Еще одно странное дело полковника Зислиса Константин Ситников
        Ситников Константин Еще одно странное дело полковника Зислиса
        Константин Ситников
        ЕЩЕ ОДНО СТРАННОЕ ДЕЛО ПОЛКОВНИКА ЗИСЛИСА
        1. Майор Николай Николаевич Дубинин
        Осмотр места происшествия
        Следственно-оперативная группа в составе следователя по особо важным делам городской прокуратуры майора Дубинина и двух оперуполномоченных уголовного розыска капитана Бутова и лейтенанта Елкина прибыла на место происшествия.
        - Я ничего трогать не стал до вашего приезда. Даже к телу не прикасался. Видно же, мертвый он.
        Участковый, молоденький лейтенант с черными усиками, не то жаловался, не то оправдывался.
        Дубинин рассеянно покивал. Бутов заглянул в кабинет и присвистнул. Лейтенант Елкин, вытягивая шею, с любопытством заглядывал ему через плечо.
        - Там он... прикованный... - жалобно проговорил участковый.
        В кабинете был беспорядок. Массивный письменный стол сдвинут с места: палас пошел складками. Повсюду разбросаны книги... на письменном столе... на черном кожаном диване... на креслах... на ковре под столом и креслами... да всё какие большие, тяжелые: словари, справочники, энциклопедии... На потолке горела трех рогая люстра - острые стеклянные свечечки с оранжевыми волосками накаливания... В щель между тяжелыми портьерами пробивалось веселое утреннее солнце, и оттого электрический свет казался особенно неуместным.
        - Там он, - повторил участковый из прихожей. - У окна...
        Мужчина сидел на полу, подогнув под себя босые ноги. На нем были голубые брюки и зеленая, простроченная красной ниткой, майка...
        Одна рука у него была неестественно вывернула назад и прицеплена наручниками к трубе центрального отопления. Голова опущена на грудь, и сквозь редкие белые волосы просвечивала кожа.
        - Взгляните, Николай Николаевич, - Бутов подобрал с ковра и протянул Дуби нину пластиковый шприц.
        В нем еще оставалось немного прозрачной жидкости. Дубинин понюхал. Никакого запаха. Он вернул шприц, и капитан спрятал его в пакетик. Для приобщения к делу.
        Лейтенант Елкин в это время листал какую-то книгу.
        - Что-нибудь интересное нашел? - спросил Бутов.
        Елкин с готовностью зачитал:
        - "Наказание, карающее преступника, не только справедливо в себе, но есть также право, положенное в самом преступнике..."
        - Ерунда какая-то, - сказал Бутов.
        - А вот книжка вообще на китайском, - сказал Елкин. - Сплошные иероглифы...
        Дубинин посмотрел на него неодобрительно.
        - Пошел бы лучше соседей опросил.
        - Слушаюсь, Николай Николаевич.
        Бутов тоже вышел. Потом вернулся.
        - Там на кухне агрегат в мойке. Может, он "дурь" варил? Хотя почему в мойке?
        - У нас сегодня эксперт будет? - ворчливо поинтересовался Дубинин.
        - Так должен.
        Дубинин расстегнул планшет и присел на подлокотник кресла писать протокол. Он еще раз окинул взглядом кабинет. Обстановка богатая. Огромный письменный стол с бронзовым орлом... роскошный кожаный диван с цветными подушечками... ковер с висящей на нем обнаженной саблей... На другой стене, на черных с золотом обоях, несколько ящичков под стеклом, и в них засушенные растения с корнями... В книжном шкафу четыре ряда одинаковых толстых томов с золочеными корешками... и опять причудливые сухие корни...
        наверху две пузатые, похожие на тыквы мандолины... Он покосился на босые ступни мертвого мужчины... попробовал представить себе, как тот, почесываясь, подходит к книжному шкафу, приподнимается на цыпочки, чтобы достать мандолину, и падает с нею на кожаный диван, перебирая струны... и шевеля большим пальцем левой ноги...
        В прихожей послышались шаги, и стремительно вошел судебно-медицинский экс перт Дмитриев в белом халате и с чемоданчиком в руке. За ним, запыхавшись, вбежал внештатный оператор Дима в брезентовых штанах, снимая на ходу кинокамеру.
        - Простите, Николай Николаевич, запоздал.
        Дмитриев приступил к осмотру тела. Запрокинул голову мужчины - и на них уставились серебристые глаза. Никогда еще Дубинин не видел, чтобы глаза у чело века, тем более мертвого, отсвечивали таким металлическим блеском. Выражение их показалось Дубинину удивленным - они словно бы спрашивали: что это, мол, вы собираетесь делать?
        - Взгляните-ка сюда, - сказал Дмитриев, указывая на горло трупа, опоясанное багровой ссадиной.
        Но взгляд Дубинина уже скользил ниже - туда, где на узкой груди отчетливо виднелись запекшиеся порезы, а зеленая майка намокла и казалась черной. И опять Дубинин представил себе, как мужчину приковывают к батарее и начинают пытать, а он смотрит на своих обидчиков с удивлением и вдруг спрашивает с этаким веселым любопытством: а что это вы, собственно, со мной делаете?..
        - Эге, а это у нас что такое? - Дмитриев вывернул мужчине руку, и Дубинин увидел на ней россыпь багровых точечек от уколов.
        Этого следовало ожидать. Он, наверное, и боли-то не чувствовал - так, при ятную щекотку...
        Дмитриев констатировал:
        - Смерть наступила пять-шесть часов назад от удушения. Удушение произведено чем-то вроде металлической цепочки. На коже остались явственные следы звеньев... Щитовидный хрящ раздроблен...
        дыхательные пути повреждены... Дальнейшее покажет вскрытие.
        Пока Дубинин составлял протокол осмотра, вернулся Елкин.
        Соседка, которая вызвала участкового, показала: она встает рано и радио на кухне никогда не выключает, а программа начинается без четверти шесть. Вот когда оно забормотало, в дверь-то и затрезвонили. Сосед сверху. Приученная теленовос тями к осторожности, она открыла на цепочку, и сосед этот через щель бросил ей что-то насчет смежной квартиры и тут же торопливо сбежал вниз. Выждав на всякий случай еще некоторое время, она вышла на лестничную площадку и увидела, что обе двери квартиры налево распахнуты настежь. Она целую минуту постояла, прислушива ясь, но оттуда не доносилось ни звука. Внутрь зайти она не решилась. Вернувшись к себе, она и позвонила участковому.
        Елкин поинтересовался, не слышала ли она какого-нибудь шума ночью. Как же, слышала. Слышала, как в дверь звонили, долго звонили, пока он не открыл. Было это уже часу в двенадцатом.
        Потом за стеной слышались голоса, и не то чтобы там кричали, а скорее уж громко разговаривали. Пару раз двинули мебель. Потом на несколько минут успоко ились. И вдруг стукнула железная дверь, послышались быстрые шаги, как будто кто- то быстро сбежал по лестнице, и громко хлопнула дверь внизу. Сколько их было? Да кто же их считал. Ну, то, что не один, это точно. И для троих шума было мало вато. Пожалуй, что двое. Она было выглянула в глазок, да ничего толком не разгля дела. Ей и в голову не могло прийти, что здесь творятся такие ужасы...
        - Она что-нибудь сказала о жильце? - спросил Дубинин.
        Он не стал уточнять, что при обыске не было обнаружено никаких документов убитого, что показалось ему довольно странным.
        - Она говорит, что он снял эту квартиру около месяца назад.
        Имени его она не знает. Сама квартиросъемщица, - Елкин заглянул в свой блок нотик, - Кропотова Антонина Ивановна уехала не то в Питер к родственникам, не то вообще за границу. Возможно, на четыре месяца, а возможно, и на полгода. Кропо това лишь вскользь упомянула об этом, когда заходила к ней с пирогом...
        - С пирогом?
        - Она испекла пирог с черникой и перед отъездом зашла к соседке.
        - Они подруги?
        - Да нет. Просто она оставляла квартиру надолго и хотела, видимо, чтобы соседка... ну, проследила, что ли...
        - Она оставила свой телефон, куда соседка должна позвонить, если что-то слу чится?
        - Нет.
        Дубинин задумчиво покивал. Не помешало бы встретиться с этой Кропотовой Антониной Ивановной. На предмет выяснения личности убитого. Или, скажем, не было ли что-нибудь вынесено из квартиры? Хотя не похоже это на грабеж... Если верить соседке, он сам открыл своим убийцам. Он должен был хорошо знать их... Не оказал никакого сопротивления... А когда они его к батарее цепляли, он тоже не сопро тивлялся? Если не считать следов пытки, на теле ни ссадин, на царапин... Надо же было так наширяться...
        Узнать, кто к нему обычно приходил. И еще проверить этого соседа сверху. Просто так, на всякий случай.
        - Елкин, - сказал он, - поднимись наверх и расспроси там насчет этого соседа.
        Елкин радостно улыбнулся:
        - Уже, Николай Николаевич. Я говорил с его женой. Она ни о чем не знает, но подтвердила, что муж сегодня утром очень спешил, опаздывал на деловую встречу. Она подумала, что с ним что-то случилось, и мне пришлось ее успокаивать. Вот его служебный телефон, но позвонить ему туда можно будет только во второй половине дня.
        - Вот ты и займись. Хотя, похоже, тут мы не узнаем ничего нового. Молодец, лейтенант. Ну, все, можно выносить.
        Двое санитаров, уже минут десять дожидавшихся в прихожей, внесли в комнату носилки.
        Пока они выволакивали носилки, Дубинин успел лично расспросить соседку. У нее были навитые, крашенные хной волосы и лицо с двумя бородавками под носом. Узнав, что она учительница младших классов на пенсии, Дубинин больше ни секунды не сомневался, что она знает всех посетителей жильца наперечет. Если таковые, конечно, были. Он ожидал, что она начнет рассказывать об осаждавших квартиру толпах подозрительного вида молодых людей, законченных наркоманов, и об извест ного поведения девицах; ему уже не раз доводилось выслушивать подобное.
        Поэтому ответ соседки удивил его:
        - Никто к нему не приходил. И сам он никуда не выходил. Ни разу за весь месяц.
        "Вскрытие показало..."
