Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Синякин Сергей : " Голый Дикарь Из Культурной Страны " - читать онлайн

Сохранить .
Голый дикарь из культурной страны Сергей Николаевич Синякин
        Не так представляли себе берлинские вожди нации и отцы-командиры экспедицию подразделения ваффен СС в Тропическую Африку на отлов неимоверно сильного негритянского колдуна, которым заинтересовалось "Анэнербе". Совсем не так…
        Сергей Синякин
        Голый дикарь из культурной страны

1.РОТЕНФЮРЕР ОЙГЕН УН-ГРАЙМ, ПО ПРОЗВИЩУ НИБЕЛУНГ
        Подлодка с шумом продувала балластные цистерны, и это означало, что предстоит всплытие.
        Ойген ун-Грайм обрадовался. Выкраивалась возможность постоять под открытым небом, подышать свежим солоноватым ветром и увидеть, что происходит над водой. Плавание уже порядком надоело Ойгену, он был сугубо сухопутным человеком, поэтому месячное плавание, в котором иногда по нескольку дней приходилось идти под шнорхелем, ввиду близости кораблей противника, его утомило. Подлодка входила в секретное подразделение «Конвой фюрера», ей категорически запрещалось участвовать в боевых действиях, поэтому торпедные аппараты с нее были сняты, а вместо них оборудованы дополнительные грузовые отсеки, которые еще с Гамбурга были заставлены разнокалиберными ящиками.
        Ойген ун-Грайм плыл к месту своей службы.
        Название «Новая Швабия» ничего не говорило ему. Единственное, что он знал о Новой Швабии - это то, что находилось это местечко у черта на заднице, а еще точнее - где-то близ Антарктиды. И это в свою очередь настраивало всех членов команды «Зет-нойнцейн» на определенное уныние - все они были молоды и энергичны, всем хотелось не только службы, но и развлечений, а откуда им взяться, развлечениям, на краю света?!
        Да и само долгое плавание никак не могло прибавить солдатам настроения - в течение полутора месяцев подлодка лишь четыре раза всплывала на достаточно длительный срок - дважды в Атлантике, и потом уже в приполярных морях. Впрочем, кроме возможности подышать свежим и холодным морским воздухом, эти всплытия ничего не дали. Даже искупаться не удалось.
        Сейчас Ойген находился в небольшом спортивном зале и выполнял комплекс упражнений, предназначенных для развития определенных групп мышц. Впрочем, он и без того выглядел великолепно. Рост у него едва не достигал двух метров, плечи были широкие, ноги мощные, да и всем своим обликом он напоминал ту самую белокурую бестию, которая так нравилась высшему руководству рейха, и которую это руководство почитал за идеал германского солдата. Именно за эту характерную внешность друзья по бюргеру и школе СС наградили его прозвищем «Нибелунг». В свои двадцать шесть лет ун-Грайм был мастером рукопашного боя и легко мог справиться с группой менее тренированных людей. Он великолепно стрелял из любого вида оружия, при необходимости мог водить машину, моторную лодку и легкие одномоторные самолеты. Он был идеальным солдатом и вдобавок к тому же отличался пытливым умом и сообразительностью, которая позволяла ему выполнить порученное задание быстрее, и что было не менее важным, качественнее своих товарищей.
        Войска СС давно формировались из молодых крепких сирот покоренного мира, пригодных к нацификации. Приставка «ун» к фамилии каждого из них не означала неполноценности, она означала лишь то, что каждый из молодых бойцов встал на путь служения рейху и отныне считался условным арийцем, который мог стать полноценным гражданином рейха, заслужив это право совершенным подвигом или долгим служением во славу рейха. С будущими солдатами работали лучшие специалисты рейха - иначе и быть не могло, ведь им предстояло защищать завоевания Германии и осуществить мечту немцев, раздвинув владения ее до размеров всей земли.
        Ростовский бюргер, в котором он воспитывался до полного совершеннолетия, дал Ойгену многое и, прежде всего, - практику, которой были лишены воспитанники бюргеров метрополии. «Гитлерюгенд» был хорошей школой, но лишь спортивного мастерства, для того, чтобы закалить нервы и волю требовалось иное - реальный противник. А в Казакии врагов рейха пока еще хватало, русским было трудно смириться с поражением и движение Сопротивления, уже почти исчезнувшее в странах Западной Европы, здесь было подобно подернутым пеплом углям - любое недовольство разгоралось в очаги отчаянной пусть и безнадежной агрессии.
        В двадцать шесть лет Ойген уже был награжден почетным знаком «За верность идеалам национал-социализма», двумя медалями, специально учрежденных для воинов СС, кроме того, его мундир украшала нашивка за боевое ранение - тайный знак, который указывал другим молодым бойцам на его преимущества и был предметом их тайных вожделений. Каждый мечтал пролить кровь за рейх.
        Сейчас несколько молодых бойцов с завистью наблюдали за растяжками и бросками Ойгена ун-Грайма, толкая друг друга и обмениваясь замечаниями по поводу отдельных приемов.
        Ойген не обращал на них внимания. Закончив спортподготовку, он с удовольствием принял душ и прошел по кораблю.
        В каюте боевой подготовки занимались подводники, а в кают-компании, соединенной с небольшим просмотровым залом, готовились к демонстрации фильма для пассажиров и свободных от вахты моряков.
        - Что будете показывать, Курт? - поинтересовался Ойген у киномеханика.
        - Неплохой фильм, - сказал подводник. - «Сталинградские волки». Там еще Густав Редль играет.
        Фильм этот Ойген ун-Грайм видел еще на Материке, но с удовольствием посмотрел бы еще раз, особенно великолепную сцену дикой охоты, когда гибли все, кроме танкового экипажа героя фильма. Вслух он, однако, ничего не сказал, а пожаловался:
        - Надоела ваша консервная банка. Не понимаю, как вы месяцами болтаетесь в ней под водой.
        - Привычка, - сказал Курт. - Один раз мы не вылезали на поверхность восемь суток, когда ждали кубинский конвой американцев. Зато потом мы им дали! Видел бы ты, как эти америкашки барахтались в теплой воде, пока не подоспели акулы. А их, камрад, в Карибском море достаточно! Ладно, не мешай, мне еще динамики расставить надо. Приходи через полчаса, посмотришь кино.
        Но посмотреть «Сталинградских волков» еще раз ун-Грайму удалось только ближе к ночи, потому что сразу после всплытия подводная лодка «Баварец» изменила курс и взяла направление на восточное побережье Африки. Такой с базы приказ пришел, пока команда и пассажиры жадно вдыхала свежий морской воздух. Пребывание под водой не проходит даром. Конечно, можно было бы и рискнуть, не погружаясь в морские пучины. Но еще действовал Тихоокеанский флот русских, морские соединения Соединенных Штатов Америки, да и разрозненные группы кораблей из британских колоний, не признавших поражения Англии, бороздили океанские просторы и при случайном столкновении могли подводную лодку потопить. До дня окончательной победы было еще далеко, даже после бомбардировки западного побережья Штаты не капитулировали, и разрушенный атомной бомбой город Сан-Франциско не отбил у янки желания сопротивляться. Тем более что на массированную атаку западного побережья они ответили охотой на подводные лодки. Не зря же период, в который флот Денница потерял сразу тридцать подлодок, воспитанники Редера назвали «черным месяцем».
        В этой ситуации капитан проявлял разумную осмотрительность.
        Команде, в которую входил ун-Грайм, официально объяви ли, что в связи с директивой Генерального штаба вермахта, они десантируются на африканском материке для выполнения специального задания. Ойгена это не удивило и не обрадовало. На то оно и начальство, чтобы решать, кого и куда направить. В Африку, так Африку. По крайней мере, будет, чем перед девочками в Гамбурге или Бухенвальде похвастаться. Солдат СС - боевая единица в себе. Он выполняет приказы, и точка. Думают за него те, кому это положено по долгу службы.
        В конце концов, Африка, в отличие от Антарктиды, еще не конец света.

2.ОБЕРШТУРМФЮРЕР ГУСТАВ ВЕНК
        Оберштурмфюрер Густав Венк воспринял новое задание со смешанными чувствами.
        Задание было рядовым - погонять черномазых в лесу и взять - обязательно живым - их колдуна, некоего Граромбу Бу, черт бы их все побрал эти свиные дикарские имена! Венк оказывался в переделках и посложнее, он был одним из немногих уцелевших при штурме севастопольских цитаделей в пятьдесят седьмом, да и рейд по кавказским горам, когда гоняли русскую диверсионную группу, состоящую из профессиональных скалолазов, тоже многое мог бы сказать о его квалификации. Но по служебной лестнице он продвигался плохо - исполнительность и предупредительность в отношении вышестоящего начальство, именно то, чем всегда славился дисциплинированный немецкий офицер, плохо давались Венку, а его многочисленные конфликты со старшими по званию обращались кипами рапортов и материалов проверок, которые никак не обеляли его и тормозили присвоение очередного звания. Ему бы ходить в штурмбаннфюрерах или еще выше, а он все еще не поднялся выше армейского обер-лейтенанта. Сам Венк считал, что всему виною зависть. Кто-то наверху завидовал его удачливости. Направление в Новую Швабию никак нельзя было назвать продвижением по службе,
напротив, его в очередной раз задвигали и при этом полагали, что навсегда. Жить в ледяной Антарктиде и трахать глупых пингвинов, вот что его ожидало до самого окончания службы. А потом, дав ему перед пенсией гауптштурмфюрера и сунув в зубы украинское поместье с десятком батраков, начальники надеялись навсегда забыть о своенравном эсэсмане из чистокровных арийцев, выбившемся в офицеры исключительно благодаря своей смелости и удачливости в бою.
        Венк прекрасно все понимал, поэтому краткосрочную вылазку в Африку воспринимал, как последнее приключение перед тоскливой и скучной службой в Антарктиде. Это было даже оскорбительно - отправить элитное эсэсовское подразделение охранять полувоенный объект, каким бы важным он начальству ни казался! Еще обиднее было получить туда назначение оберштурмфюреру Густаву Венку. Африканское приключение Венк рассматривал как подарок судьбы. Вдруг удача улыбнется ему, и начальство заметит отчаянного и умного офицера!
        Правда, он не представлял, как они будут искать среди негритосов этого самого Граромбу, ведь все эти неполноценные черномазые похожи друг на друга, как только их матери различали!
        Наблюдая за высадкой своих людей, Венк с удовлетворением отмечал сплоченную и уверенную работу команды. Казалось, что одновременно действуют сорок близнецов. Они даже не переговаривались между собой - каждый хорошо знал свое место и свои обязанности. Вначале они выбросили на берег группу боевого прикрытия, потом сноровисто переправили на моторках положенное снаряжение, и теперь готовились отправиться па берег сами.
        - Удачи! - вежливо пожелал успеха капитан Пильгау и крепко пожал Венку руку. - Думаю, вы обернетесь за неделю. Приказано ждать. Постарайтесь обойтись без потерь, возвращаться в Метрополию за новой командой будет весьма накладно.
        - Потери! - пренебрегая морскими традициями, Венк плюнул в спокойную воду, омывающую борт субмарины. - Эти черные поросята еще не знают, что им предстоит жариться на кострах, разведенных СС. Ставлю пять марок против ста, что не потеряю ни одного человека!
        Капитан Пильгау поднял палец.
        - Пари принято, - сказал он. - От себя к ста маркам добавлю бутылку испанского коньяка. Постараюсь сберечь его до вашего возвращения.
        - Уж постарайтесь, - сказал Венк, осторожно прыгая в резиновую лодку, которую удерживали веслами рядом с субмариной моряки, которым предстояло выбросить команду на берег и вернуться назад. Устроившись на корме, он приветственно поднял руку: - До встречи, капитан!
        - Жду на коньяк, - сказал капитан Пильгау.
        Застучал мотор.
        Пять лодок стремительно рванулись к берегу, на котором высилась груда ящиков и тюков. А Венк вдруг ощутил нехорошее предчувствие. Интуиция никогда не обманывала его. Первый раз Густава трясло в Кракове, когда ночью они возвращались из города на базу. И что же? Бандиты из Сопротивления устроили прекрасно подготовленную засаду на повороте шоссе, фаустпатроном сожгли первый грузовик, на котором ехала вооруженная охрана, и спокойно, словно на утиной охоте, расстреляли следующие за ними грузовики с отдыхающими. Может, и Венк лег бы там, но он оказался внутренне готов, благодаря внезапному предчувствию. Он выпрыгнул из грузовика одновременно со взрывом фаустпатрона, укрылся в канаве на обочине дороге, а потом даже ухитрился пробраться к горевшему грузовику охраны, забрать у убитого солдата ненужные тому автомат и вести бой, тем самым, давая товарищам уйти из-под обстрела. Второй раз он испытал подобное в пригороде кавказского города Цхинвали, когда шел по дороге вместе с Шенкманом. Он просто ощутил, что сейчас прозвучит выстрел, и упал в дорожную пыль прежде, чем этот выстрел и в самом деле прозвучал. А
бедняга Шенкман не успел даже засмеяться над его испугом - пуля пробила ему голову. Этот старый осетин стрелял хорошо, но больше Венк не дал ему выстрелить. Потом уже, сидя рядом с трупом старика, Венк ощутил, что его предчувствия - это редкий дар, которым следует дорожить, ведь он предупреждал о грозящих опасностях.
        И сейчас, ступив песчаный на берег, он снова ощутил легкий укол тревоги. Опасность была не здесь, она грозила где-то в будущем, и тогда Венк впервые задумался, а почему, собственно, на поимку вонючего старика из поганого негритянского племени бросают элитный отряд СС? Разве не могли это сделать подразделения из оккупационных войск, которые и местные условия знают лучше, и привыкли уже воевать с черномазыми и знали, не могли не знать, их уловки и примитивные хитрости?
        Он подумал, что напрасно и опрометчиво поспорил с капитаном подлодки. Все могло случиться в рейде по территории, которая была совершенно неизвестной им.

3.СТАВКА ФЮРЕРА
        Фюрер великого рейха Бальдур фон Ширах сидел за столом. Все ему не нравилось, даже расположение канцелярских принадлежностей было иным, но он дал себе слово ничего не менять в кабинете великого Адольфа. Ни единого карандаша.
        Некоторое время он изучал материалы, касающиеся туннеля под Ла-Маншем. Туннель должен был соединить материк с островами и тем самым сделать их менее изолированными. Грандиозный проект уже начал воплощаться в жизнь. По тоннелю планировали провести две железнодорожных линии и автобаны - отдельно для грузового и легкового транспорта. Уже второй месяц шли земляные работы, на которые были согнаны неблагонадежные элементы со всех покоренных стран. Дважды французское Сопротивление организовывало диверсии на отдельных объектах, но следовало признать, что в обоих случаях гестапо оказалось на высоте.
        Фон Ширах отложил папку в сторону.
        Все-таки он ощущал себя неловко. Кабинет был музеем. Садясь в кресло старика Адольфа, фон Ширах часто сам чувствовал себя музейным экспонатом. У старика были свои причуды. Незадолго до смерти верхний ящик его стола заняла коробка с золотыми значками почетного члена НСДАП. Эти значки он вешал на грудь любому понравившемуся ему человеку. Даже иностранцам. Начальник рейхканцелярии Мартин Борман жаловался фон Шираху, что последнее время фюрер вел себя так, словно впал в детство. Рядом со столом на специальных подстилках спали любимые овчарки фюрера. Они за последние годы тоже одряхлели, но обожали своего хозяина, и когда тот в шутку натравливал их на своего гостя, который чем-то вызвал его неудовольствие, гостю в ином случае приходилось туго. А извиняться и сглаживать все бестактности дряхлеющего старика Адольфа приходилось Борману.
        Приход Зиверса фюрер Германии принял с облегчением.
        Появилось дело.
        Просматривая сводки «Аненэрбе» и выслушивая почтительные и компетентные комментарии группенфюрера Зиверса, фон Ширах ежился. Все эти коллекции черепов, магические ритуалы, проведенные в концлагере Заксенхаузен…
        - Кстати, Зиверс, - сказал он. - Когда вы порадуете нас микстурой долголетия? Помнится, вы обещали Адольфу…
        - Мы работаем, - виновато сказал руководитель «Аненэрбе». - Но сложности, мой фюрер, мы только раскрыли код наследственности. Доктор Фрам обещает, что это даст сенсационные результаты…
        - Ну-ну, - усмехнулся фон Ширах. - Я слышал, русские тоже работают над этой проблемой? Что, старину Сталина тоже волнует близкое будущее?
        - Возможно, - сказал Зиверс. - Но они безнадежно отстали, мой фюрер.
        Бальдур фон Ширах оторвался от бумаг и требовательно посмотрел на Зиверса.
        - Кстати, группенфюрер, - спросил он. - Тут у меня с докладом был Кальтенбруннер… Что за африканскую возню вы затеяли?
        - Чрезвычайно важно, мой фюрер, - сказал Зиверс. - В интересах рейха.
        - Выкладывайте, выкладывайте, - довольный тем, что ему удалось смутить обычно спокойного директора «Аненэрбе», засмеялся фон Ширах. - У нас многие прикрываются интересами рейха, а потом оказывается, что к рейху это не имеет ни малейшего отношения.
        - Не думаете ли вы, мой фюрер, - оскорбленно, но осторожно распрямил спину Зиверс, - что я способен поставить выше дела что-то личное и меркантильное?
        - Ну-ну, не выдыхайте пламя, - примирительно сказал фюрер. - Я не Зигфрид, вы не дракон. Так, что там у нас в Африке?

«Аненэрбе» в Африке занималось своим прямым делом.
        По поступившей от полевой агентуры информации у немногочисленного племени унга, входящего в так называемый африканский народ Хадзабе, имелся настолько сильный колдун, что выступать против племени унга опасались и более могущественные племена. Поговаривали, что колдун имеет власть над животным миром и даже мог призывать различных животных в случае опасности в союзники племени. Неудивительно, что имперские маги заинтересовались этим колдуном. Они хотели получить его живым и, желательно, невредимым. Сами понимаете, столь мощные паранормальные способности надо было немедленно изучить и, если это возможно, поставить новые знания на службу рейху.
        Колониальные войска к решению этой задачи подключать было бесполезно, колониальные войска способны были лишь вырезать племя, а уж потом разбираться, кто из них колдун, а кто простой воин. Колониальные войска собирались из наемников, туда спешили записаться искатели приключений, те, кто не хотел сидеть в тюрьме за совершенные преступления, и те, кто рассчитывал разбогатеть на грабежах туземного населения. Над ними обычно ставили командиров из полноценных немцев или проверенных «унов». В обязанность колониальных войск входил контроль над местностью и карательные экспедиции, если таковые будут признаны необходимыми. Специально подготовленных «коммандос» в этом районе не было. К тому же местность эта контролировалась союзниками из Южно-Африканской республики, а те крайне ревниво относились к передвижениям крупных воинских подразделений немцев по своей территории.
        - А тут как раз подвергнулся крайне благоприятный случай, - сказал Зиверс. - В Новую Швабию перебрасывалось подразделение ваффен СС, отличная подготовка которых общеизвестна. Ну, мы попросили командование пойти нам навстречу. Для них задержка на неделю ничего не значит, а мы в случае успеха можем выиграть многое.
        - А зачем СС перебрасывали в Швабию? - поинтересовался фон Ширах.
        Группенфюрер развел руками, всем своим видом давая понять, что его интересует исключительно наука, а причинами переброски армейских подразделений он не интересуется, да по роду своих занятий и не должен интересоваться.
        - И еще вопрос, - сказал фон Ширах. - Эта группа единственная? Раньше туда никого не посылали?
        - Увы, мой фюрер, - вздохнул Зиверс. - Не буду вас обманывать. Такие попытки уже делались, но оказались безуспешными.
        - Ну-ну, - неопределенно сказал фон Ширах, с неожиданным для себя облегчением закрывая папку. - У вас все? Желаю успехов в работе и не буду вас задерживать.
        Группенфюрер Зиверс был уже у дверей, когда фон Ширах его окликнул:
        - Да, доктор Зиверс, забыл вас спросить - а что это за бойню ваши сотрудники устроили на прошлой неделе в Заксенхаузе?
        Спина дрогнула, Зиверс остановился и медленно повернулся к вождю.
        - Вас неправильно информировали, мой фюрер, - сказал он. - Бойни не было, доктор Менгеле провел любопытный эксперимент. Если вам интересно, я могу доложить подробности.
        - Интересно ли мне? - фон Ширах хмыкнул. - Вы спрашиваете меня, интересны ли мне причины, по которым вашими молодцами было одновременно забито пятьдесят человек?
        - Это были евреи из Ташкента, - объяснил Зиверс. - Доктор Менгеле проверял гипотезу о наличии у евреев души. Заключенные действительно были убиты одновременно в помещении, пол которого представлял собой чувствительные весы. Если гипотеза о душе верна, то сразу после казни тела должны были потерять определенный вес, а приборы зафиксировать это.
        Фон Ширах поднялся из кресла.
        - Так, так, - сказал он и прошелся по кабинету, утомленно похрустывая суставами пальцев. Поравнявшись с Зиверсом, он остановился. - И что же?
        - Эксперимент показал, что никакой души у евреев нет, - сказал Зиверс. - Правда, я указал Менгеле на ошибки в его расчетах. Возможно, надо было использовать большее количество подопытного материала.
        Некоторое время фон Ширах пытливо вглядывался в бледное, но спокойное лицо группенфюрера. На лбу и голом черепе Зиверса блестели капельки пота.
        - Можете быть свободным, - сказал вождь.
        Оставшись в одиночестве, он вновь оглядел кабинет и понял, что он ему не нравится. В конце концов, у Адольфа были свои вкусы, а у него, фон Ширака свои, и с этим сейчас придется считаться многим. Говорят, что этот вегетарианец Адольф никогда не знал вкуса отбивной. Врут, конечно. Не всегда же покойный фюрер был травоядным! Вегетарианство штука дорогая, не думается, что у молодого Адольфа, да еще в тот период, когда он бродяжничал, хватало денег на чисто вегетарианскую жизнь. Он, фон Ширах, понимал вкус в еде, винах, женщинах, тут, правда, следовало действовать осторожнее, чтобы не вызывать кривотолков. Но он живет и будет жить так, как ему нравится. В конце концов, он унаследовал власть, но не привычки Адольфа!
        А этот кабинет следовало покидать. Превратить его, скажем, в государственный музей, разложить на столах различные издания «Майн Кампф», стены портретами увешать, а самому под шумок найти себе уютное местечко в другом крыле здания.
        Подальше от исторических памятников.

