Моя тюрчанка Степан Станиславович Сказин
        Ее зовут Ширин. Спасаясь от деспотизма родителей, от жениха-старика, от беспросветного будущего - она сбежала на чужбину. Но хрупкой, как цветок, тюркской девушке не просто будет удержаться на плаву в негостеприимной унитарной республике Расея. Небо здесь шесть месяцев в году бело-серого цвета. Обыватели с враждебностью косятся на «понаехавших», «азиатов», «нерусских». А опьяненные властью над простыми смертными полицейские охотятся на нелегальных мигрантов, как на диких зверей. Все, что есть у Ширин - это виза, позволяющая не такое уж долгое время находиться в Расее на законных основаниях. Против девушки играет даже собственная красота: не один похотливый свин желал бы сделать нежную тюрчанку своей игрушкой. Единственный, кто готов поддержать Ширин - это парень с проблемной психикой, ограниченный в гражданских правах из-за своего диагноза. Достаточно ли будет нашим героям любить друг друга, чтобы преодолеть все препятствия?..
        Степан Сказин
        Моя тюрчанка
        1.СЫЧ НА РАЗВАЛИНАХ
        Это была моя двадцатая осень. Не сулящая радостей затерянному в мегаполисе одиночке.
        Я усвоил привычку: за утренним чаем смотреть с моего второго этажа на три горбатых дерева под окном, которые роняли желтые, пурпурно-красные и ржаво-коричневые листья. Я думал: эти деревья - такие же несчастные, как я сам. Если налетит вихрь и обломает им ветки - никому до того не будет дела. Так и со мной: нет в целом свете ни души, беспокоящейся обо мне. Когда умру в своих четырех стенах - никто не спохватится. Пока соседи не уловят просочившийся на лестничную клетку трупный запах.
        Родителей я потерял. И голым бобылем жил в унаследованной от них квартире - которая, впрочем, так и не стала вполне моей. Дело в том, что комиссия авторитетных психиатров установила: я - частично недееспособный. Помимо прочего, это означало: я не имею права ни на какие сделки с жилплощадью. Я не могу ни продать квартиру, ни обменять, ни сдать в аренду; ни прописать никого на своих квадратных метрах.
        Я был вроде зарывшегося в землю крота или слепого сыча на развалинах. Ни с кем не поддерживал отношений. Не учился и не работал. Из института я пробкой вылетел еще при жизни мамы и папы. Накаченные алкоголем и предрассудками сверстники-студенты, да кивающие лысыми головами - как китайские болванчики - профессора вызывали у меня рвотный рефлекс и желание бежать, роняя ботинки. Не задалось и с трудоустройством - хотя я даже побывал на паре ярмарок вакансий. Фирмы и частные предприниматели искали сотрудников, у которых горели бы от энтузиазма глаза, имелся бы приличный стаж и не было бы особых вопросов по зарплате. А я?.. У меня была моя молодость - и только. Больше - ни одного конкурентного преимущества. Так что я тихонечко жил на ту воробьиную пенсию, которую государство назначило мне как инвалиду.
        Моя психическая болезнь заключалась в том, что я, как кошка воды, боялся всех вокруг и не меньше презирал. Мне казалось: хомо сапиенсы, от мала до велика, одержимы жаждой наживы. И всегда готовы столкнуть ближнего в придорожную канаву. Осенью и весной - моя мизантропия обострялась. Хотелось волком с железными зубами вгрызаться в стену - и выть, выть на воображаемую луну.
        Выходя из дому за продуктами, я втягивал голову поглубже в плечи. Ладони потели, лицо пылало. Я чувствовал на себе ледяные взгляды прохожих - меня аж пробирало до мурашек.
        В супермаркете я хватал первую попавшуюся тележку и летел по рядам - сметая с полок товары первой необходимости. И заранее трепетал при мысли, что продавщица на кассе может мне нагрубить, а я не сумею достойно ответить. Я покупал: сахар, кофе, молоко, макароны, крупы, дешевые консервы. Скромненькая такая потребительская корзинка: на инвалидскую пенсию - не пожируешь. Я очень люблю мармелад и грецкие орехи, но позволял себе раскошелиться на эти лакомства строго раз в двадцать восемь дней. Именно в ту дату, когда ездил показаться участковому психиатру.
        Психиатр был плечистый и огромный, как племенной бык. Смотрел на меня через стекла здоровенных роговых очков, плохо пряча чувство гадливости - будто я размазанный по полу клоп.
        Каждый раз задавал мне примерно одни и те же каверзные и страшные вопросы. Не хочу ли я купить снайперскую винтовку и расстрелять толпу, гуляющую по бульвару?.. Нет горю ли желанием похитить из морга труп - и расчленить?.. Не считаю ли я, что мною, как бессмысленной марионеткой управляет, святой дух, черт или ангел?.. Я что-то мямлил в ответ, пытаясь объяснить, что я невинный, как овечка Долли. Я даже политиков никогда не ругал, не травил анекдоты про нашего общенародного любимца-президента. Я не революционер и не каннибал - а просто парень, нуждающийся в лечении.
        Психиатр хмыкал, глазами как бы приколачивал меня к стулу - и выдавал мне три коробочки. В одной был нейролептик, во второй - антидепрессант, в третьей - снотворное. Таблеток должно было хватить до следующего моего визита к врачу.
        Я честно глотал свои «колеса». Но не сказал бы, что они мне помогали. В голове у меня был студень или холодец вместо мозга, в мышцах - скованность. Разбитому апатией - мне ничего не хотелось делать. Иногда я мог пролежать на не заправленной скомканной постели цельный день.
        Такой была моя двадцатая осень - начавшаяся точно так же, как и девятнадцатая, и вгонявшая меня в такие же меланхолию и тоску. Я думал: идеально было бы превратиться в сурка - и проспать даже не до весны, а до лета. Но эта глупая мечта - конечно же - не сбылась. Моя двадцатая осень преподнесла мне сюрприз совсем другого рода.
        2.СЛЕЗЫ В ЛЕСОПАРКЕ
        Дни напролет я червяком валялся дома - перед экраном ноутбука. Если только не выбирался за продуктами или к врачу. Но было в городе место, притягивавшее меня, как магнитом - раскинувшийся в двух километрах от моего дома лесопарк.
        Даже на центральных аллеях здесь не бывало людно. Разве что мамаша прокатит коляску с ребенком да пробежит собачник за своим доберманом - несущим мячик в страшных зубах. Но я, по едва заметным тропинкам, залезал в самую лесопарковую глушь. Туда, где меня никто бы не увидел и не услышал. Деревья сплетали надо мной ветви. Я шатался, как пьяный, спотыкаясь о корни. И плакал - плакал в голос.
        Я лил слезы по своей неудавшейся жизни. О том, что от вселенского пирога - мне достались лишь жалкие крохи. Я задавал себе вопрос: кто я?.. И сам же отвечал: мелкий жук, амеба, слизняк. Когда я увяну - как последний лист на осеннем дереве - под луной от меня не останется и следа.
        А еще - мне безумно не хватало нежности и человеческого тепла. Видимо, я был не такой уж и мизантроп. Грусть пробирала меня оттого, что в свои девятнадцать лет я ни разу не держался ни с одной девушкой за руку. Тем паче - не целовался. Я думал, что раньше стану мотающим сопли на кулачок сморщенным дедом, чем завоюю хоть одно женское сердце. Какая девушка согласится глянуть на такого, как я - психа и нищеброда?.. У меня даже нет денег сводить даму в приличное кафе - где подают трюфели и лимонад с кубиками льда. Да что там!.. Поход в пиццерию - и то больно ударил бы по моему дырявому бюджету.
        Обо всем этом я и жаловался деревьям - бродя одному мне известными лесопарковыми дорожками.
        Мои перспективы рисовались мне вот какими. Я так и буду есть и спать в родительской квартире. Возможно, в одну из двух комнат впущу съемщиков - хоть при моей частичной недееспособности это и незаконно. Арендная плата, которую я стану стричь с жильцов - будет мне неплохим подспорьем. Пенсия-то у меня - с гулькин нос. А дальше я отращу арбузное брюшко и начну терять волосы. Пока окончательно не превращусь в брюзгливого старика - который вечно сидит на лавочке у подъезда и шипит вслед проходящей молодежи…
        Таблетки, которые выписывал мне мозгоправ, сильно тормозили работу моего мозга - от чего я чувствовал себя овощем. Я заваливался спать сильно после полуночи, еле отлепившись от ноутбука, на котором резался в какую-нибудь дебильную видеоигру - а вставал, когда у нормальных людей обед.
        Ну вот какая девушка бросит хотя бы мимолетный взгляд на такое ничтожество?.. А главное: где средство ее случайный интерес удержать?.. Но, как я и сказал, от своей двадцатой осени я получил неожиданный подарок.
        3.КРАСАВИЦА-ТЮРЧАНКА
        В пятнадцати метрах до калитки, за которой начинался лесопарк - кубом белело бистро с потемневшей от дождей и снегов вывеской «Горячая выпечка - пиво - кофе». Я частенько проходил мимо - когда шел в лесопарк или возвращался с прогулки домой. Но отчего-то не заглядывал под грязноватую вывеску, пока однажды в сентябрьский вечер не захотел отведать дымящихся - с пылу, с жару - пирожков.
        Я зашел в бистро. Четыре стола. Посетителей - ноль. А за прилавком - девушка, которая сразу показалась мне чистым ангелом или скатившейся с неба звездой. Смуглая, темноглазая красавица. Длинные черные волосы - струились потоком. Передо мной была нежная тюрчанка - точь-в-точь такая, о какой лили кровавые слезы персидские поэты вроде Саади и Рудаки. Челюсть у меня так и отвисла. Я разул глаза - и все не мог насытить взгляд лучистым обликом девушки, похожей на цветок.
        Она была, разумеется, иностранка. Когда Расея стала независимой унитарной республикой - правительство взяло курс на укрепление духовности и тотальную русификацию; отмежевалось от национальных окраин. В результате доля граждан-славян возросла до девяносто семи процентов. Правда, были еще «не славяне», «не граждане», «понаехавшие», которых никто не считал - рабочие-мигранты из Булгарии, Западного и Восточного Туркестана и из других южных и заволжских республик, вплоть до далекой Качадалии.
        Расейский обыватель смотрел на этих людей с презрением, называл «гастарбайтерами», «чурками» и «хачами».
        За копеечную зарплату «гастеры» выполняют самую неблагодарную и грязную работу: гребут зимою снег и метут улицы, стоят за кассой в ресторанах быстрого питания, таскают тяжести. Мигрант - настоящий объект охоты для полиции. Если гастарбайтера остановит патруль, а у бедолаги просрочена рабочая виза - на невезучего наденут наручники; с ближайшим поездом «преступник» будет отправлен на родину, с которой сбежал из-за нехватки денег и хлеба.
        Я нескромно разглядывал хорошенькое личико продавщицы-тюрчанки. Чувствуя, как в сердце вонзается игла, я подумал: не дело для такой красавицы стоять за прилавком, подавать капризным покупателям жареные пирожки. Нет!.. Влюбленные безумцы должны носить ее в паланкине. А стихотворцы - слагать оды и сонеты во славу ее ослепительной красоты.
        Но на деле моя тюрчанка работает в бистро, где не имеет возможности лишний раз присесть. Терпит хамство переборщивших с пивом клиентов. А еще, наверняка, и несправедливые придирки начальства. Зарплата у красавицы копеечная, так что девушке не по карману снять даже тесную, как клетушка, комнату, и приходится ютиться на узком койко-месте в прокуренной коммуналке, в которой обитает человек двадцать обоего пола и всех возрастов. Только занавеска или ширма отделяет постель моей тюрчанки от чужих глаз, от враждебного бурливого мира. А чтобы нормально искупаться, девушка выстаивает длиннющую очередь в ванную. Да и то - в дверь будут ломиться и кричать: «Вылезай скорее!.. Не трать воду!».
        Задумавшись о печальной судьбе прекрасной тюрчанки, я забыл, для чего пришел в бистро. Мне хотелось плакать о красавице, которую я и по имени не знал. Такой уж я сентиментальный зеленый юнец!.. А девушка - мелодичным голоском спросила:
        - Что будете заказывать?..
        - Два пирожка с капустой и молочный кофе, пожалуйста, - выдавил я.
        Девушка кивнула мне, щипцами взяла с витрины пирожки и сунула в микроволновку греться. А я любовался каждым движением моей тюрчанки. Она была грациознее пантеры. Иногда наши взгляды скрещивались. Тогда девушка заливалась румянцем и потупляла голову, а я спешил уткнуть глаза в пол или стол. Я сгорал на костре стыда - ведь впервые я так беззастенчиво пялился на девушку.
        Но я понял: вопреки всей своей социофобии, я буду частым гостем в бистро. Не ради обжорства -
        а чтобы еще раз глянуть на прелестницу-тюрчанку.
        4.ИСТОРИЯ ШИРИН
        Ее звали Ширин. Потихоньку она ко мне привыкала. Когда я входил в бистро, привечала меня кивком головы. А если, кроме меня, посетителей не было - мы с Ширин даже разговаривали. Это было поразительнее, чем в сказке. Как удалось мне - такому зажатому рохле - так быстро найти мостик к дружескому общению с привлекательной девушкой?.. Наверное - между нами вспыхнула та самая искра.
        Я с самого начала дал себе установку: не лгать Ширин. На лжи - отношений не построишь. А я хотел - чертовски хотел - серьезных отношений с нежной тюрчанкой. Ее имя означало «сладкая» или «нектар». А я тогда был шмелем, который порхает на своих прозрачных крылышках над раскрывшимся цветком, и вот-вот опустится ниже - чтобы напиться нектара из чаши нежного бутона.
        Я честно выложил Ширин, что доктора вынесли мне приговор: частично недееспособен. Я не имею права водить авто, вступать в брак или участвовать в сделках, связанных с недвижимостью. Я боялся, конечно, что честность сослужит мне плохую службу: Ширин испугается - и перестанет общаться со мной как с добрым приятелем. Но мои горькие излияние не отвратили девушку от меня. Наоборот: она стала со мною внимательнее и ласковее. Позволила проводить себя с работы домой, а потом и вовсе продиктовала мне свой номер телефона.
        Я вознесся на седьмое от счастья. У красавицы и умницы Ширин было все для того, чтобы подцепить не считающего доллары «папика» на дорогущей машине. Но луна-тюрчанка обратила взгляд на меня.
        Свою историю Ширин рассказала кратко.
        Моя гурия приехала из Западного Туркестана. Ее родной аул находился в ста пятидесяти километрах от столицы. Ширин была старшая - но далеко не самая любимая - дочка фанатично религиозных родителей. Отец моей тюрчанки закончил западно-туркестанский филиал каирского исламского университета - и лет десять прожил настоящим дервишем, пока не обзавелся семьей. В детстве Ширин наслушалась столько разговоров о грозном и всевидящем боге - что тот стал казаться ей лохматым клыкастым чудовищем, которое со скрупулезностью бюрократа ведет счет даже самым мелким твоим грешкам.
        Когда Ширин немного подросла - она совсем разуверилась в боге. Откуда на Земле столько несчастных людей - нищих, калек или просто одиноких стариков?.. Если бог милосердный и всемогущий - как тогда допускает столько горя и боли?.. Если бог добрый - значит он не всемогущий, раз не положит конец людским страданиям. А если он в силах подарить всем нам сытую жизнь без моральных терзаний, но не делает этого - значит он явно немилосердный.
        Ширин исполнилось восемнадцать. Тогда-то отец и мать огорошили ее новостью: с родительского благословения, доченька, ты станешь четвертой (самой младшей) женой друга семьи - проповедника-ишана.
        Старый - с огромным брюхом и нечесаной бородой - ишан?.. Ширин было тошно и вообразить себя в объятиях такого «завидного жениха». А тот зачастил в гости. В обязанности Ширин входило подливать отцу и ишану душистого - заваренного на травах - чаю, подавать виноград, халву и курагу. Ишан таращился на Ширин похотливым сальным взглядом - от которого внутри у бедной девочки все переворачивалось. Толстый - с длинными волосатыми ручищами - ишан напоминал ей гигантского тарантула.
        Но Ширин не смирилась со злой участью. И однажды ночью - когда из родительской спальни доносился мерный отцовский храп - собрала в сумочку вещи первой необходимости: паспорт, анальгин, телефон, пачку прокладок, немного денег - села в такси и укатила в столицу.
        В столице моей тюрчанке повезло. Красавица сразу нашла работу - посудомойкой в кафе - и сняла комнату. Комната была заставлена сломанной мебелью, со стен местами были ободраны обои - и все-таки это был достаточно уютный уголок, в котором можно было спрятаться от всего мира. За неделю Ширин очень выматывалась. Выходные проводила у себя в четырех стенах: читала интересную книжку или любовалась в окно на деревья в летнем цвету.
        Ширин старалась жить тише, чем прорастает травинка. Но девичье сердце глодал неотступный страх: что если родители и старый ишан до тебя все-таки доберутся?.. Отец мог привлечь к поискам полицию. Конечно, буквой закона принудительные браки в Западном Туркестане запрещены - но на деле, в полном соответствии с государственным курсом на возрождение традиционных ценностей, полиция помогала патриархальным родителям в охоте за беглыми, не пожелавшими вступить в брак по указке, дочками.
        При всей своей религиозности - папа и мама Ширин были люди с прижимистой пятерней. А важный ишан - не любитель отказываться от «законной добычи» - мог посулить за невесту немаленький калым. Так что отец хоть планету вывернет наизнанку - но найдет тебя и сам положит в постель к дурно пахнущему ишану.
        Но небеса точно решили помочь терзающейся опасениями Ширин: девушке позвонили из Расеи. Собеседник «представителем динамично развивающейся многопрофильной компании», которая имеет филиалы в крупнейших расейских городах. По всей Расее и сопредельным странам компания вербует уборщиц, официанток, нянь. Трудоустройство официальное - проблем с миграционной полицией не будет. Для того, чтобы отдел кадров рассмотрел твою кандидатуру - скачай анкету на сайте, ответь на все вопросы и отправь нам по электронной почте. Что Ширин и сделала: отправила на «мейл» компании заполненную анкету, к которой прикрепила свою фотографию и скан паспорта. А через пару дней получила от компании официальное приглашение в Расею.
        Дело оставалось, вроде бы, за малым: с распечатанным приглашением пойти в расейское консульство - и получить там рабочую визу. Но оказалось: это не такое уж и легкое дело. Ширин выстояла долгую очередь к инспектору - а тот одним махом перечеркнул красной ручкой единственную лишнюю запятую в бумагах девушки, дорисовал недостающие точки над буквой ее: «Идите - и переписывайте прошение». Ширин чуть не расплакалась.
        Трижды моя тюрчанка являлась в консульство - трижды возвращалась в слезах, не солоно хлебавши. И только на четвертый раз похожий на страдающего ожирением слона, что-то пережевывающий инспектор не нашел, к чему придраться.
        Ширин ликовала. Продав в ломбарде свои золотые и серебряные украшения, купила билет. И скоро уже мчалась в покачивающемся вагоне поезда дальнего следования. Прибыв в столицу Расеи - прямо с вокзала направилась в офис той пообещавшей кисельные берега и молочные реки компании.
        Но Ширин ждали разочарование и страх: двери офиса были отгорожены натянутой красно-белой лентой. Оцеплением стояли полицаи - каждый здоровее быка; при полной экипировки, с пистолетами в блестящих кобурах и электрошокерами на поясе. Здесь же суетились два десятка журналистов с диктофонами и видеокамерами. Бюрократ в полосатом галстуке, бардовом пиджаке и овальных очках - давал в микрофон интервью.
        Ширин беспокойно озиралась и топталась на месте. Что предпринять?.. Наконец - набралась смелости и спросила амбала-полицейского: что тут творится?..
        Бугай в униформе скосил на Ширин налитый кровью глаз и, и не отвечая на вопрос, потребовал предъявить документы.
        - А ты помнишь, девочка, - железным голосом поинтересовался полицай, - что твоя виза действительна только полгода?.. И продлить ее возможно только по заявлению твоего работодателя?..
        Ширин была, разумеется, в курсе насчет визы. Но все равно - сникла, как цветок под ледяным дождем. Бедная девушка была совсем одна в чужой стране, как отбившаяся от стаи птичка. В кармане - ни гроша. Что делать?.. Куда идти?.. И почему проход к дверям офиса закрыт лентой?..
        Насчет дверей, впрочем, растолковала бойкая барышня с диктофоном - журналистка. Выяснилось: власти прикрыли фирму, которая поставляла в Европу и Америку проституток. Преступная компания рассылала приглашения красивым девушкам по всей Расее и другим странам бывшей Конфедерации, обещая работу техничкой, гардеробщицей, секретаршей. А потом продавала наивных соискательниц в сексуальное рабство - в публичные дома «цивилизованных» западных стран. Ширин аж затряслась при мысли о том, какого жребия избегла. Что если бы она приехала на неделю раньше?.. Не отправилась ли бы тогда в какую-нибудь «культурную» страну в последней партии проституток?..
        Одно утешало Ширин в этой тяжелой ситуации: в сумочке лежала виза, действительная до середины февраля. «У меня есть полгода, - думала моя тюрчанка, - чтобы освоиться в Расее, встать на ноги». Виза действовала несмотря на то, что фирма, по заявке которой эта виза была оформлена - со скандалом закрылась. Такой подарок сделал всем мигрантам расейский президент: виза «работает», хотя бы хлопотавшая о выдачи визы компания на другой день обанкротилась. Связано это было с тем, что «юридические лица», нанимавшие мигрантов, часто в самом деле оказывались однодневками. «Доброе» расейское государство позволяло мигранту оставаться «визовым», «легальным» - пока ищешь новую работу.
        Ночь Ширин провела на вокзале. Стала невольной свидетельницей того, как полицейские гоняли бомжей. Назавтра утром на последние деньги сняла койко-место, а вечером - устроилась в бистро, продавщицей румяных пончиков и пирожков.
        Это, конечно, не была работа мечты. Хозяин забегаловки объявил, как отрезал: об оформлении по трудовому кодексу - не проси; обращаться в миграционную полицию за продлением тебе визы - я тоже не буду.
        - Ничего личного. Я просто не хочу платить налог за привлечение иностранной рабочей силы.
        Так Ширин и жила - с ужасом думая о том, что будет через полгода, когда срок действия визы истечет. Старалась быть тише мышонка и такой же осторожной, как воробышек - который клюет соринки, не попадаясь на глаза крупным птицам. В одной комнате с Ширин ютилась вдова-булгарка с целым выводком ребятишек. Дети вечно шалили, ссорились, поднимали гам. Родная мама - и та не всегда могла их приструнить. Ширин не знала покоя даже ночью.
        5.ЦАРЕВНА НЕСМЕЯНА
        Ширин рассказывала свою историю урывками - когда кроме меня в заведении не было посетителей и когда босс не прикатывал с проверкой. Мое сердце кусала крыса-тоска. Я все думал: как же мне помочь Ширин?.. Считал месяцы по пальцам: Ширин приехала в Расею тринадцатого августа, сейчас на дворе сентябрь… а в середине февраля - если не продлить визу - мою ненаглядную депортируют на родину. Где бедную девочку подкарауливает волосатый ишан, у которого изо рта разит гнилью.
        Единственный шанс для Ширин - найти работу с официальным оформлением. Но если б это было так просто!.. Начав трудиться в бистро, моя красавица продолжала мониторить вакансии. Потенциальные работодатели точно соревновались во вредности: почти все требовали от будущей работницы «строго славянскую внешность». Некоторые подыскивали девушку, готовую оказывать начальнику интим-услуги. И полным-полно было жлобов - предлагавших позорно низкую зарплату, с которой не рассчитаешься за койко-место.
        Вот когда я пожалел, что меня лишили дееспособности!.. Будь я - с юридической точки зрения - здоров, я сделал бы Ширин совладелицей моей квартиры. Иностранец, имеющий в Расее недвижимость - это «почти гражданин», которому не нужно возиться с продлением визы. Главная проблема моего тюркского ангела была бы решена. А потом я бы женился на Ширин - хотя бы фиктивно. И она, по браку, в упрощенном порядке получила бы расейское гражданство.
        Но я прибивал шкуру неубитого медведя к стене в гостиной воздушного замка. Я знал, что не имею права ни дарить долю своей квартиры, ни привести в дом жену. Я ведь никчемный - тронутый на голову - инвалид. Все, что я сделал для Ширин - позвал ее жить к себе. Она с благодарностью согласилась. Я не хотел брать с красавицы никаких денег - но она настаивала, что должна платить хоть небольшую сумму. Так что мы остановились на том, что вскладчину будем погашать счета за воду, электричество и прочую коммуналку.
        Теперь у Ширин была отдельная комната. Я предоставил в распоряжение новой соседке свой ноутбук. Она могла теперь красавица могла сколько угодно листать интернет-вакансии. А я тем временем сидел у себя в спальне - и держал пальчики скрещенными за Ширин. Впрочем, моя тюрчанка мало показывалась дома. Она пропадала на своей работе в бистро. К вечеру я ждал ее с ужином - как я называл бурду, которую у меня получалось сготовить.
        Честно скажу: мне было весьма и весьма неловко, когда Ширин впервые переступила порог моего жилища. Я аж почувствовал, как от стыда у меня розовеют уши. Посреди заставленной допотопной рухлядью пыльной прихожей, освещенной одной тусклой лампочкой - Ширин показалось мне розой на куче мусора. Но моя красавица не смутилась. Один из своих выходных дней она выделила на генеральную уборку.
        Разнообразный хлам - вроде толстых журналов времен юности моих родителей и разбитого магнитофона - который мне до сих пор почему-то жалко было выбрасывать, Ширин собрала в шесть или семь черных полиэтиленовых мешков и велело мне унести это «добро» на помойку. Пока я перетаскивал мусор в ржавый контейнер на углу улицы - моя тюрчанка подмела, выскоблила и вымыла всю квартиру. Не пощадила и дохлых тараканов, обнаружившихся под плинтусом.
        Когда я принялся хвалить Ширин за наведенную чистоту - красавица опустила глаза и легонько кивнула. Впервые я подумал: за все время нашего знакомства - Ширин еще ни разу не улыбалась. Она была настоящая царевна Несмеяна. Конечно, Ширин тяготили мысли о том, что будет в феврале. Я тоже ломал голову над тем, как мне помочь девушке, которую я втайне любил. И вот однажды октябрьским утром - когда Ширин, после кофе и бутербродов, уже летела на работу - у меня родилась великолепная (так я считал) идея.
        Главным препятствием, из-за которого я не способен был оказать Ширин полноценную помощь, была моя недееспособность. Я субъект, потенциально опасный для себя и других. Не имею права управлять авто и построить семью. И вообще обязан раз в двадцать восемь дней показываться грубияну-психиатру, отсчитывающему мне «волшебные пилюльки». Так постановили медицинские эксперты. Но разве они не могут пересмотреть свое решение?..
        Я готов был разворотить горы и сорвать с небес луну - лишь бы убедить ученую комиссию аннулировать свой прежний вердикт. Да что там гора и луна!.. Ради того, чтобы меня допустили в строй «нормальных людей», я согласен был почаще выходить на улицу и не шарахаться от случайных прохожих. Больше того: устроиться на работу.
        И вот когда дипломированные врачи признают меня дееспособным - я по-настоящему позабочусь о Ширин. Сначала сделаю мою звездочку совладелицей квартиры. А шагом номер два - мы фиктивно поженимся, чтобы Ширин получила по браку расейское гражданство. О, я бы хотел, чтобы наш брак был подлинный, а не фиктивный. Я бы тогда юлою кружился от счастья. Но я боялся вспугнуть Ширин, как робкую лань. Я же не знал, что чувствует ко мне моя зазноба.
        В тот день, когда меня посетила «гениальная» идея - я никак не мог дождаться возвращения Ширин с работы. Не в силах был усидеть на месте: стулья подо мною точно ощетинивались рядами иголок остриями вверх. Но Ширин пришла на два часа раньше обычного - вся в слезах. Первым моим порывом было по-дружески обнять ее. Потом я налил ей чаю с лимоном и тихо спросил, в чем дело.
        Сегодня жирный, как свинья, клиент бистро начал домогаться до Ширин. Щипать за бедра и ягодицы, класть руку на грудь, хватать рачьей клешней за запястье. Пытаясь защититься - моя девочка выплеснула на лысину обидчика картонный стакан горячего кофе. Разразился скандал. Клиент громко ругался и требовал платы за ожоги и неуважение. Как будто что-то почувствовав, примчался на иномарке хозяин бистро. Не мучая себя долгими разбирательствами, шеф признал виноватой Ширин. Боссу было проще выставить с работы одну сотрудницу-«азиатку» и нанять другую - более безропотную - чем ссориться с богатым толстуном-клиентом, который мог и в инспекцию по правам потребителей написать.
        Так за один день Ширин прошла через унижение и лишилась работы. Как мог - я пытался утешить красавицу. Но это было сродни потугам разъезжающего на печке Емели-дурачка развеселить ту самую царевну Несмеяну.
        Я пустился излагать свой «безупречный» план. Слушая меня, Ширин притихла. Я подошел к самому щекотливому моменту:
        - И потом мы поженимся… Для того, чтобы тебе получить гражданство… Поженимся - фиктивно, конечно…
        - Фиктивно, да?.. - переспросила Ширин. - А скажи: я разве тебе нисколечко не нравлюсь?..
        - Очень нравишься!.. - от души признался я.
        Ширин не сказала больше ничего. Впервые - хоть и совсем слабенько - она мне улыбнулась. Сплела руки на моей шее и поцеловала в губы. Пульс у меня разом подскочил. Одно поцелуя хватило, чтобы сдерживающая мои чувства плотина обвалилась. Я ответно осыпал Ширин поцелуями - в щеки и губы, в плечи… чуть помедлив, осмелился поцеловать и грудь. Взялись за руки, мы не сговариваясь прошли в спальню. Не стыдясь друг друга - разделись догола. И сплелись на старенькой - видавшей виды - кровати, которая под нами нещадно заскрипела.
        Ширин время от времени громко вскрикивала в моих горячих объятиях, или протяжно стонала. Иногда нельзя было понять: хорошо ей или больно. Но она с пылом отзывалась на все мои неумелые ласки. Плотно приникала ко мне. Наше любовное сражение длилось долго, пока мы - утомленные страстью - не уснули в обнимку.
        Проснулись поздним утром. После вчерашнего наслаждения - я парил по квартире, как на крыльях. На радостях - сделал нам по чашке молочного кофе. Ширин по-прежнему была неулыбчива. Она прятала от меня глаза. Но я не мог не заметить густого румянца, играющего на ее щеках.
        Я должен добиться, чтоб меня признали дееспособным. Тогда откроется путь к оформлению гражданства для Ширин. На исполнение этого «блестящего» замысла было, как мы думали, полно времени. Несколько долгих месяцев - пока действует рабочая виза Ширин. Мы решили, что можем отложить все проблемы в сторонку - и хоть один денек посвятить только друг другу.
        Мы вышли на прогулку. Я хотел показать любимой столь обожаемую мною лесопарковую глушь. Удивительно, но по дороге в лесопарк я почти не боялся спешащих мимо людей. Разгадка крылась, наверное, в том, что со мною была Ширин. С дорогой мне девушкой я из трусливого шакала превратился в грозного льва. Я готов был ногтями и зубами порвать любого, кто глянул бы косо на мою милую.
        Кривые черные деревья лесопарка стояли в желто-красном пламени увядающей листвы. Ветви сплетались над нашими головами, образуя как бы арки. Я думал ознакомить Ширин с каждым уголком своего «царства». Под ногами у нас шуршало обилие палых листьев, трещали обломки сучьев. Всю прогулку я старался развеселить мою девочку - травил бородатые анекдоты про русского, немца и поляка. Но Ширин оставалась царевной Несмеяной - и больше слушала, чем говорила.
        Из глуши я вывел милую к пруду - где гоготали и хлопали крыльями утки. Мы задержались здесь подольше - кормили водоплавающую братию щепотками от заранее припасенного хлебного батона. Вдоволь насмотревшись на ярких селезней и скромных самок, двинулись наконец к выходу из лесопарка. Когда калитка была уже видна, Ширин остановилась и, держа меня за руку, не шутя сказала:
        - Если я умру раньше тебя - сожги мое тело, а пепел рассей по этому лесопарку. Мне здесь очень понравилось.
        - Нам нет и по двадцати лет, - воспротивился я. - Зачем ты говоришь о смерти?..
        Точно не расслышав мой вопрос, любимая сказала:
        - Я буду считать, что ты дал мне обещание.
        Оставив лесопарк за спиной, мы зашли посидеть в кафешку (не в ту, разумеется, где до недавнего времени работала моя милая). Устроившись на дырявом диванчике, отведали капустных пирожков с гнильцой и жирных пончиков. Придя домой - укутались в плед и, хрустя соленым попкорном, посмотрели с ноутбука какую-то выжимающую слезы мелодраму. Мы пораньше легли в постель. Не потому, что хотели спать, а чтобы предаться любовным утехам. Я не знал: судьба отмерила нам совсем немного счастья.
        6.ВИЗИТ К ПСИХИАТРУ
        Назавтра мне надо было посетить психиатра. Получить новую партию таблеток - а заодно потрясти его, как грушевое дерево, на предмет признания меня дееспособным. Ширин поехала со мной за компанию.
        В диспансере мы встали в хвост длинной очереди. Весь холл был забит согнутыми в три погибели дедами и сухими, как валеная вобла, старушками в клетчатых платках. Мы слышали со всех сторон глухое ворчание. Долетали отдельные обрывки фраз: «нерусская», «азиатка», «понаехали тут», «соблазнила русского парня». Я уловил: стариков раздражали мы с Ширин - славянин и тюрчанка, держащиеся за руки. Насколько мы были счастливее глупого старичья, у которого во всем и всегда виноваты иноверцы и инородцы!.. Пусть я частично недееспособен, а Ширин - покинувшая родину беглянка. Все равно!.. Мы только крепче сплетали наши пальцы и надеялись на лучшее.
        Наконец и до нас дошла очередь переступить высокий порог кабинета. Сидевший к нам спиной мозгоправ крутанулся в своем кресле - чтобы, по своей привычке, состроить мне презрительную гримасу. Но он увидел Ширин - и переключился на нее. Он рассматривал мою любимую с некрасивым любопытством. И, казалось, в собаку превратился бы - дабы обнюхать мою девочку со всех сторон.
        - Извините… - начал я, отважившись сразу приступить к главному. - Я хочу восстановить свою юридическую дееспособность… Что мне для этого нужно сделать?..
        - Ты?.. Дееспособность?.. - доктор расхохотался, продемонстрировав крупные, прямо-таки лошадиные, зубы. А вдоволь насмеявшись - показал толстым пальцем на Ширин: - Что за восточная краля с тобой?..
        - Это моя… невеста… - чувствуя, как лицо наливается краской, не очень внятно ответил я.
        - Что ж, - здоровяк-доктор удобно развалился в кресле, как бы расплылся медузой. - Комиссия, которая займется вопросом от твоей дееспособности - несомненно, учтет вашу романтическую связь…
        Психиатр распечатал мне на принтере пошаговую инструкцию по возвращению статуса «полноценного» гражданина. Я пробежал листок глазами: я должен был собрать кучу медицинских справок плюс меня ждал сеанс с клиническим психологом. И мне надо будет доказать комиссии, что я без проблем обслуживаю себя в быту и хожу на работу.
        В первую минуту я сник. До сих пор я прозябал почти как хикикомори. А теперь от меня требуется резко поменять образ жизни. Это болезненно - как оторвать от затянувшейся раны присохшие бинты. Мне предстоит устроиться на работу - а значит, и общаться с немалым числом людей. Но - ради нашей с Ширин любви - я готов был перешагнуть через свою социофобию.
        Психиатр не забыл выдать мне три коробочки с лекарствами: с нейролептиком, антидепрессантом и снотворным. Мы с моей девочкой уже выходили из кабинета, когда доктор громогласно бросил нам вслед:
        - А все-таки, не видать тебе дееспособности, как ослу своих ушей.
        Это прозвучало будто проклятие.
        7.РЫБА НА КРЮЧКЕ
        Мы с Ширин - как бы поменялись местами. Пришел мой черед зависать за компьютером - просматривая вакансии. Но моя девочка была деятельнее меня. Пока я торчал перед монитором - она подметала, скребла и мыла в каждом уголке квартиры. Ходила в магазин. Денег у нас было в обрез - но и из самых дешевых продуктов моя милая готовила такие вкусные блюда, что пальчики оближешь. О том, как продвигаются мои поиски работы - любимая деликатно не спрашивала.
        Дела, вроде бы, потихоньку поправлялись. Но две вещи выбивали у меня почву из-под ног. Первая - отсутствие улыбки на лице у Ширин. Она мне всего раз и улыбнулась - в тот памятный день, когда мы впервые заключили друг друга в жаркие объятия. Но мне важно было, чтобы она поддержала меня улыбкой и теперь, когда я ищу работу, борюсь за свою дееспособность. Ведь я делаю это, в конце концов, для того, чтобы обеспечить нам обоим спокойную жизнь.
        Второй вещью был мой мозг, превращенный - возможно, от нейролептика - в полужидкий студень. Я не мог сосредоточиться на поставленной задаче. Бессмысленно, не читая, я пролистывал интернет-вакансии. Курьер, разносчик пиццы, сторож, оператор колл-центра… В голове моей нещадно гудело. Я то и дело отвлекался от поиска работы на тетрис, оправдывая себя тем, что мне надо немного расслабиться.
        Впрочем, я позвонил по некоторым зацепившим меня объявлениям. Два раза меня даже пригласили на интервью - но в обоих случаях я с треском провалился, что бы не сказать «крупно обделался». Проблема была не столько в задирающих нос потенциальных нанимателях - сколько во мне самом, круглом дураке. Менеджеры по подбору персонала печенкой чуяли: я боюсь и в самом деле быть принятым на работу - хотя и запрятал этот страх в самые недоступные закоулки души. Да - я боялся ломать привычный образ жизни. Боялся, что ежедневно, по восемь или девять часов, мне придется находиться рядом с другими людьми, которые - как рисовало мне нездоровое воображение - обязательно будут шептаться насчет меня и плевать мне в спину.
        Но без хвастовства скажу: я не сдался.
        Я стал совершать короткие прогулки - один, без Ширин. Чтобы привыкнуть: вокруг меня океаном шумит толпа, но ничего ужасного не происходит. С каждым разом мои прогулки становились длиннее - я все меньше опасался незнакомых людей. Не спросив мозгоправа, я по собственному почину перестал пить таблетки. Полные «колес» коробочки - так и остались белеть на кухонном столе. Через пару недель наступило просветление: я больше не чувствовал, что под моей черепной костью - вместо мозга желе. Мысли постепенно пришли в порядок. И только тогда я решился снова звонить по объявлениям о работе.
        На сей раз мне быстро повезло. Я смотался на два собеседования - а третье закончилось моим трудоустройством. Меня взяли курьером. Не самая лучшая работенка - при моих-то фобиях. Целый день кататься общественным транспортом, дышать одним воздухом с незнакомыми людьми - все это было для меня непросто, как сражаться с Медузой Горгоной. Но я твердил себе: я делаю это ради Ширин, ради нашей любви. Я сравнивал себя с циркачом, ступившим на битое стекло или раскаленные угли. Он должен не опозориться и неторопливым шагом дойти до финиша.
        Освоившись на работе и получив свой первый аванс, я бросился в поликлинику сдавать анализы. Я обошел всех врачей, которые были перечислены в выданной мне психиатром инструкции. Если б не Ширин - я бы, возможно, бросил это муторное дело на полпути. Но моя звездочка - пусть и совсем не улыбалась - добавляла мне сил уже тем, что была рядом со мной. Свое утро я начинал с того, что крепко целовал свою красавицу. И я заранее знал: поздним вечером - когда я приползу с работы - мы вкусно поужинаем, затем сойдемся в жаркой любовной битве, а потом, в обнимку, сладко уснем.
        Помню: за окном падал снег вперемежку с желтыми и алыми листьями. В тот день я - наконец - отважился позвонить психиатру по поводу созыва комиссии, которая признает меня дееспособным. Доктор расхохотался в трубку. Мне живо представились его лошадиные зубы. Все еще давясь противным смехом, мозгоправ дал мне характеристику.
        - А ты упорный малый - как муравей!.. - И продолжил: - Тебе предстоит последнее из предварительных испытаний: беседа с медицинским психологом. Если выйдешь из кабинета, не расплакавшись - считай, что ты почти победил. Назначаю твое свидание с психологом на четверг, на два часа.
        На четверг я отпросился с работы. Мы с Ширин поехали в диспансер. Моя милая была «группой поддержки» в одно лицо. Впрочем, я не то что б чересчур волновался. Я думал: визит к психологу - чистая формальность. Главное - я собрал в поликлинике все листки с подписями и печатями. Как у нас в Расее говорят еще с дедовских времен: «Без бумажки - ты букашка. А с бумажкой - человек».
        Но когда, оставив Ширин в коридоре, я открыл тяжелую дверь в кабинет психолога - моя самурайская смелость вмиг испарилась без следа. В глубине кабинета сидел тощий, как вытянутая змея, человек. Это и был медицинский психолог. Глаза его тоже напоминали змеиные. Одним косым небрежным взглядом - он точно загипнотизировал меня. Подцепил, как рыбу на крючок.
        Психолог указал мне на кресло. Я покорно сел. Заранее припасенные слова и фразы превратились в моем мозгу в винегрет. У меня тряслись руки. Я молча таращился на психолога. А он начал:
        - Итак, вы тот самый больной юноша, который надеется восстановить свою юридическую дееспособность и жениться на нерусской девушке?..
        - А о том, как люди, общество посмотрят на ваш - эм… - брак, вы, конечно, не подумали?.. - елейно улыбнулся психолог.
        Я хмыкнул что-то в ответ, что должно было обозначать: а какое обществу дело, на ком я женюсь?..
        - Ох, вы еще совсем-совсем инфантильный подросток, - с театральной грустью покачал головой психолог.
        А дальше он пустился плести невообразимую словесную паутину. Он доказывал мне: всему свету известно, что союз славянина и тюрчанки не может стоять на любви. Одной из сторон - непременно движет корысть.
        - Будь вы олигархом - и разговор был бы другой, - «растекался мыслию по древу» психолог. - Никто бы не возражал, что вы катаете на личной яхте целый букет содержанок: азиаток, мулаток, европеек и прочих. Но вы ведь нищий!.. У вас ничего нет, кроме квартиры!.. Вот тюркская пронырливая девица и позарилась на вашу жилплощадь…
        Я что-то мямлил, пытаясь спорить. Но ловкий иезуит-психолог сбивал меня с толку, как сам дьявол. И все сводил к одному: мол, ты, приятель - наивный дурачок, попавшийся в сети хитрой смазливой бестии.
        - Идеальный вариант для вашей нерусской барышни: упечь вас в интернет для душевнобольных, -
        давил на меня психолог. - А сама она королевой останется в ваших хоромах - и будет приводить туда по двадцать любовников в день.
        Гадкие слова психолога резали меня, как осколком стекла. Все, что говорил о Ширин вертлявый иезуит - было ложью, чудовищной ложью. Но я оказался настолько слабым, что не мог защитить честь любимой девушки. Я не выдержал - и заплакал. А треклятый мучитель забил мне в гроб последний гвоздь:
        - Выводы сделайте сами. Вы не способны просчитывать последствия собственных поступков. Ваша психика деформирована. О том, чтобы признать вас дееспособным, не может быть и речи. Незачем собирать комиссию…
        Захлебываясь слезами, я выбежал в коридор. Ширин поднялась мне навстречу. Мне не пришлось ничего объяснять моей девочке. Мы просто обнялись - и заплакали вместе. С разбитыми сердцами, морально опустошенные - покинули негостеприимный диспансер. Сели в как раз подошедший автобус - и поехали домой. Когда автобус сделал остановку возле торгово-развлекательного центра - я неожиданно предложил:
        - Сойдем?..
        Я думал: в знакомых стенах квартиры наша тоска вырастет снежным комом. Мы расцарапаем ногтями щеки и будем плакать, плакать. Волчком вертеться, как бесноватые монахини. Прежде чем направиться домой - нам нужно хотя бы немного развеяться.
        - Сойдем, - тихо согласилась Ширин.
        Мы высадились из автобуса. Перейдя дорогу, ступили за стеклянные вращающиеся двери ТРЦ и слились с веселой разношерстной толпой.
        В ресторанном дворике мы выбрали неприметный столик в углу. Заказали у официанта две порции картофеля фри, луковые кольца и вместительное картонное ведро, заполненное жареными куриными крылышками в хрустящей панировке. Голодными собачатами мы набросились на еду. И не успокоились, пока дочиста все не умяли. Мы, видимо, пытались «заесть» обрушившееся на нас горе. Обильную трапезу - запили здоровенными стаканами безалкогольного пива.
        Встав из-за стола, мы пустились шарить по ТРЦ. Заходили в павильоны, где продавались смартфоны, часы, сувениры, праздничная одежда. Примеряли обувь элитных брендов, которая была нам явно не по карману. Долго стояли перед огромным аквариумом, любуясь на снующих туда-сюда золотых рыбешек. Мы тянули время - лишь бы не ехать домой.
        Дело было к ночи, когда мы все-таки вернулись усталыми птицами в свое «гнездо». Каким тусклым показался мне свет лампочки в прихожей!.. Едва мы сняли верхнюю одежду, Ширин прильнула ко мне котенком. Наши губы слились в долгом жгучем поцелуе. Похоже, женский инстинкт подсказал мое девочки: утопить печаль возможно только в море нежности и страсти. Мы не заметили, как переместились в спальню. Там мы проворно обнажились и упали на постель. Снова под нами скрипела и чуть ли не разваливалась старенькая кровать. Мы занимались любовь до умопомрачения - пока не уснули, не разомкнув объятий, на скомканной простыне.
        Мы даже не сделали попытки поговорить о взявших нас в кольцо проблемах.
        8.СЛОН В КОМНАТЕ
        Так мы с Ширин и зажили - избегая разговоров о скором мрачном будущем. Как две катящиеся по небосклону звезды, которые знают: падения не предотвратить. Срок действия визы Ширин быстро истечет. И тогда мою милую отправят на родину в Западный Туркестан - к жадным родителям и сутулому старику-ишану. А я останусь в Расее в качестве сумасшедшего. И до гроба буду вспоминать золотые деньки своего короткого счастья с Ширин.
        Я бросил свою курьерскую работу. А Ширин не предпринимала новых попыток трудоустройства. Зачем?.. Наша воля была сломлена. Мы были точь-в-точь арестанты, которых под надзором полиции выпустили погулять перед казнью. Не экономя, мы расходовали мою инвалидскую пенсию. Заказывали на дом пиццу и роллы, соленый и карамельный попкорн. Объедаясь всеми этими вкусностями - торчали перед ноутбуком, крутя сериал за сериалом.
        Иногда выбирались погулять в наш любимый лесопарк. Деревья стояли, красиво обсыпанные первым снегом, как сахарной пудрой. Взявшись за руки, мы бродили по едва заметным тропинкам. Не обменивались почти ни словом. Потому что и без долгих речей было понятно: жизнь загнала нас в тупик. Тут хоть президенту письмо пиши, хоть деду Морозу.
        Кому интересны страдания маленького человека?.. Пусть бы мы даже умерли - «широкая общественность» обратила бы на это меньше внимания, чем на то, как кто-нибудь прихлопнул шлепанцем таракана. Я мучился, думая: мы все-таки должны на что-то решиться. В самой дрянной ситуации возможно выработать достойную линию поведения.
        Ответ нашла Ширин. На кухонном столе были свалены непочатые коробочки с моими лекарствами. (Я не принимал волшебные пилюльки уже не одну неделю). Однажды утром, когда мы пили кофе с лимонными вафлями, моя девочка взяла пачку снотворного и потрясла:
        - Вот. Наше избавление.
        - Избавление?.. - изумился я. Я не понял, куда клонит моя милая.
        - В каждой коробочке снотворного по двадцать восемь таблеток, - быстро-быстро заговорила Ширин. Лицо ее горело, а руки дрожали. - От одной таблетки - сладко поспишь восемь часов. А если за раз каждый из нас проглотит двадцать восемь таблеток?.. Тогда?.. Ты понимаешь?..
        - Тогда… мы имеем шанс не проснуться?.. - наконец догадался я.
        - Именно, - сказала Ширин.
        На миг меня охватила паника, как будто травиться мы собирались прямо сейчас. Загнанным зверем я бессмысленно глянул вокруг. Боже ты мой!.. Любимая предлагает совместное самоубийство!.. И что хуже всего: у меня нет плана лучше.
        - Но ведь ты… я… мы такие молодые… - попытался я возразить.
        - А что меняет возраст?.. - спросила моя милая. - Меня рано или поздно сцапает миграционная полиция. Ты состаришься без меня. Через сорок лет - будешь лысым, немощным и беззубым; а еще - до безумия одиноким. Льющим слезы при воспоминании о тех днях, которые провел со мной. А я задолго до того зачахну в гареме жирного ишана… Так не лучше ли обмануть судьбу - умереть молодыми. Раньше, чем люди обстоятельства нас разлучат?..
        Потрясенный, я на целую минуту застыл соляным столбом. А что я мог сказать?.. Действительно: мы в незавидном положении. Будто птицы с перебитыми крыльями на дне ущелья. Мою любимую - депортируют. Либо - чтобы спастись от принудительной отправки на родину - моя отчаянная девочка себя убьет. В любом случае - я останусь один. А я не могу быть один: я отвык жить без Ширин. За два с хвостиком месяца она стала для меня луной и солнцем. Я не готов к тому, что луна и солнце закатятся.
        Я, наконец, прохрипел:
        - Ты во всем права, моя милая, ты во всем права… Но дай нам последний шанс!.. Твоя виза действует до середины февраля. А пока на дворе ноябрь. Попробуй - поищи работу с заключением трудового договора, через которую продлишь визу. Еще и деньги какие-никакие будешь получать. А там - сообразим что-нибудь с моей дееспособностью и твоим гражданством…
        Моя девочка подумала немного. И кивнула:
        - Хорошо. Я все сделаю для того, чтобы мы остались живы. Но если мы окажемся хроническими неудачниками, и дело дойдет-таки до самоубийства - тогда, смотри, не струсь.
        - Обещаю, - сказал я.
        Поразительным образом, разговор нас облегчил. Хотя говорили мы о нерадостных вещах - с плеч точно рухнула глыба. Мир вдруг стал простым, как чередование белого и черного. Как детсадовская игра: угадай, в каком кулачке зажата конфета. Не надо ни о чем думать: Ширин устраивается на работу и продлевает визу - либо мы оба умрем. Не самое выгодное пари с насмешливым роком - но я свято уверовал, что нам не выпадет «умри». Кулачок, на который мы укажем, разожмется - и мы получим вожделенную карамельку.
        Но и мысль о смерти не казалось такой уж страшной. Что хуже: смерть или видеть запредельную тоску на лице любимой девушки?.. Смерть - или полные жгучей печали вздохи твоей милой по ночам?.. Я думал, я уверен был: мне хватит запала вместе с Ширин покончить с собой.
        Вдохновленные, я и моя девочка завели новый жизненный распорядок. Клянусь: мы оба надеялись на успех, на то, что не докатимся до суицида. Совсем молодые - мы испытывали естественное отвращение к смерти. Мы перестали транжирить мою пенсию на фаст-фуд. И даже рассчитывали отложить немного денег на будущее, за которое боролись.
        С утра пили молочный кофе, иногда с печеньем, и тихонько разговаривали. Оба по природе молчуны - мы теперь испытывали потребность делиться друг с другом мыслями и чувствами. После кофе Ширин садилась за ноутбук и открывала сайт с вакансиями. Я старался не мешать ей; торчал в другой комнате или на кухне. Моя милая перебирала объявления о работе точно бисер. По подходящим - звонила. Через стенку я слышал звонкий, как родник, голосок моей возлюбленной.
        Просидев перед монитором три или четыре часа, моя девочка шла на кухню стряпать обед. Пока исходящее паром овощное варево кипело и булькало на плите, мы успевали выпить по кружке ароматного чаю и чуток поговорить. Бывало, в шутку считали падающие за окном пушистые снежинки. Мы дарили один другому особую нежность и теплоту. Кроме нас самих - в безбрежном мире у нас не было никого. Мы были, как жмущиеся друг к другу два выброшенных на улицу котенка.
        После обеда - гуляли. Целый час бродили по лесопарку. Лесопарк был раскрашен в два цвета: в белый цвет снега - и в черный цвет кривых древесных стволов. А над нашими головами - широко раскидывалось серое небо. Мы резвились на легком морозце, как две газели - оставив дома все дела и заботы. Играли в снежки. А иногда, держась за руки, просто петляли по лесопарковым тропинкам и вслух мечтали.
        Ширин вот-вот найдет работу с официальным оформлением. А там и я устрою куда-нибудь курьером. (У меня-то - расейского гражданина - не возникнет таких проблем с поиском работы, как у милой). Оба будем усердно трудиться за свою копейку. А в выходные ездить в зоопарк, музеи, планетарий. Либо дома, укутавшись в плед, под хруст чипсов смотреть какой-нибудь мелодраматический сериал.
        Мне было девятнадцать, а моей девочке - всего восемнадцать лет. Казалось: впереди - долгая жизнь. Такая долгая, что дорога, будто бы, никогда не оборвется. Ни я, ни любимая - как бы следуя негласному табу - ничего не говорили о роковой дате, которую наметили. Запланированный нами суицид - был точно огромный слон в комнате, которого мы аккуратно обходили.
        Я посещал мозгоправа. Ширин меня не сопровождала: я не хотел, чтобы вредный психиатр ее видел. Но все равно, выписывая мне таблетки, чертов доктор с лошадиными зубами острил насчет «азиаточки», которая со мной живет. Издевательски спрашивал, чем кончилась моя попытка вернуть себе статус дееспособного. Как будто ничего не знал о моем провале!.. И не менее издевательски меня «наставлял»:
        - Смирись: ты ненормальный. Боженька тебя обделил. Но милосердное государство платит тебе пенсию. Так можешь не работать - а ты и не годишься ни на какую работу, даже фантики от конфет подбирать. А если приспичило жениться - найди себе нормальную бабу. Грудастую славяночку с собственной квартирой. В твоей бы хате жили, хату супруги - сдавали. Тоже капала бы денежка.
        Я ничего не отвечал психиатру - но внутри у меня все так и клокотало. Выданные таблетки я увозил с собой. Они пополняли кучу коробочек на кухонном столе. Я так и не возобновил прием лекарств.
        Рождество - главный официальный расейский праздник - мы с Ширин не отмечали, потому что оба были весьма далеки от религии. Но, по случаю скидок в супермаркете, купили двадцать пятого декабря торт «Змеиное молоко», шипучий лимонад и колбасную нарезку.
        Скоро пожалует дедушка-январь, а моя милая так и не нашла работу. Мы начинали нервничать. Моя девочка часто плакала по ночам. А я не в силах был ее утешить. Грозным напоминанием о запланированном самоубийстве служили нераспечатанные пачки снотворного на кухонном столе. У нас предостаточно «колес», чтобы попытаться уснуть навсегда.
        Ширин искала работу по разным вакансиям: официантки, технички, гардеробщицы, продавщицы. Две трети объявлений приходилось отсеивать сразу: там значилось, что потенциальный работодатель ищет «коренных расеян», «лиц славянской внешности» и т.д. На нас так и веяли ветры не столь отдаленных времен, когда немецкие булочники и аптекари вывешивали на своих дверях: «Евреям и собакам вход воспрещен».
        Моя милая упорно звонила по остальным - не расистским - объявлениям. Но и на этой полянке не было ягод. Мою девочку готовы были взять на работу, поставить в смену хоть на завтра. Но на вопрос о трудовом договоре, о продлении визы металлическим голосом отвечали: «Нет. Мы не оформляем сотрудников. Еще нам не хватало платить налог на работника-иностранца». Да и насчет зарплаты высказывались как-то мутно. Закрадывалось подозрение: месяц ты будешь горбатиться - а потом тебя выкинут за шкирку, не заплатив и ржавого медяка.
        Редко-редко паззл, вроде бы, складывался - и Ширин удавалось согласовать интервью. Но все собеседования, на которых побывала моя любимая - закончились буквально ничем. Потенциальный работодатель просто не перезванивал моей милой. А если моя девочка звонила сама - блеял что-то нечленораздельное.
        - Я ищу работу как-то неправильно, - сказала мне Ширин вскоре после рождества.
        Моя луна была права: раз нам до сих пор не повезло, значит мы делаем что-то не так. Находят же работу другие мигранты!.. И невозможно поверить, что все «не расеяне» и «не славяне», которых мы каждый день видим на улицы, были нелегалами, работающими без трудового договора. Мы должны разобраться, что к чему - и что-то изобрести.
        9.КРОКОДИЛ И ЧЕРЕПАХА
        За ответами мы полезли во всезнающий интернет. Вбили в поисковике запрос: «Как найти работу мигранту?». Глобальная паутина выдала нам море информации, в котором сложно было сориентироваться.
        Много было историй мигрантов. На форумах, в блогах - люди писали о том, как живут по десять человек в прокуренной комнате; как деньгами и сигаретами откупаются от полиции, чтобы не быть депортированными. Новостные ленты сообщали о «нерусских», убитых или изувеченных ультраправыми отморозками-бонхедами. О пытках, которым «не граждане» подвергались в полицейских участках. У нас аж волосы вставали дыбом и громче стучали сердца.
        По всему выходило: что более, чем у половины мигрантов визы давно просрочены. Не зря гастарбайтеры прячутся от полицаев. Ежегодно власти депортируют сотни и тысячи нелегалов. А часто полисмены поступают не по букве закона, а на собственный лад: отбирают у гастарбайтера деньги и документы, чуть ли не раздевают беднягу до трусов - и просто вышвыривают вон из участка. Бывало еще, что нелегалы умирали от полицейских побоев. Трупы потом находили на помойках. Впрочем, другие мигранты с просроченными визами - ловкие, как лисы - находили с вневедомственной охраной общий язык. Платя блюстителям порядка ежемесячную «дань» - покупали себе зыбкое право жить и работать в Расее.
        Но нас с Ширин интересовали сейчас те сорок пять процентов мигрантов, у кого не было проблем с визой. Такие приезжали по официальному приглашению от какой-нибудь компании или фирмы. А некоторым помогли кадровые агентства. С немалым изумлением мы узнали: в расейской столице действуют три дюжины кадровых агентств, специализирующихся на трудоустройстве мигрантов. За неделю, или, может быть, за две, а если повезет - то и за день, мигрант получает место у «белого» работодателя, который сразу же подает заявление на продление визы своего иностранного работника.
        С баннеров кадровых агентств - на нас глядели счастливые охранники в черной униформе, сияющие жемчужными зубами продавщицы, строители в робах, технички со швабрами. Словом: люди, довольные своей работой. Мы переглянулись: вот наша спасительная соломинка!.. Надо топать прямиком в кадровое агентство. Там подберут работу для моей милой.
        Нам с Ширин оставалось выбрать одно из более, чем трех десятков, агентств. Мы долго не мудрили. Самым привлекательным нам показался сайт компании «Мансуров и партнеры». На сайте были размещены обширные статьи на тему миграционной политики, новости о последних изменениях в законодательстве. Много было фотографий директора агентства - Бахрома Мансурова - на которых этот солидный господин раскланивался с важными дядьками, вплоть до министров, или перерезал красную ленточку на торжественных мероприятиях. Специальный раздел на сайте был посвящен благотворительным проектам «Мансурова и партнеров». Компания опекала дельфина и белого медведя в зоорпарке. Снабжала бесплатным молоком детей из семей мигрантов. Устраивала концерты эстрадных звезд не последней величины - а деньги, вырученные на продаже билетов, передавала на лечение пострадавших от бонхедов «не славян».
        Единственной ложкой дегтя было то, что цены у «Мансурова и партнеров» были выше, чем у конкурентов. Но казалось: как-то неловко и стыдно заплатить такой надежной фирме мало. Мы легко уверовали, что «Мансуров и партнеры» свесят веревочную лестницу, по которой мы вылезем из пропасти. Пусть один раз мы отсыплем приличную сумму - зато у Ширин будет официальная работа. И мою девочку не засунут в пропыленный, набитый нелегалами вагон - не депортируют на родину.
        Мне как раз капнула на карточку пенсия. Надо было потратить деньги на благое дело. Не теряя времени, мы позвонили «Мансурову и партнерам», записались на прием и поехали в агентство.
        Железная дверь с торца многоквартирного дома, с которой кое-где облупилась зеленая краска,
        отделяла офис компании от остального мира. Вывески не было. Это показалось мне странным. Я думал: у процветающей компании должна быть роскошная - разве что не бриллиантами украшенная - вывеска. Да и офису следовало располагаться не на первом этаже «панельки», а в каком-нибудь элитном бизнес-центре со стеклянными стенами и с живыми финиковыми пальмами в вазонах.
        Мы нажали кнопку вызова на домофоне. Домофон в ответ как бы зашипел. Хриплый голос спросил нас:
        - К кому?
        - Мы к Бахрому Исламовичу записаны, - срывающимся от волнения голосом ответил я.
        У нас с Ширин сердца трепетали, как пойманные в силок две певчих птички. Любимая оперлась о меня. Я видел, как дрожат ее губы. К офису «Мансурова и партнеров» - нас привела точно сама судьба. На дворе - самый конец декабря. Найдет ли агентство до февраля работу для Ширин. Времени, вроде бы, не так уж и мало. Но если не найдет - у нас не останется выбора. Приняв по верблюжьей дозе усыпляющих таблеток - закроем глаза навсегда. Некому будет над нами и всплакнуть.
        Раздался пикающий сигнал. Я потянул за ручку - дверь поддалась. В узком коридоре мы еле-еле разминулись с громилой-охранником, который пронзил нас недоверчивым, почти враждебным, взглядом. Физиономия у бугая была шире лопаты, кулаки - как тяжелые гири. Понятное дело, это он говорил с нами через домофон. Я нервно сглотнул слюну, глядя на торчащие у охранника из ноздрей волосинки.
        Охранник при входе - лицо компании. У «Мансурова и партнеров» нас встретил настоящий цербер. Шестое чувство шепнуло мне: ничего хорошего нам здесь не светит. Захотелось, не чуя под собой ног, бежать. Бежать, как заяц. Но я мысленно обругал себя за беспочвенную трусость. Бочком протиснувшись мимо мордоворота-охранника - мы вышли к ресепшену.
        Из-за ресепшена выпорхнула девица. Крашеные в розовое волосы, губы под несколькими слоями помады, синие накладные ногти - ни дать, ни взять тропический попугай.
        - Вы к Бахрому Исламовичу?.. - тоненьким голоском пропела барышня.
        Когда мы утвердительно кивнули, она попросила подождать нас на кожаном диванчике. Предложила чаю, кофе и даже сухофрукты. Мы сели. У меня дико колотилось сердце, едва не разбивая грудную клетку. Я взглянул на Ширин: ее руки дрожали. Она чуть не расплескала чашку с кофе.
        - Бахром Исламович ждет вас, - со слащавой улыбкой объявила девица и услужливо отворила нам дверь кабинета, в который мы и прошли на подгибающихся от волнения ногах.
        Из глубины кабинета на нас смотрел через очки нестарый смуглый человек с длиннющей сигаретой в зубах. В глаза бросались косматые черные брови - точь-в-точь маховые перья филина-меланиста. Бровастый хозяин кабинета сидел в напоминающем трон кресле. За спиной Бахрома Мансуровича - два стеклянных террариума. С небольшим золотистым крокодилом и с водяной черепахой. Целая стена была увешена почетными грамотами и благодарственными письмами. На противоположной стене - пестрел узорный бухарский ковер.
        С изысканной вежливостью директор агентства указал нам на два стула. Мы с моей девочкой были так растеряны, что среагировали не сразу. Бахром крепко пожал мне руку и любезно кивнул моей милой. Выдохнул на нас голубоватый дымок от своей сигары, имевший ананасовый привкус. К фруктовому аромату примешивался резковатый запах мужских духов.
        - Ну-с, мои молодые друзья, - приторно улыбаясь, спросил Бахром. - С чем пожаловали?..
        - Нам помощь нужна… - промямлил я. - С поиском работы…
        - Да… работы для меня, - подтвердила Ширин.
        - Стало быть - вы иностранка?.. - уточнил у моей девочки Бахром.
        - Я из Западного Туркестана, - ответила Ширин.
        - Ого!.. - обрадовался Бахром. - Мы почти земляки. - Он обдал нас новым облаком ананасного дыма и сказал веско: - Что ж. Трудоустройство мигрантов - это наш профиль.
        Бахром пустился лить густой елей нам в уши и сердца. Поняв, что мы спим вместе, пожелал нам вечной любви и родить красивого ребенка. Как художник водит кистью, Бахром рисовал нам обильные блага, которые мы получаем, обращаясь к «Мансурову и партнерам». У агентства, мол, прочные отношения с крупными транспортными холдингами, сетями ресторанов, охранными предприятиями и даже с государственными театрами. И всем этим юридическим лицам - требуются рабочие руки. А это уже дело «Мансурова и партнеров» - свести работодателя с работником.
        Сторож на автостоянку. Уборщица в офис. Гардеробщица в дом культуры. Продавец в магазин бытовой техники… Вакансий - больше, чем деревьев в тайге, хватит на всех. Компаниям и фирмам нужны надежные непьющие сотрудники. И работодатели охотно останавливают выбор на тюрках-мигрантах, которые на сто очков опережают туземцев-славян в смысле аккуратности, дисциплинированности и трудолюбия.
        Мы с любимой сидели и рассеяно слушали, едва поспевая за ходом мыслей Бахрома. Картина, которую набрасывал нам директор агентства, получалась ослепительно яркой. А Бахром чуть ли не клялся нам, что все компании, с которыми ведут дела «Мансуров и партнеры», чисты перед налоговой и оформляют работников-мигрантов официально. Глаза Бахрома горели почти поэтическим вдохновением. Казалось: он влезет на стол и разорвет на себе рубаху - лишь бы убедить нас в своей правоте.
        - Ну вот и все, - закончил наконец Бахром. - Мы найдем работу для милой девушки менее, чем за сутки. Вам осталось заплатить агентству за посреднические услуги и подписать договор.
        Пальцы плохо слушались Ширин, когда она ставила подпись в договоре и указывала свой телефонный номер в разделе «Контактная информация». Затем я выложил на стол половину пенсии, только накануне снятой с карточки. Сияющий Бахром спрятал деньги в ящик, который тут же запер на ключ. И, уже прощаясь с нами, напоследок сказал:
        - Сегодня во второй половине дня или, самое позднее, завтра утром ждите от меня сообщения либо звонка. Я назову вам координаты вашего работодателя. Считайте, что вы уже получили работу.
        Бахром проводил нас до двери кабинета. Пожал мне руку - сильнее, чем в первый раз. Широко улыбнулся моей девочке.
        Мы вышли из офиса в состоянии легкого шока. Все случилось так быстро, что казалось мимолетным сном. Наш кошелек похудел на несколько тысяч червонцев - но моей красавице обещана работа. Виза будет продлена - мы отложим свой суицидальный план на неопределенное время. «Если конечно, - шепнул мне ядовито-насмешливый внутренний голос, - Бахром не мошенник, ловко выудивший у вас деньги». Но такой солидный дядька с крокодилом и морской черепахой - просто не может быть аферистом!.. На стене в кабинете красуется в золотых рамочках столько грамот с подписями и печатями. А ворам - грамот не дают.
        Не нужно нагонять на себя страху: деньги уплачены - будет оказана и услуга. Уже сегодня Бахром позвонит и скажет, на какой адрес подъехать моей милой, чтобы приступить к работе.
        Я подумал еще: ведь Бахром - тюркской национальности. Он и сам, очевидно, приезжий. Хотя бы и не первый год, как окопался в Расее, где нашел свое место под солнцем. Вряд ли Бахром настолько подлец, что построил свой бизнес на выманивании денег у мигрантов. Конечно нет!.. Бахром помогает землякам находить работу. Пусть он и берет за свое посредничество некоторую мзду. Тут уж ничего не поделать: капитализм!..
        В автобусе мы с Ширин сидели задумчивые. Моя луна, как и я, переваривала разговор с Бахромом. Когда автобус остановился у торгово-развлекательного центра - я предложил сойти. После такого значимого шага, как обращение в кадровое агентство, хотелось развеяться, вкусно перекусить. В кафешке на втором этаже ТРЦ мы заказали по кусочку вишневого торта и графин морса. Лакомились, никуда не торопясь.
        Блистала витрина ближайшего бутика. В огромном аквариуме сновали золотые рыбы и усатые сомы. Льющиеся во все стороны пестрые человеческие потоки - и сами напоминали плотные косяки рыб. Из динамиков гремела музыка. Посреди гула и суеты мы чувствовали себя на удивление комфортно. Лучший способ спрятаться от всего мира - это растаять в толпе. Так тебя никто не найдет.
        Телефон моей девочки завибрировал. Звонок от Бахрома?.. Ну и оперативность!.. Моя милая приняла вызов и включила громкую связь, чтобы и я слышал предстоящий диалог. Звонил действительно Бахром. Из трубки так и сочился его ванильный голос:
        - Алло, Ширин?.. Это Бахром Исламович. Хорошие новости: нашли вам работу. В кошачий питомник требуется работница по уходу за животными. Будете подсыпать корм в миски, убирать за кошками туалет. Ничего сложного. Для молодой и энергичной девушки - в самый раз. Вы ведь любите кошек?.. Как и договаривались: оформление официальное с первого дня. Работодатель сразу подаст заявление в миграционную полицию на продление срока вашего пребывания в Расее. Адрес питомника пришлю сообщением. Приезжайте завтра к девяти. Захватите паспорт и визу. До связи!..
        Бахром отключился - а мы полминуты сидели неподвижно, как зачарованные. А потом… потом я увидел: по щекам моей любимой сбегают слезы… А на губах ее играет улыбка. Ширин плакала - и улыбалась сквозь слезы. Моя дорогая царевна. Моя Несмеяна.
        О, с нами произошло почти что чудо!.. Мы стояли на краю пропасти, которую не обогнуть и не объехать - но вдруг через черную бездну перекинулся мостик. По которому, держась за руки, мы пойдем к тихой жизни в скромном достатке. Я нежно обнял Ширин и несколько раз поцеловал во влажные от слез глаза. Моей звездочке продлят визу!.. Милая сможет оставаться в Расее сколь угодно долго, пока работает!.. Нам не придется, как овце от волка, бегать от полицейских патрулей!..
        Торт был съеден, а морс - выпит. Пора было двигаться домой. Мы полетели, как на крыльях. Казалось: все невзгоды позади. А если и встретятся еще препятствия - прорвемся. Продеремся, как сквозь бурелом.
        Дома мы до позднего вечера гоняли травяной чай. Я развлекал свою девочку анекдотами - иногда не очень приличными. Ширин подливала в чашки ароматный напиток - и смотрела на меня с любовью.
        Наконец, взявшись за руки, мы прошли в спальню. Моя милая скинула свой легкий домашний халатик, оставшись обнаженной. Я почувствовал, как у меня подскочил пуль и пересохло во рту. Любимая стояла, потупив взгляд - такая прелестная и желанная. Ее темные, как ночь, волосы как бы струились по плечам и ложились на грудь.
        Я горячо обнял Ширин и увлек на кровать. Моя девочка только ахнула. Она вилась подо мною змеей, выгибала спину. Мы долго не прерывали любовного сражения. Скомкалась простыня. Пот катился с нас градом.
        Наконец, обессиленные, мы растянулись на постели. У меня аж шумело в ушах. Лежа в обнимку, мы смотрели в потолок. И еще дольше часа не смыкали глаз - расслабленные, как от хорошего массажа. Двумя нежными голубками мы ворковали о том, что нам, наконец, повезло.
        - Подумать только, - шептала моя милая, - у меня будет официальная работа!.. Меня не выдворят из Расеи. Я останусь с тобой.
        И она легонько сжала мои пальцы.
        Я уже представлял, как Ширин кормит и вычесывает кошек. А они мурчат и доверчиво трутся о ее ноги. Работа с хвостатой братией - это так забавно и мило!.. Бахром прав: для молодой девушки - в самый раз. Я тоже пойду работать. Устроюсь курьером или раздатчиком листовок. Не годится, чтобы муж курил дома бамбук - пока жена вертится, как Золушка.
        Мне бы продержаться на работе год. Тогда я снова поставлю вопрос о моей дееспособности. Не может быть, чтобы стабильно работающего парня оставили числиться в списке беспомощных инвалидов. Конечно, мне предстоит неприятная проверка в кабинете клинического психолога. Но на сей раз я не оплошаю.
        Приносить денег я буду больше, чем сейчас получаю в виде пенсии. На две зарплаты - мы с Ширин заживем если и не на широкую ногу, то - во всяком случае - безбедно. На каждый день у нас будет сытный обед и легкий ужин. А после работы - почему бы не побродить по нашему любимому лесопарку?.. Осенью - собрать букет из янтарных и алых листьев?.. Зимой - поиграть в снежки?.. Еще в свои законные выходные можно посидеть в кафешке, съездить в музей - полюбоваться на окаменелые кости динозавров.
        Избавившись от клейма «недееспособный» - я первым делом пропишу Ширин в своей квартире. А потом позову любимую замуж. Она не откажет: по обряду древнеиндийских богов-гандхарвов - мы стали мужем и женой, когда впервые разделили постель. У нас не будет свадьбы на пятьсот человек. Но уж шоколадный тортик, увенчанный яркой вишенкой мы съедим, да запьем прохладным сладким лимонадом. Я надену на пальчик милой кольцо из белого золота, заранее купленное в ювелирной лавке.
        Со свидетельством о браке - двинем в министерство оформлять моей красавице расейское гражданство. Раз у нее супруг расеянин плюс прописка в столичном мегаполисе - никаких препон к обретению пурпурного паспорта не возникнет.
        Так я грезил, лежа рядом с моей девочкой, размякший после жарких объятий. Я не желал нам ни кругосветки на яхте, ни счетов в швейцарском банке, ни особняка с видом на Средиземное море. Только бы засыпать и просыпаться вместе. С милой и в шалаше рай - лишь бы не беспокоили агрессивные чужаки… О, мы с Ширин проживем долгие годы в любви и довольстве. А когда, сухими старичками, отдадим богу душу - наши уже повзрослевшие дети кремируют нас и перемешают пепел в одной урне.
        - У нас все получится, - с нежностью сказал я. - Все будет хорошо.
        Моя девочка не отозвалась. Мерно посапывая, она спала. Ее длинные черные волосы - разметались по подушке. Я поцеловал любимую в лоб - осторожно, чтобы не разбудить. Затем натянул на нас одеяло, обнял Ширин и тоже закрыл глаза. В эту ночь нам снились только приятные сны.
        10.НЕСМЕШНАЯ КОМЕДИЯ
        Утром мы очнулись под переливчатую мелодию будильника. Почти сразу вскочили на ноги и засуетились. Сегодня важный день: Ширин выходит на работу. Нам нельзя опоздать. (Я собирался ехать вместе с милой - проводить свою девочку до дверей кошачьего отеля). Моя красавица обшаривала комнату в поисках своего неизвестно куда подевавшегося бюстгальтера. Я, надев только трусы, подорвался чистить губкой нам обувь. Мы так боялись что-нибудь забыть, не успеть, сделать не так.
        Бюстгальтер скоро был найден, а ботинки начищены до блеска. Моя милая расчесала свои густые душистые волосы - и заплела в две тяжелые косы. Мы умылись и оделись. Осталось только влезть в куртки, обуться - и вперед. На миг мы застыли с прикушенными губами, как олимпийские бегуны на старте. Но когда посмотрели на время, оказалось: у нас в запасе еще полтора часа. Можно чуток расслабиться.
        - Чашечку кофе, мадмуазель?.. - тоном подобострастного дворецкого спросил я. Мне не хватало разве что бороды и ливреи. Своим дурачеством я хотел немного повеселить Ширин.
        - Пожалуй - да, - кивнула моя девочка. По лицу ее пробежала едва уловимая улыбка. Я рад был этому до дрожи.
        И вот мы сели за стол, на котором пар поднимался от двух чашек ароматного напитка. Я достал еще и вафли - на закуску. Наши чашки были наполовину опорожнены - когда у Ширин завибрировал мобильник.
        - Это Бахром, - взглянув на экран, тихо сказала моя милая.
        Я перестал хрустеть вафлей и на мгновение окаменел. Бахром?.. С чего бы ему звонить нам с утра пораньше?.. Он ведь отработал деньги, которые мы ему заплатили - устроил мою девочку на присматривать за котами. Или галантный, как средневековый рыцарь, директор агентства хочет поздравить Ширин с первым выходом на смену?.. В груди у меня отчего-то заныло. Моя милая нажала «принять вызов» и включила громкую связь.
        - Алло, алло, - раздался голос Бахрома, почему-то суровый. - Ширин?.. Я вас не разбудил?..
        - Нет, - пролепетала моя девочка.
        - Итак, по кошачьему отелю - отбой, - огорошил нас Бахром. - Мне оттуда позвонили. Сказали: уже взяли сотрудника.
        - А как же… как же моя работа?.. - со слезами в голосе спросила Ширин.
        - Я посмотрю имеющиеся вакансии, - тем же металлическим тоном пообещал Бахром. - Вечером позвоню вам. Что-нибудь предложу. Сами меня не набирайте - я могу быть на совещании. До связи.
        Бахром отключился. Он не счел нужны даже извиниться.
        Я почувствовал, как внутри у меня что-то оборвалось. Горло забил ком. Я не выдавил бы и слова - даже если придумал бы подходящую к ситуации фразу. Моя милая не будет трудиться в кошачьем питомнике. Мечта разбилась - как шар из цветного стекла. Бахром разговаривал с моей девочкой чуть ли не грубо. Он совсем не был похож на того блестящего мужчинку, который дымил на нас дорогой сигарой и заливался соловьем. Ширин уронила телефон на стол. Сгорбилась на своем стуле. Казалось: она переломилась, как сухая тростинка. Или сникла, как цветок на ветру. Прошептала:
        - А я так хотела ухаживать за котятами…
        Я молчал - не менее опустошенный, чем любимая. Бахрому легко было объявить: место, мол, занято. Конечно, конечно!.. У самого-то господина Мансурова все хорошо: сигара, пиджак, налаженный бизнес, крокодил, черепаха. И никакого страха быть депортированным. А мы сражаемся с судьбой. От того, получит ли моя милая в самое ближайшее время работу - для нас зависело очень многое. Собственные жизни мы сделали ставкой в этой игре.
        - Ширин… - наконец разродился я. - Ты не грусти, ладно?.. Бахром сказал: вечером позвонит и предложит другую работу. С кошачьим отелем просто не сложилось. Бывает.
        - Да… разумеется… - без малейшей уверенности отозвалась любимая.
        Я, вместе со стулом, придвинулся к милой и - со всей нежностью, на какую был способен - обнял свою девочку. Ширин спрятала свое хорошенькое личико у меня на груди и расплакалась.
        - Не надо. Не надо, олененок мой, - твердил я, проводя рукой по темным косам милой. Я хотел утешить любимую, но сам был в напряжении. В голове вертелся рой неприятных вопросов.
        Что это получается?.. Даже специализированное агентство не подобрало с первой попытки работу для девушки-«инородки»?.. Будем цепляться за надежду, что вечерний звонок Бахрома все решит в нашу пользу. Но если Бахрому потребуется на поиски места для Ширин больше времени?.. Неделя?.. Месяц?.. Как бы делу не затянуться до истечения срока визы моей милой!.. Страшно и подумать, что тогда будет.
        По краю моего сознания скользнула мысль знакомая мысль: а вдруг Бахром аферист?.. Взял с нас червонцы - а искать для моей девочки работу даже не собирается?.. Про кошачью гостиницу блестящий господин Мансуров мог и наврать. Каждый раз он будет говорить по телефону: «Подобрал для вас отличную вакансию. Завтра - езжайте на собеседование», - но в последний момент все отменять. А когда Бахрому наскучит над нами измываться - достопочтенный директор агентства кинет наши телефонные номера в черный список.
        Я дернул плечом, как бы сгоняя муху. Не было моральных сил сфокусироваться на неприятной догадке, что Бахром - наглый мошенник. Нет!.. Нет!.. «Мансуров и партнеры» - надежное агентство. Мы заплатили деньги не зря. Пусть не сегодня - так завтра у моей любимой будет работа.
        Ширин перестала плакать и выпрямила спину. Поднесла было к губам чашку кофе, но тут же поставила обратно на стол. Милая дрожала, как в ознобе. Я подумал с тоской: мы изведемся, пока ждем звонка Бахрома. Но и после того, как господин Мансуров позвонит и сообщит: «Ширин, вас ждут на работу там-то и там-то» - мы и не полностью успокоимся. Потому что убедились: слово Бахрома - не твердое.
        Мы сидели в тягостном молчании. Я хотел скулить, как раненный пес, от одного только взгляда на все еще мокрое от слез личико моей красавицы. Наконец я сказал без энтузиазма:
        - Пойдем погулять?.. Раз уж… раз уж мы почти одеты.
        - Пойдем, - не сразу кивнула Ширин.
        Я надеялся: студеный воздух улицы приведет нас в чувства. Два километра до лесопарка мы отмахали, не обменявшись и словом. Любимая крепко держалась за мой локоть и глядела себе под ноги.
        В лесопарке, взявшись за руки, мы медленно «поплыли» по центральной аллее. По обе стороны аллеи - над снежными буграми торчали черные деревья. Я тяжко вздохнул: деревья - голые и кривые - напоминали каких-то больных чудищ, которые тянут, точно в мольбе, свои усыпанные снегом щупальца-ветви в мутно-серое небо.
        Чем был хорош сейчас лесопарк - так это безлюдьем. Ни спортсменов на пробежке, ни собачников с бульдогами и таксами. Когда душевная боль скручивает тебя в бараний рог - никого не хочется видеть, тем паче посторонних. От людей удобно прятаться в квартире, но в четырех стенах тоска бы нас задушила.
        Стоял холод - изо ртов у нас вылетал пар. Но мы задались целью обойти весь лесопарк - лишь бы не возвращаться так скоро домой. Не беда, что окоченеют пальцы. С центральной аллеи мы свернули на боковую. Оттуда - на заснеженную, еле заметную тропинку. Деревья в этой части лесопарка стояли плотнее. Узловатые ветви переплетались над нашими головами - мы шли, как по тоннелю.
        Нам бы идти и идти. Когда тропинка оборвется - ломануться через кусты. Затеряться среди деревьев. Как жаль, что мы всего лишь в городском лесопарке, а не в глухой первобытной тайге; что черная чаща не поглотит нас со всеми нашими горестями.
        - Ты помнишь, что обещал мне?.. - спросила вдруг моя милая. - Если я умру раньше тебя - развей мой прах здесь, в лесопарке. Мне и могильный камень не нужен. Надгробие с датами рождения и смерти, полумесяцы, кресты - все это пафосно и глупо. Я хочу, чтобы и след мой исчез. Как будто меня и не было. Понимаешь?..
        Помолчав, моя девочка добавила:
        - Впрочем, тебе, возможно, не придется заботиться о моем прахе. Если в феврале мы заснем навсегда - нашими похоронами займутся муниципальные власти.
        Ширин так спокойно говорит о смерти!.. Это резануло мне по сердцу. Не зная, что ответить - я сильнее сжал тонкие пальчики любимой. О, я не верил, не верил, что мы скоро умрем - хотя и думал только что о том, чтобы навсегда затеряться в чаще. Нет!.. Ведь я и милая так молоды и красивы. Точно едва раскрывшиеся цветы. Цветы так рано не облетают!..
        Пусть мы и решили: если моя девочка не найдет работу по окончания срока действия визы - мы скажем миру «прости». Я внушал себе, как мантру: мы не дойдем до края. Не Бахром - так какой-нибудь добрый волшебник трудоустроит мою милую. Да что там!.. Я готов был вообразить: чертиком из табакерки выскочит прогрессивный дяденька-мультимиллионер и из одного только гуманизма распутает клубок наших проблем.
        Нервно сглотнув, я сказал:
        - Не думай о плохом. Бахром подыщет тебе работу. В Расее зарабатывают себе на хлеб десятки тысяч мигрантов. Ты ничем не хуже.
        Ширин ничего не ответила - только опустила глаза.
        Мороз здорово щипал нам лица. Каким-то непонятным образом снег набился мне в левый ботинок, промочив носок и ногу. Но мы упорно шарили по лесопарку - точно клад искали; забирались в самые потаенные уголки. Нас не тянуло в уют жарко натопленной квартиры - будто там нас ждало дурное известие. Хотя такое известие мы уже получили - утром от Бахрома.
        Тропинка вывела нас к пруду - несмотря на зиму не скованному льдом. Как и летом, в водоеме плавали, резвились, гоготали утки. Яркие зеленоголовые селезни и светло-коричневые самки. Пернатые то ныряли, то взмывали в воздух; из-под хлопающих крыльев летели тучи брызг. Я глядел на утиные забавы, как околдованный. Меня отчего-то волновал вопрос: чем кормятся утки сейчас - скудной зимой?.. Неужели обходятся хлебными крошками, которые кидают водоплавающей братии посетители лесопарка?.. Какое бремя забот мы тогда бы сбросили!.. Уткам не надо продлевать визу и искать работу. Никто не объявит селезня дееспособным. Весь мир для утки заключен в родной стае и грязноватом пруду, в котором можно вдоволь плескаться. Или если пожелаешь - слетай на юг, не оформляя загранпаспорт.
        Стань я селезнем, я бы был очень боевой и ревнивый. Поднимая крылья и вытягивая шею, отгонял бы посторонних самцов прочь от Ширин, которая была бы изящной красивой самочкой.
        - Они милые, правда?.. - имея в виду уток, спросила моя девочка. Она теснее ко мне прижалась.
        Я подумал: наверное, ей пришли в голову фантазии насчет уток, подобные моим. Мы чувствуем и размышляем в унисон - поскольку любим друг друга.
        Уже сгущалась серая мгла, размывающая очертания деревьев. Мороз крепчал, наши лица совсем задубели. Колючий холод лез под одежду. У меня капало из носу. Господи, не хватало только заболеть. Невозможно было вечно прятаться в лесопарке от себя и своих невзгод. Не пора ли потихоньку притопать домой, поужинать и лечь спать?.. Когда мы вышли на центральную аллею, на столбах уже горели оранжевые огни фонарей.
        Мы переглянулись. И сразу, как по команде, обреченно склонили головы. Сейчас-то мы точно думали об одном. О том, что Бахром так и не позвонил.
        Ограда лесопарка осталась позади. Мы шли по стиснутой многоквартирными домами улице. Первые этажи были выделены под магазинчики; вывески с электронной подсветкой так и сверкали в еще не полной, подкрадывающейся, как кошка, темноте. Несмотря на поздний час, попадались прохожие. Если мы обгоняли бабку, волочащую сумку-тележку или подростка с плеером - я весь съеживался, вжимал голову в плечи. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из проходящих заметил, как нам тоскливо. Мне казалось: люди едко ухмыляются нам вслед. И думают лишь об одном: как бы плюнуть нам в спины. Видимо, давала о себе знать психическая болезнь, о которой я за последние дни почти забыл.
        Ширин было так же неуютно, как и мне. Она намертво переплела свои пальцы с моими. Будто боялась: налетит ураган и оторвет меня от нее. Свободной рукой моя девочка держала телефон. Время от времени - уставляла глаза в экран. Я понимал: милая боится пропустить звонок от Бахрома. Но мобильник молчал, как заговоренный.
        Когда мы переступили порог квартиры, нас оглушила тишина - после шума улицы казавшаяся особенно давящей. Снова были только я, Ширин и наши проблемы. Сняв куртки и обувь, мы вымыли руки и прошли на кухню. На столе стояли две недопитые чашки кофе. В тарелке друг на друге лежали вафли, одна из которых была надкусана. Мы изваяниями застыли посреди кухни - не зная, что делать дальше. Мне больно было смотреть на бледное, осунувшееся личико любимой.
        - Бахром еще позвонит - робко сказал я. И столь же несмело предложил: - Давай сами его наберем.
        Милая чуть приподняла свои красиво изогнутые брови и тихим голоском откликнулась:
        - Хорошо.
        Потыкав пальчиком в сенсорный экран, поднесла телефон к уху. Я уловил длинные гудки. Вызов пошел. Теперь надо подождать пока Бахром возьмет трубку. Сердце у меня заколотилось сильнее. Хотелось расстегнуть рубашку, чтобы легче дышалось. Больше всего я боялся, что господин Мансуров скажет: «Ох, ребятки, а я про вас впопыхах забыл. Позвоните завтра, или лучше послезавтра».
        На планшете Бахрома - имена и телефонные номера, наверное, сотен мигрантов, обратившихся в агентство за помощью в поиске работы. Важный, как богдыхан, директор агентства, должно быть, считает, что не может позволить себе с каждым клиентом быть внимательным и пунктуальным. Но для нас-то лишний день ожидания будет равен веку в аду. Не иссякнут ли наши моральные силы?.. Два моллюска на обнажившемся морском дне погибнут раньше, чем нахлынет волна прилива.
        Длинные гудки оборвались. Машинный голос, делая резкие паузы между словами, отчеканил: «Время ожидания ответа истекло. Попробуйте позвонить позднее».
        - Бахром не поднял трубку, - устало сказала Ширин. Моя девочка старалась держаться, но губы у нее предательски дрожали.
        Сердце мое мучительно сжалось. Что если Бахром - все-таки вор?.. Забрал наши денежки - и был таков?.. Конечно, можно наведаться в офис агентства - попытаться разобраться, в чем дело и куда уплыли наши червонцы. Но не зря у «Мансурова и партнеров» железная дверь с домофоном и напоминающий гориллу охранник. Сколько бы мы не ломились, нам не откроют. А может Бахром вообще перебрался на другой конец города, прихватив крокодила и черепаху. Для сосущего элитную сигару господина директора - мы только очередные ослы, чей кошелек удалось опустошить.
        Но я не собирался делиться своими подозрениями с моей милой. У нее и без того не радужное настроение. Обняв любимую за талию, я сказал:
        - Ты только не переживай. Ладно?.. Бахром - человек занятой человек. Как-никак директор. Он, может быть, на совещании или на важных переговорах. Он непременно перезвонит, когда освободится. В крайнем случае, сами наберем Бахрома завтра с утра…
        Завтра с утра!.. Представляю, какие у нас тогда будут налитые свинцом головы и воспаленные красные глаза!.. Потому что ночь мы проведем, как совы, почти без сна - сверля себе мозг вопросом, почему блистательный господин Мансуров не позвонил. Я не знаю для чего, с упорством толкающего камень Сизифа, я пытался внушить Ширин, что все хорошо - когда все было довольно-таки плохо. Возможно, я гипнотизировал не столько мою девочку, сколько самого себя.
        Милая аккуратно освободилась из моих объятий. Взгляд ее по-прежнему был потухший. Она открыла холодильник, достала из овощного отсека пару крупных картофелин. И сказала бесцветным голосом:
        - Я приготовлю нам ужин.
        Пока моя любимая, стоя над раковиной, мыла и чистила картофель - я сидел, теребил край скатерти и молчал. Ну а что я должен был сказать?.. По поводу не сдержавшего обещание Бахрома - я уже выдавил из себя все, что мог. А разговоры на другие темы казались неуместными. Наконец - когда Ширин высыпала на залитую маслом сковородку нарезанную соломкой картошку - я с нежностью спросил:
        - Налить тебе чаю?..
        Я хотел оказать моей девочке хотя бы крохотную услугу. Милая по-прежнему не поднимала на меня глаз. Плечи ее подрагивали. А у меня, при взгляде на охваченную печалью любимую, болело сердце, в которое будто воткнули ржавый гвоздь. Я чувствовал вину перед Ширин.
        О, я запросто мог бы себя оправдать!.. Не из-за меня Бахром подвел нас. Я не бог, чтобы управлять поступками других людей. Да и к тому же: не исключено, что господин Мансуров в самом деле застрял на незапланированном совещании. Он позвонит завтра утром и скажет, что нашел моей девочке работу. Тогда-то от наших терзаний не останется и пыли. Мы с милой варимся в одном котле - и оба не в ответе за сложившуюся прискорбную ситуацию. Но совесть, вырастая передо мной черной тенью, выносила не подлежащий обжалованию приговор: «Виновен!.. Виновен!.. Виновен!..».
        Это не ты - а Ширин мыкается на чужбине. Ты-то, слава богам, у себя на родине. И квартира, в которой ты не имеешь права прописать свою даму, все-таки почти твоя. Не у тебя истекает срок действия визы. Не тебе приходится опасаться повышенного внимания миграционной полиции.
        Мужчина ты или нет?.. Тебе бы быть опорой для своей девушки. Чтобы любимая чувствовала себя за твоей спиной, как за скалой. А на деле - что?.. Ты голозадый псих, который, как улитка в раковину, спрятался от всего мира в оставшуюся от родителей квартире. Твоя милая готовится умереть. Даже выбрала дату для вашего совместного суицида. Вот и подумай: насколько твоя возлюбленная верит в твои силы?..
        И в том, что вы попались на удочку жулика Мансурова - тоже твоя вина. Какой частью тела ты думал, когда выкладывал деньги за еще не предоставленную услугу?.. Явно не головой!.. Бахром теперь может тянуть резину хоть до судного дня. А что?.. Червонцы уже перекочевали господину директору в бездонный карман!.. Благодари богов, если Бахром вообще соизволит выйти с вами на связь.
        Привел бы ты Ширин в нормальное кадровое агентство, которое не берет деньги наперед!.. Тогда бы твоя милая сейчас работала, а спокойно поразмыслил бы над тем, как добиться восстановления своей юридической дееспособности. Тебе, скажем, совсем не мешало бы снова податься в курьеры…
        Голос совести жег мне мозг. Я прижал пальцы к вискам. Уж не обострилась ли моя психическая болезнь, раз я слышу свои мысли?.. Приложить бы ко лбу и затылку по холодному компрессу. Без этого, казалось, мое серое вещество закипит. Но я старался сидеть с каменным лицом: не хватало еще, чтобы милая заметила мое состояние. У нее и так душа вывернута наизнанку.
        Мы поели золотистой жареной картошки с посыпанной мелко порубленным зеленым укропом. Напились лимонного чаю, который я нам заботливо налил. Моя девочка отнесла пустые тарелки в раковину. Я посмотрел время на своем телефоне: спать было, вроде бы, рано. Но и зависать в гнетущей тишине - тоже не годилось. Бетонные стены нас, казалось, раздавят, если мы не будем двигаться, говорить, вообще что-то делать.
        - Посмотрим кино?.. - почесав в затылке, робко предложил я.
        - Давай, - убрав вымытую посуду на полку, пожала плечами моя милая.
        Я надеялся: за просмотром легкого фильма - мы малость развеемся. День закончится не на столь уж невеселой ноте. Проспим ночь в обнимку, а утром, со свежими головами, решим, как дальше жить. Скорее всего, поищем новое кадровое агентство, которое, в отличие от «Мансурова и партнеров», не разбрасывается клиентами. Впрочем, я еще не потерял надежду на звонок Бахрома. Как на секунду усомнившийся верующий убеждает себя в существовании бога, так и я пытался себя уверить, что наш дядечка с сигарой не обманщик, а просто до жути непунктуальный человек.
        Мы с Ширин устроились с ноутбуком в спальне на кровати. Выбирать фильм любимая предоставила мне, так что я включил одну нашумевшую романтическую комедию. Я думал: демонстрация нежности между мужчиной и женщиной и бодрый юмор - это тот коктейль, который нам сейчас нужен.
        Одним глазом я уперся в экран, другой - скосил на мою девочку. Я пытался угадать: нравится ли милой кино?.. С чуть нахмуренными бровями, моя красавица смотрела так внимательно, точно пыталась разглядеть в микроскоп жука. Она казалась озадаченной. Скоро я убедился, что здорово промахнулся с выбором фильма. Поставь я нам какой-нибудь дрянной фантастический боевик про самураев, которые мечами превращают в металлолом гигантских человекоподобных роботов - и то облажался бы меньше.
        Нам показывали красивый - будто нарисованный фломастерами - городок на побережье теплого моря. Аллеи с раскидистыми пальмами. Фонтаны, в которых журчит чистая прозрачная водица. По улицам разъезжают роскошные лимузины. А в комфортно обставленных офисах - попивают кофе или свежевыжатый апельсиновый сок элегантные мужчины в полосатых галстуках и дамы в туфлях на шпильках. В фильме не было ничего, хоть на каплю напоминающего нашу серую действительность. Ни снега в желтых пятнах собачьей мочи. Ни голых черных деревьев, похожих на остовы виселиц. Офисным барышням не грозила депортация, а мужчин в галстуках не пичкал химией никакой доктор Менгеле.
        Фильм дразнил нас, как ребенка, которому показали, но не дали в руки яркую цветную картинку. Смотрите, мол, и завидуйте, холопы. Сидите в своем черно-белом аду. И знайте: где-то - почти на другой планете - всеми красками радуги переливается сытая и беззаботная жизнь «избранной расы». Я чувствовал себя так, будто в рот мне напихали опилок. Скошенным глазом я наблюдал, как меняется выражение лица Ширин - от удивления к отвращению.
        Сюжет фильма вертелся вокруг пары тридцатилетних. Муж - топ-менеджер в банке и любитель в свободное время погонять на мотоцикле да побренчать на электронной гитаре. Жена - тонкая натура, художница, пишущая картины на заказ, с головой погруженная в свое искусство. Супруги целуются на золотом пляже. Резвятся в пенных зеленоватых морских волнах. Ездят на авто с открытым верхом. Закусывают вареным омаром в шикарном ресторане. И даже планируют усыновить китайского или индийского ребенка.
        Но между счастливчиками есть и свои терки. Муж, сходив в туалет «по большому», забывает поднять ободок унитаза. А жену это бесит. Для нее принципиально важно, чтобы, когда она заходит в уборную, ободок был поднят. Ободок унитаза - яблоко раздора для любящих друг друга супругов, причина бурного выяснения отношений и походов к семейному психоаналитику. Мужчина клянется быть внимательнее. Некоторое время у него это получается. Но однажды он опять забывает про ободок. Тогда женщина превращается в настоящую гарпию. И даже выливает кофе прямо на голову муженьку. А потом выдворяет свою сильную половинку вон из супружеской спальни - ночевать на диване.
        Меня начинало тошнить от фильма. Нам показывали красочные будни двух никчемных людишек, которые зажрались, как кабаны в дубовой роще, и разве только не хрюкают от сытости. У топ-менеджера и художницы все есть: спят на мягком, едят до треска в пузе, сорят деньгами направо и налево. Единственное, чего у «бедолаг» нет - это проблем. Но, по скудости ума, два лощеных представителя верхнего слоя среднего класса - сами изобретают для себя проблемы.
        Ободок унитаза?.. Серьезно?.. Вас бы, голубчики, ненадолго засунуть в наши шкуры. Тогда бы вы распробовали, что это такое: каждый свой день проживать как последний - потому что не знаешь, какие неприятные сюрпризы преподнесет тебе непредсказуемое «завтра». Э, да что там!.. Вы мимозы, выращенные в теплице. И двинулись бы рассудком уже оттого, что на обед вам пришлось бы выбирать либо макароны, либо картошку. Вот и узнали бы немного - что значит вдвоем жить на одну инвалидскую пенсию!..
        Меня разбирал смех. Но не добрый, а колючий едкий смех, переходящий то ли в рык, то ли в хрип. Мне хотелось кулаком долбануть по экрану, на котором кипели позорные страсти вокруг унитаза. Зачем вообще снимают такие фильмы?.. Не для того ли, чтобы бедняки - вроде нас с Ширин - поглядев на чужую безоблачную жизнь, острее почувствовали бы себя запряженными в ярмо скотами?..
        Моя милая тронула меня за плечо:
        - Плохой фильм - да?..
        - Да, - охотно согласился я.
        - Давай не будем досматривать?.. Ляжем-ка спать, - сказала Ширин.
        Я облегченно выдохнул, точно снял с плеч ношу. Умница моя девочка!.. Лечь в постель, погасив свет - это самое лучшее, что мы можем сделать. Конечно, мы не сразу уснем. Но в темноте хотя бы не будем видеть грусть на лицах друг у друга. Молчание будет не таким тягостным, как при зажженном электричестве. А там сон не укутает нас в свою кисею.
        Мы убрали ноутбук. Расстелили постель. Осталось только раздеться, вырубить свет и нырнуть под одеяло. У моей милой, которая расстегивала пуговицы рубашки, пальцы вдруг затряслись. Любимая всхлипнула и посмотрела на меня полными слез глазами - так, что внутри у меня что-то оборвалось. Моя нежная роза как бы спрашивала взглядом: «Как?.. У нас и сегодня ничего не получилось?.. Бахром в самом деле не позвонил?.. У меня по-прежнему нет работы?.. Визу мне не продлят?».
        Я опустил голову. Что я мог сделать?.. Что сказать?.. Прижать Ширин к себе - и шептать ей на ушко сладенькую ложь, что скоро все образуется?.. Не сегодня - так завтра дела пойдут на лад?.. Но прежде, чем я шагнул к милой - телефон моей девочки заиграл мелодию звонка.
        - Это Бахром… - дрогнувшим голосом сказала Ширин, берясь за мобильник.
        Я так и застыл столбом. Директор агентства про нас все-таки не забыл!.. Моя милая приняла вызов, включив поставив громкую связь.
        - Алло, алло!.. - раздался уверенный баритон господина Мансурова. - Доброго вам вечера, Ширин!.. Простите, что так поздно звоню. Сами понимаете: клиенты, бумаги, дела… Есть для вас работа. Записывайте адрес: улица Лиственная, владение сорок девять. Офис там офис, кстати, очень комфортабельный. На ресепшен требуется миловидная девушка. Обязанности стандартные: отвечать на звонки, принимать корреспонденцию у курьеров, иногда подать кофе гендиректору. Завтра в двадцать один ноль-ноль подъезжайте на Лиственную. Побеседуете с начальницей отдела кадров. Если все пройдет нормально, послезавтра приступите к работе. Ваша кандидатура предварительно одобрена. Визу вам продлят моментально: работодатель серьезный - тянуть с подачей прошения в миграционную полицию не будет. Ну, пока что все. Возникнут вопросы - звоните, не стесняйтесь.
        Несколько минут после звонка Бахрома мы оставались точно оглушенными. Мы были, как матрос с потонувшего судна. О барахтался в ревущем море, но девятый вал не поглотил беднягу, а выбросил на песчаную отмель. Неужели у нас и правда все хорошо?.. Целый день мы исходили тоской - но Бахром нас таки не подвел, позвонил. Получается - господин Мансуров не жулик и не аферист. А по правде трудоустраивает мигрантов.
        Я расправил плечи и встряхнулся. Любимая задрожала, упала ко мне на грудь - и расплакалась. Я гладил растрепавшиеся косы моей девочки. И не жалел самых нежных слов, какие только мог наскрести в чаше своего сердца… Ширин - плакала и плакала. Я надеялся: это слезы облегчения.
        11.АПЕЛЬСИНОВАЯ ЛУНА
        Звонок Бахрома подбросил нас, как пружина. Кровь точно быстрее побежала по нашим венам. Совсем расхотелось спать. Благо, что завтрашнее собеседование намечено на вечер - не проспим. Бабочками мы порхали по квартире.
        Нас не смущало, что кандидатура Ширин одобрена только предварительно. Главное, наниматель не требует расейский паспорт и славянскую наружность. Да кадровичке достаточно будет краем глаза взглянуть на Ширин, чтобы понять: моя девочка подходит на должность секретарши по всем статьям. А что?.. Моя милая не курит, не пьет. И вообще - сообразительная и расторопная. Что еще нужно, чтобы принимать конверты от курьеров и отвечать на телефонные звонки?..
        Мы выпили по две чашки зеленого чаю с тонкими нотками манго и доели вафли. Потом сели досматривать комедию про ободок унитаза. Но теперь мы не просто пялились в экран, а сопровождали фильм язвительными комментариями, от которых нам становилось действительно весело. Режиссер думал, наверное, что снял нечто романтическое, светлое и вызывающее улыбку. А мы устроили себе шоу ядовитого сарказма и черного юмора.
        Мы едко насмехались над тюфяком-мужем и истеричкой-женой, которые вопрос об ободке унитаза раздули до размеров черной дыры. Ну конечно!.. Топ-менеджер и художница привыкли расплачиваться золотой картой в магазине элитной одежды и заказывать в три часа ночи китайскую еду. А на свой блистающий камфарной белизной унитаз, ободок которого вновь остался не поднятым, смотрят баранами и не знают, кому заплатить, чтобы решить проблему.
        Но в итоге всепобеждающая «любофффь» берет верх. Супруги выписали из Японии технологичный электронный унитаз с гарантией качества. Когда сделаешь в уборной свои большие или малые дела - искусственный интеллект автоматически спускает воду и, по заданной программе, поднимает ободок. Ура!.. Топ-менеджер преподносит художнице тысячу и одну розу. Вселенская гармония восстановлена. Ура!.. Ура!.. Ура!..
        Вдоволь поиздевавшись над фильмом, мы, наконец, погасили свет и легли в постель. Своими острыми ухмылками в адрес постановщиков и персонажей киноленты мы здорово излили накопившуюся желчь. Неплохая разрядка после насыщенного тревогами дня. Какое-то время мы еще не спали, а вглядывались в темноту.
        - Теперь я буду работать, - прошептала моя девочка. - А в мои выходные ты сводишь меня в зоопарк?.. Никогда не видела львов и тигров. И слоновую черепаху. Только по телевизору и в интернете…
        - Конечно, сходим в зоопарк, - пообещал я, крепко обнимая любимую.
        Мы не заметили, как погрузились в сон.
        Когда проснулись, голова у меня была распухшая и, казалось, еле крепилась к шее. Ширин тоже была сама не своя - то ли грустная, то ли усталая. Мы прошли на кухню. Моя красавица налила нам молочного кофе и порезала хлеб и сыр на бутерброды. За завтраком между нами, как бельевая веревка, было натянуто не слишком-то уместное молчание. Пока моя девочка не спросила:
        - Как ты думаешь: это правда - я действительно получу сегодня работу?..
        Голос моей милой прозвучал неуверенно и слабо. Похоже, она сомневалась: не кинет ли нас Бахром, как в первый раз - с кошачьим питомником?.. Опасения Ширин передались и мне. Непрошеным тараканьим роем полезли тревожные мысли. Не рано ли мы забили в литавры и заиграли на дудочках?.. Мою звездочку еще не взяли на работу, а только «предварительно» одобрили кандидатуру. Бахром мог направить на Лиственную улицу и десять, и пятнадцать девушек-мигранток. Кадровичка будет тогда выбирать один цветок из целого букета. Не решит ли она, что Ширин чересчур скованная, зажатая и неулыбчивая?.. Не выберет ли другую барышню - развязную, напористую, с огнем в глазах?.. Но своей девочке я сказал, стараясь быть убедительным:
        - Конечно. Сегодня ты получишь работу. Я так рад. Не волнуйся.
        «Не волнуйся…». Я сам не мог последовать собственному совету. Меня смущало уже то, что собеседование назначено на поздний вечер. Что это за офис такой, который в двадцать один ноль-ноль еще открыт?.. Если моя девочка туда все-таки устроится, не придется ли ей отсиживать по пять двенадцатичасовых смен в неделю?.. Но и за такую работу придется хвататься, не боясь обжечь руки. Увы.
        А еще, пока мы заедали кофе бутербродами с сыром, у меня ненормально усилился слух. Казалось: я уловил бы шажки мухи, ползущей по оконному стеклу, если б только эти зловредные насекомые зимой куда-то не исчезали. Но я не муху боялся услышать, а вибрацию телефона. Как бы не позвонил Бахром, не отменил бы опять собеседование, повторив свой прежний трюк. Но наши с Ширин мобильники оставались немыми.
        С завтраком было покончено - а до интервью оставался еще почти целый день. Мы пробовали играть в шахматы. Смотреть документальные фильмы про животных. Но снизить градус тревожности не получалось. Моя милая была разом рассеяна и напряжена. За шахматами она путала слона и ладью, хотя играла всегда хорошо, легко оставляя меня в дураках. Я понимал: моя девочка переживает, как бы не провалить собеседование. А еще и о том, чтобы собеседование действительно состоялось. Она нервно поглядывала на экран телефона. Видимо боялась: позвонит Бахром и отменит или отодвинет интервью.
        Я глубоко вздохнул. Господину Мансурову ничего не стоит сказать: «Извините, ребятки, пока работы нет. Может быть, я наберу вас в конце месяца» - как и кадровичке: «Простите, девушка, но вы нам не подходите». А нам с Ширин каково?.. Мы играем в рулетку с самим дьяволом, и ставка в игре - наши жизни.
        В самом деле, что будет, если моя звездочка в самое ближайшее время не получит официальную работу?.. Виза скоро «сгорит». Тогда моей девочке пополнить многотысячную армию нелегалов - гнущих спину на самых грязных и плохо оплачиваемых работах, без всякого трудового договора?.. «В черную» устроиться, скажем, техничкой в какой-нибудь вонючий полуподвальный офис?.. Но в один треклятый день милая нарвется на полицейский патруль, который потребует предъявить документы.
        Возможно, взрослые «матерые» гастарбайтеры знают, как тут выкрутиться. Они научились скользить угрями - умасливать полицаев нехитрыми подношениями вроде блока сигарет или пары купюр более или менее приличного достоинства. Но вот мы с Ширин совсем не умеем давать взятки: мы непроворные, неопытные и слабые.
        Или моей девочке затвориться в квартире?.. Вообще не показываться на улице?.. Можно надеяться: домой к нам полиция не вломится. Но подобный план - квинтэссенция идиотизма. Такое выдумаешь только от большого отчаяния. Сколько Ширин сидеть в четырех стенах?.. До морщин и седых волос?.. Или пока не заработает клаустрофобию?.. Наверное, даже жирный ишан, от которого моя милая и сбежала в Расею, иногда выпускает своих женщин на прогулку.
        Неудивительно, что моя звездочка решила: если не найду работу и не добьюсь продления визы - убью себя. И хуже всего то, что я и смутно не представляю, как отвратить любимую от суицидальных замыслов. Все, что я могу сделать: это не бросить мою милую. Покончить самоубийством вместе с ней. Хотя от одной только мысли об этом - по спине у меня прыгали мурашки. Моей девочке не отказать в железной логике: не можешь найти работу - не вписываешься в общество, не вписываешься в общество - не живи.
        Философствующие попы надули бы щеки и осудили бы нас. Наплели бы кружева словес насчет недопустимости суицида и бла-бла-бла. Но господам-философам невдомек, что такое существование, которое - простите мой каламбур - сплошь борьба за существование точь-в-точь по старику Дарвину. Да уж, рафинированным любомудрам есть чему поучиться у рабочих-нелегалов или у нас с Ширин. Посмотрели бы кабинетные умы, на минутку отлипнув от своих толстенных энциклопедий, на жизнь, полную лишений, которую влачишь, как ржавую цепь…
        Мозг рисовал мне картинку: я и милая стоим над бездонной черной пропастью, через которую перекинут узкий хлипкий мостик. Да что там мостик - одна ненадежная перекладина. По ту сторону пропасти - обвязанный красными лентами короб. Он символизирует обещанную Бахромом работу. Пропасть не обойти и не объехать. А вожделенный приз - работа - манит и манит. Мы должны ступить на готовую прогнуться под нами доску, чтобы добраться до заветной цели. Стоим и дрожим - не отваживаясь двинуться. В наших сердцах булькает коктейль из страха и надежды.
        От таких мыслей и образов у меня выпрямлялись извилины и болела душа. Но я старался не выдать того, что во мне происходило. Уж если я мучился, как рыба в тесном аквариуме, в котором хозяева не удосужились сменить воду - то что сказать про мою девочку?.. Ведь это Ширин, а не я сегодня вечером будет проходить интервью.
        Я, как умел, пытался отвлечь мою звездочку. Рассказывал грубоватые анекдоты про раввинов, священников и имамов. Наливал ей кофе и мятного чаю. Звал смотреть кино. Но моя девочка сидела с потупленным взглядом и плотно сжатыми губами. На анекдоты - не улыбалась. За напитки - тихо благодарила. Смотреть фильмы - отказывалась. В конце концов, обняв Ширин и поцеловав ее трепещущие ресницы, я оставил милую в покое. Возможно, моей любимой нужно ненадолго погрузиться в себя. Не требовалось быть телепатом, чтобы угадать: ее гложут те же сомнения и страхи, что и меня.
        Что ж. Мы не киборги - мы будем волноваться. Остается только надеяться, что мы зря накручиваемся, что моя девочка сегодня вечером успешно пройдет собеседование, а завтра утром уже поедет на работу. Мы купим тортик и бутылку газировки со вкусом барбариса. Отпразднуем маленькую победу над превратностями судьбы.
        До выхода из дому оставалось два часа, когда моя милая засуетилась испуганной мышкой. Достала из шкафа и разложила на кровати свои несколько блузок. И никак не могла решить, какую из них надеть, красную или синюю. Закусив нижнюю губку, моя любимая смотрелась в зеркало и как бы советовалась с отражением: распустить волосы или заплести в косы?.. (Мне было куда проще: влез в джинсы и в не слишком пропотелую рубашку - и готов. А если прошелся гребешком по шевелюре - так и вообще красавец). Слегка улыбаясь, наблюдал я за моей Ширин. Мне радостнее было видеть ее такой - беспокойной и подвижной, чем окаменевшей от тяжелых раздумий.
        У нас оставался в запасе целый час, когда мы уже готовы были ехать. Моя милая в энный раз проверяла, положила ли в сумочку паспорт, визу и телефон. Я собирался сопровождать мою девочку. Буду охранником (на дворе почти ночь все-таки) и группой поддержки в одном лице.
        В виртуальном атласе города мы посмотрели, как добраться до нужного адреса. Владение сорок девять по улице Лиственной - это была глухая окраина. Путь нам предстоял неблизкий. Изволь проехать двенадцать станций городской подземки, а потом еще запрыгнуть в маршрутку, которая ходит до улицы Лиственной. Бедная моя Ширин!.. Если она сегодня и правда трудоустроится - будет каждодневно мотаться к черту на куличики. Но мы не могли примерять на себя шкурку откормленного привередливого кота, который протяжным мяуканьем требует рыбу, а от мяса воротит нас. Не столько мы выбираем работу, сколько работа выбирает нас.
        С дрожащими руками и губами, с бешено стучащими сердцами, мы - наконец - двинулись из дому. Запирая дверь квартиры, я сказал чуть хрипловатым голосом:
        - Все обязательно будет хорошо.
        Милая с благодарностью кивнула. Мои слова предназначались не только ей, а нам обоим. Я изо всех сил старался себя уверить: мы и впрямь поймаем птицу-удачу за хвост. Тогда-то все тревоге будут выкорчеваны из наших сердец с корнями.
        Выйдя из подъезда, мы попали под противный мокрый снег. Белые хлопья летели с мрачного неба и превращались у нас под подошвами в слякоть. Мглу прорезал кинжалами лучей тускловатый уличный фонарь. Куда-то спешили запоздалые прохожие, которые даже с небольшого расстояния казались всего лишь черными тенями. И тут на меня напал страх. Ноги сделались ватными - мне не давался и крохотный шажок. Я замер; только грудь у меня ходуном ходила от тяжелого дыхания.
        Меня не пугало что-либо, имеющее название. Но, мне казалось, в самой атмосфере была разлита опасность. Меня угнетал городской унылый пейзаж: смутные громады многоэтажных домов, глядящие сквозь завесу снега желтыми глазами освещенных окон. Темное небо грозило раздавить меня, как мелкого жучка. А проходящие мимо людишки будто бы смеялись надо мной. Не обострилась ли моя психическая болезнь?.. Не напрасно ли я бросил пить таблетки?..
        Какой-то мерзкий голосок внутри головы нашептывал: «Назад, сопляк!.. Назад - в квартирный панцирь!.. Только там тебя никто не тронет. Что ты забыл вне дома?.. Неужели соскучился по запахам помойки и бензина?.. А, так ты едешь устраивать на работу свою девку - свою верную подстилку?.. Ха!.. Ничего у вас не выйдет. Вы слишком ничтожные человечишки, биомусор!.. Вот увидишь: твою любовницу с компанией других неудачников-гастарбайтеров посадят в грязный автобус, идущий в сторону границы. А твой удел - в одиночестве глодать хлебную корку. Семидесятилетним стариком ты отдашь в пустой квартире богу душу. Заведи себе, что ли, кота. Он полакомится мясцом твоего еще не разложившегося трупа. А соседи вспомнят о тебе только тогда, когда вонь от твоего гниющего тела просочится на лестничную клетку».
        Я застонал и схватился за виски. Мне казалось: мое серое вещество готово было закипеть, как похлебка на огне. Сердце в груди разве только не квакало лягушкой.
        - Ты чего?.. - озабоченно спросила Ширин.
        - Н-ничего. Все в порядке, - едва шевеля губами, ответил я.
        Ради любимой я должен быть крепче, не поддаваться панике и слабости. Не слушать подленький голоску, звучащий у меня в черепной коробке. Клянусь: я бы взял милую на руки и отнес в тот офис, где состоится собеседование, хоть бы мне пришлось босиком ступать по битому стеклу.
        Через четверть часа мы спустились в метро и сели в подошедший электропоезд. Народу в вагоне было предостаточно. Бабки с сумками на колесиках. Мамаша с шаловливым ребенком, который без конца что-то лепетал. Суровые амбальные мужики с многодневной щетиной. Горделивые, как павы, дамочки с длинными ногтями и ярко раскрашенными губами.
        Я почувствовал, что снова теряю над собою контроль. Меня нервировала толпа, казавшаяся огромным хищником, готовым тебя поглотить. Вдобавок, у меня опять ненормально обострился слух. Или я это просто вообразил?.. Но грохот вагона сделался для меня нестерпимым. Как будто мне били молотом по голове. Мне было в тысячу раз тяжелее, чем дремучему провинциалу, попавшему в столичную подземку впервые в жизни. Чуткая Ширин уловила мое состояние. Правой рукой держась за поручень - левой милая обвила мою талию. А слегка склоненной головой касалась моего плеча. Только чтобы не подводить любимую я и сохранял наружное спокойствие. У меня точно открывались гнойные, полные копошащихся белых червей, раны, которые моя девочка немедля поливала лечебным бальзамом.
        Мне показалось, что протекла вечность, когда мы сошли на нужной станции. С потоком людей понялись в город. Небо над мегаполисом успело совсем почернеть. Еще обильнее падали снежные хлопья, застилающие взгляд. Под подошвами хлюпала грязь. Горели вывески магазинов: «Продукты» - «Пиво - чипсы - сигареты» - «Секс-шоп». Мне по-прежнему было не по себе. Что мы забыли среди сырости и тьмы?.. Ох, как сложно устроен мир!.. Нельзя уладить дела без того, чтобы не смотаться куда-нибудь к бесу на рога. А ведь нам еще домой возвращаться!.. Хорошо бы, у нас с Ширин были бы клоны, которые бы вместо нас ходили на работу и утрясали вопросы с визой.
        Я помотал головой, как жеребенок, точно отгоняя мысли, достойные труса и ничтожества. За девятнадцать лет можно было бы и привыкнуть, что жизнь - это всегда жестокая битва. Стоит ненадолго расслабиться - и вот ты уже беспомощной мухой трепыхаешься в паучьих сетях. Наверное, я еще подростком слишком часто расслаблялся, раз юношей попал в грубые лапы психиатров и даже лишен права жениться на любимой девушке.
        Ширин легонько сжала мою руку, заглянула мне в лицо своими чистыми агатовыми глазами. Сказала:
        - Все будет хорошо.
        - Все будет хорошо, - как эхо, повторил я.
        Мы, как будто, это друг другу пообещали.
        Когда мы погрузились в подошедшую маршрутку, я почувствовал себя лучше. Мы уже на финишной прямой - а Бахром на сей раз не позвонил, не отменил собеседование. В ближайшие полчаса все решится. Моя девочка не провалит интервью. Я уверен был: кадровичка будет покорена природным обаянием моей милой. Завтра Ширин выйдет на работу. «Секретарша ресепшена» - звучит волшебно, как строчка из песни.
        Колесили мы долго. Из окна салона маршрутки мир казался еще темнее, чем был. Все контуры размывались - ничего не разглядишь. Я не столько увидел, сколько угадал: циклопические многоэтажки сменились маленькими бревенчатыми домиками с треугольными крышами; вместо непробиваемых бетонных оград потянулись заборчики из досок. Да уж: в каких только глухих районах не сдают помещения под офис. По утрам здесь, должно быть, разносится пение петухов.
        Мы все ехали и ехали. Я беспокойно заерзал: как бы нам не проскочить свою остановку. Но вот водитель громогласно объявил:
        - Лиственная, владение сорок девять!..
        Поблагодарив шофера, я и моя девочка вылезли из остановившейся маршрутки. Чтобы вновь оказаться под густо сыплющимся из туч мокрым снегом. Маршрутка сразу же укатила, оставив нас возле двухэтажного деревянного здания - сложенного из бревен куба. Наши сердца бешено стучали. Осталось только найти двери офиса, за которыми мою милую ждут на интервью. Я думал: мы дойдем до офисного порога, я поцелую мою Ширин и пожелаю ей удачи. Моя красавица ступит в офис, а я останусь караулить снаружи. Минут через двадцать-тридцать моя милая выпорхнет, сияющая от счастья, и бросится мне на шею: «Родной, меня взяли, взяли на работу!..»
        Откуда нам было знать, что все случится иначе?.. Что ведьма-судьба играет не по людским, а по собственным непостижимым правилам?.. Что эта самая ведьма просто-напросто сгребет фишки морщинистой костлявой рукой, раскидает по полу и объявит нас проигравшими?.. Да еще посмеется каркающим вороньим смехом.
        Мы огляделись, насколько позволял желтый бледный свет пары фонарей на столбах. По ту сторону проезжей части вставали низенькие дощатые заборы. За ними темнели частные домики и покосившиеся сараи. На нашей стороне улочки были только черные деревья, гигантская ржавая лохань мусорного контейнера да бревенчатый куб.
        Снег падал и падал. Таял на наших куртках и на длинных волосах Ширин. В луче фонаря снежинки казались медленно парящими к земле белыми мотыльками. Тишину нарушали только отдаленный гул авто и лай невидимой псины. Я подумал: нам придется покружить в поисках сорок девятого владения. Не высадил ли водитель нас где-нибудь не там?.. Я не видел ничего похожего на здание, в котором мог бы располагаться офис. Но моя девочка взяла меня за рукав:
        - Смотри.
        Свет фонаря вырывал из мрака табличку на стенке бревенчатого куба: «Ул. Лиственная, вл. 49».
        - Как же это… - промямлил я, почесав в затылке. - Офис здесь находится, что ли? В этом параллелепипеде из бревен?..
        - Видимо… - неуверенно отозвалась моя красавица.
        Мы обошли вокруг постройки, все еще на что-то надеясь. Офис, пожалуй, может располагаться и в слегка переоборудованном свинячьем хлеву. Но все окна были заколочены. А одно - зияло пустотой и скалилось торчащими из рамы острыми остатками разбитого стекла. Мы остановились перед единственной дверью. На двери висел тронутый ржавчиной огромный звонок. Ни домофона, ни просто кнопки звонка - ничего. Да и толку-то в звонке или домофоне - замок-то подвешивали, находясь не внутри здания, а снаружи на улице. Это значило: в бревенчатом кубе никого нет - разве что там заперли кого-то из садистских побуждений.
        Но на жертв садизма сейчас больше всех подходили мы, а на роль маньяка годился Бахром. Прилизанный и бровастый господин Мансуров для чего-то дал нам, вместо адреса работодателя, координаты забытого богами барака. Возможно, при царе Горохе здесь держали туберкулезников или больных холерой. Существует ли вообще фирма, в которой якобы согласились рассмотреть Ширин на должность секретарши?.. А может быть Бахром испытывает телячий восторг и бурный оргазм - когда обманывает несчастных мигрантов, заплативших за помощь в трудоустройстве?..
        Казалось: мозги потекут у меня из ушей. Сердце яростно долбило в грудую клетку. Мне хотелось кричать, как раненному зверю. Все мое существо восставало против того голого факта, что Бахром нас кинул, нагло кинул. Еще и поиздевался над нами - заставил приехать на ложный адрес. Это было так нелепо, так невероятно, так глупо!.. По всем признакам выходило: солидный дядя с сигарой в зубах, хозяин крокодила и черепахи - на деле жулик средней руки.
        Раздираемый отчаянием и гневом, я на миг потерял свою девочку из поля зрения. А когда обернулся на нее - увидел: кулачками и головой моя милая бьется в запертую дверь. Душу мне обжог долгий стон любимой:
        - Нет!.. Нет!.. Так не должно быть!.. Где моя работа?..
        Плача, Ширин продолжала штурмовать дверь, за которой нас никто не ждал. На целую минуту я застыл истуканом - не зная, что делать. Впервые я видел мою звездочку такой обезумевшей.
        О, какой я все-таки махровый эгоист!.. Всю дорогу до треклятого владения сорок девять, улица Лиственная, я был занят собственными страхами и переживашками. Точь-в-точь влюбленный в самого себя бесталанный поэт за бутылкой дрянного вина. Я совсем не думал о любимой.
        А ведь она с самого утра готовилась не оплошать на собеседовании. Пыталась, наверное, угадать: что вопросы задаст менеджер отдела кадров?.. Прокручивала в голове возможные ответы. И конечно, не меньше моего боялась, что в последний момент позвонит Бахром и отменит интервью. Пока мы ехали на собеседование, нервы моей девочки должны были натянуться телеграфными проводами; как у боксера, выходящего на ринг драться за чемпионский титул.
        Какой же вихрь должен был подняться в душе моей милой, когда стало ясно: интервью не будет?.. Мы можем только поцеловаться с холодным здоровенным замком, подвешенным на деревянную дверь, за которой, скорее всего, никогда и не было офиса. Подленький Бахром во второй раз нас надул. Разве это не равносильно для Ширин маленькому концу света?.. Даже удивительно, что она только стучится в запертую дверь и плачет. А не царапает себе ногтями лицо, не рассечет лоб об асфальт.
        Опомнившись, я схватил мою девочку поперек туловища и оттащил от двери. Я боялся, как бы моя доведенная до отчаяния красавица и правда что-нибудь с собою не сделала.
        - Оставь меня, оставь!.. - вырываясь, рыдала моя милая.
        Она пыталась высвободиться из моих рук с силой, поразительной для такой хрупкой девушки. Мне пришлось запредельно напрячься - чтобы удержать мою девочку.
        - Родная, постой!.. - прохрипел я. - Произошло недоразумение!.. Бахром мог просто по невнимательности дать нам неправильный адрес. Ты слышишь?.. Надо прямо сейчас позвонить Мансурову и разобраться. Тогда завтра мы действительно попадем на собеседование.
        Допущение, что господин директор агентства не обманул нас, а просто ошибся, только-только пришло мне в голову. Но я поспешил поделиться этой догадкой с Ширин, потому что думал, что бросаю любимой спасательный круг, с которым моя девочка не захлебнется в море своей истерики.
        Моя милая извернулась кошкой; я обнял пустоту. Моя девочка метнулась обратно к двери куба, но споткнулась. Упав на колени, обхватила голову руками и еще горячее заплакала. Надрывные стоны Ширин разносились по узкой улочке, под сыплющими белый снежный порошок черными небесами. Каждая слезинка любимой каплей едкой кислоты жгла мне сердце. Я стоял растерянный и взъерошенный. Пока не сообразил осторожно поднять Ширин и бережно прижать к себе.
        - Не надо, не плачь… - неумело утешал я свою звездочку. Одной рукой обнимал милую, другой - поправлял моей девочке непослушный локон. - Я уверен: произошла ошибка. Нужно позвонить Бахрому. Не плач, не плач… Ну что, позвоним?..
        Ширин, всхлипнув, согласилась:
        - Давай.
        Предположение, что Бахром «всего лишь» напутал с адресом, было вполне правдоподобным. Господин Мансуров - важная птица. На простых смертных он взирает с высоты орлиного полета. Офисному аристократу, каждый день надевающему новый пиджак, ничего не стоит допустить легкую небрежность в общении с шудрами. Если сиятельный директор ошибся, смерды переспросят, позвонят. В крайнем случае - потеряют день, смотавшись на ложный адрес. Начальническое кресло под деловым задом Бахрома - не станет от этого жестче.
        Ширин, вытерев глаза, достала телефон и позвонила. Один длинный гудок, второй… Не хватало еще, чтобы Бахром не поднял трубку. Я переминался с ноги на ногу, как будто в своей куртке с теплой подкладкой мучился от холода. Господин Мансуров ответил после восьмого гудка.
        - Алло!.. - раздался знакомый баритон. (Моя милая, как всегда, включила громкую связь). - Я вас слушаю. Говорите.
        Я боялся, что пережившая адское потрясение Ширин не сумеет внятно объяснить Бахрому ситуацию. Но моя девочка не сплоховала. Хотя и чуть слабым, дрожащим голосом она вполне четко обрисовала, в какое трагикомичное положение мы попали.
        - Хм!.. - издал нечленораздельный звук господин директор агентства. На полминуты - вроде бы задумался. Потом кашлянул и сказал: - Действительно: с адресом вышла промашка. В нашей работе всякое бывает, да. В течение пятнадцати минут вышлю вам сообщение с правильным адресом. Вы успеете туда подъехать: кадровик будет ждать до половины одиннадцатого. А мне до завтра не звоните - я на экстренном совещании.
        И, не попрощавшись, Бахром оборвал связь. А мы с Ширин остались под густо падающим камфарным снегом - переваривать услышанное от господина Мансурова, который даже не выдавил из себя «мне жаль, извините».
        - Мы подождем немного - и Бахром пришлет нам верный адрес?.. - то ли с вопросительной, то ли с утвердительной интонацией прошептала моя девочка.
        - Да. Надо только подождать, - не очень-то бодро откликнулся я.
        Любимая приткнулась ко мне, как слепой крошечный котенок к боку матери-кошки. Я слушал учащенное дыхание Ширин. Гладил мою милую по влажным от снега волосам и повторял, как мантру:
        - Все будет хорошо. Вот увидишь.
        Но я сам не знал, верю я в это или нет.
        Пятнадцать минут тянулись, как вечность. Милая время от времени взглядывала на экран мобильника. Сделав это в сотый раз, сказала усталым голосом:
        - Пятнадцать минут прошло. Сообщения нет.
        Меня пробрала дрожь. Руки затряслись. Задергалась щека. Я был не столько огорчен отсутствием сообщения от Бахрома, сколько испугался, что моя девочка ударится в новую истерику. Видеть любимую плачущей и ломящейся в запертую дверь - было свыше моих скромных сил. Я и без того израсходовал почти весь свой запас прочности. Но Ширин удержалась от слез. Она предложила:
        - Подождем еще пятнадцать минут - да?..
        - Подождем, - согласился я. И, стараясь придать своему голосу твердость, добавил: - А если Бахром все равно не пришлет сообщение - позвоним. Не беда, что он отвлечется от своего архиважного совещания. Мы здесь тоже не в бирюльки играем.
        Сейчас я, как никогда, хотел показаться моей девочке уверенным и сильным. Гранитной скалой. Рыцарем в сверкающих доспехах. Чтобы милая знала: ей есть на кого опереться. Но, по правде, внутри меня плакал перепуганный ребенок, которого больно щиплет и тормошит злая нянька-судьба. Или кто там ответственен за все наши беды и неудачи?.. Бог?.. Люди?.. Обстоятельства?..
        Милая снова спрятала лицо у меня на груди. Я чувствовал, как моя красавица дрожит всем телом,
        точно последний листок на голом клене, чудом доживший до зимы. Мы стояли в луче фонарного света. Со всех сторон - на нас давила тьма, из-за которой деревья и постройки принимали вид каких-то сюрреалистических монстров. Ни на минуту не прекращался мокрый снег.
        Крепко и бережно обнимая Ширин, я думал о том, что за человек такой Бахром Мансуров, с которым, как решил бы астролог, наши пути пересеклись при неблагоприятном расположении звезд. Человек?.. Ну да - две руки, две ноги, голова. Но я, честное слово, легко поверил бы, что Бахром - инопланетянин. Коварный рептилоид. Настолько я не понимал поступков и мотивов господина Мансурова.
        Он пообещал моей девочке работу в кошачьем питомнике, но отказался от своих слов. Ну ладно, промашки случаются. Но вот Бахром отправляет нас на интервью в контору, где - вроде бы - требуется секретарша. И что же?.. Интервью не состоялось. Мы уперлись в запертую дверь деревянной постройки неизвестного назначения, да еще с выбитым окном. Никакого офиса здесь нет. Да, господин Мансуров тут же выказал готовность прислать настоящий адрес, но… просто исчез с радаров.
        Что за шутки в духе Мефистофеля?.. Или мы с Ширин - участники дебильного телешоу, в конце которого прозвучит: «Улыбнитесь. Вас снимает скрытая камера»? Если бы Бахром был обыкновенный вор, то испарился бы сразу после того, как мы заплатили деньги. А не врал бы - сначала про кошачий отель, а потом - про место секретарши. Нет, господин Мансуров сам нам позвонил, калачом заманил на треклятую улицу Лиственную. Нам остается только на кофейной гуще гадать: какое еще коленце выкинет директор агентства?.. Не сочинит ли, что мою милую готовы взять посудомойкой в ресторан?.. А мы не пожалеем ни ног, ни времени, чтобы убедиться: по адресу мнимого «ресторана» расположен склад автозапчастей, куда не требуются никакие работники?..
        Зачем так?.. Почему?.. Мы ведь уже выложили червонцы. Бахрому что-то еще от нас нужно?.. Он казался мне чокнутым рыболовом. Рыба уже проглотила наживку и бьется в бесполезных попытках освободиться - но рыбак не спешит вытащить добычу из воды и бросить в ведро с уловом. Вместо этого - медленно идет вдоль реки и тянет жертву за собой. Мы с Ширин - как эта рыбешка. Только себя нам и остается винить за то, что мы опять поверили Бахрому после того, как он нас один раз подвел.
        Пятнадцать минут давно истекли. Сообщения не было. Я увидел: мою девочку трясет. Ох, только бы она не заплакала!.. Достанет ли в моем арсенале сладеньких словечек, чтобы ее утешить?.. У меня и у самого - нервы скручивались в спираль.
        - Ну что - позвоним?.. - робко спросил я.
        Пальцы Ширин так дрожали, что казалось: она уронит телефон. Но моя милая уже нажала «вызов». Мы оба настроились не одну минуту слушать длинные гудки. Но из мобильника сразу раздался машинный голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, позвоните позднее». Внутри у меня что-то с хрустом переломилось, как палочка - наверное, моя надежда на лучше. Я понял: сегодня нам не дозвониться до Бахрома. Он выключил телефон, и может хоть до утра мозолить пятую точку на совещании. Если, конечно, совещание - это не выдумка скользкого, как угорь, непостижимого господина Мансурова.
        Сердце мое заныло. Мне хотелось, чтобы сегодняшний день был вычеркнут из нашей с Ширин жизни. Чтобы сейчас было утро, чтобы мы открыли глаза у себя дома, в теплой постельке. Прежде чем идти на кухню пить кофе, мы бы еще понежились под одеялом. Не поехали никуда бы, не вспоминали бы Бахрома - а до вечера крутили бы фильмы всех жанров. Хорошо было бы еще получать за это зарплату.
        Но - увы. Реальностью был надоедливый белый снег, валящий с черного неба. Узлочка с кривыми домиками и покосившимся заборами, погруженная во мрак. Тоскливый лай псины, которая так и не показывалась нам на глаза. А еще - отчаяние и боль, кромсавшие нам души тупыми ржавыми ножницами. Не будь я стихийный материалист, я бы запрокинул голову, уставил бы глаза в небеса и заорал бы, не боясь надорвать голосовые связки: «Ну что, Иегова, Аллах, Брахма? Или как там тебя, бородатая скотина?.. Ты наблюдаешь за нами и забавляешься, да?.. С какой стати ты вообще допустил под луной столько страданий?.. Тебе мало было приготовить ад, куда попадают за съеденную в пост котлету. Ты пытаешь людей и пока они еще живут на Земле!».
        Но я знал: бог не ответит. Если он вдруг и существует - он слишком далеко от нас. За миллиарды и триллионы световых лет. И вряд ли его интересует возня обезьяньих потомков на одной из сотен тысяч обитаемых планет. Вот только эта возня - вся наша жизнь. Пусть и не стоящая ничего в космических масштабах. Я не стал изрыгать громовые богохульства, а тихо сказал Ширин, взяв свою девочку за руку:
        - Бахром не ответит. Он на совещании. Поехали домой.
        Я хотел бы еще и прибавить, что завтра мы обязательно наберем Бахрома. Он извинится и продиктует правильный адрес, на котором нас все еще будут ждать. Но моей сладенькой лжи помешал забивший горло ком. Я сам не верил в утешительные сказки, которыми собирался взбодрить любимую. Моя милая взвилась, как от удара плетью.
        - Нет!.. Нет!.. Нет!.. - Ширин вырвала запястье из моих пальцев. - Я не поеду домой!.. Если хочешь - сам езжай. Спрячь голову и лапы в панцирь, как черепаха!.. А я останусь. Я буду ждать сообщение от Бахрома, хоть бы мне и пришлось торчать здесь до утра!.. Мне нужна работа, ты понимаешь?.. Я не хочу, чтобы жандармы взяли меня за шкирку и депортировали на родину - к матери, отцу и к старому грязному прыщавому ишану!.. И нелегалкой я быть не согласна… Дрожать при мысли, что соседи по лестничной клетке донесут на меня в миграционную полицию?.. За версту обходить любого человека в форме?.. Нет!.. Нет!.. Нет!.. Лучше не трогай меня: я останусь здесь, пока Бахром не напишет или не позвонит. Я хватаюсь и за призрачный шанс!.. Но тебе этого не понять!.. Ты езжай, езжай домой. Погрей там свои кости. Пусть хотя бы один из нас проведет сегодняшнюю ночь, как и положено, в постели!..
        Моя красавица упала на колени и разрыдалась. Каждое слово, каждая слезинка любимой девушки были для меня как скользящий удар острого, точно бритва, меча - оставляющего незаживающую рану на моем сердце.
        Я застыл деревянным идолом и уставил немигающий взгляд на мою девочку. А она не прекращала плакать, мотала головой и колотила руками по асфальту. Я испугался: не повредился ли рассудок Ширин?.. Неужели моя милая не понимает, что ночь напролет ждать сообщения или звонка от Бахрома - это не более продуктивное занятие, чем в пустыне Сахаре караулить дождь?.. А какие резкие слова моя девочка швырнула мне в лицо!.. «Сам езжай», «спрячь голову в панцирь», «погрей кости» - никогда прежде я такого от любимой не слышал. Мне было мучительно больно от того, что Ширин считает, будто я и впрямь могу уехать. Бросить ее под медленно падающим снегом одну, захлебывающуюся слезами.
        Бедная, бедная моя девочка!.. Какие бы напасти на нас не наваливались бы - они никогда не распределялись между нами равными долями. Если на меня накатывался валун - Ширин придавливала гора. Все потому, что мы с любимой изначально были в неодинаковом положении.
        В моем кармане - пурпурный паспорт расеянина. А над головой - потолок собственной квартиры (пусть я, как недееспособный, и не имею права на манипуляции с недвижимостью). Я даже получаю пенсию. А любимая?.. Она чужеземка - в стране, где не привечают мигрантов. Прохожие, в особенности старые бабки, не раз шептали моей девочке вслед: «Тоже… понаехали из своего Бишкека!». Просрочить визу для моей милой - все равно, что для аквалангиста остаться без баллона с воздухом. Без документов выжить в Расее тяжелее, чем на Марсе. Нелегал в «нашей» унитарной республике - дикий зверь, за которым сворой натасканных псов охотится полиция.
        Любая девушка ждет от своего парня понимания и защиты. С пониманием - у нас еще куда ни шло. Я сколько угодно мог плакать вместе с Ширин. Но вот защитник из меня - хуже, чем из безногого футболист. Я не грозный латник с мечом и щитом на защите чести своей королевы, а всего лишь трусоватый смазливый паж. Да что там говорить!.. Я ведь даже не могу прописать любимую у себя в квартире, потому что дядьки в белых халатах и с бородками клинышком решили, что я не в состоянии отвечать за свои поступки.
        При таких делах - совсем не странно, что новый обман Бахрома довел мою девочку до срыва. Легко потерять почву под ногами, когда очередная попытка трудоустройства заканчивается издевательским пшиком. Веревка, по которой мы надеялись выбраться из колодца бедствий, оказалась гнилой.
        Я опустился на асфальт перед все еще стоящей на коленях льющей слезы Ширин. И, погладив спутавшиеся волосы своей милой, горячо прошептал ей на ушко:
        - Прости меня. Прости!.. Я никуда не поеду без тебя. Поступим так, как ты сказала: будем ждать вестей от Бахрома - столько, сколько потребуется. Хочешь, сейчас позвоним ему?.. Встань, родная - ты же испачкаешься.
        Я поднялся сам и осторожно, как фарфоровую куклу, поднял любимую. Я, видимо, оказался тем еще краснобаем, потому что моя девочка перестала плакать. Только время от времени всхлипывала. Держась за руки, мы зачем-то несколько раз обошли вокруг бревенчатого строения, разглядывая заколоченные окна. То единственное разбитое окно с напоминающими зубы остатками стекла - зияло, распахнутой пастью чудовища, готового нас сожрать. А может быть и к лучшему было бы, чтобы какой-нибудь монстр насытил нами свою утробу - чем нам каждый день на пределе сил бороться за право дышать?.. Ширин, уже отошедшая от истерики, прижималась ко мне доверчивым котенком. А я дрожал и мысленно клял себя за то, что ничего - ничего!.. - не могу для своей милой сделать.
        Мы не заметили, как погода сменилась. В разрыв между тучами выплыла апельсиновая долька луны. Снег все не переставал сыпаться. Он уже не таял на лету, а белым мягким пухом устлал асфальт. На снежном ковре остались отпечатки наших ботинок. Мороз щипал нам лица и забирался под одежду. Я подумал с тревогой: как бы нам не закоченеть. Хоть денег у нас было курам на смех - неплохо было бы засесть в какой-нибудь круглосуточной кафешке. И уж там, со стаканами лимонного чаю, в тепле, ждать у моря погоды. Но такого чуда, как кафешка или бистро на проклятой богами Лиственной улице не было и в помине. Нас будто бы занесло на самые задворки цивилизации.
        Не один раз мы набирали Бахрома. Чтобы снова услышать металлическое: «Абонент недоступен» и раздражающее пиканье. После каждой неудачной попытки дозвониться до господина Мансурова - Ширин склоняла голову мне на грудь и роняла несколько жгучих слезинок. Мне тогда хотелось швырнуть наши мобильники подальше в темноту - чтобы не пытаться снова звонить, чтобы моя девочка не плакала.
        Казалось: мы не бодрствуем, а застряли в каком-то сюрреалистическом сне. Падающий с неба снежный сахар - это уплывающие секунды и минуты нашего бесплодного томительного ожидания.
        Апельсиновая луна - то пряталась за тучами, то сияла во всем своем великолепии.
        Меня так извели горькие мысли, что мозг будто превратился в простоквашу. С болезненной ухмылкой я вспомнил: в какой-то детской сказке капризная принцесса требует у своего суженого достать с неба луну. Богатырь не справляется с заданием - и умирает. Ха!.. Попробовал бы он обеспечить свою девушку работой и пропиской!.. Небось отправился бы к праотцам еще быстрее. Когда твоя возлюбленная не взбалмошная принцесса, а нежная и ранимая красавица из Западного Туркестана - вам не до луны. Потому что перед вами высоченной бетонной стеной встают куда более реальные проблемы.
        Мы долго молчали. Мне вовсе не хотелось, чтобы милая плакала после очередного «недозвона» до господина Мансурова, но почему-то я предложил:
        - Наберем Бахрома еще раз?..
        К моему изумлению, любимая отрицательно покачала головой. И каким-то неживым голосом сказала:
        - Не надо. Все равно не дозвонимся. Ночь уже. Поехали домой.
        Вроде бы, я должен был почувствовать громадное облегчение. Ведь я сам предлагал ехать домой. Но ощущение было такое, будто кто-то прижег спичкой кончики моих истерзанных нервов. Наверное, даже ложная надежда для сердца лучше, чем сухая беспощадная правда. Пока, под сыплющимся снегом, мы, как часовые, ходили вокруг бревенчатого здания и периодически пробовали дозвониться до Бахрома, мы могли верить в невозможное. Что непредсказуемый господин Мансуров вдруг возьмет да соизволит поднять трубку. Или настрочит сообщение с адресом. Но когда мы проглотили горькую пилюлю трезвого взгляда на вещи - в мире остались только мы, летучий снег и луна. И никакой надежды.
        У меня нервно дернулись плечи и голова. Я схватил запястье Ширин и сжал - может быть, чрезмерно крепко. И, запинаясь, выпалил:
        - Ты только не кисни, прошу тебя!.. Бахром просто застрял на совещании. Но завтра он обязательно с нами свяжется. Место секретарши, о котором он говорил, от тебя не убежит. Вот увидишь!..
        Моя девочка снова покачала головой - и тем же мертвым голосом сказала:
        - Забудь. Если Бахром два раза нас кинул - кинет и в третий. Бахром - жулик. Я только одного не могу понять: зачем он вообще нам звонил после того, как мы заплатили деньги?.. Видимо, это какой-то мошеннический трюк. Бахром рассчитывает еще что-то от нас получить?.. Но веры сиятельному господину Мансурову - больше нет. Мы должны обратиться в честно работающее кадровое агентство, которое не берет плату вперед. Или решить вопрос с моим трудоустройством своими силами.
        С минуту я стоял понурившись. Моя милая так четко разложила все по полочкам - не поспоришь. Эта была та сермяжная правда, которую я сам полчаса назад пытался донести по Ширин. Еще немного потоптавшись, я спросил:
        - Ну так значит - домой?..
        - Домой, - сказала любимая, взявшись за мой локоть.
        Ждать маршрутку было долго - мы двинулись в сторону метро пешком.
        Мы шли сквозь пелену снегопада по кривой улочке, мимо покосившихся заборов. Ночная тьма была черней мускуса, а снег - белее, чем камфара. А по небу - не отставая от нас - плыла ярко горящая луна. Мы ступали молча. Не было ни сил, ни желания говорить. Надо было переварить сегодняшнюю неудачу.
        Возможно, тоска способна пробудить в человеке поэта. Во всяком случае, я, в каком-то напоминающем легкое опьянение забытьи, подумал: улица, по которой мы идем - точь-в-точь наш жизненный путь. Темный и неровный. Снег ассоциировался с течением времени: каждая упавшая снежинка - это без возврата ушедшее мгновение. А луна - будто все наши мечты. Кажется: она так близко - дотянись рукой. Но на самом деле - он на недосягаемой высоте. Луну можно видеть, но даже во сне нельзя потрогать. Неужели и наши грезы о тихой скромной жизни в уютном уголке - тоже останутся дразнящим видением?..
        Я шел, ощущая на локте дрожащие пальцы моей Ширин. Чуть запрокидывая голову, глядел на апельсиновую луну. И по щеке моей сбегала соленая слеза.
        12.СОЛОМЕННЫЕ КУКЛЫ В ОГНЕ
        Мы вошли в квартиру, как в пещеру, в которой испугаешься и собственного голоса. Затянувшееся между нами молчание, начинало, впрочем, нас тяготить. Но слова не шли на язык. Казалось: что ни скажи - получится несмешной анекдот. Мне больно было смотреть в застывшее, как маска, лицо любимой - на плотно сжатые губы, в потухшие агатовые глаза.
        - Ты голоден?.. - тихо спросила моя девочка.
        Еда - это было последнее, о чем я сейчас думал. Но зачем-то я ответил:
        - Да.
        - Хорошо, - едва шевельнув губами, отозвалась моя милая. Она прошла на кухню и загремела посудой.
        Пока варился рис, я сидел за столом и поглядывал на Ширин. Вид у нее был по-прежнему холодный и бесстрастный. Движения - резкие, как у робота. Мое сердце рвалось по швам на тысячи кусков - настолько больно мне было видеть любимую в таком раздавленном состоянии. Я понимал: моя девочка морально выпотрошена. Сегодняшний день ее надломил.
        Если б моя девочка заплакала, я бы еще мог бы попытаться ее утешить - обнять, приласкать. Поцелуями выпить ее слезы. И нашептать ей на ушко массу нежных глупостей о том, что завтра нам непременно выпадет счастливый билет. Сейчас, мол, главное - восстановить силы пищей и сном. А с нового утра все покатится, как по маслу. Но глаза милой оставались сухими. Усталая и разочарованная, моя красавица отстранилась от всего мира; даже от меня. Казалось: она спряталась в кокон, а сердце ее заледенело.
        Ширин подала на стол две тарелки риса с зеленью и кабачковой икрой. Обычно я охотно поглощал любую стряпню моей девочки, да еще нахваливал. Но на сей раз я только поковырял свою порцию вилкой. Кушанье совершенно не лезло в рот. Любимая пришла мне на помощь:
        - Не хочешь есть?..
        Я ответил честно:
        - Кошки рвут душу когтями. Совсем не могу думать о еде.
        - Знаешь: я тоже, - сказала любимая. - Давай-ка лучше ляжем спать.
        Я, как будто, повеселел. Выключить свет и забраться под одеяло - это было самым правильным решением. В благословенной темноте спальни, когда только лунный луч сочится в окно, наше молчание не будет таким непереносимым. Ты не видишь лица своей девушки, но ощущаешь тепло тела возлюбленной. Слышишь ее дыхание. И понимаешь: не так уж и ужасно обстоят дела, если самый дорогой тебе человек делит с тобой постель. За ночь сердце моей Ширин оттает. Из королевы холода моя милая снова превратится в нежную и кроткую девочку, глядящую на меня с обожанием. Тогда-то, за чашкой ароматного кофе, мы и посоветуемся, как дальше распутывать клубок наших проблем.
        Мы разделись, погасили лампу и легли. Я нашарил руку милой и несильно пожал тонкие трепещущие пальчики моей любимой. За день мы, конечно, до чертиков устали. Но мою девочку совсем не тянуло в сон. Она ерзала на постели. Время от времени вздыхала. Покой не приходил и ко мне. Узлы, в которые скрутились мои нервы, не желали развязываться. В голове пульсировала слабая, но надоедливая боль - как если бы кто-то у тебя под самым ухом царапал проволокой по стеклу. Казалось: мы не в кровати лежим, а на дне глубокого пересохшего колодца. Какой тут сон!..
        Все же, я закрыл глаза и позволил рождающимся в недрах мозга беспорядочным образам скользить по экрану моего воображения. Картинка сменяла картинку. Вот - заплаканное личико Ширин. Вот - тусклый фонарь, выхватывающий из мрака медленно падающий снег. Вот - дверь с тяжелым подвесным замком… Все это были мои дневные впечатления, как бы записанные на видеокамеру.
        Неожиданно образы угасли, как будто их залили черной краской из пятилитрового ведра. И, заслонив весь мир, из тьмы выплыло бровастое и скуластое лицо Бахрома. По губам господина Мансурова ползла хищная улыбка. Казалось: Бахром сейчас разразится леденящим душу сатанинским смехом. А изо рта у Бахрома вылетал голубоватый дым - видимо, от сигареты - придававший директору сходство с драконом.
        И тогда в моей душе впервые ненависть. О, Бахром!.. Вот кто ответственен за наши последние невзгоды!.. Он точно помутил нам рассудок своим сигаретным дымом. По рукам и ногам оплел нас змеиным хвостом. Бахром был точно Заххак из «Шахнаме» Фирдоуси. Хотелось кулаком ткнуть в лоснящуюся физиономию директора агентства - будь эта наглая физиономия не воображаемой, а настоящей.
        Это из-за Бахрома так плакала Ширин, колотя руками о холодный асфальт!.. От каждой ее слезинки - на сердце у меня остался ожог. И на столько же кусков я разорвал бы черное смрадное сердце господина Мансурова. Я бы обернулся волком и сомкнул челюсти у проклятого Бахрома на горле. И пока Мансуров помирал бы, дергаясь в конвульсиях, я жадно своим длинным волчьим языком слизывал с земли кровь поверженного врага.
        Если бы Бахром только бы выманил у нас деньги и тотчас бы слинял за горизонт событий, во мне не кипела бы такая ярость. Мы с милой посидели бы немного, понурившись, признали бы, что получили от жизни щелчок по носу - и постарались бы найти кадровое агентство, которое не берет плату вперед. Но Бахром жестоко насмеялся над нами. Зачем-то он заставил нас смотаться на треклятую Лиственную улицу и два часа простоять под мокрым снегом. В каком море отчаяния мы утопали!.. Да что там!.. Мы не выбрались на берег до сих пор.
        По мнению Ширин, в издевательских действиях Бахрома был какой-то хитрый расчет. Чертов жулик не даст нам обещанной работы. Но он и не отлепится от нас, как сосущая кровь пиявка. Возможно, изобретет предлог еще выклянчить у нас деньги. Например, за ускоренный поиск подходящих для моей девочки вакансий. А поездка на Лиственную улицу должна была нам показать, что, мол, ох как не просто подобрать работу для мигранта. Некоторые потенциальные работодатели не способны даже сообщить в агентство свой точный адрес и т.д. Бахром, конечно, будет винить кого угодно, но не себя.
        Мне, впрочем, дело рисовалось куда проще: директор Мансуров заигрался в божка, управляющего людьми, как марионетками. Пока мы нарезали круги, обходя со всех сторон заброшенную бревенчатую постройку, Бахром, развалясь в своем кожаном кресле, гладил ручного крокодила против чешуи. Дымил гигантской сигарой да баловал вкус заказанным из ресторана дорогущим вином. Бровастому уродцу почти физическое удовольствие доставляла мысль о паре дурачков, которые месят грязь и слякоть на пустой окраине мегаполиса. «Какой я крутой - и какие лохи те двое», - с наслаждением думал Бахром, подмигивая своему отражению в зеркале.
        Иными словами: Бахром казался мне изощренным садистом. Но наши с Ширин гипотезы - не исключали друг друга. Еще раз запустить пятерню нам в карман да всласть поглумиться над «тупыми баранами». Маскирующий гнилую душонку элегантным костюмом плут мог страстно желать и того, и другого. Хуже вампира, Бахром выдавливает из жертвы и деньги, и моральные силы.
        Ненависть сжигала меня изнутри. Я аж выгибался дугой, комкая простыню. Мне было жарко под одеялом. Но я же не мог встать и пойти, посреди ночи, разыскивать Бахрома, чтоб поквитаться. Оставалось в бессильной злобе скрежетать зубами.
        Моя девочка, вроде бы, уже задремала. Но то и дело беспокойно ворочалась, переворачиваясь с боку на бок. Ее темные волосы разметались в беспорядке. Грудь поднималась и опускалась, а с губ срывался до огненный вздох, то приглушенный стон. Обняв любимую, я почувствовал: Ширин - горячая, как печка. Испугался: не заболела ли моя красавица?.. Я подумал: и это тоже вина бровастой крысы Бахрома. Руки у меня сжались в кулаки. Ух, попался бы мне вонючий гад в темной подворотне или на улице Лиственной возле запертого барака!.. И плевать, что я совсем не умею драться (только подглядел в японских фильмах-боевиках пару приемов из айкидо). Клянусь всеми богами ада, я превратил бы Бахрома в консервы «крысиное мясо в собственном кровавом соку свежее».
