили, ограничили со всех сторон.
        - Может он ждет, пока мы прозреем? - вдруг спросил, не без иронии, Александр, с любопытством, поглядывающий в окно на заскучавшего Громова.
        - Ну что ж, ступай к нему. Когда вернешься, все расскажи.
        - Непременно, дедушка, - воскликнул в порыве юношеской радости Александр. - Я там долго не задержусь. Туда съезжу и скоро обратно вернусь. Жди меня к ужину.
        Иван Трофимович наблюдал, как спешно его внук собирается. Затем он проводил его до крыльца, дальше не пошел. С Громовым он попрощался тяжелым старческим обремененным взглядом, охваченным надеждой. Когда машина тронулась, старик тихо произнес слова полные трепета, отцовского волнения и нежных чувств к любимому внуку:
        - Позаботься о нем. Я отдаю тебе самое дорогое, что у меня есть.
        Глава 5. Вне времени и пространства
        Машина Громова подъехала к зданию, где располагался офис специальной службы «Черный квадрат». Как только Громов вышел из машины, он сразу заметил, что в оцеплении здания солдат нет. Вместе с Александром Громов подошел к входу. Здесь, к его удивлению, находился майор Береза, лейтенант, полковник и пропавшие солдаты. Несколько врачей в белых халатах оказывали помощь нуждающимся. Люди Громова ситуацию, казавшуюся ночью непредсказуемой, взяли под контроль. Теперь вход охранялся четырьмя военными, подчиняющимися Громову.
        К Громову подскочил лейтенант и сообщил о событии, которое произошло во время его отсутствия.
        - Вы были правы, подполковник, - начал лейтенант.
        - В чем? - спросил Громов.
        - Все определилось. Наши люди сами вышли из офиса. Но только …
        Он поглядел на присевших у стены солдат, на лежащих товарищей, и продолжил:
        - Я не могу понять, что там произошло. Все они, словно потеряли память.
        - Какие у них симптомы? Раны на телах есть?
        - Ранений нет ни у кого, - ответил лейтенант. Симптомы, - задумавшись, ответил лейтенант, - головная боль, туман в голове и еще … Они ничего не помнят из того, что произошло с ними там… в здании. Только один солдат вспомнил, как спускался по темным ступенькам куда-то вниз. Наверное, это бред. Откуда там ступени, ведущие вниз, это ведь первый этаж. Я что-то не припоминаю, чтобы с обратной стороны этого здания…
        - Значит, потерь среди личного состава нет? - перебил его Громов, получив желаемый ответ.
        - Нет, - выпалил лейтенант, с интересом поглядывая на мальчика. - Ваш сынишка? Как зовут? - он улыбнулся, приветливо, глядя на Александра.
        - Меня зовут …
        - Лейтенант! - грубо перебил Громов. - Я благодарю ваших людей за помощь и сотрудничество, а теперь оставьте нас. Дальше все будет под моим контролем.
        - Как скажите, - лейтенант сделал приветствие, приложив руку к голове, и отошел к солдатам, которые понемногу начали приходить в чувство. - Вы отправляйтесь в лазарет! - командовал лейтенант, ведь он был единственным из офицеров не пострадавший.
        Когда солдаты, офицеры и врачи покинули вход, и остались только четверо солдат из охраны, Громов велел своим людям уйти в казармы. Он подошел к массивным дверям и остановился, раздумывая.
        Для Александра все это было интересно и непонятно. Что здесь произошло? И зачем его, подростка, пригласили сюда, в Кремль?
        - Запомни эти двери, - сказал Громов, в его глазах было что-то неопределенное, таинственное и нерешительное, казалось, что он колебался. Он почувствовал свою нерешительность, и чтобы не выглядеть перед подростком неуверенным, взял себя в руки. - Сюда многие годы приходил твой дед. Здесь была его работа. Теперь ее будешь выполнять ты.
        - А я справлюсь? - неуверенным и заинтригованным голосом сказал Александр. - Иван Трофимович доверяет тебе, значит, в тебя верю и я.
        Мальчик посмотрел, изучающе на двери, но ничего особенного не нашел: двери, как двери.
        - Это что, игра какая-то? - спросил удивленный Александр, полагая, что его разыгрывают.
        - Твой дед сказал мне, что ты справишься.
        - Но, что там?
        - Моя задача оберегать жизнь и здоровье президента, а твоя - управлять специальным тайным отделом, который называется «Черный квадрат».
        - Управлять? - переспросил Александр. Он поправил очки на носу и поморщил носик, искривив при этом губы, как это делают, когда не понимают.
        - Да, управлять, и еще выполнять мои поручения, - пояснил Громов.
        - Я буду работать в службе безопасности президента?
        - Совершенно верно.
        Мальчик подошел к двери и взялся за металлическую ручку. Он подумал, что все ответы на свои вопросы он скорее найдет там, за этими обычными, на первый взгляд, дверями.
        - Тогда идемте, вы мне все покажете, я ведь в первый раз.
        Громов улыбнулся.
        - Мне нельзя с тобой. Только ты можешь идти туда.
        Мальчик вопросительно посмотрел на Громова, и, не спрашивая его, открыл дверь и вошел внутрь. Он оказался в небольшой прихожей между двух дверей. Справа, на стене горела лампа. Александр сразу увидел большой черный квадрат, изображенный на второй двери. «Наверное, мне сюда, - подумал Александр». Он потянул дверь за ручку и вошел. Здесь он увидел три светящиеся белым светом ступени, ведущие куда-то вниз. Остальные ступени были покрыты мраком. Он осторожно, под впечатлением, охваченный юношеской любознательностью, наполненный смелостью, не боясь ничего, опустил ногу на первую ступеньку. Как только он это сделал, эта ступенька заиграла нотой «ре». Звук был приятным, добрым, наполняющий сердце покоем и, каким-то неописуемым теплом. Он сделал еще пару шагов по ступенькам и услышал ноты «ми» и «си». «Как это забавно, - подумал он. - Значит, это была игра. Здорово!» Четвертая ступенька, как только Александр дошел до нее, засветилась желтым люминесцентным свечением, но звука, когда он наступил на нее, не последовало. «Интересно, - подумал Александр, - откуда льется этот приятный свет». Дело в том, что
Александр не видел на ступенях ни одной лампочки. Ступени светились, словно изнутри. Пятая ступенька зажглась зеленым светом, шестая - голубым, следующая - синим. Он оглянулся и посмотрел на удивительный блеск ступеней, горевших разными цветами. Свет падал на стены и отражался в наклонном потолке.
        Но удивительней всего было его ощущение. Он был весь охвачен приятным теплом, наполняющим его тело небывалым нежным чувством, придающим легкость и комфорт. Он шел по ступеням, загорающимся у него под ногами, словно не касаясь а летая над ними. Александр даже остановился и несколько раз топнул ногой, чтобы почувствовать под собой твердость поверхности. Он ощутил небывалую легкостью. Сквозь эти новые, приятные ощущения, он услышал дружественный мужской голос, немного веселый и игривый, словно этот голос призывал его поиграть.
        - Я ждал тебя, - сказал голос.
        Александр немного смутился, потому что не видел говорившего. Голос звучал добродушно, и Александр захотел его еще раз услышать. Но вместо слов он услышал забавный смех, будто кто-то играл с ним.
        - Где ты? - спросил Александр.
        - Ты скоро увидишь меня.
        - Где я нахожусь?
        - Ты сейчас в моих владениях, - ответил озорной голос. - Спускайся.
        Александр ускорил спуск по ступенькам и вышел на белую мраморную площадку, украшенную причудливыми узорами. Огромный зал, в котором он оказался, осветился, будто новогодняя елка, запылал, засиял разными цветами. На, украшенном арабесками, потолке горели большие хрустальные люстры удивительных конструкций. На белых стенах виднелись в причудливых формах, барельефы, принадлежащие разным эпохам. Но самое удивительное были светящиеся окна. Они были искусно сделаны из разноцветных стекол, составляющий красочный ансамбль мозаики. Разноцветные витражи, изображающие известных ученых, людей творческих профессий, украшали огромные окна. Александр шел по белому мрамору и любовался всей этой красотой и блеском. Впереди он увидел огромные, приоткрытые двери.
        - Иди, иди, смелей, - задорно говорил голос. - Ты идешь по «Залу приветствия». Видишь эти двери. Это «Парадные ворота». За ними ты увидишь меня. Входи в них.
        Александру показалось странным, что голос произнес слово «входи» вместо «выходи». Он был твердо уверен, что находится в здании, а свет, падающий на разноцветные оконные витражи, это солнечный свет. Стало быть, ему нужно было выйти, а не войти, как говорил голос.
        - Мой необъятный замок находится за этими воротами, - произнес радостно голос.
        Эти слова еще больше удивили Александра. Он прошел зал, подошел к чуть приоткрытой огромной двери, кажущейся очень тяжелой. Александр взялся обеими руками за массивную ручку. Из щели в двери пробивался внутрь зала приятный синий свет, окаймленный золотистой вуалью. Дверь показалась массивной, но стоило Александру чуть потянуть ее на себя, как огромная дверь безропотно поддалась, словно она была легкой и маленькой.
        Александр вышел и оказался в огромном, казалось безграничном мире. Небо светилось лазурью, свет падал всюду, освещая зеленые холмы, пышные рощи, широкие долины, синие озера и извилистые реки. Воздух был наполнен благоуханием трав, цветов, свежестью рек. Легкий и приятный ветерок подул Александру в лицо, слегка погладив его. Он оглянулся, и к своему удивлению, не увидел ни стен, ни окон с витражами, ни больших дверей. Позади него никакого здания не было, лишь природа, нежная, девственная, нетронутая людьми, чистая, богатая, украшенная невидимым художником синевой бескрайнего неба, зеленью трав и прозрачностью чистой родниковой воды.
        - Я здесь, справа от тебя, - раздался голос.
        Александр повертел головой по сторонам. Он не сразу определил сторону, потому что был охвачен великолепием природы. Его ищущий взгляд столкнулся с забавным деревянным строением, эпохи 18 века. Это был корабль, одномачтовый, в хорошем состоянии. Когда Александр подошел к судну, ему показалось, что время совсем не тронуло это судно, оно выглядело новым. Корабль стоял на зеленой поляне, посреди широкой долины, окаймленной с одной стороны чередой гор, чьи остроконечные верхушки таяли в белоснежном тумане облаков, а с другой синевой широкого озера.
        Александр заметил у левого борта старинного судна канатную лестницу, поднимающуюся на борт. Корма судна были метра три-четыре, и Александр не видел палубу.
        - Поднимайся на судно. Я на палубе, - приветливо прозвучал голос.
        Александр понял, что его ждут. Ему и самому захотелось поскорее увидеть того, кто смог удивить его, и вызвать в нем безграничный интерес. Он поднялся по веревочной лестнице и взошел на палубу судна. На капитанском мостике Александр увидел стройного молодого человека, одетого в черные брюки и удивительно белую рубаху. Рукава рубашки были закатаны по локоть, расстегнутый воротник оголял грудь.
        - Вот ты и на моем корабле, - сказал по-дружески Мор. - Твой дедушка рассказал мне о тебе.
        - Я не понимаю … - пробубнил от восторга и волнения Александр. - Где я нахожусь? Здесь все предметы не отбрасывают тени, хотя солнце светит ясно.
        На мостике, Александр, в ясном освещении солнечных лучей, детально рассмотрел молодого приветливо улыбающегося человека. Первое, на что обратил внимание Александр, это были очень красивые и удивительно синие глаза. Казалось, что они обладали силой гипноза, и вместе с тем, таящие бюро эмоций - это были глаза человека, способного на поступок, хотя внешне спокойные. Длинные, слегка спутавшиеся волосы спадали на широкий лоб, немного прикрыв его. Широкие скулы, правильной формы нос, чуть заостренный подбородок довершали красивое строение лица. Губы были чуть тонкие, не портившие, а скорее довершающие утонченность чудного сочетания и расположения. Тонкая и изящная улыбка напоминала улыбку хищника. Фигурой он обладал стройной, но под его легкой одеждой чувствовались сильные и упругие мышцы пантеры, способной изящно и грациозно перемещаться, и стремительно и внезапно атаковать. Роста он был выше среднего.
        - Ты находишься на «Корабле времени», - ответил Мор, бросив легкую, чуть заметную улыбку. - Ты знаешь, кто я?
        - Тебя зовут Мор, - выпалил Александр.
        - Да, ты можешь меня называть этим именем. И ты верно заметил, здесь нет тени, ни одной. В моем мире нет теней, они признак конца. А здесь царит бесконечность.
        - А что ты делаешь на этом старом, никому не нужном корабле?
        - Я его капитан. Он помогает мне перемещаться, - приятно улыбнувшись, ответил Мор.
        - Перемещаться? - с удивлением спросил Александр. - Но ведь он даже не на воде стоит.
        - Все верно, - согласился Мор. - Ему не нужна вода. Этот корабль летает.
        И в этот миг, Александр почувствовал, как судно корабля пробрала легкая дрожь. Оно выпрямилось, оторвалось от земли и плавно поднялось над травой, словно было воздушным шаром, а не деревянным и тяжелым судном. Это сильно удивило Александра, он подбежал к перилам и посмотрел вниз, что бы увидеть, как земля отдалялась от корабля, а корабль поднимался все выше и выше, без всякого шума. Мор подошел к Александру и вместе с ним взглянул на чудесную цветущую долину, где разливались солнечные лучи. Несмотря на то, что свет был ярким, жарко не было, это тоже удивляло Александра.
        - Я, кажется, понял, вы маг и чародей, или фокусник. Но все же, где мы находимся?
        - Мы находимся вне времени и пространства, и можем лететь, куда захотим.
        - А ты меня научишь этим фокусам? - спросил Александр.
        Мор улыбнулся хищной улыбкой.
        - Тебе нужно познакомиться с этим миром.
        - Что тут знакомиться, - возразил Александр. - Он прекрасен, здесь светло, уютно, все здорово. Я много читал …
        - Я покажу тебе мир таким, каков он есть на самом деле. Все, что ты знаешь о нем - это детская иллюзия. Мир не такой, как ты его представляешь или видишь. Ты много не знаешь.
        - Хорошо, я готов учиться, - твердо сказал Александр, подобно хорошему и прилежному ученику.
        - Я покажу тебе мир от его начала до его конца, - сказал Мор.
        После этих слов, что-то вокруг начало меняться. Александр увидел, как деревянное судно начало таять, уходить, исчезать под ногами. Вот прошла по телу судна, завершающая сине-огненная волна и все судно исчезло. Александр не видел палубу, мачты, трюм, борта судна, а под ногами он увидел в отдалении землю. Но он не падал, под собой он чувствовал опору. Это была палуба, она осталась на месте, хотя стала невидимой. Теперь Александр чувствовал себя, словно в пространстве, без опоры, но он по-прежнему летел на судне, только невидимом.
        - Это здорово! - крикнул от восторга Александр.
        Но Мор не ответил ему. Он молчаливо глядел куда-то вниз. Небольшие белые облака, рассеянные по голубому небу, под действием, видимо, ветра, хотя Александр не чувствовал его порывы, поплыли быстрей, все быстрей, и наконец, очень быстро стали пролетать над головами Александра и Мора. Все вокруг, казалось, меняется.
        Тем временем, они оба спустились к самой земле и зависли над ней. Земля была вспахана, и легкий пар поднимался над черноземом, земля дышала. Вскоре тучи объединились, где-то показались молнии, пошел дождь, ливень. Но тут же все быстро прошло, тучи расступились, дождь прекратился, выглянуло солнышко, земля согрелась и из-под земли появился зеленый стебелек. Он рос буквально на глазах, извивался, и поднимался неустанно вверх, как если бы время текло намного быстрей. Наконец, он остановился в росте, и начал изменяться в форме, появились почки, затем выросли листочки, появился чудесный желтый цветок, он распустился и засиял. Но это цветение было недолгим, лепестки вскоре утратили яркий живой цвет, потемнели, сложились и опали, то же произошло с листьями, они сменили цвет зеленый на желтый, потом опали, потемнели и рассыпались в прах. Сам же ствол изогнулся и засох.
        Александру стало жаль цветок, и он решил присесть, чтобы дотянуться до него, но невидимый корабль неожиданно взмылся высоко вверх и умчался прочь. На горизонте появилась гора с белоснежной шапкой. Они долетели до склонов горы, и Александр разглядел, один из пиков горного хребта. На самой вершине находилось гнездо. Там Александр приметил серое яйцо.
        - Кто это? - спросил он.
        Но Мор, по-прежнему, молчал. Александр понял, что Мор хочет ему что-то показать, поэтому он не стал допытываться. Он решил, что должен сам до всего додуматься. Нужно было лишь наблюдать и умело делать выводы.
        Вскоре яйцо задрожало, покатилось, и изнутри кто-то ударил по скорлупе. Она треснула и распалась, изнутри появился птенец. Он вылез из скорлупы и начал бегать по гнезду, издавая пронзительный писк. Сверху, неведомо откуда, падали черви и птенец с удовольствием проглатывал их. Он быстро рос, набирал вес и расширялся. Белые оперенья сменились на серые и черные и, наконец, появился молодой орел. Он широко расправил крылья, издал пронзительный крик и спрыгнул вниз, покинув родовое гнездо.
        Корабль времени полетел вслед за смелой и свободной, полной сил птицей. Александр видел, как в, казалось бесконечном полете орла, птица менялась. Оперенья тускнели, выпадали, шея оголилась, хвост растрепался, клюв огрубел, лапы ослабели, и, некогда сильная птица, тяжело приземлилась на камень, затем сделала пару шагов, и упала с него на землю и повалилась на бок, беспомощно раскрыв клюв. Глаза потускнели и птица окаменела. Юноша попытался поднять жалкую птицу, но корабль взлетел вверх, набрал высоту и умчался. Внизу, среди скал, лесов и гор Александр приметил тоненькую голубую полоску.
        - Что это?
        Корабль приблизился к лесу, усеявшему гору, опустился ниже, и Александр различил тоненький ручеек, это был родник. Он начинался у скалы, бил из-под ее сильной плоти и осторожно спускался вниз, огибая мелкие камни. Он тянулся змейкой среди многочисленных деревьев, кустарников, оббегал большие валуны. Постепенно он рос, расширялся, сталкивал мелкие камни, погружал землю в себя, захватывал все большую территорию. Наконец, он увеличился настолько, что мог отталкиваться и разбивать большие камни, гнуть и валить крупные деревья и даже менять форму поверхности земли. Скорость его потока увеличилась и, казалось, не было преграды на его пути, способной противостоять его могучим волнам.
        Но что-то изменилось, и речка, в которую превратился молодой ручеек, начала угасать на глазах. Она уменьшалась, теряла былую скорость, прыть, сокращались ее рукава, и, наконец, она обмельчала, превратилась в жалкую лужу, которая вскоре иссохла и осталась лишь потресканная земля в форме канавы, напоминающей, что некогда здесь протекала могучая и жизнеобильная река, дающая жизнь многим существам.
        Александру стало жалко речку. Он посмотрел на небо в ожидании дождя, но влаги все не было. Где-то вдали он приметил блеск. Это была поверхность бескрайнего океана. Александр захотел спуститься к воде. Корабль унес Александра и Мора к океану, затем плавно опустился на его поверхность.
        «Ну вот, наконец-то, без фокусов и волшебства, - подумал Александр». Но что-то было не так. Корабль не остановился на поверхности спокойной морской глади, а стал погружаться под воду. Александр увидел, как его ноги опустились под воду, но, к своему удивлению, не почувствовал холодного прикосновения, он опускался все ниже, не нечувствовал ее влагу, казалось, что он находится в каком-то защитном невидимом колпаке. Мор и Александр опустились на самое дно. Здесь, вокруг них, совершенно не пугаясь их присутствия, плыли рыбы различных видов, большие и крошечные, широкие и узкие, пестрые и серые. Все они, подобно разноцветным бабочкам, парили среди подводных растений. Неожиданно рыбы заметались, они стремительно убегали прочь, пытаясь спастись. Но от кого? Кто их так напугал? Александр обернулся и увидел огромную акулу. Ее страшная открытая пасть, приносящая смерть, была усеяна четырьмя рядами острых, как бритва, многочисленных зубов, их было больше сотни на каждой челюсти. Акула злобно клацнула зубами, махнула длинным хвостом и устремилась вперед в погоню за жертвой. Казалось, акула не видела людей, ее
интересовали лишь рыбы. Она открыла пасть и с молниеностностью хищника набросилась на крупную рыбу, не успевшую скрыться. Раздирая жертву несколькими сотнями зубов, она медленно проплыла рядом с Александром, демонстрируя свое огромное и могучее тело. Проглотив рыбу, акула устремилась на новую жертву. Разжевав и заглотив ее, хищница стала высматривать во мраке малейшие движения, чувствовать слабые колебания своим телом, казалось, ее аппетит не утолим, ей хотелось все больше и больше, она жаждала новой смерти.
        - Что ты скажешь на это? - неожиданно спросил Мор.
        - Ну, я читал об этом, - сконфуженно ответил Александр. - Акулы, как и львы, волки и прочие хищники убивают немного, только слабых и больных, тех, кто не может убежать. Им требуется немного пищи, ровно столько, чтобы насытиться. Такова жизнь.
        - Убивать, забирать чью-то жизнь - это плохо или хорошо?
        - Ну, - Александр задумался, - конечно, хорошо было бы без этого, то есть без смерти, но … так уж устроен мир. Акула не может не есть мясо, иначе она сама умрет. Конечно, жизнь прекрасна, и хотелось бы …
        - Жизнь прекрасна?! - немного повысив голос, спросил Мор.
        - Так сотворил Бог, - оправдывался Александр. - Он подарил жизнь, в том числе и людям - самым лучшим его творениям.
        - Человек - это его ошибка. Человек получает самое дорогое от Бога - жизнь, но вместо наслаждений жизни, он изворачивается, лжет, претворяется, чтобы возвысить себя над остальными, над всем миром. Человек может обмануть только себя, доказав себе, что ложь - это истина; природу и животных обмануть нельзя, первую он уничтожает, вторых превращает в рабов, послушных и подвластных ему. Только сам человек в состоянии все изменить, разобравшись в самом себе. Мрак не вне человека, он внутри каждого. Только человек может вызвать сцены ужаса, выхваченные из глубокого хаоса, рожденные больным сознанием, порожденным незнанием.
        Мор показал еще десятки смертей, среди них были и смерти людей. Одни мучились при смерти, охваченные жуткими болями болезни, другие умирали тихо в своих кроватях. Мор выбирал тяжесть смерти. Но почему для одних она была легкой, а для других тяжелой - для Александра было загадкой. Наконец, Александр не выдержал и спросил:
        - Я понял, что ты выбираешь. Но почему смерть касается не всех, а только больных и немощных?
        - Для него главное - это выживание здоровой и сильной особи, больная и слабая его не интересует. Поэтому он ее не защищает.
        - Кто он, кого ты имеешь в виду? - спросил Александр.
        - Того, кто создал весь этот мир.
        - Бога? - Александр вопросительно посмотрел на Мора.
        - У него также много имен, как и у меня, но основное, это «Бог», - ответил Мор. - Он совсем не добрый, как его рисуют в ярких тонах человеческое сознание. Я еще вернусь к этому разговору, но вначале я приведу несколько примеров. Мы ведь на «корабле времени», так отправимся на нем в путь.
        Корабль поднялся высоко в небо, его окутали белые, как молоко, тучи, а спустя мгновение, тучи расступились, и под ногами Александр увидел город.
        Солнце опустилось, уступая место ночи. По одной из пустынных и темных улиц шел мужчина, крепкий, высокий. Он шел, тихо напевая какую-то веселую мелодию. Рядом с ним, держась за руку, топал вприпрыжку шестилетний сынишка, прижимая к груди маленькую коробку с конструктором. Он уже воображал, как придет домой, разложит детали конструктор на свой маленький столик и вместе с отцом начнет его собирать.
        Зазвонил мобильный телефон, отец вынул его из кармана, на экране высветилась фотография жены и надпись «Катюша». Мужчина коснулся экрана.
        - Привет! - с восторгом сказал мужчина.
        - Привет, Ваня, - ответила тепло женщина. - Ты зарплату получил?
        - Да, все в порядке.
        - Сколько?
        - Тысяча двести.
        - Немного, - вздохнул женский голос. - Купи колбаску и кефир. Да, чуть не забыла, хлеб не забудь.
        - Я уже все купил.
        - Остальные не трать. Завтра на базар пойду.
        - Хорошо, Катя.
        - Вы скоро будете?
        - Ты можешь нас увидеть из окна.
        Мужчина и мальчик подходили к девятиэтажному дому. Кое-где светились фонари, призрачно освещая парадные высотного дома. Мужчина крепко взял мальчика за руку, открыл дверь парадной, там было темно.
        - Опять лампочка не работает, что думает себе ЖЭК, - пробормотал он. - Иди аккуратно, впереди ступеньки.
        Он нащупал первую ступеньку. «Дальше будет легче, главное не зацепиться, - думал мужчина».
        - Надо будет фонарик купить, дом большой, за освещением никому нет дела. Сейчас до лифта дойдем, там свет будет, - сказал мужчина, успокаивая мальчика.
        Но мальчик, казалось не боялся, он только покрепче сжимал руку отца. Мужчина и мальчик поднялись на первый этаж. Почти на ощупь мужчина одной рукой нащупал кнопку вызова лифта, другой рукой он сжимал ручку сынишки.
        - Фу, слава богу, на первом этаже, - произнес он, заглядывая в щель двери лифта и замечая тусклый пробивающийся свет в щели раздвижной двери.
        Загудели двери лифта, раскрылись в стороны, кабина осветилась желтым светом.
        - Ну вот и все, в безопасности, - сказал уверенно мужчина, одновременно чувствуя какую-то неясную тревожность на сердце.
        Ему показалось, что тишина в коридоре была нарушена не только гулом отворяющейся двери, но и еще чем-то неуловимым. Мальчик был позади, еще скрытый мраком. Отец отошел в сторону, чтобы пропустить сынишку в освещенную кабину лифта. В этот момент мужчина услышал за собой неясный шорох, приводящий в беспокойство его сознание. Он хотел обернуться, но не успел. Тяжелый удар каким-то железным предметом вывел его из строя. У него подкосились ноги. Все, что он успел заметить, было смутное, расплывающееся пятно сына. Чьи-то крепкие руки втолкнули мальчика с силой в кабину лифта. Он упал навзничь, коробка с конструктором выпала на пол и детали конструктора рассыпались в разные стороны. Деталей было всего двенадцать, так как конструктор был простым и дешевым. Мелкие детали конструктора вывалились на пол лифта, между ног мальчика. Он развернулся, сел, прислонившись спиной к стене лифта. Мальчик заплакал, он плакал не от боли в коленном суставе, а от того, что его конструктор был разбросан на полу. Видимо боль еще не сразу дошла до него, он почувствовал ее позже. До его слуха доносились приглушенные
многочисленные удары, напоминающие хлопки и неясные многочисленные шуршания чьих-то ног. Вот он увидел в темноте коридора несколько пар ног, одна из них наступила на маленькую пустую коробочку конструктора и раздавила ее. В коридоре была борьба, не на жизнь, а на смерть. Вскоре вся возня утихла, слышен был только чей-то зловещий, неприятный шепот. Мальчик испугался, он думал о папе. Где он? Почему он бросил, оставил его одного в лифте? Вскоре шепот прекратился, и свет, льющийся из лифта в темный коридор, осветил три темных силуэта каких-то взрослых людей, быстро покидающих коридор. Где-то хлопнула дверь парадной. Наступила тишина, мальчик все еще сидел на полу, боль в колене усилилась. Он вытер слезы, мешающие ему видеть, нагнулся, чтобы подобрать черное колесико от конструктора.
        - Папа, папа … ты где?! У меня болит нога, я упал …
        Но папа не отвечал. Где-то в коридоре тревожно зазвонил телефон.
        Мор и Александр наблюдали за этими трагичными событиями. Они находились вне пространства. Им не мешали стены, перегородки дома. Все, что они видели, было словно на ладони.
        - Он умер? - с ужасом и замиранием в сердце спросил Александр.
        - Да, вскоре спустится с седьмого этажа женщина, - ответил Мор.
        - Но за что его убили? - не выдержав подкатившую волну чувств и переживаний, спросил Александр.
        - Им нужна была его зарплата, жалкие гроши. Потом они купят на эти деньги водку и дозу дешевого наркотика.
        Несмотря на темноту и сумрачный вид помещения и улицы, Александр почувствовал, что позади Мора сгущались тени. Это были необычные тени, от них веяло холодом и каким-то зловещим чувством страха. Но, как ни странно, Александру не было страшно. Он чувствовал, находясь рядом с Мором, какое-то необъяснимое ощущение безопасности.
        Тени сгустились и объединились в углу коридора, где лежало тело мужчины. Куртка на нем была разорвана, карманы вывернуты, голова разбита. Из раны проломленного черепа текла кровь. Скрученные судорогой пальцы рук безжизненно застыли в смертельной позе. Глаза были широко открыты, из носа текла струйка крови.
        - Он жив?! - воскликнул Александр в надежде.
        - Еще минута у него есть, но это ему не поможет, у него травма не соизмерима с жизнью. Это конец.
        Тени облепили несчастного своим плотным одеялом смерти, завернув его тело в непроницаемый саван.
        - Теперь у него нет отца … - тоскливо произнес Александр. - А нельзя ли …
        Он посмотрел на Мора с надеждой и ужаснулся. Белая рубаха, которая все это время была на нем, начала менять цвет. Она тускнела, становилась серой, темной и, наконец, полностью приобрела черный оттенок. Но чудовищней всего Александру показалось превращение глаз Мора. Из небесно-синего они зажглись пламенным огнем внутри. Этот огонек, олицетворяющий бурю, был готов выплеснуться наружу и все сжечь до единого кусочка. Лишь губы, тонкие, холодные были не тронуты его превращением. По-видимому, Мор, как-то менялся в момент чей-то смерти, что-то внутри него преобразовалось.
        Александру было до боли жалко маленького мальчика, сидевшего на полу лифта. Он с ужасом и безграничным состраданием глядел на лестничные пролеты, по которым безудержно бежала, спускаясь и спотыкаясь, молодая женщина, уже вдова.
        Невидимый «корабль времени» унес Александра и Мора прочь из ночного холодного города. Меньше всего Александру хотелось вернуться в этот город, где он впервые в жизни почувствовал странное душевное волнение, боль, страдание людей. Он и раньше видел по телевизору нападение убийц, насильников, но это было не так больно для его сердца. То ли Мор, то ли «корабль времени», или, неизвестно откуда взявшиеся, тени заострили его чувства, и главное из них - сострадание. Ему было очень жаль мальчика, у которого отняли любимого отца, друга и верную отцовскую помощь, на которую всегда он мог рассчитывать.
        Глаза Мора, как только корабль поднялся к облакам, вновь приобрели синий оттенок, а рубашка, из черной, стала белее молока. Александр, глядя на эти превращения, немного успокоился. Впереди был свет, ясный, дневной. Тепло солнечных лучей, посылаемых желтым улыбающимся диском, ласкали красивый город, расположившийся у моря.
        Летняя пора, толпы людей направляются к желтому побережью, чтобы почувствовать незабываемое прикосновение к морской прохладе. По невидимой команде корабль направлялся мимо пляжа, он шел в центр города. Несмотря на дневной свет, здесь было как-то невесело. Александр еще не понял, почему это новое ощущение проникло в него и царапает изнутри. Вместе с Мором он прошел сквозь стены какого-то неказистого трехэтажного флигеля дома. Он оказался в убогой квартире, без всякого намека на ремонт. Стены здесь красили несколько раз, каждый раз в разный цвет, то оранжевый, то желтый, последний был коричневым. Краска местами вздулась, полопалась. Ванной вообще не было, вместо нее был душ. На стенах, у труб, в проемах между многочисленной, старой, подряпанной и разбитой мебелью, бегали коричневые тараканы. В прихожей, она же служила кухней, тускло горела желтая лампа, придавая бледное освещение обстановке. Пол, по-видимому, деревянный, когда-то был неумело покрыт линолеумом, который со временем потрескался, вздулся и пришел в негодность.
        В углу, у залитой борщом плиты, сидел на низкой табуретке молодой человек, лет тридцати-пяти. Он свесил понуро голову и, казалось, безжизненно уставился в пол. В его руках было что-то маленькое, стеклянное и продолговатое. Александр не смог рассмотреть, ему захотелось проникнуть в комнату, откуда изредка доносились прерывистое тяжелое дыхание и тихие стоны.
        Сквозь дверь, как по волшебству, Александр проник в комнату. Здесь царил настоящий хаос. Вещи не были разбросаны, но они и не были аккуратно сложены или разложены. Книги, их было очень много, буклеты, журналы, многочисленные газеты, собранные неумело в разорванные с дырками кульки, конверты от писем, множество аккуратно вырезанных закладок, вставленных в книги, все это заполняло два журнальных столика, один письменный, и один обеденный столы. На обеденном, кроме хлеба, лежала груда лекарств на подносе. Стены были закрыты шкафами до самого потолка, покрывшегося многочисленными трещинами. Длинные щели змеевидно спускались по углам между стен, от самого потолка до пола. Только один из шкафов был заполнен одеждой, остальные были доверху заставлены книгами по русскому языку и литературе - начиная от русской классики и заканчивая классикой мировой литературы. Рядом с журнальным столиком находилась кровать, на которой, на боку, лежала пожилая женщина. На вид ей было лет семьдесят. Старушка тяжело дышала, под ней находились подушки, так, что тело, туловище и голова, были чуть приподняты.
        Александр обратил внимание на фотографии, расположенные в шкафах, перед книгами. На них была изображена женщина лет сорока с детьми, детей было много. На одной из фотографий Александр узнал молодого мужчину, который сейчас понуро сидел, свесив голову на грудь, на кухне. Молодой человек был изображен с пожилой женщиной, схожей с той, что лежала в кровати. Видимо, это был ее сын, а женщина была учительницей, всю жизнь проработавшей в школе.
        Открылась дверь и в комнату неуверенной поступью вошел молодой человек, он по-прежнему сжимал в руке какой-то продолговатый предмет. Его грустный взгляд был направлен на старушку, мучавшуюся от боли. Она почувствовала, что он вошел, и попыталась сесть. Он подскочил к ней и бережно помог ей. Она протянула руку вперед, словно хотела ему что-то сказать, но болезнь не давала ей сделать это. Ей было больно, и все же она тихо с тяжелым хрипом и вздохом промолвила:
        - Я не хочу … - на некоторое время она замолчала, делая вдох, - не хочу умирать.
        - Мама, ты не умрешь. Ну что ты в самом деле. Надо сделать укол.
        - Нет, не хочу, - женщина при каждом слове совершала усилие при вдохе. - Я хочу быть в сознании.
        - Но ведь ты же страдаешь.
        Она протянула руку, словно хотела, что-то сообщить, но не могла выговорить. Он нежно взял ее руку.
        - Да, да, говори, ты хочешь пить? - Она чуть покачала головой.
        - Сделать кашу?
        Она вновь покачала головой.
        - Что? Я не понимаю, мама.
        Она протянула руку к журнальному столику с грудой книг.
        - Ты хочешь книгу?
        Женщина беспомощно опустила руку. Чуть отдышавшись она протянула руку к нему. Он взял ее дряблую руку и почувствовал, что она приглашает его сесть рядом. Он повиновался. Его сердце невыносимо страдало. Больше всего на свете он не хотел, чтобы его мать умерла. За ее жизнь он готов был отдать свою.
        Спустя десять минут женщина показала, что хочет лечь. Молодой человек помог ей - он поправил скатившиеся подушки и, придерживая старушку, аккуратно опустил ее тело на мягкую опору. Затем он, слыша ее тяжелые стоны, вызванные внутренней болью, посмотрел на стол, где лежали многочисленные коробки с лекарствами. Больше всего на свете он не хотел, чтобы она страдала.
        - Мама, может быть, укол сделаем?
        Женщина ничего не произнесла, она лишь тяжело сопела и закатывала глаза от боли. Он вышел на кухню, сжимая какой-то предмет. Молодой человек суетливо заходил по кухне, потом тяжело опустился на низенькую табуретку.
        - За что? Почему именно она? - тихо, с болью и ненавистью в сердце, сказал он.
        Молодой человек разжал ладонь и Александр увидел в ней шприц с наполненной прозрачной жидкостью. Мужчина отложил шприц на небольшой столик и обхватил руками голову, опустившуюся на грудь. Из комнаты послышались протяжные стоны. Он вскочил и вошел в комнату, подошел к матери, лежащей на боку, и тихонько стонавшей, и положил легонько руку ей на плечо, затем ласково погладил ее. Женщина глаз не открывала, казалось, что она заснула. Он гладил ее руку. Ее дыхание стало более прерывистым. Молодой человек тяжелым шагом вышел из комнаты.
        Женщина приоткрыла глаза, но ничего не увидела. Лишь белое пятно, мешавшее, маячило перед ней. Неожиданно дикая боль стала угасать. Неужели все прошло? Настало облегчение. Она захотела позвать сына, чтобы сообщить ему приятную новость, но не смогла ни подняться, ни крикнуть. Ее рука куда-то неосознанно и беспомощно тянулась, потом повисла. Она почувствовала долгожданное облегчение от боли. Неужели это возможно? Боже, какая удивительная легкость и освобождение. Она не чувствовала тяжести вдоха, которой ей посекундно приходилось делать. Но где-то в глубине, еще борющегося сознания, она понимала, что все эти ощущения, о которых она даже забыла, потому что страдала уже несколько месяцев, были ложными. Она знала, что это не освобождение от боли. Так выглядела смерть. Она это чувствовала, и потому уже не держалась за жизнь, ибо не хотела, чтобы вернулась боль. Наконец, за легкостью и обезболиванием, она заметила, что белое бесформенное пятно начало меркнуть. Остался лишь тоненький лучик. Она до последнего старалась не закрывать глаза, чтобы оставаться в этом мире. Видеть его хоть и в таком бесформенном,
расплывшемся крошечном, но все же белом, светящемся виде. Она знала, что это не просто луч, это был луч надежды. Луч превратился в точку и потух. Наступила тьма, в которой не было даже той бесформенной белой массы, лишь мрак. Ее сознание провалилось в эту безграничную темноту и пустоту… настала тишина.
        Сын, что-то почувствовал, вернее, он не услышал тяжелых предсмертных мучений, и заподозрил, что в комнате что-то произошло. Смерть всегда подкрадывается незаметно. Он вскочил на ноги и вбежал в комнату.
        На полу, рядом с журнальным столиком беспорядочно валялись листы бумаги, газеты. Тело матери лежало на спине, оно съехало с подушек. Ее рука была протянута к журнальному столику, в направлении к двери, за которой находился ее сын. Глаза были открыты, взгляд направлен вверх. Он подошел к телу, еще теплому, погладил его, а потом закрыл глаза умершей матери. Он поднял упавший плед и накрыл им тело.
        Мужчина думал, и мысли его Александр мог видеть. Александр не мог это объяснить. Он посмотрел на Мора и увидел, что цвет рубашки стал черным, позади него появились мрачные тени, тянущиеся своими страшными, искривленными руками к телу, лежащему на кровати. Александр посмотрел в глаза Мора, но вместе ожидаемого синего цвета, он увидел светло-голубой, почти прозрачный оттенок. Видимо, цвет его глаз менялся, в зависимости от смерти человека - то он становился огненным, то приобретал цвет голубого неба. Он не мог увидеть мысли Мора, но глаза его были наполнены бурей переживаний, возможно, он так же, как и сын этой покойной женщины, не желал ей смерти. Мысли же молодого человека, присевшего на уголок кровати, где покоилось тело, Александр видел насквозь. Он услышал: «Она отмучилась … Но жизнь ведь не окончена, она продолжается … только без нее. Почему?! Это несправедливо и жестоко. Всю жизнь она учила детей, помогала им стать людьми, научила их видеть в мире прекрасное … Почему?! Почему она? За что?! - в душе молодого человека кипела ненависть, покрывающая страдания. - Она любила жизнь и умирать не
хотела. Она цеплялась за любую надежду, которая могла бы ей подарить хоть одну лишнюю минуту жизни. Нет, лишних минут жизни не бывает, каждая минута дорога и ценна. У бога нет лишних минут жизни. Почему Бог не дал ей еще годы жизни, а отнял ее у меня. Я не хочу, чтобы она уходила! Жизнь отвергла ее, она стала не нужна жизни, не нужна Богу. - Он с ненавистью продолжал рассуждать. - Я презираю жизнь, и все, что с ней связано … Бога нет для меня, ибо нет справедливости, нет милосердия. Ты жесток! Ты слышишь меня! Ты жесток!!!»
        Возбужденная горем душа молодого человека терзалась и страдала. Он искал ответа, и терялся между жизнью и смертью. Для него их не существовало. Он хотел лишь одного - вернуть к жизни родную и любимую мать. Но понимал, что весь трагизм заключался в том, что совершить обратное невозможно - человеческая жизнь может лишь закончиться. Человеку дан путь лишь вперед.
        Неожиданно зазвонил телефон, расположенный на журнальном столике. Это вывело молодого человека из тяжелых мыслей. Он поднял трубку.
        - Как твоя мать? Ты сделал укол? - спросил женский голос.
        Это была врач, она знала о тяжелом положении, и последнее время наведывала старушку. Это от врача он узнал, что жить его матери осталось меньше суток.
        - Как она, почему ты молчишь? - настаивал женский голос.
        - Она… она … - он хотел сказать умерла, но не смог. Его голосовые связки были скованы внезапно возникшим спазмом. Он присел, хотел вымолвить «она умерла», но спазм связок еще крепче сжал горло, от душевных мук глаза потяжелели, но слез еще не было. Наконец, он собрал все физические силы и с усилием выдавил:
        - Она умерла.
        Женщина начала что-то лепетать, но он не слышал ее слов, так как положил трубку. Он не мог ни говорить, ни слушать. Это горе касалось только его. Чужой человек никогда не поймет, не прочувствует его горе, так, как его чувствовал он. Теперь в этом мире он был один, умер его самый родной человек, умер тот, кто единственный называл его ребенком, независимо от возраста, ибо для матери ее дитя будет всю жизнь ребенком. Теперь он перестал быть ребенком, потому что тот, кто мог это сказать, умер.
        Внезапно на него, после томительных сжатий связок и душевных мук, налетел новый приступ, он не мог остановиться от рыданий. Слезы будто градом лились ручейками с обоих глаз, казалось, что в глазах находится человеческая душа, страдающая, ищущая спасения, выхода, но заточенная в прозрачной оболочке, всевидящая и молчаливая до поры до времени. Ей не даны физические возможности, она не может убежать, что-либо изменить, покинуть прозрачную темницу; ее удел - страдания, переживания, она может лишь молчаливо передавать телу свои безграничные мучения, содрогая его плоть. Это произошло и с молодым человеком. От бессилия, теперь уже и физического, у него подкосились ноги, он опустился на кровать и зарыдал. Остановить поток слез он не мог, душевная боль не умолкала, но именно слезы дали прорыв накопившимся страданиям его души…
        Спустя десять минут приступ, охвативший так внезапно его, прекратился, и он немного успокоился. Его сознание вновь вернулось, и его посетила мысль: «Что она хотела сказать? - он думал о последних минутах жизни матери. - Она протянула ему слабую руку, но ничего не промолвила … Те, кто уходят навсегда, тоже боятся одиночества, она не хотела терять, - внезапно подумал он. - Что это? Почему я об этом думаю? Может, это ее последние слова, которые она так и не смогла произнести. Ее рука была в моей руке. Она не смогла это сообщить мне из-за чувств, переполняющих ее, также, как и я не смог сказать врачу, что ее больше нет. Возможно, я, отвечаю врачу, неосознанно пытался вырвать ее из цепких лап смерти - я не верил, что ее больше нет, поэтому не мог с первого раза вымолвить врачу эти страшные слова: «она умерла». Я чувствовал тогда, как эти слова полоснули меня по сердцу, оставив навсегда открытую рану».
        Александр больше не мог видеть и слышать душевные страдания. Он обратился к Мору:
        - Ты можешь дать ей жизнь? - он с надеждой смотрел в голубые, почти прозрачные глаза Мора.
        Он покачал головой.
        - Я могу лишь завершить ее, - ответил Мор.
        Александр вспомнил те многочисленные сложные превращения, на заре жизни организма, которые Мор демонстрировал ему.
        - Почему рождение такое заботливое и продуманное, а смерть жестокая и непредсказуемая?
        - Может для того, чтобы человек через душеные страдания задумался о смерти и постарался что-то изменить в легкомысленной, порой необузданной жизни, научился ее ценить, - загадочно ответил Мор.
        Комната исчезла, город покрылся дымкой, и корабль, поднявшись к облакам, умчался прочь.
        - Я покажу тебе еще один случай, доказывающий, что нет справедливого бога, - сказал Мор. Его глаза вновь приобрели синий цвет, а черная рубашка превратилась в белую. - Он вот-вот произойдет.
        Под прозрачной палубой Корабля времени, Александр увидел поселок. Домов здесь было немного - одноэтажные, старой постройки, деревянные домики, в которых жили сельские жители. По двору ходили куры, голосистый петух, с отсутствующими перьями на длинной шее, поднял голову и громко закукарекал. Небо было полно серых мрачных туч, нависших своими рваными лохмотьями над желтыми полями.
        Александр и Мор сквозь старую черепичную крышу, словно приведения, проникли внутрь дома. Здесь за столом сидели трое людей: двое мальчиков и молодая женщина. Одному мальчугану было восемь, другому - пять. Семья обедала.
        - Мама, а папа поиграет с нами завтра? - спросил старший мальчик.
        - Завтра суббота, - задумчиво сказала женщина. - Мы собирались пойти к тетке Любе.
        - Но он обещал поиграть в солдатики, - вспомнил мальчик.
        Младший братик ковырял ложкой в тарелке. Мать взяла у него ложечку и поднесла ее к его рту.
        - Господи, когда ты повзрослеешь и начнешь кушать сам, - недовольно, с легким раздражением сказала мать.
        - Ну, мама! - настаивал старший мальчик.
        - Чего тебе? - спросила мать, о чем-то размышляя.
        - Папа останется с нами?
        - Останется, останется. Вот только поможет мне.
        - А можно мы поиграем в войну?
        - Нет, - ответила женщина, - вы же знаете, далеко уходить нельзя.
        - Нет, мы только во дворе, как вчера, - настаивал мальчик.
        - Я сказала, нет, - отрезала мать.
        - Но мы с папой уже играли.
        - Вот когда будете с папой …
        - А можно тогда в солдатики, мы в песочнице, во дворе, ну пожалуйста, - умолял мальчик.
        - Ладно, вот братик твой поест и пойдете, - сдалась мать.
        - Здорово, ну ешь давай быстрей, - сказал старший брат, глядя на младшего.
        - Не хочу, - ответил младший братик.
        - Почему? - спросила мать.
        - Она невкусная.
        - Другой нет. Я … я дам тебе конфету.
        - Те, что отец вчера принес? - спросил старший сын.
        - Да, а что? Ты их уже съел?
        Мальчик виновато опустил глаза.
        - Ясно, - мать поняла, что конфет уже не было и ей нечем привлечь младшего сына к еде. - Ладно, давай еще две ложки, и можете идти. - Она вспомнила, что собиралась постирать после обеда.
        Пока младший братик доедал кашу, старший уже выскочил из-за стола и побежал в комнату за коробкой с солдатиками. Спустя десять минут оба мальчика выбежали довольные, в предвкушении игры, во двор. Они построили в песке оборонительные укрепления, расставили пластмассовых солдатиков и начали детскую игру. Атаковали красные, синие и черные оборонялись. Дети, охваченные азартом, производили крики, озвучивая выстрелы. Песок разлетался, крепость, построенная ими, рушилась и строилась вновь. Безграничный детский азарт овладел ими.
        Александр улыбнулся, наблюдая за детской игрой, вспоминая себя в ранние детские годы.
        - Я тоже так когда-то безудержно резвился, - сказал Александр, глядя на Мора.
        - Дети самые удивительные создания, - ответил Мор. - Я уже давно наблюдаю за человеческим родом.
        - И в чем их особенность, они ведь ничего не знают?
        - Вот именно, ничего не знают, - согласился Мор, он поманил Александра за собой, и они вновь вернулись в дом.
        В одной из комнат, где повсюду лежали детские игрушки, на стенах висели фотографии мальчиков, снятые в разные годы их развития. Дети улыбались, невольно дарили радость обитателям дома.
        - Дети рождаются с чистыми душами. Но стоит им окунуться в общество людей и они меняются. Их детские души подобны кристально чистым слезам господа, падающим в грязные и мутные воды, и принимающие те же смрадные выцветшие тона тяжелой порочной жизни людей, - сказл с грустью Мор.
        Он подошел к одной из фотографий, где любящий отец - крупный широкоплечий мужчина, стоял у дома в обнимку с двумя сынишками.
        - Кто он? - спросил Александр.
        - Он тракторист, пахарь. Сейчас он работает в поле, у него тяжелая работа, но мирная, тогда как … все мужчины этого поселка … только он остался, остальные …
        Мор не договаривал и Александр заподозрил что-то неладное. Он хотел спросить его, чтобы разъяснить для себя вопросы, но увидел позади Мора тень. Александр насторожился, он вспомнил, как позади Мора образовывались призрачные тени, от которых веяло смертью. Это происходило всякий раз, когда происходила чья-то гибель. Жуткая тишина спустилась откуда-то сверху и наполнила комнаты. Тени сгущались, они уже приобретали угрожающие зловещие формы. Александр с ужасом глянул в глаза Мора и заметил, что их синий цвет побледнел. Короткий гул словно оборванный раскатистый гром, раздался за окном, а спустя мгновение пронзительный, оглушающий взрыв прозвучал во дворе. С треском вылетела рама из основания, разбились стекла, затрещали стены, и посыпалась штукатурка, наполнив комнату серым туманом. Какая-то неясная, пугающая боль проникла в сердце Александра, заставляя его выбежать во двор. Мор дотронулся до руки Александра, останавливая его.
        - Но ведь там же … - изо всех сил кричал Александр. Его детское лицо было искажено ужасом.
        Как только Мор остановил Александра, все вокруг стало сливаться в одну бесформенную массу. Александр ничего не мог различить, все вокруг потемнело, а спустя время рассеялось. Александр стоял на своем прежнем месте в детской комнате. Кругом лежали детские игрушки, на стенах висели фотографии с улыбающимися детьми. Все было то же, но все-таки Александру не было спокойно на душе. Что-то в этой окружающей картине, спокойной и мирной, было не так. Что-то изменилось. Александр включил логику и еще раз оглядел обстановку. И тут он заметил, что предметы, окружающие его, лежали не хаотично, игрушки не валялись на полу, а были собраны и аккуратно расставлены на детских кроватях и сервантах. Кровати застелены, а вещи собраны в шкафы. На месте рамы была клеенка, прикрепленная гвоздями к деревянной стене. Сквозь клеенку лился дневной полуденный свет. Какая-то скрытая тревога пробралась в его детское сердце, и ему захотелось во что бы то не стало выйти во двор. Он посмотрел на Мора, и увидел, что его рубашка была вновь белой, а глаза синие. Опасность миновала. Но все же неспокойное сердце Александра не
унималось, оно сжималось от неясной зарожденной боли. Оно чувствовало то, чего не видели глаза. Александр подумал, что если он выйдет на улицу, то все разъяснится. Это же он прочитал на лице своего спутника.
        Во дворе Александр увидел толпу людей. Старики и старухи, молодые женщины стояли гурьбой вокруг крупного широкоплечего мужчины. «Что они здесь делают? Почему все молчат? - подумал Александр». Всюду царила тишина, не смотря на ясный день. Он решил не спрашивать Мора, а самому разобраться, в чем тут дело. Пока он обходил людей, он вспомнил о двух мальчиках. Где они? Почему не слышны их детские голоса? Александр обошел толпу людей сгустившихся вокруг крупного мужчины. Очевидно, это был отец семейства, он вспомнил фотографии в комнате. Взору Александра предстала жуткая картина. Теперь он понял, почему он не услышал детские голоса.
        Огромный крепкий мужчина стоял на коленях, его левая рука безжизненно свисала, а правая закрывала глаза, полные слез. Он не мог остановиться в отчаянных рыданиях, слезы градом катились по щекам и падали в маленький продолговатый ящик, усеянный доверху цветами. В основании ящика, между цветами, белело крошечное детское личико. Бледный лобик и носик высовывались над красными гвоздиками и розами. Мать обвисшим телом опиралась на могучую спину мужа, ее обмякшее бесчувственное тело в полуобморочном состоянии поддерживали с боков две тетки.
        До слуха Александра долетели проклятия отца погибшего пятилетнего мальчика, высказанные им в мыслях: «Я не знаю, смогу ли я чувствовать когда-нибудь весну, наполнится ли мое раненное сердце теплом. Пока, во мне лишь трещит мороз, царство холода и вечного забвения. Вместе с моим сыном умер и я. Я проклинаю эту жизнь, которая унесла от меня навсегда сына. Почему? Почему ты не дал ему цвести и радоваться жизни? Почему он лишен видеть краски мира? Почему ты отнял его у меня? За что? - кричало безутешное сердце отца».
        Александр отвел свой взгляд, он не мог смотреть на крошечный гробик. Он не мог поверить, что гроб может быть таким маленьким, и что в нем может лежать ребенок.
        - Теперь отец пойдет на войну и станет убивать, - сказал Мор, глядя на сострадания Александра. - Его ничто не остановит. В его некогда горячем и любящем сердце была надежда. Она зародилась в любви к детям. Теперь в нем поселился холод и жгучее желание отомстить. Жестокость у человека в крови с незапамятных времен. Нужно лишь пробудить ее, разжечь огонь ненависти. Порой для этого достаточно вспыхнуть маленькой искре. А у него причин предостаточно. Бог сделал все, чтобы он стал жесток и начал убивать. Он открыл ему путь вершить справедливость. Это был последний мужчина в селении, который не пошел на войну, длящуюся между востоком и западом страны, братоубийственную, жестокую, неоправданную. Лишь кучка меньшинства, засевшая в управлении государства, получит кровавые деньги, остальное подавляющее большинство людей найдут в войне лишь разочарование, нищету, горе и смерть.
        - Мы обречены? - понуро спросил Александр.
        - На страдания - да. Ваши мучения кроятся в самой жизни, в ее водоворотах бытия, - ответил Мор.
        Корабль поднял Мора и Александра высоко в небо подальше от людей. Города исчезли, а вместо них появились горы, реки, леса и вся та сказочная природа, что таится в отдалении людской суеты. Долины, луга и вся земля, проплывающая под ногами Александра, покрывалась вуалью ночи, лишь остроконечные верхушки самых высоких гор были близки, но и они укрывались призрачными тенями, а над головой раскрылась черная бездна, не имевшая конца и края. В этом безграничном пространстве невидимый создатель рассыпал мириады звезд, мерцающие белым, желтым, синим и красным огоньками. Здесь, на огромной высоте, вдали от земли, звезды кажутся иными, чем с поверхности. Только они придают покой и гармонию, призрачно освещая глубокие уголки вселенной, таящие в своем свечении безграничные тайны мироздания.
        Корабль вновь приобрел видимые очертания, и Александр почувствовал некую защищенность. Он так же, как и Мор, не мог оторваться от восхитительности чарующего пейзажа вселенной, отдавая глубокую дань творчеству создателю этого безграничного полотна.
        - Я могу вечно, без устали смотреть в эту бездну звезд, - сказал Мор. - Я вижу звезды, планеты, туманности, наполняющие этот бескрайний мрак, и они мне говорят о вечности - самом дорогом спутнике моей жизни, и самом тяжелом в моих воспоминаниях о давних событиях, ставших моим проклятием.
        Александр почувствовал у Мора таящуюся печаль, которая тяготили его мысли, когда он вспоминал былое. Он решил спросить его о прошлом.
        - Ты показал мне эти примеры человеческих страданий с тем, чтобы поведать мне о Боге? - спросил Александр.
        - А тебе хочется узнать? - на губах Мора нарисовалась хищная улыбка с тенью скрытой грусти.
        - Еще бы, узнать о Боге, о происхождении людей … Об этом мечтают все люди, ученые …
        - Не спеши, ты не знаешь ответа, может он ввергнет тебя в безумие, в неистовый страх.
        - Я не боюсь, и потом, ты первый начал рассказывать. Говори все.
        - Все или ничего?
        - Ну, что допустимо, остальное я сам дорисую в воображении.
        - Ну, что ж, хорошо, - согласился Мор.
        На его лице вновь засияла улыбка хищника, но на этот раз она была более коварной и вызвала в Александре волну холодка, пробежавшую по спине. От этого он встрепенулся, прогоняя неприятные ощущения. Он доверял Мору, как своему деду, несмотря на то, что познакомился с ним недавно. Он ему казался не опасным, несмотря на все увиденные чудеса. Во-всяком случае, так ему говорило сердце.
        - Ты, наверное, уже заметил, что зарождение живого организма, будь то растение, птица, млекопитающее, рыба или человек, продумано до мельчайших деталей, - Александр, раздумывая над словами Мора, невольно кивнул, в знак согласия. - Его развитие, формообразование, разделение по функциям - всякая часть организма и сам организм выполняет свою, запрограммированную цель в жизни. Но кроме того, все эти звенья и части целого, и само целое всецело охраняются, сберегаются на всех этапах развития. Законы, которые управляют этим процессом перевоплощения, из зародыша во взрослую особь или организм, стоят на страже целостности и функционирования здоровой единицы природы.
        - Да, так и есть, - согласился Александр.
        - Рождение и развитие - гениально, - продолжал Мор, - но смерть, гибель организма не столь универсальна, я бы сказал, она противоположна по силе. Смерть не наделена утонченностью и гениальностью законов. Она есть хаос, беспорядок, и более того, она непредсказуема, она противоположна вечности, она темное пятно на светлом теле жизни.
        - А какое ты имеешь отношение к этому? - вдруг спросил пытливый мозг Александра.
        - Я есть смерть. Я превращаю хаос в гармонию и порядок, я контролирую завершение жизни, когда цель организма выполнена. Я убираю за Богом. Финал Бога не интересует, он был заинтересован лишь в рождении, поэтому все ее развитие продумал и заключил в законы. Зная эти законы, можно предсказать и рождение, но смерть увидеть нельзя, она скрыта в хаосе бессвязных законов. Я строю цепочки, ищу взаимосвязь, строю логику там, где она уже давно потеряла свою конструкцию. Смерть необходима, без нее мир бы погиб. Смерть строит гармонию, придает смысл жизни, вырисовывает все ее этапы, включая главный - финальный.
        - Но почему смерть так жестока, почему люди …
        - Не живут в гармонии, параллельно вечности? - договорил Мор.
        - Да, почему мы умираем? За то время, что живет человек, ему мало что удается. Он даже себя понять не успевает.
        - В таких словах кроится мудрый смысл, не зря я выбрал тебя. Хорошо, я расскажу тебе прошлое людей. Это было так давно, что я уже мало что помню. Десять, двадцать миллионов лет назад, я сбился со счета. Тех людей, которые сейчас бегают по планете, тогда не было. Биосфера была свободной, земля чистой, вода прозрачной, а люди жили в мире и гармонии со всем живым, что обитало на земле.
        Люди были красивы, высоки, стройны и здоровы. Их тела не знали боли, уродства, а души чисты и свободны. Люди жили тысячу, а некоторые и несколько тысяч лет, не зная горя и боли. Смерть была так же продумана, как и рождение. Люди рождались и умирали без проклятий, а сама сладостная жизнь была долгой. Я не могу тебе поведать о всех таинствах перевоплощений, управляемых гениальными законами господа. Но однажды что-то произошло в сердцах людей. Они стали черствы, грубы и жестоки. Люди объединились и пошли против законов, против Бога. Они захотели жить вечно и управлять так же, как Бог. Зависть съела последнюю надежду - любовь, и перешла в наступление. Уже не слагались стихи, не пелись песни, люди погрязли в гордыне. И тогда Бог наказал людей и их предводителей, которых они выбрали из своих отрядов. Бог разгневался и наказал людей за их гордыню, он переделал законы, служившие охранять людей. Он преобразовал природу и дал ей жизнь по новым законам, ограничивающий человеческие возможности - Бог сократил людям жизнь в десять раз, а иным и того больше. Он превратил гениальную и легкую смерть, что была
дверью в следующую жизнь, в случай и хаос, боль и страдания. Смерть стала непредсказуемой. Она потеряла свою универсальную природу, а превратившись в грубую, порой ужасную и зловещую тварь, в монстра, которого боятся. Люди стали ненавидеть смерть, они даже научили своих детей бояться ее, ненавидеть. Некоторые пытаются ее обойти, но их усилия тщетны. Тот, кто создал гениальное рождение, позаботился о твердости и непреодолимости барьера смерти. Она стала изгоем и бичом каждого. Но и жизнь из-за этого превратилась в страдания, даже рождение, которое раньше было таинством природы, теперь причиняет боль матери и неприятности новорожденному. Боль и страдание жизни стала повседневным спутником человека. Боль кривоногой жизни присутствует во время развития и преследует на протяжении всей жизни, пока, как кровожадное и ненасытное чудовище, не загонит человека в могилу. Но и перерождение стало смутным и непредсказуемым. Бог сменил свою личину, он стал жестоким и безжалостным, он отвернулся от человеческого рода, предавшего его когда-то.
        - Скажи, пожалуйста, а кто же предал всех людей, живших десятки миллионов лет?
        - Этим предателем и главой повстанцев был я, - ответил Мор, он горделиво приподнял голову. - Я поплатился за свою гордыню и тщеславие. Я хотел сделать людей счастливее, хотел подарить им свободу жизни - дать им вечную жизнь. Я был первым, кто усомнился в Боге. За это он наказ меня, сделав меня своим рабом. Теперь я слежу за страданием и болью всех тех, кого я так любил, ради кого я решился на смелый и безумный поступок. Теперь я безутешно несу эту ношу. Я лицезрею за смертью, испытывая те же муки - физические и неописуемые душевные страдания, что каждый человек, имеющий неосторожность родиться.
        - Чего же он хочет? - спросил Александр.
        - Он хочет, чтобы человек научился ценить жизнь, даже такие крохи времени, какие он отвел людям, невзирая на всю тяжесть этой жизни. Он хочет, чтобы люди прозрели через страдания, почувствовав смерть и боль. Вот почему зарождение жизни гениально, тогда как ее конец ужасен, непредсказуем, трагичен. Может он хочет, чтобы люди научились сострадать?
        - Но почему люди так поступили? Почему они предали его? - неунимался Александр.
        - Ответ таится в глубинах человеческой природы. Возможно, это ошибка Бога. Когда он нас создал, он что-то не учел, просчитался. И теперь мы рассчитываемся за его ошибку, - Александру показалось, что Мор и сам до конца не разобрался в себе и людях. Ему показалось, что Мор обвиняет Бога, несмотря на всю определенность произошедших ранее событий, в которых он винит и себя, как руководителя восстания.
        Мор продолжал:
        - Все зло человеческое происходит из-за желания человека оценить, примерить, сравнить, из-за стремления стать собственником, желания присвоить, стать выше остальных. Все эти качества человек развил, желая стать Богом. Человек - собственник, и это надо признать. Он раб собственности. Только немногие могут похвастаться свободой от собственности, и только они владеют не жалкой частью, а всем бескрайним миром. Такие люди умнее и мудрее всех остальных, так как они не гоняются лихорадочно за малым, а лицезреют весь мир в едином и неделимом целом; они могут объять мир, не упустив ни малейшей детали сложного и многогранного целого.
        Мир не имеет цены, это только человек оценивает, чтобы потом присвоить то, что принадлежит всем. Человек ставит ценник на окружающем его мире, не им созданном, но для него сотворенный. Он не понимает, что оценка миру не нужна, он существовал до человека и не переведется после него. Мир вечен, а человек - нет. Разве человек может оценить бесконечность, находясь в ограниченных рамках собственника, созданных им самим. Рефлекс собственника, возникающий у человека всяких раз, когда он видит другого, выработался в результате его жизни в обществе ему подобных, когда он однажды лицезрел соперника.
        Человека губит порожденный им, и отчасти врожденный, инстинкт самосохранения. Боясь за свою ограниченную жизнь, в конце которой наступает неминуемая, порой ужасная смерть, человек уничтожает окружающий его мир. Ему стало все равно - нет его, нет и мира, в этом проявляется самая отвратительная, унаследуемая его черта - черта собственника.
        - Для чего же тебе нужен я? - внезапно спросил Александр, обдумывая все вышесказанное Мором.
        - Ты обладатель чистой, незагрязненной, непорочной души.
        - Это по тому, что я еще не взрослый? - спросил Александр.
        - Не только. Детские души - это кристально чистые слезы Господа, посылаемые им в грязную лужу человеческой жизни. Боги тоже изливают слезы. В тебе нет всех тех оков, которые связывают свободу поступков, мыслей. Чтобы лучше чувствовать поступки людей, мне нужен друг среди них. Друг, глядя в душу которого, я мог бы сравнить, отличить замутненность человеческих душ, отличить и понять их сердечные муки и лживые страдания. Твоя душа, для меня выглядит, все равно, что белое полотно, на котором еще нет жутких изгибов и ужасающих форм вечного художника, имя которому - жизнь.
        Глава 6. Магия вуду
        На северо-востоке Судана, в небольшой сельской местности, проживал знахарь по имени Салех. Его кожа была черной, как у всех африканцев, он был среднего роста, худой, но жилистый, довольно подвижный, ему было больше тридцати. Жена его умерла пять лет тому назад, когда он проживал в Заире. От жены у него родилась дочь, ее назвали Захра, что в переводе означает «цветущая». Дочери исполнилось четырнадцать лет. Год назад Салех со своей дочкой переехал из Заира в Судан, где успешно практиковал свое магическое ремесло, которое среди африканского населения было в почете и именовалось «магией вуду». Судан - бедная страна, здесь многие крестьяне влачат жалкий, полу-животный образ жизни, но встречаются и богатые. Салех не требовал со своих заказчиков высоких гонораров, его клиенты не всегда имели средства. На одного богатого клиента приходилось десять бедных. Салех выполнял любую работу, связанную с его искусством. Дочь он водил всюду с собой, и она понемногу перенимала азы магии вуду.
        Деревня, куда был приглашен Салех, находилась по соседству с широкой рекой Нил, где кормилась вся деревня. Семейство, вызвавшее мага, было не из бедных, в нем насчитывалось четыре взрослых мужчины и шесть женщин, не считая многочисленных ребятишек, бегающих по двору.
        Дома местные жители строили в основном простые: смесь навоза с ветками деревьев и кустов, редко встречался кирпич. Кровля в таких ветхих строениях состояла из копны веток, связанных на вершине и покрытых непромокаемой мешковиной. Мужчины одевались просто: короткие шорты или рваные брюки, футболка; женщины укрывались до самых ступней платьем из тонкой ткани пестрых оттенков, расписанных цветочным колоритом. Мальчишки бегали в одних шортах и радовались жизни, работая пастухами. Мужчины, в основном, работали на заработках в ближайших городах, или занимались ловлей рыбы на реке.
        Салеха пригласила к себе в хижину одна из молодых женщин, четверо мужчин и две старухи остались во дворе. Женщины стирали, готовили ужин, а мужчины уселись на белые пластмассовые стулья (крохи цивилизации) под навесом и покуривали кальян.
        Все говорили о пропавшем муже молодой женщины, который ушел год назад на заработки, и до сих пор не подавал о себе знать.
        Молодая женщина присела на стул, напротив нее сидел Салех, они были вдвоем в небольшой комнате, где из мебели было три стула и четыре низких кровати, сделанных из веток и того же материала, что и дом. Полумрак царил в комнате.
        - Мне ваши братья уже рассказали о вашем горе, - начал Салех.
