Сохранить .
Земля забытых Екатерина Соболь
        Дарители #4
        Четвертая книга уже полюбившейся читателям саги Е. Соболь «Дарители». Освальд задумывает новую игру, и Барс с готовностью вступает в нее. Генри и Эдвард, Роза, Джетт, Хью - фигуры уже расставлены на доске. Кто первый доберется до неведомого Предела и узнает самую главную тайну Королевства? Неутомимый Освальд разработал такой коварный план, что, конечно же, перехитрит всех на свете. Главное, чтобы он не обманул самого себя. А то ведь такого можно натворить, что даже Генри не поможет.
        Екатерина Соболь
        Земля забытых
        В серии «Дарители» вышли книги:
        1. Дар огня
        2. Короли будущего
        3. Игра мудрецов
        4. Земля забытых
        Пролог
        Эту историю знает каждый: жил да был великий волшебник, который любил путешествовать в виде барса. Истинного его обличья никто никогда не видел, но предположений было множество: старик с пушистой бородой, великан, невиданное создание из мира волшебства или просто сущность без четкой формы. Книг о том, кто такой Барс и почему ему нравится притворяться огромным сияющим котом, было написано столько, что за всю жизнь не прочтешь, но лично я всегда считал, что изначального облика у него и вовсе нет. Когда-то наша земля породила вот такого странного говорящего зверя, а все эти невероятные легенды - просто выдумка.
        Как выяснилось, я был не прав. Все были не правы, кроме малоизвестного мудреца по имени Фредерик Наивный, который в тысяча пятом году сочинил трактат «О великой тайне». Там он описал теорию настолько безумную, что после распространения его труда все отказались с ним разговаривать, и он умер в одиночестве, удалившись от мира в хижину, затерянную среди непроходимых лесов. Бедный Фредерик! Вот и говори людям после этого правду.
        Насколько я знаю, единственная уцелевшая копия трактата «О великой тайне» хранится в королевской библиотеке (с возмущенной надписью «Какое вранье» на последнем листе, оставленной безымянным читателем сотни лет назад). Остальные экземпляры ушли на растопку печей в мрачную эпоху после потери Сердца, когда тепло и удобство люди начали ценить больше, чем философские сочинения.
        Но давайте на время забудем о невероятной догадке Фредерика и вернемся к истории, знакомой каждому. В незапамятные времена Барс создал королевство, полное чудес, главным из которых было Сердце волшебства, наделявшее каждого жителя особым даром: играть на скрипке или с необыкновенной скоростью выращивать цветы, лечить прикосновением или чинить сломанное. И все было прекрасно, пока на трон не взошел злобный король Освальд, который мечтал стать бессмертным. Узнав, что Сердце может исполнять желания, он немедленно этим воспользовался, отчего Сердце ослабело и едва не погасло. Тут в истории появляется великий и могучий Сивард, который отправился в дальний путь и с помощью волшебника по имени Тис спрятал Сердце. Но и здесь Освальд все испортил: он послал вдогонку разрушителя, обладавшего даром уничтожать прикосновением все, до чего дотронется. Разрушитель и Сивард сошлись в битве, и оба погибли, Сердце осталось спрятанным неизвестно где, а королевство с тех пор влачило жалкое существование: люди рождались бездарными и ценили только деньги да старинные вещи, сделанные мастерами прошлого.
        Триста лет люди пересказывали друг другу эту красивую и грустную легенду в которой героев так легко отличить от злодеев. Вот только на самом деле не было никакого разрушителя, дар огня был у самого Сиварда. Тис струсил и не стал помогать ему а затем дал Освальду волшебный меч, чтобы убить героя, которого дар огня под конец похода едва не превратил в чудовище. Освальд был отцом Сиварда и, поверьте, вовсе не желал ему смерти, а Барс, который мог все это остановить в любой момент, даже не шевельнул ради этого своей пушистой лапой.
        Уверен: то, что случилось триста лет спустя, молва тоже превратит в поучительную басню, где безупречным героям противостоят жестокие злодеи. Но я знаю, что вы не из тех, кто принимает на веру любую выдумку. Вы - искатели правды, и именно ее я собираюсь рассказать.
        Все началось, как это обычно и бывает, с матери. Я любил ее больше всех на свете, а когда мне было двенадцать, она заболела и умерла - такое случалось даже в королевстве даровитых мастеров. Ни один целитель, от рук которого зарастают порезы и ожоги, не возьмется лечить смертельную болезнь или рану: на это нужно столько сил, что целитель и сам вскоре умрет, - возможно, не сразу, но точно раньше отведенного ему срока. Мой отец был королем, и я на его месте угрозами заставил бы целителей спасти ее, - разве жизнь королевы не важнее их жизней? - но в стране мастеров каждый, увы, ценился одинаково, будь он монархом или сапожником. Вот тогда я и подумал о том, что нужно это изменить. Какой смысл править, если твои приказы не исполняют беспрекословно?
        А хуже всего было то, что мой собственный дар, дар предвидения, говорил мне, что ничего не исправить. Я видел мамину смерть снова и снова, но все равно не терял надежду ведь в сказках вечно повторяли: если что-то очень сильно нужно тебе, так сильно, что ничего за это не жаль, попроси Барса, и он совершит чудо. Он ведь создал целое королевство - что ему стоит изменить будущее! И я звал его, умолял днями и ночами, но он не явился, и моя мать умерла.
        Глядя на ее холодное тело, я понял, что не желаю превращаться во что-то подобное, даже если это написано на роду каждому на земле. К счастью, мы живем в волшебном королевстве, где возможно даже невозможное. И когда много лет спустя я исполнил свою мечту, стал бессмертным тираном и вместе со всеми в королевстве лишился дара, никаких угрызений совести я не испытывал, уж поверьте. Даже то, что пришлось убить Сиварда, меня не уничтожило, - я с двенадцати лет приучил себя не любить никого слишком сильно.
        «И прежде чем навеки закрыть глаза, великий Сивард сказал: «Однажды эта игра продолжится»». Мой сын ничего такого не говорил, эту присказку выдумал Тис, но я точно знал, что Барс однажды решит вернуть людям Сердце и наверняка выберет своим новым героем юношу с даром огня, который исправит ошибки Сиварда. Все сказки нашего королевства бесконечно перекликаются, отражают друг друга, как лабиринт из зеркал, - то ли у Барса какая-то безумная мания повторения, то ли просто плохое воображение. И мне пришла в голову отличная идея: украсть такого ребенка, научить его управлять даром и во всем мне подчиняться. Изящный и простой план, но вы уже сами знаете, чем он закончился.
        Я ждал, что следующий разрушитель родится едва ли не через день после смерти Сиварда, - не оставит же Барс свое драгоценное королевство без волшебства надолго! Но я ошибся: либо Барсу давно наплевать, что тут творится, либо он все проспал, а может, решил помучить людей, но мне пришлось ждать почти три сотни лет. За это время я в совершенстве освоил множество умений - от вранья и манипуляции людьми до шитья курток и охоты на оленей.
        Чтобы не упустить момент, когда у ребенка, которого добрый Барс при рождении осчастливит такой прекрасной способностью, впервые проявится дар, мы с Джоанной, моей бессмертной подругой-волшебницей, заручились поддержкой грибня. Вы их помните из сказок: несуразные молчаливые существа, похожие на криво сшитых игрушечных медведей. Они чувствуют волшебство, и я знал: первое проявление дара огня будет вспышкой, которую они точно заметят.
        Думаю, грибни получили свое название из-за шляп, которые они никогда не снимают, - у каждого в их племени она своего цвета и фасона. Тот грибень, который взялся нам помочь, был в облезлой соломенной шляпе с красной лентой, и Джоанна прозвала его Соломкой. Она пообещала его народу кое-что такое, от чего грибни не в силах отказаться. И вот однажды, когда я уже почти забыл про наш уговор трехсотлетней давности, Соломка забрался к нам в окно и потянул за собой.
        Было ветреное майское утро, полное запахов и звуков, и я сразу же узнал место, куда мы переместились. В этом саду я играл все детство.
        - У старого кота, видимо, с головой совсем плохо, - прошептала Джоанна. Она Барса тоже не жалует. - Еще один младший принц с даром огня? И как, интересно, мы его незаметно украдем?
        Мы стояли за пышными кустами сирени, а Соломка указывал лапой в сторону пестро одетого мальчика, который лихорадочно закапывал что-то поддеревом, - видимо, прятал предмет, который чуть не спалил своим новообретенным даром.
        Сотни лет мы следили за династией Олденов, и эта семья была хуже всех: слабый король, взбалмошная королева и двое бестолковых детей. Перед нами был младший, надоедливый болтливый слюнтяй, который вечно таскался за старшим, как привязанный, часто плакал, но еще чаще смеялся. Сивард с рождения был мрачным и серьезным, как будто на нем сразу лежала печать будущего дара. Предположить, что вот из этого толстощекого хохотуна вырастет разрушитель, было все равно что надеяться, что из кузнечика рано или поздно получится леопард. Моя идея внезапно показалась мне ужасно неудачной, но отступать было поздно.
        - Роберт, я кому сказал: отдай меч! - раздался из-за деревьев крик второго ребенка. - Найду и голову оторву!
        Мальчик, вытирая рукавом слезы, бросился к ручью около конюшни, отмыл испачканные землей руки и замер, глядя на них так, будто они чужие. Голос старшего приближался, но к тому времени, как тот выбежал на поляну, младший спрятался в зарослях ирисов. Если бы он просто дождался брата и рассказал ему правду, мой план провалился бы, но людей, даже маленьких, вечно подводит решение скрывать свои тайны.
        В тот день мы с Джоанной дождались подходящего момента и выполнили то, что задумали. Мальчик все-таки вылез из укрытия, его нашли слуги, и он поехал с семьей на пикник в горные охотничьи угодья. Джоанна усыпила сонным порошком даму, приставленную смотреть за принцами, и сбросила ее тело в ущелье, оставив на камнях следы своей крови, чтобы все поверили, будто ребенок погиб. Старший, к счастью, был все еще обижен из-за своего драгоценного меча и бросил младшего в одиночестве, и тогда я поймал его, аккуратно, как дикого зверька, взял Джоанну за руку, и мы исчезли.
        Она перенесла нас в хижину, которую я построил на севере, около деревушки Хейверхилл, и тут же вернулась назад, - мы решили, что, раз уж она может принять чье угодно обличье, пусть изобразит блондиночку, которая теперь покоится на дне ущелья. Джоанна обещала вернуться ночью, когда все уснут, - она могла сделать так, чтобы мальчик забыл, кто он и откуда, но для этого заклятия ей требовалось время. Мне надо было продержаться до ее возвращения наедине с шестилетним ребенком, и я собирался слегка ударить его по голове, если он будет слишком долго и утомительно ныть, но не пришлось.
        Мы сидели в разных концах комнаты, я и он. За окнами пели птицы, доски пола нагрелись от солнца. Я надел на мальчика детские перчатки Сиварда, чтобы он ничего не сжег, связал ему руки за спиной и примотал веревкой к шкафу, а сам сел на пол и молча наблюдал, как он пыхтит в попытках сдвинуть шкаф с места. Конечно, он плакал, звал брата, мать, отца. Но недолго: понял, что они не услышат. Тогда он начал уговаривать меня отпустить его, пока не сообразил, что мне его не жаль.
        - Тебе нужны деньги? - просипел он наконец. - Мой отец тебе заплатит, если вернешь меня.
        Для ребенка, незнакомого с понятием выкупа, мыслил он здраво. А потом это сопливое существо удивило меня еще раз.
        - Перчатки. Я такой, как разрушитель из сказки про Сердце волшебства, да? - выдавил он. - А ты король Освальд.
        Не знаю уж, с чего он это взял, - наверное, в его крошечном мире я был единственным возможным злодеем.
        - Я убью тебя, - прибавил он, плечом вытирая мокрое лицо. - Развяжи, и давай сразимся по-честному.
        Глупость, конечно, но размах замысла мне понравился. А он продолжал говорить - торговался, упрашивал, пытался обмануть меня, подманить ближе, явно в надежде ударить или укусить. Все это было наивно, но, как говорится, «узнаешь волка по зубам волчонка». Отчаяние доводит слабых до истерики, но сильных оно делает умнее и спокойнее. И я понял, что он - из вторых.
        Потом он замолчал, глядя в одну точку, - наверное, мысленно просил Барса спасти его, и мне было приятно от мысли, что Барс разочарует его так же, как когда-то меня. Когда помощь не пришла, он не заплакал, только начал просить воды, повторяя, что ему жарко. Я видел по глазам: он все еще надеется меня перехитрить, и так к нему и не подошел.
        Но за эти полдня, пока в семье короля все обвиняли друг друга в гибели ребенка, пока моя подруга плела вокруг них свою паучью сеть лжи, а перепуганный до смерти старший принц рыдал в своей комнате, что-то во мне неприятно изменилось. Солнце двигалось к закату, жители деревушки Хейверхилл, которые нас еще не знали, сажали петрушку на своих скудных полях, а я наблюдал за мальчиком и думал: когда он забудет, что ненавидит меня, мы поладим. Он похож на меня куда больше, чем на свою унылую семейку.
        Джоанна вернулась глубокой ночью. Она была все еще в обличье придворной дамы, и я думал, мальчик бросится к ней, но фальшивая внешность его не обманула. Он просто затаился, выжидая момент, чтобы сбежать.
        - Он не станет идиотом, если ты сотрешь ему память? - негромко спросил я.
        - Не сотру, просто запру, - покачала головой Джоанна. - Я могу менять свойства вещей, а не сущность. Но если от заклинания он совсем отупеет, просто сверни ему шею, и будем ждать, пока родится другой.
        Следующие полчаса прошли неприятно. Джоанна шептала что-то, железной хваткой держа ребенка за голову, тот кричал и вырывался, потом обмяк и лег на пол, тупо глядя перед собой. Джоанна встала и брезгливо вытерла руки о подол. Детей она терпеть не может, даже их запах вызывает у нее тошноту.
        - Вот пара советов, - тихо сказала она, подойдя ко мне. - Держи его подальше от людей. Сделай вид, что вы жили тут всегда. Не употребляй при нем слова, которые могут вызвать воспоминания, вроде «дворец», «король» или «игрушка». Пусть его жизнь как можно сильнее отличается от прежней. И придумай ему какое-нибудь новое имя, чтобы старое не всколыхнуло память.
        Джоанна исчезла, а я наконец подошел к мальчику. Он лежал и щурился, будто пытался что-то вспомнить. Слезы сползали ему в уши, и я сел рядом.
        - Привет, Генри, - сказал я. - Я твой отец. Все хорошо.
        Он долго смотрел на меня - заклятие Джоанны было сильно, но он даже сейчас боролся, - а потом кивнул и обнял меня. А я должен был оттолкнуть его, но вместо этого обнял в ответ.
        Первые недели он всхлипывал и ворочался во сне, а потом забыл окончательно. Его блеклый взгляд скоро прояснился, но никогда не стал таким же живым, как в тот долгий день, когда он грозился вызвать меня на бой и отхватить мне голову мечом, - какая-то часть его личности была потеряна, но тот, кто не знал его раньше, этого и не заметил бы.
        Я должен был притворяться его отцом, притворяться, что учу его чему-то полезному, но случилось кое-что непредвиденное. Мне захотелось, чтобы этот ребенок полюбил меня, и вместо подделки я сделал все по-настоящему.
        Роберт Олден умер в тот день, и родился мой сын Генри. Как я уже говорил, любовь все усложняет - за три века я об этом подзабыл, и она застала меня врасплох. Как ни глупо это звучит, десять лет я был совершенно счастлив, пока на охоте мы с Генри однажды не увидели следы Барса. Все, что произошло дальше, вы знаете не хуже меня, и вот теперь, месяц спустя после того снежного дня, я стою на пороге новой жизни.
        Я понял это, когда услышал за спиной мягкие шаги звериных лап.
        - Ты хотел поговорить? - произнес низкий голос, от которого меня пробрала дрожь.
        Я медленно развернулся. Тот, кто за триста лет ни разу не удостоил меня появлением, смотрел так, будто знает мою жадную и запутанную душу лучше всех, но все равно не злится. Уж конечно, ему было известно, что я держу в руках, и я опасался, что он попытается убить меня или уничтожить предмет, который сулил ему такие неприятности. Но он просто ждал продолжения, и это убедило меня в том, что я прав: он не меньше меня заинтересован в том, что я предложу.
        - Буду краток, - беззаботно начал я. - Предел существует, верно?
        Я ждал если уж не смерти на месте, то хоть какого-то возмущения тем, что величайшая тайна королевства выплыла наружу, но Барс спокойно сел, обернув лапы хвостом. Я заговорил громче.
        - Конечно, я попытаюсь сделать то, что тут сказано, а ты - помешать мне. - Я приподнял хрупкий от времени лист: несколько столбцов записей мелким витиеватым почерком. - Впрочем, я кое-что понял. Если бы ты сам мог туда добраться, ты бы давно это сделал. Но, кажется, в твоем королевстве лишь одно тебе не по силам: выйти за Предел. Само королевство защищает то, что там хранится. Готов поспорить, ты пытался попасть туда - кто от такого откажется? Может, даже помощью людей пользовался, но ничего у всех твоих избранных и героев не вышло. А вот у Генри всегда все получается.
        Барс следил за мной взглядом, лениво похлопывая по земле кончиком хвоста, и я внезапно понял: ему нравится этот разговор.
        - Ты уже не так силен, как раньше, да? - насмешливо спросил я. - Не знаю уж почему, но ты ничего не можешь со мной сделать. Не можешь убить меня. У тебя были сотни лет, чтобы попытаться.
        Барс не ответил, и я засмеялся.
        - Я давно понял: не такой уж ты добряк. Ты вручил Генри дар, который сводит его с ума. Не помог ему, когда я его украл, а за этот месяц так и не сказал ему, кто он на самом деле. Тебе ведь просто нравится смотреть, кто выплывет, а кто утонет. Мне ли не знать, как скучно бывает, когда живешь так долго! Для тебя все это просто игра. Как шахматы. - Он ничего не сказал, но я и так знал, что прав, и шагнул ближе. Пора было сделать свой ход. - Вот поэтому я тебе и предлагаю кое-что интересное: давай сыграем партию. По легенде, ты белый король, я - черный, но на самом деле разница между нами не так уж велика, правда? Нам обоим нужно то, что скрывает Предел, и Генри наверняка сможет нам помочь. - Я приподнял записку, которую держал в руках. - Пусть и дальше думает, что он белый ферзь, который защищает тебя и борется со мной. Тот из нас, кто выйдет за Предел первым, выигрывает партию и забирает то, что там хранится. Мы просто подтолкнем Генри в нужном направлении, а дальше он все сделает сам. Ну как, по рукам?
        Барс неспешно кивнул. Он по-прежнему смотрел на меня этим невыносимым взглядом, полным любви, и я зло подумал: старый лицемер, он даже сейчас не может оставить свои штучки, даже сейчас продолжает прикидываться добрым. Он встал, по-кошачьи потянулся и уже собирался уйти, но я остановил его.
        - Тут сказано, что самый главный секрет королевства - это то, кто ты такой на самом деле, без этого звериного маскарада. Предел хранит ответ и на этот вопрос тоже. Когда мы встретимся в конце партии, ты примешь свою настоящую форму, верно?
        Я думал, мое любопытство его разозлит, но он дернул ушами и улыбнулся. На звериной морде улыбка смотрелась очень странно.
        - Боюсь, мой истинный облик неприятно тебя поразит. Я бы на твоем месте не торопился его увидеть.
        Пасть его не двигалась - голос, совершенно человеческий, исходил из глубины его мохнатого тела.
        - Я не из пугливых, будь ты хоть монстр с пятью головами. - Мне не хотелось, чтобы он уходил, и я задал еще один вопрос: - Что в Генри такого особенного? Он смог найти Сердце, корону, убить лютую тварь, а теперь, может быть, и Предел найдет. Даром огня он не пользуется, а про то, что он принц, даже не знает. Как он вечно ухитряется выигрывать?
        - Странно, что ты еще не понял, - махнул хвостом Барс. - Это совершенно очевидно.
        И с этими словами он, конечно, исчез: старик не меньше меня любил эффектно являться и уходить.
        Я обернулся. Хью был едва ли не в обмороке, даже Джоанна притихла. Они оба все утро уверяли меня, что Барс на мой зов не явится, а если и придет - немедленно поразит нас всех молнией.
        - Думаю, можно приступать. У нас ровно половина шансов на успех в игре против Барса - неплохо, да? - весело сказал я. - Не трясись, Хьюго. Когда все закончится, получишь такие богатства и славу, что все от зависти загнутся. Ты же этого достоин.
        Он выдавил улыбку - как же легко порадовать дурачка.
        - Пообещай мне кое-что, - сказала Джоанна, тяжелым взглядом уставившись на меня. - Когда Генри больше не будет нужен, когда ты получишь то, что хочешь, избавься уже от него наконец. Барс тебе не помешает - сам видишь, вечно он его выручать не собирается.
        Ее слова внезапно привели в чувство бледного Хью - он выпустил ножку стола, за которой пытался спрятаться последние полчаса, и встал.
        - Я могу его убить, - встрял он, и я впервые понял, насколько сильно он ненавидит своего бывшего соратника по походу за Сердцем. - Дадите мне тот волшебный меч? Я могу. Я найду способ.
        Будь у Хью хоть капля наблюдательности, он давно бы уже понял, что я никому не позволю тронуть своего сына: убить его могу только я, единственный достойный противник. Кстати, одно из прекрасных свойств Генри в том, что он учится у каждого, кого встречает, а вот Хью из тех, кого жизнь вообще ничему не учит.
        - Ведь если он белый ферзь, тогда я, наверное, черный, - пролепетал Хью, увидев мое лицо.
        Я с трудом подавил желание закатить глаза и похлопал его по плечу.
        - Думаю, так и есть, Хьюго. Но с Генри я разберусь сам. Ты права, Джо. Хватит держаться за прошлое.
        Но о главном я промолчал. После истории с чудовищем я уже не верю, что заклятие забвения, когда-то созданное Джоанной, долго продержится. Упрямства у Генри на десятерых, и что-то внутри его помнит правду: я же видел, как он смотрит на Эдварда. Смешно было видеть их вместе - такие похожие, одинаково пожимают плечами, одинаково смотрят исподлобья, та же привычка тереть рот рукой в задумчивости. Генри умен, скоро догадается - и возненавидит меня. Так, как раньше, больше не будет, и лучше уж я буду первым, кто уничтожит связь между нами.
        - Начнем, пожалуй, - сказал я и повернулся к Джоанне. - Шаг первый: превращение.
        Она прикоснулась к моей щеке, и я почувствовал, как мое тело меняется. Джо неоднократно меняла мой облик, помогая нам добиться своего, но никогда еще перемена не ощущалась так странно, как сейчас.
        Увидев мое новое обличье, Хью невнятно вскрикнул.
        Меня зовут Освальд Олден, и я злой король из прошлого, чьим именем пугают детей. Впрочем, скоро это закончится, и настанет время новых легенд, - ведь на этот раз мне будет сопутствовать удача. Откуда я знаю? Мне сказал об этом дар предвидения, который вернулся ко мне, когда Генри нашел Сердце волшебства.
        Но все же перед вами - не моя история. Она снова о том, кого я всегда буду считать своим сыном, - принце и разрушителе, способном на невозможное. О странном мальчике, который вечно выигрывает.
        Это - история того, как он проиграл.
        Глава 1
        Роберт Олден
        Чтобы понять, чем воины и охотники отличаются от прочих людей, попробуйте бросить в них чем-нибудь, когда они спят. Многие из нас, если сон будет грубо прерван, всего лишь заворочаются и оглянутся в поисках своих невежливых родичей. Далее могут последовать слова вроде: «Милая, я уже встаю» или «Сынок, нехорошо будить людей ударом подушкой». Но люди, которые привыкли, что опасность рядом с ними каждую минуту каждого дня, скорее всего, проснутся мгновенно и полностью, схватят ближайший тяжелый предмет, а уж потом будут разбираться, кто и зачем их ударил.
        В то утро Генри понял, что перестал быть охотником. Сквозь сон он чувствовал, как что-то похожее на камешки бьет его то по руке, то по боку, один раз угодив даже в лоб, но заставить себя проснуться не мог. Если бы напасть хотели всерьез, ему уже пришел бы конец, он понимал это даже во сне, но все равно только жмурился и отворачивался. Ему снился мучительно прекрасный сон, что-то невесомое и ускользающее, почти бессмысленное, о чем и не вспомнишь, проснувшись, но дело было и не в событиях, а в чувстве покоя и счастья: словно ты попал домой и никогда больше не придется оттуда уходить. Генри свернулся, как еж, пытаясь удержать это восхитительное чувство, но тут что-то ударило его по носу с такой силой, что пришлось-таки открыть глаза.
        Он потянулся, щурясь от солнца. Земля, на которой он лежал, была такой влажной и холодной, что непонятно было, как он вообще ухитрился на ней заснуть. Генри бессмысленно посмотрел на серебристую деревяшку, которую прижимал к животу, будто охранял от кого-то даже ночью, - и резко сел. Он все вспомнил.
        Этот игрушечный меч он стащил у Эдварда много лет назад, - просто завидовал, что дед подарил ему такую шикарную штуку, и хотел немного поиграть тайком. Было майское утро, он бегал по саду и храбро рубился с одуванчиками, а потом Эдвард сердито позвал его - вот только имя у Генри тогда было другим.
        - Роберт Олден, - одними губами проговорил Генри, глядя на яркое утреннее небо.
        Пропажу меча обнаружили, и Роберт испугался. В обычный день Эдвард просто нашел бы его, отнял меч и обиженно замолчал на полдня, этим бы все и кончилось. Но тут произошло такое, что Роберт задохнулся от страха, который был куда хуже, чем страх наказания за взятую без спроса вещь. Ладони вдруг стали немыслимо горячими, а по рукоятке меча расползлась черная подпалина. Он выронил меч и начал хватать пучки травы. Они сгорали с каждой секундой все более неохотно, но Роберт все уже понял, - так легко, словно в этом не было ничего удивительного. Он - разрушитель, как в сказках, и теперь его перестанут любить.
        В следующие десять лет он пережил столько опасностей, что на три жизни бы хватило, но никогда не чувствовал такого смертельного, сокрушительного ужаса, как в те несколько минут. Если бы можно было остаться без ног, а в обмен лишиться дара, он согласился бы не задумываясь. Безногих тоже, наверное, любят, но чудовищу, способному убить прикосновением, в их семье не место. Мама говорит, что ее дети - самые добрые и славные в королевстве, отец - что их обоих ждет великое будущее, а Эдвард мечтает стать героем, как великий Сивард, и расправляться со злодеями одной левой.
        Когда человек в черном украл его, Роберт заплакал не от страха - от облегчения. Эдвард с родителями его, конечно, спасут - и будут так рады, что, может быть, не разлюбят, когда узнают, во что он превратился.
        Если бы это была сказка, все бы так и произошло, но даже в королевстве, полном волшебства, не всегда можно рассчитывать на счастливый конец. Генри крепче прижал к себе меч, но тут от размышлений его оторвал очередной кусок гальки, треснувший его по руке.
        Генри огляделся. Рядом никого не было, и он пошел туда, откуда прилетел камешек. Кости ломило так, будто за ночь десять лет тренировок выносливости исчезли без следа и он превратился в избалованного ребенка, не привыкшего спать на голой земле.
        Крепостная стена, отделявшая дворцовый сад от городской площади, была довольно далеко, но все же новые камни летели именно оттуда, и Генри удивленно замедлил шаг, сообразив, кто именно их швыряет. Вся верхняя часть стены была занята скриплерами, от которых Генри уж точно не ждал такой меткости и силы удара.
        Видимо, спуститься в сад они не могли, - Генри когда-то слышал, что дворец защищен от проникновения волшебных существ, - и он поднялся на ближайшую башенку в крепостной стене. Несколько скриплеров тут же перебрались ближе к нему, остальные привстали на корнях, выглядывая из-за товарищей. Генри никогда еще не видел скриплеров такими взбудораженными - они ерзали на месте и шевелили ветками, на которых то и дело с тихим звуком лопались почки.
        Здесь, на башне, солнце казалось еще ярче, оно заливало всю округу ослепительной золотой волной, и Генри на минуту забыл о скриплерах, глядя со стены вниз, на площадь и нагромождение крыш за ней, на прозрачно-синее озеро и дальние горы. Десять лет назад этот вид был мрачнее некуда - грязные дома, мертвое озеро, - но сейчас все будто проснулось, пару десятков зданий уже покрасили в разные цвета, откуда-то плыл запах сдобы, - кажется, город обрел даровитого пекаря.
        - Твой город, - сказал Пал, король скриплеров, и его подданные издали нестройный восхищенный писк.
        На этот раз корона Пала была сделана из тонких ивовых прутиков с бледными листьями. Генри растерянно улыбнулся, и Пал вплотную подошел к нему, оставляя на парапете башни комья земли со своих корней. А потом сделал Генри знак наклониться, снял свой ивовый венок и нахлобучил на него.
        - Добро пожаловать домой, принц Роберт, - сказал он.
        - Вы с самого начала знали, - пробормотал Генри, но Пал качнул головой.
        - Нет, Генри. Ты не против, если я продолжу называть тебя, как раньше? Сильное имя, тебе идет. Так вот: чтобы тебя нашли, сначала нужно самому себя найти. Ты сделал это, и мы услышали. Волшебные существа получают новости не так, как вы, люди. Королевство пронизано золотыми нитями человеческих привязанностей, и мы чувствуем, если они сильно вздрагивают. Тебя с семьей связывают нити настолько крепкие, что, когда ты десять лет спустя ухватился за них снова, целое королевство услышало. Существа всех мастей передают тебе поздравления - нас прислали, потому что мы общаемся с людьми больше других.
        Со всех сторон в Генри полетело что-то древесное - цветы, листья и обломки веток. Все это скриплеры отрывали от своих голов, из чего Генри сделал вывод, что это самая торжественная церемония поздравления.
        - И как я сам не догадался! - бодро продолжил Пал, когда Генри раскланялся во все стороны, прижав руку к груди. Он помнил, что благодарить надо именно так, - теперь забытые знания приходили к нему легко, будто никуда и не уходили. - Воистину мудрость и воображение Барса безграничны!
        Генри ожидал услышать что-нибудь вроде «нам так жаль, что тебя украли», но одобрительный тон Пала жалости явно не подразумевал.
        - Барс все знал и ничего не сделал? - не поверил Генри. - Да что ж он за волшебник такой!
        Скриплеры прыснули, перешептываясь. До этой минуты Генри был уверен, что выражения «деревянное хихиканье» не существует, но сейчас именно такие звуки он и слышал.
        - Генри, что во фразе «Барс создал это королевство» тебе непонятно? - мягко спросил Пал. - Думаешь, хозяин всего волшебства не знает, что происходит у него под носом? Но он вмешивается, только когда это необходимо. Помнишь, ты спросил меня, что такое Предел? Барс явился твоему брату во сне и велел защитить Предел - значит, это действительно важно, так что, позволь напомнить, именно этим тебе и стоит заняться. - Пал вдруг подался к Генри и всем своим деревянным телом прислонился к его боку. До этого Генри думал, что скриплер должен быть холодным, как полено, но даже сквозь куртку почувствовал тепло его коры. - Мы очень рады за тебя, дружок. Не сердись на Барса - он сделал великолепный ход, не вмешавшись десять лет назад, разве ты не видишь?
        Он как будто восхищался искусным игроком в шахматы, и Генри это рассердило, но в такое поразительное утро он даже разозлиться в полную силу не мог.
        - И что мне теперь делать? - спросил он, щурясь от солнца.
        - Свой ход, конечно, - деловито ответил Пал и отстранился, на прощание ткнув Генри острой веткой в бок. - Не дай Освальду найти Предел первому - он тоже хороший игрок, так что постарайся не опоздать.
        Генри застонал, влез на парапет и уселся, свесив ноги вниз, - няня ему в детстве за такое вечно грозилась дать шлепка, будь он хоть десять раз принц.
        - Что, даже недельку не дадите? Я думал, что хоть немного побуду со своими. Мы все обсудим, а еще надо выяснить, куда сбежала мама и где ее искать.
        - Такая у тебя работа, Генри. Быть избранным только в сказках легко.
        Генри вдруг понял, что еще было невероятным в этом дне - огонь молчал как убитый. Полностью он проснулся, когда Генри уже был у Освальда, и не знал ничего о том, что было раньше. Теперь огонь был озадачен новостями настолько, что сжался, как змея в норе, обдумывая, как действовать дальше, - и дышать в его отсутствие было легко как никогда. До этого Генри даже не представлял, как приятно чувствовать себя собой.
        - Чтобы открыть этот Предел, чем бы он ни был, Освальду понадобится ключ от всех дверей и его хранитель, - сказал Генри, с трудом заставляя себя сосредоточиться. - Подскажете мне, где искать Джетта?
        Скриплеры начали переглядываться.
        - Этот вопрос несколько сложнее, чем кажется, - наконец ответил Пал медленно, будто прислушивался к чему-то далекому. - Но я чувствую, что Барс не будет против, если мы дадим тебе первую подсказку. А вторую даст он сам.
        - Я имел в виду «скажите мне название деревни». Что тут сложного?
        - Ты и сам потом поймешь. А пока слушай:
        Путь дарителей с рассветом
        Стал запутанным и сложным,
        Но не нужно быть поэтом,
        Чтоб мечтать о невозможном.
        - Это вы сейчас придумали?
        - Да, вместе. У нас одно сознание на всех, нам легко даются стихи.
        Генри покачал головой, не веря своим ушам.
        - Для вас с Барсом это все просто игра, верно?
        Морщинистое лицо Пала просветлело.
        - Именно, Генри. Ты начинаешь понимать. Все это - просто игра. До встречи, дружок.
        Смешно переваливаясь, он дошел до края парапета и снова повернулся к Генри с таким видом, будто уговаривал себя не говорить то, что очень хотелось сказать.
        - Ты полон любви, Генри, - наконец сказал Пал, глядя на него так, будто это не пустая похвала, а важный, тщательно хранимый секрет. - Не потеряй ее. Это твой самый ценный дар. Не огонь - он просто инструмент, помощник. Любовь спасает тебя и всех вокруг тебя. Если ты ее потеряешь, это будет конец.
        - Ничего себе помощник, - пробормотал Генри.
        Пал добродушно покачал головой, будто дивился его тупости, и соскочил со стены вниз. Остальные прыгнули следом, и на площади раздался вопль торговцев, не привыкших к тому, что сверху падают десятки скриплеров. Генри болтал ногами, с улыбкой глядя, как они приземляются на брусчатку и деловито разбегаются по своим делам. А потом спустился по лестнице в сад, прыгая сразу через две скользкие ступени, и помчался в сторону дворца, едва заставляя себя не размахивать на ходу игрушечным мечом.
        На высоте третьего этажа одну из башен окружал широкий балкон, который до нынешнего утра выглядел совершенно заброшенным. Сейчас оттуда доносился смех, разговоры и уютное шуршание метлы, - слуги приводили балкон в порядок, мыли парапет, с грохотом таскали мебель. Увидев, как Генри поднимается по белой лестнице, они приветственно замахали руками и начали тыкать в яркие пятна на своей темной одежде - и Генри понял, что со вчерашнего дня изменился не только балкон.
        Уилфред, дворцовый управляющий, выделил каждому слуге по одному предмету из гардероба знати. Кому-то достался шарф, кому-то жилетка или пояс, и сейчас слуги надраивали террасу с таким рвением, какого Генри еще ни разу у них не видел. Король мудро поступил, разрешив Уилфреду взять из дворцовых запасов эти цветные тряпки: кажется, для людей, привыкших видеть на себе только черное и серое, эти подарки много значили. Генри на пробу мысленно назвал короля «отец», но почувствовал от этого не радость, а грусть и смутную вину Только сейчас, порывшись в воспоминаниях, он понял, как же король постарел за эти десять лет. Он был не старше теперешнего Олдуса Прайда, когда пропал Роберт, а теперь… Генри махнул слугам в ответ, снял ивовый венок и повесил его на ближайшую ветку. Хорошее настроение исчезло без следа, но он точно знал, кого надо найти, чтобы оно вернулось. Увидев потерянный меч, Эдвард сразу все поймет - и это будет момент, когда все сломанное срастется.
        Генри перешагнул порог и сосредоточился на ощущении верного пути, которое во дворце охватывает тебя всякий раз, когда ты точно знаешь, кого ищешь, но тут за ближайшим поворотом коридора кто-то едва не сбил его с ног.
        - Прошу прощения, - уронила Роза, прижимая к лицу веер, и обошла Генри, чтобы продолжить путь, но тот взял ее за локоть.
        - Я не хотел, чтобы мы ссорились, - честно сказал он, пытаясь заглянуть ей в глаза. - Просто я не знаю ответ на твой вопрос, не знаю, люблю я тебя или нет. Но скоро я во всем разберусь. Тут кое-что произошло, и теперь все изменится. Все будет в порядке.
        Локоть у нее был такой костлявый, что пальцы Генри обхватывали его полностью. Это ощущение так его захватило, что он вздрогнул, когда Роза все-таки ответила.
        - Ты прав, теперь все изменится. Я слышала, король решил… Вчера он велел нам всем надеть к завтраку самые красивые наряды.
        - И что? - нахмурился Генри.
        Роза вдруг еле слышно, коротко рассмеялась, и ничего веселого в этом смехе не было. А потом огляделась, убедилась, что вокруг никого нет, и взяла за локоть его самого.
        - Мы с тобой два раза целовались, - выдавила она, преодолевая какой-то мучительный стыд, хотя у Генри воспоминания о тех моментах были просто отличные. - Скажи мне прямо сейчас: ты хотел бы на мне жениться?
        Генри порылся в памяти, но точного определения этого слова не нашел, - очевидно, в шесть лет оно его не интересовало, а в последний месяц ни разу не попалось.
        - Уточни, что это значит.
        На щеках у нее проступил румянец - едва заметный, словно ее бледное и худое тело неспособно было вложить в него больше краски.
        - Это значит, что я стану твоей собственностью. И мы заведем детей, - пробормотала она с непонятной злостью, будто сердилась на него за этот вопрос.
        - Собственность - это вроде слуги? - Генри наморщил лоб, пытаясь выудить из памяти что-нибудь более определенное. - Не нужна мне никакая собственность. А насчет детей - не получится, мы не можем размножаться. Коснись моего лица.
        Она упрямо сжала губы, и тогда Генри сам взял ее руку и приложил к своей щеке. Роза вскрикнула и отпрянула, прижав покрасневшие от ожога пальцы к своему рту.
        - Вот поэтому никакого размножения не выйдет, - сердито сказал он. Прикосновение было приятным, и как бы он хотел, чтобы оно длилось дольше. - Забудь, ясно?
        Роза шагнула назад, не отнимая руку от губ. Генри собирался сказать что-нибудь успокаивающее, но, пока он размышлял, что бы это могло быть, Роза уже отвернулась и пошла прочь. Ее сгорбленная спина с каждым шагом расправлялась, становилась прямой и неподвижной, как доска, и Генри кольнуло неожиданное воспоминание. Козочка-Розочка. Вот как они с Эдвардом называли ее в детстве. Больше всего она любила играть в свадьбы - у нее был добрый десяток кукольных парочек, и она бесконечно меняла свое мнение о том, кто с кем будет счастлив до гробовой доски. Генри с болезненной ясностью увидел, как она сидит в гостиной и подбирает кукле очередной свадебный наряд. Русые волосы падают ей на лицо, а значит…
        - Твои волосы! Цвет, он не настоящий! - выпалил Генри, и Роза остановилась. - На самом деле они темнее. Ты их красишь настоем ромашки, да?
        Он был так взбудоражен тем, что вспомнил, какой она была, что даже не понял, отчего она развернулась к нему с таким гневом.
        - Ты плохой человек, - тихо сказала она и ушла.
        Кажется, она хотела употребить слово куда крепче, и остановило ее только воспитание. Генри выдохнул сквозь сжатые зубы, уже не пытаясь понять, что с его словами не так. Если бы только он мог вернуть прошлое и всех такими, какими они были, - отца, Розу, Эдварда, себя самого! И он торопливо пошел дальше - искать того, кто поможет ему все исправить.
        Дверь в библиотеку была приоткрыта, из-за нее раздавался деловитый бумажный шелест. Эдвард сидел за одним из столов, листая огромную книгу, еще несколько томов лежали рядом. При виде Генри он поднял голову и дружелюбно кивнул.
        - Доброе утро. Вот, решил поискать что-нибудь о Пределе и ключе от всех…
        Не слушая, Генри шагнул к столу и положил на раскрытую книгу игрушечный меч. Эдвард поперхнулся, и Генри сглотнул, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Вот он, тот самый момент.
        - Ты все-таки нашел его. Поразительно, - выдохнул Эдвард. - Ты и правда избранный. Только зачем… зачем ты искал без перчаток? - Он тронул подпалину и торопливо прибавил: - Но это неважно, ничего страшного. Где он был?
        Генри растерянно заморгал. Ему хотелось схватить Эдварда за уши и трясти его гениальную голову до тех пор, пока что-нибудь там не встанет на место и до него не дойдет, почему Генри смог найти меч.
        - Он был зарыт под кленом, около конюшни, где ручей, - с нажимом сказал Генри. - Вы там часто играли.
        - Тебе Карл сказал? - рассеянно спросил Эдвард. - Спасибо, Генри. Я действительно тебе благодарен.
        Генри опустился на стул напротив него. Эдвард был так занят разглядыванием меча, что на него самого даже не взглянул.
        - Каким он был? Твой брат? - пробормотал Генри.
        Эдварду, кажется, не очень хотелось отвечать, но из благодарности он себя заставил.
        - Веселым. Много смеялся, любил играть. Это уже неважно, верно?
        На меч Эдвард смотрел так, что сразу было ясно: раньше он думал, что, если найдет его, ему станет легче, будто это как-то вернет прошлое, но, кажется, не сработало. И Генри молча наблюдал, как Эдвард хмурится, поглощенный ощущением того, что ничего в его жизни не изменилось.
        - Ладно, давай к делу. - Эдвард с видимым усилием убрал меч с книги. - Мы понятия не имеем, что это за Предел и почему он интересует Освальда. Слово «предел» обычно значит «граница», но в старинных книгах иногда обозначает просто место или область. Я не встречал историй о каком-то особенном Пределе, но должно же быть хоть какое-то упоминание, верно?
        - Верно, - отсутствующе пробормотал Генри.
        Нужно было просто открыть рот и сказать правду, но он был так выбит из колеи, что не знал, с чего начать. Встреча с Розой лишний раз доказала ему то, что он и так знал: никто не сравнится с ним в умении говорить то, что не нужно, неподходящими словами и в самый неудачный момент.
        - Я все утро ищу упоминания о ключе, и с твоей помощью дело наверняка пойдет лучше. Вдруг ты просто возьмешь с полки книгу, и она окажется та самая? Ты настоящий мастер поиска, Генри. Я серьезно. - Эдвард еще раз взглянул на меч и чуть поклонился, прижав к груди руку. Генри едва сдержался, чтобы не предложить ему затолкать свою вежливость обратно себе в глотку. - Расскажу тебе немного о нашей системе расстановки книг. В шкафах вдоль окон - сочинения на разные практичные темы вроде «Как поразить всех хорошими манерами» или «Две сотни способов развести костер». Вот тут, справа, - философские труды и всякие измышления на тему того, какова истинная форма Барса. Это самый бесполезный шкаф: просто куча причудливых выдумок. А вон там кое-что поинтереснее: исторические труды и сказки. У нас в королевстве одно от другого не отличишь, так что они стоят вперемешку.
        Генри мрачно пошел к первому попавшемуся шкафу, вытащил самую толстую книгу, которая щедро обсыпала его пылью, и уставился в нее. Он был слишком переполнен своей собственной историей, чтобы разбирать замысловатый старинный почерк. Нужно потренироваться, выбрать подходящий момент и сказать все как есть. Например, за завтраком, чтобы отец тоже услышал. Минут пять Генри пытался сделать веселое лицо, чтобы всем легче было его узнать, но не смог даже вспомнить, какими мышцами надо для этого двигать. Благодаря Освальду он изменился настолько, что никто за целый месяц не узнал, а значит, он должен сделать все, чтобы измениться снова и стать таким, каким был раньше.
        - Эй, - выдохнул Эдвард с таким глубоким чувством, что Генри стрелой выскочил из-за шкафа в надежде, что Эдвард все же догадался. Но тот, увы, смотрел в книгу. - Я кое-что нашел. Это «История королевства», том первый. Слушай: «Матеуш велел, чтобы Барса почитали во всей нашей земле. Он знал Барса и был ему другом, но, когда народ просил рассказать о великом волшебнике, король отвечал: «Тайна предела, откуда явился Барс, надежно заперта от посторонних глаз, и так пребудет вовеки». - Эдвард стукнул ладонью по книге и откинулся на спинку стула. - С ума сойти! Что, если Предел, который мы ищем, это место, откуда пришел Барс? Мы же тогда узнаем то, над чем себе все философы головы ломали! И гляди, какое странное выражение, - «тайна заперта». Это место закрыто на ключ от всех дверей!
        Генри потер губы. Если уж в пещере чудовища, битком набитой золотом и драгоценностями, Освальд позабыл обо всем, едва увидев лист бумаги, где говорилось о Пределе, значит, это место сулило ему огромную выгоду.
        - Ради ответа на вопрос, кто такой Барс, Освальд бы туда не рвался, - пробормотал Генри. - В пещере Зверя он сказал: «Это место дает такую власть, о какой я даже мечтать не мог». Наверное, там хранится какой-то могущественный предмет, что-то посерьезнее Сердца волшебства. И мы должны не дать ему прибрать к рукам такое добро. Кстати, а кто такой этот Матеуш?
        - Первый король волшебного королевства. Его еще называют «Матеуш Даритель». Статуя на скале за дворцом, в руках которой теперь хранится Сердце волшебства, - это как раз он. Матеуш был величайшим королем, добрым и справедливым, и все его потомки - мои предки - старались быть похожими на него. Ему Барс подарил Сердце, при нем сделали корону и построили дворец.
        Эдвард торопливо встал и бросился к одному из шкафов. Он так спешил, что ухитрился зацепиться ногой за стул и рухнуть на пол. Генри покачал головой: упав парой сантиметров левее, Эдвард врезался бы виском в угол соседнего шкафа. Как же повезло, что лютая тварь объявилась в королевстве, когда Генри был во дворце: в одиночку Эдвард уж точно не доехал бы до места назначения. Тот уже вскочил, чтобы продолжить путь к выбранному шкафу, но Генри положил руку ему на плечо, останавливая.
        - У нас есть еще одна проблема. Ключом от всех дверей может воспользоваться только его хранитель, которого Освальд рано или поздно попытается отыскать.
        - Ты говорил, что нашел ключ, значит, ты и есть хранитель, верно?
        - Ключ мне оставил Сивард. И написал, что сила ключа едва не заставила его сделать что-то ужасное, открыть какую-то дверь, которую нельзя открывать ни в коем случае и которая сама жаждет быть открытой. Что, если это та самая дверь, которую теперь пытается открыть Освальд? Ладно, главное - не это. Он велел мне не брать ключ самому, а выбрать хранителем кого-то, кому я доверяю.
        - Умоляю, скажи, что ты выбрал на эту важнейшую должность не того, о ком я подумал.
        - Джетт теперь в опасности. Мы должны его защитить.
        Эдвард застонал:
        - Этому жалкому типу обязательно снова появляться в этой истории?
        - Нужно найти его до того, как это сделает Освальд, иначе тот заставит Джетта использовать ключ. У меня есть подсказка, где сейчас Джетт, - получил сегодня утром от скриплеров.
        - А больше ты к семи утра ничего не успел? - пробормотал Эдвард.
        Генри рассмеялся:
        - Не поверишь, если скажу. Ладно, слушай загадку: «Путь дарителей с рассветом стал запутанным и сложным. Но не нужно…»
        Эдвард записал четверостишие на листе бумаги и погрузился в размышления, а Генри смотрел на его склоненную голову и думал вовсе не о Пределе. А что, если Эдвард вообще не поверит, что Роберт выжил?
        Издалека донесся звякающий звук, и Эдвард разочарованно хмыкнул.
        - Полчаса до завтрака. Идем, надо подготовиться. Уилфред к тебе с утра заглядывал? Он велел всем приодеться и взять куртки. Отец решил устроить завтрак на террасе, как в старые, добрые времена, что, конечно, глуповато в конце зимы, но я все равно рад, что он так взбодрился. Эй, Генри, ты в порядке? Ты сегодня какой-то… другой.
        - Ты иди, я скоро. Хотел тут еще кое-что посмотреть.
        - Только не опаздывай. Про Матеуша больше всего книг вот в этом шкафу. И если будет что-то интересное, скажи мне за завтраком.
        - Жди отличных новостей, - притворно бодрым голосом сказал Генри.
        Эдвард ушел, бережно забрав со стола меч. Генри постоял около шкафа имени Матеуша, а потом кинулся туда, где, по словам Эдварда, стояли «руководства на практичные темы». Он лихорадочно начал перебирать их, подтянув к шкафу стремянку, и в конце концов нашел то, что искал: «Хорошие манеры для юных мастеров».
        Роберт был принцем, его учили всем этим правилам, а Генри помнил только смутные обрывки вроде благодарственных поклонов. Он уселся на стремянку и погрузился в чтение. Предел не убежит. Для начала нужно попытаться стать тем, кем вырос бы Роберт, если бы с ним ничего не случилось.
        «…Важнейшим искусством в обращении с людьми является дипломатия. Думайте трижды, прежде чем заговорить. Истинно воспитанный юноша никогда не откроет рот, если не уверен, что его слова будут взвешенными, вежливыми и не обидными ни для кого из присутствующих». Генри со вздохом закрыл книгу. Он надеялся на советы попроще, а всему, что описано в этой занудной книге, быстро не научишься. Колокол звонил и звонил, он не мог сосредоточиться, пора было, в самом деле, идти переодеваться, - после ночи на мокрой земле он уж точно не выглядел как принц.
        Генри спрыгнул со стремянки и побежал к себе в комнату. Карла не было, но, видимо, с утра он все же заходил - в ванной стояли два ведра остывшей, чуть теплой воды. Генри быстро вымылся, надел парадный костюм, подаренный Уилфредом, и схватился обеими руками за раму зеркала.
        - Я - Роберт Олден, принц волшебного королевства, сын короля Лоуренса и королевы Тильды, и я жив, - без голоса проговорил он и, выпустив зеркало, помчался на террасу. Он помнил дорогу и без подсказок дворца. Он помнил.
        Двери стояли нараспашку, никакой охраны на этот раз не было, - король, видимо, рассудил, что не обязательно заставлять слуг сторожить королевский завтрак неизвестно от кого. И едва Генри успел подумать об этом, ему показалось, что кто-то смотрит ему в спину пристальным, недобрым взглядом.
        Он развернулся, но все его охотничьи инстинкты от невероятных новостей этой ночи притупились, он обернулся слишком медленно - коридор за спиной был пуст. «Показалось», - подумал Генри, лишь бы скорее отмахнуться от ненужных мыслей. Больше всего ему хотелось перестать быть человеком, которого Освальд растил в лесу, - тот парень был весь сплошное предчувствие беды, а он сам - не такой. Хватит и того, что он десять лет на это потратил, сейчас у него есть дело поважнее. И он шагнул на террасу.
        Слуги потрудились на славу - оттерли от грязи белоснежный мрамор парапетов и пола, аккуратно расставили столы. На ножах и вилках сияли солнечные блики, хрустальные масленки дробили свет, ветер раздувал края скатертей. По привычке замечать детали Генри оглядел всех присутствующих и сообразил, что за каждым столом сидит одна-две семьи, более знатные и ярко одетые - ближе к королю. Никто не ест, ожидая от короля сигнала, а торжественный проход девушек на каблуках, видимо, отменили - они уже сидели со своими семьями. Генри заставил себя об этом не думать и сосредоточился на другом: постарался улыбнуться как можно шире, слегка поклонился всем и направился к королевскому столу, стоящему в центре террасы, с видом «значительным, учтивым и приятным», как советовала книжка о хороших манерах.
        За королевским столом поместились не только король и Эдвард, но и Эмма, Уилфред, Агата и Роза. Агата скучающе помахивала веером, явно ожидая, когда завтрак окончится и ей разрешат вернуться к ремонту дворцовых люстр, а Роза, наоборот, прижимала веер к лицу так, будто хотела бы спрятаться за ним навечно.
        - Доброе утро. Это место свободно? - спросил Генри, положив руку на спинку пустого кресла между Эдвардом и Эммой.
        Губы Эдварда чуть заметно дрогнули, но в улыбку так и не сложились. В присутствии отца все чувства на его лице всегда становились едва различимыми, как рябь на воде в тихий день, словно он не меньше Генри боялся сделать что-нибудь не то.
        - Доброе утро, Генри. Прошу, садитесь. - Король улыбнулся ему так, что Генри сразу почувствовал: вот это и есть идеальный момент. - Приятно слышать от вас такую учтивую речь.
        Садиться Генри не стал. Он убедился, что все на него смотрят, и громким, разом охрипшим от волнения голосом произнес:
        - Мне нужно кое-что вам сказать.
        Король перегнулся через Эдварда и похлопал Генри по руке, которой тот судорожно вцепился в край стола.
        - Генри, друг мой, я понимаю. Что-то насчет Освальда или этого Предела, про который Эдвард твердит со вчерашнего дня. Давайте после завтрака, хорошо? Пусть все сначала поедят и насладятся прекрасным видом. К тому же и у меня есть новость, и я хотел бы, чтобы ей уделили немного внимания.
        Генри уже открыл рот, чтобы выпалить: «Папа, новость, что я не умер, точно важнее», но король смотрел на него с таким вежливым нетерпением, ожидая, пока он сядет, что язык намертво прилип к нёбу. Генри опустился на стул, и король тут же сделал стоящим вдоль стены слугам знак, что можно раскладывать еду по тарелкам. Момент определенно перестал быть идеальным.
        Он без аппетита гонял по тарелке куски яичной запеканки, перебирая в памяти названия блюд на столе, которые еще вчера бы даже не вспомнил. Знакомые слова были словно старые друзья. Ветчина, паштет, сыр. Салат, песочные корзиночки с джемом, чай из чабреца. Влажный ветер из сада холодил щеки, и Генри с силой вдыхал его, чтобы успокоиться. Ему было холодно - он оказался единственным, кто забыл прийти в верхней одежде, но все, кажется, решили, что явиться в одной рубашке и легком сюртуке - это часть его дикого лесного образа.
        - А теперь, господа, минутку внимания, - сказал король, когда все расправились с едой и чинно уткнулись в чашки с чаем. Голос у него был взбудораженный и веселый, и все с любопытством навострили уши. - В последнее время многое в нашей жизни изменилось к лучшему, и я решил, что еще немного изменений не повредят. Во-первых, как видите, я решил вернуть традицию завтраков на террасе. Надеюсь, вас это радует. - Судя по красным щекам придворных и тому, как они кутались в свои меховые накидки, радость была так себе, но все усиленно закивали. - Разрешите сообщить вам и кое-что еще. В честь Новой Эпохи Сердца я решил отменить обычай торжественного выхода девушек на каблуках как варварский и ведущий к травмам ног. Я торжественно объявляю во дворце моду на низкий каблук. Кажется, в городе уже появился даровитый сапожник, и мы на днях пригласим его во дворец, пусть сделает обновки для наших дам.
        Агата громко, с облегчением выдохнула и шлепнула веер на стол, но остальные были скорее в ужасе.
        - Но как… как же молодые люди будут выбирать себе невест? На утренних выходах они могли увидеть их скромность и грацию, оценить богатство нарядов и обуви, - пролепетал Уилфред.
        - Все очень просто. - Голос у короля подрагивал от гордости. - Я решил, что все юноши уже видели всех невест, осталось только выбрать. Поэтому я призываю молодых людей посовещаться с семьей и определиться с тем, кто какой юной даме сделает предложение.