4.ВОСТОЧНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ АФРИКИ
        Солдат без пищи не останется.
        Можно, в крайнем случае, посидеть и на концентратах, но без приварка солдату нельзя. Сытый солдат воюет удачливее. Оберштурмфюрер Венк это знал не хуже других, поэтому сразу послал три двойки на разведку. Пошли камрады на разведку, а вернулись с трофеями. Неподалеку оказалось пресное озерцо, куда приходило зверье на водопой, и разведчики сделали засаду на звериной тропе. Засада оказалась удачной - они принесли к отряду двух антилоп с длинными изогнутыми рожками.
        Их сноровисто разделали, и теперь мясо варилось в котле, а еще оно жарилось на угольях, распространяя непередаваемый манящий аромат. На соседнем костре закипала вода на нескольких котелках - для кофе.
        Табельное автоматическое оружие и несколько «фаустов» сложили в ружейную пирамиду, рядом с которой теперь маялись часовые.
        Шел обычный солдатскии треп о женщинах и 0 шнапсе потом манн ун-Грозе принялся рассказывать, как он в прошедшем отпуске плавал на Клязьменско-Яузенском водохранилище, в водах которого навсегда скрылась столица Разбитых Советов.
        - Нет, парни, вы себе представить не можете, - сказал ун-Грозе. - Вода прозрачная, плывешь на глубине пяти метров, а дно просматривается на двадцать. Все внизу водорослями поросло. И вдруг включаются прожектора у дна, и ты видишь под собою город. Настоящий город, на десятки километров. Присматриваешься, и видишь Кремль, а рядом старинный собор, а у еще одного здания на фронтоне кони вздыбились - это самому увидеть надо! Потрясающее зрелище.
        - В следующем году посмотрю, - жадно сказал ун-Отто. Глаза парня блестели. - Я с аквалангом хорошо знаком, мы практику на Сардинии проходили, там многому учили. Специально поеду в отпуск и посмотрю.
        - Фюрер сказал - фюрер сделал, - сказал ун-Грозе. - Но как подумаешь, каких это требовало затрат, не по себе становится. Эти бы марки, да на нужды рейха! Что нам, деньги девать некуда? Вон после сороковых сколько инвалидов и сирот осталось!
        - Фюрер знал, что делает, - деликатно заметил ун-Ранк. - Он обещал, что от столицы большевиков ничего не останется и сделал. Получился памятник оружию и силе рейха. На века.
        - Болтаете много, - сказал шарфюрер ун-Вольф. - Не ваше это дело, задумки вождей обсуждать. Я вот в прошлом году специально на могилу фюрера ездил. Грандиозное зрелище. Могила украшена живыми цветами, они горами лежат на небольшом холме, под которым похоронен фюрер - розы и тюльпаны, гладиолусы и нарциссы, белоснежные каллы и лилии, астры и хризантемы. Это видеть надо! А вечером скрещенные лучи прожекторов освещают тонкий гранитный шпиль, а на вершине - чугунный орел сжимал цепкими лапами голубую Землю. В небольшом углублении маленький бронзовый бюст вождя, а по бокам шпиля любимые овчарки фюрера - Блонди и… эта… как ее?.. ну, вторая, в общем. Бронзовые, конечно. Говорят, не пережили они хозяина. Очень уж любили.
        Фюрер умер за несколько месяцев до первого полета человека в космос. Многие из элитных СС гордились тем, что первым полетел в космос солдат СС. К сожалению, при возвращении с орбиты не раскрылся парашют и пилот погиб. Он был торжественно похоронен в центре Берлина, с него посмертно была снята приставка «ун». Отныне полноправный гражданин рейха Ганс Леббель в бронзовом обличье стоял на площади близ Бранденбургских ворот и пристально вглядывался в звездные небеса. Каждый воин из элитных частей СС желал бы себе такой участи. Что могло быть лучше, чем умереть во славу великой Германии? По крайней мере, так считало начальство.
        - Завтра геликоптеры прилетят, - сказал ун-Грозе, пробуя, хорошо ли прожарилось мясо на огне костра. - Подбросят нас поближе к району работы. Думаю, за недельку управимся.
        - Пять дней, - возразил шарфюрер. - Или ты считаешь, что черномазые смогут оказать нам серьезное сопротивление?
        - Ничего я не считаю, - возразил ун-Грозе. - Но все-таки, они здесь живут, а мы по карте шагать будем. Следует быть осторожнее.
        Он лег на спину.
        В пронзительно-синем небе чернела точка парящей птицы. Казалось, что она замерла в зените.
        - Хорошо, что нас привлекли к этой операции, - сказал ун-Грозе. - Пожаримся на солнышке, прежде чем окажемся среди льдов.
        - Это как сказать, - заметил ун-Ранк. - у меня приятель был в экспедиции в Гималаях. Вернулся черный, как негр. Там ведь ультрафиолета больше, в горах.
        - Что они там делали? - недоверчиво сказал ун-Отто.
        Ун-Ранк пожал плечами.
        - Откуда я знаю? - отозвался он. - Сам знаешь, такими вещами интересоваться не принято.
        Ойген ун-Грайм слушал этот треп с рассеянным вниманием. Его не интересовала будущая работа. Прикажут - сделаем! Он оглядывался, озирая окрестности. С левой стороны расстилался пологий почти белоснежный пляж, который упирался в синюю с белой каемкой прибоя полоску океана, справа ржаво открывалась выгоревшая саванна с редкими зелеными островками. На горизонте синела полоска гор. На ней возвышалась снежная вершина.
        И в небе парила птица.
        Пейзаж был непривычный. В Казакии тоже хватало пустых земель, но там степь выглядела совсем иначе. Особенно весной, когда ее покрывала молодая пронзительно зеленая трава, а по многочисленным балочкам расцветали терн и шиповник, отчего казалось, что посреди степи спят на траве бело-розовые облака.
        Вот только птица, парящая над степью, словно застыла в зените.
        Она словно наблюдала.
        Ун-Грайм поднялся и подошел к сидящему оберштурмфюреру Венку. Тот озабоченно разглядывал лежащую у него на коленях карту.
        - Озеро Виктория, - прочитал название изображенного на карте водоема оберштурмфюрер Венк и кивнул головой. - Понятное дело, англичане, небось, называли. Тебе что-то надо, Ойген?
        - Птица, - сказал ун-Грайм. - Не нравится она мне.
        Оберштурмфюрер положил карту и повалился на спину. Китель он расстегнул, и в прореху выглядывала темная поросль курчавых волос. Красное лицо Венка казалось равнодушным и спокойным, словно под наигранной безмятежностью он пытался спрятать озабоченность.
        - Птица, - неопределенно сказал Венк. - А что ты хотел? Не одним же «зенгерам» под облаками парить!

5.ОБЕРШТУРМФЮРЕР ВЕНК. ЕЩЕ ПОБЕРЕЖЬЕ
        Геликоптеры прилетели под вечер.
        Три транспортных геликоптера, захваченных во время боев с американцами у Каира. Удобные машины для высадки десанта, надо было признаться, что и проклятые плутократы что-то умеют делать хорошо. Венк смотрел, как громоздкие машины садились на песок, поднимая его в воздух мерно работающими винтами. Начало было нормальным, похоже, что в полевых агентах здесь сидел хороший профессионал, который старался учесть любую мелочь и создать максимум удобств для боевой группы СС «Зет-нойнцейн». Хватило бы и двух машин, но тогда пришлось бы жаться и лететь в тесноте, а три машины было в самый раз. На таких машинах Венк уже летал при штурме марокканской столицы, их тогда выбросили на геликоптерах на стены старинного замка, где отчаянно сопротивлялись «лягушатники». Одну машину, правда, французам удалось поджечь в воздухе, но их было пять и в каждой машине по восемь двоек, так что огневой мощи хватило, чтобы смести обороняющихся со стен и обеспечить беспрепятственное движение обычных армейских подразделений. Остальное было делом техники, а люди Венка свое дело знали хорошо, они не привыкли брать пленных, поэтому
Венк даже удивился, когда увидел, как много «лягушатников» осталось в живых после штурма замка.
        Солдаты сноровисто грузили снаряжение в один из геликоптеров. Ун-Грайм, ун-Отто, ун-Грозе, ун-Вольф… Возможности каждого из солдат Венк знал хорошо, все ребята такие, что даже Скорцени был бы в восторге, получи он такое пополнение в войне с русскими. Казалось бы, волноваться было не о чем, но странное, неизвестно откуда пришедшее чувство беспокойства все не отпускало оберштурмфюрера.
        Африку он знал по рассказам тех, кто служил на этом континенте.
        Особо он не верил этим рассказам, но теперь все почему-то виделось в совершенно ином свете. Помнится, Венк смеялся над россказнями о динозавре, живущем на болотах южнее озера Виктория. Дело даже едва не дошло до дуэли с гауптманом Диббертом, который живописал про свои встречи с динозавром и утверждал, что его рота от неожиданных нападений ящера потеряла тринадцать человек, но так и не смогла причинить чудовищу какой-либо вред. Венк, помнится, на это заметил, что охранные войска обычно накладывают в штаны раньше, чем увидят что-либо опасное. Дибберт вспылил, принялся размахивать трофейным русским «наганом», дошло, разумеется, до рукоприкладства. Правда, Дибберту повезло, до дуэли дело не дошло. Венка тогда посадили под арест, а потом он вдруг получил новое назначение, и его ссора с гауптманом дальнейшего развития не получила. И вот теперь все эти россказни о динозаврах, львах-людоедах, пауках ростом с теленка, стадах бешеных слонов, способных опрокинуть танковую колонну, вдруг вспомнились оберштурмфюреру сейчас, и они уже не казались ему беспардонным враньем колониального офицера. Черт знает,
возможно, в этих рассказах и была доля истины, а не просто туземный колорит.
        Эти негры, они ведь ближе к каменному веку, они не испорчены технической цивилизацией и разными еврейскими науками. Быть может, и в магии их есть что-то, способное причинить вред или наоборот быть полезным человеку. И тогда понятно, почему за этого колдуна так ухватились живодралы из «Аненэрбе». Человека всегда тянет обладать чужой неведомой силой.
        Венк раздумывал над этим и в кабине геликоптера, когда машины поднялись в воздух и прошли над океаном, чтобы, повинуясь рукам умелых пилотов, срезать часть пути. На темнеющем пространстве воды, еще озаренном лучами заходящего солнца, но уже приготовившегося ко сну, черным продолговатым веретеном вытянулось тело подлодки. Там, внизу, вдруг блеснул неяркий огонек, померк, снова разгорелся, мигнул несколько раз и исчез.
        Капитан Пильгау прощался со своими пассажирами, уводя подводную лодку в открытый океан.
        Все правильно - болтаться у побережья материка всегда опаснее.
        Солдаты, оказавшись в геликоптере, расслабились. Все правильно, воин должен использовать любую свободную минуту, чтобы отдохнуть. Этому их учили психологи. Глядя на дремлющих солдат, оберштурмфюрер Венк жалел, что не может сам последовать их примеру.
        Червячок беспокойства томил его душу.
        А быть может, всему виной было пари, заключенное с капитаном Пильгау? Пожалуй, не следовало заключать такое пари. Командир должен думать о подчиненных и, если понадобиться, думать за них, но не спорить на их будущее. Зря, зря он поспорил!
        Дурные поступки никому не прибавляют спокойствия. Мысленно Венк поклялся никогда так больше не поступать.
        Геликоптеры уносили группу «Зет-нойнцейн» в упавшую на материк ночь. Рокотали моторы. В иллюминаторах покачивалась тьма и плавающие в ней крупные южные звезды, и где-то там, севернее, был рейх, ночной Берлин с его красочными рекламами и лозунгами на крышах домов и на танцевальных площадках уже вовсю шло веселье. Венк вдруг впервые в жизни неприязненно подумал о службе, которая лишала их всех множества удовольствий, предоставляемых жизнью. Откровенно говоря, они ничем не отличались от рабов, тянущих свою лямку до смерти. Что касается «унов», то это было, наверное, правильно. Все-таки это были не чистокровные немцы. Но почему судьба Густава Венка ничем не отличалась от их судеб? Венк считал это несправедливым. Может, именно это толкало его на безрассудные споры с начальством. Оберштурмфюрер вздохнул. Долги, долги… Отдать долги рейху. Знать бы, что это за долги и сколь долго их придется отдавать?!

6.ОКРЕСТНОСТИ ОЗЕРА ВИКТОРИЯ
        Бунгало выглядело уютно, оно поблескивало стеклами веранды, а над ним серебрились длинные разветвленные антенны радиопередатчика, посредством которого полевой агент Ганс Херцог осуществлял связь со штабом колониальных войск и далекой штаб-квартирой абвера в Берлине. Окно бунгало было открыто, но проем тщательно затянули марлей, чтобы спасти обитателей бунгало от многочисленных кровососов. Сквозь полупрозрачную кисею был виден черный приемопередатчик «Блаупункт» и этажерку со стопками книг.
        Слышался сильный и звучный голос Фридриха Поля, исполнявшего веселую песенку из мюзикла «Не спит ночная Вена». Хозяин бунгало сидел на ступенях лестницы из толстых стеблей бамбука и, разложив на одной из ступеней кусок белой фланели, неторопливо чистил парабеллум. Был он маленький, с худым загорелым лицом, на котором выделялись глаза. Оттопыренные уши смешно шевелились. У человека было солидное брюшко. На арийца этот человек не тянул. Впрочем, Венку это было безразлично. Человек свои задачи выполнял, у начальства был на хорошем счету, а большего от него никто и не требовал.
        - Доброе утро, - сказал Венк, почесывая шерсть на груди.
        - Доброе утро, - не прерывая занятия и не поднимая головы, отозвался Херцог. - Душ у дерева. Опасайтесь сороконожек и мокриц, они там любят ютиться.
        - Хорошо, - Венк бросил на плечо одноразовое вафельное полотенце.
        Этот коротышка захотел напугать ваффен СС какими-то мокрицами и сороконожками! Парень, да ты, наверное, просто не представляешь, с чем приходится нам сталкиваться!
        Душ представлял собой двухсотлитровую бочку из-под солярки, укрепленную в развилке дерева. В нее был вкручен штуцер, к концу которого была приварена консервная банка с дном, в котором пробили множество отверстий. Под бочкой из бамбука был сооружен небольшой помост. Впрочем, на качество воды это не влияло. Вода была в меру холодная, она бодрила, она освежала, уже секунд через пятнадцать Венк проснулся. А еще через секунду он проснулся окончательно, увидев длинное кольчатое тело сиренево-сизого цвета, пытающееся влезть на помост. Существо было не менее полуметра в длине и толщиной со ствол пушки легкого танка. Кольчатое тело его было шипастым, и при одном только взгляде на эту тварь по телу пробегала судорога отвращения. Схватив полотенце, Венк выскочил из-под душа. Он клял себя за неосторожность. Отправляясь под местный душ, следовало захватить с собой кинжал. Да что там кинжал! Пистолет здесь подошел бы больше!
        - Вы их что, на продажу выращиваете? - зло сказал он. Неприятно, что щуплый человечек увидел его испуг. - Они у вас здесь на свиней похожи!
        Херцог хмыкнул.
        - Сами растут, - весело сказал он, - радуйтесь, что не на мамбу напоролись. Они тоже сырость любят.
        Солдаты уже занимались под руководством ротенфюрера унГрайма. Железный закон СС - утро должно начинаться с физической зарядки. Голые по пояс рядовые эсэсманы послушно пылили по саванне, совершая трехкилометровый кросс. Вперед никто не рвался, не соревнования. Люди бежали неторопливо, экономя силы, больше для того, чтобы размять мышцы и быть готовым физически к трудностям наступающего дня.
        Венк одобрительно глянул им вслед, достал из ранца, положенного каждому члену отряда бритвенную пасту, намазал лицо, стараясь не пропустить ни кусочка кожи там, где росли волосы. Нет, молодцы сидели в ИГ «Фарбениндустри», даже бриться не надо было! Намазал подбородок пастой, а через три минуты смыл ее и никакой щетины. Да что там щетина, три дня потом можно было спокойно смотреть в зеркало.
        - Как спалось? - спросил Херцог.
        - Нормально, - сказал Венк, ощупывая гладкий подбородок. - А вы что, не ложились?
        - Потом отосплюсь, - отмахнулся Херцог. Был он невысок, плотен, и брюшко уже обозначилось. Не утруждал полевой агент себя физическими упражнениями.
        Проследив неодобрительный взгляд Венка, Херцог вызывающе похлопал себя по животу.
        - Не нравится? Мне тоже. Но работа. Работа, приходится больше думать головой. Здесь, в Африке, нравы простые, если тебя затеются убить, никакое джиу-джитсу не поможет. Надо ладить с местной знатью, найти ключи к верховному владыке, его здесь называют кабакой. Больше приходится быть дипломатом. Хорошо еще, что немецкая марка здесь в цене. Она здорово выручает.
        Он посмотрел на возвращающихся солдат и озабоченно сказал:
        - Скажите, чтобы не лезли в воду. Здесь не рейх, лучше не рисковать.
        - Крокодилы? - понимающе кивнул Венк.
        - И это тоже. Но есть еще одна тварь. Маленькая неприметная рыбешка, обожает забираться в мочевые каналы. Скажу вам прямо, Венк, если такая гадина все-таки заползет к вам в организм, можете сразу отрезать член, он вам больше не понадобится. А без него у вас останутся шансы выжить.
        - Гадости у вас тут предостаточно, - кивнул оберштурмфюрер.
        - Вы пока еще не представляете, как ее здесь много, - сказал полевой агент и раздраженно бросил карандаш на ступеньку. - Дернуло же меня связать свою жизнь с абвером! А они загнали меня в эту глушь. Ведь мог бы служить в Европе.
        Ротенфюрер, выслушав Венка, кивнул головой и вернулся к солдатам, чтобы предупредить их, чем грозит купание в озере. Можно было не сомневаться, что в воду теперь не полезет ни один эсэсман. Не из ревностного соблюдение дисциплины, просто никто их не станет напрасно рисковать здоровьем, если этого не требуют обстоятельства.
        - Геликоптеры готовы? - спросил оберштурмфюрер. - Геликоптеры и проводник. В большем мы не нуждаемся.
        - Придется подождать, - полевой агент развел руками. - Должны доставить специалиста из Герингдорфа. Он по специальности этнограф, по совместительству - довольно приличный зоолог.
        - Немец? - подозрительно поинтересовался Венк.
        - Англичанин, - сказал Херцог. - Но вполне лояльный. Состоит в партии Мосли и без предубеждения относится к нам. А чтобы сгладить остроту отношений, мы помогаем ему в исследованиях.
        - И на кой черт он мне нужен? - удивился Венк. - Только осложнений мне не хватало. Отписывайся потом. Эти чинуши из штаба заставят исписать воз бумаги.
        - Инструментарий, - сказал Херцог, смешно шевеля ушами. - Хорошо, когда специалисты по любому вопросу у тебя под рукой.
        - Главный специалист у меня всегда под рукой, - сказал оберштурмфюрер и похлопал по автомату, висящему на гвозде у входа в бунгало. - Прекрасный специалист по фамилии Шмайссер.
        - Прекрасный, но, к сожалению, не всесильный, - полевой агент встал, поднял руку ко лбу, вглядываясь в горизонт, где небо неровной ниткой было сшито с землей. - Похоже, геликоптеры скоро будут.
        Птица кружила в зените.
        - Что это за тварь? - Венк ткнул пальцем в черную точку.
        Херцог посмотрел вверх.
        - Ничего особенного, - сказал он. - Обыкновенный гриф. Ищет падаль. Что, раздражает?
        Венк подумал о том, что еще вчера этот же самый вопрос он задавал ун-Грайму, и пожал плечами, натягивая на влажное тело плотную парусиновую рубаху:
        - Не знаю, - сказал он. - Ощущение паршивое, словно он следит за нами всеми.

7.РОТЕНФЮРЕР ОЙГЕН УН-ГРАЙМ, ПО ПРОЗВИЩУ НИБЕЛУНГ
        Ойген не раз уже замечал, что операции проходят так, как они начинаются. Если подготовка оказалась слабенькая, и на первом этапе группу начинают одолевать неудачи, будьте уверены, что они будут преследовать вас до самого конца. Поэтому он порадовался удачной высадке и своевременному прилету геликоптеров на побережье - это говорило, что их экспедиция будет недолгой и удачной. Нет, это не было суеверием. Немецкий солдат суеверий лишен. Он просто радуется, когда все идет по заранее составленному плану.
        Шум двигателей оглушал.
        Гражданская вонючка в песочном костюме и в пробковом шлеме выглядел сиротливо. Похоже, в компании физически развитых и крепких ребят из СС ему было не по себе. Одно слово - англичанин! Вот так они жались к своим островам, не решаясь напасть на континент, а в результате проиграли войну. Хоть в бюргере ун-Грайму и другим постоянно вдалбливали в голову, что у англосаксов в отличие от славян и арабов родственная кровь, в СС к любому англичанину, пусть у него была куча заслуг перед империей, относились пренебрежительно. А как еще можно было относиться с проигравшим, пусть даже фюрер поднял их из грязи поражения и поставил вровень с немцами и итальянцами?
        Англичанин о чем-то негромко разговаривал с Венком, тыкал пальцем в карту района, куда они летели. Лицо у британца было озабоченным, но о чем он разговаривали с оберштурмфюрером, Ойген не понимал. Английскому языку его не учили, в бюргере вообще не учили языкам, априорно предполагалось, что любой разговор должен вестись на языке победителя, поэтому все остальные должны были учиться говорить на великом и могучем немецком языке. Ну, если не свободно говорить, так хотя бы объясняться. Оберштурмфюрер был из имперских немцев, а воспитание в Метрополии предполагает изучение двух и более языков, в том числе и языков покоренных народов. Но и Ойген ун-Грайм неплохо знал русский язык и разговаривал на нем почти без акцента. Постоянное общение с аборигенами в колониях сделали его словарный запас обширным, он даже матерился иногда на русском языке, как и его товарищи по бюргеру.
        Оберштурмфюрер Венк закончил разговор и сел, откинувшись головой на подлокотник кресла, десантники располагались прямо на полу. Для увеличения грузоподъемности геликоптера большая часть кресел и внутреннего оборудования машины демонтировали, обеспечив, таким образом, большее свободное пространство. Ребята из команды были спокойны и невозмутимы. Поставлена боевая задача, она должна быть выполнена. К этому их всех готовили, и совсем неважно, что надо сделать: вытащить дедушку Сталина из его читинской норы, ликвидировать лидера боливийского сопротивления, выращивающего коку в джунглях, или притащить из леса чернокожего колдуна, пусть он и обладает какими-то тайнами и секретами. Да и сам Ойген не чувствовал какого-либо волнения. Их учили, их хорошо учили, а теперь настала пора показать свое мастерство.
        Летчики машины были из местной группировки, они загорели до черноты. Они тоже были спокойны. Для них доставка десанта, пусть даже элитного подразделения СС, была обычной работой. Доставить, высадить для выполнения поставленных задач, а в назначенное время и в назначенном месте забрать десант обратно. Их даже не особенно интересовало, кто из летящих в салоне парней вернется обратно. Не то, чтобы они были лишены жалости и сочувствия, нет. Просто выполнение боевой задачи несовместимо с жалостью и сочувствием. Так говорит начальство, а оно знает, что нужно для победы, лучше всех остальных.
        - Как самочувствие, Ойген? - крикнул ун-Грайму на ухо сидящий рядом оберштурмфюрер. - Ты слишком задумчив, парень. Выкинь все из головы, мы определимся на месте.
        - Яволь, - коротко сказал Ойген. - Я тоже так думаю. Просто не понимаю, зачем нам эта гражданская крыса, да еще из иностранцев?
        - Так решило тыловое начальство, - мрачно сказал Венк. - Кому-то пришло в голову, что мы нуждаемся в проводниках и специалистах по неграм, а дальше все зависело от расторопности и сообразительности чиновника, готовившего проект приказа.
        - Не думаю, что задание будет особенно трудным, - скати Ойген. - Перестрелять сотню дикарей и захватить одного из них - с этим вполне могла справиться колониальная часть.
        - Приказы не обсуждаются, солдат, - напомнил Венк. - Мне лично этот приказ по душе. Лучше загорать на солнце и охотиться на дикарей, чем сидеть среди снегов и пытаться найти общий язык с пингвинами. Ничего хорошего я от этого назначения не ждал, для меня это нечто вроде почетной ссылки. Не надо ругаться с начальниками, солдат, они мелочны и мстительны.
        - И все-таки, - сказал Ойген. - Хотел бы я знать, как отличить одного голожопого дикаря от другого голожопого дикаря. По мне все негры на одну морду. Последний раз я их видел в Берлинском зоопарке. Они похожи друг на друга - черные, вонючие и неопрятные. Не зря в газетах пишут, что они являются тупиковой ветвью развития. Природа решила на них отдохнуть.
        - Ты читал Адольфа? - спросил Венк. - Мудрый был старик. Он как-то заметил, что негры являются говорящим подвидом обезьян. Я где-то читал, что у некоторых здешних племен был дикий обычай: своих самок, достигших половой зрелости, они сначала сажали на деревянный кол и таким образом лишали их девственности, а уж потом пользовали всем племенем. И только после этого выдавали ее замуж. О какой цивилизованности в этом случае можно говорить? Бойся попасть им в плен, камрад, они из тебя живого будут варить зуппе. Ты только представь: сидишь в медленно закипающей воде, а вокруг тебя плавает морковка, разные корешки, и ты понимаешь, что вам предстоит вариться вместе. Уж лучше пустить себе пулю в голову. От зуппе тебя это, конечно, не спасет, но, по крайней мере, ты все-таки не увидишь этого безобразия.
        Разговаривать было трудно, приходилось постоянно перекрикивать рев моторов, и они замолчали. В раскрытые двери кабины бил горячий душный ветер, который сушил кожу, и Ойген подумал, что в такой жаре и в самом деле могут жить лишь дикари. Культурному человеку нужен более умеренный климат.
        Он ничего не знал о местности, куда они летели. Но по этому поводу Ойген не особенно волновался - есть люди, которым по роду службы положено знать больше, они-то и планируют боевую операцию. Ротенфюреру не было дела до того, какие народы обитают по берегам гигантского озера, как их называют и чем они живут. Все они были дикарями, тупиковой ветвью развития. А следовательно, не заслуживали большого внимания к себе. Как сказал оберштурмфюрер Венк, это были поганые людоеды, которые легко могли сварить суп из белого человека, попавшегося в их черные руки. Любая жесткость, проявленная по отношению к аборигенам, была оправданной. Белый человек должен быть решителен и жесток, если не хочет, чтобы дикари ели суп, приготовленный из его тушки.
        Стрелять или не стрелять - такого вопроса перед ротенфюрером не стояло.