        Женщина чуть кивнула головой, опустив глаза.
        - Вы хотите узнать, что случилось с вашим мужем? - уточнил Салех.
        - Да, он ушел год назад на заработки, и больше я его не видела, - ответила молодая женщина, робко склоним голову и потупив взгляд.
        Уже около месяца на нее поглядывал один из местных жителей. Она понравилась ему, и он не прочь был взять ее в жены, несмотря на то, что у него была одна старая жена. Молодая женщина была не против такого брака, хоть муж был ее старше вдвое. Ей было трудно выжить, потому что у нее было двое детей от первого супруга, который ушел на заработки и не вернулся. Ее братья посчитали, что год - это большой срок, чтобы не заявить о себе. Для них сестра с двумя детьми была обузой, и они, узнав о новом приемнике, загорелись желанием выдать сестру замуж повторно. Она не была против, но хотела удостовериться, что ее первый муж не вернется. Поэтому она пригласила из соседнего селения мага, о котором уже были наслышаны многие сельчане.
        - Вы будете гадать? - не поднимая глаз, спросила женщина Салеха.
        - Я не буду гадать, это не надежно. Магия вуду, которой я занимаюсь вот уже десять лет, использует живые силы природы, она тесно переплетается с энергией людей, и она не может быть приблизительной. Но вам предстоит выполнить все мои просьбы, чтобы выяснить истину.
        - Я согласна на все, - робко ответила молодая женщина, и с любопытством хорошего ученика она внимательно поглядела в глаза мага.
        - Вы узнаете все сами.
        - Но я не разбираюсь в магии.
        - Вам и не придется. Все люди видят сны по ночам. Эти сны охраняются богом по имени Лоа. Вам надо лишь попросить его о своей просьбе, он вам и откроет правду о муже.
        - Но я не знаю ни о каком Лоа …
        - Это не важно, вы только выполняйте все мои поручения.
        - Понятно, - покорно кивнула головой женщина.
        - Прежде всего, постарайтесь призвать Лоа в своих молитвах перед сном. Лягте в кровать, закройте глаза, представьте себе Лоа и попросите, только искренне, его показать вам, во сне, вашего мужа. Он не ответит вам до тех пор, пока вы не поднесете богу то, чего он потребует у вас. Это подношение ему необходимо для выполнения вашей просьбы.
        - Понятно, - кивнула женщина.
        - Перед сном очистите свою спальню, добавьте благовоний, для приятных ощущений. Постелите чистое белое белье, помойте свое тело и ложитесь спать.
        - Но в комнате, кроме меня, еще есть люди, - возразила женщина.
        - Им придется временно спать в другой комнате.
        - Хорошо, - согласилась женщина.
        - Ночью, если вы сделали все правильно, вам придет сон, посылаемый духом Лоа. Этот сон будет гранью между реальностью, в которой вы живете, и миром Духов, которые вы призовете. Этот миг сна будет не долгим, и вам надо его запомнить, а лучше записать. Поэтому возьмите лист бумаги и карандаш, и как только проснетесь, запишите все, что видели, чтобы не потерять видения.
        И наконец, главное, вам могут сниться различные сны, вы их анализируйте, но не усложняйте восприятие сна, не фантазируйте. Используйте лишь свои чувства и ощущения.
        - И это все?
        - Да, а сейчас вы сядьте ровно, закройте глаза и думайте о своем пропавшем муже, вспоминайте его. Я буду проводить в вашей комнате обряд, вызывать духа Лоа, который обитает здесь.
        - Он здесь? - удивилась женщина, смутившись.
        - Боги везде, только люди их не видят, потому что слишком заняты житейскими проблемами и собой, - ответил Салех.
        Женщина закрыла глаза, как ей велел маг. Она вся сжалась, потому что не знала, с какими силами ей придется столкнуться. Она богобоязненно склонила голову, прижав к себе руки и сжав кулаки, затем стала вспоминать пропавшего мужа.
        - Только не открывайте глаза, - сказал Салех и приступил к обряду.
        Женщина еще больше сжала глаза, напрягая веки.
        Спустя полчаса Салех вышел во двор к людям, ожидавшим окончание обряда. Салех обменялся парой фраз с главой семейтсва. Получив гонорар - кувшин молока и коробку сигарет, он отправился на улицу. Здесь у изгороди, играя с ребятишками, его ждала дочь. Она поднялась с мятой пожелтевшей травы, и они вдвоем пошли по широкой проселочной дороге. Навстречу им, в ста метрах, неторопливо шло стадо коров, подгоняемых мальчишками-пастухами. Белые мускулистые тела коров медленно, утомленные истомой жаркого дня, шли домой с пастбища. На их головах дугообразно вверх тянулись длинные и мощные рога, коровы жевали траву и отгоняли длинными хвостами назойливых мух. С обеих сторон земляной утоптанной дороги тянулись деревья с широкими кронами. Под сенью деревьев в тени сидели девочки и наслаждались вечерней прохладой.
        Захра улыбнулась девочкам и поприветствовала их рукой.
        - Знакомые? - спросил Салех.
        - Да, через две недели будет праздник. Мы вместе пойдем. Там будут состязания пастухов.
        - А, знаю. Прыжки, танцы и стрельба из луков.
        - Да, верно, - какие-то воспоминания окрасили ее щеки румянцем, девушка опустила глаза, а потом робко поглядела в сторону девушек, машущих ей в ответ руками.
        Подул освежающий ветерок, наполненный свежестью реки вперемежку с благоуханием трав и кустарников. Новый прилив сил вошел в утомленное тело Салеха. Стадо коров поравнялось с ними. Салех увидел мальчишек-пастухов. Они о чем-то шептались, косо поглядывая в его сторону. Позади стада шел молодой высокий мужчина. Вид его лица был воинственный, на нем были широкие белые штаны и майка, голову укрывал, красного цвета, военный берет, сдвинутый на бок. Парень был знаком Салеху. Они поравнялись, остановились и поприветствовали друг друга.
        - Что-то у тебя печальный вид, - сказал Салех.
        - Я иду в соседнее селение на войну, - сказал молодой человек.
        - На войну? - удивился Салех. - А что произошло?
        - Помните случай со стадом коров, которое пропало.
        - Да, это было месяц назад, я тогда был в той деревне, где пропало стадо. Помнишь, Захра? - он обратился к дочери.
        - Да, папа, ты тогда помог им искать этих коров.
        - Да, совершенно верно, - сказал Салех, - коров обнаружили в ущелье, за холмами, там, где я и предсказал.
        - Все верно, - согласился молодой человек. - А теперь они хотят войны, чтобы вернуть стадо. Мы тоже готовимся их атаковать, надо отбить коров.
        - Вот оно что, - удивился Салех. Он сдвинул брови, и о чем-то задумался. - Но ведь многие умрут …
        - Мы не боимся смерти, - гордо сказал юноша.
        - Постой, ты ведь с другой деревни. Тебе-то что до этого стада? - спросил Салех.
        Юноша задумался, он опустил голову, но потом твердо сказал:
        - Каждому, кто поможет вернуть стадо, жители деревни обещали корову. Я собираюсь жениться … вот и решил помочь и заработать.
        - Теперь понятно.
        - Когда я вернусь, то приглашу вас и вашу дочь на свою свадьбу, - сказал юноша и пошел вслед за стадом.
        - Бедняга, - сказал Салех дочери, - он за корову может и жизнь отдать в этой войне. Я и не знал, что война готовится, и все из-за моего предсказания.
        - Нет, это не из-за тебя, - сказала Захра, желая оправдать отца. - Просто они украли коров. Нечего воровать.
        - Наверное, там совсем плохо, если коров начали воровать.
        - Коровы нынче в цене, их можно продать и купить … - девушка задумалась, ее широкое лицо осветилось вечерней зарей. - Хотя бы дом, крепкий, надежный или машину.
        - А зачем тебе машина? - поинтересовался Салех.
        - Как это зачем, я бы тебя отвозила на работу, а потом обратно. А то топаем все время по дорогам, то в одну деревню, то в другую.
        - Что делать, такая у меня работа - помогать людям, попавшим в беду.
        Дом Салеха и Захры был таким же простым, как и у многих бедняков: навоз вперемежку с песком, ветки деревьев, пол земляной. Состоял он из двух комнат: одна служила спальней и рабочим кабинетом, другая выполняла функцию кухни, прихожей и склада невостребованных предметов, которые дарили Салеху за его услуги.
        На следующий день, после возвращения в свою деревню, к Салеху пришли двое мужчин в солидных одеждах и о чем-то с ним беседовали, Захра наблюдала за ними в украдкой, приготавливая ужин на кухне. Мужчины вышли, довольные беседой, и Захра тут же заскочила к отцу в комнату. Девушка подошла к отцу и спросила:
        - Ты получил новый заказ? - спросила Захра, поглядывая на работу отца, записывающего что-то в тетрадь.
        - Да, они из города. Если я выполню их заказ, то мы переедем в новый дом.
        - Что? В новый? - радостно сказала девушка. Она немного смутилась от волнения, вспыхнувшего внезапно, но потом добавила. - Я тут знаю один на примете. Он недалеко, и хозяева его немного просят. Они переезжают.
        - Сегодня вечером я должен поработать над заказом, - сказал Салех, закрывая тетрадь.
        - Пап, ты обещал мне рассказать о магии вуду, помнишь, - настойчиво сказала дочь. - В прошлый раз ты не сказал, что означает слово «вуду».
        - Это божество, дух, - ответил отец. - Вуду является древней религией, может самой древней в мире. Она возникла около шести тысяч лет назад в Западной Африке.
        - Конго.
        - Да, возможно. Тогда и стран-то таких не было.
        Захра уселась на низкой кровати, согнула ноги, обняла их руками и внимательно стала слушать отца и учителя в одном лице. Отец продолжал:
        - Ритуалы вуду считаются самыми сильными и имеют необратимые действия.
        - А ты все ритуалы знаешь? Их много?
        - Ритуалы создавались параллельно с жизнью людей, потому они тесно переплетаются с различной деятельностью людей.
        - И много ли надо учиться, чтобы стать таким, как ты?
        - У меня невысокая категория, но кое-что я умею. Мастера вуду проходят специальный обряд посвящения.
        - То есть надо выучить ритуалы и пройти обряд, да, и можно стать мастером?
        - Нужно знать, что лежит в основе магии, чтобы ее понять, прочувствовать, - пояснил Салех.
        - И что это, папа, ты мне скажешь?
        - Прежде всего запомни: ничто не существует само по себе. Все вокруг есть единое целое, для всего есть причина и следствие, все взаимосвязано в мире.
        - А в чем состоят ритуалы? Я неоднократно видела, как ты выполняешь какой-то танец в сопровождении песни.
        - Да, танец, песня, молитва - все это присутствует в ритуале. Но надо знать, что танец является выражением отношения людей с божественным. Божества хотят, чтобы им принесли что-то в жертву, поэтому маг должен задобрить божество подношением, например, тушки овцы, козы, курицы, собаки и прочей живности. Магии вуду, дочка, нужно отдаваться полностью, жить этим, ибо это не просто магия, это философия, религия.
        - А что такое Лоа? Это бог?
        - Лоа называют духов главных сил вселенной - добра и зла, воспроизводства, здоровья и всего, что связано с бытовой жизнью людей. Лоа взаимодействует с живыми людьми, они входят в людей, делают их одержимыми, приносят известия.
        - Как это с той женщиной, к которой мы ходили вчера?
        - Да, бог Лоа поможет ей увидеть своего мужа, пропавшего год назад. Но кроме этого, Лоа позволяют случиться хорошему или плохому с человеком.
        - То есть они могут управлять нами?
        - Да, если мастер вуду его хорошо об этом попросит, - пояснил Салех.
        - Тогда он выполнит любую просьбу? - с нескрываемым интересом спросила Захра, поглядывая на коробку, лежащую в углу.
        Салех понял, что имеет в виду дочь, проследив за ее лукавым взглядом.
        - Так ты говоришь, что скоро будет праздник?
        - Соревнование или состязание, - пояснила Захра. - Там будут состязаться в прыжках и меткой стрельбе юноши.
        - Так, так, теперь понятно, на что идут мои обучения в магии, - он покосился на коробку, а девушка робко опустила глаза. - Ну ладно, показывай. Помогу.
        - Правда?! - восторженно крикнула Захра, и тут же вскочила на ноги, как мальчишка, которому разрешили поиграть в любимую игрушку. Она подбежала в угол и подняла коробку.
        - Ну, показывай, что ты там смастерила.
        Захра вынула небольшой темно-желтый комочек, состоящий из воска и еще каких-то частей темного цвета.
        - Это Вольт, как ты и учил меня, - сказала Захра, протягивая куклу.
        - Пусть он будет в твоих руках, - сказал Салех, внимательно оглядывая творение дочери. - Это его двойник?
        - Кого? - переспросила девушка, кокетливо опуская глаза, она почувствовала жар в щеках, словно их кто-то растер. Тепло от щек разлилось по всему телу. Щеки покрылись румянцем.
        - Кого, кого, того юноши, а ком ты так вздыхаешь, и к кому ты так стремишься пойти на соревнование?
        Захра опустила руки и спрятала куклу за спину.
        - Ну ладно, от меня не скроешь. Я должен все знать, я ведь твой отец.
        - И когда ты узнал?
        - Когда ты начала спрашивать меня о кукле, дней пять назад, - он о чем-то задумался, потом сказал, - я сейчас должен уйти, мне нужно кое-что прикупить для выполнения заказа, ты остаешься по хозяйству, не скучай.
        - Я займусь ужином.
        - Хорошо, - он быстро собрался, посмотрел на дочь и добавил, - ты помнишь, что куклу нужно делать не менее трех суток?
        - Я делала четыре дня, - сказала Захра, словно ее внезапно разбудили.
        Он ушел, оставив дочь одну. Захра повозилась на кухне, положив казан с водой на огонь, и вернулась в комнату к своему занятию, которое последние пять дней занимало все ее мысли.
        Она всецело отдавалась своему новому ремеслу - магии вуду. Как прилежный ученик, настоящий преемник и наследник отца, она всем сердцем и душой окунулась в древнюю, неведомую и тайную религию. Девушка старательно выполняла все замечания и требования по изготовлению куклы Вольта.
        Нужен он ей был для того, чтобы он помог ей влюбить в себя одного юношу, приглянувшегося ей. С этого юного отрока, сильного, гибкого не сводили взгляда все девушки в округе. Парень никому надежду не дал еще - об этом Захра знала наверняка. Но однажды, месяц назад он попросил ее принести ему кувшин воды, с тех пор, в ее сердце зажглось пламя и появилась надежда. Она думала о нем каждый день, вздыхая украдкой по вечерам. А однажды ее отца пригласили поворожить, и он поведал хозяйке о кукле, которая может приворожить суженного, с тех пор Захра загорелась желанием овладеть магией Вольта. Кукла ей нужна была только для приворота понравившегося юноши, не более. О сложности ритуала и всей магии Вуду, она знала давно, так как не раз наблюдала за сложной и тонкой работой отца, поэтому Захра старательно выполняла все наставления отца, которые он ей поведал пять дней назад.
        Она вспомнила, что вот уже четверо суток она кропотливо вылепливала Вольта, вспоминая, при этом, о парне. Все его черты нарисовались в воображении, каждая деталь, что она подметила, в том числе и черты характера, должны напоминать человека с которого делается кукла. Несколько волосинок ей удалось вырвать из головы юноши, отрезать часть его брюк - все это она вдавила в восковую куклу. Ногти она не смогла срезать с него, но вот кровь … Однажды он укололся и даже удивился, потому что рядом не обнаружил острого колющего предмета, лишь Захра невинно потирала руки, в которых был спрятан шип кактуса. Таким тайным способом она овладела каплей крови юноши. Шип был вдавлен, вместе с окрашенной кровью, в куклу. В общем, девушка ухищрялась разными способами достать как можно больше деталей для своей куклы, ведь от этого зависела эффективность Вольта.
        Для укрепления связи Вольта со своим двойником ей следовало произнести древнее заклинание вуду, которое она выучила на память. Поместив куклу перед собой, девушка села на корточки и начала тихо произносить заученные слова:
        - Иам, Латхат, Иушес, Гаили, Мумхан, Ваасс, Тут-ам, Рааис, Кулла, Абакаам, Абракалам, - Захра не знала смысла слов, она лишь догадывалась, что речь идет о богах Лоу, которые сейчас ее слышат и решают - помочь ей или нет, поэтому она старалась четко проговорить каждое слово, чтобы боги не обиделись. Кроме того, она думала о юноше, вспоминая каждые его черты лица и характера.
        После заклинания, девушка спрятала куклу в коробочку, а затем зарыла ее под деревом, недалеко от жилища. Куклу никто не должен видеть и прикасаться к ней, так говорил отец.
        Вечером вернулся отец, они поужинали, а затем Салех в комнате занялся выполнением заказа, а Захра, как это завелось, спокойно, с возрастающим интересом наблюдала за работой мастера.
        Захра вспомнила о пачке сигарет, которую дали отцу за его работу.
        - Папа, а на что тебе сигареты, ты же не куришь?
        - Сигареты? - он переспросил, раздумывая, как бы ответить. Потом выпрямился, оторвался от работы и повернулся к дочке.
        - Ты права, но их можно поменять.
        - А на что ты их сменял? На этот кусок мяса? - она указала на комок красного мяса с величиной в спичечный коробок.
        - Нет, - ответил отец. - Ты скоро узнаешь. - У тебя ведь через день …
        - А! День рождения. Это подарок! - восторженно сказала Захра, она с любопытством начала заглядывать за спину отца.
        - Не трудись, - спокойно ответил Салех и повернулся к столу, на котором были разложены предметы, необходимые ему для выполнения нового заказа. - Через день узнаешь, это сюрприз.
        Но Захра и не думала выходить, ее заинтересовала работа отца, она села рядом на табуретку, обняла колени, прижала к ним подбородок и спросила:
        - Пап, а что это за заказ, за который ты сможешь купить новый дом?
        Отец возился с тряпичной куклой, сшитой дочерью по его просьбе.
        - Узнаешь? - спросил он.
        - Да, это та кукла, которую я сшила для тебя. Хорошо получилось?
        Большинство заказов у Салеха были связаны с куклами под названием «Вольт». Их уже давно изготовляла для отца его дочь. В этом она достигла немалых успехов. Иногда куклу нужно было слепить из глины, земли или воска так, чтобы она внешне напоминала человека, для которого она изготовлялась по заказу, и у Захры это отлично получалось. Но в последнем заказе кукла была сделана без особых точностей, это была обычная трапьяная кукла. Отец с ней возился, словно заправский шеф-повар с рыбой, разделывая ее. Она внимательно наблюдала за работой отца. Салех раскрыл рот куклы и всунул в него кусочек мяса, отрезанного от общего куска, затем он взял цыганскую иглу, продел нить и попросил дочь зашить рот кукле. Захра довольная, что ей доверили это занятие, принялась искусно работать иглой.
        - Пап, а зачем я зашиваю кусочек мяса внутри куклы? - с любопытством, ласкающим ее сознание, спросила Захра.
        - Это нужно для заказа, - коротко пояснил отец, освобождая стол от ненужных предметов и подготавливая его для выполнения другого задания, который он получил сегодня утром.
        - Ну, пап? - настаивала дочь.
        - Ладно, все равно тебе рано или поздно, это надо будет знать. Эта кукла - свидетель.
        - Что за свидетель? - недоумевая спросила Захра.
        - Через неделю в одном городе будет суд, и там пригласят, для дачи показаний, свидетеля.
        - Понятно, но зачем ему в рот, то есть кукле, ты положил кусочек мяса, а я зашиваю этот рот?
        - Если это сделать, то свидетель не сможет дать в суде показания. Он будет нем, как рыба.
        - Теперь понятно, а тот кусочек мяса - это язык этого свидетеля? - догодалась Захра.
        - Ты права, это его язык, и он будет находиться за зубами, - пояснил Салех.
        Салех положил на стол несколько глиняных баночек с горькой полынью, пачули и порошком красного сандалового дерева.
        - А это, что ты делаешь? - Захра дошила рот кукле, проверила, чтобы оба края рта плотно прилегали друг к другу, положила куклу на стол, и с интересом стала наблюдать за отцом.
        - Это горькая полынь - растение Марса, оно удачно подходит к растениям Венеры - для хорошего эффекта, - пояснил отец.
        - А для чего этот порошок?
        - От злых духов, кроме того, он может приносить удачу.
        - Удачу?
        - Пачули - это растение Венеры. Сегодня среда?
        - Да, среда, - ответила дочь.
        - Тогда вот тебе веточки, пойди на улицу и сожги их, пепел принеси вот в этом сосуде.
        Он дал Захре небольшой глиняный сосуд и ветки пачули. Она трепетно приняла их, вышла на улицу, сожгла ветки, а пепел старательно сгребла в сосуд, затем вернулась обратно. Ей безумно нравилась вся эта процедура, она чувствовала себя частью магии, она была довольна, что может прикоснуться к таинству. Иногда ей казалось, что боги видят и знают ее.
        - Пап, а почему надо сжечь именно в среду?
        Отец принял сосуд из рук дочери.
        - Такова традиция обряда, - не вдаваясь в подробности, ответил Салех. Он, молча, стал тереть порошок, смешивая его с другими ингредиентами.
        - И что получится? Это защитит людей?
        - Наш порошок поможет привлечь новые деловые предложения.
        - А как его использовать?
        - Надо лишь развеять, разбросать его в помещении, например, в магазине, в офисе.
        Девушка заглянула в баночку с красным сандаловым деревом.
        - А это для чего помогает?
        - Сандаловое дерево, оно дает финансовую гармонию, - ответил Салех.
        Вечером, когда солнце спряталось за горизонт, освещая лишь тучи, окрашивая их в оранжевый цвет, отец и дочь сидели во дворе, перед соломенным домиком и вкушали ароматный чай, приготовленный из веток фруктового дерева. Отец рассказывал дочери историю и некоторые тонкости ритуалов магии вуду, а дочь подобно лучшему ученику, вникала в азы древней магии. Раз в два года отец покидал обжитое место, и отправлялся с дочерью на запад Африки, где совершенствовал свое мастерство на съездах магов. Он лично знал многих известных мастеров вуду, и каждый год старался у них перенять сложную науку. Захра была единственной дочерью и родным существом Салеха, мать ее умерла от болезни много лет назад, когда Захра была маленькой. Он невольно обучал ее, хотя в глубине души хотел бы ее уберечь от этих знаний.
        Ранним утром, когда жители селения спали, кто-то постучался в стену дома. Захра вскочила на ноги, еще сонная, она сидела и молча смотрела на дверь. Отец поднялся раньше дочери, вышел и с кем-то говорил на улице, потом он вошел в дом. Захра зажгла свечу и желтое пламя осветило отягощенное лицо отца.
        - Там двое молодых людей, с автоматами, - сказал встревоженным голосом Салех.
        - Что им нужно? - спросила Захра, не чувствуя волнения, она только не могла понять, почему так поздно их потревожили.
        - Они просят нас приехать в город, - пояснил отец.
        - Но почему ночью?
        - Уже утро … - он замялся, но потом продолжил, - не знаю, они не объясняют. Говорят, что долго добирались, в дороге сломалась их машина.
        - Хорошо, я готова, - вскочив на ноги и проворно застелив постель одним взмахом, ответила Захра.
        Салех узнал, что людей с автоматами лучше ни о чем не спрашивать, они сами все скажут, когда придет время. Двое молодых мужчин наперевес с автоматами ждали их на улице, автомобиля не было видно. Салех о чем-то вспомнил, он сказал, что кое-что возьмет с собой. Вскоре он вышел из дома с сумкой на плече.
        - Это необходимые предметы, - пояснил он.
        Мужчины с автоматами были вежливы, но казались угрюмыми. Почти молча они дошли до окраины селения. Косые лучи восходящего солнца отбрасывали тени деревьев, делая их длинными и узкими. Когда тени сократились, а желтый диск выплыл из-за горизонта наполовину, Салех и Захра уже стояли перед двумя автомобилями, в которых находились восемь мужчин: все молодые, с автоматами, одетые в военную форму. Это не были солдаты армии Судана, так как на них не было никаких нашивок или опознавательных знаков отличия. Машины были вместительными, на подобии старых джипов с открытым верхом, их можно было приписать к военным машинам - для перевозок, если бы не их простой вид, номера машин отсутствовали.
        Один из молодых мужчин, в белых широких брюках до колен и футболке без рукавов, спрыгнул с джипа и подошел к Салеху и Захре, скромно стоящих перед вооруженными людьми.
        - Вы поедете с нами, - в приказном тоне заявил он.
        - Но зачем мы вам? - спросил Салех, в сердце которго уже закралось опасение.
        - Вас ведь зовут Салех? - спросил мужчина.
        - Да, все верно, - согласился Салех. - Так меня зовут. Но вы кто, и что вам надо?
        - Меня зовут Вазар, - с гордостью произнес свое имя молодой человек. - Я тут главный. У меня есть задание: доставить вас к моему командиру. Его зовут Курбан.
        - Я не знаю никого по имени Курбан, - возразил Салех.
        - Это не важно, главное, что он знает вас.
        У Салеха на душе было неспокойно, он и раньше видел вооруженных людей из народной армии освобождения, которая вела яростную войну против арабского правительства, и даже имел однажды с ними дело, но какое-то неведомое чувство говорило ему о таящейся угрозе. Он вспомнил о дочери.
        - Ладно, - решил Салех, перед автоматами трудно отказываться, тем более, что его пока «вежливо» просили. - Я пойду с вами к вашему командиру, пусть моя дочь возвращается, у нее много дел. - И он обратился к Захре, стоящей рядом, опустившей голову и бросая косые взгляды на вооруженных людей. - Ты можешь возвращаться.
        - Хорошо, отец, - кротко сказала Захра.
        - Постой. Она твоя дочь? - резко прервал Вазар. Он обошел девушку и продолжил. - Она отправиться с тобой.
        - Но она не нужна … - попытался возразить Салех, но, видя суровый и настойчивый вид молодого человека, замолчал.
        - Она отправиться с тобой, и не заставляй меня повторять дважды.
        - Хорошо, - сдался Салех.
        Теперь он знал, что это не простое предложение, это не был заказ. Этим людям нужно было что-то другое. Автомобиль Салеху говорил, что дорога не близкая, а число вооруженных людей в джипах, подсказывало о важности выполнения ими задания. Видимо, какому-то могущественному человеку, властному, срочно понадобился Салех. Он уже знал, что ему понадобиться все его мастерство в магии, чтобы задобрить этого Курбана. И потому он безропотно сел, вместе со своей дочерью, в один из джипов. Вооруженные мужчины, облепив две машины, двинулись в путь.
        Они проехали деревню, оставив ее далеко позади, машины свернули на восток, потом на юго-восток. Салех и Захра ехали в машине вместе с Вазаром - командиром отряда, и еще тремя его людьми. Опасаться было нечего, ведь это был, по словам Вазара, отряд народной армии освобождения, которая состояла из народа - преимущественно, деревенские парни, и призвана была вести борьбу с арабским правительством, оккупировавшим страну. Салех знал, что правительственных войск в этих местах не видели уже давно. Молодые люди в машине были неразговорчивы, на вопрос: «Далеко ли мы едем?» ответа не последовало, лишь угрюмый, уставший взгляд. Вероятно, солдаты из народной армии утомились, долгий путь и бессонные ночи охватили их истомой.
        День был жарким, Захре захотелось пить и она робко, боясь, что ее услышат солдаты, тихо сказала о своем желании отцу. Салех подумал, что он имеет право попросить глоток воды для дочери, и обратился к рядом сидящему молодому человеку лет двадцати-пяти.
        - Простите, моя дочь хочет пить, есть ли у вас вода?
        Молодой человек пристально посмотрел на девушку, а потом с отвращением отвернулся, словно его ни о чем не просили. Просьбу Салеха услышал Вазар, он скомандовал:
        - Эй, Дахил, - обратился Вазар к широкоплечему мускулистому мужчине. Тот томно уставился на него, разинув рот, словно рыба. - У тебя была кепка с козырьком, дай ей. - Потом он обратился к Салеху. - Скоро будет деревня, там вода есть.
        Дахил передал Захре кепку, она надела и попыталась приветливо улыбнуться отцу. В этой натянутой улыбке проскальзывала тревога и беспокойство.
        - Ты голодна? - спросил Салех.
        - Так, немного. А что?
        Салех положил на колени сумку, порылся в ней и вынул коробочку с печеньем. В коробке, разукрашенной цветами, находилось десять квадратиков печенья, украшенных кондитером замысловатым орнаментом. Захра с любопытством смотрела на коробочку.
        - Это тебе, - сказал нежным и заботливым голосом Салех. - У тебя сегодня день рождение. Это твой подарок. Я прниобрел его вчера.
        - Спасибо, пап, - сказала Захра, прижимая подарок. - Но откуда это у тебя? А! Я поняла, ты его выменял. Я угадала? На ту пачку сигарет вчера, да, она испытывающе и лукаво посмотрела на отца.
        - Это неважно, - Салех поглядел кругом, никакого намека на селение не было, одни песчаные холмы, да несколько пар деревьев. - Я не знаю, когда мы перекусим. По-видимому, эти люди не знают усталости и голода.
        Но Вазар оказался прав, спустя несколько часов тряски по неровной и волнистой дороге, появились соломенные остроконечные домики. По дороге, навстречу машинам шли четверо симпатичных молодых женщин, завернуты они были в разноцветные, пестрые ткани, служившие им одеждой; на головах женщины несли котомки тех же оттенков ткани, что и платья. Стройные женщины, грациозно, ровным строем шли мимо проезжающих машин. Солдаты, упоенные желанием овладеть женским упругим, молодым телом, шумно, с выкриком, приветствовали черных молодых красавиц.
        Дахил оказался небольшого роста, учитывая его широкую спину и толстые мускулистые ноги, он был похож на круглый шар. Дахил, от переполняющих его чувств к молодым особам женского пола, встал в полный рост и звал девушек в машину, но те лишь робко улыбались, их глаза светились счастьем, которое порой наполняет молодые сердца неописуемой силой, желанием сделать глупость.
        - Гасик, ты вывалишься из машины и будешь бежать за нами, - с шуткой заметил Вазар, когда увидел, что один из его людей, худой и сутулый, перевесившись через борт машины, тянулся, пытаясь достать до котомки на голове последней в строю девушки.
        - Не хватало, чтобы вы еще повываливались из джипа, - уже сердито сказал Вазар.
        Но долговязый Гасик и не думал опускаться на сидение, он молча сопровождал удаляющихся позади женщин, глотая слюну и облизывая губы. Когда девушки исчезли, он сел с недовольным видом, затем вынул из-за пояса флягу с водой и сделал несколько глотков, заменивших ему неусытное и вечное желание любви.
        Салех увидел флягу с водой и тут же попросил ее для дочери.
        - Это вода для меня, - грубо оборвал его Гасик, закручивая крышку фляги. - Эй, Имад, хочешь пить! - крикнул Гасик, обращаясь к худому, но жилистому мужчине лет тридцати, сидящему у борта.
        Имад был среднего роста, худой, но крепкий, самый старший в отряде. Он с самого появления в машине женщины, не сводил с нее глаз. Он сидел рядом, его тело немного соприкасалось с юным телом Захры. Девушка была не худенькой, с пухлыми бедрами, и опытный в женской ласке Имад, уже давно глазел на девушку, впиваясь в ее юное тело. Единственное, что его удерживало от соблазана обладать женским телом, был его строгий командир, который не терпел пьянства и разврата на службе. Поэтому Имаду доставалось лишь утоление желания внешним видом девушки. С упоенным взглядом развратного самца, он изучал юное тело, сидящее рядом, теплое, свежее, пушущее юностью. Потянувшись за предложенной товарищем флягой, он специально притулился к Захре. Девушка, почувствовав стальные мускулы, сдавившие ее грудь, невольно вскрикнула. Имад, как заправский любовник, которого застукали, тут же отодвинулся от девушки к дверце машины. Утолив жажду, он с тонкой улыбкой предложил девушке выпить из фляги, но Захра, почувствовавшая на себе страстные взгляды, испепеляющие ее всю дорогу, прижалась к отцу и робко отказалась от фляги.
        Вазар остановил машину на краю селения. Он соскочил с машины, подошел к одинокой старой женщине, сидевшей у хижины, и что-то спросил у нее. Женщина кивнула головой, затем исчезла за домиком. Вскоре старушка передала Вазару кружку с водой. Вазар подошел к машине и протянул кружку Салеху.
        - Это вам на двоих.
        После утоления жажды машины двинулись в путь. Кавалькада из двух машин еще часа четыре петляла по ухабам, то поднималась на холмы, то спускалась с них. Вдали показались небольшие горы, укрытые кое-где деревьями. Когда машины подъехали в ущелье, то все увидели петляющую среди склонов небольшую шумящую речку. Вода падала вниз, струилась по обросшим камням, и образовывала небольшой, укрытый склонами и отвисшими скалами, уютный естественный неглубокий бассейн. Дальше вода уходила по долине, где-то в глубине сливаясь с Нилом.
        Вазар приказал остановиться на короткий отдых. Люди Вазара расположились у воды, несколько человек даже опустились в природный бассейн, чтобы охладить свои тела.
        Захра и Салех сидели у машины. Салех попросил одного из солдат дать ему пустую флягу, чтобы наполнить ее водой из родника. Он присел к роднику и опустил в прохладную чистую воду флягу, из которой тут же появились пузырьки.
        - Пап, я есть хочу, - жалобным голосом сказала Захра.
        Салех посмотрел в глаза дочери и подумал, как ему повезло, что дочь у него не привлекательна. Захра обладала широким лицом, большими черными рыбьими глазами. Это, по-видимому, и спасло их от притяжений солдат к девушке.
        - Я спрасил их командира, он сказал, что вечером они остановятся на ночлег в каком-то селении, тогда мы и сможем поесть. Захра, повинуясь отцу, покорно покачала головой.
        - Хорошо, папа, - тихо сказала девушка, но потом, как бы вспомнив о своих опасениях, промолвила. - Мне страшно.
        - Не бойся, пока я рядом тебе нечего боятся. Их командир, Курбан, нуждается в моей помощи. Мы съездим к нему, а потом вернемся. Может нам что-то, даже заплатят, эти вояки. - Он не мог не обратить внимания на тоскливый, подавленный вид дочери, и потому решил отвести тему разговора. - Ты голодна, но ведь у тебя есть красивое и вкусное печенье.
        Девушка развернула коробочку, в ней осталось только три кусочка расписного печенья.
        - Это все, что осталось, - сказала Захра. - Я не стану их есть. Хочу сохранить для памяти.
        - Но почему три, можешь оставить один кусочек.
        - Они такие красивые, даже есть не хочется. Первое - это я, второе - мне напоминает тебя, папа, а третье - это мама.
        Последние слова, сказанные дочерью, пробудили в Салехе теплые, грустные воспоминания. Он увидел свою жену, юную, проворную, вечно веселую, и загрустил. Тяжелые напоминания о последних днях жизни его жены, вызвали в нем нежные чувства и его глаза невольно наполнились слезами. Одна из них упала на флягу. Дочь увидела это и спросила:
        - Ты что, плачешь?
        Салех всегда скрывал от дочери, как и от всех, свою слабость. Он не хотел, чтобы дочь видела его рыдающим, в особенности теперь, когда рядом была опасность. Салех отвернулся, чтобы дочь не видела помутненных глаз, сделав вид, будто его интересует местный пейзаж.
        - Вон, смотри, там что-то есть, - сказал Салех, показывая куда-то рукой.
        Его взгляд даже не был направлен в ту сторону, откуда послышался приглушенный неясный шум. Наивная Захра клюнула на уловку отца и посмотрела в указанную сторону. Захра от волнения, охватившего внезапно ее, привстала. Девушка напряженно всматривалась в груду камней, лежащих на склоне, с видом лани, почуявшей опасность.
        Неожиданно перед ними вырос мускулистый Дахил. Его лицо выражало опасность. Он жестами показал, чтобы они следовали за ним. Прильнув к земле, тройка добралась до зарослей и под их прикрытием спустилась в овраг, на дне которого еще оставалась от воды мягкая земля. Оставив Салеха и Захру лежать в овраге, парень осторожно, с повадками тигра, выполз из оврага и куда-то исчез.
        Салех и Захра лежали без движений, прижавшись друг к другу некоторое время. Потом Салеху стало любопытно, и он чуть приподнявшись пополз вслед за Дахилом. Но, не успев подняться к вершине, он упал, как подкошенный, скатившись на дно оврага, потому что услышал громоподобную серию автоматных выстрелов. Оружия, казалось, палили со всех сторон, это отражалось в ущелье и ужасающе налетало на все, что попадется, неся ужас и сея страх. Неистовый бой длился минут десять, он затухал, подобно бушующему шквалу, отдельные выстрелы еще гремели, говоря о скором финале разыгравшейся людской трагедии. Умолк последний рокот выстрелов, уступив место привычным звукам природы, которая замолкла на время ожесточенного боя. Салех взял дочь за руку и осторожно выглянул из-за оврага. К нему шел в весьма приподнятом настроении круглый Дахил. Салех с облегчением вздохнул, но увидев за спиной солдата, в отдалении, у склона, рядом с грудой камней, лежащие тела в военной форме, затаил дыхание.
        - Кто они? - спросил Салех.
        - Трупы, - коротко, не желая общаться, ответил Дахил.
        Тройка спустилась с пригорка и подошла к машинам, на которых сидели трое солдат. Вазар вместе с остальными тремя солдатами медленно ходил среди трупов людей и животных, проверяя карманы и вещи погибших солдат. На земле лежали уже бездыханные тела шести солдат, одетых в ту же военную форму, что и люди Вазара, и тела двух верблюдов. Четверо, чудом спасшихся грациозных животных, кучкой, сжавшихся от страха тел, стояли в ущелье, и с опаской пощипывали травку.
        - Папа, что здесь произошло? - тихо спросила Захра.
        - Здесь произошло убийство, - шепотом произнес Салех.
        Люди Взара обыскивали трупы погибших солдат, один из них нашел какой-то документ и передал его командиру, тот ехидно улыбнулся и сунул документ в свой карман. Трупы солдат отнесли в овраг, и закрыли тела ветками. После этого все погрузились в джипы и отправились в путь.
        Ближе к вечеру на горизонте появились ветхие строения. Это было селение, бедное, проживало здесь не более сотни людей. Вазар и его люди вышли из машин, люди приветствовали освободителей, а несколько десятков жителей - женщины, мужчины, ребятишки шли толпой, окружая солдат. Гостеприимство местных жителей успокоило путников, уставших в дороге. Жители предоставили несколько домиков, стены которых сделаны из веток, других домов здесь не было. Несколько жителей принесли кальян для гостей, и солдаты, один за другим, принялись с упоением вдыхать желаемую смесь наркотика. Вечер был жарким, теплые испарения поднимались вверх, с появлением сумерек подул долгожданный прохладный ветерок.
        Вазар и его люди расположились на стульях у опустевшего стола. Командир не спал, он беседовал со старейшинами, расспрашивал их о чем-то. Иногда его голос возрастал, старейшины покорно кивали головой или молчали, опустив глаза. Салеху и Захре предоставили комнату в глубине дома. Салех не мог не заметить, как во время всего пути за ним зорко следят две-три пары глаз. Он уже несколько раз планировал убежать с дочерью или хотя бы дать возможность скрыться дочери, но каждый раз побег срывался. Солдаты хорошо знали свое дело. Салех пытался подслушать разговор Вазара, но беседа велась тихо, и до Салеха долетали лишь отдельные слова, и то, лишь тогда, когда эмоциональный Вазар поднимал голос. Салеху удалось уловить слова: христианство, предательство, трусость. Эти слова мало что говорили. Если бы Салех знал лишь десятую правду, которую от него скрывали, он бы был более уверенным в необходимости побега.
        Успокоив дочь, Салех, складывая уловимые, едва долетевшие обрывки фраз командира отряда и старейшин, ни к какому ясному выводу не пришел и уснул под прохладой ночи, проникавшей в комнату сквозь многочисленные щели в стенах.
        Утром, не обнаружив солдат, Салех разбудил Захру и они вдвоем, покинув дом, пошли по опустевшей дороге. С обоих сторон от дороги стояли неказистые соломенные домики округлых форм. Им встречались одинокие жители, работающие у домов, ребятишки с интересом поглядывали на них. Салех уже намеревался совершить побег, как вдруг он увидел солдата, присевшего у одного из домиков и зорко следящего за ним. Это был часовой, которого Вазар выставил караулить. Салех и его дочь, не взирая на солдата, прошли дальше, а солдат пошел вслед за ними, держась на расстоянии. Какой-то неясный шум долетел до них. Вскоре они заметили один из джипов, на нем сидели люди Вазара, выкрикивая патриотические лозунги, а позади машины медленно шла толпа. Спустя некоторое время, когда машина и толпа местных жителей приблизилась, Салех увидел жуткую картину. За машиной, привязанный к ней, шел, спотыкаясь, опустив голову, молодой священник, европейской наружности. Это был француз, он изредка что-то говорил, бросая молящие взгляды в толпу. На лицах людей было лишь презрение вперемежку с равнодушием. Лицо француза выражало крайнюю
утомленность, на нем виднелись кровоподтеки, жуткие синяки. Кровь с лица струйкой лилась на белую рубашку, окрашивая грудь в бардовый цвет. Он шел, спотыкаясь, с открытым ртом, с разбитой в кровь и опухшей губой, его руки были связаны канатом к машине, порванные брюки были запачканы серой пылью, вероятно, он не раз падал. Машина с солдатами остановилась у холма, на котором росло высокое дерево. Толпа местных жителей - от детей до стариков, безропотно обступила место казни. Солдаты отвязали священника от машины, развязали руки, затем привязали к спине толстую палку. Руки бедняги привязали канатом к палке. Француз стоял на коленях, свесив голову на грудь и расставив привязанные к палке руки, в стороны. По форме он напоминал крест. Вазар приказал привязать тело священника к стволу дерева. Один глаз француза, из-за гематомы, закрылся полностью, осталась лишь одна тоненькая полоска. Вторым глазом он смотрел в толпу. Лицо не выражало страха. Он тихо говорил, под звуки обезумевшей толпы, словно самому себе: «Бог все видит…» Но его никто не слушал, одни плевали в его сторону, другие бросали земляные камни.
        Салех с дочерью стояли за ликующей толпой, и с содроганием смотрели.
        - Пап, что им надо от него? - спросила испуганным голосом Захра. - Что они хотят с ним сделать?
        - Как мало людям надо, как легко им внушить чужие мысли, - ответил Салех.
        - Кто он, этот несчастный?
        - Местный пастор, священник христианской церкви, европеец. Он пришел к нам из далека, по собственной воле. Но люди отвергли его бога и придали его смерти.
        Салех увидел, как двое солдат - Гасик и Дахил, вдохновленные яростными словами командира, подошли к дереву, где все еще стоял на нетвердых ногах священник. Обмякшее тело несчастного держалось благодаря канату, удерживающего его от падения, и привязанного к дереву.
        Вазар жестом руки вмиг успокоил толпу местных жителей. Он вышел вперед и стал между священником и толпой. Яростно, с ненавистью и презрением, он стал оскорблять христианство и священника. Толпа то взвывала, то умолкала, слушая Вазара.
        - Он заслуживает смерти! - крикнул Вазар, выпучив в ярости глаза. - Его душа сгниет без следа, как и его бог.
        С этими словами он дал команду Гасику и Дахилу. Он подошли к несчастному. В руке Гасика Салех увидел длинный нож, он обнял дочь, отвернув ее голову от жуткого зрелища. Девочка вцепилась в отца, прижав голову к плечу отца и зажмурив глаза.
        Дахил, на всякий случай, крепкими руками держал священника, а Гасик делал глубокий надрез ножом - от груди до живота. Кровь и внутренние органы показались из тела священника. Красная бесформенная масса вывалилась наружу, повиснув на теле бедняги. Толпа взвыла, послышались крики ненависти, ругательства.
        Вазар совершенно спокойно подошел к мертвому телу, отрезая кусок кровавой плоти, и разделив его на три части, он раздал их своим товарищам. Солдаты стали жевать мясо, кровь лилась из их ртов. Вазар демонстративно, перед всей толпой, прожевал и проглотил кусочек еще живой плоти. Затем он вырезал сердце умершего священника, поднял его над головой, показывая всем, а затем бросил его к ногам толпы. Несколько человек тут же накинулись на все еще бьющееся в агонии сердце. Разорвав его на части, мужчины съели его. На их лицах засияла гордость, в глазах появился пугающий блеск ярости.
        Вазар приказал жителям не снимать тело священника до тех пор, пока его не съедят птицы и звери. После публичной и жестокой казни Вазар велел отправляться в путь. Его люди, взяв продовольствие, отправились к машинам.
        Весь день солнце палило нещадно. Вода во флягах подходила к концу, в дороге все молчали. Захра, прижавшись к отцу, не хотела от него отходить, ей было страшно. Поначалу, дрожь, исходившая от ее тела, прошла, но молчаливость и испуг остались. Она не могла прийти в себя. Несмотря на жару, ей совершенно не хотелось пить. Салеха это очень волновало. Он беспокоился, что показательная казнь, учиненная людьми Вазара и им самим, могла повлиять на детскую психику. Он с нежностью, мягко проводил рукой по ее голове, успокаивая, рассказывая ей о том, какой сильной и смелой была ее мать. Спустя несколько часов Захра успокоилась, и даже начала осматривать местный пейзаж.
        Вдали, под тенью кучки деревьев разлегся львиный прайд - два самца и шесть самок. Захра даже разглядела несколько маленьких неуклюжих львят, играющих с лапой львицы. Машины двигались вдоль каменистых холмов, с одной стороны, и покрытой пожухлой желтой травой долины, с другой. Где-то вдали замаячили гиены. Показалось небольшое стадо антилоп, гиены развернули свои длинные черные морды в сторону антилоп. Одна гиена облизнулась своим длинным языком, предвкушая славный ужин. Когда солнце уже подходило к линии горизонта, кто-то из солдат голосно крикнул. Он привстал и куда-то указал рукой. Все посмотрели в указанном направлении.
        - Папа, что там? - спросила Захра, не решаясь подняться и посмотреть.
        - Какое-то селение, - сказал отец. - Я вижу несколько домишек.
        Захра была рада, что наконец-то она ступит на землю, но, с другой стороны, воспоминания о чудовищной казни, подсказывали ей, что лучше проехать мимо. Ей казалось, что несчастья и смерть преследуют этот злосчастный караван, участником которого она поневоле стала.
        - Это не дома, - сказал Имад, присматриваясь к темным серым пятнам на горизонте.
        Вскоре и другие согласились с ним. Это были не дома, а низкие тучи, странные, расширяющиеся и быстро приближающиеся к машинам.
        - Они идут на нас, - заметил Вазар.
        Салех почувствовал в голосе командира некоторую неуверенность, зарождающееся беспокойство.
        - Что это? - спросил Салех.
        - Буря, песчаная буря, - ответил Дахил. - Нам всем придется трудно. Никто не знает, сколько она продлиться и какова ее сила.
        Под командованием Вазара его люди расположили автомобили поперек потокам ветра, и попрятались за машины, укрывшись всем, что было под рукой. Салех и Захра расположились между автомобилей, отец снял рубашку и накрыл дочь, укутав ее голову.
        Спустя десять минут порывы ветра усилились. Ветер, нагоняя песок, окунул автомобили, вместе с прижавшимися к ним людьми, словно бурная река, поглотившая два незадачливых крошечных камня. Страшный гул окутал людей, наводя страх и ужас, вселяя трепет перед могущественными силами стихии. Люди оказались в желтой мгле, рвущейся, стонущей, с пролетающими, на безумной скорости мимо них, мириадами песка. Желтая беспощадная смерть, протягивая свои жуткие скрюченные пальцы, ища любую лазейку, щель, пытаясь пробраться к людям, доползти до их дрожащих тел, охватить их трепещущие души, желала заключить в свои объятия.
        Захра сидела комочком, опершись спиной к машине, и прижавшись к отцу. Она что-то шептала. Видимо, ее мольба была услышана, так как вскоре порывы ветра стихли, рев прекратился, и лишь легкий, турбулентный ветерок прохаживался по съежившимся телам людей.
        Освободившись от песка, люди сели в автомобили и продолжили путь. Через час, когда диск солнца уже наполовину скрылся, бросая людям свои косые лучи, подул теплый ветерок, успокаивающий, приятно ласкающий лица.
        Впереди показались нестройные ряды домишек, в основном здесь были дома, построенные из веток, но встречались домики из более прочного материала - смесь веток, навоза и песка. В отличие от предыдущих селений, эта деревня была пуста - здесь не было видно ни одного жителя. Кое-где встречались человеческие останки, обглоданные кости.
        - Где все жители? - спросила Захра.
        - Я не знаю, доченька.
        Машины оставили у одного из домов. Было решено остановиться на ночлег. Несколько солдат отправились проверить дома жителей. Когда они вернулись, то сообщили, что все жители умерли от голода или от болезни. Домашнего скота и еды тоже не было, и разгневанные голодные солдаты, скромно поужинав остатками из своих запасов, начали устраиваться на ночлег.
        За Салехом и Захрой перестали следить, вероятно, посчитав, что им некуда было бежать, ведь кругом была смерть. Одни солдаты уселись у огня, другие чистили автоматы Калашникова от песчинок, попавших в механизм оружия из-за бури.
        Салех вместе с дочерью сидели у костра и ели черствую лепешку, которую дали им солдаты. Последние солнечные лучи освещали лица людей и отбрасывали длинные призрачные тени. У огня люди говорили друг другу истории, очевидцами которых они были. Один из солдат, по имени Иса, рассказывал о телевидении. Он говорил о том, что видел в городе большой плоский телевизор. Многие солдаты не видели подобного чуда, но знали о его существовании.
        - И человека он может показать в натуральную величину? - спросил один из солдат.
        - Есть очень большие экраны, - отвечал Иса, - даже джип поместился бы.
        - Ну ты загнул, - не верил Гасик своему товарищу.
        - Правда, правда, - отвечал Иса. - Я знавал одного приятеля, он бывал в Европе …
        - Это где же, Европа большая?
        - Кажется, та страна называется Украина, это рядом с Россией.
        - А, знаю, - ответил Дахил.
        - Вообще-то, телевизоры не для таких, как ты, - заявил злобно Гасик.
        - А для кого же? - спросил, с затронутым чувством самолюбия, Дахил.
        - Такие экраны, - отвечал Гасик, - предназначены для шейхов, а ты бедняк.
        - Ну и что, - возмущался Дахил, - что бедняк. В нашей стране, у кого автомат - тот и прав. А у меня есть автомат.
        - Дурак, - отвечал Гасик. - У шейхов много денег, такому и автомат не нужен.
        - Это верно, - поддержал товарища Иса. - Эти огромные цветные экраны показывали моему товарищу, проживавшему некоторое время в Украине, лишь морды шейхов. По новостям, по всем программам, на весь экран, лишь сытое довольное лицо шейха.
        - А разве в той стране шейхи правят? - поинтересовался Дахил.
        - Нет, это я сравнил, чтобы ты понял, - ответил Иса. - В той стране правят не шейхи, а, как он говорил, забыл … а, вот, вспомнил, народные депутаты.
        - Какое странное название для богатых, - удивился Дахил.
        - Да, да, именно так - народные депутаты, - ответил Иса. - И вот эта рожа, сытая, откормленная, заполняла весь экран, даже такой большой. Лучше бы эти телевизоры показывали старейшин. Там они, если мне память не изменяет, называются ветеранами.
        - Солдаты, воины? - переспросил Гасик.
        - Да, в прошлом, - отвечал Иса, - теперь это старики. Они прошли войну, тяжелую.
        - Что это за война? - спросил Дахил.
        - Вторая мировая, - ответил Иса, - слышал о такой?
        - Да, слышал.
        - К ветеранам, как и нашим старейшинам, нужно прислушиваться, - говорил Иса, - это мудрые люди, опытные, прожившие тяжелую жизнь. Но те народные депутаты демонстрировали на экране лишь свои идиотские улыбки и пустые физиономии, лишенные всяких чувств, кроме одного, которого они даже не скрывали.
        - Какого чувства? - спросил Дахил.
        - Алчности. Безмерной жажды к богатству, - ответил Иса.
        - А мне и не нужно богатство, - сказал Дахил. - Я верю в Аллаха и лишь ему отдам свою жизнь.
        - Это похвально, юноша, - сказал Вазар, сложивший все части своего автомата. - Кстати, этот автомат был придуман теми самыми ветеранами, что одержали победу советского строя над фашизмом. Слава оружию! Оно не раз нас спасало и поможет в будущем избавить мир от неверных.
        Вазар, в знак подкрепления своих слов, или для того, чтобы проверить работоспособность своего автомата, сделал несколько коротких очередей в воздух. На его выстрелы и слова несколько солдат тоже пальнули в воздух. Ночь успокоила разгоряченных солдат, и они, охваченные истомой, уснули.
        Ранним утром Салех поднял дочь, и они вместе вышли из дома. Все спали крепким сном. Заметив, что охраны не было, Салех решил воспользоваться случаем. Он взял дочь за руку и тихо повел ее вдоль дороги. Опустевшие, полуразвалившиеся от стихий дома стояли рядами справа и слева от дороги. Салех несколько раз проверил: не было ли слежки. Они шли в одиночестве по безлюдной деревне, по брошенным, безликим улицам. Свернув за последний дом и посмотрев назад, Салех понял, что можно ускорить шаг. Но тут он услышал, сквозь возникшее у него беспокойство, которое бывает, когда настигает опасность, тоненький голос дочери:
        - Это они. Они здесь. Все до единого. Они никуда не ушли.
        Салех повернулся к дочери и посмотрел в указанном ею направлении. Рядом с селением на его окраине располагалось множество холмиков, некоторые были крошечные, не более тридцати сантиметров в длину, другие в длину были с размером взрослого человека.
        - От одной опасности я привел тебя к другой, - печально сказал Салех.
        - Папа, это могилы? - спросила Захра.
        - Здесь похоронены жители деревни.
        - Все?
        - Вероятно, все. Они хоронили друг друга, пока были силы, пока они могли …
        - Пока никого не осталось, - договорила Захра.
        Девочка начала бродить сквозь нестройные ряды могил, где покоились тела взрослых и детей. Салех уныло и с болью в сердце смотрел на беспричинные хождения дочери, затем решил положить этому конец, но его зарождающемуся желанию убежать, скрыться, вместе с дочерью от своих надзерателей, помешал все тот же тонкий и пронзительный голос дочери. Она взвизгнула, будто увидела опасность, грозящую ей смертью.
        Салех подбежал к дочери и увидел у одной могилы лежащую женщину. На ее исхудалое, высохшее тело нельзя было смотреть без содрогания. Она вызвала в нем неописуемую жалость. Это был живой скелет, иссохшие и прилипшие к грудной клетке женские груди, лишь коротким соском напоминали о былой форме. Кожа прилипала плотно к костям, демонстрируя анатомию строения человека. Тазовые кости, как две высохшие ветки, торчали из ее изогнутого туловища. И все же, в этом иссохшем теле все еще била крошечным ручейком жизнь, которая могла оборваться в любую секунду. Удивительно, что она была еще жива до сих пор. Вероятно, что-то ее держало на этом свете. Что-то очень сильное не давало ей спокойно умереть. Женщина лежала на боку, голая, тяжело дыша. Легкие с большим усилием втягивали воздух, а сердце тихо отбивало последние аккорды приближающейся неминуемой смерти. Захра одной рукой прикрывала глаза, пытаясь спрятаться за ней от страшного вида нечастной. Но глаза от страха были широко раскрыты, и девушка сквозь пальцы глядела на страдания, которыми полна людская жизнь. Рядом с женщиной, которой, возможно, не было и
двадцати лет, лежал на боку чугунный котел, в котором когда-то готовилась пища. В нескольких метрах Салех заметил сожженные ветки, превратившиеся в чёрно-серую золу. Женщина приоткрыла тонкие веки, заметив людей, начала хрипеть и стонать. Она хотела что-то сообщить, но вместо слов получились лишь хрипы, а от боли, сопровождавшей напряжение голосовых связок, у женщины раздался стон.
        Салех нагнулся, чтобы услышать её слова.
        - Что, ма…что за «ма»… Я не понял, вы сказали «ма». Это кто или что? Непонятно, - сказал взволнованно Салех.
        Захра тоже наклонилась, что бы услышать, быть может, последние слова несчастной женщины.
        - Давай я попробую, - сказала девушка.
        Она прильнула к самим губам, потресканным, высохшим. Во рту женщины пытался двигаться сухой язык, но из-за боли, которую несчастная испытывала в глубине горла, она закрывала рот, чтобы передохнуть, а потом с новой силой, исходившей, по-видимому, из ее несдающегося сердца, женщина колебала воздух вновь.
        И все же, благодаря черезмерным усилиям и желаниям одной женщины - сообщить просьбу, а другой - услышать её, Захре удалось разобрать два слова: «мой малыш».
        - Малыш, - повторил слова, внятно сказанные дочерью, Салех. - Вероятно, эта женщина мать, и здесь где-то её ребёнок.
        - Да, мальчик, - добавила Захра, довольная, что разобрала слова несчастной матери.
        - Она переживает за своего дитя.
        - Нужно найти его, - предложила Захра, и уже начала осматривать окрестности.
        Салех увидел в её глазах огонёк, какой бывает у детей, когда они чего-то страстно захотят. Он вспомнил и об, возможно, начавшейся погоне, но бросить несчастную мать и не услышать просьбу дочери, он не мог. Потэому они вдвоём начали искать малыша, и будь что будет. Судьбу не обойдёшь, если суждено сгинуть, то лучше умереть выполняя последнюю просьбу несчастной умирающей матери, чем в бегстве, потея от страха быть пойманными. Салех и Захра стали спокойно, кропотливо ходить вдоль могил в надежде отыскать затерявшегося мальчика.
        Салех искал и думал: «Если малыш всё ещё жив, и не умер от анарексии, то только благодаря заботливой матери. Вероятно, женщина отдавала ребёнку последнюю еду, не питаясь сама. Вряд ли молодой организм ребёнка выжил бы иначе, ведь все жители деревни были уже мертвы. А может женщина под влиянием голода, тронулась разумом, и ей мерещился давно умерший младенец».
        В любом случае Салеху было жаль бедную женщину. Надежда найти ребёнка вдохновляла в нём силы мужества, и страх, который охватил его последнее время, начал отступать. Желая помочь другому человеку, незнакомому, прочувствовав и приняв его горе как своё, человек становится сильней, отстраняется от собственных оков и приобретает те редкие черты характера, какими наделены лишь герои, или люди не знавшие и не вкусившие сладостные человеческие пороки. Пороки ограничены временем, они также, как и люди - смертны, хотя и являются его постоянной тенью. Салех же прикоснулся и почувствовал, пусть и на короткое время, то чувство, которое не имеет ограничения во времени, ибо оно бессмертно, как само существование бытия.
        Размышления и поиски были прерваны автоматной очередью. Салех и Захра с ужасом оглянулись, позади них стояли люди Вазара. Недовольные и злые, за то, что их заставали потрудиться, они махали руками, требуя беглецов вернуться. Салех и Захра покорно подошли к краю дороги. Двое солдат, искавших беглецов, стояли над умирающим телом женщины и о чем-то говорили.
        Захра подбежала к лежащей женщине и обняла её, гневно бросив взгляд на солдат.
        - Да ладно, - сказал один солдат другому, - пойдём. Оставь её, ей ещё недолго осталось.
        - Вставай, пошли! - прикрикнул другой солдат на Захру, видя, что девушка не желает уходить.
        - Я её подниму, не волнуйтесь - вмешался Салех, видя настойчивость дочери и нарастающий гнев солдат.
        - Поднимай и следуйте за нами, долго ждать не будем.
        И солдаты пошли по дороге, о чём-то рассказывая друг другу. Салех нагнулся над дочерью, и обнял её нежно за плечи.
        - Нам пора идти, мы ей ничем не сможем помочь, - тяжело сказал он.
        Захра поняла, кивнула головкой, затем вынула что-то из своей одежды и сунула небольшой предмет в руки лежащей женщины. Та открыла глаза и внимательно поглядела на подаренный ей предмет, затем сжала ладони, пряча три кусочка печенья.
        - Это всё, что у меня было, - сказала Захра, выбрасывая пустую коробочку из-под печенья. - Надеюсь, оно пригодится ей, она ведь голодна.
        Салех, в знак согласия с дочерью, кивнул головой, и они медленно поплелись за бодро идущими солдатами.
        Тем временем, обессиленная голодом женщина, зажав три кусочка печенья между ладоней, положила голову на руки так, чтобы ладони оказались под головой. Даже в таком тяжёлом физическом состоянии она трепетно оберегала ту каплю еды, которая крайне нужна была для её ребёнка. Она бы защищала до последнего вздоха ту крошечную надежду на возвращение сына, какую вселила в неё незнакомая ей девушка, подарив три крошечных печенья, трри маленьких надежды.
        Вазар был страшно разгневан бегством Салеха и его дочери. Он нанёс удар кулаком в челюсть Салеха, а тот, свалившись на землю от бессилия и боли, ничем не ответил.
        - Не смей так больше поступать, - грозно произнес Вазар.
        Теперь Салех не сомневался, что он и его дочь пленные. Но для какой цели их похитили, по-прежнему было неясно. Оставалось лишь ждать и надеется на судьбу, что она останется благосклонной, и не закончится так, как это было со священником, который видел своих палачей в первый и последний раз.
        По приказу Вазара все погрузились в машины и уехали по той самой дороге, по которой этим утром Салех и Захра пытались убежать.
        Погода была теплой, но не жаркой, солнечные лучи нежно ласкали Захру, окуная ее в мягкое тепло, а сухой ветерок, говорил о том, что день будет таким безжалостным, знойным, палящим, как это было последние несколько дней, когда жажда иссушала горло, требуя жизненной влаги.
        Захра думала о той женщине, что лежала полумертвая у дороги, рядом с кладбищем, в ожидании и надежде, что ее малыш вернется. Что с ним? Какая лютая беда схватила его крошечное беззащитное тело своими страшными клещами, не знающими ни пощады, ни жалости? Захра была еще ребенком, она не могла себе даже представить, какой коварной и несправедливой бывает судьба. Или, может быть, это бог так распорядился, не учел, не рассчитал, не продумал? А может, наоборот, все продумал, расписал, запланировал? Кто знает?
        Машины проехали недалеко от того места, где Захра увидела обессилившую женщину, старше, быть может, чем она, на лет пять. Захра хотела еще раз увидеть ее, а с другой стороны, видя жестокость солдат, не хотела выказывать ее местоположения. Что может прийти в голову этим воякам, не знающим страха и жалости. Быть может, они хладнокровно убили бы ее. Захра, охваченная беспокойством за судьбу несчастной женщины и ее малыша, вертела головой, бросая пристальные, ищущие взгляды, то на один бугорок, то на другой, которые были ничем иным, как могилами - последним убежищем, жилищем, пристанищем для грешного человеческого тела, опустевшего, успокоившегося, навсегда освободившегося от безудержной вечно молодой, цветущей, радующейся жизни, глупой и наивной, словно мотылек, человеческой души.
        К счастью Захры, она не увидела женщину ни у одной из прилегающих к дороге, могил. Вздохнув с облегчением, а может и от беспокойства, сковавшего ее трепещущее сердце, Захра тяжело опустилась на сидение, прижав голову к груди отца. Он обнял ее, как горячо любящий отец, и несколько раз нежно погладил ее, чуть прикасаясь к ее черным, шелковистым волосам.
        Машины ехали по утоптанной дороге, огибающей кладбище, словно извивающейся змее, затянувшей смертельную петлю на людском горе. За кладбищем, метрах в тридцати от него, солдаты что-то увидели, некоторые заголосили, другие привстали, чтобы лучше разглядеть, иные, много повидавшие на своем пути, лишь молча наблюдали, никак не отразив то, что у других вызывает дрожь и смятение. Рядом с дорогой, всего в каких-нибудь пятидесяти метрах разгоралась трагедия. На желтой пожухлой траве лежал не шевелясь черный комочек. Это был мальчик лет шести, крайне исхудалый, схожий со скелетом. Он был еще жив, его крошечная рука немного шелохнулась, когда мимо, с шумом, проезжали машины. Возможно, малыш услышал звуки рычащих моторов, но сделать что-либо он не мог. Все, на что у него хватило сил - чуть заметно пошевелить пальцами, а затем согнуть руку еще больше. Рядом с телом мальчика, метрах в десяти, сидел на земле стервятник - хищная птица в серых опереньях, с размером чуть более объема ее жертвы. Птица долгим взглядом упивалась в тело беззащитного мальчика. Стервятник - признак смерти, терпеливо ждал. Он ждал, когда
силы малыша покинут его и тот не сможет сопротивляться.
        Один из солдат, им был Иса, несколько раз выстрелил в воздух, чтобы спугнуть стервятника, но птица и с места не сдвинулась, вероятно, она была знакома с людьми и теми страшными звуками, которые изрыгал автомат, а быть может, предчувствовала безнаказанность и легкий исход. Стервятника ожидало пиршество, и он не подумывал ни о чем более, и потому не собирался сходить со своего места.
        Захра, в отличии от равнодушных, к судьбе мальчика, солдат, сразу же запротестовала. Она просила солдат отогнать птицу. Когда уговоры не помогли, девушка попыталась выпрыгнуть из машины на ходу, чтобы помочь малышу. Она даже отчаянно крикнула, обращаясь к командиру солдат, сообщая ему о том, что знает, где находиться мать малыша. Но вместо сострадания, помощи, она получила оплеуху, от которой ее ноги подкосились и она рухнула, словно сбитый с ног младенец, на сидение. Отец обнял ее, прижал к себе, огородил от побоев разгневанного командира.
        - Не нужно, она все поняла, - защищаясь, говорил Салех. - Она больше так не будет.
        - Теперь ты за ней следишь! - грозно прорычал Вазара, ткнув пальцем в голову Салеха так, что тот отклонил голову назад. - Если она попытается выбросить что-то вроде этого, я пристрелю ее. Тебе все понятно?
        - Да, да, не нужно больше, - лепетал пониженным, жалким голосом Салех.
        Хоть отец и крепко прижимал дочь к себе, ей все же удалось взглянуть на отдаляющуюся жуткую картину. Чувство жалости вспыхнуло в ее девичьем сердце, растопило его, пробудив боль, выпустив наружу страдание, и от этого у нее быстро наполнились глаза чистыми детскими слезами, ведь несмотря на ее пятнадцатилетний возраст, она была еще ребенком - наивным, добрым, верящим в справедливость, в сладкий и сказочный мир иллюзий, наполненный детскими наивными мечтами о том, что мир прекрасен и нет в нем боли, ненависти и страданий. Теперь ее сердце, сдавленное равнодушием мужчин, кровоточило, изливая капли боли, подобно роднику, извергающему кристально чистую воду.
        Салех тоже переживал, волнуясь за дочь, теперь он знал, что он был причиной, втянувшей дочь в опасное, может даже смертельное путешествие. Он не мог быть равнодушным и к судьбе малыша. Салех заглушал эту боль сознанием того, что он ничем не может помочь малышу и его матери. Их судьба была задолго до его появления предопределена, и не он был причиной их несчастий. Но мог ли он помочь им? Теперь, в окружении вооруженных людей, ему оставалось лишь размышлять о трагедии. Он подумал о матери, о сыне. Могут ли их судьбы, так коварно разделившиеся, сойтись? Может ли мать дойти до сына, чтобы помочь ему, успеть сделать это до того, как доберется до него хищный стервятник? Размышляя об этом, он пришел к страшному неутешительному выводу: малыш не сможет пройти ста метров, отделяющих его и мать, а мать не сможет съесть три кусочка печенья до самой смерти, зная, что ее сын жив, и находится где-то рядом и ему нужна ее помощь, ведь это печенье она хранила для него. Порой инстинкты людей пробуждают в них те великие чувства, порождающие поступки, перед которыми склоняет голову все человечество, благодаря своего
создателя, наделившую порочную плоть ангельскими деяниями. Человек, отдающий, не задумываясь, свою жизнь ради жизни другого, заслуживает звания героя, даже если его гибель ни к чему не приведет, ничего не изменит.