        Король хлопнул в ладоши - в гробовой тишине звук показался оглушительным, - и из-за двери выскользнул Карл, вечно недовольный старший слуга. На этот раз его недовольство, кажется, относилось к большой корзине первоцветов, которую он прижимал к груди, всячески показывая, как у него устали руки. При виде корзины по рядам придворных пробежал вздох - не то восхищенный, не то испуганный.
        - Пусть новые времена начнутся вместе с новыми брачными союзами! - продолжил король. - Во дворце много пустующих покоев, которые мы можем выделить молодым семьям, чтобы они обустроили их по своему вкусу. А теперь я даю вам полчаса, чтобы посовещаться и принять решения - вы все так хорошо друг друга знаете, что определиться будет нетрудно. Первым выбирать невесту будет мой сын, за ним - остальные.
        Генри покосился на Эдварда - судя по голосу короля, этот выбор невесты был чем-то очень приятным, но на лице Эдварда был только страх, который он попытался спрятать, как только отец повернулся к нему.
        - Сначала я хотел дать всем подумать до завтра, но потом понял, что тогда все переругаются, начнут заключать пари, давить друг на друга и угрожать конкурентам в борьбе за обладательницу лучшего приданого, - еле слышно сказал король и перевел взгляд на Генри. - Друг мой, ваше простое происхождение неважно - я с удовольствием предложил бы вам брак с любой красавицей на выбор, вы ведь спасли нас всех, но…
        - Но у меня дар огня, я не могу прикасаться к людям, а жениться надо, чтобы выводить потомство, верно? Свадьба - это как брачные игры у животных, да?
        - В некотором роде, - смущенно промямлил король.
        Видимо, обсуждать такие вещи было не принято, но до этой главы в «Хороших манерах» Генри не дошел.
        - Отец, я не уверен, что определился с выбором, - пробормотал Эдвард, затравленно глядя в стол. - Надо ведь, ну, влюбиться, а я не уверен, что я уже…. Уже это сделал.
        - Разреши дать совет. - Король наклонился к Эдварду, но тренированный слух Генри различал даже то, что сказано шепотом. - Поверь, любовь значения не имеет. Брак должен быть основан на разумном выборе - чувства придут потом, а вначале они только запутывают и толкают на глупые поступки. Выше всего происхождение у Агаты и Розы, выбирать надо из них. Но будущая королева немой быть не может, так что Агата не подходит. Роза - прекрасный выбор. У нее полезный дар выращивать растения, а значит, в народе ее будут обожать. Она храбрая девочка, и если я мог доверить ей ключи от государственной казны, то могу доверить и тебя.
        Эдвард покосился на Генри - тот заблаговременно сделал вид, что изучает полет птиц в небе, - и тихо сказал:
        - Пап, это будет самая грустная свадьба на свете. Роза влюблена кое в кого. У них ничего не выйдет, но я не хочу быть тем, кто лишит их надежды как-нибудь это утрясти. Можно, я сделаю предложение кому-нибудь другому? Любой девушке на твой выбор, мне все равно.
        Король посмотрел на него так, будто Эдвард заговорил на неизвестном ему языке.
        - Женщинам влюбляться уж тем более глупо. Подумаешь, слегка увлеклась кем-то из ребят. Вся эта ерунда у нее вылетит из головы, как только она поймет, что станет королевой. Ты ведь хочешь мне угодить? Я буду очень доволен, если ты послушаешься.
        Это был запрещенный прием - сразу стало ясно, в чью пользу закончится разговор. Король продолжал говорить, и Генри переключил внимание на другую половину стола.
        - Розочка, детка, не глупи, - с жаром шептал Уилфред. - Кто бы ни предложил, соглашайся! А я тут подумал: что, если его величество не зря посадил нас за свой стол? Если он прочит тебя в жены своему сыну, у меня сердце от радости лопнет!
        Эмма, как ни странно, тоже уговаривала Розу, а не свою дочь. Агата сидела, мрачно сложив на груди руки, и смотрела в одну точку, будто этот завтрак был воплощением худших ее кошмаров.
        - Милочка, ни одна девушка в здравом уме не скажет «нет», когда ей предлагают руку и сердце, - сказала Эмма Розе на ухо. - Выйти замуж - смысл жизни любой женщины. Кстати, не только молодой. - Она со значением посмотрела на Уилфреда. - Мой милый друг, вы об этом не думали? Я вдова, вы вдовец, нам иногда бывает так одиноко. Без ложной скромности, неуместной в нашем возрасте, скажу, что, если мне предложат первоцвет, я не откажусь.
        - В самом деле? - растерялся Уилфред и, кажется, пожалел, что у него нет веера, за которым он мог бы скрыться от этого разговора.
        - К тому же у вас дочь, ей нужны женские наставления и помощь. Например, сейчас. У нее ведь доброе сердце, - сказала Эмма, опять повернувшись к Розе. - Если принц предложит, а ты откажешься, опозоришь не только себя, но и его. Это значит, что он настолько плох, что ему отказывает женщина. За спиной над ним будут смеяться до самой смерти. Хочешь его так подвести? - Роза коротко покачала головой. - Тогда не будь дурой.
        Генри нахмурился. У зверей брачные игры - пусть иногда трудоемкий, но, несомненно, приятный обеим сторонам ритуал, а Роза с Эдвардом смотрели друг на друга через стол беспомощно, как два кролика, на которых несется коршун.
        Король толкнул Эдварда локтем, и тот встал. Все головы немедленно повернулись к нему, и шаги гулко разнеслись по террасе, когда он подошел к Карлу, выбрал первоцвет, вернулся назад и молча протянул его Розе. Она выдохнула, будто перед прыжком в холодную воду, и взяла цветок. Уилфред и король засияли, все девушки вокруг издали разочарованный стон, Эдвард сел на место - и в ту же минуту за другими столами началось движение.
        Молодые люди под добродушное понукание своих семейств поднимались, доставали из корзины по цветку и торжественно подходили к девушкам за другими столами. Девушки под сопровождение облегченных вздохов и поощрительных слов родичей брали цветок, и обе семьи немедленно срывались с мест, начинали поздравлять друг друга и обсуждать какое-то имущество, которым поделятся друг с другом. Все вокруг выглядели, как и надеялся король, довольными и радостными, кроме девушек, которые по-прежнему молча закрывали лица веерами, так что определить, нравится ли им происходящее, было невозможно. Все это было очень странно - в дикой природе самки выбирают себе партнеров сами, и Генри казалось просто безумием, что здесь их мнением, кажется, никто не интересовался.
        - Это же не насовсем? Потом можно будет поменяться? - запоздало спросил Генри у Эдварда, вспомнив, как Роза все время меняла своим куклам пару.
        Эдвард покачал головой, не глядя на него, и хотел было что-то сказать, но замолчал, услышав сварливый голос Эммы.
        - Вот чего ты добилась, - прошипела дочери Эмма. К Агате так никто и не подошел, да и самой Эмме Уилфред цветок не вручил, шумно суетясь вокруг Розы. - Все тебя боятся - немая, строптивая, год болталась неизвестно где. Что может быть хуже, чем без жениха остаться?
        Судя по довольному виду Агаты, это было лучшим, что могло с ней произойти, но тут в разговор вмешался король.
        - Не переживай, дитя мое. Сейчас найдем кого-нибудь, - сказал он, из чего Генри сделал вывод, что с пониманием того, кто что чувствует, у отца довольно плохо. - Симон, прошу. Дочь хранителя казны, великолепная партия. Цветы еще есть.
        Он жестом подозвал парня, который, кажется, был настолько робким и медлительным, что всех невест разобрали, пока он решал, на какой остановиться. Симон посмотрел на Агату с ужасом. Судя по лицу Агаты, ужас был взаимным.
        - Пап, не надо, - еле слышно уронил Эдвард. - Пусть ни за кого не выходит, если не хочет.
        - Девушка не может «не хотеть» замуж, - веско сказал король. - За стенами никого достаточно высокородного мы не найдем, а он сын распорядителя дворцовых развлечений.
        Семья уже толкала Симона в сторону Агаты - видимо, их впечатлило, что она сидит за королевским столом. Дородная женщина сунула ему в руку цветок, и Симон мелкими шагами пошел к Агате. Та с мычанием юркнула под стол.
        - Папа, я тебя серьезно прошу. Ты же сам сказал, что нам нужны новые традиции, - сказал Эдвард, приподнимая скатерть. Агата вцепилась ему в ногу и тряслась так, что Генри чувствовал это коленом. - Давай введем вот такую: если невеста спряталась от жениха под столом, считать это знаком того, что замуж за этого парня она не хочет.
        - Это уж слишком, - сурово покачал головой король и расправил плечи. Он не вовремя решил показать, что правителя надо слушаться. - Агата, вылезай. Симон, иди сюда.
        - Может, сделаешь что-нибудь? - пробормотал Эдвард, развернувшись к Генри. - Ей всю жизнь придется с ним провести.
        Генри вытаращил глаза. До него только сейчас дошло, что все происходящее - кажется, серьезное дело, а не еще одно дворцовое развлечение, чтобы убить время. Поэтому он поднялся и сделал единственное, что пришло ему в голову: сказал правду, надеясь, что это точно отвлечет всех от Агаты, сжавшейся под столом.
        - Роберт не погиб. Освальд украл его и вырастил как своего сына, - выпалил Генри. - Ему нужен был разрушитель, и он забрал ребенка в тот день, когда дар впервые проявился. И дал ему другое имя. Мое.
        Он перевел дыхание и в упор посмотрел на Эдварда. Генри был уверен, что тот сразу все сопоставит и поймет, но Эдвард смотрел на него с тем же суеверным ужасом, с каким смотрел в пещере на лютую тварь. Все замерли на месте, Симон спрятался за мать, Агата высунула голову из-под скатерти.
        - Это я, отец. Я не умер, - пояснил Генри на случай, если выразился слишком туманно. Король смотрел на него, как на умалишенного, и Генри нахмурился. - Вы мне не верите? Я все помню, отец. Помню, как ты меня щекотал. И что на пятилетие мне подарили игрушечную сову. И что…
        - Все это могли рассказать слуги. Генри, я понимаю, что вы хотите защитить Агату, но это немного слишком, - сухо проговорил король.
        - Да почему вы не верите? - Генри крикнул это громче, чем собирался. Такой паники он не чувствовал еще никогда. - Потому что я не умею красиво говорить? Я всему научусь.
        - Дело не в этом, - через силу проговорил король, комкая край скатерти. - Дело в том, что у моего сына глаза были серые, как у всех в нашей семье. А у вас они карие. Что угодно могло измениться, но не это.
        Генри сглотнул. Он явно недооценил хитрость и предусмотрительность Освальда.
        - Если Джоанна смогла заставить меня все забыть, она могла изменить мне цвет глаз, - выдавил Генри онемевшими губами.
        - Или есть куда более простое объяснение, - устало сказал король и бездумно тронул висок, словно у него заболела голова. - Вы все придумали на ходу. Уверен, вы руководствовались лучшими побуждениями, но…
        - Я не придумал, - замотал головой Генри. - Меч, тот самый, я нашел его, потому что вспомнил, где искать. Я помню, как мы…
        Кресло рядом с ним опрокинулось с таким грохотом, что Генри вздрогнул. Он никогда еще не видел, чтобы Эдвард смотрел на кого-то с таким неподвижным, белым от ярости лицом.
        - Заткнись, - выдавил он, еле шевеля губами. - Закрой рот. Я тебя убью, если не заткнешься.
        Генри опустил взгляд на Агату и понял, что даже она ему не верит. Она была благодарна за вмешательство, но качала головой так, словно пыталась молча сказать: способ для этого он выбрал наихудший. Несколько секунд Генри казалось, что отчаяние сейчас просто убьет его на месте, но потухшая надежда вспыхнула снова.
        - Я найду Джоанну и заставлю ее вернуть мне мой цвет глаз. И тогда вы мне поверите. Вы мне поверите, - без голоса пробормотал Генри, и Эдвард бросился на него.
        Узнать, чем все закончится, Генри, к счастью, не успел, потому что из глубины замка раздался пронзительный длинный крик, а потом топот, будто десятки ног мчались по коридорам, и этот звук показался Генри чудесным избавлением от всего этого ужасного, невыносимого положения. Уилфред с неожиданной силой тянул рычащего и брыкающегося Эдварда назад, и Генри изо всех сил сосредоточился на звуках за дверью, чтобы не слушать, как Эдвард желает ему сдохнуть. За дверью, кажется, ничего хорошего тоже не происходило, и Генри, воспользовавшись тем, что король присоединился к оттягиванию Эдварда от стола, кинулся к выходу с террасы.
        Глава 2
        Побег
        Кричали слуги - и, добежав до второго этажа, Генри отлично понял, что их напугало. По коридорам носились люди со звериными головами. Только присмотревшись, Генри понял, что это раскрашенные глиняные маски, вокруг которых нашиты меховые шкуры, целиком закрывающие голову. Он вдруг вспомнил маскарад Зимнего дня, где люди веселья ради надевают маски животных, но эти ребята собрались здесь явно не для того, чтобы развлекаться.
        Генри стоял в конце длинного коридора, куда выходило не меньше десятка дверей. Многие были открыты нараспашку - судя по веникам и тряпкам в руках перепуганных слуг, те должны были в отсутствие придворных убраться в их покоях. Теперь они жались к стенам коридора, по которому, не обращая на них ни малейшего внимания, носились человек шесть в звериных масках.
        Они влетали в комнаты с пустыми мешками на плечах, через минуту выбегали оттуда с туго набитыми мешками, неслись обратно по коридору и скрывались за поворотом так деловито, будто точно знали, куда идти. В их поведении не было ни злобы, ни угрозы, - они походили на муравьев, деловито таскающих щепки в свой муравейник. Генри растерялся. Кричать им: «Остановитесь, что вы делаете?» - было глупо, пытаться схватить их - тоже: судя по крикам, несущимся с другого этажа, грабителей было куда больше, чем шесть. Мысли у Генри путались, он еще не отошел от предыдущего потрясения и беспомощно стоял, наблюдая за всей этой беготней, пока в голову не просочилась здравая мысль. Нужно поймать одного вора, прижать к стенке, уничтожить у него на глазах какой-нибудь предмет, напугать его своим даром и заставить рассказать, что происходит.
        Правда, коридор к этому времени почти опустел - все, что хотели, здесь уже, очевидно, украли, - и Генри бросился за последним оставшимся грабителем. Ему удалось схватить звероголового, но тот выскользнул легко, как мокрая рыбина, обернулся через плечо - глаза блеснули в прорезях маски - и помчался дальше. Генри не рассчитывал, что тот окажется таким быстрым: они свернули еще в два коридора, прежде чем Генри настиг похитителя и, бросившись на него со спины, уронил на пол. Тот ловко перекатился и треснул Генри своим мешком по голове. Удар был не слишком сильный, Генри отвлекся всего на секунду, но вор успел запустить руку в карман и бросить Генри в лицо пригоршню чего-то блестящего, похожего на снег. Генри чихнул, когда крупицы попали в нос, и внезапно понял, что очень хочет спать. Он даже не успел испугаться, только почувствовал под щекой холодный каменный пол и закрыл глаза.
        Генри очнулся в пустом коридоре и сразу понял, что времени прошло не так уж много: где-то в недрах дворца по-прежнему раздавались взволнованные крики и ругань. Он чувствовал себя непонятно бодрым и выспавшимся, но на сердце лежала каменная тяжесть, будто он даже во сне не мог забыть о том, что пережил на террасе. Больше всего ему хотелось забиться в какой-нибудь тихий угол и спокойно там погрустить, но тут он вспомнил про людей со звериными головами и вскочил. Надо убедиться, что с обитателями дворца все в порядке, - наплевать на украденные вещи, но вдруг кто-то пострадал? Что, если Эдвард, как обычно при виде любой опасности, схватил меч и угрожал кому-то, а его в ответ ударили по голове, так же как сделали бандиты во время их путешествия?
        В эту минуту Генри ясно понял, каково это, иметь семью, не состоящую исключительно из непобедимого бессмертного злодея. Иметь семью - значит беспокоиться за нее, даже если она пыталась врезать тебе по лицу и желала провалиться сквозь землю. И Генри побрел обратно на террасу.
        Еще издали он услышал голоса, и громче всех был один - сухой, отрывистый и спокойный. Этого парня Генри раньше где-то слышал, но никак не мог вспомнить точно, где именно.
        - Я припугнул нападавших, и они сбежали. Схватить не успел - слишком их много. До казны Освальд добраться не может, она заперта, но ценных предметов и в комнатах много, вот он и нанял этих ребят. Хорошо, что никто не пострадал. И запомните: я знаю Освальда, я понимаю, как он мыслит, и точно вам говорю: главный его план - не в том, чтобы обчистить дворец. Мы с ним сцепились в коридоре, я его сильно ударил, но он скоро явится. - Голос дрогнул от гнева. - Джоанна может придать человеку любой вид, и Освальд теперь выглядит, как я. Он хотел явиться к вам первым, но даже теперь не поверит, что план провалился. Будет уверять вас, что фальшивый я, а не он. Не слушайте, ясно? Он умеет врать, как никто.
        Генри, привыкший не удивляться никаким фокусам, которые подбрасывала жизнь, особенно в последний месяц, застыл в дверях, глупо приоткрыв рот. Посреди террасы, среди придворных, вполголоса оплакивающих потерянное имущество, стоял он сам и говорил эту интереснейшую речь. Генри схватился за сюртук на груди - он по-прежнему был в той же одежде, которую надел с утра, но и на Генри-на-террасе была точно такая же. О том, что он, кажется, сошел с ума, Генри думал не больше секунды, потому что говоривший посмотрел на него, и все сразу стало ясно. Спокойствие и вызов в этом взгляде Генри узнал бы где угодно - и едва сдержался, чтобы не застонать.
        Волшебный сонный порошок - вот что это была за сияющая пыльца. Он уже видел такой однажды в руках Алфорда, когда тот погрузил в сон весь город после приключения с короной. Если Алфорду такое волшебство под силу, значит, и Джоанне тоже. Она могла раздать по щепотке такой пыльцы всем своим наемникам, чтобы тот, кто встретит Генри, вывел его из игры минут на десять. А еще раньше, перед завтраком, именно она смотрела ему в спину в коридоре, чтобы запомнить, в какой он одежде, - и превратила Освальда в Генри. Все это было настолько умно и настолько просто, что Генри стало не по себе.
        Он медленно перевел взгляд на остальных - судя по мрачному лицу Эдварда, он все еще злился на Генри за ложь про брата, но слушал внимательно, понимая, что сейчас у них есть дела посерьезнее. Агата с убитым видом подпирала голову кулаком, в котором был зажат поникший белый цветок. Видимо, король все-таки заставил Симона довести дело до конца, - тот с сияющим видом, не омраченным даже последними событиями, сидел за столом своей семьи и вполуха слушал поддельного Генри. Очевидно, он был так впечатлен своей храбростью в деле со сватовством, что Освальд и нападение волновали его не так уж сильно.
        До Генри медленно начало доходить, почему никто не понял, что перед ними фальшивка. Освальд не переигрывал, говорил убедительно и спокойно. Генри уже давно заметил: люди плохо умеют врать, они наивные, как дети, но только не отец. Утром Генри обещал себе, что больше никогда мысленно не назовет Освальда этим словом, а теперь тот смотрел на него, и Генри мог прочесть этот взгляд, как книгу: «Я вижу, что ты меня узнал. В мире, полном болванов, хоть мы с тобой друг друга понимаем». Их взаимопонимание не исчезло просто потому, что Генри этого хотелось, и от этой мысли его ступор наконец-то превратился в ярость.
        Возможно, сейчас наступило то положение, когда стоило спрятаться, подумать и проявить таинственную дипломатию, о которой писали в книге, но злость вспыхнула в нем с такой силой, что он бросился вперед, отпихивая с дороги всех подряд.
        Генри несся, как волк на оленя, но Освальд ловко ушел от удара, сбил Генри с ног и прижал лицом к холодным каменным плитам. Драться с тем, кто сам же научил тебя драться и знает все твои приемы как свои пять пальцев, оказалось не так-то просто.
        - Он врет! - заорал Генри, пытаясь сбросить ладонь в перчатке, которая давила ему на затылок. - Я настоящий! Грабители просто отвлекали внимание, просто дали ему время на подмену! Эдвард, спроси о том, что знаем только мы. Помнишь Рой? Из каких животных он состоял? Освальд не знает!
        - Не слушай, Эдвард, я же сказал, - посоветовал фальшивый Генри с той ноткой раздражения чужой тупостью, которую Генри не раз замечал у себя. - Копии могут красть воспоминания, иначе у Джоанны не вышло бы столько лет выдавать себя за Ингрид.
        Генри понятия не имел, правда ли это, но вовремя сказанная, уместная ложь работает ничуть не хуже правды. Он забился, пытаясь вывернуться из-под колена Освальда, больно давившего на позвоночник, но куда там. Минуту назад он был уверен, что убедить всех в своей правоте будет легче легкого, но второй раз за день переоценил собственную способность убеждать людей хоть в чем-нибудь.
        - То, что я сказал утром, - правда, Эдвард, - выдавил Генри, неловко приподняв голову, чтобы встретиться с ним взглядом. - Ты видишь, на что способен Освальд. Он вас сейчас обманывает, как баранов. Думаешь, десять лет назад он забыл бы подстраховаться и изменить мне цвет глаз? Я твой брат, кретин, и я сделаю так, чтоб ты мне поверил.
        Генри неожиданно понял, что голос дрожит, будто он сейчас заплачет. Эдвард продолжал смотреть на него, как человек, у которого чешутся кулаки, а вот хватка Освальда дрогнула, и Генри запоздало сообразил: вот теперь отец знает, что он все вспомнил. Секунду ему казалось, что тот его отпустит и попытается что-то объяснить, но он не учел, с кем имеет дело. Величайшее качество Освальда состояло в том, что он мгновенно приспосабливался к меняющимся обстоятельствам и начинал использовать их в свою пользу.
        - Я прошу прощения за все, что наговорил утром, - мрачновато и неловко сказал фальшивый Генри. - Извините меня. Я все это выдумал, я просто хотел как лучше, а теперь он пытается это использовать, чтобы вас разжалобить. Нужно посадить его под замок, пока он вас не провел, а Джоанна не явилась его освободить.
        Генри уронил голову, звучно стукнувшись лбом о пол. Соревноваться с отцом в хитрости было бесполезно - он с ужасом понял, что и сам поверил бы поддельному Генри, а не тому, который жалко пытается что-то доказать, извиваясь на полу.
        А потом в голову ему вплыла мысль, такая прекрасная, что дыхание перехватило. Он понял, как заставить всех ему поверить. Кое о чем отец не подумал: о волшебном зеркале в Башне мастеров, которое отражает вещи такими, какие они есть на самом деле. Отец сам сказал: «Если человек подозревал, будто что-то рядом с ним не то, чем кажется, он мог прийти сюда и проверить».
        - Зеркало! - крикнул Генри, вскинув голову.
        Кажется, никто не сообразил, что он имеет в виду, и Генри набрал в грудь воздуха, чтобы объяснить, но Освальд, увы, соображал быстро: он сгреб Генри за воротник и аккуратно приложил головой об пол.
        Генри пришел в себя в темной комнате. Руки были связаны за спиной и примотаны к чему-то твердому, так что он лежал, неловко вывернувшись под углом. Было холодно, и, поглядев на себя, он увидел, что остался в одной рубашке: сюртук с него сняли, наверное, проверяя, нет ли под ним оружия. Генри немного поворочался, размышляя о том, как день, который так хорошо начался, ухитрился дойти вот до этого. Глаза немного привыкли к темноте, и он понял, что находится в незнакомом длинном помещении с ящиками вдоль стен - видимо, в подвале, - а вдалеке виднеется светлый контур закрытой двери. За дверью слышался негромкий разговор.
        На то, чтобы разобраться с веревками, ушло всего несколько минут, - узлы вязал уж точно не Освальд. Генри несколько раз встряхнул ладонями, разгоняя застоявшуюся кровь, и бесшумно подобрался к двери, не разрешая себе хоть что-нибудь чувствовать, - он в плену и должен выбраться, оплакивать судьбу сейчас бесполезно.
        Голосов за дверью было два, и сразу стало ясно, что принадлежат они рослым и сильным парням, которых, очевидно, поставили охранять вломившегося во дворец Освальда.
        - Нет уж. Если он вырвется, мы и на помощь-то позвать не успеем, - говорил один из них, когда Генри приник ухом к двери. - Надо сразу в него мечом тыкать.
        - Можно подумать, ты умеешь. Да не вырвется он: узлы на руках надежные, дверь и стены толстенные, а подружка-волшебница его отсюда не вытащит. Я подслушал, почему его именно сюда посадили. Его высочество в какой-то книжке вычитал, будто дворцовый подвал защищен от проникновения волшебников. Это заклятие при короле Джошуа наложили. Суровый был человек, сажал в этот подвал своих детей, когда хотел наказать, а иначе Тис вечно их освобождал и играл с ними в саду.
        Генри велел себе запомнить важную мысль: если однажды его спросят, как организовать безопасность во дворце, он начнет с совета: запретить разговаривать охране, которая сторожит опасных преступников. Сейчас охранники сами навели его на мысль, как выбраться. Тис. Тис оставил ему в наследство свой дом, прежде чем умереть. «Просто подумай о нем как следует - и окажешься там». Генри прислонился лбом к двери и закрыл глаза, сосредотачиваясь на облачном доме.
        Тис, может, и не мог попасть в дворцовый подвал, но, будь он жив, очевидно, легко попал бы отсюда к себе домой, - на такой причудливый случай защита этого места не распространялась. Темные очертания ящиков и стен подернулись туманом, а когда он рассеялся, Генри стоял в прихожей дома Тиса. Здесь было тихо и темно, - не то ночь предыдущего дня, не то следующего. Время здесь шло по-другому, и Генри быстро пробежался по комнатам, подзывая кошек. После грустного дня ему хотелось увидеть хоть кого-то дружелюбного, - но кошек и след простыл. Дом был пуст, и Генри вернулся в прихожую. Задерживаться в облачном убежище было нельзя - внизу могло пройти столько времени, что помогать окажется уже некому.
        Отправиться бы сразу на поиски Джетта - вот только загадку он так и не разгадал, к тому же одна мысль пугала Генри так, что он до боли сжал кулаки. Что, если Освальд натворит от его лица каких-нибудь ужасных дел, убьет короля, или Эдварда, или всех во дворце, - и люди будут думать, что это сделал он, Генри? Еще вчера Генри не поверил бы, что его отец на такое способен, - тот был хоть и злодеем, но не сторонником лишних убийств, - но теперь ему казалось, что человек, лгавший ему десять лет, способен на что угодно.
        Нужно вернуться и как-то заставить всех понять, где настоящий он, а где самозванец. История о потерянном принце подождет, сейчас надо просто спасать всех, кого можно спасти.
        - Во дворец, - тихо сказал Генри и в приступе вдохновения прибавил кое-что еще: вдруг это удивительное жилище понимает и более тонкие указания? - Выведи меня к кому-нибудь, кто сможет мне помочь.
        И он шагнул за порог - туда, где во тьме бледно клубились холодные ночные облака.
        Волшебные существа не могли попасть за стены дворца, но это правило, похоже, не касалось волшебников и перемещения из их домов: когда туман вокруг рассеялся, Генри понял, что стоит в дворцовом саду. Солнце, так ярко сиявшее во время завтрака, уже скрылось за низкими, тяжелыми тучами, земля была мокрая от недавнего дождя, - кажется, пока он без сознания лежал в подвале и наведывался в дом Тиса, прошел почти целый день.
        В первую секунду Генри показалось, что дверь просто вывела его куда попало, - он стоял посреди травяных зарослей, вокруг ни звука, кроме редких птичьих голосов. Вот только трава в этом углу сада была слишком густой и пышной, - около конюшни, где он уснул ночью, только начинали пробиваться ростки, а здесь весна была в разгаре. Генри посмотрел вверх, и до него дошло, что дверь, кажется, выполнила его просьбу, хоть и совсем не так, как он ждал. Он надеялся получить помощь от Уилфреда или от кого-то из слуг, а стоял под знакомым окном, вокруг которого густо оплетались, свисая до самой земли, стебли вьюнка.
        Роза была уж точно последним человеком в замке, от которого можно было ожидать помощи в деле с Освальдом. Генри собирался уйти и поискать другой способ попасть во дворец, но его остановил раздавшийся из окна крик:
        - Папа, выпусти меня, ну пожалуйста, выпусти!
        Вьющиеся растения на стене задрожали и начали разрастаться, хотя казалось, что пышнее уже некуда.
        - Я не сошла с ума! Папа!
        Голос у Розы обычно был не громче, чем писк мыши, но сейчас он больше походил на медвежий рев. Генри даже не представлял, что такое тщедушное создание способно издавать такие звуки. Он обреченно полез вверх по стене, цепляясь за вьюнок. Никакой помощи от Розы ждать нечего, ей бы самой кто помог, но Генри вырос в тихом лесу с человеком, который никогда не повышал голос, и от криков ему всегда становилось не по себе. Он просто скажет ей, что все будет в порядке, и быстро вылезет обратно в окно. Вряд ли она справится с тем, чтобы метнуть в него нож.
        Окно было незаперто. Генри тихо приоткрыл створку, спустил ноги на пол - и замер. По сравнению с тем, что творилось в комнате, пышный не по сезону вьюнок казался ерундой. Все поверхности от пола до потолка были заплетены растениями. Сделав пару шагов по толстому ковру из зелени, Генри почувствовал под ногами острые черепки - видимо, еще утром все эти цветы росли в горшках.
        Он думал, что Роза плачет около запертой двери, но в этом диком лесу было совершенно непонятно, где дверь. В конце концов он нашел Розу на кровати - она рыдала, обхватив подушку.
        - Папа, это все правда, ты должен поверить! - крикнула она и бессильно уронила голову.
        Ее спор с отцом показался Генри несколько односторонним, - до него не доносилось ни звука, а значит, Уилфред наверняка был отсюда далеко.
        - Эй, - сказал Генри.
        Больше ничего ему в голову не пришло - он даже не был уверен, что стоит спрашивать, как прошли во дворце последние часы, у человека, который, судя по опухшему лицу, провел это время, заливая слезами подушку и разговаривая сам с собой.
        Услышав его голос, Роза перевернулась на спину и расплылась в такой счастливой улыбке, что Генри попятился. Очевидно, Роза тронулась умом, а от таких всего можно ждать.
        - Я знала, что ты за мной придешь! Знала! - заявила она и высморкалась в лежавшее на подушке полотенце, и так мокрое насквозь. Генри сделал еще шаг в сторону окна. - Я сказала отцу, что они все слушаются подделку, а он не верит. Если бы мы были в сказке, все бы так и случилось: пропавший принц вернулся, и все счастливы! Ну, то есть счастливы не прямо сразу, а в конце, как положено.
        Генри прекратил свое отступление и замер посреди комнаты.
        - Ты поняла, что я не врал. И поняла, что Освальд занял мое место. С ума сойти, - пробормотал он. - Я думал, ты…
        - Тупица, - глядя на него сияющим взглядом, сказала она и села, опустив босые ноги на пол. - Мы в детстве ругались этим словом, помнишь? И твоя мама говорила нам после него вымыть рот с мылом.
        Генри не помнил, но почувствовал странную теплоту в груди: словно то, что знала о жизни Роза, и то, что знал он сам, соприкоснулось.
        - Как ты поняла? - пробормотал он.
        - Помнишь сказку о прекрасной швее и мастере-сочинителе, которого Джоанна превратила в ужасное чудовище? Заклятие пало, когда швея полюбила его даже в таком страшном обличье. - Роза улыбалась и одновременно морщилась, чтобы не заплакать снова, отчего казалась похожей разом и на ребенка, и на старушку. - Это моя любимая сказка, потому что внешность в ней не имеет значения. Я десять лет жила со злой волшебницей, изображавшей мою мать. Привыкла не обращать внимание на то, что снаружи: когда смотришь кому-то в глаза, видно, какой он на самом деле. Джоанна хитрая, она правда могла изменить тебе цвет глаз, чтобы никто тебе не поверил, даже если ты вспомнишь, кто такой. Но теперь все будет хорошо. - Она встала, открыла шкаф и начала доставать оттуда платья с таким деловитым видом, будто это не она пять минут назад рыдала, распластавшись на кровати. - Тебе больше нравится это желтое или это серое? Думаю, серое: дороги, наверное, пыльные, желтое быстро поблекнет.
        - Куда ты собралась? - нахмурился Генри.
        - С тобой, конечно, - взмахнув ворохом платьев, сказала она. - Тебе нужно остановить Освальда и Джоанну, а я тебе помогу. Эдвард уже отгадал загадку, которую ты ему дал. Они с Освальдом и с кем-то еще уехали искать твоего рыжего друга и никому не сказали, куда именно. Все верят, что поехали с тобой защищать какой-то там Предел, я не поняла, что это.
        Генри наконец вспомнил, где в этой комнате дверь, и торопливо пошел в ту сторону, но там теперь высилась пышная стена из листьев, и он зашагал к окну. Ну почему Эдвард не мог использовать свои хваленые мозги, чтобы раскусить план Освальда, а вместо этого разгадал загадку, которая поможет Освальду победить?
        - Стой! - выпалила Роза. - Помнишь, когда мы были маленькие, Эдварду прочили в жены Агату, потому что ее отец был всесильным казначеем, а я была вторая по знатности, и все шутили, что мы с тобой поженимся, когда вырастем? Как я могу выйти за Эдварда? Ты - моя судьба, все сходится, Роберт, как ты не понимаешь?
        - Не называй меня так, - отрезал Генри. - Я понятия не имею, как быть тем, кем был он, ясно? Все эти детские игры уже значения не имеют. Я обжигаю, и так всегда будет, так что выкинь весь этот бред из головы и сиди тут.
        Он уже перенес ногу через подоконник, когда она выпустила платья из рук и подошла к нему. Взгляд у нее был такой, что Генри остановился.
        - Я всю жизнь играла по правилам - и что получила? - с жаром начала она. - Будь учтивой, молчи, красиво одевайся, выходи, за кого скажут. Но сегодня я все поняла. Барс привел тебя ко мне, и он не зря сделал так, что Освальд явился как раз в день помолвок. Мы с тобой найдем, как избавить тебя от дара, а если нет - просто поженимся и будем счастливы. Своих детей заводить не обязательно, можно взять тех, кто остался без родителей, - это называется усыновить, в сказках так иногда делали. Честь Эдварда не пострадает, только моя: скажем, что ты меня украл. Я знаю, что будет опасно, но если я вдруг погибну в походе, это будет ради любви.
        Генри со стоном прислонился головой к оконной раме.
        - Вы с Эдвардом друг друга стоите, - пробормотал он, стараясь не выходить из себя. Жить в лесу было куда легче, чем лавировать среди привязанностей и безумных выдумок людей. - Оба говорите о смерти так, словно это увлекательное и приятное событие, которое немедленно избавит всех вокруг от проблем. Не сомневаюсь, что Эдвард поехал в этот проклятый поход, чтобы найти способ протянуть там ноги, доказав отцу, какой он полезный. - Генри со всей силы треснул кулаком по стене, но мягкий слой листьев поглотил звук удара и легче не стало. А потом он вспомнил Лотту, вспомнил, как они хоронили ее в пустой деревне, и стало еще хуже. В этот раз не будет никаких лютых тварей, никакой серьезной опасности, но… - Роза, я тебя прошу, останься дома. Если еще и с тобой что-то случится, это будет слишком.
        - Ты кое-чего не понял, - тихо сказала Роза с лицом человека, который уверовал в свою цель и теперь не свернет. - В этот раз на твоей стороне никого нет. Никого, кроме меня. Все твои заслуги присвоил Освальд, все, кто тебе дорог, верят ему. А я ради тебя на все готова, меня никакие приключения не пугают. Буду сильной, выносливой и полезной. - Роза подошла к нему вплотную и протянула руку, как делают люди, когда хотят поздороваться. - Давай заключим сделку. Ты возьмешь меня с собой, и, если к тому времени, как все закончится, ты сам захочешь на мне жениться, мы поженимся, и неважно, обжигаешь ты или нет. А если не захочешь, я оставлю тебя в покое.
        - И что тогда будет? - устало спросил Генри, поставив локти на подоконник.
        Ему так хотелось скрыться от этого разговора, что он уже наполовину вылез из окна, но совсем уйти не мог. Мысль о том, чтобы остаться наедине с огнем, который рано или поздно вернется, пугала его так, что в глубине души он готов был согласиться на любую компанию.
        - Мне все равно, и тебя пусть это не волнует. Ну что, по рукам?
        В ее глазах горела такая надежда, что Генри не решился эту надежду прикончить. Вместо этого он сжал протянутую ему руку, стараясь не думать о том, что делает.
        - Будешь во всем меня слушаться, - предупредил Генри. - Скажу прятаться - спрячешься, молчать - замолчишь. Ясно?
        Роза закивала с совершенно счастливым видом, и Генри мрачно забрался назад в комнату.
        - У тебя тут найдется нож, сумка и какая-нибудь еда?
        Роза засуетилась и выложила перед ним что-то похожее на крохотный напильник, обшитую тканью плоскую коробку размером с ладонь и прозрачные камешки, надетые на шнурок.
        - Вот. Пилка для ногтей, сумочка для прогулок и мятные леденцы, - гордо сказала она. - Подойдет?
        Генри подавил вздох, но сказать ничего не успел: со стороны скрытой за листьями двери раздался стук и голос Уилфреда:
        - Роза, детка, тебе лучше? Я принес наброски свадебного платья и горячее молоко. Прости, что запер: не хотел, чтобы все услышали твои странные выдумки про поддельного Генри, тебе самой завтра было бы стыдно.
        - Папа, все хорошо! - бодро крикнула Роза, но тут же сделала грустное лицо и заунывно прибавила: - Все плохо. Не хочу ни молоко, ни платье. Мне надо побыть одной.
        - Ладно, - вздохнул Уилфред где-то за листьями. - Детка, я очень тебя люблю. Я так рад, что ты выходишь замуж! Сегодня лучший день в моей жизни. Я теперь знаю, что, когда меня не станет, будет кому за тобой присмотреть. Давай больше не будем ссориться, ладно?
        Роза подошла к тому месту, откуда раздавался голос, и всем телом прижалась к лиственной стене.
        - Я тоже тебя люблю, папа, - отрывисто сказала она. - Прости меня, ладно?
        - Конечно, дорогая. Все будет хорошо. Я оставлю молоко и наброски под дверью. И не волнуйся больше так, мы все в безопасности. Я только что спрашивал охрану, которая сторожит Освальда, - тот сидит тихо.
        То, что охранники еще не обнаружили его исчезновение и сторожили пустой подвал, было так трогательно и глупо, что Генри фыркнул. В двери была замочная скважина, и при желании они в любой момент могли бы проверить, как там пленник, но были, очевидно, слишком увлечены разговорами.
        Шаги Уилфреда становились все тише. Еще минуту Роза смотрела в сторону двери так, будто хотела открыть ее и броситься за ним, а потом вернулась к шкафу.
        - Мне надо собраться, я быстро. Подожди три минутки, ладно?
        Она шуршала чем-то в шкафу, пока Генри оглядывал комнату в поисках хоть каких-нибудь полезных предметов. На сборы у Розы и правда ушло ровно три минуты, но когда Генри увидел результаты, брови у него поползли вверх.
        - Да у тебя тут вообще ничего нужного нет, что ты ухитрилась туда набить? - спросил он, глядя на огромный узел, сделанный из простыни.
        - Тут только самое необходимое! Я долго думала, упаковывать ли праздничное платье, но потом решила, что праздничное пусть лучше пока будет на мне, оно тяжелое.
        - Только не говори, что собираешься ехать в том, что на тебе надето.
        - А что? - Роза оглядела свое голубое платье, расшитое блестящими камнями.
        - У тебя ведь есть хоть одна удобная пара обуви? - осторожно спросил Генри, глядя на ее туфли на тонких, как ветки, каблуках.
        - Конечно. Вот эта, я потому ее и надела, - искренне сказала Роза. - Ну что, пойдем?
        Ладно, в конце концов, перемещаться они будут через дом Тиса, пусть тащит свой узел, если он ей так нужен. Генри взял ее за руку и закрыл глаза, представив себе Облачный дом, но, увы, ничего не произошло.
        Генри выпустил руку Розы и попытался переместиться один - снова не вышло. Может, если ты не волшебник, чаще, чем раз в сутки, в Дом не попадешь? Видимо, придется выбираться простыми человеческими способами. Генри понятия не имел, куда им ехать, но одно знал точно: надо убраться подальше от дворца, пока никто не заметил, что они сбежали.
        - Возьмем коней, - сказал он, направляясь к окну. - Умеешь ездить верхом?
        - Возьмем без спроса? Это же воровство! - возмутилась Роза, и он на ходу развернулся к ней.
        - Это мой дом, не забыла? Что хочу, то и беру. - От этой мысли губы у него сами растянулись в улыбку. Генри никогда не думал, что обладать вещами может быть так приятно. - Мой конь. Моя конюшня. Мой сад. Мой…
        - Твой багаж, - весело сказала Роза, вручая ему свой гигантский узел. - Первое правило хороших манер, ваше высочество, - не разрешать девушкам носить вещи, размером превышающие лист бумаги.
        Генри фыркнул, забрал у нее узел и вышвырнул его в сад. Потом снял с Розы туфли, отправил их следом и начал перебираться через подоконник.
        От визита на конюшню Генри сюрпризов не ждал - и, как оказалось, зря. План был простой: найти Снежка, подобрать для Розы какого-нибудь смирного коня и оседлать их, взяв упряжь с полки у дальней стены. Вот только Снежка не было - видимо, Эдвард предложил его фальшивому Генри, - а полка была почти пуста: все лучшие принадлежности для верховой езды забрали те, кто уехал, и остались только ненадежные на вид седла с многократно залатанными ремнями да проржавевшие насквозь упряжки и стремена. Генри попытался выбрать себе другого коня, глупейшим образом злясь на Снежка за то, что не почуял подмены и разрешил Освальду себя увести, - но быстрых скакунов тоже разобрали. На конюшне остался десяток сонных лошадок, некоторые из которых были, кажется, так стары, что подвигов от них можно было не ждать.
        Впрочем, Розе все эти плохие новости ничуть не испортили настроение. За порогом конюшни уже пробилась первая трава, и Роза одним движением руки заставила ее вырасти до дверного засова.
        - С детства не видела лошадей так близко! Бедняжки, они уже полгода без свежей травы, - жизнерадостно сказала она, протягивая пучок тихой на вид лошади. - Какие чудесные создания!
        Чудесное создание съело траву и, очевидно, приняв руку Розы за продолжение угощения, крепко схватило ее зубами. Роза завопила и дернулась назад. Лошадь, к счастью, уже поняла свою ошибку и разжала челюсти, но Роза продолжала голосить, заливаясь слезами и прижимая ладонь к груди. Генри думал, у нее кости раздроблены, но нет - только на пальцах остались синеватые вмятины.
        - Пройдет, замолчи! - выдохнул Генри, но было поздно: со стороны замка послышались голоса охраны.
        Генри схватил постанывающую Розу за здоровую руку и бросился прочь из конюшни, забыв, что на каблуках длиной с палец не побегаешь. Пришлось остановиться, стянуть с Розы туфли и вытащить ее из конюшни босиком, не забыв прихватить туфли и узел с вещами, без которых Роза отказывалась уходить. Через сад к ним уже бежали два стражника в золотых куртках - услышав такие крики, Генри на их месте тоже решил бы, что кого-то убивают.
        - Это Освальд! - заорал один из стражников и остановился как вкопанный. - А ну стой! Именем короля приказываю тебе остановиться и выпустить девушку!
        Генри помчался быстрее. Привычка людей произносить угрожающую речь, когда нужно молча преследовать врага, сейчас сослужила ему отличную службу. Бегун из Розы был хуже некуда, и если бы охранники серьезно поставили себе задачу их схватить, это получилось бы у них без особых усилий. Вместо этого они стояли и выкрикивали бессмысленные предупреждения: кажется, просто хотели выполнить свой долг, не приближаясь к Освальду, и надеялись, что беглецов задержит охрана у выхода за крепостную стену. Но Генри, мысленно поблагодарив Агату за то, что когда-то показала ему тайный лаз, побежал вовсе не к выходу.
        Найти узкий разлом внизу крепостной стены оказалось несложно - Генри слишком долго находил дороги в горных лесах, чтобы потеряться в саду. Куда труднее оказалось заставить Розу проползти по мокрой земле, а потом протиснуть в щель все ее вещи.
        К тому времени, как они оказались за стеной, Генри израсходовал весь свой запас терпения, так что причитания Розы насчет испорченного грязью платья слушать не стал и молча потащил ее вдоль озера туда, где начинался лес. Верхом они бы в два счета оторвались от погони, но про удобное путешествие на конях можно было забыть. Теперь весь дворец будет в курсе, что пленник сбежал, а Генри уже выучил, что со страху люди способны наделать куда больше глупостей, чем от храбрости. Что, если они попытаются убить его, а ранят Розу? Нет уж, возвращаться во дворец нельзя.
        Куда идти дальше, Генри не представлял, так что просто отыскал в лесу место, где деревья сходились плотнее всего, усадил Розу на землю и еще немного обмазал грязью ее платье, чтобы его голубой цвет их не выдал. К счастью, сумерки уже подступали - еще не темнота, но воздух словно стал плотнее, а тени разрастались, укрывая землю. Если их будут здесь искать, придут с факелами, - погоня будет заметной, а самому Генри не нужен свет, чтобы ночью выбраться из леса.
        От мрачных размышлений о том, что им теперь делать, его оторвал дрожащий голос Розы.
        - Вот почему тебя никто не узнал, - запальчиво сказала она, прижимая к себе узел. - Ты ведешь себя не как принц. Чуть не вырвал мне руку, пока тащил сюда, и даже не извинился. Я промерзла, ноги босые, меня укусила лошадь, а ты ни разу не спросил, как я себя чувствую.
        Генри вытаращил глаза.
        - Ты вот об этом сейчас думаешь? Слушай меня: все серьезно. Эдвард ведет Освальда прямо к моему другу, и я понятия не имею, куда именно. У меня есть подсказка, вот она: «Путь дарителей с рассветом стал запутанным и сложным, но не нужно быть поэтом, чтоб мечтать о невозможном». Эта бессмыслица должна указывать на какое-то место, и Эдвард почти сразу его отгадал. Можешь помочь?
        Роза смотрела на него во все глаза. В этих глазах было полно усталости и страха, но ничего похожего на: «Конечно, я знаю ответ!», Генри со вздохом развязал узел, полный цветных тряпок, нащупал что-то меховое и протянул ей.
        - Взяла хоть что-то теплое - уже хорошо. Ночи холодные, заморыш вроде тебя околеет в два счета.
        Он надеялся, что это прозвучало заботливо и шутливо, как, наверное, положено говорить принцам, но, судя по лицу Розы, больших успехов на этом поприще он не добился.
        - Ладно, вернемся к загадке, - пробормотал Генри, глядя, как Роза натягивает хлипкую меховую безрукавку. - Вот что меня в ней смущает: почему с рассветом путь должен стать сложным? Днем-то путешествовать легче. И при чем тут поэты? О чем таком невозможном они мечтают?
        - О любви, - пролепетала Роза, кутаясь в безрукавку. - О красоте. О звездах. О том, чтобы раскрыть тайны природы.
        - Звезды, - выдохнул Генри. - Роза, ты гений. Ну конечно! Олдус Прайд рассказывал, что герб королевства - это сердце, корона и пять звезд, а надпись на нем…
        - «Пусть освещают звезды путь дарителей», - закончила Роза и, выудив из узла квадратик кружевной ткани, тихо в него высморкалась с таким видом, будто делает что-то ужасное.
        - А что это вообще значит? Глупость какая-то: звезды всем одинаково светят.
        - Это древний девиз волшебного королевства, мне папа рассказывал, - осипшим голосом сказала Роза.
        Бегать босиком в конце зимы явно было не лучшей идеей. Генри хотел снять сапоги и натянуть на нее, но потом взглянул на ее босые ноги и раздумал: они были такие маленькие, что в его сапогах она бы и шагу не смогла пройти.
        - Дарители, - продолжила Роза, - это не просто люди с дарами, это те, кто как можно больше дарит другим. В сказках это слово всегда используют как высший комплимент. И девиз говорит, что если ты будешь щедрым и храбрым, то само королевство поможет тебе во всем, что для тебя важно. В сказках часто говорится, что звезды вели героев прямо к цели.
        - Они и так приведут, куда надо, главное - знать, куда хочешь попасть, - пробормотал Генри, вглядываясь в едва заметный рисунок первых звезд. - А на главный вопрос - куда именно идти - в стишке ответа нет. Надо подождать, пока стемнеет. Звучит смешно, но вдруг звезды правда подскажут ответ?
        Генри положил босые ноги Розы себе на колени и потер облепленные землей ступни, даже сквозь перчатки чувствуя, какие они холодные. Роза вскрикнула и отдернула ноги.
        - Это неприлично, - выдавила она, глядя на него, как на опасного зверя.
        - Тогда замерзай, - огрызнулся Генри, жалея, что не дочитал книгу о хороших манерах.
        Роза насупилась и отвернулась. Так они и сидели, пока звезды не проступили в полную силу. Генри смотрел на знакомые созвездия, пытаясь прочитать в них что-нибудь новое. Но если герои древности и видели в них тайные путеводные знаки, он ничего похожего не замечал. Роза сидела очень тихо, обхватив колени и иногда поглядывая на него, Генри чувствовал этот взгляд кожей, - щекочущий, как прикосновение. Иногда она кашляла, и тогда ему хотелось предложить ей прижаться к нему ближе, чтобы согреться, но после истории с ногами сказать это он так и не решился.
        К счастью, хоть погоня не явилась - во дворце, видимо, с поимкой беглецов решили подождать до утра.
        - Твой отец, - произнес Генри, когда стало совершенно ясно, что от звезд помощи ждать нечего, - он думает, что тебя похитил Освальд.
        Роза испуганно заморгала - об этом она явно не подумала, - и Генри прибавил, выбирая слова осторожно, как, наверное, сделал бы принц:
        - По-моему, тебе пора домой. Это не игра, понимаешь?
        В глубине души он надеялся, что Роза поднимется, скажет: «Ты прав, мне пора» - и уйдет. Тогда ему не придется бояться, что Уилфред умрет от сердечного приступа или что Роза в своей дурацкой одежке насмерть простудится. Но вместо этого Роза вдруг выпрямила спину, и глаза у нее засияли, словно она услышала что-то прекрасное.
        - Все наоборот. Это просто игра! - пробормотала она. - В сказках наставники часто говорили героям что-то вроде: «Приключения - это весело, так получайте удовольствие!» А помнишь девиз Странника?
        - «В пути ты обретаешь перемены»?
        - Да! То, что происходит в пути, так же важно, как то, куда ты хочешь попасть! - Роза вскочила, зябко поджимая красные от холода пальцы ног. - Забудь про загадку. Забудь про моего отца. Это наше с тобой приключение! Давай попытаемся развеселиться, а там что-нибудь придумаем.
        - В жизни ничего глупее не слышал.
        - Можно, я каждый раз, когда ты грубишь, буду говорить тебе: «Ты же принц»? - Роза решительно встала и потерла руки. - Для начала надо согреться.
        - Нельзя разводить костер, нас могут… - начал Генри и осекся, увидев, что она занята вовсе не костром.
        Она вышла из зарослей на поляну, сосредоточенно закрыла глаза - и все вокруг пришло в движение. Из-под земли полезла трава, на деревьях начали расти почки, в воздухе запахло древесным соком и зеленью. Когда почки лопнули и на деревьях раскрылись листья, Роза опустилась на землю и рассмеялась.
        - Сухая! Растения вытянули всю воду.
        Генри пересел ближе к ней - и правда, сидеть стало куда суше и уютнее, но Роза на этом не остановилась. Она стряхнула с платья засохшую грязь, пригладила растрепавшиеся после побега волосы и сказала:
        - Я столько лет ждала, когда начнется моя настоящая жизнь, и вот она! Мы же в волшебном королевстве, Генри, не будь таким маловерным. Теперь Сердце вернулось, а, значит, наша земля снова такая, какой была в сказках. Тем, кому нужна помощь, она всегда поможет.
        - Не хочу тебя разочаровывать, но мой жизненный опыт говорит, что ты смотришь на все слишком…
        Роза взбудораженно засмеялась, не дав ему закончить. А потом вытянула из своего узла крохотную книжку с пустыми листами и что-то похожее на палочку для письма, нацарапала записку, привязала ее красной лентой к увесистому камню и подняла его над головой.
        - Найдется ли волшебное существо, которое сможет перебросить это через стену дворца?
        - Роза, это просто смешно, мы должны думать о… - Генри вздрогнул и отполз назад.
        Раздвинув траву, к ним вразвалку подошло существо, напоминающее дальнего родственника господина Теодора. Плюшевый медведь, только вполне живой и в широкополой шляпе с большим пером.
        - Грибень, - нежно сказала Роза и села на корточки. - Здравствуй, какой же ты милый! Сможешь забраться на стену и уронить этот камень на главную аллею, чтобы его нашли стражники?
        Существо важно кивнуло, взялось обеими лапками за камень и с видимыми усилиями потащило его прочь. Генри смотрел ему вслед, приоткрыв рот.
        - Так можно? - не поверил он. - Просто попросить, и тебе помогут?
        - Теперь твоя очередь, - сказала Роза, подходя к нему. - Не будь таким серьезным, Генри. Улыбнись, ну, давай же. И поверь, что отгадаешь загадку. Просто поверь, и все.
        Генри фыркнул и запрокинул голову, пытаясь ни о чем не думать и ничего не бояться.
        - Звезды укажут мне путь, и пока не настанет рассвет, мой путь будет легким и прямым, - еле слышно сказал он, изо всех сил стараясь в это поверить. - Невозможно дойти по звездам, не зная куда, но я верю в невозможное. Особенно когда плюшевый медведь готов бросить письмо через стену.
        Роза, стоявшая рядом, вдруг стиснула его руку, и Генри повернулся к ней. Она уставилась вверх с таким счастливым лицом, что минуту Генри просто смотрел на нее, пытаясь удержать в памяти этот момент, и только потом взглянул на небо.
        Темную синеву до самого горизонта разрезала дрожащая полоса света - такая яркая, что Генри сначала показалось, будто все звезды стянулись в одно место. Но нет, все знакомые ему созвездия были на своих местах, просто поблекли по сравнению с небесной рекой, состоящей из сотен, тысяч светил, - будто на этом участке неба что-то заставило сиять дальние, обычно невидимые звезды, о существовании которых Генри даже не подозревал. В какую сторону ведут звезды, было ясно - на северо-западе, в истоках этой сияющей реки, она была узкой и бледной, а к юго-востоку разгоралась все ярче.
        - Интересно, кто-нибудь, кроме нас, это видит? - пробормотал Генри.
        - Не думаю, - ответила Роза. - Эта волшебная ночь только наша.
        Генри вздохнул. Полчаса назад он попросил бы Розу оставить свои наивно-восторженные комментарии при себе, но он слишком хорошо помнил, кто разгадал загадку, и вместо этого сказал:
        - Я одного не понимаю: если Эдвард тоже сообразил, что отгадка - не название места, а способ туда попасть, зачем он и его люди вышли из дворца еще до заката? Боялся, что из-за огней дворца звезд будет не видно? Или Освальд знал, что я быстро выберусь из подвала, и хотел скрыться, пока я за ними не проследил? Ладно, их звезды тоже загорелись недавно, а значит, они опережают нас не очень сильно. Ночью верхом быстро не поскачешь, так что, если поторопимся и если их в пути что-нибудь задержит, у нас есть шанс первыми добраться до следующей загадки.