        Просторное помещение, отделанное белым кафелем для влажной уборки и дезинфи цирования. Часть пола также выложена белой плиткой, другая половина покрыта металлическим щитом с круглыми дырочками для стока вода. На полу лежит труп, уже раздетый.
        Рядом - окровавленная зеленая майка и голубые брюки с раскинутыми брючинами. И все. Трусов на мужчине не было. Брюки пройдут, разумеется, тщательный анализ, но и так уже видно, что никаких следов обмочения, дефекации или непроизвольного семяизвержения, обыкновенных при удушении, на них не наблюдается. Должно быть, он здорово наширялся, что даже и не заметил, как его резали ножиком и душили цепочкой. В карманах брюк было обнаружено: ключ от квартиры, пластиковый кол пачок от шприца и мятый клочок газеты, не известно к чему предназначенный.
        Все эти обстоятельства майор Дубинин, сидя на жестком кожаном стуле, нето ропливо продиктовал младшему лейтенанту Мошкиной, двумя пальцами стучавшей на старой механической машинке.
        Закончив протокол осмотра, он пробежал его глазами, подписался и вышел. Ему еще следовало продумать вопросы к патологоанатому, которые надлежало прояснить на вскрытии. Присев на рассохшуюся лавку во дворе городского морга, он положил кожаный планшет на колени и круглым, ученическим почерком написал на бланке:
        "Время смерти. Содержимое желудка. Содерж. наркотич. веществ в крови". Подумал и добавил: "Давно ли имел половое сношение с женщиной?"
        Вскрытие было назначено на 14.00. Патологоанатом Бамбуров, большой знаток науки о смерти - танатологии, как передразнивали его коллеги, "сепелявил". Озна комившись с поставленными перед ним вопросами, он состроил плаксивую мину и пла чущим голосом проговорил:
        - Засем вы меня обизаете, Николай Николаевись? Откуда я знаю, сносался он или дросил? А если он не с зенсиной сносался, а с мальсиком? Сто вы мне тут понаписали, Николай Николаевись? А потом опять сказут, сто вскрытие Бамбурова не отвесяет на вопросы следствия. Вы это делаете наросно, да?
        - Но ведь можете вы определить, давно ли у него было семяизвержение?
        - Это - да, - охотно согласился Бамбуров, - это - позалуйста. А то вы сами писете про какую-то зенсину, а мне потом вздрюську дадут. Присутствовать при вскрытии зелаете? А, в сторонке постоите? Ну и хоросо, ну и отлисненько.
        Он был уже в нарукавниках и фартуке. Натянув марлевую повязку на нос, он размашистым шагом вернулся в прозекторскую.
        Дубинин всегда присутствовал при вскрытии, считал долгом. Хотя, разумеется, это было вовсе не обязательно.
        Бамбуров, троща реберные хрящи там, где они переходят в кость, произвел разрез мягких тканей грудной полости. Потом затянутыми в резину руками раздвинул кожные покровы, принялся копаться в красно-желтых развороченных внутренностях...
        Дубинин скосил глаза в сторону, ощущая какую-то невесомость в теле. Он был как будто здесь и не здесь...
        - Мать моя мамоська, - невнятно из-за тройного слоя марли пробормотал Бамбу ров.
        Дубинин насторожился.
        Бамбуров сказал:
        - Взгляните-ка сюда, милейсий.
        Дубинин взглянул, но ничего особенного не увидел.
        - Видите этот красный козаный месосик?
        - Ну? - напряженно сказал он.
        - Это сердце, - пояснил Бамбуров. - А видите, с какой стороны оно лезит?
        - Ну?
        - С какой зе? - нетерпеливо спросил Бамбуров.
        - Ну, с левой. Ну?
        И тут Бамбуров разозлился.
        - Это для вас с левой, Николай вы мой Николаевись! А для него - с правой. Ну, теперь до вас насинает доходить?
        Лабораторный анализ крови
        Лаборант Сикоморский пребывал в приподнятом настроении.
        Покачиваясь в сладком тумане, ласково щурясь на девственно-плавные изгибы большого лабораторного микроскопа и то и дело игриво грозя ему пальцем, он про изводил лабораторный анализ образца крови, полученного час назад из следственных органов. Разделив карандашом для стекла чистую тарелку на три равные секции (правды ради следует сказать, что секции получились не совсем равные, а разделя ющие их прямые не совсем прямые, но, как любил говаривать один из приятелей Сико морского, острослов и умница: помилуйте, это такие пустяки рядом с мировым потеп лением!). Сикоморский высосал из флакона сыворотку пипеткой и долго держал ее над тарелкой, примеряясь капнуть не много, не мало, а в самый раз. Капнул. Дальше пошло как по маслу. Он всосал сыворотку из соседнего флакона и опять капнул.
        То же самое проделал и в третий раз. Рядом с мировым потеплением пустяком оказался и размер сывороточных капель. Стеклянной палочкой Сикоморский нанес по капле испытуемой крови рядом с сыворотками и смешал их. Ровно через пять минут, по лабораторным часам (длившимся, правда, все десять), добавил по капле изотони ческого раствора хлорида натрия и принялся энергично покачивать тарелку, чтобы смеси хорошенько перемешались.
        Получилось сюрреалистическое полотно Дали. Сунув тарелку под микроскоп, он зажмурил правый глаз и прислонил его к окуляру.
        Подкрутил верньер, но видимость лучше не стала. Тогда он разогнулся и опять погрозил микроскопу указательным пальцем.
        Зажмурил левый глаз и повторил попытку. С тем же успехом. Тогда он один глаз закрыл, а другим поглядел. Ну вот, другое дело!
        Главное в нашей работе что? - Смекалка и научный подход. Ну-ка, ну-ка, что у нас тут получилось? Ага, в сыворотке А(II)
        положительная реакция: в равномерно розовой смеси показались мельчайшие красные зернышки, состоящие из склеенных эритроцитов.
        Они сливались в более крупные зерна и выпадали хлопьями:
        агглютинация в лучшем виде. Он передвинул тарелку. Так, а тут у нас что? Изображение двоилось, и он опять подкрутил верньер. Сыворотка В(III) осталась розовой: реакция отрицательная. Всё ясно, третья реакция тоже должна быть отри цательной - вторая группа крови. Тут ведь как? Или все реакции положительные, и тогда мы имеем первую группу. Или все реакции отрицательные, и тогда мы имеем четвертую группу. Или, наконец, одна реакция отрицательная, а остальные две обя зательно положительные, и тогда мы имеем вторую или третью группы. Тут даже и смотреть нечего.
        Для проформы он все же глянул на третью смесь. Реакция отрицательная. Ну, что я говорил? То есть, позвольте, как это - отрицательная? Врешь, такого просто не бывает, чтобы две отрицательных при одной положительной. Он посмотрел на каждую смесь по новой. Ну, так и есть! Одна положительная, две отрицательных. Просто пятая группа крови какая-то!
        Плюнув, он кинул тарелку в мойку и взял чистую. Так, начнем все сначала. Он проделал все сначала. На этот раз получилось как надо: две положительных и одна отрицательная. Наука! Он принялся записывать непослушными пальцами результат, но вдруг опять почуял неладное: отрицательной-то была реакция на сыворотку 0(I), что возможно было только при том условии, что и остальные две сыворотки дадут отрицательные реакции!
        Рассвирепев, он швырнул и эту тарелку в мойку и проделал анализ в третий раз. Две отрицательных и одна положительная. В четвертый. Одна положительная и две отрицательных.
        Он упал на стул, закрыл лицо длинными руками, потом отнял руки от лица и снова уставился на результаты анализа. Черт знает что!
        Четыре теста, и каждый раз другой результат! Бред какой-то. Это что же, получается, в крови содержатся оба агглютинина и оба агглютиногена и при этом с друг другом они не соединяются и вообще ведут себя черт знает как?!
        Махнув рукой на науку, он притянул к себе пачку бланков, на верхнем записал результаты лабораторного анализа, а другой использовал под докладную записку начальнику лаборатории.
        "Можешь быть свободен..."
        На другое утро лейтенант Елкин докладывал о своем вчерашнем разговоре по телефону с соседом сверху. Как и предсказывал господин майор, ничего нового раз говор этот не дал.
        Действительно, тот звонил в дверь соседки снизу, и действительно, произошло это без четверти шесть... "Я вам даже точнее скажу: я вышел в пять сорок шесть, у меня была назначена важная встреча, и я часто поглядывал на часы. А что, слу чилось что-нибудь? Убийство?.. Вот как... Н-нет, я не был знаком с мужчиной из той квартиры. Гражданку Кропотову знаю, а что она сдавала комнаты в наем... нет, первый раз слышу... Да, разумеется, я готов дать показания..." Вот и весь разго вор.
        В половине десятого капитан Бутов принес результаты лабораторных анализов. И тут Дубинину стало совсем плохо. Он целую минуту тупо глядел в бланк анализа содержимого найденного на месте происшествия шприца. Только повторив несколько раз про себя эти два слова, он наконец понял их смысл. Очищенная вода... В шприце была простая вода...
        Теперь понятно, что делал на кухне этот водогонной аппарат, который они наши в мойке под краном...
        А как насчет крови?.. Дубинин торопливо отыскал среди бумаг отчет об ана лизах крови. Содержание наркотических веществ...
        Следов наркотических веществ в крови не обнаружено... Какого черта! Вся кар тина преступления разваливалась на глазах. А следы уколов на левой руке? Он что же, воду себе колол? И от воды его так разобрало, что он даже не чувствовал, как его ножиком стругают?
        Дубинин заставил себя читать дальше. А дальше и вовсе шла какая-то тарабар щина:
        "Состав крови обнаруживает явные аномалии... Сочетание агглютининов и агглю тиногенов в исследуемой крови не представляется возможным..."
        Не представляется возможным... Сначала он не совсем понял.
        Определить не представляется возможным или что не представляется возможным? Нет, все-таки, кажется, сама кровь не представляется возможной. Само, так ска зать, существование такой крови... Он ощутил, как тяжело наливается гневом сна чала шея, потом скулы.
        Еще немного, и горячий гнев бросится в голову. Что они там себе позволяют?!
        И неожиданно он почувствовал облегчение. Ну, конечно!.. Проводил анализ какой-нибудь обалдуй, студент-практикантишка, да еще, поди, пива натрескавшись, а руководитель не удосужился перепроверить. Небось, и в отчет не заглянул... Ох, я сейчас пойду задам им трепки!