        Мое сердце горело от неутоленного гнева, а мозг плющили мысли - тяжелые, как свинцовые гири. Меня сверлил вопрос: неужели Бахром не боится возмездия за свои подленькие делишки?.. Мы ведь не первые, кого он обидел. Через офис «Мансурова и партнеров» прошли, наверное, сотни мигрантов. Деньги этих людей осели в безразмерном кармане алчного и коварного господина директора. Вряд ли среди стольких обманутых клиентов не найдется способных отомстить.
        Бахром дождется. Однажды он увидит, что у его шикарной заморской «тачки» - притом оставленной под охраной на платной автостоянке - проколоты шины и кирпичом разбиты стекла. Кирпич - подарком от старинных друзей - лежит на капоте; но обернут не в фольгу или цветную бумагу, а в лаконичную записку: «Это только начало». Или все будет еще проще: в один распрекрасный день в офис «Мансурова и партнеров» вломится полдюжины плечистых тюркских парней, каждый из которых переломил бы хребет лошади. Аккуратно отодвинув охранника и визжащую секретаршу, парни за шиворот выдернут Бахрома из мягкого кресла. Повалят «дорогого земляка» на ламинированный пол и хорошенько отпинают сапогами. А напоследок еще изнасилуют пивной бутылкой.
        Я испытывал горькое наслаждение, мысленно рисуя картины настигшей Бахрома расправы. Но вдруг в голове у меня щелкнуло: а что я сам?.. У меня-то не коротки ли руки тягаться с одетым в пиджак мошенником, который бронированной дверью с домофоном отгородился от нежелательных гостей?.. Ох, я все время упускаю из виду: я недееспособный. Это - как клеймо, выжженное на лбу у раба. Я как бы не вполне гражданин - наполовину унтерменш. Меня и в полиции не послушают - если прибегу жаловаться.
        Единственный здоровый человек, на которого я могу положиться - это моя любимая жена. Но государство не признает наши отношения браком. С точки зрения надутых индюков-чиновников из службы регистрации актов гражданского состояния - Ширин всего лишь моя любовница, которую я даже не имел права впускать в не совсем мою квартиру. Я приютил «девку», а та в уплату раздвигает передо мной ноги. Именно так выглядит наш сердечный союз с точки зрения циничного общества и похожего на слепого носорога государства.
        Конечно - если не я, так моя милая может написать в полицию заявление на мошенника Бахрома. Но рассмотрят ли лихие офицеры дело всерьез?.. Речь идет о двух «нерусских» - о господине Мансурове и моей красавице. Кому из них поверят бравые полисмены?.. Солидному, чуть упитанному, бизнесмену в строгом галстуке и с длинной сигарой во рту?.. Или скромной безработной девчонке в потертой видавшей виды курточке?..
        Зато что можно наверняка сказать: как рак клешней, полицаи зацепятся за этническую принадлежность Ширин. Как будто родиться тюрчанкой - это преступление!.. Заглянут в рабочую визу моей милой и с ехидством отметят, что срок действия почти истек. И будут смотреть на мою любимую соответствующе - как на без пяти минут нелегалку, нарушительницу миграционного режима.
        Я никогда не понимал враждебности государства к просрочившим визу «не гражданам». Бедолаг-мигрантов отлавливают, точно бродячих собак. Хотя эти тихие, покорные судьбе люди хотят немногого: помаленьку зарабатывать, посылать копеечку семье на родину да снимать узкое койко-место в коммуналке на двенадцать человек. Не вина гастарбайтера, если работодатель отказывается заключать трудовой договор и подавать в миграционные органы заявление на продление визы работника. Но трясти, как яблоню, стражи правопорядка будут не пузача-хозяина-капиталиста, а безответного работягу-мигранта. Лучше бы полиция проявляла рвение, захватывая с поличным настоящих преступников. Аферистов вроде Бахрома, насильников и убийц.
        Что ж тогда получается?.. Ширин и я - два крохотных, тощих, покрытых болячками котенка в огромном недружелюбном мире?.. Из окон на котят выплескивают помои. Автомобили норовят нас переехать. А на каком-нибудь пустыре - того и гляди разорвут поджарые псы, из чьих пастей так и хлещет белая пена. Неужели слабым, как котята, замордованным жизнью парню и девушке некуда податься, чтобы отстоять свои права?.. Прилизанный и спрыснувшийся одеколоном вор и негодяй Бахром не понесет наказания?..
        Я застонал от безысходности. Мне показалось: мы не в уютной спальне, а в глубокой черной шахте или в утробе чудовища. Рядом со мной, не открывая глаз, вздыхала и ворочалась Ширин. Простыня под нами свалялась. Тело моей девочки было охвачено огненным жаром. От которого, думалось, загорится постель. Не помню, на какой нерадостной мысли меня подкараулил сон. Просто я выпал из реальности в бездонное пространство. Но то, чем я мучился наяву, преследовало меня и в царстве Морфея. Безобразные видения сменялись кадрами фильма ужасов.
        Надо мною хохотал участковый психиатр, демонстрируя здоровенные лошадиные зубы. Он все шире разевал пасть, чтобы, не разжевывая, меня проглотить. Гигантский змей сдавливал меня тугими кольцами. Его чешуйчатое длинное тело увенчивалось головой Бахрома - ухмыляющейся, держащей во рту сигару; выдыхающей облачка голубоватого дыма. Потом мне снилось, что полицейские при полном обмундировании вырывают из моих объятий Ширин. Заламывают ей руки и волокут ее, как преступницу. Я с воплем кидаюсь следом, но утыкаюсь в дверь с подвесным замком. Сверху доносится сатанинский раскатистый смех. Поднимаю голову и вижу: мою девочку увозит на ковре-самолете бородатый старикашка с арбузным брюшком, в чалме и в полосатом халате. Я сразу узнал похитителя. Жирный ишан!.. Треклятый жирный ишан!.. Он, как стервятник сладкое мясцо, уносит свежий цветок для пополнения своего гарема.
        Я очнулся от шаркающего звука. Под черепной крышкой было все еще мутно. В комнате стояла предутренняя полумгла. Моя Ширин сидела на постели и пыталась прокашляться. Вместе с шарканьем из груди моей любимой исторгались сдавленные хрипы.
        - Родная моя!.. - прошептал я, тоже садясь на колени - и кладя руки на худенькие плечики возлюбленной. - Что с тобой?..
        - Точно огонь в груди… - не своим надтреснутым голосом отозвалась моя девочка. - Сильно жжет… И кашель… Я вчера ноги промочила: продырявилась подошва ботинка… Не знаю, как ф теперь, такая больная, буду искать работу.
        Ширин склонила голову мне на плечо и тихонько заплакала. Передо мной снова была пугливая большеглазая кроткая серна, а не ледяная принцесса, как за вчерашним недолгим ужином. Но какой ценой далось это обратное перевоплощение!.. Моей милой пришлось заболеть, чтобы отлепить от лица маску деланого равнодушия.
        Я нежно обнял любимую девушку. Запустив пальцы в ее волосы, поиграл с густыми темными прядями. Потом поцеловал Ширин в переносицу, шею, щеки и грудь. Моя звездочка, чуть отодвинувшись от меня, опять закашлялась. Острая бритва чертила кровавые линии по моему сердцу. Но я не подавал виду, что мне больно - боясь еще сильнее расстроить милую. Когда ее кашель временно прекратился, я бережно, как стеклянную статуэтку, уложил мою девочку на простыню, которую успел поправить. Укрыл свою красавицу мягким одеялом и в самое ушко сказал:
        - Постараемся поспать. Пока спишь, организм будет бороться с болезнью. Пусть тебе приснится что-нибудь доброе. Я тебя люблю.
        Через какое-то время Ширин забылась тревожным сном. Она то вздрагивала, то вздыхала, то шарила рукой по одеялу. Я смотрел на любимую - а сам не мог заснуть. Безрадостные мысли пуще прежнего буравили мозг. Я чувствовал себя птицей с перебитым крылом. Моя женская половинка, моя нежная тюрчанка - больна!.. И неизвестно, на сколько затянется болезнь. Хоть бы моя девочка встала на ноги за несколько дней. Но когда я прикасался к ее раскаленному лбу в утешительный диагноз не очень-то верилось. Что если хворь продлится не одну неделю?.. О поисках работы тогда придется забыть. А часики тикают, отсчитывая не только минуты, но и дни. Все ближе срок истечения визы. Сумеет ли Ширин в последний момент трудоустроиться?.. Провернуть такой трюк - посложнее, чем фокуснику подбросить в воздух чашечку с кофе и тут же поймать, не дав расплескаться и малой толике ароматного напитка.
        А если расплескать - будет беда. Конец света для нас двоих. Моя милая станет нелегалкой - дичью, за которой охотятся бравые полисмены. Конечно: им проще защелкнуть наручники на запястьях у бедной девочки, чем отправить на нары хлебать баланду со сверчками такого вора, как Бахром. Мне страшно было и вообразить, что Ширин депортируют. В пропыленном, прокуренном, битком набитым людьми вагоне она поедет на родину. А когда приедет - западно-туркестанские полицаи, которые ничем не лучше наших, передадут мою бедную красавицу алчным родителям и одуревшему от неутоленной похоти бородатому мерзавцу-ишану. Вместо приветствия потный вонючий старик хлопнет мою любимую пониже спины… Б-р-р!.. Меня передернуло, будто я проглотил медузу.
        Мою милую запрут в душном гареме. А я останусь в немытой похабной Расее. Подбирать осколки собственного разбитого сердца. Я снова буду никому не нужный никчемный одинокий инвалид, горстями глотающий нейролептики и антидепрессанты. Но пока старость не согнет меня в коромысло, а мозги не разжижатся от маразма, я буду вспоминать прекрасную девушку-тюрчанку, которая, как вспышка кометы, ненадолго наполнила ярким светом мою серенькую жизнь.
        О, господи, господи!.. За что на нашу с Ширин долю столько испытаний?.. Мы должны пройти железные горнила и клокочущие котлы, чтобы доказать, как сильна наша любовь?.. Мы точно петляем по усеянной колючками узкой тропинке, а ангелы с небес мечут в нас камни. Почему?.. Почему?.. Ведь мы только хотим быть в месте, а большего нам не надо.
        Я закрыл глаза, и мне послышалось, будто мне отвечает сам Саваоф. Воображение нарисовало сидящего на облаке седобородого лохматого сухопарого старикашку со светящимся нимбом над головой. Толстые, точь-в-точь верблюжьи, губы зашевелились: «Ты еще смеешь роптать, жалкий раб?.. У тебя чрезмерные аппетиты, как у побиваемого камнями сатаны. Ты сорвал запретную розу - отхватил себе сказочную восточную красавицу вроде той, о какой огнем вздыхали и лили кровавые слезы поэты, такие как Хафиз и Сааади. Ты забыл, что ты - недостойный червь. Попытался встать вровень с царями земными. Или тебе не ясно, балда?.. Жгучих красоток, подобных Ширин, должны катать на яхтах и лимузинах уставшие от скучной жизни с законной женой сиятельные олигархи. Вместо того, чтобы есть пустую картошку да макароны на твою скудную пенсию, твоя девочка гребла бы деньги лопатой и носила бы красивые платьица до колен, зарабатывая своими пленительными формами и смазливым личиком».
        Немой от ужаса, с туго натянутыми нервами, я впитывал ушами речь божества. Рокочущий голос казался мне странно знакомым. А Саваоф не собирался меня щадить. Она обрушивал на меня слова, как глыбы: «Да кто ты вообще такой?.. Чертов неудачник. Ходячее горе своих покойных родителей. Ты даже в институте не удержался. Так что я отвел тебе подходящую нишу - нишу инвалида, которого кормит сердобольное государство. Жить бы тебе тихо, как комнатному растению. А там, глядишь, какая-нибудь ласковая и состоятельная женщина, лет на двенадцать тебя старше, взяла бы тебя в любовники… Но ты пошел против божественного замысла: втрескался в красавицу Ширин. Вы не созданы мною друг для друга. Пока вы этого не уразумеете, тернии будут вонзаться вам в пятки, а жизнь - преподносить только неприятные сюрпризы. Вдвоем - вы способны только мучить друг друга. Вы раздули костер вашей любви в настоящий пожар. Но в этом бушующем пламени вы и сгорите - как пара соломенных кукол».
        Я наконец узнал голос липового «бога». Это был чуть измененный - и усиленный, как динамиком - голос медицинского психолога. Того самого иезуита, из-за которого меня не допустили до комиссии по пересмотру вопроса о моей инвалидности. Под маской всесильного, но не всеблагого, «господа» скрывался бюрократ от здравоохранения. Что ж, роль взбалмошного божка была негодяю к лицу. Ведь треклятый иезуит тоже играет с человеческими судьбами. Как поиграл он с моей судьбой, не выписав справку, которая открыла бы мне путь к комиссии.
        Я весь затрясся - на сей раз от гнева. Мне захотелось вывести на чистую воду самозваного Саваофа. Опровергнуть каждое его ядовитое слово. Моя девочка - не какая-нибудь там элитная надушенная «индивидуалка» с силиконовыми губами и сиськами, чтобы ублажать богатых дядек. А я, хоть и недееспособный инвалид, имею право на счастье. Люди вольны сами выбирать, с кем быть и кого любить, а не прыгать марионетками, которых дергает за ниточки желающий позабавиться трансцедентальный демиург.
        Но все, что я смог прохрипеть - было:
        - Я люблю Ширин!.. Мы любим друг друга!..
        Я проснулся от собственного крика. Рядом со мной, в тяжелом сне, металась по постели моя милая. Я обнял любимую девочку и поцеловал в шею. Моя звездочка будто успокоилась. Не открывая глаз, повернулась на бок, подложила под голову руку и ровно и тихо засопела. Казалось: так мурчит котенок.
        На меня вдруг снизошло просветление.
        Пусть у нас нету щита против ударов злого рока. Пусть доктора не признают меня дееспособным. И пусть мы клюнули на наживку мошенника Бахрома. Даже если виза Ширин будет просрочена - все равно это не станет победой проклятых обстоятельств. У нас, в любом случае, остается запасной выход. Тот самый, который указала моя умная девочка. Мы просто примем по большой пачке снотворного, чтобы сомкнуть веки навсегда.
        В жизни все творится не по нашим желаниям. Но уж смерть мы выберем сами. И никакой гребаный Саваоф не властен отменит наше решение. Мы обманем всех наших обидчиков, как взмахом меча разрубив тугой гордиев узел накопившихся проблем. Обретем сладостный, вечный, нерушимый покой. Тела останутся холодеть ненужными отброшенными оболочками. А души, расщепленные на атомы, рассеются по мировому пространству. Мертвым - нам не будут страшны ни миграционная полиция, ни участковый психиатр.
        Удивительным образом, мысли о самоубийстве очистили мне сердце от горечи и тоски. Я почувствовал, как слабеет напряжение в нервах. Положив руку на Ширин и поудобнее устроившись в постели, я погрузился в приятный сон, не разбавленный никакими кошмарами. Когда моя девочка заходилась кашлем, я на несколько секунд открывал глаза, крепче прижимал к себе возлюбленную и опять засыпал.
        Спали мы долго. Когда пробудились - за окном стоял бело-серый зимний день. Свесив руку с кровати, я нашарил оставленный на полу мобильник. Часы на дисплее показывали четырнадцать ноль-ноль. Я лег на спину и уставил глаза в потолок. Морально я не был готов покидать постель. Эйфории от мыслей о суициде - как не бывало. Валуном меня придавливала запредельная усталость. Будто всю ночь не спал, а разгружал вагоны. В трещащей по швам голове плыли думки о наших нерешенных проблемах. Об ограбившем нас Бахроме и не допустившим меня до комиссии языкастом психологе.
        Вспомнил я и о нашей бесполезной поездке на Лиственную улицу. О том, как Ширин стояла коленями на мокром грязном асфальте и тонула в горючих слезах. Наконец, о том, что моей любимой серьезно нездоровится. Перебрав все это, как бисеринки, я почувствовал, что у меня вообще нет ни капли желания вылезать из-под одеяла и начинать (да еще с сильным запозданием) новый день. Я подумал: мы с милой похожи на пару мышат, упавших в молоко. Изо всех сил барахтаемся, дергаем маленькими белыми лапками, лишь бы не сгинуть на дне кувшина. У нас не жизнь, а сплошная борьба за существование.
        Все же я наскреб в себе достаточно воли, чтобы лежачее положение переменить на сидячее. Ширин проснулась и подняла голову. Волосы у моей девочки были в полном беспорядке. Черты лица заострились. Под красными, воспаленными, тусклыми глазами - мешки.
        - Ну как ты?.. - слабым голосом поинтересовалась у меня любимая. И тут же ее сотряс приступ резкого кашля. Она прижала обе руки к груди, в которой, видимо, жгло. Я потрогал лоб милой: он горел огнем.
        Прокашлявшись, моя звездочка бессильно уронила голову на подушку. Прошептала:
        - Все тело ломит. И трудно дышать…
        Я мысленно обругал себя матом - за то, что не хотел отрываться от постели. Если я поддамся лени - кто позаботится о Ширин?.. Я должен зарубить себе на носу: как бы мне ни было бы плохо, моей девочке приходится в тысячу раз хуже. Я обеспеченный жильем «туземец», гражданин, а она - мигрантка. Я голубоглазый славянин с копной пшеничных желтых волос, а любимая - восточной внешности, смугляночка, из-за чего на мою луну косятся полицейские и обыватели. И наконец, вишенкой на торте: моя милая заболела, а я относительно здоров.
        Я осторожно поцеловал Ширин сначала в левый, а потом - в правый глаз. Как бы наложил печати, которые сдержат слезы моей девочки. Сказал:
        - Тебе лучше оставаться в постели. Попробуй еще поспать. Ты молодая, крепкая. Очень скоро ты победишь болезнь.
        «Крепкая» - это было, конечно, только красное словцо, призванное взбодрить мою милую. На самом деле возлюбленная представлялась мне хрупким нежным цветком, роняющим лепестки даже под легким ветерком.
        Я сходил на кухню, налил горячего лимонного чаю для своей девочки. Ширин с благодарностью приняла из моих рук теплую кружку с ароматным напитком. Выпив треть кружки, глубоко вздохнула, несколько раз кашлянула и плотнее завернулась в одеяло. Кажется, решила последовать моему совету и попытаться заснуть.
        Я с тоской смотрел на любимую девочку. В сердце мне будто заколачивали гвоздь - до того поганое было у меня настроение. Я, конечно, сгоняю в аптеку - выберу для Ширин жаропонижающее и какой-нибудь сироп от кашля. Возьму на себя обязанности кухарки - буду поить свое солнце бульоном и кормить вареным рисом с овощами. Но, по-хорошему, кроме моей дилетантской заботы, милая нуждается и в помощи доктора. И тут-то непробиваемой, во всю ширь горизонта, стеной вставала перед нами очередная проблема.
        А дело в том, что каждый расейский медик - только на сорок процентов врачеватель. А шестьдесят сотых - бюрократ. Заболел бы я, а не Ширин - все было бы намного проще. Мы просто вызвали бы терапевта из районной поликлиники, к которой я приписан. Но с моей девочкой такой номер не прокатит. Задирая нос и, как тетрадон, раздуваясь от ощущения собственной значимости, эскулап потребует у моей милой паспорт с регистрацией по месту жительства и пластиковую карточку медицинского полиса.
        Нет документов - спесивый петух-врач даже не проверит пульс у больной. Спокойно уйдет, с кожаным портфелем под мышкой. А нам по почте еще прилетит штраф - за то, что напрасно потревожили доктора. Мол, вместо того, чтобы мотаться к вам, почтенный айболит мог бы спасти чью-нибудь жизнь.
        Вот в таком демократическом гуманном обществе мы и живем. Государственные поликлиники работают только для «своих» - полноправных граждан с полисом и пропиской. А если ты «не гражданин», «шудра», «нелегальный мигрант» - то, заболит ли у тебя зуб, потекут ли сопли из носу или подскочит давление, будь добр: обращайся в одну из сотен раскиданных по мегаполису частных клиник. Или, на худой конец, если чувствуешь, что помираешь, звони в скорую.
        Но доктора-частники выставят такой бешеный ценник, что мама не горюй. В прайс-листе даже простое измерение температуры значится как отдельная платная услуга. Еще недавно мы с Ширин, возможно, и наскребли бы денег на один визит частого врача. Но львиную долю от моей скромной пенсии мы по дурости положили в карман Бахрома. Так что в довесок ко всем бедам - перед нами стоял теперь вопрос, как продержаться на крупах на макаронах до следующего поступления червонцев на мою пенсионную карточку.
        Оставался третий вариант - скорая помощь. Но от звонка в «неотложку» нас удерживал страх. Из интернета мы знали, какая незавидная участь ждала мигрантов, увезенных микроавтобусом с красным крестом. Захворавшего «не гражданина» не помещают в обычную клинику с более или менее сносными условиями содержания. В духе классического апартеида, «нормальные» больницы предназначаются только для условных «белых». Мигрант же, особенно «смуглый», рискует загреметь в «специальное медицинское учреждение» - нечто среднее между лечебницей и тюрьмой. В такую «клинику для унтерменшей», за одно с наивными гастарбайтерами, швыряют алкоголиков, пойманных за руку воров, выловленных на помойке бомжей.
        На мигратских форумах мы досыта начитались историй несчастных людей, прошедших ад «спецмедучреждения». И от писаний этих бедолаг у нас не раз екало сердце и вставали дыбом волосы.
        У вновь прибывшего пациента - арестанта? - отбирают документы, деньги, личные вещи, одежду. И далеко не факт, что когда-нибудь вернут. Напялив лоскутную застиранную пижаму, ты занимаешь выделенную тебе скрипучую железную койку в палате на двенадцать человек. Лежи себе и не вякай, лишний раз не шевели пальцем. Выходить прогуливаться по коридору - запрещается. Сбегал в туалет - и, сломя голову, мчись обратно. По коридору туда-сюда курсируют то ли медбратья, то ли надзиратели. Одним словом - грозные качки с бесстрастными, как булыжник, лицами, вооруженные резиновыми дубинками и электрошокерами.
        Растрепанные «милые дамы» занимают кровати по соседству с покрытыми щетиной «сиятельными господами». Девушек посимпатичнее - регулярно насилуют пациенты с криминальным прошлом. А персонал - от врачей до санитарок - смотрит на это спокойнее, чем на картину «Утро в сосновом бору». Хуже того: надзиратели часто и сами присоединяются к насильникам.
        Много еще всяких ужасов про «спецмедучреждения мы раскопали. Там тестируют на пациентах, как на крысах, психотропные лекарства с тяжелейшими побочными эффектами. А доставляющим лишние хлопоты «буянам» - вкалывают какой-то неизвестный препарат, от которого резко поднимается температура и отнимаются руки и ноги. Уколотый бедняга лежит пластом, не в силах даже приподняться. Гадит под себя. Соседи по палате так и нюхают его испражнения, пока приходящая в раз неделю техничка не поменяет ему трусы и постельное белье.
        Сложно пройти через «спецмедучреждение» - эту больницу «для второсортных двуногих» - и сохранить рассудок. Инквизиторы-врачи всласть поизмываются над попавшем в капкан мигрантом, пока у «не гражданина» не просрочится виза. И тогда-то передадут несчастливца в когти миграционной полиции, которая выдворит «клиента» из страны.
        Глядя на болеющую, закутанную в одеяло Ширин, я не мог не думать о кошмаре «спецмедучреждений». Какой мы избежали беды, просто не позвонив в скорую помощь!.. Ага, «помощь». Что если бы мы не прочли бы тех постов на форуме мигрантов?.. Я бы сам открыл дверь квартиры загримированным под медиков палачам?.. И больше никогда не увидел бы мою девочку?.. У меня кровь холодела при мысли о прошедшей мимо нас опасности.
        И еще - во мне поднималась острая неприязнь к среднестатистическому расейскому обывателю. По утрам он пьет чай с плюшками в компании своих круглолицых деток и дородной жены. Днем, за непыльной работой в офисе, балуется кофе-эспрессо и сэндвичем с ветчиной. Вечером, развалившись в кресле, сосет из бутылки пиво под любимый сериал про ментов и бандюг. И ничего не желает знать о страданиях своих братьев по разуму - трудовых мигрантов.
        Для нарастившего жирок обывателя - «таджик» означает «мусорщик», а «тюрок» - чернорабочий. Обыватель называет приезжих «чурками» и шипит, как змея: «Понаехали тут!». Ему невдомек, какие муки и пытки терпят мигранты в тех же «специальных медицинских учреждениях», да и в полицейских участках. А если и прослышит что-то об этом, только улыбнется лоснящимися, вымазанными в жареной свинине или говядине, губами: мол, поделом этим «нерусям». Мне даже стыдно становилось, что я тоже расеянин - соотечественник фашиствующего обывателя.
        Я хотел стать огромным и сильным, как боевой слон, как богатырь Рустам из «Шахнаме» - чтобы защитить Ширин от всего мира. От обывательских косых взглядов. От миграционной полиции. От мошенников вроде Бахрома. От садистов-докторов из «спецмедучреждений». Но сейчас моя милая металась в жару на постели, а я почти ничего не мог сделать. Даже пригласить врача…
        Болезнь Ширин затянулась почти до середины января.
        Я вился угрем, стараясь хоть как-то помочь любимой. На остатки пенсии я купил таблетки, сбивающие температуру, сироп от кашля, да еще баночку меда. Я не знал, правильные ли лекарства посоветовал мне аптечный фармацевт. Он не доктор, и девочку мою не осматривал. Усердно потчуя свою звездочку таблетками, сиропом и медовым чаем, я надеялся больше на то, что моя милая выберется из черного омута болезни за счет силы молодости.
        Ширин не поднималась с постели - разве только дойти до уборной. Но и тогда опиралась на мой локоть, чтобы не растянуться на полу; самый маленький шажок давался моей девочке с трудом. Любимая точно горела в адском костре. Касаясь ее лба, я боялся обжечься. Но иногда ее бросало, наоборот, в лютый холод. Тогда она стучала зубами, а все тело покрывалось «гусиной кожей». Я быстро накрывал любимую еще двумя ватными одеялами, под которые моя девочка ныряла с головой. Да спешил подать горячего чаю с медом. Я был для Ширин самой преданной в мире сиделкой. Ловил каждый стон, каждый вздох, малейшее движение своей милой. Казалось: я сосчитал бы, сколько раз за минуту она моргнет. Я позволял себе ненадолго расслабиться, только когда милая забывалась Сам я почти не спал. От недосыпа у меня болели и чесались глаза, пухла голова. Но что это значило рядом с мучениями любимой, за которыми я наблюдал беспомощным зрителем?..
        Стряпня теперь была на мне. В холодильнике осталось не так много продуктов - а на то, чтобы закупиться в супермаркете, не было денег. Так что наше меню свелось к нескольким простым кушаньям, тем паче, что и повар из меня был так себе. Гречка с консервами «мясо цыпленка». Рис с зеленью. Куриный бульон. Не как в ресторане, конечно. И даже не как в университетской столовой. Но кушать можно, не отравишься.
        Но мне стоило нескольких мотков нервов покормить свою девочку. Она и здоровая-то ела меньше воробушка, а теперь болезнь напрочь лишила милую аппетита. Ширин капризничала и упиралась, хуже ребенка. А я - на зависть всем добрым настойчивым мамашам - уговаривал:
        - Ну съешь хотя бы еще пол-ложки!..
        И так-то худышка, от болезни моя девочка сделалась тоньше спички. Выпирающие ребра точно просвечивали сквозь кожу. С нежного личика сошел румянец. Губы стали сухими, как бы обветренными. Ширин была будто тень, тающая под рассветным лучом.
        Глядя на изможденную, бледную, как призрак, любимую - я возвращался мыслями к тому треклятому вечеру, когда мы, под хлопьями снега, топтались возле непонятного, запертого на подвесной замок, строения, и, как чуда, ждали звонка Бахрома. Это тогда Ширин промочила ноги. Продырявившаяся подошва, два или три часа стояния на морозе - отсюда и выросла болезнь. Справится ли моя милая с недугом без вмешательства врача?.. Иногда она выглядела так плохо - что я всерьез опасался за ее жизнь. Сердце у меня замирало от тревоги. Любимая была, как слабое маленькое деревце, на котором почти не осталось цветов и листьев.
        А Бахром тогда так и не прислал сообщение, не позвонил. Не вышел он на связь и позднее. Сколько суток я провел, сидя в ногах моей то задыхающейся от жара, то трясущейся от озноба девочки - а от Бахрома не было ни ответа, ни привета. Как будто у блистательного господина Мансурова память была коротка на клиентов - или мозги протухли от преждевременного склероза.
        Зато я не забывал о Бахроме. Воображение рисовало мне его бровастую лощеную физиономию - и кровь в моих жилах начинала кипеть и пузыриться от ярости. С каким удовольствием я услышал бы, как хрустит под моими пальцами горло нашего обидчика.
        Не оставалось и крупицы сомнений: Мансуров - жулик. Он и не собирался помогать нам с поисками работы. Уплаченные ему деньги мы все равно что спустили в канализацию. Да что там деньги?!.. Бахром, как дракон, сожрал немалую долю другого нашего ценного ресурса - времени. Ширин, быть может, давно бы трудоустроилась, не доверься мы вонючему мошеннику с сигарой во рту, любителю черепах и крокодилов.
        Но и это еще не все. Если бы, украв наши деньги, Бахром сразу исчез, я бы не пыхтел сейчас от такой запредельной ненависти. А просто попинал бы стены, да сделал бы зарубку в мозгу: не плати кадровому агентству наперед. Но Бахром не только выудил у нас из карманов кровные червонцы. А еще жестоко поиздевался над нами. Вот интересно: что он чувствовал и думал, посылая нас на ночь глядя к черту на рога, на Лиственную улицу?.. Наверное, наслаждался своей ролью мелкого божка, который властен помучить хотя бы двоих несчастных смертных.
        Пока мы утрамбовывали подошвами снег вокруг бревенчатого куба, Мансуров якобы парился, как в сауне, на совещании с партнерами. Ложь, ложь!.. Мне живо представлялось: развалясь в кресле, Бахром дымит сигарой и, не спеша, наливает себе в хрустальный бокал приятно журчащее розовое винцо. Урод сказочно доволен: мол, пока я балуюсь элитным алкоголем в теплом кабинете - два дурака мокнут под обильным снегом, бессмысленно пялясь на тяжелый подвесной замок.
        Да, это из-за Бахрома мы притащились на проклятую Лиственную улицу. Из-за Бахрома, упершись коленями в асфальт, надрывно плакала Ширин. И получается, что не только из-за дырки в ботинке, но - косвенно - и из-за Бахрома моя девочка промочила ноги и заболела.
        Меня переполнял неутоленный гнев, от которого я рисковал взорваться, как паровой котел. Если б Бахром обчистил меня, как гуся ощипал, в темном переулке и напоследок харкнул мне в лицо, я утерся бы и пошел домой. Но пострадал не столько я - сколько моя любимая девушка. Такого я снести не мог!.. Я бесился, как тигрица, которая через решетку зоопарковой клетки видит своего детеныша в грубых человеческих руках. Бахром не должен остаться безнаказанным!..
        Мое разгоряченное воображение, одну за одной, выдавало мне замысловатые картины мщения. Я подстерегал господина Мансурова в подворотне - и разбирался с пройдохой «по-мужски», лупил поверженного супостата ногами. То обливал бензином и поджигал авто своего врага. Или, хотя бы, метко брошенным камнем разбивал окно офиса Бахрома. Но остатки разума подсказывали мне: все эти дерзкие планы - пустое ребячество. Будь мы завернутые в звериные шкуры пещерные люди, я бы сразился с Бахромом на суковатых дубинках. Живи во времена Пушкина - вызвал бы стреляться на дуэли. Но свое пламенное желание поквитаться с негодяем приходилось втиснуть в рамки законов и приличий постиндустриальной цивилизации. Более или менее остудив голову - я решил, что надо все-таки заявить на мсье Мансурова в полицию. А заодно настрочить иск в суд.
        Тут требовалось участие Ширин. Ведь именно ей Бахром обязывался помочь с поиском работы. Моя девочка - пострадавшая сторона. А я - только группа моральной поддержки в одном лице, к тому же недееспособный. Обращения в полицию и суд должны быть подписаны моей милой.
        Конечно, меня мучили опасения, что доблестная вневедомственная охрана не отнесется к нам с вниманием и сочувствием. Мы ведь всего-навсего оскорбленные и обворованные бедняки, а не топ-менеджеры. Вдобавок, моя девочка - нерусская, а я больной на голову. Полиция моментально реагирует только на жалобы богатых - в пиджаках и галстуках - дядечек, жалующихся на младшего партнера по бизнесу, или на работника, укравшего из офиса степлер и пару коробочек со скрепками.
        Но ведь наш случай так прост!.. Простые, безобидные парень и девушка обратились в кадровое агентство, но были «разведены на бабки». Тут все очевидно, как белый день. Почему бы полиции не постоять - для разнообразия - за справедливость?.. Не взять Бахрома, как нашкодившего кошака, за шкирку, и не растрясти на нехилый штраф?.. Пусть даже наши деньги к нам не вернутся, мы рады будем и возмездию.
        Ширин все не шла на поправку. Особенно плоха была по ночам. Чуть ли не каждые десять минут моя царевна просыпалась, захлебываясь кашлем. Она, плача, жаловалась на рези и жжение в груди. Я обнимал и целовал мою милую. Лгал, что все непременно будет хорошо. Ходил на кухню за медовым чаем. Почти бессонные ночные часы проносились над нами, как стая черного, мерзостно каркающего, воронья.
        Любимая погружалась в тревожную дремоту только под утро. Тогда ненадолго забывался сном и я - одну руку подложив под голову, а второй обнимая мою девочку. Милая засыпала иногда и днем. Но я уже не спал, хоть моим сокровенным желанием и было вырубиться часов на пятнадцать. В голове у меня гудело, глаза слезились. Я неотрывно смотрел на Ширин, будто надеялся по обескровленному лицу любимой угадать, когда же моя красавица встанет на ноги. Грудь моей девочки колыхалась от глубокого дыхания, а я мечтал увидеть свою принцессу здоровой и веселой. Казалось: больше мне ничего и не нужно от жизни.
        Иногда болезнь ослабляла хватку своих железных клешней - и тогда моя звездочка потягивалась, поправляла подушку и свои волосы, и просила:
        - Развлеки меня чем-нибудь.
        Фильмы для развлечения не годились - от светящегося экрана у Ширин начинала болеть голова. Выручили книги. Я вслух читал моей милой «Тысячу и одну ночь», избранные дастаны из «Шахнаме» Фирдоуси, анекдоты про ходжу Насреддина и русские сказки Афанасьева. Книги дарили утешение, как религиозная проповедь. В сказках и героико-романтических поэмах все было проще, чем в настоящей жизни. Храбрый юноша обязательно соединялся с прекрасной девушкой. Великаны, драконы и прочие алчные прожорливые чудища лишались голов под острым мечом удалого богатыря - защитника слабых и обездоленных.
        Переворачивая страницу за страницей, я думал: если бы все было так на самом деле!.. Если бы добро и зло всегда можно было безошибочно различить, как разноцветные шары в бильярде. И если бы добро всегда побеждало!.. В реальности все обстояло иначе. Подлинное зло - хамелеон, ловко мимикрирующий под добро. Зло - совсем не дьявол с рогами и копытами и не огнедышащий змей. Оно является в образе прилизанного клерка с сигарой в зубах, который вьется и приседает перед тобой ровно до того момента, когда ты выложишь деньги. Или зло - это затянутый в униформу полицейский капитан. Представительный. С прямой спиной и начищенными до блеска сапогами. Про такого вовек не догадаешься, что офицер не маньяков и грабителей ловит, а стрижет взятки с гастарбайтеров. А добро?.. Оно, похоже, прячется по щелям - настолько редко с ним сталкиваешься. Самые чистые свои помыслы и чувства люди запирают, как в чулане, в недоступном отсеке сердца. Потому что в наш век олигархов и проституток быть порядочным как-то не принято. А того, кто этого не понимает - быстро сделают лохом, «кинув на бабки».
        Ширин слушала мое чтение с задумчивым сосредоточенным личиком. По-моему, в голове у моей девочки клубились те же горькие философские мысли, что и у меня. Бывало, отложив на минутку книжку, я делился с милой планами мести Бахрому. Убеждал мою девочку пойти после выздоровления в суд и полицию. Любимая грустно улыбалась и кивала головой. А потом просила почитать еще. Идея заявить на Бахрома, видимо, не цепляла мою звездочку. Но моя красавица не хотела со мной спорить.
        Некоторые сказки и стихотворные отрывки - особенно западали в душу Ширин. Я зачитывал эти стихи и истории по нескольку раз. Моя девочка слушала, не шевелясь - с неугасимым интересом. Так и впитывала мой далеко не дикторский голос. Случалось, милая засыпала под любимую сказку. И тогда на лице моей спящей гурии не видно было поставленного болезнью клейма мучений. Казалось: Ширин видит самые сладкие, самые приятные сны - от которых тает недуг.
        Осторожно - чтобы не разбудить - я целовал свою девочку в правую бровь. Аккуратно поправлял на моей милой одеяло. А потом долго сидел, любуясь тем, как безмятежно спит Ширин. Я думал тогда о том, что не могу назвать себя несчастным человеком. Пусть я рано осиротевший инвалид. Ущемленный в правах недееспособный. Ну и что?!.. Зато в мою жизнь, как чудесный белый лебедь в речную заводь, вплыла прекрасная нежная тюрчанка. Близняшка той обворожительной пери, о которой лили кровавые слезы Низами, Саади, Джами и другие восточные поэты. Но, в отличие от жестокой сестры, моя прелестница благосклонна к влюбленному безумцу. Я сорвал с колючего куста волшебный цветок - и вдоволь надышался сказочным ароматом.
        До встречи с Ширин я вел серую жизнь бедняка и неудачника. Со всех сторон получал пинки и тычки, как облезлый уличный кот. Но над моим горизонтом взошла ослепительная звезда. Нет - темные небеса озарила вспышка яркой кометы. Разделив стол и постель с возлюбленной, я получил от Вселенной, от бога или богов свою долю счастья. И, надо без ложной скромности признать, мне достался не маленький кусочек мирового пирога.
        У меня не обнаружился внезапно умерший иностранец-дядя, завещавший мне свои миллионы. Во в мне не проснулся талант живописца - так, чтобы мое искусство покорило людские сердца и принесло мне почет и достаток. Но много ли все это стоило бы, если б на другой чаше весов был огненный, долгий, страстный поцелуй красавицы Ширин?.. А ведь одним поцелуем дело у нас не ограничилось. Счет поцелуям мы довели до тысячи - и даже больше. А как я ласкал обнаженную грудь моей милой, с каким трепетом прикасался к упругим соскам!.. Моя девочка спала со мною голая. Отбросив покрывало ненужного стыда, мы - ненасытные, как олень на водопое - предавались любовным играм. Уже поэтому я не мог бы сказать, что обделен индейкой-судьбой.
        Даже если представить самое худшее, о чем я отказывался и думать. Что мою звездочку депортируют на родину, а меня закроют в психиатричке. Все равно!.. Поэму нашей любви - не вымарать со страниц книги жизни. Пусть розовый лотос цвел недолго - память о нем навсегда останется в наших сердцах. Как бы ни хрюкал от ярости толстобрюхий старик-ишан, как бы ни охаживал - не приведи господь!.. - свою младшую жену плеткой, а ведь не выбьет из Ширин воспоминаний о немного неумелом - но таком желанном - любовнике. Сколько бы ни пихали в меня врачи психотропных таблеток, сколько бы не вкололи кубиков тормозящего мозг вещества, а я и на миг не забуду свою красавицу. Имя и образ Ширин - вытатуированы у меня на сердце.
        Я смотрел на уснувшую под «Шахнаме» любимую, гладил густые волосы своей девочки и тихонько шептал:
        - Ты только не сдавайся, моя милая. Ты выздоровеешь. Ты обязательно выздоровеешь.
        13.ПИНГВИНЯТА НА ЛЬДИНЕ
        Болезнь Ширин ушла так же внезапно, как и началась. Точно голое деревцо, которое вечером гнулось под натиском холодного ветра, наутро распрямилось, по взмаху волшебной палочки покрывшись белыми цветами и алыми плодами.
        Я счет потерял дням мучительного недуга моей девочки. Но однажды проснувшись, с изумлением подумал: а ведь за всю ночь милая ни разу не будила меня кашлем. Я чувствовал себя невероятно отдохнувшим. Похоже, впервые за долгое время я проспал восемь часов без перерыва. Ширин не было рядом со мной на постели. Зато с кухни доносились звон посуды, слышалась возня. Ничего себе!.. Ведь еще только вчера моя звездочка не могла подняться с кровати. На отросших за спиной крыльях я полетел на кухню.
        На столе дымились две чашки кофе со сливками, распространяя щекочущий ноздри аромат. Моя девочка стояла у плиты; на сковородке жарилась яичница, плюющаяся шипящим растительным маслом.
        - Милая… ты… ты… - не смог заговорить я, забуксовав на пороге.
        Ширин повернулась ко мне и звонко, заливисто рассмеялась.
        Моя девочка была меланхоличная натура. Помню, как осенью любимая грустила у окна под шум дождя. Улыбка редко играла у моей ненаглядной на губах. А если уж раздавался смех моей нежной красавицы - значит в дом пожаловала настоящая радость.
        - Ты… Ты здорова?.. - наконец выдохнул я.
        Красноречивее любого ответа был румянец, сияющий на щеках моей тюрчанки. Глядя на мою милую, невозможно было представить, что это она еще вчера металась в жару по скомканной постели. В глазах Ширин, прошлым вечером совсем тусклых, зажегся прежний блеск. Побледневшей за время болезни коже - вернулся приятный светло-смуглый цвет. Казалось: даже волосы моей девочки стали темнее и гуще.
        Меня переполнило ликование, аж захотелось сплясать вприсядку. Любимая здорова!.. Моя красавица здорова!.. Я крепко обнял Ширин. Мы горячо и многократно расцеловались.
        Как раз приспела яичница и чуть остыл кофе. Мы сели есть и пить. Жареные яйца - блюдо нехитрое. Но каким оно показалось мне вкусным, особенно после моей грубой стряпни, которой я нас потчевал, пока моя милая болела. Очевидно, для доброго завтрака или обеда нужна легкая рука любящей женщины. А кофе?.. Разве я сам был не в силах перемешать в чашках сахар и растворимый порошок, да добавить молока и кипятка?.. И все-таки: у меня получалась коричневая бурда, а у Ширин - бодрящий и дарящий блаженство восхитительный напиток. Не зря в народе говорят: «Не учи жену кофе готовить».
        За яичницей и кофе мы веселыми птичками щебетали о всяких пустяках. Обсуждали сказки и поэмы, которые я читал моей милой, пока та болела. Припоминали интересные фильмы. По правде сказать, можно было выбрать и более серьезную тему для разговора. Не так много времени осталось до того дня, когда виза Ширин будет просрочена. Да и с жалобой на Бахрома надо было что-то решать. Но пока нам не хотелось занимать головы никакими проблемами. У нас сегодня праздник: злой дух болезни выпустил мою девочку из своих куриных когтей. Мы точно превратились в бабочек - порхающих над зеленой лужайкой.
        После сытного завтрака любимая задумала искупаться - смыть и выпарить последние остатки болезни. Я присоединился к моей милой. С удовольствием сбросив одежку, мы залезли в белую ванну и включили воду. Моя девочка намочила под краном распущенные волосы, от которых поднялся чудесный, непередаваемый аромат. Я проглотил слюну, а мое сердце застучало громче. А Ширин, вооружившись мылом и мочалкой, принялась тереть свое стройное нежное тело. Я будто захмелел от этого неземного зрелища. Красивая изящная девушка намыливается, сидя в наполовину наполненной водою ванне. Какой-нибудь античной мраморной Афродите в пору покраснеть от зависти, как свекла.
        Подхваченный, точно листок ветерком, девятым валом страсти, я сгреб мою милую в охапку и прижал к себе. Мы жадно, горячо поцеловались. Крепкие объятия как бы превратили нас в двуединое существо. Ширин, в исступлении, царапала мне спину ногтями. И выгибалась лианой.
        Я повел охоту на грудь моей девочки. Щупал и мял два упругих плодика. Обрабатывал языком затвердевшие соски, случайно слизывая мыльную пену. Ширин, запрокинув голову и закатив глаза, постанывала от моей ласки. Длинные густые волосы моей милой струились черным потоком. Поднимая тучу брызг, мы прямо в ванне занялись любовью, под шум бегущей из-под крана теплой воды. Впрочем, шум воды то и дело перекрывали томные вздохи моей девочки.
        Мы вышли из ванной чистыми и удовлетворенными.
        Не только беда, но и радость не ходит одна. На карту мне капнула пенсия, о чем поступило уведомление на телефон. Мы с моей милой переглянулись: в самый раз топать за продуктами, чтобы заполнить наш пустой холодильник. Пока Ширин сушила волосы - смотрели с ноутбука полнометражный мультфильм про забавного незадачливого поросенка, заблудившегося в темном дремучем лесу. После того, как моя девочка расчесалась и заплела косы, а славный кабанчик отыскал тропинку, выводящую из дебрей, мы влезли в куртки, сунули руки в варежки и вышли на улицу.
        Прежде всего, завернули в обувной магазин. (Я хорошо помнил, что моя милая заболела из-за дырки в ботинке). Здесь мы подобрали для Ширин симпатичные утепленные искусственным мехом сапожки на широком каблуке. Моя девочка сразу же и переобулась - а старые, отслужившие свое, ботинки милой мы донесли до ближайшей урны.
        Следующим пунктом программы был супермаркет. Сегодня души у нас были нараспашку. А так как мне поступила пенсия, мы сами себе казались богатыми, как Крез или Хаммурапи. Мы загрузили в тележку мясо, копченую рыбу, салат «мимоза» в пластиковом контейнере, пару кистей винограда, мандарины. В общем, отоварились, как на праздник весеннего равноденствия. Пока шли домой, я горбился от тяжести сумок.
        Дома, едва только разобрали баулы с продуктами, Ширин пустилась летать по кухне, как маленькая птичка в переливчатом оперении. Взялась за приготовление царского обеда. Красиво разложила на большой тарелке фрукты. Поставила в духовку мясо, обернутое фольгой.
        Я смотрел на мою девочку - и улыбался. Редко мне доводилось видеть ее такой веселой и шустрой. Обычно она была царевной Несмеяной. Но, кажется, теперь мне пришел черед играть роль царевича Несмеяна, потому что я вдруг почувствовал, как к моему сердцу присосалась гадкая пиявка тревоги. Я удивлялся беззаботному настроению Ширин. Она точно не помнила, что ее виза скоро будет просрочена. Возясь у плиты - бойко обсуждала со мной мультик про поросенка, но ничего не говорила о поиске работы.
        А ну-ка постой, приятель!.. Черная пиявка бухнет от твоей крови?.. А ты будь мужчиной - терпи. Постарайся хоть сегодня не пачкать язык разговорами о проблемах - слова ведь все равно ничего не решают. Тебе и твоей девушке требуется хорошая разрядка - после того, как вас надул вонючка Бахром, а Ширин не одну неделю мучилась в лапах тяжелой болезни. Попробуй расслабиться и получить удовольствие от вкусной еды и ананасового сока, от общества лучащейся, как солнце, возлюбленной.
        Запеченное в духовке мясо удалось на славу. Моя милая съела два больших (по девичьим меркам, конечно) куска. А я так вообще набил желудок до смачной отрыжки. Утолив, как тигры, голод мясом, мы переключились на фрукты. Лениво отщипывали от виноградной грозди по ягоде и отправляли себе в рот. Делили мандарины на дольки и угощали друг друга. Я чувствовал себе перекормленным, толстым, как глобус, пушистым котом, которому добрая хозяйка чешет животик.
        В ванне я предался любовным утехам со своей нежной тян. Потом у нас был обильный обед, достойный бухарского эмира. Нас развеселил мультфильм про маленького кабанчика, а новые, атласно-черные, сапожки пришлись Ширин как раз впору. Что еще нужно, чтобы возблагодарить богов за чудесный день?.. Завтра ты снова будешь, как теряющая хвост ящерка, суетиться в борьбе за существование. Но сегодня я и моя девочка - багдадский халиф с любимой наложницей. Кажется, что планета вертится, а розу цветут только для нас.
        Но у меня не получалось, как бы заперев все тревоги в ящике, от души насладиться приятным деньком. Чертова пиявка не отлеплялась, выкачивая и выкачивая из моего сердца кровь. Так что я не утерпел и заговорил о делах. Я предложил моей милой сегодня еще отдохнуть, а завтра настрочить на Бахрома заявление и сгонять в полицию. А иск в суд отправить по почте. Ширин посмотрела на меня своими глубокими, как у серны, глазами. Помолчала с минутку. И, тихонько вздохнув, сказала:
        - Хорошо… Честно говорю: я не верю, что бравая расейская полиция хоть на миллиметр сдвинется, чтобы поймать мошенника по заявлению безработной приезжей тюрчанки, у которой вот-вот истечет срок действия визы. Да и в суды я не верю тоже - суды не для бедняков… Мы ведь не в сказке живем, дорогой мой. Но, раз ты настаиваешь, я готова поискать защиты под сенью так называемого «правосудия».
        Я хотел ответить моей девочке, что понимаю ее скепсис относительно доблести полицаев и справедливости упакованных в черные мантии судей. Но что я надеюсь на счастливый случай. Полицейские не только стригут взятки с гастарбайтеров, а для разнообразия берут иногда за шкирку и настоящих преступников. А Бахром ворует так нагло, так уверен в своей безнаказанности, что будет для жандармов точно красная тряпка для быка. Да еще крысеныш налоги, наверное, не платит. Почему бы полисменам, по нашей жалобе, и не «прищучить» скользкого, как налим, господина Мансурова?..
        Но у меня не хватило сил все это сказать. Я только глотнул воздуху. Повисло тягостное молчание. Будто мы пировали в райском саду - и вдруг ветерок донес из ада запахи гноя и разложившейся плоти. Эх, не надо было мне заводить сегодня разговор про месть Бахрому. Отложил бы до завтра. А то только отравил, как скунс, атмосферу праздника. А пиявка от сердца все равно не отлепилась.
        То ли у китайцев, то ли у японцев есть такой афоризм: «Только подумаешь о лисе - сразу появляется лисья тень». У Ширин заиграл мелодию звонка телефон. Глянув на дисплей, моя девочка дрогнувшим голосом сказала:
        - Это Бахром.
        Бахром?.. Я сделал квадратные глаза и чуть не свалился со стула. Что еще за штуку собирается выкинуть подлый аферист с толстой сигарой в зубах?.. Он заставил нас без толку смотаться на далекую, как иная галактика, Лиственную улицу. А потом затих на долгие дни. Что понадобилось уродцу теперь?.. Он снова хочет поиграть в божка - отправить нас в новую бессмысленную поездку? Бахром - кукольник, а мы тряпичные марионетки?.. Клянусь: самонадеянности Бахрома позавидовал бы и Мефистофель. Я подумал: моей милой лучше не поднимать трубку - будем говорить с господином Мансуровым только на очной ставке в полиции или в украшенном флагами и гербами зале суда. Но Ширин уже приняла вызов и включила для меня громкую связь.
        - Доброго дня!.. - раздался бархатный баритон директора агентства. (Я скривился, как от глотка микстуры: до того противно мне было слышать треклятого мошенника). - Ширин, вы все еще в поиске работы?.. Тогда у меня есть для вас отличный вариант.
        - Вы нас опять обманете, - едва шевельнув губами, бросила моя девочка.
        - О нет, нет!.. - суетливо ответил Бахром. (Я так и представил, как он всплескивает руками). - Вы меня простите за историю с Лиственной улицей. Тогда ваш потенциальный работодатель напутал что-то с адресом. А я до ночи был на совещании, а потом телефон у меня сел.
        - Что вы теперь хотите предложить?.. - сухо поинтересовалась моя милая.
        - То, что и обязан предложить по заключенному между нами договору: трудоустройство!.. - елейно объявил Бахром. Он точно не замечал ледяного тона Ширин. - Место работницы торгового зала в крупном гипермаркете.
        - Мы подъедем в гипермаркет на собеседование, и окажется, что меня там и в помине никто не ждет?.. - колюче спросила моя девочка.
        Господин Мансуров вздохнул:
        - Я понимаю: вы мне не верите. Свою репутацию честного человека и маститого профессионала своего дела я нарабатывал годами, но в ваших глазах потерял ее за день. Что ж: клиент всегда прав. Но давайте сделаем вот как: я дам вам номер телефона Анфисы Васильевны - она в гипермаркете менеджер по подбору персонала - и вы напрямую договоритесь с этой уважаемой леди о встрече. Скажете, что вы от Бахрома Исламовича. Ну а я буду держать за вас пальцы скрещенными, чтобы вам повезло на интервью. Впрочем, я убежден: такую культурную, непьющую и приличную девушку, как вы, охотно примут на любую работу.
        - Мы подумаем, - коротко ответила моя милая, закругляя разговор.
        Какое-то время мы сидели, не произнося ни слова. Телефон моей девочки пискнул: от Бахрома пришло сообщение с номером Анфисы Васильевны. Механическими движениями я очищал от кожуры мандарин. Ширин уставила взгляд в клеенчатую скатерть. Разноцветные фрукты на большой тарелке больше нас не притягивали. Праздничное настроение было под корень испорчено.
        Все очень просто: день выздоровления моей милой мы хотели провести в тенистом оазисе радости. Забыть о наползающей со всех сторон пустыне проблем и забот. Хоть сутки прожить, как счастливые люди, которых ничто не гложет. Но пустыня сама напомнила о себе, дунув на цветник суховеем. Да так, что все тюльпаны и розы засыпало горячим песком. Нас потревожил плут Бахром. И хотя, «как бы якобы», он собирался нам помочь, подзабытый баритон мошенника был последним, что бы мы хотели услышать.
        - Ну, что ты думаешь?.. - тихо спросила моя девочка.
        Я ответил, что цена слову Бахрома - как жирной скомканной салфетке. Он, будто шайтан, всегда лжет. Не знаю, зачем блестящий господин Мансуров сейчас позвонил и чего добивается. Но он точно не помощник в поиске работы.
        Любимая грустно покачала головой:
        - Э-эх. Не у тебя сгорает виза, поэтому тебе легко вздернуть нос и отказаться от предложения Бахрома. А я должна не упускать какую угодно, даже призрачную, возможность трудоустроиться. Не так уж часто подворачивается вакансия, на которую рассматривают не только «славян». Пусть у меня всего один шанс из миллиона получить работу в том гипермаркете, все равно я сыграю с судьбой в рулетку. Ты понимаешь?..
        Я молча сидел - насупленный, как филин. Вроде бы, Ширин права: утопающий хватается и за соломинку. Но обескровленное пиявкой сердце подсказывало мне: пресловутая соломинка вмиг переломится. И тонущий пойдет ко дну быстрее, чем если бы просто барахтался и бил по воде руками.
        - Я позвоню сейчас этой Анфисе Васильевне, - выдержав паузу, продолжила моя милая. - Постараюсь договориться о собеседовании на завтра. Поедем с тобой, посмотрим: что за гипермаркет, что за работа. Мы ребята умные и умудренные опытом. - (Тут моя девочка горько ухмыльнулась. Говоря про «опыт», она явно имела в виду наш визит на Лиственную улицу). - Подметим, если во всем этом кроется какой-то подвох. Тогда-то мы, со всеми основаниями, заявим на Бахрома в полицию. И на Анфису - если та тоже мошенница. Ну как ты - согласен?..
        Я увидел: в глазах Ширин блестели слезы. Губы и пальцы у нее дрожали. Ей было важно, чтобы я одобрил ее план, чтобы мы не были несущимися в противоположные стороны электричками, а действовали одной командой. Я набрал полные легкие воздуха, шумно выдохнул и, нежно обняв милую за талию, сказал:
        - Конечно, моя звездочка. Мы сделаем так, как ты решила.
        - Спасибо… - благодарно улыбнулась моя девочка, вытирая рукавом глаза.
        Немного успокоившись и собравшись с духом, она по громкой связи позвонила Анфисе Васильевне.
        - Алло, - прозвучал из телефона ледяной голос немолодой женщины.
        - Алло. Мне дал ваш номер Бахром Исламович… - пролепетала Ширин.
        Имя и отчество Бахрома оказались пропускным кодом. Собеседница моей милой сразу смягчилась и, почти вкрадчиво, спросила:
        - Вы, должно быть, по поводу работы?..
        За три-четыре минуты разговора удалось все утрясти. Можно подъехать на интервью завтра, с девяти утра до семи вечера. От моей девочки требуются только паспорт и действующая виза. Работа официальная. Рук в гипермаркете не хватает, поэтому берут практически всех желающих. После того, как новый сотрудник выдержит неделю испытательного срока - работодатель озаботится продлением визы счастливчика. Мы посмотрели на моем телефоне приложение с картой города и убедились: по адресу, который нам назвала Анфиса Васильевна, действительно находится гипермаркет, т.е. история с Лиственной улицей не должна повториться.
        Отложив телефон, Ширин снова опустила голову. Худые плечи моей милой тряслись. Она упала ко мне на грудь и расплакалась. Мне пришло на ум поэтическое сравнение: каждая капелька из агатово-черных глаз красавицы - это прозрачный блестящий алмаз.
        - Ну не плачь, моя любимая. Не плачь, - прошептал я на ушко моей девочке, гладя ее волнистые темные косы. - Все будет хорошо. Ты получишь работу.
        - Да. Да, - тихо выдохнула Ширин. Но не перестала лить горячие слезы.
        Мне казалось: я понимаю, отчего моя милая плачет. Она настояла: надо воспользоваться даже призрачной возможностью и попытаться устроиться работницей в гипермаркет. Но сама - не очень-то верит в удачу. Как сказала моя девочка: это игра в рулетку. Шанс сорвать джекпот - один из миллиона.
        Воспалившееся воображение подсунуло мне пугающий образ. Мы точно безногий инвалид в мрачных катакомбах. Он из последних сил ползает по замшелым сырым ходам, в надежде выбраться к солнцу и воздуху. Беднягу мучает жажда. И он с самозабвением лакает, как зверь, гнилую воду из растекающихся по каменному полу холодных луж. От голода - пустой желудок приклеивается к позвоночнику. Но в подземном лабиринте, конечно, не найти ни крошки, чтобы подкрепить свои силы. Как бы самому не стать обедом для крыс, которые шебаршат в темноте, задевая тебя лысыми хвостами.
        Но вот безногий замечает в конце длинного тоннеля тусклый свет. Из груди страдальца вырывается вздох облегчения. Сверх предела напрягая тело и волю, несчастный калека ползет на бледные лучи. Но безногий не знает: льется ли свет с чистого зеленого луга, на который выводят катакомбы, или это мерцает фонарь, вывешенный, как в насмешку, в глухом тупике.
        Вот и мы с Ширин не догадаемся: правду ли сказал на сей раз Бахром или нас ждет еще худшее разочарование, чем пустой барак на улице Лиственной?.. Нам остается одно: как безногому, ползти и ползти. Не забывая об ужасной перспективе упереться, в конце концов, в непробиваемую стену.
        Так и не доев фрукты, мы переместились из кухни в спальню. Веселье для нас на сегодня закончилось: остаток дня мы будем думать о том, что предстоит нам завтра - как заеденные вшами сидящие в окопах солдатики в канун атаки. Чтобы хоть как-то развеяться, мы включили на ноутбуке мультфильм про двух пустившихся в плаванье на льдине еще толком не оперившихся пингвинят.
        Но напрасно мы надеялись, что напряжение в наших туго натянутых нервах ослабнет. Мы видели на экране совсем не то, что задумывал режиссер. Создатель картины предполагал, судя по всему, что приключения парочки неуклюжих и чуток глуповатых пингвиньих детенышей позабавят зрителей. Но у нас, при взгляде на бедных птенчиков, дрейфующих на ненадежной льдине по безбрежному океану, сердца обливались кровью. Как если бы мы смотрели лихо закрученный триллер про маньяка, вырезающего своим жертвам сердца и печень, или хроники о лагерях смерти.
        Эти милые пингвинята - разве не как мы сами?.. Они могут только предполагать, когда их сожрет пучина. Так и мы не знаем, когда сгинем в водовороте обстоятельств. Пингвинятам угрожают акулы, касатки, морские леопарды. А нам - миграционная полиция, только и ждущая, когда у моей девочки просрочится виза; аферисты, вроде Бахрома, выворачивающие наизнанку наш кошелек; да и просто обыватели, для которых не нормально, что славянин и тюрчанка любят друг друга. Вот и получается, что мы, как пингвинята на льдине, плывем по враждебному океану несладкой жизни неизвестно куда. И можем только надеяться, что ветер редкостной удачи вынесет нас к спасительному берегу. Да уж… Среднестатистический расеянин, не состоящий на учете в психдиспансере и слыхом не слыхивавший про визовые проблемы, имеет привилегию полагаться в делах на самого себя. А нам - париям - приходится уповать на счастливый случай.
        Не досмотрев мультфильм, мы пораньше отправились спать. Лежа в уютной темноте, мы не обменивались ни словом. Прислушиваться к негромкому дыханию Ширин, легонько сжимать ее теплые, трепещущие пальчики - этого было достаточно. Если б мы завязали разговор, обязательно начали бы обсуждать неприятные вещи. Вспомнили бы, как нас водил за нос Бахром. Волновались бы за завтрашний день, который может и не закончиться трудоустройством моей девочки. Казалось: вся наша совместная жизнь - это борьба с препятствиями. И в этой борьбе мы терпим поражение за поражением. Нет, лучше хотя бы в постели ни о чем не говорить, тихо наслаждаясь присутствием дорогого тебе человека и покоем. Когда безмолвно лежишь на одной кровати с любимой девушкой - планета будто бы замедляет свой ход по орбите. Закрой глаза - и постарайся расслабиться.
        Мы не заметили, как Морфей натянул на нас свое непроницаемо-черное покрывало. Впрочем, сон наш был тревожный. Не раз я просыпался от стонов и вздохов моей милой, которая беспокойно ворочалась, сминая простыню. Я крепче обнимал Ширин. Тогда она застывала в удобной позе и начинала дышать ровно. Я свешивал руку с кровати и поднимал оставленный на полу мобильник. Смотрел: сколько времени до утра?..
        Дисплей телефона высвечивал четыре нуля, когда оба мы вынырнули из мира сновидений.
        - Почему ты не спишь?.. - спросил я шепотом, как бы не желая разбивать хрупкую, точно фарфор, тишину.
        - Я думаю: а не дурочка ли я?.. - так же тихо отозвалась моя милая. - Бахром уже посмеялся над нами, отправив на богом забытую Лиственную улицу. Не глупо ли опять доверяться обманщику?.. Может, в гипермаркете меня и не ждут с распростертыми объятиями, а эта Анфиса Васильевна - такая же коварная лисица, как и Бахром?..
        - Завтра все будет ясно, - я едва коснулся губами щеки Ширин. - Какой резон этим двум лисицам гонять нас на фальшивые собеседования?.. Поедем в тот гипермаркет - и все увидим. В любом случае, мы жертвуем всего одним днем.
        - Я так боюсь не найти работу… - сказала моя девочка. В голосе ее звучали слезы.
        Вместо ответа, я прижал любимую к груди и зарылся носом в душистые волосы моей милой. Нет, не нужно ничего говорить, потому что слова только причиняют боль. До утра, храня молчание, пролежим обнявшись, укутанные в вуаль благословенной темноты. Ширин несколько раз всхлипнула на моей груди, а потом мерно засопела. Уснула. Тогда и я почувствовал, что у меня слипаются веки. Даже во сне мы теснились друг к дружке, как те пингвинята. Над нами проплывала глухая зимняя ночь.
        14.ЛЬВИЦА И ГИЕНЫ
        Когда я проснулся, Ширин уже не было под одеялом. Сидя на краю кровати, она, пинцетом выщипывая топорщащиеся волоски, подравнивала брови. Лицо моей звездочки было сосредоточенным и хмурым. Думалось, как в набитом клише ковбойском фильме, она скажет: «Давай просто сделаем это!». Что значило: поедем в гипермаркет и со всем разберемся.
        Запив бутерброды с докторской колбасой и зеленью молочным кофе, мы оделись и вышли из дому. Губы моей девочки были плотно сжаты, глаза почти не моргали. Она напоминала богатыря, идущего на битву - даром, что девушка. Действительно: нам предстояло сражение не на жизнь, а на смерть. Если моя милая получит работу - будет продлена виза. Если нет - то… Черт возьми, мы ведь в самом деле примем по смертельной дозе снотворного, раз проклятая жизнь не оставит нам выбора!..
        Мы доехали на метро до конечной остановки и поднялись в город. Как раз подошел бесплатный автобус с эмблемой гипермаркета - улыбающимся зайцем с двумя выступающими, как клыки махайрода, передними зубами. Мы погрузились в салон вместе с толпой, в которой почему-то преобладали бабки в треугольных платочках и с клюками, да сухие (точь-в-точь мумии) деды. Старики были обвешены пустыми пока что баулами. Куда, очевидно, будут сложены продукты из гипермаркета.
        Народу в автобус набилось под завязку. Иголке негде упасть. Как и бывает в давке, люди шипели друг на друга, требуя не толкаться и не наступать на ноги. Кто-то сдавленным голосом матерился. А потом я уловил грязный шепоток:
        - Нет, вы только посмотрите: азиатская девка вцепилась в русского парня!.. Наверное, ножки перед ним раздвинула за прописку. А он лопух. Не знает, что шлюшка отожмет квартиру и пустит туда двенадцать дагестанцев. Будут прямо на кухне резать барана на бешбармак.
        Второй, не менее противный, голосок отвечал:
        - А мне кажется, юнец и сам нерусь. Ну не будет славянин спать с азиаткой. Еврей он, наверное.
        У меня заклокотало в груди, кровь прихлынула к голове. Мерзкие голосочки перемывали косточки, конечно, нам с Ширин. Запиши меня тысячу раз хоть в католики, хоть в евреи - мне это по барабану. Но я не мог простить гадости, сказанные в адрес моей любимой. Но что я мог сделать?.. Уродливые голоски звучали из плотного скопления пассажиров. Казалось: глаголило само народное невежество. Обидчиков не достанешь - остается только сгорать на костре неутоленного гнева. И я подумал с тоской: что за похабная такая страна Расея, в которой никого не любят?..
        Средней зажиточности, чуть отрастивший жирок, расейский обыватель протирает атласные брюки в офисе какой-нибудь сомнительной фирмы «Вверх по радуге». Пока босс не видит, режется на компьютере в «тетрис» и «танчики». Чтоб не уснуть за составлением месячного отчета, льет в глотку кофе, который заедает чипсами или солеными баранками. После работы наш условный Иван Кузнецов, заливая глаза пивком, треплется с друганами о футболе. Если на чемпионате победила итальянская или французская команда, разочарованный расейский болельщик плюет сквозь зубы и брызжет слюной, что европейцы - все поголовно - это геи и лесбиянки. А расейскую команду брутальных гетеросексуальных самцов проклятые «трансгендеры» и «толерасты», конечно же, засудили. Впрочем, при всей своей нелюбви к «макаронникам» и «лягушатникам», обыватель не прочь слетать в свой отпуск в Рим или Париж, сделать селфи на фоне Колизея либо Эйфелевой башни.
        Но если Пьеру и Жаку Иван Кузнецов втайне завидует, мечтая о таких же, как в загнивающей Европе, пенсиях и пособиях по безработице - то дворника Азима, сгребающего у подъезда снег совковой лопатой, откровенно презирает. В сравнении с Азимом - «подлым азиатом» - менеджер Кузнецов чувствует себя почти таким же «белым господином», как Пьер или Жозеф. Иногда Иван Кузнецов обсуждает с приятелями не футбол, а «нашествие новой Золотой Орды». Мол, заполонили Расею-матушку «черножопые мусульмане» - куда только миграционная полиция смотрит?.. Но возмущенный расейский клерк, само собой, не готов мести улицы или чистить канализацию, т.е. взвалить себе на плечи ту работу, которую сейчас выполняют несчастные мигранты.
        Я заглянул моей милой в лицо, стараясь угадать, слышала ли моя девочка обмен грязными репликами между пассажирами-националистами. Наверное, слышала, но виду не подала. Губы моей девочки по-прежнему были плотно сжаты, а взгляд выражал решимость. О, я понимал, я чувствовал - как туго натянуты ее нервы. Она настраивалась на интервью, как на поединок с драконом.
        Автобус медленно полз по магистрали в потоке гудящих и сигналящих машин. Навстречу выплывали прямоугольные рекламные щиты. На каждом втором, демонстрируя два белых зуба, улыбался гигантский заяц (или кролик?), зазывающий в гипермаркет и соблазняющий «улетными» скидками. «Нежная куриная грудка - на пятнадцать процентов дешевле», - вещал слоган над растопыренными заячьими ушами. «Икра лососевая - четвертая баночка в подарок». «Сосиски молочные от бабушки Яны - дешевле не найдешь».
        Не знаю, может быть у меня обострилась психическая болезнь, но мне стало не по себе от созерцания рекламных плакатов. Заяц казался мне чудовищем, готовым не только умять куриную грудку с икоркой да запить молочком, но и проглотить нас с любимой - целиком и вместе с одежкой. Отчего-то меня мучила мысль, что ничего хорошего нас в кроличьем гипермаркете не ждет. Ведь там, даже на самой низкой должности, «выживают» только такие сотрудники, которые не хуже, чем рыба в воде, чувствуют себя в обществе безудержного потребления. Таким людям ничего не стоит вызубрить наизусть ассортимент гипермаркета. Они бодро расставляют по полкам недостающие товары. А когда босс на рождество дарит скидочную карту - прыгают от счастья, как мартышки по веткам, и сердечно благодарят высокое начальство. Вот уж воистину: после потерявшего страх господина - омерзительнее всего забывший совесть холуй. А Ширин?.. Она - другая!..
        Бр-р-р!.. Может быть, я напраслину возвожу на персонал гипермаркета. Я не должен забывать: возможно, к команде работников гипермаркета присоединится моя девочка. И все-таки я не мог отогнать мысль, что моей милой лучше было бы работать с кошками, чем с товарами и с людьми. Жаль, что вакансия сотрудницы питомника, предложенная нам Бахромом, оказалась ложной. Кошки, не умеющие, в отличие от хомо сапиенсов, юлить и притворяться, оценили бы чуткое и нежное отношение Ширин. Блаженно мурчали бы, вычесываемые моей звездочкой… Но я, кажется, размечтался.
        Справа от магистрали поднялся гигантский параллелепипед гипермаркета. На парковке ровными рядами стояли бесчисленные авто, будто терракотовая армия из гробницы Цинь Шихуана. Я нервно сглотнул слюну: скоро, совсем скоро - для нас с моей девочкой настанет судьбоносный момент.
        Автобус остановился и выплюнул нас, в числе прочих пассажиров, ровненько напротив входа в циклопический гипермаркет. Вместе с толпой мы просочились за автоматически разъехавшиеся стеклянные двери и поднялись по эскалатору в торговый зал. Не мудрствуя, мы обратились на пост охраны. К двум затянутым в черную, с нашивками, униформу мужичкам - худому и толстому.
        - Вы, наверное, к Анфисе Васильевне?.. - догадался худой, когда мы сказали, что пришли по поводу работы.
        - Давай-ка я отведу молодых людей, - вызвался толстый.
        Он покатился, как колобок, или как указующий путь волшебный клубочек бабы-яги. Я и Ширин двинулись следом. Мы пересекали торговый зал, который невозможно было охватить взглядом. Казалось: места здесь достаточно под лагерь целого легиона. Мы проходили стеллажи, заставленные консервами: мясными, куриными, овощными. Аквариум - с живой, и холодильник - с мороженой рыбой. В следующем отделе на витринах густо краснело и слабо розовело мясцо, а еще дальше - в глазах рябило от сыра и колбасы сотни сортов.
        Народу - тьма-тьмущая. Довольные покупатели - слепые, как носороги - толкали перед собой заполненные продуктами тележки, так что нам приходилось уворачиваться. Почти в каждой до предела набитой тележке на самом верху, будто вишенка на торте, красовалась пачка туалетной бумаги. Мне виделся в этом некий символ. В затаривающейся толпе сновали работники гипермаркета. Так и мелькали темно-зелеными пятнами их жилетки. Работники разгружали брошенные покупателями тележки. Поправляли товары на полках. Подсказывали заблудившимся, как пройти в такой-то отдел. Я заметил: большинство работников были тюрки и кавказцы.
        Я подумал: у гипермаркета есть одно неоспоримое преимущество перед кошачьем отелем, в котором могла бы работать Ширин. Оно в том, что гипермаркет оказался настоящим. Мы ведь топаем по его торговым рядам!.. И уже успели убедиться: сюда принимают на работу «не славян». Видимо - Бахром решил заслужить прощение за Лиственную улицу. И в этот раз подыскал для моей милой реальную вакансию.
        Моя девочка держалась за мой локоть. Не протяжении всей сегодняшней поездки она сохраняла каменное выражение лица, но теперь не могла скрыть волнения. Полуоткрытые губы Ширин трепетали. Пальцы, на моем локте, дрожали. Милая бросала взгляды по сторонам. Я понимал: в ее мозгу роятся те же мысли, что и у меня. Со страхом не получить работу - в сердце моей возлюбленной боролась надежда.
        Охранник привел нас в подсобное помещение, где перед раскрашенной зеленой краской железной дверью кучковались полтора десятка глядящих исподлобья бедно одетых людей. В основном, тюрков.
        - Занимайте очередь, - сказал нам пузатый охранник. - Анфиса Васильевна принимает до семи вечера.
        Охранник укатился, а мы встали в очередь за одной тюркской, либо таджикской, девушкой. На душе у меня сильнее заскребли жалобно пищащие облезлые котики. Как?.. Перед кабинетом Анфисы Васильевны - пятнадцать человек?.. Они все - кандидаты на должность работника торгового зала?.. Выиграет ли моя девочка такой большой конкурс?.. Оставалось надеяться, что в огромный зал гипермаркета и работников требуется много. И что часть людей в очереди претендует на другие вакансии: уборщиков, кассиров, мясников.
        Ожидание было мучительным. Мы не рисковали отойти взять кофе из автомата или в туалет - из боязни потерять очередь. Мы могли, конечно, отходить и по одному. Но нам до ужаса не хотелось разделяться. Нам казалось: по одиночке мы вмиг ослабнем, как сдувается с шипением воздушный шарик. Надо закусить губу - и выстоять до конца.
        Очередь потихоньку сокращалась. На каждого зашедшего в кабинет уходило примерно по десять минут. Вышедшего из кабинета счастливчика - или неудачника - стоящие в очереди забрасывали вопросами по-тюркски. Тот неохотно и односложно отвечал.
        После двух-с-половиной-часового стояния на ногах, в кабинет - наконец - протиснулись и мы с Ширин. Это был даже не кабинет, а коморка - сплошь заставленная стеллажами, на полках которых были небрежно свалены белые рубашки, зеленые жилетки и прочие элементы костюма работников гипермаркета, да еще тяжеловесные папки с бумагами. По центру коморки - за кривоватым столом, на котором гудел ноутбук - сидела коротко подстриженная дама лет под сорок, в круглых очках и полосатом свитере. Вероятно, Анфиса Васильевна собственной персоной. На лице у женщины лежала печать усталости, а во взгляде - читалась неприкрытая брезгливость. Но лучше бы уважаемой Анфисе Васильевне было так на нас не смотреть. Вчерашний звонок Бахрома, долгая дорога до гипермаркета, почти три часа в очереди - все это наэлектризовало нас с Ширин. Нам немного осталось, чтобы вспыхнуть, как стог сена, в который ударила молния.
        Не ответив на наше «здравствуйте», Анфиса Васильевна ледяным тоном поинтересовалась:
        - Вы от Бахрома Исламовича - так?.. Работа, как я понимаю, для девушки?..
        Мы согласно кивнули. Анфиса Васильевна сунула моей девочке листок и ручку и сказала:
        - Заполняйте анкету. И послушайте меня сейчас очень внимательно. Повторять не буду.
        Мы с моей милой напряглись. А Анфиса Васильевна расправила плечи, прокашлялась и заговорила с четкостью и сухостью робота:
        - Первое: для того, чтобы приступить к работе - вам нужно оформить медицинскую книжку. Это вы сделаете у наших партнеров в частной клинике «Доктор Ватсон». Стоимость оформления медкнижки - тысяча червонцев. Далее: вы должны приобрести у нас рабочий костюм - жилетку, брюки, рубашку. Цена комплекта - полторы тысячи червонцев. Реквизиты, по которым платить, я вам сейчас распечатаю. И наконец: вам необходимо внести две с половиной тысячи залога…
        У меня глаза сделались ромбическими и полезли на лоб. В коморке точно не собеседование проводилось, а судебный пристав начислял нам штрафы. Если моя девочка пришла, чтобы продать свои силы и время работодателю - почему мы должны что-то платить?..
        - А что такое залог?.. - только и спросил я. Ситуация, похожая на несмешную комедию, никак не устаканивалась у меня в голове.
        Анфиса Васильевна глянула на меня с презрением - как на дурачка, который на свадьбе любопытствует, зачем люди вообще женятся. И все-таки снизошла до объяснений:
        - А как вы думаете?.. Мы ведь оказываем сотруднику немалое доверие. Он имеет дело с материальными ценностями. Получает пластиковый именной пропуск. Узнает некоторые секреты фирмы. Так что вы скажите: разве не должны мы подстраховаться на тот случай, если новоиспеченный работник вдруг исчезнет или, еще хуже, переметнется к конкурентам?.. Так-то. А с тринадцатой по счету зарплатой мы возвращаем сотруднику те две с половиной тысячи червонцев - правда не деньгами, а акциями нашей компании.
        - Т.е., чтобы вернуть залог - да еще не деньгами, а акциями - нужно отпахать целый год?.. - задохнулся я.
        - О, да!.. Вы хорошо понимаете русский язык!.. - саркастически ухмыльнулась Анфиса Васильевна. Она перевела взгляд на Ширин: - А вы, девушка, что молчите?.. Вроде, это вы к нам устраиваетесь, а не ваш говорливый молодой человек.
        Я тоже посмотрел на любимую. И поразился ее виду. Ноздри у нее раздувались, как у разъяренной тигрицы. А глаза полыхали жарким огнем. Моя девочка была охвачена гневом!.. Я впервые видел ее такой. С трудом сдерживаясь, моя милая бросила:
        - Я тоже не понимаю, зачем я должна вносить залог. И почему я должна платить за рабочую одежду. Это ведь я собираюсь гнуть спину в вашем гипермаркете - вы должны мне платить, а не наоборот.
        - Ах ты, мое смуглое солнышко!.. - издевательским тоном откликнулась Анфиса Васильевна. - Какие у тебя ко мне претензии?.. Забыла, что ли: мы при капитализме живем!.. Все покупается и продается, даже девственность. И тебя удивляет, что за хорошее, надежное место с продлением визы - ты должна заплатить копеечку?..
        Не буду лукавить: под напором рассуждений Анфисы Васильевны о капитализме я сломался, как тростинка. И уже готов был перечислить по реквизитам, которые укажет рекрутерша, сорок процентов своей пенсии - именно столько суммарно составляли плата за рабочее обмундирование и залог. Путь подавятся моими деньгами, зато у Ширин будет работа с официальным оформлением. («Если, конечно, это не обман» - шепнул мне внутренний голос). Но моя милая повернула события в другое русло.
        - Я тебе не солнышко!.. - крикнула она, как бы швыряя слова Анфисе Васильевне в лицо. - Думаешь, раз я нерусская, ты можешь запудрить мне мозги?.. Ты только и ждешь, когда мы выложим червонцы. А тогда - выкинешь нас за ворота, как ощипанных кур. И не видать мне никакой работы. Что, я не права?.. Такая у вас с Бахромом мошенническая схема?..
        Я глянул на Ширин и испугался. Она была, как ощетинившаяся рысь перед прыжком. Лицо побледнело, глаза сверкают, по алым губам змеится нервная улыбка, руки сжались в кулачки.
        Я подумал: за время наших отношений моя девочка пролила целые реки слез. Вспомнил, как она, заплаканная, пришла из бистро, откуда ее выгнал босс за ссору с похотливым клиентом. А как рыдала моя милая на Лиственной улице, когда темным вечером, под снегопадом, мы будто чуда ждали сообщения от Бахрома?.. О, моя звездочка плакала так много и часто, что, наверное, исчерпала весь свой запас соленой влаги!.. Слез не осталось: вместо них из Ширин фонтаном выплеснулась ярость.
        Это было неожиданностью как для меня, так и для сидящей перед нами бюрократки. Кто бы предвидел, что котенок превратится в тигра?.. Анфиса Васильевна взвилась, как ошпаренная:
        - Да что ты себе позволяешь, шалава малолетняя?!. Молоко с губ сотри, азиатка вонючая!.. Ты не у себя в стране!..
        - А ты, - ответила моя милая, - не напьешься нашей крови. Не будет тебе никаких денег - только с паршивой овцы шерсти клок. На - получи!..
        Моя дрожащая от ненависти девочка скомкала листок своей не до конца заполненной анкеты и запустила Анфисе Васильевне прямо в лоб. Та взвыла от злобы и унижения. Решив, что дело заходит слишком далеко, я взял Ширин за руку и потянул к выходу. Моя милая и сама развернулась, чтоб уйти. Мы прошли мимо стоящих в очереди соискателей, которые смотрели на нас, как огорошенные. А из коморки летели нам в спины истошные вопли Анфисы Васильевны:
        - Твари неумытые!.. Уроды!.. Вы у меня еще попляшете!.. Охрана, охрана!..
        Но охранники - дежурившие на входе в торговый зал и в зоне касс - конечно, не слышали истеричных криков рекрутерши. Да если б и услышали - что с того?.. В торговом зале я и моя девочка затерялись среди сотен покупателей. Не будут же бравые ЧОП-овцы прочесывать искать нас по всем рядам только чтобы высказать нам свое возмущенное «ай-ай-ай».
        Ширин была все еще взвинчена после стычки с Анфисой Васильевной. Шагала быстро - мне пришлось разогнаться, чтобы не отстать. Взгляд моей милой по-прежнему был полон лихорадочного огня, а плечи тряслись. Я смотрел на свою девочку как бы новыми глазами.
        Да уж, моя любимая умела преподносить сюрпризы. Не зря говорят: в каждой девушке - должна быть загадка. До сих пор я считал Ширин уязвимой и слабой - настоящей водяной лилией на тихом озере. Да моя девочка и была такой. Но даже самый безобидный зверек показывает зубки, если долго не оставлять его в покое. Загнанный в угол котенок бросается на крысиного короля. В конце концов, это ведь моя милая вылила горячий кофе на лысину полезшего целоваться клиента бистро. Я подумал: бесплодные поиски работы, угроза депортации, пустая возня с Бахромом и - под занавес - наглость Анфисы Васильевны, требующей деньги за трудоустройство - все это достало Ширин. Оттого-то моя девочка, сбросив шкурку кроткой козочки, и пошла на столкновение с раздутой от важности рекрутершей.
        Мы бесцельно бродили по супермаркету, почему-то не торопясь на выход. Наверное, прежде чем куда-то двигаться, нам надо было переварить конфликт с Анфисой Васильевной. А ведь с какими надеждами мы ехали на треклятое собеседование!.. Вожделенное продление визы манило, как детская мечта. Но неспроста по пути в гипермаркет моя милая напоминала мне снарядившуюся на бой амазонку. С Анфисой Васильевной получилась почти что драка…
        Мы вырулили к оборудованной на территории торгового зала кафешке. Продавщица в белом колпаке и фартуке щипцами выхватывала для тебя с витрины пирожок, который ты мог съесть за пластиковым столиком, предварительно разогрев в микроволновке.
        Я предложил Ширин перекусить. Нам не мешало отдохнуть и подкрепиться. Моя девочка заняла место за столиком, а я принес нас черный кофе (молочного не было) и сосиски в тесте. Мы сидели, жевали свою выпечку. Маленькими глоточками пили горьковатый напиток. И молчали. На лице моей милой как бы лежала тень. Любимая еще не пришла в себя после перепалки с Анфисой Васильевной. Я подумал: моя девочка выцарапала бы рекрутерше бесстыжие глаза, задержись мы в коморке еще на минуту.
        В голове моей прокручивалась невеселая мысль. Вот моя милая разругалась с Анфисой Васильевной - за то, что та навострилась вытянуть с нас кровные червонцы в обмен на кукиш с маслом. Но что если рекрутерша по правде, как сама выразилась, продавала нам работу?.. Может, гастарбайтеры так и трудоустраиваются - за последний грош покупая себе место работника торгового зала, мусорщика, дворника, консьержа?.. А потом, перебиваясь на хлебе и воде, кое-как дотягивают до первой зарплаты?.. Ясно только одно: на хватающихся за любую возможность заработка несчастных иностранцах - ловкачи вроде Бахрома строят доходный бизнес.
        Я промотал пленку воспоминаний назад, к нашему первому контакту с сиятельным господином Мансуровым. И с глаз у меня точно упали шоры. Я понял: все это время господин директор агентства гнал нас, как белую лабораторную крысу по лабиринту. Чтобы мы, в конце концов, оказались там, где оказались: в закутке у Анфисы Васильевны. Если бы не гневная вспышка Ширин, мы бы вывернули карманы. И от суммы, которую мы выложили бы очкастой рекрутерше, свой процент получил бы и Бахром.
        Я живо вспомнил, как мы с любимой, бросив последний взгляд на крокодила и черепаху, выходили из роскошного кабинета жулика Мансурова. Оставив там деньги, мы приобрели надежду. Мы не знали, что вор Бахром поведет с нами тонкую игру, достойную доктора Менгеле от психологии. Тогда, еще не доехав до дома, мы получили от Бахрома весть. Господин Мансуров предлагал моей девочке увлекательную и неплохо оплачиваемую работу в кошачьем питомнике. Глупым окунем мы заглотили наживку - попались на крючок. Бахром и не думал устраивать мою милую работницей по уходу за кошками. Но и с крючка нас снимать не собирался, правильно рассудив, что еще может поиметь с нас выгоду.
        Мансуров позвонил - и отменил нашу поездку в кошачий отель на собеседование. Но сделал это с искусством фокусника, за уши вытаскивающего зайца из цилиндра. Мы не утратили доверия к плуту. Возможно, нам трудно было смириться с мыслью, что уплаченные денежки вылетели в трубу. Так что мы - с натянутыми, как гитарные струны, нервами - стали ждать от господина Мансурова новых предложений о работе. А он - иллюзионист, изощренный психолог и великий комбинатор - сделал рискованный «ход конем», отправив нас на вымышленное интервью на забытый богом адрес. Наверное, Бахром до колик в животе хохотал, воображая, в каком отчаянии были мы с Ширин, когда на распроклятой Лиственной улице поцеловались с холодным подвесным замком.
        Мансурову светили тогда два варианта развития событий. Вариант «а»: мы уже полностью остриженная овца - больше не верим подлому мошеннику и не купимся ни на какие уловки; в этом случае Бахрому остается «всего лишь» та нехилая пачка денег, которую мы выложили в офисе. Но нельзя ли с голой овцы срезать еще и кожу?.. И это - вариант «б», к которому и подводил нас тонкой игрой на наших нервах «доктор Менгеле». Измученные длительным молчанием Бахрома, потерявшие надежду подыскать для моей девочки хоть какую-то работу, мы тепленькой добычей отдадимся в холодные руки господина Мансурова, как только тот вновь объявится со словами: «У меня для вас кое-что есть». Из страха, что Бахром снова пропадет на долгие дни со связи, мы уцепимся за любое, даже самое невыгодное предложение.
        Вроде бы все шло к варианту «б». Покорные, как крысы звуку волшебной дудочки, мы приехали в гипермаркет к Анфисе Васильевне. Но когда рекрутерша с рыбьими глазами стала точно шкуру с нас сдирать - с восхитительной наглостью перечисляя, сколько мы должны заплатить за «то» и за «это», - Ширин взорвалась от возмущения. Запуская смятую бумажку в бесстыжую физиономию подельницы афериста Мансурова - моя девочка как бы мстила за всех ограбленных гастарбайтеров.
        Переваривая винегрет своих мыслей, я глядел на милую Она сидела с хмурым личиком, на которое точно набежали тучи, и смотрела куда-то в пространство. Напряженное молчание между нами затягивалось. А ведь нам было, о чем поговорить.
        Плохо ли, хорошо ли, но история с Бахромом и Анфисой Васильевной закончена. Мы больше не будем ждать звонков от уродца Мансурова. Можно смело блокировать его телефонный номер. Но у моей красавицы так и нет работы. Январь перевалил за половину. А в феврале у нас будет не больше двух недель на то, чтобы моя девочка трудоустроилась. Четырнадцатого февраля виза уже не будет действовать.
        - Поехали в полицию, - вдруг сказала моя девочка.
        Я аж вскинулся от неожиданности:
        - В полицию?..
        - Да. В полицию, - настойчиво повторила Ширин. - Ты уплатил Бахрому почти половину своей пенсии. А разве это наперсточник нашел мне работу?.. Нет!.. Он заставил нас впустую скататься на Лиственную улицу. А потом привел к стерве Анфисе, которая охотно запустила руку к нам в карман, чтобы присвоить нашу последнюю копеечку. Нас обворовали и унизили - ты понимаешь?.. Я не могу это так оставить.
        Слушая мою милую, я нервно сглатывал слюну. Меня трясло. Я забыл о том, что, когда моя девочка болела, я сам повторял, что нужно заявить на Бахрома. Но неудачное собеседование у Анфисы Васильевны сломало мою волю. Оказалось: я привык, что мы получаем от судьбы пинки и удары. И я даже не в силах поднять руки, чтобы защититься. Полиция?.. У меня ни на грамм не было веры, что жандармы нам помогут. В лучшем случае, нам просто рассмеются в лицо. А в худшем - еще и сделают виноватыми. Обвинят в клевете на честного предпринимателя Бахрома Исламовича, например. Здравый смысл и шестое чувство мне подсказывали: коррумпированная расейская полиция скорее впряжется за финансового воротилу, чем за парочку обиженных бедняков.
        Мы с Ширин точно поменялись местами. Теперь не я, а моя возлюбленная горела жаждой мести. Если меня скандал с Анфисой Васильевной лишил последних остатков мужества, то в моем пушистом тюркском котенке разбудил лютую львицу. Что ж… (я еще раз сглотнул слюну). Я готов последовать за дорогой моему сердцу девушкой хоть в полицию, хоть в ад.
        Мы посмотрели по умным интернет-картам в телефоне, какой полицейский участок отвечает за район, в котором расположен офис Бахрома. Я шумно выдохнул, отодвинул так и недопитый горький кофе и спросил:
        - Тогда - двинемся?..
        Казалось: на сей раз я говорил ходячую фразу из третьесортных боевиков и вестернов: «Давай просто сделаем это».
        Ширин с готовностью поднялась. Держась за руки, мы покинули гипермаркет. Я дрожал, как осенний лист на ветру или как хвост перепуганной овцы. Моя девочка - ступала уверенно и твердо.
        Снова автобус. Пассажиры были теперь не с пустыми, а с до невозможности набитыми баулами. Одна бабка чуть не переехала нас своей сумкой-тележкой, из которой высовывалась, как толстый длинный палец, палка копченой колбасы. Потом - городская поземка. Переполненный людьми, как банка шпротами, грохочущий вагон электропоезда. Поднявшись, наконец, на улицу, мы угодили в объятия мокрого тумана.
        Падал мелкий снег - и таял у нас на волосах и одежде. Ногами мы месили слякоть и грязь. Только бы сырость не просочилась в ботинки!.. Оранжевыми лучистыми звездами горели на столбах фонари, бессильные развеять белесую тьму. Прохожие повыше поднимали воротники, натягивали шапки почти на самые глаза и уставлялись в смартфоны. Наверное, надеялись, что в красочном виртуальном мире, в онлайн-игре или на напичканном привлекательными девушками и представительными мужчинами сайте знакомств спасутся от бело-серого, мутного, вгоняющего в тоску зимнего дня.
        Мы с моей милой обшаривали квартал в поисках таблички с государственным гербом и с номером полицейского участка. Вернее, искала только Ширин, а я следовал за любимой девушкой безгласной тенью. Мне хотелось уткнуться носом в грязный заплеванный асфальт и заплакать. Лишь сейчас я почувствовал, насколько устал за последние недели или даже месяцы.
        Психиатр хохотал надо мной и моей девочкой, обнажая лошадиные зубы. Клинический психолог с глазами змеи всласть надо мною поглумился. Дальше был Бахром. Нелепая поездка на Лиственную улицу. А как моя милая тяжело болела?.. У нее был такой жар, что казалось: сгорят одеяло и простыня. Наконец, встреча с Анфисой Васильевной, обернувшаяся чуть ли не дракой между рекрутершей и Ширин. И да - моя девочка уже столько месяцев не может найти работу. А часики тикают - у визы истекает срок.
        Не слишком ли много камней на наши непокрытые головы?.. Откуда психически нездоровому парню и бесправной девушке-иностранке взять силы, чтобы противостоять ударам подлой судьбы?.. Я не хочу больше бороться. Я пустой треснутый сосуд - жизненные соки из меня вылились. Я подумал о нескольких пачках снотворного, так и лежащих на нашем кухонном столе. Моя бедная Ширин, моя умница!.. Она придумала великолепный план на крайний случай.
        Хорошо будет накрыться одеялом, прижать к себе свою любимую (такую тепленькую) - и уснуть. И в первые часы вечного отдыха, пока кровь в жилах еще не остыла, увидеть счастливые, сказочные сны. Бесконечно далекие от той серой убогой реальности, в которой мы варились при жизни.
        Нам приснится, что мы, держась за руки, гуляем по каменистым тропинкам, слушая могучий рев горных водопадов. Куда ни кинь взгляд - синеву неба подпирают белые от снегов вершины. А склоны гор одеты темно-зеленым лесом. Мы не боимся заблудиться или наткнуться на какое-нибудь дикое и опасное животное. Мы точь-в-точь Адам и Ева до грехопадения, для которых первобытный рай - родной дом.
        Еще нам приснится: море набегает на берег пенными белогривыми волнами. Мы с моей девочкой, абсолютно голые, резвимся под жарким солнцем на золотом пляже. Прямо на горячем песке занимаемся любовью. Моя милая страстно стонет подо мной, выгибая спину. Потом мы плещемся и резвимся в море, как Посейдон и Амфитрита. Покрытые водяными каплями, чуть-чуть дрожащие, выходим на берег и снова предаемся любовным утехам. Песок липнет к нашим влажным телам…
        Наконец - третье видение. Самое незамысловатое, но и самое манящее. Уютно обставленная квартирка. С просторными и светлыми - не захламленными - комнатами. На подоконнике - кактус в горшке и еще какое-то растение с пунцовыми цветами. На кухне свистит, пуская пар, наполовину стеклянный электрочайник; как бы «сообщает»: вода вскипела. А в спальне, на краю постели, сидит Ширин. И на руках у моей милой щекастый, завернутый в пеленки, младенчик. Это - наш ребенок. Аппетитно причмокивая, дитятко сосет молочко из правой груди молодой мамочки. Я захожу в спальню и спрашиваю Ширин: «Дорогая, тебе налить кофе?». Моя любимая нежно улыбается и отвечает: «Хорошо. Налей. Я только покормлю дочку, тогда и сама попью».
        Какое это, наверное, блаженство, какая радость - заварить кофе красавице-жене, которая поит своим молоком вашу дочурку!.. Почему я могу видеть такое только в фантазиях?.. Почему?.. Почему?.. Почему?..
        - Пришли, - сказала моя красавица.
        - А?.. - не понял я, только-только вынырнувший из океана образов и сумбурных размышлений.
        Перед нами была решетчатая калитка с домофоном. На синей табличке красовались трехглавый орел с государственного герба и надпись выпуклыми буквами и цифрами: «Полицейский участок № 1984». Моя девочка нажала на домофоне кнопку «колокольчик».
        - Да?.. - раздался из домофона недружелюбный хриплый голос.
        - Мы пришли написать заявление на вора, - не без дрожи, но решительно ответила моя милая.
        - Открываю!.. - произнес хриплый голос. Раздался пикающий звук, уведомляющий, что калитка разблокирована.
        Пройдя за калитку, мы через несколько метров попали на КПП с турникетом. Здесь топтался хмурый автоматчик, а еще один, староватый на вид, полицай сидел за стеклом. Автоматчик был еще и с ручным металлоискателем, которым нас и просканировал. А полицейскому дедушке мы предъявили документы.
        - Нерусская - да?.. - полюбопытствовал старикашка, бараном пялясь на голубой паспорт и на визу Ширин. - Западный Туркестан?.. Я, девочка, и на глобусе твою страну не найду.
        - Видимо, в школе вы плохо учили географию, - резко ответила моя милая.
        Я прикусил язык, пораженный дерзостью Ширин. Как моя девочка не боится ткнуть носом в грязь невежественного полисмена?.. Среднестатистический обыватель избегает вневедомственной охраны не меньше, чем мафии. Что уж говорить о том, какой страх полиция внушает «не славянам» и «не гражданам». В выпуски теленовостей иногда просачиваются сюжеты: пьяные «блюстители порядка» отобрали у парня-гастарбайтера только что полученную зарплату и сломали бедолаге обе руки; девушку иранской наружности прямо в участке насиловали двадцать полицейских…
        Но старый жандарм за стеклом был изумлен смелостью моей милой не меньше, чем я. Моя девочка, как ловким приемом из айкидо, уложила полуграмотного полицая на обе лопатки. Дедку в униформе только и оставалось, что безропотно вернуть нам документы. Автоматчик недовольно хрюкнул, пропуская нас за турникет. Ширин прошла с гордо поднятой головой - точь-в-точь величественная львица. А я - рассеянный и слабый - последовал за моей милой, как увенчанный кисточкой львиный хвост.
        Узкий коридор вывел нас в помещение дежурной службы. Здесь стояли стул и стол; на столе лежала ручка. А за стеклом, как в аквариуме, сидел насупленный оперативный дежурный. Для сообщения «аквариума» с внешним миром была приспособлена выдвигающаяся и задвигающаяся ячейка.
        - Здравствуйте, - сказала моя девочка, подойдя к «аквариуму».
        - Какой у вас вопрос?.. - не отвечая на приветствие, спросил мрачный филин-дежурный.
        - Мы пришли написать заявление на афериста, - твердым голосом объяснила Ширин.
        - Ой ты, господи, господи!.. - завздыхал полицейский. Он был похож на усталую мамашу, которую дочка замучила просьбами купить куклу или конфету. - Сколько вас тут жалобщиков приходит!.. Вы не представляете себе, девушка!.. Может - вы загляните к нам послезавтра?..
        Губы моей милой чуть дрогнули. Но она, с прежней решимостью, сказала:
        - Извините, но мы хотели бы написать заявление сейчас.
        Дежурный с шумом выпустил воздух из легких - так, будто мы попросили в займы баснословную сумму денег. Толкнул в нашу сторону ячейку, в которую положил бланк для заявления. Ширин взяла бланк, села за стол, вооружилась ручкой и начала писать. Через плечо моей девочки я смотрел, как на белую бумагу ложатся ровные строки. Глаза моей любимой сверкали. Она была возбуждена и даже, как будто пьяна, как поэт, записывающий свою балладу. Ноздри у моей милой раздувались. Она напоминала еще и львицу перед смертоносным прыжком.
        Ширин обстоятельно излагала историю наших взаимоотношений с Бахромом. Написала, как тот обещал нам помочь в поисках работы, и как мы уплатили деньги вперед. Как он посулил трудоустройство в кошачий питомник, но потом сказал: место, мол, занято. Бессмысленная поездка на Лиственную улицу, последующее многодневное молчание пройдохи Мансурова - обо всем моя девочка рассказывала подробно. Точно не заявление в полицию составляла, а синопсис романа о нашей бурной жизни.
        Исписав лицевую сторону бланка, моя милая пустилась писать на обороте. Выходившие из-под ручки фразы были остры, тяжелы, убедительны. Казалось: Ширин пишет собственной кровью. На миг я подумал, что огненные слова, которые моя девочка вывела на бланке, растопят даже льды Антарктиды. Полисмены поверят нам, и уже сегодня возьмут Бахрома за шкирку и вытрясут из хитрой крысы наши деньги. Дело, конечно, не в червонцах, а в том, чтобы мошенник заслуженно получил по рогам.
        А Ширин продолжала писать. О том, что Бахром направил нас на собеседование в гипермаркет, где вытянуть из нас последние копейки попыталась еще одна аферистка - Анфиса Васильевна. Медицинская книжка, рабочий костюм - за все это плутовка надеялась получить содержимое наших кошельков. Да еще придумала какой-то непонятный залог. Это вообще неслыханно - и ни в какие ворота не лезет. Не пахнет ли тут статьей уголовного кодекса «Вымогательство»?..
        Моя милая перевела дух. Глаза ее горели. По лицу пробегала мучительная гримаса. Видимо, написание заявления - с перечнем всех наших злоключений - стоило моей разъяренной львице немалого количества загубленных нервных клеток. Я и сам едва держался. Прочтя заявление моей красавицы, я диву дался: неужели все описанные там ужасы произошли действительно с нами?.. Как же мы до сих пор не сошли с ума и не расшибли головы о стенку?..
        Ширин встала, подошла к «аквариуму» и опустила заявление в ячейку. Почти не разжимая губ, сказала дежурному:
        - Примите.
        - Да что ж я буду делать с вами, девушка!.. - с достойной Гамлета театральной усталостью развел руками дежурный. Он потянул ячейку на себя, взял заявление и принялся читать.
        Моя милая стояла и следила через стекло, как бегают по строчкам глаза дежурного.
        - Ширин, Бахром.. - хмыкнул полицай. - Прямо-таки мусульманские бои без правил.
        - Вы должны дать нам талон, подтверждающий, что вы приняли заявление, - жестко сказала моя девочка.
        Не отвечая, полисмен поднял трубку стационарного телефона и набрал короткий номер:
        - Алло. Господин капитан?.. Здесь пришли на Бахрома Исламовича жаловаться. Кто?.. Да нерусская одна, со своим, вроде бы, славянским любовником. Да, господин капитан. Слушаюсь, господин капитан.
        И дежурный положил трубку.
        - Так вы дадите нам талон?.. - еще жестче спросила Ширин.
        - Девушка, сядьте, - столь же резко отозвался дежурный. - К вам сейчас подойдут поговорить.
        - Будь по-вашему, - не сбавляя тона, сказала моя любимая. - Мы подождем. Но без талона - никуда не уйдем. Имейте в виду.
        Моя милая отошла от «аквариума» и опустилась на стул. Она сидела с выпрямленной, как стрела, спиной. Холодная, гордая - точно снежная королева. Я даже не решался взять ее за руку. Меня поражало, что моя хрупкая девочка ни капельки не боится полицаев: ни старичка, проверяющего документы на КПП, ни автоматчика, ни дежурного. Надо иметь сердце тигра и волю белорусского партизана, чтобы заставить полицейских работать.
        Во время «драматического» диалога между Ширин и дежурным я исполнял роль немого статиста. Я не верил, что полиция нам поможет. Дежурный напомнил: для органов правопорядка Ширин «нерусская», «басурманка». А я?.. Я любовник «басурманки». Как будто в этом есть что-то плохое!.. И кстати: у нас с моей милой - на лбах, что ли, написано, что мы спим вместе?..
        Караулить у моря погоду нам пришлось долго. Моя девочка сидела неподвижно, с непроницаемым лицом. Ее боевой пыл не погас. По всему видно было: она во что бы то ни стало дождется, когда, как обещал дежурный, к нам «выйдут поговорить». И тогда-то уж выплеснет на собеседника неразбавленную правду-матку. И про Бахрома Исламовича, и про Анфису Васильевну. Если бы честные слова были искрами, моя милая давно бы сожгла дотла всех наших обидчиков.
        Опираясь на клюку, приковыляла бабка в клетчатом платочке. Скрипучим голосом, в котором слышались слезы, начала жаловаться дежурному: мол, за мной, милок, следят инопланетяне. В телевизор и холодильник зеленые человечки встроили камеры. Полицай еле отвязался от сдвинувшейся на почве уфологии старухи. Рекомендовал набраться терпения. Подождите до завтра, бабуся: к вам приедут специалисты по внеземным цивилизациям и демонтируют все камеры гуманоидов.
        - Ай, спасибо, ясный соколик мой. Ай, спасибо!.. - старушенция так и расплылась в благодарностях дежурному, который обманул ее и глазом не моргнул. - Я как-нибудь к вам наведаюсь, занесу вам пирожков да жареных рисовых колобков на все отделение. Ух, родненькие вы мои!..
        Не успела растечься по линолеуму пола грязная вода с подошв обуви бабки, как в помещение влетела нелепым попугаем ярко разукрашенная девица, на ходу смахивающая слезы. Волосы - вишневого цвета. Губы - под несколькими слоями зеленой помады. На плече болтается розовая сумочка. Барышня затормозила перед «аквариумом», постучала длинным накладным ногтем по стеклу и, с придыханием, спросила дежурного:
        - Это у вас… У вас можно написать заявление о пропаже?..
        Тут девица не выдержала и полила из глаз слезы в два ручья. Всхлипывая и, как рыба, глотая воздух, восклицала:
        - Тутси!.. Ах, мой бедный маленький Тутси!.. А я его даже не покормила с утра… Где-то он бегает теперь, мокрый и голодненький?.. А вдруг его загрызли большие уличные собаки?.. Или поймали и съели бомжи?.. И-и-и!.. Тутси, Тутси!.. Я этого не переживу.
        Из причитаний барышни мы скоро поняли, что Тутси - это самец маленькой карманной болонки. Хозяйка горячо любила питомца. Иногда даже ела с ним из одной тарелки. Вчера выгуливала своего песика в парке, а собачонок оборвал поводок и убежал.
        - Вот, девушка. Берите бланк и пишите заявление, - хрипло сказал дежурный, выдвигая ячейку с листком бланка. - Найдем вашу собачку.
        Но непонятливая барышня скомкала листок и высморкалась туда, как в салфетку. Снова постучав по стеклу, стала громко требовать, чтобы целую роту «нижних чинов» отправили прочесывать парк, в котором потерялся Тутси. И пусть описание песика разошлют по всем постам и участкам. (Хотя, казалось бы: что там описывать?.. Белая болонка - она и есть белая болонка). Новый бланк - переданный через ячейку дежурным, девица промочила слезами. И только на третьем листке накарябала заявление. Барышня еще долго вертелась волчком и рыдала, как плакальщица на похоронах, пока - наконец - не ушла с талоном о принятии заявления в руке. Вой и вздохи хозяйки Тутси заглохли где-то в коридоре.
        Я совсем скис. Мне думалось: вся планета смеется надо мною и Ширин. Колченогая бабка в клетчатом платке, расфуфыренная мадмуазель, потерявшая Тутси - и правда, что ли, нуждаются в помощи полиции?.. Серьезно?.. Да уж, воистину: если у тебя все тип-топ, ты сам начинаешь изобретать себе проблемы. И что самое горькое (или смешное?): полисмены в самом деле плотно займутся поисками Тутси. И только для нас - по-настоящему униженных и ограбленных - у гордых полицаев не найдется времени. По всему видать: работа полиции - поддерживать покой нарастившего сало «среднего класса», а не бороться со злом. Для «блюстителя порядка» важнее извлечь горошину из-под семи перин сытого обывателя, чем спасти жизнь какого-нибудь нерусского гастарбайтера.
        Мы торчали в участке уже дольше часа. К нам никто так и не подходил и не звал нас. Моя милая нервно дернулась. Кажется, она собиралась, как яблоню, потрясти дежурного. Но тут-то перед нами и нарисовался тучный важный полицейский. Ни дать, ни взять бегемот, втиснутый в офицерскую униформу.
        Зеленые штаны с красными лампасами. Фуражка - такая широкая, что вертолет посадишь. Тяжелые золотые погоны. Маленькие очочки, под стать заплывшим жиром кабаньим глазкам. «Бегемот» прокашлялся и почти приветливо обратился к нам:
        - Здравья желаю!.. Это вы не поладили с Бахромом Исламовичем?.. Мне дежурный передал по телефону. Я капитан полиции Арсений Петрович. Пройдемте-ка в мой кабинет и все обсудим.
        - Наконец-то вы пришли, - едва шевельнула лепестками губ моя милая.
        Мы двинулись за капитаном. Лестница, на которой Арсений Петрович пыхтел и отдувался под грузом собственного живота, привела на второй этаж. И вот мы уже в кабинете, за резной красной дверью. На стенах - портреты президента и министра внутренних дел; гербы, вымпелы и почетные грамоты вперемежку с фотороботами разыскиваемых преступников. Окна прикрыты желтыми шторами. На столе - гудит, как трактор, включенный компьютер, кипами навалены бумаги и пухлые папки, да еще вписались кое-как чашка с густым чаем и вазочка с круглыми шоколадными конфетами.
        - Ух-х-х!.. - бравый капитан с нескрываемым удовольствием приземлил пятую точку на мягкое кожаное кресло. Подъем по лестничным ступеням явно утомил господина полицейского, как альпиниста - покорение Эвереста.
        Арсений Петрович отхлебнул из чашки, сунул в рот сразу две конфеты. А нам кивнул на стулья: садитесь, ребятки.
        - Ну-с, дорогие мои, - дожевывая конфеты, приступил к делу толстый капитан. - Рассказывайте. Что у вас там не срослось с товарищем Мансуровым?.. Я так понимаю, что девушка, - Арсений Петрович показал глазами на Ширин, - через агентство Бахрома Исламовича пыталась найти работу?..
        - Да, да, - заволновалась моя милая. - Он нас обманул…
        - Давайте обо всем по порядку, - сказал капитан. Он шумно, как теленок, глотнул чаю и погладил себя по животу. Даже крякнул от удовольствия. - Выкладывайте начистоту.
        Моя девочка заговорила, стараясь передать то же самое, что логично и последовательно изложила в заявлении. Но куда девалась ее железная выдержка!.. Моя звездочка не была больше ни каменной, ни холодной. Лицо ее пылало, глаза бегали. Хрупкие плечи - вздрагивали, руки - тряслись. Не закончив одну фразу, она переходила к другой и все чаще сбивалась. Иногда замолкала - и жадно вдыхала воздух, как поднявшийся из морской пучины водолаз. Если Ширин и была сейчас похожа на львицу, то на раненую - которая уже не в силах подняться с примятой травы, и только рыком не подпускает к себе гадко хохочущих гиен.
        Капитан-«бегемот» слушал не особенно внимательно. Он метал в рот конфеты - по две-три или даже четыре штуки за раз. Чавкал и хрюкал. А душистый чай вылил до последней капли в свою бычью глотку. Время от времени кивал моей милой: мол, говори-говори, девочка - мои уши раскрыты.
        Моя любимая нервничала. Ерзала на стуле. Запиналась. Краснела. Тем не менее, она довольно связно передала нашу эпопею. Я опять исполнял роль безгласного статиста. Когда моя девочка шумно выдохнула и замолчала, Арсений Петрович вытер рот, побарабанил пальцами по столу и многозначительно процедил:
        - Так-так-так…
        Капитан бросил полный сожаления взгляд на вазочку, в которой осталась всего одна конфета, и с лисьей вкрадчивостью уточнил:
        - Значит, если я вас правильно понял, Бахром Исламович предложил вам работу в гипермаркете?.. И вы туда даже съездили на интервью?.. Так что - вам в итоге не понравилась вакансия?..
        Моя милая вспыхнула:
        - Вы меня не слушали!.. На так называемом «собеседовании» в гипермаркете - рекрутерша Анфиса Васильевна стала вымогать у нас деньги. Столько-то червонцев за медицинскую книжку, столько-то - за униформу. Да еще какой-то непонятный бешеный залог!..
        Ширин уже всю трясло. Перипетии сегодняшнего дня довели ее до белого каленья. Мне казалось: она сейчас расплачется. И слезы у нее в глазах закипят от пожирающего ее внутреннего огня. Чтобы хоть как-то поддержать любимую - я тоже подал голос:
        - Мы заплатили гражданину Мансурову за «помощь» в поиске работы. Но только ваш Бахром Исламович ничем нам не помог. И я точно так же не понимаю: о каком залоге может идти речь?.. Моя жена пришла в гипермаркет на работу устраиваться, а не брать во временное пользование квартиру или авто. Я думаю: Бахром Исламович с Анфисой Васильевной - на пару морочат нам головы.
        Я сказал так - и прикусил язык от собственной дерзости. Как нелегко говорить правду!.. Золотые погоны, зеленый мундир и слоновья туша Арсения Петровича подавляли меня. Собственные слова казались мне писком мышонка. Социофоб, я всегда боялся людей. И тем паче - людей в форме. Люди в форме сотворят с тобою все, что захотят - и это будет «по закону».
        А пузатый капитан съел последнюю конфету, обсосал вымазанный в шоколаде палец и засмеялся тихим-тихим, почти детским, смехом, который так плохо сочетался с габаритами полицая.
        С прежней вкрадчивостью Арсений Петрович сказал:
        - Теперь вы меня послушайте, ребятки. Я знаю Бахрома Исламовича. Поверьте: это честный предприниматель, аккуратно платящий налоги. С самого открытия компании «Мансуров и партнеры» - активно сотрудничает с нами, то бишь с полицией. Помогает выявлять нарушителей миграционного режима. Недавно - по наводке Бахрома Исламовича - мы накрыли целый подвал, где нелегалы кишели, как крысы. Вы уж простите меня за такое сравнение. Кхм!..
        Толстый капитан сделал короткую паузу - видимо, чтобы отследить нашу реакцию. Моя милая и я сидели с широко распахнутыми глазами и только учащенно дышали. Казалось: своей речью Арсений Петрович обволок нас, как колдовским туманом, в котором мы потеряли самих себя. Разочарованно заглянув в чашку, где не было больше чаю, капитан продолжил:
        - А законопослушным мигрантам господин Мансуров за не такую уж и большую мзду подыскивает достойную официальную работу. Я еще не слышал, чтобы он кого-нибудь облапошил. В вашем случае не выгорело с кошачьим питомником и с местом секретаря в офисе на Лиственной улице. Ну так поиск работы - это не пускание мыльных пузырей, а нелегкое и ответственное дело. Нужно перебрать, как картошку, немало вакансий, прежде чем найдешь подходящую. Но Бахром Исламович таки подыскал для вас: сразу после оформления медицинской книжки вы, девушка, могли бы приступить к обязанностям работницы торгового зала в гипермаркете…
        Усталая, ссутулившаяся моя девочка распрямила спину и сверкнула глазами. Перебила капитана:
        - А по-моему, в гипермаркете меня не на работу хотели взять - а содрать с нас побольше денег, как мех с горностая!..
        Арсений Петрович нацепил на лицо снисходительную улыбку и сказал:
        - Ах, девушка!.. Вы совершили большую глупость. Вместо того, чтобы получить медкнижку, надеть жилет и начать трудиться - вы вбили себе в голову, что госпожа рекрутерша вам лжет. Не будь вы такой мнительной, уже зарабатывали себе на хлеб с маслом. Я на Библии готов поклясться: менеджер по персоналу не хотела вас надуть - вы же не воздушный шарик. Вас испугал залог?.. Но брать с нового сотрудника залог - это нормальная европейская практика; тем более, что мы говорим о принятии на работу мигранта. Я понимаю: вы-то девушка порядочная. Но как работодателю застраховаться от неадекватов, лентяев и воров?.. Возьмешь на работу такого Азима - а тот через три дня как в воду канет. Только зря на него пропуск оформляли. Понимаете?.. Хорошо еще, если засранец (простите мой французский!..) ничего не украдет… Нет, так дела не делаются. Для нормального социального партнерства нанимателю рабочей силы требуются хотя бы какие-то гарантии. Все равно - с тринадцатой зарплатой, когда вы зарекомендуете себя исполнительной надежной работницей - сумму залога вам вернут.
        Моя девочка метнула в капитана презрительный огненный взгляд, от которого тот сгорел бы, если бы таил в душе хоть росток совести. Кажется, в моей милой снова проснулась воинственная амазонка, готовая постоять за свои попранные права.
        - Социальное партнерство?.. - колюче рассмеялась Ширин. - Вы не находите, что оно какое-то… одностороннее?.. Работодателю, видите ли, нужны гарантии!.. Послушайте: я пришла продать свои трудовые руки - а с меня еще требуют за это деньги. Не слишком ли жирно?.. Вы говорите про гарантии?.. А мне кто даст гарантию, что меня не выбросят на улицу - едва я внесу залог и заплачу за дурацкий застиранный рабочий костюм?..
        Не отклеивая с круглой физиономии улыбочку, Арсений Петрович развел руками:
        - Ну что поделать. Если вам нужна работа, вы рискнете своими деньгами. Я вам по-отечески скажу: жизнь - это лотерея. А еще - открою секрет - у нас рыночная экономика. Посмотрите правде в глаза: вы не славянка, не гражданка; да и университетского диплома, как я понимаю, у вас нет. Одним словом: на ярмарке вакансий - вы не очень-то конкурентноспособный соискатель. Чего тогда удивляться, что вам предлагают купить работу?.. Это вам еще навстречу пошли.
        - Все дело в том, что у нас капитализм - да?.. - язвительно спросила моя девочка. - Вы рассуждаете точь-в-точь, как эта самая Анфиса Васильевна.
        Капитан-«гиппопотам» только пожал широкими плечищами.
        На сей раз запала моей амазонке хватило ненадолго. Она сникла, как цветок под тяжелым градом. Что уж говорить обо мне!.. Я хотел бы поддержать любимую - возразить что-нибудь толстому полицейскому начальнику. Но чувствовал себя выпотрошенной рыбой, которую уже повесили вялиться.
        - Я так поняла: вы не примите от меня заявление на Мансурова?.. - устало спросила моя звездочка у Арсения Петровича.
        Тот ответил, сладко зевнув:
        - Подать заявление в полицию - это ваше право. И мы, конечно, проведем по заявлению тщательную проверку. Но…
        «На торжество справедливости можете не рассчитывать», - мысленно закончил я фразу за бравого капитана.
        Он сам сказал, что «сотрудничает» с Бахромом. Не удивлюсь, если это сотрудничество выливается в совместное распитие коньяка и ликера, заедаемых бутербродами с семгой, и в походы в сауну со шлюхами. Арсений Петрович и Бахром прочтут наше заявление только затем, чтобы до колик в животе над нами потешиться. Да почувствовать себя олимпийскими богами, до которых не дотягиваются руки простых смертных.
        Не солоно хлебавши, мы вышли из кабинета Арсения Петровича. На первом этаже дежурный без вопросов принял от нас заявление и выдал нам талон: похоже, капитан-«бегемот» успел дать дежурному отмашку по телефону. Ширин повертела талон в руках, сложила вдвое и спрятала. С сожалением вздохнула. Ради этого нелепого талона, подтверждающего подачу заявления, мы и торчали бог знает сколько времени в полицейском участке. Невыносимо было сознавать, что это было зря. Получилось так: дьяволу мы пожаловались на Вельзевула. Наше заявление останется пылиться в архивах - и только. Возможно, его заляпает шоколадом Арсений Петрович, когда достанет нашу жалобу, чтобы посмеяться за чаем с конфетами.
        Мы вышли из участка на улицу. Тумана не было. Холодное вечернее небо казалось куполом, вырезанным из замерших чернил. Сквозь непрозрачный воздух белели сугробы. Морозец не мог остудить наши горячие головы, шедшие кругом после разговора с капитаном. Моя девочка нетвердо ступала. Чуть не споткнувшись, облокотилась о мою руку. Милая была усталой и напряженной одновременно.
        - Бред, - сказала она. - Это цирк шапито, а не полиция. А я ведь понимала: расейские жандармы нам не помогут. Не знаю, зачем я заставила нас проверять это на практике. Тут как с ребенком, которому двести раз говорили: «Не вздумай на холоде облизывать металлическую дверную ручку». А непослушное любопытное дитятко - все равно попробовало. И приклеилось языком.
        Ширин нервно покусывала губы и острым взглядом смотрела прямо перед собой. Она снова начинала напоминать снежную королеву. Бесполезный визит в полицию не сломил мою девочку до конца.
        О, мне было бы легче, если бы моя милая заплакала!.. Даже - забилась бы в истерике, как тогда, на Лиственной улице. Я бы обнял любимую за хрупкие плечи, приласкал бы и солгал, что все у нас будет хорошо. Мы бы приехали домой и легли в постель. Жаркие объятия рассеяли бы хмурь в наших сердцах. Мы хорошенько поспали бы - а с завтрашнего дня начали новую жизнь.
        Ширин с утроенной энергией взялась бы за поиски работы. Я верил: до окончания действия визы найдется какое-нибудь, пусть и самое скромное, место. Хотя бы поливальщицы цветов - с сущими копейками в качестве зарплаты. Лишь бы продлили визу. А про мошенника Бахрома мы постарались бы забыть. Пусть деньги, которые он у нас своровал, превратятся в яичный желток, который чертов плут размажет себе по голове. А хрюкающему Арсению Петровичу пожелаем насмерть подавиться шоколадной конфетой…
        Но моя девочка не плакала. Она опиралась на меня - слабая, но гордая; не выпустившая меча из дрожащих рук воительница. После болезни моя милая изменилась: научилась не прощать обидчиков. Мне вспомнилось прочитанное когда-то в мифологическом словаре: древнеегипетская богиня любви и радости Хатхор - когда надо было покарать грешников - превращалась в могучую и кровожадную львицу Сохмет. С Ширин случилась какая-то подобная метаморфоза.
        - Бред. Бред, - как во сне повторила моя любимая. - Но мы еще поговорим со всеми этими гнилыми господами, начиная с Бахрома. Мы не остановимся.
        Я с затаенным страхом смотрел на милую. Помнит ли она, что до середины февраля - когда «сгорит» виза - осталось меньше месяца?.. Не переключились ли мысли Ширин с поиска работы на месть обидчикам: Бахрому, Анфисе Васильевне, «бегемоту»?.. Мол, умрем, но прежде поквитаемся со всеми, кто нас пинал и унижал. Я не знал, насколько далеко моя девочка зашла в своих отчаянных думках. Не хочет ли она облить бензином и поджечь офис «Мансурова и партнеров»?.. Или всего лишь подать на мошенника в суд?.. Я знал одно: что бы моя милая ни придумала - я последую за ней, как душа за ангелом. Потому что я люблю свою милую.
        Мы так и торчали под темно-ледяным небом, на студеном ветру. Я предложил вызвать такси и ехать домой. С нашими-то нервами, изорванными неудачным собеседованием в гипермаркете и бесполезным визитом в полицию, совсем не улыбалось спускаться в толкучку городской подземки.
        - Давай. Вызовем такси, - согласилась Ширин.
        Через несколько минут мы уже мчались в авто - по мегаполису, который постепенно засасывала черная зимняя ночь. Когда мы переступили порог квартиры, я вдруг почувствовал, что дико устал за сегодняшний бесконечный день. Точно бесы запрягали меня в колесницу или молотили на мне горох. Стычка моей девочки с Анфисой Васильевной, витиеватые речи Арсения Петровича будто пробили у меня в сердце дыру, из которой, капля за каплей, вытекала моя жизненная энергия. Больше всего мне хотелось сейчас, чтобы мы выпили чаю с бутербродами, легли в постель, по-быстрому занялись любовью и заснули, заснули. До двенадцати часов следующего дня.
        Но у моей милой были совсем другие настроения. После легкого перекуса она включила ноутбук и открыла текстовый редактор. С глазами, вновь наполнившимися лихорадочным блеском, она сообщила:
        - Я напишу на Бахрома заявление в прокуратуру. И направлю иск в суд. Должна же найтись на шелудивую псину управа.
        Раненая истерзанная львица все еще рвалась в бой. Она будто отгоняла рыком гиен, которые ждут: «Львица умрет - и мы полакомимся ее мясом».
        Через плечо любимой я смотрел, как рождаются на белом экране черные буквы. Сначала я надеялся: моя девочка засела за компьютер ненадолго, и скоро мы пойдем отдыхать. Но текст разрастался - как огонь, в который щедро подкладывают сухие ветки. Громко долбя по клавишам, закусив губу, Ширин в микроскопических подробностях излагала историю наших взаимоотношений с Бахромом.
        Казалось: моя милая выжигала слова каленым железом. Она точно не заявление в прокуратуру набирала, а нашу совместную исповедь. Это был крик о помощи, летящий из придорожной канавы - обращенный к затянутым в деловые, с иголочки, костюмы дяденькам и тетенькам. К тем самые, которые - вроде бы!.. - должны с мечом и щитом стоять на страже справедливости. Этот крик заставил бы плакать слонов и носорогов в африканской саванне. Но я не верил, что он хоть слегка царапнет сердца наряженных в пиджаки чинуш. Бюрократы только посмеются над нами, несчастными бедняками, когда элитным кофе будут запивать тортики на очередном корпоративе. А может быть, не удостоят нас даже смеха.
        Когда Ширин болела, я сам был воспламенен жаждой мести. В перерывах между чтением «Шахнаме» и «Туранских народных сказок» я убеждал мою девочку пожаловаться на Бахрома в полицию. Но сегодня у меня упали с глаз шоры: я увидел, что мы уперлись в глухой тупик. Ни полиция, ни вообще государство нам не помогут. Так уж устроена система. Она похожа не деспотического вредного божка, который осыпает милостями только своих верных, приносящих ему обильные жертвы, жрецов. Анфиса Васильевна, Бахром - такие люди могут рассчитывать на поддержку от государства. Давно известно: в царстве либеральной демократии все граждане равны, но некоторые более равны, чем остальные. Нам, стоящим внизу иерархической пирамиды, надо радоваться и тому, что у нас пока не отняли право дышать.
        Я бы теперь посоветовал моей милой забыть про Бахрома и прочих обидчиков. Успокоиться на том, что чертов господин Мансуров обобрал нас меньше, чем могла бы обобрать Анфиса Васильевна. Гнев сжигает нас изнутри. Но надо затушить этот костер - и жить дальше. Сосредоточиться на поиске работы. Может быть, нам повезет, как рыбаку, у которого несколько часов не клевало, а потом - раз!.. - и попался на крючок гигантский сом.
        И еще я хотел сказать моей девочке: самоубийство, намеченное нами на середину февраля - это плохая идея. И не потому, что суицид запрещают какие-то там религиозные заповеди. А потому, что, как сказал один турецкий поэт: «Самое лучшее, самое верное - жизнь». Даже червяк, торчащий из клюва птицы, для которой этот червяк - обед, и тот извивается из последних сил, в судорожной попытке вырваться. Если без спасательного жилета тонешь в море - все равно греби обеими руками, хоть и не умеешь плавать.
        Предположим самое худшее: работа для Ширин так и не найдется - а срок действия визы закончится. Мы и тогда не должны умирать. Нет!.. Живут же в Расее, еще и умудряясь зарабатывать какие-никакие копейки, тысячи нелегалов. Моя милая сделается затворницей в моей квартире. Уж отсюда-то миграционная полиция мою девочку не выцепит. Да и по дороге в супермаркет, который от нас в двух шагах, тоже вряд ли нарвешься на жандармов.
        Такие мысли вращались в моем разгоряченном мозгу и просились на язык. Но я ничего не решался сказать своей красавице. Ее трясло. Она была такая возбужденная, с огнем в глазах. Любое мое слово стало бы только топливом для гудящего внутри Ширин пожара.
        День выдался донельзя тяжкий: конфликт с Анфисой Васильевной, нервное ожидание в полицейском участке, разговор с толстым капитаном… Так что сейчас я разве что не валился с ног от усталости, а голова моя раскалывалась, как скорлупа яйца, по которому стучат чайной ложкой. Но одновременно я весь был в напряжении, на взводе. Все чувства ненормально обострились. Я был точно волк, которого преследуют собаки. Силы давно должны были бы израсходоваться, до последней капли. А ты бежишь и бежишь - только лапы мелькают.
        В похожем «смешенном» состоянии была, я видел, и моя девочка. С какими бы упорством и яростью она ни набирала текст, а утомление явно давало о себе знать. Пальчики моей милой то и дело попадали не на те клавиши. Ширин злилась. Выпрямляла спину. Терла воспаленные глаза. И, закусив нижнюю губу, снова принималась долбить по клавиатуре.
        За письмом прокурору моя милая просидела полтора часа. Но после и без того трудного дня - эти девяносто минут казались растянутыми на девяносто лет. Оторвавшись от ноутбука, моя девочка попросила кофе. Я сходил на кухню, поставил кипятиться чайник и скоро вернулся с двумя чашками горячего напитка. Ширин с благодарностью мне кивнула. Маленькими глоточками пила она свой молочный кофе. А отодвинув пустую чашку - сказала:
        - Хорошо. Теперь напишем иск в суд.
        Я осмелился возразить: не разумнее ли нам сейчас глотнуть успокаивающего чаю с мятой и ромашкой и лечь спать - а написание иска в суд отложить до завтра?.. У нас головы трещат по швам, глаза красные, как у вампиров - настолько мы измотаны. Но лучше бы я ничего не говорил - потому что моя девочка взвилась, как от укуса шершня. С ее губ слетел почти что крик:
        - Нет!.. Нет!.. Нет!.. Я не могу давить простыню и подушку, пока дело не сделано!.. Нас обманули, над нами надругались - ты понимаешь?.. Сначала Бахром, потом Анфиса стерва-Васильевна, под конец - этот толстопузый капитан… Все они пинали нас, как мяч. Я этого так не оставлю!..
        Ширин задыхалась от гнева. Она спрашивала меня - понимаю ли я?.. О, я все прекрасно и чувствовал, и понимал. У меня и у самого было отвратительное ощущение, что Бахром, Анфиса Васильевна и капитан Арсений Петрович тяжелыми сапогами втоптали нас в жидкую зловонную грязь. Но, в отличие от моей милой, я в упор не верил, что прокурор или судья нам помогут. Как скрижаль с небес, на меня упало откровение: судьи, прокуроры - такие же, что и Арсений Петрович, вертящиеся шестеренки адской машины. Просто жирный, налегающий на сладкое капитан - шестеренка поменьше. Бессмысленно искать защиты у государства. Мы только глубже увязнем в липкой жиже.
        Но я бессилен был поделиться всеми этими мыслями с моей девочкой. Ей сейчас двигала львиная ярость. Лев в зоопарке с неистовством грызет автомобильную шину - воображая, что расправляется с врагом.
        Составление иска в суд должно было занять меньше времени, чем отняло написание письма в прокуратуру. Надо было только поменять «шапку» текста и добавить исковые требования. Но у Ширин что-то застопорилось. То она в «шапке» неправильно указывала индекс суда. То исправляла криво сформулированные исковые требования. Моя милая злилась, тяжело вздыхала и все чаще попадала пальцами не на те клавиши. Мучительная гримаса пробегала по лицу моей девочки, а губу моя красавица закусывала чуть ли не до крови.
        Это было похоже на возню тигрицы с дикобразом. Полосатая хищница подтолкнула лапой свернувшегося клубком зверька - и почувствовала легкий укол иглой. Глухо и сердито рыкнув, ударила по живому клубку сильнее - и получила еще более сильные уколы. Природа не зря наделила дикобраза защитой в виде длинных игл. За каждый свой удар тигрица расплачивается болью в лапе. Чем закончится эта игра?.. Для тигрицы здесь не может быть счастливого финала. С торчащей из лапы иглой, хищница просто уковыляет прочь. А если б ей и удалось перевернуть дикобраза на спину - какой в этом прок?.. Крохотная животинка не сгодится тигрице хотя бы и на маленький перекус между полдником и обедом.
        Вот и Ширин подобна молодой неопытной тигрице, бьющий дикобраза то одной, то другой лапой. Мою девочку уже явно подкашивала усталость. Милая, время от времени, закрывала на минутку покрасневшие глаза и терла виски. Чем усерднее моя девочка строчила иск, тем глубже увязала в этой достойной Сизифа работе. Несколько раз просила у меня кофе. (А я радовался, что могу хоть что сделать для любимой). Большими глоткам опустошив кружку, вновь как бы бросалась в атаку, отбивая барабанную дробь на клавиатуре.
        Зачем?.. Для чего такое упорство?.. Жестковатое мясцо дикобраза - не стоит игл, вонзившихся в лапу тигрицы. Самое крупное, чего мы можем добиться: Бахром по суду вернет нам уплаченные за «услуги» деньги. Но для господина Мансурова - это сущие копейки. Цена одного бокала вина, выпиваемого проклятым аферистом за ужином в ресторане. Разве такое назовешь победой?..
        Никто не возместит нам времени, похищенного у нас Бахромом. Не попросит прощения за тягостный вечер, в который мы месили ногами снег на Лиственной улице. А хоть бы и сам сеньор президент прислал нам цветную открытку с горячими соболезнованиями - что толку?.. Все равно - мы останемся обиженной и уязвимой парой бедняков. Не соболезнования президента нужны Ширин, а работа. Чертова официальная работа, через которую можно будет продлить визу.
        Тут бурный поток моих мыслей возвращался к запланированному нами на середину февраля суициду, от которого я надеялся отговорить мою милую. Но меня душила такая тоска, глыбой наваливалась такая усталость, что мне начинало казаться: наш план - не такой уж и неправильный. Как это, наверное, чудесно: лечь в теплую постель с любимой в обнимку - и на веки вечные сладко заснуть.
        Против того, чтобы мы были вместе - весь мир. Начиная с моего участкового врача и тощего клинического психолога, жестоко травивших меня за то, что я сплю с «азиаткой» - и заканчивая государством в целом, безликим чудовищем, которое никогда не позволит нам официально подтвердить наш брак и принуждает исполнять драконовские миграционные законы. Не лучше ли сбежать от такой жизни, наносящей нам удар за ударом?.. Просто исчезнуть - как легкий дымок, перемешаться с атмосферой?..
        - Готово, - коротко обронила Ширин. Ее слово прозвучало громче, чем звук упавшей капли в полной тишине.
        Не поняв, о чем речь, я - настороженный и взъерошенный - уставил на милую слезящиеся глаза.
        - Я закончила иск, - пояснила моя девочка.
        Дело оставалось за малым: через формы на сайтах отправить жалобу в прокуратуру, а иск - в суд. Через пару минут мы были «в шоколаде»: тексты, над которыми так долго корпела Ширин, «улетели» по назначению, а нам оба сайта выдали входящие номера наших обращений.
        Вот и все. Ничего больше мы не можем предпринять, чтобы заставить государство заняться нашими проблемами. Захотят ли прокурор и секретарь суда пошевельнуться, вникнуть в нашу писанину?.. Вопрос риторический.
        Мы с Ширин немного посидели в молчании, прислушиваясь к тому, как гудит не выключенный пока что ноутбук. Я заглянул милой в лицо - осунувшееся и, как будто, посеревшее. Я не увидел на нем ни напряжения, ни злости - одну только беспредельную усталость. Взгляд широко распахнутых агатовых глаз моей девочки был, скорее… удивленный. Она точно спрашивала: мы написали в прокуратуру и суд - а что теперь?.. Но я - разве я знал, что ответить любимой?..
        - Еще кофе?.. - только чтобы молчание не затягивалось, спросил я.
        - Давай, - пожала плечами Ширин.
        Я прошел на кухню - и наполнил водой пузатый стеклянный электрочайник. Эти две чашки кофе я готовил с особыми любовью и вниманием. Так, наверное, алхимики колдовали над эликсиром вечной молодости. Побольше белого, как снег, сахару, побольше коричневого кофейного порошка; да на треть чашки - жирного молока. И как секретный ингредиент - частичка моей души. Я не самый идеальный мужчина - и это еще мягко сказано. Я не могу прописать мою девочку в «своей» же квартире. Не в силах оградить мою милую от аферистов - вроде Бахрома; от опасного любопытства полиции или от косых взглядов пропитанных национализмом обывателей. Я вообще ни на что не способен - тряпка и рохля. Но уж ароматным бодрящим кофе я мою любимую напою.
        Я принес чашки в спальню, где сидела у ноутбука Ширин. Моя милая благодарно кивнула. Она пила теперь не так, как за составлением письма в прокуратуру или иска в суд - а маленькими-маленькими неторопливыми глоточками, время от времени отставляя от себя чашку. Моя девочка больше не напоминала ни тигрицу, ни львицу. На нежном личике моей тюрчанки были растерянность и усталость: красивые брови - чуть приподняты, а губы-лепестки слегка приоткрыты. Пока Ширин горела огнем, как лютая Сохмет, я не смел к моей милой подступиться, сказать лишнее слово. Но сейчас моя милая снова стала беззащитной, хрупкой и слабой. Так что я не удержался - и бережно прижал ее к себе.
        Ширин спрятала лицо у меня на груди. Я уловил сначала учащенное дыхание возлюбленной, а потом и всхлипывания. Львица - сильная и гордая - превратилась обратно в котенка, которого я хотел спрятать от всего враждебного мира. Моя девочка плакала. И от ее горючих слез намокала моя рубашка. А я гладил и целовал струящиеся темным потоком волнистые волосы милой и нежно шептал:
        - Ты ничего не бойся. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.
        - На самом деле ни прокуратура, ни суд за нас не заступятся?.. - пролепетала Ширин. - Государство работает только на влиятельных и богатых?.. К больному парню и нерусской девушке полномочные бюрократы отнесутся, как к пыли?..
        И рыдания еще сильнее душили мою девочку.
        - Не думай об этом. Не надо, - ласково сказал я. - Какое нам дело до государства?.. Мы сами хозяева своей судьбы.
        Сейчас я верил в то, что говорил. О, мы не мышь в ловушке, которая захлопнулась, и не муха - пойманная на липкую бумагу. Тем и отличается человек, что в любой ситуации он способен сделать выбор и даже смерть принять с достоинством. В оставшиеся до середины февраля недели мы все силы отдадим поиску работы для Ширин. Возможно, случится маленькое чудо: как счастливый лотерейный билет, моей девочке выпадет рабочее место с официальным оформлением.
        А если нет?..
        Что ж - у нас есть и план «б». Мы не дадим монстру-государству над нами поизмываться. Миграционная полиция не посадит мою милую на поезд под звериные вопли пикетирующих у вокзала ультраправых отморозков: «Чемодан - ишак - кишлак». Не депортирует в Западный Туркестан, в лапы заплывшего жиром ишана с влажными крохотными глазками.
        Не бывать такому!.. Мы просто примем по пачке волшебных пилюлек - и унесемся туда, где нас не достанут никакие обидчики. Мы сбросим тела, как старую одежду - а наши души рассеются в мировом пространстве.
        За сегодняшний день мы с Ширин намучились, как за десять лет каторги. Ссора с рекрутершей в гипермаркете, бесплодный поход в полицию за защитой своих попранных прав, написание писем в суд и прокуратуру… Казалось: из нас выдавлены литры жизненных соков, как прессом из апельсинов.
        Да и в течение месяцев, прошедших с нашего первого поцелуя - разве было хоть капельку лучше?.. Мы ничего не хотели - ни кругленького счета в банке, ни дачу, ни авто, ни еще одной квартиры. А только любить друг друга. Сладкой парочкой «добрых дикарей» быть счастливыми в своем райском шалаше. Но жестокая Вселенная не позволила нам и этой малости. Колючий ветер действительности врывался в наше окно, заставляя болезненно ежиться. Ширин вынуждена искать работу - и натыкаться на гнусные объявления вроде «принимаем только славян», «работа для русских», «официально не оформляем» и т.д. А часики тикают, отмеряя быстро утекающее время законного пребывания моей девочки в Расее.
        Чего удивляться, что мы устали?.. Что нам невмоготу стало жить на вулкане, который неминуемо изрыгнет раскаленную красную лаву?.. Не проще ли выпить по горсти таблеток, улечься в обнимку под теплым одеялом и закрыть глаза - навсегда?.. И пусть, прежде чем у нас перестанет прощупываться пульс, в нашем воображении проплывут соблазнительные красочные картины той беззаботной жизни, которой у нас не было.
        Горячо шепча моей милой на ушко, что «мы сами хозяева своей судьбы» - я имел в виду, что уж смерть мы выберем сами. Только этим я и мог утешить любимую девушку. Я точно забыл, что еще сегодня думал о том, как отговорю мою милую от самоубийства. Просто я не мог нашарить в шкатулке своего мозга ни одного аргумента в пользу того, что жизнь - «самое лучшее, самое верное» даже для угнетенного бедняка. Нет!.. «Жизнь любой ценой» - кредо не человека, а, скорее, дождевого червя, который даже разрубленный лопатой извивается обеими своими половинками
        За окном стояла черная глубокая ночь с оранжевыми огнями фонарей и медленно парящими пушинками снега. Мы сидели в спальне перед ноутбуком и двумя недопитыми чашками кофе. Мы были до предела утомлены и одновременно взвинчены. Казалось: наши нервы оголены, как провода, с которых сорвали изоляцию. Ширин уже не плакала - только всхлипывала. Но не убирала лица с моей груди.
        - Пойдем спать? - предложил я. А сам подумал: может быть, после того, как мы хотя бы несколько часов проведем в царстве Морфея - мир не покажется нам таким уж мрачным?..
        - Пойдем, - тихо согласилась моя девочка.
        Мы разделись, выключили свет и легли. Под одеяло забираться не стали: было жарко - то ли от натопленной батареи, то ли от еще горевшего в нас внутреннего огня. Спасительный сон не приходил - видимо, мы перепили кофе. Да и переживания сегодняшнего дня прокручивались в голове, как надоедливая песня. Но сил не было и подвигать мизинцем левой ноги. Мне казалось: так мы и пролежим картонными куклами почти до рассвета, пока не забудемся легкой дремотой. Но моя Ширин решила по-другому.
        Обнаженная, она села мне на бедра. Поймав руку моей милой, я почувствовал: у любимой подскочил пульс. У меня и у самого ответно забарабанило-заколотилось сердце. Я повалил Ширин и осыпал огненными поцелуями ее напрягшуюся грудь с затвердевшими сосками. Зарылся носом в растрепавшиеся густые волосы моей девочки. А затем - прильнул губами к губам своей милой, как шмель к цветку.
        Ширин отдавалась мне с какой-то самозабвенной сумасшедшей страстью. Откликалась на мои ласки томными вздохами. Я ощущал волны дрожи, прокатывающиеся по нежному телу моей девочки. Милая вилась в моих объятиях змеей.
        Время от времени я чуть сдерживал с напор. Но тогда моя девочка жадно приникала ко мне. И будто приглашала: «Не бойся, не бойся - продолжай. Я не хрустальная - не разобьюсь. Не было еще случая, чтобы цветок сломался под весом пчелы». Вдохновленный, я бросался в новую атаку. А моя милая, закрыв глаза и царапая ногтями мне спину, с жаром восклицала:
        - Господи!.. Ребенка!.. Я хочу от тебя ребенка!..
        Наша взаимная страсть была точно бушующий пожар. Мы наслаждались друг другом с таким же пылом, что и в свою первую памятную ночь. Но теперь мы были менее неуклюжими. Не знаю, откуда - после богатого на неприятности длинного дня - у нас нашелся порох для любовного сражения.
        Мы предавались сладостным утехам долго, очень долго. Казалось: вся Вселенная замерла на время наших «взрослых игр»; луна и планеты остановили свой вечный бег по орбитам. Наконец мы распластались на постели. Нас укутала в свое покрывало усталость. Но не та болезненная, мертвящая душу усталость - которая валуном придавливала нас, когда мы сидели за письмом в прокуратуру или за иском в суд. А другая - воздушная, легкая, приятно расслабляющая тело; напоминающая погружение в теплую ванну.
        Мы лежали, взявшись за руки, в темноте и слушали тишину. Только прогудела за окном машина, засмеялся и что-то крикнул запоздалый гуляка, пискнул кот и захлебнулась лаем псина. Молчание для нас не было тягостным: после жаркой любовной битвы, в которой мы оба оказались победителями, не требовались слова.
        Потом Ширин что-то спросила. Вроде бы, она пыталась припомнить понравившийся ей стих из «Шахнаме». Но строчку гениального Фирдоуси не удалось нашарить и в моем котле памяти. Мы решили, что утром заглянем в книгу.
        - А как здорово было бы завести котенка, - без всякой связи с предыдущими своими словами мечтательно сказала любимая. - Представь, как бы он бегал вразвалочку по комнате. Точил бы коготки о кровать и о ножку стула. А мы бы привязали нитку к бумажке - и дразнили бы котенка. Он охотился бы за бумажкой, как за мышью.
        - Ты сама мой котенок, - улыбнулся я невидимой во мраке улыбкой.
        Так мы болтали о пустяках, пока веки у нас не налились свинцом. Моя милая плотнее прижалась ко мне и, тихонько зевнув, уснула. Скоро и я тоже, как в мягкую перину, провалился в блаженный сон.
        15.ЛОХ НЕ МАМОНТ
        На кухне висел на стене календарь с изображением забавного медвежонка. Я с тоской смотрел на столбцы цифр, каждый раз не нарочно уцепляясь глазом за роковую дату: четырнадцатое февраля. Тринадцатого числа Ширин еще будет легальной мигранткой, кое-как защищенной хромым расейским законом. Но с четырнадцатого - превратится в «преступницу», нарушительницу государственной границы, в человека даже не второго, а третьего сорта, парию, унтерменша. В бедную серну, на которую откроют охоту натасканные безжалостные псы из миграционной полиции.
        Я давился горьким колючим смешком, а из глаз выдавливались соленые слезы. Как?!. Мою девочку объявят вне закона?!. Только потому, что она хочет остаться со мной - с парнем, которого любит?..
        В какой все-таки варварской стране мы живем!.. Полисмены здесь не ловят прикрытых денежным щитом местных Аль Капоне, терпят ультраправых отморозков. Не защелкивают наручники на запястьях у аферистов средней и выше весовой категории - типа Бахрома. Скамью подсудимых не полируют задами проворовавшиеся губернаторы. Но тюркская девочка с хрупкими плечами - конечно, угроза для территориальной целостности неласковой матушки-Расеи. Любой полицейский сочтет за долг перед родиной проверить документы Ширин. Когда сгорит виз, у моей милой останется три дорожки. Или прятаться, как лиса. Или быть депортированной в Западный Туркестан. Или умереть. Воистину: придуманная дрянным божком-садистом лотерея, в которой невозможно выиграть. О, пусть другой - добрый - боженька позаботится о том, чтобы моя любимая все же нашла официальную работу!..
        Календарь постоянно лез мне в глаза - потому что я подолгу торчал на кухне. Гонял кофе со сливками да, то и дело отвлекаясь, листал прихваченную из спальни книгу персидских сказок. Я в одиночку коротал время на кухне, чтобы не мешать Ширин, которая с самого утра садилась за ноутбук и прочесывала сайты с объявлениями о работе. Хотя народ и говорит издавна, что в делах «одна голова - хорошо, а две - лучше» - я ничем не мог помочь моей девочке. Пока милая перелопачивает интернет-вакансии, я бы без толку стоял бы у любимой над душой, точь-в-точь плохо справляющийся со своими обязанностями ангел-хранитель. Через стенку я иногда слышал мелодичный голос моей девочки - Ширин звонила по вакансиям.
        Время от времени моя милая делала перерывы - и приходила ко мне на кухню. Я, как заправский официант, подавал бутерброды с сыром или чесночной колбасой и ароматный кофе. Моя девочка ничего не рассказывала о том, как продвигаются поиски работы. А я и не лез с расспросами, прекрасно понимая, что моя звездочка и сама сказала бы, если бы удалось записаться на собеседование.
        Иногда за кофе моя девочка вздыхала и опускала голову. Я понимал: дела не ладятся - мою милую не пригласили еще ни на одно интервью. Любимая больше не казалась мне ни тигрицей, ни львицей. Трудно было поверить, что это Ширин - дав фонтаном прорваться справедливому гневу - швырнула скомканную анкету в наглую шакалью физиономию Анфисы Васильевны. Теперь - молчаливая, с потухшим взглядом и подрагивающими плечами - моя девочка была похожа на пятнистого олененка-сосунка, потерявшего и маму-олениху, и все стадо. Олененок совсем один на крохотной лужайке, со всех сторон стиснутой темным лесом, в котором рыщет полным-полно голодных хищников. Бедняга даже не решается подать голос - позвать сородичей-оленей. А только навостряет уши да тревожно зыркает глазами.
        Мне хотелось обращаться с моей милой бережно, как с дорогой фарфоровой статуэткой. Сдувать с моей тюрчанки пылинки. Казалось: расцвела, раскрыла бутон роза женственности Ширин. Моя ненаглядная была такой чувствительной, ранимой и нежной, что я осторожно прижал бы любимую к своей груди и никогда, никогда не отпустил бы.
        Ночью, когда мы голыми ложились в постель, моя девочка немного делилась со мной новостями насчет поисков работы. Всегда эти вести были примерно одни и те же: моя милая просмотрела сто вакансий, в восьмидесяти двух из которых жирным шрифтом значилось - «строго славянам», «только для граждан Расеи», «требования: расейское гражданство, славянская внешность, православное вероисповедание». Восемнадцать оставшихся вакансий Ширин прозвонила. В десяти случаях мою любимую прямо в лоб спрашивали: «Вы русская?.. Славянка?» - и, услышав тихое: «Нет» - бросали трубку. Еще в восьми коротких разговорах моей милой очень мутно отвечали на вопрос о рабочих обязанностях - юлили, как лисицы; либо сразу признавались: у нас, малышка, ты будешь заниматься агрессивными продажами. Тогда уж трубку клала Ширин. Моя девочка ясно понимала, что при своих застенчивости и робости не сможет «впаривать» товар - ходить по вагонам электропоезда в метро и с настырностью агитатора от демократической партии убеждать пассажиров купить сковородку с тефлоновым покрытием или супер-резку для овощей.
        - Я не знаю, как другие мигранты находят работу, - грустно лепетала моя милая, плотнее прижимаясь ко мне под одеялом. - Вроде бы у меня, как у всех, две руки, две ноги, голова. И трудиться я не боюсь. Что тогда со мною не так?..
        Я только вздыхал и крепче обнимал Ширин. Что я мог ей сказать?.. Что это не с ней что-то «не так», а с потенциальными работодателями, которые перебирают соискателей, как зерно, отсеивая «нерусских».
        По-быстрому мы занимались любовью. Моя девочка льнула ко мне и горячо стонала. Но в ней уже не было того бурлящего моря страсти, как в ту памятную ночь, когда - извиваясь в моих объятиях - моя милая восклицала, что хочет от меня ребенка. Видимо, ежедневные поиски работы иссушали энергию Ширин.
        Если моя девочка не засыпала сразу после любовной «схватки», то просила меня рассказать какую-нибудь чудесную историю. Тут-то и пригождались персидские сказки, которые я читал на кухне. Полеты на деревянном коне или волшебном ковре, поединки борющегося за правду богатыря с рогатыми чудищами-дивами, загадки, задаваемые прекрасной царевной-пери мудрому не по годам юноше - все эти переливчатые, как самоцветный камень, образы помогали расслабиться, капали бальзамом на сердце, переносили в мир красивых иллюзий. Я даже недоумевал: зачем человечеству марихуана и алкоголь, если от прошлых поколений нам остались завораживающие сказки?..
        Ширин пыталась искать работу от «прямых» работодателей. Избегала обращаться в кадровые агентства, так как помнила сугубо отрицательный опыт контакта с «Мансуровым и партнерами». Но «прямые» работодатели были сплошь гнусные расисты. «Вы славянка?» - был их первый вопрос. Твоя готовность трудиться, ответственность, исполнительность, пунктуальность волновали бизнесменов и кадровиков во вторую и третью очередь. Моя милая иногда плакала, когда в постели рассказывала мне об этом.
        Что оставалось делать?.. Искать агентства, специализирующиеся на поиске работы для мигрантов. Тут надо было быть настороженной, как услышавшая рев тигра газель - чтобы не заглотить, вместе с крючком, наживку таких же мошенников, как Бахром. Моя девочка два дня потратила на изучение тех трех дюжин «мигрантских» агентств, которые функционировали в столице. В идеале, надо было выбрать агентство, которое стрижет деньги не с соискателя, а только с потенциального работодателя. Это было бы справедливо, насколько вообще есть справедливость в «рыночном обществе». Деньги - оружие предпринимателей и фирм. А у нанимающегося в работники есть только пара не боящихся труда рук.
        Но большинство агентств требовало платы за свои посреднические услуги. Возможно, не все из этих агентств были мошеннические. Но, если воспользоваться народным выражением, обжегшись на молоке, мы дули на воду. Ширин говорила таким компаниям: «Извините. До свидания» - имея в виду: «Прощайте». Наконец нашлось одно кадровое агентство - «Бригантина». Оно тоже брало с соискателей некоторую мзду. Но, как обещало, строго после того, как клиент получит от найденного через агентство работодателя свою первую зарплату. На безрыбье - и рак рыба. С условиями «Бригантины» еще можно было согласиться.
        Девушка из колл-центра кадрового агентства переключила Ширин на менеджера. Менеджер с молодым женским голосом назвалась Юлией Владимировной и сказала, что будет персональным куратором моей милой. Подробно расспросив мою девочку об опыте работы и о пожеланиях к новому месту трудоустройства, Юлия Владимировна пригласила:
        - Приезжайте завтра к одиннадцати часам. Думаю, я уже смогу предложить вам пару-тройку вакансий.
        Остаток дня после разговора с Юлией Владимировной мы порхали бабочками, то ли - как будто -
        бегали по раскаленным углям. Словом: не могли и минуты посидеть спокойно. В наших сердцах, ставших похожими на чаши с бурлящим колдовским зельем, надежда боролась со страхом разочароваться.
        «Бригантина» производила впечатление честного агентства. Оно, конечно, тоже наваривалось с соискателей, но строго в рамках буржуазного закона. Тогда все должно быть тип-топ. Моя Ширин, в самом деле, что ли, хуже других?.. Она прилежная, умная и ответственная девочка. Да что там говорить!.. Она для работодателя - золотой клад, если работодатель не идиот. Все, что требуется от нанимателя: не придирайся к тюркскому происхождению своей новой работницы; подай в миграционную полицию заявление на продление визы моей милой; вовремя плати скромную зарплату. Не такой уж и неподъемный список - не так ли?..
        Если у нас что-то не срастется с работодателями, к которым Юлия Владимировна направит нас завтра - значит нам точно повезет послезавтра. Не можем же мы постоянно обламываться - спотыкаться, как деревенский дурачок, об одно и то же бревно. «Бригантине» тоже выгодно поскорее пристроить мою девочку - и получить свои вожделенные деньжата. Невозможно вообразить, чтобы в безбрежном океане мегаполиса, где рыбьими косяками снуют миллионы кое-как обустроивших свою жизнь людей, не нашлось бы вакансии для моей милой.
        Я решил: в первый рабочий день Ширин я куплю цветы и любимый нами торт «Змеиное молоко». Когда порядком уставшая, моя девочка придет домой - увидит: на кухне погашено электричество и горят декоративные свечи, в банке с водой - алые гвоздики, а в тарелках - вкусняшка. Сюрприз от любящего мужа.
        В ночь перед поездкой в «Бригантину» мы долго не смыкали глаз. Глядя в темноту, любимая вслух гадала, какие работу предложит агентство.
        - Может - официанткой?.. Как ты думаешь?.. - полушутя и полусерьезно спрашивала меня моя милая. - Я не уроню поднос с кушаньем?.. Не вылью ли ненароком горячий суп на лысину клиента?.. Я чувствую себя неуклюжей, как корова.
        - Ну какая ты корова?.. - ласково отозвался я. - Ты, скорее, большеглазая телочка.
        Ширин боялась, что - если устроится гардеробщицей - будет не слишком проворно выдавать людям куртки. И что в апреле опять останется без работы, потому что в теплое время года ни куртки, ни шубы никто не носит и в гардероб не сдает.