8.ЮЖНАЯ ОКРЕСТНОСТЬ ОЗЕРА ВИКТОРИЯ
        Лес был похож на пузырящуюся зеленую пену, заполнившую все промежутки между скалами и невысокими горами с каменистыми осыпями, искристо вспыхивающими на солнце. Лес жил своей странной жизнью, в зарослях что-то шуршало, кто-то обиженно повизгивал, хрипел, кашлял и каркал на разные голоса, пронзительно кричали мартышки, завидевшие людей. Геликоптеры по очереди приземлялись на ровный пятачок травы рядом со скалами, люди торопливо освобождали машину от багажа, давая время и место для разгрузки товарищам. В запах трав и тропических цветов вплетался запах бензина.
        - Неплохо работают ваши люди, - сказал англичанин, оказавшись рядом с оберштурмфюрером Венком. - Чувствуется выучка.
        - Можете не сомневаться, - заверил его Венк. - Мои люди способны на многое. Их учили делать и невозможное. Я хотел спросить, нам обязательно идти через лес?
        - Вашим людям придется работать в лесу, - сказал англичанин с сочувствием. - Там, дальше, начинаются болота, значит, придется выходить туда и идти дальше от болот. Знаете почему? Племя унга, который входит в народ Хадзабе, еще называют водяными людьми. Про них рассказывают, что в случае опасности они уходят в болота и способны просидеть под водой сорок восемь часов. При этом они сохраняют активность и способны нанести врагу значительный урон. Вам надо сделать так, чтобы они не пробились в болота. В противном случае придется уходить, так и не добившись успеха.
        Опушка леса вновь взорвалась заполошным общим криком, и котором вопли обезьян сливались с истеричными криками попугаев, и это было дико и невероятно. Где-то вдали раздался странный звук, словно великан, не умеющий играть, дунул в духовую трубу. На мгновения джунгли смолкли, словно обитатели их устрашились странного крика неведомого существа. Но тишина длилась недолго - возмущенно взвизгнула в кронах деревьев обиженная обезьяна, где-то в зарослях тявкнула и зашлась к хохоте гиена, и в лесу вновь воцарилось шумное многоголосье.
        Венк не пренебрегал мерами безопасности - он выставил боевое охранение, запретил стрелять попусту, и вообще приказал вести себя на пределе внимания, словно они все находились в русском тылу где-то под Магаданом.
        Все было пропитано влагой. Влажно покачивались заросли папоротников, влагой сочилась листва деревьев, даже под ногами что-то чмокало, хлюпало, чавкало, словно лес пытался ловить солдат тысячами маленьких ртов. Вода из организмов тоже выходила потом, часа через два все были мокрыми и усталыми, на спинах и под рукавами плотных рубашек темнели круги, которые не успевали высохнуть.
        - Как в бане, - сказал Ойген.
        - В бане нет этой дряни, - мрачно буркнул Венк, крепким шлепком раздавив серо-коричневую древесную пиявку, упавшую откуда-то сверху. - Тут привал делать страшно, не дай бог уснуть, эти твари высосут всю кровь. Кажется, когда господь создавал этот мир, он что-то недодумал. Ну, сам посуди, кому они нужны - все эти пиявки, мухи цеце, мокрицы величиной с собаку?
        - Дальше пойдет твердый грунт, - сказал англичанин, оказавшийся поблизости. Для Венка он не представлял интереса, оберштурмфюрер даже не особо присматривался к нему. Зачем? Все равно после этой операции им никогда больше не встретиться. Еще неизвестно, под каким грифом проходит их экспедиция, если совершенно секретно, то англичанину светил неизбежный Аушвиц. И не потому, что враг, а всего лишь вследствие того, что прикоснуться им пришлось помимо воли к мрачным тайнам «Аненэрбе».
        - Слишком все гладко у нас получается, - озабоченно скачал Ойген ун-Грайм. - Никаких помех. Не нравится мне это.
        Венку самому много из происходящего не нравилось, но он помалкивал - рядовой состав не должен знать о растерянности и колебаниях командира. Поэтому он только махнул рукой, собираясь оборвать ротенфюрера, но не успел.
        Слева от цепочки бегущих солдат буквально вскипел желто-зеленый камыш, вставший частоколом над топью прибрежных вод. Кошмарная, ни на что не похожая, уродливая и вместе с тем зубастая пасть выдвинулась из камыша, с хрустом подминая стебли, плавно двинулась, словно ковш экскаватора, за один заход подхватила двух бойцов - это оказались ун-Дерек и ун-Ботц - и моментально исчезла, оставив на широких измятых листьях пятна свежей крови.
        - Боже! - англичанин застыл в удивленном ужасе, не изъявляя ни малейшего желания двигаться дальше.
        Пришедшие в себя солдаты ударили по камышам из автоматов. Такого густого огня Венк не видел давно, невозможно было даже представить, что кошмарная тварь останется невредимой после огненного ливня, пролившегося на джунгли. Тем не менее, это оказалось именно так. Тварь исчезла, унеся тела двух бойцов - из самых опытных и проверенных.
        - Что это за чудовище? - потребовал Венк ответа у проводника.
        Англичанин растерянно пожал плечами.
        - Такого здесь еще не видели, - выдохнул он. - Надо возвращаться, господин Венк. Против этого будут бессильными все ваши хлопушки. Оно будет охотиться на нас, пока не прикончит последнего.
        - Ойген, - потребовал оберштурмфюрер. - Подбери двух человек понадежнее. Пора показать джунглям, что с нами связываться не стоит!
        Добровольцев искать не пришлось. Все горели желанием посчитаться за убитых камрадов. Ойген отобрал тех, кого хорошо знал сам.
        Идти вслед за чудовищем было легко - обильные пятна крови помечали его путь, заставляя людей нервничать и быть наготове. И все равно тварь едва не застала их врасплох. Она выпрыгнула из измятого изломанного тростника - огромная, бородавчатая, уродливая и смертельно опасная, как тяжелый панцер. Хорошо, что успел среагировать ун-Крамер. Почти в упор он всадил фаустпатрон в раскрытую клыкастую пасть. Граната взорвалась и снесла чудовищу голову.
        Осталось только огромное пятиметровое туловище, скребущее по земле мускулистыми когтистыми лапами. После каждого движения в земле оставалась глубокая черная борозда. Кровь у чудовища была голубой.
        - Тысяча чертей! - сказал оберштурмфюрер Венк, потрясенно разглядывая бьющееся в смертных судорогах тело зверя. - А я еще не верил Дибберту! При встрече обязательно извинюсь перед ним. Однако, ребята, боюсь, нам придется плохо, если такая тварь окажется здесь не одна. Ты - молодец, ун-Крамер, сработал на медаль, вовремя успел выстрелить, но в следующий раз нам может не повезти. Вы заметили, как хитроумно она устроила засаду? Эта тварь залегла прямо на изгибе, там, где мы должны были непременно углубиться в заросли. И преимущество было на ее стороне, нам просто повезло, что ты ее опередил. Прыгни она, и остальным пришлось бы гадать, что с нами случилось. Нет, ребята, с нашей стороны было полным идиотизмом идти на нее вчетвером!
        Впрочем, вернулись к отряду героями. Огорчало, что потеряли двух человек.
        Уже вечером, когда в лесной чаще зажглись неутоленным блеском глаза хищников, когда солдаты, выставив охранение, выпили обязательный шнапс в память о погибших, Ойген ун-Грайм огорченно сказал:
        - Плохо все началось. Боюсь, оберштурмфюрер, это не последние наши потери.
        - Не хотелось бы пугать тебя, дружище, - признался Венк, - но у меня точно такие же предчувствия. Вольно мне было заключить с капитаном это дурацкое пари!
        - Джунгли, - сказал Ойген, вслушиваясь в беспокойно дышащий, вздыхающий, вскрикивающий ночной лес, который подступал к месту стоянки пышными черными деревьями, среди которых что-то потрескивало, шуршало, взвизгивало и порыкивало. - Никогда не думал, что попаду сюда. Обычно ведь проходят службу по месту окончания бюргера, мне так и казалось, что вся моя жизнь пройдет в Казакии. Вы были в Казакии, оберштурмфюрер?
        - Нет, - сказал Венк. - Но на Кавказе я был. Это же рядом?
        - Да, - сказал Ойген. - Только в Казакии почти нет гор, сплошные степи. Бесконечные степи. Летом еще ничего, но ранней весной и осенью на грунтовых дорогах такая грязь, что от одного села до другого можно добраться только на лошади или на танке.
        - В боях часто приходилось участвовать? - спросил Венк.
        - Досталось, - рассеянно глядя на огонь небольшого, признался ун-Грайм. - Хуже всего было в Новочеркасске. Местное население словно взбесилось. Никто и не подозревал, что у них может быть столько оружия. Каждый дом приходилось брать штурмом. Старики говорили, что подобное было лишь в Сталинграде в сорок втором. Не знаю, как было в Сталинграде, но в Новочеркасске мы умылись кровью, словно Зигфриды. Только это не было кровью дракона, чаще всего это была наша собственная кровь.
        - Я и смотрю, - кивнул оберштурмфюрер. - Нашивки у тебя за боевые ранения. Там зацепило?
        - Нет, - сказал Ойген. - Это уже годом позже, в Ростове. Я вот все думаю, какого черта они бунтуют? Пива завались, отовариваются в немецких маркетах, гаштеты для них открыли. Работай, пей, да играй на гармошке! Нет, им обязательно надо поднимать какие-то волнения, ночью нападать на грузовики с товарами. Может, это менталитет у них такой? Может, они просто не могут иначе? Ведь немцы принесли им европейскую культуру, а они не хотят ее принимать. Иногда организовывали целые мероприятия, чтобы загнать их на германский фильм или заставить слушать артистов из рейха.
        - Дикари, - авторитетно сказал Венк. - Глупые дикари. Зачем им европейская культура? Они лучше будут всю жизнь рисовать иконы и вырезать деревянные ложки, покрывая их примитивными узорами. Ты заметил, что больше всего они любят вечерами сидеть на лавочке, лузгать семечки и говорить о разных ничего не значащих пустяках? Их надо приучать к культуре. Мне кажется, управление восточными колониями напрасно не разрешает внедрять в их быт телевизоры. Сидели бы дома, смотрели немецкие новости, слушали свои грустные славянские песни или просто порнушку польскую смотрели. Дикаря надо приучать к культуре постепенно, ему нельзя сразу давать образцы высокой культуры, он их просто не поймет. А постепенно, да, это совсем иное дело. Постепенно, за несколько столетий, они даже подтянутся к арийским расам. Конечно, вровень с ними они никогда не станут, но достаточно окультурятся, чтобы стать немцам верными слугами.
        - А пока еще много крови прольется, - вздохнул ун-Грайм.
        - Солдат не должен сожалеть о льющейся крови, - наставительно сказал Венк. - Лить кровь - это его работа. Хорошо, когда он льет не свою, а чужую кровь. Фюрер сказал, что солдат должен защищать завоевания рейха и германского народа, не жалея крови, в первую очередь - чужой. А фюрер был гением, гении не могут ошибаться.
        - И все-таки всегда будут территории, которые нам чужды, - ун-Грайм повел рукой вокруг. - Например, Африка. Это земля не для немцев, здесь слишком жарко.
        - И все-таки мы не можем позволить, чтобы здесь властвовали дикари, - возразил Венк. - Всюду, куда пришел немецкий солдат, должен устанавливаться немецкий закон и порядок. Арийская раса упорядочивает мир, в нем не должно быть места хаосу. Если в результате упорядочивания мира в нем что-то исчезнет, это не должно останавливать немца. Исчезло, - следовательно, не заслуживало места под солнцем.
        - Учитель этики в бюргере говорил то же самое, - признался ун-Грайм. - И почти теми же словами.
        - Все правильно, камрад, ведь он был немец, - улыбнулся Венк. - Место под солнцем принадлежит высшей расе. Остальные могут существовать только из милости. Это аксиома, Ойген, ее должен знать каждый солдат рейха. Я не люблю лишней жестокости, но не вижу греха, если в этих джунглях перестанет обитать сотня-другая черномазых обезьян, которые живут каменным веком и никогда не перестанут быть дикарями, как не пытайся их приблизить к людям. Ты читал Ридля?
        - Нет, - признался Ойген.
        В бюргере их не приучали к чтению. Солдат должен работать и развлекаться. Книги в категорию развлечений не входили.
        - Он описывает одну интересную историю. Какой-то английский миссионер поселился в племени черномазых и решил дать им Бога. Он так усердно проповедовал Евангелие, что черномазые стали к нему прислушиваться. Но они лишены абстрактного мышления в отличие от белого человека. Они поняли все буквально. И когда миссионер рассказал им о Христе и святых мучениках, они поняли, что миссионер завидует их судьбам. Они решили помочь миссионеру. В один прекрасный день они собрались всей кучей, к удовольствию миссионера пропели целую кучу зазубренных псалмов, а потом распяли его, как Христа, отрубили руку, как Варфоломею, и закопали в землю, как Фому. Ну, еще они с ним проделали кучу весьма болезненных вещей, чтобы уподобить разного рода святым. Это еще раз говорит о том, что любое знание - вещь относительная к добру и злу, да и сами эти понятия зависят только от морали исповедующего эти понятия существа.
        Однако мы заговорились, камрад. Мы ведь договорились, что я сплю первую половину ночи? Будь внимателен и разбуди меня без десяти три, так?
        - Будет сделано, - сказал Ойген, поднимаясь. - А я пойду, проверю посты.
        - Правильное решение, - одобрил Венк, устраиваясь удобнее. - Завтра будет трудный день. Здесь стоит адская жара. Конечно, Германии нужен весь мир, вот только одного понять не могу - на кой черт ей сдалась эта Африка?

9.ТАМ ЖЕ, УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ
        Хорошие таблетки изготовила ИГ «Фарбениндустри»!
        Наливаешь в кружку мутную вонючую воду из болота, бросаешь в эту гнусную жижу таблетку, которая вскипает и бурлит в воде, разбрасывая бурые остро пахнущие хлором хлопья и - пожалуйста! - у вас в руках пол-литра ледяной кристально чистой воды. Ойген не сдержался и выпил целую кружку, хотя знал, что ничего хорошего с этого не будет, вода все равной выйдет потом в самые ближайшие часы. Воздух над болотом висел густо, как облако, колыхался от движений просыпающихся в джунглях существ, нависал, давил. День вновь обещал быть жарким. Ойген подумал и залил термофляжку по горлышко. Черт знает, что там будет впереди, а запас воды никогда и никому не мешал. Бойцы команды вслед за командиром сделали то же самое.
        Оберштурмфюрер Венк одобрительно следил за действиями бойцов из-под дерева. Ойген не знал, что это за дерево, оно немного напоминало пальму, только листья на нем были мелкие и длинные. И усеяны ветви были маленькими желтыми плодами, на вид соблазнительными, но незнакомыми. Пробовать их не стоило, плоды могли оказаться и ядовитыми. Однако англичанин сорвал ветку с несколькими плодами и безбоязненно принялся лакомиться ими, ловко очищая от толстой кожуры. Один очищенный плод он протянул Ойгену.
        - Попробуйте, - сказал он. - Это очень вкусно.
        Нежная белая мякоть с привкусом клубники таяла во рту.
        Ойген подумал и сорвал еще несколько плодов.
        - Только не увлекайтесь, - сказал англичанин. - В больших количествах этот плод крепит. Если у вас диарея, лучше средства не придумать.
        Солдат в любой обстановке должен быть свеж, бодр, чисто выбрит и преисполнен оптимизма. Бойцы вели себя так, ровно не понесли накануне потери, каждый из них был самостоятельной боевой единицей, поэтому сожалеть можно было лишь об утрате такой же единицы, способной в нужный момент оказать тебе активную поддержку. Не более. Чувство товарищества в том и заключалось, что утраты не должны были расслаблять, напротив, они заставляли стать тверже.
        И вновь боевая пружина элитной команды СС растянулась по болотистому лесу, готовая в любое мгновение сократиться и дать отпор прячущемуся в джунглях врагу.
        - Будьте рядом, - сказал англичанину Ойген. - Вы совершенно не приспособлены для боевой работы. Особенно в таких условиях. Держитесь рядом, чтобы команда смогла вас вовремя прикрыть.
        - Вы точны и решительны, как машины, - отозвался тот. - Теперь я понимаю, почему Англия проиграла войну. Противостоять боевой машине, предназначенной для убийства, просто невозможно. Даже поверить не могу, что вчера вы справились с этим монстром. Кстати, похоже, что это было реликтовое существо. Подобные твари населяли нашу землю в далеком прошлом. Слава Богу, их остались единицы, в противном случае они могли создать серьезные проблемы для всех континентов.
        Слева послышались восклицания. Кто-то громко ругался по-немецки во весь голос.
        - Ойген, выясни, что там произошло, - приказал Венк.
        Ун-Зиммеля укусила змея. Маленькая, красноватая, похожая на стремительную стрелку, она вылетела из листвы дерева и коснулась щеки ун-Зиммеля. Всего на мгновение. Сильная мужская рука сжала упругое тельце, смяло его, отбросило в сторону, но слишком поздно. Сейчас ун-Зиммель лежал рядом с раздавленной алой змейкой, узкое лицо его побагровело, даже белки глаз покраснели от обилия лопнувших капилляров, сильные руки бойца бессильно скребли песок. Рядом с укушенным солдатом стоял еще один боец и заворожено смотрел за беспорядочными движениями рук умирающего.
        - Ее никто не заметил, камрад ротенфюрер, - растерянно сказал солдат. - Ун-Зиммель сам увидел ее в последнее мгновение.
        - Весьма опасное создание, - тщательно строя фразу на немецком языке, сказал англичанин. - Коралловая змея. Странно… В этих местах они обычно не водятся. Однако укус ее смертелен.
        Сидя на корточках, он осторожно сухой палкой переворачивал раздавленное тельце змеи. Змея казалась маленькой, безопасной и беззащитной.
        - Я вижу, - сквозь зубы пробормотал ун-Грайм.
        - Что случилось, Ойген? - спросил по БКС оберштурмфюрер.
        - Минус один, - сказал ун-Грайм. - На этот раз не повезло ун-Зиммелю, его укусила змея. Как говорят наши проводники, весьма ядовитая. Надо задержаться, чтобы предать его земле.
        - Нет времени, - нетерпеливо отозвался Венк. - И потом, это бесполезно. Те, кому понадобится его плоть, все равно доберутся до тела, как бы глубоко мы его не зарыли.
        - Боюсь, оберштурмфюрер, мы не можем оставить его просто так. Это произведет неблагоприятное впечатление на остальных.
        - Согласен, - уже мягче сказал Венк. - Тогда постарайтесь уложиться как можно быстрее, ротенфюрер. Сам понимаешь, на отпевания и прощальные речи над могилой у нас времени нет.
        Ойген это понимал, но в бюргере его учили, что нельзя оставлять тело павшего товарища на поругание врагу. Здесь было враждебным все - топкая земля, знойные небеса, хрустящие враждебные заросли, заселенные смертельно опасными животными. И дикари - вы можете смеяться, но Ойген ун-Грайм чувствовал их незримое присутствие.
        Похороны товарища для бывалых бойцов, способных окопаться при танковой атаке, не заняли много времени. Вскоре «Зет-нойнцейн» уже двигалась по установленному маршруту. Если верить картам и напуганному англичанину, поселение негритосов располагалось в десяти-двенадцати часах движения. Глупая потеря уже трех бойцов ожесточала Ойгена, он с удовольствием ждал времени, когда смогут заговорить автоматы. А еще ему хотелось, чтобы все уже было позади. Вернуться назад в прохладные глубины подлодки, где работают охлаждающие воздух установки, и двигаться к пункту назначения, пусть он и находится где-то во льдах.
        Болото кончилось, но заросли не стали реже. Их окружал лес, он мощными зелеными ветвями нависал сверху, он обступал людей с боков, трогая их колючей зеленой листвой, он был населен, и живущие в нем существа были загадкой для европейцев, нельзя было даже предположить, чего от них можно ожидать. Тварь, с пастью, похожей на ковш экскаватора, унесла жизни двоих, крохотная алая змейка заставила навсегда замолчать еще одного, а по кустам шуршали пауки и пиявки, в кустах таились ядовитые змеи, а в зарослях помигивали желтые глаза неведомых хищников, которые сопровождали пришельцев, ожидая их ошибок и проявления слабости.
        Чужой мир, который можно одолеть только силой.