        Но пойти и задать трепки он не успел. Провидение (а то и силы рангом повыше: непосредственное начальство) судило иначе.
        Зазвонил телефон.
        Еще ни о чем не подозревая, еще не догадываясь, что означает этот телефонный звонок, еще продолжая по инерции думать о деле, о котором ему, в общем-то, можно было уже и не думать, он поднял трубку.
        - Майор Дубинин слушает... Да, господин полковник... Понял, господин полков ник... Сейчас буду.
        Он положил трубку, торопливо собрал со стола все бумаги, сунул их в папку и вышел из кабинета.
        В кабинете полковника сидел молодой человек в штатском, с веселыми голубыми глазами и рыжим чубом. Он вежливо поздоровался с Дубининым.
        Полковник кивнул Дубинину, чтобы тот садился.
        - Ну, Николай Николаевич, рассказывай, что там у тебя с этим делом. Я озна комился с твоей запиской и теперь хотел бы тебя послушать. Ты установил личность убитого?
        - Нет. - Дубинин хотел было что-то добавить, но передумал.
        - Нет, - повторил полковник с каким-то даже удовлетворением и еще повторил: - Личность убитого ты, значит, не установил. А по поводу убийц у тебя есть какие-нибудь предположения?
        Дубинин открыл было рот, чтобы изложить свои предположения, но, вспомнив очищенную воду, осекся.
        Он покосился на молодого человека. Тот сидел с отсутствующим видом и, каза лось, даже не прислушивался к разговору.
        Дубинину вдруг стало очень скучно. Разыгрывался никому не нужный спектакль, который назывался Отстранение Майора Дубинина От Дела, и ему стало неловко и обидно за полковника, вынужденного этот спектакль разыгрывать. И потому он коротко ответил:
        - Нет.
        Полковник покивал.
        - Наши коллеги... я бы сказал, друзья из особого отдела хотят помочь нам, - мягко проговорил он. - Это дело показалось им любопытным, и они решили забрать его к себе. Так что ты, Николай Николаевич, больше им не занимайся и... собст венно, можешь быть свободен. Папочку оставь.
        Дубинин аккуратно положил папку на стол и, стараясь не глядеть на штатского, вышел из кабинета. Прикрывая дверь, он услышал, как полковник сказал, адресуясь к штатскому:
        - Ну, Василий Иванович, передавайте привет Павлу Игоревичу...
        2. Полковник Павел Игоревич Зислис
        ...размышляет
        Павел Игоревич Зислис сидел за письменным столом с абсолютно пустой, сияющей в лучах весеннего солнца полированной поверхностью и рассеянно смотрел в раск рытое окно. Он размышлял.
        Кнопочный телефон, аппарат внутренней связи, пепельница для посетителей, дело об убийстве, сборник японской поэзии с предисловием на английском, нес колько чистых листков писчей бумаги и чернильная ручка пребывали во временной ссылке на полу.
        Когда полковник Зислис размышлял, он любил, чтобы ничто на столе не отвле кало его внимания. Размыслить же было о чем. Например о том, какие только стран ности не случаются в этом обыденнейшем из миров.
        Он вытащил из-под аппарата внутренней связи тощенькую папку и принялся снова просматривать подшитые к ней материалы. Наверху лежала докладная записка руково дителя лаборатории судебно-медицинской экспертизы Владимира Евгеньевича Рикошет никова, их внештатного информатора, в каковой записке предлагалось обратить вни мание на результаты лабораторного анализа крови испытуемого номер такой-то. Тут же прилагались и сами результаты; их полковник пока пропустил.
        Из следующего документа - заявки на назначение вскрытия, заполненной рукой некоего майора милиции Дубинина, - явствовало, что испытуемый номер такой-то был уголовным трупом неизвестной личности; ничего необычного в этом заявлении пол ковник Зислис не усмотрел; перевернув бланк заявления, он обнаружил под ним копию заключения о судебно-медицинском вскрытии. Написано оно было таким крупным, раз машистым почерком, что полковник, хмыкнув, тут же заглянул в конец его, на под пись эксперта, как будто фамилия того могла о чем-нибудь сказать. Фамилия, впро чем, и вправду была подстать почерку: Бамбуров. Хмыкнув еще раз, теперь не без удовлетворения, полковник принялся вникать в хитросплетение медицинской термино логии и графических особенностей руки патологоанатомического эксперта Бамбурова, с трудом отличая "а"
        от "дэ", а "тэ" от "эф". Впрочем, ничего такого уж необычного не было и в этой так называемой исследовательской части судебно-медицинского заключения: полковник и раньше слышал о случаях, когда сердце у человека располагалось не с левой, а с правой стороны. Это скорее к генетикам, а не к нам в особый отдел.
        Последним документом в папке был также составленный от руки протокол осмотра места происшествия, подписанный уже знакомым ему майором Дубининым.
        Больше ничего в деле не содержалось, и полковник вернулся к результатам ана лиза крови. Он прочитал заключение дважды. Ну, очищенная вода в крови это понятно... То есть, разумеется, для чего "испытуемый" вводил себе в кровь обык новенную воду, это не совсем понятно; но ведь в этом нет ничего "особого", правда? А он, полковник Зислис, занимается именно и исключительно "особенным". А вот что касается всех этих... черт, как их?..
        агглютининов с агглютиногенами... так тут и вовсе всё настолько специально, что возникает естественный для человека несведущего вопрос: ну и что, собст венно? Что в этом, пусть необычном, сочетании агглютининов с агглютиногенами такого, что этим должен заинтересоваться особый отдел?
        Полковник снова пробежал глазами сопроводительную записку, потом водрузил на стол телефон и быстро набрал на клавиатуре:
        судебно-медицинская лаборатория; встроенный компьютер сам набрал нужный номер.
        На том конце взяли после первого же гудка, и, подпустив долгую паузу, мужс кой, по-ужиному шелестящий голос прошептал в самое ухо полковнику:
        - Лаборатория. Рикошетников внимательно слушает.
        - Владимир Евгеньевич, это полковник Зислис. Я сейчас ознакомился с вашей депешей. Вы позволите мне задать вам два вопроса?
        И вновь, после продолжительной паузы, шелестящий голос:
        - Все, чем могу услужить вам, Павел Игоревич.
        Зислис сказал:
        - Признаться, я не совсем понял: что же в этой крови такого особенного, что может заинтересовать наш отдел?
        Пауза.
        - Насколько я понимаю, - осторожно прошелестел Рикошетников, - ваш отдел занимается явлениями, которые не укладываются в современную систему научных представлений. То явление, о котором я имел удовольствие вас уведомить, в такую систему не укладывается. Эрго, оно может представлять интерес для вашего отдела. .
        - Но ведь возможна и ошибка?
        - Ну... если вы возьмете слабую сыворотку... или температура воздуха будет понижена... то, разумеется, возможна. Но в данном случае всякая ошибка исклю чена. Я лично дважды провел лабораторный анализ крови на двойную реакцию. Нет, ошибка абсолютно исключена.
        - Получается - я подвожу итог, - ваш анализ дал результат, который не может быть объяснен современной наукой; и достоверность этого результата не вызывает никаких сомнений, так?
        На том конце вежливо промолчали.
        - Благодарю вас, - сказал полковник Зислис. - Это было именно то, что я хотел услышать.
        Он положил трубку.
        Подумав, он вызвал Васю Скоробогатова.
        Еще подумав, он по памяти набрал номер Шнайдера.
        Образчик ксенофобии
        В сорокапятилетней жизни Павла Игоревича Зислиса, а точнее в раннем его дет стве, был один "моментик", о котором он не только никому не рассказал бы даже под страхом смертной казни, а и от себя-то старался его скрывать, но который тем не менее определил всю его судьбу, как личную, так и профессиональную.
        До пяти лет Павлик Зислис не разговаривал. Он был сосредоточенный на самом себе мальчик, и можно было подумать, что он просто не желает растрачивать попусту богатства своего внутреннего не по детски глубокого мирка. Родители его, как водится, были убиты горем. Они водили мальчика к специалистам, но те только руками разводили: для аномалии не было никаких видимых причин. Не знали, что и думать, пока несчастного ребенка не посмотрел один старенький доктор, который и сказал: всё у пацана в порядке, он просто не хочет разговаривать. Как только, мол, захочет, так и заговорит, а пока лучше, мол, оставить его в покое. Любящие родители доктору безоговорочно поверили, но совету не вняли и принялись тормо шить ребенка, пытаясь вызвать у него желание провещиться хоть одним словечком: читали ему веселые сказки, рассказывали смешные истории. Он терпеливо выслуши вал, но при этом смотрел на них "как младенец Иисус с иконы" взглядом всепонима ющим и как бы говорящим: вы, взрослые, что вы можете знать о жизни? Больше всего в свои пять лет Павлик любил забраться в бурьян позади дома и смотреть на буг ристый
пустырь. Никакими коврижками, никакими посулами, бывало, не выманишь его с пустыря. Новое огорчение бедным родителям.
        Однажды вечером, в необычайно жаркий август, мальчик вернулся с пустыря в дом и - о чудо! - произнес пять, не больше не меньше, слов удивительно чистым, почти музыкальным голосом, артикулируя не по-детски отчетливо. "Я сам буду читать теперь", - сказал он.
        Никто даже предположить не мог, что послужило тем толчком, который заставил мальчика разговориться, а сам он так никому и не рассказал, что произошло с ним там, на пустыре. А произошло вот что: пока он смотрел на заходящее солнце своими серьезными немигающими глазами, от солнца отделилось ослепительно белое свечение в виде диска и, быстро приблизившись, замерло прямо над пустырем. Павлик чувст вовал, что это живое и что оно внимательно наблюдает за ним. Потом свечение испустило тонкий зеленый, почти желтовато-белый, луч, который упал прямо на лоб мальчика. Луч был жесткий, и на мгновение он соединил мозг мальчика с разумом светящегося диска. Это длилось не дольше одного мгновения, и тут же все пропало: и луч, и сам диск, только теперь красное солнце уже не касалось горизонта своим нижним краем, а являло взору лишь верхний, почти исчезающий ободок, и бурьян на буграх казался черным.