        - Или вот буду я техничкой, - продолжала рассуждать моя девочка. - Вытру пол, а тут кто-нибудь зашедший с улицы продефилирует в грязных ботинках. И снова по линолеуму растечется коричневая жижа. Тогда, значит, тряпку в зубы и вперед - снова наводить блеск.
        Я только крепче обнимал свою пери и тихонько смеялся. На самом деле, никакая работа не пугала Ширин. Моя милая готова была стать гардеробщицей, техничкой, кассиршей в супермаркете, продавщицей горячих пирожков. Лишь бы продлили визу и платили копеечку. Наши с моей девочкой желания были предельно скромны. Как у воробышков, клюющих букашек и соринки. Так что я не понимал, почему старуха-судьба обрушивает удары своей клюки именно на нас, а не на подобных Бахрому наглецов с загребущими лапами. Должно быть, дряхлая ведьма не только горбатая и колченогая, но и слепая.
        - Я все жду, - изменившимся, как бы надтреснутым, голосом сказала Ширин, - когда нам ответят суд и прокуратура?.. Да и толстый капитан Арсений Петрович должен позвонить. Он ведь обещал проверить Бахрома.
        - Не думай об этом, - откликнулся я. - Все будет в свое время. Сейчас самое важное - твое трудоустройство.
        - Да… - еле слышно согласилась моя милая. - Если я начну работать и продлю визу - я, пожалуй, буду готова выкинуть из головы, что сделали нам Бахром и Анфиса Васильевна. Всем негодяям не отомстишь - не в нашей Вселенной. Я - честно сказать - не верю, что полиция, прокуратура и суд нас защитят. Они, чего доброго, дорисуют Бахрому крылышки и нимб, а нас объявят во всем виноватыми бесами-скандалистами. Когда я так настаивала, чтобы мы обратились во все эти высокие инстанции - я, наверное, надеялась на чудо.
        Моя девочка немного помолчала, сверля глазами мрак. А потом сказала:
        - От всей души говорю: если на сей раз дело с работой и визой выгорит, я забуду про Бахрома и Анфису. И всю боль, которую эти пройдохи нам причинили, тоже забуду. Заживем спокойной и радостной жизнью, как Адам и Ева в райском шалаше. Нам не нужно много червонцев для счастья. Но если я не получу работу, а срок моей визы закончится, да еще тяжким грузом будут лежать на душе обиды, за которые мы не смогли отплатить - тогда… тогда мы знаем, что делать. Волшебные пилюльки - у нас под рукой. Их достаточно, чтобы мы заснули и не проснулись.
        По спине у меня запрыгали мурашки. Хорошо, что в темноте милая не видела мучительной гримасы, перечеркнувшей мне лицо. Так запросто, лежа голой со мной в постели, моя девочка говорила о замышляемом нами суициде. Будто речь шла о производстве сахару или о прогнозе погоды на ближайшие выходные. О, моя безумная красавица так и не отказалась от нашего дикого плана!.. Она все время держала его в голове. Это я - переменчивый, как ветер - то считал совместное самоубийство единственным достойным исходом, то, с заячьей трусостью, не смел даже думать о суициде.
        - Нам не придется убивать себя, - сказал я хрипловато. - «Бригантина» найдет тебе подходящую работу.
        - Да. Конечно, дорогой, - ответила Ширин. - Я тоже надеюсь на это всем сердцем.
        В эту ночь моя девочка не плакала и не просила меня рассказать сказку. Вообще, после телефонного разговора с Юлией Владимировной из «Бригантины» моя милая сделалась совсем спокойной. Должно быть, решила: река нашей жизни повернула, наконец, в нужное нам русло. Кадровое агентство подберет для моей звездочки работу с официальной регистрацией - и с того дня все у нас будет хорошо.
        А может, любимая рассуждала чуток по-другому. Она могла вспомнить афоризм: «пан или пропал». Или работа и продление визы - или глотаю горсть таблеток и навечно закрываю глаза. Я весь трясся, но с глухой тоской признавался себе: я последую за Ширин, даже если моя девочка решит умереть. Как бы ни сгибал меня страх смерти - а жизнь без милой будет еще непереносимее.
        Мы проснулись по будильнику. Любимая первая вскочила с кровати и потормошила меня, еще пытающегося досматривать расплывчатые обрывки сновидений. Моя девочка была бодрая и почти веселая. Она порхала, как маленькая птичка. Похоже, милая все же без оглядки верила, что сегодня мы одержим победу в шахматной партии с коварными небесами. В самом деле: не можем мы терпеть поражение за поражением. Как говорят англичане: можно проиграть все битвы, но не последнюю. Путь Бахром надул нас, как пару воздушных шариков, а капитан «бегемот» подтерся нашей жалобой. Благодаря «Бригантине» мы - наконец - возьмем верх над старухой-судьбой. У Ширин будут работа и продленная виза. Я подумал: за это стоит сражаться - а наградой будет улыбка на лице у любимой.
        Моя девочка расчесала волосы и заплела косы. Потом мы позавтракали восхитительной яичницей с колечками лука, которую пожарила моя милая. Запили ароматным молочным кофе приятного светло-коричневого цвета. Посмотрели на время: пора было одеваться и ехать в «Бригантину». Я, естественно, собирался сопровождать мою звездочку для моральной поддержки. Когда Ширин торжественно объявят: «Вы приняты на работу» - порадуемся вместе. «Или ты будешь утешать свою тюрчанку, если у вас опять ничего не получится», - точно мелкий бесенок нашептал мне с левого плеча. Я встряхнулся, точно и впрямь прогоняя дьяволенка. Сегодня день решающей схватки за наше с любимой благополучие. Я не имею права заранее впадать в пессимизм.
        Прежде, чем выйти из квартиры, уже обутая в сапожки на Ширин набрала Юлию Владимировну.
        - Приезжайте, - подтвердила Юлия Владимировна свое приглашение. - У меня для вас две вакансии.
        Можно было бы выдохнуть спокойно: нас ждут - никаких подводных камней не ожидается. Но я нервничал, как будто что-то грызло меня изнутри. Я старался не показывать этого - дабы тревога не передалась и моей девочке. Но меня выдавали дрожащие пальцы, шумное дыхание и часто моргающие глаза. Наверное, я привык к нашим неудачам - и настороженно ждал, что «Бригантина» выкинет финт ушами не хуже «Мансурова и партнеров». Или, может, я боялся не столько самого провала, сколько последствий. А последствия будут те, что нам всерьез придется обсуждать вопрос суицида. До намеченной нами роковой даты осталось не так много времени.
        В отличие от меня, Ширин была на удивление сдержанна. То было мужество рыцаря, опустившего забрало - готового вышибить соперника из седла или самому пасть с коня на пыльную каменистую землю. Насколько я мог «считывать» мысли и чувства моей девочки - милая готовилась с достоинством принять чашу, которую поднесут обстоятельства.
        «Бригантина» занимала целый этаж в стеклянной высотке бизнес-центра - одиноко торчавшей, как поднятый палец великана. Проход к лифтам загорожен турникетами. Да затянутыми в пятнистую униформу охранниками, широкими, как шкафы; целых пять человек с дубинками и с электрошокерами на поясе. Нам пришлось звонить Юлии Владимировне, чтобы та выписала на нас пропуска.
        В серебристо-сером вместительном лифте мы поднимались с почти десятком клерков: уверенных дам под слоями макияжа и в туфлях на шпильках, да женоподобных прилизанных кавалеров в узких брюках и бледно-розовых рубашках, и распространяющих резковатый запах мужских духов. Один клерк бережно, как ребенка, держал закрытый пластиковой крышкой картонный стакан на пол-литра, источающий кофейный аромат. Другой прижимал к себе покрытый жирными пятнами бумажный пакет с эмблемой известной сети ресторанов быстрого питания. Рыжая мадам в строгом черном деловом костюме оживленно общалась с кем-то по телефону о счетах в швейцарском банке. Рядом - не менее строго одетая девушка, с заколкой в виде бабочки в волосах, залипала в накрученный смартфон. Я аккуратно подглядел: на экране у барышни был вариант «тетриса».
        В подобравшейся в лифте «честной компании» только мы с Ширин были гадкими утятами - в потертых, видавших виды, куртках; в дешевой обуви немодного бренда (и то, купленной по случаю скидок в магазине). У моей девочки на нежных губах - ни помады, ни блеска. На пальцах - нет накладных ногтей. Кое-кто из попутчиков подозрительно на нас косился, как меньшевик на анархо-синдикалистов.
        Я и сам смотрел на стайку офисного планктона широко раскрытыми - то ли от изумления, то ли от ярости - глазами. Как будто передо мной были инопланетяне или гости из параллельных миров. Как смеют эти люди быть спокойными и даже веселыми?.. Сидя за рабочим компьютером, упиваться кофе либо капучино и метать в рот пончики с кремовой начинкой?.. Как не стыдно всем этим менеджерам, юристам, административным директорам протирать брюки на не бог весть какой трудной, но сказочно оплачиваемой работе в офисе, пока другие люди (да хотя бы и мы с Ширин) изо дня в день борются за жизнь и каждое утро встречают как последнее?.. Наверное, к парадному костюму клерка прилагаются затычки для ушей и шоры для глаз, чтобы не слышать вопли несчастных братьев по разуму, летящие из гнилых бараков и сырых подвалов; не видеть бардовые от мороза лица дворников, за жалкие копейки гребущих снег.
        Я помотал головой и фыркнул, как конь. Лучше не углубляться в размышления о несправедливом устройстве общества - иначе тебя засосет, как в зыбучие пески. Надо порадоваться: «Бригантина» располагается во вполне приличном бизнес-центре - не то, что «Мансуров и партнеры», окапавшиеся на первом этаже панельного жилого дома. Вряд ли компания, арендующая площадь в офисной высотке - настоящем человеческом муравейнике - промышляет мелким жульничеством, как Бахром.
        Любимая положила свою руку на мою и одарила меня нежным взглядом. Кажется: моя девочка поняла, что меня распирает от волнения - и выразила свою поддержку. Я благодарно, хоть и немного кисло, улыбнулся.
        Мы вышли на шестнадцатом этаже. Первое, что бросилось в глаза - это синие выпуклые буквы на белой стене: «Бригантина» - и такое же выпуклое изображение корабля. Человек двенадцать - по виду тюрки, таджики и кавказцы - осаждали стойку ресепшена. Три секретарши, молоденькие барышни, с трудом сдерживали напор посетителей. Без конца звонили стационарные телефоны. Вроде бы, можно было облегченно вздохнуть: в «Бригантине» действительно принимают мигрантов - и не по одному в день. Невозможно, чтобы всех этих скопившихся у ресепшена людей нагло облапошивали. «Хотя в Расее и такое бывает» - шепнул мне противный чертик с левого плеча.
        Когда народец рассеялся, мы с милой пододвинулись к первой справа секретарше, разукрашенной, как индеец, и порядком запыхавшейся от множества просителей. Мне даже немножко жалко стало эту дамочку. Казалось: помада и румяна потекут с ее лица вместе с потом.
        - Чем могу помочь?.. - выдавливая дежурную улыбочку, спросила бедняжка-секретарша.
        - Нам бы Юлию Владимировну, - сказала Ширин. - У нас назначена встреча на одиннадцать.
        - Одну минуту. Юлию Владимировну я сейчас приглашу, - ответила барышня, уже набирая длинным лакированным розовым ногтем короткий номер на телефоне. - Пройдите, пожалуйста, в переговорную.
        Мы с моей девочкой пошли и сели на диванчик в маленькой переговорной - отгороженной ширмами, расписанными в китайском стиле. Посередке - круглый столик, на котором вазочка с разноцветными леденцами, органайзер с карандашами и шариковыми ручками, да глянцевый журнал с улыбающейся знаменитой фотомоделью на обложке. Идеально еще вписался бы букетик из белых и красных роз.
        По всему видать: «Бригантина» не мошенническая фирма-однодневка. Аферисты не стали бы арендовать целый этаж роскошной офисной башни, брать на зарплату трех смазливых секретарш и заморачиваться с китайскими ширмами. Ну разве что насыпали бы дешевых конфет в стеклянную тарелку. Мы пришли по адресу - в кадровое агентство, которое действительно трудоустраивает «нерусских», «не граждан». Возможно, самое тяжелое для желающего работать мигранта заключается в том, чтобы найти такое агентство, отсеяв плевелы контор-разводил. Вот нам не повезло обжечься сначала на уроде-Бахроме, который, привлекая нас, распустил хвост, как павлин, а потом нас же столкнул в пересохший колодец отчаяния. Но теперь-то все хорошо?.. Трудоустройством Ширин займется солидное, как кит, кадровое агентство?..
        Моя девочка - не немощная. Она не только что вылупившийся из яйца цыпленок. Как сама говорила: у нее руки, ноги… А еще ясный ум, врожденное усердие, пунктуальность. Уж я-то знаю мою звездочку. Да такую идеальную работницу любая фирма должна отрывать с руками!.. До сих пор моей милой не удалось найти работу только оттого, что у большинства работодателей были протухшие и покрывшиеся плесенью от национализма мозги. Мол, подавай нам стерильно-чистых славянок - даже без татарской примеси.
        По всему выходило, что можно расслабить булки. В этой шахматной партии мы поставим негоднице-судьбе «мат». Пообщаемся с Юлией Владимировной, сгоняем на пару собеседований - одно из которых непременно закончится обращением рекрутера к Ширин: «Завтра ждем вас на работе. Не забудьте визу и паспорт». А может быть - чем черт не шутит? - удачными будут оба собеседования. Тогда у моей девочки будет еще и выбор.
        Но - несмотря на радужные перспективы, угадываемые моим воображением - я сидел, как на горячих углях. Стало трудно дышать - я расстегнул верхние пуговицы рубашки. Дойти бы до кулера - хлебнуть ледяной водички. Но я не собирался никуда отлучаться, пока мы не поговорим с Юлией Владимировной. Я не вздохну облегченно, пока она не повторит свои слова, что подобрала для моей милой две вакансии. Эх, да что там!.. Мои нервы не перестанут скручиваться в спирали вплоть до того момента, когда моя Ширин - усталая, но счастливая - вернется домой после первого рабочего дня.
        Для нас это будет великий праздник, почище дня независимости. Я заранее предвкушал: пока моя милая на работе, слетаю в магазин. Куплю мандаринов, бананов, грецких орехов без скорлупы. И, побольше, столь любимого моей девочкой шоколада с фундуком. Прихвачу еще элитного зеленого чаю с ароматом жасмина. К приходу любимой я как раз организую праздничный стол. Быть может, моя Несмеяна даже улыбнется от приятного удивления. Мы будем заедать шоколадом и сладкими фруктами душистый чай красивого золотистого оттенка. А моя красавица, с чуть раскрасневшимся от волнения личиком, расскажет о своем первом рабочем дне.
        Конечно, я и тогда буду переживать за Ширин. Подаст ли работодатель заявление на продление визы моей милой?.. Не обманет ли?.. Этот вопрос будет стоить мне не одной наполовину бессонной ночи. Потом я с тревогой буду ждать, чтобы Ширин выплатили зарплату. Не захочет ли ушлый работодатель кинуть мою девочку на деньги?.. Не заплатит ли меньше, чем обещал?.. Наверное, первую зарплату моей милой мы тоже отметим. Позволим себе, например, сходить в кафе, отведать сочного шашлыка. Как говорят тюрки: раз в году и у свиньи бывает праздник. Так мы ничем не хуже свиней.
        С моей пенсией и с зарплатой Ширин мы, должно быть, почувствуем себя богатыми, как Крез. Сложенные вместе, наши зарплата и пенсия почти дотянут, как я думаю, до жалования менеджера низшего звена или начинающего помощника юриста. А там и мне надо будет озадачиться трудоустройством. Я помнил, как легко меня взяли в курьеры. Надеюсь, мне снова повезет. Я проработаю год - и опять заявлю психиатру, что, мол, хочу восстановить свою юридическую дееспособность. И на сей раз я не расплачусь в кабинете клинического психолога …
        А сейчас я чувствовал себя карпом, которого еще живым поджаривают в кипящем масле на раскаленной чугунной сковороде. Рыба подпрыгивает и переворачивается с боку на бок, будто танцует. А толстый повар в белоснежном фартуке и в высоком, белом же, колпаке только едко посмеивается над муками бедного карпика. Садист от кулинарии уже разложил пучки зелени и дольки лимона на фарфоровой блестящей тарелке - на которую, в качестве основного блюда, поместит и карпа.
        Я посмотрел на Ширин. Она тоже уже нервничала, хотя и отлично держалась. Ее выдавали только трясущиеся пальцы и поблекший румянец.
        А как нам было не волноваться?.. Предстоящий разговор с Юлией Владимировной станет переломным моментом в нашей нелегкой жизни, по которой мы вынуждены идти с опаской, как по минному полю. Неведомая Юлия Владимировна - менеджер кадрового агентства - должна направить нас к честному работодателю, которому срочно требуется ответственная молодая сотрудница, хотя бы и мигрантка. И который готов обратиться в государственные органы за продлением визы новой работницы.
        Юлия Владимировна запаздывала. Десять минут протекло, а я ее все не было. Мы нервничали все сильнее. Ширин чуть ссутулилась - это означало, что моей девочке некомфортно. Точно на ее слабые плечи взвалили мешок с песком или костями. Я подумал: Юлия Владимировна допивает сейчас капучино у себя в кабинете. Параллельно заполняет какой-нибудь отчет на компьютере. Она никуда не торопится. Да и с чего бы ей торопиться?.. Она, наверное, руководствуется афоризмом, что спешка уместна только при ловле блох. Ведь у Юлии Владимировны есть приличное место менеджера в крупной компании. На банковском счете - должна быть кругленькая денежная сумма. Скорее всего, в наличии еще авто и собственная «хата». С таким-то багажом и в самом деле некуда спешить. Правда, в переговорной тебя с трепетом дожидается девушка, как о счастье мечтающая о должности официантки, гардеробщицы, секретарши, оператора колл-центра. Но не велика птица, еще чуток посидит на жердочке, потерпит. Эта девушка - всего лишь новое имя в списке сотен ищущих работу мигрантов, прошедших через твои руки.
        Так странно!.. То, что для нас с моей милой было судьбоносным делом, после которого наша жизнь не будет прежней или просто прервется, для Юлии Владимировны оставалось всего лишь служебным долгом. И, судя по десятиминутной задержке, уважаемая гражданка относилась к своим рабочим обязанностям с прохладцей.
        Как раз когда я думал о непунктуальности «гражданки», перед нами материализовалась не старая еще дама, которая улыбалась верхним и нижним рядами жемчужных зубов в обрамлении силиконовых, почти верблюжьих, губ. И, чуть кланяясь, сказала:
        - Здравствуйте. Я Юлия Владимировна. А вы, - она посмотрела на мою девочку, - должно быть, Ширин?..
        - Здравствуйте. Это я, - пролепетала моя милая.
        Юлия Владимировна была высокая стройная мадам, вдобавок еще и на каблуках. Ее крашеные ярко-рыжие волосы и неестественно большие, точно распухшие от пчелиных укусов, напомаженные кроваво-красные губы от слова «совсем» не сочетались со строгим черным деловым костюмом. У нас в ноздрях защипало от густого аромата духов, исходящего от Юлии Владимировны. В общем, перед нами была классическая офисная, не последнего эшелона, леди с кольцами и перстнями на пальцах, с браслетом на правом запястье; которая ходит в салоны красоты на маникюр и педикюр, а так же в кабинет массажиста. На завтрак госпожа-менеджер выпивает чашечку бодрящего кофе с круассаном, а в обед заказывает к себе в офис салатик и морковный сок из кафе «Здоровое питание».
        Мне подумалось: Юлия Владимировна - существо, как будто, из иного, сытого и заросшего жирком, мира. Она трудоустраивает мигрантов, но ничего не знает о страданиях и бедности этих людей. Так в продолговатой голове рыбы нет понятия «океан». Юлия Владимировна могла, не выходя из комфортабельного офиса, по полтысячи человек устроить дворниками и официантами. Но сама ни разу не брала в холеные ручки совковую лопату, которой гастарбайтеры разгребают снег. А донести до стола поднос с обложенной вареными овощами дымящейся индейкой было для Юлии Владимировны геркулесовским подвигом. Мигранты, которым уважаемая леди подыскала работу, стиснув зубы терпят сырость подвалов, в которых спят на узких койках, и пристальное внимание полиции. Оставляя себе деньги только на хлеб и чай, посылают зарплату на родину семье. Да еще и радуются, что сумели так «хорошо» устроиться.
        А Юлия Владимировна?.. Она будет рыдать из-за сломанного ногтя. Если муж (ну совсем, как в кино) регулярно забывает опускать после себя крышку унитаза - потащит своего благоверного разбираться к психоаналитику. И если курьер из кафе на восемь минут запоздает с доставкой салата «Небо Италии» и свежевыжатого морковного сока - поднимет скандал и настрочит на сайте кафе отрицательный отзыв. И уймет свою львиную ярость только тогда, когда администрация заведения общепита принесет свои искренние извинения (заодно пообещав наказать курьера) и пришлет в качестве компенсации два сырника в разукрашенной картонной коробке.
        Да - Юлия Владимировна была разнежившимся под ласковым солнцем элоем, а мы с Ширин - вылезшими из мрачного подземелья черными, как уголь, морлоками. Но сейчас нам надо было поладить с «существом» из мира сытых - потому что от того, даст или не даст нам госпожа-менеджер подходящие вакансии, зависела наша дальнейшая участь. Мы с моей девочкой были сейчас чем-то похожи на азартного игрока - в то мгновение, когда он метнул кости и не знает, какие выпадут цифры.
        А Юлия Владимировна, не прекращая улыбаться белыми зубами и красными силиконовыми губами, приземлилась на кожаный диванчик напротив нас и положила на стол синюю папку, которую держала под мышкой. Я и моя милая сидели напряженные; мы были как до предела растянутый эспандер. Пальцы моей девочки тряслись. У меня пальцы так дрожали бы, если бы надо было прихлопнуть газетой ядовитого паука или взять в руки змею.
        - Вы приехали с мужем?.. - почти нежным голоском поинтересовалась Юлия Владимировна у Ширин , показывая на меня глазами.
        - Да, - тихо ответила моя любимая. - Муж со мной, чтобы морально поддержать.
        - Ах, как романтично!.. - похвалила Юлия Владимировна, закатывая подведенные глазки. - Но перейдем к делу. - Юлия Владимировна выпрямилась и поправила воротник. - Мы с вами уже общались обстоятельно по телефону, Ширин. Но у меня осталось к вам еще несколько вопросов. Итак…
        Дальше началась викторина в стиле «Что? Где? Когда?». Юлия Владимировна задавала вопросы, как кидала мячик. А моя девочка, давая ответы, как бы отбивала это мячик ракеткой. Вопросы были странные, заковыристые, и иногда и откровенно дурацкие. «Какие четыре вещи вы взяли бы с собой на необитаемый остров?» - «Хотели бы вы говорить на всех языках мира, но при этом не уметь писать ни на одном из них?» - «Вы уменьшились до размеров жука и попали в блендер. Как будете выбираться?» - «Сколько было у вас сексуальных партнеров?» - «Почему вы ушли с последнего места работы?».
        Ширин запиналась и краснела - отвечала то быстро, то на целую минуту «застревала на паузе». Я видел: от особо бестактных вопросов мою милую коробило. Я и сам готов был от гнева вскипеть и зашипеть, как подсолнечное масло на горячей сковородке. «В каком возрасте у вас впервые был половой акт?» - к чему такие вопросы?.. Может быть, рыжая бестия Юлия Владимировна полюбопытствует еще: «Какие у вас любимые позы в сексе?». Честное слово: поневоле закрадывалось подозрение, что кадровое агентство «Бригантина» вербует не посудомоек, официанток и гардеробщиц, а проституток в бордель.
        Не меньше стоили и не связанные с половыми отношениями дебильные вопросы типа: «Как разделить четыре яблока между четырьмя друзьями таким образом, чтобы одно яблоко осталось в корзине?». «Гениальный» ответ заключался в том, что четвертому другу надо отдать яблоко вместе с корзиной. Но зачем замордованному жизнью бедняге-мигранту, который пришел в кадровое агентство в трепетной надежде получить работу хоть сторожа, хоть уборщика, хоть раздатчика рекламных листовок, решать на интервью задачки из книжки «Математическая логика для старых и малых»?.. Это какое-то утонченное издевательство, как медленно-медленного убивать голого связанного пленника, нанося перочинным ножичком на обнаженное тело глубокие порезы.
        Я догадался: в «Бригантине» с соискателями работают по ультрасовременным методикам, густо замешенным на фрейдизме и юнгианстве. Кадровое агентство, наверное, страшно гордится своей европейской продвинутостью, за которую приплачивают ищущие сотрудников работодатели. «Бригантина» говорит этим дородным господам: «Мы составим детальный психологический фоторобот вашего будущего сотрудника. Вывернем наизнанку самые укромные уголки души человека, претендующего на место в вашей фирме. Никакого кота в мешке!.. Ваш новый работник будет у вас, как на ладони». А господа кивают головами, точно китайские болванчики: «Отлично!.. Отлично!..»
        Меня так и подмывало схватить Юлию Владимировну за шиворот, потрясти, как следует, и воскликнуть: «Да бросьте вы свои новомодные психологические шпильки!.. Зачем усложнять ситуацию, которая ясна, как день?.. У моей жены - руки, ноги, голова и желание работать. У вас - база свежих вакансий. Так в чем проблема?.. Мы к вам приехали не в игрушки играть. Дайте моей жене работу!.. Повторить по слогам?.. Ра-бо-ту!..»
        Наконец, Юлии Владимировне надоело «кидать мячик». Она повела плечами, закинула ногу на ногу и, поправляя непослушный рыжий локон, с важным, как у лягушки на листе кувшинки, видом сказала:
        - Спасибо, Ширин. Мне ясен ваш психологический типаж. Будем с вами работать. А сейчас у меня для вас две вакансии. Одна - на должность оператора колл-центра, другая - секретарши. Потенциальные работодатели не предъявляют каких-либо особых требований к будущему сотруднику. Достаточно того, что вы молодая целеустремленная девушка, готовая немедленно приступить к работе. Вот, возьмите: здесь записаны адреса и телефоны фирм, где вас ждут на интервью, - Юлия Владимировна достала из синей папки два листочка и протянула Ширин. (Боже мой!.. Неужели?.. Не прошло и полутора часов!..) - Подъезжайте туда уже сегодня. Вас будут ждать до шести вечера. Ну а мне остается пожелать вам удачи. Как говорил мой дедушка, бравый моряк: семь фунтов под килем!..
        Цитируя дедушка-моряка, Юлия Владимировна, хотела, видимо, показаться оригинальной. Сверкая белыми жемчужинами зубов, она выпроводила нас из переговорной. Мы перевели дух только на улице - под медленно падающими редкими хлопьями мокрого снега. Я предложил Ширин зайти в дешевый ресторан быстрого питания, манивший вывеской с изображением желтого цыпленка в поварских фартуке и колпаке. (В ресторанчике - должно быть - подавали блюда из курицы. Тогда цыпленок с вывески был коллаборационист и пожиратель себе подобных). Взяв по картонному стаканчику горячего кофе, мы кое-как вписались за столик у стеклянной стены.
        Кофе был горький и невкусный - совсем не такой, какой мы пили дома. Не помогли даже кубики сахара, которые мы бросили в свои стаканы по нескольку штук. Но мы глотали противный напиток, хоть и морщились. И внимательно изучали листочки, полученные от Юлии Владимировны.
        На листочках были указаны названия, телефоны, адреса и контактные лица фирм - где, по словам Юлии Владимировны, мою девочку ждут на интервью. Одна фирма называлась «Нострадамус для вас», контактное лицо - Галина Игоревна. Название второй фирмы было «Сочная клубничка», в графе «Контакты» - значилось просто «офис-менеджер» с номером телефона.
        - Нострадамус… - задумчиво протянула моя милая. - Чем может заниматься фирма с таким названием?.. Пророчествами, что ли?.. Так можно и «Дельфийским оракулом» себя обозвать.
        Я выпятил губу и развел руками:
        - Не знаю, солнце. Может, в этом самом «Нострадамусе» бетон мешают. Или дают профессиональные консультации по оформлению интерьеров. На месте все увидим, когда подъедем на собеседование. Бизнесмены, по-моему, с потолка названия для своих фирм берут. Или раскрывают толковый словарь на середине и тыкают пальцем в первую попавшуюся строчку. Я еще удивляюсь, как на вывески бутиков, магазинчиков и салонов красоты до сих пор не попало ни одно матерное слово.
        - А «Сочная клубничка», - спросила Ширин, - это сеть магазинов свежих ягод и фруктов?..
        - Или студия, где снимают порно, - попробовал я сострить.
        Но моя девочка шутки не оценила и только удрученно покачала головой.
        Мы здорово обожглись на «Мансурове и партнерах». И теперь нам всюду мерещился подвох. Не очень тянуло ехать в фирмы, про которые ничего не знаешь, и у которых такие странные названия. Это как совать руку в волшебный цилиндр, не ведая, что вытащишь: кролика, шоколадку или ядовитую змею. Мы вышли со смартфона в интернет, пробили в поисковике «Нострадамус», а потом «Сочная клубничка». Но на запрос «Нострадамус» поисковик выдавал только портреты бородатого алхимика и тексты «пророческих» стихов. А на запрос «Сочная клубничка» - фото грудастых голых девок и телефонные номера жриц любви. Я аж поперхнулся со стыда - оттого, что мы смотрим в общественном месте такой «взрослый» контент.
        Ничего больше не оставалось, только ехать в мудрено названные фирмы. Может быть, «Сочная клубничка» - это и впрямь поставщик фруктово-ягодного изобилия, а «Нострадамус» - лидер по установке антивирусных программ на персональные компьютеры. Даст бог, моя милая устроится в одну из этих контор. И пусть любимой побыстрее продлят визу. Тогда-то мы, наконец, облегченно выдохнем, бросим вокруг спокойный (разве что немножко растерянный) взгляд и придем к выводу, что мир - это уж не такое уж серое и гиблое место, каким казался до сих пор.
        Снова нас помчал по тоннелям метро грохочущий ящер-электропоезд. Мне было некомфортно среди людей, которыми вагон был набит, как банка промасленными шпротами. Залипающая в телефон крашеная девушка-блондинка, дергающий маму за рукав круглый, лет пяти, ребенок в желтом комбинезоне, мужик с красным носом… Против всех во мне поднималась волна раздражения. Наверное, сказывался мой отказ от таблеток: во мне просыпался плюющийся желчью мизантроп.
        Я теперь с трудом верил, что это я не так много времени назад работал курьером. Носился, как лабораторная крыса по лабиринту, доставляя на разные концы мегаполиса конверты и папки с архиважными документами.
        «Надо попробовать свои силы во фрилансе, - подумалось мне. - Работаешь дома: с чашечкой доброго кофе сидишь за ноутбуком. Экая лепота».
        Пылкое воображение набросало мне цветную картинку. Проводив Ширин на работу (о, у моей девочки обязательно будут работа и продленная виза), я, в трусах и шлепанцах, неторопливо прохожу на кухню. И так же без спешки наливаю себе кофе с молоком. Медленно, смакуя каждый глоток, пью. Гляжу в окно на черные деревья. Допив кофе, наливаю себе еще чашку. И только после этого - встряхнувшись, как конь - включаю ноутбук. Захожу на сайт «Фриланс-Расея» и просматриваю свободные заказы для копирайтеров и рерайтеров. Ну-ка, что там?.. Фирме «Дойный носорог» нужна статья о пользе молочных продуктов?.. Хватаю заказ. Деньги от заказчика поступают на счет сайта. Когда я отправлю готовую работу клиенту, червонцы капнут мне на банковскую карту.
        Я открываю в браузере несколько страничек по запросам: «молочка», «кисло-молочные изделия», «молоко и здоровье», «полезные свойства молока». Скольжу глазами по уже написанным кем-то текстам глазами, чтобы выцепить все самое интересное, вроде громогласных цитат из Мичурина и Тимирязева или риторического вопроса «А вы знали, что в Монголии верблюжье молоко пьют даже младенцы?».. А потом «рожаю» собственный текст - как леплю плошку из глины - который озаглавливаю «Великая тайна молока» либо «Молоко - нектар богов». Моя чашка кофе еще не опустошена, когда я отправляю статью заказчику. Не проходит и нескольких минут, когда мой телефон издает булькающий звук - извещая, что на карту мне капнула вожделенная денежка. Вознаграждение - самое приятное в любой работе. Тебе хочется мурчать, как кошка, которой почесали за ушком. Можно маленькими глоточками допить свой кофе (кстати: как раз с молоком) - съесть печенюшку и браться за новый заказ.
        Вагон гремел и качался. Левой рукой я обнимал мою Ширин, а правой - держался за поручень. Какая-то бабка в треугольном платке и длинном пальто уперла в меня огромную клетчатую сумку. Напряженные лица пассажиров, как паззлы, складывались в одну широченную расплывчатую физиономию, которая, казалось, кривила рот и то мучительно зажмуривала, то - наоборот - распахивала слезящиеся воспаленные глаза. А тропинка фантазий уводила меня все дальше.
        Я буду «испекать» по четыре, а порой - и по пять текстов в день. Мне требуются только кофе - для поддержи тонуса - и ноутбук с доступом в интернет. О, я буду хвататься за каждый подходящий заказ, нарабатывая репутацию и мастерство. Я не знал, сколько получает копирайтер за слово, знак или строчку, но уверовал: за статьи мне будет падать копеечка не меньшая, чем моя пенсия.
        Пенсия, доход от фриланса плюс еще зарплата моей девочки. Да мы с моей милой почувствуем себя королем и королевой, без пяти секунд состоятельными людьми и даже немножко «средним классом». Я не буду лениться: по семь часов, пока моя луна на работе, буду торчать за компьютером. Хотя бы мне и пришлось потом, испортив зрение длительным сидением перед светящимся экраном, надеть очки. Ширин, я был уверен, не разлюбит меня и четырехглазого. Если угодно, я буду вертеться, как хомяк в колесе. Но я добьюсь того, чтобы написание рекламных текстов приносило мне приличный доход. Я обрасту постоянными клиентами, приобрету авторитет высококлассного специалиста. И уже смогу сам выбирать заказы, как перебираешь луковицы в овощном магазине. Стану брать только самые дорогие заказы - и писать без горячки и спешки. Я пробьюсь в «топы» на сайте. И если совсем недавно я, как с фонарем ночью, искал клиентов, то теперь уже заказчики будут «охотиться» за мной.
        Тогда-то я и обращусь к админам сайта «Фриланс-Расея» с просьбой прислать мне официальный диплом копирайтера. Я знал: сайт выдает такие дипломы своим наиболее успешным авторам. Диплом признается государством как подтверждение того, что ты труженик интеллектуальной сферы, которому собственные мозги приносят доход не ниже прожиточного минимума.
        Со своей красной «корочкой» я гордым ястребом нагряну к участковому психиатру (тому, который с лошадиными зубами) и выложу диплом на захламленный бумажками стол: нате - выкусите!.. Теперь я не тот жалкий инвалид, который перебивался только ежемесячными подачками от министерства здравоохранения. Я ко-пи-рай-тер. Нечто вроде художника в свободном плавании. Я пишу - и мне платят за это деньги. Можно сказать: неплохие деньги. Так что теперь я с весомым основанием прошу - нет, я требую! - созвать врачебную комиссию для возвращения меня в ряды дееспособных. Надо сдать анализы и пройти клинического психолога?.. Да не вопрос!.. Я буду уверен: с мочой, калом и кровью у меня все в порядке. И я больше не расплачусь, как девчонка, в кабинете клинического психолога, даже если допрашивать меня будет прежний вытянутый иезуитский змей. Потому что я буду не тем замордованным убогим бледным юнцом, каким был в прошлый раз - а уверенным в себе молодым человеком, который прилично зарабатывает головой. Конечно, я не могу позволить себе яхту с красавицами всех цветов кожи и волос. Да мне оно и не надо. Но содержать на
свой доход себя и жену - это мне по силам.
        Врачам нечем будет крыть. Пусть я и немного тронутый, но я нашел в обществе свою скромную нишу. Я сам зарабатываю себе на хлеб. Так что мне, пусть с охами и ахами, но вернут официальную дееспособность. Мне, должно быть сократят или вовсе перестанут платить пенсию, дабы сэкономить бюджетные деньги. Но это не беда: просто буду выполнять за день на пару-тройку заказов больше, чем раньше. Наша с Ширин семейная казна не опустеет.
        Добившись признания меня дееспособным, я немедленно пропишу мою девочку на своей жилплощади. Даже сделаю совладелицей квартиры. Тогда все страхи по поводу того, что милой не продлят или аннулируют визу останутся позади, как утром забывается неприятный сон. Иностранец, который имеет в Расее недвижимое имущество, имеет право находиться на территории страны и без визы. Он уже не пария или унтерменш, а «почти гражданин». Если тебя на улице остановит патруль - сунь господам полицейским под нос свидетельство о собственности. И бравые стражи порядка с извинениями отвалят от тебя, да еще козырнут.
        Следующим пунктом будет женитьба. Мы с Ширин уведомим государство, что спим вместе - зарегистрируем наши отношения. По этому случаю сходим в приличное кафе - попробуем стейки из мраморной говядины под пряным соусом, попьем свежий апельсиновый сок с кубиками льда. А дома, вечером, устоимся с тарелкой кремовых пирожных перед ноутбуком, укутаемся в плед и посмотрим какую-нибудь историческую мелодраму вроде «Фараона Эхнатона и царицы Нефертити», с обилием поцелуев и постельных сцен.
        Дальнейший наш жизненный путь будет усыпанной лепестками роз красной ковровой дорожкой. Моя девочка подаст документы на расейское гражданство. Как жена расеянина, да еще владеющая недвижимостью, без препон - в упрощенном порядке - получит пурпурный паспорт. Став расеянкой, моя милая сможет забыть, как ночной кошмар, что где-то в Западном Туркестане лопается от злобы и неутоленной похоти жирный кабан-ишан, так и не добавивший новую красивую куколку в свой гарем.
        Я буду еще сильнее стараться на ниве копирайтинга. Ко мне, как к мастеру своего дела, выстроятся целые очереди клиентов. Мне не придется, как волчонку кость, хватать зубами каждый подвернувшийся заказ. О, я буду разборчив!.. Я наклею на себя ценник, на котором будет написана немаленькая сумма. Раз мы живем в обществе, где все - от коррумпированного министра образования до вокзальной проститутки - что-то продают, надо не продешевить, продавая себя или свой труд.
        Я буду заключать с компаниями контракты на ведение блога или наполнение сайта контентом. Заработок будет расти, как тесто на дрожжах. Нам хватит даже на то, чтобы однажды летом смотаться отдыхать на море. Мне так и представилась Ширин в зеленом купальнике - на золотом пляже. Какая у нее точеная фигурка!.. В бирюзовом небе - ослепительный диск солнца. Море томно вздыхает, накатываясь на берег пенными волнами. А я сижу под зонтом, напоминающим гигантский мухомор на тонкой ножке, и долблю по клавиатуре ноутбука. Даже в отпуске я пару часов в день буду выделять на копирайтинг, чтобы не потерять навык, а заодно и «сделать червонцы».
        Моя девочка уволится с работы. В самом деле: для чего моей милой срывать голос в колл-центре или подносить кофе какому-нибудь толстозадому самодуру-директору, если моего дохода копирайтера достает на еду, оплату коммуналки, посиделки в кафе и на летние курорты?.. Мы люди скромные, нам большего и не надо.
        Мы будем наслаждаться сытым достатком и взаимной любовью. Что может быть лучше этого?.. А потом Ширин родит мне ребенка. Милого сладкого младенчика, подобного распустившемуся цветку лотоса. От кого-то я слышал, что рождение ребенка - это чудо, за которое расплачиваешься всю жизнь. А нам и не в тягость будет платить по этому счету. Мы отдадим своему маленькому, в пеленках, человечку все самое хорошее, что у нас есть. Можно не бояться ни старости, ни смерти - потому что после тебя останется твое дитя, похожее на тонкое деревце, которое ты заботливо поливаешь. А как ты будешь радоваться, когда твое деревце вспыхнет изумрудными листьями и белыми цветами!..
        …Ширин потянула меня за рукав:
        - Дорогой, ты что - заснул?..
        Я разом упал, как Люцифер, с небес на землю. Я снова оказался в переполненном грохочущем вагоне - в утробе «железного ящера». Где только присутствие моей девочки не давало мне сойти с ума. Должно быть, я действительно спал, хотя бы и с открытыми глазами. Я весь погрузился в мечту, далекую от реальности, как небо от земли. Но теперь приходилось вернуться в эту самую жестокую реальность.
        Электропоезд как раз подъехал к нашей станции. Мы вышли из вагона и, в людском потоке, поднялись по истоптанным грязным ступеням в город. Попали в спальный район. Куда ни глянешь, взгляд упирался в серые многоэтажки, которые казались одинаковыми, как горы для заблудившегося путника. В тесные дворики кое-как были втиснуты детские площадки с песочницами и ржавыми качелями. Вдоль тротуаров припаркованы авто. С бело-серого мутного неба падал и падал пушистый снег.
        Ориентируясь по телефонному приложению «Карта города», мы с моей милой обогнули очередную высоченную башню и попали на квадратный двор. Здоровенный доверху забитый мусорный контейнер на углу был, как увеличенными в размере мухами, обсажен воронами и голубями. Веяло сладковатым запахом гнили. А посередке двора стояло бежевое здание в один этаж, с решетками на окнах. Судя по карте, нам было туда. Подойдя ближе, мы прочли кривоватую вывеску: «Нострадамус для вас». Черное расплывчатое пятно должно было изображать профиль бородача-предсказателя.
        Кнопки звонка не было. Не слишком решительно мы открыли дверь и вошли внутрь постройки. Через три ступеньки от входа - стойка ресепшена, за которой торчали две расфуфыренные барышни. Тушь, помада и тональный крем были на девицах, как несколько слоев защитной брони. Одна дамочка щебетала что-то в телефонную трубку, а другая - с сосредоточенным, как у скульптора за работой, видом - полировала длинные ногти. По левую руку от ресепшена был дверной проем, в который я из любопытства заглянул. Увидел: в не особо просторном помещении, на поставленных в ряд скамейках, сидели какие-то люди. (Я понадеялся, что это не соискатели, пришедшие на собеседование - конкуренты Ширин). В одном углу небольшой аквариум с разноцветными рыбками, в другом - тарахтит телевизор с плоским, как гладильная доска, экраном. У стенки растопырила пластмассовые листья искусственная пальма.
        По всему было видно: «Нострадамус для вас» пытался придать своему офису шикарный вид, как это делается у крупных и успешных компаний. Отсюда - телевизор, фальшивая пальма в кадке с камушками, рыбы в аквариуме. По очевидной задумке «Нострадамуса», завернувшие в офис клиенты должны были чувствовать себя расслаблено и комфортно. Но все портили донельзя истоптанный коврик перед ресепшеном, пятна на полу, да стены, с которых местами облупилась краска. Невооруженным глазом было видно: обстановка офиса - это призванная пустить пыль в глаза бутафория. Ты сразу вспоминаешь, что вошел под неровно висящую вывеску, в небольшое здание, притаившееся во дворе за многоквартирным домом, а не в ультрасовременный бизнес-центр со стеклянными лифтами, с выдающим сэндвичи и фруктовую воду автоматами, и с собственной службой безопасности. Секретарши на ресепшене тоже, казалось, были подобраны под стать интерьеру. Они блистали - размалеванные, как дикарки. Но если смыть с этих ярких «тяночек» всю косметику - останутся только две Маши с грубыми крестьянскими лицами.
        Та из барышень, которая полировала ногти, наконец заметила нас с Ширин. И спросила:
        - Вы на прием к специалисту или на интервью?..
        - На интервью, - ответила моя девочка. - Нас к вам направило кадровое агентство «Бригантина».
        - Значит, вам к Галине Игоревне, - сказала секретарша. - Направо по коридору до конца. Восьмой кабинет. Проходите.
        Поблагодарив разукрашенную барышню, мы двинулись по узкому коридору. В коридор выходило множество дверей. Из-за каждой двери долетали сливающиеся в гул голоса; прорывались хохот и крики. Мы с моей милой переглянулись, как бы спрашивая друг друга: вроде бы все нормально, да?..
        В самом деле - нам, кажется, улыбнулись боги. Начать хотя бы с того, что «Нострадамус» не похож на жульническую компанию, которая раз в неделю, высосав, сколько возможно, денег у клиентов, меняет название и адрес. Пусть офис серенький и неказистый, а вывеска висит чуть косо. Зато из-за дверей кабинетов льются голоса, напоминающие жужжание потревоженных пчел или шум отдаленного водопада. Здесь действительно работает колл-центр. И моя девочка может занять свободное местечко за компьютером и телефоном. Осталось только не провалить собеседование. Сердца у нас так и екали, сильнее колотясь от волнения и надежды.
        Мы до сих пор не знали, чем именно промышляет «Нострадамус». Мне почему-то казалось, что фирма, по неизвестным причинам названная в честь знаменитого ясновидца, это своего рода «магазин на диване». Вы видите по телевизору ролик с рекламой пылесоса, паровой швабры или овощерезки. Звоните по указанному в ролике номеру и соединяетесь с колл-центром «Нострадамуса». Оператор оформляет вам заказ на понравившийся товар, параллельно пытаясь втюхать вам что-нибудь еще из широчайшего ассортимента компании.
        Что ж. Наверное, оператор на телефоне - не самая плохая работа. Это, конечно, не розы собирать - но ничего. Моя милая справится. Хорошо бы, чтобы Ширин работала с потоком входящих звонков, а не занималась обзвоном «холодной» базы. Потому что звонить с рекламными предложениями людям, которые этого не ждут - жесткая жесть. Из десяти человек - шестеро обложат тебя матом, а четверо более интеллигентных - просто положат трубку. Впрочем, нечего было гадать на кофейной гуще, что за работа ждет мою девочку. Мы как раз подошли к восьмому кабинету. Постучались.
        - Это кто у нас такой робкий?.. - послышалось из кабинета. - Заходи, заходи. Я не волк, не кусаюсь.
        Немного смутившись из-за «волка», мы переступили порог кабинета.
        В кабинете, больше похожем на маленький закуток, величественно восседала на кресле не старая еще женщина с собранными в пучок волосами. Огромная, как слон, она занимала половину помещения. На оставшемся пространстве располагались стеллаж, заполненный пухлыми папками и кипами бумаг, да столик с компьютером. На краю столика стояла еще стеклянная посудина с круглыми леденцами - желтыми, красными, оранжевыми, зелеными и даже цвета корицы. «Слониха» брала сразу по две конфеты. Легким движением толстых пальцев, почти щелчком, освобождала цветные кругляшки от прозрачных фантиков и, с довольным видом, отправляла леденцы себе в рот.
        - Здравствуйте!.. - сказала «слониха», заглотив очередные две конфеты, тихонько рыгнув и утерев рукавом рот. - Я Галина Игоревна - руководитель колл-центра. А вы, стало быть, оба пришли на работу устраиваться?..
        - Только я, - ответила Ширин. От волнения она покусывала нижнюю губу. - Меня направило к вам кадровое агентство «Бригантина».
        - Я так и поняла, - сказала Галина Игоревна. - А это, - кивком головы она указала на меня, - твой парень?.. Приехал тебя поддержать?..
        - Да, - слегка зардевшись, тихо отозвалась моя милая.
        Фамильярная Галина Игоревна весело захохотала - так, что двойной подбородок руководительницы колл-центра заколыхался:
        - Персидская принцесса в прозрачной кисее и наш русский Ванька в шапке-ушанке и с балалайкой. Впервые такое встречаю. Про вас, детки, кино можно снимать.
        - Я тюрчанка, - заметила моя девочка.
        - А?.. - удивленно посмотрела Галина Игоревна.
        Если бы Ширин сказала: «Я не принцесса» или «Я не ношу кисею» - «слониха», от изумления, грохнулась бы, наверное, со стула или вместе со стулом. Я думал было ввернуть, что меня зовут не Иван, и что бренчать на балалайке я не умею - но сдержался.
        Галина Игоревна вытерла заслезившиеся от смеха глаза и сказала моей милой, уже более или менее серьезно:
        - Итак, моя золотая. Тебе нужна работа. И ты хотела бы получать побольше денег. Я тебя понимаю: у такой молодой девушки, как ты, широкие потребности. Помада, тушь для ресниц, лифчики, трусики - на все нужны презренные червонцы. Или сережки какие тебе в ювелирке приглянутся. Друг-то твой, - тут Галина Игоревна скосила глаз на меня, - как я погляжу, совсем тебя не балует. А тебе еще на маникюр, на педикюр может захотеться сходить. Не правда ли?.. Ну так вот что, моя красавица, я тебе скажу: если тебя интересуют деньги, мы дадим тебе возможность их заработать. Сидеть на окладе, попивая душистый чай и зависая в социальных сетях - у нас на фирме не выйдет. Мы не платим оклад. Но ты будешь получать процент с каждого приведенного тобою клиента. А если тебе нужно продлить визу - ты говори, не стесняйся. Подадим заявление в миграционную полицию, как только ты притянешь в офис хотя бы одного нового клиента.
        - Спасибо… - пролепетала Ширин. - Только я не понимаю, как я буду находить клиентов. Я же на телефоне работать буду?..
        - Объясняю, - сказала Галина Игоревна, метнув в рот еще несколько леденцов и откашлявшись. - Ты сидишь в колл-центре за телефоном. Тебе звонят люди, которые где-то видели нашу рекламу. Они, конечно, вываливают на тебя в разговоре все свои огорчения и проблемы. Твоя задача проста: пункт «а» - убеди человека, что мы обязательно поможем, какой бы безвыходной ни казалась ситуация; пункт «б» - уговори человечка подъехать к нам в офис уже сегодня, прямо сейчас (нельзя, чтобы клиент долго раздумывал - иначе не захочет расставаться с деньгами). Ну а здесь, в офисе, человечком займутся наши высококлассные специалисты. А ты, милашка, получишь свой честно заработанный процент.
        - Интересно… - только и обронила моя девочка.
        Она выглядела растерянной и не готовой что-либо еще сказать. Так что, дабы не затянулось неловкое молчание, я вклинил вопрос:
        - Галина Игоревна. Вы сказали: клиент вываливает на оператора груз своих проблем - а оператор обещает, что в офисе «Нострадамуса» всем проблемам найдут решение. И я вот не могу уловить: у вас здесь центр психологической помощи населению или юридическая консультация?..
        Галина Игоревна тихонько рассмеялась. Приглушенный смех плохо сочетался с ее моржовой тушей. Тем более, что десять минут назад мы слышали, как необъятная руководительница колл-центра хохочет от души.
        - Ах, молодой человек, молодой человек!.. - протягивая руку за леденцами, с почти материнской интонацией сказала «слониха». - Шарлатаны все эти психологи. Начитались Фрейда, Юнга и Эриха Фромма - и рады, как ложкой в желе, копаться в наших мозгах. Но открою тебе секрет: ни один психолог никому еще не помог. Все, что может фрейдист или юнгианец - это посоветовать вам «отпустить» неприятную ситуацию и принять мир таким, какой есть. То бишь: раньше ты стоял по подбородок в дерьме и был недоволен - а теперь будешь улыбаться, даже если дерьмо поднимется до самого рта.
        «Дерьмовые» метафоры Галины Игоревны меня смутили и озадачили. Бьюсь об заклад, что у меня порозовели уши. «Слониха» мало того, что сразу начала обращаться ко мне и к Ширин на «ты» - так еще изъяснялась совсем не деловым языком. А языком развязной вульгарной базарной торговки, обращающейся к своим дорогим племянничкам.
        - А… А юристы?.. - спросил я.
        - А что юристы? - Галина Михайловна поудобнее устроилась на своем стуле, который нещадно заскрипел. - Скажу тебе, сынок: я и сама пять с хвостиком лет отпахала на поле юриспруденции. В юридической консультации, как это называют. Так что выдам тебе покрытую мраком тайну: юрист - это самая бесполезная профессия. Вот смотри. Нанял ты для решения дела адвоката. Да не какого-нибудь желторотого свежеиспеченного выпускника академии прав, а матерого опытного щетинистого «секача». И?.. Что это «секач» для тебя сделает?.. Ну составит грамотно иск в суд, прошение, заявление. Но на этом - почти все!.. А ведь если подумать, ты и сам можешь подготовить любые бумаги. Ты же проходил в школе буквы!.. Просто ты лишние пару часов помучаешься, подбирая, на какие статьи законов тебе ссылаться. Что еще?.. Юрист может представлять твои интересы в суде. Но даже у самого отпетого адвоката-харизматика нет за пазухой волшебной палочки. Он не даст вам ни сто-, ни хотя бы пятидесятипроцентной гарантии, что выиграет ваше дело. Судьи-то у нас тоже матерые и с изогнутыми клыками - и перевидали адвокатов всех калибров. Да и ваш
оппонент может нанять себе боевитого хряка. Так что судебное заседание превратится в битву двух кабанов, результаты которой непредсказуемы. Но заплатить адвокату денежки вам придется при любом исходе. Ты пойми, мой сахарный дружок: доверять свои проблемы юристу - это как поручить кому-нибудь играть за тебя в шахматы. Хорошо, если этот «кто-нибудь» поставит твоему недоброжелателю мат. А что если доска будет перевернута, а все фигуры - разбросаны?.. И ты никогда не поймешь, как это случилось.
        Тучная Галина Игоревна студнем расплывалась на стуле и улыбалась влажными губами. Видимо, ей понравилась роль учительницы жизни для молодежи. С открытым ртом я внимал откровениям Галины Игоревны. С тем, что она говорила про психологов и юристов, трудно было спорить. Ширин стояла с опущенными ресницами и слегка дрожала, как от несильного озноба. Моя девочка явно не ожидала услышать на собеседовании от своего будущего начальника такие странные речи, какие вела Галина Игоревна.
        Я, хоть и был малость ошарашен, вернулся к первому своему вопросу:
        - И все-таки, Галина Игоревна. Я понял: у вас здесь не психологический и не юридический центр. Тогда с какими жалобами к вам обращаются клиенты?.. И что за помощь вы оказываете?..
        - О-о, - с довольным видом протянула Галина Игоревна. - Мы распутываем гордиевы узлы любых ситуаций - от просто неприятных до опасных для жизни. Скажем, девушка никак не может выйти замуж. Наш специалист поработает с ее аурой. Снимет блоки, избавит от «венца безбрачия». А за особую плату - проведет обряд привлечения жениха. Будьте уверены: недельки через три счастливая цыпочка примерит белую фату невесты. Часто к нам обращаются бизнесмены, желающие наладить дела. А мы изготавливаем для уважаемых предпринимателей индивидуальные амулеты - из конского волоса, лапки кролика или свиного копыта. Отдельная категория клиентов - это несчастные брошенные жены, просящие вернуть загулявшего муженька. Мы соглашаемся помочь, но строго без причинения вреда любовнице. Есть люди, которые хотят узнать свою судьбу. Перед такими мы приподнимаем завесу будущего, гадая на картах Таро, на цветных камушках, мандариновых корках и на внутренностях животных. Если результат гадания нерадостный - подсказываем, какие есть приемы, чтобы обмануть злой рок. Часто к нам приходят молодые родители с новорожденным ребенком - и мы
составляем гороскоп младенца; помогаем счастливым маме и папе выбрать для сынка или дочки имя, притягивающее удачу. Иногда приходится разбираться с совсем тяжелыми случаями. Что вы будете делать, если столкнетесь с полтергейстом?.. Или у вас в квартире начнут пошаливать барабашка, домовой?.. А наша выездная бригада специалистов берется навсегда отвадить от вас и от вашего жилища любые потусторонние сущности…
        Галина Игоревна увлеклась собственным ошеломительным рассказом. Это была настоящая презентация компании «Нострадамус для вас». Мы с Ширин слушали, как зачарованные, будто над нами уже потрудился один из обладающих магическими способностями «специалистов» фирмы. Может быть, Галина Игоревна скажет еще, что в «Нострадамусе» умеют превращать воду в вино, а посохи - в змей?.. И одним гамбургером способны накормить население целого многоквартирного дома?..
        - А у вас и корпоративные клиенты есть?.. - спросил я ошалело, сам не знаю зачем.
        - А как же!.. - Галина Игоревна забросила в свой широкий рот разом горсть леденцов. - Мы работаем и с юридическими лицами. Мы проводим с сотрудниками компаний-клиентов семинары на актуальные темы: как уберечься от сглаза, как распознать вампира, как вести себя при встрече с привидением - и т.д. Развешиваем в офисе клиента амулеты, создавая непробиваемую магическую защиту. Иногда даже устраиваем для работников клиента спиритические сеансы - предоставляя возможность пообщаться с умершими дедушками и бабушками или вызвать дух Наполеона.
        - Действительно, - тихим ровным голосом сказала Ширин, - «Как распознать вампира» - это актуальная проблема. А скажите, - голос моей девочки был по-прежнему тихий и ровный, - дух Наполеона говорит на русском языке или все-таки по-французски?..
        - Чувствую в твоих словах скепсис, - отозвалась Галина Игоревна, - Ну ничего: поработаешь у нас недельку-другую - и от твоего безбожного материализма не останется и следа. Вампиры - среди нас. Ты можешь не верить в их существование? пока один из них не напьется твоей густой кровушки. Тогда-то ты будешь плакать и звать маму. А духи?.. Духи не говорят по-русски, по-французски или там по-китайски. Они общаются с нами при помощи постукиваний.
        - Азбукой Морзе?.. - предположил я.
        - Азбукой Морзе, - с серьезным видом кивнула Галина Игоревна.
        «Интересно, - мысленно задался я вопросом, - а как духи контактировали с живыми до изобретения азбуки Морзе?..» Но вслух спросил другое:
        - Галина Игоревна. Я так понял: ваши «специалисты» - это гадатели, демонологи, ясновидящие, заклинатели духов, колдуны?.. А люди, которых мы с моей девочкой видели в комнате с аквариумом и телевизором - это клиенты, которые пришли избавиться от порчи, проникнуть в тайну собственной судьбы, получить притягивающую богатство и удачу подкову, связаться с призраком умершего родственника?.. И ваши «спецы» берут за свои услуги деньги - за счет чего «Нострадамус для вас» и держится на плаву?..
        - Не держится на плаву, а срубает неслабую прибыль, - ответила Галина Игоревна. - Ты верно уловил суть, мальчик. Только не говори «колдуны». Толерантно будет: «маги» или «кудесники».
        - Т.е., мне будут звонить попавшие в беду люди, - едва шевеля губами произнесла Ширин, - а я этих несчастных буду записывать на прием к тем самым кудесникам и магам?.. И за каждого приведенного в офис человека мне полагается столько-то червонцев?..
        - Браво! - закинув в рот еще пару леденцов, Галина Игоревна захлопала в ладоши. - Ты все прекрасно поняла, как мы работаем, моя сладкая. А теперь, ребятки, пойдем - я покажу вам колл-центр.
        Галина Игоревна - достаточно легко, при ее-то габаритах - поднялась со стула, который до сих пор неизвестно как выдерживал запредельный вес «слонихи». И взмахом мясистой руки пригласила нас следовать за собой.
        Пройдя по коридору мимо трех дверей, мы зашли за Галиной Игоревной в четвертую. В не слишком просторном помещении, куда мы попали, было людно и шумно. Человек двенадцать сидели, каждый, за компьютером и телефоном. Стучали по клавиатурам и говорили что-то в трубки. Голоса сливались в гул пчелиного улья. Ухо ловило отдельные слова: «судьба», «поможем», «оберег», «магия». Еще человек шесть лениво бродили по помещению из угла в угол, даже не прикрывая ладонью зевающие рты. Длинноволосый хрупкий мальчик с повязкой на лбу и с красной пентаграммой на черной футболке набирал воду из кулера в прозрачный пластиковый стаканчик. Рядом другой парнишка, курчавый смуглый кавказец, с аппетитом хрустел красно-желтым яблоком.
        В колл-центре расеяне-славяне составляли не больше половины коллектива. Второй половиной были люди тюркской, иранской и кавказской наружности. Это должно было утешить нас с Ширин: в «Нострадамусе», по крайней мере, не перебирают хомо сапиенсов, как рыбу, по сортам и принимают на работу без оглядки на национальность или антропологический тип. Но после безумных речей Галины Игоревны по части вампиров и разговоров с духами, мы как-то не обрадовались «интернационализму» компании.
        Народ в колл-центре преобладал молодой - наши ровесники. Старше других была одна восточная женщина, похожая на Нефертити. Хмуря от усердия брови, дама глядела в экран компьютера и говорила, говорила что-то в телефон. Я даже разобрал одну фразу: «Вам нужно немедля обратиться к профессиональному демонологу, иначе голодный дух погубит вас или кого-нибудь из ваших близких».
        Вот так работа!.. Мне захотелось подпрыгнуть и хлопнуть себя по лбу. Запугать невежественного человека духами и чертями, чтобы тот приехал и выложил «мастеру» свои кровные копейки. Такая задача стоит перед оператором на телефоне в компании «Нострадамус для вас»?..
        Галина Игоревна, тем временем, вышла на середину помещения, уперла руки в боки и гаркнула по-генеральски:
        - Иванов!.. Мамедов!.. Чего шатаетесь, как медведи весной?.. Столько клиентов привели, что заняться больше нечем?..
        - Да ладно тебе, Галь!.. - фамильярно бросил хрупкий мальчик (очевидно - Иванов), поправляя свои длинные волосы. - У меня сегодня пятеро придут. Одной даме вообще экзорцист для сына нужен. Вся зареванная звонила.
        И мальчишка, как ни в чем не бывало, поднес прозрачный стакан к губам и маленькими глоточками принялся пить.
        А кавказец с яблоком (должно быть - Мамедов) хрустнул еще громче, вытянул в сторону Галины Ивановны шею, как гусь, и заявил:
        - Клиент прет, как окунь на нерест.
        - Ладно, ладно, - сделав сердитое лицо, Галина Игоревна погрозила Мамедову пальцем. Но скорее в шутку, чем всерьез.
        А потом повернулась к моей девочке:
        - Оглянись вокруг, краля, и что видишь - запоминай. Сначала тебе непросто будет. Но ты слушай, как опытные операторы «ведут» клиента, пробуй делать так же и потихоньку втягивайся. Клиенты будут срываться, а ты не вешай нос и не наматывай соплю на кулачок. Пробуй еще и еще, не сдавайся. Пусть не с первой недели, но начнешь зарабатывать реальные деньги. Понимаешь: в нашей работе, как в рыбалке - все строится на терпении и внимательности. Важно улучить момент, когда клиент проглотил наживку. А дальше - подсекаешь и вытаскиваешь бешено бьющуюся рыбину на берег…
        - Пиццу!.. Хочу заказать пиццу!.. - неожиданно подала голос на весь колл-центр женщина-«Нефертити», заглушив слова Галины Игоревны. - Кто со мной?..
        - Я!.. Я!.. Я!.. - сорвалась с места блондинистая девушка. - Я сто лет пиццу не ела. Все на диете сидела - только репа, авокадо и огурцы.
        - А теперь тебя бросил парень, и следить за фигурой больше не надо?.. - расхохоталась собственной плоской шутке «Нефертити». Но блондинка даже не подумала обижаться.
        Вокруг «Нефертити» собралась кучка операторов, оживленно обсуждающая, какую пиццу заказать. «Диабло» с острым перцем?.. «Сырное великолепие»?.. Или, может быть, грибную с томатами?..
        Мамедов швырнул в мусорное ведро огрызок яблока и сел за компьютер и телефон. Скоро стало слышно, как бравый кавказский парень говорит в трубку: «Компания «Нострадамус для вас». Чем могу быть вам полезен?..». Иванов - которого, видимо, измучила жажда - пил второй стакан водички. Решив, что экскурсия в колл-центр закончена, Галина Игоревна вышла с нами в коридор. А следом в дверь прошмыгнули «Нефертити» и тощая (и впрямь из-за диеты, что ли?) блондинистая барышня.
        - Куда намылились, красавицы? - наполовину строго, наполовину весело спросила Галина Игоревна.
        - Мы на улицу - курить, - бодрым хором отрапортовали «красавицы».
        - Ну, идите, - разрешила Галина Игоревна, с величественностью фараона махнув рукой.
        Затем сказала моей Ширин:
        - Ну что, золотце?.. Как видишь: атмосфера у нас на фирме домашняя - самая либерально-демократическая. Мы здесь не делимся на «русских» и «нерусских» - главное, чтобы человек готов был трудиться, как пчелка, и делать деньги. Иудеям, буддистам, мусульманам - мы всем рады. Хоть чернокожему, хоть розовому, как обваренный поросенок - каждому даем шанс себя проявить. Единственное, кого мы не привечаем - это безвольные, не способные ничему научиться у опытных мастеров, лентяи. Если человечек месяц давит ягодицами стул, пялится в экран, как баран на новые ворота, и не приводит ни одного задрипанного клиента - с таким кадром мы расстаемся. Но если ты проявишь толику усердия, если будешь вкладываться в работу, а не зыркать глазками по сторонам и считать минутки до окончания рабочего дня - тогда ты скоро выйдешь на стабильно высокий доход. Повторю: у нас здесь демократия. Дресс-кода - нет. Ходи хоть в мини-юбке, хоть в хиджабе. Опаздывать на десять-пятнадцать минут - можно, не убьем. Кушать за рабочим столом - тоже можно, приятного аппетита. Надо выбежать покурить - пожалуйста. Сама видела: смуглая
Сулейманова и блондинка Наташка - сейчас преспокойно выходили. В общем, идеальные условия для работы. От тебя одно требуется: привести позвонившего клиента в офис. Вцепляешься бульдогом - и тащишь. Дотащила - тебе капает денежка. А уж в офисе клиентом займутся наши специалисты: кудесники, демонологи и провидцы. Больше привела клиентов - больше денег тебе и фирме. Один клюнувший клиент на пятнадцать звонков - это нормальный результат для новичка. Но ты вслушивайся, как опытные операторы общаются с клиентами, улавливай разные «фишки» - и повышай показатели. Вон Натаха, блондинка, только второй месяц работает, а приводит в офис каждого четвертого звонящего. Все зависит от тебя самой. Насколько ты вовлечешься в работу - настолько и распухнет твой кошелек. Крупные заработки у нас возможны. Начнешь жить на широкую ногу, если не будешь лодырничать. Вот Мамедов - мой любимчик. Обожает путешествовать. В прошлом году летал в Париж. А летом этого года рванет в Нью-Йорк или Лондон - еще не определился. И представь себе: денег на заграницу у парня хватает. Он, плюс ко всему, кругленькие суммы держит на разных
счетах. А все потому, что пашет, как ломовая лошадь. С клиентами общается виртуозно. Он - как пекарь, который с одной ладони на другую перекидывает горячий пирожок, и не обжигается. А мальчик с пентаграммой - Иванов?.. Пришел к нам полгода назад - слюнтяй слюнтяем. Забитый, пугливый такой мышонок - и, как сам признался, девственник. Деньги на карманные расходы, сгорая от стыда, клянчил у больной тяжелой формой гастрита мамы. И что ты думаешь?.. Въехал постепенно в работу, стал в разговорах с клиентами уверенным и напористым. А на ловца, сами знаете, и зверь бежит. Теперь малыш получает не меньше лучших операторов. Тратит деньги на стильные шмотки. Да на девок, которых сперва везет в ресторан, а затем в гостиницу - ну сами понимаете: для продолжения. В общем, зеленый юнец стал, благодаря «Нострадамусу» молодым мужчиной при деньгах… Или вот взять мадам Сулейманову. Она постарше других моих операторов - и цели перед собой ставит прагматичные. Хочет заработать на квартиру и на образование детям. Приобретет вожделенную жилплощадь - и, как владелица недвижимости, подаст документы на расейское гражданство. У
Сулеймановой, конечно, язык не так хорошо подвешен, как у Мамедова. Но дама компенсирует это трудолюбием, терпением и усердием. Накопит на квартирку - уволится от нас. Найдет работу полегче. Если повезет, то и по специальности. Сулейманова у нас биолог - эксперт по рептилиям и земноводным. Представляете, какие люди у нас работают?.. Не люди - звезды. Кстати: многие поступают так же, как планирует Сулейманова. Устраиваются в колл-центр года на два - на три, чтобы заработать на квартиру, дачу, машину. Зато и пашут, как проклятые. Благо, что у нас - как я вам и говорю - реально срубить большие деньги, если трудиться без дураков. А накопив нужную сумму - увольняются и ищут себе работку поспокойнее, с окладом и оплачиваемым отпуском…
        Галина Игоревна, казалось, переплюнула на части красноречия самого Демосфена. Настолько она увлеклась собственным рассказом о колл-центре «Нострадамуса». Она, точно щепка или листок, скользила по журчащему потоку своих же слов. Ширин и я слушали, не перебивая. Взгляд моей девочки был потуплен, плотно сжатые губы немного дрожали. Я догадывался: моя милая еле сдерживает готовые брызнуть фонтаном совсем не радужные эмоции. Сам я был, скорее, в ступоре. Горькое разочарование будто лишило меня языка - и сковало цепями ноги. Ну еще бы!..
        Серьезное кадровое агентство «Бригантина» направило мою красавицу на фирму, которая обещает позаботиться о продлении новому сотруднику визы. А здесь, в «Нострадамусе», это подтвердили. И готовы зачислить мою девочку в штат: садись за компьютер, за телефон и работай. «Слониха» Галина Игоревна, сама любезность, разжевала да положила нам в рот все, что надо знать о демократических, в американском духе, порядках на фирме. От души постаралась замотивировать мою милую работать и зарабатывать… Но… Но все это перевешивает одно треклятое «но».
        Это жирное ядовитое «но» заключается в том, что «Нострадамус для вас» - дружная команда шарлатанов, ловящая рыбку в очень уж мутной заводи. Положим, фирма без обмана платит своим операторам. За одного приведенного клиента - столько-то червонцев. Я охотно верил, что Мамедов и Иванов гребут деньги лопатой, и что Сулейманова скоро заработает на квартиру. Но клиенты!.. Невежественные бедолаги, верящие в демонов и судьбу, боящиеся сглаза и перебежавшей дорогу черной кошки. С этих-то наивных дурачков, как шерсть с овцы, стригут деньги и ловкие, как бурундуки, операторы колл-центра, и самозванные «специалисты» («маги», «гадатели», «заклинатели духов»), и бессовестное руководство «Нострадамуса». Трудно вообразить более позорный и подлый способ обогащения, чем «монетизация» суеверий и предрассудков народа. Мы с Ширин еще не обменялись мнениями насчет «Нострадамуса», но я уже понимал: моя честная красавица ни за какие коврижки не согласится стать шестеренкой в лохотроне, которым и является носящая имя знаменитого болтуна-предсказателя гнилая контора.
        На меня вдруг будто повеяло могильными сыростью и холодом. Мне стало страшно при мысли, что мошенники из «Нострадамуса» никогда не останутся без меда и хлеба. Как говорят разные жулики, разводили и аферисты: «Лох не мамонт - лох не вымрет». В век беспроводной связи, интернета и луноходов полным-полно людей верит в «венец безбрачия», пророчества какой-нибудь старухи и в чудодейственную силу оберегов и амулетов. Так что «Нострадамус» всегда соберет на своем поле богатый урожай. Серьезный конкурент «Нострадамуса» - только церковь с ее плачущими иконами, иерусалимским огнем, крещением детей и отпеванием покойников. Но в какую зловонную яму катится общество, в котором пышно цветет сорная трава средневековой дикости!.. А может, мы уже скатились?.. И теперь роем рылом грязное дно?..
        Запас краснобайства Галины Игоревны наконец - казалось - иссяк. Она сказала, что завтра ждет Ширин со всеми документами на работе, и проводила нас до ресепшена. Здесь «слониха» наскребла в своих извилинах еще несколько слов, которыми напоследок и напутствовала мою девочку:
        - Ну, лапочка, надеюсь, ты у нас продемонстрируешь высший пилотаж и будешь приводить по двенадцать клиентов в день. Ты нерусская, в отличие от твоего муженька. Тебе сложнее пробиться в люди. Но в этом же твое преимущество. Как говорится: что нас не убивает, то делает нас сильнее. Ты способна сделать себя сама - стать по-настоящему независимой и успешной. Воспарить над вершинами гор, как орлица с крепкими крыльями. Я тебе по секрету скажу: большинство русских - порядочные лодыри. Одни до седых волос сидят у папочки и мамочки на шее, а когда родители умирают, не могут даже организовать приличные похороны. Другие сдают комнату или квартиру - тем и кормятся, как клюющие пшено воробьи. Да еще раздуваются от важности рыбой фугу, когда устраивают жильцам проверку. Третьи - устраиваются на непыльную работенку в офис, где только протирают штаны, пьют чай и объедаются пончиками с кремовой начинкой. А ты?.. Ты не такая, как эти праздные новые византийцы. Ты пассионарий из Великой Степи, точь-в-точь по Гумилеву. Ты приехала покорить Расею. И, если приложишь усилия, она, как покорная шавка, ляжет у твоих ног.
Главное: поменьше меланхолии и пошленького сентиментализма - и побольше работы, зверской работы!.. Ну, до завтра, Золушка. Адью-с!..
        Галина Игоревна медленно развернула свое тяжеленное тело с чуть колыхающимся выпуклым животом. И тогда моя милая - не громко, но отчетливо - послала вслед руководительнице колл-центра вопрос:
        - А скажите мне. Сглаз, порча, предсказание судьбы, духи умерших… Вы действительно верите во все эти вещи?..
        Галина Игоревна посмотрела через плечо:
        - Конечно. Ведь все это доказано наукой.
        Мне захотелось рассмеяться кашляющим смехом. Спросить тупую «слониху»: «Какая такая наука?». Но я сдержался. Да и подумал: «слониха» ни капли не тупая, а, наоборот, шибко умная. Как же ей не «верить» в силу магов и в барабашек, если все эти мистические страсти-мордасти приносят наваристый доход?.. Раз уж рядовой оператор Мамедов может позволить себе слетать в Париж, что тогда говорить о важной начальнице?.. Свое раздутое брюхо она, наверное, наела в элитных ресторанах, куда женщин пускают только в вечерних платьях с глубоким декольте, а мужчин строго в смокингах или фраках.
        - Адью!.. - повторила Галина Игоревна и, с трудом неся на ногах собственную моржовую тушу, уплыла за поворот коридора.
        Мы с Ширин кивнули барышням, сидящим на ресепшене, и - наконец - вышли на улицу.
        Студеный воздух, хотя бы и насыщенный помойными тошнотворными запахами, отчасти привел в норму наши головы, перегревшиеся от бесконечных речей Галины Игоревны. Чуть в сторонке, ближе к мусорному контейнеру, дымили раковыми палочками блондинка Натаха и смуглянка Сулейманова.
        Моя девочка сделала несколько шагов и остановилась. Посмотрела на меня усталыми глазами затравленного сайгака и спросила:
        - Ну что, милый?.. Ты думаешь - буду я работать в «Нострадамусе»?
        - Не будешь?.. - предположил я.
        - Конечно - не буду, - покачала головой моя красавица. Она уставила потухший взгляд на носики своих недорогих, но изящных, сапожек. Помолчав, сказала: - С детства меня пугали Аллахом и шайтаном. Аллах, якобы, отправит тебя в ад за грешные поступки и за неверие. А шайтан искушает тебя и сбивает с толку. Опять же, для того, чтобы всеблагой и милосердный Аллах швырнул твою душу в ад… Я сыта этими старческими сказками по горло. А тут - Галина Игоревна, с демонами, спиритизмом и гаданиями на картах Таро. Те же грабли - вид сбоку. Нет и нет!.. Я не алчная крыса - чтобы «зарабатывать» на суеверии расейских мамаш, которые рады обвесить «защитными» амулетами колясочку своего ребенка. Или на глупости тетей и дядей, всерьез верящих, что бобы или внутренности животного способны приподнять завесу над тайной будущего. Гадание на свиных или куриных кишках - ты вообрази, какая гадость!.. - Ширин перевела дух. А потом продолжила: - Если бы бог был - я бы спросила у него: почему по жизни везет не добрым и порядочным людям, а ворам и лжецам?.. Тем, кто, как менеджеры «Нострадамуса», качает прибыль из наивных
дураков?.. Тут недолго уверовать, что бог и вправду есть. Но не справедливый и сильный - а так, мелкий подленький божок, царящий над нашей планетой по недосмотру более главного бога. Этот божок - недостойный пакостник и садист, который питается человеческими страданиями. Купается в слезах униженных и оскорбленных и в крови безвинных жертв…
        Я не знал, чем утешить любимую, потому что и сам был подавлен донельзя. Я-то думал, еще час с хвостиком назад: работа для моей девочки почти найдена. Но фокусник вытащил из цилиндра не кролика, а змею. В самом деле, не будет же моя красавица вылавливать клиентов для самопровозглашенных «магов» и «провидцев»!.. Ведь моя милая не из тех, кто в школе променял совесть на ластик. Я обнял Ширин, поцеловал между глаз и сказал:
        - Не расстраивайся. На сегодня тебе назначено и второе собеседование. Не может быть, что мы опять столкнемся с жуликами.
        - Да, ты прав… - отозвалась моя милая. - Но погоди…
        Аккуратно высвободившись из моих объятий, Ширин решительными шагами направилась к все еще курившим у мусорного контейнера похохатывающим над чем-то Сулеймановой и блондинке Натахе. Пожав плечами, я последовал за возлюбленной.
        - Привет, привет!.. - заметила мою милую шустрая Натаха. - А ты новенькая, да?.. Завтра выходишь на работу?.. Имей в виду: у нас принято, чтобы новички проставлялись. Так что приноси три-четыре шоколадных торта, чтоб на всех хватило.
        - Не бойся. Натаха шутит, - с улыбкой сказала великовозрастная Сулейманова. - Мы проставляемся только на день рождения. На рождество - банкет за счет фирмы.
        Моя милая подняла на двух веселых, говорливых, как попугаи, подружек тяжелый взгляд - и медленно, чеканя слова, сказала:
        - Вот что, девочки. Вы ведь понимаете: домовые и призраки - это только плоды буйной фантазии первобытного или средневекового человека. Души умерших не общаются с нами при помощи скрипов и постукиваний. А по куриным потрохам нельзя угадать судьбу. Потустороннего мира нет. Реален только наш мир, который мы воспринимаем своими пятью чувствами… А что делаете вы?.. Вы по телефону льете людям воду в уши, зазываете на прием к какому-нибудь раздутому от важности липовому «колдуну» или «экстрасенсу», который запустит загребущую пятерню в кошелек оболваненного бедолаги. Будь ваши «маги» настоящими, так не занимались бы спекулятивным бизнесом, а наколдовали бы себе каждый по золотому дворцу на личном острове, да по гарему похотливых смазливых телочек. Но нет. Ваши так называемые «специалисты» предпочитают выкачивать деньги из карманов дураков. А вы?.. Своими елейными, как у сирен, голосками вы заманиваете глупцов в сети мошенников. Вы помогаете ворам. Скажите: как вам спится после этого?..
        Ширин всю трясло. Ее слова падали с дрожащих губ, точно тяжелые капли. От учащенного дыхания грудь ее поднималась и опускалась. Сейчас любимая снова казалась мне пантерой перед прыжком.
        Блондинка Натаха выпустила изо рта голубоватый сигаретный дымок, закатила глаза и - стараясь казаться умнее, чем есть - сказала моей девочке:
        - Ты говоришь: потустороннего мира нет?.. А как же ангелы, демоны и другие высшие сущности, приходящие оттуда?.. Ты не веришь в иное пространство только потому, что там не была. А я все видела своими глазами. Мой гуру погружал меня в транс, во время которого моя душа блуждала по тонкому миру. Я была в Лесу Откровений и говорила там с дятлом. Он назвал мне мое духовное имя и моего тайного помощника - тотемное животное.
        Недалекая Натаха из всей гневной тирады Ширин уловила только «потустороннего мира нет» - и решила похвастаться собственным «мистическим опытом», якобы опровергающим скептицизм моей милой.
        А Сулейманова, едва дождавшись, когда блондинистая подруга выскажется, налетела на мою девочку, как гарпия:
        - Чтоб у тебя язык отвалился, малолетка!.. Это ты, что ли, будешь меня стыдить и указывать, где мне работать, а где не работать?.. А не зашить бы тебе твой гнилой рот?!. Ты не смеешь осуждать меня, дрянь!.. У меня, между прочим, четверо детей - а папашка их давно умотал за горизонт и алиментов не платит. Кроме меня, некому вывести моих спиногрызов в люди!.. А сколько для этого денег нужно?.. Торговка семечками - и близко столько не заработает. А трудясь здесь, в колл-центре, я накоплю себе на квартиру. Тогда у меня и моих цыпляток будет собственное жилье. Не век же нам ютиться в съемной комнате с обшарпанными обоями и с увядшей геранью в треснутом горшке на подоконнике!.. И если ради квартиры я должна обманывать по телефону по пять-шесть дураков за смену - значит, так тому и быть!.. Не моя проблема, что эти дураки, эти безмозглые тупицы, верят в чудодейственную силу мантр и заклинаний и в то, что прибитая вверху двери подкова приносит удачу. Да, я буду заманивать идиотов на консультацию к магу, экстрасенсу, гадалке. И получать свои не бешеные, но все-таки очень приличные, деньги!.. А ты - ты этого
не поймешь. Тебя твой хахаль содержит, перед которым ты ножки раздвигаешь. Молоко-то у тебя на губах хоть обсохло?.. Не рано ли под мужика легла?.. А работу ты ищешь просто по приколу…
        Сулейманова шипела и сверкала глазами, как кошка. Изрыгала и изрыгала на мою милую сплошной поток грязной ругани. Белокурая подружка Сулеймановой - и та была потрясена. Пальчики в маникюре, между которых Натаха зажала тоненькую белую сигаретку, заметно дрожали. На лице блондинки чередовались страх и изумление. Похоже, она впервые видела свою старшую приятельницу в такой звериной ярости.
        А Ширин?.. Моя Ширин стояла, опустив голову. Хрупкие плечи милой тряслись, как от озноба. Моя девочка даже не пыталась перебить разбушевавшуюся выпучивающую глазища Сулейманову. Я был малость удивлен: после случая с Анфисой Васильевной, которой моя милая бросила в физиономию скомканную бумажку, я бы уверен, что Ширин способна постоять за себя в стычках с женщинами. Но сейчас моя звездочка безропотно стояла под градом злых слов, который обрушивала на нее вошедшая в раж Сулейманова. Я услышал: Ширин тихо всхлипывает.
        Если б мою девочку оскорбил мужчина, я бы полез в драку, хотя бы обидчик был здоровенным быком с пудовыми кулачищами. Но что я мог сделать с тявкающей, как псинка, Сулеймановой?.. Я просто обнял мою девочку за талию и повел любимую прочь. А желчной Сулеймановой бросил через плечо:
        - Гнилой рот, который надо зашить, только у тебя. Посмотрели бы мы: как бы ты тогда порола чушь. И ты сама дрянь. Великовозрастная мерзкая дрянь.
        Я не видел, изменилось ли лицо Сулеймановой - потому что мы с Ширин уходили быстрыми шагами, не оборачивая головы. Но, наверное, оно скривилось, как если бы в пасть оголтелой фурии запихали лимон. Этот воображаемый лимон, пусть и ненадолго, но лишил Сулейманову дара речи. Только когда мы уже почти покинули двор, до нас долетели обрывки матерных восклицаний многодетной истерички.
        Бело-серое небо сыпало на город пушистый снег.
        16.ИНДЕЙЦЫ ПЕРЕД СРАЖЕНИЕМ
        Мы с Ширин сидели в кафешке и в окно смотрели на улицу, на полет снежинок.
        На сей раз мы взяли не только горький невкусный кофе, но и сосиски в тесте, наггетсы в картонной коробочке и небольшое, тоже картонное, ведерко картофеля фри. После того, как мы израсходовали столько моральных сил в «Нострадамусе», надо было успокоиться и подкрепиться. Возможно, в нас опять пробуждалась не такая уж давняя привычка заедать стресс фаст-фудом. Но нам действительно требовалось привести себя в порядок: моей девочке предстояло сегодня еще одно собеседование.
        Говорить не тянуло: и без слов нам было понятно, что на сердце друг у друга. Отчаяние. Разочарование. Оставляющая глубокие рубцы тоска. Ну как могло такое серьезное агентство, как «Бригантина», отправить нас в шарашкину контору вроде «Нострадамуса»?.. Правда, с точки зрения кадрового агентства, «Нострадамус для вас» был чист, как белый накрахмаленный воротничок. Не приходится сомневаться: фирма честно платит операторам за каждого приведенного в офис дурака. Мы сами убедились, как держится за «Нострадамуса» та же Сулейманова, готовая орать матом в защиту своей работы. Только вот честность «Нострадамуса» - это «честность» воров, делящих добычу. Не каждый согласится зарабатывать на дураках. Есть такая философская категория - совесть.
        В кафешке звучала тихая приятная музыка, прерывавшаяся на громогласную оглушительную рекламу: «Куриные ножки гриль!.. Восемь по цене четырех!.. Только сегодня!.. Только у нас!..» Люди суетились у витрин, выстраивались в длинную очередь к кассе. С полными подносами на руках разыскивали столик, к которому приткнуться. А мы с Ширин были тише воды и ниже травы. Пусть мы не разговаривали, но иногда наши руки встречались над поверхностью столика. В этих легких прикосновениях были поддержка и ласка.
        Сегодняшний день, хотя до вечера оставалось еще прилично часов, успел меня утомить. Энергии во мне было меньше, чем влаги в сухофруктах. Казалось бы: нечего вешать нос. Не срослось с «Нострадамусом» - значит повезет со второй фирмой, в которую мы теперь поедем. А если не выгорит и там, Юлия Владимировна накидает нам еще дюжину вакансий. Не может быть, чтобы в беспредельном, как океан, мегаполисе не нашлось работы для такой трудолюбивой девушки, как моя милая. Тем более, нам помогает кадровое агентство. «Бригантине» выгодно побыстрее куда-нибудь пристроить мою девочку, чтобы получить за свои услуги звонкие червонцы.
        Все так, но мы были настолько замородованы жизнью, что каждая новая неудача грозила стать последней в списке. И не потому, что дальше начнется перечень побед - а оттого, что мы переломимся, как сухие камышинки. Для человека, истекающего кровью, даже запоздалый тычок маленьким перочинным ножичком может оказать роковым.
        Ширин по-прежнему смотрела в окно на густо падающий снег. А я перевел взгляд на мою девочку. О, ради того, чтобы по ее лицу скользнула хотя бы тень улыбки - я готов был вырезать сердце из груди и, пока оно еще трепещет, бросить к ногам возлюбленной. Но я знал: моя Несмеяна не улыбнется. Ее не больно-то веселили чуток похабные анекдоты про монахинь и попов, которые я ей когда-то рассказывал. А сейчас и вовсе было не до смеха и шуток. Одна из фирм, в которые нас направила Юлия Владимировна оказалась жульнической конторой по оболваниванию населения. А что нас ждет во второй?..
        Надо бы надеяться на лучшее. Что на сей раз мы приедем в приличную компанию, которая производит бетонные блоки, или ремонтирует компьютеры, или торгует экзотическими фруктами. (Только что это за название для фирмы - «Сочная клубничка»?). Но не делает деньги на человеческой глупости. Кадровик и гендиректор посмотрят на Ширин и поймут: лучшей секретарши днем с огнем не сыскать. Скажут: девушка, вы нам идеально подходите - подъезжайте завтра со всеми документами.
        О, каким ликованием переполнились бы наши сердца!.. Мы бы летели домой, как на крыльях. Завернули бы на радостях в супермаркет - купить торт «Змеиное молоко», понемножку конфет разных сортов, копченой колбасы. Дома мы бы долго гоняли на кухне лимонный чай и радостно щебетали бы, рисуя друг другу словами картины нашего светлого будущего. Мы пораньше легли бы в постель и пару-тройку раз занялись бы любовью, прежде чем сладко в обнимку уснуть.
        Назавтра утром я бы напоил мою милую ароматным кофе с молоком и накормил бы бутербродами с сыром и колбасой. Моя девочка положила бы в сумочку паспорт, визу, телефон, блокнот, шариковую ручку. Вплела бы в свои черные, как смоль, волосы полупрозрачную розовую ленту. И, как крестьянин с рассветом направляется в поле, поехала бы на работу. А я бы остался ждать, с радостно бьющимся сердцем. Я бы вылил себе в глотку еще несколько чашек молочного кофе. И, хотя до возвращения Ширин оставалось бы полдня, состряпал бы для нас с любимой ужин. Я пожарил бы картошку до приятной румяной корочки. Да вдобавок вывалил бы на сковородку жирную тушенку. К приезду моей звездочки оставалось бы только разогреть мой кулинарный «шедевр».
        Моя милая вернулась бы сияющая. С порога она начала бы рассказывать о первом рабочем дне в новой компании, как мурчит котенок. Сказала бы, что хорошенько разобралась в несложных обязанностях секретарши. Мол, расписывайся себе в путевых листах доставивших корреспонденцию курьеров; соединяй звонящих на стационарный телефон ресепшена с генеральным директором, менеджером по поиску клиентов или с таким-то отделом фирмы; распечатывай на принтере или сканируй документы. В общем, не бог весть какая работенка. Главное - не отлучаться с решепсена. Можно пить капучино, латте или какао за счет фирмы. И читать с экрана рабочего компьютера какой-нибудь увлекательный приключенческий роман.
        Пока мы уплетали бы золотистую картошку, Ширин поделилась бы еще одной приятной новостью. Руководитель отдела кадров «Сочной клубнички» уже отправил во властные органы заявление на продление визы для моей девочки.
        «Надежда на лучшее» далеко уводила меня по извилистой тропинке фантазий. Но, в конце концов, я уперся, как в бетонную стенку, в беспощадный вопрос: а если нет?.. Что если с «Сочной клубничкой» - тоже что-то не так, как и с «Нострадамусом»?.. И Ширин не сможет там работать?.. Либо с «Сочной клубничкой» все нормально, но моя милая просто не понравится рекрутеру, который сочтет мою звездочку слишком нерешительной и зажатой?.. Может ведь такое быть?.. Был в истории человек, в которого двенадцать раз за жизнь ударяла молния. А от тринадцатого удара он погиб. Не такие ли и мы везунки в смысле поиска работы?.. Рабы рулетки, которым выпадают только несчастливые цифры. Мы, как магнит железо, притягиваем неудачи. Нечего удивляться, если первая из двух компаний не понравилась нам, а второй - не понравимся мы.
        От копошащихся в мозгу, как черви, неприятных мыслишек мне стало как-то не по себе. Сосиска в тесте, которую я успел надкусить, упала из моих разжавшихся пальцев обратно на тарелку. Если б не нерушимые законы механики Ньютона, я бы сейчас сжался в маленький комочек. В кафешке было суетно и шумно: чередовались музыка и голосовая реклама, раздражающая слух; так и лезли в глаза озабоченные лица людей, разыскивающих свободный столик. Да, кафе - не самое подходящее место для такого мизантропа и социофоба, как я. И все-таки, если бы дьявол предложил нам застрять здесь навечно, я не спешил бы отказываться.
        Все потому, что я боялся того, что могло нас ожидать в «Сочной клубничке». Юлия Владимировна не давала твердых гарантий, что мою девочку возьмут туда работать. Ширин - всего лишь одна из пяти, шести или целого десятка кандидаток. Чересчур велика вероятность, что выберут не моего скромного и неуверенного в себе пушистого тюркского котенка, а совсем другую барышню. Решительную вплоть до наглости. В брендовой кожаной курточке и, несмотря на зиму, в короткой черной юбочке. На цокающих, как копытца жеребенка, каблучках. С обильной тушью на ресницах, со жгучим взглядом, с колкой улыбочкой на ярко-красных напомаженных губах.
        Такая дамочка - наполовину куколка, наполовину стерва - сразу заявит, как хищница, права на территорию. Можно подумать: эта барышня - не соискательница на должность секретарши, а вступающее в свои права крупное начальство. Гендиректор и кадровик сломаются под напором эксклюзивной косметики, элитных курточки и юбки, стройных ножек в чулках «телесного» цвета и восхитительной самоуверенности. Девушке не надо быть красавицей. Главное уметь подать себя: как блюдо - может быть и безвкусное, но источающее щекочущий ноздри пряный аромат.
        Я знал: моя Ширин - красивее всех. Похожие на алые лепестки губы - хороши без всякой помады. А скромность, граничащая с робостью нежной лани, придает моей милой особое очарование. Но я боялся, что мою девочку обойдут более нахрапистые и дерзкие соперницы, у которых вместо боевой раскраски - помада и тушь, а вместо рыцарских лат - дорогие шмотки из модных коллекций. Моя-то любимая одета совсем просто и косметикой не пользуется. Но, как говорится: встречают по одежке…
        Потому я и не хотел покидать кафешку. Нарочито медленно жевал. Глядел то на Ширин, то по сторонам. Я сам внушил себе страх, что в «Сочной клубничке» моей милой скажут: «Извините, мы сделали выбор в пользу более подходящего кандидата». Что если все так и будет?.. Мне невыносимо будет видеть мою девочку понурившейся и разочарованной. Возможно, она расплачется. А я не найду целительных слов, чтобы ее утешить.
        - Ты знаешь, - обронила Ширин, - а ведь эта Сулейманова - она отчасти права. Ну, не то что б права - но…
        Я посмотрел на любимую слегка ошарашено. Так как не ожидал, что она заговорит об истеричной даме из колл-центра. А моя милая, задумчиво глядя прямо перед собой, продолжила:
        - Спору нет: дурачить обывателей - это подленькая работа. Записывать наивных глупцов на прием к колдуну или экстрасенсу, врать про чудодейственную силу амулетов из конского волоса или кошачьей шерсти, уверять, что кишки какого-нибудь несчастного петуха откроют тебе твою судьбу - все это… это такой грязный обман!.. Я бы и дня не проработала в колл-центре «Нострадамуса». Меня испепелил бы стыд. Лучше бы мне покончить с собой в намеченную нами дату, чем зарабатывать на людском невежестве… Но Сулейманова… Она сказала: у нее четверо детей, а муж убежал. Так что ей делать?.. Конечно, хвататься за любую работу, которая позволит прокормить милых спиногрызов. Тут уж не до боязни замараться или пожертвовать моральными принципами. Только знай себе, вертись, как белка в колесе. Когда у тебя есть дети - ты уже сама себе не принадлежишь…
        Ширин уставила глаза в свой картонный стаканчик с невкусным кофе. Уголки ее губ были опущены. А красиво изогнутые брови - чуть нахмурены. Затаив дыхание, я ждал, что она скажет еще. А моя девочка, выдержав длинную паузу, вновь заговорила:
        - В отличие от меня - Сулейманова не имеет права даже умереть. Потому что, если она сведет счеты с жизнью - кто позаботится о детях?.. Вот Сулеймановой и приходится изворачиваться, как змее. Каждый день расплачиваться за чудо рождения дитяток… Я тебя очень люблю. И - поверишь ли? - очень хотела бы родить от тебя ребенка. Но пока я не родила, я не хочу - не хочу!.. - идти по той же дорожке, что и Сулейманова. Считай, что я надела белые перчатки - и отказываюсь копаться в полужидкой грязи. Мне легче сгинуть … Ты ведь со мной - да?..
        Чувствуя, как по спине прокатывается комок колючего холода, я вспомнил непочатые коробки со снотворным, которые громоздились на краю нашего кухонного стола. Моя милая не забыла свой безумный план: если не выгорит дело с работой и продлением визы - отравиться белыми кругляшками таблеток. Думая о суицидальных намерениях Ширин, я трясся, как охваченный лихорадкой и весь покрывался «гусиной кожей». Но я знал: я последую за своей любимой хоть в преисподнюю. Пусть все будет так, как моя девочка решила за нас.
        С наггетсами и сосисками в тесте было покончено. Горький кофе мы тоже кое-как допили. Кажется, больше не было поводов тянуть кошку за хвост. Пора ехать в «Сочную клубничку». А там - «грудь в крестах или голова в кустах». Пусть игральные кости, которые мы метнули, лягут на зеленое сукно. Мы уже вставали из-за столика, когда телефон у моей милой зазвонил.
        - Незнакомый номер, - сказала Ширин, принимая вызов и включая громкую связь.
        - Алло. Алло. Алло, - раздался из трубки уверенный бодрый голос, который мы где-то уже слышали. - С вами говорит капитан полиции Арсений Петрович. Вы писали в участке заявление на фирму «Мансуров и партнеры». Мол, агентство взяло с вас деньги, а в поисках работы не помогло…
        Арсений Петрович!.. Все-таки он сподобился прочесть наше заявление и даже нам позвонить. Я беспокойно заерзал на стуле, чувствуя, как у меня подскочил пульс. Я увидел: у моей девочки приподнялись изящно изогнутые брови и задрожали лепестки губ.
        - Ну что вам сказать?.. - слова капитана звучали по-лисьи вкрадчиво. - Я внимательно прочел ваше заявление. А потом пригласил Бахрома Исламовича, чтобы он изложил свою версию событий. И должен вас огорчить, или - наоборот - обрадовать: в приключившихся с вами делишках я не нашел состава преступления. Так что забудьте свои жалобы на «Мансурова и партнеров» и спите спокойно.
        - Но как же… - начала было Ширин.
        Не давая моей девочке опомниться, Арсений Петрович продолжал своим мерно журчащим, как струи маленького водопада, голосом:
        - Вы сами подписали с «Мансуровым и партнерами» договор об оказании услуг. По этому договору уважаемый Бахром Исламович и взял с вас деньги. Но почтенный господин Мансуров не за страх, а за совесть отработал каждую уплаченную копейку. Вот скажите мне, дорогая Ширин: разве вас не позвали на работу в кошачий питомник?.. Правда, пока Бахром Исламович звонил вам, чтобы сообщить радостную весть о вашем скором трудоустройстве - хозяева отеля для кошек успели нанять другую девушку. Но господин Мансуров тут не виноват - правда?.. Работодатели не дают ему обязательств принимать к себе только предложенных агентством соискателей. Се ля ви!.. Привлекательные рабочие места и дешевые съемные квартиры разлетаются, как горячие бабушкины пирожки. Кто успел, тот и скушал, да…Но ведь Бахром Исламович не сдался, не махнул на вас рукой. И на сей раз для вас нарисовалось тепленькое местечко секретарши. Но тут, опять же не по вине Бахрома Исламовича, вышла осечка с адресом. Работодатель мог ошибиться в одной букве в названии улицы, перепутать одну цифру в номере дома. Или вместо «Рябиновый проезд» - ляпнуть «Лиственная
улица». Такие оговорки, ну прям как по старику Фрейду, случаются чаще, чем вы, молодые, думаете. Особенно этим грешат люди, которые не служили в армии или органах. Ну так что ж теперь: из-за одной цифры или буквы бежать стучать на Бахрома Исламовича в полицию?.. На честнейшего, скажу я вам, человека, чистого ангела, вовремя платящего все налоги в государственную казну. Да вы должны были с самого начала настроиться, что вам придется смотаться на десять или двадцать собеседований, прежде чем работа, даже и при посредничестве агентства, упадет вам в руки. Как говорил мой папаша: хочешь чего-то добиться - прыгай выше кенгуру. Тяни себя за волосы из болота, как барон Мюнхгаузен!.. Впрочем, я маленько приврал: вы заявили на господина Мансурова не после Лиственной улицы, а после собеседования в гипермаркете. И тут, Ширин, извините, мне хочется почесать репу и спросить: а не дураки ли вы с вашим - эм!.. - сожителем?.. Анфиса Васильевна, с которой, по наводке Бахрома Исламовича, я поговорил по телефону, приняла вас с широко распахнутыми объятиями. Она не отфутболила вас сакраментальной фразой: «Мы вам
перезвоним» - а на блюдечке с золотой каемкой поднесла вам работу. Оставалось только заплатить за медкнижку и форменный костюм. Не будете же вы, скрюченная радикулитом или харкающая кровью и мокротой, расставлять товары по стеллажам в торговом зале, одетая в майку-алкоголичку и засаленную мини-юбку. Ха-ха-ха!..
        Бравый капитан, очевидно, считал, что блеснул остроумием, совместив «мини-юбку» с «майкой-алкоголичкой» и «мокротой».
        Моя девочка вскинулась, как ужаленная. Ее точно пробрал озноб. Она почти прокричала в трубку, которую с трудом удержала в дрожащей руке:
        - А я разве на базар пришла - чтобы покупать себе одежду?.. Пусть компания за свой счет одевает сотрудника в робу и посылает на медосмотр - не логично ли?.. И вы еще скромно умалчиваете, что ваша ненаглядная Анфиса Васильевна потребовала залог. Вы слышите?.. Залог!.. Нужно внести денежный залог, чтобы устроиться на вшивую работу!.. Ваша Анфиса Васильевна ничего не напутала?.. Мы не в Зазеркалье: работодатель должен платить работнику, а не наоборот!.. У моего мужа не такая большая пенсия, чтобы оплачивать дорогостоящие хотелки левой пятки Анфисы Васильевны!..
        Чертов Арсений Петрович вывел мою милую из равновесия. Ширин трясло. Ее темные глаза швыряли молнии. Судорожным движением пальцев моя девочка скомкала салфетку. Чуть не опрокинула пустой стакан из-под кофе. Мне захотелось забрать у любимой телефон и хорошенько, от души, обложить Арсения Петровича крепким, как сорокоградусная водяра, забористым русским матом.
        - Хи-хи-хи!.. - раздалось из трубки. Мне так и представилась ехидная гнусная улыбочка на лице пузатого капитана, протягивающего ручищу за очередной шоколадной конфетой. - А вы, девушка, думаете, что попали в сказку?.. Или что на дворе социализм?.. Не горячитесь!.. Работодатель - печется о собственных интересах. Вот это уж точно логично. Что если вы раскокаете товар на тысячу червонцев в отделе фарфоровой посуды?.. Или как в Лету канете, не проработав и три дня?.. Ну уж нет!.. Работодатель вправе застраховаться от подобных - кхм!.. - неприятностей.
        Ширин не перебивала капитана. Только шумно дышала в телефон. Лицо ее то покрывалось почти смертельной бледностью, то наливалось алой краской. Моя девочка вся дрожала. Казалось: телефон сейчас выскользнет из ее руки.
        Я тоже был вне себя. В моем сердце закипали - булькая и клокоча - гнев, злость, отчаяние. Физиономия подлого Арсения Петровича рисовалась мне, как живая. И мне хотелось с размаху двинуть в эту жирную, мерзкую, отвратительную физиономию - или свинячье рыло - чтобы сиятельный господин капитан выплюнул собственные зубы.
        Арсений Петрович высказался насчет залога почти точь-в-точь как сама Анфиса Васильевна. Как будто лихой полицай под копирку переписал дурно пахнущие речи стервозной кадровички из гипермаркета. Ну что тут сказать?.. Видимо, уроды всех мастей - эти крысы, клопы и тараканы - мыслят и говорят одинаково.
        Арсений Петрович продолжил. Его слова звучали тяжело, как будто физкультурник ронял на пол гантель за гантелью:
        - Вот что, мадмуазель. Есть еще кое-что, о чем мне не хочется вам говорить. Когда вы были на собеседовании у Анфисы Васильевны, вы проявили полную неадекватность и немотивированную агрессию. Сначала Вы швырнули в лицо бедной женщине бумажкой, а потом попытались перевернуть стол. А когда это у вас не получилось, смахнули кипы документов на пол и растоптали ногами. А там были очень важные бумаги: личные дела работников - от уборщицы тети Вари до генерального директора. Вы вылили на Анфису Васильевну целое помойное ведро ругательств и чуть ли не спровоцировали драку. Вас остудило только то, что Анфиса Васильевна пригрозила нажать кнопку охраны. Эта добрая и порядочная женщина плакала, когда рассказывала о ваших непростительных выходках. Ай-ай-ай, девушка. Ай-ай-ай!..
        - Я?.. Я хотела перевернуть стол?.. И лезла в драку?.. - Ширин едва не задохнулась от возмущения наглой капитанской клеветой. - Я кинула в вашу Анфису Васильевну смятым листком - это правда. Но больше я ничего не делала!.. Я не собиралась переворачивать стол и не топтала документы!..
        Явно пропустив реплики моей девочки мимо ушей, Арсений Петрович гнул свое:
        - Ширин. Вас же Ширин зовут?.. Ваши, я мягко выражусь, антиобщественные деяния тянут на статью административного кодекса «Особо злостное хулиганство». Вам повезло, что вы никак не ушибли Анфису Васильевну и не поставили почтенной даме синяк. Иначе статья была бы уже уголовная. О, скажу вам: вам повезло в квадрате или даже в энной степени. Анфиса Васильевна - отходчивая, белая и пушистая женщина, кроткая православная христианка. Мне бы такую жену - эхх!. Анфиса Васильевна вас от души простила и не будет подавать на вас в суд… Вы, должно быть, не понимаете, какой опасности избежали. Анфиса Васильевна накатала бы на вас иск, а суд направил бы вас на психиатрическую экспертизу. И если б умные мужики в белых халатах установили бы, что у вас шарики зашли за ролики, вы бы в Расее не остались. С первым же поездом поехали бы на свою цветущую родину - запивать жирные беляши кумысом. У нас и от своих-то ненормальных не продохнуть, а психи-иностранцы нам не нужны даже за бесплатно. Вы же не думаете, что наше доброе государство выделит вам койку в клинике и запас нейролептиков и антидепрессантов?.. Нет!..
Благотворительность и политкорректность имеют пределы…
        Слушая текущий из телефона неприлично веселый голос полицейского капитана, моя милая менялась в лице. То морщилась, будто выпила залпом горькую травяную настойку. То зажмуривалась в мучительной гримасе. Жадно хватала губами воздух. Я держал Ширин за руку и ощущал дрожь на пальцах моей девочки. Мне и самому было нехорошо, мои пальцы тоже тряслись.
        Происходящее напоминало сцену из какого-нибудь абсурдистского фильма. Мы с женой сидим в кафешке для бедных. Тут нам звонит полицейский чин, которому мы сколько-то дней назад пожаловались на мошенника, и начинает… обвинять. Как будто это не мы были слабой стороной, искавшей защиты у полиции. Нет - капитан судит мою любимую, как белобородый старик Моисей, со скрижалями в руках, беспощадно судил евреев, поклонившихся золотому тельцу. Моя Ширин точно сидит на скамье для преступников. А я - немой, а потому и бесполезный свидетель защиты - с тоской смотрю на милую через пуленепробиваемое стекло. О, наш «Моисей» - языкастый дьявол!.. С ловкостью фокусника поменял палача и жертву местами. Манипулируя фактами, как жонглер шарами, представил дело так, что это не мы пострадали от Бахрома и Анфисы, а Бахром и Анфиса потерпели от нас ущерб.
        А Арсений Петрович вдохновенно толкал свою речь:
        - Ну, допустим, вам повезло - и очкастые профессора-психиатры признали бы вас вменяемой. Хотя не знаю, стоит ли это называть везением, кхм!.. Тогда бы вам пришлось отвечать по всей строгости закона. Скорее всего, за «особо злостное хулиганство» вам впаяли бы штраф и сто часов общественных работ - мыть памятные плиты на кладбище, собирать разбросанный по парку мусор или закрашивать оставленные вандалами на стенах граффити и матерные надписи. А в будущем у вас возникли бы проблемы с оформлением визы для въезда в Расею. Сами понимаете: дебоширы нужны моей родине не больше, чем психически больные…
        Еще раз повторив, что в действиях Бахрома и Анфисы Васильевны нет состава преступления и что Ширин сказочно повезло, Арсений Петрович распрощался с моей девочкой, порекомендовав напоследок не беспокоить полицию без повода. Моя милая, усталая, с болезненной бледностью на лице, положила телефон на стол и только вздохнула. Мы оба были не бодрее выпотрошенных рыб.
        Полная народу кафешка кипела, как муравейник. Только люди, в отличие от муравьев, не доили зеленую тлю, а ставили на подносы блюдца с кусочками шоколадного торта или пирожными; прихватывали трехэтажные гамбургеры - кое-как завернутые в пропитавшуюся жиром бумагу; не забывали пол-литровые стаканы с ванильным капучино, тибетским чаем или апельсиновым соком. За отгороженным ширмой столиком, нам с Ширин было по-своему комфортно, несмотря на суету и гам. Мы точно сидели в защитной капсуле, которую бурление и шум толпы обволакивали, как туман.
        И после звонка треклятого капитана полиции нам меньше всего хотелось покидать свой кокон. Арсений Петрович напомнил нам: вся жизнь - это борьба по законам дедушки Дарвина. И если в этой бескомпромиссной борьбе вы столкнетесь с аферистами или жуликами - не надейтесь, что правоохранительные органы придут вам на выручку. Потому что суды, вневедомственная охрана и прокуратура - так же грызутся за лучшее место под солнцем и за долю побольше от вселенского пирога. Бюрократ уважит того, кто даст на лапу. А бюрократические структуры - стоят на страже привилегированных слоев. В дарвиновской борьбе за существование победа всегда достается таким особям, как Бахром Мансуров или Галина Игоревна. Да и тот же Арсений Петрович. Они хищники, которых не сдерживают такие вещи, как правда, порядочность.
        А мы травоядные - робкие тонконогие газели. Для нас самая подходящая стратегия выживания - это не попадать в поле зрения обладателям когтей и клыков, только и мечтающим поживиться нашей нежной плотью.
        Но мы глупые копытные. Мы сами полезли хищникам в лапы. Так чересчур нетерпеливый и неопытный цирковой дрессировщик кладет голову в пасть огромного гривастого льва. От небольшого ума мы обратились в полицию, написали в прокуратуру и суд. И вот тебе первый результат: позвонил бравый, видавший виды капитан Арсений Петрович и на пальцах «доказал», что моя девочка сама преступница - а пожалеть надо Бахрома Исламовича и Анфису стерву-Васильевну. Хорошо, если суд и прокуратура просто завернут наши обращения. Но что мешает Бахрому настрочить ответный иск в защиту своих «чести и достоинства», против «грубой и бессовестной клеветы»? В качестве свидетеля Бахром привлечет Арсения Петровича, якобы производившего проверку в отношении «Мансурова и партнеров». Да и мегера Васильевна с удовольствием даст лживые показания - как Ширин якобы надебоширила на собеседовании.
        Кого послушает судья в мантии и парике?.. С одной стороны барьера - бизнесмен в бардовом пиджаке и с часами на золотой цепочке, хозяин офиса в центре города, жалующийся на оскорбительную клевету. Свидетель - заматеревший на суровой работе полицейский капитан в штанах с лампасами и обвешенный орденами. Свидетель номер два - надевшая по случаю судебного заседания черное шуршащее платье с менеджер по персоналу Анфиса Васильевна, востребованный специалист с нехилым окладом и мама чудесной дочурки-отличницы. И конечно: у Бахрома будет еще адвокат - во фраке с напоминающими птичий хвост фалдами, вращающий тросточкой с круглым набалдашником, великолепный говорун.
        А по другую сторону барьера?.. Смазливая нерусская смуглая девчонка - не смеющая поднять глаз. Нигде не работающая иностранка, мигрантка. (Кстати: не просрочена ли у этой крали виза?). А в качестве группы поддержки притащился недееспособный любовник «наглой азиатской малолетки», которому та собственным телом платит за жилье. Этот увалень-любовник не имеет права давать в суде показания, так как квалифицированными психиатрами признан не способным отвечать за свои слова и поступки.
        Так каков будет вердикт судьи?.. Мне кажется: дело обойдется без прений сторон, без перекрестного допроса свидетелей. Без пятнадцати минут перерыва, в течение которых судья должен думать над решением. Нет. Заседание будет мега-коротким. Судья только краем глаза глянет на участников процесса и громогласно объявит: «Именем унитарной республики Расея!..» Приговор будет тоже кратким, убийственным, однозначным и неоспоримым. Почтенный гражданин Мансуров, чье кадровое агентство платит налоги - белая безвинная овечка, жертва оговора. Иностранка Ширин обязана из каких угодно средств компенсировать уважаемому Бахрому Исламовичу моральный вред и возместить судебные издержки.
        Вот так. Алчному, имеющему деньги и связи господину Мансурову ничего не стоит раздавить нас в суде. Как быку - новорожденного щенка. Оставалось только надеяться, что Бахром не будет подавать встречный иск, а удовлетворится тем, что мы не выиграем дело по нашему иску, отправленному в суд через сайт. В самом деле: господин Мансуров поленится возиться с такими «людишками», как мы - мелкими и жалкими, точно улитки. За свою жульническую карьеру он не раз, наверное, сталкивался с тем, что обиженные клиенты обращались в суд. Но все сходило успешному бизнесмену с рук, как с гуся вода.
        Я настолько погрузился в мысли о суде, что, когда «вынырнул» - полминуты смотрел вокруг расширенными от удивления глазами, плохо соображая, где мы и что мы. Любимая положила свою дрожащую руку на мою грудь, чем помогла мне прийти в себя. Я снова увидел: мы в кафе эконом-класса, сидим над опорожненными бело-синими картонными стаканчиками из-под кофе и горочкой смятых салфеток. По проходам между столиками снуют люди с подносами на руках, безуспешно ища, куда бы приземлить пятую точку. Снова услышал: из динамиков струится музыка; голоса посетителей ресторанчика сливаются в монотонный гул.
        Я вспомнил: полчаса назад мы с милой были в «Нострадамусе». Моя девочка не провалила интервью, но работать в жульнической фирме, которая предлагает клиентам узнать судьбу по внутренностям животных (хорошо, что не людей!), не будет. Потому что не променяла совесть в детском саду на жвачку. Сегодня нам предстоит еще одно собеседование. И при этой мысли у меня размягчились мускулы. Не хотелось проходить новое испытание. Бросить кости - и с трепетом ждать, как они лягут. Словить очередную неудачу. Что если в «Сочной клубничке» заправляют такие же мошенники, как в «Нострадамусе»? Скажем: продают распечатанные на 3Д-принтере ягоды под видом экологически чистых?.. (Отсюда-то и название: «Сочная клубничка»). Или фирма честная, но Ширин не пройдет отбор?.. Мол, моя милая слишком скромная и зажатая - а на место секретарши требуется девчонка бойкая и вертлявая.
        Нет. Нет. Нет. Хотелось приклеиться к стулу и никуда не ходить. Чем трястись в метро, заранее переживая за то, как моя нежная красавица выдержит интервью, лучше еще час торчать в кафешке под плавную классическую музыку и под похожий на рокот прибоя шум толпы. У моей милой были, видимо, такие же настроения. Потому что - хотя сосиски в тесте, золотистый картофель «по-деревенски» и наггетсы уже переваривались в наших желудках - моя любимая не торопила нас в дорогу. В агатовых глазах Ширин были задумчивость и глубокая грусть.
        - Скушаем еще чего-нибудь?.. - несмело предложил я.
        - Ну, возьми десерт на свой вкус, - кивнула моя звездочка.
        Я принес нам пончиков с кремовой и с шоколадной начинкой, а вместо кофе - какао с молоком. Мы снова принялись за неспешную трапезу, понемножку откусывая от посыпанных ванильной пудрой пончиков и маленькими глоточками попивая теплое светло-коричневое какао. Наверное, с такой черепашьей медлительностью закусывают в солнечных южных странах после сиесты. Если не глядеть в окно, легко можно было бы забыть, что за пределами кафешки нас ждут снег и слякоть, мутно-серое небо, а еще тревоги и испытания.
        Говорить по-прежнему не хотелось. Мы оба отчетливо понимали, в каком мы переплете. Не было сил жаловаться друг другу и плакать. Когда мы тянулись за очередным горячим пончиком, наши руки встречались. Этого было достаточно для выражения поддержки. Мы оба помнили: мы в одной лодке. Днище продырявлено - Ширин и я энергично вычерпываем воду.
        Любимая решила: если работа не найдется, и виза не будет продлена - мы отравимся таблетками. Какой-нибудь обыватель с круглым арбузным брюшком назвал бы это кривлянием, напоминающим на удар по полому барабану - «подростковым» максимализмом, ненормальным желанием хотя бы ценой собственной гибели привлечь к себе внимание респектабельной публики. Но обыватель, в детстве сидевший под крылышком у папеньки с маменькой, а во взрослом возрасте стригущий приличные деньги за протирание атласных брюк со стрелочками в комфортабельном офисе, никогда не примерял нашу шкуру.
        А я ясно осознавал: нет ничего более логичного, чем замысел моей девочки, который «подготовлен» всей нашей полной мук и разочарований жизнью. Мы задумали умереть не потому, что возмечтали разыграть сценку из античной трагедии. А потому, что у нас не выбора. Как у белой лабораторной крысы есть только один путь, чтобы вырваться из запутанного лабиринта, куда животинку засунули любопытные ученые.
        В самом деле: что нам остается, если виза не будет продлена?.. Моя девочка автоматически превратится в «нелегалку», «преступницу», «нарушительницу миграционного режима». И с этого момента спокойно жить в Расее моей милой не дадут. Даже выходя за хлебом в ближайший магазин, Ширин будет настороженно оглядываться: не попадет ли в поле зрения полицейский патруль или отдельно взятый человек в форме?.. Если жандармам вздумается проверить документы у по-заячьи озирающейся «азиатки», исход будет один: мою девочку поместят в спецприемник, а оттуда депортируют на родину.
        Там, в Западном Туркестане, мою милую передадут на руки родителям. А отец с матерью нарядят дочку в хранившийся для особых торжеств национальный костюм, приколют к густым черным волосам моей любимой ярко-алую розу и отведут Ширин в дом похотливого старика ишана. Мерзкий клоп ишан, как выбирающий лошадь покупатель на скотном рынке, придирчиво осмотрит девушку. Ощупает груди Ширин. Заставит ее открыть рот, чтобы проверить: все ли зубы белые и на месте. Удовлетворенно хрюкнет, как переевший боров. Но все равно заплатит отцу моей милой вдвое меньший калым, чем планировалось изначально. Потому что моя красавица - «порченый товар»; полгода провела в Расее и вернулась оттуда не-девственницей. «Неизвестно, со сколькими неверными ваша дочурка спала, - поблескивая влажными свиными глазками, заметит ишан. - С десятком?.. Или с сотней?..» Бьюсь об заклад: в мыслях грязный проповедник будет рисовать себе, в каких позах Ширин отдавалась той «сотне парней». Ишан, глотая обильную слюну, будет воображать мою девочку одетой в черные чулки или снимающей кружевные трусики.
        А дальше мою милую заточат в гареме, откуда окна выходят на обнесенный высокой стеною двор, с единственным чахленьким деревцем и колодцем. Ширин очутится в компании старших жен ишана, которые сразу возненавидят юную соперницу за красоту лица, за полукружия тонких бровей, осиную талию, свежесть нежно-смуглой кожи. Первая жена, кому моя милая должна будет подчиняться столь же безропотно, что и мужу - как Афродита Психею, завалит мою девочку тяжелой и унизительной работой. «Ширин, ты выгребла старые угли из очага?» - «Ширин, принеси воды из колодца!» - «Задай-ка овцам корм, не сиди на месте!» - «Расчеши гребешком мою персидскую кошку!». Только и будут сотрясать воздух нескончаемые распоряжения генерала в юбке. Не надо и добавлять, что приготовление плова в большом казане, жаркого из бараньего мяса, пышных круглых лепешек - тоже станет каждодневной обязанностью Ширин.
        Ишан частенько будет наведываться в спальню младшей жены - разделить постель. Он будет пускать слюни от одного только взгляда на стройную безупречную фигуру моей милой. Но ишан - старик. Чтобы по-настоящему возбудиться, ему потребуется препарат для увеличения потенции. Проглотив горсть сильно действующих таблеток, ишан будет подминать мою звездочку под свое необъятное жирное брюхо, ерзать на бедной девочке, кряхтеть и пыхтеть. Но ишан, повторю, старик - толстый и вонючий. Иногда - как бы этот ходячий труп ни старался, как бы ни раздавливал Ширин волосатым животом и как бы ни мял ее маленькие груди - препарат не будет срабатывать. В собственной мужской несостоятельности гадкий дед, развалина на кривых ногах, обвинит свою юную жену. Мол, ты недостаточно громко и страстно стонешь. Вместо того, чтобы сплести руки на шее мужа и виться змеей, лежишь бревном или надувной резиновой куклой. В «воспитательных целях», грозный оскорбленный супруг будет таскать молодую супругу за волосы, а то и лупить плеткой. От патриархала, застрявшего окаменелыми мозгами в феодальной эпохе, всего можно ожидать. Чтобы
сделать Ширин более покладистой, он будет на целый день запрещать ей есть. Запирать в комнате: сиди и до заката штопай халаты.
        При таком обращении, моя милая к тридцати годам превратится в старуху. Если сперма ишана достаточно густая, Ширин, как крольчиха, нарожает целый выводок детей. Стирка пеленок, замена подгузников грузом дополнительной работы лягут на слабые плечи моей девочки. В волосах милой раньше времени проступит седина. Из глаз исчезнет блеск, а лицо избороздят глубокие морщины. От постоянного грубого труда чувства притупятся, а разум как бы подернется туманом. Но в своем сердце, как в шкатулке с секретом, Ширин сбережет самые светлые воспоминания о тех днях, которые мы провели вместе.
        Моя милая не запомнит плохое: то, как плакала на Лиственной улице у двери с подвесным замком; или как, больная, металась в жару по постели; забудет отвратные физиономии Бахрома, Анфисы Васильевны и Арсения Петровича. Нет!.. В памяти Ширин отпечатаются только счастливые моменты. Наши прогулки по лесопарку - когда мы хлебными крошками кормили громко крякающих уток. Просмотры фильмов под чипсы и попкорн. Чтение вслух «Шахнаме». И конечно, взрослые игры на широкой кровати, когда, отбросив скомканное одеяло и стыд, мы доходили до исступления, доставляя друг другу удовольствие.
        Пусть нам выпала совсем небольшая толика радости. Не полный кувшин, а всего-то несколько капель на донышке. Ширин - томящаяся на женской половине дома ишана - качая люльку одного спиногрыза и посадив на горшок второго, будет припоминать, что тоже когда-то попробовала на вкус сладкий напиток счастья.
        Под дуновением холодного осеннего ветра осыпались лепестки не полностью раскрывшегося летнего цветка. Эта поэтическая фигура хорошо передает, что будет с моей любимой, если работа не найдется, а виза не будет продлена, и если нам не хватит смелости принять по целой упаковке усыпляющих таблеток. Мы останемся живы - но потеряем друг друга. Не хуже ли это, чем смерть?..
        А я?.. Что будет со мной?..
        Ширин депортируют - я останусь один в стенах пустой квартиры, как в бетонном мешке. Все, как будто, вернется на круги своя - как было до встречи с чудесной тюркской красавицей, ворвавшейся в мою жизнь, как утренняя свежесть через открытую форточку врывается в комнату, в которой воздух был тяжелым и спертым. Несколько месяцев с любимой покажутся мне волшебным, нереальным, мимолетным сном.
        Но, как говорят на Востоке: слепой никогда не забудет времени, когда видел - а безногий, когда ходил. До знакомства с моей девочкой я был точно слепорожденный, который жил во тьме и даже не чувствовал себя обделенным. Но моя милая показала мне переливчатость красок радуги, игру теней и света; хоть краем глаза, но я увидел, как прекрасен наш пестрый мир. Расстаться с любимой - это снова очнуться во мраке. Но после того, как ты видел солнечный луч, темнота покажется тебе непереносимой. Ты больше не хочешь быть сычом на развалинах или роющим землю кротом.
        И что тогда?.. Наверное, я сойду с ума. Днями и ночами буду плакать о своей потерянной любви - биться лбом об стену и царапать ногтями щеки. Я снова начну принимать все выписанные психиатром «колеса» - в надежде, что нейролептики и антидепрессанты оглушат мой мозг, помогут сбежать от жалящих, как осиный рой, мыслей. Возможно, я усвою новую привычку: заливать глаза алкоголем. Это тоже способ спастись от самого себя. На моей кухне, где мы с Ширин с удовольствием пили молочный кофе с пенкой и уплетали за обе щеки простецкую, но такую вкусную, яичницу или жареную картошку, посыпанную мелко порубленной зеленью, выстроятся батареи пустых бутылок из-под вина и пива. Алкоголь вперемежку с нейролептиками будет давать эффект разорвавшейся бомбы, начисто срывающей мне башку.
        Психиатр, конечно, заметит изменения в моем состоянии. Он напишет заявление на созыв комиссии, которая оценила бы мое здоровье. Соберутся седобородые очкастые профессора и подтянутые черноусые младшие научные сотрудники. Вердикт ученых умов будет неутешительный и единогласный: пациент деградировал - даже по сравнению с тем, каким был раньше. В медицинских документах мне проставят недееспособность более высокой степени, чем была до сих пор. Месяца на два, если не на четыре, меня закроют в психиатрической больнице. Я буду валяться на жесткой койке, под капельницей, накаченный отупляющими и затормаживающими лекарствами. Подниматься, с охами и кряхтением, буду только чтобы дойти до уборной. Или до столовой - получить свою порцию несоленого рыбного филе с вареным горохом да стакан несладкого чуть теплого компота.
        Выйдя из клиники, я должен буду посещать психиатра не один, как прежде, а два раза в месяц. Потому что за таким психом, как я, потенциально опасным для себя и окружающих, нужен глаз да глаз. Ко мне приставят соцработника. Какую-нибудь бойкую в меру упитанную женщину лет под сорок. Она будет наведываться ко мне каждую неделю - мыть в квартире полы и, с моими деньгами, ходить в супермаркет. Готовить мне суп и кашу. И, перед уходом, от души давать мне совет начинать свой день с зарядки.
        Так я и буду жить. Не жить, а существовать, как овощ, который добрые люди поливают из лейки, чтобы тот не засох раньше времени. А мне бы лучше засохнуть, сгинуть. Потому что жизнь без Ширин - это прозябание. Я буду, как полностью парализованный инвалид, который хочет крикнуть, что предпочитает эвтаназию своему жалкому бытию, но не имеет сил пошевелить языком. Иногда я буду выбираться на прогулку. И в случайно встреченной длинноволосой худенькой девушке мне будет мерещиться моя милая. Я буду ахать, тереть глаза и напряженно вглядываться, убеждаясь в своей ошибке. Образ любимой все время будет ускользать он меня, как тень убегает от солнечного света. Ширин и наша любовь покажутся мне, в конце концов, безумно красивой сказкой из детской книжки с цветными картинками. Сказкой, которую мне так и не довелось дочитать.
        Время будет течь полноводной рекой. Дни будут сменяться днями, ноябрь - декабрем, а года - летами. Сменяться будут и соцработники, стирающие в машинке мое белье и варящие мне овощи с сардельками на завтрак, обед и ужин. Одни соцработники окажутся терпеливыми и приветливыми, без лишних слов выметающими тараканов из-под моего плинтуса. А другие - злыми и вредными; ворчащими, что я доставляю массу хлопот.
        Однажды я гляну в зеркало - и увижу сухого, съеденного морщинами старика. С залысинами и тусклыми глазами. Я даже не сразу поверю, что этот старик с дряблыми щеками и частоколом чуть ли не зеленых от кариеса зубов - действительно я. А потом до меня - медленно, как до жирафа - дойдет: да, это в самом деле я - скрученный временем и невзгодами в бараний рог дряхлый инвалид. Не твердо помнящий год собственного рождения. Не способный удержать в трясущихся узловатых пальцах чашечку чая - без того, чтобы не расплескать. И ходящий иногда «под себя».
        Я пойму, что прожил никчемную жалкую жизнь государственного иждивенца. Лечил у неприветливых мозгоправов неискоренимые психические недуги - травился нейролептиками и антидепрессантами. А все остальное время хлебал кофе и сваренный соцработником борщ, спал, как сурок, да иногда подолгу смотрел в окно, считая зимой снежинки, а осенью - облетающие с черных деревьев желтые листья. И теперь, когда мне осталось несколько шагов до могилы, мне нечего и вспомнить.
        А впрочем, найдется и в моей серой биографии светлое пятно. На утренней заре своей молодости я держал за руку самую прекрасную девушку во Вселенной. Тюрчанку. Кажется, ее звали Ширин. Наш короткий совместный путь пролегал отнюдь не по цветущему райскому саду, где алеют и белеют розы, порхают бабочки, поют соловьи, а у деревьев сгибаются ветки под тяжестью разноцветных налитых соком плодов. Нет. Мы шли по тернистой змеящейся тропинке, причем беспощадные колючки ранили нам не ноги, а души и сердца… И все-таки мы были вместе. Испытывали не только боль, но и радость. Вдвоем хохотали над уморительными комедиями и читали вслух «Шахнаме». Мы даже делили постель… Но годы и десятилетия сделают свое дело: глядящийся в зеркало старик не сможет угадать - что в этой сказке про юную тюрчанку Ширин правда, а что дорисовало мое прихотливое воображение.
        Бр-р-р!.. Я точно вынырнул из мутной воды и вдохнул чистый воздух. Лилась умиротворяющая музыка - то ли Бетховена, то ли Баха. Народ с полными подносами толкался в проходах между занятыми столиками. Под потолком сверкала серебристая шарообразная люстра. Я увидел: моя милая сидит с рассеянным и блуждающим взглядом. Молодая, красивее бело-розовой кувшинки поверх озерной глади. С густыми черными волосами, струящимися на грудь. Я потер глаза, как после сна. Каких богов и святых мне надо благодарить за то, что мы с Ширин все еще вместе?.. За то, что мы ароматным какао запиваем промасленные пончики и что страшное будущее, которое показал мне экран моей фантазии, пока не наступило?..
        Но боги и пророки тут ни при чем. Мы сами избежим треклятого будущего. Моя девочка не сгинет в рабстве у ишана, а я не превращусь в перемазанного соплями и блевотиной путающегося в собственных воспоминаниях старика. Раз обстоятельства не позволяют нам дружно жить до восьмидесяти восьми лет, а потом, обнявшись, на мягкой постели, тихо навсегда закрыть глаза - мы обманем судьбу, сыграв на опережение. Мы, таки, заснем под ватным одеялом вечным сном, но не в восемьдесят восемь, а в нежные восемнадцать и девятнадцать лет.
        Волшебные таблетки нам в помощь. Виза Ширин просрочится. Но трепетать перед миграционной полицией будет уже некому. Вместо нас останутся наши трупы. Когда участковый психиатр забеспокоится, что я не являюсь за очередной дозой нейролептиков, он позвонит в полицию с просьбой проверить меня. Бравые жандармы, не дозвонившись до меня по домофону, взломают дверь квартиры и обнаружат бледные остывшие трупы психопата и нелегалки.
        Что дальше?.. Наверное, нас похоронят за муниципальный счет. Сожгут в печке крематория, а пепел закроют в урны. Урну с прахом Ширин, вероятно, переправят в Западный Туркестан, родителям моей девочки, которые прольют о своей доченьке несколько слезинок. (Но не будут ли это крокодиловы слезы, вызванные тем, что дитятко уже не получится выгодно сплавить ишану?) Выйдет так, что моя милая все же вернется на родину, но не под патриархальную пяту папаши или седого жениха. А в виде черного пепла. Если б нас с Ширин спросили бы, мы бы предпочли, чтобы наш прах перемешали и, затем, развеяли бы по столь нами любимому лесопарку. Но мертвым - нам будет уже все равно.
        Я сделал слишком большой глоток какао и закашлялся. Растерянный взгляд Ширин скользнул по моему лицу, а потом снова пустился «бродить» по полному залу ресторанчика.
        Интересно - о чем моя милая думала?..
        Думала ли она о том, что назначенный нами день совместного самоубийства неумолимо приближается?.. Что он уже не черная точка где-то на горизонте, а заслоняющая обзор гора?.. Рыба с длинным названием «работа для нерусской девушки - официальное оформление с первого дня и продление визы» - никак не плывет нам в руки. Как нам еще эту хитрую рыбу ловить?.. Сетью?.. На живца?.. Мне хотелось раскачаться на своем стуле и забыться в оглушительном смехе. Дурачки!.. Какие мы все-таки натуральные наивные дурачки!..
        Когда до даты, в которую закончится срок действия визы и которая должна стать нашим последним днем, оставалось почти полгода - нам казалось, что у нас в запасе уйма времени. Должно быть, это от юности: когда ты совсем недавно перестал сосать материнскую грудь - каждые сутки для тебя эпоха; ты успеваешь и кино посмотреть, и суп сварить, и сгонять на прогулку в лесопарк, заняться перед сном любовью со своей девушкой, да еще и выспаться. Ширин, правда, аж с сентября, даже до увольнения из бистро, в котором трудилась неофициально, листала вакансии, постоянно натыкаясь на фашистские требования «славянской внешности», или просто на жуликов, предлагающих черную зарплату и, ожидаемо, отказывающихся подавать в миграционную полицию заявление на продление визы новой сотрудницы. Так что нам было делать, если перебирание вакансий, как картошки, не принесло плодов?.. Если каждая «картофелина» оказывалась с гнильцой?..
        Нам долго было невдомек: порталы типа «Работа для вас», «Работа и зарплата», «Охотник за умными и рукастыми» - они для «белых людей», для полноправных граждан, русских, славян, голубоглазых блондинов или - максимум - для рыжих. Унтерменши, «не граждане», мигранты, смуглые, «азиаты» не могут рассчитывать на то, что, вывесив резюме с фотографией и пошарив по сайту, найдут работу, за которую еще и деньги будут платить. «Нерусского» к вожделенному трудоустройству выведет только окольный путь.
        Что это за путь, мы так и не разобрались толком. Возможно, у мигрантов есть свои землячества. И те, кто давно окопался в Расее, канатом вытягивают свежеиспеченных приезжих из болота тяжких обстоятельств. Помогают найти угол для жилья, работу, на которой не кинут с деньгами, и на которой, если повезет, решится вопрос с визой. Но Ширин приехала в Расею гордой одиночкой. Ведь моя девочка думала, что направляется в чужую страну по приглашению солидной компании. Кто бы подумал, что раздутая - как мыльный пузырь - фирма окажется конвейером по поставке проституток на «цивилизованный Запад»? Моя милая и я - одни во Вселенной. Со всеми проблемами, начиная с поиска работы, нам предстоит справляться только самим.
        Хорошо, что мы выяснили: есть кадровые агентства, трудоустраивающие мигрантов. Да и то - мы узнали о существовании таких агентств только после рождества, потратив драгоценные месяцы на бесполезное просеивание интернет-вакансий. Если б мы обратились в «Бригантину» в ноябре или декабре - не была ли бы сейчас Ширин счастливой девушкой-с-ресепшена, которой платят зарплату и продлили визу?..
        А впрочем, и с агентствами не все так гладко. Они не белые и не пушистые. Не зря больше половины мигрантов так и остаются официально не трудоустроенными и работают «в черную». Наш первый опыт общения с агентством - с «Мансуровым и партнерами» - был сугубо отрицательный. Блистательный барин Бахром Исламович состриг с нас деньги и заставил впустую сгонять на Лиственную улицу, поцеловаться с подвесным замком. Ширин тогда промочила ноги и заболела. Да и «Бригантина» - хоть еще не брала с нас червонцев - неизвестно, каким бочком к нам повернется. Пока что, по наводке «порядочного» агентства, которое уже десять или двенадцать лет на рынке, мы побывали в подленькой компании, наживающейся на оберегах от демонов и от сглаза и предлагающей недалеким обывателям вступить в контакт с душами умерших родственников.
        «Бог не выдаст - свинья не съест», - вспомнил я народный афоризм. Что нам с Ширин еще остается, кроме надежды?.. Мы сейчас - точно несмышленые веселые детишки, катящиеся с ледяной горки, которые - если не переломают кости - радостно закричат: «Мама, мамочка!.. Ты видела, как я съехал?» Вот и у нас с моей девочкой задача: так, чтобы не раздробить кости и не убить последние нервные клетки - соскользнуть в объятия приличной фирмы, где мою любимую посадят на какой-никакой оклад и напишут заявление на продление визы моей милой.
        Сегодня мою Ширин ждут еще на одном собеседовании - на должность секретарши. Сердце мне рвали на куски противоречивые чувства. С одной стороны, мне хотелось верить в удачу. Пусть «Нострадамус» оказался мошеннической конторой - зато в «Сочной клубничке» все будет в шоколаде. Не вечно же нам наступать на грабли. «Бригантина» не может проверять каждого обратившегося в агентство работодателя на вшивость. И если с первой попытки мы наткнулись на паршивую козу - «Нострадамуса» - то со второй попытки обязательно схватим джекпот. Но с другой стороны, у меня поджилки тряслись от ожидания провала. Я слишком привык, что мы отовсюду получаем удары; заеденные блохами уличные котята, которых все пинают. Если б нам и сверкнул лучик счастья, мы бы ума не приложили бы, что с этим делать. Поневоле я готовился увидеть от фортуны не нежную улыбку, а звериный оскал.
        Потому-то я, никуда не торопясь, разглядывал надкушенный жирный пончик, из которого, в месте укуса, так и сочилась шоколадная начинка, точно кровь из раны. Медленно-медленно попивал успевшее остыть какао, будто думал обмануть время. Напротив меня сидела растерянная Ширин. Глаза у нее бегали. Я уверен был: в голове у нее туманом клубятся такие же, что и у меня, исключающие одна другую мысли. Если не так давно моя девочка казалась мне воинственной амазонкой, львицей - то теперь кольчуга амазонки была измята, а меч затуплен; львиные клыки - сломаны, когти - вырваны.
        Я решил переключить мозг на что-нибудь другое, кроме предстоящего моей девочке собеседования и наших шансов выиграть в лотерею под названием «поиск работы». Я попробовал снова пофантазировать о том, как стану крутым прошаренным копирайтером и буду приносить нам с Ширин деньги, не выходя из дому. Но на сей раз река воображения понесла меня совсем в неожиданную сторону.
        Прежде я нарисовал себе картинку: сидя с чашечкой кофе за ноутбуком, я неторопливо, даже по клавиатуре щелкая пальцами с ленцой, выбираю заказ на сайте «Фриланс-Расея». Часок-полтора пыхчу над текстом, как леплю из теста и риса колобок. Потом, легким нажатием на кнопку мышки, отправляю готовый опус заказчику. И на карточку мне капает достойное вознаграждение. Выполняя за день по четыре-пять заказов, я обеспечиваю нам с любимой доход не меньший, чем моя пенсия.
        Но сейчас - с таким чувством, будто в сердце мне вогнали иглу - я осознал: эта лубочная картинка не имеет никакой связи с реальностью. Копирайтерство - не золотоносная жила, а мучительная и неблагодарная работа. Я не один такой умный - на интернет-бирже «виртуально толпятся» десятки и сотни, даже тысячи копирайтеров. Едва на сайте появляется свежий заказ, копирайтеры бросаются на него, как голуби на хлебную крошку. Тут уж не до того, чтобы, сидя за ноутбуком, смаковать ароматный кофе со сливками. Успей в числе первых ткнуть в ссылку «хочу выполнить ваше задание», чтобы потенциальный заказчик тебя хотя бы заметил.
        А заказчики тоже не дураки. Подкупить их копирайтер может только рейтингом, количеством выполненных раньше заказов или низкой ценой на свои услуги. Положим, ты выставил справедливую стоимость на свой труд. Пять червонцев за десять тысяч знаков, включая пробелы. Но какой-нибудь лысый козлина сбивает расценки, предлагая десять тысяч знаков без пробелов всего за четыре с половиной червонца. И, допустим, в анкете козлины есть ссылки на пару выполненных заказов со сдержанными, но в целом положительными, отзывами. И тогда?.. Тогда, конечно же, за новое задание ухватится козлина. А ты останешься курить бамбук и дальше лакать свой кофе.
        Нет - копирайтеры даже не гадящие голуби, а фаланги в банке. Пожирающие друг друга мерзкие паукообразные. В этом взаимном поедании у копирайтеров неравные шансы. Хорошо чувствуют себя «топы» - матерые секачи с годами наработанным рейтингом, внушительным портфолио и с тучей восторженных отзывов от прежних заказчиков. Такие берутся только за высоко оплачиваемые заказы. Уж «секачи»-то могут себе позволить как бы между делом стучать одним пальцем по клавиатуре, не забывая редкими глоточками попивать кофе. «Топ» похож еще на виртуоза-рыбака, который с презрением выбрасывает в реку мелкую рыбешку, а в свое ведро с водой кладет только крупных окуней и щук.
        Но чем вольготнее чувствуют себя кабаны-«топы», тем менее сладко приходится начинающим копирайтерам. Хватающимся за самые копеечные заказы. На деньги, которые зарабатывает новичок - не прокормить ни себя, ни тем паче жену и детей. Чтобы найти свою нишу на сайте копирайтеров, нужны годы упорного труда почти без отдачи. Не таков ли труд Сизифа в древнегреческом аду - толкающего камень на вершину крутой горы?.. Если бы быть копирайтером было легко - кто бы пошел в курьеры, мусорщики, раздатчики рекламных листовок?..
        Я глубоко вздохнул. Отложил надкушенный пончик и заглянул в пустую чашку из-под какао. Ширин остановила на мне свои волшебные агатовые глаза. И сказала с отчаянной решимостью:
        - Так мы и до вечера можем просидеть. Надо ехать на собеседование. Мне нужна работа.
        - Надо ехать, - глухим голосом согласился я.
        Мы были сейчас, как индейцы перед сражением. Нам не хватало только веры в победу и перьев в волосах.
        Оставив на подносе последнюю пару несъеденных пончиков, мы вышли из ресторанчика. Убаюкивающая классическая музыка и жужжание людского скопления остались позади. Держась за руки, мы потопали в сторону метро. Над нами нависало бело-серое небо.
        17.ТИГРИНАЯ ЯРОСТЬ
        После сорокаминутного путешествия в электропоезде по тоннелям метро, мы с моей девочкой снова поднялись в город. Сквозь пелену снега и тумана проступала стеклянная высотка бизнес-центра. Кажется, нам было туда. Можно было чуточку приободриться: вероятный работодатель Ширин арендует площадь в крупном офисном здании в самом центре мегаполиса. Так что вряд ли мы напоремся на очередных мошенников. Как показывал пример выманивающего деньги Бахрома и заклинателей духов из «Нострадамуса», жулики предпочитают обживать офисы с неприметным входом со двора или подворотни, где-нибудь в спальных районах города.
        Пройдя автостоянку с рядами белых, красных, желтых, черных и асфальтового цвета иномарок, и со ступающим вразвалочку охранником, который в своем огромном - как бы раздутом - пятнистом комбинезоне казался ожившим огородным пугалом, мы через разъехавшиеся автоматические стеклянные двери вошли в холл на первом этаже офисной высотки. Здесь охранниками были мужики ростом два метра с хвостиком. С электрошокерами и с хрипящими рациями на ремне. У шести изящных секретарш за стойкой ресепшена - двух блондинок, двух рыжих, шатенки и жгучей брюнетки - беспрерывно звенели телефоны. Через турникеты, которыми были от нас отгорожены лифты, в обе стороны текли косяки клерков в белых и светло-розовых рубашках и, сообразно полу, в темных брюках или юбках. Офисный планктон просачивался на улицу, видимо, движимый желанием покурить. По углам холла красовались какие-то похожие на пихту экзотические деревца в вазонах. Да стояли автоматы с двумя десятками сортов кофе, соками, минералкой и разнообразными закусками вроде сэндвичей, чипсов и соленого арахиса. Двумя буквами «г» были расставлены черные кожаные софы. А на
стенах в деревянных узорных рамах висели картины каких-то импрессионистов, больше похожие на мазню полуторогодовалого ребенка.
        Я подумал: если выгорит дело с «Сочной клубничкой», моя девочка будет ходить на работу в по-настоящему шикарное место. Надо будет позаботиться о гардеробе любимой. Моей милой понадобятся белые рубашки и черная юбка; женский пиджак. Не помешает несколько пар туфель на высоких каблуках. И конечно, образ Ширин-секретарши дополнят маленькие бирюзовые сережки-гвоздики в мочках ушей. А может моя девочка решит и покраситься?.. Для меня-то моя милая была соблазнительной и без всякой косметики. Но я бы не без наслаждения глянул на Ширин, у которой губы были бы ярко-алыми от помады, на ресницах - тушь, а брови - «удлинены» черной краской.
        Я мог придаться таким приятным мыслям потому, что был уверен: моя девочка с успехом пройдет собеседование. Надежда на счастливый исход дела расцвела во мне, как только мы вступили в холл офисной высотки. Такой уж я был человек, что меня, как утлую лодочку на волнах, бросало туда и сюда. То, задавленный отчаянием, я считал: единственный открытый для нас путь - это совместный суицид. А теперь в своем воображении одевал Ширин в юбки, блузки и платья; подбирал ей серьги и туфли.
        Мы отметились у рыжей барышни с ресепшена, что направляемся в «Сочную клубничку», показали паспорта.
        - Проходите. Семнадцатый этаж, из лифта направо по коридору. Офис семьсот два «а», - звонким голоском пропела рыжая девушка. После чего подтянутый великан-охранник пропустил нас за турникет.
        Смешавшись со скопом возвращающихся с перекура клерков, Ширин и я зашли в серебристо-серый вместительный лифт. Двери закрылись, кабина с неимоверной скоростью полетела вверх. На маленьком табло красными циферками шел счет этажам: второй, третий… пятый. В лифте нас была тесная кучка человек в семь. Один моложавый клерк с волосами в геле (точно корова лизнула), в бледно-розовой рубашке с аккуратным воротничком и в светло-бежевых брюках, никого не стесняясь, громко говорил по мобильнику. Речь шла об акциях какой-то доходной компании, недавно приобретенных клерком.
        Два других «белых воротничка» уткнули глаза в смартфоны. Я подсмотрел: один «товарищ» самозабвенно резался в «Сапера», а второй листал фото полураздетых девиц (наверное, на специфическом сайте знакомств). Неподвижно, с папкой под мышкой, застыл представительный старенький офисный служащий в полосатом пиджаке и с бело-серой бородкой клинышком, невозмутимый, как игуана. Дама в возрасте слегка за тридцать, раскрашенная, как тропический попугай, ни на кого не обращая внимания, опрыскивалась духами. Барыне было, очевидно, глубоко плевать, что аромат французской парфюмерии заполнил весь лифт и щипал попутчикам глаза. Парень в куртке и с гигантской сумкой - должно быть, какой-нибудь доставщик пиццы, а не менеджер - аж два раза смачно чихнул, заставив залипающего в телефон клерка на долю секунды оторваться от «Сапера».
        Я смотрел на подобравшееся в лифте «общество» с каким-то веселым злорадством. Меня так и подмывало злобно и заковыристо усмехнуться в невыразительные, как из дуба вырезанные, физиономии клерков. Мол, ничего, господа офисные работники, доблестные рыцари и блестящие дамы степлера и клавиатуры - ничего. Вы, наверное, чувствуете себя богами в сравнении со мной, Ширин и курьером, везущим пиццу, раз мы не одеты по последней моде и не играемся с такими крутыми навороченными телефонами, как вы. Вы уверены: ваша жизнь удалась. Вы получаете кругленькие зарплаты, просиживая штаны за компьютерами, а не таская тяжести, не выгребая снег, не складывая гамбургер из надвое разрезанной булочки, котлеты, ломтика сыра и капустного листа в заведении общепита. Хуже изнеженных древних римлян - любителей горячей бани, гладиаторских боев и дармового угощения от цезаря - вы презираете тех, кто работает руками, а не «постит» в социальных сетях забавные картинки с котиками. Слова «азиат» и «таджик» вы используете в значении «грузчик» и «уборщик», поскольку вы еще и прожженные националисты, считающие грубый физический труд
подходящим только для иностранцев-мигрантов.
        Воображайте что угодно, а моя девочка найдет себе место в вашем муравейнике. Она станет лучшей на планете секретаршей. Если перефразировать известный афоризм: вы не боги - и не вы обжигаете горшки. После того, как моя звездочка успешно пройдет интервью в «Сочной клубничке», мы не домой поедем, а завернем в магазин одежды и бижутерии. Надо принарядить мою милую к первому рабочему дню. Когда моя красавица с заколкой в волнистых темных волосах, в свежей белой рубашке, с брошкой на груди, шелестя длинной черной юбкой, пройдет по широкому коридору офисного центра, все встречные мадам попадают от зависти в обморок, а мужчины густо покраснеют, ощущая эрекцию.
        Конечно, я не олигарх. Я не смогу сводить жену в элитный дамский салон, где только за накладные ногти нужно выложить половину моей пенсии. Но приличные, хотя и кем-то ношеные, вещи из секонд-хенда, бюджетная косметика из лавчонки, неброские украшения из ювелирного магазинчика будут кирпичиками, из которых сложится образ Ширин как деловой молодой леди. А маникюр моя девочка сделает себе сама - достать бы пилочку и лак для ногтей.
        У нас с любимой нет счета в швейцарском банке. И пусть!.. Зарплата моей девочки, моя пенсия -
        обеспечат нам скромный достаток. Мы будем чаще покупать мясо. И налегать на овощи. Из залитых растительным маслом помидоров и огурцов моя милая стряпает восхитительный салат. А по воскресеньям мы будем себе позволять дойти до ближайшей к дому кафешки - запить ванильным капучино круассан с шоколадной начинкой.
        А самое главное - Ширин продлят визу. Исчезнет разъедающий, как кислота нам души страх перед депортацией. Если у метро нас остановит полицай, мы сунем «блюстителю порядка» под нос рабочую визу, действительную еще год до следующего продления. Обломись, оборотень в погонах!.. Моя девочка - не безответная, забитая нелегалка, которую может пнуть любой человек в форме.
        Вдохновленный успехами милой, я возьмусь и за самого себя. Не годится, чтобы больше половины семейного бюджета составляла зарплата жены. О, нет!.. Я не буду пытаться пробиться в копирайтеры. Это бесполезное дело, как сачком ловить раков в мутном озерце. Я пойду снова в курьеры - зарабатывать ногами. А еще лучше - в ночные сторожа, на какой-нибудь склад стройматериалов или автостоянку. Пусть из распахнутой во всю ширь пасти небес сыпется мокрый снег; сидя в вагончике, как в бункере, в обнимку с обогревателем, я буду уплетать бутерброды с сыром, зеленым луком и докторской колбасой и, при тусклом свете лампы, читать книжку.
        Вернусь со смены ранним утром, когда небо только-только начинает светлеть, и Ширин еще сладко спит в теплой постельке. Стараясь не греметь посудой, чтобы не разбудить раньше времени свою любимую, я поставлю кипятиться чайник и разобью яйца над раскаленной, плюющейся маслом, сковородкой. Разложив яичницу по тарелкам и разлив по чашкам ароматный молочный кофе приятного коричневатого оттенка - неслышными кошачьими шагами я направлюсь в спальню, чтобы нежными поцелуями поднять свою звездочку.
        «Родная, просыпайся», - ласково прошепчу я милой прямо в ушко. Моя девочка откроет и снова закроет глазки. Потянется. Зевнет, прикрыв ладошкой рот. И наконец, повернувшись со спины на бочок, посмотрит на меня томным, пока еще заспанным, взглядом.
        За завтраком я буду ублажать Ширин, пересказывая, что прочел за ночь в книжке. Наверное, это будут анекдоты про безбородого хитреца Алдара, обводящего вокруг пальца жирных прожорливых баев и жадных мулл; легенды из древнеиндийской Махабхараты; древнеегипетские мифы и сказки; чудесные любовные истории из «Тысяча и одной ночи». Милая будет слушать с улыбкой. Я свято верил: с того момента, как наши дела пойдут в гору, моя девочка будет чаще улыбаться. Прозвище, которое я дал любимой - царевна Несмеяна - потеряет актуальность.
        Сходив в душ, моя милая сядет расчесывать свои длинные густые волосы. Я буду любоваться ею - и немного завидовать гребешку, так свободно ныряющему в темные локоны Ширин. Потом моя девочка, глядясь в маленькое, с узорной рамкой, зеркальце (мой подарок), покрасит губы в пунцовый, а брови в угольно-черный цвет, подведет глаза. Вставит в уши сережки, которые снимала на ночь, наденет на запястье браслет. И, наконец, облачится в платье (я непременно куплю моей звездочке три-четыре платья). Все!.. Супер-секретарша готова к бою, т.е. к новому рабочему дню.
        Я провожу Ширин до двери, поцелую (строго в лоб, чтобы не стереть косметику). После чего завалюсь в постель - отсыпаться до следующей ночной смены.
        Так мы с любимой и будем жить - небогато, но в скромном достатке. Кофе, яйца, колбасу и прочие элементы из продуктовой «потребительской корзины» мы сможем покупать, когда захотим. Чтобы приобрести обувь и одежду - придется экономить. Ну да ничего!.. Мы же не богемная парочка, привыкшая жить не по средствам, три дня в месяц пьющая розовое вино и объедающаяся устрицами, а потом, как и положено бедным художникам, голодающая двадцать семь или двадцать восемь дней.
        Нет. Мы не такие. Но и мы умеем, в разумных пределах, расслабляться. Мы будем особенно рады, как пчелы цветочной пыльце, когда у нас совпадут выходные. Эти дни как будто специально созданы богом календаря для веселья и удовольствий. В такие дни можно проснуться попозже. А проснувшись, не торопиться вылезать из теплой постели, а два раза подряд заняться любовью. Дальше - примем вместе ванну, хорошенько подкрепимся чем-нибудь вроде гренок или трехэтажных шведских бутербродов, напьемся кофе. А когда длинные волосы моей девочки окончательно высохнут после купания, можно будет и вылезти на прогулку.
        Мы часто будем бывать в нашем любимом лесопарке. Крошить для гогочущих, поднимающих на пруду брызги, уток белый хлебный батон. Как-то, и даже не один раз, моя милая говорила мне: «Если я умру раньше тебя, развей мой прах по лесопарку». Но во время наших прогулок в выходные дни мы совсем не будем думать о смерти. Потому что мы так молоды - наше солнце только взошло. А закат?.. До него так далеко, что кажется: он никогда не наступит. Ширин еще не видела лесопарк в летнем цвету. Когда под горячим медовым солнцем деревья сияют изумрудной листвой; алеют в клумбах тюльпаны и маки; ярко желтеют среди сочной зеленой травы неприхотливые одуванчики; перекликаются на двести ладов, перелетая с ветки на ветку, пичуги. Мы будем резвиться на извилистых тропинках июльского лесопарка, как легконогие прыткие сайгаки. Играть в прятки среди деревьев. Будет звенеть, как родник, смех моей ненаглядной девочки.
        Само собой: местом наших увеселений будет не только лесопарк. Я осуществлю давнее желание любимой: свожу ее в зоопарк. Покажу ей тигров, львов и гигантских черепах. И как забавно слон хватает хоботом и отправляет себе в рот лист капусты или морковку.
        А однажды, поднакопив денег, мы оба возьмем отпуск, соберем большой чемодан, сядем на поезд и поедем отдыхать на море. По этому случаю Ширин заранее купит несколько разноцветных бикини - розовое, зеленое, белое - в которых и будет блистать на золотом песчаном пляже. Точеная фигурка моей милой, на зависть задыхающимся от возмущения девушкам и женщинам, будет притягивать мужские взгляды. А я, с гордо поднятой головой, буду всюду сопровождать мою девочку. И сигнализировать всем своим видом: «Красавица-то есть - да не про вашу честь. Облизывайтесь молча».
        Море, с мерным шумом, будет набегать зеленоватыми пенными волнами на желтую полоску пляжа. А белое раскаленное солнце струить с ослепительного бирюзового неба свои нещадные лучи. А мы с милой, ступая по влажному песку вдоль самой кромки воды, станем подбирать выплюнутые морем пустые раковины и блестящие камушки. Я радостно буду рассказывать Ширин, как в далеком безоблачном детстве, когда родители впервые привезли меня на море, я нашел окаменелый зуб доисторической акулы. Ну, или, по крайней мере, я так думал, что это зуб акулы.