        Глава 7. Встреча с Абу
        Еще мысли Салеха были полны переживаний разыгравшейся на его глазах трагедии, когда оба джипа въехали на территорию области одного из южно-восточных городов Судана. Вазар и его люди остановились на окраине города, разместившись в одной из местных гостиниц - двухэтажный дом с шестью комнатами. Вазар снял две комнаты, заплатив хозяину гостиницы за два дня. Он и его трое людей куда-то спешно уехали на одном из джипов. Салех и его дочь остались под пристальным присмотром четырех солдат. Он благодарил бога, что Вазар забрал с собой Имада, который все настойчивее проявлял притворную лесть и заботу к Захре. Неизвестно, чем бы закончилось это, если бы Имад остался в отряде, рядом с Захрой. Салеху и его дочери было разрешено находиться в гостинице и ее территории, к которой примыкала больница. В больнице работали врачи-волонтеры, она представляла собой одноэтажное здание с небольшой пустынной территорией, огороженной забором, сделанным из тонких веток, соединенных неплотно друг с другом, так, что между ними были щели.
        Захра выглянула из окна и увидела детей, играющих на территории больницы. Она захотела пойти к ним.
        - Пап, давай погуляем, пройдемся по улице, - предложила Захра.
        - Они не позволят нам это сделать. Их командир приказал нам быть в гостинице.
        - Нет, я слышала его приказ, - возразила девушка. - Он запретил нам шляться …
        - Захра, я прошу тебя.
        - Но это его слова, я лишь повторила: «Шляться по улице», - смело сказала Захра.
        - Ну, хорошо, я поговорю с солдатами, - сдался Салех.
        Он и сам подумывал о прогулке. В грязной, с маслянистыми пятнами на стенах, оставленными прежними постояльцами, со зловонным теплым воздухом, наполняющим маленькую комнату, и назойливыми мухами, безжалостно норовившими укусить, в гостинице находиться было мало приятного.
        - Мы могли бы пойти вон на ту территорию, - указала Захра в окно.
        Салех поговорил с солдатом по имени Иса, его Вазар оставил за главного на время своего отсутствия. Иса был самым разумным в отряде, кроме того, он обладал редким свойством для молодых людей, чувствующих вседозволенность, - он не спешил с решением. Иса внимательно выслушал Салеха, затем учел пожелания товарищей, жаждущих также пройтись по городу, и согласился с ним. Напротив больницы, через дорогу, расположилась придорожная забегаловка, которая притягивала, сладостно манила к себе всех местных пьяниц, подобно нектару, соблазняющему пчел. В эту забегаловку и тянуло солдат. Из нее они могли наблюдать за Салехом и Захрой, которые выявили желание прогуляться по огороженной территории волонтерского центра.
        Находясь на полупустынной территории центра, где росло два низкорослых дерева и, помимо одноэтажного глиняного здания, служившего больницей, находилось несколько хижин, построенных из веток, сквозь которые пробивались внутрь солнечные лучи, угасавшие там.
        На территории никого не было, и Салех с Захрой прогуливались, рассматривая убогие хижины. Когда они подошли ближе к ним, притянутые любознательностью девушки, то Захре показалось, что одна из хижин была не пустой. Захра подошла ко входу в хижину, ничем не прикрытому, и робко заглянула внутрь, в саму глубину, наполненную призрачными тенями, глядевшими белыми сверкающими глазами на нее. Несмотря на мрачную атмосферу, царившую внутри хижины, где находилось больше людей, чем допустимо, девушка не испугалась. Люди лежали, сидели, стояли, множество белых глаз смотрели на Захру со всех сторон, и снизу, и сверху. Здесь были и старики, и дети, и мужчины, и женщины, и все они молчаливо, словно ночные цветы, смотрели на нее. Их лица были затемнены тенями, но их глаза ярко выражали то редкое сочетание чувств, которое вызывает жалость и боль. Они были наполнены страданием, охвачены безысходностью, это был один из тех взглядов, которые можно увидеть на лице человека в момент, когда он осознает близость смерти. Но это был не страх, вернее не просто страх, а испуг, застывший навеки и переплетающийся с
обреченностью. В них не было слез, не было грусти, не было просьбы о помощи, они были полны безысходности в паре с наивностью ребенка, не ищущего причины своих страданий, заранее по ангельской доброте прощающего злу.
        Неожиданно что-то зашевелилось в призрачном освещении, едва проникающих внутрь, сквозь щели, последних солнечных лучей. Захра невольно попятилась назад, не отводя пристального взгляда со входа в хижину. Спустя минуту в проеме появились два черных, как уголь, тела: мужчина лет тридцати и девочка лет десяти. Оба были невероятно худыми. По их крайне исхудалым телам было легко видеть все кости человеческого скелета. Кожа у обоих прилипла к костям, натянулась, не было ни складок, ни малейшего намека на жир, даже мышцы казались иссохшими. Два ходячих скелета, державшихся друг за друга, что бы не упасть. Салеха поразила мысль о том, как эти два жалких существа могли вообще передвигаться. Мужчина, по-видимому, отец девочки, поддерживал за руку свою дочь, которая уже не могла сама ходить без посторонней помощи. Тела их были обнажены, как у многих пациентов больницы.
        Мужчина смотрел с опаской, а девочка приветливо улыбалась, несмотря на свое тяжелое состояние организма, доведенного до крайней анорексии, вероятно, последней стадии. И все же жизнь в этих жалких существах еще не сдавалась.
        Салеха тронула до глубины души эта простодушная улыбка ангела, находящегося на грани смерти. Он знал, что продолжительная война между арабским правительством и народной армией освобождения, принесла народу лишь одни страдания и смерть. Сотни тысяч людей умерло от голода - не от пули, а от бездействия властей и неспособности навести порядок армией освобождения. Пока одни безжалостно сражались за свободу, другие, не затронутые войной, чьи интересы не учитывались, умирали от нехватки пищи, и от болезней.
        В волонтерском центре который расположился в здании больницы, работали врачи, пожелавшие прийти на помощь к бедным, обреченным людям, до которых никому из воюющих сторон не было ровным счетом никакого дела. Врачи, вооружившись лишь знанием и опытом медиков, совершали отчаянные атаки, борясь со смертью, не давая ей приблизиться к их пациентам, из которых смерть уже высосала последние капли жизни.
        Захра подружилась с одной из девочек, они дружно играли на площадке, как дети, без опаски, не задумываясь о тяготах жизни, простодушно, словно две бабочки, порхающие на усеянном цветами поле. Захра настолько увлеклась дружбой, что не желала покидать территорию больницы, она не хотела расставаться с этой простодушной и доброй подругой. Девочка была очень худа, но в ней, казалось взявшихся из ниоткуда, таились те жизненные силы, которые порой поднимают тяжело больных людей, говоря им, что стоит еще побороться за жизнь. Девочка была очень коротко подстрижена, на одной руке, у самого запястья обвивал браслет, состоящий из нанизанных на нитку пластмассовых жемчужин, потерявших былой блеск, облупившихся. Но девочка, всем своим детским сердцем, очень любила этот браслет, ведь он был подарен ей на двенадцатилетие ее отцом, сыскавшим смерть на войне, в которую его втянули друзья. Она была сиротой, так как ее мать умерла полгода назад от болезни. Теперь она находится, вот уже три месяца, в больнице под присмотром волонтерского центра. Любимое занятие у девочки была игра в прятки. У одного дерева стояла
Захра, прикрыв глаза руками и считая до десяти. Когда она досчитала, то обернулась и начала искать подругу. Той нигде не оказалось, и тогда Захра принимая поражение, но не огорчаясь от этого, громко произнесла:
        - Я сдаюсь, можешь выходить.
        И тут она услышала позади себя радостный детский тоненький голосок.
        - Я выиграла, ура!
        Захра обернулась, но по-прежнему никого не видела. Что это все значит? Откуда шел этот голос? Она его сразу же узнала, он принадлежал ее новой подруге. И тут, к ее крайнему удивлению, дерево, возле которого она считала, зашевелилось. Ствол дерева был в диаметре не более десяти сантиметров. Подруга Захры спряталсь за этим тонким деревом. Ее исхудалое тело, сквозь кожу которого можно было пересчитать все костит, было настолько узкое, что девочка могла за ним спрятаться так, что ее не было видно.
        - Но как?! - возмущенно и удивленно спросила Захра.
        - Раньше я не могла этого делать, - ответила девочка, - теперь легко, смотри. - И она вновь исчезла за узким стволом молодого дерева.
        Кто-то позвал девочку, она откликнулась и, попрощаясь с Захрой, договорилась с ней, что завтра они обязательно встретятся и будут играть. Захра, пожелав спокойной ночи своей новой подруге, покинула территорию больницы и вышла на улицу, где уже дожидался ее отец.
        Салех все это время общался с молодым врачом, прибывшим в центр помощи людям по зову сердца. Доктору было не более сорока лет. Образование врача он получил в России, в городе Санкт-Петербург, куда был направлен пятнадцать лет назад для обучения.
        Глядя на безустали играющих детей, Салех удивлялся их неиссякаемой энергии, которая приводила их в движение, исполняя неутолимое желание поиграть и выражая все детские легкомысленные фантазии.
        Наблюдая за их беззадорной игрой, он задавал себе вопрос: «Может ли взрослый человек так же просто и легко найти друга, подружиться ради дружбы, ради жизни в мире?» У детей нет много потребностей, все они не задумываются о тяготах жизни, они лишь беззаботно наслаждаются той жизнью, которая окружила их и дает им все свое тепло, наделяя возможностью быть счастливыми. Куда делось его счастье, почему он не чувствует мир, окружающий его, без задней мысли об опасности, об осторожности, о тревоге? Наверное этот безлюдный, одинокий остров счастья затерялся навеки в его детстве. Он с сожалением и необъяснимой жгучей тяжестью в сердце спросил об этом доктора, которого считал своим коллегой, ведь он тоже помогал исцелять людей.
        - Почему жизнь так ужасна, несправедлива - страдают невинные люди, дети? - спросил Салех, наблюдая за худыми, как скелет, пациентами доктора. - Где Бог, куда он делся? Неужто, он всего этого не видит? Почему отвернулся от них? Может он слеп? Ведь даже вы, доктора, пришли на помощь.
        - Вы думаете, что я смогу что-то сделать или кому-то помочь?
        - Ну, разумеется, ведь вы здесь. Они все верят вам и надеются. Ведь им нужна такая малость, как пища, которой богата и полна наша планета, - продолжил Салех.
        Доктор посмотрел на Салеха вспыхнувшими глазами, словно он увидел Бога, но в тот же момент они потухли, из них ушла надежда и поселилась обреченность. Это привело Салеха в смятение, и он невольно отшатнулся, словно увидел Дьявола.
        - Что? Что не так?! - вопрошал Салех.
        - Как бы я не хотел, не рвался им помочь … - он безжизненно опустил руки, - они все обречены, может выживут единицы. Их организм перешел за ту точку, крайность существования, из которой обратной дороги нет, у них не будет восстановления организма к здоровому. Одни умрут на днях, другие - через неделю, месяц, не более. Жизнь ограничила их существование до минимума, граничащего с гибелью. Я лишь продлеваю их жалкую жизнь.
        - Но зачем же вообще … - произнес Салех, охваченный осознанием того, что все эти пациенты в скором будущем умрут. Спазм голосовых связок и ком, так внезапно подкативший к горлу, не дал ему закончить фразу, зародившуюся в недрах возбужденного сознания.
        - А затем … - продолжил доктор, - что ради, даже, одной спасенной жизни, есть такая вероятность, я готов быть свидетелем всех неистовых мучений пациентов, наблюдая, как они медленно умирают. Я делаю, поверьте, все возможное, но спасти их - не в моих силах.
        - Кто же может справиться с этим заданием?
        - Только Бог, но он, как вы верно заметили, слеп и глух. Я часто слышу их молитвы, как они обращаются к Богу, прося у него освобождение от нестерпимых, мучительных болей. И я до сих пор не могу определить, что страшней - наблюдать за мучениями детей или самому испытать страдания, пока смерть не отпустит тебя, избавя от боли.
        Ближе к вечеру, когда пациенты принимали ранний ужин и доктора совершали обход, Салех вместе с дочерью покинули больницу и оказались на улице, напротив дешевой забегаловки, где развалились полупьяные, охваченные упоительным хмелем, солдаты, охранявшие Салеха и его дочь. Солдаты, наблюдавшие в оба мутных глаза за Салехом, и не думали подниматься со стульев свои обмякшие, расслабленные пьяные тела. Они лишь щелкали, клацали языками, пытаясь что-то сообщить друг другу. Некоторые показывали пальцами, в сторону Салеха, желая схватить его, но тут же обессиленная сладостным хмелем рука, безжизненно повисала вниз. Их стеклянные опьяневшие глаза лишь наблюдали, как пленные, которых им поручили охранять, неумолимо проходят мимо, направляясь в сторону гостиницы.
        Салех не собирался убегать, он знал, что его и дочь могло ожидать в случае побега. Они были не защищены, у них не было иного выхода, как покорно ждать когда их довезут до конечного пункта, где их ждал, быть может, с нетерпением, некий Курбан, о котором Салех не имел ни малейшего понятия. Сейчас мысли Салеха были заняты ужином для себя и дочери. Солдаты были строги и жестоки, но они заботливо, хоть и скудно, кормили своих пленных.
        На пути Салех увидел попрошайку, видимо, одного из пациентов больницы. Старый мужчина, вероятно лет шестидесяти, худой, истощенный голодом, ползал на четвереньках, ковыляя ногами и руками, словно палками, прося еду. Изредка прохожие в белых одеяниях, мужчины и женщины, из чистого любопытства, останавливались, и тогда этот несчастный старик, на котором остались лишь кости и, сжавшая их, кожа, протягивал дрожащую руку, схожую больше с тонкой веткой лишенной листьев. Прохожие, поглядев на просящего старика, из жалости иногда что-то бросали перед ним на землю, а тот с жадностью изголодавшегося тигра, схватывал кусок лепешки и, не отпуская ее из руки, продолжал идти за доброжелателем, извергая тому вслед грубые выражения, наполненные оскорблениями, ругательствами, с проклятиями, летевшими тому вдогонку. Люди спешно убегали от сквернословного старика, на котором из одежды ровным счетом ничего не было, его выпирающий скелет был прикрыт лишь тонкой иссохшей кожей. Заметив, что он остался один на дороге, освещенный косыми лучами заходящего солнца, старик подполз к засаленной, потрепанной накидке и, со
словами проклятия, обернувшись в нее, поплелся на четвереньках, на дряблых немощных конечностях, в сторону больницы, где ждал его покой в одном из тайных уголков хижины, переполненной человеческими телами.
        Бедный старик снился Салеху всю ночь. Он не мог забыть его взгляд, наполненный слезами и направленный снизу вверх на людей, равнодушно проходящих мимо. «Разве он был виновен в том, что хотел есть, - думал Салех, вспоминая жуткое видение старика из своего сна».
        На следующий день, часов в девять утра, вернулся джип. Кроме Вазара и его людей, в машине был еще один мужчина, на вид лет тридцати, одетый в белую футболку и темные брюки. Мужчина покорно свесил голову и молча сидел на заднем сидении, скрестив руки у колен, в то время как солдаты приветствовали друг друга, своего командира и чему-то несказанно радовались. От солдата по имени Иса Салех узнал, что они выполнили поручения Курбана и теперь возвращаются на родину. Когда Салех спросил в какую страну они едут, то Иса нахмурился, а затем бросил фразу:
        - Скоро узнаешь.
        Салех и Захра, подгоняемые людьми Вазара, выбежали во двор, и оказались перед джипами, на которых сидели с радостными лицами трое вооруженных солдат, их командир и поникший мужчина. Как только Салех и Захра сели в машину, и джипы, под восторженные крики солдат, тронулись с места, Салех обернулся и посмотрел на второй джип, пытаясь рассмотреть в нем неизвестного мужчину, которого привели с собой этим утром Вазар и его люди. Но мужчина свесил голову на грудь и рассмотреть его лицо Салех не мог. Ясно было одно - это был еще один пленный. Для чего он был им нужен, оставалось загадкой. Все, что удалось рассмотреть пристальному, изучающему взгляду Салеха - несколько багровых пятен на его белоснежной безрукавке. Засохшая кровь.
        Машины отъехали от гостиницы, проехали по дороге, ведущей через поселок. Неожиданно одна из машин остановилась, не проехав и сотни метров. Она фыркнула, грозно зарычала, потом вздрогнула, словно в конвульсиях и заглохла. Вазар соскочил с первой машины и подошел ко второй, чтобы выяснить, в чем дело. Солдаты ругались между собой, обвиняя друг друга, затем Вазар вместе с двумя солдатами куда-то исчез. Салех и Захра сошли на дорогу и ждали развязки ситуации. Солнце уже залило яркими, но не жаркими лучами, улицу, добавляя к свежей утренней прохладе нежное тепло.
        На сломанной машине сидел незнакомец, он сидел понуро, свесив голову на грудь. Салех хотел подойти поближе, чтобы рассмотреть незнакомца, но ему помешал Имад, который не сводил впившихся глаз с Захры. Салех не мог оставить дочь одну и потому перешел с ней дорогу. Как только он обогнул машины, он заметил того самого старика, худого, скрюченного, костлявого. Старик занимался прежним ремеслом попрошайки, сперва слезно просил еды, а потом изрыгал спасителю вдогонку букет оскорблений. Если бы кто-нибудь решил бы издать словарь ругательств, то этот старик мог бы легко заполнить его как автор. Людей в форме он опасался, не просил у них ничего, но косо с лютой ненавистью бросал на них черные взоры.
        Через минут двадцать появился Вазар со своими людьми. Он был чем-то недоволен, и когда поравнялся с несчастным стариком, то оттолкнул его ногой, чтобы тот не стоял у него на пути. Старик упал, не понимая, что с ним произошло, но затем, завидя обидчика, стал поливать его грязью, черной руганью, а когда и это не подействовало, он что-то злобно прошипел так, что потерял голос, взял ободранную накидку и стал ее трясти, стоя на коленях. Вазар уже передал водителю две свечи от автомобиля и стал спокойно наблюдать за ремонтом машины.
        Старик умолк, точнее его охватил жуткий старческий, глухой кашель, не давший ему говорить. Внезапно возникший сухой кашель прошел, и старик вновь принялся ругаться, пристально, со злобой уставившись на Вазара, не обращавшего внимания на него. Старик напоминал злого старого пса, которого пнули ногой. Извергая проклятия в остающийся без него и независящий от него, жестокий, высокомерный и эгоистичный мир, оставляющий его за бортом жизни и ввергающий его в бездну мрака, старик закрылся истрепанным серым саваном, укутавшись, будто высохшая мумия, и, сделав последний вздох, умер. В этот злосчастный момент загрохотал мотор машины, она взвыла, завелась, и солдаты, запрыгнув в джипы, усадив пленников, двинулись в путь.
        Машины, надо отдать им должное, ехали без остановки много часов, казалось, ни песок, ни рытвины, на колдобины, ни крутые подъемы, ни мелкие реки не были им преградой, пока они не добрались до побережья самого красивого моря. Спокойные воды Красного моря казались столь чистыми, что их можно было сравнить разве что с лесным или горным родником. Прозрачная вода едва заметно покачивала морские лилии и разнообразные зеленые водоросли, кучками расселившиеся на песчаном желтом дне. Красные и коричневые кораллы громоздились, словно сказочные замки, выросшие из дна и застывшие в своем великолепии. На фоне удивительного морского пейзажа сновали чудесные, уникальные и порой сказочные рыбешки, принося динамику и жизнь в подводный мир фауны. Жизнь здесь била своим незабываемым ключом, наполняя жизненной энергией весь подводный мир. Солнце бросало свои желтые стрелы на тихую, едва синюю, гладь воды, где лучи преломившись, проникали до самой глубины моря, окрашивая дно в желтый оттенок и придавая его песчаной поверхности особый блеск переливающихся огоньков.
        Машины подъехали к частному, казалось, заброшенному причалу и остановились. Вазар приказал разжечь огонь. Дрова и сухие ветки были найдены в заброшенной, старой, дырявой рыбацкой хижине, когда-то ловко построенной каким-то охотником на рыб. Пленников оставили у покосившейся рыбацкой берлоги, солдаты же расположились на каменистом берегу у костра. Один из солдат присматривал за пленниками и поглядывал в сторону огня. Вазар, как бесприкаянный, бродил по берегу, всматриваясь в горизонт, где синяя морская гладь сливалась с небом, придавая особую иллюзию спускающихся небес. Где-то вдалеке проплывали одинокие белые яхты, они словно парили над морем, подобно одиноким прекрасным птицам, чья жизнь проходила в отдалении людской суеты, полной горя и страданий. Казалось, что существование этих белых созданий не было тронуто жизнью людей.
        Захра любовалась чудным пейзажем, которого лишена была многие годы, проживая с отцом в глубине африканского материка. В ее детской фантазии сказочно рисовались подводные просторы, хранившие старые пиратские морские тайны. Где-то, за бескрайним горизонтом, ее детская наивность представляла сказочные, небывалые замки с остроконечными башнями, уходившими до небес, где живут свободные, богатые люди, где царствует мир и порядок, гармонично существующий с богатой и разнообразной природой, окаймляющей людской ареал. Девушка так увлеклась своей фантазией, затянувшей ее в сказочный мир грез, что она позабыла об опасности, о солдатах, об отце. Этот придуманный ею мир увел ее целиком, поглотил ее сознание, отвлек от действительности, даря ей незабываемый сон, заменяя реальность на иллюзию.
        Тем временем, ее отец уже давно тихо, почти шепотом беседовал с незнакомцем. Только здесь, на берегу, когда джипы остановились и выгрузились, Салех смог разглядеть застенчивого и скромного старого приятеля по имени Абу. Сам Абу не знал, сколько в его венах течет кровей - его прадед вел странствующий образ жизни, занимаясь магией вуду. Как его отец, перенявший мастерство, так и он, овладев тайными и древними магическими знаниями вуду, начал странствовать по Африке, всюду помогая людям. С Абу Салех познакомился пять лет назад на одном из слетов мастеров вуду. Уже тогда Салех поражался и вдохновлялся способностям и умениям коллеги. С тех пор они раз в два года встречались на подобных слетах, где обменивались опытом, знаниями или просто демонстрировали свое искусство перед начинающими магами. Этому искусству не обучают в школах и университетах, его передают от учителя к ученику, совершенствуют на практике, повышая свой уровень колдовства. Магия вуду может быть как безвредной, полезной людям, так и может приносить вред, причиняя разорения, беду и даже смерть. Об этом хорошо знали оба приятеля, мирно,
по-дружески, беседовавшие, прислонившись спиной к деревянной стене хижины.
        - Я смотрю, они и с тобой поздоровались, - сказал Салех, указывая Абу на его грудь, где виднелись пару расплывшихся красных пятен засохшей крови.
        - Да, их приглашение было убедительным, - согласился Абу.
        - Что произошло?! - спросил Салех, с сочувствием посмотрев на товарища.
        - Я отказался идти с ними, вот и все.
        - Да, эти парни не привыкли повторять дважды, - Салех закусил губу, а потом, сквозь зубы, тихо произнес. - Я перестал узнавать бравых ребят из народной армии освобождения, да и лица их не внушают доверия …
        - Да ты что, - удивился Абу, - с чего ты взял, что эти головорезы из НАО, это не армия освобождения.
        - Как… - с удивлением сказал Салех. - Но кто же тогда они? Почему так свободно чувствуют себя здесь? Ты думаешь, что они действуют по заданию арабского правительства? - вопрошал Салех.
        - И тут ты ошибаешься, - заверил его Абу. - Эти ребята не из НАО, и не работают на правительство.
        - Но тогда, кто они?
        - Ты что-нибудь слышал о воинствующих террористических группировках соседней Саудовской Аравии, которых там, как крыс, немеренно развелось?
        - Хм … что-то припоминаю … террор в Сирии, Ираке, Израиле, и еще бог знает где.
        - Ты что-то слышал о террористических группировках: «Аль-Каида», «Исламское государство», «Братьев-мусульман», «Хизбалла», «Фронт ан-Нусра» и других? - спросил Абу.
        - Слыхал.
        - Только одни названия их группировок наводят ужас на миллионный город. Они не остановятся ни перед чем, для выполнения цели. Это фанатики, подстрекаемые их командирами, имеющими с этого барыши, священнослужителями. Порой достаточно маленькой искре ненависти и тысячи людей пойдут с топорами и мечами на своих братьев, оставляя после себя одно сплошное кровавое месиво, этакую красную дорожку. На убийствах нельзя покрыть себя славой. Ты заметил, что большинство в их рядах молодые, зеленые, несозревшие юнцы. Таких можно одурачить, внушить им все, что угодно, и они свято пойдут на мнимый подвиг, не задумываясь.
        - Это верно, - согласился Салех.
        - У меня до сих пор перед глазами та страшная кровавая картина. Это случилось несколько лет назад. Я был тогда в одном из северных районов Африки, когда в наш поселок ворвалось зверье. Их было несколько сотен. Они были все молоды, сильны, активны и быстры. Среди нас, мирных жителей, было множество женщин, детей и стариков. Тем, кто заблаговременно скрылся в горах или ушел в пустыню, бросая жилье, повезло меньше, чем тем, кто остался в городе. Всех ушедших, покинувших родные края, там, вдали, ждала куда более жуткая смерть - все они погибли в муках от голода и безжалостных болезней, медленно, мучительно, проклиная каждый час жизни, ибо он им приносил неимоверные страдания, сначала физические, потом и душевные, когда они наблюдали за медленно уходящей жизнью, покидающей тела их детей.
        - А те, кто остались? - с замиранием в сердце вспросил Салех.
        - Им повезло больше, если горе можно сравнить по какой-то страшной, безумной шкале мучений, - отвечал Абу. - Трое из этих ублюдков ворвались в дом моего друга, застав там всю семью. Троих детей они безжалостно зарубили, сделав по одному удару топором, жену убили на глазах мужа, ей отрезали голову двумя ударами, с одного не получилось. Она мучилась, извивалась, и все же умерла быстро.
        - А твой друг? - с ужасом в глазах спросил Салех.
        - Его сперва били, ломая кости, и играя головой, словно набивая мяч, а потом … четвертовали, обрезав руки и ноги, оставили лишь голову.
        - Он умер героически.
        - Если бы умер, он и рад бы этому, но медики, к его несчастью, не позволили ему умереть. Он чудом выжил, видать Бог не захотел принять его молитв и забрать тело, что освободить душу. Так и живет он в своем городке, прикованный к кровати, навсегда. Один из христианских центров взял опеку над ним. Теперь его жизнь - это весь потолок и открытое окно, которые он может видеть, лежа в кровати. А ешще те душевные мучения, которые всплывают у негно каждый день.
        Узнав о бедах соотечественников, Салех рассказал Абу о бесчинствах Вазара и его людей. Он поведал Абу о расстрелянных солдатах, ехавших в поселок на верблюдах. Теперь он не сомневался, что те шестеро погибших, были солдатами народной армии освобождения. Вазар подступью убил их и овладел их документами. Он также рассказал о чудовищной казни священника из христианской церкви.
        - Да, у этих нелюдей нет преграды, лишь Аллаху они покорны и ему одному верят, - сказал Абу, выслушав рассказ Салеха.
        - Но Аллах далеко, его никто не видел. Ими управляют люди, каким нужно быть бесчувственным, циничным, хладнокровным человеком, чтобы отдавать такие приказы.
        - Увы, в этом мире царствуют самые ужасные существа среди животных, его имя человек. На его груди висит не крест, ни какой иной знак веры, не медальон, а украшает его грудь оружие, автомат, прикрывая жалкое, боязливое, отвратительное, трясущееся сердце, нашедшее пристанище за спиной своего безжалостного кумира - холодной железной смерти.
        - Но, как ты узнал о группировке? - спросил Салех.
        - Эти воинствующие юнцы не были столь осторожными в разговоре друг с другом. Я подслушал их беседу. Они ничего не боятся, вот и безнаказанно разгуливают здесь, маскируясь под народную армию, - ответил Абу.
        - Может ты и цель их выяснил?
        - Об этом они не говорили, мой друг. Их цель можно вывести из наблюдений.
        - Каких наблюдений?
        - Суди сам, они взяли в плен не любого, а только тех, кто … - Абу замолчал, видя, как их охранник зорко, будто рентгеном, смотрит в их сторону. Когда тот успокоился и отвернулся, осматривая морской горизонт, то Абу продолжил. - Знаком с магией вуду.
        - То есть, меня и тебя. Да, не поспоришь, нас взяли избирательно.
        - Пригласили, - поправил Абу, - да, да, пока, пригласили. Ну, а то, что меня немного помяли, так это у них, что-то вроде визитной карточки, кому-то из их высокопоставленных командиров потребовались люди с нашим опытом и умением.
        Разговор друзей был прерван восторженными криками солдат, повстававших со своих мест и подняв над собой автоматы. На горизонте появилась белая яхта. Когда она подошла ближе, то можно было рассмотреть в ней вооруженных людей, так же голосно приветствующих своих товарищей на берегу.
        Яхта была небольшой, моторной, старой, но на ходу. Она стремительно, словно птица, подошла, замедлив ход, к причалу, где ее ждал Вазар и его люди. Салех не сразу заметил в лодке четверых пленников, у них был тот же цвет кожи, что и у их похитителей, но жалкий внешний вид их разительно отличался. Лица их выражали беспокойство и страх, переплетающийся с покорностью и обреченностью. Эти четверо молодых мужчин, прижавшись друг к другу, словно ягнята, которых вели на бойню, безропотно, опустив руки и зажав их между ног, сидели на корме. Трое опустили безвольно головы на грудь, а четвертый пленный с опаской смотрел на своих ликующих похитителей, подобно рабу, глядящему на своих хозяев.
        Салех и Абу никого из этой четверки пленных не знали. Их затолкали в лодку, все погрузились, и яхта отъехала. Невооруженным глазом было видно, что путь она держала на север. В лодке было так много людей, что они сидели друг с другом, касаясь плечами. Пленных держали отдельно, под бдительным надзором. Салех, Захра и Абу сидели вместе. Из-за большого числа людей, находящихся рядом, они всю дорогу молчали, лишь изредка бросая изучающие, беспокойные взгляды.
        Поездка была утомительной, пленные были голодны, один из них захотел пить, ему отказали.
        Другой пленный обделал свои штаны, толи от страха, толи от недержания. Спустя несколько часов быстрого хода яхты, она круто повернула, сменив траекторию пути на градусов сорок пять.
        Абу шепотом сказал Салеху:
        - Видать, в Саудовскую Аравию путь держим.
        Солдаты, по приказу командира, оголили торс и положили на дно лодки автоматы. Это было сделано для предосторожности. Дело в том, что по Красному морю ходили корабли, проплывали яхты, мелькали одиночные рыбацкие суденышки. Вазар не хотел, чтобы заметили его вооруженных людей на границы, и потому предостерегся.
        На горизонте появилось очертание берега, вскоре вдали замаячил небольшой катер с вооруженными людьми. Вероятно, они были знакомы с Вазаром, так как обменявшись с ним парой приветственных фраз, сопроводили яхту к пристани, расположенной в тихой удобной лагуне с кристально чистой водой.
        Пока солдаты были заняты подготовкой к причаливанию яхты, разговор между друзьями возобновился.
        - Ты говоришь, что кому-то понадобилось наше искусство, - начал в полголоса Салех. - Но зачем тогда им понадобилось сразу два мага вуду?
        - Не знаю, для меня это тоже загадка. Я размышлял над ней всю дорогу, - ответил Абу.
        - И к какому ты пришел выводу? - спросил Салех.
        - В Саудовской Аравии много богатых людей, шейхов, может кто-то не скупится с деньгами. А может, хотят проверить, чья магия сильней, тому и доверят задание. Во всяком случае, от этих ребят у меня мурашки по коже проползают. Не доброе они затеяли.
        На берегу всем пленным завязали глаза, а на голову накинули какую-то черную ткань, покрывшую тело до пояса. Пленных погрузили на машины и отправились в путь.
        Машины тряслись всю дорогу, от многочисленных ухабов и камней, встречающихся в этой местности. Спустя несколько часов тяжелой езды, машины остановились вблизи города Мекка, расположенной в горной местности на западе Саудовской Аравии. Но пленные об этом не знали, они могли лишь догадываться о пути следования машин.
        Пленных вывели по одному, затем завели в какое-то просторное одноэтажное помещение. Затем сняли накидки и развязали глаза. В призрачном свете настольной лампы, расположенной в глубине помещения, схожего с бараком, вдоль стен виднелись решетчатые камеры. Помещение напоминало тюрьму. Четверых пленников заперли в одной из камер, Салеха с дочерью закрыли в другой камере, а Абу затолкали в третью, по соседству. Еще две камеры, укрываемые мраком, туда свет лампы не доставал, по-видимому, пустовали, они располагались напротив тех, в которых разместили прибывших пленников. Солдаты покинули пленных, заперев накрепко решетчатые двери камер.
        Четверка пленных, закрытых в одной камере, покорно села на деревянный пол, опустив и прижав головы к коленям.
        - Они смирились со своей участью, - бодро сказал Абу, глядя сквозь решетчатые стены соседней камеры.
        - А мы? - спросил Салех, усаживая дочь рядом с собой, оперевшись о каменную стену.
        - Пока солнечный луч бьется, пытаясь заглянуть в то единственное окно, - Абу указал на крошечное окно, расположенное почти под потолком в конце коридора, - я не теряю надежды.
        - Скажи, только честно, ты все еще веришь в заказ какого-нибудь шейха? - спросил Салех.
        - Хм, да, ты прав, - соглашался Абу, потирая подбородок, и задумавшись о чем-то.
        - Это скорее схоже с тюрьмой, чем с пятизвездочной гостиницей.
        - Я бы согласился и на трехзвездочную, - добавил Абу. - Уже темнеет.
        - Как ты определил?
        - По исчезающим лучам солнца, - ответил Абу. - Посмотри в окошко.
        Салех взглянул в левую сторону коридора и заметил, как окно потемнело. - Что-то быстро.
        - Это от страха перед неизвестностью. Время всегда бежит быстрей, когда миг смерти приближается.
        Захра заснула сразу, она была утомлена поездкой и недосыпанием. Салех поднял с пола накидки, которыми накрывали их во время переезда, чтобы они не видели, куда их везут. Он заботливо укрыл дочь, которая умостилась на бок, подложив под голову руки, а затем подошел к решетчатой стене соседней камеры, где его ждал Абу, и тяжело опустился на пол, прислонившись к решетке. Два друга сидели рядом, притулившись, сидя, по разные стороны решетки.
        - Как она? - спросил Абу.
        - Она сильная, выдержит. Немного утомилась дорогой. Меня волнует эта безысходность и неясность. Зачем мы им понадобились?
        - Завтра узнаем, наверное, они кого-то ждут, - предположил Абу.
        - Я слышал, что они едут к какому-то Курбану.
        - Кто это? - спросил Абу.
        - Их босс, командир.
        Друзья тихо переговаривались, вспоминали прошлое, гадали о будущем, пока свет в лампе не погас, и все не погрузилось во мрак.
        Утром их разбудила хлопающая дверь и грубый голос солдата по имени Иса. Из единственного окошка, расположенного в конце коридора, струились желтые лучи утреннего солнца, пытающихся пробиться внутрь мрачного помещения.
        Все проснулись и сонными глазами глядели на проворного молодого человека. Иса добавил керосин в лампу и зажег ее, увеличив фитиль. Затем вышел во двор, и вновь вошел, держа в руках бидон. Положив его на пол, чтобы принести пластмассовую одноразовую посуду - узкие тарелки и ложки. В них он половником налил густой суп и раздал завтрак по камерам, просовывая тарелки под решетчатые двери камер.
        - Кормят, значит, мы нужны им, - сделал вывод Абу.
        Салех поднес тарелку дочери, схватившей ее обеими руками. Девушка уплетала завтрак, словно не ела неделю. Отец нежно гладил ее, проводя рукой по упругим коротким черным волосам.
        - Ешь, если хочешь, можешь взять мою порцию, я не голоден, - сказал Салех.
        Внимание Абу привлек солдат, раздающий завтрак. Он уже поднял полупустой бидон, но вместо того, чтобы покинуть помещение, он подошел к темной камере напротив. Только теперь Абу понял, что эта камера не пустовала. В ней был еще один пленник. Это был какой-то низкорослый старик. Черты его лица были скрыты мрачными тенями. Он подполз к двери, взял тарелку и удалился в темный угол, из которого вскоре послышалось жадное чавканье и смоктание.
        - Да, еще один бедняга, - сказал шепотом, чтобы не услышал солдат, Абу, сообщающий новость своему другу, кормящему дочь. Салех не сразу понял, что хотел сказать его приятель хриплым, непроснувшимся голосом. Но когда увидел его руку, указывающую в сторону темной камеры, то догадался, о чем идет речь.
        - Там они держат старика, - пояснил Абу. - Он так накинулся на еду, что чуть не перекинул тарелку.
        Солдат покинул помещение, громко захлопнув за собой деревянную дверь.
        Пленники позавтракали, разбрелись по углам узких камер, застыли в согнутых позах, сидя на деревянном полу.
        Теперь лучи лампы, с увеличенным фитилем, доставали до их камер, и Абу мог видеть темный скрюченный силуэт старика, видимо, дремавшего на полу. Салех и Абу вновь подсели друг к другу и стали переговариваться через решетку камер, уже не страшась быть услышанными.
        Глава 8. Бокор
        Утро, хоть и едва заглядывающее в их убогий барак своими желтыми лучами, освободило их от той пелены страха, который покрыл их своими беспросветными тенями неведенья. И друзья продолжили беседу о своей ситуации, в которой они невольно оказались. Они даже пробовали на прочность решетчатые двери, пытаясь поднять их, чтобы сдвинуть с петель. Затем царапали деревянные доски пола, пытаясь отыскать в них щель, но и это не помогло, под досками оказались камни, той же породы, из которой были сложены стены просторного барака. Абу даже пытался заговорить со стариком, но тот все молчал, не выходя на свет из своего темного угла.
        - Он боится, напуган, - сделал неутешительный вывод Салех. - Ты его не разговоришь. Да и вряд ли он знает о цели нашего пребывания здесь.
        - Но может это наш коллега? - вдруг сказал Абу.
        - Это вряд ли. Те, кто посвятил себя нашему ремеслу, отличаются завидной смелостью, не то что эта четверка мужчин, спрятавшаяся, словно мыши, пойманные в мышеловке. Они не идут на контакт. Эй, вы! - он обратился к соседней камере, из которой не было ни звука, - трусы.
        - Оставь их. Это какие-нибудь крестьяне, убитые горем, и может заложники, напуганные, будто кролики, - сказал Абу.
        - Папа, мне страшно и холодно, - вдруг низким голосом сказала Захра.
        Салех подсел к дочери, чтобы ее успокоить.
        - Ну вот, доволен, ты напугал ее, - сказал Абу. - Мы не в том положении, чтобы вести активные действия, тем более, отсюда, вдали от нашей земли.
        - Так может нам, как и тем крестьянам, умолкнуть и безропотно ждать конца. Они, наверное, и с жизнью уже попрощались. Покорное, безголосое племя.
        Абу сел на прежнее место.
        - Да, по-видимому, нам остается только ждать, - заключил Абу.
        Он успокоил дочь, которая была так слаба, что улеглась на бок, положив голову на колени отца, и заснула.
        Салех и Абу не громким голосом продолжали разговаривать между собой. Убедившись в том, что побег невозможен, друзья стали рассказывать друг другу о своей жизни: что видели, чем занимались, где бывали.
        Так прошло время, час за часом, до самого вечера, когда желтые лучи, проникавшие сквозь дальнее окошко, вновь не стали отползать наружу, уступая призрачным теням, наполняющим барак. В помещении оставался свет лишь от лампы, которая все еще горела, отбрасывая тени от себя.
        С приближением вечера в помещение вошел Иса с бидоном.
        - А вот и ужин, - сказал Абу. - Два раза кормят.
        На ужин была каша и стаканчик чая.
        Абу попытался, на свой риск, заговорить с солдатом, но тот лишь грузно молчал, всовывая пленным тарелки, словно он кормил домашнюю скотину. Убедившись, что он все выполнил, Иса долил в лампу керосина и вышел, захлопнув, но не заперев дверь.
        - Он не запер нас, - заметил Абу.
        - Тебе не показалось? - спросил Салех. - Ты знаешь, я не заметил. Может замок тихо щелкнул, вот ты и не услышал.
        - Там висел старый, большой замок, - сказал Абу. - Когда он выходил еще утром, я видел в его руке этот замок. Такой тихо не закроешь. А открывал он его разве тихо?
        - Да, ты прав. Когда замок открывался было слышно, - согласился Салех. - Думаешь, он забыл запереть?
        - Или специально не запер.
        - Чтобы мы могли сбежать? - догадался Салех. - Но ведь двери камер заперты, как мы их покинем?
        - Это шанс, но как им воспользоваться, если дверь и вправду не заперта?
        - Там может быть охрана, ты забыл, - напомнил Салех.
        Абу, прикусив губы, поднявшись на ноги, стал беспокойно расхаживать по тесной камере, раздумывая над возможностью побега. Промотав десятка два кругов, он вдруг остановился и сказал подавленным голосом, каким говорят путники, очутившиеся в темной пещере, где дремлет свирепый медведь гризли:
        - Здесь что-то не так. Я чувствую, что-то здесь не так. Нас должны были убить, но почему-то оставили в живых. Почему? - спрашивал Абу сам себя. Он терзался этими вопросами, не обращая внимания на окружающую обстановку. В мыслях он ушел глубоко в себя.
        Своими странными восклицаниями и непонятными вопросами он напугал не только Захру, но и привел в беспокойство Салеха.
        Абу неожиданно развернулся, будто охотник, учуявший дичь, и стал пристальным тревожным взглядом всматриваться в дальнюю стену, расположенную за лампой, и скрытую тенями. Туда едва доставали самые длинные лучи лампы. Абу изо всех сил пытался разглядеть, скрытую темнотой, царившей в бараке, стену и ту обстановку мебели, расположенной возле нее. Все, до чего достал его взгляд, хотя он и пытался расширить зрачки, оказалось лишь темными деревянными ножками какого-то низкого стола.
        Абу подошел к решетке и попытался залезть на нее, чтобы разглядеть призрачную стену, укрытую темнотой с высоты, но ему это не удалось - слишком узко были расположены прутья решетки, зацепиться за них ногами было невозможно.
        - Что ты делаешь? - беспокойно спросил Салех.
        - Там что-то есть, - ответил Абу. Он, ругаясь, отошел от решетки и сел на пол, беспомощный, утомленный желанием своей новой идеи или какой-нибудь безумной мысли.
        - Тебе не мешало бы поспать, - предложил Салех.
        - К черту сон, там что-то есть, говорю я тебе.
        - С чего ты взял это? - спросил Салех.
        - Не знаю, чутье, - ответил быстро Абу. - А запахи, тебе они ни о чем не говорят?
        - Какие еще запахи? - удивился Салех.
        - Они не кажутся тебе знакомыми?
        Салех вдохнул воздух, словно пробуя на вкус воду.
        - Немного затхло … трава какая-то, свежая, запах гари от лампы и все, - сделал вывод Салех.
        - Ты потерял нюх, - вторил ему Абу. - Лампа действительно горит, распространяя гарь, но там, дальше, за ней… Там что-то иное, что-то знакомое, и это не какая-нибудь трава, это …
        - Ты прав, если бы ты не сказал это слово: «знакомое», я бы также не чувствовал, как до сих пор. Ты прав, это что-то знакомое, близкое, словно я нахожусь …
        - Дома, - добавил Абу.
        - Да, верно, в своей комнате, где …
        - Где находится на полках все то, что составляет наше ремесло, предметы, без которых не мыслимы обряды вуду, - от этой чудовищной догадки, Абу привстал, какая-то жуткая мысль пролетала в его сознании.
        Почти бесшумно открылась решетчатая дверь камеры, расположенной напротив, той самой, темной, где сидел, сжавшись, старик. Словно из мрака, отделился темный зловещий силуэт. Старик совершенно спокойно вышел из камеры и побрел уверенным шагом, по коридору, мимо камер, в направлении светящейся лампы.
        В призрачном свете лампы, чьи лучи немного осветили темный силуэт старика, Абу судорожно изучал контуры его старческого лица, покрытого глубокими морщинами и изборожденными жуткими старческими складками. Абу глядел, не отрываясь, словно читая запретную тайную книгу.
        - Колдун, - зашипел, прерывисто, на выдохе, таинственно и зловеще Абу. Он протягивал каждую букву, особенно в последнем слоге, как бы предавая весь ужас, охвативший его, значению этого слова.
        Салех и Захра сидели молча, с открытыми ртами, разглядывая темные контуры низкого старика.
        Четверо пленников, словно стая испуганных мартышек, глядели на старика, медленно проходящего мимо них, будто ползущего удава.
        Старик подошел к столу, взял лампу, и направился к темной стене.
        Лампа осветила множество полок, на которых стояли разных размеров глиняные сосуды. На стене, кроме полок, виднелись засушенные всевозможные травы. У стены находился широкий стол, на котором Салех заметил несколько ножей, какие-то мелкие предметы, напоминающие амулеты, рядом лежали шкуры каких-то животных, несколько чашек и множество свечей. Старик зажег свечи, кропотливо, не торопясь, как человек, готовившийся к тайной трапезе.
        Все молча следили за действиями старика. Дальний угол осветился под действием зажженных свечей, расставленных стариком по полкам и на столе.
        В этом, хотя и отдаленном, свете, Салех сумел различить некоторые черты лица этого загадочного старика. У него были короткие черные волосы, местами тронутые сединой, небольшая черная бородка, окрашенная белым, седым волосом внизу. Салех не мог разглядеть его рта, ему казалось, что рот отсутствовал. Видимо, губы этого старика были настолько узки, что их и вовсе нельзя было разглядеть, от этого его лицо казалось еще более зловещим. Человек без рта.
        Старик, перебирая предметы у стола, переворачивал, растирал, сдавливал какую-то смесь в сосудах, словно он находился на своей кухне, у себя дома.
        Наконец, старик повернулся к молчаливым зрителям, напуганным до смерти, и уверенным проворным шагом перенес лампу на прежнее место. Теперь старик был ближе к решетчатым камерам, и Салеху было видно лучше лицо старика. Он еще раз отметил для себя глубокие морщины, расписанными на лице старика, словно тайные арабески, зловеще украсившие его. Салеху показалось, что старику, судя по его дряблой коже и обвисших складках на шее, должно быть не менее ста лет. Но эта догадка никак не шла с проворством, с каким он уверенно апробировал у стола, и твердым, не совсем старческим шагом.
        Поставив лампу и увеличив свет в ней, старик обернулся к камерам, откуда безвольно, со страхом глядели на него люди. Без всякого выражения на лице, он посмотрел на пленников, разглядывая их в камерах. Только теперь Салех смог разглядеть глаза этого старика. Его черные, как ночная мгла, глаза, быстро бегали от одной камеры к другой, от одного пленного к другому, казалось, от этих гипнотических страшных глаз ничто не могло ускользнуть, даже в неясном, призрачном свете лампы. Салеху показалось, что этот старик мог видеть и в темноте, без всякого света.
        Старик чуть раскрыл рот, оголив прекрасный, стройный ряд белых, здоровых зубов. Казалось, что он зловеще улыбался, но его черные глаза, остановившись на ком-то, не выражали чувство радости или удовлетворения. После зрительного испепеляющего осмотра старик направился к освещенному столу, где его ждали разложенные предметы колдовства.
        - Пап, кто это? Мне страшно, - тонким, испуганным голосом спросила Захра.
        Салех, размышляя над вопросом дочери, вопросительно посмотрел на Абу, он понял, по реакции друга, что тому известен этот странный старик.
        - Ты его знаешь? - спросил Салех.
        Абу наконец отвел взгляд со старика и озадаченно посмотрел на друга.
        - Его зовут Абрафо, - сказал Абу так тихо, что Салех едва расслышал. Салеху пришлось немного подвинуться ближе к решетке, чтобы услышать его слова. Захра прижалась к отцу, ища защиты.
        - Это бокор, - сказал Абу.
        - Пап, а кто такой бокор? - спросила Захра, услышав слова Абу.
        За Салеха ответил Абу:
        - Это жрец, практикующий черную магию.
        - А что он может? - спросила Захра.
        - Он многое может, - ответил Абу. - Например, он может оживлять мертвых.
        - Но зачем это нужно?
        - Чтобы вредить другим. Он испытывает наслаждение, убивая или заставляя страдать людей.
        - А что он сейчас делает?
        - Возможно, создает какой-нибудь талисман, населенным злыми духами бака. Все это он делает не для добрых целей.
        - Но зачем? - спросила девушка, не понимая слов Абу.
        - Если он овладеет чьей-то душой, то эта душа не покинет землю, она будет блуждать по ней и приносить неудачу людям. Она будет слугой бокора.
        - Но ведь души освобождаются от грешных тел и становятся чистыми, - возразила девушка, вспомнив слова отца. Все ее годы только он был ее учителем.
        - Каждый человек содержит в себе злое начало, - ответил Абу, обладающий большими знаниями, чем Салех. - Пока душа находится в теле, она контролируется сердцем и разумом. Поэтому человек еще может успокоить зло внутри себя, не дать ему выйти наружу. После смерти мозга, и разрушения сердца - центра страстей, душа выходит из повиновения. Вот здесь ее и ловит в свои расставленные сети бокор, словно ужасный паук, пожирающий человеческие души.
        - Но зачем ему это нужно?
        - Он - зло, он продал свою душу при жизни, - продолжил Абу. - Однажды он вошел в мир духов, где обитает Лоа и вызвал его брата - тень Лоа. Это ужасный дух, дух темных сил. Это он открыл ему вход в темный мир. За это Абрафо приносит ему все новые души, а сам наслаждается муками людей, отнимая их души. Зло творит зло. Имя духа зла - Калфу. Лучше, дитя мое, не произносить это имя вслух. У Калфу везде есть уши. Зло никогда не отдыхает.
        - Ты знал Абрафо? - спросил Салех.
        - Мой дед был хорошо знаком с ним. Я думаю, что Абрафо хорошо знает и меня. Зло мстительно, это его главное свойство, оно никому и ничего не прощает, оно ждет своего часа, когда может нанести решающий удар.
        - Ты сказал, что твой дед был с ним знаком.
        - Да, это было давно.
        - Но, сколько же лет этому колдуну?
        - Думаю, больше ста. Зло вечно. Вероятно, помогая злу, он увеличивает, каким-то образом, свою никчемную жизнь. Мой дед всегда боролся, противостоял Абрафо, пока тот …
        - Что?
        - Мой отец, полный сил и здоровья, поклявшийся на могиле своего отца отомстить, умер при весьма странных обстоятельствах. Его тело нашли в его доме, кругом были расставлены какие-то предметы для какого-то тайного обряда.
        - Что это за обряд? - спросил Салех.
        - Мой отец хотел мне что-то поведать, но при жизни он всячески оберегал меня от этой тайны. Теперь я понял, что это была за тайна, - Абу замолчал на время, как бы собираясь с мыслями. - Это черная магия, она передается из поколения в поколение, и тот, кто раз войдет в ее омут, не будет иметь дороги обратно. Отец и дед знали об этом и потому держали меня в неведении. Так я был защищен. Абрафо не мог найти меня, но … видимо, его магия сильней, она не знает границ.
        - Но зачем же твой дед и отец изучали этот ритуал черной магии?
        - Я только могу догадываться, - отвечал Абу. - Вероятно, они поклялись избавить мир от Абрафо и его злого колдовства. Его черная магия была превосходной, о ней ходили легенды, лучше его не было. Его искусство было непревзойденным. Многие завидовали ему и поплатились за это. Он отнял их жизни, а души навеки поработил. Это страшный человек. Если есть на свете зло, то оно выглядит именно так. Говорят, что он ушел от людей, когда те прокляли его. О нем никто ничего толком не знал. Одни говорили, что он умер, другие, что он умер наполовину.
        - Как это, наполовину? - спросила Захра.
        - Он остановил свое сердце, и жизнь в его теле замерла, но он и не умер. Жизнь каким-то образом поддерживалась, хотя и в слабом теле, подобно жертвы осы, ужалившей ее. Тело мертвым кажется, хотя жизнь в нем не ушла.
        - А душа? - спросил Салех.
        - Все это он сделал, чтобы освободить свою терзаемую душу. Его душа бороздила в темном мире, где обитают злые духи. Видимо, так он окончательно перешел на сторону зла. Теперь он ничего не может поделать с собой. Это великий маг, ему поддались многие, если не все, тайны мироздания.
        - Ты восхищаешься им? - спросил Салех.
        - Я удивляюсь и ужасаюсь его колдовством, - ответил Абу.
        - Это было давно, но с чего ты взял, что это Абрафо?
        - Это он, говорю тебе, это он, - повторял Абу, глядя глазами восхищенного ученика на творящего учителя. - Когда погиб мой отец, он оставил мне письмо. В нем были приметы его убийцы. Он знал, что убийца близко подобрался к нему и уже не отпустит из своих мертвецких зловещих лап. Маг состарился, но ужасающие его черты не исчезли. Это клеймо, оставленное природой навеки, пометившей зло, - Абу умолк, погрузившись в раздумья.
        - Пап, а у магов вуду есть оценка их мастерства? - спросила Захра.
        - Да, милая, есть. Нужно пройти ряд уровней, прежде чем ты станешь магом.
        - И какой последний?
        - Их три, последний зовется асогве.
        - Это больше сана священника? - спросила Захра.
        - Ну … пожалуй, этот третий уровень можно сравнить с саном епископа в христианстве, так как они могут посвящать других жрецов.
        - А Абу может это делать?
        - Да, у него третий уровень, - ответил Салех.
        - Тогда он может посвятить меня, и я стану магом, как и он.
        - Зачем тебе это? - спросил отец, гладя дочь по голове, нежно касаясь ее волос.
        - Я хочу сразиться и победить этого колдуна.
        - Это очень самонадеянно, - ответил Салех, - и глупо.
        Захра выпучила губы в знак недовольства и несогласия с отцом, который, как ей казалось, всегда сдерживал ее порывы и стремления в образовании магии вуду.
        Что-то произошло, что-то тревожно разбудило Абу, и он встрепенулся, подобно сторожевому псу, почуявшему беду. Вслед за ним поднял голову и Салех. Только Захра, словно наивный ландыш, дремала в тени, ничего не чувствуя, наслаждаясь тишиной. Причиной этих волнений, вызванных в сердце Абу и Салеха, был все тот же освещенный угол в конце коридора. Там, словно что-то пробудилось, зашевелилось, пришло в действие.
        Абрафо вышел из-за рабочего стола, видимо, кончив свои приготовления, и проворной поступью направился в сторону пленных. Все не сводили с него глаз, кроме Захры, которая была утомлена и охвачена полудремой. Отец не стал ее тревожить. Абрафо подошел к камере, где находились Салех и его дочь. Абу, видя явную заинтересованность колдуна его друзьями, принял это на свой счет, и яростно, подобно хищному зверю, бросился на решетчатую дверь.
        - Мразь! Убийца! Ты пришел за моей жизнью, так бери ее, я не боюсь тебя, слышишь, ты …, - он вцепился обеими руками в решетку и начал ее неистово терзать, гремя металлом. - Не трогай их! Возьми меня, тебе ведь моя душа нужна, - он сильно ударил решетку, пытаясь отбросить ее, но металл лишь загрохотал. Он отошел от решетки и спокойно, без судорожных волнений и буйств, произнес. - Я готов умереть, но не трогай их. Они здесь не причем. Убей меня, как ты убил моих близких - отца и деда. Мы объединимся втроем в твоем мрачном мире и сразимся с тобой.
        Абрафо не обращал на Абу никакого внимания, пока тот не замолчал, он лишь бросил на него взгляд, полный презрения и отвращения, и вновь посмотрел в сторону Салеха.
        - Заклинаю тебя, если ты причинишь им страдания, я найду тебя на том свете и разорву на части, я буду преследовать тебя …, - вновь начал неиствовать Абу.
        - Что ты можешь знать об ином мире, - вдруг заговорил Абрафо, - ты смешон и жалок, будто муравей, мечтающий отомстить богу.
        Абу умолк, он был поражен терпением Абрафо. Он рассчитывал покончить с этим делом, лишь бы Абрафо отпустил ни в чем не повинных, дорогих ему людей. Но Абрафо был упрям и настойчив, его трудно было отвлечь и вывести из себя, обливая его грязью. Он был хладнокровен в делах и практичен в действиях.
        Абрафо отворил ключом решетчатую дверь и жестом показал, что он приглашает Салеха на беседу. Тот покорно вышел из своей темницы и пошел за Абрафо. По дороге Салех оглянулся, бросив быстрый взгляд в темную камеру, пытаясь разглядеть в ней дочь. Видимо, она спала, потому что Салех не увидел ее темного силуэта у решетки.
        Следуя по коридору за Абрафо, Салех не мог не обратить внимания на выплывшие из темноты перепуганные и подавленные лица крестьян, они, словно стая жалких мышей, загнанных в мышеловку, пугливыми глазами взирали на него, их лица выражали сочувствие.
        Абрафо о чем-то говорил с Салехом, тот сперва слушал, потом задумался и что-то дерзко ответил ему. После этого Абрафо проводил, совершенно невозмущенно, Салеха обратно, в камеру, и запер его там, а сам вернулся к себе, продолжив свою работу.
        Абу, чье желание узнать суть разговора Абрафо и Салеха возросло до небес, прильнул к боковой решетке и спросил:
        - Что он тебе сказал? Чего хотел? - в сознании у него промелькнула мысль, что Абрафо может как-то использовать Салеха, в борьбе против него. Но потом он эту мысль отверг, так как вспомнил, что он сам вручал Абрафо ключ к своей душе, но тот почему-то никак не среагировал на его предложение.
        Салех тяжело опустился рядом со своей проснувшейся дочерью.
        - Пап, ты где был. Я проснулась, тебя не было. Потом я опять уснула. Мне казалось, что ты далеко от меня, - сказала Захра.
        - Нет, нет, я здесь, - он с отцовской любовью погладил ее по плечу, успокаивая ее возбужденное сознание. - Все в порядке, - затем он повернулся к своему другу и томно посмотрел на него.
        Абу понял, что ничего хорошего не произошло.
        - Ну, не томи, чего он хотел? - настаивал Абу.
        - Он хотел мою душу, - ответил Салех.
        - Скотина! Тварь! - возмущался Абу, казалось, его гневу не было предела. - Что еще задумал этот проклятый мертвец?
        Абрафо, взяв в руки какие-то предметы, начал переносить их на стол с лампой, расположенный неподалеку от клеток с людьми. В призрачном желтоватом свете керосиновой лампы, Абрафо раскладывал груду предметов на столе так, чтобы это видели все, словно он делал это специально - для демонстрации. Слева он аккуратно положил большой широкий охотничий нож с зазубренным лезвием. Ручка этого меча была обернута шкурой недавно убитого животного. Она была еще свежая, до конца не вычищена от крови, не сухая, она казалось, еще живой. Напротив, Абрафо, осторожно, двумя руками положил глиняный амулет, на котором был выгравирован символ духа мертвых, изображавший белую змею, обвивавшую надгробную плиту.
        После этого, колдун громко назвал имя.
        - Имад!
        В тот самый момент, как он произнес это имя, распахнулась входная дверь и вошли двое солдат. Одного все сразу узнали, это был Имад, низкий, худой мужчина лет тридцати. С ним был незнакомый молодой человек, вооруженный автоматом. Имад подошел к Абрафо, как подчиненный к боссу, пригибаясь, и, выслушав приказания хозяина, с покорством слуги, кошачьей походкой подошел к камере, где находились четверо пленных. Он отпер двери камеры, выхватил одного из пленников, наугад, и вытолкал его в коридор. Бедняга спотыкнулся, перелетел кубарем и распластался на полу. Имад запер дверь, перешагнул через тело пленного, перекинулся парой слов с колдуном, кивая, при этом, головой, и ухватив пленного за ноги, утащил его за собой в двери.
        Дверь хлопнула, издавая глухой звук, вселяющий в сердца пленных неистовый страх и трепещущее волнение. Спустя минуту за дверью послышался какой-то приглушенный крик отчаяния, после этого настала мертвая тишина.
        Дверь распахнулась и Имад вошел с каким-то предметом, схожим с мокрым черным комком. Он аккуратно передал его в руки Абрафо, и, бросая на последок злобную улыбку пленникам, исчез в проеме двери. Мокрым комком, который принес Имад, была свернутая, вырезанная полоской человеческая кожа, еще окропленная кровью. Со спокойствием мясника на рынке, и равнодушием убийцы, Абрафо развязал кожу животного с ручки зазубренного ножа, и намотал на нее человеческую, окровавленную кожу, затем он привязал глиняный амулет с изображением змеи, к ручке ножа. После этой жуткой сцены, колдун чуть надрезал ножом свою ладонь и окропил нож и амулет несколькими каплями своей крови.
        Красные капли упали на холодную сталь и в тот же миг поглотились ею, амулет тоже втянул внутрь себя каплю крови колдуна. Обряд духов мертвых был выполнен, и колдун готовился к чему-то более сложному и зловещему.
        Абрафо со зловещим выражением лица подошел к решетке, за которой находился Абу.
        - Ты готов выполнить свое желание? - спросил он у остолбеневшего Абу.
        - Да, - подумав, ответил Абу, - но ты должен опустить их, - он указал на решетку, где томились в испуге Салех и Захра. - Тогда я отдам тебе свою душу, но не раньше, чем ты их отпустишь.
        - А с чего ты взял, что меня интересует твоя никчемная душа? - спокойно сказал Абрафо.
        Абу был в замешательстве, ведь он считал, что колдун просто сводит счеты с ним, за дерзость его родных, которые когда-то смело выступили против Абрафо. Абрафо презрительно глядел на Абу, стоящего с открытым ртом и гадающего об истинном смысле его слов. Пока тот размышлял, пытаясь проникнуть в злобные планы колдуна, Абрафо сделал пол шага к решетке, разделяющей его и Абу, и резким движением руки, всунул зазубренный нож в грудь Абу по самую рукоятку. Абу прижался к решетке, схватив ее мертвецкой хваткой, сжав пальцы на ней. Его лицо, перекошенное страшными предсмертными мучениями, сблизилось с холодным выражением лица убийцы. Последний раз Абу взглянул в черные, казалось, бездонные, глаза Абрафо, пытаясь запомнить и отразить навек, его образ.
        - Мы еще встретимся, - судорожно, препинаясь, вымолвил Абу.
        После этого его тело вздрогнуло под действием жуткой судороги, и он упал на спину. Его руки находились в той же согнутой позиции, когда он в последний, предсмертный час, увидел черные зрачки Абрафо. Его скрюченные пальцы, казалось, все еще сжимали решетку, не желая ее выпускать.
        - Убийца! - невольно вырвалось из уст Салеха, закрывшего ладонью глаза дочери.
        Абрафо, не обращая внимания на голос Салеха, подошел к столу и положил на него окровавленный нож. Потом он позвал Имада, тот ворвался в помещение, как преданный и послушный пес. Услышав приказание хозяина, он выволок покойника на освещенное место - в центр помещения, напротив стола с лампой. Бледные лучи лампы осветили вмиг всю трагедию и подступные ужасающие деяния колдуна.
        Абрафо махнул рукой, и его верный слуга исчез, покинув помещение.
        - Папа, мне страшно? - тоненьким, тихим, умоляющим голоском, сказала Захра на ухо отцу. - Что они хотят с ним сделать? Он ведь убил его, правда?
        Отец не знал, что ответить. Больше всего на свете он хотел, чтобы ее здесь не было, чтобы она не видела всех этих жутких сцен убийств.
        - Что этим людям надо от нас? - продолжала вопрошать перепуганная девушка. Она взглянула преданным взглядом в озабоченные и беспокойные глаза отца, затем, словно прочитав в них ответ, сказала, вспомнив его учения:
        - Они могут отобрать у нас дом, родину, все наши вещи, сковать страхом наши тела, но они не смогут проникнуть в наши мысли и похитить наши мечты.
        Он отвел взгляд, опустил глаза и обнял ее голову, прижимая ее к груди. Она услышала его, тревожно бьющееся, сердце, и оторвав голову, и вновь бросив пронзительный взгляд преданного ученика, посмотрела ему в глаза.
        Тяжело выдыхая, словно избавляясь от какой-то тяжести, он ответил ей:
        - Ты ошибаешься. К сожалению, и мечты они могут отнять у нас.
        Помолчав немного в раздумье, он продолжил, словно его посетила одна из тех спасительных мыслей, которые появляются у нас в тяжелые, казалось, безвыходные, минуты:
        - Ты верь мне, с тобой все будет хорошо, я не допущу это зло, и сделаю так, что оно сгинет.
        Девушка, в знак согласия и понимания, искренне качнула головой.
        - Я знаю, папа, ты справишься. Я верю в тебя.
        Тем временем, Абрафо приступил к какой-то тайной черной магии. Он стал что-то шептать себе под нос, прочертил мелком круг так, чтобы труп Абу находился в центре, потом принялся что-то делать на своем страшном окровавленном столе, где керосиновая лампа все еще бросала бледные лучи, освещая зловещее место. Вдруг он остановился, и повернувшись лицом к камере Салеха, торжествующе произнес:
        - Если ты против меня, то отойди в сторону; если ты за меня, то смотри и восторгайся мной! - громко сказал Абрафо, пытаясь привлечь внимание Салеха.
        Эти слова были направлены именно Салеху, отказавшему ему. Он уже начал жалеть об этом. Умер его друг, а рядом сидела на корточках, прислонившись к его груди, родная дочь. Во что он втянул ее? Почему так все произошло? Почему он, помогая людям столько лет, не смог предвидеть собственного будущего? А может оно было для него закрыто, тая в себе некую цель, которая еще не наступала. И он, Салех, был выбран для исполнения этой цели. Сколько еще людей должно было умереть, чтобы эта злобная тварь, трясущаяся над столом, успокоилась?
        - Что ты собираешься делать? - спросил Салех с замиранием в сердце.
        Он сразу же пожалел о том, что спросил колдуна.
        - Ты первый все узнаешь, - сказал Абрафо, не поворачиваясь к нему.
        Абрафо нагнулся над мертвым телом. Он отрезал прядь волос и срезал пару ногтей. Все это он бросил на стол для дальнейших приготовлений, необходимых еще в обряде. Затем он, из какой-то баночки, вылил на белую окружность, начерченную мелом, жидкость красного цвета, обойдя весь круг.
        - Папа, что он делает? - в ужасе спросила Захра.
        Хоть она и была напугана, но в ее любознательном сознании пробуждалось желание узнать истину. Она чувствовала себя человеком, попавшим в смертельную беду и стремящимся, во что бы то ни стало отыскать путь к спасению. Она собрала в себе все девичьи силы и начала спрашивать отца, не стыдясь и не боясь своих вопросов. В этом смелом и отчаянном сопротивляющемся юном сердце, происходила борьба, зарождался протест, вызывающий на бой страх, сковавший ее тело. Прижавшись к отцу и сжавшись в комок, Захра смотрела с надеждой на отца, словно моряк в часы бури, беспокойно глядит на призрачные контуры отдаленного берега.
