Игра мудрецов Екатерина Соболь
        Дарители #3
        В третьей книге саги «Дарители» мы снова попадаем в волшебное королевство. Сердце волшебства вернулось, повсюду люди находят свои дары, здесь и там пробуждаются после трехсотлетней спячки волшебные существа - и не только добрые. А значит, Генри придется оставить лук и стрелы, взяться за меч, сесть на коня и отправиться в поход, словно старинный белый рыцарь из сказок. Ему предстоит не только сразиться со страшным Зверем, пробудившимся в Разноцветных скалах, но и стать мудрее и узнать о себе то, о чем и не подозревал, ведь «путешествие важнее места назначения».
        Е. Соболь
        Игра мудрецов
        В серии «Дарители» вышли книги:
        1. Дар огня
        2. Короли будущего
        3. Игра мудрецов
        
* * *
        Пролог
        Я всегда знал: от местечка под названием Злобные скалы ничего хорошего ждать не стоит.
        Говорят, давным-давно, во времена волшебства, это место вовсе не было «злобным», и добывали тут все виды камня, какие есть на свете. А потом дары пропали, не стало храбрых каменотесов, и больше никто в эти скалы не лез: можно заблудиться, а можно и шею сломать.
        Наша деревня прямо у подножия стоит, но мы в горы, ясное дело, не ходим: ни птицы, ни звери там не водятся, ничего не растет, а чтобы ценные камни откалывать, нужны волшебные инструменты, как у предков. И жили мы в тени этих разноцветных вершин мирно и тихо, пока мой отец не решил, что хочет стать каменотесом.
        В тот день, которого мне теперь никогда не забыть, отец потащил нас с Лоттой прямо в Злобные скалы.
        - Зря их все так боятся, - заявил он. - Меня уже пару дней туда тянет и днем, и ночью. Брожу и никак не налюбуюсь! Я раньше даже не замечал, что камни такие красивые и что все ущелья разные, не заблудишься. Хотите увидеть стену из сияющего красного камня? А заодно поможете мне кое с чем. Я придумал, как отколоть несколько кусков породы, но силенок моих не хватает, а вы у меня вон какие вымахали!
        Отец всю жизнь сражался с нашей бедной каменистой землей за скудные урожаи моркови, и я никогда не видел его таким веселым, как в последние дни.
        - А вдруг он умом тронулся? - зашептал я на ухо Лотте, едва за ней поспевая. Она шла охотно, будто вовсе не боялась. - Что значит «придумал, как отколоть камни»? Так же не бывает! Чтобы сделать что-нибудь, нужны знания, предками данные, а ни с того ни с сего придумывать, что хочешь, только во времена Сердца умели.
        Мы шли вслед за отцом по извилистому ущелью. Мне здесь совсем не нравилось, но кто же родителя ослушается? И тут Лотта странно на меня посмотрела и сказала:
        - Слушай, Петер. А что, если Сердце волшебства нашли?
        Я прямо со смеху покатился. Скажет тоже! Но Лотта и дальше свое гнула:
        - Герда вчера, когда мы в последний раз виделись, спела мне песню. Она раньше пела, как мы все, еле-еле. А тут… Я прямо заслушалась! А Бьорн вдруг проснулся силачом. Герда говорила, мешок картошки одной рукой подкинул, она сама видела. На что это, по-твоему, похоже? На дары, как в сказках!
        Говорила она тихо, отец бы ее все равно слушать не стал, кто женщин-то слушает! Ну, кроме меня. С тех пор как мама умерла, Лотта мне вместо нее, хоть всего на три года меня старше.
        - Если они у нас такие даровитые, чего сбежали? Они бы и тут неплохо устроились, - проворчал я, через силу делая сердитый вид: уж очень мне хотелось, чтобы слова Лотты правдой оказались.
        - Сама не пойму, - вздохнула Лотта, глядя на яркое предзакатное небо. Отцу совсем разум отшибло, если он вздумал пойти в Злобные скалы к вечеру. - Герда мне вчера сказала, что идет искать какое-нибудь тихое место, чтобы в пении тренироваться. А потом, наверное, передумала и с любимым сбежала - ее матери Бьорн никогда не нравился. Романтично, да? Вот бы мне так.
        Я поежился, носком сапога отбрасывая с дороги камешки. Из нашей деревни иногда убегали те, кто не хотел всю жизнь копаться в скупой земле и разводить кур, но я точно знал, что никогда так не сделаю. Кто дом бросает, сразу погибает, так мама говорила.
        - Вдруг она не сбежала, а пошла петь сюда? Местечко тише некуда, - сказал я, просто чтобы поспорить. - И Бьорн с ней, вместе и заблудились. Никто их больше не видел, вот и решили, что они сбежали.
        - Глупости, - фыркнула Лотта. - Раз уж Бьорн теперь такой силач, забрался бы повыше да нашел путь обратно.
        - Он не успел! Знаешь, что бывает в сказках с теми, кто идет в заброшенное жуткое место, как мы сейчас? - заунывно протрубил я Лотте в ухо. - Их кто-нибудь съедает!
        Лотта посмотрела на меня как на дурачка и собралась было спорить дальше, но тут кое-что произошло.
        Из разлома в скале стрелой вылетела мелкая птичка и уселась Лотте на плечо. Та взвизгнула и отмахнулась, но птица осталась на месте.
        Отец, шагавший впереди, обернулся, и глаза у него стали круглые, как тарелки. В скалах никакая живность не водится, а тут откуда-то появились еще две птицы и начали виться вокруг Лотты, бешено молотя крыльями.
        Лотта медленно приоткрыла зажмуренные глаза, вытянула руки ладонями вверх - и птицы, щебеча взахлеб, уселись на них.
        - Я… Я понимаю их язык, - одними губами проговорила моя сестра, и никогда еще она не казалась мне такой красивой, такой важной, как в эту минуту.
        - И что они говорят? - шепотом спросил я.
        Лотта будто очнулась, завороженное выражение на ее лице исчезло без следа.
        - Они говорят: «Бегите».
        И тут щебет птиц внезапно оборвался, потому что в скалах раздалось совсем другое пение:
        - Мы вернемся однажды домой,
        Даже если уже будет поздно,
        Ведь далекие яркие звезды
        Нас в ночи поведут за собой.
        Я и не думал, что эта старая простенькая песенка может звучать так удивительно, - она вливалась в уши, текучая, как масло, звенящая, как серебро.
        - Герда! Это она! - крикнула Лотта и помчалась на голос, а я хотел ее остановить, но не смог: ноги будто прилипли к земле.
        - Как красиво, - пробормотал отец.
        Я вдруг понял, что голос переместился, словно его обладатель сделал огромный прыжок. Теперь пение раздавалось с другой стороны, но отец будто не замечал: вместо того чтобы идти за Лоттой, он пошел на голос. Я кричал ему вслед, но он не обернулся. Голос накрывал меня, как волна, и я осел на землю, закрыв ладонями уши. Он становился громче, а я сжимался сильнее и ничего не понимал, кроме одного: мне нельзя идти туда, куда он зовет. Потом пение стихло. Упершись лбом в каменистую землю, я пытался отдышаться. Мне почему-то казалось, что кто-то сейчас схватит меня за плечо, но ничего не произошло, и я выпрямился.
        В лесу было тихо. Захлебываясь воздухом и слезами, я позвал отца и Лотту. Никто не откликнулся.
        Отца я нашел всего в тридцати шагах. Он лежал под скалой из белого камня, глядя в небо. Кровь была на его волосах и на скале, будто отца ударили об нее головой. Но с какой же силой надо было ударить, чтобы он… Я зарыдал, прижавшись щекой к его неподвижной груди. Мне казалось, что сердце у меня раскололось надвое, как в любимых сказках Лотты о героях с разбитым сердцем, которые отправляются в далекое путешествие, чтобы его склеить.
        Только я не был героем. Мне было тринадцать, и я хотел только одного - чтобы Лотта вернулась, оплакала отца вместе со мной, и мы отнесли бы его домой.
        Этого не произошло.
        Лотту я нашел благодаря птицам. Они щебетали как сумасшедшие, кружились над ней, будто хотели, чтобы она им ответила. Я лег рядом с ней. Остатки моего сердца крошились, как зерна под мельничным жерновом.
        А потом я заметил, что она еще дышит, и опять заплакал, на этот раз - от облегчения. Но сколько я ни звал Лотту, сколько ни тряс, она не просыпалась, и кожа ее была холодной и влажной, как у лягушки.
        - Только я могу ее разбудить, - сказал кто-то совсем рядом.
        Голос был мужской, низкий и звучный. Я вскочил, озираясь. Он раздавался совсем близко, но я никого не видел.
        - Как твое имя? - спросил он.
        Вот теперь я понял: тот, кто говорил, прятался за широким выступом скалы, но я был слишком напуган, чтобы заглянуть туда.
        - Петер, - пролепетал я. - А твое?
        Он засмеялся, и от этого смеха птицы, по-прежнему носившиеся вокруг, умолкли.
        - Вы, люди, вечно зовете меня одинаково, но мне не нравится это прозвище. Лучше зови меня, скажем, Зверем. Ну, а теперь сделай то, что должен, Петер-скрипач.
        Последнего слова я никогда не слышал - наверное, какое-нибудь ругательство.
        - А что я должен? - Я сел обратно на землю и сжал холодную руку Лотты.
        - Иди и найди белого рыцаря, конечно. Что за глупые вопросы?
        - Белых рыцарей нет уже лет триста, где мне его взять?
        Хм. Похоже, Сердце волшебства искали довольно долго, - задумчиво проговорил Зверь. - Ладно, найди мне самого храброго юношу в ваших краях, расскажи ему, что случилось с твоей прекрасной сестрой, и пусть он явится и бросит мне вызов, чтобы спасти ее.
        Я засмеялся трясущимся, безумным смехом. Конечно, я знал легенды о белых рыцарях и понял, что нужно Зверю, но…
        - Никто не придет! Кто в своем уме покинет дом, чтобы помочь неизвестно кому? Такое только в сказках бывает.
        Зверь тяжело вздохнул:
        - Хочешь сам сразиться со мной за жизнь сестры, раз так трудно найти героя? Ты, конечно, не слишком подходишь, но это лучше, чем ничего. Ну как, бросаешь мне вызов?
        Я затряс головой.
        - Ты просто убьешь меня. Как убил моего отца, - с трудом проговорил я. От страха у меня онемели губы. - Я не умею драться.
        Зверь вздохнул еще тяжелее.
        - Ну, вот что, Петер. Я придумал, где найти того, кто нам нужен. Надеюсь, в вашем новом мире королевский дворец на месте? Вот и славно. Ни за что не поверю, что там не найдется глупого мальчика, жаждущего подвигов. Отправляйся во дворец и скажи вот что…
        И он объяснил мне.
        - Не могу же я послать какого-то парня на верную смерть! - выдавил я, изо всех сил стиснув руку Лотты.
        - Разве есть что-то важнее, чем семья, Петер? Обещаю, когда с рыцарем будет покончено, я покину эти края. А ты сможешь вернуться домой, и сестра будет ждать тебя там, живая и невредимая. До встречи, Петер-скрипач.
        Я поглядел на Лотту. Сквозь слезы я с трудом ее видел. Она лежала на земле, неподвижно, как мертвая, - но ее грудь едва заметно вздымалась.
        - Зачем ты убил отца и Бьорна с Гердой? - хрипло спросил я. - Лотта тебе нужна, чтобы приманить рыцаря, но зачем…
        - Такова уж моя природа. Ты, кажется, не понял, с кем говоришь, Петер, - с мягким смешком сказал Зверь. - Взгляни, не стесняйся.
        Он вышел из-за скалы - и я закричал.
        В деревню я больше не вернулся, нет, я сделал то, что велел мне Зверь: отнес королю весть.
        Все началось с меня, Петера-скрипача, но это - не моя история. Она о том, кого я встретил во дворце, и когда-нибудь я расскажу своим детям, что был знаком с ним. Уверен, вы о нем уже слышали. Его зовут Генри.
        Глава 1
        Прекрасный новый мир
        В ту ночь Генри приснилась земля - черная, остро пахнущая сыростью. Он стоял на коленях и торопливо закапывал что-то, натыкаясь руками на древесные корни. Издалека кто-то звал его, но Генри только копал быстрее, задыхаясь от страха. Собственные ладони казались слишком маленькими, будто он превратился в ребенка, и даже во сне Генри знал: пока за ним не пришли, он должен кое-что спрятать, похоронить как можно глубже, чтобы никто никогда не нашел, и…
        И тут сон разорвался, как старая бумага, потому что у Генри над ухом кто-то запел.
        - Встречай чудесный новый день,
        Иначе утро зря пройдет!
        Забудь про сон, забудь про лень,
        Проснись, тебя удача ждет!
        Сладкий, как земляника, голос выводил все это с таким наслаждением, будто нет на свете ничего приятнее, чем петь, и Генри вдохнул глубже, просыпаясь.
        - Коль утром слышишь голос мой,
        Удачу приручить сумеешь!
        Проснись, дружок, и пой со мной,
        Иначе очень пожалеешь!
        Генри приоткрыл глаза - и одним движением скатился с кровати. Над ним порхала птица вроде дрозда, только с радужным оперением. Генри вжался в стену и потянул к себе подушку - будет чем отбиваться. Интересно, куда делся тот, кто только что распевал? Комната была пуста: только он сам и…
        - Что за дела? Брось подушку! - гневно заклекотал дрозд. - Я тут из сил выбиваюсь, пою для него, а он!
        Генри стиснул подушку крепче. За последний месяц он видел немало всяких странностей, но со сна говорящий дрозд застал его врасплох.
        - Три сотни лет без волшебства, и у людей уже провалы в памяти! Неужели обо мне книг не написали? Нет, правда, не узнал меня? Не разыгрываешь? - Дрозд сел на одеяло и начал подпрыгивать, поворачиваясь вокруг своей оси. Его перья переливались так, что Генри сощурился. - Ладно, тогда позволь представиться. Я дрозд-разбудильник. - Он перестал крутиться и поклонился, прижав крыло к груди. - Любой знает, если утро начинается с моей песни, значит, впереди чудесный денек! Ну, и где приветствия? Где благодарность?
        Генри зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть. Кажется, от трехсотлетнего сна у дрозда-разбудильника что-то случилось с умением определять время: воздух за окном был бесцветно-серым, ни намека на рассвет.
        - Лети, ничего я тебе не сделаю, - пробормотал Генри и в знак примирения выпустил подушку из рук.
        Дрозд вытаращил глаза.
        - Ты - мне? - пискнул он тонким, пронзительным голосом, похожим на звяканье пригоршни гвоздей. - Ну и невежа! С волшебными существами надо говорить учтиво, юноша, и я тебя проучу! Ты увидишь силу моего гнева! Так-то! - Дрозд запрыгал по одеялу, смешно вскинув крылья. - Волшебство вернулось, и теперь уж повеселимся! Не научишься хорошим манерам - пощады не жди.
        Он напоследок ткнул в сторону Генри крылом, как указательным пальцем, и попытался вылететь в окно, но промахнулся и с глухим стуком впечатался в раму. Кажется, обращаться с крыльями после стольких лет бездействия было не так-то просто. Генри уже поднялся, чтобы проверить, не сломал ли себе бедняга что-нибудь, но, очевидно, волшебный дрозд был довольно крепким существом, потому что при виде Генри только сердито свистнул и со второй попытки выпорхнул наружу.
        Еще несколько секунд в саду раздавалось хлопанье крыльев, потом все стихло, и Генри рухнул обратно на кровать. Какие неприятности могут быть от крохотного создания, которое занимается тем, что будит людей и желает им доброго утра? Генри с наслаждением уткнулся в подушку, и глаза у него тут же начали слипаться - накануне все праздновали и легли за полночь, а после трех недель приключений он бы спал и спал дни напролет, вот было бы…
        Мимо двери простучали чьи-то шаги, и Генри распахнул глаза. Та часть дворца, в которой ему выделили комнату, была почти заброшенной, везде только пыльные запертые двери. Кому понадобилось разгуливать здесь в такое время?
        Неделя, проведенная во дворце, научила Генри, что ко всему тут лучше относиться с подозрением, а инстинкт охотника разбудил его так резко, как не смог бы никакой волшебный дрозд. Он натянул одежду, прихватил тяжелый подсвечник и выскользнул из комнаты. За ближайшим поворотом коридора послышался душераздирающий скрип, и Генри, держа подсвечник наготове, бесшумно подобрался к незнакомой двери. Судя по облаку пыли, которое висело в воздухе, ее не открывали уже давным-давно.
        Генри заглянул в комнату и с облегчением выдохнул. Король открывал большое, вполовину стены, окно, кряхтя сражаясь с заклинившими рамами. На столе, покрытом толстым слоем пыли, стоял поднос с дымящимся чайником и чашкой. Генри хотел скрыться, но король уже заметил его и улыбнулся, даже не вздрогнув от неожиданности.
        - А, друг мой, тоже не спится? Тогда составьте мне компанию. - Король показал Генри на одно из пыльных кресел. - Это была любимая комната моей жены - вид отсюда открывается невероятный.
        Никаких предубеждений против пыли у Генри не было, так что он сел, куда велели. Король устроился напротив, но тут же встал снова, вытащил из шкафа чашку, протер ее куском кружевной ткани, лежавшим на подносе, и взял себе, протянув Генри чистую. А потом разлил чай и со счастливым вздохом откинулся на спинку кресла, держа одной рукой чашку, а другой - маленькую тонкую тарелку под ней.
        - Дела у нас принято решать на восходе солнца - светлое время дорого, когда на закате все ложатся спать, - пояснил король, бесшумно глотнув чаю. - Я назначил на семь часов первое заседание королевского совета новых времен и всю ночь не могу заснуть. Думаю о вопросах, которые надо обсудить. Набралось уже больше сотни.
        Улыбка у него была молодая и веселая, как будто в обществе Генри он не стеснялся улыбаться так, как хочется, а не так, как положено королю. Генри кивнул, не зная, что ответить, и король продолжил:
        - Кстати, один из вопросов такой: я ведь не успел вас спросить, какую награду вы хотите за свои подвиги. Не стесняйтесь, говорите.
        Генри пожал плечами, пытаясь отхлебывать чай так же тихо, как король. Вещи, которые люди считали ценными, вроде денег и старых предметов, его не интересовали. То, что король не прогнал его из дворца, а даже пил с ним чай, само по себе было отличной наградой.
        - А вы не болтун, - мягко сказал король, подливая ему чаю. - Может быть, расскажете о своей семье?
        Генри отвел взгляд. Неужели король как-то догадался, что Освальд - его отец?
        Увидев лицо Генри, король примирительно вскинул руку.
        - Самый обычный вопрос. Считается, что какая семья, такой и человек. Уверен, ваши родители - достойнейшие люди.
        Генри молча втягивал в себя чай. Он внезапно подумал: может, хотя бы его мать была достойнейшим человеком? Вот бы что-нибудь про нее узнать. Но рассчитывать на это было нечего - отец за всю жизнь не сказал о ней ни слова, а сам Генри даже не помнил, как она выглядела.
        - Позвольте спросить у вас еще кое-что, - прервал его мысли король. - Ваш дар… Вы можете его контролировать? Мы в безопасности, верно?
        - Конечно, - еле слышно сказал Генри.
        - И если, например, пойдет дождь, вы не будете… странно себя вести? - уточнил король.
        Генри выдавил улыбку. Он вспомнил, как ужасно чувствовал себя, когда вымок под ливнем после того, как его дар вошел в полную силу.
        - Я еще не разобрался, - пробормотал он. - Но, по-моему, ничего страшного.
        - Хорошо, - с облегчением закивал король. - Да, конечно, вы ведь не такой, как люди с даром огня в старых легендах. Вы хороший человек, и, надеюсь, вас водой не убьешь.
        - А что, кого-то убивали? - натянуто спросил Генри.
        Король так внимательно на него смотрел, что начинало казаться, будто все эти расспросы - какое-то испытание, но Генри не понимал, в чем его суть.
        - В старину людей с даром огня держали взаперти. Но если они вырывались на свободу и начинали убивать, с ними приходилось расправляться, - сказал король, не отводя от него напряженного взгляда. - Их сажали на цепь и постоянно обливали водой. Когда разрушитель испуган или зол, вода причиняет ему ужасную боль, и постепенно он сходит с ума и гибнет. Одни умирали быстро, другие - через недели или месяцы. Никогда не мог понять, зачем Барс выдумал дар, который причиняет страдания даже его обладателю.
        Генри тупо смотрел на свои руки. Вот теперь он понял, что король был не так уж жесток, когда посадил его на цепь в Цитадели. Хоть водой обливать не приказал. Понял он и кое-что еще: король не просто так все это говорит. Он предупреждает, что будет, если Генри не сможет удержать дар огня под контролем.
        - Я никому ничего плохого не сделаю, - с нажимом сказал Генри, и король кивнул, будто этих слов было вполне достаточно.
        - Ну и славно. Тогда можете оставаться во дворце сколько захотите.
        - А если я вообще не хочу уезжать?
        - Мы будем только рады, - с улыбкой ответил король, и Генри неловко улыбнулся в ответ. - Уверен, вы принесете огромную пользу и совершите еще множество героических деяний. Извините, что из меня в такое чудесное утро получился неприятный собеседник. - Лицо у короля просветлело, словно ему в голову пришла отличная идея. - Кстати, о собеседниках. Вы отлично поладите с моим сыном - представляю, сколько у вас найдется общих тем! Идемте, я вас отведу. По пути сюда я слышал, что он уже встал.
        Вот это было действительно странно: вчера Эдвард ушел с праздника первым, шатаясь от усталости, и сказал, что ляжет спать, - так с чего ему подниматься до рассвета? Но возражать Генри не стал - он запоздало сообразил, что король, видимо, пришел в эту комнату, чтобы побыть в одиночестве.
        Они пошли куда-то пустыми, гулкими коридорами и остановились перед дверью, из-за которой раздавались глухие удары. Король повернулся к Генри с таким видом, будто хотел за что-то извиниться.
        - У него довольно необычное увлечение, не пугайтесь. Уверен, он будет рад вас видеть.
        Генри был в этом совсем не уверен, но король уже постучал в дверь. Удары сразу затихли, но шагов было не слышно, как будто Эдвард решил срочно сделать вид, что спит.
        - Открывай, это приказ, - сказал король.
        Дверь приоткрылась на ширину ладони.
        - Доброе утро, Эдвард! - произнес король таким фальшиво бодрым голосом, что Генри поморщился, как от скрипа ногтей по камню. - Развлеки нашего гостя беседой, будь так добр. Ему наверняка интересно послушать о дворцовых правилах, традициях и подобных интересных вещах. Вы могли бы осваивать небольшую часть этой науки каждый день, если ты не против.
        К чему король клонит, было ясно. Видимо, Генри даже за сегодняшний их разговор нарушил кучу правил: не так сел, не так встал и не так пил чай.
        - Доброе утро, - натянуто проговорил Эдвард. - Я немного занят.
        - Эдвард, я король и твой отец, будь добр слушаться. Ты в истории с Сердцем и короной не слишком-то отличился, так, может быть, хоть сейчас сделаешь что-нибудь полезное?
        Дверь распахнулась.
        - Чувствуй себя как дома, - сказал Эдвард, глядя на Генри так, будто мысленно желал ему провалиться сквозь землю.
        - Вот, другое дело! - улыбнулся король. - А я пойду готовиться к совету, нужно продумать речь.
        - Ты созвал королевский совет? - выпалил Эдвард. - Можно мне…
        - Нет. Ты еще слишком молод.
        - По уставу принц имеет право участвовать в совете с семнадцати лет. Мне восемнадцать.
        Король открыл рот, выдумывая подходящий ответ, и наконец сказал:
        - Я рассмотрю этот вопрос в следующий раз.
        Они смотрели друг на друга, пока Эдвард не опустил глаза.
        - Хорошо, отец, - пробормотал он, и король ушел, дружелюбно кивнув Генри на прощание.
        - Ого, - присвистнул Генри, заходя в комнату.
        По сравнению с ней бледнели самые роскошные дворцовые залы. Все поверхности здесь были выложены плитами золотистого камня разных оттенков, у стены полукругом стояли три дивана, обитых мерцающей тканью, - такие огромные, что на них могли бы расположиться человек по семь.
        - Твоя комната, она такая… золотая, - фыркнул Генри.
        - Это не моя комната, - утомленно ответил Эдвард. - Она называется, не поверишь, Золотая гостиная.
        Генри обошел ее кругом. На стенах были развешаны листы бумаги, пестро разрисованные животными, птицами и людьми, и Генри сразу понял, что предки никакого отношения к этим картинам не имели: нарисовано было хуже некуда. Но самым странным украшением комнаты была сшитая из мешковины и набитая чем-то мягким фигура в человеческий рост. Она покачивалась на веревке, свисающей с крюка на потолке.
        Рядом с фигурой валялись меч и ножны. Генри хотел посмотреть их поближе, но Эдвард преградил ему путь.
        - Я еще на празднике понял: мой отец решил оставить тебя во дворце, - без выражения проговорил он. - Видимо, к себе в лес ты не рвешься. Ну, еще бы! Зачем тебе твоя простенькая семейка, если можно остаться вот тут? - Он обвел комнату широким жестом. - Но окажи мне услугу: позволь не изображать, что я рад тебя видеть.
        - А ты, я смотрю, не рассказал отцу, что спас меня, - огрызнулся Генри. - Иначе он не считал бы тебя таким бесполезным.
        - Какой же ты деликатный собеседник, - поморщился Эдвард.
        Двигался он как побитый старик. С тех пор как он отдал Генри свои силы, и двух дней не прошло, и Генри изо всех сил постарался не раздражаться.
        - Что делаешь? - поинтересовался он, не слишком надеясь на ответ.
        - Тренируюсь, - сказал Эдвард. - Вот это чучело - король Освальд. Жаль только, что он не может дать сдачи. Ну ничего, однажды я и до настоящего доберусь.
        Генри задумчиво покивал.
        - А чья это комната? Тут даже кровати нет, - сказал он, чтобы перевести разговор на что-нибудь другое.
        - Гостиная - это просто комната, где семья проводит время вместе. Правда, никто, кроме меня, тут давно уже не бывает, - холодно пояснил Эдвард, и вдруг выражение его лица резко изменилось. - Вероятно, ты можешь мне кое-чем помочь. Ты нашел корону и Сердце, вдруг твоих способностей хватит еще на один предмет? Я буду тебе очень благодарен.
        Генри нахмурился, всем своим видом показывая, что если Эдвард задумал сыграть с ним какую-нибудь глупую шутку, он может и разозлиться. Но Эдвард развел руками с такой добродушной улыбкой, что Генри невольно впечатлило его умение врать не только словами, но и лицом.
        - Мы с братом постоянно тут играли и рисовали. Бездарные плоды нашего труда ты видишь на стенах, - начал Эдвард. - И я уже тебе рассказывал, что случилось перед тем, как Роберт погиб. Мы собирались идти на пикник, но он где-то спрятал мой игрушечный меч, просто в шутку, а я… Я разозлился, потому и не присмотрел за ним, когда он пошел в ущелья. До этого мы все утро провели в Золотой гостиной, а значит, и меч он спрятал где-то тут. Во дворце полно тайников, мы их все время выискивали, но, видимо, он нашел какую-нибудь секретную нишу в стене, про которую мне не сказал. Я с тех пор все ищу ее, сам не знаю, зачем. - Эдвард медленно выдохнул, и Генри сразу понял, сколько усилий ушло у него на то, чтобы рассказать эту историю таким беззаботным голосом. - Просто хочу, чтобы меч был у меня.
        И тут Генри вспомнил свой неприятный, полный животного ужаса сон. В нем он тоже что-то прятал, и даже сейчас, проснувшись, Генри знал: это было что-то по-настоящему страшное. Сон казался таким реальным, будто все это когда-то произошло на самом деле, хотя он не мог вспомнить ничего подобного. По сравнению с этим убийственным страхом история про то, как незнакомый ребенок спрятал игрушку, казалась такой неважной, что Генри вздрогнул, когда Эдвард заговорил снова:
        - Ну так что, найдешь тайник, раз уж мы все равно здесь? Если, конечно, для избранного это не слишком мелкая задачка.
        Генри очнулся и кивнул. Он хотел сказать Эдварду, что нечего так носиться с прошлым, что оно не изменится, даже если он найдет тот меч, даже если каждый день будет лупить чучело Освальда в комнате, полной воспоминаний, - но не сказал ни слова. Он точно знал, что будущее важнее прошлого, но спор с Эдвардом тут же превратился бы в бессмысленную ссору.
        Мест, где можно что-нибудь спрятать, здесь было полно: шкафы вдоль стен, ящики столов, пухлые лепные украшения на стенах, зазоры за мебелью и под диванами. Генри несколько минут бессмысленно бродил по комнате, а потом неподалеку от тряпичного Освальда увидел под шкафом темный контур какого-то предмета.
        - Там точно ничего нет, я… - испуганно начал Эдвард, но Генри уже вытянул наружу туго набитую сумку. - Убери обратно. Разве не видно, что на меч вообще не похоже?
        Он был прав, но сумка заинтересовала Генри куда больше, чем сто лет назад потерянная игрушка. Ремни не были затянуты, и Генри задумчиво оглядел торчащие наружу края какой-то одежды, свернутое одеяло и горлышко плетеной фляги для воды.
        - Ты решил сбежать, - пробормотал Генри. - Просто ждал, когда рассветет. Зачем, кстати?
        - Затем, что в шесть часов у Северного хода сменяется охрана, и минут десять его вообще никто не сторожит. Кстати, бывают хоть какие-то дела, в которые ты не лезешь? - сухо спросил Эдвард. - Вежливый человек не стал бы разглядывать чужие вещи. Я любезно и дружелюбно попросил тебя поискать тайник, настолько хорошо замаскированный, что я не смог найти его сам. По-твоему, за десять лет я не посмотрел под шкафами? А теперь, думаю, тебе пора.
        Эдвард улыбнулся во весь рот и пинком отправил сумку обратно под шкаф.
        Но Генри не собирался отступать.
        - Куда ты поедешь? Ты из дворца-то почти не выходил. Даже охотиться не умеешь. Если напорешься на лося или медведя в лесу - что будешь делать?
        Фальшивая улыбка тут же исчезла.
        - А ты думал, я буду сидеть и смотреть, как все тебя на руках носят?
        - Зачем на руках? - не понял Генри. - Я слишком тяжелый.
        Эдвард закатил глаза, будто услышал такую глупость, что ему стало плохо.
        - Я ее заберу, - сказал Генри, подхватывая сумку. - А ты никуда не поедешь. Здесь безопасно.
        - Положи на место, тупица, - внятно проговорил Эдвард. - И только попробуй кому-нибудь рассказать. То, что я не дал тебе сдохнуть, еще не значит, что ты имеешь право лезть ко мне со своими советами.
        Генри закинул сумку на плечо. За три недели среди людей он вполне уяснил, что такое благодарность. Эдвард спас его, а значит, нужно не дать ему сделать глупость. Еще минуту Эдвард сверлил его таким злобным взглядом, будто всерьез рассчитывал, что Генри испугается, а потом нехотя сказал:
        - Не ты один можешь совершать подвиги. Волшебство проснулось по всему королевству, и оно бывает не только доброе, ясно тебе? До потери Сердца белые рыцари защищали людей от всяких тварей, вот этим я и займусь. Ты меня не сможешь остановить, - важно закончил он, и Генри чуть не рассмеялся.
        - Конечно, смогу. Лучше не заставляй, а то…
        Договорить Генри не успел - Эдвард поднял с ковра меч и приставил его к горлу Генри. Тот вздрогнул. В последнее время он слишком расслабился - раньше никто не смог бы близко подойти к нему с оружием.
        Железо едва касалось кожи, и было ясно как день, что Эдвард просто пугает, но у Генри вдруг потемнело в глазах. Едва соображая, что делает, он дернулся в сторону и ударил Эдварда сначала по локтю, а потом кулаком в живот - с такой силой, что тот рухнул назад и выронил меч.
        - Ты сделаешь так, как я говорю, - отрезал Генри.
        Он едва себя слышал, будто голову изнутри затянуло туманом. Эдвард, кряхтя и кашляя, встал. Он был безоружен, но Генри почувствовал странное, мучительное, будто чужое желание ударить его по лицу, бить его, пока он не признает, что…
        «Что ты сильнее, - нараспев протянул голос огня, и у Генри перехватило дыхание. - Только слабак поднимает оружие, если не готов пустить его в ход. Покажи ему. Пусть увидит, кто ты такой».
        Оцепенев от страха, Генри мысленно умолял Эдварда проваливать как можно скорее, но тот его послание явно не услышал.
        - Думаешь, напугал? - звенящим голосом спросил Эдвард, поднимая меч.
        В следующую секунду Генри сбил его с ног, перехватил меч и надавил лезвием ему на горло. Генри хотелось кричать, но собственное лицо не слушалось, застыло, будто онемели все мышцы. «Убей», - шептал голос. Слово пульсировало в голове, и Генри казалось, что сам он исчезает, проваливается в теплое беспамятство. В глазах Эдварда был настоящий, чистый страх, и это было так хорошо, так приятно, вот как люди должны смотреть на…
        Генри замычал и из последних сил отшатнулся. Его трясло, как от холода. «Вот теперь точно напугал», - отстраненно подумал он, и на этот раз мысль была его собственная. Эдвард, прижимая руку к шее, отполз назад. На горле у него краснела узкая полоса, но крови не было. Похоже, меч, предназначенный для борьбы с тряпичным чучелом, был совершенно тупой - только это их и спасло.
        - Прости, - выдавил Генри. Он с трудом вспомнил слово, которое надо говорить в таких случаях. - Прости, я не хотел.
        Он думал, что Эдвард, как обычно, скажет в ответ что-нибудь высокомерное, но тот смотрел на него так, будто видел в первый раз. Как на дикого зверя, который, того и гляди, укусит. От страха его лицо разом перестало казаться взрослым.
        Меч со звоном выпал из руки Генри, и этот звук словно привел Эдварда в чувство: он нетвердо встал и попятился к двери.
        - Иди к себе, - глухо сказал Генри. - Никакого побега не будет.
        Не поворачиваясь к Генри спиной и держа на виду руки, Эдвард добрел до двери и скрылся в коридоре. Генри подождал, когда стихнут его шаги, и вытянулся на полу, закрыв лицо ладонями. Тис однажды сказал ему: «Внутри разрушителя, пока он растет, дар огня хранится как в стеклянном сосуде: обладатель дара чувствует только его отголоски. Но если он тронет человека, сосуд разобьется, и его нельзя собрать назад».
        Сивард спас его, отдав часть своих сил, но Генри после этого трижды использовал дар и стал тем же, кем был до встречи с Сивардом, - разрушителем, вошедшим в полную силу. И если бы меч Эдварда был заточен…
        Генри сипло втянул воздух и отнял руки от лица. Отец учил его, что предаваться отчаянию глупо, надо просто решать проблемы одну за другой. Судя по всему, когда Генри злится или напуган, огню легче захватить над ним власть. А значит, надо быть спокойным, ни во что не ввязываться и не давать огню повода проснуться. И еще держаться подальше от Эдварда - тот, как никто другой, способен довести его до бешенства.
        Генри заставил себя встать и подошел к распахнутому окну. Ему хотелось на воздух, но идти ко входу во дворец было слишком долго, поэтому он перелез через подоконник и спустился по стене, цепляясь за лепные украшения.
        Он бессмысленно побродил по саду, глубоко вдыхая влажный, пахнущий весной воздух, а потом забрался на башню крепостной стены, где они с Эдвардом сидели накануне, - оттуда весь город было видно, - и стал смотреть, как предрассветная серость над городом медленно наполняется светом, как солнце поднимается из-за далеких гор. Хватит с него приключений и опасностей, пора учиться быть обычным парнем, который знает человеческие правила, понимает людей и умеет добывать еду не только охотой. Вдруг однажды огонь внутри просто возьмет и сдохнет со скуки?
        На площади под стеной стали появляться торговцы овощами и хлебом. Новых прилавков еще не построили, так что они раскладывали свои товары прямо на земле, на кусках ткани. Покупателей было мало, но все равно торговцы весело перекрикивались - кажется, они вспоминали вчерашний праздник, и от этих радостных звуков Генри вдруг стало легче. Ему разрешили остаться во дворце, вот что главное. Он сумеет держать себя в руках, и такое, как с Эдвардом, больше не повторится. Теперь это его город, его дом. Теперь все будет хорошо.
        И тут Генри увидел прохожего, который двигался быстрее других.
        Глава 2
        Белый рыцарь
        Какой-то парнишка бежал, спотыкаясь, через рыночную площадь к открытым воротам дворца, и скоро до Генри донеслись его сбивчивые крики и ворчание стражников. Голос у парня был плачущий, детский, и от него у Генри напряглись все мышцы, как от предчувствия беды. Несколько минут он прислушивался к разговору, потом обреченно спустился в сад и зашагал к воротам.
        При виде Генри и стражники, и парень замолчали.
        - В твоей деревне произошло что-то плохое, ты хочешь рассказать об этом королю, но тебя не пропускают, так? - уточнил Генри, и парень затравленно кивнул. - Идем, отведу тебя.
        Стражники открыли было рты, чтобы возразить, но тут же закрыли их и посторонились. Кажется, за спасение дворца они готовы были простить ему что угодно, - и Генри на секунду стало приятно, что они его не боятся.
        - Спасибо, господин, - пробормотал парень, когда они вошли в сад.
        Что в подобных случаях говорить, Генри не знал, так что по дворцовой лестнице они поднялись молча. Стража у дверей пропустила их без вопросов, и восхищение на лице парня засияло с удвоенной силой.
        У дворца была особенность, которая сейчас очень пригодилась: достаточно подумать, куда или к кому хочешь попасть, и перепутанные коридоры сами выводят тебя в нужное место. К королю, например. Смутное ощущение верной дороги, которое охватывало Генри при выборе каждого поворота, довело его до незнакомой двери, из-за которой раздавались приглушенные голоса. Перед дверью стояла очередная пара стражников в золотых куртках. При виде Генри они расплылись в улыбках, и он вспомнил, что вчера они с ним даже знакомились и жали ему руку. Впрочем, в ворохе имен, которые ему называли за последние дни, эти два потерялись напрочь.
        - Э… привет, - бодро сказал Генри, надеясь, что у людей не принято проверять, насколько хорошо ты запомнил, как их зовут. - Мы к королю.
        При виде парнишки дружелюбие стражников сразу растаяло.
        - Это кто? - строго спросил один из них, оглядывая драную, задубевшую от пота и грязи одежду гостя, на которую Генри и внимания не обратил, - с парнем что-то случилось, он долго бежал, как еще он должен выглядеть?
        - Я Петер, - тихо сказал тот, держась у Генри за спиной.
        - А тут заседание королевского совета, - важно сказал второй стражник.
        Но отступать Генри никогда не умел.
        - Мы быстро, - бросил он и потащил Петера вперед.
        Стражники тут же сомкнулись плечами, и Генри вздохнул. Он знал, что злиться нельзя, - но кто сказал, что нельзя притвориться? Отец ему говорил: «Покажи зверю, что не боишься, и он не тронет». Правда, отец оказался главным злодеем королевства, но его советы не стали от этого бесполезными. Генри изобразил угрожающую мину, и стражники тут же попятились. Видимо, вспомнили, какой у Генри дар.
        Ему вдруг стало противно, что он снова решает проблемы силой, - но тут Генри почувствовал, как дрожит Петер, и его сразу отпустило. Парню нужна помощь, и он ее получит. Генри слишком хорошо знал, каково это, когда ты устал, напуган и совсем один.
        Он толкнул двери - и остановился. Королевский совет он представлял себе как сонную компанию из пары-тройки старичков, которые дают королю какие-то советы. Но в зале, куда он попал, собралось человек тридцать: придворные (почему-то одни мужчины, а также Эмма, пышная и злобная мать Агаты), посланники (человек десять, считая Олдуса, который черкал что-то на листе бумаги), Уилфред (в наряде таких цветов, что радужный дрозд-разбудильник позавидовал бы) и, ясное дело, сам король. За спиной у Генри Петер издал какой-то потрясенный звук - видимо, от обилия пышно одетых людей он растерял остатки решимости. Дней десять назад Генри чувствовал себя точно так же, но после всех приключений обитатели дворца уже не казалось ему особенно впечатляющими.
        - Доброе утро, - начал Генри, гордясь тем, что наконец запомнил, с чего положено начинать разговор. - Вот у этого парня большая проблема. Он вам сейчас все расскажет.
        Генри нашел взглядом два свободных места, рухнул на одно и усадил Петера на второе. Тот окончательно побледнел, и Генри подумал: он же, скорее всего, давным-давно не ел. Напротив короля стояла полная миска орехов, а он, наверное, был не голоден, раз еда осталась нетронутой. Генри подошел, взял миску и протянул Петеру, который уставился на нее с таким ужасом, что Генри забрал ее себе и, не удержавшись, бросил горсть орехов в рот.
        Король вдруг засмеялся, - смех был мягкий, необидный, и Генри вопросительно поднял брови.
        - Друг мой, - с чувством сказал король, - я уже рассказал придворным, что вы останетесь с нами сколько захотите, и, поверьте, все очень рады, но над манерами вам придется немного поработать.
        Генри перестал жевать. Кажется, он опять что-то не так сделал, но разбираться с этим было некогда. Он с усилием проглотил орехи и толкнул Петера в бок.
        - Что ты там говорил охране про кур?
        Петер бессмысленно смотрел на него, люди за столом нетерпеливо переглядывались, и Генри, жалея, что не умеет уговаривать, тихо сказал:
        - Рассказывай, или они тебя выгонят.
        Подействовало. Петер встал и, глядя себе под ноги, еле слышно заговорил:
        - В нашей деревне кто-то за одну ночь всех кур задрал. От них только кости да перья остались, а звериные следы вели в Злобные скалы. Мы все взяли оружие и по следу пошли, думали, волк. И тут голос с нами заговорил. Сказал, чтобы мы привели белого рыцаря, как в старые времена, и обещание дал, что перебьет весь скот в окрестностях, если рыцарь не явится. А вот если рыцарь придет и одолеет его в честном споре, зверь отдаст храбрецу свое единственное сокровище. Оно ему досталось еще до того, как Сердце потеряли.
        Генри огляделся. Вся эта история казалась ему какой-то глупой шуткой, но никто не смеялся - все слушали развесив уши.
        - Сокровище он цветком памяти назвал, мы так и не поняли, что это. А еще объяснил, как до королевского дворца добраться. Сказал, что в наших Злобных скалах находится одно из пяти мест в королевстве, откуда можно выйти куда угодно. Сказал, это называется…
        - Кротовый ход, - пробормотал король, и Петер удивленно поднял на него глаза.
        - Да, а вы откуда знаете?
        - Читал, - нетерпеливо ответил король. - Вот теперь я понял, где ваша деревня. На картах, правда, эти скалы называются Разноцветными, а не Злобными, но кротовый ход там действительно есть. Продолжайте, молодой человек.
        Я вызвался весть донести, и зверь рассказал мне, как найти кротовый ход. Это просто разлом в скале - нужно зайти в него и идти вперед, назвав место, куда хочешь попасть. Да только я со страху сказал не «дворец», а «столица», и вышел на какой-то поляне, вокруг деревья, а впереди дома виднеются. Уже вечерело, и никто мне двери не открыл, не подсказал, куда я попал. Я от усталости на чьем-то пороге заснул, а на рассвете хозяева вышли и прогнали. Пока я дворец нашел, солнце уже вовсю светило.
        - А как выглядел этот говорящий зверь? - с любопытством спросил король.
        Петер, тяжело дыша, затряс головой.
        - Мы не видели. Он прятался.
        - Как-то это подозрительно, - не выдержал Генри. - Какая-то тварь послала тебя сюда, чтобы ты привел того, кто сможет ее победить.
        Все глянули на него так, будто не понимали, в чем тут неувязка, и Генри объяснил:
        - Если бы я хотел убивать кур, я бы просто их убивал и не стал бы звать того, кто убьет меня. Это глупо.
        - Он что, совсем дикарь? Сказок не читал? - громким шепотом спросил один старый придворный у другого, и тот в ответ важно кивнул.
        - До потери Сердца не все волшебство было добрым, Генри, - укоризненно глядя на них, пояснил король. - Иногда наша земля порождала существ или силы, которые уничтожали посевы, до полусмерти пугали тех, кто забредал в лес, играли над людьми всякие злые шутки и так далее. Но даже самое глупое из подобных существ знало правило: если придет белый рыцарь и бросит ему вызов, оно обязано его принять. Некоторые существа даже сами вызывали рыцарей на бой, спор, игру в загадки или что-то подобное. А дальше все просто: рыцарь побеждает - существо слабеет, проигрывает - становится сильнее.
        Простите, что перебью, ваше величество, - сказал Уилфред, - но, как я понял из рассказов господина Прайда, Генри уже слышал про игру в шахматы - ее еще называли «игрой мудрецов». Предки выдумали ее, основываясь на законах волшебных приключений. Король в этой игре слаб, сам почти ничего не может, - еще раз простите, ваше величество, - и с врагами за него сражаются другие фигуры.
        - Ферзь, - тоном знатока изрек Генри.
        Наличие ферзя, который бывает черным или белым, было единственным, что он знал об этой игре, но Уилфред улыбнулся так гордо, будто Генри на его глазах с сотни шагов застрелил медведя.
        - Именно. Ферзь - самая сильная фигура, его работа - защищать короля. Самая слабая - пешка, их много, и они олицетворяют собой простых мастеров. А следующий по силе от пешки - рыцарь, защитник людей. Его изображают в виде человека на коне.
        Генри глубокомысленно кивнул, делая вид, что теперь-то ему все ясно. Петер, усевшийся обратно на стул, кажется, не слушал, - просто жался к Генри, едва не спихивая его с места.
        - Иногда молодые люди, мечтавшие о приключениях, становились бродячими всадниками, так называемыми белыми рыцарями, - продолжал Уилфред.
        - В основном это были бездельники, которые не хотели развивать свой дар, а предпочитали мотаться по королевству на коне, побеждая то ожившие арбузы, кусавшие за пятки всех, кто приходил снимать урожай, то гигантских жаб, которые своими песнями не давали спать целым деревням, - подхватил Олдус Прайд. - Подвиги такого рыцаря продолжались до тех пор, пока родители не догоняли его и не давали, извините за грубое слово, пинка.
        - За что? - не понял Генри.
        - За то, что без спросу увел из дома коня, - веско ответил Олдус. - Впрочем, многие и сами возвращались недели через две, когда надоедало спать под открытым небом и жить впроголодь.
        - Но некоторые стали героями, и о них сложили легенды, - добавил король. - Их все знали и везде ждали, потому что они никогда не нарушали первое правило кодекса рыцарей: помогать всем, кому нужна помощь.
        - И второе правило: с уважением относиться к каждому, кого встретишь, будь то человек или существо, - вставил Уилфред.
        - И третье правило: решать проблемы силой, только если не получилось решить их добром, - прошамкал какой-то старый придворный.
        - Когда белый рыцарь входил в деревню, его просили рассудить давние споры и помочь с разными делами, ведь кто много путешествует, обретает мудрость, - быстро сказал Уилфред, опасаясь, что его опять перебьют. - А уж если где-то объявлялось злое волшебство, по окрестным деревням бросали клич, узнавали, где хоть одного из рыцарей видели в последний раз, и обращались к нему за помощью. Рыцарь приезжал, бросал существу вызов и…
        - Убивал его? - спросил Генри.
        - Только в крайнем случае. Обычно договаривался, пользуясь смекалкой, знаниями и хитростью.
        - А еще хорошими манерами и умением вести беседу, - прибавил Олдус.
        - Но это, конечно, не касается тех случаев, когда речь шла о лютых тварях.
        Петер рядом с Генри вздрогнул так, что зубы клацнули.
        - Раз в пару сотен лет рождались твари, которые хотели одного: убивать, - пояснил Олдус. - С ними нельзя вести беседы, нельзя слушать их ложь, они хотят только крови. Каждый раз твари были разные: ящер, алый волк, злобный паураг и прочие. И несладко приходилось белому рыцарю, который оказывался поблизости. Часто лютая тварь убивала его в битве - а как вы помните, Генри, от этого она становилась куда сильнее. Иногда тварь успевала уничтожить половину рыцарей королевства и кучу мирных жителей, прежде чем невероятными усилиями и с огромными потерями удавалось ее остановить. В более поздние века рыцарь, услышав о такой твари, собирал других рыцарей по всему королевству, и вызов они бросали все вместе - так было больше шансов выжить.
        - Хорошо, что это пробудившееся существо вроде довольно безобидное, - бодро сказал король. - Никто ведь не погиб, кроме кур, верно?
        Петер лихорадочно закивал. У Генри появилось ощущение, что все, кроме бедняги Петера, скорее воодушевлены, чем опечалены. Король, кажется, тоже это понял, и прибавил:
        - Не подумайте, что мы не сочувствуем напасти, постигшей деревню молодого человека. Но ведь триста лет все волшебное, что есть в королевстве, было погружено в сон, а теперь проснулось. И если проснулись злые силы, значит, проснулись и добрые, понимаете? И теперь…
        - А можно ближе к делу? - перебил Генри. - Где искать этого белого рыцаря?
        Все посмотрели на Генри как на болвана.
        - Но у нас их пока нет, - развел руками король. - Новый мир еще совсем юн: Сердце вернули меньше двух недель назад, и двух дней не прошло с тех пор, как вы нашли корону. Прямо перед вашим приходом мы обсуждали, как оповестить все королевство о том, что дары вернулись. Белые рыцари - герои сказок. Последние триста лет никто не жалует путешествия. Все, кроме посланников, сидят по домам. А бросить вызов злому поедателю кур сможет только человек, уже опытный в подвигах.
        До Генри медленно начало доходить, к чему они клонят.
        - Я никуда не поеду! - выпалил он.
        - Вы наследник Сиварда, - мягко сказал король, будто даже не видел, о чем тут спорить. - Вы трижды сделали невозможное: нашли Сердце и корону, спасли дворец от духов вражды. Думаю, вам получаса хватит на то, чтобы одолеть зверя, напугавшего всю деревню, и…
        - А посланники на что? - опять перебил Генри. - Они ездят повсюду, так почему их не отправить?
        Все десять посланников в зеленых мундирах начали сползать по стульям вниз, будто всерьез надеялись, что их не заметят. Головы их разом повернулись в сторону Олдуса, который, пусть и пренебрегал своими обязанностями с тех пор, как обрел дар сочинительства, все еще оставался их капитаном.
        - Ваше величество, нас учат находить ценности, а не побеждать волшебных существ, - смиренно проговорил Олдус. - И я вынужден признать: от всего нашего отряда в истории с Сердцем было больше шума, чем толка. К тому же я еще не закончил свое «Сочинение о поисках короны по рассказам очевидцев». Поезжайте, Генри. Когда вернетесь и расскажете о своих приключениях, у моего труда появится третья часть. - Он ласково похлопал по стопке бумаги, лежавшей перед ним. - Кстати, многие существа в сказках носились с каким-нибудь волшебным предметом как с писаной торбой и называли его своим сокровищем. Нам повезло: цветок памяти - это ценнейшая, легендарная вещь, хотя не думаю, что он пригодится такому юному созданию, как вы.
        - И зачем он нужен? - пробормотал Генри.
        - Он помогает вспомнить забытое. Его использовали для лечения людей, у которых ослабла память.
        Генри замер. Он снова вспомнил свой сон про руки, покрытые землей. Что, если это было на самом деле, просто он все забыл? Он помнил себя уже смышленым, умеющим бегать и говорить, - но, насмотревшись в последние недели на человеческих детей, он вдруг понял, что они не всегда такие. Они бывают маленькими и смешными, часто плачут и не стоят на ногах, матери носят их, прижимая к себе, и каждую секунду за ними присматривают. Он порылся в памяти, но ничего похожего не нашел. Только отец, лес и охота.
        А что, если с помощью цветка он сможет вспомнить свою мать? Генри сжал кулаки так, что сквозь перчатки почувствовал, как ногти впились в ладони. Никакие воспоминания не стоят такого риска. Король ведь не знает, насколько был прав, когда думал, что Генри опасен: зло внутри него снова проснулось, а дар огня - это не просто необходимость носить перчатки, это гораздо, гораздо хуже. Вот что надо им сказать: «Я не могу идти неизвестно куда и драться неизвестно с кем, потому что, если я разозлюсь или что-то меня напугает, я опомниться не успею, как эта дрянь в моей голове заставит меня сделать что-нибудь ужасное». И даже не сказав вслух ни слова, Генри понял, что увидит на лицах всех в зале. Страх. Отвращение. Все, что он видел сотни раз.
        Король внезапно поднялся со своего места, подошел к нему и взял за плечи.
        - Простите, что не дали вам отдохнуть, - тихо сказал он, и Генри почувствовал странное желание привалиться головой к его груди, чтобы король обнял его, как люди обнимают детей. - Но вы пока наш единственный защитник. Я уверен, что поездка будет несложной.
        Он улыбнулся, и от этой извиняющейся, доброй улыбки у Генри заныло что-то внутри. Король поймет, если во всем признаться, и не заставит его ехать. Генри уже открыл рот, чтобы рассказать про дар, про голос, про весь этот кромешный ужас, - но вдруг услышал тихий, резкий вздох. И раздался он совсем не за столом.
        Генри бесшумно выпрямился и отодвинул короля в сторону. Что, если Освальд и Джоанна не смирились с поражением? Что, если явились сами или прислали кого-то подслушивать? Генри глубоко задышал, успокаиваясь, не позволяя ярости захватить его.
        - Дикарь - он дикарь и есть, - громко прошептал все тот же старый придворный на ухо своему глуховатом у соседу.
        Дальше Генри слушать не стал - он скользнул к окну, вслепую ударил кулаком в штору и дернул на себя того, кто скрывался за ней. Вместе со шторой.
        Над куском ткани, рухнувшим на пол, взлетело такое облако пыли, что Генри чихнул. Он всем весом прижимал к полу врага, но тот притих, будто и не собирался вылезать, и Генри сам стащил с него ткань.
        Эдвард сипло вдохнул и закашлялся, глядя на Генри так, словно не мог решить, отпрянуть от страха или дать ему кулаком в лицо. Больше всего Генри поразило то, что Эдвард до этого сидел настолько тихо, что даже он со своим слухом охотника не заметил его присутствия.
        Король, казалось, ничуть не удивился и только покачал головой. Эдвард, не глядя на него, поднялся и пригладил волосы, будто что-то еще могло спасти его прическу.
        - Прошу прощения, - церемонно сказал он и направился к двери, но на полпути развернулся и пошел обратно.
        - Даже не думай, - уронил король, но Эдвард уже дошел до него и брякнулся на одно колено, как делал каждый раз, когда хотел заговорить с отцом, хотя зачем - Генри до сих пор не мог понять.
        - Отец, прошу, разреши мне исполнить это поручение! Я знаю кодекс белых рыцарей наизусть и подхожу по всем пунктам, в отличие от… от нашего гостя. Я принесу тебе голову чудовища, и ты увидишь…
        - Голову-то зачем? Ее же тащить тяжело, и по дороге испортится, - вставил Генри, и Эдвард подавился воздухом - или, возможно, пылью, которая еще не осела и по-прежнему сияла в лучах света.
        - Иди в свою комнату, - сказал король, и Генри дорого бы дал за то, чтобы этот приказ относился к нему.
        Эдвард, впрочем, своего счастья не оценил: он обиженно поклонился и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Взгляды, которыми проводили его все, кроме короля, ясно говорили о том, что большой любовью у придворных принц не пользуется.
        - Я не могу его отправить, - проговорил король, глядя на закрывшуюся дверь. - Он наследник трона и единственное, что осталось от моей семьи. Прошу вас, Генри, отправляйтесь в путь, и тогда он хотя бы выбросит эту идею из головы.
        Сейчас король выглядел старше, более усталым и строгим, и Генри с каким-то странным, тянущим чувством понял: видимо, люди, в отличие от зверей, любят своих детей, даже когда те уже выросли. А король тем временем вернулся на свое место, и момент, чтобы рассказать про дар, был упущен. Генри бессмысленно замер у окна, рядом с грудой пыльной ткани, и тут раздался голос Эммы:
        - Ваше величество, я ведь теперь глава придворных. Разрешите мне кое-что сказать нашему герою. Уверена, я смогу уговорить его исполнить свой долг.
        Она встала и направилась к Генри, шурша складками платья, на которое ткани, кажется, пошло не меньше, чем на штору. Остановившись рядом с Генри, она еле слышно, с улыбкой заговорила:
        - Думаешь, ты кому-то здесь нравишься? Ты нужен, только пока делаешь то, чего ждут от наследника Сиварда. Без этого ты просто невоспитанный грязный простолюдин с мерзким даром, от которого нормальным людям надо держаться подальше. Никто про это не забыл, и король тем более. Я знала его еще до болезни, а ты нет. Поверь, он прекрасно умеет добиваться своего красивыми словами. Он разрешил тебе остаться, потому что ты полезен. Но если перестанешь делать то, что велят, тебя вышвырнут. Ты ведь не хочешь всех разочаровать?
        Она шептала ему на ухо, стоя так близко, что Генри чувствовал сладкий цветочный запах ее одежды, ее дыхание на своей щеке, но не сдвинулся с места. Отец ведь говорил ему, что люди те еще лицемеры. Эмма права, а он, как идиот, поверил, будто ему разрешат остаться здесь навсегда просто за старые заслуги. На секунду Генри мучительно захотелось сбежать отсюда как можно дальше и не возвращаться - а потом он вспомнил, что идти ему некуда, и будто со стороны услышал свой голос:
        - Я все сделаю. Но цветок памяти заберу себе.
        По залу прокатился вздох облегчения.
        - Генри, я знал, что вы не подведете! Эмма, вы мастер убеждения! - воскликнул король.
        - Благодарю, ваше величество, - церемонно поклонилась она и села на свое место.
        Следующую четверть часа Генри запомнил плохо: ему показывали на карте, висящей на стене, куда надо ехать, наперебой давали какие-то наставления. Он кивал, делая вид, что слушает, пока в голову ему не пришла мысль, от которой стало немного лучше: хорошо, что есть те, на кого он всегда может положиться.
        - Я могу взять с собой помощников? - спросил Генри.
        - Конечно! Выбирайте, кого хотите, - разрешил король, и Генри повернулся к Олдусу Прайду.
        - Вы храбрый. И из лука стрелять умеете, - сказал он, но Олдус виновато развел руками:
        - Жена меня убьет, если я скажу, что опять уезжаю. Вы простите меня, я от всей души желаю вам удачи, но поехать не могу.
        Генри кивнул и вышел из зала. Ничего, он и без Олдуса соберет отличную команду.
        Агату он нашел в столовой - она чинила очередные светильники.
        - Я еду в поход, хочешь со мной? - спросил он, решив не растягивать разговор вежливой бессмыслицей.
        Она торопливо вытащила из сумки, лежавшей на полу, уголь и лист бумаги и нацарапала: «Генри, прости, хочу починить все светильники во дворце, не могу отвлекаться. Отец бы мной гордился».
        Последнее слово она вывела такими огромными буквами, что оно заняло весь остаток листа.
        - Ладно, тогда увидимся позже, - кивнул Генри, изо всех сил делая вид, что ему все равно.
        Но Агата уже не слушала: кажется, мастера вместе с даром обретали способность немедленно забывать обо всем, что не относится к их делу.
        Сван налетел на Генри сам: он мчался ему навстречу, вцепившись обеими руками в лямки заплечного мешка.
        - Генри, ты тут! У меня отличная идея! - завопил он так, словно Генри был за три комнаты от него. - Я решил вернуться домой, поехали вместе? Будем на попутных телегах добираться! Тут, конечно, богато, но дома-то всегда лучше. Я вот что подумал: Хью наверняка и без нашей помощи от Освальда сбежал, он ведь умный! Думаю, он уже домой пошел, а значит, и нам туда. Заберем моего папашу с постоялого двора, где он отсиживается, и твоего папашу тоже найдем, он же где-то там остался, верно? Ну да, нас всех из Хейверхилла выгнали, а теперь обратно примут, когда мы расскажем, какой ты знаменитый стал и как я тебе помог Сердце вернуть. Никто больше не будет на тебя охотиться, вы с отцом и в деревню можете переселиться! А Хью сам вернется, я точно знаю. Он же мой брат, а братья всегда возвращаются, даже если потерялись.
        Генри покачал головой. Ему так захотелось в свою хижину в горах, что дыхание перехватило, - но он знал, что это место перестало быть его домом, когда он узнал настоящее имя своего отца.
        - Слушай, мне сейчас нужно в поход. Поедешь со мной? Будет весело, - соврал Генри.
        - Я тут понял, что приключения - это не мое, - важно сказал Сван, глядя на него своими темными, как у оленя, глазами. - Но ты и без меня как-нибудь справишься, да? Ты же герой! А как закончишь - приезжай к нам, я буду ждать. Пока, Генри. - Сван обнял его так, что кости захрустели, и помчался назад.
        Генри долго стоял, прислушиваясь к удаляющимся шагам, а потом отправился на кухню. Он знал: тот, кто его не подведет, наверняка отыщется именно там.
        Джетт, который за один день успел подружиться со всеми слугами во дворце, увязывал провизию в здоровенный мешок, одновременно смеясь до упаду над чьей-то шуткой. Вокруг было шумно, люди с посудой, тряпками и дровами сновали туда-сюда, и Генри остановился в дверях, чтобы не сбить никого с ног.
        - А все-таки неплохо, что ты нашел Сердце! Люди как-то сразу подобрели, - сказал Джетт, кое-как впихнув в переполненный мешок еще несколько яблок, и с улыбкой развернулся к Генри: - Вот, уже собрался. Я на празднике встретил парня, который сегодня едет в сторону моей деревни. Он согласился меня подбросить. А ты чего такой мрачный? Ну, то есть, я хотел сказать: еще более мрачный, чем обычно.
        - Ты ведь много путешествовал по королевству, так? - начал Генри.
        - Все обычно называли это «бродяжничал», но спасибо на добром слове.
        - Я должен кое-куда поехать. И мне пригодится помощь.
        Искреннее сожаление, которое вспыхнуло на лице Джетта, сказало Генри все до того, как тот успел открыть рот.
        - Ты извини, брат, но вот тут - мое сокровище, и я должен наконец-то его довезти. - Он хлопнул себя по тяжело звякнувшему карману, и Генри вспомнил: ну конечно, те самые деньги, за которые Джетт продал его Освальду. - Мне нужно домой. Прости меня, ладно? Я ведь не слепой, вижу, что тебе правда нужна помощь. Но семья есть семья, понимаешь?
        - Ага. Ладно, ты… Ну, в общем, собирайся.
        И Генри выскользнул из кухни, пока Джетт не успел ничего сказать. Он ненавидел прощания.
        Олдус предложил Генри зайти за вещами, но тот только рукой махнул. Единственным его имуществом была книга сказок Тиса, а ее брать с собой было уж точно незачем.
        - Хорошо, что мы в королевском дворце, где ни в чем нет недостатка, - сказал Олдус, хлопнув Генри по плечу. - Уилфред уже собрал для вас сумки и велел навьючить их на коня.
        - На коня? - переспросил Генри.
        Почему-то он думал, что ему дадут большую удобную телегу, вроде тех, какие он видел у людей.
        - Конечно! Вы что, все прослушали? Это довольно далеко, а зверь сказал, что рыцарь должен явиться не позже, чем на закате третьего дня, иначе он начнет убивать скот. Кротовые ходы в сказках действуют только в одну сторону, и вряд ли они стали работать иначе. Вы же умеете ездить верхом? - спохватился Олдус, и по его голосу Генри сразу понял: героям положено уметь.
        - Вроде да, - уклончиво ответил Генри, решив не уточнять, что делал это один раз.
        - Отлично! Уилфред сказал, в королевской конюшне есть очень быстрый конь, которого никто из придворных никогда не берет для тренировок, он совершенно свободен.
        Потом Генри думал, что эти слова должны были его насторожить, но в тот момент он был слишком занят грустными мыслями о том, что друзья с ним не поедут, и просто кивнул.
        - Зовут Снежок, - жизнерадостно прибавил Олдус. - Из-за цвета. Будете как истинный белый рыцарь на белом коне! Ну, пойдемте, все уже собрались на церемонию торжественного прощания.
        Прозвучало это как-то зловеще, но Генри без возражений поплелся за Олдусом через сад.
        Конюшня оказалась длинным, потемневшим от времени сараем в глубине королевского сада. «Что ж я творю», - безнадежно думал Генри, стараясь идти как можно медленнее. Если при любой угрозе он начнет на кого-нибудь бросаться… Оставалось только надеяться, что поход будет совсем не опасным, зверь - не страшным, а одолеть его получится, не потеряв спокойствия и невозмутимости. Если нет - дела будут очень, очень плохи.
        Генри оглядел всех, кто выстроился перед конюшней: те же десять мужчин-придворных, Эмма, Уилфред и король. Настроение у них явно улучшилось: то ли они были рады, что Генри наконец уедет, то ли наслаждались возможностью поучаствовать хоть в какой-нибудь церемонии. Правда, торжественность момента несколько портило бешеное конское ржание, раздававшееся из конюшни. Генри нахмурился. Такие звуки способно издавать только животное, готовое затоптать любого, кто подойдет близко.