        Генри запоздало понял, что его умные рассуждения Роза просто не слушает, - она уже давно выпустила его руку и внимательно разглядывала что-то у себя под ногами, то наступая на землю, то убирая с нее ногу.
        - Хочу попробовать кое-что сделать, когда отойдем подальше от дворца, - сообщила она, ероша ногой пушистую траву.
        Генри кивнул и пошел на юго-восток, когда Роза его окликнула:
        - Ты же принц, Генри. Бери вещи и предложи мне локоть, чтобы я могла взять тебя под руку.
        Зря он надеялся, что Роза отвлечется на звезды и забудет свой бесполезный узел с одеждой. Генри молча взял его и подставил локоть, чтобы Роза могла ухватиться. Он обреченно ждал, что она повиснет на его руке всем весом, - может, на дальние расстояния девушек положено тащить, как сумку с грибами, когда собираешь их в лесу, - но Роза всего лишь положила пальцы ему на сгиб руки. Вены в этом месте очень близко к коже, и наверное, поэтому прикосновение даже сквозь рубашку ощущалось так ярко. Генри вдохнул глубже. Хорошие манеры, кажется, не всегда бывают неприятной обязанностью.
        К юго-востоку от них тянулось озеро, и, чтобы последовать туда, куда вела звездная река, для начала нужно было его обойти. Они вышли из леса и зашагали по дороге вдоль воды. Ярко освещенные башни дворца возвышались за крепостной стеной справа от них, и Генри все ждал, когда их хоть кто-то остановит, - если бы он распоряжался безопасностью дворца, для начала поставил бы часовых в башенки на стене. Но ничего не произошло, даже когда они шли через пустынную площадь мимо главных ворот.
        - Я никогда еще не была так далеко от дома, - вдруг сказала Роза, когда они углубились в переплетение городских улиц.
        Генри хмыкнул, глядя на дворцовую стену, от которой они отошли всего на сотню метров.
        - Ничего, - важно сказал он. - Я много путешествовал, это не так уж трудно. Увидишь, тебе понравится.
        Роза посмотрела на него так, будто в его компании ей бояться нечего, и Генри почувствовал, что раздувается от гордости, как лягушка. Он впервые встретил человека, который выходил бы из дома еще реже, чем он сам, и ему нравилось, как он смотрится на таком фоне.
        Глава 3
        Нежное сердце
        Ближе к окраине городские улицы становились все уже, дома - меньше. Генри ждал, что Роза будет ужасаться местной бедности и грязи, но она смотрела на все вокруг тем же сияющим взглядом, что и на реку из звезд, и на него самого: будто все это - прекрасные подарки, которые не могут разочаровать. Скоро ее чувство передалось и Генри: ощущение волшебной ночи, когда сбывается все, чего захочешь.
        Дома попадались все реже, потом исчезли совсем. Небесная река мерцала в темноте, вела их через остро пахнущий хвоей лес, через поля, где приходилось обходить дремлющих овец, через деревеньки, где все спали, но от домов веяло теплом натопленных на ночь печей. Первое время Генри ломал голову над тем, как быть с босыми ногами Розы, а потом заметил, что она справилась и без него, - да еще таким способом, на который у него и воображения бы не хватило.
        В шаге перед ней с невиданной скоростью вырастала трава, и когда Роза ставила ногу, она ставила ее на мягкую и сухую траву, а не на размокшую холодную землю. Видимо, пока Генри ездил побеждать лютую тварь, Роза тоже времени не теряла и училась использовать свой дар. Генри обернулся: по черному полю за ними тянулась узкая зеленая полоса. Теперь при желании за ними было бы легко проследить, но Роза, к счастью, начала проворачивать этот трюк, только когда они удалились на порядочное расстояние от дворца. Генри представил себе, как утром местные будут гадать, что оставило на их полях такие странные знаки, и улыбнулся. Завтра десятки людей определенно поверят в волшебство.
        На усталость Роза не жаловалась, и они шагали всю ночь, не говоря друг другу ни слова. Генри ждал, что к рассвету земля остынет окончательно, тут-то они и продрогнут до костей, но, как ни странно, становилось теплее. Природа вокруг менялась с каждым часом: вместо набухших почек на деревьях - разлапистые крупные листья, вместо хилых первых травинок - буйные заросли растений, непохожих ни на одну известную Генри траву. К тому времени, как небо побледнело, Розе уже давно не надо было выращивать для себя удобную тропу - они оба шагали по сухой песчаной земле, огибая усеянные колючками цветущие кустарники.
        Генри с удовольствием просто шел бы дальше на юго-восток, не связываясь с новыми загадками, но он уже понял, что значат первые две строки стихотворения: «Путь дарителей с рассветом стал запутанным и сложным». Как только встанет солнце, звезды перестанут указывать путь, и нужно будет искать вторую подсказку.
        Звездную реку становилось все труднее различать, она выцветала, словно приближающийся восход забирал у нее силу, и наконец, когда над горизонтом показался розовый край солнца, небесная река исчезла окончательно. Они стояли на песчаной равнине с редкими пятнами алых и желтых кустарников, а за ней начинался город из невиданного светлого камня, похожего на застывшие от времени пласты песка. Даже форма домов здесь была не такой, как в столице: тот, кто строил этот город, явно не любил острые углы. Линии крыш плавно перетекали в стены, окна были почти круглые, и вся эта картина выглядела такой радостной, что Генри подумал: если скриплеры не обманули и Барс правда оставил подсказку, то прекрасный город выглядел очень подходящим для этого местом.
        - Зайдем туда, ладно? - спросил он. - Наверняка подсказка где-то здесь, и мы узнаем ее, когда увидим.
        Роза замотала головой, глядя на него с таким ужасом, что Генри всполошился. В траве с шуршанием копошились какие-то местные насекомые - может, одно из них ее укусило? Он уже собирался броситься на землю и изучить ее голые ноги, когда Роза разлепила пересохшие губы и пролепетала:
        - Веер. Я его забыла. Так торопилась, что… Я не могу. Не могу показаться людям в таком ужасном виде. Я сяду и где-нибудь здесь тебя подожду, хорошо?
        Генри медленно выдохнул. Нашла из-за чего беспокоиться! От бессонной ночи щеки у Розы немного ввалились, глаза были красные, от гладко зачесанной дворцовой прически уже ничего не осталось, но «ужасный вид» - это было явное преувеличение. Ужасный вид - это непромытые раны, кровь, три дня без сна на охоте и обмороженные пальцы, но уж никак не отсутствие веера.
        - Я же сказал, что глаз с тебя не спущу. Вперед, нормально ты выглядишь, - терпеливо сказал Генри. - Я видел женщин в большом мире, у них вообще вееров нет, эту глупость у вас во дворце выдумали. То есть у нас во дворце.
        От мысли о том, что у него теперь есть дом, Генри стало так хорошо, что он не сразу заметил, каким малиновым цветом налились щеки Розы.
        - И много ты их видел? Женщин? - прошелестела она.
        - Ну, да, - бодро начал Генри, но, увидев лицо Розы, поправился: - Не очень. Совсем мало. Парочку. Думаю, нам уже пора.
        Роза обхватила Генри за локоть и побрела вслед за ним к городу, с каждым шагом все ниже опуская голову. К тому времени, как они вступили на мощенные все тем же песчаным камнем улицы, Роза почти уткнулась лицом ему в рукав, будто думала, что без веера ее здесь кто-нибудь побьет. Но никто ничего подобного не сделал - их провожали любопытными, чуть враждебными взглядами, какими люди всегда смотрят на чужаков, но в остальном они выделялись из толпы куда меньше, чем Генри предполагал.
        Во-первых, здесь любили яркие цвета, так что голубое платье Розы с переливающимися камнями на поясе никого не заинтересовало. Волосы у женщин были распущены по плечам, как у Розы, босые ноги тоже прошли незамеченными - люди здесь носили смешную открытую обувь, в которой видно все пальцы: что-то вроде плетеных тапочек на плоской подошве. Единственным, что в Розе почему-то заинтересовало местных, была меховая безрукавка, и скоро Генри понял почему. Солнце недавно встало, а в городе было уже тепло, как в разгар весны. Может, они вообще не носят мех? Генри остановил Розу посреди улицы, снял с нее безрукавку и затолкал в узел с вещами. Он уже давно выучил: чем меньше внимания к себе привлекаешь, тем меньше неприятностей наживешь.
        Выучил он и кое-что еще: в центре человеческих поселений дома всегда богаче и выше, чем на окраине, так что найти главную площадь оказалось не так уж трудно. На это ушло полчаса - город был куда больше, чем показалось сначала. И как только они вышли на открытое пространство, все мечты Генри о том, что подсказка, какой бы она ни была, просто лежит и ждет их посреди площади, разбились вдребезги.
        Площадь была огромной и шумной, запруженной народом. В первую минуту Генри показалось, что все толкаются тут без всякой цели, но ведь даже в косяке рыб разглядишь порядок, если присмотреться. Генри остановился посреди толпы и начал задумчиво изучать площадь, слегка отталкивая тех, кто пытался снести его с пути.
        - Простите, - лепетала Роза, сжавшись. - Вы очень любезны. Извините.
        Дома и тут были из светлого песчаника, - такие похожие, что Генри снова показалось, будто весь город выстроил один человек. Наибольший интерес у местных вызывало длинное строение без окон, зато с множеством полукруглых входных арок, сквозь которые в обоих направлениях сновали люди. Всю стену над арками занимала древняя, кое-где осыпавшаяся картина, сложенная из маленьких кусков разноцветного камня.
        У того, кто ее сделал, было полно свободного времени - Генри не мог придумать другой причины, по которой можно заниматься такой утомительной и странной работой. Он привык, что предки увековечивали в основном героев и волшебников, королей и подвиги, а тут стену украшали коровы, поросята, овощи всех видов и размеров, пчелы, колосья, золотистые буханки хлеба и даже розовые соленые окорока. Генри двинулся в сторону невиданного здания, утягивая за собой окостеневшую от страха и неловкости Розу, и остановился на углу, так и не дойдя до входа, потому что увидел вторую стену здания, ту, что выходила в переулок. На ней тоже была картина из мелких камней, но изображала она уже не еду, а огромную карту королевства. Один из городов, Самайя, был обведен венком из колосьев и медовых сот, из чего Генри сделал вывод, что как раз в Самайе они сейчас и находятся.
        Самайя была нарисована в правом нижнем углу карты, где-то на уровне его колена. Королевский дворец - слева и куда выше середины стены, Генри не смог бы до него дотянуться, даже если бы подпрыгнул. Может, карта неправильная? Но нет, знакомые места вроде Пропастей и Разноцветных скал были как раз там, где он помнил. А значит…
        - Так не бывает, - упрямо пробормотал он, хотя эту фразу, кажется, давно следовало забыть. - Мы за ночь прошли полкоролевства. Это невозможно, мы просто шли, не было никакого волшебства!
        - Кроме звездной реки, зажженной для нас самим Барсом, - пробормотала Роза и впервые с тех пор, как они зашли в город, перестала до боли вдавливать пальцы ему в руку. - Это его королевство, понимаешь? Для него все возможно! Раз мы здесь, он точно за нами приглядывает, и все будет хорошо. - Она прижала обе ладони к стене, глядя вверх, туда, где полукругом шла надпись «Королевский дворец», и с сияющим видом повернулась к Генри. - Мы точно найдем здесь подсказку. И победим Освальда, и ты избавишься от дара, и мы сможем пожениться. Вперед!
        Генри открыл рот, собираясь сказать, что ее выводы как-то слишком далеко зашли, но Роза уже оттолкнулась от стены и пошла к ближайшей арке таким бодрым шагом, что Генри едва ее догнал, - узел с вещами в толпе бил по ногам и его, и всех встречных. Роза скользнула в арку, Генри поймал ее за руку - и до него дошло, где они оказались.
        Рынок, вот как это называется. Все пространство под округлыми сводами было занято рядами прилавков, нагруженных цветами, плетеной обувью и много чем еще, повсюду люди разглядывали товары и выкрикивали какие-то цифры. Роза тащила его вперед так, будто знала, куда им надо, и по пути с приоткрытым ртом оглядывала прилавки. Минут десять Генри надеялся увидеть подсказку среди зелени, корзин и сушеных рыб, но скоро даже Роза замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.
        - Барс не помог, - мрачно сообщила она и обхватила себя за локти, будто снова испугалась толпы.
        - Не всегда первая же стрела попадает в цель, - утешил Генри. Кажется, она правда думала, что Барс сейчас явится посреди рынка и объяснит им, куда идти. - Кстати, у нас есть еще одно дело: раздобыть тебе обувь.
        И он потащил ее к прилавку, на котором были расставлены сапоги и ботинки.
        - Я слышала, что вещи меняют на деньги, а у нас их нет. Ничего не выйдет, - уныло сказала Роза, и Генри в который раз удивился, с какой скоростью она переходит от воодушевления к безнадежности и обратно.
        - У нас есть кое-что получше, чем деньги, - фыркнул он и, растолкав людей у прилавка, грохнул на него узел с вещами.
        Продавец даже не оторвался от разговора, и Генри, чтобы привлечь внимание, взял его за воротник и тянул к себе, пока тот не упал животом на свои товары.
        - Ты же принц, - прошептала Роза, но Генри было не до хороших манер.
        - У меня есть выгодное предложение, тебе понравится, - сказал Генри, в упор глядя на перепуганного продавца, и выпустил его воротник.
        Свободной рукой он ослабил узел с вещами и вытащил туфли Розы: ветхие, расшитые поблекшими золотистыми нитками.
        - Старинные, - изрек продавец, косясь на них, и Генри довольно хмыкнул.
        Больше всего люди ценят вещи, сделанные даровитыми предками, - за такие туфли продавец им сейчас десяток пар новой обуви даст. Надо бы попросить вдобавок какой-нибудь еды. Генри задумался, сколько всего будет уместно попросить за туфли, и не сразу заметил, с каким скучающим видом продавец на них смотрит.
        - Старинные, потрепанные и неудобные, - договорил продавец. - Кто на таких каблуках в своем уме куда-то пойдет?
        - Их сделали великие мастера прошлого! - возмутился Генри.
        Продавец поправил воротник и с самодовольной улыбкой обвел рукой прилавок.
        - А я великий мастер настоящего. Старье больше не в цене. Отойди, парень, не мешай торговать. - Он спихнул узел и туфли на пол. Роза издала полузадушенный писк и бросилась подбирать свои вещи. - Мне тут сегодня уже пытались продать старую обувь, да кому она теперь нужна?
        Генри замер.
        - Кто пытался? Люди из дворца? Человек, очень похожий на меня, и здоровенный парень, стриженный наголо? Они здесь были?
        - Таких не видел. Из дворца, скажешь тоже! - хмыкнул продавец. - К нам оттуда даже посланники доезжают раз в пять лет. Ну и хорошо, а то все новое бы сцапали, как раньше - старое.
        Генри оглядел рынок и наконец сообразил, почему здесь царит такое оживление.
        - Вы уже знаете, что дары вернулись, - пробормотал он и уставился на ряды новеньких ботинок у себя перед носом. Кожа была выделана так себе, но обувь явно была удобной. - Эти корзины, и горшки, и сумки - они новые.
        - Ты откуда такой сообразительный, из пустыни? Вы там, видать, совсем от новостей отстали. Сердце волшебства уже месяц как вернулось, я мастер-сапожник, а это - покупатели, которые много глазеют и мало покупают. - Он угрюмо обвел рукой толпу. - Товаров теперь больше, чем тех, у кого есть на них деньги.
        Генри расправил плечи и уперся обеими руками в прилавок, лихорадочно пытаясь представить, как должны вести себя любимые народом герои.
        - Я наследник Сиварда, вернувший Сердце, - важно сказал он, в упор глядя на продавца. - В благодарность за подвиги и за то, что ты получил дар, ты подаришь мне ботинки для этой девушки. Давай сюда. Пожалуйста. Она пришла сюда босиком, и, я уверен, тебе ее очень жаль.
        Продавец посмотрел на него так, будто с ним заговорил какой-то мелкий надоедливый зверек.
        - Ребята, - проникновенно сказал он зевакам, собравшимся вокруг, - этот пустынный дикарь вымогает у меня ботинки. Как насчет того, чтобы его побить?
        Против этого предложения никто не возражал, и Генри оставалось только схватить Розу за руку и потащить к солнечному полукругу ближайшей арки. Его надежда на то, что Сердце сделает всех не только даровитыми, но и добродушными, не оправдалась. За спиной угрожающе стучали шаги, но в умении уходить от погони местным посетителям рынка с Генри было не тягаться - он петлял в толпе, запутывая следы, и остановился только на дальнем конце площади, щурясь от яркого солнца.
        - Вещи можешь бросить, - сказал он, увидев, что Роза тащит узел за собой. - Они обесценились.
        - Какой красивый город, - дрожащим голосом сказала Роза и выдавила такую жалкую улыбку, что Генри нахмурился. - И милые люди, они просто тебя не поняли. Ничего, если я присяду? Я не устала, я могу идти дальше, всего на минутку.
        И она с вежливой улыбкой, как на королевском обеде, уселась прямо на камни, которыми была вымощена площадь. Генри сел рядом, подпирая ее плечом, чтобы она не упала совсем. Ему впервые пришло в голову, что пятнадцать часов в пути для человека, никогда не выходившего из дома, - это немного чересчур.
        Он бы не отказался вот так посидеть хоть пять минут, но на них едва не наступали прохожие. Генри беспомощно завертел головой. Будь они в лесу, он бы нашел место для отдыха, но тут…
        А потом его взгляд упал на одно из зданий, окружавших площадь. Двухэтажное, с волнистой крышей и потертой, едва читаемой надписью, выбитой на стене: «Гостиница «Нежное сердце»».
        - Гостиница - это как постоялый двор, да? - выдохнул Генри, вспомнив, как с помощью Джетта когда-то переночевал в комнате братьев Кэмпбеллов. - Вперед! Мне надо обыскать хоть весь город, но найти подсказку, а ты пока отдохнешь.
        Роза замотала головой, обнимая свой драгоценный узел, но Генри уже поставил ее на ноги и подтолкнул в нужном направлении.
        Помещение за дверью было таким просторным, что, видимо, занимало весь первый этаж целиком. Тут было прохладно, стены из песчаника мягко поблескивали, вдоль них стояли несколько продавленных старых диванов и большой стол в виде буквы «П». За столом сидела угрюмая пухлая девушка.
        - Закрыто, - отсутствующим голосом сказала она, не отрываясь от своего непонятного занятия.
        Рядом с ней стояла деревянная конструкция с колесом, на которую сверху был надет большой клок шерсти синего цвета. Девушка быстро перебирала пальцами, как показалось Генри, в воздухе, но, подойдя ближе, он сообразил, что на самом деле вся эта хитрая штуковина помогает девушке скручивать из шерсти толстую синюю нить.
        - Эй, - позвал Генри. - Доброе утро. У вас тут можно отдохнуть? Денег нет, но есть красивые вещи. Очень красивые. Старинные. Хотите, покажем?
        Ответа не последовало. Генри собирался уже перегнуться через стойку и потрепать девушку по плечу, но Роза его остановила и тихонько постучала кулаком о стол. Девушка нехотя подняла голову.
        - Сказала же: закрыто. Проваливайте, - буркнула она и снова перевела взгляд на мелькавшую между ее пальцами шерстяную нить.
        - Нам нужна комната, - сказал Генри тем тоном, которым Освальд обычно угрожал своим врагам. - С тех пор как дары проснулись, людям нравится все новое, так? Но вряд ли вы так быстро научились делать новые ткани. - Он вытряхнул из узла пару каких-то платьев. - Разрежьте эти тряпки и сшейте из них что-нибудь другое. Мы с отцом так делали, когда вещи становились совсем негодными.
        - Серебрянка в день за комнату - отсутствующим голосом сказала девушка, продолжая прясть нить так, будто от этого зависела ее жизнь. - Или выметайтесь.
        Разговор зашел в тупик, и Генри со вздохом снял перчатку. Когда стол рассыплется в пепел, девушке придется послушать, что ей говорят. Он до дрожи боялся, что огонь вернется, но Розе нужен был отдых, а отец учил его не останавливаться, пока не добьешься цели. Генри вдруг понял, что снова мысленно называет Освальда отцом, и поморщился от того, насколько это казалось правильным, - словно заполняло пустоту, которой он даже не замечал.
        Генри протянул голую руку к столу и уже почти прикоснулся, когда Роза взяла его за рукав и потянула назад. Он едва чувствовал прикосновение ее пальцев - теплое марево в голове заглушало ощущения. Ему было противно от того, как сильно он предвкушал прикосновение к столу, как сильно что-то внутри его жаждало разрушать, - и это отвращение заставило его остановиться.
        - Селина, простите меня, пожалуйста, за любопытство, - начала Роза таким сиплым голосом, будто собственная наглость приводила ее в ужас. - Но скажите, вы любите господина Седжвика всей душой или вам просто льстит внимание такого популярного и привлекательного мужчины?
        Девушка замерла. Колесо, которое она как-то ухитрялась приводить в движение ногой, остановилось.
        - Откуда ты… - начала она, глядя на Розу едва ли не с ужасом.
        - Моя неучтивость ужасна, но так хочется иногда поговорить о любовных делах, а не с кем. - Роза с извиняющимся видом опустила голову - А у вас с господином Седжвиком такая красивая история, я не смогла удержаться.
        Селина поднялась, и Генри напрягся. Он был готов драться, если будет нужно, но Селина, кажется, вовсе не злилась.
        - Почем знаешь, что я ему нравлюсь? Тебе кто сказал? - грубо спросила она, но Генри видел, каким жадным любопытством, какой надеждой горят ее глаза.
        - Никто, мы первый день в городе. Я просто заметила картинку у вас на столе с надписью: «Уважаемой Селине от Седжвика». Вы ее поставили так, чтобы все время видеть, а значит, вам приятно внимание этого человека. - Роза прижала обе руки к груди. - Фрукты прекрасно нарисованы, и краска свежая, значит, у него дар живописца. Почерк и стиль рисования уверенные, четкие, а это говорит о сильном характере.
        Генри перегнулся через стол и посмотрел на разноцветный рисунок, стоявший перед Селиной. Он бы на такую мелочь и внимания не обратил.
        - Ты все это поняла по картинке? - Селина неуверенно хохотнула. - Не вешай мне лапшу на уши!
        - Там, откуда я родом, женщины с детства учатся понимать намеки мужчин, угадывать их характер по малейшим деталям. - Роза подняла взгляд, и голос у нее окреп. - Вся наша жизнь посвящена замужеству. Нужно знать того, с кем придется провести каждый день до смерти. В мире, принадлежащем мужчинам, нам нужно иметь свое оружие: тайные знания настоящих женщин.
        Туго скрученная нитка в руках Селины расползлась на две, но та даже не заметила. Она смотрела на Розу так, будто перед ней волшебное существо, рассказывающее о том, как найти невероятные сокровища.
        - Думаю, он невыносимо самовлюбленный, - продолжала Роза, глядя на картинку. - Мазки краски довольно небрежные. Все обрели дары совсем недавно, скромный юноша еще год бы тренировался, прежде чем кому-то вручить свою работу, а господин Седжвик не таков. Я даже думаю, он сделал несколько рисунков и подарил их нескольким девушкам. Характер у него за месяц поменяться не мог, значит, он был самоуверенным и без дара, то есть он, скорее всего, еще и хорош собой. Судя по подписи, вы еще не слишком близко знакомы, и ваша история сейчас на самой интересной стадии: ухаживания.
        - Он назвал меня «уважаемой», - процедила Селина, мрачно глядя на картинку. - И подарил свои рисунки еще Марии и Адриане. Я ему вовсе не нравлюсь.
        Роза фыркнула.
        - Если б вы ему не нравились, он бы вам и вовсе ничего не подарил. Мужчины не делают подарки девушкам из уважения, только из интереса. И что же было на других двух рисунках? Наверняка какой-нибудь пейзаж.
        Щеки Селины сердито порозовели:
        - На одной здание рынка, а на другой - пустыня. Красиво! Я выискала предлог зайти к ним и глянуть. А у меня - еда. Он что, намекает, что я толстая?
        - На вашей картине яблоки, абрикосы и тюльпаны, символы жизни и плодородия, в оттенках красного, оранжевого и розового. Он и сам мог этого не заметить, но использовал цвета любви и страсти. Вы ему нравитесь, не сомневайтесь.
        - Я так в него втрескалась, что хоть башку себе о стену расшиби, - выдохнула Селина. - Но эти две овцы куда красивее меня, не может быть, чтобы он…
        - Красота - это неважно, - спокойно сказала Роза. - Главное - уметь себя подать. Гордость, осанка, взгляд, пронзающий, как стрела, и, конечно, наряд. Кстати, у вас прекрасный дар пряхи - сможете делать себе любые ткани. Правда, синий не совсем ваш цвет. Ваш тип внешности называется «весна», вам больше подойдут теплые оттенки.
        Селина перегнулась через стол и оглядела Розу с головы до ног. Генри даже не представлял, что ее мрачное лицо может выглядеть таким воодушевленным.
        - Барс послал мне тебя, сестра, - пробормотала Селина и вдруг сжала обе ее руки. Генри думал, что Роза отпрянет, но, кажется, запрет на прикосновения распространялся только на мужчин, и она просто сжала руки Селины в ответ. - В четыре часа на рынке представление, все соберутся смотреть, и он там будет. И эти две красотки - тоже. Поможешь мне одеться? Если научишь этим своим штукам, с меня обед, сандалии, горячая вода и лучшая комната.
        Роза учтиво склонила голову:
        - С благодарностью приму это любезное приглашение.
        - Я, пожалуй, пойду, - слабым голосом сказал Генри.
        Про него все, кажется, давно забыли. Селина махнула рукой, показывая, что он может идти, куда хочет и, в общем, оттуда не возвращаться. Роза, продолжая улыбаться ей, бросила на Генри короткий взгляд, от которого у него что-то сжалось в животе. Он даже не думал, что это такое острое, яркое чувство, - понять, что кто-то гораздо умнее, чем тебе казалось, пусть и каким-то своим, причудливым и непонятным умом.
        - Я вернусь, - брякнул он, глядя на Розу, которая в ответ, скромно потупившись, кивнула с таким видом, будто его слово - нерушимый закон.
        Генри оставил ее в прохладном зале и вышел на улицу. На него снова обрушились звуки, краски и запахи, но пару минут он просто стоял и пытался выбросить из головы внезапный вопрос. Если Роза по картинке столько сказала о каком-то незнакомце, сколько всего она знает о нем самом?
        - Нужно узнать, зачем звезды нас сюда привели, - пробормотал он, когда наконец заставил себя сосредоточиться. - Есть ли волшебное существо, которое мне поможет?
        Генри повторил эту фразу несколько раз, громче и тише, как приказ и как просьбу, но никто не откликнулся. И он побрел через площадь, стараясь не думать о неприятном: что, если Эдвард и остальные поблизости и он натолкнется на них? Эдвард быстро справился с первой загадкой, потому что много знает, - вдруг он читал что-нибудь про этот город до того, как попал сюда? И Генри поймал за локоть ближайшего прохожего, сутулого деловитого коротышку.
        - Доброе утро, простите за беспокойство, - начал он, изо всех сил стараясь выглядеть приветливо. - Вы не могли бы кое-что мне подсказать?
        - Ну? - буркнул прохожий, прижимая к себе сумку, и Генри улыбнулся так старательно, что губы заболели.
        - Чем был известен ваш город до потери Сердца? Он такой красивый, наверняка в нем есть что-то знаменитое. Или, может, с ним связана какая-нибудь легенда. Или сказка. Или…
        - Ничего особенного, - покачал головой прохожий, и Генри едва не застонал от разочарования. - Вот разве что мозаики.
        - Это волшебные существа? - оживился Генри.
        - Нет. Картины на стенах зданий, они у нас по всему центру города. До потери Сердца тут жил лучший мастер мозаик, его по всему королевству приглашали такие картины складывать. Ну, и для родного города постарался - хотел, чтобы отовсюду ехали на наш город посмотреть. - Прохожий сосредоточенно наморщил лоб. - А, вот еще что. Самайю когда-то называли городом влюбленных. Сюда парочки отовсюду приезжали, тогда и гостиницу выстроили с таким сахарным названием. Но что им тут надо было, уже никто не помнит. Ну все, мне пора.
        Прохожий устремился в сторону рынка, Генри крикнул ему вслед спасибо и уставился на мозаику с коровами и овощами. Интересно, чем древний мастер приклеил все эти кусочки камня так крепко, что они за триста лет не отвалились? Кроме этого вопроса, в голову Генри больше ничего не пришло, и все же… что, если он оказался в Самайе как раз из-за того, чем она знаменита?
        Следующий час он бродил по переплетению улиц вокруг площади и искал мозаики на стенах домов. Воображение у древнего мастера было что надо, изображения ни разу не повторялись, но, увы, ничего похожего на Барса, ключ от всех дверей или надпись: «Генри, вот что тебе надо сделать» - там не обнаружилось.
        В конце концов Генри добрел до совсем уж невероятного сооружения. Это был фонтан посреди еще одной площади, и сразу было видно, что к этому сложному устройству мастер мозаики тоже приложил руку. В середине огромной плоской чаши, полной воды, возвышалась стена в два человеческих роста высотой, покрытая мозаикой в виде каких-то невиданных рыб и существ. На выступах в стене сидели две белые скульптуры тянущихся друг к другу людей, почему-то с хвостами вместо ног. «Влюбленным» - гласила надпись в верхнем углу стены, выложенная из мелких желтых камешков. Генри сел на край фонтана, зачерпнул воды и начал жадно пить. От усталости руки подрагивали. Как вообще можно найти подсказку, не понимая, как она должна выглядеть?
        Самым поразительным было то, что фонтан работал: на верхнем краю стены, угрожающе нависая над двумя белоснежными фигурами, лежало черное существо, напоминавшее Алфорда в обличье чудовища: бесформенное нечто с щупальцами вместо лап. Из его открытой пасти вниз лился широкий поток воды, осыпая мелкими брызгами всю площадь. Судя по длинным водорослям, колыхавшимся на дне фонтана, он не переставал работать триста лет. Видимо, древний мастер нашел какой-то невероятный способ забирать воду из речки, которая текла неподалеку между выложенных камнем берегов, а потом возвращать обратно.
        Генри встал и собирался уйти, но остановился. Ему почему-то не давала покоя надпись «Влюбленным», и он нахмурился, пытаясь понять, в чем дело.
        Надписи. Он видел еще парочку на других мозаиках, и каждый раз - одно слово. Надписи явно были сделаны тогда же, когда и мозаики, то есть сотни лет назад, они уж точно не связаны с Джеттом, но всегда лучше попробовать маловероятный способ решения проблемы, чем сидеть сложа руки. Генри огляделся, выбирая, куда пойти, и увидел на камнях мостовой выложенную мозаикой истертую стрелку, указывающую на одну из улиц.
        Через пять минут он стоял рядом с очередной мозаикой на стене дома. Ее он сегодня уже видел - вид Самайи на восходе солнца, - но на этот раз он искал только слово. Обнаружилось оно не сразу - мастер написал его прямо на розовом полукруге рассветного солнца, причем почти таким же розовым цветом. «Солнце» предсказуемо гласила надпись, и Генри сказал себе, что занимается ерундой, но все-таки заставил себя дойти до следующей мозаики, к которой вела еще одна стрелка на мостовой.
        Слово номер три тоже разочаровало: «светит», написанное на солнечном луче, падающем из окна в комнату, где за столом сидела женщина с книгой. Генри просто из упрямства перешел по очередной стрелке к мозаике номер четыре и получил слово «ярче» на огромном красном цветке.
        А вот слово номер пять наконец-то было вообще не связано с картинкой. Над изображением спящей девушки с такими длинными волосами, что они падали с кровати, а потом свешивались куда-то за окно комнаты, было четко и ясно написано черным слово «когда».
        Еще полчаса Генри лихорадочно переходил по стрелкам. Мозаик со словами оказалось ровно десять. Когда он прочел десятое слово, оказалось, что стрелок больше нет. Куда идти дальше, он не знал, зато у него была целая фраза: «Влюбленным солнце светит ярче, когда за стену из дождя войдут». С минуту Генри повторял ее про себя без всякого смысла, а потом до него дошло.
        Найти фонтан оказалось легко, потому что около мозаики с десятым словом легко было расслышать шум воды. К счастью, площадь была совершенно пуста, и никто не увидел, как Генри перелез через край фонтана. Он пошел вперед, стараясь не поскользнуться на толстом ковре из водорослей, и шагнул прямо под яркий от солнца поток воды, льющийся изо рта чудовища. Впереди не должно было быть ничего, кроме стены, но Генри шагнул еще раз, другой, третий, и водный занавес остался за спиной.
        Перед ним оказалась круглая комната, и сразу было ясно: это место создал не мастер мозаики. Наверное, он пригласил кого-нибудь из своих друзей, того, кто умел повелевать пространством, растягивать и сжимать его как угодно, ведь это место никак не могло поместиться внутри стены, но именно там оно и было.
        Круглый зал был выложен мелкими золотистыми камешками, они сияли мягким, непонятно откуда идущим светом, и Генри вспомнил, где видел такие же стены: в Башне мастеров. Но самым странным были здесь вовсе не стены. В дальнем конце комнаты все было заплетено розами: они цеплялись колючками за пол и потолок, цвели во всю силу без всякого солнца: алые, розовые и белые, с печальным нежным запахом. Это было так красиво, что Генри не сразу заметил надпись, выложенную из камешков уже знакомым почерком мастера мозаики. На этот раз тот не пожалел места и усилий на длинный текст, полностью занимавший одну из стен:
        Влюбленные, добро пожаловать в Тайную нишу! Ум и наблюдательность привели вас сюда. Возьмите розу с этого куста, пусть каждый из вас уколет себе палец, и если она не засохнет, значит, вы искренне любите друг друга. Роза будет цвести, пока ваша любовь не увянет. Пусть волшебный цветок будет вам памятью о моем прекрасном городе. Франклин, мастер мозаики.
        Наверное, эта волшебная ниша перестала работать, когда Сердце спрятали, вот почему все жители успели забыть, зачем влюбленные съезжались в Самайю. Генри в каком-то порыве вдохновения подошел к розам, сорвал белую, вставил в нагрудный карман рубашки и хотел уже уйти, а потом увидел свежий срез на соседней ветке.
        Сердце у него застучало сильнее. Вход сюда волшебный, а значит, заработал снова, когда Сердце вернулось, месяц назад. Местные еще не нашли это место, иначе вокруг фонтана толкался бы народ, а срезанных цветов было бы куда больше. Генри зашарил по колючим розовым плетям, раздвигая их, чтобы посмотреть на стену за ними, и скоро нашел то, что искал: еще одну надпись на сияющих камнях. Она не была выложена из мозаики, просто написана чем-то вроде мела.
        Подскажет ответ человек с бородой,
        Хранит королевство он с давних времен.
        Глаза тебе в помощь, их шире открой:
        Все двери открыты тому, кто умен.
        А рядом с ней шла другая надпись, углем, и, хотя Генри десять лет не видел почерк Эдварда, он узнал его в ту же секунду.
        Мне прислали сороку, что ты сбежал. Если доберешься сюда, Освальд, знай, что мы тебя опередили, - кажется, я отгадываю загадки лучше тебя.
        Генри потер пальцем стихотворение. Конечно, оно не стиралось, иначе Эдвард уж точно его бы уничтожил. Болван, идиот, ну почему он так хорошо помогает худшему врагу, почему не видит чужака у себя под носом? Генри бросился к выходу, не оглядываясь, - розы его больше не интересовали. Эдвард ведет Освальда прямо к хранителю ключа, и Генри не сомневался, что Эдвард разгадает загадку куда быстрее, чем он сам.
        Он шагнул обратно под тяжелые струи воды и снова оказался в фонтане. В этот раз площадь была не пуста: по ней шла девочка. Увидев Генри, она вскрикнула и застыла.
        - Вы вылезли из стены, - дрожащим голосом сказала она так, будто хотела сообщить ему что-то, чего он не знал.
        - Где главная площадь? - спросил Генри, выплевывая воду.
        Она ткнула в сторону ближайшей улицы, и Генри, перемахнув через край фонтана, помчался туда. Краем глаза он заметил, что девочка полезла в фонтан. Учитывая, с какой скоростью среди людей распространяются новости, Генри не сомневался, что весь город узнает про Тайную нишу в самое ближайшее время.
        Глава 4
        Мастер иллюзий
        На первом этаже гостиницы никого не было, но из-за приоткрытой двери в дальнем углу доносился шорох и плеск. Генри хотел было крикнуть «Эй!», но вместо этого слегка постучал кулаком по столу как делала Роза. Селина выглянула ему навстречу вытирая полотенцем волосы. Она оглядела мокрого насквозь Генри и собиралась что-то сказать, но он ее перебил:
        - Где Роза?
        - Сядь вон на тот диван и жди. Когда закончу разбужу ее, - рассеянно сказала Селина, продолжая встряхивать волосами.
        - Сам справлюсь. Где она?
        - Жди, где сказано! - Селина вытаращила глаза, будто поражалась его глупости. - Парню вообще нельзя заходить в комнату к девушке!
        - Почему? - устало спросил Генри.
        Селина задумалась, словно ей не приходило в голову подвергать сомнению такой незыблемый закон Вселенной.
        - Ну, парень может воспользоваться положением и, понимаешь, ну…
        - Что?
        - Соблазнить ее.
        Генри долго думал, что она имеет в виду, а потом наконец сообразил.
        - Так вот как вы это называете, - пробормотал он. - Уверен, это тупое правило выдумали за последние триста лет.
        - Тупое? - возмутилась Селина. - Только традиции защищают беспомощных девушек от таких прохвостов, как ты!
        - Знаешь, что делает самка рыси, если ей не хочется, чтобы самец ее, как ты говоришь, соблазнил? - перебил Генри. Селина потрясенно приоткрыла рот. - Дает ему лапой по морде, шипит на него, он понимает, что ему не рады, и уходит. Самки - это королевы леса, имеют право. А вы…
        Он вспомнил несчастных девушек из дворца, покорно ждущих, когда им преподнесут первоцвет, и безнадежно замолчал.
        - Королевы леса, - вдруг повторила Селина медленно, будто смаковала каждый звук. У нее было такое лицо, будто Генри сказал что-то невероятное. - Пятая комната, второй этаж.
        За дверью с номером «5» оказалась просторная комната, почти лишенная мебели: только узкая кровать и шаткий стол. На нем стоял таз с водой и лежало покрытое разводами грязи полотенце. Роза спала, завернувшись в одеяло по самый нос. Когда Генри потряс ее за плечо, она открыла глаза и долго смотрела на него, а потом обвела взглядом комнату и расплылась в улыбке.
        - Нравится? - спросила Роза и села на кровати, вдев ноги в заношенные соломенные тапки.
        Генри не сразу понял, что ее вопрос относится не к обстановке комнаты, а к платью, которое теперь было на ней надето. Когда-то оно, кажется, было зеленым, но от многочисленных стирок полиняло почти до белизны. По краям ткань уже совсем распустилась на нитки, а в поясе Розе пришлось подпоясаться веревкой: платье было в два раза шире ее.
        - Селина разрешила мне выбрать одно свое платье в подарок! Зеленый - все равно не ее цвет. Тебе нравится? - Роза встряхнула распущенными волосами. - Я теперь больше похожа на тех девушек, которых ты встречал?
        Генри на всякий случай кивнул, не совсем понимая смысл вопроса, а Роза потянулась к ящику стола и достала яблоко и большой ломоть хлеба:
        - Селина меня накормила. Я спрятала для тебя все, от чего могу потолстеть.
        Генри вгрызся в хлеб, с сомнением глядя на руки Розы, - такие тощие, что можно было разглядеть каждую косточку. Вот уж кому не помешала бы пара буханок хлеба, а еще лучше - жирный, сочный кабаний окорок.
        - Нужно помочь Селине с прической, - сказала Роза. Она даже не спросила, нашел ли он подсказку, будто это ей было совершенно неважно. - Может быть, ты пока отдохнешь?
        Генри помотал головой, высасывая остатки сока из яблочного огрызка.
        - Надо идти. Я пока не знаю, куда именно, но времени у нас мало.
        Роза опустила голову тем бессловесно-покорным движением, с которым всегда соглашалась с тем, что ей говорят, а потом с видимым усилием вскинула ее обратно.
        - Нет. - У нее чуть заметно дергалась щека. Кажется, на короткое слово ушло немало сил. - Мы обещали помочь Селине.
        - Давай вылезем из окна, тогда не придется проходить мимо нее.
        - Мы не можем так поступить.
        - Почему? Тут не так уж высоко, второй этаж, и мы…
        - Ты ведь принц! А знаешь, в чем состоит долг принца?
        - Носить красивый костюм и раздавать приказы, которые никто не слушает? - огрызнулся Генри, вспомнив Эдварда. - Идем.
        - Заботиться о благополучии подданных. Селина должна поразить Седжвика своей красотой, иначе ее сердце разобьется, а любовь - это вопрос жизни и смерти. Ты ведь хочешь поступать как принц?
        Генри упрямо выпятил нижнюю челюсть:
        - Не тогда, когда мой друг в опасности, Эдвард в опасности и королевство в опасности. Это не игра. Я должен победить Освальда. Я должен…
        - Доброта - второе солнце. Помнишь, твоя мама так говорила?
        У Генри перехватило дыхание. Он совершенно забыл, что Роза была знакома с его матерью.
        - У нее были такие наряды! - мечтательно проговорила она, и Генри осторожно выдохнул. Он так плохо помнил мать, что сейчас ему казалось, будто каждое слово о ней отдается где-то в ребрах. - Она редко занималась детьми, если честно, но… Но все равно она была чудесная и ласковая и никогда не обижала слуг. Ты постоянно отнимал у Эда игрушки, он за это бил тебя подушкой и щекотал, пока ты не заревешь, и тогда ваша мама говорила: «Доброта - второе солнце», чтобы вы прекратили. Прости, что вспомнила. Тебе, наверное, тяжело про нее думать.
        - Иди. Только ненадолго, - медленно произнес он, сам не веря, что говорит это, и подобрал с пола узел с вещами. - Через полчаса мы должны быть в пути.
        Лицо у Розы удивленно вытянулось, будто она не ожидала это услышать.
        - Ты правда разрешаешь?
        - Да. Вперед. Все равно непонятно, куда идти, и я пока подумаю над загадкой.
        - Спасибо, - растерялась Роза. - Знаешь, она бы тобой гордилась.
        Генри махнул рукой, изо всех сил делая вид, что это неважно.
        На первом этаже Селина продолжала чем-то громыхать за дверью, и Роза скользнула к ней, сделав Генри знак ждать. Он послушно сел на диван и начал обдумывать загадку. «Подскажет ответ человек с бородой, хранит королевство он с давних времен». Чтобы подсказать ответ, этот человек должен быть жив, то есть это, скорее всего, один из волшебников. Тис мертв, Джоанна - женщина, у Алфорда нет бороды, значит, остается таинственный Странник. Но где его искать?
        - Странник, мне нужна твоя помощь, - негромко сказал Генри и изо всех сил поверил, что Странник сейчас появится.
        Ничего не произошло, и тогда он позвал Алфорда - вдруг подскажет, как добраться до Странника? Тот не откликнулся, и Генри это неприятно поразило. Раньше он всегда рассчитывал только на себя, как учил Освальд, но в последнее время слишком сильно поверил, что помощь приходит, когда нужна. Еще какое-то время Генри звал обоих волшебников, затем попытался найти другое решение загадки - и ничего.
        От невеселых размышлений его отвлекло покашливание. Он вскинул голову и посмотрел на Селину, из-за спины которой с гордым видом выглядывала Роза. Генри приподнял брови. В своем убогом наряде Роза на фоне Селины казалась бледной тенью.
        Селина была в бордовом платье, так туго перетянутом в поясе, что округлые линии ее тела прямо-таки бросались в глаза. Волосы у нее теперь были уложены как при дворе и украшены белыми цветами, губы и румянец стали как-то ярче, но перемена была не только в этом: мрачное, замкнутое выражение лица исчезло. Она смотрела на Генри сверху вниз, расправив плечи, так, будто знала, как хорошо выглядит, и немного посмеивалась над ним.
        - Я королева леса, - спокойно проговорила Селина, когда молчание затянулось, и Генри сообразил, что пялится на нее уже довольно долго. - А ты - нахал. Рот закрой, а то ворона залетит.
        Она и Роза посмотрели друг на друга и глупо захихикали, а Генри, спохватившись, встал. Селина царственно выплыла на шумную площадь, заперла за ними дверь гостиницы и с таким видом, словно ей принадлежит весь город, направилась в сторону рынка. Генри шел за ней, завороженно глядя, как колышется ее юбка, пока Роза не тронула его за локоть.
        - Кажется, я перестаралась, - с нажимом сказала она.
        Великолепие Селины поразило не только Генри, все на площади провожали ее взглядами, но Селина будто и не замечала. Она вошла в одну из рыночных арок и неспешно зашагала между неожиданно пустынными рядами.
        Скоро Генри понял, куда делись люди, - они собрались в свободной от прилавков части рынка. Там было расставлено несколько рядов стульев, на которых сидели горожане в одежде побогаче, остальные толпились вокруг, и все смотрели на мужчину с буйными темными кудрями, стоявшего на возвышении вроде гигантского перевернутого ящика. «Сцена», - вспомнил Генри.
        - Волшебство снова с нами, - бодро говорил мужчина, - и я обрел особый дар, которым хочу развлечь вас: я - мастер иллюзий. Если вам понравится мое искусство, прошу, опустите пару монет в мою шапку. - Он ногой подвинул ее ближе к краю сцены. - Итак, начнем с простой иллюзии: превращение мелкой монеты в голубя. Взгляните, у меня в руках обычная монетка, но через секунду она…
        Прокладывать себе путь Селина не стала - она обогнула толпу по краю, подошла к первому от сцены ряду стульев и остановилась.
        - Добрый день, Седжвик, - мягко сказала Селина. - Не буду мешать, просто хотела поздороваться. Угораздило же меня опоздать - пойду искать свободное место.
        Высокий парень в лиловой куртке и с шарфом, небрежно перекинутым через плечо, вскочил с места, и Генри понял, какое выражение лица было у него самого десять минут назад.
        - Не уходи, - выпалил Седжвик. - Садись сюда, я постою.
        Он усадил ее на свое место, и две девушки, сидевшие слева, окатили ее злобными взглядами. Селина на них даже не взглянула.
        - Благодарю, Седжвик, ты настоящий рыцарь, - скромно проговорила она. - Надеюсь, представление будет интересное.
        Седжвик отрывисто кивнул, даже не глядя на мастера иллюзий, который громко пытался вернуть себе внимание. Из задних рядов шипели - Седжвик был высокий и заслонял сцену, но он явно не знал, куда ему теперь деться. Самое простое решение почему-то не приходило ему в голову, и Генри потянул его за рукав, усаживая прямо на пол.
        Послышалось хлопанье крыльев, люди вокруг восхищенно засвистели, - видимо, мастер иллюзий и правда превратил монету в голубя. Какие же, оказывается, бывают странные дары. Роза смотрела на сцену, восхищенно приоткрыв рот. Она была такая тощая, что на нее даже не ругались зрители. А что, если им придется еще долго идти? Что, если никто им больше не поможет? Где он достанет для нее еду?
        Генри сел на истертый бесчисленными ботинками каменный пол рядом с Седжвиком. Ему вдруг пришла в голову одна идея.
        - Добрый день, хотите, продам вам кое-что? - негромко спросил он и вытащил из нагрудного кармана розу. - Это волшебный цветок. Если двое уколют себе палец и лепестки не опадут, значит, они любят друг друга. И роза будет цвести, пока ваша любовь не закончится. Но он дорого стоит, - спохватился Генри, увидев загоревшиеся глаза Седжвика.
        Тот выгреб из кармана тяжело звякнувшую груду медных монет, сунул их Генри в руку и взял цветок, снова приклеившись взглядом к Селине. Генри тоже почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд и, подняв голову, встретился глазами с мастером иллюзий. Тот продолжал что-то говорить, воздев над головой чашу, накрытую тряпкой, и вдруг подмигнул Генри так, будто они знают какой-то общий секрет. Генри нахмурился, но мастер иллюзий уже отвернулся и заговорил громче:
        - Итак, рыбка в этой вазе только что была мертвой, вы сами это видели. А теперь…
        Он сдернул тряпку с вазы из прозрачного стекла. В ней юрко шныряла совершенно живая рыбешка. Публика ахнула, в шапку посыпались монеты, Роза тихо засмеялась, и Генри решил, что пора уходить. Он не хотел рассердить стольких людей, мешая им смотреть, и, чтобы не привлекать лишнего внимания, пополз на четвереньках к краю ряда. Когда народу вокруг стало поменьше, он встал, дождался Розу и, обернувшись, поймал взгляд Селины.
        Она улыбалась той улыбкой, какую люди используют для прощаний - искренней и печальной, - как будто хотят запомнить тебя надолго. Роза приподняла руку, глядя на Селину с такой же улыбкой, и Генри потянул ее за собой. Скоро десятки людских спин стали казаться единой пестрой массой, а над ними звонко летел голос мастера иллюзий.
        - Разрешите мне показать вам еще одно невероятное зрелище! Волшебство снова с нами!
        - Люди оказались такими милыми! - взахлеб повторяла Роза, пока они пересекали площадь. - Такими хорошими! Я думала, за стенами дворца ужасно и все нам враги! Нам повторяли, что мы должны презирать тех, кто снаружи, что, если только выйдем за порог, нас ограбят и убьют, а оказалось…
        - Послушай-ка вот это, - перебил Генри и прочел ей четверостишие из Тайной ниши. - Ты слышала какие-нибудь сказки о Страннике? Где его искать?
        Куда они идут, Генри понятия не имел, но продолжал идти, - ощущение убегающего времени подгоняло его, он не мог заставить себя стоять на месте.
        - А с чего ты взял, что это про Странника? - весело спросила Роза. - Он волшебник, а тут сказано: «человек с бородой».
        - Если есть идеи получше, валяй.
        - Я думаю, это король Матеуш.
        - Первый правитель королевства? Тот, который знал Барса? Он же давно умер.
        - Конечно. - Роза пожала плечами так, будто это ничего не меняло. - Но мертвые все равно хранят живых, свою семью, а короли - и всю нашу землю. У нас раз в год бывает праздник предков. Мы вспоминаем тех, кто нас покинул, и просим у них защиты. У нас во дворце эту церемонию проводили в королевской галерее - там статуи всех правителей от начала времен, а Матеуш - величайший из них. И на всех изображениях он с бородой.
        Генри остановился.
        - Статуи, - медленно проговорил, во все глаза глядя на Розу. - Тут есть каменные влюбленные с рыбьими хвостами, может, есть и каменный Матеуш? Может, на нем что-нибудь написано. Или нарисовано. Роза, ты гений. Эй, добрый вечер! - Генри подскочил к старушке, шаркавшей по улице мимо них. - У вас в городе или в окрестностях есть статуя короля Матеуша?
        Та посмотрела на него так, словно вообще не понимала, о чем он, и Генри бросился к следующему прохожему - женщине с тяжелой сумкой. Он задал ей тот же вопрос, и получил в ответ тот же недоуменный взгляд.
        В следующие полчаса Генри менял в своем вопросе «короля Матеуша» на «первого короля», «бородатого человека» и «человека в короне», потом начал спрашивать, есть ли в городе хоть какие-то статуи, но прохожие не вспомнили ничего, кроме двух полурыб на фонтане. Постепенно людей на улицах становилось все меньше - закат сначала ярко разгорелся, затем погас, а темноту здесь, как и во дворце, не жаловали. Генри упрямо ловил на улицах редких прохожих, но после заката желающих поболтать стало куда меньше: завидев приближающегося Генри, люди ускоряли шаг, стараясь не встречаться с ним взглядом.
        В конце концов Генри без сил опустился на порог какого-то дома, и Роза, зябко обхватив себя за плечи, села рядом. Она ни на что не жаловалась, но Генри чувствовал исходящую от нее усталость, как невидимую волну. Придется вернуться к Селине и ждать утра - на этих полутемных пустых улицах больше помощи ждать не от кого.
        Он уже почти собрался с силами, чтобы встать, когда услышал неспешный стук копыт о мостовую, и из-за угла выехала повозка, запряженная понурой лошадкой. Правил ею человек, которого Генри даже в сумерках узнал по пышному облаку волос вокруг головы: мастер иллюзий, превративший монету в голубя.
        - Кого я вижу! - приветливо сказал мастер и притормозил повозку рядом с ними. - Ты, брат, я смотрю, тоже не отсюда, а то не бродил бы тут в темноте. Чего сидишь? Заработал - и сматывай удочки.
        - Мы ищем статую короля Матеуша. Не знаете, есть такая поблизости? - чувствуя себя глупее некуда, спросил Генри.
        Он был уверен, что мастер иллюзий покачает головой и уедет, но тот замер, пристально уставившись на Генри.
        - И зачем ты ее ищешь? - медленно спросил мастер. - Поход по историческим местам?
        - У нас важное дело. Знаете, где она?
        Тот смерил его тем же острым, внимательным взглядом, что и на рынке.
        - Дело, значит, - протянул он. - Сколько?
        - Сколько чего? - не понял Генри.
        - Сколько дашь за то, чтобы я отвез вас к статуе? Мне по пути.
        Генри с бешено колотящимся сердцем вытащил из кармана свой заработок. Он чувствовал себя так, будто долго охотился на неуловимого зверя, а потом тот выскочил прямо перед ним. Роза была права: само королевство им помогает. Мастер свесился с телеги и посмотрел на позеленевшие от времени, истершиеся металлические кружочки, что-то прикидывая в уме.
        - Неплохо ты за цветочек выручил, молодец, - задумчиво протянул он. - Путь не близкий, пешком два дня добираться, а со мной доедете за ночь, да еще и поспать сможете. К тому же заметь: я не задаю вопросов, куда ты на ночь глядя собрался с девчонкой. - Он подмигнул Розе. - Короче, давай все, что есть. Хотя знаешь, одну можешь себе оставить, я человек благородный.
        Генри без вопросов высыпал все монеты, кроме одной, ему на ладонь. О еде и постоялых дворах теперь можно забыть, но это неважно: главное, что к рассвету они доберутся до цели.
        - Добро пожаловать в мою телегу! - сказал мастер, широким жестом обведя свое шаткое средство передвижения. - Чувствуйте себя как дома.
        Генри подсадил Розу в скрипучее деревянное сооружение. В углу неаккуратной кучей были свалены какие-то вещи, из-под большой тряпки неслось курлыканье - кажется, там были голуби. На дне телеги лежало засаленное одеяло, при виде которого Роза поджала губы.
        - Мне тут не нравится, - еле слышно сказала она. - И он мне не нравится, он грубый и бесцеремонный. Давай не поедем, пожалуйста. Ты ведь принц, ты не можешь спать на таком…
        - Нет, - отрезал Генри. Он не мог позволить ей выиграть этот спор. - Делай, что я говорю.
        Получилось грубее, чем он хотел, - Роза втянула голову в плечи и с пустым выражением легла на дно телеги спиной к нему, подложив под голову свой узел. Телега тронулась, и Роза охнула. От голых досок ее отделяло только рваное одеяло, и даже Генри, привыкший к неудобствам, поморщился. Он чувствовал, что к утру они оба будут покрыты синяками, и неловко похлопал Розу по спине. Генри помнил, что Эдвард успокаивал таким движением своего коня, но на людей это, кажется, не действовало: Роза плечом сбросила его руку и отвернулась сильнее.
        Он лежал, глядя на медленно ползущее над ним звездное небо, пока дыхание Розы не выровнялось. Генри не привык спать в опасной обстановке, а в этой деревянной коробке на колесах он себя в безопасности точно не чувствовал.
        - Рядом с той статуей есть деревня? - спросил он, когда Роза заснула.
        - Не знаю, - после долгой паузы ответил мастер. - Я только проездом ее видел: обычная статуя, ничего особенного, сам увидишь. Расскажи-ка лучше о себе - откуда явился, как дошел до такой жизни.