        - Он разместил тело умершего в кругу и окрасил окружность кровью козла, - ответил Салех. Видя, как Абрафо чем-то посыпает круг, он сказал, - это кладбищенская пыль, перемешанная с очень ядовитой тропической рыбой.
        Абрафо рассыпал на полу порошок, а затем начал петь. Его голос навел безмолвных зрителей в такой неистовый страх, что они прижались к каменной кладке стены. Троих крестьян содрогала мелкая дрожь, овладевшая их вспотевшими, покрытыми холодной испариной, телами. Они покорно опустили глаза, словно домашние птицы, готовые к бойне.
        Абрафо все пел, неистово танцуя вокруг несчастного мертвого тела. Он разрезал безрукавку на мертвом теле и отбросил ее в сторону, за пределы круга. Потом он взял какой-то тонкий предмет со стола и начал выводить тайные символы черной магии на оголенном мертвом теле. Затем он окропил кровью четыре стороны в честь духа и отошел за круг. Пение закончилось и настала могильная тишина, которая казалась еще более зловещей, чем пение колдуна.
        Неожиданно, в камере, где находились трое крестьян, появилось волнение. Мужчины жались, вылезали от страха друг на друга, словно зажатые в угол лягушки. Они что-то увидели, и это привело их в безудержный страх, вытесняющий их души из собственного тела.
        Салех и Захра в ужасе посмотрели на труп. В слабом освещении они все же разглядели открывшиеся глаза мертвого тела. Колдовство колдуна подействовало, и труп ожил. Салех видел это впервые, хотя и знал об этой тайной магии. Он был поражен, но и увлечен, околдован могуществом черной магии и безграничными возможностями Абрафо, о котором слышал, из уст жрецов, легенды, в которые раньше не верил. Теперь, видя всю силу магии, в нем загорелось желание познать истину, узреть тайну, которую скрывают от непосвященных высшие жрецы.
        Салеху показалось, что Абрафо провел этот обряд так легко и непринужденно, что для него это было очень простым заданием. Он подумал, что Абрафо владеет куда более высокими знаниями, а его возможности запредельны. И все, что говорили о нем жрецы, не составит и десяти процентов того, что может этот колдун.
        Труп медленно, неуклюже поднялся и, слегка шатаясь, вырос перед Абрафо, словно поднявшийся труп из могилы. Абрафо взял что-то в руки и спрятал в карман. Затем он подошел к камере Салеха и отворил замок, открыв решетку наружу.
        Абрафо дал приказание своему зомби:
        - Иди ко мне.
        Тело шелохнулось, закачалось и неверной походкой оно двинулось в сторону Абрафо. Тело дошло до колдуна и остановилось, его глаза были открыты и тупо смотрели вперед, зрачки были неимоверно расширены, как у покойника, руки безучастно свисали.
        Бокор подошел к зомби, открыл его рот, нажал двумя пальцами на щеки и вложил в него горсть соли, которую прятал в руке.
        - Как тебя зовут?! - ледяным голосом, строго потребовал Абрафо.
        Тело сперва безмолвно шевелило языком, расталкивая соль внутри рта, потом закрыло рот, как бы пережевывая содержимое и, наконец, томно с расстановкой, но уверенно произнесло тянувшимся голосом:
        - Я Абу.
        - Твоего друга зовут Салех? - спросил твердым требовательным голосом Абрафо.
        Тело пошаталось, как бы вспоминая, а потом все тем же протяжным могильным голосом, выдало:
        - Друг.
        Убедив Салеха в том, что зомби был знаком с ним и даже помнил о дружбе с ним, отдал ужасающий и коварный приказ.
        - Убей его дочь!
        Приказ подействовал на зомби, как слова хозяина, и тело безропотно, повернувшись в сторону камеры, угрожающе двинулось на девушку, прижавшуюся неистово от страха к отцу и ища спасения у него.
        Слова, произнесенные бокором, как молот, ударил по сердцу Салеха, от ужаса, ожидавшего его и дочь, у него едва не ушла почва из-под ног. Он почувствовал дикую слабость в ногах, попятился назад, но почувствовав теплое, дрожащее тело дочери, искавшей в нем защиту, остановился. Отступать было некуда, позади была его дочь. Он собрался с силами, которые возникают у смелых и отчаянных людей, прижатых, загнанных в угол, и, выставив вперед руки, приготовился к смертельному бою.
        Мертвое тело бывшего друга Салеха вошло в камеру. Ситуация стала более зловещей. Неожиданно тело содрогнулось под сильным ударом ножа в спину, в область сердца. Абрафо весьма проворно бросил на голову зомби горстку костяной пыли и громоподобно произнес три слова: «Гузде, Барон Самеди» задом наперед. Это действо произвело такой сокрушительный эффект, что тело зомби остановилось, зашаталось, а потом рухнуло плашмя и уже не двигалось.
        Перед Салехом стоял Абрафо, и с презрением, высокомерно смотрел на испуганные лица.
        - Это всего лишь тело без души, - произнес, без сожаления, равнодушно, Абрафо.
        - Это все, на что ты способен? - как бы в защиту ответил Салех, но тут же осекся, пожалев выпущенных необдуманных слов ненависти.
        - Может, ты желаешь увидеть мертвую душу без тела? - спросил устрашающим голосом Абрафо.
        Салех знал о таком, но только в теории. Речь шла об астральном зомби, самом коварном, безропотно подчиняющемуся хозяину, и мстительного существа, спастись от которого простому смертному было невозможно, а тот, кто ведал знаниями, находился в еще большей опасности, ибо он знал все уловки и жуткое воздействие на человека такой неуловимой твари, пришедшей из глубин ада.
        После устрашающего вопроса Абрафо вышел из камеры и вернулся к столу. Он громко выкрикнул имя помощника, и в помещении вновь появился Имад, который по приказу хозяина, вытащил за ноги тело несчастного Абу наружу, громко захлопнув входную дверь. Красная полоса крови тянулась страшными размытыми пятнами до самой двери.
        Салех поглядел на дверь и вновь его посетила мысль о побеге. От невозможности ее выполнения, терзаемый с досады он рухнул на пол. К нему, обнимая отца, прильнула Захра. Теперь она успокаивала взорвавшийся мозг Салеха, проведя ладонью, чуть прикасаясь, к его согнутой вспотевшей спине.
        Тем временем, Абрафо приступил к новому, более зловещему ритуалу. Он притушил лампу, оставив лишь призрачный мерцающий огонек, и вернулся к освещенному многочисленными свечами, столу, расположенному в конце коридора. Здесь, в двух метрах от стола, находился столб высотой метра два, почти под самый потолок. Абрафо осветил свечами столб, равномерно расставляя их по кругу, с той щепетильностью, не торопясь, с которой истинные мастера приступают к выполнению работы.
        Глава 9. Сделка
        Столб был сделан, по-видимому, из какого-то особого дерева, на нем, снизу до самого верха, красовались изображения каких-то богов, ужасающих животных, застывших в зловещих позах, со множеством символов, имеющих тайное значение. Кроме этого, виднелись вырезанные древние письмена, смысл которых мог прочитать только великий мастер, настоящий, преданный хранитель черной магии, получивший знания от своего предшественника.
        Захра тоже наблюдала за причудливыми движениями колдуна. Абрафо, то извивался вокруг священного столба, то трясся у его основания, согнув ноги и сложась пополам, то замирал, как языческая статуя с жутким выражением лица. Девушка наблюдала и постепенно на ее испуганном лице изменялось выражение, кривизна выравнивалась, и лицо приобретало тот горделивый и смелый лик, какой присущ отважным людям в минуты встречи со злом. Чувство страха отступило, а вместо него появилось новое чувство, схожее с отвагой. Она поняла свою решимость перед злом, и от этого приятного ощущения у нее захватило дух, согрелось тело. Энергия переполняла ее, ей хотелось ринуться в бой, наброситься на колдуна с отчаянием и смелостью дикой кошки. Она приблизилась к решетке, не отрывая взгляда от мага, и почувствовала крепкие отцовские руки на плечах. Салех успокаивал дочь, он считал, что она напугана, в истерике и ей нужна его помощь.
        - А твой друг, Абу, он не вернется из мира мертвых? - спросила шепотом Захра.
        - Нет, Абрафо успокоил его тело навеки, - ответил Салех. - Он вызвал мертвое тело, и успокоил его.
        - Я думаю, он это специально сделал. Ему нужны мы.
        Салех впервые за всю жизнь посмотрел на дочь глазами, полными уважения и восхищения. А ведь она была права - колдуну нужно было нечто иное, чем воскрешение мертвой плоти. Салех вспомнил слова Абрафо, когда он говорил об астральном зомби, не имеющем тела, и ужаснулся. Что готовит этот гений черной магии. Для любого колдуна, от начинающего до жреца, было бы за честь стоять рядом с Абрафо, и уж тем более, наблюдать за высшей магией. Искусство Абрафо во всей Африке считалось непревзойденным. В высших кругах жрецов поговаривали, что Абрафо обладает магией духов, потому что его душа, работала на них.
        Раздумья Салеха были прерваны вошедшими солдатами. Их было трое, они были вооружены автоматами. Они подошли к камере, где находились трое пленников, и вывели их наружу, хлопнув дверью. Спустя десять минут двое солдат вернулись, неся какой-то тяжелый таз, наполненный, по-видимому, мясом. Таз был покрытый пятнами крови. Солдаты поставили таз на пол, рядом со столом, и удалились. Абрафо, не переставая выполнять ритуальный танец, отошел от столба и направился по коридору к столу, где была потушена лампа, и где находился таз. Он вынул из таза куски мяса, набрал в небольшой кувшин жидкости из таза и вернулся к столбу. При этом он не переставал что-то напевать. Уже в свете свечей можно было видеть, как Абрафо использует кровь и окровавленные свежие куски мяса для тайного ритуала. Буйство танца перешло в новую фазу, теперь состояние колдуна стало схожим на особый магический транс.
        - Пап, что он делает? - спросила шепотом Захра.
        - Я впервые вижу этот обряд, дочка, - ответил, завороженный безумием танца, Салех.
        - Но, ты знаешь, что он делает? - с любопытством, граничащим со страхом, спросила Захра.
        - Он приносит духу Лоа жертву.
        - Они убили их.
        - Кого? - удивился Салех.
        - Тех троих, что сидели рядом с нами. Я догадалась, папа. Но зачем он делает это?
        - Хочет связаться с духом Лоа.
        - А зачем надо было людей убивать? - спросила девушка.
        Салех удивлялся смелости дочери, то, как она задает эти вопросы. То ли она перестала бояться колдуна, то ли все это так сильно подействовало на ее детское сознание, что она помешалась, не смогла выдержать ужаса. Но в какой странной форме нашло выражение ее безумие? Ее вопросы Салеху не показались словами умалишенного, напротив, его дочь в минуты страха и предчувствия смертельной опасности, нашла в себе силы бороться, а ее сознание приобрело боевую готовность, а не апатию. Он гордился за свою дочь, может из нее вышел бы настоящий маг?
        - Он хочет приобрести специальные магические способности, - пояснил Салех.
        Абрафо отрезал кусочки человеческого мяса, и еще теплым поглощал его. Кровь струйкой стекала с его губ.
        Видя, как дочь внимательно слушала отца и зорко следила за каждым движением Абрафо, Салех решил и дальше объяснять дочери все детали тайного ритуала, о котором знал по большей части лишь в теории. Глубоко в сознании он уже понял, что колдун вряд ли оставит их в живых. Ему совсем не хотелось чувствовать себя в последние минуты жизни, также безропотно и унизительно, как те четверо крестьян, смирившихся с судьбой, и покорно отдавших свои жизни во славу колдуна.
        Нет, он, как и его друг, Абу, будет бороться за свою жизнь и жизнь дочери. Его поразили смелые слова Абу, его отважное поведение перед бокором. Салех готов дать руку на отсечение, что любой бы жрец вел бы себя с Абрафо покорно, заискивающе, но Абу … Он повел себя, как настоящий жрец, сильный маг и серьезный соперник, как воин, достойный своих непокорных злу родителей. Теперь Салех понимал, за что Абрафо ненавидел семью Абу - он увидел в них дух соперничества, вызов, серьезную силу. Потому он и расправился с ними, оставаясь в тени, незамеченным. Зло, исходившее от Абрафо, чувствовалось физически, даже каждое слово, произнесенное им, внушало страх и уважение, как к силе духовной, тайной, всепоглощающей. Салех понял, что уйти от такого колдуна было невозможно ни для кого. Если Абрафо решит, то может жестоко расправиться с любым, ведь ему помогают силы, непонятые человеком, обитаемые в другом мире, но вызываемые им, жаждущие крови, жертвоприношения, свежей человеческой трусливой, убогой и порочной души. Такую душу можно легко покорить, подчинить, сделать ее своим рабом и, наконец, приказать ей творить
зло на земле, выполнять любую избалованную прихоть злого духа.
        - Кто же даст ему эти способности? - поинтересовалась Захра.
        - Тот дух, которого бокор вызывает в награду за жертвоприношение, наделит колдуна этими способностями. Абрафо заключит договор с Лоа.
        - Зачем этот договор нужен? - спросила дочь.
        - Чтобы дух, которому он служит, помог ему в черном колдовстве. Это называется angajan.
        - Пап, а кто самый главный из духов? Я хочу вызвать его.
        - Зачем?
        - Чтобы убить бокора, - смело ответила Захра. От ее страха на лице и тени не осталось.
        - Самый главный из всех Лоа зовется Легба, - ответил отец. - Легба - это покровитель перекрестков.
        - Пап, а что он делает, этот Легба?
        - Легба открывает порталы межлу мирами, он позволяет общаться колдуну с другими Лоа. Сейчас Абрафо это и делает.
        - Открывает порталы?
        - Да, этот черный столб, вокруг которого Абрафо расставил черные свечи и поет тайные ритуальные песни, призывающие Легбу, поможет ему вызвать близнеца Легбы, его тень.
        - У Легбы есть брат близнец? - удивилась Захра.
        - Да, это его полная противоположность. Его имя Калфу.
        - Как ты узнал это?
        - Абрафо в своих песнях не раз упоминал его имя, - пояснил Салех.
        - А чем Калфу занимается? Для чего он служит? Он тоже помогает открывать портал?
        - Нет, Захра. Лучше тебе не знать, чему служит и чем занимается Калфу, - но, поняв, что дочь не отступится, он решил не держать ее в неведении. - Калфу покровительствует темным силам, силам зла, - а потом, как бы, рассуждая с самим собой, он пробубнил. - Лоа - означает «тайна».
        Кровавый ритуал, который стоил трех человеческих жизней, был окончен, и маг в изнеможении опустился на стул. Он вынул из ящика какую-то книгу или толстую тетрадь и начал листать ее, внимательно осматривая страницы. Остановившись на нужной странице, и достав ручку из ящика, он начал делать какие-то записи в книгу.
        - Что он делает? - шепотом спросила Захра у отца.
        - Наверное, что-то записывает, - ответил Салех.
        - Зачем, - удивилась Захра. - Я не помню, чтобы ты так делал после обрядов проведенных тобой.
        Салех задумался, он не знал, что ответить дочери, потому что действительно не делал никаких записей. Вместо него ответил Абрафо.
        - Я записываю свои ощущения, и то, что видел, когда был в другом мире.
        Салех и Захра были поражены слуху Абрафо. Как он, на таком расстоянии, мог услышать шепот, ведь девушка говорила тихо. Возможно, что колдун слышал и другие фразы, сказанные пленниками. Это было невозможно, но им пришлось в это поверить.
        - Зачем ты это делаешь? - спросила Захра.
        - Чем больше я знаю их мир, тем сильней и могущественней я становлюсь, - ответил Абрафо, не отрываясь от записей.
        - А разве твой мозг не остается в теле, когда ты совершаешь ритуал? - спросил Салех, теперь и он, как и его дочь, захотел узнать тайну Абрафо. Чем больше они знали о нем, тем больше у них было шансов перехитрить колдуна или отсрочить свою гибель.
        - Книгу, которую я пишу, создает не сознание, - ответил Абрафо, - а душа.
        «Книгу пишет не сознание, а душа», - повторила про себя Захра. Она была поражена этой фразой мага.
        - Моя душа не просто побывала в запредельном мире, куда закрыта дорога простому смертному, - сказал Абрафо. - Она окунулась в мир, где царствует черная магия, она испытала бури страстей и водовороты страданий. Любой человек не выдержал бы этого. Даже за всю свою никчемную жизнь человек не испытывал и четверти от того, что почувствовала моя душа в безудержных волнах чужеродного мира.
        Казалось, что Абрафо наслаждается и гордится тем, что делал.
        - Ты, видимо, завидуешь свободе духов и их могуществу? - спросил Салех, пытаясь разговорить Абрафо.
        - О, да. Я стану одним из них. И когда-нибудь, такой как ты будет обращаться ко мне, стоя на коленях, извиваясь, чтобы я позволил ему творить зло.
        От этих слов у Салеха похолодела спина, и поползли мурашки по ней, он поерзал, пытаясь избавиться, скинуть с себя неприятные ощущения, вызывающие чувство страха. Он понимал, что сила Абрафо заключается в страхе, который он надевает на людей. Трепещущее сердце, беспокойное сознание или трусливую душу легко покорить, а значит, управлять. Салех посмотрел на дочь, и не увидел в ее лице ни крупинки, ни малейшего изгиба отклоняющегося в сторону страха. Ее лицо было полно восторженности перед высшей магией. Это было достойно хорошего ученика, но плохо для дочери и пленницы. В сознании Салеха зародилось отцовское беспокойство за дочь.
        Неожиданно Абрафо поднялся со своего стула и подошел к клетке пленников. Салех стал впереди Захры, чтобы весь гнев колдуна обрушился на него, а не на дочь. Видя, как отец пытается защитить необдуманность, наивность дочери, колдун незаметно улыбнулся. Это была улыбка на лице дьявола. Салех знал и чувствовал зло, оно летало в воздухе, пронизывало все помещение, он вдыхал его в себя вместе с кислородом. Зло наполнило эфир, подобно отрицательным ионам, оставленным и рассеянным бурей после грозы.
        Абрафо стоял напротив Салеха и взирал на него испепеляющим гипнотическим взором убийцы, как недавно стоял перед Абу.
        - Что ты хочешь? - спросил Салех, смело глядя на мага, в его черные, как ночь, глаза. Смел он был от того, что позади него была его родная дочь. Ему казалось, что если бы Абрафо удалось сквозь решетку ударить его ножом или вырезать ему сердце, то и тогда бы он не ушел со своего места, ведь позади него находилось самое дорогое ему существо, ради которого он, не задумываясь, отдал бы свою жизнь.
        - Ты знаешь, что я хочу, - ответил сухо и твердо Абрафо. - Если ты не согласишься, то я воспользуюсь твоей дочерью. Она будет не против …
        - Руки прочь от нее! - неистово закричал Салех.
        Его голос был похож на львиный рык. Даже Абрафо не ожидал такого сопротивления, и в честь этого он еще раз выдавил на своем, казалось неподвижном старческом лице, подобие улыбки.
        - Ты хорошо знаешь, что значит быть зомби, - продолжал запугивать колдун. - Ты знаешь, что испытывает мертвая плоть.
        Салех, выкрикнув свою фразу, наполненную львиной силой, уже не мог говорить. Казалось, он отдал все силы, когда издал свой последний крик сопротивления, который мало подействовал на колдуна. Он чувствовал себя ничтожной жертвой перед могучим демоном, не знающим пощады. Он покорно судьбе опустил голову на грудь и закрыл глаза.
        - Вот и чудно, - сказал Абрафо, заметив мягкое, податливое поведение Салеха. - Значит, ты согласен со всеми моими условиями: я ее не трогаю, а ты выполняешь все мои поручения.
        - Да, я согласен, - покорно, не поднимая головы, сказал Салех.
        - Ну что ж, - вздохнув, сказал Абрафо, - тогда я должен провести ритуал.
        Он открыл дверь клетки.
        - Позволь мне попрощаться с дочерью, - сказал Салех, поднимая голову, молящим взором.
        Абрафо чуть кивнул и отошел от клетки. Салех и Захра остались одни. Салех понимал, что все что он скажет дочери, будет услышано колдуном. Теперь он знал не понаслышке возможности Абрафо, о котором раньше слышал лишь легенды.
        Захра, заглянув в глаза отца, поняла, что настал тот важный момент в ее жизни, когда вся ее тяжесть и несправедливость ляжет на ее плечи. В ее глазах зародилась тревога, настоящая неподдельная, она была укрыта ясностью сознания, ибо от нее теперь отец ждал не только бездумной отваги, но и помощи и понимания.
        - Нам придется расстаться, моя дорогая девочка, - ласково сказал Салех, поглаживая дочь по волосам.
        - Это все из-за него? - она указала в сторону колдуна.
        - У меня нет выбора, - печально сказал Салех. - Я знаю, что испытывает мертвая ткань, и не хочу … - ком, подкативший к горлу, не дал ему закончить фразу. - Не бойся, он не тронет тебя, он обещал мне.
        Захра, в знак понимания, кивнула головой.
        - Но ты останешься здесь одна, - продолжал отец. - Я должен кое-что тебе рассказать прежде, чем уйти.
        Дочь еще раз кивнула головой, по-детски, легко, беззаботно, словно не вникая в тяжесть слов и того, что ожидало ее и отца. Но в глубине души зарождалась буря протеста, она не хотела терять отца, но отлично понимала, чувствовала в его томном голосе, что ему сейчас очень тяжело. Ее чувства вылились наружу в виде увлажнения ее черных больших глаз. И в прозрачном свете лампы, ее глаза периодически блестели, зажигаясь светлыми оттенками.
        - То, что ты увидишь, не должно тебя испугать, ты смелая и сильная девушка. Я знаю это, потому что я твой отец. Не верь тому, что видишь, и в особенности, магии Абрафо. Его сила в нашем страхе.
        - Хорошо, отец, - сквозь слезы и желание разрыдаться, пересиливая чувство, охватившее ее, согласилась Захра.
        Он говорил с ней прощаясь, и она чувствовала это.
        - Смерть не является прекращением жизни, - продолжил Салех. - Помни об этом, такого наше учение. Душа - основа жизни, лишь она оживляет человека, дает ему силы и ведет в мире страстей. Душа является переходом из одного состояния в другое. Душа - это земная энергия, она питает силы из земли. На земле зарождается жизнь, в нее она и уходит. Душа же не имеет земного происхождения, она возвращается после гибели тела к высшим областям вселенной, из которых ее космическая энергия была взята ранее. Только там, глубоко во вселенной, душа приобретает черты Лоа и становится бессмертным духом.
        - Да, отец, я все поняла, - быстро, чтобы не разрыдаться, проговорила Захра, и тепло обняла отца, крепко схватив его за плечи.
        - Он убьет тебя? - вдруг спросила Захра.
        Салех освободился от крепкого хвата дочери, и заглянул в ее детские глаза. Он не увидел там страх, не увидел и слез, они высохли, как высыхают озера, которые уже не вернуться в былое жизнерадостное состояние. В глазах он прочел готовность дочери к борьбе, решительность, бесповоротность, неизбежность.
        - Ты не волнуйся за меня.
        - Но ты сказал, что куда-то должен уехать, - сказала Захра.
        - Абрафо отправит меня в Европу, где я вынужден буду выполнить его гнусное дело.
        - Убивать? - тихо, с беспокойством спросила Захра.
        Отец молча кивнул головой.
        - А потом ты вернешься?
        - Да, так он сказал, - ответил Салех.
        - А я остаюсь в заложниках?
        - Верно.
        - Ты мне что-то не договариваешь, - сказала Захра, почувствовав своим женским сердцем какую-то смутную тревогу. Салех пристально посмотрел в сторону света, где сидел за столом Абрафо и что-то делал.
        - Он хочет гарантий.
        - Что? Ему мало того, что я остаюсь в его власти? - удивилась Захра.
        - Он хочет овладеть моей душой, и контролировать ее благодаря тебе. Ты ведь моя дочь, и между нами есть, невидимая, но очень крепкая связь. Эта связь находиться на духовном уровне, она не имеет преграды ни во времени, ни в расстоянии. Абрафо будет контролировать меня, используя твою душу.
        Лицо девушки сжалось от страха, от неведомого, открывавшего свои тайны лишь немногим, и Абрафо был тем, кто мог управлять, манипулировать страхами и жизнями людей, не сходя с места. Это хорошо понимала Захра. Она отошла от отца, схватила прутья решетки и пристально наблюдала за колдуном, пытаясь вникнуть, запомнить, понять всю природу черной магии, тайну, в которую отец ее не посвящал, от которой оберегал ее.
        Салех стоял позади дочери и также, как она смотрел на Абрафо. В глубине души он поражался умению мага и его работоспособности. Во время зомбирования любой бы бокор отдал много сил, а этот выглядел все еще свежим, не уставшим, полным энергии. Он был настоящим жрецом и фанатично был предан своему искусству.
        Тем временем, Абрафо подготавливал все для ритуала овладения и контроля человеческой души. Для усиления действия своей магии, Абрафо использовал человеческие ткани недавно умерших крестьян, которые ему принес его верный слуга Иса.
        Абрафо взял в старческие, но все еще крепкие руки специальный воск, изготовленный из человеческого жира, размолотую пыль, приготовленную из человеческой плоти, и смешал ее с измельченными частями трех тайных растений, о которых знал только он. К смеси он добавил кусочки человеческой кости, вставил в слепленную голову куклы черные камни - глаза куклы. Потом Абрафо сделал небольшой порез своей руки, из раны появилось несколько капель крови. Абрафо перемешал свою кровь с воском куклы, и она приобрела багровый оттенок. К этому он добавил древесный уголь. Затем Абрафо подошел к клетке, где находились пленники, и срезал с головы Салеха прядь волос, а из сумки Салеха он вынул карандаш, которым тот часто писал, делая пометки в блокноте, и все это отнес на стол. Отрезанные волосы, Абрафо прикрепил к голове куклы. Карандаш всунул внутрь тела куклы.
        В результате этих приготовлений тело куклы приобрело кроваво-черный цвет. Проворные руки колдуна, с мастерством скульптора, ловкостью паука, и неистощимой жаждой закончить изваяние, трудились над телом куклы.
        Постепенно, на глазах вырисовывались черты Салеха, кукла все больше и больше походить на него. Изготовленная кукла, по замыслу Абрафо, обязательно должна была иметь не только сходство с жертвой, но и содержать материальную связь с ней. Вылепливая миниатюрную куклу, Абрафо сопровождал свой неистовый и кропотливый труд песней. Вся кукла изготовлялась несколько часов.
        Сознание Захры было одурманено, покорено, под действием протяжных завываний мага. Ее мысли находились, словно в тумане. Песня действовала на пленных, подобно сладостному и упоительному вину. Им казалось, что они находятся в небытие, на грани между жизнью и смертью. Они перестали чувствовать свое тело, переживания, полные страстей, куда-то исчезли, растворились, уступив место покою, тишине, абсолютному повиновению. Они чувствовали себя легко, непринужденно, словно колос, изгибающийся при первых дуновениях ветра.
        В завершении изваяния, Абрафо сделал несколько надписей на кукле, означающих имена духов мести, чтобы укрепить и без того сильное воздействие черной магии. Потом Абрафо подошел к одной из полок, где взял небольшую шкатулку с серебряными иглами и положил ее на стол, рядом со своим творением. Одну из иголок он осторожно, с мастерством хирурга, воткнул в тело куклы, в области правого бедра. В этот момент, где-то в глубине барака раздался человеческий вой, наполненный неимоверной болью. Захра, глазами ужаса и желанием помочь, глядела на корчившегося на полу отца, но ничего не могла сделать - она была бессильна.
        Это была магия вуду - смертоносная, коварная, не знающая пощады. Она, словно пронзала пространство, причиняя боль и страдание человеку, не понимающему и не догадывающемуся о ее причине. Салех чувствовал, как какой-то острый, словно бритва, предмет вонзается в его плоть, разрезая бедро и проникая внутрь, причиняя непосильную боль. Он чувствовал, как острый, раскаленный нож безжалостно режет его ногу. Неистовая боль сопровождалась сильными мышечными судорогами. Внезапно боль исчезла, также неожиданно, как и появилась.
        Захра, вместе с отцом, оглядели место боли, но ни шрама, ни пореза они не обнаружили.
        - Это магия вуду, - со слезами на глазах, которые выступили из-за боли, немного заикаясь, от памятных следов, оставшихся от мучений, сказал Салех.
        Абрафо позвал к себе Салеха, тот подошел к столу, где лежала его миниатюрная ужасная копия - творение Абрафо. Кукла была схожа с мертвым крошечным телом человека, ее размер в длину достигал тридцати сантиметров. Если не знать, что это была кукла, можно было подумать, что это была мумифицированная плоть какого-то не родившегося младенца. Салеху она казалась живой, ее черные глаза, словно следили за ним, несмотря на кажущееся внешнее спокойствие.
        - Завтра приезжает Курбан, он здесь главный, - начал Абрафо. - Он даст тебе все инструкции и телефон. Ты должен выполнять их безукоризненно, а иначе твоя плоть вновь испытает эту боль. Я умею ее делать невыносимой. То, что ты чувствовал, это лишь крупинки боли, - парализующий взгляд удава, каким обладали глаза Абрафо, казалось, проникал внутрь мозга Салеха. Ничто нельзя было утаить от этих гипнотических глаз колдуна. - Это для того, если ты вздумаешь обхитрить меня. И помни, у меня твоя дочь. Ты помнишь участь твоего друга, Абу?
        - Да, - еле сдерживая ненависть к этому человеку, сказал Салех, - помню, хорошо помню. Я выполню все, но и ты сдержи слово.
        - Хорошо, она останется цела и здорова, ее никто не обидит, даю слово бокора, - ответил колдун железным голосом. - А теперь иди, там тебя ожидает Вазар и его люди. Они, вместе с Курбаном доставят тебя в аэропорт и сделают документы.
        - Позволь мне попрощаться с дочерью, - сказал Салех.
        - Хорошо, только не долго.
        Салех вернулся в клетку, где его ждала с беспокойными, печальными, полными слез глазами, его дочь. Он обнял ее, прижав к себе, поцеловал в темя и сказал на прощание.
        - Не беспокойся за меня, все будет хорошо. Он обещал мне, что тебя никто не тронет.
        Захра, которая за день столько раз проливала слезы, а ее детское, почти взрослое сердце испытывало неимоверные волнения, охваченное страхом и переживаниями, не смогла произнести ни слова, она лишь прижималась к отцу, стараясь, напоследок, запомнить его голос, тепло его тела, дуновение его дыхания.
        На прощание, когда Салех прижимал к себе трепещущее тело дочери, он всунул ей в руку какой-то мягкий, бесформенный предмет. Она, догадавшись о секретности этого предмета, тут же спрятала его под одежду, не понимая толком, что ей передал отец.
        Салех, Курбангали и его люди выехали из военного лагеря и отправились на восток к городу Эр-Рияд. Погода в горных районах, где с трудом проезжали джипы, была жаркой, солнце безжалостно лило свои потоки, освещая даже непроходимые ущелья.
        Преодолев горные массивы, они добрались до крупного города Эр-Рияд, где всюду царствовало богатство, сияли дорогие автомобили, рисовались уникальные небоскрёбы, где красивые женщины вынужденно прятали свои лица под черные платья, окутывающие их, словно мумии, где гордо и надменно расхаживали мужчины, облаченные в белые рубахи - галабии, называемые кандура, а их головы укрыты головным убором гафия.
        Гафия - это большой платок, называемый гутра. Опоясан он, для удержания вокруг головы двойным черным шнурком - икал. Богатое, благородное сословие, шейхи, предпочитали белые тона в одежде, тогда, как подневольные люди, прислуга и женщины (но не наложницы) носили одежды пестрых тонов. Шейхи имели много наложниц, о каждой заботились и скрывали их дивную красоту под черными платьями, прикрывавшими даже их лица. Бедным юным особам оставляли только их глаза, которыми они могли наблюдать за миром. Обслуживание среди богатого сословия было на европейском уровне. К их вниманию были предоставлены роскошные виллы, с бассейнами и чудесным видом; изысканные блюда, о которых в Африке можно было только мечтать, дорогостоящие автомобили и масса заискивающей и учтивой прислуги. Шейхи платили хорошо, не скупились на подарки для их многочисленных жен, балуя их всеми изысканными изобретениями человечества, будь то украшения из золота и драгоценных камней или просторные палацы.
        В городе Курбан и его люди надели халаты и головные уборы - гутры. Они отдыхали в пристойной гостинице, развлекаясь в бассейне с водными горками, пили, ели и ласкали женщин в свое удовольствие. Салех находился среди них, он тоже наслаждался видами роскошного города, пробовал изысканные блюда. Одежду ему подобрали европейскую - брюки, рубашку, туфли. Салеху не было комфортно в новой для него одежде, ведь у себя на родине, он одевал куда более простую и скромную одежду.
        - Теперь ты будешь одеваться как настоящий европеец, - сказал Курбан, оценивая его взглядом. - У тебя будут деньги, женщины, а если захочешь, то и власть.
        Все новшества, а главное, сладостный ветер каких-то новых ощущений, был приятен Салеху. Ему нравилось, что его преобразили, сперва, в модном бутике, а потом в салоне красоты, убрав растительность с его угрюмого лица и сделав модную прическу. Теперь Салех стал больше походить на человека обеспеченного. Его выдавали манеры и сутулость, присущие людям из села, где приходилось много работать.
        - Ты выглядишь, как студент университета, - заметил как-то Вазар.
        Его люди посмеивались над Салехом, видя, как тому все эти преобразования во внешнем виде в диковинку.
        - Он стал больше похож на человека, - сказал Курбан искривившись в улыбке.
        В одном из крупных торговых центров, где ломились полки от товаров, а за огромными витринами были выставлены золотые украшения, Салеха подвели к фотографу - приятель Курбана. Тот сделал несколько снимков Салеха.
        Вся эта роскошь и излишества кружили голову Салеху, простому парню из африканской деревни. Он с любопытством глядел на людей в белых халатах, за которыми шли вереницей девушки в черных платьях, любовался дорогими, блестящими на солнце машинами; у него кружилась голова от небоскребов, стоило ему только взглянуть на их вершины. И от этого всего многообразия изысканности манер, утонченности форм и роскоши у Салеха начала кружиться голова. Ему стала нравиться эта жизнь богатого, преуспевающего господина. Салеху казалось, что весь мир крутится вокруг него, придавая его особе важность и необходимость. Такое легкое существование, беззаботное, хранило в себе некую силу жизни, к которой он только пригубился, еще не распробовав ее на вкус. Но он уже дорисовывал в своем воображении все изысканные краски, утонченные тона этого свободного и легкого существования. Он пока еще не задумывался над основаниями, над причиной такой беззаботной жизни, но вкусив ее сладостные плоды, не хотел возвращаться обратно - в Африку, к бедности, голоду, страданиям и смерти. Он не думал об этом, пленяющие ароматы новой жизни
окунули его в сладостный сон, в котором он видел себя на вершине иллюзий, им же построенной. И он ни за что на свете не хотел с нее спускаться. Тот, кто раз поднимется на пик роскоши и легкой жизни, до конца своих дней не захочет спускаться с нее, забыв о том, что пик вершины имеет крошечную площадь, и все там поместиться не могут.
        Спустя неделю Курбан передал Салеху подробные инструкции, которые он должен выполнять в далеком и чужом городе под названием Москва. У него будет помощник, который уже живет в Москве под видом студента. Салеху сделали документы и дали новое имя, под которым он отправиться в Россию, где займет место одного из студентов, отосланного из университета на каникулы. Как иностранный студент Салех будет учиться в университете на медицинском факультете и выполнять специальные задания, которые ему будет давать его связной - студент второго курса, внедренный в страну два года назад. Салеху показали фотографию связного и подробно посвятили во все детали предстоящего задания, связанного с его навыками жреца.
        Курбан дал Салеху новый паспорт, куда была вклеена фотокарточка, где изображен Салех в костюме, и передал ему в руки деньги в размере трех тысяч американских долларов.
        - Это тебе на расходы, - пояснил Курбан. - Снимешь жилье, жить будешь один. Если понадобятся деньги или помощь, то обращайся к этому человеку, - он показал связного, студента второго курса. - Его зовут Мади.
        Почувствовав тяжесть купюр, Салех почувствовал и свободу. Она охватила его, окрылила его, придала силы и зародила в нем желание, одно из тех, что вдохновляет людей на подвиги. Курбан еще что-то говорил об Аллахе и вере, о том, что Салех будет достойным сыном своей родины, где его не забудут, и будут почитать, как воина, боровшегося за правое дело, но Салех, польщенный доверием, окутанный сладостной иллюзией - стать богатым, быть одним из людей, которых уважают, пребывал в приятных грезах его богатого воображения. Он мечтал, строил планы о том, как он вернется с деньгами к своей дочери, купит дом в одном из городов этой прекрасной страны и заживет, как шейх. Он желал трудиться много, трудиться четно, выполняя разнообразную работу, даже в разрез со своими минулыми убеждениями. Он даже захотел стать таким же, как Абрафо - быть уважаемым и богатым. Салех готов был выполнить любое задание. Он понимал, что ему улыбнулась удача, которая может быть в его сложной жизни одна. И он не хотел ее потерять. Больше он не станет выполнять дешевые, а иногда и дармовые, заказы. Нет, теперь он станет работать на
шейхов. Он стал понимать, откуда у них так много денег, и желал им помочь, чтобы они, в свою очередь, помогли ему. Салех уже забыл о погибшем друге Абу, забыл о своем нищем и убогом селении и его обитателях, не искушенных богатством и роскошью легкой жизни, об их простых и естественных нравах, об их добрых и искренних сердцах, о гибели от голода и болезни многих тысяч соотечественников. Перед его глазами раскрылся в своем полном великолепии мир изысканный, богатый, царский, где нет нищеты, нет голода и болезней, нет мучений свойственных бедным, не защищенным простым людям, а мир полных возможностей, свободы, как ему казалось.
        Его посадили в аэропорту на самолет, вылетающий в Европу. На прощание, Курбан обнял его, как своего друга и сказал:
        - Смотри, не подведи нас, жрец, - сказал Курбан искренним, волнующим голосом, несмотря на то, что он привык вести раздольную, авантюрную жизнь солдата, готового убивать в любой момент, кого угодно, во славу Аллаха и по требованию начальства.
        В числе прочего он пожелал Салеху вернуться богатым и знаменитым. Так расстались Салех и командир террористического отряда Курбан.
        Глава 10. Неожиданная болезнь
        Молодой мужчина, лет тридцати, прилично одетый, выбежал из парадной и, с опаской оглядываясь по сторонам, словно кто-то преследует его, подбежал к дороге. В руках у него был дипломат, волосы аккуратно подстрижены, лицо выбрито, внешне он выглядел как преуспевающий бизнесмен или чиновник, но его глаза были полны тревоги. На дороге стояла машина с табличкой наверху: «Такси». Молодой человек, недолго думая, открыл дверцу машины, нырнул в нее, словно прячась от кого-то. Он захлопнул за собой дверцу и еще несколько раз бросил тревожные взгляды в окна, пытаясь высмотреть кого-то.
        - Куда едем? - спокойно спросил пожилой водитель.
        Он посмотрел на пассажира в зеркало, и заметив его нервозность, спросил:
        - От кого убегаем?
        - Они близко … я чувствую, они близко … - почти заикаясь, прерывисто, тяжело дыша, и нервозно выпалил молодой человек.
        - Кто они? - томно переспросил водитель.
        - Почему вы стоите, едем! Вы хотите, чтобы они догнали меня? - также напряженно, нервным, натянутым голосом сказал пассажир.
        На это водитель, решивший, что клиент не в себе или пьян, спросил тем же невозмущенным голосом:
        - Куда, куда едем?
        - К Красной площади, - немного успокоившись, ответил молодой человек.
        Повертев голову по сторонам, и ничего опасного там не обнаружив, он немного стих, хотя его глаза все еще тревожно бегали.
        Машина тронулась, выехала из переулка, где стояли в ряд трехэтажные таун-хаусы, на главную улицу, с тремя полосами, и помчалась по ней.
        - На Красную, так на Красную, - повторил водитель. «Видать, что-то там происходит, раз пассажир так нервничает, - подумал водитель». Он еще раз бросил взгляд на странного пассажира, приутихшего на заднем сидении, и стал вспоминать, как ему лучше пробраться к Красной площади, чтобы миновать утренние пробки на дорогах.
        Молодой человек, чья ночь была беспокойной, все еще терзал себя, что поехал в такси. Он полагал, что так будет быстрее и безопаснее, ведь те, кто его преследуют, коварны и безжалостны. На улице они бы его уже давно поймали в сети, и он бы сгинул. Сообщить об опасности он не мог, так как его преследователи сумели забраться внутрь и овладеть его телефоном. Ему казалось, что от них нигде нельзя было скрыться. Только в такси, он почувствовал себя в относительной безопасности, на скорости им будет трудно его поймать, он чувствовал себя здесь, как рыба загнанная в банку: достать нельзя, но и уйти не удастся.
        Тем временем, машина выехала на круг, перестроилась на вторую полосу и свернула на двухполосную дорогу. Водитель закурил сигарету, и открыл окно, вдохнув дым, он с наслаждением выдохнул его наружу. Сигарета были между двух пальцев руки, которой водитель крутил руль.
        Услышав тихий шорох открывающегося окна и запах табачного дыма, молодой человек вспомнил об угрозе - ведь теперь они могут проникнуть внутрь и вновь пытать его. Он бросил нервный взгляд на открытое окно, но потом чуть наклонился вперед и увидел свое отражение в зеркале. Он провел нетвердой рукой по подбородку, затем по лбу, будто проверял - все ли на месте. Его глаза в беспокойстве забегали вновь, он облокотился на спинку и тут … его взгляд столкнулся с изображением в зеркале. Зеркало не лгало, оно показывало ему истинное лицо, а точнее зловещую морду чудовища. «Это был не водитель … Нет, нет, - думал молодой человек, - они пробрались через окно внутрь салона. И почему я только не предупредил его об окне. Все, поздно, они внутри…». Неожиданно для себя он обнаружил, что все двери закрыты - замки были опущены. Он заперт в клетке вместе с чудовищем. Теперь его взгляд был направлен только на водителя, он боялся еще раз посмотреть в зеркало, ведь каждый его взгляд, направленный в глаза монстра, ослаблял его. Он почувствовал, как страх ширится в его сознании, подавляя волю, а вслед за этим он
почувствует и недомогание, оцепенение конечностей. Они хотят обездвижить его, покорить, а затем … начнут проникать в его тело. «Нет, этого нельзя было допустить, - думал молодой человек». Мысленно он лихорадочно перебирал в голове варианты выхода из опасной ситуации и вдруг … его взгляд уловил красный тлеющий огонек. Огонек совершал небольшие дуги, то по часовой, то против часовой стрелки. Молодой человек также увидел многочисленные щупальца, окружающие этот огонек. Он наклонился вперед и совершенно отчетливо увидел красный, злобный глаз, окруженный короткими, извивающимися щупальцами. Они кружились вокруг глаза, заметившего молодого человека, и тянулись к нему, пытаясь схватить его, сделать в нем норки, проникнуть внутрь его тела. Молодой человек собрал в себе все крупицы мужества, его пальцы крепко вцепились в мягкое кожаное сиденье. Он не мог отвести своего взгляда от красного всепоглощающего глаза. Ему казалось, что зловещий глаз уже проник в его плоть и ищет … неустанно ищет его мозг.
        Тем временем, машина уже подъезжала к дороге, которая должна была вывести ее к Красной площади. Водитель, заметив, что на дороге впереди образовался затор, решил поехать в объезд, чтобы сэкономить время клиента и бензин. Он чуть сбавил ход и повернул голову направо, чтобы сообщить пассажиру о дорожной пробке.
        - Там пробка … - это все, что успел сказать водитель. Потому что, как только водитель обернулся, молодой человек навалился на него. Он яростно вцепился в него руками, закрывая видимость. Молодой человек видел в нем монстра, подступно обманувшего его, и пытающегося его съесть. Водитель же понял, что совершил роковую ошибку, когда впустил в салон сумасшедшего. И теперь его ситуация становилась крайне опасна, потому что он не мог управлять рулем. Все, что смог в опасное мгновение сделать пожилой водитель - нажать ногой на тормоз. Завизжали шины, машина резко дернулась, подалась влево и столкнулась с другой машиной. Прозвучал грохот, послышалось несколько ударов, скрежет металла, треск разбившегося лобового стекла.
        Президентские апартаменты, где располагался дом президента - место отдыха, несколько лужаек, роща, двух и одноэтажные здания - для приема гостей, находился в окружении каменного забора в живописном месте, окаймленном стройными березами. Весь участок занимал несколько гектар. Апартаменты президента охранялись службой безопасности, которой управлял новый директор - Алексей Громов. Последние лучи солнца скрылись за стройным рядом берез и президентские апартаменты погрузились в сумрак. Зажглись фонари, освещавшие аллеи, в домиках засветились окна. Те здания, где были расположены офисы, погасли, и погрузились во мрак; поляна и роща также опустились во тьму. Горело несколько окон в домике прислуги, в небольшой комнате охраны, расположенной у ворот, и несколько окон в доме президента. Самого президента здесь не было, он был в городе со своей семьей. Но несмотря на отсутствие президента, его апартаменты тщательно охранялись.
        У входной двери двухэтажного дома, где обычно отдыхал президент со своей семьей, стояли двое военных. Их лица освещал фонарь, прикрепленный к низкому столбу. Оба военных относились к специальной службе по охране президента. Один был сержантом, другой лейтенантом. Они тихо беседовали между собой.
        - Когда же это случилось? - спросил сержант.
        - Вчера утром. Машина разбилась вдребезги, - отвечал лейтенант, - водитель тяжело ранен.
        - А секретарь?
        - Жив, но тоже в больнице, - пояснил лейтенант.
        - Что у него пострадало?
        - Мозг.
        - Не понял, - удивился сержант.
        - Вот и доктор не понял, когда секретарь на него набросился. Не понимаешь? - он посмотрел в глаза сержанта, застывшие в изумлении. - Приехала скорая, это было недалеко от Кремля, вышел доктор, водителя сразу увезли в реанимацию, перелом ноги и травма черепа, а наш секретарь …
        - Секретарь президента, - поправил сержант.
        - Ну да … потерял сознание, лежит без чувств, вроде все цело. Доктор дал нашатырь понюхать, тот пришел в себя и сразу же вцепился ему в горло, еле разняли. Когда посмотрели его документы, то сообщили в милицию, а там передали нам сообщение. Ну, я и приехал. Тогда я был на дежурстве.
        - И что? - вопрошал сержант, охваченный любопытством.
        - Такого безумного взгляда я еще не видел. Это были глаза крайне испуганного человека, будто он был опущен в самую глубину необъяснимого ужаса.
        - Он узнал вас?
        - Да, но насторожился, не доверял, - пояснил лейтенант.
        - И что вы?
        - Я вызвал доктора Черемных. Ведь это все-таки личный секретарь президента. Молодой, перспективный, умный. Жаль его.
        - Что сказал Черемных? - спросил сержант.
        - Он посмотрел его глаза, послушал пульс. А тот все как-то дико на него глядел, с недоверием. Но мы-то, конечно, держали его, на всякий случай. Было решено поместить его в одной частной клинике для душевнобольных, в отдельную палату, с охраной.
        - Помешался видать, - предположил сержант.
        - Очевидно, другого объяснения пока не нахожу. Завтра переговорю с Черемных, надо узнать, как его пациент.
        Сержант задумался, он прикусил губу, свел брови и невидящими глазами поглядел на фонарь, опутанный пеленой мошек, норовящих приблизиться к свету. Оба окна погасли один за другим, и спустя минуту открылась дверь. На крыльцо вышла женщина лет тридцати пяти, сутулая, в резиновых перчатках и с фартуком.
        - Ну что, Марина Николаевна, - сказал лейтенант, - все убрала?
        - Да, голубчик, все чисто и сияет, - ответила женщина звонким голосом, - я пошла к себе, буду ложиться.
        - Спокойной ночи, - в один голос сказали сержант и лейтенант.
        - Завтра его не будет, но все должно быть чисто, - сказала женщина. - Я завтра в магазин выйду, подвезете?
        - Павел завтра за рулем будет, он сможет довезти, - ответил сержант, - там какие-то покупки надо будет сделать.
        - Мне порошок стиральный необходим, заканчивается, - пояснила женщина.
        - Завтра с Павлом переговорите, он по хозяйству.
        - Хорошо, сказала женщина и направилась по аллее, освещенной в нескольких местах фонарными столбами.
        - Ну, пора и мне, - сказал лейтенант, - проверю караул и поеду домой. Мне еще с добрый час до города добираться. Завтра работа в Кремле, там президент будет. Громов велел, - пояснил лейтенант.
        Сержант стоял все такой же, задумчивый, молчаливый.
        - Что-то случилось? - спросил лейтенант, глядя на заторможенный вид подчиненного.
        - Да как вам сказать, - размышляя, неуверенно сказал сержант. - Это скорее не наблюдение, а ощущение. Понимаете, только вы не подумайте, что я тоже с ума сошел, как и секретарь.
        - Так, рассказывай, - у лейтенанта пробудился живой интерес.
        - Просто есть кое-что, что меня тревожит, и если бы не ваш рассказ о секретаре, то я бы не осмелился сообщить вам о моих подозрениях, уж больно странные они.
        Лейтенант заинтересовался, он оживился и сказал.
        - Рассказывайте, сержант, как есть, как чувствуете, все, что видели или слышали, лучше предостеречь заранее, чем потом попасть впросак.
        И сержант, не твердым голосом, осторожно, обдумывая каждое слово, начал свой рассказ.
        - Это началось где-то неделю назад. Я тогда был на дежурстве. Здесь, в резиденции президента, на Горках-9. Я обходил территорию, было около двух ночи, смотрю, вроде как узкая полоска света в темноте …
        - В двери или в окне? - спросил лейтенант.
        - Нет, не в доме, а около него.
        - Фонарик?
        - Я тоже так подумал. Подкрался поближе и давай в оба глаза глядеть, высматривать. И никого не увидел, а свет-то остался, он как будто в воздухе завис.
        - Опиши мне это.
        - Ну, какое-то неоновое свечение. Когда я был далеко, то оно казалось синим, а когда подошел ближе - белым. Что бы это могло быть?
        - Свет перемещался? На что он похож?
        - Полоска и все, ну, длиной в метр. Поначалу, свет был неподвижен, а потом стал таять и исчез, растворился.
        - Почему ты сразу не сказал об этом?
        - Думал, что вы меня неправильно поймете. Если бы не случай с секретарем, то и вовсе не решился бы рассказать.
        - Может, померещилось? От усталости …
        - Нет, лейтенант, не померещилось. Я тогда подождал, когда свет растворится. Я не боюсь врага, но это было похоже на …
        - На кого, сержант?
        - На приведение. Я тогда подождал, а потом подошел к тому месту и почувствовал запах серы. Постоял немного, послушал, оглядел все и, ничего не обнаружив, решил было, что все это мне привиделось и пошел … И тут я слышу под собой хруст. Я зажег фонарик и увидел под ногами разбитое куриное яйцо.
        - Странно, - сказал лейтенант, задумываясь. - Может, обронил повар или …
        - Не думаю, лейтенант.
        - Почему? - удивился лейтенант.
        - Все бы ничего если… Я ведь поначалу тоже так подумал: «это неосторожность повара». Но вряд ли повар писал бы на скорлупе имя.
        - Имя? - удивился лейтенант.
        - Да, имя.
        - И чье же это было имя?
        - Нашего секретаря, там было написано Колесниченко Павел, только задом наперед.
        - Где же это яйцо? - с зарождающейся иронией спросил лейтенант.
        - Я его там оставил, у дома, где бывает секретарь. Я не решился его взять. А на утро его там не было, наверное, птицы склевали. Я тогда не отнесся к этому серьезно, думал, чья-то шутка.
        - А теперь, как считаете?
        - Не знаю. Повторяю, если бы не случай с Колесниченко …
        - Ясно. Молодец, что сказал. Может и ерунда все это, а может и чья-то неуместная шутка, - лейтенант посмотрел по сторонам, обдумывая что-то, а потом сказал. - Я еще с полчасика побуду в резиденции, если что, звони на мой телефон. Надо этого шутника поймать.
        - Вы домой?
        - Да, километров пятнадцать до города, потом по окружной и домой. До завтра.
        - До свидания, спокойной ночи, лейтенант.
        Начальник службы безопасности, Алексей Громов, приехал на своей машине в Горки-9, где располагалась резиденция президента. Утренний звонок от лейтенанта сообщил тревожным голосом, что на резиденцию было совершено нападение. Один или несколько злоумышленников, оглушив сержанта, вероятно, проникли в дом президента. К счастью, самого президента в доме не было.
        По прибытии Громова в резиденцию он застал группу людей, столпившихся у двухэтажного дома, где любил отдыхать президент. У дома стояла скорая, дверь в дом была открыта. Лейтенант, завидя машину Громова, поспешил к начальнику.
        - Что случилось? - спросил Громов, испытывая волнение.
        - Товарищ подполковник, я лично вчера уходил отсюда, проверив посты …
        - Кто дежурил у дома?
        - Сержант Глухов, - ответил лейтенант. - Его обнаружили без сознания, лежащим у двери дома. На голове большая гематома, сейчас врачи осматривают его. Если что-то серьезное, то его госпитализируют.
        - Не будем спешить, идемте к нему.
        Громов и лейтенант подошли к дому.
        - Он здесь? - спросил Громов.
        - Да, его врачи осматривают в гостиной. Я велел перенести его на диван.
        Они вошли в дом. Обстановка в гостиной была очень дорогой и изысканной. На диване лежал человек, рядом сидели двое людей в белых халатах, один, стоя, согнулся над лежащим.
        Рука пострадавшего дернулась. Громов и лейтенант подошли к сержанту. Тот приоткрыл один глаз, второй заплыл гематомой. Удар, по-видимому, пришелся в висок.
        - Как он? - спросил Громов у врача, делающего запись в тетрадь.
        - Сотрясение мозга, перелома черепа нет, советую его отправить в госпиталь. Отлежится недельку и будет как новенький, - ответил доктор.
        - Он говорить может?
        - Думаю, что да, - ответил доктор, осмотрев здоровый глаз больного. - У него еще шок от удара. Били тупым предметом.
        - Что ж, забирайте его, я приеду к вам позже, - сказал Громов.
        В этот момент больной надул щеки и начал шевелить губами, словно хотел что-то сказать. Его единственный открытый глаз, казалось вот-вот вылетит из орбиты. Он смотрел в сторону двери, где стоял лейтенант. Сержант поднял ослабленную руку и протянул ее в сторону лейтенанта.
        - Это он, - с тяжелым выдохом произнес сержант.
        - Что, лейтенант? - удивленно переспросил Громов. - Лейтенант Сивцов? - для полной ясности спросил Громов.
        Лейтенант стоял, опешив, поначалу, его лицо выражало непонимание, потом возмущение и, наконец, тревогу, перерастающую вновь в непонимание и невольное оцепенение.
        Громов подошел ближе к сержанту и еще раз спросил:
        - На вас напал лейтенант Сивцов?
        - Да, - коротко ответил сержант, тяжело выдыхая.
        Сержанта увезли на скорой помощи в госпиталь, лейтенанта арестовали.
        Громов решил провести допрос лично. В комнате для допросов, где из мебели были стол и два стула, за столом сидел понуро, свесив голову на грудь, лейтенант Сивцов, на его руках блестели наручники. В комнату вошел Громов. Лейтенант, завидя начальника, встал и преданными глазами щенка посмотрел на Громова.
        - Садитесь, лейтенант.
        Оба сели, Громов тяжело, лейтенант с осторожностью, прислушиваясь к каждому слову начальника.
        - Что происходит? - спросил Громов.
        Лейтенант тяжело вздохнул и опустил глаза, выражающие вину, словно провинившийся школьник.
        - Я … я не помню.
        - А вот сержант все вспомнит, как ни странно. Я из госпиталя приехал. Он пришел в себя и все мне рассказал.
        - Что он сказал? - понуро спросил лейтенант. Его глаза бегали, будто он искал какой-то выход, его брови напряженно сузились.
        - Сержант утверждает, что вы действительно с ним расстались в десять сорок пять вечера и уехали домой в город. В четыре часа, перед самым рассветом, он услышал какую-то возню в охраняемом доме. Подошел к двери и увидел мужчину, спокойно выходящего из дома. И знаете, кто был этим неизвестным?
        - Хотите сказать, что это был я? - сипловатым, неуверенным голосом пробубнил лейтенант.
        - Да, это были вы, с его слов. Но и это не все, - продолжал Громов. - В тот момент, когда он подошел к вам и хотел расспросить, что вы делали в апартаментах президента, вы оглушили его, ударив чем-то тяжелым в голову. Возможно, пистолетом.
        Лейтенант качал головой из стороны в сторону, тихо бубня под нос:
        - Нет, нет, это не я. Я не мог.
        Наступила тишина, во время которой оба размышляли. Громов гадал, кто из двух: сержант или лейтенант врет, а лейтенант вспоминал события ночи.
        - Вы, Сивцов, работали в спецслужбе года три, характеристика у вас отличная, хорошая семья, я лично знаком с вашей женой и сынишкой. И честно вам сказать, я не могу понять, как вы там оказались и зачем вы ударили сержанта, который нес службу.
        - Я и сам не знаю, - ответил в оправдание лейтенант.
        - Не знаете, что? Как оказались на территории резиденции, или как ударили своего товарища?
        - Не знаю, где я был этой ночью.
        У Громова расширились глаза от удивления, он посмотрел, изучающее, на подчиненного. Он, словно ждал ответа от него.
        - Я должен побыть наедине и все вспомнить, - ответил неуверенным голосом лейтенант.
        - Ну что ж, Сивцов, у вас будет на это время. Я приеду через три часа. Надеюсь, этого хватит. И помните, Сивцов, против вас даны показания, и факты не в вашу пользу. Ваш автомобиль находился на стоянке у резиденции с трех часов.
        Лейтенант поднял голову и с удивлением посмотрел на Громова, словно ему вынесли приговор.
        Сивцов сидел за тем же столом, в той же комнате, где оставил его Громов. У него сняли наручники, и заперли его за массивной дверью камеры. Поначалу, Сивцов сидел, выпрямив ноги и облокотившись на спинку деревянного стула. Ничего не вспомнив, он стал ходить по комнате, от стены к стене, пытаясь вытянуть из памяти хоть одно воспоминание. Все его напряжение сознания лишь приводило к головной боли и легкому головокружению.
        Как бы он ни напрягал память, но мысли таяли, а мозг утомлялся. Тогда он стал предполагать. Сперва, он подумал об автомобильной аварии, вследствие которой он потерял память о ночных событиях. Это он отвел в сторону, почти сразу же, ведь он не чувствовал боли в теле, да и на голове не было ушибов (голову он ощупал).
        Затем он предположил, что был пьян, поэтому ничего не помнит. Но зачем ему в этом случае понадобилось идти в таком состоянии на работу, если он с вечера собирался домой. Это он тоже отбросил. Промучившись бесплодными воспоминаниями, из которых он ничего не вытянул, он решил пойти по принципу одного звена и имеющихся, хоть и не точных, фактов. Звенья размышлений он стал строить, начиная с вечера, где были еще живы воспоминания. Он был уверен, что память к нему вернется, только нужно время. И так, он стоит у дома президента - это он точно помнил. Рядом с ним еще кто-то. Он с ним беседует, но лица не видит. Очевидно, в памяти оно потерялось. Он видит лишь форму сотрудника спецслужбы. Лейтенант сделал предположение, добавив, таким образом, звено в воспоминании, что этим собеседником был пострадавший сержант. Он знал, что тот должен был вести дежурство этой ночью. Они дружелюбно о чем-то говорили, потом он вспомнил какую-то юбку, хотя нет, это был фартук, рабочая одежда горничной. Это был кто-то из обслуживания. Потом он вспомнил, как он попрощался с сотрудником и направился по аллее проверить посты.
Здесь он начал вспоминать отрывно, эпизодами. Он вспомнил свою машину, как садился в нее, как ехал по темной дороге, затем шоссе, после провал в памяти. Лишь какие-то отдаленные светлые пятна. Он помнил, что этот свет приближался к нему, или он к свету.
        После получасовой упорной работы мозга, к нему все же вернулись некоторые, правда, обрывочные воспоминания. Свет, который он видел поначалу, разросся в придорожное кафе, вероятно, он там остановился. Возможно, что-то купил на ужин или для раннего завтрака. Лиц он не помнил, ни продавца, ни официанта, он не мог вспомнить даже число посетителей. Он часто там останавливался и знал всех продавцов и официантов, но сейчас он не мог увидеть их лица. Они могли ему помочь, зацепиться за обрывки памяти, но, увы - лишь свет фонарей и … «Да, да, - мысленно повторил он, заранее радуясь всплывшему эпизоду, - это был автомобиль».
        Перед его глазами, словно на маленьком экране, обрамленном белой дымкой, возник автомобиль. Он не мог вспомнить ни номера машины, ни марки автомобиля, лишь темное приближающееся пятно, из которого били два прожектора. Из автомобиля кто-то вышел. Это был мужчина, он видел лишь силуэт из окна придорожного кафе, где сидел за столом. Отношение неизвестного к мужскому полу он смог определить по его походке: уверенная, прямая, твердая, целенаправленная, в ней не было мягкости, как это можно было увидеть у женщин. Мужчина шел в кафе.
        Теперь перед ним стояла задача вспомнить, кто же вошел в дверь, кто ее открыл. Людей там было, в этот час, мало, так бывало всегда, значит, этот незнакомец должен был появиться в дверях один. Его надо было вспомнить. Сивцов даже представил, как открываются двери, но, увы, в проеме никого не было. Он начал ходить вновь, пытаясь вспомнить, пробудить уснувшую память. У него уже не было сомнений, что дальше кафе он не ушел. Вероятно, ему что-то там подсыпали, опьянили, затемнили память. Это какой-то наркотик или сильнодействующий препарат. Но зачем? Кому понадобилось, чтобы … И тут Сивцов, неожиданно для себя, дал разгадку происшедшему.
        Ведь сержант утверждал, что видел его выходящим из дома президента, значит, преступники одурманили, а может и подчинили его каким-то гипнозом, чтобы он проник в дом президента. Возможно, они хотели, его руками, выкрасть что-то из дома, какой-нибудь документ. «Это были шпионы, - подумал Сивцов». Он пытался вспомнить, как приехал в резиденцию, Горки-9. То, что он не был этой ночью дома, было для него очевидно, иначе бы он вспомнил жену и сынишку, но он их не видел в своей памяти. Огромная дверь в придорожное кафе застыла перед ним, словно картина. Он отчетливо помнил последние события, как он едет по дороге к резиденции, как выходит, как встречает беспокойного охранника, потом женщины, врачи, как он звонит Громову, сообщая ему о нападении на сержанта, и видит разбитое лицо потерпевшего.
        Измучив себя тяжелыми и безрезультатными воспоминаниями, Сивцов решил закрыть глаза и успокоить раскаленные нервы. Память сама рано или поздно должна к нему вернуться. Утонув в сладостной дреме, его тело обрело долгожданный покой, а душа окунулась в пленяющий сон. Сознание, хоть и отдыхало, частично искало ответ.
        Перед ним вновь возникло видение - двери кафе, напряженное желанием докопаться до истины. Дверь была открыта в темноту, из которой, словно по неумолимому зловещему биению часов, приближалась чья-то тень. Вот появилась голова тени, затем возникло черное тело, кривые ноги. Его сознание пыталось найти разгадку в этом появившемся образе. Постепенно тень приобрела форму, объем, оттенки. И, наконец, перед ним возник образ мужчины с черной, как сажа, кожей. Страх пробудил спящее сознание Сивцова и он проснулся. Перед его глазами, как утренний туман, еще не развеявшийся, отчетливо стоял образ мужчины с черной кожей, будто окрашенный тьмой, из которого он появился.
        Сивцов не решился рассказывать о своем неизвестном мужчине Громову, так как этот образ был выявлен во сне тревожным сознанием, переживавшим последние события. Но образ из сна он запомнил, подобно шпиону, привыкшему запечатлевать в памяти малейшие детали.
        Глава 11. Размышления Салеха
        Салех снимал отдельную однокомнатную квартиру, расположенную на окраине города, но поближе к резиденции президента. Он уже встречался со связным по имение Мади, и тот его проконсультировал: дал план действий, расписание работы некоторых служащих лиц, приближенных к президенту России. Салех знал всё, вплоть до расписания смены караула. Разумеется, ни в какой институт на обучение он не ходил, и занимался исключительно заданием, которое он получил еще в Саудовской Аравии от Абрафо и Курбана.
        Сейчас больше всего на свете он хотел знать, как поживает его единственная дочь. На свои просьбы о дочери от Мади он получил короткий ответ:
        - После завершения задания вы поговорите с ней по телефону.
        Мади был неразговорчивым, с суровыми чертами лица. Не добившись от связного возможности связаться с дочерью, Салех оставил это и с рвением и небывалой работоспособностью принялся выполнять задание, пользуясь инструкцией. Он решил зарекомендовать себя как исправный и способный шпион, перед начальством, и достойный жрец, который легко справляется с любым заданием не хуже Абрафо. Почувствовав некоторую власть и всемогущество, силу над природой и богатство, одурманившее его еще в Саудовской Аравии, он решил проявить себя. Выполняя одно задание за другим, Салех проникся силой магии вуду, он почувствовал некую легкость в мастерстве, способную совершать чудеса, ведь он не только готовил на своем рабочем столе всевозможные приготовления для ритуалов, но и проверял их действие. Мади тоже рассказывал Салеху о поразительном действии его магии, и даже восхищался ею. Салех, выслушивая одобрения в свой адрес, предложил Мади сообщить об его успехах в центр, на что Мади сказал: «Еще рано, не достигнута цель».
        На столе перед Салехом, в различных баночках, разложенные и пронумерованные, лежали всевозможные ингредиенты, используемые им в колдовстве. Несколько яиц, еще целых, с надписями на них на кириллице, перья, расческа с несколькими волосами, находились ближе к рукам Салеха. Волосы он аккуратно вынимал из расчески и прикреплял их, вдавливая в восковой шарик, из которого собирался лепить фигурку человека.
        Позади него кудахтала черная курица, сидевшая на кладке яиц, рядом с ней лежали рассыпанные зерна, курица одним глазом тревожно посматривала на Салеха, читающего нараспев какую-то молитву. Неожиданно пение прекратилось, и Салех положил бесформенный кусок воска на стол, тяжело опустившись на стул.
        Салех думал. Вот уже несколько дней, после удачного, слишком удачного выполнения ритуала, его мучила мысль, не давая ему покоя. Он понимал, что это ему мешает, он должен отбросить все лишние мысли и целиком погрузиться в работу, иначе может быть провал в работе. Он и раньше замечал, как тяжело дается ему ритуальная магия - не все получалось так гладко. Но теперь, вдали от родины и дочери, отцовская любовь, к которая, несомненно, помогала, вдохновляла его на творчество в магии, он, казалось бы, должен запутаться, сломаться, не выполнить, но по неопределенному закону, он со всем справлялся. Делал это легко и главное, у него все получалось с первого раза. Он не мог объяснить для себя такой успех в своих посредственных умениях. Да, у него и раньше встречались случаи удачных ритуалов, но не с первого раза и не подряд.