        - А вот и наш герой, - сказал король так громко, будто надеялся заглушить коня. - Никакой особой церемонии посвящения в белые рыцари, к сожалению, нет - рыцарем мог стать любой, кто хотел, - но мне пришла в голову неплохая мысль. Когда-то в любой семье меч дарили мальчику на совершеннолетие. А я решил, что для вашего похода сам подарю вам меч из дворцовых запасов!
        Из-за его спины вышел дворцовый стражник, неся на вытянутых руках меч в ножнах, прилаженных к кожаному поясу. Он передал его королю, а король все так же бережно протянул меч Генри.
        Тот замешкался. Таскать за собой такое неудобное оружие, пожалуй, еще хуже, чем ехать верхом.
        - А можно мне лучше нож, лук и колчан стрел? - спросил он.
        Придворные подавились воздухом, Уилфред прижал ладонь к лицу, а Олдус пихнул Генри локтем в бок.
        - Это огромная честь, - прошептал он. - Встаньте на одно колено, возьмите меч, коснитесь губами ножен, а потом руки короля.
        - Не буду, - упрямо выдохнул Генри.
        Он и так согласился ехать, не будет он таскать за собой огромный кусок железа, да еще ради этого унижаться. Генри уже готов был сказать это вслух, но тут Олдус просто поклонился королю, взял пояс с мечом и надел его на Генри. Тот от тяжести едва не сел, но не успел даже возразить - Олдус хлопнул его по плечу и с широкой улыбкой сказал:
        - Ваш конь уже оседлан и навьючен. Глядите, какой красавец!
        Двое слуг в темной одежде вывели из конюшни здоровенного брыкающегося коня. Они держали его за поводья, но он так мотал головой, что едва не отрывал бедолаг от земли. Конь был совершенно белый, и его темные, дикие, налитые кровью глаза смотрелись особенно впечатляюще. Единственный конь, на котором Генри довелось ездить, был смирной крестьянской лошадкой, которая дала сесть на себя верхом без малейших возражений, но этот…
        - Зато мы выделили вам самое удобное седло, - успокаивающе сказал Уилфред, держась от коня как можно дальше. - Характер у Снежка непростой, но какая скорость! На другом коне вы за три дня не доберетесь.
        - А ты на чем поедешь? - спросил Генри у Петера, чтобы оттянуть момент знакомства со Снежком.
        - Я не поеду, господин, - еле слышно сказал тот. - Вам придется скакать день и ночь, чтобы успеть: дороги вокруг нашей деревни совсем плохие, да и в других местах наверняка тоже. Я своим ходом буду добираться.
        Он трясся, как от лихорадки, и Генри покачал головой.
        - Не надо тебе никуда ехать. Останешься здесь, пока я не вернусь и не скажу, что все в порядке. О тебе позаботятся и хорошо накормят.
        На лице Эммы тут же отразилось все, что она думает о еще одном грязном простолюдине, который будет мозолить ей глаза, и Генри мрачно улыбнулся, когда король сказал:
        - Ни о чем не волнуйтесь, Генри. Мы примем юношу как гостя.
        Петер вдруг заплакал, тихо и безнадежно, - а потом резко перестал, вытер глаза и, глядя на Генри, сдавленно спросил:
        - Господин, вы не знаете, что такое «скрипач»? Это как «предатель»?
        Все недоуменно переглянулись - кажется, такого слова никто не знал, - а Генри вдруг кое-что вспомнил.
        - В Башне мастеров я видел на каком-то предмете слово «скрипка». Когда Петер отдохнет, отведите его туда, пусть глянет - вдруг поймет, как с ней управляться?
        Тут у Генри над ухом раздалось такое дикое ржание, что он чуть не втянул голову в плечи. Снежок, выпучив свои безумные глаза, смотрел на него сверху вниз, по-прежнему пытаясь вырваться из рук своих поводырей.
        - А у вас есть какая-нибудь лестница? - пробормотал Генри, отступая назад.
        - Лестница? - растерялся Уилфред.
        - Ну да. Когда я в прошлый раз садился на такого зверя, я забрался на большой валун и оттуда влез ему на спину, но по лестнице, наверное, еще удобнее.
        Все переглянулись.
        - Надо просто вставить ногу в стремя, ухватиться за седло, подтянуться и перекинуть вторую ногу, - сказал Олдус; кажется, он понял, что всадник из Генри так себе.
        - Может, покажете? - спросил Генри, но Олдус, покосившись на Снежка, покачал головой.
        Генри вздохнул. Отец часто ему говорил: если надо сделать что-то неприятное, просто делай и не думай. Он постарался не смотреть на дергающуюся из стороны в сторону морду с оскаленными зубами, ухватился за седло и попытался взобраться, но ручка меча неудобно вдавилась в живот, зверь всем телом рванулся влево, и Генри, потеряв равновесие, упал назад. Вторая попытка закончилась тем, что Генри повис на седле, как мешок, недоумевая, зачем люди добровольно подвергают себя таким мучениям. С третьей попытки он кое-как сел на коня и вдел ноги в стремена, но тут слуги посчитали, что дело сделано, и выпустили поводья. Снежок встал на дыбы, меч потянул Генри набок, он потерял равновесие и скатился на землю, больно ударившись о ножны. Старые придворные попытались замаскировать смех под приступ кашля.
        - Может, мне себя веревкой к нему привязать? - спросил Генри, но все, видимо, решили, что он шутит, и веревку не принесли.
        - Ничего, вы быстро научитесь, - уверенно сказал король. - Все герои ездили на конях. Давайте попробуем еще раз. Олдус, подсадите его.
        К тому времени как Генри наконец взгромоздили в седло, устал, кажется, даже конь.
        - Что надо сделать, чтобы он поехал прямо и не брыкался? - спросил Генри, стараясь, чтобы голос не дрожал.
        - Ткните его пятками в бока и держитесь, - посоветовал король. - Но только…
        К сожалению, Генри сначала последовал совету, а потом уже дослушал.
        - …не слишком сильно, - закончил король, но было поздно.
        В удар пятками Генри вложил всю силу, какая у него еще осталась после попыток залезть на коня. Он думал, что этим покажет злобному Снежку, кто здесь главный, и тот присмиреет, но куда там - конь сначала встал на дыбы, потом выгнул шею, норовя укусить седока, и наконец рванул вперед с такой скоростью, что Генри захлебнулся воздухом.
        Кто-то крикнул ему вслед «Удачи!», но кто, Генри разобрать не смог. В этот момент он по достоинству оценил поводья: хоть было за что держаться, когда Снежок вылетел на песчаную дорожку среди деревьев, пронесся через круглую площадку, утоптанную десятками других копыт, и полетел вдоль крепостной стены к незнакомым Генри воротам.
        Стражники, дежурившие внутри хода сквозь стену, выглянули в сад, чтобы посмотреть, кто приближается, - и Генри с ужасом понял две вещи. Первое: он не успел спросить, как остановить животное. Второе: прямо впереди - закрытые деревянные ворота, и они неумолимо приближаются.
        - Открывайте! - рявкнул Генри.
        Получилось не очень-то громко: встречный поток воздуха забивал ему глотку так, что он едва мог открыть рот. К счастью, вид Снежка, готового снести все на своем пути, впечатлял настолько, что охранники тут же потянули тяжелые деревянные створки на себя, одновременно стараясь закрыться ими от коня. Снежок при виде свободного пути всхрапнул и удвоил скорость.
        «Мне конец», - успел подумать Генри - и вдруг произошло нечто прекрасное.
        Кажется, правило «не выходить за крепостную стену», которым триста лет пользовались все жители дворца, касалось и коней. Снежок вылетел на старинную, мощенную булыжником дорогу и остановился как вкопанный. Видимо, его напугал громкий звенящий стук, который издала под его копытами мостовая: в дворцовом саду повсюду была мягкая земля. Генри перевел дух и с трудом поборол желание слезть с коня.
        Он кое-как вспомнил, что ехать ему велели на восток. Ну, а дальше разберется: Петер сказал, его деревня называется Подгорье, а рядом с ней - Разноцветные скалы, которые все местные называют Злобными. Наверняка все в королевстве знают, где это, и покажут ему дорогу. А пока - на восток. Генри осторожно тронул пяткой бок Снежка, и тот с неохотой пошел вперед.
        Глава 3
        На восток
        Дорога через хвойный лес вела на север. Если бы Генри шел пешком, он бы сразу свернул с нее вправо, на восток, но из-за Снежка приходилось терпеливо ждать поворота: в чащу на таком звере не сунешься, ветки все лицо располосуют.
        Снежок был по-прежнему озадачен звоном под своими копытами и тащился вперед неохотно, с опаской, так что Генри наконец задышал полной грудью, не боясь рухнуть вниз. День был солнечный и холодный, повсюду пахло мокрой землей. Здесь, в отличие от пышного королевского сада с диковинными растениями, весна была скудная и знакомая: ряды сосен по обеим сторонам дороги, подстилка из рыжей хвои, кое-где рябина с иссохшими прошлогодними ягодами да ежевичные заросли с голыми шипастыми ветками. И Генри вдруг понял, что одиночество, только что, во дворце, казавшееся таким жутким, здесь стало привычным и добрым спутником. Снова отвечать за себя одного, не путаться в правилах, не задыхаться от неловкости - что может быть лучше?
        К тому времени как впереди показался перекресток, Генри уже так наслаждался лесной прогулкой, что только в последний момент сообразил: придется как-то заставить Снежка свернуть с маршрута, по которому тот мрачно брел целый час. Генри попытался мысленно заставить коня повернуть, но, конечно, ничего не вышло. Громкий приказ «Направо!» Снежок также оставил без внимания. Тогда Генри, пораскинув мозгами, сообразил, что поводья вполне могут пригодиться, и дернул их вправо в надежде, что конь повернет. Это внезапно подействовало, и они оказались на восточной дороге. Генри вздохнул с облегчением. Он даже не думал, что поворот в верную сторону может так поднять настроение.
        Покосившийся столб на обочине украшали стрелки с названиями ближайших деревень: «Малые Слизни» «Гринхем» и «Иглобрюшье». Когда впереди три дня пути, нечего спрашивать дорогу в первой же деревне, и Генри поехал мимо. Скоро остались позади и Малые Слизни (дома всех оттенков синего и большие стада неизвестных рогатых животных), и Гринхем (пестрые лачуги вокруг пруда с утками, на которых Генри поохотился бы, будь у него нормальное оружие), и таинственное Иглобрюшье. А потом вдоль дороги начали попадаться таблички.
        На старых деревяшках, гвоздями прибитых к стволам сосен, были выцветшие надписи: «Детям не ходить!», «Не вздумайте сюда лезть!», «Там нет ничего интересного», «Узнаем, что вы сюда ходили, - искать не будем!». Затем Генри попалась куча валежника, наваленная поперек дороги, видимо, для того, чтобы преградить путь тем самым детям.
        Снежок, увидев преграду, повел себя странно - взбодрился, заржал, на миг замер, а потом набрал скорость и прыгнул. Генри успел только прижаться к его холке - ему показалось, что от этого прыжка у него внутри что-то оборвалось, как от падения в холодную воду. В ту секунду, которую они провели в воздухе, Генри был уверен, что конь сейчас упадет, переломав себе - и ему - ноги, но тот приземлился неожиданно ловко и рысцой двинулся дальше.
        Как это часто бывает, когда удачно переживешь что-то страшное, Генри поймал себя на мысли, что не отказался бы такое повторить. То же самое он чувствовал, когда впервые переплыл горную речку под одобрительные понукания отца, и когда в первый раз стрелой убил кролика, а отец стоял на склоне и улыбался своей скупой, мрачноватой улыбкой. Эти воспоминания были такими счастливыми, что Генри стало не по себе. Он старался не думать об отце, но тот занимал все его воспоминания, каждый его день с тех пор, как он себя помнил. Генри был даже рад, когда ему стало не до размышлений, потому что выложенная плоскими камнями дорога закончилась и Снежок остановился как вкопанный.
        Впереди тянулась замшелая стена высотой в два человеческих роста, а в ней была полукруглая арка. Генри опасливо заглянул в проем: еще две стены тянулись вдаль, образуя что-то вроде уходящего вперед коридора без потолка. Земля в нем поросла первой сочной травой, окон не было. Если это был дом, который построили себе древние люди, то спланировали они его довольно странно. Впрочем, куда больше Генри удивляло, откуда жители такой зеленой и равнинной местности натаскали столько камней. Генри огляделся: стена тянулась в обе стороны насколько хватало глаз. Можно было, конечно, попытаться ее объехать, но вокруг было полно сухих ежевичных кустов - в одиночку он кое-как бы пробрался, а вот с конем… Тот весь расцарапается, и кто знает, вдруг снова озвереет?
        Это место выглядело бы совершенно безобидным, если бы не десятки грозных надписей на стене - видимо, от тех же родителей из деревни Иглобрюшье. Надписи эти, как и предыдущие, обещали детям различные кары за то, что они сюда пришли. Некоторые были даже адресованы кому-то лично: некий Сэм упоминался раза три. Самая длинная из посвященных ему надписей гласила: «Сэм, зайдешь внутрь - останешься без тянучек на неделю. Быстро домой!» Судя по облупленной, посеревшей краске, Сэм с тех пор успел вырасти и обзавестись внуками.
        Пока Генри размышлял, что ему делать, Снежок начал щипать траву под стеной. Гулкий хрупающий звук, который он при этом издавал, напомнил Генри, что зубы у коня что надо и не следует его злить. Генри аккуратно вдавил пятки Снежку в бока, и тот, с трудом оторвавшись от еды, вошел в арку.
        С минуту Генри думал, что сейчас что-нибудь рухнет ему на голову и он поймет, почему это место так не нравилось здешним родителям, но ничего не произошло. Снежок бесстрашно шагал вперед, и Генри перестал беспокоиться. Они идут прямо на восток - а значит, все в порядке. Так он думал, пока тропа не раздвоилась.
        Впереди острым углом торчала еще одна стена, а тропа обходила ее с двух сторон. Генри понятия не имел, как выбрать дорогу, и предоставил право Снежку. Тот побрел по левой тропе, и следующие пять минут они ехали по заросшему травой широкому ходу, пока он не разошелся еще на три. Генри потянул Снежка вправо, и вскоре оказалось, что путь, которым они поехали, превращается в два, на этот раз - полукруглых, дугой огибающих очередную стену.
        Генри едва не застонал. Впервые в жизни он оказался в таком бессмысленном пространстве. У того, кто потратил кучу сил, чтобы выстроить переплетение каменных коридоров, видимо, было слишком много свободного времени. Генри успел побывать еще на трех развилках, прежде чем решил, что с него хватит и лучше он как-нибудь проведет коня сквозь лес, обогнув эту бесполезную громадину.
        На то, чтобы развернуть коня в каменном коридоре, потребовалось столько смекалки и упрямства, что хватило бы на поимку какого-нибудь хитрого лесного зверя, но наконец Снежок все-таки побрел назад. Генри каждый раз выбирал ту же тропу, что и в первый раз, у него была хорошая память, и он не сомневался, что вот-вот вый дет в длинный коридор, ведущий к арке, но куда там! Дороги множились, а земля здесь почему-то не сохраняла следов - пружинила и разглаживалась сразу после того, как на нее надавливало копыто. Через полчаса Генри пришлось признать, что он, умелый охотник, позорно заблудился.
        Это было так смешно, что Генри хмыкнул, - а потом заметил кое-что, отчего смеяться тут же расхотелось. За одним из поворотов под копытом коня что-то громко хрустнуло, тот испуганно дернулся назад, и Генри увидел кости, лежащие поперек дороги в таком правильном порядке - от маленького черепа до длинных суставчатых стоп, - что сразу было ясно: ребенок лежал здесь лет сто, никем не тронутый, пока Снежок не наступил на него. Генри похолодел. До него дошло, почему родители запрещали детям ходить сюда: те из любопытства залезали в эти коридоры, а потом не могли найти дорогу назад.
        «Очень глупо», - шепнул знакомый голос, и Генри замер. Нет, только этого не хватало! Он испугался, и огонь тут же решил этим воспользоваться. Опять это мерзкое чувство, будто кто-то шепчет на ухо изнутри. Голос подсказывал снять перчатки, уничтожить все стены вокруг себя. Генри по привычке попытался заставить его замолчать, но вдруг понял: а ведь это неплохая идея. Дар уже работает в полную силу, и если он воспользуется им снова, хуже не будет.
        Генри стянул перчатку и коснулся стены. Тело прошило удовольствием, камни под его рукой пеплом посыпались вниз, но тут конь заржал, встал на дыбы и сбросил Генри - тот в мареве наслаждения от прикосновения к чему-то голой рукой забыл держаться за поводья.
        От удара о землю Генри разом очнулся. Он даже не успел испугаться, что конь его затопчет, - тот метнулся вперед и, не разбирая дороги, побежал по ближайшему проходу. Генри схватил с земли перчатку и надел ее, пока еще мог себя заставить. Жар сразу отступил, и Генри понял две вещи. В стене теперь дыра, и это хорошо. Но Снежок сбежал, и это плохо, потому что на нем остались сумки, в которых наверняка провизия и вода. Генри прислушался: земля была слишком мягкая, чтобы различить стук копыт, но Снежка отлично выдавали сумки, хлопавшие его по бокам. И Генри, прихрамывая, побрел следом - при падении дурацкий меч больно ударил его по бедру.
        Он размышлял о том, что этот день не мог бы стать еще хуже, когда именно это и произошло. Неподалеку Генри вдруг услышал чих, приглушенный рукавом или ладонью и явно человеческий. Может, кто-то, хорошо знающий это место, прячется здесь, ждет, пока заблудившиеся дойдут до отчаяния, и отбирает у них вещи? Когда дело касается имущества, от людей можно всякого ждать. Генри сжал пальцы на рукоятке меча и потянул его на себя - хоть какое-то оружие, - но, увы, пользовался он им впервые в жизни, поэтому неловко чиркнул лезвием о ножны. Теперь грабитель наверняка понял, что его заметили. Генри хотел было остаться на месте, но отец учил его встречать опасность лицом к лицу, и он двинулся туда, где слышал звук. Надо заставить грабителя показать ему выход, это лучший способ отсюда выбраться. Генри бесшумно пролез сквозь дыру в каменной кладке, свернул раз, другой. Если тот, кого он ищет, еще не сбежал, они встретятся за следующим поворотом.
        Генри вскинул меч, опять поразившись, насколько это тяжелая штука. Драться таким куском железа невозможно, а чтобы припугнуть - сойдет. Он храбро выскочил из-за угла, но что-то металлическое сразу ударило меч с такой силой, что Генри едва не выпустил его из рук.
        Железным предметом оказался почти такой же меч, а в руках его держал…
        - Да чтоб тебя! - вскрикнул Эдвард, пятясь и поднимая меч выше. - Не подходи. Ни шагу.
        - Опусти, - выдохнул Генри.
        При виде направленного ему в грудь острия желание снять перчатки шевельнулось снова.
        - Я что, больной? - заорал Эдвард, крепче сжимая рукоятку. - Ты мне в глотку вцепишься! А ну пошел отсюда!
        Генри медленно сел на землю, опустив меч рядом. Если хочешь показать мирные намерения, стань ниже ростом - со зверями это обычно работает. Сработало и сейчас: руки у Эдварда перестали дрожать.
        - Просто дай нам уйти, и никто не пострадает, - пробормотал он. - Да успокойся ты!
        Последнее относилось к черному коню, стоявшему за его плечом, - он толкал Эдварда лбом в спину, еле слышно всхрапывая.
        - Ты сбежал сразу, когда отец выгнал тебя из зала, так? - мрачно спросил Генри.
        Он бы, пожалуй, все же предпочел встречу с грабителем. Помимо того, что нужно самому отсюда выбираться, теперь придется терять время на то, чтобы вернуть этого болвана домой.
        - Думал, я еще раз позволю тебе отнять мои подвиги? - процедил Эдвард, отпихнув коня, который ткнул его носом в ухо. - Имей в виду, я хорошо владею мечом. Если хочешь отнять еще и мою жизнь, придется постараться.
        - Если бы я хотел, ты бы тут уже не стоял, - огрызнулся Генри.
        Ему совершенно не нравилось сидеть на земле, когда Эдвард нависал над ним, но он боялся, что если встанет, тот и правда со страху треснет его мечом. Разговор зашел в тупик, и минуты две они молчали, исподлобья глядя друг на друга. Генри размышлял о том, как его угораздило оказаться в таком местечке в такой компании, а Эдвард все перехватывал меч поудобнее - кажется, руки у него порядком затекли. Черному коню надоело, что на него не обращают внимания, и он начал мирно щипать траву. Все это наверняка продолжалось бы еще долго, если бы вдалеке не раздалось пронзительное ржание, при звуках которого Эдвард подскочил. Он с опаской обогнул Генри и заглянул за угол, словно думал, что конь все это время стоял там.
        - Ты что, потерял несчастное животное? Здесь? Ты в своем уме?
        - То, что мы оба потерялись, волнует тебя меньше, чем конь?
        - Я не потерялся, - церемонно ответил Эдвард. - Я занимался поиском выхода. Такие постройки предки создавали для развлечения, а значит, выход найти должно быть не очень сложно.
        - Скажи это скелету ребенка, который лежит вон там.
        Генри неопределенно махнул в сторону. Он уже настолько запутался в коридорах, что не смог бы отыскать то место, даже если бы вдруг захотел.
        - Думаешь, напугал? Я сам видел два, причем взрослых, - скривился Эдвард. - В древние времена такого не случалось. Если бы ребенок потерялся, любой неглупый взрослый легко бы его нашел. А тут родители, видимо, искали сына, но… Здесь и на крик, по-моему, невозможно дойти куда надо. И как ты вышел прямо на меня? Ладно, хватит болтовни. Ты идешь своей дорогой, я своей, каждый сам ищет выход. И не вздумай уходить без коня, он не должен жизнью платить за то, что ему достался такой седок.
        Эдвард взял своего коня за поводья и, утягивая его за собой, начал пятиться в ближайший коридор.
        - Стой, - сказал Генри. Ему не хотелось обращаться за услугой, но делать было нечего. - Ты вроде разбираешься в конях. Как мне его приманить?
        - Как ты на него сел, не зная даже этого? - утомленно спросил Эдвард.
        - Меня Олдус подсадил. И двое слуг. Не уверен, что без них смогу залезть обратно.
        Эдвард застонал.
        - Только ради коня, - предупредил он. - Пошли, надо его найти. Не хочу застрять в лабиринте до вечера.
        - В лаби… чем?
        - О, прости, забыл, что твой словарный запас поместился бы на трех страницах, - проворчал Эдвард и осекся, будто вспомнил, с кем имеет дело. - Иди первым, - дрогнувшим голосом сказал он.
        Генри вложил свой меч в ножны и поднялся.
        - Если уберешь оружие и не будешь к нему прикасаться.
        Эдвард послушался, делая вид, что без меча ему не очень-то и страшно.
        Пока они спорили, Снежок ухитрился уйти так далеко, что его даже не было слышно. Генри выбирал путь, Эдвард щелкал языком и повторял: «Ко мне», но оба никакого успеха не добились: Снежок как в воду канул, а повороты по-прежнему множились без всякого порядка. Черный конь устало брел, опустив голову едва ли не до земли. Видимо, Эдвард гнал его из дворца во весь опор, стараясь оставить Генри далеко позади.
        - Я еще раз могу попробовать уничтожить этот ларибинт, - в конце концов сказал Генри. Эдвард в ответ возмущенно фыркнул, и Генри прибавил: - Ты отойдешь подальше, а я буду делать перерывы и почаще надевать перчатки.
        - Лабиринт - это достояние всего королевства, - отрезал Эдвард.
        - Отличное достояние.
        - Как думаешь, почему за три века никто его не разрушил и даже не заколотил вход? Наверняка это волшебное место, и оно само себя защищает, дыры в нем тут же зарастут. Здесь надо действовать умнее, поставить себя на место предков, и…
        Генри развернулся так резко, что Эдвард отпрянул и натолкнулся на коня.
        - «Поставить» - это идея! Мы можем обмануть этот лабри… это место, - взбудораженно начал Генри. - Значит, так. Ты встаешь у стены, я встаю тебе на плечи, забираюсь на стену и смотрю, где выход.
        - Во-первых, я к тебе ближе, чем на три шага, не подойду. Во-вторых, почему это ты мне на плечи, а не я тебе? Я выше по происхождению.
        - И килограммов на десять тяжелее. Это все равно что лося поставить на кабана.
        Судя по взгляду Эдварда, тот никогда не видел ни того ни другого и потому объяснения не понял.
        - Я бы и без тебя забрался, но стена слишком гладкая. Если струсил, так и скажи, - бросил Генри и сразу понял: его слова возымели прямо-таки волшебное действие.
        Вскоре выяснилось, что не так-то просто залезть на плечи тому, кто наотрез отказывается наклониться, потому что выше по происхождению, но в конце концов Генри кое-как справился. Сапоги, правда, пришлось снять - уверения Генри, что они не такие уж грязные, были оставлены без внимания. Эдвард, кряхтя, выпрямился, Генри поудобнее переступил босыми ногами и схватился руками за край стены, но, увы, сразу понял: недостаточно высоко. В таком положении он мог разве что нос за стену высунуть. Какое-то время он упрямо пытался подтянуться на скользких камнях, а Эдвард - не уронить его, пока оба не выбились из сил.
        - У меня есть другая идея, - выдохнул Генри, когда они, тяжело дыша, сели у подножия стены.
        - Боюсь даже спрашивать.
        - Все то же самое, только ты будешь на коне.
        Эдвард уставился на него во все глаза.
        - Такое только ты мог придумать.
        - Спасибо, - кивнул Генри. Он был польщен. - Если просто встать коню на спину, будет то же, что сейчас, а так у нас есть шанс. Залезай. Но если у тебя другие идеи - валяй, говори.
        Других идей у Эдварда не было, и он нехотя подсадил Генри на коня, а потом залез сам. Генри встал ему на плечи и оттуда легко перебрался на стену.
        - Ух ты, - пробормотал он, выпрямившись в полный рост.
        Отсюда были видны все переходы - оказалось, что эта постройка представляет собой огромный квадрат, наполненный спутанными коридорами. Они уже как-то прошли половину пути - вторая арка смутно виднелась вдалеке, а Снежок мирно щипал траву в левой части квадрата.
        - Ну что, куда идти? - нетерпеливо спросил Эдвард, и тут Генри понял, что есть одна непредвиденная проблема.
        Он видел, где выход, но понятия не имел, какой из коридоров надо выбрать, чтобы до него добраться.
        - Сейчас, сейчас, - забормотал Генри, лихорадочно просчитывая разные варианты, но каждый из них уводил от выхода только дальше.
        Когда Эдварду надоело ждать, он внезапно доказал, что тоже способен придумать что-нибудь дельное. Порывшись в сумке на спине коня, он вытащил мятый лист бумаги и угольную палочку вроде тех, какими пользовалась Агата.
        - Нарисуй то, что видишь, а потом по рисунку найдем выход, - сказал он, протянув все это Генри.
        Тот взял и попытался изобразить все переходы. Это оказалось не так-то просто для человека, который не рисовал ни разу в жизни, но спустя четверть часа он все же спрыгнул и отдал Эдварду рисунок, заполненный кривыми линиями.
        - Это самая уродливая картина, какую я видел. Даже мой шестилетний брат рисовал лучше, - фыркнул Эдвард, и на секунду его челюсти сжались, как от злости.
        То, что и Эдвард, и король до сих пор не могут забыть своего умершего родича, казалось Генри жутким и завораживающим одновременно. Он всегда думал, что мертвецы для людей - то же, что для зверей: живые просто оставляют их позади и идут дальше, но, видимо, он ошибался. Генри внезапно захотелось поговорить об этом, но он справедливо рассудил, что ничего хорошего не выйдет, и вслух сказал:
        - Если хочешь, отгадывай сам.
        Эдвард выхватил у него лист, сел на землю и минут на пять затих, а потом с самодовольной улыбкой протянул обратно тот же лист, но с жирной извилистой линией, ведущей к выходу таким причудливым путем, что Генри уважительно кивнул.
        На этот раз дорога была не такой уж утомительной - они шагали все быстрее, без колебаний сворачивая в новые коридоры, солнце весело освещало траву под ногами, и даже черный конь приободрился. Скоро впереди показался длинный коридор с аркой в конце, и Генри первым бросился к нему. Когда он выбежал из арки, на секунду ему показалось, что он вернулся туда же, откуда пришел: дорога тянулась вперед, под стеной, исписанной предупреждениями для детей, теснились кусты ежевики. Но потом он заметил: деревья здесь не такие высокие, чаще попадаются березы, а кое-где видны следы вырубки - низенькие сухие пни. Значит, люди близко.
        Черный конь, сообразив, что его больше никуда не тащат, начал щипать траву, а Эдвард полез в сумку, вытащил плетеную флягу с водой и начал пить с видом человека, едва избегшего смерти. Генри потянул было руку к фляге, но Эдвард отвернулся.
        - Мало ли какой заразы ты нахватался у себя в лесу, - огрызнулся он, и Генри с облегчением понял, что простая человеческая неприязнь окончательно победила в Эдварде страх перед разрушителем. - У тебя своя есть - никогда не поверю, что флягу не навьючили на твоего…
        Они посмотрели друг на друга.
        - Проклятье, - сказал Эдвард.
        - Мы кое-что забыли, - пробормотал Генри.
        Оба так стремились побыстрее выбраться, что даже не вспомнили про Снежка.
        На то, чтобы вывести из лабиринта усталого коня, они потратили еще полчаса. Пришлось снова лезть на стену, рисовать маршрут «Снежок - выход» и отправлять Эдварда обратно, поскольку Генри не слишком рассчитывал на то, что, увидев его самого, Снежок радостно бросится навстречу.
        Генри со стены наблюдал, как Эдвард, не отрывая носа от рисунка, добрался до коня и повел его за собой. Получилось у него до обидного легко: он бормотал что-то успокаивающее и тащил Снежка вперед, а тот не пытался ни лягнуть его, ни укусить. Как только они вышли, Генри спрыгнул на землю, и Снежок шарахнулся в сторону.
        - Ну, счастливо оставаться, - фыркнул Эдвард, глядя, как Генри пытается поймать отступающего Снежка за поводья. - Поверь, к тому времени, как ты доберешься до Разноцветных скал, от похитителя кур останутся рожки да ножки.
        Сам он, несмотря на болезненную бледность, вскочил в седло так ловко, что Генри почувствовал укол зависти.
        - Я бы на твоем месте вернулся домой, а то рожки да ножки останутся вовсе не от зверя, - пробормотал он и наконец-то ухватил Снежка за поводья.
        Тот задергался, но Генри рывками подтащил его к ближайшему дереву и привязал поводья к ветке - залезть в седло наверняка легче, если конь не может сбежать. Генри собирался уже попытаться, но тут заметил, с каким любопытством смотрит на него Эдвард, и передумал. Тот, видимо, ждал веселого представления, и Генри решил, что не станет его развлекать. Заодно он вспомнил, что у него тоже должна быть фляга с водой, и попытался найти ее в сумках, висящих по сторонам седла.
        Там оказалось куда больше вещей, чем Генри ожидал найти. Он осмотрел все свертки и обнаружил две пары сменной одежды, два одеяла, тяжелый мешочек с монетами, карту, огниво, моток веревки, сухари, копченое мясо неизвестной птицы, яблоки и еще какую-то незнакомую пищу. Уилфред ухитрился положить даже расческу, полотенце, мыло и мочалку, хотя без них Генри точно бы обошелся.
        Отыскав наконец воду, Генри приник к фляге так жадно, что не сразу заметил, как изменился взгляд Эдварда. Теперь в нем читалась зависть - и, посмотрев на его сумку, Генри сообразил, почему: она была раза в два меньше. Ну конечно, он же сбежал тайком, толком собраться было некогда.
        Генри отошел от Снежка подальше, чтобы тот не ударил его копытом, и принялся за копченую птицу - он только сейчас почувствовал, что голоден как волк.
        - Я уезжаю, - заявил Эдвард, старательно избегая взглядом кусков мяса, которые исчезали у Генри во рту.
        - Если научишь меня вот так заскакивать на лошадь, отдам тебе половину мяса, - не переставая жевать, сказал Генри.
        Взгляд у Эдварда мечтательно затуманился, и Генри уже протянул руку, чтобы скрепить сделку, когда тот очнулся и покачал головой.
        - Думаешь, мне нужен кусок жалкой курицы? Я тебе расскажу, что будет дальше. - Он развернул карту. - На пути мне попадется пара деревенек. Прямо рядом с нами, к примеру, место под названием Элвуд, где крестьяне уж точно накормят своего будущего монарха всей снедью, какая найдется. Да они меня на руках носить будут, и…
        В воздухе раздался короткий свист, и прежде чем Генри успел хотя бы проглотить кусок, стрела сбила Эдварда с коня. Еще одна стрела насквозь пробила курицу. Генри замер. Он считал, что они с отцом - единственные люди в королевстве, умеющие так метко стрелять.
        - Мой эполет! - простонал Эдвард.
        Генри думал, что это какая-то часть тела, но потом увидел: Эдвард держится за золотую нашивку на плече.
        - Руки вверх, - скомандовал мрачный женский голос.
        Глава 4
        Хозяйка секретов
        Из-за дерева вышла девушка в мешковатых штанах и рваной куртке. На поясе у нее висели три кроличьи тушки, а в руках был лук со стрелой и крепко натянутой тетивой. Генри с одного взгляда определил: этот лук не сравнить с теми, какие он видел у посланников из дворца и охотников из Хейверхилла. Он походил на те, что вырезали они с отцом: новый, удобный. Стрела была с ровным, аккуратным оперением - такая полетит точно в цель. Генри сжал зубы. Радость при виде хорошо сделанной вещи тут же потухла, когда внутри проснулся огонь.
        Эдвард, впрочем, опасности не оценил - вид у него был скорее раздраженный, чем испуганный. Он поднялся и выдернул стрелу из украшения на плече - на острие остались обрывки золотых ниток.
        - Милая девушка, ну и странные у вас тут способы приветствия, - снисходительно проговорил он. - Что это за деревня, где женщины охотятся и носят мужскую одежду? Пожалуй, мне лучше проехать мимо.
        Он обернулся к Генри, будто надеялся, что тот разделит его недовольство, - и, приглядевшись к его лицу, вздрогнул.
        - Беги отсюда, - совсем другим голосом сказал девушке Эдвард. - Ты не понимаешь, что делаешь. Он опасен, может броситься и…
        Девушка фыркнула и слегка опустила лук. Речь ее не впечатлила и, обернувшись снова, Эдвард увидел почему. Генри за это время успел отстегнуть от пояса меч, положить его на землю и лечь рядом, глядя в небо и мерно дыша.
        В голове стучали знакомые приказы: «сними перчатки», «убей», «забери чужие силы», - но он не собирался слушать.
        - Она же просто женщина, - растерялся Эдвард. - Ты что, испугался женщины?
        - Не вижу разницы, у кого в руках оружие - у женщины или у мужчины, - с усилием произнес Генри.
        У него было чувство, будто рот ему залепило смолой. Огонь не хотел разговоров. Он хотел действий.
        - Слуга у вас не слишком храбрый, - насмешливо проговорила девушка. - А теперь идите за мной. Наш старейшина разберется, что с вами делать.
        - Да, конечно, уже бегу. Когда ты узнаешь, кто я, будешь умолять меня простить тебя, дуреху, за неуважение, - бросил Эдвард. - Я сын короля, и тебе крупно повезло. Честь видеть меня своими глазами выпадает не каждому.
        Восхищенного вопля, которого он ждал, не последовало.
        - И правда повезло, - невозмутимо ответила она. - Раз ты сынок короля, тот кучу денег отвалит, чтобы тебя вернуть. Хоть чем-то отыграемся за то, что он отбирает у нас пятую часть заработка.
        - Пятую? Налог с жителей составляет десять процентов, это каждый знает! - возмутился Эдвард. - Все, мне это надоело. Тебе повезло, что я всего лишь еду своей дорогой, а то я бы велел твоим родителям поучить тебя хорошим манерам.
        - Вот этой дорогой к нам никто еще не приезжал. - Девушка кивнула на лабиринт. - Подозрительно. Ну да ладно, об этом пусть у старейшины голова болит.
        Эдвард с видом человека, утомленного чужой глупостью, собирался уже сесть в седло, но следующая фраза девушки его остановила.
        - Сядешь на коня, и ему конец. Я не промахнусь, не сомневайся.
        - Так и будешь лежать? - прошипел Эдвард, оборачиваясь к Генри.
        Тот кивнул. Самого себя он боялся куда больше, чем охотницу. А потом ему в голову пришла великолепная мысль, от которой жар наконец отступил.
        - У тебя дар охотницы, верно? Проснулся в последние три недели.
        Она хохотнула.
        - Вы что, тоже с ума сошли? Никаких даров не бывает.
        - Почему «тоже»? - спросил Генри.
        - Хватит болтать, - выплюнула она, и лицо ее скривилось от злости. - Все просто: либо идете со мной, либо я вас убью. Я безумная, мне терять нечего.
        Генри поднялся, взял под уздцы притихшего Снежка и зашагал вперед.
        - Куда? - рявкнул Эдвард. - Ты что, будешь слушать угрозы девчонки?
        - У тебя что-то не то с чувством опасности, - устало пробормотал Генри. Он взял себя в руки с таким трудом, что вымотался, как после долгого бега. - Она не шутит. Если будешь дальше ее раздражать, она выстрелит.
        - Слуга вам дело говорит, - сказала девушка. - Шагайте, ваше высочество.
        Еще минуту Эдвард стоял на месте, расправив плечи и вскинув голову, будто всерьез ждал, что от его впечатляющего вида девушка передумает. Когда этого не произошло, он мрачно взял коня за поводья.
        - Как только в твоей деревне узнают, кто я такой, они в ногах у меня будут валяться, - предупредил он.
        Но по его голосу Генри сразу понял: Эдвард уже и сам начал в этом сомневаться.
        Вскоре справа от дороги замелькали крыши темных, будто разбухших от сырости и времени домишек. Кажется, этим путем никто сюда и правда не ходил, не было даже тропинки от дороги к деревне. Шагая по опавшей хвое, Генри часто косился на девушку и видел: чем ближе деревня, тем мрачнее становится ее лицо. Как только они вышли на покрытую весенней грязью улицу, Генри узнал почему.
        - Глядите-ка, чокнутая Марта нашла себе дружков! - хохотнул парень, копавшийся в огороде перед домом.
        Ничего себе дичь! - подхватила женщина, которая развешивала покрытое заплатами белье. - Эй, Марта, поделишься? Зачем дурнушке такие шикарные кавалеры?
        Она подмигнула Эдварду, и тот гневно отвернулся.
        - Эй, Марта, продай кроликов! - крикнул мужчина, сидевший на крыльце своей лачуги. - Надеюсь, то, что их поймала ты, на вкусе не отразится!
        Марта подошла к нему, не сводя глаз с Эдварда и всем своим видом показывая, что если тот решит сбежать - пожалеет. Она убрала стрелу в колчан и положила кроличьи тушки на крыльцо, а мужчина пошарил в кармане и достал несколько монеток. Марта протянула за ними руку, но мужчина бросил их ей под ноги.
        Щеки у нее немедленно налились красным, но она молча собрала монеты и сунула в карман куртки.
        - А почему они называют тебя сумасшедшей? - не выдержал Генри.
        - Не заметно? - зло спросила Марта, снова доставая из колчана стрелу.
        - Была нормальная девушка, дочь потомственной прачки, - ответил мужчина, придирчиво разглядывая кроликов. - А пару недель назад переоделась в мужской наряд, сама сделала лук и стала по лесам бегать. Говорит, так охотиться захотела, что спать не могла. Слышали когда-нибудь такую ерунду?
        - Не в юбке же ей зверей ловить, - пожал плечами Генри. - Наверняка это неудобно.
        Марта посмотрела на него так, будто ничего прекраснее в жизни не слышала. Лицо у нее было бледное, измученное, и Генри внезапно заметил кое-что странное. Все остальные на этой улице выглядели так же - словно долго болели. Он хотел уже спросить, что с ними, но Марта угрожающе ткнула луком в его сторону, и он предпочел молча направиться туда, куда она указывала.
        Через пять минут они оказались на грязной, заваленной мусором площади. Посреди нее высилось дерево в блекло-зеленом мареве распускающихся листьев, под ним вяло, будто через силу, играли дети. Когда Марта прошла мимо них, один швырнул в нее ореховой скорлупой, но она, не оглядываясь, направилась к темно-красному двухэтажному дому, перед которым толпились человек тридцать.
        На крыльце стоял смуглый парень в оранжевой куртке с ветхими кружевами. Генри уже понял, что у людей яркая и старая одежда - признак богатства и власти. Так и оказалось: мускулистый седой человек, стоявший перед парнем, кланялся ему, как старшему.
        Все, кто стоял рядом, были так увлечены разговором на крыльце, что на новоприбывших и внимания не обратили.
        - Эй, Лиам, что тут творится? - пронзительно крикнула Марта.
        Парень подскочил. У него были крупные руки, сильные плечи - и все равно он казался совершенно больным. Даже Эдвард, который всю жизнь не выходил из дворца, а позавчера едва не протянул ноги, выглядел лучше.
        Как только Марту заметили, все вокруг нее подались в стороны, будто она могла их чем-то заразить, но парень по имени Лиам в нелепом кружевном воротнике ответил ей вполне дружелюбно.
        - Джек говорит, что уже третий день кто-то по ночам работает в его кузнице. С утра он приходит, а все раскочегарено, никого нет, и на столе лежат новые лезвия для ножей.
        - Духи предков небось шалят, - заявила старушка рядом с Генри. - Что за напасти на нашу деревню? Три человека умерли за две недели, а теперь это!
        - Господин Лиам, сделайте что-нибудь! Попросите отца на этих духов управу найти! - взмолился кузнец, кланяясь так, что едва не ударился лбом об пол.
        - Не думаю, что моего отца стоит беспокоить из-за такой безделицы, - твердо сказал Лиам. - Ему нездоровится, сами знаете. Кузница стоит у самого леса, стук никому не помешает, а если есть желающие ночью пойти и проверить, кто там озорничает, - прошу.
        Желающих не нашлось.
        - Джек, вы наш единственный потомственный кузнец, другим неоткуда взяться. Думаю, вы сами эти лезвия сделали и забыли, а потом воображение разыгралось, - продолжал Лиам.
        - Да вот же, глядите, какое тонкое! Я такие и делать-то не умею!
        Мускулистый Джек протянул ему лезвие, Лиам отвернулся, и, наверное, они препирались бы еще долго, но тут Марте это надоело.
        - Лиам, позови своего отца, или я сама позову.
        Парень покачал головой.
        - Не посмеешь. Женщинам не положено напрямую обращаться к старейшине, даже ты это зна…
        - Господин старейшина, выходите! - крикнула она так громко, что все ахнули.
        На втором этаже дома скрипнула дверь, и на балкон вышел одутловатый человек в золотистом халате.
        - Я же сказал: со всеми вопросами к Лиаму, пусть учится управлять! - проскрипел он. - Мне нехорошо.
        - Глядите, кого я привела, господин старейшина! - умоляющим голосом начала Марта. - Это сам принц со слугой и двумя конями! Я охотилась и услышала их. Мы все знаем, сколько добра вы раз в полгода отвозите в столицу, но теперь-то мы королю покажем! Надо посадить принца под замок и написать королю, что мы вернем его сына, если он освободит нас от половины налога!
        - Да налог и так небольшой, что за ерунду вы несете! - заорал Эдвард, разом забыв про свои хваленые манеры.
        В глазах старейшины появилось то особенное выражение, которое Генри уже научился различать: он мысленно подсчитывал прибыль.
        - Пожалуй, король ради сына скупиться не будет, - протянул он. - Думаю, и золота нам немало отмерит. Так, ну вот что, держите принца и его мальчишку крепче, а я решу, как нам… - не закончив, он надрывно закашлялся и прижал руку ко рту.
        При виде мрачных мужчин, развернувшихся к ним, Генри стало не по себе. До него только теперь дошло, какую чудовищную глупость он сделал, согласившись на этот поход. Единственное, что он хорошо умеет, - драться, а теперь нечего об этом и думать. От одних только угрожающих взглядов его голову застилает горячим туманом, а что будет, если он встретит настоящую опасность?
        - Прошу минутку внимания, господа! - воскликнул Эдвард, вскинув руки. Было заметно, как он старается, чтобы голос не дрожал, и это немного портило впечатление. - Уважаемый старейшина и жители деревни! Я принес вам радостную весть. Сердце волшебства вернулось, а вместе с ним - и дары, и волшебные существа. Король отправил меня на восток, чтобы побороть опасную тварь, грозящую людям. Я - первый из белых рыцарей нового мира, и если вам дорого наше королевство, вы должны меня отпустить.
        - Белый рыцарь? - переспросил старейшина. Глаза у него забегали. - А знаете, я передумал. Мы вас отпустим. Таков мой приказ. Прошу! - И он широким жестом обвел площадь, показывая Эдварду, что путь свободен.
        Генри нахмурился. Он был уверен, что все обрадуются, начнут расспрашивать про Сердце и дары, но вместо этого люди растерялись, замерли, будто напуганные чем-то. Отец учил Генри всему искать разумное объяснение, но Эдвард был так восхищен силой своего красноречия, что ни о чем больше, видимо, думать не мог. С самодовольной усмешкой он вскочил на коня, и все расступились, освобождая ему дорогу.
        Какая-то часть Генри мечтала только о том, чтобы ни во что не вмешиваться и радоваться избавлению. Но другая часть, та, что когда-то заставила его довести до конца безумный поход за Сердцем, велела ему остаться на месте.
        - А что вы все так плохо выглядите? - спросил он, и люди посмотрели друг на друга так, будто впервые это заметили.
        - Ваше высочество, не очень-то у вас воспитанный слуга, - промямлил старейшина.
        - Я ему не слуга, я наследник Сиварда. Это я нашел Сердце волшебства.
        - Угу, конечно, - фыркнула Марта. - Где это видано, чтобы принц без слуги путешествовал?
        - А Барс уж наверняка кого-нибудь покрупнее бы выбрал, - прибавила какая-то старушка.
        Генри в который раз пожалел, что Барс явно не все продумал. Куда удобнее было бы, например, если бы над головой у Генри загорелась надпись: «Я правда избранный» - и никогда не пропадала. Тогда не пришлось бы каждый раз доказывать всем одно и то же.
        - Вид у вас хуже некуда, - сказал он, махнув рукой на объяснения. - Вы что, болеете чем-то?
        - Такие вопросы задавать неприлично, - прошипел Эдвард и, повернувшись к какой-то девушке, громко прибавил: - Вы прекрасно выглядите, не слушайте его.
        - Совсем не прекрасно, - заупрямился Генри. - Серьезно, что с вами?
        - Вас отпустили, что вам еще нужно? Хотите денег? - Старейшина пошел красными пятнами. - Мы вам заплатим, и вы немедленно уйдете, договорились?
        - Принимаю ваше любезное предложение, - кивнул Эдвард.
        - Ты что, не видишь? - выдохнул Генри, дернув его за стремя. - С ними что-то не так!
        - Слушай, это не мое дело и уж точно не твое. Уносим ноги.
        Генри крепче вцепился в стремя.
        - Если поможешь выяснить, в чем дело, отдам тебе курицу.
        Пару секунд Эдвард размышлял, а потом его лицо разом преобразилось. Когда он хотел кому-то понравиться, в нем будто загорался свет.
        - Господа, я глубоко обеспокоен вашим здоровьем, - громко сказал он. - Долг короля и всех во дворце - заботиться о подданных. Не бойтесь, расскажите мне, в чем дело. Я ваш друг.
        Когда никто не ответил, он подъехал к бледному мальчику лет шести и слез с коня. Мальчик уставился на него, как на чудо.
        - Привет, малыш. Скажи мне, почему мы должны уехать? Чего вы все боитесь? - мягко спросил его Эдвард. - Я не буду тебя ругать, и никто не будет.
        - Она рассердится, если вы останетесь, - пробормотал мальчик, затравленно озираясь.
        Эдвард перевел взгляд на встрепанную Марту со сбитым в сторону воротником.
        - Она? - нахмурился он.
        Ребенок покачал головой. Мать стояла рядом и держала его за руку, но он смотрел не на нее, а искал взглядом кого-то в толпе.
        - Вы знаете, о ком он говорит? - спросил Эдвард у женщины.
        - Нет, - быстро ответила она, оглядываясь и прижимая к себе сына.
        Генри вздохнул. Пора было брать дело в свои руки. Он подошел и ткнул в мальчика пальцем.
        - Ты храбрец или трус? - спросил он. - Если не можешь заставить себя делать то, что не хочешь, значит, ты просто слабак и никогда не вырастешь мужчиной.
        Отец часто ему это говорил, и слова вспомнились легко. Правда, Эдварду они почему-то не понравились.
        - Простите его, он неграмотный, - убитым голосом сказал Эдвард женщине. - И с детьми разговаривать не умеет.
        Генри даже ухом не повел. Главное, что подействовало: мальчик покраснел и заговорил:
        - Она. Страшная женщина с волосами, как сосульки. Я играл там, на окраине, где груда песка. Она подошла ко мне и сказала, что знает мой секрет. Знает, что это я сломал дедушкино кресло. - Он опустил голову ниже, смаргивая слезы.
        - Ты? - ахнула его мать, и мальчик втянул голову в плечи. - Да это же было наше лучшее кресло! Я думала, оно от старости развалилось! Ах ты паршивец!
        Женщина занесла руку, чтобы отвесить ему подзатыльник, но Эдвард ее остановил.
        - Она сказала, что если я разрешу ей взять меня за руку, она никому не расскажет, - сквозь слезы проговорил мальчик. - Рука у нее холодная, она подержала минуту, а потом ушла. И все. Она сказала, что я могу почувствовать себя плохо, но это от стыда, и ничего страшного.
        - С кем-то еще подобное произошло? - по-прежнему оттесняя мать от мальчика, спросил Эдвард.
        - Нет, - буркнул старейшина. - Какая глупость!
        Эдвард тихо рассмеялся.
        - Это Секретница. Я читал про нее: волшебное существо, которое питается силой людей. У нее всего одна способность - она видит твои тайны. Селится в какой-нибудь деревне и пьет силы жителей, а за это обещает не рассказывать никому их секреты. Люди выглядят бледными, усталыми, будто сохнут от тоски. Те трое, которые умерли, были старыми и больными, так? - Он понял, что спросил это слишком уж бодро, и поспешно сделал мрачное лицо. - У них просто было слишком мало сил.
        На площади стало очень тихо. К этому моменту сюда, кажется, собралась едва ли не половина деревни.
        - Я думал, что сошел с ума, - пролепетал худощавый парень.
        - Она приходила ко всем вам, - понял Генри. - И каждый боялся признаться, чтобы его не назвали сумасшедшим. - Он повернулся к Эдварду: - А в твоей книге было написано, как от нее избавиться?
        Настроение у Эдварда тут же испортилось. Он покачал головой.
        - Где она живет? - спросил Генри у Лиама. Тот казался самым разумным в этой деревне.
        - Никто не знает, - еле слышно выдохнул Лиам. - Она просто приходит.
        - У тебя что, есть от меня секреты? - Старейшина гневно перегнулся через перила балкона. - Ты крал мои деньги? Нашел мои заначки? Которую из них? Все?!
        - Нет, отец, я…
        - Милый, она и к тебе приходила? - гневно выпалила какая-то женщина, схватив за обе руки своего притихшего мужа. - У тебя что, есть тайны?
        - Да так, ерунда из прошлого, - промямлил тот. - А у тебя?
        Те же самые вопросы раздавались по всей площади. Местные жители не только им, чужакам, не хотели рассказывать про Секретницу, они и друг другу-то не рассказали.
        - Ну давай, - обреченно сказал Генри, поворачиваясь к Эдварду. - Бросай этот свой вызов.
        Он думал, Эдвард будет орать от восторга, что у него наконец-то есть шанс разобраться с волшебным существом, он же за этим и поехал, - но Эдвард только скривился.
        - Ей нельзя бросить вызов! - прошипел он. - Тогда она расскажет всем твои тайны, а это позор. Я бы сразился, если бы надо было драться на мечах, но это… Нет уж, надо уходить. Главное - тихо и с достоинством. - Он прокашлялся и громко объявил: - Дорогие жители деревни! Нам нужно серьезно обдумать, как одержать победу над этим существом! Мы посоветуемся и пришлем вам помощь!
        И он начал отступать вместе с конем к краю площади. Генри обвел взглядом рыдающего мальчика, которого мать ругала за сломанное кресло, растерянную Марту в мешковатых штанах, перепуганного Лиама, твердившего отцу, что не брал он никаких денег. Если Олдус сказал правду, ни одно существо не может отказать белому рыцарю в праве с ним сразиться.
        - Я бросаю тебе вызов, - обреченно сказал он.
        Его не услышали даже те, кто стоял рядом, но Генри знал: для волшебных существ это неважно. Они какими-то своими способами слышат, когда их зовут.
        А потом он ее увидел. Сквозь толпу к нему шла румяная девушка с длинными рыжеватыми волосами и в красном платье. Генри в жизни не встречал человека с таким здоровым, ярким лицом. Она шла словно поневоле, будто ноги сами ее вели. Вызов, брошенный Генри, тянул ее к нему, но никто не обращал внимания на Секретницу - все были заняты ссорой.
        - Все очень просто, - негромко протянула она, остановившись рядом с Генри. - Ты садишься на коня и уезжаешь, не говоря больше ни слова. Иначе я скажу им, кто ты такой, и тогда всем не поздоровится. - Она с улыбкой кивнула на его руки, а потом повернулась к застывшему рядом Эдварду: - Тебя это тоже касается. Ты же не хочешь, чтобы все узнали про господина Теодора?
        У Эдварда всегда легко менялся цвет лица, но Генри еще не видел, чтобы он достигал настолько малинового оттенка.
        - Нам пора, - быстро сказал он, и у Генри упало сердце.
        - Так волшебство и правда вернулось. Ты мне не привиделась, - выдохнула Марта прямо у него над ухом, с ненавистью глядя на Секретницу. Генри даже не слышал, как Марта подошла, что лишний раз доказывало: она настоящая охотница. - У меня дар охоты. И я не сошла с ума!
        В следующую секунду произошло то, чего Генри никак не ожидал. Марта вытащила из колчана стрелу, подняла лук и коротким, гладким движением выстрелила Секретнице в грудь.
        Секретница задумчиво на себя посмотрела. Стрела попала прямо в сердце, но крови на платье не было. А потом Секретница потянула за древко, и стрела вышла бесшумно, как из воды.
        - То, что я выгляжу как человек, еще ничего не значит, - насмешливо сказала она, бросив стрелу на землю. Вокруг становилось все тише, люди один за другим поворачивались к ней. - Но все равно неприятно. Ты сама напросилась, Марта. Я скажу всем правду, и прошлые насмешки покажутся тебе ерундой.
        Не надо! - ахнула Марта, но Секретница уже вскинула руки и заговорила пронзительным, как птичий крик, голосом: - Эй, жители деревни! Вот она я! И теперь это мой дом, хотите вы этого или нет. Много сил я у вас не заберу, не волнуйтесь. Победить меня нельзя, попробуете выгнать - расскажу все ваши секреты. А чтобы показать, что я не шучу, проучу-ка я ту, что посмела в меня выстрелить. - Она повернулась к Марте. - Ты по уши влюблена в Лиама. Обхохочешься: дочка потомственной прачки влюбилась в сына старейшины!
        Марта побагровела, Лиам растерянно заморгал, но Генри на них едва взглянул. Он смотрел на платье Секретницы. Когда живешь в северном лесу, учишься различать малейшие оттенки цвета. Алое платье чуть побледнело, когда Секретница сказала правду. А что, если…
        - Я разрушитель, - объявил Генри, поскорее, чтобы не передумать. - У меня дар огня. Если я сниму перчатки, я уничтожу что угодно.
        Люди на площади испуганно притихли, Секретница замерла, и Генри ей мрачно улыбнулся.
        - Тебе жить надоело? - выдохнул Эдвард.
        - Смотри на платье, - прошептал Генри.
        И Эдвард, кажется, наконец-то заметил: платье еще немного потеряло цвет.
        - Теперь вы знаете его тайну, убейте его! - крикнула Секретница, но никто не сдвинулся с места.
        - И кто такого умом обиженного взял королевскому сыну прислуживать? - шепотом спросил один из местных у другого.
        - А вдруг не врет?
        Человек фыркнул.
        - Да ладно. В сказках принцы никогда без слуг не ездят. Что он, сапоги сам себе чистить будет?
        Генри чуть не засмеялся от облегчения. Его расчет оправдался. В том, что ему никто не верил, были и хорошие стороны. Он надеялся, что до Эдварда теперь дойдет, что нужно делать, и, к счастью, тот не обманул его ожиданий.
        - Ему в детстве камень на голову упал, не слушайте, - громко сказал Эдвард. У него было такое лицо, будто он сам не верил, что открыл рот. - А вот я вам скажу чистую правду.
        Он полез в сумку, висящую на спине коня, и вытащил оттуда маленького тряпичного медведя с наполовину оторванной лапой.
        - Это господин Теодор, наша семейная игрушка. Мама в детстве давала его мне только перед сном, чтобы я не испортил старинную вещь, играя с ней днем. Говорила, что он будет меня защищать от страшных снов. Я до сих пор сплю, положив его на подушку.
        Он в упор посмотрел на Секретницу. Та закусила губу.
        - Мне уже восемнадцать, а я еще ни разу не целовался с девушкой, - обреченно договорил Эдвард. - Но один раз я решил потренироваться и поцеловал медведя, и это был совсем не дружеский поцелуй. Мне до сих пор перед ним неловко, и я надеялся унести этот секрет с собой в могилу.
        Такой гробовой тишины при таком скоплении народа Генри не слышал, даже когда нашел потерянную корону.
        - А теперь посмотрите на нее, - продолжал Эдвард, кивнув на Секретницу. Уже невозможно было не заметить, что ее платье и румянец на щеках теряют цвет. - Если тайна раскрыта, она больше не дает ей власти. Вот как можно ее победить. Кем вы хотите быть: слабаками или храбрыми мастерами?
        - Это я работал в кузнице по ночам! - крикнул Лиам. Он тоже покраснел, а Секретница побледнела, будто отдала цвет и силу обратно хозяину. - Боялся, что, если расскажу, меня тоже обзовут сумасшедшим. - Он спрыгнул с крыльца и сжал запястье Марты. - Прости. Не такой я храбрец, как ты.
        - Ты сын старейшины и будешь старейшиной, ты не можешь стать жалким кузнецом! - взревел его отец, хватаясь за перила балкона.
        - Могу я хоть один раз сделать, что хочу? - выпалил Лиам. - А теперь твоя очередь, отец. Скажи им правду, или я скажу сам.
        Но тут раздался голос девочки из толпы:
        - Мама, я не потеряла куклу, она сломалась!
        - Милый, это я разбила твою телегу! - призналась какая-то девушка.
        - У меня не такие уж больные ноги, мне просто нравится, когда за мной все ухаживают, - сказала седая женщина и отбросила костыль.
        И со всех сторон посыпались секреты. Генри думал, что на этом все хорошо закончится, но не тут-то было. Кажется, большинству секретов никто не был рад.
        - Как ты мог! Я думала, ты меня любишь!
        - Так это ты забрала деньги?
        - Ах ты гад! - слышалось отовсюду.
        Но все умолкли, когда раздался голос старейшины.
        - Настоящий налог не двадцать, а десять процентов. Остальное я брал себе. Я же для семьи! - умоляюще глядя на сына, сказал он. - Ты все унаследуешь!
        Все на площади тут же позабыли свои обиды и повернулись к старейшине с такими лицами, что Генри стало за него страшновато. Кажется, старейшине тоже, потому что он ткнул в сторону Секретницы и крикнул:
        - Да, я вас обманывал, но она-то всех нас чуть не прикончила! Бей ее, ребята!
        Секретница бледнела на глазах, а ее платье выцветало, и наконец стало совершенно белым. Рыжий оттенок из волос пропал, они повисли бесцветными прядями.
        - Хватит! - перебил Эдвард. Судя по лицу, он был счастлив, что за остальными новостями его история с медведем как-то забылась. - Я белый рыцарь и повелеваю поступить, как велит традиция. Побежденное волшебное существо отпускают на все четыре стороны. Давайте будем уважать правила, и да воцарятся на этой земле мир и процветание! Вон отсюда, Секретница! Деревня свободна!
        Секретница перекосилась от злобы, но сразу было ясно: делать тут ей больше нечего. И она побрела прочь.
        - А что до секретов, то вы из-за них чуть не погибли. Простите друг друга и живите дальше, - продолжил Эдвард. - Теперь у вас есть дела поважнее, чем ссоры: искать свои дары, например. Старейшину я своей властью смещаю с должности. Его место по закону должен занять старший сын.
        - Я не хочу, - выпалил Лиам.
        - До потери Сердца, насколько я знаю из книг, старейшин выбирали, - пожал плечами Эдвард. - Попробуйте сделать то же самое.
        Все открыли рты.
        - А так можно? - не поверила Марта, и Эдвард рассмеялся.
        - Можно. И пожалуйста, не бейте бывшего старейшину. Хватит вашей деревне неприятностей. Просто отправьте его на покой, отобрав все, что он украл. Лиам, проследите за этим?
        Тот кивнул и взял Марту за руку. На Эдварда все на площади смотрели с обожанием, несмотря на историю с господином Теодором, и Генри вдруг царапнуло чувство такой зависти, что он едва не задохнулся.
        «У него есть все, а ты разрушитель и сын злодея, - нараспев протянул голос огня. - Рано или поздно я тебя одолею, ты же знаешь. Я возьму свое, а пока что прими добрый совет: избавься от принца. Никто не узнает. А когда вернешься из своего похода, король будет любить тебя как сына и навсегда оставит во дворце. Он добрый, справедливый, не то что твой отец, а? Ты ведь хочешь этого?»
        - Заткнись! - крикнул Генри, давясь воздухом.
        Эдвард, говоривший речь о новых временах, в недоумении обернулся к нему.
        - Простите его, господа. Он у нас немного не в себе, - церемонно сказал он. - Так вот, о дарах…
        Все снова повернулись к Эдварду. Генри опустил голову, и больше никто не обращал на него внимания.
        Следующие полчаса Эдвард купался в почестях, благодарности и восхищении. В честь визита принца хотели устроить пир, но тот, благосклонно приняв в подарок мешок еды, сообщил, что ему нужно спасать следующую деревню, и попросил лишь об одном: заточить его меч.
        - Вашему слуге тоже? - почтительно спросил Лиам.
        - Ни в коем случае, - быстро ответил Эдвард. - Он неуравновешен и может кого-нибудь поранить.
        Их провожали до самой дороги. Генри вел обоих коней - от усталости они превратились в удивительно послушных животных. Даже Снежок объявил временное перемирие - видимо, в королевской конюшне таких утомительных деньков у него не бывало.
        - Пока, господин белый рыцарь! - звонко крикнула Марта, размахивая рукой и глядя на Эдварда. - И простите, что я ваш эполет испортила.
        - Можно мне взять твой лук? - спросил Генри. - Ты ведь новый теперь можешь сделать, верно?
        Марта потянула лук с плеча, но Эдвард ее остановил.
        - Не нужно, - натянуто проговорил он. - Он такой неуклюжий, что оружие ему лучше не доверять.
        Они молча шли рядом, пока веселые голоса деревенских жителей, желавших принцу удачи, не стихли далеко позади.
        - Ну все, дальше я еду сам, - сказал Эдвард, запрыгивая на коня. - Удачи с верховой ездой, звереныш.
        Генри его не слушал. Неподалеку хрустнула ветка, а он был уверен, что ни один зверь не подошел бы к людям так близко. И оказался прав: из леса вышла Секретница.
        Конь Эдварда отшатнулся, перепуганно косясь на нее, а она подошла ближе и схватила его за поводья бледной рукой с синеватыми ногтями. Выглядела она ужасно: бескровное лицо, грязно-серое платье, черные от грязи босые ноги.
        - О, мой прекрасный юноша, у меня есть одна просьба, - прошептала она, глядя на Эдварда. - Прилюдно я не могла о ней сказать: ты бы мне отказал, а здесь не откажешь. Я будто ослепла, мне придется начать все с начала. Знаешь, почему я всегда начинаю с детей? Когда я слаба, я вижу только маленькие секреты. Мне нужно много есть, чтобы увидеть что-нибудь посерьезнее. Потом приходит черед взрослых с их мелкими тайнами, вечно одними и теми же - деньги и любовь, полученные не по правилам. Когда я ими насыщаюсь, начинаю видеть убийства, ненависть, предательство. Но только когда я в полной силе, я могу разглядеть настоящие тайны, то, чего иногда и сам человек не знает. И одна такая есть у тебя. Я сразу ее заметила, ведь эти дурачки так щедро меня накормили. Я могу сказать тебе, что на самом деле произошло в тот день.
        Она говорила с жаром, и Генри стало страшно. Эдвард замер, вцепившись в поводья так, что пальцы побелели.