        Павлик заговорил. Это ли не счастье для родителей? Но чем дальше, тем более пугающими были эти разговоры, потому что разговаривал он совсем не так, как положено лопотать ребенку пяти лет, а разговаривал он как взрослый. Причем как взрослый, умудренный опытом. И повел себя соответственно. "Я буду всё делать сам", - сказал, как отрезал. Впрочем, скоро и к этому привыкли - к чему только не привыкнешь...
        Сам Зислис, однако, ни на один день не забывал того происшествия на пустыре. Уже в юношеском возрасте путем напряженных размышлений он пришел к выводу, что над ним был поставлен некий эксперимент, ни смысла которого, ни целей он себе не представлял. С известной долей уверенности он мог предположить, что наблюдения за результатами эксперимента будут вестись и в дальнейшем. Об организаторах экс перимента он не мог сказать ничего, склоняясь к мысли об "инопланетчиках".
        Он относился к тому сорту людей, которые склонны доверять своим выводам, если те имеют под собой достаточно прочное основание.
        Следствием сделанных на основе долгих размышлений выводов стало жизненное кредо, сформулированное юным Зислисом: "Моя жизнь - это сугубо личное дело меня самого, и любые попытки вмешаться в нее будут обрываться решительно и беспо щадно." Этого кредо он придерживался и по сей день, будучи уже полковником в особом отделе и руководителем спецгруппы, хотя, разумеется, с течением лет пер воначальная формулировка значительно пообтерлась, да и юношеский пыл несколько поостыл.
        И до сих пор он свято верил в перманентные попытки вмешательства "инопланет чиков" в земные дела и в то, что попытки эти следует обрывать "решительно и бес пощадно". Он и не заметил, что со временем его настороженность, подозрительность и постоянная готовность к встрече с "чужими" превратились в настоящую фобию.
        И теперь, стоило ему получить подтверждение своим опасениям - впервые за сорок лет столь явное и недвусмысленное, - как эта фобия заявила о себе в полный голос.
        Страх
        Полковник Зислис был напуган. Он сам себе в этом не признавался, но он был смертельно напуган. Если бы он позволил себе признаться в этом, черный, неконт ролируемый страх вырвался бы наружу, и тогда бы это был уже не полковник Зислис, а затравленный зверь, готовый к последней схватке. Хуже всего было то, что он и сам не мог объяснить, что именно его так испугало.
        Возможно, это был один из тех приступов необъяснимого страха, какие испыты вают дикие животные перед землетрясением. Когда забываешь обо всем на свете, и тебя охватывает только одно паническое желание: спасаться бегством. Но полковник заставил себя подавить панику и вернуться к делу. Кофе еще не остыл, он налил себе полную, без четверти, чашку и капнул в нее коньяка из фляги, которую всегда хранил в нижнем ящике стола. Он старался не глядеть на разбросанные по столу, исчерченные рукой Шнайдера листки. Он даже попытался выкинуть из головы все эти мысли, взбудораженные разговором со Шнайдером. И вдруг он почувствовал, что ему полегчало. То ли кофе подействовал, то ли он просто успокоился, но цепкая головная боль вдруг отпустила, и он понял, что теперь может рассуждать ясно.
        Ну, хорошо, предположим, Шнайдер прав. (Разве он сам не ждал этого столько лет?) И что же? Что означает это для Организации?
        Что означает это для его людей? Наконец, что означает это лично для него, полковника Зислиса? Он усмехнулся, поймав себя на мысли, что поставил Органи зацию и подчиненных ему людей на предпочтительное место. Он всегда был "нор мальный мужик" и никогда не пытался выкрутиться за счет других. Для него всегда было: сначала Организация, потом его люди, а потом уже можно было подумать и о самом себе.
        Итак, Шнайдер... Шнайдер заявился к нему в кабинет час назад...
        Да (он посмотрел на часы), теперь уже ровно час. Без всякого вызова и приг лашения, по собственному, так сказать, почину.
        Человек он был самоуверенный и бесцеремонный, а тут показался полковнику и вовсе высокомерно-пренебрежительным, даже брезгливым. Не только по отношению к нему, полковнику Зислису, лично, но и по отношению, так сказать, ко всему чело вечеству.
        Он, опять же без приглашения, уселся на жалобно пискнувший под ним стул для посетителей, откинул полу белого своего хирургического халата, запустил в отто пыренный карман брюк толстые пальцы и вынул мятую пачку папирос. Зислис, с непри язнью наблюдавший за его действиями, в сотый уже, наверное, раз подумал: не пони маю, как он этими толстыми своими пальцами умудряется копаться в человеческих мозгах. И не мозгАх даже, а мОзгах, именно так... Шнайдер был нейрохирург фан тастический. Он бы давно Нобелевскую премию получил, если бы все его работы не были строго засекречены. В этом Зислис был твердо уверен.
        Закурив и выпустив толстые струи дыма из волосатых ноздрей, фантастический нейрохирург Шнайдер сначала сделал гримасу:
        растянул до упора толстые свои губы, выкатил белесоватые глаза, словно хотел выскочить из собственного лица, а потом, вернув лицо в нормальное состояние, заговорил, размеренно и увесисто. И начал он с того, что сразу, ни за что ни про что (это и показалось Зислису самым обидным), принялся его, Зислиса, оскорблять.
        - Видели вы, Савл Игоревич (он всегда как-нибудь искажал его имя, это, по- видимому, казалось ему чрезвычайно остроумным), видели вы, как бегает по лаби ринту подопытная крыса? Ей кажется, она занята жизненно важным делом: поиском выхода. А в действительности другие крысы, только побольше и в белых халатах, изучают на ней поведенческие реакции. Или думают, что изучают. Вот так же и вы, Савл Игоревич, хочу сказать вам, как та несчастная крыса...
        Зислис с трудом удержался от резкости.
        - Вы пришли ко мне только за этим?
        - Нет, - спокойно возразил Шнайдер, - не только за этим. Я принес результаты лоботомии и... некоторых моих экспериментов.
        Весьма любопытные.
        - Ну, так давайте их!
        И опять Шнайдер сделал гримасу, как будто сейчас выскочит из своего лица.
        - Они здесь, - сообщил он и постучал себя толстым согнутым пальцем по обшир ному лбу.
        Увидев, как дернулось у Зислиса веко, Шнайдер расхохотался.
        Зислис смотрел на него с ненавистью.
        Насладившись его бессильной злобой, Шнайдер приступил:
        - Я исследовал его центральную и периферийную нервную систему. В ней я заметил некоторые отклонения от нормы, то есть, разумеется, того, что мы считаем нормой...
        - Поясните, пожалуйста, - попросил Зислис.
        Как только перешли к делу, он сразу перестал испытывать к Шнайдеру какую бы то ни было неприязнь. Перед ним сидел эксперт и умница, и не раздражаться на него надо, а внимать каждому его слову и пытаться понять как можно точнее.
        - Я хочу сказать, что его нервная система отличается некоторыми особеннос тями, которые могут напоминать те или иные известные нам отклонения, но которые собственно отклонениями не являются.
        - Не понимаю, - признался Зислис. - Он что, был болен?
        - Наоборот! То есть, с точки зрения нашей нормы, его нужно было бы признать больным.
        - А что, - осторожно спросил Зислис, - может быть другая точка зрения?
        Но Шнайдер проигнорировал его вопрос. Вместо этого он сам спросил:
        - Вам излагать только наблюдения или и мои интерпретации тоже?
        - Интерпретации тоже, если можно, - попросил Зислис, а про себя подумал: "Какого черта пойму я в твоих наблюдениях!"
        - Так вот, - проговорил Шнайдер важно, закуривая вторую папиросу, - у нашего... э-э-э... подопечного... мозговые полушария разделены. Не хирургическим способом, заметьте, как это иногда делают при эпилепсии, а, так сказать, самой природой-матушкой.
        - И что же это означает? - спросил Зислис. Он попытался скрыть свое разоча рование. Признаться, он ожидал услышать что-нибудь совсем уж необычное. Например, что у их "подопечного" имеется биолокатор, как у летучих мышей, или еще что- нибудь в этом же роде.
        - Это означает, что у него два относительно автономных сознания.
        Две, так сказать, личности в одной черепной коробке. Науке известны случаи, когда нечто подобное возникало в результате хирургической операции, но чтобы это было от рождения...
        - Так он что, генетический урод?
        - Я бы не спешил с выводами. Я исследовал его таламус. Так вот, дорогой мой Павел Игоревич, у нашего подопечного он не связан с лобными долями.
        - И это означает?..
        - И это означает, что он не боится боли.
        - Не чувствует ее? - уточнил Зислис. Это уже было интересно. До сих пор он считал, что жилец не оказывал сопротивления при пытках потому, что был "в отк лючке". Тот факт, что он неспособен чувствовать боль, многое менял...
        - Нет, он ее, разумеется, чувствует. Видите ли, восприятие боли включает в себя не только само ощущение боли, но и нашу эмоциональную реакцию на это ощуще ние. Люди, перенесшие фронтальную лоботомию, при которой связи между лобными долями и таламусом перерезаются, продолжают ощущать боль, но она их, как бы это сказать, больше не беспокоит...
        - Значит, опять отклонение от нормы?
        Шнайдер пожал плечами:
        - Если отклонения от нормы встречаются так часто, то возникает естественный вопрос: а является ли это действительно нормой для данного объекта? Кстати, вы заметили, что мы невольно перешли в нашем разговоре с прошедшего времени на нас тоящее, как будто говорим не об этой конкретной... э-э-э... биологической особи, а о целом виде, пусть новом и пока не известном науке?
        И тут, при этих словах о некоем "новом виде", Зислис впервые почувствовал холодок страха вдоль позвоночника. Но, слава Богу, это оказалась только шутка. Увидев побледневшие губы Зислиса, Шнайдер рассмеялся.
        - Погодите, - пообещал он, - сейчас вы еще и не такое услышите.
        Вы еще не забыли школьный курс анатомии человека? Помните, что у человека есть центральная нервная система и периферийная, или вегетативная? Так вот, у нашего подопечного никакой периферийной системы нет. То есть, разумеется, все нейроны и рецепторы на месте, но они напрямую подчинены спинному и головному мозгу. Вы представляете?
        - Не вполне, - признался Зислис.