        Потом нас потянет купаться. Моя девочка зайдет в воду только по грудь. Я рассмеюсь и потащу любимую на глубину. Я буду учить Ширин плавать. Буду поддерживать ее за осиную талию, пока моя сахарная тростиночка не приобретет навык лежать на воде. Нет сомнений: милая окажется способной ученицей. И скоро будет качаться на волнах, нырять и плескаться, как русалка.
        Эта поездка на море будет нашим запоздалым свадебным путешествием. Брак, хоть и не признанный государством, мы давно заключили по обычаю древнеиндийских небесных музыкантов гандхарвов. По этому обычаю, для брака достаточно обменяться томными взглядами и по обоюдному согласию разделить ложе. Такой союз самый естественный и крепкий. Он основывается только на любви.
        Я проработаю ночным сторожем полтора года. Достаточный срок, чтобы убедиться: тебя не выкинут за шкирку с работы. И чтобы самому себе доказать: не будет такого, что ты не захочешь просыпаться и не выйдешь на смену. Словом, я буду уже не только иждивенец, кормящийся милостыней от государства, но и трудящийся гражданин, за которого работодатель платит (наверное) налоги. (Вообще: странная и кривая система в нашем психиатрическом здравоохранении. Недееспособный, я не имею права распоряжаться своей недвижимостью и жениться на любимой девушке. Но если я хочу, чтоб меня признали более или менее адекватным, я должен прежде всего устроиться на работу. Т.е., трудиться по найму такому психу, как я, как бы и не возбраняется).
        Итак, я наработаю стаж в полтора года. Попрошу начальника выдать мне справку, что я и правда восемнадцать месяцев охранял автостоянку (ну, или там склад кирпичей и бетонных блоков). С этой справкой я заявлюсь в диспансер и, не скрывая своего торжества, поднесу бумажку к самым глазам участкового психиатра. Мол, что вы на это скажете?.. Я пришел, чтобы вновь потребовать созыва комиссии по вопросу признания меня дееспособным.
        Надо сдать анализы?.. Да пожалуйста!.. Сгоняю в поликлинику по месту жительства. Требуется пройти клинического психолога?.. Что ж, я и на этот подвиг пойду, как Геракл - выпятив грудь. И клянусь: какой бы инквизитор, под видом психолога, меня ни допрашивал, я не расплачусь, не расплачусь. Полтора года работы сторожем закалят мой характер и нарастят мне буйволиную кожу. Какие бы ловушки ни расставлял мне треклятый иезуит, как бы ни старался словесно меня унизить, внушить, что я пыль под копытом хромого ишака и вообще полное ничтожество, я буду твердить свое. Что я восемнадцать месяцев тружусь, как пчелка - и работодатель мною доволен. Я вполне отдающий себе отчет в собственных поступках гражданин, который в силах прокормить себя и супругу. Я хочу восстановить свою юридическую дееспособность и жениться на девушке, которой отдал свое сердце. Мы с женой произведем на свет двух или трех маленьких расеян. Разве государству не нужны новые подданные?..
        Психологу нечего будет мне возразить. Ему останется только перейти к тесту «Пятна Роршаха». Будет показывать мне уродливые черные кляксы на белой бумаге и с хитрецой спрашивать: не кажется ли мне, что такое-то пятно похоже на мертвую старуху, на расчлененный труп, на женские половые органы. Но я буду крутить головой: нет, нет, нет. Никаких покойников, искромсанных тел и вагин я не вижу даже близко. На мой взгляд, эти расплывчатые пятна напоминают кораблик на волнах, кошку, енота, черепаху.
        Огорченный моими банальными ассоциациями гестаповец заставит меня сортировать сначала цветные карточки в тесте Люшера, а затем страшные рожи в тесте Сонди. Результаты и тут не удовлетворят моего истязателя. Ему придется смириться: я никакой не мечтающий о кровавых преступлениях маньяк - или, по крайней мере, умело шифруюсь под нормального обывателя. Во всяком случае, господин психолог убедится, что я тертый калач и крепкий орешек, и - хоть и нехотя - напишет в бланке: «До комиссии допущен» - и шлепнет печатью с трехглавым орлом.
        Комиссия - это дядьки в белых халатах, бородатые и в очках. Не имеющие цели плодить инвалидов. А, скорее, наоборот, отказывать в группе инвалидности кому только можно. Ведь государству инвалиды не нужны. Они только проедают деньги из бюджета.
        Интеллигентные бородачи подвергнут меня перекрестному допросу. Это будет похоже на закидывание клоуна резиновыми мячиками. Не давая мне времени подумать над ответами, светила медицины, профессора и доценты, будут швырять мне в лицо самые неожиданные и не связанные друг с другом вопросы.
        Знаю ли я, какое сегодня число?.. А год?.. А месяц?.. А в каком году отменили крепостное право?.. А какой у тебя стул - жидкий или твердый?.. Япония - это город или страна?.. Ходил ли ты на президентские выборы и за кого там голосовал?.. Сколько щупалец у осьминога?.. На какую букву начинается слово «тигр»?
        Тут главное не робеть, не краснеть и не запинаться. И не предпринимать пустых попыток ответить на все летящие в тебя вопросы. Все равно из этого ничего не выйдет. Надо бодрым, звучным, чеканным голосом отвечать на те вопросы, которые ты лучше всего расслышал и понял: «Япония - это страна, а не город» - «Слово «тигр», обозначающее крупного полосатого хищника из семейства кошачьих, начинается на «тэ», одну из согласных букв кириллического алфавита» - «Волга впадает в Каспийское море» - и т.д.
        Вряд ли бородачи совсем вычеркнут меня из списка инвалидов. Вероятнее всего, учтут, что я давно числюсь больным, а значит не могу вот так сразу перепрыгнуть в здоровое состояние. По-видимому, мне определят какую-нибудь не слишком серьезную группу и даже сохранят пенсию, хотя бы в половинном размере от сегодняшней. Но меня признают дееспособным - понимающим, что я делаю и зачем. Я снова смогу распоряжаться своей жилплощадью. И приобрету право жениться, на ком хочу.
        Бинго!.. Бинго!.. Бинго!.. Я буду прекрасно знать, что мне предпринять дальше. Вдвоем с Ширин мы направимся в департамент, регистрирующий браки. Ничего в наших с любимой отношениях не изменится. Но теперь мы будем не просто мальчик и девочка, не сожители или любовники, а муж и жена. Штампы в паспортах обозначат наш повысившийся общественный статус.
        А следующим ходом я пропишу мою милую на своих квадратных метрах и сделаю совладелицей квартиры. Пусть теперь какой-нибудь полицай с гнилым запахом изо рта посмеет косо взглянуть на Ширин!.. Отныне мою красавицу не так-то легко будет обидеть. Она будет уже не без пяти минут нелегалка, не знающая, как продлить визу. Не беззащитная «нерусская» девчонка, с ветром в кармане приехавшая «покорять» расейскую столицу. А исполненная чувства собственного достоинства юная леди, жена расейского гражданина и собственница жилплощади в одном из спальных районов мегаполиса.
        Хозяйка доли в квартире имеет право находиться в Расее и без визы, причем сколько угодно долго. Став совладелицей квадратных метров, Ширин выдержит имущественный ценз для «не граждан», о котором ничего не сказано в конституции, но который, тем не менее, существует. В Расее, как рыба в воде, чувствуют себя богатые иностранцы, накупившие и сдающие в аренду таунхаусы, пентхаусы и прочую элитную недвижимость. Либо ведущие крупный бизнес, вроде сети пиццерий или салонов красоты. Эти иностранцы - французы, итальянцы, англичане и немцы. Холеные гости с Запада, которые даже близко не сталкивались с произволом полиции и хамством обывателей, в отличие от трудовых мигрантов из заволжских и центрально-азиатских республик. Со времен князя Даниила Галицкого повелось на Руси: европейцев - чмокать в жирный зад, а «азиатов» - ненавидеть или бояться.
        Но моей милой незачем равняться на осевших в Расее ворочающих миллиардами червонцев гордых немцев и чопорных британцев. Нам и в гробу не нужен пентхаус, нам достаточно нашей скромной квартиры.
        Моя девочка подаст документы на оформление расейского гражданства. У нее все будет для этого: справка с места работы, собственная жилплощадь и муж-расеянин. Министерству по вопросам миграции просто не к чему будет прицепиться. Документы будут рассмотрены в течение девяноста дней, после чего моя любимая обменяет свой синий западно-туркестанский паспорт на пурпурный расейский.
        Тогда-то мы с Ширин переведем дух, как вынырнувшие из океанских глубин ловцы жемчуга. Мы действительно нашарили на морском дне раковину с бесценной жемчужиной, называемой «спокойная жизнь». В самом деле, мы - как в какой-нибудь спортивной игре - преодолели полосу препятствий. А теперь небеса точно смилостивились над нами. Заросшая тернием дорожка осталась позади. Мы заживем тихо и счастливо.
        Это будет простое, не требующее излишеств счастье. Зачем нам двухэтажные хоромы, ежегодный отдых на Мальдивах, походы по шикарным ресторанам или золотой унитаз?.. Нам достаточно засыпать и просыпаться в обнимку в общей постели. Когда, захваченный потоком страсти, я соединяюсь с Ширин - и старенькая кровать скрепит под нашими переплетенными телами - я вкушаю блаженство, какое не снилось ни одному президенту, турецкому султану, британскому наследному принцу или теневому миллиардеру. Я и моя девочка еще так молоды. Через десять лет с момента нашего знакомства нам не стукнет еще и тридцати. Впереди у нас еще не одна тысяча сладостных любовных сражений…
        Воображение опять увело меня за тридевять земель. Наверное, я крупный архитектор по возведению воздушных замков, развешивающий, вдобавок, по стенам в гостиных этих замков шкуры неубитых медведей. Точно очнувшись ото сна, я увидел: мы с любимой все еще поднимаемся в серебристо-сером лифте, в компании пяти клерков и одного курьера. Как бы заново уловил чересчур густой запах французской парфюмерии наглой мадам (от этого запаха щекотало в ноздрях, а из глаз, как при резке репчатого лука, вытекали слезы). Офисный старичок с папкой под мышкой по-прежнему сохранял невозмутимость идола с Острова Пасхи. А молодой клерк не переставал трепаться по мобильнику о своих великолепно обстоящих финансовых делишках.
        Я посмотрел на мою Ширин. Она явно нервничала. Губы ее дрожали. Чуть нахмурив красиво изогнутые брови, она напряженно глядела куда-то мимо лиц наших случайных попутчиков и как бы сквозь стену лифта. Я легонько пожал тоненькие пальцы моей милой, точно говоря: «Не бойся и не тревожься ни о чем. Я здесь, я рядом!»
        Конечно, нервам Ширин было отчего натянуться гитарными струнами. Мы едем уже не на первое собеседование по наводке кадровых агентств. И до сих пор нам ни разу не улыбнулся успех. Каждый раз что-то шло наперекосяк. Мы терпели неудачи по странным, диким, невероятным причинам. Мы были будто нерасторопный повар, у которого - несмотря на все потуги - не первый, а третий блин выходит комом.
        Лиственная улица - это был первый блин. Собственно, никакое интервью тогда не состоялось. Обманутые Бахромом, мы скатались в какую-то глушь. И уперлись в запертую снаружи дверь бревенчатой постройки неизвестного назначения. Мы дорого заплатили за свое легковерие. После того снежного вечера, плавно перетекшего в ночь, когда только апельсиновая луна ободряюще улыбалась нам с черных небес - Ширин заболела и много дней прометалась в таком жару, от которого, казалось, загорятся одеяло, подушка и простыня.
        Но, видимо, лукавый господь счел, что недостаточно поизмывался над нами за наши неопытность и наивность. Как одурманенные, мы купились на нового предложение Бахрома и поехали на собеседование в гипермаркет. Собеседование у Анфисы Васильевны закончилось скандалом. Я еще не видел мою девочку в такой ярости, как тогда. Ширин напоминала оскалившуюся пантеру. Милая запустила скомканную бумажку рекрутерше в лицо, как древнеиндийский герой Рама метал стрелы в десятиглавого монстра Равану.
        Единственной пользой от поездки в гипермаркет было то, что мы получили прививку от хитростей Бахрома. Но подлый господин Мансуров благоразумно замолчал, как в воду канул. Должно быть, от Анфисы стервы-Васильевны он узнал, какую бурю негодования вызвало у нас предложение внести залог за трудоустройство Ширин. Он понял, что больше не сострижет с нас ни клочка свалявшейся шерсти. О, если б Бахром снова позвонил бы и елейным голоском стал предлагать нам очередную лже-вакансию, я бы взял телефон моей девочки и послал бы урода таким трехэтажным матом, на какой способен только пьяный поп, с заправленной в трусы рясой на четвереньках взбирающийся на амвон.
        Обжегшись на «Мансурове и партнерах», мы поумнели. И обратились во вроде бы честное агентство, не берущее деньги вперед - в «Бригантину». Но и первое собеседование, на которое направила нас эта компания - оказалось «скомканным блином». Нет, в «Нострадамусе» готовы были принять мою звездочку с распростертыми объятиями. Подробно и без обиняков объяснили, в чем будут заключаться трудовые обязанности. Как бы поманили калачом: вливайся в команду и греби деньги лопатой вместе с нами. Вот только моя милая не из тех, кто идет на сделку с совестью. Записывать суеверных дурачков на прием к экзорцисту или заклинателю духов, звонким голоском врать в телефон, что «у нас самые передовые гадатели на кофейной гуще и рыбьей требухе» - все это вызвало бурный протест у Ширин. Моя хрупкая, как цветок, ранимая и чувствительная девочка предпочла бы отравиться таблетками (это и было нашим планом на крайний случай), чем превратиться в грязную обманщицу.
        Но сейчас металлический ящик лифта поднимает нас на семнадцатый этаж офисной высотки, на котором расположен офис еще одного потенциального работодателя. И я был на полтораста процентов убежден: на сей раз все будет хорошо. Выходя после собеседования из высотки, мы будем весело обсуждать, какой торт нам купить, чтобы отметить трудоустройство Ширин. «Мулат в пене» или старое доброе «Змеиное молоко»?
        Лифт - наконец - открыл двери, выпуская нас на семнадцатый этаж. Мы недолго плутали по белому коридору с натюрмортами на стенах и расставленными через каждые несколько метров кожаными черными софами. Вот она - массивная, из красного дерева, дверь с золотыми цифрами и буквой: «702а». Ширин сразу вся подобралась, поправила прическу. Плотно сжатые губы моей девочки больше не дрожали, а в глубине темных глаз зажегся лихорадочный блеск. Моя воительница настраивалась на битву. У меня тоже чуток поубавилось благодушия. Пусть владельцы и руководство «Сочной клубнички» - не аферисты, а моя милая идеально подходит на должность секретарши. Все равно - надо еще не провалить собеседование. Тут важно не обронить лишнее слово, не посмотреть косо. Знать, когда улыбнуться, а когда нарисовать на лице серьезность. Дело может погубить какая угодно мелочь.
        Мы постучали. Нам не ответили. Мы открыли незапертую дверь и, с порога, увидели: перед нами не какой-нибудь тесный офис под торговую фирмочку из шести клерков, считая директора и секретаршу, а целые апартаменты, разгороженные стеклянными стенками, закрытыми жалюзи. Виднелась черная бронированная дверь, ведущая, по-видимому, в кассу. А из еще одного дверного проема долетали запахи не то рыбного супа, не то вареной гречки - там, похоже, была кухня. Переступив порог, мы огляделись на пятачке приемной. Ожидаемо: кулер с водицей - компьютер и стационарный телефон на заваленном бумагами столе - рядок крючков с повешенными куртками, дубленками и пальто. Но еще… И тут у нас вытаращились глаза и отвисли челюсти.
        Целая стена была обклеена «кричащими» постерами. Не с портретами упитанных румяных фермеров, купающихся в спелой клубнике, а с… в большей или меньшей степени обнаженными красотками. Двадцать плакатов с девушками на самый взыскательный мужской вкус, запечатленными в «горячих» вызывающих позах.
        Вот томная блондинка с чуть приоткрытыми губами, у которой едва не вываливаются из бюстгальтера круглые, похожие на маленькие дыньки, груди; кроме чисто символического нижнего белья на девушке ничего нет. На соседнем постере - абсолютно голая мулатка-шоколадка, с блестящими от бесстыдства глазами, стоит на четвереньках и держит в белых, как алебастр, зубах ослепительно-алую розу. А вот жгучая китаянка; настолько «скромница», что прикрылась старинным узорным веером… и больше ничем.
        Европейки, славянки, латинки, монголки, негритянки и даже тюрчанки. Брюнетки, шатенки, рыжие и покрасившие волосы в вишневый цвет. Все эти дамочки призывно улыбались ярко напомаженными губами. Смотрели чуть затуманенными знойными глазами. Демонстрировали кружевное нижнее белье или свою наготу.
        Мы с Ширин молча переглянулись и опустили глаза. Если ты сам каждую ночь предаешься с возлюбленной взрослым утехам - тебе обязательно станет неловко при просмотре эротической фотогалереи. Но постерами с голыми девицами дело не ограничилось. В углу, за кулером - мы заметили манекен… нет, не манекен, а, скорее, куклу в натуральную человеческую величину. Это было невероятно реалистичное изображение длинноволосой девушки, только с чуть «анимешным» лицом. Сама кукла - вроде бы резиновая; а из чего были волосы - ума не приложу. Разве что какая-то доподлинная, «живая» девушка срезала свои густые локоны и пожертвовала производителям куклы.
        И если манекен для того и нужен, чтобы одеть его в брюки, рубашку, галстук и выставить в магазине модных шмоток - то «резиновая Зина» блистала неприкрытыми прелестями, как античная статуя. Ярко-красные соски, углубление пупка… манекены с такими деталями не делают. А на то, что было у куклы пониже живота - я постеснялся и взглянуть. Кажется, я понял: перед нами игрушка для «больших мальчиков», которые подсчитали, что цветы и конфеты для соблазнения девушки из плоти и крови - это слишком дорого, и решили, что дешевле один раз заплатить в секс-шопе за резиновую подружку.
        А что?.. Резиновая краля не будет закатывать вам истерик. У нее никогда не болит голова. Надувной дамочке не нужны подарки на день влюбленных. В Японии, Британии и других «культурных» странах богатые извращенцы, которым приелись живые женщины (да и мужчины), заводят себе целые гаремы из таких кукол с натуральными волосами. Мне вспомнилось из новостей, что и у нас в многострадальной Расее какой-то буржуйский сынок через суд добился права официально жениться на резиновой избраннице. Воистину: мы живем в стране дураков. Я не могу вступить в брак с любимой девушкой, потому что я психопат. Зато пресыщенный постельными удовольствиями богач, просто показав золотую банковскую карту, имеет право взять в жены хоть резиновую мадам, хоть кошку, хоть крокодила. Да даже собственный портрет!..
        Меня вдруг осенило: «Сочная клубничка» - это никакой не магазин по продаже спелых ягод, отгруженных прямиком с крестьянских огородов. «Клубничкой» называют еще все то, что относится к сфере интимных отношений. «Сочная клубничка» - это, по-видимому, сеть магазинов «для взрослых» или что-то вроде того.
        Я вздохнул: не такое место работы я желал для моей Ширин. А впрочем, у нас не настолько большой выбор, чтобы придираться. В конце концов, милая не будет сама втюхивать покупательницам вибраторы, а покупателям - мастурбаторы. Обязанности секретарши: отвечать на телефонные звонки, встречать курьеров, перекладывать бумажки с места на место и иногда наливать шефу крепкий кофе либо чай с облепиховым вареньем.
        Слева от похороненного под ворохом бумаг стола было оборудовано нечто вроде небольшой витрины. Мы подошли и посмотрели: за стеклом красовались «игрушки не для детей». Кактусами без колючек торчали (прости господи!) искусственные фаллосы. Овальными яйцами, с имитирующим женские половые губы разрезом, громоздились мастурбаторы. Были еще тройные плетки с деревянными ручками, какие-то непонятного назначения ленты и бантики, вагинальные шарики.
        Поспешно отойдя от витрины, я и моя девочка остановились у кулера.
        - Не хочешь воды?.. - хрипловато спросил я. И когда моя родная согласно кивнула, дрожащей рукой поднес пластиковый стаканчик к «хоботку» кулера и наполнил водицей.
        - Спасибо… - еле слышно поблагодарила моя милая, принимая от меня стакан.
        Себе я тоже налил воды - и разом опрокинул в пересохшую глотку.
        Мы с Ширин были охвачены смятением - точно антилопы, до которых дуновение ветерка донесло запах тигра. Мы не знали, что говорить, как себя держать, куда девать глаза. В углу - резиновая баба с живыми волосами, по стенке - плакаты с обнаженными девками, за стеклом - «йони» с розовыми губками и целый лес «лингамов». Мы точно спустились в подвал к больному на всю голову эротоману.
        Я и моя девочка не были ханжами. Меня тянуло стихи писать о нежных грудях и точеной фигурке милой - а Ширин охотно взбиралась ко мне на бедра, чтобы сильнее распалить мою страсть. Но для нас соитие было подлинным священнодействием, совершаемым в уютной тишине спальни, как в храме А здесь - на приемной пятачке «Сочной клубнички» - с половой любви были сорваны все покровы.
        Девки с постеров точно кричали: физическое сближение мужчины и женщины - это не волшебный ритуал, а удовольствие на пять минут. Плотская любовь, которая для нас с Ширин была накрепко связана с любовью духовной, представала здесь в грубых уродливых формах. Это был точно плевок в святыню. «Сочная клубничка» предлагала даже утолить похоть без живого партнера. Достаточно, что волосы твоей куклы срезаны с головы настоящей девушки. Сообразно твоему полу фирма предложит тебе похожий на маленькую ракету фаллоимитатор или мастурбатор, воспроизводящий «райский цветок» какой-нибудь порнозвезды. Кушайте на здоровье, не подавитесь!..
        - Иду!.. Иду!.. Иду!.. - докатилось до нас.
        Из глубины апартаментов - цокая каблучками, как подковами - к нам спешила женщина. Когда мадам достигла приемной, мы хорошенько разглядели молодящуюся офисную леди лет под сорок пять. Волосы, неестественного темно-серого («мышиного») цвета, собраны на затылке в пучок и заколоты золотой заколкой. Силиконовые кроваво-алые губы. Подведенные фиолетовым глаза. Чуть ли не рвет черную рубашку невероятно и непропорционально объемная грудь - тоже, видимо, накаченная силиконом. А вот кожа - на руках, на щеках - дряблая и сморщенная, хуже осенних листьев. Это была точно напоминалка: к каким ухищрениям ни прибегай, мобилизуй хоть легион косметологов и визажистов, а все равно весну жизни за кудри не ухватишь. Положение на спасали ни предельно короткая юбка, ни капроновые чулки.
        - Здравствуйте!.. - улыбнулась мадам, обращаясь только к Ширин, а меня - игнорируя, как барин лакея. - Я Изольда Ивановна - офис-менеджер. - А вы по поводу работы секретаршей?..
        - Да, - пролепетала моя девочка.
        - А это кто с вами - муж?.. - с неприязненной обезьяньей гримасой поинтересовалась Изольда Ивановна, кивая на меня, как на кучку засохших экскрементов.
        - Да. Муж, - все так же тихо ответила моя милая.
        - Хм!.. - Изольда Ивановна взмахнула ниточками тонких бровей. Подняла трубку стоящего на столе телефона и набрала короткий номер: - Алло. Савелий Саныч?.. Пришла девушка на должность секретарши. Но вот только… Что?.. Нет, не стриженая. Длинные волосы, густые… Прыщей тоже нет. Гладкая светло-смуглая кожа. Но только девушка притащила с собой мужа. Пусть оба заходят?.. Да, хорошо, Савелий Саныч.
        Офис-менеджер положила трубку и повернулась к нам:
        - Пойдемте. С вами побеседует генеральный директор Савелий Саныч.
        Изольда Ивановна повела нас по узкому коридорчику между разгороженными отсеками апартаментов. Когда проходили мимо кухни (нас накрыли горячие запахи гречки и рыбы), оттуда высунулась рыжая мужская голова, хохотнула и выдала:
        - Какая задница, какая классная задница!..
        Я не успел сообразить, что это означает. Изольда Ивановна остановилась перед массивной дубовой дверью, над которой, вместо подковы, были прибиты «щит и копье Марса» и «зеркало Венеры». Офис-менеджер постучала.
        - Войдите!.. - донесся из-за двери могучий бас.
        Изольда Ивановна подтолкнула нас:
        - Проходите, проходите!..
        Сама она осталась снаружи.
        Мы попали в просторный, как царские палаты, кабинет, в центре которого, на роскошном, будто трон, кресле, за поставленным на письменный стол компьютером восседал плечистый гигант с богатой, по-бараньи кудрявой, шевелюрой.
        - Проходите, не стесняйтесь, - ободрил нас здоровяк-гендиректор. - Присаживайтесь, поговорим, - толстой, как слоновий хобот, ручищей Савелий Саныч указал на два стула.
        Великан-директор улыбался, но мне его улыбка (я не понимал - почему) сразу не понравилась. Он был одет в засаленный темно-синий свитер и брюки со стрелками; а обут в шлепанцы. Простецкий наряд босса был призван, по-видимому, настроить посетителей, вроде нас, на непринужденную демократичную атмосферу. Вот только, когда мы опустились на стулья, у меня предательски задрожали колени. Я посмотрел на Ширин: она тоже явно нервничала. Покусывала нижнюю губу и не поднимала глаз.
        - Меня зовут Савелий Саныч. Я здесь генеральный директор, - весело представился офисный амбал. - Вы какой кофе предпочитаете?..
        - Что?.. - не понял я, ошарашенный неожиданным вопросом.
        - Просто кофе с молоком и сахаром, - по-прежнему не поднимая глаз, за нас обоих ответила моя милая.
        Савелий Саныч набрал на стационарном телефоне трехзначный внутренний номер и распорядился в трубку:
        - Изольда Ивановна, принесите-ка нам кофе с молоком и сахаром… Да, на троих… Сколько сахару?.. Я думаю - по два кубика будет достаточно.
        Пока Савелий Саныч отдавал по телефону команды Изольде Ивановне, я обежал глазами кабинет. Как бы передать на словах свое впечатление?.. Наверное, так: личные покои то ли польского короля, то ли римского цезаря, то ли турецкого паши. В общем, какого-то супер-пупер персонажа. Но, главное, страдающего глубокой эротоманией. Падкого до девушек - но, возможно, и до мужчин. А то и до животных - братьев наших меньших.
        По углам кабинета торчали резиновые куклы наподобие той, которую мы видели в прихожей. Две - «обнаженные» (если можно так сказать о кукле); а две наряжены в почти ничего не скрывающее кружевное белье. Нашлось место и для выполненной в античном стиле статуи Аполлона: солнечный бог с луком и с колчаном стрел за спиной сверкал непомерно большим мужским «достоинством», подходящим, скорее, ослу или жеребцу. По стенам - развешены многочисленные картины.
        На одной, выполненной в духе древнеегипетской росписи, изгибались, как змеи, смуглые юные танцовщицы, весь наряд которых состоял из золотой повязки вокруг бедер. Другая картина - «индийская»: синий Кришна ласкает оголенные груди прекрасной пастушки Радхи. На третьей картине - «японской» - самурай в халате и с пучком волос на затылке слился в любовном экстазе с юной девушкой в задранном кимоно, одной рукой обнимающей за шею своего мужчину, а в другой держащей веер. Были еще «греко-римские» картины с рогатыми козлоногими сатирами, насилующими нимф. «Арабские» - по мотивам эротичных сказок «Тысяча и одной ночи». Дизайнер, оформлявший кабинет, имел - похоже - цель показать, как предавались плотским утехам в разных традиционных цивилизациях.
        Нашлось, впрочем, место и картинам в современном фотографическом стиле. Правда, некоторые из них были тоже на древние мотивы. Восточная женщина - полуголая, в прозрачной кисее - обнимала льва. Подпись под картиной гласила: «Клеопатра и лев». Мужчина, в тюрбане и с острыми усами, пьет вино у фонтана, окруженный стайкой полураздетых девушек с развевающимися волосами и с золотыми браслетами на запястьях. Подпись: «Падишах Акбар в саду со своим гаремом».
        Другие картины были без «закоса под старину». На них, на фоне роскошных интерьеров, занимались сексом люди нашего «потерянного» поколения. Причем не только мужчины с женщинами. Меня чуть не стошнило от «гениального полотна», на котором ярко накрашенная девушка в сползающем лифчике и капроновых чулках раздвигала ноги под лохматым длинношерстным псом. Соседний «шедевр» изображал двух голых парней. Не то что б я был отчаянным гомофобом, но дольше трех секунд любоваться этим «произведением искусства» не смог.
        Картины занимали три стены обширного кабинета. Четвертую стену заслонял стеллаж со множеством вместительных полок. Одну целиком занимали фаллоимитаторы и вибраторы. Вторую - мастурбаторы. Игрушечные члены напоминали толстые сосиски и сардельки. Некоторые были с «мошонками»: ни дать, ни взять сосиска с яйцами. Бог ты мой!.. Неужели бедные одинокие дамы запихивают в себя эти стручки и сладко стонут от удовольствия?.. Искусственными половыми губами «улыбались» мастурбаторы. Эти мужские бирюльки напоминали мне огромных улиток. Меня аж передернуло. Хорошо, что кофе еще не подали - я обязательно расплескал бы чашку и пролил напиток себе на штаны.
        Еще на паре полок выстроились маленькие фигурки и статуэтки. Почти все они изображали голых женщин с разной степенью реалистичности. От очень условной египетской богини Хатхор с выпуклыми грудями и в короне в виде солнечного диска между коровьих рогов - до каких-то (прости господи!) проституток, застывших в самых непотребных позах.
        Мне было не по себе среди всего этого океана похоти, где искусственные фаллосы стрелами или дротиками целились на тебя из каждого уголка, а мастурбаторы как бы разевали в твою сторону розовые пасти. Каково же приходилось на этой выставке плотских утех моей Ширин - хрупкой и нежной девочке - да еще в присутствии мужчин?.. Милая так не поднимала глаз от носочков своих сапожек. Я и сам сидел, как над горячим чайником, чувствуя, что свекольная краска заливает мне лицо. И только здоровенный, как медведь, Савелий Саныч, развалившись на своем троне, не отклеивал с лица почти добродушную, чуть снисходительную улыбку. Господина гендиректора явно забавляло наше с Ширин смятение.
        Последним ярким штрихом в интерьере с блеском обставленного директорского кабинета были четыре тигриных шкуры, расстеленные по полу. Почему-то мне сразу подумалось: эти шкуры, как волосы у куклы - настоящие. Я знал из интернета: тигров на воле не осталось. Последнего дикого тигра застрелил в бенгальских джунглях уродец-браконьер - заезжий британец в пробковом шлеме и в шортах цвета хаки. Но коммерческие зоопарки выращивают полосатых хищников, как скотину, на убой. Хочешь почувствовать себя метким стрелком, покорителем степей и джунглей?.. Пожалуйста!.. Тебе подгонят несчастное, страдающее ожирением, животное. Это даже, как будто, и не тигр, а непомерно раздувшаяся кошка, которая не видела ничего, кроме своего тесного вольера. Ты убиваешь бедную зверюгу несколькими выстрелами. Для тебя с нее сдирают шкуру - а мясо, наверное, скармливают другим тиграм. Со своим трофеем - черно-желтой шкурой - ты можешь вступить в элитный клуб охотников. Т.е., в сообщество дядечек и тетей (бывают же отмороженными и женщины!), которые развлекаются тем, что в частных сафари-парках палят из двустволок по львам, гиенам,
гребнистым крокодилам и тем же тиграм. Кто-то зарабатывает на продаже вибраторов, а кто-то на разведении тигров для охотничков. Неудивительно, что продавец секс-игрушек в отпуск едет стрелять по тиграм, а «тигриный пастух» развлекается, вставляя в анус себе или супруге вибратор.
        - Ну, пока Изольда Ивановна возится с кофе, - сказал «медведь», - мы с вами начнем разговор. Вы, ребятки, женаты?..
        - Да, - глуховато отозвалась Ширин.
        - Расписаны официально?.. - уточнил Савелий Саныч.
        - Нет, - выдавил я. Мне почему-то не хотелось, чтобы «медведь» знал, что мы с любимой формально не супруги. Мне казалось, что я оставляю свою милую голой под пожирающим взглядом здоровяка-директора. Но и соврать я не мог. Все равно (при положительном результате собеседования, конечно) отдел кадров и бухгалтерия «Сочной клубнички» увидят паспорт моей девочки, в котором нет штампа о браке.
        - Ну, так даже лучше: меньше суеты, - загадочно сказал гендиректор. - Как я понимаю: устраиваться к нам на работу пришли вы, девушка - а вы, молодой человек, сопровождаете свою даму для моральной поддержки?..
        - Да, - хором отозвались я и моя красавица.
        Не знаю, что за «суету» имел в виду «медведь» - но я внутренне напрягся.
        Савелий Саныч несколько раз кивнул - как китайский болванчик. Откинулся на спинку своего трона и на минуту блаженно закрыл глаза. Потом подался вперед и, изучающе глядя на Ширин, заговорил:
        - Вы собирайтесь с духом, девушка, чтобы о себе рассказать. А пока послушайте о нашей компании. Вы знаете, вам повезло. На вашем месте мечтали бы оказаться сотни прекрасных юных леди. Светленьких, темненьких, в меру и не в меру грудастых…
        И Савелий Саныч щелкнул языком.
        - Грудастых, да… - как бы в задумчивости повторил господин директор и продолжил: - Нелегко попасть к нам на собеседование. Но вы вытянули счастливый билет, или кролика из шляпы. Теперь только от вас зависит, будете вы работать у нас или нет. У нас компания с громким именем. Возможно, вы слышали о нас. «Сочная клубничка» - первый в Расее магазин секс-игрушек и студия по производству эротического видео. Мы лучшие в своей сфере и отмечены призами международных конкурсов.
        - Эротическое видео?.. - невесело переспросил я. - Вы что же, порнографию снимаете?..
        «Медведь» на секунду перевел взгляд с Ширин на меня и с гордым орлиным видом ответил:
        - Мы одна из дюжины лицензированных кинокомпаний, производящих фильмы для взрослых. Работаем со всеми поджанрами порно: классика, экзотик-порно, гей- и лесби-порно, альтернативное порно. Нет!.. Мы не «одна из», а самая передовая из порно-студий. Недавно мы запустили проект по изготовлению русского хентая. Это будет огонь!.. Бомба!.. Мы снимаем и короткие ролики - для нетерпеливого зрителя, и полнометражные полотна - для тех, кто хочет растянуть удовольствие. «Первая брачная ночь фараона Эхнатона и царицы Нефертити», «Развратная наложница изменяет турецкому султану с черным рабом», «Доставщик пиццы и одинокая женщина», «Что показала скрытая камера: африканские страсти в студенческой общаге» - это лишь самые блестящие монетки из нашей копилки, ставшие эталоном жанра…
        Вот как. «Сочная клубничка» не только торгует страпонами и резиновыми девками - но и выпускает, как блины печет, порнофильмы. И в таком крысятнике (боже ты мой!..) будет работать моя девушка?.. Если кто-нибудь спросит Ширин: «А где ты работаешь?» - моя милая захочет скорее под землю провалиться, чем признаться: «В «Сочной клубничке», где продают искусственные пенисы и вагины и лепят кинцо для взрослых». У моей звездочки будет тот же работодатель, что и у порно-актрис, которые, под объективами видеокамер, стонут или визжат под своими усердно пыхтящими партнерами по сцене.
        Слабо утешало одно: моя милая будет секретаршей в офисе. То есть, по роду деятельности, Ширин не придется бывать в студии, смотреть, как сверкают своими прелестями актрисы и выпячивают «хозяйство» актеры. Ни в магазинчиках, куда извращенцы и эротоманы приходят за мастурбаторами и за дисками со свежим порно. Дело моей любимой: принимать конверты и пакеты у курьеров, переключать звонки на менеджеров, заносить бумаги директору в кабинет на подпись.
        Ко многому можно притерпеться. Только бы моей девочке продлили визу. Нам больше не страшна будет миграционная полиция. Ширин сможет находиться в стране на законных основаниях месяцы и годы. А когда подойдет срок, отдел персонала «Сочной клубнички» направит в департамент новое заявление на продление визы моей милой.
        А к постерам с голыми раскованными красотками придется привыкнуть. В конце концов, на любой работе были бы свои недостатки. Моя девочка скоро научится просто не обращать внимание ни на кричащие плакаты, ни на резиновые куклы. И когда будет заходить с бумагами в кабинет Савелия Саныча - не наткнется глазом на непропорционально огромный «прибор» мраморного Аполлона.
        Я должен порадоваться, что моя девочка станет секретаршей. Лучше работа в офисе, чем какой-нибудь грязный и неблагодарный труд. Моя милая будет ходить в блузке, атласных черных брючках и в изящных туфельках на каблуках. В обеденный перерыв, никуда не торопясь, разогреет себе в микроволновке захваченную из дому еду (жареные овощи либо макароны-бантики с тушенкой) и столь же неспешно покушает. В течение рабочего дня не раз побалует себя кофе или чаем - благо, что из кулера льется не только холодная, но и горячая вода.
        Насколько это приятнее, чем работать уборщицей!.. Меня аж передернуло, когда я представил любимую со шваброй в руках и в потрепанной робе. От мыльной воды и чистящего порошка тонкие и нежные пальчики моей девочки разбухли бы и огрубели. Милой пришлось бы постоянно чуть сгибаться, водя шваброй по полу. Отчего бы у моей девочки ломило в пояснице.
        Или вот вообразить ситуацию: моя красавица - техничка в каком-нибудь офисном центре. Работает, как библейский Адам, в поте лица, ни разу не присев за день. Допустим, моя любимая протерла пол перед лифтами, к которым все время, как рыба на нерест, течет народ. И только моя Ширин облегченно вздохнет, как с улицы ввалятся выходившие покурить клерки. Они принесут на ботинках и сапогах снег и слякоть. И вот уже по площадке у лифтов снова растекаются коричневые лужи. И ведь как нарочно, когда офисный планктон натаскал новую грязь, за спиной моей девочки вырастет клининг-менеджер, поглядит бусинками крысиных глаз туда-сюда и начнет вонять: «Ширин!.. Почему тут не вытерто?.. Ты устроилась на работу, чтобы мух считать?.. Тебе не за это деньги платят!.. Держи швабру крепче - и живо, живо, живо!.. Чтобы, когда я приду, пол блестел, как от солнечных зайчиков!..».
        Нет!.. Нет!.. Нет!.. Хорошо, что моя милая не уборщица. Не гардеробщица, не официантка, не мойщица посуды и не нянька у капризного ребенка богатых родителей. Мне хотелось бы, в идеале, чтобы моя девочка вообще не работала. Она такой хрупкий цветок, который хотелось заслонить от всех ветров; пусть ей будет уютно, как в оранжерее. Моей незамысловатой мечтой было приносить достаточную зарплату, чтобы Ширин могла спокойно сидеть дома. Я отлучался бы во внешний мир на заработки, а любимая ждала бы меня, почитывая книжку, или просто глядя в окно. К моему возвращению милая успевала бы состряпать вкусный, ужин. За едой мы вели бы бесконечные разговоры о том, как провели день. Клялись бы друг другу в вечной любви. Моя девочка рассказывала бы мне занимательные истории, почерпнутые из книг. Разве это не прекрасно?..
        Но пока что надо отодвинуть светлые грезы в сторонку, как прячешь золотое кольцо в глубине ящика письменного стола. Сейчас Ширин нужна работа - причем работа официальная - чтобы продлить почти истекшую визу. Для нас это, кроме шуток, вопрос жизни и смерти.
        Пока я нырял в волнующийся океан своих мыслей и чувств, страхов и надежд, господин гендиректор снова уставил взгляд на мою красавицу. У «медведя» были крохотные, влажно поблескивающие, свиные глазки. Эти глазки как бы ползали по моей милой парой муравьев с антеннами на головах. Мне казалось: эти два «муравья» с особой внимательностью обследуют грудь и бедра моей девочки. Разумеется, мне такое дико не понравилось. Я почувствовал, как в жилах у меня закипает кровь. Но что я мог сделать?.. Сжать кулаки - и бросить Савелию Санычу в лицо: «Эй, ты!.. Старый похотливый нечесаный козел с тупыми рогами!.. Хватит таращиться своими глазами-бисеринками на мою жену, пока я не расквасил тебе нос!..»? Но тогда бы я выставил себя конченым психом и неадекватом, полностью оправдывающим свой диагноз, и обеспечил бы Ширин провал на толком не начавшемся интервью.
        К тому же, «медведь» был хитрая бестия: пялился на мою любимую не открыто, а как бы невзначай и исподтишка. Закати я скандал, он состроил бы удивленное квадратное лицо и заявил бы, что просто смотрел в сторону своей потенциальной сотрудницы. В самом деле, куда еще смотреть, когда проводишь собеседование?.. А я бы выглядел круглым идиотом, у которого от беспричинной ревности съехала крыша. О, Савелий Саныч был ловкий факир, который приближает дудочку к кобре ровно на такое расстояние чтобы змея, раздув капюшон, изготовилась к атаке, но все-таки не напала бы.
        Я посмотрел на Ширин. Она сидела, по-прежнему не поднимая головы. И даже, как будто, ежилась. Похоже, моя девочка чувствовала кожей тех двух не в меру любопытных «муравьев». И все сильнее терялась и смущалась. Бедный мой котенок!.. Ведь на собеседовании надо глядеть прямо и держаться уверенно, только тогда есть шанс на успех. Но я надеялся: после кофе, заказанного у Изольды Ивановны, господин директор перейдет к расспросам о деловых качествах и опыте работы моей милой. Тогда-то Ширин должна раскрыться, как бутон цветка. Конечно, трудовая биография моей девочки более, чем скромная. В Западном Туркестане моя милая недолго работала посудомойкой, а в Расее - официанткой. Но Савелий Саныч должен разглядеть в Ширин расторопную и смышленую девушку, которая справится с обязанностями секретарши на ура.
        В дверь постучали.
        - Не заперто!.. - гаркнул Савелий Саныч.
        Почти грациозно, белым лебедем, в кабинет вплыла Изольда Ивановна. Она держала серебряный поднос с тремя изящными фарфоровыми чашечками. Под каждой чашечкой было блюдце, на краю которого примостилось два кубика сахара. Все мы взяли по чашке на блюдце, и «медведь» отпустил офис-менеджера:
        - Спасибо, Изольда Ивановна. Можете идти.
        Изольда Ивановна ушла, а директор точно утопил глаза в чашке - настолько пристально он вглядывался в свой кофе (господи, пусть лучше «медведь» смотрит в свою чашку, а не пялится на Ширин!). Широко улыбнувшись, Савелий Саныч выдал:
        - У кофе с молоком приятный цвет - не находите?.. Такой восхитительный оттенок не слишком густого коричневого. Вы не поверите, но у одной из моих последних секретарш был примерно такой цвет кожи, кофейно-молочный. А волосы - черные, как нефть, и курчавые. Это была мадмуазель с африканскими корнями, точь-в-точь, как солнце нашей поэзии Пушкин. Редкость для Расеи-матушки - не правда ли?..
        - А почему эта прежняя секретарша у вас больше не работает? - тихо, но разборчиво спросила моя девочка.
        Господин директор ответил со смехом:
        - Вы не подумайте, что она уволилась из-за зарплаты. Нет!.. Платим мы хорошо - больше, чем вы ожидаете. Но дело в том, что дурочка-африканка умудрилась… забеременеть. Так что она теперь в декрете - неоплачиваемом и бессрочном. Истеричка попыталась, конечно, добиться через суд алиментов, когда опоросилась (ха!..) Но у нашей фирмы сильные юристы. Так что дерзкая дамочка осталась без работы, без денег, да еще со спиногрызом на руках. А ведь мы предлагали дурехе аборт за счет компании…
        И, одним глотком ополовинив чашку, Савелий Саныч уже без смеха веско добавил, обращаясь к моей милой:
        - Надеюсь, вы-то будете осторожны и не создадите проблем.
        Слова Савелия Саныча долетали до меня, как с другого конца Вселенной. И одновременно плющили мне мозг ударами кувалды. Я не был уверен, что правильно расслышал тирады господина директора - настолько жуткие вещи тот говорил.
        Сказать про сотрудницу, хотя бы и бывшую, что она не родила, а «опоросилась» - это, вообще, как?.. И почему девушка с «черными, как нефть» волосами пыталась вытрясти алименты то ли из фирмы, то ли из самого «медведя»? Алименты на ребенка платит бросивший жену загулявший муж. С какой стати компания так «расщедрилась», что готова была оплатить секретарше аборт?.. И причем здесь «сильные юристы»?
        Напрашивающиеся ответы жалили, как осы. Вокруг моей головы кружился, будто бы, целый рой. Я посмотрел на Ширин: веки, ресницы, губы милой подрагивали. Моя девочка еще сильнее потупилась. Здоровый румянец совсем стерся с ее лица. Что имел в виду верзила-гендиректор с влажными глазками, когда призывал Ширин «быть осторожной» и не «создавать проблем»?
        А Савелий Саныч, поведя крепкими, как у борца, плечами и закинув ногу на ногу, вторым жадным глотком допил свой кофе, поставил чашку на стол, крякнул довольным селезнем и сказал моей милой, опять с улыбкой:
        - Платим мы хорошо. Но не думай, золотая моя девочка, что мы навьючим на тебя, как индеец на бедную тонконогую ламу, тюк неподъемных унизительных обязанностей. Не годится мучить такую симпатяжку, как ты!.. Но для посетителей офиса - ты лицо компании. Так что тебе предстоит благодарный труд всегда выглядеть привлекательно. Приходишь на работу в полном боевом облачении: губки накрашены, на ресничках - тушь, волосы расчесаны и надушены; не помешают сережки в ушах. Да, и эти твои бабушкины брюки придется сменить на мини-юбку. Я уверен: у тебя красивые ножки. Зачем тебе их прятать?.. А когда ты принимаешь телефонный звонок, твой голосок должен журчать, как ручеек, бегущий по устланному галькой руслу…
        Влажного блеска в кабаньих глазках Савелия Саныча прибавилось. Господин гендиректор явно испытывал удовольствие, называя Ширин «золотой девочкой» и «симпатяжкой». Смаковал он и слова «губки накрашены» и «мини-юбка». Он, вероятно, нарисовал в воображении ноги моей милой, затянутые только в прозрачный капрон.
        Я беспокойно заерзал, как на иголках. Каким бы крутым начальником не был бы «медведь», он переступал границы приличия. По какому такому феодальному праву чертов директор «Сочной клубнички» пускает слюни на стройные ножки моей жены?.. Мало, что ли, похотливому псу картин с японскими проститутками и статуэток обнаженных эльфиек и нимф?..
        Я посмотрел на Ширин. Она тоже нервно задвигалась на стуле. Чашка и блюдце дрожали у нее в руках. Впервые за все время ненормального собеседования подняв голову, моя милая окинула растерянным взглядом директорский кабинет и остановила молящие глаза на мне. Полные сладострастных намеков речи Савелия Саныча задели мою девочку за живое. Она инстинктивно тянулась ко мне в поисках защиты. Не так ли слабая лиана обвивает ствол могучего дерева?..
        А я?.. А что я?.. Я чувствовал себя коброй, «танцующей» под дудочку факира. Уже и капюшон раздут, и из пасти вырывается предупреждающее шипение. Немигающие змеиные глаза неотрывно следят за дудочкой. Кажется: приблизься дудочка к кобре еще на полмиллиметра - змея рванется вперед с быстротой молнии и укусит факира. Но факир - далеко не дурак. И мастерски выдерживает расстояние между дудочкой и змеей. Все длинное тело кобры - в запредельном напряжении. Но ни атаковать, ни уползти змея не может, как будто и впрямь зачарована волшебными звуками дудочки.
        Так и я. У меня сжимались кулаки, а в котле сердца булькал гнев. Я бы сейчас с радостью запустил блюдцем и чашкой в похабное рыло Савелия Саныча. Но что-то меня удерживало, как невидимая преграда. Мы же все-таки цивилизованные люди - и бла-бла-бла. Возможно, я боялся испортить моей девочке собеседование. Хотя мне уже страшно было и вообразить, что моя милая действительно будет работать у такой похотливой скотины, как Савелий Саныч. Я думал: прореви «медведь» сейчас еще одно неосторожное слово - и я не остановлюсь, метну чашку в директорскую отвратную рожу. А Савелий Саныч, не отводя глаз от Ширин и скаля в улыбке зубы, продолжал:
        - Говоря о твоих обязанностях. Ты немного разгрузишь Изольду Ивановну. Наливать мне кофе - это, на самом деле, не ее задача. Изольда Ивановна - офис-менеджер. Ее зона ответственности - это степлеры и скребки, пачка бумаги возле принтера, контроль за работой уборщиц, запасные баклажки с водой. А кофе Изольда Ивановна временно разливает только потому, что мы пока торчим без секретарши. Нет, ты ничего плохого не подумай: я к Изольде Ивановне без претензий. Она стильная и яркая женщина, следит за собой, со вкусом одевается и регулярно посещает косметолога. Но… не пойми меня неправильно: во-первых - она не секретарша, а во-вторых - возраст. Уважаемой Изольде Ивановне сорок пять лет. Она всего на два года младше меня. А мне, сами понимаете, приятнее, чтобы кофе и чай мне подносила юная красавица, только-только распустившийся весенний цветок. Это изысканное эстетическое наслаждение, когда тебе прислуживает миловидная девушка… Верно я говорю?.. Вы меня понимаете - как мужчина мужчину? - с этим вопросом «медведь» повернулся ко мне.
        Я ничего не ответил, только нервно сглотнул; да щека у меня дернулась. Пожав огромными плечами и хмыкнув, господин директор снова уставился на Ширин:
        - У меня было много секретарш. Собрать их вместе - получился бы роскошный букет. Помню юркую хохотушку - блондинку Аннушку. Она проработала у нас два года, а потом вышла замуж. Ее не в меру подозрительному жениху почему-то не нравилось, что она - моя секретарша. На прощальном банкете в честь Аннушки мы ели черную икру, намазанную на хрустящие булочки, и красную - ложками. Пили шампанское, доставленное прямиком из Франции. Мне кажется, Аннушка не очень-то и хотела от нас уходить. В качестве свадебного подарка - я выписал ей чек на двести тысяч червонцев… А в семейной жизни Аннушка так и не обрела счастья. Муж все время припоминал бедной девочке работу в «Сочной клубничке». В конце концов пара развалилась… Да, - Савелий Саныч без стеснения почесал живот, - бывает и так. Но твой-то бойфренд, я надеюсь, более прогрессивных взглядов? - господин гендиректор кивнул на меня.
        Моя милая не ответила. Она вся трепетала, как лань на лужайке, заслышавшая лай охотничьих псов. А у меня в груди бушевало пламя. Я видел, как неуютно мой любимой от наглых вопросов и от разящих похотью откровений «медведя». Так чего я сижу и молчу?.. Намечается два варианта развития событий. Вариант «а» - цивильный: я просто возьму свою девочку за руку и уведу из офиса «Сочной клубнички». Пусть еще одно собеседование пропадет даром, но Ширин вряд ли удержалась бы в компании, где шеф помешан на мини-юбках своих секретарш. Или вариант «б», который можно назвать «воздаянием по заслугам»: опять-таки, мы уйдем, но сначала я расквашу господину директору нос. Мне не хватало какой-то малости, какого-то ничтожного толчка, чтобы ринуться в драку.
        А Савелий Саныч, по-прежнему с полными влажного блеска глазами, вошел во вкус. Чуть ли не облизываясь, как кот на сметану, «медведь»-эротоман перечислял, загибая пальцы, своих секретарш, которых в «Сочной клубничке» проработало более полудюжины. Едва ли не достигая катарсиса, господин директор разбирал достоинства и недостатки наливавших кофе девушек. У шатенки Иришки были, например, глаза неповторимого цвета морской волны и соблазнительные округлые формы. Но сама Иришка была хуже собственных форм: до ужаса нерасторопна. Однажды пролила кофе прямо на парадные брюки делового партнера Савелия Саныча. Поэтому пришлось попереть Иришку из фирмы. Правда, под конец «медведь» расчувствовался и распорядился выдать нерадивой барышне три оклада.
        Причмокивая губами, как после сытного обеда, Савелий Саныч вспомнил еще крашеную брюнетку Кэти. Все было при ней: и точеная фигурка, и длинные густые волосы, и платьице с вырезом, оставляющая открытой верхнюю половину груди. И макияж Кэти наносила себе восхитительный. А как стучала каблучками?.. Цок-цок-цок.
        - Но жадная была - не как славянская девушка, а как старый еврей, который не эмигрировал на «землю обетованную», потому что пожалел денег на перелет, - воздохнул «медведь». - Все время требовала денег, подарков. А я, кстати, и на море ее с собой возил, в архиважную отдельно оплачиваемую командировку. Но аппетиты у Кэти только росли, как у акулы… - И, уже с омерзительным, достойным гиены, хохотом, господин директор грубо и не смешно пошутил: - Каждый день вызывать проститутку - и то дешевле вышло бы, чем удовлетворять все хотелки этой кошечки Кэти.
        Дальше по списку шла рыженькая лисичка Хлоя. Впрочем, характер у девушки был совсем не лисий. По словам Савелия Саныча, она была чересчур скромной и зажатой и никогда не могла расслабиться.
        - По воскресеньям бегала в церковь, - поделился «медведь». - Ставила свечки и молилась. Вбила себе в голову, что за свою работу в «Сочной клубничке» гарантированно попадет в ад, если не умаслит бога. А так - Хлоя была классная девчонка. На пасху куличи пекла на весь офис. Раздавала сотрудникам книжки с детским пересказом Библии. А с какой грацией подносила мне кофе, соблазнительно виляя бедрами. Эх!.. - господин директор мечтательно закатил кабаньи глазки. - Я уже не помню, что с бедной Хлоей стало. По-моему, ее закрыли в психушке за религиозный бред и галлюцинации. Несчастной девушке мерещились бесы. Они, якобы, резали ее тело раскаленными стеклянными ножами. Да… на какие только завихрения не способен человеческий мозг. Вы, ребятки, не подумайте чего: я тоже верю в господа, в рай и ад. Но я считаю: бог сотворил нас для того, чтобы мы получали от жизни удовольствие, отрываясь по полной. Бог следит за тобой. Так проживи жизнь так, чтобы ему не скучно было наблюдать.
        И Савелий Саныч вновь омерзительно расхохотался.
        Увлекшийся господин директор перебрал, как цветные камушки, имена еще нескольких девушек. Оксана, Илона, Марта… Савелий Саныч рассуждал о своих секретаршах, как конюх о породистых лошадях. Рабочие навыки девушек, кроме умения красиво и театрально подавать чай и кофе, мало волновали «медведя». Зато господин директор был аж поглощен тем, в какой оттенок розового или красного секретарши красили губы, какие туфли носили, заплетали ли волосы в косы. Но больше всего Савелия Саныча занимали формы и осанка девушек. Про Хлою гендиректор вообще ляпнул, что у той была «очень тугая грудь». Казалось: похоть слюной вытекала у плечистого «медведя» изо рта. Савелий Саныч точно не секретарш нам расписывал - а, как разговорчивый турецкий султан за курением кальяна, женщин своего гарема.
        И тут в мозгу у меня щелкнул какой-то рычажок. Я понял: секретарши и были гаремом сладострастного директора. Просто у султана все жены и наложницы всегда под рукой, а господин директор, по каким-то правилам лицемерного европейского «приличия», раз в год или два меняет секретутку на более свежую и юную. Развратный скот Савелий Саныч похож на варвара-садовника, который даже не срезает, а обламывает с кустов самые яркие и ароматные розы.
        Когда мы с Ширин признались гендиректору, что не женаты, «медведь» пробасил, что это хорошо, что так «меньше суеты». Теперь ясно, что старый козел имел в виду. Конечно: замужнюю женщину как-то «суетно» уламывать на то, чтобы она стала твоей сучкой. Уродцу подавай глупеньких девочек. По заведенному порядку: секретарша подает Савелию Санычу чай или кофе, а тот ее, извините, трахает. Мне вспомнился бородатый анекдот, про то, как жирный офисный босс говорит: «На случай, если ночью мне придет на ум гениальная бизнес-идея, которую надо срочно записать, я держу в постели не ручку и блокнот, а секретаршу». Но мне почему-то ни на грамм не было смешно.
        Понятно, почему та секретарша с африканскими корнями пыталась стрясти, как яблоки с дерева, алименты с Савелия Саныча. Да потому, что он и есть отец нежелательного ребенка, унаследовавшего, наверное, темную кожу от мамы, а от папочки голубые бесстыжие глаза. «Залет» не входил в планы гендиректора. Должно быть, «медведь» вменял своим секретаршам в обязанность еще и предохраняться с помощью таблеток, а «африканка» взяла и опростоволосилась. Тут-то Савелию Санычу и пригодились те самые «сильные юристы». Они популярно «доказали» в суде, что Савелий Саныч - белый и пушистый хомячок, у которого и яичек-то нет, а уволенная секретарша - гарпия и шантажистка, которая нагуляла где-то ребенка и попыталась оклеветать и «развести на бабки» честного бизнесмена и примерного семьянина. И напрасно обманутая девушка требовала бы теста на отцовство. Суд, однозначно вставший на сторону «оскорбленной добродетели», скорее согласился бы, что бывшая секретарша забеременела от святого духа, чем принял бы во внимание результаты медицинской проверки.
        А рыжая «лисичка» Хлоя?.. Еще одна молодая жизнь, разорванная в клочки, как никому не нужная позапрошлогодняя пожелтевшая газета объявлений «Купить - продать». Эта бедная Хлоя была христианка, причем, в отличие от многих единоверцев, вполне искренняя. Никогда раньше я даже не слышал о православном, которой бы за свои деньги напек бы куличей на целый офис.
        Трудно сказать, почему такая христова овечка, как Хлоя, оказалась на должности секретутки. Возможно, при трудоустройстве Хлоя не совсем понимала, на что подписывается. А после того, как директор, хрюкая от возбуждения, прижал девушку к стенке в своем заставленном порнографическими статуэтками кабинете (в том самом, в котором мы сидим за кофейком, черт побери!), у Хлои не достало воли бороться за себя или хотя бы рассказать кому-нибудь о перенесенном унижении. Не говоря уже о том, чтобы заявить на шефа в полицию. Девушка поплыла по течению. Возможно, она уверила себя, что исполняет суровый долг, удовлетворяя все (в том числе - и сексуальные) желания своего начальника. Что это божья кара за какой-нибудь грешок трехлетней давности (ну, умяла ты в пост две говяжьих котлеты - и что?!) или небесами же ниспосланная проверка на прочность. И вообще, как говорят: господь терпел - и нам велел. Иов, когда - покрытый зловонными язвами - валялся в пыли у дороги, испытывал еще не такие муки, как ты в комфортабельном офисе; тебе-то все-то и надо - пару раз в день расстегнуть кофту на груди да на десять минут
задрать юбку и спустить трусы. Да и кстати: сам Христос заступился за блудницу.
        Хлоя могла успокаивать себя такими псевдо-богословскими аргументами. Но, видимо, у не получилось договориться со своей религиозной и девичьей совестью. Потому-то набожная девушка и поехала умом. Ад, в виде кошмарных галлюцинаций, настиг ее на Земле, а не в каком-то там загробном мире. Теперь Хлоя, накаченная таблетками, ворочается на скрипучей койке в отделении психиатрички. А похотливый овцебык-шеф подыскивает новую девушку.
        Что ж это получается?.. Уверенный в собственной безнаказанности Савелий Саныч меняет любовниц-секретарш, как перчатки. Он, как людоед-гурман, любитель нежного молодого мясца, «попробовал» блондинок и шатенок, рыжую Хлою, крашеную брюнетку Кэти и даже «мулаточку» с молочно-кофейным цветом свежей кожи. Ни одну из девушек «медведь», разумеется, не любил. Он просто сливал в них излишки своего «благородного» семени. Секретарши были для господина директора все равно, что те резиновые дамы, продажей которых и промышляет «Сочная клубничка» - только живые. Он настоящий коллекционер женщин. Как индейцы или трапперы носили на поясах скальпы убитых врагов, так и Савелий Саныч мог бы носить на ремне по локону от каждой секретарши, с которой совершил половой акт.
        Так что теперь?.. Развратному гендиректору приелись славянки, европейки и мулатки-шоколадки. Опьяненный, как дрянным деревенским самогоном, своими «мужскими победами», старый жеребец захотел пополнить коллекцию еще и тюрчанкой. Потому-то «медведь» охотно откликнулся, когда «Бригантина» предложила соискательницу с экзотическим (на слух Савелия Саныча) именем «Ширин». Кадровое агентство рассылает потенциальным работодателям не только анкетные данные, но и фото претендентов и претенденток на рабочие места. Т.е., по фотке моя милая понравилась господину директору. У меня перекрутились кишки и сердце сжалось в малюсенький комочек, стоило мне вообразить, как Савелий Саныч поблескивал влажными свинячьими глазками и пускал пузыристую слюну, точно собака на кость, на фотографию моей девочки.
        Я весь затрясся от ненависти к директору «Сочной клубнички», к этой вонючей ползучей гадине, которая разинула пасть на самое дорогое, что у меня есть, на мой цветок, на мою милую Ширин. Чашка с недопитым кофе и блюдце задрожали в моей правой руке, а левую я сжал в кулак. Я понял, что не выйду из обвешенного эротическими картинами кабинета, не врезав «медведю» в глаз или под челюсть, даже если моя девочка и попытается увести меня за ручку. Я мужчина, я не могу оставить покушение на честь моей любимой без последствий. Наверное, я побелел, как до предела раскаленный металл. А из глаз готовы были посыпаться искры, будто из-под сварочного аппарата. Будь я колдун, испепелил бы супостата адским взглядом. Но сейчас я был, скорее, тигр перед прыжком. Я читал в одной книге про животных: тигры иногда лакомятся медвежатиной.
        О, сладострастник-«медведь» подробно расписал нам нескольких несчастных девочек, которых совратил. Не забыл сообщить про «тугую грудь» Хлои и про жаркие, как южное небо, глаза Илоны. Хорошо еще, не сказал, в какой позе предпочитал с каждой из секретарш совокупляться. Но я чувствовал, что скоро язык Савелия Саныча развяжется и для таких подробностей. Как инопланетянин с растущими из овальной головы антеннами, сладострастный директор пытался транслировать моей Ширин: «Я хочу тебя, медовая малышка!.. Ты будешь моей!». Весь этот со смаком излагаемый Савелием Санычем похабный перечень секретуток с интимными подробностями насчет каждой барышни был призван внушить моей милой: «Твои обязанности - наливать мне кофе и голой стонать подо мной. А я буду платить тебе неплохие деньги и летать с тобой на Сейшелы. Номер в гостинице будем снимать - ну, само собой - на двоих, с широкой кроватью». Возможно, если б не мое присутствие, тварь-директор уже высказала бы моей девочке все свои сокровенные желания и полезла бы целовать Ширин слюнявыми лоснящимися губищами, с которых не испарился вкус молочного кофе.
        Я вспомнил еще: когда Изольда Ивановна вела нас в директорский кабинет, из кухни высунулся какой-то клерк, рыжий урод, и проорал что-то про «классную задницу». Я понял теперь: восклицание подлеца относилось к моей милой. Видимо, в офисе все хорошо понимают, что, если Изольда Ивановна ведет в директорский кабинет свежую, как роза в капельках росы, красавицу-девушку - значит, у босса появится новая «покорная давалка». Возможно, офисные ковбои - столь же похотливые, но не настолько крутые, как «медведь» - подбирают крохи со стола своего начальника. Не смеют совокупляться с секретаршей, но с удовольствием лапают ее груди и ягодицы.
        И в эту выгребную яму - офис поганой «Клубнички» - рискует упасть мой цветок Ширин?.. Я глухо зарычал - действительно, как тигр. Руки, ноги у меня запредельно напряглись. Я готовился к атаке - перемахнуть через стол и, как сокол на разжиревшего на пшене индюка, налететь на Савелия Саныча. Я совсем не думал о том, что мой враг - это точно комод на слоновьих ногах, что кулак у подлеца-гендиректора - величиной с добрый арбуз. Я полыхал такой яростью, что собирался не только до полусмерти запинать «медведя», но и разгромить весь офис «Сочной клубнички».
        В это время Ширин - усталая, бледная, чуть дрожащая, как на студеном ветру - потускневшими глазами глянула на Савелия Саныча в упор и сухо - негромко, но ясно - сказала:
        - Вы очень подробно поведали о моих предшественницах-секретаршах. Спасибо. Странно, что ни одна из этих девушек не задержалась у вас надолго - не находите?.. Но чего вы ждете от меня?.. Пока я поняла, что должна сменить брюки на мини-юбку, приходить на работу только с раскрашенными ресницами и губами, наливать и подносить вам кофе и бодро отвечать на телефонные звонки. Что-то еще от меня требуется?..
        Мне захотелось крепко прижать мою милую к груди и горячо расцеловать. Всеми фибрами души я чувствовал, как тяжело дается моей девочке так спокойно - пусть и совсем тихим голосом - обращаться к позорному «медведю». Ум Ширин был более гибкий, чем у меня. Она, конечно, давно уловила, куда гнет развратник Савелий Саныч. Что он приготовил ей роль секретутки - для «слива излишков». И похоже моя решительная девочка захотела вывести господина директора, этого мерзопакостного гуся, на чистую воду. Чтобы «медведь» без обиняков и грубых намеков откровенно вывалил свои скотские замыслы.
        Савелий Саныч запрокинул кудрявую голову и, в который раз, по-сатанински расхохотался. Затем, прямо глядя моей милой в черные глаза, с величественным видом изрек:
        - Ах ты, мой ангел невинный!.. Ты либо прикидываешься дурочкой, либо приехала из глухой деревушки (пардон - аула), где не видела настоящих мужчин. Но ничего: это дело поправимое. Мне даже нравится, что ты такая неопытная и наивная - если ты, конечно, не ломаешь комедию. А если и ломаешь, набивая себе цену - не беда. Это свойственно женщинам - и тоже мне нравится.
        Облизав губы языком и крякнув, как селезень, Савелий Саныч продолжил без всякого стыда:
        - Твое дело секретарши - обслуживать меня, твоего босса. Приносить мне бумаги и кофе, отвечать на звонки - все это, в конце концов, вторично. Ты должна врубиться: я, как-никак, мужчина без проблем с потенцией - и работаю в кабинете, полном эротичных картин и статуэток, воспламеняющих мое либидо. Неудовлетворенное половое желание делает меня раздражительным - а это сказывается на моей работе. Поэтому… поэтому, моя темная азиатская кошечка, твое дело номер один - утолять мои мужские потребности. Когда надо, я вызову тебя в кабинет, где ты задерешь юбку и встанешь на четвереньки. Или я сам подойду, расстегну штаны, а тебя поставлю на колени - для глубокого минета даже не надо прятаться в кабинете. Ты сосала когда-нибудь леденец?.. Этот навык тебе явно пригодится. Хо-хо!..
        Господин директор откинулся на спинку кресла и чмокнул жирными губами. Все, что изливал «медведь», было настолько отвратительно, ублюдочно и грязно, что казалось: он не говорит, а блюет. И ошметки из зловонного рта попадают нам на волосы и лицо. А Савелий Саныч еще не закончил.
        - И не плачь, что у тебя есть бойфренд, которого ты даже притащила с собой на собеседование, - «медведь» как бы в шутку погрозил моей девочке пальцем. - Что у вас любовь-морковь и все дела. За пределами офиса, в свое свободное время, ты можешь любить хоть пятнадцать, хоть двадцать парней. От всех двадцати принимать в подарок конфеты и цветы, со всеми двадцатью спать. У нас с тобой не «любофф» - (именно так козел-директор исказил святое слово «любовь») - а деловые отношения. Ты ложишься под меня с раздвинутыми ножками. А я плачу тебе хорошие деньги - какие, я уверен, твой парень в жизни не заработает, ни в лотерею не выиграет… Я доступно объясняю?.. А теперь давай перейдем к заключительной части собеседования. На лицо ты - милашка, но я должен убедиться, что и в фигуре твоей нет никаких изъянов. Раздевайся. Попозируй-ка в нижнем белье, а затем без оного. Твоему парню, конечно, тоже будет интересно посмотреть. Хотя, я уверен, он не раз обследовал твое тело вдоль и поперек.
        И гнусный директор, в энный по счету раз, расхохотался, как вонючая гиена.
        Оскорбленная Ширин заплакала.
        Возможно, когда она, глядя «медведю» прямо в глаза, задавала вопрос о своих обязанностях, она в самом деле думала разоблачить грубую похотливую скотину. Сорвать с Савелия Саныча полумаску гостеприимного начальничка, угощающего соискательницу кофейком. (Впрочем, эта полумаска почти и не скрывала истинную похабную физиономию мерзавца-гендиректора). Но моя милая была не готова к тому смешенному потоку грязи, наглости и цинизма, который обрушил на нас «медведь» своими последними тирадами. Ни одной девушке - от мечтательной студенточки-девственницы до потрепанной жизнью, ка парус ветрами, старой проститутки - не хотелось бы впитывать ушами такие змеиные слова, какие пришлось выслушать моей любимой. Моя девочка старалась держаться. Но слезы лились и лились из милых глаз, стекали по нежно-смуглым щекам.
        Почему я до сих пор откладывал свой «тигриный прыжок»?.. Наверное, я трусоват. И потому на протяжении всего собеседования сидел со стиснутыми зубами. Но теперь вонючий эротоман директор переступил все границы, которые даже грабитель, сохранивший капельку человечности, соблюдает при общении с женщиной. Савелий урод-Саныч заставил мою возлюбленную плакать. Своими мерзкими, похожими на рвотную массу, словами он замарал чистую душу Ширин.
        Я сдавленно зарычал от нравственной боли, будто и впрямь преобразился в тигра. Как серфингист, оседлав прихлынувшую могучую волну собственной ярости, я с размаху метнул чашку и блюдце в рожу Савелия Саныча. Брызги кофе взметнулись хвостом небольшой кометы.
        Случайно негодяй-директор склонил голову в сторонку - чашка пролетела в миллиметре от уха «медведя» и разбилась о каменный фаллос голяка-Аполлона. «Медведь» только захлопал глазами, с щенячьим удивлением уставившись на меня. Надутому, как петух, господину директору, видимо, и вообразить было не под силу, что в него - самого Савелия Саныча - швырнут чашкой. Да еще в том самом - похожем на элитный секс-шоп - кабинете, в котором «медведь» привык стягивать трусики с девушек. У вонючки, должно быть, извилины выпрямились от когнитивного диссонанса.
        А я уже заскочил на стол, отделявший нас с Ширин от гендиректора. Ногою спихнул на пол компьютер. У все еще не оправившегося от шока Савелия Саныча только челюсть отвисла. Я подумал: старый извращенец не достоин даже удара кулаком. И, как футболист по мячу, что называется «со всей дури», врезал по изумленной и испуганной, с приподнявшимися бровями, физиономии «медведя» ботинком. Я не мог предугадать, что мой удар окажется по-настоящему сильным, как если бы я в течение нескольких лет брал уроки кун-фу в шаолиньском монастыре. Раздался грохот: Савелий Саныч повалился вместе со своим креслом-троном.
        Распростертый на полу, «медведь» поднял квадратную башку с бараньей шевелюрой и выплюнул кровь и пару зубов. Я мог полюбоваться на последствия своего первого, сделавшего бы честь и мастеру каратэ, удара. Но я не медлил и секунды - я спрыгнул со стола, обеими ногами приземлившись на живот уродца-директора. Мой враг издал неопределенный звук - напоминающий то ли кряканье, то ли протяжное «а-а-ах». А я принялся самозабвенно, почти с наслаждением, топтать супостата ногами. Я наступал уроду на лицо, пинал под ребра и промеж ног. Прыгал на объемистом животе Савелия Саныча, как на батуте. Беспомощный и похожий на толстую сардельку крутой господин директор только корчился, прикрывал голову руками и нечленораздельно мычал. По подбородку «медведя» размазалась вытекающая изо рта густая темно-красная кровь. Если б Савелий Саныч поднялся под метеоритным дождем моих пинков и буром попер бы на меня - мне пришлось бы худо. Что я, дохляк, последний раз дравшийся только в школе - мог противопоставить шкафу с толстыми, как сосновые стволы, ручищами?.. Великан-гендиректор раздавил бы меня, как бегемот лягушонка. Но я
не давал врагу опомниться. Я беспощадно лупил «медведя» - так, будто тот был мешком картошки. А Савелию Санычу оставалось только кряхтеть и пердеть от боли и унижения.
        - Дорогой!.. Хватит!.. Перестань!.. - потянула меня за руку не на шутку обеспокоенная Ширин. - Ты его убьешь!..
        Но я был опьянен схваткой. Море моих возмущения и гнева еще дыбилось достающими до неба волнами. Продолжая жестоко топтать «медведя» - как фазан покусившуюся на яйца небольшую змею - я хрипло ответил моей девочке:
        - Этот гад оскорбил тебя!.. Он заставил тебя плакать!.. Я этого так не оставлю.
        - Хватит!.. Прекрати!.. - вновь воскликнула моя милая. - Я не хочу, чтобы ты попал на скамью подсудимых за убийство или «причинение тяжкого вреда здоровью»!..
        Но моей девочке пришлось повторить свое «хватит» не один раз. Только когда она выпалила отчаянное: «Ты сядешь в тюрьму и оставишь меня одну?!» - я немного остыл и на шаг отступил от ненавистного гендиректора. Тот переваливался с боку на бок и поскуливал, как битая собака - которой, впрочем, и был. Из пасти этого пса выпало еще два зуба. Кажется, до установки имплантатов Савелий подлец-Саныч будет шамкать, как восьмидесятидевятилетний дедушка, и питаться исключительно бульончиками, манной кашей да банановым пюре.
        - Пойдем, пойдем!.. - торопила меня моя красавица.
        Я не удержался и, набрав побольше слюны, от души плюнул на растрепавшуюся баранью шевелюру поверженного старого развратника. Савелий Саныч попробовал вытереться рукавом, но только размазал мою слюну по своим вьющимся волосам. Я демонстративно повернулся к директору спиной: я уверен был, что «медведь» не посмеет ни ударить меня сзади, ни толкнуть, ни даже дотянуться до кнопки вызова охраны. Не торопясь, я подошел к стеллажу и легким движением руки смахнул с полки похабные статуэтки. Сатиры, сжимающие в объятиях нимф, обнаженные индийские апсары, египетские танцовщицы в наряде, состоящем лишь из золотой повязки вокруг бедер - попадали на деревянное покрытие пола. Те фигурки, которые были из фарфора или цветного стекла - рассыпались на мелкие кусочки.
        Со стороны Савелия Саныча раздался надрывный вой. Я оглянулся: господин директор - еще пять минут назад важный и гордый, как индюк посреди целого гарема индюшек - сидел на полу рядом с перевернутым креслом и, опершись спиной о статую Аполлона, плакал. Да, плакал - как изорвавший единственные парадные штаны деревенский мальчишка, которому строгая мамаша всыпала по первое число. По-видимому, раскоканные порно-безделушки стали для «медведя» последней каплей (да и у компьютера - как я заметил - разбился экран). Пострадал не только босс, но и имущество компании. Материальные потери, подразумевающие денежные траты, для крупной бюрократической шишки еще более чувствительный укол, чем физическая боль или унижение.
        Подрастерявший спесь Савелий Саныч сидел на полу, оплеванный и жалкий, с размазанной по нижней губе и подбородку темной кровью, тер кулаком глаза и всхлипывал. Всхлипывал так, как будто чем-то подавился. А по толстым щекам змейками сбегали слезы. Зрелище было отвратительное.
        Насколько же огромная разница - плачет ли твоя любимая нежная девушка или двухметровый широкоплечий амбал, который похож на циклопа Полифема (даром, что двуглазый) да, вдобавок, занимает пост генерального директора!.. Свою милую тебе хочется прижать к груди, как маленького пушистого котенка. Успокоить горячими поцелуями и заслонить от всего мира. За свою милую ты готов драться, убивать и даже умереть. А рыдающий «Полифем»? Он способен вызвать у тебя только презрение и гадливость. Единственное, что тебе придет на ум относительно этой скотины - еще раз вмазать ублюдку с ноги.
        - Идем!.. - настойчиво звала меня Ширин. - Ты уже защитил меня.
        Она снова потянула меня за рукав.
        Да, моя звездочка была права: надо идти. Савелий Саныч может-таки, утерев сопли, связаться с охраной, которая задержит нас на выходе из офисной высотки. Неизвестно, в какую историю мы тогда вляпаемся. Хорошо, если ЧОП-овцы окажутся ленивыми и ограничатся тем, что погрозят нам электрошокерами да скажут парочку нелицеприятных слов. Но возможен и худший сценарий: обратив внимание на то, что моя девочка - нерусская, подколодные змеи-охраннички звякнут в миграционную полицию. Бравый полицейский наряд немедля примчится. Ну конечно, конечно!.. Бедная восемнадцатилетняя девушка-мигрантка - это же дамоклов меч над национальной безопасностью!..
        Я нервно скрипнул зубами. В мозгу пронеслась не раз посещавшая меня мысль: в какой бы переплет мы с Ширин ни попадали, моей любимой приходится в тысячу раз хуже, чем мне. Мало того, что я парень, привыкший, к тому же, получать от жизни тычки, а моя возлюбленная - хрустальная куколка. Нельзя забывать: я полноправный расейский гражданин, я у себя на родине, а моя девочка - приезжая, безработная, без пяти минут нелегалка с истекающим сроком действия визы. Что если правда, по зову негодяев-охранников, нагрянет миграционная полиция?.. Дебиловатые жандармы не будут разбираться, что к чему. Они действуют по унаследованному еще с монархических времен принципу: «давить и не пущать».
        Со мной они не сделают вообще ничего - лишь только глянут на адрес прописки в моем паспорте с пурпурной обложкой. Но вот увидев синий, как море, западно-туркестанский паспорт Ширин и визу, которая скоро будет просрочена - истекут пеной изо ртов, как шакалы при виде выпавшего из гнезда птенчика. Жандармы шлепнут в документы моей девочки штамп - своего рода «черную метку», с которой моя милая уже и мечтать не сможет ни о трудоустройстве, ни о том, чтобы вообще задержаться в Расее. «Черная метка» означает, что в течение трех суток ты должна сама, в добровольно-принудительном порядке, покинуть территорию унитарной расейской (банановой?) республики. Да и когда на родине тебе выдадут новый паспорт - без похожего на клеймо следа от печатки расейской миграционной полиции - ты не сможешь вернуться. Потому что тебя внесли в список лиц, чей въезд в гостеприимную хлебосольную Расею нежелателен.
        Но сделать себе еще хуже - попытаться после получения «черной метки» остаться в Расее. Это поставило бы мою Ширин в положение революционерки, которой только грим и строгая конспирация не дают пропасть в шумном городе, переполненном сыщиками и филерами. Получается мутное кино в жанре несмешной комедии: наше истинно демократическое, правовое, социально-ориентированное государство с такими упорством и изобретательностью охотится за каждым битым жизнью «нелегальным мигрантом», как будто тот всюду носит с собой маленькую, но чертовски мощную бомбочку, чтобы при удобном случае подорвать царский кортеж. (Или - в современных реалиях - бронированный президентский лимузин).
        Я закусил губу почти до крови и почувствовал сильную пульсацию в висках. Но странно дело: никакие думки и опасения не могли окончательно остудить мое добела раскалившееся сердце и бурливо кипящий мозг. Я оставался бьющим себя хвостом по полосатым бокам взбесившимся тигром с широко раздувающимися ноздрями и оскаленной пастью. Хотя, покорный зову Ширин, я и последовал за моей девочкой прочь из кабинета. Оставив «медведя» под статуей Аполлона - как Щелкунчика под елкой - утирать кровь, слезы и сопли, да размазывать по кудрявым волосам мою обильную слюну, мы вышли и громко хлопнули дверью.
        Офис «Сочной клубнички» жужжал, как пчелиный растревоженный рой - отовсюду, из-за каждой перегородки, на нас распахнутыми глазами глядели озадаченные и любопытствующие клерки. Дамочки удивленно поднимали подкрашенные брови, а сбитые с толку мужчины теребили кончики своих галстуков или белые воротнички рубашек. По-видимому, у кабинета Савелия Саныча были достаточно тонкие стены - и офисный народец хорошо слышал грохот от падающего кресла, а затем кряхтенье, вздохи и плач своего босса.
        Интересно: что должен думать и чувствовать серенькая мышка менеджер, привыкший лебезить перед грозным, как крыса, начальником - когда этого начальничка не по-детски отпинали и заставили реветь, как малолетнюю девчонку?.. Для офисных рыцарей и дам «Сочной клубнички», еще даже не знающих всех подробностей скандала, крушение Кроноса, т.е. Савелия Саныча, имело эффект большого взрыва. Бледные перепуганные клерки переглядывались и перешептывались. То снова уставляли глаза на нас с Ширин, ступающих неторопливо и гордо, будто конкистадоры по завоеванной столице ацтеков. Да, моя красавица, как и я, шагала с высоко поднятой головой и дерзким взглядом. Будучи дальновиднее меня, милая, конечно, успела подумать обо всех возможных последствиях моей драки с Савелием Санычем. Но прямо сейчас, держась со мной за руку, Ширин ничего и никого не боялась. Ни жандармов, ни самого черта с хвостом и рогами. Лучистый, полный огня, взгляд моей девочки как бы говорил: «Мой мужчина меня защитил».
        Клерки суетливо расступались, давая нам проход. Они все, разумеется, поняли: господин гендиректор хотел обзавестись новой любовницей-секретаршей, но - как бы это помягче сказать? - жидко обкакался. Завтра-послезавтра по офису, как масло по сковородке, растекутся слухи и о компьютере с разбитым монитором, и о раскоканных статуэтках. О том, что воображавший себя грозным божком «медведь» был позорно свален вместе с креслом-троном, получил изрядную порцию крепких пинков и потерял свои передние кроличьи зубы. Кое-кто из менеджеров будет охать и качать головами, негодуя на «понаехавших азиатов» (со мной была нерусская девушка, значит - по обывательской логике - во всем виноваты «проклятые чурки»). Но найдутся и такие, которые будут хихикать в кулачок и потихоньку перекидываться репликами: «А начальничку-то нашему здорово начистили рыло» - «Ага. Выбили из нашего главнюка немного спеси, как пыль из бабушкиного матраса».
        Я с презрением и с не до конца утоленной жаждой мести смотрел на клерков. Так ворвавшийся в загон леопард на сотую долю секунды застывает с горящими, как жаркие угли, глазами, прежде чем начать рвать и потрошить жалостливо «мекающих» коз. Дрожащая, как овечий хвост, Изольда Ивановна, беспрерывно вздыхая, со стаканом воды протискивалась в направлении кабинета Савелия Саныча. Преданная боссу, как карманная собачонка, офис-менеджер верно унюхала, что господину директору, как никогда, требуется помощь.
        Офисный планктон вжимался в стенки - не переставая таращиться на нас с Ширин с таким видом, как будто над головами у нас торчали рога или сияли нимбы. Я взглядывал на растерянных клерков - как черкал бритвой, так что те опускали глаза и втягивали головы в плечи. Врезав ногой в морду Савелия Саныча, я переступил невидимую грань. Надо было, как только чертов директор начал выплескивать на нас (а вернее, на мою милую) свои эротические фантазии, встать, с холодной вежливостью объяснить, что работа в «Сочной клубничке» моей девочке не подходит и, не дожидаясь реакции, уйти. Тогда бы нам не пришлось волноваться по поводу охранничков, миграционной полиции и «черной метки». Но сделанного шага не отменить: я пересек черту.
        Теперь я жег офисных дядечек глазами. И мне хотелось - да, хотелось!.. - чтобы один из этих женоподобных увальней осмелился бы что-то вякнуть против нас с Ширин, загородил бы нам дорогу. О, тогда бы я, с лихостью индийского воина-раджпута, ринулся бы в новый бой. Как итог: перечень корчащихся на полу ублюдков пополнился бы еще на одно имя. Я верил: какого угодно длинного или пузатого клерка я свалю с такой же легкостью, с какой расправился с Савелием Санычем.
        Если «пострадавшие» заявят на меня (хуже, если и на мою девочку) в полицию - государственная кара будет примерно одинаковая, независимо от того, только ли из «медведя» я вытряс пару кило дерьма, или, в придачу, и из другой крысы.
        Мы проходили мимо офисной кухни, откуда знакомо веяло запахами гречки и вареной рыбы. Вспомнив что-то, я остановился, отпустил руку моей милой и сказал:
        - Ширин, родная. Подожди меня пару минут.
        На лицо моей любимой набежала тень тревоги. Но все-таки моя красавица еле заметно мне кивнула. Пружинящими шагами, как снежный барс подкрадывается к горному козлу, я прошел на кухню. Я не ошибся. Рыжий клерк в узких бежевых брючках - тот самый, который восклицал про «классную задницу» - все еще сидел и уплетал свою гречку с рыбой, попутно беседуя с двумя офисными барышнями. У одной барышни на тарелке была красная семга, у второй - вареная куриная грудка без кожи да овощной салат. На кухне, по-видимому, не уловили гам, который поднялся вокруг нас с моей девочкой. Рыжая морковка что-то весело рассказывала дамам, а те улыбались, с притворной скромностью отворачивались и тоненько хихикали. Наверное, Рыжий травил пошлые анекдоты. Чего можно ожидать в таком борделе, как «Сочная клубничка»?..
        Я подошел - сутулясь, как борец в начале схватки - к сидящему на стуле Рыжему. Ни слова не говоря, схватил тихо ойкнувшего клерка за волосы и развернул урода ко мне лицом. Менеджер сопротивлялся меньше, чем картонная кукла. Должно быть, в мою пользу сыграл эффект внезапности. Да и кто из белых воротничков мог предполагать, что в офисе, где ты перекладываешь бумажки с правой стороны стола на левую, зависаешь за компьютером и литрами хлещешь капучино - тебя могут отмутузить?..
        Не отпуская рыжих волос, свободной рукой я со всей силой двинул клерку кулаком по носу. Раздался хруст. Рыжий сложился в четыре погибели, глотая воздух, как выброшенный на берег окунь. Из ноздрей дурака бежали струйки крови. Две дамочки задергались и завизжали, роняя ножи и вилки. У одной мадмуазели даже перевернулась тарелка с куриной грудкой и тушеными овощами.
        - Вот тебе «классная задница», подонок!.. - выпалил я, по-прежнему сжимая и чуть ли не выдирая рыжие, как беличий хвост, волосы своего беспомощного противника.
        - Отпустите меня… - простонал «белый воротничок».
        На заднем плане продолжали визжать дамочки. Но они почему-то не уносили ноги из кухни. Видимо, поняли: я не поднимаю руку на женщин. А мне доставляло какую-то звериную радость то, что я расправляюсь с обидчиком Ширин при свидетелях. Публичное унижение - это часть наказания, которое настигло любителя девичьих ягодиц.
        - Ах, тебя отпустить?! - прорычал я, за волосы поворачивая клерка обратно к узкому столу, на котором стояла тарелка с рыбой и гречкой.
        Я с силой окунул пошляка мордой в эту самую тарелку - и только тогда убрал руку от волос Рыжика. Но экзекуция на этом не закончилась: я сразу же, резким ударом ноги, выбил из-под «белого воротничка» стул. С перемазанной в гречневой каше лицом, клерк растянулся на кафельном полу. Тарелка, которую менеджер, падая, зацепил носом, разбилась у моих ног. На полу сложилась куча из гречки, рыбьих кусков и голубоватых осколков тарелки. У меня промелькнула даже излишне садистская мысль - заставить Рыжего, как пса или свинью, жрать с пола. Но я побоялся, что менеджер проглотит осколок тарелки и поранит себе кишку. Это не входило в мои планы. Не хватало еще, чтобы нас с Ширин обвинили в непреднамеренном, а то и в преднамеренном, убийстве. (Директора и клерка бил только я. Но не надо быть астрологом или гадателем из «Нострадамуса», чтобы предсказать: заодно со мной - виноватой сделают и мою любимую. Моя милая - нерусская, не-христианка и, вдобавок, мигрантка. И потому - «виновата» перед судебно-полицейской расейской системой по умолчанию).
        Рыжий перевернулся на живот, распластался по кафелю, прижался лицом к полу. И, прикрыв голову руками, немужским писклявым голоском взмолился:
        - Пожалуйста, не бейте меня. Прошу: не бейте!..
        Клерк был прямо-таки завидным «мешком картошки» для топтания и ударов ногой. Но я уже почти насытил свою тигриную ярость. Мне достаточно было, что охотник до «классных задниц» скулил, как позорный шакал: «Не бейте меня» - да еще в присутствии женщин. Теперь подлец четыреста раз подумает, прежде чем бросать замечания насчет ягодиц проходящих мимо девушек. Я двинулся прочь, в последний раз пнув жалкого клерка. Случайно раздавил тушеные овощи и куриную грудку, вывалившиеся из тарелки одной из дам. И, на секунду скосив воспаленный чешущийся глаз на перепуганных мадмуазелей, покинул кухню.
        Верная Ширин меня ждала, как жена ждет ушедшего на войну мужа. Моя девочка ничего мне не сказала, только с любовью посмотрела на меня своими большими глазами серны и вложила тонкие пальчики в мою чуть вспотевшую ладонь. Держась за руки, мы без спешки направились к двери, выводящей из офиса «Сочной клубнички». Менеджеры, при нашем приближении, притихали и ныряли за стенки и ширмы, как сычи и филины прячутся от солнечного луча.
        Взгляд моей милой горел каким-то особенным теплым светом. А уголки ее губ были чуток приподняты. Ширин… улыбалась. Моя Несмеяна улыбалась!.. Моя девочка редко цвела улыбкой - даже когда мы кормили уток на пруду в лесопарке, заедали круассанами кофе в недорогом бистро французского стиля или, утомив друг друга жаркими любовными объятиями, голые лежали на смятом одеяле.
        И вот сейчас - после неудачного собеседования, обернувшегося раздачей пинков - моя девочка улыбалась, улыбалась. И напоминала только-только распустившийся голубой лотос. Будто сама богиня Лакшми или прекрасная пастушка Радха, моя милая так и сияла пленительной женственностью. Но если твоя возлюбленная - Радха, то сам ты, по меньшей мере, Кришна. Я вдруг понял незамысловатую истину: только нежная привязанность девушки, женщины способна возвысить мужчину; дать тебе почувствовать себя храбрым, большим и сильным, как слон.
        Моя девочка, за руку со мной, с поднятой головой и выпрямленной спиной, ступала точно по красной ковровой дорожке, усыпанной лепестками роз. И напоминала всплывшую над горизонтом, разогнавшую тучи луну. Гордость Ширин была гордостью женщины, чувствующей защиту со стороны своего мужчины. Какая девушка не хотела бы бросить в лицо Вселенной: «Смотрите: мой любимый готов за меня драться, как лев!..»?..
        Менеджеры «Сочной клубнички» - с робостью, опаской, но и с неодолимым любопытством - поглядывали на нас из своих укрытий. Я бросал на стайку офисного планктона вызывающий огненный взгляд - и клерки снова прятались, как мыши по норкам. Никто не остановил нас, не задержал до прибытия охраны. Мы - наконец - покинули офис «Сочной клубнички» и зашагали по длинному коридору к лифту.
        Я не мог не думать о том, что осталось позади нас. Мы разворошили термитник. Офисным джентельменам и леди придется как-то переварить, что гендиректору - да, самому великому и ужасному Савелию Санычу - не досталась девушка, которая приходила на интервью по вакансии секретарши. Термиты-клерки - особенно мужчины - конечно, очень ждали каждую претендентку на заманчивую секретарскую должность. Это ведь повод обменяться двусмысленными улыбочками, пофантазировать, как господин директор будет заниматься с новой девушкой «этим делом». Попробовать на глазок определить, какого размера трусики и бюстгальтер носит будущая секретарша. На прошедшую собеседование кралю дамы смотрели бы с плохо разыгранным равнодушием и едва прикрытой завистью - потому что сами хотели бы стать моложе и получать бешеные деньги за то, что просто подаешь шефу кофе, ну и еще оказываешь кое-какие несложные услуги. А мужчины пялили бы глаза с горячим интересом и норовили бы, пока босс отвернулся, ущипнуть девицу за ягодицы или грудь.
        Но господин гендиректор - этот офисный божок, вокруг которого подчиненные «белые воротнички» разве только хороводом не ходят - не получил секретутку. Больше того, кое-что и потерял: несколько зубов и свой непререкаемый авторитет. Трудно с прежним усердием поднимать перед начальником лапки кверху, если знаешь, что этот начальничек получил ногой в рыло. Правда, позор настиг Савелия Саныча за закрытой дверью. Но стены и перегородки в офисе «Сочной клубнички» - тоньше раскатанных блинов. Чуткие уши менеджеров (а клерк должен обладать кошачьим слухом, чтобы вовремя услышать шаги руководителя отдела и свернуть открытый на рабочем компьютере порносайт или игру «Сапер») наверняка уловили и бесстыдные тирады Савелия Саныча в адрес Ширин, и грохот от упавшего кресла, и треск разбивающихся статуэток. А потом офисный народец увидел, что я и моя милая выходим из кабинета директора с железными - непроницаемыми - лицами и высоко поднятыми головами.
        Не зря и Изольда Ивановна поспешила к Савелию Санычу со стаканом водицы. Офис-менеджер однозначно шепнет паре подружек из бухгалтерии, в каком жалком виде застала дорогого шефа. А вечером техничка наткнется на выбитые зубы, на стеклянные и фарфоровые «останки» статуэток. Наконец, парней из ремонтного отдела вызовут менять монитор директорского компьютера на новый.
        Так расползутся по офису слухи, которые заставят клерков почувствовать себя неуютно - большими рыбинами в пересыхающем грязном пруду. Как?! Директор - о, сам господин генеральный директор!.. - альфа-самец, атлетически сложенный брутальный мужчина, покоритель Эвереста и женских сердец - не смог подложить под себя какую-то смазливую нерусскую девчонку. Да еще пропустил в рог от ее бойфренда. Поражение Савелия Саныча будет для клерков «Сочной клубнички», как для филистимлян падение идола Дагона с пьедестала. Сможет ли битый директор с прежним самоуверенным видом раздавать менеджерам приказания, вызывать «на ковер» и распекать?..
        А тут еще эпизод с любителем «классных задниц», которого тот же бойфренд нерусской девки разве что по полу не размазал и заставил молить писклявым голоском о пощаде, в присутствии двух свидетельниц. Эти-то охающие и вздыхающие дамы-свидетельницы и разнесут шокирующую новость по всем уголкам и закуткам обширного офиса.
        Для клерков-мужчин история с Рыжиком будет, пожалуй, еще более чувствительным уколом, чем трескучий позор гендиректора. Потому что на месте рыжего пошляка мог оказаться любой другой «яйценосец». Все они, офисные мужчины, не далеко ушли в своем развитии от переполненных тестостероном шимпанзе. Потому-то и выбрали местом работы «Сочную клубничку» - которая, суть, сеть магазинов «игрушек для взрослых» и порно-студия. Почесать языки и окунуться в мир своих эротических фантазий, цинично обсуждая груди и ягодицы приходящих на собеседование девушек - это любимое дело господ-«кавалеров». Но сегодня этим «рыцарям» ноутбука и бесплатного капучино напомнили: за скабрезную болтовню можно отхватить и по морде.
        Я со злорадством думал: на несколько дней офис погрузится как бы в траур. Клерки станут тише воды и ниже травы. Лишь только шепотком, оглянувшись через плечо, будут обмениваться мнениями насчет потрясших фирму событий. Мужчины будут говорить обо мне с невольным страхом и уважением, пытаясь унять дрожь поджилок и пальцев. А женщины - перетирать косточки моей Ширин, с деланым негодованием, но и с завидками. Какая дама отказалась бы от парня, способного защитить?.. Врезать покусившемуся на твою честь уроду прямехонько в челюсть?..
        Рыжий менеджер, сунутый физиономией в гречневую кашу и поцеловавшийся с кафельным полом, превратится в «знаковую фигуру», к которой глаза коллег липнут, как мухи к дерьму или меду. Участливые барышни будут жалеть Рыжика. А некоторые из мужчин - посмеиваться над ним. Пожимая ему с утра руку, коллеги будут с некрасивым любопытством заглядывать в лицо «пострадавшего». Точно стараясь по мутным глазам Рыжего угадать: как тот себя чувствует после перенесенного унижения?.. Возможно, дабы спастись от жалостливых и от чуть насмешливых взглядов офисного народца, рыжий клерк поспешит взять расчет.
        В кабинете директора Рыжик, разумеется, не признает истинных причин своего «увольнения по собственному желанию». А промямлит что-то про то, что в «Сочной клубничке» «я достиг своего потолка. Я благодарен фирме за все - и коллективу, и начальству. Но я хочу развиваться. Мне нужны новые горизонты» - и т.д. Или что там за пургу гонят менеджеры, которые прощаются со старой работой, потому что нашли новую - на две станции метро ближе к дому, да с немного более жирным окладом?..
        Но Савелий «медведь»-Саныч, который - после того, как потерял несколько зубов - стал проницательнее Кассандры, легко угадает, почему на самом деле Рыжий хочет уйти. Два избитых пошляка - важная шишка и рядовой клерк - с особой остротой почувствуют, что опутаны веревкой общего позора. Гендиректор чуть не всхлипнет, похлопает «рыжего-бесстыжего» по плечу, пожелает успехов на профессиональном поприще и в личной жизни и расщедрится настолько, что велит бухгалтерии выплатить Рыжику три зарплаты. Так рыжий трепач покинет «Сочную клубничку», оставив свое унижение на пороге офиса. А бывшие сослуживцы еще долго будут судачить о том, как сбежавший из фирмы коллега валялся на кафельном кухонном полу, прикрывал голову руками и молил о пощаде. Да и кого молил?.. Какого-то случайно забредшего в офис дрища (это про меня), оказавшегося, правда, весьма воинственным. Эту историю будут рассказывать новеньким сотрудникам, как старейшины у дикарей вбивают мифы и предания в неокрепшие головы племенной молодежи перед обрядом инициации.
        Рыжий сладострастник сядет на теплое, возле корыта, местечко в другой фирме. Наказание, которому я подверг дурака, не сделало из паскуды приличного человека. Рыжик и впредь будет с голодной пенной слюной, нет-нет, да и заглядываться на проплывающую мимо коротенькую юбчонку. Но он уже не посмеет вслед хоть одной барышне, чмокая лоснящимися губами, обронить: «Классная задница». И тем более - не отважится лапать девушек за груди.
        А что Савелий Саныч?.. Он директор - и в отставку не подаст. Слишком уж привык давить своей могучей широкой попой комфортное начальническое кресло. Счастливее крупного босса только крокодил, вылезший из реки, чтобы впитать чешуйчато-пупырчатым телом лучи жаркого солнца. Вот господин «медведь» и вцепится в подлокотники кресла-трона. Но вот незадача: почтенный гендиректор не почувствует прежнего удовольствия от своей роли офисного идола, а паства не будет так же ревностно, как раньше, справлять в честь своего бога, отца и героя шумные молебны и воскурять пахучий ладан. Все потому, что если ты и идол - то сваленный с постамента. Нет - тебя, конечно, поставили обратно. И приклеили отвалившиеся руки, чтобы ты не слишком смахивал на Венеру Милосскую. Но… но - как в анекдоте - осадочек останется. Клерки по-прежнему будут трястись и поджимать шакальи хвосты, когда директор неожиданно вызывает к себе в кабинет. Но между собой офисные рыцари и дамы не устанут перешептываться: начальничку-то нашему съездили по морде ногой.
        Обходя офис, Савелий Саныч будет чувствовать спиной ироничные улыбки. Если раньше перед господином директором ходили на цыпочках потому, что тот был самой здоровенной гориллой в стаде - то теперь клерки будут лебезить перед начальником только из соображений долга. Савелий Саныч чутким нюхом уловит это изменение в настроениях подчиненных. Постарается пореже казать нос из своего кабинета. Будет переставлять с места на место, как фигуры в шахматах, порнографические статуэтки, привезенные со склада взамен тех, которые я разбил. А чай и кофе директору будет носить все та же неутомимая и по-собачьи верная (но великовозрастная и, несмотря на яркий макияж, не очень красивая) Изольда Ивановна.
        Пройдет месяца два-три, прежде чем Савелий Саныч рискнет возобновить поиски секретарши. Теперь он будет предельно осторожен - как пес, лишившийся кончика хвоста. Поставит условие: претендентка должна приехать на интервью одна, так как на собеседовании будут обсуждаться очень личные вещи. Излишне скромной девушке - сразу даст от ворот поворот. Не хватало еще надевать маску галантного кавалера, потихоньку соблазняя собственную секретаршу с помощью конфет, цветов и комплиментов. Нет - после удара в челюсть и потери нескольких зубов всевластный господин директор будет действовать трусовато и с оглядкой. Будет охотиться за девушкой поразвязнее, которая знает, на что идет: мол, ты мне деньги - а я тебе дырку. Проституция в чистом виде, только обернутая в фантик благопристойных «рабочих отношений».
        …Мы с Ширин зашли в серебристо-серый лифт. Кроме нас в кабине был немолодой клерк с бакенбардами, как у небритого Пушкина, и с дипломатом под мышкой.
        - Вам вниз?.. - хрипло и отрывисто спросил я.
        - Д-да, - с небольшим заиканием промямлил клерк, отступая на шаг. Казалось: он хочет впечататься в стенку. Видимо, от меня все еще «пахло» тигриной яростью - вот дядечка и испугался попасть под мою горячую руку. Но он был в безопасности: возможно, клокочущего во мне моря гнева хватило бы на всех офисных бездельников с их паразитическим образом жизни - но все-таки дядя ничего плохого не сказал и не сделал, так что я не тронул бы мужичка и пальцем.
        Лифт доставил нас на первый этаж. Пройдя через турникет в холл, мы не без тревоги покосились на охранников с верещащими рациями и резиновыми дубинками. Савелию Санычу достаточно было нажать кнопку и сказать в аппарат несколько слов, чтобы дать отмашку длинным, как минареты, охранничкам в безукоризненных черных костюмах задержать нас на выходе. Опознать нас ЧОП-овцам не составило бы труда: можно упустить из виду блондинистого славянского парня или ошибиться, высматривая тюрчанку с темными волосами и нежно-смуглым цветом кожи - но невозможно не заметить славянина и тюрчанку, держащихся за руки. Живя в Расее с малолетства и до самой старости, ты можешь ни разу не встретить такую интернациональную пару.
        Один секьюрити торчал под экзотическим растением, заложив руки за спину и чуть расставив ноги. Он скользнул по нам ленивым взглядом. Второй «человек в черном», с банковской карточкой в руке, погруженный в философскую задумчивость, стоял перед автоматом с закусками и напитками. Наверное, как разрывающийся между двумя копнами сена буриданов осел, не мог решиться, что взять: сэндвич с ветчиной и стаканчик капучино или пакетик чипсов и кофе латте. Выбор осложнялся тем, что сэндвич легко скомбинировать с латте, а чипсы - с капучино.
        Холл офисной высотки кипел небольшим муравейником, где каждая тля была на своем месте. У секретарш за длинной стойкой ресепшена беспрерывно звенели телефоны. Волосы дамочек - у двух рыжие, еще у двух соломенные, у одной каштановые плюс у еще одной черные - сливались в разноцветное крыло гигантского тропического попугая. Туда-сюда сновали муравьи-клерки. Одни текли в сторону стеклянных автоматически разъезжающихся дверей - перекурить на улице. Другие - за турникеты, к лифтам. Парень с багровым лицом и в синем комбинезоне, поставив на кожаный диванчик плоскую, в жирных пятнах, картонную коробку с логотипом в виде пингвина - утирал пот с не по годам морщинистого лба и учащенно дышал. По всему видать: курьер привез пиццу какому-нибудь проголодавшемуся «белому воротничку» - и ждет, когда клиент спустится за заказом.
        Ширин и я могли выдохнуть с облегчением: никому, начиная с секьюрити, нет до нас дела. Очевидно, Савелий Саныч так и не нажал кнопку. Ясно, как день: «медведь» счел за лучшее «проглотить» свой позор, чем предавать скандальное происшествие огласке. Ведь мобилизуй директор охранников и вызови охранники миграционную полицию - «пострадавшему» пришлось бы перед десятком людей в подробностях рассказать о своем поражении, понесенном от смазливой и наглой нерусской девчонки. Правда, не моя милая отпинала директора - а я. Она даже пыталась меня остановить. Но я-то ринулся в драку именно потому, что вонючка-«медведь» с влажными кабаньими глазками оскорбил Ширин. Так что для похотливого директора все понятно: «Психованный юнец расквасил мне физиономию за то, что я хотел раздеть его бабу. Виновата баба».
        Нет - на откровения господин гендиректор не решится. Для него желательно, чтобы летучая весть о его фиаско не перепорхнула порога офиса «Сочной клубнички». А уж с тем, что история про «наглую девчонку-азиатку», «бойфренда-дрища», про выбитые зубы и разбитые статуэтки будет циркулировать среди клерков «Сочной клубнички», как священные предания или героический эпос - посрамленному «медведю» придется смириться.
        За стеклянными дверьми - кружась, падал снег. С таким чувством, будто отмываемся от какой-то грязи, мы вышли из высотки, под тяжело нависающее серое небо. Большие, пушистые снежинки медленно планировали, напоминая белых шмелей. Воздух потихоньку становился непрозрачным. Мы ступали по обледенелому, присыпанному снегом, тротуару, мимо притягательных, горящих электрическим огнем, вывесок: «Сударушка: русская традиционная кухня бизнес-класса» - «Емеля на печи: пирожки и кулебяка вкуснее, чем у бабушки» - «Икра и осетрина: элитные блюда только для вас».
        Я подумал: не плохо нам было бы посидеть в какой-нибудь кафешке - привести мысли в порядок и перекусить. После боя с чудовищным циклопом Савелием Санычем мы это заслужили. Но все заведения с манящими вывесками были не по нашим карманам. На что недвусмысленно намекали и сами вывески в орнаментах мигающих разноцветных лампочек, и припаркованные поодаль авто зашедших отобедать или отужинать клиентов - сплошь роскошные иномарки; и завернутые в плащи, от снега и ветра, усатые, в каких-то дурацких фуражках швейцары, почетным караулом заставшие у вращающихся револьверных дверей фешенебельных ресторанов.
        Насколько я знал неписаную историю Расеи, в годы юности моих родителей в мегаполисах процветала еще и восточная кухня. В маленьких бистро или вовсе в киосках можно было купить разнообразную выпечку: от пухлой круглой лепешки без начинки до жирного беляша; плов на одноразовой пластиковой тарелочке, люля-кебаб и бешбармак. А на запивку - кисловатый тан или сладкий шербет. И цены не были заоблачными. Так что общепит «с восточным лицом» успешно конкурировал со «славянско-национальным».
        Так было до тех пор, пока расейское государство не сделало резкий поворот в сторону «православной духовности», «этно-национальных ценностей» и «русского мира», т.е. пока оно решительно не размежевалось с бывшими союзниками по конфедерации - заволжскими, южными, уральскими и зауральскими республиками. Тогда-то торговые точки восточной кухни, одна за одной, исчезли с карт расейских городов - за «нарушение санитарных норм», «неправильно оформленную лицензию» и т.д. В один миг тысячи приезжих превратились в безработных нищебродов, которым никто не продлит визу, и которым нечем заплатить за жилье, поскольку зарплата, получаемая за работу в кулинарной лавочке, была для этих бедняков единственным источником средств к существованию. Кому посчастливилось, тот трудоустроился еще куда-то. Большинство же выброшенных на улицу мигрантов было изловлено полицией, погружено в автобусы и отправлено в рейс в сторону границы.
        В это же время из библиотек и книжных магазинов стали изыматься сборники анекдотов о хадже Насреддине и заменяться лубочно-красивыми изданиями «Похождений шута Балакиря» и «Сказок про Ивана-дурака». Министерство просвещения рекомендовало печатать таких авторов, как Навои, Джами и Саади, тиражами не более, чем триста экземпляров - специалистам-востоковедам «за глаза» хватит. А аль-Маари лучше бы совсем не издавать, потому что арабский слепой философ был почти атеист и не верил в загробную жизнь. Мне надо было добрым словом помянуть своего давным-давно покойного дедушку, от которого в квартире осталась целая библиотека из произведений Калидасы, Фирдоуси, Физули и многих-многих других корифеев восточной литературы.
        Не успели улечься страсти вокруг книгопечатания, как в столице были закрыты все три мечети. Правительство дало мусульманам совет молиться у себя дома или в парках. И действительно, с того далекого дня в «зеленых зонах» мегаполиса можно было наткнуться на длиннобородого муллу в чалме и халате, нараспев читающего Коран коленопреклоненной толпе. Нередко «рабы Аллаха» делили молельную площадку с мормонами или кришнаитами.
        Я припомнил: пятилетним большеголовым карапузом я за ручку с мамой не раз ходил в «парк культуры и отдыха», раскинувшийся через дорогу от центральной телебашни. Мама покупала мне красный или оранжевый воздушный шарик и пушистую сладкую вату на палочке. Широко распахнутыми любопытными глазами я смотрел на скопление бородатых дядечек в просторных белых одеждах; дядечки гнули дугою спины и повторяли дружным хором: «Аллах-акбар!» Я не понимал, что все это значит. Для моего слабого детского умишки непостижимо было: что это за непонятная игра, в которой участвуют только взрослые?..
        А моя мама ностальгировала: вот когда, сынок, я была молодая, была мечеть, а при мечети - продуктовая лавка, где обслуживали не только мусульман, но и нас, «неверных». В лавки продавали засушенные и свежие фрукты, пряности, халву… А еще там была лучшая в столице баранина. Освежеванные красные туши висели на крючках. Мясник в тюбетейке громадным ножом отсекал от туши ту часть, которую попросил покупатель. «Мой отец, а твой дедушка, в канун каждого праздника ходил в лавку при мечети за мясом, - делилась со мной мать, не очень заботясь о том, понимаю ли я хоть что-нибудь. - И приносил, обычно, две бараньи ноги. Моя мама, твоя бабушка, жарила эти ноги с овощами и острыми приправами. Я аж пальчики облизывала».
        Моя мама была из очень интеллигентной семьи, в которой читали книги из золотого фонда мировой литературы и смотрели научно-популярные передачи. Мама была бесконечно терпимой ко всем национальностям и религиям. Она одинаково уважала христиан, мусульман и буддистов, даже ортодоксальных иудеев; эстонцев, китайцев и эфиопов. Зато папаша мой был грубым, как наждачная бумага. И неотесанный, как пень. Все нерусские были для «доброго папочки» «чурками», «хачами», «жидами», «погаными инородцами». Не знаю, на какой только веревочке держался брак моих родителей. Тем паче, что папашка иногда не слабо выпивал, а пьяный либо рыдал о своей никчемности, либо закатывал скандалы. Впрочем, до рукоприкладства он никогда не доходил.
        Восточную кухню железной метлой вымели с улиц расейских городов. Сфера общепита разделилась между славянской, космополитической и европейской кухнями. Со славянской кухней - все ясно. Это брусничный чай из электронного самовара, бублики, баранки; картошка с зеленью, грибами и селедкой; а в ресторанах покруче - осетрина, красная и черная икра. С космополитической кухней - тоже несложно. Гамбургер - и в Африке гамбургер. Транснациональные империи «быстрого питания» имеют филиалы во многих десятках стран, включая Расею, которая изо всех лошадиных сил старается быть «культурной» и не отставать от «мировых трендов». В расейских «представительствах» компаний фастфуда подаются чизбургеры, картофель фри и пицца - точно такие же, что и в Никарагуа, Сомали, Зимбабве, Люксембурге или хашимитском королевстве Иордания.
        Отдельная песня - с европейской кухней. Условный «русский человек» не первое столетие ломится в Европу. То «прорубает окно», то руками и ногами бьется в наглухо запертую дверь, то подыскивает отмычку к замку. При всем своем славянском национализме, квасном патриотизме и вере в «особый путь» Расеи, русский обыватель мечтает быть принятым в джентельменский клуб к англичанину, французу, немцу, испанцу и прочим. Ради этого и меховую шубу сменил на камзол, и бороду сбрил, и курить научился. А главное, как апостол Петр от Христа, отрекся от своих действительных братьев: тюрка, таджика, сибиряка, бурята, с кем связан узами общей исторической судьбы. Но и предательство не помогло: рафинированные западноевропейские сахибы морщат носы и шарахаются от русского: «Фу, отойди, лапотник!.. От тебя воняет кислыми щами!». Русский может быть принят в «содружество цивилизованных наций» только на тех же птичьих правах, что и прибалт с поляком. Т.е., в качестве «белого негра», за грош берущегося за самый унизительный труд; поставщика дешевой силы в Лондон и Марсель.
        Сколько бы ни бил себя русский интеллигент пяткой в грудь: «Я тоже, тоже культурный мистер, в пиджаке, с тросточкой и в шляпе-котелке, и с корнями, уходящими в античность!» - а господа «настоящие европейцы» видят в дураке Ваньке только скифа, сармата, гунна; азиатского варвара в тулупе и шароварах, жарящего на костре огромный кусок конского мяса, поднятый с унавоженной земли. И у русского не хватает гордости, чтобы выпрямить спину и со сверкающими глазами заявить: «Да, скифы мы!..» Нет - он уподобляется псине, скулящей и лижущей бьющую хозяйскую руку.
        Вот и на рынке расейского общепита отразились все эти «европейские» и «скифо-сарматские» страсти. Восточную кухню - позакрывали. А западная - расцвела пахучей ромашкой. Ни один торгово-развлекательный центр не обходится без уютного итальянского ресторанчика, где подают спагетти и ризотто, а когда спускаешь воду в туалете - включается музыка Пуччини. У каждой станции метро можно найти французскую кофейню, где к кофе и горячему жидкому шоколаду подают круассаны с разной начинкой. Не отстают и немцы: с помощью баварского пива, жареных сосисок и колбасок повара из Германии сделали то, что не удалось Гитлеру с авиацией, танками и линкорами - покорили несгибаемый русский народ.
        Немецкий, французский, итальянский бизнесмены искренне считают расейских мужика и бабу дикарями и свиньями, но охотно греют руки и дорисовывают нули на своих банковских счетах, кормя этих «дикарей» своей национальной едой. Среди «свиней» немало таких, которые готовы вывернуть карманы и щедро заплатить за аутентичную (ну и заковыристое словцо!) европейскую кухню. Когда дело касается получения прибыли, все чопорность и этнические предрассудки отодвигаются в сторонку.
        К европейцам тесно примыкают корейцы и японцы. Русский стыдится своей генетической связи с Востоком, но заносчивым господам и дамам из стран Восходящего солнца и Утренней свежести благоговейно заглядывает в рот. Ну конечно!.. Японцы и корейцы - это не такие азиаты, как тувинцы, якуты, буряты, эвенки. Нет, что вы!.. Это про чукчу можно рассказывать анекдоты, а про японца нельзя - разве что шепотом. Вопреки географической и исторической реальности, русский готов даже поверить, что корейцы и японцы вовсе не азиаты. Потому что как-то обидно, что у азиатов и небоскребы выше, чем у нас, и роботы «умнее», и авто круче. А корейцы с японцами знают: на раболепии русского косолапого медведя можно заработать, в том числе в сфере общепита. Так что в желудки расеян, забывшие вкус чебурека и беляша, протаранили путь сырая рыба с соусом васаби, суси и суп мисо; а гурманы-экстремалы с толстыми кошельками могут побаловать свой вкус блюдом «танцующий осьминог» и собачатиной.
        Насколько я был в курсе, в столице есть ресторан индийской кухни «Брахмапутра», занимающий целое здание. Козырек парадного входа подпирают колонны с капителями в виде львов, а стены расписаны замысловатыми картинами: тут вам и небесные танцовщицы апсары, и идущие сквозь заросли бамбука слоны, и кобры с алмазами на капюшонах, и тигры. А над самой крышей, привязанный тонким, но крепким, шнуром парит надувной бог со слоновьей головой Ганеша. Говорят (и пишут в интернете), что в ресторане два зала: один - для вегетарианцев, другой - для не брезгающих мясом. Благо, что индийская кухня, насчитывающая тысячелетия истории, способна удовлетворить самого взыскательного едока. Вегетарианцам подают рис с пряностями, завернутый в лепешки, кушанья из бобов и чечевицы. А «плотоядным» - жареную рыбу на пальмовом листе и курицу, приправленную соусом карри. Впрочем, для нас: что есть индийский ресторан - что нету. Цены там кусачие, рассчитанные не на хранимые в шерстяном носке сбережения бедняка, а, как минимум, на бумажники обросшей солидным жирком верхушки среднего класса. Плюс к тому, я был уверен, что если
захочу рису с овощами, Ширин приготовит мне это блюдо ничуть не хуже, чем выписанный из Калькутты потомственный повар-брахман. И на ингредиенты мы потратим раз в пятьдесят меньше денег.
        И вот ведь что интересно: в европейских, японских и «этнически-нейтральных» кафе и бистро почти все продавцы и подсобные рабочие - это приезжие из презираемой Средней Азии, с Урала и из Сибири. Ведь прикормленные граждане-расеяне-славяне не согласны стоять за кассой, подавать кушанья на пластиковых тарелках и получать за это ту ничтожную зарплату, на которую соглашаются так называемые «гастарбайтеры.
        В таком бистро работала Ширин, когда я впервые увидел мою нежную тюрчанку. И подобного рода уютное местечко я, как ястреб, высматривал сейчас - чтобы мы с любимой поели, попили и перевели дух. Но пока что мы топали по деловому кварталу, где кафе и рестораны были ориентированы на «белых воротничков», которые и не понюхают непритязательный пирожок с капустой, сходу отдав предпочтение какому-нибудь гамбургеру с бараньим сердцем, мраморной говядиной или нижегородской свининой.
        Наконец, ближе к метро, мы увидели сквозь пелену гуще посыпавшегося снега грязно-желтую вывеску, не слишком заметную на фоне пылающих реклам, с черными кривоватыми буквами: «Бистро - круглосуточно». Мы зашли в как бы вытянутое, будто нора крота, узкое помещение со стенами, выкрашенными в неприятный салатово-болотный цвет; местами, впрочем, краска облупилась. На витрине, за мутноватым стеклом, была грубо навалена разнообразная выпечка. Не понятно, какой ценник (заполненный фломастером от руки) к какому пирожку относился. Продавец - тюркский мальчик еще младше нас - стоял у кассы, а голову повернул влево, приклеил глаза к маленькому телевизору. Нам не видно было, что показывает экран, но мы слышали голос диктора, комментирующего футбольный матч: «Иванов уверенно завладел мячом… Так, вы только посмотрите, как этот парень профессионально обходит Петрова!.. Сидоров на воротах весь напрягся. Опаснейший момент…»
        Мы взяли четыре пончика в сахарной пудре и с кремовой начинкой и по стаканчику зеленого чаю. Когда, с пончиками и стаканами на не блещущим чистотой подносе, мы двинулись к единственному столику, дорогу нам перебежал здоровенный черный таракан с длинными растопыренными усищами. «Хорошо, хоть не крыса», - с кислой усмешкой подумал я.
        Голубой столик не то что б слишком часто протирали. Проведешь по нему рукой - испачкаешься жиром. Под столом рассыпаны крошки, которые никто и не думал вымести. Чего уж удивляться, что такое вавилонское изобилие привлекает усачей-тараканов?.. Можно было подумать: мальчик за стойкой специально их прикармливает. На диванчике поистерлась кожа, а в одном месте и вовсе продырявилась; из похожей на пулевое отверстие дырки выбивался, как кишки из глубокой раны, желтый поролон.
        Да уж, условия не царские. Но мы с Ширин уселись и принялись за скромную трапезу. Мы не говорили ни слова. И на фоне нашего молчания громко и отчетливо звучал бьющий по мозгам голос комментатора, в прямом эфире отслеживающего коллизии футбольного матча. Я украдкой взглядывал на мою девочку. А она не поднимала глаз от картонного стаканчика с жиденьким чаем. Красивые брови моей милой были чуть нахмурены. Я смотрел на любимую и чувствовал, как в мое сердце медленно вонзается холодная, точно сосулька, игла.
        Еще недавно я весь горел тигриной яростью против Савелия Саныча. О, я был опьянен лютым гневом - и, разве что не зарычав, бросился на защиту чести своей любимой. Защитил. Рассеялся кровавый туман, застилавший мне глаза. Опьянение прошло, оставив похмелье, от которого болит и пухнет голова. И что я увидел?..
        Да то, что мы все в той же точке на графике жизни, что и вчера, что и неделю, что и месяц назад. В нулевой или даже в «минус первой», из которой мы, напрягая последние силы, пытаемся вырваться. Я намылил рыло и выбил пару-тройку зубов господину «медведю» - и что дальше?.. Вонючка-директор вставит себе дорогущие имплантаты. Месяц-другой походит пришибленный, переваривая понесенное от меня поражение. А там - заведет себе новую, понятливую и сговорчивую, девчонку-секретаршу, которая будет относиться к удовлетворению мужских потребностей Савелия Саныча как к важной части своей работы. А мы с Ширин?.. Возможно, к тому времени мы будем мертвы. Потому что решили: если ко дню истечения срока действия визы моя милая не трудоустроится - мы примем смертельную дозу снотворного.
        Ну а при самом «лучшем» раскладе моя красавица будет за копейки пахать на какой-нибудь неблагодарной работе (кассиршей, официанткой, расклейщицей объявлений), а я жарить моей девочке на ужин овощи и порезанный пальчиками картофель. Или я тоже буду работать: не за копейку, а за копейку с четвертью - ибо я все-таки гр-р-ражданин и р-р-рус-ский. Из меня выйдет относительно годный курьер либо ночной сторож - а на большее я вряд ли способен.
        Я снова, против воли, вернулся мыслями к сопоставлению нашей участи с будущим похотливого гендиректора, который получил от меня по рогам. Нас с моей милой ожидает либо скорая смерть от белых таблеток, либо многотрудная, полная мук и лишений перманентная борьба за существование. Поход в кафешку, вроде той, в которой мы сейчас сидим - с тараканами, дырявым диванчиком и залитым липким жиром столом - будет для нас праздником, как если бы мы смотались в тот знаменитый индийский «ведический» ресторан.
        А что постигнет нас в старости, когда мы станем морщинистыми, беззубыми, скрюченными, и ходить будем, пошатываясь и кряхтя?.. Ширин потеряет работу. Потому что ни один бизнесмен не станет держать у себя битую жизнью бабушку с падающей интенсивностью труда, пока у ворот предприятия или у вращающихся дверей офисного центра толпятся десятки и сотни свежих, как спрыснутые росою цветы, девушек-мигранток с горящими глазами, готовых «на любую работу». У визы - которая продлевалась, пока моя милая работала - наконец истечет срок. На склоне лет,
        растратив молодость и зрелость на отупляющий и неблагодарный труд, моя любимая вдруг превратится в нелегалку, в преступницу, которой нельзя попадаться на глаза жандармам.
        Да уж - таково наше доброе, милостивое, социально-ориентированное, правовое расейское государство!.. Горбя на него спину в течение десятилетий, мигрант выдавит из себя все соки до последней капли, так что мясо на костях станет сухим, точно вяленое. А взамен не получит ничего - бедняге не позволят скоротать последние годы за чашкой желтоватого чаю перед телевизором, в какой-нибудь коморке. А, как железной метлой, выметут на родину - не заботясь о том, что ждет несчастного старика (или старушку), который, в вагоне для депортируемых, вернется домой таким же нищим, каким в молодости уезжал в Расею на заработки.
        Меня на куски рвала мысль, что я ничем не могу помочь Ширин. Все, что я в силах дать любимой - это крыша над головой и теплая постель. А сверх того - ни прописки, ни законного брака. Когда моя девочка станет немощной безработной бабусей с просроченной визой, я буду жалким, беспомощным, сопливым дедом, которого эксперты от психиатрии давно признали биомусором. Глядя на мою милую, я смогу только плакать.
        О, как страшно подумать о старости!.. Как ни слабы мы сейчас, тогда у нас будет в тысячи раз меньше энергии и воли к жизни. Мы будем не жить, а медленно умирать, тщетно гадая, сколько времени у нас осталось в запасе - как еще шевелящая жабрами рыбешка на раскаленной сковороде у повара-садиста. Эх, не прекраснее ли было бы ненадолго вспыхнуть огнем, как степные маки?.. Пронестись по темно-синему небу пылающей хвостатой звездой?.. А потом исчезнуть, сгинуть в черном омуте небытия - так, чтобы на грешной Земле не осталось от нас ни памяти, ни следов?.. Не хватит ли с избытком таким беднякам, как мы, тридцати или, с натяжкой, сорока лет жизни?..
        Ну а что наш обидчик - гендиректор Савелий Саныч?..
        Сегодня урод получил по роже, когда позволил себе лишнее по отношению к моей девочке. Это здорово отрезвило негодяя - на «сексуально раскрепощенного» господина будто бы вылили ушат холодной воды. На пару месяцев Савелий Саныч притихнет, как мышонок. Будет избегать глядеть в лица подчиненных. Догадается: болтуны клерки, за спиной у «медведя», острыми, как бритва, языками обсуждают позор своего грозного начальника.
        Присмиревший босс станет отсиживаться в кабинете, чтобы одним своим видом не подкидывать дров в костер пересудов. Только Изольда Ивановна будет заходить к Савелию Санычу, чтобы подать кофе или чай. А после каждого визита Изольды Ивановны в директорский кабинет, офис-менеджера будут осаждать по-кошачьи любопытные кумушки из бухгалтерии: «Ну как там главный?.. Все в депрессии?.. Как бы пить не начал - да?». Программисты, пиарщики и менеджеры по продажам, дымя раковыми палочками в курилке, тоже будут перемывать косточки Савелию Санычу. Иной раз с лошадиным смехом: мол, нашелся герой, который вломил нашему «бугру». А порой с озабоченными физиономиями, цедя сквозь зубы: нет, вы только посмотрите, до какой наглости дошли эти люмпены!.. Средь бела дня, в центре города, на семнадцатом этаже бизнес-высотки, в офисе приличной компании - бьют директора в рог. Это ж уму не постижимо!.. Не знаю: носит ли каждый солдат в вещмешке маршальский жезл, но каждый клерк мечтает, что однажды погрузит зад в мягкость начальнического кресла. Поэтому, при всех смешках и улыбочках, офисный планктон «Сочной клубнички» будет
и сочувствовать Савелию Санычу. В особенности - мужчины, которые хорошо понимают желание своего босса менять секеретуток, как перчатки.
        Но пройдет два-три месяца. Савелий Саныч окончательно привыкнет к имплантатам вместо нескольких «живых» зубов. Вновь расправит достойные атлета плечи. Взгляд господина директора снова загорится уверенностью, а спина - распрямится. И, как бы невзначай, «медведь» бросит Изольде Ивановне: «А что-то пустует у нас место секретарши. Вы бы пригласили на собеседование подходящую девочку. Глядишь - и вам помощница будет».
        Изольда Ивановна, как на крыльях, полетит обновлять вакансию секретарши на сайте «Работа и зарплата». Весь офис всколыхнется: Савелий Саныч из побитой скулящей гиены снова вырос в гривастого льва, альфа-самца. Эту потрясающую новость будут обсуждать целыми отделами. Когда девушка придет на интервью, на юную барышню изо всех углов будут таращить глаза любопытные клерки. Вместо того, чтобы строчить недельные отчеты и даже забросив любимые «тетрис» и «танчики», менеджеры будут чуть ли не делать ставки, гадая: понравится ли милая дамочка господину директору или нет?..
        А Савелий Саныч проявит придирчивость. Глазом опытного избалованного бабника будет «считывать» размер груди девушки, рост, вес, ширину бедер. Тех барышень, которые вспыхнут, как спички, и не согласятся позировать в нижнем белье и без оного - сразу отсеет. Мол, недотрог нам не надо. Так же, «медведь» поставит условие: у секретарши не должно быть ревнивого бойфренда (мой тычок сапогом гендиректору в рожу научил Савелия Саныча минимальной осторожности). Перед глазами господина директора пройдет вереница утонченных красавиц: брюнеток, рыжих, шатенок и блондинок; славянок и тюрчанок; и накаченных силиконом, и покоряющих естественной красотой. На одной из девушек стареющий похотливый бык остановит свой выбор.
        Клерки будут перемигиваться и многозначительно улыбаться, когда из кабинета гендиректора долетят протяжные стоны новой секретарши и кряхтенье босса. Савелий Саныч снова ощутит себя царем горы, перед которым лебезят подчиненные и под которого ложатся женщины.
        А потом девушка забеременеет или выйдет замуж. В любом случае, для «медведя» она будет засохшим цветком. Беззаботной стрекозой Савелий Саныч перепорхнет на новую - только-только раскрывшую лепестки, омытую росой, согретую солнцем - розу. Каждые полтора-два года секретарша в «Сочной клубничке» будет сменяться на не менее юную и привлекательную кралю. Все со своей изюминкой, по-особому красивые, девушки будут проходить через кабинет Савелия Саныча, стреляя глазками из-под длинных ресниц и соблазнительно виляя бедрами. Клерки-старожилы, заедая на офисной кухне чай соленым печеньем, забавы ради, поворошат память: в таком-то году секретаршей (по совместительству любовницей) у шефа была рыжая Анюта с пунцовыми силиконовыми губами и стильной татуировкой на шее, а в таком-то году - жгучая брюнетка Элла, у которой взгляд был ярче молнии.
        Судьба девушек будет складываться по-разному. Если забеременевшая барышня будет уходить без шума, Савелий Саныч заплатит смирной кобылке пять окладов, выдаст направление в ультрасовременную клинику (в случае согласия дамочки на аборт) и устроит в честь служившей верой и правдой, душой и телом секретутки банкет с игристым вином, тропическими фруктами, нарезками конской колбасы и салями, бутербродами с черной и красной икрой. Офисный планктон «Сочной клубнички» будет уплетать яства за обе щеки, заливать глаза алкоголем, выбегать в коридор (чтобы без свидетелей смачно рыгнуть) и беззастенчиво пялиться на главную героиню вечера, роскошными формами заработавшей всему коллективу на угощение.
        Ну а если девушка окажется наглой и строптивой, не знающей своего места сучкой, если потребует от Савелия Саныча признать себя отцом ребенка, которым почему-то «брюхата», или попытается выколотить деньги за «сексуальные домогательства» - тогда… тогда профессиональная команда юристов «Сочной клубнички» будет знать, что делать. Один древнекитайский богдыхан говорил: «Я содержу армию триста шестьдесят пять дней в году - чтобы мои солдаты одолели северных или южных варваров в сражении, которое продлится два часа». Вот и юристы оправдают расходы на свое содержание - раскатают в суде несчастную девушку, как тесто для пиццы.
        Так и будет Савелий Саныч процветать, «пробуя» разных красоток, как дегустатор - вино. Отдельный кабинет, кофе, доставка обеда из шикарного ресторана, послушная дамочка под боком, «командировки» на Средиземное море, отпуск на Сейшелах или в Гоа. Прямо не жизнь, а сказка про счастливого принца. Но пронесутся лет двенадцать или пятнадцать - и Савелий Саныч почувствует себя не юным царевичем, а старым королем, у которого в непогоду ломит в костях. Напомаженные раскрепощенные девицы перестанут вызывать в господине директоре тот, что раньше, фонтан возбуждения. «Медведь» вдруг обнаружит: для получения удовольствия достаточно пощупать девушку за грудь или ягодицы, поиграть волосами красавицы. А на большее - уже не хватает сил.
        Конечно, сначала Савелий Саныч бросится пить виагру и консультироваться с сексопатологами. Но потом какой-нибудь сухонький умный доктор в круглых очках скажет господину директору в глаза: от старости, батенька, лекарства не существует. Это откровение перевернет жизнь Савелия Саныча. Впервые он задумается о смысле собственного бытия, о боге, загробном мире, карме и воздаянии за грехи. Все реже Савелий Саныч будет показываться в офисе (благо, что начальничку можно появляться на работе, когда хочется, а не по графику), предпочитая посещать всевозможных толкающих проповеди самозваных святых и пророков, харизматических священников, имамов и лам. Станет частым гостем на спиритических сеансах, в надежде вызвать дух своего дедушки и из первых уст узнать, что ждет человека по ту сторону смерти.
        В конце концов, Савелия Саныча приберет к рукам какой-нибудь буддийский, индусский или джайнистский гуру, который посоветует господину директору перейти на растительную пищу и не держать зла на врагов, попросить у высших сил прощения за обиды, которые сам кому-то нанес. Савелий Саныч уволится с работы и купит себе дом где-нибудь у подножия Гималаев. Отставной бюрократ сможет жить безбедно, за счет капающих процентов с банковских вкладов и сдачи в аренду нескольких шикарных студий в расейской столице.
        Два раза в день в бунгало Савелия Саныча будет забегать пожилая - но бойкая и шустрая - немного понимающая русский язык служанка из местных. Вымоет и отдраит полы, смахнет пыль; пожарит бывшему директору на обед овощи и коренья, заварит в маленьком фарфоровом чайничке целительный красный или зеленый чай. А сам Савелий Саныч будет только молиться и медитировать, уставив глаза на изображение слоноголового бога Ганеши, или на собственный пупок. Савелий Саныч от души раскается перед небесами в том, что стольких девушек заставил сделать аборт и что еще энному количеству барышень не платил алименты. И отставному директору покажется, что на просьбу о прощении боги ответили: «Да» - а значит, можно больше не беспокоиться о судьбе дамочек с «заниженной социальной ответственностью», как и о не родившихся или подросших «спиногрызах».
        А еще… нет, это до коликов смешно, но все-таки - Савелий Саныч с легким сердцем «простит» нас с Ширин. Он решит, что выбитые зубы, замененные, тем более, имплантатами - это не такая уж большая потеря. Поэтому в свой список прощенных врагов, куда входят нечестный партнер по бизнесу, изворотливые (как мылом смазанные) конкуренты и ненадежные помощники - Савелий Саныч добавит и наши имена.
        Как тут не захлебнуться ледяным смехом?.. Савелию Санычу даже в голову не придет, и во сне не приснится, что в разыгравшейся в заставленном порнографическими статуэтками директорском кабинете античной драме жертвами, пострадавшими были как раз моя девочка и я. И я вломил похотливому скоту только потому, что защищал честь возлюбленной. Но «медведь», как бы ни «просветлили» его медитации, не способен понять: «маленькие люди», бедняки, босяки тоже могут руководствоваться представлениями о человеческом достоинстве (которого сам директор, по-видимому, начисто лишен, как улитка - ног).
        Я колюче ухмыльнулся, так что горький чай едва не брызнул струей изо рта, а содержимое качнувшегося в руке бумажного стаканчика чуть не пролилось через край. Ширин подняла на меня тревожные глаза. Я посмотрел в усталое - то ли посеревшее, то ли побледневшее - личико моей милой. И сердце мое насквозь прошла тонкая игла. Если мне сейчас так плохо и тоскливо, то каково должно быть моей девочке?.. Ведь это второе, после стычки в гипермаркете с Анфисой Васильевной, интервью, закончившееся скандалом.
        Меня грызло, как голодная крыса, чувство вины перед Ширин. Как бы там ни было - в Расее, да и в целом мире - я единственная опора моей милой. Моя звездочка порвала связь с семьей, бежала из дому, покинула родину - а нашла меня. Нашла - и одарила своей любовью. Точно пролила на изнывающий от пыли и солнечного жара куст спасительную воду. А я?.. Я не смог китайской стеной отгородить доверившуюся мне девушку от всех напастей. Я не обеспечил Ширин ни пропиской, ни гражданством, ни просто безбедным существованием - когда не приходится считать каждую копейку и не надо делать тяжкий выбор, купить ли новые трусы или пару палок вареной колбасы. Да что там!.. Я не имею даже права жениться на моей милой!..
        О, боги!.. Вы-то прекрасно знаете: я люблю мою девочку больше жизни. Если б надо было ввести себе в вену яд черной мамбы, чтобы у Ширин все было хорошо - я бы сделал это, не раздумывая. Но чего стоит твоя пламенная любовь, когда у тебя нет ни денег на карточке, ни положения в обществе, ни влиятельных друзей, а сам ты никчемный инвалид?..
        Мне захотелось повалиться на пол, обнять мою милую за ноги и дать волю рыданиям - так, чтобы захлебнуться соленой влагой, обильно текущей из глаз. Я думал: моя девочка - прекрасный, хрупкий, нежный цветок, которому цвести бы за стеклом теплой оранжереи или вовсе под щедрым солнцем, в полном красок и птичьих трелей райской саду. А я сорвал этот цветок, не думая о последствиях. И, спрятав свою добычу за пазуху, пустился на санях в путешествие по заснеженной холодной степи. Пока я еду - что там станется с цветком, который согревает только мое тело?.. Не проберется ли стужа мне под одежду?.. Не свернутся ли, не осыплются ли лепестки моего цветка?.. Самое худшее: моя непроторенная дорога не имеет ни конца, ни цели. Только как на чудо можно надеяться, что издалека нам заблещет огонек, обещая отдых, ужин и ночлег. Но куда вероятнее, что еще раньше нас, как могучий злой дух, настигнет буран. Меня занесет снегом вместе с санями - посреди чистой белой степной равнины вырастет такой же белый сугроб. Когда весной снег и лед растают, случайный бродяга-кочевник обнаружит на месте сугроба до смерти закоченевшего
путника с увядшим цветком на груди…
        …Пончики были съедены, а зеленый чай выпит. Как ни неохота нам было покидать грязноватый уют бистро и снова оказаться под порошком снега, летящего с неулыбчивых мутно-серых небес, а надо было двигаться в сторону дома. Почти синхронно вздохнув, я и Ширин поднялись из-за столика.
        Через час с хвостиком мы входили в квартиру. Дневные дела были закончены: мы съездили в кадровое агентство, где встретились с Юлией Владимировной, и побывали на двух собеседованиях. Только вот все эти телодвижения завершились не в нашу пользу. Я не знал, что и сказать, куда смотреть. Все-таки хорошо, что мы дома. Сейчас на скорую руку поужинаем и пойдем спать. Мы, конечно, не сразу уснем после перипетий дня. Но, лежа в темноте, не надо мучительно подыскивать слова для разговора. Достаточно ощущать тепло тел друг друга. Обнявшись, закроем глаза и будем ждать, когда на нас сойдет благословенный сон.
        - Нам нужно проверить кое-что!.. - воскликнула вдруг моя девочка. Глаза ее озарились лихорадочным огнем.
        Едва повесив куртку на крючок и сбросив сапожки, любимая прошла в спальню. Еще ничего не поняв, я тоже вылез из уличной одежды и последовал за милой. А Ширин уже включила ноутбук. Когда я сел рядом, она как раз открыла свою электронную почту.
        На почте было два новых входящих письма. У одного в отправителях значился «Центральный городской суд», а у второго - прокуратура по округу такому-то. У нас сильнее застучали сердца. Сейчас мы узнаем итог рассмотрения высокими инстанциями наших жалоб на плута Бахрома.
        Сначала мы посмотрели письмо от суда. Это был объемистый «кирпич» текста. Но вчитываться в который не было особого смысла. Значение имела единственная фраза, выделенная жирным шрифтом: «К сожалению, ваш иск в работу не принят». Вся остальная «простыня», пестреющая ссылками на статьи законов и подзаконные акты и подробно, хотя и бестолково анализирующая наши претензии к «Мансурову и партнерам», была накатана только в оправдание этого «к сожалению». Честно сказать: судейские чиновнички могли бы так и не стараться. Что мы, маленькие люди, можем противопоставить нежеланию государственных мужей и жен в черных мантиях заниматься нашей проблемой?.. Бедный проситель, снявший шапку перед закрытыми дверьми «высокого» учреждения бессилен перед усатым моржом-привратником, не пустившим несчастного на порог.
        Уже ни на что не надеясь, мы открыли письмо от прокуратуры. В прокуратуре предпочли не лить елей и адресовали нам сухой вердикт в несколько слов: «Для возбуждения уголовного дела нет оснований. За защитой своих законных интересов вы можете обратиться в суд». Наверное, это и называется «посылать от Понтия к Пилату»: важные господа из прокуратуры советуют нам идти со своими жалобами в суд, который уже наплевал на нас с высоты церковной колокольни. Тут в пору было рассмеяться нерадостным, глухим, кашляющим, обрывистым смехом. Нет, нечего даже и соваться в прокуратуру, суды и в самый жалкий полицейский участок, если тебе не по средствам нанять вертлявого ушлого адвоката. В государственных инстанциях действует негласный имущественный ценз: если ты вынужден сам выступать на слушаниях, писать заявления и ходатайства, а не доверяешь все это наемному юристу, о тебя только вытрут ноги, а бумажки твои спустят в унитаз. Да уж, и в самом деле - и смех, и грех.
        Но я не смеялся. Я с тревогой смотрел на Ширин. Она столько энергии, времени и нервов убила, пока писала иск в суд и обращение в прокуратуру. Отказывалась идти спать, не закончив оба текста. С красными воспаленными глазами, с растрепавшимися косами, с бледным лицом, взбадривая и разогревая себя горячим кофе, моя девочка стучала и стучала тоненькими пальчиками по клавиатуре; так, будто от этого зависели наши жизни. Как же теперь почувствует себя моя звездочка, когда весь труд оказался напрасным?..
        Я ожидал взрыва. Что милую сломает истерика. Что моя девочка упадет на колени и будет бить руками по полу, плача так же громко и безутешно, как у запертой на подвесной замок двери барака на Лиственной улице. Но любимая меня, в который раз, удивила. Она не потеряла над собой контроль. Только губы у нее плотнее сжались, глаза потухли, а лицо точно окаменело. Надо было бы обнять Ширин, поцеловать. Прошептать ей на ухо какие-нибудь слова поддержки. Мол, все у нас будет хорошо: сначала ты устроишься на работу, тебе продлят визу, а там, глядишь, и я добьюсь восстановления дееспособности и тоже пойду работать. Поднакопим денег - и в совместный отпуск съездим на море.
        Но я не смел шевельнуться. Я видел: моей милой не нужны никакие сладенькие лживые уверения в том, что мир прекрасен. Они бы прозвучали для нее оскорблением. Мне следовало просто помолчать. Дать моей девочке перетерпеть удар, не первый за сегодня, не первый за все время, прошедшее с нашей первой встречи. Ширин ведь давно в поисках работы, на которой согласились бы помочь с продлением визы, и получила уже сотни отказов. Работодатели сразу говорили «нет» или без слов вешали трубку, когда понимали, что имеют дело с «нерусской», иностранкой без прописки. Что ж. Сегодня мы столкнулись с другого рода работодателями - согласными зачислить мою девочку в штат, но наняться к которым моя милая не захотела по моральным соображениям. Быть может, это какой-то сдвиг?.. Невозможно, чтобы только явные мошенники, предлагающие клиентам вызвать дух покойной бабушки или погадать на кофейной гуще, да продавцы резиновых женщин и вибраторов на батарейках готовы были не зацикливаться на гражданстве и прописке соискательницы.
        Не выдержав давящей гнетущей тишины, в которой слышно было, как гудит ноутбук с горящим экраном, я все же заговорил:
        - Мы потеряли день. Но это не так страшно. Завтра с утра позвоним в «Бригантину». Юлия Владимировна подберет для тебя еще дюжину вакансий. Нельзя даже вообразить, что все потенциальные работодатели - нечистые на руку уроды, как в «Нострадамусе» или «Сочной клубничке». Завтра или послезавтра у тебя будет приличная работа… Тогда этого заеденного блохами козла Савелия Саныча можно будет забыть, как забываешь сидящего на сундуке с серебром и золотом Кощея, когда сказка дочитана. Скоро, скоро мы увидим свет в конце тоннеля. Ты только не сдавайся, не кисни.
        - Да. Ты прав, - не поднимая глаз, еле слышно отозвалась Ширин.
        Еще пару растянутых в часы минут мы просидели в тягостном молчании. Наконец моя милая сказала:
        - Пойду, приготовлю ужин.
        Слова моей девочки прозвучали буднично и бесстрастно. Как будто она не теряла сегодня ни силу, ни нервы на оказавшихся бесплодными - и это мягко сказано! - собеседованиях. Да что там говорить!.. Даже заполнение анкеты у Юлии Владимировны было для нас, для зацикленных друг на друге социофобов, тяжким испытанием. Тем паче обидно, что все наши сегодняшние старания ни к чему не привели. Разве что к нескольким выбитым зубам Савелия Саныча, вместе с кровью выплюнутым им на пол. Шестым чувством я улавливал, как на самом деле мучается Ширин; как сердце моей любимой рвется на части. Я и сам страдал, точно поджаривался на медленном огне. Больнее всего мне было от того, что я ничего, ничего не мог для моей милой сделать.
        Моя девочка прошла на кухню. Через полминуты я услышал шум бегущей из-под крана воды и как моя милая с каким-то ожесточением гремит посудой. Еще немного посидев в спальне, я тоже переместился на кухню. С опущенной головою, устроился за столом. И только время от времени взглядывал на Ширин. Она, стоя у раковины, чистила картошку с таким усердием и сосредоточением, как будто решала нашу судьбу.
        Да, я ничего не мог для моей девочки сделать. Но я мог просто быть рядом - не роняя лишних слов, ждать ужина. Глаза мои задержались на нескольких пачках снотворного, так и лежащих на кухонном столе. Я подумал с горечью: вот способ сбежать от враждебного мира, от всех нерешенных и неразрешимых проблем. Жизнь несет нас, как бурливый пенный ручей несет две жалких хвоинки. Не мы управляем событиями - события управляют нами. И только смертью своей - мы способны распорядиться сами. Эта мысль дарила какое-то нерадостное облегчение. Ну а пока мы живы - будем жаться друг к другу, как слепые котята.
        Ширин, наконец, закончила со стряпней. Поставила на стол две тарелки с золотистым жареным картофелем, посыпанным мелко порезанным темно-зеленым укропом, и добавила еще по ложке оранжевой кабачковой икры. Мы застучали ложками, принимаясь за свой «вегетарианский» ужин. Когда трапеза была завершена, моя милая, с прежней рыбьей немотой, принялась за мытье посуды.
        - Было очень вкусно. Спасибо!.. - от души поблагодарил я.
        Хоть тут-то я мог не молчать и не лукавить. Моя девочка и правда готовила божественно вкусно. С моей-то микроскопической пенсией и с нашим пристрастием тратиться на кофе «три в одном» и пирожки в бистро и забегаловках, мы только изредка могли позволить себе курятину, а свинину или говядину и того реже. Нашим домашним рационом были картофель, огурцы и какие-нибудь нехитрые консервы. Но и при столь ограниченном наборе ингредиентов, моя милая готовила такие кушанья, что пальчики оближешь. Каждое блюдо, состряпанное Ширин казалось произведением кулинарного искусства.
        Моя девочка только кивнула в ответ на «спасибо». (А я втайне надеялся: хоть краешками губ - улыбнется).
        - Теперь спать?.. - спросил я.
        - Спать, - бесцветным эхом отозвалась моя милая.
        По очереди мы сходили в ванную - вымыли лица и почистили зубы. Потом, по нашей традиции взявшись за руки, направились в спальню. Там разделись, потушили свет и легли.
        Вытянув тело под натянутым до груди одеялом, я подумал устало: вот мы и в постели. На сегодня мы выполнили все, что могли, чтобы не погибнуть в дарвиновской борьбе за существование - которая в человеческом мире ведется куда более безжалостными и подлыми приемами, чем у животных. Не важно даже, победили мы в уходящий день или нет. Важно только то, что мы не сдались. Что мы, как тот упавший в кувшин с молоком мышонок, барахтаемся, изо всех сил взмахиваем лапками, не соглашаясь тонуть. Собственное упорство дарит нам надежду, что если не завтра, так в следующий четверг мы отвоюем себе относительно спокойное место под солнцем.
        О, нам ведь многого и не надо!.. Нашлась бы работа для Ширин, где моей девочке продлили бы визу. Нам нужен только покой: скромный доход и, по выходным, прогулки в лесопарке - а раз в два месяца и по зоопарку. Неужели это такие уж дерзкие мечты?..
        Но у богов, по-видимому, специфическое чувство юмора. Чем ты порядочнее и нетребовательнее - тем меньше получишь; гораздо меньше, чем - при всей своей умеренности - ожидал. И наоборот: чем ты наглее, чем шире разеваешь жадную пасть, тем больший кусок отхватишь. Олигарх или коррумпированный высокопоставленный сатрап даже не считают приобретением новую яхту или личный самолет. Прожорливой утробе все мало. Она всегда пытается засосать больше, чем способна вместить.
        Битва за то, чтобы сожрать больше остальных, не утихает в постиндустриальном мегаполисе ни на миг. Вот мы голые лежим в своей спальне с выключенным светом. А стоит отодвинуть штору и выглянуть в окно - увидишь бесчисленные огни. Это еще не закрывшиеся на ночь магазины и бутики, рестораны и закусочные приманивают сверкающей рекламой толпы клиентов, как свеча - стаи мотыльков. Там сталкиваются две алчности разного рода: алчность продавца, вертящегося хомяком в колесе, лишь бы вытянуть побольше денег с каждого посетителя - и алчность покупателя, которому нужно непременно завладеть «брендовой» шмоткой, навороченным смартфоном последней модели, ковриком с подогревом и еще тысячью столь же бесполезных вещей, и при этом поменьше потратиться. Впервые я задумался о том, что наше общество стоит на двух принципах: качай деньги насосом - и поглощай продукт, как голодная крыса или рой саранчи. Вот почему мы с Ширин никак не можем вписаться в окружающий мир: нам просто не хватает презренных червонцев.
        Я подумал, изможденный: как хорошо, что уже спустилась ночь, что я в постели с любимой девушкой. Можно крепче прижать к себе милую, закрыть глаза и ненадолго забыть, в каком враждебном и опасном мире мы живем. Если ты споткнешься и упадешь, ни одна рука не протянется, чтобы помочь тебе встать. Но всегда, отовсюду щупальцами монстра удлиняются в твою сторону сотни и тысячи рук, готовых похитить твою силу, энергию, молодость и последние копейки.
        Мне казалось: после напичканного неприятными событиями дня мы, выжатые, как лимоны, сразу погрузимся в сон, без обычных супружеских ласк. Иногда даже самые пылкие любовники просто засыпают в обнимку. Но моя апсара решила иначе. Ширин откинула одеяло, легла на меня и приникла губами к моим губам. Приникла горячо, страстно, как опаленный солнцем путник, пересекший пустыню, припадает к прохладным струям живительного ручья. Мы слились, как молоко и сахар.
        Я перевернул мою девочку на спину. И, осыпав поцелуями, подмял милую под себя, точно слабенького котенка. Ноздри мои расширились, как у буйвола во время гона. Кровь дико стучала в висках, а сердце грохотало турецким барабаном. По моим венам будто пустили жидкое пламя. Моя девочка, не оставаясь в долгу, откликалась поцелуем на каждый мой поцелуй. Сплела руки на моей шее, а ногами опоясала мне бедра. Я чувствовал, как волны дрожи прокатываются по телу Ширин. А с губ любимой слетали огненные вздохи. Изо всех сил моя милая прижималась ко мне.
        Только вдоволь упившись любовным нектаром, мы - наконец - разомкнули объятия. Я лежал и просто смотрел в потолок. Голова моей девочки покоилась на моей груди.
        Мы вкусили неземного блаженства. Казалось: совершили волшебный обряд, который очистил нас от духовной грязи, налипшей на нас в течение такого долгого и пустого дня. После того, как на одном собеседовании мы столкнулись с бессовестными жуликами, делающими деньги на людских суевериях, а на другом - с похотливым наглым директором, подыскивающим себе секретаршу «для интим-услуг», мы должны были бы быть разочарованными и пришибленными. Собственно, такими мы и приехали домой. Мы с полным основанием могли сказать: каждый день похож на предыдущий - только хуже. Но если завтра мы проснемся с частично восстановившимися силами и снова будем пытаться когтями и зубами урвать свою долю пирога на ярмарке всеобщего довольства, то только потому, что черпаем жизненную энергию друг в друге, справляя великое таинство супружеской любви.
        Ни урод Савелий Саныч, ни все, взятые скопом, секретарши подлеца - никогда не узнают, что это такое. Эти офисные развратники совокупляются, как животные. Нет - хуже, чем животные. Для скотины-директора «плотская любовь» - не больше, чем удовольствие на пять минут, а для секретутки - просто работа. А мы с Ширин, соединяясь на любовном ложе, распахиваем друг перед другом души и открываем сердца. У нас как бы отрастают крылья. Мы уподобляемся счастливым богам - Кришне и Радхе. И мне верилось: до тех пор, пока мы делим постель, никакие беды нас не сломят, никакие удары черной злой судьбы нас не свалят.
        Любимая сладко уснула на моей груди. Прислушиваясь к мерному дыханию моей девочки, я и сам почувствовал, что потихоньку засыпаю. Положил руку на свою милую. И пустился в странствие по царству Морфея.
        18.МОХНАТЫЙ УДАВЧИК
        Наше пробуждение было внезапным. Как будто одним махом подняли занавес над сценой яви и грубо вытолкали нас на подмостки - чтобы мы, хотим или нет, продолжили играть роли, навязанные нам обществом. Мы открыли глаза почти одновременно, и оба не торопились вылезать из-под одеяла. У меня ломило все тело - а голова была тяжелой, как гиря. Я посмотрел на Ширин: моя звездочка тоже выглядела помятой и усталой; красивые полумесяцы-брови были чуть нахмурены. Похоже, нам не достало сна, чтобы обновиться после неприятностей вчерашнего дня. А за опьяняющей любовной битвой, в которой мы схлестнулись, прежде чем уснуть, наступило мучительное похмелье. Сплетаясь в жарких объятиях, мы чувствовали себя богами. Но теперь, проснувшись на свалявшейся в ком простыне, мы снова были хилым, лишенным дееспособности юнцом и безработной нерусской девушкой, без пяти минут нелегалкой.
        О, как хорошо было бы забыть обо всем на свете - устроить себе «постельный день». Вставать с кровати только чтобы сходить на кухню за чашками манящего кофе. Сидя укутанными в одеяло, маленькими глоточками пить ароматный теплый напиток и смотреть с ноутбука несильно интеллектуальный фильм про подростков, нашедших на помойке старинный артефакт и ненароком разбудивших древнее зло, которое теперь должны остановить. Про доблестных напарников-полисменов, без оглядки на свое прогнившее от коррупции и кумовства начальство бросающих вызов могущественному клану наркомафии. Или, на худой конец, что-нибудь вроде смешной своей претензией на глубокую жизненную философию романтической комедии, наподобие той, в которой зажравшиеся богатые супруги бодались из-за ободка унитаза.
        Можно заказать бесконтактную (последний писк моды) доставку еды из ближайшего бистро. Курьер оставит у нас под дверью коробку с пиццей или с жареными куриными ножками с соевым соусом и кунжутом. Это будет наш обед. Не всегда же моей девочке стоять у плиты!.. А на ужин - совместными усилиями соорудим салат из помидоров и огурцов, политых растительным маслом.
        Да, как просто быть счастливым!.. Но - увы. Насмешливые боги не собирались одарить нас и такой скромной радостью. Ночь сменилась днем, громче загудел и зарокотал мегаполис, похожий на огромного зверя. Значит нам надо шевелиться, включаться в дарвиновскую борьбу за существование. Если целыми днями нежиться в постели, провороним момент, когда у визы мой милой кончится срок действия. Уж тогда-то нам будет не до многослойной горячей пиццы, не до куриных ножек и не до дешевых фильмов.