        Генри не ответил. Он не спал двое суток и слишком устал, чтобы выдумывать убедительную ложь.
        - А ты не болтун, - одобрительно сказал мастер, бросив на него взгляд через плечо. - Молодец, в нашем деле это верный подход.
        - В каком деле? - очнулся Генри.
        Мастер мягко хмыкнул.
        - Ой, да ладно, тут все свои. Я же видел, как ты этого расфуфыренного парня в первом ряду под орех разделал. Впарил ему обычную розу, а рассказал с три короба. Ловко, до такого даже я не додумался! Хотя ты, конечно, тот еще мерзавец: к утру цветочек, ясное дело, завянет, они решат, что не любят друг друга, и их бедные сердечки разобьются вдребезги. Мало того, ты еще и такую шикарную девчонку умыкнул - меня ее платье не обманет, она из богатых, это видно. Я в твоем возрасте такой же резвый был. Рыбак рыбака видит издалека, братец.
        При чем тут рыбаки, Генри так и не понял, но счел нужным уточнить:
        - Это была настоящая волшебная роза. Я не врал.
        Мастер снова обернулся к нему через плечо.
        - А ты хорош, - восхищенно протянул он. - Вот, я всегда говорил, главный секрет: самому верить в то, о чем врешь. Ладно, все понимаю. Спи, парень: интересно с тобой поболтать, но в темноте надо за дорогой следить. Можно колесо повредить, а колесных дел мастер, думаю, еще не скоро появится.
        Мастер отвернулся, посмеиваясь, и Генри попытался лечь удобнее. Когда мастер оборачивался, он проверил: ножа за поясом у него не было, карманы вроде тоже были пусты, и смотрел он с какой-то необъяснимой симпатией, будто на родича, так что Генри решил, что можно и поспать. Телега, ходившая ходуном под ним, больно подбрасывала на кочках, но как только он разрешил себе отдохнуть, глаза закрылись, и он провалился в сон.
        - Эй, вставайте, приехали! - зашептали у него над ухом, и Генри резко сел.
        Мастер иллюзий нависал над ним, его волосы колыхал ветер, рядом Роза сонно потирала кулаками глаза. Солнце еще не встало, небо было серое, но на горизонте уже наметилась бледная розовая полоса. Вокруг простиралась очень странная местность - дикая и пустая, состоящая, кажется, исключительно из песка: он тянулся во все стороны округлыми холмами, некоторые из которых были такими высокими, что сошли бы за небольшую гору.
        - Дальше не проеду, колеса увязнут, и так заехал глубоко, как мог, - сказал мастер. Глаза у него покраснели от бессонницы, но в остальном он был бодр, как и накануне. - Статуя вон за тем холмом. Не знаю уж, что вы забыли в таком местечке, но удачи вам, ребята.
        Генри спрыгнул на мягкий песок и помог выбраться Розе. Та слегка покачивалась, зевала, прикрывая рот рукой, забыла в телеге свой драгоценный узел, из чего Генри сделал вывод, что выспалась она так себе.
        - Пока, спасибо. Мое сердце набито благодарностью, - поклонился Генри, гордый тем, что даже со сна теперь способен на учтивое прощание, достойное принца.
        Мастер фыркнул, подмигнул ему и поехал назад по своим следам, а Генри, развязав узел, вытащил из него меховую безрукавку и протянул Розе. Было так холодно, что даже его потряхивало, а до рассвета оставалось еще не меньше часа.
        Холм, ведущий к статуе, был не таким уж высоким, но на то, чтобы подняться туда, ушло куда больше времени, чем Генри рассчитывал: ноги вязли в глубоком песке, к тому же приходилось ждать Розу, которая, кажется, исчерпала все запасы сил еще вчера. Но в конце концов они все же забрались на гребень холма, посмотрели вниз и…
        И там ничего не было. Ни статуи, ни чего-либо другого. Генри так растерялся, что провел несколько минут, вглядываясь в гладкий песок, как будто в таком пустынном месте можно было не заметить хотя бы один камешек.
        Генри прикрыл глаза. До него дошло, почему мастер иллюзий назвал его братом.
        - Может, статуя за следующим холмом? - дрожащим голосом спросила Роза.
        - Нет никакой статуи, - еле сдерживая злость, ответил он. - Этот человек понятия не имел, где она и существует ли вообще. Он просто мошенник. Соврал, чтобы мы отдали ему монеты.
        - Неужели ему не стыдно? - выдавила Роза. - Он соврал, обманул нас, разве так можно?
        Генри хотел было ответить, что мастер иллюзий и его счел мошенником, так что вряд ли сейчас уливается слезами стыда, но не успел: Роза села на песок, закрыла лицо руками и зарыдала. Это было так неожиданно, что первую минуту Генри просто стоял и смотрел, а потом уселся рядом. Он не отказался бы сейчас от книги о манерах - может, там была глава под названием «Что делать, если кто-то плачет». Хлопать Розу по спине, как лошадь, он на этот раз не стал и просто сосредоточился, пытаясь выдумать что-нибудь дельное, по-настоящему утешительное.
        - Я помню карту из мозаики, - сказал он. - К востоку от Самайи было пустое место, выложенное желтыми камешками, с надписью: «Золотая пустыня». Тут очень пусто, так что, наверное, это она. Просто пойдем на запад, и она рано или поздно закончится. Можно было бы воспользоваться домом Тиса, чтобы вернуться в Самайю, но зачем? Статуи Матеуша там нет. И вообще, может, статуя ни при чем. - Роза заплакала громче, и Генри решил, что, кажется, утешение получилось не очень удачным. - Да ладно, брось. Ты ведь сама говорила: надо просто поверить, что все будет хорошо, и тогда само королевство нам поможет. Не бойся, мы выберемся, мы…
        Роза привалилась к нему и обхватила за пояс. От неожиданности Генри дернулся всем телом - он не привык, чтобы к нему прикасались, но Роза только прижалась крепче.
        - Я так устала, - неразборчиво пробормотала она, и Генри со вздохом положил руку на ее вздрагивающие костлявые плечи.
        - Найдем где-нибудь еду, и сразу станет веселее. Жалко, оружия нет, поймал бы вон ту змею. Я сам не пробовал, но отец говорил, змеи довольно вкусные, если хорошо прожарить.
        Сообщение о змее возымело неожиданное действие - Роза взвизгнула, отпрянула и начала бешено озираться. Змея ползла по песчаному холму, неспешно изгибаясь всем телом, в добром десятке шагов от них, но Роза завопила так, будто ее пытаются убить.
        - Да она просто ползет по своим делам, больно мы ей нужны, - пожал плечами Генри, но Роза с остекленевшим от ужаса взглядом вскочила и бросилась вниз по холму, оступаясь и вскакивая снова.
        Она набрала такую скорость, что Генри одобрительно кивнул. Спасибо змее: и слезы прекратились, и бодрость духа выросла.
        - Забери чуть левее, нам туда! - крикнул Генри ей вслед и, подобрав узел, зашагал следом.
        Оказалось, что телега уехала не на запад, а на юг. Какое-то время Генри размышлял, куда идти, но потом решил, что знания подлого мастера о местности все-таки заслуживают большего доверия, чем карта-мозаика трехсотлетней давности, и направился туда, где скрылась телега.
        Но кое-что он не учел: чем дальше они шли по следу, тем труднее было этот след различить. Борозды от колес стремительно таяли, заново наполнялись песком, который тонкой поземкой летел по ветру, и четверть часа спустя след телеги, замысловато петлявшей среди холмов, изгладился полностью. Генри продолжал идти на юг, но вокруг ничего не менялось: кажется, мастер иллюзий не пожалел времени, чтобы завезти их в самое сердце пустыни.
        Когда встало солнце, Генри обрадовался теплу и тому, каким медово-ярким выглядел теперь мир вокруг. А потом до него кое-что дошло. В лесу, где он вырос, нужно было часами ждать, чтобы воздух прогрелся, а здесь теплело с каждой минутой, и страшно было представить, что здесь будет через пару часов. Генри вскарабкался на один из холмов - взлетел на него почти бегом, но оттуда вид был не лучше, чем снизу: повсюду громоздились холмы, да еще песок, который ветер нес вдоль земли, размывал линию горизонта, превращая все на расстоянии больше километра в сплошное рыжее марево.
        Генри спустился и упрямо пошел дальше. Двигаться хоть куда-то всегда лучше, чем сидеть без дела. На Розу, молча тащившуюся следом, он старался не смотреть - эффект от встречи со змеей уже давно прошел. Роза не жаловалась, только тяжело дышала и изредка кашляла, когда в горло вместе с воздухом попадал песок, но Генри все равно чувствовал себя виноватым, бесполезным и тупым. Он же охотник, он обязан знать, куда идти, но… Когда солнце полностью оторвалось от горизонта, Генри остановился.
        - Помоги, - пробормотал Генри, щурясь от острого света. Было очень тихо, только ветер шуршал редкими пучками колючей сухой травы, но Генри не сомневался, что Барс услышит его даже здесь. - Один раз за приключение герой может просить помощи волшебника, верно? Ты сам выдумал правила игры, так давай, соблюдай их. Подай мне знак, куда идти.
        За спиной раздались мягкие, едва различимые шаги звериных лап, и Генри улыбнулся. Барс не прислал помощь, а явился сам. Может, заодно подскажет, где искать древнего человека с бородой? Генри повернул голову - и застыл.
        Это был вовсе не Барс, хотя чем-то зверь был на него определенно похож: крупная кошка с прозрачными глазами и пастью, полной впечатляющих зубов, вот только шкура не белая, а песчаного цвета с черными пятнышками. «Леопард», - вдруг вспомнил Генри, и в голове всплыла картинка из детской книжки: ворота крепости, на которых нарисованы два леопарда на задних лапах, символ мощи и скорости.
        Леопард оскалился сильнее, и стало ясно: ничего волшебного в этом звере нет, он пришел убить врагов, зашедших на его территорию. Генри опустил взгляд, давая понять, что не собирается нападать, - вдруг зверь уйдет? Вот только Роза, видимо, никогда раньше не видела хищников и потому сделала худшее, что можно было придумать: завопила во весь голос. От резкого звука леопард дернул ушами и припал на задние лапы.
        В моменты опасности время замедляется, каждое мгновение становится ярким и драгоценным. Генри хватило секунды, чтобы понять расклад сил: оружия у них нет, спрятаться негде, окостеневшая от ужаса Роза стоит на расстоянии прыжка от зверя, и тот сейчас этим воспользуется, а значит, нужно его отвлечь, - и Генри швырнул в леопарда узел с одеждой. Узел треснул зверя по башке, - увы, он был слишком легкий, чтобы причинить хоть какой-то ущерб, но трюк сработал: проводив узел взбешенным взглядом, леопард коротко рыкнул, уставился на Генри и пошел к нему Генри медленно вдохнул. Страха не было, мысли текли спокойно и плавно. Он знал, что делать, и некогда было думать о том, плох этот способ или хорош.
        Генри стянул перчатку и припал к песку. Когда леопард прыгнет, удобнее всего прикоснуться к нему снизу: распростершись в прыжке, он не сможет защитить живот. Всего одно касание, и леопард рассыплется пеплом. Но что-то не давало Генри сосредоточиться, что-то было не так, и скоро до него дошло: огонь молчал. Обычно при виде опасности он вспыхивал внутри ярко, как молния, а сейчас… Генри посмотрел на свою голую ладонь, упирающуюся в песок, и ему показалось, что у него в венах застыла кровь.
        Песок под его ладонью не обуглился, даже не нагрелся. Генри схватил пучок сухой травы, росший рядом, - тот даже и не подумал рассыпаться. Смертоносное прикосновение перестало работать. Об этом Генри и мечтал, но его мечта выбрала неудачный момент для того, чтобы сбыться. Генри беспомощно уставился на леопарда. Вот так все и закончится. Его убьет зверь, похожий на Барса. «Какая ирония», - сказал бы Эдвард, и от воспоминания о его голосе Генри почувствовал странное умиротворение: если бы пришлось выбирать, чей голос услышать перед смертью, он без колебаний выбрал бы его.
        А потом леопард прыгнул, и Генри закрыл глаза.
        Когда раздался звук мягкого, приглушенного песком падения, Генри зажмурился крепче, но прошло еще несколько секунд, он был все еще жив, рядом кто-то пронзительно кричал, и глаза пришлось открыть. Леопард лежал в паре шагов от Генри, словно промахнулся мимо цели, чего со зверями вроде него обычно не случается. Генри пошарил взглядом по пушистому боку, но стрела из него не торчала, да и вообще, кажется, леопард был в порядке, просто напуган и озадачен: прямо перед ним на песке стоял кто-то похожий на человека, только высотой с полтора пальца, и с диким воплем размахивал веточкой. Леопард обнюхал его и потрогал лапой, за что получил веткой прямо в нос и испуганно отскочил назад, хотя мог бы проглотить существо одним махом. Генри затрясло. Несостоявшаяся встреча с зубами леопарда повторялась в его голове снова и снова, будто он намертво застрял в том моменте.
        - Пошел! Пошел вон! - орал человечек, тыкая веткой в сторону зверя.
        Леопард тихо фыркнул, развернулся и ушел с таким видом, с каким обычно уходили кошки Тиса: «С вами здесь не очень-то интересно, пойду искать местечко получше». Генри медленно, как во сне, поднял к лицу трясущиеся руки и долго смотрел на ту, что была без перчатки. Он странно себя чувствовал, было жарко, кружилась голова, и кто-то шептал на ухо:
        - Здравствуй, мой дружочек, без меня ты как без рук.
        Это был не голос Эдварда, совсем нет, и Генри опустил голую руку, следя за ней, как за зверем. Он знал, точно знал, что увидит, еще до того, как пальцы коснулись песка и тот начал расползаться уродливым темным пятном. Генри схватился за сухую траву, и трава сгорела. Он нашарил в песке камень, и камень сгорел.
        - В прошлый раз ты обманул меня, дружок, ты подвел меня, а теперь я тебя подведу. Ты так меня не любишь, ты ведь такой хороший, но кто вечно спасал твою шкуру? Увидим, как ты теперь попляшешь.
        - Нет. Ты не можешь, - хрипло выдохнул Генри, неуклюже натягивая перчатку - Если меня убьют, ты тоже умрешь.
        Огонь хрипло рассмеялся:
        - Знаешь, что такое рейсовая повозка, малыш? Когда-то один мастер придумал ездить в соседний город в одно и то же время. Все, кто хотел туда попасть, знали, где и во сколько ждать повозку. Не успел сегодня - поедешь завтра. Вы, разрушители, для меня - как рейсовые повозки. Умрет один - подожду следующего.
        Генри обхватил руками голову. Ему казалось, что от боли и жара она сейчас лопнет, разлетится на куски, как переспелая слива. Если и было в жизни что-то незыблемое, так это то, что огонь выручал его при любой серьезной опасности, позволял спасти свою жизнь. Но в пещере чудовища Генри обманул его, и тот, кажется, разозлился настолько, что решил дать хозяину умереть, если придется. Огонь был древней могущественной тварью, и ему надоело идти на сделки, надоело бороться за контроль над телом - может, следующий разрушитель будет сговорчивее? Генри замотал головой, он чувствовал, что с силой бьет себя кулаком по груди, но не чувствовал боли и не мог прекратить это движение. Было так жарко, словно его затолкали в раскаленную печь, а потом его руки кто-то поймал, и Генри попытался вывернуться, но у него не было на это сил.
        - Нам пора, он убегает, ну же, Генри, вставай! - шептала Роза, сжимая его запястья. - Ты просил помочь, и Барс послал его, но он убегает!
        Она вдруг прижалась губами к его ладони, и огонь внутри Генри передернуло от отвращения. Он ненавидел, когда прикасались к телу, которое служило ему убежищем. Роза поцеловала вторую руку и огонь съежился, ушел в глубину жар сразу отступил, и Генри наконец смог сосредоточить взгляд в одной точке.
        - Вот так, хорошо, - проговорила Роза и встала, потянув его вверх. - Бежим, а то он уйдет!
        В одну сторону по песку тянулись отпечатки лап леопарда, а в другую шли маленькие следы босых ног. Человечек улепетывал во весь дух, вздымая облака песка, но на своих коротеньких ножках он еще даже не успел скрыться из виду. Генри, пошатываясь, стоял и пытался сообразить, что надо делать, но тут Розе, кажется, надоело его ждать: она сунула ему в руки узел с одеждой и бросилась в погоню за человечком.
        Генри посмотрел ей вслед, и смертельный ужас отпустил его окончательно. Солнце весело отражалось в ее золотых волосах, которые рассыпались по плечам и подскакивали на каждом шагу. Роза, которая всегда передвигалась мелкими чопорными шагами, как все дворцовые девушки, бежала так, будто движение доставляло ей удовольствие, и от этого Генри почувствовал что-то незнакомое, приятное и щекочущее. Он захотел ее догнать - и бросился следом, разом позабыв про огонь.
        Когда они поравнялись, Генри тронул ее за плечо и крикнул:
        - Не спи, давай быстрее! - и вырвался вперед, но не слишком далеко, так, чтобы Роза через несколько шагов смогла обогнать его.
        Она с задыхающимся коротким смехом хлопнула его по плечу, и он побежал дальше, вовсе не стараясь набрать скорость. Человечек выбивался из сил в сотне метров от них, и Генри точно знал: они его не упустят. Отпечатки ног человечка были слишком велики для его крохотного роста, а Генри знал только одно существо с такими большими ногами, тем более что волосы у малыша торчали строго вверх - точно так же, как у Худого Пальтишки, господина всех дорог, покровителя всех заблудших.
        Генри дал Розе обогнать себя и перегнал ее снова. Ему нравилась эта игра, и он заставил себя не думать об огне и просто наслаждаться моментом. Барс слышал его, он послал ему помощника, а значит, все будет хорошо. Роза была права: в волшебном королевстве помощь всегда приходит, хотя, может, и не такая, какой ты ждал.
        Глава 5
        Зов крови
        Вокруг все чаще попадались густо усыпанные колючками зеленые кусты, песок под ногами редел, пока не перешел в сухую, растрескавшуюся землю. Холмы, которые человечек ловко огибал на пути, становились все ниже, пока не изгладились совсем. Роза выбилась из сил и спотыкалась на каждом шагу, но все равно пробежала куда больше, чем Генри ожидал: то ли сказывалась дворцовая привычка беспрекословно делать то, чего от тебя ждут, то ли ходьба на огромных каблуках делала мышцы ног мощными, как у оленя. В конце концов человечек юркнул в заросли колючих растений, и, продравшись сквозь ветки вслед за ним, они оказались возле мелкого ручья.
        На берегу, опустив в воду свои огромные ступни, сидел Худое Пальтишко, а рядом, пихая друг друга локтями, расположились четверо его детей, как две капли воды похожие на него. Генри почувствовал, как губы растягиваются в улыбку: он вспомнил, как счастлив был старый ворчун, когда Сван отдал ему тайлисы - глиняные фигурки, в которые Пальтишко когда-то превратил своих отпрысков, чтобы спасти их от Освальда. В данный момент Пальтишко, кажется, уже вернулся к своему обычному состоянию глубокого недовольства окружающим миром: он дергал малышей за края одежды и ворчал:
        - А ну не брызгайтесь! Ишь, разрезвились!
        Тот малыш, что привел Генри, бросился в воду и, молотя ручками по воде, подплыл к братьям - или, возможно, сестрам, кто их разберет.
        - Молодец, успел, - степенно сказал Пальтишко, когда он вылез на берег и, растолкав остальных, забрался ему на колени.
        - Спасибо, что спасли. - Генри поклонился, прижав к груди руку.
        Пальтишко ответил таким раздраженным взглядом, будто только сейчас заметил его присутствие.
        - Он спасал не тебя, а леопарда. Пока волшебство не работало, люди уничтожили столько животных, что некоторые виды вымерли вовсе, а другие сильно поредели, - поглаживая пальцем своего отпрыска, сказал Пальтишко. - Раньше звери сами себя защищали. Если люди вылавливали слишком много, остальные собирались в Рой и отпугивали жадных охотников. Но без волшебства звери не способны образовать Рой, а сейчас некоторые из них уже не помнят, как это делать.
        В начале его речи Генри еще стоял, согнувшись в поклоне, но в конце концов жажда победила манеры, и он, усевшись на берег, начал пить.
        - Первый раз пью из ручья. Это так чудесно, - еле слышно сказала Роза.
        Она опустилась рядом и зачерпнула воды, не отводя взгляда от Пальтишки, - красная, взмокшая насквозь, с налипшими на лицо волосами и совершенно счастливым взглядом.
        - Нет никаких волшебных существ, которые защищали бы животных, и я решил, что этим займемся мы, раз нас теперь много. Мои детки уже пару недель до полусмерти пугают браконьеров. - Пальтишко обвел шумно возившееся вокруг него семейство взглядом, полным сдержанной гордости. - Пустынных леопардов осталось совсем мало, и когда я почувствовал, что их вот-вот станет на одного меньше, отправил бедному котику помощь. Он же не знал, с кем связался. Заодно уж разрешил малышу вывести вас к воде. Ему надо тренироваться спасать заблудших, так пусть начнет с избранного, который потерялся в километре от края пустыни и чуть не убил редчайшее животное, то есть помощи вовсе не заслужил.
        Пальтишко мрачно посмотрел на Генри, который лил воду себе на голову, и тот понял: Пальтишко, кажется, действительно не знал, что в этот раз смерть грозила вовсе не бедному котику.
        - Я думал, вы в лесу живете, - брякнул Генри, так и не придумав умного ответа.
        - Когда тебе сказали, что я господин всех дорог, ты, видимо, не понял слово «всех». - Пальтишко вдруг навострил уши и сгреб в охапку всех своих детей. - Северному медведю нужна наша помощь. Пока, избранный и девочка. Надеюсь, увидимся не скоро.
        - Не исчезай! Еще хоть минуту! - выпалил Генри. Худое Пальтишко утомленно посмотрел на него, с кряхтением прижимая к себе малышей, которые изо всех сил старались треснуть друг друга пяткой. - «Подскажет ответ человек с бородой, хранит королевство он с давних времен». Знаешь, про кого это?
        Пальтишко сморщился, как печеное яблоко:
        - Разгадывать загадки - дело людей, я тут ни при чем.
        - Хорошо, - сдался Генри. - Мы ищем статую короля Матеуша. Знаешь такую поблизости?
        При упоминании Матеуша Пальтишко вдруг смягчился.
        - Славный был парень. В наших землях полно статуй первого короля, его заслуженно почитают, и я понятия не имею, какая именно тебе нужна. Еще раз, умник: Барс выдумывает загадки для людей. Всего доброго.
        - Стой! - Был вопрос, который мучил Генри уже месяц, и он не мог его не задать. - Сван отдал тебе твоих детей, чтобы ты помог ему найти брата. Почему ты не вернул Хью Кэмпбелла домой?
        Пальтишко со вздохом выпустил малышей, которые тут же начали бросаться комьями земли, и подошел к Генри. Его глаза, окруженные бесчисленными лучиками морщинок, были ясными, как у младенца, и Генри опустился на колени, чтобы старику не приходилось задирать голову. Тот смотрел на него так, будто хотел сказать что-то очень важное.
        - Если хочешь найти человека, нужно, чтобы он хотел быть найденным, понимаешь? Иначе твой поиск обернется разочарованием. Я отыскал Хью на следующий день после возвращения Сердца. Мог сразу привести к нему Свана, но это было бы жестоко. Хью Кэмпбелл не хочет, чтобы его нашли. Он доволен жизнью - когда надо выбирать между семьей и свободой, не все выбирают семью. Если бы Сван явился к нему, Хью обидел бы его и прогнал, так что я пожалел беднягу Свана и не явился на его зов. Пусть верит, что брат скоро вернется. К счастью, Сван вряд ли сообразит использовать зов крови, так что, надеюсь, не найдет его сам. И тебе лучше бы с Хью больше не встречаться - он смертельно тебе завидует, а зависть часто доводит до беды. Удачи в походе, Генри, и не вздумай вызывать меня по пустякам - без тебя дел по горло.
        И с этими словами ласковое, мягкое выражение исчезло с лица Худого Пальтишки без следа: он брюзгливо выпятил нижнюю губу, подхватил деток и растворился в воздухе.
        - Какой же он хорошенький, - выдохнула Роза, глядя туда, где он только что стоял.
        Для ворчливого существа в рваной одежке, старого, как само королевство, это было не самое подходящее слово, но Генри кивнул. Все его мысли были заняты тем, что Пальтишко сказал перед уходом.
        - Что значит «вряд ли он сообразит использовать зов крови»? - медленно проговорил он. - Получается, у Свана был способ найти Хью самому?
        Роза наморщила лоб, вспоминая.
        - Есть такая сказка «Зов крови». Про двух сестер. Одну из них похитило какое-то существо, не помню, какое именно, а та, что осталась, решила ее найти. Она порезала себе руку, и, когда ее кровь упала на землю, капля указала ей путь к сестре. Так она и шла - капли крови указывали ей путь. Жутковатая выдумка, да? Но все закончилось хорошо, сестру нашли, и они вместе…
        - Все сказки, какие я пока что слышал, оказывались правдой, - перебил Генри. - В мире мастеров волшебство было повсюду, а теперь оно вернулось. Кровь могла бы привести Свана прямо к Хью, потому что они братья.
        Роза с сомнением посмотрела на него, потом - на дикие просторы вокруг.
        - Я знаю, ты очень хороший друг и хочешь им помочь, но ты уверен, что сейчас подходящий момент?
        Генри затряс головой, не понимая, как Роза еще не подумала о том же, о чем и он.
        - Мы не знаем, где искать статую. И даже не знаем, статуя нам нужна или что-то другое. Пальтишко сказал: существа нам не помогут. Барс тоже не даст ответ на собственную загадку, хотя, если честно, я бы на его месте плюнул на все эти игры и просто спасал от Освальда Предел, раз уж он так важен. У меня не хватает мозгов разгадать это стихотворение, но мы оба знаем того, кто это наверняка уже сделал.
        Роза приоткрыла рот. До нее дошло.
        - Это же больно! И он ничего тебе не скажет. Думаешь, теперь ты сможешь убедить его, что ты - это ты?
        Генри покачал головой, внимательно оглядывая ближайшие кусты.
        - Я и не собираюсь. У меня другая идея.
        Он сорвал самую длинную и острую колючку, какую нашел. Было так оглушительно жарко, что казалось, будто воздух звенит. Генри устал и проголодался, но от встречи с Пальтишком и его семьей он вдруг почувствовал себя спокойным, полным надежды. Роза была права: эта земля, его земля, полна волшебства. Оно играет по своим правилам, и оно им поможет. А если сейчас тяжело - надо просто немного потерпеть.
        И он со всей силы воткнул колючку себе в запястье - туда, где вены были близко к коже. Роза в ужасе прижала руки ко рту, и Генри выдавил улыбку, показывая, что все в порядке, а потом изо всех сил сосредоточился на Эдварде, вспомнил его так ярко, как мог. «Братья всегда находятся, даже если потерялись», - сказал ему когда-то Сван.
        Алая капля собралась в ранке, сорвалась вниз, и еще до того, как она приземлилась, Генри точно знал: все получится. У них с Эдвардом одна кровь, а значит, они связаны, и никогда больше, никогда не потеряют друг друга. Капля крови соприкоснулась с землей и, прежде чем впитаться, на секунду блеснула, как крохотный разряд молнии, - яркая черта, указывающая на юго-запад.
        - Пойдем, - сказал Генри, продолжая улыбаться, как заведенный. Роза смотрела на торчащую из его руки колючку с таким ужасом, будто это была смертельная рана. - Знаешь, что я собираюсь делать, когда найду его?
        - Что? - послушно спросила Роза, нервно сглатывая и не отводя взгляда от колючки.
        Генри улыбнулся шире. Он гордился своей идеей.
        - То, чего они от меня ждут. Тебе это точно не понравится, но мне понадобится твоя помощь. Прекрати смотреть на мою руку.
        - Рассказывай, - обреченно сказала Роза и с трудом перевела взгляд на горизонт.
        Постепенно равнина с колючими кустарниками перешла в плотные колючие заросли, а затем в лес незнакомых деревьев: гигантов с серой корой, густо оплетенных ползучими растениями. Здесь Генри сразу стало легче дышать, несмотря на боль в руке: в окружении деревьев он всегда чувствовал себя как дома.
        Каждую пару сотен шагов он ронял на землю еще одну каплю крови, чтобы не сбиться с пути, так что запястье уже распухло, как будто его искусали пчелы. Перед Розой Генри делал вид, что ему все нипочем и рука вовсе не болит, а на самом деле думал только об одном: хоть бы Эдвард и его команда оказались где-нибудь поблизости, а не в трех днях пути. К счастью, изображать могучего охотника было довольно легко, потому что Роза на него теперь почти не смотрела - кажется, обиделась на роль, которую ей предстояло играть в его плане.
        Генри изо всех сил настраивал себя на то, что идти придется еще долго, и потому вздрогнул от неожиданности, когда услышал из-за деревьев конское ржание. Вскоре он различил еще и голоса: двое мужчин о чем-то спорили. За деревьями мелькнуло яркое зеленое пятно, и Генри, усадив Розу под дерево, чтобы не выдала их неосторожным движением, пошел на разведку.
        По поляне бродили два незнакомых коня и щипали траву, резко дергая ушами, когда насекомые им особенно досаждали. Неподалеку, подложив под голову сумку, мирно спал человек. Генри его тут же узнал, хотя совершенно не ожидал здесь увидеть: белобрысый Симон, от которого Агата на королевском завтраке скрывалась под столом. Его сну, видимо, совершенно не мешал сердитый разговор тех двоих, что стояли посреди поляны. Одним из них был Олдус Прайд, и его Генри был искренне рад видеть, а на второго постарался и вовсе не смотреть - как-то неприятно видеть самого себя со стороны.
        - Хотите и дальше прохлаждаться, я поеду один, - зло сказал фальшивый Генри, сложив на груди руки.
        - Нельзя, Генри, - покачал головой Олдус. - Знаю, что вам не терпится спасти Джетта, но его высочество приказал всем держаться вместе. Мы пока не можем ехать дальше - кони спотыкаются от усталости, а Симон заснул и упал с лошади, сами видели. Он не привык так мало спать.
        - Напомните, зачем мы вообще взяли с собой этого болвана? - утомленно спросил псевдо-Генри.
        - Его высочество приказал.
        - А, ну конечно. Его высочество, как всегда, на высоте. Если он однажды станет королем, Освальд стране не понадобится, он сам все развалит.
        Олдус покачал головой, и Генри узнал этот взгляд, полный дружеского неодобрения, - он постоянно так смотрел, когда Генри нарушал какие-нибудь правила.
        - Я и сам не большой его поклонник, но сейчас он прав, - мягко сказал Олдус. - Кони устали, они не видели воды со вчерашнего дня, мы все две ночи почти не спали, у меня глаза закрываются. Мы уже недалеко, и кто знает, каких опасностей нам ждать на месте, - так почему бы хоть немного не отдохнуть в таком мирном месте?
        - Сто раз говорил: Освальд умен, - раздраженно бросил фальшивый Генри, изучая тяжелым взглядом лес. - Он давно выбрался из подземелья и идет за нами, в этом можете не сомневаться. Может быть, он даже опередил нас. Никогда не знаешь, чего от него ждать.
        - Не перегибайте палку, Генри. По-моему, Освальд не так уж и умен, - беспечно бросил Олдус. - Сердце он не уничтожил, корону не нашел, трон не захватил. Вы каждый раз его побеждали, победите и теперь, не сомневайтесь. Освальд - просто ветхая развалина, раздутая от непомерного самолюбия. Вы во всем его превосходите.
        Генри с мрачным удовлетворением наблюдал, как на лице отца, в эту секунду так похожем на его собственное, мелькнула злость, - но тот мгновенно ее спрятал.
        - Отдохните, Генри, вам тоже это не повредит. - Олдус хлопнул собеседника по плечу. - Я подежурю и через час разбужу вас. Когда его высочество с конями вернется, я и ему предложу поспать.
        Фальшивый Генри сжал губы и махнул рукой, соглашаясь. Жест был знакомый, Генри знал, что иногда его делает, и на секунду у него противно сжалось сердце от того, как же Освальд все-таки хорошо его изучил. А потом он отступил назад, скользнул за соседнее дерево и с силой вогнал колючку в распухшее запястье.
        Капля крови на мгновение вспыхнула, указывая путь, и он наконец-то с облегчением выбросил колючку и пошел за Розой. Она сидела, привалившись спиной к стволу, и мрачно глядела в одну точку. У нее на лице было написано, насколько ей не нравится вся эта затея, но когда Генри взял ее за руку, Роза покорно пошла за ним.
        Тихая, лениво текущая река оказалась шагах в пятидесяти от них, и сразу стало ясно, почему вся компания не разбила лагерь прямо здесь: глинистая земля на берегах набухла от воды и превратилась в жирную грязь, - уж конечно, лежать на солнечной поляне было куда суше. Эдвард босиком, без рубашки и в закатанных до колена штанах стоял в воде, черпал ее и выливал себе на затылок, с силой проводя по коже обеими руками. Конская упряжь и седла были сложены на берегу, а Болдер и Снежок стояли неподалеку, опустив морды в воду, и шумно пили. Их шкуры влажно блестели - видимо, Эдвард вымыл коней, прежде чем начать мыться самому.
        В куче сваленных на берегу вещей Генри разглядел кое-что полезное: меч на кожаном поясе. Для представления, которое он собирался устроить, это было то, что надо. Мастер иллюзий решил, что он мошенник, и настало время смошенничать по-настоящему. Генри бесшумно подобрался к вещам, вытащил меч и достал его из ножен. Роза, которая шла за ним, при виде лезвия издала тихий невнятный звук, и Эдвард обернулся.
        У него ушла секунда на то, чтобы понять: перед ним не тот Генри, с которым он сюда приехал, не тот, которого он считает настоящим. Эдвард хлопнул себя по поясу вспомнил, что оставил меч на берегу и, пока он не догадался поднять со дна реки камень и бросить его, Генри приставил острие меча к горлу Розы. Та вскрикнула - железо едва ее касалось, но Эдвард понял намек: он медленно поднял руки, показывая, что не будет нападать.
        - Ни звука, иначе ей конец, - негромко сказал Генри. - Ты наверняка уже разгадал вторую подсказку. Расскажи мне ответ, или я ее убью.
        Именно так поступил бы настоящий Освальд, если бы хотел узнать то, что ему надо: угрожал бы кому-то беззащитному, - и Генри сразу понял, что обман удался. Если бы он пригрозил самому Эдварду, тот бы скорее умер, чем выдал отгадку, но на Розу он смотрел так, что сразу было ясно: все расскажет.
        - Они поймут, что меня долго нет, и придут на помощь, - с усилием разлепив губы, сказал Эдвард. Ну конечно, слова - его главное оружие, как он мог ими не воспользоваться? - Отпусти ее и проваливай, пока Генри сюда не явился. А то пожалеешь.
        - Никто не придет. Говори, куда вы идете, или…
        Генри надавил лезвием чуть сильнее, и Роза вздрогнула. Час назад он боялся, что она не сможет убедительно показать страх, но, кажется, ей и притворяться-то не пришлось: вся эта сцена и так пугала ее до одури.
        - Скажу, если отпустишь ее, - сказал Эдвард, но Генри холодно покачал головой.
        - Это не игра. Считаю до трех: раз…
        - Статуя короля Матеуша, - выпалил Эдвард. - Опусти меч.
        Генри только поднял брови. До Эдварда наконец дошло насчет камня на дне: он нагнулся достать его, изо всех сил стараясь делать это незаметно, что при его росте было просто смешно.
        - Брось обратно. Швырнешь в меня - убью ее, - монотонно проговорил Генри, и Эдвард покорно разжал пальцы. - Где именно эта статуя? Обманешь - убью ее позже.
        - Я читал, что в этой части королевства было место под названием «Сад камней»: там стояли статуи всех древних королей, - беспомощно глядя в сторону привала, сказал Эдвард. Он все еще ждал, что настоящий Генри придет ему на выручку. - Сад есть на карте, мы уже почти на месте. Ехать вон туда, на юго-восток.
        - Не вздумай никому рассказать, что видел меня, - будничным тоном сказал Генри. - И постарайся сделать так, чтобы вы доехали до места как можно позже, иначе девушке конец. От тебя зависит ее жизнь, не подведи.
        - Все будет в порядке, - дрожащим голосом выдавила Роза. - Просто сделай так, как он говорит. Он меня не обижал, не волнуйся обо мне, ладно? Мы же в волшебном королевстве, тут все заканчивается хорошо.
        Генри бросил меч на землю и как можно грубее потащил Розу за собой в лес, пока она не испортила впечатление от его запугивания. Краем глаза он видел - Эдвард так и стоит с поднятыми руками, и Генри не сомневался, что он сделает все, как ему велено. На секунду его кольнуло какое-то непонятное чувство - не то стыд, не то жалость, - но он быстро затолкал его подальше. Отец первым начал эту игру, воспользовался именем Генри, чтобы найти Предел, и Генри просто ответил тем же - воспользовался славой жестокого Освальда.
        Он крепче схватил Розу за руку и помчался на юго-восток. Остальные едут на конях, но в лесу это большого преимущества не дает, тут не разгонишься, так что пешком у них есть шанс добраться первыми, главное - поторопиться. Генри мчался вперед все быстрее, уже не думая о том, что Роза слишком для этого устала. «Видишь цель - иди к ней, отдыхать потом будешь», - сказал ему когда-то отец, так что Генри заставил себя забыть о боли в исколотой руке, о сбитых ногах, о жажде и голоде, - и через полчаса был вознагражден.
        Лес расступился, и солнце ярко осветило каменных людей, стоящих у подножия невысокой скалы. Кое-где она была из голого камня, кое-где поросла хилыми деревцами и смотрелась в этой плоской местности странно, будто ее притащили из какого-то другого места. Скульптур было пара десятков, но, кого они изображали, трудно было узнать, - фигуры покосились, заросли мхом и вьюнком, некоторые лежали на земле и уже наполовину ушли в почву. Это место выглядело совершенно заброшенным, но неподалеку от того места, где они с Розой выскочили из леса, Генри заметил широкую утоптанную тропу: она вела к подножию скалы и там обрывалась.
        Легкие жгло от долгого бега, но здесь, на этой пронизанной солнцем площадке, Генри почувствовал себя всесильным. Он добрался до места. Добился своего. Никаких деревень поблизости не видно - ну и что? Человек с бородой подскажет ответ. Он бросился к одной статуе, потом к другой, к третьей, осмотрел их все - и едва не застонал. Ни у одной фигуры не было бороды - видимо, в те времена было принято брить лицо. «Где это видано - волшебник с бородой! Вид сразу какой-то дикий» - вот что сказал Тис, очнувшись от трехсотлетнего сна.
        - Эдвард не врал, он сам уверен, что найдет здесь статую Матеуша, - пробормотал Генри, развернувшись к Розе, сидевшей у подножия скалы. - Я не знаю, что нам теперь делать.
        Она пожала плечами. Генри уже достаточно хорошо научился читать человеческие лица, чтобы сообразить: она на него сердится.
        - Да брось, я тебя даже не поцарапал! - раздраженно пробормотал он. - Я просто взял меч для убедительности, раз уж он оказался под рукой. Что тут такого?
        - Дело не в мече, - пробормотала она. Щеки у нее были красные, волосы потемнели от пота, и на Генри она не смотрела, только на свои руки. - Ты поступил жестоко. Заставил его поверить, что ты настоящий Освальд, который похитил меня из дворца и держит в заложниках.
        - Никто не пострадал, - внятно сказал Генри. - Я добился своего.
        - Как Освальд, а не как принц! - крикнула Роза. - Нужно было попытаться еще раз убедить Эдварда, что ты настоящий Генри, а не заставлять его думать, что он всех подвел!
        - Он бы не поверил. И это было бы долго. Освальд сообразил бы, что…
        - Я думала, ты не такой. Сказки учат всегда поступать по законам любви и справедливости, ты же наследник Сиварда, ты должен знать! Ты не нашел тут, что искал, - ну и ладно, мне все равно. Это тебе наказание за то, что ты…
        Генри насупился и перестал слушать, беспокойно оглядывая печальные древние статуи. Роза понятия не имеет, что такое настоящая жизнь, в которой приходится драться со смертью каждый день, понятия не имеет, как сильно ему хотелось бросить меч и рассказать все Эдварду, но он играет против своего отца, самого хитрого человека в королевстве, а значит, нужно действовать четко и быстро. И Генри по второму разу пошел вдоль потрескавшихся от времени фигур. Времени не так уж много, Эдвард и остальные наверняка вот-вот сюда доберутся.
        - И король Матеуш никогда бы так не поступил! - с жаром продолжала Роза. - Он был честный, добрый, любил всех своих подданных, и своих сыновей, и королевство, и…
        - Стой, - перебил Генри. - Как звали его сыновей?
        - Алдар и Джонатан, - буркнула Роза, и Генри подбежал к самой левой из статуй.
        На ее постаменте была выбита едва различимая надпись: «Алдар Олден».
        - Кто был следующим королем после Алдара? - с нажимом спросил он.
        - У него было три дочери и младший сын, Бартоло, он и стал королем. Почему дочь не могла стать королевой? Почему мужчины вечно считают, что они…
        - Перечисляй следующих королей. Быстро, - выдохнул Генри, глядя на вторую слева статую с надписью «Бартоло Олден» на подножии.
        Роза мрачно, заученно перечисляла имена, пока Генри ее не остановил. Статуи были расставлены в том порядке, в котором правили короли, но почему-то начинались они со второго правителя, а не первого. Генри обшарил все кусты вокруг Алдара, но там не было ни намека на исчезнувшую статую Матеуша - ни обломков, ни постамента. «Глаза тебе в помощь, их шире открой», - вот что было сказано в том стихотворении. Генри вытаращил глаза изо всех сил, но ничего нового не заметил.
        А потом он услышал звук, от которого у него напряглись все мышцы: вдалеке что-то хрустнуло, звонко и коротко, - то ли ветка, то ли скорлупа, раздавленная чьим-то сапогом. Генри лег и прижал ухо к земле. Кто-то шел в их сторону по тропе, пешком и в одиночестве, и Генри сразу все понял: настоящий Освальд узнал, что он здесь, и решил разобраться с Генри один на один, а потом отгадать загадку и найти путь к Джетту Остальные трое ему для этого больше не нужны.
        Генри похолодел. Роза была права: он принял ужасное решение. Эдвард нужен был Освальду, чтобы разгадывать загадки, остальные двое - чтобы создать видимость благородного похода. Подслушав сцену у реки, Освальд понял, что Генри уже совсем близко к цели, и, возможно, убил всех своих спутников - теперь они ему только мешали. Генри сжал зубы и лихорадочно оглядел поляну. Он слишком далеко зашел, нельзя останавливаться, у него совсем мало времени, прежде чем Освальд явится и придется с ним драться, на этот раз - по-настоящему. «Глаза тебе в помощь, их шире открой». Почему тут нет статуи Матеуша, почему? Его ведь так почитают, значит, его статуя должна…
        - Быть больше остальных, - выдохнул Генри и в первый раз с тех пор, как попал сюда, посмотрел вверх.
        Скала, у подножия которой лежал Сад камней, была из простого серого сланца, внизу густо поросшего мхом. На каменном склоне виднелись потеки дождя, и Генри впервые подумал: какого дождя? Судя по сухой, как пыль, земле, дождя здесь не было уже несколько дней.
        Потеков было два - горизонтальные линии с десятком мелких струек, которые сползли вниз. Они напоминали два закрытых глаза с длинными ресницами.
        «Глаза тебе в помощь».
        А вдруг весь этот пригорок и есть памятник Матеушу? Скала - его лицо, не высыхающие уже сотни лет влажные следы - глаза, вон тот выступ посередине - нос, полоса высохших рыжих деревьев, растущая вдоль вершины, - корона, и тогда мох и вьюнок внизу скалы - борода. Стоило разглядеть всю картинку целиком, и Генри уже не мог понять, как не заметил ее сразу.
        Шаги приближались, теперь он слышал их, даже не прижимаясь к земле, но заставил себя не оглядываться. Он подошел к подножию скалы и двумя руками развел в стороны плети растений, облепивших камень. Если в первой загадке нужно было пройти сквозь стену воды, то почему бы здесь не пройти сквозь стену из камня? Но за толстым слоем мха и вьюна был просто склон. И тогда Генри шагнул назад и посмотрел на каменное лицо короля Матеуша, возвышающееся над фигурами потомков.
        - Открой глаза, - тихо сказал Генри. - Посмотри на меня.
        Потеки дождя начали меняться, как будто вода каким-то образом не высохла за долгие годы, и через минуту нарисованные водой на камне глаза вдруг оказались открыты. Генри думал, что оживет вся каменная голова Матеуша, но изменились только глаза, и Генри снова бросился к зеленой завесе и развел ее в стороны.
        На этот раз за ней были не камни, а широкая арка глубиной больше метра. Кто-то давным-давно вырубил ход сквозь этот пригорок на другую сторону, где продолжалась тропа. Генри был совершенно уверен: обойди он эту горку пять минут назад, увидел бы только лес. Проход был виден только тогда, когда глаза Матеуша открыты.
        Роза шумно сглотнула, и Генри обернулся к ней. Она стояла за его спиной, прижимая к себе узел с вещами, и глядела на ход в скале таким взглядом, что Генри замер, несмотря на спешку. Он плохо понимал людей, но ее вдруг понял: Роза всю жизнь читала сказки, всю жизнь верила в то, что где-то далеко за пределами ее набитой платьями и туфлями комнаты бывают приключения и волшебство, - и именно в этот момент окончательно поверила, что все это может случиться и с ней. Шаги звучали уже совсем близко, и Генри дернул Розу за собой в арку Сердце у него колотилось, как бешеное: единственная надежда была на то, что проход закроется за ними, а Освальд не догадается, как его открыть. Если нет - Освальд догонит их в два счета, как ни беги.
        Но шаги на тропе не приближались, наоборот - они замедлились, а потом остановились совсем, раздался шорох листьев, и все стихло. «Он спрятался», - понял Генри. На Освальда это было непохоже, и среди всей суматохи и страха до него внезапно дошло, что было не так со звуком шагов с самого начала. Они с Розой уже шли сквозь прохладный горный ход, когда Генри остановился.
        - Подожди меня здесь. - Он сжал плечо Розы и шагнул обратно сквозь колышущийся, пронизанный солнцем лиственный занавес.
        От облегчения у него что-то мелко дрожало внутри. Это был не Освальд, а значит, тот еще идет сюда с остальными, и они в порядке. Генри вышел на тропу и зашагал туда, где стихли звуки шагов: к раскидистому кусту у обочины, за которым ясно угадывалось темное пятно чьей-то куртки. Генри почувствовал, как губы растягиваются в улыбке. Он все сделал верно. Он успел первым найти того, за кем пришел.
        Шаги показались Генри странными, потому что идущий наступал на одну ногу тяжелее, чем на другую.
        - Здравствуй, Джетт, - сказал он, раздвинув ветки.
        Глава 6
        Место, которого нет
        Генри надеялся увидеть на лице Джетта выражение вроде: «Я так рад видеть тебя, друг! Ты нашел меня, и мы вместе решим все проблемы», но, кажется, он где-то серьезно просчитался. Джетт смотрел на него так, будто худшего сюрприза, чем его появление, и выдумать было невозможно.
        - Услышал, что в Саду камней кто-то есть, решил переждать, - буркнул Джетт, вылезая из-за куста. - Я даже не уверен, что хочу тратить время на вопрос: «Как ты меня нашел?» Мы расстались на другом конце королевства, когда ты отправлялся в поход против какого-то чудовища. Я с ветерком домчал сюда на попутных телегах, и вот, всего неделю спустя, кого же я вижу? Знаешь, ты всегда был похож на человека, который способен достать кого угодно хоть из-под земли, но я не думал, что до такой степени.
        - Я еле тебя отыскал, - пробормотал растерянный таким приемом Генри. - Ты не сказал никому, где живешь.
        - Да что ты, - ехидно пробормотал Джетт, отряхивая колени от земли. - Интересно, почему люди так делают? Может, потому, что не хотят, чтобы их нашли? Слушай, Генри, я рад, что ты так быстро по мне соскучился, но мой дом - не то место, куда можно заглянуть для мирной беседы за чашкой чаю. В общем, рад был тебя видеть, а теперь отправляйся-ка обратно во дворец. Передавай привет всем общим знакомым, удачного дня.
        С каждым словом Джетт подталкивал Генри в сторону, противоположную Саду камней, а Генри был так озадачен, что не сопротивлялся. Но когда Джетт оставил его на дороге и, подволакивая ногу, поспешил прочь, Генри очнулся и догнал его.
        - За тобой охотится Освальд. Ключ от всех дверей у него, и ему нужен хранитель ключа, чтобы сделать кое-что очень плохое. Он скоро будет здесь. Очень скоро. Возможно, прямо сейчас. Твоя деревня ведь там, за тайной дверью, да? Поэтому ты здесь. Я уже открыл проход за бородой Матеуша, пошли быстрее.
        Джетт застонал и вцепился себе в волосы так, будто хотел вырвать их с корнем.
        - Ты можешь хоть неделю прожить и ни во что не вляпаться? Хорошо хоть, ты зайти не успел, иначе мы бы уже не поболтали. Серьезно, давай ты все-таки домой пойдешь, а? Спасибо, что предупредил, но Освальд до меня здесь точно не доберется.
        - У Освальда тоже есть подсказка, как попасть внутрь. - Генри уперся ладонью ему в грудь, перегораживая путь. - Тут больше не безопасно, поэтому ты возьмешь тех, кто тебе дорог, и по-тихому вернемся во дворец. Нельзя, чтобы Освальд тебя нашел.
        Джетт выдавил короткий смешок:
        - И что ему на этот раз от меня надо? Обчистить казну? Вскрыть какой-нибудь сундук с сокровищами?
        - Открыть Предел. Понимаю, звучит не очень жутко, но это какое-то важное место, я сам пока не знаю, что именно там хранится, но…
        Джетт заморгал с такой скоростью, словно надеялся, что все происходящее ему мерещится и сейчас он проснется, а Генри исчезнет. Следующие полминуты Джетт пытался ничем не выдать, что он перепуган до смерти. Попытка с треском провалилась.
        - Ты знаешь, что такое Предел, - медленно проговорил Генри. События принимали неожиданный оборот. - Никто не знает, а ты знаешь. Откуда? Где ты про него слышал?
        Джетт посмотрел вверх, будто надеялся, что ответ упадет с неба.
        - Великий Барс, ну почему ты так поступаешь со мной? Ну почему снова я? Я просто хотел спокойно вернуться домой и отдать должок. И вот оно, опять начинается.
        - Вряд ли он тебе ответит, - фыркнул Генри, но Джетт затряс головой и поднял ладонь, прося его помолчать.
        - Знаешь, Генри, ты славный парень, но с тех пор, как я с тобой связался, моя жизнь превратилась в какую-то сказку. Опасную, жутковатую сказку, в которой меня все время пытаются убить. И поверь, сегодняшний день не станет исключением.
        Они наконец дошли до Сада камней, и теперь Джетт затравленно смотрел на бороду Матеуша. Глаза на скале вновь были закрыты.
        - Я не спрашиваю у тебя разрешения войти, - уточнил Генри, нервно прислушиваясь. Ему чудился вдалеке стук копыт, а может, это просто дятел в чаще бил клювом по дереву. - Я просто сообщаю: хочешь ты меня тут видеть или нет, я захожу.
        - Это так на тебя похоже. И, знаешь, опыт общения с тобой подсказывает мне, что слово «нет» в твоем словаре отсутствует, так что не стоит зря тратить красноречие, - пробормотал Джетт и удрученно бросил: - Открой глаза, старичок.
        На этот раз Генри тоже не заметил, как они открылись, - он пытался не моргать, но все равно ухитрился пропустить момент, и вот Матеуш уже снова невидяще смотрел перед собой. Отодвинув в сторону зеленые плети, Джетт вошел в каменную арку, и Генри шагнул за ним.
        - Как ты мог не верить в волшебство, когда жил в таком месте? - спросил Генри, прислушиваясь. Джетт шел так, будто ждал, что ему на голову сейчас обрушится каменный свод, но его собственное чувство опасности молчало, как убитое.
        - Да ладно, какое же это волшебство, - пожал плечами Джетт. - Просто предки умели скрывать то, что находится прямо на виду, вот и изобретали всякие штуки вроде каменного старика с дождевыми глазами.
        Они вышли на другую сторону пригорка. Здесь рос точно такой же лес, но через него шло продолжение тропы.
        - Да ты шутишь, - медленно проговорил Джетт.
        Судя по всему, это относилось к Розе, которая сидела на пеньке около тропы и, крепко сжав на коленях руки, напряженно смотрела на арку. Увидев Генри, она облегченно выдохнула и выдавила дрожащую улыбку.
        - Доброе утро, - тонким голосом сказала она, поднялась Джетту навстречу и присела, держа обеими руками края потертой юбки. - Приятно опять с вами встретиться. Я Роза, мы уже знакомы, но вы меня, наверное, в этом платье не узнали.
        - Ты девчонка, которая во время королевского завтрака заставила деревья в кадках вырасти до потолка. А в узле, который Генри тащит, видимо, твои вещи, - медленно проговорил Джетт. - Генри, ты в своем уме? Что она тут делает?
        - Помогает мне.
        Джетт на секунду прикрыл глаза, как будто мир настолько сошел с ума, что он не хочет на это смотреть.
        - Ладно, вы уже здесь, и оба еще, как ни странно, живы, - пробормотал он, озираясь. У него дергалась щека. - Слушай меня, Генри: что бы ни случилось, молчи. Говорить буду я.
        - Какой чудесный у вас тут лес. Мне так приятно, что мы наконец добрались! Генри много о вас говорил, - неестественным голосом соврала Роза, и Генри понял: она представляла себе встречу Генри с объектом его похода куда более радостной. - Вам, наверное, приятно вернуться домой.
        - Ненавижу это место, - отрезал Джетт. - И когда я сказал: «Молчи», я имел в виду вас обоих.
        Роза опустила голову и мелко засеменила вперед, изо всех сил вцепившись Генри в локоть. Через сотню шагов Джетт остановился, настороженно оглядывая лес и дорогу перед собой, и хотя Генри ничего подозрительного все еще не слышал, Джетт поднял обе руки и метнул на них с Розой такой взгляд, что они немедленно сделали то же самое.
        - Привет, ребята, - бодро начал он, поворачиваясь вокруг своей оси. - Это я, Джетт, сын Магды! Давненько не виделись, но вот оно, триумфальное возвращение! У меня с собой куча золота и двое заложников, которые ценнее любых сокровищ. Я не забыл, что мы думаем о гостях, мне не отшибло память, но поверьте: сами скажете спасибо, что я их привел. А прикончить их всегда успеете, верно?
        Роза поперхнулась, и Генри успокаивающе посмотрел на нее. Джетт всегда щедро бросался словами, и далеко не все из них потом оказывались правдой.
        Вокруг по-прежнему был мирный солнечный денек, в лесу чирикали птицы, на тропе дрожала кружевная тень листьев, но Джетт, кажется, почувствовал какое-то изменение: он вгляделся во что-то в лесу, и плечи его опустились от облегчения.
        - Спасибо, ребята! - крикнул он. - Дом, милый дом! Ура!
        Джетт мрачно сделал Генри с Розой знак опустить руки, и они пошли дальше. Постепенно лес начал редеть, дорога шла под гору и наконец вывела на открытое пространство. На равнине до самого горизонта раскинулась деревня с зелеными пятнами огородов и темными площадками, по которым мелкими яркими точками бродили куры. Вдоль улиц стояли старинные просевшие дома без следов краски - простые доски, потемневшие от многовековых дождей.