10.ОБЕРШТУРМФЮРЕР ВЕНК. ДЖУНГЛИ
        Неторопливость и хладнокровие Ойгена ун-Грайма оберштурмфюреру нравилось.
        Что значит опыт боевых действий! При виде очередного покойника ротенфюрер не впадал в панику, спокойно реагировал на опасность, и воспитан был в лучших традициях СС - павших обязательно следует предать земле, бросать мертвых на поле боя дозволительно зондеркоманде или полевым войскам, но не элите. Честно говоря, оберштурмфюреру было наплевать на эти неписанные правила, поступать следовало в зависимости от обстоятельств. Глупо стоять над свежей могилой, подыскивать подходящие случаю слова и изображать скорбь, салютуя покойнику из табельного оружия. Когда погибает отдельная единица, надо сделать все, чтобы весь механизм продолжал работать как часы. Командир должен заботиться о целом, а не о единичном. Так Венка учили в Высшей школе СД.
        Густаву Венку тоже хотелось, чтобы все закончилось. Несомненно, что досадные потери среди личного состава будут отмечены в его личном деле, что в свою очередь даст возможность штабистам морщить нос и при очередном представлении говорить о нем не самые хорошие слова. «Какое повышение, господа! В простейшей охоте на черножопых он потерял… Капрал, сколько человек потерял этот оберштурмфюрер? Вот видите! И учтите, что это не было потерями в боях! А вы приносите нам это представление. Сверните его в трубочку, найдите оберштурмфюрера и засуньте это представление ему… Ну, вы понимаете, куда!»
        Тем не менее он заставил себя спокойно отстоять у свежей могилы, более того, приказал написать, что в ней похоронены ун-Дерек и ун-Ботц, неважно, что их могилой стал желудок десятиметрового хищника, память о солдате СС должна оставаться, даже если сам он был разорван в клочья взрывом снаряда или тело его не удалось обнаружить. Бывали в жизни и такие ситуации.
        Сейчас он шел вместе с бойцами, недоверчиво вглядываясь в окружающие джунгли, и чувствовал, что джунгли всматриваются в них, намечая следующую жертву. Венк призывал ребят к хладнокровию и осторожности.
        - Хорошо, что болото кончилось, прежде чем мы встретили хотя бы одного крокодила. А здесь их хватает, господин оберштурмфюрер!
        - Чего здесь еще можно ожидать? - хмуро спросил Венк.
        Англичанин тихо засмеялся.
        - Чего угодно, - сообщил он. - Встреч с гориллами, например. И не улыбайтесь, это очень опасные и ловкие хищники. Говорят, что местные племена даже дрессируют отдельных животных для совместной охоты или охраны лагеря. Лучших сторожей трудно найти. Гориллы сильные, хитрые и жестокие животные. Говорят, их даже приучали работать на алмазных копях. Очень удобно - силы для работы есть и вместе с тем, в отличие от человека, она ничего не украдет.
        - Обезьяны дрессируют обезьян? - недоверчиво переспросил Венк.
        - Зря вы так, - с легкой усмешкой сказал проводник. - Местные черномазые удивительно сообразительные ребята. Тут про них рассказывают легенды, особенно про трехголового Бу. Я их слышал, от этих сказок становится не по себе.
        - Трехголовый Бу? - Венк сплюнул. - Первый раз слышу.
        - И зря, - сказал англичанин. - Трехголовый Бу - это именно тот чернокожий колдун, за которым вас прислали. Лично я не согласился бы ловить его ни за какие деньги. Про него рассказывают невероятные истории. Говорят, что он понимает язык животных и может разговаривать с ними, рассказывают, что он может вызывать ливни и небесный огонь, поднимать мертвых, а еще говорят, что у колдуна три головы, которые он надевает по случаю, в зависимости от того, какая из них потребуется в тот или иной день. Некоторые говорят даже, что одна из его голов - белая! Но это уже, скорее всего, перебор. Легенды легендами, но верить в то, что чернокожий имеет голову белого…

«Глупости, - подумал Венке неожиданным раздражением. - Черномазые делают из своего колдуна нечто невообразимое и заставляют в это поверить окружающих. А на деле этот самый шаман окажется жалким старикашкой с обвисшим животом и дряблыми мышцами. Просто его предсказаниям долгое время сопутствовала удача, в него поверили, а поверив, стали обожествлять. И все равно мы его захватим. Тогда и посмотрим, как он будет вызывать дождь или призывать небесный огонь».
        Он с трудом заставил себя прислушаться к рассказу англичанина.
        - …а еще про него рассказывают, - продолжал англичанин, - что он умеет заговаривать крокодилов. Там неподалеку озеро, которое местные жители считают священным. В озере живут крокодилы. Говорят, эти крокодилы приползают в их деревню и бродят по улицам, выпрашивая у жителей подачки. И заметьте, никогда не нападают на людей. Для них это табу. Конечно, я в это не верю. Крокодил животное глупое и мстительное, оно руководствуется инстинктами, поэтому невозможно поверить в то, что они могут соблюдать какие-нибудь запреты. Хотя я сам видел, как у одного мельника на севере озера, там, где течет Белый Нил, крокодилы охраняли мельницу от мышей и крыс. Их словно кто-то запрограммировал на них, на всю остальную живность они не обращали ни малейшего внимания.
        - Черт с ними, с крокодилами, - сказал Венк. - Ты лучше про колдуна расскажи… про этого самого трехголового Бу.
        - Местная легенда говорит, что его прислало Солнце. В тот год племя очень нуждалось, многие болели, не хватало пищи, и воду приходилось добывать в кабаньих ямах. А потом, значит, Солнце прислало этого самого колдуна, и все выправилось: он научил их рыть колодцы, пригнал в лес дичь, вылечил больных, приручил крокодилов. И что самое интересное, каждыми действиями у этого трехголового Бу заведует своя голова: одна лечит, другая управляется со зверьми, третья внедряет научно-технические достижения…
        - Ерунда, - сказал Венк. - Не понимаю, кому и зачем понадобился этот черномазый? Впрочем, мистиков и колдунов хватает и в более обжитых местах.
        И снова они двигались по лесу бесшумными смертельно опасными тенями.
        Три часа и краткосрочный привал. И опять стремительный марш бросок. Комбинезоны побелели от выступившей соли. Лица солдат осунулись, и только одно желание читалось на каждом из них - побыстрее закончить выполнение боевой задачи и вернуться в прохладный мир подводной лодки.
        - Держитесь, камрады, - сказал Венк на очередном привале. - Фюрер смотрит на вас. Скоро жара закончится, вас будет окружать прохлада. Вы даже не представляете, какая прохлада будет вас окружать! Вы даже станете мечтать об этой жаре!
        В деревьях, прячась среди густой липкой листвы, шумно возились невидимые обезьяны, кричали, ссорились, рычали друг на друга. Почти по-человечески плакали детеныши.
        - Далеко до деревни? - спросил Венк англичанина.
        - Не очень, - сказал тот. - Судя по тому, как вы идете, мы будем на месте через шесть часов.
        - Нас могли бы высадить и поближе, - сказал кто-то из унов.
        - Нельзя, - объяснил англичанин. - Негры боятся самолетов, в прошлом году колониальные войска пытались выжечь деревни. Тут все горело от напалма! После этого при звуках мотора туземцы бросают деревни и уходят как можно дальше от них. Для них поселение ничего не значит, стоимость травяной хижины ничтожна, они могут в любой момент и в любом месте отстроить деревню заново.
        - Жаль, что не сумели выжечь этих клопов до конца, - под общий смех пожалел ун-Крамер. - Тогда бы нам не пришлось мучиться от жары!
        - А потом трехголовый Бу погасил пожар, вызвав двухдневный тропический ливень.
        - Что-то я не вижу следов пожарищ, - удивился оберштурмфюрер Венк.
        - Джунгли, - просто сказал проводник. - Они затягивают любую рану в течение недели. Если местные жители по каким-либо причинам бросают деревню, от нее не остается следа через месяц, а то и раньше.
        Если бы что-то зависело от оберштурмфюрера Венка, от этих чертовых джунглей давно бы ничего не осталось. Только выжженная до горизонта равнина. Пусть на ней пасутся зебры и антилопы. Если, конечно, найдут траву пригодную для жратвы. Венк попытался представить себе трехголового Бу, и ему впервые за эту экспедицию стало нехорошо. Ливень он устроил, тварь трехголовая! Но три головы еще ни о чем не говорят. Возможно, что это сушеные головы, которые колдун использует в мистических целях. Сам прячется за какой-нибудь занавеской. Показывает сушеные головы и чревовещает. Театр аборигенов.
        Полевой агент абвера Херцог передал дополнительную информацию о туземцах. Согласно этой информации все складывалось не так уж и плохо - туземцы не подозревали о передвижениях группы, похоже, они даже готовились к какому-то своему празднику. Херцог переслал даже несколько фотографий деревни, сделанных беспилотным «файтером». Венк бегло просмотрел фотографии и передал их англичанину.
        - Ну-ка, посмотрите, нет ли на снимках вашего трехголового Бу?
        - Никто из белых его никогда не видел, за исключением Хайека и Джонстона, только ведь и они не рассказывают чего-то определенного, - англичанин с интересом просматривал фотографии. - Ну и техника у вас, господа наци! Прекрасные фотографии. Даже не верится, что они получены сегодня по беспроволочной связи. Прекрасно! Прекрасно!
        - Германия, - с гордостью сказал Венк.
        - Это хорошо, что они спокойны, - сказал англичанин, перебирая фотографии уже в обратном порядке. - Боюсь ошибиться, но все очевидцы показывают, что трехголовый Бу проживает вот в этой хижине. Она построена специально для него. - Англичанин чернильным карандашом поставил крест на одной из хижин.
        На фотографиях от всех иных она отличалась большими размерами и четырьмя одинаковыми столбами, вкопанными у входа. И вход в нее был такой, что возможные размеры трехголового колдуна наводили на раздумья.
        Человеку такой вход ни к чему.

11.РОТЕНФЮРЕР ОЙГЕН УН-ГРАЙМ. ПЕРВОЕ НАПАДЕНИЕ
        К деревне они подошли уже в сумерках.
        Луна высвечивала угловатые хижины на большой вытянутой поляне. Деревня казалась безжизненной. Нигде не светилось ни единого огонька.
        - Кажется, мы опоздали, - сказал оберштурмфюрер и выругался. - Черные ушли.
        Это и в самом деле оказалось именно так. Получалось, что негров кто-то предупредил или о приближении отряда СС стало известно от выставленных туземцами постов. Скорее всего, о приближении белых стало известно от сторожевых постов. Предупреждать их было некому.
        - Или они заметили летающий над деревней «файтер» и сделали из этого свои выводы, - сказал Венк.
        Слова оберштурмфюрера удивили Ойгена.
        Насколько он знал, черномазые не умели логически мыслить. В бюргере их учили, что дикари далеки от абстрактного мышления. Они могут мыслить только конкретно. Как собаки или коты. Сомнительно, что они смогли бы сделать надлежащий вывод о разведке, заметив парящий над деревней «файтер». Это было выше возможностей туземцев. Так его учили.
        - Не знаю, чему вас учили в бюргере, - сказал Венк, - но на практике все гораздо сложнее, камрад, все гораздо сложнее. Ты мне скажи, русские легко осваивали шмайссер?
        - Было, - согласился Ойген. - Половина Сопротивления и подполья у русских вооружены нашим оружием. Они захватывают грузовики, перевозящие оружие на склады. И пользуются этим оружием весьма и весьма умело.
        - Так вот, - сказал Венк. - У негритосов этого добра тоже хватает. И ты уж поверь, пользуются они этим немногим хуже наших ребят. Можно только порадоваться, если у аборигенов не окажется огнестрельного оружия.
        - Но расовая теория… - начал ун-Грайм.
        - Пусть наши политики засунут все эти теории себе в зад, - кивнул Венк. - Теория - это только теория, мой друг. Фактическое положение дел узнаешь обычно на собственной шкуре, вдали от кабинетов и учебных классов. Вот уж положение! И разведку в ночь не пошлешь, это все равно, что послать людей на смерть. Черномазые наверняка оставили в деревне ловушки, быть может, даже засады. А если учесть, что их деревню, как рассказывал этот рыжий, - Венк кивнул в сторону англичанина, сидящего у небольшого костра, для маскировки разожженного в яме, - охраняют крокодилы… Придется дожидаться утра. Утром направим на разведку две пары, а потом уже будем делать выводы. Кажется, мы крепко промахнулись! Блицкриг оказался неудачным.
        Ойген криво усмехнулся. Все, что говорится старшим по званию, следует принимать на веру. Старший по званию не может ошибаться. Этому тоже учили в бюргере. Ему было что сказать Венку, но он промолчал.
        Рядовые быстро организовали привал. Костер они развели в яме, поэтому пламя можно было заметить только с воздуха. Тусклый огонь высвещал осунувшиеся лица бойцов, собравшихся у костра. Остро пахло репеллентом от насекомых. Ун-Ран вскипятил в котелке обеззараженную воду из текущего неподалеку ручья, и теперь заливал кипятком целлофановые пакеты с сублимированным мясом - изобретением химиков все той же ИГ «Фарбениндустри». В сублимированном виде мясо не занимает много места, но стоит залить его кипятком, полкилограмма сочного вареного мяса достойно пополняло рацион воина СС. Маленькие хлебцы в целлофановой упаковке, побывав над паром, превращались в аппетитные мягкие буханки. Запивали все яблочным соком, изготовленным по тому же рецепту.
        - В Казакии был и хорошие яблоки, - вспомнил ун-Грайм. - Под Таганрогом были такие сады! Яблоки нам привозили ящиками. Фюрер правильно сделал, что не стал разгонять советские колхозы. Тамошнее население привыкло к коллективному труду. Надо было только поставить над колхозниками хороших председателей и управляющих, дать возможность лояльным русским зарабатывать, и дело сразу пошло на лад.
        - Под Бухенвальдом яблоневые сады не хуже, камрад, - возразил Венк. - Но черт с ними, с яблонями. Теперь придется ломать голову, куда делись черномазые. Скажи радисту, пусть свяжется с Херцогом. Придется ему поработать на нас. Сколько «файтеров» он сможет поднять одновременно?
        - Откуда я знаю? - растерянно сказал Ойген. - Ты забываешься, я ведь тоже служу в СС, и никогда не имел дела со шпионскими штучками.
        С полевым агентом абвера связаться удалось быстро.
        - Я знаю, - сказал Херцог. - С утра подниму все двенадцать «файтеров» и прочешем окрестности. По последним данным племя уходило на юг. Но я сомневаюсь, что они ушли достаточно далеко. Соблюдайте осторожность, оберштурмфюрер. Здешние племена воинственны и коварны. Среди них встречаются и людоеды. Здесь считают, что съесть врага, значит обрести его мужество и силу.
        - Враги везде одинаковы, - возразил Венк. - Делайте свою работу Херцог, а мы будем делать свою. Досадно, я надеялся закончить уже завтра. Кстати, сообщите в штаб о потерях. Мы потеряли троих. Если можно, не указывайте, при каких обстоятельствах погибли эсэсманы, лучше будет, если об этом доложу я сам.
        - Сделаю, - коротко сказал Херцог. - Трудно вам там приходится?
        - Жарко, - коротко сообщил Венк. - Причем в буквальном смысле этого слова.
        На этот раз он поступил по справедливости, оставив Ойгену для сна вторую половину ночи - то время, когда особенно хочется спать, так хочется, что даже фенамин помогает плохо. Принимать фенамин ун-Грайм не любил. Нет, конечно, таблетки эти помогали бороться со сном и при этом не терять ясности мысли и бодрости духа. Но у них был и другой, неприятный момент - через несколько суток после регулярного приема фенамина организм выключался, и можно было проспать несколько суток кряду, чтобы окончательно прийти в себя. Поэтому так ценно поспать утренние часы, когда организм настоятельно требует отдыха. Но Ойгену и в этом не повезло - ближе к утру его разбудили беспорядочные выстрелы. Ойген открыл глаза и ощутил, что по телу ползут насекомые. Их было много, наверное, миллионы. Они не кусались, но все равно от их прикосновений охватывало гадкое чувство. Гибкие, липкие, насекомые оставляли на теле извилистые следы. Ойген вскочил, чертыхаясь, принялся смахивать с себя липкую живую массу, но ничего из этого не вышло. При свете Луны он увидел, что земля вокруг шевелится.
        - Что это? - Ойген сплюнул насекомым.
        - Не знаю, - сказал оберштурмфюрер, брезгливо обмахиваясь сломанной пышной веткой, которая на глазах худела. - Живее, Ойген, найди репеллент! Боюсь, они задавят нас массой!
        Однако и баллончики с репеллентом помогли плохо. Насекомые гибли, отваливались толстыми пластами, падая на землю, но их место тут же занимали новые. Ойгена ун-Грайма трясло от отвращения. Нет, он не боялся, дня страха просто не оставалось времени. Вокруг раздавались глухие возгласы, шлепки, проклятия - каждый боролся с неожиданной напастью самостоятельно. Мельком Ойген увидел англичанина, тот стоял, прислонившись к дереву, отмахиваясь и сбивая с себя насекомых. Лицо у него было сосредоточенное и злое. Потом Ойгену стало не до наблюдений…
        Атака насекомых закончилась так же неожиданно, как и началась. К тому времени вокруг уже стояли бледные дрожащие сумерки, возвещающие приход нового дня.
        Потерь среди людей не было. Однако Ойген сразу отметил подавленность и растерянность, царящую в группе. Он и сам чувствовал себя неважно. Нашествие насекомых выбило его из колеи. Люди выглядели не так. В первый момент Ойген даже не понял, в чем дело, но постепенно к нему возвращалась способность рассуждать, дрожь в руках исчезла, и тогда он понял, что казалось ему необычным. Солдаты были голыми. Исчезло все, напоминающее ткань или дерево - униформа, сапоги, рукоятки саперных лопаток, бинты, запасы продовольствия, кроме тех, что находились в гофрированных пластиковых ранцах.
        - Похоже, нас раздели, - задумчиво сказал оберштурмфюрер Венк. - Хотел бы я знать, что это было?
        Англичанин сидел на корточках, разглядывая мертвых насекомых.
        - Могу удовлетворить ваше любопытство, оберштурмфюрер, - отозвался он. - Термиты. Но этого не может быть! Для них здесь слишком сыро. Термиты не селятся в таких местностях. Похоже, это проделки колдуна.
        - Человек не может повелевать насекомыми, - сказал ун-Грайм.
        - Тем не менее, вот они - термиты, - желчно и неприязненно сказал Венк, словно англичанин был каким-то образом причастен к постигшим их бедам. - Что характерно, раздели они нас, сняли все до последней нитки.
        Он оглядел понурившееся воинство, собравшееся вокруг него.
        - Словно патруль из публичного дома выгнал, - усмехнулся Венк. - Ну, что стоите, камрады? Не знаете, что надо делать?
        Набедренные повязки и плащи из лиан у многих получились неуклюжими и безобразными, а что поделать - не модельеры и даже не мастера из первобытного племени. Впрочем, Венк остался довольным. Главное - прикрыться от солнца и надоедливой мошкары, в конце концов, не на Гартинг-штрассе выходить, не по Унтер-ден-Линден прогуливаться. И что особенно радовало - оружие совершенно не пострадало.
        Полевой агент Херцог воспринял сообщение с юмором.
        - Хотел бы я посмотреть на вас сейчас, - сказал он. - Вы там друг другом не увлекитесь, камрады, все-таки зрелище не для слабонервных! И не смотрите на задницы друг друга. Помните, что в рейхе не поощряют гомосексуализм!
        - Когда я вернусь, - пообещал оберштурмфюрер, - я с тобой обязательно займусь любовью. Постараюсь на совесть, обещаю. А сейчас тебе будет на что посмотреть. Поднимай «файтеры», ищи черных сук, мне эти игры уже надоели! Это я буду варить из них зуппе, Ганс! С перцем и лавровым листом!
        Солнце уже поднялось достаточно высоко. Ночные тени медленно исчезали, растворялся среди деревьев обычный предутренний туман, и оживала птичья мелочь, живущая в кронах деревьях. Резко закричал и защелкал клювом попугай, где-то неподалеку взвизгнули проснувшиеся обезьяны.
        - Кстати, Ойген, - сказал оберштурмфюрер. - Жрать хочется. Распорядись, чтобы подстрелили парочку бабуинов. Только пусть поставят глушители, пока нам шум ни к чему.