        Свесив руку с кровати, я нашарил на полу мобильный телефон. Поднял. Посмотрел время. Экран высвечивал цифры: четырнадцать тридцать один. Да уж, не слабо мы поспали!.. Клерки в офисах уже успели опустошить свои ланч-боксы и опрокинуть себе в глотки по три или по четыре послеобеденных чашки ванильного капучино. Нашим делом на сегодня было позвонить Юлии Владимировне и сгонять хотя бы на два собеседования, на которые она нас направит. Впрочем, учитывая давно перевалившее за полдень время, мы успеем, в лучшем случае, только на одно интервью. А скорее всего, ни на одно не успеем, так как Юлии Владимировне потребуется еще получить от потенциального работодателя Ширин предварительное одобрение кандидатуры моей звездочки.
        Да. Мы потеряли день. Можно подумать: у нас в запасе много месяцев и лет до намеченной нами даты отравления снотворным. Я аж поежился, вспомнив о запланированном нами самоубийстве. Что делать?.. А ничего - продолжать барахтаться, как мышь в молоке. Сегодня мы хоть позвоним Юлии Владимировне. А завтра поедем по собеседованиям. И нам обязательно повезет. Не может быть такого, чтобы все работодатели оказывались сладострастными орангутангами, как Савелий Саныч, или долбаными заклинателями духов.
        Кое-как приведя в порядок спутанные волосы, моя девочка оделась и, по-прежнему с нахмуренными бровями, прошла на кухню. Я услышал звон чашек и шум льющейся из-под крана воды. Минут через десять моя милая позвала меня завтракать (если можно назвать завтраком столь поздний перекус). На столе пар поднимался от чашек молочного кофе; стояло блюдо с бутербродами: белый хлеб, докторская колбаса, зеленый лучок. Не обмениваясь ни словом, мы принялись пить и есть.
        Молчание меня нервировало. Мне казалось, что стоит назвать проблему «по имени», как дело наполовину будет решено. Поэтому я не выдержал и, чуть помявшись, не очень внятно сказал:
        - Ширин… родная… Ты только не кисни - хорошо?.. Сегодня проспали, никуда не поехали - не беда. Надо позвонить Юлии Владимировне. Пусть подберет для тебя три-четыре вакансии. Так что завтра будем в разъездах. И наверняка найдем тебе работу. Из трех-четырех вакансий одна точно достанется тебе…
        - Да, - не поднимая глаз отозвалась моя девочка. - Мы позвоним Юлии Владимировне.
        Без спешки доев бутерброд и допив кофе, моя милая взяла телефон, набрала номер и включила для меня громкую связь.
        - Алло, алло, - раздался после нескольких гудков голос Юлии Владимировны.
        - Юлия Владимировна!.. - заговорила моя красавица. - Это Ширин. Вчера мы с вами виделись. Вы направили меня на два собеседования - в «Нострадамус» и «Сочную клубничку».
        - Ширин?.. Да-да, помню, помню, - протянула Юлия Владимировна с непонятной, на сразу мне не понравившейся, интонацией. - Вы еще с русским мужем были.
        - Да, с мужем… - моя девочка заметно волновалась. - Мы с ним ездили на оба собеседования. Но… ни та, ни другая фирма мне… не подошла.
        Голос моей любимой дрожал. Ей явно не хотелось лезть в грязь, объясняя, по каким причинам и «Нострадамус», и «Клубничка» «не подошли».
        - А я знаю, - с едва уловимой издевкой сказала Юлия Владимировна.
        Моя девочка - видимо, не расслышав - запинаясь, продолжила:
        - Сегодня, наверное, уже поздно, но на завтра назначьте мне, пожалуйста, несколько собеседований. На должность официантки, кассирши, вахтерши - ну, вы в курсе…
        - Я в курсе, - недружелюбным металлическим тоном отчеканила менеджер «Бригантины». - Вы заполняли у нас анкету.
        Меня поражали холод и чуть прикрытое недовольство, с которыми Юлия Владимировна обращалась к моей милой. Как будто это не та Юлия Владимировна, которая демонстрировала изысканную вежливость и утонченные манеры, когда мы сидели за китайской ширмой в кадровом агентстве. Но моя Ширин была чересчур на взводе, чтобы заметить недоброжелательность Юлии Владимировны.
        - Я никакой посильной работы не боюсь, - подытожила моя девочка. - Но для меня важно, чтобы работодатель написал в миграционную полицию заявление на продление мне визы.
        Из трубки последовало молчание.
        - Алло, алло?.. - несколько раз повторила моя милая, не понимая, почему Юлия Владимировна не отвечает.
        - Я слышу вас. Слышу, - тем же сердитым голосом откликнулась Юлия Владимировна - и снова онемела, как рыба.
        Ширин заметно нервничала. Ресницы ее трепетали, в глазах зажегся лихорадочный огонь. Я сам, как бы «посторонний» слушатель, начинал психовать от игры Юлии Владимировны в молчанку. Не выдержав, похоже, этой гнетущей тишины на линии, моя милая заговорила о том, что готова на любую подходящую для девушки работу. Готова выгуливать собак, мыть окна, даже нянчить ребенка - если возьмут. Главное, чтобы работодатель не обманул с продлением визы.
        - Так-так, - процедила Юлия Владимировна, когда Ширин, у которой грудь поднималась и опускалась от учащенного дыхания, прервала свою тираду. - Значит, ты хочешь, чтобы я направила тебя на новые интервью?..
        С официального «вы» Юлия Владимировна перешла на фамильярное «ты», что показалось мне тревожным звоночком. Я закусил губу и забарабанил пальцами по застеленному клеенкой столу.
        - Ну да… - пролепетала моя девочка. Наверное, она была очень изумлена «непонятливостью» Юлии Владимировны.
        - А о том, что было у тебя на вчерашних собеседованиях, ты ничего не думаешь мне рассказать?.. - с лисьей вкрадчивостью поинтересовалась Юлия Владимировна.
        - А что я должна рассказать?.. - машинально спросила моя милая. Ее худенькие плечи - затряслись. Она - конечно - поняла, куда гнет Юлия Владимировна.
        Я тоже это понял. Савелий Саныч, возможно, не стал заявлять на нас в полицию или суд (кому охота толковать на судебном слушании о своем позоре?) - но наябедничал, как детсадовец воспитательнице, в «Бригантину».
        - Ты, Ширин, должна понимать, - жестко заговорила Юлия Владимировна, - клиенты нашего кадрового агентства - не только обратившиеся за трудоустройством мигранты. Но и работодатели, готовые нанять иностранную рабочую силу. И даже в первую очередь - работодатели…
        Слова Юлии Владимировны звучали скрежетом железных ржавых оков. Мы с моей девочкой, кажется, оба ясно представляли, что менеджер «Бригантины» скажет дальше. Юлия Владимировна продолжала:
        - Клиент всегда прав. А наше агентство очень дорожит своей репутацией. Мы не позволим сажать на нее пятна, как на затасканную футболку. Сотрудничающий с нами работодатель должен быть уверен: к нему на интервью придут адекватные, приличные, разумные кандидаты с горящими глазами, готовые работать. Остается только выбрать самого достойного… Ну а ты?.. Ты меня подвела. Я еще понимаю: в «Нострадамусе» тебе не понравилось. Хотя в упор не могу вообразить - почему. Это честная уважаемая компания, не первый день на рынке, хорошо платящая персоналу. Если б не твои детские причуды, сегодня ты сидела бы в колл-центре «Нострадамуса», считала бы дни до зарплаты, а в миграционную полицию уже поступил бы запрос на продление твоей визы… Но бог с ним, с «Нострадамусом». Если не хочешь работать в преуспевающей фирме - воля твоя. Правда, тогда непонятно, зачем ты вообще обращалась к нам в «Бригантину». Но, может быть, сахарная моя, ты поведаешь мне об инциденте в «Сочной клубничке»?..
        Ширин не отвечала. Она только дышала в телефон, который, казалось, выскользнет из ее дрожащих пальцев.
        - Молчишь?.. - издевательски спросила Юлия Владимировна. - Стыдно?.. Но сделанного никаким стыдом не исправишь. Вот я скажу тебе, что ты устроила. Ты заявилась на собеседование не одна, а со своим муженьком. Это, конечно, твое дело, что ты всюду таскаешь мужа с собой, как пуделька на поводке. Но на агрессивных собак ответственные и цивилизованные хозяева надевают намордники. А твой хахаль оказался дебоширом, неадекватом, вонючим косматым неандертальцем… Что, дальше расскажешь сама?.. - (Моя девочка не ответила. Только плечи и пальцы у нее затряслись сильнее). - Не хочешь?.. Ну так слушай…
        Юлия Владимировна беспощадно глумилась над нами, пересказывая нам события, о которых мы и так знали, больше того - в которых участвовали. Но у хитрой бестии из «Бригантины» была своя версия произошедшего, подсказанная оскорбленным Савелием Санычем - очевидно, поговорившим с Юлией Владимировной.
        - Ты думала, мы в кадровом агентстве не узнаем о выходке твоего муженька-питекантропа?.. - не скрывая ехидства, поинтересовалась Юлия Владимировна. - Нет!.. Мы в «Бригантине» дорожим клиентами и всегда получаем от них обратную связь. Так что, голубушка, слона в зарослях помидора не спрячешь. Мы еще вчера узнали: твой хахаль, науськиваемый тобой, до полусмерти избил почтенного Савелия Саныча - генерального директора «Сочной клубнички» - и еще одного сотрудника компании…
        - Так уж и до полусмерти?.. - тихо произнесла моя милая.
        Но Юлия Владимировна перла бульдозером - или носорогом, пробегающим целые километры, чтобы затоптать разведенный в саванне огонь.
        - Ну что нам с вами делать, госпожа Ширин?.. Смею надеяться: ты понимаешь, что дальнейшее наше с тобой сотрудничество - невозможно?.. Нам легче попрощаться с тобой - тем паче, что на твое место разом слетятся, как мухи, другие ищущие работу мигранты - чем остаться с забрызганной грязью репутацией. Мы заплатили «Сочной клубничке» и персонально Савелию Санычу неслабую денежную компенсацию. Скажите еще спасибо, что наши юристы не затребовали с тебя возмещение за потраченные нами деньги. И что Савелий Саныч - добрая душа - не подал на вас с муженьком в суд и не заявил в полицию.
        - Если я вас правильно поняла, вы больше не предложите мне вакансии?.. - так же тихо спросила моя девочка.
        - Хи-хи-хи!.. - колюче рассмеялась Юлия Владимировна. - А ты как хотела, милочка?.. Может, ты думала, что после скандала в «Сочной клубничке» мы устроим тебя секретаршей президента или премьер-министра?.. Ну мечтай, мечтай!.. Воображай себя хоть стюардессой, хоть любимой наложницей османского султана, дурочка!.. Мы не только не пустим тебя на порог нашей славной «Бригантины», но и внесем тебя в черный список. Да что там говорить: ты уже в базе неадекватных соискателей. Вы с мужем можете друг друга поздравить: теперь ни одно уважающее себя кадровое агентство не станет иметь с тобой дело!..
        Я слушал разговор Юлии Владимировны и Ширин, и меня бросало то в жар, то в холод. Я давно перестал барабанить пальцами по столу - и только скрежетал зубами, раздираемый яростью и болью. До чего поразительно!.. В «Бригантине» нас встречала приветливая и, по-своему, элегантная женщина, хоть и переборщившая с косметикой, краской для волос и силиконом. А сейчас из телефона лился почти что хрюкающий голос какой-то грубой свиньи, готовой перейти чуть ли не на уголовный жаргон. Мало того, что эта свинья сравнивала мигрантов с мухами. Она издевалась над Ширин, все дальше удаляясь от границ хотя бы минимального приличия. Все эти подколки насчет «секретарши президента» и «наложницы султана», хамский переход на «ты»… У меня в груди так и клокотал гнев. Если б Юлия Владимировна сейчас материализовалась передо мной, синим дымком выплыв из телефона моей девочки, я бы не посмотрел, что драться с женщиной не достойно мужчины. А сжал бы пальцы на горле твари из «Бригантины». И сжимал, сжимал бы до тех пор, пока не раздался бы сочный хруст. Тогда бы я с брезгливостью отпихнул Юлию Владимировну. И она - с глазами,
выпученными, как у рыбы на витрине магазина морепродуктов - повалилась бы на пол.
        Но одновременно меня, как рой шершней, жалили совсем другие мысли. Я хочу задушить Юлию Владимировну?.. А не забыл ли я, что моя агрессивность барана, с разбегу бьющего рогами в ворота, уже сослужила нам с милой плохую службу?.. Ведь именно потому, что я затеял «рукопашный бой» с Савелием Санычем, мою девочку, по словам Юлии Владимировны, и добавили в черный список. О, я воображал, что защищаю Ширин!.. Я налетел на козла-гендиректора, как размахивающий сверкающей шпагой Зорро, стоящий на страже чести своей возлюбленной. Я забыл: повадки лихого кабальеро не к лицу психически больному бедняку. Я должен был поступить правильно, подумав о последствиях. Ледяным тоном заявить развратному директору, что работа в «Сочной клубничке» моей милой не подходит, и за руку увести мою девочку из офиса.
        Ржавые ножницы кромсали мне сердце. Я виноват!.. Я во всем виноват!.. Я думал, что я мужчина и рыцарь, когда ударял ногою в челюсть урода Савелия Саныча. Но, сам того не понимая, столкнул любимую в темный омут. Как теперь Ширин найдет работу, если имя моей девочки и впрямь внесли в черный список?.. Почему я вовремя не подумал о том, что гребаный «медведь» - не просто подлец, а подлец богатый и властный, и непременно изыщет способ отомстить за свое унижение?..
        Топтал мерзавца-гендиректора я, а тот отыгрался на Ширин. Пожалуй, более изощренной «ответки» он не мог бы и придумать. Подал бы в суд?.. Заявил бы в полицию?.. Но и судья в мантии и кудрявом парике, и бравые жандармы, затянутые в зеленые мундиры - установили бы, что негодяя избивал я. В самом деле, кто бы поверил (или даже сделал бы вид, что поверил), что габаритного, как комод, с кулачищами, как булыжники, Савелия Саныча отправила в нокаут такая хрупкая, точно цветок, миниатюрная девушка, как моя милая?.. Меня чиновники не смогли бы даже толком наказать: я ведь «недееспособный», «психически неполноценный», «ментально иной», почти «человек второго сорта», «унтерменш» - у меня синеет соответствующий штамп в паспорте. Это не только ограничивает меня в правах - запрещает мне водить авто, сдавать в аренду квартиру или жениться - но и освобождает от ответственности за многие безбашенные поступки. Полисменам или суду пришлось бы передать меня квалифицированной комиссии психиатров, которые просто добавили бы в мою схему лечения более сильный нейролептик. Конечно, меня могли бы и упечь в психушку
строгого режима, с мягкими стенами в палатах, с решетками на окнах в коридорах. Но, вероятнее всего, с учетом моего, до сих пор, примерного поведения, меня бы простили.
        Савелий Саныч не знал ничего о моем «особом положении» психически больного. Но, с сатанинской проницательностью, рассчитал, в какую точку нанести удар, чтобы сполна насладиться грязной местью. Моя Ахиллесова пята - любовь к Ширин. Что и унюхал чертов пес. Он понял, что, если хочет заставить меня страдать, должен бить не по мне, а по моей возлюбленной. А раз жаловаться на мою девочку в государственные инстанции бесполезно, да и позорно, то господин собака-директор придумал кое-что похуже. Он позвонил в «Бригантину» и высказал свое клиентское «фи-и»: мол, что за кандидатов на рабочее место вы мне подгоняете?.. Я к ним со всей душой (ну да - даже попросил раздеться) - а они мне сапогом в зубы. Не потребовать ли мне назад деньги, которые я заплатил агентству?.. Пока что я, получается, заплатил за то, что меня бьют в морду и пинают.
        В «Бригантине», конечно, засуетились, как в курятнике. Кто отправлял кандидата в «Сочную клубничку»?.. А имя и фамилия у этого кандидата имеются?.. Скоро, разумеется, все выяснилось. Юлию Владимировну вызвали на ковер к высокому и строгому начальству, которое устроило ей разнос и головомойку: чего ты, Юленька, направила в такую солидную фирму, как «Сочная клубничка», к такому уважаемому человеку, как Савелий Саныч, истеричную азиатку-малолетку, прихватившую с собой забияку-муженька?.. Похоже, выговор Юлии Владимировне сделали жесткий, как шкура крокодила. Возможно, «бедную Юлю» еще и наказали червонцем - лишили премии или оштрафовали. И конечно, Юлия Владимировна стала притчей во языцех среди коллег. Потому что не у каждого менеджера агентства, даже за многолетнюю практику, случалось такое, что согласованное этим менеджером собеседование оборачивалось мордобоем.
        Так что Юлия Владимировна была до чертиков зла на нас с Ширин. И сейчас, в разговоре с моей милой, вдоволь поплевалась желчью, как кобра ядом. Но хуже и шипения, и плевков, было то, что мою девочку внесли в базу «неадекватных» соискателей. Не приходилось сомневаться: это - не пустая угроза. Сто процентов, что в век интернета и прочих глобальных технологий кадровые агентства ведут такую базу «неугодных». По идее, туда добавляют фамилии тех, кто на собеседовании дышал перегаром, хамил или матерился. А по факту - список пополняют люди, которые на интервью просто очень-очень не понравились потенциальному работодателю.
        Ширин пришлась Савелию Санычу не по нутру из-за того, что не захотела раздеться. И еще потому, что у нее нашелся защитник, который вмазал директору в свиное рыло. Казалось бы: какая уважающая себя девушка согласилась бы обнажиться перед пускающим слюни похотливым кобелем?.. И какой нормальный парень не врезал бы этому слюнявому кобелю за свою любимую?.. Но Юлии Владимировне, как и руководству «Бригантины», глубоко фиолетово на вопросы морали и чести. И в принципе неинтересно вникать в ситуацию. Кто больше платит - тот и прав. Кадровому агентству проще, по жалобе «оскорбленного» подлеца, бросить имя моей девочки в черный список, чем выслушать наши объяснения по поводу произошедшего. Кто вообще берет в расчет, что там думают и говорят бедняки?.. На место моей красавицы придут десять - или двадцать - девушек-мигранток. Две или три из них переступят через собственную скромность и попозируют перед Савелием Санычем нагишом. Так что у господина директора даже будет выбор.
        И все останутся довольны. Савелий Саныч получит новую секретутку - и насытит свою страсть к восточной экзотике. А «Бригантина» погреет ручки денежками, которые «Сочная клубничка» перечислит за найм секретарши. Возможно, приободрится и тот рыжий клерк, которого я отлупил, оторвав от тарелки с вареной рыбой и гречневой кашей. У него появится шанс - пока директор не видит - облапать свежеиспеченной секретарше грудь и ягодицы.
        У разбитого корыта остались только я и моя милая. Но, в отличие от сварливой старушки из сказки Пушкина, моя звездочка не хотела быть ни дворянкой, ни тем паче владычицей морской. И золотую рыбку мы не ловили ни неводом, ни на удочку. Все, о чем мы мечтаем: чтобы Ширин трудоустроилась на самую скромную должность, зарабатывала бы какую-никакую копеечку и не волновалась бы, что виза «сгорит».
        Я сгорбился на своем стуле - опустошенный, разбитый, усталый и как бы постаревший на энное количество лет. Острой занозой в моем сердце застряло чувство вины перед Ширин. Если б я не распустил руки с Савелием Санычем, ничего бы и не было!.. Ишь ты, выискался самурай!.. На две минуты почувствовал себя героем - и закрыл перед милой двери не одного кадрового агентства. Кто знает, сколько агентств имеет доступ к тому черному списку, о котором говорила Юлия Владимировна?.. Два?.. Три?.. Дюжина?.. Или все агентства мегаполиса?..
        Юлия Владимировна отключилась, не попрощавшись. Моя девочка положила телефон на стол и опустила голову. Губы моей милой были плотно сжаты, ресницы трепетали, плечи по-прежнему тряслись. Я даже не решался прямо взглянуть на Ширин - настолько меня изгрызла мысль, что я виноват перед любимой. Я посматривал на свою девочку украдкой, как вор, или как ребенок-сладкоежка на банку абрикосового варенья, которую бабушка ставит на верхнюю полку на кухне.
        Я хотел бы подарить моей красавице луну. Вырвать из груди сердце и бросить к ногам возлюбленной. О, я готов был умереть за мою Ширин!.. Но моя жертвенность мотылька, опаляющего тонкие белые крылышки в огне свечи, была так же бессмысленна, как самоубийство выбросившегося на берег кита. Моей милой не нужны ни сорванная с неба луна, ни яблоко из райского сада. А работа, работа, работа - и продление визы. Но именно в этом я не мог моей девочке помочь. Хуже того: я только навредил.
        Я думал, что Ширин сейчас расплачется. Это, возможно, было бы даже к лучшему: моя красавица хоть немного облегчила бы слезами боль, которую причинил моей милой разговор с Юлией Владимировной. Я бы, повинуясь порыву, прижал бы свою нежную тюрчанку к груди… Когда мы друг у друга в объятиях, обступающие нас со всех сторон проблемы не кажутся такими страшными.
        Но Ширин не плакала. Ее лицо было, как у восковой куклы, если не считать трепещущих ресниц и чуть подергивающегося левого века. Потихоньку, боковым зрением, я наблюдал за как бы окаменевшей возлюбленной - и заноза все глубже вонзалась мне в сердце.
        Моя милая не издавала и вздоха. На кухне воцарилась рвущая мне нервы тишина, которую нарушало только мерное тиканье часов. Мне чудилось: оно похоже на звук тихо капающей воды. Есть такая старинная китайская пытка - «Тысяча капель». Когда тебя крепко связывают, чтобы ты не мог ни дернуться, ни повернуть головы; а сверху тебе на макушку медленно, по капле в минуту, стекает обыкновенная вода. Сначала ты держишься бодрячком. Какой тебе вред от того, что волосы чуток намокнут?.. Но после тридцатой, пятидесятой или сотой капли тебе захочется волком выть или царапать стены, пока ногти не сломаются; ты будешь вопить и морщить лицо, постепенно сходя с ума.
        Сейчас я как будто переживал эту китайскую пытку. Или вот есть люди, для которых невыносим шелест пенопласта. Так я был сейчас в положении такого человека - изловленного садистами и засунутого в комнату, где потолок, стены и пол сплошь обиты пенопластом. И по комнате снуют безобразные крысы, с удовольствием скребущиеся о пенопласт. Бедный, испуганный узник хоронится на единственной табуретке, поставленной в самой середине комнаты. И не знает, от чего больше приходить в ужас: от треклятых тварей с лысыми хвостами или от режущего слух шороха, раздающегося из-под крысиных коготков.
        Молчание нарушила моя девочка, с удивительной рассудительностью сказавшая:
        - Выпьем еще по чашке кофе и займемся делом. Поищем по интернету кадровое агентство взамен «Бригантины». Эта лисица Юлия может говорить что угодно, но я не верю, что передо мной закрыли двери все агентства. Должны быть агентства, которые не в курсе «черного списка», которым Владимировна меня пугала… По крайней мере, - приглушив голос, добавила моя милая, - на это остается надеяться.
        Вроде бы, это я должен был утешать Ширин. Но выходило так, что не я любимую, а любимая меня приободрила. Как утопающий за соломинку, я ухватился за план моей девочки: искать в интернете кадровые агентства. А не слишком оптимистическую фразу «По крайней мере, на это остается надеяться» - я точно не услышал.
        Не зря еще царь Соломон говорил, что двоим всегда проще, чем одному. Двое если и упадут - поднимут друг друга. Мне представилось, что мы с моей звездочкой карабкаемся по склону заснеженной, местами обледенелой, горки. Наверху - награда: спокойная, более или менее сытая жизнь без проблем с миграционной полицией. Наши руки и ноги скользят по присыпанному снегом льду - то один из нас, то мы оба съезжаем на несколько метров вниз. Но не сдаемся: сплетя пальцы - подтягиваем друг друга; на четвереньках - как животные - штурмуем неровный склон.
        Моя милая взяла чашки, чтобы сделать кофе. Достала из холодильника пакет молока. Поставила кипятиться воду в электрическом чайнике. Потом зачерпнула маленькой ложкой коричневый кофейный порошок и медленно, с сосредоточенным видом, пересыпала в чашку; не забыла и про сахар. У Ширин были свои представления о том, какой должна быть идеальная чашка кофе. Комбинируя порошок, горячую воду и молоко, моя девочка старалась добиться особого цвета напитка.
        Нельзя переборщить с молоком - тогда кофе получится слишком светлым, бежевым. Порошка тоже не годится добавлять лишку - иначе в чашках будет не кофе, а какое-то мутное почти черное варево. Надо поймать баланс кипятка, порошка и молока - чтобы добиться нежного, и одновременно насыщенного, темно-кремового цвета. И конечно, чтобы вся эта красота не пропала зря, надо утопить в кофе сахар - два кубика на чашку. Если сахар не положить - будет отвратительно горько. А если положить много - сладость будет приторная.
        С легкой улыбкой я наблюдал за моей девочкой. И мне казалось: если моя милая так усердно возится с чашками, чайником и молоком - значит не все у нас так плохо. Мы пьем, едим - а потому способны продолжать бороться за жизнь. Мы настолько долго играем в кости со злой кривой старухой-судьбой, что нам не может, наконец, не выпасть две шестерки - счастливое число. Ведь выпутываются как-то, я верил, труженики-мигранты из проблем похлеще, чем наши. Хорошо уже, что моей тюрчанке не приходится волноваться о жилье - в то время, как другим «не гражданам» стоит больших трат времени и сил подыскать себе койко-место в пропыленной, полной запаха пота комнате, где уже ютятся полтора десятка таких же бедолаг; и за это удовольствие - за тараканов, вылезающих из-под плинтуса, за разбросанные по полу чужие носки и портки - ты еще и платишь аренду.
        Кофе удался: цвет напитка был именно тот, какого и добивалась Ширин. Никуда не торопясь, мы делали из согревавших руки чашек глоток за глоточком. Мы молчали. Но на лице моей девочки уже не было печати страдания. Моя милая выглядела сейчас, как амазонка перед сражением - решительной, непроницаемо-серьезной, немножко суровой. Такой Ширин была, когда мы ехали в гипермаркет. Конечно, видеть любимую «амазонкой» было для меня тысячекратно легче, чем плачущей и заламывающей руки. «А на самом деле мне хотелось бы, чтобы ты сияла нежной улыбкой. Беззаботно порхала бы, как легкокрылая стрекоза», - подумал я.
        Кофе был допит. Моя девочка отставила чашку - и тихим, но твердым, голосом сказала:
        - Пойдем.
        Мое сердце застучало сильнее и громче.
        Мы переместились в спальню, устроились с ноутбуком на кровати и подключились к интернету. Телефоны тоже были у нас под рукой. В унисон вдохнув и выдохнув, я и моя милая «нырнули» в засасывающий омут виртуального пространства. Или лучше сказать: мы погружались в «онлайн» в поисках сайта подходящего кадрового агентства, как археологи все глубже вгрызаются кирками и лопатами в толщу каменистой земли, надеясь получить в качестве приза сакский короткий меч акинак, череп неандертальца или шейный позвонок бронтозавра.
        Мы вбивали в поисковой строке наш запрос в разных формулировках: «кадровое агентство для мигрантов», «кадровое агентство для иностранцев», «помощь мигрантам в трудоустройстве». Но интернет, как будто, «не понимал» нас - выдавая негодные ответы. Это выглядело так, как если бы ты закинул сети в море - но, вместо вожделенной рыбы с серебрящейся на солнце чешуей, вытянул бы на берег только пучок ядовито-зеленых водорослей, несколько мятых консервных банок и потерянную кем-то ласту.
        Нет - само собой: мировая паутина щедро высыпала нам ссылки на сайты кадровых агентств. Но со всеми этими агентствами что-то было не так. У одних прямо на заглавной странице сайта крупными, чуть ли не кричащими, буквами значилось: «Мигрантам: тюркам, кавказцам, таджикам, уральцам, сибирякам - услуги не оказываем!.. Строго для расеян, славян». (Вот так издевался над нами интернет - подкидывая нам нечто прямо противоположное тому, что мы искали. Эти позорные агентства могли бы написать на дверях своих офисов: «Собакам и унтерменшам вход запрещен»). Другие агентства были нам известны с прошлых поисков, закончившихся тем, что мы остановили выбор на «Бригантине». Эти мастодонты рынка кадров всем были хороши, кроме одного: платить такому агентству нужно было наперед, как только заполнишь анкету. К тому же, агентство не обещает тебе стопроцентной гарантии трудоустройства. (А ведь если нет стопроцентной гарантии - значит, гарантии нет вообще). Месяц - пока ты, безработный и отдавший последние копейки агентству, перебиваешься на черном хлебе и заварной корейской лапше - тебя промурыжат, а потом, разводя
руками, скажут: «Извините, но брать вас на работу никто не хочет. Мы очень старались вам помочь. Но не можем же мы насильно толкать вас в объятия работодателя. Се ля ви. Если появятся новые вакансии - мы вам позвоним». Вот так. И денежки агентство - ну конечно!.. - не вернет.
        Но мы получили горький урок от ловкого жулика Бахрома Мансурова: пока услугу, за которой ты пришел, тебе не оказали - рано выворачивать кошелек. Еще можно со скрипом согласиться на выплату агентству вознаграждения с первой зарплаты - но и это весьма сомнительная сделка.
        Мы с Ширин прочесывали интернет, как вооруженный металлоискателем старатель пятачок за пяточком обшаривает местность, надеясь наткнуться на золото. Нет, интернет не был морем, а скорее болотом с черной стоячей водой, в которую приходилось окунаться, мирясь с тем, что с макушки до ступней вымажешься грязью и тиной. Мы пытались найти сайты кадровых агентств - а мировая паутина подсовывала нам порно-баннеры в половину экрана и ссылки на видео с японскими лесбиянками. Либо назойливую, как пчела, рекламу всего на свете: от супер-прокладок, впитывающих «на тридцать процентов больше» крови, чем обыкновенные, до горящих путевок в круизы по Нилу или по Средиземному морю. Энергосберегающие лампочки, надувные кровати с подогревом, шашлычницы на батарейках, крем «алоэ» для втирания в кожу - все это было только в верхних строчках перечня товаров, которые интернет «предлагал» нам купить.
        Я подумал с горькой ухмылкой: знали бы рекламщики, столь усердно втюхивающие пользователям сети свой продукт, что такие бедняки, как мы с милой - не клюнем ни на какие маркетинговые хитрости. Даже если у нас заблестели бы глаза при виде фото мультиварки или паровой швабры - мы все равно не нашли бы денег на покупку агрегата. Самые крутые продажники пасуют перед пустым или, тем паче, дырявым карманом. Я и моя девочка частично свободны от общества потребления, полноправные члены которого должны покупать и жрать, покупать и жрать. Заглатывать товар - и через минуту разевать пасть на следующий. Они - эти жрачи - подобны страдающим от ожирения носорогам, которые не перестают «подстригать» ртами траву на лужайке, отмечая свои перемещения кучками экскрементов.
        Ширин и я - не такие. Не как эти люди-носороги - пресловутый «средний класс», клерки и невысокого полета бизнесмены, главные покупатели на рынке. Мы не приверженцы культа безостановочного пожирания - т.е., мы и впрямь в каком-то смысле свободны. Только вкус у нашей свободы - как у касторки. Эта свобода похожа на свободу бомжа, на которого не давят бетонные стены квартиры. Что тут сказать?.. В обществе, где важнейшей целью провозглашено набивание брюха - человек с хорошими манерами обречен остаться голодным. Стая толстых рыгающих обжор, готовых съесть даже друг друга, не даст «интеллигенту» протиснуться, хотя бы бочком, к уставленному яствами столу.
        Невеселая мысль крутилась у меня в мозгу: все беды у нас с любимой - из-за наших открытости, простодушия и честности. Когда нас обидят, мы плачем или бросаемся в драку (как я соколом налетел на Савелия Саныча, а моя милая - еще раньше - метнула скомканный листок в рыбью физиономию Анфисы Васильевны). Мы легко верим людям - поверили аферисту Бахрому, даже после треклятой поездки на Лиственную улицу. Мы не умеем лгать, притворяться, идти по головам.
        Если б не рамки и препоны, которые ставит нам совесть, и если бы не боязнь морально запачкаться - мы давно вписались бы в общество. Больше того, превратились бы в уважаемых людей. Моя девочка устроилась бы работать в тот же «Нострадамус». Со своим-то прилежанием, она быстро переняла бы у опытных коллег лучшие приемы оболванивания звонящих клиентов; не краснея, вдохновенно врала бы, какие опытные экстрасенсы, гадатели и белые маги работают на фирму. И при этом, ночью после рабочего дня спала бы сладко, как не повинный ни в каких гадостях ребенок. Старая Галина Игоревна скоро заметила бы усердие и впечатляющие результаты труда Ширин, у которой клиенты перли бы валом, как северные олени по тундре во время перекочевки. И стала бы доверять моей милой надзор за другими операторами колл-центра, обучение новичков. Новые непыльные обязанности приносили бы дополнительную звонкую монетку, перечисляемую моей девочке на карту.
        Со временем «Нострадамус» расширился бы. Компания, зарабатывающая на человеческой глупости, приносит доход даже в самый жесточайший экономический кризис. Средневековые страхи и предрассудки, первобытная боязнь порчи и сглаза, детское желание узнать судьбу по заговоренным бобам, притянуть богатство и удачу - это плодородное, обильно унавоженное поле, с которого толковый предприниматель соберет сказочный урожай. Итак, процветающий «Нострадамус» расширился бы, открыл бы новый колл-центр. И, глядишь, Ширин стала бы там начальницей.
        Я бы не отстал от моей девочки. Менеджер из меня - психически нездорового увальня - никакой, но я бы вспомнил, что я урожденный расеянин, коренной житель столицы, гражданин своей страны, владелец квартиры (пусть и ограниченный в праве распоряжаться квадратными метрами). Я поступил бы так, как и надлежит поступить отпрыску зажиточной семьи, который не способен или не желает работать, но имеет претензию называться приличным и успешным человеком. Я бы сдал комнату в аренду. И не беда, что ученая комиссия это запретила: не буду же я, когда в очередной раз приеду в психдиспансер за таблетками, любому встретившемуся человеку в белом халате рассказывать, что я теперь арендодатель. Впрочем, мне кажется, мой участковый психиатр с лошадиными зубами даже похвалил бы меня: «Ишь ты, смышленый малый. Не только ныть умеешь, но и понимаешь что-то в жизни».
        А я бы взялся за ремесло арендодателя профессионально. Самое сложное - с корнем вырвать из сердца «сорняк» своей же совести (совесть - наверное, атавизм, унаследованный нами от первобытного хомо), а дальше все покатится, как сырный колобок по жирному маслу. Мы с Ширин перетащили бы все свои вещи в спальню, а маленькую комнату подготовили бы для съемщика.
        Я начал бы с того, что подал объявление: «Сдам комнату воспитанной порядочной девушке без вредных привычек и домашних животных». Девушке - потому что парня тяжелее будет заткнуть в случае какого-нибудь конфликта. Я обозначил бы цену в энное количество червонцев - на пару тысяч больше, чем в среднем по рынку. Ничего, что арендатора придется дольше ждать. Опытный рыбак тоже долго сидит на берегу, а потом вытаскивает из реки не какую-нибудь мелкую плотву, а огромного усатого сома. Найдется дурочка, которая клюнет и на нашу наживку. А может и не дурочка - а просто неудачница, которой некуда деться. Трудовые мигранты, как правило, не имеют денег снимать комнаты поодиночке. А ютятся по койко-местам - тридцать человек на квартиру. И все-таки, хорошо бы, чтобы наша съемщица оказалась тюрчанкой, сибирячкой, таджичкой, кавказкой. Желательно, плохо знающей русский язык. «Басурманская» девица будет тихоней, боящейся миграционной полиции, просрочки визы, потерять работу и, конечно, остаться без крыши над головой. «Не нравится - убирайся!..» - этой коронной фразой работодатель и квартирохозяин всегда способны
осадить посмевшего хотя бы пикнуть «бунтаря». Так что наша нерусская съемщица будет очень покладистой. Я, кстати сказать, буду ходить гордый, как индюк, оттого, что пустил за свой порог иностранку. Мол, какой я либеральный демократ по сравнению с теми не-толерантными арендодателями, которые пишут в объявлениях: «Сдаем только расеянам - славянам».
        Ширин будет зашибать монету в «Нострадамусе», съемщица - пропадать на какой-нибудь непрестижной работе, возвращаться только к ночи, на скорую руку перекусывать, принимать душ и грохаться спать. Я целый день буду предоставлен самому себе. Можно отрастить солидное обывательское брюшко, с чипсами и пивком зависая перед телеящиком. Или резаться на ноутбуке в видеоигры, примеряя на себя шапку супермена, уничтожающего полчища мутированных зеленых монстров.
        К вечеру подтягивалась бы моя красавица, а следом - и наша безропотная съемщица. Мы с моей девочкой ужинали бы заказанным из кафе шашлыком, салатами «цезарь» и «оливье» и хрустящими французским булками. Запивали бы обильную трапезу морсом или ананасовым соком. А чего нам стесняться, если у нас водятся денежки?.. Моя милая отлично зарабатывает в «Нострадамусе», получая премии за рекордное число приведенных к колдунам и гадателям клиентов. Да еще и съемщица отдает нам половину своей зарплаты. Нам и в голову не пришло бы пригласить девушку к столу. Конечно, мы же отреклись от собственной совести!.. И нас не смущало бы, что на выделенной съемщице полке в холодильнике - только черный хлеб, пачка макарон и дешевые консервы «килька в томате». После сытного ужина мы садились бы у ноутбука и, включив звук на полную мощность, смотрели бы какую-нибудь мелодраму, сопровождая фильм язвительными комментариями и смехом. Нас не волновало бы, что мы шумим, мешаем уснуть съемщице, которой завтра с утра лететь на работу. Ничего - барышня не сахарная. И вообще - мы у себя дома.
        Уж я бы давал съемщице на каждом шагу почувствовать, что она не у себя дома. После мучительной операции по удалению «опухоли»-совести - у меня бы это легко получалось. О, я бы ходил за съемщицей по пятам!.. Выключал бы за ней свет в коридоре: мол, нечего транжирить хозяйское электричество. Когда она стирала бы одежду в машинке, я бы с непроницаемым железным лицом напоминал, что воду тоже надо экономить: мы ведь платим за водоснабжение по счетчикам. И кстати: нельзя, нельзя загружать в машинку сразу много вещей. И порошок в машинку можно засыпать только дорогой, от проверенного производителя. А если, голубушка, ты испортишь технику - должна будешь заплатить за ремонт или приобрести нам новую стиралку. Когда бы съемщица - как-нибудь в выходной день - задумав устроить себе праздник, жарила бы овощи и куриные ножки, я бы подваливал на кухню и вонял бы, что, сковородка плюется кипящим маслом, и вся плита будет забрызгана; кому-то, мол, придется отмывать. Это притом, что мы с Ширин совсем не занимались бы уборкой. Мытье полов, полив цветка, поддержание порядка на кухне - все это мы постепенно, как бы
ненароком, спихнули бы на худые плечи Золушки-съемщицы. Пока бедняжка чистит, скоблит и драит, мы гоняли бы кофе (от продвинутого бренда, а не такое «пойло», как сейчас) и смеялись бы, смеялись. Смеялись бы просто потому, что в биоценозе, называемом «постиндустриальная цивилизация» мы нашли свою экологическую нишу. Мегаполис - это джунгли из металла и бетона и из километров проводов. А чтобы выжить в джунглях, надо быть свирепым, как тигр, или вертлявым и подлым, как шакал.
        …Я прижал пальцы к вискам, точно надеясь умерить гул, которым наполнилась моя голова. Фантазия на тему «что было бы, если б мы наплевали с высоты минарета на все моральные принципы и решили бы, что самое главное - быть крутыми, успешными и при деньгах» - вышла слишком яркой, и будто ослепила меня лучом прожектора. Мне захотелось заметаться, как и впрямь внезапно потерявший зрение человек.
        Нет!.. Нет!.. Нет!..
        Никогда мы с Ширин не станем такими, какими нарисовало нас мое воспалившееся воображение. Хорошо жить в покое и комфорте. Но плохо, когда здоровое стремление к бытовым удобствам перерождается в болезненную тягу к красивой жизни, к достойной фараонов роскоши, и когда деньги и то, что можно позволить себе за деньги, становятся для тебя главнейшей целью. Нет, нет!.. Нельзя из способных к естественному самоограничению людей превращаться в толстокожих аморальных свиней, которым все нипочем, лишь бы нажраться.
        Моя милая ни за что не согласится делать червонцы на людских суевериях и страхах, на чьей-то средневековой убежденности в существовании призраков и домовых. Ведь когда мы только-только вышли из офиса «Нострадамуса» после длительной и какой-то сюрреалистической беседы с толстой Галиной Игоревной - моя девочка сразу сказала, что работать в этой морально нечистоплотной конторе не будет. Моя Ширин - не запятнанная грязью лжи душа, нежный ангел, который сам никого не обманет и который никогда не поймет, как идут на обман другие. Потому-то моя любимая и подступилась с осуждающими словами к курившим возле помойного контейнера хваленым сотрудницам «Нострадамуса» - к Сулеймановой и Натахе. У моей наивной гурии просто не укладывалось в голове, как эти две - приличные с виду - девицы могут ежедневно пудрить по телефону мозги десяткам людей (обращающихся в центр «колдунов» и «ясновидцев» от отчаяния и безнадеги) и при этом вполне наслаждаться жизнью.
        А то, что мое разыгравшееся воображение подбросило мне насчет съемщицы-Золушки - вообще невозможно. Во-первых, нам с Ширин хорошо вдвоем. «Мой дом - моя крепость». Квартира - это наша пещера, в которой мы, как троглодиты от ледяного ветра и дождя, укрываемся от всех проблем и невзгод. Когда у нас в стенах повисает тишина - слышно, как тикают старомодные часы и как колотятся наши сердца. Нам с любимой не нужно присутствие постороннего третьего. Во-вторых, как бы жизнь ни прижимала нас к ногтю, нам пока рано превращаться в рантье и зарабатывать на хлеб с колбасой таким позорным способом, как «монетизация квадратных метров». В конце концов, я получаю инвалидскую пенсию, на которую мы не первый месяц кое-как перебиваемся. А моя милая вот-вот устроится на работу и тоже будет приносить в нашу общую копилку какую-никакую копеечку. Сдавать жилплощадь - это для дряхлых, высушенных, как таранька, бабушек и дедушек, которым не хватает на лекарства. Нам - молодежи со здоровыми руками и ногами - как-то стыдно пиявкой присасываться к кошельку квартиросъемщика.
        И в-третьих - ни я, ни Ширин просто-напросто не годимся на роль арендодателей-квартирохозяев. Я нафантазировал себе, что буду навязчивой тенью следовать за съемщицей, выключать за Золушкой свет в коридоре, выносить девушке мозг по поводу жирных пятен на плите, расхода воды и т.п. Так и должен вести себя настоящий квартирный жук-хозяйчик. Но мы-то с моей любимой совсем не таковы!.. Мы слишком деликатные, чтобы изводить кого-то мелочными придирками. И сваливать уборку на съемщицу моя милая ни за что бы не стала. А сама бы выбивала пыль из ковров, протирала влажной тряпкой полы и отмывала бы плиту от жира. Нет, нет - из нас не выйдут брюзгливые алчные квартирохозяева!.. Если съемщица задержала бы плату за комнату, у нас и тогда бы не повернулся язык для решительного требования («гони наши деньги, коза!») или даже просто упрека.
        Вполне вероятно совсем другое развитие событий. После всех наших мытарств любимая устроится то ли официанткой в кафе, то ли консьержкой в парадную элитного дома, то ли кассиршей в супермаркет. И на работе подружится с другой хорошей приезжей девушкой - тоже тюрчанкой, а может быть таджичкой, сибирячкой, калмычкой. Как-то приятельница обмолвится о своих проблемах с жильем: мол, снимаю угол в одной комнате с многодетной семьей - спать не могу от шума и гама, поднимаемых детишками, и от никогда не выветривающегося запаха стираных и нестираных пеленок; а теперь и оттуда выгоняют: соседи по подъезду пожаловались в полицию, что на лестничной клетке и в лифте часто сталкиваются с «подозрительными нерусскими». Тронутая бедой подруги, Ширин пригласит: «А пойдем-ка жить к нам».
        Для этого моей милой даже не пришлось бы советоваться со мной. Она знает: я люблю ее, и одобрю какой угодно ее великодушный поступок. Если бы из-под расколовшейся земли явился сам великий и ужасный индийский бог смерти Ям, пророкотал бы, что жить мне осталось без года неделю и дал бы мне бланк, чтобы я записал свою последнюю волю, я бы поставил в пустом бланке подпись и отдал бы бланк моей девочке. Пусть Ширин сама напишет от моего имени все, что посчитает нужным - настолько я доверяю своей яркой звездочке.
        Ни я, ни моя милая и не подумали бы брать с приятельницы Ширин деньги за проживание. С друзьями так не поступают!.. Мы бы складывали деньги в общую кучку, делили бы завтрак, обед и ужин на троих и жили бы почти коммунистической общиной - Томасу Мору и Роберту Оуэну на зависть. Спальню с широкой кроватью занимали бы я и моя девочка, а в маленькой комнате свила бы себе уютное гнездышко приятельница, которой мы помогли бы перевезти вещи с прежней квартиры.
        Утро начиналось бы с кофе и бутербродов. Ширин и подружка птичками выпархивали бы на кухню под собственный веселый щебет. На щеках моей милой играл бы, наверное, алый румянец. Ночью она занималась со мной любовью. И потому теперь немножко стесняется приятельницы, которая могла слышать через стенку громкие стоны и вздохи моей красавицы. Две дружных восточных девочки, болтая о разных женских пустяках, резали бы хлеб, сыр и колбасу; а в электрическом чайнике тем временем кипятилась бы вода для кофе. Каким-то шестым чувством уловив, что бодрящий напиток уже налит в чашки, а двухэтажные «бутеры» разложены по тарелкам, на кухню подтягивался бы и я. За завтраком девушки продолжали бы свой разговор, не смущаясь особо из-за моего присутствия. Я бы смотрел на них и улыбался.
        Потом Ширин и приятельница отправлялись бы на работу. Они забирали бы по контейнеру с обедом - золотистой жареной картошкой, салатиком из помидоров, огурцов и вареной куриной грудки. Я оставался бы ждать девушек. Коротал бы время за интересной книжкой, фильмом или, иногда, компьютерной игрой. Не забывал бы состряпать сытное кушанье - чтобы моим дамочкам было что положить в контейнер завтра.
        Вечером возвращались бы девушки. Я радостно встречал бы их, как кот, выбегающий навстречу хозяину. Нежно обнимал бы и целовал мою Ширин, приветливо кивал ее приятельнице. Моя милая казалась бы мне распустившимся на ветке дерева прекрасным цветком, а подружка - зеленым листом, подчеркивающим красоту цветка. За ужином (жареные овощи, по сочной груше на каждого, плюс какие-нибудь простенькие сладости к травянистому зеленому чаю) девушки наперебой рассказывали бы, что было сегодня на работе. Я бы слушал, не пропуская ни слова, задавал бы вопросы.
        После ужина мы все трое собирались бы у ноутбука и смотрели кино. Я заранее находил бы по нескольку мелодрам, фантастических триллеров, комедий, боевиков, чтобы девушки могли выбрать из предложенного мною списка киноленту себе по вкусу. Сегодня мы, затаив дыхание, следили бы за похождениями бравого, вроде Шерлока Холмса, детектива, распутывающего тайны полного привидений готического замка. Завтра - хихикали бы над не в меру пафосным героико-приключенческим фильмом, где вооруженные бластерами и лазерными винтовками бородатые дядьки-охотники на вездеходах гоняются по раскаленной пустыне за динозаврами. Послезавтра - индийская любовная драма на фоне Тадж-Махала. Еще на следующий день - лента в историческом жанре, про лукавую и страстную Клеопатру; горячие чувства под сенью пирамид и обилие постельных сцен, от которых моя девочка будет густо краснеть.
        Но кроме фильмов у нас будут и более интеллектуальные развлечения. Может быть, шахматы?.. С блестящими от азарта глазами, мы будем стучать фигурами по черным и белым шестидесяти четырем клеткам шахматной доски. Сначала Ширин будет играть с приятельницей, а я с не неослабевающим интересом наблюдать; потом я буду «рубиться» с моей милой; и - наконец - приятельница моей девочки будет маневрировать слоном и ферзем против моих коней и ладьи.
        А возможно - мы заразим подружку Ширин своей любовью к чтению вслух. Хорошо будет сидеть тесным кружком и передавать друг другу какую-нибудь захватывающую книгу - например, поэтический перевод «Махабхараты», где есть место описаниям грандиозных сражений, пронзительно-лирическим страницам об отношениях мужчины и женщины и отвлеченным философским рассуждениям. Каждый из нас должен будет с выражением, на распев, прочитать главу, прежде чем передать книгу сидящему рядом.
        А в иные вечера девушки, заливисто смеясь (так журчит ручей или позвякивают маленькие колокольчики), будут закрываться от меня в комнате приятельницы. Пряча улыбку, я устроюсь с книжкой на кровати в спальне. Но вместо того, чтобы погрузиться в чтение, примусь гадать: о чем там шепчется с подружкой моя милая?.. Меня будет переполнять неподдельная радость оттого, что Ширин обзавелась приятельницей. Конечно, на первом месте для моей девочки - муж, т.е. я. Мы спим под одним одеялом, у нас нет друг от друга секретов, горе и счастье мы делим пополам. Но, наверное, каждая девушка, чтобы ощутить всю полноту жизни, нуждается в подружке.
        Ширин и приятельница могут заплетать одна другой косы. Обсуждать сорта губной помады, тушь для ресниц и бритье «зоны бикини» - словом, такие вещи, в которые мужчине лучше не углубляться. Подруга будет рассказывать о своей невезучести на парней и, навострив уши, выслушивать советы моей милой. А моя девочка, с гордостью богатой собственницы, будет, в свою очередь, говорить обо мне, о наших отношениях; о том, как сильно я свою красавицу люблю. И, быть может, девственница-подружка примется с горящими глазами выпытывать у моей звездочки, что происходит за дверью нашей с Ширин спальни. Чуть смущаясь, опуская взгляд, моя милая не без тайного удовольствия расскажет о том, чем мы занимаемся в постели. Сначала откровения моей девочки будут обтекаемыми и расплывчатыми. Но любопытству приятельницы не будет предела. Так что Ширин, помаленьку входя во вкус, в подробностях начнет описывать ласки, которыми мы наслаждаемся каждую ночь. С губ моей девочки будет точно капать мед. Она с улыбкой поведает о том, как тает в моих жарких объятиях. Какое неземное блаженство испытывает - закрыв глаза и тихо постанывая -
когда я покрываю ее огненными поцелуями, щупаю ей грудь, прикасаюсь ладонями к затвердевшим соскам. Моя милая шепнет подружке на ушко о том, как восхитительно ощущать себя слабой кошечкой в руках любимого мужчины. Выгибая спину и запрокидывая голову, уступать напору возлюбленного.
        Приятельница будет слушать мою девочку с жадностью, боясь пропустить хоть слово - как прилежная ученица внимает гуру. По телу подружки Ширин будут точно пробегать электрические волны, от которых девушка вся покроется «гусиной кожей»; станет потягиваться в истоме. Приятельница моей милой будет мечтать сама попробовать те сочные плоды, о которых узнала от моей любимой.
        Потом девушки спохватятся, что времени уже много - дело к ночи - и что я, наверное, заскучал. Подружка, хихикая, сделает моей милой красивую прическу, нанесет на губы Ширин помаду, а на ресницы - тушь. И такую, готовую к любовному сражению, отправит мою девочку ко мне. Приятельница уверена будет: я и моя милая, прежде чем уснуть, час или полтора проведем во взрослых утехах. При мысли об этом, у подружки Ширин загудит огонь в жилах, а мозг перегреется от безумных фантазий. Девушка будет с нетерпением ждать следующего вечера, чтобы подробно расспросить мою красавицу, насколько я был темпераментным в постели …
        Я улыбнулся собственным мыслям.
        Насколько легче было вообразить, что моя девочка забесплатно, просто по доброте души, поселит в пустующей комнате подругу - чем что Ширин будет лопатой грести червонцы в жульнической конторе «Нострадамус для вас» и чем что я буду по пятам ходить за съемщицей (еще и отсчитывающей нам деньги) и капать бедняжке на мозги, что, мол, надо экономить на воде и свете.
        Все потому, что у моей любимой - нежное, отзывчивое сердце. Что она никогда не пойдет по головам. А, наоборот, протянет руку, чтобы помочь ближнему выбраться из придорожной канавы. Все терпящие муки живые существа, от уличного блохастика-котенка до собирающего бутылки и металлолом одинокого старичка - вызывают у моей милой чувство сострадания, как у буддийской святой. Я, конечно, в гораздо большей степени индивидуалист и эгоист, но - по мере своих скромных сил - стараюсь быть достойным своей сострадательной девушки.
        Впервые увидев ее за прилавком в бистро, я полюбил ее талию, тонкую, как стебелек цветка, алые лепестки губ, блестящие агатовые глаза, черные полумесяцы бровей, волнистые темные волосы. Но с каждым нашим разговором или даже просто контактом, за который мы едва успевали сказать друг другу «привет», передо мною приподнималась завеса и над внутренним миром Ширин. Так что я смело могу заявить: я полюбил не только тело - но и нежную душу моей девочки. Когда моя милая обнаженной легла со мною в постель, когда я впервые прикоснулся губами к напоминающей жасминовые бутоны груди - тогда же моя звездочка распахнула передо мной и душу.
        Боги редко бывают справедливы. Скольким хорошим, не скованным средневековыми предрассудками, приятным в общении барышням насмешники-небожители дали совсем заурядную, простецкую или, я сказал бы, «деревенскую» внешность?.. И сколько кругом красавиц - знающих магическую силу своей наружности - чопорных, заносчивых и продажных!.. За туфли модной марки, за обеды в фешенебельных ресторанах и за отдых в Гоа отдающихся богатеньким папикам, разъезжающим на роскошных авто.
        Такой наклеившей на себя ценник развратной кралей Савелий Саныч и счел Ширин. Но господин «медведь» жестко облажался - получил от меня по морде. Его наглые «подкаты» только оскорбили мою девочку. Потому что - чего похотливый, грубый жвачный парнокопытный скот Савелий Саныч не мог, конечно, предвидеть - моя милая была исключением из всех правил. Неземную красоту райской девы Ширин соединяла с незапятнанным сердцем ангела.
        На долю моей прекрасной тюрчанки выпали алчные родители, пытавшиеся за калым сбагрить дочь, как рабыню, жирному старику ишану; бегство на чужбину и вытекающие отсюда проблемы с документами и работой; наконец, еще и беспомощный, психически больной возлюбленный. Так что боги и тут оказались несправедливы. Но тот, кто следует голосу собственной совести и для кого честь - не пустой звук, тот в силах подняться над враждебностью Вселенной или, если угодно, сверхъестественных сил. Если судьба так и будет ставить нам подножки, если агрессивное государство со своей похожей на гестапо миграционной полицией, и лицемерное общество, видящее в несчастных мигрантах чуть ли не бесов с хвостами и рогами, не дадут нам жить тихой и спокойной жизнью - мы будем знать, что делать. Пусть не жизнью, так смертью своей мы распорядимся сами. Приняв по пачке - т.е., больше всякой нормы - сильнодействующих снотворных таблеток, мы сбросим с себя собственную плоть, как старую одежду. А наши души растают, как утренняя дымка.
        По правде, мне страшно умирать. При одной только мысли о небытии у меня трясутся поджилки. Я впадаю в ступор, как пасущаяся на лужайке антилопа, до которой из чащи долетел львиный рык. Но ради любимой я преодолею какое угодно гипнотическое оцепенение. И, за руку с милой, ступлю навстречу распахнутой пасти черной бездны.
        Говорят: к хорошему быстро привыкаешь. Средней упитанности обыватель, видящий идеал в высокопоставленном бюрократе, в преуспевшем олигархе или в своем боссе, «хорошим» назовет виллу на побережье Мраморного моря, яхту, персональный двухэтажный гараж, заставленный джипами и лимузинами, стайку содержанок и личного повара. Мол, если для тебя стало нормой опустошать на завтрак миску красной икры с французской булкой вприкуску, то возвращаться к гречке с молоком или к макаронам с тушенкой покажется тебе невыносимым. А для меня единственное хорошее, что было в жизни - это Ширин, это наша любовь.
        Благодаря моей девочке я переродился, как зеленая гусеница вспархивает легкокрылой бабочкой. Впервые я узнал, что на свете можно заниматься чем-то иным, кроме как жалеть себя, глядя на кривые деревья под окном. О, я испытал, что такое «любить» - отражаться в другом человеке; причем, этот другой (вернее, эта другая) становится для тебя дороже и важнее, чем ты сам. Я прочувствовал, что значит заботиться о ком-то. Именно ради моей милой, я - замшелый трухлявый пень - сдвинулся с места, попытался вернуть себе дееспособность. Я надеялся: восстановлю право распоряжаться унаследованной от родителей жилплощадью по своему усмотрению - и пропишу Ширин. Пусть у меня на первый раз ничего не получилось, но я не принял обратно положение пня.
        Да. К хорошему привыкаешь. Жить без милой - для меня немыслимо.
        Если бы моя девочка умерла бы от болезни или под колесами автомобиля, я бы еще остался жить. Потому что понимал бы: Ширин хотела бы, что я жил. Я хранил бы память о любимой. Каждую неделю приносил бы на могилу милой цветы. Но дела обстоят иначе: моя красавица замышляет самоубийство. В самом деле: если с пропиской и работой ничего не выгорает - что тогда остается?.. Само общество, не принимающее нетрудоустроенную мигрантку с просроченной визой, толкает Ширин за роковую черту. И я буду величайшим трусом, животным, волочащим по полу собственные кишки полураздавленным тараканом - если не переступлю эту черту вместе с возлюбленной.
        Продолжая после суицида моей милой серым дымом коптить небо, я не мог бы и чашку чая выпить спокойно. И днем, и ночью - как орел печень Прометея - меня клевало бы осознание того, что я предал свою Ширин. Моя девочка убила себя, а я по-прежнему дышу. Получается: я попользовался ею, насытился ее ласками, а потом вернулся в исходную точку, как бы к тем дням, когда я не знал мою милую, будто и не было ничего. Нет!.. Нет!.. Нет!.. Воспоминания о каждом нашем поцелуе, о каждом стоне, сорвавшемся с нежных губ Ширин во время интимной близости, будут жечь мне душу каленым железом. Рядом с любимой я был, пусть и неудачливым, но борцом - старавшимся как-то защитить свою даму сердца от зол сего мира. После этого скатиться обратно в состояние унылой навозной кучи, жалкого инвалида, глотающего свои «колеса» и уставившего глаза в окно, на три горбатых дерева, было бы непередаваемо ужасно.
        Захваченный мутным пенящимся потоком образов и мыслей, я то улыбался, то вздыхал, то прислонял пальцы к вискам. Так что милая, не без волнения, спросила:
        - С тобой все нормально?..
        - Д-да, - без особой бодрости отозвался я.
        Мы по-прежнему сидели с ноутбуком на кровати. Кажется, мы перелопатили весь интернет. И в итоге откопали сайты пяти кадровых агентств, хотя бы с первого взгляда не казавшихся лохотроном. Что ж. Теперь эти агентства надо прозвонить. Моя девочка посмотрела на меня испуганной ланью. Губы моей милой чуть дрожали. Я положил руку ей на грудь: сердце Ширин бешено колотилось.
        - Все будет хорошо, - тихо сказал я, обняв любимую за плечи и поцеловав между глаз. - Все получится. Смелее.
        Я говорил: «все хорошо», «все получится» - а голос у меня предательски прерывался. Я должен был бы успокоить свою девочку: сказать, что не может такого быть, чтобы из пяти агентств нам не повезло хотя бы с одним. Если «доброе» (ага - «доброе», как император Калигула) расейское государство так прессует мигрантов, имеющих проблемы с визой, оно не могло не оставить хоть бы узенькую лазейку для тех иностранцев, которые изо всех сил стремятся жить и работать в Расее легально.
        До встречи с Ширин я мало задумывался о том, в каком обществе живу. Мне было безразлично: воруют ли чиновники - как твердит молва - или нет; человечные у нас законы или каннибальские. Но приведя в дом красавицу-тюрчанку, я впервые - причем носом к носу - столкнулся с тем, что наше «суверенное», «демократическое», «социально-ориентированное» государство ведет тотальную войну против «не граждан», «инородцев», «нерусских», «не славян», «гастарбайтеров». В этой войне задействованы миграционная полиция, а также вооруженные хитро составленными кодексами судейские крючки, как на конвейере штампующие решения о депортации того или другого «человека второго сорта». А главный союзник госструктур - это нарастивший жирок и сало благонамеренный обыватель. Хоть я и жил до сих пор одиноко, а был в курсе соответствующих историй. Когда весь из себя добронравный папаша звонит в полицейский участок: «Алло. Офицер?.. У нас тут возле подъезда часто ошивается группа нерусских, смуглых. Вы у них проверьте паспорта и визы. А то мне неспокойно: у меня дети во двор гулять ходят…»
        Расея гнобит и топчет мигрантов. Делает их пребывание на чужбине нестерпимым. Но обойтись без них не может. Я ни разу не видел мусорщика-расеянина. У переполненных хламом контейнеров возятся облаченные в синие комбинезоны и оранжевые жилеты тюрки, таджики и кавказцы. Среди кассирш в супер-, гипер- или минимаркете - тоже редко заметишь расеянку; дамы из-за Волги или Урала, с берегов Каспия или из Ферганы - явно преобладают. Причем русская мадам, если таковая все-таки торчит за кассой, крайне недовольна своим положением. Она уверена, что достойна большего, чем изо дня в день долбить по клавишам кассы. Хотя бы зарабатывать на акциях какой-нибудь транснациональной компании. В то время, как коллеги - тюрчанки, таджички, сибирячки, кавказки - рады возможности работать в помещении, под крышей, а, скажем, не раздавать и в снег, и в дождь рекламные листовки у подземного перехода. Быть кассиршей - пусть это и ответственная работа с деньгами - куда лучше, чем уборщицей, которая, несмотря на резиновые перчатки, портит кожу рук химическими порошками; или чем официанткой - обязанной весь день грациозно парить
между столиками и не сметь присесть.
        Моя девочка склонила голову ко мне на грудь. Одной рукой я обвил любимой талию, а другой - гладил густые длинные волосы милой. Я понимал Ширин. Она ничего не просит у судьбы - только работы с какой-никакой зарплатой и продления визы. Моя девочка готова быть кассиршей, официанткой, промоутером или техничкой. Но сейчас устала, и оттого не решается сделать следующий ход в шахматной партии жизни - начать звонить по кадровым агентствам. Не знаю, сколько мы так просидели. Я крепко обнимал любимую и прислушивался к ее дыханию. Она чуть посапывала, точно во сне. Наконец - аккуратно освободилась от моих объятий, выпрямила спину, поправила непослушный локон и сказала:
        - Будем звонить.
        Лицо моей девочки сделалось хмурым, непроницаемым, холодным. Ширин закусила губу, как бы готовясь ринуться в бой. Подняла телефон - и набрала номер первого агентства (как всегда, включив громкую связь, чтобы и мне был слышен разговор).
        - Алло, алло, - после нескольких долгих гудков откликнулся довольно мелодичный женский голос.
        - Это кадровое агентство?.. - спросила моя милая.
        - Да. Это кадровое агентство «Альфа-бета», - откликнулась дамочка из трубки. - А вы ищете работу?..
        - Да.
        Дамочка попросила Ширин, чтобы та подробнее рассказала о себе. Моя милая, волнуясь и учащенно дыша, выложила все, как есть. Что она мигрантка из Западного Туркестана, что у визы почти истек срок действия; работа, на которой помогут с продлением визы, требуется незамедлительно; любая посильная работа: оператора колл-центра, секретарши, вахтерши… Дамочка слушала, время от времени обозначая свое присутствие на линии деликатным «угу». Когда моя девочка, огненно выдохнув, закончила изложение своей биографии, больше похожее на исповедь, дамочка, все тем же журчащим голоском, сказала:
        - Ну что ж, Ширин. У нас есть, что вам предложить. Мы плотно занимаемся трудоустройством мигрантов. С мигрантами иметь дело проще, чем - если можно так выразиться - с аборигенами. Наш среднестатистический расеянин - ленивый и капризный. Работенку хочет непыльную - так, чтобы только штаны протирать. Но получать при этом, как золотопромышленник. Вот и сидят такие великовозрастные детки на шее у пап и мам и ждут, когда поступит особое приглашение на должность гендиректора или топ-менеджера, либо на главную роль на съемки блокбастера с многомиллионным бюджетом. Ах, о чем это я?.. Ой, ну да!.. Вы очень удачно позвонили: сейчас у нас действует специальное предложение для соискателей-мигрантов. Мы массово набираем их в охранники - как мужчин, так и женщин.
        - Интересно !.. - чуть оживилась моя милая.
        - Объекты, на которые направляем охранников - очень разные. Это может быть коттеджный поселок или офисный центр. Или автостоянка. Гаражи. Посылаем охранять, также, больницы, школы и магазины. Барышням стараемся подбирать работу под крышей, а не на тех же автомобильных стоянках. Так что мокнуть под снегом или дождем вам, скорее всего, не придется. Почти на каждом объекте оборудована комната для отдыха охранников. Там обязательно есть лежанка, чайник, микроволновка - разогреть еду - а иногда и телевизор. Смены - по двенадцать часов либо суточные…
        Дамочка рассказывала, чем дальше - тем более увлеченно; точь-в-точь лила Ширин в уши елей. В груди моей затеплилась надежда: может быть - вот оно, моя девочка нашла работу?.. Трудиться охранницей - не так плохо. Особенно, если работать в помещении и сидя на стуле. Пусть себе любимая выписывает разовые пропуска посетителям делового центра, удобно устроившись во вращающемся кресле у турникетов. Когда нет наплыва народу, можно даже почитать книжку.
        - А визу вы продляете?.. - чуть напрягшись, спросила моя милая. Собственно - это был главный вопрос. Если работа «нелегальная», без продления визы - тогда нас не заманить никакими коврижками. Кое-как мы перебиваемся и на мою пенсию. Моя девочка ищет работу, в первую голову, для того, чтобы не превратиться в «нелегалку», избежать проблем с миграционной полицией.
        Дамочка заверила:
        - Обязательно, обязательно!.. Мы хорошо понимаем, что для работников-мигрантов важно, чтобы с визой было все в порядке. Как только с вами заключат трудовой договор, в миграционную полицию будет направлен запрос о продлении срока действия вашей визы. Можете на этот счет не волноваться…
        Со слов дамочки в мозгу у меня рисовалась яркая лубочная картинка: идеальная работа для мигранта. Но я беспокойно ерзал, боясь подвоха. Как-то все хорошо, чтобы быть правдой: с первого звонка мы наткнулись на подходящее для Ширин место. Похоже я привык, что кругом обман, и не верю в старую - переменчивую, как погода весной - плутоватую тетку-удачу. Бахром, Анфиса Васильевна, Арсений Петрович, Савелий Саныч - научили нас подобному скептицизму. Моя девочка тоже заметно нервничала. Он слушала дамочку, покусывая губу. А когда собеседница прервалась - спросила:
        - Все это прекрасно. Что мне надо сделать, чтобы вы направили меня на работу в охрану?..
        Дамочка с готовностью ответила:
        - Завтра подъезжайте к нам, Ширин. Я записываю вас на тринадцать тридцать. Если есть - захватите трудовую книжку. Да, и еще вам понадобится четыре тысячи червонцев на оформление…
        Услышав про четыре тысячи червонцев, я сразу сник. Мне стало ясно: мы напоролись на очередных мошенников. Снова нам говорят: гоните наперед денежки, а потом, мамой клянемся, после снегопада в четверг, мы устроим вас на работу. Говорила бы моя милая с хитрой дамочкой целых восемь минут, если б та сразу заявила: «Заплатите-ка мне четыре тысячи червонцев»?..
        На лицо моей девочки точно набежали тучи. Ее, будто углем нарисованные, брови сошлись над переносицей. Милая резко спросила:
        - И за что же я должна платить вам четыре тысячи червонцев?.. За ваши сладкие речи?..
        Дамочка, видимо, немного растерялась, так как ответила не сразу. Она-то - наверное - думала, что рыбка уже проглотила наживку; что горячий пирожок сам прыгнул с противня на блюдце. Шумно выдохнув в трубку, аферистка затараторила:
        - Вы должны понимать. Мы кадровое агентство, и имеем право снимать с соискателей сумму себе в вознаграждение. Иначе - как нам существовать?.. Да и подумайте сами: охранная деятельность требует лицензии. А по-другому - незаконна. Вот за лицензию вы нам и платите… А еще униформа с нашивками… Не будете же вы на посту стоять в вечернем платье…
        Я чуть не поперхнулся. Лисьи уловки дамочки были точно такие же - будто под копирку сведенные - как у стервы Анфисы Васильевны. Мне на секунду показалось даже, что Ширин ошиблась номером - и случайно набрала рекрутершу из гипермаркета. Впрочем, Анфиса Васильевна была более тертым калачом. Она начала тянуть с нас деньги только при очной встрече. В телефонном разговоре даже не заикнулась о «презренном металле». Но и у дамочки из «Альфа-беты» мог быть свой тонкий расчет: аферистка хочет быть уверенной, что мы приедем с деньгами. Допустим, дамочке звонят за день пятьдесят безработных бедолаг. Сорок, услышав про четыре тысячи червонцев, пошлют обманщицу к черту. Семеро - признаются, что не имеют на руках такой приличной суммы. Наконец, двое или трое самых неопытных и наивных принесут деньги.
        Зарабатывать по восемь-двенадцать тысяч червонцев за день - не хило так, да?.. Интересно: а сколько «наваривает» на собеседованиях Анфиса Васильевна, к которой народ выстраивается в очередь?..
        Но до чего у мошенников грубые методы «работы»!.. Наверное, так неандерталец обтесывал каменным топором сосновую колоду, как вонючие аферисты курочат нам мозги. У Бахрома, у Анфисы, у дамочки из «Альфа-беты» - на вооружении один и тот же прием. Они говорят: братец (сестрица) мы окажем тебе ценную услугу (устроим на работу или, допустим, поможем с пропиской), ты только уплати нам вперед. И ведь люди ведутся на эту лажу!.. Иначе бы проклятые лгуны не жировали, как Бахром, который, должно быть, вареным мясом кормит своего ручного крокодила, а черепаху - отборной травкой, доставленной самолетом откуда-нибудь с полей Голландии.
        Мы-то с моей девочкой стреляные воробьи. Да и то, стали такими после того, как сиятельный ловкач Мансуров запустил пятерню нам в карман и еще заставил вхолостую смотаться на Лиственную улицу (моя милая тогда заболела). Мы не поверим медовым речам скользкой дамочки из «Альфа-беты». Но проклятая лисица не останется без барыша. Не успеет она чашку кофе выпить после разговора с Ширин, как позвонит новый клиент, которого можно обдурить.
        - Ну, в вечернем платье стоять на посту я не собираюсь, - жестко, чеканя слова, сказала в телефон моя девочка. - Но униформу пусть мне выдаст работодатель. И по поводу лицензии пусть он же подсуетится. Я не подарок себе на день рождения выпрашиваю, а работать собираюсь.
        Дамочка хотела что-то возразить, судя по вздохну из трубки. Но моя милая не стала слушать:
        - До свидания!.. Ищите дураков и дальше.
        Ширин нажала кнопку сброса звонка и уронила телефон на кровать. У моей девочки дергалось веко над левым глазом; грудь поднималась и опускалась. Я молча смотрел на любимую. Возможно, надо было бы что-нибудь сказать. Но что?.. Ситуация была до боли ясна нам обоим: из пяти агентств, сайты которых мы нашли, процедив целые озера мутной и бесполезной интернет-информации, одно оказалось жульническим. И мы ничего не можем с этим поделать. Я подумал о том, что похожий на бурный пенный океан мегаполис - это самая подходящая среда для мошенников разного калибра, как коровий кал для всяких червей и микроорганизмов. Аферистам достаточно забросить сеть, чтобы вытащить целый килограмм отчаянно бьющейся рыбешки, т.е. поддавшихся на обман «дурачков».
        - Выпьем кофе?.. - предложил я, чтобы только не затягивать молчание.
        - Да… - кивнув головой, тихо отозвалась Ширин.
        Я сходил на кухню и вернулся с двумя чашками ароматного напитка.
        - Спасибо, - поблагодарила моя девочка.
        Маленькими глоточками, никуда не торопясь, мы пили кофе. Насколько я мог «читать» в агатовых глазах моей милой, она была рада передышке перед вторым звонком. Мы оба понимали: чтобы устроить себе более или менее сносную жизнь - мы должны скользить, как угорь; как карп, выгребать плавниками против течения. Если придется, двенадцать раз перерыть весь интернет в поисках объявлений о вакансиях или телефонных номеров кадровых агентств. Прозвонить десятки организаций, компаний и фирм. Но - боже!.. - до чего все это утомительно!..
        С самого начала мы ничего не хотели, кроме как не дразнить миграционную полицию и прочие властные институты. Мы готовы были поступать строго по букве закона: найти для Ширин работу с продлением визы; не с первой - так со второй или десятой попытки добиться, чтобы меня признали дееспособным; пожениться. Но государство и общество - это очень хитро функционирующие системы, хуже русской рулетки или «одноруких бандитов». Чем последовательнее ты соблюдаешь правила игры, навязанные тебе этими китами - государством и обществом - тем дальше от тебя приз в виде спокойной и относительно обеспеченной жизни. А может быть - и нет никакого приза?..
        Когда моя девочка прозванивала объявления о работе, первым делом слышала вопрос: «А вы славянка?» - или «У вас расейское гражданство?». «Нет - я не славянка и не расеянка», - уже почти машинально отвечала милая и клала трубку. Когда мы попытались искать работу для Ширин через кадровые агентства, мы сразу напоролись на подлеца Бахрома Мансурова, что стоило нам немаленькой суммы денег, километров нервов, да еще ударов по здоровью. Сколько дней моя девочка, охваченная огненным жаром, металась по постели?..
        Видимо, тысячи рабочих-мигрантов на собственном горьком опыте убедились: соблюдать расейские законы - себе дороже. Фирмы, которые по-честному нанимают иностранцев, помогают продлить визу и не кидают на деньги - можно пересчитать по пальцам. Что тогда остается бедолаге-приезжему, если не податься в «нелегалы»?.. Работай без всякого оформления, не говоря уже о двухнедельном отпуске и вообще о «социальном пакете», лишь бы в конце смены тебе на банковскую карточку перечисляли самую малость червонцев. (Эти червонцы алчный работодатель отрывает от себя, как кусок мяса из груди). Вместе с собратьями по несчастью, такими же шудрами, ютись в холодном мрачном подвале, куда забегают отвратительные крысы с лысыми хвостами, а в дождь просачивается вода. Ну или арендуй койко-место - разумеется, без всякого письменного договора с квартирохозяином и без посредничества риелтора; владелец квадратных метров в любой момент может вышвырнуть тебя на улицу - что называется, «без объяснения причин». Радуйся, если твоя лежанка отгорожена тонкой ширмой от тех десяти человек, которые делят с тобой комнату. Привыкай к запаху
чужих прелых носков, к тому, что туалет вечно занят, и к не смолкающему ни днем, ни ночью гулу голосов…
        Играй в прятки с миграционной полицией. Каждое утро, выползая из своей норы и направляясь на работу - сыплется ли снег, льется ли дождь, палит ли солнце - помни: назад ты можешь не вернуться. Потому что однажды - в январе ли, в марте - тебя остановит патруль и прикажет: «Предъявите документы». Что ты тогда будешь делать со своей трижды просроченной визой?..
        Конечно, есть среди «гастарбайтеров» люди гибкие, как змеи - прирожденные дипломаты. Это, как мне представлялось, в основном мужички в возрасте за сорок. За деньги, пиво и сигареты такой мигрант покупает у полицейских, как шайтан у Аллаха, отсрочку. Полисмены гогочут, хлопают «гастарбайтера» по плечу и, прямо-таки с царским великодушием, говорят: «Иди, иди!.. И больше нам не попадайся. А то в следующий раз мы тебя по шерстке не погладим, а поставим в паспорт штамп о нарушении миграционного законодательства, возьмем под локотки и посадим на поезд, отбывающий в твою родную Азию!..»
        Но большинство «нелегальных мигрантов» - не мастера разводить с жандармами китайские церемонии. А потому, после первой же встречи с полицией, отправляются с опустошенным кошельком (а может быть и с отбитыми резиновой дубинкой почками) сначала в «обезьянник», а потом и на вокзал, где полисмены распихивают бедолаг по вагонам поездов, отправляющихся на Восток или на Юг.
        Я думал о незавидной доле мигрантов, смотрел на мою милую, маленькими глоточками пьющую кофе из фарфоровой чашки - и у меня леденела кровь. Ведь моя девочка - тоже в одном шаге от участи просрочивших визы приезжих рабочих!.. Воображение нарисовало мне: моя любимая ступает по узкой тонкой длинной дощечке, перекинутой через зияющую бездну. Одно неверное движение - и сорвется в бездонную черноту. Как же все-таки нам найти для Ширин распроклятую официальную работу?..
        С горькой улыбкой я думал еще и о том, что хоть в чем-то пригодился моей милой. Я зазвал Ширин жить к себе. Я вытащил ее из комнаты с пропыленными коврами на стенах, в которой с моей девочкой соседствовала семья, состоящая из мамы и не прекращающих ни днем, ни ночью возню крикливых детишек. Страшно и представить, насколько не выспавшейся, с трещащей по швам головой, милая ходила на свою «черную», без оформления, работу в бистро, в котором нам и посчастливилось познакомиться.
        Переехав ко мне, Ширин получила возможность спать в мягкой постели, на удобной кровати, а не ворочаться на тесной жесткой койке под храп и кряхтение соседей по «коммуналке», да под ту же возню неугомонных ребятишек. Готовить еду тогда, когда захочется есть, а не когда кухня свободна. Принимать ванну тоже, когда хочешь - а не ждать, пока соседка по комнате выкупает своего седьмого ребенка. А если моя девочка, живя в такой «съемной гастарбайтерской квартире», заболела бы?.. О, никто не подал бы моей милой стакана воды, не принес бы аспирин. Куда там!.. Других квартирантов только раздражал бы шаркающий кашель Ширин. Мама мелюзги шипела бы коброй: «Ты мне тут еще деток перезаражай, дьяволица!..». И какой бы отпор могла дать моя любимая - с отяжелевшей горячей головой, кутающаяся от озноба в шерстяное одеяло?.. Да и не утихающий в квартире гам, ревущий телевизор - который бородатый глухой дед (один из съемщиков) всегда включает на полную мощь, чтобы послушать вечерние новости - не способствовали бы выздоровлению моей девочки.
        Можно вообразить и реально жуткое. Что остальным квартирантам запредельно надоели бы кашель и вздохи больной Ширин. Надоело бояться и самим подхватить заразу. (Для гастарбайтера заболеть - значит ходить на работу с температурой за тридцать восемь градусов и с текущими из носу реками соплей. Относительно мигрантов понятия «больничный лист» - не существует). Озлобленные низкими зарплатами, бытовой неустроенностью, косыми взглядами обывателей, а теперь еще и взъевшиеся на свою безвинную ослабевшую сестру по несчастью - квартиранты-гастарбайтеры принесли бы мою девочку в жертву. Вызвали бы врачей из «спецмедучреждения».
        Тогда бы нам с милой не удалось бы даже узнать о существовании друг друга. Возможно, в лечебнице для «не граждан» Ширин поставили бы на ноги, или хотя бы вкололи антибиотик и напоили бы жаропонижающим. Но, как известно по слухам: из напоминающих тюрьмы «спецмедучреждений» мигрантов, после выздоровления, не отпускают на все четыре стороны. А передают с рук на руки миграционной полиции, которая, без телячьих нежностей и сантиментов депортируют беднягу на родину, даже не дав «нарушителю государственной границы» прихватить оставленные на съемных квадратных метрах личные вещи.
        Такая участь ждет не только «нелегального», но и законопослушного «легального» мигранта с действующей визой. Просто «легальный» пробудет в «учреждении» подольше. «Пациенту» будут каждое утро мерить пульс и давление; не поскупятся кормить «клиента» три раза в сутки: на завтрак - манная каша с комьями и желтоватый жиденький чаек; на обед - мутная бурда, гордо именуемая рыбной похлебкой или гороховым супом, и такой же мутный несладкий компот, в котором плавают не то мышиный помет, не то кусочки фруктов; на ужин - дурно пахнущая солянка и чашка кефира. А потом… потом истечет срок действия визы «пациента». «Легальный мигрант», как по взмаху волшебной палочки, превратится в «нелегального». И кого бы заинтересовало, что бедный человечек, которого насильно удерживали в клинике, физически не мог ничего предпринять для продления визы?.. Ты виноват - захлопни варежку. По звонку «доброго» доктора приедут кабаны-секачи из миграционной полиции и защелкнут на запястьях «клиента» наручники.
        А для моей Ширин депортация была бы хуже смерти. В Западном Туркестане местные мамлюки-полицаи доставили бы мою девочку к самому порогу отчего дома - под власть жадных бессердечных родителей, которые, подкупленные щедрым калымом, сами бы расстелили брачное ложе красавице-дочери и жирному губастому ишану с волосатыми, как у тарантула, лапами.
        Так что нам надо благодарить вращающийся круг небес уже за то, что болезнь настигла мою девочку не в коммуналке на двадцать мигрантов, а в относительном комфорте моей квартиры. Я не мог пригласить доктора, но я заботился о своей милой, как лучшая на свете сиделка. Я поил ее лекарствами, рекомендованными аптечным фармацевтом. Пытался развлечь чтением «Шахнаме» и «Тысяча и одной ночи». Поправлял подушку у любимой под головой. Когда Ширин бил озноб, накрывал мою девочку вторым одеялом.
        Что еще я сделал для моей милой?..
        А вот что. Я дал ей возможность более или менее спокойно искать официальную работу. Нас кусает за пятки только указанная в визе дата - «виза действительна до…». Тогда как большинство мигрантов подгоняют банальное недоедание и необходимость платить за жилой угол. Страх остаться без лапши быстрого приготовления и без крыши над головой заставляет мигранта цепляться за первую подвернувшуюся работу, лишь бы деньги платили. Ясно, что эта работа - без оформления, без продления визы, с черной зарплатой. Так естественное стремление пить и есть и ночевать не на вокзале (откуда полицаи, к слову, прогоняют бомжей электрошокерами и резиновыми дубинками) подталкивает мигранта к превращению в нелегала.
        Моей же девочке нечего бояться остаться на улице, получив пинок от жестокого квартирохозяина: моя двухкомнатная «хата» - это и «хата» Ширин. И пусть бородатые профессора от психиатрии лишили меня возможности распоряжаться собственными квадратными метрами - пока я не умер, моя милая сможет жить у меня, как у себя дома, и будет избавлена от печального удела основной массы мигрантов за деньги снимать койко-место в прокуренной грязной квартирке, которую наполняют запахи не очень-то мытых тел десятков постояльцев.
        Не надо моей милой слишком беспокоиться и о еде. Моей микроскопической пенсии все же хватает нам на пропитание - тем более, что аппетит у нежной тюрчанки воробьиный, да и я не обжора. Не объедаемся, конечно, как лоси на пастбище, но и не голодаем. В рестораны не ходим, не балуемся супом из акульих плавников или шашлыком по-карски, но иногда позволяем себе от души поесть пирожков в бистро или заказать пиццу. В общем, Ширин не надо из боязни пустоты в холодильнике соглашаться на «любую работу», т.е. на работу без оформления. Мы можем сосредоточиться на том, чтобы моя девочка устроилась в компанию, которая - без всяких поборов и залогов - продлевает своим сотрудникам-иностранцам визы.
        Получается, кое в чем положение у нас с любимой получше, чем у среднестатистического мигранта, «не гражданина», «гастарбайтера». Он «пария», «чандал», «унтерменш» - выброшенный за пределы «приличного общества». Расейское государство записало несчастного в преступники за то, что тот спит, ест, работает и дышит на территории страны без высокого дозволения генералов миграционной полиции. И никакой перемены в судьбе бедняги не предвидится - кроме той, что однажды «парию» остановят полисмены, изобьют дубинками и шипастыми ботинками, отнимут последние деньги и, чуть ли не голого, отправят грохочущим поездом на родину.
        Моя же красавица ходит по острому, как лезвие хорошо заточенного меча, краю. Она не «чандал», а «шудра». С точки зрения отупевшего от сытости, телевизора и компьютерных игр обывателя - тут нет никакой разницы. Но только собственной кожей можно прочувствовать, насколько проще легальному мигранту, чем нелегальному. Моя дорогая Ширин - пока еще легальная мигрантка, да вдобавок без проблем с жильем и имеющая денежное подспорье в виде моей пенсии. Другие «нерусские» сказали бы, что моей милой подвалило счастье, как принцессе из древних чудесных легенд.
        «Счастье. Подвалило. Конечно», - морщась, как от дольки лимона, с кислой иронией подумал я. Мы настолько «счастливы», что замышляем покончить с собой.
        А что нам остается?..
        Когда у милой закончится срок действия визы, моя девочка автоматически перейдет в разряд «чандал». И спасательные жилеты - квартира и пенсия мужа - тогда уже мало помогут. Не будет же Ширин до седых волос, не высовываясь за дверь, торчать в четырех стенах - из страха столкнуться с бравыми полицаями. А любая встреча с жандармами - может оказаться роковой, грозит депортацией. Нет!.. Моя девочка - чересчур нежный, чересчур хрупкий цветок, чувствительный и к жаркому суховею, и к ледяному ветру. Суровая, беспросветная, тяжелая жизнь «нелегальной мигрантки» моей любимой не по плечу. Милой не хватит сил и нервов ежедневно топать на неофициальную работу, с которой всегда рискуешь вылететь по нездоровой прихоти босса; как чуду, радоваться вовремя поступившей зарплате; красться по улицам, как вор, за километр обходя попавшего в поле зрения жандарма; каждый вечер, войдя в квартиру, облегченно вздыхать: «Уф-ф-ф… Сегодня полицаи меня не замели».
        Нет. Нет. Нет. Такая жизнь - жизнь облезлой кошки, бегающей от собак и автомобилей и кое-как питающейся вырытыми из-под кучи мусора объедками с кухонь - не для Ширин. Чтобы быть нелегалом и при этом не сломаться, не тронуться умом - надо иметь стальные тросы вместо нервов, хорошо подвешенный язык (когда тебя сцапал патруль - твое спасение в языке), быть невосприимчивым к хамству и насмешкам, в какой-то степени обладать авантюризмом.
        Так что же?.. Что если официальная работа для моей красавицы не найдется?.. Для нас остается единственный незадраенный люк, выводящий на свет божий из душного мрачного подземелья: «добровольный» уход из жизни. Мы скажем жестокому несправедливому миру: «Прощай!..» - и, приняв по лошадиной дозе сильнодействующего снотворного, просто ляжем в обнимку спать на мягкую широкую постель. И нам нас посетят волшебные, сказочные, приятные видения. Мы не уловим тот момент, когда сладкий глубокий сон плавно перетечет в смерть, дыхание незаметно остановится, а глаза уже не раскроются. Нам не дали жить, как мы хотели - зато мы сами выбрали, как нам умереть. Хоть в чем-то отверженные, «парии», изгои действительно свободны.
        Думая об этом, я неотрывно глядел на мою милую Ширин (вот она сделала глоточек из чашки, поправила непослушный локон), и в сердце мне будто бы вонзалась острая холодная сталь тонкого кинжала. Мне было обидно и горько, что все, что я могу в конечном счете сделать для моей ненаглядной - это принять смерть вместе с любимой.
        Ширин поставила на пол недопитую чашку и сказала:
        - Я устала. Позвоним еще по одному номеру - и на сегодня достаточно.
        Я молча кивнул. Мы совсем недавно поднялись с постели, но я чувствовал себя так, будто восемь часов подряд загружал в фургон мешки, то ли с картошкой, то ли с цементом. Разговор моей милой с Юлией Владимировной, которая превратилась в настоящую гарпию, чуть ли не материла и проклинала нас и огорошила заявлением, что Ширин внесена в «черный список соискателей»; а потом диалог с дамочкой, в итоге потребовавшей денег… Все это здорово лишало сил, как огонь растапливает жир, отбивало желание хоть что-то предпринимать. Хотелось плюнуть на все и захрустеть чипсами перед монитором ноутбука, показывающим ненаучно-фантастический фильм о приключениях мальчика-ботаника в угрях и прыщах на планете, заселенной кровожадными динозаврами. Либо пойти в дешевую кафешку и потратить кровные червонцы на гамбургеры, хот-доги, дрянной кофе и салат «цезарь».
        Моя девочка снова взяла в руки телефон. Подсмотрела на экране ноутбука контакты очередного агентства - и набрала номер. Телефон разродился длинными гудками. Прошла минута, другая - трубку никто не брал. Моя милая убрала телефон от уха, думая сбросить вызов - когда, наконец, раздался хриплый недружелюбный мужской голос:
        - Слушаю.
        - Алло, алло!.. - заволновалась Ширин, вновь прислоняя телефон к уху.
        - Слушаю, девушка. Слушаю!.. - сердито произнес мужчина и раскашлялся в трубку. - Какой у вас вопрос?.. Говорите!..
        - Вы же кадровое агентство?.. - спросила моя милая. Нервы ее подводили: телефон готов был выскочить из дрожащих пальцев; подергивалось веко. Не дождавшись утвердительного ответа на свой вопрос, моя девочка заговорила быстро-быстро.
        Сбиваясь и запинаясь, она рассказывала неизвестному - грубому, как наждачная бумага - мужчине то же самое, что с полчаса назад излагала дамочке из «Альфа-беты». Мол, я из Западного Туркестана, нерусская; виза есть, но вот-вот просрочится; нужна любая посильная работа - чтобы продлили визу и чтобы с зарплатой не обманывали. Собеседник молча слушал, только дышал, как бык, да периодически кряхтел и покашливал.
        Моя милая - наконец - прервалась и, как бы смахивая пот, провела рукой по лбу. Кажется, моя девочка сказала все, что нужно. Теперь ход был за кашляющим мужиком. Сказать: «У нас есть для вас такие-то вакансии…». Но мужчина, вместо этого, своим настороженным неприветливым голосом спросил:
        - Вам нужно продление визы?.. А прописка?..
        - Вы берете на работу только тех, у кого есть прописка?.. - встревожилась Ширин. - У меня нет прописки. Только виза…
        Мужчина досадливо крякнул, кашлянул и, с металлическими нотками, повторил, чуть изменив формулировку:
        - Девушка. Вам надо продлить визу и получить прописку - так?..
        - Получить прописку?.. - растерянно переспросила моя милая, все еще не понимая, в какую степь клонит мужчина. - Хорошо бы… Но у меня нет прописки… Я ищу работу…
        Мужчина снова крякнул, как селезень. Вздохнул и, как бы нехотя, с долгими паузами, заговорил:
        - Вы хотите продлить визу. Мы готовы продлить вам ее на год. Формально будете числиться в нашей фирме секретаршей. Но это - формально. Работать вы можете где угодно и кем угодно, это уж разбирайтесь сами. А мы - продлеваем вам визу. За деньги. Стоить такое удовольствие для вас будет восемь тысяч червонцев. Далее, девушка. Если вам нужна прописка, мы и тут готовы помочь. Шестьдесят тысяч червонцев - за прописку на пять лет. Дураки скажут, что это много. Но с пропиской у вас появляется возможность подать в министерство внутренних дел документы на оформление расейского гражданства. Согласитесь: такое дело заслуживает того, чтобы один раз крупно потратиться.
        Шестьдесят. Тысяч. Червонцев. У меня глаза полезли на лоб, когда я услышал такое бешеное число. На своей банковской карточке, на которую капает лишь скромная пенсия, мне никогда эдакой суммы с четырьмя нулями не увидеть. А разве что на ценнике в элитном ювелирной магазине, куда я могу забрести только по недоразумению, и где пузатый, надутый, как рыба фугу, охранник будет на меня с подозрением коситься из-за моего непрезентабельного вида.
        Постепенно до меня дошел общий смысл того, что говорил «селезень». Кашляющий мужчинка предлагал нам мошенническую схему, рассчитанную на бедняг-гастарбайтеров, которые работают на «черной», неофициальной работе по устной договоренности с будто бы никого не нанимавшем хозяином - но хотят иметь страховку на случай столкновения с миграционной полицией. Останавливает тебя жандарм: «Здравья желаю. Я сержант Макеев. Предъявите документы» - а ты суешь полицаю в рыло визу, оформленную через фирму «Потроха и лапки»: «Пожалуйста, господин лейтенант. Я сотрудник «Потрохов и лапок». Можете позвонить в эту почтенную фирму. Вам подтвердят, что я работаю там мойщиком окон и кормителем аквариумных рыбок». Без проверки лейтенант не догадается, что никакой ты не мойщик в «Потрохах…», а строительный рабочий в компании «Евсей и племянники», на которую гнешь спину без всякого трудового договора.
        Да уж. Я нервно дернул плечами и закусил губу. Мне хотелось, черт возьми, треснуться головой об стену. На скольких мошенников мы еще напоремся, прежде чем найдем Ширин трудоустроится?..
        Мы думали, что нашли выход, когда решили обратиться в «специализированные» кадровые агентства для мигрантов. (Хорошо еще, что «специализированными под мигрантов» у нас пока остаются только кадровые агентства, а не тюрьмы и не места в автобусах, как при классическом апартеиде). Но тогда-то и начали выпрыгивать разношерстные аферисты и плуты, как вертлявые чертенята из табакерок.
        Сначала нагло, с улыбочкой на лице, нас обобрал Бахром. Он еще и поиздевался над нами, заставив смотаться на ночь глядя на Лиственную улицу, к деревянному бараку с заколоченными окнами. Сиятельный господин Мансуров научил нас жестокой истине: никогда не плати за обещанную услугу вперед. Сначала услуга - затем зеленые шелестящие червонцы или перевод на банковскую карту.
        Потом - нахрапистая, грубая, как самец гориллы - Анфиса Васильевна тоже попыталась запустить длинные, кривые, узловатые пальцы в наш не очень-то пухлый кошелек. Буравя нас бессовестными глазками через круглые очки, рекрутерша заявила моей милой: «Сперва заплати за медкнижку, купи у меня рабочие брюки, жилет и толстовку и внеси залог. (Да, ты не ослышалась: залог!). А я после этого, так и быть, зачислю тебя в штат».
        Мы тогда покинули гипермаркет, как незадачливые гости, которым не перепало на пиру ни капли пива и меда. Можно было утешать себя тем, что мы не дали Анфисе стерве-Васильевне себя облапошить, не заплатили обманщице ни копейки. Да еще тем, что скомканный листок анкеты, который метнула Ширин , угодил треклятой рекрутерше прямиком в козью морду.
        Обретя привычку быть всегда настороже, никому не верить - чуть что, сворачиваться, как еж, в клубок и ощетиниваться иглами - мы не проглотили наживку, на которую нас хотела поймать ловкая, как гадюка, дамочка из «Альфа-беты». Четыре тысячи червонцев на… оформление. Ха!.. Наверное, столько стоят нажатия на кнопки с буквами либо чернила шариковой ручки. Или - чтобы внести мою девочку в список работников - хитрая дамочка собралась высекать имя Ширин на мраморной или гранитной плите?..
        Наконец - вишенкой на трехъярусном торте - кашляющий и крякающий аферист с циничным супер-мега-предложением: продление рабочей визы… без найма на работу. Да еще и оформление прописки без предоставления жилья. Блеск!.. Аплодисменты!.. Проклятый жулик как бы говорит бедняге-мигранту: если ты хочешь быть белым и пушистым в глазах конституционно-демократического расейского государства - ты должен обмануть систему. Ты можешь за гроши работать носильщиком на вокзале и жить где-нибудь в трущобах за десять километров от метро - но по документам будешь слесарем или водопроводчиком рангом чуть выше среднего, с продленной визой, и прописанным в приличной квартирке в доме-новостройке, в экологическом «зеленом» районе столицы.
        Мне даже интересно стало: каким таким волшебным образом наш хриплый аферист «продлевает» визы?.. Может быть, просто распечатывает на цветном принтере новую «визу» взамен старой, просроченной?.. Патрульные жандармы должны страдать корковой или хотя бы куриной слепотой, чтобы не распознать такую подделку. Или у обманщика есть в «органах» коррумпированный дружок-однокашник, с которым пройдоха пьет пиво в сауне и снимает девок?.. За свою долю прибыли от сомнительного бизнеса продажный приятель-полицай лепит в визы «клиентов» синий штамп с трехглавым орлом: «Продлено до…». Когда эта плутовская схема будет раскрыта, и с дружка-коррупционера сорвут погоны, миграционная полиция отзовет сотни и тысячи виз. Сколько мигрантов тогда - разом, как по взмаху жезла Аарона - превратится в «нелегалов», «преступников», «нарушителей государственной границы»?..
        Еще занятнее с пропиской. О, я хотел бы, чтобы у моей Ширин была прописка!.. Тогда бы милая и впрямь могла подать документы на приобретение расейского гражданства. Для того я и пытался восстановить свою юридическую дееспособность. Получив право распоряжаться собственной квартирой, я бы сейчас же прописал мою девочку. Путь к расейскому гражданству был бы для Ширин открыт. Но - увы. В диспансере я получил не справку о том, что я душевно здоров, а щелчок по носу. Господа врачеватели тонких психических сфер пришли к неутешительному выводу: под моей черепной костью - как был, так и остался фарш с макаронами, а не мозг. Разве в силах такой умственно неполноценный хомо сапиенс, как я, самостоятельно что-нибудь решать насчет унаследованной от мамы с папой жилплощади?..
        И вот какой-то хриплый дядечка предлагает моей милой: а купи-ка ты у меня прописку за шестьдесят тысяч червонцев. Но мы уже вдоволь понабивали себе шишек, сталкиваясь с разнообразными, как цвета радуги, мошенниками. Нам за версту видно: это дело с пропиской - мутное, как заводи реки Хуанхэ. Мне вспомнился сюжет из теленовостей: один особо умный и одаренный подполковник миграционной полиции прописал у себя в квартире двенадцать тысяч человек. Даже если «господин офицер» брал с каждого прописанного не шестьдесят, а «всего» шесть тысяч рублей - все равно «заработал» себе на яхту, на лимузин или даже на домик на Мальдивах. История имела предсказуемый финал: подполковника разоблачили, лишили наград и званий, отправили на нары - кормить вшей и хлебать баланду со сверчками; двенадцать тысяч мигрантов были выписаны в никуда.
        Все эти мысли вихрем, за какие-нибудь секунды, пронеслись по моим извилинам. Моя девочка только тихонько дышала в телефон, слушая хриплого мужчинку. По-видимому, она была поражена. Ну еще бы!.. Она думала, что позвонила в кадровое агентство, которое работает плюс-минус так же, как «Бригантина». А тут какой-то дядя презентует - да еще таким недовольным голосом, как будто делает нам царское одолжение - свою мошенническую схему. Ширин не в силах была произнести и слова даже тогда, когда аферист закончил, и просто молчала в трубку.
        - Девушка!.. Ну вы что - язык проглотили?.. - чуть не взбеленился мужчинка. - Определились, что вам надо?.. Визу?.. Прописку?.. То и другое?..
        - Нет. Ничего не надо, - еле вымолвила моя милая и нажала на телефоне «завершить разговор».
        Она сидела рядом со мной на кровати, подобрав под себя ноги и застыв, как изваяние. Только веко по-прежнему подергивалось. Я не знал, что сказать. Ситуация была предельна ясна: сегодня мы ни на шаг не продвинулись в поисках работы для моей девочки. Хуже того: если вожделенное трудоустройство - это «макушка» заснеженной горки, то мы, так и не добравшись до верха, соскользнули по обледенелому склону к самому подножию. Потому что Юлия Владимировна - на которую мы надеялись, как тибетский монах на бодхисатву - отказалась иметь с нами дело. Ее возмутило то, что я поступил, как рыцарь - вмазал похотливому скоту Савелию Санычу ровненько в челюсть. Менеджер «Бригантины» даже погрозила нам, что внесла фамилию Ширин в зловещий черный список, и что теперь моей милой не протянут руку помощи ни в одном кадровом агентстве, ни за какие деньги.
        Я не знал, стоило ли всерьез принимать это заявление Юлии Владимировны. Возможно, она нас только стращала, чтобы дать излиться, как бурлящей лаве из жерла вулкана, своему несправедливому гневу. Но если бы я был суеверным, я бы сказал: Юлия Владимировна навела на нас порчу. Моя девочка звонила по двум номерам и оба раза нарвалась на жульнические конторы, только мимикрирующие под кадровые агентства. Тут легко уверуешь в действие колдовского наговора. Я бы позвонил в «Нострадамус» и просил бы отвести от нас темные чары, если б не понимал, что мошенники, многочисленные, как клопы и клещи - это реалия неотъемлемая враждебного мегаполиса.
        Мы сидели с опущенными головами. Молчание, подобное тягучему мармеладу, было невыносимо. Наконец, я легонько, несмело тронул плечо моей милой. Ширин медленно подняла на меня свои черные бездонные глаза. Несмотря на забивший горло ком и готовые брызнуть слезы, я сказал:
        - Любимая. Ты прости меня. Когда эта наглая морда Савелий Саныч потребовал у тебя… попозировать в трусиках и лифчике… я должен был только бросить сквозь зубы: «Нет, на такое мы не соглашаемся» - взять тебя за руку и просто увести из гребаного офиса «Сочной клубнички». А не затевать потасовку. Тогда бы мы позвонили Юлии Владимировне и честно выложили бы, что и как произошло. Она бы, конечно, не смогла отрицать, что похабная рожа Савелий Саныч переступил грань допустимого - и подобрала бы для тебя несколько новых вакансий. Сегодня с утречка мы бы сгоняли на пару собеседований. А вечером, глядишь, отмечали бы с эклерами и ананасовым соком твое трудоустройство. А я… я… Понимаешь, я не думал головой… Я просто не стерпел, что этот урод… Из-за меня Юлия Владимировна внесла тебя в «черный список соискателей». Неизвестно теперь, когда мы найдем кадровое агентство взамен «Бригантины». Прости меня. Ради всех богов, прости.
        Я часто-часто моргал, боясь расплакаться.
        Ширин положила мне на грудь свою маленькую ладошку и сказала предельно разборчивым, чистым, как родниковая вода, хотя и чуть дрожащим голоском:
        - Нет, мой милый. Я понимаю тебя. Ты защищал меня, мою честь. Какой настоящий мужчина стоял бы соляной глыбой и слушал, когда его девушку оскорбляют?.. Я горжусь тобой. Ты мой храбрый джигит.
        Обеими руками я несильно сжал покоящуюся у меня на груди ручку моей красавицы. Мы снова молчали - но молчание больше не кромсало нас, как тупыми ржавыми ножницами. Сказанные нами слова - моя просьба о прощении и ответ Ширин - как бы спихнули с нас огромную тяжесть. Как ни крутил бы нас жизненный вихрь - играя с нами, как с невесомыми щепками - у нас остается главное: мы понимаем друг друга. А с тем, кого ты любишь и понимаешь, не страшно идти и на эшафот.
        Протекло несколько минут. Моя милая внезапно спохватилась:
        - Ох, дорогой. Мне кажется: ты за завтраком не наелся. Парой бутербродов сыт не будешь. Посиди пока здесь - я тебя позову.
        Нежно улыбнувшись и чмокнув меня в щеку, Ширин тропической яркой бабочкой упорхнула на кухню. Скоро до меня донеслось, как моя девочка гремит посудой, открывает холодильник; как тарахтит наш отнюдь не новый пузатый электрочайник. Через пять-семь минут милая позвала меня:
        - Любимый!..
        Сунув ноги в резиновые тапочки, я поспешил на кухню.
        Ширин размешивала чайной ложкой ароматный кофе в фарфоровой чашке. На столе стояли две тарелки с аппетитной яичницей. Яичница была все с той же докторской колбасой - и посыпана мелко-мелко порезанной зеленью. У меня потекли слюнки. Трудно было определиться, во что раньше вонзить вилку: в белок или в круглый глазок желтка.
        - Садись, садись, - ласково пригласила меня моя девочка.
        Я смотрел на милую широко раскрытыми глазами и диву давался. Моя красавица была сейчас подвижной, расторопной, веселой. Как будто это не она выдержала буквально только что три неприятных телефонных разговора: один - с Юлией Владимировной, и два - с наглецами-мошенниками. Правду говорят мудрецы, поглаживающие свои седые козлиные бородки: женщина - всегда загадка для влюбленного по уши мужчины.
        Мы с Ширин не первый месяц делили кров и постель. Но я до сих пор не мог предугадать, когда моя девочка заплачет, а когда рассмеется моей не самой остроумной шутке. Я видел милую разной: бьющейся в истерике у запертой на подвесной замок двери заброшенного барака на Лиственной улице; яростной львицей - готовой вцепиться в горло обидчице Анфисе Васильевне; строгой, холодной и решительной - настойчиво требующей у оперативного дежурного в полицейском участке принять от нас заявление; напряженной, взбудораженной, с лихорадочным огнем в глазах - ожесточенно долбящей по клавиатуре видавшего виды ноутбука, набирая в текстовом редакторе жалобу в прокуратуру.
        Моя девочка была переменчива, как луна. Но яйцеголовые ученые, уставившие глаз в телескоп, легко предугадывают лунные фазы. Перед моей же девушкой-луной спасовал бы и самый матерый звездочет.
        Я приземлился на стул. Ширин тоже села. С охотой мы принялись за «второй завтрак». Милая попросила меня рассказать какой-нибудь анекдот. После неудачных звонков моей девочки в «Бригантину» и в два липовых «кадровых агентства» на душе у меня скребли кошки, было не до анекдотов. Тем не менее, покопавшись в памяти, я выдал что-то не очень искрометное, но грубоватое и малость порнографическое, про попа и монахиню. Ширин, прикрыв ладошкой ротик, звонко рассмеялась.
        Моя прекрасная тюрчанка была воистину непредсказуема. Я не знал, как объяснить ее приподнятое настроение. То ли это значило: она не сдалась - и твердо уверена, что завтра дозвонится до честного и надежного агентства, которое предложит походящие вакансии; вопрос с работой и с продлением визы на-днях будет решен. То ли моя девочка прячет за смехом - как за разрисованной японской ширмой - отчаяние, которое железными тисками сдавило сердце милой. Но скоро я бросил ломать над этим голову. Если Ширин не разучилась улыбаться - значит, все не так уж плохо. Прорвемся.
        За яичницей и кофе моя девочка беззаботно болтала, как щебечет птичка; шутила. Когда мы поели и попили, милая быстренько помыла посуду, затем взяла меня за руку и, с нежностью глядя мне в глаза, спросила:
        - А теперь мы пойдем гулять?..
        - Конечно, - немного вымученно улыбнулся я, хотя секунду назад даже не думал о прогулке.
        - Надо взять белого хлеба. Покормим уток, - сказала моя девочка. И, выпятив губку, как бы капризничая, заявила: - А вечером ты почитаешь мне что-нибудь из Саади.
        Я таял, как сахар под струей кипятка, любуясь на свою Ширин. Ее игривость котенка, женственность, ласковый взгляд из-под длинных черных ресниц - покоряли меня. Да, наши дела и впрямь обстоят не так уж дурно, раз моя тюрчанка сияет солнечным зайчиком и думает сейчас не о проблемах, обступающих нас со всех сторон частоколом, на который (так мне виделось) повешены белые черепа, а о кормлении уток и о звучных стихах мастера Саади.
        Мы накинули куртки, влезли ногами в уличную обувь и, прихватив полбатона уже немножко зачерствевшего белого хлеба, вышли из дому. Держась за руки, мы потопали в направлении лесопарка.
        Над головою - мутное, обложенное тучами, небо. Черно-серые вороны ковырялись лапками и клювами в разбухшем от сырости мусоре; угрюмые бетонные чудовища-многоэтажки отбрасывали отражения в зеркало темных зеленоватых луж, в которых чистили перья воробьи. На столбах горели оранжевые фонари, хотя вечерняя темень еще не наступила. Там и сям пестрели разноцветные рекламные вывески, не добавлявшие, впрочем, пейзажу яркости.
        Зато дул прохладный - не студеный, не ледяной, а именно прохладный - живительный ветерок, крылатый вестник царицы-весны, примчавшийся в город задолго до прибытия своей госпожи. Моя девочка радовалась ветерку, как ребенок, с блаженством подставляя лицо мягким воздушным струям. В мегаполис пожаловала оттепель, растопившая лед - еще вчера сковывавший лужи - и превратившая снег в жидкую грязь.
        Моя милая шагала по знакомым улицам, как в первый раз - с детским любопытством шаря глазами по сторонам. Зацепившись взглядом за огромную рыбину, довольно грубо намалеванную на вывеске магазина морепродуктов, Ширин загорелась идеей:
        - Рыбу!.. Я пожарю тебе рыбу. Что скажешь, дорогой?.. Рыба с колечками лука, долькой лимона и с нарезанным соломкой картофелем. Это очень вкусно - пальчики оближешь!.. Если б существовал рай, гурии подавали бы там праведникам жареную рыбу на банановом листе. Со следующей твоей пенсии обязательно купим филе хека или минтая. Хорошо, любимый?..
        Я только кивнул моей девочке, улыбнулся и поцеловал ее между глаз. Жареная рыба - значит жареная рыба. Все будет так, как хочет моя принцесса.
        Потом дорогу нам перебежала кошка с поднятым хвостом - темно-серая, с черными полосками, как у тигра, и со светло-желтым брюхом. Проводив кошку глазами, моя милая пустилась фантазировать. Что в подвале недостроенного или заброшенного дома кошка прячет котят. Их не менее трех. Один - серый и пушистый, второй - полосатый, как мама, а третий - с черной атласной шерсткой. У котят еще не открылись глазки. А питаются малыши материнским молочком. Для того, чтобы молоко не пропало, а капало из сосцов - кошка и сама должна есть досыта. Вот она и отправилась, оставив на время котят, на поиски добычи. Может это будет зазевавшаяся мышь или воробей. Или, на худой конец, остатки человеческой трапезы, которые кошка выроет возле мусорного контейнера, и за которые, возможно, подерется со здоровенной, мерзко каркающей и хлопающей крыльями вороной.
        Навстречу нам попался мужичок с колыхающимся на ходу необъятным пузом, чем-то напоминающим верблюжий горб. В съехавшей набекрень шапке, мужичок откусывал от немаленького хот-дога, который держал в правой руке. По губам и подбородку у «гурмана» стекали майонез, кетчуп и сырный соус. В левой руке толстяк держал два еще нетронутых хот-дога, на которые периодически косился одним глазом, чуть ли не с вожделением. Через плечо у едока висела сумка, забитая до отказу; из сумки торчали три палки копченой колбасы. Когда - чавкая, пыхтя и отдуваясь - мужичок проплыл мимо нас, Ширин так и прыснула со смеху, прикрывая рот кулачком:
        - Бегемот!.. Это же бегемот на двух ногах!.. Ты видел, милый?.. По улицам мегаполиса разгуливает двуногий гиппопотам!.. Из зоопарка, что ли, сбежал?.. Ха-ха-ха!..
        Вы скажете: нехорошо смеяться над чужой нездоровой полнотой. Но смех мой любимой был чистый, как горный хрусталь, и по-детски беззлобный. Сам пожиратель хот-догов - если б услышал веселые восклицания моей девочки - не возмутился бы и не стал бы крыть нас площадной бранью, а только чуть виновато улыбнулся бы.
        Так мы шли под легким пьянящим ветерком, передававшим привет от кудесницы-весны. Я подумал о том, что моя Ширин - и сама, как этот ветерок. Появившись в моей жизни, любимая открыла мне второе дыхание. Без моей девочки я прозябал точно в пыльной комнате, где наглухо закупоренные окна были плотно завешены непроницаемыми шторами. Привыкший к спертому воздуху и к мраку, я сам не понимал своей беды. Я просто-напросто не представлял, что жить можно как-то по-другому. Я был - поистине - не знающий солнца сыч, летающий только ночью, а с восходом солнца забивающийся в развалины и прячущий голову под крыло.
        Но пришла прекрасная тюрчанка - гурия, ангел, пери, расцветшая на голубом озере кувшинка. И слабыми, но проворными, ручками раздвинула тяжелые шторы, настежь распахнула окна, впустив целительную прохладу и нерезкий дневной свет. У меня отвисла челюсть и расширились-округлились глаза. Я впервые убедился: есть мир и за пределами бетонных стен моей квартиры, в которой я похоронил себя, как в чуть-чуть великоватом для одного человека саркофаге.
        Кем бы я был - не появись в моей жизни Ширин?.. Жалкий инвалид, я бы глотал свои антипсихотики и нормотимики, каждый месяц катаясь к мозгоправу за новой дозой. Психиатр - всякий раз - с полу-издевательской ухмылкой, демонстрируя лошадиные зубы, спрашивал бы меня: «Ну-с, голубчик. Как ваше самочувствие?..». А я бы - краснея от стыда, точно раздеваюсь догола, рассказывал бы, что ночью иногда просыпаюсь от кошмарных снов и больше не могу сомкнуть глаз. Жаловался бы на перманентное чувство грызущей тоски и лишние килограммы. («Если хотите похудеть - надо меньше есть!.. Зашейте себе рот!..» - щеголяя тонким юмором, советовал бы мне доктор, сам, кстати, не худой). Потерявший надежду на себя и на счастливый поворот судьбы девятнадцатилетний старик - я бы считал, что так и проведу десятки лет оставшейся жизни: на своей кухне, с чашкой кофе, за застеленным липкой клеенкой столом, уставив глаза в окно, на три горбатых дерева.
        Все изменилось, когда я увидел Ширин. Тогда я перестал быть «благочестивым брахманом», разглядывающим свой пупок и не замечающим больше ничего на свете. Я с изумлением узнал: в мире я не один. Есть еще прелестная девушка, ради которой не жалко вырвать сердце из груди. О, у меня появилась мечта - как у мотылька, летящего на огонь свечи. Я легко расстался со своим ненормальным, да к тому же неполным, покоем - подобным покою экзотического растения в оранжерее. Я полюбил, полюбил!.. А любовь не переносит бездеятельности. Сначала ты кипишь, изобретая тысячи ухищрений, чтобы только почаще видеть дорогого тебе человека. А когда твоя милая разделит с тобой простыню, одеяло и подушку, тебе захочется защищать любимую от всего мира, как крошечного пушистого котенка с блестящими глазками, которого ты бережно прижимаешь к себе и укутываешь в собственную куртку.
        Я хотел достать с неба луну - и подарить моей девочке. Не боясь уколоться о шипы, собрать все розы мира - и устлать имя дорогу, по которой ступает моя возлюбленная. Обнять мою милую и, как на крыльях, унести в обсаженный пальмами белый дворец на берегу теплого моря.
        И пусть в действительности все не так радостно: на нас обрушиваются тяжким камнепадом беды и невзгоды; я не могу прописать Ширин не то что во дворце у моря, а в моей же (вроде бы) квартире. Все равно!.. главное, что нас двое. Я не сломаюсь, я буду бороться за наше общее счастье. Хотя бы это было не легче, чем зубами и ногтями крошить гранит.
        Моей милой сейчас важнее всего трудоустроиться. Продлить визу. Здесь, конечно, от меня мало что зависит. Но я буду следовать за Ширин, как тень: ездить с моей девочкой на каждое собеседование, оказывая любимой хотя бы моральную поддержку. Дома я могу налить моей милой чаю или кофе - пока Ширин, в поисках вакансий, сидя за ноутбуком, прочесывает интернет. Могу иногда взять на себя приготовление еды. Уж порезать огурцы и помидоры на салат для легкого ужина я в состоянии, при всем своем невежестве в кулинарии.
        Такие маленькие знаки внимания должны добавить бодрости моей девочке. Поиск работы пойдет чуть-чуть веселее. И - я верил - завершится успехом. В конце концов, моя милая не хуже других. У нее целы руки и ноги, доброе сердце и умная голова. С чего бы Ширин и не найти работу?.. Ведь кто-то же из мигрантов трудоустраивается официально и продлевает законным образом визу!.. Почему бы моей девочке не войти в их число?..
        А потом плотно возьмемся и за меня. Пусть с первого раза мне не удалось восстановить юридическую дееспособность. Но меня же вдохновляет любовь!.. Это значит: со второго, с третьего, с четвертого раза - у меня все получится. Я снова устроюсь курьером. На протяжении года буду изо дня в день мотаться по городу, развозя коробки и конверты. И потихоньку привыкну к тому, что я уже не нытик-инвалид, забившийся, как в кокон, в унаследованную от мамы с папой квартирку - а работающий, приносящий деньги в общий семейный котел серьезный парень, которого, как волка, ноги кормят. Я буду спокоен: Ширин-то моя тоже трудоустроена и продлила визу. Мысль, что теперь ход за мной, будет подстегивать меня не хуже, чем зайца - запах морковки.
        И вот через год - подтянутый, сбросивший пять-шесть лишних кило, с выпрямленной спиной и блестящими глазами - я заявлюсь к участковому психиатру и ясным, чеканящим слова голосом скажу, что хочу вернуть себе дееспособность, простое человеческое право распоряжаться собственными имуществом и судьбой. И почему-то мне кажется, что на сей раз доктор не ударится хохотать, а откинется на спинку кресла и, то ли удивленно, то ли одобряюще хмыкнув, захлопает в ладоши. На приеме у похожего на вытянутую змею с пририсованными ногами клинического психолога у меня разве дернется щека, но не более того. Никакими хитрыми словесными конструкциями, никакой иезуитской эквилибристикой психолог не собьет меня с толку, не заставит потерять над собой контроль или заплакать. В конце концов, участковому психиатру и клиническому психологу не останется ничего, кроме как передать мое дело высокопоставленной ученой комиссии.
        У почтенных светил психиатрии не будет сложившегося мнения обо мне, как о безвольном плаксе, рохле и слабаке - как и установки оставлять меня в инвалидах. Гораздо вероятнее, что господа ученые предпочтут сэкономить бюджетные деньги - урезав мне пенсию или вовсе, как выздоровевшего, лишив меня подачек из казны.
        А мне и не нужны выплаты от государства, раз мы с Ширин оба работаем и складываем пропитанные нашим трудовым потом денежки в общую корзинку. Для нас откроется новая страничка в книге жизни. Едва я восстановлю свою дееспособность, как пропишу мою девочку в унаследованной от родителей квартире. Следующим шагом - я и моя милая поженимся. Мы отметим это счастливое событие бутылкой безалкогольного шампанского, салатом «мимоза» и зажаренной до румяной корочки курочкой-гриль. Прописка на столичной жилплощади и брак с коренным расеянином позволят Ширин относительно без напряга получить расейское гражданство. Так - незаметно, без надрывных усилий - мы распутаем клубок проблем, казавшихся неразрешимыми. Мы больше не будем странной парочкой, как из триллера с лихо закрученным сюжетом - психом и «без пяти минут нелегалкой».
        Дни потекут спокойно, как медленная река по широкому руслу. А мы будем резвиться в синей воде, по которой пробегает легкая рябь от нежного ветерка, как две золотые рыбки, избавленные от необходимости бороться с течением. Мы без калькулятора убедимся: две, пусть и маленькие, зарплаты - это гораздо больше, чем одна пенсия. У нас появятся деньги, чтобы, по крайней мере через выходные, ходить в музеи, в зоопарк, картинную галерею, да закусывать в дешевом кафе круассанами или острой пиццей. Любовь наша будет расти день ото дня. Так что ее, в конце концов, станет слишком много для нас двоих. И тогда на свет родится наш ребенок. Дрыгающее ручками и ножками, мило балакающее дите вдохнет в нашу жизнь новый смысл и еще крепче свяжет нас друг с другом…
        Ну а если нет?..
        Что если я выронил поводья коня воображения, а он занес меня в лес красивых замысловатых фантазий, которые никогда не осуществятся?.. И не будет ни работы для Ширин, ни восстановления моей дееспособности, ни рождения ребенка?..
        Все равно, все равно - я должен благодарить небеса. За то, что они дали мне изведать любовь - прозрачную и легкую, как кисея - и бурную, клокочущую, как лава в жерле вулкана, страсть. За то, что я обнимал и целовал свою милую. Месяцы, которые я провел с любимой, были - по количеству обрушившихся на нас ударов и бед - самыми тяжелыми в нашей жизни. Но эти же пять месяцев были и самыми счастливыми. Мы ведь не только бодались с мошенниками типа Бахрома и бессовестными чинушами - такими, как Арсений Петрович. Мы еще и читали вслух «Шахнаме» и кормили на пруду уток. С блаженством пили плохонький кофе в непрезентабельном бистро, закусывая капустными пирожками. Наконец, занимались любовью: горячо, страстно, до умопомрачения. Не было дней и ночей лучше в моей жизни!..
        И если четырнадцатого февраля моя любимая, так и не нашедшая работу, решит умереть - сбежать от всех земных горестей и проблем - я без колебаний последую за любимой. Чего мне бояться смерти, если я успел насладиться величайшим даром, какой только можно вообразить - любовью самой прекрасной девушки на свете?.. После такого не побоишься шагнуть в ад, головой вниз броситься со скалы …
        Мы достигли лесопарка. Рыхлый темноватый снег лежал под голыми кривыми деревьями, тянувшими узловатые ветви в серое небо. А на аллее снега не было - только потоки грязной воды и жидкая слякоть. Лавочки, в двадцати метрах друг от друга, были мокрые - не присядешь. Откровенно говоря: мало располагающего к прогулке.
        Но моя девочка так не считала. Едва мы вошли в железную калитку, за которой начинался лесопарк, милая, звонко рассмеявшись каким-то своим мыслям, пустилась бежать по аллее.
        - Ширин, Ширин!.. - окликнул я любимую.
        - Догоняй!.. - на секунду обернулась моя звездочка. Она мчалась, раскинув руки, как крылья. А ее длинные темные волосы вились по ветру.
        Пока я сопел и кряхтел, изображая бег, моя девочка поджидала меня под высоким ветвистым деревом у дальнего конца аллеи. Запыхавшийся, я остановился перед Ширин, которая так и сияла улыбкой. Поправляя непослушный локон, моя милая спросила:
        - На что похоже это дерево?..
        Я был поражен столь неожиданным вопросом - но, пошевелив мозгами - выдал:
        - На великана с дубинкой.
        - Нет!.. - запрокинув голову, моя девочка залилась смехом. - Приглядись внимательнее: это дерево похоже на тарбозавра. Был такой хищный доисторический ящер, ходивший на двух ногах. На тарбозавра, на тарбозавра!..
        - Да. Это дерево - ну точь-в-точь тарбозавр, - охотно подтвердил я. Хотя, как по мне, дерево одинаково напоминало ногу исполинского слона, утыканную копьями и дротиками, и бабушку с клюкой, несущую внучке кулек пирожков.
        Мы свернули с аллеи на извилистую тропинку, уводящую в глубину лесопарка. Ширин снова побежала. Она ловко уклонялась от ветвей, которые могли хлестнуть ее по лицу, и перепрыгивала через выпирающие из земли корни. Милая резвилась, как козочка. Оставив меня шагах в ста позади, останавливалась под деревом и призывно махала рукой. А когда я приближался, мелодично смеялась и вновь ударялась в бег, так что я чувствовал себя фавном, преследующим нимфу.
        Мы добрались, наконец, до пруда. Утиная гурьба встретила нас шумным «кр-р-ря» и хлопаньем крыльев. Те утки, которые были на берегу - перепуганные, бросились в воду, подняв мириады брызг.
        - Глупышки мои, глупышки, - сладко проворковала моя девочка. - Мы же вам поесть принесли.
        Взяв у меня хлеб, Ширин принялась крошить уткам мякиш. Она сыпала хлеб, в основном, по берегу, но некоторые кусочки бросала в пруд. Я восхитился, когда здоровенный селезень, взорвав мутную гладь пруда, на лету схватил хлебный комочек. Скоро утки поняли, что добычи больше на суше, чем в воде - и повалили на берег. Птицы ловко подбирали клювами уже рассыпанный хлеб, а моя милая отщипывала еще и еще немного мякиша и бросала на землю.
        Утки уже совсем перестали бояться. В ожидании продолжения кормежки, они сгрудились у ног моей девочки. А любимая ласково разговаривала со своими «подопечными», убеждала не жадничать: мол, хлебушка на всех хватит. Давала уткам имена. Крупный селезень, который отгонял сородичей от еды, быстро проглатывал самые большие порции мякиша и с поразительной наглостью устремлялся на новой долей - поучил прозвание Жалмауз, что по-тюркски значит «Обжора». Другого селезня Ширин нарекла, почему-то, Борисом Ивановичем. А тихая, робкая уточка, которой почти не удавалось протиснуться к хлебным крошкам, удостоилась имени Царевна.
        Стоя чуть поодаль, я с улыбкой смотрел, как моя милая возится с утками. Ближе я не подходил, так как птицы от меня шарахались и норовили укрыться на пруду. Ну конечно: у меня же не было хлеба!.. Но я не обижался на пернатую братию. Она ведь столько радости доставляет Ширин.
        Любуясь на свою девочку, я думал о том, как мало, на самом деле, нужно человеку для счастья. Не требуется ни яхта, рассекающая просторы Средиземного моря. Ни черная и красная икра в качестве перекуса между сытным обедом и легким ужином. Ни вилла, ни авто, ни обтянутое крокодиловой кожей кресло. Ни, упаси господь, личный самолет. Достаточно, чтобы рядом был любимый человек, чтобы у вас была крыша над головой и хватало денег на хлеб, тушенку и молоко, а иногда на попкорн и чипсы. Тогда вы будете беззаботнее этих уток, которых моя девочка, как добрая богиня, угощает белым мякишем.
        Но вот что странно. Владельцы яхт и особняков, автомобилей с открытым верхом и раритетных часов на золотой цепочке обретают все свое богатство задаром, просто по праву рождения в семье олигарха. Полиция, чиновники и юристы стоят на страже благополучия этих баловней судьбы. «Священная корова частной собственности - неприкосновенна» - написано на гербах и флагах всех государств. А если ты хочешь простого, не нуждающегося в подпорках в виде таунхаусов, человеческого счастья, счастья засыпать и просыпаться в одной постели с возлюбленной, счастья кормить хлебным мякишем уток в не очень-то погожий денек - на пути у тебя встанут почти неодолимые трудности.
        Честное слово: чем больше я думал о нашей ситуации - тем меньше понимал. Я свято верил: как и всякие другие люди, мы имеем право быть счастливыми. Но отчего-то Вселенная с нами так жестока и несправедлива, что свою долю счастья мы должны ухватывать тайно, как воры. Миграционная полиция караулит, как Аргус, когда истечет срок действия визы моей милой, чтобы тотчас же выпустить когти, поймать Ширин за шиворот и посадить на поезд, отбывающий в Западный Туркестан. Работодатели, вместо того, чтобы нанять мою расторопную девочку, пишут в своих объявлениях: «Работа только для славян» - «Работа для всех, кроме лиц из Центральной Азии, Сибири и с Кавказа». Либо, фыркая, как будто делая одолжение, говорят: «Так и быть, гните на нас спину. Мы даже будем вам за это чуть-чуть платить. Но о трудовом договоре - не мечтайте. А в то, что мы не выставим вас за ворота раньше, чем выплатим первую зарплату - вам придется поверить нам на слово. Проблемы же с миграционной полицией, с продлением визы - решайте сами».
        Воистину: вся наша жизнь - это сплошной театр абсурда. Нахрапистый, заросший жирком богач - запросто получает все, что захочет. В то время, как скромному бедняку не достается вообще ничего. Бесполезно пытаться осмыслить это с помощью разума. Разуму здесь делать абсолютно нечего. Остается принять, что человеческое общество построено на безумии.
        Мы задержались у пруда до тех пор, пока Ширин не высыпала из ладошки на землю последние хлебные крошки.
        - До свидания!.. - моя милая сделала уткам ручкой. - Борис Иванович, Царевна. А ты, Жалмауз, не обижай слабых. Мы еще придем и принесем вам хлебца - вкусного, мягкого…
        Мы еще покружили по лесопарку. Моя девочка веселилась во всю. Останавливалась перед стволами в наростах «деревянного гриба», который с интересом рассматривала, прямо-таки щупала глазами. А приметив дерево с большим дуплом, потянула меня за руку, радостно смеясь:
        - Гляди, гляди!.. У этого дерева есть рот. Такой огромный рот - только беззубый.
        Немного подумав, Ширин пришла к выводу, что в дупле, вероятно, живет белка, которая заранее натаскала туда обилие съестных припасов.
        - Вот сидит теперь белочка в уютном дупле и разгрызает шишки, - сказала моя милая. - Мы ведь летом придем сюда, в лесопарк, и покормим белок семечками?.. Или что там белочки едят?..
        - Да. Летом мы обязательно покормим пушистых рыжих белок, - охотно согласился я. А про себя отметил, что моя девочка точно забыла про запланированное на четырнадцатое февраля самоубийство.
        Ширин старается лишний раз не вспоминать о предстоящем суициде?.. Или передумала себя убивать?.. Либо, несмотря на все неудачи с кадровыми агентствами и частными работодателями, не потеряла веры в то, что до роковой даты непременно трудоустроится?.. Так или иначе, а бодрость милой заряжала и меня.
        С белок моя любимая, по-детски непосредственно, перескочила на змей. Сказала:
        - А ты знаешь - здесь, в лесопарке, наверняка обитают ужики. Да и гадюки тоже… Только сейчас все змейки прячутся по норам, потому что для рептилий еще очень холодно. А вот пожалует весна-красна - тогда надо будет ступать осторожно, чтобы не наступить на греющегося под ясным солнцем ужа или на целый змеиный клубок… А ты в курсе, как ужа отличить от гадюки?..
        Улыбаясь, я признался в своем невежестве.
        - Ай-ай-ай!.. - всплеснула руками моя девочка. - Ай-ай-ай!.. Запомни: безобидный уж - длинный и тоненький, а ядовитая гадюка - толстая, как колбаса; уж - с овальной головой, а гадюка - с треугольной, как наконечник стрелы; у ужа брюхо светлое, желтое, а у гадюки - темное; и у ужа бывают оранжевые или белые пятна там, где уши. Можешь мне поверить: я же аульская девчонка - не городская. В Западном Туркестане, в сельской местности - ползучих гадов куда больше, чем у вас в Расее. Я в детстве и на степных гадюк насмотрелась, и на песчаных удавчиков, и на полозов… А в том, чтобы увидеть ужа - обыкновенного или водяного - вообще не было ничего особенного. Когда я была маленькой и бестолковой, я однажды играла с другими девочками под цветущими абрикосовыми деревьями в центре аула. И к нам - ты представляешь?.. - подполз щитомордник. Да, ядовитая бурая змея длиннее полуметра вторглась на центральную площадь людского поселения!.. Аульские дядьки палкой-рогаткой тогда прижали яростно извивающегося щитомордника к земле и убили камнем. Не помню: кажется, кто-то содрал со змеи кожу и забрал себе в качестве
трофея. А я горько плакала: мне жалко было бедненькую змейку. Вот только, если бы щитомордник меня укусил - я бы сейчас, возможно, с тобой не разговаривала бы. Тем более, что мои набожные родители не к врачу бы меня отвели, а позвали бы муллу из аульской мечети, который бы лечил меня бумажкой с написанными арабскими завитушками стихами Корана, прикладываемой к месту укуса. Чтоб угостить знатного гостя, отец с мамой - даром, что не только религиозные, но и скупые - не пожалели бы жирной баранины, поставили бы на стол блюдо с беляшами, подали бы к душистому зеленому чаю леденцы, пахлаву, курагу. Мулла дул бы на горячий напиток, делал бы глоточки из расписной пиалы и вещал бы об Ибрахиме, Мусе, но больше всего - о Мухаммеде. Мои родители кивали бы головами, как китайские болванчики, повторяли бы: «Воистину, воистину!..». Ясное дело: приклеенный к ране покрытый арабской вязью листок мне бы не помог. Стоя над моим крошечным трупиком, мулла погладил бы свою белую бороду и пафосно изрек бы: «Аллах забрал душу своей рабыни. Все мы принадлежим господу нашему. И к нему возвращаемся…». А женщины аула уже решали
бы, кто будет обмывать мое тело…
        Ширин примолкла, засмотревшись на кривую ветку дерева, которая, быть может, напоминала моей девочке змею. С «распахнутыми» ушами, я ждал продолжения рассказа. До сих пор милая почти не делилась воспоминаниями о жизни на родине. Все, связанное с отчим домом, было для Ширин слишком болезненным. С малолетства - тяжкий труд по хозяйству, ворчание и придирки взрослых. А когда моя любимая вступила в лучшую пору юности - раскрывшись, как нежно-голубой лотос на озере - родители задумали продать дочь, точно козу. Ширин пришлось бежать в негостеприимную Расею. Ни родина, ни чужбина не были с моей девочкой ласковы. Чего удивляться, что моя милая не испытывала ностальгии по родительскому гнезду, из которого выпорхнула едва оперившимся птенчиком?..
        Но сегодня - начав объяснять мне, непутевому, чем неопасный уж отличается от грозной гадюки - Ширин как-то плавно перешла к воспоминаниям о детских годах, о родном ауле. С блестящей иронией моя девочка набросала словесный портрет муллы. Я живо представил облаченного в халат и в чалму длиннобородого пройдоху - шумно, как теленок, поглощающего чай и, гудящим голосом, «просвещающим» публику: «Аиша - жена пророка - передала хадис…». Да уж - с таким «лекарем» можно испустить дух не только от змеиного укуса.
        - …А впрочем - я могла бы и выжить, - снова заговорила милая. - Укус щитомордника не всегда смертелен. Все зависит от того, сколько змея впрыснет в жертву яду. Говорят, иногда змеи кусают даже «вхолостую», экономя яд, являющийся главным их оружием при охоте на грызунов и прочую живность. Вообрази, как бы разнесло от гордости важного гражданина муллу, если б я уцелела после укуса щитомордника. Слуга Аллаха сразу бы возгласил: ужаленная змеей девочка выжила благодаря нескольким строкам из Корана!.. Эту весть пережевывали бы аксакалы по всей округе. Для почтенных мужей произошедшее «чудо» было бы неопровержимым «доказательством» того, что все мы ходим под великим Аллахом - господом миров, который казнит и щадит овец своего стада по собственному хотению. И что все, кто не лебезит и не глотает пыль перед боженькой - непременно попадут в раскаленный, полный огня и черного едкого дыма, ад, как рыбы на сковородку; и в горло «нечестивцам» будут лить гной и расплавленный металл, как предсказано в том же Коране. Б-р-р!.. Какая это все-таки мрачная вещь - религия… Но ты оценил, что за ловким фокусником мог бы
оказаться уважаемый мулла?.. Померла бы я - покачал бы головой: «На все воля Аллаха». Выздоровела бы - выпятил бы пузо: «Благодаря Аллаху». Но бедняге мулле не повезло: щитомордник меня так и не укусил. Потому-то мои родители не расстелили достархан и не позвали муллу на угощение. Так что пришлось господину священнослужителю и дальше ждать, себе на поживу, чьих-нибудь болезни и похорон, рождения в какой-нибудь семье ребенка…
        Ширин прервалась. Мы медленно шли по тропинке. Моя девочка улыбалась. Должно быть, ее развеселил собственный рассказ о незадачливом мулле. Я тихо ступал и почти не дышал. Редко когда моя милая - моя Несмеяна - так много и охотно говорила. Да еще не переставала улыбаться. Похоже, мне надо было благодарить ужа и гадюку. А моя девочка повернула беседу от толстяка-муллы снова к змеям:
        - Дорогой, а ты включи фантазию: что было бы, если б по лесопарку ползал мохнатый удавчик?..
        - Удавчик? - изумился я. - Да еще и мохнатый?..
        - Да, да, - с пляшущими в глазах искорками задора подтвердила Ширин. - Удавчик. Мохнатый. Такая покрытая мягкой шерстью ползающая глазастая сосиска сантиметров семьдесят длиной.
        - Ну ты и скажешь!.. - рассмеялся я «биологической» шутке милой. - Мне кажется: если бы змея была покрыта волосами - ее заели бы вши или блохи. Лапок-то, чтобы почесаться, у твоего удавчика нет. Ему бы пришлось переворачиваться с боку на бок, как скалка при раскатывании теста, тереться о землю, чтобы хоть как-то умерить бешеный зуд.
        - А кожа моего удавчика выделяет особую слизь, от которой начисто гибнут любые паразиты, -
        не сдалась моя девочка.
        Мы посмеялись.
        - А если удавчика побрить «под ноль»? - получится обыкновенная змея? - полюбопытствовал я. - Из шерсти можно связать варежки - а из слизи, про которую ты говоришь, сделать шампунь.
        - Фу ты какой!.. - притворно обиделась милая и легонько толкнула меня в плечо. - Я не позволю тебе брить моего удавчика!.. Добавлять в шампунь слизь, изгоняющую насекомых - я еще согласна. Но брить!.. Волосяной покров нужен удавчику, чтобы не замерзать зимой - свободно ползать по снегу и льду, пока ужи и гадюки прячутся по норам. Я бы повесила удавчика на шею. Он был бы моим живым шерстяным шарфиком.
        - А этот шарфик с глазами тебя не укусит?.. - изобразил я сомнение.
        - Укусит?.. - улыбнулась Ширин. - Удавы не ядовитые. Они не кусаются. Разве только чтобы зацепиться зубами, как крючком, за жертву, которую собираются расплющить своими кольцами и затем проглотить…
        - Во-во. Расплющить. Проглотить, - в том же шутливом тоне сказал я. - Не раздавит ли тебе горло твой живой шарф, посчитав тебя подходящим обедом?..
        - Ай, нет!.. - воскликнула моя девочка. - Мой удавчик будет добрый - любящий свою хозяюшку. Да и такие короткие удавы и питоны - меньше метра - на человека не нападают.
        - Ну а чем ты будешь кормить своего безногого приятеля?.. - полюбопытствовал я. - Ведь не яичницей с помидорами?..
        - Конечно - нет, - ответила милая. - Змеи такое не едят. Раз в два месяца мы с тобой будем вывозить удавчика в лес. Там наш змей проглотит какого-нибудь грызуна. Удавчику достаточно набить желудок шесть раз за год. Плотно закусив, удавы долго-долго переваривают добычу. После трапезы толстый удавчик станет совсем вялым, даже голову лишний раз не поднимет. В самый раз сгодится на роль шарфика.
        - Можно потчевать удавчика бездомными котятами, - сделал я попытку пошутить.
        - Ну чего ты такой злой?!.. - возмутилась Ширин.
        - Ну так тебе тоже не жалко грызунов, за которыми удавчик будет охотиться в лесу, - рассмеялся я и поцеловал любимую в щечку.
        Так, перебрасываясь идейками про мохнатого удавчика, мы меряли шагами лесопарковые тропинки. Мы сошлись на том, что удавчик - идеальный домашний питомец (а заодно и предмет гардероба), и будет доставлять хлопоты разве что во время линьки. Как и всякое покрытое шерстью животное, удавчик - конечно - должен линять. Но вот сбрасывает ли он еще и кожу, как обычные змеи, мы так и не решили.
        Моя девочка веселилась. Время от времени звучал ее волшебный смех, похожий на перезвон бубенцов. А оттого, что весело было милой, у меня тоже было хорошее настроение. Сколько радости принес нам такой - незатейливый, в сущности - «прикол» про волосатую змейку. Держась за руки и каждые десять минут целуясь, мы порхали по лесопарку так беззаботно, будто в нашей жизни все было просто и ясно, как солнечный день. Точно это не мы договорились до совместного суицида.
        Мы вышли из лесопарка, когда в воздухе уже начала сгущаться вечерняя мгла. По настоянию Ширин завернули в бистро.
        - Не волнуйся, - игриво подмигнула мне моя девочка. - То, что мы поедим в бистро - не значит, что дома я не состряпаю нам ужин.
        Бистро под грязно-желтой вывеской «Выпечка - круглосуточно» - было обставлено убого. По кафельному полу - трещины. На стене, выкрашенной в унылый цвет болотной тины, темнело неизвестного происхождения пятно. Стекло витрины такое мутное, что с трудом разглядишь грубо сваленные ватрушки, пончики и пирожки. Продавец - иранской наружности паренек с едва пробивающимися усиками - явно вымотавшийся за долгий рабочий день, уставил обреченный взгляд в выпуклый экран старенького рокочущего телевизора.
        Но мы пришли в бистро не в качестве тайных покупателей и не за «европейским» сервисом. Так что, купив у парня пончиков и пирожков, мы вполне себе комфортно устроились за синим столиком, который Ширин протерла двумя антибактериальными салфетками. Уплетая выпечку, мы вели непринужденный разговор. Вернее - говорила моя девочка, а я с обожанием глядел на любимую и периодически вставлял свое «угу».
        - В детстве я боялась коров, - смеясь, делилась со мною милая. - Да, панически боялась коров. Я думала: они чудовища - и хотят меня съесть. Аульская девчонка, которая боится коров. Ну не забавно ли?..
        - Если б я родился в сельской местности, я бы мальчишкой тоже боялся бы коров, - улыбнулся я. - Но я в детстве видел их только на картинке в цветной книжке-гармошке.
        Сегодня у Ширин был день воспоминаний. Оказывается, в ее жизни в бедном западно-туркестанском ауле были не только гневливые авторитарные родители, заставлявшие дочку молиться и с малых лет трудиться по хозяйству. С поэтическим вдохновением и горящими глазами моя девочка рассказывала, как в окружавших аул садах распускались нежно-розовые и белые цветы на абрикосовых деревьях. И как со своей подружкой Гульназ (приятельницы были тогда совсем крохотными девчушками) играла с песком и камнями под древесными кронами. Бедняжку Гульназ в семнадцать лет выдали замуж за заезжего бизнесмена на джипе - не раз женатого обладателя счета в швейцарском банке, акций крупной винодельческой компании, круглого брюха и бороды с проседью.
        Когда Ширин рассказала об этом, на лицо моей милой точно упала тень от тучи. Положив свои изящные ручки на мою руку, любимая сказала чуть дрожащим голосом:
        - Как же я рада, что встретила тебя. Какое счастье - спать в одной постели с красивым юношей, своим сверстником. А не быть игрушкой для толстопузого старикашки, у которого изо рта разит гнилью.
        У моей девочки был обычно воробьиный аппетит. Она наедалась и одной ложкой салата. Но сейчас, в бистро, Ширин с удовольствием скушала пару пирожков с капустой и румяный пончик в белой сахарной пудре. Мы выпили еще по стаканчику не очень вкусного (несмотря на сливки) кофе - и покинули бистро, чтобы двинуться домой.
        - Но сначала заглянем в магазин, - решила милая.
        В супермаркете моя девочка покидала в тележку тюбик майонеза, коробочку яиц, пару банок консервированных овощей и еще каких-то продуктовых мелочей. Я следовал за Ширин, зорким глазом обозревавшей товары на полках, и радовался тому, что из моей любимой фонтаном брызжет энергия, которой хватило и на приготовление яичницы, и на долгую прогулку, и на шутки про шерстяного удавчика. А ведь я боялся, что после тягостных разговоров с Юлией Владимировной, пройдохой-дамочкой из «Альфа-беты» и жуликом, предлагающим прописку за шестьдесят тысяч червонцев, мы проведем остаток дня в тоске; крыса-отчаяние будет глодать нам сердца. Но моя милая не позволила нам травиться черной желчью меланхолии. Как и всегда, моя девочка меня поразила. Только от нее зависела «погода в доме» (и на прогулке). Наступившая оттепель была, как будто, вызвана нежной улыбкой Ширин.
        C набитым под завязку пакетом - мы притопали домой. Наполнили продуктами холодильник.
        - Так-с. Иди теперь в спальню, включи ноутбук и найди нам какой-нибудь фильм, - распорядилась моя девочка. - А я займусь приготовлением ужина.
        Я с радостью повиновался. Пока я копался в интернете в поисках подходящей киноленты, моя милая гремела посудой на кухне. Наконец, я остановился на чем-то фэнтезийном, про ловких богатырей, чудовищных великанов и драконов. Тут как раз подошла моя девочка с двумя тарелками аппетитного салата «мимоза». Хотя я не слабо подкрепился пирожками в бистро, у меня заурчал желудок и потекли слюнки от предвкушения наслаждения изысканным яством. Мы с Ширин накинули себе на плечи мягкий плед, взяли по тарелке «мимозы» и начали смотреть фильм.
        С первых же кадров, на которых актеры силились изобразить благородных героев, моя милая принялась звонко смеяться. Я тоже улыбнулся: исполнители главных ролей явно переигрывали - рыцари «без страха и упрека» получились неестественными, как картонные куклы.
        Пафосный, претендующий на лиричность и эпичность, приключенческий фильм мы с Ширин по собственному произволу «превратили» в комедию абсурда. Вернее - это была заслуга моей девочки, так и заливавшейся смехом, отпускавшей шутки по поводу происходящего на экране. Я только улыбался, то и дело переводя взгляд с монитора на во всю веселящуюся Ширин.
        Про пересекших безводную пустыню богатырей моя милая заметила: те должны быть покрытыми песком и пылью, помятыми, с потрескавшимися губами. А вместо этого нам подсовывают каких-то метросексуалов, только что вышедших из салона красоты.
        - Ты гляди, гляди, - смеялась Ширин, - у них такие аккуратные прически - ни один волосок не топорщится. А руки, а ручки-то!.. Холеные, как у викторианской барышни. И режиссер хочет нас уверить, что эти ручки поднимали тяжелые длинные мечи?.. Ох, я не могу!..
        Нежный смех моей девочки был точно спасительный прохладный бальзам. Я думал: раз мы не разучились шутить и смеяться - значит, все у нас не так уж плохо. Пусть завтра нам снова бороться за жизнь - как бы процарапывать ногтями гранит или выхватывать голыми руками горящие угли из костра. Но хотя бы на денек мы имеем право расслабиться. Покормить на пруду в лесопарке гогочущую гурьбу уток, самим от души поесть в бистро; а вечером, укутанными в плед, посмотреть легкий фильм под салат «мимоза». Раз в году и у свиньи бывает праздник.
        Я верил сейчас: не завтра - так послезавтра, не послезавтра - так через неделю все у нас получится. Мы как тот лягушонок, который упал в крынку с молоком, но не согласен тонуть и изо всех сил барахтается, работает маленькими перепончатыми лапками. Он сам не заметит, как взбитое им молоко превратится в относительно твердое масло, от которого он сможет оттолкнуться и выпрыгнуть из крынки, чуть не ставшей лягушонку могилой.
        Вот и мы не опустим рук. Сегодняшний день отдыха даст нам нехилую подзарядку. А завтра мы снова опустим забрала и тараном попрем в бой за наши жизнь и счастье. И победим, победим.
        А Ширин, заражая меня флюидами веселья, продолжала высмеивать фильм. Экранные, выдыхающие огонь и дым, драконы казались ей похожими на ящериц-переростков и совсем не напоминали «несущих на кожаных крыльях ужас» монстров.
        - Ты посмотри, - восклицала моя девочка. - Эти драконы - не драконы, а грубо сработанные чучела. Нет - ну видно же, что чучела!.. На кукурузное поле - ворон пугать - еще сгодились бы. Но в кино эти мнимые дракошки нелепы. Нелепы, как… как танцующий носорог!..
        Фильм, в конце концов, надоел нам. Так что мы не стали досматривать. Финал был ясен, к гадалке не ходи: все матерые великаны, чешуйчатые многоглавые драконы, ведьмаки и коварные похотливые жрецы будут порублены в капусту - а самый крутой и нахрапистый богатырь торжественно совокупится с прекрасной принцессой, которую вырвал из лап злого колдуна. То ли за время прогулки я утомился, то ли кино меня убаюкало, но меня потянуло в блаженный сон. Я распластался на кровати поверх покрывала.
        - Нет. Нетушки, дорогой!.. - с милым лукавством сказала Ширин, грозя мне маленьким пальчиком. - Не спи!..
        Она взяла книжку с полки и положила передо мной со словами:
        - Вот. Шейх Саади, - напомнив мне тем самым, что я обещал любимой вслух почитать великого персидско-таджикского поэта.
        Я сел на кровати «по-восточному», скрестив ноги. Моя девочка удобно устроилась рядышком. Я читал громко, нараспев, все больше увлекаясь. Слова мастера Саади разом обжигали огнем и холодили льдом. Строки то дышали бурной страстью, то звучали пронзительно, стеклянными тонкими иглами вонзаясь в твое сердце и вызывая в тебе такие чувства, о существовании которых внутри тебя ты даже не подозревал. Бесподобный соловей Саади пел о любви и о муках, какие терпит во имя любви. И пусть бы набитый страданиями вьюк был бы в тысячу раз тяжелее - все равно поэт не откажется от своей сердечной привязанности.
        Мне казалось: это не Саади, а я сложил стихи, похожие на плещущие о песчаный берег синие морские волны. И эти стихи - о моем нежном влечении к милой Ширин. Я не читаю слова из книжки - слова, будто бы, сами рождаются в моем охваченном пламенем сердце. Как и у Саади, моя любовь - жертвенная. С тех пор, как я вручил свою душу прекрасному тюркскому ангелу - судьба обрушила на нас целые лавины камней, валуны и отломанные вершины утесов, как бы проверяя наше с любимой взаимное чувство на прочность. Будто через терновые кусты - в кровь рвущие шипами кожу - мы пробиваемся через выставленные злюкой-фортуной заслоны.
        Во всем, что с нами происходит, много нелепого, анти-рационального, трагикомического. В обширном термитнике-мегаполисе, где даже на стены гаражей и почему-то не снесенных старых деревянных построек налеплены объявления «Приглашаем на работу» - не может трудоустроиться девушка с руками-ногами и с головой на плечах. Влюбленный парень, пусть и с завихрениями в мозгу, но вполне способный отвечать за свои слова и поступки - по приговору психиатров не имеет права прописать у себя в квартире свою темноглазую зазнобу, которой хотел бы подарить весь мир и ради которой прошел бы сквозь жаркий огонь и нырнул бы в ледяную воду. Пока жулики типа Бахрома Мансурова и Анфисы Васильевны, никого не стесняясь и даже бравируя своей наглостью и безнаказанностью, стригут с несчастных мигрантов треклятые червонцы, как шерсть с овцы, две любящие души должны второпях подыскивать официальную работу для одной из этих душ, дабы та не стала объектом преследования для миграционной полиции, изгоем, «преступницей».
        Смеяться тут или плакать?..
        Можно смеяться, а можно и плакать. Смеяться, захлебываясь солеными слезами. Но главное - не отпуская руки возлюбленной - идти вперед, проламывая или опрокидывая любые препятствия, будь то кирпичная стена, колючие заросли или торчащие из земли металлические колья. Все, что я знал: я не оставлю Ширин. Либо мы вместе завоюем себе место под солнцем, гарантированный кусок хлеба и относительный покой - либо… либо мы умрем вместе. Мне казалось: именно об этом стихи гения Саади, который еще в тринадцатом столетии зашифровал в своих газелях и касыдах все тайны нашей с любимой судьбы.
        Волшебная сила поэтического слова подхватила меня, как волна - щепку. Я декламировал - иногда без подглядывания в книжку угадывая рифму. Мурашки пробегали у меня по спине, а губы дрожали. Ширин не отрывала от меня глаз, которые - казалось - лучились светом. Вся она была охвачена волнением - трепетала, как лист под легким весенним ветерком. Я читал до тех пор, пока не начал хрипеть и сбиваться. Тогда моя девочка забрала у меня книгу, положила ладошку мне на грудь и тихо сказала:
        - Спасибо.
        Где-то с минуту мы сидели, почти не шевелясь, только чуть учащенно дыша. Магические напевы сладкоголосого Саади еще звучали у нас в мозгу. А сердца точно отбивали ритм стихов персидско-таджикского кудесника. Моя девочка сказала наконец:
        - Ну что?.. Помоемся - и спать?..
        После гигиенических процедур в ванной, мы вернулись в спальню. Я первым забрался под одеяло. Моя милая, не торопясь, обнажилась, погасила свет и тоже легла. День выдался непростой: сначала - неприятный разговор с Юлией Владимировной, сорвавшейся на откровенное хамство, звонки двум жуликам, действующим под вывесками кадровых агентств; потом попытки отвлечься - долгая прогулка по лесопарку с кормлением уток, посиделки в бистро, вкусный ужин и, под занавес, чарующие стихи Саади. Я не знал: может милая утомилась и хочет заснуть без любовных утех?.. Я нашарил под одеялом руку Ширин и сплел свои пальцы с пальцами любимой. Я готовился так и уплыть по реке сновидений - легонько сжимая пальцы своей красавицы. Но моя девочка решила иначе.
        Она положила мою руку себе на грудь. Дыхание Ширин стало более напряженным и громким. Не сговариваясь, мы горячо, жадно прильнули губами к губами. Кровь стучала у меня в висках, а по телу точно пустили электрический ток. Быть может, самая сладостная вещь на земле - прижать к себе свою любимую девушку, голую и желанную; так, чтобы вас не разделяла даже тонкая ткань белья.
        Если воспользоваться выражением из одной старинной книги сказок - эта ночь была не идущей в счет ночей земной жизни, потому что мы, счастливые любовники, как бы вознеслись на небеса. Я был точно праведником в тенистом, полном цветов и плодовых деревьев раю с журчащими ручейками, а Ширин - нежной гурией, награждающей меня за все совершенные мною в подлунном мире добрые дела. Да что там рай!.. Вместо заоблачного эдема царством удовольствий для нас стала спальня с широкой кроватью. И милая соединялась со мной в соитии не за какие-то мои заслуги перед богом, перебирание четок или пожертвования духовенству - а просто потому, что любила меня.
        За ночь Ширин отдалась мне шесть или семь раз. Мы исчерпали энергию друг друга ближе к утру - когда через окно, в щелку между шторами, уже просачивался сероватый полусвет. Мы лежали пластом, не прикрытые одеялом, и держались за руки. Усталость после знойных объятий была поразительно сладкой.
        Меня совсем не тянуло говорить. Я отдыхал, расслабив все мускулы, и с радостью ощущал в своей руке руку любимой девушки. Мы точно упились божественным нектаром из одного кубка. Мысль о том, что милая здесь, в одной постели со мной, голая и такая же утомленная, как и я - пьянила. Нам оставалось плавно погрузиться в сон, а проснуться не раньше полудня.
        Ширин нарушила молчание:
        - Дорогой. Нам надо кое-что решить.
        Слова моей девочки звучали спокойно и ровно. Не дождавшись моей реакции (я только повернул голову, пытаясь настроиться на восприятие серьезной информации), любимая продолжила:
        - До четырнадцатого февраля - не так много дней. И я, честно, не хочу, чтобы нам пришлось накладывать на себя руки. Я непременно должна найти работу, милый. Сделаем так: я плотно засяду за ноутбук - буду просеивать опубликованные на сайтах вакансии, как старатель просеивает в поисках золота речной песок. На сотню вакансий с пометкой «только для славян» или с оговоркой «официально не оформляем» найдется одна, подходящая для меня. Это значит: если я отфильтрую тысячу вакансий - от кадровых агентств и от частых работодателей - я найду с десяток годных объявлений о работе. Но только для этого, родной мой, мне придется дни напролет не отклеиваться от компьютера, как бы ни слезились от свечения монитора глаза. Потому я прошу тебя: на то время, пока я ищу работу, освободи меня от домашних дел. Возьми на себя стирку, уборку, приготовление еды. Так ты мне очень поможешь…
        - Хорошо, - согласился я.