        Назвать это место красивым у Генри язык бы не повернулся, но и ничего пугающего он не видел, кроме десятка парней, которые стояли, перегородив им путь, в том месте, где тропа переходила в вымощенную камнями дорогу. В руках у них чего только не было: ножи, лук, вилы, веревки с привязанными на концах камнями и другие предметы, которых Генри никогда не видел, но не сомневался в том, что это оружие.
        Он был уверен, что при виде такого количества опасных предметов огонь проснется, как обычно, но нет, тот всерьез сменил тактику, и Генри уже сам не понимал, рад он этому или чувствует себя без привычной защиты, как улитка без панциря.
        - Привет, Сол. Привет, Риман. Привет, Болдуин, - начал Джетт с веселым и глуповатым выражением лица, которое Генри раньше принял бы за чистую монету, но сейчас он точно видел по глазам: Джетт напуган и бодрится из последних сил. - Привет, Джереми. При…
        - Хватит! - отрезал тот, кого Джетт назвал Риманом, и вдруг широко усмехнулся: - Да неужели явился! Я смотрю, большой мир ногу тебе не выпрямил, но хоть шею не сломал. А мы тут ставки делали, помер ты или нет. Я в выигрыше.
        - Поздравляю, Риман. Острый ум, острый глаз, как обычно. - Джетт постучал себя пальцем по лбу и расплылся в улыбке. - Ребята, я буду счастлив с вами поболтать, но, сами видите, у меня дельце к Большому Джону. Несу золотишко и вот ценных ребят привел. Их жизнь будет краткой, но полезной.
        Риман посмотрел на Генри непонятным взглядом, внимательным и долгим.
        - Они из дворца, - прищурился он. - Как ты их сюда дотащил?
        - С чего вы взяли? - не выдержал Генри, твердо приказавший себе молчать.
        Его наряд составляли серые от пыли штаны и потная грязная рубашка - дворцовым костюмом это никак не назовешь. Риман не ответил и перевел взгляд на Джетта.
        - Что-то ты темнишь, - задумчиво проговорил он, покачивая в руке кусок веревки с двумя камнями, привязанными на концах. - Молодец, хромоножка. Неужели без мамочкиного присмотра научился нормально врать?
        Фальшивая улыбка удержалась на лице Джетта с видимым трудом.
        - Дай пройти, Риман. Мне надо к Большому Джону.
        - А, ну тогда тебе на кладбище. Это вон туда, если забыл, - фыркнул Риман. - Старика осенью сердце подвело, у нас новый старейшина.
        - Надеюсь, не тот, о ком я подумал? - слабым голосом спросил Джетт.
        - Именно он, - кивнул Риман. - Ну все, шагай, Вегард тебя ждет. Уверен, вы отлично поболтаете. Добро пожаловать домой, приятель!
        Он хлопнул Джетта по плечу и посторонился. Остальные тут же разошлись в стороны - похоже, Риман в этой стае был вожаком. Генри спиной почувствовал на себе их взгляды, когда проходил мимо, и с силой сжал руку Розы. Она выглядела так, будто начала всерьез сомневаться в том, что ей стоило выходить из дома.
        Улицы были пусты, если не считать редких кошек и кур, но Генри готов был поспорить, что на них смотрят из всех окон, из-за всех задернутых штор и закрытых ставен.
        - Что это за место? - шепотом спросил он.
        - Скоро узнаешь, - пробормотал Джетт. - Если мы доживем.
        - Этот Вегард… Ты можешь с ним быстро договориться о том, чтобы нас отсюда выпустили? - продолжал Генри. Тишина давила ему на уши. - Забирай свою мать, забирай, что хочешь, только умоляю, давай хоть попытаемся скрыться, пока сюда не явился Освальд.
        - Договориться с Вегардом? - Джетт остановился и в упор посмотрел на него. - Пусть до тебя дойдет прямо сейчас: когда я встретил Освальда, он показался мне не таким уж плохим парнем. Ну, по сравнению. И я понятия не имею, что сейчас произойдет, но заруби на носу, что вести себя надо почтительно и тихо. Никаких твоих штучек в стиле: «Всем руки вверх, пока я не прикончил кого-нибудь своим даром огня». Ясно?
        Генри кивнул, и Джетт заспешил дальше, хромая сильнее, чем обычно. В конце концов они остановились около большой избы. Джетт поднялся на скрипучее крыльцо и постучал в приоткрытую дверь. Ответа не последовало, но Джетт все равно толкнул дверь и медленно вошел.
        Коридор с высоким потолком вел в комнату посреди которой стоял стол таких размеров, что на нем можно было бы разделывать шкуры оленей. За столом, положив на него ноги, кто-то сидел, но разглядывать его Генри не стал: он не поднимал глаз и старался в лучшем виде воплотить почтительный тихий образ, как велел Джетт.
        - Приветствую, старейшина, - громко сказал Джетт и поклонился, обеими руками вцепившись в лямку пустого заплечного мешка. - Поздравляю с должностью и благодарю, что разрешил в целости дойти до твоей приемной.
        - Ой, давай без церемоний, - сказал знакомый голос. - Ну, здравствуй, малыш. И тебе, новичок, привет. Я был не в курсе, что вы знакомы. Подумать только: даже от меня иногда что-то ускользает!
        Генри медленно поднял взгляд. Он определенно не успевал за событиями. А мужчина удивительно ловким движением выскользнул из-за стола и подошел, остановившись перед Генри так близко, что едва не уперся в него носом.
        - Ну надо же, добрался все-таки. Умный мальчик, - сказал мастер иллюзий. - Какое же сегодня интересное утро, а, Джетт? Уверен, оно предвещает нам всем увлекательный денек.
        - Не сомневаюсь, - слабо отозвался Джетт. - Откуда ты его знаешь?
        - О, я тут недавно выбирался в большой мир узнать, как идут дела, - охотно ответил Вегард, продолжая смотреть на Генри так жадно, словно пытался заглянуть ему в голову. - Показал пару трюков в Самайе, хотел проверить одну идею. Как я и думал, люди так поверили в эти свои дары, что теперь можно дурить их по-новому. Я сказал, что у меня дар мастера иллюзий, делал все те же фокусы, что и обычно, а заплатили больше. Умора, да? Этот постреленок мыслил в схожем направлении: продавал какому-то богатею якобы волшебный цветок и немало монет с него стряс. Я и не думал, что среди дворцовых слюнтяев встречаются такие ловкие, убедительные ребята! Видимо, он узнал от кого-то, что есть на свете местечко для таких, как он, вот и явился сюда.
        - Вегард, клянусь, я ничего не говорил, - пролепетал Джетт.
        - Так вы и правда знали, где статуя. - Генри старательно глядел в пол, как ему и было велено, но промолчать не мог. - Вы ехали сюда, к себе домой. Зачем тогда увезли нас в пустыню? Из-за денег?
        - Ну, милый мой, не столько их у тебя было, - хмыкнул Вегард. - Просто отводил вас подальше от норы - решил, что, если ты серьезно настроен сюда попасть, уж как-нибудь найдешь дорогу. А ты, я смотрю, упорный. Ну ладно, давай, покажи свое искусство. У меня в кармане все еще лежат твои деньги, вытащи их так, чтобы я не заметил. Не сможешь - прости и прощай. У тебя две минуты.
        То, что это не шутка, Генри понял сразу. Можно было и не пытаться за две минуты убедить Вегарда в том, что его деревне грозит опасность, - не поверит. Роза велела ему решать проблемы, как принц, а не как Освальд, но принцам, наверное, в такой момент положено было паниковать и убеждать, что они не умеют обчищать чужие карманы. А вот Освальд сразу приспособился бы к новым условиям игры.
        «Думай, Генри, время идет, слова тут не помогут, - посоветовал бы он. - Вегард сказал: «Вытащи», но не пояснил, как именно. Отвлеки внимание, раз уж вор из тебя никакой. Сделай так, чтобы он забыл о своих карманах».
        И Генри повернулся к Розе, на которую Вегард за все это время даже внимания не обратил, как будто она была просто вещью, которую Генри притащил с собой.
        - Деревья за окнами, - еле слышно сказал он и провел пальцами по ее руке от запястья до плеча.
        - Вегард, оставь его в покое. Он не вор, - хрипло проговорил Джетт. - И ты не сможешь его убить. Ты даже не понимаешь, кто он такой. Он…
        - Нет, - спокойно сказал Генри.
        «Он разрушитель», - хотел сказать Джетт, но Генри точно знал, что будет, если он попытается показать дар огня: тот снова подведет его, и их убьют те, кто прячется в саду, за окнами, - Генри ясно чувствовал их присутствие. Роза ведь сказала ему, что проблемы надо решать по законам любви - так он и сделает. И Генри, нагнувшись, прикоснулся губами к запястью Розы, там, где кожа была закрыта рукавом, чтобы не обжечь.
        - Деревья, - повторил он, не отрывая губы от ткани.
        Вегард усмехнулся, но Генри было все равно. Роза поняла его - он почувствовал, как напряглись мышцы руки, которую он держал.
        В следующую секунду за окнами раздался такой многоголосый вопль, что стало ясно: там прячется куда больше людей, чем казалось. Толстые ветки старых яблонь начали расти, полезли в комнату, в воздухе остро запахло древесным соком и зеленью. Роза смотрела на Генри во все глаза, зрачки у нее были расширены, и Генри в порыве вдохновения чуть прикусил ее запястье. Он уже понял, что в порыве эмоций ее дар работает сильнее, а удовольствие от прикосновения было самой быстрой эмоцией, какую он мог обеспечить.
        Рядом что-то затрещало - деревья будто пытались втиснуться в комнату переворачивая на своем пути мебель. Огромная ветка треснула по столу и доска столешницы разлетелась в щепки. «Она стала сильнее», - с непонятным чувством восхищения и ужаса одновременно подумал Генри. Он надеялся на небольшой отвлекающий маневр, а не на то, что Роза разнесет помещение.
        - Все, перестань. - Генри прижал Розу лицом к своему плечу и провел ладонью по ее волосам.
        Она судорожно выдохнула, треск вокруг резко прекратился, и Генри сунул Вегарду под нос раскрытую ладонь. На ней лежала горсть монет. Когда человек стоит с выпученными глазами и открытым ртом, наблюдая, как ожившие деревья крушат дом, залезть к нему в карман не так уж сложно.
        - Так вот зачем тебе девчонка. Я смотрю, от даров и правда есть польза - этими ветками можно и склад какой-нибудь открыть, - протянул Вегард, старательно делая вид, что не впечатлен. - Как жаль, что у нас есть правило: тот, кто приходит сюда снаружи, обратно не выходит, таков уж закон. Приятно было познакомиться, ребята, и прощайте. - Он сделал шаг назад. - Джетта тоже, за чересчур длинный язык.
        К сожалению, люди, которые прятались за окнами, от приключения с деревьями не разбежались: сквозь переплетение искривленных яблоневых веток выдвинулись острия стрел, и по тому, как напряглись пальцы на дугах нескольких луков, было ясно, что сейчас они выстрелят. Так что Генри дернул Вегарда на себя, закрываясь им от стрел, которые вот-вот должны были сорваться с тетивы. Тот вырывался, но отец учил Генри обездвиживать даже диких животных, так что с человеком он точно мог справиться.
        Несмотря на крик Вегарда: «Отставить!», на крыльце застучали шаги - кто-то уже мчался старейшине на выручку.
        - Прикажи им нас не трогать, - сказал Генри на ухо Вегарду, выкручивая ему руку и, в попытке действовать как принц, а не как Освальд, прибавил: - Давай поговорим.
        В комнату, спотыкаясь о перевернутую мебель, влетели несколько парней. По знаку Вегарда они нехотя опустили ножи, и тогда Генри медленно отстранил от себя старейшину. Он понятия не имел, о чем будет говорить, хотел просто выиграть время, но тут взгляд его упал на предмет, лежащий среди обломков стола: он вывалился из выдвижного ящика, теперь криво лежащего на полу. Это была старинная туфля на высоченном каблуке, и Генри поднял ее. Кое-что определенно начало проясняться.
        - Продавец обуви на рынке в Самайе сказал, что кто-то в тот день уже пытался продать такие туфли, как у Розы. Это были вы, верно?
        Вегард не ответил, но по его лицу Генри сразу понял, что прав.
        - Вы и есть те люди, которые позавчера забрались во дворец в звериных масках. Вы - деревня преступников, да? Тут все воры и мошенники. Поэтому вы не пускаете никого снаружи. - Генри покачал головой и бросил туфлю на пол. - Посланникам до вас не добраться, а Сад камней - отличное прикрытие, чтобы никто не задал себе вопрос, почему к одинокой скале идет дорога. Знаешь, Джетт, теперь ясно, почему ты не хотел, чтобы к тебе кто-нибудь приезжал.
        - Мы наемники, - усмехнулся Вегард, поправляя сбитую одежду. То, как Генри вел переговоры, его совершенно не разозлило, наоборот: силу он определенно уважал. - Любой каприз за ваши деньги: кого-то убить, что-то украсть, достать старинный предмет, хотя они, как я тут выяснил, уже не в цене. А вот кто ты такой?
        - Вас нанял Освальд, - не обращая внимания на вопрос, продолжил Генри и повернулся к красному, как вареный рак, Джетту Тот, кажется, с трудом заставлял себя стоять на месте и не бежать. - Может, объяснишь своим родичам, что не стоит с ним связываться?
        - Освальд? Древний сказочный злодей? - Вегард рассмеялся. - Нас нанял обычный человек. Имен мы не спрашиваем, те, кому надо, в курсе, как с нами связаться. Знаю только, что у него есть подруга с восхитительным даром переносить людей с места на место.
        - Волшебница.
        - Не бывает никаких волшебников, малыш. Во всю эту ерунду у нас тут верили только Джетт и его дорогая матушка. Дары - ладно, это я еще могу понять, но трехсотлетний человек? Ага, конечно.
        Генри вздохнул. У людей, живущих за волшебной скалой, определенно были смутные представления о том, что возможно, а что нет.
        - Он сказал, что мы можем взять во дворце все, что хотим, и даже не отдавать ему долю, - продолжал Вегард. Кажется, он начал получать от беседы удовольствие. - Было только одно условие. Он раздал каждому по горстке сияющего порошка и велел тому, кто встретит тебя, бросить порошок тебе в лицо. А потом милая дама сразу перенесет нас домой.
        - Он описал вам мои приметы, поэтому ты и заметил меня на рынке, - пробормотал Генри. Наконец-то стало ясно, как в разгар представления в Самайе у Вегарда хватило времени и желания так внимательно за ним следить. - Это был Освальд, верите вы или нет. И сейчас он идет сюда. Вам всем не поздоровится, если, конечно, я не помогу.
        - Знаешь, а ты мне нравишься. Джетт, перестань трястись, бери пример со своего дружка. Вот только зубы мне не надо заговаривать, малыш. Никто сюда не придет, мы в самом защищенном месте королевства. Хочешь убедить меня сохранить тебе жизнь, придумай…
        «Что-нибудь больше похожее на правду», наверное, хотел сказать он, но тут в комнату вбежал запыхавшийся Риман. Точнее, попытался вбежать, но споткнулся о толстую, как бревно, ветку яблони, которая по-прежнему лежала на полу.
        - Вегард, тревога, - выдавил Риман, ошалело оглядывая комнату. - Еще четверо чужаков прошли через ход. Стреляем?
        - Я ни при чем, - уточнил Джетт. Он взмок так, что волосы потемнели и налипли ему на лоб. - Просто сегодня у нас у всех неудачный день.
        - Стреляйте всеми стрелами, какие есть, - отрезал Вегард. Новость ему определенно не понравилась. - Говоришь, это Освальд? Проверим, насколько он бессмертный.
        - Нет, - покачал головой Генри. - Никого не трогать.
        - Да ты что о себе возомнил, малыш? Будешь распоряжаться в моей деревне? Это уж слишком. Пристрелите всех, кто пришел.
        Генри показалось, что вокруг стало оглушительно тихо. Он изо всех сил попытался заставить огонь вернуться: когда тот наполнял его, люди видели в его глазах что-то опасное, заставлявшее их считаться с его словами. Но сейчас огня не было, поэтому Вегард смотрел на него, как на милого, но расшалившегося детеныша, и Генри знал: старейшина убьет чужаков, просто чтобы показать свою власть.
        А потом Генри почувствовал что-то новое, щекочущее и яркое. Оно наполняло его, как огонь, но по-другому, и он вдруг вспомнил, что сказали ему скриплеры на стене дворца: «Любовь - вот твое настоящее оружие». Либо он найдет выход из положения, либо Эдвард закончит свои дни со стрелой в груди неизвестно где. Но Генри не собирался терять его из-за кучки мошенников, будь у них хоть все оружие в мире. И он почувствовал, что в его взгляде появилось то, чего он хотел. Спокойное предостережение, которое заставило Вегарда внимательно прищуриться.
        - Сделаете, как я сказал, и не пожалеете. Я тут кое-что понял, - невозмутимо произнес Генри. Ему казалось, что любовь и страх ее потерять горят в нем ярче, чем обычно горел огонь. - Вы заставили меня вытащить деньги, хотя собирались убить в любом случае. Знаете почему? Вы любите представления, не зря же вы фокусник. И я обещаю: впустив сюда гостей, получите представление, какого еще не видали.
        - А если откажусь?
        - Это меня расстроит. А враждовать со мной вредно для здоровья. Хотите - можете проверить.
        Вегард внезапно взял его за плечи, и Генри заставил себя стоять спокойно. Он чувствовал: это жест дружелюбия, а не угрозы.
        - Верно говорят: узнаешь волка по зубам волчонка. Знаешь, я передумал, - задумчиво протянул Вегард. - Иногда правила можно и поменять. Оставайся, я сделаю тебя своим помощником. - Он развернулся к Риману, который по-прежнему мялся в дверях. - Никого не трогать. Приведите их сюда.
        - Слушаюсь, старейшина, - пробормотал Риман, растерянно глядя на Генри.
        И тот наконец вспомнил, где видел эти темные глаза: в прорезях маски перед тем, как его погрузили в сон в коридорах дворца. Мир оказался местом куда более тесным, чем Генри когда-то казалось.
        - Мы пока спрячемся за окном. Не возражаете? - спросил он.
        - О, пожалуйста, - махнул рукой Вегард. - А вы опустите оружие, ребята, и тоже брысь за окно. Только найдите мне в этом бардаке хоть что-нибудь, на что можно сесть. Ноги болят.
        Парни, которые стояли вдоль стен, бросились ворошить обломки стульев, нашли чудом уцелевший табурет, и Вегард важно уселся на него. Его улыбка обещала следующей партии гостей теплый прием, и Генри с чувством выполненного долга полез за окно, кое-как протискиваясь среди перекинутых в комнату ветвей.
        Мощные ребята, вчетвером сидевшие среди раздувшихся яблоневых корней с луками наперевес, мрачно кивнули ему. Сразу было видно, что они не большие любители поболтать, к тому же куда больше их заинтересовала Роза, пытавшаяся выбраться из комнаты вслед за Генри и не запутаться в юбке. Он протянул ей руку. Как ни странно, она выглядела отлично, - спокойной и полной сил. Разрушение комнаты определенно пошло ей на пользу, и от этого Генри почувствовал к ней странную нежность. Он привык, что гнев и желание что-нибудь разнести - неотъемлемая часть его самого, которая все время пытается найти себе выход, но не думал, что другие могут чувствовать то же самое.
        - Генри, ты - нечто. Я впервые в жизни вижу, чтобы кто-то заставил Вегарда передумать! - зашептал Джетт, неуклюже приземляясь рядом с ним. - Но зачем тебе это надо? Утыкали бы стрелами Освальда - и поделом ему.
        - С ним Эдвард.
        - Ха! Этого злобного высокомерного хмыря точно можно было пристрелить, - проворчал Джетт. - Так, а еще кто с ним?
        - Симон. Это придворный парень, Агата за него замуж выходит.
        Джетт вытаращил глаза.
        - Тогда его тем более не жалко, - сдавленно проговорил он. - Да когда она успела?!
        - Еще с ними Олдус Прайд, - закончил Генри, и Джетт слегка стукнулся лбом о ближайшую яблоневую ветку.
        - Он отличный мужик, но, поверь, его прибьют в любом случае. Капитан королевских посланников в нашей деревне - все равно что курица, решившая прогуляться среди стаи волков.
        Генри фыркнул, выбирая удобное положение за открытыми ставнями: так, чтобы у него был хороший обзор комнаты, а его самого при этом было незаметно. Несмотря на все неприятности, он чувствовал удивительную легкость, почти веселье. Джетт и Роза рядом с ним, а Эдварда и Олдуса он защитит во что бы то ни стало. В конце концов, он сейчас там, где чужаки не выживают, - но он жив, а значит, все возможно.
        Джетт слегка пихнул его локтем, и, повернувшись, Генри увидел на его лице ту кривоватую, искреннюю улыбку, которую надеялся увидеть с того момента, как они встретились около Сада камней.
        - Ты познакомился с моими односельчанами и еще не дал мне по лицу - значит, больше мне скрывать от тебя нечего, - еле слышно сказал Джетт. - Спасибо, что заехал, старик.
        - Я тоже рад тебя видеть, - ответил Генри.
        При виде тех, кого привела охрана, Вегард поднял брови. Генри отлично понимал его удивление, потому что первым в четверке задержанных шел человек, как две капли воды похожий на того, кто на глазах Вегарда четверть часа назад выбрался за окно. Некоторое время Вегард изучал лицо фальшивого Генри взглядом человека, который чувствует, что его хотят обмануть, но не понимает, как именно, а затем посмотрел на остальных. Эдвард, к счастью, догадался одеться в неброскую серую куртку, а не в расшитый золотом мундир, так что никакого интереса у Вегарда не вызвал. А вот увидев Олдуса Прайда, пусть и не в форме посланников, Вегард нахмурился и встал со стула.
        - У меня бред или к нам явился капитан королевских посланников? - спросил он, обращаясь к своим подчиненным.
        Те мрачно закивали. Похоже, главу управления по поиску старинных предметов в этой деревне положено было знать в лицо. Олдус, впрочем, опасности словно не заметил: он с интересом оглядывал разгромленное Розой помещение и, кажется, мысленно прикидывал, как описать все это в своем очередном сочинении. Генри перевел взгляд на Симона. Тот, кто через два дня после первого выхода из дома оказался в комнате, полной обломков и злых вооруженных людей, просто обязан был трястись от страха, но Симон, кажется, дремал. Он стоял за спиной Олдуса, низко надвинув на лицо капюшон, и клевал носом - видимо, недостаток сна притупил его способность воспринимать приключения.
        - Один вопрос, господа, - нарушил тишину Эдвард, с трудом сохраняя внушительный, уверенный голос. - Этот погром устроила худая светловолосая девушка, которая умеет управлять растениями, верно? Вы ее не… не убили? Простите, что подозреваю вас в такой жестокости, но мне нужно удостовериться. Понимаете, что бы она тут ни учинила, она действует не по своей воле. Ее похитил Освальд, бессмертный злодей, который в данный момент притворяется вот этим человеком. - И он кивнул на фальшивого Генри, который с интересом слушал его речь.
        - А ты-то чего беспокоишься? Втрескался в нее, что ли? - медленно спросил Вегард, явно пытаясь потянуть время, пока хоть что-то не прояснится.
        - Нет. Но она моя невеста, поэтому мой долг - беспокоиться о ее судьбе.
        Брови Вегарда поползли еще выше.
        - Да уж, представление отличное, - пробормотал он.
        - Какое представление? - Эдвард растерянно повернулся к своему спутнику. - Генри, скажи хоть что-нибудь, не стой столбом.
        Освальд не ответил. Генри не сомневался: то, что его опередили, отец понял еще в Саду камней, где земля была истоптана свежими следами. Генри на его месте начал бы убеждать Вегарда, что именно он настоящий герой, который ищет Джетта, а предыдущий визитер был поддельным, и даже почувствовал легкую гордость, когда Освальд так и сделал.
        - Джетт - мой лучший друг, и он в опасности, - запальчиво проговорил он. - Освальд сейчас у него дома, верно? Нужно остановить их. Помогите мне убедить Джетта, что он принял за друга трехсотлетнего старика, который желает ему зла!
        - Вас обманули, - вставил Эдвард. - Освальд искал вашего Джетта, чтобы заставить его сделать кое-что ужасное: открыть Предел. Это какое-то место, связанное с Барсом, и, если Освальд до него доберется, будет катастрофа, которая, уверен, затронет и вас.
        На лице Вегарда проступило удивление такой глубины и силы, какого Генри не доводилось видеть еще ни разу в жизни. Эдвард сипло втянул воздух - кажется, его посетила какая-то догадка, и Генри был ему за это благодарен, потому что в его собственную голову не приходило ничего, кроме глупой мысли выскочить из-под окна и попытаться убедить всех, что он настоящий, а его близнец - обманщик. Генри не сомневался, что в этом противостоянии отец уложит его одной левой: глядя на его взволнованное, искреннее лицо, приходилось признать, что Генри из него получился лучше, чем настоящий.
        - Я уже полчаса голову ломаю, зачем вашу деревню скрыли тайным ходом, - медленно проговорил Эдвард.
        - Да потому что это тайная деревня наемников, я же тебе говорил! - громко прошептал фальшивый Генри. - Гляди, сколько у них оружия и как хорошо они умеют с ним обращаться. Я понял, что Джетт отсюда, когда в первый раз его встретил: фокусник, вор, ловкач и бродяга, откуда еще ему было взяться? Не злитесь, ребята, я уважаю ваше ремесло, - торопливо прибавил он, поднимая руки. - Каждый зарабатывает, как может.
        - Нет, нет, дело не в этом. - Эдвард затряс головой. - Воровство стало популярно после потери Сердца, до этого каждый и так мог заработать своим даром, сколько хотел. Волшебный ход сквозь бороду Матеуша сделан во времена мастеров, да и местные дома тоже. В то время любили торговлю, обмен, путешествия, никто не стал бы тратить силы на то, чтобы создавать тайную деревню воров.
        - С каждым словом желание свернуть вам всем шеи овладевает мной больше и больше, - бросил Вегард, но Генри видел: он не зол, а встревожен.
        - Я все думал, почему Барс ни в одной подсказке не намекнул, где искать этот самый Предел, - продолжал Эдвард, не обращая на него внимания. Глаза у него горели, как всегда, когда ему удавалось показать свой ум. - Никакого Предела ни на одной карте нет, прямо как вашей деревни. Вы все вздрогнули, когда я сказал, что хочет сделать Освальд. И тогда я понял: вы знаете, что такое Предел, потому что он находится именно здесь.
        В комнате повисла такая тишина, что стало слышно, как под потолком жужжит какое-то насекомое.
        - Ваши предки поселились тут, чтобы защищать это место, верно? Матеуш был другом Барса, неудивительно, что как раз он и хранит вход. - Эдвард тихо рассмеялся. - А потом Сердце и дары исчезли, в легенды все верить перестали, надо было как-то выживать, и вы стали преступниками.
        Эдвард обвел всех торжествующим, счастливым взглядом. В эту секунду он был так похож на самого себя десятилетней давности, что Генри едва поборол желание плюнуть на маскировку, вылезти и подраться с ним, бить его и возить по земле, пока он не вспомнит, кем Генри ему приходится. Но он заставил себя сидеть на месте: до него дошло, что речь Эдварда, в которую сам Генри никогда бы не поверил, вызвала у окружающих бурный отклик. Вегард и его ребята смотрели на Эдварда вытаращенными глазами, полными какого-то непонятного, но сильного чувства.
        - А теперь Освальд здесь, - пробормотал Эдвард, и улыбка сползла с его лица. - И он уже нашел Джетта. Где они? Надо быстро спасать вашего рыжего приятеля, пока Освальд не сообразил, где именно оказался. Наше единственное преимущество в том, что он этого пока не знает. Судя по тому, что он до последнего не мог опередить нас в пути, с разгадыванием загадок у него плохо.
        Генри похолодел. Он знал это чувство - когда ты долго выслеживал опасного зверя, и тут понимаешь, что он прямо у тебя за спиной, готовый броситься. До него разом дошли две вещи. Эдвард угадал абсолютную, чистую правду, и это действительно могло бы дать им перед Освальдом преимущество, - если бы Освальд все это время не стоял в полушаге от Эдварда, с интересом слушая все, что тот говорил. А потом Освальд посмотрел на Эдварда с мягкой, благодарной улыбкой и начал снимать перчатки.
        Не успев даже подумать, что делает, Генри перемахнул через подоконник, в три прыжка пересек комнату и схватил Освальда за запястье. Тот посмотрел на него без всякого удивления.
        - Знаете, ребятки, вы меня даже разочаровали, - спокойно сказал он. - Никому и в голову не пришел самый простой способ проверить, кто из нас настоящий Генри. У каждого мастера есть то, что никак не скопируешь.
        «Я идиот», - подумал Генри и разжал руку. Если бы Освальд мог обрести дар огня, он давно бы уже этим воспользовался, но Джоанна меняет обличье, а не сущность. Все вокруг глупо мотали головами, переводя взгляд с одного Генри на другого, а Освальд бросил перчатки на землю и, протянув к Эдварду руку, потрепал его по голове. Тот даже не дернулся - он уже понял, что не обожжется.
        - Я идиот, - выдохнул Эдвард, затравленно глядя на руку того, кто по-прежнему выглядел, как Генри. - Нужно было еще во дворце просто снять с обоих перчатки и посмотреть, кто обжигает.
        - Именно, - дружелюбно кивнул Освальд и щелкнул пальцами.
        В следующую секунду за плечом у него стояла Джоанна. Вегард обессиленно опустился на стул, будто его подвели ноги, а все его помощники, наоборот, переполошились и наставили оружие на Джоанну, Генри и Освальда, - они явно не могли решить, от кого из них будет больше неприятностей.
        - Ой, да ладно. Мы же с вами знакомы, ребята, - фыркнула Джоанна.
        На ней было синее платье, расшитое серебряными нитками, в ушах и на шее сияли какие-то камни - Генри еще ни разу не видел ее такой нарядной.
        - Ты - леди с даром исчезать и появляться, - пробормотал Вегард. А потом Джоанна коснулась лица Освальда, и Вегард перевел потрясенный взгляд на него. - А ты тот человек, который нанял нас обчистить дворец. Парень был прав. Вы что, действительно Освальд и волшебница?
        Освальд с широкой улыбкой развел руками и поклонился. Генри хотелось почувствовать облегчение от того, что больше не надо доказывать свою подлинность, но наделе он чувствовал только стремительное приближение беды. Кажется, отец два дня так старательно контролировал выражение своего лица, что теперь, обретя настоящий вид, просто не мог скрыть безумный, азартный огонь в глазах. Это было лицо человека, который не остановится ни перед чем, чтобы исполнить свое желание, и Генри вдруг подумал: наверное, вот с таким же лицом Освальд когда-то прикоснулся к Сердцу волшебства.
        - Я не раз имел дело с выходцами из вашей чудесной деревни, но никогда не пробовал ее найти. Знал бы, что за секрет вы тут храните, давно попытался бы, - весело проговорил Освальд. - Спасибо, Эдвард, отличная идея, да и добраться сюда я без тебя не смог бы - ты прав, в загадках я не силен. И в награду я кое-что скажу тебе. Не благодари, это подарок. - Освальд прошептал что-то ему на ухо: всего одну фразу, но лицо Эдварда словно окаменело. - А теперь, господа, опустите оружие, у вас, наверное, уже руки устали. Мое бессмертие не выдумка, вот, полюбуйтесь. - Освальд подтянул вверх рукав, вытащил из-за пояса нож и полоснул по запястью. Порез немедленно зарос. - С моей волшебной подругой вам тоже не справиться, да и моего помощника не советую трогать. Он может казаться простоватым, но в глубине души - опасный тип.
        - Какого помощника? - выдохнул Вегард.
        У него, очевидно, тоже было чувство, что события катятся неизвестно куда без всякого его участия.
        - Я подозревал, что найду в вашей тайной деревне кое-что ценное, - ответил Освальд. На Генри он не смотрел, как будто того и в комнате не было. - И я подготовился.
        Он сдернул с Симона капюшон, и Эдвард шагнул назад.
        - Это не Симон, - выдавил он. - Что это за тип?
        - Я его знаю! - неуместно бодрым голосом воскликнул Олдус. - Великий Барс, эта история становится все интереснее! Его зовут Хью Кэмпбелл, он сын старейшины деревни Хейверхилл.
        Хью с кривой улыбочкой поклонился, так явно копируя Освальда, что Генри стало жаль бедного болвана. На то, чтобы удивиться его появлению, силу Генри уже не хватило.
        - Забудьте про Хейверхилл, - бросил Хью. - Теперь я правая рука и любимый ученик великого Освальда.
        - А где Симон? - спросил Эдвард так, будто его способность соображать внезапно упала до нуля.
        - Ну, надо же было получить от этого придворного цветка хоть какую-то пользу. - Освальд поставил валявшуюся рядом табуретку и сел. - Телосложением он похож на доблестного Хьюго, вот у меня и возникла идея подменить беднягу Симона перед тем, как войти в тайный ход. Пока ты, Эдвард, искал, как открыть мне дверь в Саду камней, а господин Прайд любовался древними статуями, Джоанна утащила Симона, переодела Хьюго в его одежду и посадила на коня. Никто и не заметил, вы были так увлечены.
        - Вы убили Симона? - отсутствующе уточнил Эдвард.
        - Да нет, зачем же? Убийство - это крайняя мера, я ею никогда не разбрасывался. Мы просто отняли его одежду, но оставили ему вещички Хьюго, деньги и седельные сумки. Уж доберется как-нибудь до дворца, у него будет отличное приключение. Но давайте вернемся к более важным вопросам. - Освальд обхватил собственное колено и начал расслабленно покачиваться из стороны в сторону. - Знаю, обо мне рассказывают всякие мрачные сказки, но ведь и о вас тоже. Племя наемников, которых всегда может найти тот, кому они нужны, и которые исчезают в неизвестном направлении, прежде чем их поймают. Но на самом деле вы славные ребята, верно? А теперь давайте вспомним далекий позавчерашний день, когда надо было поднять шум во дворце. Вы забрали себе все вещи, я ничего не попросил взамен. - Освальд поддел ногой туфлю на каблуке, по-прежнему лежавшую на полу. - Со мной выгодно работать, и у меня к вам дело. Я хочу найти Предел, а вы, как выяснилось, можете мне помочь.
        Вегард коротко рассмеялся.
        - Да вы больны, - почти ласково сказал он. - Предел - выдумка. Странно, что вы про нее слышали, но чего только не бывает! В эти прадедушкины сказки тут давно уже никто не верит. Наверняка предки сделали тайный ход просто потому, что тоже скрывались от властей.
        - Удивительно, как за триста лет изменились люди, - покачал головой Освальд. - Потомки племени, которое хранит тайну Барса, перестали верить, что эта тайна существует. Олдус, не забудьте это записать.
        - Уже записываю, - кивнул Олдус.
        Это, увы, была не шутка: он и правда уже минуты три назад вытащил из кармана листок и быстро черкал на нем угольной палочкой.
        - Может, сделаете что-нибудь? - прошипел Генри. - Они сотни лет воровали старые предметы, вы, посланники, наверняка за ними охотились, а теперь что, даже не арестуете никого?
        - Вам разве не интересно, что будет дальше? - завороженно спросил Олдус. - Такое стечение обстоятельств и нарочно не придумаешь!
        Генри прикрыл глаза. Как же это неудобно, когда главный представитель власти обрел дар рассказчика и теперь то, куда повернет история, волнует его больше, чем порядок.
        - Да и Барса никакого нет, не вешайте нам лапшу на уши, - раздраженно продолжал Вегард. - Ребята, кто из вас хоть раз в жизни не просил Барса о чем-нибудь? Хотя бы в детстве? И что, ответил он вам? Или, может, показался?
        Все нестройно замотали головами.
        - Я его два раза видел! - важно сказал Хью. - Первый раз - в лесу. Он явился туда ради меня, я уверен. Генри просто оказался не в том месте не в то время, а теперь ему все почести достаются.
        Слова Хью никакого интереса не вызвали - говорить убедительно он не умел. А вот Генри вдруг пришла в голову одна идея.
        - Он врет, ничего он не видел, - спокойно сказал Генри, затылком чувствуя злобный взгляд Хью. - И сюда мы пробрались только потому, что случайно подслушали, как это сделать. Нет никакого Барса и нет никакого Предела. Вегард, вы же разумный человек, не покупайтесь на выдумки и выгоните Освальда, пока он вам зубы не заговорил.
        От этой лжи Генри стало не по себе, но, кажется, сработало. Вегард с облегчением кивнул:
        - А ты прав, малыш. Ребята, разберитесь с ними. Надоели.
        Его приказ бросились исполнять, но тут Освальд аккуратно достал из висевшей на плече сумки старинный, хрупкий лист бумаги и протянул Вегарду:
        - Я нашел вот это в пещере лютой твари. Интригующе, правда?
        Вегард изучал лист, пока Освальд не забрал его назад. Все вокруг, включая Генри, вытянули шеи, стараясь что-нибудь разглядеть, но Освальд уже убрал лист обратно в сумку. И Генри достаточно научился различать выражения человеческих лиц, чтобы понять, что на лице Вегарда проступило предвкушение чего-то невероятного.
        - Предел существует, и мы можем этим воспользоваться, - тихо сказал Освальд. - Уверяю, такой выгодной сделки вам еще никто не предлагал.
        - Даже думать не смейте, - раздался у Генри за спиной голос Джетта.
        Он кое-как перебрался через подоконник и влез в комнату. Тому, ради кого Освальд и явился в деревню, уж точно следовало прятаться и сидеть тихо, но у Джетта было такое бледное решительное лицо, что Генри не посмел ничего ему сказать.
        - Мы с матерью вечно были для вас болванами, верившими в волшебство, - звенящим голосом сказал Джетт, глядя на Римана. - Вы всегда смеялись надо мной, но я оказался прав. Вы же видели, как за последний месяц все вокруг изменилось. Волшебство существует, и Барс тоже, и его тайна. А значит, наши предки не зря когда-то пришли сюда. И теперь хранить секрет Барса - наша работа. Представьте, что он сделает с теми, кто предаст его. Он уничтожит нас такими способами, на какие у меня и воображения-то не хватает. Проваливай, Освальд, ничего не выйдет. Я нужен тебе, но я не собираюсь тебе помогать. Одного раза мне хватило.
        И с этими словами Джетт вывалил на подоконник десять золотых монет.
        - Откуда ты столько взял? - нахмурился Вегард, поднося к глазам толстую, тяжелую монету - Я бы подумал, что это подделка, но, как глава деревни, где большинство подделок и рождается, могу сказать: на такую прекрасную работу у нас никто не способен.
        - Они настоящие. Твой предшественник, Большой Джон, говорил, что, если я достану десять настоящих, старинных золотых монет, не переплавленных на тонкие кружки, мне разрешат забрать мать и уехать, - отрывисто проговорил Джетт. - И я воспользуюсь этим правом прямо сейчас. Можешь мне поверить: мы никогда никому не скажем, откуда пришли, да и вообще постараемся об этом забыть.
        - Большой Джон пошел на уступки твоей детской безумной мечте скрыться из дома. Он ни секунды не верил, что ты достанешь такие деньги. Просто поставил невыполнимую задачу, чтобы вдохновить тебя больше работать и осваивать ремесло, - мягко сказал Вегард, разглядывая монету. - Ты что, казну ограбил? Хвалю.
        - Я их не украл. Освальд заплатил мне за предательство. Я пожалел о том, что сделал, и вы пожалеете, если послушаете его, но, раз уж эти деньги у меня, спрашиваю еще раз: я могу забрать маму и уехать?
        Улыбка Вегарда приобрела неприятный, угрожающий оттенок.
        - Конечно. Вперед, забирай. Надеюсь, ты за два года не забыл дорогу к родному дому.
        Освальд уже открыл рот, чтобы запротестовать, но Вегард остановил его взглядом, словно они - сообщники, которые отлично друг друга понимают.
        - А вы щедро платите по счетам, - задумчиво протянул Вегард, когда Джетт торопливо захромал к выходу - Мы согласны выслушать ваше предложение.
        - Мы не согласны, старейшина, - вдруг подал голос Риман. - Мы все. - Он обвел широким жестом своих приятелей. - При всем уважении, хромоножка прав: Барс накажет нас.
        Освальд примирительно поднял руки:
        - Давайте не будем спешить. Я ведь понимаю, такие решения второпях не принимают. Старейшина, можете собрать деревню на главной площади? Уверен, я смогу убедить всех жителей до единого, что мести Барса бояться не стоит, и обрисовать все возможности, которые даст нам сотрудничество.
        Вегард кивнул, по-прежнему разглядывая монету у себя на ладони. Кажется, такая красота совершенно лишила его способности к сопротивлению, и Генри мысленно обругал Джетта за то, что он выбрал самый неподходящий момент, чтобы отдать свой заработок.
        - Хорошо, - протянул Вегард. - Разошлю гонцов по деревне, и через час все жители будут на площади. Не хотите пока отдохнуть и перекусить у меня дома? Приглашаю и вас, и госпожу волшебницу.
        - И меня, - вставил Хью, явно обиженный, что ему уделяют мало внимания.
        Освальд поднялся, кивнув Вегарду, как доброму другу, и Генри в который раз поразила способность отца менять любую игру в свою пользу.
        - Эй, а ты куда собрался? - крикнул Вегард вслед Генри, когда тот бросился на крыльцо.
        - К Джетту, - отрезал Генри. Ножи друзей Римана вяло повернулись в его сторону, но он даже не испугался, - сейчас у него были проблемы поважнее. - Хотел познакомиться с его матерью. Зачем я вам нужен? Олдус, Эдвард, за мной.
        - Ну и наглец. - Вегард покачал головой скорее одобрительно, чем зло. - Ладно, шагай, куда ты денешься. Не возражаете?
        Он вопросительно глянул на Освальда, но тот только рукой махнул. На Генри он по-прежнему не смотрел даже краем глаза, и Генри это неожиданно и неприятно задело.
        - У меня идея, - вдруг сказал Олдус, и Генри вздохнул с облегчением, но тот продолжил: - А что, если записать историю и с точки зрения злодеев? Это потрясающая мысль, такого еще никто не делал! Освальд, уделите мне минуту?
        - Олдус, вы что? - простонал Генри, но тот не слушал.
        - Генри, друг мой, простите, но когда еще у меня будет такой шанс?
        - Согласен, - фыркнул Освальд.
        Дальше Генри слушать не стал: он схватил под руку Эдварда и потащил его из комнаты, оставив остальных в не сулящей ничего хорошего обстановке взаимного интереса и дружелюбия. На крыльце к ним подошла Роза, так и просидевшая все время в кустах за окном. При виде Эдварда она пристыженно опустила взгляд, но тот на нее даже внимания не обратил, - он по-прежнему выглядел так, будто не может оправиться от удара по голове.
        Далеко уйти Джетт не успел, так что Генри легко его догнал и заставил стоять на месте, пока не подошли Эдвард и Роза.
        - Слушайте меня все, - сказал Генри, крепко держа за плечи Джетта, которому не терпелось вырваться и идти дальше. - Барс сказал, что Освальду нужен ключ, а значит, без хранителя ключа ничего у него не выйдет. У нас есть час. Джетт, мы забираем твою мать, как ты хотел, и бежим отсюда. Олдуса я тоже выманю, хотя понятия не имею как.
        - Генри, ты кое-чего не понял, - зло ответил Джетт. - Отсюда невозможно сбежать, если тебя не выпустит охрана, которая выпускает, только когда идешь на дело, а поскольку женщины на дело не ходят никогда, их никогда не выпускают. Я пытался найти способ сбежать с ней вместе, еще ребенком. Ничего не вышло.
        - Меня-то здесь тогда не было, - с нервным смешком сказал Генри, чувствуя себя так, будто горы может свернуть. Он не даст отцу выиграть. Не в этот раз. - Поверь, мы выберемся. Барс помогает нам, и на этот раз тоже поможет. Но надо действовать быстро. Роза, ты со мной?
        - Всегда, - выдохнула она.
        - Эдвард?
        Тот сделал головой какое-то неопределенное движение, которое могло означать и «да», и «нет», и попытку без рук ослабить воротник рубашки. Генри решил принять это за «да» и зашагал вперед, не без грусти вспоминая вчерашний день, когда считал, что все проблемы закончатся, едва он доберется до деревни Джетта. Теперь у него было только одно желание: как можно скорее унести из этого местечка ноги.
        Глава 7
        Искусство дипломатии
        Дом Джетта оказался как раз таким, каким Генри его себе представлял, - ветхая и тесная лачуга на дальнем конце деревни. - Мама! - Джетт влетел на крыльцо так быстро, что едва не запутался в собственных ногах. - Мама!
        Генри замедлил шаг. Он не был большим знатоком человеческих жилищ, но ему это место показалось заброшенным. В углах крыльца лежали кучи пыли и чего-то темного, похожего на истлевшие остатки прошлогодних листьев. От одной из ставен осталась только правая половина, которая уныло скрипела на ветру, то и дело приоткрывая взгляду темную внутренность дома.
        Тут раздался вскрик, и Генри бросился на крыльцо. Что, если мать Джетта умерла? Но, влетев в дальнюю комнату, он обнаружил, что, к счастью, был не прав. У стены сидела женщина с копной кудрявых ярко-рыжих волос и зашивала дыру на чем-то потрепанном и вылинявшем. Вскрикнул, видимо, Джетт, и Генри тут же сообразил почему Джетт сидел на полу у ног женщины, пытаясь одновременно заглянуть ей в лицо и вытянуть у нее из рук шитье, а она хмурилась и говорила:
        - Милый мой, что ты делаешь? Я еще не закончила.
        - Мама, это я, - не своим голосом выдавил Джетт. - Я здесь.
        - Ну конечно, здесь, где же еще тебе быть?
        Женщина улыбнулась мягкой, бледной улыбкой, глядя прямо на Джетта, но вовсе не так, будто думала: «Какое счастье, мой пропавший на два года сын вернулся домой». Она смотрела на него, как на стол или шкаф, который видишь каждый день.
        Потом она заметила в дверях Генри и Розу с Эдвардом у него за спиной, и выражение ее лица немного оживилось.
        - Милый, это соседские ребята? Как они выросли! Может быть, лучше поиграете на улице?
        - Мама, нам надо уходить. Не спрашивай, просто поверь мне, - сдавленно проговорил Джетт и рывком поставил ее на ноги, бросив шитье на скамейку.
        Она растерянно моргала, пока он тащил ее по коридору, но у крыльца остановилась как вкопанная.
        - Нет, - испуганно сказала она. - Я туда не пойду.
        - Мы должны, - грубо бросил Джетт, и Генри сразу понял, какой мучительный ужас скрывает эта грубость. - Ну же, давай, давай, выходим.
        - Явился. Поверить не могу, - сказал громкий женский голос с улицы.
        Джетт повернулся туда, и его мать воспользовалась моментом, чтобы вывернуться и броситься обратно в комнату. Она бежала так легко, что Генри наконец заметил, какая она молодая. Его отец - «настоящий отец», мысленно уточнил Генри и разозлился на себя за то, что ему по-прежнему трудно называть короля этим словом, - тоже был еще молод, но его измучили десять лет на грани сумасшествия. А мать Джетта казалась почти юной: кожа белая и гладкая, с рыжими пятнышками на носу, рот широкий и розовый - наверное, когда-то он часто улыбался, но теперь казался безжизненной длинной линией.
        - Явился, - повторил голос почти с ненавистью, и Генри перевел взгляд на улицу.
        Там стояла, упираясь кулаками в бока, приземистая женщина в соломенной обуви.
        - Где ты шлялся? - спросила она, исподлобья глядя на Джетта. - Что ты из Цитадели сбежал, мы слыхали, но чего домой потом не вернулся?
        - Я должен был заработать денег, чтобы увезти ее отсюда, - через силу проговорил Джетт. - Она всегда хотела уехать. Кража прошла плохо, наши ребята меня бросили, я угодил в Цитадель, я…
        Женщина фыркнула.
        - А что им, ждать тебя, когда охрана всполошилась? Ты сам вызвался на дело идти, чего жаловаться? Такого, как ты, и вообще нельзя было выпускать за Камни. - Она кивнула на его ногу. - Я всегда это говорила.
        - Вот именно! - крикнул Джетт. Он, кажется, сам не понимал, что повышает голос. - Если бы я вернулся, меня никогда бы не выпустили больше. Работал бы в деревне, пока не состарюсь и не помру. Я никогда не достал бы денег, никогда не забрал бы ее отсюда. Это была единственная возможность, я не мог вернуться, как неудачник!
        - Она так долго тебя ждала, - отрывисто сказала женщина. - Слишком долгое ожидание меняет людей, понимаешь? Она все время разговаривает с тобой. Сначала просто воображала, что ты здесь, а потом слишком уж сильно поверила. Мы все подбрасываем ей работенку по штопке, взамен приносим еду. Она не выходит со своего двора. Никогда. И давай-ка подумаем, кто в этом виноват.
        Джетт сел на крыльцо, сцепив пальцы на затылке. Женщина торжествующе кивнула, будто ставила в разговоре точку, и пошла к соседнему дому, твердо впечатывая ноги в землю. На Генри и остальных она бросила враждебный взгляд, но промолчала - кажется, здесь было не принято задавать лишние вопросы.
        - Исцели ее, - сказал Генри. - Пожалуйста. Нам пора, иначе все будет очень плохо.
        Услышав его слова, Джетт вскинул голову, а потом увидел, на кого смотрит Генри, и надежда в его глазах потухла.
        - Он же не лекарь, - процедил Джетт. - Небось и царапины в жизни не забинтовал.
        Генри ждал, что Эдвард отпустит какое-нибудь высокомерное замечание, но тот молча развернулся, чтобы войти в дом, и тут одна из трухлявых досок крыльца вдруг треснула под его весом. Эдвард, потеряв равновесие, упал, да еще так неудачно, что едва не напоролся шеей на торчащий из опоры крыльца ржавый гвоздь, и Генри бросился ему на помощь, но Эдвард покачал головой, встал и, не оборачиваясь, зашел в дом.
        В дальней комнате мать Джетта снова вернулась к шитью. «Ее зовут Магда», - вдруг вспомнил Генри. Эдвард сел на скамейку рядом с ней и сжал ее виски обеими руками. Магда заморгала, вглядываясь в его лицо, словно пыталась вспомнить, где видела его раньше. Эдвард посидел неподвижно, закрыв глаза, потом встал.
        - Милый мой, кто это был? Какой прекрасный юноша, будто сказочный принц, - сказала Магда, глядя на пустой стулу окна.
        - Не получилось, - дрогнувшим голосом сказал Эдвард. - Не уверен, что могу лечить болезни разума.
        Джетт зло посмотрел на него и, подойдя к матери, начал трясти ее за плечи с такой силой, что Генри стало не по себе.
        - Это я! Настоящий я, а не твоя дурацкая выдумка! Вот, потрогай, это я, ты ведь это не всерьез, ты не всерьез! - кричал Джетт, пока стоявший рядом Эдвард не оттащил его назад. - А ты отвали от меня! У себя во дворце распоряжайся!
        - Слушай, ты мне не нравишься. Совсем. Но я прошу прощения, - неестественно спокойным голосом сказал Эдвард, - за то, что тогда ударил тебя и отнял твои деньги. Я не знал, для чего они. И мне жаль, что я не могу вылечить твою мать. А ты, Генри, прости, что я дал Освальду себя обмануть и привел его сюда. Роза, извини, что я подарил тебе первоцвет, хотя знал, что ты влюблена в Генри. Я рад, что тебя никто не похищал. Ты просто сбежала с ним, потому что знала, что это и правда он, да? Зря я тебя не послушал.
        Роза потрясенно уставилась на него. Последние полчаса она провела, воображая, как жених обрушит на нее свой гнев, и теперь не верила собственным ушам.
        - Ты же никогда не извиняешься, - нахмурился Генри и мысленно прибавил: «Особенно перед женщинами и простолюдинами». - А сейчас извинился четыре раза. Ты не заболел?
        Эдвард молча пожал плечами, и Генри в который раз за день кольнуло чувство, что события катятся куда-то, где им совсем не место, а он не может их остановить.
        - Я никуда не пойду без нее, - глухо произнес Джетт. - Мне все равно, что там задумал Освальд. Больше я ее не брошу.
        Генри медленно кивнул.
        - Как думаешь, тут найдется что-нибудь поесть? - спросил он. То, что с побегом ничего не выйдет, было ясно, но он не хотел додумывать эту мысль до конца, не хотел, чтобы отчаяние захватило его целиком. - Надо же как-то провести этот час.
        Джетт отстраненно кивнул и пошел в другую комнату. Магда вдруг опустила шитье и с улыбкой взглянула на Розу, присевшую на край скамейки рядом с ней.
        - Ты уже замужем? - спросила Магда, и та покачала головой. - Не тяни с этим, малышка. Для всякой женщины главное - найти хорошего мужа. Мне с этим не повезло, совсем не повезло.
        Она покачала головой и вернулась к своему занятию.
        - Нет, - вдруг ответила Роза с таким ожесточением, что Генри понял: ей так же страшно, как ему, она тоже понимает, как плохи их дела. - Самое главное - это любовь.
        - Ну и глупость! - рассмеялась Магда, и у Генри сжалось сердце от ее красоты. - Я была влюблена - и что это мне принесло? По-настоящему любить можно только своих детей.
        Она нежно улыбнулась пустому стулу у окна. Видимо, там, по ее мнению, и сидел Джетт.
        - И матерей, - вдруг сказал Эдвард и, тяжело опустившись на скамейку рядом с Магдой, взял ее за руку.
        Генри думал, что она попытается вернуться к прерванному шитью, но Магда успокоилась и задышала ровнее. В здоровенной руке Эдварда ее ладонь казалась хрупкой, как опавший лист.
        Роза сжала вторую ее ладонь, а Генри сел рядом и переплел пальцы с пальцами Розы. Так они и сидели вчетвером, держась за руки и глядя в стену, сидели и слушали, как яростно гремит чем-то на кухне Джетт, и Генри знал, что остальные точно поняли бы, если бы он объяснил, как чувствует себя: как хилое дерево, которое вот-вот повалит буря.
        Час, отведенный им Освальдом, они потратили не на обсуждение планов, а на то, чтобы помочь Джетту приготовить суп из тыквы, найти в шкафах посуду, поесть, вымыть посуду, вымыться самим и переодеться в чистую одежду. Генри был единственным, у кого сменной одежды не было, так что он одолжил пропахшие затхлостью штаны и рубашку, которые Джетт откопал в шкафу. Вещи оказались безнадежно малы, но Генри все равно кое-как их натянул, - когда дела в жизни так плохи, какая разница, во что ты одет?
        Через час они вышли на улицу, и мать Джетта помахала им рукой из окна. Генри уже начал понимать, как причудливо все устроено в ее голове: она считала его, Эдварда и Розу гостями своего сына, но самого Джетта то замечала, то нет и в любом случае полагала, что сын никуда от нее не уезжал. Генри хотелось спросить Джетта, почему она одна и где его отец, но он так и не решился. Все четверо будто сговорились молчать о проблемах, о неловких и спорных вопросах, и, выходя на улицу, Генри внезапно почувствовал мучительную, яркую связь со своими спутниками. Раньше он думал, что людей объединяют только слова, но оказалось, что еще сильнее объединяет молчание.
        Улицы были пусты - похоже, жители из любопытства сбежались на площадь раньше назначенного срока. Освальд уже переманил на свою сторону Вегарда, а значит, легко переманит и остальных, Генри знал способность отца убеждать - и что он сам мог этому противопоставить? Кричать «не верьте ему» бесполезно, Генри понял по Вегарду, что выгода здесь ценится больше правды. Можно было спрятать Джетта, но Генри знал, что Освальда это не остановит. Наверняка он возьмет в заложники мать Джетта или кого-то из местных детей и будет держать, пока ему не отдадут хранителя ключа.
        - Действовать будем по ситуации, - сказал Генри, просто чтобы сохранить хоть какую-то видимость контроля над происходящим. - Главное - держаться вместе.