        - В какой? - едва слышно спросил он.
        - В тот, когда твоя жизнь рухнула. Думаешь, твой брат случайно сорвался с утеса? Как бы не так. Я скажу тебе, только дай подержать тебя за руку. Это настоящая тайна, она дорого стоит. Но ты ведь заплатишь, верно? В королях и героях больше силы, чем в других смертных.
        Эдвард протянул ей руку, но Генри остановил его.
        - Ты ослабел, когда меня вылечил. Она заберет у тебя столько силы, сколько сможет. Даже если ты после этого и не умрешь, далеко точно не уедешь.
        - Отстань, - выдохнул Эдвард, пытаясь вывернуть запястье из его хватки, но Генри держал крепко.
        - Ты видела, кто я такой, верно? - холодно спросил Генри, глядя на Секретницу. - Я могу уничтожить что угодно, в том числе тебя. Хочешь проверить? Мне терять нечего.
        Он говорил спокойно, даже не злился по-настоящему и уж точно не собирался ее убивать, но угрожающему тону он учился у Освальда, а тот был в этом непревзойденным мастером. Секретница закусила губу и шагнула назад.
        - Кстати, твой секрет не так уж дорого стоит, - прибавил Генри, чтобы закрепить успех. - Я и так знаю, что в тот день произошло, и сам ему скажу.
        Эдвард опустил руку.
        - Про тебя я тоже кое-что видела, - проворковала Секретница, глядя на Генри неподвижным, как у ящерицы, взглядом. - Есть что-то в твоем прошлом, чего ты и сам не помнишь, верно? Что-то, связанное с твоей матерью и твоим отцом. Большая, настоящая тайна. Я не смогла рассмотреть ее как следует, не хватило сил. - Вглядевшись в лицо Генри, она рассмеялась. - Ничем не могу помочь, ты ведь не дал мне подкрепиться. Впрочем, может, оно и к лучшему. Правда не всегда приносит облегчение. Некоторые секреты, темные секреты, лучше хоронить поглубже. Может быть, ты кого-то убил, а? Ты ведь разрушитель, чего еще от тебя ждать?
        Генри видел: она уже знает, что ей ничего не достанется, и просто хочет испортить ему настроение. Но он все равно вспомнил тот сон: руки, перепачканные землей. А Секретница расправила плечи и пошла обратно в лес, с достоинством переступая через древесные корни. Удобной способностью исчезать и появляться в любом месте она, видимо, не обладала.
        - Откуда ты можешь знать, что произошло? - без выражения спросил Эдвард, глядя ей вслед.
        - Твой брат не сам свалился в ущелье. Джоанна с Освальдом убили его, чтобы твой отец впал в отчаяние и во дворце расплодилось побольше духов вражды.
        Эдвард посмотрел на него так, что Генри захотелось втянуть голову в плечи.
        - Ты два дня не мог найти времени, чтобы это сказать?
        - Я и не собирался говорить. Ни тебе, ни королю.
        - Прости, я, кажется, не расслышал.
        - Слушай, вы достаточно себя изводили этой историей. Ну, теперь ты знаешь, и что? Вам обоим пора забыть и жить дальше. Прошлое ничего не значит, - зло сказал Генри, сам не понимая, кого хочет в этом убедить: его или себя.
        - И это говорит тот, кто едет так далеко ради безделушки, которая возвращает память. Раз ты согласился идти в поход, выходит, цветок памяти тебе все-таки нужен, верно? - Эдвард нагнулся к нему с коня. - Вот только он тебе не достанется, даже если мне придется его разбить. Прошлое ведь ничего не значит, да?
        Он пятками ткнул коня в бока, и тот сорвался с места. Генри и поникший Снежок остались стоять на дороге, и несколько долгих, будто растянувшихся секунд Генри задыхался от предчувствия беды. Что-то похожее испытываешь, когда стрела летит в твою сторону, и ты уже заметил ее, но не знаешь, успеешь ли уклониться. Лес вокруг был темным, незнакомым, приближался закат, и сначала Генри решил, что ему не по себе от того, что придется ночевать там, где и его, и коня ночью может кто-нибудь съесть, но тут же понял: дело не в этом. В груди разливалось приятное, успокаивающее тепло. Огонь был рад, что Генри снова один.
        - Погоди! - в панике крикнул Генри. - Я еще кое-что знаю!
        Эдвард резко дернул поводья, конь поднялся на дыбы и развернулся. Кажется, он решил, что Генри вспомнил еще что-нибудь про Джоанну, но Генри заговорил не об этом:
        - Я знаю, что ты хочешь сразиться со зверем и доказать свою силу. А еще я знаю, что за эти полдня четыре раза помог тебе. Один ты бы не выбрался из лабиринта так быстро. Разозлил бы Марту, и она бы в тебя выстрелила. И не догадался бы, как победить Секретницу. А потом отдал бы ей свои силы. Боюсь, если бы не я, твой поход закончился бы еще до заката. Но у меня тоже есть проблема: я больше не могу сражаться. Не спрашивай, почему. - Генри шагнул ближе. - Давай заключим сделку. Я помогу тебе добраться до места целым и невредимым, ты победишь зверя, а в награду за помощь отдашь мне цветок.
        Эдвард коротко рассмеялся.
        - Меня тошнит от тебя, - с чувством сказал он.
        Он снова повернулся, чтобы уехать, и тут Генри понял, что надо сказать. Каждому можно предложить то, от чего он вряд ли откажется.
        - Принц не путешествует без слуг, верно? - обреченно спросил Генри. - Если ты согласишься, я на время похода притворюсь твоим слугой. Буду делать все, что скажешь.
        Эдвард подъехал к нему. По его лицу Генри сразу понял, что попал в точку: кажется, больше всего Эдвард хотел его унижения. Хотел так сильно, что этот довод тут же перевесил все остальные.
        - Ты, наследник Сиварда, не будешь совать всем в нос свои заслуги? И больше не попытаешься меня убить, как сегодня утром?
        Эдвард с настороженным видом поднес к его лицу руку в перчатке. Когда Генри послушно приложился к ней губами, как делали все, приветствуя членов семьи короля, Эдвард злорадно улыбнулся. Видимо, это окончательно убедило его, что Генри не шутит.
        - Отдай мне ту копченую курицу, - на всякий случай отъехав на пару шагов, велел Эдвард.
        - У тебя же теперь полно припасов. - Генри кивнул на мешок на спине коня.
        - Все вещи слуги могут в случае необходимости считаться собственностью господина. Законы королевства, том третий, глава шестая.
        Генри нашарил в сумке сверток с остатками курицы и бросил ему.
        - Лезь на коня, - уже с большей уверенностью приказал Эдвард. - Снежок утомился, он не будет сопротивляться даже такому варвару.
        Генри, кряхтя, вполз на спину Снежка. Получилось только с третьего раза.
        - Великолепно, - кивнул Эдвард. - А теперь за мной. И держись позади, слуги господ не обгоняют, к тому же так мне не придется тебя видеть. И развлеки меня беседой. Я слышал, охотники вечно рассказывают друг другу всякие байки.
        - Может, еще на руках пройтись? - сухо спросил Генри.
        - Спасибо за идею, но это подождет до привала, - безмятежно ответил Эдвард. Генри впервые видел его настолько довольным. - Кстати, за грубость к господину слуга может быть наказан лишением еды.
        - Однажды мой отец выслеживал косулю, - покорно начал Генри, запоздало сообразив, что Эдвард выжмет из их уговора все возможное. - У косули сильные ноги, она может бежать очень быстро, но если почва влажная…
        - Неинтересно, - перебил Эдвард. - Давай что-нибудь повеселее. И не забудь называть меня «ваше высочество».
        Генри вздохнул. Зря он разозлил дрозда-разбудильника: теперь удачи от этого дня ему точно не дождаться.
        Глава 5
        Фарфор и ножницы
        Кое-что Генри в тот день уяснил очень твердо: он ненавидит верховую езду Никогда еще он с такой ясностью не чувствовал, сколько в его теле мышц. Сейчас все они вопили от боли, а в суставы будто насыпали песку Снежок от поездки тоже никакого удовольствия не получал - плелся еле-еле, низко опустив голову и изредка всхрапывая с таким надрывом, будто сейчас упадет замертво. Хорошего настроения не добавляло то, что Эдвард ехал, не сгибая спины и ухитряясь любоваться окрестностями, хотя на вкус Генри более унылых и однообразных мест и в природе-то не существует: низенький голый лес со скользкой подстилкой прошлогодних листьев. Генри казалось, что это безрадостное путешествие тянется уже целую вечность, но когда он нашел в себе силы поднять голову и взглянуть на солнце, выяснилось, что оно даже не доползло до заката. Генри прикусил губу, чтобы не застонать. Только чувство собственного достоинства не давало ему умолять Эдварда о передышке и ночлеге.
        Когда впереди показался перекресток, Генри уже почти лежал головой на холке Снежка. Но тут Эдвард резко остановился, кони чуть не столкнулись, и Генри быстро выпрямился, делая вид, что бодр и полон сил.
        - Нам не нужно сворачивать, восток впереди, - громко сказал он.
        Эдвард покосился на него через плечо.
        - Спасибо, умник, тогда поезжай первым.
        Он потянул коня за поводья, тот шагнул в сторону, и Генри наконец понял, в чем дело. Дороги не было.
        Назад, влево и вправо уходили широкие тропы, выложенные камнями. Впереди был только лес. Эдвард сгорбился в седле, тупо уставившись в старинную хрупкую карту.
        - Здесь должна быть дорога, - сказал он таким голосом, будто дорога, почувствовав его негодование, тут же появится.
        - Этой карте триста лет? - уточнил Генри.
        - Триста пятьдесят. Но что могло за это время измениться? - возмутился Эдвард.
        Он был настолько потрясен, что даже не возразил, когда Генри забрал карту у него из рук. Чернила на ней выцвели, бумага покрылась заломами и трещинами, но что-то разобрать было еще можно. Дорога на карте действительно была, но Генри сразу понял, почему она исчезла.
        - Дальше на этом пути куча всяких мест со странными названиями, - проговорил Генри, осторожно водя пальцем по старой бумаге. - «Фарфоровая беседка», «Подземный водопад», «Сияющий лес» - это какие-то волшебные места, так? Наверное, все они перестали работать, когда Сердце исчезло. Толку от них больше не было, люди разобрали дорогу и использовали камни для чего-нибудь еще. Камни неплохие, хорошо обтесаны, - со знанием дела сказал Генри, глядя вниз. - Прямо ровные кубики. Из них наверняка очаг хорошо складывать или…
        - Можешь оставить при себе эти бесценные сведения. - Эдвард выдернул карту у него из рук, чуть не оторвав от нее половину. - Если поедем направо, там будет поворот на другую восточную дорогу. Надеюсь, ее эти варвары не разобрали. Что за люди! Уилфред всегда говорил, что чернь на все способна, но вот это просто…
        Генри взял у него карту, изо всех сил стараясь держать спину прямо - ему казалось, что так он выглядит более внушительно.
        - Другая дорога примерно в дне пути отсюда, а Разноцветные скалы - считай, что прямо напротив нас. Потеряем кучу времени на объезд - а вдруг той дороги тоже нет? Нет уж, надо ехать напрямик. Подумаешь, лес.
        - Кони тут не проедут.
        - Их родичи олени и лоси живут в лесу всю жизнь, значит, и эти как-нибудь проберутся.
        - А, ну с этим не поспоришь, - ядовито сказал Эдвард, протягивая руку за картой. - Ладно, едем здесь. Как я могу ослушаться великого знатока?
        Его конь побрел в лес, с хрустом давя копытами мелкие ветки на земле. Снежок, не дожидаясь от Генри указаний, потащился следом. Генри уже давно подозревал, что Снежка в движение приводят не столько неумелые команды седока, сколько пример товарища по несчастью.
        Генри надеялся, что лес скоро поредеет, но он становился только гуще, кряжистее. Ни подлеска, ни кустарников - только старые морщинистые деревья. Кони осторожно переступали через корни, торчащие из земли, как спины змей. Больше всего Генри не нравилось, что этот лес слишком тихий, словно вымер. Единственными живыми существами, которые попались им на пути, были бабочки, иногда бесшумно пролетавшие мимо. Это было странно: бабочки живут там, где есть цветы, а их тут не было и в помине.
        Солнечный свет наконец-то изменился, стал мягким, оранжево-красным - Генри, кажется, никогда еще так сильно не ждал наступления ночи. Изменился и лес: почва стала рассыпчатой, песчаной, среди обычных деревьев все чаще попадались какие-то невиданные: с сухими сероватыми листьями и курчавыми желтыми соцветиями, на вид хрупкими, как пепел. Генри понятия не имел, как они успели засохнуть такой ранней весной. На земле не было ни одного опавшего листа, там вообще ничего не было - ни веток, ни камней, ни звериных следов. Конские копыта оставляли глубокие вмятины, и Генри вдруг стало не по себе от того, что они потревожили это сонное место, где людей, возможно, сотни лет не бывало.
        Эти мысли так его занимали, что он упустил из виду кое-что важное.
        - Слушай, - начал он. Эдвард не откликнулся, и Генри нехотя прибавил: - Ваше высочество. Мы едем не на восток, ты забираешь сильно к югу.
        - И с чего ты это взял? - бросил Эдвард, не оборачиваясь. - Тебе что, и компас выдали?
        Такого слова Генри не знал, но вопросов задавать не хотелось - в основном потому, что даже говорить было больно. Мышцы живота ныли, будто по нему врезали кулаком.
        - Солнце. - Он кивнул на скупые лучи, редкими полосами лежащие на земле.
        Положение Эдварда было довольно трудным: либо упрямо брести неизвестно куда, либо послушаться Генри и свернуть. Эдвард размышлял над этим неловким выбором так долго, что лучи успели растаять окончательно. Лес сразу лишился красок, стал бесцветно-серым, - но продолжалось это недолго.
        - Эти деревья… - пролепетал Генри. - Они…
        Невзрачные соцветия на ветках едва заметно светились, будто в них остался солнечный свет.
        - Сияющий лес, - выдохнул Эдвард, снова хватаясь за карту. - Ехали бы прямо вдоль бывшей дороги - не увидели бы. Он спрятан в чаще. Хорошо, что я предусмотрительно свернул к югу.
        - А можно ты теперь предусмотрительно свернешь обратно? - раздраженно спросил Генри. Он так вымотался, что красотой его было не впечатлить. - Куроед о состоянии дорог не думал, а у нас три дня, чтобы добраться до места.
        - Если устал, так и скажи.
        Генри покачал головой. Отец учил его никогда не признавать своих слабостей.
        - Ну, раз ты такой бодрый, милостиво позволяю тебе ехать первым, - сказал Эдвард и посторонился, довольный тем, как вышел из положения.
        Деревья вокруг разгорались все ярче, воздух нагревался. Эдвард позади что-то говорил про сказки об этом лесе, но Генри его не слушал - он был слишком занят тем, чтобы держать северо-восточное направление без солнца, мха на деревьях и любых других признаков, по которым можно определить стороны света.
        Судя по карте, этот странный лес должен был давно уже остаться справа, но то ли он за триста лет тоже изменился, то ли Генри все-таки сбился, - сияющих деревьев вокруг становилось только больше.
        - Если ты устал, можем заночевать тут, зверей вроде нет, - на пробу сказал Генри, когда ночь сгустилась окончательно и цветы загорелись в полную силу.
        - Я? Ничуть, - фыркнул Эдвард. - Ты прав: чем больше проедем, тем быстрее доберемся до цели.
        Какое-то время они ехали молча. Генри радовался тому, что вообще перестал чувствовать собственные ноги, а Эдвард позади него озирался, глупо приоткрыв рот. Сияющие деревья окончательно вытеснили обычных собратьев - вокруг светились тысячи огней, и в их свете кора и листья деревьев казались серебряными. Генри вдруг стало любопытно, как устроены эти деревья, и он отломил маленькую ветку с цветком.
        В ту же секунду свет вокруг потускнел, откуда-то налетел сухой пыльный ветер, а с ним - бабочки. Генри обернулся к Эдварду, и тот, увидев в его руке ветку, застонал.
        - Чем ты слушал? - прошипел он. - Я же сказал, тут нельзя ничего трогать! Эти деревья живут вечно, новые ветки у них не отрастают! Странника ради, как можно быть таким идиотом? Нам конец.
        - Ага, конечно. Бабочки съедят? - фыркнул Генри, хотя сердце у него противно сжалось.
        Бабочек действительно становилось все больше, они кружили среди деревьев, как опавшие листья, подхваченные ветром. А потом разом стянулись в одно место, каждая замерла в воздухе, мелко хлопая крыльями, и Генри понял, что все вместе они теперь составляют огромное лицо с дырами вместо глаз и рта.
        Генри показалось, что все его внутренности подернулись коркой льда, но все равно он не смог отказать себе в удовольствии взглянуть на Эдварда и убедиться, что тот позеленел и вытаращил глаза, как лягушка. А лицо тем временем открыло рот и с усилием произнесло:
        - Навредили. Прощайте.
        Слова едва можно было различить - звук был соткан из хлопанья крыльев. В ту же секунду лицо рассыпалось, а бабочки ринулись в атаку. Генри завопил так, что сам не узнал своего голоса. Он и не представлял, что хоботки для питья цветочного сока могут быть такими острыми, но они прокалывали кожу, как иглы. Отец рассказывал, что бабочки любят соль и при случае с удовольствием пьют пот или слезы людей и животных, но до Генри только сейчас дошло, что больше всего соли - в крови. Он махал руками, расшвыривая мохнатые тела с тонкими крыльями, наталкиваясь на усы и лапки, но бабочек были сотни, и Генри с ужасом понял, что драться с ними бесполезно. Даже если он снимет перчатки, даже если сможет достать нож, это его не спасет. Пару секунд он надеялся, что его кожа их обожжет, но бабочки забирались ему под воротник, вползали в рукава. Генри вскрикнул от отвращения, которое было сильнее страха, и одна из бабочек тут же влетела ему в рот.
        Он успел подумать, что это будет самая глупая смерть, какую можно вообразить, - но внезапно все закончилось. Бабочки разлетелись в стороны, а затем вновь сложились в разноцветное лицо. Генри выплюнул ту, что влетела ему в рот, и без сил рухнул на холку коня. Как ни странно, Снежок и его собрат спокойно разглядывали землю в поисках травы. Бабочки не тронули коней, а те не видели в их поведении ничего необычного.
        Генри с трудом огляделся, пытаясь понять, что спасло ему жизнь, и увидел, что Эдвард ухитрился слезть с коня и застыл в странной позе: стоял на коленях, прижав руку к сердцу и отведя вторую назад.
        - О великий Рой, прости моего слугу за невежество и глупость, - трясущимся голосом проговорил он. - У него плохо с головой, он сам не знал, что делает. Умоляю, прости нас за то, что мы нарушили священный покой этого места. Мы уважаем твою великую силу и клянемся, что ни одна ветка больше не пострадает. Наши сердца полны раскаяния, прими его благосклонно!
        Лицо некоторое время молча глядело на него сверху вниз, а затем повернулось к Генри.
        - Извините, - промямлил он, сполз с коня и поклонился.
        Его трясло так, что он едва стоял. Лицо продолжало бесстрастно смотреть на него, и Эдвард, не разгибаясь, с такой силой дернул Генри за ногу, что тот повалился на землю.
        - Извиняйся как следует, или они нас прикончат, - прошептал Эдвард.
        Генри крепче прижался лбом к земле. Он и слово «извиняться» только недавно выучил, а что к нему еще прибавить?
        - Простите, - выдавил он. - Глупо было отламывать ветку. Волшебство проснулось только недавно, я еще не понял, что можно, а что нельзя. Но я научусь. Только отпустите, я не хочу здесь умереть.
        - Великолепная речь, - прошипел Эдвард таким тоном, что сразу было ясно: это не похвала.
        Генри оторвался от земли и посмотрел на застывшее над ним лицо из бабочек. Оно придвинулось ближе - и рассыпалось. Генри закрыл голову руками, но его не тронули. Хлопанье крыльев становилось все тише. Когда он наконец решился открыть глаза, бабочек вокруг больше не было. Генри тут же вскочил, вытащил из чересседельной сумки флягу с водой и начал жадно пить. Он никак не мог отделаться от мерзкого ощущения, что бабочка все еще у него во рту.
        - Не стоит благодарности, - фыркнул Эдвард, ощупывая красные точки укусов у себя на лице. Видимо, ему тоже досталось. - Хотя в списке степеней выражения признательности этот случай тянет на десятку.
        - Э… спасибо? - осторожно проговорил Генри, убирая флягу обратно.
        Он понятия не имел, что благодарность можно выражать как-то еще, но Эдвард, не вставая с колен, прижал руки к сердцу и, глядя на Генри широко открытыми глазами, взволнованно проговорил:
        - Ваше высочество, вы мне жизнь спасли! Я не знаю, как выразить свои чувства, мое сердце переполнено! Несомненно одно: я навечно ваш должник и буду счастлив доказать свою преданность словом и делом. - Он встал, тут же сделав нормальное лицо. - Примерно так. Но поскольку тебя воспитывали не то волки, не то медведи, «спасибо» сойдет.
        - Никогда не думал, что бабочки так свирепо защищают деревья, - пробормотал Генри.
        - Видимо, способность образовывать Рой вернулась с волшебством, - сказал Эдвард, успокаивающе поглаживая коня, хотя тот, кажется, и так чувствовал себя прекрасно. - У животных, птиц и насекомых есть лишь искры разума, но если их виду или их земле угрожает что-то серьезное, они собираются вместе, и все эти искры сливаются в одну. Это и называется Рой. Он имеет разум, может общаться с людьми и наказывать преступников - и снова распадается, когда опасность миновала. Нам повезло, что ближе всех к месту твоего варварства оказались бабочки, а не ядовитые змеи.
        Генри поднял ветку, которую уронил, когда на него напали. Она была теплой и по-прежнему светилась. Древесного сока на сломе не оказалось - ветка была совершенно сухой, будто отломили ее неделю назад. Генри хотел выбросить ее, но передумал и спрятал в карман куртки.
        Эдвард тем временем полез обратно в седло, и Генри вынужден был признать, что соревноваться с ним в упрямстве сложнее, чем он надеялся.
        - Ты не возражаешь, если мы отдохнем? Я немного устал, - через силу проговорил Генри, и Эдвард милостиво кивнул.
        Генри надеялся, что они просто рухнут и заснут, но Эдвард зачем-то начал снимать с коня сумки, седло и упряжь, а потом намочил водой из фляги кусок ткани и принялся протирать коня.
        - Воду лучше зря не расходовать. - Генри ткнул носком ботинка сухую, как пыль, землю. - Ручья поблизости точно нет.
        - Снежок терпел тебя весь день. Еще немного хамства с твоей стороны, и, боюсь, к нам опять примчится Рой, на этот раз - из злобных коней, которых ты оскорбил в его лице, - невозмутимо ответил Эдвард.
        Когда Генри, путаясь в ремнях, кое-как расседлал коня, Эдвард швырнул ему тряпку. Генри скрепя сердце полил ее водой и начал вытирать Снежка, стараясь держаться так, чтобы тот не смог дотянуться зубами до его руки. Но тот не пытался укусить - он понуро стоял, переминаясь с одной дрожащей ноги на другую, и Генри внезапно почувствовал что-то похожее на жалость. Он никогда не жалел взрослых зверей, только детенышей, оставшихся без родных, и, не зная, как это выразить, похлопал Снежка по носу. Тот посмотрел на Генри своим полубезумным взглядом и ткнулся носом в его ладонь.
        - Есть просит, - сказал Эдвард. - Проверь свои богатые припасы, наверняка там что-нибудь для него найдется.
        Сам он был занят тем, что скармливал черному коню яблоки, и Генри с трудом заставил себя сделать то же самое. Он с детства охотился на зверье и ел его. В том, чтобы кормить животное самому, было что-то неправильное.
        - Ты что, на ночь его не привяжешь? - не поверил Генри, когда Эдвард расстелил на земле одеяло и сел, прислонившись спиной к дереву.
        - Он уже привязан. Ко мне, - лениво ответил Эдвард, не открывая глаз. - Лошади - это друзья, не просто звери. Болдера я полжизни знаю. А Снежок младше, так что не уйдет, пока не ушел Болдер.
        Речь его становилась все более невнятной, и под конец фразы Эдвард, кажется, просто вырубился от усталости - с тем же важным видом, с каким бодрствовал. Это было отлично: Генри наконец-то можно было не изображать, что ему все нипочем, и он со стоном растянулся во весь рост, уткнувшись лицом в землю. Вот только сон почему-то не шел - сколько Генри ни ворочался с одного бока на другой, сколько ни подкладывал под голову седло, узел с одеждой или куртку, ничего не помогало. Свет деревьев был мягким, убаюкивающим, даже кони уснули прямо стоя, опасности не было, вокруг ни зверя, ни птицы, но впервые в жизни Генри не мог заставить себя уснуть. Потом ему пришло в голову переместиться в дом Тиса и поспать там, на удобной кровати, но он побоялся: время в облачном доме идет быстрее, наверняка он не успеет вернуться к утру.
        Генри бессмысленно смотрел в подсвеченную золотым сиянием темноту, пока она не начала светлеть. Когда первый луч рассвета тронул небо, Генри показалось, что поблизости захлопали птичьи крылья, но он не успел оглядеться - сон обрушился на него, как удар.
        Проснулся он от того, что на лицо ему лили воду. Она попала в нос, Генри вдохнул и закашлялся, отплевываясь.
        - Я уж думал, ты ноги протянул, - сказал Эдвард, убирая флягу. - Хотя вряд ли я бы от этой новости заплакал.
        - Нечего расходовать воду, - прохрипел Генри. Судя по солнцу, он проспал меньше часа. - Мог просто ткнуть меня сапогом.
        - Да я все ноги об тебя отбил. И руки. И сорвал голос. В спячку тебя, видимо, медведи учили впадать, - проворчал Эдвард и отошел, довольный собственной шуткой.
        Под деревом он уже успел разложить еду и посуду - так, словно думал, что он все еще во дворце. Генри достал из своей сумки вяленое мясо и начал жевать, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми.
        - Не мог бы ты отсесть подальше? - спросил Эдвард. - А то такое чувство, будто у меня над ухом дикий зверь раздирает добычу.
        Генри уставился на него, не вынимая изо рта кусок мяса. Эдвард ел курицу ножом и вилкой, положив на колени тарелку и ткань с кружевным краем. Вот это действительно выглядело дико, и Генри сел с другой стороны дерева, чтобы не смотреть. Он догрыз мясо и заел его какими-то сушеными фруктами из дворца, поневоле прислушиваясь к тому, что происходит за спиной. Там было так тихо, что Генри высунул голову, чтобы убедиться, что Эдвард не сбежал, - но тот продолжал есть, только почему-то совершенно бесшумно. Увидев, что Генри таращится на него, Эдвард тут же скривился.
        - Лицо вытри. Да не рукавом! - рявкнул он и, скомкав кружевную ткань у себя на коленях, швырнул ее в Генри.
        Тот поймал ее на лету - и вдруг в голове его ярко, до боли, вспыхнуло слово, которого он никогда раньше не слышал.
        - Салфетка, - выдохнул он.
        Генри разглядел кусок ткани со всех сторон. Он никогда бы не поверил, что люди используют такую красоту за едой, но какое-то смутное воспоминание говорило ему: кружева - это не обязательно, салфетками пользуются не только богатые.
        Забыв про еду, он крутил салфетку в руках, пока в голове не всплыло что-то еще. Он сложил ткань несколько раз, перегнул, вывернул - и получилось что-то вроде неуклюжего цветка с четырьмя лепестками.
        - Вот это - зимняя звезда, - выдохнул он, поглаживая ткань.
        Эдвард смотрел на него так, будто всерьез полагал, что Генри сошел с ума.
        - Ну да, так складывают салфетки на Зимний день. В любом доме, насколько я знаю. Это традиция. Я понятия не имел, что у этого узла еще и название есть, - сдержанно проговорил Эдвард. - А теперь, может, перестанешь играть с салфеткой?
        Генри не двинулся. У них с отцом не было салфеток, они не праздновали Зимний день, но он откуда-то знал то, чего не знал даже принц. «Тайна в твоем прошлом, - сказала Секретница. - Может быть, ты кого-то убил? Ты разрушитель, чего еще от тебя ждать?»
        - Я не помню, - пробормотал Генри. - Но у меня же была мать, да? Ты ведь помнишь свою, а она давно пропала. Почему я не могу вспомнить?
        Эдвард посмотрел на него с вежливым раздражением.
        - Послушай, у нас, видимо, возникло недопонимание. Ты как будто думаешь, что мне есть дело до твоих проблем. Но мне - усвой это хорошо, я повторять не буду - наплевать. Мы не друзья и никогда ими не будем. Ты можешь оказаться полезен, но держи при себе душещипательные истории о пропавшей мамочке. Если ты закончил, поехали. Снежка я уже оседлал - ты бы с этим полдня возился.
        Он встал, аккуратно собрал посуду и взял у Генри салфетку. Зимняя звезда сразу распалась, и Генри заморгал, будто просыпаясь. Он с трудом залез на коня, и Эдвард как будто случайно пропустил его вперед - видимо, не хотел снова сбиться с дороги.
        За все утро они больше не сказали друг другу ни слова.
        Было уже за полдень, когда Эдвард решил сделать привал. Сияющий лес давным-давно остался позади, вокруг тянулся обычный перелесок - то поляны, то скопления деревьев. Ничего волшебного и никакого человеческого жилья - скучная, однообразная местность, где ничто не отвлекало Генри от мыслей о том, как у него невыносимо болит все, что только можно.
        - Ты никогда не сидел в седле, верно? - спросил Эдвард, легко спрыгивая на землю.
        - Однажды, когда мы убегали от черной армии Освальда. Я научился сам.
        - Я вижу.
        Генри со всей силы дернул поводья - он уже понял, что это заставляет лошадь остановиться, - и, кряхтя, слез на влажную, едва пробившуюся сквозь палые листья траву. Ноги у него дрожали, как травяное желе, которым когда-то угощал его Тис.
        Кони с хрустом принялись щипать траву, а Генри хотел было лечь на огромное поваленное дерево, чтобы унять ломоту в спине, но Эдвард велел встать.
        - Ты уже прекрасно усвоил, как нельзя сидеть на коне, но я покажу еще раз, - сказал Эдвард, перекидывая ногу через ствол лежащего на земле дерева. Затем он, согнувшись в три погибели и втянув голову в плечи, стал раскачиваться из стороны в сторону. - Если бы Снежок умел говорить, поверь, ты бы много о себе услышал. Думаешь, приятно, когда тебя колотят пятками в бока и дергают за голову? А вот так сидят верхом нормальные люди. - Он расправил плечи, прижал локти к бокам и осторожно тронул пятками дерево. - Повторяй. А то ты так тащишься, что мы никогда до места не доберемся.
        Следующие полчаса Генри, чувствуя себя глупее некуда, безропотно делал вид, что поваленное дерево - это конь, а две тонкие ветки - поводья. Эдвард ходил вокруг и сыпал указаниями.
        - Заскакивай рывком, не копайся. Седло сползет, пока ты на нем болтаешься. Управляй бедрами, а не руками. Держи спину. Представь, что вы с деревом, то есть с конем, одно целое.
        Возможно, эти унижения продолжались бы еще долго, если бы Генри не заметил вдалеке кое-что очень странное. Не слушая окриков Эдварда, он встал и пошел к лесу. Ботинки с чавканьем вдавливались в землю, колючки цеплялись за одежду, но Генри упрямо пробирался вперед - в заросли можжевельника, туда, где высился куст, непохожий на остальные.
        Он был подстрижен в форме сужающейся спирали, - как улиточный панцирь, вытянутый вверх. Генри сперва подумал, что можжевельник вырос таким сам - хотя это было странно, потому что его собратья были самыми обычными - но, подойдя вплотную, он увидел сладко пахнущие хвоей срезы на конце каждой ветки. В чаще, далеко от человеческого жилья, кто-то неизвестно как (и, главное, неизвестно зачем) потратил уйму времени, чтобы придать кусту такую замысловатую форму.
        Услышав восхищенный стон, Генри обернулся. Эдвард все-таки пошел за ним и теперь смотрел на куст, как голодный на мясо. А потом судорожно вытащил из кармана карту, какое-то время таращился в нее и бросился назад, отпихивая ветки с дороги. Генри молча поплелся следом. Эдвард несся к своему коню с таким видом, будто сейчас ускачет, даже не вспомнив про то, что приехал не один.
        Пока Генри вскочил в седло (рывком, не копаясь), Эдвард уже почти доскакал до леса, ловко объезжая колючие кусты.
        - Приподнимись в стременах, а то весь зад себе отобьешь, - крикнул Эдвард и скрылся за деревьями прежде, чем Генри успел ему сказать, что он опять едет не на восток.
        Генри привык учиться быстро - отец терпеть не мог тупость. Оказалось, что советы Эдварда были не так уж плохи, и Снежок словно почувствовал разницу - воспрял духом, стал держать голову выше, а когда Генри послал его вперед, послушно перешел на рысь.
        Редкие деревья замелькали быстрее, полтора оставшихся эполета Эдварда ярко сверкали на солнце, и Генри, стараясь не терять их из виду, вгляделся в ближайшие островки можжевельника. Фигурно вырезанных кустов попадалось все больше - шары, спирали, пирамиды и даже целая можжевеловая стена с башенками и выступами, как стена королевского дворца. Ветер приносил волны хвойного запаха, а потом к нему стал примешиваться запах воды, и скоро впереди замелькала полоса серебристых бликов - река.
        Генри долетел до берега на всем скаку и остановил Снежка только у самой воды - аккуратно, по всем правилам. Как бы ни было обидно это признавать, он ждал похвалы, но Эдвард даже не оглянулся.
        - Фарфоровая беседка еще стоит, - тихо сказал он. - Но это, кажется, ненадолго. Вдруг мы последние, кто ее видит?
        Посреди узкой, в пару десятков шагов, речушки был остров, а на нем - маленький дом из блестящего белого материала с синими украшениями, который напомнил Генри чашки и тарелки, которые он видел во дворце. Ни двери, ни окон не было, внутрь вел широкий проем - через него было видно, что в домике совершенно пусто, если не считать песка и полусгнивших листьев, которые, наверное, занесло туда ветром еще в прошлом году.
        Куда больше Генри заинтересовало то, что он увидел в воде: здоровенные рыбы с большими ртами и толстыми загнутыми усиками. Он никогда еще не видел такого количества рыбы в одном месте, и в голове невольно замелькали картинки: вот он вручную, как делают медведи, ловит несколько рыбин, вот разводит костер и жарит их. Запах жареной рыбы вспыхнул в его воображении так ярко, что Генри спрыгнул на землю и потянул руки к воде, - но Эдвард тут же его оттолкнул.
        - Что? - разозлился Генри. - Они быстро поджарятся!
        Эдвард со стоном закатил глаза и вдруг рухнул на колени у кромки воды, прижавшись головой к мокрому песку, который тут же набился ему в волосы.
        - Простите его за неудачную шутку, духи реки. Не сердитесь и позвольте нам и нашим коням испить из вашего священного источника.
        Эдвард зачерпнул руками воды, втянул ее в себя и поднялся. На Генри он взглянул так, что тот сразу бухнулся на колени и уткнулся лбом в песок. Он слишком хорошо помнил рой бабочек и не хотел проверять, на какую месть способны рыбы.
        Пробормотав все слова приветствия, извинения и благодарности, какие только знал, Генри зачерпнул воды. Он думал, что мелкие серебряные искры в ней были отсветами солнца, но даже сейчас, когда на воду падала тень от его головы, они не исчезли. На вкус вода оказалась не хуже, чем из горных рек около Хейверхилла, и на секунду Генри почувствовал себя как дома. Он пил, пока не промокла вся рубашка, и усталость потускнела, отступила, будто и не было ни бессонной ночи, ни мучительных часов в седле. Рядом, всхрапывая и роняя с морды крупные капли, пил Снежок, поодаль - Болдер, так тихо, будто его тоже обучали во дворце. Рыбы проплывали мимо, сурово глядя на них выпученными глазами.
        Когда Генри наконец упал на берег и отвел со лба мокрую челку, он увидел, что Эдвард ходит вокруг фарфорового дома, вглядываясь в полосу украшений у самой крыши. С этим берегом остров соединяла каменная насыпь, узкая, как бревно. Подойдя к дому, Генри даже не решился прикоснуться к стене - она была покрыта сеткой мелких трещин, и казалось, что вот-вот разлетится на осколки.
        Украшения на стене тоже были из фарфора, только синего: странные существа, похожие разом и на людей, и на каких-то мелких мохнатых зверьков. Все они держали в лапах скрепленные лезвия, и Генри вспомнил, как называется такой предмет: ножницы. Ему внезапно почудилось, что эти фарфоровые изваяния, проступающие из стены, чуть повернули головы ему вслед, но когда он обернулся, все было таким же неподвижным, как раньше.
        - Это обезьяны, легендарные существа, символ мудрости и разумного устройства мира, - сказал Эдвард, проводя рукой по выпуклым изображениям зверьков.
        - Они что, стригут кусты? - чувствуя себя ужасно глупо, спросил Генри.
        Эдвард кивнул, как будто нет ничего более обычного, чем фарфоровые создания, оживающие, когда никто не видит.
        - Да уж, со сказками у тебя совсем беда, - хмыкнул он. - Чем ты все детство занимался, кроликов ловил?
        - Не только. Еще белок, горностаев и…
        - Мне неинтересно. Так вот, путешественники древних времен приходили сюда, чтобы беседка их одарила, - сказал Эдвард, когда они обошли дом и встали у входа. Голос у него подрагивал от предвкушения. - Она дает каждому тот предмет, который больше всего ему нужен. В сказках говорится, что на сокровища и золото здесь рассчитывать нечего, но Славному Джонасу из «Песни героев севера» она дала кинжал из черной стали, которым он победил лютую тварь из Хамайна. Стой тут, я первый.
        Эдвард зашел внутрь, снова опустился на колени и надавил на изображение серебристой рыбины посреди пола. Под домиком что-то щелкнуло, и край плитки с рыбой приподнялся - она была не толще тарелки. Эдвард убрал ее в сторону и заглянул в отверстие в полу.
        - Значок? - простонал он. - Не примите это за неуважение, но вы что, издеваетесь?!
        Он вытащил что-то из углубления в полу, мрачно вернул квадрат фарфора на место и пошел к выходу. Взгляд, который он бросил на Генри, ясно говорил, что если тот посмеет вытащить что-нибудь ценное, то очень об этом пожалеет.
        - Такие значки когда-то выдавали простым людям за особые заслуги, - пробормотал Эдвард, разглядывая круглый металлический предмет с выпуклым изображением короны и надписью: «Верный друг короля». - Это, конечно, старинная волшебная вещь и все такое, но одолеть куроеда она точно не поможет. Ну, вперед, что встал? Посмотрим, что достанется тебе.
        Генри вынул из тайника в полу нечто такое, что настроение у Эдварда сразу исправилось: металлический шар, на который сверху была прилеплена ушастая голова из такого же тусклого металла. Эдвард поставил эту штуку на землю, наклонил - и она стала раскачиваться, а из глубины ее шарообразного тела раздался громкий скрипучий голос:
        - Прыг-скок, - повторял он каждый раз, когда игрушка доставала головой до земли. - Прыг-скок.
        - Никогда не видел игрушки глупее, - с облегчением сказал Эдвард и полез на коня. - Это место триста лет не работало, думаю, оно просто сломалось. Все, поехали, нам пора.
        Генри оглядел заросшие можжевельником берега реки. Все кусты здесь были пострижены в форме рыб, кроликов и прочих животных. Ему не очень хотелось думать о том, что синие фарфоровые существа оживают и зачем-то стригут кусты, но если это так, то это место вовсе не сломано. Металлическая игрушка была хоть и тяжелая, зато крошечная, можно в кулаке сжать. И Генри убрал ее в карман - мало ли, вдруг и правда пригодится?
        Он как раз собирался переехать через реку на коне - она выглядела довольно мелкой, - когда Эдвард его окликнул:
        - Не вздумай. Это священный ручей, его нельзя попирать ногами - ни зверю, ни человеку. Судя по карте, тут был навесной мост, но он, видимо, сгнил пару сотен лет назад. Будем прыгать.
        - Это запросто, - сказал Генри и направился в ту сторону, где речка сужалась до трех шагов. Бесконечные правила этого мира начинали его утомлять. - Только что делать с конями?
        - На них мы и будем прыгать.
        - Что? Это невозможно, они так далеко не…
        Эдвард отъехал от берега, заставил Болдера разбежаться, и они точным прыжком перелетели через ручей. Генри завистливо поморщился. Он не мог не признать, что это было красиво.
        - Ладно, без проблем, - с куда большей уверенностью, чем чувствовал, сказал он. В конце концов, Снежок вчера тоже перепрыгнул через валежник. - Я один раз так уже делал.
        - Звучит многообещающе, - фыркнул Эдвард.
        Генри разогнал Снежка и думал, что тот, как в прошлый раз, перепрыгнет сам, но конь остановился у воды и опять начал пить. Генри попробовал еще раз, но Снежок снова не понял, чего от него хотят.
        - Все лошади в нашей конюшне любят прыгать, их с детства этому учат, - пожал плечами Эдвард. - Просто Снежок устал, ты ему не нравишься, и он никогда еще не был так далеко от дома. У него нет настроения.
        - И что мне теперь, песню ему спеть? - огрызнулся Генри, с силой оттягивая Снежка от воды и стараясь не думать о том, как глупо он выглядит.
        - Он тебе не враг, - неожиданно спокойно сказал Эдвард. - Уважение, звереныш. С этим у тебя так себе. Ты должен сам хотеть прыгнуть и всем своим существом поощрять его к прыжку. И не делай такое лицо, будто сейчас открутишь бедному коню голову. Сможете прыгнуть вместе - значит, сможете подружиться.
        Генри отъехал от реки и попытался представить, каково это - учить лошадь прыгать. Каково это, когда конь слушается тебя с удовольствием, и хоть он и животное, ты не убегаешь от него, а он не убегает от тебя, вы друг другу не враги и не добыча.
        Он медленно выдохнул, пригнулся к холке и всем телом вообразил прыжок, почувствовал, как напрягаются мышцы, - и тут Снежок побежал вперед. Генри так удивился, что не успел испугаться, когда Снежок, сам выбрав момент, оттолкнулся и распластался в воздухе. Приземление было не самое мягкое, но Генри не обратил внимания - он был в таком восторге от ощущения полета, что засмеялся взахлеб.
        - Неплохо, да? - взбудораженно спросил он.
        - Какой же ты молодец, возьми яблоко.
        Генри протянул было руку, но запоздало понял, что Эдвард разговаривал со Снежком, и сделал вид, что собирался почесать шею. Рыбы собрались в воде полукругом, глядя на них и сердито шевеля усами.
        - Пока, ребята, - сказал Генри.
        Рыбы несколько раз открыли свои большие рты и, махнув хвостами, поплыли по своим делам.
        - Восток вон там, - кивнул Генри. - Можешь ехать первым, я скажу, если собьешься.
        - Если твои указания не заведут нас в ближайшую трясину, к вечеру доберемся до деревни с прекрасным названием «Хлебосолье», - глядя в карту, сказал Эдвард. - Предвкушаю богатый прием и ночь на мягких перинах.
        Он поехал вперед, к счастью, не замечая, что Генри повторяет его позу и каждое движение. Ездить верхом оказалось вовсе не так ужасно, и Генри был уверен: он станет отличным наездником еще до конца дня.
        Глава 6
        Рыцари болот
        Бледное солнце катилось к горизонту так быстро, словно ему надоело освещать эту унылую местность. Генри уж точно не находил в ней ничего интересного: он вырос в горах, и десятки километров без единого холма вгоняли его в тоску.
        Первый признак того, что человеческое жилье близко, Генри обнаружил, когда свет уже почти растаял.
        - Гляди, шапка! - Он свесился с коня и указал на кусок ткани, сшитый в форме колокола с вывернутыми краями.
        Эдвард припустил вперед, и Генри едва его догнал. Он уже освоился в седле, но это не значило, что езда рысью давалась без усилий и обходилась без боли.
        - Скоро увидим знаменитые деревянные шпили! - прокричал Эдвард, когда вокруг начали попадаться клочки распаханной земли. - В Хлебосолье были поразительные мастера деревянных дел - они создавали такие вещи, что ни один путник не мог проехать мимо. Повара тоже были хороши: яства, которые тут подавали, в «Истории великих путешествий» описывают три страницы подряд!
        Но сколько они ни вглядывались в сумерки, вокруг не было ничего, кроме деревьев, - разве что бледный столбик дыма, тянувшийся вверх не меньше чем в паре тысяч шагов от них и совсем в другой стороне.
        - Едем туда. Возможно, высоту зданий в книгах преувеличили и отсюда их не разглядеть, - неуверенно сказал Эдвард.
        Когда впереди наконец показалась деревня, Генри сделал два открытия. Во-первых, «преувеличили» - это еще слабо сказано. А во-вторых…
        - Так вот куда делась дорога, - пробормотал он.
        Здания из квадратных каменных плит - точно таких же, какими была выложена дорога из королевского дворца, - теснились без всякого порядка, в нескольких шагах друг от друга, будто от испуга сбились в стадо. Дома были настолько маленькие, что вряд ли в них можно было встать в полный рост; видимо, дорожные плиты оказались слишком тяжелыми и их просто не смогли поднять выше. Окон не было, вместо крыш - охапки соломы. На секунду Генри показалось, что не люди, а какие-то звери возвели такие странные норы. Но потом за скоплением этих каменных уродцев он заметил здание куда выше и просторнее, вроде шалаша, обтянутого сшитыми вместе шкурами. Из дыры посреди его крыши тянулся дым, и приходилось признать: звери огонь разводить не стали бы.
        - Разворачиваемся, - слабым голосом сказал Эдвард. - Пожалуй, лучше переночевать в лесу, он хоть не такой уродливый.
        Генри покачал головой. Кое-что он за последний месяц выучил твердо: люди не так опасны, как звери. Если они не имеют ничего против тебя лично, вроде охотников из Хейверхилла, которые гоняли его по лесу, то с ними вполне можно договориться. А вот если они наткнутся в лесу на волка - точно придется драться, и тогда огонь снова проснется. При мысли об этом у Генри от ужаса будто скручивало позвоночник.
        - Струсил? - поинтересовался он, и этого оказалось достаточно: Эдвард сердито ткнул Болдера пятками в бока и въехал в тесный проход между каменными хижинами.
        Когда они добрались до здания из шкур, до Генри дошло, почему они еще никого не встретили: судя по голосам и стуку посуды, доносившимся изнутри, все были там. Ну, почти все: на утоптанной площадке перед входом стоял конь и ел лежащую перед ним солому, а рядом сидел мальчик в поразительно грязной одежде и вытаращенными глазами смотрел на гостей.
        - Э… привет, - сказал Генри, когда стало ясно, что отвращение к местному образу жизни полностью лишило Эдварда дара речи. - Это Хлебосолье?
        Мальчик смотрел на него так, будто с ним заговорил конь.
        - Не бойся. Меч у меня тупой, а конь не укусит, если не злить, - попытался успокоить его Генри, но мальчик выпучил глаза еще сильнее и опрометью кинулся в шалаш.
        Через минуту, которую Генри провел, рассчитывая лучший путь к отступлению, шкура у входа откинулась и оттуда вышла молодая женщина. Одежда у нее была немногим лучше, чем у мальчика, волосы острижены под корень, на шее - воспаленный шрам, как от звериного когтя. Несмотря на все это, при виде нее у Генри взмокли руки. Он еще не выучил, что люди считают красивым, а что нет, но то, как кожа облегала кости ее лица, как были сжаты мягкие губы, показалось ему прекрасным, как лес на рассвете. Он покосился на Эдварда, но так и не разобрался в выражении его лица: не то презрение, не то интерес, и все это - с изрядной долей ужаса. Жилка у него на шее билась так, будто сейчас лопнет.
        - Добрый вечер. Он белый рыцарь, а я его слуга, - сказал Генри, когда окончательно понял, что никто из участников этой сцены не собирается говорить ни слова. - Можно у вас переночевать?
        О том, что Эдвард принц, он решил умолчать: не хватало еще, чтобы в этой деревне его тоже задумали схватить и требовать у короля выкуп.
        - Но белый рыцарь уже приехал, - хрипло сказала женщина. - Нам не хватит ячменя, чтобы заплатить двоим. Уезжайте.
        - Что?! - От потрясения Эдвард сразу очнулся. - Это ложь, нет других белых рыцарей! Ты просто женщина и все перепутала. Иди позови старейшину.
        - Это я. Меня зовут Алисия.
        - Женщина не может быть старейшиной, - сказал Эдвард таким голосом, будто говорит с тупицей, хотя Алисия вовсе не выглядела глупой. - Эта должность передается от отца к сыну.
        - А что делать тем, у кого только дочери? - шепотом спросил Генри. - Нет, серьезно, такое бывает. Даже у волков в одном помете могут оказаться только самки.
        Эдвард поморщился как от головной боли и хотел сказать что-то злобное, но тут шкура у входа снова отдернулась в сторону, и из шалаша вышел широкоплечий мужчина. Генри хмыкнул, увидев растительность у него на лице. Борода была сбрита, но здоровяк зачем-то оставил волосы над верхней губой, загнув их так, что они торчали вверх, как кисточки на ушах у рыси.
        - Вышел проверить, почему очаровательная хозяйка столь поспешно убежала, - пробасил он. - Если вам докучают эти типы, скажите, и я их выгоню. Подвиги - мое призвание, господа! Я - Гилби, первый из белых рыцарей нового…
        - А ты хоть знаешь, кто я такой? - возмутился Эдвард. - Я…
        - Он тоже защитник всех, кому нужна помощь, - встрял Генри, невольно принюхиваясь к чудесным запахам костра и еды, доносившимся из шалаша. - Отлично, что мы все тут собрались, да? У вас, наверное, какая-то проблема, ну, помимо слишком низких домов. Если мой хозяин и человек с волосами над губой помогут вам с ней разобраться, вы разрешите нам тут переночевать? Платить не надо, ячмень нам не нужен - кстати, что это?
        Генри был готов болтать еще долго, только бы Алисия продолжала смотреть на него, - но тут шкуру, закрывавшую вход, отодвинули изнутри, и оттуда высунулись с десяток чумазых, коротко стриженных мужчин и женщин. Лица у них были такие, будто происходит что-то невиданное.
        - Хорошо, - решительно сказала Алисия, закрывая их спиной, словно опасалась, что гости их укусят. - Думаю, вместе вы точно победите Лесной Голос. Когда вернетесь, получите мешок ячменя и три связки сушеных грибов, как договаривались. - Она кивнула Гилби и исподлобья посмотрела на Эдварда. - А вы получите ночлег. Идет?
        - Идет, - тут же ответил за всех Генри. - Мы все сделаем. Мы уже побеждали раньше и…
        Но она уже затолкала своих подопечных обратно в шалаш и скрылась сама, задернув за собой шкуру.
        - Для человека, который сегодня первый раз в жизни увидел чужаков, эта куколка отлично держится, - мечтательно проговорил Гилби и вскочил на своего рыжего коня так лихо, что Эдвард помрачнел еще больше. - А теперь послушайте меня, ребятки. Вы, видимо, тоже поняли, что Сердце волшебства вернулось, и решили удаль показать. Но если хотите сохранить головы на плечах, вы подождете меня вот тут. - Он поехал к темному лесу и ткнул в сторону полянки со свежими пнями. - Я спас три деревни от проснувшихся тварей, спасу и четвертую.
        - От чего же, интересно? - сверля Гилби угрюмым взглядом, спросил Эдвард.
        Гилби обернулся, чтобы ответить, но тут из леса раздался вой - такой жуткий, что у Генри сердце ушло в пятки. В этом вое было что-то почти человеческое, казалось, вот-вот разберешь слова. А хуже всего было то, что он доносился сразу со всех сторон, будто кольцом сжимал деревню. Из шалаша, оставшегося позади, послышался многоголосый вопль ужаса.
        - Уже две ночи не дает им спать, - мрачно пояснил Гилби. - Какая-то тварь бродит вокруг деревни, но не показывается. Меня чутье привело - две недели направляет туда, где нужна помощь. Ждите тут, а я придумаю способ одолеть это существо. Когда вернемся, скажем, что победили вместе, и вас оставят на ночлег. По рукам?
        - Мы согласны, - быстро сказал Генри.
        Он не собирался влезать в неприятности, а Эдварду такая зверюга точно не по зубам. Если уж они встретили настоящего белого рыцаря - тем лучше, пусть трудится. Но одного Генри не учел: за последние дни самолюбие Эдварда, кажется, пережило слишком много ударов.
        - Я тут не останусь, - отрезал он, вытаскивая меч. - Эй, чудовище! Кем бы ты ни было, я бросаю тебе вызов! Я сын короля и не дам очередному простолюдину отнять мои подвиги.
        Он презрительно кивнул на потрепанную одежду Гилби, но если Эдвард надеялся его смутить, ничего не вышло: Гилби подъехал к нему, сощурившись, как змея.
        - Тут не столица, ваше высочество. И я последний раз говорю: вы и ваш дурачок останетесь здесь, иначе сильно пожалеете.
        - Как ты смеешь раздавать мне приказы? - важно спросил Эдвард и первым поехал в лес.
        - Я тут подожду, - крикнул Генри ему вслед, и Эдвард глянул на него так, будто голову ему сейчас открутит.
        - Ты едешь за мной, - отрезал он, и Генри нехотя повиновался.
        Если нарушит приказ - Эдвард наверняка разорвет уговор и не отдаст ему цветок памяти, и тогда все будет зря.
        - А факелы нам с собой нельзя попросить? - спросил он, кивнув на уютно подсвеченный изнутри шалаш из шкур.
        Для факелов нужно масло, - натянуто ответил Гилби. - Это роскошь, а у них тут даже мыла нет - они стригут волосы под корень, чтобы в них насекомые не заводились.
        - А что стало с той деревней, которая была красивой? - громко спросил Генри.
        Разговаривать во весь голос на охоте было глупо, но в глубине души Генри надеялся отпугнуть существо. Месяц назад он бы не поверил, что будет трусливо избегать опасности, но теперь все изменилось. Теперь он сам мог превратиться в опасность, если не сможет держать себя в руках.
        - Они мне рассказали, что деревянное Хлебосолье сгорело двести пятьдесят лет назад, - ответил Гилби. Почему-то его тоже не волновало, что они спугнут добычу. - У их предков не осталось вообще никаких старых вещей - сами едва спаслись. По местной дороге к тому времени давно уже никто не ездил, и в паре километров к северу от старой деревни они решили построить новую - прямо на дороге, чтобы далеко камни не тащить. Из дерева строить побоялись: вдруг опять сгорит. В хижинах они только спят - говорят, зимой там довольно тепло, - а едят и проводят время в шатре. Раз в год старейшина ездит в ближайший городок, отвозит ячмень и тыквы, которыми они платят королю налог, а часть урожая меняют на самые нужные вещи и…
        Генри остановился. Он уже давно не слушал. За ближайшей полосой деревьев кто-то был, кто-то следил за ними, а Гилби продолжал рассуждать как ни в чем не бывало. Генри не представлял, как тот ухитрился исполнить свои рыцарские обязанности в предыдущие три раза, потому что было ясно: охотник из него так себе. И Генри совершенно ясно представил, что будет дальше. Существо, ждущее за деревьями, сейчас бросится на них, Гилби и Эдвард запаникуют, кони понесутся в чащу и в темноте выколют себе глаза ветками. В его воображении все это выглядело так ужасно, что он сжал кулаки. Отец учил его не тянуть с решениями. Генри вдохнул глубже, успокаиваясь, и нащупал в сумке нож.
        Чувство опасности вспыхнуло сильнее, и он, изо всех сил стараясь, чтобы пульс не ускорился, спрыгнул с лошади и бесшумно понесся туда, откуда слышал чье-то дыхание. Лучше уж напасть первым, чем ждать, когда тебя застанут врасплох. Может, тогда ему удастся не выйти из себя.
        Он различил среди деревьев чей-то силуэт и бросился на него, стараясь думать об Алисии и жителях деревни, о том, что спасет их, главное - хладнокровие, только не злиться, только не… Генри уронил кого-то на землю и прижал к его шее нож, мимоходом удивившись, как это существо похоже на человека. В ту же секунду оно издало такой вопль, что Генри чуть не оглох.
        На него смотрел перепуганный верзила, сжимавший в руке предмет, который Генри тут же узнал. Рог громкоговорения - старинный предмет для усиления голоса. Генри убрал нож и сел на землю. Он все понял.
        - Гилби, ты что творишь? - рявкнул верзила, бросая рог на землю. - Кто это такие?
        Гилби подъехал к ним и спешился, враждебно глядя на Генри.
        - Нет никакого существа, - сказал Генри, увидев, что Эдвард медленно пробирается к ним, отводя ветки на пути коня. - Они… Есть какое-нибудь слово для людей, которые выманивают у других деньги или еду, заставляя их верить в то, чего нет?
        - Мошенники, - сурово уронил Эдвард, изо всех сил пытаясь сделать внушительное лицо вместо испуганного.
        - Запомню, - обрадовался Генри. Он чувствовал немыслимое облегчение от того, что страшным голосом в лесу оказался всего-навсего человек. - Они ездят из одной деревни в другую и воют по ночам, а когда у местных жителей сдадут нервы, является Гилби и берет плату за то, чтобы избавить их от существа. Неплохо придумано!
        Гилби застонал.
        - И в чем был твой план? - прогудел верзила, наступая на него. - Раз за тобой был хвост, зачем ты сюда пошел?
        - А что мне было делать? - скривился Гилби, опасливо косясь на Генри. - Я думал, ты услышишь, что я не один, и будешь сидеть тихо! Кто ж знал, что мальчишка такой резвый? Я думал, он вообще без мозгов!
        - Вой доносился с трех сторон, - медленно проговорил Генри. - Значит, есть еще двое. Зачем так много?
        - Чтобы страшнее было, - огрызнулся верзила.
        - Надеюсь, вы понимаете, что ваши действия не останутся без последствий, - с удовольствием проговорил Эдвард. Он явно обрадовался, что другой белый рыцарь оказался поддельным. - Я сам бы вас арестовал, но слишком занят. Мы отправим посланникам сороку с описанием ваших примет, они развесят повсюду объявления о розыске, и вы окончите свои дни в Цитадели. Всего хорошего. Не хочу даже стоять рядом с вами.
        Он вскинул голову и развернул коня в сторону деревни, а Генри пожалел, что слугам, кажется, не положено обзывать хозяина идиотом. При слове «Цитадель» пристыженно-растерянные лица мошенников разом превратились в злобные. Тот, кого загнали в угол, дерется до последней капли крови. Если Эдвард не знает даже этого, чему он вообще научился из своих книжек?
        - Если ваш приятель хотел подкрасться незаметно, не стоило ему надевать красную куртку с золотыми пуговицами, - громко сказал Генри, вглядываясь в темноту.
        Он просто хотел разговором оттянуть драку, но не рассчитывал на такой впечатляющий результат. Гилби и верзила подскочили и, забыв про Эдварда, уставились туда, куда показывал Генри.
        Человек в ярком наряде, кажется, тоже его услышал: он вышел из-за дерева и двинулся в их сторону. В следующую секунду Генри понял сразу две вещи: во-первых, мошенники понятия не имеют, кто это такой. Во-вторых, это был, кажется, вовсе не человек.
        Долговязый и бледный, он был еще и слегка прозрачным, будто ему чуть-чуть не хватало краски, чтобы полностью сойти за существо из плоти и крови. Увидев его, верзила сел на землю, как будто у него отказали ноги, Гилби взвизгнул, а Эдвард, конечно же, схватился за меч. Видимо, в тех книгах, из которых он почерпнул все свои знания о жизни, так полагалось делать, даже если противника мечом точно не победить.
        Снежок неподалеку продолжал щипать почти незаметную мелкую траву, из чего Генри в очередной раз сделал вывод, что лошади не такие уж пугливые звери.
        - Привет, - сказал Генри и приподнял руки, вспомнив, что этот жест у людей считается знаком дружелюбия. - Как тебя зовут?
        Существо задумалось, будто вспомнить ответ на этот вопрос было не так-то легко.
        - Я Привратник, - мягко проговорил он и ткнул своим длинным пальцем в сторону Эдварда. - Ты бросил мне вызов, и я принимаю его.
        - Волшебное существо. Настоящее, - пролепетал Гилби.
        - Идите за мной, я покажу вам нечто необыкновенное. Красоту, какой вы еще не видели, - все тем же успокаивающим голосом сказал Привратник и зашагал куда-то в лес, неспешно переставляя свои тонкие, как лучины, ноги.
        Генри был уверен, что на такое приглашение трудно ответить что-нибудь, кроме «Нет, спасибо, ни за что», - но с удивлением почувствовал, как ноги сами ведут его вперед. Остальные потянулись за ним: Гилби и Эдвард верхом, здоровяк на своих двоих.
        Земля становилась все более влажной, чавкала громче, всасывала подошвы сапог. То, что впереди болото, было очевидно, но тревогу заглушал усыпляющий голос Привратника:
        - Взгляните направо - разве это не величественное сооружение? Увидев его, уже никогда не забудешь.
        Генри повернул голову и бездумно уставился на едва различимое переплетение деревьев - черных на фоне темного неба. Здесь в нос сильнее бил запах застоявшейся воды, и Генри, изо всех сил пытаясь стряхнуть оцепенение, сосредоточился на нем, вдыхая мокрый воздух полной грудью. Неподалеку лениво и медленно текла река, напитывая влажностью землю кругом, делая ее жирной и скользкой. Там, где почва окончательно превращалась в топь, Генри заметил что-то круглое, неподходящее для такого места - и, вглядевшись, понял, что это колесо от телеги. Оно торчало из жижи, но еще не начало гнить, а значит, попало сюда недавно.
        - Прямо перед вами - известнейшая таверна востока. Отведайте местной кухни, особенно рябчиков в клюквенном сиропе, - посоветовал Привратник, и Генри изо всех вцепился зубами в нижнюю губу, чтобы не слушать эту безумную речь.
        За спиной у него было тихо, если не считать шагов и стука копыт. Никто не пытался возражать или бороться, все послушно шагали вперед, и Генри заставил себя прокусить губу насквозь. На охоте он иногда сжимал рукой острую ветку, чтобы не заснуть, но тут нужно было что-то посерьезнее.
        Во рту наконец появился железный привкус крови, боль ярко вспыхнула в голове, и Генри заставил себя думать, думать как следует. Направление он давно потерял, но легкий ветер по-прежнему касался правой щеки, а Генри по многолетней привычке еще при въезде в деревню отметил, что он дул с запада, а значит, сейчас они идут строго на юг. В памяти всплыли слова Гилби, на которые он тогда едва обратил внимание: «…В паре километров к северу от старой деревни они решили построить новую».
        - Стой, - через силу проговорил Генри. - Ты не хочешь ничего плохого, но той деревни больше нет.
        Привратник остановился и повернул к Генри свое некрасивое длинное лицо. В глазах у него стояли слезы, и, хоть через Привратника и просвечивало болото, его печаль выглядела настоящей.
        - Эдвард говорил, что никто не мог пройти мимо Хлебосолья. Ты заманивал сюда всех, кто проезжал мимо, так? - догадался Генри. - Через триста лет проснулся, а деревни уже нет. Но ты не умеешь ничего другого и делаешь то же, что делал раньше. Человек с телегой утонул в болоте. Он был не из деревни - это ведь его шапку мы нашли по дороге?
        Привратник вдруг издал такой безнадежный, горестный звук, что Генри поежился. Он оглянулся на остальных, но те просто замерли, остекленевшими взглядами уставившись в пустоту. И Генри подошел к Привратнику, с трудом вытягивая ноги из жидкой грязи. Топь с каждым шагом становилась глубже, а Привратник стоял посреди нее в своем прекрасном наряде с золотыми пуговицами и рыдал, как ребенок. Генри похлопал его по плечу. Ощущение было странное: словно трогаешь что-то мягкое, почти бесплотное, как мешок с пухом.
        - Она была такая красивая, - простонал Привратник, вытирая глаза рукавом. - Волшебных существ создают желания и страхи людей, а жители так хотели поделиться красотой своей деревни, что появился я. Зазывал сюда тех, кто ехал по дороге, - и они были счастливы! А теперь все, все погибло, даже река! Наверное, выше по течению бобры построили плотину, и здесь получилось болото! Люди и бобры все испортили!
        Вид у него был немного сумасшедший, но Генри успокоил себя тем, что после трехсот лет сна любой был бы не в себе.
        - Отец мне говорил, что прошлого не вернешь, так что и плакать над ним нечего, - сказал он. - Может, перейдешь работать в столицу?
        - Не могу! - взвыл Привратник. - Только величайшие из волшебных существ могут бродить, где хотят. А мы привязаны к тому месту, что нас породило.
        - Но кто-то же может разрешить тебе переселиться? - гнул свое Генри.
        Привратник сосредоточенно замер, будто прислушивался к чему-то далекому, но тут же опять скривился.