        Я невольно заерзал на постели. Моя девочка напомнила: наша жизнь - не бесконечный праздник. Мы можем почти всю ночь до головокружения заниматься любовью - но вслед за ночью приходит день с заботами и тревогами. Прекрасно мечтать о шалаше, в котором обретешь с любимой счастье. Но… но где ты отыщешь для своего шалаша дикий берег с золотой полоской пляжа и кокосовыми пальмами?.. Все такие сказочные уголки давно отгорожены чуть ли не колючей проволокой - чтобы там, в обществе смазливых эскортниц, грели волосатые животы господа олигархи, которым тоже надо «отдыхать» после махинаций с акциями и игры на бирже.
        А мы?.. Мы пленники клокочущего мегаполиса. Куда нам податься из большого города?.. В наши времена даже остатки лесных массивов превращены в частную собственность, охраняемую бугаями с собаками. Так что бежать в глухую чащу, одичать до состояния неандертальцев, жить охотой на косуль и зайцев и сбором ягод, грибов и кореньев - нам не светит. Чтобы выжить и всегда быть вдвоем, мы должны скользить безногими веретеницами в месте куда более опасном, чем джунгли или густой сосновый бор - в городе, населенном миллионами равнодушных или прямо враждебных людей. Нам надо быть всегда начеку, чтобы вновь не клюнуть на наживку таких мошенников, как Бахром урод-Мансуров. И одновременно - быть скоростными, как молния, успеть утрясти дела с работой и визой для Ширин раньше роковой даты четырнадцатое февраля.
        Я обнял мою девочку и повторил:
        - Хорошо.
        После продолжавшихся почти до утра любовных утех я верил, что у нас обязательно все получится. Выдержав паузу, я добавил:
        - Спокойно ищи работу. Домашние деля я возьму на себя. Все будет отлично.
        - Спасибо… - прошептала моя милая.
        Я поцеловал свою пери в щеку, еще крепче обнял и, удобнее устроившись на подушке, сам не заметил, как заснул.
        Спал я долго, без сновидений, как будто выпал из мира в первозданную тьму. Но вот до меня донеслось, как сквозь толщу воды, тихое постукивание. Первым, что я увидел, открыв глаза, был камфарно-белый потолок. Голова гудела и была точно распухшая деревяшка. Видимо, как ни много я спал, а все-таки не вполне выспался. Ширин, с распущенными волосами и в одной футболке, сидела с ноутбуком на краю кровати. Это пальчики милой стучали по клавиатуре ноутбука. Я понял: моя девочка взялась за осуществление плана, озвученного минувшей ночью, и с утра пораньше принялась за поиски работы.
        - Привет, - сказал я, нежно поцеловав свою красавицу в шею.
        - Привет, - слабо улыбнулась Ширин и сейчас же вновь уставила взгляд в горящий экран ноутбука.
        Я потянулся, прикрыл распахнувшийся в зевке рот. Надо было оторваться от постели, умыть холодной водой лицо да идти на кухню - налить нам по чашке ароматного бодрящего кофе и соорудить бутерброды из сыра, зеленого лука, докторской колбасы и белого хлеба.
        19.ФИШКИ НА ИГРАЛЬНОМ ПОЛЕ
        С того утра начался наш длительный марафон. А вернее - бег с препятствиями, с перепрыгиванием через канавы, гонками вслепую по темным тоннелям, преодолением заборов и каменных стен. Мы были точно закусившие удила взмыленные лошади, запряженные в одну колесницу. Нам казалось: до сих пор мы искали работу для Ширин чересчур вяло. Возможно, это было и не так. Но теперь мы достигли скорости вихря, а напряжение в нервах было как в протянутых от столба к столбу проводах.
        Я открывал глаза в восемь - и с минуту, прежде чем шевельнуться, сверлил глазами белизну потолка. Моя милая уже сидела за компьютером. Долбила по клавиатуре и водила мышкой. Звонить потенциальным работодателям и кадровым агентствам было еще рано - офисы открываются в девять, а то и в десять. Пока что моя девочка отыскивала в море интернет-вакансий подходящие (без расистских пометок «только славянам») и с усердием первоклассницы переписывала в блокнот названия, адреса и телефоны фирм.
        Оторвавшись - наконец - от постели, я целовал свою девочку, шел в ванную, а из ванной на кухню, где стряпал нам завтрак. Мои навыки и фантазия как кулинара были ограниченные: в трех случаях из пяти я подавал на стол яичницу с колбасой (да иногда еще добавлял помидоры), а на оставшиеся два случая приходились банальные бутерброды.
        После завтрака Ширин немножко отдыхала. Она просила почитать ей что-нибудь коротенькое из восточных сказок. Обычно мы останавливали свой выбор на книжке о похождениях удалого Алдара Косе или на турецких анекдотах о Бу Адаме. Я читал вслух, увлекаясь повествованием и придавая своему голосу почти артистическую выразительность. Но моя девочка слушала рассеянно, шарила глазами по сторонам. То и дело какая-нибудь фраза проплывала мимо сознания милой - и тогда Ширин просила перечитать последний абзац. Я понимал: мысли моей девочки бродят не по следам Алдара и Бу Адама, а совсем по другим местам. И за завтраком, и во время получасового отдыха - милая думала о поисках работы.
        В полдесятого - когда, по нашим расчетам, клерки должны были рассесться по своим креслам в офисах, влить себе в глотки отвратительный черный кофе и поделиться с коллегами свежими сплетнями - моя любимая начинала звонить по выписанным в блокнот телефонным номерам.
        Чтобы не мешать моей девочке, я - с книжкой персидских сказок под мышкой - отчаливал на кухню. Но насладиться чудесными, красочными историями про могучих шахов, многострадальных дервишей и соблазнительных красавиц-пери у меня не получалось. Глаза прыгали по тексту, как йо-йо. А ухом я ловил долетавший из спальни приглушенный голос разговаривающей по телефону Ширин. Как ни занятен был пестрый - будто ковер - фольклор персидского народа, меня куда сильнее интересовало, хороши ли дела у моей милой. Я засекал обрывки фраз моей милой, как локатором.
        - Алло. Здравствуйте. Я звоню по поводу работы… Да, опыт есть: я была посудомойщицей и официанткой… Вы подаете заявление на продление визы сотрудника?.. Нет, я не славянка…
        Казалось: я весь обращался в слух. Держа за свою девочку - что называется - пальцы скрещенными, я надеялся уловить какие-нибудь вселяющие надежду слова. Вроде: «Договорились. Я подъеду завтра в одиннадцать» - «Да, конечно: я захвачу с собой визу» - «Я тоже уверена, что мы прекрасно сработаемся». Но в девяносто шести процентах случаев я слышал совсем другое: уставшим голосом, уже даже без раздражения, Ширин, как по методичке, повторяла: «Я не славянка» - «Нет, у меня нет расейского гражданства» - «Я полагала, что, приняв меня на работу, вы подадите в миграционную полицию заявление на продление мне визы…».
        Все это печальным образом напоминало сказку про белого бычка.
        Я не знал, звонила ли Ширин только частным работодателям или, так же, и кадровым агентствам. А если звонила и в агентства - то сбылись ли угрозы ведьмы Юлии Владимировны, которая чуть ли не на бычьей крови и человеческих костях поклялась, что имя моей девочки будет внесено в «черный список соискателей»?.. Если тебе, мол, не повезло угодить в этот список «унтерменшей из унтерменшей», «змей подколодных», «отбросов общества» - ни одно уважающее себя агентство не захочет иметь с тобой дело. Но я не лез к милой с расспросами. Я отдавал себе отчет: нервы Ширин на пределе, как готовые лопнуть гитарные струны. Моя любимая сама мне все расскажет, когда посчитает нужным.
        Ближе к полудню голос милой за дверью спальни стихал. Это значило: Ширин прозвонила все номера, которые утром выписала в блокнот. Тогда я заглядывал в спальню и тихо спрашивал свою девочку:
        - Не хочешь кофе?..
        - Хочу. Спасибо, - так же тихо отзывалась любимая.
        Я успевал заметить: веки у Ширин подрагивают, пальцы трясутся.
        Я наливал нам кофе с молоком, раскладывал на тарелке простенькое печенье. Моя девочка приходила из спальни, садилась за стол. О том, как продвигаются поиски работы, милая и теперь ничего не говорила. А я боялся докучать вопросами. Милая просто сидела, выпрямив спину - и маленькими глоточками пила кофе. Иногда чашка начинала дрожать в руке Ширин - кофе вот-вот выплеснется через край. Тогда моя милая отставляла чашку и ждала, чтобы пальцам вернулась твердость.
        Я пытался отследить взгляд моей девочки. Но ее глаза просто блуждали по кухне, переходя от окна к плите, от плиты к холодильнику. В черных зрачках Ширин была тоска. Иногда, впрочем, глаза милой надолго задерживались на настенном календаре с медвежонком. И тогда с алых губ любимой срывался нервический смешок.
        О, календарь!.. Мне хотелось содрать его со стены, изорвать на мелкие кусочки. И выкинуть эти кусочки в раскрытую форточку, чтобы ветер разметал их по лицу земли. Цифры в календаре казались мне, парадоксальным образом, рядами зубов. Как пробравшийся в дом карликовый монстр - нечто вроде рогатой химеры с кожаными крыльями летучей мыши - календарь злобно смеялся над нами. Календарь отмерял время, дни - т.е. тот ресурс, которого у нас оставалось все меньше.
        А среди трехсот шестидесяти пяти чисел - трехсот шестидесяти пяти зубов чудовища - наши с Ширин глаза притягивало число четырнадцать в столбике под шапкой «февраль».
        Четырнадцатое февраля!.. Роковая дата. Если до четырнадцатого февраля моя девочка не отыщет работу, на которой милой помогли бы с продлением визы - тогда… Тогда мы окончательно превратимся в парий, отщепенцев, изгоев - не вписавшихся в современное, постиндустриальное, демократическое, процветающее общество. Кому нужны психически увечный «неполноценный» парень и просрочившая визу мигрантка из Западного Туркестана?.. Ширин автоматически попадет в разряд «нелегалов» - нарушителей неприкосновенности государственных рубежей. Это пахнет полным бредом, но наши бравые полицаи предпочитают отлавливать безобидных и наивных мигрантов - таких, как моя девочка - чем охотиться за маньяками, растлителями детей, серийными убийцами или чем защелкивать наручники на запястьях «распилившего» бюджет толстого коррупционера.
        И что нам остается?..
        На кухонном столе так и стояло несколько коробочек со снотворным. Мощным снотворным. Белых круглых таблеток хватило бы, чтобы свалить пару лошадей. Сидя со мной за чашкой кофе, Ширин иногда, с задумчивым и как бы окаменелым лицом, передвигала эти пачки таблеток. Я смотрел, как загипнотизированная удавом мартышка, и в сердце мне будто бы медленно вонзалось холодное тонкое лезвие.
        Выпить конскую дозу тяжелого снотворного - пожалуй, самый «безболезненный» способ самоубийства. Выброситься с верхнего этажа высотки - страшно. Ты умрешь от ужаса еще раньше, чем размажешься кровавой лепешкой по асфальту. А еще, говорят, кое-кто после прыжка выживает, но остается инвалидом. Что ждет безрукого-безногого колясочника?.. У меня мурашки пробегали по спине, когда я задавал себе такой вопрос. Нет, лучше уж смерть!..
        Утопиться в ванне - трюк, на который способен разве что сумасшедший йог. Можно, конечно, взять по веревке и, повесив на шеи по камню, утопиться в нашем любимом пруду, на котором гогочут и плещутся утки. Но меня бил озноб при мысли о том, во что превратятся наши трупы, похороненные в мутной воде. Если когда-нибудь мы всплывем (веревки развяжутся или порвутся) - случайный свидетель схватится за сердце, увидев распухшие, обезображенные влагой тела. Почерневшие, пахнущие гнилью, с вываливающимися изо ртов фиолетовыми языками.
        Сказать честно: для меня это было бы не так жутко, если б речь шла только обо мне. Один я, может быть, и согласился бы утонуть. Пусть меня и выловят в виде почти бесформенного мясного мешка с костями - мне-то будет уже все равно. Но я не мог допустить, чтобы то же самое произошло с Ширин. Я весь холодел, стоило лишь вообразить мою девочку поднятой со дна покойницей, расплывшейся, как медуза; со сбившимися в грязные узлы волосами и с закатившимися глазами. Нет, я мечтал (если это можно назвать мечтой), чтобы и на смертном ложе милая осталась бесподобной красавицей. Пусть моя девочка будет распластана на белой простыне - чуть более бледная, чем была при жизни. С улыбкой на вишневых губах. С сомкнутыми веками. И с заплетенными в аккуратные косы густыми темными волосами. Похожая на высушенный цветок, заложенный в книгу.
        Вспарывать себе вены - не очень надежный способ. А повеситься - не эстетичный. (Я читал где-то: повесившиеся, пока хрипят в петле, непроизвольно мочатся). Так что самое лучшее - как мы и задумали - лежа в обнимку, тихонько умереть во сне. Пока, под действием тройной дозы таблеток, мы будем медленно - может быть на протяжении часов - угасать, воображение нарисует нам в сновидениях яркие завораживающие картины нашего несбывшегося счастья.
        Нам приснится, как, босые, взявшись за руки, мы гуляем по мягкому песочку вдоль края моря, слушая тихую песню пенных волн. Как, звонко смеясь, двумя газелями резвимся в нашем лесопарке - только уже не слякотной зимой, а волшебным летом, под шелестящими на ветру изумрудными кронами деревьев. Наконец, в самом счастливом сне, Ширин будет баюкать на руках щекастого младенца, а я, со слезами умиления на глазах, буду любоваться на жену и дочку. (Почему-то я был уверен, что, если б моя звездочка родила бы мне ребенка - то это непременно была бы дочка, которая выросла бы такой же красивой и доброй, как мама).
        Прекрасные видения проплывут по экранам наших закрытых глаз, а следом черной кошкой подкрадется тьма, которая накроет нас, как облако. Еле тлеющие угольки нашего сознания окончательно догорят. Верь я в бессмертие души - сказал бы, что мы сбросим тесные скафандры из плоти и костей и вознесемся прямиком в рай. Мы встретимся там под финиковой пальмой, над весело звенящим прозрачным ручейком, и нежно улыбнемся друг другу. К слову: финиковую пальму я в жизни не видел - только на фото или по телевизору.
        Но в загробный мир я не верю. После смерти нас ждет только вечный покой - без звуков, без запахов, без зрительных образов. Что ж, тоже неплохо после не слишком-то радостного земного существования, которое напоминало прогулку по узкой неровной тропинке, с обеих сторон стиснутый колючими кустами.
        Но какой бы многотрудной ни была жизнь, мы с Ширин не хотели умирать. Да и кто в восемнадцать-девятнадцать лет будет грезить о могиле?.. Только от полной безысходности, от невозможности найти свое место в жестоком обществе, от того, что люди и обстоятельства буквально выдавливают нас с жизненной тропинки в шипастый кустарник, мы замыслили суицид. Но прежде мы сделаем все, чтобы избежать самоубийства.
        Мы напоминали сейчас кота, которому хулиганы-мальчишки привязали к хвосту консервную банку. Бедный взъерошенный котяра мчится, что есть духу, подгоняемый грохотом склянки на шнурке. Испуганный кошак либо окончательно выбьется из сил и свалится с высунутым розовым язычком, либо уткнется мордочкой в ноги хорошей девочки, которая не только отвяжет от кошачьего хвоста проклятую консервную банку, но и возьмет котика на руки, приголубит и отнесет к себе домой.
        После пары чашек кофе моя милая возвращалась в спальню. Скоро становилось слышно, как моя красавица стучит по клавишам ноутбука или разговаривает по телефону. Я понимал: Ширин выудила из всемирной паутины еще сколько-то номеров потенциальных работодателей - и теперь упорно звонит. Любимая была точно ныряльщица за таящими жемчуг раковинами. Погружалась в интернет, как в океан. «Добычей» были объявления о работе, по которым стоило хотя бы позвонить - без расистских пометок «только для славян», «азиатов не рассматриваем» и т.п.
        Пока Ширин листала сайты в поисках подходящих вакансий, я так и торчал на кухне, безуспешно стараясь отвлечься персидскими сказками. Иногда, сказав моей девочке: «Я в магазин!» - я отправлялся за покупками.
        Мы не роскошествовали - да на инвалидскую пенсию особо и не пожируешь. Перечень продуктов, которые я кидал в тележку и вез на кассу, был недлинный и легко помещался у меня в голове. Хлеб, молоко, тушенка, макароны, крупы, докторская колбаса. Бывало, я добавлял сюда огурцы, помидоры и картофель. Управиться с покупками можно было быстрее, чем чихнуть - но я, уже с загруженной тележкой, чертил зигзаги по отделам супермаркета. Мне почему-то казалось: если я немного задержусь - моей милой повезет в поиске работы. И когда я, наконец, вернусь с набитой сумкой домой, моя девочка, сияя улыбкой, выпорхнет бабочкой мне навстречу, обнимет меня и радостно сообщит: «Родной, родной мой!.. У меня на завтра назначено пять собеседований: два - на должность секретарши, еще два - на консьержку и одно - на официантку. Во всех пяти местах мне пообещали, что подадут в миграционную полицию заявление на продление моей визы, как только я приступлю к работе».
        Я заходил в мясные ряды и разглядывал выставленные на витрине здоровенные куски говядины и свинины, куриные тушки и окорочки. И фантазировал: к праздничному столу по случаю трудоустройства Ширин неплохо будет взять вот такую, как крайняя слева, долю красного мясца, выкупать в маринаде и запечь в духовке. С вареным картофелем, посыпанным мелко порезанным темно-зеленым укропом, будет запредельно вкусно.
        Во фруктовом отделе я присматривался к винограду, мандаринам и ананасам. А из стоящих на полке соков в ярко разукрашенных картонных пакетах или в стеклянных бутылках с цветастыми наклейками - моя взгляд притягивал персиковый. Моя девочка как-то обмолвилась, что любит персиковый сок.
        Конечно, не мог я не остановиться и у стеллажей и витрин с кондитерской продукцией. Наше застолье не обойдется без сладкого десерта. В первую голову - надо брать торт «Змеиное молоко». Но еще - и мармелад «апельсиновые дольки», коробку шоколадных конфет, воздушный зефир и печенье со вкусом земляники.
        Бывало, я забредал и в алкогольный отдел - где, как зачарованный, смотрел на ряды бутылок белого и красного вина. Особенно меня притягивало красное, поскольку мои любимые тюркские и таджикско-персидские поэты писали о вине, подобном расплавленному рубину. Ни я, ни моя девочка никогда не пробовали даже пива. Но если и начинать баловаться хмельными напитками, то как раз на празднике в честь устройства моей милой на работу. Мы уже достаточно взрослые - занимаемся любовью. Так что, наверное, не будет грехом и пригубить бокал с легким вином цвета закатного солнца.
        Так я, толкая тележку с товарами, суетливым муравьем обегал супермаркет, отпустив узду хрипящего беспокойного коня своего воображения. Но приходилось возвращаться в реальность и катить продукты на кассу. Расплатившись и переложив покупки из тележки в сумку, медленно топать домой.
        На пороге квартиры я на несколько секунд застывал, слепо надеясь: а вдруг моя девочка и впрямь сейчас повиснет у меня на шее и прошепчет на ухо хорошие новости?.. Сердце у меня так и стучало, разгоняя по жилам кровь.
        Наконец, я говорил:
        - Дорогая, я пришел!..
        - Да, милый. Хорошо!.. - слышался из спальни голос любимой. А затем раздавались звуки яростных нажатий на клавиши ноутбука.
        Дело понятное: Ширин с головой ушла во всемирную паутину. Прочесывает сайты компаний, фирм, индивидуальных предпринимателей и кадровых агентств в поисках вакансий, как травоядные звери лютой зимой ищут корм под снегом; рассылает резюме куда только можно. И что еще ясно: старания моей девочки пока не увенчались успехом. Со всеми работодателями что-то не так. Одни, выпятив губу, брезгливо заявляют: «Мы принимаем на работу строго лиц славянской национальности. Точка. Имеем право». А другие - таким тоном, будто вытащили тебя из засасывающего омута или дали тебе в беспроцентный долг миллион червонцев - говорят: «Н-да… Плохо, что вы нерусская… Но да ладно, ладно, ничего… Мы примем вас на работу. Платить вам будем - конечно - меньше, чем сотрудникам-расеянам. Но вы же умная и нежадная и хорошо осознаете, что и такую копеечку, как у нас - вы не везде заработаете, при вашем-то зыбком положении гастарбайтера… Ну и еще: вопрос с визой решайте как-нибудь сами. Мы, со своей стороны, не будем против, если у вас вообще не будет визы. Просто, зайка, ходите осторожно - не провоцируйте полицию. А мы ни трудовой
договор с нашими работниками не заключаем, ни визами не занимаемся. Но будьте спокойны: в конце месяца вам на карту капнет денежка - ваша зарплата. У нас в компании все строится на доверии…».
        Ха!.. Толстопузым капиталистам легко говорить о доверии. Эти зловонные клопы-кровососы делают вид, что не понимают: оказывать доверие - это куда труднее, чем оправдать или, по собственному произволу, не оправдать доверие. Гастарбайтер впряжется в ярмо и будет, в поте лица, пахать, надеясь на зарплату, обещанную нанимателем. А тот, затягиваясь ароматной сигарой и серебряной ложкой метая себе в рот осетровую икру, станет лениво - как о выведении блох у котенка - раздумывать: ну что, подбросить мне этому забитому работяге, за которого не вступятся ни суд, ни адвокат, ни мафия несколько ломаных грошей в конце месяца или лучше прогнать унтерменша крепким пинком под зад?.. Аз есмь бог - ну или, на худой конец, глиняный божок, идол. Что хочу - то и ворочу.
        На душе у меня отчаянно скребли кошки с прищемленными хвостами. Хотелось зайти в спальню и спросить Ширин: как поиски работы?.. Но я тормозил себя, как не в меру ретивого скакуна. Я знал, что только расстрою милую, заставив сказать: «Пока ничего нового. Сегодня сорок фирм отказались приглашать меня на собеседование, потому что я нерусская».
        Сердце у меня ныло, а по извилинам мозга циркулировали невеселые мысли. Я думал о том, какую боль каждый раз испытывает Ширин, слыша из телефона равнодушный, почти машинный, голос: «Извините, вы нам не подходите». Мне казалось: меня самого режут на куски тупым ножом. И как, наверное, моя девочка устала бороздить интернет в надежде наткнуться на очередное объявление о вакансии, по которому стоит хотя бы позвонить!.. Это как обследовать пляж в поисках когда-то оброненной брошки.
        Я не мог усидеть на стуле, как если бы сиденье ощетинилось сотней раскаленных иголок. Не удавалось отвлечься на книгу персидских сказок - буквы так и прыгали по странице, и я не улавливал, где речь идет о грозном шахе, где о прекрасной царевне, а где о страшилище-диве. А календарь на стене скалился цифрами, как акульими зубами, и подталкивал меня к вопросам: сколько длится отчаянный забег Ширин за золотым кубком - работой?.. - и сколько вообще у нас осталось дней до роковой даты четырнадцатое февраля?..
        Эти вопросы кружились надо мной, как мерзко кричащие уродливые гарпии. Но я отказывался реагировать. Я отворачивался от очевидных ответов. Мне представлялось: я и моя девочка - два муравья на зеленом листочке, подхваченном пенным потоком. Что могут сделать два слабых насекомых?.. Остается только отдаться течению. И убедить себя в том, что нас прибьет к спасительному берегу - раньше, чем мы потонем.
        Чтобы чем-то занять руки, а тем самым и голову, я поскорее принимался за приготовление обеда. По-моему, полусознательно я старался как можно громче греметь посудой, точно желал оглушить собственный мозг, дабы не думать о той сети мрачных обстоятельств, в которой я и Ширин бились, как несчастные рыбы.
        Обед я стряпал простецкий. Часто это были макароны с жирной говяжьей тушенкой. Либо вареный рис с луком и мелко порубленной зеленью; в придачу к рису я на маленьких блюдцах подавал на стол незамысловатый салат из огурцов и помидоров, облитых подсолнечным маслом. А бывало, во мне настолько пробуждался кулинар, что я жарил картофель со специями и с консервами «мясо цыпленка». Это была вершина моего поварского «мастерства». Для коронного блюда требовалось очистить картофель от кожуры и порезать тонкой соломкой. Такая задача казалась мне равносильной очищению Гераклом Авгиевых конюшен. В свою прежнюю, холостяцкую, жизнь я разве что наггетсы мог швырнуть на сковородку; да и то - недожаривал или пережаривал. Но моя девочка приучила меня к вкусной и полезной домашней кухне. Теперь моей милой пришлось оторваться от плиты - с головой погрузиться в поиск работы. Так неужели я поленюсь почистить окаянную картошку, чтобы порадовать Ширин хотя бы сытным блюдом, которое мне более или менее удается?!
        Разложив еду по тарелкам и налив в стаканы зеленого чаю, я подходил к двери спальни и тихонько звал:
        - Хорошая моя, идем кушать.
        - Иду, дорогой мой, - так же тихо отвечала моя девочка и выплывала из спальни.
        Молча мы садились за стол и принимались за еду.
        С кровоточащим сердцем я посматривал на милую. Она стала, как будто, тоньше волоска. С осунувшегося лица стерся румянец. Она то и дело хмурила красивые брови. То губы у нее начинали дрожать. Ширин казалась мне бледной луной на ущербе, которую вот-вот поглотят тучи. Аппетита у моей милой почти не было. Она больше ковыряла вилкой в тарелке, чем ела.
        - Поешь, поешь хоть немного, моя золотая, - уговаривал я.
        - Не знаю… - медленно отвечала моя девочка. - Что-то я совсем не голодна…
        Ее потускневшие, воспалившиеся от долгих часов, поведенных за монитором, глаза смотрели как бы сквозь меня.
        Я подавлял вздох. Я считал, что не имею права ни на мучительные вздохи, ни на одну соленую слезинку, потому что не должен расстраивать мою красавицу, которой и без того тяжко. Но каким бы было для меня облегчением, если б любимая сама жарко расплакалась бы у меня на груди. Если бы излила на меня, вперемежку со слезами, поток горьких жалоб на негодяев-рекрутеров, с которыми невозможно договориться даже о собеседовании. Обнажила бы передо мной свою израненную нежную душу. Я бы прижал Ширин к себе, как слабого пушистого котенка с бисеринками-глазами, которого хочется защищать от всего мира. Гладил бы ее волнистые волосы и шептал бы ей, что все образуется, все обязательно будет хорошо.
        Плакать порою полезно. Вдоволь окропив мою грудь слезами, милая почувствовала бы себя обновленной, как роза после дождя, на лепестках которой поблескивают капельки влаги. У моей девочки появились бы свежие силы, чтобы снова и снова перелопачивать интернет в поисках заветной вакансии. И я верил: если не завтра - так послезавтра моей любимой повезет. Не может быть, чтобы такой чистой, как первая снежинка, ангельски прекрасной девушке не выпал счастливый билет.
        Но Ширин не плакала. Она была измождена, раздражена - но не плакала. Я только качал головой, признаваясь себе: за почти полгода, проведенные с любимой, я так и не разгадал ее характер. Я не мог предвидеть, когда моя девочка впадет в истерику, как на Лиственной улице; когда загорится гневом - что произошло в коморке Анфисы Васильевны; когда - наконец - прильнет ко мне, чтобы получить долю утешения и ласки. Воистину: моя зазноба была переменчивее луны.
        Любимая даже как-то отстранилась от меня. Ну конечно!.. Живя в одной квартире, мы теперь виделись только за кухонным столом, когда принимали пищу, и в постели. Ну, еще в те недолгие полчаса после завтрака, когда я читал моей девочке восточные сказки.
        Сердце Ширин точно обросло твердой корой. И я не имел сил эту кору пробить. Я помнил, как называл милую Несмеяной. А теперь моя красавица была, скорее, снежной королевой. Или зачарованной, обращенной в каменное изваяние, прекрасной шахской дочкой. Я страдал от этого отчуждения между мной и моей девочкой. Когда мы сидели за едой, старался хотя бы взглядом «транслировать», как заправский телепат: «Ширин, я тебя люблю. Я тебя очень люблю». Но телепатия не работала: моя милая почти не поднимала на меня глаз. Бывало, в конце трапезы, я просто брал руку моей девочки и держал в течение пары минут. Только так я и отваживался проявить свою супружескую нежность. Я чувствовал, как дрожит рука Ширин. А потом моя милая говорила:
        - Ну хорошо, дорогой. Хорошо. Надо идти.
        Моя девочка садилась в спальне за компьютер - а я, неприкаянный, торчал на кухне. Мне казалось: три черных голых дерева в окне сочувственно на меня глядят. Они точно приняли меня в свое братство - горемыки, у которых не осталось даже листьев.
        Я уповал лишь на то, что треклятый марафон рано или поздно закончится. Это только мрачное воображение Данте способно написать над воротами ада: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». А обыкновенному двуногому свойственно ждать начала лучших дней или, по крайней мере, окончания дурных. Я говорил уже: Ширин была, как старатель, который упорно просеивает влажный речной песок, упорно веря, что найдет крупинки золота. Поиск работы в железобетонном термитнике мегаполиса, где пылают электрические огни реклам, а улицы наводняет праздная толпа - это такая же охота за золотом. И я запрещал себе сомневаться, что моя девочка, в конце концов, наткнется на клад, т.е. трудоустроится в приличную фирму.
        Но чумазый вредный злой чертенок, удобно устроившийся у меня на левом плече, оттягивал черной лапкой мочку моего уха и бубнил, бубнил мне в слуховой проход: «Эй, хозяин!.. А что если твоя краля до четырнадцатого февраля так и не найдет работу?.. Твоя смазливая девчонка ищет официальную работу с тех пор, как приехала в Расею. За столько месяцев не нашла - так, что ж, теперь найдет?.. Нет, хозяин!.. Чудес в постиндустриальную эпоху не бывает. Придется твоей симпатяжке соглашаться жить нелегалкой, либо…».
        Я встряхивался, как конь - прогоняя болтливого дьяволенка, существовавшего, конечно, только у меня в голове. А глаза мои притягивались к стоящим на столе, рядом с солонкой в виде петушка, нескольким коробочкам снотворного. Доза здесь слоновья - нам с любимой хватит, чтобы несколько раз умереть. Моя душа, казалось, с треском рвалась на куски.
        А календарь - календарь на стене демонически смеялся, скалясь зубами-циферками. Он как бы спрашивал издевательски: «Не хочешь, дружок, посчитать, сколько дней осталось до роковой даты?..» Нет!.. Нет!.. Нет!.. Я не хотел. Мне бы заткнуть уши и зажмурить глаза, чтоб не слышать язвительный хохот и не видеть акулий оскал маленького монстра-календаря. Только ясное понимание того, что это не поможет, что календарь смеется и показывает зубы только в моем разгоряченном мозгу, удерживало меня от столь нелепого поведения. Что подумала бы Ширин, если б зачем-нибудь заглянула на кухню?.. Мне бы еще на четвереньки встать и под стол залезть, честное слово!..
        Меня начинали мучить опасения: не едет ли у меня крыша?.. В конце концов, я инвалид по психике, бросивший пить таблетки. Не вернется ли моя душевная болезнь с пополненным арсеналом фобий и навязчивых мыслей? Да еще с иллюзиями и галлюцинациями, которыми я раньше (тьфу, тьфу!) вроде бы не страдал?.. Да уж, в нашей ситуации - когда мы будто идем по прогнившему дощатому мосту, который в любое мгновение может вместе с нами обрушиться в бурную, ревущую пенную реку - не хватало только проблем в моей бестолковой голове.
        Ширин почти не вылезала из ноутбука и не выпускала из рук раскалившийся телефон, откапывая и прозванивая вакансии. Восемьдесят процентов объявлений приходилось отбрасывать без звонка: и должность была подходящая, и зарплата приемлемая - только в требованиях отдельным пунктом значится: «славянская внешность» или «строго для русских». Оставалось, из каждой сотни, двадцать - двадцать пять объявлений, где внимание на этнической принадлежность будущего сотрудника не было заострено. Но и податели этих, будто бы не ксенофобских, объявлений тянули многозначительное нечленораздельное «Ну-у-у», когда моя девочка называла свое ирано-тюркское имя. Далее следовал «вежливый» вкрадчивый вопрос: «А вы случайно - эмм… - не приезжая?». Что в переводе на русский значило: «Ты что, чурка?». Господа, не демонстрирующие в объявлениях оголтелый расизм, считали, видимо, за само собой разумеющееся, что «чурка», «азиат», «нерусский» не должен, не смеет откликнуться на вакансию. Что ты, что ты!.. Звонок моей милой казался «их благородиям» вторжением смуглого потного кули в пропыленной набедренной повязке на веранду, где пьют
чай с пирожными «белые сахибы».
        И все-таки: если с упорством изо дня в день закидывать удочку с червяком на крючке в мутный поток - рано или поздно вытащишь на берег хотя бы мелкую, отчаянно бьющуюся рыбешку. Иногда Ширин удавалось согласовать собеседование: потенциальный работодатель ничего не блеял по поводу «не той» национальности, обещал выплачивать зарплату каждые две недели и - вроде бы - не отказывался от хлопот по продлению визы. Всякий раз, когда у моей девочки намечалось интервью - я радовался, как резвящийся на зеленой лужайке ребенок, срывающий белые и желтые одуванчики. Я верил: вот теперь-то, завтра, в нашей жизни все утрясется. Ширин трудоустроится, а работодатель - по букве закона, через миграционную полицию - обновит моей любимой визу. А дальнейшее будет напоминать счастливую концовку сказки, только растянутую на годы и десятилетия.
        Но моя девочка, плотно сжав губы, только качала головой, ни на каплю не разделяя мой телячий восторг. И говорила:
        - Посмотрим, возьмут ли меня в курьеры. Пусть это не окажется очередным лохотроном…
        А глаза моей милой были полны тревоги и глубокой задумчивости. Мы столько раз обжигались при поиске работы для моей любимой, что Ширин, кажется, уже не ждала доброго исхода.
        В день интервью моя звездочка просыпалась раньше обычного. Еле-еле разлепив веки над одним глазом, я видел: милая старательно расчесывается, окунает гребешок в густоту своих черных волос. Я изо всех сил пытался открыть и второй глаз, освободиться из цепкой клешни сна, но только переворачивался с правого бока на левый и улетал обратно в царство Морфея. Продрав - наконец - глаза и поднявшись со скомканной постели, я находил Ширин на кухне. Тихая, погруженная в свои мысли, моя девочка сидела за чашкой кофе, уставив взгляд в окно. До собеседования оставалась еще уйма времени.
        - Привет, - только и говорила мне милая.
        - Привет, - отвечал я. А в голове у меня не прекращались шумы, какие бывают, когда, не выспавшись всласть, резко встанешь с кровати.
        Сходив в ванную - умыть лицо холодной водой - я возвращался на кухню и стряпал завтрак. Проникшийся чувством, что сегодня особый, важный день - день, когда Ширин, быть может, получит работу - я старался приготовить что-нибудь повкуснее. Поэтому я добавлял в яичницу не только колбасу, но и порезанные кружочками помидоры и ломтики сыра, да еще мелко покрошенную зелень.
        Завтрак проходил в молчании, хотя мне до чертиков хотелось поговорить о предстоящем интервью. Вообще, вслух пофантазировать о том, как Ширин с блеском выдержит собеседование, и каким будет первый рабочий день милой. Интересно поразмышлять: есть ли среди сотрудниц фирмы молодые девушки, с которыми моя любимая могла бы подружиться?.. И кстати: не купить ли нам вместительный пластиковый контейнер, в котором моя девочка будет забирать на работу бутерброды или вареные овощи для легкого перекуса?.. В офисе наверняка есть столовая с микроволновкой - можно разогреть еду…
        Но я не ронял и слова, точно забив рот кляпом. Я понимал: мои вопросы, которые я мог сыпать градинами, достойная попугая болтовня - только разволнуют милую, которой сейчас надо быть максимально собранной.
        Одна половинка моей души ликовала и разве что не вилась в танце, аккомпанируя себе ударами в бубен. Мол, главное - Ширин прорвалась на собеседование. А дальше все будет хорошо. Такая чудесная девочка, как моя возлюбленная не может опростоволоситься на интервью. У моей звездочки есть руки, ноги и гибкий ум. Что работодателю еще надо?..
        Но вторая половинка источала ядовитый скепсис: эх, парень, не все так просто!.. Результат собеседования ты заранее не угадаешь - ты не вещая Кассандра. Возможно, у руководства фирмы, в которую твоя милая едет на интервью, есть скрытые требования к соискателям. Например, новая работница должна быть крашеной блондинкой, родившейся под созвездием Стрельца. А что если рекрутеры рассматривают дюжину кандидатов на одно место?.. Выдержит ли твоя Ширин такой бешеный конкурс?.. Взгляни трезво на реалии расейской жизни: потенциальный работодатель может и не указывать в вакансии «только для русских», но твоей смуглой тюркской девочке, у которой, вдобавок, проблемы с визой, предпочтут белобрысую расеянку с пурпурным паспортом, хотя бы та и была, по сравнению с твоей милой тупым поленом.
        Две половинки моей души сражались, как единорог и лев. Я морщился, будто от зубной боли - или как если бы разом проглотил здоровенный кусок лимона. Я не знал, что сказать Ширин, каким веским словом ободрить любимую, внушить уверенность в успехе.
        Моя милая отправлялась на интервью одна, а я оставался дома. Я не совсем понимал, почему моя девочка не хочет брать меня с собой, как раньше, в качестве «группы» моральной поддержки. Возможно, Ширин считала, что из-за одного моего присутствия будет обнадеживаться, заранее верить в положительный результат собеседования - и тем сильнее будет удар в случае очередного провала.
        Я провожал любимую до двери квартиры. В темноватой прихожей моя милая влезала ногами в сапожки, накидывала куртку. Тогда я бережно обнимал свою девочку и нежно целовал в шею. Для этого мне приходилось набираться смелости, как прыщавому подростку, который до сих пор не приближался ни к одной девушке менее, чем на двенадцать метров, а женскую грудь видел только на фотографиях в стиле «ню» в интернете.
        Ширин медленно поднимала на меня взгляд и клала свою маленькую ладошку мне в область сердца. Глаза моей милой, похожие на две черных луны, лучились теплом и любовью. Алые лепестки губ, до того плотно сжатые, чуть-чуть приоткрывались. Из ледяной королевы или напряженной, изготовившейся для битвы, амазонки моя девочка вновь превращалась в кроткую серну. Мы крепко обнимались и сливали губы в долгом, жарком, в сладком, как сахар, поцелуе. Я чувствовал, как дрожь волнами пробегает по телу Ширин. Немного супружеской ласки оказывалось для милой лучшем напутствием, чем любые слова - хоть банальное «ни пуха, ни пера», хоть что-нибудь витиеватое, как стихи арабских поэтов.
        - Ну хорошо. Я поехала, - не очень-то торопясь освободиться от моих объятий, шептала моя девочка.
        С сумочкой на плече, Ширин переступала порог квартиры, одарив меня на прощание еще одним томным взглядом. Опьяненный нашим волшебным поцелуем, я не закрывал дверь, пока слышал стук каблучков сапожек моей милой.
        Наконец, заперев дверь квартиры, я проходил на кухню и делал себе кофе. Пальцы у меня тряслись, когда я засыпал в чашку коричневый растворимый порошок, а затем и сахар. Потому что после пары минут удовольствия от горячих губ любимой меня девятым валом накрывала дремучая тоска. Мне казалось: из груди у меня вырезали сердце, которое Ширин увезла с собой.
        Умом я понимал: моя девочка направляется на интервью - нет ничего важнее этой поездки; я должен - не брыкаясь - ждать свою милую; Ширин вернется часа через три. Но я ничего не мог поделать со скручивавшей мои нервы в узлы тревогой. Мне представлялось, что моя девочка - маленький пушистый котенок, которого я, открыв дверь квартиры, зачем-то вытолкал в огромный враждебный мир. Я не мог усидеть на стуле, как будто меня подбрасывала невидимая пружина. Меня так и подмывало - не одеваясь, как я есть, в домашних шлепанцах, шортах и футболке, выскочить на улицу и, пока моя милая не ушла далеко от дома, во всю силу легких, громко позвать: «Ширин!.. Ширин!.. Вернись!..»
        И я ведь был прав насчет враждебности мира. Как голодное чудовище, оно точит клык на нас обоих, но в первую голову - на мою девочку. Сколько раз на наших с Ширин прогулках, либо просто в магазине, в метро, я замечал косые волчьи взгляды прохожих или попутчиков, бесцеремонно ощупывающие мою любимую. Дело тут было, конечно, в том, что моя милая - нерусская. Я был для моей девочки, как щит. Видя, что тюркскую девушку держит за руку славянский парень, обыватели только колючими взглядами, да змеиным шипением нам в спины и ограничивались. Озабоченные национально-расовой чистотой дураки впадали, похоже, в ступор из-за когнитивного диссонанса. Мол, как так?.. Наш природный русак с волосами цвета соломы гуляет с «басурманкой», «азиаткой», «инородкой»!.. Остановите планету, я сойду.
        Но на интервью Ширин поехала одна. Мне оставалось только держать пальцы скрещенными за то, чтобы она без происшествий добралась до офиса потенциального работодателя, а оттуда - домой. У меня неприятно сосало под ложечкой при мысли, что на улице или в городской подземке мою милую может оскорбить горбатая, с бородавкой на кончике носа, с клюкой и в треугольном платочке бабка (вылитая яга), либо выдыхающий запах паленого самогона небритый мужик в шапке-ушанке набекрень. «Это не твоя страна!.. Убирайся в свой Бишкек, сучка!..»
        У такой старушенции с бородавкой или у заросшего щетиной алкоголика - жизнь не слишком задалась. Пенсия - с гулькин нос; едва хватает на хлеб, морковь и лекарства. Дети и внуки, вертящиеся в водовороте собственных дел и проблем, забывают звонить даже на рождество. И во всех своих невзгодах скрюченная бабка и красноносый от ежедневной выпивки мужчинка винят не министра финансов, не господина президента, не всю нашу порочную социально-экономическую систему… а мигрантов.
        Ну конечно, конечно!.. Как-то некомфортно осознавать, что за твои беды ответственны люди, до которых тебе никогда не дотянуться - вроде президента, министров, генералов. Или, тем паче, признать, что корень зла - в неуловимых и неосязаемых социальных противоречиях. Куда проще назначить козлами отпущения безответных и безобидных мигрантов, на которых легко сорвать ярость. Наорать, например, на водителя в маршрутке, которого зовут Рустам или Саид, за то, что тот медленно едет (и плевать вам при этом, что на шоссе - пробка; а чтобы летать по воздуху у микроавтобуса нет крыльев). Или в переполненном трамвае двинуть сумкой кавказцу, огрызнувшись: «Не стой на проходе, черномазый!». Или, наконец, облаять тюркскую девушку, которая просто едет на собеседование. Оскорбленный мигрант не вступит в спор, не ответит грубостью на грубость, не пожалуется в суд или полицию. Потому что «инородцы» слишком забиты, запуганы и зашуганы. Они с терпением стоиков сносят насмешки и наезды.
        Но кстати - о полиции. Думы о ней холодили меня сильнее, чем опасения насчет националистически настроенных обывателей. А ну как какие-нибудь патрульные - или постовые у турникетов в том же метро - прицепятся к Ширин?.. У моей девочки, правда, все в порядке с документами - срок действия визы пока не истек. Но когда лихих жандармов это останавливало?.. Они стригут взятки, как шерсть с овцы, даже с тех «не-граждан», которые и в мыслях не нарушали миграционный режим. Некоторые «инородцы» откупаются от полицаев дорогими сигаретами или выпивкой. Но что-то мне подсказывало: от стройной красивой девушки, которой нет и двадцати лет, полисмены потребуют не денег, не раковых палочек и не алкоголя. И уж точно не документы.
        Чувствуя, как в сердце проворачивается ледяной кинжал, я будто вживую видел отвратительные картины. Причмокивая языками, поблескивая влажными глазками, три или четыре жандарма обступили трепещущую, как лань, Ширин. Главный полицай, в зеленых штанах с красными лампасами и в съезжающей на бок фуражке, хрюкает, как кабан, чешет брюхо (такое огромное, что хоть на тачке вези). По лицам похотливых «блюстителей порядка» змеятся мерзкие ухмылки. Подлецы смотрят на все ниже склоняющую голову мою девочку, как голодные коршуны на голубку с перебитыми крыльями.
        По праву старшего, «кабан» - поковыряв в ноздре, из которой торчат волоски - первым кладет лапу на мою милую. Пуская слюну, щупает моей любимой грудь, на которой останутся синяки от толстых пальцев ублюдка в погонах. Ручища полицейского начальника скользит вниз и задерживается у Ширин между ног. Моя девочка плачет, а высокопоставленный развратник облизывает жирные губы, млея от сладострастия. Полицаи время от времени разражаются раскатистым смехом, с нетерпением дожидаясь своей очереди облапать мою звездочку.
        «Ну-ка, шлюха. Встань на колени!» - как железной клешней стиснув хрупкое плечо Ширин, «кабан» заставляет мою девочку опуститься на землю, а сам - под одобрительный гул и аплодисменты подчиненных - расстегивает командирские штаны, отчего необъятное брюхо подонка раздается еще сильнее.
        На этом мои жуткие «видения» обрывались. Я встряхивался, точно пробудившись от кошмарного сна. И, едва удерживая в трясущихся руках чашку, лил себе в глотку кофе. Пока Ширин не было дома - я хлебал кофе, как воду. Не то что б мне так хотелось ароматного напитка с молоком и сахаром, но мне почему-то казалось, что кофе поможет заглушить снедающую меня тревогу.
        Да уж. Самая обычная поездка на собеседование превращается для моей девочки в жестокую видеоигру с монстрами и препятствиями - притом милая не геймер, с удобством расположившийся за джойстиком, а главное действующее лицо, бегающее и прыгающее по экрану.
        Но, допустим, Ширин доедет до офиса потенциального работодателя, не столкнувшись с националистическим хамством обывателей и не напоровшись на жандармов. Еще неизвестно, какие сюрпризы ждут мою девочку на самом интервью. Собеседования в «Нострадамусе для вас» и, особенно, в «Сочной клубничке» убедили нас: за дверьми офиса какой угодно компании - не важно, занимающей квадратные метры на девятнадцатом этаже шикарного бизнес-центра или жалкую пристройку к многоквартирному дому - можно на всякое наткнуться. Тут уж что вытянешь из цилиндра фокусника: розу или ядовитую змею.
        Несостоявшиеся коллеги моей милой могут оказаться просто жуликами, как в «Нострадамусе». Они предложат моей девочке присоединиться к команде и по отработанным схемам облапошивать легковерных людей. Ширин, честная и гордая, ответит: «Нет!». На этом все и кончится. Просто будет потерян день. Правда, время для нас сейчас сверхценный ресурс - утекающий, точно песок сквозь пальцы. Но можно будет утешать себя тем, что день мы потратили на отсеивание явных мошенников, у которых моя милая точно не стала бы работать.
        Вариант еще более неприятный. Улыбающаяся рекрутерша пропоет моей девочке: «Поздравляю, вы приняты!..». (На должность курьера, официантки, продавщицы билетов на кассе в кинотеатре). Пообещает: «Мы и продлением визы вашей немедля займемся, и медкнижку вы получите за наш счет, и по трудовому договору вас оформим. Только…». Да, обязательно найдется свисающее, как сопля из носу (простите!), паскудное «только», о котором рекрутерша, вся такая добренькая и предупредительная, «забыла» обмолвиться по телефону. «Только внесите четыре тысячи червонцев залога» или «пять с половиной тысяч на выпуск именного пластикового пропуска».
        Найдется немало дураков, которые клюнут на хитрость бесовки-рекрутерши. Но мы-то проходили этот цирковой номер с Анфисой Васильевной и с мадмуазель из «Альфа-беты». Обманщики надеются на то, что не один, так другой из бедолаг, которых на липовом интервью огорошили новостью о залоге, таки развяжет кошелек. Пожалеет силы и время, потраченные на дорогу до офиса мошенников, убедит себя: «Авось, после того, как заплачу, меня и впрямь возьмут на работу». Как говорится: о, святая простота!..
        Ширин, конечно, не позволит себя средь бела дня обворовать. Расстроенная, что еще один день сожрали щуки-аферисты, поедет домой. Милая будет так удручена, так удручена, что не раскусила мошенников при телефонном разговоре!.. Надо было в упор спрашивать по телефону: «А залог для оформления трудовых отношений вы, часом, берете?» - и уловить: не замнется ли на секунду собеседник?.. Впрочем, по-настоящему ловкий плут ответит в трубку без запинки: «Нет, залог мы не берем». А когда ты, успокоенный и полный радужных надежд, примчишься на интервью, с честными глазами пояснит: «Да, залогов мы не берем. Но за трудоустройство вы должны уплатить комиссию». Тебе останется только разевать рот, как рыбе на горячем сверкающем песке, и поражаться наглости «работодателя».
        Да, искать в расейском столичном мегаполисе работу - это как нырять в зловонное болото. Хочешь или нет, а все равно запачкаешься бледно-зеленой тиной. За дверьми каждого второго офиса - аферист на аферисте сидит и аферистом погоняет.
        Но больше всего я боялся, что моя девочка попадет не к мошенникам, а к какому-нибудь похотливому уроду вроде Савелия Саныча. Столкнувшись с аферистом, моя милая развернется и уйдет. Останется только досада, что потратила на жулика целый день. А «духовный брат» директора «Сочной клубнички» оскорбит Ширин. Засыплет грязными намеками на «то самое» - что на толерантном языке офисного планктона называется «предоставлением непосредственному руководителю интим-услуг». Конечно, моя девочка повернется спиной к обидчику и двинется прочь, как и в случае с банальным мошенничеством. Но не досаду будет чувствовать, а унижение. Для порядочной девушки нестерпимо и полминуты стоять перед развратным свином, который раздевает тебя взглядом и уже рисует в своем гнусном воображении, в каких позах тебя «сношать». А еще в вслед милой полетят окрики обманутого в своих надеждах потного жеребца: «Ишь ты!.. Тоже мне, Белоснежка!.. Думаешь, только у тебя есть сиськи?.. Как бы не так!..».
        Плохие предчувствия, смутные опасения, целые мрачные картины того, что может стрястись с любимой - то ли беспощадными эриниями, то ли роем смертоносных шершней вились вокруг моей головы. А вернее - не вокруг, а под самой моей черепной крышкой. Так что казалось: полосатые насекомые - каждое толщиной, по меньшей мере, с мизинец - полезут у меня изо рта, ушей и даже из лопнувших глаз.
        Я не находил себе места. Книга персидских сказок не помогала отвлечься. Зачем тебе читать про мудрых или деспотичных шахов, про красавиц-пери и могущественных джиннов, если ты и сам живешь, как в сказке?.. Только в сказке недоброй (похлеще, чем у братьев Гримм), где никто не гарантирует хеппи-энда, где зло и уродство сидят на золотых тронах с рубиновыми инкрустациями, а честность и справедливость спущены по мусоропроводу.
        Деревья за окном горбили стволы, как бы от жалости ко мне, и тянули скрюченные узловатые ветки к серым небесам, точно молились за меня. Ха!.. А мне какому богу бить земные поклоны, если поп не окунал меня в чан с водой, а мулла не отхватил ножом мою крайнюю плоть?.. Иногда плывущие плотным стадом облака роняли мелкий камфарный снег. Присыпанные белым порошком, черные деревья в окне еще больше походили на костлявых страдальцев. Думалось: это несчастные люди, заколдованные ведьмой, но и в древесном обличии сохранившие всю тоску и боль человеческого сердца.
        Я сидел на кухне, пил кофе, бессмысленно листал свои персидские сказки, лишь иногда останавливая взгляд на цветной картинке. Да то и дело обращал глаза к деревьям, которые были немыми свидетелями моих терзаний. Время от времени я поле моего зрения влезал треклятый календарь, превращенный моим воображением в подлинного монстра. Ощерившись, он выкатывал в мою сторону налитый кровью глаз размером с нехилое яблоко и, с вкрадчивыми интонациями змея-искусителя, спрашивал: «Ну что, дружок?.. Не хочешь подсчитать, сколько дней у нас осталось до четырнадцатого февраля?».
        Я обхватывал голову руками. Зажмуривался, как от яркого луча прожектора. А с моих дрожащих губ еле слышно слетало:
        - Нет. Нет. Нет.
        В школе я не очень дружил с математикой. Даже таблица умножения не очень-то отпечаталась в моем мозгу. А сейчас я вовсе готов был проклясть цифры - и арабские, и римские. И заодно вымарать из памяти, что в году триста шестьдесят пять дней и двенадцать месяцев; напрочь выбить из головы, как пыль из старого матраса, названия дней недели, от понедельника до воскресенья.
        Потому что я боялся случайно глянуть в календарь и «на автомате» подсчитать, что до роковой даты - четырнадцатого февраля - ровно столько-то дней. Можно даже проверить, загибая пальцы, как изобретающий арифметику троглодит: да, ровно столько.
        Люди могут более или менее радоваться жизни - солнцу, птичкам, удачным покупкам со скидкой в супермаркете - потому что не знают, когда умрут. Собственное существование на веселой Земле представляется человеку бесконечным. Во младенческом возрасте беспечного счастливчика занимает только молоко, щедро льющееся из материнского соска; потом - друзья по песочнице и игрушки; в юности - противоположный пол; во взрослом возрасте - работа, работа, работа, не позволяющая думать ни о чем другом; в старости - посиделки у подъезда да внуки. Блаженному дураку просто некогда поразмыслить о конечности своего бытия. Он ложится в гроб, как в постель, как в люльку.
        А у нас с Ширин есть нами же намеченная роковая дата. Точно карп, выгребающий плавниками против течения, мы отважились поступить не так, как все. Мы сами выбрали, при каких условиях и когда умереть. Если виза Ширин аннулируется раньше, чем моя милая трудоустроится - моя девочка еще при жизни окажется мертвой. В том смысле, что будет поставлена вне общества, вне закона. Нелегал в славной унитарной Расее - точь-в-точь прокаженный в средневековой Европе или чандал в старой Индии.
        Что нам тогда останется?.. Только проявить собственную волю. Своими же руками положить конец веренице наших дней. Если этот жестокий мир нас не принимает, то и мы отказываемся принимать этот мир. Мы жили - вопреки всему любя друг друга. Так же, любя друг друга, мы вместе навсегда закроем глаза.
        Смерть должна принести нам избавление. И все-таки, когда я думал о нашем суицидальном плане, во мне просыпался трусливый подвывающий шакал. Волна паники накрывала с головой. Я задыхался. Глупо взмахивал руками, точно ища опору. Мне казалось: вся Вселенная вот-вот рассыплется в труху, как изъеденная червями и термитами гнилая колода. В лицо мне будто веяло ледяным ветром.
        Я не мог смириться: почему, почему именно у нас с любимой жизнь должна оборваться на самой утренней заре юности?.. Как будто кто-то войдет к нам в комнату, где завешены все окна и выключит свет, погрузив нас в полную темноту. С колючим холодком в сердце, я воображал: наши остывшие трупы долго - быть может, до конца зимы - пролежат в спальне на той самой кровати, на которой мы столько раз предавались любовным утехам. И лишь очень нескоро душный запах разлагающейся плоти просочится в приквартирный холл, потревожив соседей, которые вызовут муниципальные службы. Полисмены и «службисты» взломают дверь квартиры и найдут двух сухих покойников, соединившихся в последнем объятии. Нас похоронят за государственный счет. Наверное, сожгут в адской печке крематория. А пепел соберут в ячейку с таким-то порядковым номером. Так мы и «упокоимся с миром» - без надгробия, на котором были бы написаны наши имена. Наше захоронение (даже не могила) будет отмечено только рядом холодных цифр порядкового номера.
        Когда я отдавался потоку таких мрачных дум, горло мне забивал ком, а руки тряслись так, что я проливал кофе из чашки. Мне хотелось растянуться пластом, бить кулаками по полу и кричать, как бы выплевывая слова: «Я не согласен!.. Не согласен!.. Не согласен!..».
        Смерть вызывает протест и отвращение, особенно когда ты молодой и с горячей кровью; разве что древний - еле ковыляющий, опираясь на палочку - старик может мечтать отдохнуть в гробу от болей в коленках, от ломоты в пояснице и от унизительного склероза. Но я не только сам не желал умирать - а в еще большей степени хотел, чтоб не умерла Ширин. Мне дурно делалось при мысли, что плечистые амбалы из городской службы наденут на мою милую полиэтиленовый мешок и, чуть ли не волоком, так что растрепавшиеся косы моей девочки будут подметать пыль, потащат тело моей любимой в микроавтобус, который на своем профессиональном жаргоне называют «труповозкой».
        Так не должно быть. Так не должно быть.
        А должно быть так: мы с Ширин проживем долгую, полную красок, счастливую жизнь, а все невзгоды пусть обойдут нас стороной. Дай только моей девочке, милостивый боже, найти эту проклятую работу с продлением визы. А все остальное, необходимое для рая в шалаше, мы организуем сами. Нам ведь, в сущности, так мало надо, пресвятой господи.
        С одной стороны, меня терзал страх, что до четырнадцатого числа милая не трудоустроится. Тогда разобьются все наши хрупкие, как хрусталь или фарфор, надежды. Но с другой стороны - с упорством монаха, побрившего голову, надевшего желтый халат и отдавшего сердце Будде - я верил, верил, что наша история окажется, все же, счастливой. Так в античной драме, почти под занавес, выскакивает так называемый «бог из машины», который уничтожает несправедливость и приводит героев к радостному финалу.
        Что-то во мне говорило пищащим голоском мышонка: такая нежная, похожая на лилию, красавица, как моя Ширин, не может сгинуть в блеске юных лет, да еще от собственной руки. Это было бы нарушением всех мыслимых законов Вселенной. Будь мир устроен по-настоящему без изъяна, долей моей милой было бы утопать в мягкой перине под роскошным, с бахромой, балдахином; потягивать сладкое вино из серебряного кубка, да отрывать и отправлять себе в ротик по голубой ягодке от грозди винограда, красующейся на расписном подносе на столике рядом с кроватью. А я был бы для Ширин страстным любовником и преданным рабом, готовым по одному кивку госпожи броситься хоть в воду, хоть в пламя.
        Но на такое мы с моей девочкой даже не претендовали. Нам комфортно и на старенькой, чуть-чуть скрипучей, кровати. Обойдемся без горностаевых мехов и без шкуры леопарда в качестве ковра. Главное, чтобы все утряслось с трудоустройством и с визой моей милой. Тогда-то мы собственными усилиями, как свивают гнездо голуби, построим свое скромное счастье.
        Я ведь не раз думал об этом. Ширин получит вожделенную работу - официантки, мойщицы окон, секретарши. Да кого угодно - лишь бы продлить визу. Я тоже не буду дома обрастать мхом: подамся хоть в ночные сторожа, хоть в курьеры. С двумя зарплатами мы почувствуем себя обеспеченными людьми, почти что пресловутым «средним классом». А дальше я докажу комиссии очкастых психиатров в белых одеяниях древнеегипетских жрецов, что я, хоть, может быть, и нуждаюсь в таблетках, но вполне способен нести ответственность за свои поступки. Нет причин лишать меня права распоряжаться собственной квартирой и жениться.
        Получение моей милой пурпурного паспорта должно пройти, как по маслу. Чиновникам министерства внутренних дел просто не за что будет зацепиться, чтобы нам отказать. Как бы бюрократы (с крепкими, аки дубы, задами) не ворчали: с какой, мол, стати расейского гражданства добивается смуглая нерусская? Да еще, к тому же, не христианка?…
        Когда милая станет расеянкой - как дым, улетучатся наши тревоги и страхи. Над головой моей девочки больше не будет дамокловым мечом висеть угроза депортации в Западный Туркестан. По идее: теперь вся мощь расейского государственного аппарата должна будет стоять на страже прав и свобод моей тюрчанки. Ну или, по крайней мере (будем реалистами), нам теперь не придется дрожать при мысли о жандармских проверках паспортов в метро. Никуда, правда, не денутся косые взгляды обывателей. Но глазища расово озабоченных маразматиков не просверлят дырок в моей Ширин.
        Мы с любимой будем жить в относительном достатке, не стремясь урвать более жирный кусок. Крыша над головой не протекает, на работе не задерживают зарплату, сегодня на обед гречка с тушенкой, а завтра рис с курицей - вот и достаточно. Может быть, как-нибудь соберемся, поднакопим денег и сгоняем в отпуск к морю, на золотые пляжи.
        Воображение далеко меня уводило. В густой волшебный лес моих же мечтаний, в котором не жалко было заблудиться. Но когда я слишком уж погружался в созданные моим расслабившимся мозгом приятные картины - в сердце вдруг ржавой иглою глубоко вонзался каверзный вопрос: хорошо, джигит - а что, если твоя Ширин все же не найдет работу, не продлит визу?.. Что тогда?.. Снотворные таблетки в помощь?..
        У нас с милой было решено: если не сложится с работой и продлением визы, мы сами, как заточенными ножницами, разрежем нити наших жизней. Но я таил еще трусливую, подленькую, эгоистичную надежду: может быть, мы испугаемся кончать с собой?.. Может, моя девочка согласится на роль «нелегалки»?.. Держатся ведь как-то на плаву тысячи «не граждан» с просроченными визами, а то и вовсе без документов.
        Ширин не обязательно далеко и надолго отлучаться из дому, рисковать нарваться на жандармов. Да и по дороге в лесопарк, в котором нам так нравится гулять, вряд ли столкнешься с полицейским нарядом. А до супермаркета дойти - два шага; тоже можно ничего не опасаться.
        Я старался заглушить голос совести, которая твердила мне, что я из собственного малодушия готов обречь любимую девушку на участь канарейки в клетке. Сколько может продлиться затворничество милой?.. Она же не монахиня в келье!.. Не сойдет ли Ширин с ума, если вся жизнь моей девочки будет протекать между квартирой и супермаркетом, с редкими вылазками в лесопарк?.. Каково в восемнадцать лет засесть за запертой дверью и лишь изредка, тревожно озираясь, показываться на улице?.. Ты думаешь, в сорок или пятьдесят лет Ширин так же будет торчать в добровольном плену?.. Парень, опомнись!.. Не станешь ли ты похож на маньяка, который держит свою жертву в подвале на цепи?.. Ну а если у вас родится ребенок?.. В государственных органах, при регистрации рождения, сразу встанет вопрос: а кто и где мать младенчика?.. Ты что - гордый отец-одиночка, размножающийся, как гидра, делением?..
        Я ничего не мог возразить моей бескомпромиссной совести. Невозможно запереть юную красавицу в бетонном ящике, лишь чуть более просторном, чем саркофаг. Во мне бараном блеет трус: покончить с собою вместе Ширин мне может не хватить пороху - и поэтому я задумал превратить жизнь любимой девушки в ад. Пусть, мол, пока я делаю какие-либо делишки вне дома (о, мне-то нечего бояться полицаев!), Ширин, покорная судьбе, ждет меня в квартире, отвлекаясь от нерадостных мыслей просмотром сериала для домохозяек или, по-старушечьи, вязанием шерстяного носка.
        Ох, приятель, ты реально сбрендил.
        Девушка, это тебе не кошка и не собачка. Не птичка, мелодично посвистывающая на жердочке в своей клетке. А - неожиданно, да? - живой человек, не меньше (а больше) тебя нуждающийся в поддержке и заботе. Если любишь свою милую, ты должен не только заниматься с ней сексом, но и печься о том, чтоб у нее все было хорошо.
        И даже когда окажется, что любимой легче умереть, чем жить - ты не имеешь права обделаться. Смело, за ручку с возлюбленной, нырни в черную хищную бездну небытия. А если ты конечный жалкий трус и слабак - не способный преодолеть страх смерти - помоги хотя бы тем, что не мешай своей храброй девушке свести счеты с жизнью. Вот только как дальше один ты будешь влачить позорное существование ничтожного слизняка и подлого предателя?.. До гроба, в который ты ляжешь сморщенным лысым беззубым стариком, ты не прекратишь горько раскаиваться в том, что не смог бежать со своей девушкой до финиша. Отпустил руку любимой - рухнул на колени на полдороге, тяжело дыша. Тебя изгложет мысль, что ты оказался недостоин Ширин. Что ты просто-напросто из страха продал свою любовь…
        Голова моя пухла и чуть ли не взрывалась от наплывающих друг на друга мыслей, сомнений, надежд; образов разной степени мрачности. То я видел радужные картины счастья: как мы весело переговариваемся за столиком в полном иллюминаций ресторанчике - где с шашлыком и апельсиновым соком отмечаем первую зарплату моей милой. Или как Ширин нежно баюкает нашу крохотную дочурку, которая уже закрыла глазки и тихонько посапывает, будто тигренок. Но следом черными тучами окутывали мой мозг другие - зловещие - видения. Воображение рисовало мне труп Ширин: лицо моей девочки покрыла холодная белизна, тусклые глаза - остекленели. Либо я видел милую живой, но плачущей и безуспешно рвущейся ко мне; любимую грубо волокут толстые, похожие на гоблинов, безобразные жандармы; на запястьях Ширин защелкнуты наручники.
        Я тряс головой, отгоняя дурные мысли и предчувствия. И изо всех сил цеплялся за надежду, что уж сегодня-то моя красавица вернется с собеседования с победой. Бросится мне на шею, радостно восклицая: «Дорогой, дорогой!.. Меня приняли на работу!.. И завтра отправят в миграционную полицию документы на продление мне визы!..». Тут в пору мчаться в магазин - за тортом «Змеиное молоко», мандаринами и виноградом. А пока что, в ожидании возлюбленной, я стряпал нехитрый обед.
        Я говорил: кулинар я посредственный. Гречка, рис, макароны, жареная картошка - таков был почти полный список солдатских кушаний, на которые хватало моих умений. Не знаю, как так всегда получалось, но моя девочка приезжала раньше, чем состряпанный мною простецкий обед успевал остыть.
        - Ну как там… интервью?.. - отваживался поинтересоваться я.
        Хотя одного взгляда на милую было достаточно, чтобы понять: все плохо. Лицо у любимой было бледное, губы - подрагивали, ресницы - трепетали. Она часто моргала и нервозно сжимала кулаки. Ей трудно было говорить о своем провале. И все же, приехав с собеседования, она делилась со мной. Например:
        - Ты знаешь, я будто в сумасшедшем доме побывала… Я ведь ездила устраиваться на должность курьера - так?.. А кто такой курьер?.. Курьер - это тот, кто с рюкзаком или с сумкой через плечо, катается на метро, автобусах и маршрутках, развозя по городу конверты с документами или мелкие грузы типа сувенирной чашки в подарок топ-менеджеру. Да что там «растекаться мыслию по древу»!.. Можно даже в толковом словаре Иванова и Вячеславского, под редакцией академика Огурцова, прочитать: «Курьер - сиречь доставщик…». Доставщик. А не торговец, не ниндзя с навыком незаметно просачиваться мимо постов охраны… И что ты думаешь, дорогой?.. Приезжаю я на адрес, который мне назвали по телефону. Там - подвал, кое-как оборудованный под офис. Покрасили стены в розовый цвет, развесили репродукции картин какого-то художника-сюрреалиста, поставили в угол кулер с водичкой - в общем, навели порядок. Три почти голых помещения, с пустыми проемами вместо дверей. Материализовавшийся передо мной интеллигентный, на первый взгляд, мужчинка, рыжий, как апельсин - с гребешком, смартфоном и ручкой, торчащими из карманов
безукоризненного серого пиджака - повел меня в самую маленькую комнату. Собеседоваться. Мучил меня долго. Кидал мне вопросы, как мячик - а я отбивала. Мой опыт работы мужчинку не интересовал. Интервью получилось больше похожим на тест на сообразительность, логику и стрессоустойчивость. Рыженький «апельсин» показывал мне какие-то карточки с детскими картинками и, аж лучась улыбкой, любопытствовал: «А что вы здесь видите?» Либо задавал задачки вроде: «Вы сидите за штурвалом самолета. На борту тридцать пассажиров: шестнадцать мужчин и четырнадцать женщин. Тогда сколько лет пилоту?». Правильный ответ, конечно: восемнадцать. Рыженький с гордостью заявил, что проводит собеседование по высшим европейским стандартам. Мол, такое интервью выявляет скрытые психологические пружинки соискателя; помогает распознать, на какую должность человек подходит лучше всего. Курам на смех, правда?.. У меня могут быть задатки капитана дальнего плавания или дегустатора сыра с плесенью, но устраиваться-то я пришла курьером!.. «Апельсинчик» об ожидающих меня обязанностях говорил обтекаемо, невнятно и как бы через силу - скользил,
как налим. Будто я пришла не ради рабочего места, а рассматривать цветные рисуночки да разгадывать загадки!.. Несколько раз рекрутер спрашивал мою национальность. Я - в конце концов - не выдержала и вскипела: «Я тюрчанка. Тюрчанка!.. Запишите уже себе на бумажку. И давайте - прежде чем вы перейдете от упражнений на логику к шарадам - мы все-таки поговорим о работе!..» Рыжик почесал в затылке. Посидел, опустив глаза к полу и выпятив нижнюю губу. Потом выпрямился, поправил челку и выдохнул: «Ладно. Пойдемте, я вам все покажу». «Апельсинчик» отвел меня в соседнее помещение, где стены были раскрашены, почему-то, не полностью, а единственная картина художника-сюрреалиста в резной раме висела криво. Посреди пустого (хоть ветер разгуляйся) помещения стоял стол, похожий на школьную парту, а на столе лежали книги. Да какие книги!.. Толстые фолианты в твердых обложках с выписанными золотыми буквами заглавиями. Я пролистала несколько томов: плотная бумага, крупный шрифт и обилие цветных иллюстраций. Боюсь, нам бы всей твоей пенсии не хватило, чтобы приобрести хотя бы одно такое издание. А тогда я подумала, что
мне трудненько будет развозить такие книги - тяжелые, как кирпичи. Я запомнила несколько названий. «Славянские святые и великомученики» - тут без комментариев; на иллюстрациях - сплошь иконы с бородатыми дядьками да благостными старушками в белых платочках. «Воинская доблесть на Руси»: портреты суровых воевод, строгих генералов и обвешенных орденами маршалов; подробные планы сражений, начиная с Ледового побоища. «Тысяча четыреста блюд русской православной кухни»… Ну и все в таком роде - духовно-патриотическое. Правда, была там еще книга про Александра Македонского - с фотографиями античных статуй и знаменитой мозаики «Битва при Гавгамелах» на полный разворот. Но я не удивлюсь, если в этом талмуде написано, что Александр был русичем, в поддержку чего приводится аргумент, что сейчас-то в Македонии живут славяне. Славяне, как известно, и Каспийское море выкопали… Ну, «Апельсинчик» мне и говорит: «Готовьте большую сумку. Вот книги. Их вы и будете - кхм, кхм - сдавать. Я насторожилась, как рысь. Мне не понравилось, что Рыженький так подозрительно закашлялся. «Я буду. Эти книги. Доставлять?» - с
расстановкой и нажимом спросила я. «Н-да… - замялся Рыжик. - Но вернее: вы будете эти книги… сдавать». «Я. Буду. Отвозить. Книги. Покупателям. И брать деньги за книги. И отдавать червонцы в кассу фирмы?..» - говорю все так же, как робот, металлически чеканя слова. «Да, да!.. - обрадовался рекрутер. - Берете с клиентов деньги за книги. Мы вам и мини-кассу выдадим, чтобы покупатель, если захочет, заплатил по карте». По-прежнему чуя подвох, я уточнила: «Клиент делает заказ по телефону или на сайте, а мое дело доставить товар и принять оплату?..». «Ну-у, - протянул Рыжик, - не совсем так… Вы свой товар сдаете». Я уже поняла, что «сдаете» - это любимое слово «Апельсинчика», в которое он вкладывает свой особый смысл. В конце концов, мне удалось расколоть мямлю-рекрутера, как грецкий орешек. Периодически нервно сглатывая, рыжий «красавчик» с длинной челкой объяснил мне: «Работа у нас - хм!. - не пыльная. С утра вы нагружаетесь книгами и едете, куда вам укажут: в бизнес-центр, на завод или в больницу. Незаметно просачиваетесь мимо поста охраны. Или - э-.э… - врете ЧОП-овцам: я, мол, к Ивану Николаевичу. А
дальше обшариваете каждый этаж, заглядываете во все кабинеты. И любому встречному-поперечному улыбаетесь: а я вам бомбочку принесла!.. И (хм, кхм) предлагаете наши чудесные книги. Некоторые наши курьеры предпочитают не по деловым центрам охотиться за удачей, а обходить квартиры. Если хотите, можете работать и в таком формате. В какой-нибудь многоэтажке - под двести квартир. Вы звоните в ту квартиру, в эту и пытаетесь, когда вам откроют… сдать что-нибудь из книг. Поверьте: у людей глаза будут загораться при виде таких роскошных изданий. В наш онлайновый век - какой угодно роман или монографию можно скачать в сети; но печатный том, да еще с золотым теснением и с обилием цветных иллюстраций, остается символом престижа, высокого статуса владельца. Вы можете вхолостую обойти четырнадцать квартир, но в пятнадцатой книги оторвут у вас с руками, как горячие пирожки…». Рыжик еще не закончил свою речь, когда я поняла: работать в этой книжной конторе я не буду. Я приехала устраиваться курьером - так было условлено по телефону. Откуда мне было знать, что «курьером», вопреки словарю живого русского языка,
пройдоха-менеджер величает торговца вразнос, коробейника, норовящего всучить случайному прохожему какую-нибудь объемистую книжонку про святых?.. «Сдать» - это эвфемизм, означающий «нагло втюхать за нехилые деньги». Нет, ты только вообрази!.. В телефонном разговоре мне обещали работу курьера. А когда я приехала на собеседование - рыжий рекрутер, хлопая глазками, говорит: «Вот книги. Загружайся и обходи квартиры. Впаривай (ах, пардон: сдавай) нашу бумажную продукцию». О, я поняла, как вербует несчастных разносчиков книг эта гнилая фирмочка, окопавшаяся в подвале с розовыми стенами!.. В разговоре по телефону никто не скажет тебе: «Предлагаем тебе работу продавца книг, который с тяжелой, набитой товаром, сумкой на плече гоняется за покупателями. Варящая дома борщ, не задумывающаяся ни о каких книгах хозяйка, встреченный на улице дедушка с тросточкой, гоняющий в офисе чаи очкастый клерк - все это твои клиенты, которых ты должен убедить: вы умрете, если прямо сейчас не купите у меня «Семейные хроники царей династии Романовых» с репродукциями классических картин в качестве иллюстраций и с подробными
генеалогическими таблицами». Нет, что ты!.. На уточняющий вопрос в телефонную трубку: «Так вам нужен курьер?» - тебе без запинки ответят: «Да, курьер». Этим чертовым «книжникам» важно, чтобы ты приехала на собеседование. А там - дело рекрутера настолько запудрить тебе мозги, чтобы ты согласилась попытать счастье с книгами. Нужно, чтобы ты подумала: «Я, конечно, собиралась курьером бегать, а не книгами торговать. Но здесь и сейчас мне предлагают работу. Неизвестно - сколько мне придется перелопатить еще вакансий, если откажусь. Как говорится: лучше синица в руке…». Оклад разносчикам фолиантов не полагается - только процент от стоимости проданных книг. Десять человек помотается туда-сюда с немаленьким грузом, с тоской посмотрят за турникеты на проходной бизнес-центра, да и уволятся, не получив никаких денег. Зато одиннадцатый окажется подлинным ловкачом. Неунывающим, пробивным, на скоростных газельих ногах, с хорошо подвешенным языком. Такой не то что домохозяйке книгу про Вещего Олега - а зимой деду Морозу снег продаст. В общем, дорогой, поняла я: работа в этой книжной лавке не для меня. Чтобы
расставить все точки над «и», я спросила рекрутера: «А что у вас с продлением визы для сотрудников «не граждан»?.. По телефону мне сказали, что быстро решат этот вопрос». Рыжик немного помолчал, в энный раз поправил конскую челку. И, глупо улыбаясь, выдал: «Ну, давайте вы вольетесь в работу, продадите пару книжек. Посмотрим друг на друга. А там и с визой поможем… А полгода продержитесь у нас - так и трудовой договор заключим. «Понятно», - только и ответила я, уловив, что «Апельсинчик» морочит мне голову…
        Мою бедную Ширин начинало трясти от собственного рассказа. Ее глаза - два темных омута - точно озарялись блеском молний; на лицо тенью тучи набегала мучительная гримаса. Я чувствовал: что моя любимая еще держится, чтоб не завыть волчицей. В сердце моей милой, обычно такой тихой и кроткой, бушевало пламя ярости. Ширин восклицала, задыхаясь от негодования:
        - Нет, дорогой: ты только подумай!.. Я потратила на весь этот бред с торговлей книгами уйму времени. Два часа - дорога туда-обратно; да еще мужчинка с рыжей челкой мурыжил меня в своем подвальном офисе дольше часу. А в итоге?.. Ничего!.. Пшик!.. Круглая дырка от бублика!.. А для меня каждая сгоревшая впустую минута - это упущенная возможность. Если б я не поехала сегодня к балбесам-«книжникам» - возможно, откопала бы в сети парочку действительно подходящих вакансий…
        Я слушал мою девочку, опустив голову и не мог выдавить из себя ни слова. А что мне следовало сказать?.. Что завтра будет новый день - и все получится?.. Спору нет: новый день-то будет. Но вот насчет «все получится» - бабушка надвое сказала. Поиски работы, в которые погрузилась моя хрупкая и уязвимая тюркская красавица, были похожи на сумасшедшую рулетку или кидание костей. Тут никогда не угадаешь: сорвешь ли ты джекпот или наизнанку вывернешь кошелек.
        Мне казалось: мы конические фишки, перемещающиеся по игральному полю в соответствии с числом, выпавшим при бросании кубика. В какую клетку поля мы переместимся следующим ходом?.. Возможно, в клетку, в которой нарисованы солнце, море и золотой пляж. Тогда все хорошо: не только решится вопрос с работой и визой Ширин, а мы еще съездим в отпуск, поплескаться в зеленоватых волнах и понежиться на теплом песочке. Но что если в клетке будет изображен скалящий зубы, хищно смотрящий пустыми глазницами череп, как бы говорящий: «Никогда и ничего у вас не выйдет, отщепенцы-нищеброды!.. Умрите!..»?.. Беда в том, что клеток с солнцем и морем - всего две-три на все поле; а клетка с черепом - каждая вторая.
        В молчании мы обедали - гречкой с овощами, рисом с говяжьей тушенкой или с такой любовью приготовленной мною жареной картошкой с консервами «мясо цыпленка». Я с грустью думал о том, как загадывал: «Если состряпаю на обед картофель - Ширин сегодня непременно устроится на работу». Увы!.. Как бы желая показать, что никакая моя «магия» не действует, жизнь отпускала мне звонкий щелбан.
        Иногда вернувшаяся с интервью моя милая рассказывала о собеседовании совсем кратко:
        - Меня не взяли на работу, дорогой. Встретила меня рекрутерша с выпирающим животом и в платье в горошек, ощупала меня колючими глазами с головы до ног, как мраморную скульптуру в музее изящных искусств. И говорит, такая удивленная: «А вы ведь нерусская!..». Тоже открыла Америку!,. Как будто о том, что я нерусская нельзя было додуматься тогда, когда я по телефону сказала, что меня зовут Ширин. Что-то в этом духе я и бросила толстой рекрутерше. А она: «Покажите-ка мне ваши документы, девушка». Я протягиваю свой синий западно-туркестанский паспорт. Толстуха взяла мой паспорт, повертела в узловатых пальцах, посмотрела каждую страничку с придирчивостью таможенного чиновника и разве что не обнюхала, как служебная псина. Повздыхала, вернула мне паспорт и заявила: «Нет. Извините. Мы принимаем на работу только славян…». Нет, милый: ты только вообрази!.. Я смоталась на другой конец города, потеряла полдня только чтобы убедиться, что еще одна гнилая контора радеет о «расовой чистоте». По телефону признаться: «Девушка, мы - вообще-то - националисты», - этой толстой бабе и в ум не пришло.
        Тут агатовые глаза моей девочки наполнялись слезами. Она тихонько всхлипывала. Я подходил и осторожно обнимал любимую за плечи. У меня было такое чувство, будто я беру в руки хрустальный сосуд. Но Ширин выпрямляла спину, вытирала глаза и аккуратно высвобождалась из моих объятий. Плотно сжатые губы милой, тяжелый, почти не мигающий, взгляд вновь выражали решимость. А сама Ширин становилась опять ледяной королевой. Суровой воительницей, которая, несмотря на все поражения, не выпускает из рук окровавленный меч. О, моя девочка будет отчаянно биться за то, чтобы получить работу и продлить визу, до тех пор, как…
        Клянусь: мне было бы легче, если б милая расплакалась у меня на груди. Тогда бы я знал, что делать. Я бы нежно обнял мою девочку, похожую на маленького большеглазого олененка. Гладил бы ее волнистые косы. И шептал, шептал бы ей на ушко горячие утешительные слова, в которые не обязательно верить, но которые непременно нужно сказать. А так - когда Ширин пыталась быть сильнее, чем есть, точно она не девушка, а универсальный солдат - я терялся и не знал, что сделать для любимой. Я мог только предложить:
        - Налить тебе кофе?..
        Когда моя милая допивала вторую чашку, я говорил:
        - Солнце. Отвлекись немного от поисков работы. Отдохни сегодня. Хочешь, я тебе почитаю?..
        Моя девочка иногда соглашалась.
        Мы перебирались в спальню. Я брал с полки книгу: избранные дастаны из «Шахнаме» или пересказ «Рамаяны». Мы устраивались на кровати поверх покрывала, и я принимался читать. Волшебные строки древних преданий и легенд меня покоряли. Меняя интонации, я разными голосами озвучивал слова благородного Рамы или гремящие, как гром, тирады десятиглавого демона Раваны, боевой клич Рустама или Сухраба. Трудно сказать, для кого больше я читал - для себя или для Ширин. Ныряя, как в теплые воды, в старинные сказания, я забывал о проблемах нашего сегодняшнего дня. О том, что милая никак не может найти работу; о том, что участковый психиатр и клинический психолог отказались допускать меня до комиссии, которая могла бы признать меня дееспособным.
        Моя девочка поначалу пыталась слушать внимательно, но потом глаза у нее начинали бегать. Она хмурила свои красивые брови, нервно покусывала губы. И, наконец, перебивала меня:
        - Дорогой. Извини. Давай я тебя в другой раз послушаю?.. Не могу сейчас воспринимать эти… сказочные истории. Потому что мы с тобой сейчас не в сказке. А если в сказке, то в очень страшной и печальной, не в каком-нибудь «Мальчике с пальчик» и не в «Коте в сапогах». Я должна искать работу. Прости меня. Прости.
        - Ну конечно, - не подавая виду, что расстроен, отвечал я и целовал Ширин в переносицу.
        Моя милая включала ноутбук и открывала сайты вроде «Работа для вас», «Работа для всех», «Трудоустройство в один клик» и т.д. Чтобы не отвлекать мою девочку, я перемещался в другую комнату или на кухню. Из спальни долетал стук пальцев Ширин по клавиатуре. А порой и обрывки голоса моей красавицы: милая звонила потенциальным работодателям и кадровым агентствам. Я маялся и вздыхал. Листал книжку персидских сказок, но строчки плясали у меня перед глазами. Время от времени я наведывался в спальню к Ширин - не затем, чтобы полюбопытствовать: «Ну как - нашлись подходящие вакансии?», а чтобы подать любимой чашку с молочным кофе или благоуханным зеленым чаем.
        - Спасибо, - благодарила моя девочка, не отрываясь от ноутбука. Лицо ее выражало запредельную сосредоточенность. Иногда она вытирала слезящиеся от яркого блеска монитора глаза. По-моему, моя милая выпивала и чай, и кофе совсем остывшими.
        Так Ширин не выключала ноутбук и не выпускала из пятерни телефон, пока часы не высвечивали восемь вечера. Дальше звонить по объявлениям о работе не имело смысла: все офисы закрываются еще в семь. Усталая, грустная, моя девочка подходила ко мне и говорила:
        - Я сегодня две дюжины фирмочек обзвонила. У всех песня одна и та же: принимаем на работу только граждан, только славян.
        Все, на что меня хватало - это легонько обнять милую за талию и поцеловать между бровей. Что толку было бы моей Ширин, если б я признал несправедливость расейского общества (в которое я и сам едва вписывался на птичьих правах несчастного инвалида) к «нерусским», «гастарбайтерам», «азиатам», «мигрантам»?.. Наконец - к нежной, как белый цветок жасмина, молоденькой девушке, мечтающей просто о том, чтобы без оглядки на полицию и прочие «органы», делить кров и постель с возлюбленным?..
        - Давай, что ли, посмотрим какую-нибудь киношку?.. - вздохнув, предлагала моя девочка.
        Я ухватывался за эту идею и охотно предоставлял выбор фильма моей милой, склонялась ли Ширин к романтической комедии про счастливых влюбленных, загорающих на галечном нудистском пляже, к исторической драме с батальными сценами с греками и персами, или к лихо закрученному психологическому детективу. Пока по экрану ноутбука плыли вступительные титры, я подавал на большой тарелке ужин. В девяносто пяти процентах случаев это были бутерброды с неизменной докторской колбасой. Иногда я добавлял кругляшки порезанного помидора и покрывал каждый бутерброд капустными листом.
        Меня притягивало происходящее на экране - но, жуя свой хлеб с колбасой - я косил одним глазом на Ширин. Она выглядела потерянной и даже немного испуганной, как заблудившийся человек на никуда не ведущей, засыпанной сухими сосновыми иглами, тропинке в дремучему лесу. Казалось: события киноленты нисколько не трогают мою девочку. Моя милая по чуть-чуть откусывала от бутерброда; так, наверное, воробей клюет соринки. На тарелке было, обычно, шесть или семь бутербродов: по три на каждого из нас, либо три для Ширин и четыре для меня, раз я мужчина и съедаю больше. Но моя любимая не справлялась и с одним бутербродом, оставляя аккуратную половинку на тарелке. Не трудно было уловить: мысли моей девочки бродят далеко и от нехитрой еды, и от разворачивающихся на мониторе ноутбука событий фильма.
        Когда благородный герой произносил какую-нибудь патетическую речь о любви, верности и чести, Ширин вдруг говорила, частично заглушая тираду персонажа:
        - Я не знаю, что и делать. Я выискиваю объявления, в которых нет пометок «только славянам», «только русским» или «нерусских не рассматриваем», как вымываю крупицы золота из песка. Но и когда по таким, «не расистским», объявлениям звоню, сразу уточняю: «Меня зовут Ширин - и я тюрчанка». После чего собеседник прерывисто дышит в трубку и, наконец, говорит: «Извините». Дальше в телефоне что-то шуршит и скрипит. Собеседник возвращается на линию и, якобы расстроенно, мекает: «Простите, но в настоящее время мы не можем предложить вам работу. Попробуйте обратиться к нам через два месяца». Так бывает в семи случаях из десяти. В оставшихся трех случаях рекрутера не смущает, что я не славянка. Он весело предлагает мне должность - допустим, уборщицы. И - таким тоном, как будто передает мне ключи от сокровищницы багдадского халифа - торжественно называет мизерную денежку, которую я буду получать. Вроде бы многообещающее начало, да?.. За сколько-нибудь высокой зарплатой я не гонюсь. Я готова трудиться почти забесплатно, лишь мне продлили визу. Но тут-то и возникают проблемы. Уже озвучив дату собеседования,
рекрутер вдруг вспоминает: «Ах да, девушка. Вы же понимаете, что работа у нас неофициальная?.. Наша молодая компания еще только развивается, и заключить с вами трудовой договор мы, к сожалению, не можем. Да, и если у вас какие-то проблемы с визой - решайте их сами». Тут уж я кладу трубку… Я звонила еще в агентства, специализирующиеся на трудоустройстве мигрантов, но и там мне ничего не смогли предложить. Это какое-то проклятие.
        Слова Ширин падали, как медленные капли. Моя девочка не плакала, не билась в истерике - нет. А была на удивление спокойна, только голос дрожал. О, если б милая захлебывалась слезами, я бы обнимал любимую, ласкал бы, целовал в мокрые глаза. Но Ширин даже не всхлипывала. Она не изливала мне свое горе, а будто давала сухой отчет о том, как продвигаются (вернее: стопорятся) поиски работы. Я понурый и не знал, что сказать.
        Кое-как досмотрев фильм, мы выпивали по чашке зеленого чаю и ложились спать. Темнота накрывала нас, как второе одеяло. Но мы долго, долго не могли сомкнуть глаз - мы переваривали события дня.
        За дни усиленных поисков работы моя милая стала похожей на снежную королеву, или, по крайней мере, принцессу. Гордую, холодную и недоступную. Поэтому я очень-очень несмело проводил рукою между обнаженными грудями Ширин. Тело у моей девочки было не как у снежной королевы - оно было теплым, почти горячим. Я чувствовал, что в сердце милой пылает жаркий костер.
        Любимая откликалась на мой призыв. Она крепко прижимала мою руку к своей левой или правой груди. Наши губы соединялись в продолжительном поцелуе. Тут уж моя робость отпадала, я подминал под себя Ширин. Моя девочка, сплетя руки у меня на шее, выгибала спину и ритмично постанывала в моих объятиях. Соитие проходило в какой-то спешке, суете. Достигнув пика наслаждения, мы отрывались друг от друга и растягивались на кровати. Конечно, мы могли бы «больше и лучше» - так, чтобы у меня закладывало уши от протяжных стонов моей преданной любовницы, и чтобы Ширин, от избытка страсти, расцарапала мне ногтями всю спину. Но, видимо, напряжение последних дней сказывалось и на наших занятиях любовью.
        Мы долго молча лежали. Наше дыхание постепенно выравнивалось, но благословенный сон не проходил. Не обмениваясь и словом, мы сверлили глазами потолок, чуть белеющий сквозь густоту мрака. Царящая в спальне темнота как бы освобождала от обязанности разговаривать. Нам достаточно было ощущать друг друга: тоненькие пальчики милой были вложены в мою ладонь. Да и о чем нам было говорить, кроме наших проблем?..
        Но толку-то рассуждать о проблемах - точно взбивать венчиком воду?.. На ближайший - правда, короткий - отрезок жизни нам все понятно. Мы, как лошади под лихими жокеями, так и будем мчаться, закусив удила и выпуская пар из ноздрей, по полосе препятствий, перепрыгивая барьеры и канавы. И не дай бог нам споткнуться!.. Или мы фишки, по броску кубика перемещающиеся по клеткам игрального поля, на каждой из которых нас подстерегает новая опасность. И пока хрипящие взмыленные лошади не добегут до финиша, а конические фишки не доползут до последней ярко раскрашенной клетки, нам нельзя будет перевести дух, утереть пот со лба, глянуть по сторонам.
        Меня ледяным холодом пробирал страх перед датой «четырнадцатое февраля». Но, лежа ночью рядом с любимой на застиранной простыне в темной спальне, я ловил себя на странном чувстве, что я и с нетерпением жду роковой день.
        Нет, я не желал нам поскорее умереть и так избавиться от мук. Просто я ждал: к четырнадцатому февраля закончится наш марафон, который делает нас точь-в-точь теми акулами, которые вынуждены всю жизнь проводить в движении. Отчего-то я поверил: именно четырнадцатого февраля в визу моей девочки хлопнут штамп: «Продлено до…». Это как запрыгнуть на подножку уходящего поезда. Надо же цепляться за какую-то - пусть несбыточную - надежду, когда тебя так и давит со всех сторон треклятая безысходность!.. Плюс к тому, в моем мозгу шевелилась трусливая - поистине, шакалья - думка, что, если виза моей милой так и не будет продлена, Ширин согласится на роль нелегалки, прячущейся от властей в моей квартире. Как летящие по кругу осы, мысли вращались и вращались в моей бедной голове. Хотелось вздохнуть: «Ох ты, господи!». Но я стискивал зубы, боясь потревожить мою девочку. Не помню, как я соскальзывал, будто в черную яму, в тяжелый сон.
        Не раз за ночь я размыкал веки - вспотевший под ватным одеялом, но, одновременно, трясущийся, точно от озноба. Я не слышал, чтобы моя милая посапывала котенком. Она лежала, подложив руку под голову. Я не видел в темноте, но угадывал: любимая не спит. Легко понять: Ширин не дают уснуть несладкие мысли о работе; так не может забыться сном ловец, в думах о рыбине, упорно не желающей заглотить наживку и крючок.
        Ночью - когда у меня, что называется, «плохо варил котелок» - я имел еще меньше шансов, чем днем, подобрать слова, которые успокоили бы, ободрили мою девочку. Да и не слова были моей милой нужны. Никакой ласковой болтовней - уместной разве только когда ты со своей второй половинкой качаешься на качелях в полном алых раз саду - я не наколдую Ширин ни трудоустройство, ни продление визы. Я нашаривал тоненькие пальчики любимой и пожимал. Решал про себя: засну не раньше, чем моя девочка. Но меня хватало на пять, на десять минут - и я опять проваливался в кромешную тьму.
        Так я спал прерывистым мучительным сном. Меня мучали расплывчатые - малопонятные, как картина постмодерниста - кошмарные образы. Из которых мое восприятие лишь иногда могло выцепить поставленную на задние ноги лошадь с головой Юлии Владимировны на гривастой шее. Савелия Саныча, с кровью выплевывающего выбитые зубы, и тотчас выпускающего длинные - изогнутые, как турецкие сабли - клыки и раздвоенный змеиный язык. Дико хохочущего Арсения Петровича с рогами и хвостом, мечущего себе в черное отверстие лоснящегося рта шоколадные конфеты.
        Я выныривал в явь - сердце мое дико колотилось. Немного придя в себя, я замечал, что моя девочка не спит. Это ржавым лезвием резало мне сердце. И хотя я был стихийный атеист, мне хотелось прыгнуть с кровати, как подброшенному пружиной, распахнуть окно; не боясь застудиться, высунуться голым торсом на улицу и крикнуть в чернильно-ледяное небо: «Эй, лукавый боже!.. Что я должен сделать, чтобы моя любимая была счастлива?.. Прыгнуть с моста?.. Не вопрос!.. Вспороть себе живот - выпустить наружу кишки?.. Отвечай - я готов!.. О, устрой же так, чтобы моя милая получила работу!.. Чтобы моей звездочке продлили визу!.. Хотя бы, наконец, чтоб Ширин мирно спала по ночам!..».
        Богу (если допустить его существование) не надо было, чтобы я, чуть ли не вылезши из окна, орал в небеса. Он, по идее, должен был прочесть мои исступленные мольбы у меня в сердце и мозгу. Но дошел надрывный крик моей души до бога или нет - пресловутый дедушка на облаке не торопился откликаться. Похоже, бога или вовсе не было, или могучий создатель считал ниже своего царского достоинства обращать внимание на такую жалкую букашку, как я. Добрый боженька давал мне на собственной шкуре прочувствовать, что такое вопли беспомощного человека, заброшенного в пустыню.
        Я ничем не мог помочь Ширин. Я только не отпускал ее нежные пальчики. Держа руку милой в своей руке, я на очередные пятнадцать или двадцать минут погружался в болезненный, не приносящий ни капли облегчения, сон. Иногда, засыпая, я слышал, как сам же шепчу: «Ширин!.. Ширин!.. Ширин!..».
        Так проносились над нашим супружеским ложем длинные, черные, непроглядные зимние ночи - каждая из которых была как ведьма на помеле.
        20.МАХАБХАРАТА И КЛУБНИЧНЫЙ СОК
        Я проснулся, как всегда за последнее время, с распухшей - точно сырое полено - головой и с ломотою в костях. Я давно чувствовал себя не вполне здоровым - настолько меня морально опустошала роль беспомощного свидетеля того, как моя девочка сжигает себя на медленном огне в безуспешных попытках найти работу.
        Еще не продрав глаза, я уловил: что-то не так. В следующую долю секунды я сообразил: я не слышу, как моя милая долбит пальцами по клавиатуре ноутбука. Я успел привыкнуть: любимая с самого утра (раньше, чем я организую скромный завтрак) уставляется в монитор, стараясь выудить из всемирной паутины хоть парочку приглашений на собеседования.
        Наконец я разлепил веки.
        В спальне висела сероватая полумгла. Ширин, в длинной белой футболке, под которой не было бюстгальтера, и в трусиках, сидела на краю кровати. Голова моей девочки была опущена. Любимая, казалось, с любопытством прильнувшего к микроскопу ученого разглядывала белизну простыни.
        - Привет… - тихо сказала милая, увидев, что я проснулся.
        - Привет, - отозвался я, тоже садясь на постели.
        - Чем займемся сегодня? - спросила Ширин, подняв на меня свои агатовые оленьи глаза.
        Вопрос меня озадачил. Я-то, дурак, считал, что моя девочка, как всегда, будет просеивать интернет-вакансии, звонить потенциальным работодателям и в кадровые агентства; а я покормлю любимую завтраком - яичницей и все теми же бутербродами - и притаюсь на кухне с книгой персидских сказок.
        - А как же… это… э-э… - попытался я спросить, но запнулся.
        - Ты давно смотрел календарь? - все так же тихо и ровно поинтересовалась милая. - Сегодня десятое февраля.
        - Да… Но… - еле выдавил я. Язык отказывался поворачиваться, как свинцовый. - Ты не будешь искать работу?..
        Ширин грустно улыбнулась:
        - Работу?.. А я ее не нашла. Пора поставить жирную точку. Я искала официальную работу полгода, с того дня, как въехала в Расею. Не сосчитать, сколько телефонных номеров я прозвонила, и на скольких собеседованиях была. Все потенциальные работодатели оказывались либо жуликами, либо расистами. Через четыре дня срок действия моей визы истечет. Ты правда думаешь, что за четыре дня я найду работу, которую не нашла за шесть месяцев?..
        - И… теперь?.. - нервно сглотнув, спросил я.
        - Теперь?.. - моя девочка стрельнула в меня глазами, как прирожденная кокетка. - До четырнадцатого февраля еще четыре дня. Немного, да. Но я хотела бы провести эти четыре дня без слез, без грызущей тоски, без забот и тревог. Я хочу петь и плясать от радости, наслаждаться каждой оставшейся мне секундой и разделить блаженство с тобой. Так что, это ты, дорогой решай: как ты будешь веселить свою даму?..
        Моя милая лукаво улыбнулась.
        Над моей головой точно блеснула молния, от которой прошла трещина по небесам. Я снова прилег на постель, думая, что так скорее уйму дрожь, электрическим разрядом пробегающую по моему телу.
        О боги, боги!.. Ширин признала очевидное: работа не найдется, виза не будет продлена. До роковой даты четырнадцатое февраля - всего несколько дней. Но моя девочка не трепещет при мысли о запланированном нами суициде. На зависть эпикурейцам, милая хочет напоследок вкусить сладких плодов этой короткой жизни. Смерть, как будто, вовсе не пугает Ширин.
        А я?.. Сказать, что я сухой хворостинкой был брошен в жаркий костер ужаса - значит ничего не сказать. Весь мир для меня скукожился до размеров будто бы надетого мне на голову мешка из буйволовой кожи, в котором я задыхался, как рыбешка на раскаленном песке. Казалось: жирный жестокий судья, стукнув три раза молотком по столу, огласил вердикт: «Виновны!» - и дюжие стражники уже волокут нас за руки и за ноги к эшафоту, возле которого, с блестящим наточенным топором на плече, лениво прогуливается палач в красной маске-чулке.
        Мне хотелось прижать кулаки к вискам и малодушно кричать, будто мой кошачий вопль уловит Вселенная: «Нет!.. Нет!.. Я не хочу, чтобы мы умирали. Мы ведь только-только начали жить, как первые пробившиеся сквозь рыхлый снег весенние цветы. Почему цветы должен растоптать чей-то грубый ботинок?..».
        Пока моя девочка с бешеным усердием искала работу - вылавливала из интернета, как из мутного озера, подходящие вакансии, звонила по объявлениям, ездила на интервью - я мог надеяться, что все, в конце концов, образуется. Вожделенное трудоустройство таки упадет в руки Ширин, моей милой продлят визу, мы заживем спокойно.
        Но сегодня все наши скромные мечты с хрустом сломались, как высохшая ветка. Моя девочка не нашла работу. А через четыре дня, если не отступать от нашего плана, мы должны добровольно, без слез и стонов, покинуть этот полный страданий подлунный мир, в котором оба были точь-в-точь незваные гости.
        Так что делать?.. А ничего!.. Не надо даже лишний раз напрягать извилины. Я просто последую за моей нежной, прекрасной Ширин. Как согласился я следовать за ней, когда она впервые высказала идею самоубийства. В какую бы панику не ввергала меня одна только мысль о смерти, я понимал: жизнь без любимой будет в мириады раз хуже пустоты небытия. Я провел рядом с моей красавицей всего-то пять месяцев - но возлюбленная успела стать для меня точно деревцем, которое я оплетаю гибкой лозой. Если деревце вырвать с корнем, лоза тоже зачахнет. Милая сказала: «Хочу провести последние четыре дня без тревог и забот» - значит, так тому и быть. Я устрою для моей родной султанские выходные. Даже приговоренному к виселице дают перед казнью стакан рома или кубинскую сигару. А мы, прежде чем умереть, покатаемся на карусели, поедим в японском ресторане, полюбуемся животными в зоопарке.
        И еще одна трусливая мыслишка проползла слизнем мне в мозг. Что если эти четыре дня будут насыщены такой упоительной радостью, что Ширин раздумает себя убивать?.. Не захочет расставаться с небом - хоть солнечным, хоть серо-облачным?.. С деревьями, присыпанными снежным порошком, которые в апреле должны покрыться зелеными листочками?.. Наконец, со мной - преданным, как раб, любовником?.. О, пусть, пусть моя девочка решит, что лучше быть нелегалкой - вечно прячущейся от всего мира, но живой - чем даже не успевшим полностью раскрыть бутон цветком, увядшим и втоптанным во прах!.. В моей квартире Ширин надежно укроется от колючих глаз жандармерии. А там, глядишь, президент объявит миграционную амнистию. И моя милая, в числе сотен тысяч «нелегалов», получит второй шанс устроиться на официальную работу и продлить визу.
        Распластанный на постели поверх мятого одеяла, я шумно вздохнул. Мысли наплывали одна на другую.
        Моя девочка - в трусиках и футболке, с распущенными волосами - по-прежнему сидела на краю постели. Сказала задумчиво:
        - Ты знаешь, дорогой… Ведь эта лисица Юлия Владимировна не бросила слов на ветер. Заявила, что добавила мои данные в черный список. И что ты думаешь?.. Ни одно кадровое агентство для мигрантов не захотело иметь со мной дела. Стоило мне назвать мои фамилию и имя, меня (как бы это выразить не грубо?..) отправляли в далекую пешую прогулку. Вот так… Менеджеры кадровых агентств не разводят с приезжими рабочими китайских церемоний. На одного бедолагу, добавленного в игнор-лист, моментально найдется сотня таких же парий, которые готовы уцепиться за самую тяжкую и плохо оплачиваемую работу. Хоть собирателя порожних пивных бутылок и сигаретных окурков на площадке перед входом в гипермаркет, хоть мойщика туалетов…
        В тихих словах Ширин не было ни намека на грусть или сожаление. Милая точно не свой опыт анализировала, а отвлеченно рассуждала - как очкастый социолог, уткнувшийся в сухие столбцы цифр. Казалось: она, как сказали бы психологи, «отпустила» всю свою боль, всю ярость против обводивших нас вокруг пальца мошенников, все огорчения и обиды. Не без холодной дрожи я подумал о том, что таким умиротворенным, на зависть Будде Шакьямуни, человек становится перед самой смертью. Видимо, моя девочка всеми фибрами души настроилась на то, чтобы умереть. У меня отчаянно ныло сердце, в которое будто всадили ржавую иглу.
        - О, я решила, что мы сделаем!.. - оживилась Ширин. - Ты сходишь в магазин. Принесешь продуктов - а я тогда приготовлю тебе шикарный завтрак. Ты, наверное, замучился утром, днем и под вечер возиться со стряпней. Я, конечно, не делю домашние хлопоты на мужские и женские - но, думаю, парня нельзя надолго загонять на кухню. Так что обед и ужин - тоже с меня. Ну а сейчас - пока мы на кровати…
        Моя девочка томно посмотрела на меня, чуть приоткрыв нежные лепестки губ. Ее агатовые глаза заблестели. Без деланого стеснения, она стянула с себя футболку и трусики и села на мои горячие бедра.
        Последнее время - пока Ширин интенсивно искала работу - мы, конечно, занимались любовью, но как-то скомканно, впопыхах, кое-как. Это было как проглотить кроъотный ролл: вроде бы и неплохо, да на один зубок - почти не уловишь вкус. И вот любимая вознаградила меня за долгие дни «поста»: подала целое блюдо роллов, да еще мисочку с соевым соусом и плоскую тарелочку с васаби. Я чувствовал себя счастливым шмелем, купающимся в нектаре в раскрытой чашечке благоуханного цветка.
        Моя девочка и сама все сильнее распалялась. Как от опьянения, у нее закатывались глаза. Между створками рубиновых губ показался кончик языка. Наконец, тряхнув густыми длинными волосами, моя милая застонала особенно протяжно и громко. И, изможденная, повалилась на постель рядом со мной. Долго лежала лицом вниз, шумно дыша. Черные локоны Ширин красиво разметались по белой подушке. Расслабленный, довольный, я тоже почти не шевелился, еще не отошедший от нашей огненной любовной битвы.
        Моя звездочка подняла голову и тихонько рассмеялась своим заливистым родниковым смехом, который размягчил бы и железное сердце. На щеках Ширин играл нежный румянец, а в глазах танцевали веселые чертики. За окном было уже светло.
        - Ну а теперь к делу, - в шутку важничая, сказала милая. Она подошла к тумбочке, взяла блокнот и ручку. - Иди-ка умой лицо и почисти зубы, а я пока набросаю список покупок, с которым отправлю тебя в супермаркет.
        Вернувшись из ванной после гигиенических процедур, я получил от Ширин вырванный из блокнота, весь исписанный ровным почерком моей девочки, листок. Пробежал глазами: хлеб, яйца, копченая колбаса, торт «Змеиное молоко», апельсины, куриные ножки… Продукты в обширном перечне предназначались явно не только для приготовления завтрака. Но я не стал задавать милой вопросов. Просто влез в майку, в кофту, в подштанники и джинсы, и переместился в прихожую, где надел куртку и шапку, обул свои зимние ботинки.
        - Скоро буду!.. - сказал я громко, чтобы Ширин было слышно в спальне. И вышел из квартиры.
        В супермаркете меня охватила странная эйфория. Я бодро толкал перед собой тележку, чудом не врезаясь в широченный зад какой-нибудь откормленной тетки, и, не сбавляя шаг, хватал с полок продукты, которые заказала моя звездочка. Вот колбаска, вот бекон, вот маринованные огурчики, вот пучок укропа…
        Мир виделся мне, отчего-то, в радужных красках. Должно быть, после упоительных, срывающих крышу игр в постели у меня зашкаливало количество «гормонов счастья». Я точно не шел, а парил вдоль заставленных товарами стеллажей. Кому может быть так же легко, как мужу, которого любящая жена отправила за покупками?.. Страшная мысль о том, что через четыре дня мы с Ширин должны принять по смертельной дозе снотворного, забилась в самый потаенный уголок моего сознания. Ну не верил я, не верил, что восхитительная красавица с огнем в глазах, которая с утра подарила мне сказочное наслаждение, всерьез готовится умереть.
        С полными пакетами всякой всячины, я притопал домой.
        - Дорогая, я пришел!..
        Ширин, уже заплетшая волосы в косы и накинувшая тонкий халатик, выглянула с кухни:
        - Ну, неси, неси все сюда.
        Мы переложили продукты из пакетов в холодильник. Выпускал струю пара и свистел электрочайник. Пока я переодевался в домашнее и мыл руки, милая налила мне ароматный кофе с молоком. Я сделал пару глотков и засиял от восторга. Впервые за много дней моя девочка приготовила мне чашечку кофе. Пока любимая с головой зарывалась в поиски работы, стряпня и напитки были на мне. Кофе, который получался у меня, был - конечно - получше, чем в бистро, но и изысканными вкусовыми качествами не блистал. А кофе, который подала мне Ширин, был - воистину - угощением для богов и праведников. Я бы сказал, что кофе чуть похуже Эрот подавал Зевсу на Олимпе, а Мадана - многорукому, в ожерелье из черепов, Шиве, если б кофе (да еще растворимый) был известен древним грекам и индийцам. Даже цвет напитка в моей чашке был приятный светло-коричневый, за который всегда боролась моя милая, когда делала кофе.
        Пока я смаковал кофе, Ширин принялась стряпать завтрак. На сковородке зашипело растительное масло. Керамическим ножичком измельчая на доске ингредиенты, любимая что-то напевала на своем родном - таком мелодичном - тюркском языке.
        Скоро завтрак был готов. Моя девочка поставила на стол фарфоровые тарелки с яичницей. Да не с простой яичницей, какую сто раз варганил и я, а с дольками помидора и вареной колбасы, с полосками поджаристого бекона и посыпанную тертым сыром и мелко порубленным темно-зеленым укропом. На отдельном блюде милая разложила бутерброды: одни - с копченой колбасой, кругляшкой помидора и прикрытые капустным листочком; другие - с сыром, беконом и зеленью. Налила в чашки молочный кофе, ничуть не уступавший (я знал) тому, который я только что выпил. Живот мой заурчал, а рот наполнился слюной. Ширин с нежной улыбкой наблюдала, с каким аппетитом я накинулся на еду. Сама моя девочка ела, как всегда, мало.
        - Знаешь, солнце, - сказала Ширин, - давай сегодня развлечемся дома. А уж завтра ты сообразишь, куда сводить меня погулять.
        - Угу, - не вполне членораздельно ответил я, перемалывая очередной бутерброд.
        - А какую книгу ты мне сегодня почитаешь? - беря меня за руку и заглядывая мне в глаза, спросила любимая.
        - Не знаю… - я успел дожевать свой бутерброд. - Махабхарату?..
        - Махабхарату!.. Махабхарату!.. - обрадованная, как ребенок, захлопала в ладоши моя милая.
        - А завтра сгоняем в зоопарк. Или в палеонтологический музей, где скелеты динозавров, - вдохновленный моей красавицей, выдал я идею.
        - Завтра в зоопарк, а послезавтра - к динозаврам, - улыбаясь, решила Ширин.
        - А еще есть музей изобразительных искусств, - сильнее оживился я. - Там греческие и римские статуи, египетские саркофаги, вавилонские барельефы…
        - И туда сходим на следующий день после динозавров!.. - с горящими глазами воскликнула моя девочка.
        - А еще на следующий день… - начал было я, но осекся.
        Я совсем забыл, что у нас не на вечные каникулы начинаются. В нашем распоряжении всего четыре дня, первый из которых уже течет журчащим ручейком; а мы точно два жука, сплавляющихся по этому ручейку на бумажном кораблике. «Следующего дня» - назавтра после посещения музея изобразительных искусств - не будет. Вернее, будет наш роковой последний день, в который мы навсегда сомкнем веки на остекленевших глазах.
        Я скривился, будто глотнул касторки. Ширин тоже перестала улыбаться. Положила свою маленькую ладошку мне на грудь - точно хотела определить, насколько участилось биение моего сердца. Так, в молчании, мы просидели минуты две. Наконец, моя девочка снова улыбнулась - хотя и слабо - вспорхнула со стула, как крохотная тропическая птичка в ярком оперении, чмокнула меня в щеку, потянула за рукав и, с немножко детскими (и невероятно милыми) интонациями позвала:
        - Идем. Идем в спальню читать Махабхарату!..
        На душе у меня скреблась бесприютная кошка, но я покорно пошел за Ширин. В спальне моя любимая взобралась на кровать, села поудобнее - облокотившись о подушку - и приготовилась слушать. Я взял с полки книгу «Махабхарата. Избранные сказания» и тоже приземлился на край кровати.
        Поначалу я читал без выразительности, даже немного невнятно; то и дело сбивался. Но моя девочка слушала предельно внимательно, глядя на меня своими большими агатовыми глазами. Постепенно тонический рифмованный русский стих, на который была переложена древнеиндийская эпическая поэма, захватил меня. Я точно слышал звон золотых и серебряных браслетов на руках у небесных танцовщиц апсар, или громкое чавканье уродливых ракшасов, пожирающих трупы павших воинов. По экрану моего воображения проплывали многорукие индуистские боги, каменные лица которых выражали бесстрастное спокойствие; махараджи в роскошных одеждах, сидящие под солнцезащитными зонтиками на спинах покрытых узорными попонами слонов.
        Я увлекся и читал уже артистично, на подъеме чувств. Имена Арджуны, Кришны и Брахмы слетали с моих губ, как сгустки огня. Не знаю, сколько страниц книги я перевернул. Ширин попросила меня остановиться, когда из горла моего стали вырываться хрипы. Во рту было сухо, как в занесенном песком колодце. Моя догадливая девочка сходила на кухню и принесла мне стакан клубничного сока. (Клубничный сок был пунктом номер восемь в списке продуктов, с которым я ходил сегодня в супермаркет). Я с удовольствием промочил глотку.
        Моя милая прилегла поверх покрывала и, задумчиво - даже как-то мечтательно - глядя в потолок, сказала:
        - Восхитительно!.. Это было восхитительно!..
        Конечно, Ширин имела в виду путешествие в пестрый мир древнеиндийских богов, красавиц и героев, которое мы совершили благодаря книге. Поудобнее устроившись на кровати животами вниз, мы принялись листать красиво оформленный том; подолгу разглядывали цветные иллюстрации. Вот бог Брахма с четырьмя руками восседает в чашечке раскрывшего лепестки лотоса. Вот могучий кшатрий, стоя в полный рост в колеснице, мечет во врагов стрелы с острыми жалами наконечников. А на самой притягательной картинке - юноша и девушка держатся за руки под сенью ветвистого плодового дерева. Наверное, эти влюбленные - Наль и Дамаянти.
        Мы весело и беззаботно болтали, разглядывая иллюстрации. Моя милая принесла картонные пакеты клубничного и апельсинового сока. Так что мы обсуждали великие индийские сказания, балуясь сладкими напитками.
        - А ведь шахматы - игра родом из Индии, - сказала вдруг моя девочка.
        - Ну да, - подтвердил я.
        - Сыграем, сыграем пару партий?.. - обрадовалась Ширин. Нежно улыбаясь, она тыкалась головой мне в плечо.
        Я, было, замялся, поскольку знал, что играю плохо. Но моя настойчивая девочка не отступалась:
        - Сыграем!.. Ну соглашайся!.. Даже если ты провалишься во всех партиях, все равно тебя будет ждать утешительный приз.
        Разве мог я долго сопротивляться любимой, которая сегодня из снежной королевы превратилась обратно в ласкового пушистого котенка?.. Так что мы поместили посередке кровати клетчатую доску «восемь на восемь», построили ряды белых и черных пешек и фигур и начали шахматную баталию.
        Первую партию я играл черными. Пусть я без особого энтузиазма принял идею милой сразиться в шахматы, но после хода первой же пешки загорелся азартом. Разве что попавший под чары злого духа Наль из Махабхараты с таким же напряжением метал кости, с каким я следил за перемещением по игральной доске слонов и коней. А Ширин будто вовсе не сосредотачивала внимания на шахматном поле битвы. Напевала что-то по-тюркски или делилась со мной оригинальными мыслями:
        - Дорогой, а с чего бы ладью называют ладьей?.. Вообще-то, ладья - это такая большая лодка с веслами и парусами. Нельзя, оставаясь в лодке, сражаться на суше, вместе с конями и слонами. Надо, чтобы шахматная федерация постановила: отныне «ладья» переименовывается в «колесницу», как называли эту фигуру в древней Индии… А еще, ты не поверишь, меня дико раздражает, когда некоторые вместо «слон» говорят «офицер». Ну должно же в игре, произошедшей от чатуранги оставаться что-то от индийского духа!.. В конце концов, «офицеры», то есть военачальники, шли в Индии в битву верхом на вздымающих хоботы боевых слонах с длинными заточенными бивнями.
        - А короля надо бы именовать махараджей, - вставлял я. А сам по-лисьи думал: «Ничего, ничего. Отвлекайся, отвлекайся, моя красавица. Сейчас я моим ферзем до колесницами-ладьями дотянусь до твоего раджи-короля, да хоть до падишаха, и поставлю тебе мат».
        Но… после двадцати минут игры меня матовала моя девочка. Да еще как изящно!.. Ни одна моя фигура не была снята с доски. Но кони, слоны, ладьи, королева были заперты моими же черными пешками и только преграждали дорогу королю, которому некуда было отступить из-под удара белого слона Ширин.
        Моя милая радостно захлопала в ладоши:
        - Я победила, победила!..
        Поцеловала меня в губы:
        - Не расстраивайся, дорогой.
        Я почесал затылок и нахмурил брови:
        - Еще партию?..
        - Охотно, - улыбнулась моя девочка.
        Новая партия была совсем не похожа на первую, в которой с обеих сторон были «съедены» всего три-четыре пешки. На сей раз происходящее на доске напоминало кровопролитное противостояние пандавов и кауравов все из той же Махабхараты. В расход шла фигура за фигурой, «убитые» пешки одна за одной слетали с доски.
        Я продумывал каждый ход. Рука у меня дрожала, когда я таки, закусив губу, решался и передвигал свою пешку или фигуру. Я пристально наблюдал за «войском» Ширин, пытаясь предугадать, на какую клетку моя девочка следующим ходом перебросит колесницу-ладью и не нацелятся ли бивни черных слонов (я на сей раз играл белыми) на моего короля-раджу.
        Моя же милая играла опять без всякого напряжения. Казалось: ей важна не победа, а сам процесс игры. Часто отрывая взгляд от доски, моя звездочка так и пересыпала алмазы и жемчужины слов:
        - Любимый, а ты в курсе, что есть масса разновидностей - или вариантов - шахмат?.. Например, бурятские шахматы. Вместо ферзя - там барс, а вместо пешек - детеныши барса. Ладья называется, по-моему, телегой, а слона заменил верблюд.… А в шахматах Тамерлана есть и слоны, и верблюды, и даже жирафы; ну и кони, само собой. Целый зверинец, правда?.. А, может быть, нам изобрести свою версию шахмат, в которой будут и барс, и детеныши барса, и слоны, и кони, и верблюды, и жирафы?.. Король будет называться львом или, допустим, тигром. А, ты знаешь, я всегда хотела научиться играть в японские сёги. Это еще одна обособившаяся ветвь шахмат - достояние Страны Восходящего Солнца. В сёгах шутка в том, что взятая фигура противника не выбывает из игры, а переходит в твой лагерь… Говорят: когда встречаются два настоящих мастера игры в сёги, партия может длиться не одни сутки.
        Я слушал Ширин вполуха, улыбался, кивал, а сам зорко наблюдал за происходящей на шахматной доске «резней».
        «Ну ничего, голубка моя, - захваченный игрой, мысленно потирал я руки. - Я не Дарий Кодоман, чтобы потерпеть поражение во второй битве подряд. Посмотрим, кто кого…».
        Партия продвигалась к концу. Помимо короля, у моей девочки остались конь, слон и пешка. У меня же уцелели обе ладьи. Теперь моя милая упорно протискивала вперед пешку - чтобы, видимо, довести до последней горизонтали и превратить в ферзя. Но моя девочка забыла о своем затерявшемся в углу короле. Улучив удобный момент, я протащил свои ладьи поближе к черному «махарадже» и поставил Ширин линейный мат.
        - Ага!.. - не скрыл я радости, звонко хлопнув себя по коленке. - Что, на сей раз лавровый венок достался мне?..
        - Поздравляю, мой раджа, - со сладкой улыбкой сказала моя девочка, совсем не расстроенная проигрышем.
        Налила нам в стаканы апельсинового соку:
        - Вот, дорогой. Выпьем солнечного нектара в честь твоей блистательной победы. Мой король отстал от собственной армии. Тут-то его и настигли твои великолепные гремящие колесницы, зашедшие моей армии в тыл. Браво!..
        И Ширин поцеловала меня в губы.
        - У нас счет один-один, - сказал я, оставляя пустой стакан. - Не попытаешься взять реванш?..
        - А давай, - весело согласилась моя милая.
        Снова мы уселись на кровати и расставили фигуры. Я выбрал играть опять белыми. Разгоряченному, как хороший скакун, мне хотелось, чтобы в наших сегодняшних шахматных баталиях определился однозначный победитель. И чтобы, конечно, этим победителем был я. Наивный жучок, я полагал: если буду внимательно отслеживать каждый ход Ширин и тщательно обдумывать собственные ходы, то обязательно выиграю.
        А мою милую неудачная партия ничему, похоже, не научила. По крайней мере - ни осторожности, ни собранности. Моя девочка все так же щебетала, как птичка:
        - Ай, дорогой!.. Наверное, в специализированных магазинах продают шахматы, изображающие армии разных древних и средневековых народов?.. Например - греков и персов, ассирийцев и египтян, китайцев и монголов, арабскую армию Салах ад-дина и воинство бронированных крестоносцев…
        Партия развивалась точь-в-точь, как предыдущая: за черным конем с доски слетал белый слон, ферзи и ладьи беспощадно «пожирали» пешки. Шахматное поле боя быстро оголялось. Уцелевшим фигурам открывалось пространство для маневра. В конце концов, я снова остался с двумя ладьями, а моя милая - с конем, слоном и пешкой.
        «Знакомая ситуация!..» - обрадовался я. Я был уверен, что повторю свой успех. Главное - не зевать.
        Фигуры застучали по черным и белым клеткам. Не помню, в какой момент я потерял понимание происходящего на доске. Проведя по диагональной линии своего слона, Ширин преспокойно «съела» вредным хоботным мою красавицу-ладью. А еще через энное число ходов объявила:
        - Шах. Тебе шах, дорогой.
        Но, снова взглянув на расположение фигур, поправилась:
        - Ай, нет. Это мат. Мат. Ты проиграл, родной.
        Ширин с нежностью глядела на меня.
        - Мат?.. - вскинулся я. - Нет, не может быть!..
        Но мне пришлось убедиться: черные конь и слон бьют моего короля, которому некуда отступить. Почесав в затылке, я признал:
        - Да. Я и правда пролетел, как швед под Полтавой.
        - Ну что?.. - спросила моя девочка. - Наигрались на сегодня?.. Наверное, мне пора идти готовить обед?..
        - Еще партию, - как сквозь зубы бросил я.
        Я, на самом деле, порядком устал от шахмат. Но и не желал оставаться побежденным. Мне надо один раз обыграть Ширин, чтобы счет стал два-два. Я верил, что в силах одолеть мою милую: я ведь выиграл вторую из сегодняшних партий. А в третьей провалился только потому, что зазевался, понадеялся на удачу, бездарно слил несколько своих фигур и выпустил из рук инициативу. Но ладно, ладно. Мне нужно просто собрать себя в кулак и быть предельно внимательным. Тогда золотой кубок за победу в четвертой партии достанется мне. Я потешу свое эго хотя бы тем, что если я играю и не лучше - то, по крайней мере, не хуже моей девочки.
        - Партию - так партию, - легко согласилась Ширин. - Только после игры ты меня отпустишь: нужно позаботиться и об обеде. Но, конечно, прежде чем я пойду на кухню, ты получишь свой приз…
        «Какой приз? Интересно…», - подумал я. А вслух сказал:
        - Играем!..
        - Чур я на сей раз белыми, - подсуетилась моя девочка, уже расставляя фигуры.
        Партия началась. И, как ни старался я продумывать собственные ходы и угадывать замыслы Ширин, события на шахматной доске развивались вразрез с моими ожиданиями. Мои слон и конь, которыми я пытался пробиться к белому королю, только мешали друг другу. В то время, как фигуры моей прекрасной соперницы прямо-таки летали по полю битвы, как колесница царя демонов Раваны. Уже где-то на десятой минуте игры моя девочка поставила мне шах конем, а следующим ходом взяла слоном мою левофланговую ладью. Это притом, что милая вновь играла без видимого сосредоточения. То напевала тюркскую песенку, то шутила (сама же заливаясь своим чистым смехом), то рассказывала что-то.
        Постепенно на «поле боя» сделалось просторно. Каждый из нас лишился половины фигур и еще большего числа пешек. Мои-то пешки почти все «поснимал» белый ферзь, который и сейчас, казалось, грозно «смотрел» в самое сердце моего боевого порядка. У меня уцелели конь, слоны и королева, а у моей звездочки - королева, слоны и ладья. По пешкам преимущество было на стороне Ширин.
        И вдруг у меня как шоры с глаз упали. Соколиным оком я засек: белые фигуры с ферзем во главе вырвались вперед, а король затерялся позади, без всякой защиты. Это мой шанс!.. Ферзем и слоном обойти сгрудившиеся на моей половине доски фигуры милой и начать охоту на белого короля!.. Каждым ходом я буду ставить моей девочке шах. Я заставлю ее короля метаться по доске, как обезумевшего от страха оленя по поляне, со всех сторон обложенной охотниками.
        Я начал потихоньку осуществлять свой достойный Александра или Чингисхана маневр, заранее предвкушая желанную победу. А Ширин как будто не в шахматы со мной играла, а в поддавки. Она даже не попыталась задержать аккуратно просочившегося на территорию белых черного слона, а проделывала какие-то странные манипуляции со своими пешками и ладьей. Хмыкнув и пожав плечами, я стал подтягивать и ферзя.
        Еще два хода, и я поставлю белому королю шах ферзем. А дальше - мои ферзь и слон будут преследовать короля Ширин, пока не загонят в угол и не закончат дела матом. Итак, передвигаю на две клетки ферзя…
        Моя девочка, даже не покосившись на мою самую мощную фигуру, шагнула ладьей и звонким голоском объявила:
        - Шах.
        Удивленный, я разом выпрямился - как кукла-марионетка, которую дернули за ниточку. Что?.. Шах?.. Мне?.. Да как такое могло стрястись?..
        Точно продрав глаза, я увидел: мой король стоит на одной вертикали с белой ладьей, никем не защищенный. И не может двинуться ни вправо, ни влево, так как клетки по обе стороны заняты белыми и черными фигурами вперемежку. Все, что я мог сделать - это вторым своим слоном загородить короля от ладьи Ширин. Реакция милой была молниеносной: примчавшимся по диагональной линии ферзем, моя звездочка «срубила» слона и, как бы нехотя, обронила:
        - Мат, дорогой. Тебе мат.
        Мат?!.. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности до потолка.
        - А как же… а… - пробормотал я, протягивая руку к своему королю.
        Но приходилось признать: мат, чистейшей воды мат. Белый ферзь держит черного короля на мушке, стоя к «махарадже» вплотную. «Съесть» ферзя моей девочки король не может: того сзади прикрывает ладья. И «сбежать» королю тоже не удастся: пути отхода заблокированы моими же фигурами. Да, приятель: это шах и мат.
        - Хорошо поиграли, - вымученно улыбнулся я, собирая шахматы с доски. - Больше пока не хочется.
        Моя милая обставила меня в трех партиях из четырех. Победа, одержанная мною во второй партии, выглядела случайностью. Ширин, должно быть, позволила себе чуток расслабиться. Впрочем, и в остальных партиях моя девочка не была особо напряжена. Мне можно было, пожалуй, гордиться, что хотя бы в одной партии я одолел такую умелую шахматистку, как моя звездочка. Но я куда больше был разочарован своим провалом.
        - Ну не беда, - сказала чутко уловившая мое настроение Ширин, положив руку мне на грудь. - Иди-ка отнеси сок и стаканы на кухню, а я подготовлю твой утешительный приз. Обратно сразу не входи, пока я не позову.
        Я быстро смотался на кухню. А подойдя к дверям спальни - постучался:
        - Родная, можно?..
        Я уже догадался, что за приз преподнесет мне моя девочка и глотал слюну в предвкушении. Ноздри у меня раздувались.
        - Погоди, погоди минутку, - раздался из-за двери голос милой. - А вот теперь - входи.
        Я шагнул в спальню.
        Ширин сидела на середине кровати обнаженная. Ее распущенные волосы, струясь черным потоком, падали на грудь, которую совершенно закрывали. Тем сильнее во мне вспыхнуло желание добраться до заветных маленьких плодиков с нежно-красными шишечками сосков. Полуоткрытые - по-детски немного пухлые - губы, блестящие агатовые глаза выражали страстный призыв влюбленной лани.
        У меня сильнее загремело сердце. Кровь быстрее потекла по венам. Дыхание участилось. На ходу вылезая из футболки, я двинулся к кровати. Индийский поэт сказал бы, что мой взгляд вился вокруг Ширин, как две пчелы над душистым цветком.
        Само собой: я не впервые видел мою девочку голой. Пятый месяц мы были мужем и женой по обычаю гандхарвов. И не сосчитать, сколько раз мы, отбросив прочь одежду и мещанский стыд, предавались жаркой любви. Но сейчас я смотрел на любимую точно новыми глазами. Она была прекрасна, как никогда. Раздевшись, я взобрался на кровать и обвил рукой талию милой. Казалось: языки огня моей страсти вздымаются до небес и лижут облака.
        Я положил Ширин на спину и принялся покрывать милую горячими поцелуями, от макушки до пять. Сильнее всего меня манили похожие на жасминовые бутоны груди любимой, которые я мял и целовал, мял и целовал в каком-то исступлении. На правой груди Ширин осталось напоминающее свежий ожог пятно засоса.
        Мы с возлюбленной слились воедино… Она сплетала руки у меня на шее, льнула ко мне котенком. Но, в конце концов, не выдержала моего напора. Застонав и закрыв глаза, Ширин выгнулась дугой, а затем беспомощно обмякла в моих объятиях. Шумно вздохнув, я отпустил милую. Улегся рядом с моей девочкой на чуть съехавшем покрывале.
        Какое-то время мы лежали молча - слушая, как бешено стучат наши сердца. Потом заговорили. Ни о чем конкретном. Мы просто награждали друг друга нежными прозвищами и клялись в любви. Наверное, это было похоже на воркование голубков. Мы обменялись еще несколькими репликами о задуманных нами походах в зоопарк и палеонтологический музей - о том, как нам там будет интересно.
        Куда мы более или менее отдохнули, Ширин села передо мной, подобрав под себя ноги. Она смотрела на меня томным взглядом - слегка поблескивающим, как после пары бокалов отменного красного вина. Волосы на сей раз были откинуты назад и не прикрывали грудь, которая еле заметно поднималась и опускалась от вдохов и выдохов моей девочки.
        Я почувствовал себя молодым красавцем оленем с ветвистыми рогами, до которого долетел сладкий призыв готовой к спариванию самки. Точно волны электричества пробежали по моему телу. Я сел напротив милой и окинул ее восхищенным взглядом. Господи, до чего же она была хороша!.. Мы жили вместе, деля постель, вот уже пятый месяц. И все равно: при одном только «прикосновении глазами» к раздетой Ширин у меня сносило крышу. Шумно дыша, я любовался моей звездочкой. А она взяла мою руку и положила себе на грудь, как бы приглашая от восторженных взглядов перейти к решительным действиям.
        Я придвинулся ближе к моей девочке. Немножко грубо взял ее за подбородок - и запрокинул голову милой. Лепестки губ Ширин разомкнулись, а глаза закатились. Я сначала поцеловал любимую в трепещущие веки - в левый глаз, в правый. А затем, как опаленный пустынным солнцем дервиш к живительному источнику, приник к нежным губам моей красавицы…
        Разве что тигром не ревя от страсти, я повалил милую на покрывало. Моя сметливая любовница, изгибаясь по-кошачьи, пристроила ноги у меня вокруг пояса. Мы снова соединились… Я дошел до такого блаженства, что казалось: душа моя выскользнула из тесного скафандра потной плоти и взлетела под потолок, чтобы оттуда бросить нескромный взгляд на переплетенные тела парня и девушки.
        Мы распластались на покрывале. Я повернул к Ширин голову:
        - Родная…
        Милая ответила не сразу. Она все еще трепетала и не открывала глаз. Я взял тонкую ручку моей девочки: пульс у красавицы зашкаливал.
        - Мне… мне хорошо… - с трудом прошептала любимая.
        Гладя густые атласно-черные волосы моей звездочки, я с улыбкой подумал: а ведь мы квиты. Ширин трижды одолела меня в игре в шахматы. Умница. Но в одной партии я все же победил. А теперь взял над милой верх в двух подряд жарких любовных сражениях. Так что счет у нас сравнялся: три-три. Это я еще не вспомнил про утреннее соитие.
        Но есть, конечно, нюанс. (Тут я улыбнулся еще более блаженно). Моя победа в постели - это одновременно и победа «проигравшей» Ширин. Потому что сама женская сущность милой требует: покорись, покорись своему мужчине. Девушке доставляет удовольствие ощущать себя хрупкой и слабой в объятиях пылающего страстью джигита.
        Моя звездочка пришла в себя. Она опустила руку с кровати - нашарила на полу сотовый телефон, глянула время на дисплее и спохватилась:
        - Ай, сколько уже натикало!.. А я все еще не накормила тебя обедом. Ты, дорогой, еще полежи, если хочешь - а я бегу стряпать.
        Моя девочка соскочила с кровати, на ходу поправляя непослушные волосы, натягивая трусики и футболку, и устремилась к двери. Скоро Ширин была уже на кухне: оттуда донеслись шум льющейся из-под крана воды и грохот посуды.
        Вняв совету милой, я еще повалялся на кровати, без всяких мыслей. Мне было хорошо, как цветку, на который пролился благодатный весенний дождь. Немножко отдохнув, я встал, оделся, взял под мышку книгу «Махабхарата. Избранные сказания» и отправился вслед за моей девочкой.
        Ширин, стоя у раковины, чистила картошку.
        - Хочешь, - спросил я, удобно устраиваясь на стуле, - я продолжу тебе читать?..
        - Хочу, - с милой улыбкой ответила моя девочка.
        Я открыл книгу и начал читать. Снова перед глазами моими поплыли образы величественных многоруких богов, восседающих на облаках либо в раскрывшихся бутонах лотосов; грозных боевых слонов, беспощадно топчущих вражескую пехоту; зубастых демонов-ракшасов, жадно пожирающих еще теплые трупы убитых воинов. Моя звездочка, как ни занята была стряпней, слушала внимательно. Иногда, не расслышав стих, просила повторить несколько последних строчек.
        Я читал до тех пор, пока моя милая не подала на стол. В фарфоровых тарелках - пожаренная до румяной корочки картошка с кубиками мяса, колечками репчатого лука и дольками помидора. На отдельном блюде Ширин разложила бутерброды: одни - с сыром и маринованными огурчиками, другие - с беконом. От чашек поднимался аромат зеленого чаю с нотками то ли ананаса, то ли манго.
        Моя девочка подготовила настоящий пир. Картофель я сам худо-бедно в силах был пожарить. Но все, что я мог к нему добавить - это консервированный цыпленок, килька в томатном соусе или какая-нибудь третьесортная тушенка. Моя же милая перемешала картошку с аппетитными кусочками свинины, а еще с помидором и луком. А бутерброды?.. У меня так и потекли слюнки, заурчало в желудке.
        За едой мы шутили, смеялись, рассказывали друг другу анекдоты. Быстро уничтожив картофель и бутерброды и запив все чаем, мы - прихватив c собой шоколадных и карамельных конфет - вернулись в спальню и устроились с ноутбуком на кровати, чтобы расслабиться за просмотром не сильно интеллектуального фильма.
        В итоге мы посмотрели три киноленты подряд.
        Одна была «исторической драмой» о походе Ганнибала в Италию. Этот фильм стоил нашего внимания хотя бы благодаря батальным сценам, в которых были задействованы тысячи людей, переодетых в гоплитов и триариев. Но вот диалоги подкачали: римские сенаторы в тогах, центурионы в латах, карфагенские военачальники и жрецы толкали свои патетические речи с какой-то вымученной театральностью.
        Следующий фильм был ужастиком: семья - муж и жена с двумя дочками-подростками - вселяется в двухэтажный коттедж, унаследованный от скоропостижно скончавшейся бабушки. Зря, зря бедолаги не поверили слухам, что старушенция-то - с виду одуванчик - была знахаркой, заклинательницей духов и баловалась некромантией. Коттедж, в котором громко скрипели половицы, мигал свет и сами по себе захлопывались ставни, как оказалось, буквально кишел демонами, не обретшими покой призраками умерших и прочими потусторонними сущностями.
        По задумке режиссера, фильм должен был пугать - так, чтобы кровь стыла в жилах. Но звонкий, переливчатый, мелодичный смех Ширин превратил хоррор в комедию. Белыми тенями, парящими в десяти сантиметрах от пола в темной комнате, мою девочку было не устрашить; как и зелеными зубастыми демонами, у которых торчали из голов по три кривоватых рога. Милая с проницательностью матерого кинокритика угадывала сюжетные ходы, которыми режиссер и сценарист надеялись пощекотать зрительские нервы - и весело хлопала в ладоши.
        Я почти перестал следить за происходящим на экране. Куда интересней мне было наблюдать за реакцией моей девочки на фильм. А Ширин откровенно забавлялась. Она говорила, что рогатые демоны и черти не могут быть опасны: ведь всем, кто хотя бы держал в руках школьный учебник биологии, известно, что животные с копытами и рогами питаются только листьями и травой и не представляют угрозы для человека. А привидения?.. А что привидения?.. Видно же, что это чудики, нацепившие балахоны. Только малых деток и могут напугать. Дуралеи даже не потрудились нитки подобрать под цвет ткани, из которой штопали свои шутовские наряды: если приглядеться - отчетливо видно, что белые балахоны сшиты черными нитками.
        Жанр третьего выбранного нами фильма был обозначен как «семейная психологическая драма». Сюжет вертелся вокруг пары тридцатипятилетних. Брутальный муж и яркая модница-жена живут в частном доме за городом, выращивают во дворе цветы и любят в выходные погонять на мотоцикле. Ездят на работу каждый на своем авто. Муж - финансовый аналитик в многопрофильной корпорации. Жена - старший менеджер сети салонов, продающих духи и косметику.
        Супруги часто заказывают еду в китайском ресторанчике. И даже иногда, как благодарные клиенты, отправляют поздравительные открытки хозяину ресторанчика дедушке Лю Баню. Еще супруги без ума от своего желтого, упитанного кота Валтасара. Котяра - полноправный член семьи. У него своя лежанка, когтеточка и куча игрушек: разноцветные шарики, нечто вроде воланчиков, заводные пушистые мышки, резиновый ежик. В одной миске у Валтасара не переводится влажный, а во второй - хрустящий сухой корм; и в третьей - свежая водица. Когда муж и жена, сидя на кожаном диванчике, смотрят вечерние новости или хентай (да, эта сладкая великовозрастная парочка из заплывших легким жирком верхов пресловутого среднего класса потребляет мультяшное японское порно), толстый, как барабан, Валтасар мурчит на коленях у хозяйки. А та чешет четвероногому домчадцу за ухом.
        Жизнь супругов была бы безоблачной идиллией, если б не одно веское «но». Как настоящий состоявшийся мужчина, мистер финансовый аналитик хочет детей. Так сказать, бессмертия своего генетического материала через извержение спермы. И мадам старший менеджер, вроде бы, не против, но… Но она ничего не может поделать: она до зеленых чертиков боится родов, даже с кесаревым сечением. И из этой почвы произрастают скандалы, которые закатывают друг другу муж и жена.
        Доходит даже до того, что женушка бьет в истерике посуду, а муженек выплескивает благоверной в лицо чашку холодной воды. Муж и жена орут друг на друга, надрывая голосовые связки - так что слышно, наверное, соседям через дорогу, а перепуганный Валтасар, поджимая треугольные уши и нервно помахивая хвостом, прячется под кровать.
        Поняв, что «запутались», супруги идут к психологу - элегантной даме в квадратных очках, в черной юбке и с брошкой на груди. Психолог учит парочку «слышать друг друга», «вместе искать пути решения проблемы, а не усугублять конфронтацию», напоминает, что «брак - это работа». Обещает порекомендовать мадам старшему менеджеру высококлассного специалиста-психоаналитика, который снимет страх почтенной леди перед родами.
        Но увещевания госпожи с брошкой не очень помогают. Проходит три дня, а жена все не отваживается позвонить тому специалисту по работе со страхами, телефон которого дала психолог. И в один из вечеров муж не выдерживает. Бьет кулаком по столу (так, что обычно ленивый и малоподвижный Валтасар реактивным самолетом уносится с кухни) и, гневно сверкая глазами, почти бегом покидает дом. «Дорогой, ты куда?..» - зовет с порога жена, у которой распухли от слез глаза. Но муж не отвечает. Через минуту до нее доносится шум колес: на своем белом авто муж выруливает из гаража и уносится в догорающие сумерки.
        По темному небу плывут грязно-серые облака. Мимо уходящей в бесконечность трассы проносятся аккуратные, точно игрушечные, домики. Закусив от ярости губу, господин финансовый аналитик вертит баранку и не перестает давить на газ. Наверное, этот разозленный мужчина уничтожил бы сейчас весь мир, если б мог.
        Наконец ущемленный в своем праве быть папашей брутальный красавчик останавливается на заправке, чтобы пополнить бак железного коня. К вышедшему из авто размять ноги «бруталу» тотчас прилепляется, как жвачка, молодая особа женского пола. В луче фонаря девушку можно хорошенько разглядеть: чрезмерно большие кроваво-красные силиконовые губы, туфли на невероятно высоких каблуках, топик и мини-юбка, которая, как в анекдоте про буржуазную прессу, «показывает все, но скрывает самое главное». Перед нами явно представительница «древнейшей профессии».
        «Не хочешь развлечься, милый?..» - бросив недокуренную белую тонкую сигаретку на асфальт и выдохнув голубой дымок, шаловливо интересуется «девушка с заниженной социальной ответственностью» у финансового аналитика.
        «Настоящего мужика» не надо уламывать. Неизвестно, где были его чувства к жене, с которой качок прожил около тринадцати лет, когда «брутал» посадил «ночную бабочку» в машину и повез в ближайший отель. В номере дешевой гостиницы - почти спартанская обстановка. Кровать, стол и стул; на тумбочке - в качестве подарка от администрации - бутылка минералки и упаковка презервативов. Наш «брутал» - решивший, похоже, «отомстить» жене - хватает случайную партнершу за огненно-рыжие волосы и бросает на кровать. Выпрыгивает из штанов и приступает к делу. Он пробует с проституткой чуть ли не все позы «Кама-сутры»; продажная девушка только ахает и повизгивает.
        Заработав приличные деньги, путана отчаливает. Оставшись в номере один, финансовый аналитик допивает минералку и, вытирая рот, удовлетворенно крякает. Гнев на жену испарился, кажется, без следа.
        Выйдя из гостиницы, крутой «брутал» садится в авто и едет домой. Ночь уже набросила на мир свой покров; свет льют только выстроившиеся вдоль трассы одноглазые одноногие фонари. Одолев километры дороги, финансовый аналитик ставит машину в гараж и заходит в коттедж. Навстречу блудному (во всех смыслах - ха!..) мужу выбегает заплаканная растрепанная жена, повисает у дорогого супруга на шее и шепчет: «Милый, милый!.. Прости меня, прости!.. Я позвонила тому специалисту и записалась на прием. Завтра, завтра я пойду к доктору. Он поможет мне преодолеть мой страх… И тогда - тогда мы запланируем ребенка!..».
        Муж улыбается и прижимает жену к себе. На мягком широком диване супруги устраивают, что называется, «примирительный секс».
        Дальше пара живет душа в душу. Жена исправно посещает специалиста по снятию страхов. А муж чуть ли не каждый вечер приносит благоверной бутылку шампанского в ведре со льдом, бутерброды с красной икрой на расписном подносе, букеты пунцовых и белых роз. Женщина, наконец, беременеет. По настоянию мужа, который сильно волнуется, чтобы все протекло на пять с плюсом, она проходит полное медицинское обследование, сдает анализы.
        И что бы вы думали?.. Медики сообщают мечтающим о ребенке супругам нерадостную новость: будущая мама больна опасным венерическим недугом, из-за чего плод не сможет развиваться нормально. Самая верная рекомендация: сделать аборт. Откуда болезнь?.. Эта болезнь передается только половым путем. Дама возмущена: «Как?! Что еще за венерическое заболевание, если я сплю только с мужем?..». Она требует мнение другого врача. А муж - тот молчит в тряпочку.
        Но и второй, и третий врач, как сговорившись, твердят одно: «У вас опасное заболевание, передающееся половым путем». Тогда-то несчастная жена начинает тормошить мужа: «Ты изменял мне, мерзавец?.. Изменял?..». Всплывает неприятная правда. Правда - это половинка скорлупки кокоса, болтающаяся на поверхности озера лжи и, как бы нам иной раз ни хотелось, не идущая ко дну. Муж падает на колени и кается: мол, всего один раз, когда был дико на тебя зол, я провел время с проституткой. О, я не знал, что это разрушит мою же мечту о ребенке!..
        Я думал: Ширин посмеется и над этим фильмом. Но она только покачала головой и сказала:
        - Умеют же люди сами себе создать проблемы. Нет, честно: по-моему, богачи, у кого все есть, мастера изобретать поводы для ссор и переживаний. Эти господа настолько распухли от сытости, что нуждаются во все более и более острых ощущениях, чтобы просто почувствовать себя живыми.
        Я не мог не согласиться с моей девочкой - и поневоле понурился. Вот посмотрели мы кино - по замыслу режиссера, тяжелую психологическую драму. И убедились: ни режиссер, ни сценарист ничего не знают о действительных страданиях людей на зелено-голубом шарике, именуемом Землей. Господа производители кинолент из пальца высосали историю о том, как «мучаются» супруги-клерки, у которых два авто, собственный коттедж с цветником и любимый кот. Но какой режиссер или продюсер взялся бы увековечить в кадре юную пару бедняков - отверженного «психа» и «без пяти минут нелегалку» - которых отчаяние и сплошная череда жизненных неудач подталкивают к суициду?.. Нет, господ режиссеров, писателей, художников и прочих рабов музы интересуют принцессы, а не служанки; Венеры - хотя бы и безрукие - а не драящая полы уборщица; махараджи, а не чандалы. По-настоящему обделенные и униженные - не имеют собственного голоса.
        Сердце мое екнуло при мысли о запланированном нами двойном самоубийстве. Дыхание чуть не остановилось; жадно, как рыба, я схватил губами воздух. Казалось: мир вот-вот, вместе с нами, рассыплется в труху.
        Ширин точно угадала мое состояние. Она положила свою маленькую ладошку мне на грудь и с нежностью заглянула в мои глаза. Удивительно - но мне сразу стало легче. Если ты не евнух, магия женской ласки оказывает на тебя неодолимое действие.
        - Приготовлю ужин, - сказала моя любимая. И, поцеловав меня, бодренько потопала на кухню.
        Моя милая состряпала чудесный салат из политых майонезом долек помидора, огурца и из репчатого лука. К зеленому чаю подала шоколадные конфеты и мармелад. Сидя с чашкой ароматного напитка, Ширин рассказывала мне смешные случаи из своего детства.
        Оказывается: утро твоей жизни может быть прекрасным даже несмотря на суровых и фанатично религиозных родителей; и несмотря, так же, на то, что ты не покидаешь пределы удаленного от городов аула, где - как и триста лет назад - царят жесткие патриархальные нравы. Моя маленькая звездочка бегала играть с другими девочками, да и с мальчиками, под сень плодовых деревьев, на главную аллею аула. Сколько было возни, смеха, а иногда обид и слез. Основными игрушками служили щепки и листья. Но какой восторг охватывал детвору, когда отец дарил пухленькому карапузу Азиму заводного динозавра, привезенного из города; или когда Нургуль выходила с новой куклой, которой можно было расчесывать волосы или заплетать косички.
        Зимой малолетнюю Ширин неохотно выпускали на улицу. Так что покидаться с приятельницами снежками или слепить из снега медведя или барса удавалось лишь изредка. Дома было с дюжину книжек. Папа с мамой подсовывали дочке детский пересказ исламских преданий, но саму Ширин больше притягивала книжка о животных, полная цветных картинок; да еще увесистый томик волшебных сказок народов мира.
        Любимая и меня попросила поделиться воспоминаниями о детстве. Я поскреб в затылке, точно это должно было разворошить мою окаменелую память. Вообще-то, мне было не особо по душе возвращаться мыслями в «золотые годы». Но моей милой я не мог отказать.
        Ни в заводных стегозаврах и трицератопсах, ни в обязательных для мальчика машинках я не знал недостатка: мои родители - люди зажиточные - охотно баловали меня новыми игрушками. Я рос тихим молчаливым ребенком - что, пожалуй, устраивало папу и маму. Пока, закрывшись в комнате, я играл со своими плюшевыми тиграми и пластмассовыми самолетиками, родители могли спокойно заниматься своими взрослыми делами.
        Проблемы начались, когда меня отдали в детский сад. Воспитательница говорила моим маме и папе: «Сынок у вас хороший. Послушный и собранный, как девочка». Но для сверстников, ходивших со мною в одну группу детсада, моя кротость олененка означала трусость зайчишки. Толкнуть или пнуть мальчика, который «чуть ли не девочкой родился», было для моих одногруппников делом чести.
        Не тогда ли был нажат спусковой крючок моей психической болезни?.. Я стал плохо спать по ночам. Просыпался от кошмаров и плакал. Маме с трудом удавалось меня успокоить, чтобы я снова заснул…
        Разговор, начатый на кухне за ужином, мы продолжили в постели, в спальне со шторами на окнах и погашенным светом. Мы плодотворно провели день: читали Махабхарату, сразились в шахматы, посмотрели три фильма и не один раз занялись любовью. По всему телу разливалась приятная усталость. Глаза слипались. Все же я, мобилизовав оставшиеся силы, приподнялся над моей девочкой и принялся щупать и целовать груди милой, недвусмысленно сигнализируя о своих намерениях.
        Мы занялись любовью в четвертый раз за сутки.
        Глубокой ночью я вдруг проснулся. Сердце мое дико стучало, со лба стекал пот, а руки и ноги дрожали. Я чувствовал себя как в каменном мешке, как на дне пересохшего колодца. Где не надо даже распрямлять полностью руки, чтобы упереться ладонями в противоположные стенки. Запрокинь голову - и не увидишь ничего, кроме куска ночного неба цвета чернил.
        «Вам с Ширин осталось жить три дня!.. - как бы пульсировала в моем плавящемся мозгу жуткая мысль. - Три дня!.. Три дня!.. А потом вы наглотаетесь таблеток и умрете».
        Меня охватила запредельная паника. Из горла вырвался сдавленный хрип. Я хотел разбудить свою милую, обнять ей ноги и униженно просить ее отменить наше самоубийство. Пожалуйста, Ширин!.. В моей квартире ты будешь, как в крепости, как монахиня в келье. Здесь до тебя не дотянутся кривые длинные когти миграционной полиции. Да и в супермаркет можно ходить спокойно: вряд ли в трех сотнях шагов от дома, в жилом квартале спального района, напорешься на жандармский патруль. А там, глядишь, поднакопим деньжат и купим у каких-нибудь жуликов фальшивую визу или разрешение на временное проживание. Наверное, многие мигранты так делают… Или, еще лучше, говорящая голова президента в телеящике объявит миграционную амнистию, как это было лет двенадцать назад.
        Я прислушался к мерному дыханию милой. Она спокойно спала, слегка посапывая, будто ребенок; одеяло было натянуто под самый ее подбородок. Усилием воли я загнал свой позорный страх куда-то в уголок своего сердца. Положил руку на Ширин и не заметил, как снова заснул.
        21.ЦИКАДЫ
        Открыв глаза, я увидел: к кровати придвинута тумбочка, на которой красуются две чашки кофе, распространяющие приятный бодрящий запах, и тарелка с бутербродами. Ширин - обнаженная, с длинными распущенными волосами - сидела на краю постели и улыбалась.
        - Доброе утро, любимый!.. - ласково сказала моя девочка. - Я принесла нам завтрак.
        Кофе был восхитительный, как и бутерброды с жареным беконом. Я хорошенько подкрепился и окончательно проснулся. А глядя на свою милую - такую стройную, гибкую, как бамбук, изящную - я вспомнил и о других, кроме питания, потребностях. Губами, на которых еще оставался аромат кофе, я полез целовать груди Ширин. Языком щекотал ее разом затвердевшие соски. Моя девочка застонала.
        Мы повалились не кровать. Целовались - долго и жарко. Темная кровь быстрее бежала по нашим жилам и артериям; стучала в висках… После соития мы, тяжело дыша, распластались на постели. Так мы лежали минут пять.
        Моя красавица повернула ко мне голову:
        - Ну что, солнце?.. Я готова одеться и ехать в зоопарк.
        - Ага… - отозвался я, припоминая, что действительно обещал милой прогулку по зоопарку.
        Наши сборы в поездку превратились в веселую игру. Я не отдавал мой девочке бюстгальтер. А она бегала вокруг меня, заливаясь волшебным родниковым смехом. Время от времени я ловил Ширин, притягивал к себе и целовал в лоб, в переносицу, в губы.
        Наконец, мы были готовы. Моя любимая пинцетом выщипала из бровей несколько топорщившихся волосков. Заплела косы. Уже одетые в брюки, футболки и свитера, мы выпили еще по чашке кофе. У нас была денежная заначка, хранившаяся под матрасом. Мы вскрыли ее, чтобы ехать в зоопарк при хрустящих червонцах. Накинув куртки и сунув ноги в ботинки, мы покинули квартиру.
        Пока летели в электропоезде по городской подземке - Ширин радостно чирикала, как маленькая птичка. Моя милая обожала животных - и теперь была в предвкушении встречи с четвероногими и с крылатыми «божьими созданиями». Из-за грохота вагона я слышал мою девочку через слово, но все равно кивал и улыбался. Мне было достаточно того, что у Ширин приподнятое настроение. Оттого я и сам не грустил. Я заметил, что кое-кто из пассажиров подозрительно, а то и по-волчьи, косится на нас. А две толстые, как бочки, кумушки с кольцами на каждом пальце - вообще в упор беззастенчиво разглядывали нас, точно мы были чучела в музее.
        О, я знал, чем объяснялось наглое любопытство толпы!.. Заполнявшие вагон обыватели глазам свои поверить не могли: блондинистый русский парень стоит в обнимку с девушкой-тюрчанкой, у которой смуглая кожа и густые волосы цвета воронова крыла. Как же!.. «Воспитанные» другом семьи телевизором или не менее зомбирующими интернет-СМИ, среднестатистические расеяне смотрят на славян и тюрков чуть ли не как на два разных биологических вида. Тюрки, а заодно и таджики, должны грести снег, таскать кирпичи и ремонтировать канализацию; овечьим хвостом трепетать перед полицией. А русские?.. Они, точь-в-точь как мягкотелые византийцы, по праву рождения протирают штаны за непыльной работенкой в офисе, попутно играясь на служебном компьютере в «Ферму» или «Танчики». Не грешно великороссу и вовсе не работать: был бы кругленький счет в банке, чтобы капали проценты, или вторая квартира, которую можно сдать на койко-места тем же тюркам и таджикам, «гастарбайтерам».
        Но чтобы у русского голубоглазого парня был роман с басурманкой?!.. Это… это невозможно, неслыханно!.. Этого не должно быть - потому что этого не должно быть никогда!.. Единственное объяснение «противоестественной» связи, какое может выдать обывательский ум: хитрая азиатская лиса - стреляющая глазами ведьма - для того раздвигает ножки перед лопухом-Ванькой, чтобы отжать у дурака квартиру.