        Остальные нервно кивнули, но Генри видел, как напряглись их спины, когда они завернули за очередной угол и вышли на площадь.
        Она оказалась просто большой утоптанной площадкой без всяких фонтанов и деревьев, без ярких фасадов по краям, без всего, что делало площади человеческих поселений красивыми. Единственным ее украшением была сцена из трухлявых старых досок, на которой расположились, свесив ноги, Вегард, Джоанна, Освальд и Хью. Еще несколько сотен человек сидели, сложив ноги, на земле вокруг сцены, и Генри впечатлило, в каком точном порядке они расселись - ровной спиралью, сужающейся к центру. Очевидно, у каждого здесь было свое место, и скоро Генри заметил кое-что еще: мужчины сидели ближе к сцене, женщины и дети - у краев площади.
        При виде всех этих людей Джетт остановился. Вид у него был такой жалкий, что Генри обогнал его и пошел к сцене первым, стараясь не наступать на края женских платьев, которые закрывали землю почти полностью. Ему хотелось разглядеть лица и глаза женщин, но те прятали их, сильнее натягивали платки, защищавшие от солнца. Да и местные дети были на удивление тихими, - судя по тем малышам, которых Генри видел в столице, детям положено бегать, играть и не слушаться родителей, но эти неподвижно сидели рядом с матерями и только провожали Генри серьезными, напряженными взглядами. Кажется, женщинам и детям тут полагалось соблюдать идеальный порядок: голоса, шумно обсуждавшие чужаков, принадлежали только мужчинам.
        - А вот и они! - бодро сказал Освальд, вытягивая руку в сторону Генри. - Итак, разрешите представить важных героев представления, которое мы все вместе устроим! Генри, избранный Барсом, несмотря на дар уничтожать прикосновением! Ваш хромой друг Джетт, который, пока вы не виделись, успел стать хранителем ключа от всех дверей! Эдвард, сын короля, юноша с великолепным умом, который нам очень пригодится! И наконец, Роза, дочь дворцового управляющего, одна из первых, кто освоил дар и научился им пользоваться! Поприветствуйте!
        Все захлопали, глядя на гостей так внимательно, что до Генри окончательно дошло: это деревня воров и фокусников, профессиональных лжецов. Тех, кто всю жизнь обманывает других, непросто обмануть, поэтому Освальд и рассказал о Генри и его спутниках все как есть. Генри постарался дышать ровно, чтобы никто не увидел, как страшно ему стало. Он понял: Освальд не собирается врать и заговаривать зубы, он будет говорить чистую правду, а правда - оружие куда более опасное, чем ложь.
        Генри молча поднялся на сцену, даже не спрашивая, разрешают ему это или нет, и сел неподалеку от Освальда. Чтобы его услышали, прятаться нельзя. Джетт, Роза и Эдвард уселись вокруг Генри так близко, как только возможно, и Генри коротко прикоснулся к каждому из них, показывая, что он их не бросит. На площади стало очень тихо, а потом Освальд заговорил.
        - Все на свете - игра, - сказал он, и его звучный голос мягко разлился по площади. - Вам ли это не знать? Вы играете с людьми, заставляя их верить в то, чего нет, или не замечать того, что есть, - вроде руки, вытаскивающей монеты из их кармана. - По площади прокатился смешок, и Освальд тоже улыбнулся - кривой, невеселой улыбкой человека, который понимает о жизни все. - Точно так же и Барс играет с нами. Я живу очень долго, и вот что я понял: игры - это его слабость. Большинство из вас до сего дня не верило, что Предел, хранящий тайну Барса, и правда существует, но это так. Уверен, те из вас, кто за последний месяц выходил за границу деревни, видели, как изменился мир. Но разве вам легче от того, что волшебство вернулось? Люди в большом мире теперь станут мастерами, станут умнее и хитрее, их трудно будет обвести вокруг пальца. Старинные предметы, которыми вы подпольно торговали, теперь вышли из моды. Вы, конечно, тоже можете найти свои дары, но что такое судьба простого каменщика или пекаря по сравнению с жизнью, полной приключений, которую вы ведете здесь! К тому же дары не зависят от пола, а
значит, ваши женщины станут с вами на равных. Вы за триста лет отвыкли от этого и, признайтесь, привыкать будет трудно.
        Мужчины закивали, враждебно глядя на Розу и Джоанну, - видно было, как им неприятно, что женщины поднялись на их сцену. Джоанна не обращала внимания - она с улыбкой грелась на солнце, запрокинув лицо, а вот Роза тихо передвинулась Генри за спину.
        Освальд неспешно достал из сумки хрупкий старый лист и поднял над головой. Ветер подбрасывал и трепал бумагу, и разглядеть мелкий витиеватый текст Генри не успел.
        - Сотни лет назад, задолго до потери Сердца, некий человек, который называет себя Перси Отступник, решил рассказать всем правду о том, что такое Предел. Он пишет, что родился на Земле забытых, и теперь мне ясно, что это за место. - Освальд с улыбкой поклонился всем и опустил лист на колени. - Отсюда Перси сбежал, но удачи это ему, похоже, не принесло. Его неоконченные записи я нашел среди сокровищ лютой твари, а туда попадают вещи, которые твари забирали из уничтоженных городов. Видимо, Перси погиб при одном из таких нападений. Этот лист веками лежал среди ценностей в пещере чудовища, пока не попался мне на глаза благодаря воистину чудесному стечению обстоятельств. Как я понял, о Пределе здесь помнят только то, что это важное место и его надо защищать, но ответ на вопрос, что такого ценного этот Предел скрывает, уже давно забыт. Разрешите вам его напомнить. - Освальд взялся обеими руками за лист и начал читать: - «Вот в чем главная загадка королевства: кто такой Барс и откуда он пришел. Ответ хранится в непроходимых лесах к западу от Земли забытых, но найти там можно и кое-что еще. Это место, где
началось королевство, место, давшее Барсу его невероятную силу, и любого, кто проникнет туда, оно одарит той же силой. Но путь к источнику темен и страшен, и никому еще не удавалось его пройти».
        На площади воцарилась абсолютная, неподвижная тишина, словно остановилось само время. Генри вцепился обеими руками в колени. Предел дает такую же силу как у Барса. Силу создавать, менять и рушить что угодно. По сравнению с этим предыдущие цели Освальда - Сердце волшебства, корона, трон - тут же показались мелкими.
        - К западу от деревни и правда дремучий лес, - наконец выдавил Вегард. - Кто заходил туда, обратно не возвращался. Я думал, это просто выдумка, чтобы дети в чащу не забирались, но если это правда… Мой дед говорил, что это плохое место, опасное и темное. Там начинается край странного волшебства, где нарушены все законы природы, и тянется он до самого Предела. Вы что, собираетесь просто отправиться туда, найти источник силы Барса, забрать ее и вернуться живым?
        - Именно, - как ни в чем не бывало кивнул Освальд, убирая лист в сумку. - Конечно, Барс защитил свой секрет, потому что не хотел ни с кем делиться властью, но задайте себе вопрос: почему он просто не уничтожил этот путь, почему оставил целое племя хранителей, почему давал вот этому юноше подсказки, как сюда добраться? - Он указал на Генри. - Ответ прост: это место защищено и от Барса тоже - единственное в королевстве, куда он не может попасть. А теперь он задумал пополнить запасы своего могущества, но прямо об этом, конечно, не скажет. Он надеется, что мы проложим ему путь. Откуда я знаю? Все очень просто: он явился мне, как только я нашел записки Перси. - Освальд тихо рассмеялся. - Вы считаете его таким добряком, но что хорошего он сделал? Почему не вернул Сердце волшебства сам, почему триста лет дремал, глядя, как королевство приходит в упадок? Почему не спасает больных, умирающих и несчастных? - Освальд поднялся на ноги. - Он плохой отец для народа этой земли, и я предлагаю вам против него восстать. Он любит игры, так давайте сыграем.
        - Мы навлечем на себя беду, - сдавленно проговорил Риман, сидевший около сцены. Несколько стариков вокруг него закивали. - Он уничтожит нас и сровняет наши дома с землей.
        - У него не хватит на это сил, - покачал головой Освальд. - Он создал королевство и все, что в нем есть, но это было давно. Его сила почти иссякла, он жалкий, немощный старик, который не может больше даже яблоко создать. Давайте спросим у человека, который видел нашего великого волшебника: какие такие удивительные чудеса Барс показал ему, чем помог тому, кого выбрал?
        Освальд подошел к Генри, опустился на колени за его спиной и крепко взял его за плечи. Точно так же он брал его за плечи, когда показывал верную осанку для стрельбы из лука и метания ножей, и Генри вдруг захотелось плакать. Он столько всего пережил и что за это получил? Ничего. Он потерял того, кто десять лет был ему отцом, но не может вернуть себе и настоящую семью, и Барс тут ничем не поможет. Генри видел Барса трижды: в первый раз тот вывел его на дорогу около Хейверхилла. Во второй раз, в доме Тиса, он явился сказать, что неприятности еще не закончились. В третий раз, в Цитадели, сообщил, что Генри не может больше использовать дар, не превратившись обратно в разрушителя. Почему Барс не мог сказать про это раньше, как только мертвый Сивард сделал Генри свой подарок? Почему даже не намекнул, что Генри - украденный сын короля? Почему не спас его из Цитадели? Почему заставил проходить выдуманные им самим испытания, хотя мог просто сказать, где хранится Сердце? Почему вообще дал ему дар, от которого сплошные проблемы?
        - Он использовал тебя, - мягко сказал Освальд, нависая над его плечом. - И будет использовать, пока ты не погибнешь, исполняя очередную его безумную волю. Ты для него просто шахматная фигура, Генри, пора бы тебе повзрослеть и понять это. Мы перерастаем свои мечты о подвигах, и есть на свете только один закон, который остается неизменным. Имя ему - выгода. - Он выпустил плечи Генри и встал. - А теперь, друзья, разрешите объяснить, какую выгоду сулит вам сотрудничество со мной. Вам самим даже не придется ничего делать: всего лишь отвести нас к западному лесу и разрешить войти. Вам повезло: обычно я обхожусь без разрешений, когда хочу куда-то попасть, но в моем маленьком руководстве к действию написано, что для вступления на путь к Пределу необходимо получить согласие всех, кто живет в Земле забытых, иначе путь немедленно уничтожит идущего. - Он похлопал по сумке, висящей у него на плече. - Сотни лет вы были изгоями, вынужденными скрываться от властей, а теперь можете стать самыми могущественными и богатыми людьми в королевстве. Но и это не все. Вы, старейшина, сможете опять стать молодым, если
хотите. И каждый из вас, обещаю, получит то, о чем мечтает, если это не будет противоречить моей власти. Новый дом, любовь, свободу, семью, ребенка, здоровье, молодость. Разве Барс даст вам все это? И какое значение имеют какие-то древние обещания, данные теми, чьи кости уже давно истлели без следа?
        - Ты нас обманешь, - прищурился Вегард, хотя по его глазам Генри видел: он уже согласен, просто хочет еще больше уверений, еще больше обещаний. - Договор с тобой подписывать бесполезно. Что, если ты бросишь нас ни с чем, когда получишь, что хочешь?
        - Нет, - фыркнул Освальд. - А знаете почему? Потому что никто не правит один. Даже единоличному и бессмертному правителю, которым я собираюсь стать, нужны соратники. Но зачем мне какие-то болваны, которые будут врать мне, что любят меня и верят в мои идеи? У меня и идей-то нет. Мне нужны те, кто понимает свою выгоду и честно признает, что готов ради нее на все. А где мне искать таких людей, как не здесь?
        Мужчины переглянулись. Кажется, всем это понравилось, даже в глазах Римана и его друзей появилось мечтательное, туманное выражение.
        - Все это очень привлекательно, но вернемся к делу, - бодро сказал Вегард. Он помолодел прямо на глазах - спина расправилась, глаза засияли. - Как вы собираетесь добраться туда, куда, как вы утверждаете, пройти не под силу даже Барсу? Никому в истории это не удалось, а то мы бы про это слышали.
        - Проще простого, - сказал Освальд. - У меня есть команда, которой не было ни у кого в истории. Я сам, бессмертный великий воин. Волшебница, одна из первоначальной четверки. Избранный с даром огня. Хранитель ключа от всех дверей. Принц, способный разгадать любую загадку. И девушка с могущественным стихийным даром.
        - И я, - вставил Хью.
        - И ты, - кивнул Освальд.
        Он собирался сказать что-то еще, но его прервал смех. Громкий, заливистый смех Джетта. Тот хохотал, закрыв лицо рукой, хохотал так, что все его тело ходило ходуном.
        - Да ты рехнулся, Освальд, - простонал он, вытирая глаза. - Думаешь, я еще раз тебе помогу? Не вздумайте его слушать. - Джетт ткнул пальцем в сторону своих притихших односельчан. - Он поставил мне на кожу метку, по которой мог найти меня где угодно. Он разбудил в Генри дар огня, от которого тот чуть с катушек не слетел. Он задурил голову вот этому балбесу, у которого была семья и дом, пока он не связался с великим, чтоб ему провалиться, Освальдом! - Джетт кивнул в сторону Хью. Тот от злости едва на него не зашипел. - А помните Тиса, доброго старика-волшебника из сказок? Он существовал, я его видел вот как вас сейчас, у него правда были кошки и дом в облаках, а потом вот этот паразит, который сейчас вешает вам лапшу на уши, убил его! - Джетт встал. Он больше не смеялся. - Уверен, что это неполный список его подвигов. Он приносит несчастья везде, куда ни ступит его дряхлая трехсотлетняя нога. С чего вы думаете, что именно вам, ребята, он принесет счастье и удачу?
        В толпе начали переглядываться - кажется, Джетт их убедил. А потом Освальд обвел взглядом толпу и сказал:
        - Прекрасная речь, Джетт. Полагаю, твои друзья с тобой согласны, верно? - Генри, Эдвард и Роза кивнули. - Ну а теперь, господа, разрешите устроить трюк, который докажет то, что вы тут и так знаете: если кто-то кажется неподкупным, значит, ему просто не предложили подходящую цену. У волшебников есть удобная способность: они могут, оставаясь невидимыми, проследить за кем угодно. Моя дорогая подруга полчаса назад наведалась к Джетту домой, и что же она увидела?
        Лицо Джетта застыло, как маска, и Освальд заговорил тише, на этот раз обращаясь к нему, а не к толпе.
        - Твоя мать сошла с ума. Если за целый час общения она не поняла, что ты действительно вернулся, боюсь, в будущем на это радостное событие можно не рассчитывать. Но если у меня появится такая сила, что я горы смогу сдвинуть, неужели мне будет жалко вернуть одной милой женщине ее разум? Представь, как она будет счастлива, когда узнает тебя. Как обнимет и скажет: «Сынок, я ждала тебя, как хорошо, что ты здесь!» А потом я дам вам огромный дом в каком-нибудь чудесном месте, и она никогда больше не будет ни в чем нуждаться. После жизни, полной лишений, разве она этого не заслужила?
        - Ах ты тварь, - выдавил Джетт.
        - Я ведь говорил: мне не нужны искренние сторонники, которые будут подчиняться из любви ко мне. Такого я хотел только от одного человека, но он, увы, дать мне этого не может. - Освальд коротко взглянул на Генри. - С остальными мне достаточно хорошей сделки. Уверен, господа, вы считали Джетта жалким хромым типом, но сейчас именно от него зависит наш успех. Чтобы открыть Предел, нужен ключ от всех дверей, а он - единственный, кто может воспользоваться этим предметом. - Освальд достал что-то из кармана и протянул Джетту раскрытую ладонь. На ней лежал серебристый ключ. - Возьми его, и станешь для своих соотечественников героем и благодетелем. Разве ты никогда об этом не мечтал? А не возьмешь, они будут знать, по чьей вине лишились прекрасного будущего, и никогда тебе этого не забудут. Друзья, поддержите земляка аплодисментами!
        Вегард захлопал первым, остальные - за ним: сначала нехотя, потом громче, пока аплодисменты не загремели по всей площади. Джетт затравленно озирался, и Генри передвинулся ближе к Эдварду.
        - Ты же умеешь красиво говорить! - отчаянно зашептал Генри ему на ухо. - Сейчас самое время.
        Эдвард не шелохнулся. Он смотрел на Джетта без осуждения, взглядом человека, который понимает и разделяет чужую боль.
        - Ты видел его мать? - тихо спросил Эдвард, когда Генри уже думал, что он не ответит. - Я не могу просить его отказаться от сделки, потому что сам не смог бы отказаться.
        Генри скрипнул зубами, чувствуя, как беспомощность медленно закипает и превращается в ярость.
        - Ты принц, - зашипел он. - Для тебя королевство должно быть дороже всего! Ты хотел совершить подвиг, так соверши, останови все это!
        - Вот поэтому ты и стал избранным, а не я, - без выражения ответил Эдвард. - Мы все просто люди, для которых семья важнее королевства, победы или идеи. Все, кроме тебя.
        Генри отшатнулся, как от удара. Он даже не мог понять, что в этих словах такого обидного, но они задели его, как никогда еще ничто не задевало. Аплодисменты и подбадривающие крики нарастали - похоже, людям нравилось смотреть, как кто-то отказывается от того, во что верит. Джетт еще минуту не отводил взгляда от ключа, а потом медленно протянул руку и сжал его в кулаке.
        - Ну, вот, - улыбнулся Освальд и забрал у него ключ. - Это я до поры до времени спрячу, достал просто для красоты жеста. Теперь ты, Эдвард. Я все тебе уже сказал: я знаю, что тебе нужно больше всего, и ты это получишь. Ты со мной?
        Эдвард коротко, не изменившись в лице, кивнул, и аплодисменты стали еще громче. Генри закрыл глаза. Когда он шел на эту площадь, он был уверен в одном: что бы ни произошло, они справятся с этим вместе, вчетвером, они будут на одной стороне. А теперь этому пришел конец.
        - Ты с ума сошел? - спросил Генри, едва различая собственные слова за шумом крови в ушах. - Ты не понимаешь, что он захватит трон, а значит, королем ты никогда не станешь? Да что он такого тебе пообещал?
        - Это тебя не касается, - уронил Эдвард и, поднявшись на ноги, отошел к Джетту, чтобы положить разговору конец.
        - Роза, - с улыбкой сказал Освальд. - Детка, я знаю, что больше всего на свете ты хочешь быть вот с этим молодым человеком. - Роза сильнее прижалась к Генри, глядя на Освальда, как кролик на волка. Хоть за нее можно было не беспокоиться: Освальд убил ее мать, после этого она уж точно не согласится ему помогать. - Но есть одна загвоздка: у него дар, который не позволяет к нему прикасаться, а значит, вы никак не сможете пожениться и завести милых, красивых детишек. Но это поправимо: я ведь смогу сделать так, что он лишится дара, и тогда твои мечты исполнятся, вы будете вместе до гробовой доски и все такое. В противном случае твоя судьба незавидна: ты сбежала с ним из дома, растоптав честь своей семьи. Но ты можешь вернуть любовь и уважение своего отца удачным браком. Избранник Барса - это подходящая партия, не правда ли?
        - Генри, ты слышал? - дрожащим голосом проговорила Роза. - Он может лишить тебя дара! Ты ведь хотел этого, разве нет? Представь, как мы можем быть счастливы вместе, навсегда, и все будет хорошо! Ты станешь нормальным, и…
        - Нормальным? - медленно повторил Генри. - Я думал, что нравлюсь тебе как есть.
        - Да, конечно, но я ведь не знала, что твой дар можно убрать! - отчаянно прошептала Роза. - Я хочу, чтобы ты был счастлив, хочу еще хоть раз тебя поцеловать, хочу, чтобы у нас были дети, что в этом плохого?
        - Я тоже не вижу в этом ничего плохого, - вставил Освальд. - Генри, ты уже понял, что я тебе предложу: избавление от ненавистного дара. Но это не все. Я верну кое-что, что у тебя забрали. Думаю, ты уже понял, что Барс не разбрасывается чудесами, так что никто, кроме нас, никогда не сможет вернуть тебе то, чего ты жаждешь.
        Генри попытался сглотнуть, но мышцы не слушались. Настоящий цвет глаз, который отняла Джоанна, чтобы королевская семья никогда не узнала его.
        - Я понимаю, - мягко сказал Освальд. - Тебе трудно отказаться от всего, за что ты сражался: от блистательной победы надо мной, от одобрения Барса. Готов поспорить, волшебные существа говорили тебе, что мир построен на законах любви и справедливой награды за добрые дела. Но если бы это было так, тебя бы уже признали. Ты знаешь, о чем я. И мать узнала бы Джетта. И твой дар исчез бы сам по себе после того, как ты вернул Сердце, исполнив свой долг. Но мы не в сказке. Это настоящая жизнь, и в ней надо самому брать то, что хочешь. Ты пойдешь со мной? Я не прошу дружбы, я прошу сотрудничества.
        Освальд протянул ему руку. Генри долго смотрел на нее, едва различая. Перед глазами все расплывалось, сливалось в цветные пятна, он так устал за этот безумный месяц и теперь хотел просто отдохнуть, хотел, чтобы Эдвард признал его и чтобы дар исчез раз и навсегда. И на секунду ему показалось: вот решение всех его проблем, именно к этому моменту и шло все его путешествие. Но что-то его останавливало, он даже не мог понять, что именно, просто знал, что никогда больше не будет самим собой, если согласится пожать эту руку.
        - Либо соглашайся на мое предложение, либо проваливай отсюда, Генри, - сказал Освальд, когда ожидание затянулось. - Уговаривать я не буду, мне это уже надоело. Ты не такой незаменимый, как тебе кажется, мы обойдемся и без тебя. В последний раз спрашиваю: да или нет? - Освальд подождал еще, а потом убрал руку. - В таком случае, дорогу в Сад камней ты, надеюсь, не забыл. Советую не тянуть: ты ведь помнишь, как местные относятся к гостям, а им теперь от тебя никакой пользы.
        - Генри, ну пожалуйста! Не поступай так! - прошептала Роза, но Генри не ответил.
        Он встал, спрыгнул со сцены и пошел прочь, огибая плотно сидящих сельчан. Те провожали его враждебными взглядами, он спиной их чувствовал, но не обернулся, шел все быстрее, а вслед ему несся голос Освальда:
        - Роза, детка, не беги за ним, он не послушает. Как ты смотришь на то, чтобы взамен я вернул к жизни твою мать? Мы это обсудим, когда перестанешь плакать. Ну что ж, полагаю, все, кто остался, согласны приступить к делу. Отведите нас к западному лесу, господа.
        Выбравшись из толпы, Генри побежал. Улицы были совершенно пусты, все были на площади, и он бежал, пока не начал задыхаться. Он не пытался выбраться из деревни, просто мчался, смутно надеясь, что потеряет сознание от усталости и не придется ничего решать, но даже после бессонной ночи его упрямое тело не желало сдаваться, и он бежал дальше и дальше, пока деревня не осталась позади. По многолетней привычке отмечать направления он понял, что бежит на восток, как будто, даже не думая об этом, хотел оказаться как можно дальше от Предела.
        За деревней тянулись поля - длинные борозды с мелкими зелеными ростками, и Генри бежал по рыхлой земле, оступаясь, пока ему не отказали ноги. Он упал на колени, упираясь лбом в землю, и закричал, бессильно и хрипло, потому что не знал, как еще выразить страх и одиночество.
        - Ты должен вмешаться, - прохрипел он. Заплакать ему не давало только упрямство. - Ты должен. Это твой Предел, твоя тайна, ты должен их остановить!
        Но в ответ не было ни голоса, ни мягких звериных шагов. Поле было пустым и огромным, вдалеке шумела на ветру роща, день полз к вечеру и мир казался холодным и серым, лишенным волшебства.
        - Я не знаю, что делать, - пробормотал Генри и лег на бок. Земля была очень мягкой, уютной, а он так давно не спал. - Если ты ждал момента, чтобы вмешаться, то это он. Помоги мне, или я вернусь и соглашусь на предложение Освальда. Ты сам пожалеешь!
        Но угроза тоже не подействовала - Барс не пришел к нему, и Генри вдруг показалось, что не было никакого Барса, что в лесу, и в Цитадели, и в доме Тиса он просто видел сны, потому что ему так хотелось знать, что кто-то присматривает за ним.
        Он свернулся в клубок, вдыхая запах земли. Из сказок, которые в детстве читала им с Эдвардом мама, он смутно помнил, что мудрый наставник должен являться, когда герой потерял всякую надежду, но, кажется, Освальд был прав: они не в сказке.
        Вокруг потемнело, солнце зашло за облако, и даже дар молчал: земля под щекой Генри оставалась холодной. Но он чувствовал, что это не освобождение, а злорадное молчание того, кто хочет показать свою власть. Генри сжал землю в кулаках. У него не осталось ни друзей, ни семьи, - ничего, кроме дара, который не подчинялся ему.
        Ничего, кроме дара.
        Генри открыл глаза. Серые комья земли были прямо перед ним, и он долго смотрел на них, пытаясь поймать какую-то слабую, ускользающую мысль. Ничего, кроме дара. Почему это важно? Генри медленно вздохнул и сел, глядя в небо. Он мог сколько угодно повторять себе, что сияющий Барс был плодом его воображения, но даже сейчас, в безнадежности и тишине, он знал, что это не так. Древние мудрецы верили в то, что нельзя увидеть глазами, верили в невидимые мосты и веревки, в золотые нити между людьми, в судьбу и в то, что в волшебном королевстве тебя всегда кто-то слышит. И Генри знал, что Барс где-то здесь, потому что без этого все его приключения не имели смысла. Он не хочет показываться, но он слышит.
        - Я принц этой земли, - хрипло сказал Генри, глядя наверх. - Я Роберт Олден, брат своего брата и сын своего отца. А еще я сын Освальда. Я охотник, и разрушитель, и наследник Сиварда, который ждал меня у своей могилы триста лет. Я нашел Сердце, я нашел корону, я победил лютую тварь. Я верю в тебя, но этого мало. Я верю в себя. Ты не дашь ответ на мой вопрос, но я и сам его знаю. В том-то и дело: я должен решить все сам. Ты белый король, я белый ферзь. Король слаб, но без него игра заканчивается. Я знаю это, потому что мне рассказывал про шахматы мой дед, отец моей матери. Я даже не знаю, что с ним случилось, но я помню его. Я помню.
        Он вытер лицо и снял перчатки.
        - Вернись, - сказал он, глядя на свои руки. Месяц назад ему показалось бы сумасшествием беседовать с теми, кого не видно, с Барсом или с огнем, но все, что он узнал о жизни, говорило: не все собеседники должны быть из плоти и крови. - Ты - часть меня, и я от тебя не откажусь. Ты хотел меня проучить, показать, что можешь не подчиняться, и я усвоил урок. - Огонь шевельнулся в груди, как теплое пушистое животное. - Больше никаких разговоров о том, что я хочу от тебя избавиться. Никогда. Я не могу стать Робертом Олденом, каким он был бы без дара, пора это признать. Но я не могу быть твоим покладистым рабом, и ты это знаешь. Если ты хотел получить тупого разрушителя, который будет убивать, пока его не прикончат, жди до следующего раза. Но я принимаю тебя, и, кажется, я даже немного тебя люблю.
        Генри медленно положил обе ладони на землю, и во все стороны начало расползаться угольно-черное пятно. Он кивнул сам себе и надел перчатки, чувствуя, как огонь внутри разгорается ярко, как никогда.
        - Вот так, - пробормотал Генри. - Вот теперь мы можем это сделать.
        Он поднялся на ноги и с минуту просто стоял, глубоко дыша и вспоминая, каким взглядом смотрел на него Барс, когда они впервые встретились в холодном лесу около Хейверхилла. А потом развернулся и пошел назад. На то, чтобы бежать, сил больше не хватало, и он испугался, что опоздает, но тут понял, что снова забыл про самый легкий способ передвижения: наследство волшебника. Генри зажмурился и шагнул вперед, пожелав оказаться в доме Тиса. Вытянутой вперед рукой он нащупал дверную ручку и, повернув ее, оказался в прихожей, где все еще слабо пахло печеньем, хотя Тиса уже давным-давно не было.
        Генри закрыл за собой дверь и начал лихорадочно оглядывать прихожую. Время здесь шло быстрее, и терять его было нельзя. Он помнил, что выйти из Облачного дома можно только туда, где ты уже бывал, но Худое Пальтишко подсказал ему способ, который должен был помочь и в этот раз. Джоанна украла из жилища Тиса все, что попалось ей на глаза, но кое-что брать не стала: в углу около шкафа стояло блюдце, предназначенное, видимо, для кошачьей еды. Такие же Генри видел и в других комнатах: не иначе, старый волшебник хотел, чтобы кошкам было чем перекусить по пути из одной комнаты в другую. Генри разбил блюдце и с силой ткнул осколком в еще не зажившее после прошлого раза запястье.
        - Туда, где Эдвард. Быстро, - выдохнул Генри и открыл дверь, глядя, как алые капли падают куда-то вниз, в серый слой облаков.
        А потом закрыл глаза и твердо пошел вперед. Что бы Эдвард ни мечтал получить от похода к Пределу он этого не получит, если Генри доведет до конца то, что задумал. Раз Эдвард готов ради своей мечты помогать Освальду, значит, она для него очень важна. Он наверняка возненавидит Генри за то, что тот отнял ее, но Генри был готов с этим смириться. Это, пожалуй, было самым сложным решением сегодняшнего дня, но решения для того и нужны, чтобы принимать их и не оглядываться на упущенные возможности.
        Открыв глаза, Генри понял, что стоит в последних рядах толпы, собравшейся у границы незнакомого леса. Было сразу ясно: это и правда место, не сулящее ничего хорошего. Несмотря на то что солнце вышло из-за облаков, лес казался темным и хмурым. Ветки были густо оплетены ползучими растениями, стволы деревьев причудливо изгибались, будто в незапамятные времена решили потанцевать, да так и застыли. Генри протолкался сквозь толпу туда, где знакомый голос Освальда вещал, как он благодарен за помощь и какой счастливой будет их следующая встреча. Генри скользнул в первый ряд и оглядел тех, кто стоял рядом с Освальдом: Джетт, Эдвард, Роза, Джоанна и Хью. Все они были с набитыми сумками через плечо, а заплаканная Роза к тому же сжимала в руке свой драгоценный узел с платьями. Все, кроме сияющей Джоанны и бодрого Освальда, стояли с такими мрачными лицами, что у Генри губы дрогнули в улыбке. А ему еще говорили, что он не умеет веселиться.
        «Дипломатия, - было написано в книжке из королевской библиотеки, - это искусство говорить людям то, что они хотят услышать, чтобы получить то, что ты хочешь».
        - Я передумал, - спокойно сказал он, выходя вперед. - Я хочу пойти с вами и избавиться от дара.
        При виде его на всех лицах появилась такая сложная, противоречивая гамма чувств, что Генри в странном порыве развернулся к жителям деревни и поклонился им, разведя руки в стороны, - так же, как делал Вегард на своем представлении в Самайе.
        - С моим участием этот поход ждет успех, - серьезно сказал он, не уточняя, что «успех» они, скорее всего, понимают по-разному.
        - И почему у меня такое чувство, будто ты пытаешься меня провести? - холодно спросил Освальд.
        - А что тебе остается, кроме как поверить мне? - пожал плечами Генри. - Ты сам сказал: это все просто игра, так давай сыграем.
        - Самолюбивый маленький паршивец, - еле слышно пробормотал Освальд, и Генри улыбнулся краем рта.
        Глава 8
        Ловушка белого пса
        Деревья закрывали небо такими плотными кронами, что в лесу было почти темно. Солнце, еще далекое от заката, невозможно было разглядеть, а ноги утопали в гниющей без света подстилке из листьев. Их приход потревожил местных обитателей: вокруг то и дело раздавались шорохи, среди веток и на земле сновала мелкая живность, разглядеть которую Генри не мог, как ни старался.
        - Простите, Освальд, а в вашей бумажке не написано, куда именно идти? - слабым голосом спросил Хью. При каждом шорохе он вздрагивал, как ужаленный. - Что-то я не вижу дороги. Значит, мы просто будем тащиться по лесу, пока не увидим… а что, кстати, мы должны увидеть?
        - Терпение, Хьюго, - не оборачиваясь, уронил Освальд. - То, что нам надо, мы не пропустим.
        Хью замолчал, опасливо косясь на деревья. Его можно было понять - некоторые выглядели почти живыми, нависали сверху, как гигантские злобные скриплеры с угрожающе вскинутыми руками, дупла вполне можно было принять за перекошенные яростью рты. Вряд ли местным стоило беспокоиться, что их дети забегут сюда без спроса. Как бы Генри ни любил лес, этот вызывал только одно желание: развернуться и бежать сломя голову. Поверить, что этот лес может прикончить тех, кто явился без разрешения местных, было проще простого. Генри попытался представить, какими способами деревья расправляются с нежеланными гостями, и ему стало так жутко, что он быстро задвинул эти мысли подальше и сосредоточился на своих попутчиках.
        Назвать их веселой и дружной компанией не повернулся бы язык даже у Розы, которая во всем пыталась разглядеть хорошую сторону. Освальд шел первым, никого не дожидаясь. Трясущийся Хью держался рядом с Джоанной, едва не наступая ей на подол. Джоанна неприязненно косилась на Генри. Роза все время бросала на Генри жалкие, виноватые взгляды, но не решалась заговорить, а Эдвард перешагивал через поваленные ветки с таким видом, словно хотел оказаться далеко-далеко отсюда и с трудом заставлял себя идти дальше. Джетт ковылял последним, пошатываясь не то от усталости, не то от страха.
        Генри остановился. Он внезапно понял, что кого-то не хватает, причем не хватает уже давно, с тех пор, как они виделись в полуразрушенной приемной Вегарда.
        - А где Олдус? - медленно спросил он.
        - О, за него не волнуйся, - бросил Освальд. - Пока мы обедали у старейшины, господин Прайд так утомил нас своими расспросами, что Джоанна бросила ему в лицо немного сонного порошка.
        - Это такая сияющая крупа, которую волшебники прямо из воздуха могут достать, - сообщил Хью.
        - В сказках волшебники сыпали ее в глаза детям, которые не могли заснуть, - подал голос Джетт. - Жаль, что с тех пор некоторые волшебники связались с плохой компанией и теперь заняты совсем другими делами.
        Джоанна сердито обернулась к нему, но Джетт посмотрел на нее без страха, так, словно знает, что нарывается, но не собирается прекращать.
        - Вы хоть представляете, что целая деревня преступников сделает с тем, кто всю жизнь ловил таких, как они? - холодно спросил Генри, но Освальд только рукой махнул.
        - Я взял с наших новых друзей обещание, что этого посланника они примут, как гостя. Когда все закончится, собственный летописец мне не помешает.
        Меньше всего Генри хотелось думать, о чем Олдусу придется писать, если все закончится так, как желает Освальд. Чтобы отвлечься, он стал всматриваться в лес, пытаясь понять, куда они, в самом деле, идут, и заметил далеко впереди что-то белое. Всего лишь крохотная точка среди крепкого плетения ветвей, но Генри больше не спускал с нее глаз. В этом темном, диком месте она казалась неестественно белоснежной, и скоро остальные тоже ее заметили. Генри запоздало вспомнил, что оружия у него с собой как не было, так и нет, но что-то ему подсказывало: оружие тут не понадобится.
        Прошел едва ли не час, прежде чем они подошли к белому пятну так близко, что смогли его рассмотреть.
        - Чтоб мне провалиться, - потрясенно выдавил Джетт.
        Генри кивнул. Он ожидал чего угодно, но уж точно не огромного спящего зверя.
        - Это Барс? - еле слышно спросила Роза.
        - He, - тоном знатока ответил Хью. - Я его видел, он ко мне приходил, и это точно не он. Барс размером с обычного зверя, а эта тварь - как дом моего папаши, а он был старейшиной, так что дом у него…
        Его рассказ резко оборвался, когда рука Освальда с силой зажала ему рот. Освальд уже несколько раз делал Хью знаки, чтобы тот замолчал, но Хью был не из тех, кто понимает намеки.
        - Он спит, - мягко сказал Освальд, указывая туда, где за деревьями вздымался и опадал пушистый белый бок невиданного зверя. - И я готов поспорить: если он проснется, ты не обрадуешься.
        Хью обиженно надулся, а Освальд зашагал дальше. Его сапоги соприкасались с землей абсолютно бесшумно даже в трескучем старом лесу, но все его усилия сводили на нет шестеро спутников, половина из которых топала и трещала ветками, как лоси.
        Когда лес наконец расступился и они оказались на ровной, как стол, поляне, оказалось, что зверь - не самое странное, что тут есть. Белое животное, похожее на исполинского волка с отвисшими щеками, мирно дремало, свернувшись в клубок, а вокруг него валялась пара десятков поблекших от времени черепов. И хотя человеческого черепа Генри никогда не видел, что-то ему подсказывало: это именно он. Кое-где на черепах виднелись пятна крови, а в одном месте на земле блестела темно-красная лужа - свежая, словно не тронутая временем. Посреди поляны было что-то уж совсем непонятное: яма окружностью метра в четыре, - аккуратная, круглая и, кажется, очень глубокая. В десятке шагов за ней возвышалась каменная арка с белой надписью: «Один не пройдет».
        Вся эта картина была такой несуразной и жуткой, что казалась порождением какого-то кошмарного сна, но Генри отлично знал, что не спит. Он чувствовал запах снежно-белого меха, слышал, как присвистывает во сне волк и как завывает ветер в яме, - на такой сон у него воображения бы не хватило.
        С перехваченным от страха и отвращения горлом Генри обернулся и увидел, что Хью сидит на земле, Роза обхватила ствол дерева, чтобы не упасть, а лица других приобрели разную степень бледности - от легкой у Джоанны до мертвенно-серой у Джетта. И только Освальд смотрел вперед с удовольствием. Это лишний раз напомнило Генри, что его приемный отец - чокнутый мерзавец, которого не остановит ничто на свете.
        - Я передумал, - выдавил Хью. - Подожду вас в деревне.
        Он развернулся и пополз обратно в лес, но Освальд взял его за воротник и, подняв на ноги, вернул назад. Вся эта возня зверя не разбудила, но, когда Освальд сделал несколько шагов в сторону ямы, ровное дыхание волка сбилось, и он открыл глаза.
        Против такого оружие не помогло бы - когда он поднялся на лапы, оказалось, что Хью не преувеличил: зверь и правда был размером с деревенский дом. Он оглядел гостей и оскалился, угрожающе наморщив нос. Генри прижался спиной к дереву, подавляя желание опуститься на колени и по примеру Хью поползти обратно в лес.
        Но Освальду все было нипочем. Он достал из сумки лист с историей про Предел и выставил его перед собой. Рука у него не дрожала.
        - Я знаю, что дорога к Пределу лежит здесь, - твердо сказал он, приподняв лист так, словно надеялся, что волк сейчас нагнется и прочитает. - Здесь написано, что второе испытание - пройти мимо Белого Пса, который не пропустит, если не выполнишь условие, написанное на каменной арке.
        - Да что вы с ним разговариваете, он же не соображает! - простонал Хью, доказав, что с наблюдательностью у него так себе: Белый Пес внимательно смотрел на Освальда и едва заметно кивал.
        - Зачем Барс поставил такую тварь сторожить свою тайну? - шепнул Джетт, подбираясь ближе к Генри. - Я думал, кошки собак не любят.
        Джетт смотрел на него таким умоляющим взглядом, что Генри сразу понял: то, о чем он говорит, неважно, слова - всего лишь прикрытие, способ сказать: «Прости, что я опять пошел с Освальдом и подвел тебя». Генри услышал это так ясно, что ужас перед творящимся вокруг безумием немного отступил. Его мечта научиться понимать людей с полуслова начинала сбываться, и теперь он знал: важен не ответ, а то, как он его произнесет.
        - Думаю, именно поэтому этот красавец здесь, - пробормотал Генри, стараясь голосом показать, что он не обижен. - Освальд же сказал: Барс не может войти сюда, Предел и от него защищен.
        А больше он ничего сказать не успел, потому что волк внезапно заговорил:
        - Один не пройдет. Кто нарушит условие, тому путь к цели явит то, что страшнее всего на свете. Исполняйте или поворачивайте назад.
        Разговаривал он так же, как Барс, - не открывая рта. Урчащий низкий голос звучал прямо из глубин его могучего тела. Карие глаза, каждый размером с человеческую голову, смотрели на Освальда с мрачным интересом.
        - К счастью, Перси Отступник описал условие задачи, и у меня было время подумать, - невозмутимо сказал Освальд, поворачиваясь к Белому Псу спиной, что, по мнению Генри, было уж слишком самонадеянно. - Каждое испытание, как обычно и бывает во всех этих дурацких сказочных проверках, направлено на одно качество, которое устроитель испытания - в данном случае, видимо, само королевство - считает важным. Первое испытание было на дипломатию и умение добиться своего: нужно было уговорить целую деревню впустить нас сюда, и если бы хоть один взрослый житель оказался против, деревья прикончили бы нас. Этот путь ведет к источнику бесконечной силы, и разумно, что второе испытание нужно для проверки еще одного важного для всесильного правителя свойства: готовности пойти на все ради власти.
        - Жутковатое качество для правителя, - сказал Джетт.
        Но Освальд и ухом не повел.
        - Если не будет выполнено условие, пришедшего ждет то, что страшнее всего на свете, - как ни в чем не бывало продолжал он. - Тут все ясно: это смерть. Как вы видите по черепам бедняг, пытавшихся попасть сюда со времен основания королевства, условие выполнить они не смогли.
        - Что-то я не пойму, что надо делать, - сдавленно пробормотал Хью.
        - А по-моему, все очевидно, - сказал Освальд. - «Один не пройдет» - это значит, что один из пришедших должен остаться здесь. Благодаря Перси я знал, что приходить сюда без спутников бессмысленно. К счастью, королевство на особо кровавых методах не настаивает: тут есть удобная бездонная яма, падение в которую - верная смерть. - Освальд скупо улыбнулся. - Прости, Хьюго. Должна же и от тебя быть какая-то польза.
        С этими словами он схватил Хью за шкирку и поволок в сторону ямы. Тот даже не сопротивлялся - на его лице было только бесконечное удивление, и Генри подумал, что он, наверное, так и умрет, не веря, что добрый Освальд может плохо с ним поступить. Генри бросился следом и, перегородив путь Освальду, обеими руками толкнул его назад.
        - Никого убивать мы не будем, - отрезал Генри.
        - Что ты городишь, чудик? Он не собирается меня убивать, - прошипел Хью, и Генри почувствовал что-то похожее на жалость. Даже сейчас Хью злился на него, а не на Освальда. - Мы друзья, я его помощник, я ему нужен и…
        - Хьюго, очнись. - Освальд встряхнул его легко, как мелкого зверька, и безуспешно попытался обойти Генри. - Ты всерьез думаешь, что мне нужен жадный, трусливый предатель вроде тебя?
        - Но… но зачем тогда вы меня с собой взяли? - растерялся Хью.
        - Раз уж по дороге к Пределу надо принести жертву, я решил, что хоть для чего-то ты пригодишься.
        - Джоанна, скажите ему, - пролепетал Хью.
        Та пожала плечами:
        - Прости, малыш. Ты забавный котеночек, но котят на свете много, а Предел один. Освальд, не тяни. Я ушла бы и одна, но не могу переместиться на ту сторону - моя сила в этом лесу бесполезна.
        Вот тут Хью наконец-то начал брыкаться, и Генри воспользовался заминкой.
        - Подожди минуту, - сказал он Освальду, не давая ему сделать ни шагу. - Есть другой способ. Говоришь, Пес не пропустит, если не выполнить условие?
        И Генри развернулся к Белому Псу, который с интересом наблюдал за разговором. Его огромная тень накрывала всю поляну, и он мог бы просто раздавить любого лапой, но стоял смирно. Он вовсе не казался злобным, и у Генри сжалось сердце при мысли о том, чтобы убить его, но он заставил себя вспомнить, что он охотник, а это - зверь, и лучше уж пусть погибнет не человек, а животное. И он сдернул правую перчатку, чувствуя, что дар горит внутри во всю силу, ровно, как пламя в очаге.
        Генри был уверен, что придется драться, как с лютой тварью в пещере, но Пес спокойно ждал и только голову набок склонил, когда Генри вытянул руку и, заставляя себя не смотреть ему в глаза, прикоснулся к лапе. Точнее, прикоснулся бы, если бы лапа была из плоти и крови.
        Рука прошла насквозь, словно Пес был соткан из воздуха. Додумать эту мысль до конца Генри не успел, потому что Пес зарычал, пригнул голову к земле и резким движением ударил Генри носом. Удар был такой силы, что тот отлетел шага на три и растянулся на земле, убедившись, что бестелесность не мешает Псу крепко бить. Лежа на земле, Генри увидел, что, пока он беседовал с Освальдом, Джетт попытался решить проблему по-другому и обойти Пса по дуге, тихо хромая вдоль края поляны. Кажется, мысли о матери придавали ему и мужества, и скорости: он прошел уже полпути, но Пес тоже это заметил. Быстро получив мощный удар носом, Джетт тоже растянулся на земле, зажмурившись и держась за колено.
        - Условие не выполнено, - сообщил Пес, не шевеля мордой, и облизнул свой белоснежный бок.
        - Что и требовалось доказать, - спокойно сказал Освальд.
        Хью отчаянно пытался вырваться и что-то голосил, но Освальд удерживал его без всяких усилий: похоже, сила мышц у Хью была не больше, чем сила духа. Освальд уже успел дотащить его до ямы, один пинок - и бедный болван полетел бы вниз, но Генри уже вскочил, натянул перчатку и толкнул взмокшего, белого как мел Хью назад.
        - Должен быть другой способ. Меч у тебя на поясе может убить кого угодно, верно? Попробуй убить Пса, - упрямо сказал Генри, и на этом терпение у Освальда закончилось.
        Он выдернул из ножен меч и приставил острие к горлу Генри.
        - «Один не пройдет» - что тебе неясно? Пес не пропустит нас дальше, если мы не принесем жертву. Волшебные испытания нельзя обмануть, их можно только выполнить.
        - Слушай, собачка, - дрожащим голосом проговорил Джетт, по-прежнему лежа на земле. - Может, лучше в загадки сыграем? Чудовища в сказках обожают загадки!
        Пес задумчиво облизнулся и улегся около ямы, наблюдая за Генри и Освальдом. Кажется, предложение Джетта его не заинтересовало.
        - Думаешь, я не знаю, зачем ты пришел на самом деле? - тихо спросил Освальд, сильнее прижимая лезвие к коже Генри. - Ты теперь помнишь, кто ты такой, и, конечно, ненавидишь меня за то, что я сделал. В любой истории наступает момент, когда герой наконец решается убить злодея, вот и у нас он наступил, верно?
        - Нет, - сказал Генри, стараясь поменьше шевелить губами: при каждом движении горла острие чувствовалось сильнее. - Я пошел сюда, чтобы ты никого не угробил по дороге. Сколько людей пришло с тобой, столько и уйдет назад. Хоть за этим я могу проследить.
        Глаза Освальда сузились, и Генри наконец понял, что изменилось в его взгляде с тех пор, как они расстались в пещере чудовища. Он больше не смотрел на Генри так, будто любит его и считает, что они заодно несмотря ни на что. Сейчас он смотрел на него, как на врага.
        - Если придется сбросить в яму тебя, не сомневайся, я это сделаю, - сказал Освальд. - Но в последний раз предлагаю сделать проще и быстрее: избавиться от Хью. С чего тебе защищать этого слизняка?
        - У него есть брат, и он ждет его дома, - отрывисто проговорил Генри. - Сван сказал, что братья всегда возвращаются. Я не хочу, чтобы он ждал зря.
        - Больной вопрос, да? - еле слышно пробормотал Освальд, и Генри накрыло приступом чистого, яркого гнева.
        - Может, нам сбросить не Хью, а тебя? Вот уж кого никто не ждет, - вырвалось у него, и Освальд сжал губы в тонкую бесцветную линию.
        - Хочешь по-плохому? - без выражения спросил он и резко отвел меч назад.
        Генри успел дернуться в сторону за секунду до удара. Они были совсем близко от ямы, он слышал, как в ее глубине воет ветер, и постарался не думать, как долго будет лететь, если упадет. Хью, к сожалению, отползти подальше не догадался: так и сидел на земле в двух шагах от них, обхватив руками колени, отнимая у Генри бесценное пространство для маневра. Помимо него, мешали еще и раскиданные повсюду черепа, которые то и дело попадались под ноги. Освальд обращался с мечом так, будто тот ничего не весил, и по его молниеносным, четким движениям Генри понял, что Освальд не пугает, он действительно решил больше с ним не церемониться и убьет, если не будет другого способа пройти дальше. Генри уходил от ударов, отклонялся, перекатывался, но с каждой секундой огонь внутри разгорался сильнее, как всегда бывало от драки, еще немного - и желание снять перчатки станет нестерпимым. Отец теснил его прямо к яме, Пес наблюдал за ними, положив голову на лапы, и помощи ждать было неоткуда.
        Уклоняясь от меча, Генри все-таки споткнулся о череп, и от удара о землю все мышцы обдало жаром.
        «Давай, ну давай же, - азартно шепнул огонь ему на ухо. - Ты разве не видишь, что любви в нем больше нет? Он не твой отец, он настоящий злодей, он заслужил это. Убей».
        Генри мотнул головой, но голос не исчез, левая рука тянулась к правой перчатке, и Генри вцепился в землю. Нужно решиться. Просто взять и решиться. Освальд занес меч, осталась всего секунда, чтобы выбрать, что лучше: убить или быть убитым, и Генри показалось, будто эта секунда растянулась до бесконечности, потому что не было на свете решения сложнее, чем это.
        А потом до него дошло, что секунда растянулась не поэтому, а потому, что Освальд куда-то исчез. Меч глухо ударился о землю, воздух звенел от пронзительного крика, и Генри поднялся на ноги. От облегчения его так колотило, что он не сразу понял расклад сил.
        Освальда не было видно, потому что он упал в яму, у края которой стоял. А упасть туда помог ему Хью, который, очевидно, воспользовался тем, что Освальд заносил меч двумя руками, и ударил его в незащищенный живот. Падая, Освальд успел ухватиться за край ямы, а теперь Хью яростно бил ногой по его пальцам и исступленно кричал:
        - Сдохни, тварь, сдохни, сдохни!
        На лице Хью была такая дикая, бешеная злоба, и руку Освальда он топтал с такой силой, что сомневаться не приходилось: еще несколько ударов - и Освальд полетит вниз. Возможно, падение в эту яму убило бы и бессмертного, но Генри не стал проверять. Он отшвырнул Хью в сторону, чтобы не мешал, и протянул Освальду руку. Тот цеплялся за рыхлую землю из последних сил - кажется, Хью успел переломать ему пальцы.
        - Хватайся, - выдавил Генри, изо всех пытаясь не слушать протесты огня. - Давай быстрее.
        Освальд злобно посмотрел на него слезящимися от боли глазами. Руку он не взял и попытался подтянуться сам, но только замычал и уткнулся лицом в край ямы. Генри схватил его за оба локтя и вытащил наверх. Освальд повалился на землю, и Генри упал рядом.
        - Я не хочу тебя убивать, - трясущимся от усталости голосом сказал он. - И умирать не хочу. Повторяю еще раз: мы найдем другой способ пройти.
        Освальд посмотрел на него так, будто Генри прорычал это на медвежьем языке. Пальцы у него торчали под такими причудливыми углами, что Генри понял: сила Хью, доведенного до отчаяния, раз в пять превышает его силу в обычном состоянии.
        Какое-то время они молча лежали рядом. Неподалеку кашлял Хью - его Генри тоже приложил со всей силой отчаяния. А потом Генри кое-что заметил: Белый Пес на них больше не смотрел. Он наблюдал за Эдвардом, который бродил по краю поляны и занимался чем-то странным: разглядывал черепа.
        Генри хотел уже спросить, зачем ему это надо, когда Эдвард размахнулся и со всей силы швырнул череп на землю. Тот откатился в сторону, а Эдвард поднял его снова, подошел к каменной арке и на этот раз ударил об нее. Череп разлетелся на куски, и Эдвард, удовлетворенно кивнув, выискал среди остальных черепов тот, что был покрыт кровью, и задумчиво провел по нему языком.
        - Твой драгоценный братец - чокнутый, - еле слышно проскрипел Освальд, во все глаза наблюдая за тем, как Эдвард облизывает череп. - И это чистая правда. Он действительно душевнобольной, и не говори потом, что я не предупреждал.
        Генри не нашел в себе сил врезать ему за эти слова, потому что Эдвард подошел к влажно блестящей луже крови на дальнем конце поляны, запустил в нее палец и прикоснулся к нему языком.
        - А вам не приходило в голову, почему тут одни черепа? Где остальные кости? - спросил Эдвард, вытирая палец об одежду.
        - Кости уже истлели, умник, - бросила Джоанна, сидевшая рядом с Розой у края леса. - Эти ребята были тут много сотен лет назад, раз уж даже череп легко раскрошился!
        - Тогда почему кровь еще свежая? - поинтересовался Эдвард.
        На этот вопрос Джоанна ответить не смогла, и Эдвард, подняв еще один череп, бросил его Генри. Тот инстинктивно поймал, вздрогнув от отвращения.
        - Тебя ничего не смущает, гений? - весело спросил Эдвард, и у Генри закралось подозрение, что Освальд насчет него не ошибался.
        - Кроме того, что у меня в руках чья-то голова? - спросил Генри, кое-как заставив себя посмотреть на череп внимательнее и покачать его в руке. - Он такой легкий, потому что древний?
        - Нет. Потому что фальшивый, - усмехнулся Эдвард. Впервые с тех пор, как они вышли из приемной Вегарда, его лицо не выглядело как застывшая маска. - Он из гипса, иначе я не смог бы его разбить. И кровь тоже фальшивая - просто клюквенный сок. Это все декорации.
        - Декорации для чего? - медленно спросил Освальд и, поморщившись, кое-как сел.
        - Для фальшивого испытания. Пока вы друг друга колотили, я все думал: если тут правда кто-то погиб, куда делись все остальные кости? И понял: тут все нарочно сделано так, чтобы навести на мысли о смерти: кровь, яма, черепа. Поэтому фраза «один не пройдет» понимается в том смысле, что кого-то надо прикончить. Но когда Джетт сказал про загадки, я подумал: что, если само это место и есть загадка? - Эдвард подошел к Белому Псу и запрокинул голову. Тот наклонился, едва не касаясь носом его лица. - Ты сказал: «Кто нарушит условие, тому путь к цели явит то, что страшнее всего на свете». И я точно знаю: страшнее всего не смерть.
        - Серьезно? - фыркнул Освальд, но Генри видел, как внимательно он слушает.
        - Да. Страшнее всего одиночество, - сказал Эдвард и погладил Пса по морде. Шерсть даже не примялась, будто рука касалась воздуха, но Пес довольно прикрыл глаза. - Худший кошмар - это когда ты совсем один, как этот пес, и знаешь, что никто не придет тебе помочь. «Один не пройдет» значит, что сюда нельзя приходить одному. Дальше, наверное, ждет что-то такое, с чем в одиночку не справиться. Мы можем пройти дальше все вместе?
        - Конечно, - сказал Пес и лизнул его руку. - Ты понимаешь жизнь, мальчик. Условие выполнено.
        - И все? - не поверил Освальд. - Надо было просто спросить?
        - Да, - сказал Эдвард и отошел, на прощание потрепав склоненную морду Пса. - Чтобы получить правильный ответ, надо задать правильный вопрос. Это было испытание на ум, а не на готовность кого-нибудь убить.
        И он прошел сквозь арку. За ним к арке бросился Хью, потом - Освальд, прижимая к себе покалеченные руки.
        Генри дождался, пока войдут Джоанна, Роза и Джетт, и повернулся к Псу.
        - Спасибо, - сказал Генри. - Ты что, и правда ждешь тут один с начала времен?
        - Да, - сказал Пес, не открывая рта. - Но не переживай. Большую часть времени я сплю.