12.АФРИКАНСКАЯ ДЕРЕВНЯ БУБАРАЙ, ЮЖНЕЕ ОЗЕРА ВИКТОРИЯ. НАПАДЕНИЕ ВТОРОЕ
        Ойген ун-Грайм остался голодным.
        Нет, он не был брезгливым, но он видел, как удачливые охотники разделывают обезьян, и не мог отделаться от чувства, что присутствует при акте каннибализма. Пусть инструктора в последних классах бюргера и учили, что в случае тяжелых оперативных обстоятельств каннибализм вполне допустим, ибо помогает группе выжить, ун-Грайм никогда бы не смог заставить себя запустить зубы в кусок мяса, бывший совсем недавно его товарищем. Помнится, перед ними выступал майор абвера, бывший германский агент, за заслуги признанный арийцем и ушедший на заслуженный отдых. Его представили воспитанникам бюргера как бывшего резидента германской разведки Мищенко Ивана Григорьевича, русского из казаков. Плотный, слегка кривоногий, со смуглым лицом, которое оттеняли уже совсем седые волосы, с дружелюбным прищуром серых спокойных глаз, Мищенко рассказывал им, как в 1933 году во время очередной ходки на территорию советского Дальнего Востока, преследуемый пограничниками, он с группой проделал семисоткилометровый переход по тайге. При этом, утопив на переправе оружие и продукты, он убил самого молодого члена группы (они в
подобных обстоятельствах все равно гибнут первыми, господа!) и его мясом вместе с остальными питался в течение двух недель.
        - Главное, не думать, что ты ешь, - сказал бывший разведчик и диверсант. - Обычное мясо, может, слегка сладковатое. Жестче курятины и мягче, скажем, баранины… Думать надо о том, что твоя гибель ничем не поможет делу, а значит, ты должен выжить и записать принесенную жертву на счет врага, который вынудил тебя поступить таким образом. Принести в жертву одного, чтобы спасти остальных - вот чем должен руководствоваться командир в экстремальных условиях. Выжить, чтобы нанести существенный урон врагу.
        Может, он и в самом деле был прав, но его рассказ Ойгену не понравился. Душок у повествования был нехороший. Вот и сейчас, увидев небрежно брошенные рядом с костром почти человеческие кисти передних лап шимпанзе, он вдруг вспомнил тот давний рассказ и уже не смог пересилить себя, ограничившись сублимированным соком, разведенным до нужной кондиции, и галетами.
        Остальные ели молча, обычных шуток не было. Трудно было сказать, что тому оказалось виной - схожесть подстреленных обезьян с человеком или случившееся ночью нападение.
        Вид у всех был весьма непривлекательный - ни дать ни взять, настоящие туземцы, только наличие оружия, белые шлемы БКС и пластиковые ранцы, которые оказались не по зубам (или что там у них вместо зубов) термитам, говорили о том, что на поляне находятся цивилизованные люди.
        - Ротенфюрер, - сказал Венк. - Направьте в деревню две двойки. Пусть проведут разведку. Если все нормально, мы займем деревню. Подождем, что нам подскажут «файтеры» Херцога.
        - На вашем месте я бы не рисковал, - сказал англичанин. - Там могут ожидать неприятные сюрпризы.
        - Легко давать комментарии на случившееся, - с некоторым раздражением отозвался оберштурмфюрер. - Мне сказали, что вы специалист и хорошо ориентируетесь в местных делах. Хотелось бы услышать что-то более определенное и полезное.
        Англичанин пожал плечами. Он был в накидке из лиан, сквозь прорехи ее проглядывало развитое мускулистое тело и курчавые рыжие волосы на груди.
        - Я же и говорю, - упрямо сказал он. - В деревне вас могут ожидать неприятные сюрпризы. Дрессированные крокодилы, например. Говорят, что они охраняют деревню от пришельцев. И вообще, об этом колдуне говорят разное, но все сходятся на том, что он настоящий колдун.
        - Ротенфюрер, - приказал Ойгену Венк, - скажите разведке, чтобы вели себя осмотрительно. И обязательно расскажите им о крокодилах. Это заставит наших людей быть более осторожными и внимательными.
        Первую двойку составили ун-Крамер и ун-Отто, во вторую вошли ун-Ранк и его неизменный напарник ун-Грозе.
        - Возьмите гранаты, - посоветовал Ойген. - И будьте предельно внимательны. Наш проводник что-то мямлил насчет охраняющих деревню крокодилов. Не думайте, что крокодилы медлительны, на самом деле они могут набирать скорость как «фольксваген» - быстро и незаметно. А уж о силе их челюстей я и говорить не буду, в Берлинском зоо был случай, когда одуревший от безделья крокодил напал на электрокар. Вы даже представить не можете, как он его разделал! На станинах шассе остались вмятины от зубов.
        - Ничего, - сказал ун-Грозе. - Пуля из шмайссера успокоит любого. Даже крокодила, майн либер ротенфюрер. Но если его не возьмет пуля, граната или фаустпатрон возьмет наверняка.
        - У вас на поиск тридцать пять минут, - сказал Ойген. - После этого возвращайтесь. Хорошо, если деревня окажется пустой. Можно будет отсидеться и зализать раны. И дождаться сообщения абвера. Черные не могли исчезнуть, «файтеры» их быстро засекут. Жаль, что не удалось застать их врасплох. Немного везения, и мы бы уже заслуженно отдыхали у моря, купаясь и загорая в ожидании подлодки. Но главное - связь, камрады, не забывайте о связи!
        - Все будет нормально, - сказал ун-Крамер. - Тридцать пять минут - это более чем достаточно, мы успеем обежать эти хижины трижды, можете быть уверенными в том. А что касается отдыха? Я думаю, капитан Пильгау выделит нам пару часов для морских купаний. Он ведь знает, в каких условиях будет проходить наша служба.
        Веселый, по-хорошему нахальный, он даже в собственноручно сплетенном травяном одеянии выглядел молодцевато. Вскинул руку к шлему, взмахом головы предложил двойкам следовать за ним.
        Ойген ун-Грайм проводил их взглядом и вернулся под дерево, лишенное листвы и ставшее трухлявым и скрипучим. Сел рядом с Густавом Венком.
        - Отправил? - поинтересовался оберштурмфюрер. - Инструктаж провел?
        - Все нормально, - ответил Ойген. - Только не нравится мне все это. Брошенная деревня, термиты эти проклятые. У меня создается впечатление, что нас пытаются остановить. Просто предупреждают. Но ведь это дикари, Густав.
        - Ты прав, - сказал оберштурмфюрер, спокойно принимая обращение ротенфюрера. - Они пытаются нас остановить.
        - А мы? - спросил Ойген.
        - А мы не остановимся, - буднично сказал оберштурмфюрер. - Приказы должны выполняться, еще не было случая, чтобы СС не исполнило приказ. Мы будем исполнять приказ. Кстати, как называется эта чертова деревня?
        - Бубарай, - сказал англичанин, печально сидящий на поваленном дереве, из которого медленно сочилась труха, похожая на свежие опилки. - Что в переводе с местного наречия можно перевести как дом, где живет Бу, или место, пользующееся покровительством Бу. Выбирайте любой перевод, какой понравится.
        - Мне больше нравится перевод про дом, - сказал Венк. - И еще хотелось бы, чтобы этот ваш трехголовый Бу и сейчас находился в своем доме.
        И в это время со стороны деревни затрещали выстрелы.
        Стреляли беспорядочно, словно люди впали в панику. Но этого не могло быть. Ойген ун-Грайм отправил в разведку наиболее хладнокровных и рассудительных бойцов.
        Грохнул разрыв. За ним второй.
        - Связь, камрад! - приказал оберштурмфюрер Венк. - Почему они не выходят на связь на общей волне, как приказывал я?
        - Я их предупреждал, - сказал Ойген. - Особенно про связь.

13.ДИКАРИ. ЛИЦОМ К ЛИЦУ
        В деревне было тихо и ничто не указывало на то, что еще десяток минут назад здесь шел яростный бой. Хижины оказались пусты, но огнеметчик аккуратно всаживал в каждую из них термитный заряд, и вскоре деревня полыхала, трещал и гулко стрелял высохший тростник, шипя, горели крыши.
        Двойки, посланные на разведку, исчезли бесследно.
        - Пусть не сжигает хижину этого самого Бу, - сказал Венк. - Посмотрим, что там у него.
        Огнеметчик был аккуратен и исполнителен, но пожар был так силен, что пламя перекинулось и на хижину колдуна, прежде чем они добрались до нее.
        - Я же приказывал, - раздраженно сказал Венк.
        Англичанин держался возле него. Кажется, он считал, что безопаснее всего ему будет рядом с оберштурмфюрером. По выражению его лица было легко догадаться, что он не одобряет действия солдат.
        - Ветер, - вздохнул Ойген.
        - Все равно ты должен был это предусмотреть, - упрямо сказал Венк. - Где разведчики?
        Ун-Грайм пожал плечами.
        - И где ваши крокодилы? - иронически спросил Венк у англичанина.
        Тот не ответил.
        - Что-то не вижу, чтобы этот трехголовый Бу пытался погасить пламя, - Венк сел на бревно, лежащее у дороги. Раздраженный и злой, оберштурмфюрер смотрел на горящие хижины. Нашумели, напылили, а толку-то? Дикари ушли, а хижины они отстроят заново и в другом месте.
        Над деревней, бесшумно покачиваясь, прошел серый диск «файтера», и Венк представил, что сейчас наблюдает полевой агента абвера. Фиаско, которое потерпел он, Венк, вот что наблюдал Херцог. Настроение от этой мысли не улучшилось. Вообще вся эта кампания развивалась как-то не так. Проклятые негры путали все карты. Венк задыхался от раздражения.
        С другого конца деревни послышались крики.
        - А вот и разведка, - невозмутимо сказал ун-Грайм.
        Нет, этот парнишка неплохо держался, очень неплохо, еще раз отметил оберштурмфюрер. На него можно было положиться, а главное - он не нервничал и не суетился при неудачах.
        - Крокодилы? - ликующе сказал ун-Крамер. - Хо! Командир, взгляните на этих крокодилов! Я сам буду их дрессировать!
        Двойка ун-Крамера привела двух негров. Негры были в набедренных повязках, на их иссиня-черные тела кто-то нанес извилистые причудливые узоры белой глиной, и все трое были в искусно выделанных крокодильих шкурах. Ун-Крамер содрал с негров шкуры, и пленники сразу стали выглядеть беззащитно и жалко. Угрюмо сверкая белками глаз, негры смотрели на собравшихся солдат, которые в свою очередь во все глаза разглядывали пленников.
        - Вот эта сволочь грохнула ун-Ранка, - сообщил ун-Крамер, ткнув дулом автомата меж лопаток одного из пленников. - Не знаю, чем он его бил, но Гюнтер едва не развалился надвое! Оберштурмфюрер, мы потеряли двоих, прежде чем взяли этих, - он снова ткнул дулом автомата в спину негра.
        - Пленники? - заложив руки за спину, оберштурмфюрер Венк разглядывал аборигенов.
        Будь он в форме, сцена эта смотрелась бы внушительно, но Венк стоял в самодельной набедренной повязке из лиан и травяной накидке, над которой белел шлем БКС. Казалось, что белый дикарь рассматривает черного дикаря. Разница была лишь в том, что за поясом белого дикаря чернел воронью вальтер.
        - Пленные - это хорошо, - недобро сказал Венк и повернулся к англичанину. - Вы знаете местные наречия? Можете с ними объясниться?
        Англичанин повернулся к негру, который казался старше других и что-то спросил его на непонятном, изобилующим гласными языке. Абориген гордо скрестил руки на груди, бросил короткую фразу в ответ и замолчал. На лице его видны были шрамы от надрезов, которые образовывали сложный замысловатый узор. Англичанин повернулся к оберштурмфюреру.
        - Бесполезно, - сказал он. - Он ничего не скажет. Из гордости. Хотя и понимает суахили. Он из народа хадзапи. Они готовы принять смерть, но никогда не покорятся.
        Абориген что-то коротко произнес и сплюнул.
        - Он сказал, что все мы умрем, - сказал англичанин.
        - Да? - с непонятной интонацией спросил Венк. - Это хорошо. Посмотрим, надолго ли хватит его гордости и непокорности.
        На лице оберштурмфюрера блестели капельки пота, а в глазах отражалось пламя горящей деревни.
        - Ойген, дружище, посмотрите, в какой из хижин еще сохранилось достаточно ж?ра!
        Получить информацию на поле боя непросто, приходится прибегать к самым радикальным мерам. Надо, чтобы пленный заговорил, что с ним станется после допроса - никого интересовать не должно. Ун-Грайм понимал оберштурмфюрера, своевременная информация о планах противника всегда дает преимущества другой стороне. Ж?ра в хижинах пока еще хватало. Угрызений совести Ойген не испытывал. Фюрер освободил своих солдат от этой химеры. К тому же в данной ситуации пытка была вызвана необходимостью. Кто виноват, что пленные отказывались говорить добровольно?
        - Господа! - сорвано сказал англичанин. - Вы же не собираетесь…
        Да, именно это они и собирались делать.
        - Заткнитесь, - сказал оберштурмфюрер Венк. - И никуда не отходите. Мне нужно ваше знание языка. Ведь вы не хотите, чтобы мы занимались этим просто так? Они должны заговорить, а все остальное лирика, мой милый англичанин, ничего не значащая лирика. Херцог молчит, его «файтеры» пока ничего не обнаружили. Вы не собираетесь умереть вместе с нами в случае подготовленного нападения черномазых? Тогда - помогайте! Думаете, кто-то из нас способен испытывать удовольствие от пыток и с наслаждением вдыхать запах горелого мяса?
        - Господи, - простонал англичанин. - Вы же ничем не отличаетесь от этих дикарей!
        - Да, - вздохнул оберштурмфюрер и развел руками. - Они хотят сварить из меня зуппе. Но они ошибаются, суп буду варить я. А все потому, что у меня лучший рецепт. И еще потому, что я более искусный повар!
        Он повернулся к пленным, хищно вглядываясь в черные лица.
        - Так который из них завалил ун-Ранка?
        Ойген не любил такой работы. Всегда в подразделениях СС были люди, которые выполняли подобную работу в силу того, что это нравилось им. Для того чтобы пытать пленных, добиваясь от них необходимой информации, нужно особое призвание и мастерство. Обычно таким профессионалам для работы отводили место, где бы они могли заниматься делом, не смущая умов остальных. Здесь, наоборот - многие солдаты добровольно оттянулись подальше. Нет, они не боялись вида крови, они не боялись смерти, но одно дело рисковать и умирать в бою, и совсем другое - смотреть как медленно и неотвратимо приближают к смерти других, пусть даже и из стана врагов. В СС специалистов такого ранга звали «мясниками», их не сторонились, но и особой любви или уважения не испытывали. В конце концов, забойщик скота с мясокомбината - обычная рядовая профессия, но одно дело знать, что этот человек получает жалование за убийство коров и свиней, и совсем другое - видеть, как он цедит мелкими глотками стакан молока пополам с горячей кровью, слитой из только что разрезанного вымени еще мычащего животного.
        - Свяжите их! - приказал оберштурмфюрер Венк.
        Ойгену ун-Грайму самому хотелось отойти в сторону, но он был командиром, а потому не имел права на слабости, поэтому он стоял и смотрел, как ноги негра погружаются в пламя костра. Черное лицо негра блестело от пота, глаза стали невероятно огромными, и бело-голубые яблоки вдруг подернулись кровяной сеточкой лопнувших капилляров, негр замычал, безуспешно дергаясь в сильных руках солдат.
        - Спросите его, где племя? - приказал англичанину оберштурмфюрер. - Что они намереваются делать и где, наконец, прячут своего проклятого колдуна!

14.ДЕРЕВНЯ БУБАРАЙ. НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ
        - Как свиньи! - вздохнул Венк. - Ничем не лучше свиней! Даже искупаться нельзя. Знаешь, дружище, чего я сейчас больше всего хочу? Встать под душ и смыть с себя всю эту копоть и грязь!
        В кустах всхлипывал англичанин, которому довелось присутствовать при допросе. Нервы проводника не выдержали.
        - Хлюпик, - презрительно сказал оберштурмфюрер. - Вырождающаяся раса, чтобы там не говорили наши идеологи. Одно слово - англичанин. Мне этот допрос тоже не доставил какого-то удовольствия, я тоже считаю, что пытать людей - дикое варварство. Но если нельзя иначе? Если нельзя? К тому же они наших ребят положили. Каких ребят! Кстати, ротенфюрер, всем, кто участвовал в дознании, - двойную норму спирта из НЗ. Только время потеряли на этих черномазых.
        Ойген осторожно покосился на две черных головешки, еще недавно бывших людьми. Он тоже не одобрял пытки, к тому же, не стоило про этих негров говорить так пренебрежительно, они показали себя мужественными бойцами. Старший даже не кричал, а шипел от боли, а младший явно боялся проговориться, не выдержав боли, а потому просто откусил себе язык. И все равно они вели себя достойно, очень достойно, не хуже славян из Казакии, с которыми судьба сталкивала Ойгена ун-Грайма.
        - Что там Херцог? - поинтересовался оберштурмфюрер. - Он выходил на связь?
        - Так точно, - сказал Ойген. - Последний раз сорок минут назад. Жалуется, что его «файтеры» ничего не могут найти. Джунгли!
        - Черт побери! - выругался Венк. - Мы оснащены по последнему слову техники, у нас есть то, о чем колониальные войска могут мечтать. И что же? Мы бессильны перед зарослями и кучкой дикарей!
        Он посидел, разглядывая дымящуюся хижину и безжизненные черные тела рядом с ней.
        - Скажи камрадам, пусть это закопают, - раздраженно сказал Венк. - Терпеть не могу запаха паленого мяса.
        - Что дальше? - поинтересовался Ойген. - Начнем движение?
        - Куда? - Венк скривился. - Нет, дружище, теперь я и шагу не сделаю без того, чтобы точно не знать, куда эти дикари делись. Где этот чертов англичанин? Его дали нам как специалиста и как проводника. Что-то я не вижу от него большой пользы. Он только и умеет, что плакать над черномазыми. Клянусь памятью великого фюрера, о наших ребятах он так не скорбел. А ведь на болоте они спасли ему жизнь!
        - Жаль, что мы сожгли деревню, - с непроницаемым видом сказал Ойген ун-Грайм. - Мы могли бы прекрасно отсидеться за ее частоколом.
        - И ты туда же! - вздохнул оберштурмфюрер. - Согласен, наши действия были неправильны. Мы прекрасно могли бы отсидеться в деревне. Но ее нет. Зачем говорить об упущенных возможностях, разве тебя не учили в бюргере жить настоящим и никогда не сожалеть об утратах? Кстати, пусть люди осмотрят пожарище там, где была хижина этого долбанного Гарабомбы Бу, может, найдется что-то, заслуживающее внимания.
        Ойген отдал распоряжение, и три двойки беспрекословно отправились к еще дымящимся остаткам хижины, которые и развалинами назвать было трудно. Глупо было надеяться, что там еще можно найти нечто и в самом деле заслуживающее внимания. Но приказы начальства не обсуждаются, они выполняются - молча и беспрекословно.
        Ун-Крамер сидел на корточках у дубовой колоды в центре деревни. Щека у него была в крови, но вид благодушный - задание его двойка выполнила, более того - пленных взяла, получалось, что показал он себя с самой лучшей стороны и заслужил хорошие слова в ежегодную характеристику.
        Рядом вольно расположились бойцы подразделения. Оглядев их, Ойген вдруг тревожно подумал, что до серьезных столкновений с аборигенами дело пока не доходило, тем не менее, ряды их серьезно поредели. Потери за два дня составили пять человек, глупые и - что еще более обидно - невосполнимые потери. И что еще более неприятно - вид у воинства стал совсем не воинским, дикарским он стал, отбери у солдат автоматы и шлемы БКС. А если дикари сумеют лишить их оружия?
        На пепелище хижины колдуна, как и следовало ожидать, ничего достойного внимания не обнаружили. Да и вся деревня, точнее останки ее, выглядели жалко. Только два деревянных идола в виде стилизованных крокодилов, которых чудом пощадил огонь, грозно скалились на пришельцев.
        Ойгену ун-Грайму вдруг показалось, что никаких дикарей нет, что это они, бойцы отряда «Зет-нойнцейн» являются погорельцами, потерявшими свою деревню, и еще у него было предчувствие, что добром их экспедиция не кончится, слишком чужие они этому душному миру, в котором даже цветы высовывают мясистые языки, изнемогая от жары.

15.ДЖУНГЛИ, ЮЖНЕЕ ОЗЕРА ВИКТОРИЯ. НАПАДЕНИЕ ТРЕТЬЕ
        Нет, никто их не потревожил.
        Даже аборигены отравленных стрел из зарослей не пускали.
        Была обычная ночь, похожая на все предыдущие - душная, злая, переполненная истошными криками ночных хищников и монотонным раздражающим звоном комаров и мошкары. Можно было лишь радоваться, что в репеллентах недостатка пока не было. Но от новой напасти они помочь не могли.
        Утром оказалось, что оружие покрыто липкой гадкой слизью, слизь была в стволах, слизь покрывала внутренние детали, слизь была на телах бойцов, но сразу же выяснилось, что для человека она не опасна.
        Другое дело - оружие.
        Оберштурмфюрер приказал всем почистить оружие, но это не помогло, а быть может, даже усугубило последствия. К обеду автоматы начали сыпаться ржавчиной, ее становилось все больше, как и пораженных участков на металле. К двум часам дня стало ясно, что отряд остался безоружным.
        - Ерунда, - отмахнулся оберштурмфюрер Венк. - Свяжемся с Херцогом, нам доставят новое. Этого добра на складах колониальных войск пока еще хватает!
        Радист молча ткнул в никелированную панель, по которой расплывались пятна ржавчины.
        - Внутри еще хуже, - уныло сказал он. - Одна радость - в пять-тридцать он выходил на связь. Он засек их, господин оберштурмфюрер. Они в десяти километрах восточнее и в хорошем темпе идут к побережью озера.
        Венк встал.
        - Ладно, - сказал он. - Они хотели рукопашной схватки? Они ее получат, или мне никогда не увидеть следующего звания. Ойген, поднимай всех. Мы не будем больше ждать. Если они уклоняются от схватки, мы навяжем им бой.
        Без оружия? Ойген ун-Грайм сомневался, что у них что-то получится. Правда, у них еще оставались ножи, превосходные ножи, лезвия которых были выполнены из какой-то сверхпрочной керамики. Но что ножи, если утеряно все остальное? У них не оставалось ничего, даже гранат.
        - Ерунда, - отрезал оберштурмфюрер. - Перед нами поставлена боевая задача, и мы ее выполним. Мы - СС, дружище!
        Странное дело, Ойген не чувствовал уверенности, которую источал оберштурмфюрер. Постепенно в его душу закрадывалось сомнение в том, что задача и в самом деле выполнима. Не зря же этого трехглавого Бу считали могущественным колдуном. Постепенно он показывал им свое могущество - лишил одежды, теперь вот лишил оружия. Каким умным головам понадобился этот самый трехглавый Бу? Будь Ойген на месте начальства, он бы, не задумываясь, сжег джунгли вместе с этим проклятым племенем напалмовым дождем. И прогнал бы по пустоши колониальные войска на танках. Для уверенности, что возвращаться к этому вопросу не придется.
        Англичанин после случившегося накануне держался несколько в стороне, в разговоры по собственной инициативе не вступал. Как показалось Ойгену, он даже был рад, что они лишились своего вооружения. И это еще раз утверждало ун-Грайма в мысли, что враг всегда остается врагом, особенно если он становится побежденным врагом.
        По сигналу камрады начали собираться в центре деревни. Все они были в набедренных повязках и растительных плащах, некоторые уже отбросили бесполезные и ставшие ненужными шлемы БКС, у многих в руках были импровизированные копья, изготовленные на досуге для собственной защиты. Теперь, когда люди лишились оружия, сходство отряда с ордой бледнолицых дикарей стало еще более явственным. Тем не менее, о поражении никто не думал, все были настроены решительно и искали встречи с врагом. Все-таки СС давал людям исключительный нравственный заряд, с гордостью подумал Ойген, никто из солдат даже не помышлял отступить, все были готовы выполнить поставленную перед отрядом задачу любой ценой, даже если придется за это уплатить собственной жизнью. Было что-то гордое в этом небольшом отряде, готовящемся выступить на перехват дикарей.
        - Камрады, - сказал оберштурмфюрер Венк. - Не было еще случая, чтобы какой-нибудь из отрядов СС оказывался в обстановке подобной нашей. Мы могли бы отказаться от выполнения поставленной задачи, сославшись на внешние обстоятельства. Но не в правилах воина СС уклониться от схватки. Нам предстоит сделать марш-бросок, чтобы захватить врага врасплох. И мы сделаем это. Фюрер всегда гордился своими солдатами, так давайте сделаем все, чтобы он не утратил веры в СС. Мы должны сделать даже невозможное, и сделаем это, не будь я Густав Венк, а вы элитой воинов рейха. Зиг хайль!
        Уже позже Ойген ун-Грайм с грустью отметил, что единодушному воплю, раздавшемуся на поляне, могли позавидовать любые местные дикари.
        Да, это был марш-бросок!
        Ойген привык к бесконечным степям Казакии. Японцы, бывавшие у них на стажировке, от количества земли приходили в экстаз - у них подобным образом выглядел океан: от горизонта до горизонта. Но в таких условиях было легче воевать. Любой движущийся объект сразу обнаруживал себя, и оставалось только определить, кто это - друг или враг? Здесь же казались бесконечными заросли тростника. Под ногами хлюпало, травяные чуни, изготовленные в подобие русских лаптей, намокли и натирали ноги, к телам то и дело присасывалась разная дрянь, наподобие древесных пиявок, которые не считали себя насекомыми, а потому плевать хотели солдатской кровью на хитроумные репелленты, изготовленные немецкими химиками. Ойген бежал, опустив голову вниз, а потому видел впереди себя лишь мускулистые, заляпанные серо-желтой грязью ноги впереди бегущего, и его опять охватывало чувство, что вокруг бегут дикари, а он лишь один из них, вооруженный подобием копья, полный ненависти к тем, кого должен ловить, к тем, кто послал его в этот страшный, полный врагов мир, а вокруг слышалось тяжелое дыхание бегущих людей и чавканье ног, выдираемых
из липкой бесконечной грязи.
        - Быстрее! Вперед! - подбадривал оберштурмфюрер Венк, и от этих привычных лающих команд становилось легче на душе.
        Англичанину взятый темп оказался не по силам.
        Слабак из побежденного мира.
        - Ротенфюрер, он не должен отставать от остальных! - распорядился Венк.
        Начальству не надо думать над способом выполнения своих приказаний - два бойца группы «Зет-нойнцейн» по очереди несли англичанина на себе. Нельзя было сказать, что англичанину понравился этот способ передвижения, но Ойгену было плевать на его переживания.
        Так было быстрее.
        Они бежали, чтобы одолеть врага. Никто не собирался умирать для победы, не велика честь пасть в бою с дикарями. Чтобы победить, дикарей надо убивать, и при этом оставаться живыми. Они шли, чтобы победить. Они торопились сделать это, пока еще не растеряли силы. И именно потому, что очень хотели победить, попали в ловушку.
        Ловушка была невелика, сразу чувствовалось, что туземцы готовили ее наспех. И все-таки два бойца из передовой группы угодили в нее. Дрогнул лиственно-травяной покров, скрывающий яму от постороннего взгляда, дико вскрикнул один из бойцов, кажется, это был ун-Небель, и когда приотставшие товарищи добежали до ямы, все было кончено. Попавшие в ловушку солдаты не могли выжить, у них для этого не было ни малейшего шанса - в черной и вязкой глубине ямы были установлены колья, которые усеивали дно ловушки так часто, что их невозможно было миновать. Оба эсэсмана нанизались на колья, словно куски мяса на шампур. Смотреть на это было неприятно даже Ойгену, имевшему боевой опыт и видевшему нечто подобное под Сальском, где партизаны из Сопротивления обожали подобные варварские методы ведения военных действий. Очевидной причиной подобного метода ведения войны объяснялась элементарной нехваткой огнестрельного оружия, но для пропагандистов эта была возможность еще раз подчеркнуть неполноценность славян и близость их к дикарям, которых никто из остеров никогда не видел вживую. Сейчас Ойген наблюдал коварство
дикарей лично.
        Для двух его товарищей, познакомившихся с ловушкой аборигенов более близко, опыт общения закончился куда более плачевно. И им уже нельзя было помочь. Только предать земле.