        Взгляды людского скопища в гремящем вагоне так и облизывали нас с Ширин коровьими языками. В пору было съежиться, сморщиться, как шагреневая кожа, под метеоритным дождем этих недружественных взглядов. Но я держал спину прямой, за талию обнимал мою милую и смотрел дерзко, с вызовом.
        Я как бы отвечал любопытствующим националистическим шутам: да, ваши крохотные свинячьи глазки вас не подвели. Я - с волосами желтее пшеницы, с голубыми глазами, расейский гражданин, славянин, русский - отдал свое сердце прекрасной тюрчанке.
        Да. Да. Да. Я люблю свою восточную красавицу. Я сплю в ней. Когда в постели мы предаемся супружеским утехам, старенькая кровать так и скрипит под нами. И в моих глазах один локон моей возлюбленной стоит дороже ваших жалких никчемных жизней.
        Таращась на нас, вы приписываете моей голубке корыстные цели. Мол, для чего еще «азиатка», «приезжая», «не гражданка» будет лежать под одним одеялом с расейским парнем, если не ради жилплощади или денег?.. Вы воображаете, что моя милая за крышу над головой расплачивается со мной своим телом. Но такие гнусные предположения выдают вас с головой. Вы проститутки: у вас мышление проституток. Вам невдомек, что спать вместе можно по любви, и что мои деньги - это деньги моей девочки.
        Когда вы сами решаете спариться, вы составляете брачный контракт на сто страниц. В котором обговариваете - обсасываете, как малиновый леденец - каждую мелочь предстоящей супружеской жизни. Вплоть до того, сколько раз на дню жена обязуется назвать муженька «котиком», «сусликом», «дорогим», «сладким». И имеет ли муж право на половой акт, если у жены месячные - или должен удовлетвориться минетом.
        Брачный контракт распечатывается в трех экземплярах. На каждой страничке супруги расписываются: мол, ознакомлен - не возражаю. Нотариус заверяет документ печатью. «Счастливые супруги» получают по экземпляру. Третий экземпляр нотариус запирает в своем огнеупорном сейфе. При заключении сделки непременно присутствует психиатр, гарантирующий вменяемость «сторон». Потому что ваш брак - это именно коммерческая сделка. Вы покупаете друг друга, как крестьянин корову. И, по обычаю истинных бизнесменов, изо всех сил стараетесь при купле-продаже объегорить один другого…
        …Зоопарк сразу показался нам пустынным. Пройдя за ворота, над которыми красовался герб с выпуклым изображением манула, мы попали на широкую аллею, слева обсаженную деревьями (которые сейчас были без единого листочка и напоминали богомольных старух, тянущих в серое небо кривые руки-ветви), а справа - прижатую зеленоватым прудом. На пруду должны были бы быть пеликаны и розовые фламинго. Но сейчас над мутной водой и на маленьком островке хлопали крыльями и гоготали только утки - такие же, как в нашем любимом лесопарке. На аллее не было ни души. Только маячил далеко впереди, за застилающей взгляд пеленой медленно падающего снега, охранник, который в своем огромном комбинезоне казался каким-то разбухшим. Обогнув пруд, мы с любимой двинулись дальше.
        Я вспомнил, как не в столь уж далеком детстве был в зоопарке с мамой. Тогда зоопарковые дорожки так и кишели пестрой толпой. Смешные карапузы семенили на маленьких цыплячьих ножках рядом с родителями, держа в руках оранжевые, синие, красные надувные шарики. Под навесом летнего кафе люди сидели за пластмассовыми столиками и лакомились салатом «Цезарь», шашлыком или жирными пончиками, запивая трапезу квасом, лимонадом, золотого цвета пивом с белой шапкой пены. Ажиотаж царил у своеобразного тира, где усатый мужчина мячиком вышибал расположенных в три ряда (верхний, средний и нижний) пушистых дракончиков. Видимо, если собьешь всех дракончиков - получишь приз.
        Целое сборище зрителей собрал бурый мишка - не страшный, а комичный - который деловито, вразвалочку прохаживался по своему вольеру. Несмотря на развешенные всюду таблички: «Животных не кормить» - несознательные посетители зоопарка кидали медведю кто - половинку банана, кто - кубик сахара, кто - вынутую из хот-дога сосиску. Медведь ухал, поднимаясь во весь рост. И, взмахивая передними лапами, пытался поймать угощение.
        Стук каблуков и хлопанье шлепанцев по асфальту; широкополые, берегущие от солнца, шляпы на головах; разноцветные футболки. По-праздничному одетый народ наводнял зоопарк. Но тогда был июнь или июль - сияло чистое, без единого облачка, жаркое бирюзовое небо.
        А мы с Ширин пришли в зоопарк зимой. По календарю - середина февраля, но нет и намеков на приближение весны. Гамма цветов пейзажа вмещалась между грязно-белым и мутно-серым. Кафешки, сувенирные лавки, ларьки с прохладительными напитками были закрыты. (Да и какой тебе лимонад со льдом, какое пиво, когда заволакивающие небо тучи сыплют снег?). Не работали и многие павильоны: «Фауна Индонезии», «Страна пауков», «Африканские антилопы», «Тропические бабочки».
        Но зато на огромной территории зоопарка мы были совсем одни. Будто впавший, как тот бурый мишка, в спячку зоопарк принадлежал сегодня только нам двоим. Да и не сказать, что нам не на что было посмотреть.
        Надолго мы задержались у вольера снежного барса. Серая, с кольцеобразными пятнами «кошечка» килограмм под сорок, с круглыми ушами и длинным пушистым хвостом, с любопытством глядела на нас сквозь прозрачное стекло. Наверное, недоумевала: а что, двуногие приходят смотреть на меня и зимой?..
        Соседний вольер занимал дальневосточный леопард. Но эта зверюга оказалась то ли ленивой, то ли гордой. Она даже не повернула к нам головы, так и оставшись лежать на камне. Мы увидели только желтую, в черных пятнах, спину леопарда. Зато на пуму и каракала нагляделись вдоволь. Изящная пума изгибалась, точно позируя. А каракал - навострив треугольные, с кисточками, уши - «зевнул», распахнув пасть и показав острые клыки. Ширин весело рассмеялась и помахала пустынному хищнику ручкой.
        Особенно нас впечатлили овцебыки, отделенные от нас только невысокой оградой. Могучие, с горбом, кривыми рогами, длинной коричневой шерстью и раздвоенными копытами «переселенцы» из холодных арктических областей. На широкой заснеженной площадке топталось аж небольшое стадо этих диковинных животных. Одни овцебыки жевали какое-то сено, уткнувшись в кормушки. Другие просто стояли, время от времени встряхивая головами и фыркая. Еще два оцебыка носились вдоль ограды: один мускусный бык гонял второго. Трудно было поверить, что столь массивные, центнера по четыре, животные способны на такую прыть; возможно, «бегуны» были что-то не поделившими самцами. Ширин умилилась чистому, как снежинка, теленку - который пугливо озирался и все жался к маме. Шерсть у теленочка была не такая густая, как у взрослых, а на месте будущих рогов были два бугорка.
        Мы посмотрели еще на волка, на горных козлов, архаров, полярную сову. И успели порядком продрогнуть на студеном воздухе, когда подошли к павильону с вывеской «Террариум». Нам на радость, павильон оказался открыт.
        В павильоне царило тепло, что очень чувствовалось после уличного мороза. Я испугался даже: как бы нам не пропотеть в наших куртках и шарфах и не заболеть. Чуть распахнув одежду, мы двинулись по павильону, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть на заключенных в стеклянные коробки пресмыкающихся.
        Вот на древесном обрубке застыла игуана. Ее соседом был такой же неподвижный хамелеон, похожий на маленького динозавра. Дальше нам в поле зрения попадали рептилии посерьезнее: на берегу маленького искусственного прудика застыл грозный длинный коричневатый гребнистый крокодил. На следующей «витрине» мы увидели какую-то бесформенную черно-серую груду; пояснительная табличка гласила: «Ромбический питон». Удавы, кобры, аллигаторы, кайманы, желтобрюхий полоз…
        - Бр-р-р!.. - всплеснула руками моя девочка. - Не перевариваю рептилий!.. Как хорошо, что все эти змеи и ящеры - за стеклом.
        В конце павильона нас ждал сюрприз: за стеклянной стеной было обустроено нечто вроде кусочка природного ландшафта - небольшой водоем, песок вперемежку с камушками, пара булыжников и какие-то кустики. И по этому уголку природы медленно ползали, переваливаясь с лапы на лапу, исполинские слоновые черепахи.
        - Ах, какая красота!.. - воскликнула моя милая, прижимая руки к груди.
        Только что Ширин говорила, что «не переваривает рептилий». Но гигантские черепахи ее определенно восхитили.
        Они были с длинными сухими шеями; с узором в виде сетки на темных панцирях. Одни черепахи жевали наваленную стогом траву, другие без видимой цели перемещались по песку и камням; а третьи, казалось, изучали нас своими бусинками-глазами.
        - Это прекрасно, прекрасно!.. - повторяла моя девочка.
        - Тебе так понравились эти здоровенные черепахи?.. - улыбнулся я.
        Ширин перевела на меня свой жаркий взгляд и, взяв мою руку, сказала:
        - Ты только представь, любимый. Небольшой остров, который пересекает мерно журчащий, как бы наигрывающий мелодию, ручеек с кристально-чистой питьевой водой. На деревьях наливаются соком душистые съедобные плоды. Наш с тобою шалаш стоит на берегу ручья. Когда одолеет жажда, мы пьем, зачерпнув пригоршней прохладную водицу из ручья. А голод утоляем сочными плодами, которые срываем с деревьев… По ту сторону ручья - цветущий луг, а на лугу - черепахи. Мы приставлены заботиться об этих черепахах: мы - черепашьи пастухи. Отличная профессия - правда?.. В самый раз для семейной пары. Следим, все ли черепахи с аппетитом щиплют травку. Не захромала ли какая-нибудь из наших подопечных. И дважды в день мы обязательно обходим кладки черепашьих яиц. Наше дело - не допустить, чтобы яйца достались в пищу грызунам, змеям или птицам…
        Немного подумав, моя милая добавила:
        - И, может быть, с нами будет жить еще лохматенький теленок-овцебычок. Если, конечно, арктическая зверушка в силах приспособиться к слишком мягкому климату острова черепах.
        С нежностью я смотрел на мою девочку. Милая точно яркой гуашью нарисовала живую картинку: над прозрачным ручьем (видны отполированные водой гладкие камни, устилающие дно) торчит треугольный шалаш; неподалеку устроил лежбище косматый теленок, который то и дело встряхивается, отгоняя докучливых насекомых; а на просторном пастбище - не хуже коров пасутся гигантские черепахи, потихоньку «стригущие» ртами влажную зеленую траву. Я подумал: у Ширин богатая фантазия, а возможно даже поэтический талант. Моя красавица могла бы сочинять стихи, новеллы и детские сказки.
        «Вот только никогда этого не будет, - издевательски заметил мерзкий голос внутри меня. - Ты, надеюсь, не забыл, что жить вам осталось три денечка?.. А там - вы сами наложите на себя руки. Вы ненамного долговечнее бабочек. Хе-хе».
        Кровь точно заледенела в моих жилах. Резко напавший страх ужалил, как шершень. Вот мы ходим по зоопарку, беззаботно любуемся четвероногими и пернатыми. А через три дня… через три дня нам умирать. Почему?.. Почему?.. Почему?.. Мы ведь так молоды!.. Неужели не осталось никаких способов побороться с проклятыми обстоятельствами, засасывающими нас в могилу?.. Я невольно застонал. Ноги подкашивались.
        - Милый, ты что?.. Все в порядке? - поддерживая меня обеими руками, спросила напуганная Ширин.
        Я выпрямился, постарался улыбнуться и сказал:
        - Все в порядке, солнце. Все в порядке.
        Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза: моя девочка - с тревогой, а я - с чем-то вроде удивления. Я спрашивал себя: вот моя звездочка так по-детски веселится, любуется на теленка из стада овцебыков, придумала целое стихотворение в прозе про черепаший остров… неужели милая не боится смерти, которую сама же «призвала» на четырнадцатое февраля?..
        Глядя на мою девочку, я не в силах был до конца поверить, что милая всерьез планирует умереть. Нет!.. Мне казалось: в последний момент Ширин передумает. Она ведь такая красивая, такая хрупкая - точно не полностью распустившийся цветок. Конечно, она должна жить. Хоть в статусе нелегалки - но жить, жить!.. Расцвести, даря мне счастье каждым своим лепестком. А там - мы что-нибудь придумаем. Как мне уже приходило в голову: купим у мошенников фальшивую визу по сходной цене.
        Я решил: обо всем этом мы поговорим потом - утром четырнадцатого февраля. А пока что не буду жечь свой мозг невеселыми мыслями, ни отравлять ядом праздничное настроение Ширин.
        После зоопарка мы завернули в бистро. Взяли себе пончиков и пирожков с картошкой; да чаю с лимоном, чтобы согреться. Пока мы за обе щеки уплетали слегка гниловатую выпечку и пили чай - моя красавица не переставала весело щебетать. Милая охотно делилась впечатлениями от увиденного в зоопарке. Я смотрел на нее, кивал и улыбался. Я уже знал: больше всего ей понравились жмущийся к матери детеныш овцебыков и - неожиданно - слоновые черепахи.
        Я подумал: как все-таки красива фантазия Ширин насчет жизни в шалаше над извилистым ручьем. О, я действительно хотел бы, чтобы мы так жили!.. Подкрепляться созревшими под щедрым солнцем плодами, пить всегда свежую воду из ручья, присматривать за стадом черепах на лугу да расчесывать гребешком косматого теленочка - как это понятно и просто!.. А разве не понятность и простоту в земных делах и ищет человек?..
        Путь олигарх девяноста шести лет рассекает воды Средиземного моря на личной яхте, в обществе жгучих моделей в бикини и без, а какой-нибудь шарлатан от искусства срубает целое состояние на мазне типа «Черный квадрат» или «Синий овал». Что нам до этих погрязших в извращениях не самых блестящих представителях рода «хомо»?.. Нам, вон, надо пойти взглянуть, как там кладки яиц наших приятельниц-черепах; пугнуть палками громко гомонящих чаек, для которых черепашьи яйца - желанная добыча.
        Нам дышалось бы легко и свободно, как в первобытном раю Адаму и Еве, прощенным богом за съедение запретного плода с дерева познания добра и зла.
        Но, видимо, бог все-таки гневается на человечество. Как иначе объяснить, что люди обросли многими слоями шелухи, ороговевшей до твердости панциря?..
        Одежда, более или менее соответствующая моде. Документ, удостоверяющий личность, в кармане. Как жирный плюс - ключи от крутой «тачки», на которой ты гоняешь на работу. Фоточки с дорогих курортов, вывешенные в социальных сетях и собирающие тучу лайков. Что это все, если не оболочка, под которой не разглядеть самого человека?..
        А мегаполис - оболочка сразу для миллионов людей. Скорлупа, которую не пробьют слабыми клювиками рвущиеся наружу, к солнечному свету, цыплята. Да, мегаполис - это крепкая скорлупа, это тюрьма для нас. Но народцу, населяющему квартиры в многоэтажках, каждое утро набивающемуся в автобусы, чтобы доехать до работы или продирающемуся сквозь дорожные пробки на персональном авто, просто некогда малость притормозить и задуматься об утраченной свободе.
        Жизнь среднего горожанина подчинена тысяче условностей, правил, табу. Он должен выполнять массу обязанностей, которые не принимал на себя добровольно, но которые на беднягу возложили, как на не имеющего права голоса тупого мула. Этот «мул» сортирует бумажки на «важные» и «архиважные» за столом в офисе, утыкается взглядом в компьютерный монитор, а в минуты передышки выливает себе в глотку по нескольку чашек капучино (радуясь тому, что напиток - за счет фирмы) и болтает с коллегами о всякой ерунде, вроде популярного сериала про зомби или футбола. А дома рокочущий телевизор с плоским экраном перетягивает внимание на себя, не давая несчастному клерку задаться вопросами: «А все ли в моей жизни правильно?..» - «Ради чего я гну спину на дядю?» - «А не достоин ли я чего-то лучшего - просто потому, что я человек?».
        Не без изумления я подумал, что мы с Ширин - быть может, самые свободные люди во всей, похожей на чрево кита, столице. Психопат и без одной минуты нелегалка - мы парии, чандалы, не вписывающиеся в официальное общество. Потому-то уши у нас не заткнуты ватой, а глаза широко распахнуты. Мы всеми фибрами души чувствуем несправедливость подлунного мира, в котором обречены жить. И наши яркие, полудетские, пусть и несбыточные, мечты о богатом вкусными плодами и чистой водой острове черепах - это какое-никакое, хотя бы и пассивное, сопротивление дикому абсурду существования в мегаполисе…
        Доев пирожки и пончики, допив чай, мы покинули бистро. После сорокаминутного путешествия в электропоезде по городской подземке, вышли на нашей станции, и скоро были дома. Только сейчас мы почувствовали, насколько устали. Но это была приятная усталость, какая и бывает после увеселительной прогулки.
        - Включи компьютер и найди какой-нибудь документальный фильм про животных, - попросила Ширин. - А я пока организую нам закуску.
        Я улыбнулся, поняв: моя девочка находится все еще под обаянием фауны планеты - не зря мы ходили в зоопарк.
        Включив ноутбук, я с энтузиазмом принялся шарить по сайтам, в поисках фильмов вроде «Короли саванны», «Повелитель джунглей», «Тайная жизнь насекомых», «Чудовища морских глубин». Моя девочка принесла на двух больших тарелках бутерброды: с соленой селедкой; с сыром и кругляшкой помидора; с докторской колбасой и зеленым луком; с копченой колбасой и маслом. Жуя прекраснейшие - на зависть ресторанным - бутерброды, мы смотрели ленту о бродящих по желтой саванне животных: о свирепых львах с роскошными гривами, о скоростных длинноногих - в черную крапинку - гепардах, о зебрах и ориксах. Моя милая была переполнена восторгом, как дитя. И исполинские слоны со страшными бивнями, и крошечные термиты, снующие по гнилой колоде одинаково интересовали мою красавицу. Глаза Ширин жарко блестели.
        - Ты посмотри, посмотри: какой хорошенький!.. - восклицала моя девочка, хватая меня за руку и показывая детеныша антилопы гну на экране, тщательно вылизываемого матерью. А я любовался на Ширин. На ее раскрасневшееся личико.
        Бутерброды были съедены, а «документалка» досмотрена. Мы попили еще чаю с молоком. За окном давно было темно - только горели тусклым оранжевым светом уличные фонари. Самое время было ложиться спать.
        Мы разделись догола. Моя милая распустила косы. Сердце у меня застучало быстрее и громче, я привлек любимую к себе… Насыщенный весельем, подаривший море впечатлений день закончился жарким постельным сражением. Так и должно быть у парня и девушки, которые отдали друг другу сердца. Когда мы уже выключили свет и накрылись одеялом, милая доверчиво положила голову мне на грудь и прошептала:
        - Мы сегодня чудесно провели время. Спасибо тебе, любимый.
        Я нежно обнял мою девочку. Так мы и уснули.
        Спал я, вроде бы, крепко. Лишь раз, насколько мне вспомнилось, я на несколько секунд просыпался. В комнате стояла кромешная тьма, которую, казалось, можно черпать руками. Холодный пот стекал у меня по лбу и вискам… В полубессознательном состоянии, задыхающийся, охваченный поистине животным страхом - я бросил в лицо мгле:
        - Нет!.. Нет!.. Нет!.. Я не хочу!.. Я не хочу… умирать!..
        Потревоженная Ширин заворочалась, но вроде бы так и не открыла глаз. Еще недолгие мгновения я лежал, глядя в темноту. А потом отключился - будто сам, расщепившись на атомы, растворился во мраке.
        Меня не посетило ни одно сновидение, я точно исчез на несколько часов из мира. Очнулся я оттого, что меня тормошила моя красавица.
        - Просыпайся, дорогой!.. - услышал я ее голосок, похожий на звон крохотного колокольчика. - Ну сколько можно давить подушку?.. Я давно приготовила завтрак.
        Я с трудом разлепил веки. Голова немного болела, а в костях малость ломило. Я вспомнил свое ночное, похожее на кошмар, пробуждение - и мне стало грустно и не по себе. Я ведь и правда не хочу умирать. И чтобы умерла Ширин - тоже не хочу. А до запланированного нами суицида осталось три… два дня - считая сегодняшний?..
        Но моя звездочка не выглядела готовящейся шагнуть навстречу небытию. Она сияла мне беззаботной улыбкой. Казалось: жизнерадостность бьет из моей девочки фонтаном.
        - Ну поднимайся, поднимайся, соня!.. - милая потянула меня за руку. Сама Ширин была уже в майке, шортах и с причесанными волосами. Решив, видимо, что силком меня из постели не вытащишь, любимая обронила:
        - Я на кухню. Догоняй!..
        И легкокрылой бабочкой выпорхнула из спальни.
        Я сел на постели и поскреб в затылке.
        Я попытался утешить себя: травиться таблетками мы замышляем, по крайней мере, не сегодня. Сегодня-завтра, как задумала милая, мы будем наслаждаться жизнью. Что ж. Я не испорчу моей девочке праздник. А буду веселиться вместе с ней - хоть танцевать до упаду. Наступит четырнадцатое февраля - тогда-то я и попробую отговорить Ширин от суицида. По моим извилинам гуляла мыслишка: ближайшие два дня мы наполним такой радостью, столько удовольствий попробуем, что моя милая откажется умирать. Выберет жить - хотя бы ради той микроскопической толики вселенского счастья, какую могут отхватить такие бедняки и отверженные, как мы.
        Успокоившись на этом, я встряхнулся, оделся, сунул ноги в шлепанцы и потопал на кухню.
        Моя девочка как раз разливала по чашкам дразнящий своим ароматом кофе. На столе ждал шикарный завтрак, достойный английского короля: на одной большой тарелке - половинки вареных яиц, каждая с каплей майонеза; на другой - нарезка двух видов колбасы, бекон и румяные ломтики поджаренного хлеба. С аппетитом мы принялись за еду.
        - Ты не забыл, что сегодня ведешь меня в палеонтологический музей?.. - улыбаясь, спросила Ширин.
        - Да. Конечно, - ответно улыбнулся я, хотя вспомнил о музее только после вопроса милой.
        Мигом, как саранча, расправившись с завтраком, мы вернулись в спальню, чтобы сменить домашнюю одежку на брюки и свитера.
        Веселые, мы с поехали в музей. Ширин, склонившись прямо к моему уху - чтобы я расслышал ее и сквозь грохот электропоезда - говорила о динозаврах, которые сейчас, похоже, занимали все ее мысли. Музей заранее казался ей каким-то чудесным местом.
        - Ты знаешь, милый: в детстве мне как-то попалась в руки книжечка про доисторический мир. Хорошая такая книжечка - с цветными картинками, расшевелившими мое воображение. Не знаю, как эта книжка появилась у нас дома: мои погрязшие в религии родители считали, что любые измышления на темы эволюции живых существ и геологической летописи Земли - от подлого Иблиса, который сбивает рабов Аллаха с праведного пути. Взгляды отца были предельно четкие: наш белый свет создан господом за шесть дней и существует не дольше нескольких тысяч лет. А мама, моя бедная мамочка, читала мне на ночь, вместо сказок, хадисы… Но мне изречения и поступки пророка Мухаммеда не были так интересны, как динозаврики со страничек книжки. Совсем маленькая, я усвоила: у стегозавра на хвосте шипы, а тарбозавр ходит на двух ногах. Мне так хотелось побывать в музее, посмотреть на окаменелые кости динозавров и на «мумии» мамонтов!.. Но заикнуться об этом родителям я, конечно, не могла. Только и оставалось во сне видеть жующих траву трицератопсов. Так что сегодня, любимый, ты исполняешь мою детскую мечту… А та книжка пропала. Подозреваю:
ее нашел отец и сжег в печке. Я так плакала, так плакала - когда не нашла свою книжку на обычном месте. А признаться, в чем причина слез - не смела. Мама думала: не позвать ли врача?.. Или - еще лучше - муллу, чтобы тот почитал надо мною Коран… Но вот теперь мы с тобой едем в музей. Спасибо тебе!.. Я так рада!.. Скажи дорогой: а там будет полный скелет трицератопса?.. Скелеты динозавров - наверное - в третьем по счету зале, после рыб и земноводных?..
        С улыбкой я слушал милое чирикание Ширин. И время от времени, от избытка нежных чувств, чмокал мою девочку то в щечку, то в переносицу. Я даже не замечал, с какой брезгливостью или откровенной враждой косятся на нас раздувающиеся от «расовой гордости» попутчики-обыватели. Но ответить милой, что мы увидим в музее, я не мог: последний раз я был там пятилетним карапузом, цепляющимся за мамину ручку. На вопросы Ширин я пожимал плечами, чем еще сильнее подогревал любопытство моей девочки. Глаза любимой так и горели. Ей не терпелось скорее ступить под своды музея.
        К счастью, до мечты - в данном случае - можно было достать рукой, как великану до луны. Электропоезд домчал нас до нужной станции. Мы поднялись из метро. Окутанное пеленой из снега и тумана, впереди высилось циклопическое здание музея.
        - Идем, идем!.. - моя милая чуть не захлопала в ладоши от радости.
        За калиткой начиналась аллея скульптур, ведущая к центральному входу музея. На нас смотрели вырезанные из камня доисторические чудовища. Мы прошли между могучим мамонтом и пещерным львом, между шерстистым носорогом и гигантским ленивцем. Нашлось на аллее место и для троглодита, сжимающего в одной руке дубину, а в другой - рубило. Он устремил взгляд на стоящего напротив более примитивного горбящегося примата - быть может, какого-нибудь «хомо хабилиса».
        Статуи привели мою звездочку в восторг. С радостью ребенка она бегала от мамонта к тираннозавру, от тираннозавра к какому-то первобытному быку.
        - Гляди, гляди: до чего красиво!.. - восклицала она. Ее голос звенел, как родник.
        Я улыбался. Мне приятно было видеть Ширин такой счастливой.
        И вот мы в музее. Заплатив за билеты, двинулись смотреть экспозицию. Вход в анфиладу залов «охраняли» два скелета - оба заметно выше человеческого роста; один - с бивнями, другой - какой-то длинношеий.
        - Ого, - сказала сияющая Ширин. - Это мамонт и индрикотерий. Индрикотерия я обожаю!.. Он жил примерно двадцать пять миллионов лет назад. Это самое крупное сухопутное млекопитающее за всю историю Земли.
        - Да?.. - почесал я в затылке.
        Мамонта я еще признал - по изогнутым бивням. Но слова любимой про индрикотерия были для меня подлинным откровением. Мне ничего не было известно об этом звере - я даже не сказал бы, жил ли индрикотерий в одну эпоху с динозаврами или после.
        В первом зале были выставлены окаменелые трилобиты; похожие на скрученный бараний рог ракушки аммонитов - от совсем крохотных до имеющих размеры колеса хорошего грузовика; ракоскорпионы и прочие останки возрастом в какое-то уму не постижимое число миллионов лет. Следующий зал был посвящен рыбам. За рыбами - следовали земноводные: из-за стекла на нас смотрели причудливые скелеты существ, напоминающих разъевшихся до величины хорошей кошки тритонов. Картины по стенах показывали, какими эти лабиринтодонты и прочие ископаемые амфибии были при жизни: вот вылезшее из воды ящерообразное создание с приплюснутым с двух сторон хвостом греется на песчаной отмели на фоне встающих стеной зеленых джунглей; а вот гигантский зубастый кулазух, чем-то смахивающий на крокодила, ныряет в синюю глубину за рыбой.
        Зал номер четыре был полон скелетов древнейших рептилий. Мы, точно надзирающие за Землей ангелы, переносились из одной геологической эры в другую. Пятый зал воссоздавал мир динозавров - и живших одновременно с динозаврами летучих и водяных ящеров. Здесь разбегающиеся глаза моей девочки озарились особым блеском. Она останавливалась то перед страшно скалящимся тарбозавров, то перед плезиозавром с плавниками вместо лап и с маленьким черепом на длинной шее. На радость моей милой, в зале нашлось место и полному скелету трицератопса.
        - Какое чудо!.. - ахнула Ширин. - Ты смотри - какое чудо!..
        Трицератопс, в самом деле, впечатлял. Один его трехрогий череп был длиной не меньше метра. Перед нами был четвероногий хвостатый танк мелового периода. Наверное, это чешуйчатое травоядное могло поднять на рога какого-нибудь даже крупного хищника - особенно, если бы тот угрожал детенышу трицератопса.
        Шестой зал был окаменелым царством млекопитающих и гигантских птиц. Тут мы посмотрели на бивни мастодонта, на череп двурогого носорога арсинойтерия, на еще один скелет индрикотерия и на тушку мамонтенка, на которой кое-где сохранилась густая бурая шерсть. Вишенкой на торте были черепа наших ископаемых предков, рядком выставленные за стеклом: от черепа австралопитека до черепа кроманьонца. На соседней полке красовались каменные орудия троглодитов - вроде кремневых ножей и наконечников стрел.
        Обходя музей, мы порядком запыхались. Как будто и правда от самых глубоких пластов земли, хранящих следы древнейших микроорганизмов, мы рыли вверх, до динозавров и дальше. Но, несмотря на усталость, Ширин по-прежнему была весела. Сияя улыбкой, делилась своими впечатлениями от увиденного:
        - Ты знаешь, милый: я точно совершила путешествие во времени. Это так… потрясающе!.. Отследить, как развивалась жизнь на Земле - от ползающих по дну океана головоногих до могучих стегозавров. От обезьяны с камнем в руке - до одетого в шкуры и вооруженного метательным копьем хомо сапиенса. Это просто волшебно!.. Спасибо, солнце мое, что привел меня сюда.
        И моя девочка нежно целовала меня в щеку.
        А раз моя луна была счастливая и бодрая, то и я не проваливался в уныние.
        Я удивлялся только: как моей милой удается оставаться такой беззаботной?.. Будто бы и не она замыслила травиться снотворными таблетками. Может быть, страх - как похожий на ежа ком - сидит где-то в самых недрах души Ширин?.. Но на глаз моя девочка была беспечнее недавно родившейся козочки, которая прыгает с уступа на уступ, легко перелетает через расщелины и пропасти, жадно познает окружающий мир.
        Что ж. Моя милая любит жизнь. Да и как можно не любить жизнь, когда тебе всего восемнадцать лет?.. План нашего двойного суицида возник у Ширин в минуту запредельного отчаяния, которое сдавливает сердце железными тисками. Возможно, она легко передумает - стоит мне только попытаться убедить ее забыть все разговоры о сведении счетов с жизнью.
        Гори, гори моя яркая звездочка на темных небесах - не гасни и не падай за горизонт. Пусть в статусе нелегалки, пусть боясь лишний раз показаться на глаза соседям по подъезду, или, тем более, столкнуться на улице с жандармским патрулем - но моя девочка должна жить, жить. Червячок, на которого нацелила клюв птица, лягушонок, угодивший в поле зрения гадюки - и те пытаются спрятаться, сбежать от смертельной опасности, продлить свое существование. Так неужели у нас с Ширин воля к жизни окажется слабее?..
        Мы думали, что шестым залом экспозиция музея и заканчивается. Но проход, по сторонам которого стояли скелеты саблезубого тигра и большерогого оленя, вел в зал номер семь. Мы с милой переглянулись. Вроде бы - побывав, в одном за другим, в шести залах - мы прошлись по всему магистральному пути эволюции. Начали с трилобитов и ракоскорпионов - а закончили гордым кроманьонцем. Видимо, в седьмом зале нас ждет какой-то сюрприз.
        Первое, что мы увидели, переступив порог зала, был воистину громадный скелет длинношеего бронтозавра. Этого монстра, заслонявшего обзор, невозможно было не приметить. Чтобы дотянуться от одной из передних лап до относительно маленькой головы, понадобилась бы пожарная лестница. Индрикотерий по сравнению с бронтозавром был как холмик рядом с горой. Бронтозавра нельзя было не только не приметить, но и не узнать. Даже малыши-дошкольники знакомы по мультикам с травоядным «громовым ящером» юрской эпохи, любившим плескаться в пресных водоемах и перемалывать сочную береговую растительность.
        Скелет колосса-вегетарианца занимал середину зала. Вокруг - как бы застывшим хороводом - расположились другие, не такие огромные, свидетели отдаленных веков истории Земли. Здесь были полные скелеты какого-то шестиметрового крокодила, тарбозавра, пещерного медведя, мамонта, хищной нелетающей птицы фороракуса высотой в два с половиной метра. Рядом с отгороженной стеклом сохранившейся в вечной мерзлоте тушей шерстистого носорога стояла статуя, воспроизводящая косматого, губастого, с надбровными дугами вооруженного дубиной неандертальца. Казалось: каждая геологическая эпоха прислала в «хоровод» своего представителя, чтобы вернее поразить наше воображение.
        В молчании, держась за руки, мы обошли зал, посмотрев и совсем маленькие экспонаты. Такие, как акульи зубы, камень с отпечатком морского дна силурийского периода, отдельные черепа и кости различных животных, каменные орудия первобытного человека.
        Высоченные стены зала были сплошь расписаны картинами в цвете. Эти картины с потрясающим реализмом иллюстрировали палеонтологическую летопись планеты. Вот океанские глубины с трилобитами, медузами и целыми садами кораллов. На следующей картине - тоже океан, но уже с рыбами: страшный динихтис охотится на какую-то мелюзгу. Дальше - болотистые джунгли со здоровенными амфибиями, родичами наших современных тритонов и лягушек. За земноводными - греющиеся на камнях, под ярким солнцем, примитивные ящеры эдафозавры со спинными гребнями. Почти полстены занимали величественные динозавры, да парящие над скалами бесчисленные птеродактили… А за рептилиями, как в калейдоскопе, пернатые; первые млекопитающие не крупнее землеройки; а там и китообразные внушительных габаритов. Тапиры, небольшие лошадки гиппарионы, высматривающий добычу свирепый махайрод; носороги и прочие «рогачи». Так - вплоть до бредущих по снежной белой пустыне бурых мамонтов и до первобытных людей, поджаривающих над красным костром убитую антилопу.
        Картины - вкупе с экспонатами - поражали, ошеломляли, завораживали. Художник не поленился прорисовать каждую деталь в занявшей четыре стены панораме древней жизни. Затаив дыхание, я до боли в глазах вглядывался в картины, воскресившие далекое прошлое. Казалось: все эти амфибии, динозавры, носороги, мастодонты придут в движение, замычат или заревут. Эволюция разворачивалась прямо под нашими с Ширин изумленными взглядами.
        Моя девочка должна была бы быть в восторге. Но я вдруг уловил, что милая давно не роняет и слова. Не звучит бубенчиком ее смех, она не восхищается вслух музейными сокровищами. Притом, что для седьмого зала работники палеонтологического музея подобрали, похоже, все самое лучшее, что было в запасниках. Зал был как бы «музеем в музее».
        Посмотрев на Ширин, я увидел: на лицо ее будто набежала тень; губы любимой были плотно сжаты, красивые брови - чуть нахмурены, опущенные глаза - как бы потухли.
        - Милая, что с тобой?.. - с тревогой спросил я, опуская руку на плечо моей девочки.
        Моя красавица подняла на меня невеселый взгляд:
        - Нет… Ничего… Я только…
        Выпрямившись - Ширин поправила волосы и - видимо, собравшись с мыслями - слабым голосом сказала:
        - Я просто подумала о том, что мы на настоящем кладбище обитателей Земли. Перед нами окаменелые кости и черепа сотен существ, когда-либо бродивших по суше, рассекавших моря или паривших в атмосфере нашей планеты. Некоторые из этих… созданий… жили, когда очертания материков были другие. Климат, ландшафты - все было не как сейчас. И нет ни одного человека, который видел бы тех амфибий, рептилий, птиц, зверей своими глазами - потому что нас отделяет от этих животных какое-то невообразимое количество миллионов лет. А история человеческого общества, по масштабам эволюции, есть лишь миг; век же отдельного хомо сапиенса - вообще ничтожная доля секунды… А если еще подумать: история самой Земли - не миллионы, а миллиарды лет назад образовавшейся из облаков раскаленного газа - в разы длиннее истории жизни на планете. Развитие живой природы от одноклеточного до человека - лишь яркая недолгая вспышка на фоне того безумного числа веков, в течение которых наш земной шарик вращается вокруг солнца… Но я больше скажу: какой бы долгой не казалась нам история Земли, а в триллионы раз длиннее астрономическая эпоха, в
которую не было ни Млечного пути, ни солнца, ни Юпитера, ни тем паче нашей сине-зеленой планетки. Нашему появлению на белом свете предшествует вечность. Вечность, вечность существует материя (которая, суть, комбинация атомов и пустоты), постоянно принимая новые формы. Бесчисленные - да, бесчисленные, и это не метафора!.. - миры возникли из космического хаоса, прошли свой насчитывающий миллиарды лет жизненный цикл и рассыпались обратно на микроскопические частицы, прах и пыль, прежде чем мы родились. Целую вечность нас не существовало. Мне не по себе, когда я размышляю о таких вещах - понимаешь?.. У меня ощущение, что все эти миллионы и миллиарды лет наваливаются на меня килотоннами груза…
        Голос моей девочки дрожал. Она прервалась, тяжело вздохнув. Ее глаза серны, в которых отражались тоска и смятение, смотрели куда-то мимо скелета шестиметрового крокодила. А я уставил взгляд на мою милую. Я легонько сжал ее тонкие пальчики, выражая поддержку. Что еще я мог сделать?.. Да, Ширин права: наша овальная Земля, вместе со всем родом Адама, в масштабах Вселенной стоит еще меньше, чем одна-единственная песчинка в сравнении с пустыней Гоби. А жизнь человеческая скоротечна, как у цикады. Выкопавшись из-под почвы, в которую были занесены еще личинками, и из-под слоя гнилых листьев, цикады роями поднимаются в воздух. День напролет кружатся над землей, спариваются и стрекочут. А когда солнце идет на закат - откладывают личинки, какими и сами были еще недавно, и… умирают. Крохотные трупики несчастных крылатых насекомых устилают землю.
        Кажется, Ширин заразила меня своей экзистенциальной грустью. А ведь когда мы обходили шестой зал, моя девочка была веселой, вся сияла, восторгалась окаменелостями. Да уж, как и следует жгучей красавице, моя милая была переменчива, как луна. Но я любил свою нежную тюрчанку в том числе и за это.
        Еще раз вздохнув, Ширин продолжила:
        - Да… Позади нас вечность - когда нас не было. А впереди?.. Впереди - вечность, когда нас не будет. Земля не остановит бег вокруг солнца. Лето тысячу раз сменится осенью. А мы?.. Нас не будет. Мы исчезнем, рассеемся, как легкий дымок, не оставив и следа. Какая-нибудь космическая катастрофа должна будет уничтожить Землю, солнце, галактику. Но какое нам до этого дело, если нас как бы и не было на свете?.. Время стирает, как волна начертанные на мокром песке буквы, память и о величайших героях и злодеях. Тем паче никто не вспомнит через сто лет о таких маленьких незаметных людях, как мы. Но и самые славные представители человечества, в глазах вечности, всего лишь пылинки. В двенадцать тысяч триста пятьдесят седьмом году ни один яйцеголовый очкастый профессор (если тогда вообще будут профессора) не будет знать, кто такие Александр Македонский, Чингисхан и Наполеон…
        Голос моей девочки звучал напоминал сейчас не журчание ручейка, а, скорее, шорох палых осенних листьев или хруст мелких камушков под босой ногой. Помолчав немного, моя милая обронила:
        - Нам с тобой… недолго осталось.
        Я почувствовал в сердце острую занозу.
        Вот откуда тоска Ширин!.. Я должен был догадаться. Как и меня, мою девочку все-таки угнетают мысли о нашей смерти, нами же назначенной на послезавтра. Милой страшно. Она вовсе не хочет умирать. Как молоденькое, в зеленых листьях, деревце тянет ветви к солнцу, так и моя красавица инстинктивно цепляется за жизнь. Но инстинкт перевесила воля Ширин. Моя любимая для себя решила: раз не получилось продлить визу - значит незачем и жить. Возвращаться в Западный Туркестан милая не согласна. Переходить на «нелегальное положение» - тем паче. Потому что - какая это жизнь, если ты шагу не смеешь ступить за порог квартиры из страха перед не в меру глазастыми и ушастыми соседями, готовыми позвонить «куда надо»: «Здрасьте. Мы тут на лестничной клетке часто одну нерусскую видим. Проверьте - не наркоманка, не террористка ли?..».
        Нам бы с моей девочкой жить тише воды и ниже травы. Так, чтобы никого не трогать, и чтобы никто не задевал нас. Но общество, в которое мы, хочется нам или нет, пытаемся вписаться - отталкивает нас. Точно мы в социальном механизме - не вращающееся колесико, а занесенный откуда-то извне мусор, замедляющий работу шестеренок.
        Ширин не позволили стать ни секретаршей, ни раздатчицей листовок, ни даже уборщицей - у которой за душой всего-то три червонца и, как величайшая ценность, продленная рабочая виза. Моя милая будто забрела на незнакомый двор; окна многоквартирных домов, угрюмыми скалами обступающих этот двор, вдруг разом распахиваются. И десятки, сотни - если не тысячи - злобных, раскормленных, выпуклых обывательских рож, орут моей красавице, моему цветку: «Прочь, прочь!.. Умри!.. Мы хозяева жизни, а ты - никто, пустое место. Мы не примем тебя даже в качестве прислуги, выгребающей за нами хлам!..».
        От таких мыслей и образов внутри у меня все сжалось. Я вполне прочувствовал боль Ширин. Да что там, это была и моя боль. Моя девочка «должна» умереть - а я?.. У меня один путь: даже не следом за любимой, а держась с нею за руку - броситься в алчный зев небытия, который никогда не отрыгивает свои жертвы обратно.
        Я не могу похоронить милую и вернуться к той пустой жизни, какую вел до нашей встречи. Глотать антипсихотики по расписанию. Каждые двадцать восемь дней ездить к участковому мозгоправу жаловаться: «Доктор, что я плохо засыпаю по ночам…». Пялиться в телевизор. До красноты в глазах убивать орков в компьютерной игре и читать перед сном «Шахнаме» либо слезовыжимательные «дамские» романы.
        Нет. Нет. Нет. Жить после моей девочки - значит предать нашу любовь. Слепой никогда не забудет времени, когда видел, а безногий - когда ходил. Я вижу и хожу, пока рядом Ширин. Она подарила мне крылья, на которых я взмыл в лазурные небеса. Потеряв милую, я рухну на землю и буду обречен влачить жалкое существование извивающегося в грязи червя. Но я не согласен. Не согласен.
        Мое сердце точно кромсали ржавыми ножницами. Я крепко прижал любимую к себе, как бы боясь, что она растает легким туманом прямо сейчас. Ширин спрятала личико у меня на груди. Я услышал всхлипывания моей девочки.
        - Ну не надо, моя родная. Не надо, - шептал я, гладя волосы милой. Но сам едва удерживался от того, чтобы заплакать.
        Ширин подняла на меня свои агатовые глаза, поблескивающие от слез, и вновь еле слышно произнесла:
        - Нам недолго осталось…
        Чуть молчав, она - с неожиданной раздумчивостью - сказала:
        - Ты знаешь: в загробную жизнь, в ад, в рай - я не верю. Но один ученый - быть может, сумасшедший - выдвинул простую, изящную или, пускай, бредовую гипотезу. Он заметил: все во Вселенной циклично. Природа склонна повторяться, как повторяется море, одну за другой обрушивающее на берег волны, от самой слабой волны до девятого вала, и потом - снова девять таких же волн. За осенью, зимой и весной всегда приходит лето - и так было миллионы раз… Или вот представь: у тебя три игральных кубика, на каждом из которых написаны цифры от одного до шести. Ты бросаешь кубики - и тебе выпадают числа три, пять и шесть. Шанс, что те же значения выпадут тебе и при следующем броске, ничтожно мал. Но если ты сделаешь сотню бросков - разговор другой: кубики обязательно сложатся, и, возможно, не один раз, в ту же комбинацию: три - пять - шесть. А теперь представь себе бессмертного игрока, который коротает вечность, метая кубики. Сколько раз у него выпадут тройка, пятерка и шестерка?.. Правильно: практически бесконечное количество раз…
        Я не без изумления смотрел на раскрасневшееся личико Ширин, которая только что чуть не расплакалась, а теперь углубилась в какие-то философские дебри. Ненадолго забыв про разъедающую душу тоску, я не без любопытства следил за причудливым ходом мыслей моей девочки.
        - А теперь вспомни про атомы, - продолжала моя звездочка. - Атомы - это кирпичики, из которых сложено все во Вселенной: от планет и комет - до песчинки, пылинки или до снежинки, тающей на рукаве твоей куртки. Беспорядочно двигаясь, атомы, как кубики, складываются в те или иные комбинации. Так рождаются миры… Ну-ка, подумай. Атомы - вечны. Их движение - вечно. Значит - любая комбинация атомов способна возникнуть (и возникала!..) бесчисленное количество раз… Наш мир - такая комбинация атомов. Он уже рождался из хаоса бессчетное число раз и еще столько же раз родится. Как море повторяется, через равные промежутки времени обрушивая на песчаный берег пенный девятый вал, так и перманентно меняющая форму материя вновь и вновь повторяется, создавая наш мир… Ты понимаешь, любимый?.. Если Земля и солнце складывались из кирпичиков-атомов не ограниченное ничем число раз - значит, то же самое можно сказать про все, что было на нашей планете. И про всех, кто на Земле жил: мы рождались и умирали неизмеримое количество раз. Не впервые мы так стоим, обнявшись, в зале палеонтологического музея. Не единожды тебе
приглянулась продавщица в дешевом бистро, т.е. я. История нашей любви вырезана на скрижалях вечности, как и все события во Вселенной…
        Моя милая опустила голову и добавила тихо:
        - Поверишь ли, любимый… только в этой заумной философии я и черпаю призрачную надежду. Что когда-нибудь, пусть через два десятка миллиардов лет, на кубиках игрока выпадут три, пять и шесть, и наш мир повторится; ты вновь найдешь меня и приведешь в свою квартиру. Нас будут ждать все те же невзгоды: проблемы с моей визой, столкновения с мошенниками, поездки на бессмысленные собеседования… Но ведь не из одних бед и напастей состояла наша совместная жизнь!.. Каждый поцелуй, нежный взгляд, объятие - все это тоже повторится, как повторяется весна, приходящая на смену лютой зиме. Мы будем снова и снова появляться на белый свет в семьях наших родителей - чтобы, когда нам исполнится восемнадцать и девятнадцать лет, встретиться и ненадолго расцвести. Предаваться утехам в постели, вместе принимать ванну с пеной, есть за одним столом, сыпать крошки хлеба уткам на пруду в лесопарке…
        Пока Ширин рассуждала об атомах и Вселенной, слова моей девочки звучали более или менее ровно. Но, заговорив о нас, моя милая стала сбиваться. Пока наконец из ее груди не вырвались горькие рыдания. Так мы и стояли посреди огромного зала, переполненного древними окаменелыми костями. Я крепко прижимал свою слабую девочку к себе. А она плакала, плакала, не в силах сдержаться. И я не мог выудить из шкатулки своего мозга ни одной фразы, которой бы хоть немного успокоил любимую.
        …После музея мы не сразу поехали домой. Мне не хотелось, чтобы мы возвращались в свои стены грустными. Я повел Ширин в кафе. Притом, не в забегаловку в стиле «дешево и сердито», где подают капустные пирожки с гнильцой и промасленные пончики не первой свежести, а в довольно-таки приличное заведение с серьезными циферками на ценниках, в каком не побрезговал бы «заморить червячка» и уважающий себя менеджер, носящий пиджак и галстук.
        Я заказал нам шашлык с зеленью и морс в полулитровых стаканах. Из динамиков ревела музыка, почему-то обязательная для кафе такого рода. Люди толпились у витрин или, с заставленными подносами на руках, отыскивали свободные столики; недостатка в посетителях не было. Темно-синий куполообразный потолок был расписан изображениями знаков зодиака: Лев, Рак, Близнецы… Двенадцать созвездий - даже тринадцать, считая Змееносца. Если задержать на куполе взгляд - покажется, что синий потолок медленно вращается, вместе с похожими на белые узоры астрологическими картинами.
        Давненько я не бывал (или вообще не бывал?) в таком шикарном кафе для пресловутого «среднего класса» - с мягкими диванчиками, в которых так и утопаешь, с невероятным меню, начинающимся чесночными булочками и заканчивающимся вареным омаром, с официантками в белых рубашках и красных бантах, стройными, как на подбор, порхающими от столика к столику. Разве что, когда я был сопливым малышом с круглыми щечками, мама с папой могли взять меня в такую «продвинутую» кафешку. Но почему бы, черт возьми, мне самому не сводить в кафе «для белых» и не угостить шашлыком и салатом мою девушку?.. Правда, заметно похудеет наша заначка. Но нечего жалеть деньги.
        «Тем более, если послезавтра мы умрем, - с кислой ухмылкой подумал я. - Хоть попируем напоследок».
        Некоторое время мы молча жевали. Острый соус, которым был полит шашлык, щипал язык. Потом я что-то рассказал, чтобы развеять наше с Ширин пасмурное настроение. Кажется, случай из моего детства, как летом, в дачном поселке, я поймал ежа. Мы с мамой напоили зверушку молоком, а потом отпустили - отнесли на опушку леса.
        Моя девочка посмотрела на меня с признательностью. В глазах милой по-прежнему была печаль, но на губах играла улыбка. По-видимому, Ширин оценила мою попытку развеять накрывшую нас, как облако, черную грусть.
        Любимая тоже припомнила эпизод из своих детских лет. Как-то моя милая, будучи совсем маленькой девочкой с розовой лентой в волосах, подобрала на дороге змеиную кожу. В ауле был один скверный мальчишка, который обижал других ребят. Хулиган уродовал куклы, которые отнимал у девочек. А мальчиков - просто избивал. Его коронным номером было столкнуть кого-нибудь в грязь, а потом смеяться, смеяться, держась за живот и наблюдая бесстыжими глазами, как несчастная плачущая жертва выбирается из мусора и помоев. Но было у пакостника слабое место: малолетний свин до чертиков боялся змей.
        Тут-то моя бойкая Ширин и поквиталась, за всех обиженных, с недоростком-подлецом. Она гонялась за ним, потрясая змеиной кожей и издавая сквозь стиснутые зубки звук, похожий на шипение: «С-с-с..». Страх хулигана перед змеями был настолько велик, что чешуйчатой кожи и грозного «с-с-с» хватило, чтобы обратить негодника в позорное бегство. Скоро все аульские дети «просекли фишку» - и толпой стали преследовать обидчика, выпуская изо ртов устрашающее «с-с-с». С тех пор хулиган присмирел. А если и пытался кого-нибудь унизить или ударить, моя милая показывала драчуну змеиную кожу.
        Я от души посмеялся над детской проделкой Ширин. Кажется, мы оба почувствовали, как ослабевает напряжение в нервах. Моя девочка не превратилась обратно в веселую, беззаботно скачущую козочку, но хотя бы распрямила спину, перестала хмурить брови; а краешки губ милой приподнялись в улыбке.
        Управившись с шашлыком и морсом, мы заказали еще по кусочку шоколадного торта и по чашке зеленого чаю. Маленькими глоточками попивая ароматный золотистого цвета напиток, мы вели немножко сумбурный разговор.
        Я рассказал пару не самых приличных анекдотов про попов - чем, к радости своей, вызвал у Ширин звонкий смех. То моя девочка пускалась фантазировать про остров черепах - где мы в зной прячемся в шалаше, а когда спускается вечерняя прохлада, проверяем, все ли в порядке с кладками черепашьих яиц. А следующая фраза моей милой была про теленка овцебыков, который впечатлил мою любимую сильнее, чем все остальные обитатели зоопарка. Потом моя звездочка спросила, что мне больше всего понравилось в палеонтологическом музее.
        - Череп пещерного медведя, - ответил я. - А тебе?..
        - Скелет трицератопса, - сказала Ширин.
        Так мы перебрасывались шутками, делились впечатлениями, вспоминали детство, пока не загнали поразившую нас тоску куда-то в самую глубину наших сердец. Теперь можно было и двигаться домой. Мы вышли из кафешки. Моя девочка крепко-крепко держалась за мой локоть, точно боялась меня потерять. Это не выразить словами, но мы ощущали друг с другом особую связь; точно между нами циркулировали неведомые энергетические токи. Страх перед смертью и разлукой, который скрутил нас в седьмом зале палеонтологического музея, обострил наши чувства; и сильнее всего - чувство нашей взаимной любви.
        Мы приехали домой, переоделись, запили молочным чаем бутерброды с колбасой, которые нарезала Ширин.
        - Хочу искупаться!.. С пеной!.. - моя за руку увлекла меня в ванную.
        Сбросив всю одежду, мы голыми забрались в ванну. Шумела льющаяся из-под крана горячая вода. Пена лежала целым слоем; белые пузыристые клочья попали на грудь и на длинные густые волосы моей милой.
        Жаркая, как баня, ванна меня расслабила. Я вздохнул и потянулся, от приятной истомы. С поднятыми коленями, мы с Ширин сидели напротив друг друга. Горячая вода, распарившая нам кожу, нежная пена и прекрасная обнаженная девушка, которая тебя любит - это ли не рай?.. Все на свете вдруг стало понятно и просто. Мы умрем?.. Нет - не верю. В последний момент случится что-то, что решит нашу ситуацию. Моей милой позвонит менеджер по персоналу одной из фирм, в которые моя девочка отправляла резюме, и скажет: «Приезжайте завтра. Нас не смущает, что у вас нет расейского гражданства и что вы не славянка. Не откладывая дело в долгий ящик, мы заключим с вами трудовой договор и направим в миграционную полицию документы для продления вам визы».
        Я разомлел от горячей воды, чуть ли не раскалившей ванну; от грез, которые, как мне сейчас казалось, легко воплотятся в реальность, причем без малейших наших усилий; от присутствия Ширин. Моя девочка посмотрела на меня долгим-долгим взглядом, в котором я увидел такую трогательную привязанность, такую бесконечную любовь, такое безумное желание принадлежать мне, что сердце мое загремело янычарским барабаном.
        Милая прильнула ко мне и, заглядывая в мои глаза, почти шепотом произнесла:
        - Я не боюсь смерти… Но я боюсь потерять тебя.
        Вместо ответа, я - с жадностью шмеля, собирающего нектар - принялся осыпать поцелуями плечи, грудь, мокрые волосы моей девочки, иногда проглатывая случайно немного пены. Ширин застонала. А я приник губами к ее полуоткрытым алым губам и прижал ее к стенке ванны. Поднимая брызги, проливая воду через бортик ванны, разбрасывая клочья пены - мы занялись любовью. После - долго не могли отдышаться. Вода из-под крана лилась и лилась, хотя ванна уже почти целиком наполнилась.
        Потом моя девочка намылила мочалку и начала «драить» мне тело - сперва спину, потом грудь и живот, не забыла про руки, ноги и шею. Это было проявление заботы: Ширин скоблила мне кожу до красноты. Мне оставалось только разнежиться и довериться моей ловкой проворной возлюбленной. А она выдавила на мои волосы несколько капель шампуня и помыла мне голову. Милая не пропустила ни один квадратный миллиметр моей «бренной плоти», даже почистила у меня за ушами, как коту. Я блаженствовал античным богом. Казалось: с меня сползают килограммы грязи. А вместе с грязью уходят страхи, тоска, тревоги, неуверенность.
        «Я обязательно отговорю Ширин от самоубийства, - даже как-то лениво подумал я. - Ведь что бы там ни было с визой, а пока мы молоды и вместе - жизнь прекрасна».
        Приведя меня в порядок, моя девочка вымылась и сама. Когда она выжала влагу из своих густых волос, мы вышли из ванной. И, укутавшись в большое полотенце, улеглись на кровати поверх покрывала - высыхать. Моя девочка жалась ко мне пушистым котенком. Она то «бодала» меня лбом в плечо, то покусывала мне мочку.
        Весь остаток дня милая всячески старалась выказать мне свою любовь. Не отставала от меня ни на шаг - ходила за мной, как кошка за хозяином. То и дело целовала меня - то в щеку, то в шею. И охотно прятала лицо у меня на груди, когда я обнимал свою звездочку.
        - Ты, может быть, голоден?.. - спросила моя милая.
        Честно сказать: я под завязку набил желудок в кафе шашлыком и тортом. Но, не желая лишать Ширин возможности поухаживать за мной, попросил меня накормить. Моя девочка засияла улыбкой. Быстро порубила огурцы и помидоры на салат и нажарила гренок. Я сел кушать. Признаюсь без лукавства: стряпня моей милой показалась мне сегодня особенно вкусной. Даже бараний, под острым соусом, шашлык из фешенебельной кафешки не шел ни в какое сравнение с обычными гренками, которые приготовила любимая. Секретным ингредиентом Ширин была маленькая щепотка души, добавляемая моей девочкой и в самое простое блюдо. Я уплетал румяные жирные гренки, набивал рот салатом. А моя милая почти не ела. Подперев голову рукой, с нежной улыбкой наблюдала, как угощаюсь я.
        Когда я до последней крошки опустошил тарелку и, довольный, похлопал себя по животу - моя луна неожиданно предложила:
        - Хочешь, я тебе почитаю?..
        Это было что-то новенькое: чтецом у нас всегда был я, а Ширин - преданной слушательницей. Тем охотнее я ответил моей девочке «да». И предоставил ей самой выбрать книгу. Со стаканами лимонного чаю мы прошли в спальню. Поставили стаканы на пол рядом с кроватью. Я уселся на покрывале, скрестив «по-восточному» ноги, и настроился впитывать ушами древние легенды, звонкие строфы, захватывающую романтическую историю или что-то еще, что решит прочесть мне моя милая. А Ширин подошла к стеллажу за книгой.
        Моя девочка, наконец, устроилась на кровати. И положила себе на колени миниатюрный томик древнеиндийского поэта Калидасы. Я восхитился: что-то в таком роде мне и хотелось послушать. Что-то старинное, но вечно молодое; далекое от нашего повседневного быта, но жизненное; рождающее пестрые образы, обволакивающие твой разум, как волшебный сон. Чутье любящей женщины не подвело мою милую.
        Моя девочка начала читать. Под потолком нашей спальни зазвучала поэзия санскритского мастера, жившего более, чем полторы тысячелетия назад, переданная прекрасным русским белым стихом. Меня изумила выразительность голоса Ширин. Казалось: никто бы не продекламировал мелодичные строки Калидасы так, как моя звездочка. Я был очарован, околдован. Перед моим духовным взглядом поплыли блещущие картины, родившиеся от кисти бессмертного индийского мага.
        Вот павлин на цветущей лужайке, со всех сторон стиснутой джунглями, распустил - как раскрыл веер - свой зеленый, с синими «зеркальцами» хвост, и, вытягивая шею, протяжно кричит, призывая самку. Буйвол в сезон жары и засухи, утомленный нещадно палящим солнцем, валится в мутную лужу, в которой грязи больше, чем воды. А в один из месяцев бурь влюбленная пара затворилась в супружеской спальне. Юные муж и жена предаются на ложе утехам и совсем не слышат ни шелеста дождя, ни «рычания туч» - грома. А вот томная красавица проводила утром своего пылкого любовника; после бессонной ночи наслаждений у девушки растрепана тяжелая черная коса, на губах - следы от нежных укусов, а на плодиках-грудях - царапины от ногтей любимого. Утомленная красавица щурится от пробившегося в комнату розового рассветного луча и, не сняв браслеты, склоняется на подушку, соскальзывая в дремоту.
        Затаив дыхание, я слушал чтение Ширин. Я мог бы, как губка воду, впитывать и впитывать переводы стихов Калидасы, пока моя милая не одолеет всю книгу. Но, заметив, что моя девочка начала сбиваться, я привлек свою тюрчанку к себе, поцеловал и сказал ласково:
        - Это было прекрасно. Завтра обязательно почитай мне еще.
        Ширин не знала, как мне «услужить». А мое сердце таяло от ее заботы. За окном стемнело. Только оранжевый огонь уличных фонарей разрезал, как ножницами, брюхо тьмы. Мы разделись, выключили свет и легли в постель. Я порядком устал за день и лежал с закрытыми глазами, постепенно погружаясь в сладостный сон. Любимая тесно прижималась ко мне. Она прошептала вдруг слова, которые я сегодня уже слышал:
        - Я не боюсь смерти. Но боюсь потерять тебя.
        Я аж поднял голову и разлепил свинцовые веки - хотя, конечно, не мог в темноте разглядеть лицо милой. Я подумал: а ведь моя девочка потому сегодня так нежна и предупредительна со мной, что в самом деле боится меня потерять. Какой-нибудь священник, соединяя на свадьбе жениха и невесту, заканчивает ритуальную формулу словами: «…пока смерть не разлучит вас». Вот эта разлучница - смерть - уже подкрадывается к нам демонической тварью. Уродливой летучей мышью порхает над нашей кроватью. Или мерзкой, с лысым хвостом, крысой скребется в углу, как бы предупреждая: «Я пришла по ваши души». Моя девочка не хочет умирать. Но не видит для себя другого выхода.
        «Я непременно отговорю свою звездочку от самоубийства, - решил я. - Ведь тысячи и тысячи мигрантов выживают в Расее в статусе «нелегалов» - и при этом умудряются работать и высылать деньги семье на родину. Приспособится как-то и моя Ширин. У нее есть хотя бы то преимущество, что ей не надо искать жилье: мой дом - ее дом».
        Я подумал: не высказать ли все эти соображения моей девочке прямо сейчас?.. Но я боялся, что разговор получится тяжелым; возможно, Ширин даже будет плакать. А мне не хотелось, чтобы нарушалась убаюкивающая тишина ночи. После насыщенного впечатлениями дня, в который мы смотрели на окаменелые кости динозавров, пировали в дорогом кафе и упивались, как вином, стихами великого Калидасы, хотелось только нырнуть в блаженный сон.
        Мы улеглись. Милая пристроила свою хорошенькую головку мне на грудь и, чуть дрожащим голосом, сказала:
        - Я люблю тебя. Я тебя очень люблю.
        Казалось: за день мы так уморились, что сон у нас будет глубокий, как у бревен. Но нет, спал я очень плохо. Несколько раз я на сколько-то секунд просыпался. Сердце бешено стучало, со лба стекал холодный пот. Задыхаясь, я озирался по сторонам, чувствуя себя в каком-то подземелье гномов. Мне хотелось вопить в темноту, надрывая голосовые связки: «Нет!.. Нет!.. Мы не должны умирать!.. Я этого не хочу!.. Мы будем жить, жить!..». В полусознательном состоянии я сидел на постели, прижав ладони к вискам. Пока не падал - и вновь проваливался головой в подушку.
        Еще я слышал, как стонет и всхлипывает во сне Ширин. Она спала очень тревожно. Металась по простыне, как будто та жгла мою девочку. И только прижавшись ко мне, милая притихала. Один раз - проснувшись от очередного приступа колючего ужаса - я уловил, что Ширин смотрит на меня.
        Ночь пронеслась над нами, как мерзко клекочущая хищная птица с черными крыльями.
        Утром меня придавил мучительный полусон. Я слышал тиканье настенных часов, возню моей девочки рядом со мной на постели, но никак не мог заставить себя разомкнуть тяжелые веки. Открыв, наконец, глаза - я долго лежал, обняв под одеялом мою милую, и молча глядел в белый потолок. Где-то в извилинах моего мозга шебаршила мысль, что сегодня - тринадцатое февраля, а завтра - четырнадцатое, когда мы должны проглотить по смертельной дозе снотворного.
        Мысль эта была настолько неприятна, что я нервно закусил нижнюю губу. Не хотелось подниматься с кровати. Мне казалось: чем дольше мы валяемся в постели, тем дольше длится утро и тем на больший срок откладывается наступление вечера, а значит и следующего дня, который будет для нас роковым.
        Но время не обманешь. Да и не могли мы вечность давить подушку. Первой поднялась моя девочка. Поцеловав меня, она вышла из спальни. Я успел заметить: глаза милой - красные и заплаканные. Скоро с кухни послышалось, как гремит посуда. А еще минут через пятнадцать Ширин позвала меня завтракать. Она подала яичницу с беконом и, на отдельной тарелке, бутерброды с маслом и сыром. Погруженные в молчание, невеселые мы принялись за еду.
        Я подумал: сейчас, может быть, самый удобный момент, чтобы отговорить любимую от самоубийства. Возможно даже, мне не придется особо убеждать мою девочку. Я скажу: «Нам не обязательно умирать» - а моя милая, как за спасительную соломинку, ухватится за эту мою простую фразу. Любимая ведь могла тысячу раз пожалеть о том, что однажды вообще заговорила о суициде.
        Но я не отваживался начать разговор. В сердце моем даже закипало нечто вроде постыдного малодушного недовольства. Почему Ширин сама не произнесет заветные слова: «Давай останемся жить»?.. Ей же легче это дастся, чем мне: она знает, что я без спора с ней соглашусь, как я всегда соглашался с любыми ее решениями. Я не возражал, когда она сказала: «Четырнадцатого февраля - покончим с собой». Так неужели у меня найдется что-то против «Проживем в любви до глубокой старости»?..
        Я с каким-то ожесточением вонзил вилку в яичный желток. Я все-таки поговорю с Ширин. Я точно, точно с ней поговорю. Надо только набраться смелости. У меня еще есть время: день только начался; да мне незачем торопиться вплоть до завтрашнего утра.
        Мы съели яичницу и выпили по чашке кофе. Моя девочка, все так же молча, помыла посуду. Я смотрел на милую, ерзал на стуле и не знал, о чем говорить, если на попытку убедить Ширин отказаться от самоубийства у меня пока не хватает отваги. Вообще-то, на наш четвертый «предсмертный» день мы намечали поход в музей изобразительных искусств. Посмотреть на крылатых ассирийских быков с человеческими лицами и курчавыми бородами и на покрытые цепочками иероглифов египетские саркофаги.
        Но сейчас меня совсем не тянуло в музей любоваться древностями. После наполовину бессонной ночи я чувствовал себя разбитым, выпотрошенной рыбой. Да еще мысль о назначенном на завтра самоубийстве была как маячащая перед глазами тень змеи. С робостью я спросил мою милую:
        - Почитаешь мне Калидасу?..
        - Хорошо, - тихо отозвалась любимая.
        Мы переместились в спальню. Ширин взяла томик индийского поэта, негромко - но выразительно - начала читать. Я постарался увлечься тем, что слушаю.
        Вот тигры, медведи, пятнистые олени, буйволы и кабаны, спасаясь от вздымающего огненные языки лесного пожара, выбегают на песчаную речную отмель. Вражда хищников и травоядных забыта перед лицом общей опасности. Спасаясь от несущего пепел и искры раскаленного ветра, перепуганные животные бросаются в воду.
        Или вот совсем другая картинка. Стройная красавица ждет прихода возлюбленного. Она расчесывает волосы, подводит глаза, смотрится в бронзовое зеркало, натирается душистым маслом, плетет гирлянду из синих лотосов. Девушка вся в волнении. Ей трудно усидеть на ложе. Когда, когда же придет подобный прекрасному Кришне дорогой друг?..
        Я почти проникся тем, что слушаю. Музыка стихов Калидасы звучала перезвоном золотых браслетов на тонких руках небесных танцовщиц апсар; шелестом листвы в джунглях, над которыми пролетел свежий ветерок; криком кукушки. Но голос моей девочки все сильнее дрожал. Пока, наконец, из груди у нее не вырвались рыдания.
        - Родная!.. Ну что ты?.. - я бережно прижал Ширин к себе.
        - Все… все хорошо… - пролепетала моя милая. А сама вытирала тыльной стороной ладони глаза, из которых текли слезы.
        Я забрал у моей девочки книжку и положил на пол. Мы с Ширин устроились в обнимку поверх покрывала. И несколько минут, не обмениваясь ни словом, разглядывали белый потолок. Молчание меня тяготило. Но обсуждать поэзию Калидасы, делиться впечатлениями от увиденного в зоопарке или палеонтологическом музее - казалось чем-то… неуместным, что ли. Вот если мы действительно отравимся таблетками?.. Тогда зоопарк и музей останутся стоять, как стояли, а мы навсегда забудем, что там видели. Как будто никогда и не глазели на потешных овцебыков и на изящного длинноногого гривистого волка; не гуляли по залу, заставленному окаменелыми скелетами динозавров. Литературные гурманы - ценители тонкого стиха - по-прежнему будут баловать свой вкус русским переводом Калидасы. А мы исчезнем. И все, что мы когда-либо помнили или читали, смоют мертвые воды Леты.
        Ширин медленно повернула голову ко мне:
        - Любимый… Может быть, это и не так страшно, что мы… что мы так рано уйдем… Мне жутко даже представить себя старухой - сморщенной, сгорбленной, с трудом припоминающей собственное имя, опирающейся на клюку. Ух, нет!.. Не лучше ли быть, как распустившиеся в июле цветы, которые увянут при первом дуновении студеного осеннего ветра?.. Ты посмотри на нас: мы были… мы счастливы благодаря силе молодости. После каждой неудачи - проваленного собеседования или столкновения с мошенниками - мы находим энергию на задушевный разговор, который проливает целительный бальзам на наши раны, и на взрослые игры в жаркой постели… Но представь: какими мы будем уже через пару десятков лет?.. (Я даже не говорю о том, что меня к тому времени давно бы сцапала миграционная полиция и депортировала в Западный Туркестан). Удары судьбы так и сыпались бы на нас тяжелым градом, а успокоения нам найти было бы не в чем. Перестали бы взбадривать нежные щебетания о том, что все будет хорошо - потому что за двадцать лет ничего хорошо не стало, мантра не сработала. А занятия любовью превратятся бы в рутину, прежде чем вовсе исчезнуть из
нашей жизни… Ты подумай еще: парень с диагнозом, признанный недееспособным, и девушка, не славянка, не гражданка Расеи, безработная, нелегалка с просроченной визой. Скажи: как таким, как мы, удержаться на плаву не то что двадцать, а десять, да хотя бы пять лет?.. Мы с тобой - матросы на тонущем корабле, которым не остается ничего, кроме как зажмурить глаза и усердно не замечать пробоины ниже ватерлинии.
        Я мог только вздохнуть в ответ на печальную тираду моей девочки - притом, что хотел возразить: «Ты не права, любимая. Нет, нет!..». Я понимал: моя милая говорит правду - ту самую горькую, как редька, правду, от которой комок забивает горло. Не проглотить, не выплюнуть. Но именно потому, что - со всех сторон - Ширин была права, меня подбивало не согласиться, даже взбунтоваться. Моя девочка не верит в чудеса. Она приняла непреложный факт: мясорубка враждебного общества измельчит нас до состояния фарша, как это было до нас и как это происходит сейчас с десятками, даже с сотнями тысяч лузеров и неудачников. Но я цеплялся за мною же придуманную сказку. Ты ошибаешься, ошибаешься, дорогая!.. С нами все будет отлично. Прорвемся, выгребем, победим!..
        Возможно, в Расее сменится президент. А новое «первое лицо» государства будет проводить более лояльную по отношению к мигрантам политику, а то и заключит с Западным Туркестаном договор об отмене виз. Или, допустим, правительство объявит миграционную амнистию, как это уже было один раз на памяти даже не самых пожилых людей. Или, наконец, я таки добьюсь восстановления моей дееспособности, официально вступлю в брак с Ширин и подарю юной жене половину квартиры. Супруга коренного расеянина, славянина, да еще собственница квадратных метров - моя девочка будет, как обтянутым слоновьей кожей щитом, защищена от наездов миграционной полиции, и получит право на приобретение расейского гражданства в упрощенном порядке. А за то, что какое-то недолгое время моя красавица все же проживет в статусе «нелегалки» - государство, можно надеяться, нас простит…
        Увы, увы!.. Я слишком хорошо понимал, что надежда на президента или правительство - это мираж. Какое дело высоким господам во фраках и сюртуках, да и столь же сиятельным леди в длинных шуршащих платьях - до нас, простых смертных?.. Наверное, даже бегемоту больше дела до рок-н-ролла. Да и вариант с возвращением моей дееспособности - тоже, если разобраться, призрачный. Переживания за Ширин, которой не удается найти работу, столкновения с Бахромами, Анфисами Васильевнами и прочими Савелиями Санычами - не лучшем образом отразились на моем психическом здоровье. А я еще и нейролептики глотать перестал. Глаз опытного мозгоправа сразу уловит: у этого парня с взлохмаченной шевелюрой и нервной походкой - явно целый ворох ментальных проблем. Так что возвращение в разряд «нормальных людей» мне не в обозримом будущем не светит.
        А главное: я на долгие месяцы запоздал со своими мечтами о спасении нас с Ширин. Завтра виза милой будет уже недействительна. За оставшиеся у нас до полуночи часы (господи боже, счет идет уже на часы!) не изберут нового - добренького - президента, правительство не соберется в увешенном флагами и гербами золотом зале для провозглашения миграционной амнистии, а я не успею поставить перед моим лечащим врачом вопрос о признании меня дееспособным.
        Я скрежетал зубами, учащенно моргал и зачем-то яростно теребил край покрывала. Меня переполняла ядовитая горечь, готовая излиться из моих глаз солеными слезами. Ширин заметила, что я «на грани». Став вдруг такой же обходительной и внимательной, как вчера - перевернулась со спины на живот, положила свою маленькую ладошку мне на грудь и сказала просто:
        - Любимый. Я с тобой.
        И сколько нежности было в этих нехитрых словах!.. Мне все равно хотелось плакать, но уже как обиженному ребенку, которого взяли на ручки и пожалели. Усилием воли я сдержался. Я не должен своими мужскими рыданиями (похожими, наверное, на рев небольшого медведя) расстраивать мою милую. Я чувствовал сейчас связующую нас тонкую нить. Да, ниточка тонкая, но так крепко нас соединяет!.. В этом единении - наше счастье. Лучше вдвоем жить в избушке на курьих ножках и хлебать баланду со сверчками, чем в гордом одиночестве завтракать французскими булочками, бутербродами с черной икрой и осетриной, на дворцовом балконе с видом на море. У меня мелькнула даже мысль, что вдвоем и умирать не так страшно. Настолько тронули меня слова Ширин: «Любимый. Я с тобой»… Мы прожили вместе пять месяцев. И пусть все это время мы были заняты решением проблем, от которых пухла и взрывалась голова, а душа выворачивалась наизнанку - все равно мы сорвали на лужайке любви самые яркие и душистые цветы.
        Может быть, зря я так боюсь смерти?.. Может быть - каждому свое?.. Один проживет восемьдесят лет в роскоши, катаясь по Мраморному морю на личной яхте и закусывая устрицами и вареным омаром в первоклассных ресторанах Стокгольма и Парижа, но так и не познав чуда взаимной любви. Другой - тридцать лет будет просиживать брюки в офисе, ломая глаза о компьютерный монитор, и каждый вечер возвращаться к не слишком-то дорогой жене, с которой «настругал» пару детишек; а после выхода на пенсию - каждую субботу ездить на рыбалку. А мы с моей девочкой?.. О, у нас другая судьба: пылающей кометой пронестись по темному небу жизни, ослепительно сверкнуть и погаснуть. Конечно, для всех землян один итог: в свой черед лечь в могилу, сгинуть, пропасть. Но не прекраснее ли в течение нескольких месяцев заниматься по два-три раза в день любовью, подкрепляться «бюджетными», но восхитительными на вкус салатами, пить кофе в дешевых забегаловках - чем до последнего вздоха горбиться на проклятой работе, думая только о том, как с максимальной для себя выгодой лизнуть ягодицы начальству, да об ипотеке, которую во что бы то ни
стало надо выплатить?..
        Все эти философского окраса мысли, пробужденные ласковыми словами и прикосновением Ширин, ободрили меня. Черная смерть, уже замахнувшаяся на нас когтистой лапой, как будто отодвинулась. Такова была магическая сила одной фразы, сошедшей с губ любимой девушки, да нежной ладошки, покоящейся у меня на груди. Возможно, я по-прежнему надеялся, что отговорю мою милую от самоубийства - сейчас я не отдавал себе в этом отчет. Я только почувствовал: несмотря ни на что, мне хорошо в обществе моей красавицы, моего цветка.
        Неожиданно для самого себя я предложил:
        - Пойдем прогуляемся?.. Хотя бы до лесопарка?..
        Ширин охотно согласилась:
        - Да. И по лесопарку тоже погуляем. У нас есть полкирпичика черствого черного хлеба. Покормим наших уток.
        Небо было затянуто мутным туманом, но снег не валил. Нам почти не попадались прохожие: можно было вообразить, что город спит, чтобы проснуться и забурлить уже весной. Сугробы вдоль тротуаров - как будто начали подтаивать. Дул ветерок - не ледяной, не студеный, а всего лишь прохладный. Он приятно обвевал лицо. Носились вороны со своим «кар-ар!..», садились на провода линии электропередач. Преобладающий цвет в пейзаже был грязно-бело-серый. Но ты точно чуял: за пасмурной полумглой прячется совсем другой - сияющий и красочный мир. Упадет застиранный старый занавес зимнего сумрака, и в город солдатом-победителем вступит март, под стягом ослепительного золотого солнца и яркой синевы небес. Широко распахнутыми глазами я глядел вокруг: на громады многоквартирных домов, на криво припаркованные авто, на гаражи-ракушки, на клумбы (в которых в это время года не было цветов), на доверху забитые урны, на пустующую детскую площадку с качелями и каруселью. Жадно вдыхал обеими ноздрями воздух, пусть тот и был пропитан запахами бензина и помоев.
        «А не последняя ли это наша прогулка по городу?.. - спросил я себя. - Весны мы не увидим?».
        Нерадостная ответ скользнул по самому краю моего сознания. Я не ощутил удушливого колючего страха, а только чуть сильнее сжал нежные пальчики Ширин, которую держал за руку. Я точно смирился с тем, что завтра мы умрем. И сейчас мы обходили знакомые места, чтобы проститься с жестоким, беспощадным, перемалывающим человечьи судьбы мегаполисом, в котором не нашли себе подходящую нишу.
        Я горько усмехнулся.
        Потом с чего-то рассказал моей девочке бородатый анекдот про батюшку и муллу. Наверное, просто не хотел, чтобы мы молчали. Уголки губ моей милой приподнялись в благодарной улыбке. Мою девочку, как и меня, по-видимому, тяготило, что мы как замки на рты повесили. Она тоже выдала шутку - более остроумную, чем моя. Мы даже посмеялись немного.
        Я рассказал любимой о случае из моего детства. Как мы с мамой пошли не то в парк, не то в ботанический сад. И мама мне сказала, что там мы обязательно увидим белку. Пушистый зверек будет скакать с ветки на ветку, а может быть и грызть орешки. Я - шестилетний дурачок, еще не выучивший буквы - заранее был восхищен и впечатлен. Мы бродили по тенистым аллеям, то по петляющим между могучими красными соснами и коническими зелеными елями тропинкам, а я все таращил свои детские глазенки на кроны деревьев, высматривая белку. Но забавная животинка никак не появлялась.
        Наконец мама сказала, что пора идти домой. Я энергично запротестовал: «Мама, нет!.. Как же белка?». Мама ответила что-то вроде: «Белочка устала сегодня, поэтому спряталась в дупло и спит, укрывшись, как одеялом, своим пышным хвостом, и подложив под голову маленькую лапку». Но слова матери меня не удовлетворили. Я закипел еще сильнее: «Неправда, неправда!.. Белочки днем не спят, а собирают шишки. А спят - ночью… Где моя белочка?.. Я хочу посмотреть на белочку!..». И - видимо, чтобы подкрепить свою «аргументацию» - я заплакал в два ручья. Бедная мама принялась меня ласкать и успокаивать. А так как я не унимался, купила мне в киоске мое любимое шоколадное мороженое. Но я, с презрением римлянина, отверг вкусняшку, которой, при других обстоятельствах, не замедлил бы набить себе рот.
        Кончилось тем, что потерявшая терпение мама отвесила мне два шлепка по попе. Тогда я сразу прикусил язык. Шлепки были совсем слабенькие, но так меня наказывали только в очень серьезных случаях. Я понял: про белочку лучше не заикаться - и утешиться своим шоколадным мороженым.
        Выслушав мой рассказ, Ширин нежно улыбнулась. Несмотря на то, что завтра мы должны умереть, что мы гуляем по городу в последний раз, моей милой хватало «гормонов счастья», чтобы непринужденно и искренне улыбаться.
        Мы с любимой углубились в лесопарк. Народу не было: собачники - и те не бродили по аллеям со своими пудельками, болонками и питбулями. Деревья стояли черные, голые. Они казались мне погруженными в скорбь; руки-ветви тянутся к равнодушному небу. Сучья поменьше были точно пальцы. Я смотрел по сторонам, как только что очнувшийся от тяжелого сна человек или как постигающий мир ребенок. Все вокруг казалось удивительным и сказочным. А сам лесопарк представлялся мне живым существом. Когда шелестел ветерок, подметая мусор, которого хватало на центральной аллее, я воображал: это дыхание лесопарка - огромного щетинистого зверя.
        О, лесопарк был нам с моей девочкой добрым другом. Сколько раз мы сбегали сюда от всех печалей - из лап суетного гудящего железобетонного мегаполиса на островок покоя и относительной тишины. И лесопарк всегда принимал нас, как дорогих гостей. Мы знали здесь каждую змеящуюся тропинку, каждую из расходящихся веером аллей с клумбами и скамеечками; укромные уголки, где ветви деревьев сплетаются над твоей головою…
        Мне подумалось еще: моя милая приехала в Расею осенью - а теперь мы умрем, раньше, чем пожалует весна. Значит - Ширин не увидит, как лесопарк покроется зеленой свежей листвой, забрызганной сверкающими искрами золотого солнца. Нет слов, до чего жаль!.. Уже ради того, чтобы посмотреть на деревья, одетые в сияющие изумрудные наряды, стоило бы дожить до волшебного мая…
        Или я все-таки уговорю любимую отказаться от суицидальных замыслов?.. Почему-то мне сейчас в это не особенно в это верилось. Я устал, у меня не осталось сил бороться за жизнь, я готов был склонить голову перед коварной судьбой.
        Однажды моя милая попросила: «Если я умру раньше тебя - сожги мое тело, а пепел рассей по нашему лесопарку». Но раз мы с моей девочкой примем смерть вместе, я не смогу позаботиться о похоронах Ширин. Но если б нашелся добрый самаритянин, который тщательно перемешал бы мой прах с прахом моей тюрчанки, а потом развеял по ветру в лесопарке!.. Пепел, который был когда-то нами, стал бы частью почвы и дал бы жизнь новым росткам. В побегах кустов, в яркой листве деревьев, в земле и траве - всюду было бы что-то от нас. Да даже в утках, гомонящих на пруду!.. Какой-нибудь малюсенький утенок склюет травинку, в которой будет по нескольку атомов от меня и от Ширин. И когда утенок подрастет, сменит мягкий пух на жесткие перья, превратится в зычно гогочущего молодого селезня - этот селезень будет немножко нами.
        В стволах и в раскидистых ветвях деревьев, в каждом листочке и соринке, в темных водах пруда - мы будем всюду, и одновременно нас не будет нигде.
        Фантазии, фантазии!.. Ясно ведь: никакой волонтер-альтруист не позаботится о том, чтобы достойно похоронить двух отщепенцев. За нашими остывшими трупами приедут хмурые, красноносые от пьянства, ненавидящие свою работу амбальные дядьки из муниципальных служб. В лучшем случае, нас сожгут - а урну с пеплом замуруют в колумбарии. А то, глядишь, и вовсе упакуют тела в черный полиэтилен и выбросят на свалку в двадцати километрах от опоясывающей мегаполис кольцевой автодороги; наша мертвая плоть станет лакомством для крыс, ворон и бродячих кошек.
        Я скрипнул зубами при мысли, что нам, отверженным, отказывают даже в праве быть похороненными так, как мы хотим. Но настроение у меня было сейчас не такое, чтобы злиться или протестовать. Моя душа, как сизая голубка о стекло окна, билась над экзистенциальными вопросами жизни и смерти. Я переваривал, старался принять неизбежное - что завтра наш с Ширин последний день. И, про себя, прощался со всем, что видел вокруг.
        В моей руке чуть дрожала тоненькая ручка милой. Я догадывался: в голове у любимой клубятся примерно те же мысли, что и у меня.
        Не сговариваясь, мы избрали для прогулки по лесопарку такой ломаный маршрут, чтобы пройтись каждой знакомой извилистой тропинкой, почти занесенной грязным снегом. Все здесь было нам памятно и дорого. Вот под этим горбатым деревом мы целовались взасос; а по этой аллее я возил мою девочку, усадив на закорки, как шайтан - Алдара Косе. Лесопарк был нашим царством, пусть по субботам и воскресеньям тут и было легко напороться на праздношатающегося хлебнувшего лишку лохматого, как неандерталец, мужичка, а утром любого дня недели - на беспечного собаковода, который спустил свою таксу с поводка, чтобы та вдоволь порезвилась и потыкалась носом в снег. (Псина ринется на тебя, подвывая и лая - а веселый хозяин, конечно, закричит: «Не бойтесь!.. Моя Долли не кусается!»). Сегодня мы прощались с лесопарком, как со старым другом.
        Сюда, под черные корявые деревья, мы приносили все свои огорчения и обиды. И возвращались домой с хотя бы чуть-чуть облегченными душами. Когда мы, держащиеся за руки, останавливались на какой-нибудь лужайке, со всех сторон стиснутой голыми кленами, нам вдруг становилось уютно и хорошо. Наверное, так уютно в материнской утробе младенцу, который еще не родился на свет, не узнал, сколько под недобрым небом лжи и боли, не испустил свой первый крик…
        Спасибо тебе за все, лесопарк. Прости.
        К концу своей нарочито медленной прогулки мы вышли на берег пруда. Утиная гурьба, как всегда, шалила и гоготала. Селезни с ярко-зелеными головами и желтыми клювами - поднимая волны брызг, взмывали в воздух, то снова планировали на воду. Не уставали крякать, скользя из одного конца пруда в другой, светло-коричневые самки. Иные из пернатой дивизии вылезли из пруда, чтобы поковыряться в залитой слякотью земле.
        Достав ополовиненный кирпич черного хлеба, мы принялись кормить своих водоплавающих друзей. Всполошилась вся стая: хлопанье крыльев, вытягивание шей, разевание клювов, беспрерывное «кря-кря-кря». Комочек сероватой хлебной мякоти не успевал упасть на землю или на мутную гладь пруда, как заглатывался ловкой, опередившей сородичей, прожорливой уткой.
        Ширин неутомимо кидала крошки. И, показывая мне на уток, восклицала:
        - Ты посмотри!.. Посмотри - какие они…
        Моя девочка смеялась, но не прежним своим родниковым голоском. Ее смех перетекал в сдавленные рыдания, которые - казалось - разорвут моей милой грудь. Я бережно обнял одной рукою плечи любимой. Между нами как бы циркулировали особые токи - и я, вроде бы, без пояснений понимал, что за глубокий смысл вложен в это «какие они…».
        Утки. Действительно - какие они?.. Они… они - беззаботные. Плещутся в грязном, как лужа, пруду, вмиг и с удовольствием склевывают крошки хлеба, кусочки печенья, семечки и прочий корм, которым потчует водоплавающую стаю сердобольный народ. Когда приходит время, спариваются. Потом самки откладывают яйца. А больше ничегошеньки и не надо для утиного счастья. Да - счастлива даже утка, глупая птица. Похоже, человек единственное существо, которое умеет быть несчастным.
        Не знаешь: позавидовать ли утке или с презрением ухмыльнуться?.. На безмозглую утку, которая плавает в пруду, не понимая, что такое пруд - смахивает тупой обыватель, черпающий сведения о мире исключительно из зомбоящика, да еще на паре новостных топовых сайтов; отгородившийся от реальности пластиковыми жалюзи, которыми завесил окна своей комфортабельной спальни.
        Обыватель уподобляется животному. Все, что нужно дураку - это сосать пиво из баночки, утопая жирным задом в мягких подушках дивана, и пялясь глазами-плошками во включенный на всю мощь телевизор. Да еще захлебываться патриотическими соплями, когда расейская футбольная команда на чемпионате Восточной Европы забивает гол.
        Хотели бы мы с Ширин поменяться местами с таким не обремененным ни разумом, ни высокими чувствами обывателем, наедающим себе брюшко?.. Нет!.. Нет!.. Тысячу раз нет. Лучше умереть (что, видимо, и случится), чем предать себя.
        Может быть, настоящая человечность всегда сопряжена с болью?.. Ты стараешься блюсти достоинство, честь. Поступать по совести. Не прогибаться под могущественных, но несправедливых, хозяев жизни. Но враждебное общество раз за разом атакует тебя, стараясь унизить, заставить сподличать, поклониться идолам. Так чего удивляться, что порой тот или другой порядочный человек - не желающий принимать «правила игры» - вдруг обнаруживает, что не имеет ни пяди земли под солнцем, ни крохотного пятачка?.. Беднягу вытолкали за борт корабля.
        Не это ли произошло и с нами?.. Мы хотели жить, никого не трогая, довольствоваться малым. Просто есть за одним столом да засыпать и просыпаться вместе. Но и такая скромная мечта, с точки зрения злого общества, была дерзким вызовом, чуть ли не восстанием Емельяна Пугачева. Недееспособный псих - вместо того, чтобы грезить о женитьбе на инородке - должен тихо, как лягушонок, сидеть дома и глотать свои таблетки. А приезжая девчонка - «чурка», «азиатка», «нерусская» - пусть благодарит своего Аллаха за то, что вообще попала в Расею, и удовлетворится местом уборщицы или посудомойки, работающей без всякого трудового договора и продления визы; а сцапает миграционная полиция - ты сама виновата.
        Я и моя милая попытались побороться за лучшую участь - но проиграли. Это нас спихнули с палубы, чтобы мы утонули в клокочущем пенном водовороте. Убить себя - это последний способ не покориться. Да, мы потерпели поражение в жизненной битве - но вы не заставите нас напялить обшитые бубенчиками пестрые шутовские костюмы и исполнять роли никчемного ментального инвалида и замордованной нелегалки, трясущейся при одной только мысли о миграционной полиции. Мы не будем танцевать в вашем балете, а с гордо поднятыми головами сойдем со сцены…
        - Смотри!.. - моя милая потянула меня за рукав. На этот раз она указывала не на уток в пруду, а на торчащее по ту сторону водоема толстое высокое дерево. Я заметил в ветвях какое-то движение.
        - Смотри, смотри же!.. - повторила Ширин.
        Я пригляделся: с ветки на ветку перелетал маленький серый зверек с длинным распушенным хвостом. Белка!.. Я аж вздрогнул от неожиданности. Только что я рассказывал любимой, как в детстве ревел из-за того, что мы с мамой в ботаническом саду не встретили белку. И стоило нам с моей девочкой об этом поговорить, юркая животинка объявилась, тут как тут. Я не суеверен, но в появлении белки мне померещился некий символ. У какого-то восточноазиатского народа (может быть, у японцев) в ходу афоризм: «Только скажешь: «Лиса!..» - как появляется лисья тень». Получается, с белками это тоже иногда работает.
        - Сбылась твоя детская мечта: ты посмотрел на белку, - улыбнулась моя милая.
        - Да. Мечта сбылась. Увидеть белку - и умереть, - грустно пошутил я, моргнул - чтобы стряхнуть слезу с ресниц, и невесело рассмеялся.
        Ширин подхватила мой горький смех. Тыльной стороной ладони она размазывала слезную влагу по щекам. Потом моя девочка упала мне на грудь. Мы обнялись - и разом заплакали. Смех и плач по поводу нашей неумолимо надвигающейся смерти - по-видимому и означали, что мы готовы сказать жизни «прости».
        После лесопарка мы посидели немного в бистро - запили зеленым чаем, со странным ароматом какой-то врачебной настойки, пирожки с картошкой и капустой. По дороге домой завернули в магазин - купили немного сахару в кубиках и пакет молока. («Смерть смертью, - снова отпустил я шутку, от которой щемило сердце, - а кофе с молочком и сахарком мы еще попьем». Меня отчего-то подбивало острить на такую несмешную тему, как наш скорый уход в небытие. Возможно, так я заглушал свой страх).
        Вечер только начинался, когда мы переступили порог квартиры. Привычные стены показались мне камерой осужденных на казнь; здесь мы будем коротать свои последние часы. Ширин стояла понурая. Уголки ее губ были опущены. Конечно, она думала о том же, что и я - о том, что завтра мы будем мертвы.
        Но надо было чем-то отвлечься, хотя бы до наступления ночи. Мы перепробовали все, что только можно. Упились кофе. Моя красавица наделала бутербродов с сыром и колбасой и подогрела в микроволновке - получилось очень вкусно. От идеи усесться с чипсами за кино мы, поразмыслив, отказались. Как-то глупо выглядело бы знать, что последний в жизни фильм, который ты посмотрел - это какая-нибудь тупая американская комедия с мельканием писек-сисек, или отстойное североевропейское артхаусное гуано, замешенное на по-профессорски серьезных сюрреалистических щах. Зато мы дважды схлестнулись в шахматы. Сейчас, когда головы у нас были загружены мыслями о близкой смерти (или вернее будет сказать: эти мысли кувалдой плющили наши бедные черепа), Ширин играла без прежнего искусства. Так что первая партия закончилось не тем, что я получил мат - а патом. Со второй партией получилось и того «веселее»: мы с моей девочкой увлеченно переставляли слонов и коней, когда заметили, что оба короля давно стоят под прямым ударом ладей. Это называлось - «позорная ничья».
        Оставив шахматы, мы взялись за книги. Моя милая с чувством перечитала тихим голоском наиболее зацепившие нас стихи Калидасы. А я прочел нам «Сказание о Сиявуше» из бессмертной «Шахнаме» Фирдоуси. Потом мы долго говорили о прочитанном, с наслаждением разбирая витиеватые образы из древнеиндийской поэзии, в которой страстные взгляды любовника уподобляются веренице пчел, летящих к цветку, а грациозно ступающая красавица именуется, без шуток, «обладающей походкой слона»; обсуждали монументальное величие шедевра Фирдоуси - «Книги царей», которая и через века, даже в переводе, потрясает воображение.
        Трудно передать наше неуравновешенное состояние. Мы точно бренчали на туго натянутых струнах собственных нервов и колотили в литавры своих же сердец, выводя то веселые разухабистые, то надрывно-печальные мелодии; переходили от смеха к слезам.
        Мы игриво боролись на кровати, комкая покрывало. Я действовал одной рукой, чтобы у Ширин были шансы на победу. Так мы возились, как пятнистые щенята с еще неокрепшими зубами - тискали друг друга, покусывали, целовались и смеялись, смеялись. Но завершилась игра тем, что моя девочка уткнулась лицом мне в грудь и расплакалась.
        - Ну не надо, не надо… - зашептал я, гладя растрепавшиеся волосы любимой. А сам не мог остановить крупные соленые капли, предательски покатившиеся и из моих глаз.
        Потом - лежа на помятом покрывале, сплетя пальцы рук - мы играли в города.
        - Астрахань, - выкопав из памяти что-то от школьных уроков географии, выдавал я.
        - Нижневартовск, - «отбивала мячик» моя милая.
        Играли мы медленно. После того, как было озвучено название очередного города, могли несколько минут провести в молчании, теснее прижавшись друг к другу и только вздыхая. Прерывались мы и на то, чтоб поделиться детскими воспоминаниями.
        Ширин поведала мне о том, как в ее родном ауле появился бездомный котенок. Серый пушок облюбовал себе местечко между проступающими сквозь землю корнями ветвистого дерева на краю аула. Здесь котенок спал. И даже когда увлекался охотой на бабочек, не отлучался от своего лежбища далеко. Моя любимая, тогда еще малышка лет семи, полюбила котенка. Украдкой носила ему из дому красные шарики фарша, кусочки мяса да молоко в блюдечке. И умилялась: серый пушок так забавно лакал молочко своим розовым язычком!.. Котенок оценил заботы Ширин. Если от других детей он шарахался: поднятый хвост, вздыбленная шерсть, спина колесом - то мою звездочку встречал радостным попискиванием, подбегал вразвалочку, терся о ноги Ширин. Моя девочка с руки кормила своего четвероногого дружка. А когда тот наедался, чесала котенку за ухом, на что пушистик довольно мурчал.
        Самой большой мечтой моей милой было забрать серый комочек с горящими бусинками-глазами домой. Но, конечно, Ширин не смела заикнуться об этом своей не в меру строгой матери, предвидя бурную реакцию: «Вот еще!.. Таскать дрянных блохастых уличных котов к нам под крышу!.. Тебе что - игрушек мало?.. Взяла бы лучше влажную тряпку в зубы, да протерла бы пол в коридоре. И куриц, куриц покорми». Обращаться к «дорогому папочке» и вовсе не имело смысла. Отец Ширин был бородатый и с прямой осанкой - суровый и величественный, как архангел Джибриль. Что за дело такому человеку до маленьких детских проблемок родной дочки?.. Отец вообще редко удостаивал мою девочку внимания. Только однажды, да и то, не как к своей кровиночке, а, скорее, как к жеребенку, которого можно выгодно продать - отец проявил к Ширин интерес. Было это тогда, когда решался вопрос о браке моей милой с жирным ишаном.
        Неизвестно, сколько бы длилась дружба маленькой девчушки с котенком. Возможно, связь двух невинных существ не рвалась бы до тех пор, пока пушистик не подрос бы, не окреп, и, благодарно потершись напоследок о ноги Ширин, не отправился бы на поиски приключений и своих собратьев-котов. Но однажды злые аульские мальчишки-подростки на глазах у моей девочки поймали котенка. Они засунули его в цинковое ведро и подожгли бедняге усы. Малолетняя Ширин, со своими крохотными кулачками, бросилась спасать друга. Она изо всех сил колотила хулиганов по ногам. Но главный хулиганский заводила только расхохотался. Он толкнул девочку на пыльные камни, так что она расшибла себе коленку. Мальчишки продолжали измываться над котенком. Они подпалили животинке шерсть и складным ножом отсекли хвост. Потом, тем же складным ножом, даже не выкололи, а выковыряли котенку глаза.
        Ширин плакала в голос. Конечно, не из-за боли в коленки, а потому что не могла защитить своего четвероногого товарища. Наконец, мальчишкам надоела живая игрушка. Тогда заводила распорол котику брюхо - выпотрошил жертву, как рыбу. После чего просто швырнул окровавленное изуродованное тельце на дорогу.
        Горю Ширин не было предела. Осколком шифера моя милая выкопала ямку под тем самым деревом, которое любил при жизни котенок, и похоронила искромсанные останки. Над могилой насыпала холмик, который украсила цветком. Много дней несчастная девочка ходила с мокрыми глазами. Мать кипятилась: Чего ты хнычешь?.. Чего ты все время хнычешь?..». Заваливала дочку, как Золушку, домашней работой («Покорми кур» - «Подмети во дворе» - «Свари отцу кофе» - «Полей цветы»), как будто это было средством от колющей сердце тоски. Ширин исполняла все с безропотностью рабыни, но плакать не переставала.
        История о котенке глубоко меня тронула. Я бережно привлек мою милую к себе и погладил по волосам. По щекам моей девочки стекали слезы. То ли ей ранили душу воспоминания о бедном котенке, то ли Ширин оплакивала нашу судьбу завтрашних покойников.
        Я подумал с болью в сердце: а ведь мы сами как тот котенок и семилетняя девчоночка с косичками и в красных бантиках. Мы оба - немножко - и малышка, беспомощно наблюдающая за гибелью лучшего друга, и мы же - котенок, который ничего не может сделать своим палачам, ни зубками, ни мягкими еще коготками. Что происходит с нами?.. Жестокое, несправедливое общество перемололо нас в кровавую труху. И мы, черт возьми, не можем вытащить, спасти друг друга. Недееспособный псих и без одной минуты нелегалка. Чем мы не тот котенок в цинковом ведре, терпящий ужасные страдания?.. И чем мы не маленькая девочка, кулачки которой не страшны подросшим хулиганам - если не в силах вырвать один другого из черной пасти беды?..
        - Кисловодск, - поскрипев мозгами, выдавал я название очередного города.
        - Кельн, - парировала Ширин, распространяя географию нашей игры на Западную Европу.
        Так, за кофе и густым чаем, за салатами и бутербродами, чтением санскритской и иранской классики, возней на кровати и воспоминаниями, мы скоротали время до часу ночи. Теперь можно было смело ложиться спать; мы оба, вроде бы, надеялись, что почти осязаемый мрак спальни, в которой выключили свет, укутает нас, точно теплым пледом - заставив забыть до утра страх и боль. И пусть нам приснятся только самые радужные, самые счастливые сны.
        Но, лежа под одеялом на кровати в темной комнате, мы никак не могли заснуть. Ворочались и вздыхали. Голова моя трещала, веки будто налились свинцом - но блаженный сон не разворачивал надо мною свой узорный полог. Я ловил каждый тихий стон моей любимой. То прижимал ее к себе, то просто щупал ей грудь. Кажется, нам обоим становилось от этого чуточку легче.
        Ширин, наконец, свернулась калачиком у меня под боком и мерно засопела. Тогда-то и я, подложив под голову руку, все-таки заснул. Казалось: нас убаюкало гипнотизирующее урчание исполинской черной кошки-ночи.
        22.БРАКИ ЗАКЛЮЧАЮТСЯ НА НЕБЕСАХ
        Наш сон не был спокойным. Пока глаза мои были закрыты, меня обступал легион пугающих видений. Лица Бахрома, Юлии Владимировны и Савелия Саныча парили на кожаных - как у летучих мышей - крыльях, корчили невообразимо жуткие гримасы, демонстрируя клыки и раздвоенные змеиные языки. То я слышал жалобное, пронзительное мяуканье серого котенка, летящее из цинкового ведра. Я сам был этим перебирающим тонкими лапками котенком, которому зажигалкой подпалили шерсть. Задыхаясь от кошмара, как в ядовитом дыму, я вскакивал на постели неваляшкой - не проснувшийся, но уже и не спящий. Я видел: отбросив смятое одеяло, с огненным стоном металась по простыне Ширин. Сделав глубокий вдох и подождав, пока уймется бешено колотящееся сердце, я краем одеяла вытирал пот со лба, ложился и нежно обнимал мою милую. Моя девочка переставала стонать и извиваться. Я снова закрывал глаза.
        Но ночные страхи - родные детища тех тревог, которые не отпускали нас днем - не давали нам сколько-нибудь долгой передышки. А накатывались волной. Как это и бывает на море: каждая волна мощнее предыдущей.
        Передо мной вставала картинка: жирные и усатые, похожие на моржей, жандармы заталкивают Ширин в полицейский фургончик, обклеенный государственными эмблемами, и с маленьким оконцем в обрешетке. Я бегу, надрывно крича и протягивая руки. Но, фыркнув мотором, фургончик трогается с места, легко оставляя меня позади. Я успеваю только заметить: в обрешеченное оконце на меня в последний раз глянули печальные тюркские глаза моей девочки.
        Не разлепляя веки, я раскидывал руки и хватался за простыню, пока не находил рядом с собой на постели свою милую. Тогда стиснувшие меня клещи ужаса разжимались.
        Впрочем, ненадолго. Ночной кошмар был многолик: «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Передо мной вдруг вставали «скорбные» деревья - те самые, которые так хорошо просматривались из окна кухни. И на двух горбатых деревьях, в веревочных петлях, болталось по мертвецу. Сначала очертания покойников едва угадывались: повешенные были темными, точно тени. Но постепенно видение приобретало краски. И я отчетливо мог разглядеть: эти два трупа - я и Ширин. Я смотрел в бледное лицо самому себе: у покойника были выпучены остекленевшие глаза, губы посинели, изо рта вываливался фиолетовый распухший язык. Если б я увидел бы такое наяву, я бы, наверное, схватился за голову и выблевал себе под ноги свой обед.
        Девочка же моя и в ошейнике безобразной петли оставалась красивой. Нежные губки лишь чуть-чуть были приоткрыты, как лепестки цветка. Ресницы опущены - в застывшие глаза не заглянешь. По-видимому, мой мозг, продуцирующий, как в горячке, химеры страшных снов - отказывался изобразить мою любимую в изуродованном виде.
        Кошмар жег меня раскаленным добела железом. Иногда я просыпался от собственного вопля и, безумный, не понимающий, где нахожусь, пробегал взглядом по погруженной в темень комнате, улавливая размытые контуры тумбочки и шкафа, статуэтки Анубиса на стеллаже; при этом я не понимал, что это тумбочка, шкаф, статуэтка. Бывало, в такие моменты я вдруг чувствовал, что Ширин смотрит на меня. Мы сцепляли руки, как давние боевые товарищи, какие-нибудь мушкетеры. И падали головами на подушку. Ужасы на короткое время отступали.
        Но, конечно, липкий кошмар возвращался вновь. Он забавлялся со мной, как бурлящий океан с бумажным корабликом. Я то проваливался вниз, то взлетал на гребне седой волны. И моя милая - вздыхающая, стонущая во сне - переживала, надо думать, что-то подобное. Так продолжалось до тех пор, пока на меня не упала тьма. Густая, как кисель, разом выключившая мое сознание. Вереница пугающих образов растаяла. А следом и я выпал из мира - исчез, как в омуте. Будто никогда и не рождался на свет. Я больше не ощущал мою девочку рядом со мной на постели. Не скулил. Не дрожал. Меня как будто просто не было.
        Не знаю, сколько я так пролежал бессмысленной деревяшкой. В таком глубоком сне, похожем на смерть, теряешь чувство времени. Ты можешь проваляться несколько часов - а можешь незаметно впасть в летаргию; так, что пока ты спишь, у тебя отрастут усы и колючая борода. Но я все-таки открыл глаза. Первым, что я увидел был белый - кое-где, правда, в пятнах - потолок спальни. Сколько-то секунд я не понимал: где я?.. - кто я?.. Но кусочки моей личности и памяти складывались пазлами.
        Я парень с шаткой психикой, влюбленный в приезжую девушку-тюрчанку, которая не может устроиться на работу, где бы продлили визу. Четырнадцатого февраля, в час ночи, мы с милой улеглись спать. Тогда виза уже не действовала. Сейчас в комнате не темнота, а серая полумгла. Ночь прошла: на дворе утро или вечер. «Ваш последний вечер!.. - шепнул мне издевательский внутренний голос. - Сегодня вы травитесь таблетками».
        Холодок пробежал у меня по спине. Биение сердца ускорилось. Я повернул голову.
        Полуодетая Ширин сидела, потупив взгляд, на краю кровати. Распущенные густые волосы моей девочки лились черным потоком.
        - Ты проснулся?.. - спросила милая, не поднимая глаз.
        - Ага… - выдавил я и тоже сел на постели.
        - Ты готов?.. - голос Ширин прозвучал глухо. - Нам пора… умирать.
        Эти слова были произнесены хоть и с длинными паузами, но вполне будничным тоном, как будто речь шла о том, что надо принять душ или поставить чайник; а оттого - и более пугающе. Я весь затрясся, как в ледяном ознобе. За последние дни я выдумал массу возражений против суицида, с помощью которых, как я был уверен, мне удастся уговорить мою милую жить. Но сейчас все мои «неодолимые» аргументы бестолково вертелись на языке, ни один мне не под силу было озвучить. Я только спросил, с трудом шевеля губами:
        - А ты… готова?..
        - Это надо сделать, - с отчаянной твердостью сказала Ширин. - Идем.
        Она взяла меня за руку.
        Мы двинулись из спальни: моя девочка - в белой футболке, и я - в одних трусах.
        Милая привела меня на кухню.
        Я проследил взгляд Ширин: любимая смотрела на несколько пачек снотворного на убранном клеенкой столе. Сейчас ничего не казалось мне настолько жутким, как эти прямоугольные коробочки, в каждой из которых сидит, будто бы, по ядовитому насекомому с кулак величиной, которое бережет свое жало для нас с моей девочкой.
        Ширин распотрошила четыре упаковки и разделила белые кругляшки-таблетки на две примерно равные кучки.
        - Этого должно хватить, - негромко, чуть сдавленным голосом, но без намека на страх сказала милая.
        Она набрала в два стакана воды, чтобы мы запили смертельные порции снотворного.
        До сих пор я как бы наполовину продолжал спать, воспринимая происходящее будто сквозь. Но сейчас надо мною прокатился гром. С беспощадной, убийственной ясностью я осознал: сегодня роковой день - четырнадцатого февраля; моя девочка говорит, что настало время исполнить наш план. Наш общий план - вместе покончить с собой. Мы матросы с затонувшего корабля, барахтающиеся в открытом море. От пошедшего ко дну судна не осталось ни дощечки, ни сломанной мачты. Мы долго боролись с могучей водяной стихией. Но руки-ноги онемели. Море рассекают плавники акул. Пора признать: последняя надежда разбита.
        Чуда не случилось: никакой благодушный предприниматель, человечный бизнесмен или руководящий расейским филиалом транснациональной компании гендиректор широких взглядов не взял на официальную работу восемнадцатилетнюю неславянской внешности иностранку, без особых трудовых навыков и университетского диплома. И я ничем моей милой не помог: я бессильный, я недееспособный, я букашка, я бесправное забитое ничтожество. Мне тоже незачем жить, раз я не в состоянии быть защитником для любимой девушки.
        Нет!.. Нет!.. Нет!..
        Откуда-то из глубин моего существа вырвался яростный, хоть и безгласный, вопль протеста. Я весь затрясся. Ссутулился. Сердце мое на несколько секунд, казалось, остановилось; а затем застучало, застучало в бешеном темпе, разгоняя кровь по жилам и грозя разорвать грудную клетку. Во мне зашевелился древний - звериный - инстинкт самосохранения. Мы должны умереть?.. Такие молодые?.. Сегодня?.. Нет!.. Нет!.. Нет!.. Я против.
        Ужас перед надвигающейся смертью, которая уже бросила на нас свою черную тень, наконец развязал мне язык. Поймав запястье Ширин, я, пусть время от времени и сбиваясь, довольно внятно заговорил:
        - Милая… Не спеши… Умереть не сложно… Но ты ведь понимаешь, что это навсегда?.. Умрем - уже не воскреснем… Ты уверена, что этого хочешь - сгинуть такой юной?.. Ты тогда будешь как цветок, который обронил все лепестки и увял раньше, чем наступила осень. Скажи: ты правда не хочешь жить?.. Да, ты не нашла работу - и тебе не продлили визу. Да - теперь ты будешь нелегалкой. Но разве это повод, как ножницами, перерезать тонкую ниточку собственной жизни?.. Ты подумай: на территории Расеи тысячи мигрантов живут на положении нелегалов. И ничего: работают без продления визы, получают зарплату в конвертах или из кармана в карман; как-то отмазываются от полиции, чтобы не быть депортированными. Может быть и мы… приспособимся?.. А впрочем, в моей квартире ты как в неприступной крепости. Здесь никакая жандармерия тебя не найдет. Соседи?.. А какое они имеют право совать свои длинные, покрытые прыщами и бородавками, носы в мои дела?.. Я никому не обязан отчитываться в том, кто живет за моей дверью. Ты будешь в полной безопасности. Поэтому… поэтому не надо умирать…
        Голос мой сделался надтреснутым. На словах «не надо умирать» у меня из глаз покатились слезы.
        Моя девочка слушала, нервически улыбаясь и часто моргая. Она стояла бледная, с трясущимися руками, нахмурив тонкие серпы бровей. Взгляд ее горел.
        - Ты спрашиваешь: хочу и я жить?.. - швыряя каждый слог, как нож, спросила моя милая. - Хочу ли я умереть?.. - Она засмеялась отрывистым, полным горечи, смехом. - Да, я хотела бы жить - жить долго, родить от тебя ребенка, а лучше двух. Вот только это мне не светит. Ты что, не понимаешь такой простой вещи?.. Не все зависит от наших хотелок. Человек, в конце концов, подчиняется обстоятельствам. Мои обстоятельства таковы, что справа от меня Сцилла, а слева - Харибда. И нет золотого волоска Геры, по которому я благополучно протиснулась бы между двумя чудовищами. Если я вернусь в Западный Туркестан, меня изловят и положат в брачную постель под жирного свина-ишана, у которого небритые подмышки и разит изо рта. А если останусь в Расее?.. Меня, опять же, изловит полиция и депортирует в Западный Туркестан… В общем, те же грабли, вид сбоку. Настоящая сказка про белого бычка… На всех сторонах моей игральной кости выгравировано одно и то же несчастливое число. Победить я не могу. У меня есть только одно решение: прекратить игру… Ты понимаешь?..
        Ширин пробирала дрожь. По губам красавицы по-прежнему змеилась болезненная ухмылка. Из груди вырвался горячий вздох.
        Мне трудно было что-то возразить любимой. И все-таки я промямлил уже озвученный мною аргумент:
        - Но ведь тысячи других мигрантов… без виз… живут как-то…
        - Другие мигранты?.. - с нажимом переспросила моя девочка. - А как они умудряются жить без визы - может быть, объяснишь?.. Я, например, даже близко этого не знаю. Ты научишь меня умасливать - как эти мигранты - полицаев, выкраивая из крохотной зарплаты деньги на взятки?.. Не научишь?.. Молчишь?.. А может, чтоб меня не депортировали, я должна голая ложиться под каждую тварь в погонах, раз денег я не зарабатываю, и не имею никакого другого капитала, кроме собственного тела?.. Но и тогда я не буду никак защищена от того, что в один прекрасный день меня возьмут за шкирку, как сделавшего лужу котенка, и перекинут через государственную границу!..
        Никогда я не видел Ширин в таком нервозном состоянии. Даже в стычке с Анфисой Васильевной моя милая не была такой взвинченной. В глазах Ширин вспыхивали молнии. Она покусывала нижнюю губу. Трясущейся рукой пыталась поправить падающий на щеку локон. Но пальцы не слушались мою девочку.
        Невозможно было спорить с Ширин. «Безвизовые» мигранты - по-настоящему тертые калачи; эти люди благополучно избегают депортации, потому что умеют подобрать отмычку (в основном - в виде денежки) к сердцу каждого проверяющего жандарма. Женщины-мигрантки - спят с полицейскими, чтобы не быть посаженными на поезд, отбывающий на юг или на восток. Но ни самый ловкий и заматеревший мигрант-мужчина, ни самая покладистая мигрантка-женщина - все равно ни от чего не застрахованы. Иммунной грамоты они не получили. Им остается надеяться только на честное слово полицая - представителя самой бесчестной профессии.
        А мы?.. А что мы?.. Мы глупые, неопытные почти-дети. И даже примерно не представляем, как давать взятки жандармам. Положить несколько хрустящих купюр в паспорт, который предъявляешь патрулю?.. По крайней мере, так делают в сериалах про жандармов и воров. Мысль же, что моя девочка может откупаться от «блюстителей порядка» собственным телом, причиняла мне невыносимую боль, как будто бормашиной сверлили мое сердце.
        Не в силах стоять, я опустился на стул. Пульс мой зашкаливал, а кровь в жилах, казалось, сгущалась и застывала от страха. Я понимал: Ширин права, моя милая во всем права. Враждебное общество не оставило нам шанса жить - нас отсекают, как ненужный балласт. Надо бы набраться мужества - глянуть правде в глаза. Признать: психопату и нелегалке нет места под мутным небом… Ага. Отлично. Но есть одно «но», одно жирное «но»: я не хочу умирать - и не хочу, чтобы умирала моя девочка.
        Муха - и та стремится улететь от длинного языка прожорливой лягушки. Клопы и тараканы прячутся в щели, когда травишь насекомых. Улитка с круглым панцирем, как ни медлительна, а старается уползти от птицы, уже нацелившейся клювом на легкую добычу. Даже самая ничтожная тварь пытается хоть за миг растянуть свое существование. Ширин и я - чем мы хуже?.. Мы умрем, а толстозадые и толстопузые обыватели, пялящиеся в зомбоящик, объедающиеся попкорном и ругающие мигрантов (мол, «понаехали, нерусские, таджики, гастарбайтеры») останутся жить?.. Это несправедливо, несправедливо!..
        Меня охватил гнев против моих зажиточных и накаченных предрассудками соотечественников, которые и в ус не дуют, пока мы с моей девочкой прощаемся с белым светом. И которые еще посмеялись бы, если б узнали нашу историю: недееспособному психу и «азиатской девке» в самый раз глотать яд - пусть не оскверняют воздух, которым дышат благородные сеньоры. Но если мою милую, как я помнил, гнев воспламенял и превращал в львицу - то меня, по крайней мере, на сей раз, начисто лишил сил. Я ссутулился на своем стуле, будто у меня был пластилиновый позвоночник. Боже, как хорошо было бы оказаться щекастым младенцем на теплых маминых руках - мирно, с причмокиванием, сосущим грудь и ни на волосок не подозревающим, как жестока бывает Вселенная к непородистым двуногим!..
        А еще мне хотелось упасть со стула; кулаками, ногами и головой биться об пол и, захлебываясь соплями и горючими слезами, вопить: «Нет!.. Нет!.. Я не согласен, чтобы мы умирали!.. Не согласен!.. Не согласен!.. Не согласен!..». Пусть Ширин, разжалобившись, поможет мне подняться, обнимет за шею и скажет томным шепотом: «Хорошо, хорошо. Мы не будем убивать себя. Мы придумаем что-нибудь другое».
        Но во мне роились жуками остатки мужества и ошметки чувства собственного достоинства. Так что я не стал кататься по полу и рыдать, а продолжил заранее обреченные на провал попытки переубедить мою девочку.
        - Ширин… - я прокашлялся. - Ты все-таки подумай над тем, что я тебе сказал. Тебе опасно лишний раз показываться на улице - да. В сто раз опаснее - без продления визы и без оформления трудового договора «в черную» работать на какого-нибудь скупердяя-предпринимателя. Но тебе и не нужно устраиваться на работу!.. Нечего рисковать за копейки!.. Проживем и на мою пенсию: на хлеб, картошку, макароны и чай денег хватит. Или я могу (неофициально, чтоб не потерять выплаты по инвалидности) устроиться курьером либо расклейщиком рекламы. А ты спокойно сиди себе дома - читай книжки да стряпай обед. В квартире никакой длиннорукий полицай тебя не достанет. Тебе не надо даже отлучаться в супермаркет - покупку продуктов я возьму на себя. Я…
        Я хотел продолжить в том же духе, увлеченный сладенькой, как медовые конфеты, выдумкой, в которую сам не очень-то верил. Но моя девочка резко оборвала меня:
        - Опомнись!.. Опомнись!..
        Мучительная гримаса перечеркнула лицо моей возлюбленной. Губы Ширин кривились. Брови сошлись над переносицей. В глазах полыхало пламя. Моя милая тряхнула головой и глянула на меня в упор. Больше всего моя девочка напоминала сейчас разъяренную рысь.
        - Опомнись. Как ты вообще все это себе представляешь?.. Ты будешь курьером мотаться по городу, закидывать продукты в тележку в супермаркете - а меня превратишь в узницу бетонных стен квартиры?.. Вся моя жизнь будет протекать между булькающими на плите кастрюлями и нашей постелью?.. Мне нельзя будет лишний раз к окну подойти - из боязни, что меня заметит случайно проходивший мимо по улице участковый полисмен или какой-нибудь выгуливающий пуделя не в меру сознательный гражданин, который снимет меня на смартфон и побежит докладывать тому же участковому: «В квартире на втором этаже, кажись, нерусская живет. Проверьте - может быть, нелегалка?. Ну так что?.. Прикажешь все окна завесить шторами и выглядывать только через щелочку?.. Да и сколько дней, недель, месяцев, лет я должна, как Отикубо, провести взаперти?.. Пока у меня не разовьется клаустрофобия?.. Пока волосы не поседеют?.. Может, ты сразу цепью прикуешь меня к батарее и раз в три дня будешь приносить сухой хлеб на пропитание да воды в двухлитровой бутылке?.. Тогда-то полиция меня точно не найдет!..
        Ширин вся дрожала. Тяжелый вздох срывался с ее губ. В глазах не гасло жаркое пламя. Трясущейся тонкой ручкой моя девочка поправляла непослушную прядь, а та снова выбивалась и змеилась по смуглой щеке моей милой.
        - Нет, Ширин. Но… - хотел я что-то сказать.
        Моя девочка упала коленями на пол - и расплакалась:
        - Молчи, молчи!.. Я все поняла. Поняла!..
        Я встал со стула и протянул руки, чтобы помочь любимой встать. Но она отстранилась:
        - Не надо, не надо!.. Я все поняла!.. Ты - ты не желаешь умирать вместе со мной. Ну и ладно: тебе, в конце концов, есть, что терять - у тебя пенсия и квартира. Сдашь кому-нибудь комнату, неофициально устроишься бегуном-курьером - и заживешь относительно обеспеченно. Будешь вспоминать меня иногда… Я принимаю твой выбор. Слышишь?.. Принимаю!.. Но и ты прими мое решение… Я должна, должна умереть!.. Под небом нет мне места, кроме могилы!..
        Я опустился на пол рядом с моей девочкой и схватил ее за руки. Но продолжающая плакать моя милая - с силой, удивительной от такого хрупкого цветка - высвободилась:
        - Не надо, оставь меня!.. У меня и у тебя - разные дороги. Тебе - жить, мне - умереть. Ты можешь оказать мне последнюю услугу: сожжешь мой труп - а пепел развеешь по лесопарку, где мы так любили гулять. Или тебе не нужна лишняя головная боль - возиться с моим холодным трупом?.. Что ж, я и от этой помехи на твоем пути к счастью тебя избавлю. Я сейчас оденусь и уйду. Не спрашивай - куда. Это уже мое дело. Я прыгну на автостраду с пешеходного моста, или с платформы станции метро - под электропоезд. В любом случае - тебе не придется суетиться и совершать лишние телодвижения, хоронить меня за муниципальный счет. Ты даже не узнаешь в какой морг, упакованную в черный полиэтилен, меня увезут… Пусть будет так!.. Я только рада, что ты останешься жить. Ты еще восстановишь свою юридическую дееспособность. Женишься на девушке-расеянке, у которой не может быть никаких проблем с визой и трудоустройством. Не исключено, произведете на свет маленьких пухленьких расеян - полноправных граждан республики по праву рождения. И лет в тридцать ты будешь, с агукающей дочкой на коленках, сидеть на кухне за чашкой душистого
чаю, наблюдая, как твоя верная, подвязавшая фартук, жена перемешивает густые щи. И тогда-то ты, возможно, улыбнешься и на минуточку вспомнишь, что больше десяти годков назад было у тебя продолжительное амурное приключение с бедной девушкой из Западного Туркестана, которая потом пропала без вести…
        Ширин тонула в потоке слез. Кусала губы и обхватила голову руками. Дрожала, будто на сквозняке. А я застыл, как статуя; только моргал, глядя на возлюбленную. И стыд острым лезвием, точно яблоко на дольки, резал мне сердце.
        О, как я мог забыть одну простую вещь?.. Как бы нас с моей девочкой ни пинала жизнь, как бы ни сдавливало нас железное кольцо мелких неприятностей и крупных бед, а моей милой приходится тысячекратно тяжелее, чем мне; любимой выпадает больше ударов и меньше глотков спасительного воздуха.
        Мы оба - отверженные бедняки. Но какая же огромная разница в нашем положении!.. Это не у меня, а у Ширин истек срок действия визы, без которой мигрант автоматически зачисляется в ряды преступников. Это Ширин, а не мне грозит депортация на родину, где местные коллеги расейских полисменов, такие же неотесанные грубые лоси, передадут несчастную девушку с рук на руки родителям и жирному женишку-ишану.
        Милой не дают жить - сохранять свою личность и волю. Так чего удивляться, что моя девочка готова совершить суицид, лишь бы не быть безгласной куклой, которой, как угодно, вертят?..
        А я?.. А что я?.. Я, конечно, «тварь дрожащая», серенькая вошь и вообще ментально неполноценный. Но меня не топчет карающий государственный каблук. О, нет: мне даже подсыпают корму, как белой красноглазой домашней крыске. Мне запрещено продавать, сдавать в аренду или обменивать доставшуюся от родителей квартиру. Но в то же время государство, как не знающий сна латник с алебардой, стоит на страже моего незыблемого права жить на родных квадратных метрах и не быть выброшенным на улицу каким-нибудь двоюродным дядей, внезапно материализовавшимся из атмосферы, или троюродной хитромордой тетушкой, которая нарисуется на пороге и заявит: «Я, дорогой племянничек, приехала из Косино-Ухтомска и буду у тебя жить».
        Черт возьми, мне даже платят пенсию. Копеечную, правда, но на хлеб и гречку, на оплату интернета и телефона мне хватает. Если подумать: до самой гробовой доски я мог бы жить без забот и тяжких мыслей, сутки резаться в онлайновые игры и мотать сериалы по телеящику; раз в двадцать восемь дней отмечайся у психиатра, получай свои «колеса» - вот и все обязанности, возложенные на меня нашим гуманным обществом.
        Да, так бы я, наверное, и мотал бы годы, пока не превратился в хромого на обе ноги деда с блестящей лысиной и болезнью Альцгеймера. Но все изменилось в тот день, когда я увидел и полюбил мою Ширин. Коренной расейский плебей на казенном довольствии отдал сердце приезжей девушке, нерусской, не-христианке. Тогда я не понимал, что это был дерзкий бунт против самих основ государственного строя. Общество было бы довольно, если б я женился на расейской гражданке - славянке с васильковыми глазами, соломенно-желтыми волосами и вздернутым носом, дочке зажиточных родителей, имеющей собственные квадратные метры. В моей квартире мы бы жили, а квартиру супруги сдавали бы в аренду за хорошие деньги. Но я поступил иначе: я крепко связал свою жизнь с иностранкой, «азиаткой», не таящей за пазухой ни поломанного гроша. Это был вызов власть предержащим и обывателям; ведь три кита, подпирающие наше общество - это «национально-русские» ценности, расовая чистота и православная вера.
        Я полюбил Ширин. Она ответила мне взаимностью. Я точно сорвал самый яркий и ароматный цветок на укромной лесной поляне. Мы делили горе и радость. Вместе терпели удары: мою девочку били за то, что мигрантка и не-гражданка, а меня - за то, что заслонял свою милую. Теперь мы подошли к роковой черте, которую осталось только перешагнуть. Так неужели в этот трагический момент я брошу Ширин? Нырну, как ушастый заяц, в кусты?.. Нет ничего позорнее такого бегства.
        Нет. О, нет!.. Пусть я инвалид по психике, рохля, неудачник, слабак, но я не конченый трус. Я спал с моей девочкой. Мы столько раз, держась за ручки, бродили по лесопарку. На-днях побывали в зоопарке и палеонтологическом музее. После всего этого - мы и сгинуть должны на пару. Если я позволю моей красавице умереть одной, меня заживо изгложет ясное понимание того, что я подлый предатель.
        Я почувствовал, как мое сердце рвется на куски - и заплакал.
        - Прости меня, прости!.. - я протянул руки к Ширин. - Я тебе наговорил много вздора. Я не заточу тебя в квартиру, как в каземат - конечно, нет!.. Ты только не отталкивай меня, милая!.. Мы с тобой пять месяцев проводили ночи в одной постели, если за общим столом, мечтали об одном и том же. Я не оставлю тебя и теперь!.. Ты решила умереть - значит, я умру с тобой.
        Моя девочка слушала меня, притихнув. По щекам ее еще сбегали струйки слез. Когда я закончил, она прижалась к моей груди и прошептала:
        - Спасибо…
        Сидя на полу, мы жарко обнялись и учащенно задышали. Ширин запрокинула голову и приоткрыла алые лепестки губ. Мы страстно, жадно поцеловались. Моя любимая обвила руками мне шею, а я запустил пальцы в черноту длинных волос моей милой, перебирал мягкие густые локоны.
        Я не верю в бога, но мне нравится выражение «браки заключаются на небесах». Причем речь здесь идет, конечно же, не о штампе в паспорте. Сейчас мы подтвердили своим пьянящим поцелуем наш брак, заключенный по обычаю заоблачных музыкантов гандхаровов. Не осталось места подозрениям и недомолвкам, как будто солнце разогнало тучи. Все стало понятно и просто: мы любим друг друга, мы жили, горевали и радовались вместе - мы умрем вместе. Жестокий несправедливый мир не одержал над нами полной победы: мы не дали себя разлучить - держась за руки, канули в небытие. Мы - Тахир и Зухра, Меджнун и Лейли.
        Кровь сильнее застучала у меня в висках. Как ни странно, ожидание скорой смерти раздувало во мне любовное желание. Говорят, так бывает у животных: предчувствуя гибель, самец торопится заронить в самку свое семя, чтобы «воскреснуть» в потомстве, которое та произведет на свет.
        Мы целовались так, будто не виделись триста лет. А что удивляться?.. Мы же прощались друг с другом!.. Я уже шарил рукою под футболкой моей девочки - ласкал маленькие плодики-груди, на которых не было бюстгальтера. Ширин таяла от моих нежных, а иногда и чуть грубоватых прикосновений…
        …Лежа на полу, мы долго приходили в себя. Я хотел бы, чтобы мы вечно так давили линолеум, в приятном изнеможении. Ширин подобрала свои футболку и трусики, встала и кратко сказала:
        - Пора.
        Я понял милую по одному слову. Занавес еще поднят - разыгрывается последнее действие нашей драмы. В глубоком молчании мы прошли из кухни в ванную. Влезли в ванну, включили воду, намылились. Ширин вооружилась мочалкой. Сначала с усердием поскребла меня, затем - себя. С головы до ног мы были покрыты мыльной пеной. Моя девочка взяла шампунь и помыла нам волосы. После всех гигиенических процедур мы ополоснулись под теплым душем
        В спальне, над расстеленной по полу газетой рекламных объявлений, Ширин постригла маникюрными ножницами наши размягчившиеся от воды ногти. Потом достала из ящика тумбочки гребешок. Сперва причесала мои чуть посветлевшие после купания волосы, потом долго колдовала над своими; моя девочка заплела себе две длинные тяжелые косы. Мы были теперь свежие и приглаженные, как на цветной картинке.
        Милая открыла шкаф и стала придирчиво перебирать одежду. У меня дернулся кадык, на глаза навернулись непрошеные слезы, которые я поспешил смахнуть. Я подумал: с такой тщательностью, как Ширин, родственники покойного подбирают, во что обрядить умершего, когда готовятся к похоронам. Это какая-то насмешка жестокой Вселенной: мы, без трех минут мертвецы, сами подыскиваем, в какой одежке нам навсегда уснуть.
        Моя девочка остановила выбор на кружевных красных трусиках и лифчике, а поверх надела симпатичные атласные брючки и белую рубашку с серебряной брошкой в виде дельфина. Меня нарядила попроще: в серую футболку с изображением китайского дракона и спортивные штаны. Мы были готовы к нашему последнему часу.
        По-прежнему ничего не говоря, мы вернулись на кухню. На столе - два стакана воды и две белеющие кучки таблеток. Осталось только принять смертельную дозу лекарства. Мне послышалось, представилось: где-то за стенкой грохают старинные часы с римскими палочками и галочками на циферблате - отсчитывают финальные секунды нашей жизни. Удары смолкнут, разок надрывно прокричит механическая кукушка. Это будет значить: нас больше нет, нас засосала черная бездна небытия. Две души распались на атомы, которые рассеялись по мировому пространству.
        Моя милая сгребла в пригоршню одну кучку таблеток, другой рукой взяла стакан. Движения Ширин были удивительно плавные. Я тоже поднял стакан. Но сейчас же меня точно прошиб озноб - я затрясся, как грешник на страшном суде, или как папуас в одной лишь юбке из пальмовых листьев, силой мысли перенесшийся на Чукотку. Стакан чуть не выпал из моих разжимающихся пальцев. Немного водички выплеснулось через край.
        - Не бойся, - тихо сказала моя девочка. В ее сладком голоске были нежность и поддержка.
        Я вытянулся в струнку. Мне стало стыдно, что моя милая смелее меня. Шумно вдохнув и выдохнув, я набил рот таблетками и вылил в себя свой стакан воды.
        - Хорошо, дорогой… - Ширин, куда изящнее, чем я, в несколько приемов (по три-четыре таблетки за раз) приняла снотворное, запивая водой.
        Взяла меня за руку, глянула мне в глаза:
        - Вот и все… Теперь надо только… подождать.
        Мы переместились в спальню. Опустили штору на окно. Мы ощущали сейчас особую привязанность друг к другу. Я так и впитывал, так и впитывал взглядом облик милой - будто бы мне, когда я умру, как на экране в кинотеатре будут показывать последнее, что я видел в жизни.
        В сером полумраке спальни мы улеглись на кровать поверх покрывала. Стояла звенящая тишина, которую не хотелось вспугнуть ни вздохом, ни словом. Оставалось, и правда, только ждать, когда нас сморит сон, который незаметно перетечет в смерть. Мы были вымыты, причесаны и одеты. («Готовы при полном параде предстать перед богами смерти», - с кривой усмешкой подумал я). Когда, по наводке соседей, к нам вломится полиция, мы будем выглядеть более или менее пристойно, насколько это вообще возможно для остывших тел, покрытых трупными пятнами.
        Пролежав в молчании минут десять, мы все же начали переговариваться. Тихонько, как бы боясь нарушить торжественность момента. Как бисеринки на нитке, мы перебирали самые красивые и яркие эпизоды нашей такой недолгой совместной жизни, наших бурных любовных отношений.
        - Помнишь лохматых овцебыков из зоопарка?.. - спрашивала моя милая. - Они такие мощные, здоровые - истинные тяжеловесы. Но как легко и с какой быстротой они носились друг за другом на своих копытах!.. Трудно ждать подобного проворства от столь массивных животных…
        - Да, помню, родная, - со слабой улыбкой отзывался я. - А ты помнишь наш первый поцелуй?..
        - Конечно, солнце…
        Так, лежа в обнимку, мы будто заново переживали все хорошее, что было с нами за последние пять месяцев. Наконец, веки у нас начали слипаться. Ширин зевнула, красиво прикрыв ротик ладошкой. И прошептала:
        - Я засыпаю… Я люблю тебя.
        - Я тоже тебя люблю, - дрогнувшим голосом ответил я.
        В мозгу моем метеором пронеслась нерадостная мысль, что моя красавица не просто погружается в сон, а закрывает глаза навсегда.
        Милая удобно устроилась на боку, подложив под голову руку, личиком уткнулась в мое плечо - и скоро мерно засопела, как зайчик. На меня вдруг напал испуг: что если Ширин и правда уже не проснется, а на меня снотворное не подействует?.. Остаться живым, когда возлюбленная умерла - казалось мне сейчас страшнее, чем сгинуть обоим. Неужели я похороню свою звездочку, чтобы одному влачить, как прикованную к ноге гирю, постылое жалкое существование?.. Навсегда лишиться света, как слепой?.. Предаваться воспоминаниям - точно глотать разбавленный вином яд?..
        Но я не успел удариться в панику: голова моя, будто сделавшаяся свинцовой, упала на подушку; я почувствовал, что соскальзываю в сон. Прежде чем окончательно выпасть из яви, я поцеловал мою девочку в смуглую щечку. Милая улыбнулась - но глаз не открыла.
        23.НАСМЕШЛИВЫЕ БОГИ
        Видения. Сказочные видения…
        Заснув, я не канул в непроглядную тьму. А игрушечным корабликом поплыл по волшебной реке, золотящейся в лучах луны. И по берегам - точно зажглись огромные плоские экраны, транслирующие в блеске и красках мои самые потаенные мечты.
        Вот живая картина: Ширин и я резвимся на светло-желтом песчаном пляже. С тихим шумом волны, кажущиеся то синими, то зеленоватыми, накатываются на берег. Кругом - ни души. Только пара полосатых шезлонгов да грибом торчащий из песка цветастый зонтик на полутораметровой «ножке» напоминают: мы в цивилизованном мире, а не как Адам и Ева в древнем эдеме, где кроме нас никого нет. Моя девочка прыгучей тонконогой газелью убегает от меня. Потом оборачивается и, задорно смеясь, срывает с себя купальник. Чего моей милой стесняться, если на пляже только мы вдвоем?.. Выгнув спину, отведя руки назад Ширин подставляет свое прекрасное гибкое смуглое тело жаркому солнцу.
        Другая картина: я захожу в спальню, где, присев на край кровати, моя милая держит на коленях сладко агукающего ребенка. В комнате царят чистота и порядок: окна вымыты до такой прозрачности, что и вовсе не заметишь стеклопластик; полы сияют; на тумбочке, в вазе - алым пламенем горят розы. Совсем не похоже на холостяцкую берлогу или на убежище дурашливой юной пары, только-только начавшей совместную жизнь.
        Игривое чадо, не переставая издавать неповторимые, ласкающие слух детские звуки, пытается достать ручонкой то до подбородка, то до щеки счастливой молодой мамы. Ширин, в порыве нежности, целует малыша и тепло улыбается.
        Я подхожу ближе и тоже целую - сперва мою милую, а затем дитя. Ребенок реагирует на мое появление - дергает ручками-ножками, балакая на своем, недоступном для взрослых, языке.
        «А ну-ка угадай, что папа принес?..» - весело интересуюсь я, гладя малыша.
        Малыш, еще не умеющий разбирать слова, но что-то улавливающий по моей интонации, радостно мурчит. Я достаю из-за спины резинового ежика: «Смотри: это ежик».
        Балакающий ребенок тянется к игрушке. Моя милая пересаживает дитятко с колен на покрывало. Рядом я кладу ежа. Восторгу малыша, выражаемому нечленораздельными звуками, хаотичными движениями и морганием больших (агатовых, как у мамы) глазок - нет предела.
        «Ползет, ползет ежик», - говорит Ширин, передвигая игрушку по кровати.
        Малыш несколько секунд удивленно смотрит на «ползущего ежика». А потом устраивает настоящую охоту на резинового зверька, пуская в ход свои пухлые ручки. Мы с моей девочкой переглядываемся: нам хорошо, как индийским богам, пригубившим напиток бессмертия амриту.
        В радужном сне сбывались все наши с милой сокровенные мечты, о которых наяву мы лишний раз и обмолвиться не смели. Бумажный кораблик уплывал все дальше по искрящейся под луною реке. Цветастые видения сменялись, будто в калейдоскопе. Вот мы с любимой гуляем по летнему зоопарку - гораздо более оживленному, чем зимний. Кругом полным-полно зелени, цветов. За стеклянной оградой черно-белые панды лакомятся бамбуком, а в соседнем вольере плещется в пруду влаголюбивый тапир. Моя девочка ведет за руку забавного карапуза в синей кофточке и белых штанишках. Ребенок весь перемазался в шоколадном мороженом - и хохочет, хохочет. «Ай-яй-яй», - грозит пальчиком Ширин и достает из сумочки антибактериальные салфетки, чтобы вытереть малыша.
        Я видел, как мы с милой целуемся на фоне пирамиды Хеопса. Как, перегнувшись через перила на палубе туристического теплохода, смотрим на следующую за судном резвую стайку дельфинов. Или моя девочка полулежит на мягких подушках на широкой кровати в номере люкс шикарного отеля; а я подаю возлюбленной стакан прохладного ананасового сока.
        Постепенно картины становились расплывчатыми и неясными. Они смешивались, как смешиваются в стакане кипяток, молоко и кофейный порошок. Как старую пожелтевшую газету сминая видения, в которых мы с Ширин наслаждались земным и неземным счастьем, откуда-то из глубин моего существа прорывались совсем другие образы. Передо мной представал длинный и толстый, как сосновый ствол, покрытый узорами змей, извивающееся тело которого увенчивала голова Савелия Саныча. Похотливый директор шипит, как и положено мерзкому пресмыкающемуся. Открывая рот, демонстрирует раздвоенный длинный тонкий язык. Да еще изогнутые лезвия клыков - отрастил-таки вместо зубов, которые я выбил уроду хорошим ударом с ноги.
        Бахром, отвратительно гогоча, парил на черных крыльях под самыми тучами и плевался ядовитой пеной. Пена на лету почему-то скатывалась в комок, а упав на землю - испепеляла траву на газонах либо прожигала асфальт.
        Арсений Петрович, Анфиса Васильевна, полицай с козлиной рожей, которого мы видели однажды на улице - все, кого я и моя девочка не любили или боялись, проходили в облике чудовищ. У Анфисы Васильевны не было туловища. Прямо из головы - оттуда, где должна начинаться шея - у рекрутерши отрастали мохнатые паучьи лапы, которыми Анфиса ловко перебирала, не отставая от собратьев-монстров. У Арсения Петровича вместо ног были змеиные хвосты - от каких-нибудь анаконд или сетчатых питонов - а голову «украшал» кроваво-красный петушиный гребень. «Козлячья рожа» был с рогами, а заросшие черной шерстью ноги полицая (жандарм был без штанов - только в семейных трусах в белый горошек) оканчивались раздвоенными копытами. По-моему, напоминающий сатира полисмен был даже подкован - потому что при каждом шаге жандарма раздавалось звонкое «цок-цок-цок».
        Можно ли сойти с ума во сне?.. Если «да» - то именно это происходило со мной. Игрушечный кораблик не плыл теперь по течению легко и свободно - а петлял, огибая страшные водовороты. А из какого-то бездонного колодца долетал едва уловимый хрип моего придавленного, померкшего сознания.
        Невозможно сказать, сколько все это длилось. Во сне мгновения, как полоска резины, неимоверно растягивались. Ужасу, казалось, не будет предела. Но я ошибся: меня вдруг выбросило из кошмарного сна, точно сами соленые воды моря вытолкали ныряльщика в ластах и маске из глубины на поверхность. Я только услышал, как бы со стороны, мучительный стон - и широко распахнул глаза. Скорее всего, стон был мой - но собственный голос показался мне чужим.
        Тяжелую голову не удавалось ни приподнять, ни повернуть. Поэтому минут пять я смотрел сквозь сероватый непрозрачный воздух только в потолок. Боком я ощущал прижавшуюся ко мне Ширин.
        «Ты принял слоновью долю убойного снотворного, но не умер, - поспешило объяснить ситуацию мое внутреннее «я». - Ты просто спал - и проснулся».
        Обессиленный, разбитый - я, как мозаику, собирал себя по кусочкам. Наконец - у меня получилось оглядеться. Мгла оплетала комнату плотной паутиной; контуры предметов были замыты. Очевидно, сейчас вечер. Сколько я проспал?.. Больше суток?.. Рядом со мной, с подложенной под голову рукой, лежала моя милая. Я не улавливал сопения моей девочки. Веки у нее слиплись, косы - чуть растрепались, на лице - насколько я мог разглядеть - застыла боль.
        Ширин. Ширин?.. Ширин!..
        Гигантской осою меня ужалила мысль: что если моя милая умерла, как и задумывала?.. Сбросив скафандр из костей и плоти, отлетела в царство теней?.. А я зачем-то остался жить. Тем самым - поневоле предал свою красавицу. Это очередная насмешка судьбы и Вселенной. Ширин и я должны либо вместе шагать по дороге жизни, либо оба спать вечным сном. Нам нельзя, нельзя так разделяться, чтобы один был покойником, а другой продолжал жить!..
        Ширин. Ширин. Ширин. Умерла она или только спит?..
        Кровь гремела у меня в висках. Дыхание участилось. Я глотал воздух губами, как рыба на жарком песке. Дико колотящееся сердце разве что лягушкой не выпрыгивало из грудной клетки. Руки тряслись. А по извилинам, за какие-то считанные секунды, пронесся вихрь противоречивых мыслей.
        Ширин неподвижна - и то ли едва дышит, то ли вовсе не дышит. Она умерла?.. Или «всего лишь» не может вырваться из исполинской рачьей клешни тяжелого глубокого сна?..
        Если моя девочка проснется, мы изыщем более надежный, чем глотание таблеток, способ самоубийства. Моя милая, возможно, предложит подняться на двадцать пятый этаж и сделать шаг из открытого окна. А у меня достанет позорного малодушия вновь попытаться убедить любимую: давай жить, жить, хотя бы как черви в земле, как забившаяся в свой панцирь улитка. То, что мы не умерли от передозировки тяжелым снотворным - это, мол, знак. Знак судьбы, что нам не надо торопиться в рай, в Тартар, на поля Иалу или в чистилище; нам следует еще побороться за свой кусок мирового пирога; ногтями цепляясь за малейшие неровности на камне, штурмовать скалу под названием «лучшая жизнь».
        А если моя девочка мертва?..
        Я дрожал, как на ледяном ветру, от такого допущения. И чувствовал себя недостаточно умелым циркачом, который уже ступил на натянутый над ареной канат. Без Ширин - мне нету опоры, а мое существование будет пустым, как песочные часы без песка. За полгода мы с милой так сроднились - переплелись, как ветви стоящих рядом цветущих деревьев - что жизнь без моей девочки для меня немыслима. Догадка, что Ширин таки умерла ржавой пилой кромсала мне сердце.
        Так что я буду делать, если любимую в самом деле сразила смерть?..
        Наверное, я исполню свой долг: за муниципальный счет сожгу тело моей тюрчанки в крематории, а пепел развею по лесопарку, как когда-то просила моя милая.
        Ну а дальше?.. Что дальше?..
        Самым верным решением было бы: похоронив мою девочку, последовать за ней, за своей ненаглядной луной. Принять всю оставшуюся гору таблеток, а если не сработает - прыгнуть под электричку, выброситься из окна верхнего этажа, вскрыть себе вены… Но я-то знал, что я конченый презренный трус. В компании Ширир я еще отважился травиться - да и то, трясся, как одноухий кролик. Но предоставленный самому себе - я ни на что не осмелюсь.
        А значит?..
        Я останусь влачить жалкое существование навозного жука, крота, серой мыши. Покорный пациент - буду по расписанию, утром, в обед и вечером, глотать назначенные психиатром «колеса». Я даже буду радоваться горькой радостью, что не добился признания себя дееспособным: как частично «неполноценный» я получаю хорошую пенсию. Можно не работать, а дни напролет торчать перед экраном, заедая мыльные сериалы и маразматические боевики соленым и карамельным попкорном, да чипсами со вкусом паприки.
        Но меня не оставят воспоминания о Ширин. Они будут настигать меня, как стая шершней и жалить, жалить, беспощадно жалить. Со мной была самая чудесная в мире девушка - гурия, сошедшая из тенистых райских садов в земной ад; апсара, спустившаяся с небес; дивная пери. А я?.. Я не удержал доставшееся мне сокровище. Я не стал для милой самым заботливым, самым надежным и сильным. Не смог защитить свою девочку от ударов, которые враждебная «среда» обрушивала на нас со всех сторон. Да что там!.. Я даже не смог умереть вместе с любимой.
        Если б я сгинул вдвоем с Ширин, мне бы все простилось: и то, что - по причине недееспособности - я не имел права прописать милую на своей жилплощади; и что у меня не было связей, с которыми я устроил бы мою милую на приличную работу; что в горькие моменты (а таких моментов было ох как много!..) я не столько утешал Ширин, сколько плакал и сам.
        Но я почему-то не погиб. А остался одиноким волом с облепленной мухами мордой - тащить через поле жизни ярмо своих мелких провинностей и крупных грехов. Я предал мою девочку, предал нашу великую любовь. И осознание этого будет терзать меня до конца моих убогих дней. Даже когда, страдающий деменцией, в возрасте «семьдесят плюс», я гляну в зеркало и увижу лысого, скрюченного, перемазанного слюнями, соплями и манной кашей старика с беззубой психической улыбкой, в моем воспаленном мозгу будет гудеть, что я редкостный подлец и вонючий предатель.
        Все эти мысли и образы пронеслись метеором. Трепещущий, дико напуганный, задыхающийся - я сидел на покрывале. Ширин лежала, не шевелясь.
        Под тяжелый, напоминающий удары кувалды, стук собственного сердца я принялся отчаянно тормошить мою милую. Любимая жива, жива!.. Если верблюжья доза таблеток меня не угробила, значит и моя девочка уцелела. Я старался прочь отбросить клещом цепляющуюся мысль, что Ширин, вообще-то, весит килограмм на пятнадцать меньше меня. Таблетки в том количестве, в каком не убили меня, вполне могли оказаться смертельными для моей милой.
        - Ширин, ну очнись, очнись же!.. - я, не жалея сил, тряс возлюбленную, дергал за руки, переворачивал с боку на бок, на живот, на спину.
        - Проснись!.. Проснись!.. Проснись!..
        На несколько секунд я оторвался от моей девочки. Метнулся к кнопке включателя-выключателя и зажег электричество. По комнате, рассеяв сероватый сумрак, разлился желтый ламповый свет. А я уже снова склонялся над моей милой. Я разглядел теперь, какой бледностью покрыто ее лицо, как плотно сжаты губы. Косы ее - растрепались… Облик Ширин вдруг начал размываться - оттого, что глаза мои наполнили непрошеные слезы.
        - Солнце, солнце!.. - вновь и вновь, не сдаваясь, я тряс любимую за плечи. - Ты меня слышишь?..
        Я попробовал разлепить ей веки. Но так и не разобрался: реагирует ли ее зрачок на лучи лампы или нет.
        Наконец, я догадался взять милую за запястье - проверить пульс. Пульс прощупывался, хотя и очень слабый. В первое мгновение я взлетел под небеса на пенном гребне волны надежды: Ширин жива, жива!.. Но следом меня захлестнул с головой океан паники.
        Милая пока жива, но уже умирает. Я не слышу ее дыхания, а пульс едва улавливается. О, неужели зловредные насмешливые боги - Ра, Зевс, Ахура-Мазда, многорукий Вишну или кто там еще - не дали мне забыться вечным сном только для того, чтобы я беспомощным зрителем наблюдал, как доживает (не приходя в сознание) свои последние минуты моя прекрасная, как белый лебедь, возлюбленная?..
        Я слез с кровати, сел на пол, уткнулся в стопы Ширин и заплакал. Я лил горячие соленые слезы, остро переживая свое бессилие, свою неспособность помочь моей девочке. Моя звездочка гасла у меня на глазах, роняя последние серебряные искорки.
        Ах, милая, милая!.. Мы прожили под одной крышей всего-то пять месяцев, но как прикипели друг к другу душами!.. Я искренне не понимал: как раньше я жил без моей нежной тюрчанки с глазами лани?.. Моя девочка была всем для меня: страстной любовницей, стонавшей и изгибавшейся в моих объятиях - верным товарищем, всегда готовым выслушать и поддержать - наконец, богиней, которой мне всегда хотелось угодить.
        О, потерять Ширин значило для меня лишиться лучшей половины себя. Если бы мне отпилили руку и ногу - это было бы меньшей утратой. Можно кое-как прозябать «обрубком» - но еще не было случая, чтобы кто-то тянул годы без двух четвертей сердца.
        Я плакал, плакал - поливая огненными слезами ноги моей любимой. Неужели я ничего не могу предпринять, чтобы вырвать ее из загребущих лап смерти?.. Пока я чувствую пульс моей девочки, у меня есть шанс…
        Врача!.. Меня вдруг осенило. Я был аж огорошен таким очевидным решением - как камнем, ударившим по темени. Конечно, конечно!.. Бригада скорой помощи разбудит Ширин с помощью шоковой терапии - или еще каким-нибудь способом, о котором написано в университетских учебниках по медицине. Тогда я крепко обниму очнувшуюся возлюбленную - изумленно моргающую, не совсем понимающую, что произошло. И может быть - как знать?.. - моя милая, после того, как побывала «по ту сторону», у ворот царства Аида, раздумает кончать с собой. Поймет, что жизнь - это величайшее сокровище, какое только возможно вообразить…
        Но хорошо, если врачи, приведя мою девочку в сознание, заберут свои пластмассовые кейсы, полные ампул, шприцов и хирургических инструментов и просто укатят. Нельзя забывать: медик в Расее - это не только и не столько ангел, спасающий жизни, сколько бюрократ, еще одно «недреманное око» тысячеглазого государства. И есть такие страшные заведения, именуемые «спецмедучреждениями».
        Прежде чем измерить больному температуру или давление, любой «белый халат» затребует медицинский полис. А если полиса нет - спросит с подозрением: «Так вы не гражданин (не гражданка) Расеи?» - и прикажет предъявить паспорт и визу. Что сделают чертовы эскулапы - когда увидят синий паспорт Ширин, выданный министерством внутренних дел республики Западный Туркестан, и визу, у которой как раз истек срок действия?..
        О, наши гуманные - верные клятве Гиппократа - врачи не дадут моей девочке умереть!.. Если надо - применят электрошок, сделают инъекцию, поставят капельницу. И донесут мою милую до служебной машины. Вот только колеса этой машины завертятся не в сторону «обычной» клиники, а прямым курсом к «специализированному медицинскому учреждению».
        О «спецмедучреждениях» я знал только то, что мы с Ширин прочли на интернет-форумах мигрантов. Картинка вырисовывалась мрачная. «Спецмедучреждения» были гигантскими капканами, которыми наше доброе, человечное, демократическое государство ловило, как оленей, «не-граждан». Судя по фотографиям из всемирной паутины, учреждения располагались в угрюмых серых или краснокирпичных зданиях с решетками на окнах. Здание опоясывает глухая ограда, поверху которой гибридом ежа и удава вьется колючая проволока. На контрольно-пропускном пункте круглые сутки дежурят полицаи в черных бушлатах, вооруженные автоматами.
        Фотографий, показывающих какое-нибудь «спецмедучреждение» изнутри, в сети не было. Первое, что делали, злые, как гестаповцы или питбули, сотрудники «спецмеда» - это изымали у вновь прибывшей жертвы документы и телефон. Дальше - тебя суют под ледяной душ, после которого втискивают в пеструю пижаму. Все!.. Как говорится: труба. Бедный мигрант не знает, когда его отпустят. Спрашивать об этом у надзирателей - физиономии у которых непроницаемые, как булыжники - бесполезно. В «спецмедучреждение» легко попасть, но трудно оттуда вырваться на вольную волюшку. В «спецмедах» распространена практика: продержать «не-гражданина» до тех пор, пока у того не истечет срок действия визы - а там передать из лап в лапы миграционной полиции, которая депортирует «везунчика» на родину. Но часто «спецмед» задерживает в своих непробиваемых стенах и тех бедолаг, у которых виза была просрочена и при поступлении в «учреждение».
        Что происходит с вновь прибывшим после того, как беднягу оденут в пижаму?.. Об этом на мигрантских форумах писали подлинные страшилки. «Спецмеды» были островками фашизма в нашем «пока-еще-просто-полицейском-и-деспотическом» государстве. Если на КПП стоят полисмены, то в самих корпусах охранную функцию исполняют бритоголовые отморозки с электрошокерами и резиновыми дубинками, активисты ультраправых организаций.
        Врачи из «спецмедучреждений» - отличающиеся от моего участкового психиатра (который ведь тоже не подарок), как доктор Менгеле от добряка Айболита - тестируют на узниках не пущенные пока в производство антипсихотики и прочие «колеса». (Действительно - зачем разводить и изводить белых лабораторных крыс или искать добровольцев, если есть инородцы и унтерменши?). Ставят эксперименты. Например, запрут в пустом помещении без окон восемь человек - пятерых мужчин и трех женщин - и наблюдают по скрытой камере: что будут делать подопытные?..
        Дисциплину среди «пациентов» (которые могли поступить в «учреждение» всего лишь с кашлем и головокружением, а выпустятся, минимум, с надломленной психикой) поддерживают дубинки бонхедов; практикуются такие наказания, как отправка в карцер и лишение обеда. «Больным» строго-настрого запрещено топать и шаркать ногами, громко переговариваться, слоняться по коридору. Сиди, как мышка, на своем месте - и жди, пока тебя не вызовут в процедурную или в кабинет врача; либо пока быки-надзиратели не построят «подопечных» в колонну по двое и не поведут в столовую для приема пищи…
        Так в подобный ад - обтянутый колючей проволокой - отправится, не без моего участия, Ширин?.. Куда не кинь - всюду клин, так что ли?.. Или я позволяю моей девочке умереть у меня на глазах - или вызываю медицинскую бригаду, которая, может быть, и вырвет мою милую из узловатых длинных пальцев старухи-смерти, но и, с вероятностью в девяносто процентов, увезет мою нежную луну в «спецмедучреждение».