        - Ты силен, но этого недостаточно. И в нем я чувствую силу. - Он кивнул на застывшего Эдварда и внезапно издал радостный звук, похожий на кряканье утки. - Если попробуете вместе, может получиться. Просто возьмитесь за руки и пожелайте освободить меня.
        Он щелкнул пальцами, и все пятеро - кони, мошенники и Эдвард - дернулись и перепуганно замотали головами.
        - Некогда объяснять, - сказал Генри и чуть не засмеялся: эта же фраза в исполнении скриплеров всегда его раздражала. - Возьми меня за руку, ваше высочество.
        - Даже спрашивать не хочу, - отрезал Эдвард, пытаясь унять Болдера, который вел себя так, будто запутался в собственных ногах.
        - Либо моя рука, либо смерть в болоте.
        Эдвард застонал и вытянул руку в сторону с таким видом, словно думал, что Генри вцепится в нее зубами. Верзила тем временем попытался сбежать, но поскользнулся в грязи и растянулся во весь рост. Генри огляделся, пытаясь представить себе, каким было это место раньше, - и тут ему в голову пришла отличная идея. Он сжал руку Эдварда, которая дергалась из стороны в сторону, потому что Болдер не желал стоять на месте.
        - Повторяй за мной. Мы, наследник Сиварда и принц волшебного королевства, велим тебе защищать новое Хлебосолье, приводить туда путников и помогать жителям чем сможешь.
        Эдвард нехотя повторил и тут же выпустил его руку, чтобы схватить за шкирку Гилби, который как раз отошел от пережитого ужаса и попытался скрыться. Привратник закрыл глаза и растопырил свои длинные, как у лягушки, пальцы.
        - О да, я освободился от власти болот, - прошептал он и тут же снова заплакал. - Я так надеялся, что мастера Хлебосолья выжили и возвели себе новые дома! Хотел их найти, но к северу наткнулся на скопление каких-то мерзких оборванцев. Пришлось вернуться: мне нельзя подходить к другим деревням, кроме своей.
        - Хм. Тебя ждет… - Генри повернулся к Эдварду, который с довольным видом приставил к Гилби наконец-то пригодившийся меч. - Есть какое-нибудь слово для очень неожиданных событий?
        - Сюрприз. Эй, вытяни здоровяка из той грязной лужи. Хочу, чтобы эти мерзавцы предстали перед правосудием.
        Генри вздохнул. Он понятия не имел, как Эдвард собирался искать правосудие ночью среди болот.
        - Сюрприз - это чудесно! - весело сказал Привратник. - Жду не дождусь! Куда идти?
        Генри готов был поспорить, что такая странная компания не бродила по этим лесам уже сотни лет: он сам с криками «Снежок, Снежок!» шел впереди, рядом брел поникший верзила, за ним на лошади ехал Гилби, которого Эдвард легонько тыкал в спину мечом, а последним, напевая какую-то песенку, шел Привратник. Ему велено было следить, чтобы пленники не сбежали, и с четверть часа те боялись его до одури, - но трудно всерьез опасаться того, кто так весело поет. Вскоре Гилби перестал трястись и осторожно повернулся к Эдварду.
        - Ваше высочество, будьте милостивы, - заныл он, пристыженно втянув голову в плечи. - Я же не виноват, что не знаю другого ремесла. Сами понимаете, в королевстве каждый мужчина становится тем, кем был его отец. А мой дед, столяр, ненавидел свое дело и стал мошенником. У него так хорошо получалось, что он и моего отца всем приемам обучил, а тот - меня. Разве я виноват? Да и пользы я немало принес: три деревни благодаря мне поверили в волшебных существ, а значит, и в Сердце! Видели бы вы, как они меня радостно провожали!
        В ответ Эдвард окатил его презрительным взглядом, но Генри стало любопытно.
        - А откуда ты про Сердце узнал?
        - Недели две назад мы с ребятами сидели на мели в одном городке неподалеку и увидели человека, который водой повелевал, - охотно ответил Гилби. - Переносил ее с места на место без всякого ведра, прямо по воздуху двигал! Помнишь, Сэм, я вам всем тогда сказал: «Зуб даю, что Сердце вернулось, и на этом можно заработать!»
        Верзила сплюнул. Очевидно, эти воспоминания удовольствия ему не доставляли.
        - Пропади оно пропадом, это Сердце, - уронил он. - Того парня с водой из города выгнали. Камни ему вслед швыряли, сказали, если вернешься - пожалеешь. Кому нужен тот, кто такие штуки проделывает?
        Генри нахмурился. Он был уверен, что люди будут счастливы, когда найдут свои дары, но оказалось, что все не так просто.
        - А чем вы до этого зарабатывали? - спросил он, чтобы отвлечься.
        - О, это великолепный список! - оживился Гилби, но, покосившись на Эдварда, тут же сделал печальное лицо и простонал: - Постыдный список ужасных деяний, и только их перечисление облегчит мою совесть! Я продавал богачам бумаги на владение волшебными местами - ну, знаете, Башней загадок, Фарфоровой беседкой и прочим, - торговал цветочными букетами, якобы способными внушить девушке страсть к любому болвану, который его подарит, а однажды полгода с успехом путешествовал в качестве принца королевства!
        - Никто бы в такое не поверил, - фыркнул Эдвард, и Гилби расправил плечи.
        - Видели бы вы, какой принц из меня получился! Добрый, веселый, учтивый к каждому бедняку! Все плакали, когда со мной прощались!
        - И что было потом? - поинтересовался Генри.
        - Увы, ветер сорвал мои волосы.
        - Какая-то метафора? - мрачно спросил Эдвард.
        - Если это слово значит что-то вроде «катастрофа», то именно так! Я купил у одной красавицы ее волосы и пришил к шляпе - кто ж поверит в принца без белокурых локонов? Они у меня были подлиннее, чем у вас, аж до самого пояса висели! Люди были в восторге! И вот в городке, откуда я как раз собирался с почестями уезжать, налетел сильный ветер и сорвал с меня шляпу. Я еще легко отделался - мне сломали нос, отняли все вещи, но хоть посланников не вызвали. Так моей великой идее пришел конец - кто ж поверит в принца со сломанным носом?
        - Даже не знаю, что хуже: то, что ты хотел разжалобить меня такой историей, или то, что все верили в принца с волосами до пояса, - пробормотал Эдвард.
        Генри так увлекся этим разговором, что забыл подзывать коня, - но зато наконец разглядел в темноте огонек шалаша. В ту же сторону двигалось светлое пятно, и Генри с облегчением узнал в нем Снежка. Лошади оказались не только храбрыми, но еще и неглупыми: видимо, Снежок помнил, как рыжего коня в деревне кормили соломой, и, не найдя достаточно травы в промозглом лесу, направился туда.
        - Когда доберемся, запру вас где-нибудь, а посланникам отправлю сороку. Пусть приедут за вами, - с удовольствием сказал Эдвард, глядя на огонек.
        Видимо, дурную привычку торжественно рассказывать о своих планах он тоже почерпнул из сказок.
        - Ваше высочество, не надо, - простонал Гилби. - Вы видели местных дикарей? И зачем меня в эту деревню понесло! Когда они узнают, что мы их обмануть хотели, шею нам свернут еще до приезда посланников!
        С этим Генри был согласен: он уже видел, с какой яростью люди отстаивают свое добро.
        - Если вы меня отпустите, я исправлюсь! - взмолился Гилби, развернувшись к Эдварду. Теперь меч упирался ему в грудь, и Генри был невольно впечатлен тем, что Эдвард еще не устал держать такую тяжесть. - Найду свой дар и стану самым полезным членом общества, какого вы только видели! Никого больше не обману, даже если буду голодать!
        Верзила фыркнул. Он, видимо, не верил в такое преображение, но Гилби зашептал с удвоенным жаром:
        - Ваше высочество, у меня прямо глаза открылись! Жизнь изменилась, волшебство снова с нами! Если существует прозрачный болотный хмырь в красном сюртуке, то возможно все, что угодно!
        - Эй, полегче, я все слышу, - обиделся Привратник, прерывая свою песню.
        - Извините, любезный господин, - поклонился ему Гилби и вдруг соскользнул с коня.
        Эдвард, конечно, был не готов пустить в ход свой драгоценный меч - он растерянно замер, и если бы Гилби хотел сбежать, ему бы это удалось. Но он просто рухнул на землю и обхватил ногу Болдера, рискуя получить удар копытом.
        - Ваше высочество, какой от меня прок в Цитадели? - взвыл Гилби. - Разве можно встречать будущее в таком ужасном месте? Умоляю вас, поверьте в меня, и вы не пожалеете, клянусь моей семьей, моими дряхлыми родителями - пусть не будет им здоровья и спокойной старости, если совру!
        Эдвард сделал такое лицо, будто к его коню прицепился огромный слизняк, и брезгливо дернул поводья назад так резко, что Болдер встал на дыбы.
        - Не утомляй меня нытьем и шагай вперед, - отрезал Эдвард, не замечая, что копыто Болдера приземлилось рядом с Гилби, чудом не раздробив тому ладонь.
        - Думаю, мы должны их отпустить, - сказал Генри.
        - О, как же это я не спросил великого знатока законов, - огрызнулся Эдвард. - Эти молодчики - воры, они начнут обирать жителей в первой же деревне. Люди не меняются.
        Генри покачал головой, трогая языком снова разошедшуюся ранку на губе. Он знал, как ужасно сидеть в Цитадели, и знал, как важно, чтобы кто-то в тебя поверил, но дело было не в этом.
        - Он ведь сказал, что клянется своими родителями.
        - И что?
        - Я бы такое слово не нарушил. И ты бы не нарушил. И он не нарушит. Для людей семья - это главное, верно?
        Эдвард выдохнул так, будто его ударили в живот. С минуту он пытался придумать ответ, а потом крепче перехватил меч, стукнул Гилби лезвием по плечу и хмуро, через силу проговорил:
        - Властью будущего правителя волшебного королевства беру с тебя обещание больше не обманывать. Будь честен и проявляй к другим такую же милость, что проявили к тебе. Иди и найди свой дар, Гилби.
        Эдвард вложил меч в ножны, и Гилби, схватив его за руку, приложился к ней губами. Верзила быстро подошел и сделал то же самое. Эдвард стерпел все это со страдальческим видом и незаметно вытер руку о мундир.
        - Заберите своих сообщников, которые прячутся где-то в кустах, и передайте им мое пожелание стать добропорядочными пекарями или вроде того, - сказал он и поехал в сторону деревни.
        Привратник и Генри пошли за ним, а Гилби, верзила и рыжий конь остались на месте, глядя им вслед. Генри по привычке еще долго прислушивался, не нападут ли на них со спины, но сзади было тихо, ни шагов, ни разговора.
        - Это было неплохо, - сказал он, когда силуэт шалаша впереди стал совсем четким.
        - Не нуждаюсь в твоих жалких комплиментах, - церемонно ответил Эдвард, но Генри видел, что углы губ у него немного приподняты.
        - Только зачем ты положил ему меч на плечо? - с интересом спросил Привратник. - Не знаю такой традиции, это что-то новенькое?
        - Да нет, только что придумал. Надо будет запомнить, - небрежно бросил Эдвард, но губы у него растянулись чуть шире.
        Снежок шагал вперед с такой целеустремленностью, что, кажется, едва заметил, как Генри догнал его и вскочил в седло. Ветер доносил из шалаша запах какой-то похлебки, и Генри полностью погрузился в мечты об ужине и сне, когда Привратник ахнул и прижал свои длинные руки ко рту.
        - Мы подходим к этому ужасному месту, но меня ничто не останавливает. А значит, это… Это что, мое новое Хлебосолье?
        Его бледное лицо помрачнело, и у Генри волосы на затылке встали дыбом, как от близкой опасности. Хуже всего было то, что он понятия не имел, как успокаивать разъяренное волшебное существо.
        - Да, это место красотой не блещет, но зато ему есть, куда расти. И однажды все тут будет лучше, чем было, - вдруг сказал Эдвард все тем же голосом будущего правителя, и Генри перевел дыхание: какое счастье, что он еще не вышел из роли. - Волшебство вернулось, и, по-моему, здесь оно нужно больше, чем где-нибудь еще. Я в тебя верю, Привратник. Все будет хорошо.
        Злобное выражение на лице Привратника растаяло. Он поправил свой красный сюртук и вздохнул.
        - Ладно, ведите, чего мы встали? Мне надо поскорее осмотреться и выдумать, чем привлекать сюда гостей. Пока что мой приговор таков: болото и то было симпатичнее.
        Оказалось, что у Алисии не только прекрасное лицо, но и мощный голос. Услышав шаги коней, она выскочила из шатра, наткнулась на Привратника и завопила так, что остальные выбежали вслед за ней. Теперь закричал уже Привратник: от ужаса.
        - Где ваши волосы? - взвыл он.
        - Где Гилби? - дрогнувшим голосом спросила Алисия, пытаясь заслонить остальных, как птенцов.
        Эдвард открыл рот с таким возмущенным видом, что Генри приготовился услышать длинную разоблачительную речь, но в конце концов тот, кажется, решил, что пересказывать эту историю будет слишком долго.
        - Вдохновение позвало Гилби навстречу новым подвигам, - без выражения сказал он. - Просил передать, что ячмень можете оставить себе. А вот этот господин теперь будет защищать вас.
        - Какой-то он странный, - протянула женщина со светлым пухом на голове, выглядывая из-за плеча Алисии.
        - Странный? На себя посмотрите! - возмутился Привратник.
        - Такой хилый, а так жутко выл, - прошамкал дед со впалыми щеками.
        - Я не выл! Две ночи тут выли какие-то люди, а я ни при чем, я… - начал Привратник, но Эдвард перебил:
        - У него просто зубы болели, поэтому он издавал такие звуки. Но он уже совершенно здоров, и это больше не повторится. - И Эдвард так выразительно поглядел на Привратника, что тот промолчал.
        - Можно нам теперь что-нибудь съесть и поспать? - вставил Генри.
        Алисия так долго размышляла над ответом, что Снежок успел найти и подъесть остатки соломы, недоеденной конем Гилби. Болдер в ту сторону даже не посмотрел - видимо, как и его хозяин, он ел только красиво поданную еду.
        - До вас, кстати, дошло, что дары вернулись? - спросил заскучавший Генри.
        Ему хотелось, чтобы мрачное лицо Алисии стало веселым, но она только фыркнула.
        - Думаете, раз мы так убого выглядим, то сразу верим в байки для дурачков? Гилби их тоже рассказывал. Я могу поверить, что существа вернулись, - опасливо косясь на Привратника, сказала она. - Может, из-за того, что выдалась теплая зима. Но дары - это уж слишком.
        - Откуда у тебя шрам? - спросил Генри, ткнув пальцем в сторону Алисии.
        Эдвард бросил на него гневный взгляд.
        - Простите, мой слуга - болван. Дня не может прожить без неприличных вопросов.
        - Да ничего. - Алисия прикрыла шею рукой. - Бычок поранил рогом, когда я его запрягала.
        Эдвард сжал зубы. Он понял, к чему Генри клонит.
        - Не смей указывать мне, что делать, - процедил он.
        - Сам знаешь, что это хорошая идея. - Генри несколько раз видел, что люди умеют просить глазами, не только голосом, но впервые пробовал сделать это сам. - Пожалуйста, ваше высочество.
        Он даже не понял, что больше поразило людей: обращение «ваше высочество» или то, что было дальше. Эдвард посмотрел на Генри так, будто немыслимо от него устал, но все же спрыгнул с коня, шагнул к Алисии и накрыл ладонью ее шрам. Она вскрикнула и дернулась назад - кажется, решила, что он хочет ее задушить, - но он уже убрал руку. Там, где только что была уродливая воспаленная полоса, кожа стала гладкой.
        Все вокруг повалились на колени, как подкошенные.
        - А, ну вот это уже неплохо. Я включу эту сцену в свое описание новой истории Хлебосолья, - раздался довольный голос Привратника.
        Генри рассмеялся, спрыгнул на землю и загородил собой Эдварда, к которому тянули руки со всех сторон. Тот был бледный, как луна, - отвращение при виде такого количества грязных ногтей, кажется, подкосило его не меньше, чем использование дара.
        - Он может вылечить только одного человека в день, а то ноги протянет, - объявил Генри. Наверняка он этого не знал, но проверять не собирался. - Теперь нам можно зайти?
        Сразу десяток рук потянулись, чтобы распахнуть перед ними шкуры, закрывающие вход в шалаш.
        Внутри никакой мебели не было - только расстеленные на земле шкуры. На них сидело столько народу, что Генри едва не повернул обратно. В людных местах он всегда прикидывал, как добраться до выхода, если на него решат напасть, а здесь даже рассчитывать на побег было нечего. К счастью, увидев Привратника, все подались в стороны, и тот спокойно прошествовал к огню, а Генри поспешил за ним. Рядом с костром стоял котелок, и оттуда пахло чем-то таким вкусным, что Генри позабыл об остальном. Алисия взволнованно рассказывала новости тем, кто их еще не слышал, а Генри нюхал котелок, пытаясь определить, что там. Кажется, это была какая-то незнакомая крупа с грибами и ягодами одновременно.
        Эдвард с каменным лицом сел рядом, всем своим видом показывая, что не таких застолий он ожидал от своего похода.
        - У нас тут ячменная похлебка, сейчас разогрею, - засуетилась Алисия и торопливо повесила котелок над огнем.
        Генри долго смотрел на ее руку, деревянной ложкой помешивавшую варево. Второй ладонью она поминутно трогала шею, будто не могла поверить, что шрама там больше нет.
        - У тебя красивые ногти, - брякнул он. - И совсем не грязные.
        - Спасибо, - растерянно пролепетала она.
        - Думаю, он хотел сделать вам комплимент, - пробормотал Эдвард и вдруг подскочил как ужаленный.
        Оказалось, что девочка, сидевшая рядом, протянула руку и коснулась его волос. Судя по всему, она так привыкла к виду своих лысых собратьев, что эти золотые пряди поразили ее в самое сердце.
        - Скоро себе такие же отрастите. Не трогайте его, он устал, - сказал Генри, и впервые в жизни Эдвард посмотрел на него почти с благодарностью.
        - Так-так, ну ладно, все это можно представить как необычный отдых с дикарями, - бормотал Привратник. - Вы умеете петь какие-нибудь песни? Нет? Ладно, я научу. А что у вас с едой? Человеческую пищу я не ем, оцениваю только запах и вид. - Он понюхал котелок. - Неплохо, неплохо. А теперь поглядим на сервировку.
        Алисия взяла три щербатые глиняные миски, которые ей кто-то протянул, и начала раскладывать по ним еду.
        - Ужас, - подытожил Привратник.
        - Спасибо, я не голоден, - быстро сказал Эдвард.
        Он, видимо, представил, сколько людей ели из этих мисок до него, но Генри быстро нашел выход из положения. Какой-то мальчик притащил вслед за ними их чересседельные сумки - наверно, чтобы они не волновались о своем имуществе, - и Генри отыскал тарелку и столовые приборы.
        - Ему сюда положите, он только из таких ест. А мне можно и в вашу.
        - Вот это другое дело, из такой посуды не стыдно и гостей кормить! - закивал Привратник. - Можете ее нам оставить?
        - Легко, - махнул рукой Генри. - Во дворце полно всяких таких плошек.
        Еда оказалась вкусная - Генри умял две порции, и его так разморило, что он едва не заснул сидя. Вокруг было очень тихо - сначала все пытались задавать вопросы, но Привратник строго велел им не расспрашивать гостей, когда они голодны и устали, и никто не решился с ним спорить.
        - На ночь мы уступим вам один из наших домов, - с поклоном сказала Алисия. - Пойдемте, я провожу.
        - Отлично! - воодушевился Привратник. - Потом из этого дома сделаем историческую гостиницу и повесим табличку, что там ночевал принц!
        - Я не хочу ночевать в этих каменных гробах! - еле слышно прошипел Эдвард, и в кои-то веки Генри был с ним согласен.
        - А можно мы тут останемся? - спросил он. - Тут тепло, а табличку вы и так можете повесить какую хотите. Он разрешает.
        Шалаш тут же опустел - все выходили из него спиной вперед, чтобы подольше смотреть на невиданных гостей.
        - Я за триста лет выспался, так что полежу, глядя на звезды, - сказал Привратник и направился к выходу.
        - Ты вроде стал не таким прозрачным, - сонно пробормотал Генри, растянувшись у костра.
        - Конечно, я же питаюсь восхищением и благодарностью. Когда моя работа нравится людям, я набираюсь сил и становлюсь на вид почти таким же, как они, - объяснил Привратник. - Знаете, ко мне еще никогда не проявляли такого внимания! Для их предков я был просто хорошим работником, а эти… Они, кажется, меня полюбят!
        - Да здравствует прекрасный новый мир, - прокряхтел Эдвард, безуспешно пытаясь удобно лечь, и Привратник с хрипловатым смехом выскользнул наружу.
        Эдвард ворчал и жаловался не переставая минут пять, а потом заснул как убитый. А Генри лежал и смотрел в круглую дыру на потолке, куда уходил дым затухающего костра. Сон опять к нему не шел. Он слушал, как кони снаружи хрупают сеном, как напевает мальчик, расседлывая их и протирая тряпкой, как бормочет Привратник на площади, как кричат в лесу ночные птицы.
        Когда Генри наконец уснул, ему приснилась мокрая земля, ее запах, и что-то ужасное под ее слоем, что-то, чего он не мог разглядеть.
        Глава 7
        Огонь
        Разбудило его хлопанье крыльев, но когда Генри кое-как заставил себя открыть глаза, никаких птиц вокруг не было, шатер был залит светом, а Эдвард с видимым удовольствием пинал его в бок.
        - Спишь так, что я удивляюсь, как тебя не съели в твоем лесу, - сказал он, пока Генри со стоном ощупывал раскалывающуюся от недосыпа голову. - Пошли, а то все веселье пропустишь.
        Генри вяло потащился за ним, но, выйдя из шатра, тут же очнулся. На площади стояла запряженная мохнатой лошадкой телега, а в ней сидели испуганные мужчина, женщина и девочка. Перед ними стоял Привратник, а вокруг толпились местные жители.
        - За скромную плату вы сможете ощутить вкус местной жизни и переночевать в традиционных жилищах, - с жаром говорил Привратник. - На завтрак вам предложат травяной чай и кашу из отборного ячменя с сушеной клюквой, а ваша лошадь получит лучший уход - жители прекрасно обращаются с домашними животными, у них целых три вполне счастливые коровы. Здесь вы в полной безопасности, я лично за это отвечаю!
        Гости прижались друг к другу теснее - кажется, обещание полупрозрачного существа не слишком их убедило. Женщина пугливо оглянулась, но все пути к отступлению были отрезаны толпой. И тут раздался голос Эдварда.
        - О, это невероятно! - воскликнул он, оглядывая Болдера, которого подвел к нему чумазый мальчик. - Никогда еще не видел своего коня таким довольным! А сам я никогда еще так вкусно не ел и так хорошо не высыпался! Дамы и господа, оставайтесь и не пожалеете!
        Увидев его, притихшее семейство ожило: женщина поправила волосы, девочка восхищенно взвизгнула, даже мужчина приосанился, - и Генри в который раз пожалел, что не умеет производить на людей такое впечатление.
        - Дорогая, отдых нам и правда не помешает, - неуверенно сказал мужчина. - Раз такой важный юноша доволен, вдруг и о нас здесь хорошо позаботятся?
        И он, взяв дочь на руки, нерешительно слез с телеги. Жители деревни как завороженные глядели на длинные рыжие волосы девочки, но руки никто не тянул - видимо, Алисия запретила им пугать гостей.
        - Я на рассвете почувствовал их за пару километров отсюда, - шепнул Привратник, вырастая у Генри за плечом. - Они ехали в другую сторону, но я использовал все свои силы, чтобы их заманить. Эй, ваше высочество, куда вы? И чаю с гостями не попьете?
        - Меня ждут дела, а почести иногда так утомляют, - небрежно бросил Эдвард, залезая на коня.
        Генри от чаю бы не отказался, но мысли о еде тут же вылетели у него из головы, когда к ним подошла сияющая Алисия. Ее улыбка в основном предназначалась Эдварду, но Генри все равно почувствовал себя так, будто его бросили в горячую воду.
        - Ты очень красивая, не только ногти, - выпалил он. - Даже без волос, хотя с ними было бы лучше.
        Она улыбнулась шире, и Генри почувствовал незнакомую, покалывающую изнутри гордость. Раньше он думал, что гордиться можно только своими победами, меткостью стрельбы и скоростью бега.
        - Удачи, старейшина, - весело сказал Эдвард.
        - От всей души желаю удачи вашему высочеству, - поклонилась Алисия и взглянула на Генри мягко, с улыбкой, как люди смотрят на детей. - И вашему слуге.
        - Слуге? - с негодованием спросил Привратник. - Он не слуга! Это был…
        Но Генри уже вскочил на коня и вслед за Эдвардом поехал к выходу с площади. Все махали руками им вслед, но выше всех поднималась бледная ладонь долговязого Привратника.
        - Может, мне и Розе надо сказать что-нибудь вроде этого? У нее красивая кожа. И зубы тоже, - задумчиво протянул Генри, когда они выбрались из скопления каменных домишек и поехали дальше на восток. - Она, по-моему, на меня обиделась. Спросила, люблю я ее или нет, а я сказал, что не знаю.
        - Да ты галантный кавалер, - фыркнул Эдвард, не оборачиваясь.
        - Но я правда не знаю! У меня пульс становится чаще, когда я на нее смотрю, и на Алисию тоже. Мне как-то… неуютно, но хорошо. Я странно себя чувствую и…
        - Нет, нет и нет, мы не будем это обсуждать! - с ужасом перебил его Эдвард. - Разговоры о девушках с тобой должен был проводить отец.
        - А твой проводил?
        - Нет! - рявкнул Эдвард. - Он десять лет был немного не в себе, если ты не заметил. Но у меня была библиотека. Там, правда, не очень-то много полезного - любовные поэмы устарели, а трактатом «О символическом значении цветов в букетах» никого точно не впечатлишь. Я надеялся отыскать что-нибудь поинтереснее, но…
        - Так вот зачем ты прочел все книги во дворце, - пробормотал Генри, напряженно прислушиваясь к звукам леса.
        - Нет! Не только!
        - Тихо.
        - Да ты сам про это заговорил!
        - Тихо, - с нажимом повторил Генри, дергая поводья коня. Ему и самому жаль было прерывать эту беседу. - Тут кто-то есть.
        Эдвард огляделся. Деревня уже скрылась за лесом, вокруг тянулись деревья в зеленом мареве первых листьев. Мирное, тихое место, но у Генри волосы на затылке встали дыбом.
        - Выходите, - сказал он, уже чувствуя, что с надеждами на спокойное утро можно попрощаться.
        Из-за деревьев неспешно выехали четыре всадника в странных нарядах: с шарфами до самых глаз и в шерстяных шапках, надвинутых на нос. Все это было бы даже забавно, если бы в руке у каждого не было ножа.
        - Давайте сюда сумки, иначе проститесь с жизнью! - прохрипел самый крупный из них.
        Эдвард вытащил меч.
        - Идите и сами возьмите! - сказал он таким тоном, что Генри решил: кажется, он всю жизнь мечтал произнести эту фразу.
        Генри сжал зубы, дыша как можно глубже. Вокруг было слишком много оружия.
        - Привет, Гилби, - через силу проговорил он. - Быстро ты нарушил свои обещания.
        Самый низкий из четверых со стоном убрал нож и стащил с себя шарф и шапку.
        - Как ты меня узнал? - растерянно спросил он. - Мы же переоделись!
        - Конь, - кратко ответил Генри, сжимая поводья так, что костяшки пальцев заломило.
        - Да, но мы поменялись, я все предусмотрел! - простонал Гилби.
        Он и правда сидел на хилой серой лошадке, но Генри ткнул в сторону рыжего коня, который был теперь под самым крупным из седоков.
        - Конь тот самый! - пробормотал Эдвард так удивленно, что сразу было ясно: без подсказки и не заметил бы. - Кстати, напомни-ка, чья была идея отпустить этих ребят? Я же сказал: люди не меняются.
        - Я не виноват! - слабо запротестовал Гилби. - Когда мы с Сэмом рассказали все Хансу, он решил, что нельзя отпускать принца с кучей золота. Я пытался его убедить, что нельзя так поступать, но Ханс…
        - Гилби, ты болван! - перебил самый крупный из грабителей - видимо, тот самый Ханс. По сравнению с ним даже верзила Сэм уже не так впечатлял. - Что, развесил уши и поверил в их доброту? Этот королевский сынок в первом же городе отправит в столицу ваши с Сэмом приметы! А как только посланники вас схватят, вы и нас сдадите. Да у этих парней с собой столько добра, что мы до конца жизни сможем безбедно сидеть где-нибудь в тихом углу!
        К счастью, он, кажется, вырос на тех же сказках, что и Эдвард, и считал своим долгом произнести длинную речь и рассказать о своих планах. Генри за это время успел все рассчитать: четверо наступали на них спереди, а путь назад был свободен, и он попытался взглядом показать Эдварду, чтобы тот гнал коня туда. Они просто вернутся в деревню, а оттуда поедут другой дорогой или попросят провожатых, словом, выдумают что-нибудь. Главное - убраться как можно дальше от людей с ножами. Все, кроме пристыженного Гилби, смотрели на их чересседельные сумки так, будто и правда думали, что там несметные сокровища. Генри даже лиц не видел - только горящие жадным огнем глаза между шарфами и шапками.
        Но план побега, увы, разбился об обстоятельство, которого Генри не учел: желание Эдварда хоть кого-то треснуть мечом было сильнее его инстинкта самосохранения. Не обращая на Генри никакого внимания, он выше поднял меч и с наслаждением протянул:
        - Думаете, струсил? Башку снесу первому, кто подойдет.
        Теперь, когда все заявили о своих намерениях, пора было начинать драться, и Генри едва успел вклиниться между Эдвардом и Хансом, который, видимо, решил проверить его угрозы на себе.
        - Вы что, с ума сошли? - спросил Генри, пытаясь унять дрожь в руках. - Это принц. Если с ним что-нибудь случится, король вас из-под земли достанет, и Цитаделью не отделаетесь. Он будет ломать вам по кости каждый день, пока не сойдете с ума.
        Эдвард приоткрыл рот. Он не представлял своего отца в такой роли. Генри, впрочем, тоже, но грабителям знать об этом было необязательно. К сожалению, у Ханса с инстинктом самосохранения было еще хуже, чем у Эдварда, - вместо того чтобы испуганно податься назад, как мудро сделали остальные трое, он рассмеялся:
        - Нам терять нечего, дорогуша. Чтобы пожаловаться папочке, его высочество должен живым до столицы добраться, а в королевстве и без нас опасностей полно. Нечего было таким чистеньким мальчикам выходить из дома - кто-то ваше добро к рукам точно приберет, и лучше уж это будем мы.
        То, что его тоже отнесли к чистеньким мальчикам, рассмешило бы Генри до слез, если бы в следующую секунду все не вышло из-под контроля. Ханс вытащил из-за пазухи камень и с меткостью, достойной лучшего применения, швырнул его Эдварду в голову. Тот был не готов к битве в таком стиле и даже не попытался уклониться, хотя Генри на его месте успел бы. Эдвард выронил меч и свалился на землю, а Ханс спокойно подъехал и начал снимать с коня сумку. Гилби ахнул - он, кажется, тоже не был готов к такому повороту событий, - а вот Сэм времени терять не стал.
        - Слезай, - резко сказал он, тыча ножом в сторону Генри.
        «Ну конечно, давай, веди себя как трус, - шепнул голос огня, и Генри согнулся, как от боли. Каждый раз эта мерзость застает его врасплох! - Будешь послушным слизняком или покажешь, на что способен?»
        - Нет, - без выражения ответил он, едва понимая, что говорит вслух. - Уходи.
        Сэм, видимо, решил, что Генри обращается к нему, потому что глухо хмыкнул в шарф, убрал нож и обеими руками сильно толкнул Генри в грудь. Тот полетел вниз. От удара о землю он вскрикнул: не потому, что было больно, а потому, что огонь вспыхнул сильнее, прокатился по каждой вене, по каждой мышце.
        - Хорошие кони, чистопородные, их тоже заберем, - услышал он как будто сквозь сон.
        Генри открыл глаза. Гилби и Ханс поспешно складывали сумки на своих коней, даже не проверив содержимое, - видимо, решили сделать это в более укромном месте. Сэм и человек, имени которого Генри так и не узнал, тянули за поводья Снежка и Болдера, а те упирались, ржали и вставали на дыбы. Эдвард мотал головой и безуспешно пытался встать. Его золотые волосы были перепачканы землей и кровью.
        «Хватит трусить, - сказал огонь. - Ты тот, кто есть, - может, пора этим воспользоваться?»
        Генри сгорбился, вцепившись руками в землю и представляя, как прыжком собьет с ног своих врагов, одного за другим. Схватит их за шею и почувствует, как бьется пульс, сначала быстро, потом медленнее, и сила этих жалких болванов перейдет к нему, никто даже не узнает, тут лес, а они бродяги, которых нигде не ждут. Последним он схватит Эдварда, тот не сможет драться, и Генри возьмет всю его силу, всю его жизнь, и потом никто его больше не остановит. Эта мысль взорвалась в его голове таким наслаждением, что Генри закричал.
        Он сидел на коленях и орал во всю глотку, пока в голове не прояснилось. Кто-то начал смеяться, но смех оборвался, когда Генри поднялся на ноги, оскалившись, как зверь.
        Все четверо смотрели на него, застыв на месте, и на их лицах был такой беспомощный ужас, что даже сквозь горячий туман, наполнявший голову, Генри задумался, что же они увидели в его глазах. Ханс попятился к своему коню, и Генри мягко, добродушно удивился, что пять минут назад этот человек казался ему страшным.
        - Иди сюда, не бойся, - сказал он, чувствуя, как язык выталкивает из него слова, которых он не собирался произносить.
        Никогда еще Генри не видел, чтобы человек так быстро садился на лошадь - такого искусства не достиг даже Эдвард. Вслед за Хансом на коней вскочили и остальные. Через минуту поляна была пуста - четверка грабителей гнала коней прочь так, что дрожала земля. До Генри не сразу дошло, что он чувствует дрожь земли, потому что лежит на ней, хотя и не помнит, как упал. Он полежал, глядя, как кружится над ним изрезанное линиями веток небо, а потом закрыл глаза.
        Из забытья его вывел удар по щеке и последовавшая за ним ругань в таких выражениях, каких Генри еще не слышал, - видимо, из библиотечных книг. Он открыл глаза. Эдвард сидел рядом, одной рукой держась за голову, а вторую разглядывая так, будто видел ее впервые.
        - Ты как раскаленный котел, - возмущенно заявил он и подул себе на ладонь.
        Но исследовательское рвение все же победило осторожность - он снова потянулся и ткнул Генри пальцем в щеку.
        - Роза чокнутая, - прошипел он, отдернув руку. - Когда она тебя поцеловала, я сразу понял, что у нее странные вкусы, но не до такой же степени!
        Генри с трудом сел. Ему было так холодно, что он с грустью вспомнил свою любимую охотничью куртку, в которой когда-то вышел из дома. Вот бы что сейчас пригодилось.
        - Я тогда не обжигал, - выдавил он. Губы онемели так, словно их пчелы изжалили, но он не хотел, чтобы Эдвард считал, будто Розе могло понравиться причинять себе боль. - Когда я нашел Сердце, все прошло. А вернулось, когда я освободил Алфорда.
        - Волшебника? Отца мастеров? - нахмурился Эдвард, и Генри запоздало понял, что так и не рассказал никому о том, что Алфорд был заперт в теле чудовища.
        А потом он сообразил, что забыл еще кое о чем, - и чуть не рассмеялся от того, как это было глупо. Он ведь мог попасть в Разноцветные скалы без всякого похода, не выходя из дворца.
        - Алфорд! - крикнул он, но получилось едва слышно. Он прокашлялся и попробовал еще раз: - Алфорд!
        - Тебя что, тоже по голове ударили? - фыркнул Эдвард.
        И вскрикнул, потому что в следующую секунду на поляне их было уже трое.
        - Привет, Генри! Вот и увиделись, - дружелюбно сказал Алфорд.
        Выглядел он так же, как и три дня назад, - растрепанный молодой человек в длинной серой одежке, - но на этот раз в руке у него была кисть, а все лицо измазано краской.
        - Прости за мой вид, я пытаюсь донести до трехлетней девочки, что у нее дар живописца. Все так усложнилось! Раньше достаточно было в нужный момент подтолкнуть к ребенку кисть, чтобы до него дошло, какой у него дар, но люди перестали понимать намеки. Я начал с детей - лучше всего дар осваивают те, кто нашел его рано. - Алфорд вытер со лба краску. - Ну ничего, каких-то двадцать лет - и мастерство будет повсюду. Ладно, мне пора возвращаться. Я взял и исчез, а девочка там наверняка плачет. Рад был тебя видеть!
        - Стой! - выпалил Генри. - Нам нужна помощь.
        Тут Алфорд наконец догадался осмотреться и заметил, что они на поляне среди глухого леса, по которой беспокойно бродят два перепуганных коня, на земле сидит Эдвард с окровавленной головой, да и сам Генри уж точно не выглядит как человек, который от скуки захотел поболтать с волшебником.
        - О, - кивнул Алфорд. - Кажется, у вас неприятности. А ты, наверное, принц? Здравствуй, дружок.
        Эдвард не ответил. Он смотрел на Алфорда так же, как дикие жители Хлебосолья накануне смотрели на него самого.
        - Волшебник, - пробормотал он, и Генри решил, что пора переходить к сути дела.
        - Можешь перенести нас к Разноцветным скалам?
        Генри был уверен, что теперь-то эта история точно закончится за час: Алфорд поможет им разобраться с куроедом, перенесет их обратно во дворец, и все будут довольны. Но Алфорд только покачал головой.
        - Ты разве не помнишь девиз Странника? «В пути ты обретаешь перемены». Само путешествие важнее места назначения, ведь каждое препятствие делает тебя сильнее.
        - Джоанна все время перемещает Освальда, куда ему нужно!
        - И очень зря. Этим она нарушает все правила волшебников и…
        - Правила, правила, как вам самим не надоело? - крикнул Генри. - Скриплеры, волшебники, вечно одно и то же - «сам догадайся», «сам сделай», «еще не время для этих знаний», «испытания закаляют» и прочее! Почему вы не можете сразу помочь?
        - Это все равно что спрашивать мать, почему она не дает ребенку печенье каждый раз, когда тот попросит, - мягко заметил Алфорд.
        Генри раздраженно выдохнул. Сравнения он не понял: откуда ему знать, чем и насколько часто люди кормят своих детей?
        - Простите его ужасные манеры, господин волшебник, - смирным голосом сказал Эдвард, - но я тоже был бы глубоко признателен, если бы вы нам помогли. Бандиты отняли у нас вещи и ударили меня по голове. Я, конечно, не уверен, может ли член королевской семьи приказывать волшебнику, но предполагаю, что…
        Алфорд почесал кистью ухо, отчего то немедленно окрасилось в синий цвет.
        - По законам приключения герой может один раз просить волшебника о помощи. Просить, а не требовать, мои юные друзья. И, думаю, вам лучше поберечь эту возможность на случай безвыходного положения.
        - А, то есть сейчас все в порядке? - не поверил Генри.
        - Безвыходное положение вы сразу узнаете, уж поверьте. А пока выше нос - для горячих юных сердец что может быть лучше приключений?
        И с этими словами он исчез.
        - Да у меня теперь даже сменной рубашки нет! - проворчал Эдвард, отпихивая Болдера, который подошел и ткнулся носом ему в щеку. - Я одного не понимаю: зачем ты орал тут как девчонка вместо того чтобы спасать наши вещи?
        Генри сжал зубы. Валяясь на земле, Эдвард, видимо, не уловил всех деталей происходящего.
        - Вернемся в деревню, попросим у них еду, огниво и прочее.
        - Ни за что. Я ушел как герой и не вернусь как побитый пес, - гордо ответил Эдвард и зашипел, ощупывая рану на голове. - Так, себя я, кажется, лечить не могу. Мне нужен лекарь.
        - В висок не попали, а над ним кость крепкая, ничего с тобой не будет, - отрезал Генри. - Поехали, нам пора.
        - Ты мне приказы не раздавай, тем более что толку от тебя пока маловато, - огрызнулся Эдвард. Кажется, он продолжал этот спор только потому, что, как и Генри, не мог встать. - Я не понимаю, что творится в твоей безумной башке. Ты мог броситься на них, как на меня в Золотой гостиной, и они бы сбежали, поджав хвосты. А так они, если ты не заметил, твои вещи тоже украли, не только мои!
        Генри сглотнул. Его до сих пор трясло от пережитого ужаса, но гнев растворился без следа. До него только сейчас дошло: Эдвард имел самое смутное представление о том, как работает дар огня, а значит, все это время думал, что Генри по своей воле давил мечом ему на горло, и боялся его вовсе не без причины. Генри мучительно захотелось все ему рассказать, но он не привык жаловаться.
        - Это просто вещи, - сказал он, с трудом поднявшись на ноги, и принялся шарить по карманам. - Отец мне говорил, чтобы я к ним не привязывался. Надо посчитать, что у нас осталось. Может, все не так плохо. У меня есть игрушка «Прыг-скок» и ветка из Сияющего леса. Ну, и еще тупой меч.
        - Ни еды, ни одежды, ни тряпки для мытья коня, ни фляги с водой, - проворчал Эдвард, подбирая с земли меч. - У меня только значок из Фарфоровой беседки, и я не уверен, что он заменит все остальное.
        Уже не слушая его, Генри пошел к краю поляны. Когда грабители перевешивали сумки на своих коней, они, видимо, не заметили, как из одной из них кое-что выпало.
        - Ты действительно называешь его господин Теодор? - спросил он, подняв с земли тряпичного медведя с наполовину оторванной лапой, и бросил его Эдварду.
        Тот сердито затолкал игрушку за пазуху и полез на коня. Получилось с третьей попытки. Генри взбирался на Снежка и того дольше. Кажется, огонь мстил за непослушание: ноги подрагивали, в горле пересохло, все тело отяжелело.
        - Карты тоже нет, - мрачно уронил Эдвард.
        - Не думаю, что восток от этого теперь в другой стороне.
        - А спать мы без одеял как будем?
        - Добро пожаловать в лес, - сказал Генри и выехал с поляны первым.
        Снег повсюду уже стаял, и прошло с четверть часа, прежде чем Генри наконец заметил в развилке между двух веток дерева мокрый ледяной блеск. Он подъехал ближе, выскреб весь лед и протянул Эдварду.
        - Приложи к ране.
        - И не подумаю. Он грязный.
        - Это просто крошки от коры. - Генри положил кусок в рот, чтобы хоть немного притупить жажду. - Либо прикладывай, либо я съем.
        Эдвард нехотя приложил лед к слипшимся волосам. Ударили его и правда сильно, но Генри не собирался ему этого говорить. Отец повторял: «Это просто царапина», даже когда лиса прокусила Генри руку.
        - В лесу можно найти все, что нужно для жизни, - сказал он и поехал дальше, высматривая следующую порцию льда.
        - Для жизни мне нужна рубашка, зубная щетка и полотенце. Надеюсь, они где-нибудь тут растут.
        - Не волнуйся. Пара дней в лесу, и ты забудешь все эти слова, - пообещал Генри.
        И хмыкнул, услышав в ответ несколько новых выражений. Кажется, библиотека не такая уж бесполезная, если там можно узнать такие словечки.
        Как назло, восток оказался теплее запада. Краски вокруг становились ярче, запах зелени - сильнее, и на лед теперь можно было не рассчитывать. Генри попытался мысленно вызвать кошек Тиса, но ничего не вышло, - видимо, приказывать им он все-таки не мог. И очень об этом пожалел, потому что рана испортила Эдварду настроение окончательно и бесповоротно.
        - Эй, звереныш, не обгоняй, ты слишком быстро едешь! И спой, что ли, какую-нибудь веселую охотничью песенку.
        В ответ Генри только зевнул. Он понятия не имел, какие бывают песни.
        - Когда зеваешь, прикрывай рот рукой. И найди мне что-нибудь поесть, знаток лесов.
        - Орехов и ягод сейчас нет, а охотиться мне нечем, - сухо ответил Генри и снова зевнул. Он уже три дня как следует не спал. - Если с едой будет совсем плохо, съедим коней. Лучше дойти пешком, чем ноги от голода протянуть.
        - Ты с ума сошел?
        - Не кричи в лесу. А что? - Генри оценивающе похлопал Снежка по спине. - Они вроде похожи на оленей, а у тех мясо отличное.
        - Болдер, зажми себе уши. А ты, дикарь, не обгоняй, я же сказал!
        - Ты едешь слишком медленно.
        - Интересно, почему. Может, из-за того, что меня чуть не убили бандиты, которых ты и пальцем не тронул? Что, родство душ с ними почувствовал?
        - Так, ну вот что. - Генри развернулся и подъехал к нему. - Мы в лесу, и здесь ты будешь слушаться меня. Езжай быстрее и не жалуйся. Меня не интересует, как ты себя чувствуешь. Мой отец говорил, что раны - не повод для нытья, и слабакам лучше сидеть дома.
        - А, ну теперь ясно, в кого ты вырос таким козлом.
        - Уверен, что хочешь меня злить? Я… - угрозу Генри закончить не успел, потому что зевнул так, что потянул себе мышцы челюсти.
        - Тебя как будто дрозд-разбудильник проклял, - фыркнул Эдвард.
        Генри вытаращил глаза. Про угрозы дрозда он давно забыл, но что, если…
        - Откуда ты знаешь? - сощурился он, сразу вообразив, что Эдвард подговорил разбудильника над ним издеваться.
        Видимо, эти мысли отразились у него на лице, потому что Эдвард опасливо подался назад.
        - Так всегда говорят, когда человек плохо спит или не может проснуться по утрам. Ты же не хочешь сказать, что… Да ладно! Ты видел настоящего разбудильника?!
        - Говори, что надо делать, чтобы он отменил свое проклятие.
        - А где волшебное слово?
        - При чем тут волшебство? - нахмурился Генри. - Отвечай на вопрос.
        - Вежливость и уважение, звереныш, - насмешливо протянул Эдвард. - Ты хоть чему-то научишься?
        Генри сжал зубы и поехал дальше.
        - Догоняй, ждать не буду, - бросил он через плечо и вдруг неожиданно для себя самого прибавил: - Я уже много чему научился и вполне справлюсь без тебя.
        Подействовало: Эдвард притих и ехал теперь прямо за Генри, не издавая ни звука, а Генри все думал о тех словах, что у него вырвались. Эдвард ведь и правда ему не нужен. Без знаний о сказках и столовых приборах он обойдется, владение мечом еще ни разу не пригодилось, к тому же какой из раненого боец? Рано или поздно он снова начнет отставать, а до Разноцветных скал нужно добраться к вечеру. Побеждать волшебных существ оказалось не так сложно: драться не обязательно, достаточно поговорить, а с этим Генри уже два раза отлично справился.
        При мысли о том, чтобы опередить Эдварда, Генри почувствовал облегчение. Настроение у него исправилось, усталость как рукой сняло. Ему стало так хорошо, что на секунду это его насторожило, - но он сказал себе, что решение разумное, и сразу успокоился. Здесь, в лесу, он чувствовал себя тем, кем был всю жизнь до побега из дома: охотником, для которого важна только цель, и это было приятно, как влезть в любимую куртку. Ничего с Эдвардом не случится: вернется домой и все, а Генри заберет цветок и докажет королю, кто здесь герой. Это будет справедливо. Генри собирался вырваться вперед прямо сейчас, но что-то его останавливало, хотя что - он и сам не мог понять. Ладно, будет и более подходящий момент.
        - Да говори ты громче, я ни слова не разберу, - вдруг сказал Эдвард.
        Генри подскочил и обернулся.
        - Я молчал.
        - Сделаю вид, что от такого ответа мне не стало жутковато.
        Генри пожал плечами. Видимо, Эдварду сильно повредили голову, раз ему мерещится то, чего нет.
        Оказалось, что потеплело не просто так: местность становилась все более гористой, под копытами Снежка теперь хрустели камни. Насколько Генри мог вспомнить карту, скорее всего это были те самые горы, что едва различимо виднелись со стен королевского дворца. На карте дорога отсюда резко сворачивала на юг, а им нужно было перебраться через горы и выйти на равнину, за которой начинались Разноцветные скалы. Никаких трудностей с этим Генри не ждал - горы в этом месте были пологие.
        - Странно, - подал голос Эдвард. - Надеюсь, я не прерываю очередную твою беседу с самим собой, но я всегда думал, что в горах жуткий холод, а тут весна идет полным ходом.
        - Любой ребенок знает, что в предгорьях теплее, чем в низине, - ответил Генри, стараясь не раздражаться.
        Эдвард ехал еще медленнее - то ли боялся, что конь оступится, то ли окончательно выбился из сил, и Генри мрачно подумал о том, что тут его не бросишь: горы - слишком опасное место.
        Вокруг становилось все больше сосен и низкорослых елок, горных кустарников и полян с первоцветами. Над дальними вершинами лежали тучи, но здесь ярко сияло солнце, и, сколько бы Генри ни петлял, выбирая более подходящую для коня тропу, держать направление на восток было легче легкого.
        Генри понял, что они забрались довольно высоко, когда оказался на лугу среди лесистых скал, похожих на зеленые зубы. В просвет между склонами открывался вид вниз: уступы помельче, потом равнина, а за ней - скалы совершенно невероятного вида: они действительно были разноцветными. Генри думал, что такая красота его впечатлит, но внутри все молчало, он чувствовал только смутное удовлетворение от того, что близко подошел к цели. Отсюда можно было различить даже темное скопление крыш у подножия скал: ту самую деревню, куда они шли. Солнце висело прямо над головой, а значит, были все шансы добраться до места вовремя.
        - Ты бы в жизни сюда не дошел, - не сдержался Генри.
        Эдвард не ответил: он слез с коня и растянулся на земле.
        - Мне надо отдохнуть, - сказал он, прикрывая глаза запястьем. - Я больше не могу.
        - Можешь. Отец говорил, что…
        - Странника ради, замолчи. Надоело слушать пересказ книги «Сборник лучших изречений моего отца».
        - Нет такой книги.
        Эдвард убрал руку с лица.
        - Как и слова «шутка» в твоем словаре.
        Выглядел он так себе, но Генри твердо решил, что его это не разжалобит. Эдвард долго смотрел на него, будто пытался что-то понять, и наконец сказал:
        - Дай Снежку хоть полчаса отдохнуть. Трава на вид вкусная - я уже и сам готов ее попробовать, меня останавливает только чувство королевского достоинства.
        Генри поколебался, но все же спешился и лег, закрыв глаза, чтобы не смотреть на солнце. Земля была теплой, трава приятно щекотала шею, кони паслись рядом, и веки у Генри сразу налились тяжестью, будто на них положили по камню. Он успел подумать о том, что спать ни в коем случае нельзя, и соскользнул в сон, как в воду.
        Открыв глаза, Генри потянулся с таким удовольствием, что суставы хрустнули. Он прекрасно выспался, и несколько секунд эта мысль так его занимала, что он не заметил, насколько все вокруг изменилось: темно-серое небо висело прямо над головой, холодный ветер ерошил траву, а на поляне были только он и Снежок.
        Генри вскочил. Из-за туч даже намека на солнце не было видно, но собственное ощущение времени сказало ему, что он проспал часа три, не меньше.
        - Эдвард! - рявкнул он, все еще глупо надеясь, что тот поблизости, но ответа не получил, только Снежок навострил уши, встревоженный криком.
        Генри вгляделся в просвет между склонами, ожидая увидеть всадника, мчащегося по равнине, но там было пусто, и больше Генри времени терять не стал. Он вскочил на коня и со всей силы врезал ему пятками в бока.
        Эти тучи сползли сюда с горных вершин, тяжелые, наполненные дождем, и почему-то они пугали Генри так, что у него чуть руки не тряслись. Он петлял среди ущелий, выбирая дорогу получше, разрываясь между страхом опоздать и страхом перед дождем. Хотелось свернуться в какой-нибудь пещере и переждать, пока опасность не исчезнет, но вместо этого он твердо держал направление на восток.
        Он видел, что Болдер прошел здесь совсем недавно: на земле попадались раздавленные камешки, примятая трава, кое-где можно было различить отпечатки подков. Эдвард ехал верно, тем путем, который Генри и сам бы выбрал, но это продолжалось недолго. На каменистом перешейке следы вели направо, туда, где путь казался более безопасным, но все, что Генри знал о горах, говорило ему, что на самом деле эта дорога уводит выше, а идти надо влево. Ну, если Эдвард заблудился, тем лучше. Генри уже повернул налево - и замер.
        Три дня назад они с Эдвардом смотрели с крепостной стены на эти самые горы, и Генри спросил его, что за ними, а тот ответил: «Там полно загадок и приключений, а еще где-то там прячется злобный Освальд. Мы однажды найдем его и покажем, где раки зимуют. Как тебе такой план?»
        Теперь от этого воспоминания сердце ныло, будто в нем засела заноза. Генри снова и снова повторял про себя эти слова, и что-то менялось: таял и страх перед дождем, и радость от собственного одиночества. В небе рокотал гром, над вершинами белесо вспыхивали молнии, приближалась гроза, - и Генри с внезапной ясностью понял, что никогда не боялся дождя. Никогда, кроме дня, когда огонь впервые проснулся и горел в полную силу.
        - Чтоб ты сквозь землю провалился и летел так, что ночные стражи не догонят, - тихо сказал он огню внутри себя и сразу понял, зачем люди изобрели такие пожелания: ему немного полегчало.
        Если Эдвард еще не сломал себе шею, надо будет запомнить побольше из его библиотечных ругательств.
        Глава 8
        Вода
        Когда Генри свернул направо, забытая усталость и ломота в костях навалились на него так, что он едва не упал с лошади. Значит, после встречи с бандитами огонь не заснул. Это он подсказал идею ехать дальше одному, надеясь исподтишка заставить хозяина избавиться от спутника, если уж не удалось уговорить его снять перчатки. Генри невольно прижал руку к груди: там все опять болело, будто его драли когтями.
        - Не старайся, - выдавил он. - Убивать не станешь, а остальное потерплю.
        В ответ огонь вспыхнул сильнее, и Генри велел себе запомнить на будущее еще и его мстительность.
        Дорога резко шла вверх, в стороны тянулись бесконечные расселины - теперь хоть было ясно, почему Эдвард не вернулся, когда понял, что идет не туда, а кружил среди скал без всякого смысла, забираясь только дальше. Искать на скупой горной земле собственные следы он не умел, а вот Генри видел их отлично. Если он мог выследить в горах даже невесомых горностаев, то тяжеленный конь точно не мог пройти незамеченным.
        Правда, скоро задача усложнилась, потому что Генри нашел самого коня. Болдер растерянно стоял на каменистой тропе и, кажется, не знал, куда податься. Увидев Генри, он пошел ему навстречу и попытался ткнуть мордой в лицо, но Генри вовремя уклонился - вдруг укусит.
        - Ну, где хозяин? - спросил Генри, сам не веря, что всерьез разговаривает с животным.
        Вместо ответа Болдер начал толкать носом Снежка, видимо, показывая, как рад его видеть, и Генри со вздохом начал искать следы ног. При выборе дороги Эдвард в панике принимал худшие решения из всех возможных, так что вскоре Генри тоже спешился - ехать верхом по такой неровной земле он не решался. Теперь приходилось тянуть за собой двух коней, но те, к счастью, хотя бы не сопротивлялись.
        А потом произошло то, чего Генри боялся больше всего: начался дождь. Капли падали чаще и чаще, крупные, холодные, и Генри заметался в поисках укрытия, уже зная, что его не будет, - по пути ему не встретилось ни одной пещеры, ни одного раскидистого дерева. Едва не срываясь на бег, он дотащил коней до какой-то поляны с травой и мелкими цветами, колышущимися под ударами дождя. Здесь росло несколько низеньких кривых елок, и Генри трясущимися руками привязал к одной из них поводья обоих коней, забрался под брюхо Снежка и припал к земле, надеясь, что тому не придет в голову треснуть его копытом. Но Снежок стоял спокойно, и Генри немного отпустило: капли воды на голой коже были как пчелиные укусы, а тут его хотя бы не заливало.
        Он лежал, по-звериному свернувшись в клубок, и смотрел, как дождь смывает с земли следы. Ему запоздало пришло в голову, что не обязательно было искать Эдварда по-охотничьи, он же не добыча, можно было просто позвать, но теперь и думать об этом было нечего: горло отекло так, что он и дышал-то с трудом.
        На то, что дождь скоро прекратится, можно было не рассчитывать: небо до самого горизонта затянули набухшие, почти черные тучи. Скоро земля размокла так, что Снежок уже не спасал, и Генри, свернувшись в огромной луже, тоскливо ждал, когда закончится этот кошмар. В прошлый раз ему стало лучше, когда он промок насквозь, - огонь будто ушел в глубину, испугавшись воды, и дождь тут же перестал казаться таким опасным. Вот только на этот раз не сработало, и Генри испугался бы до дрожи, если бы он уже не трясся, как от лихорадки.
        Огонь корчился внутри, кричал, требовал спрятаться в сухом месте, но не уходил, и Генри не мог понять: то ли огонь по какой-то причине стал сильнее и просто не может ускользнуть, то ли нарочно его мучает. Это было как болезнь, живущая по собственным законам и убивающая тебя прежде, чем успеешь понять, что с тобой происходит. Генри вдруг до слез захотелось увидеть отца - кем бы он ни был, что бы он ни натворил, Освальд все равно был его семьей, учил его, защищал. У отца всегда был ответ на любой вопрос - интересно, что бы он сказал сейчас?
        «Никогда не сдавайся», вот что. Генри медленно выдохнул, разжимая зубы. Он должен, обязан справиться - какой смысл зайти так далеко и умереть от боли под обычным безобидным дождем?
        От воды все равно никуда не деться, а лучший способ победить страх - отвлечься. И Генри вылез из-под Снежка, представляя, что отец стоит рядом и смотрит на него.
        Вода обрушилась на Генри сразу со всех сторон. Он постоял на четвереньках, а потом заставил себя встать на ноги. Он найдет Эдварда. Прямо сейчас. Это, конечно, безумие, но не большее, чем лежать и загибаться от страха.
        Кони стояли, понурившись, и даже не ели траву - кажется, ливень им тоже не нравился. Генри оставил их привязанными к елке и, согнувшись в три погибели, вернулся туда, где дождь прервал его поиски. Полагаться на зрение и слух он больше не мог, дождь стирал следы, заглушал звуки, превращал все вокруг в блеклые контуры, но Генри все равно осматривал каждую тропу, ведущую от того места, где он потерял след. Отец говорил, что нет на свете качества ценнее, чем упорство, и Генри собирался использовать свое на всю катушку. Мокрая одежда противно липла к телу, путь то и дело преграждали потоки грязи, кое-где сверху сползли целые пласты земли, но Генри упрямо перебирался через них, думая только о том, куда ставить ногу в следующую секунду. Для него все упростилось до самых основных вещей: дыхание, сердцебиение, поиск. У него даже не было сил удивиться, когда он действительно нашел то, что искал.
        Тропа вдоль края скалы делала резкий поворот и исчезала, будто вливалась в склон. Один неосторожный шаг - и летишь вниз, что Эдвард, видимо, и сделал, потому что сидел теперь на дне ущелья. Болдеру крупно повезло, что он не провалился вместе с ним, - видимо, Эдвард вел его за собой и упал первым, а конь пару шагов не успел дойти до опасного места. Почему Эдвард не смог вылезти, тоже было ясно. Обрыв был из мягкой породы, по такому трудно подняться: вскарабкаешься на пару метров, и какой-нибудь камень, за который ты цеплялся, обязательно раскрошится.
        Ущелье было глубиной в три-четыре человеческих роста, Генри мог бы и не заметить, что Эдвард там, но помогли эполеты. Видимо, эти золотые нашивки нужны были как раз для того, чтобы в случае чего легче было найти их обладателя.
        Генри сполз по склону и приземлился рядом с Эдвардом, подняв брызги мелких камней и размокшей почвы. Тот с хрипом завалился на бок, и Генри растерялся. Это был странный способ выражать благодарность за спасение.
        - Что это такое? - простонал Эдвард, пытаясь отползти, но на дне ущелья было уже столько грязи, что он не сдвинулся и на метр.
        Генри прислонился плечом к склону, чтобы не упасть, и молча смотрел, как Эдвард пятится от него, то поднимаясь на ноги, то оступаясь и падая обратно в грязь. На радость это точно было не похоже. Генри подумал: «Не бойся, если бы я хотел отомстить за то, что ты меня бросил, я бы просто не стал тебя искать», но вслух ничего не сказал. Одеревеневшее горло по-прежнему не слушалось.
        - Тебя что, змея укусила? - выдавил Эдвард, когда натолкнулся на каменный валун и понял, что отползать больше некуда.
        И до Генри наконец-то дошло: Эдвард же чувствует боль других, и как только Генри оказался рядом, Эдвард на своей шкуре ощутил то же, что и он. Несколько секунд эта мысль доставляла Генри мстительное удовольствие, которое тут же прошло, когда он присмотрелся к сморщенному от боли лицу Эдварда.
        - Я понял, - сглатывая дождевые капли, пробормотал тот. - Вода. Ей убивали разрушителей. Я читал в библиотеке.
        Генри через силу кивнул, соображая, как бы теперь взобраться обратно. Может, в этом были виноваты оглушительные удары грома, но ему казалось, что склон дрожит. Если земля окончательно размокнет и сползет, их тут завалит.
        - Ты пришел заключить сделку, да? - Эдвард кое-как сел и начал раскачиваться взад-вперед. - Я должен тебя вылечить, а ты за это поможешь мне выбраться, так?
        Генри об этом и не думал, но кивнул: он был не в том состоянии, чтобы отказываться от такого щедрого предложения. Он сильно переоценил свои силы, когда предположил, что сможет подняться наверх, а уж двое в таком состоянии точно никуда не доберутся. Как же ему повезло, что люди привыкли к бесконечному обмену: Эдварду и в голову не пришло, что Генри искал его не ради выгоды.
        - Нет. Нет. Если я такое вылечу, потом точно не выберусь, - забормотал Эдвард. Он трясся так, что Генри едва разбирал слова. - Ты-то свою часть сделки не выполнишь, конечно, нет. Обещал помогать мне, а сам… Я по глазам видел, что ты меня собрался бросить, потому и решил успеть первым. Я отдам тебе свои силы, и ты сбежишь, вот что будет! - крикнул он, и Генри даже позавидовал, что он еще в состоянии кричать. - Я что, идиот? Мучайся и сдохни, зверюга, понял?
        Голос у него сорвался, он уперся лбом в колени и затих. Генри тоже опустился на землю. Он понятия не имел, что им теперь делать.
        Какое-то время Эдвард не двигался, а потом вдруг встал и пошел к нему, оскальзываясь в грязи. Генри сразу вспомнил, что у Эдварда на поясе по-прежнему висит действительно острый меч, но испугаться не успел.
        - Не понимаю, как ты еще не свихнулся, если ты так себя чувствуешь с начала дождя, - пробормотал Эдвард и положил руку ему на лоб.
        Генри изо всех сил надеялся, что сейчас дождь перестанет обжигать, но не удивился, когда этого не произошло. Эдвард растерянно заморгал. Он, может, и не любил свой дар, но все равно неприятно поразился, что тот внезапно его подвел.
        - Это не болезнь, - проскрипел Генри, мимоходом удивившись, что к нему вернулась способность говорить, хотя с неба по-прежнему лились бесконечные потоки воды. - Просто я такой.
        - Как же ты моешься? - пробормотал Эдвард, подставляя руку под дождь - видимо, все-таки обжегся. - Серьезно, как?
        Генри вдруг почувствовал что-то странное: ему захотелось смеяться. Они сейчас легко могут погибнуть, а Эдварда волнует такая ерунда.
        - С трудом, - прохрипел он. - И быстро.
        Эдвард долго смотрел на него с непонятным выражением лица - будто не мог решить, пожалеть Генри или отхватить ему голову мечом. А потом, кряхтя, взял Генри за шкирку и поднял.
        - Если ты еще не протянул ноги, то вполне можешь взобраться на эту гору. Лезь, а я буду повторять все за тобой. Не хочу умереть на дне ущелья, как мой брат. Когда мы с ним встретимся в Серебряной роще, боюсь, он меня не поймет.
        Генри понятия не имел, что такое Серебряная роща и как можно встретить того, кто умер, но голос Эдварда был полон такой решимости, что Генри невольно послушался и, нащупав камень покрепче, подтянулся.
        Он лазил по скалам с детства и даже сейчас мог отличить надежный выступ от того, который сразу раскрошится. В таком состоянии это было то еще развлечение, но он все равно полз вверх, медленно, как гусеница. Под руками чавкала грязь, сверху лилась вода, но зато вспышки молний пришлись как нельзя кстати - они на секунду выхватывали склон из полутьмы, и Генри успевал присмотреть следующую опору. Эдвард карабкался за ним, оскальзываясь и кашляя, когда в горло попадала вода. Когда он совсем отставал, Генри спускался вниз и молча показывал, за что ухватиться. Ему стало казаться, что он прополз этот склон вдоль и поперек десять раз, - но силы, как ни странно, еще не кончились. Эдвард его не вылечил, но попытался, и это впечатлило Генри сильнее, чем все ужасы сегодняшнего дня.