16.БЕСПЛОТНЫЙ КОЛДУН
        - Дикари! Дикари! - оберштурмфюрера Венка трясло. - Ты когда-нибудь видел нечто подобное, Ойген? Они не умеют воевать как цивилизованные люди. А потому они должны сдохнуть! Дайте только добраться до этих черных свиней, мы еще посмотрим, какая у них кровь! Ун-Крамер!
        - Здесь, мой кригман, - вытянулся солдат.
        - Возьмешь напарника и проведешь ближнюю разведку. Не зарывайтесь, при обнаружении противника в контакт не вступать, а вернуться и доложить. Повтори?
        - Провести ближнюю разведку. При обнаружении в контакт не вступать, вернуться и доложить о его передвижениях, - сказал ун-Крамер.
        - Исполнять!
        Венк еще раз посмотрел в яму, сморщился, отвернулся и безнадежно махнул рукой.
        - Какая штабная крыса мне все это наворожила, - пожаловался он Ойгену. - Сидеть теперь в полярных снегах до самой выслуги! Сколько человек мы уже потеряли?
        - Двоих при нападении двуногой жабы, - начал разгибать пальцы Ойген, - еще одного ужалила змея, два человека пропали бесследно при разведмероприятиях в деревне… Теперь потеряли еще двоих… Семь человек, оберштурмфюрер!
        - И это до непосредственного столкновения с противником, - простонал Густав Венк. - У вас на востоке были такие потери?
        - Конечно же, были, - неохотно сказал Ойген ун-Грайм. - Там ведь живут не дикари. Обычные люди, только не совсем полноценные. И с гранатометами, если они попадают к ним в руки, они управляются не хуже немецких солдат. Если колхозник умеет водить трактор, он и с «тигром» управится. Однажды в станице Вешенской, где когда-то жил один русский святой, стоявшие там танкисты поспорили, сумеет ли русский лояльник завести «тигр» и проехать пятьдесят метров.
        - Завел? - без интереса спросил оберштурмфюрер.
        - Завел, - угрюмо подтвердил Ойген. - И куда его лояльность делась! Передавил окружающих и дунул в степь. Его потом «Хейнкели» с 8-й воздушной армии неделю отлавливали. В балках прятался. А командира танковой роты разжаловали и сослали в какой-то уральский укрепрайон. Вообще, оберштурмфюрер, это вранье, что русские не умеют воевать. Дрались они отчаянно, в Новочеркасске мы потеряли много людей, там пришлось даже братскую могилу устроить, как полагается, - с обелиском и Вечным огнем. Только ребятам было уже все равно.
        Он обратил внимание, что англичанин жадно прислушивается к его словам, и замолчал. Что ни говори, а враг, даже побежденный, останется врагом. Никогда островитяне не простят рейху Ковентри и Лондона, разрушенных массированными бомбардировками. Ишь, вслушивается. Аж дыхание затаил! Он почувствовал неожиданную неприязнь к этому бледному худосочному лакею, который оказался никудышним проводником и паршивым специалистом.
        Вот так они и живут - кланяются, готовы задницу лизать, но повернись к ним этой самой задницей, обязательно получишь нож в спину. Конечно, англосаксы более культурны, чем все другие входящие в рейх народы. Лягушатники хуже их, хотя женщины у лягушатников красивые. Ойген один год отдыхал на Лазурном побережье, до сих пор сохранил об этом самые приятные воспоминания. Культура, обслуживание прекрасное и проститутки недорогие. А вход в кинотеатры для немцев вообще бесплатный. И в музеи тоже. Правда, в музее они с ун-Лернером не ходили, некогда было. Однако загорели так, что на черномазых похожи стали. Может, негры тоже на самом деле белые, просто загар у них такой сильный. Солнце-то палит нещадно, даже за листвой деревьев от зноя и духоты не спрячешься.
        Воспоминания о средиземноморском рае были неуместны, но Ойген никак не мог отрешиться от них. Как звали ту французскую проститутку? Точно, Мишель ее звали. Красивая была девочка, но стерва дикая и слишком уж деньги любила. Ойген, отправляясь в отпуск, получил толстую пачку оккупационных марок, да и на кредитной карточке в «Дойчпротекторатбанке» у него скопилась приличная сумма, ведь четыре года без отпуска из-за Ростовского мятежа оттрубил, так из отпуска вернулся с грошами в кармане и пустой кредиткой. Правда, не жалел об этом, ни капельки не жалел. Больше у него таких баб не было, с этой француженкой даже девочки рейха, с которыми их сводили, чтобы дать свежую кровь метрополии, даже они сравниться не могли.
        Ойген вдруг ощутил тоску.
        - Ротенфюрер, - резкий голос оберштурмфюрера Венка привел его в себя. - Проверьте, как организовали оборону люди. Дикари могут напасть в любое время. Прикажите людям, чтобы проявляли бдительность и внимание!
        И в это время англичанин что-то невнятно и сдавленно произнес, указывая рукой в направлении, куда ушла двойка ун-Крамера.
        Среди примятого разваленного тростника стоял невысокий белый седобородый человек в белой бесформенной хламиде.
        Увидев, что его заметили, старец сделал рукой резкий жест, словно приказывал им уходить.
        - Задержать! - приказал Венк, но прежде, чем эти слова сорвались с губ оберштурмфюрера, несколько человек попытались это сделать самостоятельно, бросившись к старику с разных сторон. Попытка оказалась неудачной, солдаты только столкнулись между собой, руки их беспрепятственно прошли через плоть старца.
        - Трехголовый Бу! - ахнул англичанин, осеняя себя крестным знамением. - Это он. Про него так и говорили - бесплотен и в то же время вещественен. Хайек его видел в прошлом году, Джонстон его тоже видел, они так и говорили - высок, сед и бесплотен.
        Призрак (а иначе его назвать было просто невозможно) еще раз взмахнул рукой, повелительно указывая на юг, откуда пришел отряд.
        И исчез.
        - Кажется, нас просто выпроваживают, - сказал Ойген ун-Грайм.
        - Белый, - с отвращением сказал Густав Венк. - Белый! И с этими обезьянами!
        - Надо уходить, - осторожно сказал англичанин. - Оберштурмфюрер, надо уходить, пока нас отпускают!
        Венк подтянул его к себе.
        - Отпускают? Кто осмелится решать за меня что-то в этих джунглях? Я возьму этого колдуна и посажу на кол. Нет, я не повезу его в Берлин! Велика честь для этой белой сволочи! Я просто посажу его на кол и посмотрю, каково ему там будет! Трехголовый, говоришь? Так вот, в скором времени у него не будет ни одной головы, не будь я Густав Венк, оберштурмфюрер СС!
        В чем-то Ойген ун-Грайм был согласен с англичанином. На таких невыгодных условиях ему еще не приходилось вести бой. Против них было все: джунгли и его обитатели, жара, отсутствие оружия и цивилизованной одежды, наконец, эти проклятые дикари. Но упрямство, привитое ему еще в бюргере, мешало Ойгену согласиться с проводником. СС не уходит, тем более оно никогда трусливо не бежит с поля боя. «Честь или смерть!» - такой вот девиз был у бюргера, где воспитывали ун-Грайма.
        - Они захлебнутся в крови, оберштурмфюрер, - сказал Ойген ун-Грайм.
        - Сумасшедшие, - сник англичанин. - Вы все - сумасшедшие. Я согласился оказать вам помощь в операции, но будь я проклят, если подписывался умереть в джунглях вместе с вами!
        - Кто говорит о смерти? - надменно выставил голую ногу из-под травяной юбки обештурмфюрер Венк. - Немецкий солдат всегда говорит лишь о победе, потому что он уверен в ней!
        И тут со стороны, где засели туземцы, показался негр. Сказать, что это был просто негр, значило погрешить против истины. Негр оказался высок, плечист, и даже на расстоянии было видно, как под черной кожей перекатываются мышцы. Он взмахнул копьем и что-то закричал, показывая копьем на юг.
        - Он говорит, чтобы мы уходили, - торопливо перевел англичанин. - Он говорит, что племя под защитой великого Бу и Бу не позволит причинить ему какой-нибудь вред.
        - Спроси, как его зовут! - приказал оберштурмфюрер.
        Англичанин что-то прокричал, выслушал ответ и повернул к Венку бледное лицо.
        - Он говорит, что его зовут Бу!
        - Ясно, - хмуро сказал Венк. - Значит, и этого ловить бесполезно. Как ты говорил? Вещественен и бесплотен?
        - Это серьезное предупреждение, - сказал англичанин. Надо отходить. Мы не в том положении, чтобы злить дикарей.
        - Плевать, - сказал оберштурмфюрер. - Мы не отступим.А этого колдуна я посажу его бесплотной задницей на кол!
        Вернулась двойка, посланная на разведку.
        - Господин оберштурмфюрер, - доложил ун-Крамер. - Мы нашли дикарей. Они рядом. Стоят лагерем. Господин оберштурмфюрер, мы насчитали почти сотню воинов!

17.ДВЕ СТАИ. СХВАТКА
        Сотня воинов!
        И это против тридцати эсэсовцев, к тому же измученных и лишенных привычного оружия. Ойгену ун-Грайму стало тоскливо.
        Атака в таких условиях была чистым безумием, в ней легко можно было положить людей и ничего при этом не выиграть. Немецкий солдат уверен в победе, это оберштурмфюрер верно сказал, но на этот раз сам Ойген принял бы предложение колдуна и отступил, чтобы потом вернуться нормально вооруженным и полным сил. Выигрывает тот, кто не боится отступить. Но оберштурмфюрер не собирался отступать. На взгляд Ойгена он сейчас утратил способность к рассудительности. Рассудительность оказалась в плену у его гнева. Густава Венка требовалось убедить в необходимости временного отступления. Разумеется, СС думает только о победе, но ни в одном уставе не сказано, что ради победы нельзя временно отступить. Не показать свою слабость, а сманеврировать, чтобы выравнять положение или получить лучшую позицию. Но Густав Венк не признавал отступлений, и по всему получалось, что из оберштурмфюрера дикари все-таки сварят свой зуппе, и не только из него одного.
        Больше всего Ойгену ун-Грайму хотелось, чтобы пузатый маленький абверовец прислал в этот район свои «файтеры», заметил их бедственное положение и вызвал на подмогу геликоптеры с их пулеметами и «слепыми» ракетами, способными нанести по местности и противнику мощный удар. Но в чудеса ун-Грайм не верил. И надежд на команду у него не было. Слишком быстро они растратили свое преимущество, впору и в самом деле поверить в колдовство.
        - Ойген! - привел его в чувство голос оберштурмфюрера. - Иди на совет. Будем думать, как нам всыпать перцу этим чернозадым!
        - Впору думать, как уберечь собственные задницы, - буркнул Ойген. - В отличие от нас они прекрасно ориентируются в здешних местах. Да и преимущество в живой силе на их стороне!
        Красное лицо Венка побагровело еще больше.
        - Да ты трусишь, солдат? - изумился оберштурмфюрер. - Запомни, не было еще случая, чтобы Венк отступал без боя. В конце концов, это просто дикари, грязные вонючие дикари. Мы справимся с ними, мой друг, каждый из наших ребят стоит не меньше десятка чернокожих!
        - Мне опасения ротенфюрера кажутся обоснованными, - вступил в разговор англичанин. - Разумнее будет вернуться на базу, вооружиться, пополнить потери и тогда…
        - Только не вам учить нас воевать, - прервал его оберштурмфюрер. - Если бы мы воевали по вашим правилам, вы и русские нас разбили бы. Но получилось наоборот - мы ходим по Лондону, а не вы по Берлину! Так что вам лучше помолчать, мой английский камрад!
        - Я не англичанин, - сказал проводник. - Я имею честь быть ирландцем. Падение Британии дало независимость и нашей стране. Поэтому я и взялся помогать вам.
        Венк хмыкнул и повернулся к ун-Грайму.
        - Твои предложения, камрад?
        Ойген еще раз оглядел измученных людей, потом с надеждой посмотрел в небо. «Файтеров» Херцога не было видно.
        - Мы не можем принимать открытый бой, - решился он. - Только мелкими стычками можно чего-то добиться. Надо организовать оборону и засады. Если аборигены вздумают напасть, мы должны уничтожать отдельные группы, не ввязываясь в масштабный бой. Так у нас останутся некоторые шансы.
        Венк презрительно оглядел ротенфюрера и сплюнул.
        Не зря говорят, что не стоит полагаться на первые впечатления, следует внимательнее приглядеться к человеку. Ротенфюрер поначалу казался ему рассудительным и хладнокровным, а вот попали в переплет, и все недостатки ун-Грайма высветились, как городские закоулки поутру.
        - Мы будем атаковать, - сказал оберштурмфюрер.
        Ближе к полудню в зарослях схлестнулись две орды. От самого боя у Ойгена ун-Грайма остались обрывочные смутные воспоминания. Сделанные из листвы и лиан плащи стесняли движения, поэтому солдаты остались, как и противник, - в одних набедренных повязках. Орущая черная орда столкнулась с вопящей белой ордой, все поделилось на кровавые жестокие эпизоды, некоторые из которых врезались в память, а некоторые бесследно забылись. Ойген не видел, как погиб Венк, но память сохранила, как пронзительно кричал и беспорядочно размахивал руками на поднятом негром копье из обожженного бамбука ун-Метцель, как отчаянно резался на ножах с чернокожим ун-Бозе, как пригвоздили к болотной земле одного из самых веселых участников экспедиции ун-Нетцеля. А потом все смешалось, и остались только искаженные лица вопящих, воющих людей, схватившихся не на жизнь, а на смерть. Черные дрались отчаянно, им было что защищать. Но и штурмманны СС не уступали им в храбрости и отчаянности, им некуда было отступать. Вокруг слышались крики, вопли, крепкие портовые выражения, тяжелое дыхание бойцов, выполняющих тяжелую и смертельную работу.
Трещал и покачивался тростник, а счастье никак не могло выбрать победителя этой беспощадной схватки.
        И тут где-то вдали неуверенно ударили и застучали тамтамы.
        Негры исчезли, оставив противников считать павших и зализывать раны.
        Дорого далась СС эта схватка! Из личного состава уцелело шесть человек, каждый из которых имел ранения разной тяжести. Оберштурмфюрера Венка нашли в окружении четырех черных воинов. Оберштурмфюрер дорого продал свою жизнь. Впрочем, он дрался не один, рядом с кригманом нашли окровавленного англичанина, еще сжимающего в руках бамбуковое копье, в котором роль наконечника играл керамический нож, крепко привязанный к стеблю измочаленной жилой лианы. Лезвие ножа было в крови. Англичанин, несомненно, был пацифистом, но он тоже хотел жить, а потому дрался за свою жизнь с отчаянием и храбростью воина СС.
        Чуть в стороне лежал ун-Крамер. Этот был еще жив. Он попросил привести к нему Ойгена. Ротенфюрер взглянул на раненого и понял - ун-Крамеру с такими ранами долго не протянуть.
        - Что, брат кригман, плохо мое дело? - ун-Крамер силился улыбнуться. - Все правильно… Все как учили - во славу рейха!
        - Лежи спокойно, - сказал Ойген. Не для того чтобы остановить штурмманна, а для того, чтобы только не молчать.
        - Только не надо слов, - ун-Крамер попытался улыбнуться. В левом краешке губ пузырилась кровь, и это был очень плохой признак, означавший, что ранение затронуло легкие. - Я сам все понимаю. Не жалею, все правильно… Тебя жалко. Если выберешься из этой переделки, служить тебе до старости. Во славу рейха. - Он скривился и тихо спросил: - Ойген, ты здесь?
        - Здесь, Отто, здесь, - Ойген сжал широкую и горячую ладонь товарища.
        - Я вот что понял, - сказал ун-Крамер, невидяще глядя сквозь него. - У всех кровь одинаковая, - зрачки у ун-Крамера были широко открыты, словно он внимательно вглядывался в свое недалекое будущее, ресницы слабо подрагивали. - У всех кровь… - в горле у него булькнуло, и пальцы стремительно холодеющей руки больно сжали предплечье Ойгена. Лицо ун-Крамера начало сереть, на нем выступили капельки пота, но он собрался с силами и договорил: - Она красная, Ойген!
        - Лежи спокойно, - сказал ун-Грайм. - Я тебя понимаю.
        - Ты не можешь этого понять, - ун-Крамер силился приподняться. - А кровь у всех одинаковая. Потому что все хотят жить. Они… Они были слишком добры к нам… Сначала нас просто хотели остановить. Но мы не остановились. И теперь…
        Он замолчал, переводя дыхание.
        - Что теперь? - склонился к нему Ойген.
        Ун-Крамер едва заметно улыбнулся.
        - Теперь они не оставят нас в покое. Мы все останемся здесь.
        К его лицу уже слеталась мелкая серая мошкара, привлеченная запахом крови, и по широкому длинному листу куста, под которым лежал ун-Крамер, спешила, торопилась на скорое пиршество серая древесная пиявка.
        Глаза ун-Крамера медленно гасли. Жизнь покидала его сильное тело не без сожаления, но ун-Грайм ничем не мог помочь товарищу. Разве что одним - он наклонил лист и брезгливо раздавил собравшихся с его внутренней стороны мелких хищных насекомых, не забыв и о пиявке, от которой осталось лишь небольшое влажное пятно с неровными очертаниями.
        Ойген выпрямился. Оставшиеся в живых люди выжидающе смотрели на него.
        - Будем уходить, - сказал Ойген.
        Они не хоронили погибших - болото все равно возьмет свое, зачем же прятать от него то, что его обитателям принадлежит по праву? Если оберштурмфюреру Венку самой судьбой было уготовано попасть в дикарский зуппе, могли ли они воспрепятствовать этому? С судьбой не спорят. Даже великий фюрер Адольф был фаталистом - он верил, что тот, кто овладеет копьем судьбы, которым римский воин в свое время облегчил участь мучающегося на кресте Христа, станет во веки веков непобедимым.
        Но, говоря откровенно, даже не в фатализме заключалось дело.
        Сил для того, чтобы выкопать павшим могилы, у оставшихся в живых не было.