        Вот он - выбор без выбора!.. Тебя как будто спрашивают: кого ты предпочтешь - Сциллу или Харибду?.. Сварить тебя или зажарить?.. Запереть в металлический ящик, который поместят в бурно полыхающее рыжее пламя - или голым выбросить в тайгу, на сибирский мороз?.. Я плакал, плакал -
        ударяя костяшками по полу. Орошал слезами ноги Ширин.
        Вскочив, я снова принялся - не прекращая горьких рыданий - будить возлюбленную. В отчаянии я хлестал ее по щекам, тянул за волосы, переворачивал с боку на бок и со спины на живот. Обводя спальню помутившимся взглядом, я силился припомнить: нет ли у нас где-нибудь булавки?.. Может быть, я «оживлю» Ширин, ткнув булавкой моей девочке в ногу или в руку?.. Еще вариант: смотаться на кухню, набрать в чашку воды и вылить на мою милую.
        Вновь взяв любимую за запястье, я почти не ощутил пульса. О боги, боги!,. Захлебываясь слезами, я тяжело опустился обратно на пол. Время утекает, как песок сквозь пальцы. Мне не удается растолкать Ширин. Она умирает. Фокусы с булавкой или водицей тут не прокатят. Моя милая заснет вечным сном, если я ни на что не решусь.
        Врач. Нужен врач!,.
        У меня волоски по всему телу вставали дыбом при мысли о том, что может статься с моей девочкой в «спецмеде». Какими таблетками мою красавицу там напичкают?.. И сколько раз подряд ее изнасилуют грязные вонючие скоты-бонхеды?.. А дальше - если она не сгинет в переваривающем людей чреве «спецмеда» (бывали случаи, что кто-то вовсе не выходил из «учреждения») - ее, конечно, депортируют на родину. А западно-туркестанская полиция вернет «заблудшую овечку» родителям. Неизвестно: получится ли тогда папаше Ширин сторговаться с пауком-ишаном. Возможно, великовозрастным женишок согласится купить битую жизнью девушку за половину или даже всего за треть ранее оговоренного калыма. А то, с брезгливостью и презрением, отвергнет «порченый товар».
        Что делать?.. Что делать?.. Моя милая - без сознания. Решение должен принять я один.
        Меня всего трясло. Горло сдавливали спазмы, как будто меня сейчас вырвет. Сердце дико, бешено колотилось - точно пыталось изнутри расколоть мою грудную клетку. Со лба обильно стекал пот, а из глаз - соленые слезы. Я позавидовал моей девочке: хотел бы я так же распластаться без чувств на постели и ни о чем не думать. Чтобы только от поворота колеса Фортуны зависело: умрем мы или очнемся.
        Дрожащей рукой я поднял с пола мобильный телефон и, с трудом попадая пальцем в изображения цифр на сенсорном экране, набрал короткий номер неотложной медицинской помощи. Последовали длинные гудки.
        Ширин нужен доктор. Какой бы сложной ни была ситуация, в которой мы застряли, как мухи в паутине, я понял одно: я хочу, чтобы моя милая жила.
        Пусть я «добровольно» расстанусь с моей девочкой. Пусть ей придется пройти через «спецмед». Я согласен: разлучите меня с любимой - только не дайте Ширин умереть. С неприятным холодком в груди я думал о том, что надзиратели-бонхеды могут надругаться над моей милой. Но что лучше: быть двенадцать раз изнасилованной или быть мертвой?.. Я не знал, как моя девочка ответила бы на такой иезуитский вопрос. Впрочем, можно было предположить: моя любимая выбрала бы смерть. Но сейчас все зависело не от моей возлюбленной, а только от меня. Именно я должен был определиться: дать моей милой сгинуть у меня на глазах - или позволить врачам ее спасти.
        Трудно, но все-таки возможно выбирать между Сциллой и Харибдой. Ведя корабль через опасный пролив, Одиссей держался ближе к той скале, на которой обитала мерзкая Сцилла - беспрерывно лающее многоглавое чудовище. Оно «всего лишь» - вытянув длинные шеи - похитило с палубы и сожрало шестерых спутников царя Итаки. Куда хуже было бы, если б до судна добралась бы Харибда. Это невидимое злобное существо раскрутило бы страшный водоворот, который поглотил бы судно со всем экипажем.
        Длинные гудки… Эй, эскулапы, вы дрыхнете там, что ли?.. Трубку, возьмите трубку!..
        Я - как Одиссей. Я выбрал меньшее из зол. Я не ведаю, через какие адские муки пройдет моя девочка, если попадет на жесткую койку в просматривающуюся камерой наблюдения палату «спецмеда». Какие вещества будут вводить моей милой при помощи шприца?.. И - как знать - не проклянет ли любимая меня тысячи и тысячи раз за то, что по моей воле столкнулась со всеми гнусными «прелестями» «учреждения»?.. И за то, что после долгих дней, недель и даже месяцев в «спецмеде» - униженная, морально растоптанная, с изувеченной психикой - в битком набитом вагоне, полным запахов чужих нестираных носков и потных ног, поехала в Западный Туркестан?..
        О, пусть так, пусть так!.. Пусть до самой старости Ширин меня ненавидит. Мне достаточно той согревающей мысли, что моя девочка вообще доживет до почтенного возраста. Хотя бы и побывав в когтях у врачей-изуверов, хотя бы и изнасилованная охранниками-бонхедами, хотя бы в качестве жены свинопотама-ишана - моя милая должна жить, жить!.. Я не выдеру с корнем и не брошу в придорожную канаву свой душистый цветок. Потерявший царство индийский мифологический раджа Наль - бежал, бросив заснувшую в лесном шалаше свою верную супругу Дамаянти. Иногда все, что мы можем для дорогого нам человека - это скрыться за горизонтом.
        Длинные гудки…
        - Служба неотложной медицинской помощи, - раздался из телефона чеканящий слова металлический голос. - Оператор Ирина. Говорите.
        Я шумно выдохнул. Наконец-то!.. Соизволили взять трубку. Пятнадцати минут не прошло, как я дозвонился до скорой помощи.
        - З-здравствуйте… - запинаясь, начал я. - Пришлите доктора, пожалуйста… Здесь девушка… не может прийти в себя…
        Я чувствовал в руках и ногах неодолимую слабость - мышцы размягчились до состояния ваты. Только яростно колотилось сердце.
        - Обморок?.. Эпилептический припадок?.. Кома?.. - тем же голосом робота поинтересовалась оператор Ирина.
        - Я… Я не знаю… - промямлил я. - Представьте себе: человек спит - и его невозможно разбудить…
        - Ладно. Сколько лет вашей девушке?.. - уточнила Ирина.
        - Восемнадцать.
        - Вес?..
        - Сорок килограмм, - попытался я изобразить уверенность, хотя оценивал вес Ширин исключительно «на глазок».
        - Гражданство у больной расейское?..
        - Р… р-расейское, - на пару секунд затормозив, соврал я. Я испугался: если скажу, что у милой западно-туркестанское гражданство - доктора могут и не приехать. Они рассудят, что государство не понесет большого убытка из-за еще одного мертвого мигранта.
        - Ждите. Отправим вам бригаду.
        - А когда… - я хотел спросить, как быстро приедет эта самая бригада. Но безэмоциональная, как киборг, Ирина уже успела отключиться.
        Ожидание прибытия скорой помощи превратилось в настоящую пытку. Будто по всему полу рассыпали красные от жара угли - а у меня нет на ногах даже шлепанцев. Я метался из одного угла спальни в другой - как тигр, у которого болят зубы. (Не знаю, бывают ли у крупных кошачьих стоматологические проблемы. Но если бывают, то тигр с ноющими клыками будет кружить по вольеру точно так же, как я по комнате).
        Надеясь на чудо, я попробовал разбудить Ширин и водой, и булавкой. Напрасные труды: моя милая даже не шевельнулась. Без всякого успеха я пытался растормошить мою девочку. А потом падал на колени - и, не переставая плакать, исступленно целовал стопы Ширин.
        Иногда я убегал на кухню - и сидел там, притихший, обхватив руками голову. Я убеждал себя: вот сейчас я уловлю негромкий стон моей проснувшейся возлюбленной. Приезд медбригады не долго и отменить. Главное, чтобы моя звездочка открыла глаза. Стон не прилетал. И все равно я загадывал: ели буду торчать на кухне еще пять минут - моя красавица обязательно придет в сознание.
        Я возвращался в спальню, склонялся над милой и пристально, чуть ли не до боли в глазах, вглядывался в лицо любимой. У Ширин не подергивались даже веки. Я снова брал мою девочку за запястье. И каждый раз мне казалось, что пульс милой стал еще слабее. Я прислонял ухо к ее груди, чтобы услышать биение сердца. Вроде бы раздавался какой-то стук. Но - взбудораженный, испуганный, не вполне ясно соображающий - я боялся перепутать: не удары ли это моего собственного сердца, наносимые точно кувалдой?..
        То и дело я смотрел время на экране мобильника. Двадцать минут прошло… Да же эти чертовы профессора из «неотложки»?!.. Прокляните Аллах и Кришна дорожные пробки, через которые продирается машина скорой помощи!.. Но почему-то мне казалось, что дело не только в заторах на автостраде - что бравые медики и сами-то к нам не больно спешат. Небось, кофе сначала допили, бутерброды с ветчиной дожрали, а то и в подкидного дурака доиграли - шайтаны полосатые!.. Наверное, мне проще было персонифицировать зло, чем сердиться на безликую стихию движения автотранспорта.
        Полчаса пролетело… Сорок минут…
        Я хотел кусать себя за локти. И уже собирался повторно звонить в «неотложку», когда в дверь позвонили. Наконец-то!.. Я бросился открывать.
        - Так-так-так, молодой человек!.. - в прихожую колобком вкатился, вбежал, запрыгнул мячиком коротышка с пенсне и в белом халате. Развеселый Айболит. Очевидно, это и есть доктор, который должен разбудить Ширин. Он вертел круглой головой на длинной, почти гусиной, шее и тряс седой, с примесью серого, козлиной бороденкой.
        За доктором в квартиру шагнули два амбала, едва не цепляющиеся макушками за потолок, облаченные в синюю униформу. Надо думать: санитары.
        - Проходите, проходите, - засуетился я.
        Лакированные туфли Айболита и тяжелые сапоги быков-санитаров загремели в направлении спальни. Шустрый доктор хихикал над чем-то и дергал себя за бородку.
        - А дамочка-то у вас нерусская!.. - растягивая гласные, отметил Айболит. Почему-то это прозвучало как «дикарка», «инопланетянка», «не человек». - Паспорт-то у барышни точно расейский?.. Потрудитесь предъявить. Меня интересуют паспорт и полис пациентки. Если, конечно - хм!.. - у нее вообще есть документы.
        Вот так. Типично для нашей медицины. Сначала покажи бумажку - только после этого доктор хотя бы бегло тебя осмотрит. Такими темпами скоро в аптеке придется совать в нос фармацевту заверенную у нотариуса родословную, доказывающую, что ты чистопородный русский - и только после этого тебе продадут аспирин.
        Здоровяки-санитары стояли у стены - скрестив на груди руки, с каменными лицами. И напоминали - больше всего - грозных джиннов, ожидающих повелений пророка Сулеймана, на роль которого смешливый низкорослый старикашка-доктор не очень-то подходил.
        Я вздохнул и достал из ящика тумбочки западно-туркестанский паспорт моей девочки. Протянул доктору, едва шевельнул губами:
        - Полиса нет.
        - У-у-у. Синенький? - докторишка помахал паспортом, как веером, потом поднес документ к самым глазам («Ну что ж ты делаешь, дурак?.. - с досадой подумал я. - Если ты приблизишь паспорт к самому своему пенсне, тот что - пурпурным станет?..»). - Да вы, батенька, хитрец почище Навуходоносора. По телефону-то вы сказали оператору, что мадам ваша - расеянка. Соврали получается, голубок?..
        Сумрачный, с взъерошенными волосами - я молчал.
        - Ну да будет вам, - развел руками доктор. - Поглядим на азиатку вашу, раз приехали. Только вот…
        «Да уж сделайте милость - поглядите, - мысленно съязвил я. - Вы, смею надеяться, не документы проверять к нам приползли?..».
        - Только вот виза, дружочек. Виза, - Айболит улыбался до ушей. - У вашей иностранки должна быть виза. Рабочая или туристическая.
        Мне оставалось только еще раз вздохнуть и снова залезть в ящик тумбочки.
        - Так-так-так!.. - цокнул языком доктор, забрав из моих рук визу Ширин. - Как все грустно-то!.. Виза эта - с уже истекшим сроком.
        - Осмотрите, пожалуйста, девушку… - глухо сказал я. Болтовня эскулапа меня раздражала, как царапание проволокой по стеклу. Если б от треклятого докторишки не зависела бы сейчас жизнь моей милой, я бы с превеликим удовольствием треснул бы лилипуту по лбу.
        - Ага, ага, - старикашка, засучив рукава, приступил, наконец, к делу. Он проверил у Ширин пульс, с помощью стетоскопа послушал сердце. Потряс мою звездочку за плечо, ущипнул за щеку. И обронил многозначительно: - Н-да.
        Санитары - два брата-акробата - по-прежнему стояли с железными лицами, не двигаясь. Точь-в-точь вековые дубы в безветренный день.
        Я закипал гневом, кусал губу. Чего медлит этот зловредный карлик-доктор?.. Я и так знаю, что у Ширин слабый пульс, а сердце еле бьется. Не топчи попусту пол, дедок, сделай что-нибудь - ты же врач!.. Где шоковая терапия?.. Или волшебный укол?..
        - И как же вашу мадмуазель угораздило так… так крепко заснуть?.. - старичок в белом халате решил, похоже, начать со сбора анамнеза.
        Я сходил на кухню, принес пачку из-под снотворного и показал Айболиту.
        - Ого!.. - поднял брови медик. - Передозировка снотворным?.. Этот препарат, скажу я вам, тяжелая и забористая штука. Если чуток переборщить с таблетками - словишь глюки. А при серьезном передозе - и душу богу запросто отдашь. Так кто назначил вашей Ширин это снотворное?..
        Я нервно сглотнул и ответил хрипло:
        - Никто не назначал. Я состою на учете в психдиспансере. Там мне и выдают эти таблетки…
        Меня душило отчаяние, таиться было ни к чему. Так что я выложил доктору все начистоту:
        - Мы хотели… покончить с собой. Приняли по горсти таблеток. Только я проснулся, а моя девушка - нет… Послушайте: я хочу, чтоб она жила. Скорее - предпримите уже что-нибудь, приведите ее в чувства!..
        - Ох, какие андалусские страсти!.. - выпучил глаза Айболит. - Вы знаете, что большинство религий мира осуждает самоубийство как тягчайший грех?..
        - А вы врач или священник?!.. - не выдержал я.
        Противный докторишка хихикнул:
        - Хех. Правильно: я медик, а не святой отец. Рясу не ношу. Хотя, не исключено, что я окажусь вам бесполезен, и вызывать понадобится как раз священника… - (Айболит, по-видимому, считал, что очень остроумно шутит). - Ну или муллу: ваша девушка - наверняка мусульманка. Вы, кстати, не перешли в ислам?.. Не делали обрезание?.. Но я официально вас информирую: о попытке суицида я должен сообщить в полицию. Расклад для вас не очень-то розовый: вы поделились с девушкой лошадиной порцией вашего убойного снотворного, тем самым оказали вашей крале содействие в осуществлении самоубийства… Надо вам объяснять, что это - хм!.. - наказуемое деяние?.. Уголовка, однако. Единственное, что может вас спасти от тюремных нар и баланды - это то, что вы, как упомянули, состоите не учете у психиатра. С сумасшедшего - извините!.. - какой спрос?..
        - Слушайте!.. - вспыхнул я. Руки у меня затряслись, я часто заморгал. - Слушайте: вы можете ябедничать на меня хоть в полицию, хоть в законодательное собрание республики… моему психиатру, в конце концов!.. Но сейчас. Пожалуйста. Сделайте. Что-нибудь. Помогите. Моей. Девушке.
        Я плевался словами, как кобра ядом. Я люто ненавидел Айболита - за то, что тот треплет языком, вместо того, чтобы заняться Ширин. От понимания того, что жизнь моей девочки зависит от докторишки - в сердце моем точно проворачивался шуруп.
        - Эге, батенька, какой вы шустрый, - вновь подергав себя за бородку, отозвался эскулап. - Вашей зазнобе просто так не поможешь. Делу у нее обстоят, прямо скажем, не лучшим образом. В больницу надо ехать.
        - В больницу?.. В обыкновенную больницу?.. - спросил я, смутно надеясь, что Айболит пообещает мне, что мою милую не упекут в кошмарное «спецмедучреждение».
        - Известно, голубчик, - хихикнул доктор, - в обыкновеннейшую больницу. Необыкновенных клиник у нас нет. Хотите в волшебной клинике лечиться - так перенеситесь в параллельный мир, где живут эльфы и гномы.
        Да уж: доктор воображал себя тонким остряком.
        - Ну так едем?.. - заторопился я, не реагируя на дурацкие шуточки доктора.
        - Едем, едем, - ответил доктор и махнул здоровякам-санитарам.
        Те - немые големы - шагнули в сторону кровати, на которой лежала Ширин.
        - Подождите!.. - воскликнул я. - Я только оденусь.
        Я метнулся в прихожую, чтобы успеть накинуть куртку и сунуть ноги в ботинки. Следом за мной из спальни подтянулся и доктор, а там и санитары - с моей девочкой. Одетые в синее быки чуть ли не волокли мою милую по полу. У меня задвигался кадык, когда я увидел, как грубо чертовы амбалы тащат Ширин. Мое сердце рвалось по швам, а глаза наполнились слезами.
        Я даже не запомнил, как запер квартиру.
        На улице ждала машина. Было уже темно. Микроавтобус стоял под фонарем, в оранжевом луче которого белыми мухами кружились снежники. Айболит сел в авто на переднее кресло рядом с водителем, а санитары протиснулись в салон, где устроили мою девочку на лежанке. В салон залез и я. Машина двинулась.
        Санитары - все такие же невозмутимые роботы в режиме экономии энергии - сидели, держа ладони на коленях, не размыкая губ и даже не моргая. Я взял руку моей милой, прижал к груди и так и не отпускал. Мне стыдно было плакать перед санитарами, но непрошеные слезы текли и текли из глаз, сползали по щекам; слезы, докатившиеся до рта, я слизывал языком, и чувствовал вкус соли.
        Я вытирал глаза рукавом и пристально вглядывался в нежное бледное личико любимой, как бы стараясь навсегда запечатлеть образ Ширин в своем сердце. Мозг, как на экране, показывал мне самые счастливые моменты нашей с милой любви.
        Вот мы гуляем по лесопарку. Моя девочка резвится, как тонконогая козочка - и смеется, смеется своим неповторимым звонким родниковым смехом. Потом кормит уток, которые, гогоча, хлопая крыльями и обгоняя друг друга, налетают на хлебную крошку, брошенную моей милой… Мы в зоопарке: горящими глазами Ширин наблюдает за овцебыками. Те, хоть и кажутся заросшими шерстью неуклюжими ходячими глыбами, проявляют большую прыть, гоняясь друг за другом по вольеру… А на ведущей к палеонтологическому музею аллее мы любовались скульптурами, изображающими доисторических чудищ, эффектно смотревшимися на фоне бело-серого зимнего неба. Моя девочка надолго останавливалась перед каждой фигурой. От мамонта переходила к зубастому аллозавру или сжимающему каменный топор косматому неандертальцу. Агатовые глаза моей милой лучились чисто детским любопытством. Говорят: человек молод до тех пор, пока не разучился удивляться.
        Много, много всего я припомнил. Как, например, мы играли в шахматы. Ширин сияла улыбкой, когда ставила мне шах, или выигрывала партию. Иногда даже ударяла в ладоши, довольная победой. О, я с удовольствием провалил бы сто партий подряд, лишь бы видеть ликование на личике моей восточной красавицы. А как внимательно и задумчиво смотрела милая, когда я вслух читал «Песни любви» Видьяпати, «Шахнаме» Фирдоуси или ассиро-вавилонский эпос о Гильгамеше!..
        Картины наших с любимой совместных радостей проплывали мимо моего мысленного взгляда - и я не в силах был крепиться. Я плакал, плакал - уже не обращая внимания на истуканов-санитаров. Меня озноб прошибал при одном только допущении, что ни один из этих прекрасных моментов не повторится.
        Ширин может умереть раньше, чем мы доедем до больницы. Или мою девочку таки запрут в «спецмедучрежедении», откуда единственный путь - депортация на родину. И при том, и при другом исходе - я потеряю мою милую. Со мной останутся только воспоминания, как осколки разбитого зеркала. Одинокий, жалкий, похожий на полураздавленного червя, буду я влачить серое существование, перебирая иногда эти стеклянные осколки. Но с годами воспоминания будут неизбежно тускнеть. Никому не нужный, бирюком бродя по лесопарку, я лишь смутно смогу представить, как по аллеям и по петляющим между деревьями тропинкам скакала моя хрупкая лань. Память человеческая - ненадежная штука. Образ возлюбленной будет все больше размываться. Я почувствую себя сказочным счастливчиком (возможно ли вообще счастье для ментального инвалида с разбитым сердцем?), если увижу Ширин во сне.
        Впрочем, природа не терпит пустоты. Там, где не хватит подлинных воспоминаний о милой, включится мое пылкое, не совсем здоровое, воображение. Проплывающие под черепной костью «кадры» с моей девочкой заблещут яркими красками, обросшие вымышленными подробностями. Я буду думать о милой языком персидской поэзии в духе Хафиза или Саади, как о нежной розе или полной луне; как об огоньке свечи, вокруг которой я порхал бы мотыльком. Ширин представится мне гурией, пери, сказочной принцессой, никогда не болеющей насморком и питающейся только воздухом и солнечными лучами. В общем, результат все тот же: я забуду мою девочку настоящую.
        Так я сидел - не переставая ронять слезы и не отпуская тоненькую ручку любимой - в компании невозмутимых Голиафов-санитаров с лицами, как кирпичи, в тесном салоне микроавтобуса скорой помощи, колесящего по городу в неизвестном направлении. Я не мог достать из кармана мобильник - посмотреть время на дисплее, чтобы прикинуть, сколько мы уже в пути. Я боялся выпустить из рук руку моей девочки.
        Еще я думал со страхом: не едем ли мы в «спецмедучреждение»?.. Эти «спецмеды» иногда завуалировано именуют «экспериментальными клиниками закрытого типа». Рядовому обывателю туда хода нет. Да «добропорядочному гражданину» и спится спокойнее, раз этот «верноподданный унитарной республики» не подозревает (или делает вид, что не подозревает), через какие унижения и пытки проходят мигранты, запертые в «учреждении».
        Мне оставалось, как за последнюю надежду, цепляться за слова скомороха-докторишки «обыкновенная больница». Может, в «спецмедах» нет свободных коек - и мою красавицу положат в клинику, что называется, для «белых сахибов»?.. А врачи (ну не все же люди - скунсы с гнилыми зубами и душонками) не «стукнут» на Ширин в миграционную полицию, что, мол, «у этой нерусской девчонки виза просрочена». И завтра, с персиками и бананами, я навещу мою милую, лежащую на кровати в камфарной палате. Без кровинки, усталую - но пришедшую в себя, живую… Помимо фруктов я, пожалуй, захвачу цветы. Ярко-алые гвоздики, которые мы поставим в банку с водой на прикроватную тумбочку.
        Ширин обопрется о подушку, а я сяду на край постели. Мы поведем долгий-долгий доверительный разговор. О том, что самоубийство было плохой идеей. Нам следует отбросить мысли о суициде - и жить, жить, пытаться удержаться на плаву. Пусть моя милая теперь нелегалка - выбраться можно из любого тупика, даже если для этого придется процарапывать ногтями, прогрызать зубами и пробивать лбом, как молотком, бетонную стену. Напишем президенту, что ли. Подробно расскажем о нашей ситуации. Что в Западном Туркестане мою девочку ждет только прозябание в гареме толстого, как кабан, ишана - религиозного фанатика и патриархала. Что милая отдала свое сердце русскому - расейскому гражданину. Будем держать пальчики скрещенными - чтобы Ширин, по особому распоряжению главы государства, в упрощенном порядке получила расейское гражданство. Вон сколько итальянских и французских знаменитостей, имеющих в Расее свой бизнес, пополнило список граждан республики, причем не выстаивая бешеную очередь в миграционном центре и не заполняя анкету на пятьдесят страниц, которую у тебя еще и не примут, если ты, скажем, забыл поставить
точки над буквой «ё» в названии родного поселка твоей бабушки.
        Помнится, в новостях господин президент чуть ли не взасос целовался с каким-то длинноволосым парижанином - китом индустрии моды - а потом, растекаясь в улыбке, вручил соотечественнику Портоса и Арамиса пурпурный паспорт да ключи от шестикомнатной элитной квартиры.
        Я представлял, что и Ширин радостно демонстрирует свой новенький расейский паспорт - и сердце мне сдавливали железные тиски. Я понимал, что предаюсь несбыточным мечтам. Как бы это сказать? - леплю химер. «Держаться на плаву» - это звонкая фраза, которую с удовольствием вставит в свою фэнтезийную эпопею а-ля Толкин какой-нибудь неутомимый графоман. Но как в реальной жизни, а не в мусорном романе, «удержаться на плаву» недееспособному психу, лишенному даже права прописать в своей квартире любимую девушку, и безработной «нелегалке»?.. Говоря начистоту: для нас, скорее, стоит вопрос «как всплыть из глубины заболоченного пруда на поверхность?» - на плаву мы не держались никогда, а теперь нас и вовсе засосали песок и грязь на дне водоема.
        Письмо президенту?.. Ха!.. Можно было бы написать еще «на деревню дедушке» или в канцелярию господа бога - эффект был бы тот же самый. Если бы крупные государственные чиновники способны были бы вникнуть в проблемы хрупкой, как роза, приезжей девочки и «ненормального» парня, мир выглядел бы совсем по-другому - как на картинке в детской книжке.
        Я думал обо всем этом - и плакал, плакал, и не мог остановиться. Плевать, что санитары смотрят - бесчувственные, как полена, и что рыдания взахлеб - это вообще как-то не по-мужски. Моих слез хватило бы, если и не на морской залив, не на лиман - то на небольшое соленое озерцо сто процентов. Я не отпускал, прижимал к сердцу руку Ширин. Я предугадывал: отпущу руку милой - и нас с моей девочкой разлучат. Надолго - может быть, навсегда. Да точно навсегда - если авто направляется в «спецмедучреждение».
        Погруженный в свои страдания, я не сразу заметил, что машина остановилась. Один из шкафов-санитаров поднялся с места, открыл дверцу салона и бросил:
        - На выход!..
        Ого, эти трехэтажные дуболомы умеют, оказывается, говорить!.. Я не уловил поначалу, что здоровяк обращается ко мне.
        - На выход!.. - громче и резче повторил суровый качок.
        - Как?.. Почему?.. - сделал я квадратные глаза. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди.
        - Въезд ограничен, - отчеканил санитар. - Специальное медицинское учреждение. Посторонним прохода нет. Только для сотрудников и пациентов. На выход!..
        Амбал говорил металлическим голосом, притом рублеными фразами. Точь-в-точь робот - даже не совсем человекоподобный.
        Размазав слезы по щекам, я энергично запротестовал:
        - Нет!.. Я останусь!.. Я муж этой девушки, которую вы увозите!.. Я имею право…
        - Сопровождающим. На территорию учреждения. Допуск запрещен, - тем же стальным тоном произнес санитар. - На выход!..
        - Нет!.. - выпалил я отчаянно. И рефлекторно сильнее сжал пальчики милой. (Я по-прежнему держал руку Ширин). - Нет!.. Я тоже еду!..
        Обращавшийся ко мне санитар на этот раз промолчал. А его коллега, так же без слов, встал, просканировал меня тяжелым взглядом, схватил мое плечо и буквально выдавил меня из салона. И как раз в тот момент, когда вонючий Голиаф выпихивал меня наружу, я увидел (или мне показалось?), что моя любимая шевельнулась. Что от глубокого вздоха поднялась и опустилась грудь моей милой. Моя девочка приходит в себя?..
        - Откройте!.. Откройте!.. - со всех сил я забарабанил в дверцу салона, которую здоровяк-санитар захлопнул за мной.
        Но никто мне не ответил. Машина покатила, хрюкнув мотором. Через сколько-то секунд за авто закрылись со скрипом огромные ворота.
        Наверное, целую минуту я не мог опомниться. Падал мокрый снег. Стояла темнота, слегка разбавленная бледным сиянием бродящей среди туч луны. Я стоял перед железными - наглухо закрытыми - воротами, от которых в обе стороны тянулась бетонная ограда, белеющая сквозь тьму; а поверх ограды вилась усеянная колючками спираль Бруно. Придя в себя, я понял, что не представляю, в какой части города, на какой улице нахожусь и как пройти к метро. А знаю одно: мою Ширин, мою прекрасную нежную Ширин, вроде бы начавшую приходить в себя, забрали в «спецмед», в учреждение, представляющее собой уродливый сплав клиники и концентрационного лагеря. И у непробиваемых ворот этого жуткого учреждения я сейчас переминаюсь с ноги на ногу - слабый, заплаканный и жалкий.
        Моя девочка… Моя милая девочка… Каково ей придется, когда она очнется на жесткой койке, под белым потолком палаты?.. Кругом будут только незнакомые люди: от таких же, как моя звездочка, растерянных и уязвимых пациентов-мигрантов - до стучащих по коридору шипастыми ботинками надзирателей с резиновым дубинками и электрошокерами, и до юрких, как крысы, докторов, «на глазок» определяющих, сколько кубиков убойного, превращающего человека в овощ, препарата ввести тому или другому «больному». В Расее, да и на всей нашей бедной планете, я - каким бы ни был зайчишкой - единственная опора моей любимой. А в ловушке «спецмедучреждения» Ширин, беспомощная, будет одна - совсем одна. Какой ужас моя красавица испытает!.. Дальнейшая судьба моей девочки будет зависеть от изуверов-врачей «спецмеда». Эти господа в камфарных халатах и колпаках, вызывающие в памяти имя кошмарного доктора Менгеле, решат за чашкой чаю и за бутербродами с салом и ветчиной: то ли поизмываться над моей милойпару-тройку недель, то ли уже через денек-другой передать с рук на руки миграционной полиции.
        Я кусал губы и плакал - плакал от осознания собственного бессилия. Я ничего не могу сделать для любимой, ничего!.. Падал, падал снег, проникая мне за шиворот. По черному небесному лугу стадами пробегали тучи, время от времени выглядывала тусклая луна. Я горько и криво ухмыльнулся, подумав: ситуация отдаленно напоминает то, как мы ходили вокруг запертого снаружи гнилого барака на Лиственной улице. Как тогда рыдала моя бедная Ширин!.. Но сходство именно что отдаленное. Тогда - самое главное - мы были вместе. Еще Соломон в Екклесиасте сказал, что вдвоем легче сносить удары, чем одному. Упав, двое поднимут друг друга. А сейчас я один, как перст. И моя звездочка - одна; отрезана от меня бетонной оградой, спиралью Бруно и непрошибаемыми воротами. Меня точно распилили, оторвали от меня половинку. Без милой я только пять десятых человека.
        Не знаю, может мне просто холодно стало стоять, как вкопанному, на одном месте, или меня сдвинула неясная мысль, что я еще в состоянии что-то предпринять, но я, отчего-то чуть хромая, зашагал вдоль бетонной несокрушимой стены. Раз есть ворота для авто, значит есть и контрольно-пропускной пункт для пешеходов, подумал я, испытывая что-то похожее на надежду. Ха!.. Какой дурак, неотесанная колода!.. Будто бы на КПП меня ждут с пунцовыми розами и чашечкой кофе!.. И все-таки я шел, обретя нечто вроде цели.
        Идти пришлось прилично. По левую руку от меня не кончалась глухая ограда, а по правую была разверзнута черная пасть мегаполиса, в которой горели оранжевые огни фонарей. Я чувствовал себя одиноким путником - каким-нибудь оборванным дервишем - скользящим вдоль крутой скалы, над бездонной пропастью, по «козьей тропе». Ограда не пускала меня на охраняемую территорию, а город с распахнутым зевом точно грозил слизнуть меня гигантским лягушачьим языком. От иррационального страха я весь вжимался в стену и крался, как вор. Когда нас с Ширин было двое, можно было из последних сил бороться с обстоятельствами за свой кусок вселенского пирога. Что-то придумывать, изобретать - лишь бы тянуть друг друга из хлюпающего болота. Но когда ты остаешься один - разум и пылкое сердце отказываются тебе служить.
        Завернув за угол и сделав еще два десятка шагов, я нашел то, что искал. В стене была дверца, над которой я разобрал вывеску: «Государственное специализированное медицинское учреждение № 12». Не зная, что буду делать через секунду, я распахнул дверь, оказавшуюся незапертой. Переступив порог, я попал в тесный закуток, разгороженный турникетом. За стеклом сидел полисмен - в такой широкой фуражке и в круглых очках в черной оправе. Второй «страж порядка» - в бушлате, вооруженный автоматом, смотрящим дулом вниз - оловянным солдатиком застыл по ту сторону турникета.
        - Паспорт, пропуск, - бросил полицейский из-за стекла.
        - А?.. - переспросил я, как будто трудно было догадаться, что янычар обращается ко мне.
        - Паспорт, пропуск. Предъявите!… - раздраженно уточнил полисмен в огромной фуражке. А автоматчик сурово нахмурил кустистые брови.
        Дрожащими пальцами я достал из внутреннего кармана куртки свой паспорт и, через выдвигающуюся ячейку, передал полицейскому.
        - Вы издеваетесь?! - изо рта взорвавшегося гневом полицейского полетела слюна. - Пропуск, пропуск давайте!..
        - Но… - попытался что-то промямлить я.
        - Паспорта недостаточно, - тяжелым голосом пояснил насупленный автоматчик. - Объект режимный. Без пропуска проход запрещен. На вас оформляли пропуск?..
        - Н-нет… - запинаясь, начал я. - У меня нет пропуска… Но в… в это медицинское учреждение увезли… мою жену. Я хочу… я должен ее увидеть.
        Сидящий за стеклом (ни дать, ни взять - рыба в аквариуме) полисмен яростно толкнул в мою сторону ячейку, в которой лежал мой паспорт:
        - Нет - вы все-таки издеваетесь!.. Мне подтереться, что ли, вашим паспортом?.. Пропуск, нужен еще пропуск!.. Вы русский язык-то понимаете?!
        - Повторю вам: объект режимный, - сказал хмурый, как туча, но более сдержанный автоматчик. - Паспорта недостаточно. Кто-нибудь из администрации учреждения должен был заказать на вас пропуск для доступа в один из корпусов. Без этого проход на охраняемую территорию запрещен.
        - Но… моя жена… - нерешительно заговорил я. - Я… я хочу знать, что с ней…
        - Позвонишь в учреждение - и узнаешь!.. - перешедший на «ты» автоматчик тоже, видимо, потерял терпение. - Ты представляешь, какой бы хаос воцарился, если б мы пускали за турникет каждого лузера и дурака?.. А твоя дорогуша-женушка - нерусская, получается, раз сюда загремела?..
        Мне показалось на миг: полицай в бушлате сейчас поднимет автомат и свалит меня короткой очередью. Проигнорировав вопрос о национальности Ширин, я - все больше, по-заячьи, робея - попросил:
        - А подскажете мне телефонный номер… учреждения…
        Я подумал, что хотя бы по телефону выясню судьбу моей милой.
        - Ничего, небось номер и сам в интернете откопаешь!.. - желчно выдал полицейский за стеклом. - Или ты во всемирной паутине только порнуху смотришь?..
        Дальше топтаться на КПП не имело смысла. Я повернулся и, сутулясь, двинулся прочь, в черноту ночи и в объятия летучего снега. И снова по моим щекам лились, струились слезы. Подняв голову, я увидел бледно-желтую луну. И мне захотелось завыть, как раненному волку.
        Остановившись, я стал смотреть на проступавшую сквозь мрак белую бетонную ограду. Сердце мое ныло, а глаза уже болели от плача. Я думал о моей девочке. Я предал ее - сбагрил докторишке и санитарам из «неотложки».
        Ширин хотела умереть. Вернее так: мы с любимой вместе решили свести счеты с жизнью, потому что прозябание в качестве несчастных парий сделалось для нас невыносимым. Моя милая и вправду была настроена на самоубийство. Она глядела смерти в лицо, не склоняя головы. А я трусил, мелким бурундуком озирался по сторонам и до последнего надеялся, что моя звездочка откажется от суицида.
        Но Ширин проявила последовательность и упорство. А мне ничего не оставалось, кроме как идти за возлюбленной. Мы приняли по лошадиной дозе снотворных таблеток, от которых наши души должны были покинуть из скафандры тел и растаять. Случилось иначе: спустя сколько-то часов я очнулся, хотя бы и с разбухшей, как сырая деревяшка, головой. Да и моя девочка осталась жива: я нащупал у любимой пульс - а когда дуболом-санитар выставлял меня из салона авто скорой помощи, я заметил краем глаза, как колыхнулась грудь Ширин.
        Так правильно ли я поступил, вызвав домой медбригаду?..
        Я мог бы привести тысячи аргументов в пользу того, что был прав. Мол, я спасал жизнь возлюбленной. Нельзя же было бросить лишенную сознания мою девочку без помощи - и так далее, в том же духе. Но… Есть одно жирное, как червь, проклятое «но». Ширин не хотела, чтобы ее «спасали». Измученная невзгодами, уставшая от бесплодных поисков работы, трепещущая перед неизбежным превращением в нелегалку - для которой первая же проверка документов жандармами обернется депортацией на родину - моя милая в ясном уме решила расстаться с жизнью, сбежать от всех напастей. И мне нечего было возразить: как опора для моей благоверной, я хуже трухлявого пня. Недееспособный инвалид, которого общество из жалости кормит объедками с барского стола, я не обеспечил моей милой сколько-нибудь достойного и спокойного существования.
        Желанием Ширин было умереть. А я нарушил ее волю.
        Придя в себя после долгих часов сна и убедившись, что сердце моей девочки еще бьется - я должен был просто подождать. Либо мое солнце тихо, не просыпаясь, умрет, либо пробудится. Если умрет - я разбил бы окно, взял бы хороший острый кусок стекла и воткнул бы себе в горло, чтобы скорее отправиться за любимой в потусторонний мир. А если б Ширин проснулась - мы бы обнялись, поцеловались; возможно, выпили бы кофе; и неспешно обсудили бы новый способ самоубийства - более надежный, чем отравление таблетками.
        Как я сказал: у меня найдется «сто пятьсот» аргументов в оправдание вызова скорой помощи. Но сермяжная истина заключается в том, что я трус. Только из трусости я позвонил в «неотложку». Я понимал: без милой жизнь потеряет для меня запахи и краски; и все же - прыгнуть вместе с любимой вниз головой в бездонную пропасть небытия позорно боялся. Я кое-как, правда, проглотил горсть смертоносных белых кругляшек. Но на еще одну суицидальную попытку - не отваживался бы.
        Я поступил так, как диктовал мне мой страх, а не как хотела Ширин. Я забыл: как бы ни била, ни пинала нас треклятая ведьма-жизнь, моей девочке всегда приходилось больнее, чем мне. Уже потому, что я расейский гражданин, я у себя в стране и даже получаю пенсию. А моя милая?.. Она - как партизан, заброшенный в тыл врага. Каждый вшивый полицейский в штанах с лампасами косился на нее с подозрением. Единственной защитой моей девочки была виза, позволяющая несколько месяцев проживать в Расее.
        Но срок действия визы истек. Как сказочный богатырь, Ширин оказалась на перепутье трех дорог, перед замшелым здоровенным камнем с надписью: «Направо пойдешь… Налево пойдешь… Прямо пойдешь…» - предлагающей только неутешительные варианты. И моя милая ведь не богатырь, а слабенький пушистый котенок с яркими бусинками-глазами.
        Моей девочке оставалось либо вернуться в Западный Туркестан, либо перейти на нелегальное положение, либо… умереть. Но стоит немного напрячь мозги, чтобы убедиться: смерть - единственный реальный выход.
        Возвращение на родину?.. Но там мою милую клешнею краба схватит все то, от чего Ширин бежала. Патриархальный деспотизм религиозных родителей, заточение на женской половине дома волосатого, как обезьяна, вонючего ишана. От моей девочки будут требовать превращения в «социального зомби» без собственной воли, исполняющего всего две функции: быть красивой игрушкой для мужа (точь-в-точь «резиновой Зиной», только из мяса и костей) и рожать детей. Отупение, которое будет следствием отвратительной, по всем канонам феодализма, жизни - гораздо хуже смерти.
        Стать нелегалкой?.. Каюсь: во мне иногда просыпался собственнический инстинкт, какой будит в мужчине женщина, с которой тот делит ложе; и тогда превращение Ширин в затворницу, прячущуюся у меня в квартире от миграционной полиции, представлялось мне неплохим вариантом. Но умом-то я догонял: это невозможно, невозможно. На сколько лет я запру любимую в своей «хате»?.. На двадцать?.. На сорок?.. Пятьдесят?.. Истинным маньяком, держащим в подвале жертву, я закупал бы для моей луны еду в супермаркете. А моя девочка, видящая солнце только в окно, готовила бы мне завтрак и обед, поила бы перед сном китайским зеленым чаем и ублажала меня в постели… Ну не бред ли?.. И чем я тогда буду лучше мерзкого старикашки-ишана?..
        Да. Ширин оставалось умереть. А я - как ее муж и неудачливый защитник - должен был умереть вместе с ней. Но помешала моя кроличья трусость. Что называется: порох у меня отсырел. Я сделал самое худшее из возможного: отдал милую в лапы докторишки и санитаров, которые увезли мою любимую в «спецмедучреждение» - а сам остался, раздавленный и одинокий, под бледной луной, тучами и сыплющимся, как из кувшина, снегом. Я точно ржавыми ножницами разрезал свое сердце на две половинки.
        Надо звонить в «спецмед»!.. Я вынул из кармана смартфон и пробил в интернет-поисковике: «Специализированное медицинское учреждение № 12». Ссылка привела меня на сайт организации. Из какого-то ненормального любопытства я не сразу посмотрел контакты, а пролистал странички сайта. На сайте было море фотографий: дородный, как бочка, главврач - в колпаке, халате, с бейджиком на груди и с лоснящимся, как от масла, пухлым лицом - позировал в компании министра здравоохранения. Пестрели фото с церемонии вручения премии «Самый гуманный врач года», благотворительных концертов и светских раутов. Чиновники в элегантных фраках, эстрадные дамы со смелыми декольте, доктора в белом облачении поднимали бокалы шампанского за детей-сирот и страдающих деменцией стариков. На одном снимке все тот же главврач, которому впору было возить пузо на тачке, сидел в окружении имамов в зеленых чалмах и пары буддистов в оранжево-желтых одеяниях. Текст под фотографией гласил: «Расейские медики обсудили с духовными лидерами зауральских и центрально-азиатских государств вопросы профилактики венерических заболеваний в среде
мигрантов».
        Эта подпись меня дико насмешила. Запрокинув голову, я горько расхохотался в лицо обложенному тучами недоброму ночному небу. Венерические болезни!.. Бинго!.. Сами-то получающие со всех сторон тычки гастарбайтеры воображают, что нуждаются в сколько-нибудь комфортном жилье, достойной зарплате, в более терпимом отношении со стороны коренных расеян, отмене визового режима и в прекращении полицейского прессинга. Ан нет, послушайте господ-ученых и особо приближенных к богу зрелых мужей и лысых старцев!.. Вам нужно думать не о хлебе для ваших детей, а о том, как бы не подхватить сифилис. Наверное, и Ширин проглотила опасные таблетки из-за того, что никакой благостный мулла в чалме и батюшка с громадным серебряным крестом на брюхе не рассказали нам про презервативы!.. Какая ложь!.. Какая фальшь!.. Какое отвратительное лицемерие!..
        В разделе «Контакты» я нашел номер «спецмеда». И, дрожащими пальцами нажимая на сенсорный экран смартфона, набрал нужные цифры.
        Длинные гудки в трубке. С волнением ждал я ответа на свой звонок. Во рту почему-то пересохло. Наесться, что ли, снега, чтобы увлажнить язык и нёбо?.. Вот, наконец.
        - Здравствуйте. Я робот по имени Таня. К сожалению, в настоящий момент никто из сотрудников нашего учреждения не может ответить на ваш звонок. Перезвоните, пожалуйста в будний день, в рабочее время, с девяти до семнадцати часов. Вы, также, можете оставить голосовое сообщение…
        Гребаный автоответчик!.. Я сбросил звонок и чуть было не швырнул телефон в сугроб. Ну конечно, конечно!.. Секретарь учреждения, принимающий входящие вызовы, мирно похрапывает в теплой мягкой постельке в своей со вкусом обставленной квартирке. Сладкие сны видят и не испытывающие мук совести главврач, заведующие отделений «спецмеда», и какой-нибудь менеджер по закупке больничной пижамы и продовольствия. А почему бы всем этим господам и не давить подушки в счастливом поросячьем забытьи?.. Ведь они знают: верные медбратья в синей униформе вкололи, кому надо из «пациентов», по несколько кубиков одуряющего препарата, вырубающего не хуже, чем иной забористый наркотик; по коридорам «учреждения» солдатской походкой прогуливаются уроды-надзиратели, готовые угостить дубинкой того «больного», который вздумает поднимать шум или качать права. Бдит и полиция на КПП: вон меня - чертова лузера - не пустили дальше турникета.
        Я снова поднял голову, посмотрел на бледную - почти «съеденную» тучами - луну. Я думал о моей Ширин. Кажется: до луны можно достать рукой, сорвать светило с мрачного небосвода. Но это только обман глаз. Так и с моей девочкой: рвануться бы, обнять любимую - но нет. Как луна отделена от нас космическим расстоянием - так мою милую отгораживают от меня железные ворота, бетонная стена, колючая проволока и жандарм с автоматом. Я в каких-то сотнях шагов от моей возлюбленной. Но я ничего не могу для нее сделать. Ни взять за руку и увести домой. Ни хотя бы шепнуть на ушко ободряющее слово. Волосы вставали на мне дыбом, когда я представлял, что испытала Ширин, очнувшись после шоковой терапии на скрипучей койке в одной из палат «спецмедучрежедения».
        Возможно, первой мыслью моей девочки было: я умерла и попала в ад. Но скоро любимая разберется, что - по капризу насмешливых богов - осталась жива, что земные страдания продолжаются. О, я должен молить Кришну и Раму о том, чтобы Ширин скончалась, так и не придя в сознание!.. Это был бы исход, желанный и ею самой…
        По телефону администрация «учреждения» - не «алло». Надо ждать девяти утра. А что делать сейчас?.. Ехать домой - поужинать подогретыми в микроволновке бутербродами, почистить зубы, принять душ и завалиться спать, завернувшись в теплое одеяльце?.. Нет. Я не могу наслаждаться комфортом, пока не знаю, что с моей Ширин. Да мне и просто страшно было одному возвращаться в пустые стены квартиры. Так куда мне податься?…
        Я так ничего и не решил и остался под луной и тучами. Как секундная стрелка в часах неустанно обегает циферблат, так и я вышагивал вкруг бетонной ограды «спецмедучреждения», каждый раз бросая усталый взгляд на железные ворота и на контрольно-пропускной пункт. Мне все казалось: створы ворот откроются или распахнется дверца КПП - и ко мне навстречу выйдет Ширин. Тусклого лунного луча будет достаточно, чтобы я разглядел лицо любимой.
        Но, конечно, милая не появлялась. Снег сыпался гуще. Луна совсем заблудилась среди темных туч. Все кругом - даже электрический желтый свет в окнах не так далеко вздымавшихся многоэтажек - казалось угрюмым и враждебным. Я месил и месил слякоть вдоль периметра «охраняемой территории». Снег таял у меня за воротником. Неизвестно как, влага просочилась и в ботинки. Скоро у меня зуб на зуб не попадал от холода; по телу гулял озноб. Иногда я смотрел время на экране смартфона - но, спрятав гаджет в карман, немедля забывал: десять ли вечера сейчас, одиннадцать или сильно за полночь. Надо только дожить до девяти утра. А там - дозвонюсь в «спецмед» и выясню участь Ширин. Почему-то я вообразил, что по телефону мне все так и выложат, как прилежный ребенок на утреннике в детском саду без запинки декламирует стишок. Да еще и подскажут, как вытащить милую (если та жива) из проклятого «учреждения». Мне не приходило в голову, что меня могут, как говорится, «отфутболят», так ничего по существу не сказав.
        Я шатался и хромал, топча грязь. Жмурился и закрывался рукавом от летящего в лицо снега. Несколько раз спотыкался почти на ровном месте. Глупая надежда на лучшее и страшное запредельное отчаяние попеременно накрывали меня волнами. Даже трудно сказать, что более паршиво: утешаться сопливым «подожди, все будет хорошо» или деревенеть от беспощадного «игра окончена». И то, и другое - одинаково парализует волю.
        Скоро, с промокшими носками, мне стало совсем невмоготу на морозном воздухе, под густо валящем снегом. Надо было поискать какое-нибудь теплое и сухое убежище, где-нибудь недалеко от «спецмеда». Уезжать домой я по-прежнему не собирался: мне казалось, что стоит лишь отойти от железных ворот «учреждения» дальше, чем на километр - и разорвется моя последняя невидимая связь с Ширин. Пока я волком или неприкаянным призраком рыщу в окрестностях «режимного объекта» - с милой, будто бы, не должно случиться ничего непоправимого.
        Неплохо было бы отогреться хотя бы в подъезде. Но все подъезды оборудованы домофонами, не впускающими «чужаков», и бронированными дверями; мы давно живем в военно-полицейско-клептократической антиутопии. С трудом переставляя ноги, я двинулся в сторону городских огней.
        Я не так далеко ушел, когда разглядел в мерцающем оранжевом свете фонаря неброскую вывеску: «Пирожки - кофе - чай. Круглосуточно». Заведение того же пошиба, что бистро и кафешки, в которых так часто перекусывали мы с Ширин. Я и Ширин… Остро отточенный нож резанул мне по сердцу. Притом, что мне и казалось: что мое сердце и так изрублено, продырявлено и искромсано - и уже не почувствует никакой боли. Я и милая… Сколько раз мы баловали себя горячим кофе и жирными пончиками в предприятиях общепита!.. Мы не видели в таком действе ничего особенного, а ведь это было так романтично и прекрасно!.. В тысячу раз прекраснее, чем ужин при свечах в каком-нибудь буржуйском ресторане!..
        В кафе, куда я зашел теперь, тихонько лилась плавная индийская музыка; стены были выкрашены в голубой цвет; инородным элементом смотрелся натюрморт в желтой резной раме, изображавший апельсины, айву и лимоны в хрустальной прозрачной чаше в гостиной какой-нибудь рачительной хозяйки (наверное, старушенции «божий одуванчик», которая обожает вязать чулок и расчесывать своего довольно мурчащего перекормленного трехцветного кота). А вот убранство кафешки вряд ли вдохновило бы тонкую душу живописца. Пирожки, ватрушки и пончики, как всегда в «таких местах», лежали на немытой витрине грубыми кучами. За стеклом жарочного шкафа вращались вертела с обмазанными специями чрезмерно подрумянившимися цыплячьими тушками. Казалось: попробуй ножку или крылышко такого цыпленка - и на зубах у тебя захрустит уголь. Два столика - местами в подозрительных пятнах. Истрепанные, видавшие виды, диванчики…
        За кассой стояла женщина в возрасте слегка за сорок - приятной смуглости тюрчанка или таджичка, собравшая волосы под зеленый узорный платок.
        - Здравствуйте!.. - хрипло сказал я, переступив порог кафешки.
        - Здравствуйте, здравствуйте!.. - отозвалась женщина более приветливо, чем можно было ожидать от замордованной жизнью немолодой продавщицы-гастарбайтерши, уставшей от покупателей, стояния на ногах и низкой зарплаты.
        Я подумал: у этой восточной тети невероятно добрые глаза. Возможно, психическое потрясение, вызванное тем, что у меня отняли Ширин, разбудило мою интуицию. Но от продавщицы исходило тепло, как (простите за такую ассоциацию) от свежеиспеченного хлеба в булочной.
        Есть мне не хотелось. Я попросил только кофе. Причем не молочный, какой любили мы с Ширин, а черный, с всего одним кубиком сахара. Должно быть, я хотел, чтобы напиток у меня в стакане был такой же горький, как осаждавшие меня мысли. Я взял свой кофе и сел за квадратный столик. Меня трясло, то ли оттого, что у меня промокли ноги, то ли от переживаний, а скорее всего и от того и от другого. Я глотал горячий кофе, обжигая губы и ротовую полость; а руки у меня так дрожали, что напиток иногда выплескивался мне на пальцы.
        - Молодой человек, - спросила продавщица. Ее ласковые внимательные глаза остановились на мне. - У вас все хорошо?..
        - А?.. - встрепенулся я, никак не ждавший подобного вопроса. И неуверенно промямлил: - Н-да… Хорошо…
        Женщина вышла из-за стойки, приблизилась ко мне, еще пристальнее посмотрела мне в лицо и произнесла:
        - Хорошо - говорите?.. А по вам не скажешь…
        Я тоже заглянул продавщице в глаза. Она вдруг напомнила мне двух самых дорогих для меня людей: покойную маму, которая ушла как раз в сорок с хвостиком лет, т.е. в нынешнем возрасте участливой продавщицы, и милую Ширин, поскольку тоже была черноволосой смуглянкой с агатовыми глазами, и в юности, быть может, так же, как моя девочка, блистала красотой. Я не сразу почувствовал, что по моим щекам вновь сбегают слезы. Так плачет ребенок, которого внезапно пожалели. Мне захотелось распахнуть изъеденную болячками душу перед незнакомой - но такой родной - продавщицей. Но все, что я смог выдавить - было:
        - Мою девушку… закрыли… в медучреждении…
        Тут я, не думая о стыде, заслонил лицо ладонями и зарыдал.
        - Ой-бай!.. - всплеснула руками восточная тетушка. - Закрыли в «спецмеде»?.. Твоя девушка - приезжая, нерусская?..
        - Она тюрчанка, - всхлипывая, ответил я.
        Сердобольная продавщица потихоньку меня разговорила. Я рассказал все с самого начала: как я, одиноко живущий, подсаженный на нейролептики парень с проблемной психикой, загляделся в непрезентабельном бистро на нежную красавицу, работавшую там разом кассиршей, официанткой и уборщицей; каким бурным был наш роман, сносящий крышу; насколько утомительными и бесплодными были попытки Ширин устроиться на работу; и с каким страхом моя милая думала о депортации в Западный Туркестан, где бы, как бабочка, попала бы в паучьи сети великовозрастного жениха-ишана. Закончил я на том, как мы с любимой наглотались снотворного и как таблетки не сработали: я очнулся почти как огурчик, а свою милую, у которой прощупывался пульс и билось сердце, сдал, в приступе малодушия, эскулапу и санитарам.
        - Ох, боже, страсти какие!.. - воскликнула, хватаясь за голову, тетушка-продавщица. - Ну вы и разыграли античную трагедию, безбашенная молодежь!,. Как вы только решились на попытку наложить на себя руки?.. Змея в одной детской сказке говорит: ползать можно и по кривым, и по узким тропам. Какими бы пинками ни угощала тебя судьба, как бы ни отдавливала тебе хвост, а ты борись, ползи. Ведь жизнь - это самый ценный подарок, какой тебе достался. Не зря все основные религии запрещают самоубийство как тягчайший грех…
        - Про религии я уже слышал. От доктора скорой помощи, - болезненно сморщился я.
        - Ползать можно и по кривым тропам, - убежденно повторила тетушка. - Да для простого человека в наше жестокое время прямых дорожек-то и нет. Приходится извиваться - действительно по-змеиному. Вот у меня, сынок, год как истек срок действия визы. Но ничего - работаю «в черную», без договора. Какую-никакую копеечку отправляю домой. Жилье снимаю рядом с работой. Мне от подъезда до этой кафешки - пять минут ходу по дворам. Шансы нарваться на проверяющих документы тараканов-жандармов - минимальные…
        - У вас меньше поводов бояться депортации, чем у моей Ширин, - с той же кислой болезненностью заметил я.
        Тетушка задумалась на полминуты и согласилась:
        - Да, меньше. У меня в Восточном Туркестане - дом с небольшим плодовым садиком, четверо ребятишек и любимый муж, которому повезло найти работу на родине. Если меня депортируют, нам придется серьезно урезать семейный бюджет, раз не будет денег, зарабатываемых мною сейчас в Расее… Но с протянутой рукой на улицу не пойдем. Просто реже будем покупать детям одежду и варить плов с бараниной. Кое-как перебьемся на зарплату мужа. А там старшие детишки подрастут и тоже начнут приносить денежку в общую копилку. Это и называется: ползти по кривой тропе… Но у твоей зазнобы ситуация совсем другая. Бедную девочку хотят продать старику - гнилому ходячему трупу. Конечно, тут убежишь за тридевять земель. Я сама была юной и совсем не дурнушкой - я понимаю твою Ширин. А еще у девочки появился ты. И с этого момента Расея стала для Ширин новой родиной, хоть расейское «справедливое» государство того и не признает…
        - Именно, - хмыкнул я. - Так что нам оставалось делать, когда над моим котенком нависла угроза депортации?.. - тыльной стороной кисти я размазал слезы по лицу. - Логично, что мы в итоге пришли к суициду.
        Мне доставляло какое-то мучительное удовольствие доказывать, что моя милая была во всем права, даже в том, что касалось самоубийства. Но, конечно, это была правота пешехода, который на зебре попал под колеса машины пьяного лихача. Тетушка только печально вздохнула.
        Мы еще долго говорили. Зульфия-апа (так звали тетушку) рассказала, что в кафешку часто заглядывают, чтоб закусить на скорую руку и хлебнуть чайку или кофе, бедолаги-мигранты, надеющиеся выведать в «спецмедучреждении» судьбу попавших туда друзей или родственников.
        - За неделю бывает, примерно, по два таких клиента, - поделилась Зульфия-апа. - На этой неделе ты третий.
        Со слов тетушки, никто из таких посетителей кафешки не похвастался тем, добился от «спецмеда» хотя бы крупицы информации об исчезнувшем в зловещих недрах «учреждения» близком человеке. Все в один голос жаловались: в «спецмед» не прорваться - ворота наглухо заперты, а на КПП дежурят церберы в обмундировании полисменов. Дозвониться до «учреждения» - проблема: линия все время занята. А уж получить пропуск на посещение «спецмеда» - это вообще нечто из области ненаучной фантастики.
        - А кстати, - сказала апа. - Ты на моей памяти первый русский, нежно любящий тюрчанку. Нет, наших девчонок, обесчещенных расейскими ловеласами, я повидала море. А ты - ты по-настоящему отдал сердце своей Ширин. Интернациональная пара - это так красиво!..
        Да - красиво, подумал я. И, по всему видать, красота требует жертв. Или так: общество уродливо - и осознает собственное уродство; потому-то оно, чмокая губищами и скрежеща зубами, норовит разжевать и проглотить все, что красиво.
        - Что теперь будешь делать?.. - с сочувствием поинтересовалась Зульфия-апа.
        - А?.. - я точно не сразу понял, что вопрос адресован мне. - Не знаю… Я еще поброжу вокруг «спецмедучрежедения»… до утра. А там - буду звонить. Может быть, эскулапы соизволят поднять трубку…
        - До восьми утра у меня смена, - сказала Зульфия. - Ты можешь заходить в кафешку погреться, выпить кофе или чаю. Можешь даже поспать, полулежа на диванчике. Я тебя не выставлю.
        - Спасибо… - попытался я улыбнуться.
        Тетушка взяла меня за руку и заглянула мне в лицо своими лучистыми глазами:
        - Ты когда в последний раз ел?..
        - Не помню… - промямлил я. - Не знаю… Я не хочу есть.
        - Нет уж, покушай, - сказала заботливая апа. Она нырнула обратно за витрину, щипцами достала пару пирожков и положила на пластиковую одноразовую тарелку. Налила в стаканчик чаю. И, с пирожками и напитком, подошла ко мне.
        - Я… Я правда не голоден… - зачем-то продолжал я сопротивляться.
        - Ешь, ешь, - проявила настойчивость тетушка. - Угощаю за счет заведения.
        Я не круглый (квадратный, наверное - ха!) дурак - и понял: заведение тут ни при чем, славная Зульфия-апа оплатит чай и пирожки из своего кармана. И именно потому я не стал больше отнекиваться: не принять подарок - значило бы обидеть добрую женщину. Сердечно поблагодарив тетушку, я принялся за еду. Признаюсь: я заморил червячка не без удовольствия - у меня и вправду много часов не было во рту ни маковой росинки. Один пирожок был с капустой, а второй, особенно мне понравившийся, с грибами. Перемолов оба пирожка и допив чай, я вытер салфеткой рот и поднялся на ноги:
        - Спасибо, тетя Зульфия!.. От все души: спасибо!..
        - Пойдешь круги нарезать по окрестностям «спецмеда»?.. - спросила Зульфия-апа с чуть поблескивающими, как от слез, глазами.
        Я молча кивнул.
        - Ехал бы ты лучше домой, - вздохнула тетушка. - Поспал бы остаток ночи под теплым одеялом. А утречком выпил бы кофе, позавтракал бы - и спокойно позвонил бы в «учреждение».
        - Нет… - тихо откликнулся я. - Не могу…
        Я понимал, само собой: топчась всю ночь у железных ворот «спецмеда» или напротив КПП, я ничего не узнаю о Ширин, и, тем паче, ни на грамм не облегчу участь любимой. Но меня не покидало иррациональное ощущение, что нас с моей девочкой соединяет невидимая ниточка, которая с треском порвется, если я уеду. Возвратиться сейчас в родные стены - означало бы во второй раз предать мою милую. Первый раз я предал ее, когда не дал ей умереть - позвонил в «неотложку», хотя прекрасно знал, что моя звездочка хотела покоя, забвения, смерти. Нет, я не забьюсь сурком в уютную норку!.. Я буду маячить у бетонной ограды, поверху которой вьется спираль Бруно, до чертова утра!.. Да, и конечно я боялся возвращения в пустую квартиру, где бы мне все напоминало о Ширин (как будто и на шторах, и на кресле, и, тем более, на постели - остались отпечатки ауры моей девочки), а самой моей милой не было бы; не звенел бы столь дорогой моему сердцу родниковый смех.
        - Ну, бог с тобой. Иди, - снова вздохнула Зульфия-апа.
        Мы кивнули друг другу - и я переступил порог, чтобы вновь оказаться в объятиях белого снега и черной тьмы, которую здесь и там прогрызали оранжевые огни фонарей. Я опять трясся от холода, как будто совсем не отогрелся в кафешке; мокрые носки, разумеется, не высохли. Скоро передо мной поднялась бетонная неодолимая стена, опоясывающая территорию «учреждения».
        О, мне бы хорошую такую, увесистую кувалду!.. Я бы раздолбил, проломил бы треклятый бетон и прорвался бы за стену. Как дикий зверь, пустился бы рыскать по корпусам; каждому встречному докторишке, надзирателю, медбрату я разбивал бы кувалдой череп. Так, рыча от гнева, я шарил бы по «режимному объекту», пока не отыскал бы Ширин. Выронив обагренную кровью кувалду, я взял бы мою девочку на руки и понес бы домой; так косматый неандерталец убегает в пещеру с самкой.
        Фантазии, безудержные фантазии лузера и слабака!.. Это в мечтах я неандерталец и свирепый тигр. А на деле - пришибленный инвалид, смешное ничтожество; переползающая асфальтовую дорожку глупая улитка, которую только по случайности не раздавило велосипедное колесо.
        Я еще подумал, что ситуация парадоксальным образом напоминает сюжет древнеиндийского эпоса. Десятиглавый и двадцатирукий демон Равана на летающей колеснице похищает красавицу Ситу. Он прячет нежную пленницу на острове Ланка. И приставляет к похищенной царевне стражу -
        безобразных, губастых, клыкастых ракшаси. Муж Ситы - доблестный Рама - бросается на поиски возлюбленной…
        Чем Ширин не Сита?.. Тоже красивая и нежная, как цветок. А надзиратели и медбратья, змеиными глазами без смыкающихся век приглядывающие за моей девочкой, ничуть не приятнее ракшасов. Да - но вот только я совсем не богатырь Рама. И рядом со мной нет преданного брата Лакшманы. Я не приведу армию обезьян, которая штурмом возьмет «спецмедучреждение», не убью в жарком поединке главврача. И этот самый главврач - не многоглавое серое страшилище, а крупная шестеренка в государственном механизме; сиятельный бюрократ, заслоненный, вместо щита, параграфами законов. Еще неизвестно - что хуже.
        Мне оставалось только топать резиновыми - по-видимому, продырявившимися - подошвами ботинок вдоль бетонной ограды. Щуриться от снега, летящего в лицо. Шмыгать носом (кажется, я успел простыть). Я осознавал, что тем, что так мучаюсь и мерзну, никак не помогаю моей девочке. Но я добровольно принимал на себя страдания, как Иисус Христос за человечество.
        Я поглядывал на экран смартфона, показывающий время, но сколько сейчас «натикало», немедленно выпадало из моей дурной башки. Часы ужимались до крохотных комочков мгновений, а секунды растягивались, казалось, в столетия. Меня начинало одолевать напоминающее опьянение чувство, будто и не было ничего никогда, кроме бледной луны, сыплющих снег курчавых туч, темноты и рыжих фонарных огней. А сам я - ангел, который не рождался и не умрет, но существует вечно. И единственное мое дело - обозревать такую же вечную Вселенную, край которой упирается в бетонную стену со спиралью Бруно. А моей Ширин, нашей сладкой любви - не было вовсе. Это только сказка, которую выдумал себе несчастный бескрылый мотающий сопли ангел - одинокий сторож маленькой неуютной Вселенной.
        Когда мне захотелось помочиться, я справил нужду прямо на сугроб. Благо, поблизости не было никого: ни барышни с тонким маникюром, которую я мог бы смутить, ни опирающегося на палку деда, ставшего бы брюзжать и ругаться. Да, в самом деле, на всей планете как будто и не было никого, кроме меня. Даже горящие желтым окна многоэтажек - напоминавшие, что в квартирных ячейках счастливые обыватели пьют чай или смотрят телевизор - гасли одно за другим.
        Пару раз я заглядывал к тетушке Зульфие. Но один раз у нее был покупатель, который, придирчиво выбирал, каким бы пирожком или какой бы булочкой полакомиться. Я попереминался с ноги на ногу, слабо улыбнулся тетушке, да и ушел снова бродить под тучами, по заснеженным, точно вымершим, окрестностям «спецмедучреждения».
        Когда я вновь зашел в кафешку, Зульфия-апа схватилась за голову:
        - Вай, вай, вай!.. Да ты что, дружок, ты почти превратился в ледышку!.. А глаза?.. Ты видел бы свои глаза!.. Красные, тусклые, слезятся!.. Ты дрожишь весь… Нет, тебе срочно надо домой - лучше на такси - сунуть ноги в таз с горячей водой, чтоб распарились, напиться чайку с вареньем и лечь спать под ватное одеяло. Боже, боже, да что ты с собой делаешь!..
        - Нет, домой я не поеду, - устало ответил я. - А налейте-ка мне лучше, тетя Зульфия, лимонного чаю.
        Выпить чаю мне и правда не мешало: согреть немного внутренности. Во мне точно образовался ледяной шар, который холодил меня. Надо было попробовать растопить этот треклятый шар кипятком. Еще я купил сэндвич с курицей. Есть мне не хотелось, но зачем было расстраивать добрую тетушку Зульфию еще и отсутствием у меня аппетита?..
        Покончив с сэндвичем и чаем, изможденный, я откинулся на спинку диванчика и закрыл глаза. Спать я не собирался, только отдохнуть пять минут. На меня наплыл мрак, сменившийся затем хороводом видений. Лицо моей милой, чуть нахмурившей свои красивые брови; отвратная рожа Айболита, трясущего козлиной бороденкой; бетонная стена, которую я крушу ударами кувалды …
        Я охнул и очнулся. Похоже, я спал. Сколько?.. Час?.. Два?.. Или просто забылся на секунду?.. Не сказать, что мне стало лучше: голова была тяжелой, как гиря. Глаза чесались и болели. Ногам в промокшей обуви - по-прежнему было холодно.
        - Зайчик, поспал бы еще, - заботливо сказала Зульфия-апа.
        - Спасибо, но… нет, - отозвался я, приглаживая рукой свои взъерошенные волосы.
        Когда я снова вышел на улицу, там стояла уже не черная слепая тьма, а серый полумрак. Я взбодрился: ночь кончилась, повисли утренние сумерки - значит, скоро можно будет звонить в «спецмед», выяснить судьбу Ширин. Операторы колл-центра «учреждения» уже перевернулись с одного бока на другой в своих теплых постельках, а там - глядишь - встанут, ополоснутся под душем, выпьют по чашечке кофе и поедут на работу.
        Стиснув зубы, время от времени высмаркивая сопли прямо на асфальт, прихрамывая то на правую, то на левую ногу - вышагивал я вдоль периметра бетонной ограды. Иногда все проваливалось в никуда - а потом я «выныривал» и с удивлением обнаруживал, что успел от железных ворот дойти до КПП. Где-то я читал: истомленные солдаты, бывает, спят на ходу, во время очередного марша. И «служивых» не могут разбудить даже ухающие по сторонам взрывы.
        Я видел один раз: железные ворота открылись, впуская авто с красным крестом. Микроавтобус - вроде того, на котором увезли Ширин. В чреве «спецмеда» сгинет еще одна жертва?.. На миг у меня мелькнула шальная, отчаянная мысль: не рвануться ли мне со всех ног и не забежать ли следом за авто в распахнувшиеся ворота?.. Но это было бы чистой воды безумием. Пока я буду метаться между корпусами, в любом из которых может быть заперта моя девочка, меня заметят или медбратья, или надзиратели, или жандармы. В лучшем случае меня просто отпинают и вышвырнут вон за пределы «режимного объекта», а в худшем - сдадут в полицейский участок.
        Помню еще: выйдя из дверцы КПП, на меня уставился полисмен-автоматчик. Жандарму явно не нравилось, что я шатаюсь вокруг охраняемой территории. Но я перемещался не вплотную к стене, а на более или менее почтительном расстоянии. Так что «черный бушлат» не мог ни прогнать меня прикладом автомата, ни хотя бы матерно на меня прикрикнуть: я находился на муниципальной земле, пусть и в прямой видимости от «режимного объекта». Чтобы приблизиться ко мне, полицаю пришлось бы покинуть пост, что жандарму, конечно же, не дозволялось. Так омерзительный босс в примитивной видеоигре не преследует вашего персонажа дальше определенной точки.
        Я не заметил, как рассвело. По всему видать: я и впрямь - не хуже замордованного солдата с винтовкой и ранцем за плечами - энное количество раз обошел бетонную ограду спящим зомби. Когда у меня включилось сознание, было совсем светло. Туч в лазурном студеном небе - как не бывало. Солнце, хоть и по-весеннему яркое, не особо грело. И все-таки казалось: оно превратит сугробы в грязную, бегущую по асфальту ручьями, водицу.
        Мое сердце сильнее забилось, так что кровь в моих жилах, похолодевшая за время моего ночного бдения, потекла быстрее, становясь горячей. Утро. Еще немного - и пора будет звонить в «спецмед», спросить, как обстоят дела у Ширин. Дрожащими пальцами я достал из кармана смартфон. Как я боялся, что вести будут неутешительными!.. Собственно, вариантов было немного. «Уважаемый, ваша девушка под конвоем отправлена на вокзал - для посадки на поезд, отбывающий в Западный Туркестан. За нарушение миграционного законодательства - иностранной гражданке на пять (шесть, семь, десять?) лет запрещен въезд в Расею…» - «В течение некоторого времени больная будет оставаться в учреждении под присмотром врача. Свидания с близкими запрещены…» - или, наконец: «Минувшей ночью пациентка скончалась. Наши медики ничего не могли сделать…».
        И все-таки я с детским упорством надеялся на чудо. Что невредимую Ширин, только погрозив пальчиком за просроченную визу (мол, даем тебе еще две недели, девочка, чтобы ты легализовалась на территории Расеи), отпустят ко мне. Мы с милой жарко обнимемся у железных ворот «спецмедучреждения» - и февральский день покажется мне не таким уж холодным. А потом на такси поедем домой. (Случай такой, что можно и раскошелиться на такси - вместо того, чтобы в электропоезде метро трястись в компании сжимающих тебя со всех сторон пассажиров). Дома перекусим яичницей с колечками лука и колбасой, бутербродами с плавленым сыром, и завалимся спать, спать - хоть на двенадцать, хоть на пятнадцать часов.
        Когда, выспавшись, мы встанем и снова поедим, мир будет выглядеть уже не настолько страшным и враждебным, как четырнадцатого февраля. Мы спокойно обсудим, что нам предпринять дальше. Тут-то я и вспомню Зульфию-апу. Нам обоим надо подружиться с тетушкой. Пусть апа поучит мою любимую мигрантским хитростям, или - как это называют модным словом - лайфхакам: как жить в Расее по-партизански, без визы, без прописки и работая без трудового договора. Возможно, тогда нас с Ширин перестанет пугать статус «нелегалка». Как заметила тетушка, со ссылкой на какую-то сказочную змею: «Ползать можно и по кривым тропам». Только это нам и остается, раз нет иного способа вписаться в общество. Но кто сказал, что мы не сможем заодно быть счастливыми?..
        Я тряхнул головой, как жеребенок. Мечты - мечтами, а сейчас надо дозвониться в «спецмед». Покрытый «гусиной кожей» уже не от холода, а от запредельного волнения - я набрал номер и нажал на сенсорном экране кнопку вызова. Я приготовился долго слушать длинные гудки: ни для кого не секрет, что во всех расейских службах и департаментах действует, будто бы, негласная традиция не торопиться отвечать на телефонный звонок.
        Но вместо длинных гудков в телефоне раздались короткие: абонент занят - с кем-то разговаривает. Надо просто подождать. Я нервно скрипнул зубами и провел тыльной стороной кисти по лбу. Выдержки моей хватило минут на пять, потом я снова позвонил. Результат был тот же: похожие на изощренное издевательство короткие - пикающие - гудки. За истекшие пять минут абонент так и не закончил разговор. Или, пока я хлопал ушами, до «учреждения» дозвонился кто-то более удачливый.
        Ладно. Я опустился на корточки. Решил: как бы меня не подмывало сию же секунду вновь позвонить, я выжду пятнадцать минут. И, богом клянусь, я выждал. Я терпел четверть часа, покусывая нижнюю губу и часто моргая. А когда нажал «вызов»… правильно: в ухо мне полились все те же короткие гудки.
        Да что же это такое?!.. От досады я чуть не швырнул телефон на асфальт и не растоптал ботинком. Но все-таки взял себя в руки. Попробовал рассуждать здраво. В «учреждении» заперты сотни мигрантов. И у каждого несчастного «пациента» на воле друзья и родственники, которые пытаются по телефону разузнать о судьбе бедолаги. Вот колл-центр «спецмеда» - какая-нибудь пятерка худых, совсем юных, с лентами в волосах, девчонок - и не справляется с наплывом звонков.
        Впрочем, возможна и совсем другая картинка. Поток звонков не такой плотный, но расфуфыренная секретарша, которой вменено в обязанности поднимать трубку, активировала на телефоне режим «сбрасывать все звонки», потому что, видите ли, только-только явилась на работу, не выпила свой кофе со вкусом карамели; да заодно еще полирует пилочкой свои длинные раскрашенные ноги.
        Я злился, внутри у меня все кипело. Я сморкался, приглаживал волосы, которые, по-моему, все равно оставались взлохмаченными, и упорно звонил, звонил. Аккумулятор моего смартфона был уже на две трети разряжен. Ситуация напоминала дурацкую игру «попробуй дозвонись до меня, если я не беру трубку». Возможно, со стороны это выглядело уморительно - до колик в животе. Но мне точно было не до смеха.
        Я уже готов был сдаться и бросить звонить. Поеду домой, напьюсь кофе с молоком, закушу бутербродами с докторской колбасой; может быть, пару часиков посплю. А там - на относительно свежую голову - включу ноутбук и по электронной почте направлю обращения в миграционную полицию, министерство здравоохранения да еще в администрацию самого «гаранта конституции» президента. Мол, помогите мне выяснить судьбу моей Ширин, исчезнувшей за воротами «спецмеда», как в китовом чреве. Не забуду, вдобавок, и пожаловаться на «специальное медицинское учреждение номер двенадцать», в котором с восхитительной наглостью игнорят звонки.
        Уже настраиваясь плюнуть в сторону бетонной ограды и топать прочь - я, напоследок, еще раз нажал кнопку «вызов». И от удивления чуть не выронил телефон, услышав на сей раз не короткие, а длинные гудки.
        Длинные. Гудки.
        Прижав телефон к уху, я затаил дыхание, боясь пропустить момент, когда в трубке раздастся голос. Гудки, длинные гудки… Они гипнотизировали меня, как извивающийся в танце удав - несчастную мартышку. Гудок сменялся гудком, а живой человек к телефону все не подходил.
        Успевший настроиться на поражение, я подумал: длинные гудки не отличаются от коротких - со мной все равно никто не станет говорить. Для звонков простых смертных у чиновников «учреждения» ватой заложен слуховой проход.
        - Старшая медсестра Чуприкова Антонина Михайловна. «Спецмедучреждение» номер двенадцать.
        Что?.. Я чуть не подпрыгнул. Мне все-таки ответили?.. Сколько-то секунд я ошарашенно молчал в трубку.
        - Го-во-ри-те. Я-а слу-у-ша-аю вас, - почти нараспев произнес женский голос в трубке.
        - Извините. Я…
        Неимоверным усилием воли - которой, как мне казалось минуту назад, я успел подчистую лишиться - я собрал себя в кулак, как бы встряхнул свои кости, и внятно и складно (пусть и прерываясь на вздохи) изложил свою проблему. Я назвал по слогам имя и фамилию Ширин и с напором спросил, как у моей девочки дела. По-прежнему ли моя милая в «учреждении»?.. Что ее ожидает?..
        - Мужчина, мужчина!.. - одернула меня госпожа Чуприкова. - Не тараторьте - вы не на базаре. Для начала: кем вы приходитесь пациентке?..
        Антонина Михайловна говорила со мной по-деловому холодно, с легким налетом издевки. Сухое словцо «пациентка» так и резануло мне по ушам и сердцу. Мой нежный ангел, темноглазая ранимая пери, райская гурия, душистый цветок - и вдруг «пациентка». Ха!.. «Пациентка»!.. Таким грубым канцелярским термином обозначить чудесную красавицу, которая блестящей звездой озарила всю мою серенькую жизнь!.. Но если для меня Ширин - звезда, то для бюрократов «спецмеда» - всего лишь одно из тысячи пронумерованных имен в длинном списке; листок анкеты, который скоро отправится пылиться в архив.
        - Му-у-ужчина!.. - привел меня в чувство тягучий, как мармелад, голосок Антонины Михайловны. - Вы там заснули?..
        - Простите… - выдавил я. - Я… я муж… муж моей Ширин.
        - Муж азиаточки, да?.. - чуть ли не с кошачьей игривостью поинтересовалась госпожа Чуприкова. - А сами, вроде, русич?.. Без акцента говорите. Приятное такое столичное произношение!.. - Но тут же вернулась к ледяному официальному тону: - Так. Свидетельство о браке вы имеете, надеюсь?..
        - Н-нет… - не осмелился лгать я. - Я не совсем муж… я, скорее, жених Ширин… Но мы живем… жили вместе. Кроме меня, у нее во всей Расее нет никого…
        - И что вы предлагаете?.. - с деланой усталостью выпустила шипящую струю воздуха Антонина Михайловна. - Вы не муж?.. По-вашему, я должна каждому, извините, левому проходимцу, выдавать конфиденциальную информацию о пациентах?.. Как вы это себе представляете?..
        - Я не проходимец, - скрипнул я в отчаянии зубами. - Что если я все-таки муж Ширин?..
        - Мужчина, мужчина!.. - (Воображение нарисовало мне: госпожа Чуприкова качает головой, скрестив на груди руки, как фараон). - Вы в позапрошлом столетии живете?.. Или вы братец Иванушка из сказки?.. В наш век законности и порядка любые слова - пустое шевеление языком, помешивание не подогретого супа в кастрюле, если не имеют документального подтверждения. Раз вы все-таки муж (вы уж определитесь: муж вы или жених), все решится очень просто. Вы напишете на электронную почту учреждения обращение, в котором попросите предоставить актуальные сведения насчет вашей жены. Дальше вам останется только ждать. Запросы, поступившие на электронный адрес мы обрабатываем в течение двух-четырех недель… Ах, ну да: к заявлению вам следует прикрепить сканы свидетельства о браке - в подтверждение ваших отношений с пациенткой - и вашего паспорта. Как я и сказала: сомнительным личностям, мошенникам, проходимцам мы никакую информацию не предоставляем…
        Я слушал, как обухом ударенный, громко дыша в телефон. Казалось: мое дыхание и тяжелые удары сердца в грудную клетку начисто заглушат слова медсестры Антонины. Но нет - я все слышал, я слишком хорошо все слышал. Госпожа Чуприкова выносила мне смертный приговор: ты лузер, дурак, биомусор - не надейся что-то узнать о своей возлюбленной.
        - А если я сам подъеду к вам в учреждение… с паспортом?.. - пытаясь уцепиться хоть за какую-то надежду, спросил я. - Мне бы просто знать: жива ли моя Ширин… находится ли в Расее или депортирована на родину…
        - Молодой человек!.. - резко перебила меня старшая медсестра. - По-моему, я ясно выразилась: мы предоставляем информацию только по электронной почте. И паспорта вашего недостаточно: паспорт - я вас удивлю - есть у каждого из двадцати шести миллионов расеян, кроме не достигших четырнадцатилетнего возраста детишек. Скан свидетельства о браке. К электронному письму должен быть приложен скан сви-де-тель-ства о бра-ке… Но у меня нет времени толочь с вами воду в ступе. Я вам все доходчиво объяснила - разжевала и в рот положила. Помимо того, чтобы ставить вам мозги на место - у меня еще куча дел. Я, знаете ли, не морс с оладьями попиваю. Электронный адрес канцелярии учреждения - найдете на сайте. До свидания.
        - Но…
        Не успел я договорить «но», как в телефоне запикали короткие гудки. Морально раздавленный (я ощущал себя червяком, по которому проехался каток), я пошатнулся и чуть не сел в снег. Голова болела так, будто каждое слово Антонины Михайловны было гвоздем, вколоченным мне в черепную кость. Я был точно Дарий Персидский, проигравший Александру Македонскому не только при Иссе, но и при Гавгамелах. Я будто бы свалился в пропасть, откуда мне вовек не вылезти.
        Родная Ширин отгорожена от меня бетонной стеной, поверху которой вьется спираль Бруно. За непробиваемые железные ворота меня не пустили, буквально выпихнув из салона авто скорой помощи. Полицейский автоматчик прогнал меня, как шелудивую дворнягу, с КПП. И даже когда я дозвонился до «спецмеда», меня вежливо (да нет, не очень вежливо) послали к черту.
        Все возможности исчерпаны. Никто не расскажет мне, что сталось с моей девочкой. Жива ли она вообще?.. Не была ли она мертвой уже тогда, когда санитары заносили ее в какой-нибудь из корпусов «учреждения»?.. Или моя милая, в полуобморочном состоянии, лежит сейчас на неудобной койке, одурманенная впрыснутым в вены тяжелым препаратом?.. Не сделают ли Ширин подопытным кроликом для тестирования опасных медикаментов?.. Или все проще: уже сегодня мою красавицу, вместе с дюжиной других «нелегалов», под конвоем доставят на вокзал и насильно посадят на поезд, отбывающий на Юг?..
        Я ничего не узнаю. Моя милая потеряна для меня. И, вероятнее всего, навсегда.
        Беспомощный, как теленок на льду, озирался я по сторонам, как бы с удивлением оглядывая сугробы, многоэтажки и неровно припаркованные авто. Почему мир вокруг не рушится, раз я лишился Ширин?.. Почему не взлетят на воздух дома, попутно распадаясь на кирпичи?.. Почему снег не превратится в дым?.. А столбы - фонари на которых уже погасли - не сложатся в три погибели?..
        Ширин. Ширин. Ширин.
        Неужели это правда?.. Неужели я больше не увижу, не обниму, не поцелую мою прекрасную тюрчанку?.. Когда я впервые увидел свою красавицу, моя жизнь раскололась на «раньше» и «сейчас». «Раньше» - это когда мое существование, достойное улитки, было пустым и беспросветным; а блаженное «сейчас» началось с момента, в который солнечным лучиком мне блеснула моя девочка. Теперь по моей жизни снова пройдет трещина, отделив закончившееся «сейчас» от наступившего «после». «После» - значит после Ширин; «после» - это ад, в который я низвергнут с облаков; «после» - это остаток моих дней, в который меня будут мучить воспоминания о любимой.
        Я тяжело дышал, как загнанный конь, маяча под бетонной стеной «учреждения». Прохожие, уже появившиеся на улице, шарахались от меня, как от пьяного или сумасшедшего. Ни на что не надеясь, я снова набрал номер «спецмеда». Ответом было противное пиканье в телефоне. Возможно, Антонина Михайловна - сочтя, что со мной не о чем больше говорить - кинула меня в черный список.
        Плача и спотыкаясь, я побрел прочь от стены «спецмеда». Меня заносило то влево, то вправо. Я чуть не врезался в случайных встречных - которые, кидая на меня настороженные или испуганные взгляды, разве что не крестились.
        Я завернул в кафешку, где познакомился с доброй Зульфией. Сейчас тетушки там не было: смена апы закончилась. За кассой стоял невеселый, глядящий волчонком, тюркский паренек - почти подросток. Ощупал меня недоверчивыми глазами. Передо мной не было зеркала, но мне легко было догадаться, что своим опухшим от слез лицом я вряд ли могу кого-то к себе расположить.
        Я взял себе черный кофе и, сутулясь, сел на диванчик. Я совсем не чувствовал вкус напитка. Кое-как допил, метнул стаканчик в урну и, тяжело ступая, вышел из кафешки. Не выбирая дороги, двинулся по проснувшемуся городу.
        Я шел по незнакомым улицам. Забредал во дворы - где мяукали кошки, а противные собачники спускали с поводков своих питбулей и ушастых спаниелей, чтобы те вдоволь повалялись в снегу. Я долго брел вдоль гудящей автострады, полной легковых машин, микроавтобусов и грузовиков, пока не очутился у пешеходного моста, по которому перебрался на противоположную сторону трассы. Я ловил себя на том, что - чуть шевеля губами - читаю вывески: «Пиво - чипсы - вяленая рыбка», «Горячие хот-доги», «Цветы - 24 часа», «Химчистка», «Прачечная». Тоска и боль до того меня опустошили, что я наполовину превратился в зомби; а зомби, как известно, блуждают хаотично и бесцельно.
        Ноги вынесли меня к стеклянным дверям под горящей электрическим светом красной буквой «М», обозначающей вход в городскую подземку. Тут в моем помутненном сознании блеснула мысль: надо зайти в метро и ехать домой.
        Я спустился по эскалатору на платформу, став еще одним атомом шумной пестрой толпы, которая через минуту влилась в разъехавшиеся двери прилетевшего электропоезда; мельтешили пальто и шубы, меховые шапки-ушанки, элегантные детские и дамские шапочки с помпонами. Я стоял, ухватившись рукой за поручень - не оборачиваясь, когда меня задевали плечом - и беззвучно плакал. Мне ни капли не было интересно, что подумают случайные попутчики о роняющем слезы, шмыгающем носом детине. Моя душа была не здесь, не в покачивающемся вагоне, не с кашляющими и чихающими пассажирами - а рвалась к Ширин, моей милой Ширин.
        Мне виделось, как в каком-то сне наяву: моя девочка заточена в гигантской прозрачной колбе. А я снаружи - ударяюсь о стекло, которое не в силах разбить. Мне хотелось кричать, как раненному зверю. Но, по-видимому, меня все же сковывала присущая всякому цивилизованному человеку (а цивилизация - лицемерная девка) привычка не показывать другим свою боль. Я только кусал губы. Вздыхал. А по щекам моим сбегали и сбегали слезы.
        Я вышел на своей станции и поднялся в город.
        Когда я поворачивал ключ в замке двери моей квартиры, мне почудилось на миг: я просто отходил в магазин - стоит мне переступить порог, и моя девочка выпорхнет из комнаты или с кухни, сплетет руки у меня на шее, поцелует меня в губы. Но в квартире висела звенящая тишина. Царил образцовый порядок: в мусорном ведре пусто, перемытая посуда убрана на полку, на полу - ни пылинки. Ширин позаботилась о том, что мы - сами умытые и опрятные, с подстриженными ногтями - умерли посреди идеальной чистоты.
        Замысел моей милой не удался: я не умер, и я не был больше опрятным. Глянув в зеркало, я с трудом узнал себя. Воспаленные глаза. Волосы - в полном беспорядке (моя мама сказала бы: «Взрыв на макаронной фабрике»). Сам сгорбился, как Квазимодо - будто вся моя тоска, вся моя боль, весь мой страх превратились в килограммы груза, навьюченного мне на спину.
        - Ширин, Ширин, Ширин… - прошептал я. - Зачем ты оставила меня одного?..
        Насколько все было бы проще, если б - наглотавшись тех дурацких таблеток - мы оба не пришли не проснулись бы. А потерявший любимую девушку, предоставленный самому себе, я был беспомощнее безногого инвалида, выброшенного из коляски. Не зря возлюбленную принято называть «половинка моя». Ширин - действительно моя половинка, без которой я не достоин звания человека.
        В одних трусах, я подошел к кровати. Мне казалось: я завернусь в одеяло, уткнусь лицом в подушку - и умру. Вот так запросто умру - без таблеток и без вспарывания вен. Я не должен, я не могу пережить мою девочку больше, чем на сутки. Просто ради вселенской справедливости (дуралей, я не предполагал, что такой штуки может вовсе не существовать) мне нужно лечь и испустить дух - последовать за Ширин.
        Но вдруг что-то стукнуло у меня в голове. Я подпрыгнул, как на батуте. Руки затряслись сильнее - на этот раз от лихорадочного возбуждения. Чуть не зацепившись ногой за стул, на который свалил одежку, я метнулся к ноутбуку. Сердце мое яростно колотилось, гоня по артериям кровь. Нажав кнопку «включить», я еле дождался, когда загорится экран. Открыл текстовый редактор и пустился долбить, долбить по клавиатуре - от чего на мониторе рождались буквы, складывающиеся в слова.
        Пыхтя, как вол в упряжке, время от времени утирая слезящиеся глаза, я сочинял письмо в «спецмедучреждение». Я решил: я не имею права умереть, пока не испробую все способы выяснить судьбу моей ненаглядной. Приведенную в сознание Ширин передадут на границе в лапы западно-туркестанской полиции - а я буду вкушать вечный загробный покой?.. Разве это не очередное предательство?..
        Ничего не утаивая (пора было выложить карты на стол) я изложил в письме в «спецмед» всю историю моих отношений с Ширин. Я напирал на то, что моя девочка - законопослушная, честная и смирная лань. Не моя милая виновата в том, что не смогла найти официальную работу и продлить визу. Что поделать, если шестьдесят процентов столичных работодателей - гребаные расисты, которым подавай на расписной тарелочке исключительно славян с небесно-синими глазами и соломенно-желтыми волосами, а остальные сорок - жулики разной степени наглости?.. Таких бедолаг, как мы с Ширин государство должно не прессовать, а оберегать от снующих здесь и там зубастых акул вроде Бахрома и Савелия Саныча.
        Я просил в письме немногого. Если моя девочка жива - дайте мне ее увидеть. Если мертва - позвольте ее похоронить. Я прикрепил к электронному письму скан своего паспорта и щелкнул «отправить».
        Но на послании в «спецмедучреждение» я не остановился. Я написал еще на электронную почту администрации президента. Как вдохновенный поэт, я рисовал словами нашу с Ширин нелегкую жизнь. Задавал вопрос: разве справедливо поступили с нами пройдоха Бахром Мансуров - отъявленный вор, Арсений Петрович - ленивый полицай, обжирающийся конфетами, как бегемот травой на берегу реки, Савелий Саныч - похотливый урод, и прочие, прочие?.. И сам же отвечал: нет - несправедливо, несправедливо!.. Я взывал: господин президент, вмешайтесь, наведите порядок, защитите наши с любимой человеческие права, закрепленные в различных международных конвенциях и декларациях. Ведь, как вы сами не раз говорили из телеящика, справедливость и нравственность - это залог процветания нации. Не так ли?.. Помогите мне снова обнять мою девочку. Или хотя бы удостовериться в ее смерти.
        Следующим мои адресатом стал министр здравоохранения - чиновник, к вотчине которого относились «спецмедучреждения». И, опять же, я не о многом просил. Только о том, чтобы мне дали встретиться с Ширин либо пустили в морг - опознать холодный труп моей безвременно угасшей звездочки.
        Письмо улетело на электронный адрес министра, а у меня вдруг руки повисли, как ремни, и склонилась голова. Точно гигантская пиявка высосала из меня все соки. Написание и отправка писем по интернету стали для меня рывком, на который я потратил остатки моих моральных и физических сил. Точь-в-точь последняя вспышка сигареты. Чуть ли не ползком я добрался до кровати. Распластался поверх одеяла и уткнулся лицом в подушку.
        В груди у меня давило, дергался кадык. Но я не мог уже даже заплакать. Я чувствовал себя пустой оболочкой - тюбиком, из которого выдавили всю зубную пасту. Я был сломлен. Я не представлял, как доживу до следующего дня. Я должен, должен умереть - раньше, чем запылает новое утро. Потому что я и вообразить не в состоянии - как жить без Ширин.
        Мысли и образы хороводом кружились в моем растекающемся киселем мозгу, наплывали друг на друга. Я подумал: по Данте, слишком страстные любовники попадают в ад, где кружатся над пропастью в диком страшном вихре. Если моя девочка уже скончалась, и если я сейчас последую за любимой - мы соединимся в том самом адском ярусе. И - наверное - ураган, который нас подхватит, покажется нам не таким и ужасным, по сравнению с теми муками, что мы испытали на Земле. Мы стиснем друг друга в объятиях, сольемся в одно целое. И пусть яростный ветер как угодно нас швыряет. Главное - мы навсегда будем вместе.
        Фантазия мрачного флорентийского стихотворца поместила горячих любовников в ад. И, в отношении нас с Ширин, в этом есть своя логика. Кто мучился на этом свете - тот и в потустороннем мире должен страдать!.. Для того, чтобы принять такую формулу за истину, достаточно допустить, что господь бог - мелкий пакостник и тиран. А загробное воздаяние по заслугам - есть лишь миф, сладенькая ложь, которую люди придумали себе в утешение. И снова все получается более чем логично: бог - или деспот, извращенный садист, или вовсе не существует. Доброму богу не понадобилось бы устраивать своей пастве «проверку на вшивость», отделять овец от козлищ, чтобы одних отправить в рай, в тенистые сады, а других осудить на ад. Нет!.. По-настоящему милосердный бог относился бы к людям, как к своим детям. Мы беззаботно жили бы, как бабочки, порхающие с цветка на цветок…
        …Ширин. Ширин. Ширин.
        Я видел ее, как во плоти и крови. Казалось - протяни только руку… Но дразнящее видение таяло, как легкая дымка после рассвета. В ярких, почти блестящих до ослепления красках, вставали передо мной эпизоды нашей совместной с любимой жизни - как радостные, так и печальные. Вот мы гуляем по зоопарку. Разглядываем снежного барса, дальневосточного леопарда, каракала… И тут же картинка меняется: ночь, снег, нелепое деревянное строение с дверью, запертой на наружный подвесной замок. Моя милая горько плачет - то ударяя руками по асфальту, то хватаясь за голову. Мне резало сердце ржавой пилой, как будто машина времени возвращала меня к тому тягостному моменту.
        Я не заметил, как провалился в сон. Сказались верблюжья усталость от бессонной ночи и запредельное нервное потрясение. Глаза просто слиплись - а душа, казалось, тотчас выскользнула через рот, как бы решив малость размяться, отдохнуть от тесных доспехов тела.
        Я и во сне видел Ширин. Она снова была заточена в прозрачную колбу, которую мне не разбить. Потом мою милую обвивал тугими кольцами громадный змей. Туловище гада переходило в несколько шей, которые увенчивались головами Бахрома Мансурова, Арсения Петровича, Анфисы Васильевны, Савелия Саныча. Одна голова с мерзкой зеленой рожей и с бородавкой на носу была мне незнакома. Но я уверенно идентифицировал эту дрянную башку: это Антонина Михайловна. Так мое воображение изобразило «старшую медсестру». Я был вооружен только ножом - примерно таким, каким японские повара режут рыбу. Я кричу на змея и ударяю монстра ножом. Но лезвие только тупится о твердую, как железо, чешую. Мерзкие головы шипят, демонстрируя кривые клыки и раздвоенные языки. Бахром изрыгает на меня огонь, Анфиса Васильевна - пену, а Савелий Саныч - извините!.. - блевотину.
        Мне снилось еще: обнаженная Ширин лежит на постели. Я подхожу, стягивая футболку, забираюсь на кровать, нежно обнимаю и целую любимую. Но скоро спохватываюсь: моя девочка не откликается на мои ласки; даже ни разу не шелохнулась. С ужасом я наблюдаю: смывая румянец, смертельная бледность заливает лицо моей милой, а по всему телу Ширин вдруг проступают темно-синие трупные пятна. Моя девочка мертва, мертва!..
        Несколько раз я на три-четыре секунды просыпался от собственного крика. Но омут кошмарных снов засасывал меня обратно. Меня носило, как на американских горках. Очередной жуткий сон: моя звездочка - еще живая - закрыта в гробу, который закопан в каменистую землю на многометровую глубину. Я - на пределе сил - орудую лопатой, стремясь вырыть гроб и освободить мою милую, прежде чем Ширин задохнется. Но я не успеваю, я критически не успеваю. Лопата то и дело напарывается на камни. Когда, наконец, я поднимаю гроб из ямы и взламываю крышку, моя девочка оказывается уже покойницей…
        Я очнулся от резко прозвучавшего звонка в дверь квартиры. Что?.. Где?.. Спросонья я решил: мне послышалось. Сколько часов я барахтался в море сновидений?.. Голова гудела. Но постепенно сознание прояснялось: сейчас такой-то год, меня зовут так-то, и я потерял возлюбленную Ширин. Я нервно закусил нижнюю губу, а на опухшие глаза вновь навернулись слезы. Зачем я проснулся?.. Какого черта я не умер?.. Мне ненавистен весь подлунный мир без моей девочки.
        Звонок повторился. Кто-то настойчиво набивался ко мне в гости. Да уж: только гостей мне сейчас и не хватало!.. Стараясь игнорировать шумы в голове (которые теперь напоминали не столько гул, сколько помехи в работе радио), я кое-как напялил спортивные штаны и футболку. На ватных ногах двинулся в прихожую - открывать дверь. Я бы не изумился, если б на пороге стоял архангел Гавриил, да хоть сам сатана с вилами: у меня не осталось психических ресурсов удивляться - всего меня переполняла тоска по Ширин.
        Едва я прокрутил вертушку замка, как дверь снаружи толкнули. И в квартиру, легко потеснив меня на пару метров, стремительными пружинящими шагами вошли (вломились!..) двое: «белый» и «зеленый».
        - З-з-здравствуйте… - вжимаясь в стенку, зачем-то промямлил я. Хотя первыми проявить вежливость должны были бы непрошенные, как с неба свалившиеся, посетители.
        Один из парочки незваных амбалов был мой психиатр в роговых очках, широкоплечий и смахивающий на хорошего быка. Белоснежный халат мозгоправ надел прямо поверх куртки. Второй ходячий шкаф - «зеленый» - был полицейский офицер. Зеленым жандарм был по цвету своего обмундирования. На насыщенно-зеленом фоне штанов эффектно краснели линии лампасов, а на широченной фуражке поблескивала золотая кокарда. Под фуражкой - лицо: толстые щеки и немигающие глаза.
        - Здравствуйте, здравствуйте!.. - издевательским тоном отозвался участковый психиатр. - А вы, голубчик, как выясняется, наломали веток на дрова!.. Вы у нас непростого полета птица - не голубок даже, а Финист ясный сокол.
        Слова мозгоправа падали на меня градинами, а я ошалело хлопал глазами и не мог понять, с чего ко мне пожаловали медик и жандарм.
        Гости не долго топтались в прихожей. Не сняв обуви, оставляя на линолеуме грязные следы - протиснулись на кухню, протолкнув туда заодно и меня.
        - Ага, ага, - покачал квадратной головой психиатр, показав толстым длинным пальцем на вздымающиеся на столе целые груды не вскрытых коробочек с нейролептиками и антидепрессантами. - Таблеточки-то вы не пьете - кроме снотворного?.. Что ж. Неудивительно, что вас потянуло чудить. А вы, помню, еще ставили вопрос о восстановлении вашей дееспособности!.. Куда там!.. То, что вы не хотите лечиться, не принимаете препараты - вернейший признак болезни. Говоря прямо: вы психически неполноценны. Оттого-то, собственно, и путаетесь с разными сомнительными личностями.
        - Что?.. Зачем?.. Когда?.. - растерянный, как обухом ударенный, наконец что-то выдавил я. - Потянуло чудить?.. Какие сомнительные личности?..
        Полицейский офицер стоял неподвижно, как статуя - даже бровь на каменном лице не дернется - и хранил многозначительное молчание. А разговорчивый психиатр, который явно был в ударе и получал удовольствие от происходящего, доступно и с налетом изящного хамства все мне растолковал:
        - Да, с учетом твоей больной головы, можно поверить, что ты действительно не въезжаешь в ситуацию, которую сам и создал. Но каким бы сумасшедшим ты ни был, соблюдать законы республики ты обязан. И стало быть: превращать свою квартиру в притон для нелегалов ты не имел никакого права… Вот так… - треклятый мозгоправ почесал нос. - Ты вызвал скорую помощь своей нерусской зазнобе. Доктора приехали и убедились: у тебя на кровати - азиатская леди с просроченной визой. Даму, конечно, увезли куда следует. А в полицию передали информацию: по такому-то адресу выцепили нелегалку. Господа полицейские проверили квартиру по базе: владельцем жилплощади числится парень, частично лишенный дееспособности по причине ментального заболевания. Представь себе гремучий коктейль: психопат и нелегалка. Полиция, само собой, связалась со мной - курирующим тебя врачом. А дальше - мы с господином лейтенантом выехали на место происшествия, чтобы взглянуть на тебя и решить, что с тобой делать.
        - Где… где Ширин?.. - срывающимся голосом спросил я. Пальцы у меня тряслись. Горло будто забил ком. - Что вы с ней сделали?.. Она жива?..
        - Ты присядь. Не нервничай, - с издевательской ухмылочкой мозгоправ похлопал меня по плечу. - Лично я с твоей азиатской любовницей ничего не сделал. Ею занимаются ответственные сотрудники специального медицинского учреждения. Тебе надо печься не о какой-то там девчонке с Юга, а о собственном будущем. Потому что, дружок, влип ты не по-детски. Хотела муха обожраться малиновым вареньем - да в том варенье и увязла. Я беру тебя под особый контроль: в понедельник ты явишься ко мне в психдиспансер. Каждый понедельник - с солдатской точностью - будешь являться ко мне в кабинет за увеличенными дозами таблеток. А уж мое дело - оценивать твое состояние; досконально прощупывать тебя на предмет тревоги, странных мыслей и тяги к асоциальному поведению. Если не обнаружу изменений к лучшему, светит тебе больничка: жесткая койка, жиденькая кашка на завтрак да прогулки во дворе по расписанию. Ну и если вздумаешь пропустить хоть один понедельник - вместо того, чтобы отчитаться мне о своем состоянии психического здоровья, остаться лежать на диване и разглядывать свой пупок - тогда в клинику ты уедешь надолго…
        Язвящий психиатр был прав в одном: мне не мешало бы присесть. Пол уплывал из-под моих ног, а перед глазами мутилось. Но меня охватило нечто похожее на возмущение, на ярость. Вместо того, чтобы опуститься на стул - я прохрипел, как раненный конь:
        - Я… я отказываюсь вас понимать… Притон?.. Я не устраивал никакой притон… Я просто ввел под свою крышу любимую девушку. Это что - преступление?.. Я буду ездить к вам хоть раз, хоть два, хоть три раза в неделю, глотать пригоршнями самые забористые антипсихотики. Но только скажите мне: что с моей Ширин?.. Жива она или умерла?..
        - Ты уловил главное: надо регулярно посещать меня и исправно глотать таблетки, - с невозмутимым видом заметил «бык»-психиатр. - А насчет любовницы… Попробуй через суд добиться, чтобы спецмедучреждение предоставило тебе сведения о твоей нерусской девчонке. Но я бы на твоем месте не надеялся, что меня примут всерьез… Хех!..
        Мозгоправ крякнул, как утка.
        - Подпишите.
        Я не сразу понял, что «подпишите» исходило из уст «каменного» «зеленого» полицейского - который оказался совсем не немым.
        Офицер достал из атласно поблескивающего коричневого дипломата, который до сих пор держал под мышкой, какой-то листок, положил на стол, сунул мне шариковую ручку и повторил:
        - Подпишите.
        Я посмотрел листок: это было извещение, с печатью в виде государственного герба, выписанное на мое имя и информирующее, что четырнадцатого и двадцать восьмого числа каждого месяца я должен отмечаться в районном полицейском участке.
        - Подписывай, подписывай!.. - психиатр похлопал меня, на этот раз, не по плечу, а по спине. - Видишь ли: докатился ты, как морской ежик до кораллового сада. Теперь ты на учете не только в психдиспансере, но и в полиции. Ну а что прикажешь с тобой делать?.. С твоей-то склонностью к антиобщественному поведению ты можешь представлять угрозу для окружающих - следовательно, должен быть под оком полиции.
        Дрожащей рукой я вывел на листке - под текстом - свою заковыристую подпись. «Зеленый» взял листок и спрятал в дипломат, с прежней лаконичностью обронил:
        - Славненько.
        А меня стиснуло, сдавило, обняло до хруста костей запредельное отчаяние. Точно я не повестку подписал, а собственный смертный приговор. Но то, что я теперь «подопечный» еще и полиции - было лишь маленькой вишенкой на огромном жирном торте с многими слоями крема и шоколада. Во мне с новой силой всколыхнулась боль: я потерял, потерял Ширин!.. Причем потерял по своим же глупости и малодушию. Когда, очнувшись после многочасового сна, так и не перетекшего в смерть - я обнаружил, что моя девочка без сознания, я не должен был звонить в «неотложку». Мне нужно было дождаться: умрет ли моя звездочка или придет в чувство. Убедившись, что у милой не прощупывается пульс и не бьется сердце - я бы знал, что делать. Порезал бы кухонным ножом себе вены - вслед за любимой нырнул бы в вечный брак небытия. Все получилось бы так, как мы задумывали: конец всем мытарствам, бедам с работой, визой и пропиской. Нас не стало бы.
        А если бы Ширин - как и я - проснулась?.. Тогда бы, наверное, мы первым делом обнялись бы и поцеловались, обрадованные тем, что снова видим друг друга. И затем - может быть, за чашкой кофе - не торопясь, обсудили бы, что предпринять дальше. Возможно, решили бы повторить суицидальную попытку. Но возможно и отказались бы от бегства «за предел» - осмелились бы жить и бороться, притом, что Ширин была бы теперь нелегалкой.
        Но я - тупица и трус - сделал все ровно так, как не надо было делать. Я не дал нам с милой ни умереть, ни жить. Я сдал любимую медикам-каннибалам. Это почти то же самое, как во время войны бросить раненного товарища в лесу: мол, за кустиками враги тебя не заметят. Если моя девочка и скончалась на железной койке в палате «спецмедучреждения» - я об этом никогда не узнаю.
        А если моя девочка выжила?.. Это тоже не станет мне известно. Я могу сколько угодно гадать, подбрасывая монетку: решка - моя милая жива, орел - умерла. Но у любимой будут все основания возненавидеть меня и проклясть страшным проклятием. Потому что я нарушил ее волю. Я не дал моей девочке покинуть этот недобрый мир.
        Мне дурно становилось при одной только мысли о том, через какие адские муки Ширин придется пройти в «спецмеде». Ее могут сколько угодно пичкать опасными «экспериментальными» препаратами, вызывающими тяжелые побочные эффекты - от головной боли (как будто забивают в череп гвоздь) до приступов животного страха и галлюцинаций. Кормить будут всякой гадостью - супом из потрохов сдохшей курицы (хорошо хоть, что не из дождевых червей) и чуть ли не хлебом из опилок. Потому что уважающая себя либерально-демократическая республика не выделит сколько-нибудь серьезный процент бюджетных средств на питание «инородцев», «не-граждан», «унтерменшей», которые завтра или послезавтра будут депортированы на родину.
        Но кошачий корм на обед - еще не самое худшее бедствие. У меня кровь стыла в жилах, стоило лишь подумать о том, как будут обращаться с Ширин надзиратели и медбратья. По слухам с мигрантских интернет-форумов: младший персонал «учреждений» - почти сплошь расисты, неонацисты, бонхеды с бритыми головами и в шипастых ботинках. Отморозки нарочно устраиваются в «спецмеды», чтобы вдоволь поизмываться над «нерусями». А государство… А что государство?.. Оно не только закрывает глаза на националистические безобразия, а платит выродкам нехилую зарплату; раза в четыре больше, чем какому-нибудь учителю музыки. В «спецмедучреждениях» правительству нужны не заботливые волшебники - врачеватели тела и души - а кусачие сторожевые бульдоги. И сколько раз эти псы с хлещущей из пастей пеной надругаются над моей девочкой - изнасилуют, а следом изобьют до крови?.. Мне хотелось реветь, как огретому кнутом быку; руками и головою биться об пол - и рыдать, рыдать.
        Из спецмеда мою милую - сломленную, растоптанную, униженную - доставят под конвоем на вокзал. И посадят на поезд, в особый вагон «для лиц, нарушивших миграционный режим» - как это называется на языке бюрократии. Такие вагоны еще красят в синий цвет, чтобы вагоны, выделенные под «людей второго сорта», «преступников», «нерусских», отличались от зеленых вагонов, в которых дремлют под стук колес пассажиры из числа добропорядочных обывателей.
        Поезд тронется, пронесется за окном вокзал. Далее поплывут заборы и ограды, а потом - заснеженные поля и леса. Но Ширин всего этого не увидит: в тесноте под завязку (как мешок - картошкой) набитого народом вагона трудно пробиться к окну - особенно хрупкой девушке.
        Это принципиальная политика известного своим гуманизмом расейского государства: ни лишней копейки на «нелегальных мигрантов». В синих вагонах нет лежачих мест, нет столиков. Можно только сидеть на длинной скамейке, бедро к бедру с соседом. Туалет на весь вагон - один; даже не два. И прорваться туда - еще надо постараться. Размять конечности можно только во время остановки в промежуточной точке на пути следования поезда.
        Таким будет для моей милой не однодневное путешествие из Расеи в Западный Туркестан - похожее на транспортировку фашистами пленных коммунистов и евреев. А по ту сторону границы несчастную замордованную толпу «нарушителей миграционного режима» сгрузят прямо в ручища западно-туркестанских полицаев, отличающихся от «наших» разве что как мамлюки от казаков - цветом обмундирования; но таких же злых, грубых и неотесанных.
        Нежная прекрасная девушка вызовет, конечно, у «мамлюков» горячий интерес. Хорошо еще, если сальными влажными взглядами и наглыми вопросами: «Ты к русским ездила телом своим торговать?» - дело и ограничится. Когда юная красавица попадает в круг из дюжины щетинистых кабанов, из которых так и льется тестостерон, ожидать можно гораздо худшего.
        Что будет дальше?..
        Из полицейского участка позвонят родителям Ширин. Мол, забирайте свою «блудную дочку». Папа с мамой немедленно примчатся. Встреча с родителями будет для моей девочки еще одним ударом. Мать - плачет, отец - скрежещет зубами и швыряет глазами молнии. А моей милой останется только стоять, не говоря ни слова и глядя в пол.
        Дальше - снова развилка.
        Сценарий «а». Родители зазовут в гости жирного ишана. Подадут халву, рахат-лукум, медовые лепешки, персики, виноград. И упросят «дорогого гостя» таки согласиться на брак с Ширин. Ишан погладит свою похожую на мочалку бороду, почешет толстое брюхо и важно обронит: «Будь по-вашему». Подразумевая под этим: от меня шило в мешке не утаишь, я знаю, что ваша дочь вернулась из Расеи не-девственницей, но из уважения к вам я возьму девицу в младшие жены за символический калым.
        Сценарий «б» - ветвящийся на несколько вариантов. Ишан с презрением отвергнет «падшую девку» Ширин. Предложение жениться на ней он сочтет за неслыханное оскорбление - и даже разорвет все отношения с родителями моей милой. У любимой начнется житье опозоренной девушки, которую презирают даже родные отец и мать. Весь аул будет судачить о «похождениях» Ширин в «стране неверных», смакуя вымышленные подробности и делано возмущаясь. И найдутся грубые - с овечьим интеллектом - потные, пренебрегающие гигиеническими процедурами, мужланы, которые полезут к моей девочке в надежде поразвлечься: «Ты раздвигала ножки перед столькими славянами. Неужели откажешь землякам?..». Родители будут все сильнее ненавидеть мою милую: «Из-за тебя и на нас ложится нестираемое пятно - мы теперь отец и мать проститутки». Чтобы как-то выплеснуть свой гнев - станут, как рабыню, чуть ли не палкой, гонять Ширин по хозяйству: «Эй, ты, пожирательница печени собственной матери, сходи-ка набери воды!..» - «Ты, позор на седины отца, задай корм скотине». При таком обращении - не загонят ли родители дочку в гроб раньше, чем сами умрут?..
Да и достигни моя милая зрелых лет - что это будет за жизнь?.. Незаслуженное клеймо «шалавы», «распутницы», «проститутки» навсегда останется гореть на моей любимой. Проходя мимо дверей Ширин, аульчане будут показывать детям пальцем: «Смотрите: это дом шлюхи, которая спала с иноверцами-русскими».
        При другом варианте развития событий моей девочке не долго придется сносить унижения и издевательства. Просто потому, что моя милая предпочтет умереть. Ее найдут на краю аула - повесившейся на большом дереве. Агатовые глаза - потускнели и остекленели, изо рта вываливается фиолетовый язык. Один раз Ширин уже пыталась убить себя - когда проглотила горсть тяжелых снотворных таблеток. У моей девочки (не то, что у меня, жалкого труса) хватит отваги снова попытаться свести счеты с жизнью.
        Тело моей девочки вынут из петли. И зароют где-нибудь в степи, в стороне от дорог. Надгробием будет камень - без имени и без дат рождения и смерти Ширин. Как самоубийца, моя милая не будет удостоена похорон на аульском кладбище и могильной плиты с изображением исламского полумесяца. Местные аксакалы с кривыми спинами и желтыми зубами будут, попивая на айване душистый чай из расписных пиал, рассуждать о том, что душа бедной девушки ввергнута в адское пламя; потому что самоубийство - величайший грех перед лицом Аллаха.
        И есть еще один - «лучший» для Ширин вариант. Она не задержится под родительской крышей. Для милой нестерпимо будет видеть отца с матерью, которые называют дочку своим позором - так же, как и родителям глядеть на «заблудшую овцу». Никто особо не станет возражать, когда Ширин, навсегда оставив родной очаг, уедет в город.
        В городе, подобном бурливому океану, моей девочке придется, как маленькой рыбке, энергично грести всеми плавниками, чтобы только не пойти ко дну или не быть съеденной рыбой покрупнее. Озаренный сверкающими вывесками гипермаркетов, огнями кинотеатров, неоновым светом реклам - мегаполис беспощаден к одиночке с тощим кошельком. Чтобы просто выжить, Ширин придется хвататься за любую работу. Посудомойщицы, уборщицы, официантки. Хорошо, если повезет - и удастся задешево снять относительно уютную комнату хотя бы где-нибудь в пригороде. Но куда вероятнее, что моя милая не найдет ничего лучше койко-места. В одной комнате с моей девочкой будет жить еще пять или шесть женщин, одна из которых храпит во сне, как трактор; вторая - ни на секунду не перестает хихикать и лезет к тебе с бессмысленными разговорами; третья - вечно хмурится и ворчит, как Карабас-Барабас.
        Моя милая будет жить от зарплаты до зарплаты. Только чтобы не остаться без куска хлеба и без крыши над головой. В единственный на неделе выходной великой радостью для Ширин будет отоспаться и приготовить себе горячую еду. (В рабочие дни - из-за нехватки сил и времени - ничего не остается, кроме как довольствоваться сухомятками).
        Вспомнит ли тогда моя девочка обо мне?.. Подаст ли мне весточку по электронной или «обычной» - «оффлайновой» - почте?.. А может быть - будет ненавидеть и проклинать меня?.. А я даже не буду иметь права на надежду, что моя девочка однажды меня простит.
        …У меня вырвался горький болезненный смешок. Ширин сейчас заперта в «учреждении». И самое «лучшее» для нее - не приходя в сознание, умереть, чтобы не испытывать больше боли и страха, не терпеть унижения. А я, как Иисус Христос - только не прибитый к деревянной букве Т» - торчу между двумя преступниками. Иначе, чем преступниками, не назвать полицая и мозгоправа. Притом, что закон - как раз на стороне этих дородных господ. А я, в жизни не обидевший и лягушонка (если, правда, не считать инцидента с Савелием Санычем - когда, защищая честь своей девушки, я двинул ногою в морду похотливой скотины), признан «социально опасным». Хорошо еще, что не экстремистом.
        Ох, если б все это было фильмом!.. Оставалось бы только похлопать богатому на черный юмор режиссеру, снявшему великолепную сатирическую комедию. Но - увы!.. Наши судьбы решались не на экране телеящика, а в реале.
        - Эге-ей!.. - моя участковый помахал ладонью у меня прямо перед глазами. - Вы здесь, мой прекрасный юноша?.. Вы с нами?..
        Интонации мозгоправа были, ожидаемо, издевательскими.
        Я фыркнул, приходя в себя после наплыва невеселых образов и мыслей. Бегемот-полицейский, с коричневым дипломатом под мышкой, затянутый в зеленую униформу, по-прежнему стоял неподвижным и невозмутимым, как половецкая каменная баба на холме посреди степи. А буйвол-психиатр сверкал на меня глазами сквозь стекла очков и кривился в ехидной улыбочке.
        - Ты понял все, что мы с господином лейтенантом тебе сказали?.. - мозгоправ до того дошел в своей фамильярности, что потрепал меня за волосы.
        - Да, я все понял, - устало отозвался я. Мне хотелось сейчас одного: чтобы незваные гости поскорее ушли, оставив меня наедине с самим собой. - Каждый понедельник я буду приезжать к вам в психдиспансер за препаратами. И да - я обещаю, я клянусь вам, что буду аккуратно принимать таблетки, строго по назначенной вами схеме… Честно: я не стану спускать лекарства в унитаз!.. А еще… еще я два раза в месяц - четырнадцатого и двадцать восьмого - буду отмечаться в полицейском участке… Тут я тоже не обману: я ведь не хочу, чтобы жандармы пожаловали с проверкой ко мне домой… Все правильно, доктор?..
        Я излил свою тираду тихо, скомкано и невнятно. Я чувствовал себя, как кролик перед удавом. Медик и офицер обвили меня тугими кольцами, точно двуглавый змей - мерзко шипящий и демонстрирующий длинные раздвоенные языки. Я готов был подписаться на что угодно, отдать в залог паспорт, вступить в отряд волонтеров, выгребающих навоз - лишь бы сейчас мозгоправ и жандарм от меня отстали.
        Очкастый бык-психиатр - видимо, хорошо умевший «читать» человека по выражению лица - явно угадал, что я сломался, как сухая хворостинка. И что мучить меня дальше - совершенно незачем. Следуя своего рода «гуманизму», доктор не стал измываться надо мною больше, чем нужно. Положил свою широченную, как лопата, ладонь мне на плечо:
        - Я верю тебе, парень. Учудил ты, конечно, похлеще, чем в древнегреческом театре. Но - что поделать!.. Юность - время ошибок. Та смазливая азиатка, которую скорая помощь отвезла в спецмедучреждение, охмурила тебя. Как это свойственно молодым людям, ты думал не головой, а (я извиняюсь!) головкой. Что и говорить: половой инстинкт - очень могуч, да… Но ты, я надеюсь, получил урок. Слушайся меня - своего доктора - и все будет хорошо. Ну что ж. Адью-с, дружок.
        И мозгоправ, а следом лейтенант двинулись из кухни в прихожую. Я проводил медика и полицая до двери квартиры. Защелкнув за переступившими порог психиатром и жандармом замок - я, не твердо ступая, и зачем-то шаря перед собой руками, как слепой, вернулся на кухню. Разбегающимися глазами посмотрел вокруг.
        Стол, застеленный клеенкой. Плита. Холодильник. Полка для посуды. На стенке - календарь с изображением смешного пушистого медвежонка. Все было таким знакомым и… незнакомым, даже чужим. Дело было в том, конечно, что я больше не увижу на своей кухне Ширин. Не услышу, как моя девочка гремит тарелками. Она не позовет меня: «Родной, иди пить кофе!..». Скажу так: моя кухня осиротела. Да и всю квартиру заполнила гнетущая пустота.
        Минуты две я стоял посреди кухни - озираясь, как зверь. А потом упал на колени, обхватил руками голову и заплакал, заплакал. Оказалось: мой запас слез далеко не иссяк. Я горько оплакивал Ширин, с которой уже не надеялся встретиться, и свою поломанную или изодранную, как попавшая в зубы собаки половая тряпка, жалкую жизнь.
        Я знал мою девочку всего-то несколько месяцев. Но она успела стать для меня всем: и пылкой любовницей, и чуткой сестрой, и заботливым товарищем. Моя милая сияла мне ясной звездочкой, даже ночь превращая в день. А теперь звездочка погасла; я обречен остаток своих лет прозябать в кромешной тьме - настолько густой, что хоть черпай пригоршнями.
        Я плакал. Размазывал соленые слезы по лицу, кусал губы, сжимал кулаки - и снова плакал, плакал, горячо вздыхал. Наверное, я захлебнулся бы в потоке собственных слез. Время от времени я восклицал:
        - Ширин!.. Ширин!.. Ширин!..
        Замолк я неожиданно для самого себя. Я еще раз вдохнул и выдохнул. Утер глаза и поднялся на ноги. И обвел кухню медленным - удивленным - взглядом. Я точно спрашивал у Вселенной: «Как?.. Я потерял любимую - а небо не рухнуло на землю?.. Реки не изменили направление своего течения?.. А я - целый и невредимый, с руками, ногами и головой - стою у себя на кухне?.. Как такое может быть?..».
        Но факт оставался фактом: живой и относительно здоровый, я топтался возле застеленного клеенкой стола. Я чувствовал себя человеком, пересидевшим в бункере ядерную войну. Еле-еле, на подгибающихся ногах, дошел до шкафчика, приспособленного моей девочкой для хранения разнообразной бакалеи. Достал сахар и кофе. По две чайных ложки того и другого высыпал себе в чашку. Когда вскипел чайник, я сделал себе ароматный напиток с добавлением молока.
        С чашкой кофе я - все той же нетвердой походкой - дошел до стула. Сел. Ссутулил спину. Мне казалось: со вчерашнего дня я постарел лет на тридцать пять. Как хорошо было бы сейчас заснуть - и долго, долго спать сном без сновидений. А потом проснуться, уловив, как возится на кухне готовящая завтрак Ширин.
        Я отхлебнул молочный кофе из чашки. И уставил взгляд в окно - на напоминающих сгорбленных страдальцев три черных дерева с растопыренными ветвями…
        24.ВОСПОМИНАНИЯ О ШИРИН
        Снег таял, превращаясь в жидкую противную слякоть. Воробьи чистили перья в мутных лужах. По бледно-голубому - точно нарисованному акварельной краской - небу носились, перекликаясь, вороны. Гоня по асфальту фольгу, газетную бумагу, надорванные пакетики из-под соленого арахиса и чипсов, и прочий мусор, по улицам гулял уже не студеный, а живительно-прохладный ветерок. Под стягом растапливающего сугробы золотого солнца, на триумфальной колеснице в мегаполис въезжала царица-Весна. Пронзительно орущие по подвалам и подворотням бездомные коты точно приветствовали победительницу.
        Только по ночам зима иногда переходила в контрнаступление. Если не спится - встанешь с постели, выглянешь из темной комнаты в окно на освещенную оранжевыми фонарями улицу и увидишь: на припаркованных вдоль тротуара авто, на самом тротуаре, на деревьях - на всем городе лежит тонкий слой свежего белого-белого снега. Но приходило утро, небо светлело - снег растекался в грязь под лучами яркого солнца.
        Я жил, как во сне, как в тягучем кошмаре. Весна не радовала меня - а пища казалась безвкусной, как сухое сено. Я мог целыми днями лежать, в одних трусах, на постели и буравить глазами потолок. Или торчать на кухне, кружку за кружкой выливая себе в глотку молочный кофе и глядя в окно на три кривых дерева. Тонкие, черные, с узловатыми ветвями - эти деревья были моими немыми товарищами, будто чувствующими мою боль.
        Я потерял Ширин. Я потерял Ширин. Я. Потерял. Ширин.
        Порой мне хотелось кричать. Выть по-волчьи. Как кошка, царапать стену, пока из-под ногтей не закапает кровь. Бросить в пустоту: «Где, где моя милая Ширин?!.. Верните мне ее!..».
        Самым тяжелым было то, что я ни малейшего понятия не имел о том, что сталось с милой после того, как железные ворота «спецмеда» закрылись за машиной, увозящей мою девочку. Должен ли я оплакивать Ширин как покойницу?.. Или моя девочка - живая - возвращена в Западный Туркестан, в рабство к родителям, которые чуть подложат дочку под жирного, как боров, старика ишана?.. Этот второй вариант был еще невыносимее первого.
        По ночам, отбросив скомканное одеяло, я ворочался - не в силах заснуть. (Трудно спать, если и явь напоминает дикий ужасный сон). Только под утро я забывался слабой дремотой. А открыв глаза -
        спрашивал себя: жива или мертва моя Ширин?..
        Электронные письма, которые я отправил в «спецмед», в администрацию президента и министру здравоохранения - остались без ответа. Обращаться в высокие инстанции было столь же бесполезно, как приносить цветы и вяленое мясо в жертву глиняным идолам. До моей трагической любви, до всех моих страданий - никому нет дела. Никому. И в первую очередь - государству. Оно - как горный орел, сидящий на недоступной вершине. Что царю пернатых до ничтожной улитки, медленно ползущей по дну ущелья?.. Будь я богатеньким, сдающим четыре квартиры, рантье, способным нанять ушлого адвоката для защиты своих интересов, или преуспевающим предпринимателем, исправно платящим налоги в казну, тогда бы государство еще озаботилось бы моими проблемами. А так - улитка и есть улитка.
        По понедельникам я послушно являлся в психдиспансер. Моя воля была сломана, я просто выполнял то, что мне сказали. Смирной овечкой я показывался своему лечащему врачу. Буйвол-психиатр встречал меня то ли снисходительной, то ли издевательской улыбкой - показывал лошадиные зубы. Поправив очки, заглядывал мне прямо в лицо. Я кожей ощущал дыхание мозгоправа; от эскулапа - по-моему - пахло чесноком. Я морщился, а психиатр переходил к расспросу:
        - Ну что, мой юный друг?.. Выкладывай дяде доктору все начистоту. Не преследует ли тебя навязчивое желание кого-нибудь убить?.. Не тянет ли попробовать сырую человечину?.. А вареную?.. Жареную?.. Не кажется ли тебе, что телевизор, телефон, холодильник - за тобой следят?..
        С опущенной головой, я отвечал на все вопросы:
        - Нет. Нет. Нет.
        Мне было очень неуютно от пристального взгляда психиатра. Я чувствовал себя беззащитным -
        как зимой ты беззащитен перед холодом, проникшим под одежку.
        - Ну а какие у тебя жалобы?.. - интересовался мозгоправ.
        - Плохой сон… И аппетита нет… - выдавливал я, чтобы хоть что-то ответить. Тем более, что со сном и аппетитом у меня действительно была беда.
        - Да-с… - постукивая шариковой ручкой по столу, многозначительно бросал психиатр. - Увеличить тебе, что ли, дозу снотворного?.. Но так ты снова попытаешься травиться?..
        Я таскал свои рассыпающиеся кости и в полицейский участок. Там мною занимался худой, как вытянутый дождевой червь, офицер и с красными лампасами на штанах и в неизменной широкой фуражке.
        - Ну что, пацан? - взгляд полицая был не менее острый, чем у психиатра. Ни дать, ни взять - отточенный меч. - Еще не собрал у себя на квартире всех нелегалов района?.. Не сдаешь комнату под бордель с азиатскими кошечками?.. Гляди: нагрянем к тебе с облавой…
        От слов полицейского я дрожал, как осиновый лист. Если подумать головой: жандарм меня просто пугал - никакой облавы не будет. Да и что полисмены, в зеленом или пятнистом обмундировании, размахивающие резиновыми дубинками, откопают дома у несчастного инвалида?.. Грязные трусы и пропитанные потом футболки, комом брошенные в тазик, которые я никак не соберусь постирать?.. Но, расставшись с Ширин, я сделался еще более трусливым и нервным, чем был. Не то что мозгоправ и полицейский - меня вгонял в страх каждый скрип, каждый шорох за дверью.
        Я думал, что моя жизнь кончена; а тянущиеся вереницей унылые дни (унылые, даже не смотря на весеннее солнышко за окном) - это не жизнь, а только послесловие к жизни. Потеряв любимую девушку, я потерял и самого себя. Я был теперь подобен слепцу, которому только и осталось, что тосковать по тому времени, когда он видел. Память о Ширин - это шкатулка с драгоценными камнями. А я открываю эту шкатулку и, как скупой богач, перебираю самоцветы - воспоминания о самых счастливых моментах нашей любви. Но с годами самоцветы будут тускнеть: воспоминания поблекнут, спутаются, частично забудутся, а частично обрастут вымышленными подробностями. И лет через сорок или сорок пять я превращусь в лысого, мотающего сопли беззубого деда, который будет говорить своему отражению в зеркале: «А вроде была со мной красивая-красивая девочка…».
        Я чувствовал себя подстреленной птицей, бьющейся о камни на дне ущелья. Исход один - гибель!.. Но иногда - точно искра в золе - в моем сердце вспыхивала безумная, отчаянная надежда. Что если Ширин жива и еще не покинула стены «спецмедучреждения»?.. Что если у нас еще есть какой-никакой шанс увидеться?.. Мне начинало казаться, что мои сломанные крылья еще способны поднять меня в бирюзовое небо.
        Взбудораженный такими мыслями, я мог полночи проворочаться на не гладко постеленной простыне. Фантазия уводила меня далеко. В своих мечтах я уже обнимал и целовал милую. А - наконец - заснув, видел еще более яркие и пленительные сны. Проснувшись где-нибудь в одиннадцать утра, я запивал молочным кофе пару бутербродов с сыром или докторской колбасой и, собрав на всякий случай в рюкзак вещи первой необходимости (такие, как паспорт, справка об инвалидности и антибактериальные салфетки), отправлялся в путь.
        Промчавшись мимо двенадцати станций городской подземки, я выходил из электропоезда на платформу тринадцатой станции и поднимался из метро. Дальше я шлепал по мутным лужам, месил слякоть и переступал через кучки собачьих экскрементов, пока - отмахав два километра - не упирался в непробиваемые ворота «спецмеда». Точь-в-точь матрос, я заступал на вахту. Я вышагивал вдоль бетонной ограды, на которую бросал время от времени голодные звериные взгляды. Белые стены с пущенной поверху спиралью Бруно - безмолвствовали. Строго хранили тайны зловещего «спецмедучреждения». За кем захлопнулись, как челюсти дракона, железные ворота - тот будто исчезает из мира. Никто не знает, когда «дракон» изрыгнет (и изрыгнет ли?) свою добычу назад.
        Солнце лило лучи мне прямо в лицо, заставляя жмуриться. Я кашлял от прохладного ветерка, который прокрадывался мне за воротник и щекотал шею. Грязь, летевшая из-под моих же ботинок, оставляла следы на брюках. Я ходил, ходил по периметру ограды - замедляя шаг только напротив железных ворот и контрольно-пропускного пункта. Полицейский-автоматчик с КПП издали наблюдал за мной. По-видимому, я действовал сторожевому псу на нервы. Он бы с удовольствием прогнал бы меня прочь - но я выдерживал между нами приличную дистанцию.
        От яркого солнца, от хмельного ветерка, от моего внутреннего напряжения - у меня начинало мутиться в голове. Я переставлял ноги машинально, а сам погружался в поток образов и мыслей.
        Мне виделась Ширин - моя любимая, моя нежная, моя прекрасная Ширин. Я припоминал - казалось бы - самые незначительные, самые обыденные эпизоды нашей совместной жизни. Вроде того, как, сидя на кухне, мы за обе щеки уплетали яичницу, запивая ароматным кофе с молоком. Или как, взявшись за руки, гуляли по лесопарку, где каждое дерево стало нам родным. Почему, почему наше скромное счастье не могло длиться вечно?.. Кому мы мешали?.. Кому повредили?.. Мы ведь были как два маленьких воробышка, клюющих соринки. Зачем государство нас разлучило?.. Почему треклятое «спецмедучреждение» забрало мою девочку - и не отдало обратно?.. Неужели наделенные властью мужи в галстуках и пиджаках и блещущие ювелирными украшениями леди всерьез видят в хрупкой слабой девушке угрозу «святости государственных границ» и «территориальной целостности Расеи»?..
        Изводящий себя такими вопросами, я окидывал взглядом - снизу вверх - угрюмо смотрящую на меня бетонную ограду, точно прикидывал: а не разбежаться ли мне и не перепрыгнуть через чертову стену?.. Если и порву брюки о спираль Бруно - ничего страшного. Проникнув на территорию «спецмеда», буду обшаривать один корпус за другим, разыскивая мою ненаглядную тюрчанку. Но холодная ограда была слишком высока - несколько метров. Не перескочить, не перелезть - хоть подкоп рой.
        Я видел, как железные ворота раскрывались перед машинами скорой помощи, везущими в «учреждение», как легко было догадаться, новых пленников. В голове у меня тогда что-то переклинивало. Я чувствовал в себе сжатую пружину, готовую резко распрямиться. Не рвануть ли мне с места?.. Не забежать ли, следом за машиной, в распахнутые ворота?.. Но меня останавливало еще теплившееся во мне «благоразумие».
        Я ведь понятия не имею, в каком корпусе и на каком этаже запрятана Ширин. Ведь не у санитаров же с надзирателями об этом спрашивать!.. Эти господа - в лучшем случае - возьмут меня за шиворот, доволокут до КПП и неслабым пинком отправят восвояси. А в худшем - будут крепко держать меня за шкирку до самого прибытия жандармов, которым и передадут меня с рук на руки. Парню, и без того состоящему на учете в полиции - видит бог - не следует попадаться на «антиобщественном» поступке. Я недолго шатался бы между корпусами «спецмеда». Территория «учреждения», несомненно, просматривается камерами. Какими бы сонными ни были бы охранники - а засекут, что от одного корпуса к другому перебегает посторонний. Реакция будет незамедлительной…
        Когда ноги у меня начинали гудеть от долгой ходьбы, я находил сквер с черными деревьями - еще не успевшими одеться в зеленую свежую листву - и отдыхал, сидя на скамейке. У моих ног купались в луже сизые голуби - а затылок мне напекало теплое весеннее солнце… Заглядывал я и в ту кафешку, где познакомился с тетей Зульфией. Днем за кассой здесь стоял невзрачный парень - сменщик апы. Магнитофон проигрывал популярные эстрадные песенки. Я покупал кофе «три в одном», пару сосисок в тесте или капустных пирожков, и приземлялся за не очень чистый столик. Еле-еле шевеля челюстями, неспешно жевал свою выпечку, потихоньку лакал кофе. Я был даже рад, что звучащая из магнитофона попса бьет по мозгам, мешая думать. Потому что понимал: мои извилины могут сейчас родить только невеселые - убийственно-невеселые - мысли.
        После кафешки я возвращался к глухо запертым железным воротам «спецмеда». В энный раз повторял свой маршрут вдоль высокой бетонной стены. Интересно: сколько раз вокруг непробиваемой ограды должен я обернуться, чтобы одолеть расстояние, равное протяженности экватора?..
        Блестящее солнце начинало опускаться за дома. На половину мира как бы падала тень. Небо становилось похожим на вырезанный из синего льда купол. Ветерок, недавно обвевавший лицо мягкой прохладой, теперь был холодным. Немногочисленные прохожие поднимали воротники, поправляли шарфы и, как мыши по норам, рассеивались по подъездам. Иногда бросали на меня взгляды - полные недоумения и даже опаски. Ну конечно, конечно!.. Как еще может смотреть сытый мирный обыватель на безумного парня - зачем-то топчущего грязь под оградой мрачного «спецмедучреждения»?.. Обывателя ждут в уютной квартирке горячий чай с бубликами, сердобольная жена (или угодливый муж), упитанные игривые детки, да еще, может быть, попугай в клетке или жирный - томно урчащий - котяра. Бедолага, у которого явно что-то не в порядке - это чужеродный элемент в обывательской картине мира.
        Обыватель хотел бы ничего не знать о таких, как я и Ширин. Чтобы напоминания о том, что на свете есть боль, отчаяние и смертная тоска не лишали «добропорядочного гражданина» здорового сна. Собственно, миграционная и просто полиция, психиатрические больницы закрытого типа и те же «спецмеды» - не работают разве на то, чтобы обеспечить обывателю покой?..
        Солнце пропадало за коробками многоэтажек. Быстро догорали сумерки. Сгущалась мгла. Восходила луна. Но она терялась за наплывшими на небо курчавыми серыми облаками. В окнах домов зажигался желтый электрический свет. Каждая высотка была точь-в-точь античный великан Аргус с глазами по всему телу, или как индийский тысячеглазый Индра.
        Как я говорил: по ночам переходила в контрнаступление зима. Морозец покалывал лицо. Облака сыпали на город белый порошок снега. Снежинки крохотными мотыльками пикировали к асфальту в оранжевом луче уличного фонаря. Я по-прежнему, вопреки усталости и желанию оказаться в теплой постельке, под ватным одеялком, обходил бетонную ограду «спецмеда». Упорства мне придавала нерациональная мысль: раз мою девочку забрали в «учреждение» ночью - значит и отпустят под покровом темноты. Глупее, конечно, ничего нельзя было и придумать. Зачем врачам-садистам из «спецмедучреждения» привязываться к какому-либо времени суток?.. А главное: из «спецмеда» никого не отпускают - а только доставляют под конвоем на вокзал, где сажают на поезд, отбывающий за пределы Расеи. Глупо, глупо!.. Но мне надо было цепляться за какую-то надежду, чтобы вконец не рехнуться от душевной боли - и я «изобрел» эту надежду сам.
        Окна, одно за одним, потухали: отужинав, обыватели вытирали рты, чистили зубы, опускали жалюзи, гасили свет и - удобно устроившись на мягкой перине в своих кроватках - засыпали сном праведников. Там, где окна еще горели желтым - квартирные жители, очевидно, пока не насытились бутербродами с копченой колбаской и соленым попкорном, и не отлепили глаза от зомбоящика, показывающего какое-нибудь реалити-шоу или «документальную» передачу про экстрасенсов.
        Утомление брало свое: я сутулил спину, часто спотыкался, ноги переставлял еле-еле. Вдобавок, в животе урчало от голода. Тогда я вновь шел в кафешку. За кассой стояла уже Зульфия-апа. Добрая женщина приветливо улыбалась мне. А когда я подходил к витрине и выбирал, чем бы «заморить червячка», подсказывала:
        - Пирожки с картошкой и пончики с ванильным кремом - сегодня совсем свежие. А вот пирожки с капустой - не очень, с позавчерашнего дня лежат.
        Я благодарил - и брал именно ту выпечку, которую рекомендовала Зульфия-апа; да еще стаканчик горького черного кофе. В ночь шатаний вокруг ограды «спецмедучреждения» я покупал в кафешке только такой невкусный кофе. Мне казалось (хотя это могло быть только иллюзией), что от такого кофе быстрее бьется сердце и проясняется в голове. Пристроившись за квадратным столиком, я неторопливо ел и, мелкими глоточками, пил. Зульфия-апа глядела на меня все с той же тихой улыбкой. Удивительно: эта - в общем чужая - женщина была так ласкова и предупредительна со мной. Если б я верил в буддийские перерождения, я бы решил, что она была в прошлой жизни моей матерью; либо я был немощным - трухлявым, как пень - отцом Зульфии, за которым апа самозабвенно ухаживала.
        - Ты все надеешься, что из раскрывшихся железных ворот или через КПП «учреждения» к тебе выйдет твоя прекрасная Ширин?.. - спрашивала Зульфия-апа. От меня тетушка знала имя моей любимой.
        Я молча кивал. А апа вздыхала:
        - Безумец ты. Подлинный Меджнун. Ехал бы ты лучше домой. Заел бы хлебом с маслом кружку зеленого чаю - и лег бы спать. Мотаться по ночам вкруг ограды - чревато болезнями. Холодно, простынешь; температура, гляди, у тебя подскочит.
        Деликатная апа не говорила мне прямо в глаза то, что я и сам в глубине души признавал: от моих что дневных, что ночных хождений под оградой «спецмеда» - нет, ровным счетом, никакой пользы. То, что я промочу ноги в луже - никак не повлияет на участь Ширин. Отдав милую в руки «скорой помощи», я будто отрекся от моей тюрчанки. Даже документами моей звездочки - паспортом и визой - завладел плюгавый докторишка. Государственные чиновники сделают с моей милой, что захотят - и не дадут мне отчета.
        Иногда, когда кроме меня в кафешке не было ни посетителя (а ночью в бистро редко кого заносило), Зульфия-апа выходила из-за прилавка и, встав напротив меня и положив руки на стол, спрашивала:
        - Ну что за девочка твоя любимая?.. Расскажи.
        Говорить о Ширин, как знаток-ювелир перебирать самоцветы и жемчужины воспоминаний - было для меня каким-то горьким удовольствием, как распитие элитного алкоголя. Я охотно делился с тетушкой Зульфий историей о том, как увидел тоненькую и красивую, как цветок, девушку-тюрчанку за кассой такого же заведения, в каком работает сама апа. О том, как я не мог найти способ подступиться к столь восхитительной сияющей звездочке. Но однажды все-таки решился подойти и завязать разговор.
        И сразу же в своем сумбурном рассказе я перескакивал к нашим с любимой прогулкам по лесопарку. О, Ширин и я знали там каждую аллею, каждую скамейку, каждое ветвистое дерево. Исходили все извилистые потайные тропинки, над которыми сплетались древесные кроны. А дальше я заводил речь о зоопарке, где мою милую позабавили бодающие друг друга овцебыки… Затем - спохватившись, что упускаю самое важное - принимался перечислять все почти сказочные достоинства моей девочки. Ширин так красива и обаятельна. Она всегда казалась мне хрупкой пунцовой розой, хрустальной куколкой, маленьким глазастым котенком - кого хотелось оберегать, защищать, заслонять от всех ветров.
        Зульфия-апа - улыбаясь одними краешками губ - внимательно слушала меня, не перебивая. Воспоминания, которые я изливал потоком приобретали особую яркость, как картины, нарисованные масляными красками. Я будто снова держал свою милую за трепещущую руку, заглядывал в черные омуты глаз любимой. Призрак Ширин манил меня, как мираж в пустыне.
        И тогда я начинал плакать. Сперва я всхлипывал и дрожал. А потом соленые ручьи, чуть ли не кипя, текли и текли у меня из глаз, омывая мне щеки. Я шмыгал носом, закрывал ладонями лицо - и плакал, плакал, как малолетняя девочка, у которой лопнул воздушный шарик. Мне было стыдно, невероятно стыдно перед тетей Зульфией. Но я не в силах был остановиться.
        - Ничего. Ничего, мой мальчик, - Зульфия-апа подходила ко мне и клала руку на мое плечо. - Поплакать тоже иногда надо… Все у тебя будет хорошо… Ехал бы ты домой, птенчик.
        Я, утерев наконец слезы, без всякой бодрости говорил:
        - Я… пойду… Прошвырнусь еще пару раз вокруг ограды «спецмеда».
        - Ну, воля твоя, - вздыхала Зульфия-апа. - Ты заглядывай ко мне еще…
        - Да. Конечно… - отзывался я.
        Я вновь топал по своему маршруту. Кружащиеся в воздухе мушки-снежинки летели мне в лицо. Горели только фонари на столбах. У громадин-домов с размывшимися в темноте контурами - погасли все окна, точно ослепли сотни глаз. Город спал, как исполинский комфортно развалившийся боров, похрюкивающий сквозь сон. Лишь изредка слышалось как проносился автомобиль, да раздавалась откуда-то с соседней улицы нескладная песня какого-нибудь припозднившегося выпивохи.
        Все это: снег, глухая ночь, тишина - действовало на меня запредельно угнетающе. Мне начинало казаться: род людской вымер. Я последний человек на Земле - и больше нет никого под этим мрачным ночным небом, под сыплющими снежный порошок черными облаками, за которыми теряется луна. Трепещущий от какого-то детского страха, на подгибающихся ногах, я обходил бетонные стены еще три-четыре раза. А потом, подгоняемый все сильнее стискивающим сердце ужасом, торопился опять в кафешку, увидеть тетушку Зульфию.
        - Пришел?.. - приветливо, но с ноткой грусти спрашивала апа, когда я переступал порог забегаловки. По-моему, тетушка Зульфия, как добрая волшебница, читала на моем лице все, что клокотало у меня в душе. Жаль только, что какой бы феей ни была апа, а не могла превратить для меня тыкву в карету, чтобы на этой карете я беспрепятственно (ну колдовать - так колдовать) въехал в растворившиеся ворота «спецмеда», забрал бы мою милую и увез бы в фантастическую страну, где нет ни националистически настроенных обывателей, ни грубых дуболомов-жандармов; где не нужны ни деньги, ни паспорта - а деревья двенадцать месяцев в году даруют вкусные сытные плоды.
        Я низко опускал голову, печально вздыхал, покупал кофе и пирожок - и, с сутулой спиной, садился на потрепанный диванчик. Зульфия-апа смотрела на меня, как огорченная мать на битого жизнью сынка. Я медленно прожевывал пирожок, ставил на стол на две трети выпитый картонный стаканчик и - тряхнув, как жеребенок, головой - с трудом выдавливая слова, говорил:
        - Да, тетя… Вы… вы, наверное, правы… Думаю… мне лучше поехать домой…
        - Да. Да, - с некоторым облегчением кивала тетушка Зульфия. - Конечно, езжай. Плотно поешь, умойся и поспи.
        Я грустно улыбался доброй тете, выходил из кафешки обратно под снег и через приложение на смартфоне вызывал такси. Покатушки на авто были, честно сказать, не совсем по моему пенсионерскому карману. Но метро ночью закрыто - так что приходилось развязывать кошелек. Да и на что еще было тратиться одинокому, сломленному, психически нездоровому парню, если исключить корейскую лапшу быстрого приготовления, коммуналку и плату за интернет?..
        Такси «подбирало» меня - скрюченный, я давил ягодицами задние сиденье и почти не смотрел в окно, на убегающие улицы, до утра погрузившиеся в летаргию. Таксист высаживал меня аккурат у моего подъезда. Зачем-то я стоял, переминаясь с ноги на ногу, пока машина не уезжала и не пропадала в темноте.
        Руки у меня начинали дрожать, когда я пытался открыть дверь подъезда. Связка ключей имела все шансы выскользнуть из моих трясущихся пальцев прямо в снег. Что бы я тогда делал?.. Попав - наконец - в подъезд, я добирался до квартиры; переступив родной порог, оказывался точно в темной пещере. Я не сразу зажигал свет - торчал столбом, вслушиваясь в тишину. Под черепной костью, как под крышкой котелка, начинали бурлить совсем безумные мысли. Что если мое ухо уловит сейчас слабое-слабое сопение, доносящееся из спальни?.. Ширин не за бетонной оградой со спиралью Бруно, не в угрюмом корпусе «спецмедучреждения». Нет, моя девочка здесь - дома!.. Просто не дождалась меня - и легла спать. Сейчас я разденусь, войду в спальню и, встав на колени у кровати, поцелую губы, щеки, закрытые глаза моей милой.
        Включив в прихожей свет, сняв и повесив куртку, я проходил в спальню. Врубал освещение и там. Смятая постель была - конечно - пуста. Я падал на кровать, утыкался лицом в подушку. Мне чудилось: подушка все еще хранит нежный запах волос моей девочки. Я прижимал подушку к груди, как ребенка. Покрывал бесчисленными поцелуями - и плакал, плакал. Похоже, мой запас слез был воистину неисчерпаемым, как солнечная энергия.
        Потом я принимался бродить по квартире, как ягуар по вольеру. Когда ноги в очередной раз приносили меня на кухню, я ставил кипятиться чайник, заправлял чашку двумя ложками сахару и ложкой растворимого кофе; после чего продолжал мерить шагами квартиру. Я вновь оказывался на кухне как раз в тот момент, когда чайник оповещал свистом: вода уже нагрелась до ста градусов. Я делал себе кофе с молоком. Пил. После чего возвращался в спальню. Стягивал с себя брюки, свитер и футболку. И, потушив лампу, валился на кровать.
        Ворочаясь на скомканной простыне, потея под толстым одеялом, я думал: до утра не усну. Воображение было занято лучезарным образом моей милой.
        - Ширин… Ширин… Ширин… - шептал я, в глупой, слепой, иррациональной надежде, что любимая меня услышит.
        Усталость брала свое. Я таки, незаметно для себя самого, медленно погружался - как в пенный океан - в царство Морфея.
        Меня обступал, меня кружил хоровод сияющих снов. Мне снилась Ширин. Точно я смотрел романтический фильм, в котором она была главной героиней. Я видел нас с милой на золотом пляже - идущими по самому краю моря. Набегающая волна омывает нам ноги. А мы весело смеемся, шлепая по влажному песку. Собираем красивые камушки и ракушки.
        Еще моя девочка представала мне кормящей грудью ребенка - пухлого, щекастого и большеглазого, завернутого в пеленки. Легконогой козочкой, резвящейся на аллеях и тропинках нашего лесопарка - успевшего, как в праздничное платье, одеться в изумрудно-зеленую листву, подсвеченную лучами яркого солнца. Десятки и сотни «кадров» сменялись перед моим мысленным взглядом - и на каждом была Ширин, напоминающая распустившийся цветок или блестящую звездочку. Улыбающаяся. С искорками радости и задора в агатовых глазах. Гибкая, как лиана. Нежная, как иней.
        Сны были сладким вином. Пробуждение - горьким похмельем.
        Еще не разлепив веки, не полностью перейдя из мира колдовских грез в суровую явь - я будто бы слышал, как на кухне шумит льющаяся из-под крана вода. И я ждал, что сейчас раздастся голос милой: «Дорогой, вставай!.. Я нам гренок нажарила и кофе налила. Помой свою прекрасную мордочку - и садись за стол». Но уже через три доли секунды я мучительно осознавал: нет - вода на кухне не льется, и, похожий на звон маленького декоративного колокольчика, голосок Ширин тоже не нарушит тишину, висящую в квартире.
        Поняв это, я натягивал одеяло по самый подбородок, проваливался головой в мягкую подушку и силился снова заснуть. Лучше наслаждаться призрачными видениями, в которых я и моя девочка обнимаем и целуем друг друга, чем пробуждение в недобром мире, где я, скорее всего, уже никогда не прижму любимую к груди.
        Сон не приходил. Валяться в постели до самого трубного рева дня воскресения мертвых было невозможно. Спустив руку с кровати, я нашаривал на полу сотовый телефон. Подносил к глазам, смотрел время: дисплей показывал, что сейчас тринадцать или четырнадцать часов. Ночь давно прошла, да и утро тоже.
        Еще несколько минут я лежал в постели, прилепившись глазами к произвольно выбранной «воображаемой точке» на потолке. Потом, наконец, с не очень подходящим к моему возрасту кряхтеньем, поднимался. На подгибающихся ногах - в одних трусах и тапочках - перемещался в прихожую. Там я зачем-то надолго зависал перед зеркалом - пристально разглядывал каждую свою черточку. На меня смотрело отражение: бледный парень с взлохмаченными волосами - достаточно высокий, но с опущенными плечами и чуть ссутуленной спиной; фиолетовые мешки под воспаленными, часто моргающими глазами; комплекция - дрищ, дохляк. Не знаю: меня - наверное - настолько изгрызло горькое чувство одиночества, что я (ну совсем, как верящий в деда Мороза ребенок) надеялся услышать живое слово хотя бы от этого тощего, как селедка, юнца из зазеркалья.
        Но мой двойник, конечно, оставался немым. Я, кое-как пригладив рукою волосы, вздыхал и проходил на кухню. Ставил чайник. Когда вода вскипала - делал себе кофе с молоком. Взяв чашку с ароматным напитком, приземлялся на стул. И, маленькими глоточками попивая свой кофе, уставлял взгляд в окно, на три дерева. На три голых, еще не покрывшихся весенней листвой, черных сгорбленных дерева с корявыми узловатыми ветвями.
        Деревья напоминали трех истомленных долгим странствием монахов, которые - достигнув конечного пункта паломничества - обнаружили, что святыня обращена в руины. Пилигримам только и остается, что схватиться за головы и рыдать о своей злой судьбе.
        Глядя на черные деревья, я думал и о собственной незавидной участи. И по щеке моей сползала соленая слеза. Я потерял свою красавицу-пери, чистого ангела, богиню. Отныне мой удел перебирать самоцветы и жемчуга воспоминаний о любимой, без которой цена мне не больше, чем треснутому глиняному кувшину. Никакой бальзам не излечит мое искромсанное сердце от адской запредельной боли…
        …Так я и жил - вернее, влачил жалкое существование слизня - без милой Ширин. Я отучился готовить себе еду, разве что мог пожарить какие-нибудь наггетсы, а чаще обходился холостяцким бутербродом. Я опустился, став точь-в-точь косматым неандертальцем, только хилым. Мог по нескольку дней не чистить зубы, хотя бы у меня и воняло изо рта; забыл дорогу в парикмахерскую. Мой психиатр - в дни, когда я являлся в диспансер - задерживался глазом на моих грязных волосах и длинных ногтях, и многозначительно кивал, поправляя очки:
        - Что, дружок?.. Абулия, депрессия заедают?.. А не направить ли тебя в клинику на месяц-другой?..
        Я не отвечал: мне было все равно.
        Единственным человеком, о котором я думал каждую минуту, каждую секунду своего прозябания под небесами - была Ширин. Мне хотелось скулить шакалом в капкане, при мысли о том, как я сам сдал мою возлюбленную проклятым людоедам в униформе медиков. Целая Вселенная не могла вместить моего раскаяния, как и моего непоправимого горя.
        Прости меня, Ширин.
        Ширин, я люблю тебя.
        Я всегда буду тебя любить.
        2020-2021.