        - Вы водите машину? Разумеется. Ну, вот случалось вам когда-нибудь избегнуть верного столкновения? Помните, как вы еще не успели ни о чем подумать, а ваша нога уже сама нажала на тормоз? И только спустя минуту вас начинает трясти, сердце скачет и руки мокрые? Вот это и есть действие периферийной системы. Но у вас она действует через гормоны, которые переносятся с кровью, а у него - непос редственно через нервные импульсы.
        - Вы хотите сказать, он может управлять потением... или там кровяным давле нием?
        - Больше! Температурой тела... уровнем глюкозы в крови...
        концентрацией солей... обменом веществ... регенерацией тканей наконец!.. Впрочем, это уже мои догадки... А вот еще кое-что из области догадок. Слыхали о когнитивной психологии?.. Высшие интеллектуальные функции... Скажем, абстрактный математический или логический анализ... Для большинства особей того биологичес кого вида, к которому мы с вами принадлежим, это нечто такое, от чего тянет на зевоту. Но есть несколько тысяч человек, которым процесс познания и мышления доставляет живейшее удовольствие... Так же, например, как вам доставляет удо вольствие заловить кого-нибудь в свои ловко расставленные сети.
        - У вас превратное представление о моей работе.
        - Ну, да Бог с вами. Я ведь не о том. Вы, разумеется, знаете об экспери ментах по электростимуляции так называемых "центров удовольствия". Это участки гипоталамуса, которые в основном совпадают с путями передачи возбуждения от дофаминэргических нейронов черной субстанции и адренэргических нейронов голубого пятна. Вот смотрите, - он схватил несколько чистых листков и принялся чертить. - Электростимуляция усиливает синтез дофамина и норадреналина, что и вызывает ощу щение удовольствия. А теперь представьте себе, что у нашего подопечного эти участки гипоталамуса непосредственно связаны с теми областями коры, которые ответственны за высшие интеллектуальные функции.
        Представьте только, какой взрыв удовольствия должна вызвать у него новая научная теория или решение сложной математической задачи!
        Шнайдер был в восторге.
        И тут Зислис вновь почувствовал приближение страха. Но на этот раз страх не ушел, а так и остался торчать ледяным штырем в позвоночнике. Зислис глядел на Шнайдера с недоумением. Как он не понимает? Как он не понимает, что то, о чем он говорит, чудовищно?
        - ...и при этом, вы не поверите, у него крайне мала верхняя кора... Я бы даже сказал, что он должен был вести этакий растительный образ жизни, только вместо питательных соков он всасывал в себя человеческие знания...
        Шнайдер продолжал болтать, а перед глазами Зислиса стояла картина: богато обставленный кабинет... книги на русском, английском, японском... и за массивным письменным столом - странный мужчина, который только что вколол себе в вену пару кубиков очищенной воды... он с жадностью проглатывает научные труды по высшей математике и психолингвистике, испытывая при этом нечеловеческое наслаждение... Нечеловеческое...
        Кто он? Кто этот незнакомый мужчина, которого нашли два дня назад зверски убитым? Есть ли еще подобные ему, и, если есть, то откуда они явились? Кто он, черт дери?!
        И тут он очнулся. Шнайдер смотрел на него с разинутым ртом. Он о чем-то говорил - да так и застрял на полуслове, когда Зислис издал свой вопль отчаяния.
        - Кто он? - переспросил Шнайдер. - Я думаю, что он не человек.
        Во всяком случае, в узком, биологическом понимании этого слова.
        Допрос
        Стоило полковнику Зислису успокоиться, как его тут же охватил гнев. Это была обычная реакция на страх. Он немедленно вызвал всех своих подчиненных и устроил им форменный разнос. Они даром занимали свои места, ели свой хлеб и получали свою зарплату немалую, которую, между прочим, еще заслужить надо. За-слу-жить!
        Даже тюлени в цирке и то это понимают. А вы парочку мелких пакостников второй день поймать не можете. Бздельники! Он так и назвал их презрительно, чтобы сильней задеть, с выпавшей "е":
        бздельники. Зря, конечно. Они были хорошие ребята, и делали все, что могли.
        Но подействовало, подействовало! То ли и вправду они шустрей бегать стали, то ли их оперативные разработки наконец дали результат. В 23.17 Вася Скоробо гатов докладывал:
        квартиросъемщица гражданка Кропотова Антонина Ивановна разыскана. В данный момент времени она находится в Варшаве, куда выехала из Петербурга (от родствен ников) полмесяца назад.
        Остановилась она у подруги и устроилась там на работу менеджером в цветочный магазинчик.
        Она подтвердила, что в средних числах апреля сдала квартиру на полгода хоро шему своему знакомому Артему Артемовичу Власову; и он не просто ее хороший знако мый, а "Тёма был близким другом Петеньки". Петенька - это знаменитый профессор ботаники, автор научных трудов Петр Яковлевич Кропотов, а кроме того - ее муж, ныне покойный. "Это было так непереносимо - оставаться одной в пустой квартире, а тут моя подруга написала мне и звала приехать... Тёма - кристальной души чело век, и я без колебаний оставила на него квартиру и бесценную Петенькину библи отеку..."
        Пока наш человек в Варшаве примеривался, как бы это поделикатней огорошить ее трагической новостью, Антонина Ивановна сама огорошила его: "Да он звонил мне сегодня, спрашивал про погоду, говорил, что там у них грозы... А что, разве что-нибудь случилось?" Тут наш человек в Варшаве достал фотографию жильца, но, как и ожидал, Антонина Ивановна отнеслась к ней равнодушно.
        Разумеется, никакой это был не Артем Артемович...
        - Думаешь, этот Власов снял квартиру не для себя?
        - Это же очевидно.
        - Ты выяснил его личность?
        - Он довольно известен в определенных кругах. Слышали про ночной ресторан "Кегельбан"? Так вот наш Власов Артем Артемович там директор.
        Зислис задумчиво покивал.
        Вася ждал его начальственного решения.
        Наконец Зислис проговорил:
        - А что если мы попросим его приехать? Как ты думаешь, снизойдет он до нашей просьбы? Самим-то нам не к лицу ходить по ночным ресторанам...
        - А это уж мы постараемся, Павел Игоревич, чтобы снизошел.
        - Только смотри не перестарайся, старатель.
        Власов Артем Артемович оказался мужчина видный, с твердыми губами и в синем с радугой пиджаке.
        Павел Игоревич принял гостя радушно. Лично встретил в дверях и просил при сесть на мягкий диванчик, предложил курить, а когда Артем Артемович отказался, предложил ему кофе и коньяку. Артем Артемович и от коньяку отказался, сказал сухо:
        - Попрошу вас к делу, полковник. Меня ждет работа.
        Зислис вернулся за свой стол, раскрыл папку, пробежал несколько строчек гла зами и, не поднимая взгляда, спросил:
        - Имя Кропотова Антонина Ивановна вам ничего не говорит?
        - А в чем дело? - вскинулся Власов.
        Зислис рассказал в чем дело. Говорил он неторопливо, не глядя на Артема Артемовича, дабы не смущать его, а когда закончил и поднял глаза, то увидел вот что: кровь отхлынула от лица директора, он захрипел и, выкатив глаза, принялся царапать пальцами узел галстука. Такой реакции Зислис не ожидал. Он выпрыгнул из-за стола и едва успел подхватить под мышки грузное тело. В то же мгновение дверь за спиной у него с треском распахнулась, и в кабинет влетел Вася Скоробо гатов. Увидав, однако, что любимому Павлу его Игоревичу никакой опасности не угрожает, а даже, можно сказать, наоборот, помог ему за подколенки уложить Вла сова на диван. Никита тут же отправился за доктором, а сам Вася сделал Власову легкий массаж на сердце.
        Артем Артемович почувствовал себя лучше, но говорить еще не мог, только шевелил белыми губами и глядел со страхом и тоской.
        Зислис присел на край стола и задумчиво наблюдал за тем, как доктор осматри вает больного и колет ему в руку какой-то желтоватый раствор. Закрыв свой чемо данчик, старичок отозвал Зислиса в сторонку и сказал:
        - Я, разумеется, понимаю, у вас свои методы работы, и, в конце концов, меня они не касаются. Но, должен вам заметить, что второго такого... э-э, допроса... он не переживет.
        Зислис ничего ему не отвечал: возражать, тем более что-то доказывать было бы бесполезно.
        Он вернулся к Власову:
        - Артем Артемович, как вы себя чувствуете? Вы можете говорить?
        Власов только сипел в ответ.
        Во втором часу ночи в дверь сунулся обеспокоенный Никита:
        - Там власовские охранители волнуются...
        Но Вася уперся ему в голову пятерней и вытолкал вон из кабинета.
        В третьем часу от полковника Зислиса в отдел экспериментальной медицины пос тупил официальный заказ на инъекцию "зомбина".
        Если бы кто-нибудь заглянул в кабинет полковника Зислиса через полчаса, он бы увидел, как распаренный Вася Скоробогатов, в одной рубашке, стянутой кожаными ремнями наплечной кобуры, методично встряхивает за грудки совсем уже раскисшего директора ресторана, который лишь безвольно мотает головой и слабо ворочает язы ком.
        - Разрешите, я ему... парочку кубиков, а?..
        Зислис только рукой махнул.
        Он стоял у окна, отдернув желтую штору и прислонившись лбом к холодному стеклу. За окном была глубокая ночная чернота, только горели по периметру тус клые сиреневые лампы, да еще, если привстать на цыпочки, можно было разглядеть с высоты шестого этажа неяркий желтый свет из окон каптерки.
        - Готово, Павел Игоревич, - сказал Вася Скоробогатов.
        Зислис повернулся от окна и увидел в руках у Васи пустой шприц.
        Власов перестал хрипеть - лежал с пустым, остекленелым взглядом.
        Зислис поставил стул перед диваном и сел.
        - Расскажите мне всё, - попросил он. - Что вас так напугало? Для кого вы сняли квартиру у Кропотовой Антонины Ивановны? Что вы знаете об этом человеке?
        Кончик языка задрожал во рту у директора... и Артем Артемович заговорил... отрывисто и сбивчиво...
        ...смерти своего брата не простит...
        ...сразу после того происшествия, о котором писали газеты... в пригородном районе, когда ни с того ни с сего рухнул целый подъезд заброшенного дома и в одночасье вымерли в окрестностях все бродячие кошки, а бомжи покрылись язвами и струпьями...