        Его мысли путались, пытаясь найти объяснения столь легкому везению, но, в конце концов, он определил это, как собранность его сил и способностей в трудную минуту. Значит, может, если хочет. Перед ним вновь раскрылся необъятный успех и неограниченные богатства. Потом Салех задумался о столь удачном выборе, о судьбе. Почему Абрафо из нескольких сотен первоклассных жрецов выбрал именно его? Этот вопрос его мучил еще больше, чем первый. Он вспомнил о Захре, которая случайно оказалась пленницей, ведь он мог ее не брать с собой, если бы знал, чем кончится его поездка. В прочем, у него и выбора-то не было. Под дулами автоматов не очень-то поразмышляешь. Нет, он был пленником, решил он для себя. И Захра, которая почти всегда была с ним, в его командировках, поневоле, как слепое, невинное дитя, оказалась во власти Абрафо. Слово «невинное» Салех повторил дважды в своей голове, оно, словно напуганная выстрелами охотников утка, вылетело из своего надежного укрытия. Теперь у него не было сомнения, что Абрафо, знающий толк в своем деле, не мог не принять во внимание, для своего колдовства, невинность души
Захры. Он мог это использовать для связи с коварными духами Лоа, предложив им невинную и чистую, как белое полотно, душу Захры. «Бедная моя доченька, - подумал Салех, узревший все коварство мага». Салех вспомнил куклу, которую сделал маг, чтобы контролировать его. Стало быть, он не свободен, он все еще пленник, и находится под контролем всемогущего Абрафо. Эти доводы его пугали и многое объясняли, но, где-то в глубине он все-таки надеялся, что на таком большом расстоянии, даже Абрафо, с его возможностями, в основном, как он полагал, напускными, не справится, не сможет контролировать его. Раскрыв для себя суть поднятых и мучивших вопросов, Салех неожиданно осознал, что эти два вопроса, над которыми он размышлял, взаимосвязаны. Неумолимый вывод напрашивался сам, все, что произошло с ним и его дочерью, неслучайно, Абрафо заранее все хорошо спланировал. Он вспомнил и количество боевиков, для такого несложного задания, как похищение двух-трех невооруженных человека; и погибшего друга Абу, убитого боевиками, для демонстрации силы магии Абрафо, хорошо знавшего все страхи жрецов - для каждого жреца вуду хуже
смерти является их собственное зомбирование, никто из жрецов не хотел бы стать ходячей мертвой плотью. Все это, без сомнения, было разыграно и подготовлено Абрафо, для вовлечения Салеха в выполнение задания. Но почему именно он, Салех? Этот возникший вопрос, выросший из рассуждений, буквально съедал его.
        Он еще вспомнил о своей прерванной работе, зародившей в нем его последние успехи в магии, и неожиданно для себя, когда уже его руки тянулись к недоделанной кукле, он связал этот вопрос со своим недавним успехом. Его сознание прояснилось, облегченное, почти воздушное состояние испытал его утомленный размышлениями мозг. Вот она истина, он поймал ее. Теперь он точно знал, почему у него так все легко получалось. Он был под контролем мага даже на таком громадном для жреца расстоянии. Магия проникает сквозь материю, преодолевает замки времени, покоряет расстояния. Салех ужасался и вновь поражался великими возможностями магии и мастерством Абрафо, которого полноправно считал живой легендой и непревзойденным жрецом, великим бокором магии вуду. Абрафо удавалось управлять не только Салехом, контролируя его, но искусно проводить свои, недосягаемые многим жрецам, ритуалы, бесспорно, сильнейшей магии в мире. Он безгранично восторгался и удивлялся возможностям мага, превознося его к бессмертным духам в обличии человека. Для себя он твердо решил, что вернется после удачно выполненного задания и станет
единственным учеником великого мастера, он попросит его об этом, и тот ему не откажет. Вместе они достигнут вершины искусства магии вуду, обессмертив свои имена среди смертных людей. Ведь у такого мага как Абрафо, обязательно должен быть приемник, которому он передаст свои знания и умения.
        Он вспомнил о книге, которую Абрафо писал, делая в ней записи. Может когда-то эту книгу он получит из его рук и продолжит ее для своего ученика, так сохранится преемственность. Он же передаст бесценные труды своей дочери, которая уже стала на путь изучения магии. «Она без сомнения была способной, - подумал Салех, - он вспомнил блеск ее глаз, зажженный вдохновением работы мага». Теперь он понимал, почему маг избрал среди всех жрецов Африки именно его, Салеха. Возможно, Абрафо уже тогда решил сделать его своим приемником. А это сложное здание, вдали от родины, является негласной проверкой ученика. И он как избранный ученик, не должен подвести своего будущего учителя, а быть может, и покровителя.
        Глава 12. Странная болезнь президента
        Подполковник Громов с тревогой в сердце расхаживал по гостиной, расположенной в двухэтажном роскошном доме - резиденции президента. Вот послышались за дверью шаги. Дверь отворилась, и в гостиную понуро вошел доктор Черемных.
        - Ну, как он? - спросил Громов.
        Черемных тяжелым взглядом посмотрел на Громова.
        - Это второй случай, где я не берусь дать диагноз. Показатели работы сердца в норме, давление то же. Он занимается спортом, и я часто проверяю его состояние. Все было хорошо, он был крепок, как молодые люди тридцати пяти лет, но теперь … - Черемных замолчал, он обдумывал. - Его поведение чем-то напоминает поведение Бориса Ивановича.
        - Я говорил с президентом несколько дней назад.
        - И что? - спросил Черемных.
        - Ничего подобного не было. Он, как обычно, улыбался, задавал вопросы, спрашивал о моей семье, в общем, нормальный, здоровый человек.
        - Когда это началось?
        - Со вчерашнего дня. Первой заметила его жена. Он, в беседе с ней, говорил …
        - Раздраженно?
        - Нет, нет, мягко, но, по словам жены, президент терял смысл фраз, он, как бы, не договаривал. Ее это пугало, она обратилась ко мне. Ну, а я позвонил вам.
        - Не понимаю, - немного раздраженно, сказал Черемных. - Он реагирует, вроде понимает, что от него хотят, но … словно кто-то вынул его сознание, оставив лишь тело с природными реакциями. И еще, появилась сонливость. Он ночью спал?
        - Вроде, спал, но не берусь утверждать.
        - Я дал успокоительное, пусть поспит.
        - У него назначена встреча с министрами, потом с иностранным послом. Я ума не приложу, что делать. Я уже говорил с премьер-министром.
        - И что он посоветовал? - спросил Черемных.
        - Общественность ждет его выступления, но нужно сделать так, чтобы никто не знал причины его отсутствия. Президента нельзя показывать в таком виде.
        - Понимаю.
        - Вот почему важно, чтобы вы помогли ему прийти в себя, выйти из этого полукоматозного состояния.
        - Боюсь, что я сейчас ничем не могу помочь, - ответил Черемных, потом подумал немного и продолжил. - Я сделаю все, что смогу, но вам надо что-то придумать, чем-то объяснить его отсутствие. Нельзя говорить, что президент болен, начнут расспрашивать. Еще неизвестно, чем это кончится.
        - Да, это на руку нашим врагам. Пока президент болен, государство слабеет. Но мы уже придумали. Премьер-министр подсказал. Надо на время болезни пустить слух, что президент не появляется на людях из-за того, что ждет от супруги ребенка. Другой вариант - президент уехал на отдых на какие-нибудь острова. Пускай ищут. А пока все будут думать, ему станет лучше, он выйдет на работу и страсти улягутся.
        - Да, пожалуй, - согласился Черемных. - Сейчас любой слух хорош, лишь бы не было известно о его странной болезни.
        - А может он просто переутомился?
        - Возможно, но в любом случае, ему сейчас нужен покой, так что пусть он пробудет здесь, в своей резиденции под моим контролем, с недельку.
        Наступила тишина, во время которой каждый думал о своем, потом Черемных спросил:
        - Послушай, Алексей, ты занимаешься безопасностью президента, твои люди встречали что-то необычное? Я слышал, что кто-то пытался проникнуть в покои президента.
        - Этот случай разрешился. Лейтенант Сивцов напал на сержанта, который охранял апартаменты.
        - Напал? - удивился Черемных.
        - Да, он утверждает, что не помнит нападения. Сержанту тяжело досталось, сотрясение мозга. Когда он пришел в себя, то подтвердил факт нападения.
        - Странно, вам не кажется?
        - Я вел допрос Сивцова.
        - И что?
        - Он ничего не помнит.
        - А что-то пропало в доме?
        - Пожалуй, ничего, - ответил Громов. - Горничная, которая убирает в доме, не досчиталась одной расчески. Все ценные предметы на месте. Если Сивцов и заходил в дом, то ничего не вынес.
        - Зачем же он напал на сержанта? Может, был нетрезвый?
        - Может, хотя на Сивцова это не похоже. В ту ночь он был в баре, намеревался ехать домой в город. Это пятнадцать километров отсюда. Это все, что он помнит. Жена утверждает, что домой он не возвращался. Он работает у нас несколько лет, подобных случаев у него не было. Пил, да, но не на работе.
        - А вы проверяли количество алкоголя у него в крови? - спросил Черемных.
        - Нет, не до того было. Да он выглядел трезвым.
        - За ночь хмель мог выветриться.
        - Но ведь это не первый случай странного поведения сотрудников, - сказал Громов.
        - Вы имеете в виду секретаря?
        - Да, Колесниченко, он напал на водителя такси. Как он в больнице? У него ведь перелом руки.
        - Теперь уже шейки бедра и тяжелое сотрясение мозга, - ответил Черемных. - Я лично навещал его в госпитале, а четыре дня тому назад произошел странный случай с ним.
        - Я весь во внимании.
        - На дежурстве была тогда молодая врач. Она сделала обход и отправилась в ординаторскую. Больной Колесниченко не вызвал у нее никаких опасений. На тот момент у него была переломана рука, ушиб ноги проходил.
        - В коридоре раздались крики, гам, беготня. Кто-то из санитаров выбежал на улицу. Ему повезло, что он выпал со второго этажа, а не с четвертого. Врач оказала помощь, слава богу, жив. Но как он оказался на улице? Кто его выбросил, или сам по неосторожности вылетел? Сейчас Колесниченко приходит в себя, но …
        - Вы можете рассказать поподробнее? - спросил Громов, явно заинтересовавшийся случаем.
        - Да, могу. Я беседовал с врачом и нянечкой. Последняя в то время мыла пол. Она утверждает, что больной сам открыл окно и выпрыгнул наружу.
        - Хотел покончить с собой? Но зачем?
        - Вот и я так подумал. Странно это. Я навестил больного, - сказал Черемных, вспоминая. - К тому времени он начал приходить в себя. Ему уже сделали операцию, восстановили шейку бедра, еще было пару шейных дисков смещено. В общем, он почти весь забинтован. Только его лицо …
        - Что его лицо?
        - Он чем-то или кем-то напуган. Я попробовал с ним поговорить. Но мне не удалось. Его одолевают какие-то страхи, опасения, он видит кругом опасность, каких-то чудовищ. Ему дали успокоительное, теперь он находится под контролем санитара, чтобы еще с собой чего-то не учудил. - Вы не находите, что эти три случая как-то связаны?
        - Не три, а четыре, - поправил Громов.
        - Вы имеете в виду покойного Бориса Ивановича? - спросил Черемных, и тут же добавил. - Да, пожалуй, четыре. Вам не кажется, что они взаимосвязаны? Может, это дело рук какой-то организации, а не случайность.
        - Да, это не случайность. Вот поэтому ваше мнение сейчас для меня очень важно. Я полагаю, что целью всех этих происшествий, является президент.
        - Нужно усилить охрану, - предложил Черемных.
        - Это уже сделано. Но все не так просто, - продолжал Громов. - Ни в одном из четырех случаев никто не видел врагов или их действий. Все происходит так, словно происходит само по себе, случайно.
        - Нет, нет, это не случай. Я уверен, что за этим кто-то стоит, - сказал Черемных. - Может, это какой-то новый вид оружия, бесконтактного, понимаете.
        - Вряд ли, такого не существует. Я бы знал о нем. Проводят в разных странах эксперименты над психотропным, биологическим оружием, двадцать пятый кадр и тому подобное. Можно человеку внушить поведение, сбить с толку, обмануть, но поверить в болезнь, убить, это немыслимо совершить. По крайней мере, должен быть какой-то контакт с жертвой. А у нас тут куча охраны, и это все опытные люди, прошедшие отбор, а камеры никого ведь не видели. Нет, нет, здесь что-то другое, - он замолчал на некоторое время, обдумывая, затем добавил. - Очень трудно воевать с невидимым противником.
        Спустя пять дней Громов еще раз встретился с Черемных. Встреча была вызвана тем, что состояние президента значительно улучшилось. «Он готов был идти в бой, от прежнего тяжелого состояния не осталось и следа, - заявил Черемных».
        - Боюсь, что вы ошибаетесь, - ответил Громов. - Президент действительно замечательно себя чувствует. Но это внешне. Все уже успокоились, когда увидели его в полном здравии.
        - Почему же тогда вы опасаетесь? - спросил доктор Черемных.
        - Я говорил с премьер-министром и его замами, а еще министром иностранных дел.
        - И что? - настороженно спросил доктор.
        - Вы уверены, что ему ничего не угрожает и он полностью здоров?
        - Да, вполне. А в чем дело?
        - Вчера президент подписал договор с Саудовской Аравией о продаже ракет С-300, а вечером он решил прервать поставку оружия Ираку, договор у нас с ними заключен давно.
        - Простите, я ничего в этом не понимаю, - сказал Черемных.
        - Это полная противоположность во внешней политике на Ближнем Востоке, которое ведет наше правительство.
        - Его надо остановить.
        - Уже сделано. Президента спросили, зачем он подписал договор на поставку ракет, и почему отказался от договора с Ираком, это ведь изменит перевес сил на Ближнем Востоке в пользу интересов Америки.
        - И что он ответил? - спросил доктор.
        - Он не знает, почему … его нельзя выпускать из резиденции. Он все еще болен, а может и хуже. Теперь я уверен, что все эти события, что мы наблюдали за последний месяц, были направлены на подчинение воли нашего президента.
        - Но он был совершенно здоров и в здравом рассудке. Я лично с ним беседовал, когда выписывал.
        - Его болезнь не прошла, более того, она, вероятно, вызвала в нем какое-то странное поведение. Он согласился с тем, чтобы еще побыть в резиденции под вашим наблюдением. У вас есть что-нибудь для головы?
        - А что?
        - Болит, устал я.
        - Хорошо, я дам вам кое-что от головной боли, идемте, - сказал доктор Черемных.
        Глава 13. Маг наносит удар
        Этот бескрайний мрак должен был когда-нибудь закончиться. Его охватило жгучее желание, увлекаемое изнутри, но управляемое снаружи, выйти, выбраться, любой ценой. Оно подняло руки с большим трудом, подтянуло их к груди, затем уперлось ими в стенку и начало неистово давить. Это не помогало, это было выше его возможностей. Тогда оно приняло другой метод, Оно царапало, ногти лопались, пальцы царапались - срывалась кожа, но Оно не чувствовало боли. Спустя несколько часов Оно все же разбило стену, казавшуюся непомерной, непреодолимой. Силы, которые управляли им, оказались сильней деревянной стены. Дальше была земля, мягкая, уступчивая, она сразу же заполнила образовавшееся пространство, и продвигаться вверх стало легче. Теперь ему нужно было несколько движений руками, чтобы земля уступила ему. Но подниматься оказалось не так легко, как показалось в начале, ведь нужно было на что-то опираться. Оно поднималось, словно крот в тоннеле, и вновь, оборвавшись, падало вниз. Вновь поднималось, раздвигая слои земли, роя под себя, отталкивая землю и упорно преодолевая преграды, продвигалось. Земля падала в глаза,
заполняла лоб, уши, ноздри, но это было не помехой, ведь все чувства покинули его, уступив лишь неимоверному желанию выбраться. Подобно личинке, чье время пришло, Оно пыталось выбраться из мрака, освободиться от тяжести забытья. Оно не думало, не задавало вопросы себе, не прониклось целью, имеющей смысл, но Оно чувствовало жуткое желание приобрести свободу.
        Когда его рука, изувеченная многими попытками пробиться, прорвалась в пустоту, и уже не ощущала сопротивления, его охватил страх, подобный младенцу, оказавшемуся в чужом, неведомом, новом мире. Сперва, руки, затем голова, туловище и, наконец, ноги. Пока Оно пробиралось, пытаясь обрести свободу, его одежда за что-то цеплялась, и под его усилиями, гонимыми желанием выбраться, рвалась. Оно не обращало на это внимание, ведь главное выполнено. Куски земли, вбивавшиеся в рот, ноздри, выпали, когда Оно стряхнуло их, словно освободилось от некой ненужной оболочки, сдерживающей его и относящейся к старому утробному миру. Рождение нового, словно из уродливой куколки, произошло. Оно было на свободе.
        Обретя неизвестное, новое, но удобное и даже приятное чувство, Оно начало всматриваться в светящиеся объекты, которые горели вдали - то желтыми, то белыми огоньками, поглощенными тем же бескрайним мраком вечной темноты. Но теперь эта темнота ему казалась не такой страшной, ведь Оно было не одиноко. Там, вдали, были огоньки. Они манили его. Ему было приятно их видеть, и Оно решило держать путь на играющие огоньки. Тяжелым, неловким, медленным шагом Оно двинулось к огонькам. На темной проселочной дороге Оно оступилось и упало, кубарем скатившись в овраг, затем поднялось и продолжило путь, пробиваясь сквозь заросли, наступая и проваливаясь, зацепляясь, бесконечно спотыкаясь, падая и вновь неустанно поднимаясь. Его упорство не знало преград, Оно готово было пробить своим мощным, бесчувственным телом любую преграду. Оно не видело дороги, потому что ему она не нужна была, Оно не знало, как обходить разные препятствия, случавшиеся на пути, но Оно было наполнено желанием дойти до мерцающих в ночи огоньков.
        Несколько раз желание подсказывало, диктовало, направляло, и Оно повиновалось, меняя направление движения. Удобнее было идти на четвереньках, но что-то неведомое, но сильное подсказывало ему этого не делать. Поэтому, когда Оно падало, то непременно поднималось, и с трудом, шатаясь, и даже периодически волоча правую ногу, шло вперед. Оно не знало кто или что оно, Оно не ведало, откуда Оно и куда путь держит, не знало зачем, не задавалось вопросом о цели движения, но страстно желало дойти к свету. Подобно слепому мотыльку, влеченному ярким светом свечи, горевшей во мраке, и управляемому необъяснимыми силами природы, Оно пробивалось к свету. Не ведая цели, не чувствуя преград, не способное к жизни, Оно все же существовало. Кто мог создать его? Кто управлял его жизнью? Где было начало и каковы его причины? Оно не задавалось этими вопросами, но слепо шло по невидимому зову Бога, пробудившего его тело и давшего ему возможность существовать, забрав право на осознание этого существования.
        Оно остановилось перед препятствием. Это был длинный шлагбаум, перегородивший дорогу. Что-то потянуло его в сторону, и Оно отошло на несколько шагов. Теперь оно увидело свет, движущийся, приятный огонек, который становился все больше и больше. Оно остановилось и ждало с нетерпением, когда огонек сам подойдет к нему. Огонек подошел к самим глазам, и Оно тупо уставилось на свет. Оно протянуло свою изуродованную, избитую, оцарапанную руку и, пытаясь схватить огонек, вдруг, услышало какие-то вопли. Они были неразборчивы, непонятны. Оно заметило, что кто-то находился по другую сторону от огонька, и дрожащей рукой держал огонек. Ему показалось, что этот кто-то хочет отнять у него огонек, так как огонек стал спешно удаляться в темноту. Им овладело новое для него желание. Оно хотело, во что бы то ни стало, отобрать чудесный огонек, но для этого ему понадобиться остановить того, кто унес желаемый огонек. Оно направилось за огоньком, и вскоре настигло тонкую шею неведомого существа. Существо, поначалу, отбивалось, но Оно не чувствовало ударов. Потом его тело начало судорожно дрожать в цепкой мертвой хватке.
И лишь когда существо притихло и не сопротивлялось, Оно разжало сильные пальцы и выпустило это существо. Тело упало вместе с огоньком, который тут же и погас. Напрасно Оно пыталось отыскать огонек. Его бесплодные движения, в попытке отыскать на земле огонек, ни чем не закончились. И вновь им овладела злоба вперемежку со страхом. Оно погружено во мрак. Но что-то ему подсказывало, что ему нужно идти дальше. Оно обошло шлагбаум и вскоре увидело другой огонек, светивший где-то вдали, наверху.
        Людмила Федоровна готовилась ко сну. Какой-то неясный стук или падение какого-то тяжелого предмета, привели ее в волнение. Она села на кровати, укрывшись одеялом, взяла телефон и позвонила горничной. Молодая девушка прибежала в комнату.
        - Вы меня звали, Людмила Федоровна?
        - Лиза, что это там за шум внизу? - спросила хозяйка дома.
        - Не знаю, не слышала, - удивленно и с некоторым раздражением в голосе, ответила девушка.
        - Я думала, это ты шумишь?
        - Вы же знаете, я в это время смотрю фильм у себя.
        - Что идет?
        - А, сериал, детектив, - пояснила Лиза. Она посмотрела на хозяйку с сочувствием и мягко сказала. - Вы все вспоминаете о нем?
        - Да, не могу уснуть. Вчера только снился.
        - Он говорил с вами?
        - Кто? - спросила Людмила Федоровна, а сама погрузилась в свои мысли.
        - Ну, Борис Иванович, конечно, - с нетерпением пояснила Лиза.
        - Он сидел ко мне спиной. Я не видела его лица. Он молчал, а я … - она всхлипнула, достала из-под подушки носовой платок и поднесла его к глазам. - Я не знала, о чем спросить. Я понимаю, что его уже нет со мной, но не верю. Порой мне кажется, что он жив, просто уехал в командировку и вот-вот вернется.
        Лиза села рядом с хозяйкой и обняла ее, рыдающую в платок. Слезы взялись неизвестно откуда и увлажнили глаза Лизы. Она протерла их рукой.
        Так они сидели вместе на кровати, одна возле другой и тихо плакали, охваченные тяжелыми воспоминаниями. Им тягостно было бороться с чувствами, и они дали волю слезам, которые рождались одна за другой, словно прозрачные жемчужины, и скатывались по ресницам на щеки.
        Сквозь тихие рыдания Людмила Федоровна, глотая слезы, прерывисто произнесла:
        - Он всегда мне дарил сувенир, когда возвращался из командировки. И каждый раз новый.
        - Да, фантазия у него была богатой, не у каждого мужчины это есть, - добавила Лиза, чьи слезы прекратились. Она вытерла глаза и щеки руками и добавила:
        - Целая комната разных диковинных предметов.
        - Это все его, - твердо сказала хозяйка. - Я ничего трогать не стану. Хоть его нет со мной, но пусть все останется в его комнате, как есть. Ведь его душа … - на нее вновь накатила волна тяжелых воспоминаний, и она окунулась в платок.
        Лиза сочувственно и нежно гладила хозяйку по спине, а перед ее глазами вновь возник образ хозяина дома, который всегда относился к ней по-доброму.
        Их рыдания и тяжелые воспоминания нарушил неожиданный звонок мобильного телефона. Людмила Федоровна спешно, в тревоге от ночного звонка, вытерла слезы на опухших глазах и потянулась, не глядя, к телефону. Вынув его из чехла, она увидела, сквозь набежавшую слезу, расплывчатое имя на экране сотового телефона. Лиза смотрела на дверь и думала о том, что не выключила телевизор в своей комнате. Людмила Федоровна протерла глаза платком, чтобы избавится от влаги и увидеть надпись на экране. Но, увидев надпись - имя звонившего и его номер телефона, она подняла вверх голову, потом встряхнула ее, словно ее одолевали неприятные мысли, и обратилась к Лизе. Она почувствовала слабость, голова пошла кругом.
        - Лиза, я что-то не пойму, может у меня глаза плохо видят.
        - Да, да, Людмила Федоровна, - бойко отозвалась Лиза и, невольно, протянула руки, чтобы взять телефон из рук хозяйки.
        - Не могу прочесть, кто это звонит в такое время, - она хотела сказать «позднее», но ком образовавшийся в горле, сделал ее немой. Она с открытым, как у рыбы, ртом, непрерывно открывающимся и закрывающимся, будто ей не хватало воздуха, и протянутыми к Лизе, руками, смотрела на Лизу с выпученными, ничего не понимающими глазами.
        Ценою неимоверных усилий она все же произнесла, прерывисто, отделяя каждое слово:
        - Что он хочет от меня?
        - Дайте-ка, я посмотрю, - смело настаивала Лиза, принимая телефонный аппарат из ее рук.
        Когда телефон, непрерывно играющий мелодию, оказался в ее молодых и сильных руках, она прочитала на экране: «Боря». А ниже имени, до боли знакомого, она увидела и номер звонившего. Это был номер телефона покойного Бориса Ивановича. Она раскрыла рот от удивления, а потом, быстро спохватившись, как это бывает у молодых людей, бодро сказала:
        - Это чья-то шутка, - немного подумав, она добавила. - Телефон же пропал, помните. Я его долго искала, весь дом перерыла. Вы тогда непременно желали найти телефон покойного мужа, непременно до похорон. Но мы его так и не нашли. - Лиза опустила руки на колени, не решаясь нажать на экран. - Ну что, ответить? - спросила Лиза и вопросительно поглядела на хозяйку.
        Людмила Федоровна, чьи слезы быстро высохли, не решалась с ответом.
        - Может, кто-то нашел телефон, и теперь хочет его вернуть? - предположила Лиза.
        Хозяйка, молча, кивнула головой, соглашаясь с Лизой. Тогда Лиза нажала на экран и поднесла телефон к уху.
        - Я вас слушаю, - неуверенным голосом произнесла Лиза.
        В ответ лишь тишина, ни единого слова, только какой-то неясный шорох, казалось, что кто-то слушает и не спешит с ответом.
        - Говорите, - уже увереннее сказала Лиза.
        Но ответа не последовало, лишь неясное шуршание и какой-то тихий клокочущий шум, словно кто-то давится или изо всех сил пытается произнести слово.
        Лиза осмелела, поняв, что звонивший боится ее.
        - Я вас не боюсь и предупреждаю, - твердым, требовательным голосом сказала Лиза, - если вы не отдадите телефон, то вам не сдобровать. Мы уже засекли ваше местонахождения. Вам лучше…
        В этот момент, где-то внизу, на первом этаже дома, что-то с грохотом упало. Этот звук отчетливо раздался в трубке телефона, и Лиза, услышав его, тут же отбросила его на кровать, объятая вся страхом.
        - Лиза, ну вот, опять что-то упало внизу, - спокойным, невозмутимым голосом сказала Людмила Федоровна, которая не слышала звук падения в телефоне.
        Лиза с испуганными глазами посмотрела на успокоившуюся хозяйку.
        - Надо посмотреть, что там, - предложила Людмила Федоровна.
        - Это кот, шастает, где попало, - предположила Лиза. В душе ее было тревожно, хотя внешне она казалась невозмутимой.
        - Милая, иди, погляди. Надо кота поймать, - сказала Людмила Федоровна.
        Она положила телефон на тумбочку, словно никакого звонка и не было. Очевидно, она была так сильно погружена в воспоминания, охватившие ее, что ни на что не обращала внимания, и совершенно спокойно начала готовиться лечь.
        Лиза встала с кровати, неуверенным шагом подошла к двери.
        - Я поймаю кота, не волнуйтесь, - после этих слов она вышла в коридор.
        Людмила Федоровна, словно забыв неприятные видения на телефоне, легла в кровать. Некоторое время ее лампа, расположенная на тумбочке, рядом с кроватью, горела, отбрасывая тень, как казалось, Людмиле Федоровне. Она все тянула со сном, предчувствуя что-то необъяснимое. Так лежала она на кровати с закрытыми глазами. Перед ней вновь вспыхнули приятные эпизоды, в которых она видела своего мужа, бодрого, здорового, быстрого. Ее всегда удивляла проворность супруга. «Ах, каким он был неугомонным, когда был таким же молодым, как Лиза, - думала Людмила Федоровна». Ее уже начала одолевать сладостная дрема, как вдруг ей послышалось, сквозь вуаль теплых приятных воспоминаний, какой-то неясный шум, будто что-то глухо упало. Затем ее острый, пробудившийся слух уловил падение каких-то предметов. Ей показалось, что это произошло недалеко, в соседней комнате, в которую она поклялась не входить - в память о муже. Она отдернула одеяло и села на кровати. Она открыла беспокойные глаза и, как это бывает у тех, кто только что проснулся, уставилась в одну точку, пытаясь сообразить, что произошло по тем крохам информации,
которые на нее налетели. «Да, она слышала стук, падение каких-то предметов, - вспоминала она, прогоняя последние видения дремы, мешавшие ей обрести реальность».
        Где-то послышались глухие удары, словно кто-то бил по стене. Людмила Федоровна вспомнила о Лизе и домашнем любимце. Возможно, Лиза пыталась поймать кота. «Странно, что он от нее убегал, - думала Людмила Федоровна». Она вспоминала это обаятельное создание, этот пушок меха, который любил ласкаться в ее руках, и решила помочь горничной. В конце концов, если она не поможет успокоить кота, то эта неясная возня еще неизвестно, сколько будет мешать ей уснуть. Она захотела вновь вернуться в сладостный сон, к своим нежным и теплым воспоминаниям о муже.
        Она встала, накинула на плечи махровый халат и подошла к двери, шаркая тапочками. Открыв дверь, она посмотрела в коридор, в котором вся темнота вмиг отступила под действием льющегося света лампы, расположенной в комнате. В полумраке она едва различила две тени и два силуэта. Присмотревшись, она увидела Лизу, висящую в воздухе, ее босые ноги не касались пола, а судорожно содрогались. Все тело Лизы билось в мелкой дрожи, судороги одна за другой волнами пробегали по ее юному телу. На ее тоненькой шее Людмила Федоровна увидела чью-то сильную мужскую руку, крепко сжимавшую горло Лизы. Лиза находилась лицом к хозяйке, а за ней, вцепившись мертвой хваткой, стоял, как влитой, неподвижно, покойный Борис Иванович. Его лицо не выражало никаких эмоций, тогда как искривленное жуткими судорогами лицо Лизы просило о помощи. Лиза пытались не столько освободиться от крепких тисков, сколько вдохнуть воздух. Сонливость, а вместе с ней и приятные воспоминания, тешившие душу Людмилы Федоровны, вмиг испарились, а вместо них вселился страх, граничащий с необъяснимым безумием. Не продолжение ли это сна? - думала она.
Пытаясь его прогнать, а вместе с ним и неприятные ощущения, охватившие ее, Людмила Федоровна несколько раз махнула перед собой руками, словно отгоняла назойливых насекомых. Это не помогло, ситуация усилилась, Лиза начала беспомощно бить руками о стену коридора, задевая открытую дверь. Это была дверь в комнату, где располагались диковинные сувениры покойного Бориса Ивановича. «Он пришел за ними, - подумала, сквозь охвативший страх, Людмила Федоровна. - Я знала, что он за ними придет». Она вспомнила свое обещание, не трогать вещи мужа и не входить в его кабинет. «Видимо, Лиза нарушила этот указ и за это пострадала, - судорожно думала она».
        - Нет, Боря, пусти ее, - ласково произнесла Людмила Федоровна, словно не испытывала никакого страха.
        Любовь к мужу, воспоминания о нем, затмили страх, погасили безумие, и она вновь увидела своего Борю таким, каким привыкла его видеть всю супружескую жизнь.
        - Это я, твоя Людмила, - добавила она.
        Чудище, стоявшее у Лизы за спиной, вдруг зашевелилось и разжало свои крепкие, словно клещи, пальцы. Лиза упала на пол, ее тело обмякло, будто упало шелковое платье, а не человек. Но, оказавшись на свободе, и наглотавшись кислорода, ее тело вновь обрело упругость и жизненные силы, и она быстро отползла от чудовища, схватившего ее со спины. Она даже не успела разглядеть, прижавшись к стене и прерывисто дыша. Она сидела на коленях, опустив на грудь голову, а ее волосы касались пола.
        Людмила Федоровна смотрела ему в глаза. В свете настенной лампы, бьющей слабым лучом из спальни в темный коридор, она разглядела его спокойное лицо и два огромных, как ей показалось, черных глаза. Они смотрели на нее и, словно молили, просили о помощи. Этот тяжелый волнующий взгляд навел на Людмилу Федоровну тяжелые воспоминания о смерти ее мужа, они все разом хлынули на ее чуткое и ранимое сердце. От этого ее мысли затерялись, голова помутилась, сознание затуманилось, и она затерялась в призрачной дымке необъяснимого. Ее тело обмякло, ноги подкосились, и она мягко упала на пол. Лиза, чье сознание находилось между смертью и безумием, тихонько хныкала, не поднимая голову.
        Чудовище, повергшее двух дам на пол, стояло еще с минуту, тупо глядя на тело Людмилы Федоровны. Кто знает, какие мысли бродили в мертвой плоти, пробуждая призрачные воспоминания прошедшей жизни. Чудовище фыркнуло, издав тяжелый выдох огромной гориллы, затем неуклюже развернулось, и, хромая, умчалось по ступеням прочь, теряясь где-то в темноте извилистых коридоров.
        Глава 14. Расследование
        Подполковник Громов влетел в прихожую, где уже работали криминалисты, снимая отпечатки пальцев. На полу и на ступеньках лестницы Громов сразу же заметил тянущийся наверх след из земляных кусков, словно кто-то прошелся по паркету и ступенькам в грязной обуви. Перед Громовым вырос долговязый молодой мужчина в полицейской форме капитана.
        - Привет, - глухо сказал Громов, с томным, печальным видом.
        - Здравствуйте, - ответил капитан Жаров.
        - Как она?
        - Тяжело, тяжело, еще не может прийти в себя.
        - Я уже видел тело сторожа. Его, по-видимому, задушили, - сказал Громов. - Уже что-то известно?
        - Да, - ответил капитан. - Преступник или преступники проникли в кабинет. Он на втором этаже. Там они открыли сейф.
        - Ты хотел сказать: «взломали».
        - Нет, не взломали, а открыли.
        - Они знали шифр? - удивился Громов.
        - Значит, знали. Следы одного из них имеются на сейфе. Его руки были выпачканы землей. Куски земли были найдены и на шее задушенного сторожа. Сейф открыт, а преступники убежали.
        - Собаку вызывали? Они не должны далеко уйти, если у них не было машины.
        - Вот именно, - согласился капитан Жаров. - Я уже дал распоряжения - обыскать весь район. Это мой участок. Я всех здесь знаю, ни одна мышь не проскользнет не замеченной. Но вот если это гастролеры, тогда будет сложнее, - немного подумав, вспоминая что-то, он продолжил. - Но вы знаете, какая особенность кражи?
        Громов внимательно посмотрел на капитана.
        - Говори, - коротко, словно отдавая приказ, - сказал Громов.
        - В сейфе лежали деньги, сумма небольшая, но все же. Позолоченные именные часы, пистолет с гравировкой, и еще какие-то бумаги. Все это преступник не тронул.
        - Так, так, интересно, - сказал Громов, размышляя. - Что там еще было?
        - Да, я выяснил это. Людмила Федоровна не в силах что-либо говорить. Вероятно, она все еще не пришла в себя от смерти мужа. Лиза не видела преступника. Она утверждает, что он схватил ее сзади за горло и пытался задушить, и только появление хозяйки спасло ее. Она лишь сказала, что он был огромный и сильный.
        - А что на счет кражи?
        - Я поговорил с Лизой и она мне дала какие-то бумаги, среди них я обнаружил лист со списком предметов, хранящихся в сейфе. Я проверил по списку и обнаружил, что пропала деревянная статуэтка с изображением полководца Суворова Александра Васильевича.
        - И все? - удивился Громов.
        - И все, - ответил Жаров. - Странно, не находите. Преступник не тронул ни золота, ни денежные купюры, даже пистолетом побрезговал. Он взял лишь деревянную статуэтку. Может она какая-то старинная, руки известного мастера и цены немалой, - гадал капитан.
        - Нет, не трудитесь, я знаю все об этой статуэтке Суворова на лошади. Суворов любил лишь одну породу лошадей - белая в яблоках.
        - В яблоках? - переспросил капитан.
        - Да, это такая порода, очень красивая. Но насколько я помню из слов покойного, он дорожил ею, потому что это был подарок на его день рождения от самого президента.
        - Ого, - удивился капитан. - Она имеет цену?
        - Думаю, что вся ее цена в том, что она была из личной коллекции президента. Громов давно положил глаз на нее, он собирает всякие диковинные предметы старины. Вот президент и решил подарить статуэтку Суворова Борису Ивановичу на пятидесятилетие, юбилей все-таки.
        - Понятно, стало быть, это подарок из рук самого президента.
        - Это была любимая статуэтка президента. Ее сделал один умелец из Тулы. Она была сделана в единственном экземпляре.
        - Ясно. Но кому же она понадобилась? - спросил капитан Жаров.
        - Понятие не имею. Чепуха какая-то, - заметил Громов. - А что еще?
        - Телефон. Понимаете, Лиза утверждает, что перед нападением, хозяйка слышала какой-то стук или падение какого-то предмета на первом этаже. А через некоторое время зазвонил телефон.
        - Лизин?
        - Нет, Людмилы Федоровны, - ответил Жаров. - Лиза утверждает, что на экране появилось имя покойного мужа Людмилы Федоровны.
        - Бориса Ивановича? - удивился Громов.
        - Да, она так сказала. Хотя можно ли ей верить, ведь она пережила нападение, ее чуть не убили. Может ей это привиделось.
        - Может быть, - согласился Громов, он о чем-то вспомнил, а потом сказал, - когда умер Борис Иванович, пропал его телефон, никто не мог его найти.
        - Надо было на станции определить его местонахождения, - предложил капитан.
        - Уже сделали. Телефон был отключен.
        - Тогда ясно, - ответил Жаров. - Все это какая-то чертовщина, не находите.
        - Вот мы и должны с тобой, - Громов посмотрел в юные глаза Жарова, - отыскать преступника. С этих пор это дело никому не давать, держи все в тайне, даже от начальства. Я с ними поговорю. Все, что касается этого дела, докладывай лично мне и никому более, ясно.
        - Ясно-то, ясно, - ответил капитан, - но из-за чего такая секретность?
        - Я предполагаю, что оно имеет отношение к безопасности президента.
        - Ого!
        - Да, и поэтому ты теперь мой лучший друг, как в былые времена. Все докладывать только мне, лично.
        - Ясно. Я читал в газетах о президенте, о том, что он куда-то исчез. Это как-то связано?
        - Да, да, связано, - небрежно бросил Громов. Он вдруг вспомнил о дневнике покойного Бориса Ивановича. Ведь тот, перед смертью, о чем-то хотел предупредить.
        Громов попрощался с капитаном и поднялся на второй этаж в надежде поговорить с Людмилой Федоровной и еще раз почитать дневник покойного. Спустя три часа, когда Громов находился в кабинете Бориса Ивановича, перелистывая его дневник, позвонил мобильный телефон. Звонил капитан Жаров. Голос его звучал так, как у человека, нашедшего давно потерявшуюся вещь. В его голосе слышна была отдышка.
        - Мы обнаружили, точнее собака взяла верный след, тело.
        - Чье тело? - удивился Громов.
        - Тело покойного Бориса Ивановича, - ответил капитан. - Оно почти не разложилось. Он выглядит, как будто его хоронили сегодня утром.
        - В самом деле? - удивился Громов. - А его могила?
        - Тело обнаружено на его могиле, будто он шел к ней. Могила разрыта, рядом мы обнаружили лопату, кто-то рыл землю.
        - Нужно срочно прочесать всю местность, - предложил Громов.
        - Уже делается. Пока мы встретили только троих подозреваемых: двое рабочих, они приезжие, но живут у охранника кладбища, строят одну из местных дач, я проверял.
        - Так, а третий?
        - Это какой-то студент, негр из Африки. Он учится в Москве, а здесь живет у одной бабки. Я ходил к ней. Все верно, он снимает у нее комнату. В комнате только книги, ничего подозрительного.
        Тем ни менее, слова «ничего подозрительного» не подействовали успокаивающе на бдительность опытного сыщика и разведчика. Громов вспомнил один из эпизодов Бориса Ивановича, описанного им в дневнике. Там говорилось о странном темнокожем африканце, обладавшем гипнотическим взглядом. И хотя это были лишь воспоминания, написанные, возможно, нетвердой рукой, и появившиеся в странном сне автора строк, но Громов не упустил этого из виду. Он рылся в голове, как порой роются хозяева дома в захламленном чулане, пытаясь отыскать нужную им вещь, затерянную когда-то. Он вспомнил слова пострадавшего лейтенанта Николая Сивцова, поведавшего ему странный, если не зловещий, сон, в котором ему привиделся образ чернокожего мужчины. Возможно, он пытался в мучительных порывах найти объяснение, то единственное, которое могло помочь ему выбраться из тюрьмы, и объяснило, в первую очередь, ему самому провалы в памяти. Лейтенант Сивцов держался за тот образ из сна, который снился ему в тюрьме, как за единственный спасательный трос, брошенный ему провидением или сновидением, для его же спасения из неприятной ситуации, в
которой он оказался. Эти два случая, вынутых разными людьми из своего возбужденного сознания, удивительным образом были схожи видением черного человека. Возможно, их больное, воспаленное воображение играло с ними злую шутку, демонстрируя темнокожего мужчину, как порой бывает с людьми, чей мозг устал, воспалился от тягостных переживаний. Вот им и померещилось. Их возбужденное сознание выдало проекцию какого-то монстра, охотившегося за ними. «Память до конца не исследована, а сознание занимает лишь малую часть спящего мозга - только лобные извилины, - размышлял Громов. - И лишь узкая полоска нейронов, отвечающая за наши чувства, как слепец, спотыкаясь о неведомое, освещало темные и глубокие тайники скрытой памяти». Но все же, несмотря на все предрассудки, он, как опытный сыщик и бывалый разведчик, не мог пройти мимо всех тех странных обстоятельств, которые окутывали какой-то темной стеной, пока еще необъяснимые случаи. Количество вопросов в этих делах увеличивалось, число ответов оставалось неизменным.
        - Что с этим темнокожим мужчиной? - спросил Громов, размышляя о случившемся.
        - Мы его отпустили, как и тех двоих рабочих, - ответил Жаров.
        - Вы знаете, где он учится?
        - Нет, - капитан осекся, а после непродолжительной паузы, продолжил. - Кажется, на каком-то иностранном факультете.
        - Вся ясно, - сказал твердым голосом Громов, словно его внезапно разбудили. - Слушай меня внимательно, Жаров, этого темнокожего парня, студента, нужно найти.
        - Он вернется, мы его и возьмем, здесь же он снимает …
        - Боюсь, капитан, - перебил его Громов, повышая голос, - он не вернется. Если мои догадки верны, то он не вернется. Поэтому, пока он еще в городе и не покинул пределы страны, вам необходимо проверить все вузы города.
        - Это что, шутка? Несколько сотен вузов. Мы не знаем его имени, паспорта при нем не было.
        - Составьте автопортрет и ищите по всему городу.
        - Если он действительно студент.
        - Это все, что у тебя есть, капитан Жаров, и не распускай слюни. Ты должен его найти, я дам тебе людей в помощь. Скорей всего, он действительно студент. Это его прикрытие, объяснение, почему он в Москве. Его уже не интересует дом Бориса Ивановича, он взял, что хотел. И теперь охотится за более крупной дичью. Его нужно найти. Пошли фоторобот во все вузы города, вдруг поможет. И пусть они паники не поднимают раньше времени.
        - Но он может там не появляться, - возразил Жаров.
        - Может, - согласился Громов, - но мы выясним его имя, по каким документам он прибыл в Россию.
        - Ясно.
        Александр Архипов заканчивал седьмой класс московской школы. Учился он прилежно, учителя на него не жаловались, иногда привлекали его к конкурсам, олимпиадам, проходившим в школе. Александр жил, как и все школьники, непринужденной, неосознанной, беспечной жизнью подростка: учеба, фильмы, компьютер, домашние заботы. Жил он с дедушкой, в пригороде, недалеко от города, в школу добирался на электричке.
        Как и многие подростки, он увлекался музыкой, играми, ничего неделанием, больше слушал ровесников и меньше прислушивался к родным, из которых у него остался лишь дед. Родители его умерли, когда ему было пять лет, в автомобильной катастрофе, как рассказывал ему дедушка, Иван Трофимович, у которого уже восьмой десяток подходил к концу. Дед был потомственным археологом, и рассказывал внуку множество случаев из своей богатой практики, во время которой он побывал в различных частях земного шара, работая на всевозможных раскопках. Стремясь быть похожим на своего деда и в память о своих погибших родителях, Александр невольно изучал историю, древнюю архитектуру, старинные искусства, с гордостью и замиранием в сердце от восхищения он прикасался к разнообразным предметам старины, точнее, тем, что от них осталось, найденным дедом и его родителями, которые были также вовлечены в старинную профессию - рыться в земле в поисках древних захоронений.
        Последнее время, после того, как его дед, Иван Трофимович, поведал его в свою тайну и передал бразды правления этой тайной, Александр вел себя очень странно. Дед пытался не вмешиваться в дела внука, полагаясь, что мальчик во всем разберется и до всего дойдет сам. Александр, то был весел, словно впервые увидел божественное сияние, то смущен какой-то необъяснимой загадкой, над которой он бился несколько бессонных ночей, то грустен, словно увидел чью-то смерть, то задумчив будто решал сложную философскую проблему, то вспыльчив, словно ему кто-то наступил на ногу, то, терзаемый необъяснимой тревогой, погруженный в мрачное, подавленное состояние души. Дед знал о причинах столь странного поведения внука, и, не желая напороться на бессвязный текст и вспыльчивый нрав подростка, ждал, когда тот переборет все страхи и объяснит все вопросы самому себе, и лишь тогда поможет внуку разобраться в оставшихся неясностях, если тот, к тому времени, не разберется в них сам.
        Когда Александр был в сказочных апартаментах Мора, ему было комфортно и все понятно. Он был, словно во сне, где не переживаешь за себя и смело, не задумываясь, беспечно идешь вперед. Но стоило Александру покинуть, казалось, сказочный мир Мора, в который тот его окунул, демонстрируя свои возможности, как он оказался в сложном, запутанном предрассудками, загрязненном пороками, ужасном, но реальном мире, о котором он с детства думал лишь, как о чудесном мире природы. Он и не мыслил, не видел той второй жизни этого мира. Мор поведал ему много случаев коварства, лжи, циничности, с которой люди уничтожают не только весь мир, но и угнетают собственную жизнь, делая ее безрадостной, и прикрывая ее фальшивыми мечтами.
        Может быть, мир не так уж и ужасен, - думал Александр. Каждое слово, сказанное Мором, каждый его жест, хитрая улыбка человека, знающего, опытного, каждое заявление, сквозь которое Мор окунал сознание Александра, все это пропускалось Александром сквозь юную призму подростка. За те полчаса, что он был в подвале «черного квадрата», Александру казалось, что прошла целая вечность. Он чувствовал себя состарившимся. Он вошел в дубовую, массивную дверью с изображением черного квадрата, тринадцатилетним глупым подростком, а вышел - шестидесятилетним стариком, прошедшим все тяготы людской жизни. Его переполняла та энергия, которая порой заключает в свои объятия ученых, околдовывая их подвижное сознание тайной исследования бытия. Он был полон тех редких вопросов, которые посещают немногочисленные умы, заставляя и приводя в действие сознание, бесплодно пытающееся во что бы то ни стало раскрыть секреты природы. Он чувствовал себя монахом-отшельником, к которому однажды во сне явилось божественное предречение, описывающее лучезарные потоки святого истинного света, освещающего потемки убогого, забитого
монашеского чердака сознания, прогоняющего все предрассудки, поднимающее из темных глубин невежества церкви, на высоту чистоты, ясности и легкости восприятия ангелов.
        Роясь без устали и днем и ночью в городской библиотеке и скромной библиотеке деда, Александр искал ключи к тем вопросам, которые, не без труда Мора, зародили в нем само желание искать, исследовать, задаваться вопросами. Был ли Бог? Какова цель человечества? Зачем вообще нужен человек, и в частности, для чего нужна жизнь Александра? Он поверхностно прочитал основные труды древних философов Аристотеля и Платона, затем прочел основные идеи известных мыслителей: Канта, Гегеля, Фейербаха, удивился мыслям Шопенгауэра и Ницше, познакомился с последними философскими течениями. И от всего этого мировоззренческого базара и споров у него пошла голова кругом. Он уже перестал отличать реальность от вымысла, мысли ему казались живыми, а материя приобрела духовные свойства, получив возможность раствориться, потерять массу, размеры, ускользнуть от времени и исчезнуть. Где реальность: то, что мы видим, слышим, чувствуем, или она злобно прячется в наших мыслях, играя с нами в зловещую игру?
        Александр помимо книг, стал просматривать фильмы, его интерес находился в сфере ужасов и мистики. Он пересмотрел множество подобных фильмов. Александр решил, что понять тот мир, который раскрыл ему Мор, он сможет, если изучит, поймет самого рассказчика. О самом Море он прочитал из дедушкиных заметок и дневников, который тот тут же дал ему такую возможность. Прочитав занимательную историю и теологические повествования о некой выдумке предков, язычников, о том, кого зовут Мор, он смог связать это имя с понятием «смерть». Здесь он вновь обратился к книгам, фильмам и рассказам местных жителей. В школе он расспросил своего учителя по истории, к которому чувствовал ученическую признательность и уважение, о понятии «смерть». Услышав его умудренные личным опытом и университетскими знаниями ответом, а также побеседовав в жарких дискуссиях со своими сверстниками на тему о «смерти», он пришел в замешательство. С одной стороны, он был еще под впечатлением необъяснимых фокусов Мора, которого знал плохо, с другой стороны, он был охвачен новым для него, небывалым страхом, который внушался им самим понятием
«смерть». Он не понимал, что значит «конец», хотя необдуманно, но ясно представлял себе вечность и бесхлопотную жизнь. «Увидеть - не значит понять; почувствовать - не значит осознать; уловить - не значит утвердить ясность, полно и глубоко, - думал Александр постоянно».
        Размышляя над понятиями: страх, смерть, гибель, конец, пустота, безмолвие, ничто, он пытался проникнуть за грань недосягаемого, неопределенного, невиданного. Желая проникнуть за пределы сознания, он натыкался лишь на сами понятия, подобным априориям, созданным лучшими умами человечества, но не определивших понятия, не заглянувших за их границы, но достигших некой стены, запрета, табу, окружающего человеческое сознание, сжимающее его, и не позволяющее ему выйти из темницы невежества в бесконечное пространство познания.
        С дедушкой он старался не говорить, он хотел сам проникнуть сквозь вуаль необъяснимого, но увиденного, подобно фокуснику, объясняющему разгадку увиденной иллюзии. От дома он шел в Кремль, где его пропускали люди из специального отдела по охране президента. Ему выдали пропуск, и он мог в любое время посещать свою новую работу или, вернее сказать, обязанность, с которой он необдуманно согласился. Но вот, подойдя к дубовой двери с изображением черного квадрата, он почему-то остановился, словно увидел табличку с надписью «Не влезай, убьет!», и, недолго думая, возвратился домой, так и не побывав за дверью и не навестив Мора. Так было несколько раз. Дедушке он говорил, что был в Кремле, но в апартаменты Мора не входил, не было времени, на носу контрольные годовые работы в школе, некогда. Так он объяснял то, чего не мог объяснить самому себе. Почему уходил? Почему не решался войти? В глубине сознания и мучительных размышлений он видел причину, но не решался ее озвучить даже в мыслях. Хотя знал, что это обычный страх перед неизвестностью, а вовсе не перед смертью. Теперь ему представлялся Мор как бы
изнутри страха, в виде огромной черной змеи, коварной, извивающейся, сильной и жаждущей убивать, поглощать все живое и обращать его в царство смерти и вечного мрака. Откуда появились эти мысли, он не понимал.
        Глава 15. Загадочная смерть Салеха
        В этот день было необычно тихо, спокойно, ни ветерка, ни осадков, солнце слепило мягким светом, не обжигая. Это был один из тех приятных и ласковых дней, когда хотелось уединиться, побыть одному наедине с мыслями. Тем не менее, подполковник особого отдела Громов Алексей, с самого утра предчувствовал какое-то необъяснимое волнение, одно из тех, когда ожидаешь перемен. Он расхаживал по просторной гостиной, обставленной дорогой мебелью, и ожидал появление доктора Черемных, который находился у президента. Спустя некоторое время в гостиной появился расстроенный доктор. Его томный и печальный взгляд говорил о неудовлетворенном состоянии его подопечного. В его руке была тетрадь.
        - Вы меня долго ждете? - спросил доктор Черемных.
        - Пустяки, - ответил Громов. - Как он?
        - Со вчерашнего дня я заметил в его состоянии новые изменения.
        - Он в сознании?
        - Его одолевают страхи, неведомые и необъяснимые картины ужаса. Я пытался выяснить их природу.
        - И что?
        - Увы, для меня это осталось загадкой. Я не понимаю их причину. Внешне здоровый человек, боится, испытывает ночные кошмары, которые, словно сети, окутали его.
        - А днем, когда он бодрствует? - поинтересовался Громов.
        - Днем он как будто что-то ищет. Даже, в моем присутствии, он чего-то опасается. Сейчас лучше с ним не говорить о делах. Его воспаленное сознание должно отдохнуть.
        - Ясно, но что же он делает днем?
        - Рисует.
        - Что, рисует? - удивился Громов. - Я никогда не замечал за ним такого увлечения.
        - Рисует, словно ребенок, - пояснил доктор Черемных.
        - И что это за рисунки?
        - В основном из его детства. Возможно, так он отвлекается от жутких призраков сновидения, которые, казалось, его и днем не отпускают. Но вот последние рисунки, меня, право, озадачили, Алексей, - он развернул, сложенную рулоном, тетрадку в клеточку, и положил ее на низкий стеклянный столик, напротив мраморного камина.
        Оба сели на мягкий диван. Громов потянул тетрадь и с трепетом открыл ее. На первой странице он увидел, аккуратно выведенную фигуру. Рисунок представлял собой прямоугольник, внутри которого нарисованы три ряда одинаковых кругов. Громов подсчитал, кругов было девять. Внешний прямоугольник был не простой, две его стороны параллельные были обычными, а две другие имели непростую форму. Первая представляла собой разомкнутую сторону с надписью в месте разрыва, надпись состояла из двух знаков, схожих с английскими буквами: «i» и «t». Вторая сторона, противоположная первой, представляла собой три полукруга, связанных между собой и выпуклых наружу прямоугольника.
        На второй и третьей странице этот таинственный знак повторился, он был нарисован ручкой. На остальных восемнадцати страницах был начерчен тот же знак, но уже небрежно, дрожащей рукой, черным карандашом.
        - Что это, как вы думаете? - спросил Черемных. - Президент рисовал этот рисунок, вполне осознавая его форму и содержание. Может он из его сновидений? Может этот знак снится ему каждую ночь? А может он хочет нам что-то сказать?
        Громов задумался, листая тетрадь в начало, небрежно перелистывая листы, захватывая по несколько листов зараз.
        - Скажите, доктор, он всегда в таком тяжелом состоянии?
        - Вы знаете, если только лишь наблюдать за ним, то можно сделать вывод, что президент находится под сильным психологическим влиянием своих же снов. Но иногда, мне кажется, что его сознание пробуждается, пытается выбраться из невидимых сетей. Вчера вечером, когда я заметил в нем новые изменения - он стал рисовать вот эти странные знаки. Я решил провести эксперимент. Я попросил его ручку, когда он аккуратно вычерчивал свой знак на третьей странице тетради. И что вы думаете, он дал мне свою ручку с пастой. Взамен я дал ему ручку с синей пастой. Он повертел в руках, оглядывая ее внимательно, потом разобрал, и с яростью выбросил ее в сторону. Я дал ему карандаш зеленого цвета. Он его выбросил, почти не глядя. Затем я решил дать ему целую охапку карандашей. Он бросил их на стол, выбрал один, остальные сбросил со стола и принялся рисовать в тетради. Вот почему остальные рисунки выведены карандашом.
        - Карандашом того же цвета, что и его первая ручка, - сказал Громов.
        - Верно, он черного цвета. Вероятно, это для него что-то значит, - Черемных внимательно посмотрел на Громова, словно искал в нем ответ.
        - Ясно, - произнес Громов, он встал, взял тетрадь со стола, вырвал первую страницу с рисунком. - Я возьму его, может, вы правы, и президент, находясь в тяжелом состоянии, иногда выходит из него, и пытается нам что-то сообщить. Этот рисунок я возьму с собой, остальные уничтожьте.
        - Хорошо. А если он захочет вновь рисовать?
        - Пусть рисует. Я думаю, что ничего нового мы не увидим.
        В этот момент из-под пиджака Громова раздалась приятная мелодия. Он вынул телефон, попрощался с доктором, и вышел.
        - Громов слушает, - сказал Громов, прикладывая плоский аппарат к уху. Он спустился по лестнице, вышел из дома и пошел по пустынной, ярко освещенной аллее, обрамленной аккуратно подстриженными газонами.
        В телефонном аппарате послышался приятный треск, словно кто-то теребил аппарат. Послышался мужской уверенный голос.
        - Это капитан Жаров, извините, что не сразу ответил.
        - Неважно, что у вас, капитан? - спросил Громов.
        - Мы только что взяли подозреваемого, - голос капитана был прерывистым, словно он сделал какие-то физические упражнения или гнался за кем-то.
        - Темнокожего парня? - спросил Громов.
        - Да, он действительно студент. Его опознали по фотороботу в университете, хотя первый раз, когда смотрели, сомневались. Он снимает квартиру в центре города, недалеко от Красной площади.
        - Документы есть?
        - Да, - ответил капитан. - Он прибыл из Ирана несколько месяцев назад, его имя Бахидж. Худощавый, небольшого роста, темнокожий, по-русски не говорит.
        - А по-английски?
        - Немного, мы доставили его в отделение.
        - Поместите его в отдельную камеру, - приказал Громов, - и пусть его никто не допрашивает, пусть ждут меня.
        - Ясно, ответил Жаров.
        Громов спешно прибыл в участок, где его ждал капитан Жаров. Они оба вошли в комнату для допросов.
        - Что вы обнаружили в его квартире? - с нетерпением спросил Громов. - Оружие, бумаги, компрометирующие его, нашли?
        - Нет, ничего такого, - ответил капитан. - Его место проживания трудно назвать комнатой. Там настоящий бардак: какие-то свечи, много глиняных сосудов с непонятным содержимым, черная курица, кровь на полу, какие-то амулеты и страшная вонь гари. Он что-то жег до нашего внезапного появления.
        Лицо Жарова светилось, словно он был счастлив, его распирало какое-то чувство довольства, он еле сдерживал улыбку.
        - Что, капитан? - спросил Громов в надежде узнать причину столь странных гримас на лице капитана.
        - Мы обнаружили среди прочего две улики, изобличающие подозреваемого.
        - Так, - лицо Громова прояснилось, словно тень сползла с него. - Что это за улики?
        - Ну, во-первых, это расческа. Помните случай с нападением на резиденцию.
        - Лейтенант Сивцов, - догадался Громов.
        - Да, вы просили нас найти пропажу. Собака тогда след не взяла, потому что его не было. Эту расческу, по-видимому, вынес из дома Сивцов. Вообще, подполковник, я должен вам сказать, что вся обстановка в доме подозреваемого напоминало место какого-то шамана или гадалки. - Он поморщился, - не приятное место, аж мурашки ходили по спине. В отличие от наших целителей или гадалок, в той квартире, с той обстановкой и видом лица, с которым мы застали хозяина, у меня появилось уважение и какой-то неясный страх. Мне показалось, что это все реально, что я, войдя в комнату, обставленную необычно, очутился в ином мире. Но вы не подумайте, что я заискиваю перед его умениями или пытаюсь глупо что-то объяснить, дело в том, что и другие люди, с которыми я брал подозреваемого, тоже нечто подобное ощутили.
        - А как сейчас? - с недоверием и сарказмом спросил Громов.
        - Все прошло, как только мы покинули квартиру, уводя в наручниках нашего подозреваемого.
        - Я надеюсь, что его никто не допрашивал.
        - Как вы и хотели, - сказал Жаров. - Но это еще не все улики. - Он заулыбался, и вынул из кармана небольшую деревянную статуэтку, изображающую полководца Суворова верхом на лошади.
        Громов взял статуэтку. Последний раз, когда он видел этот предмет ручной работы неизвестного мастера из Тулы, было лет пять назад. Громов повертел ее в руках, восхищаясь тонкой и изящной работой мастера из глубины России.
        - Это, вы искали? - поинтересовался Жаров, хотя отлично знал, по описанию пропажи, что он искал.
        - Да, капитан. Этот предмет был похищен из сейфа дома покойного Бориса Ивановича.
        - Его тело перезахоронили, грустно сказал капитан. - Жене мы не сообщали, она ничего не знает, как вы и просили.
        - Спасибо, Жаров. Теперь мы должны повидать этого, как вы сказали ….
        - Бахидж, из Ирана.
        - Документы наверняка не настоящие, имя тоже, - предположил Громов. - Но он пойман и ему придется отвечать. Вы знаете английский?
        - Немного, в школе учил.
        - Ясно.
        - Пригласить переводчика?
        - Нет, я владею английским. Обойдемся без лишних свидетелей.
        Спустя десять минут в комнату для допросов, где из мебели был лишь стол и два стула, ввели подозреваемого. Это был Салех, удрученный тем, что его поймали, он сник, его лицо выражало разочарование в жизни. Он подошел к столу, и вяло опустился на стул, свесив безжизненно голову на грудь, волосы его отросли и закрывали лоб и глаза. Он понимал, что теперь ему не выбраться, не вернуться к дочери, ожидавшей и надеющейся на него. Все было кончено с появлением в его квартире людей в синей форме. Единственной отдушиной, бледным лучом света, прозрачной надеждой, была возможность уйти от наказания использовав то, что он являлся гражданином другой страны, не резидентом. В его мозгу летали мысли о консульстве, иностранном после. Но тут же все эти зыбкие надежды разбивались, словно хрусталь о железо. Он знал, что в его поддельных документах значится не его фамилия, а сам он не гражданин Ирана, как указано в его новых фальшивых документах. И если начнут проверку, то весь этот мыльный пузырь лопнет, и ему придется объяснять этим грозным полицейским, кто он и, каким образом, попал в их страну. А если его уличат и
докажут в связи с террористами, то он пропал. Местных законов он не знал, не знал и о наказаниях в случае нападения на президента. Вероятно, как он считал, в лучшем случае, его расстреляют, а в худшем - будут пытать до смерти. Как бы там ни было, он решил, что лучшим вариантом будет молчание. Чем меньше он будет говорить, тем меньше его будут винить, ведь он лично ничего противоправного не делал. И он молчал.
        Громов пытался разговорить угрюмого и, казалось, безучастного, отрешенного подозреваемого. Он приводил случаи, которые за последнее время происходили: странное поведение личного секретаря президента, нападение лейтенанта Сивцова, кражу в доме вдовы Людмилы Федоровны. Громов выложил на стол похищенную деревянную статуэтку Суворова и пропавшую расческу президента. Кроме того, он взял у Жарова какую-то фигурку, сделанную из воска, и напоминающую, отдаленно, образ действующего президента, и положил ее на стол, напротив подозреваемого. Но и это не помогло оживить его.
        - Это мы нашли в квартире, в которой вы проживаете, - железным голосом, твердо сказал Громов. - Отпираться нет смысла. Зачем вы слепили восковую фигурку?
        Несмотря на всю безучастность подозреваемого, его внешний обмякший вид, Громов понимал, что несмотря на улики, ему будет сложно доказать вину, так как поверить в причину ухудшения здоровья президента - всех этих безделушек, было не мыслимо и нелогично. В законе не было указано о действии магии, и каких-то нелепых и фантастических потусторонних силах. Но Громов чувствовал, явную и прямую связь между этим понурым иностранцем и ухудшением здоровья президента.
        Ведя допрос, он объединял в голове все разорванные, и казалось, несвязанные между собой, события, приведшие к странным поведениям президента страны. Он уже не сомневался в причастности этого студента, которого видели, и то, мельком, всего один раз в университете. Фотография из университета была схожа с лицом подозреваемого и, тем не менее, что-то говорило, что это два разных, но похожих человека.
        Громов чувствовал во всем этом какую-то тонкую, невидимую, но ощутимую игру, игру опасную, способную к убийству и покорению воли любого человека. Он сделал один общий вывод: все последние события были связаны и имели целью покорить волю и сознание президента, чтобы управлять им. В случае невозможности или срыва этой операции, могла быть опасность устранения президента страны. Теперь виновник был обезврежен и находился у него в руках, но он молчал. Громов был уверен, что за этим малодушным шпионом стоят крупные организации или политические движения, иностранные государства. Если он добьется от подозреваемого рассказа о своих покровителях, то ему удастся обезвредить зло в корне, его центральный узел. Но для этого ему надо было расшевелить этого согнувшегося и свесившего голову темнокожего иностранца.
        Громов вышел в коридор, зажег сигарету и стал продумывать план дальнейшей атаки. В голове крутились варианты с уменьшением наказания, вплоть до освобождения, если показания подозреваемого дадут существенные плоды.
        Он расхаживал по коридору, дымя сигаретой и погружаясь в облако дыма, как вдруг до него донеслись тревожные крики, звуки шли из камеры допроса. Он нервно выбросил сигарету и бросился к двери камеры.
        В углу, прижавшись к стене, сидел подозреваемый, весь сжавшись. Его лицо было искажено ужасом вперемежку с дикой болью. На нем не было ни кровавых ран, ни гематом. Все его тело извивалось в чудовищных конвульсиях, будто по нём кто-то бил плетью, иногда он замирал, словно в необходимой передышке, а затем его тело вновь трепыхалось, как полотно под сильными порывами ветра.
        «Что это? - думал Громов. - Неужели капитан что-то сделал с подозреваемым, пока я отсутствовал».
        Громов бросил взгляд на Жарова, но видя его обескураженное лицо, полное недоумения, переходящего в испуг, он понял, что капитан здесь ни при чём. Он был не меньше удивлен, чем Громов.
        - Что с подозреваемым! - нервно спросил Громов.
        - Я … я … не знаю, - почти заикаясь, вымолвил капитан. - Он сидел совершенно спокойно, только боялся чего-то, а потом я его спросил: «не хочешь ли закурить», ну, чтоб он поразговорчивее стал, чтоб раскрепостился. Он, наверное, перепуган тюрьмой.
        - Так, а он? - спросил Громов.
        - А он вдруг как съежится, а потом, как вскрикнет, словно я в него нож воткнул. Вот так и сидит, забившись в угол. Я к нему, а он кричит. Я вижу, что он испытывает боль, видите, судорога прошлась волной. Это от боли.
        - Вижу, вижу, - Громов не знал, что делать, он приблизился к подозреваемому, подошел к его скрюченным ногам. Тот замер, словно судорога, пройдясь по телу, заглохла где-то внутри, остановилась на мгновение. Его глаза смотрели умоляюще на Громова, черные зрачки расширились.
        - Идите срочно за врачом, - он посмотрел на застывшее лицо Жарова. - Что вы стоите, бегом!
        Капитан, словно проснувшись от страшного сна, бросился выполнять задание, хлопнув дверью.
        Громов склонился над подозреваемым, глядевшим на противоположную стену, в одну точку, с открытым ртом. Подполковник изучающе поглядел на подозреваемого и увидел во рту у него густую кровавую жидкость, кровь сочилась между рядами бело-желтых зубов. Громов заволновался, как бы этот бедняга не умер, ведь потом его обвинят в убийстве и пытках иностранного гражданина.
        - Эй, парень, - сказал Громов. - Где больно? Что болит?