        Когда они наконец выбрались на тропу, Генри без сил рухнул на нее и собрался полежать. Но Эдвард побрел вперед, держась за скользкую потемневшую скалу, с упорством, которого Генри не ждал от неженки из дворца. Пришлось встать и идти следом, пока Эдвард еще куда-нибудь не провалился.
        Спотыкаясь и пошатываясь, как два больных старца, они дотащились до места, где Генри оставил коней. Те были живы и здоровы, и Эдвард тут же бросился к ним с таким видом, будто думал, что Генри их съел, пока его не было. Генри лег под чахлую елку поодаль от них - все равно вода теперь везде, а тут хоть не наступят копытом.
        Эдвард гремел упряжью, расседлывая коней, и Генри понял, зачем, только когда тот подошел к нему, держа в руках два седла и две подстилки из толстой ткани, которыми были накрыты спины коней, - видимо, чтобы им не терли ремни седел. Одну из подстилок Эдвард деловито расстелил на земле и перекатил на нее Генри, как бревно. Потом приподнял его голову и положил под нее седло, накрыл Генри второй подстилкой, а другое седло поставил на бок так, чтобы оно загораживало его голову от косого дождя. Все вещи были влажные, но это определенно было в сто раз теплее и суше, чем лежать в луже. Эдвард сел рядом и похлопал его по плечу так же, как только что успокаивал Болдера.
        - Нам надо что-то сделать, чтобы тебе стало лучше, долго я так не протяну, - сказал он и подоткнул все слои ткани, чтобы под Генри не заливалась вода. - Других идей у меня нет, так что буду петь. Мы с братом вечно что-нибудь себе расшибали, и тогда мама пела нам вот такую песенку. - Он прокашлялся и начал: - «Боль надолго не приходит, не грусти, не плачь, малыш, боль пугается восхода и сбежит, пока ты спишь…»
        Пел он очень плохо. Генри не знал, каковы правила исполнения песен, но чувствовал, что Эдвард нарушает добрую половину из них.
        - Так и знал, что поможет. У меня прекрасный голос, - сообщил Эдвард, и Генри только после его слов понял, что ему и правда стало легче. - Продолжаю.
        Дальше Генри услышал песни о невезучем мастере-поваре, старом медведе-зануде и превратностях судьбы поросенка по имени Любимчик, а также азбуку в стихах. Сразу было ясно, что Эдвард не обновлял свой набор песен с тех пор, как ему было восемь, но Генри не жаловался. Ему вдруг показалось, что такое уже было когда-то, - он лежал в кровати, а кто-то пел ему. Женщина, понял он. Женщина с тихим, хрипловатым голосом.
        - Теперь вместе, - решительно сказал Эдвард пару песен спустя. - Кстати, насчет дрозда-разбудильника: чтобы он перестал злиться, надо любезно попросить у него прощения и спеть с ним дуэтом. Он это обожает, если сказки не врут. Не так я себе представлял подвиги, но уж ладно, поехали. «Жил-был в лесу зайчонок, мечтал он волком стать, но не было силенок врагов своих кусать. Однажды он проснулся и…»
        Сначала Генри просто шевелил губами, потом запел громче. Ощущение, что он улитка с разбитым панцирем, которую поливают кипятком, отступало все дальше. К тому времени когда на горизонте начало проясняться, он уже выучил наизусть всю рифмованную ерунду, которой была набита голова Эдварда, и убедился, что Сван был далеко не худшим поэтом в королевстве.
        Потоки воды превратились в редкие капли, а вскоре исчезли и они. Синяя полоса на горизонте ширилась, будто расталкивая тучи во все стороны, показалось рыжее вечернее солнце, от которого Генри чуть не ослеп. В том, как сияла каждая травинка и каждая капля воды, было что-то ошеломительное, - как будто, сколько бы ты ни жил, такой момент никогда больше не повторится. Горы, только что смертельно опасные, сейчас были удивительными и мирными, и от этого Генри хотелось поговорить о чем-то, о чем он говорить не умел, - о красоте, о смерти и страхе. Но он молча встал и отдал Эдварду вещи, а тот молча начал седлать коней.
        Путь, которым они сюда добрались, Генри уже не нашел бы, но неожиданно быстро отыскал другой. Эдвард без вопросов ехал за ним, предоставив ему право выбирать дорогу, - он был больше занят тем, что прямо на ходу выливал воду из сапог и отжимал волосы.
        Генри понял, что они спустились с гор правее, чем надо, когда увидел на пологом, уже переходящем в равнину склоне зеленоватую полосу реки, которую видел на карте. Выходит, деревня Петера осталась далеко слева. Генри безнадежно посмотрел на небо. Солнце неумолимо клонилось к горизонту, а их путь удлинился еще на пару часов.
        - Думаю, у нас будет время на легкий ужин перед битвой, - лениво протянул Эдвард. - А то на голодный желудок драться нет настроения.
        - К закату мы не успеем даже полпути проехать.
        - О, ты забываешь, что у нас за кони, - хмыкнул Эдвард. - Это самые чистопородные и самые тренированные скакуны в королевстве, мастера бега. Если дать им волю, они могут скакать раз в восемь быстрее, чем мы едем сейчас.
        - А раньше ты не мог об этом сказать?
        - Тогда ты бы загнал двух прекрасных животных. Что, скажешь нет? Ты останавливаться вообще не умеешь.
        Тут Генри пришлось признать, что он прав.
        - Нам крупно повезло, что эта равнина каменистая и не так уж сильно размокла, - продолжал Эдвард, внимательно глядя под копыта Болдера. - Для триумфальной скачки я предпочел бы землю посуше, но и так сойдет. Вот только я не уверен, что ты не вывалишься из седла.
        - Я быстро учусь. Шагом еду теперь не хуже тебя.
        - Самомнение у тебя тоже в отца?
        - В этом мне до него далеко, - честно ответил Генри.
        - Ладно, умник, слушай, два раза повторять не буду. Немного затяни стремена, приподнимись в седле, не нагибайся слишком далеко вперед и…
        Следующие минут десять Эдвард потратил на объяснения, а Генри кивал, беспокойно поглядывая на солнце. Вершины гор были залиты теплым розовым светом, который прямо-таки кричал о том, что закат не заставит себя долго ждать.
        - Ты вообще меня слушал? - утомленно спросил Эдвард, когда закончил.
        - Сейчас увидишь, - сказал Генри и послал Снежка вперед: не только ударом в бока, но и поводьями, коленями, всем телом, всеми мыслями, - как велел Эдвард.
        И едва не вылетел из седла, потому что Снежок рванул вперед так, будто весил не больше зайца. Генри однажды ехал галопом, но деревенские лошадки, на которых они убегали от Освальда, и близко не были способны на такое. Мокрая земля летела во все стороны, конь двигался так легко, что у него даже копыта ни разу не увязли.
        Он думал, что Эдвард сразу вырвется вперед, но тот держался позади, разрешая Генри выбирать направление. На такой скорости перед глазами все сливалось, да и непонятно было, как заставить коня повернуть, если он мчится не туда, - но, к счастью, Генри взял правильный курс в самом начале, и этого оказалось достаточно. Сначала впереди появилось темное пятно, потом оно выросло, распалось на отдельные точки, и Генри чуть не засмеялся от облегчения, когда понял, что это деревня. Скачка его не вымотала, наоборот - он чувствовал прилив сил, восторг от скорости и смутную радость от того, что путешествие подходит к концу. С волшебным существом они как-нибудь договорятся, а потом он возьмет цветок памяти и вернет себе то, что каким-то непонятным образом умудрился забыть.
        Мечтать было приятно, и Генри слишком поздно сообразил, что деревенские домики надвигаются на него со скоростью снежной лавины. Он лихорадочно вспомнил все правила остановки лошади, о которых говорил Эдвард, но то ли сделал все неверно, то ли Снежок слишком разошелся, - не сработало. Генри успел запаниковать так, как и на охоте никогда не паниковал, когда за спиной у него раздался громкий, длинный свист, - и Снежок замедлил бег, постепенно переходя на неспешную рысцу.
        - Я же говорил, останавливаться не умеешь, - весело сказал Эдвард, выезжая вперед. Он даже не запыхался. - Поехали в деревню, еще час солнце точно не зайдет.
        И правда: у подножия гор свет почти растаял, но стоило отъехать дальше, солнце будто приподнялось. Теперь вершины розовели вдалеке, а долину заливало яркое сияние, но Генри все равно покачал головой. Оказалось, деревня не стоит вплотную к Разноцветным скалам, между ними не меньше пятисот шагов.
        - Едем сразу в скалы. Надо осмотреться, пока светло. Местные нам ничем не помогут, только задержат. Разберемся с этим их куроедом, а уж потом в деревню.
        - Я не буду совершать подвиги в мокрой одежде. Не надеюсь найти у этих ребят прекрасно пошитых вещей, но я согласен и на простыню с дырой для головы, лишь бы она была сухая.
        Генри проследил за его мечтательным взглядом и уже собирался обозвать его слабаком и неженкой, - но вдруг кое-что заметил.
        - Куры, - выдохнул он, глядя на птиц с короткими крыльями, бродивших вокруг деревни и выклевывавших что-то из земли.
        Генри никогда раньше не видел таких птиц, но слово само вспыхнуло у него в голове.
        - И что? - раздраженно бросил Эдвард, глядя на них. - Значит, этим крестьянам будет чем нас накормить.
        Он поехал в сторону деревни, но Генри, догнав его, схватил за локоть с такой силой, что Эдвард поморщился.
        - Куры, - повторил Генри.
        Эдвард открыл уже рот, чтобы сказать что-то неприятное, - и тут до него дошло. Генри смотрел, как меняется его лицо, как сжимаются губы.
        - Куры, - эхом повторил Эдвард. - Петер сказал, что существо убило их всех.
        - Он соврал.
        Теперь, внимательно приглядевшись к деревне, Генри понял, что еще странно. Там, где живут люди, хоть над одной печной трубой поднимается дым. Здесь его не было, и от этого жилища выглядели безжизненными, брошенными. Кое-где Генри заметил распахнутые двери, и сердце у него противно заныло. Люди крепко держатся за свое добро, не оставляют его без присмотра. Но он уже видел такое раньше: в деревнях, из которых Освальд угнал жителей. Закатное солнце по-прежнему било в лицо, ярко освещало влажные пятна мха на стенах домов и беспокойно бродящих вокруг птиц, - но даже этот свет теперь казался зловещим, умирающим и холодным. Генри вдруг понял, что вцепился пальцами в гриву Снежка, будто ища поддержки.
        - Подумаешь, куры, - громко сказал Эдвард. - Это ерунда. Поехали, расспросим местных, и ты увидишь, что все в порядке.
        Генри затряс головой. Он хотел сказать, что маленькая ложь - наверняка часть большой, но Эдвард уже ехал в сторону деревни, расправив плечи, готовясь произвести впечатление на людей, которые выбегут ему навстречу. Генри не сдвинулся с места. Он уже почувствовал, что выбегать некому, и издали следил, как Эдвард остановился, будто запнулся обо что-то, и вдруг свернул в сторону - туда, где за голыми распаханными огородами тянулась старинная, почти рассыпавшаяся каменная ограда. Генри сначала решил, что это еще один огород, но потом заметил, что внутри разложены чурбаны - будто кто-то разрубил высокое дерево на равные части и положил их набок на одинаковом расстоянии друг от друга. Большинство из них от старости потемнели, растрескались и заросли мхом, но штук пятьдесят были новенькие, со свежим, бледно-бежевым срезом. Эдвард оставил коня у ограды, подошел к этим чурбанам странной нетвердой походкой и вдруг опустился на колени, беспомощно уронив руки вдоль тела. То, что он не побоялся испачкать колени размокшей от дождя землей, было так на него не похоже, что страх окатил Генри с новой силой. Он
послал Снежка вперед, и тот пошел - неохотно, словно тоже не ждал ничего хорошего.
        - Что это такое? - спросил Генри, въезжая в неаккуратную арку, оставшуюся от старинных ворот.
        - Ты издеваешься? - глухо спросил Эдвард, не оборачиваясь.
        Генри хотел просто ответить «нет», но почему-то начал оправдываться.
        - Отец всю жизнь прятал меня в лесу. До Зимнего дня я никогда близко не видел ни людей, ни их поселений. Откуда мне знать?
        Эдвард положил обе руки на чурбан, лежавший перед ним.
        - Предки делали прекрасно украшенные могильные камни, - через силу начал он. - И всегда высекали на них, какой был дар у покойного мастера. Но с тех пор, как Сердце потеряли, люди стали класть на могилу деревянный чурбан, а на нем вырезать имя умершего, день смерти - и все. Посмотри на эти надгробия. Посмотри ближе, тупица.
        - Люди что, отмечают место, где зарыли мертвых? - не поверил Генри. - Но зачем? Они же их потом не откапывают, так зачем тогда…
        Эдвард резко обернулся, но, увидев непонимание на лице Генри, смягчился.
        - Мы оказываем уважение мертвым, потому что без них не было бы нас. Предки верили, что память спасает, что без прошлого нет будущего. Мы же не звери, чтобы бросать тела как попало.
        Генри кивнул. Он понял это так легко, будто уже знал когда-то давно, но забыл. Ему вдруг стало тошно - запах мокрой перекопанной почвы был прямо как в его сне. Он вспомнил свои руки, перепачканные землей, и к этому внезапно добавилось другое воспоминание: он моет ладони в ручье, потому что боится, что кто-то заметит землю у него под ногтями и поймет, что он сделал. Ощущение было таким ярким, что Генри вздрогнул и, чтобы не думать, спрыгнул с коня и начал разглядывать чурбаны.
        Увиденное поразило его так, что он тут же забыл обо всем остальном. На всех свежих надгробиях были одни и те же цифры: 19, 20, 21. Даты в королевстве считали от Зимнего дня. Генри вспомнил, что, когда он нашел корону, был семнадцатый день, а значит, сейчас двадцать первый.
        Жители не бросили свою деревню. Они все умерли - сегодня, вчера и позавчера. Генри опустился на землю, тупо глядя на вырезанные на ближайшем надгробии лук и стрелу, а выше имя «Сайлас Алскер» и число 20. На соседнем чурбане было нацарапано «Мог залечить свои раны». На следующем - «Швея». Некоторые успели найти свои дары, прежде чем умереть.
        - Он не убивал кур, они ему не нужны, - выдавил принц. - Это лютая тварь. Они убивают только людей. Зачем гаденыш соврал?
        Генри даже отвечать не стал, и так понятно: они бы не приехали, если бы знали, как это опасно. В королевстве, где за триста лет все в совершенстве научились не лезть в чужие дела, никто не явился бы сражаться с тварью, способной за три дня уничтожить целую деревню. Генри волновал другой вопрос: если зверь убил всех, кто закопал последних?
        Он пошел вдоль надгробий, глядя себе под ноги, и скоро нашел то, что искал. По мокрой земле тянулась цепочка следов, такая четкая, что сразу было ясно: они появились уже после дождя, а значит, кто-то скрылся как раз перед их приходом. Отпечатки небольших ног вели в ближайший к огородам дом, и Генри пошел туда, чувствуя, что притихший Эдвард идет следом.
        В доме пахло золой и сыростью, за дверью в соседнюю комнату кто-то шумно, неровно дышал.
        - Мы пришли помочь. Это белый рыцарь, а я его слуга, - проговорил Генри, едва замечая, что все еще повторяет эту глупую, смешную ложь. - Не бойся.
        Половицы надрывно заскрипели под его ногами, когда он медленно перешагнул порог второй комнаты. За дверью сидела женщина с прилипшими к лицу мокрыми волосами и с топором в руках. Она была очень худая, а живот большой и круглый, как у зверей, когда они ждут детенышей.
        - Ты вырезала рисунки на могилах. Ты мастер по работе с деревом. Ты храбрая и умная, ты хорошо пряталась, и он не нашел тебя, - сказал Генри, глядя в ее бессмысленные от страха глаза. - Расскажи про зверя. Нам надо придумать, как его победить.
        Вместо ответа женщина встала и, пошатываясь, направилась к входной двери. Сделав десяток шагов по улице, она остановилась и ткнула пальцем в землю, усыпанную мелкими камнями. Генри сглотнул. Вдоль улицы росли высоченные старые деревья, и благодаря им глубокие следы, оставленные еще до дождя, размыло не до конца, - в них налилась вода, но форма еще угадывалась.
        Каждый след был в три раза больше его собственного, и Генри едва не попятился, но вместо этого по охотничьей привычке заставил себя присмотреться внимательнее. Следы могут много сказать о том, кто их оставил. Этот зверь куда крупнее лося, ходит на четырех лапах, непохожих на лапы других зверей: пять длинных суставчатых пальцев, почти человеческих, только с острыми, загнутыми вперед когтями. Генри огляделся. На стенах и порогах домов кое-где остались несмытые дождем следы крови, будто зверь с невероятной силой бил людей обо что попало.
        - Почему вы все не сбежали? - выдохнул Эдвард. - К северу есть другая деревня, я помню карту!
        Женщина посмотрела на Генри тоскливым взглядом, будто просила его объяснить, чтобы ей не пришлось тратить слова, - и Генри догадался, что она хочет сказать. Он помнил, отчего люди были в таком отчаянии, когда Освальд уничтожил их дома.
        - Их бы никто не принял, люди ненавидят бездомных, - медленно проговорил он. - Никто не оставит свое жилище по доброй воле. Позавчера, когда зверь явился в первый раз, вы думали, что больше он не придет. Но он пришел. А потом вернулся в третий раз.
        Она мелко закивала, прикусив трясущуюся губу.
        - А если он и за вами вернется? - не отставал Эдвард, и голос его слегка окреп, будто он вспомнил, что должен казаться храбрым. - Я сын короля, и я вам приказываю уходить.
        Он лихорадочно зашарил по карманам и вытащил значок с надписью: «Верный друг короля».
        - Помните, в сказках король давал такой знак героям и храбрецам? - с неловкой улыбкой спросил Эдвард, и женщина завороженно кивнула. - Вы достойно похоронили мертвых, несмотря на страх. Когда в той деревне увидят знак, они поймут, что вы не лжете. Скажите, что сын короля велел оказать вам помощь.
        Генри хотел было сказать, что знак выглядит довольно невзрачным и вряд ли впечатлит скупых и мрачных крестьян, - но тут Эдвард приколол значок к одежде женщины, и Генри присвистнул. Внутри что-то вспыхнуло, переливчато, как радуга, и под короной проступила надпись: «Линда Алскер, деревянных дел мастер. Храбрость и честь». Вспышка погасла, но теплый, едва заметный золотой свет остался.
        Эдвард наклонился и коротко приложился губами к ее животу.
        - Да пребудет удача с вами и будущим мастером, - сказал он. - Идите и используйте свой дар. Живым тут делать нечего, теперь это деревня мертвых.
        Еще несколько секунд женщина смотрела на него широко раскрытыми глазами, а потом поцеловала его руку и, расправив плечи, твердым шагом пошла на север. Умирающее вечернее солнце заливало ее ярко-красным светом. Она не оглядывалась.
        - Идем. Мне пора бросить чудовищу вызов, - без выражения проговорил Эдвард, щурясь от солнца.
        - Никакого вызова не будет, - отрезал Генри. - Мы возвращаемся, докладываем все твоему отцу, и пусть он решает, что делать. Плевать, что сейчас уже закат третьего дня. Существо свою часть сделки не выполнило, и мы не обязаны выполнять свою.
        - Я должен его победить. Не тебе одному подвиги совершать, - упрямо сказал Эдвард, и Генри почувствовал такую ярость, что в глазах потемнело.
        Он рывком нагнул Эдварда к гигантским следам на земле.
        - Посмотри на это, придурок, - сквозь зубы выдавил Генри. - Ты кролика в жизни не убил. Такой зверь тебя задерет за две секунды, ты меч вытащить не успеешь. А я тебе не помощник. Я не могу драться с такой тварью, иначе… Иначе…
        Он захлебнулся воздухом и выпустил Эдварда. Тот был странно спокоен и даже не сказал, что принцев нельзя хватать за шею. Генри посчитал это дурным знаком.
        - Ничего страшного, - как ни в чем не бывало проговорил Эдвард. - Если меня победят, скрывайся. Сам видел, на что способен Снежок. Вернешься во дворец и расскажешь моему отцу, что я красиво умер в битве, защищая королевство.
        - Красиво умер? Если зверь разорвет тебе артерию когтем, мне придется тебя добить, чтоб не мучился. Предпочитаешь камнем по башке или мечом в сердце?
        - Не ори на меня. Ты вообще ничего не понимаешь, - ровным голосом ответил Эдвард. - Отец меня презирает. Я лучше со скалы брошусь, чем вернусь к нему с поджатым хвостом. Он скажет, что и не ждал от меня ничего другого. Но я ему докажу.
        - И кто же станет королем, если ты умрешь?
        Эдвард пожал плечами.
        - Моя мать пропала десять лет назад. Наверняка она уже давно мертва, никто не осудит отца, если он женится снова. Ему тридцать семь лет, он еще может произвести много наследников. Я серьезно, звереныш: если меня победят, беги. Это приказ.
        С этими словами он развернулся и решительно зашагал к скалам. Генри стало не по себе. Кажется, Эдвард был даже рад, что куроед оказался огромной злобной тварью, - его тяге к самоубийственным подвигам это отвечало как нельзя лучше. Генри сжал зубы и пошел за ним. Предчувствие у него было хуже некуда.
        Глава 9
        Зверь
        Догнав Эдварда, Генри без большой надежды поинтересовался:
        - В книжках из библиотеки случайно не было написано, как победить лютую тварь?
        Эдвард покачал головой, тоскливо оглядываясь на Снежка и Болдера, которые мирно щипали траву среди надгробий. Генри отлично понимал, зачем он оставил коней - толку от них все равно бы не было. Увидев зверя, они бы сбросили седоков, убежали и погибли, сломав себе шеи в горах.
        - Лютые твари все время разные, - уронил Эдвард. - Раз в пару сотен лет в каком-нибудь углу королевства появлялось существо, которое убивало людей сотнями, прежде чем его удавалось остановить. Такие твари привязаны к тому месту, где земля их породила, но, когда убьют достаточно народа и наберутся сил, могут оборвать эту связь и вырваться на свободу. У них всегда красные глаза, но способности разные. Дышать огнем, замораживать, убивать взглядом. Неизвестно, чего от них ждать.
        - А убийство белого рыцаря дает лютой твари сразу кучу сил, верно? - сухо спросил Генри, и Эдвард нехотя кивнул.
        Скалы приближались - искрящиеся, великолепные. Генри умел различать с десяток пород камня, но здесь их были сотни. Низ той скалы, к которой они шли, был черным, на высоте человеческого роста в черный цвет врывался рыжий, будто два вида камня в незапамятные времена были жидкими и влились друг в друга, как мед влился бы в сажу. Рыжий с золотыми искрами камень отвесной стеной поднимался вверх, а в вышине вдруг бледнел, превращался в прозрачно-желтый - и этот пик сейчас сиял под солнцем так, что глазам было больно.
        От скал веяло неживым холодом - у подножия еще попадались деревья и кусты, но Генри уже видел - дальше, среди утесов, нет ничего живого, ни травинки, ни цветка. Даже река в широком ущелье была странно тихой, вода текла так лениво, что казалось, будто она не движется вовсе.
        Эдвард остановился между двумя скалами и провел рукой по сырому от дождя камню - темно-красному, с золотыми искрами в глубине.
        - Я бросаю тебе вызов, - выдохнул Эдвард, так быстро, словно боялся передумать.
        В этой мертвой, абсолютной тишине его слова показались оглушительными. Внезапно потемнело, и Генри вздрогнул, но тут же сообразил: ничего страшного, просто село солнце. Скалы сразу погасли, будто солнце забрало с собой их яркие цвета и блеск - теперь они казались темными глыбами.
        Генри напряженно вслушивался в тишину. Он ждал шагов, тяжелого звериного дыхания, но услышал кое-что совсем другое: пение. Женский голос выводил рифмованные строчки умело и грустно, как соловей:
        - Мы вернемся однажды домой,
        Даже если уже будет поздно,
        Ведь далекие яркие звезды
        Нас в ночи поведут за собой.
        Хотелось идти на этот голос, немедленно увидеть, кто так поет, и Генри, едва соображая, что делает, побрел вперед. Эдвард шел рядом, но Генри не мог повернуть к нему голову, не мог ничего сказать, голос звал его, растворял все мысли. Когда вокруг затрещали птицы, Генри поежился от отвращения - писк и щебет отвлекали его, заглушали прекрасную песню.
        Назойливая трескотня становилась все громче, и Генри прислонился к сырой гладкой скале, морщась от головной боли. Птицы вызывали в нем такую ярость, что хотелось им шеи свернуть. Он с трудом, будто вынырнув из сна, осознал, что вокруг окончательно стемнело, он стоит глубоко в лабиринте скал, Эдвард держится за голову рядом с ним, а птицы носятся вокруг, время от времени неприятно касаясь крыльями их лиц. Самые обычные пернатые, каких везде полно: воробьи, синицы, лесные голуби. Еще минуту Генри стоял и отмахивался от них, глупо злясь на то, что его отвлекли от важного дела.
        А потом наконец-то понял. Это было какое-то безумие. Кто-то пением заманил их сюда, а птицы спасли. Генри схватил Эдварда за запястье и со всей силы надавил ему на болевую точку между сухожилиями. Тот вскинулся и, кажется, окончательно пришел в себя. Это был как раз подходящий момент, чтобы вытащить меч, но Эдвард застыл, прижавшись спиной к камню. Видимо, его воображаемые подвиги обычно проходили при дневном свете, и в них не было такого беспомощного, древнего, как мир, страха, когда ты знаешь, что зверь пришел разорвать тебя на куски.
        - Выходи! - дрогнувшим голосом сказал Генри. Он ясно чувствовал чье-то присутствие, но не мог никого разглядеть. - Я тебя слышу. Выходи!
        На небе - ни луны, ни звезд, даже разноцветные камни и текущая неподалеку река теперь казались черными, будто вобрали в себя тьму. Генри зашарил по карманам, глупо надеясь обнаружить хоть какое-то оружие, хотя знал, что там ничего нет. Пальцы наткнулись на металлическую игрушку, а потом вдруг - на что-то тонкое и теплое.
        Генри вытащил из кармана свою находку, и все вокруг залил свет. Это была ветка из Сияющего леса. При дневном свете она казалась просто сухой бесполезной палкой. Но сейчас, ночью, сияла так же ярко, как деревья в ее родном лесу. Свет затопил все вокруг - и Генри с жалким, сиплым звуком отшатнулся. То, что он все это время считал небольшой скалой неподалеку, внимательно смотрело на него.
        Самым жутким было то, что этот зверь напоминал человека, только с хищно вытянутым вперед лицом, красными глазами и толстой черной чешуей, покрывавшей все тело. Подслеповато щурясь от внезапного света, зверь бесшумно подошел ближе - на четырех лапах, но со странной неуклюжестью, будто человек решил ради смеха пройтись, опираясь на руки. Птицы давно разлетелись, вокруг было тихо, только журчала неразличимая в темноте река, да еще Эдвард дышал так, будто сейчас задохнется и умрет, не дожидаясь драки, хотя на него зверь даже не взглянул. Он остановился напротив Генри, по-прежнему не отрывая от него глаз, и вдруг улыбнулся. Генри сначала решил, что это оскал, но маленькие красные глаза светились удовольствием, будто зверю сделали замечательный подарок. Генри постарался не думать о том, что этим подарком, кажется, является он сам, и сосредоточился на другом.
        - Где девушка, которая пела? - глухо спросил он. - Как ты заставил ее тебе помогать?
        Не то чтобы он всерьез ждал ответа, просто тянул время, но Зверь вдруг с тихим чмоканьем пошлепал губами, будто вспоминал, как ими правильно двигать, и произнес неожиданно красивым, низким голосом:
        - Глупый вопрос.
        Эдвард издал тихий, полузадушенный стон, и Зверь со скучающим видом повернулся к нему.
        - Ты бросил мне вызов, дар исцеления. Будешь трястись или начнем драться? А то мне не терпится перейти ко второму блюду.
        До Генри медленно начало доходить, что дела у них еще хуже, чем он думал. Если Эдвард будет и дальше стоять, как баран, тварь убьет его и перейдет к Генри. Он понятия не имеет, как отсюда выбраться, а значит, не сможет сбежать. Был и еще один выход, худший из всех. То, что этот выход ему пригодится, нашептывал голос, который грел его изнутри все сильнее с каждой секундой, ласкал теплыми, убаюкивающими прикосновениями. «Нам с тобой достаточно было бы просто коснуться, - напевал огонь. - Давай же, ну давай, давай сделаем это».
        Свет вокруг изменил направление, сполз вниз, и Генри понял, что уронил ветку. Теперь лицо существа терялось во тьме, Генри приходилось до боли в затылке задирать голову, чтобы видеть его. Еще минуту все стояли неподвижно. Потом Зверю это надоело.
        Он размахнулся и ударил по Эдварду лапой с такой силой, что расплющил бы его о скалу, если бы попал. Но Эдвард с ловкостью, которую дарит смертельный ужас, присел и в последнюю секунду уклонился от удара. Зверь снова полоснул по воздуху своей когтистой ладонью. Эдвард, поднырнув под нее, увернулся и даже почти попал по ноге Зверя мечом. Генри просто стоял, обхватив себя за плечи, чтобы не было соблазна снять перчатки, и уныло ждал, когда все закончится. На победу Эдварда в этой драке он бы не поставил и яблочный огрызок. И дело не только в том, что чудовище было огромным, - просто Эдвард невероятно плохо дрался. Он слепо отмахивался мечом, как в жаркий день веткой отгоняют комаров. Зверя он даже не поцарапал, и меньше чем за минуту это сражение, мрачно подсвеченное снизу, закончилось тем, чем и должно было закончиться: Зверь пнул Эдварда задней лапой, тот отлетел, ударился о скалу и выронил меч. И тогда Зверь со свистом рассек воздух передней лапой, пугающе похожей на человеческую руку, и хотел когтями разодрать Эдварду горло, но тот успел перекатиться, и удар пришелся по локтю. Эдвард глухо
вскрикнул и сжался на земле. Зверь занес лапу для последнего удара, но в следующую секунду произошло то, чего Генри не ожидал. Он сам сорвался с места, плюнув на свое нежелание ввязываться, подобрал меч и со всей силы вогнал его Зверю в пятку.
        Для такого удара большого умения обращаться с мечом не понадобилось - только решимость, отчаяние и куча самоубийственной глупости. Никаких крупных сосудов он, естественно, не задел, - Зверь взревел и развернулся с такой бешеной яростью, что в голове у Генри немедленно перестало работать все, что отвечало за сопротивление огню.
        Огонь взвыл от восторга, от предвкушения драки, и Генри показалось, что взвыл и он сам - хрипло, в голос. Точно он сказать не мог, потому что его собственная личность в этот момент сжалась, как испуганная гусеница. Меч упал на землю - он был больше не нужен. Теперь Генри не боялся, нет, какой тут может быть страх? Он смотрел на Зверя как на источник пищи, источник силы, которую он заберет себе. Зверь попятился, шипя, приподняв верхнюю губу, чтобы отпугнуть врага своими мощными зубами. Генри шагнул вперед.
        И остановился, потому что Эдвард закричал. Огонь на секунду притих. Он был силен, но ему нужен был Генри, чтобы понимать, что происходит, и вовремя различать опасность. А Эдвард кричал, срывая голос, на одной ноте, так, будто на них сейчас упадет небо. Зверь и Генри повернулись к нему, и Эдвард наконец замолчал - и повалился вперед.
        - Стойте! Хватит! - крикнул он сорванным голосом, жалкий, расцарапанный и перепуганный до смерти. - Я не хочу умирать! Не могу. Я хочу домой. Великий Зверь, пожалуйста, отпусти меня! Я скажу тебе, как его победить, если отпустишь!
        - Говори. Отпущу, - уронил Зверь, и Эдвард разрыдался от облегчения, надрывно, как ребенок.
        - Он боится воды. Вон там река, вон. Загони его в нее, там ты легко победишь, там его дар слабее, я видел, что вода с ним делает, а я не хочу, не хочу, не могу умереть, - пробормотал Эдвард, давясь слезами, словами и воздухом.
        Генри был потрясен. Он вспомнил, что чувствовал, когда его подставил Джетт, но предательство Эдварда почему-то было еще хуже. Огонь попытался снова захватить контроль, но Генри отодвинул его вглубь с легкостью, которая впечатлила бы его, если бы он мог соображать. Он шагнул к Эдварду, сам не зная, чего хочет больше, - вогнать меч ему в сердце или просто от всей души врезать, - но Зверь, к сожалению, времени не терял. Он с ревом бросился на Генри и ударил его передними лапами в грудь, а потом схватил за ногу, в три прыжка дотащил до воды и швырнул в нее. Кожу обожгло такой болью, что Генри едва заметил когтистую лапу, прижавшую его ко дну мелкой речки. Он в панике вдохнул, и вода наполнила легкие. Лапа надавила на грудь сильнее, было совершенно ясно, что вырваться не получится, но Генри все равно брыкался, тратя последние силы на бесполезную борьбу. А потом чудовище взвизгнуло, тонко, как кабан, и выпустило его. Генри кое-как сел, а вдохнуть не смог. Легкие судорожно сокращались, но воды в них было слишком много, и он тихо, с присвистом хрипел, глядя на темные фигуры на фоне темного неба.
        Зверь лежал на боку с мечом, торчащим из позвоночника. Эдвард кое-как вытащил меч и рубанул по шее Зверя. Меч был очень острый, он перерубил артерию легко, как нитку, и кровь хлынула на берег. Генри не видел ее в темноте, но слышал тяжелое бульканье и густой железный запах, который ни с чем не перепутаешь.
        Оба удара были смертельными - вот только Зверь не умер. Он отполз подальше от Эдварда и поднялся на ноги.
        - Хорошо, что у одного жителя деревни был дар лечить себя, - сказал Зверь. У него было перерезано горло, и Генри едва разбирал слова, но красные глаза по-прежнему злобно и жадно смотрели на него. - Через сутки все зарастет. Зря вы меня разозлили. Вокруг этих скал еще три селения, и я убью там всех. Всех!
        - Посмотрим, прирастет ли голова, если я ее отрублю, - прошипел Эдвард и шагнул к нему с мечом наперевес, но Зверь с неожиданным проворством попятился и скрылся за уступом скалы.
        Эдвард собирался уже идти за ним, но, обернувшись к Генри, бросил меч и подбежал к нему. Он за шиворот вытащил его и положил на берег, но что делать дальше, кажется, не знал и беспомощно смотрел, как Генри хрипит и корчится, пока тот не решил взять дело в свои руки. Перед глазами у Генри все расплывалось, вены на шее вздулись от недостатка воздуха, но он из последних сил сжал пальцы Эдварда в кулак и положил себе на солнечное сплетение.
        Недостатков у Эдварда было полно, но, к счастью, отсутствие мозгов к ним не относилось. Он сообразил, чего от него хотят, и со всей силы врезал Генри под дых. Это был первый раз за время их знакомства, когда его мощные кулаки действительно пригодились: вода хлынула у Генри изо рта, он смог наконец вдохнуть и закашлялся, повалившись на бок.
        - Все, все, тихо, - бормотал Эдвард, хлопая его кулаком по спине и тревожно озираясь. - Извини. План-то был хороший. Если бы этот козлина сдох, мой план мог бы в историю войти!
        Несмотря на боль, раздирающую легкие, Генри мысленно записал слово «козлина» в список новеньких ругательств.
        - Он забирает дары, когда убивает, - прохрипел Генри.
        Это было большое, хоть и не сулящее ничего хорошего открытие, но Эдвард только рукой махнул - и тут же сморщился, схватившись за локоть.
        - До тебя только сейчас дошло? Я, когда услышал песню, сразу вспомнил надписи на могилах. Чудовище украло голос у девушки по имени Герда, умение незаметно подкрадываться - у охотника Сайласа, немеряную силу - у парня по имени Бьорн. А некий Джон умел лечить самого себя, - хмуро сказал Эдвард. - Раньше люди с таким даром делали всякую опасную работу - чистили крыши, лезли в глубокие каменоломни. Если бы Зверь убил тебя, он бы присвоил твой дар разрушения. А если бы наоборот? Я читал, что разрушитель забирает силу тех, кого убивает. В общем, я решил, что пора вмешаться, и…
        Он хотел продолжить, но скривился и крепче сжал локоть. Рукав уже пропитался насквозь - Генри только сейчас понял, что мерный стук, который он слышит с тех пор, как пришел в себя, производят капли крови Эдварда, падающие на камни. Генри бы на его месте перетянул рану до того, как начинать разговор, но, кажется, Эдвард знал о потере крови не больше, чем о спасении захлебнувшихся.
        Генри с трудом поднялся с земли - никогда еще острые камни не казались ему такими удобными - и кое-как стащил с Эдварда мундир. К счастью, во дворце носили одежду трехсотлетней давности, так что мокрый от крови рукав оторвался от рубашки легко. Эту полосу ткани Генри крепко затянул над раной. Эдвард охнул.
        - Еще хуже, - проскрипел он.
        - Так и надо. Через полчаса снимешь.
        Пару минут они сидели и молча смотрели на черную воду, лениво текущую мимо.
        - Этот огонь… Он вроде как отдельно от тебя, да? - неожиданно спросил Эдвард. - Я думал, разрушители сами любят убивать и просто используют для этого дар, когда хотят. Но все не так, верно? Ты на Зверя с таким лицом бросился, что я тебя испугался больше, чем его. И вдруг понял: ты и огонь - не одно и то же.
        Генри медленно кивнул. То, что Эдвард подумал об этом, тронуло его до глубины души. Агата, Сван и Джетт принимали его таким, как есть, но Генри уже начал понимать, как устроено общество людей. Его друзья были в чем-то такими же изгоями, как он сам. Эдвард был образцом всего, о чем мечтают жители этой земли: богатства, знатности, правильности. И то, что Эдвард сделал хотя бы попытку понять его, словно переворачивало в недрах королевства какие-то глубинные пласты земли.
        - Рыцари из нас получились хуже некуда, - грубо сказал Генри, чтобы не показать, как он расчувствовался. - Надо возвращаться во дворец. Ты ранен, мне нельзя злиться, а про цветок памяти тварь наверняка соврала - откуда ему здесь взяться? Но если ты еще хочешь тут умереть, оставайся. Только жгут развяжи, тогда кровотечение тебя к рассвету как раз прикончит.
        Эдвард, конечно, тут же встал. Генри был более чем уверен, что он так убедительно рыдал не только чтобы обмануть чудовище, но и потому, что его глупые мечты о красивой смерти натолкнулись на реальность: когда твоя жизнь в опасности, ты будешь сражаться за нее до последнего вздоха.
        В таком темном и диком месте дорогу можно было отыскать только по звездам - они к этому времени как раз проступили из небесной черноты. Генри изучил их расположение, как карту, нашел запад и побрел туда, по пути прихватив с земли сияющую ветку. Громкий кашель, с которым он выплевывал остатки воды, оповестил бы о его приближении всех местных хищников, но, кажется, их тут не было. В этих скалах не шуршали ящерицы и насекомые, не блестели глазами ночные грызуны. Нагромождения камня казались безжизненными. Когда со всех сторон раздался щебет, Генри едва не подскочил. Вокруг них закружилась целая стая птиц: все те же воробьи и синицы, которым совсем не место в горах.
        - Спасибо, что не дали ему заманить нас еще дальше, - сказал он, когда понял, что птицы даже не пытаются его клюнуть.
        После трех дней в компании Снежка разговор с животными уже не казался ему чем-то из ряда вон выходящим.
        - Они нас куда-то зовут, - выдохнул Эдвард.
        Птицы и правда отлетели подальше, вернулись и снова отлетели в сторону. Их было так много, что они постоянно наталкивались друг на друга и поднимали еще больший гвалт, видимо, ругая соседей за неуклюжий полет. Ущелья были узкими, неудобными для птиц, - наверное, у них имелась веская причина, чтобы толкаться здесь, а не спать или поедать вкусных червяков в каком-нибудь более гостеприимном месте. Если бы не эта галдящая стая, Зверь одним ударом убил бы их с Эдвардом - слабых, отупевших, завороженных пением. Поэтому Генри без возражений отклонился от своего курса на запад и пошел туда, куда вел крикливый хор.
        За ближайшую четверть часа Генри увидел больше видов камня, чем за всю жизнь: ярко-красные, прозрачные, синие с белыми разводами, зеленые с черными прожилками. В свете ветки они блестели так, что Эдвард то и дело восхищенно цокал языком.
        - До потери Сердца в Разноцветных скалах добывали все ценные виды камня, но для этого нужны хорошие инструменты и храбрые люди - тут бывают обвалы, - сказал Эдвард, и Генри решил, что если у него хватает сил делиться историческими сведениями, то свою рану он точно переживет.
        Сам он думал только о том, когда же закончится эта прогулка и можно будет лечь, - и поэтому не сразу заметил, что птицы начали кружить на одном месте. На вид этот скальный разлом ничем не отличался от остальных. А потом Генри догадался посмотреть вниз и от неожиданности чуть не выронил ветку.
        На земле лежала бледная девушка с кудрявыми волосами. Генри сначала решил, что это одна из жертв чудовища, но никаких ран вроде не было, а прижав пальцы к ее шее, он нащупал пульс. Вряд ли девушка прилегла поспать среди скал, и Генри мог бы еще долго ломать голову над тем, что же с ней случилось, - но тут Эдвард опустился на колени и стряхнул с ее платья какие-то осколки, а потом, отыскав самый крупный, поднес его ближе к сияющей ветке. Это было изогнутый стеклянный лепесток с тонким, похожим на паутину узором.
        - Значит, у Зверя все-таки есть сокровища. Волшебные творения предков, - прошептал Эдвард и бережно положил осколок в карман. - Это цветок смертного сна, видишь, у лепестков голубоватый оттенок? Предки его использовали, когда человек сильно ранен и страдает от боли: он засыпал и поправлялся во сне. Достаточно разбить цветок о грудь человека, там, где сердце, и все. Несколько осколков проникнут в кровь и растворятся.
        - А чтобы разбудить ее, нужен какой-нибудь цветок пробуждения? - мрачно спросил Генри, без всякого результата похлопывая девушку по щекам.
        - Не знаю, про это ничего не было сказано. В книге говорилось, что цветы были трех видов: голубой цветок сна, красный цветок памяти, желтый цветок забвения.
        Птицы галдели так громко, что Генри задумался: раз даже злобные чудовища разговаривают, почему бы не спросить у птиц?
        - Вы случайно не знаете, как ее привести в себя?
        Если птицы и ответили, Генри их не понял. Он уже думал, что придется тащить девушку во дворец, хотя они и сами еле на ногах стоят, - но тут Эдвард решительно хлопнул себя по колену.
        - У меня идея. Дрозд-разбудильник! Позови его. В сказках он любит почтительные извинения от тех, кого проклял.
        Генри вздохнул и сел на холодные камни. Для того чтобы этот день стал еще хуже, не хватало только болтливого, щедрого на проклятия дрозда.
        - Может, она сама со временем проснется? - начал он, но Эдвард покачал головой.
        - Наш долг - спасать женщин, они слабые существа.
        Генри хотел было спросить, с чего он это взял, но препираться не хотелось, и он послушно крикнул:
        - Эй, господин дрозд-разбудильник!
        Птицы тут же брызнули в стороны, и переливчатый разбудильник стрелой пронесся мимо них. По тому, как быстро он появился, Генри заподозрил, что обиженный дрозд последние три дня вертелся неподалеку, ожидая извинений, почестей и песен. Генри решил его не разочаровывать и попытался вспомнить, как Эдвард в Сияющем лесу обращался к рою бабочек.
        - О, великий господин разбудильник! - заунывно начал он. - Прости меня за невежество и глупость! Мое сердце наполнено раскаянием, прими его благосклонно! Не доставишь ли ты мне удовольствие спеть со мной?
        Пока дрозд кругами и восьмерками носился над ним, остальные птицы притихли. Генри так и не понял: то ли они уважали дрозда как волшебное существо, то ли на них произвели впечатление его радужные перья. Возможно, у птиц, как и у людей, тот, кто ярче одет, считается важным господином.
        - Так-то, грубиян! - весело прострекотал дрозд. - Даже такого, как ты, можно научить хорошим манерам! А теперь пой со мной, три-четыре: «Сирени аромат пьянит, покой дает журчанье вод, и ветерок в березах спит, но нам уже пора в поход!»
        Генри слышал эту песню впервые в жизни, но, к счастью, ее тут же подхватил Эдвард, и то, что Генри запаздывал на полстроки, стало не так заметно. Все новые и новые рифмованные фразы отражались от скал, эхом катились по ущельям. Первое время Генри боялся, что Зверь сейчас приползет еле живой и прибьет их, чтобы они замолчали. Но потом успокоился - голоса приятно сливались, птицы одна за другой присоединялись к ним, насвистывали ту же мелодию:
        - Каким бы долгим ни был путь
        И как бы ни было темно,
        Вернись домой, тебя там ждут,
        Хоть ты ушел давным-давно!
        Последнюю строчку они прокричали во все горло, и скалы еще несколько секунд разносили голоса по окрестностям.
        - Замечательно! - с глубоким наслаждением сказал дрозд и сел на руку девушки, по-прежнему лежавшей на земле. - Извинения приняты, молодой человек. У вас неплохой голос, хотя петь вы совершенно не умеете.
        - Спасибо, - обрадовался Генри. На похвалу он не рассчитывал. - А теперь можете ее разбудить?
        Дрозд допрыгал до лица девушки, сел ей на щеку и зачем-то заглянул в ухо.
        - Это смертный сон, - важно сказал он. - Тут я вам не помощник. Ладно, у меня много других дел, пора убаюкивать детей. Прощайте и до встречи.
        Генри не успел и рот открыть, а дрозд уже поднялся в воздух и яркой искрой умчался в темноту.
        - Ну, хоть развлеклись, - проворчал Эдвард, беспомощно глядя на девушку. А потом его лицо просветлело. - У меня есть другая идея. Ты должен ее поцеловать.
        Генри вытаращил глаза.
        - Я ее обожгу.
        - Вот именно! - крикнул Эдвард таким взбудораженным голосом, что Генри стало не по себе.
        Он развязал жгут у Эдварда над локтем - вдруг от пережатых сосудов у него начался бред? Но тот его движения даже не заметил.
        - Есть сказка о принце, который поцелуем разбудил заколдованную красавицу.
        - Вот сам и целуй, - буркнул Генри.
        Он делал это всего два раза, но у него создалось впечатление, что для этого нужно особенное настроение и живая девушка.
        - Дело не в поцелуе, это просто сказка! А твое прикосновение - это ожог, - внятно сказал Эдвард. - Если от такого она не вскочит на ноги, то я уж и не знаю, что делать. Целуй быстрее, это приказ.
        Генри нехотя наклонился и прикоснулся губами к губам девушки, стараясь не думать о том, какие они неподвижные. Впрочем, оставались они такими недолго: через пару секунд девушка дернулась, и Генри отшатнулся.
        - А из меня неплохой лекарь, - протянул Эдвард, глядя, как девушка садится, дико озираясь и прижимая руку к губам.
        - Где Петер? - хрипло спросила она, и Генри наконец понял, у кого он видел похожие темные брови и кудрявые волосы.
        - Петер? - протянул Эдвард. - Ты что, сестра этого коз… этого юноши?
        - Где он? - пронзительно крикнула она - и вдруг замерла, будто к чему-то прислушивалась, хотя никаких звуков, кроме бестолкового щебетания птиц, не было. - Петер ушел во дворец через ход в скалах, потому что Зверь велел ему привести белого рыцаря, - медленно проговорила она, глядя прямо перед собой. - Вы при шли. И спасли меня, хотя сойка полагает, что целовать должен был тот, который по человеческим меркам считается более красивым.
        Девушка быстро заморгала и будто очнулась.
        - У тебя дар понимать язык птиц, верно? - добродушно спросил Эдвард, пытаясь приладить рукав мундира обратно на больную руку. - Ну что ж, вот теперь мы можем возвращаться во дворец. Кстати, я сын короля.
        - А я Лотта, - выдохнула девушка, и Эдвард улыбнулся покровительственной улыбочкой, от которой Генри скривился.
        Чаще всего Эдвард разговаривал с женщинами так, будто считал их одновременно милыми и тупыми, и Генри решил как-нибудь поинтересоваться, входит ли это в список того, что люди называют хорошими манерами. Но пока что у него было дело поважнее: убраться из этих скал.
        - Твои птицы могут показать нам тот кротовый ход, по которому ушел Петер? - спросил он у Лотты. - Он сейчас во дворце, и мы возьмем тебя с собой.
        Птицы загалдели и всей стаей полетели в темноту.
        - Видимо, это было «да», - сказал Эдвард и помог Лотте встать.
        - Но деревня… - пролепетала она. - Я должна вернуться, найти отца, он был с нами, когда мы пошли в горы, а дома наш дедушка, он волнуется, что нас так долго нет и…
        Генри немедленно пошел вслед за птицами, стараясь не терять их из виду. Он представления не имел, как сказать ей правду, и думал, что хоть Эдвард найдет слова, но тот молча повел Лотту за собой.
        Глава 10
        Петер-скрипач
        Кротовый ход оказался непримечательным разломом в скале, но Генри легко поверил, что это волшебное место: хотя ночь была тихая, из щели дул ветер, пахнущий разом и снегом, и зеленью - тем, чего здесь не было и в помине. Генри собирался уже шагнуть вперед, но тут Эдвард выругался и остановил его.
        - Тебе не кажется, что мы кое-что забыли? - спросил он.
        Генри хотел ответить, что не проведет в этих скалах ни одной лишней минуты, даже если Эдвард потерял где-нибудь эполет, пуговицу или другое ценное имущество, - но тут до него дошло.
        - Кони, - простонал он. - Лотта, можешь попросить птиц отвести меня к ним?
        Сложнее всего было уговорить Лотту остаться и убедить Эдварда в том, что ему за конями идти тоже не стоит: чтобы привести их сюда, нужны две здоровые руки, а он такой роскошью не располагал. Оставаться с Лоттой, которая наверняка спросит, почему ей нельзя в деревню, Эдвард трусил. Генри хлопнул его по плечу в знак поддержки и обещал вернуться поскорее.
        Болдер и Снежок оказались единственными в этих окрестностях, кто хорошо провел вечер: они мирно паслись там, где их оставили. Стараясь не смотреть на темные контуры пустой деревни, Генри потащил коней за собой. Они хоть и послушались, но нехотя - уже в который раз за эти дни их отрывали от свежей травы и заставляли куда-то шагать. Идти за птицами им не нравилось - от их жизнерадостного щебета оба коня беспокойно подергивали ушами.
        Генри еще издалека услышал рыдания - и, дойдя до кротового хода, сразу понял, что тут было в его отсутствие. Лотта скорчилась на земле, обхватив голову руками, и кричала в голос, хрипло и дико, как животное. Эдвард сидел рядом и расстроенно бормотал какие-то невнятные утешения.
        - Я ей рассказал, - уронил он, когда Генри отдал ему поводья Болдера, и первым пошел в кротовый ход, громко сказав: - В королевский дворец.
        Лотта вытянула руки перед собой, и десяток мелких птиц тут же расселись на них, как на ветках.
        - Я никогда не вернусь домой, никогда, - сказала она птицам. Ее лицо блестело, слезы капали с подбородка на воротник. - Но с вами мы еще увидимся, да?
        Птицы загалдели громче, перекрикивая друг друга, - и, поднявшись в воздух, нырнули в кротовый ход. Так вот откуда они взялись в таком неподходящем месте! Девушка с даром понимать птиц родилась там, где и птиц-то, кажется, не водилось, - но они ее все равно нашли. Лотта дождалась, когда их голоса окончательно стихнут, и, держась за каменную стену, молча пошла за Эдвардом.
        Генри думал, что перемещение будет волшебным, вроде путешествий с Тисом - но ход просто тянулся вглубь скалы, ветка освещала пласты камня и низкие своды, от которых отражался стук копыт и спотыкающиеся шаги Лотты. Постепенно впереди начал пробиваться тусклый свет, а потом ход закончился - так обыденно, будто они перебрались на другую сторону скалы. Вот только, когда Генри оглянулся, никаких скал за спиной не было.
        Они стояли в королевском саду. На темную траву падали огромные квадраты света - окна дворца сияли так ярко, что Генри сразу понял: Агата не теряла времени зря. Сотни болотных огней населяли теперь дворцовые люстры. Он бережно убрал разом потускневшую от такого соседства ветку и покосился на Лотту. Та стояла, прижав руки к груди, и во все глаза смотрела на дворец. Генри решил, что она восхищена красотой и светом, но, проследив за ее взглядом, понял, что дело не только в этом.
        В окнах тут и там мелькали люди - ярко одетые фигурки, спешащие по своим делам. Но одна из фигур застыла на месте: у окна второго этажа стоял Петер и делал что-то странное. Левой рукой он прижимал к плечу что-то вроде плоской деревянной груши с длинной ручкой, а в правой держал тонкую палку и водил ей по этой деревяшке. Прислушавшись, Генри понял, что все это вместе издает какой-то звук - простой, едва различимый за оконным стеклом, но странно волнующий, как будто нажимавший на болевую точку где-то глубоко внутри тебя, но не слишком сильно, почти приятно. От этой незамысловатой мелодии Генри вдруг почувствовал грусть не только о себе, а разом обо всем вокруг. О пустой деревне, о Лотте, о своем злом отце, которого он не должен больше любить, о забытой матери, обо всем королевстве, обо всех испуганных и одиноких, с которыми он даже не знаком. Генри молча слушал, пока Петер не опустил руки и не сел на подоконник, прислонившись виском к стеклу. Он их не заметил: они стояли в темноте, за границами света.
        - Это скрипка, - хрипло уронил Эдвард. - Кажется, все готовятся праздновать наше триумфальное возвращение. Вперед, пора их разочаровать.
        Он побрел в сторону дворца, но Генри не сдвинулся с места. Ему казалось, что от этой музыки у него в голове стало больше места, и он совершенно ясно понял, что нужно делать, - словно эта мысль уже давным-давно была в нем, но сейчас проклюнулась, как семечко, и стремительно начала расти.
        - Что король может сделать? - медленно спросил он. - Отправит посланников бороться с чудовищем? Я видел, какие из них охотники. Зверь смог бы убить их даже с мечом, торчащим из позвоночника.
        Эдвард обернулся, вопросительно глядя на него, и Генри заговорил снова:
        - Может, еще удастся отпраздновать победу. Идите вдвоем, расскажите все королю, и пусть ничего не делает. А я кое-что придумал.
        - В великом сборнике цитат твоего отца случайно не было чего-то вроде «Учись на своих ошибках»? - негромко спросил Эдвард. - Если бы не я, у тебя под дождем сердце могло от боли остановиться. Если бы не ты, я бы из ущелья не вылез. Вместе мы воюем лучше, чем в одиночку. Что бы ты там ни придумал, я пойду с тобой.
        - Это опасно, - покачал головой Генри. - Действительно опасно. Куда хуже, чем все, во что мы влипали до этого.
        - А, ну тогда остаюсь, я-то надеялся на шикарный пикник. - Эдвард внезапно расплылся в диковатой, кривой улыбке, которой Генри еще ни разу не видел на его мрачном лице, и, подойдя ближе, протянул ему синевато-бледную, измазанную кровью ладонь. - Если ты когда-нибудь видел шахматный набор, в нем два белых рыцаря.
        Генри фыркнул и осторожно пожал его руку. Мягкая ноющая грусть от музыки Петера все еще наполняла его до краев и подсказывала, что Эдварду будет куда тяжелее вернуться сейчас во дворец, чем пережить любую опасность. Месяц назад Генри бы сказал, что ему не нужен соратник, который еле шевелит рукой, но теперь он знал то, во что раньше бы не поверил: иногда не обидеть кого-нибудь важнее, чем показать свою силу.
        - С благодарностью принимаю твою помощь, - проговорил он и вдруг понял, что красивые слова действительно подходят для важных моментов больше, чем обычное «спасибо».
        - Я иду с вами, - сказала Лотта, по-прежнему не отрывая взгляда от Петера.
        - И речи быть не может. Ты девушка, - предсказуемо ответил Эдвард.
        - Мои птицы вам пригодились, верно? - спросила она, поворачивая к ним свое несчастное, опухшее лицо. - И наверняка снова пригодятся.
        - А еще ты, уж извини, сестра предателя. Как тебе доверять? - гнул свое Эдвард. - Твой брат заманил нас в ловушку, откуда нам знать, что ты не сделаешь то же самое?
        - Зверь уничтожил мою деревню. Я хочу, чтобы он сдох. И когда однажды встречу в Серебряной роще свою семью, смогу им всем сказать, что отомстила. А Петер… - Лотта заморгала и зло вытерла нос кулаком. - Мы в детстве мечтали, чтобы у нас были дары. Пусть он использует свой, а я свой. А потом вернусь за ним, и мы где-нибудь далеко начнем новую жизнь, такую, как в сказках. Куда идем, направо или налево?
        - Для начала нужно оставить коней, - сказал Генри и тронул ее локоть, чтобы показать, что он все понял. - Они устали. Туда, куда мы идем, они нас доставить не смогут, да и в скалах от них пользы нет, только ноги переломают. А уж обратно как-нибудь доберемся.
        Эдвард кивнул и повел Болдера в сторону конюшни. Он был, кажется, согласен на все, только бы Генри не заставил его остаться.
        Последний раз Генри видел этот длинный сарай с резной крышей всего три дня назад, но с тех пор тут кое-что изменилось. Снаружи вся конюшня была разрисована мелом: от земли к крыше тянулись раскидистые белые деревья, на ветках которых сидели невиданные птицы и звери. Рисунки были неуклюжими, но почему-то все равно прекрасными. Настоящими.
        - Кажется, у нашего конюха дар живописца, - уважительно пробормотал Эдвард, кивая на старую шляпу, лежащую у двери.
        В конюшне было тепло, неразличимые в темноте лошади уютно хрустели сеном. Эдвард завел Болдера в деревянный загон, показал Генри, куда отвести Снежка, и оба молча начали расседлывать животных.
        На прощание Генри погладил Снежка по носу, а тот принялся жевать воротник его куртки. Генри решил считать это знаком дружеского расположения, кое-как вытянул ткань из крепких лошадиных челюстей и пошел к выходу. Он не думал, что будет скучать по коню, который три дня назад норовил сломать ему шею, но начал скучать, еще не дойдя до двери.
        Эдвард переживал разлуку с Болдером вполне достойно - стоял снаружи и пинал камни. И Генри понял, что осталось сделать только одно, прежде чем идти дальше. Он поднял с земли оставленный конюхом кусок мела и большими буквами написал на той стене, которая еще не была покрыта рисунками: «Папа, я жив и скоро вернусь домой». Король наверняка был бы рад получить от сына какую-нибудь весть, хотя, судя по гримасе, которую скорчил Эдвард, тот в этом сомневался.
        - Ну, а вот теперь пора. - Генри прокашлялся и позвал: - Алфорд!
        Лотта, сидевшая на скамейке около двери конюшни, тихо взвизгнула и прижала руки ко рту. К появлению людей из воздуха она не привыкла.
        - А, вы уже вернулись? - добродушно спросил Алфорд. На этот раз руки у него были покрыты чем-то тягучим, вроде светлой мягкой глины. - Вот, помогаю булочнику с его первым удачным тестом. Рад, что моя помощь не понадобилась. Приятно тебя видеть, Генри, но мне уже пора.
        - Стой! - выпалил Генри. - Помощь как раз нужна. Это и есть наше безвыходное положение.
        Алфорд с сомнением посмотрел на ярко освещенный дворец, но все же сказал:
        - Ну что ж, тогда внимательно слушаю.
        - Я уверен, что ты не знаешь имени моего отца, - с нажимом проговорил Генри, - но вдруг ты сможешь перенести нас туда, где он сейчас?
        Алфорд вытаращил глаза.
        - Но… - слабо начал он.
        - Конечно, ты не знаешь, кто он, - повторил Генри, надеясь, что до Алфорда дойдет: нельзя, чтобы Эдвард узнал правду. - Но ты обещал помочь. Всего раз. Дальше справимся сами.
        Алфорд долго молчал, задумчиво вытирая руки о свою длинную одежку.
        - Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, - наконец сказал он. - Я догадываюсь, где его искать, но внутрь проникнуть не смогу - сам знаешь кто поставил защиту от волшебников.
        Генри почувствовал укол разочарования. Почему-то он надеялся, что отец вернулся в их дом около Хейверхилла, но, кажется, Алфорд имел в виду какое-то другое убежище. Хуже всего было то, что защитить это место от таких же, как она, могла только Джоанна, злобная подружка отца, с которой Генри уж точно не хотел бы встретиться снова.
        - Тогда перенеси нас так близко, как сможешь, - твердо произнес Генри.
        Еще минуту Алфорд смотрел на него, как взрослый медведь смотрел бы на медвежонка, который заявил, что хочет один прогуляться по лесу. А потом со вздохом протянул ему ладонь:
        - Хватайтесь.
        Эдвард тут же взял за руки Лотту и Генри, а тот свободной рукой ухватился за Алфорда. Он собирался взглянуть на дворец, чтобы запомнить его таким прекрасным на случай, если они не вернутся, - чем больше времени Генри проводил с людьми, тем больше его тянуло на всякую чувствительную ерунду, - но не успел. В последний раз он путешествовал с волшебником, когда Тис вытащил его из Башни загадок, и успел подзабыть это чувство: когда землю словно выдергивают из-под ног, воздух со всей силы толкает тебя в грудь, и вот ты уже неизвестно где.
        Не успев даже открыть глаза, Генри понял, что место, куда они попали, приятным не назовешь. Холод обжег легкие, мокрая одежда тут же промерзла насквозь. Вокруг тянулся лес, покрытый снегом, но совершенно непохожий на леса Хейверхилла: там сосны доставали до неба, а здесь деревья были хоть и хвойные, но приземистые и мелкие. Алфорд сразу исчез: кажется, он не хотел ни секунды оставаться поблизости от Джоанны и Освальда.
        - Думаю, мы далеко на северо-востоке. Это самая холодная часть королевства, - слабо проговорил Эдвард.
        Они с Лоттой стояли рядом, пошатываясь и дрожа. Генри так и не понял, что понравилось им меньше: волшебник как средство передвижения или место, где они оказались. Снег тут доходил до колена, нужно было срочно куда-то двигаться, пока они не отморозили мокрые ноги, - вот только ничего похожего на жилье вокруг не обнаружилось.
        - Идем вон туда, - объявил Генри, изо всех сил стараясь, чтобы голос не трясся от холода, и пошел вверх по склону.
        Это было сложнее, чем идти вниз, но он вдруг вспомнил, что сказал ему когда-то отец. В детстве Генри спросил, почему они не построили свою хижину ниже по склону или в ущелье, где было бы не так холодно, а отец сказал: «Лучшие дома - те, что расположены на самых высоких точках местности. Из них всегда увидишь непрошеных гостей».
        Генри шел первым, пытаясь не прислушиваться к тому, как стучат у Эдварда зубы и как подол платья Лотты звенит ото льда, когда она приподнимает его, чтобы не мешал идти. Алфорд их сюда перенес не просто так, и даже если наверху дома не окажется, они хотя бы смогут осмотреть окрестности.
        Но дом все же нашелся: плотные ряды кряжистых елок вдруг расступились, а за ними, на вершине заснеженного холма, обнаружилось большое двухэтажное жилище. Оно наверняка было старинным: витая труба дымохода, двери с кованым узором, - но Генри, глядя на него, понял, что не все древние мастера были любителями разноцветных, легких и резных построек. Этот дом выглядел так, будто его возвел кто-то мрачный и нелюдимый: толстые каменные стены, маленькие окна, крыша, нависшая над вторым этажом, как нахмуренный лоб. К счастью, света в окнах не было. Может, отец и волшебница куда-то отлучились или спят? Вот это была бы удача.
        Под ногами громко скрипел снег, и Генри с ноющим сердцем ждал, что сейчас начнут происходить какие-нибудь ужасы - наверняка Джоанна приготовила для незваных гостей отвратительные ловушки, - но до угла дома они добрались в целости.
        - Ничего себе дом у твоей семьи. Я думал, вы живете в какой-нибудь лачуге, - просипел Эдвард, поглаживая каменную стену. - Этот строительный стиль был популярен во времена короля Джошуа, пять сотен лет назад. Редкое сочетание мощности и…
        Генри приложил палец к губам, приказывая ему замолчать. Вблизи дом и правда был довольно красивым: на стенах выбиты каменные украшения в виде колосьев и листьев, в окнах - узорчатые железные рамы с разноцветными стеклами, составлявшими какие-то картины, которые в темноте невозможно было разглядеть. Но Генри пришел сюда не для того, чтобы восхищаться отцовским домом, и молча указал на темное пятно в одном из окон второго этажа. Там, судя по всему, вывалилось одно из цветных стеклышек, составлявших оконный… «витраж», вспомнил Генри, и вздрогнул от незнакомого слова, которое сверкнуло в памяти так ярко, будто он только вчера его забыл.