        И, словно в подтверждение своих слов, он зевнул, распахнув гигантскую розовую пасть, свернулся в клубок и закрыл глаза. Генри немного постоял, глядя, как поднимается и опадает его белый бок, а потом прошел через арку и догнал остальных.
        Генри был уверен, что Освальд попытается свернуть Хью шею, да и Хью, кажется, этого ждал - боевой задор он уже растерял и теперь посматривал на Освальда с угрюмым, безнадежным ужасом. Но тот на своего непутевого помощника даже не взглянул и молча шел впереди, с трудом отодвигая с дороги ветки. Он пытался делать это плечами, раз уж руки не работали, и в результате шел так шумно и медленно, что в конце концов Генри обогнал его.
        - Я не разрешал тебе идти первым, - резко сказал отец.
        - А я тебя не спрашивал, - огрызнулся Генри, придерживая перед ним ветку. - Куда бы мы ни шли, надо добраться туда быстрее, а ты тащишься, как улитка. Что там у тебя написано, сегодня успеем дойти?
        - Прости, Перси не указал расстояние в часах и километрах, - ядовито ответил Освальд. - Но рискну предположить, что Предел не так уж близко, а то кто-нибудь уже давно бы его нашел.
        - Я тоже рискну кое-что предположить. Ты так рвался к цели, что и не подумал переждать в деревне до утра или взять факелы.
        Освальд бросил на него раздраженный взгляд, но возразить было нечего. Солнечный свет уже почти иссяк, еще час и стемнеет окончательно. Лес здесь был еще гуще - дикие, древние заросли, Генри никогда еще не видел таких старых деревьев. Он шагал первым, придерживая за собой ветки, и отчаянно вглядывался вперед, но вокруг на много километров не было ничего, кроме чащи.
        После пережитого страха скорость передвижения у всех упала почти до нуля. Самым громким членом группы оказалась, как ни странно, Джоанна. Она шипела, когда ветки цеплялись за платье, и сыпала замысловатыми проклятиями, спотыкаясь о древесные корни. Шума от нее было столько, что Генри понял: волшебники привыкли перемещаться с места на место без всяких усилий, и пешие походы для них - худшее наказание. Остальные ни на что не жаловались, молча брели вперед, и прошел еще почти час, прежде чем Генри понял: сегодня никуда не дойти, придется ночевать.
        К тому моменту, как Генри присмотрел для ночлега удобный сухой овраг, лес уже проглотили сумерки. Поднялся по-осеннему холодный ветер - устойчивый и сильный, он шевелил тяжелые верхушки деревьев, забирался под одежду, продувая до костей. Птиц и животных больше не было слышно - тишину нарушал только скрип древесных стволов да тревожный шум листьев.
        - Не подумай, что я трус, - сказал Джетт, когда Генри начал спускаться в овраг, громко топая, чтобы распугать возможных змей, - но ты уверен, что ночью нас тут не прикончат опасные звери, чудовища, злые духи, волшебные псы или что-нибудь вроде того?
        - Разведем костер и будем по очереди сторожить, - ответил Генри. - Увидишь чудовище - кинь в него камнем.
        Джетт сощурился, пытаясь в полутьме разглядеть выражение его лица, и с облегчением рассмеялся.
        - Надо же, кто-то шутить научился. - Он упал на гору слежавшихся скользких листьев. - Нет уж, вижу чудовище - бужу тебя, ты с ним быстро разделаешься.
        - Никакого костра, - отрезал Освальд. - Мы не знаем, кого может привлечь огонь.
        - Я не спрашивал разрешения, - без выражения ответил Генри, глядя, как все испуганно сгрудились на дне оврага. - Отсюда костер будет не слишком заметен. Попробуешь меня остановить - пожалеешь. Я иду за хворостом. Всем ждать.
        - Ну, тогда я тоже пособираю, - сказал Освальд.
        - Зубами? - холодно спросил Генри.
        Но Освальд уже вылез вслед за ним из оврага - кажется, просто назло - и кое-как начал подбирать хворост. Он морщился, прижимая собранные ветки сгибом локтя, но даже с переломанными пальцами самолюбие мешало ему показывать боль или усталость.
        Они молча бродили в темноте, выискивая сухие ветки. Генри спиной к отцу не поворачивался - он слишком хорошо помнил, как тот пытался снести ему голову. Освальд, кажется, тоже это помнил, потому что вдруг заговорил:
        - Да, я бы это сделал. Будешь стоять у меня на пути - не жди, что я остановлюсь.
        - Я догадался, - сказал Генри, отдирая от поваленного дерева куски мха.
        Освальд несколько раз взглянул на него, будто ждал, что Генри скажет: «Я тоже убью тебя, если понадобится», но тот молча рассовывал мох по карманам, и Освальд продолжил:
        - Знаешь, после смерти Сиварда я изучил о разрушителях все, что мог. Во дворец мне ходу не было - огненные твари не пускали, - но Джоанна помогала мне таскать книги из королевской библиотеки. Таких, как ты, всегда держали взаперти, всегда заставляли подавлять дар. И все вы плохо кончили. - В темноте отец выглядел как черная фигура без лица, и Генри старался на него не смотреть. - И я подумал: что, если вырастить ребенка с даром огня, не запрещая им пользоваться? Например, чтобы убивать животных или уничтожать предметы. Я ради этого даже искусство охоты освоил - жизнь охотника больше всего подходила к моему плану. Знаешь, я очень давно все спланировал.
        Он сказал это с такой неуместной гордостью, что Генри до хруста сжал охапку дров.
        - Я что, благодарить тебя должен? - спросил он, с трудом подавив желание бросить дрова и врезать Освальду по лицу.
        - Возможно, - пожал плечами Освальд и тут же поморщился от боли в руках. - Некоторые разрушители сбегали из-под замка, и, поверь, не было ни одного, который на свободе продержался бы дольше недели, не начав убивать. Думаешь, если б я тебя не украл, у тебя была бы веселая жизнь? Видел бы ты себя в шесть лет: слюнявый плакса, сын жалкого слабака и самовлюбленной красотки. Они посадили бы тебя под замок, узнав, что их розовощекий малыш убивает прикосновением, и там ты сошел бы с ума. Конец истории.
        - Ах ты тварь, - выдавил Генри и с размаху бросил дрова на землю. Если Освальд пытался его разозлить, ему это удалось. - Моя семья любила меня. Это из-за тебя король чуть не сошел с ума, из-за тебя сбежала моя мать, ты во всем виноват, ты еще триста лет назад должен был сдохнуть, ты… - Генри ткнул пальцем в его сторону, но так и не смог подобрать слов. - Ты… Ты…
        - Интересно то, что ты назвал его «король», а не «отец», - невозмутимо перебил Освальд. - Знаешь почему? Потому что твой отец все еще я. Я вырастил тебя таким, какой ты есть, и это, уж извини, навсегда.
        Генри показалось, что в голове у него что-то вспыхнуло и перестало работать, а когда заработало снова, он уже прижимал Освальда к земле и заносил кулак. А Освальд даже не пытался сбросить его с себя - он смеялся, и это была самая странная реакция на угрозу, какую Генри мог представить. Кулак Генри с силой врезался ему в челюсть, но Освальд засмеялся только сильнее.
        - Подумать только, - выдохнул он, блестя зубами в темноте. - Даже сейчас перчатки не снимаешь. Все разрушители в истории завидуют тебе с того света, Генри. И кто же научил тебя так прекрасно владеть собой?
        Генри ударил его еще раз с такой силой, что, кажется, сломал зуб, но никакого удовлетворения не почувствовал и откатился в сторону. Огонь подбивал его ударить снова, но как-то вполсилы - кажется, опасался, что Освальд все же схватится за волшебный меч. Генри встал и начал подбирать рассыпанные дрова. Ему было противно от самого себя, он чувствовал себя проигравшим, хотя даже не понимал, в какую игру они играли.
        Холодало с невероятной скоростью, деревья вокруг угрожающе поскрипывали и шелестели. Когда Генри вернулся в овраг и свалил на дно хворост, все посмотрели на него так, будто думали, что он пропал в лесу и не вернется. Они уже завернулись в старые одеяла, которые, видимо, достали из сумок. Эдвард протянул ему огниво, и Генри начал складывать костер дрожащими от холода руками, жалея, что пропустил тот момент, когда сельчане раздавали вещи.
        Вскоре вернулся и Освальд, с кровью на лице и без дров. Кажется, против костра он больше не возражал, - когда пламя разгорелось, он подсел ближе и протянул к нему свои покореженные руки. В пещере лютой твари кости у него срослись почти сразу, но, видимо, в тот раз он истратил на восстановление слишком много сил, так что на сегодня уже не хватило.
        В сумках, выданных сельчанами, оказались еще фляги с водой, сухари и сушеные фрукты, которые Джетт назвал абрикосами, - и еда, кажется, хоть немного отвлекла всех от мыслей о том, что они собираются провести ночь в лесу, куда людям было запрещено ходить от начала времен.
        Роза сразу же протянула Генри половину своей порции. Генри мог бы попросить еду у Джетта или Эдварда, но взял, потому что видел: Розу обидит отказ. Ему хотелось подышать на ее синие от холода пальцы или прижать их к своему боку - кожа у него наверняка горячая даже сквозь рубашку, - но он только кивнул и сказал:
        - Спасибо. А то ты так потолстеешь, что между деревьями не будешь пролезать.
        Она вскинула на него недоверчивые, запавшие от усталости глаза, и они раскрылись сильнее, когда она поняла, что Генри шутит.
        - Прости меня, - еле слышно сказала она. - Я была не права.
        Генри покачал головой. Сейчас, глядя на ее испуганное, болезненно худое лицо, он понял, что и так не злился на нее по-настоящему.
        Таинственные абрикосы оказались вполне вкусными, сухари тоже, но Роза, кажется, не могла заставить себя съесть даже свою часть. Это было странно после двух дней впроголодь, но потом Генри сообразил: веер. Роза не привыкла есть на людях, не закрывая лицо веером.
        - Ешь, - тихо проговорил он. - Никто не смотрит.
        Но наперекор своим словам он, не отрываясь, смотрел, как она нерешительно начала жевать, и думал: вот бы увидеть, как она ест по-настоящему. С аппетитом, как голодная, а не так, словно жует кусок коры. Они не отводили друг от друга глаз, пока ели, а потом Роза прошептала:
        - Если с нами что-то случится, я просто хочу, чтобы ты знал: я тебя люблю. - Она затравленно посмотрела наверх, туда, где гнулись под ветром древние деревья. - Когда ты сбежал, я все равно пошла сюда, потому что хотела загадать, чтобы ты избавился от дара. Я на все готова для тебя. И если я погибну в этом ужасном месте, это ради любви. Может, это и к лучшему. Освальд был прав: я не смогу вернуться во дворец после того, как сбежала.
        - Никто не погибнет, - покачал головой Генри, решив не упоминать о том, что, если его план сработает, Освальд не сможет открыть Предел, а значит, избавления от дара не будет. - Не бойся, ладно? Когда мы отсюда выберемся, никто тебя не обидит. Я о тебе позабочусь.
        - Ты меня любишь? - выдохнула она, и Генри кивнул.
        Он не был уверен, что люди понимают под этим словом, когда речь идет не о родичах, и скорее чувствовал какую-то ноющую, бесконечную жалость, но, увидев, как осветилось ее лицо, понял, что ответил правильно. Ему хотелось, чтобы Роза перестала трястись, хотелось обнять ее, но вокруг было слишком много народу, так что он просто соорудил на лице что-то, как он надеялся, похожее на ободряющую улыбку, и Роза несмело улыбнулась в ответ. У нее было лицо человека, оглушенного счастьем, и Генри успокоился. Главное - дожить до конца этого безумного похода, а дальше разберутся.
        Поскольку у Освальда были сломаны и пальцы, и зуб, он только мрачно пил воду и, когда все закончили есть, приказал:
        - Всем спать. Я посторожу.
        - Давайте лучше я, - покачал головой Джетт. - Вы уж извините, но чтобы спать под вашим присмотром, надо быть либо идиотом, либо бессмертным.
        Последнее относилось к Джоанне, которая уже легла на лучшее место около костра и, кажется, уснула в ту же секунду. Вспомнив Тиса, Генри подумал о том, что, несмотря на вечную жизнь, все волшебники любят поспать.
        - Руки у меня заживут только к утру, а число тех, кто предпочел бы видеть меня скорее мертвым, чем живым, превышает здесь все допустимые пределы, - фыркнул Освальд, обводя насмешливым взглядом Хью, Генри, Эдварда и самого Джетта. - А если учесть, что все вы, дети мои, знаете, какой именно меч у меня на поясе, то спать мне вредно для здоровья.
        Хью все-таки улегся, завернувшись в одеяло так, что напоминал гусеницу, - если, конечно, бывают гусеницы с полным смертельной ненависти взглядом.
        - Ой, да хватит так на меня смотреть, Хьюго, - усмехнулся Освальд. - Если ты считал меня своим другом, ты еще глупее, чем я думал. И кстати, о глупости; я не слышал, чтобы ты сказал Генри спасибо. Без него ты бы тут не сидел.
        - Подавись, - сказал Хью, переводя ненавидящий взгляд на Генри. - Я бы и сам справился, но тебе во все надо лезть, да? Наш великий герой всех спасает направо и налево! Признайся, тебе просто нравится, чтобы вокруг тебя на коленях ползали.
        Генри прислонился спиной к земляному склону, жалея, что у него нет одеяла, чтобы накрыться им с головой и не видеть ни Хью, ни Освальда. К счастью, все так устали, что скоро заснули как убитые, несмотря на холод и пронизывающий ветер. Генри надеялся, что ему удастся привести свой план в исполнение, когда заснет и отец, но тот, кажется, действительно не собирался спать. Генри подкладывал в огонь прутья и, чтобы не уснуть, думал о Сиварде. Тот написал: «У ключа от всех дверей есть своя воля. Когда я взял его, он едва не заставил меня сделать кое-что ужасное», и теперь Генри вдруг понял: наверняка Сиварда тянуло именно сюда, он хотел открыть ту же дверь, которая сейчас влечет Освальда. Но откуда Сивард знал про нее? Все эти записки из прошлого, от Сиварда, от Перси, - как жаль, что оба мертвы и с ними никогда уже не поговорить. А потом в голову ему пришел еще один вопрос.
        - Записи, которые ты нашел в пещере, наверняка не заканчиваются на испытании с ямой и Псом, - еле слышно начал Генри. - Как Перси Отступник его прошел? И если прошел, почему не написал, как это сделать? А если нет, откуда знает, что будет дальше?
        Освальд несколько раз кивнул, показывая, что доволен его сообразительностью.
        - Я тоже об этом думал: он описывает условия трех испытаний такими иносказаниями, как будто нарочно хочет запутать дело, и не пишет, как их пройти. Думаю, что объяснение этому - проще некуда. Он родом из уже знакомой нам чудесной деревни, иначе откуда ему вообще знать о Пределе? А раз так, он был таким же хитрецом, как и все ее жители. Так и вижу, как он потирает руки, представляя беднягу, который будет ломать голову над его указаниями.
        - Значит, осталось всего одно испытание, - пробормотал Генри. - Хоть одна хорошая новость.
        Он вздрогнул, когда руки коснулось что-то холодное, но это был просто жухлый лист, который очередной порыв ледяного ветра сорвал с дерева. Генри поежился, и Освальд коротким движением швырнул ему свое одеяло.
        - Спи, Генри. Думаешь, я не вижу, что ты задумал? Хочешь во сне зарубить меня волшебным мечом, а для этого тебе надо, чтобы я перестал его сторожить. Не надейся: с тех пор как я стал бессмертным, со сном у меня так себе. Лучше отдохни, вдруг завтра тебе больше повезет?
        Генри хмуро завернулся в одеяло. Того, о чем говорил Освальд, у него и в мыслях не было, но кое в чем отец был прав: когда они вместе ходили на ночную охоту, не было ни одного случая, чтобы не вовремя заснул он, а не Генри. И как только Генри закрыл глаза, мысли о том, что нельзя засыпать в присутствии тех, кто пытался тебя убить, сразу растворились, и он провалился в сон.
        Глава 9
        Короли древности
        Генри проснулся от того, что по лицу били холодные капли. Он резко сел, озираясь. Утро выдалось дождливое, серое, но, кажется, вполне мирное. Несмотря на ночь под присмотром Освальда, все были живы, здоровы и на месте, вот только что-то вокруг сильно изменилось со вчерашнего дня.
        - Деревья, - пробормотал Джетт, и до Генри наконец дошло.
        Вечером здесь было хоть и промозглое, но лето, а сейчас листья на деревьях стали желтыми и рыжими, а не зелеными, как накануне. Осень наступила за одну ночь.
        - Отвечу на вопрос до того, как его задали: нет, у Перси про сошедшие с ума времена года ничего не сказано, - сообщил Освальд. - Ну все, хватит пялиться на деревья, выдвигаемся: нас ждут великие дела.
        Генри понятия не имел, каким Освальд воображал свой поход к источнику бесконечной силы, но реальность оказалась мокрой, холодной и скучной. Они пожевали сухарей и, завернувшись в одеяла, потащились вперед - более точного направления Перси, увы, не обозначил. Роза была по-прежнему в соломенных тапочках из Самайи, которые тут же размокли под дождем, и Генри сделал для нее единственное, что мог: взял узел с вещами, который вчера от обиды позволил Розе нести самой.
        - Помнишь, как ты вырастила для себя дорогу из травы? - тихо спросил он, вытаскивая из узла ее куцую меховую безрукавку. - Можешь сделать так снова?
        - Не получается. - Роза с несчастным видом покачала головой, натягивая безрукавку прямо поверх одеяла. - Сил нет.
        Генри старался не думать о том, почему осень наступила с такой скоростью, но скоро произошло то, чего он и боялся: листья начали падать все чаще и чаще, толстым ковром оседая на земле, пока ветки не опустели. Деревья теперь подпирали небо, как исполинские голые кости, а потом дождь превратился в мелкие снежные крупинки.
        - Никогда еще слова «зима в этом году ранняя» не были так уместны, - пробормотал Джетт, и Генри не мог с ним не согласиться.
        Скоро поднялась настоящая метель, но только Генри успел подумать о том, чтобы понести Розу, пока она не отморозила ноги, как снегопад прекратился. Выглянуло солнце, ветки влажно заблестели, и Генри даже не удивили набухающие на них почки. Отовсюду снова послышались птичьи голоса, из земли с бешеной скоростью лезла трава.
        Весна была в самом разгаре, когда лес сначала поредел, а затем и вовсе закончился. Они вышли на луг с сочной травой, среди которой проглядывали цветы всех оттенков красного - от бледно-розовых маргариток до пунцовых маков. Несколько минут Генри был так увлечен всей этой красотой, медовым запахом и тем, как приятно солнце просушивает одежду, что не сразу заметил: Освальд сбросил сумку на траву и стоит, вертя головой во все стороны.
        - «Солнечным днем ты выйдешь на дивное плоское место и узришь тех, кто нес королевство на своих плечах», - пробормотал он. - Откуда Перси вообще мог знать, какая будет погода? Ладно, неважно. Где они?
        Остальные сумки тут же посыпались на траву - все были так рады передышке, что на вопрос Освальда отвечать не торопились. Эдвард и Генри были единственными, кто не растянулся на теплой земле, а послушно начали оглядывать поле.
        - «Те, кто нес королевство», - пробормотал Эдвард. Почуяв загадку, он взбодрился, как усталая лиса при виде добычи. - Короли? Но они ведь давно умерли, откуда им тут взяться?
        - Возможно, вы не заметили, ваше высочество, - протянул Освальд, - но это место до краев набито странностями. Эй, короли древности! Покажитесь нам!
        Ничего не произошло. Освальд позвал громче - тот же результат.
        - М-да, - уронил Освальд. - Ладно, переходим к варианту номер два. В записях сказано: «Призвать их может тот, кто вправе». Ваше высочество, попробуйте вы: ради этого я вас сюда из дворца и тащил.
        Эдвард бросил на него взгляд, который ясно говорил, что благодаря совместному походу он вовсе не стал любить Освальда больше и ничего ему не простил, но послушно крикнул:
        - Господа короли древности, я ваш потомок, покажитесь мне!
        На этот раз отсутствие ответа удивило Освальда куда больше - он помрачнел и, упрямо выпятив челюсть, начал бродить по лугу, разглядывая землю под ногами. А вот Генри на поисках сосредоточиться не мог, его беспокоила совсем другая мысль.
        - Так вот для чего тебе нужно было прикидываться мной, - пробормотал он. - Ты знал, что третье испытание - призвать королей древности, и боялся, что на твой зов они не явятся, потому что ты предатель, который едва не уничтожил Сердце и дары. Тебе нужен был способ заставить наследника трона притащиться на другой конец королевства.
        - Конечно, - рассеянно кивнул Освальд, наматывая круги по лугу. - Я мог бы его похитить и привести с мешком на голове, но это слишком хлопотно. К тому же я глубоко убежден, что добиться своего легче пряником, чем кнутом. Его высочество так рвался в поход, что я едва за ним поспевал, когда мы скакали на юг под звездной рекой.
        Тут Генри убедился, что непонятное, словно замороженное состояние, в котором Эдвард пребывал уже сутки, не лишило его способности мгновенно краснеть до цвета лугового мака.
        - Если бы я знал, с кем отправился в путь, вы бы сюда не доехали, - выпалил он.
        - Да-да, - сказал Освальд голосом, который ясно давал понять, что он в этом очень сомневается. - Поэтому я и выбрал облик человека, с которым вы поехали бы куда угодно. Совместная победа над лютой тварью так сближает. Хьюго, запомни на случай, если когда-нибудь решишь завести друзей.
        Глядя на лица Хью и Эдварда, Генри вздохнул. Способность отца говорить людям то, что доведет их до белого каления за пару секунд, действительно впечатляла.
        Они бродили по лугу, пока не началось лето. Ярко-синее небо сияло, одежда просохла, и ясно было, что осень не заставит себя долго ждать, но никто не нашел подсказки, где искать королей. Они обшарили каждый метр, перевернули каждый камень и в конце концов без сил расселись на земле. Генри сцепил руки на затылке. «Призвать их может тот, кто вправе». Но как это сделать? Они ведь мертвые. Люди закапывают мертвых в землю, и вряд ли короли похоронены именно здесь, так как же…
        Генри вскочил.
        - Я знаю, - выдохнул он. - Худое Пальтишко сказал мне. Кровь! Кровь поможет найти родича. Что, если с мертвыми предками это тоже сработает?
        Освальд несколько секунд без выражения смотрел на Генри, а потом медленно выдохнул сквозь сжатые зубы, встал и потрепал его по плечам.
        - Молодец, сынок, - сказал он.
        И пальцы, и зубы у него были в полном порядке, и Генри так на это отвлекся, что даже не отпрянул. А потом обернулся - и увидел, с каким видом смотрят на него Хью и Джетт.
        - Сынок? - слабым голосом переспросил Хью. - Какой сынок? Его папаша - охотник, дикий такой, мрачный мужик, живет у нас в лесу под Хейверхиллом.
        - А ты его когда-нибудь видел, Хьюго? - весело спросил Освальд, вытаскивая из-за пояса нож.
        - Не, с ним дела мой папаша вел, нам со Сваном он не разрешал ходить. Говорил, у этого охотника вид такой, будто сглазить может в два счета.
        - Ну вот это уже явное преувеличение, - фыркнул Освальд и разрезал себе ладонь.
        Капли крови упали на землю, но Хью на них не смотрел. На его лице медленно проступало такое глубокое потрясение, что Генри едва не рассмеялся.
        - Разрази меня гром, - выдавил Хью, затравленно переводя взгляд с Генри на Освальда. - Вы даже похожи.
        - Одно лицо, - пробормотал Освальд, кажется, просто чтобы позлить Генри.
        Но тот не разозлился - он был слишком обеспокоен выражением лица Джетта.
        - Прости, что не рассказал. - Генри решил не вдаваться в подробности насчет того, что Освальд ему не родной отец. - Я не знал, что человек в доспехах - это он. Все сложно.
        - Ты его сын, - выдохнул Джетт. - Это многое объясняет. Знаешь, если бы кто-то решил провести соревнование на самую безумную семейку в королевстве, вы бы, ребята, без награды не ушли.
        - Это он всех в Хейверхилле заставил раз в год за тобой по лесу гоняться, - злорадно сообщил Хью. - Ты в курсе?
        Генри кивнул, к явному сожалению Хью, и перевел взгляд на Освальда. Тот уронил на землю уже капель десять крови, но ничего не произошло, и Освальд, даже не потрудившись зажать чем-нибудь порез, поманил к себе Эдварда.
        - Видимо, все-таки законным наследником трона считаетесь вы, - нехотя пояснил Освальд, вытирая нож об одежду.
        Эдвард спокойно протянул ему руку, но Генри видел, как подрагивают его пальцы. Он боялся, что Освальд не ограничится несколькими каплями и перережет ему вены, но тот распорол кожу на запястье аккуратно, явно стараясь не причинять лишнего вреда.
        На этот раз хватило одной капли - она ярко блеснула на солнце, ударилась о траву, и во все стороны от этого места по земле прокатилась волна золотистого сияния. Оно погасло, докатившись до краев луга, - и в ту же секунду Роза вскрикнула, а остальные, кажется, едва сдержались, чтобы не последовать ее примеру, потому что на лугу стало человек на тридцать больше.
        Все новоприбывшие были в роскошной разноцветной одежде и с одинаковыми коронами на голове, как две капли похожими на ту, которую Генри нашел во дворце. Это были те короли, чьи покореженные временем статуи он видел в Саду камней. Генри узнал и долговязого Алдара, и толстого Бартоло, и того единственного, у кого была борода. Короли выглядели как живые, но были, несомненно, мертвы - сквозь них просвечивал луг и дальний лес, и Генри помнил из какой-то слышанной в детстве сказки, что именно так выглядят духи ушедших, когда являются потомкам.
        Эдвард опустился на одно колено, как делал в присутствии своего отца, и все последовали его примеру, даже Освальд, даже Джоанна.
        - Приветствую вас, - сдавленно произнес Эдвард, и тот король, что стоял ближе всех, ласково приподнял ему голову.
        Очевидно, его рука, как и лапа Белого Пса, при всей своей бестелесности действовала исправно, потому что Эдвард послушно запрокинул голову и посмотрел в глаза короля.
        - Матеуш Даритель, - с каким-то детским восторгом прошептал Эдвард, и король улыбнулся.
        И у него, и у остальных вид был дружелюбный, почти веселый, но немного отсутствующий, как у людей, которых оторвали от важных и приятных дел, к которым им не терпится вернуться.
        - Здравствуй, - сказал Матеуш и повернулся к остальным королям: - А вы беспокоились, что после потери короны наша династия измельчает. Смотрите, какие у нас красивые потомки.
        Он перевел взгляд на Генри, и тот с каким-то невероятным, покалывающим счастьем понял: Матеуш знает, кто он такой. Генри захотелось подползти к этому сияющему полупрозрачному человеку, уткнуться в его ноги и просто купаться в ощущении, что у него есть семья, что прошлое не исчезает навсегда, что он связан с чем-то важным, - но он не сдвинулся с места. А Матеуш тем временем подошел к Освальду, и Генри ожидал увидеть на его лице злость на непутевого потомка, но король только покачал головой, будто чему-то удивлялся.
        - Ну надо же, у него и правда черные волосы. Весь в мать, - сказал Матеуш и с улыбкой повернулся к членам своего рода, будто призывал их удивиться вместе с ним.
        Те закивали. У большинства из них волосы были русые, как у Генри, у нескольких человек - соломенно-золотые, как у Эдварда.
        - Откуда вы знаете, какого цвета волосы у моей матери? - проговорил Освальд таким неестественным, ломким голосом, какого Генри от него ни разу не слышал. - Тут, насколько я вижу, только короли, которые умерли до потери короны, а потеряли ее за двести лет до моего рождения.
        - Твоя мать была королевой, она часть нашей семьи. Конечно, мы ее знаем, - мягко ответил Матеуш. - Ты тоже встретишь ее в свой час, хотя, как я понял, ты сделал все, чтобы этот час настал как можно позже.
        Генри ждал, что уж за бессмертие в обмен на силу Сердца волшебства Матеуш сейчас начнет осыпать Освальда проклятиями, но тот смотрел на него так, будто это невинная шалость, и Освальд так растерялся, что, кажется, потерял дар речи. Но зато рот открыла Джоанна.
        - Ты видел его? - требовательно спросила она, в упор глядя на Матеуша. - Видел Барса в истинном обличье или легенды - вранье? С какой стати он показался тебе, человеку, когда даже мы, великие волшебники, созданные им, никогда не видели его лица?
        Матеуш подошел к ней и погладил ее распущенные волосы.
        - Конечно, я его видел, и далеко не один раз, - сказал он. - Смотри-ка, я умер почти полторы тысячи лет назад, а ты до сих пор завидуешь. Сколько усилий, чтобы разозлить Барса и заставить его тебе показаться! Даже с Освальдом ты когда-то связалась только ради этого, верно? Потом все изменилось, но тебе все равно было мало. И вот наконец ты у цели. - Матеуш покачал головой. Джоанна слушала с таким видом, словно ей в горло пытались затолкать живую лягушку. - Боюсь, его истинный облик тебя неприятно поразит.
        - Барс сказал мне то же самое, - выдавил Освальд. - Он чудовище, верно? Ужасный, отвратительный монстр?
        Матеуш не ответил, только засмеялся. Он выглядел таким обычным - человек лет сорока с бесцветными волосами и глубокой морщиной между бровей. Борода у него была вовсе не такая буйная, как у его изображения из камней и мха, - так, двухнедельная щетина. Он вовсе не казался красивым, но глаза у него были печальные и веселые одновременно, как будто он принимает жизнь такой, какая есть, и любит ее, как бы это ни было странно для мертвого, и Генри мучительно хотелось, чтобы король посмотрел на него снова.
        - Все это игра, - сказал Матеуш, нагибаясь к Освальду, будто хотел, чтобы он это запомнил раз и навсегда. - Вот чему он меня научил: звериная серьезность портит любое хорошее дело. Мы - люди, мы созданы, чтобы играть. Так давай же, делай свой ход. Скажи мне, зачем ты пришел?
        Матеуш отрывисто кивнул, показывая, что с беседой покончено и пора переходить к делу, и Освальд полез в сумку - так, будто только что вспомнил, зачем, собственно, пришел.
        - Перси Отступник написал: чтобы продолжить путь, надо умилостивить королей древности щедрым подарком. Вот, я подготовил дары, достойные вашего величия.
        Освальд вынул из сумки золотой слиток и переливчатое ожерелье из ярких камней, но Матеуш посмотрел на них без интереса. Освальд начал выкладывать из сумки и раскладывать на земле золото, сверкающие камни, украшения. Хью восхищенно застонал, глядя на сокровища так, будто в жизни не видел ничего прекраснее.
        - Сколько ж вы награбили, - еле слышно проговорил Эдвард, глядя на вещи, которые наверняка когда-то хранились в королевской казне.
        - Этого достаточно? - спросил Освальд, когда ценности в его сумке иссякли.
        Матеуш без интереса покачал головой, и Освальд нахмурился.
        - Уверен, это испытание на щедрость, так что я не скупился. Чего вам еще надо?
        - Похоже, что нам нужно золото? - спросил Матеуш, разглядывая свою ладонь, сквозь которую просвечивал цветущий луг. - Мы не можем вас пропустить, условие не выполнено. А без нашего разрешения вы, уж извини, заплутаете вон в том лесу и никогда из него не выберетесь.
        - Если у кого-то есть более ценные вещи, чем то, что принес я, выкладывайте, - сказал Освальд, оборачиваясь к своим спутникам.
        Ответить на это было нечего, и на лугу воцарилось подавленное молчание. А потом Роза поднялась с колен и, взяв свой узел, подошла с ним к Матеушу.
        - Самое ценное на свете - это любовь, верно? - сдавленно спросила она.
        Матеуш улыбнулся шире, и Роза, развязав узел, начала копаться среди платьев, туфель и коробочек. Она вытащила толстую книгу без обложки - истрепанные листы бумаги, сшитые толстой белой ниткой, - и с безнадежным видом повернулась к Генри. Роза подозвала его жестом, и он, не понимая, в чем дело, подошел к ней. Роза полистала книжку и протянула ему.
        - Читай вслух, - деревянным голосом сказала она.
        Книга была написана таким твердым, разборчивым почерком, словно предназначалась для ребенка, который учится читать.
        - «Изучив предыдущие главы, вы уже знаете, как понять его характер, мечты и стремления по мельчайшим деталям поведения, а также, как улучшить это поведение незаметными способами. А теперь вообразите образ идеальной возлюбленной для такого, как он. Если он весельчак - много смейтесь, покажите, что умеете веселиться. Если его увлекает поэзия, будьте романтичной и возвышенной. Если он хочет большую семью, говорите о своих родственниках и восхищайтесь всеми детьми, каких видите. - Следующие несколько строчек были жирно подчеркнуты. - Если же он героического типа, любит подвиги и славу, мечтает стать белым рыцарем (или является им), покажите, что готовы к приключениям и трудностям. Лучше всего отправьтесь с ним в небольшое путешествие, безопасное и не дальнее. Покажите выносливость и силу, спокойствие и готовность к трудностям и лишениям. Наберитесь терпения: когда вы поженитесь, вам больше не придется притворяться, но пока что ваша задача - быть идеальной возлюбленной и заставить его сказать заветное: «Выходи за меня».
        Генри недоуменно перевернул книжку и посмотрел на первую страницу. Книга называлась: «Как найти и завоевать спутника жизни».
        - Читай дальше, - отрезала Роза и перевернула несколько страниц. - Вот здесь.
        Генри уставился на текст и через силу начал зачитывать вслух длинный список.
        - «А теперь несколько общих советов, которые помогут вам завоевать мужчину мечты вне зависимости от его типа:
        Покажите, что готовы ради него преодолеть любые трудности: мужчинам нравятся девушки, для которых они станут центром мира.
        Подстройте момент для поцелуя. Если он не понял намека, поцелуйте его сами.
        Будьте дружелюбны, бодры и весело настроены, никто не любит жалобщиц. До свадьбы никогда не показывайте плохого настроения.
        Если вы поссорились, скажите: «Прости меня, я была не права», даже если это не так.
        Выясните, какие девушки нравились ему в прошлом, и скорректируйте свой стиль в одежде согласно его представлениям об идеале.
        Ешьте как можно меньше - так вы не только сохраните фигуру, но и будете казаться воздушным, почти бесплотным, прекрасным существом. При случае делитесь своей едой с избранником, это проявление заботы никого не оставит равнодушным.
        Сочетайте милую слабость и силу характера - это сочетание вызывает у мужчины инстинкт защитника. Если мужчина показывает желание заботиться о вас, вы уже на верном пути. Продолжайте в том же духе, и скоро тот, кто вам нравится, будет у ваших ног».
        Там было еще множество пунктов, рядом с некоторыми были нарисованы плюсы, но Генри не мог больше это читать. Он медленно опустил книгу.
        - Что это такое? - одеревеневшими губами спросил он.
        - Великое руководство по завоеванию мужчины мечты, - выдавила Роза так, будто слова ее душат. - Эту книгу все женщины дворца переписывали и передавали друг другу сотни лет, чтобы у каждой была своя. Подарок матерей дочерям. Тайные знания женщин. Моя мама, настоящая мама, подарила мне книгу в детстве - девочкам положено учиться читать по ней.
        - Ты просто делала то, что тут написано, - потрясенно пробормотал Генри.
        - Нет! Не совсем. Почти, но…
        - На королевском завтраке я поймал тебя, когда ты падала, - перебил Генри. - Ты решила, что я тебе подхожу. Все, что было после этого, - подделка. Да я даже не знаю, какая ты на самом деле! Если бы я был тихим любителем семейных обедов, игры на скрипке и стихов, ты что, устраивала бы обеды, рассказывала о семье и восхищалась стихами и скрипкой?
        - Конечно. Но что в этом плохого? Я ведь люблю тебя, а когда девушка любит, она должна…
        - Это все просто трюк. - Генри затряс головой, он даже голос ее слышать не мог. - Вот кто тут мастер иллюзий, да? Я все принимал за чистую монету.
        - Но я правда люблю тебя! - отчаянно крикнула Роза.
        - Да откуда тебе знать, что это такое? - заорал Генри. - Ты же просто делаешь то, что написано в книжке! Ты… Ты фальшивка. Пустое место. Ты меня не знаешь. И я тебя не знаю.
        - Генри…
        Он оскалился.
        - Не смей больше ко мне приближаться.
        Он швырнул книгу на развороченный узел с вещами и отошел, чтобы не стоять рядом с Розой. Та бесшумно плакала, вытирая рукавом красное, мокрое лицо.
        - Вот мой подарок, - неразборчиво выдавила она. - Он оставил здесь свою любовь ко мне. Этого достаточно?
        Матеуш наклонил голову.
        - Да. Любовь - это ценнейший дар, и мы его принимаем. Прощайте, вы можете идти дальше.
        По тому, как дернулись вперед все на поляне, Генри понял, что не ему одному хотелось задержать Матеуша, но короли уже растворялись в воздухе, таяли, как дым. А когда они исчезли совсем, Генри понял, что наступила осень, - трава на лугу пожухла, деревья в лесу переоделись из зеленого в желтый. Потом налетел порыв холодного ветра и начал срывать листья с веток.
        Они кружились по лугу, взлетали и падали на землю, Генри чувствовал их печальный, влажный запах, запах умирающего лета, и на душе у него было тяжело, как будто в грудь ему затолкали камень. Он даже не сразу заметил, что Джоанна встала и подошла к Розе.
        - Надо же, а ты молодец, - пробормотала она, похлопывая Розу по щекам. - Я даже не помогала, но все-таки не зря десять лет на тебя потратила, видна моя школа. Влюбить в себя дикаря, у которого голова набита только подвигами! Ты далеко пойдешь! - Она прижала Розу к себе и неловко похлопала по спине. - Ну все, хватит реветь, мужчины не стоят слез. Вырастешь сильной женщиной и подберешь себе кого-нибудь подходящего. Только не вытирай нос о мое платье, это отвратительно.
        Роза сначала попыталась ее оттолкнуть, а потом прижалась к ее груди и зарыдала сильнее. Генри отвернулся. Даже эти слезы наверняка притворство, в такие моменты, должно быть, просто положено плакать.
        Все потянулись вперед, в неприветливый голый лес. Генри теперь плелся последним, - ему разом стало все равно, куда они идут и как скоро доберутся. Роза тащила свой злосчастный узел, вытирая слезы, и Генри отвел глаза, чтобы не смотреть на ее худую, сгорбленную спину. Вот теперь он злился по-настоящему.
        «Давай верь после этого людям, - шепнул огонь. - Ты еще поймешь, что я был прав: лучше всего быть одному».
        - Заткнись, - пробормотал Генри.
        - Да я еще даже не заговорила, - сказала Джоанна, поравнявшись с ним. - Знаешь, буду откровенна: я терпеть тебя не могу и получила бы огромное наслаждение, услышав хруст твоих шейных позвонков. - Генри злобно посмотрел на нее, чтобы она отстала, но она и не подумала. - Но попробовал бы ты быть женщиной. Даже от меня остальные трое волшебников вечно ждали покорности. - Она оскалила свои белые зубы. - Мужчины, кажется, рождаются с мыслью, что женщины должны танцевать вокруг них, и то, что такими родились даже предвечные волшебники, созданные Барсом из пустоты, лишний раз это доказывает. Но вообще-то я трачу на тебя слова, только чтобы сказать, как я рада за нее. Противно было смотреть, как она за тобой таскается. Можешь не оплакивать вашу драгоценную любовь, вы друг друга и не знали. Ты запал на первое хорошенькое личико, которое увидел, про нее могу сказать то же самое. Это не имеет отношения к любви. Вообще-то это я здесь мастер иллюзий, и, знаешь, половина сказок о моих проделках были про то, что не стоит влюбляться в видимость. Очень рада, что не надо больше смотреть на ваш чудесный роман. А
теперь пойду и скажу ей то же самое. Да чтоб тебя! - последнее относилось к едва заметному пню, о который она споткнулась, и Генри воспользовался тем, что она хоть на секунду замолчала, чтобы спросить о том, что не давало ему покоя.
        - Матеуш сказал: «Сначала ты связалась с Освальдом из-за Барса, а потом все изменилось». Что изменилось?
        Она сердито глянула на него и долго молчала, но все же ответила, тихо и резко.
        - Я его полюбила, болван.
        - А как понять, что такое любовь, когда речь не про семью?
        Джоанна посмотрела так, будто не могла поверить, что все еще говорит с ним, а потом нехотя ответила:
        - Нам весело вместе. Всегда есть о чем поговорить. Он знает меня, я знаю его. И когда мы долго не видимся, мы скучаем друг по другу и не сомневаемся, что никто на свете не понимает нас так хорошо. - Она потрясла головой и вдруг посмотрела на него в упор. - Так было, пока не появился ты, маленький слюнявый гаденыш, и, знаешь, я бы тебе сердце вырвала и сожгла. Я не возражала против того, чтобы использовать сына короля, почему бы нет? Но он полюбил тебя. Вот из-за чего весь наш план пошел прахом. Его любовь принадлежала мне. Только мне. А ты ее отнял. - Она покачала головой и хотела догнать Розу, но снова замедлила шаг. - О, ну, конечно, мое место заняли, пока я с тобой болтала. Эх вы, котятки в корзинке. Меня тошнит от вас всех.
        Роза продолжала всхлипывать и издавать какие-то мокрые, задыхающиеся звуки. Эдвард догнал ее, взял узел и протянул ей платок.
        Какое-то время Эдвард молча шел рядом с Розой, а потом вытащил что-то из внутреннего кармана куртки. Роза выдавила дрожащий смешок, и Генри сразу узнал то, что было у Эдварда в руке: два цветка из Тайной Ниши за фонтаном в Самайе, две розы - белая и бледно-желтая, совсем свежие, хотя прошло два дня с тех пор, как их сорвали.
        - Они волшебные, - неловко сказал Эдвард. - Если двое влюбленных уколют себе пальцы и лепестки осыплются, значит…
        - Значит, они не любят друг друга по-настоящему, - хрипло проговорила Роза и с силой потерла лицо платком. - Как в той сказке, да? А если любят, цветок умрет только вместе с их любовью. Эдвард, спасибо, это чудесный подарок, но я уверена, что если мы с тобой уколем пальцы…
        - Я не для этого их сорвал, - покачал головой Эдвард. - Должен же принц заботиться о подданных. Хотел, когда мы вернемся во дворец, дать вам с Генри эту розу на глазах у короля, чтобы он понял: вы друг друга любите, и, раз уж мы в волшебном королевстве, можно считать цветок достаточным основанием, чтобы расторгнуть нашу помолвку, не замарав твою честь этим отказом.
        Роза уставилась на него, и Генри хотел гордо перестать прислушиваться к разговору, но не смог себя заставить.
        - Больше это не имеет смысла, но… - Роза сглотнула. - Спасибо тебе.
        Эдвард только отмахнулся.
        - Хватит благодарить, это пустые слова. Я просто хочу, чтобы цветок был у тебя. Даже если со мной в этом путешествии что-нибудь случится, ты сможешь однажды выбрать себе того, кто понравится. - Он вложил ей в руку белую розу. - Не выходи замуж, пока не проверишь, выживет ли цветок, ладно?
        Роза посмотрела на Эдварда, потом на цветок в своей руке, и на ходу неверным движением приколола его к платью на груди. В лесу была зима, холодная и бесснежная, и Роза бережно накрыла цветок полой своей меховой безрукавки.
        - А второй ты сорвал для себя?
        - Нет, - хмыкнул Эдвард. - Хотел подарить Агате и Симону, чтобы король убедился, что их помолвку тоже можно считать ошибкой. Цветок бы не просто завял, его бы на клочки разорвало.
        Роза улыбнулась такой искренней улыбкой, какой Генри ни разу не видел на ее лице.
        - Ты для этого взял в поход Симона? От него же никакого толку. Но ты хотел убедиться, что Агату не выдадут за него, пока тебя нет.
        - Возьми второй для нее. Если что, передашь. - Эдвард протянул Розе желтый цветок, и она взяла. - Не хочу, чтобы вы обе испортили себе жизнь. Мы же вчетвером были лучшими друзьями, помнишь? Я, Роберт и вы с Агатой. Помнишь, моя мать повторяла, что надо переженить нас друг на друге, когда вырастем? Кто же знал, как все закончится.
        - Ты и сейчас мой лучший друг, - тихо сказала Роза, а потом вдруг пригнула к себе его голову и поцеловала в висок. - Это были ужасные десять лет, но они закончились, верно? И у меня тоже есть для тебя подарок. Вот он: Генри не врал. - Эдвард тут же покраснел от гнева, но Роза все равно договорила. - Это действительно он, я чувствую, и наплевать, что у него изменился цвет глаз.
        - Нет, - процедил Эдвард, едва проталкивая слова сквозь сжатые зубы. - Не смей это говорить. Он соврал, и я даже понимаю зачем, но это не превращает ложь в правду. Не превращает, слышишь?
        Он собирался прошипеть что-то еще, но тут его прервали сразу два события. Во-первых, лес закончился, и вид за ним открылся такой, что Освальд, который шел первым, резко остановился. Во-вторых, закончилась зима, и если до этого Генри казалось, что времена года быстро меняются, то сейчас он понял, что такое действительно быстро. Воздух за минуту прогрелся градусов на десять, запели птицы, на деревьях начали распускаться листья, - как будто здесь само понятие времени окончательно потеряло смысл.
        Они стояли на голой полосе земли вдоль края обрыва. Широченный разлом уходил и вправо, и влево насколько хватало глаз, а прямо перед ними через него был перекинут мост. Не волшебный, не прозрачный - обычный каменный мост, только очень древний. Генри даже представить себе не мог, как его ухитрились построить над такой глубокой пропастью. Воздух нагрелся еще сильнее, новенькие листья на деревьях полностью раскрылись и тут же начали желтеть и падать.
        - Мост в этих дебрях? - выдохнул Джетт. - Если здесь никто не был от начала времен, кто ж тогда его построил?
        Освальд, кажется, задавал себе тот же вопрос. Он коснулся каменных перил моста так, словно думал, что мост - просто видение, которое сейчас растворится. Генри подошел и тоже положил руку на камни, холодные и пугающе настоящие.
        - Нужно идти, потом разберемся, - напряженно проговорил Освальд, оглядываясь на лес, в котором снова наступила зима.
        Он вступил на мост первым, осторожно раскинув руки, но, кажется, простоявшие тысячи лет камни осыпаться не собирались, и Освальд пошел вперед, с каждым шагом все быстрее. На той стороне леса больше не было, только низкие, искривленные кусты, как на болоте. Времена года там не менялись, ветер не дул - все застыло в таком мрачном покое, что Генри невольно спросил себя, бывают ли эти голые ветки и черная земля хоть когда-то покрыты листьями и травой.
        А потом ему в голову пришел еще один вопрос, но задать его Генри смог не сразу - сначала дождался, пока все перейдут. У него было подозрение, что мост может осыпаться за последним из идущих, отрезав путь назад, но мосту, кажется, было совершенно все равно, что кто-то по нему прошел.
        - Что дальше в записках Перси? - спросил Генри, когда наконец перебрался на другую сторону.
        - Он пишет, что повернул назад, не добравшись до цели, - сказал Освальд, глядя на пустынную землю перед собой. - Вот цитата: «Земли Ужаса заставили меня свернуть с пути. Это место создано страхом, оно обнажает саму твою суть, а нет для человека ничего столь же невыносимого, как он сам». На этом записки нашего дорогого Перси Отступника обрываются.
        - Земли Ужаса? - переспросил Генри. - А раньше ты не мог сказать?
        - А вы бы тогда пошли? Но теперь уже отступать некуда. Лично я прекрасно знаю, кто я такой, меня этим не испугаешь. - Он вытащил меч. - К тому же у нас есть не только мое прекрасное оружие, но и твои, Генри, смертоносные руки, а также сила великой волшебницы.
        Он подмигнул Джоанне, но та в ответ только мрачно покачала головой.
        - Все, что я могу делать, это менять облик людей, да еще сонный порошок создавать. Если тут живут чудовища, я, пожалуй, смогу превратить нас всех в мышей - вдруг не заметят?
        - Запомни эту идею, может понадобиться, - серьезно сказал Освальд.
        Болотистая почва неприятно чавкала под ногами, и Генри снова подумал о соломенной обуви Розы, но тут же отогнал эту мысль. Она сама напросилась идти сюда, не его дело, если веселого в этой прогулке мало.
        Горизонт был пустым, смотреть не на что, и следующие полчаса прошли в однообразной ходьбе по черной жиже. Сначала все старались идти тихо, но ничего страшного не происходило, и скоро Джоанна начала жаловаться на промокшие ноги, а Джетт - что-то тихо напевать себе под нос. Вокруг стали попадаться остатки каких-то построек, покосившиеся, гнилые: где-то только крыльцо, где-то кусок стены, - но подумать, откуда они здесь взялись, Генри не успел.
        - Какие странные цветы, - вдруг сказал Хью сдавленным, едва слышным голосом.
        Генри посмотрел под ноги. Тут и правда что-то росло, хотя, на его взгляд, это были грибы, - синеватые отростки, едва заметно торчащие из земли.
        - Это не цветы, - ответил Освальд.
        Он так это сказал, что Генри пробрала дрожь, и, с трудом заставив себя снова опустить взгляд, он понял: отец прав. Это не растения, а человеческие пальцы.
        Стоило только подумать об этом, как ближайшие из них зашевелились, коснулись его сапога, и Генри вскрикнул от оглушительного, невыносимого ужаса. Рядом взвизгнула Роза - ее схватили за ногу, и Генри бросился было к ней, но тут и его лодыжку сжали бледные пальцы. Он дернул ногой, пытаясь их стряхнуть, но ничего не вышло, вторую ногу тоже поймал закопанный под землей мертвец, и Генри успел подумать, что сейчас просто умрет от разрыва сердца, когда вокруг что-то изменилось. Прямо перед ним выросла стена, совершенно реальная, с паклей между бревен, с запахом гнилого дерева, и Генри рванулся назад, но потерял равновесие и упал.
        Остальные барахтались рядом, но Генри даже не мог испугаться за них, весь его страх уходил на самого себя: в одежду вцепились пальцы, они пытались схватить его за волосы, но те были коротко острижены, и холодные руки просто сжали его голову. Вокруг было так темно, слишком темно, и по краю сознания прокатилась неважная, бесполезная мысль: стена появилась не одна, их четыре, как будто вокруг вырос остов комнаты, и у этой комнаты есть низкий бревенчатый потолок - толстые перекладины, теряющиеся во тьме. В углах лежали глубокие, неверные тени, они шевелились, словно тоже тянулись к нему, и Генри закрыл глаза, чувствуя, как ледяная, пахнущая землей рука пробирается под воротник и начинает давить на горло. Раньше ему казалось, что он знает о страхе все, но как же он ошибался.
        Рядом раздалось хриплое, сложное ругательство, и сквозь смертельное отупение у Генри мелькнула мысль: никто, кроме Джоанны, такого не выдумает. Ее раздражающий, как звук пилы, голос прорезал темноту, и Генри рванулся вверх, пытаясь освободиться. Под сопровождение гневных воплей Джоанны голова у него потихоньку снова начала работать. Какой же он идиот, надо просто снять перчатки и уничтожить эти мерзкие руки, уничтожить стены, спасти всех. Дар его выручит.
        - А вот это вряд ли, - сказал голос у него над ухом, и Генри вскинул голову так, что мышцы шеи дернуло болью.
        Увидев, кто нависает над ним, Генри почувствовал, что шкала страха, которую он прошел до предела еще минуту назад, вытянулась и обрела новые деления. Это был он сам, в своей покрытой землей одежде, и в первую секунду ему показалось, что это очередная проделка Джоанны, но потом он заметил, какие у его двойника глаза: без зрачков, красные, как раскаленные угли, и совершенно точно не человеческие.
        Новый виток ужаса придал Генри сил, и он смог даже отползти на пару шагов, потому что сразу узнал того, кто сидел рядом с ним.
        - С ума сойти, как же приятно иметь собственное тело, - сказал Огонь, переводя взгляд на свои руки, и медленно, по пальцу, начал стягивать перчатки.
        Перчатки. Генри дрожащими пальцами попытался снять свои, но Огонь только засмеялся:
        - Ой, да не трудись. У тебя больше ничего нет, смотри.
        Без перчаток руки у Огня были красные, с яркими прожилками, как будто вместо крови у него по венам текло пламя, - и, вполне возможно, так оно и было.
        - Восхитительно, - простонал Огонь. Он никак не мог насмотреться на свои руки, любовался ими, как редкостным цветком. - Это место подарило мне тело, разве не чудесно? Должны же хоть у кого-то сбываться мечты! Ждал этого целую вечность.
        В голосе Огня была такая веселая злость, такой азарт, что Генри понял совершенно точно: он выберется отсюда и будет убивать, больше ему не нужно для этого разрешения. Нужно остановить его, но как? Впервые в жизни у Генри ломило от холода пальцы - пустые, холодные и бесполезные.
        - Грустновато без своего единственного оружия, да, мой милый друг? - пропел Огонь.
        Нет, нет, не единственного, у отца есть меч, способный убить кого угодно, нужно просто добраться до меча и убить эту тварь. Генри зашарил взглядом по темной комнате, но Огонь, кажется, по-прежнему знал все его мысли, потому что улыбка мгновенно сползла с его лица.
        - Даже не думай, - отрезал он и вдруг гладким, звериным движением прыгнул на Генри, повалив его на спину. - Прощай, дружок. Спасибо за чудесное время, что мы провели вместе, а теперь сдохни, будь так добр.
        Огонь давил на Генри все сильнее, чтобы его затянула в себя жидкая земля. Генри вырывался, не тратя силы на крик, но Огонь был тяжелый, как каменный валун, и топил Генри в болоте с таким сосредоточенным, деловитым удовольствием, с каким люди занимаются любимым делом. Генри судорожно вдохнул, собирая силы для удара, но он провалился уже слишком глубоко, болотная жижа заливалась в нос, стекала в горло. А под землей по-прежнему ждали мертвецы, ледяные руки зажали ему рот, накрыли глаза, и все звуки затихли, страх отступил. На него навалился сон, приятный и спокойный, как после долгого дня, но вдруг оказалось, что вокруг происходит что-то неприятное и неспокойное. Кто-то мерно и больно давил ему на грудь с такой силой, будто хотел переломать ребра, и Генри собирался попросить, чтобы его оставили в покое, но изо рта вырвался только надрывный булькающий кашель.
        В следующую секунду Генри показалось, что его шкалу страха, и так уже растянутую до предела, разнесло на щепки, потому что пальцы полезли ему в рот. Мертвецы добрались до него, им мало убить его, они хотят, чтобы он мучился, хотят убивать его снова и снова.
        - Давай же, дыши, ну, кому сказал, - зло, испуганно прошептал чей-то голос, и до изодранного ужасом сознания Генри кое-как дошло, что рука во рту его не душит, а пытается выгрести грязь, которой он давится.
        Генри кашлял, пока не заболело в груди, потом, с трудом втянув воздух с привкусом тины, открыл слезящиеся глаза. Над ним нависало бледное лицо Освальда.
        - Он всех убьет, - прохрипел Генри, выплевывая землю. - Останови его, у тебя меч, останови!
        - Что ты несешь? - спросил отец так внятно, словно боялся, что Генри потерял слух и может только читать по губам. - Дыши и только попробуй снова начать тонуть, ясно?
        Генри собирался все ему объяснить, а потом почувствовал в груди и кончиках пальцев такой знакомый жар, что от облегчения его затрясло. Все это ему привиделось, огонь по-прежнему внутри. Генри был так счастлив, что с сильным опозданием понял: дела идут не так уж хорошо. Отец, кажется, потратил последние силы на то, чтобы его вытащить, но болото и мертвые руки по-прежнему тянули вниз, - этих отвратительных пальцев было столько, что можно было даже не мечтать о том, чтобы встать. Освальд вытащил из чавкающей грязи меч, который, видимо, бросил рядом, пока давил Генри на грудь, и рубанул по рукам, хватавшим его за одежду, но на их место тут же пробились из-под земли новые.