        Он еще раз беглым взглядом прошелся по его тощему телу, пытаясь найти причину столь странного поведения подозреваемого. И тут до него долетел какой-то неясный шепот, словно мышь роет нору, пытаясь проложить тоннель в стене. Он огляделся кругом, но ничего не увидел. В свете лампы все кругом замерло, включая и арестованного. Он еще раз бросил взгляд на лицо иностранца, и тут он приметил, что его дрожащие губы пытались что-то произнести. Кончик языка высовывался, а затем вновь исчезал, тая в круглых, пухлых губах, уступая место окрашенным кровью зубам. Его нижняя челюсть едва опускалась. Лицо искажалось болью, видимо, эти манипуляции ему тяжело давались.
        Громов склонил голову над иностранцем, приближая ухо к его устам. Подозреваемый произнес едва слышно, прерывисто, с неимоверными усилиями:
        - Он видит меня …
        На этом его слова оборвались, дыхание участилось, зрачки еще больше увеличились. Громову показалось, что черные глаза вот-вот выйдут из орбит. Все тело подозреваемого напряглось и … расслабилось. Изо рта послышался шум последнего выдоха, зрачки замерли, застыли, превратившись в стекло. Он умер.
        Громов вытер холодную испарину со своего лба, выпрямился и произнес с досадой:
        - Черт возьми.
        Глава 16. Тайна рисунка
        После последних событий, когда подполковник Громов потерял последнюю нить, в лице подозреваемого - иностранца, нависла угроза над жизнью и здоровьем президента, а возможность устранить опасность, найти причины ухудшения состояния здоровья, таяла, будто лед под безжалостными лучами солнца. Единственный подозреваемый, к которому, казалось, шли все нити странных событий, ушел в небытие.
        Доктор Черемных делал все, что мог, но особых результатов в улучшении здоровья президента не было. Надежда на выздоровление таяла с каждым днем, с каждым часом. Состояние президента, главы огромного государства, ухудшалось. Он уже почти не говорил, его состояние больше напоминало летаргический сон, он жил в каком-то замкнутом мире, отгородившемся невидимой, но плотной стеной одиночества. Черемных все чаще говорил страшные слова: «Мы его теряем». Он почти не ел, врачи, во главе с Черемных, опасаясь за здоровье президента, перешли на искусственное кормление - через капельницу.
        Громов еще раз пытался соединить все детали. У него не вызывала сомнения цель преступников, причины крылись, возможно, в политической деятельности президента на ближнем Востоке, но доказать или обвинить кого-либо, без предъявления улик, подозреваемых, не было никакой возможности. Громов понимал, что такая ужасная сложная операция, не могла быть в руках одного лишь малообразованного иностранного студента из Ирана. Ему не давало покоя расхождения в фотографии на документах в вузе погибшего подозреваемого, с лицом подозреваемого. Он был похож на свою фотографию в университете, и вмести с этим - чем-то от нее отличался. Он дал фотографию экспертам, и они, сравнив ее с фотографией на паспорте погибшего, сделали вывод, что это два разных человека, схожих между собой. Тогда Громов понял подмену. Вероятно, в страну сначала приехал тот, кто изображен на фотографии, предоставленной в университет, а потом прибыл другой, чья фотография вклеена в паспорт. В этом случае первого звали Бахидж. Он, вероятно, уже покинул пределы России, а второй остался, вместо первого под чужой фамилией, и со своей фотографией,
вклеенной в чужой паспорт. После проверки, паспорт покойного оказался подлинным, что касается фотокарточки, то выяснилось, что она вклеена и принадлежит неизвестному человеку.
        Пока затягивалось разбирательство, Громов понимал, что поиски и расследование может продвигаться очень долго. Прямых улик, уличавших погибшего в преступной деятельности против жизни президента, не было, так как никто не станет верить в какие-то мистические силы, неведомо откуда взявшиеся. Единственной и пока еще неясной зацепкой был знак, нарисованный нетвердой рукой самого президента, в минуты возможного пробуждения, от страхов, сковавших его разум. Рисунок президента, многократно им изображенный, словно человек искал в нем какую-то защиту. Что это могло значить? Какое зашифрованное послание от парализованного ужасом сознания президента, таилось в этом странном символе? Громов стал вспоминать своего покойного босса Бориса Ивановича. Он никогда не говорил о подобном символе и не показывал ничего схожего. Но Громов вспомнил, как однажды, в разговоре со своим бывшим начальником, который направлялся к Ивану Трофимовичу, показал ему какой-то конверт, который он якобы должен передать лично старику. Тогда Громов знал только то, что некий старик, по имени Иван Трофимович, работает в их специальном отделе
и возглавляет тайный подотдел «Черный квадрат». На вопрос: «от кого это письмо», Борис Иванович ответил, - что оно от самого президента. Громов тогда сделал для себя вывод: президент знаком с Иваном Трофимовичем или ему известна деятельность тайного отдела. Но что их связывало, тогда для Громова оставалось загадкой. Теперь он был почти уверен, что президент поручал отделу «Черный квадрат» какие-то поручения или задания, ведь цель деятельности этого тайного отдела была известна лишь президенту и Ивану Трофимовичу.
        С этими мыслями Громов отправился к Ивану Трофимовичу, в надежде кое-что разъяснить. Иван Трофимович ничего конкретного не сказал о рисунке, но его лицо не смогло скрыть волнения при виде знака. Очевидно, он хорошо знал его. Он лишь каким-то неясным, неуверенным голосом сказал, - «Этот рисунок надо передать Александру, теперь он возглавляет отдел. Я стар для этого».
        Громов понимал, что выудить из старика что-либо ему не удастся, но он чувствовал, что этот знак ему хорошо знаком. Он согласился с Иваном Трофимовичем и передал ему рисунок.
        Александр Архипов, получив от деда рисунок и напутствие, отправился в Кремль. Охранник, стоящий у входа в апартаменты «Черного квадрата» признал Александра и поздоровался с ним, затем открыл двери, приглашая его войти. Александр посмотрел на Громова, каким-то неуверенным, смущенным взглядом. Прочитав в его лице поддержку, он вновь повернулся к открытой двери. Александр колебался, он был еще под неприятным впечатлением, оставшимся у него после общения со сверстниками, после просмотра фильмов, посвященных дьяволу, и пробудившими в нем безудержный страх перед неизвестностью. Он себя чувствовал подобно человеку, думавшему, что у него дома живет им прирученный уж. Но после приятной игры с ним и, оставив его дома, он случайно узнает, по фотографиям питомца, от знатоков змей, что его любимец вовсе не безопасен, и он вовсе не уж, а самая настоящая и смертельно опасная ядовитая кобра, чей яд мгновенно убивает. И вот теперь этот человек, хозяин кобры, которая ему казалась, по неведению обычным ужом, стала вдруг самой опасной тварью на земле. Такой человек будет испытывать жуткую дрожь по всему телу от
страха перед опасностью, в которой он оказался, находясь дома наедине с чудовищем. Александр испытывал нечто подобное, он никак не мог решиться войти внутрь «Черного квадрата», и не хотел признаваться в этом.
        Он неуверенным, нетвердым шагом вошел в дверь, которую открыл перед ним охранник из службы безопасности президента, но остановился перед второй дверью, массивной, дубовой, с рисунком в виде черного квадрата. Дверь за ним захлопнулась, он стоял один, освещенный небольшой лампой, торчащей над дверью. Бледный желтый свет падал на черный, казавшийся живым, зловещим знаком смерти. Александр дрожащей рукой вынул из кармана пиджака сложенный пополам белый лист бумаги, развернул его, а затем быстро сложил и сунул в карман брюк, помяв при этом края листа. Он вспоминал и светящиеся разным цветом ступени, спускающиеся куда-то вниз, и великолепный огромный зал, с множеством загадочных картин и причудливых барельефов, и мраморных, казавшихся литыми, статуй неведомых созданий, и бескрайнюю, залитую солнцем, долину, и сказочный летающий корабль, и удивительно красивое и приятное лицо Мора, с синим блеском в глазах, скрывающих бурю эмоций. Эти мысли на мгновение отодвинули все его опасения перед неведомым, не только для него - подростка, но для всего человечества, и скрытым, но, безусловно существующим, неким
тайным, зловещим миром, скрывающимся во тьме и нашедшем пристанище в вечном мраке и покое.
        Александр осторожно, с опаской, и тревогой в сердце, мягко, почти беззвучно толкнул дверь вперед. Затем он неуверенным, крадущимся, словно вор в ночи, шагом ступил на первую ступеньку. Дверь мягко и беззвучно закрылась за ним. Слева на стене висели факелы, они тускло освещали убегающие куда-то вниз, призрачные ступени. Внизу прятались скользящие тени.
        Александр прошел несколько шагов, но ничего не произошло, никакого дополнительного освещения, цвета, яркости не добавилось, все по-прежнему было погружено и спрятано под черными, пляшущими, под действием догорающих факелов, тенями. Кое-где на стенах свисала длинная паутина, словно здесь давно никто не убирал.
        Александр спустился по ступенькам до глухой стены, на которой не было ни малейшего намека на какой-то проход. Ступени не привели его в тронный зал к Мору, как это было в прошлый раз. Здесь было чудовищно холодно, словно он был в холодильной камере, на его руке появились пупырышные мурашки. Александр растер руку, но тепла хватило ненадолго. Вскоре холод взял верх, и Александр поневоле решил вернуться наверх.
        Громов ждал его у входа вместе с часовым. Он был удивлен, когда увидел Александра. Они отошли от двери, чтобы быть наедине.
        - Что-то случилось? - спросил Громов.
        - Да, - неуверенно ответил Александр. - Там стена.
        - Стена, что за стена?
        - Я спустился вниз, а там стена, - пояснил Александр. - Вход закрыт.
        - Закрыт, - повторил Громов, размышляя.
        - Что мне делать? - он тер руки, чтобы согреться. Ему все еще было холодно, несмотря на теплый летний день.
        - Дай-ка мне посмотреть на рисунок.
        Александр вынул из кармана лист бумаги, выровнял концы и передал Громову.
        - Ты можешь возвращаться домой, на проходной тебя ждет машина. Передай Ивану Трофимовичу, что вход закрыт, и что я приеду к нему завтра.
        - Хорошо, - сказал Александр так, словно он избавился от груза, мучавшего его. Александр пошел по аллее в сторону выхода из Кремля.
        У Громова был целый день, чтобы попробовать расшифровать рисунок самостоятельно. Впрочем, он был неуверен в том, что это поможет, ведь президент рисовал его, находясь в тяжелом состоянии, кто знает, что он имел в виду, когда изображал столь странную конструкцию. Многократно изображенный рисунок, настойчивость, которую проявлял автор рисунка, внушала Громову уверенность, что он не ошибается. И так, вход в секретную службу «черный квадрат», был закрыт, размышлял Громов. Значит ли это, что туда нельзя было попасть. Конечно, можно взять группу рабочих и разобрать стену. Но поможет ли это? Стены просто так не возникают. Кроме того, Громов хорошо знал инструкцию, оставленную его предшественником: входить в черный квадрат может только его сотрудник, то есть Александр Архипов. Громов вспомнил, чем закончилось самовольное решение солдат и офицеров войти в черный квадрат. Действовать нужно было разумно и по инструкции. Если вход был закрыт, то возможно расшифровка рисунка поможет его открыть, ведь рисунок нарисовал тот, кого черный квадрат оберегал. Возможно, рисунок - это послание президента.
        Громов развернул лист с тайным посланием, повертел его в руках, определяя, где верх, а где низ. Остановившись на одном из вариантов - полудугами кверху, он стал изучать два символа, схожих с английскими буквами «It». Из курса английского языка он перевел этот знак, как слово «это». Далее Громов стал изучать девять одинаковых кругов, стройно расставленных в три ряда. Затем он обратил внимание на три полукруга, соединенных между собой. Чтобы это значило? Как он ни старался, но у него ничего не выходило. Рисунок не поддавался расшифровке. Тогда он стал размышлять так: если рисунок имеет отношение к входу в черный квадрат, то эти странные знаки на рисунке должны иметь отношение к Кремлю, ведь черный квадрат находится в Кремле. Но ничего подобного по форме рисунка в Кремле Громов не видел. Даже отдаленные формы построек Кремля не были схожи со странным изображением.
        Громов начал бродить по территории Кремля в надежде увидеть что-то похожее на то, что было изображено на рисунке. Он побывал в Большом Кремлевском сквере, прошел мимо здания президиума, напоминающего букву «Ш», взглянул на ряд трофейных пушек и прошел мимо стен арсенала, подошел к Царь-пушке, остановился у нее и посчитал число ядер. Он обошел величественное здание колокольни «Ивана Великого», длинная тень, от которого, падала на площадь, постоял у Царь-колокола, прочитав табличку, где указывалась дата его изготовления и вес колокола. Обойдя колокольню, Громов вошел на Соборную площадь, окруженную древними постройками 14 - 15 столетия. С юга Соборную площадь окружал Архангельский собор, сооруженный в начале 16 века, и служивший усыпальницей русских князей и царей. Рядом стояло здание Благовещенского собора с множеством переходов, нависших арок, конусоидальных крыш, вытянутых окон, украшенных разноцветными витражами, с десятью куполами, венчанных крестами на вершинах. На площади ходили люди - это были туристы, они посещали музеи Кремля, фотографировали старинные постройки. Древние русские великаны,
в своих белых одеяниях, величественно тянулись вверх, своими золотистыми куполами. Соборы своими многочисленными темными арками, надменно взирали на площадь и людей, жаждущих проникнуть внутрь белых великанов.
        Громов прошел мимо Грановитной палаты, расположенной в западной части площади, аккуратно выстланной гладкими серыми плитами. Плоская стена Грановитной палаты смотрела на площадь, со второго и третье этажей, шестью прямоугольными окнами. В Грановитной палате принимались иностранные послы, проходили земские сборы.
        С северной стороны располагался Успенский собор, где проходили коронации русских царей и императоров. Успенский собор отличался от остальных строгой формой стен и аккуратных полукруглых арок, зависших над тонкими прорезами, словно веки мрачного великана. Пять огромных куполов с длинными крестами украшали его чело, словно некая величественная корона. За Успенским собором пряталась Церковь Ризположения, дальше на запад шел Большой Кремлевский дворец. В северной части Соборной площади располагался Собор Двенадцати апостолов и Патриаршие палаты. Собор украшен одиннадцатью куполами имел несколько арок и множество мелких окно, в нем был закрытый вход для посетителей.
        Не найдя ответа на свой вопрос, Громов дошел до Троицкой башни, прямоугольной формы, увенчанной красной звездой, прошел по Троицкому мосту и, через Кутафью башню, округлой формы, покинул Кремль. Вечером он приехал к Архипову Ивану Трофимовичу. Александр поздоровался с Громовым, он бы чем-то встревожен, лицо было мрачным, возможно неудачным визитом в апартаменты черного квадрата. Александр был молчалив, он заперся в своей комнате. Иван Трофимович пригласил Громова в свою рабочую комнату. На стенах висели черно-белые фотографии с различных раскопок, где Арихипову-старшему судилось побывать. Архипов предложил чай с лимоном. Они оба уселись на стулья, рядом со столом. У стен ровными рядами красовались полки с книгами по истории и археологии.
        - Что-то он не весел сегодня, - сказал Громов.
        - Он еще ребенок, подросток, юный возраст, - ответил Архипов, - когда возникает множество вопросов, хочется объять неизученный мир, сделать все самому.
        - Вам, наверное, тяжело с ним?
        - Нет, он молодец, сообразительный мальчик, во всем мне помогает. Хочет стать археологом. Это у нас наследственное - рыться в истории, в чужой, пройденной жизни. - Он положил несколько кубиков сахара в чашку и размешал.
        На улице появились сумерки, длинные тени прогоняли последние солнечные лучи. За окном росли фруктовые деревья, и запахи их приятных благоуханий проникали сквозь открытую форточку в комнату, наполняя ее упоительным, прохладным дыханием ночи. Где-то в саду надрывался сверчок, своей прерывистой утонченной песней он оповещал всех о наступлении ночи. В комнате горела только настольная лампа. Архипов заметил, что Громов обратил внимание на тускло горящую лампу.
        - Я не люблю свет, - сказал старик, - хоть свет и помогал мне не раз увидеть то, что зарыто в земле. Но ночь, она хороша по-своему, она укрывает тайный, соблазняет умы исследованиями и тянет к поискам, она царица мыслей, она спокойна и нежна в своих объятиях тени, только она дает мне то, что я ценю больше всего, и что дороже всего стоит - мир тишины. С пробуждением и появлением света, нигде нельзя найти тишины и покоя. Ночь - хранитель тайн. Какое безграничное наслаждение для пытливого ума наблюдать за ночным небом, в куполе мрака с мириадами звезд и туманностей, в которой отражена вся гармония тайн, универсальность законов бытия.
        - Прекрасно, вот ради одной из таких тайн я к вам и пришел. Надеюсь, вы поможете.
        - Знаю, мне говорил о своих дневных неудачах мой внук.
        - И что вы думаете об этом? - спросил Громов. - Раньше такое было?
        - И да, и нет, - ответил Архипов. - Но в одном вы правы - вам нужна моя помощь. Вход в черный квадрат ни разу не закрывался, но … мне уже приходилось видеть подобные головоломки.
        - Головоломки? - удивленно переспросил Громов.
        - Да, задачки, ребусы. Видимо, это одна из таких.
        Громов вынул рисунок и дал его Архипову, тот положил его на стол.
        - То, что вы мне дали, - продолжал Архипов, - есть не что иное, как ключ, шифр.
        - Ключ к чему?
        - Пока не знаю, - задумавшись, ответил старик, глядя на рисунок.
        - Может он помочь открыть дверь?
        - Не уверен.
        - Значит, я зря к вам пришел.
        - Не спешите, Борис Иванович никогда не торопился в подобных делах. Это ключ, и его нужно расшифровать. Есть и еще кое-что. Я знал, что вы придете ко мне, чувствовал. Дело в том, что я встречал подобные ключи.
        - В каких-нибудь раскопках? - равнодушно спросил Громов.
        - Нет, это было здесь, в Москве, в Кремле. Я не могу вам всего рассказать, но помочь обещаю.
        - Замечательно, а то у меня от этого уже голова болит, - Громов пробудился надеждой.
        - Как вы думаете, на что этот рисунок похож? - спросил Архипов.
        - Понятия не имею, я полагал, что это какое-то здание или внутренняя конструкция, например, собора, какая-нибудь арка. Но там еще есть девять кругов, и это слово, на английском языке. Все просто, но ничего не понятно.
        - Когда-то я подробно исследовал Кремль, его архитектурный комплекс и историю строительства. И пришел к выводу, что вход в черный квадрат, чьи коридоры и комнаты находятся под землей, не является единственным.
        - Что? Вы хотите сказать, что есть и другой вход?
        - Совершенно верно. Но при моей долгой работе в Кремле, я ни разу не находил его. Надеюсь, что теперь с вашей помощью, я отыщу его.
        - Вряд ли я чем-то могу помочь, - возразил Громов.
        - Именно вы мне и поможете. Для разгадки этого рисунка, мне понадобится побывать в Кремле, и не просто, как турист. Быть может, мне придется проникнуть в запретные места, куда не допускают туристов, и более того, наверняка придется нарушить привычную и тихую жизнь музейных работников и священников, а может и нарушить запреты. Вот для решения всех этих проблем, стоящих на пути исследователя, мне и нужна ваша помощь, ведь вы теперь повышены в должности и представляете закон и порядок в одном лице.
        - Понятно, я готов вас сопровождать хоть в ядро земли.
        - Так далеко мы не зайдем, надеюсь.
        - Вы говорите, что это ключ. Но зачем делать его таким мудреным, не легче ли передать простой ключ?
        - Простой ключ в нашем деле, это помощь шпионам и любопытным, чье вмешательство нежелательно. А если ключ попадет в их руки? Беды не миновать. Поэтому он такой, как вы сказали, мудреный. Для вас это лишь слово, а для меня целое исследование, новый, невиданный мир загадок, тайна прошлого или логическая головоломка - утоляющая мой голодный мозг.
        Глава 17. Исследование Кремля
        В первый день Архипов и Громов начали свои исследования с Красной площади. Архипов не сомневался, что контуры рисунка имели отношение к старинным постройкам, но начать поиски он решил с Красной площади.
        - Пока для меня непонятно слово «это», написанное на английском языке, - сказал Архипов, но надеюсь, что мы об этом узнаем.
        Они стояли на Красной площади, выложенной обработанными булыжниками, их наружная сторона казалась весьма гладкой. Это был один из тех дней, когда яркое, но не жаркое солнце разливало свои потоки света, небо казалось чистым и дул легкий приятный ветерок.
        Архипов надел на голову одну из тех шапочек, которые надевают археологи во время долгих раскопок под знойным и безжалостным солнцем. На поясе висела небольшая прямоугольная сумка, всюду сопутствующая ему в длинных поездках на раскопки.
        - Не мешала бы помощь экскурсовода, - предложил Громов.
        - Это излишне. Я так изучил Кремль, что мог бы работать экскурсоводом, - ответил Архипов.
        Он поразмыслил, немного покрутился на месте, что-то вспоминая, как бы решая с чего начать, потом сказал:
        - Это не просто площадь, а центральная площадь Москвы. Ее протяженность составляет 690 метров, а ширина 130 метров, толщина культурного слоя 4,9 метров. Кстати, раньше ее не было, здесь был ров. Вдоль Кремлевской стены, еще в начале 16 века, был прорыт глубокий Алевизов ров, соединявший Москву-реку и Неглинную. Кремль, как огромная крепость, был окружен водой. Через ров к воротам Кремля были перекинуты мосты, а ров был огражден каменными зубчатыми стенами. Тога же одряхлевшие белокаменные стены Кремля при царствовании Ивана Третье были заменены кирпичами, и запретили всякое строительство на расстоянии пушечного выстрела от стен. Затем, когда Кремлю ничто не угрожало, ров был засыпан, а площадь, появившуюся на месте рва, стали называть Торг. С ее нижней стороны было место слияния рек - Москвы и Неглинки. На берегу Москвы-реки располагались пристани, откуда товары довозились на площадь. В 16 веке, когда на площади появились каменные торговые ряды, и торговля у стен у Кремля начала процветать, площадь получила название Красной. Быть может, слово «красный» эта площадь получила от галантерейного
товара, которым здесь в изобилии торговали. С севера площадь была охвачена Воскресенскими воротами Китай-города. С юга она окаймлялась низким холмом - «взлобье», на котором в 1530-е годы выросло Лобное место, а в середине 16 века появился великолепный храм Василия Блаженного. Восточную границу площади обхватывали двухэтажные торговые ряды. Северный участок у Воскресенских ворот в 1620 - 1630 годах заполнился новой постройкой - Казанским собором. Он был построен на честь освобождения Москвы от поляков. У ворот были построены здания Монетного двора и Главной аптеки с башней. Ко дню празднования Полтавской победы в 1709 году возле Казанского собора были сооружены деревянные Триумфальные ворота, а в 1730 году был построен по проекту русского архитектора Варфоломея Растрелли новый театр. Кстати, он был сделан из дерева. В 18 веке у Спасских ворот шла книжная торговля, работала первая публичная библиотека. В 1755 году русский архитектор Дмитрий Ухтомский перестроил в стиле барокко Главную аптеку для размещения в ней Московского университета. В 1804 году площадь замостили булыжником, а в 1812 году большая
часть построек на площади сгорела. Ее восстановления велось архитектором Осипом Бове. В конце 19 века был построен Исторический музей. Электричество на площади появилось в 1892 году, и вся площадь засияла. В 1924 году у Кремлевской стены был построен по проекту архитектора Алексея Щусева деревянный Мавзолей Владимира Ленина, он был заменен на каменный в 1930 году.
        Архипов и Громов подошли к Лобному месту и Архипов продолжил рассказывать:
        - Лобное место впервые упоминалось в летописях в 1547 году. Вначале это было деревянной постройкой, затем в 1593 году его перестроили в камне. В 1786 году его переделывал русский архитектор, основоположник русского классицизма Матвей Казаков. Он сохранил старую круглую форму возвышения с площадкой, окруженной парапетом с лестницей. С этого места провозглашались царские указы, обращались к народу цари, иногда совершались казни. Вряд ли это место имеет отношение к нашей разгадке.
        - Согласен, - ответил Громов.
        Они подошли к Казанскому собору и Архипов вспомнил:
        - Он был построен, как я говорил в 1620 - 1630 годах. Средства на постройку давал князь Дмитрий Пожарский.
        Минуя Мавзолей, они подошли к Воскресенским воротам. Людей на площади было много, в основном это были прибывшие туристы и гости города, сновавшие повсюду с целью унести с собой яркую фотографию на память.
        - В конце 18 века была сооружена часовня Иверской иконы Богоматери. Ворота и часовня в 1931 году были разобраны, а икона Богоматери исчезла, ее судьба неизвестна. Восстановление зданий было в 1995 году, архитектором Журиным.
        Архипов увел Громова к другому зданию.
        - Государственный исторический музей был построен в 1874-83 годах по проекту архитектора Владимира Шервуда и инженера Семенова на месте главной аптеки. При постройке Шервуд заимствовал древнерусские узоры в обработке фасадов. Ему удалось создать пространственно выразительный образ здания, органически вписавшийся в сложный ансамбль Красной площади. Основу планировки музея составляют анфилады объемных залов, опоясывающих здание по периметру.
        Они вновь вышли на Красную площадь и оказались перед огромным длинным зданием, расположенным на месте бывших торговых рядов.
        - В 1894 году Верхние Торговые ряды были построены на месте старых рядов архитектором Бове. Сейчас здесь расположен ГУМ, - продолжил свой рассказ Архипов. - Авторы проекта - архитектор Померанцев и инженер Шухов. Сооружение колоссальное по своим размерам и величественное по архитектурным замыслам. Оно отличается умелым сочетанием конструкции из железа, стекла и бетона, имеющее формы древнерусской архитектуры. Конструкции остекленных перекрытий уникальны и смелы для конца 19 века. В трех больших залах имеются высокие кровли, в отделке фасадов использованы: тарусский мрамор, финский гранит. В общем, многие здания Красной площади и Кремля являются доступными для туристов. Они олицетворяют широкий русский дух, величие русского сердца и силу русских умельцев. Ни одно из этих зданий не может содержать разгадку нашего ключа. Если существует второй вход в подземелье черного квадрата, то его надо искать в старых постройках Кремля и нигде более, хотя я не исключаю, что нить поиска разгадки могла быть и на Красной площади. Быть может, мы к ней еще вернемся.
        Они проследовали в Кремль, слившись с туристической группой, через Троицкую башню, но потом отделились от группы людей и направились к Соборной площади, где Архипов продолжил извлекать из памяти историю древнего Кремля.
        - Если нам нужен вход в подземелье …
        - А здесь есть подземелье? - удивился Громов.
        - Есть. Многие постройки имеют под собой тайные ходы. Когда-то я касался этого вопроса, но так и не довел до конца.
        - Что вам помешало?
        - Многие проходы заканчивались тупиком, а другие и вовсе не были глубокими.
        - Но зачем они нужны?
        - Это интересный вопрос. По правде говоря, ученые до сих пор не имеют общего мнения. Кремль - это крепость, она имеет треугольный вид. И для длительной обороны необходима была вода. Воду брали из реки и поэтому проделали в земле тоннели и колодцы.
        - Это понятно, но вы сказали о всей крепости.
        - Верно, вот это и не понятно. Почему понадобилось рыть тоннели под всем Кремлем. У меня была своя идея на этот счет. Неприятель, зная, что вода поступает по тоннелям в крепость, мог отравить воду. Может быть поэтому строителями было решено прорыть тоннели по всем сторонам треугольника, ведь раньше Кремль омывался со всех сторон, это была своего рода, крепость, неприступная крепость. Но может, и другие причины были в этих подземных работах.
        - С чего начнем? - спросил Громов.
        - Как видите, стены и здания весьма массивны, и поэтому рыть под такими сооружениями тоннели небезопасно. Необходимо здания укрепить, а поэтому, заложить эти строительства в фундамент, то есть заранее рассчитать, спроектировать, чтобы они не обрушились.
        - Вы хотите сказать, что рыли тоннели еще при строительстве зданий?
        - Совершенно верно, - ответил Архипов. - И поэтому нас интересуют только те строения, которые относятся к давним временам.
        - Согласен. С какого сооружения мы начнем?
        - А мы как раз и стоим на самой древней площади - Соборной. Как видите, нас окружают старинные соборы. Для начала нашего исследования давайте копнем историю построек этих исполинов старого времени. Многие постройки были деревянными и давно сгорели.
        - Но ходы под землей остались?
        - Не думаю, что они тогда были, скорей всего их начали рыть вместе с укладками более прочного фундамента. А это относится к 15 веку. Многие соборы были тогда построены русскими и итальянскими архитекторами.
        - Что, итальянские архитекторы? - удивился Громов.
        - А что тут удивительного. Лучшие архитекторы того времени были итальянцы, вот их и пригласили на строительство, - ответил Архипов. - Вообще, первые постройки Московского Кремля относятся к бронзовому веку.
        - Когда это было?
        - Это второе тысячелетие до нашей эры. С 1264 года Кремль становится резиденцией московских князей. Увы, многие постройки не дошли до нас. Например, самая древняя церковь - собор Спаса на Бору. Он был построен в 1330 году, а уничтожен в 1933 году. Здесь были погребены московские князья и княгини. Потом эту роль передали Архангельскому и Вознесенскому соборам. Еще одно старинное сооружение было построено в 1365 году. Это Чудов монастырь, основанный митрополитом Алексием. В 1483 году на территории монастыря была сооружена Алексеевская церковь. А в 1503 году ее сменил храм. Кстати, строили его итальянские мастера. В 1929 году все это было снесено. В 14 веке Кремль начали расширять, он обносился дубовыми стенами, их в 1367 году заменили стенами и башнями из белого камня. Старейшие из башен: Беклемишевская и Водовозная. Но о башнях позже. Итак, мы дошли до 15 века, когда Кремль перестраивался итальянскими зодчими. Он преображался на новый лад. Центром его стала Соборная площадь, где мы и стоим. Успенский собор, где проходили коронации русских царей и императоров, в 1475 - 1479 годах. Благовещенский
собор в 1484-89 годах. Грановитная палата, где принимались иностранные послы и проходили земские сборы, сооружалась в 1487-91 годах. Архангельский собор, служил усыпальницей и строился позднее, в 1505-08 годах. Тогда же была построена и колокольня Ивана Великого, где-то в 1505-08 годах. Пожалуй, это были сохранившиеся до нашего времени и самые старые, интересующие нас постройки. После 15 века был построен теремной дворец, примыкающий к Грановитной палате, это было в 1635-36 годах. В 17 веке меняется и облик башен, они получают ярусные и шатровые конструкции. В 1702-36 годах строится Большое здание Арсенала, архитекторы Иванов и Конрад. В 1776-87 годах строится здание Сената, архитектором Казаковым. В 1812 году Москву и Кремль захватывает армия Наполеона. Кремль был заминирован. Много зарядов по непонятным причинам так и не взорвались. Однако от взрывов урон был нанесен значительный. На восстановление ушло около 20 лет. По проекту Тона 1839-49 годах строится Большой кремлевский дворец и Оружейные палаты в 1844-51 годах.
        - Вы говорили о башнях, ведь и они строились в 15 веке, - сказал Громов.
        - Да, нынешние башни были построены в 1485-95 годах. Протяженность стен составляет 2235 метров, высота от 5 до 19 метров, толщина - от трех с половиной до шести с половиной метров. Как я уже говорил, Кремль имеет форму треугольника. Но правильно его называть многогранником, вершины которого являются башни. Всего 20 башен, из них три, расположенные в углах неправильного треугольника, имеют круглое сечение, остальные - квадратное. Самая высокая башня - Спасская, она имеет высоту 71 метр.
        - Вы сказали круглая?
        - Да, три башни. А что?
        - На рисунке имеется девять кругов. Может это башни?
        Архипов задумался.
        - Но ведь круглых башен всего три, - ответил Архипов. - Нет, не думаю, что это башни. Это скорее колонны.
        - И где же они, по-вашему?
        - Пока не знаю. Нужно обойти все соборы, может я что-то упустил. Предлагаю встретиться здесь завтра, вы пройдитесь по зданиям, может, что-то заметите, здесь малейшая деталь важна, ведь она может помочь стать началом расшифровки ключа. Я сделаю ксерокс с рисунка. Пусть он будет у нас обоих.
        - А вы что будете делать? - спросил Громов.
        - Я направляюсь в библиотеку, пороюсь в архивах, может, что-то отрою. Я ведь привык копаться в земле.
        Глава 18. Расшифровка ключа
        На следующий день, перед тем, как встретиться с Архиповым, Громов прошелся по соборам, исследовал каждый угол, каждую комнату, каждую стену. У него появилось несколько идей, которые он тут же выложил Архипову при их встрече.
        - Видите, вот эти девять кругов, стоящих в ряд, - Громов указал на рисунке круги. - Я полагаю, что именно они являются головоломкой. А слово «это», на английском языке, как раз указывает на эти девять кругов.
        - Объясните.
        - Попробуем соединить три круга так, чтобы получился треугольник, например, равнобедренный. Таких треугольников четыре.
        - И что с этого? - спросил Архипов, задумавшись о чем-то.
        - Вы же сами вчера сказали, что три круглых башни Кремля расположены в основании треугольника. Вы его называли неправильным.
        - Здесь нет логики, лишь варианты, не соединенные логической цепочкой, - возразил Архипов. - Можно еще и четырехугольник нарисовать, ведь другие башни имеют квадратное сечение.
        - Да, можно, - почти не обдумывая, согласился Громов.
        - А как быть с этими тремя дугами?
        - Думаю, что они разбивают наши девять кругов в три ряда.
        - Мы так ни к чему не придем.
        - Но ведь вы согласны, что слово «это», написанное в проеме, в разрыве стороны, означает указание ….
        - Стоп, стоп, как вы сказали, - остановил его Архипов. В его глазах, глазах ученого, мелькнула какая-то неуловимая искра, которая зажгла в низ новый блеск.
        - Что, вы об указании … - растерялся Громов.
        - Да причем тут указание, - рассердился Архипов, как сердятся преподаватели на нерадивых учеников. - Вы сказали «проём».
        - Ну да, разрыв линии.
        - А что если, это и есть проем, - предположил Архипов.
        - Дверь? - удивленно переспросил Громов.
        - Вы понимаете, о чем это говорит?
        - Не совсем, - сказал с изумлением Громов.
        Архипов выложил из сумки, которую он носил с собой, груду чертежей. Разбросал их по столу, пытаясь отыскать нужный лист.
        - Это схемы зданий? - спросил Громов, рассматривая чертежи.
        - Да, это не просто фантазия на рисунке. Это схема какого-то здания, скорей всего первого этажа.
        - И вы были правы, когда говорили о колоннах.
        - Нет, это не колонны. Ни в одном зале соборов нет девяти колонн, - уверенно сказал Архипов.
        - Тогда это башни, - предположил Громов. - Благовещенский собор имеет девять башен.
        Архипов кропотливо перебирал схемы, просматривая каждый зал, словно не слушая Громова.
        - Благовещенский собор? - повторил Архипов, задумавшись в поиске схемы. - Это вряд ли.
        - Но почему?
        - Собор был построен псковскими мастерами в 1489 году, и изначально он был трехкупольным.
        - Я этого не знал.
        - Вот, нашел! - внезапно воскликнул Архипов. Его глаза оживились. Он взял какой-то лист из многих других, и положил его на стол перед Громовым.
        - И что? - удивился Громов.
        - Вот, видите, - Архипов обвел пальцем часть схемы строения какой-то здания. - Вот, видите. Это она, - уверенно произнес он.
        - Да, похожа, но ведь здесь, внутри зала четыре квадратные колоны, а не девять круглых, как на нашем рисунке, - возразил Громов.
        - Это верно, - согласился Архипов.
        - И тут еще какие-то отверстия …
        - Это окна, они к нашему рисунку вряд ли имеют отношение.
        - А это что?
        - Лестницы на второй этаж, - пояснил Архипов.
        - Но почему на рисунке только часть здания? - спросил Громов.
        - Потому что остальное излишне будет, - ответил Архипов, срывающимся голосом, какой бывает у рассерженных людей. - А знаете, что это? - уже успокоившись, спросил старик.
        - Часть какого-то собора, - предположил Громов.
        - Это схема собора Двенадцати апостолов. К нему примыкают Патриаршие палаты, - он задумался и Громов, видя серьезный вид собеседника и его туманные глаза, решил не мешать ему.
        Спустя минуту раздражение Архипова вновь взяло верх, и он обрушился на Громова с новым недовольством.
        - Вы сбили меня с самого начала своей глупой идеей.
        Громов опешил, он не ожидал такую вспыльчивость ученого.
        - Это не английское слово, как вы предположили, - с легким раздражением в голосе сказал Архипов.
        - А что же это, по-вашему?
        - Это древняя славянская письменность. Это руны, славянские руны.
        - Что? Славянские руны? - удивленно сказал Громов. - Но откуда президент знает о рунах?
        - А он и не знает их, хотя может и видел, как все. Конечно же, он не изучал их. Но ведь вы сами сказали, что президент в тяжелом состоянии. Его здоровье находится под угрозой. И поверьте, - более раздраженно сказал Архипов, - это не рисунок больного человека, это послание, ключ. Он записан в его подсознании. А больше вам знать не положено.
        Громов виновато опустил голову и взял в руки схему собора.
        - Вы говорите: «Собор Двенадцати апостолов». Значит, там находится вход? - спросил Громов.
        - Не так все просто. Я ведь вам уже говорил, - более мягко произнес Архипов, видимо, его раздражение уже заметно подтаяло, - что сталкивался с подобными головоломками. Это лишь первый шаг.
        Архипов задумался, что-то написал в своем блокноте. Его глаза прояснились, и он отложил в сторону блокнот.
        - Вот, видите эти контуры схемы собора? - он провел ручкой по схеме.
        - Так.
        - Это схема собора. Вот в этом месте, как и на рисунке, имеется разрыв. Эти руны, которые вы перепутали с английским словом «it», означают: Исток и Берегиня.
        - Что это значит? - спросил Громов.
        - Руна Исток или Лед означает застой, кризис в делах или в развитии ситуации. Но следует учесть, что состояние замороженности или отсутствия движения, заключает в себе скрытую энергию движения и развития. Эта руна - одна из творческих стихий, символ силы в покое или движении в неподвижности, динамики в статике.
        - Так, а вторая руна?
        - Берегиня, в славянской языческой традиции - это женский образ, ассоциируется с защитой и материнским началом. Поэтому эта руна означает Богиню-матери, управляющей судьбами всего живого. Странно это ….
        - Что странно?
        - Да так, ничего, - Архипов что-то вспоминал. Богиня-мать дает жизнь душам, возвращающимся, чтобы воплотиться в Земле, и она же отнимает жизнь, в назначенный срок. Поэтому эта руна означает жизнь и смерть. В магии у колдунов, эта руна символизирует судьбу.
        - И что же мы имеем? - с иронией спросил Громов.
        - Ожидаемая судьба, притаившаяся перемена, - ответил Архипов. - Вот что это значит.
        - Ясно.
        - Ничего вам не ясно, - недовольно сказал Архипов, глядя на иронию собеседника. - Руны, как это забавно. Он воспользовался ими, - сказал Архипов, как бы самому себе, тихо. - Какой необычный выбор.
        - Вы что-то сказали?
        - Это мысли вслух. Вам я кое-что расскажу, чтобы вы поменьше меня спрашивали и проявляли иронию в дальнейшем, - сказал Архипов. - Славянские руны - это первоисточники, древний язык. Немного памятников осталось с тех времен, которые бы поведали о древнем языке славян. Руны - это древний способ общения, они были до первых азбук старославянского языка - глаголицы и кириллицы. Руны, как знаки, применялись волхвами для колдовства и имели тайный магический смысл. В частности, волхвы использовали руны в гадании. К сожалению, до нас дошли только 18 славянских рун. И поныне создаются народными умельцами рунические обереги.
        - Я считал, что это выдумка нынешнего поколения, ведь эти надписи не сохранились, - возразил Громов.
        - Вы ошибаетесь, - ответил Архипов. - Еще Массуди, описывая один из славянских храмов, упоминает некие высеченные на камнях знаки. Ивн Фодлан упоминал о славянах конца первого тысячелетия, где он указывал на существование у них намогильных надписей на столбах. Другой его соотечественник, Ибн Эль Надим говорит о существовании славянского докириллического письма. Он приводит в доказательство в своем трактате рисунок одной надписи, вырезанной на кусочке дерева - это знаменитая Недимовская надпись.
        - Но это все упоминания, оно может быть вымышленным, как например, Атлантида у Аристотеля.
        - Нет, есть и вещественные доказательства, - возразил Архипов. - Древнейшими из таких доказательств существования древнеславянской письменности являются находки керамики с фрагментами надписей, принадлежащей черняховской археологической культуре, датируемой 1 - 4 веками нашей эры. Примером могут служить обломки керамики из раскопок у села Лепесовка или глиняный черепок, найденный в Рипнева. Знаки, различимые на черепке, не оставляют сомнений в том, что это надпись. Хотя в целом, керамика черняховской культуры дает весьма скудный материал для дешифровки надписи. Интересны и другие находки, например, глиняный сосуд, обнаруженный в 1967 году при раскопках вблизи села Войсковое у Днепра. На его выпуклую поверхность мастер нанес надпись, содержащую 12 позиций, и использовал всего 6 знаков. Несмотря на попытки дешифровки, эта надпись не поддается прочтению. Следует указать и так называемые Микоржинские камни, обнаруженные в 1771 году в Польше.
        Говоря о древнеславянской письменности, нельзя не упомянуть и эпоху «двоеверия», когда на Руси одновременно существовало христианство и язычество. Это приходится на 10 - 16 века. Это согласитесь не мало.
        - Да, но что нам это дает? Ожидаемая судьба, притаившаяся перемена, - повторил Громов.
        - Но руны можно толковать и иначе. Я много лет отдал их изучению. И у меня есть свои идеи.
        - Вы об этом написали в какой-то книге? - с сарказмом спросил Громов.
        - Есть знания, которые скрыты от человечества. Еще рано его открывать, для алчных умов. Люди еще не перешли в свой золотой век развития. Они многого достигли, но их хищнический мозг и недовольные взгляды пока не на много продвинулись. Природа и некоторые гении, чей неутолимый мозг открыл некоторые тайны вселенной, надежно хранят идеи, которые, быть может, человечество никогда не поймет, размышляя примитивно. Их секреты уйдут в небытие вместе с ними, так и не открыв миру человека глубинные и необъятные просторы знаний.
        - Значит, мы не сможем разгадать этот рисунок?
        - Я его уже почти разгадал, - ответил Архипов. - Он знал, что меня заинтересуют руны и эти два знака на рисунке.
        - Кто он? Президент?
        - Нет, не президент. Это неважно. Итак, слушайте, - начал Архипов. - Каждой руне соответствует какой-то смысл, слово, например, Мир, Радуга, Алатырь и так далее. Всем восемнадцати рунам сопоставлены слова - их тайный смысл, которые в свою очередь, можно трактовать. Руны, напоминающие две английские буквы, соответствуют двум буквам в кириллице - это первые буквы их смысловых слов. Исток соответствует букве «И», а Берегиня - букве «Б». Так, все 18 рун можно перевести на буквы из кириллицы. Но, как я уже говорил, были найдены не все руны. Итак, мы получаем две буквы: «ИБ».
        - Что это значит? - удивленно спросил Громов, зная, что Архипов уже получил ответ.
        - Чтобы перевести весь ключ, вернемся к рисунку. Безусловно внешняя схема напоминает схему поперечного сечения собора Двенадцати апостолов. Я подчеркиваю это название. Неслучайно и нарисованные здесь девять кругов, которые вы ….
        - Мы, - поправил его Громов.
        - Хорошо, мы ошибочно посчитали за колонны. Итак, соберем все вместе: ИБ12 и содержащаяся девятка внутри двенадцати. Запишем это так: ИБ12:9, - Архипов записал в блокнот.
        - Что это значит?
        - А вам ничего не приходит в голову? - спросил Архипов так, словно знал ответ. На его лице появилось слабое подобие зарождающейся улыбки.
        Громов задумался, глядя на перевод рисунка, написанный Архиповым в блокноте.
        - Библия, - внезапно осенило Громова.
        - Вот видите, и вам открылась истина. Даже вы знаете библию, - торжествующе сказал Архипов. Он подошел к шкафу с книгами и вынул из ряда книг Библию. Затем он положил книгу на стол и стал листать.
        - Это должно быть откровение Иоанна Богослова, - Архипов открыл нужную страницу и стал жадно читать. - И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.
        Прочтя отрывок из Библии, Архипов посмотрел на Громова.
        - Речь идет о дьяволе, это понятно.
        - Ничего вам не понятно, не спешите с выводами. Ищите не глазами и ушами, а рассуждением, мозгом, - поучающее сказал Архипов. - Давайте прочтем выше, чтобы понять о ком идет речь в этих словах. Прочтем 12:7 и 12:8. - Он открыл Библию и продолжил читать. - И произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали, но не устали, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною … - Архипов закрыл с треском книгу. - Вы знаете, кто этот Михаил?
        - Понятия не имею.
        - Здесь в Библии, речь идет об апостоле Архангеле Михаиле.
        Оба замолчали, обдумывая слова из Библии.
        - В Архангельском соборе есть икона Архангела Михаила, - сказал Громов. - Может речь идет о ней?
        - Икона имеется не только там, - ответил Архипов. - Иконы апостола Архангела Михаила есть в пяти зданиях, окружающий Соборную площадь. Прежде всего, это Благовещенский собор, собор Двенадцати апостолов, Храм положения Ризы Божьей Матери, Успенский и Архангельский соборы.
        - Пять икон.
        - Да, следует искать подсказку там, - сказал Архипов. - Немедленно отправляемся на Соборную площадь.
        Они вышли из Спасской башни и направились в Благовещенский собор. Людей в соборе было мало. Туристы сновали по собору, разглядывая и фотографируя архитектуру.
        В одном из углов зала был слышен женский голос экскурсовода, возле которой скопились люди. Громов и Архипов подошли к иконостасу.
        - Икона в деисусном ряду, - сказал Архипов, подняв голову. - Теперь нужна ваша помощь.
        - Я в вашем распоряжении, профессор.
        - Мне нужен доступ к иконе.
        - Ясно, - сказал Громов и куда-то исчез. Спустя десять минут он появился.
        - Икону можно будет посмотреть, но после закрытия собора для туристов.
        - Понятно, и еще, мне понадобится лестница.
        - В этом нет нужды, икону могут снять, и вы рассмотрите ее поближе, - сказал Громов.
        - Не в этом дело. Мне нужно посмотреть не только икону, но и то место, где она была прикреплена.
        - Ясно.
        Вечером, когда двери собора были закрыты и все туристы покидали музеи Кремля, Архипов и Громов изучали икону Михаила Архангела в Благовещенском соборе. Работники музея - двое молодых людей несли икону вниз, на стол.
        - Профессор, мне было это тяжело добиться, - сказал Громов, - поэтому ….
        - Поэтому не мешайте мне, - дерзко ответил Архипов и склонился с лупой над полотном.
        Громов уже привык к причудам старика и его неожиданным всплескам характера. Он стоял рядом, не мешая Архипову. Старик изучал икону, потом поднялся по лестнице к тому месту, где была икона, и внимательно изучил его с лупой в руке. Он чем-то был недоволен. Очевидно, его исследование не увенчалось успехом.
        - Ничего, - с сожалением, констатируя поиски, ответил Архипов. - Но вы не отчаивайтесь, впереди еще четыре иконы.
        - Их надо будет тоже опустить вниз? - спросил Громов.
        - Разумеется. Хотя постойте. Не будет сгоряча решать. Нас интересует … - он задумался, потом продолжил, - Благовещенский собор был построен псковскими мастерами. Архангельский собор в нынешнем своем виде был сооружен в начале 16 века, а не 15-го, итальянским зодчим Алевида Нового. Церкволь Ризположения была возведена псковскими мастерами в 1484 - 1485 годы. Успенский собор строился в 1475 - 1479 годах итальянским мастером Аристотелем Фиораванти. Церковь Двенадцати апостолов и Патриаршие палаты построены в 1635 - 1656 годах русскими мастерами. Какой вывод вы делаете?
        - Что самые древние постройки, относящиеся к 15 веку - это Благовещенский и Успенский соборы.
        - Верно, но наполовину.
        - Почему? - спросил Громов.
        - Вы учли дату постройки, но не учли мастеров. Верно, нас интересуют постройки, относящиеся к 15 веку, более позднему, так как было бы опасно строить здание на прорытой тоннелями земле. Но дело в том, что эти тоннели строились итальянскими мастерами, а Благовещенский собор возводился псковскими мастерами.
        - Поэтому нас интересует из пяти лишь один - Успенский собор.
        - Верно, - согласился профессор, - он строился итальянцем Аристотелем Фиораванти. Отправляемся к нему.
        - Хорошо, я договорюсь с руководством.
        Пока Архипов исследовал икону Архангела Михаила, просматривая сквозь лупу каждый дюйм полотна и рамы, Громов вместе с двумя подчиненными исследовал подвалы собора. Но увы, ни Архипов, ни Громов не обнаружили никакого намека на потайной вход в тайное подземелье.
        - Его и не могло тут быть, - заявил вдруг Архипов.
        - Но вы же сами сказали, что он тут, - возражал Громов.
        - Я говорил не о входе в подземелье, а о расшифровке ключа, - пояснил Архипов.
        Он осторожно поднялся по деревянной лестнице, приставленной к стене, до самого верха, и стал изучать стену, откуда была снята икона апостола Архангела Михаила.
        - Зачем же вам так высоко подниматься, - сказал Громов, - если здесь ничего нет?
        Неожиданно Архипов стал что-то записывать в блокнот. Громов даже забеспокоился за старика, как бы он не слетел вниз. Архипов, записав что-то в блокнот, тут же слез с лестницы. На его лице сияла улыбка, а глаза сверкали.
        - Вы что-то нашли, - предположил Громов.
        - Архангел Михаил, какой прекрасный выбор, - казалось, что он спятил и говорит сам с собой.
        - Вы что-то сказали, - произнес Громов, чтобы вернуть профессора на землю.
        - Что вам известно об Архангеле Михаиле?
        Громов пожал плечами.
        - Я так и знал. Тогда слушайте. Это имя трактуется так: «Кто как Бог?» Что означает: «Никто не равен Богу». Он упоминается в Библии пять раз. И всегда в связи с Дьяволом. На иконах его изображают с пикой, побеждающего сатану, который сражен и низвержен на землю. Никто не равен Богу, - повторил Архипов.
        - Вы нашли третий ключ? - спросил Громов.
        - Да, как я и говорил, икона Архангела Михаила, в здании, построенном итальянским зодчим в 15 веке, хранила за собой надпись - третий ключ. Вот эта надпись. Архипов показал Громову страницу в блокноте, где были им переписаны слова на старославянском.
        - Что это, стихи? - спросил Громов.
        - Это следующий ключ, - пояснил Архипов. И он начал переводить на понятный язык. Вот, что у него получилось:
        «Трое увенчаны двуглавыми орлами,
        Пять связаны строгими зубцами,
        Стоят, как на параде в ряд,
        Не потупивши свой гордый взгляд.
        К голубому небу тянутся они,
        Позабыв все тягостные дни.
        Но один не в ряд стоит,
        Он за братьями глядит.
        Смело прикрывая спины им,
        Он отца встречает строем боевым.
        Чтоб труд отцовский излагал нам суть,
        Они укажут верный путь».
        Громов дослушал, немного подумав, спросил:
        - Я так понимаю, что речь идет о тайном входе.
        - Верно, но чтобы понять, где он находится, нужно расшифровать это послание.
        - Сейчас уже поздно, предлагаю встретиться завтра утром, до прихода туристов … да, чуть не забыл, завтра музеи работать не будут, так что туристов не будет. Мы можем спокойно продолжить поиски. Времени у нас мало.
        - Вы меня отвезете?
        - С удовольствием. Тем более что уже одиннадцать часов вечера.
        - Александр очень хотел побывать со мной в музеях.
        - Что ж, берите его завтра с собой, - сказал Громов.
        Утром, с первыми лучами солнца, когда озолотились верхушки самых высоких Кремлевских башен, а многие горожане еще спали, Громов привез Архипова - старшего и Александра в Кремль. Они втроем сели на скамейку, расположенную у одной из дорожек пустынного, в этот предрассветный час, Большого Кремлевского сквера. Темные пушистые великаны - истинные хозяева сквера, ровными рядами окружали их. Лучи солнечного света приятно разливались, предавая деревьям особые тона. Утренняя прохлада и близость реки приносила приятные летние ощущения свежести.
        - Вы, наверное, не спали? - спросил Громов, замечая у старика темные круги под глазами.
        - Пришлось, - ответил Архипов.
        Александр сидел слева от деда и любовался позолоченными вершинами кремлевских стен, куда дотянулись утренние лучи солнца. Мрачные тени, отступая, куда-то уползли, где-то за деревьями проехала машина, какая-то женщина прошла по дальней аллее, на позолоченной верхушке сосны звонко запела птица, встречая новый день. Кремль просыпался, подобно сказочному великану.
        - Вы уже договорились с Федеральной службой охраны? - спросил Архипов. - Нам ведь предстоит исследовать башни.
        - Я так и думал, что речь в последнем ключе шла о башнях, - ответил Громов. - Да, я позаботился об этом. Какова ваша расшифровка? Не станем же мы рыть тоннели под каждой башней. На это уйдет…
        - Этого и не нужно. Давайте вспомним слова из стиха и будем рассуждать логически.
        - Кстати, а кто их написал? - спросил Громов.
        - Надписи не были сделаны краской.
        - А как же они …
        - Их сделали каким-то острым предметом, прямо по дереву, - пояснил Архипов, - и уже давно. - Было видно, что профессор не хотел обсуждать этот вопрос. - Итак, вернемся к стиху. Вы верно заметили, что речь в стихе идет о башнях. Но каких?
        - «Трое увенчаны двуглавыми орлами».
        - Верно, сейчас пять башен из двадцати имеют на своей вершине звезду. Звезды сделаны из рубинового стекла диаметром 3 - 3,75 метров. Но раньше на месте звезд были двуглавые орлы. Их заменили на звезды в 1935-37 годах.
        - Стало быть, речь идет о тех башнях, на которых сейчас звезды.
        - Совершенно верно, но только три из них. А вот какие из них нас интересуют? Для этого нам надо расшифровать стих дальше.
        - «Пять связаны строгими зубцами», - прочитал Громов. - Возможно, это башни стоят друг с другом.
        - «Стоят, как на параде в ряд». Согласен.
        - «Но один не в ряд стоит». Очевидно, это какая-то башня, стоящая отдельно от остальных.
        - Замечательно, - сказал Архипов. - «Он за братьями глядит». Как вы это понимаете?
        - Это я не смог разгадать, - признался Громов.
        - Их что-то объединяет. Давайте читать дальше: «Он отца встречает строем боевым». Братья, отец. Вам это о чем-то говорит?
        - Речь идет о монахах и Боге?
        - Нет, это ошибка. Вы же сами сказали: «башни». Надо исходить из этого. Что их объединяет? Они братья и у них есть отец. Что это за башни? - спросил Архипов, прищурив взгляд, словно знал ответ. Громов на минуту задумался.
        - Их построил один человек.
        - Великолепно! - восторженно произнес Архипов. - Ну конечно, речь идет о тех башнях, которые были построены одним зодчим. Поэтому он им отец.
        - Да, но что это за башни, и кто этот зодчий?
        - Вернемся к стиху, - предложил Архипов. - Пять башен из них стоят в один ряд, одна отдельно, трое из них увенчаны звездами. Это очевидно.
        - Не понимаю.
        - Только один архитектор построил шесть башен. Зовут этого замечательного зодчего Пьетро Антонио Солари.
        - Опять итальянец.
        - Совместно с другим итальянцем по имени Марко Руффо, они построили Грановитную палату, ее еще называют Большая Золотая палата. Кроме этого, Солари принадлежит постройка шести Кремлевских башен.
        - Где же они?
        - Извольте. Начнем с той, что не стоит в ряду с остальными. Это Боровицкая башня. Пять остальных башен стоят в одном ряду у Красной площади: Угловая, Арсенальная, Никольская, Сенатская и Константино-Еленинская башни. А теперь главное, вспомним последние строки: «Чтоб труд отцовский излагал нам суть, Они укажут верный путь».
        - То есть, эти шесть башен должны указать нам на вход.
        - Думаю, что да, должны указать.
        - Но как? Я тоже не терял время, и уже отдал распоряжение вскрыть тайные ходы в башни. Многие ведут в подземелье.
        - И в каких башнях вы ищите?
        - Известно, что тайные ходы в подземелье имелись в четырех башнях: Тайницкая, угловая, Арсенальная, Никольская и Троицкая.
        - Еще Водовозная имеет колодец и длинный тоннель к реке.
        - Да, но он затоплен, - ответил Громов.
        Архипов был явно недоволен этим решением.
        - Скажите, а что ваши люди будут искать в этих древних тайниках? В лучшем случае, они выйдут где-то в городе, за пределами Кремля.
        - А в худшем? - настороженно спросил Громов.
        - Вы уже знаете, чем закончилось вторжение ваших людей и людей из Федеральной службы в черный квадрат.
        Громова это озадачило.
        - Дайте приказ отставить всякие работы, иначе я ни за что не ручаюсь.
        Громов встал, отошел в сторону и стал куда-то звонить.
        - Почему Мор поселился в Кремле? - спросил Александр, глядя на Громова, кричащего что-то в телефон.
        - Он любит подземелье. Когда я впервые его встретил, то он тоже обитал в подземелье. Здесь тишина и покой. Он это очень ценит. Кроме того, Кремль - это центр жизни людей. Сюда, через ворота, въезжают на роскошных автомобилях министры, шейхи, главы держав, богачи, и даже простые граждане. Здесь центр политики и решение судеб человечества, управление развития человеческого общества. Где, как не здесь ему удобно наблюдать и, быть может, менять судьбы людей и ход развития человечества. Мор выбрал идеальное место для своих наблюдений. И я не уверен, что он примет нас так, как раньше.
        - Что ты имеешь в виду? - настороженно спросил Александр.
        - Проход к нему закрыт. И мы не знаем причину этого. Может он не желает с нами общаться, - Архипов немного подумал, а потом добавил, - ведь мы всего-навсего люди, мы глупы и смертны. К тому же, он может переместиться, куда захочет. Может, его там уже нет. И черный квадрат не существует, - он заметил, что Громов опустил руку с телефоном и развернулся в их сторону. - Громову ничего не говори об этом.
        - Я понял, дедушка, - сказал тихо Александр.
        Громов сунул телефон в пиджак и сел рядом с Архиповым.
        - Все в порядке, даже легче стало. К счастью, эти болваны, с кирками в руках, так и не приступили к работе. Мои люди провели свет к входу, а эти рабочие, видите ли, решили утром прийти.
        - Все, что не делается, то к лучшему, - сказал Архипов.
        - Вы хотите исследовать эти шесть башен? - спросил Громов.
        - Может да, а может, и нет. Они должны указать. Когда-то я проводил здесь исследования. Я спускался в подземелье в разных местах. Многие ходы, проделанные итальянскими мастерами, не связаны друг с другом. О своей гипотезе я расскажу вам позже, а пока пройдемте к башням и начнем с самой дальней, с Боровицкой.
        - Здесь, недалеко, вон за теми деревьями, нас ждет автомобиль. Кремль большой, а времени у нас мало. Может его, и нет вовсе, - последние слова он сказал с грустью в голосе.
        - Может, и нет, - повторил, вставая Архипов. - А может, время и вовсе остановлюсь для нас, ведь мы так мало живем.
        Они подъехали к Боровицкой башне, расположенной с западной стороны Кремля. Пока они втроем спускались по узким ступенькам башни, Архипов вспоминал историю строительства башни.
        - Построена она в 1490 году Пьетро Антонио Солари. Первоначально башню называли Боровицкая. Название происходит от Боровицкого холма, на склоне которого стоит башня, раньше здесь рос древний бор. Башня имеет и второе название: Предтеченская. Оно было присвоено царским указом в 1658 году. Сейчас через башню проезжают правительственные кортежи. Как я уже говорил, она увенчана красной звездой. Звезды вращаются на шарнирах под дуновением ветра. Высота башни составляет 54 метра, не самая высокая.
        Архипов остановился, освещая фонариком часть стены.
        - Я делал здесь пометки, когда исследовал, - пояснил он. Записав что-то в блокнот, он сказал.
        - Идемте к следующей башне.
        Проехав на машине, они оказались у угловой Арсенальной башни. Они спустились по крутым ступенькам вниз. Проход стал сужаться так, что мог пройти только один человек. Чувствовалась сырость и прохлада.
        - Некоторые проходы не более 60 сантиметров, - пояснил Архипов.
        Спустившись достаточно глубоко, они оказались в небольшой комнате с полукруглым сводом. Луч фонарика освещал призрачные выщербленные стены, а иногда проваливался во мрак, так и не встретив стену.
        - Глубоко, - сказал Громов.
        Холод усилился, Александру стало зябко, и он встряхнул плечами, как бы прогоняя внезапно налетевшую прохладу.
        - Это Угловая Арсенальная, построена позже Боровицкой в 1492 году Пьетро Солари. Она круглая и самая мощная из всех башен Кремля. Первое название получила в начале 18 века после постройки Арсенала на территории Кремля. Второе название происходит от находившейся неподалеку усадьбы бояр Собакиных. Так же, как и в Водовозной башни, эта башня имеет колодец. Высота башни составляет 60,2 метра.
        Архипов подошел к какой-то стене и сделал какие-то пометки в своем блокноте, глядя на стену.
        - Мы можем подниматься наверх, - предложил Архипов. - Пройдем по стене, соединяющей эти башни.
        - Я смотрю, что вы были здесь везде, - сказал Громов.
        - Я спускался даже в такие потаенные места, о которых мало кто знает, - ответил Архипов.
        Александр молча шел за ними и с притаившимся интересом оглядывал мрачные стены и лабиринты.
        - А вы когда-нибудь оставались здесь на ночь? - спросил Громов.
        - Приходилось. А почему вы спрашиваете об этом?
        - Как-то раз я остался дежурить в Кремле. Наступила ночь, и я, вспомнив, что ни разу не гулял по ночному Кремлю, решил проверить караулы, а заодно и помочь Федеральной службе охраны. Сначала я шел по одной из освещенных аллей, а потом решил изменить обычный путь и погрузился в темноту. Вы знаете, ночью здесь совсем не так, как днем.
        - Мне это знакомо. Кремль, словно живет своей жизнью, подобно большому существу. Днем он бурлит заботами, вечером затихает, а ночью погружается в тихий сон, окутываясь саваном мрачных теней, а утром вновь освежается утренней прохладой, принимает солнечные ванны, пробуждаясь от грез.
        - Верно, все так. Но тогда ночью, оказавшись наедине с мраком, я кое-что почувствовал, - продолжил свой рассказ Громов. - Мне показалось, что кто-то за мной следит. Во мраке ночи ничего разглядеть невозможно, и поэтому я вышел на свет. Затем, пересилив свой страх, я набрался мужества и поднялся по одной из башен, кажется, это была Первая Безымянная башня. Там, в слабоосвещенном коридоре, ведущем на стену, я почувствовал то же ощущение, что и внизу. Я оглянулся, но никого не увидел. Поднявшись наверх, я оказался на стене. Здесь всюду было темно, и мне пришлось включить фонарик. Я шел по стене, фонарик выхватывал из темноты зубцы башни. Мне казалось, что меня преследуют некоторые тени, появившиеся от луча моего фонарика. Я остановился, и тени замерли тоже. Я прикинул в голове - сколько я прошел зубцов стены. Я мог бы поклясться, что их было семь. Позади меня было семь зубцов. Но когда, внезапно мой фонарик погас, и я оказался во власти темноты, то на фоне темно-синего неба стена, подсвеченная огнями города, показала мне восемь зубцов, а не семь. Потом свет вновь появился, когда я изрядно встряхнул
фонарик. Я вновь осветил стену и увидел семь зубцов. Что это, игра света и тени или утомленность сознания? - Архипов замолчал, борясь с мрачными воспоминаниями, тронувшими его сознание. - Я могу поклясться в том, что когда свет исчез, я видел восемь пройденных зубцов башни.
        В полном молчании они вышли на стену, и пошли по ней к следующей башне. Александр проходил мимо прямых зубцов башни и тихо считал их.
        - Профессор, вы сказали, что у вас есть гипотеза, - сказал Громов.
        - Так и есть.
        - И потом, я не мог не заметить, что вы все время, что-то записываете в свой блокнот.
        Профессор остановился.
        - Ну, хорошо. Я расскажу вам о своих давних исследованиях, - начал Архипов. - Я всего лишь проверяю, чтобы не ошибиться. И как я вам уже сказал, нам не обязательно подниматься на башни и спускаться в их подземные ходы.
        - Очень интересно, я весь во внимании.
        - На первом ключе, то есть на рисунке, были написаны две руны. И это не случайно. Когда-то я много времени проводил в тайных ходах, расположенных под башнями, и пришел к выводу, что эти ходы напоминают по форме древние славянские руны. Да, да, именно руны. Каждой башне было присвоено по одной руне.
        - Кем? - спросил Громов.
        - Да все теми же итальянскими зодчими. Кто дал им такой приказ, я не знаю. И вряд ли кто-то узнает, но то, что под башнями вырыты еще в 15 веке ходы, напоминающие по форме 18 рун, это точно. Я нигде об этом открытии не писал, чтобы сохранить подземелье в том виде, в каком оно было более пяти столетий. Ведь узнав об этом, сюда ринутся сотни специалистов: археологи и геологи, любопытные журналисты и историки. Нет, решил я, пусть эти башни и стены надежно охраняют свою тайну.
        - Вы сказали, что славянских рун было найдено всего 18, но ведь башен 20, - заметил Громов.
        - Верно, давайте спустимся в Кремлевский сквер и там я вам все объясню, - предложил Архипов.
        Они спустились и вышли к скверу, где не было ни души.
        - Как непривычно смотреть на пустынный сквер, - заметил Архипов. - Итак, продолжим. Видите вон ту башню?
        - Это Царская башня, - ответил Громов.
        - Верно. Эта башня была построена не в 15 веке, как остальные, а в 1680-е годы. Говорят, что с нее русский царь Иван Грозный наблюдал за Красной площадью. Высота башни всего 16,7 метра. И строили ее, как вы догадались, не итальянцы. Эта башня отличается от остальных своей формой и более поздним временем постройки, так же, как и другая башня - Кутафья. Эта и вовсе выходит за стены Кремля. Построена она в 1516 году Фрязиным. Высота башни 13,5 метров.
        - То есть эти две башни, не относящиеся к 15 веку, вы отбрасываете.
        - Верно. Тогда у нас остается ровно 18 башен. Исследовав их основание и подземные ходы, я пришел к выводу, что руны находятся под ними. Мне оставалось только определить начало отсчета башен, и в этом мне помогли даты их строительства.
        - Вы хотите сказать, что эти шесть башен, о которых идет речь в стихе, откроют те руны, которые и укажут вход в подземелье?
        - Именно так, - ответил Архипов. - Вспомним даты постройки башен архитектором Пьетро Солари, и выстроим их в один ряд. Боровицкая (1490), Константино-Еленинская (1490), Спасская (1491), Никольская (1491), Сенатская (1491) и завершает Угловая Арсенальная (1492).
        - Что же у нас выходит?
        - Шесть рун, шесть башен. Первые две руны, соответствующие башням, построенным в 1490 году и схожие по форме с ходами, расположенными под ними, в виде ходов, есть «Алтарь» и «Леля». Три другие, относятся к башням, построенным в 1491 году, и соответствуют рунам: «Есть», «Ветер» и «Исток». Последняя башня была построена в 1492 году, она нам дает шестую руну: «Сила».