        яркое голубое свечение над обломками, но что это светится - поди разберись..
        ...направил к нему Холодёнок... И где теперь он сам? Кормит червей на Позо ряевском кладбище... Великан с птичьим личиком сказал, что он швед... или это фамилия у него была такая - Швед... говорил он как-то странно: всегда мы... и словно бы совещался самом с собою... спросит, а потом сам себе же и отвечает, а когда к Артему Артемовичу обращался, то ему говорил ты, а про себя - мы...
        ...брат у него чудной какой-то. Вроде как не в себе малость.
        Швед ему книжку в руки сунул, он и заткнулся себе в уголочке...
        Швед сказал: нам нужна квартира для брата. На долгий срок. И обязательно с книгами... Мы хорошо заплатим...
        ...тут же вспомнил о покойном профессоре Кропотове...
        ...побежал в сортир, и его вырвало... глядит, а мальчики его тоже бледные стоят... а Рубен и говорит: я бы его лично...
        своими руками...
        ...на другой день пришел снова, на этот раз один, потребовал ведро воды со льдом и отдельный кабинет... с тех пор каждую ночь, и неизменно требовал ведро ледяной воды... и каждый раз Артема Артемовича неудержимо рвало... А когда Рябой сказал:
        убери его отсюда... потому что по всему телу у него пошли фурункулы... они сунулись к нему, но их так скрутило... прямо на полу... Тогда-то и решено было покончить с ним раз и навсегда...
        Власов начал заговариваться. Зислис понял только, что странное, непреодоли мое, не поддающееся рациональному объяснению отвращение вызывал Швед у всех, кому доводилось с ним столкнуться. И в конце концов Артем Артемович приказал своим мальчикам убрать Шведа. За ним установили слежку и выяснили, что скрывается он в пустом доме, предназначенном на снос... Мальчики облазили все закоулки дома, но так и не нашли никаких следов человеческого присутствия... Зато там было много других следов... Убрать одиночку, разгуливающего по пустырям, не составляет никакого труда... можно было просто подстрелить его... но Власову хотелось пре дать его тело огню и разрушению...
        и в подъезде пустого дома подложили бомбу... В предрассветный час, когда Швед обычно возвращался из ресторана, прогрохотал взрыв... красное пламя вырва лось из дверного проема и даже из смотрового окошка наверху... За несколько квар талов от пустыря завыли милицейские сирены... А как всполошились бродячие собаки!.. Господи ты боже мой!.. Казалось, они сбежались со всего города... Дальше оставаться на месте было опасно, и Артем Артемович велел водителю тро гаться... Они медленно попятились, и тут послышался глухой стук, как будто они ударились обо что-то задом... Артем Артемович обернулся и увидел за стеклом, прямо перед собой, жуткое лицо с одним глазом - вторая половина головы обугли лась и еще дымилась... Они рванули вперед, обгорелый полутруп снесло в сторону, и он пропал во тьме...
        Дойдя до этого места в своем рассказе, Власов замолчал и обеспокоенно заше велился. Зислис подал Васе знак, и тот вкатил директору вторую порцию "зомбина". И снова - остекленелые глаза и пустой голос.
        ...на третий день. Он был страшен. Приволакивая правую ногу, он дотащился до своего кабинетика и рухнул там прямо на пол. Никто не решался войти к нему, только под дверями подслушивали... О том, что они слышали, лучше не рассказы вать... Четыре дня директор был ни жив, ни мертв. Он ждал, что с минуты на минуту разразится над его головой гроза... Но тучи поколобродили, гром погрохотал в отдалении, и... выглянуло солнышко. Гроза прошла стороной.
        Как удалось Шведу выжить после такого взрыва? Это оставалось загадкой. Три дня тому назад он покинул свое добровольное заточение. Ушел и пропадал до вечера, а потом вернулся, как обычно, в одиннадцать часов и опять уединился в своем кабинете.
        Казалось, всё вернулось на круги своя...
        Артем Артемович совсем уже было успокоился. Он был убежден, что Швед знает, кто совершил покушение на его жизнь... знает, но - простил его. И вот - спустя всего неделю - убийство его брата!..
        и не просто брата - любимого брата... одной с ним плоти... Что должен поду мать Швед? Конечно, подозрение падет на него... и месть будет страшна!
        - А вы сами не знаете, кто убил жильца? - быстро спросил Зислис.
        По щекам Артема Артемовича вдруг потекли слезы.
        Да, он рассказывал... рассказывал сестре об этой кропотовской квартире. А у той - сын, оболтус половозрелый... связался не то с националистами, не то с нацистами... радетели за чистоту нации чертовы... сопляки... Ну, если только это они, он вытрясет из них души...
        - Артем Артемович, - сказал Зислис, - вы можете свести меня со Шведом?
        И, не дожидаясь ответа, он мягко заговорил:
        - Давайте мы с вами договоримся. Завтра вечером я приду к вам в ресторан, и вы сведете нас. Сами же вы забудете всё, что мы здесь с вами говорили. Хорошо? Ну, вот и чудненько. Вот и чудненько.
        3. Полковник Павел Игоревич Зислис
        Легавые против сявок
        Убийц взяли за час до рассвета. Прямо в постелях. Тепленькими.
        Когда в одиннадцатом часу полковник поднялся к себе, Никита встретил его с чрезвычайно виноватым видом.
        - Отпираются, говоришь? - переспросил Зислис весело. Он в это утро чувст вовал какое-то особое вдохновение. - А пойдем посмотрим на этих затворников.
        Задержанных допрашивали в пустой комнате. Ребятишки из сил выбивались, домо гаясь желанного признания, чуть по стенам не бегали, воротнички на обоих расстег нуты, лица малиновые, у одного из-за отворота пиджака то и дело как бы невзначай высовывается край наплечной кобуры.
        И цели своей они явно достигли: допрашиваемые запуганы, запуганы до обмо рока, до оцепенения, едва не до обмочения.
        Эге, тотчас смекнул Зислис, да они давно бы признались во всем, если бы у них языки со страху не отнялись.
        Это были парни лет по пятнадцати, оба с бритыми головами, оба в форменного покроя рубашках с черными славянскими свастиками-коловратами на коротких рука вах, в шортах до мосластых колен. Бой-скауты какие-то перезрелые. Все бы им в игрушки играть. Человека ни за что на про что убили. Играючи.
        Зислис ребятишек отпустил - все еще подрагивая от возбуждения, раздувая ноз дри, ворочая малиновыми шеями, они вышли гуськом, - а сам он остался с бой- скаутами с глазу на глаз.
        Первым делом поставил перед ними стул спинкой вперед, уселся на него, положив ладони на спинку, и громко фыркнул, словно какой-то своей, неожиданно пришедшей в голову мысли.
        - Вот ведь как иногда забавно получается, - сказал он. - До того зарабо тался, что лицо собственной жены забыл. Мы, правда, не живем уже около года. Захожу вчера в мужской салон, ну, по обыкновению, думаю о чем-то. Дела всё, зна ете, будь они неладны.
        И что бы вы думали? Лицо новенькой парикмахерши... ужасно знакомое... "Девушка, говорю, мы с вами нигде раньше видеться не могли?" А она мне: "Какая я тебе девушка, садовая ты голова!
        Была девушка, пока за тебя замуж не вышла."
        Правды ради надо добавить, что никогда в своей жизни полковник Зислис женат не был и вся эта история, таким образом, была придумана им от первого и до пос леднего слова; мало того, она, история эта, была совершенно не в духе полковника, отменного рассказчика, ценившего более тонкий юмор.
        Отсмеявшись и вытерши глаза пальцами (чего тоже за ним никогда не водилось: шутку, над которой смеется сам рассказчик, он считал безвозвратно загубленной), он простодушно уставился на сидевших перед ним парней. Те не проявляли никаких "признаков жизни", но по тяжело вращающимся глазным белкам под набыченными лбами полковник заключил, что "лед тронулся".
        - Вот что, - сказал он вдруг напрямую, - кажется мне, что вы неверно предс тавляете, куда вы попали. Это не "ментовка", и мне дела нет то того, что вы кого-то там замочили. Мы не занимаемся "уголовщиной". Но и успокаивать вас зря я тоже не буду: вы оказались в плохое время в плохом месте. Я даже не знаю, что вам сейчас поможет. Если вы мне расскажете, как вас угораздило вляпаться в эту скверную историю, я вас, может быть, и вытащу.
        Во всяком случае, одно я вам обещаю твердо: то, что вы скажете, дальше этих стен не выйдет.
        И тогда, как полковник Зислис и рассчитывал, один из парней долговязый пле мянничек Артема Артемовича Власова - заговорил, косноязычно, сбивчиво, заикаясь и постоянно повторяя одно и то же: "Мы не хотели его убивать..."
        Они не хотели его убивать, это получилось само собой. Они, эти пятнадцати летние парни, были активистами движения "За чистоту нации", против чужаков всех мастей и расцветок. В штабе движения постоянно составлялись списки таких чужа ков, которых следовало "навестить". Что означало это "навестить", догадаться было нетрудно. Чем "провинился" перед движением жилец, никто определенно сказать не мог: он не был ни негр, ни еврей, ни "лицо кавказской национальности", и все же не оставалось никаких сомнений, что он "чужой". (Они и не догадывались, нас колько были близки к истине.)
        Сценарий "навещений" был предельно прост: двое активистов - обыкновенно ночью - заставали "клиента" врасплох, запугивали его до смерти и обещали понаве даться через недельку: недельный срок давался для того, чтобы "клиент" успел подыскать себе другое место жительства. Если "клиент" упорствовал в своем нера зумном желании проживать там, где ему хочется, к нему применяли более жесткие меры воздействия. Но никогда не доводили дело до грубого физического насилия и, уж тем более, до убийства.
        - Не знаю, как это получилось, - всхлипывал потерявший всякое самообладание парень. - Как будто что-то нашло... затмение какое-то...