        - Я открою вам окно, а вы влезете за мной, - еле слышно произнес он.
        - Но почему мы не можем постучать в дверь? - нахмурился Эдвард, и Генри понял, что планом все-таки придется поделиться.
        - У моего отца есть меч, способный убить кого угодно. Я думал, придется с ним торговаться или отнимать силой, но отца, к счастью, тут вроде нет. Мы найдем меч и прикончим чудовище.
        В дворцовом саду идея казалась Генри потрясающей, но сейчас, рассказав ее вслух, он понял, что не продумал почти ничего: как он сможет воспользоваться мечом и при этом не разбудить огонь, как доберется до Разноцветных скал без коня и помощи Алфорда, как найдет там чудовище. Его вело какое-то безрассудное вдохновение, которое сейчас, в этой морозной ночи, начало стремительно таять.
        - Откуда у твоего папаши-охотника такая вещь? - хрипло прошептал Эдвард. - Откуда у него такой дом?
        Лотту, кажется, все эти вопросы совершенно не интересовали - она подтолкнула Генри в сторону стены, очевидно, призывая его лезть быстрее.
        - Поверь мне, ладно? - сказал Генри. Судя по лицу Эдварда, тот был полон каких-то мрачных подозрений. - Если бы я желал тебе зла, мы бы тут сейчас не стояли.
        Как ни странно, такой довод Эдварда вполне удовлетворил, и Генри полез по стене. Вопреки его опасениям, на голову ему не рухнул камень, из стен не вылезли острые лезвия, - добравшись до окна, Генри беспрепятственно просунул руку в дыру на месте выпавшего стекла, нащупал ручку и распахнул раму.
        Лотта лазила неуклюже, у Эдварда болела рука, но теплый проем окна манил их с такой силой, что они взобрались по стене, как куницы. Лотта выдохнула с таким довольным стоном, как будто попала в натопленную гостиную, а не в холодную, заброшенную на вид комнату. Впрочем, после заледеневшего леса даже Генри казалось, что он в лучшем месте на земле.
        - Ищите короткий меч в серебристых ножнах. Очень тихо, - прошептал он.
        Вряд ли отец оставил меч на виду, но кое-что Генри знал точно: Джоанне он бы такое оружие не отдал. То, чем можно убить его самого, бессмертного короля Освальда, отец точно держал бы поближе к себе.
        Впрочем, после осмотра двух комнат Генри понял, как трудно будет найти в этом доме хоть что-то. На вид он был почти пуст, и Генри сразу вспомнил, как отец готовил из старинных вещей напиток подчинения для своей армии. Видимо, он владел этим домом уже давно, потому что тут мало что уцелело: в одной комнате - стол и кресло, в другой - очаг таких размеров, что можно было бы зажарить целого оленя. Чтобы перебраться в следующую комнату, пришлось выйти в коридор, и сердце у Генри противно екнуло, когда под ногой скрипнула половица, - но дом по-прежнему оставался тихим и темным. В третьей комнате не было вообще ничего, и надежды на то, что в четвертой на полу будет валяться меч, таяли с каждой секундой.
        Остальные комнаты второго этажа оказались такими же заброшенными - в одной была шикарная люстра, которую отец, видимо, просто не смог снять с потолка, оттого она и уцелела, в другой - несколько набитых соломой матрасов на полу с рисунком в виде еловых веток на ветхой ткани. На таких же матрасах они спали в Хейверхилле - и это были первые вещи в доме, которые действительно напомнили Генри об отце.
        Все это время Лотта просто шла за ним, потрясенно озираясь, - видимо, дом казался ей верхом роскоши. А вот Эдвард не только осматривал комнаты, но и зачем-то здоровой рукой ощупывал стены, будто надеялся что-нибудь найти внутри - и в комнате с матрасами ему повезло. Одна из темных вертикальных досок, которыми были обшиты стены, под его нажатием вдруг ушла внутрь, и Эдвард, едва сдерживая радостный возглас, сунул ладонь внутрь и вытащил какой-то сверток.
        Судя по скромным размерам, это точно был не меч, но Генри с любопытством смотрел, как Эдвард разворачивает плотную бумагу. В голове у него проносились варианты один другого лучше: волшебный предмет, или что-нибудь, связанное с матерью, или…
        - Это рыба, - растерянно протянул Эдвард.
        - Копченая лососина, если быть точным, - раздался у них за спиной знакомый голос.
        Генри показалось, что от страха у него заледенели кости. Он медленно повернулся и уставился на отца, стоявшего в дверях. Пока они пробирались через темные комнаты, Генри представлял себе, что если уж отец их и застигнет, то будет в доспехах и с оружием. Но тот выглядел совершенно спокойным, в простой темной одежде, какую всегда носил дома. На ногах у него была бесшумная обувь из мягкой ткани. «Тапочки», подсказала Генри все та же смутная, давняя память, которая выдавала ему слова, когда хотела.
        - В тайниках внутри внешних стен дома очень удобно хранить рыбу, - как ни в чем не бывало продолжал Освальд, не сводя глаз с Генри. - Каменная кладка хорошо удерживает холод.
        Генри молчал. Он ждал, когда из воздуха появится Джоанна и прикончит их всех. Ждал, когда отец начнет вести себя так, как положено Освальду, который жег дома и угонял жителей. Эдвард, не подозревавший о том, кто перед ним, убрал кусок рыбы на место и поклонился, одновременно дернув Лотту за рукав, чтобы она сделала то же самое.
        - Добрый вечер. Примите мои глубочайшие извинения за то, что рылся в вашем тайнике. - Он развернулся к Генри: - Может быть, представишь нас друг другу?
        Отец улыбнулся, внимательно глядя на Генри. Этот взгляд не обещал смерть, не обещал наказание, в нем был только вопрос: «И как ты из этого будешь выпутываться?» Он точно знал, что Генри не рассказал бы никому, кто на самом деле его отец, и от того, что они все еще понимали друг друга без слов, Генри стало не по себе.
        - Это мои друзья, - выдавил Генри. Речь он на такой случай не заготовил и теперь сильно об этом жалел. - Давно ты понял, что мы здесь?
        - Когда вы поднимались по холму. Заведи привычку оглядываться, когда идешь из одной комнаты в другую. Учишь тебя, учишь, - пожал плечами отец. - Генри, поверь, я рад видеть тебя, но, может, объяснишь, что ты тут забыл?
        - Мне нужен меч. Тот меч. Ты знаешь.
        - Надеюсь, ты не думал, что я украсил им каминную полку на случай, если ты заглянешь?
        - Что ты хочешь в обмен на то, чтобы дать его мне на один день? - выдавил Генри, морщась от того, как жалко, по-детски звучит его голос.
        - Сейчас уже ночь, вы все мокрые насквозь, юная леди, кажется, долго плакала, а твой друг еле стоит на ногах. Оставайтесь ночевать, а утром поговорим.
        - Ни за что, - отрезал Генри.
        Спать в доме самого опасного человека в королевстве - уж точно плохая идея. Но отец вдруг улыбнулся такой невеселой, усталой улыбкой, что у Генри кольнуло в груди.
        - Ты ведь знаешь: я делаю только то, что мне выгодно, Генри. Вы бродили по моему дому, как три болвана, неспособных заметить слежку. Прошу прощения у юной красавицы за такие слова, но уж что правда, то правда. Если бы я хотел вам зла, вы бы и через подоконник не успели перебраться - поверь, в этом доме намного больше сюрпризов, чем ты успел увидеть. Я вас не трону.
        - А она? - спросил Генри, так и не решившись произнести имя Джоанны.
        - Ее здесь нет. И знаешь что? Раз уж ты пришел ко мне, дитя мое, это значит, что ты в отчаянии. Если у тебя имеются другие планы на вечер, можешь вылезти из того же окна, в которое влез. Но поскольку у тебя их нет, разреши мне проводить вас в гостевые спальни - на первом этаже кое-какая мебель еще осталась.
        Эта речь была так хороша, что Генри почувствовал непрошеную зависть. Что бы ни творилось вокруг, отец тут же приспосабливался. Конечно, он был прав: Генри явился без всякого запасного плана, ни минуты не подумав о том, что будет делать дальше.
        Еще до того, как Генри открыл рот, отец понял, что тот скажет «да», и зашагал в сторону лестницы. Оробевшие Эдвард и Лотта потянулись за ним, и Генри оставалось только присоединиться. Он старался не думать о том, что делает: раз не подумал до этого, теперь-то уж поздно.
        Первый этаж выглядел так же грустно, как второй, но когда отец распахнул скрипучую дверь одной из комнат, оказалось, что внутри все неплохо: кровать, очаг и даже ковер на стене, узор на котором вызвал у Эдварда приступ многословного восхищения и похвал хозяину и его дому. Отец любезно его поблагодарил, и Генри некстати задумался, почему отец не учил его всем этим вежливым словечкам, если так хорошо их знал.
        Мысли становились ленивыми, сонными - осторожность сдалась под натиском усталости, тем более что Джоанна ниоткуда так и не выскочила, а отец ничего ужасного так и не сделал. Эдвард важно рассказывал Лотте про особенности плетения старинных ковров, отец разводил огонь из сложенных около камина поленьев, и Генри сел на пол рядом с ним.
        - Зачем ты оставил дурацкий ковер, если переплавил почти все остальное? - пробормотал он, с наслаждением втягивая смолянистый запах дров.
        - Не мог же я совершенно разорить дом.
        - Где Джоанна?
        - Когда ты нашел корону и остановил бунт, она меня покинула. Сказала, что потратила на меня слишком много времени, а я не оправдал ее ожиданий. Дескать, из-за тебя я потерял боевую хватку и ни на что уже не способен, - без выражения сказал отец и сильнее раздул огонь.
        - А где Хью?
        Отец рассмеялся так, будто это был невероятно смешной вопрос.
        - После того как ты вернул Сердце, Джоанна перенесла меня и доблестного Хьюго сюда. Надеюсь, ты не думал, что я приковал его цепью в подвале и морил голодом. Это не мой метод. Мы дали ему кучу золота, красивую одежду, меч, и дурачок быстро утешился. Во время твоих приключений во дворце он сидел тут, подъедал мои запасы и размахивал мечом перед зеркалом. Я надеялся, что он для чего-нибудь мне пригодится, но Джоанна произвела на него такое неизгладимое впечатление, что, когда мы с ней расстались, Хью немедленно ушел с ней. Не могу их винить - юноша впервые в жизни увидел великолепную женщину, а ей приятно, что такое бесхитростное создание смотрит ей в рот и считает любое ее слово великой истиной. Мы с ней уже лет двести не осуждаем друг друга за маленькие причуды.
        - Его ждут дома, - сказал Генри, едва смолчав о том, что на его вкус Джоанна не великолепная женщина, а злобное чудовище.
        - Думаешь, за всю неделю, что Хью тут провел, он хоть раз попытался сбежать? Нет. Он из тех людей, которых легко отвлечь от любой печали едой и деньгами, так что не волнуйся. Каждый сам выбирает себе судьбу.
        Генри крепче прижался виском к нагревшемуся боку очага. Раньше они вот так же сидели у огня, вырезали стрелы или чистили шкуры, и эти воспоминания были такими хорошими и занимали внутри него так много места, что он ничего не мог с ними поделать.
        - Мы раньше жили здесь? До Хейверхилла? - вырвалось у него.
        Лицо отца изменилось, как будто его ударили под дых, и Генри стало не по себе.
        - С чего ты взял, что до Хейверхилла мы жили где-то еще? - хрипло спросил он.
        Генри растерялся. Он не привык, что отца можно застать врасплох.
        - Я иногда вспоминаю вещи, которые вроде знал раньше, но забыл.
        На секунду ему показалось, что отец сейчас выругается, как и не снилось Эдварду с его библиотечными проклятиями.
        - Пора спать, все устали, - сказал отец и встал на ноги прежде, чем Генри успел прибавить хоть слово.
        В следующие полчаса отец был настолько радушным хозяином, что Генри от этого даже устал. Для всех гостей были найдены подушки, одеяла, сухая одежда, вода для мытья и хлеб с холодным мясом. Потрясенную таким уходом Лотту оставили отдыхать в спальне с ковром, а им с Эдвардом отец выделил вторую гостевую комнату, где немедленно развел огонь, застелил две кровати, промыл и перевязал Эдварду руку, после чего, три раза пожелав гостям спокойной ночи, скрылся.
        - Он славный. Просто загадка, как ты ухитрился вырасти дикарем, - пробормотал Эдвард, забравшись под одеяло, и уснул быстрее, чем Генри сумел выдумать достойный ответ.
        В очаге уютно трещал огонь, кости ломило от усталости, кровать была мягкой, проклятие дрозда-разбудильника больше не мешало, но Генри изо всех сил старался держать глаза открытыми, оглядывал комнату, пытаясь вспомнить, бывал ли он здесь раньше. Его взгляд переходил с одной вещи на другую, пока не упал на предмет, от которого Генри меньше всего ждал открытий.
        Он встал и подошел к камину, рядом с которым Эдвард посадил насквозь промокшего от дождя господина Теодора. Генри повертел в руках жалкого, мокрого медведя. Ощущение мягкого брюшка, набитого тряпками, было странно знакомым.
        - Положи на место, - пробормотал Эдвард, словно и во сне следил за своим имуществом.
        - Кажется, у меня тоже когда-то был тряпичный зверь, - рассеянно ответил Генри, возвращая игрушку на место. - Заяц или сова. Или лиса, не могу вспомнить.
        - Повезло. - Эдвард заворочался и отвернулся к стене. - Вот бы и мне все забыть.
        В комнате воцарилась тишина, и Генри, так ничего и не вспомнив, лег в постель. На этот раз ему ничего не снилось, будто даже сон о перепачканных землей руках растворился и исчез, чтобы не дать ни одной подсказки, не вернуть ему ни одного потерянного слова.
        Глава 11
        Возвращение домой
        Он открыл глаза и долго лежал, наслаждаясь мягкой подушкой под щекой, теплым воздухом в комнате, ощущением света на лице. Бледное солнце проходило сквозь цветные оконные стекла, дробясь на яркие пятна, и Генри вылез из постели только ради того, чтобы поставить ногу в одно из них. Теперь его ступня стала зеленой, и он как раз собрался перешагнуть на пятно алого цвета, когда до него дошло, что соседняя кровать пуста.
        Генри почувствовал, как сердце у него провалилось в живот. Он выскочил в коридор и распахнул дверь спальни, где ночевала Лотта. Пусто. В одной из дальних комнат что-то стучало, и Генри бросился туда.
        Это оказалось что-то вроде большой, скупо обставленной столовой. Отец сидел за столом и резал рыбу тонкими, полупрозрачными кусками.
        - Где они? Что ты сделал? - крикнул Генри.
        - Убил их и зарыл в саду, - рассеянно ответил отец. - Ты не знал, что в сказках злодеям положено украшать жилище свежими трупами?
        Генри сел на пол, хватая ртом воздух. Как он мог их сюда привести? Отец еще пару секунд смотрел на него, а потом расхохотался.
        - Ох, Генри. Вот зачем нужны дети: приятно видеть свежесть чувств, на которую сам давно не способен. Эдвард в моей библиотеке - у него какая-то великая идея на тему того, как вам победить чудовище. Лотта на улице, общается со своими пернатыми друзьями. Пока ты спал как сурок, мы все давно позавтракали.
        Генри поднялся и сел за стол, чувствуя себя глупее некуда.
        - Они уже и про чудовище тебе рассказали? - мрачно спросил он.
        Завтрак был такой же, как всегда у них дома: горячая вода с лимонником, сухари и копченая рыба - очевидно, тот самый лосось, которого Эдвард вчера нашел в тайнике. Генри налил себе воды из котелка и зажмурился от наслаждения. Никакой чай не мог заменить ему того, что он всю жизнь пил каждое утро. Генри положил на сухарь сразу три ломтя рыбы и начал жевать, роняя крошки. Краем глаза он заметил, что на стол выставлены салфетки, вилки и тонкие блюдца - все, чего отродясь не было у них дома.
        - Почему ты не учил меня всему этому? - хмуро спросил он с набитым ртом. - Ты же был королем, умеешь красиво есть и все такое.
        - Я хотел, чтобы ты вырос охотником, готовым к опасностям, - пожал плечами отец. - Зачем для этого уметь пользоваться салфеткой? Из своего богатого жизненного опыта я понял, что гораздо вкуснее есть так, как ты сейчас. С этим Генри не мог не согласиться. Он жадно ел, пока не прикончил все, что перед ним лежало, а потом залпом выпил воду и поднялся.
        - Говори, что ты попросишь в обмен на меч.
        - Ничего.
        Генри фыркнул и пошел к выходу. Он не собирался покупаться на такие обещания.
        - Последние дни были худшими за все триста сорок лет моей жизни, - сказал отец ему в спину. - Знаешь почему?
        Голос у него был какой-то странный, и Генри остановился.
        - Я тут понял, что так долго тянул с захватом престола, потому что мечты о будущем и предвкушение победы нравились мне больше, чем скучная реальность. А теперь благодаря тебе мне и мечтать-то не о чем. Короля уже не свергнуть. Каким бы жалким, нерешительным слабаком он ни был, он у всех на глазах надел великую корону - и кто после такого пойдет за злобным стариком Освальдом? Уж проиграл так проиграл.
        Генри медленно повернулся, краем глаза невольно косясь на измазанный рыбой нож. Если отец решит пустить его в ход, ему и вставать не придется - он всегда отлично метал ножи. Отец проследил за его взглядом и отодвинул нож дальше.
        - Я не на тебя злюсь, олух, - устало проговорил он. - Я сам во всем виноват. И вот уже три дня сижу здесь, уничтожаю свои запасы крепкой анисовой настойки и думаю, где я просчитался. Моя подруга меня бросила, сын боится, даже в видениях ничего интересного не показывают. И все вдруг как-то надоело. - Он перевел дыхание, глядя в стену. - Извини, что в Доме всех вещей заставил тебя использовать дар. Но просто… Я так долго ждал этого момента. Огонь - могучее оружие, и Сивард не смог с ним совладать, но он был совсем другим. Мне казалось, что ты, с твоей силой и храбростью, способен превратить этот дар во что-то бесконечно могущественное. Меня завораживает власть, Генри. Я видел людей, которых отравляет страсть к выпивке, деньгам, безделью, женщинам, играм и прочему, а я люблю держать в руках чужие жизни. - Отец с силой потер лицо и посмотрел прямо на Генри. - Но от вредных привычек рано или поздно приходится избавляться. Я был в отчаянии, пока ты не пришел. Не знал, что делать. А вчера понял: нужно меняться, когда мир вокруг меняется.
        - Не заговаривай мне зубы, - пробормотал Генри.
        Он видел своего отца злым, уставшим, разочарованным, - но никогда не видел его несчастным. А отец тем временем встал, подошел к буфету, достал оттуда что-то длинное, завернутое в ткань, положил на стол и развернул.
        - Это же меч Тиса, - выдохнул Генри.
        - Да. Если хочешь, забирай. - Отец шагнул в сторону, и Генри, настороженно подойдя к столу, провел рукой по серебристым ножнам.
        Он сразу узнал это головокружительное, ни с чем не сравнимое ощущение: как будто сам воздух вокруг меча плотный, наполненный волшебством. Меч, способный убить кого угодно. Меч, которым отец убил Тиса и Сиварда. Интересно, если прямо сейчас вогнать этот меч ему в грудь, он умрет, несмотря на свое бессмертие?
        - Да, - сказал отец, будто услышав его мысли, но не сделал ни шагу назад.
        - Ты ведь делаешь только то, что тебе выгодно, - пробормотал Генри, не убирая руку от металла. - Зачем тебе отдавать мне меч?
        - Когда-то все верили, что людей связывают невидимые золотые нити, - уронил отец, глядя на меч. - И сильнее всего эти нити связывают нас с семьей. Ты сейчас очарован красотой дворца, общением с королем, всем этим блеском, но это не твоя жизнь, Генри. Приличия, правила, глупая болтовня и бездействие. Ты свободный и сильный, и тебе скоро там надоест. Я просто хочу, чтобы мы могли иногда проводить время, как раньше. Охотиться, рыбачить. Помнишь наш дом в горах? Там сейчас весна. Вода течет с гор и прокладывает себе дороги через снег, помнишь?
        Генри опустил голову. Оглушительный весенний шум, с которым спускается с вершин талая вода, будто был частью его, он помнил его не просто головой - всем телом.
        - Там наш дом, Генри, - тихо сказал отец, подходя ближе. - И я даже вспомнить не могу, где еще был так счастлив. Ты можешь сам выбирать, что делать со своей жизнью, и я не буду тебе мешать. Совершай подвиги, побеждай чудовищ, ищи друзей, но давай не будем навсегда прощаться. Пожалуйста. И прости за все неприятности, в которые ты из-за меня попадал. Я хотел сделать тебя сильнее - и разве у меня не получилось?
        Генри казалось, что сердце у него грохочет прямо в горле. Это была самая длинная и самая искренняя речь, какую он только слышал от отца, и грустно обвисшие между ними золотые нити, в которые верили предки, натянулись снова. Генри помнил про убитых Тиса и Сиварда, про огненных тварей и сожженные дома, но все это будто отодвинулось. Сейчас его отец был его отцом.
        - Расскажи про мою мать, - попросил Генри.
        Лицо отца сразу помрачнело.
        - Не спрашивай, Генри.
        - Раз твоя подруга Джоанна смогла лишить Агату голоса, она вполне могла лишить меня воспоминаний, да? - выпалил Генри. - Ты хотел, чтобы я забыл что-то плохое.
        Это пришло ему в голову вчера вечером, и сейчас по лицу отца он понял, что угадал.
        - Некоторым тайнам лучше оставаться тайнами, поверь мне, - сказал отец так безрадостно, что Генри отвел взгляд. - Они причиняют только боль.
        То же сказала и Секретница, и Генри вдруг испугался того, что может узнать, - но любопытство по-прежнему жгло его, как раскаленное железо. Отец не может знать про цветок памяти, который хранит чудовище. Надо во что бы то ни стало достать цветок и выяснить, на что была похожа их жизнь до Хейверхилла.
        - Дома ты коптишь рыбу как-то не так, - медленно проговорил он.
        - Тут сделал с розмарином. Эта трава под Хейверхиллом не растет.
        Отец нерешительно, будто не знал, что делать с руками, раскинул их в стороны, и Генри показалось, что солнце засияло ярче, когда он шагнул к отцу и тот его обнял. Ему было стыдно чувствовать себя таким счастливым после всего, что сделал отец, но… «Золотые нити», - подумал Генри, уткнувшись лбом отцу в плечо.
        - Ты знаешь, как победить Зверя? - спросил Генри, и отец покачал головой.
        - За те годы, что я прожил до потери Сердца, лютых тварей в королевстве не было - они появляются не так уж часто. Знаю только, что они злобные и кровожадные, рождаются в отдаленных углах королевства и собирают груды сокровищ.
        - Зачем?
        - Просто любят отнимать то, что нравится людям. - Отец сжал его плечо и отстранился. - А теперь я уберу со стола и подумаю, как тебе помочь. Мы с тобой в два счета избавимся от этого зверя, вот увидишь. Осмотри пока дом, сад, что хочешь.
        - Ты мне разве не скажешь: «Только не ходи в комнату за зеленой дверью», или вроде того? - спросил Генри, внезапно вспомнив какую-то сказку.
        Отец фыркнул.
        - Худший способ что-то скрыть - это сказать: «Только не ходи туда». Смотри что хочешь. Все, что тебе не надо видеть, ты и так не найдешь.
        Меч Генри оставил на столе - не расхаживать же с ним по дому - и вышел на крыльцо, с силой втянув ледяной воздух. Даже когда он три недели назад уходил из Хейверхилла, там не было таких трескучих морозов. Отец выбирал для жизни места одно холоднее другого. Несмотря на мороз, вокруг оглушительно чирикали птицы, и, оглядевшись, Генри понял, что их привлекло. На скамейке с заснеженной спинкой сидела Лотта и, задрав голову, улыбалась стае птиц незнакомого вида - наверное, местных. Генри вернулся в дом, прихватил отцовскую шерстяную куртку, висевшую у входа, и пошел к Лотте. У него было такое отличное настроение, что хотелось им с кем-нибудь поделиться.
        - Привет, - сказал он и сел рядом. - Ты что, можешь звать птиц, когда хочешь? Как это вообще работает?
        - Сама не знаю. Вот, пытаюсь понять. - Она улыбнулась ему, и Генри невольно улыбнулся в ответ.
        Отец выдал ей длинную темную одежку с меховым воротником, шею она обернула вышитым платком с бахромой. Очевидно, все это принадлежало Джоанне, но на Лотте наверняка смотрелось куда лучше.
        - Спасибо, что спас меня, - проговорила Лотта. - Когда ты меня поцеловал, это было так… странно. Как будто я обожглась.
        - Извини, я знаю, что было неприятно. Мы просто хотели тебя разбудить. У меня дар огня, - объяснил Генри, решив сразу сказать правду.
        - Бедный. Тебе, должно быть, тяжело.
        Это было совсем не то, что Генри обычно слышал от людей, узнававших про его дар, и он промямлил что-то невразумительное. А Лотта вдруг посмотрела на него странным решительным взглядом, прижала край узорчатого платка к его щеке, прикоснулась к ней губами и тут же отпрянула.
        - Извини. Мы… Мы ведь можем погибнуть, верно? - выдавила она, беспокойно накручивая на палец угол платка. - Как все в моей деревне. Просто умереть. А я никогда не целовалась, ну, до вчерашнего дня.
        Она смотрела на него, и вид у нее был испуганный и такой живой, что Генри показалось, будто его легкие наполнились воздухом сильнее, чем это физически возможно. Он взял край ее платка и через него коснулся губами ее щеки, положив руку ей на затылок и даже сквозь перчатку чувствуя ее пушистые кудри. Лотта повернула голову и прижалась ртом к его рту. Генри два раза целовался с Розой без всякого платка, но и этот приглушенный тканью отголосок ощущения был прекрасным. Сквозь шум в голове у Генри мелькнула мысль, что поцелуи - лучшее изобретение людей, лучше, чем волшебные предметы и… Со стороны дома раздался гневный вопль, и они отшатнулись друг от друга. Из распахнутого окна на первом этаже высунулся Эдвард.
        - Поразительно! - крикнул он. - Ты способен угробить прикосновением, но тебе достаются все поцелуи! Забыл еще одну дуреху, которая влюблена в тебя, как умалишенная? Все, хватит глупостей, идите сюда.
        Окно с грохотом захлопнулось, они с Лоттой посмотрели друг на друга - и засмеялись. Генри даже не мог объяснить, что в этом смешного, просто наслаждался хохотом Лотты и своим собственным. А потом ее лицо вдруг поблекло, будто выцвело - она подумала про чудовище, и Генри сжал ее руку и потянул за собой. От того, как она хваталась за его ладонь, ему было хорошо и тревожно, и он снова вспомнил про золотые нити.
        - Идем, послушаем, что он там придумал, - сказал Генри, глядя, как она свободной рукой комкает платок. - Идеи у него бывают двух видов: либо ужасные, либо бесценные.
        Библиотека по сравнению с королевской была небольшая: четыре полки. Видимо, две с детства знакомых Генри книги, «Лук и стрелы своими руками» и «Звери северных лесов», перекочевали к ним домой именно отсюда. Когда они зашли, Эдвард, сидевший за столом у окна, закатил глаза, будто хотел еще раз отчитать Генри за поведение, но потом раздумал. Он казался не таким больным, как вчера, даже волосы сияли. Отец выдал ему самую простую одежду, рука висела на перевязи, сделанной, кажется, из старого полотенца, но Эдвард все равно умудрялся выглядеть так, будто все вокруг должны при виде него складываться в поклоне. Он поднялся, уступая Лотте место за столом, - больше стульев не было, - и тут в комнату зашел отец. По взгляду, который он бросил на Эдварда, Генри сразу понял: ничего умного отец от него не ждет.
        - У меня со вчерашнего дня крутилась в голове одна мысль, - небрежно начал Эдвард, но Генри заметил, какой гордостью сияют его глаза. - Я освежил в памяти «Историю королевства» - благодарю любезного хозяина за то, что разрешил воспользоваться своей библиотекой, - и перерисовал карты тех мест, где лютые твари совершали нападения. Взгляните.
        Все сгрудились вокруг стола, и Эдвард подвинул к ним лист бумаги с кучей маленьких схем, нарисованных углем.
        - В те времена сообщение между деревнями работало лучше, и все знали, что, если уж тварь напала на какую-то деревню, всем в округе можно забыть о спокойном сне. Но кто именно будет следующим, никто никогда не знал: иногда тварь одну деревню разоряла дотла, а соседнюю не трогала, - продолжил он. - Вот это карта нападений древнего Анборнского чудовища. Оно успело разорить шесть деревень, вырваться с дальнего юга королевства и дойти чуть ли не до столицы, пока его не прикончила команда белых рыцарей. Теперь глядите: я провожу через эти шесть деревень три линии, и они пересекаются в одной точке. А вот тут у меня схема нападений алого волка: он успел пройти по трем деревням на берегах великих болот и шел в четвертую, когда его убили. - Эдвард нарисовал две пересекающиеся линии. - Не буду утомлять вас подробностями, но в остальных случаях все работало примерно так же. А наш Зверь сам сделал ошибку: сказал, что вокруг Разноцветных скал еще три деревни, в которые он наведается и убьет там всех.
        Генри потер лицо. Он вдруг вспомнил женщину с большим животом, которую они послали, видимо, как раз в одну из этих деревень. А Эдвард тем временем перевернул лист бумаги: всю другую его сторону занимала карта Разноцветных скал. По краям были четыре жирные точки: деревня Петера и три другие, - и еще две, едва заметные.
        - Но вот что самое интересное: на самом деле деревень шесть. Почему о двух он не упомянул? - Эдвард показал на две бледные точки на карте, которые и правда были расположены совсем близко к остальным. - Потому что он о них либо не знает, либо отчего-то не может туда добраться. Они не попадают на прямую, вдоль которой он может наносить удар.
        И он нарисовал через четыре жирные точки две линии, пересекающиеся в центре.
        - Есть такая шахматная фигура, называется «шут». В старинных книгах ее иногда называли «слон», но поскольку это слово вообще ничего не значит, название не прижилось. Так вот, шут может двигаться только по диагонали от того места, где стоит. Ясно, к чему я веду?
        Все покачали головами.
        - Когда лютая тварь уничтожит несколько городов или деревень вокруг того места, которое ее породило, ее связь с местом обрывается. С этого момента тварь входит в полную силу, может идти, куда хочет, и будет убивать, пока ее не остановят, - это знали и до нас. Но никто не знал, по какому принципу тварь вначале выбирает, какие деревни уничтожить. А ведь все просто: пока тварь не вошла в силу, ее ходы ограничены, как у шахматного шута. Она может напасть только на то, что лежит от нее по диагонали. Наш Зверь, к примеру, может дойти до четырех деревень, включая знакомое нам Подгорье. Он просто не видит, что поблизости есть еще две, потому что они не попадают в область его ходов. Но, уничтожив все на диагоналях или убив белого рыцаря, наш злобный шут становится как всесильный шахматный ферзь, и может ходить, куда захочет. А вот теперь самое интересное. - Эдвард бросил кусок угля на стол и торжествующе улыбнулся. - Как думаете, что может находиться в точке пересечения диагоналей?
        - Логово, - выдохнул Генри.
        - За всю историю только несколько раз людям удавалось отыскать несметные сокровища, хранимые лютой тварью. - Улыбка Эдварда поползла к ушам. - А ведь это было бы так просто.
        - Но почему никто не догадался сравнить все карты нападений? - спросил Генри, чувствуя, что и сам начинает улыбаться.
        - Самое разумное объяснение в том, что им Зверь не приносил ответ на блюдечке. Я в детстве обожал разглядывать карту королевства и вчера весь вечер думал: «Я же помню, что на карте вокруг тех скал шесть деревень, с чего он решил пощадить две из них?» Но мне больше нравится другое объяснение: у предков в распоряжении не было моего острейшего ума.
        - Зверь сказал, ему нужны сутки на то, чтобы прийти в себя. - Генри хлопнул Эдварда по плечу, показывая, что впечатлен. - Если мы сможем попасть вот сюда до вечера, если упросим Алфорда помочь нам еще разок, то нападем на Зверя прямо в логове, и я найду цве… Мы найдем его сокровища.
        - Есть одна проблема: я плохо сражаюсь левой рукой, тебе нельзя драться, чтобы ты сам не превратился неизвестно во что, а Лотту я в качестве убийцы чудовища не рассматриваю, - проворчал Эдвард. - Остается надеяться, что меч, который любезный хозяин, надеюсь, одолжит нам, нанесет чудовищу смертельную рану, даже если я просто отхвачу ему коготь на задней лапе.
        Генри повернулся к отцу. Тот улыбался, как положено любезному хозяину, но Генри всю свою жизнь изучал одно-единственное лицо и легко различал на нем выражения. Отец злился, что не ему в голову пришла эта идея. Он терпеть не мог, когда кто-то другой оказывался умнее его.
        - Думаю, лучше всего будет, если я пойду с вами и сам убью Зверя, - спокойно сказал отец, кое-как взяв себя в руки. - Я хорошо обращаюсь с мечом.
        И тут Эдвард сделал то, чего в присутствии отца делать было нельзя. Он презрительно фыркнул.
        - Я очень благодарен вам за помощь, и вы наверняка хороший охотник, но где вам было научиться искусству обращения с мечом? Эти знания хранят только во дворце. Думаю, что справлюсь сам.
        Отец едва заметно поморщился.
        - Уверяю вас, юноша, я вполне способен держать в руках меч. Могу показать, - с легким раздражением сказал он. - Пройдемте во двор. Если вы победите меня левой рукой, сможете победить и Зверя, а я тогда, пожалуй, останусь дома.
        Эдвард тут же пошел на улицу с таким надменным видом, что Генри едва за голову не схватился, но молча двинулся следом. Когда в лесу два медведя хотят померяться силой, третьему лучше не лезть. Он чувствовал, что Лотта идет рядом, положив руку ему на локоть, но не мог сосредоточиться на этом прикосновении. То, что отец собрался идти с ними, вызывало у Генри такой ворох противоречивых чувств, что шея взмокла. Конечно, о таком союзнике в борьбе со Зверем можно только мечтать, но что, если отец врал? Что, если отец предаст его? Что, если…
        Он сел на скамейку, рассеянно сжимая пальцы Лотты, которая тихо поглаживала его ладонь. Отец вынес на улицу два меча: тот, что Эдвард таскал за собой все путешествие, отдал ему, второй взял себе.
        - Это тот самый? - благоговейно спросил Эдвард, глядя на меч.
        Освальд коротко взглянул на Генри и кивнул.
        Бой был таким жалким, что Генри даже смотреть не хотел. Ему не нравилось, с каким удовольствием отец раз за разом выбивал меч у Эдварда из рук. Мысленно он умолял Эдварда прекратить, но тот упрямо поднимал оружие, пока отец коротким выпадом не оцарапал ему шею.
        - К вопросу о том, достаточно ли легкой раны, нанесенной этим мечом: не знаю. С тех пор как он был выкован, им воспользовались дважды, и оба раза побежденным пробили грудную клетку, - будничным тоном сообщил отец, опустив меч. - Но есть немалая вероятность, что хватит и царапины, так что теперь вы, молодой человек, скорее всего, умрете.
        В глазах у Эдварда мелькнул ужас, и Генри вмешался. Он не любил жестокие шутки.
        - Это не тот меч, а обычный, - сказал он. - Отец хотел тебя проучить. Показать, что высокомерие однажды тебя прикончит.
        Эдвард вытер лоб и сглотнул.
        - Не сердитесь, юноша, - мирно проговорил отец. - Думаю, теперь мы установили, что чудовище одолею я. Вас, Эдвард, оно убьет за полминуты, а ты, Генри, действительно не сможешь сдержаться. Разрушитель, видя опасность, использует огонь. Это инстинкт - как у рыси выпустить когти. Так что вы втроем с юной леди будете наслаждаться зрелищем битвы и убедитесь, что не зря взяли меня с собой. А теперь, думаю, пора в путь. Алфорд нам не нужен - он не будет помогать… - Отец с трудом проглотил слово «мне» и сказал: - второй раз. Это же он перенес вас сюда? Больше некому. В общем, ждите здесь, пойду оденусь.
        Он скрылся в доме, а Эдвард хмуро подошел к скамейке.
        - Твой отец знает Алфорда и обращается с мечом так, как и во дворце никто не умеет, - пробормотал он. - У него богатый дом и прекрасная библиотека. Скажи мне прямо сейчас, Генри, кто он такой?
        Эдвард впервые в жизни назвал его не «звереныш», а по имени, и Генри захотелось все рассказать ему, захотелось, чтобы они вместе придумали, как быть, но он точно знал: скажет правду - все рассыплется. Эдвард каждое утро колотил мечом чучело бессмертного злодея Освальда, и если он только узнает, кто взялся помочь им одолеть чудовище… Некоторым секретам лучше оставаться секретами. И Генри впервые в жизни соврал, глядя кому-то в глаза.
        - Он просто охотник, - упрямо произнес он.
        Конечно, Эдвард не поверил - он смотрел с таким мрачным подозрением, что Генри в голову пришла одна мысль. Противная и холодная, она билась внутри, как рыбина. Что, если отец провернул этот трюк с битвой на мечах не для того, чтобы поставить Эдварда на место, а чтобы их рассорить? Посеять между ними недоверие, испортить дружбу, которую Генри так хотелось получить. Эдвард еще минуту внимательно глядел на него, а потом отвернулся. На крыльцо вышел отец - в сапогах и куртке, с мечом Тиса в одной руке и с тем мечом, который Генри выдали во дворце, в другой.
        - Хороший меч. Утром я его заточил, - бодро сказал он, протягивая Генри пояс с ножнами. - Драться тупым мечом - все равно что целоваться с девушкой через платок.
        Он улыбнулся Генри, показывая, что шутит, и тот выдавил улыбку в ответ. Ему отчего-то было неприятно, что отец тоже следил за ними из окна.
        - Пойдемте, друзья. - Отец, кажется, успокоился, и снова был само обаяние. - Я не зря когда-то выбрал себе дом именно здесь. В королевстве пять кротовых ходов, все они в отдаленных, малонаселенных местах, и один из них - прямо тут.
        Они обогнули дом. За ним росло дерево с разломом посередине ствола - не такое уж высокое, но по сравнению с местными хилыми елочками даже оно казалось гигантом. Из разлома дул слабый теплый ветер.
        Значит, отец не всегда звал Джоанну, когда ему нужно было куда-нибудь отправиться. Генри невольно спросил себя, не расположен ли третий ход около Хейверхилла и не потому ли отец выбрал эту деревню, чтобы скрываться там вместе с ним.
        - Есть только одна проблема, - жизнерадостно объявил отец. Генри казалось, что силы и азарт возвращаются к отцу с каждым вдохом. Его уже было не сравнить с бледным, уставшим человеком, которого он встретил вчера. - Кротовые ходы понимают только простые, четкие приказы: названия населенных пунктов или крупных, известных мест вроде Ледяного леса. Непостоянные вещи, скажем, «логово большого злого чудовища» им предлагать бесполезно - выведут в такую глушь, что домой потом не вернешься. Поэтому нам придется прогуляться. Надеюсь, у всех удобная обувь.
        И Освальд шагнул в разлом первым, громко сказав: «Самый высокий пик Разноцветных скал». Из щели сразу потянуло промозглой дождевой сыростью, и Генри протиснулся следом, успев заметить тяжелый, неспокойный взгляд, которым наградил его Эдвард.
        Проход сужался с каждым шагом - хорошо, что шагов пришлось сделать всего пять. Увидев, где они оказались, Генри присвистнул.
        Глава 12
        Легенды великого прошлого
        Генри всю жизнь провел в горах и отлично знал, что вид сверху - лучше всего: можно изучить местность, отследить перемещения добычи (если ты на охоте) или вооруженных парней из Хейверхилла (если охотятся на тебя). Но тут оказалось, что вид сверху может быть не только полезным, но и невероятно красивым. Они стояли в самой высокой точке Разноцветных скал: земля вокруг уходила резко вниз, а дальше, насколько хватало глаз, громоздились хребты и ущелья, перепутанные, как линии на человеческой ладони. Видимо, недавно шел дождь - воздух был сырой и свежий, но кое-где в прорехах между тучами виднелись полосы ярко-синего неба. Солнце висело как раз в одной из них, заливая все вокруг светом такой силы, что влажные камни сияли, как огромная стеклянная люстра.
        - Когда Барс создавал королевство, земля в этом месте разломилась, волшебство вырвалось из своего мира и застыло в виде скал. Поэтому здесь можно отыскать все цвета, какие есть на свете, - сообщил Эдвард, с трудом перекрикивая ветер.
        - Ну и чушь, - бросил отец.
        Он тревожно оглядывался, сжимая в руках мятый листок с нарисованной Эдвардом схемой, - и то, что он видел, ему не нравилось.
        - Я читал про это в «Легендах великого прошлого», - оскорбился Эдвард.
        - Да-да, я тоже. Четыре тома полного бреда. У них там даже солнце - это сияющий мяч, который Барс случайно закинул на небо, - пробормотал отец, и Эдвард подошел к нему.
        - Этот четырехтомник есть только в королевской библиотеке. Он огромный, с места не сдвинешь, и его никогда не переписывали. Где вы могли это прочесть?
        Отец развернулся, глядя на Эдварда так, что тот попятился.
        - У нас есть проблема поважнее, чем мой читательский опыт, - учтивым голосом проговорил отец. - До места, которое вы, юноша, обозначили на карте, невозможно добраться.
        И он сунул хлопающий на ветру листок Эдварду в руку. Генри через его плечо заглянул в карту, аккуратно перерисованную из книги, - и сразу понял, что отец имел в виду. Оказалось, древний художник не стал рисовать сложное, запутанное устройство скал. Угольные линии вполне точно показывали все основные хребты и даже скалу с раздвоенным пиком, на которой у Эдварда сходились линии передвижений чудовища, - вот только на карте между тем пиком и вершиной, где они стояли, не было вообще ничего. В реальности на пути была отвесная скала из синего камня и пропасть шириной метра в четыре.
        - Блеск, - сказал Генри.
        Ему хотелось выругаться, но ничего достаточно красочного в голову не пришло.
        - Напрямую добрались бы за полчаса, но про это, увы, можно забыть, - проговорил отец. - Спустимся с этого пика, сделаем крюк вон там и будем надеяться, что к раздвоенной скале можно подобраться с другой стороны.
        - Но это займет весь день! Где-то должен быть короткий путь, сейчас, минутку… - Взгляд Эдварда лихорадочно заметался по путанице скал. - Что это такое? Вон там, справа?
        - С ума сойти, - выдохнул Генри, приглядевшись к отвесной синей скале, которая мешала им добраться до места кратчайшим путем.
        Едва заметные неглубокие выступы тянулись по ней вверх такой ровной линией, что сразу было ясно: эти ступени сделаны людьми.
        - Выглядит как самая опасная лестница в мире, - завороженно пробормотал Эдвард. - И мы попадем по ней как раз туда, куда нужно.
        - На тот свет? Если вы не заметили, ступени выходят прямо к пропасти. Это такая широкая бездонная щель в земле, - холодно пояснил отец. Генри сразу понял: он злится из-за того, что сбросил тот путь со счетов как невозможный и потому не заметил лестницу. - Как вы собрались перелезть через пропасть?
        - Я верю в предков. Они бы не построили лестницу, которая никуда не ведет, - с жаром ответил Эдвард. - Мы же не видим отсюда всю пропасть. Может быть, как раз там, где она закрыта от нас скалами, она сужается и через нее легко перебраться.
        Отец стиснул зубы.
        - «Может быть»? А если нет? Мы там застрянем - от ступеней мало что осталось, а сейчас они к тому же мокрые. Если окажется, что через пропасть никак не перебраться, спуститься по ним будет еще тяжелее, чем залезть наверх. Все, хватит. Мы сделаем так, как я говорю.
        - Хотите, скажу, кто я такой? Я принц, так что придется вам меня послушаться.
        - Раздавайте свои приказы во дворце. Хотя и там, думаю, их никто не слушает. - Отец мило улыбнулся, зная, что попал в цель: Эдвард тут же покраснел.
        - Да кто вы такой, чтобы так со мной разговаривать? - процедил он.
        Генри почувствовал, как что-то горячее изнутри стукнуло ему в ребра. Огонь чувствовал рядом злость, тянулся к ней, она его радовала, обещала драку, и Генри невольно сгреб в горсть куртку на груди. Надо было давно привыкнуть к тому, что огонь может вернуться в любую секунду, маленькая ссора - и он тут как тут, но каждый раз огонь заставал его врасплох. Эдвард с отцом продолжали препираться, и жжение в груди стало сильнее.
        - Хватит! - от испуга Генри крикнул так яростно, что оба тут же замолчали.
        - Тогда выбери, кого будешь слушать: меня или его сиятельное высочество, - устало проговорил отец.
        Генри вдохнул глубже, наслаждаясь тем, что злой, тяжелый жар в груди растаял. Отец сам ему когда-то повторял: если не можешь принять решение, слушай чутье.
        - Помнишь, мы были в штуке под названием «лабиринт»? - Он ткнул в Эдварда. - Ты хорошо нас оттуда вывел. Идем так, как ты предлагаешь.
        Эдвард с торжествующим видом начал спускаться по узкой тропе, но тут же поскользнулся на мокрых камнях, взмахнул руками и едва не рухнул, кое-как удержавшись на ногах.
        - Папа, иди первым, - обреченно сказал Генри, стараясь не встречаться с отцовским взглядом и запоздало думая о том, что доверять Эдварду искать путь в горах - все равно что поручить козе охотиться на рысь.
        Генри повернулся к притихшей Лотте - и понял, что у них, кажется, есть еще одна проблема. Бледная до синевы Лотта сидела на земле, обхватив руками колени, и остановившимся взглядом смотрела вниз.
        - Ты пошла в горы, зная, что боишься высоты? - без выражения поинтересовался отец.
        - Я не знала. Я ведь еще никогда не была так высоко, - жалко пробормотала Лотта, и Генри подумал, что с таким ответом не поспоришь.
        Отец сел рядом с ней и встряхнул за плечи, заставив посмотреть ему в глаза.
        - Мы не можем отправить тебя назад. Кротовые ходы работают только в одну сторону, а ближайший - у подножия гор, очень далеко. Поэтому ты останешься здесь и будешь ждать нас.
        - Долго? - тихо спросила она.
        - Столько, сколько потребуется, - отрезал он.
        Генри сразу узнал эту интонацию: когда он был маленьким, отец так разговаривал с ним на охоте, показывая, что сейчас не время для капризов. Генри привык не спорить, если отец говорит таким тоном - и потому сейчас с трудом заставил себя открыть рот.
        - Нельзя ее здесь оставлять. А если не сможем вернуться?
        - Она будет нас задерживать, а чудовище, разреши напомнить, с каждым часом все ближе к выздоровлению. Стая не ждет самого слабого зверя, ты прекрасно это знаешь.
        Генри рывком поставил Лотту на ноги и, крепко схватив ее за руку, спросил:
        - Тебе нравится на меня смотреть?
        - Умеешь ты выбрать момент, - огрызнулся Эдвард, и Генри, не оборачиваясь, пнул его в ногу.
        - Нравится или нет? - повторил он, и Лотта растерянно кивнула. - Тогда смотри только на меня, когда будем спускаться, ясно? Вперед.
        Отец угрюмо поднял руки в знак того, что сдается, и ловко пошел вниз. Эдвард двинулся следом, повторяя каждое его движение, а Генри потащил за собой Лотту.
        Ему нравились горы и нравилось держаться за руки с девушкой - но одно с другим плохо сочеталось. Камни, как и предсказывал отец, были чудовищно скользкими, Лотта стискивала его руку так, будто мечтала сломать ему пальцы, гора была куда выше, чем казалось сверху, да еще Эдвард впереди то и дело спотыкался, и Генри каждый раз мучительно решал: поднимать его свободной рукой или дать разобраться самому. До подножия они доползли, как улитки, и Генри все время ловил себя на мысли, что вдвоем с отцом они спустились бы еще полчаса назад. Отец, дожидавшийся внизу, видимо, думал о том же - он сидел на камне с такой мрачной скукой на лице, что Генри стало жаль его. Он наверняка не привык ходить в горы с неумехами.
        Они вышли на тропу, которая вела по дну ущелья из синего камня, так что головокружительное чувство высоты исчезло, но Лотта все равно не выпускала руку Генри и поминутно сглатывала, плотно сжав бледные губы. Когда они добрались до ступеней, она издала сдавленный мычащий звук, и вот тут Генри вполне разделил ее ужас. Ступени и триста лет назад были узкие и неглубокие, просто зарубки в камне, - но дожди и время стерли их почти окончательно.
        - Я смогу, - еле слышно выдавила Лотта.
        - А он - нет, - сказал отец, кивнув на Эдварда. - Тут постоянно придется подтягиваться, рана на руке разойдется - жаль, что вы об этом не подумали, ваше высочество. Сидите тут, и если через пропасть негде перебраться, скоро увидимся.
        Отец полез вверх хватко, как белка, а Эдвард подавленно уставился ему в спину. Генри готов был спорить на что угодно: отец давно понял, что Эдвард не сможет влезть, и нарочно берег это замечание до последнего, чтобы был повод идти дальше без него. Но отец не учел одного: предчувствия опасности, которое охватывало Генри все сильнее с каждой секундой. Ничто не указывало на то, что чудовище близко, но Генри знал это, как знал в лесах Хейверхилла, с какой стороны в него полетит стрела. Когда олени чувствуют хищника, они держатся вместе. Тот, кто отстал от стада, - верная добыча.
        - Разделяться не будем, - ровным голосом сказал Генри. - Если идем, то идем все вместе.
        Он забрал у Эдварда меч и повесил себе на бок, потом снял с Лотты тяжелую верхнюю одежду и привязал себе на пояс - карабкаться легче, когда ты налегке. Эдвард вынул руку из перевязи и задумчиво пошевелил пальцами. Ощущения ему не понравились - он болезненно поморщился, но Генри не обратил внимания.
        - Я видел твой порез. Сильный, но мышцы не задеты, - отрывисто начал Генри, чувствуя, что заговорил так же, как отец. - Будет больно, но потерпишь. Этот подъем займет примерно шестьсот секунд. Считай до шестисот и ни о чем не думай. Я точно знаю, что ты сможешь. Поэтому мы с Лоттой лезем за тобой, если сорвешься - убьешь нас обоих. Оцени мое доверие и вперед. - Он толкнул растерянного Эдварда к лестнице и повернулся к Лотте: - Смотри, куда я ставлю руки и ноги, и повторяй за мной. Отступать уже некуда.
        Восхождение оказалось еще хуже спуска. В лесу Генри любил смотреть, как птенцы учатся летать, но только сейчас понял, какие чувства при этом испытывают их родители. Подъем требовал хорошей формы даже в сухой день, когда камни не скользят, и уж точно не был предназначен для человека с разодранной рукой и девушки, которая боится высоты. Прислушиваясь к болезненному дыханию Эдварда и Лотты, Генри громко повторял, что они отлично лезут, а сам думал только одно: сейчас сорвутся.
        Когда они все-таки выбрались наверх, Генри пару минут лежал и поверить не мог, что все живы. Он с удовольствием полежал бы еще, но тут по камням захрустели шаги отца. Тот, видимо, ходил проверять, есть ли переход через пропасть, и по его лицу Генри сразу понял: нет.
        Он бросился вперед, туда, где расступались скалы, и едва не застонал от разочарования. Пропасть ломаной линией тянулась и вправо, и влево - та ее часть, которой не было видно с вершины, оказалась такой же широкой, как остальные. На той стороне высились скучные бесцветные скалы - Генри даже не думал, что в этих роскошных цветных горах такие есть, - а прямо за ними, совсем близко, поднималась в небу двуглавая вершина.
        - Обратно эти двое не спустятся, сам знаешь, - спокойно проговорил отец, встав рядом. - Пусть сидят тут, а мы с тобой вернемся вниз и пойдем тем путем, который я предложил с самого начала.
        - Не может быть, - упрямо выдохнул Эдвард, подходя к ним. Правую руку он прижимал к себе. Сразу было ясно: сегодня он карабкаться по скалам больше не сможет. - Куда вели ступени? Тут ведь ничего нет, кроме обрыва! Зачем было древним каменотесам стараться и делать их?
        - Это было так давно, - пролепетала Лотта у него за плечом.
        - Всего триста лет назад! Что могло измениться в горах, где и нога человека с тех пор не ступала? Ты знаток гор, так скажи мне! - спросил Эдвард, и Генри задумался.
        - Обвал, - медленно проговорил он. - Но обвала не было. Все скалы вокруг гладкие, ровные. Папа, он прав. Ты сам говорил, что горы растут и меняются очень медленно. Триста лет назад, когда человек поднимался по этим ступеням, ему некуда было деться - только как-то перебраться через пропасть. Так, вот что. Давайте попробуем найти что-нибудь странное, тут должно что-то быть! Эдвард и Лотта кинулись исполнять его приказ с такой готовностью, будто чувствовали, что их хотят бросить, а отец, прижав руку к лицу, опустился на землю.
        - Генри, это глупо. Здесь просто добывали камень, больше в этих горах ничего нет. Кто-то сделал бы тут ступени, только чтобы добраться до ценных пород - но на той стороне их нет. Смотри, там обычный серый сланец, и тянется он во все стороны. Кому он мог понадобиться среди такого изобилия? Уж скорее мастера добывали что-то внутри этой пропасти. Спускались туда на веревках. Вдруг там проходит золотая жила? Но мы не можем сидеть тут и терять время, когда…
        - Вот это не подойдет? - шепотом спросила Лотта, и Генри без большой надежды пошел к ней.
        На одном из камней у самой земли была выбита едва заметная надпись, длиной не больше пальца. Всего одно слово.
        - «Вперед», - прочел отец, тут же оказавшийся у Генри за спиной. Он начал ощупывать стену из красного камня, возвышавшуюся над ними, и по его лицу Генри сразу понял: отец впечатлен, хоть и старается этого не показывать. - Надо подумать, что это значит. Может, из скалы выдвинется мост, если нажать на правильный камень? В те времена любили всякие загадки.
        Остальные тут же принялись шарить руками по камням, и Генри отошел в сторону. Что, если искать надо не в скале? Он встал у края пропасти ровно напротив слова «Вперед» и глянул вниз. Никаких спрятанных мостов - только далекое, темное дно. Генри еще раз повернулся к надписи, и ему в голову пришла мысль настолько странная, что он хмыкнул. А что, если слово «вперед» значит просто «вперед»?
        Вытянув ногу, он осторожно поставил ее в пустоту - и негромко рассмеялся. Воздух был твердый, как из камня. Генри сдвинул ногу в одну сторону, потом в другую, проверяя, надавливая. Мост был узкий - если ставишь ногу поперек, пятка свешивается. Генри твердо сказал себе, что мост из невидимого камня - не самое странное из того, с чем он сталкивался за последний месяц, и, медленно сделал шаг вперед. Ему показалось, что все внутренние органы тут же оторвались со своих мест и сжались в омерзительный ком где-то под ребрами. У него за спиной кто-то ахнул.
        Генри всегда гордился своей храбростью, но на то, чтобы сделать еще один шаг, ее не хватило. Он попятился и украдкой вытер лоб, когда обе ноги оказались на земле.
        - Мост есть, - выдавил он и посторонился, пропуская отца вперед. - Просто его не видно.
        Отец нащупал ногой мост, шагнул вперед - и у него задрожали ноги, будто колени сводило судорогами. Он вернулся назад, попробовал снова и едва не упал.
        - Я не могу, - без выражения проговорил отец, отступив на твердую землю. - Мне тошно от всего, что невозможно контролировать. Надо взять и поверить, что проклятый мост под ногами. А если это веселая шуточка мастеров, и он закончится на середине?
        Отец, белый как мел, сжимал и разжимал кулаки. Генри еще никогда не видел его таким испуганным.
        - «Прыжок веры», - негромко сказал Эдвард. - Я в одной книге читал, что древние мудрецы так называли трюки вроде этого. Спуститься в пропасть по невидимой веревке и все такое. Они это придумали, чтобы научиться доверять сути вещей, а не тому, что видишь глазами.
        - Мудрецы? - переспросил Генри.
        - Ну да. Такие просвещенные люди, которые на старости лет наголо стригли волосы и уходили в дикие места, чтобы познать свое сердце и прикоснуться к чистому волшебству.
        - Старые козлы, - тихо проворчал отец, затравленно глядя на мост.
        - Можем оставить вас тут и подобрать на обратном пути, - еле слышно буркнул Эдвард.
        Он прекрасно знал, что без отца они чудовище не победят никогда в жизни, но не удержался, и Генри не мог его за это винить.
        - Никто никого не оставит. Я пойду первым, - объявил он, стараясь говорить уверенно. - Папа, ты за мной, и ухватись за мою куртку, ладно? Эдвард, ты следующий, и поаккуратнее там. Ты вечно забираешь вправо. Лотта, держись за него. - Генри медленно втянул воздух, пытаясь успокоиться. - Я, кажется, понял, зачем лысые мудрецы это делали. Тело говорит вам, что идти по воздуху невозможно, и паникует, а вам не надо его слушать. Просто верьте, что дойдете, и неважно, прозрачный мост или нет. Все получится.
        Под конец Генри уже говорил с таким жаром, что самому не терпелось приступить к переходу. Кажется, произносить речь перед важным делом - не такая уж плохая традиция: и самого себя заодно уговоришь.
        - Ого, какой у нас мудрец нашелся. Если надоест быть героем, займись толкованием старинных трактатов, - фыркнул Эдвард.
        - Спасибо за… - Генри наморщил лоб, вспоминая новое слово. - За комплимент.
        И сделал первый шаг по мосту, краем глаза успев заметить, как кривится отец, - он ненавидел принимать помощь, но сейчас никуда было не деться. Генри подождал, пока отец сожмет руки на его куртке, и мелкими шагами двинулся вперед. Он был уверен, что идти во главе вереницы перепуганных людей будет еще сложнее, чем одному, но, оказалось, все наоборот: он так сосредоточился на звуках у себя за спиной, что на размышления о безумии происходящего места не осталось. Мост пугающе гудел и подрагивал от ветра, но Генри на него не смотрел - только вперед. И чем ближе он подходил к земле, тем яснее понимал: предки сделали в таком диком месте ступени и мост не ради ценных пород камня.
        На другой стороне пропасти сам воздух был другим - плотным, гладким, он вливался в нос, как вода, но дышать от этого почему-то не было тяжелее. Отец крепче вцепился Генри в одежду сведенными от напряжения пальцами - он тоже почувствовал. Генри сошел на землю, подождал, когда дойдут остальные, шагавшие осторожно, как выводок новорожденных утят, - и тут же бросился дальше. Метрах в тридцати от них была узкая расщелина, и Генри нырнул в нее, сведя плечи, чтобы протиснуться между двумя стенами серого камня. Он запомнил этот ход, когда они смотрели сюда с вершины: узкая черная линия прошивала гору насквозь и вела прямо к двуглавой скале. Воздух здесь по-прежнему был странно упругим, и от этого Генри казалось, что он двигается под водой.
        Через пять шагов серая оболочка скал вдруг оборвалась, и Генри услышал, как остальные, спешившие вслед за ним, сдавленно выдохнули. Сердцевина горы состояла из невиданного камня: лилово-прозрачного, с крупными кристаллами, - будто яркая фруктовая мякоть под неприметной кожурой. Генри был уверен, что Эдвард сейчас изречет что-нибудь, вычитанное в очередной книге, и тот не обманул его ожиданий.
        - Вот эта скала стоит дороже, чем весь королевский дворец. Это аметист, камень истинной мудрости. Предки считали, что если долго держать его в руках, обретешь мудрость и просветление - тепло кожи высвобождает его силу.
        - Да-да. «Чушь великого прошлого», том второй, - проворчал отец.
        Генри провел ладонью по сияющему лиловому камню, даже сквозь перчатку чувствуя колкие кристаллы. Немного спокойствия и просветления ему бы точно не повредили, хотя в перчатках, кажется, нечего было на них рассчитывать. Но Генри все равно не отрывал руку от камней, пока ход не оборвался, выведя на каменистую площадку у скалы с раздвоенной верхушкой. А у подножия скалы чернела…
        - Пещера, - выдохнул Эдвард. Голос у него подрагивал от волнения. - Вот так я себе все и представлял. Чудовище в таинственной пещере, о да.
        В том, что они пришли куда надо, сомневаться не приходилось - из пещеры доносился тяжелый звериный запах, но в остальном это место совсем не походило на грязное жуткое логово, которое Генри себе представлял. По сторонам от входа сидели две темные статуи, выступавшие прямо из камня. Этих животных Генри узнал сразу: такие же украшали Фарфоровую беседку. Немного похожие на людей, только маленькие и покрытые шерстью. «Обезьяны», вспомнил он. У этих обезьян в лапах тоже были ножницы, причем настоящие, хотя никаких кустов, которые они могли бы стричь, тут и в помине не было.
        - Какой у нас план? - бодро спросил Эдвард.
        Все его мечты о роскошных подвигах, кажется, вспыхнули с новой силой, заставив забыть о больной руке.
        - План простой, - негромко проговорил отец. - Я захожу и убиваю его, а вы все не путаетесь у меня под ногами. Потом спускаемся вниз, чтобы до темноты попасть в кротовый ход.
        - А если что-то у вас пойдет не так? - настаивал Эдвард. - Мы же можем пригодиться! Надо обсудить, кто что делает, если…
        - Если понадобится помощь - что вряд ли, - я сообщу, - холодно перебил отец.
        Сразу было ясно: его терпение вот-вот лопнет. Всю дорогу ему указывали, что делать, и он больше не собирался этого выносить. Так что отец просто шагнул вперед - вот только в пещеру войти почему-то не смог, будто натолкнулся на невидимую стену.
        Генри вытянул руку - воздух, и так плотный, в этом месте был как слой желе: он прогибался, но не рвался. Наверное, стену когда-то возвел тот же, кто сделал мост. Мастер, умевший, как бы это странно ни звучало, создавать вещи из воздуха. Генри нахмурился. С какой стати дикий злобный зверь выбрал себе для жизни такое странное место? Ладно, разберутся. Главное - попасть внутрь. У него было смутное, необъяснимое чувство, что отцу действительно может понадобиться помощь. К чудовищу Генри приближаться не собирался, но вдруг удастся помочь как-нибудь еще?
        Отец рубанул воздух мечом, но это не помогло. Генри вдруг пришло в голову, что преграду можно разрезать ножницами, которые сжимают каменные зверьки, - но их пальцы крепко держали круглые ручки. Тогда он осмотрел все вокруг в поисках надписей и подсказок. Ничего.
        - Может, постучим, пусть чудовище придет и откроет нам? - пробормотал Эдвард.
        - Какой же вы остроумный, ваше высочество, - неприязненно ответил отец.
        Генри еще раз потрогал ножницы. Очень острые, настоящие, совершенно не ржавые. Они выглядели такими новенькими и блестящими, что Генри не оставляло чувство, будто ответ именно в них. Генри прокашлялся. Однажды ему сказали, что в этом королевстве все живое - и пыль, и деревья, и земля, - так почему бы не спросить у каменных статуй?
        - Уважаемые обезьяны, - тихо начал он, изо всех сил надеясь, что чудовище от всей этой возни не проснется. - В пещере укрылся зверь, который истребил целую деревню. Мы хотим победить его, пока он еще кого-нибудь не убил. Что нам нужно сделать, чтобы вы нас пропустили?
        - Отлично, Генри. Лучший способ решения проблемы, - раздраженно бросил отец.
        Генри уже и сам успел подумать, что это было глупо, когда у одной из обезьян чуть сжались пальцы, и лезвия ножниц с тихим скрежетом сошлись ближе. Все подскочили, но больше ничего не произошло.
        - Прошу прощения за иронию в моих словах, это действительно сработало, - протянул отец. - Может, надо дать им отрезать себе палец? Может, им нужна кровь?
        - Нет. - Генри покачал головой. - Ты посмотри на их морды. Они добрые, а не кровожадные.
        В следующую секунду отец дернул Лотту к себе, одной рукой зажал ей рот, а второй сунул ее указательный палец между лезвиями ножниц. Все это он проделал таким гладким, молниеносным движением, что Генри не успел даже дернуться. Лотта сдавленно вскрикнула, но жуткого щелканья ножниц не последовало, и отец ее выпустил.
        - Вы что, рехнулись? - прошипел Эдвард.
        - Я сделал то, что нужно. Использовал самого бесполезного члена группы, чтобы проверить хорошую теорию. Будущему королю надо бы знать, что иногда нужно принимать тяжелые решения, разве нет? - пожал плечами отец.
        Пару секунд Эдвард зло смотрел на него, а потом опустил взгляд. Лотта вздрагивала, обхватив себя за плечи, и Эдвард хотел было тронуть ее руку, успокоить, но сдержался. «Ну конечно, во дворце к девушкам не положено прикасаться», - подумал Генри.