18.МИНУС ДВА. ТРЕТЬЯ ГОЛОВА КОЛДУНА
        Ротенфюрер Ойген ун-Грайм оглядел оставшихся в живых.
        Шесть человек осталось, включая его самого. Впрочем, двоих можно было смело числить в покойниках. Нет, спасти их было еще можно, но для этого требовался санитарный самолет, но о нем не стоило и мечтать. Поэтому тяжелораненые были обречены. Они сами понимали это.
        Ойген ун-Грайм присел перед первым. Ун-Отто был хорошим солдатом, Ойген сочувствовал ему. И ничем не мог помочь.
        - Пора? - еле шевеля синими губами, спросил ун-Отто.
        Ойген кивнул.
        Штурмманн сжал его руку.
        - Ты был хорошим командиром, - сказал он. - А этого засранца Венка я терпеть не мог. Где нож?
        - Прощай, - сказал ротенфюрер, вкладывая нож в руку раненого. - Ты тоже был хорошим солдатом. Ты был прекрасным солдатом. Встретимся в Валгалле, кригман.
        Ун-Отто сделал все правильно. Ойгену осталось только закрыть ему глаза.
        Второй тяжелораненый был из последнего пополнения. У него были две глубокие раны в животе, и он все время требовал пить. Но воды ему не давали, и это усугубляло пытку болью. Увидев присевшего рядом Ойгена ун- Грайма, раненый прикрыл лихорадочно блестящие глаза.
        - Я не хочу умирать, ротенфюрер, - сказал солдат.
        - Это судьба, - мягко сказал Ойген. - Иначе ты станешь обузой для товарищей. Из-за тебя могут погибнуть другие. А ты обречен. С такими ранами не живут, солдат!
        По щекам солдата катились слезы. Ойгену было безумно жаль его, но ничего нельзя было сделать. Тяжелый закон войны: в безнадежных условиях окружения тяжелораненый должен умереть, чтобы не стать обузой для товарищей.
        Раненый всхлипывал, не открывая глаз, шевелил губами, и Ойген его понял. Солдату не хватало решимости, ему требовалось помощь.
        Он поднялся.
        - Энке, - сказал он, умышленно опуская приставку к фамилии, словно ему дано было право возводить людей в истинные арийцы. - Помогите товарищу.
        А вот это являлось его правом. Начальник в СС всегда имеет власть над жизнью и смертью подчиненного, он имеет право послать его на смерть во имя интересов сообщества. Сейчас он имел право приказать убить его. Делать этого ужасно не хотелось. Но он обязан был отдать такую команду. Во имя остальных.
        Энке с ножом в руке склонился над раненым. Тот последний раз всхлипнул. И затих.
        Теперь их осталось четверо.
        Четверо против смертельно враждебного леса.
        Пока еще живые.
        Ротенфюрер выпрямился. Ун-Энке, ун-Кугель, ун-Гиббельн стояли перед ним. Раненые, кровоточащие, но живые. И Ойген обязан был вывести их из этого гиблого места. Они должны были дойти до цивилизованных мест, чтобы потом вернуться и отомстить. Где-то в глубине леса пели тамтамы. Ойген ун-Грайм не знал языка барабанов. Возможно, они сообщали о победе местных над белыми пришельцами, быть может, они пели гимн черным храбрецам, ему это было безразлично. Трое солдат стояло перед ним. Их предстояло вывести из леса.
        - Пошли, - сказал Ойген ун-Грайм, ротенфюрер СС.
        И они отправились в обратный путь. Горстка храбрецов из павшего воинства. Ничтожная горстка храбрецов.
        Тростник, шурша и похрустывая, расступался перед ними и смыкался за их спинами, под ногами чавкала болотная жижа, жужжали мухи и мошкара, гудели шмели, и все вокруг было мирным, спокойным, словно совсем недавно в глубине зарослей не бушевала кровавая схватка. Репеллентов почти не осталось, мошкара донимала, через несколько часов безостановочного движения, когда они приблизились к лесу, раны загноились и немилосердно чесались, но трогать их было нельзя. Хотелось пить, но мутную жижу из многочисленных лужиц пить было нельзя, а обеззараживающие таблетки кончились.
        - Терпите, - приказал Ойген. - Попьем у поселка унгу из родника.
        И они терпели, сосредоточенно и хмуро двигаясь по оставленным ориентирам. К вечеру они вышли к деревне. И не узнали деревни - следов пожарищ почти не осталось, на месте хижин вставал молодой бамбук, зеленые стрелы его уже были почти в человеческий рост. Ойген ун-Грайм и не знал, что бамбук растет так стремительно.
        Они расположились у родника. Вода в нем была прозрачной и холодной. Ключ бил из камня и падающая вниз вода образовывала нечто вроде маленького водопада, обрушиваясь вниз, она заполняла углубление, выдолбленное в огромной деревянной колоде. Здесь они утолили жажду и промыли раны.
        - Будем располагаться на ночевку, - решил Ойген ун-Грайм. - Устроимся чуть в стороне, аборигены могут нагрянуть неожиданно. Запаситесь водой, быть может, потом мы уже не сможем воспользоваться родником.
        Дежурили по очереди. Ойген не сделал для себя исключения, более того, он отвел для своего дежурства самую трудную часть ночи - предутренние часы, когда слипаются глаза и засыпаешь помимо воли. Костер развести было нечем, мошкара донимала, мазь от нее кончилась и, чтобы как-то избавится от укусов, солдаты обмазались жидкой грязью, которую набрали под колодой. Вид у них был не боевой, все четверо выглядели бродягами, пропившими все на свете. Ойген уже в который раз подумал, что, в сущности, они ничем не отличаются от дикарей - шелуха цивилизованности сползла с них вместе с одеждой, оружием и химическими препаратами. Цивилизованный человек от дикаря отличается немногим, они эти отличия утратили. Он вдруг поймал себя на том, что даже думать стал иначе - теперь он мыслил короткими лаконичными фразами, в которых не было места прошлому и будущему, в них жило только настоящее. Наверное, так мыслили дикари.
        Идти предстояло долго, путь не казался безопасным, а надежд на Херцога и его «файтеры» не оставалось. Разумеется, абверовец уже обнаружил их исчезновение и конечно же он весь день гонял машины над джунглями, пытаясь их разыскать. Он уже наверняка сообщил в Берлин и штаб колониальных войск, что группа «Зет-нойнцейн» под командованием оберштурмфюрера Венка загадочно исчезла в джунглях, но трудно было предположить, какую позицию там займут. Скорее всего, в ближайшие дни они могли надеяться только на себя самих. Мысль была неутешительной, но справедливой.
        Ночью пошел дождь. Особого облегчения он не принес, но разогнал мошкару. Ун-Грайм слышал стук дождя на широких листьях лиан, и думал, что им предпринять, чтобы вырваться из лесного ада. Потом он все-таки задремал и проснулся от прикосновений будящего его ун-Энке. Пришло время его дежурства.
        Дождь прекратился, но от деревьев несло сырым знобящим холодом. Где-то неподалеку в густых кронах нависающего леса обиженно всхлипывала одинокая обезьяна.
        - Ротенфюрер, - сказал ун-Энке. - Я видел свет.
        - Где?
        - Там, - ун-Энке рукой показал направление. - Голубоватый такой, неяркий свет. А потом он вдруг погас.
        Глупо было думать, что у туземцев имелись электрические фонарики, но в первый момент Ойген так и подумал.
        - Давно? - негромко спросил он.
        - Минут двадцать назад, - так же тихо ответил ун-Энке. - И никаких звуков. Словно привидение по лесу бродило.
        - Спи, кригман, - мягко сказал Ойген, сообразив, что свет мог привидеться бойцу от усталости и нервного напряжения. - Отдыхай. Твой командир будет внимательным.
        Солдаты спали.
        Ойген ун-Грайм смотрел на них с жалостью и пониманием. Всего три дня потребовалось джунглям и дикарям, чтобы разделаться с элитным подразделением СС. Пожалуй, на это не были способны даже русские партизаны. Те воевали осторожно, за ними были деревни с жителями. Аборигенам этого континента оглядываться было не на что. Жители деревень были легки на подъем и в случае опасности быстро устремлялись в джунгли, унося на себе нехитрый деревенский скарб. Стоимость травяных хижин ничтожна, их легко отстроить заново, поэтому деревни вообще не брались в расчет. У дикарей не было слабых мест, их подводило только отсутствие вооружение. Но и здесь превосходство СС оказалось эфемерным. Стоило аборигенам лишить их оружия (а ун-Грайм уже не сомневался, что это каким-то образом сделали аборигены), и СС оказалось в равных условиях с дикарями, пожалуй, даже в худших условиях, ведь они уступали дикарям в численности и в знании местности. Налет цивилизованности исчез, дикари оказались против дикарей.

«Этот покойный ирландец был прав, мы уже ничем не отличались от них, только цветом кожи. В каждом из нас спал дикарь. Странно, а ведь я даже не знаю, как звали этого ирландца, - вдруг подумал Ойген. - Даже название инструмента, которым пользуются в деле, обычно знакомо, а вот имени человека, с которым вместе с нами рисковал жизнью, и который погиб за чуждые ему цели, осталось неизвестным».
        Он мог назвать имя любого из группы «Зет-нойнцейн», а вот имени ирландца он так и не узнал.
        Вот так.
        И тут Ойген ун-Грайм насторожился.
        Среди деревьев блуждало голубое пятно, словно по лесу и в самом деле бродило привидение. Пятно это то удалялось, то приближалось, и как-то неожиданно оказалось рядом с ним. Теперь это выглядело так, словно во тьме чащи кто-то вырубил голубой прямоугольник, похожий на дверь, раскрытую в загадочный мир.
        Ойген напрягся, его рука помимо воли потянулась к ножу. Прямоугольник света казался невероятным и вместе с тем обещал людям неведомые опасности.
        - Вы видите, ротенфюрер? - послышался сбоку осторожный шепот ун-Энке. - Что это?
        Ойген сам хотел знать, что перед ним. Он досадливо качнул рукой за спиной, привычно подавая ун-Энке знак, означающий, что он должен замолчать и вместе с тем проявлять бдительность, обеспечивая защиту командира со стороны.
        В голубоватом проеме что-то шевельнулось, и показался человек. Нет, не человек, на человека это существо походило лишь очертаниями: голова, две руки, две ноги - привычные признаки принадлежности к человеческой расе. Вместе с тем у существа было вытянутое вперед лицо, обтянутое гладкой, кажущейся полированной кожей. Выделялись глаза - желтые, огромные, с вертикальным зрачком. Одето существо было странно и непривычно.
        - Дикари, - сказало существо, и Ойген не сразу сообразил, что оно говорит по-немецки. Удивляться не стоило. В распоряжении колдуна осталось много немецких голов, не все они принадлежали мертвым, наверняка на поле боя остались и тяжелораненые.
        - Зачем вы пришли в лес? - поинтересовался хозяин голубого прямоугольника.
        - Мы пришли за тобой, - сказал Ойген ун-Грайм. - Ведь это тебя зовут трехголовым Бу?
        - Зачем я вам? - продолжило допрос существо, не отвергая того, что и в самом деле является трехголовым Бу.
        - Приказали, - честно сказал Ойген. - Есть люди, которые хотят увидеть тебя, исследовать и понять. Они приказали привезти тебя.
        - Исследовать и понять, - Ойгену показалось, что существо вздохнуло. - Что могут исследовать, а тем более понять дикари?
        - Мы - великая раса, мы - арии, - оскорбился ун-Ойген. - Нам уже почти принадлежит мир, а скоро будет принадлежать все, включая звезды.
        - Но вы-то не принадлежите к числу господ, - каким-то образом существо проникло в суть взаимоотношений «унов» с остальным рейхом. - Вы - слуги, а ваши хозяева где-то там, на другом континенте.
        - Мы - дети рейха, - возразил ун-Грайм. - Поэтому мы защищаем его.
        - Тогда зачем вы пришли сюда? - без выражения поинтересовалось существо. - Дом охраняют, находясь рядом с ним. Но вы не сторожа, вы - завоеватели. А завоеватели не могут быть разумными. Разум - это всегда попытка понять, а не подмять под себя непохожего. Почему вы не ушли, когда вас предупредили?

«Потому что этот идиот Венк решил пожертвовать людьми, чтобы сохранить незапятнанным собственное имя», - едва не ответил Ойген, но сдержался.
        - Мы никогда не уходим, - ответил ротенфюрер. - Даже когда нам приходится уходить, мы возвращаемся. СС не терпит поражений!
        - Это похоже на угрозу, - отметил хозяин голубого прямоугольника. - Глупая угроза, вы даже не знаете, кому угрожаете. Вы даже не знаете, доберетесь ли до дому.
        - Придут другие, - сказал Ойген. - Они будут приходить, пока не одержат победу.
        - Победу над кем? - существо говорило бесстрастно. Его беседа с Ойгеном напоминала допрос в гестапо, когда следователь не торопится, зная, что рано или поздно добьется своего.
        - Над тобой, - бесстрашно сказал Ойген.
        - Бедные дикари, - снова сказало существо в прямоугольнике. - Вы даже не знаете, что исследовать куда интереснее, чем покорять. Для того чтобы исследовать, не надо захватывать и волочь к себе, это принцип паука. Но он тащит жертву к себе в нору, чтобы сожрать. Ему не до исследований. Для исследования надо обязательно выбрать естественную среду, в которой живет объект, в противном случае ты рискуешь многого не понять.
        Шмайссер бы ему с разрывными пулями! С такого расстояния промахнуться было просто невозможно. Ойген ун-Грайм стиснул кулаки.
        - Уходите! - сказал хозяин голубого прямоугольника. - И не возвращайтесь, пока не поумнеете. Дикарь, прикоснувшийся к тайне, ничего не поймет, он так и останется дикарем. Те, кто послал вас, должны это понимать. Они сами - потенциальный объект изучения. Скажите, что придет время, когда я стану изучать их. Но это будет не скоро. Уходите, вас не будут преследовать. Сообщите своим вождям, что меня не стоит искать. Это бесполезно и не нужно. А для тех, кого отправят на поиски, просто опасно.
        Свет погас, и на Ойген ун-Грайма со всех сторон надвинулась чмокающая, шуршащая, потрескивающая тьма.
        - Что это было, ротенфюрер? - подал голос ун-Энке. - Кто это был?
        - Нам подан знак, - задумчиво отозвался Ойген. - Нам сообщили, что наше присутствие здесь нежелательно.
        - Это был тот самый колдун?
        - Может быть, может быть, - Ойген вздохнул. - В Берлине его и в самом деле считают колдуном. Но лично я поостерегся бы играть с названиями. Я бы назвал его исследователем. Похоже, он здесь по делу. А мы ему неосторожно попытались помешать.
        - Будь он проклят! - выругался ун-Энке. - Будь он проклят, этот колдун вместе со своими черномазыми дружками. Из-за них погибло столько ребят!
        Вокруг медленно серело.
        Джунгли просыпались.
        Начали свои споры сварливые гиббоны, пронзительно и неприятно закричала, рассыпалась в нервном хохоте невидимая птица. Она словно издевалась над людьми.
        - Буди остальных! - приказал Ойген. - Пока они не передумали, нам надо уйти как можно дальше от этих мест.
        И с тоской подумал, что карта осталась у оберштурмфюрера Венка. Не зная местности, в лесу можно было бродить до скончания веков. Но ун-Грайм верил, что везение будет на их стороне. Не зря же его прозвали Нибелунгом!

19.СМЕРТЬ ГЕРОЕВ. ЗИГФРИД УН-ЭНКЕ
        Люди не выспались, они были измучены и потому не скрывали злого раздражения.
        Грязные, голые, они расчесывали укусы насекомых. Ранки воспалились и сочились кровью. К спине ун-Гиббельна чуть ниже левой лопатки присосалась большая пиявка, которая раздулась от высосанной крови и стала похожа на серый шар размером с кулак. Ун-Энке помог товарищу, осторожно удалив пиявку ножом. Следовало прижечь ранку, но сделать это оказалось нечем.
        Ун-Энке был невысоким крепышом с широкими плечами и великолепно развитыми мышцами груди и живота. Круглое лицо его казалось безмятежным, словно не он в конце ночи наблюдал появление третьей головы колдуна Бу. А быть может, именно поэтому он был спокоен - знал, что препятствий, кроме природных, у них на обратном пути нет. Особыми успехами по службе он не блистал, еще при формировании группы «Зет-нойнцейн» ротенфюрер листал его личное дело, которое состояло из послужного списка и общих характеристик. Ун-Энке служил в Норвегии, судя по всему, и сам был выходцем из северных регионов, потом отличился в подавлении Балканского восстания, был рекомендован в формирующийся отряд «Зет-нойнцейн» штурмбанфюрером Пфефером. За какие грехи штурмбанфюрер избавился от ун-Энке или просто подписал приказ об отчислении в связи с указаниями свыше, из личного дела узнать было невозможно. Бюргер в Осло ун-Энке окончил с отличием.
        - О случившемся ночью никому ни слова, - предупредил ротенфюрер. - Ты ничего не видел. Ты меня понял, Зигфрид?
        Ун-Энке кивнул.
        Они вышли в рассветных сумерках, когда окружающая листва и трава еще не обрели свой естественный зеленый цвет, а все вокруг казалось нерезким и расплывчатым. Одолевала мошкара, которая ухитрялась пробиться даже сквозь грязевую корку, покрывающую тело солдат. Видимо, оттого они и шли довольно шумно, ломая кустарник и безжалостно приминая высокую трескучую траву.
        И все-таки темп, который они взяли, оказался неплохим. Солнце не добралось до зенита, а оставшиеся в живых бойцы группы «Зет-нойнцейн» уже шли по узнаваемым местам. Именно где-то здесь произошла схватка с чудовищем, но ун-Грейм продолжал сомневаться, пока они не наткнулись на могилу. Свежий бугорок пророс зеленой щеткой пока еще редкой травы.
        Ун-Энке повел себя странно.
        Он низко склонился и принялся бродить вокруг могилы, вглядываясь в траву.
        - Черт, - бормотал он. - Где же она? Должна быть где-то здесь!
        - Какого черта? - спросил Ойген ун-Грайм.
        - Обожди, командир, обожди… - теперь уже ун-Энке встал на четвереньки, словно неожиданно сошел с ума. Встал и тут же поднялся обратно, держа в руках зеленое рубчатое ядрышко гранаты.
        - Есть! - и виновато глядя на Ойгена ун-Грайма, объяснил: - Я ее потерял, когда могилу копали. А как к могиле вышли, дай, думаю, поищу. Все же не с пустыми руками будем, я в нее и запал ввернул.
        Одинокая граната в руках ун-Энке казалась подарком судьбы.
        Она и навела Ойгена ун-Грайма на мысль поискать оружие солдат, убитых монстром. В случившейся суматохе нападения их автоматы никто не забрал, да и незачем это было - каждая лишняя единица оружия сверх табельного отягчала руки солдат.
        Искали недолго. Кровавых пятен уже не было, и тростник успел выпрямиться, но автоматы нашлись. Автоматы покрывали пятна ржавчины, но все-таки это было оружие. В каждом магазине - по тридцать патронов, ведь ун-Ботц и ун-Дерек не выстрелили ни разу. Атака монстра оказалась слишком стремительной.
        Странное дело, оружие придало солдатам уверенности в себе. Оружие снова сделало их сильными. В небольшом озерце, более похожем на большую лужу, вода оказалась теплой, почти горячей. Они смыли с себя грязь, становясь похожими на прежних белокурых бестий, способных опрокинуть и смять любого врага.
        - Теперь можно и поохотиться, - весело сказал ун-Гиб-бельн. - Жрать хочется, в животе словно два гестаповца спорят между собой.
        - Патроны надо экономить, - строго сказал ун-Грайм. - Нам еще долго идти.
        - Слушаюсь, камрад ротенфюрер! - шутливо вытянулся ун-Гиббельн. - Мне бы только дичь увидеть, я ее одной пулей сниму.
        Вскоре они вышли к чистой воде.
        На солнце блестели овальные гладкие листья какого-то водяного растения, над которыми возвышались красивые нежно-фиолетовые цветки. Цветков было много, они уходили к горизонту. Был бы жив проводник-ирландец, он бы объяснил, что это растение называется эйхорнией, или водяным гиацинтом. Но ирландец лежал в общей могиле, если только не попал в негритянский зуппе, которого так опасался оберштурмфюрер Венк.
        Ун-Гиббельн и в самом деле оказался метким стрелком. Очень скоро он доказал это. Выстрел, и большой серый гусь предсмертно затрепетал на чистой воде заводи близ камышей. До него было метров тридцать, не более.
        - Сейчас, - сказал ун-Энке. - Сейчас я его достану!
        Он положил гранату на траву, стянул с себя пластиковый ранец с остатками химических препаратов, лекарств и бинтов, щедро уложенных туда специалистами из Управления тылового и хозяйственного обеспечения, сбросил грубый, уже начинающий шуршать плащ, сплетенный из размочаленных волокон лиан, и бесстрашно полез в воду.
        - Зигфрид, осторожней! - сказал ротенфюрер.
        - Не волнуйтесь, ротенфюрер, - безмятежно сказал ун-Энке. - Я хорошо плаваю!
        - Смотри, чтобы тебе в член не заползла рыбка, о которой говорил абверовец, - предостерег ун-Грайм. - Придется тогда подаваться в евнухи!
        - Сказки! - ун-Энке браво поплыл к еще трепыхающейся птице.
        Он не доплыл до нее метра четыре, когда вода вокруг птицы словно вскипела, на мгновение стало видно светлое с желтизной брюхо, в воде скользнула гигантская длинная тень, на спокойной поверхности озера, тревожа листья эйхорнии, расплылись и заплясали круги, а гусь исчез с поверхности воды, словно его и не было.
        - О, черт! - ун-Энке повернул назад и яростно замолотил руками по воде, торопясь вернуться к берегу, где стояли товарищи.
        Он почти успел, но существо, жившее в глубинах озера, все-таки оказалось быстрее и проворнее человека. Стоящие на берегу люди увидели еще раз огромное длинное желто-белое брюхо, вскипела вода, пронзительно крикнул ун-Энке, до пояса показался из воды и погрузился с головой. Некоторое время среди огромных гладких листьев виден был участок взбаламученной темной воды, потом листья сомкнулись, и даже следа не осталось, указывающего на то, что совсем недавно, минуты назад, здесь разыгралась трагедия.
        - Крокодил, - равнодушно констатировал ун-Гиббельн. - Надо же! Кто мог подумать?
        - Камрады, не сходите с ума. Мы должны дойти, - сказал ротенфюрер. - Потому что мы знаем то, что не знает никто.
        И отряд - теперь уже из трех человек - потянулся по берегу, чтобы дойти до цивилизации и спастись.
        Гранату забрал ун-Кугель.