        Правда, Угловую Арсенальную башню, из-за сложных переходов, я не до конца исследовал. Это из-за того, что многие ходы завалены. Но, предположительно, ее подземные ходы должны соответствовать руне «Сила».
        - Давайте сложим их, - предложил Архипов. - Но в начале, чтобы ничего не пропустить, ибо наука не терпит спешки и невнимания, уясним полученные руны. Начнем с первых двух. Алтарь - это руна центра Мироздания, руна начала и конца всего сущего, движения от порядка к хаосу и наоборот. Это камень, лежащий в основании Мира. Руна Леля связана со стихией воды, а именно с началом жизни - Живой. В тайной магии рун - это интуиция, знание вне разума, а также - пробуждение, плодородие, радость и цветение. Руна Есть - это руна подвижности, естественной изменчивости бытия, она символизирует обновление, движение, рост. Руна Ветер - это руна духа, восхождения к вершине, руна воли и вдохновения, образ одухотворенной магической силы. Руна Исток, ее еще называют руной Льда - означает застой, кризис в делах. Но Лед может пробудиться, растаять, стать подвижным, превратиться в воду. Значит, эта руна содержит в себе скрытую силу. У нас осталась шестая руна ключа - это руна Сила. Сила символизирует войну - это не только переход к переменам Мира или войны, но и путь к свободному сознанию, свободному от тягостных земных
оков. Сила - это и целостность, единство, объединение. А еще она означает победу, и прежде всего, победу над самим собой - лишь принеся в жертву себя внешнего, можно освободить свое внутреннее «я».
        - Вы хотите сказать, что здесь речь идет о какой-то сверх силе, для владения которой, необходимо принести себя в жертву? - спросил Громов.
        Но вместо ответа Архипов сделал какие-то пометки в своем блокноте и сказал:
        - Мне мало что. А вам?
        Архипов рылся в своей памяти с минуту, и неожиданно его старческие, мутные глаза, просияли, в них зародился лучик надежды.
        - Я зачитаю вам древние строки из летописи, - сказал Архипов и вынул из сумки какую-то маленькую потрепанную книгу. - Летописи, датированные 1494 годом сообщают про Алевиза Старого: «Приидоша послы великого князя на Москву, Мануйло Аллелов Грек да Данила Мамырев, что посылал их князь великий мастеров в Венецию и Медиолаи; она же приведоша на Москву Алевиза мастера стенного и палатного и Петра пушечника и иных мастеров». Речь здесь идет об Алоизио да Карезано. Верояно Алевиз сменил умершего в 1493 году Пьетро Солари. Вот почему Солари не достроил Кремлевские башни и стены, - Архипов задумался, а затем продолжил. - Алевиз, если говорить правильно. Алевиз Фрязин - итальянец, на родине его звали Aloisio da Milano, а иногда просто Алевиз. Буквы «с» и «з» вконце его имени схожи, как вы догадались. Aloisio - это итальянский архитектор, он работал в России в конце 15 - начале 16 веков. С 1494 года он достраивал укрепления Московского кремля. Строил Большой Кремлевский дворец и стены от дворца до Боровицкой башни. Троицкая башня была им построена в 1495 году. Она была названа в честь Троицкого двора в
Кремле. Сейчас через нее входят в Кремль посетители. Высота ее составляет 80 метров.
        - Стало быть, мы направляемся к Троицкой башне.
        - Да, вероятно, - согласился не уверенным голосом Архипов. Он задумался над чем-то, пока Громов, отойдя от него, стал вызывать машину по телефону.
        Александр стоял возле деда. Архипов посмотрел внуку в глаза и сказал:
        - Каков замечательный выбор.
        - Ты о чем? - удивился Александр.
        - Троицкая башня. Сквозь ворота этой башни, по Троицкому мосту, минуя Кутафью башню, каждый день входят люди со всего мира, принося с собой разные мысли … Он их прочитывает, я в этом уверен. Ему и газет не нужно, люди сами ему все приносят, - он задумчиво улыбнулся, подобно ученому, которого посетила интересная идея.
        - Сейчас подъедет машина и отвезет нас к Троицкой башне, - по виду Громова было видно, что он встревожен.
        По призрачному коридору подземелья они шли по одному, так как он был узок. Впереди шел Архипов, освещая фонариком, луч которого бегал в проеме, раздвигая и отталкивая мрачные тени. Вновь похолодало, очевидно, они опустились глубоко. Подземелье дышало своим особым дыханием, перемешивающим сырость и затхлость подземных ходов.
        - Сюда редко кто доходил, - сказал Архипов. Они вышли на небольшую площадку. Проход шел дальше и терялся во мраке. Над их головами висели сталактиты.
        - Вы уверены, что мы идем правильно? - спросил Громов. - Я видел несколько ответвлений. Кроме того, я уже наводил справки об этих ходах. Говорят, что все они заблокированы.
        - Но ведь мы исследуем. В достижении цели никогда не следует торопиться и уж тем более отчаиваться раньше времени, так можно и не найти искомое. Ошибка может привести не туда, а выбираться из ошибок очень трудно. Будем последовательны. Держитесь левой стороны. Что касается проходов, то когда-то я исследовал крошечный тоннель, скорее нору, чем проход для человека. Сквозь него могла бы пролезть разве что крупная крыса.
        - И как же вы ….
        - Элементарно, при помощи научного прибора, называемого «зонд». Мой зонд прошел там, где человек может только мечтать, он углубился в самые дали и ответвления подземелья.
        - И что же было дальше? Вы что-то нашли? - спросил Громов.
        - Я двигался не спеша, осторожно продвигая свой зонд все дальше и дальше. И вот однажды мне улыбнулась удача - мой зонд вышел в более широкий проход. На экране, в свете маленькой лампочки, расположенной на зонде, мне открылись стены более широкого прохода. Я уверен, что там мог бы поместиться человек.
        - Любопытно?
        - Мой фонарик, расположенный на зонде, неожиданно погас, и я видел лишь черный экрана перед собой. Зонд я тогда потерял. Кабель был откушен или перетерся.
        - Кем откушен? - с нескрываемым интересом спросил Громов.
        - Ну, видимо, крысой или мышью. Но кое-что, пока лампочка еще светила, я увидел.
        - Что?
        - Это была стена прохода. Она была сделана из кирпичной кладки. Вы понимаете? Когда-то там были люди.
        - Но для чего же они построили этот узкий проход? - спросил Громов.
        - Эта тайна навеки погребена вместе с этими стенами и тайными ходами подземелья.
        Неожиданно, фонарик Архипова что-то высветил на одной из испещренных мрачных стен. Он ринулся к стене, словно коршун на дичь. Громов присоединился к возросшему интересу ученого. Они оба склонились над едва заметной, полустертой временем, надписью.
        - Это руны? - спросил Громов, его глаза заблестели в свете фонарика.
        - Вот видите, теперь и вы отличаете эти справедливые знаки, он провел рукой по стене, очищая ее от многовекового налета и паутины. - Это чудесно. Надписи были сделаны давно, я не рискну сейчас определить их возраст. Не исключено, что им более трехсот лет. И они, как вы видите, находятся прямо на стене, а не на дереве. Дерево бы не выдержало времени и сгнило. Здесь очень сыро, не находите?
        - Что здесь написано?
        - Не спешите, сперва надо расшифровать, - Архипов, надел очки, достал блокнот и сделал карандашом записи. Потом поднял голову и торжествующе дрожащим голосом сказал:
        - «Никто не равен Богу», - он оглянулся и не увидел за собой Александра. Он заволновался, это передалось и Громову, и они оба в полумраке судорожно освещали тьму. Их дрожащие фонарики бегали из угла в угол, прогоняя десятки теней, а Александра все не было видно.
        Пока Архипов и Громов изучали надпись на стене, Александр, набравшись мужества и переборов в себе детский страх, диктуемый большей степени рассказами учителей и сверстников о дьяволе и смерти, решил продолжить поиски в одиночку. Он специально не зажег свой фонарик, чтобы под покровом темноты, незаметно покинуть взрослых. Когда он зажег фонарик, то был уже один, кругом царствовала тьма и мелькали тени, убегая от луча света. Он приметил, в свете фонарика, небольшой проход, куда мог бы поместиться разве что ребенок. Он измерил проход и пришел к выводу, что он подходит для него. Спустя пять минут лазанья на четвереньках и ползком, по узкому извилистому коридору, Александр оказался перед более просторным помещением, из которого шли ступеньки куда-то вниз. Он захотел вернуться назад, но потом вспомнил, что ему придется объяснять свое отсутствие и решил довести начатое дело до конца. Удачный поиск и будет оправданием для строгих взрослых. Освещая дрожащим фонариком ступени, он спустился вниз и оказался на крошечной площадке. Перед ним была стена, не имеющая ни единой щели или борозды, словно эта стена
была сделана из единого камня. На стене фонарик осветил рисунок небольшого черного квадрата. Он легко надавил на квадрат, и, к его удивлению, стена подалась вперед, словно приглашая его войти. Александр вошел в каменную дверь, она беззвучно закрылась за ним, и он оказался перед каменными ступенями, спускавшимися куда-то вниз. В его голове промелькнула зловещая мысль - он уже видел эти ступени и даже спускался по ним, но это было в другом месте. На стенах висела паутина, и потухшие факелы, все было мрачно, и всюду царила сырость и пронизывающий до костей холод.
        Глава 19. Холодный прием
        Александр, превозмогая страх, и движимый, скорее, интересом, пробудившимся в нем, спустился по ступеням вниз и оказался в просторном приемном зале. Обстановка здесь была иной, чем в первый раз, когда он был здесь.
        Всюду на стенах, статуях, картинах висела та же серая паутина, свисавшая даже с потолка длинными лохмотьями. Общие тона мраморного пола, убранство стен, витражного стекла, побледнело, потускнело, и атмосфера приема была мрачной. Солнечные лучи не пробивались более сквозь витражи огромных окон, блеск и свет уступили место унынию и серости, мрачные тени были повсюду, они словно захватили в свои объятья старинное убранство и великолепие древних построек.
        Мора нигде не было видно, и Александр пересек, в полной тишине, в сумраке, огромный зал и оказался перед массивными дверьми, поросшими паутиной и пылью. Осторожно, но легко, он открыл дверь и вышел из зала. Солнечная долина исчезла, яркость и пестрость бескрайней зелени и синевы моря и озер испарилась, а вместо всей этой опьяняющей дивной красоты цветущей природы, которая так удивила и покорила Александра, все пространство было затянуто серым туманом и плотными беспросветными облаками. Туман, словно некий властитель, охватил все пространство, покоряя и подчиняя природу своим желаниям. Стоило Александру сделать несколько шагов в этот плотный серый туман, как он почувствовал гнильный запах болота, мягкую почву, казавшуюся убегающей из-под ног. Где-то в глубине тумана до его слуха донеслись жуткие стоны какого-то болотного чудовища, повсюду было слышно кваканье лягушек, этих любителей болотной сырости, неустанное пение казадоев и плеск спугнутых рептилий.
        Александр уже погрузился в туман, он огляделся и понял, что обратной дороги ему не найти, тогда он решил идти наобум или на необычные звуки. Пройдя так несколько минут, он почувствовал под ногами болотную тину, вода просочилась через обувь, и он почувствовал неприятную холодную влажность на подошве. На его пути стали встречаться низкие камыши, сначала кучками, а потом и целыми преградами в виде длинных стен. Он отгибал в сторону сухие и жесткие стебли и пробирался вглубь мрачного болота.
        Самым сложным, казавшимся непреодолимым для него было то, что Александр с детства не любил змей и различных рептилий. Он брезговал не только брать их прохладные, мокрые и скользкие тела в руки, но даже смотрел на них с отвращением. Всякие ползающие болотные гады были для него, как, порой, лохматые пауки воздействуют на детей. Он, искривив губы от неприятного ожидания, оглядывался по сторонам, чтобы на него не выпрыгнула какая-то мерзкая рептилия. Несколько заостренных зеленых мордочек он уже мельком видел, и старался обойти их. Прямо перед его ногами, почти молниеносно, проползла черная извивающаяся лента, в сопровождении неприятного шипения. Александр отступил и решил поменять направление, ведь для него не было разницы, куда идти, потому что он ничего дальше трех шагов не видел из-за тумана.
        Неожиданно все кругом замолчало, затихло, притаилось. Александр тоже насторожился, но поскольку ничего не происходило, он продолжал путь. Александр заметил, что туман начал, как будто рассеиваться, точнее бело-серая дымка расступилась перед ним, как бы уступая ему дорогу. Он стал видеть на десять шагов вперед. И вот, перед ним раскрылась зеленая поляна, в окружении серого, холодного болота. Он перепрыгивал через кочки и, наконец, оказался на этом зеленом острове, охваченном кое-где низкорослым желтым камышом. Раздвигая стебли, пробивая себе ход к мягкому ковру из травы, ему не терпелось оказаться в безопасности, подальше от холодных и мерзких рептилий. Но стоило ему преодолеть заслон из камышей и оказаться на зеленом острове, как он увидел огромную черную анаконду. Он застыл в страхе перед мощными мускулами, гибким сильным телом, смертельно опасной и коварной твари. Анаконда лежала, вытянувшись во весь свой исполинский размер на середине зеленого островка. Она лежала совершенно недвижимая, казалось, бездыханная. Александр из школьного курса по биологии знал, что анаконда может легко проглотить
животное, меньше ее размерами. Он прикинул в уме и понял, что его собственные размеры подошли бы для голодной твари. Он стал искать обратный выход, но позади него были шуршащие сухие камыши. Анаконда бы услышала его движения и набросилась на него. Он знал, что эти рептилии очень быстро перемещаются, и ловко ловят в свои упругие кольца жертву, сдавливая ее, а затем спокойно проглатывают ее целиком. Меньше всего на свете Александр желал бы быть проглоченным змеей. И поэтому, почти бесшумно, как ему казалось, он стал обходить анаконду, чтобы добраться до края зеленого острова, который был свободен от камышей. Пройдя метров десять, он увидел, скрытую ранее, голову анаконды. Глаза змеи были чуть приоткрыты, и Александр не решался дальше идти, потому что он мог оказаться прямо перед ее взором. Так, без движения, он простоял несколько минут, чувствуя себя в смертельной опасности. Змея, словно застыла, не двигалась и казалась спящей или мертвой. Александр сделал пробный шаг, но змея не шелохнулась. Он подумал, а что если она и впрямь издохла. И ему почему-то стало ее жаль. Неожиданно он почувствовал под
ногами что-то твердое. Он опустил голову, и к своему удивлению увидел топор, большой и острый. Он взял в руки оружие обеими руками на тот случай, если иного выбора у него не будет. Он сделал еще пару шагов и вдруг змея пошевелилась. Ее длинный и могучий черный хвост взвился над травой, сформировав жуткое кольцо и со всей тяжестью ударил вниз, крепкое тело, словно пробудилось, змея совершила несколько витков, сменила позу и повернула свою жуткую голову в сторону Александра. Теперь он понял все коварство змеи, ждавшей удобного случая, он был в ее власти. Александр от страха зажмурил глаза, вцепившись в деревянную ручку топора. Все его тело судорожно сжалось. Он приготовился к смерти. Он услышал, что змея сделала еще несколько ловких и тяжелых движений, меняя позу. Возможно, она охватывала Александра в свои смертельные объятия, а может быть преграждала ему дорогу к отступлению. Всего этого Александр не видел, он стоял напряженный, без чувства, не слыша дыхание, потому что он его задержал, но слышал громкий барабан ударов его взволнованного сердца. Его тела по-прежнему никто не касался. От удивления и с
любопытством, но с опаской он приоткрыл один глаз, потом и другой. Огромная змеиная голова анаконды лежала прямо перед ним, ее удивительно синие глаза были наполовину закрыты. Александру оставалось только размахнуться и всадить острый топор в ее голову, и он спасен, но Александр этого не сделал. Напротив, он разжал пальцы и выпустил оружие из рук. Топор упал прямо перед пастью змеи, но она не шевельнулась, не сдвинулись с места и ее удивительные глаза.
        Александру показалось, что змея была печальна. Тоска охватила её, словно порой человека в тяжелые дни. Он сделал несколько шагов назад, пятясь и не отводя безумного взгляда от змеи, которая, казалось, все еще смотрела на него каким-то необычным грустным и тоскливым взором.
        Его ноги сошли с мягкого острова, и он почувствовал сырую и мокрую поверхность илистого болота. Змея, к облегчению Александра, не бросилась в погоню. Он вновь был охвачен серой непроницаемой дымкой, дыханием болота. Вскоре, к его радостному удивлению, он увидел ту же дверь, через которую попал на болото и вошел в туман. Он нашел выход и вернулся обратно. Не думая о случайности везения, он быстро вошел в дверь и оказался в зале.
        Этот зал был залит тем же серым туманом, не высоким, в рост Александра. Видимо туман проник в зал пока Александр бродил по болоту. Теперь ему предстояло пройти через зал и отыскать ступени. Не успел он сделать и десяти шагов в этой дымке, как к его слуху донесся неприятный, пугающий звук ползущей змеи и хищное шипение. Он остановился, сердце его забилось в тревоге. Он понял, что змея догнала его и теперь пытается отыскать его тело, чтобы проглотить. Он даже почувствовал ее холод, который передался и ему. Но холод и мелкая дрожь по телу вскоре прошли, и он почувствовал приятное тепло, пульсирующее по его оболочке. Он подумал, что, видимо, такое состояние наступает в последние минуты жизни, когда весь организм, словно собирается в последний бой, аккумулируя всю оставшуюся жизненную энергию.
        Неожиданно для Александра, готовившегося принять смерть, туман, окружающий его, стал собираться в одном месте. Серые слои дымки объединялись, сжимались и подтягивались, будто их что-то собирало. Вот уже осталась зыбкая пена у самого пола, уступающая движению Александра. Однако весь туман не улетучился, а собрался в одном месте, превратившись в сплошное белое молоко. Александр смотрел на странные законы и игры природных явлений с замиранием. Он почти не дышал, весь собравшись, он ожидал, что змея вот-вот выбросит из плотного облака свою зловещую пасть и, с яростью набросится на него. Мимо пролетела чудовищная догадка. Что если эта коварная змея напала на Мора. Вероятно, теперь она поджидала его. Александр не сводил пристального взгляда с облака, внутри которого происходили какие-то перемены. Облако, словно вращалось вокруг своего центра, оно завораживало, околдовывало и манило к себе. Александр, превозмогая себя, сделал несколько шагов, приближаясь к странному облаку.
        Неожиданно облако стало рассеиваться, точнее еще больше сжиматься, сворачиваться. Из облака отделилась тень, потом появился силуэт и, наконец, выделилась человеческая фигура. Это был Мор. Он не изменился: черные брюки, белоснежная рубашка, с расстегнутым воротником. Его лицо выражало теплую, дружескую улыбку, синий блеск глаз был полон какого-то небесного спокойствия, и вместе с тем, внутри Александр приметил огонек, разжигающий и поддерживающий его неиссякаемую энергию, но энергию не хаотичную, а контролируемую, сдерживающую бурю. Взъерошенные черные волосы, казавшиеся беспросветной мглой, прикрывали его широкий лоб. По его тонким губам скользила усмешка хищника.
        Александр остановился, он был обескуражен внезапным появлением Мора, которого он уже похоронил в уродливом и сильном теле анаконды. Мор, совершенно спокойно и грациозно, приблизился к юноше.
        - Я рад, что не ошибся в тебе, - сказал, приятным голосом, Мор. - Ты легко справился со своими страхами - темной стороной человека.
        Он жестом предложил Александру пройтись, и они вдвоем, как старые друзья, мерным шагом пошли по мраморному полу. Пока они шли обстановка кругом начала меняться: все засияло, заблестело, как тогда, в первый раз, когда Александр впервые оказался в этом чудесном зале. Длинная серая паутина уползла неведомо куда, пыль исчезла, стены вновь засияли, в свете причудливых шикарных люстр, свисавших с высокого потолка, многочисленные барельефы вновь приобрели чарующие тона, полотна картин, с удивительными изображениями, оживились, разноцветные витражи в огромных окнах вновь засветились, будто за ними засияло солнце, прогоняющее серый туман, сырость и тоску.
        Сквозь приоткрытую входную дверь послышалось упоительное пение птиц, радующихся и воспевающих появление солнца, вперемежку со сладкими, чарующими запахами зеленых трав, ароматов цветов и, какой-то удивительной, приятной морской прохлады.
        У одной из стен, куда Мор и Александр приближались, располагался огромный камин, в великолепном исполнении мастеров 16 века. Внутри камина были сложены пирамидкой дрова. У камина напротив друг друга, стояли два черных кресла. Мор предложил Александру сесть. Опустившись в кожаное кресло, Александр почувствовал, как его тело мягко погружается в спинку кресла. Мор элегантно, подобно принцу, сел напротив. Он первый продолжил беседу, а Александр наслаждался чарующими звуками и благоуханием природы, его глаза с интересом скользили по великолепию удивительного зала, сделанного на манер эпохи возрождения, в лучших ее традициях.
        - Мне нужна твоя вера в меня - в мое существование, - сказал Мор. - Твоя чистая душа помогает мне существовать, не дать пасть в тягостное забвение. Подобно слепому, мне нужна твоя помощь.
        - А до меня у тебя были другие… - Александр осекся, он не знал, как ему продолжить фразу.
        - Поводыри, - улыбаясь, сказал Мор.
        - Да, что-то в этом духе, - согласился Александр. На его лице не было улыбки.
        Мор качнул головой, в знак согласия.
        - Ты видишь эти редкие подлинники картин, статуй, ваз и прочие творения искусства лучших мастеров человечества? Я вижу, ты не сводишь с них взгляда.
        - Они прекрасны, - ответил Александр. - И что, они все подлинники?
        - Их мне подарили те мастера, которые при жизни так и не стали известными. Здесь самые удивительные творения эпохи возрождения и просвещения, ибо эти периоды меня всегда привлекали. Они подобны пробуждению первых весенних цветов, почувствовавших теплые лучи солнца - надежды творчества, крика души, оттаивание спящего сознания, уснувшего в холодной тоске и унынии вечного холода забвения и ночного мрака. Что тебя в них привлекает?
        - Не знаю, - неуверенно ответил Александр, но подумав, тут же поправился, - их волнение.
        - Нет.
        - Новые пути.
        - Нет.
        - Вдохновение, порывы творчества людей, изящные линии, необычные формы.
        - Нет, - ответил Мор.
        - Они мне не знакомы, - сдался Александр.
        - Вот, это оно, - торжествующе сказал Мор. - Все эти работы объединяет одно - они неизвестны человечеству. Их произвели на свет души творцов, подобно первым весенним птицам, исполняющим небесные арии в честь весны, преобразовав в сознании образы и выдав их на полотне, в мраморе. Они увидели то, чего другим не дано увидеть. Их работы не были увидены толпой черни, они были отданы забвению, их бы постигла участь сгоревших или сгнивших чудес света. Первая весенняя песня соловья, первые благоухания цветов, первые порхания бабочки, пробудившейся ото сна, имеет право на существование лишь раз, и лишь мгновение длится. Подобно пробуждению природы, душа человека тоже исполняет свое незабываемое пение. Люди искусства, чей творческий дар имеет равных и является той редкой жемчужиной, которая, появившись на свет, смело демонстрирует себя миру, играя удивительными цветами радуги - сияющее чудо, подарок весне, пробуждению, началу жизни. Она светит и радует мир лишь мгновения, чтобы потом угаснуть навеки. Этот миг нужно поймать и запечатлеть. Я собирал эту редкую коллекцию веками, тысячелетиями. Здесь ты можешь
встретить и поздние века, когда человечество стояло у истоков своего развития, с надеждой глядящее в будущее. Всех этих людей, поэтов пробуждения, отворяющих двери человечеству к миру прекрасного, указывающие путь в будущее, демонстрирующие тонкую и причудливую природу, давно уже нет в живых. Их миг жизни давно угас, но память от них, поющих, жизнерадостных и светлых душах не угасла, она жива в их творениях вечно. Это их скромный подарок вечности.
        - Все эти предметы, - удивленно сказал Александр, - не видело человечество?
        - Совершенно верно, оно отказалось от них, предало их тьме, перечеркнуло, не поняло и отвергло.
        - Если бы они знали, чувствовали так же, как …
        - Увы, этот дар не дан каждому. Большинство людей проходит мимо удивительного, они бесчувственны, запах еды и богатства ослепили их, повысили иммунитет против красоты и изящества природы. Они способны лишь к уничтожению, ибо они слепы. Их удел - это слепое, бесполезное существование. Поэтому и нет смысла давать им вечность. Они бы не поняли ее и непременно опошлили.
        - В чем же она заключается? - спросил, заинтригованный Александр. Его неумолимо притягивал ум Мора, способность мыслить нестандартно.
        - Вечность заключается в миге. Увы, это дано понять не многим. И те, кто понял это, не тратят попусту время.
        - Что же они делают? Разве можно познать миг?
        - Они своим изящным движением - удивительным даром природы, ловят первый луч солнца, пытаясь удержать его кончиком пера или кисти, чтобы запечатлеть его в небывалом, не повторном шедевре.
        Александр не мог оторваться от полотен, скульптур и других изящных творений. Они были настолько удивительны, что нельзя было отвести от них взгляда. Они манили, привлекали, подобно весенним благоухающим цветам, привлекающим насекомых. Александр готов был находиться целую вечность среди всех этих цветов человеческого таланта, пробудившегося в свои минуты творчества.
        Неожиданный вопрос Мора вывел его из сладостного опьянения:
        - Почему ты так долго не приходил? - Мор смотрел на Александра, словно знал ответ заранее.
        - Я … я, - он не хотел показать Мору, раскрывшему свои дружеские объятия, слабину, тень страха, который недавно был его спутником.
        - Боялся, - ответил Мор, вместо Александра.
        - Ну, да, боялся, - с облегчением согласился Александр, будто у него прорвался нарыв.
        - И что обо мне говорят? - с интересом спросил Мор.
        Александр рассказал Мору, как смотрел фильмы ужасов, как расспрашивал знакомых о смерти, дьяволе, о злых духах и зловещих монстрах, поведал ему рассказ школьного учителя - экскурс в историю смерти. Мор от всего этого расхохотался звонким смехом. Александр, глядя на веселье Мора, не мог удержаться, и на его лице засияла широкая, детская, неподдельная улыбка. Лицо Мора никоим образом не сочеталось с рассказами о монстрах и дьяволе, перед Александром сидел молодой, красивый и жизнерадостный мужчина, с разумными, удивительно красивыми синими глазами.
        Сквозь смех Александр спросил:
        - У меня такое ощущение, что всё это ты знал, всё, что о тебе говорят. Ты читаешь мысли людей?
        - В этом нет нужды, - спокойно ответил Мор, улыбка сошла с его лица, уступив виду человека, размышлявшего. - За многие тысячелетия существования человечества, в каждом человеке, в скрытых глубинах его подсознания, существует страх. На протяжении своего существования люди убивали, уничтожали, мстили, обманывали и постепенно в их памяти - в той части, которая наследуется, запечатлел страх свои жуткие полотна. Страх перед смертью, наказанием, мраком, безысходностью гибели, навеки стало их неотъемлемым спутником, все, чего человек касается, переживает, проходит сквозь этот страх. Он накладывает свою тленную тень на все существование, преследуя человека даже в его снах. И человеку не избавиться от него, ибо он имеет мощнейший механизм самозащиты, уникальное, несокрушимое свойство выживания, он накапливается и становится сильней. Страх непросто существует и находится внутри каждого, являясь его проклятием, но он живет вместе с человеком, паразитируя внутри мозга. Человеку иногда кажется, что он смел и избавился от страха, но это иллюзия человеческой глупости и надменности. Страх сильней и коварней
тогда, когда его не видишь. Нельзя недооценивать врага, особенно, что обитает внутри человека, тем более, что он намного старше каждой живущей твари на земле.
        - Но, если он был рожден человеком, то человек может и избавиться от него.
        - Это верно, но дано это единицам. Но и они лишь жертвы собственного обмана и коварства сознания. Только чистая душа не способна видеть страх, да и она может прозреть и угодить в ее коварные сети. Только тем немногим творцам, чьи работы ты здесь видишь, было дано, но лишь на миг пробуждения, увидеть вечность. В этот творческий миг света и счастья они не ведали страха, и он был повержен ими, но лишь на миг. Увы, человек скован тленным телом, желаемыми вечно голодными потребностями, о облачен в кандалы обязанностей и человеческих законов, сдерживающих его порыв оторваться от серой массы, приобрести истинную свободу. Люди, составляющие массу, цепляются друг за друга, созданными ими же законами, диктуемые страхом, и никого не отпускают, лишь смерть даст каждому способность освободиться от оков тягостной и грязной жизни.
        - И ты решаешь, кому умереть? - спросил, захваченный мыслями, Александр.
        - Я не просто даю человеку смерть. Я успокаиваю его душу, возбужденную тягостью жизни, вытягиваю из нее, освобождаю ее оболочку от пороков, злобы, ненависти, словом, всей той грязи и тины, что она успела набрать, впитать в себя, когда имела смертное тело.
        - А что потом происходит с ней, человеческой душой?
        - Они свободно парят над прекрасной землей, радуясь красочными восходами и упоительными, сладостными заходами солнца. Она наслаждается всей той сказочной красотой, какой была лишена при жизни человека.
        - А убийцы … души преступников, они тоже радуются?
        - Души все одинаковы, они чисты при рождении человека, но испачканы при его жизни. Они легко очищаются, когда страх им неведом, ибо их страх умирает вместе с телом. И кто знает, может в прелестном, чистом личике улыбающегося младенца, живет очищенная душа больного маньяка, убивавшая в прошлой жизни. Как знать …
        - То есть ты не знаешь этого?
        - Мне отведена забота по ее очищению и возврату. Перевоплощение - удел случая. Они сами выбирают свой жизненный путь на земле, не ведая ни циклов, ни расчетов. Они абсолютно свободны и невинны, они подобно рождающимся лучам зари, первым янтарным капелькам росы на зеленой траве, первым россыпям отрицательных ионов после весенней грозы. Они чисты и свободны, я не властен над их решением, потому что оно без предвзято.
        Александр задумался о чем-то. Мор глядел с нескрываемым интересом на юношу, наблюдая, как в нем зарождаются вопросы, тревожащие его сознание, пробудившее в нем само желание познать, открыть неведомое, заглянуть сквозь зыбкую, но недосягаемую вуаль истины. Его всегда удивлял пытливый и безудержный мозг человека, пытающийся все разведать, всюду пролезть. Человеческое сознание напоминало Мору новорожденного, оказавшегося в новом для него мире, огромном, полном тайн, и пытающемся все попробовать на язык, ко всему дотронуться.
        - Почему человек живет так мало? Разве можно успеть за столь короткое время жизни сделать что-то существенное? - вопрошал пытливый мозг Александра. - Я читал автобиографии многих мыслителей, ученых, людей искусства, и почти все они не желали умирать, не желали прекращать изучение мира. Они могли бы еще не одно творение издать, порадовать мир своими лучшими произведениями. Ведь лучшие произведения, они считали, будут впереди. Но жизнь их оборвалась, а вместе с ней и пропали надежды на открытия. Но главное, что я заметил: только человек дойдет до своей вершины мастерства или почувствует, что он может еще многое создать, все подготовить для удобной творческой работы, как его жизнь заканчивается, обрывается навсегда. Я читал о многих таких случаях.
        - А сколько раз жизнь обрывалась, когда человек и вовсе не достиг блаженства создателя … - Мор на мгновение затих, он рылся в памяти. Его мысли и чувства объединялись, и Александр вновь увидел буйство эмоций в его синих гипнотических глазах, удивительно живых, словно они были центром его жизненных сил, заключенных в оболочку красивого и гармоничного тела. Мор продолжил:
        - Я много раз думал о собственной смерти … Я говорил с Ницше перед его уходом в мир теней. Он был романтик, шутник, фантазер и слепец, не видящий цель жизни, но приметивший ее короткий финал. Жизнь, хоть она и коротка, мгновение по сравнению с вечностью, но дана человеку не для того, чтобы умереть, получив финальную награду. Да, смерть - это финал, безысходный конец пути и только. Смерть не несет в себе творение, она слепа и глуха, она без чувствительна, ибо концом правит тот, кто дал жизнь, и не умело подаривший финал. Я лишь принимаю его, дорисовываю бледные тона на усопших лицах. Иногда я думаю, что уловить конец, финал существования - это тоже удивительный миг, сравнимый по силе с мигом рождения сущности. Я каждый раз, подобно творцам, содрогаюсь при виде новой смерти, финала старой жизни, выброшенной в мир забвения. И тогда я задумываюсь, зачем отказываться от того единственного подарка, что был дан создателем? Зачем желать умереть, уйти от трудной и невыносимой жизни? Ведь жизнь дана не для быстрого и облегченного финала. Если она - наказание, то не для того, чтобы от нее так легко
отказаться, выбрав смерть. Когда ученик получает двойку, когда учитель видит огорчение ученика, заметившего свою ошибку, то опытный учитель не спешит дать ученику исправить ее. Хороший ученик должен понять, осознать, почувствовать эту ошибку, обдумать иные варианты решения. Учитель не должен бездумно, из-за сострадания к ленивому ученику, не желающему думать, но желающему все быстро исправить, помогать ему, сделав за него задание. Весь путь ошибок, каковы бы тягостными они не были, нужно пройти самому, и никто вместо человека это не сделает. Перед каждым сознанием лежит один мучительный и тягостный путь, какой он, не имеет значения, ибо нужно осознавать сам путь, а не его финал; видеть всю тернистую траекторию жизни, а не лишь ее конец. Это и есть цель жизни. О финале господь своей небрежной рукой позаботился сам - смерть всех поджидает, но ведь пройденный извилистый путь, у каждого лежит свой, неповторимый, никем не пройденный. Нет абсолютно одинаковых жизненных дорог, подобно тому, как нет двух одинаковых бурь в океане. Каждая жизненная буря отлична и неповторима.
        - Но разве плохо жить больше ста лет, - возразил Александр, находящийся только в начале жизненного пути. - Или, скажем, тысячу лет, конечно, если не испытывать страдания от болезней.
        - Если бы человек с его страхами и пороками, преследующие его повсюду, жил бы десять веков во здравии, или предположим, вечность, то старцы, прожившие много веков, которые сумели, в силу долгого и достаточного времени, накопить власть, деньги, опыт и умения, с легкостью бы расправлялись бы с новичками жизни, сотворили бы из новоиспеченных рабов, еще в их начале жизни, так и не дав им возможность почувствовать свободу. Увы, таков уж человек, его тщеславие, гордыня, самолюбие, желание все покорить, подмять, скрутить. Тогда большинству, чей возраст и опыт невелик, пришлось бы ждать насыщения, когда вседозволенность игривого, увядшего в собственных бесконечных желаниях, меньшинства закончится с их гибелью естественно или противоестественно. Но Бог не настолько коварен и жесток. Он подарил человеку миг жизни, и его вполне достаточно для выполнения мелких человеческих пакостей.
        - Значит, жизнь - это наказание Бога?
        - Жизнь - это не просто кара создателя, его черный юмор, насмешка злого гения. Человеку дана возможность задуматься над уродливой жизнью, полной жестокости и несправедливости, понять ее мерзкий и убогий смысл, проникнуть в ее темные смрадные глубины, пройти весь тягостный и порочный путь самому, ощутив всю ее зловещую силу и ненависть на своей толстой и уродливой шкуре грешника и младенца.
        - Почему младенца? - спросил Александр.
        - У человека есть мгновение, чтобы осознать всю наивность и нелепость трагедии, которую он сам же и создает. Разогнавшись на полном скаку жизни, человека внезапно обрывает смерть, настает неумолимый финал всем его пакостям и уродствам, и он, так и не став великим творцом, уходит спокойно из лона жизни. Человек подобен молчаливой и безропотной игрушке в руках презрительной, надменной и высокомерной вечности, случайно подмигнувшей ему в миг его существования.
        Разобравшись, но лишь прикоснувшись к тайнам, раскрывших Александру Мором, он решил, что должен сам все проверить, так ли это, как говорил Мор. Ведь не почувствовав на себе, не поймешь. И он решил перейти к другому волнующему его вопросу.
        - Мор, а почему «черный квадрат»? Откуда такое название?
        И Мор решил ответить на вопрос юному отроку на примере геометрии, чтобы он смог лучше понять, нарисовать для наглядности образ.
        - Представь себе развитие человечества, - начал Мор, - используй те жалкие крохи из истории, которая имела неосторожность добраться до ныне живущего поколения. Человечество объяло значительный участок природы, до которого смогло дотянуться руками и сознанием. Пусть это пятно или множество будет в форме квадрата.
        Александр понял смысл слов Мора и, в знак согласия, кивнул. Мор продолжил.
        - Человечество не стоит на месте, оно развивается, ведь по сравнению с вечностью, которой человек не обладает, он ограничен, и находится на месте, лишь трепля беспомощно телом, извиваясь, словно насекомое, пойманное сильной рукой. Как бы там ни было, но человек преодолел, хотя и не все, животное состояние. Теперь ему не надо бегать целый день за антилопой или устраивать ловушки мамонту, он осилил природу, удивил своими возможностями, стал летать, преодолевая крошечные расстояния вокруг земного шара, он преодолел материю, точнее одно из его свойств - научился передавать информацию на расстоянии, и даже своим доисторическим мозгом обезьяны понял, что информация не всегда зависит от источника, передающего ее. Человек выпрямился, сменил живого коня на железного, но внутри он остался той же жалкой и грубой мартышкой, бездумно радующейся всякой удаче, подарившей ей блестящий кулон. Он стал зависеть от своих же пороков, тянущих его обратно, словно магнит. Он научился рассчитывать, обуздав числа, но накрепко погряз в счете недостающих денег; он отвлекся от грязной и без удобной природы, обложивший себя
необходимыми предметами, которые, как он думает, делают из него светского человека, стремящегося к сверхчеловеку, но бездумно уничтожает лоно природы, окружающее его повсюду. Его страхи и прихоти отвернули его от природы, от естественного, и он ограничился образами, жалкими копиями природы. Скоро он и вовсе откажется от природы и ее неугодных законов. Научившись подделывать природу и заменять ее на жалкие подделки, он останется один, беспомощный, наедине со своими никчемными мыслями о ярких победах над природой. Ему дали самое лучшее, что есть во вселенной, а он, как слепой, бесчувственный старец, утративший способность к ощущениям, отвергает мир, в котором сам же и живет. Итак, человек развивается, как может, поднимаясь вверх и преодолевая преграды. Чем больше он узнает, тем меньше ему остается бороться впереди. Развитие человечества идет по ускорению, чем дальше, тем быстрей. И наконец, вся эта пирамида развития, широкая в основании, но сужающаяся к вершине, заканчивается точкой, о которой сам человек не имеет ни малейшего представления. Ни о ее размерах, ни о ее изменениях, формах, он даже не может
дать точного определения этому понятию. Она принята им априорно, то есть без доказательства. Он знает это, ибо его жалкие расчеты показывают, что эта пирамида, построенная им долгими веками и облитая кровью и потом многих людей его рода, заканчивается этой темной и неясной точкой, разгадать которую он надеется, дойдя до нее вплотную, поднявшись на нее и оказавшись на самой вершине пирамиды - развития человечества. Но хорошо ли он, как строитель, архитектор построил свое детище, все ли его кирпичики на месте, достаточно ли широко основание пирамиды, все ли учтено при строительстве, ведь обратной дороги нет. Разрушение пирамиды значило бы гибель всего человечества. Поэтому он и уверен в ее непоколебимости, в устойчивости, ибо всякие сомнения могут привести к тем же разрушительным последствиям. Строя слои пирамиды человек заранее отказывается от иного пути, безнадежно поднимаясь вверх, оставляя позади спаленные, разрушительные мосты строительства. И тот, у кого однажды промелькнула мысль об ином пути, будет мгновенно повержен вниз, как опасный разрушитель, еще больший чем убийца.
        - Ты имеешь в виду Христа? - спросил Александр, вспомнив Библию.
        - Людей, похожих на Иисуса Христа, предостаточно, остальное выдумка. Бог так устроил зарождение людей, что у них рано или поздно появляются люди с дивными, порой фантастическими идеями, но часто они из-за них и гибнут. Джордано Бруно, Николай Коперник, Галилео Галилей, и многие другие готовы были отдать жизнь в обмен на то, чтобы люди хотя бы помечтали вместе с ними, охваченные их идеями.
        - Значит «черный квадрат» - это вершина развития человечества.
        - Или гибель, - добавил Мор. - Это таинственная госпожа неизвестность, чопорно взирающая на суетливых муравьев, трудящихся над постройкой основательной и самой высокой, как они полагают, пирамиды.
        Александр вспомнил о рисунке, который был передан ему Алексеем Громовым, подполковником спецслужбы. Он вынул слегка смявшийся белый лист, развернул рисунок и отдал Мору. Мор элегантно принял белый лист с рисунком, повертел его в руке, и затем, смяв его в шарик, бросил в камин. Словно по волшебству в камине вспыхнул огонь, и рисунок сгорел, превратившись в черный пепел. Подул легкий ветерок, взявшийся ниоткуда. Он затушил возгорающееся пламя и, подхватив все еще тлеющую почерневшую бумагу, унес с собой, развеяв пепел в воздухе. Лицо Мора потеряло спокойное выражение, его лоб напрягся, рисуя три полоски складок, красивые черные брови сузились, как у человека погруженность в раздумья.
        - Я не знаю, что этот рисунок означает, - вмешался в тишину Александр. - Громов передал, что его нарисовал …
        Мор поднял голову и посмотрел на искры пламени - все, что осталось от рисунка, и произносил слова, которых не было на листе, но которые были зашифрованы в послании.
        - И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый дьяволом и сатаной, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.
        Мор посмотрел на Александра. На лице Мора засияла хищная улыбка.
        - Я знаю, кто его нарисовал, - сказал Мор. - Пусть он не волнуется, хозяин рисунка находится под моей защитой. И покинет он этот мир не случайно, а естественно, закономерно. Его враги сильны и коварны, они пытаются превзойти себя, сделать невозможное, чтобы достичь своей цели.
        - Что мне передать Громову? - спросил, ничего не понимая, Александр.
        - Пусть не беспокоится, я получил задание и приступаю к его выполнению.
        - Но как ты выполнишь его, ведь ты находишься здесь, под Кремлем? Тебе надо выйти …
        - Не беспокойся, я всюду, где есть страх. А страх есть и у президента, он ведь человек. Я опущусь в пучину его страхов и увижу его врагов.
        Глава 20. Послание к нации креста
        В ясный солнечный день в провинции Анбар, что на западе Ирака, в предместье одного из городов, проходило торжественное и важное для молодоженов мероприятие. Свадьба проходила в семье полицейских. Будущий супруг, работающий в городе полицейским, молодой парень лет восемнадцати, пригласил на свою свадьбу весь отдел. Все ребята были новобранцами. Год назад их направили на запад страны, прямо с училища, где они обучались у лучших американских инструкторов.
        В течение года службы молодые люди проходили практику, следя за порядком в провинциальном городе. Молодого звали Абид, он был крепок, широк в плечах, его лицо украшала коротко постриженная растительность - от висков до подбородка. У него был прямой нос, большие черные глаза, и коротко постриженные волосы. Его родители жили на востоке страны и из-за военных событий опаздывали на церемонию. Их ждали к обеду. Со стороны невесты, местной уроженки, собралось человек двадцать пять - местные жители. Невесту звали Абраб, что означает «правдивая».
        Молодые шли впереди, за ними шли товарищи Абида - 17 молодых и крепких полицейских, переодетых в штатское, далее шли родственники жены и семьи полицейских. У самой церкви, где ждал их священник, толпились женщины, одетые в белые платья, их лица прикрывались балаклавами, среди них был ребенок лет десяти. Женщины стояли скопом, о чем-то разговаривая и иногда бросавшие пристальные взгляды на венчальную церемонию. Мальчик стоял рядом с одной из женщин и, не отрываясь, любовался молодоженами, его лицо, как и лицо матери, было закрыто балаклавой.
        В толпе родственников жены обсуждали поведение семьи жениха.
        - Но почему же они не явились на свадьбу? - сказала полная пожилая женщина.
        - Они мусульмане, шииты, - пояснял мужчина, отец невесты.
        - Ну и что, - возражала пожилая женщина, - ради свадьбы сына, можно и явиться вовремя.
        - Хорошо, что они вообще приедут, - вмешалась женщина зрелого возраста, высокая и сутулая.
        - Как вы не можете понять, - отвечал отец невесты, - наша дочь христианка, а Абид относится к мусульманам и его родственники тоже.
        - Но не все ли равно? - спросила пожилая женщина.
        - Видимо, нет, - ответила высокая женщина, поправляя платок на голове. - Слава богу, что священник не стал перечить и согласился обвенчать молодых по христианским законам.
        - Да, нынешнее правительство всех жалует, - сказал мужчина. - Не важно, какой ты религии, главное, что они любят друг друга. Священник против не будет, ведь молодой - представитель власти.
        У церкви, где их ожидал священник, родственники молодой перекрестились. Священник торжественно прочитал молитву, запев протяжным голосом, окропил водицей и вошел в здание церкви. Белоснежное здание с одной башней, где находился колокол, стояло в отдалении жилых домиков, на невысоком холме. Молодожены и вся толпа родственников и полицейских проследовали в церковь, за ними прошли и группа женщин в белых платьях, пряча лица в балаклавах.
        Кто-то из родственников поинтересовался, не являются ли эти люди, поджидавшие у церкви, родственниками мужа, но все торопились и никто не стал спрашивать, толпу засосало в чрево церкви. Один из полицейских остановился у двери, к нему подошли еще трое мужчин и юноша, выполняющий обязанности служки - помощника священника.
        - Кюре передал, что с оружием входить в лоно церкви нельзя, - строго сказал юноша.
        - Да, да, мы знаем, - согласился один из полицейских. - Так, ребята, быстро передали мне оружие.
        Они отдали три пистолета и проследовали в церковь, присоединяясь к последовавшей толпе.
        - Других пистолетов нет? - недоверчиво спросил юноша полицейского, оставшегося сторожить оружие.
        - Нет, нет, остальные оставили оружие в участке. Все в порядке.
        Юноша уже повернулся к нему спиной, как тот его окликнул.
        - Эй, а можно мне в коридоре постоять?
        - Да вы что, нет, ни в коем случае, - возмущенно сказал юноша. - Даже здесь, у входа, это уже богохульство и грех.
        - Ясно, - недовольно сказал полицейский.
        Пистолеты он сложил в сумку и сел у дверей с грустным видом. Он смотрел на дорогу, где к церкви шла небольшая группа людей. В церковном зале все стали за молодоженами, некоторые разместились с боков. Женщины в белых балаклавах, стояли с левой стороны, у иконы Божьей Матери, а мальчик наблюдал за толпой, среди которой он приметил мальчика одного с ним возраста, с открытым ртом слушавшего молитвы священника. Некоторые молитвы выполнялись пением, голос священника отражался от белого купола церкви и от этого он как бы усиливался. Молодожены склонили головы, а священник поднес к их головам короны, которые тут же были подхвачены двумя товарищами Абида и ими удерживались над челом молодых. Протяжный, певучий голос священника поднимался к куполу, и там, словно объединившись с возвышенным, божественным таинством обряда, усиливал свое звучание, и, отразившись, спускался, наполняя сердца новобрачных и их взволнованных близких, удивительным, чудотворным чувством, от которого у женщин замирало сердце, грудь колыхалась от вдохов в приятной истоме. А у мужчин нежный прилив тепла наполнял их застывшие тела,
придавая особое неземное ощущение. Мужчины удивлялись, затаив дыхание, а женщины, склонив головы, с трепетом вспоминали первые дни замужества. Одна из женщин, чье сердце пропиталось божественным пением священника, всплакнула, у другой, высокой сутулой женщины, вслед за первой, глаза наполнились слезами, она приложила к ним платок.
        Полицейские - приятели Абида, стояли молча, с лицами людей, наблюдающих за рождением Христа. Для них было все новым и необычным, словно из другого мира. Многих интерес к батюшке, обстановке в церкви и таинству обряда привлекал, как туристов удивляет музей, где они еще не были.
        На металлическом подносе, с изображением ангелочков, лежали два золотых обручальных кольца. Оба кольца были украшены недорогим красным камнем, обрамленным тонким слоем серебра. Кольца отличались размерами и находились рядом с алтарем.
        После молитв, священник взял поднос с кольцами и поднес его молодоженам. Он спросил, согласен ли жених взять невесту в жены, и, получив утвердительный ответ, тот же вопрос задал невесте, которая бросила короткий взгляд на жениха, полный любви, и ответила согласием. Молодожены обменялись кольцами и поцеловались, чуть коснувшись губами. Священник торжественно объявил молодых супругами и уже собирался окропить их священной водой, как вдруг к нему бесцеремонно подошли люди в белых платьях, закрытые балаклавами. Все они стали в шеренгу, напротив толпы, за удивленным священником.
        - Еще рано, не торопитесь, - сказал недовольный, что его прервали, священник.
        Но пятеро людей, полностью укрытых белой тканью, так, что лишь в прорезях виднелись их глаза, слова батюшки не смутили. Они, словно по команде, вынули из своих белоснежных одеяний автоматы и направили их дула на толпу. В зале послышались испуганные крики, юный муж обнял молодую жену и крепко прижал к себе. Полицейские хотели было выйти вперед, но один из автоматов сделал грозное предупреждение, выстрелив вверх. С купола посыпалась штукатурка. Те, кто стояли в хвосте церемонии, с жуткими криками, напуганные бросились к выходу. Но на выходе их поджидали люди в белых и серых платьях, со скрытыми лицами, в их руках были автоматы.
        В зале послышались какие-то призывы, требования со стороны террористов, но никто их не расслышал, из-за жуткого визга женщин. На входе, у стены, на коленях, с руками за головой и лицом к стене, стоял полицейский, которому было дозволено охранять пистолеты. За его спиной стоял террорист с оружием, направленным в спину полицейского.
        - Только шевельнись, и твои мозги будут украшать стену! - грозно завизжал женский голос.
        Мужчина не двигался, в его кобуре, привязанной к поясу, все еще был пистолет. Сумка с тремя пистолетами лежала в метре от него. Один из террористов подошел к полицейскому, стоявшему на коленях, и бесцеремонно вынул пистолет из кобуры, а затем взял сумку.
        Люди с испуганными лицами, но уже не в панике, а лишь подталкивая друг друга, неуверенно выходили из церкви. Вышли все, кроме священника. Раздался одинокий выстрел, где-то внутри здания, мужчины вздрогнули, с беспокойством поглядывая на двери церкви. Последними вышли пятеро террористов, облаченных в белое одеяние. Их смелые и злобные глаза зорко смотрели на обескураженную, напуганную и окруженную толпу. Священник так и не вышел из церкви, всем было понятно, для кого предназначался тот единственный выстрел.
        Полицейские, хоть и были без оружия, встревоженные тем, что их захватили врасплох, стояли живым щитом перед террористами, защищая свои семьи. Один из полицейских, видимо, командир, выступил вперед, и хотел было заговорить с террористами, спрятавшими свои лица за балаклавами, как один из них ударил его прикладом в грудь. Полицейский упал на землю, согнувшись от боли, двое его товарищей, один из которых был Абид, подскочили к нему и, подняв, оттащили к толпе.
        Террористы чего-то ждали, они велели всем сесть на землю, а сами, наведя оружие на пленных, уселись по периметру, перед церковью. Среди террористов был мальчик, он тоже держал в руках оружие, отобранное у одного из полицейских. Один из террористов показывал ему, как снимать с предохранителя пистолет, чтобы выстрелить. Потом, поставив на предохранитель, он демонстрировал, как надо наводить на цель. И мальчик, вдохновленный этим взрослым, целился то в одного, то в другого человека, сидящего перед ним на земле и с ужасом посматривавшем на игру подростка. Наконец, мальчик, в прицеле своей новой игрушки, увидел девятилетнего мальчика, не напуганного, как его мать, схватившая и прижавшая его к себе. Взгляды мальчиков, почти ровесников, встретились. Они оба не знали, что такое смерть и чем может закончиться игра с оружием одного из них.
        - Пах! - крикнул десятилетний мальчик, и сделал движение пистолетом, словно тот выстрелил.
        Но девятилетний мальчик по-прежнему глядел на него, не выражая на лице испуга. Десятилетний мальчик закусил губу и потерял интерес к своей цели. Он стал разглядывать окрестности. И вдруг вдали, на дороге он приметил мчащихся два грузовика, подпрыгивающих и поднимающий стену пыли за собой. Эти машины были увидены и другими. Все террористы поднялись со своих мест и начали восторженно приветствовать. Две машины примчались к церкви и круто остановились. Из грузовиков выпрыгнуло человек пятнадцать. Все они были одеты в черные платья с закрывающими лица балаклавами. Кто-то приветствовал Аллаха, кто-то кричал об объединении мусульман, а кто-то превозносил суннитское партизанское движение. «Смерть всем неверным!» - вырвалось из толпы, ожидавших террористов.
        От этих яростных криков и вида людей с автоматами, чьи лица были спрятаны, у пленников начало рябить в глазах, перемешались черные и белые цвета. Люди были напуганы, особенно женщины, прижимавшие детей. Все испуганно ждали.
        Вскоре командир террористов в черном, которого звали Курбан, отдал приказ террористам в белом, и те, отсеяв местных жителей, загнали их в здание церкви, заперев дверь на замок. Оставшихся 18 полицейских погрузили в один из грузовиков под охраной людей Курбана. Во второй грузовик затолкали семьи полицейских, среди которых были в основном женщины, старики и дети, всего 17 человек. Второй грузовик охраняли террористы в белом одеянии. После этого два грузовика не спеша поехали прочь, в сторону, противоположную селению.
        Абид сидел в конце грузовика. Он смотрел в сторону второй машины, где сидели семьи полицейских, и высматривал новобрачную. Вскоре, среди напуганных женщин, он увидел Абраб. Она нежным и любящим взглядом наблюдала за ним. Он успокоился, поднял руку. Абраб ответила тем же. Кто-то во втором грузовике крикнул на Абраб, и она покорно опустила руку, но ее взгляд по-прежнему был на любимом. Он хотел сказать ей, но из-за шума моторов и восторженных криков террористов, его голос потонул бы. Ему оставалось лишь смотреть на нее. Он был молод и многое было для него впереди, но сегодня он впервые почувствовал яростную ненависть к людям, которые разделили его с любимой. Он хотел прикоснуться к ней, увидеть ее робкий и нежный взгляд, прижать ее к себе, почувствовать трепетное биение ее сердца. Ему нужно было многое рассказать ее родителям о своей семье и главное - причину их отсутствия на венчании. Ее родные обижались на его семью и не понимали, почему те не появились на церемонии обручения в церкви, а лишь появятся во второй половине дня. Но Абид знал причину. Его семья, семья истинных мусульман, проживающих на
востоке страны, прознав, что их единственный сын женится по христианскому обычаю, не только отказались присутствовать на свадьбе, но и отказались от сына. Абид тяжело переживал это. Один Аллах знал, чем это может кончиться для невесты, ведь она знала об этом. Ее любовь была сильней страха перед смертью. Он не хотел отказываться от любимой, но и не хотел терять семью. Окончательный и жестокий выбор, разрывающий его сердце, он сделал месяц назад, выбрав будущее. Он не мог отказаться от любви. Он даже придумал, что сказать родителям Абраб, и людям, когда придет час и от него потребуют пояснений. Дальняя и опасная дорога - вот короткое объяснение, придуманное им и его тремя друзьями, которые были в курсе трагедии своего друга.
        Абид молча глядел печальными глазами на любимую, которой едва исполнилось шестнадцать лет. Она была юная, свежая и красивая. Сейчас он готов был отдать свое сердце только ей одной, лишь бы она была счастлива. Став мужем, он почувствовал и ответственность за молодую жену, и винил себя за то, что не обвенчался с ней в городе, где опасность была меньше. Он опустил голову, проклиная себя, день, друзей. В сжатом кулаке он почувствовал маленькое, но твердое сопротивление. Разжав пальцы, он увидел причину. Как необычно, он никогда не носил кольца, оно для него было непривычным. Он снял золотое обручальное кольцо с красным камешком в серебряной оправе и поднес его к глазам. С внутренней стороны кольца он прочел надпись, ровным мелким шрифтом: «На долгую жизнь». Он вернул кольцо на палец и бросил пристальный взгляд на девушку, не отводящую от него взгляда. Абраб держалась за кабину грузовика и, не боясь конвоя, приподняла руку, чтобы показать ему свое колечко. Только влюбленный мог увидеть красный луч, отраженного солнца, попавшего на красный камень кольца. И Абиду не показалось, эта игра света была для
него, словно посланный поцелуй, мгновенный луч долетел до его зрения и погас.
        В первой машине сидели полицейские, все молодые, неопытные бородатые мужчины. Они сидели на дне кузова, прижав колени к туловищу, обхватив их руками и опустив головы. Лишь взгляд Абида был направлен куда-то назад. Они сидели, прижавшись друг к другу, а террористы, укутанные в черные одеяния, облепили машину со всех сторон. На первой машине появился флаг черного цвета, с белым кругом посередине и надписями: «Исламское государство Ирака и Леванта». Пленные хорошо знали, что их ждет, но питали надежды. Они чувствовали себя насекомыми, пойманными черным пауком тарантулом. Всякое движение и неповиновение было равносильно смерти. В их памяти еще не исчезла картина гибели священника и его юного помощника.
        В кабине первой машины сидел Курбан, за рулем был Вазар, рядом поместился Иса, а на подножке за дверью, с правой стороны стоял низкорослый и худой Имад. Он постоянно сквернословил, как только колесо машины налетало на камень. Он подпрыгивал, цепко держась за кабину обеими руками, его автомат свисал у него за спиной, и покачивался, ударяя в спину.
        - Они с востока? - спросил Иса, обращаясь к командиру, в котором видел своего учителя и умного собеседника.
        - Да, они все из партизанского движения, - ответил Курбан.
        - Сунниты?
        - Разумеется.
        - Здесь других нет, - поддержал разговор Вазар. - Курды и шииты против нас, они предали мусульман. Смерть им.
        При этих словах Имад громко и язвительно зареготал, а когда машина подпрыгнула, налетев на камень, он грубо и зло выругался. На это отреагировал Вазар, тихим смешком.
        - Что, одиноко? - спросил Вазар Имада.
        Тот просунул бородатую и лысую голову в окно и прокричал:
        - Командир, среди этих попутчиков в белых халатах, есть англичане или американцы. Я лично услышал голос неверных.
        Курбан вытянулся, напряг лоб, на котором тут же нарисовались три борозды, и спокойно ответил:
        - Тебя это может заинтересовать.
        - Что, это? - с удивлением спросил Имад, раскрыв рот.
        Курбан бросил взгляд на Имада, схожего в этот момент на маленькую лысую обезьянку, ожидавшую ответа, и с отвращением отвернулся. Изо рта Имада подул неприятный запах, несколько гнилых зубов прятались в глубине открытого рта.
        - Среди отряда в белом есть американка, - ответил Курбан. Рот Имада не закрылся, напротив, он еще больше приоткрылся, а глаза расширились от удивления.
        - Баба … - грубо выразился Имад.
        - И она не одна, - заметил Вазар.
        - Бабы, они все бабы, - радостно, но все еще не веря, сказал Имад. - Как я сразу не догадался, - его лицо засияло хитрой и коварной улыбкой. - Низкий рост, узкие плечи, а глаза, глаза … как я сразу не понял … - Дальше он что-то бубнил бессвязно.
        - Смотри, не нарвись на мужика! - крикнул, смеясь, Вазар. - В балаклавах они все одинаковы, сперва спроси!
        Но Имад эти язвительные выкрики не слышал, он уже спрыгнул со ступеньки на землю, подождал, а затем, на ходу, запрыгнул на ступеньку кабины второго грузовика, ехавшего позади. При этом он чуть не свалился.
        - Настоящий самец, - заметил Курбан. - Готов броситься на все, что в юбке. - Он бросил изучающий взгляд на Иса. - Я давно заметил, что ты почитываешь книги.
        - Да, я обучаюсь, - пояснил Иса, - хочу после окончания войны поступить в университет, где-нибудь в Европе.
        - А что потом? - спросил Курбан.
        - Потом вернусь на родину и стану командиром, - ответил Иса.
        Вазар закурил, угощая Курбана, и не обращая внимания на товарищей, погрузился в свои мысли.
        - Боюсь, что война не кончится, - сказал Курбан. - Пока мы не одолеем Мир или пока он не сотрет нас с лица земли.
        - Ты сказал, что среди той группы есть американка, я и раньше слышал об иностранных наемниках в наших рядах.
        - Ну.
        - Но ведь мы воюем с американцами.
        - Ну и что с того, - ответил Курбан. - Они просто хотят заработать и отвлечься от тягостной жизни. Немного пострелять, поубивать, порезать. Пусть, если тяга есть, главное, чтобы они нам помогали.
        - За деньги?
        - Денег у нас хватает сполна. Мы владеем нефтяными вышками, захватили банки, весь мир на коленях перед нами! - с восторгом говорил Курбан. - За нас воюют не только американцы, но и французы, украинцы, немцы, итальянцы, англичане, да почти вся Европа не прочь испробовать свои нервы.
        - Но ведь американцы воюют на стороне шиитов, стоящих у власти, - сказал Иса.
        - Ну и что, - удивленно и с сарказмом возмутился командир. - Власти хотят нас уничтожить или хотя бы утихомирить, но, как видишь, это у них ничуть не выходит. Потому что все они воюют без веры, лишь за деньги. А эти наемники из Европы и США сами идут к нам. Они почувствовали силу нашей религии и продемонстрировали слабость креста. Где их христианство? Оно так же слабо и ненадежно, как их придуманный бог. На свете есть лишь одна сила и мысль, и это Аллах. Только он зовет и простит всем мусульманам, а не неверным. Их можно убивать, даже их бог отказался от них.
        - Но можно ли им верить, ведь это они убили Саддама Хусейна, истинного суннита и почтенного мусульманина. Да ты и сам служил под его началом. Ты же сам рассказывал.
        - Ну, служил, и сейчас служу, но не ему, а его идее. Я всегда восторгался его мужеством и смелостью, он истинный суннит. А, что касается американских наемников, то какая разница, кто убивает американских солдат - истинный мусульманин, шиит, курд, суннит или наемник из США. Пусть эти неверные падут от руки своих же, главное, чтобы они все сгорели, исчезли, и не пачкали священную землю своим присутствием.
        - А как на счет иностранных армий? - спросил Иса.
        - Ты имеешь в виду коалицию из сорока девяти стран, которая воюет с нами?
        - Да, ведь эти европейские, американские страны были собраны против нас благодаря призывам США.
        - Тем хуже для них. Они все найдут здесь смерть. Да они уже поняли это, когда гробы их солдат вернулись на родину. Кроме того, все те наемники, что воюют на нашей стороне, рано или поздно вернуться на родину.
        - И что?
        - Мы ведь не зря из обучаем разным прихитростям нашей войны. Находясь у себя на родине, они легко продолжат начатое здесь дело, в Ираке. Хороша та война, которая ведется на земле противника. И мы этого добьемся, вот увидишь, - ответил Курбан. - Сейчас шииты ухватили часть пирога власти, но это ненадолго. Мы выбьем их, их же кровью.
        - Но убивая мусульман, мы ведь убиваем своих сограждан.
        - Мы убиваем неверных, только так. Они другого не поймут. Но одного страха недостаточно, нужно еще и головой пользоваться, хотя бы иногда.
        - Да, без денег нельзя.
        - Сперва, автомат в руки возьмем. Он даст нам деньги, а они принесут власть, а власть даст свободу, а свобода счастье.
        - А счастье - это быть верным Аллаху и умереть за него, - добавил Вазар, подслушивающий разговор.
        - Оружие - это смерть, - продолжил цепочку рассуждений Иса, - стало быть, мы вернулись туда, откуда пришли, то есть в начало.
        - Не в начало, - перебил его Курбан. - Это закон жизни на Земле. Все рано или поздно отправятся к Аллаху, только у неверных эта дорога будет трудней и ужасней. Нам надо подорвать репутацию центрального правительства, показать их слабость, физическую, религиозную и экономическую. Вот для последнего и учись в Европе, чтобы потом обратить наших врагов в прах. Знаешь, какой наш девиз.
        - Какой? - спросил Иса.
        - Запомни его на всю жизнь: «Сохранится и расширится». В этих двух словах скрыт весь смысл наших усилий в этой тяжелой, смертельной борьбе. Мы должны сохранить нашу веру, и приумножить наши победы. А это не так просто, мы должны объединиться против неверных.
        - Ну, хорошо, - согласился Иса, - США и Европа помогает шиитам, удерживающим власть …
        - Уже не так сильно помогают, они встретили смерть, их солдаты гибнут, и они поняли, что не смогут нас сдержать, - сказал Курбан.
        - Да, но почему Аль-Каида, из которой вышла ИГИЛ, сейчас помогает нам?
        - Там есть мусульмане, и они понимают, что в трудную минуту, когда США и Европа, объединившись в коалицию, ведет вместе с шиитами войну против нас, нет смысла убивать братьев, лучше с ними объединиться. Так что Аль-Каида нам очень помогает. Да, честно говоря, у нас-то с ними и противоречий существенных нет. У нас более жесткие порядки, наказания, вот и всё.
        - И много нас? - спросил Иса.
        - Если говорить об ИГИЛ, то к нам относится: Сирия, Ливан, Иордания, Палестина и еще восемь суннитских провинций в Ираке, - ответил Курбан.
        - Но ведь не во всех этих странах сунниты верны ИГИЛу.
        - Не везде, - согласился Курбан.
        - Какова же наша цель, неужели лишь в казнях неверных?
        - Цель наша одна: построить мощное Исламское государство.
        - Но где?
        - А как тебе территории стран: Сирии, Ливана, Израиля, Палестины, Иордании, Турции, Кипра, Египта, минимум, Синайского полуострова, да во всем мире, мало тебе земель. Аль-Каида, хоть и отличается от нас кое в чем, но понимает, что вместе мы сила, с которой придется даже шиитам считаться. Несмотря на политические или религиозные разногласия с Аль-Каидой, теперь они наши союзники. И им придется придерживаться наших жестких исламских законов.
        Машины остановились за холмом. Солнце уже прошло свою верхнюю точку и вступило во вторую фазу дня. Кругом были разбросаны золотистые холмы, они словно волны уходили за горизонт, то поднимаясь, то опускаясь. Люди спрыгнули с обеих машин. Образовалось две группы. Курбан велел полицейским скинуть одежду и одеть оранжевую длинную рубаху - джалабея, напоминающую тунику. Курбан подозвал Ису.
        - Возьми еще двух, и останьтесь недалеко с этой группой, - он указал на группу вооруженных людей в белом, которая охраняла семьи полицейских.
        Когда восемнадцать полицейских было построено в колонну, один из мужчин, солидного возраста, попросил переговорить с командиром. Этим мужчиной был отец Абраб. Курбан согласился выслушать его.
        - Вы их ведете на казнь? - сказал пожилой мужчина, с трудом сдерживая эмоции.
        - Они должны ответить за поступки правительства, - твердо и уверенно произнес Курбан.
        - Сегодня моя дочь вышла замуж, позвольте ей попрощаться с мужем, - подавленным голосом сказал пожилой мужчина, его тяжелый, умоляющий взгляд был направлен на Курбана.
        Курбан закусил губу, оглянул полицейских и сказал:
        - Хорошо, у них есть минута.