        Сначала они "мирно" разговаривали, причем им показалось, что клиент плохо понимает по-русски, и это их распалило. Кирик (второй парень) достал ножик и принялся водить им перед лицом "клиента". Но и на это он реагировал как-то вяло, и тогда они поняли, в чем причина: полупустой шприц. Этого они потерпеть, разу меется, уже не могли и принялись за бедолагу всерьез. Когда его цепляли к бата рее, он даже не сопротивлялся. Ну, они его немного постругали ножиком. По оче реди. А он хоть бы хны. Вот тут-то и нашло на них то самое "затмение". Кирик всегда носит с собой дверную цепочку, так, на всякий случай, а вдруг пригодится. Вот и пригодилась... Опомнились, когда было уже поздно.
        Таков был рассказ этих горе-радетелей "за чистоту", и Зислис рассказу этому, в общем и целом, поверил. А "затмение" еще и более того - взял на заметку. Может быть, именно это "затмение"
        и убедило его в подлинности всего рассказа.
        Сейчас, получив признание, полковник Зислис не испытывал к этим здоровым лбам ничего, кроме гадливости и отвращения. Он вызвал из коридора Никиту и при казал увести задержанных.
        Неожиданный гость
        Когда он пришел с обеда, Вася Скоробогатов был уже на месте. Он принес план ресторана "Кегельбан" и сказал, что лично осмотрел окрестности. Внутрь он захо дить не стал - вахтер все равно бы не пустил, а показывать удостоверение и све титься раньше времени было бы не разумно. Помимо парадного входа, в ресторане имелись еще два: черный и боковой. Там Вася предлагал поставить по три бойца с автоматами. Сам он проводит Павла Игоревича до центральных дверей и будет ждать с ребятами его вызова. Буде вызов получен, они врываются внутрь и берут Шведа.
        Сложив план, Вася вдруг самым что ни на есть просительным тоном проговорил:
        - Павел Игоревич, разрешите, я вместо вас пойду, а?
        Но Зислис не разрешил.
        - У тебя всё?
        - Да, совсем забыл. Вас некий майор милиции разыскивал. Говорит, что по очень важному делу.
        - Он не назвался?
        - Почему же. Фамилия - Дубинин.
        Полковник нахмурился. Где он слышал это имя? Совсем недавно...
        Ну, конечно же, - майор Дубинин!.. Тот самый, который вел это дело. Что ему могло от меня понадобиться?
        - Он не говорил, зачем я ему нужен?
        - Нет. Сказал, что должен поговорить лично с вами. Мне его голос показался очень странным. Как будто ему пистолет к уху приставили.
        - Вот как? Будет звонить, немедленно соедини меня с ним.
        - Слушаюсь, Павел Игоревич.
        Это неожиданное возникновение майора Дубинина из небытия не предвещало ничего хорошего. Зислис вдруг поймал себя на том, что не может думать ни о чем другом. Он даже делать ничего другого не мог, кроме как ждать, нервно ходить по кабинету из угла в угол и поглядывать не телефон. Это неприятно его удивило. Сроду он не был неврастеником.
        А когда телефон наконец зазвонил, он понял, что боится снимать трубку. Только после четвертого сигнала он трубку снял и, помедлив, проговорил:
        - Полковник Зислис слушает.
        Но это был не майор Дубинин. Звонил давнишний приятель Зислиса, в прошлом актер театра, а ныне предприниматель, возникли у него какие-то неприятности с органами...
        После этого разговора Зислис обозвал себя параноиком и вдруг успокоился. Занялся текущими делами и на очередной звонок ответил уже обычным своим деловым тоном:
        - Полковник Зислис слушает.
        В трубке раздался треск разрядов, как будто там, откуда звонили, бушевала гроза; издалека, почти с того света донесся еле слышный голос:
        - ...йор Дубинин.
        Зислис напрягся так, что даже трубка в руке хрустнула. Он приложил все уси лия, чтобы его голос звучал ровно:
        - Слушаю вас, майор.
        На том конце провода что-то говорили, но из-за треска и каких-то посторонних голосов невозможно было разобрать ни слова. И вдруг, как будто их переключили на другой канал, слышимость стала идеальная и последнее слово прозвучало совершенно отчетливо:
        - ...встретиться.
        - Где вы сейчас? - спросил Зислис.
        - В телефонной будке за углом, в пяти минутах ходьбы.
        - Хорошо, я позвоню на вахту и распоряжусь, чтобы вам выписали пропуск.
        Майор оказался коренастым, приземистым мужиком в серой милицейской форме, сидевшей на нем мешком, фуражку он держал в короткопалой руке. Полковник припод нялся из-за стола и подал ему руку. Майор уставился на нее в замешательстве, потом торопливо пожал. Пальцы у него были мягкие и влажные, как только что сва ренные сосиски. Полковник указал ему на стул для посетителей, но майор остался стоять и вдруг заговорил быстрым, глухим голосом.
        Прошлой ночью в дверь его квартиры позвонили - долго, нетерпеливо, настой чиво. Они с женой уже спали. Сын - это их поздний, любимый ребенок, "поскребышек" - тоже спал в своей комнате. Дубинин поглядел в дверной глазок, но на лестничной площадке было темно, хоть глаз выколи, - опять соседи лампочку выкрутили. На его вопрос "Кто там?" ответили молчанием. Тогда он сходил в комнату, взял кобуру с тумбочки и вернулся в прихожую.
        В прихожей света он не зажигал - горел только ночник в спальне.
        Он отворил дверь на цепочку. И тут же мощным ударом его отбросило к стенке- перегородке между прихожей и коридором на кухню. Он опрокинулся навзничь, уда рившись головой, и сверху на него упали настенные часы. Дверная цепочка лопнула, как нитка бус. На пороге стоял гигант - даже головы видно не было. Подняв руку, он вырвал притолоку вместе с кусками штукатурки и отшвырнул ее в сторону. Дубинин увидал его лицо... Собственно, это была только половина лица - вторая половина обгорела настолько, что кости черепа торчали наружу. Приволакивая ногу, гигант шагнул в прихожую и сразу оказался над поверженным Дубининым. Приподняв его за грудки, он издал несколько нечленораздельных звуков. Он явно что-то хотел сказать. Но что?
        Ничего не добившись, он бросил Дубинина на пол и вдруг одним ударом кулака выбил дверь в детскую. Дубинин уже рвал из кобуры свой табельный пистолет, но не успел - повернувшись, гигант выбежал на лестничную площадку. Дубинин бросился за ним, но, выбежав на улицу, увидел, что тот уже скрылся. Вернувшись в квартиру, он застал ужасную картину: жена в одной ночнушки билась в истерике возле сына. Их девятилетний сын Сережа стоял на коленках на своей постели, держась руками о спинку кровати, и не мигая смотрел в дверной проем. Он был совершенно неподвижен и, на первый взгляд, спокоен, но, прикоснувшись к его телу, Дубинин почувство вал, что оно твердое как камень...
        - Врачи говорят, это ступор... шок... Да какой же это шок! Это он его так...
        - Но почему вы пришли именно ко мне? - спросил Зислис.
        Да потому, что именно он занимается сейчас этим делом. У гиганта, если забыть об уродстве, лицо - того самого жильца, расследованием убийства которого Дубинин начал было заниматься два дня назад.
        - Он за телом пришел, разве не понятно? Вы должны вернуть ему тело. Найдите его - и верните ему тело!
        Зислис пообещал майору сделать всё, что в его силах.
        Он вызвал Васю Скоробогатова.
        - Операция по захвату отменяется. Я пойду один, без силового прикрытия. Ты проводишь меня до черного входа и останешься на подхвате.
        - Но как же... - начал было Вася, да тут же и осекся.
        Полковник глянул на него с таким ледяным бешенством, что Вася начисто забыл о всех своих возражениях.
        "Кегельбан"
        Зислис подхватил, шагнул и метнул. Прогрохотав по дорожке, шар ударился о стену и сбил один кегель. Зислис виновато оглянулся.
        Двое влюбленных, которые было собрались поболеть за новенького, разочаро ванно пожали плечами и повернулись на высоких стульях к стойке бара. Зислис вер нулся к своему столику, надел пиджак и сел. Огляделся с любопытством человека, оказавшегося на новом месте.
        Кроме влюбленной парочки, в небольшом затемненном зале были:
        молодой японец за дальним столиком - просматривал газету, девица с сига реткой в нервных пальцах - приценивалась к японцу, и двое мужчин с серьезным мальчиком - были заняты самими собой. Этот мальчик вызвал у Зислиса смутное бес покойство. Слишком уж он был серьезен, слишком уж зализана была у него льняная челка и слишком уж на равных держался он в мужской компании. Только когда он закурил и принялся аккуратными, точно рассчитанными движениями стряхивать пепел в пепельницу, Зислис догадался, что это вовсе никакой не мальчик. Все трое дос тали какие-то бумаги каждый из своего кейса - и принялись их молча просматривать.
        Девица поднялась и, обдернув бордовое платье, вихляя бедрами, двинулась мимо японца. Японец оторвался от газеты и проводил ее одобрительным взглядом. Зислис отхлебнул из бокала и бросил взгляд в крутящийся хрустальный шар над головой. В его дробящейся поверхности отражались все уголки заведения, и в одной из зер кальных граней был виден размытый быстрым движением бочкообразный вход в кабинет директора, и в нем, искаженный, как в кривом зеркале, то появлялся, то исчезал сам Власов Артем Артемович.
        Зислис ждал. Девица взяла у стойки новый бокал и направилась обратно. Про ходя мимо японца, она покачнулась на своих чудовищных каблуках и потешно замерла с переполненным бокалом в вытянутой руке. Японец, отложив газету, вдруг поднялся и что-то ей сказал. Должно быть, что-то очень смешное, потому что девица вдруг прыснула, опять прыснула и торопливо поставила бокал на столик, чтобы не расп лескать. Японец немедленно предложил даме стул. "Не начинай любовных игр, пока не дождешься знака", вспомнил Зислис. Усмехнувшись, он мельком глянул в хрустальный шар.
        И сразу забыл обо всем на свете. Власов был не один. Впрочем, того, второго, Зислис разглядеть не успел. Он тут же повернулся и исчез из поля зрения. Пол ковник обругал себя последними словами: черт, проглядел самое интересное! Сам виноват, нечего было пялиться на девиц.
        В кармане пискнула рация.
        - Видели его? - возбужденно заквакал в самое ухо Вася Скоробогатов. Ну и стахолюдина!..
        Бросив что-то в ответ, Зислис сунул рацию в карман и принялся озираться. Черт его знает, что за планировка в этом ресторане.