        И сразу же вспомнил кое-что еще: свой первый день во дворце. День, когда он впервые увидел ножницы: в ванной комнате, где Уилфред привел в порядок его волосы.
        - Мы идиоты, - одними губами проговорил Генри. - Ножницы. Мудрецы. Эдвард, зачем те старики отстригали себе волосы?
        - В знак того, что прощаются с суетой и отныне могут придать себе любую форму. Ножницы - символ изменения, - пожал плечами Эдвард - и замер. До него дошло. - Что? Я не буду стричься! Это глупо!
        Но Генри уже подошел к обезьяне и, опустившись на колено, наклонил голову. В ту же секунду холодная каменная лапа коснулась его затылка, а вторая щелкнула ножницами. Генри закрыл глаза. Он сразу почувствовал, что обезьяна не хочет его поранить, и старался не дергаться, только ежился, когда холодный металл касался головы. Уилфред возился с его прической добрых полчаса, но каменная обезьяна, к счастью, уложилась в несколько минут: ножницы щелкали с невероятной скоростью. Закончив, она надавила лапой ему на лоб, и Генри отстранился. Обезьяна улыбалась ему так, будто знала про него все, даже плохое, но не сердилась, - а затем подалась назад и замерла в той же позе, что и раньше.
        Генри встал и осторожно шагнул в пещеру. Преграда исчезла, но, когда отец попытался пройти следом, он снова натолкнулся на стену, и Генри вернулся назад. Он надеялся, что остальным стричься не придется, оттого и пошел первым - ему уж точно было наплевать, какой длины у него волосы, - но, видимо, пещера впускала только тех, кто подвергся обезьяньей стрижке.
        - Самое бессмысленное испытание, какое я только видел, - фыркнул отец и спокойно опустился на колено.
        Обезьяна сразу ожила, и несколько минут слышно было только деловитое щелканье ножниц. Когда отец поднялся, Генри пришло в голову, что без волос он выглядит другим - мощный череп и выступающие кости на висках делали его лицо властным и жестким, куда больше похожим на короля Освальда, о котором детям рассказывают страшные сказки.
        - Ну все, Генри, заходим, - весело сказал отец, на пробу сделав шаг в пещеру и обратно. На этот раз ничто ему не помешало. - А вы двое ждите тут, любуйтесь аметистами, можете попытаться отколоть парочку. Не увидите, как я убью тварь, но не заставлять же ради этого зрелища стричься под корень юную даму и прекрасного принца. Женщинам и членам королевской семьи не пристало ходить без волос.
        - Он прав, - кивнул Генри. Он весь был сосредоточен на одном: затолкать подальше внезапное подозрение, что отец хочет как-то подставить его, потому и пытается всю дорогу избавиться от остальных. Хуже всего было то, что Генри и правда готов был рискнуть жизнью, только бы убедиться, что отец ему не врал. - Мы пойдем внутрь, а вы сидите здесь, это безопасно.
        На лице Лотты проступило облегчение.
        - Я все равно не уверена, что от меня был бы толк. По дороге я пыталась вызвать птиц, и ничего не вышло. В Злобных скалах птицы вообще не водятся - они, кажется, прилетали ко мне через тот ход, по которому можно выйти куда угодно. Простите, я знаю, что от меня никакой другой пользы нет, но я не понимаю, как сделать так, чтобы они пришли. Я вас подожду.
        Эдвард ни за что не расстался бы со своими прекрасными волосами, так что его Генри даже спрашивать не стал и просто шагнул вслед за отцом под свод пещеры.
        - Подожди секунду, - вдруг сказал Эдвард, и Генри нехотя остановился. - Я не знаю, что делать: рваться за вами или остаться тут. И мне нужна твоя помощь.
        Отец потянул Генри дальше, но тот не сдвинулся с места.
        - Слушай, Генри, - Эдвард заговорил быстрее, - ты не самый приятный человек на свете, но у тебя поразительное чутье. Я все думаю: может, Барс поэтому тебя и выбрал? Мне всегда надо лет сто подумать, чтобы решить, как правильно поступить. А ты просто знаешь. Говорят, мудрецы могли доставать ответ на любой вопрос прямо из мира волшебства, и мне иногда кажется, что ты делаешь то же самое. Но в этот раз ты не сосредоточился, я по лицу видел. А мне нужно, чтобы ты точно сказал нам с Лоттой: ждать здесь или пойти с вами? Я хочу быть уверен.
        Генри поднял брови. Он бы в жизни не поверил, что Эдвард такого высокого мнения о его способностях.
        - Ты меня послушаешься, что бы я ни сказал? - уточнил он.
        - Да, - с достоинством ответил Эдвард, наклонив голову.
        Генри никогда не задумывался о том, как именно принимает решения, но сейчас честно попытался сделать то, о чем говорил Эдвард: не думать, просто знать. Как ни странно, это место отлично для такого подходило: гладкий воздух успокаивал, и, несмотря на близость Зверя, здесь легко было сосредоточиться. Не думать, просто знать. Генри закрыл глаза и вдруг почувствовал, что Эдвард прав. Что-то глубоко внутри него знало, как надо поступить.
        - Идите с нами, - через силу проговорил он, стараясь не думать о том, что, если с ними в пещере что-нибудь случится, это будет целиком и полностью его вина.
        Эдвард криво улыбнулся и провел рукой по волосам.
        - Надеюсь, ты сказал это не для того, чтобы лишить меня прически.
        А потом шагнул к одной из обезьян и опустился на колени.
        - Я буду тебе нравиться без волос? - тихо спросила Лотта.
        - Конечно, - кивнул Генри. - Волосы тут вообще ни при чем.
        Она несмело улыбнулась ему и села на землю рядом с другой обезьяной. Быстро защелкали две пары ножниц. Генри неподвижно смотрел, как ветер подхватывает длинные кудри Лотты и золотые волосы Эдварда.
        - Мне сказали, что у членов королевской семьи всегда светлые волосы, - тихо сказал он отцу, застывшему рядом. - А у тебя черные. Почему?
        - У королей принято выбирать себе жен такой же светлой масти, как они сами, но мой папаша с невероятной силой полюбил женщину с волосами темными, как ночь. Мою мать, - негромко ответил отец. - Она была не похожа на всех этих дворцовых куколок. Сильная, независимая. Единственный человек, которого я когда-нибудь слушался. Умерла, когда мне было двенадцать.
        - А моя мать? Какие у нее были волосы? - спросил Генри.
        Отец вздохнул и сделал вид, что всматривается в непроглядную темноту пещеры.
        - Никогда еще не убивал чудовищ, - сказал он. - Прямо вспоминаю свои детские мечты.
        Щелканье ножниц затихло. Лотта, вытирая нос, повернулась к Генри, и он снова подумал о том, что без волос люди, кажется, становятся больше похожи на самих себя, будто в них проступает из глубины что-то настоящее, как если бы он увидел Лотту без одежды. В этой мысли не было ничего особенного - люди ведь носят одежду просто для тепла, потому что у них нет шерсти, как у животных, - но Генри вдруг почувствовал приятное, незнакомое беспокойство. Объяснить его Лотте он бы не смог, но та все равно как-то поняла, что не перестала нравиться ему, и улыбнулась. Как хорошо, что людям для общения не всегда нужны слова.
        Генри с трудом выбросил из головы ненужные мысли и повернулся к Эдварду. Без своих локонов он выглядел сильнее и старше, и в то же время каким-то непостижимым образом в нем теперь было видно то, что Генри замечал всегда: страх, скрытность и неуверенность, будто он вечно ждал, что на него вот-вот обвалится ближайшая стена, но скорее умер бы, чем признался в этом. И еще Эдвард внезапно напомнил ему кого-то другого: не то виденную где-то картинку, не то живого человека, но кого именно - Генри так и не смог понять.
        - Что бы там ни случилось, мы пришли все вместе и уйдем все вместе, - хрипло сказал Генри и протянул Эдварду его меч, а Лотте - ее куртку. - Ничего не бойтесь. Скоро отпразднуем победу среди кучи сокровищ.
        Сработало: как только он произнес это вслух, то и сам почти поверил, что так оно и будет.
        - Есть одна традиция - возможно, она даже описана в «Легендах великого прошлого», - вдруг проговорил отец, напряженно глядя на него. - Древние воины перед битвой с чудовищами вслух объявляли, зачем они в это ввязались. Они верили, что так можно отогнать страх. Начнете, юная леди?
        Голос у него был такой странный, что никто не стал спорить.
        - Я иду, чтобы отомстить за свою деревню. И потому, что ты идешь, - сказала Лотта, тронув Генри за рукав. - Я еще никогда не делала ничего такого… такого храброго.
        - Мне надо впечатлить короля, - неразборчиво пробормотал Эдвард.
        Генри едва не сказал: «Мне нужен цветок памяти», но вовремя сдержался - нельзя, чтобы отец это узнал. Да и другая причина была - не менее сильная.
        - У меня дар огня. Никто не станет терпеть такого, как я, если я не буду делать что-нибудь полезное.
        - А я иду, потому что действительно хочу помириться со своим сыном. У нас были небольшие… сложности. Но я хочу доказать ему, что он может на меня положиться. Собираюсь вроде как начать новую жизнь. Старая все равно не принесла мне ничего хорошего. Ну все, вперед, - сказал отец и, резко отвернувшись, вошел в пещеру.
        Генри шагнул за ним, остальные потянулись следом. Дорога уходила вниз, свет за спиной постепенно исчезал, пока все вокруг окончательно не погрузилось во тьму.
        Глава 13
        Кровь и золото
        Судя по лихорадочному дыханию Эдварда и Лотты, в этом угрюмом подземном ходе было по-настоящему страшно, но Генри чувствовал только спокойную, приятную легкость. Все лишние мысли, все вопросы и сомнения исчезли. Сейчас он делал то же, что делал всю свою жизнь: шел с отцом на охоту. Их добыча все еще ранена и обессилена, и Генри уже почти слышал звук, с которым отец вгонит меч в уродливое чешуйчатое тело, - разом и тошнотворный, и победный звук смертельного удара.
        Какое-то время они двигались на ощупь, потом впереди забрезжил тусклый свет, и отец неспешно, без суеты вытащил из ножен меч. Вскоре тесный ход раздался, они вышли на открытое пространство, - и Генри подавился воздухом. Когда он представлял себе сокровища Зверя, фантазии ему хватало на ящик, набитый монетами, вроде тех, которые отец раздавал своим солдатам. Но все было совсем не так. Лучи, падающие сверху, из невидимых щелей в горной породе, скупо освещали недра подземелья - такие огромные, словно гора изнутри была полой, как гнилой орех. И вся эта пещера была завалена золотом и грудами каких-то вещей. В голове у Генри из той же темной глубины, в которой хранилось все, что он забыл, всплыла картинка: подземные переходы, набитые яркими камнями, шкатулками и мотками ткани, расшитой блестящими нитками. Сказка о бедном юноше, который попал во владения жуткого волшебного существа и нашел там…
        За спиной у него раздался оглушительный грохот - Генри дернулся и обернулся. Ход, по которому они только что прошли, скособочился и просел, на земле лежали несколько огромных камней, а рядом, едва различимый в полутьме, сидел Зверь. Увидев, что его заметили, он лениво передвинулся, ударил по каменному своду - и еще несколько обломков посыпались вниз. Генри почувствовал, как пальцы Лотты до боли вдавились ему в плечо, как Эдвард придвинулся ближе, вытаскивая из ножен меч. А Зверь улыбнулся, сделал еще один плавный шаг в сторону, и его темный, почти человеческий кулак врезался в камни снова. И снова. Он бил с такой силой, что содрогалась гора, бил, пока ход наверх не осыпался окончательно - так легко, будто сделан из песка. Генри сглотнул. Страх вливался в него медленно, по капле, - и вспыхнул в полную силу, когда он посмотрел на отца. Даже хищник отступает перед тем, кто крупнее. Злющий северный песец при виде волка удирает, поджав хвост. И сейчас Генри чувствовал, что его отец, великий и непобедимый воин, думает только об одном: есть ли из этого подземелья другой выход, и если есть - насколько
быстро они успеют до него добраться.
        Зверь не был ранен. Не истекал кровью. Его голова поворачивалась легко и свободно, движения были мягкими и сильными, красные глаза лениво смотрели из-под нависших век. А самое главное - он совершенно не выглядел удивленным. Скорее так, будто капкан, рядом с которым он долго и терпеливо ждал, захлопнулся, и настало время для сытного обеда.
        И когда Генри думал, что все не может стать еще хуже, Зверь заговорил:
        - Какой почетный гость и какой прекрасный меч! Но разве это умно - приносить в мой дом оружие, которым можно убить тебя самого?
        Он в упор посмотрел на отца, и Генри захлестнуло холодным, мучительным ужасом. Никто не знает, как выглядит бессмертный король Освальд без доспехов. Никто не знает про великий меч Тиса. Чудовищу просто негде было это выяснить - и все же оно знало. Генри вдруг понял, что трет ладонью грудь, но не может вспомнить, как поднял руку.
        «Вы все умрете здесь, мой милый друг, - пропел огонь. - Ты думал, что вы такие умные? Зверь перехитрил вас - и что же ты теперь будешь делать?»
        Генри затряс головой, вцепившись ногтями в куртку на груди. Зверь на секунду перевел взгляд на него - с улыбкой, как на безмозглого детеныша, - и снова повернулся к отцу.
        - Да-да, я знаю твои секреты. Много мелких, но один… - Он поцокал языком и ткнул костлявым пальцем в сторону Генри. - Чтобы он не узнал, ты бы дорого заплатил, правда? А я ведь могу и рассказать - представляешь, что тогда будет?
        Генри беспомощно смотрел, как двигаются черные губы чудовища. Ему казалось, что слова доносятся до него откуда-то со дна реки и отодвигаются все дальше.
        - Вот как мы поступим. - Зверь легонько похлопал ладонью по каменному завалу на месте входа в пещеру, и валуны глухо стукнули друг о друга. - Другого выхода отсюда нет, можешь не искать. Но я выну камень вот тут, и ты уйдешь вместе со своим прекрасным мечом. Ты мне не нужен. Дар предсказания лишает жизнь приятной неожиданности.
        Отец прокашлялся. Генри еще ни разу не слышал, чтобы ему не сразу удавалось справиться с голосом.
        - Если я уйду, ты убьешь их всех.
        Зверь рассмеялся - глухой, рокочущий звук.
        - Не делай вид, что тебе есть дело. Два глупых барашка даже не знают, какой пастух их сюда привел. И тебе на них плевать, ты бы сам их убил, если бы было нужно. А третий… Если я скажу ему правду, ты все равно его потеряешь. Так что выбирай: уходи и дай мне сразиться с ним на равных, как зверю со зверем, или оставайся, и тогда я скажу ему, что…
        - Не надо, - перебил отец. Голос у него звякнул, как пригоршня льда. - Вынимай камень.
        Он убрал меч в ножны и пошел к завалу. Генри смотрел на его напряженную, застывшую спину, и ему хотелось упросить его остаться, крикнуть: «Папа, ты меня не потеряешь, и неважно, что ты сделал, наплевать на прошлое, только не бросай меня здесь» - но он не мог, будто язык прилип к нёбу. Жар прокатился по телу приятной, успокаивающей волной, и Генри медленно сел на землю. Ему казалось, что он проваливается бесконечно долго сквозь что-то бесконечно мягкое. Раздался грохот - Зверь аккуратно, двумя пальцами убрал в сторону валун. Остальные камни тут же поползли вниз, но, когда дробный грохот прекратился, в завале осталась щель - человек как раз сможет протиснуться. Отец подошел к ней и обернулся.
        Генри встретил его взгляд - и ощущение падения в горячую пустоту исчезло. На охоте им с отцом не нужны были слова, чтобы друг друга понимать. И Генри поднял руки, не вставая с земли, - жест, которым люди объявляют о поражении. Отец учил его соображать быстро, и сейчас ему хватило трех секунд, чтобы додумать до конца то, что вертелось у него в голове с тех пор, как Зверь начал заваливать ход.
        - О великий Зверь, я знаю, что ты можешь убить нас в любую секунду, но подожди хоть немного! - У Генри дрожала челюсть, голос срывался, но он изо всех сил старался говорить уважительно, как учил Эдвард. - Ты ведь сам хотел, чтобы мы пришли сюда. В первый раз ты заманивал нас песней, но птицы не дали закончить. И тогда ты нас пригласил по-другому. Ты сам сказал нам, что вылечишь свои раны за сутки и что собираешься напасть еще на три деревни. Ты не проговорился, ты хотел, чтобы мы нашли тебя здесь. Почему?
        Зверь улыбнулся - и Генри наконец понял, что изменилось с тех пор, как они виделись в последний раз. Сейчас Зверь выглядел пугающе похожим на человека.
        - И почему ты думаешь, что я тебе отвечу? - спросил он таким голосом, будто все это его даже забавляло.
        - Люди перед дракой всегда рассказывают, что собираются делать. Заявляют о намерениях. Такая традиция, - вдохновенно сказал Генри, и Зверь захохотал, хлопнув себя по животу.
        - Вот как? Ну, изволь. Я хотел, чтобы вы пришли, потому что здесь мне легче забрать твой дар, и…
        Последнее слово перешло в рычание, потому что отец, который бесшумно подкрадывался к Зверю сзади, ударил его мечом по лапе. Вот только клинок безобидно соскользнул с чешуи - Зверь ловко увернулся и отскочил. Отец напал снова, но Зверь опять уклонился, пытаясь сбить отца с ног и ударить об стену, - а дальше все слилось в мелькание серебристого меча и огромных черных лап. Генри отстраненно подумал, что надо бы спрятаться, как сделали Эдвард и Лотта, - он уже несколько минут назад потерял их из виду, - но так и не встал с места.
        Зверь дрался на четырех лапах, как рысь, двигался быстро и точно, под чешуей перекатывались толстые мышцы, и Генри с каким-то непонятным ноющим чувством понял, что не продержался бы против него и минуты. Это чувство затапливало его с головой - не страх, не злость, но что-то мощное и непоправимое, оглушительное, как горный обвал, и Генри долго искал ему название, прежде чем понял: это ощущение мучительной, бесконечной любви. Отец вернулся ради него. Сражался с ужасной тварью ради него. Отец боялся за какую-то старую тайну, он всегда делал лишь то, что ему выгодно, и его не волновали разрушения, которые может причинить королевству Зверь. Он был злодеем и преступником, он убил Сиварда и Тиса, но сейчас Генри было все равно, потому что отец дрался, чтобы защитить его. И Генри страдал от любви, как от боли, это огромное неловкое чувство ворочалось в его сердце, как медведь в берлоге. Ему казалось, что он понял в жизни главное, и никакие другие знания ему больше не нужны.
        А потом сквозь это сияющее марево пробилась новая мысль. Зверь не просто дрался - он следовал какой-то причудливой, почти человеческой тактике: делал ложные выпады, предугадывал движения отца, заманивал его на груды золота, чтобы у него завязли ноги. Отец был сильным и умелым воином, он обращался с мечом так, будто это не тяжеленный кусок железа, а ветка дерева, и если бы он сражался с обычным животным, хоть один его удар давно достиг бы цели. Но чудовище не подпускало его близко, изматывало, ускользало ловко, как змея. До Генри медленно начало доходить: в таком бешеном темпе прошло уже несколько минут драки, и отец начал выдыхаться. А Зверь - нет: он будто нарочно берег силы, тянул время, выжидал подходящий момент для атаки в полную силу. Генри сжал зубы так, что заболела челюсть. Он понял, с той самой внезапной ясностью, про которую говорил ему Эдвард: отец проиграет этот бой. Скоро он пропустит удар, не успеет всего на долю секунды, и Зверь ударит его об стену, подберет выпавший меч, который в огромной лапе будет казаться тонким, как щепка, и вгонит его отцу в грудь.
        Генри ничего не знал о любви, до этой минуты он даже всерьез не думал о том, что люди под ней подразумевают, и не был готов к тому, что произошло дальше. Оказалось, у любви есть и обратная сторона, побочное действие, которого он не ожидал. Если тому, кого ты любишь, что-то угрожает, ничто тебя не остановит. Ты можешь сколько угодно говорить себе, что не нужно вмешиваться, - а сам уже мчишься на помощь.
        На этот раз огонь ничего ему не нашептывал, не уговаривал поддаться, - просто охватил его, как пламя охватывает сухую траву. И Генри с запоздалым, мимолетным ужасом понял: все, что внутри него так долго сопротивлялось, от этого отчаянного приступа любви вдруг стало мягким и податливым, и огонь вошел в его сердце легко, как нож в мягкую землю. Отец споткнулся и едва успел откатиться от удара лапы, и Генри плавным движением поднялся на ноги. В следующую секунду в нем не осталось ничего - ни любви, ни страха. Только огонь. И когда он шагнул вперед, чувствуя на своем лице чужую улыбку, он знал, что сейчас уничтожит Зверя, заберет его силу, всю, без остатка. Он сделал несколько спокойных, пружинистых шагов, наслаждаясь каждым движением своего тела. Зверь считает себя величайшим хищником? Ну уж нет. Величайшего он сейчас встретит.
        Генри прошел полпути и как раз начал снимать перчатки, когда ближайшая куча золота внезапно съехала вниз, сбив его с ног. Он рывком выбрался из-под груды тяжелых монет, но встать не успел - кто-то навалился сверху, вдавливая его обратно в золото. Генри дергался и рычал, хрипло, дико, захлебываясь слюной, но тяжесть со спины сбросить не получалось, мало того - скользкая, пахнущая кровью рука легла ему на затылок, прижав лицом к золотым монетам с такой силой, будто пыталась его в них утопить. Воздух стал горячим и душным, словно раскалился докрасна, и Генри забился, собирая все силы, чтобы перевернуться и уничтожить врага. Он весь был чистой яростью, и до него не сразу дошло: ему очень больно, эта боль вспыхнула в голове так остро и ярко, что он с трудом сообразил, откуда она взялась.
        Понимание пробилось к нему медленно, будто вязло в тумане, заполнявшем голову: от соприкосновения с его лицом холодные монеты нагрелись так, что теперь обжигали его самого. Генри в панике попытался вытащить руки, придавленные чужими коленями, но ничего не вышло, - и вдруг к его затылку, рядом с ладонью, топившей его в золоте, прижалось чье-то лицо. Огонь внутри него заметался, сбитый с толку сразу двумя немыслимыми вещами - ощущением ожога и тем, что кто-то не боится прикосновения к раскаленной оболочке, которая защищает его хозяина. Перед тем, кто несет смерть, надо склоняться в страхе, но вместо этого кто-то касался его щекой и что-то говорил, - Генри не разбирал слов, только чувствовал, как двигаются губы, прижатые к его уху. В красной тьме, где он барахтался, не было имен, не было причин и следствий, огонь хотел только убивать, уничтожать, брать чужие силы, ему не было в этом равных, но он не понимал, что происходит, а разбираться в сложных ситуациях без хозяина не умел. Огонь яростно зашипел, как разгоряченный схваткой зверь, которому приходится отступить, и Генри со стоном открыл глаза.
Красное марево в его голове вдруг пошло прорехами, и ему показалось, что он падает снова, на этот раз - вверх. Чьи-то слова сливались в далекий гул, но с каждой секундой Генри различал их все лучше, словно они пробивались к нему сквозь туман:
        - Тихо, тихо, тихо. Вернись, возвращайся, это не поможет. Я держу тебя, все хорошо, успокойся, я держу.
        Генри обмяк - бешеная сила, заставлявшая его драться, иссякла. Он как будто вернулся из далекого путешествия, но, кажется, прошло не больше минуты - неподалеку по-прежнему раздавался звон меча и тяжелое дыхание чудовища. Генри попытался убрать лицо от раскаленных монет, и на этот раз ему не помешали, наоборот - перевернули на спину.
        Несколько секунд Эдвард нависал над ним, подозрительно приглядываясь. Одна щека у него была ярко-красная от ожога.
        - Сработало, - пробормотал он так, будто сам не мог в это поверить. - Металл хорошо передает тепло, и я решил, что монеты тебя обожгут, и ты сам…
        Поблизости раздался звук падения, и Генри рванулся туда. Атака чудовища все-таки достигла цели - отец упал, выронив меч, и едва увернулся от удара огромного черного кулака. Генри бросился вперед, но Эдвард дернул его за воротник и повалил на себя, крепко обхватив руками и ногами.
        - Прекрати, дубина! - выдохнул он и, зачерпнув горсть монет, сунул Генри в ладонь. - Целься в глаз.
        Монеты были в крови - видимо, рана все-таки разошлась. Генри тупо уставился на них, едва соображая, чего от него хотят. Он швырнул горсть монет в Зверя, но они отлетели от чешуи, и тот даже не заметил, занес лапу снова, а отец так и не успел встать, и Генри подобрал еще одну монету. Отец учил его, что стрелять надо не туда, где цель сейчас, а туда, где она окажется через секунду. Отец учил его, что для меткого удара нужна холодная сосредоточенность, даже если на тебя несется кабан. Отец научил его всему, и Генри не имел права его подвести. Бросая монету, он уже знал, что не промахнется.
        Ждать, что такая тварь ослепнет на один глаз от удара монетой, было бы глупо, но чудовище на секунду отвлеклось, дернуло головой - и этого оказалось достаточно. Отец был лучшим охотником в королевстве, и воспользовался секундой сполна. Не вставая, он дернул к себе меч, сделал молниеносный выпад и проткнул Зверю заднюю лапу.
        Раздался такой рев, что вздрогнули стены пещеры. Зверь сделал несколько нетвердых шагов, оставляя за собой кровавый след, и упал на золото. Меч Тиса не подвел: судя по хрипу Зверя, небольшой раны хватило, чтобы его убить. Генри без сил прислонился к какому-то сундуку. До него запоздало дошло, что Эдвард спас его от худшей в жизни ошибки. Забрав силу Зверя, он уже не смог бы остановиться и убивал бы, пока кто-нибудь не убьет его самого.
        Генри повернулся к Эдварду - тот улыбался, и это было так странно, что Генри едва его узнал. Отсутствующе-вежливое движение губ, на лице Эдварда обычно означавшее улыбку, вообще не было похоже на то, что Генри видел сейчас: растерянное, счастливое выражение, которого Эдвард будто и сам не замечал. Почувствовав взгляд Генри, он обернулся и вскинул руку, будто приветствовал его.
        - Это древний знак победы, - пояснил он, поднимаясь на ноги. - Ты должен стукнуть рукой о мою ладонь. Ай, да не так сильно! Символически стукнуть, а не кости мне ломать.
        - Что такое «символически»? - спросил Генри, пока они перебирались через нагромождение сокровищ туда, где рядом с телом Зверя без сил лежал отец.
        - Если будешь читать не только руководство «Меткая стрельба для начинающих», узнаешь.
        - Нет такого руководства.
        - Я шучу, балда, - фыркнул Эдвард и, подойдя к отцу, помог ему встать.
        - Кажется, я староват для того, чтобы рубиться с таким милым созданием, - прокряхтел отец, поднимаясь на ноги.
        - Да вы что! - выпалил Эдвард все с тем же сияющим видом. - Вы герой! Это лучший бой, какой я видел! Мой учитель, королевский оружейник, и близко не умел так драться, как вы! Вы просто… - Эдвард потряс в воздухе кулаком, не в силах выразить свои чувства, и отец снисходительно, добродушно ему кивнул.
        Генри видел, как отцу приятно, что его заслуги ценят, и у него вырвалось то, что он раньше никогда не решился бы сказать:
        - Молодец, папа.
        Отец усмехнулся, вытирая расцарапанное, мокрое от пота лицо.
        - Какая дешевая лесть, дитя мое, - весело сказал он, и Генри окончательно понял: все плохое осталось позади.
        Теперь они смогут вместе построить что-то новое. Что-то хорошее. Прошлое в прошлом, оно не имеет значения. Отец выглядел измотанным и побитым, но глаза у него улыбались.
        - Его высочество был прав: в следующий раз нужно лучше договариваться о том, кто что делает, если план летит в тартарары, - великодушно признал отец и, подобрав с земли меч, шагнул к чудовищу.
        Оно лежало на боку, слабо втягивая воздух. Полузакрытые красные глаза неподвижно смотрели в одну точку, но, когда отец занес меч, чтобы для верности перерубить ему шею, Зверь слабо приподнял ладонь и перевел на него тусклый взгляд.
        - Не надо, - еле слышно прохрипел он. - Дай хоть умереть со своей головой на плечах. Ты уже убил меня, великий король Освальд.
        Чудовище закрыло глаза и вытянулось неподвижно, как груда черной чешуи, и на мгновение Генри обрадовался, что все кончено, а потом услышал, как у Эдварда перехватило дыхание. Генри повернулся к нему и увидел, что улыбка сползает с его губ, медленно, будто он забыл ее на лице.
        - Он не… - начал Генри и умолк, не придумав, как закончить.
        Эдвард уже все сопоставил, все понял - это было ясно еще до того, как он открыл рот.
        - Хорошая библиотека. Старинный дом. Меч, которым можно убить кого угодно. Умение сражаться, как в древние времена. Освальд - твой отец.
        - Я не знал, что он… - опять начал Генри, чувствуя себя косноязычным и тупым.
        Он повернулся к отцу, надеясь, что тот как-нибудь все исправит. Тот морщился от досады - последние слова Зверя тоже застали его врасплох - но, почувствовав взгляд Генри, взял себя в руки и придал лицу примирительное выражение.
        - Не буду оскорблять ваше высочество попытками доказать, что это неправда. Да уж, настало время невероятных признаний. Я Освальд, мне триста сорок лет, и Генри - мой сын. Вам, Эдвард, не за что меня любить, но давайте посмотрим правде в глаза: если бы не моя помощь, ваш героический поход закончился бы тем, что престол наследовать было бы некому. Согласитесь, что мне это было бы выгодно, - не буду кривить душой, захватить трон я бы не отказался. Но вы стоите здесь, живой и невредимый, благодаря мне. Так что давайте заключим сделку: вы никому не расскажете о том, что узнали, а взамен можете в докладе отцу не упоминать о том, что кто-то помог вам одолеть чудовище, и он будет в восторге от ваших успехов. Ну как, по рукам?
        Эдвард и не посмотрел на него - кажется, всю эту длинную речь он просто не слышал.
        - Ты сам сказал, что Джоанна и Освальд убили моего брата, - без выражения проговорил он, глядя прямо перед собой. - И ты все равно привел меня в его дом.
        Он перевел взгляд на Генри, и тот через силу кивнул. Холодное, застывшее лицо Эдварда его пугало.
        - Сын простого охотника, да? - тем же глухим голосом продолжал Эдвард. - Ты врал всем о том, кто ты такой. Изображал неграмотного дурачка. Надеюсь, ты хорошо повеселился.
        Генри разлепил пересохшие губы и выдавил:
        - Он помог нам. Он победил Зверя. Он…
        Договорить Генри не успел, потому что Эдвард со всей силы ударил его по лицу - не кулаком, а раскрытой ладонью, будто он не заслужил нормального удара. Генри легко успел бы уклониться, но даже не попытался. А потом Эдвард перевел взгляд на меч в руке отца, и Генри сразу понял, какая мысль мелькнула у него в голове.
        Этот меч - единственное оружие, которым можно убить бессмертного Освальда. Отец тоже почувствовал, к чему идет дело, и в следующую секунду острие меча уперлось Эдварду в горло.
        - Не советую, - сказал отец, и на этот раз от его терпеливого, покровительственного тона ничего не осталось. Это был голос короля Освальда, от которого его враги втягивали головы в плечи. - Ты можешь хоть наизнанку вывернуться, Эдвард, но прошлого не исправишь. Твой брат умер. Повзрослей, смирись и живи дальше. - Отец скупо улыбнулся, убрал измазанный кровью Зверя меч в ножны и бодро прибавил: - Сейчас причин для вражды у нас нет, мы вместе одержали победу, так что давайте-ка приступим к изучению сокровищ.
        Несколько секунд Генри казалось, что Эдвард сейчас полезет в драку, и он был не против, ему хотелось, чтобы Эдвард кричал, обвинял, злился. Но тот просто шагнул назад, неловко, как будто разучился ходить.
        - Поздравляю, Генри. Тебе отлично удалось всех провести, - сказал он. - Спасибо вам обоим за помощь со Зверем. Никто не видел Лотту? Думаю, нам с ней пора.
        То, что Эдвард пытался вести себя достойно и вежливо даже сейчас, выглядело по-настоящему жутко. Генри тоскливо смотрел, как он уходит, и только краем глаза заметил, что освещение вокруг изменилось, будто их всех накрыла огромная тень. Он рассеянно глянул вверх, и воздух застрял у него в горле.
        Чудовище, только что лежавшее неподвижно, теперь стояло за спиной у отца, и прежде, чем тот успел повернуть голову, с размаху ударило его лапой. Отец отлетел к стене, чудовище прыгнуло к нему и, сжав, как кроличью тушку, треснуло его о камни. Раздался тошнотворный хруст, но Зверь не останавливался, бил снова и снова, а когда ему надоело, бросил тело на землю и повернулся к Генри. Тот застыл, неподвижно уставившись на заднюю лапу чудовища. Кровь из нее больше не текла, дыра в чешуе заросла, и Генри понял с запоздалой, ненужной ясностью: Зверь притворился мертвым, чтобы у него было время оправиться от раны. Он назвал имя отца, чтобы они отвлеклись и не отрубили ему голову. Значит, мечом Тиса недостаточно задеть, нужно нанести смертельный удар. Отец не двигался - судя по неестественной позе, у него был сломан позвоночник, но Генри все равно ждал, что он встанет, и не хотел верить, что бессмертие не спасает, когда у тебя раздроблена половина костей и переломана шея.
        Генри был уверен, что умрет прямо сейчас, но Зверь почему-то прошел мимо, раздался грохот - и, с трудом повернув закостеневшую шею, Генри увидел, что чудовище ударило по преграде из камней, которая перекрывала выход из пещеры. Теперь на том месте, где Зверь недавно убрал камень, чтобы выпустить отца, дыры больше не было, - сплошная гора каменных обломков.
        Эдвард лежал на груде золота недалеко от завала. Наверное, он потерял сознание от боли, когда чудовище убило отца, и не представлял сейчас никакой угрозы, - но Зверь все равно остановился рядом и лапой перекатил его на спину. Генри сразу сообразил, зачем, и если бы у него были на это силы, он бы ненавидел себя за то, что так хорошо соображает сейчас и ничего не понял раньше. Вчера Эдвард бросил чудовищу вызов. Он все еще белый рыцарь. Убив его, Зверь больше не будет привязан к логову - таковы правила игры. От Освальда он избавился просто потому, что тот стоял на пути, но смерть Эдварда даст ему свободу.
        Зверь аккуратно, будто чистил орех от скорлупы, разорвал когтем воротник куртки и провел толстым пальцем по горлу Эдварда. Его Зверь бить о камни не стал, и все с той же мучительной, невероятной ясностью Генри откуда-то знал почему. В детстве, когда он впервые сам на охоте убил кролика, отец нарисовал ему круг на лбу кровью из тушки и сказал, что это древний обычай посвящения в охотники. Сейчас Зверь хотел омыться кровью врага в знак вступления в полную силу, как делали другие лютые твари, убивая белых рыцарей.
        «Даже чудовища нашего королевства соблюдают традиции, это так мило, - прошептал огонь. - Ну как, дашь этой твари разорвать принцу артерию или начнем драться?» Но Генри только закрыл глаза, чтобы не смотреть. Ему казалось, что он постарел на сотню лет, и даже если случится чудо и он переживет все это, его дряхлое, изношенное сердце просто остановится само по себе.
        Звук, который он услышал, был таким неожиданным и диким в этой наглухо замурованной пещере, что Генри вздрогнул. Это было беспорядочное хлопанье птичьих крыльев.
        Сверху, через какие-то незаметные щели под сводами, в пещеру влетали сойки, воробьи, голуби - и бросались на чудовище. Такие крохи не могли ему повредить, но они лезли в глаза, в уши, в рот, и Зверь отшатнулся от Эдварда, раздраженно шипя и отмахиваясь. Генри разом вышел из оцепенения, кинулся к Эдварду и волоком потянул за собой. Затащив его за первый попавшийся сундук, Генри огляделся в поисках более надежного убежища и увидел Лотту.
        Она стояла на переливающейся груде цветных камней, твердо, как человек, который занял свое место и больше с него не сойдет. Генри не вспоминал про нее с тех пор, как она спряталась, и сейчас даже не мог сообразить, когда она успела так измениться. Дело было не в стриженых волосах, а в выражении ее робкого, вечно бледного лица - сейчас оно горело решимостью, упрямством и силой. Еще несколько секунд Лотта смотрела на облепивших чудовище птиц, как генерал на храбрых солдат, а потом съехала по камням и, рухнув рядом с Генри, сжала его руку.
        - Все дело в этом месте, в самом этом месте! - выпалила она. - Я смогла вызвать птиц!
        Генри рассеянно кивнул. Он не понимал, что в этом особенного, она ведь делала это и раньше. Куда больше его волновало то, что чудовище перестало бессмысленно отгонять птиц и начало прицельно их убивать, по своему обыкновению расплющивая лапой о камни. Новые птицы не прибывали - видимо, Лотта уже позвала всех, кого могла. Скоро передышка закончится, и что они тогда будут делать? К счастью, Эдвард хотя бы пришел в себя и кое-как сел. Взгляд, который он бросил на Генри, ясно говорил, что надеяться на прощение нечего, но в данный момент это волновало Генри не так сильно, как злобное и совершенно живое чудовище.
        - Нам нужен план, - лихорадочно пробормотал Генри и выглянул из-за сундука.
        Тело отца лежало у дальней стены, и Генри велел себе не думать, ни за что не думать о том, что они никогда больше не смогут поговорить. Отец учил его не сдаваться, и сейчас Генри не мог его подвести. Меч все еще висел у отца на поясе, добраться до него будет нелегко, еще труднее - нанести твари смертельный удар, но даже прикидывать, как это сделать, было лучше, чем сидеть и ждать смерти.
        - Что бы ты ни придумал, я помогу, - прошептала Лотта, свирепо глядя на чудовище, и Генри сильнее стиснул ее пальцы.
        Эдвард смотрел на Генри так, будто желал ему провалиться сквозь землю, но, кажется, жить ему все-таки хотелось больше, чем ненавидеть.
        - Командуй, - буркнул он.
        - Эдвард, ты хоть как-то умеешь обращаться с мечом, - зашептал Генри. - Попытайся воткнуть его Зверю в сердце, а мы с Лоттой сделаем все, чтобы Зверь не добрался до тебя первым.
        - Звучит как тройное самоубийство, - прошипел Эдвард, выглядывая из-за крышки сундука.
        Чудовище перекрывало им путь к мечу и уже прикончило большинство птиц. Генри видел, как сосредоточенно хмурится Лотта, пытаясь вызвать подмогу, но ничего не получалось. И тогда Генри вспомнил Сияющий лес. Вспомнил бабочек и то, что Эдвард потом сказал ему.
        - Рой, - выдохнул он. - Если животным или их земле что-то угрожает, они…
        Лотта кивнула. Она поняла сразу - наверное, про это была какая-нибудь легенда, пережившая триста лет без волшебства.
        Чудовище мокро всхрапнуло, послышалось несколько быстрых, точных ударов, и щебет птиц умолк окончательно. Тяжелое дыхание и осторожные шаги раздались совсем рядом, Лотта прижалась лицом к груди Генри. Когда она заговорила, ее слова отдавались у него в ушах, как эхо.
        - О великий Рой, Зверь убил твоих детей. Он скоро убьет и нас тоже, и еще многих, и если сейчас королевство не в опасности, то я уж и не знаю, что надо сделать, чтобы ты явился, - шептала Лотта. Сердце у нее билось медленно и ровно, голос не дрожал, и Генри обнял ее изо всех сил. - Пожалуйста, спаси нас. Мы тоже звери, живущие на твоей земле. Приведи мне птиц. Спаси нас.
        Но вокруг было тихо, только под лапами Зверя звякнули монеты, когда он вышел из-за сундука. Как же глупо было думать, что они смогут победить такую тварь. Генри сильнее прижал к себе Лотту и передвинулся так, чтобы заслонить Эдварда. В эту секунду он любил их сильнее, чем отца, сильнее, чем свою жизнь, Сердце волшебства или будущее. Он привел их сюда и не защитил - фальшивый герой, который не может нанести ни одного удара, сам не превратившись в чудовище.
        Зверь как будто почувствовал, что Генри не будет драться, - он обогнул его и неспешно подошел к Эдварду.
        - Я вижу, - тихим, отсутствующим голосом сказала Лотта.
        Понять, что она имеет в виду, Генри не успел: вокруг раздался свист, устойчивый и мощный, словно буря разом гнула к земле целый лес. Но это оказался не ветер, а птицы - они влетали в пещеру одна за другой, заслоняли и без того скупой свет, их было столько, что они едва не сбили чудовище с ног, облепили его, как стая муравьев, атакующая жука, и Эдвард, пошатываясь, бросился прочь. Путь к мечу был свободен, он бы успел добежать, успел заколоть Зверя, пока тот отбивался от птиц, - вот только Зверь тоже это понял. Он рванулся вперед с такой невероятной силой, что протащил за собой птиц, - и все равно двигался медленно, будто через болото, а Эдвард мчался, как человек, спасающий свою жизнь. Но птицы заслоняли обзор, и Генри не сразу увидел: чудовище и не собирается догонять Эдварда, оно идет не за ним, а левее. Птицы прижимали его к земле, но оно невероятным усилием сделало еще два шага и упало на открытую шкатулку с блестящими камнями, накрыв ее собой.
        «Выгодное отличие человека от зверя в том, что он может использовать в драке предметы и оружие, а не только собственное тело», - вот что однажды сказал Генри отец. Этот зверь был похож на человека, и Генри понял, что он собирается сделать, за мгновение до того, как это произошло.
        Эдвард добежал до тела отца, с железным лязгом вытащил из ножен меч и помчался обратно. Чудовище с силой встряхнулось, как животное, вылезающее из воды, и на секунду смогло отбросить от себя птиц. Не вставая, оно запустило лапу в шкатулку, швырнуло что-то в Эдварда - и тут птицы снова погребли чудовище под собой. Генри надеялся, что птицы ненароком собьют с курса летящий предмет - но чудовище запустило его с такой силой, что он промчался к цели, как стрела, и ударил Эдварда в грудь. Генри успел разглядеть, что это хотя бы не нож, - если в пещере и было оружие, до него чудовище добраться не сумело. Эдвард не умер и, кажется, не был ранен, что-то стеклянное просто разбилось об него и безобидно осыпалось на пол. Но Эдвард повел себя как-то странно - он посмотрел на меч в своей руке так, будто не понимал, что это, разжал пальцы и сел.
        - Эдвард, меч! - заорал Генри и сам не узнал свой голос.
        Тот повернул к нему голову с выражением искреннего интереса, но встать не попытался. Раздался звук падения - это чудовище кое-как поднялось на задние лапы и рухнуло на спину, придавив десятки птиц, которые нападали на него сзади. Оно снова встало, пошатываясь и жмурясь, и упало на другой бок. Его расчет оказался верным - птиц было так много, что они не успевали отлететь, наталкивались друг на друга. Скоро большинство из них погибнет, Зверь освободится. Генри хотел приказать Лотте бежать за мечом, но она смотрела на Зверя так сосредоточенно, все ее мышцы были так болезненно напряжены, что он понял: в пещере Рой удерживает только она, ее сила и ее дар. Если бы чудовище и правда было злобным куроедом, который жаждет убивать пернатых, может быть, Рой и вмешался бы по своей воле, - но Зверя не интересовали птицы. Их позвала сюда Лотта, они гибли из-за нее, стоит ей отвлечься хоть на секунду, они скроются.
        И Генри сделал единственное, что ему оставалось: бросился за мечом сам. Отец говорил, что такому, как он, меч не поможет, что дар заставит его бросить оружие и вцепиться в тварь голыми руками, но он не мог стоять и ничего не делать, когда Лотта из последних сил удерживала птиц в пещере.
        Меч лежал на другом конце подземелья, рядом с Эдвардом, но Генри преодолел это расстояние за пару секунд. Ему казалось, что он превратился в чистую скорость, - так быстро он не бежал, даже когда в него стреляли охотники из Хейверхилла. Он схватил меч и помчался назад. Чудовище по-прежнему отбивалось от птиц, еще несколько секунд это точно будет продолжаться, он успеет, он успеет, он…
        Генри споткнулся и упал, растянувшись на золоте, попытался встать - и снова оступился. Он вдруг понял, что уронил меч, и взял его снова, но пальцы разжимались сами по себе. Когда он услышал голос, слова щекотали кожу, будто огонь говорил ему прямо в ухо.
        «Никакого железа. Драться так драться, а? Не надейся отделаться от меня. Только не в этот раз».
        Генри двумя руками вцепился в меч и сделал шаг, потом еще один, и еще. Рукоятка выскальзывала из пальцев, как будто намазана жиром, но он удерживал ее, стискивал до боли в суставах. Ему пришла в голову глупейшая мысль: все они сейчас на чистом упрямстве делали то, что было далеко за пределами их обычных сил. Белая до синевы Лотта тряслась от напряжения, но заставляла птиц нападать на Зверя снова и снова. Зверь бился так, что ухитрился уничтожить уже половину Роя. Он сам брел вперед, как человек с переломанными ногами шел бы через топь, а огонь с отчаянной силой удерживал его, потому что знал: если не дать Генри победить мечом, ему придется снять перчатки, чтобы не умереть. Но Генри не собирался проигрывать этот бой - он рвался вперед, полз, падал и снова поднимался, не отводя взгляда от Лотты, которая стояла слишком близко к Зверю и даже не пыталась отойти, будто приросла к месту.
        - Он не успеет, - неразборчиво прохрипел Зверь, едва открывая рот, чтобы в него не залетели птицы.
        - Я знаю, - тихо проговорила Лотта.
        Генри рывком преодолел еще пару метров. Ему оставалось сделать всего десяток шагов, когда Лотта, не поворачиваясь, вытянула руку в его сторону. Ее пальцы провели по воздуху, будто гладили его, и Зверь вдруг припал к земле, не сопротивляясь, когда птицы облепили его со всех сторон.
        - Прощай, Генри, - еле слышно уронила Лотта.
        Они со Зверем смотрели друг на друга, не отрываясь, и Генри почти успел, он был уже так близко, когда Зверь подобрался и прыгнул, на секунду отбросив от себя птиц, и сбил Лотту с ног. Раздался мокрый хруст, и сквозь мелькание птичьих крыльев Генри увидел, что Зверь ударил Лотту затылком об угол сундука. Она упала на бок, и птицы сразу же разлетелись. Больше их здесь ничто не удерживало.
        Генри даже не вскрикнул, он не мог тратить время и силы на ужас, потому что Зверь сразу бросился к следующей цели - той самой, которую наметил с самого начала. Эдвард сидел, пересыпая золотые монеты из одной руки в другую, и не повернулся на звук тяжелых звериных шагов. Птицы безобидно кружили вокруг, их становилось все меньше и меньше - они скрывались теми же невидимыми путями, какими попали сюда. Меч давил Генри на ладонь, огонь шипел и нашептывал ему слова, которых он не хотел слушать, а Зверь уже был далеко, и теперь нечего было рассчитывать на то, чтобы его заколоть.
        И тогда Генри швырнул меч ему вслед. Убить он не рассчитывал, но бросок получился хороший: лезвие ударило по плечу, до крови распоров шкуру. Чудовище с шипением развернулось, и Генри побежал.
        Теперь, без меча, он мог двигаться быстро. Огонь потратил столько сил на борьбу с ним, что сейчас ненадолго притих, а потеря Лотты довела Генри до той степени отчаяния, которая придает силы, а не отнимает. Он домчался до Эдварда, рывком поднял его на ноги и потащил в самый темный угол пещеры. За спиной у них раздавался железный звон - чудовище било мечом о камни, пытаясь его сломать. На это Генри и рассчитывал: Зверь в курсе, что убить его можно только этим мечом, а значит, попытается разбить его на куски. В волшебных предметах Генри не разбирался, но понимал: сломанная вещь, скорее всего, лишается всех своих невероятных свойств. Меч ему было не жалко - он бы все равно не смог им драться, а так эта потеря купит им хотя бы пару минут.
        - Придумай что-нибудь, пожалуйста, - отчаянно прошептал Генри, падая в темный угол. - Я не знаю, что делать. Ты умный, ну давай же.
        Ответа не последовало. Генри повернулся, и все надежды на то, что Эдвард постепенно придет в себя, растаяли, когда он увидел его улыбку. Добродушная, мягкая, на лице Эдварда она выглядела так дико, что Генри почувствовал невыносимое желание треснуть его кулаком в зубы, только бы убрать ее.
        Вместо этого Генри сжал его голову, заставив смотреть на себя. Нормальный Эдвард за такое тут же попытался бы сломать ему руку, а этот только улыбнулся шире. Взгляд у него был мутный, он часто моргал и глядел куда-то сквозь Генри, приоткрыв рот. Железный звон становился все громче - чудовище стремилось сломать меч, и Генри был уверен, что скоро ему это удастся: если он сумел завалить вход в пещеру, с мечом тоже управится. Последним шансом на спасение был Эдвард, если бы он придумал решение, а теперь…
        - Спрячься. - Генри сдавил его виски, как будто боль могла заставить Эдварда понять, что ему говорят.
        - Прятки, Роб? Место подходящее, - сонно пробормотал Эдвард, не пытаясь вырваться. - Спрячусь так, что ты не найдешь.
        Генри отрывисто кивнул. Он вдруг вспомнил, как Эдвард прятался в зале королевского совета, - так бесшумно, что он со своим слухом охотника и то не сразу его заметил.
        - Ты отлично прячешься, - тихо проговорил Генри и заставил себя разжать пальцы. - Не выходи, пока я не найду тебя. Ясно?
        Эдвард с готовностью кивнул и выскользнул из угла. С другой стороны раздался такой звон, что Генри вздрогнул и осторожно выглянул из укрытия. Чудовище все-таки переломило меч пополам, отшвырнуло осколки в разные стороны и с улыбкой выпрямилось.
        - Вот мы и остались вдвоем, дар огня, - нараспев протянул Зверь, внимательно оглядывая пещеру. Генри сжался в углу, стараясь не выдавать себя даже дыханием. - Я теперь понимаю язык птиц. Знаешь, что они тебе говорят?
        Генри поднял взгляд. Под сводами пещеры до сих пор метались несколько воробьев, щебеча во все горло. Он до последнего надеялся, что Лотта ранена, что она не умерла, но если Зверь забрал ее дар, значит, надеяться больше не на что.
        - Они говорят тебе: «Беги». - Зверь медленно поворачивал голову, пытаясь уловить хоть какое-то движение. - Глупые создания. Они могут вылететь через любую щель, но у тебя-то нет крыльев.
        Зверь подходил все ближе, навострив уши, - значит, все-таки услышал. Генри вдруг глупо, по-детски захотелось накрыть голову руками, как будто это могло сделать его невидимым. Помощи ждать было неоткуда. Он остался один.
        - У тебя были большие планы, верно? Убить меня, найти цветок памяти, - продолжало чудовище. И зачем оно с ним говорит, почему не подкрадывается молча? - Вот только у меня его нет. Среди моих сокровищ были два других предмета, сделанных тем же мастером: цветок забвения и цветок сна. Они всего лишь навели меня на мысль, как завлечь тебя сюда. Я бы и сам мог сказать, что Освальд так ловко от тебя скрыл, но куда веселее будет, если ты так и не узнаешь.
        Генри сильнее вжался спиной в камни. До него только сейчас дошло то, о чем надо было подумать с самого начала: почему из всей своей груды сокровищ Зверь предложил в награду именно цветок памяти?
        - Ты сказал Петеру привести любого белого рыцаря, - без голоса уронил Генри. - Но на самом деле ты заманивал меня. Ты знал, что я во дворце. Ты знал, что мне нужно.
        Эта мысль настолько его потрясла, что он даже не вздрогнул, когда Зверь подошел ближе и перекрыл ему выход из угла. Какая теперь разница? Как вообще можно бороться с врагом, который с самого начала обвел всех вокруг пальца? Генри ждал, что чудовище убьет его сразу, но оно медлило.
        - А теперь у нас два пути, - спокойно проговорило чудовище. - Можем сразиться на равных, как зверь со зверем. Мы ведь похожи, хоть тебе это и не нравится, - становимся сильнее, убивая других. Будешь и дальше ныть, что ты не такой, или примешь бой?
        Зверь подождал ответа, нависая над ним, как волк над мышью, - а потом протянул свою огромную лапу и когтем приподнял ему голову.
        - Или есть второй вариант. Я знаю, что ты, как ни странно, мечтаешь избавиться от своего великого дара. Если хочешь, я заберу его прямо сейчас. Обещаю, что сделаю это быстро и не больно.
        Генри сглотнул, чувствуя, как коготь давит на горло. Огонь, как ни странно, молчал. Для него все сводилось к одному: либо Генри все же решится убить Зверя, заберет его темную силу и станет настоящим разрушителем, либо огонь получит нового хозяина. И Генри с растерянностью, которая неприятно удивила его самого, понял: огонь так устал с ним бороться, что не возражает перейти к Зверю, который уж точно найдет ему применение.
        - Забирай, - пробормотал Генри, откидываясь на каменную стену.
        Огонь останется в выигрыше, как бы все ни закончилось, - так лучше уж умереть в своем уме, чем самому превратиться в чудовище. Генри зажмурился и вдохнул, наслаждаясь тем, как легкие в последний раз наполняются воздухом. Когтистые пальцы ощупали его шею, подбирая лучший угол для удара, - кажется, Зверь и правда желал ему быстрой смерти. Несколько воробьев по-прежнему назойливо щебетали, и этот жизнерадостный звук был здесь таким неуместным, что Генри едва не зажал уши. Он не хотел думать о Лотте, но она все равно заполняла его память до краев. Она умерла, потому что он ее подвел. Если бы он бежал быстрее, если бы старался лучше, если бы только…
        «Он не успеет».
        «Я знаю».
        Генри распахнул глаза, двумя руками схватившись за запястье чудовища.
        - Стой. Подожди. Одну минуту, прошу, одну минуту, пожалуйста!
        Напряженные когти расслабились.
        - Откуда Лотта знала, что я не успею ее спасти? - выпалил Генри, обеими руками сжимая чешуйчатую лапу. Он понял. - Легенда, которую рассказывал Эдвард, - это правда. Волшебство вырвалось в наш мир через разлом в земле и застыло в виде разноцветных скал. Мы сейчас в том самом месте, да? Это от волшебства воздух такой плотный. Ты хотел сражаться в этой пещере, потому что здесь ты умнее, ты видишь больше. Поэтому мудрецы сюда и уходили. Это они сделали лестницу, невидимый мост и каменных обезьян.
        - Они называли это место «Разлом истины», - усмехнулся Зверь и с неожиданной охотой убрал лапу от шеи Генри. - Если прийти в нужное расположение духа, любой ответ тут можно достать прямо из мира волшебства. Когда я проснулся, сначала не поверил своей удаче. Возродиться у Разлома истины, имея способность забирать дары людей, - такое впечатление, что в этот раз королевство мне даже подыгрывает. В общем, сам понимаешь, какие вопросы я задал. Кто сейчас сильнейший из героев, где его искать и что ему больше всего нужно.
        Чудовище развело лапами. Объяснения доставляли ему такое удовольствие, что Генри невольно вспомнил Эдварда. Умников хлебом не корми, только дай впечатлить других своим умом. Воспоминание окончательно привело Генри в себя - Эдвард даже в мыслях имел поразительное свойство одновременно раздражать его и выручать в самый нужный момент.
        - Ты сказал «возродиться» и «в этот раз», - выдохнул Генри. Сердце у него колотилось так, что он едва мог говорить. - Лютые твари - это всегда ты, верно?
        - Естественно, - оскалился Зверь. - Перерождаюсь каждый раз в новом виде и в новом месте, но всегда среди моих сокровищ. Сам не знаю, кто их так заколдовал, но они как-то перемещаются вместе со мной. Пару раз рыцари нашли-таки мое логово и все украли. Я, конечно, отыгрался и собрал новый урожай. - Он махнул лапой на добро, которым была завалена пещера. - В этот раз, правда, поживиться нечем. Видел ту деревню? Даже меня впечатлило убожество, в котором теперь живет королевство, а уж я видел много мерзостей.
        Последнюю фразу Генри расслышал уже с трудом - он выскользнул из угла, прошмыгнув между ног Зверя. Тот, кажется, не ожидал такого быстрого перехода от желания умереть к побегу и на мгновение опешил. Когда он бросился в погоню, момент был упущен - Генри уже спрятался.
        Ему в голову пришла потрясающая идея: раз граница с миром волшебства здесь такая тонкая, вдруг получится выудить оттуда подсказку, как одолеть Зверя? Вот только сделать это надо срочно - Зверь уже понял, что из-за болтовни упустил врага, и с грохотом расшвыривал сокровища во все стороны, пытаясь его найти. Генри изо всех сил сосредоточился, но никакого просветления не наступило, а вот Зверь до него почти добрался, и Генри бросился дальше, лихорадочно скользя взглядом по завалам ценностей вокруг. Что, если среди всего этого найдется… О да. Нашлось.
        Генри рванулся к куче драгоценных камней, вытащил круглый, прозрачно-лиловый аметист и сжал камень обеими руками. Эдвард говорил: «Если долго держать его в руках, обретешь мудрость и просветление. Тепло кожи высвобождает его силу». Если Эдвард был прав насчет Разлома истины, что, если и тут не ошибся? Чудовище треснуло лапой по камням, и они разноцветными брызгами полетели во все стороны, но Генри был уже в другом месте. Он убегал от охотников по целому дню и теперь вполне мог продержаться еще немного.
        От его рук камень не нагреется, он в перчатках. Генри прижал камень ко лбу, и кожа, способная обжечь, спасла его второй раз за день. Аметист мгновенно раскалился, и Генри показалось, что у него из-под ног выбили землю.
        Глава 14
        Игра мудрецов
        «Я вижу», сказала Лотта, и вот теперь Генри понял, что она имела в виду. Краски и звуки вокруг вспыхнули ярче, как будто у него улучшились зрение и слух. Время замедлилось - от волшебства воздух здесь был как смола, и движения в нем растягивались, чудовище, которое начало поворачивать голову в сторону Генри, поворачивало ее до сих пор. Оно было всего в нескольких шагах, и Генри знал, что надо торопиться, пока чудовище до него не добралось, но здесь оно выглядело так пугающе, что он застыл. Пятно вечной, холодной тьмы, которая питается только смертью. Генри опустил голову и посмотрел на себя. Он сам в этом мире казался огненно-красным - пламя в форме человека, и это было так отвратительно, что все вопросы, которые Генри хотел задать, вылетели у него из головы.
        А потом глаза ему накрыли две прохладные ладони. Кто-то стоял за его спиной, Генри чувствовал, как длинные волосы щекочут ему шею, чувствовал странно знакомый запах мыла и чистой ткани.
        - Не смотри туда, - произнес голос, от которого у Генри сжалось сердце. - Смотри вглубь. Ответ уже внутри тебя, просто тут его лучше видно. Успокойся, солнышко. Ты ведь знаешь, что надо делать.
        - Мама, - хрипло выдохнул он и попытался развернуться, но ему не позволили. - Ты жива, ты…
        - Я в твоей памяти. Ты спасаешь сам себя, ведь память - это тоже волшебство. - Она крепче прижала руки к его глазам. - Ты думал, что сможешь победить, не изменившись, но у тебя не получится, солнышко. Это невозможно. Ты должен драться как тот, кто ты есть.
        - Твой голос. Я его помню, - выдохнул Генри, упрямо пытаясь развернуться, но голос и ощущение прикосновения уже таяли, и он поднял голову.
        Тьма надвигалась на него, времени больше не осталось. Генри разжал руку, аметист глухо стукнулся об пол, и мир сразу приобрел свои обычные краски и скорость - чудовище было совсем близко, и на этот раз Генри не побежал. От страха ему хотелось кричать, но он заставил себя разжать трясущиеся губы.
        - Я бросаю тебе вызов, - глухо сказал он, изо всех сил стараясь не думать о том, что делает. - Давай сразимся по-настоящему.
        Он поклонился, прижав руку к груди. Что-то внутри него знало: именно так противники должны приветствовать друг друга на поединке. Глаза у чудовища загорелись таким удовольствием, что Генри наконец понял, отчего оно еще не убило его. Прихлопнуть его раньше было безопаснее, но тщеславие заставляло Зверя проверить, сможет ли он одержать верх над разрушителем. Драка с достойным противником куда слаще примитивного убийства.
        - О да, - выдохнул Зверь и припал на задние лапы в смутном подобии поклона. - Я думал, ты никогда не предложишь.
        - Ты в центре пещеры нарочно расчистил площадку в ожидании моего прихода? - спросил Генри.
        Не думать. Только не думать. Если хоть одна связная мысль сейчас пробьется ему в голову, он не сможет довести дело до конца.
        Губы Зверя растянулись сильнее, и он неспешно пошел на свободное пространство, даже не опасаясь, что Генри нападет на него сзади.
        - Конечно, да, - ухмыльнулся Зверь и встал на одном конце площадки. - Хорошему бою - хорошее место.
        Генри встал напротив и поднял с земли то, что уже давно заметил: обломанное острие меча длиной не больше ладони. И сейчас он сразу почувствовал, что даже этот обломок остался смертоносным: воздух вокруг металла был по-прежнему плотным от волшебства. Это была его последняя попытка, последняя надежда на то, что удастся не снимать перчатки. Не удалось: оружие невыносимо давило на руку, и Генри почувствовал только облегчение, когда пальцы разжались, и осколок со звоном упал обратно.
        - Нет уж. Как зверь со зверем, - мягко сказало чудовище.
        Генри не ответил. Ему было жарко - огонь наконец-то почувствовал, что пришло его время, - и Генри, стащив куртку, швырнул ее на землю. Из кармана вылетела глупая игрушка из Фарфоровой беседки и от удара об пол начала раскачиваться, а из ее железного нутра послышались скрипучие слова.
        - Прыг-скок, - сказала игрушка своим надтреснутым голосом.
        Генри вздохнул, успокаиваясь. Внутри у него все пело от торжества и неизбежности, когда он стянул перчатки и бросил их вниз.
        - Прыг-скок, - издевательски повторяла игрушка при каждом ударе головой об пол - ровный, как биение сердца, ритм.
        Воздух приятно холодил ладони, и Генри пошевелил пальцами. Теперь все будет быстро и просто, не грязная драка, а дело одного верного удара. Зверь будет целиться в шею, он сам может целиться куда угодно. Либо он успеет прикоснуться к чешуе, либо Зверь успеет его зацепить.
        - Прыг-скок, - еле слышно повторил Зверь.
        Они обходили друг друга по дуге, и Генри казалось, что он оглох, что мир вокруг куда-то отодвинулся, - но в этот раз огонь не подчинил его целиком. Как Генри и надеялся, история с раскаленными монетами научила огонь тому, что куда эффективнее объединять силы, что его ярость вместе с умом и спокойствием хозяина лучше, чем просто ярость. Сейчас они действовали заодно, и это было такое мучительно прекрасное чувство, что Генри затрясло, - от удовольствия, а не от страха.
        Чудовище нанесло свой первый удар, быстрый и четкий, но Генри резко ушел вниз, коснувшись ладонями пола. Камни под его руками расползлись пеплом, чудовище снова полоснуло лапой воздух, и Генри уклонился.
        Когти просвистели так близко, что он почувствовал холод ветра на щеке.
        Генри медленно обходил площадку по кругу, не нанося ни одного удара и застывшим взглядом глядя на тварь. Он видел, что Зверя пугает его отсутствующее, неподвижное лицо, сбивает с толку то, что он так долго оттягивает нападение. Зверь привык, что противник суетится, а он сам сохраняет хладнокровие и побеждает, так он уничтожил и Освальда, и птиц, - и сейчас ему было не по себе. Лапа снова чиркнула по золоту, но Генри только отпрянул, возвращаясь на то же место, откуда они начали. Огонь внутри него стонал от предвкушения, он был не против растянуть игру, он ведь уже знал, чем она закончится, знал, что рано или поздно, замахиваясь, тварь потеряет бдительность, и тогда он нанесет всего один, смертельный удар. Это была идея Генри, и он нутром чувствовал, как искренне огонь оценил предложенную тактику.
        - Ну же, - прорычало чудовище. - Нападай!
        Генри замер на месте, приглашающе раскинув руки, и Зверь, потеряв терпение, с ревом бросился на него. И тогда Генри упал на пол и оттуда, снизу, нанес свой единственный удар.
        Чудовище взвыло, задергалось, когтистые лапы ударили Генри по спине, пытаясь оторвать его от себя, но все уже было кончено.
        «Тварь, сволочь, я убью тебя!» - завизжал огонь таким мерзким, оглушительным голосом, что у Генри прострелило болью висок. Он прекрасно понял, что эти слова относились вовсе не к чудовищу, которое уже осело на пол. Теперь его перекошенная, яростная морда была прямо напротив Генри, вытаращенные глаза смотрели на него так, будто не понимали, что видят.