        Отец Абраб повернулся к толпе и сообщил Абраб, что она может подойти к мужу. Девушка выбежала из группы родственников и, спотыкаясь, побежала к Абиду. Он ее тоже увидел и бросился навстречу к ней. Молодожены встретились посередине, между двумя группами людей. Подбежав к Абиду, она протянула ему навстречу свои тонкие и изящные руки, а он крепко обнял ее, их головы прикоснулись. Так и стояли они, молча, слушая жаркое и сильное биение сердца друг у друга. Когда их разнимали люди Курбана, жених неожиданно произнес:
        - Теперь мы навсегда вместе, на всю жизнь. Я люблю тебя, слышишь, люблю!
        Он упирался, не хотел уходить, но, почувствовав сильный удар прикладом автомата в спину, упал на землю, и лишь тогда повиновался силе, переживая за молодую жену.
        - Эй, - окликнул Курбан пожилого мужчину. Тот развернулся, его глаза были полны влаги.
        - Не думайте что-то учинить, а то все умрете, - строго сказал Курбан.
        После этого Курбан и его люди увели полицейских, одетых в оранжевые длинные рубахи за холм, а отряд в белых джелабеях остался охранять семьи полицейских, где были старики, женщины и дети. Иса и еще двое людей, из отряда Курбана, остались у машин. Видимо Курбан не доверял этим людям, потому, дал приказ следить за ними. Иса одним глазом следил, а другим поглядывал в сторону, куда ушел командир. Людей он расставил у машин так, чтобы они могли бы ими прикрыться в случае необходимости.
        Полицейских поставили на колени, многие из них безропотно склонили головы, понимая, что выхода у них нет, ведь за холмом находились их семьи, а о жестокости террористов из ИГИЛа они хорошо были наслышаны. Позади каждого полицейского стал один террорист с длинным ножом в руке. Курбан стоял впереди оранжево-черной шеренги людей и говорил что-то перед камерой, которую держал долговязый Гасик. Курбан хотел, чтобы было доказательство казни неверных. Пленка казни потом послужит в качестве рекламы, предупреждения шиитам и коалиции.
        Он был краток и немногословен, сказал о том, что правительство Ирака предало свой народ, наняло американцев - врагов исламского мира, и теперь расправляется с истинными мусульманами, позволило топтать и осквернять мечети и земли мусульман, за что и будет наказано. В заключении он четко добавил:
        - Это послание к нации креста, - после этих слов он повернулся к пленным, стоящим на коленях с покорно опущенными головами.
        Один из пленных поднял голову и посмотрел на небо, яркие солнечные лучи ослепили его, но он не сводил взгляда с солнца. Это был Абид. Он сжал кулаки и, почувствовав крошечный кусок металла у себя на пальце, опустил голову и попытался разглядеть кольцо, но из-за ослепления ничего не увидел.
        Он уже не слышал голоса и стоны людей, он лишь вспоминал образ своей любимой, стоящей у алтаря. Вспоминал то трепетное волнение, которое охватило его тогда. Он увидел в бледном свете церковных свечей свою возлюбленную. Увидел ее тонкую, гибкую и изящную руку, протянутую к нему, вспомнил, как он прикоснулся к ней и надел на палец кольцо с красным камешком. Вспомнил, как глаза Абраб робко ожили, а затем она прикрыла их наполовину веками, обрамленными черными длинными ресницами. В этот момент, вероятно, действие ослепления стало проходить, и приятная, сладостная картина его трепетного воспоминания уступила место жестокой реальности. Он ничего не чувствовал, словно был в каком-то наваждении. Его глаза были опущены, веки чуть приоткрыты, и сквозь щелку он видел песок, окрашенный темными, густыми, красными пятнами. Он медленно, не соображая, что делает, поднес руку к лицу, и увидел пару красных пятен на ней. Кровь лилась с подбородка, окрашивая пальцы в багровый цвет.
        Иса добросовестно охранял грузовики и следил за людьми в белом. По-видимому, это были женщины. Он изучал каждого, оценивая рост, ширину плеч и прислушиваясь к голосам. По его подсчетам среди этой группы было двое мужчин и один ребенок, скорей всего мальчик. Он даже увидел его маму, зорко следившую за толпой заложников. Мальчик играл у машины, изредка подбегая к матери и вновь возвращался к игре.
        Из-за холма появились люди в черном, это были люди Курбана, пленных с ними не было, значит, все прошло успешно. Скоро они освободят заложников, попрощаются со второй группой боевиков из дружественного партизанского отряда и отправятся в обратный путь в Саудовскую Аравию. Так было бы, если бы не случай.
        Люди Курбана готовились к отъезду. Семьи полицейских освободили. Курбан, в сопровождении Имада и Дахила, выступил перед заложниками, говоря им, чтобы они сожгли церковь и рассказали всем жителям селения о казни неверных. Еще раз упомянул о слабости креста. Под «крестом» он имел в виду всех христиан и их религию, тем самым утверждая о единственной верной религии мусульман.
        Неожиданно, когда речь была закончена, и Имад поднял руку, чтобы построить толпу людей, одна из женщин упала на колени, а потом повалилась на землю. Имад подумал, что это солнечный удар, но, видя, что молодая женщина протянула руку в его направлении, и что-то тревожно и быстро, задыхаясь, сказала мужчинам и женщинам, склонившимся над ней, понял, что это легкий обморок. Однако он не мог не заметить презрительного взгляда селян, глядевших на него.
        Абраб была поднята взволнованными женщинами. Твердым и уверенным шагом она выступила вперед, за ней следил, не отрываясь, ее отец, не понимая, что случилось. Но по толпе уже пошел гул и шепот - люди передавали друг другу слова девушки.
        Курбан, сказав речь, вместе с Дахилом повернули к грузовикам, а Имад все еще стоял в каком-то оцепенении и с интересом поглядывал на симпатичную девушку, приближающуюся к нему. Его привлек ее взгляд, в котором он спутал презрением с завороженным женским взглядом, и ждал развязки.
        Абраб подошла к нему и дотронулась до его руки. Ему понравилась дерзость этой, робкой на первой взгляд, девушки. Он был околдован ее глазами и изучающе глядел в них, как рыбак смотрит на тихую гладь озера, в надежде поймать рыбу. Неожиданно, она подняла его руку так, чтобы вся толпа односельчан увидела его пальцы. На одном из пальцев блеснул красный камень. Это было золотое обручальное кольцо, которое она надела своему жениху, и, видимо, снятого с его тела. В толпе послышались недовольства, злобное рычание вперемежку с проклятиями, в том числе в сторону суннитов. Их сравнивали с шакалами и палачи.
        Только теперь, с близкого расстояния, Абраб разглядела пару красных капель засохшей крови на серебряной оправе красного камня. Оно было снято с тела убитого мужа. Палач даже не удосужился спрятать сворованное кольцо и размахивал им, словно оно было его собственное.
        Абраб, пронзенная внезапным ощущением горя, охватившего ее сердце, упала на землю без чувств. Отец Абраб бросился к лежащей на земле дочери. Но Имад, поняв, но не осознав своей ошибки, воспринял порывистые движения мужчины, как угрозу. В его руках быстро появился автомат и он выстрелил. Сначала в пожилого мужчину, который, как ему казалось, хотел напасть на него, а потом сделал несколько выстрелов в землю - для предупреждения.
        Курбан и его люди стояли, ничего не понимая, почему пленные, которых отпустили, вдруг начали нападать. В это время люди другой группировки, где преимущественно были женщины, восприняли действия Имада иначе. Услышав оскорбления в адрес суннитов, а они были суннитами, решили, что был приказ на уничтожение пленных, и потому открыли огонь на поражение. Спустя десять секунд вся земля была залита кровью и усеяна телами заложников.
        Вазар подошел к Имаду и спокойно расспросил у него, что стало причиной его странного поведения. Тот в двух словах, эмоционально, проклиная девушку, лежащую без памяти перед ним, все рассказал. Девушка стала приходить в себя, то ли от выстрелов, то ли от внезапных ощущений. Абраб поднялась на ноги и презрительно посмотрела на Вазара. Она стояла спиной к лежащим трупам и их не видела, но о том, что произошло что-то ужасное, начинала догадываться. Вазар смотрел на девушку как коршун на куропатку. Девушка неуверенно и растерянно отвела взгляд и обернулась. Сердце ей подсказывало, что позади нее случилось непоправимое горе, и она была причиной этого. В тот самый момент, когда она обернулась, Вазар быстро вынул из-за пояса пистолет и выстрелил, не раздумывая, хладнокровно, ей в затылок. Девушка замертво упала, из головы хлынула струйка крови и тут же впиталась в землю.
        Во время этой ненужной бойни десятилетний мальчик по имени Баха тоже принимал участие. Им руководила его мать - одна из террористок. Она взяла на себя обязательства по воспитанию сына. Отца мальчика когда-то убили в одной из городских перестрелок с войсками коалиции. И с тех пор мать воспитывала сына в духе истинных мусульман, не забывая о мести к людям, убившим отца.
        - Вечно у тебя какие-то проблемы с женским полом, - заметил Вазар, подойдя в Имаду, охваченному какой-то рассеянностью.
        - А я что, это она сама ко мне подошла, - неуверенно оправдывался Имад, не понимая, что случилось.
        Вазар оглядел равнодушным взором груду трупов и сказал:
        - Могли их в рабство продать.
        - Так чего же …
        - Ладно, пусть будет так. Демонстративная казнь все равно лучше. А рабов у нас хватает. Пусть дрожат от страха. Страх - лучшая реклама.
        Вазар подправил автомат за спиной и направился к машинам, а Имад, все еще растерянный, побрел за ним.
        Группа женщин в белых одеяниях сгруппировались и тоже собирались покинуть место казни, как вдруг, одна из женщин воскликнула:
        - Там остались живые! - она указывала на груду тел.
        Все обернулись и увидели мальчика лет девяти, который выполз из-под тела матери. Мальчик стоял в нерешительности и с ужасом смотрел на тела погибших родственников.
        - Это мой! - громко крикнула мать Баха.
        - Никому не стрелять.
        Люди Курбана уже сели в машины и с интересом наблюдали за группой людей в белых одеждах. Мать подвела сына на линию выстрела.
        - Ну, стреляй! - приказала она. - Ты должен попасть с одного выстрела.
        Баха взвел курок и навел пистолет на цель. Девятилетний мальчик поднял голову и увидел, что он на мушке. Он смотрел на Баха обычным детским взглядом, без малейшего пробуждения ненависти или отчаяния. Это был самый обычный невинный взгляд ребенка. Бах увидел на мушке лицо сверстника, его рука твердо держала оружие, ему оставалось лишь спустить курок, но он почему-то этого не делал. Ему доводилось не раз стрелять в людей. Но это были взрослые люди, смотрящие на него с презрением, ненавистью, жалостью, с болью. Их лица перед смертью были искривлены испытывающими чувствами: одни ненавидели, другие просили, третьи были с утомленным или равнодушным видов. Но в этот раз Баха увидел через мушку прицела взгляд, отличный от других. Он не мог понять, что этот взгляд выражает: доброту или затаенную ненависть. Он пытался прочесть по глазам, по кончикам губ, по малейшей игре мимических мышц, но ничего, что помогло бы ему определить, прочесть внутреннее состояние жертвы, он не находил.
        - Немедленно стреляй, - требовала мать и наставник в одном лице. Женщина волновалась, что ее подруги засмеют, и требовательно взывала сына выстрелить.
        - Он шиит, - сказала мать, - они убили твоего отца. Стреляй!
        Но мальчик не стрелял. Напротив, он развернулся к своему учителю и бросил к ногам матери пистолет. Баха упал в отчаянии на колени и склонил голову в знак вины. Тогда мать быстро подняла с земли пистолет и выстрелила. Тело Баха вздрогнуло, он боялся оглянуться и посмотреть назад. Он лишь услышал глухой звук падающего позади тела.
        - Вот, как надо стрелять! - торжествующе и поучительно сказала мать.
        Ее обступили подруги. Но Баха ее слов не слышал, он лишь вспоминал выражение лица мальчика. Чистое, невинное детское лицо девятилетнего мальчика, с большими глазами, схожими на два озера, без малейшего напряжения в мышцах, застыло перед ним. Неожиданно для себя он понял состояние этой детской чистоты, невинного взгляда. Это было словно послание с того света, и он прочел этот взгляд. Он выражал еле уловимое, но все же выражение скорее души, чем сознания - вот почему он сразу не смог прочесть этот взгляд. Нужно было учесть: и чуть протянутые вперед руки, и слегка вытянутую шею, и приподнятый подбородок, и, конечно же, взгляд, казалось, славший одно лишь слово, которое, видимо, дано было прочесть, уловить, не сознанию, не сердцу, а душе, такой же детской. Это была просьба. Он хотел, чтобы его убили, но перед смертью девятилетний мальчик не испытывал ни боли, ни ненависти, ни страха, он прощал своему убийце его грех. Именно прощение было той причиной, из-за которой Баха не смог выстрелить. Он не винил своего убийцу в том, что тот намеревался сделать. Эта сила прощения показалась Бахе выше силы его
ненависти и злости, с которой он сжимал в тот момент пистолет.
        Вазар сел за руль, а потом вдруг вспомнил о чем-то, и спросил Курбана:
        - Что делать с головами казненных? - он вспомнил, что в прошлый раз им нужно было, в доказательство о выполненном деле, принести головы казненных, тогда их вывесили на площади города.
        - Оставим здесь, - пояснил Курбан, - с собой брать не будем. Нам поверят и по снятому видео. У меня нет желания тащить их с собой. А у тебя?
        - У меня, как у тебя. Нет, так нет, - согласился Вазар. - Я заметил, что камера не все снимала.
        - То есть? - удивился Курбан.
        - Она была приостановлена тобой в тот момент, когда ты читал какой-то текст, на непонятном языке. Что это за язык, и что этот текст означает? - спросил Вазар.
        - Черт его знает, этот текст передал мне Абрафо, когда мы выезжали. Он попросил прочесть его перед казнью.
        - Абрафо? - удивленно сказал Вазар. - А я-то думал, что мы наказываем неверных.
        - И это тоже, одно другому не мешает.
        Когда завелись моторы и вздрогнули машины, увозя группы боевиков в разные стороны, солнце уже садилось, прячась за холмы. Пуская свои последние огненные стрелы, солнце озолотило лишь верхушки холмов, охваченных мрачными широкими тенями, прячущими трагедию.
        За десять лет в смертельной никому ненужной бойне людей, война унесла четыре тысячи пятьсот человек из числа войск коалиции, куда входили солдаты США и многих стран Европы (Российской Федерации в коалиции не было, президент осуждал иностранное вмешательство во внутренние дела Ирака), со стороны Ирака погибло свыше полтора миллионы жителей. Таков несоразмерный подсчет этой войны, где с обеих сторон присутствовали жестокие пытки и убийства, нечеловеческие муки. И как всегда, за ошибки политиков пришлось расплачиваться многими и многими жизнями.
        Глава 21. Кукла Захры
        Абрафо прибывал вне тела. Его душа, покинув грешное тело, под действием необъяснимых сил, находилась у «перекрестного пути», где царствовал дух Калфу. Черно-синие тона неба, ставшие в этом неземном мире, вечным, неизменяемым фоном, окружили бестелесное состояние Абрафо. Он много раз бывал здесь, и каждый раз ему доводилось общаться с великим духом Калфу - черным властелином, покровительствующим темным силам. Всякий раз, когда Абрафо обращался к нему, он задаривал его своими подарками, которые всегда не прочь был принять Калфу, иногда он сам требовал, называя, что он хотел бы получить от Абрафо. На этот раз Калфу потребовал, для выполнения задания, большую плату - принести в жертву несколько дюжин человеческих жизней. И Абрафо выполнил эту просьбу. Для этого он лично передал Курбану тайный текст одного из темных ритуалов. Курбан отлично справился с заданием, когда прочел тайные письмена перед казнью восемнадцати полицейских. Абрафо был уверен, что Курбан выполнил задание, ведь и видео, отснятое с места казни, и свидетели - люди Курбана, подтвердили факт завершения казни. А значит, дух Калфу не
должен злиться на него, ведь он выполнил его просьбу, когда отправил души казненных в темный мир Калфу. Но Абрафо многого не знал, хотя порой ему и казалось, что он очень близок к духам. Он не раз чувствовал, что знает и умеет очень многое, чем обладают темные властители. Но совершить обряд переселения в иной мир он пока не решался по причине неуверенности, что его примут. Каждый раз, когда Абрафо выполнял просьбу Калфу, у него оставалось чувство какого-то скрытого недовольства со стороны темного духа. Он считал, что это вовсе не недовольство, а гордыня, высокомерие духа, привыкшего с высока смотреть на смертных. По этой причине Абрафо доводилось сдерживать свое нетерпение стать бессмертным, тормозить свои порывы превзойти себя. И он с заискивающим выражением, какое испытывает слуга перед хозяином, боясь поднять голову, и прямо посмотреть на темного духа, общался с Калфу. Но в этот раз ему показалось, что ставки были высоки, и он, включая его преданность и исполнительность перед Калфу, заслуживает особого внимания. И вообще, настало время обнажить карты и попросить Калфу о своем желании - служить ему
вечно.
        Как бы там ни было, Абрафо ожидал от этого дела высокий результат и высшую оценку от темного духа. Но, увы, он не услышал ни похвалу, ни одобрения, вообще ничего. Присутствие Калфу было неуловимым. Огромный серый вихрь вращался, подобно гигантскому смерчу, от черной земли к сине-черному небу. Этим вихрем был перекресток, хранимый Калфу.
        - Я выполнил все, что ты велел! - смело крикнул Абрафо. - Почему же ты не принимаешь мои дары?! - Абрафо почувствовал, что он в чем-то оплошал, и поэтому виновато спросил, - в чем моя вина?
        - Ни в чем, - вдруг раздался громоподобный голос, эхо которого разнеслось далеко и где-то в глубине черно-синей мгле затихло.
        - Так почему же ты не пускаешь меня? Мне осталось совсем немного, и я тебе подарю огромную, сильную империю. Ты сможешь получать от меня много подарков. Сотни, тысячи человеческих душ …
        - Дело не в тебе, - ответил громоподобно Калфу. Ни его образа, ни даже тени, Абрафо не видел.
        - Но в чем же? - недоумевая, спросил Абрафо. Он широко раскрыл свои черные глаза, словно они могли понять, услышать больше, чем слух и сознание. С взглядом безумца он уставился на свирепый вихрь, изучая в нем каждый виток, всякую пылинку, вращающийся с бешеной скоростью. Он пытался увидеть намек на ошибку, понять причину недовольства своего господина.
        - Путь закрыт, - раздался голос.
        - Что? Почему? Это ведь невозможно, - последнее слово Абрафо произнес беспокойно, прерывисто и по слогам, как бы прожевывая каждую букву, пытаясь понять причины и смысл слов.
        Подумав некоторое время, Абрафо воскликнул:
        - Кто закрыл путь? Какой дух Лоа этот сделал?
        - Он сам тебя найдет.
        Абрафо испугался, ведь обычно он обращался за помощью к духам Лоа.
        - Но кто он? - это была последняя попытка выяснить причину. - Я знаю всех духов Лоа …
        - Его имя тебе известно, но ты о нем ничего не знаешь. Он старше всех Лоа, ибо все они, в том числе и я, вскормлены людьми. Он же существует миллионы лет. Он старше человечества.
        Это были последние слова Калфу. После этого холодного приема, душа Абрафо очутилась во тьме, ее унесло прочь, к смертному телу. Абрафо открыл глаза и увидел ритуальный стол, освещенный черными свечками, окружившими его со всех сторон. Вернуться обратно, в темный мир духов, было невозможно. Абрафо чувствовал, как из него выходят силы. Он почувствовал всю дряхлость своего старческого тела. Одна только мысль бороздила в его сознании, не давая ему покоя, не расслабляя его ни на минуту: кто этот таинственный и всемогущий дух, о котором он ровным счетом ничего не знает? Калфу сказал, что имя его должно быть ему знакомо. Но кто он? Абрафо ломал голову над странной и зловещей головоломкой. Безусловно, он что-то просмотрел, не исследовал, упустил. Размышляя о духах и вспоминая свои странствия в темный запретный мир, Абрафо, неожиданно для себя, услышал какой-то едва уловимый шепот. Он перестал мыслить и превратился в сплошной слух. Как все злодеи, Абрафо обладал уникальным слухом. Порой и крадущуюся в ночи мышь, и далекий шелест камышей, он мог услышать, уловить на значительном расстоянии. Едва заметный
шепот вновь пролетел в его голове, сомнений быть не могло, он не ошибался и ему не померещилось. Абрафо встал, огляделся. На столе его взгляд столкнулся с куклой Салеха, в которой торчали с дюжины черных иголок. «Нет, это не он, - подумал Абрафо». Он ведь знал, что Салеха нет в живых, ведь после тайного «ритуала смерти», он не мог выжить. Кроме того, человек, прибывший недавно из Москвы, доложил, что Салеха арестовали и посадили в тюрьму, где он и скончался при невыясненных обстоятельствах. Причина смерти Салеха ему была хорошо известна: магия вуду тем и хороша, что она не оставляет следов насилия - тело погибает, а душа уходит.
        Он подошел к столу, где лежал жалкий кусок воска, испещренный уколами иглы, и ткнул его пальцем. Восковая кукла откатилась и развалилась на два куска. «Нет, эти звуки не мог издавать Салех, - подумал Абрафо, - ведь мертвые не возвращаются, во всяком случае, они не шепчут».
        Неожиданно для себя его посетила мысль о том, что кто-то играет с ним, как кошка с мышкой. Он вспомнил, что в последнее время, с тех пор, как он уничтожил Салеха, что-то его беспокоит - какое-то легкое внутреннее жжение, едва уловимое покалывание, сравнимое с укусом комара. Размышляя о своих врагах, а у него их было предостаточно, от завистников шаманов, до родственников им убитых или обездоленных людей, Абрафо стал медленно прохаживаться по коридору, между решетчатыми камерами. Неожиданно он вновь услышал чей-то шепот, сомнений быть не могло - шепот шел изнутри какой-то камеры. Но здесь была занята лишь одна камера. В ней находилась несчастная девушка, чей отец умер по вине Абрафо. Он замер, потом слился с темнотой и подкрался, совершенно бесшумно, заняв удобную позицию, он стал наблюдать, выхватывая из темноты смутный силуэт.
        Захра находилась в своей камере, она уже потеряла счет дням и времени. Ее волосы слиплись от грязи и пота, в своем одиночестве она была доведена до безумия, но ее усталый взгляд все еще был полон решимости довести начатое дело до конца. Когда ее отец расставался с ней, он тайно от своих надзирателей, незаметно передал комочек воска ей. Захра, владевшая секретами магии, хорошо знала, что с ним делать и против кого ее сила будет направлена. Однако, потрудившись над изготовлением куклы, внешне схожей с Абрафо, и применив те знания, которыми Захра владела, она поняла, что ничего не знает о магии вуду. То ли ее силы были слабы, то ли маг был защищен, но ее магия не действовала. Весь пол в ее камере был испещрен тайными знаками, которые она нарисовала, использовав кусочек камушка, оторванного от стены. Но однажды она увидела в действии истинную магию, когда она наблюдала за действием «ритуала смерти». На ее глазах Абрафо разделывался с ее отцом, используя куклу Салеха. Захра, страстно желающая убить мага, время зря не теряла, она изучала ритуал, наблюдая за Абрафо. И теперь она применила его же метод
убийства, но против него самого. Прежде всего, Захра надкусила свой палец и вылившуюся кровь смешала с воском. Прежнюю куклу Абрафо она сломала. Боль в пальце была ничто по сравнению с зародившейся и стократно увеличивающейся жаждой мести. Куклу Абрафо она сделала заново, на этот раз на ней была ее собственная кровь, каждая капля которой была пропитана ненавистью и жаждой мести. Для того, чтобы эффект от ритуала был разрушительней, она разместила куклу внутри круга, который был ею начерчен кровью. Кровь должна была принадлежать цыпленку, но такой возможности у Захры не было, собственная кровь не подходила. Но она не отчаивалась, и вскоре придумала, чем заменить кровь цыпленка. Однажды мимо ее клетки проползала крыса. Ей удалось заманить грызуна в клетку, использовав кусочек лепешки, которой ее кормили. Захра, как и все девочки, страшно боялась крыс и мышей, но она сумела перебороть в себе брезгливость и страх. Кровью крысы она начертила ритуальный круг. Далее она вымыла куклу в своей собственной крови. Это было нелегко, потому что на этот раз ей пришлось сделать надрез руки более глубокий, чтобы
получить необходимый объем крови. При этом омывании она тихо, так чтобы не слышал маг, пела. Это была та же песня, которую использовал маг, когда расправлялся с Салехом. Ритуал она выполняла несколько раз, чтобы усилить его действие. Вот и теперь, пока маг, как она думала, был чем-то занят, Захра проводила ритуал, пела и омывала куклу в собственной крови, которая сочилась из ее пальца, кровь впитывалась в восковую куклу. Из потрескавшихся юных губ Захры тихо звучала ритуальная песня.
        … Эшу и короаду рей
        Вива Эолу Тланка-Руа
        Сеу поиту и сегуру на энкрузильяда
        И Ганга ке веем ди риба
        Фирмар понту на мадругада …
        Захра пела, еле шевеля губами, а песня, словно крадущаяся змея, шипела, ускользая сквозь решетку прочь.
        Абрафо наблюдал за всем этим действом. На его лице появилась улыбка, выражающая презрение и жалость к врагу. Он выпрямился, вышел из своего тайного места и подошел к камере Захры. Девушка, увидев темный, низкий, уродливый силуэт мага, прекратила пение, и смелым взглядом ненависти уставилась на мага. Их разделяла решетка. Теперь он понимал, кто ему помешал. Не боясь девушки и ее магии, Абрафо открыл ключом замок решетки, демонстрируя, что ее магия бессильна. Он смотрел на нее равнодушно. Она выполнила свою роль, и теперь не была нужна ему.
        - Знаешь, почему я не убил тебя? - внезапно, сухим, но твердым голосом, спросил маг.
        - Потому что ты трус, - смело выбросила девушка. Несмотря на слабость и боль, мучающая ее, она готова была наброситься на Абрафо, как раненная дикая кошка, но решетка не позволяла ей этого сделать. Все время, что она находилась в неволе, ее не выпускали из темницы. Еду приносили и бросали в клетку, словно в ней был не человек, а держался хищный зверь. Нужду ей приходилось справлять в клетке, поэтому здесь была жуткая вонь. Правда, раз в три дня клетку чистили, а Захру переводили в другую клетку. Все эти предосторожности были вынужденные, маг боялся, что Захра, получив свободу передвижения по лагерю, может потерять свою девичью невинность, а она ему нужна была для его ритуала, девственницей. Поэтому он ограничил ее передвижения, свободу, зная, что в лагере имеется достаточно животных, готовых обесчестить девушку. На слова Захры: «о трусе», Абрафо не испытывал ни ненависти к ней, ни какой-то злобы. Он знал, что она безобидна для такого монстра магии, как он.
        - Ты умрешь! - крикнула Захра, она сжимала в руках куклу. Сжав ее со всей силы, так что воск пролез сквозь пальцы, девушка бросила куклу в мага. Кукла зацепилась за решетку, перелетела в коридор и упала у его ног.
        - Твоя магия безобидна, хоть ты всю кровь из себя выльешь, - тихо прошипел ехидно Абрафо, его губы искривились в надменной улыбке. - Ты насекомое, я мог бы тебя одним пальцем раздавить.
        Он, в общем-то, и намеревался это сделать, но не сейчас. Она была ему без надобности, ведь свою функцию она уже выполнила - он использовал ее чистую душу, для контроля над ее отцом. Теперь он был мертв, и она не была нужна. Убить ее он всегда сможет, но сейчас его тревожила другая проблема, куда более значимая. Он получил отказ. Впервые за всю его жизнь - его отшвырнули, ему отказали, его отвергли. А ведь он так много радовал своих хозяев, преподнося людские жертвы (в искусстве жертвоприношения он был мастером). Но теперь его хозяин отверг его, бросил, оставил одного.
        Абрафо, размышляя над возникшей проблемой, отвернулся от девушки и пошел по коридору, как вдруг, позади себя он услышал, полный ненависти, голос Захры.
        - Найдется тот, кто убьет тебя, - Захра прильнула к решетке, что бы слова долетели до убийцы.
        Абрафо остановился, не поворачивая головы, он спокойно спросил:
        - Такой еще не родился на свет.
        - Нет, он уже давно родился, - возражала девушка. - Он старше всех твоих Лоа.
        - Кто же он? - с сомнением спросил Абрафо, одновременно размышляя над своей проблемой.
        - Ты сам знаешь, кто он, - отчаянно ответила Захра. После этих слов она отошла от решетки вглубь камеры и села на голый пол, скрестив ноги.
        При этих словах Абрафо вздрогнул, он вдруг вспомнил слова духа Калфу. Абрафо развернулся к камерам, на его лице отразилось желание узнать, откуда пленница узнала то, что ему сказал Калфу. «Она не могла знать этого, - подумал Абрафо». В нем зародился страх, он и подтолкнул его к камере, где спокойно сидела Захра.
        - Ты лжешь! - воскликнул Абрафо, словно его кто-то вывел из себя. Его правая рука начала дергаться - это от волнения и он схватил ее левой рукой. Дрожь прекратилась, он успокоился. Этот внезапный нервный срыв с ним произошел впервые. Обычно он знал, что делал, и владел ситуацией, а его жертвы чувствовали себя, словно цыплята в ящике. Но в общении с этой смелой пленницей, он почувствовал себя окруженным собственной решеткой страха.
        - Не лгу, - спокойно и твердо заявила Захра из темного угла камеры.
        - Тогда откуда ты … - он хотел сказать: «знаешь», но не был в этом уверен.
        Захра, немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, сказала:
        - Я его видела во сне. Он знает, где ты … и он уже нашел тебя.
        Воцарилась тишина. Абрафо понял, что ничего не добьется от пленницы, кроме бессмысленного презрения. Он развернулся и пошел к освещенному столу, где рядом находился ритуальный столб.
        Абрафо подумал, что раз этот неизвестный дух не обнаружился, то его можно вызвать. Он явился во сне Захры, если она не придумала, значит, и ему он может явиться во сне. Поэтому Абрафо разместился поудобнее, заняв позицию сидя перед ритуальным столбом. Он закрыл глаза, скрестил руки и стал погружаться в глубокую медитацию. Находясь между сном и реальностью, его душа скользила в безбрежном пространстве мрачных грез, вызванных, как он полагал, им. Но на самом деле, его черная душа проникла в далекую глубину собственной памяти, и он оказался в том времени, когда ему было десять лет.
        Его отец был колдуном, знатоком магии вуду, практиковавший свое искусство в Конго. Абрафо не был единственным сыном отца, у него был брат, младше его на четыре года. В тот далекий год была засуха, неурожай, люди голодали. Абрафо уже тогда с жадностью изучал отцовское искусство. Его привлекало все тайное и магическое. Он с большим рвением перенимал основы магии. Ему очень не нравилось, когда отец скрывал от него какой-то ритуал, объясняя тем, что он еще мал для этого. Но десятилетнего Абрафо этот запрет не останавливал, он тихонько подкрадывался и в щелочку глядел на таинство магии. Он забирался в комнату отца, когда того дома не было, и читал его записи. Даже производил опыты, словно он настоящий маг. Все это его забавляло и притягивало своей новизной, мистикой, тайной. Он любил докапываться до чьих-то секретов, и высоко гордился тем, что он изучает магию, которая, как он считал, и являлась его второй жизнью - магия выбрала его, а он всецело ей доверял, она его верный путеводитель, бессменный спутник к неведомому. Ну и, конечно же, он не мог быть вне магии и колдовства, и всякий раз, когда отец
отказывал ему в знании, он встречал это негодованием, раздражением и даже гневом. Он чересчур ревностно относился к своему недетскому увлечению, и порой не замечал даже отца с братом, отодвигая их на второй план.
        Однажды Абрафо запер своего шестилетнего брата в коморке, чтобы тот не докучал ему, не мешал, а сам, в отсутствии отца, пролез в его комнату и с нетерпением, сравнимым с жаждой, прильнул к изучению папиных документов: «О воскрешении мертвой плоти». Отец вернулся рано и застал сына не за тем делом, а маленького брата обнаружил запертым в темной коморке. В тот день отец строго наказал старшего сына - он выпорол его и запретил заниматься магией месяц. Абрафо плакал, переживал, но не из-за плохого поступка, не из-за младшего братика, и даже не из-за боли. Страх потерять, быть отвергнутым от магии, был выше боли и выше родственных уз. Конечно же, в тайне он повторял основы магии, гадал на костях, и однажды кости убитого им цыпленка предсказали ему, что он был избран небесами, и никто и ничего для него не может быть помехой. Тогда он окреп духом и по прошествии месяца вновь принялся экспериментировать и участвовать вместе с отцом в недетских ритуалах.
        В один засушливый день Абрафо вместе с братом отправился к высыхающей реке. Абрафо знал тропу, по которой ходить было безопасно. У самой реки, которая значительно сжалась, превратившись в ручеек, братья набрали два кувшина воды, встретив у ее берегов двух зебр, с жаждой утоляющих потребность в воде и прохладе. У реки была небольшая роща, где можно было понежиться в тени. Маленький братец предложил отдохнуть в роще. Абрафо хорошо знал отцовский наказ - не заходить далеко и, в засушливые дни, не заходить в тень, так как там могут отдыхать хищные звери. Но что-то подсказало Абрафо, что ему нужно послушать брата, и они оба зашли в рощу и уселись в тени ее свода. Не прошло и минуты, как они услышали свирепое рычание какого-то хищника. Мальчики обернулись и увидели позади себя гиену, большого, необычного для гиены, размера. Конечно же, Абрафо должен был защищаться и что-то придумать, чтобы спасти себя и младшего братика, но Абрафо и не думал о брате. Тем не менее, он поднял сосуд с водой и бросил его в хищника, оскалившего зубы, словно ехидно и зло усмехался над ними. Кувшин пролетел мимо, вода из него
вылилась, а гиена осталась невредимой. Из ее зубастой пасти появилась густая, белая слюна и гиена с жадностью глядела на Абрафо.
        Шестилетний брат спрятался за спину Абрафо, но в этот момент из-за деревьев послышались тихие шаги и вскоре появились еще три голодные гиены, видимо, пришедшие отдохнуть в тени деревьев. Рядом с Абрафо в трех шагах находилось высокое и крепкое дерево. Он мог бы на него залезть, но как быть с братом, ведь братья были в окружении. Решение приняла большая гиена, она с яростью, рыча и демонстрируя два ряда острых, белых зубов, двинулась на братьев. Другие гиены поддержали ее, их шерсть на холке поднялась дыбом и они медленно стали приближаться к детям. Не долго думая, Абрафо сделал три стремительных и длинных шага к дереву, вскочив на ствол, он подтянулся на ветке и оказался недосягаем для острых зубов гиен. Однако его шестилетний брат не был таким быстрым, он тоже побежал за братом к спасительному дереву, но … не добежал. Длина его маленьких и слабых ножек не оказалась достаточной, чтобы добраться до безопасного места. Он оступился и упал, ударившись о сухую ветку.
        Пиршество гиен не знало предела. Их жадное чавканье внизу, не трогало Абрафо, он особо не переживал утрату брата. Конечно, он не желал такой лютой смерти. Но здесь, на дереве, в безопасности он понял одну истину. Духи избрали его, он был нужен - вот почему ему удалось выжить. Он был горд за себя и полагал, что эта жертва, которой стал его собственный брат, не случайна, ведь за все приходится платить. Из отцовских ритуалов о жертвоприношении, куда его отец не допускал, но он все же находил возможность проникнуть к запретным знаниям, Абрафо все же кое-что подчеркнул. Для достижения цели, а в особенности черной магии, нужно задобрить темных духов, дав им жертву. Очевидно, Абрафо в трагической истории с братом о чем-то таком подумал. После этого несчастного случая Абрафо получил все, что хотел. Теперь он не переживал, что глубокие тайны магии достанутся только ему, и его отец передаст свое искусство лишь ему, так как теперь он единственный наследник у отца.
        С этих пор Абрафо стал изучать всех темных духов Лоа, и уделять каждому особое внимание, одаривая их особыми подарками - жертвами.
        Однажды, в межплеменных войнах, убили его отца. Тогда Абрафо считал, что так и должно быть, великий маг, избранный, должен быть один, двоим, нет места в мире духов. С этих пор, а может быть и раньше, Абрафо стал посещать странный сон - не сказочный, не вездесущий, не направленный в будущее, а связанный с прошлым. Он стал видеть во сне гибель своего шестилетнего брата, и каждый раз он переживал всю разыгравшуюся тогда трагедию, ставшую, как он полагал, переломным моментом его жизни. Но в этом сне он не гордился победой, не искушал тщеславие, не был объят местью, не был пронизан желанием возвыситься над миром и людьми, чтобы стать ближе к бессмертным, Абрафо слышал дикий плач, жуткие утробные крики младшего брата, зовущего его на помощь и заглушаемые свирепым рычанием голодных гиен. Сердце Абрафо страдало всякий раз, когда ему снился этот жуткий сон, преследующий его, казалось вечность. Он переживал, мучился, не находил себе места. Повторяющийся сон довел его сознание до безумного исступления, до болезненного состояния, при котором он вздрагивал всякий раз, когда засыпал. Сон напоминал ему не только
о гибели брата, но и о его поступке.
        Мог ли он поступить тогда иначе? Этим вопросом он задавался всю свою долгую жизнь, но не найдя ответа, так как его сердце было подчинено желаниям неутолимого мозга - знать и уметь больше, чем любой смертный на земле, он успокаивал себя - «ведь это только сон, обычный сон». Так он жил много десятков лет: ночью - чувствителен к боли и трепетно переживающий гибель брата, а днем - гордый и холодный к людским трагедиям.
        После утраты отца и учителя, Абрафо продолжил обучение у других магов, стал посещать тайные сборы колдунов, на которых он был принят в общество магов вуду - главным образом, из-за гибели его отца на поле боя. Тогда Абрафо было пятнадцать лет. Он не забыл свой опыт, не утратил переданные отцом знания, и совершенствовал искусство магии, уделяя особое внимание ее важной ветви - жертвоприношение. Он с большим желанием совершал обряды жертвоприношения, так как знал, что эти подачки есть тайные ворота в мир духов, куда он без сомнения стремился проникнуть. Он ни перед чем не останавливался, в угоду духов и их алчных желаний шли различные животные и даже люди. Последние у Абрафо пробуждали особые стремления - он тщательно готовился к каждому ритуалу, изучая все его детали и пробуждая в себе близость к жертве - он чувствовал и осознавал все то, что переживала его жертва, как бы находясь с ней в одной, единой оболочке. Но в отличие от жертвы Абрафо был абсолютно холоден к ее мольбам, крикам о помощи. Бесполезно было его просить, сжалиться над страданиями. Он был нечувствителен к горю людей. Абрафо все
больше и больше участвовал в жертвоприношениях. Вскоре его стали бояться и обходить стороной даже его учителя и товарищи по магии. Так он остался, никем не понятый, один. Но находясь отшельником вдали от людей, он углублялся в таинство все с возрастающим рвением. Для существования ему приходилось вылезать из своего убежища и выходить к людям, необычным, богатым, жадным и злым. Так, выполняя их волю, он приобрел себе черную славу, зависть и уважительный страх. Бедные боялись его, а богатые уважали, но держали его на расстоянии, побаиваясь черного мага. Его умения в народе стали носить легенды, о нем вспоминали, тихо перешептывались, даже среди черных магов. Находясь на вершине мастерства, вдали от общества, он не переставал думать о своем сне, пытаясь разрешить эту загадку.
        Совершая кровавые жертвоприношения, он не понимал, что на самом деле проводил их из-за того, что хотел избавиться от своего давнего, тянувшегося с детства чудовищного сна. Борьба ночи и дня для Абрафо стала трагедией его жизни. Он страдал ночью, обливаясь слезами, трепетно переживая за гибель брата, и был холоден и непреклонен к людскому горю днем. День и ночь, тьма и свет, тщеславие и сострадание боролись в нем каждый день, заставляя его душу переживать, раскаляя ее докрасна, как сталь в печи, и охлаждая ее алчностью к магии и цинизмом, как холодной водой. Его изуродованная, бесформенная душа, была как загнанная в угол овца, у которой не было шансов на спасение, ее, то отпускали, то прижимали к стене так, что кровь выливалась наружу.
        Именно этот, свой страшный сон, увидел Абрафо, когда вздремнул, утомленный, рядом с ритуальным столбом, в деревянном бараке, где находились клетки, и в одной из них сидела, измотанная, голодная, но смелая и отчаянная девушка по имени Захра. Так и в этот раз душа старого мага переживала, уже в который раз, гибель шестилетнего брата. За долгие годы Абрафо научился контролировать сны, но этот сон был ему неподвластен, и это раздражало мага. Он не мог предвидеть появление сна, не мог его остановить. Не мог забыть. Но всякий раз, когда он кончался, маг приобретал силу над собой и мог проснуться, когда пожелает. Но в этот раз, после завершения сна, началось другое видение. К ужасу мага - он не мог его остановить.
        Ему снилось, что он находится на небольшой прогалине в окружении больших деревьев. Неожиданно для себя, когда все его старания прекратить сон и проснуться закончились провалом, он слышит злобный рык какого-то дикого и злобного зверя. Он с ужасом оглядывается и видит позади себя гиену. Она была огромна, такой же, когда погиб его брат. Абрафо совершает попытку спастись, он стремительно бежит к дереву, но неумолимо падает, сильно ударяясь о твердый грунт. Он тревожно оглядывается и видит приближение гиены, видит два ряда острых, как бритва, зубов, готовых впиться ему в глотку и разорвать ее за считанные секунды. Абрафо, ища спасение, оглядывается по сторонам, но никого, кто бы мог прогнать свирепого хищника, вступить с ним в схватку, прийти на помощь, не было. Он был один. Абрафо в последнюю секунду бросил взгляд отчаяния на дерево, казавшееся ему спасительным убежищем, но холодные, равнодушные и пустые ветви, массивного великана, остались безучастными к мольбам человека, попавшего в беду. К своему дикому ужасу он увидел над собой зловещую тень пасти гиены, его тело вздрогнуло, он замер в оцепенении,
подобно жертве, парализованной страхом. Находясь на разбитых коленях, он медленно поднял глаза к верху и увидел над собой два ряда белых зубов, с них медленно тянулась слюна, падая ему на голову. Зловещая пасть хищника вцепилась острыми зубами в голову Абрафо и стала жевать его мозг … все кругом потемнело.
        Захра слышала ночные стоны своего палача, она не спала, и прислушивалась к ночным звукам. Еще не было четырех часов ночи, когда она открыла решетку своей камеры, ведь Абрафо заснул, забыв ее запереть или специально этого не сделал. Девушка вышла из своей темницы и, крадучись во мраке, пошла по коридору к столу, где догорала свеча. Взяв свечу в руку, девушка подняла с пола нож и направилась к спящему Абрафо. Но приблизившись к сидящему у ритуального столба магу, в мигающем, призрачном свете свечи, она вдруг увидела странную картину. Перед ней находилось старческое, жалкое лицо сумасшедшего. Глаза были широко открыты, на лице играла дурацкая улыбка, зрачки метались из стороны в сторону, не находя покоя, а из уст безумца проскальзывали едва уловимые слова: «не ходите за мной … я не помогу вам, не просите … нет, нет, не преследуйте меня…» Захра опустила нож, бросив его у ног Абрафо. Она повернулась к нему спиной, не желая смотреть жуткое зрелище, и направилась к выходу. За дверью была тишина, а в крошечном окошке двери, она увидела первые разгорающиеся утренние лучи. У нее еще было время, чтобы успеть
покинуть лагерь, никем незамеченной, до рассвета.
        Глава 22. Неожиданное выздоровление и необычное признание
        - Вы хотите этим людям поставлять оружие? - сказал президент России, выступая перед камерой не теледебатах по вопросам борьбы с международным терроризмом. - Ну, тогда это вряд ли имеет какое-то отношение к гуманным ценностям, которые уже сотнями лет исповедуются в Европе. Во всяком случае, в России мы себе такого представить не можем.
        - Какую же вы видите задачу России по ближнему востоку? - спросил ведущий передачи у британского премьера.
        - Сейчас наша задача состоит в том, чтобы сформировать в ходе саммита большой восьмерки общую позицию, которая бы позволила осуществить переход к миру, - ответил британский премьер.
        - А каковы вы видите причины непонимания Европы в арабских конфликтах? - спросил ведущий у президента России.
        - Многовекторность мирового развития, обострившаяся вследствие кризиса внутренних социально-экономических неурядиц в развивающихся странах, ослабляющих доминирование так называемого исторического Запада. Отсюда - попытки отдельных участников международной политики сохранить свое привычное влияние, любым путем извлечь для себя геополитические выгоды. Это проявляется в так называемых гуманитарных операциях, экспорте «ракетно-бомбовой демократии» и вмешательстве во внутренние конфликты арабских стан.
        - Какой же есть выход из создавшегося положения? - спросил президента ведущий. - Ведь насилие в арабских странах, в частности, Ирака и Сирии, переходит всякие допустимые границы. О гуманности можно и забыть в этих регионах. Идется истребление людей всеми доступными средствами. О каком тогда гуманизме мы говорим, и где он?
        - У нас с коллегой есть общее понимание, что продолжение вооруженного конфликта чревато самыми пагубными последствиями в этом регионе, - сказал президент России. - Предотвратить негативный и опасный сценарий может только скорейшее прекращение вооруженного конфликта и переход к политическому диалогу.
        В кулуарах, за площадкой выступления находился Громов, рядом с ним стоял доктор Черемных.
        - Как видите, президент абсолютно здоров, вновь ходит в бассейн и тренажерный зал. От болезни и следа не осталось, - сказал Громов шепотом.
        - И, слава богу, - ответил доктор Черемных.
        - Может быть … - задумчиво ответил полковник Громов.
        Выступающие перешли к предложениям о повышении эффективности в деле борьбы с терроризмом и религиозным экстремизмом в Сирии и Ираке.
        После завершения прямой трансляции теледебатов, началась передача новостей. В одной из хроник ведущий программы сообщил прискорбную новость. Трагедия разыгралась в Ираке. Террористической группировкой было похищено сто двадцать детей из школы города Мосула. Ответственность за теракт взяла на себя одна из самых жестоких группировок, относящихся к «Исламскому государству Ирака и Леванта». Детей похитили утром, когда никто не ожидал этого, и увезли на нескольких машинах в неизвестном направлении. О судьбе детей никто не знает. Власти Ирака делают все возможное, чтобы напасть на след похитителей. В средствах массовой информации появилась причина такого поведения террористов. Виной стала несговорчивость местных шиитов с требованиями суннитов в социальных и религиозных вопросах, а также связи чиновников с американской политикой в Ираке.
        Пока проходили теледебаты, а мир содрогался от нового теракта, в это время Александр Архипов находился в приемной Мора, в его апартаментах, в роскошном, величественном зале. Мор и Александр сидели у неработающего огромного камина, в мягких кожаных черных креслах и спокойно беседовали. Вокруг царил покой, и шум города, суета людей, казалось, находились где-то далеко.
        - Но откуда же небытие берется? - спросил Александр. - И как оно покоряет бытие? - он смотрел на Мора, глядя сквозь очки, глазами пытливого ученика.
        - Но с чего ты взял, что душа человека относится к небытию, - возразил Мор, - он глядел на юного Александра своими удивительными, гипнотическими, синими глазами, мягко улыбаясь.
        - Но ведь, когда человек умирает, то его бытие заканчивается, а душа …
        - Вот здесь мы приходим в тупик. Действительно, куда девать человеческую душу, ведь тела уже нет?
        Александр задумался, а Мор продолжил.
        - Как быть с душой в теле понятно, но откуда тело набирает силу, те душевные соки, которые ей так необходимы в жизни?
        - Наверное, из начала жизни, при рождении, - ответил, почти не задумываясь, Александр. - Ведь сначала душа чистая, словно …
        - Словно искупалась в грязи, - неожиданно перебил его Мор.
        - В грязи, - удивился Александр, - но, ведь, говорят, что душа …
        - Это полная ерунда, придуманная церковниками. Им так выгодно полагать, - ответил Мор. - У души несколько стадий перерождения и удивительных превращений. Сперва, с самого рождения человека, душа выглядит болезненно, она неуверенная, она грязна в желаниях, она подобна извивающейся гусенице, уродливой личинке, не свободна от пороков, их она набирает, словно высасывает соки, в процессе человеческой жизни.
        - Это ее взросление?
        - Нет, это ее окукливание, - пояснил Мор. - Душа человека наряжается во все худшее, что несет человеческое общество, к ней липнут его чудовищные пороки, как грязь к свинье. Облачившись в куколку, человек думает, что свободен, он учится, взрослеет, кажется, что нет преград его чудовищным фантазиям и безумным буйствам. Он ошибается, чем больше он перенимает у общества, тем больше оно, в свою очередь, одаривает его своими темными потребностями, от которых он уже не в силах избавиться. Все условные рефлексы, приобретенные в процессе жизни человека, все внутренние страхи, переданные ему по наследству в виде инстинктов и привычек общества, вскормленные многовековым развитием человечества, все это оседает в хрупкую изначальную оболочку. Наконец, настает время, когда эта оболочка утолщается, делается прочной, и в ней тогда происходят удивительные превращения - это борьба светлого и темного начала внутри него. Человек решает для себя основной вопрос жизни: «Как ему становится, какую сторону принять, как поступить?» В основном, люди далеки от сверхчеловека, они не могут преодолеть порочные камни, навешенные
им обществом и историей его развития, внутреннее и внешнее тянут его назад - в состояние, в котором пребывала до рождения. Человек устал, и под конец жизни, осознавая, что мир вокруг него не справедлив и относится к нему, как к отброшенной никчемной и ненужной детали общества. Оболочка разрывается, тело разлагается, утоляя потребности другой жизни, а душа вылетает, словно бабочка из своей разбитой куколки.
        - А дальше? - спросил Александр.
        - Вот тут, на стадии вылета, настает мой черед. Я принимаю новорожденного, омываю его в чистых истоках, а затем …
        - Отпускаешь в лучший мир?
        - Иногда, крайне редко, только немногие по-настоящему поняли смысл жизни и достойны принять жизнь. Остальные ….
        - Что ты делаешь с остальными?
        - Ничего. Они возвращаются обратно, заключенные в тело, словно в клетку. Каждому дается испытательный срок. Он не велик, но все же достаточен для осознания смысла наказания. Человек же, в основном, не замечает, не задумывается над этим и даже проклинает создателя в том, что он не дал ему долгой жизни. Он не понимает, зачем же нужна долгая жизнь в клетке, в темнице. Ведь жизнь коротка, потому что она - есть страдание. И бог уменьшил это страдание. Но по большей части человек глуп и его алчность не знает границ. Сколько не взять производных с ее чудовищных линий развития, нельзя определить, уменьшить угол наклона к касательной, потому что степень цинизма дошла до больших пределов.
        - Говорят, что после смерти грешная душа попадает в ад к дьяволу ….
        - Полная ерунда, никакого дьявола не существует, есть смерть человека, как его жизненный финал. Смерть поджидает каждого, что же касается дьявола, придуманного людьми перед боязнью смерти и небытия, то он существует в умах каждого человека - это его вторая половина, порожденная страхом.
        - А ты мог бы сказать обо мне, о моей душе? - спросил Александр, изучающее посмотрев на Мора.
        - Пусть это будет моей тайной, а ты не спеши узнать об этом. Чистая душа слепа, она не видит своего величия, чистоты, могущества, возможностей, своей свободы. Я лучше расскажу тебе о другой душе. Ты не знаешь этого человека, и никогда не встретишься с ним. Вас разделяет расстояние и события.
        - Кто же этот человек?
        - Это юная девушка, полная сил, хоть недавно и потрепала ее судьба. Она потерял отца, и чуть не лишилась жизни. Последнее время она ходила по краю бездонной пропасти.
        - Она справилась?
        - Да, она справилась со своим выбором. Ее смелость и чистота меня удивили. Только благодаря ней ты выполнил задание. Если бы не ее настойчивость, упорство в борьбе со злом, я бы не смог определить, откуда подул ветер разрушения. Благодаря ее мужеству, я узнал, где находится опасность.
        - Какая опасность? - удивленно и наивно спросил Александр.
        - Но ты же мне принес знак, на листе бумаги.
        - Да, принес.
        - Он означал, что президенту грозит опасность - стать рабом у алчного и жестокого существа. Я стал искать причины этого. Зло уничтожало за собой следы, и было защищено в темном царстве, оно имело там своих покровителей. Я тоже кое-что сделал, чтобы наказать зло, исправить давнюю ошибку. Для этого мне нужна была помощь чистой души. И я ее нашел, точнее она меня нашла, когда пробудила, сделанную ей, куклу.
        - Какую еще куклу? - удивился Александр. Он подумал, что Мор играет с ним, развлекается с неопытным подростком.
        - Это не важно, главное, что она сыграла главную роль в этом деле.
        - А что с этой девушкой сейчас?
        - Она обрела свободу, и теперь возвращается к себе на родину, в свою деревню, где помнят ее с младенчества. Она проживет хорошую, достойную жизнь. Я с ней еще непременно встречусь.
        При этих словах Александр поморщился, сведя в задумчивости брови. На лице Мора засияла приятная улыбка.
        - Бабочками не рождаются, ими становятся, - сказал Мор.
        - Спасибо за интересный и поучительный рассказ, - Александр хотел было попрощаться с Мором, но тот жестом упросил его присесть.
        - Ты хочешь мне еще что-то рассказать? - спросил Александр.
        - На сегодня нет, достаточно, - начал Мор. - Но мне нужно твое разрешение.
        - Разрешение, - удивленно повторил мальчик. - Какое разрешение?
        - Понимаешь, хоть я и оставлен на земле, все же я тоже имею свои потребности.
        - Не понимаю.
        - Любому существующему организму, либо твари, способной к существованию, даже самой ничтожной и мерзкой, нужна пища, чтобы …
        - Существовать, - догадался Александр.
        - Да, существовать. Это чудовищно, но без этого никак нельзя, подобно тому, как нельзя животному существовать без пищи, а хищнику без убийств, но необходимых ему для собственного выживания.
        - Никак не пойму, о ком идет речь, - недоумевающе сказал Александр.
        - Как о ком, обо мне, - ответил Мор.
        - И что это за пища? - с беспокойством спросил Александр.
        - Это люди.
        - И сколько их? - уже с ужасом спросил юноша.
        - Несколько десятков, думаю человек пятнадцать, - ответил Мор. На его лице засияла довольная улыбка хищника.
        - Ну, раз это надо, - с легкостью или облегчением, что не он является жертвой, ответил Александр.
        - Не беспокойся, твой черед еще не настал. В отличие от тебя, твой дед, когда впервые давал мне ответ на аналогичное разрешение, почти сразу не возражал. Правда, ему тогда было побольше, чем тебе, и он был уставшим от такой жизни. Теперь я хотел бы тебе поведать о полезной и вкусной еде, о режиме питания и важности его выполнения, - продолжил Мор. - Но видимо, твое здоровье у тебя в полном порядке и здоровая пища тебя не стращает.
        - Пока, Мор, спокойной ночи, - сказал Александр, вставая с удобного и мягкого кресла, в котором можно было легко заснуть. - Куда ты готовишься? - спросил Александр, видя какую-то радостную, проголодавшуюся возбужденность друга.
        - Меня ждет приятный ужин, под догорающими лучами палящего солнца, в компании серьезных и деловых ребят, любящих риск, авантюрные дела и, как ни странно, романтику. Правда, на этот раз наслаждаться ужином, в такой приятной обстановке, располагающей к здоровой пище, мне придется одному. Впрочем, как всегда.
        Глава 23. Щупальца осьминога или ужин на закате
        Где-то, вблизи границы Саудовской Аравии и Ирака, в заброшенном селении, окруженном пустыней. Несколько одноэтажных домиков и каменный амбар с дюжиной деревьев стояли одиноко, казалось, в отдалении от цивилизации. Курбан и его люди - пятнадцать вооруженных боевиков приехали сюда на двух джипах и одном школьном автобусе, куда загнали сто двадцать детей, которых они похитили с одной из школ Мосула. Их преследовали солдаты Исламской армии, но им удалось оторваться. Солдаты были вынуждены отстать, чтобы террористы, взявшие детей в заложники, не открыли огонь, ведь в перестрелке могли пострадать дети.
        Оторвавшись от преследователей, Курбан посчитал, что можно остановиться для небольшого отдыха, не более получаса. У них возникла проблема, точнее, она возникла у детей - им надо было справить нужду. Дети плакали, шумели, тогда Вазар, угрожая автоматом, заставил их замолчать. Но это сдержало детей ненадолго. И тогда Курбан, увидев впереди крошечное поселение, отдал приказ остановиться. Селение, состоящее из нескольких старых, но все еще державшихся домиков, оказалось заброшенным. Детей выгрузили из автобуса и заперли в амбаре - так Курбан решил детскую проблему. Люди Курбана разместились у двух домиков в тени деревьев.
        - Из тебя хороший педагог вышел бы, - ехидно улыбаясь, сказал Вазар, обращаясь к Курбану.
        Но Курбан был серьезен, его беспокоила погоня.
        - Они могут появиться с севера, - сказал Курбан, глядя на запад.
        - Нечего беспокоиться, - ответил Вазар. - Я на дороге поставил пару мин-растяжек. Как услышим взрыв, значит, они подъехали, с километр будет.
        - А если не услышим? - спросил Курбан, не отрывая взгляда с запада, где он наблюдал за неясным, низким желтым облаком, схожим с отдаленным холмом.
        - Они должны ехать по нашим следам, иначе нас не найдут. Им некуда деться, обязательно проедут там … там дорога удобнее.
        - А если там проедут другие?
        - Значит, кому-то не повезет. Какая разница, когда умирать: в дряхлой старости от болезни или в зрелом, здоровом виде.
        - Ты все же поставь кого-то на дозоре.
        - Уже сделано, Гасик отправлен мной. Он самый высокий и глазастый, - ответил Вазар. - А что с детьми будем делать? Зачем нам такое количество?
        - Губернатор упрямый попался.
        - А может подкупить его или убить, - предложил Вазар.
        Курбан отвел пристальный взгляд с подозрительного облака и посмотрел на Вазара.
        - Дело не в губернаторе. Убьем его, они другого назначат. Надо, чтобы люди отказались от губернатора-шиита. Тогда нам легче будет переговоры вести. А главное, не в количестве дело, а в страхе. Пусть теперь сами решают нашу проблему.
        - Да, ловко придумано. А если они откажутся?
        - Не откажутся. А откажутся, то после казни детей, их возненавидят горожане, за то, что ничего не сделали. Поэтому следи за погоней. Ты лично отвечаешь за это.
        - Есть, командир, - ответил Вазар.
        Курбан отвернулся к западу и вновь уставился на таинственную тучу, которая заметно поднялась.
        - А что делать с Абрафо? - спросил Вазар. - Он, вроде, как с ума сошел.
        Курбан вновь повернулся к Вазару, на этот раз его глаза выражали крайнее удивление.
        - Если бы ты сказал, что он умер, я бы не удивился, стар все-таки, но ты говоришь, что он обезумел.
        - Да, да, совсем сошел с ума. Бродит по лагерю, сам не свой, ни с кем не общается и что-то бубнит себе под нос.
        - Что?
        - Я не слышал, но ребята рассказывали, будто он видит каких-то людей, преследующих его. Наверное, призраки.
        - Ерунда, - бросил Курбан.
        - Я тоже так подумал, пока сам не увидел его. Глаза у него сумасшедшие, это точно. Бегают во все стороны, ни на чем не останавливаются. Я с ним говорил, как с тобой, а он меня не видел. Когда я спросил его, что он боится, то он ответил: «он придет».
        - Кто он?
        - Понятия не имею. Думаю, что и сам Абрафо не знает. Он в своем мире, в мире безумных.
        - Да, жаль старика. Его многие уважали.
        Послышались спешные шаги. К Вазару подбежал запыхавшийся Гасик.
        - Ты почему не на посту? - накинулся Вазар.
        - Это ни к чему, - ответил Гасик, поправляя автомат. - Там, с запада приближается песчаная буря.
        - Что? Какая еще буря! - разгневанно закричал на подчиненного Вазар. - День ясный, откуда возьмется буря?
        Он уже готов был ударить Гасика, как вдруг его остановил Курбан.
        - Постой. Он прав, - Курбан смотрел изучающим и тревожным взглядом в сторону запада. - Это буря. И она приближается к нам.
        - Хм, тем лучше, - сказал Вазар.
        - Почему? - спросил Гасик.
        - Мы переждем в укрытии, - ответил Вазар. - Дома хоть и старые, но стены выдержат. А вот нашим преследователям не повезет. Буря их застанет в пути, да и следы они потеряют.
        - Что будем делать? - спросил Гасик.
        - Всем в дом, - коротко ответил Курбан.
        Не прошло и пяти минут, как подул теплый ветер, в воздухе появились играющие песчинки. Песок в воздухе стал уплотняться, потом он закрыл вечернее солнце, и лучи погасли в желто-серых песчаных волнах бури. За стенами дома гудел ветер, его быстрые и сильные порывы, словно гигантские морские волны, набегали на стены дома, разбиваясь о его каменные стены. За окнами ветер страшно выл, а стены дрожали, кровля содрогалась, как крышка кипящего чайника. С потолка сыпался песок.
        Все с ужасом сидели на земляном полу, прислонившись к стенам и прислушиваясь к буйству природы.
        - Ты дверь в амбаре запер? - спросил Курбан у Вазара.
        - Да, лично проверил. А что?
        - Двери здесь тонкие …
        В этот момент, дверь затрещала, что-то хрустнуло, и ее с силой вырвало наружу, дверь растворилась в серой мгле, бушующей вне дома. Сильные порывы ветра ворвались в жилище. Кто-то предложил заделать проход досками старого шкафа, стоящего у стены. Но пока шестеро мужчин, бросив свои автоматы, разбирали и двигали остатки шкафа - единственной мебели, в дом влетела песчаная спираль. Песочный, вертящийся столб мешал людям переносить доски, песок попадал в ноздри, уши, глаза. Кто-то крикнул, что пропал Гасик. С диким ужасом Вазар наблюдал, как извивающийся желтый шланг, схожий со щупальцем, утащил тело Курбана наружу. Другая щупальца, вырвавшаяся из желтого водоворота, схватила его ногу, и потащила в серую пелену. Прикрываясь ладонью, чтобы видеть, Вазар схватил длинную, продолговатую тварь, но тут же выпустил, потому что почувствовал в руке сильное жжение, словно его рука получила ожег. Кругом происходили странные вещи, в помещении царил полный хаос, кто-то в глубине дома открыл пальбу, послышались дикие крики, кто-то просил о помощи. Вазар, сквозь пальцы и столб песка, увидел большую тень, вползавшую
внутрь дома. Жуткое шипение, и какой-то хищный вой зловеще разнесся по комнатам.
        Солдаты и командир небольшого отряда Иранской армии остановились у амбара. Косые лучи прячущегося солнца падали на крышу, придавая ей золотистый блеск.
        - Я же вам говорил, что это не буря, - сказал сержант, обращаясь к капитану, - а лишь холм.
        - Да, тогда почему она поднималась? - спросил капитан.
        - Ну, не знаю, может ветер был слабый. А может она угасла, так и не начавшись, такое бывает. Видите, на земле лишь тонкий слой песка, она не дошла сюда.
        Капитан подошел к массивной двери амбара, запертой цепью. Рядом с амбаром стоял пустой автобус. Солдаты выстроились за ним. Он убрал цепь и открыл дверь. Свет ворвался в помещение и выхватил из темноты взволнованные лица детей.
        - Выводите детей, - скомандовал капитан. - Мы их нашли.
        - А где же террористы? - спросил сержант.
        - Понятия не имею.
        Дети стали выходить парами.
        - Садите всех на автобус, - скомандовал капитан.
        - Это их автобус, - сказал сержант, - но где же они?
        - Не все ли равно, главное, что дети здесь. Сержант, возьмите пятерых людей и проверьте те два дома и брошенные джипы. Будьте осторожны.
        Сержант с солдатами ушел, а капитан и еще десять солдат помогали выводить детей из амбара и садить их в школьный автобус. Спустя три минуты прибежал сержант, на его лице горело беспокойство.
        - Что еще? - спросил капитан, помогая детям выходить из амбара.
        - Я нашел их, - тяжело дыша, отвечал сержант.
        - Так ….
        - Они все мертвы.
        - Мертвы, - задумчиво произнес капитан.
        - Это очень странно …
        - С кем они воевали?
        - Похоже, что они не стреляли, - ответил сержант. - Но … мне кажется, их убило нечто иное.
        - Что же? - спросил капитан.
        - Страх.
        - Но что же их так напугало и убило? Кого нужно благодарить?
        - На их лицах выражена страшная мука. Вероятно, капитан, они перед смертью испытывали жуткую боль.
        - Отравились?
        - Да, скорей всего, - согласился сержант.
        - Да, это действительно невероятно, что все сразу … может местный колодец был отравлен, - промелькнула у капитана мысль.
        - Я тоже так подумал, капитан.
        - Но … здесь нет колодца. Я это селение хорошо знаю. Здесь жили две семьи, но они покинули свои жилища в прошлом году.
        - По какой причине? - спросил капитан.
        - Подземный источник воды пересох. А без воды здесь не выжить.
        - Ясно. Будем считать загадкой.
        - Они отравились, в этом нет сомнения, но не от воды, - сказал сержант.
        - Неважно, главное, что этим собакам досталось по заслугам, а еще главней - что дети живы и здоровы. Мы можем ехать обратно.
        Сержант отправился к захваченным джипам, а капитан выводил последнего ребенка, это была девочка пяти лет. Ее тело было обернуто в синее шелковое платье. Девочка, выходя на свет, оглянулась.
        - Там есть еще дети? - спросил капитан.
        Девочка пожала плечами.
        - Нет, только мужчина, - ответила девочка тонким дискантом.
        - Какой еще мужчина? - осторожно спросил капитан.
        Он вынул из кобуры пистолет и, оставив девочку снаружи, вошел в помещение, укрытое сумраком. Внимательным и опытным взглядом он оглядел амбар. Позади себя он услышал тихие шаги ребенка, и оглянулся. Девочка стояла позади, освещенная желто-алыми лучами заходящего солнца.
        - Его нет? - спросила пятилетняя девочка тихим голосом.
        Капитан спрятал пистолет в кобуру.
        - Ты уверена, что видела здесь мужчину?
        - Да, он стоял вон в том углу. На нем были черные брюки и белая рубашка.
        - А другие видели его? - капитан подумал, что девочке это показалось.
        - Нет, они все вышли, когда вы открыли дверь.
        - А он говорил с тобой? - спросил капитан, присев на корточки. Его губы растянулись в улыбке. Он считал, что девочка играет с ним.
        - Да, - серьезно ответила девочка.
        - Что же он сказал?
        - Он сказал, чтобы я не боялась и, что я скоро увижу маму, а еще у меня будет братик.
        - Твоя мама родила сына?
        - Нет … - девочка задумалась, - я не знаю этого. Она была беременна, когда нас забрали дяди с автоматами. Но теперь я знаю, что когда вернусь, у меня будет братик. Я этого и хотела.
        Капитан поднялся, взял девочку за руку и повел к машинам.
        - Но откуда ты уверенна, что будет братик? - ласково спросил капитан.
        - Я ему верю.
        - Кому?
        - Ну, тому дяде в белой рубашке.
        - Почему?
        - У него добрая улыбка. Он не мог меня обмануть. А еще у него были красивые синие глаза, - сказала девочка.
        - Ну, хорошо, пусть будут синие, - с улыбкой на лице, пожимая плечами, произнес капитан. - Все по машинам! - скомандовал капитан. - Едем домой.