        Крутящийся шар отражал такие уголки заведения, в которые обычный взгляд не проникал, и Зислис, как ни старался, так и не мог понять, в чем тут дело. Может быть, в этом шаре отражался другой шар, отраженный в зеркале потолка?
        Когда прорабатывали операцию по захвату Шведа, полковник детально изучил план заведения, но в нем были указаны только несущие стены, а тут, похоже, все подверглось перестройке...
        появились временные перегородки... даже ширмы какие-то передвижные... Сыщики доморощенные, не могли точный план составить... И все же приватные кабинеты должны были, по-видимому, остаться на прежнем месте... Вот за этой бордовой пор тьерой коридор, а на противной его стороне и кабинетики...
        Туда он и подался, Швед, голубчик...
        Он снова увидел Власова в грани хрустального шара. Тот отдернул бордовую портьеру, и вдруг Зислису стала ясна вся эта механика с отражениями: в шаре было отражение зеркала, отражавшегося в зеркальной стене за его спиной. Он увидел, как отдергивается бордовая портьера одновременно в грани хрустального шара у себя над головой и прямо у себя перед глазами, и два директора кегельбана - один маленький, размазанный, другой в полный рост - явились ему. Артем Артемович был бледен и вроде как не в себе.
        Он слепо, натыкаясь на стулья, двинулся к столику Зислиса.
        Зислис сразу понял, что это действие "зомбина".
        Он не стал дожидаться, пока зомбированный Власов выполнит свою программу, выскочил на ноги и, обогнув директора, который, потеряв его из виду, тупо оста новился и теперь в величайшем изумлении смотрел на опустевший столик, поднырнул под бордовую портьеру и быстро оглядел длинный коридор. Из-под одной шторки про бивался свет, и он с уверенностью направился туда.
        Вдруг показалось ему, что вся темнота из углов поползла ему навстречу... Сорок лет ожидания и страха спрессовались в эти сорок секунд... С чем встретится он там, за этой цветастой шторкой? Его рука на мгновение замерла... Но он тут же отдернул шторку и вошел.
        Кабинет был крошечный. В нем стоял диван, стол и пара стульев.
        Огромный человек лежал на диване, свесив голову и погрузив ее в ведро. Когда Зислис вошел, он поднял голову - могучий поток воды обрушился вниз, - и уста вился на него одним-единственным глазом.
        Это и был Швед. Голова у него была страшная - черная, обгорелая, с торчащим кольцом глазницы. Пиджак тоже был обгорелый, с оторванным левым рукавом, и в прореху торчала голая, обожженная рука.
        Привстав, Швед совершил неуловимо быстрое движение голой рукой, и в ней ока зался продолговатый серебристый цилиндрик. Оружие! Но это оказалось не оружие, а что-то вроде стила. Он принялся водить им в воздухе - и появился рисунок. Рисунок этот тут же растаял, но Зислис успел различить контуры человеческого тела.
        Швед протянул цилиндрик Зислису.
        Он явно спрашивал о своем брате и теперь хотел, чтобы Зислис отвечал тем же способом!
        Он что, не может говорить? Может быть, у него повреждены речевые центры? Они обычно находятся именно в левом полушарии головного мозга... Человек с такими повреждениями нередко теряет способность к речевому общению... Но он по-прежнему может общаться при помощи рисунков, пиктограмм... или посредством пиктографичес кого письма, которое задействует не левое, а правое полушарие!.. Японская пись менность... сборник японской поэзии в квартире профессора Кропотова... японец за дальним столиком...
        Эта цепочка выстроилась в мозгу Зислиса мгновенно, и позднее он говорил о ней не иначе как об озарении.
        Швед с явным нетерпением протягивал ему цилиндрик-стило, но вместо того, чтобы пытаться изъясниться рисунками - Зислис и рисовать-то толком не умел, - полковник вызвал Васю и дал ему указание по рации. Через пару минут в коридоре послышался шум, и Вася Скоробогатов, размахивая пистолетом, втащил в кабинет упирающегося японца. За их спинами маячил насмерть перепуганный директор.
        Увидав обгорелого великана, взиравшего на эту сцену с поразительным спокойс твием, японец перестал верещать, и Зислис поспешил воспользоваться паузой, чтобы обратиться к нему с разъяснениями.
        Перед ним иностранец с поврежденными речевыми центрами. Он нуждается в срочной помощи. Косвенные данные говорят в пользу того, что он знаком с японской письменностью. Их задача выяснить, действительно ли это так, и попытаться изъяс ниться с ним при помощи иероглифов. Это вопрос жизни и смерти. Вася, дружок, будь добр отпусти профессора Акутагаву... Ах, не Акутагава, а Хидеёси... и не профес сор, а бизнесмен... тем паче... Ведь вы поможете нам, господин Хидеёси?
        Японец поправил галстук. Он мог бы с полным правом отказаться...
        Незачем было хватать за воротник и тащить... да еще и пистолетом угрожать... Но он привык уважать долг, и поэтому - только поэтому! - а не потому, что он подчиняется грубой силе, он согласен помочь. Он также объяснил, что они в Японии используют два вида письма: кана, в котором каждый иероглиф означает слог, и кандзи, в котором используются символы пиктографического характера. Что же он должен делать?
        Зислис передал ему цилиндрик и объяснил, как им нужно пользоваться.
        - Спросите у него на этом вашем кандзи, понимает ли он по-японски.
        Повернувшись так, чтобы Шведу было удобно читать, японец быстро начертил в воздухе несколько иероглифов. Затем передал цилиндрик.
        - Что он говорит? - нетерпеливо спросил Зислис.
        - Он просто сказал: хай - "да".
        - Спросите у него: кто он?
        - Он говорит, что они прибыли издалека.
        - Сколько их?
        На этот раз Швед исписал весь воздух перед собой.
        - Один... точнее одни... двое... Два в одном... Один в двух...
        Теперь только в одном...
        - Что это означает?
        Японец только плечами пожал.
        - Еще он говорит, что не понимает, что произошло... и что ему очень плохо...
        И вдруг Швед опять принялся что-то писать.
        - Он спрашивает, где их брат.
        - Скажите ему, что его брат мертв.
        Последовала долгая пауза.
        - Спросите его, что мы можем для него сделать.
        - Вы не можете.
        - Кто может ему помочь?
        - Одни, другие... Далеко... Не здесь...
        - Спросите его, сколько времени они находятся на Земле?
        - Сорок оборотов.
        - Сорок дней?
        - Хай.
        - Зачем они прибыли на Землю?
        - Брачная игра... Медовая луна...
        - Медовый месяц?
        - Хай.
        - Бывали ли на Земле другие представители его расы?
        - Давно - много... Теперь - нет... Но есть другие, совсем другие. О них ничего не известно, известно только, что они есть.
        Эпилог
        Шнайдер содрал перчатки, бросил их в урну и полез под халат за папиросами. Он выглядел уставшим и постаревшим на добрый десяток лет. В ответ на немой вопрос Зислиса он только безнадежно махнул рукой.
        Когда в приватном кабинете ресторана "Кегельбан" это странное существо вдруг начало заваливаться на спину, закатив под верхнее веко свой единственный глаз и судорожно подергивая конечностями... когда по всему его телу с непостижимой быс тротой разлилось окоченения... даже когда этот японец, профессионально точным движением приложив два вытянутых пальца к его горлу, покачал головой и сказал: "Сикабанэ/труп"... полковник и тогда еще продолжал надеяться...
        Четыре дня могучий организм Шведа боролся со смертью.
        Через четыре дня Швед, не приходя в сознание, умер.
        Некротический шок - так сказал Шнайдер.
        * * *
        Шнайдер был убежден, что Швед и его спутник прибыли из космоса.
        Анатомическое строение тела и, особенно, мозга говорит о происхождении, чуждом человеческому. У существ типа Шведа, по мнению Шнайдера, два автономных сознания, две личности со своим восприятием мира, со своими памятью и опытом, идеалами и целями.
        Эти две личности не конкурируют друг с другом, но скорее дополняют одна дру гую, выполняя различные функции. Личность, привязанная к левому полушарию голов ного мозга, оперирует речью, языком, логическим мышлением; личность, привязанная к правому полушарию, в большей степени обладает пространственными, образными способностями. Как они делятся информацией, принимают совместные решения, управ ляют общим телом, можно только догадываться. Возможно, посредством психических волн, которыми они обмениваются на подсознательном уровне.
        Вскрытие Шведа показало, что его анатомическое строение отвечает больше строению женщины. Судя по всему, там, откуда они прибыли, царит полный матриар хат: женщина не только физически сильнее и выносливее, но и, по мнению Шнайдера, единственная обладает самостоятельными сознаниями. Мужчина такой самостоятель ности лишен. Он служит лишь дополнением, второй половинкой женщины.
        Это своего рода психобиологический симбиоз, доминирующее положение в котором занимает безусловно она.
        Несмотря на наличие двух анатомически независимых тел, такую пару можно рас сматривать как единое двуполое существо, гермафродита, наделенное двумя относи тельно самостоятельными сознаниями, заключенными в одной (а именно женской) особи.
        Именно так, по мнению Шнайдера, следовало толковать слова Шведа о двух в одном и одном в двух. Получив страшное физическое повреждение и практически лишившись одной из своих личностей, Швед все же сумел (сумела) выжить и частично регенерировать, но, лишившись второй своей, мужской, ипостаси, с которой она была связана психически, она получила такой некротический шок, что этот ущерб оказался, как пишут в отчетах, "несовместим с жизнью".
        Остается сказать, что, несмотря на все поиски, так и не удалось найти косми ческий корабль, на котором пришельцы прибыли на Землю.
        Сережа Дубинин до сих пор пребывает в коме, и никто, кроме матери, уже не надеется, что его удастся из комы вывести.
        Полковник Зислис дважды звонил майору Дубинину, чтобы узнать, как у них идут дела, но Дубинин каждый раз проявлял такое нежелание разговаривать, что Зислис звонить перестал. Его до сих пор не оставляет острейшее чувство вины. Ему кажется, что он мог сделать больше, чем он сделал.
        Что касается того, откуда прибыли пришельцы и есть ли там, откуда они при были, другие разумные существа, намеревающиеся или намеревавшиеся посетить Землю в обозримом будущем, это, по-видимому, так и останется тайной.