        - Я не зверь, - отрывисто сказал Генри ему на ухо. Он и сам не понимал, к кому обращается: к чудовищу или огню. - Поэтому я бросил перчатки на меч.
        Он поглядел на осколок меча, который вогнал Зверю в грудь. Любой удар обломком не причинил бы такой твари вреда, - кроме того, что нанесен в самое сердце, а отец учил Генри бить без промаха. На всякий случай он вогнал лезвие еще глубже, так, чтобы оно полностью ушло в тело. Перчатки, которыми он держал лезвие, упали, но они свое дело уже сделали. Если бы он схватил обломок меча голыми руками, он бы его сжег. Собственные перчатки были единственным, что он мог тронуть, не боясь уничтожить.
        Зверь рухнул на золото, не отводя взгляда от Генри, будто до последнего не мог поверить, что проиграл. Красный отсвет в застывших глазах медленно гас. Генри натянул залитые кровью перчатки, морщась от отвращения, и кое-как вытащил обломок меча наружу, - вдруг его еще можно будет починить? У него даже не хватило сил удивиться, когда тело Зверя рассыпалось черными хлопьями, похожими на сажу. Они взвились в воздух легко, как снег, и сразу начали оседать.
        - Мама, я все сделал, - выдавил Генри, зная, что никто его не слышит.
        Грудь распирало таким жаром, что он сел.
        «Ты меня провел, - шипел огонь, вгрызаясь ему в ребра. - Думаешь, это сойдет тебе с рук?»
        - Думаю, да, - проскрипел Генри, упираясь лбом в колени. - Можешь жечь сколько хочешь, сам знаешь, это ничего не изменит. Я никогда не смогу избавиться от тебя, а ты от меня. Сейчас проиграл, в следующий раз поборешься за победу. По-моему, справедливо, так что заткнись.
        И боль нехотя отпустила. Огонь вовсе не был глуп, он знал, что Генри прав. При мысли о том, что больше огонь на обман не попадется, Генри передернуло, но он велел себе об этом не думать. Сегодня все получилось, и этого достаточно.
        «Дерись как тот, кто ты есть», - сказала мама, и Генри сразу понял, что она имела в виду. Огонь не позволит ему удерживать меч долго. Единственный способ одолеть Зверя - заставить и его, и огонь поверить, что Генри готов убить врага, как положено разрушителю. Он даже куртку снял только для того, чтобы игрушка своим мерзким голосом отвлекала и Зверя, и огонь, не давала им сосредоточиться, помогала ему самому оставаться в сознании. Эдвард был прав: Фарфоровая беседка давала каждому то, что понадобится больше всего.
        Генри вытянулся рядом с черной плешью на полу, оставшейся там, где лежало чудовище, и закрыл глаза, изо всех сил пытаясь снова вспомнить голос матери, - но тот растворился без следа. Когда кто-то рывком вернул его в сидячее положение и прижал к себе, он даже не пошевелился, пока до него не дошло, что запах шершавой куртки под его щекой слишком уж знакомый. Генри медленно отстранился. Отец, бледный и расцарапанный, смотрел на него и улыбался.
        - Мне это просто кажется, - без голоса проговорил Генри. - Ты умер.
        Отец закатил глаза и положил его голову обратно себе на плечо.
        - Бессмертие, знаешь ли, неплохая штука. Хотя ощущение того, как собираются раздробленные кости, я бы приятным не назвал. Помочь ничем не мог, извини, я и спину-то с трудом разгибаю. Оставалось только лежать и верить, что ты справишься. Молодец, отличную партию сыграл.
        Генри сильнее прижался к нему, стараясь не разреветься от облегчения. Какое-то время они сидели молча, и Генри уже почти заснул, когда отец встряхнул его и поставил на ноги.
        - Отдыхать будем потом, - бодро сказал отец. - Гляди, сколько сокровищ! Уверен, тут можно найти много интересного.
        Но Генри интересовало только одно сокровище. Он добрел до того места, где уронил аметист, и поднял его. Может, цветка памяти тут и нет, но он теперь и не нужен. В мире волшебства можно получить ответ на любой вопрос, и сейчас он узнает, жива ли мама и почему он ее забыл. Он прижал камень к лицу, но краски вокруг не стали ярче, время не замедлилось. Генри бросился туда, где были свалены драгоценные камни, набрал полную пригоршню аметистов и уткнулся в нее лицом. Камни раскалились, но больше ничего не произошло. Генри велел себе не паниковать, сосредоточился - и все же уловил отголосок той ясности мыслей, которую чувствовал в первый раз. Вопрос «Что не так?» он и задать не успел - ответ как будто сразу вложили ему в голову.
        Мир волшебства, в который вел этот разлом, был словно озеро, из которого мудрецы выуживали ответы - аккуратно, понемногу. Чудовище, возродившись в этой пещере, вылавливало нужные ему сведения куда чаще, но оно было волшебным существом и чувствовало себя в том мире как рыба в воде. А когда Генри с его темным даром ворвался туда во время битвы - это было как бросить в воду огромный валун. Он потревожил озеро, и живая ткань мира волшебства, тысячелетиями не замечавшая эту маленькую прореху, почувствовала ее и начала залечивать.
        Больше это место никому ничего не скажет, потому что волшебство покидает его с каждой секундой. Генри запоздало понял, что даже воздух изменился, - его плотность редела, сила, наполнявшая его, уходила туда, откуда когда-то пришла. Генри мысленно крикнул вопрос о своей матери во весь голос, но он уже знал: ответа не будет. Разлом истины закрылся навсегда.
        Аметисты с грохотом выпали у Генри из рук и покатились во все стороны. Он вскочил и подошел к отцу, изучавшему содержимое какого-то сундука. Генри схватил его за рукав и развернул к себе.
        - Про какую тайну говорил Зверь?
        - Ну, он сдох и больше не может ее разболтать, верно? - пожал плечами отец, но Генри отлично видел: ему не по себе. - Забудь об этом, Генри.
        Взгляд отца не приказывал, а просил, и это было настолько не похоже на него, что Генри опустил голову. Радость от победы над чудовищем таяла, как он ни пытался ее удержать.
        Он издалека посмотрел на тело Лотты в окружении трупиков птиц, но так и не смог заставить себя подойти. Этот безжизненный предмет, который раньше был Лоттой, вызывал у него только ужас. Он видел сотни мертвых животных, но оказалось, что мертвый человек - это совершенно другое.
        - Эдвард! - крикнул Генри.
        Тот не отозвался. Генри звал снова и снова и злился все больше, потому что его пугало это молчание. Лотта мертва, надежда узнать о матери потеряна, - какое Эдвард имеет право добавлять плохих новостей?
        А потом ему пришла в голову странная мысль: возможно, в игре под названием прятки, о которой говорил Эдвард, не положено выходить, когда тебя зовут. Искать принца среди залежей барахла было глупейшим занятием, но это хотя бы отвлекало, и Генри пошел вдоль краев пещеры, заглядывая в каждый угол.
        Прятаться Эдвард действительно умел - на то, чтобы его обнаружить, ушло минут двадцать. Увидев опрокинутый плетеный короб метровой высоты, набитый свернутыми тканями, Генри с силой толкнул его ногой. Короб не откатился, хотя ткань вряд ли была настолько тяжелой, и Генри со вздохом вытащил несколько верхних отрезов.
        - Я даже не понимаю, как ты туда поместился, - сказал он.
        Эдвард вылез наружу, широко улыбаясь, но тут же нахмурился и отполз.
        - Ты весь в краске, - мрачно заявил он, ткнув в залитую кровью рубашку Генри. - Мама будет сердиться. Вещи надо беречь, ты что, забыл?
        Генри крепко взял его за локоть и потащил к отцу, который при виде них с видимой неохотой оторвался от изучения каких-то кубков.
        - Папа, что с ним? Зверь швырнул в него какую-то стеклянную штуку, и с тех пор он ведет себя так, будто ему отшибло мозги. Считает, что я его мертвый брат, и все время пытается играть.
        - Осколки найти сможешь? - спросил отец, опасливо поглядывая на Эдварда. Эта широкая улыбка, кажется, пугала даже его.
        Генри отыскал нужное место, собрал несколько кусков стекла, - и понял, что произошло, еще до того, как ссыпал их в руки отцу. Точно такие же осколки, похожие на лепестки, они вчера нашли на теле спящей Лотты - только те были голубые, а эти желтые. «Голубой цветок сна, красный цветок памяти, желтый цветок забвения», - сказал тогда Эдвард.
        - Я пару раз, еще в юности, видел, как действует цветок забвения, - проговорил отец, разглядывая осколки. - Их использовали для лечения, если человек пережил что-то настолько страшное, что не мог с этим справиться. Но прежде чем разбить цветок о человека, лекарь должен был четко сказать, что хочет стереть. Последний день, три дня, неделю. Я помню, что больше месяца никто не стирал, слишком опасно - можно повредить человеку разум.
        - Но Зверь ничего не сказал, когда бросил цветок, - пробормотал Генри. До него дошло. - Эдвард просто забыл все, так? Но он же помнит, как играть, как прятаться, и свою мать, и…
        - Воспоминания раннего детства - основа внутреннего мира, их невозможно стереть. Он помнит только людей и события, которые видел лет до шести, потому и считает, что ты его брат. Хоть спасибо, что меня мамой не называет.
        - И как все это исправить?
        Отец покачал головой и выбросил осколки.
        - Это не исправить, Генри. Такой цветок даже тогда был редчайшим предметом. Если уж его применяли, то не для того, чтобы потом передумать.
        Генри оглянулся на Эдварда, но тот испуганным не выглядел, только морщил лоб, будто пытался понять, о чем речь, и не мог.
        - Мы вернем его королю, - пробормотал Генри. - Тот придумает, что делать.
        У отца вырвался такой недоверчивый, презрительный смешок, что сразу стало ясно, какого он мнения о короле.
        - Ты еще не понимаешь, что за человек король Лоренс, - мягко проговорил отец. - Он не злой, вовсе нет, просто трудности ставят его в тупик. Он способен на короткие припадки храбрости, вроде того, когда он вывел людей за стену, но если нужно долго и последовательно бороться с проблемой, толку от него мало.
        - Просто ты злишься, что тебе не удалось отнять у него трон, - возразил Генри.
        - Не глупи. Мы с тобой давненько друг друга знаем - злость хоть когда-то мешала мне здраво оценивать положение? Мы с Джоанной триста лет следили за всем, что происходит во дворце, а уж последние лет пятнадцать - особенно. Жаль, конечно, что пришлось избавиться от младшего принца, но король с самого начала был для нас идеальной мишенью. Мы всегда знали, что если нанести ему удар, он от него не оправится.
        - Да при чем здесь это? - взвился Генри. - Эдвард его сын, король ему поможет.
        Отец утомленно потер лицо.
        - Никакого родительского таланта у Лоренса и в хорошие времена не было, как, впрочем, и у сбежавшей королевы. Иногда мне кажется, что таким юным созданиям вообще не стоит заводить детей. Эдварда так подкосила смерть брата, потому что большую часть времени они были предоставлены сами себе, а в следующие десять лет король относился к нему как к худшему врагу, - и это, позволь заметить, никакими моими злодейскими планами не объяснить. Какого ума надо быть, чтобы всерьез возненавидеть ребенка за то, что он на пять минут потерял из виду надоедливого младшего брата?
        - Ближе к делу, - уронил Генри.
        Он чувствовал: отец клонит к чему-то, что ему не понравится.
        - Как думаешь, что наш драгоценный Лоренс сделает, когда ты приведешь к нему наследника престола, считающего, что самое веселое развлечение - это игра в кубики? Поверь, он бы предпочел, чтобы Эдвард пал в битве - героическая смерть лучше позора. Убить его у Лоренса не хватит духу, так что он запрет его и будет до конца жизни держать под замком.
        - Как ты запер Сиварда. Ты ведь такой хороший отец, - не выдержал Генри.
        Будь Сивард безобидным дурачком, я бы никогда с ним так не поступил. Но он сам знал, что опасен. У него был твой дар, но не было ни крупицы твоей силы воли и бараньего упрямства. Если бы он жил среди людей, он вошел бы в силу еще до десятого дня рождения! - Отец с каждым словом говорил все громче. Видимо, Генри задел его за живое. - К Сиварду, кстати, все время приходили мы с Ингваром, а еще у него была отличная няня. А Эдварду на компанию рассчитывать не придется, так что я предлагаю тебе поступить милосердно.
        - Как? - спросил Генри, хотя и сам уже все понял.
        - Убить его так, чтобы ничего не успел понять, и сказать королю, что он погиб в битве с чудовищем, как герой.
        Генри молчал, сжимая и разжимая кулаки. Хуже всего было то, что он знал: отец прав. Ему стало тошно, когда он представил, как Эдвард будет кричать и звать родителей, когда его запрут под присмотром какого-нибудь перепуганного слуги. Эдвард мечтал впечатлить отца, а теперь будет вызывать у него только страх, презрение и стыд, а матери и брата, которые, наверное, любили бы его даже таким, уже давно нет. Генри медленно отстегнул от пояса меч и протянул отцу.
        - Я его отвлеку, - глухо сказал Генри.
        У него все внутри болело от тоски, но он заставил себя сесть напротив Эдварда. Тому непонятный разговор уже давно наскучил - сидя на полу, он перекладывал с места на место драгоценные камни, чуть приоткрыв рот.
        - Что… что ты делаешь? - спросил Генри.
        Эдвард был, кажется, слишком занят, чтобы ответить, но тут Генри и сам заметил, что камни не просто валяются на полу. Они выложены в линию от темного к светлому, с аккуратными переходами в каждый следующий оттенок: фиолетовый, синий, прозрачно-голубой, и так вплоть до красного, который превращался в разбавлено-розовый и потом - в прозрачный.
        - Не знаю, какой темнее, - этот зеленый или этот синий? - Эдвард показал ему два искристых камня. - Хочешь, скажу, как называется этот? Изумруд. Дедушка говорил, его зовут камнем надежды, а еще он лечит боль в суставах.
        Генри вздрогнул, как от пощечины. Пятилетний Эдвард был тем же всезнайкой, что и обычно. Отец уже подошел к Эдварду сзади, удобнее перехватив меч, чтобы вогнать его в сердце, но Генри вскинул руку, и отец сразу остановился. На охоте этот жест означал: «Стой».
        - Раскладывай дальше. - Генри взял у Эдварда из рук зеленый камень и положил в линию. - Этот темнее, чем синий.
        А сам поднялся и оттащил отца в сторону.
        - Нет, - твердо сказал Генри. - Он не сумасшедший. Просто… другой. Я за ним присмотрю.
        - Как знаешь, - поморщился отец. - Я надеялся, что ты вырастешь и перестанешь подбирать по всему лесу выпавших из гнезда птенцов, но, видимо, люди не меняются.
        Он собирался сказать что-то еще, но тут его взгляд упал на какой-то ящик, и он направился к нему. Генри мрачно сел напротив Эдварда и, подперев голову рукой, начал вместе с ним раскладывать камни по цвету. Он смертельно устал, и это занятие казалось ему ничуть не хуже, чем любое другое.
        Прошло минут пять, и Генри заметил, что отец как-то подозрительно притих. Оказалось, он по-прежнему стоит рядом с тем же ящиком, держа в руках старый лист бумаги. Отец смотрел на этот лист каким-то странным, сияющим взглядом, будто там написано то, что он мечтал прочесть всю жизнь.
        - Что там? - лениво спросил Генри.
        Отец, словно очнувшись, сделал вид, что продолжает копаться в ящике, но Генри видел: на самом деле он просто накрывает лист вещами. Дурное предчувствие зазвенело у Генри в голове с такой силой, что, вскочив, он случайно наступил на линию камней, чем вызвал у Эдварда негодующий крик.
        - Папа, что это?
        - Ничего особенного, - взвинченным, насквозь фальшивым голосом сказал отец.
        Обычно он сохранял полную невозмутимость, даже когда врал, и то, что он не контролировал свой голос, значило, что дело серьезно. Генри в два прыжка домчался до ящика и сунул в него руку.
        Ударить его так, чтобы он этого не предвидел, было почти невозможно, - но отцу это вполне удалось. Кулак впечатался Генри в живот с такой силой, что он согнулся, задыхаясь и кашляя, а отец вытащил бумагу из ящика и сделал несколько шагов назад.
        - Прости, Генри. Я… я этого не планировал, - сказал отец таким непонятным, отсутствующим голосом, что Генри стало по-настоящему страшно. - Я даже не понимаю, откуда Зверь мог такое взять. Но мне нужно… Мне нужно отлучиться и кое-что выяснить.
        К счастью, лист был слишком древним и ломким, и отец не решился его свернуть. Он прижимал его лицевой стороной к себе, но верх листа под собственной тяжестью клонился назад, и Генри смог разобрать на нем одно слово, написанное крупным витиеватым почерком.
        «Предел».
        Генри задохнулся, словно его ударили в живот еще раз. Он вспомнил, что говорил ему Эдвард в тот вечер, когда они сидели на крепостной стене:
        «И мне приснился другой сон. Как будто нарисованный Барс превратился в человека и сказал мне что-то непонятное: «Ключ у них. Не дайте им выйти за предел».
        Генри знал, что Освальд и Джоанна забрали ключ от всех дверей, но никто так и не смог ему объяснить, что такое предел, и он забыл об этом разговоре. А теперь с острым, пронзительным ужасом Генри понял: вот оно. Тот самый момент, когда все, чего он добился, полетит в тартарары.
        - Папа, стой! Эта штука принесет беду.
        - Откуда ты знаешь?
        Но Генри был не настолько тупым, чтобы передать отцу предупреждение Барса, - во-первых, с отца станется сделать что-нибудь просто Барсу назло, а во-вторых, может быть, отец не знает главного: чем бы ни был этот предел, выйти за него можно только с помощью ключа от всех дверей.
        Так что вместо ответа Генри сделал то, за что месяц назад плюнул бы сам себе в лицо: он опустился на колени, потому что Эдвард учил его, что о самом важном просят именно так. Отец растерянно моргнул.
        - Папа, я тебя не буду спрашивать, что это такое и что ты хочешь сделать. Какой-то очередной безумный план, как вернуть себе власть, величие или что там тебе еще надо. Но если я тебе нужен хоть немного больше, чем вся эта дрянь, положи лист мне на руку, и мы забудем об этом. - Генри стащил одну перчатку и протянул ему руку ладонью вверх. - Я никогда не спрошу тебя про маму, мы с тобой будем друзьями, будем снова ходить на охоту, но только… Пожалуйста.
        Отец молча смотрел на него, и Генри понял этот взгляд. Простенькое счастье с сыном, охотой и рыбалкой не заменит отцу того, что он теперь рассчитывал получить.
        - Люди не меняются, да? Я правда хотел измениться, я не врал. - Отец невесело, коротко рассмеялся. - Но это как… Знаешь, если уж человек любит выпивку, он может годами к ней не прикасаться, но никогда не сможет смотреть на бутылку спокойно. Я думал, мне будет всего этого достаточно - тебя, мелких подвигов, спокойной жизни. Но это… - Он сильнее прижал к себе лист. - Это такое могущество, какого я и представить не мог. Я себя не прощу, если не воспользуюсь шансом.
        Генри поднялся и натянул перчатку.
        - С этой вещью ты отсюда не уйдешь, - звенящим голосом сказал он, краем глаза пытаясь найти ближайший осколок меча.
        Он должен хотя бы припугнуть отца, попытаться его остановить, но тот, как всегда, оказался быстрее.
        - Не это ищешь? - спросил отец, приподнимая лямку узла, висевшего у него на плече. Узел тяжело звякнул. - Я собрал все обломки меча, пока ты искал Эдварда. Опасался, как бы ему не взбрело в голову меня убить.
        - Ты отсюда не уйдешь. Я могу…
        - Что ты можешь, Генри? - перебил отец. - Использовать дар? Не смеши меня. Ты сам его боишься, а еще я твой отец, ты не сможешь убить меня. Подраться? Врукопашную ты меня не победишь, и сам это знаешь.
        - Ты кое-что забыл. Выход завален, а камни могу уничтожить только я.
        - Ты тоже кое-что забыл, - криво улыбнулся отец и, вытащив медальон, который висел у него на шее, сжал его.
        Медальон, с помощью которого он вызывал Джоанну. Генри все же бросился к нему, сам не зная, что собирается делать, - но было поздно. Он не успел пройти и трех шагов, а Джоанна уже стояла рядом с отцом. Из ее распущенных темных волос торчала расческа - видимо, Джоанна так спешила явиться на зов Освальда, что не стала выпутывать ее из своей гривы. Генри остановился. Он трезво оценивал свои шансы в драке с волшебницей, которая несколько дней назад с таким удовольствием воткнула нож ему в живот.
        Джоанна задумчиво оглядела пещеру, играющего на полу Эдварда, труп девушки, мертвых птиц и перепуганного Генри.
        - Вижу, ты без меня нескучно проводишь время, - холодно сказала она, повернувшись к отцу. - Я же сказала: не зови, пока не прекратишь изображать доброго папочку.
        Освальд молча протянул ей лист. Она взяла - и брови у нее поползли вверх.
        - Где ты это взял? Я думала, предел - выдумка. Мы же теперь можем…
        Отец кивнул, и Джоанна протянула ему руку. Улыбка на ее губах медленно расползалась к ушам.
        - Папа, не надо, - безнадежно пробормотал Генри.
        По азартному блеску в глазах отца уже было ясно: он не остановится.
        - Генри, прости. Какой бы ни была наша следующая встреча, что бы я ни сделал, просто помни: я люблю тебя, - серьезно проговорил отец.
        - Этого мало! - заорал Генри. - Папа, этого мало!
        Но отец уже стиснул ладонь Джоанны - и они исчезли. Генри пнул ближайшую кучу золота, и монеты брызнули во все стороны. Легче не стало, и он начал лупить следующую груду ценностей. Он знал, что ему нельзя злиться, что огонь может вернуться, - но тот злорадно молчал. Огонь любил, когда Генри разочаровывался в людях. Чем меньше привязанностей, тем лучше.
        - Ты же мог вмешаться! - закричал Генри. Избиение вещей совсем не унимало боль в груди, и он начал бросать их в стены пещеры. Лучшей находкой оказалась корзина старинных тарелок - в звуке, с которым они бились о камни, было что-то умиротворяющее. - Раз этот предел такой опасный, остановил бы их, и дело с концом! Ну и где ты, когда нужен?
        Барс, конечно, не ответил. Когда тарелки закончились, Генри без сил уперся руками в колени. Он поискал взглядом Эдварда и, обнаружив, что тот забился в угол, подошел и сел рядом. Эдвард был еще одной проблемой, с которой нужно было что-то сделать, - и ее Генри собирался решить во что бы то ни стало.
        Эдвард испуганно отодвинулся, Генри завертел головой, думая, чем его успокоить, - и тут увидел, что из внутреннего кармана расстегнутой куртки Эдварда торчит голова тряпичного медведя. Он вытащил его и сунул Эдварду в руки.
        - Узнаешь? - спросил Генри, и лицо у Эдварда тут же просветлело.
        - Господин Теодор, - прошептал он таким нежным голосом, что Генри тяжело вздохнул.
        Мой отец прав, ничего хорошего тебя во дворце не ждет. Поэтому вот что мы сделаем, - с уверенностью, которой вообще не чувствовал, сказал Генри. - Доберемся до какой-нибудь деревни, и я отправлю твоему отцу сообщение, что мы победили чудовище и отправились… ну, скажем, в путешествие по королевству. Я, правда, не умею посылать сообщения, но, думаю, это не сложнее, чем убить лютую тварь. Мы спрячемся где-нибудь, и я попытаюсь уговорить кого-то из волшебных существ тебе помочь, а заодно выясню насчет предела. Во дворец, я слышал, существам хода нет. Я тебя не брошу, просто слушайся меня. Все ясно?
        Эдвард наморщил лоб.
        - Это какая-то игра?
        - Да. Очень веселая игра. Ну, пошли. Видеть больше не могу эту пещеру.
        Генри поднялся, но далеко уйти не успел, потому что Эдвард с радостным воплем поднял какой-то золотой ящик.
        - Смотри, музыкальная шкатулка, тут ноты на крышке нарисованы! Надо только понять, как открывается. - Эдвард деловито покрутил шкатулку, нажимая то туда, то сюда. Генри хотел было вырвать эту ерунду у него из рук, но потом вспомнил, что торопиться им некуда, и стал терпеливо ждать. - А! Я понял-понял-понял! Ноты все перепутаны, а надо их в правильном порядке нажать, помнишь, мама нас учила?
        Как ни странно, он оказался прав: крышка со щелчком открылась, внутри что-то начало крутиться, и раздалась слабая, будто вздрагивающая музыка. Эдвард блаженно зажмурился, но мелодия тут же прервалась, он заглянул в шкатулку и сердито сказал:
        - Тут какая-то штука в шестеренки попала.
        Он вышвырнул мешавший ему предмет, Генри инстинктивно поймал его на лету - и сел на землю. Это был прозрачно-красный стеклянный цветок.
        Какое-то время Генри просто глядел на него под звуки бодрой мелодии, лившейся из шкатулки, а потом все же заставил себя развернуть полуистлевший кусок бумаги, которым была обернута ножка цветка. Это была записка - такая выцветшая, что Генри с трудом разобрал слова.
        «Мама, я добыл цветок памяти! Теперь ты вспомнишь все, что болезнь заставила тебя забыть. Отправляю цветок, спрятав в твою шкатулку, чтобы по дороге такую ценность не разбили и не украли. Память почти оставила тебя, но я знаю точно: ты все равно вспомнишь, в каком порядке нажать ноты на шкатулке, которую сама сделала. Я не знаю, когда смогу вернуться домой, но я счастлив от мысли, что ты вспомнишь меня и будешь ждать. Твой Нильс».
        Если записка пролежала нетронутой столько сотен лет, значит, посылка так и не была доставлена. Видимо, лютая тварь напала на место, откуда Нильс собирался отправить шкатулку, убив и его, и всех вокруг. Но музыка Зверя не интересовала, так что открыть шкатулку он не потрудился и просто бросил ее к другой добыче.
        Значит, Барс все-таки слышал его, - недаром шкатулка с цветком оказалась прямо у Эдварда под ногами. Генри погладил красные лепестки. Единственная награда, которой он хотел, сама пришла к нему, и, несмотря на все, что произошло, в этот момент он понял, что такое счастье. Он собирался уже разбить цветок о свою грудь - и замер.
        Эдвард возился у его ног и тряс замолчавшую шкатулку. А что, если… Генри не был уверен, что получится, но не мог больше выкинуть эту мысль из головы. Он сел напротив Эдварда и сжал его плечо, чтобы не вертелся.
        Главное - не передумать.
        - Если не выйдет, мы хотя бы попытались, так? - пробормотал Генри и разбил цветок о его грудь.
        Несколько осколков упало вниз, остальные тут же впитались в ткань куртки, легко, будто превратились в воду. Генри закусил костяшки пальцев. У него было чувство, что он совершил самый глупый поступок в своей жизни. Никто ведь не говорил, что цветок памяти отменяет действие цветка забвения, никто вообще, скорее всего, не расходовал их на одного человека. Каким надо быть идиотом, чтобы лишиться всего, о чем мечтал, ради слабой надежды на то, что…
        Эдвард посмотрел на шкатулку. Потом на Генри, по-прежнему сжимавшего его плечо.
        - Руки свои от меня убери! - прошипел Эдвард и всем телом дернулся назад, выронив шкатулку. - Что здесь вообще происходит?
        Генри издал короткий, отрывистый звук, сам не понимая, смех это или стон облегчения. В груди у него вспыхнуло яркое, великолепное ощущение триумфа. От убийства Зверя он такого не чувствовал. В том, чтобы уничтожить живое существо, способное говорить и мыслить, нет ничего приятного, это охота, вынужденная мера, а сейчас это было как будто убийство наоборот. На лице Эдварда медленно проступало потрясение - он, кажется, вспомнил, как провел последний час, и Генри засмеялся в голос, уронив руки между колен. Эдвард всегда легко краснел, и от злости, и от стыда, но сейчас он мгновенно и полностью залился таким багровым цветом, какого Генри вообще никогда не видел на человеческом лице.
        - Позорище, - простонал Эдвард, обхватив свой стриженый череп, а потом резко выпрямился, будто что-то вспомнил. - Где твой отец? Я слышал, как ты на него кричал, но, боюсь, был слишком занят… чем-то тут. - И, подобрав господина Теодора, мрачно сунул его в карман.
        Генри не хотелось об этом говорить, но если он чему и научился за последнее время, так это тому, что от секретов становится только хуже.
        - Помнишь свой сон про Барса? - скрепя сердце начал он и рассказал обо всем, что произошло.
        Эдвард молча выслушал, глядя на Генри непонятным, беспокойным взглядом. Генри ждал гнева, возмущения, ужаса, - хоть чего-то из того, что можно ожидать, когда рассказываешь, как упустил своего отца-преступника вместе с предметом, который сулит пока непонятные, но определенно большие неприятности. Эдвард только прокашлялся и сказал такое, что Генри понял: кажется, все эти приключения не прошли даром для его способности соображать.
        - Думаю, ты сделал, что мог, - проговорил Эдвард, обхватив разодранный локоть. Рукав у него уже давно потемнел от крови, но, видимо, последнее время Эдвард был настолько не в себе, что даже про боль забыл.
        Сказать больше было нечего, и Генри пошел туда, где лежала Лотта. Все это время он старался обходить ее тело как можно дальше, но больше тянуть было нельзя. Эдвард говорил, что мертвых людей зарывают в землю в специальном месте, а значит, Лотту нужно отсюда забрать. Переступая через птичьи тельца, он подошел к Лотте и вгляделся в ее лицо.
        - Я смогу. Она не настоящая, - тихо проговорил он, чтобы Эдвард не услышал и не посмеялся над тем, что он боится мертвой девушки, никак не способной сделать ему что-нибудь плохое. - Настоящая - это та, которую я помню. Мама сказала, память - тоже волшебство.
        Генри заставил себя поднять тело на руки и, стараясь на него не смотреть, пошел к выходу из пещеры.
        - Он завален, если ты не заметил, - устало сказал Эдвард. - Мы тут замурованы. Такие камни не убрать.
        - Нам и не придется.
        Генри аккуратно опустил Лотту на землю и снял перчатку. Ощущение победы все еще наполняло его до краев, и он чувствовал: сейчас огонь его не захватит, даже если он решит уничтожить всю гору целиком. Генри приложил руку к камням, чувствуя, как вокруг расползается тепло. Пепел проглатывал валуны один за другим. Когда выход был свободен, Генри спокойно надел перчатку, поднял Лотту и зашагал вперед.
        - А сокровища? - растерянно спросил Эдвард.
        - Думаю, они принадлежат Зверю, - ответил Генри, не оглядываясь. - Чем больше заберем, тем больше он награбит в следующий раз, чтобы восполнить потерю. То, что было нужно, мы уже взяли.
        Эдвард молча пошел за ним, и Генри так и не понял, - то ли он согласился, то ли просто боялся спорить с тем, кто только что уничтожил гору камней.
        Путь наверх показался Генри совсем коротким - наверное, потому что темный ход больше не пугал его. Генри чувствовал себя так, будто вообще разучился бояться. А вот удивляться, кажется, нет, - когда он вышел наружу через проем с обезьянами, оказалось, что солнце уже начало клониться к вечеру, и Генри представить не мог, как они ухитрились провести в пещере так много времени.
        Чтобы протащить Лотту через аметистовый разлом в скале, Генри закинул ее на плечо, а потом, у пропасти с невидимым мостом, опять взял на руки - тащить ее, как тушу, казалось ему неправильным.
        На этот раз Генри перешел по мосту так, будто тот был широкой полосой надежного камня. Мудрецы придумали это испытание, чтобы научиться верить не только глазам, - и теперь Генри понимал, что они имели в виду. Эдвард за его спиной тоже шел спокойно, и, дойдя до твердой земли, Генри повернулся к нему.
        - Кротовый ход у подножия гор. Я буду просто держать направление на запад, а ты говори, если увидишь, как сократить путь.
        - Может, я ее понесу? - спросил Эдвард.
        - Себя неси, - сказал Генри, кивнув на его руку, и начал спускаться.
        Следующий час они провели как в лабиринте, выбирая среди ущелий и склонов подходящую дорогу. Как ни странно, в результате путь оказался довольно прямым, и Генри понял, отчего первой жертвой чудовища стала именно деревня Петера. Эдвард говорил, что лютые твари передвигаются, как шахматная фигура шута, - по диагонали, а эта диагональ была идеальной для нанесения удара.
        - В той игре, в шахматах, есть фигуры сильнее и слабее, так? - спросил Генри, когда внизу наконец показалось темное скопление домов. - Но почему? Они же все просто деревяшки.
        Дело не в самой фигуре, дело в том, какие пути она может выбрать, - объяснил Эдвард. - Шуты могут преодолевать большие расстояния на доске. Прыгать, поглощая все на своем пути, как лютая тварь. Рыцари немного однообразные, ходят только углом, но зато при каждом ходе оказываются то на белом, то на черном поле. Мама мне говорила, что эту фигуру так назвали в честь белых рыцарей, которые путешествуют по королевству и никогда не знают, куда их заведет судьба. А король вообще тащится с одной клетки на другую и сам ничего не может - если его не защищают другие фигуры, от него мало толку.
        - То есть даже когда король - не очень хороший король, это не страшно, если остальные вокруг него хорошо играют? - уточнил Генри.
        Эдвард долго не отвечал, а потом сухим, напряженным голосом произнес:
        - Я слышал, что твой отец говорил про моего.
        - Извини.
        - Он был прав. Я ненавижу Освальда за то, что он сделал с моей семьей, но он прав: мой отец прекрасный человек, пока он и неприятности не оказываются на одной шахматной клетке. И если у нас будут серьезные проблемы, боюсь, что… будет сложно.
        Генри кивнул, не зная, что сказать. Эдвард как будто клещами вытягивал из себя слова - привычки к разговорам по душам у него, видимо, не было, как и у самого Генри.
        - А ферзь? - спросил тот, когда стало ясно, что Эдвард больше ничего не скажет. - Почему он сильнее других фигур?
        - Потому что непредсказуемый. Наносит удар с неожиданной стороны и держит под своим влиянием все, что вокруг него. - Эдвард помолчал. - Мы ведь не обязаны быть такими же, как наши отцы?
        - Думаю, нет, - сказал Генри.
        От этой мысли ему стало легче.
        Глава 15
        То, что скрывает земля
        На кладбище рядом с деревней они нашли инструменты, которые бросила женщина, хоронившая жителей. Эдвард сказал, что надо вырыть яму в земле, и Генри собирался копать один, но Эдвард не стал его слушать и, морщась от боли, воткнул лопату во влажную землю. Копать ни один из них не умел, так что к тому времени, как они закончили, солнце уже почти коснулось дальних гор и заливало землю жарким рыжим сиянием.
        Они опустили тело Лотты на дно и засыпали его землей. Потом выбрали из кучи дров около ближайшего дома самый ровный чурбан, положили его сверху, и Генри вырезал ножом: «Лотта. Повелительница птиц». И прибавил дату от Зимнего дня: 22. Закончив, он понял, что над их головами вьются несколько птиц, которые никогда не летают вместе: сойка, голубь, ворон и дикий гусь.
        - Покойся с миром, - сказал Эдвард и рукой бросил на могилу горсть земли. - Мы будем тебя помнить.
        - Мы будем тебя помнить, - через силу повторил Генри. От запаха мокрой перекопанной земли он еле дышал.
        Этот запах был таким же, как в его сне, и он впервые подумал: что он мог закапывать, если не тело? А вдруг его мать погибла из-за него? В мире людей матери не бросают своих детей, и если от нее так долго не было вестей, значит, она давно мертва. И если отец каким-то образом с помощью Джоанны сделал так, что Генри об этом забыл, значит, произошло что-то по-настоящему ужасное.
        - Надо отыскать кротовый ход, пока совсем не стемнело, - проговорил Эдвард, глядя на птиц, которые разлетались кто куда, сливаясь с темнеющим небом.
        Генри обогнал его и зашагал вперед. Найти дорогу, по которой хоть раз прошел раньше, он мог даже в темноте.
        - Расскажешь все так, как было, - сказал он, когда они подошли к знакомому ходу в скале. Ветер, дующий из разлома, на этот раз пах болотом и хвоей. - Во дворце не все такие беспомощные, как считает мой отец. Вы что-нибудь придумаете.
        - А ты куда пойдешь? - без выражения спросил Эдвард.
        Генри пожал плечами.
        - Не знаю. Думаю, вернусь на север, туда, где мы прятались с отцом. Буду жить тихо, никто и не заметит, что я там. С едой проблем не будет - дичи полно. Насчет предела я ничего не знаю и помочь вам ничем не смогу.
        - Ты победил лютую тварь. Можешь просить у короля любую награду, - нахмурился Эдвард, и на этом у Генри кончилось терпение.
        - Да не нужна мне никакая награда! - крикнул он громче, чем собирался. - До тебя что, не доходит? Все эти ваши сокровища, и деньги, и дурацкие вещи, над которыми вы так трясетесь, - да я даже не знаю, что с ними делать! Я просто хотел… но когда во дворце узнают, что Освальд - мой отец, они все меня возненавидят. Опять. Герой с даром огня и отцом-злодеем - это уже чересчур. Все будут думать: почему же он сразу не сказал про Освальда? А как такое скажешь? Отец прав: ваш мир не для меня, он слишком сложный, а я устал. Я сделал все, что должен был, и с меня хватит. - Он остановился, задыхаясь. - Прощай, Эдвард. Удачи. Ты справишься. И проваливай уже, я ненавижу так долго разговаривать.
        - Я одного не понимаю. Действительно. Объясни мне, будь так добр, - начал Эдвард, потирая больную руку. - Почему ты не использовал цветок для себя? Может, твоя мать жива. Может, ты бы ее нашел, если бы вспомнил. От меня тебе никакой выгоды, наоборот. Если бы я остался идиотом, разболтать твою тайну было бы некому.
        Генри развел руками. Это было очевидно.
        - Ты - будущее. Надо быть полным козлом, чтобы угробить будущее, спасая прошлое.
        - Я никогда в жизни не пойму, что происходит у тебя в голове, - устало проговорил Эдвард и сделал приглашающий жест. - Пошли, не стой столбом. Лично я хочу в горячую ванну, есть и спать. Думаю, ты тоже. На тебе столько крови, что хватило бы на новое чудовище.
        - Мой отец…
        Как ни странно, я не могу вспомнить, чтобы кто-то был ко мне добрее, чем сын Освальда. Надо быть полным козлом, чтобы не отплатить тебе тактичным молчанием о твоих родственных связях. И запомни: нам помогала только Лотта и ее птицы. Мы не были у твоего отца, не приводили его с собой, а меч нашли сами. Это даже не ложь, это дипломатия.
        - Дипломатия?
        - Королевская библиотека в твоем распоряжении. Я тебе не нянька, чтобы разжевывать простые слова. Ну, вперед. - Генри не двигался, и Эдвард раздраженно прибавил: - Да тебе что, письменное приглашение нужно?
        Почему-то его тон окончательно убедил Генри в том, что Эдвард говорит серьезно. В голове у Генри промелькнули всевозможные неприятности, которые могут свалиться на них из-за того, что они никому не скажут про Освальда, а тот устроит какую-нибудь ужасную катастрофу, - но все разумные мысли о том, почему он не должен соглашаться, меркли по сравнению с ноющей, радостной болью в груди. Генри привык, что мир людей - суровое место, где нельзя ждать подачек, и он каждый раз терялся, когда ему предлагали такие щедрые дары.
        - Во дворец, - громко сказал Эдвард и шагнул в разлом.
        Генри пошел за ним.
        Дворец сиял всеми огнями с такой силой, что Генри сощурился. Они поднялись по белой лестнице, и Эдвард неодобрительно покачал головой. Стражники у входа вели себя так же, как обычно: спали, прислонившись головами к дверям. Эдвард потыкал одного из них ногой, и тот вскочил, издав такой вопль, что разбудил второго.
        - Ваше… Ваше высочество! - выпалил стражник, поправляя золотистую куртку. - Мы вас так ждали!
        - Я вижу.
        Они суетливо распахнули двери и бросились к какой-то штуке, напоминавшей небольшое ведро на железных подпорках. Из центра ведра свисала веревка, стражник начал с силой ее дергать - и раздался гулкий звон.
        - Господин Уилфред велел громко предупредить, когда вы вернетесь, вот мы колокол сюда и притащили! - с жаром объяснил второй стражник.
        Генри прислонился к стене. Тут было так тепло и чисто, что его немедленно разморило от усталости, но Эдвард взял его за шкирку и поставил прямо.
        - Испачкаешь обои - Уилфред такое устроит, что чудовище покажется тебе щеночком.
        По лестнице застучали шаги, и Уилфред слетел вниз со скоростью, какой не ожидаешь от человека его возраста и телосложения. При виде Эдварда он прижал руки к груди и затряс головой.
        - Ваше высочество, почему вы так одеты? Это же крестьянская одежда! А с волосами что случилось? Умоляю, снимите сапоги! Генри, дитя мое, сколько же крови было в этом куроеде?
        - Вы не поверите, - вздохнул Эдвард, послушно стягивая сапоги.
        - Приличные люди в таком виде из похода не возвращаются, господа. Извините меня за дерзость, но я надеюсь, что у вас обоих были веские причины постричься. Хотя… - Он подошел ближе, придирчиво оглядывая их головы. - Признаюсь, работа выполнена невероятно умело. Кто вас так постриг?
        - Обезьяны, - хором ответили они, и Уилфред жалостливо покачал головой.
        - Вам срочно необходим сытный ужин. Но для начала, умоляю, вымойтесь. Его величество приказал не садиться за еду, пока вы не вернетесь. Он был несколько обеспокоен, когда утром мы нашли коней, но без сумок и без вас. Спасибо, что хотя бы оставили записку.
        - Записку? - нахмурился Эдвард.
        - Мелом на конюшне, - напомнил Генри, шагая вслед за Уилфредом, которому приходилось непросто: видимо, по уставу нужно все время быть лицом к принцу, что довольно трудно, когда поднимаешься по лестнице.
        - Разрешите задать неловкий вопрос: где сумки? - спросил Уилфред с таким видом, будто их судьба волновала его больше, чем исход битвы с чудовищем.
        - Нас ограбили, - бросил Эдвард. - Такое случается, если иногда выходить из дома.
        Уилфред закатил глаза с таким видом, будто сейчас упадет замертво.
        - Как там Снежок и Болдер? - спросил Генри, чтобы его отвлечь.
        - Прекрасно, - вздохнул Уилфред, делая героические усилия, чтобы смириться с потерей дворцового имущества. - Я пришлю слуг, они согреют для вас воду. Добро пожаловать домой, господа.
        - Здравствуйте, Уилфред, - проговорил Генри, надеясь задобрить его своей вежливостью, но тот только махнул рукой и пошел в другую сторону. - Добро пожаловать домой, - одними губами повторил Генри, чтобы еще раз почувствовать приятное покалывание от этих слов.
        Эдвард ушел к себе, а Генри отправился в свою комнату. Какая-то придворная дама, которую он встретил в коридоре, при виде него взвизгнула и, подхватив юбки, помчалась дальше бегом. В комнате Генри заглянул в зеркало и понял ее чувства. Он действительно недооценил количество крови, вылившейся из чудовища при ударе мечом в сердце.
        Карл, который вошел в комнату с двумя ведрами воды, тоже был впечатлен.
        - Да что ж это такое, - возмутился он, грохнув ведра на пол. - Господин Уилфред мне по секрету сказал, что если вы так с имуществом обращаетесь, пусть в следующий раз кто-нибудь другой едет. А еще сказал, что у вас обоих стадия юношеского бунта, который часто приводит к экзотическим стрижкам. Я ему верю.
        - Рад вас видеть, Карл, - поприветствовал его Генри, и на этот раз подействовало: Карл хмыкнул и польщенно улыбнулся.
        - Одежду сожгу, - с мрачным удовольствием сообщил он, зайдя в комнату для мытья, и начал разводить огонь под большой жестяной лоханью.
        Лежать в горячей воде оказалось настолько приятно, что Генри тут же заснул. Разбудил его Карл. Он принес очередной плод швейного таланта Уилфреда.
        - Пока вас не было, господин Уилфред парадный наряд для вас соорудил. Давайте скорее, все уже в столовой собрались.
        Немного подумав, Генри сообразил, что надо сказать.
        - Передайте Уилфреду спасибо.
        Карл вытаращил глаза.
        - Подменили вас, что ли?
        Генри пожал плечами, не зная, как объяснить. До этого он был во дворце как предмет для исполнения важных поручений: найти корону, отыскать предателя, пойти в поход, доказать, что ему можно верить, несмотря на его дар. У него не было настроения подчиняться глупым правилам, как надо благодарить и здороваться. Это было словно признать, что он заискивает ради того, чтобы остаться. Но Эдвард пригласил его, именно его, не избранного, не наследника Сиварда, не того, кто может быть чем-то полезен, - и Генри вдруг захотелось показать, что он способен уважать правила чужого дома.
        - Благодарю, что принесли воду и одежду, - проговорил Генри.
        - Нет, вот это слишком, мне уже страшновато.
        Генри хмыкнул и начал одеваться. Парадный наряд оказался чем-то вроде черного мундира с золотыми пуговицами.
        - Спасибо, что хоть не красный, - оценил Генри.
        - А вот теперь узнаю, - фыркнул Карл.
        Неподалеку от столовой они встретили Эдварда, и Генри решил, что у такого стечения обстоятельств есть простое объяснение: Эдвард боялся показаться отцу один после того, как тайком сбежал из дома. Фантазия Уилфреда на этой неделе работала не слишком хорошо, потому что новый наряд Эдварда был почти таким же, как у Генри, только золота побольше. Генри думал, что Эдварда это порядком взбесит, но тот был слишком напуган предстоящей встречей с отцом.
        - Про логово тоже не скажем, - еле слышно уронил Эдвард, когда они подошли к столовой. - Нам в жизни не простят, что упустили столько добра.
        Стражники в золотых куртках, стоявшие у входа, поклонились и распахнули двери. По их лицам Генри ясно понял, что все слуги во дворце будут знать о новой стрижке принца еще до утра.
        При свете огромной люстры чересчур богатый зал казался почти уютным. А вот придворные, сидевшие за столом, не изменились: бледные лица, прямые спины, наряды всех цветов радуги, девушки, прижимающие к лицам веера. Генри попытался найти среди этих созданий с туго затянутыми волосами Розу и Агату, но так и не смог отличить их от остальных.
        Король, впрочем, выглядел куда лучше, чем раньше, - видимо, действие яда, которым его травили десять лет, сходило на нет. Генри всмотрелся в его лицо, пытаясь убедиться, что отец прав и такому человеку нельзя доверять, - но король все равно ему нравился. Он поднялся им навстречу с доброй, радушной улыбкой, и Генри улыбнулся в ответ.
        А потом за спиной у них раздался грохот, и в столовую, оттолкнув растерявшихся стражников, влетел Петер, чисто одетый, но с таким отчаянным лицом, что Генри впервые понял, какой же он еще маленький.
        - Вы вернулись, - выпалил он так, будто не слишком на это рассчитывал. - Лотта, моя сестра, у нее кудрявые волосы, вы ее видели? Зверь сказал, что разбудит ее, если я…
        - Подставишь нас, - закончил за него Генри, привыкший называть вещи своими именами. - Она умерла, Петер. Зверь убил ее, но до этого она успела нас спасти. Без нее мы бы не выжили.
        Петер сел на пол, накрыв руками голову, и стражники собрались его увести, но Эдвард их остановил и сел на пол рядом с Петером.
        - Слушай, это ужасно. Ничего уже не исправить. И никто даже близко не поймет, каково тебе, - сдавленно сказал Эдвард, положив здоровую руку Петеру на голову. - Но я даю тебе слово: ты не виноват. Ты соврал нам, чтобы спасти ее, и любой хороший брат на твоем месте поступил бы так же. Лотта хотела отомстить этой твари за вашу деревню, она погибла из-за своей храбрости, а не из-за тебя. Ты не виноват.
        Он прижал голову Петера к себе, и тот закричал, хрипло, на одной ноте, уткнувшись лицом ему в грудь. Его трясло, как от холода, но он не плакал, и Генри тоже сел на пол и обнял Петера со спины - уперся лбом ему между лопаток, чтобы не обжечь лицом его голую кожу.
        - Лотта вчера слышала, как ты играл на скрипке, - пробормотал Генри. - Здорово было.
        - Останешься у нас, возвращаться там некуда, - глухо продолжил Эдвард. - Станешь знаменитым скрипачом, мы за тобой присмотрим. А она в Серебряной роще услышит, как ты играешь, и будет знать, что ты в порядке.
        Петер крепче обхватил Эдварда и зарыдал так, что Генри сквозь куртку чувствовал, как ходят ходуном его ребра. Он думал, Эдвард скажет еще что-нибудь, но тот молча положил голову Петеру на плечо. Генри заметил, что Эдвард вздрагивает, и с каким-то суеверным ужасом понял, что он плачет. Не из-за Лотты, а из-за брата, с которым они не смогли вырасти вместе - тот умер уже столько лет назад, но, кажется, бывают потери без срока давности. Генри хотел всех успокоить, но вместо этого неумело обнял обоих и разревелся - из-за матери, про которую никогда больше ничего не узнает. Он не собирался выглядеть жалким и сам не знал, что на него нашло в этом тесном, задыхающемся клубке несчастных, но перестать уже не мог, и остальные - тоже. Они сидели на полу и рыдали, каждый о своей потере, положив друг на друга головы, как волчата. В зале стояла гробовая тишина.
        - В сказках рыцари возвращаются из похода как-то более мужественно, - сипло проговорил Эдвард, когда все выбились из сил и даже плакать уже не могли.
        Он встал с таким видом, будто все прошло точно по плану, поставил на ноги остальных и развернулся к стражникам, которые маялись неподалеку.
        - Нам срочно нужно три носовых платка, - церемонно сказал Эдвард, ухитряясь сохранять невозмутимость даже с распухшим носом.
        Стражники умчались, и Генри подумал, что теперь прическа Эдварда вряд ли будет самой впечатляющей частью их рассказа остальным слугам. Где-то хлопнула дверь, и стражники вернулись с тремя шикарными квадратами вышитой ткани. У Генри никогда не поднялась бы рука утирать нос такой красотой, но сейчас выбирать не приходилось, и он с чувством высморкался, надеясь, что сможет провести вечер, уткнувшись в этот платок, чтобы никто не видел его красное лицо.
        А вот Эдвард прятаться не собирался. Он усадил Петера за стол, хотя вряд ли тому разрешалось есть вместе с придворными, подошел к королю и опустился на одно колено, как всегда делал, обращаясь к нему.
        - Мы вернулись с победой, - сказал Эдвард, глядя в стену. - Это был не куроед, а лютая тварь. Целая деревня погибла, но будущие потери мы смогли предотвратить.
        Не зная, что полагается делать ему, Генри тоже встал на колено, опустив голову. Из носа по-прежнему текло, и он надеялся, что вытирает его тихо и незаметно.
        - Тварь-убийца с красными глазами? - растерянно уточнил король, вцепившись в подлокотники, и попытался сделать суровое лицо. - То есть ты не только сбежал, но и сражался с лютой тварью без моего разрешения и не вызвав подмогу? Генри к такому подготовлен, он избранный, он наследник Сиварда, но ты же… Ты мог погибнуть! Генри, простите. Надеюсь, он помогал вам победить, а не мешал.
        - Вы такой зануда, - бросил Генри, поднимаясь на ноги, и убрал мокрый платок в карман. Все вытаращили глаза - кажется, с королем было не положено так разговаривать, но сейчас правда интересовала Генри больше, чем вежливость. - Знаете, я месяц назад первый раз в жизни вышел из леса, но даже мне ясно, что надо сказать.
        По рядам придворных пронесся вздох, но король только фыркнул и устало откинулся на спинку кресла.
        - Ну так просветите меня, друг мой. Представьте, что ваш сын чуть не погиб неизвестно где, нарушив четкий приказ сидеть дома. Что бы вы сказали?
        - «Вы победили? Ура! Сядьте за стол, ешьте и рассказывайте».
        Король вздохнул и жестом показал Эдварду, что тот может последовать этому совету. Эдвард сел справа от короля, Генри - рядом. Все мысли тут же вылетели у него из головы, а поле зрения сузилось до блюда с мясом, которое стояло посреди стола. Он уже протянул руку, чтобы схватить его, но Эдвард громко щелкнул пальцами, и за спиной у них тут же вырос слуга, который до этого жался к стене.
        Генри терпеливо подождал, когда мясо окажется на тарелке, но взяться за него не успел - Эдвард наступил ему на ногу.
        - Вилка, Генри. Нож. Салфетка. Не будь посмешищем, тут все только этого и ждут, - еле слышно проговорил он, и Генри нехотя взялся за столовые приборы.
        - В Башне мастеров отбою нет от посетителей, - бодро сообщил король, глядя, как они жуют. - Пара сотен человек уже нашли свои дары, так что мы тут тоже времени не теряем. Правда, господа придворные в башню подниматься не жаждут и всячески стараются избегнуть этой чести.
        - Еще бы, - проскрипел старик, который сидел справа от Генри и распиливал у себя на тарелке какой-то овощ. - Это же сразу делать что-нибудь придется! Нет уж, дары - это для крестьян.
        Генри рассеянно кивнул. Он за сегодня, кажется, истратил всю свою способность к разговорам и хотел только одного: мяса. Ну, и еще пирогов, лежавших на другом конце стола. И вкусных вареных кореньев, которые, увы, тоже пришлось есть ножом и вилкой. Король рассказал, что позволил Агате собирать болотные огни за крепостной стеной и зажигать во дворце новые и новые люстры. И что Петер отлично играет на скрипке, так что, пожалуй, надо сделать его придворным музыкантом. И что Олдус Прайд целыми днями записывает историю возвращения короны, за что, говорят, все-таки получил от своей жены пару ударов веником. Король говорил и говорил, так и не притронувшись к еде, - и только когда перед всеми поставили чашки с чаем, он облокотился на стол и, беспокойно глядя на Эдварда, сказал:
        - Уточню на случай, если я неправильно это выразил: я рад, что ты вернулся. А теперь объясни мне наконец, что там произошло.
        Эдвард медленно выдохнул и начал говорить. Генри его не перебивал: еще со времен чаепитий с Тисом и скриплерами он понял, что люди едят с чаем всякие сладкие штуки, и сейчас был занят тем, что вытаскивал из вазы печенье, но так, чтобы никто не заметил и не подумал, что он прожорливый, как саранча. Рассказ вполне обходился без его участия: Генри знал, что в искусстве обращения со словами не сравнится с Эдвардом никогда в жизни.
        За следующие полчаса Генри понял, как реальные истории превращаются в сказки. В рассказе Эдварда не было ни слова об Освальде и даре огня, который не давал Генри касаться оружия, заставлял бояться воды и странно себя вести. Эта история была забавной и страшной, Эдвард уморительно описывал, как Генри неумело обращался со Снежком и пытался съесть священных рыб, стороживших Фарфоровую беседку, как они бродили по лабиринту и разозлили Сияющий лес, как спасли одну деревню от Секретницы, а другую - от Привратника на болотах. В истории с ограблением нападавших стало двенадцать вместо четверых, и все как на подбор - огромные, жуткие и вооруженные до зубов. В горах Эдвард свалился в ущелье не потому, что сбежал от Генри, а просто конь оступился. Склон, по которому они карабкались под проливным дождем, стал куда выше, чем Генри помнил, и Эдвард не полз по нему, как улитка, а мощно подтягивался, не обращая внимания на летящие сверху валуны. Про то, что Генри разбудил Лотту поцелуем, Эдвард тоже не упомянул, - она проснулась от песни дрозда-разбудильника. Генри к этому моменту все-таки высмотрел Розу в ряду
девушек. Судя по взглядам, которые она на него бросала, Роза все еще была обижена, и Генри порадовался, что Эдвард и в этом исказил их историю: вряд ли новости о его поцелуях в путешествии подняли бы Розе настроение.
        Но больше всего Генри оценил, как Эдвард владеет искусством вранья под названием дипломатия, когда дело дошло до битвы с чудовищем. Они искали Зверя в Разноцветных скалах, когда внезапно увидели сияющий меч, воткнутый в камень, - хотя Генри был уверен, что железо в камень никак не воткнешь. На валуне была надпись: «Лишь сильнейший может достать меня», а охраняли его каменные обезьяны с ножницами и не подпускали близко, если не пострижешься, чтобы достичь просветления. Меч они вытащили вдвоем, чем доказали, что люди сильнее всего вместе. Около камня их подстерег Зверь, и все закончилось бы плохо, если бы не помощь Лотты и ее птиц. Девушка погибла, но затем последовал великолепный бой, Эдвард упал, раненный в руку, Генри подхватил падающий меч и после «впечатляющего, яростного поединка» вонзил его в чудовище, а меч рассыпался сияющими искрами.
        - И тут с нами заговорил оглушительный голос из ниоткуда, - серьезно продолжал Эдвард. - Голос Барса. Он сказал: «Надвигается опасность. Король Освальд завладел ценнейшим предметом, который с помощью ключа от всех дверей поможет ему выйти за предел. Вы должны это предотвратить». Кто-нибудь знает, какой предел он имел в виду?
        Никто не ответил, в чем Генри и не сомневался, - если уж всезнайка Эдвард не знал, то на остальных и рассчитывать нечего. Хуже было другое: до Генри только сейчас дошло, что Освальду потребуется ключ от всех дверей, воспользоваться которым может только хранитель ключа. Джетт.
        - Джетт ведь перед отъездом сказал кому-нибудь, как называется его деревня? Сказал, где его искать? - с надеждой спросил Генри.
        Он смотрел прямо на Агату, которую тоже кое-как отличил от других, - но она покачала головой.
        - Я, признаться, не догадался спросить, - сказал король, удивленный таким поворотом разговора. - И Джетт, и Сван уехали домой с попутными телегами. Я думал, что вы, Генри, знаете куда.
        Генри прикрыл глаза. Плохая новость. Джетт в опасности, а он понятия не имеет, где его искать. Оставалось только надеяться, что Освальд не отыщет Джетта раньше их.
        - А что насчет цветка памяти? - поинтересовался король. - Вы его нашли?
        Генри покачал головой. Ему не хотелось вдаваться в подробности.
        - Зверь соврал, чтобы нас заманить, - ответил Эдвард.
        Над столом повисло молчание. Петер ни о чем не спрашивал, но хотя бы не плакал больше, остальные многозначительно переглядывались - кажется, им не терпелось обсудить все, что они услышали, - и король поднялся из-за стола.
        - Мы обо всем подумаем завтра. А теперь пора отдохнуть, вы уже засыпаете. - Король помолчал и прибавил: - Я вам благодарен за победу, господа. Не знаю, что бы мы делали, если бы тварь оттуда выбралась, - посланники, наша единственная защита, теперь заняты Башней мастеров и восстановлением города.
        Генри хотел было сказать, что, если Освальд действительно устроит что-нибудь серьезное, их с Эдвардом будет маловато для защиты, но передумал. Сегодня они победили, зачем портить мрачными предупреждениями хороший день?
        Все начали расходиться, и Генри постарался ускользнуть незаметно, чтобы избежать расспросов. Камин в его комнате ярко горел, простыни на кровати были чистые и мягкие, и Генри рухнул на кровать, уверенный, что сразу заснет.
        Но сон не шел, в голову лезли мысли об отце, и наконец, проворочавшись больше часа, он встал. Может, пойти на конюшню и проведать Снежка? Генри вспомнил уютное хрупанье сена и переступание копыт неразличимых в темноте лошадей. В этом было что-то успокаивающее, и он хотел уже вылезти в окно, но вспомнил, что собирался поступать как местные, и направился к двери.
        Коридоры замка были темными и тихими - починить в них лампы Агата еще не успела, и Генри подумал: как хорошо, что во дворце не нужно видеть дорогу, чтобы выйти туда, куда нужно. Он пожелал оказаться рядом с каким-нибудь тихим запасным выходом, чтобы не тревожить стражников, которые наверняка давно заснули, - но по дороге остановился. Одна дверь была приоткрыта, и Генри узнал ее: она вела в Золотую гостиную.
        Внутри мягко подрагивал свет от камина, и, заглянув в комнату, Генри увидел, что все здесь немного изменилось: исчезли рисунки на стенах, исчезло тряпичное чучело Освальда. Куда все делось, было ясно сразу: Эдвард сидел около камина и один за другим опускал в пламя листы бумаги, разрисованные детскими каракулями.
        - Вот, решил прибраться, - пояснил Эдвард, не оборачиваясь. - Ты был прав: нельзя гробить будущее ради прошлого. Иногда кое-что лучше забыть.
        - Господина Теодора тоже сожжешь? - спросил Генри, кивнув на медведя, лежащего на полу.
        - Нет, это уж слишком. Его я собирался подарить, - Эдвард бросил Генри игрушку. - Помнишь, ты сказал, что у тебя было что-то похожее? Вдруг ты и без цветка вспомнишь еще что-нибудь.
        Генри не слишком на это рассчитывал, но кивнул. Эдвард сидел, глядя в огонь, и Генри, решив, что не стоит ему мешать, отступил за дверь.
        Коридоры привели его к небольшой двери. Из замочной скважины торчал ключ. Повернув его, Генри распахнул дверь и вышел в сад, рассеянно теребя полуоторванную лапу господина Теодора. Он думал, что от такого подарка ему станет еще грустнее, но глаза-пуговицы смотрели на него так добродушно и весело, что грусть не пришла. Генри положил игрушку во внутренний карман парадного мундира и, чувствуя, как она мягко прижимается к груди, пошел в сторону конюшни.
        Длинное приземистое здание было уже совсем рядом, когда Генри что-то остановило, и он настороженно огляделся, но вокруг было тихо. Он стоял рядом с ветвистым кленом, листья на дереве уже почти раскрылись, и среди них не было видно ни птиц, ни зверей. Генри обошел дерево кругом и почувствовал что-то странное: как будто он уже был здесь раньше. Не четыре дня назад, нет, - гораздо раньше.
        Генри хотел было пройти мимо, - мало ли что почудится от усталости, - но снова вспомнил мудрецов с их невидимыми мостами и веревками, мудрецов, которые верили, что доверять можно не только глазам. Глаза говорили ему, что он видит это дерево в первый раз, но было что-то другое, глубоко внутри, - и именно это необъяснимое чутье заставило его сесть и запустить руки в мокрую весеннюю землю между корней.
        Он копал, отбрасывая влажные комья в стороны, новорожденные листья клена слабо шумели над головой, и даже этот звук казался знакомым. Генри хотел уже прекратить, чтобы не чувствовать себя так глупо, но тут рука наткнулась на что-то твердое, и сердце у него медленно поползло вниз. Он вдруг понял, что найдет, еще до того, как заставил себя отбросить несколько пригоршней земли и вытащил деревянный меч, покрытый серебристой краской.
        Генри сел, тупо глядя на него. На рукоятке была старая подпалина, и Генри показалось, что в голове у него что-то пошло трещинами и рухнуло. Та темная область, которая подбрасывала ему слова и клочки воспоминаний, вспыхнула, будто в ней зажгли свет, и Генри вспомнил, откуда взялась подпалина и почему она так жутко, смертельно напугала его. Вспомнил, как господин Теодор едва не лишился лапы. Вспомнил, кто учил его складывать салфетку в виде зимней звезды и пел ему песни.
        Все, что пел ему Эдвард под дождем, казалось таким знакомым, потому что они оба слышали это от одного и того же человека. Генри прижал к себе меч и уперся лбом в колени. Он понял, кого Эдвард напомнил ему, когда постригся. Самого себя, много лет назад.
        Дрозд-разбудильник оказался прав: в день, когда Генри проснулся от его пения, ему сопутствовала удача, потому что Эдвард сбежал вслед за ним. Не волшебство уничтожило заклятье Джоанны, а путешествие, которое важнее места назначения. Эдвард все время невольно задевал воспоминания, которые Джоанна убрала под замок, и это подтачивало стену в его памяти, как вода подтачивает камень, - господин Теодор просто стал последней каплей. Мама ведь сказала: память - это тоже волшебство.
        «Прятки, Роб? Место подходящее».
        «Вернись. Возвращайся».
        Генри медленно поднял взгляд на слова, которые вчера написал на стене конюшни от лица Эдварда. Они не изменились, изменился только смысл.
        «Папа, я жив и скоро вернусь домой».
        Генри сжал меч так, что чуть не переломил его пополам. Освальд врал ему в главном. Врал, что он - его отец. На секунду Генри показалось, что от ненависти он сейчас ослепнет, - но она схлынула так же быстро, как пришла.
        Он упал спиной на траву и засмеялся, глядя, как белоснежная громада дворца просвечивает сквозь кленовые ветки. Генри смеялся, пока не заболело в груди, смеялся, пока окончательно не поверил, что потерянные сокровища иногда возвращаются, смеялся, пока внутри него не исчезло что-то уродливое, искореженное и темное. Какой же он болван, что не догадался раньше. Он же знал: королевство вечно стремится повторить старые сказки на новый лад.
        «Жил-был король, и было у него два сына: старший умел исцелять прикосновением, а у младшего был дар огня».