20.СМЕРТЬ ГЕРОЕВ. ФРИДРИХ УН-КУГЕЛЬ
        Про ун-Кугеля из личного дела можно было узнать одно - немногословен, надежен и имеет твердый характер. Как и все, он был верен идеалам национал-социализма, окончил Варшавский бюргер, два года практиковался в Освенциме, поэтому ежегодно давал подписки о неразглашении государственной тайны и допрашивался на полиграфе сотрудниками гестапо. Видно, были в Освенциме секреты, которые требовалось сохранить от посторонних. Сам ун-Кугель отмалчивался, на подначки товарищей не отвечал, воевал рассудительно, имел красно-белые нашивки за ранения в Татрах, где войска СС подавляли восстание местного населения, сопротивлявшегося нацификации.
        Было ему двадцать четыре года, ун-Кугель занимался штангой, даже участвовал в соревнованиях во время Берлинских игр одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года и занял какое-то призовое место.
        Он и в самом деле был немногословен. За все время их марш-броска ун-Кугель едва ли сказал пару фраз. Сам он старался держаться справа от ротенфюрера, чтобы в случае необходимости оказать ему огневую поддержку. Собственно, ничего особенного в том не было, именно так предписывал действовать Полевой устав, но ун-Кугель занял свое место без команды, а это подкупало.
        Зато ун-Гиббельн говорил за двоих.
        Размахивая руками и припрыгивая при ходьбе, ун-Гиббельн шутил, словно пытался освободиться от недавно пережитого ужаса.
        - Жрать хочется, - сказал он во время очередного привала, разглядывая волосатые черные орехи, гроздью свисающие с дерева.
        - Мы даже не знаем, съедобные ли они, - заметил Ойген.
        - Можно попробовать, - вызвался штурмманн.
        - И потом загнуться от отравления, - ротенфюрер был настроен пессимистично. - Хватит играть, Фридрих. Лучше подождем более удобного момента и дичи, вкусовые качества которой нам будут знакомы. Верно я говорю, Болен?
        Ун-Кугель коротко кивнул. Он сидел, задумчиво подбрасывая на широкой ладони гранату, и ун-Грайм дал бы многое, чтобы прочитать его мысли.
        Есть и в самом деле хотелось.
        А природа, словно специально, дразнила их, то показывая округлые длинные рожки неизвестных плодов, то привлекая внимание крупными сочными ягодами на зеленых ветвях незнакомых кустарников. Среди травы что-то кудахтало, пищало, манило своей доступностью.
        Ротенфюрер был слишком увлечен поиском дороги в зарослях, поэтому он не заметил, как идущий последним ун-Гиббельн сорвал несколько ягод и бросил их в рот, тут же сморщившись от кислости плодов.
        Зато это заметил крепыш ун-Кугель и покачал головой: поведение товарища ему не нравилось: командир прав, и в еде следовало проявлять осторожность. Не все, что красиво, обязательно съедобно. В этом ун-Кугель однажды уже убедился сам. Поэтому он только покачал головой:
        - Ох, и дурак же ты, братец!
        - Трус никогда не станет арийцем! - ответно усмехнулся ун-Гиббельн.
        Ун-Кугель трусом не был. Приходилось ему заглядывать в дуло смерти. Да и в Освенциме, о службе в котором ун-Кугель никому не рассказывал, он узнал цену смерти. Его туда направили согласно заключению психологов, но в концлагере Фридриху не понравилось. Он служил во внешней охране. Охранники показались ему туповатыми людьми, которых не интересовал окружающий мир. Заключенных в лагере было мало, да и те, кто туда попадал, в лагере надолго не задерживались, их быстро куда-то переводили. Иногда ун-Кугель удивлялся: утром прислали транспорт, а вечером смотришь, а транспорт уже куда-то перенаправили и бараки опять пусты. И еще ун-Кугеля поразили склады, до потолка набитые ношеной обувью, одеждами, очками. Было непонятно, для каких целей хранилось это барахло и откуда привозилось. Внутренняя охрана хранила молчание.
        Ун-Кугель бомбардировал начальство рапортами, упирая на то, что он полевик и не обучался охране объектов. Ему повезло: кто-то из высших чинов, получив рапорт ун-Кугеля, вспомнил его как спортсмена. Высокий чин принял участие в неудачливой судьбе призера Берлинских игр. Так ун-Кугель попал в элитное подразделение «Зет-нойнцейн».
        Ун-Кугель последний раз явился в гестапо, чтобы дать подписку о неразглашении того, что ему стало известно за период службы в Освенциме, расписался и полюбопытствовал, к кому ему обращаться по этому вопросу в дальнейшем. Инспектор гестапо засмеялся:
        - Можешь не волноваться, - сказал он. - Тебя найдут, если это будет необходимо. Но ты направлен в Антарктиду, кригман. Клянусь, пингвинам ты можешь рассказать все и даже немного приврать.
        Фридриху ун-Кугелю было все равно, куда его направляют.
        К тому времени он уже узнал правду об Освенциме. Концлагерь не был местом отбытия наказания, он был комбинатом, на котором быстро и надежно уничтожали инакомыслящих. Об этом Фридриху рассказал пожилой фельдфебель из старослужащих черных СС. Звали его Густавом Ринком, он служил в Освенциме с сорок второго года. «Ты не представляешь, малыш, - рассказывал он, дыша на Фридриха перегаром и табачным дымом. - Раньше их сюда привозили тысячами, особенно жидов. Хорошее было время, я отложил на свадьбу дочери, купил себе «фольксваген» после большого перемирия и сыну такой же купил».
        - А что делали с жидами? - равнодушно спросил ун-Кугель. - Отправляли на историческую родину?
        Фельдфебель засмеялся.
        - Это ты хорошо сказал, - покашливая и кивая головой, согласился он. - Отправили на историческую родину! Да, малыш, их всех отправили на историческую родину - на небеса. Видишь эти трубы? Как ты думаешь, что это?
        - Там печи для сжигания мусора, - сказал ун-Кугель.
        - Мусора? Именно там их всех и сжигали, малыш. Чтобы здесь была чистота. А перед этим загоняли в газовые камеры. Это была грязная работа, малыш. Очень грязная, но и очень выгодная. Главное было - не попадаться. Иначе тебя могли обвинить в том, что ты обкрадываешь рейх!
        - Так все это барахло, что лежит на складах… Оно что, принадлежало им?
        - Рейх должен быть экономным, - засмеялся фельдфебель Ринк. - Разве иначе построишь социализм, хотя бы и для одной нации?
        В тот раз Фридрих ун-Кугель испытал отвращение: его учили в бюргере, что СС и выгода несовместимы, а тут ему рассказали, как СС, пусть черные, обирали заключенных, к тому же обреченных на смерть. Это было выше его понимания. Ун-Кугель был рад, что его служба в лагере закончилась. Но вместо лагеря он попал сюда, в джунгли, и стал свидетелем гибели всего отряда.
        Почти всего. У него было нехорошее предчувствие, что смерть ун-Энке была не последней в этот день.
        И он не обманулся.
        Монстр - точная копия напавшего на солдат во второй день экспедиции - вылетел из тростника неожиданно. Его прыжкам позавидовал бы вратарь дрезденской футбольной команды Пропп. На свою беду именно он, ун-Кугель, оказался первом на его пути. Зверь схватил ун-Кугеля, пронзая тело мощными клыками, и ун-Кугель понял, что пришло его время умирать. Он сохранял самообладание и сознание до последнего момента, а потому действовал хладнокровно и решительно - выдернул чеку и бережно опустил гранату в глотку хищника. На происходящее вокруг он не обращал внимания, сосредоточившись на себе и звере, и потому не видел, как ротенфюрер и ун-Гиббельн поливали зверя огнем из двух стволов. Сознания он не терял, а потому воспринял взрыв гранаты как толчок, заставивший зверя содрогнуться, но так и не увидел, как взрыв разорвал туловище зверя изнутри, расплескав по широким листьям тростника пронзительно голубую кровь.

21.СМЕРТЬ ГЕРОЕВ. МАНФРЕД УН-ГИББЕЛЬН
        Манфред ун-Гиббельн был долговяз и уныл. Унылое выражение его лицу придавал длинный нос, казалось, что он вот-вот вздохнет и скажет беспросветное: «Я же говорил…» Ун-Гиббельн был помешан на женщинах. И его постоянно переполняла зависть. Даже за общим столом ему казалось, что раздающий кладет лучшие куски в тарелки соседям. Менее всего ротенфюреру хотелось выбраться из джунглей именно с ним. Несмотря на вечно унылое и кислое выражение лица, ун-Гиббельн был умелым и опытным бойцом, который дрался с лягушатниками де Голля в Алжире и участвовал в Индийском походе пятьдесят девятого года, который по случаю ранения ун-Гиббельна в случайной стычке с англичанами на афгано-индийской границе продолжился уже без него. Существовало неписаное правило, по которому солдат или офицер, получивший ранение в военной экспедиции, от дальнейшего участия в ней освобождался. Ун-Гиббельн расстраивался по этому поводу, он мечтал побывать в Индии, ему кто-то сказал, что там самые красивые женщины, а проститутки поражают своей дешевизной.
        - Представляете? - качая головой, говорил он товарищам. - А в храме Любви они вообще отдаются бесплатно, это их обязанность. Можно изучить Камасутру и не заплатить за это ни пфеннига.
        - Тогда подожди немного, - успокаивали его. - Вот рейх поднимет знамя над полуостровом, и ты сможешь поехать туда в составе оккупационных войск. Тем, кто воюет, обычно ничего не достается, кроме пуль и осколков. Пенку снимают те, кто приходит потом.
        - Вам легко говорить, - вздыхал ун-Гиббельн. - А молодость проходит!
        У Манфреда ун-Гиббельна была плоская грудь, покрытая редкими рыжими волосами, которые из-за грязи, в которой они мазались на ночь, казались черными. И он выглядел недовольным, хотя радоваться надо было, что судьба оставила в живых именно тебя.
        До выхода из леса оставалось не более двух часов нормального хода, и ротенфюрер ун-Грайм справедливо полагал, что на этом их мучения закончатся. Сделав по берегу полсотни километров, они выходили к поселению, где располагался полевой агент Херцог.
        - Приму душ и завалюсь спать, - мечтал ротенфюрер. - Все отчеты, все объяснения потом, потом! Как ты считаешь, Манфред?
        - Перед сном надо плотно закусить, - с лихорадочным блеском в глазах отозвался ун-Гиббельн. - Я бы съел хороший кусочек копченого окорока и запил его дюжиной кружек холодного пива!
        - Об этом и не мечтай, - сказал Ойген. - Такого удовольствия тебе придется дожидаться до Гамбурга. А капитану Пильгау придется возвращаться туда. Вдвоем мы с тобой не составим команды для Новой Швабии!
        Они неторопливо шли вдоль берега, внимательно поглядывая по сторонам. У каждого осталось по половине обоймы - слишком мало, чтобы чувствовать себя в безопасности.
        - Командир, - сказал ун-Гиббельн. - А я вот слышал, что в Африке есть одно дерево. Называется оно йохимбе. Пожевал кору этого дерева и на трое суток кроватных утех снарядился. Вот бы надрать с этого дерева коры! В публичных домах Гамбурга мы стали бы знаменитостями!
        - Ты когда-нибудь не думаешь о бабах? - с веселым недоумением поинтересовался Ойген.
        - Я всегда о них думаю, - возразил ун-Гиббельн.
        - А я думаю об ун-Кугеле, - вздохнул Ойген. - Все-таки он молодец. Он и в последний момент думал о нас. Не выдерни он чеку из гранаты… Ну и шкура была у этого двуногого крокодила, ее даже шмайссер не взял!
        - Надо было стрелять по глазам, - сказал ун-Гиббельн. - Мы просто растерялись, когда он схватил Фридриха. Но я тебе скажу, командир, трудно было сохранить хладнокровие в такой обстановке!
        - Нам бы дойти, - задумчиво сказал ротенфюрер. - Нам бы дойти, Манфред!
        - Дойдем, - уверенно сказал ун-Гиббельн.
        И ошибся.
        На очередном привале его неожиданно вырвало, потом еще раз. Ун-Гиббельн извивался на траве, исторгая полупереваренные черные ягоды и тягучую вязкую слюну.
        - Что с тобой, Манфред? - склонился над ним ун-Грайм.
        - Ягоды… - штурмманн виновато и с животным страхом смотрел на ротенфюрера.
        Через пять минут его снова скрутил приступ тошноты. Теперь он блевал кровью. Ойген ун-Грайм растерянно рылся в аптечке. Там было многое, даже ампулы с противоядием, спасающем при укусе опасных змей. Он заставил ун-Гиббельна выпить несколько таблеток от диареи, подсознательно полагая, что они не помогут. Лекарство не помогло. Страшно было смотреть, как ун-Гиббельн мучается, и ротенфюрер, бессильный помочь товарищу, отошел за кусты и долго сидел на прогретом солнцем бугорке, стараясь не вслушиваться в стоны.
        Жечь надо было этот мир! Жечь! Жечь!
        Когда он вернулся, ун-Гиббельн уже был мертв. Он лежал в позе эмбриона, у него были искусаны губы, даже по лицу штурмманна было видно, что умирал он тяжело. За последние дни ун-Грайм устал от вида смерти. Поэтому он не стал хоронить товарища. Зачем? Джунгли возьмут свое. Некоторое время он с тупым любопытством наблюдал, как серая древесная пиявка медленно подбирается к холодеющему телу, чтобы насосаться отравленной крови, потом поднял автомат ун-Гиббельна, отсоединил магазин, выщелкнул патроны, бросил магазин в траву и набил магазин своего автомата. Один патрон оказался лишним, и ун-Грайм небрежно бросил его в висящий через плечо ранец.
        Постоял над трупом, брезгливо раздавил пиявку, совсем уже близко подобравшуюся к руке покойного, и пошел прочь, ориентируясь по солнцу, уже опускающемуся к линии горизонта. Он был полон ненависти к окружающему миру. Быть может, именно поэтому мошкара кусала особенно зло, не давала ему ни секунды покоя, и защититься от нее было нечем. А впереди была ночь, и желтые глаза, уже светящиеся в стремительно чернеющей чаще, и юркие тени, мелькающие среди деревьев, - все говорило о том, что и она будет жестокой и беспощадной.
        Ротенфюрер Ойген ун-Грайм мечтал о мщении.
        Но еще больше ему хотелось вырваться из этого ада.

22.ОЙГЕН УН-ГРАЙМ. ГОЛЫЙ ДИКАРЬ ИЗ КУЛЬТУРНОЙ СТРАНЫ
        Вставшее солнце застало его в пути.
        Ойген шел на север. По его подсчетам, оставалось пройти не так уж и много. Позади оставался лес, в котором кипела жизнь, в котором под каждой щепкой, под каждым камнем скрывались таинственные и загадочные существа, сути и назначения которых не могли понять люди. Где-то там было странное существо, изучавшее чернокожих аборигенов, а потому взявшее их под свое покровительство.
        Прежней ненависти уже не было.
        Странные мысли одолевали ротенфюрера.
        Помнится, оберштурмфюрер Венк думал о том, нужна ли Африка немцам. Ойген знал это точно - не нужна. Может быть, когда-нибудь, потом, но сейчас рейх в ней просто не нуждался. Нет, конечно, существовали определенные города, месторождения, в которых добывался нужный рейху металл. Но эти леса следовало оставить в покое. Там не было ничего полезного, там жили только хищные звери, пиявки, пауки и вымершие во всем мире рептилии. Следовало оставить эти леса ее обитателям, дать им свободу, пусть они живут, как хотят. Это был особенный мир и, наверное, странное существо рассуждало правильно: этот мир следовало не покорять, а изучать. Ойген вдруг представил себя в роли исследователя леса и покачал головой: это было не для него. Он был солдатом, хранящим мир и спокойствие в рейхе. Но наверняка в рейхе нашлось бы много людей, для которых изучать гораздо важнее, чем покорять. Странное дело, теперь Ойген видел в этих словах особый смысл. Не покорять, а изучать. Не жечь напалмом, не стрелять, а находить общий язык, вживаться в психологию живущих в лесу существ… Жизнь коротка, быть может, каждое существо,
появившееся на земле, имело право на существование, иначе в чем был смысл его появления?
        Мысли были новыми, чужими, и оттого пугали.

«Зря нас бросили сюда, - вдруг подумал Ойген. - Я стал другим. Остальные навсегда остались в лесу, а из оберштурмфюрера Венка туземцы сварили превосходный суп, жаль только, что оберштурмфюрер не видел, как в закипающую вокруг него воду кидают коренья и травы. Он это заслужил.
        Зачем нас отправили сюда? Чтобы мы легли мертвыми в лесах? Разве в Берлине не знали, с чем нам придется столкнуться? И были ли мы первыми?»
        Эта мысль показалась ему важной.
        Лес постепенно сгущался, он словно смыкался вокруг ротенфюрера, мягко трогая его языками лиан. Ойген почувствовал отчаяние. Он уже не понимал, куда идет, и все-таки упрямо продирался сквозь кусты, находя звериные тропки. Это было опасно, очень опасно, но иначе в дремучих зарослях невозможно пройти.

«Бесполезно, - подумал Ойген. - Сюда не стоило лезть с оружием. Здесь бесполезно стрелять, потому что против того, кто приходит завоевывать, встает вся природа. Мы сунулись сюда с автоматами. Этого не следовало делать. Те, кто послал нас, ничего не поняли. Нас просто подставили, чтобы посмотреть, что может этот колдун. А ему и не пришлось что-то делать. Все сделала природа, а завершили аборигены. Наверное, сюда не надо было приходить с автоматами, сюда следовало приходить без оружия, чтобы понять. Даже аборигенов».
        Наверное, он нашел нужную мысль - почти сразу же исчезла изъедающая тело мошкара, не стало слышно зловещего шуршания по сторонам, да и непроходимые джунгли, казалось бы, расступились, чтобы дать Ойгену дорогу. Теперь он почти не спотыкался, а когда увидел под ногами следы от танковых гусениц, едва не завопил от восторга, понимая, что спасен, что теперь он выберется из этого страшного места, под зеленым непроницаемым покровом которого остались все его камрады.
        Он шел, зажав в кулаке чудом сохранившуюся у него пряжку от ремня, на которой готическим шрифтом было выдавлено «С нами Бог!» - странное и бесполезное заклинание, которое ничем не помогло им в этой экспедиции, прежде всего потому, что они пришли в лес карателями.
        И, прежде чем Ойген ун-Грайм выбрался из леса, он увидел странное, невероятное существо - красный длинношеий олень с гордыми рогами легко раздвинул густые заросли, замер, оглядывая голого человека, всхрапнул, потянулся к нему умной красивой мордой, обнюхивая обожженную и изъеденную гнусом кожу, потом фыркнул, словно узнал Ойгена, и исчез в зарослях, оставив после себя примятую листву и сломанные сучья.
        Ойген вышел на опушку леса.
        Где-то недалеко ревел тракторный пускач, на открывающейся равнине голубело блюдце небольшого озера, рядом с которым высилось несколько десятков покрытых шифером домиков. Бунгало полевого агента Херцога выделялось размерами, добротностью постройки и поблескивающими антеннами дальней связи рядом с ним.
        Он поднял голову.
        Гриф, сопровождавший их отряд до последней смерти и теперь наблюдавший за ним, сделал последний круг и, лениво взмахнув крылом, полетел назад, словно выполнил свою задачу и теперь оставлял человеку право самому решать, как он будет жить дальше.
        Ун-Грайм вытер лицо. Он выжил. Он выжил!
        Его вдруг переполнила безудержная радость, словно он невредимым вышел из тяжелейшего боя. Он выбрался в цивилизованный мир, и все могилы остались позади. Волею случая на костях судьбы ему выпала редкостная удача.
        В бунгало полевого агента Херцога рядом с работающей радиостанцией сидел человек в гражданской одежде. Даже на первый взгляд становилось понятным, что это сидит человек, облеченный властью и оттого могущий многое.
        - Да, - сказал человек. - Результаты получились интереснейшие. Вот видите, Зиверс, я же говорил, что исследования дают лучший результат, если они проводятся в той среде, где обитает объект! Элитное подразделение СС! Он справился с ними шутя. И это говорит о том, что следует продолжить работу. Пока мы выявили лишь некоторые аспекты того, что он умеет. Но следует полно раскрыть его потенциал. Да, да, именно это я и имел в виду. Направьте сюда «Зет-айнунднойнцейн». Численность можно оставить прежней. Вы заметили, что он не оставляет свидетелей?
        Его собеседника не было слышно. То, что он говорил, предназначалось лишь одному человеку.
        Человек закурил. По голубоватому дыму и запаху было видно, что курит он дорогие египетские сигареты, такие не по карману рядовому функционеру.
        - Боже мой, Зиверс, - досадливо сказал человек. - Разве можно жалеть пушечное мясо? В конце концов, выигрыш стоит сожженных свечей. Я говорил вам и еще скажу, что это всего лишь дикари, не более того. Цивилизовать их и поднять до уровня рядового немца просто невозможно. Кстати, вам не кажется, что опыты не слишком чисты? Мы сталкиваем лбами дикарей, а пытаемся понять третью, более цивилизованную силу. Возможно, по своему развитию она превосходит любого обитателя земли. Надо радоваться, что у нас появилась такая возможность. «Уны» для того и воспитываются, чтобы рисковать жизнью, защищая интересы рейха.
        Он помолчал еще немного, вслушиваясь в ответ далекого собеседника, потом досадливо раздавил сигарету о дно пепельницы.
        - Послушайте, Зиверс, - сказал он. - Исследования санкционированы рейхминистром, о них знает фюрер. Это вы понимаете? Я требую доложить материалы рейхминистру Кальтенбрунннеру, пусть он рассудит нас.
        Человек помолчал, слушая собеседника, и закурил новую сигарету.
        - Хорошо, хорошо, - примирительно сказал он. - Копии материалов наблюдения я сегодня же отправлю почтовой ракетой. Кстати, скажите Брауну, что его «файтеры» идеально подходят для негласных наблюдений. Великолепная машина! Но я настаиваю на продолжении исследований. Мы не знаем, что это за существо, мы не знаем, откуда оно, в конце концов, мы до сих пор не выяснили, на что оно способно. Добавилось только одно: оно умеет поддерживать биологические контакты разного рода, включая насекомых и некоторые виды микроорганизмов. Это существо включает разные биологические виды в общее содружество. Но многое пока остается неясным. Что значит жизнь трех сотен «унов»? Они счастливы, они отдали свои жизни во имя процветания рейха. А мы должны думать о будущем рейха. Уже сейчас ясно, что этот трехголовый Бу - существо не из нашего мира. А значит, в обозримое время нам предстоит встреча с его собратьями. Мы должны быть готовы к ней. Нам придется драться. Поэтому я требую, чтобы моя позиция была рассмотрена советом «Аненэрбе» и лично господином Кальтенбруннером. До свидания, Зиверс, я жду людей. Мне просто
необходим новый инструмент для исследований.
        Человек закончил говорить и некоторое время задумчиво курил, неумело пуская в воздух перед собой кольца дыма.
        Гнев и возмущение ощущал ун-Грайм. Гнев и возмущение. Одно дело самому чувствовать себя недалеким дикарем, совсем другое - слышать, что тебя им считают. Даже не дикарем, тебя считают бездушным инструментом для исследования. Все жертвы, понесенные отрядом, были предусмотрены хитроумными специалистами из «Аненэрбе»!
        Он шевельнулся.
        Человек замер, осторожно положил сигарету в пепельницу и медленно повернулся. На лице человека появилась кривая улыбка.
        - Бог мой! Кого я вижу? Ротенфюрер, вам удалось вырваться живым? Кто-то ворожит вам на небесах! Я рад, что вы живы! Честное слово, рад! Ведь вы неоценимый свидетель происходившего.
        Он встал, с брезгливым любопытством разглядывая опухшее от укусов насекомых красное лицо Ойгена ун-Грайма.
        - Досталось вам? - со снисходительной жалостью поинтересовался человек из «Аненэрбе». - Ничего. Я прикажу…
        - Я слышал ваш разговор, - хрипло сказал Ойген. - Значит, во имя процветания рейха?
        - А, да, - сказал человек. - Но этот разговор вам не предназначался. Ротенфюрер… вас, кажется, зовут Ойген ун-Грайм? Так вот, Ойген, приведите себя в порядок, отдохните, а потом мы обстоятельно поговорим обо всем. Договорились?
        - Разве можно договориться с дикарем? - криво усмехнулся Ойген. - Вы правы, совершенно правы, во мне живет дикарь. Злой дикарь, который не может простить смерти собратьев.
        Бешенство и злоба переполняли его. Бешенство и злоба.
        - Тридцать девять человек, - стонуще сказал он. - И мы были не первыми!
        - Такова работа, ротенфюрер, - человек из «Аненэрбе» попытался улыбнуться. - И потом, вы ведь давали присягу!
        - Я давал присягу рейху, а не «Аненэрбе», - возразил Ойген, выжидательно глядя на собеседника.
        - Жаль, что вы так и не поняли, что это одно и то же, - вздохнул человек из «Аненэрбе» и попытался выхватить пистолет. Но он был любителем. Неумелым и цивилизованным любителем.
        А Ойген ун-Грайм был не просто профессионалом, он был хорошо обученным дикарем, поэтому пока рука его врага только нащупывала рукоять пистолета, палец жаждущего мести ротенфюрера уже нажал на податливый курок верного друга по имени шмайссер.
        Перешагнув через упавшего человека, он подошел к стеллажам, сбросил травяные лохмотья, нашел комплект обмундирования и неторопливо надел его прямо на грязное тело. Потом взял цинку с патронами и несколько пустых магазинов и принялся неторопливо набивать магазины патронами, держа в памяти тот лишний патрон, что лежал в брошенном на стол ранце.
        Этому патрону отводилась особая роль.
        Настоящий солдат, даже если он всего лишь дикарь, воспитанный цивилизованными людьми из культурной страны, никогда не сдается в плен.
        Последний патрон остается для его сердца.
        Так их учили.
        Именно так Ойген и понимал жизнь. Впрочем, жизнь свою он намеревался продать дорого, к тому же Ойген надеялся прожить время, достаточное, чтобы спросить с виновных за все - за искалеченную судьбу, за товарищей, брошенных в топку эксперимента, за искаженный мир, что отражался в его взгляде, за рейх, которому надлежало быть совершенно иным.
        Царицын, 15 марта - 22 июня 2005г.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к