        - Да сколько ж тут их! - пробормотал отец, и по его голосу Генри сразу услышал, как он напуган. - Я уже отрубил штук тридцать, а они все лезут и лезут.
        Свободной от меча рукой отец прижимал его к себе, не давая провалиться слишком глубоко, но они все равно стремительно тонули, и Генри закрыл глаза, положив голову ему на грудь. Страх вытянул у него все силы, и он просто ждал, когда в горло снова попадет земля и все закончится. То, что они тут умрут, было совершенно ясно, - бессмертие никак не поможет отцу, если его засосет в трясину, разве что он хочет жить вечно, лежа на дне болота. Не надо было сюда приходить, Барс никогда не позволил бы никому получить такую же силу, как у него. Как отец вообще мог поверить, что сможет то, чего никто не смог? Но Генри не злился, он был так рад, что на этот раз умирает не один, что отец пришел на помощь, - а главное, огонь все еще заперт внутри, и если он умрет, огонь умрет вместе с ним. Он уже почти потерял сознание, когда отец вдруг издал звук, полный такого гнева и возмущения, что Генри кое-как заставил себя открыть глаза.
        Около них на коленях стоял Хью, и сначала Генри подумал, что он пытается им помочь, но потом сообразил: Хью приполз из темноты вовсе не ради этого. Он с сосредоточенным видом стягивал с плеча Освальда сумку.
        То, что посреди всего этого смертного ужаса Хью пытался спасти сокровища, которые не приняли короли древности, было так дико, что Генри истерически, хрипло рассмеялся. Звук был больше похож на карканье, но от него в голове как-то прояснилось. Даже меч в руке у Освальда не помешал Хью выиграть битву за сумку - он тянул ее к себе с такой силой, что отлетел и рухнул на землю, когда она наконец оказалась у него в руках.
        Кажется, сумка была довольно тяжелой, потому что без нее они с отцом вдруг стали тонуть медленнее. Мысль о том, что отец так трясся над этими слитками и ожерельями, что не снял сумку, даже проваливаясь в болото, довела Генри до припадка. Он лежал и дико, до судорог, хохотал. «Звериная серьезность портит любое хорошее дело», - сказал Матеуш, и Генри ухватился за эту мысль - и за отца, который смотрел на него так, словно не знал, дать ему по лицу, чтобы заткнулся, или захохотать вместе с ним.
        Генри резко перестал смеяться и, собрав последние силы, рывком сел. Они были в тесной, темной комнате без двери, но с окном, за которым виднелось серое небо, и самым отвратительным полом, какой можно себе представить: болотом, в котором мертвые руки копошились, как черви. Было очень тихо, только бренчала сумка на плече у Хью - тот как-то ухитрялся ползти в сторону угла, - но остальных Генри едва разглядел: они провалились уже так глубоко, что видны были только белые, как у мертвых, лица.
        Рядом с ним, отвернувшись к стене, неподвижно лежал Эдвард, Генри видел только линию челюсти, покрытую грязью, и сломанная шкала страха немедленно заработала снова, раздувшись до нечеловеческих размеров. Генри внезапно обнаружил, что в стране кошмаров в его голове было и кое-что похуже, чем огненный двойник. Вот он, самый худший страх: Эдвард умирает, так и не узнав, кто Генри такой, так и не поверив ему. Этот страх придал ему таких сил, что Генри даже удалось откопать в земле руку Эдварда и попытаться его поднять, но куда там: Эдвард был высоченный и здоровый, как лось, Генри даже без участия грязи и мертвецов никогда бы его от земли не оторвал.
        Генри беспомощно замычал и вдруг вспомнил, как сильно в детстве боялся шкафа в углу своей комнаты, боялся, что оттуда что-то выползет и схватит его. Эдвард, надо сказать, вовсе не помогал, а смеялся над ним и кричал: «О нет, оно и правда лезет из шкафа, только не оглядывайся!», чем доводил Генри до слез. Успокаивал его только дедушка, он говорил: «Если кто-то полезет из шкафа, позови всех своих любимых волшебных существ из сказок - ведь если злые твари существуют, существуют и добрые, верно?» Это действовало безотказно, Генри успокаивался и засыпал. И теперь это воспоминание озарило его, как свет.
        - Если есть злые, есть и добрые, - выдохнул он.
        «Наша земля снова такая, какой была в сказках, - сказала ему Роза в лесу около дворца. - Тем, кому нужна помощь, она всегда поможет».
        «Волшебные существа получают новости не так, как вы, люди», - сказал Пал, король скриплеров.
        «Все это игра, так давай же, делай свой ход», - сказал король Матеуш.
        - Существа, - просипел Генри, но содранное, забитое грязью горло так сжалось, что повторить он смог только спустя отчаянный приступ кашля. - Существа, ну же!
        Он зажмурился и сосредоточился изо всех сил, вспомнил чаепитие со скриплерами в Доме всех вещей, разноцветные венки Пала, его морщинистую кору. Подумал о ворчливом Пальтишке и его отпрыске, спугнувшем леопарда в пустыне. О кошках Тиса, которые вылечили их с Эдвардом, когда они дрались в коридоре дворца. О похожем на плюшевого медведя существе по имени грибень, который явился на зов Розы, чтобы отнести записку ее отцу. Генри представил себе их всех так ярко, как будто воображение могло разрушить темноту вокруг, как будто оно могло преодолеть сотни километров и дотянуться туда, куда не мог дотянуться его голос.
        А потом его руку обхватили теплые деревянные пальцы, и Генри опустил глаза. Скриплер стоял рядом с ним, наполовину провалившись в грязь, и оглядывал комнату, пытаясь понять, где оказался. Королевского венка на нем не было - то ли забыл надеть, то ли слишком торопился на выручку, - но Генри все равно узнал Пала. А вслед за ним, с трудом вытягивая из земли корни, ковыляли еще четверо скриплеров. Обходя руки мертвых спокойно, будто это и правда цветы или грибы, они подошли к Джетту и прилежно начали его откапывать. Розу сердито толкал своей огромной ногой Худое Пальтишко, а три малыша, сидевшие у него на плечах, спрыгнули Розе на грудь и начали вытягивать из грязи ее волосы, как будто спасти их было основной задачей. Эдварда окружили кошки Тиса, но выкапывать его, кажется, посчитали ниже своего достоинства и просто начали облизывать его лицо. Джоанну тянул за руку грибень в рваной соломенной шляпе, а когда она с хрипом села, грибень побрел к Освальду и уселся ему на колени.
        - Привет, Соломка, - растерянно сказал Освальд. - Давно не виделись.
        В комнате стало светлее и как-то легче дышать, но Генри от усталости едва соображал, и ему потребовалось секунд десять, чтобы понять: потолок с темными перекладинами исчез, над головой снова было небо, а руки, торчащие из земли, больше не шевелились. Присмотревшись, Генри увидел, что никакие это не руки, просто растения странной формы, а потом стены с грохотом упали наружу, подняв фонтан грязи, и с невероятной скоростью утонули. Из-за облаков пробилось солнце, и Генри сощурился, - после темноты глаза болели от света.
        - Так это место и правда существует, - проскрипел Пал благоговейным голосом, неподходящим для такого жуткого пустыря. - Далеко же вы забрались.
        - Как вы сюда пробрались? - спросила Джоанна. От ее вечно самодовольного вида и следа не осталось - встрепанная, грязная, она мелко дрожала, прижимаясь к Освальду: Генри и не заметил, как она до него доползла. - Даже я не могу здесь перемещаться.
        - Думаю, ты не можешь переместиться вперед, а назад могла бы вернуться в любой момент, - серьезно ответил Пал, оглядываясь так, как будто он не на грязной равнине, а в самом прекрасном месте на земле. - Сама знаешь, как это устроено: проходя испытание, человек всегда снимает магическую защиту, которая запрещает вход. Поверить не могу, что мы здесь. Да, старик?
        Последнее относилось к Пальтишке. Его дети ползали по Розе, которая уже кое-как ухитрилась сесть, а он сам хмуро подошел к Палу.
        - Сюда нельзя являться никому, - проворчал Пальтишко. - Ни смертным, ни нам.
        На лице Джоанны проступило какое-то новое выражение - словно она вглядывалась во что-то далекое.
        - Комната, - пробормотала она. - Эта комната с балками на потолке. Она мне снилась.
        - Кто ж виноват, что вы, волшебники, такие глупые, что принимаете воспоминания за сны, - угрюмо глядя на нее, сказал Пальтишко. - Это было в первый день творения. Мы были здесь, а потом…
        - А потом он сказал, что это место отныне закрыто, - пробормотал Пал. - Помню, как он стоит перед нами, огромный сияющий зверь, и объясняет, что мы все - его изначальные творения и вольны бродить где угодно, но сюда никто из нас не вернется.
        - И дайте-ка угадаю, кто же опять сует свой нос, куда не надо. - Пальтишко глянул на Освальда, весь сморщившись от злости. - Когда ж ты ноги-то уже протянешь? А вы все просто болваны, раз пришли сюда вместе с ним. Как можно верить человеку, который убивал волшебных существ?
        - Это были ошибки молодости, - не моргнув глазом ответил Освальд. Самоуверенность возвращалась к нему прямо на глазах. - Позже я признал эту стратегию бесполезной, утомительной и неприятной. К тому же не будем забывать, что волшебных существ истребить невозможно - откуда-то берутся новые, вас вечно одно и то же количество. Кстати, всегда хотел спросить, как вы размножаетесь?
        - Не твоего ума дело, - огрызнулся Пальтишко. - Барс ясно сказал: сюда не должна ступать нога человека или существа, и даже его собственная лапа. Мы простились с этим местом навсегда. Но тебе не живется спокойно, да?
        - Хватит ворчать, голова от тебя раскалывается, - пожаловался Пал. - А у меня ведь даже нет головы, мое тело представляет собой единый пень. Ты кое-что забываешь: Барс всегда все знает. Ничто на нашей земле не происходит без его ведома, и, раз они дошли сюда, это была его воля.
        - Не в этот раз, - фыркнул Освальд. - Вечно вы недооцениваете людей! У нас был другой проводник. Не стоило Барсу доверять свою драгоценную тайну кучке всеми забытых людишек, живущих за Садом камней. Неужели он верил, что они действительно сюда не полезут? Правда, дальше Перси пройти не смог, но мы уж как-нибудь разберемся. После всей этой дряни хуже не будет.
        Пал не ответил: он как ни в чем не бывало рвал едва распустившиеся белые цветы с растений, похожих на руки, а затем под брезгливым взглядом Освальда начал плести себе венок.
        - Чайку не нальете? - слабо спросил Джетт у скриплеров, которые сидели рядом с ним, отскребая от корней землю.
        - Нет, прости, - ответил Пал, как будто вопрос был обращен к нему. - Мы не решимся покинуть это место, чтобы сходить за чайником, - боюсь, проход, открытый силой вашей надежды, немедленно закроется.
        - Думаю, вам пора отправляться, откуда пришли, и пить там чай, сколько хотите, - невинным голосом сказал Освальд. - А нам пора идти дальше.
        - Я тоже хочу пойти дальше, - сказал Пал и водрузил на голову венок. - И мои скриплеры тоже. Вы, люди, смогли попасть сюда не случайно, так что нам интересно, что будет дальше. К тому же каждый в глубине души хочет вернуться туда, где все для него началось, - не только людей тянет к своим корням.
        Он помахал корнем и скрипуче засмеялся собственной шутке.
        - Любопытство - это людской порок, - проворчал Пальтишко, мрачно оглядывая скриплеров. - Но, видимо, заразный. Ладно, я тоже пойду. Думаете, только вам хочется встретить Барса?
        Даже кошки выглядели так, будто не собираются никуда уходить, одна соблаговолила подойти к Генри и приветственно боднуть его ногу. Генри улыбнулся и попытался поймать взгляд Эдварда, но тот уже минут десять смотрел прямо перед собой, как будто не мог прийти в себя. Он прижимал к себе одну из кошек с такой силой, что чудом не ломал ей кости, но та вроде не возражала, терлась лбом о его грудь и мурлыкала так, что звук долетал и до Генри.
        Безмолвный грибень Соломка тем временем встал, взял Джоанну за край платья, а Освальда за штанину и потянул их за собой вперед - очевидно, это означало: «Да, я тоже хочу пойти».
        - Ну отлично, - пробормотал Освальд. - А если я не хочу, чтобы вы все шли?
        - А с чего ты взял, что можешь приказывать волшебным существам? - фыркнул Пал. - Кстати, даже не вздумай доставать из ножен свой замечательный меч. Я выгляжу, как безобидный пенек, но, надеюсь, триста лет жизни научили тебя тому, что страшнее всего ярость тех, кто обычно добр и весел.
        - Они научили меня тому, что за услуги всегда приходится расплачиваться, - процедил Освальд. - А вы определенно оказали нам услугу.
        - Если это было «спасибо», то пожалуйста, - дружелюбно сказал Пал и заковылял к горизонту.
        Но прежде чем последовать за ним, Освальд подошел к Хью, который по-прежнему сидел на земле. В жуткой комнате Хью выглядел куда бодрее - сейчас вид у него был несчастный и такой испуганный, будто он ждал смерти, но Освальд всего лишь протянул к нему руку ладонью вверх.
        - Сумка, Хьюго, - вкрадчиво сказал он, и Хью тут же протянул ему тяжело звякнувшую сумку.
        - Я думал, вы утонете. Не хотел, чтоб столько добра пропало, - пояснил он.
        Освальд закатил глаза, повесил сумку на плечо и зашагал вслед за скриплерами.
        - Это место… - начал Генри, когда все кое-как оторвали себя от земли и потащились дальше. - Думаю, оно показывает каждому его самый тайный, самый глубоко запрятанный страх. Я видел, что лишился дара, но он не исчез, а превратился в человека, и я больше не мог его сдерживать. Что вы видели?
        Все ускорили шаг, притворяясь, что не слышали вопроса, но Генри заговорил снова:
        - Слушайте, мы на краю света, там, куда никто еще не приходил. Мы все можем тут погибнуть, какой смысл хранить секреты? Я хочу узнать вас. Скажите мне, что вы видели.
        - Я видел только то, как ты тонешь, - резко сказал Освальд. - Кошмара поинтереснее для меня не нашлось. Но скажи спасибо, что я не принял это за плод моего воспаленного воображения и вытащил тебя.
        Генри растерянно уставился на него. Он бы никогда не поверил, что его смерть может быть худшим страхом Освальда. Тот, кажется, тоже не мог в это поверить и мрачно отвернулся, чтобы не встречаться с Генри взглядом.
        - Я видела, что ты умер, и я осталась одна на целую вечность, - криво усмехнулась Джоанна, глядя на Освальда. - Такая вот я сентиментальная девчонка.
        - А я постарела, - тихо проговорила Роза. - Мои руки были все в морщинах, и я знала, что всю жизнь прождала свою любовь, но так и не дождалась.
        - Я не обязан ничего говорить, - хрипло сказал Эдвард. Кошки бежали за ним как привязанные, а одну он по-прежнему прижимал к себе. - Но какая теперь разница, верно? Я проваливался в болото, а мой отец сидел рядом, и я видел, что он чувствует облегчение. Просто ждет, с таким… раздражением, как будто я трачу его время и лучше бы закончил с этим побыстрее.
        - Ну вы и слабаки, - прошептал Хью, опасливо поглядывая на Освальда. - Я ничего такого не видел. Руки мертвяков, и все. Я храбрее вас всех, вместе взятых.
        - Знаешь, Хью, а ты страшноватый типчик, - протянул Джетт. - Ты ничего не боишься, вот это действительно жутко. У тебя просто фантазии не хватает, чтобы вообразить настоящий страх.
        Хью злобно глянул на него, но Джетт только плечами пожал.
        - А ты? - спросил Генри, замедляя шаг, чтобы поравняться с ним. - Что ты видел?
        Джетт долго молчал, а потом заговорил тихо, так, чтобы слышал только Генри.
        - Помнишь, когда мы искали Сердце, там было местечко, которое показывало тебе твой страх? Мне тогда привиделось, что я вообще не могу ходить, - чего еще бояться хромому? - Он хлопнул себя по бедру. - Это понятный страх, он на поверхности. Но то были просто цветочки, а это болото вытаскивает у тебя из головы такую пугающую дрянь, о которой ты даже не думаешь, пока не увидишь.
        Генри кивнул, внимательно глядя на него, и Джетт заговорил снова.
        - Мой отец был путешественником. И однажды нашел путь в нашу деревню, - мама сказала, он мечтал найти Предел. Услышал где-то легенду о нем и добрался до нас. «Романтик, искатель и красавец», - вот как она его называла. И обе ноги у него были в порядке, это я таким уродился, он не виноват. - Джетт засмеялся. - Он как-то прошел мимо охраны на входе, но потом его чуть не заметили, и моя мать спрятала его. Ей было семнадцать, родители умерли, она жила одна и месяц скрывала его. А потом его нашли и хотели убить, но он сбежал. Все у нас до сих пор с пеной у рта отрицают, что он вообще существовал, - не могут простить, что кто-то дважды обошел их охрану. Ну, а потом родился я. Меня поэтому и не любят тут. Не из-за ноги: просто я сын чужака, который обвел всех вокруг пальца, появился - и исчез, целый и невредимый. И мы с ней там тоже чужие. У нас все циничные ребята, а она верила в существ и дары, рассказывала мне сказки. Потом я, правда, вырос, обозлился на всех и делал вид, что больше не верю в волшебство, но это было вранье.
        Генри молчал. Он чувствовал, что Джетт продолжит сам.
        - Она часто рассказывала, каким мой отец был умным и храбрым, и как я на него похож, и как сильно она его любила. Он, наверное, пытался к ней вернуться, просто не смог. И мы вместе мечтали, что однажды уедем из деревни и найдем моего отца. - У Джетта на лице появилась мечтательная, мягкая улыбка и тут же исчезла. - А в этой жуткой комнате мне показалось, что я нашел его. Я откуда-то знал, что это он, бросился к нему, а он не стал меня слушать. Сказал, что даже не помнит мою мать, оттолкнул меня и ушел. И вот после этого я реально чуть не утонул, потому что этот козел убил мою мечту. - Джетт долго молчал, а потом через силу продолжил: - Но это просто выдумка, верно? Я точно знаю: он хороший человек. Когда мать вспомнит меня, мы уедем из деревни, и я добьюсь от нее более точных примет - имя и все такое. И найду его. Если уж мы сюда смогли добраться, ничего невозможного вообще не бывает.
        Он рассмеялся и обвел рукой пустошь. Его глаза сияли такой надеждой, что у Генри кольнуло в груди. Если у него получится остановить Освальда, мать Джетта ничего не вспомнит, а Джетт не найдет отца. Почему всегда все так сложно?
        - Ну, наконец-то, - сказал Освальд, и Генри вскинул голову.
        Впереди что-то блестело - далекая точка, которую Генри до этого принял за очередной куст или остаток дома. Но теперь из-за облаков вышло солнце, и точка вспыхнула красными искрами. Она выглядела такой притягательной, такой яркой, что Генри даже не сомневался: чем бы она ни оказалась, это именно то место, которое им нужно.
        Солнце больше не пряталось, расталкивало облака к краям неба, и чем ближе они подходили, тем сильнее менялся сам воздух вокруг. То же самое Генри чувствовал в Разноцветных Скалах, наполненных волшебством: воздух был плотным, как вода, но вливался в легкие гладко и приятно. Скриплеры начали взволнованно переглядываться - они тоже это почувствовали.
        А когда они подошли еще ближе и Генри различил, что именно так ярко сияет, сердце у него заколотилось еще сильнее. Это была дверь из прозрачно-красного камня. Одинокая дверь посреди равнины.
        - Дверь, которая никуда не ведет, пока ее не откроешь, - пробормотал Освальд. - Прямо как та, что скрывала Сердце. Значит, Барс создал ее по образцу этой. Я всегда говорил, что с воображением у него так себе.
        Глава 10
        Алая дверь
        Вблизи стало ясно, что дверь сделана из цельного куска гладкого полупрозрачного камня, который Освальд назвал рубином. Сквозь замочную скважину пробивался свет, такой чистый и сильный, что Генри пробрала дрожь. В эту секунду он совершенно четко и окончательно понял: что бы ни скрывалось за дверью, это место не предназначено для людей. Генри медленно выдохнул, успокаиваясь. Пора сделать то, зачем он сюда пришел.
        - Да одна эта дверь стоит, как вся моя деревня! Ее ведь можно будет на обратном пути прихватить? - спросил Хью, проведя рукой по гладкому камню. От восхищения он, кажется, даже забыл свою обиду на Освальда. - Раз у вас будет сила сделать что угодно, уж дверь-то вы по воздуху точно сможете перенести! Атам расколем ее на части и…
        - Хьюго, - мягко сказал Освальд. - Либо ты закроешь рот и будешь держать его закрытым, либо я попрошу Джоанну превратить тебя в енота.
        - Почему именно в енота? - пролепетал Хью, но Освальд уже повернулся к Джетту. - Думаю, на свете есть только один предмет, который может отпереть эту дверь, - учтиво сказал он и вытащил из кармана невзрачный серебристый ключ.
        При виде его потрясенные скриплеры издали сдавленный звук, и Генри вспомнил, как они неравнодушны к старинным предметам.
        - Чего ты только к рукам не прибрал, - буркнул Пальтишко, глядя на ключ с глубоким страхом. - Все это плохо закончится, помяните мое слово.
        Джетт смотрел на ключ, тяжело дыша, и еще минуту Генри надеялся, что он скажет: «Я не буду этого делать». Но Джетт разжал кулак, и ключ, почуяв руку хранителя, поплыл по воздуху прямо к нему.
        - Стойте! - выпалил Генри. - Можно вопрос? Любое испытание проверяет одно качество - как думаете, что проверяли в Землях Ужаса?
        - Храбрость, конечно, - пожал плечами Освальд, не отводя взгляда от замочной скважины. - Что еще нужно, чтобы победить страх?
        - Что-то храбрость там никому не помогла, - покачал головой Генри. - Думаю, все дело в воображении. Потому существа и пришли - я вообразил их так ярко, как мог. Мне кажется, все теперь должны сделать то же самое: вообразить то, ради чего каждый из вас сюда пришел. Прямо за этой дверью - само волшебство. Думаю, оно сразу даст вам то, чего хотите, надо только сосредоточиться.
        Получилось убедительно: взгляд Джетта затуманился, даже Освальд, стоявший напряженно, как зверь перед броском, чуть расслабился. Если отец чему-то и научил Генри за последние сутки, так это тому, что желания действуют на людей сильнее, чем страх и угрозы. Эдвард примчался на край королевства вместе с худшим врагом, жители тайной деревни согласились впустить в свой лес чужака, Джетт был готов снова помогать тому, кого ненавидит. Но сейчас все отвлеклись, думая о своих желаниях, и, хоть на секунду, да забыли про ключ.
        Этой секунды Генри хватило, чтобы сдернуть с руки перчатку и осторожно, не касаясь руки Джетта, взять ключ за стержень. Он не сомневался, что отец успел бы его остановить, - если бы, конечно, в этот момент не представлял свое будущее могущество. Касаясь холодного металла, Генри почувствовал мучительное облегчение. Он успел. Отец прав: вряд ли какой-то другой ключ сможет открыть эту дверь, без него всем планам конец, и…
        И тут его толкнули в грудь с такой силой, что он отлетел.
        - Ах ты паршивец, - процедил Освальд, снова толкая его, хотя Генри уже и так впечатался спиной в дверь. - Так вот зачем ты с нами пошел.
        Бить разрушителя, у которого одна рука не закрыта перчаткой, было так себе идеей, но то ли отец слишком разозлился, чтобы об этом думать, то ли был уверен в том, что этой рукой Генри не воспользуется. Кулак впечатался Генри в живот с такой силой, что он согнулся пополам, но боль едва заметил. Куда хуже было другое. Он чувствовал в своей руке силу, знал, что дар работает, - вот только ключ не рассыпался в пепел и по-прежнему сиял на солнце, целый и невредимый.
        На второй удар в живот Генри даже не обиделся, он знал своего отца и понимал, как тот взбешен, что его едва не обхитрили, - зато воспользовался собственным падением на колени, чтобы прикоснуться к рубиновой двери. Та от его прикосновения тоже не нагрелась, и Генри понял, что это определенно не его день.
        - Ключ от всех дверей и вот эта рубиновая красота, ведущая к Пределу, даже Барсу необходимы, чтобы вернуться сюда. Думаю, они защищены от уничтожения всеми возможными способами, - подрагивающим от злости голосом сказал Освальд откуда-то сверху, пока Генри пытался восстановить дыхание. - Но за идею хвалю. А всех остальных прошу запомнить, что ваш дорогой друг сейчас пытался лишить вас всего, о чем вы мечтаете.
        - Лучше подумайте о том, что сделает Освальд, когда получит неограниченную власть, - сказал Генри, но после встречи с кулаками могучего Освальда слова его были настолько похожи на предсмертный хрип, что их, кажется, никто не разобрал.
        Кое-как подняв голову, Генри встретился взглядом с Джеттом и сразу понял: тот злится, что едва не лишился шанса вылечить мать, и теперь уж точно воспользуется ключом, не колеблясь. Освальд добился своего, и больше с этим ничего не поделаешь.
        Знаменательный момент открытия двери Генри пропустил, поскольку не мог встать. Он услышал, как ключ с тихим щелчком повернулся в замочной скважине, увидел, как на черную землю легла полоса яркого света. Она становилась все шире и шире, и у всех на лицах проступало такое растерянное выражение, будто они увидели вовсе не то, чего ждали. Освальд зашел первым, за ним потянулись остальные, а Генри так и продолжал стоять на коленях. Потом кто-то сел рядом с ним, взял с земли перчатку и протянул ему.
        Генри продолжал тупо смотреть на пятно золы вокруг своей руки, думая о том, как же все плохо: дар вернулся, а толку от него никакого. Тут его взяли за запястье, аккуратно надели перчатку, и Генри нехотя поднял взгляд. Эдвард сидел рядом, продолжая сжимать его руку.
        - Мало ли что там произойдет, - без выражения проговорил Эдвард. - Хотел кое-что сказать, пока есть возможность, так что молчи и слушай. Я знаю, почему ты придумал историю о том, что ты сын короля. Твой отец - мерзкая тварь, а ты славный парень, и тебе хочется, чтобы у тебя была семья. Король к тебе привязался, а у тебя чутье, как у зверя, и ты понял, что больше всего ему нужен сын. Такой, которым можно гордиться, а не такой, как я. Я просто хотел, чтобы ты знал: то, что я злюсь, неважно. Это хорошая ложь, и если сейчас что-то случится, королю понадобится твоя помощь. Скажи ему, что я тебе поверил, несмотря на цвет глаз, и он примет тебя. Ты получишь то, чего хочешь. Ясно?
        Генри кое-как поднялся, держась за дверь. Эдвард щедро предлагал ему подделку вместо того, чтобы поверить, и это разозлило его так, что он даже смог выпрямиться, несмотря на боль в животе.
        - Прости, не знаю, что на такой бред можно ответить, - прохрипел Генри. - Лучше вот чем голову займи: Барс приходил к тебе во сне. Говорил, чтобы мы не дали Освальду выйти за Предел. А теперь полюбуйся, где мы оказались. Мы с тобой отступники, трусливые, тупые неудачники, Барс в кучу пепла нас превратит, а тебя волнует, что подумает отец. Освальд прав: ты болен.
        Эдвард улыбнулся - слабо, краем рта, но это было определенно лучше, чем его похоронно-серьезная речь.
        - Ладно, - притворно-бодрым голосом сказал он. - Раз уж мы здесь, почему бы не зайти, верно?
        Генри наконец заставил себя взглянуть в распахнутый дверной проем, и у него пересохло во рту. Он ожидал увидеть что-то дикое, странное, ни на что не похожее, но за дверью всего лишь начиналась дорога из искрящихся серых камней, вдоль нее росли деревья, а за ними виднелись разноцветные крыши. Крыши человеческих домов.
        Все здесь было таким поразительно ярким, что Генри вспомнил, как в пещере лютой твари смог заглянуть в мир чистого волшебства, и шагнул вперед, забыв про боль, про Освальда, про то, что Барс накажет его за провал. Воздух был упругим от волшебства, он пах цветами, среди листьев пели птицы, и трудно было поверить, что в таком месте неприятности вообще существуют.
        - Даже неловко заходить грязным, - выдохнул Эдвард.
        Генри вздрогнул, когда ему на руку упала теплая капля. Вот и наказание: дождь, который будет сводить его с ума, как тогда, по пути в Разноцветные Скалы. Но капли падали все чаще, не причиняя боли. Генри лизнул свою руку - на вкус обычная вода - и посмотрел наверх. Прямо над ними висела туча, из которой лился дождь, но она не закрывала солнце, и капли сияли под ним, как драгоценные камни.
        Остальные уже ушли далеко вперед, и все они тоже поглядывали наверх, удивленные внезапным дождем. Генри запрокинул голову, не двигаясь с места. Дождь лил все сильнее, смывая потеки грязи, которыми все они были покрыты после Земель Ужаса. На секунду ему показалось, что это место исполняет желания, и он изо всех сил пожелал, чтобы Эдвард развернулся к нему и сказал: «Я знаю, кто ты», и чтобы отец немедленно остановился и забыл, для чего пришел сюда. Но Эдвард молча жмурился от воды, а Освальд по-прежнему стремительно шел во главе своего пестрого отряда, и Генри понял: если Предел и исполняет желания, то только мелкие и неважные.
        - Хочу яблоко, - сказал он и почувствовал какой-то глупый, детский восторг, когда с дерева ему под ноги с глухим стуком упало яблоко.
        - Нашел время дурачиться, - пробормотал Эдвард, глядя на дерево, которое совершенно точно яблоней не было, и вдруг громко прибавил: - Хочу пирог с картошкой, который готовила наша старая кухарка.
        Генри уже открыл рот, чтобы сказать, что вот это уже чересчур, когда с того же дерева на дорогу шлепнулись два пирога. Эдвард хмыкнул и подобрал их, пока не размокли.
        - О да, - выдохнул он, откусывая. - Это он.
        Второй пирог он протянул Генри. Тот надкусил влажный от дождя бок и прикрыл глаза. Он и не думал, что помнит этот вкус, но он помнил.
        - Что бы тут ни случилось, никуда от меня не отходи, - пробормотал Генри в порыве какого-то непонятного чувства, такого сильного, что он едва мог дышать. - Если уж получим за то, что не выполнили приказ Барса, получим вместе.
        Эдвард фыркнул и зашагал вперед.
        - Тебе бы только кого-нибудь спасать, - сказал он, не оглядываясь.
        Пройдя с десяток шагов, Генри услышал за спиной тихий щелчок и обернулся. Рубиновая дверь, еще минуту назад гостеприимно распахнутая, теперь была закрыта. Эдвард уже шел дальше, и Генри не стал окликать его - он вернулся сам и нажал на мокрую от дождя ручку Все оказалось именно так, как он и боялся: дверь не открывалась, а значит, выйти отсюда они смогут только с помощью ключа и только все вместе.
        Дверь стояла на вершине холма, и за ней не было ровным счетом ничего - ни деревьев, ни других холмов, только небо, как будто весь этот пышный сияющий мир начинался здесь, за порогом. Генри решил об этом не думать и бросился догонять остальных. Дорога резко шла вниз, петляя среди зелени, и, прежде чем вершина холма скрылась за деревьями, Генри еще раз обернулся. Он вдруг испугался, что дверь исчезла и навсегда заперла их здесь, что это и есть наказание за вторжение, но она по-прежнему сияла на своем месте, как огромный драгоценный камень, и Генри заставил себя выбросить ее из головы.
        Скриплеры уже спустились с холма, обогнав даже Освальда, - они мчались так, будто думали, что Барс сейчас выйдет им навстречу и скажет: «Рад вас видеть!» Кошки и Пальтишко не отставали, а вот грибень, кажется, устал: то ли не привык так долго ходить, то ли его мягкие лапы были вообще не предназначены для путешествий. Он сонно тер глаза лапами и брел с таким трудом, что Генри, поравнявшись с ним, взял его на руки. Грибень уцепился за него, царапая древней соломенной шляпой, и, кажется, немедленно уснул. Он дышал так мерно и глубоко, что Генри тоже успокоился: он сделал, что мог, а дальше пусть будет как будет. Свободной рукой Генри достал из кармана яблоко, подаренное ему неизвестным деревом, и надкусил.
        - Хочу, чтобы дождь закончился, а одежда у всех высохла, - тихо сказал он с набитым ртом, и все ровно так и произошло.
        Городок, лежавший в низине, не был похож ни на одно поселение из тех, что Генри уже доводилось видеть. Все дома были разные: у одного пышная травяная крыша, у другого - причудливые башенки, у третьего - колонны. Генри насчитал штук семьдесят совершенно не похожих строений, деревянных и каменных, земляных и кирпичных. Все они были, во-первых, красивыми, а во-вторых, новыми - сочетание, которое привело Генри в полное замешательство. Вокруг городка тянулись зеленые поля с ровными, ухоженными грядками, но дым из печных труб не шел, дорога выглядела чистой и гладкой, как будто по ней никогда не ходили, и сколько Генри ни вглядывался в скрещения улиц, движения не заметил.
        - Что-то я не пойму, где мы оказались, - выразил общее мнение Хью. - Барс же зверь, он в доме жить не может.
        - Он не просто зверь, - покачал головой Эдвард. - У меня появилась идея. Что, если это поселение таких же, как он, великих волшебников, способных создавать что угодно? Красная дверь - граница их мира и нашего, и ее нельзя пересекать ни в ту, ни в другую сторону. Но Барс решил отправиться в мир людей и помогать нам. И за это ему запретили возвращаться.
        Рассказывать Эдвард умел, как никто: все замедлили шаг и слушали его, развесив уши. Даже кошки, даже Освальд, который шел с таким хмурым видом, что было ясно: он рассчитывал найти источник силы сразу за дверью и теперь злится на лишние сложности.
        - Тогда наш приход вряд ли прошел незамеченным, они за нами следят. Может, ловушку готовят, - напряженно пробормотал Освальд. - Ну ничего, любого можно обвести вокруг пальца. Если есть способ заставить их расщедриться и дать мне такую силу, как у них, я его найду. Когда они явятся, всем молчать, говорить буду я. Вам повезло, ребятки: умнейший человек в королевстве на этот раз играет с вами на одной стороне.
        Хью это, кажется, не убедило: он затравленно втянул голову в плечи, оглядывая десятки домов так, словно представлял, что с ним сделают десятки живущих там волшебников.
        - Как думаете, если я им скажу, что один раз видел их земляка Барса, они мне сохранят жизнь? - прошелестел он.
        - Думаю, наоборот, - ответил Эдвард. - Они наверняка считают Барса отступником. А он стремился сюда, потому что каждый мечтает вернуться домой.
        - Красивая теория, Эдвард, - сказал позади них гулкий, низкий голос, от которого у Генри похолодела спина. - Угадал всего одну вещь, но воображение тебя не подводит.
        Он медленно обернулся. Барс стоял в трех шагах от них: крупный серый зверь с пушистым хвостом. Под солнцем его шкура сияла так, что Генри сощурился, но глаз не отвел. Барс смотрел прямо на него, и несколько секунд Генри был уверен: его жизнь закончится здесь и сейчас. А потом Барс мягко пошел вперед, обогнул застывших посреди дороги людей и остановился напротив Освальда. Тот смотрел на Барса высокомерным, спокойным взглядом, но Генри всю жизнь изучал его лицо и видел: отец тоже ждет расправы. В умении произвести сокрушительное впечатление с Барсом никто не мог тягаться, и дело было не в мощных лапах и зубах. Он как будто излучал волшебство и силу, и Генри внезапно испугался еще сильнее, но не того, что Барс убьет их, а того, что изменит облик у них на глазах. Он не хотел знать, как еще может выглядеть эта сверхъестественная мощь.
        - Игра еще не закончилась, - сказал Барс, не двинув ни единой мышцей пасти, и сорвался с места.
        Он мчался в сторону города крупными прыжками, так мягко и легко, словно вообще ничего не весил. Кошки побежали за ним, но тут же отстали - они казались его мелкими неуклюжими копиями с коротенькими лапками. А вот Освальд, который тоже бросился следом, отставать не собирался. Он бежал с такой скоростью, что Генри понял: отец надеется, что Барс приведет его к тем, кто поможет исполнить его мечту.
        И Генри побежал следом. Он уже не понимал, какой исход событий пугает его больше, но вперед его гнало любопытство, а не страх. Ему хотелось узнать, что это за место и почему Барсу пришлось его покинуть, хотелось узнать, кто живет в разноцветных домах и что именно угадал Эдвард. За спиной он слышал топот Эдварда и Хью, шарканье корней скриплеров, беспомощное ворчание Худого Пальтишки, легкие шаги Розы и Джоанны, неуклюжий бег Джетта. Когда Генри влетел в город, Барс и Освальд уже скрылись из виду, а остальные сильно отстали, - и никто, кроме него, не увидел на одной из боковых улиц человека.
        Мальчик в пестрой одежде стоял, прислонившись к стене, и смотрел на Генри - точнее, на грибня, которого тот по-прежнему держал на руках: на своих двоих Соломка ни за что не угнался бы даже за скриплером.
        На всесильного волшебника мальчик был совершенно не похож - обычный малыш с толстыми щеками и круглыми серыми глазами. Он прижимал к себе какую-то мягкую игрушку, и, наверное, ему показалось, что их с Генри это роднит. Генри, указав на грибня, вопросительно поднял брови: «Хочешь посмотреть?», но мальчик засмеялся и скрылся за углом.
        Генри прислушался: отца и Барса было уже не слышно, а остальные еще не выбежали из-за поворота. Где дети, там всегда есть и взрослые: что, если мальчик приведет его к кому-то, кто поможет всех спасти? Грибень - невероятно милое существо, он поможет подружиться с мальчиком, а тогда и взрослых будет легче убедить, что Генри и остальные пришли с миром. Он не был уверен, что намерения отца можно отнести к мирным, но, может, местные как раз и помогут его остановить так, чтобы не пострадали все остальные. И Генри, резко сменив направление, помчался туда, где скрылся ребенок.
        Мальчик знал, что за ним бегут: пару раз он обернулся через плечо, но испуганным не выглядел, наоборот - улыбался, будто все это игра. Он свернул в один переулок, в другой, а потом влетел в один из домов, и Генри, не думая, уместно ли врываться в чье-то жилище, вбежал на крыльцо, распахнул дверь - и замер на пороге.
        За дверью была роскошная комната, которую Генри сразу узнал: Золотая гостиная королевского дворца. Из окон видны были пышные верхушки садовых деревьев, и секунду Генри всерьез размышлял о том, что окна расположены очень высоко, а он вошел сюда прямо с улицы. А потом в голове у него настала абсолютная тишина, потому что женщина, сидевшая за столиком у окна, развернулась к ребенку, бежавшему к ней от двери.
        - Мама! - завопил мальчик так громко, словно она была в соседней комнате. - Мы скоро выходим? Я хочу быстрее гулять!
        - Скоро, солнышко, поиграйте пока, - весело сказала она, застегивая сережку в ухе, и снова отвернулась к зеркалу. - У папы дела, ему надо закончить.
        Мальчик недовольно захныкал, бросил игрушку в кресло и начал подскакивать на месте, глядя на яркую зелень за окном, на то, как ветер раздувает штору, а потом замолчал и с разбегу прыгнул на диван. С дивана раздался вопль, и Генри на негнущихся ногах подошел ближе. Там лежал мальчик постарше и читал книжку, а младший приземлился прямо на него и теперь вдавливал брата лицом в диван. Генри опустился на подлокотник дивана, потому что собственные ноги внезапно перестали его держать.
        Он знал, почему никто его не замечает. И он знал всех в этой комнате, даже игрушку, которую мальчик бросил в кресло. Обе лапы у господина Теодора пока что были на месте, но Генри помнил: это ненадолго. Он помнил этот день, но детали из памяти стерлись, и он вздрогнул от неожиданности, когда Роберт, продолжая прыгать у Эдварда на спине, завопил:
        - Я леопард! Давай играть в битву леопардов?
        - Ай! Отстань, я читаю! - сказал Эдвард, безуспешно пытаясь спихнуть с себя брата.
        Роберт начал, пыхтя, вырывать у него из рук книжку, а Эдвард тянул ее к себе, весь красный от усилий и негодования, - краснеть он и тогда умел. Битва за книгу закончилась тем, что из нее вылетела страница. Это вызвало у обоих испуганный вопль. Шуму от них двоих было столько, что хватило бы и на пятерых детей, но мама спокойно сидела перед зеркалом и красила губы кисточкой с бледно-розовой краской. Увидев, что стало с книжкой, она только головой покачала, будто устала тратить слова каждый раз, когда они что-нибудь портили.
        Мама снова повернулась спиной, и Генри захотелось попросить ее не отворачиваться, взглянуть на него, но он знал: она его не услышит, она вообще не знает, что он здесь. И хотя этот день прошел давным-давно, все вокруг было совершенно реальным: жесткая ткань подлокотника, цветочный запах весны, крики детей.
        - Ты испортил книгу! - возмущался Эдвард, пытаясь одновременно приладить страницу обратно и ткнуть Роберта головой между спинкой и сиденьем дивана.
        - Да ладно, вечно твоя дурацкая книжка! Давай лучше играть в леопардов! - Роберт ловко выхватил книгу, бросил ее в кресло и схватил господина Теодора. - Смотри, это наша добыча, мы ее поймали, но не можем поделить - давай отнимай!
        Вот теперь, глядя на Роберта, Генри понял, почему никто не узнал его, когда он десять лет спустя вернулся во дворец. Роберт был пухленький, с толстыми щеками и невероятно подвижным лицом, выражение которого менялось пять раз в минуту, - Генри и сам себя едва узнал.
        - Сколько раз говорила: не трогайте господина Теодора днем, он игрушка для сна, - сказала мама, разглядывая себя в зеркале. - Он столько прожил, а вы его рано или поздно прикончите.
        - Да мы аккуратно, - успокоил ее Роберт, прервав очередную попытку Эдварда дотянуться до книги. - Ну, давай, давай нападай! Р-р-р!
        Он куснул Эдварда в плечо, тот его пнул и, видимо, тоже вошел во вкус игры в леопардов. Они сосредоточенно выдирали друг у друга игрушку, не забывая рычать и щелкать зубами, пока у господина Теодора не треснул шов, на котором держалась передняя лапа, - они и правда старались быть осторожными, но он, видимо, был слишком стар для таких игр. Изнутри вылезло что-то мягкое и серое, дети испуганно замолчали, и мама тут же обернулась - кажется, их молчание казалось ей куда более подозрительным, чем крики. Увидев пострадавшего господина Теодора, она расстроенно цокнула языком и пересела на диван.
        - Эх вы, дикари. Да что с вами сегодня такое? Не заболели? - Она легонько ущипнула их за щеки. - Ладно, не плачьте, глядите, какой сегодня хороший день! Для слез совсем не подходит. Господина Теодора жалко, но знаете, что я вам скажу? - Она понизила голос и зашептала, как будто рассказывает секрет: - Когда что-то портишь, плакать бесполезно. Надо просто исправить это, и все. Завтра попросите у Карла клей и иголку с ниткой. Вместе вклеите страницу и пришьете лапу господину Теодору, и все будет хорошо. Ладно? Обещаете? - Она поцеловала обоих в волосы. - А теперь мне пора напомнить вашему папе, что мы идем на пикник, иначе он так и будет работать, пока не стемнеет.
        Мама легко вскочила и пошла к двери. Генри неподвижно смотрел ей вслед, пока она не скрылась в коридоре. Он знал, что завтрашний день, в котором господину Теодору пришьют лапу, не наступит. Все закончится сегодня.
        Дети долго молчали, будто думали о том, что она сказала, а потом Роберт толкнул Эдварда локтем в бок, спрыгнул с дивана и крикнул:
        - И даже не ругали! Догоняй!
        Он помчался к двери, но Эдвард снова взялся за книжку:
        - Прекрати носиться. Устанешь, а потом в горах будешь лежать и ныть.
        - А вот и не буду! Ну же, давай, мне скучно! Представь, что я чудовище, а ты за мной охотишься!
        - Ты и есть чудовище, - сообщил Эдвард. - Не хочу охотиться, хочу дочитать, отстань от меня хоть на пять минут.
        Роберт убежал, и Генри закрыл глаза. Если здесь время и место не имеют значения, он может заглянуть туда, куда хочет, даже не двигаясь. Так и оказалось: когда Генри открыл глаза, он был в королевском саду, а вокруг цвели сладко пахнущие черемуховые деревья. Генри прислонился спиной к теплой от солнца коре, глядя, как Роберт проносится мимо. Он знал, что после разговора в Золотой гостиной прошло минут пять, - Роберт успел сбегать в комнату Эдварда, найти там серебристый игрушечный меч и выбежать с ним из дворца. Меч Эдварду только что подарили, и он запрещал его трогать, да и мама сказала, что Роберт слишком мал для таких игрушек, но двойной запрет в два раза увеличивал желание поиграть с такой прекрасной вещью. Роберт с веселыми воплями носился по саду, пока вдалеке не раздался гневный крик Эдварда. Недолго же он с книгой пролежал: все-таки пошел искать брата, а обнаружил пропажу меча.
        - Роберт, я кому сказал: отдай меч! Найду и голову оторву!
        Генри едва мог дышать. Вот сейчас Роберта испугает окрик, дар проснется, и маленькая рука с пухлыми розовыми пальцами оставит подпалину на ручке меча. Генри сжимал и разжимал кулаки, время дробилось на секунды, и каждая из них должна была стать последней секундой его детства.
        Вот только ничего не произошло. Роберт не сжег ручку меча, не закопал его под деревом, не спрятался в зарослях ирисов, где его не найдут. Он вдруг замер и медленно огляделся. На его подвижном лице застыл страх, улыбка сползла с губ, лоб наморщился, - и в этом настороженном выражении Генри впервые узнал самого себя, несмотря на по-детски светлые волосы, на иной цвет глаз. Кажется, чутье было у него и тогда: он подошел к кустам сирени и осторожно отвел ветки в сторону разом забыв про игру, но так и не решился сделать ни шагу туда, откуда почувствовал чей-то взгляд.
        Тут из дальних кустов с шумом вылетел Эдвард, увидел меч и с гневным воплем вырвал его у Роберта из рук.
        - Ах ты, слюнявый баран, я же сказал: не трогай! - Эдвард слегка толкнул его. - Эй, я с кем разговариваю!
        Но Роберт по-прежнему хмурился, неподвижно глядя на заросли сирени.
        - Тут кто-то был, - сдавленно сказал он, и Генри, стоявший в другой стороне, точно знал: речь не о нем. - Кто-то плохой. Он на меня смотрел. Вон оттуда.
        - Да что ты несешь, балбес! Никто в королевский сад не пролезет - выдумываешь ерунду какую-то, чтобы я про меч забыл! Все, хватит, пошли. Надо собираться, папа освободился.
        Но Роберт никуда не пошел. Он сел на землю и разрыдался в голос, потому что чувствовал: что-то едва не случилось, что-то по-настоящему плохое, оно коснулось его и исчезло, и Роберт ревел, размазывая слезы по лицу, от страха, которому даже не знал названия. Эдвард с минуту стоял, хмуро глядя на него и бормоча, чтобы он заканчивал маяться дурью, а когда не помогло, сунул ему в руку меч. Роберт вцепился в ручку, но плакать не перестал. Тогда Эдвард поднял его на ноги и вдруг, кряхтя, закинул себе на плечо. Он даже в восемь лет был высоким и сильным - Роберт ему доставал макушкой только до груди.
        - Ну, хватит, - грубо сказал Эдвард. - Ты рыцарь, который сражался с ужасным злодеем, а потом твой конь тебя нашел и теперь везет домой. Рыцари не ревут.
        Он поцокал языком, изображая коня, и Роберт, висевший вниз головой, засмеялся сквозь слезы, а потом ловко перевернулся, вытер нос и повис у него на спине.
        - Скачи быстрее! - хриплым от слез голосом приказал Роберт, крепко обхватывая его за шею.
        - А в лоб не хочешь? - с чувством спросил Эдвард, но пошел быстрее, фыркая и всхрапывая, как конь.
        Роберт обернулся на опасные заросли раз, другой, но скоро позабыл о них и опять рассмеялся своим заразительным дробным смехом, которого Генри уже никогда не смог бы извлечь из собственного горла.
        Генри стоял и смотрел, как они уходят. Он точно знал: больше ничего страшного не случится, не в этот раз. История свернула с пути и пошла в другую сторону, и он может остаться, может смотреть, что будет дальше, как долгий и счастливый сон. Он так хотел этого, но какая-то часть его души говорила ему: ты больше не Роберт, нельзя здесь оставаться, это подделка, кто-то ждет тебя в другом месте, там, где остались вопросы без ответов. Это был тот самый голос, который помогал ему спасаться от охотников в заснеженном лесу, тот, что всю жизнь шептал ему об опасности и страхе, тот, который почувствовал в себе Роберт, когда присмотрелся к безобидным на первый взгляд зарослям сирени.
        Но он не смог сделать ни шагу, пока еще хоть немного слышал голоса детей. Генри смотрел им вслед так, будто старался запомнить их не только умом, а каждой клеткой своего тела. Ему хотелось знать, что в каком-то мире, пусть даже воображаемом, два мальчика навсегда остались играть в этом солнечном дне и никогда не узнали, что такое грустить по-настоящему. А когда в саду стало тихо, Генри закрыл глаза, в последний раз вдохнул полный цветочной пыльцы воздух и, раскинув руки, упал назад.
        Вместо мягкой травы спина ударилась обо что-то твердое, и Генри, вздрогнув, распахнул глаза. Он сидел на полу, откинувшись затылком на стену пустой комнаты, ничем не похожей на Золотую гостиную. На коленях у него по-прежнему мирно спал грибень, и Генри запрокинул голову, тупо глядя в освещенный солнцем потолок. Мальчик в пестрой одежде, за которым он прибежал сюда, казался таким настоящим, но его не существовало. Видимо, чем дальше заходишь за рубиновую дверь, тем сильнее способность этого места исполнять желания. Генри увидел то, чего в глубине души хотел больше всего: чтобы все, что произошло с его семьей в тот день, исчезло. Генри с трудом поднялся на ноги и пошел к двери, крепче прижав к себе грибня. Это была просто фантазия, просто мечта, и то, что испорчено, она не исправит, но ему почему-то стало легче: как будто он, взрослый, своим приходом защитил ребенка, которым когда-то был.
        На крыльце он остановился. Солнечный свет не изменил ни оттенок, ни угол падения, словно и минуты не прошло с тех пор, как Генри зашел в дом. Но тот самый голос, никогда не дававший ему поверить, что мир - безопасное место, где ни с кем ничего плохого не случается, теперь говорил ему: что-то изменилось, что-то вокруг не так, как было. Генри осторожно шагнул с крыльца вниз, готовый к чему угодно, - и только поэтому не сломал себе ногу, когда ступенька под ней с хрустом провалилась.
        Он успел быстро убрать ногу и отделался глубокой царапиной на лодыжке, боль прошла по краю сознания, не коснувшись его всерьез. Генри осторожно опустился на колено и тронул дыру в ступеньке. Во все стороны торчали щепки - доска провалилась оттого, что была совершенно трухлявой. Он поднялся на ноги, напряженно оглядываясь, и до него наконец дошло, что не так.
        Слой краски, покрывавшей стены, был абсолютно новым и гладким, когда Генри заходил в дом, а теперь его сетью покрывали трещинки, тонкие, как паутина. Генри медленно спустился с крыльца, стараясь не давить на ступени всем весом. Каменные плиты, которыми были выложены улицы, теперь блестели не так ярко, хотя солнце светило по-прежнему. Генри подбежал к соседнему дому и, не побоявшись переломать ноги на еще одном натужно скрипнувшем крыльце, распахнул дверь. Этот дом был так же пуст, как и тот, откуда он вышел: ни мебели, ни людей, ни следа жизни. Генри обошел еще два дома, он не мог поверить, что все жилища в этом городе совершенно пусты, - но, кажется, так оно и было. Все, что недавно казалось новым, ветшало на глазах: в одном из домов дверь, которую Генри дернул на себя, вылетела из петель и рухнула на него, - он едва успел увернуться и спрыгнуть с крыльца, а дверь, упав на крыльцо, с треском проломила его до основания. Разрушенное крыльцо, кажется, стронуло с места какие-то балки в глубине дома: там что-то душераздирающе заскрипело, а потом крыша обвалилась, и дом превратился в груду деревянных
обломков.
        Генри накрыл рукой голову, защищаясь от щепок. А когда пыль улеглась и он смог разжать веки, его взгляд упал на такое, что рухнувший дом показался ерундой.
        Холм, на котором стояла рубиновая дверь, был таким высоким, что его видно было даже отсюда. Дверь по-прежнему сияла под солнцем, но теперь сверху донизу по ней шла извилистая толстая трещина.
        Значит, это место действительно не предназначено для людей: если пробудешь тут слишком долго, оно погребет тебя под собой. Рубиновая дверь развалится, и выйти будет уже невозможно. Генри сглотнул. С ним сюда пришло шестеро людей и четырнадцать существ. А выйти можно только с помощью ключа и только всем вместе.
        - Эдвард! - крикнул Генри так, что чуть не сорвал голос. - Джетт! Роза!
        Ответа не было, но в одном Генри был уверен: погоня за Барсом ни у кого ничем не увенчалась. Это место было зеркальным отражением Земель Ужаса, и раз оно показало ему самую главную мечту, то показало их и другим. Хуже всего было то, что мечты, видимо, погружали в такое же оцепенение, как и кошмары. И пока все будут им предаваться, их завалит волшебный город, который и сам, кажется, такая же подделка, как исполненные в нем мечты.
        Глава 11
        Рыцарь и его конь
        Генри помчался обратно на широкую улицу по которой вошел в город. Здесь каменные дома попадались чаще, они стояли крепче, только кое-где иногда со стуком отваливался от стены кусок штукатурки. Генри подтягивался на подоконниках, заглядывал в окна, распахивал двери - упрямо спящий грибень теперь мешал еще сильнее, но бросить его Генри не мог: хоть одна живая душа рядом.
        Повезло ему только домов через шесть: он услышал изнутри голос, бросился внутрь и от неожиданности чуть не споткнулся о порог. Оказалось, фантазии, порожденные этим местом, были настолько реальны, что видел их не только тот, для кого они предназначались. Джетт забился в угол комнаты, а напротив него сидел Вегард, и если бы Генри не знал, что старейшине тут взяться неоткуда, то никогда не усомнился бы в его подлинности.
        - Да уж, у нее всегда было слишком хорошее воображение, - насмешливо говорил Вегард, обмахиваясь шляпой. На появление Генри никто не обратил внимания. - Она ведь не просто так убедила себя, что ты никуда не уезжал. С детства такая была: выдумывала то, чего нет, а потом верила в это. Ты ведь умный парень, и как ты не догадался, что не было никакого путешественника? Я твой отец - так уж получилось. Она была такая красивая, одинокая, а я, кстати, тоже был хорош собой, ну и…. У меня своя семья, лишний ребенок мне не нужен, но разве я тебе не помогал? Разве не обучал ремеслу? Показывать фокусы, обчищать карманы - где бы ты был сейчас без моих уроков? А вот теперь прими отцовский совет: не возвращайся в деревню. Ей всегда было хорошо среди своих фантазий. Ты уверен, что стоит ее будить? Потому что…
        Что еще он хотел сказать, Генри так и не узнал: пока он стоял, растерянно переводя взгляд с Вегарда на Джетта, грибень, уютно лежавший у него на руках, проснулся и спрыгнул на пол. Переваливаясь с боку на бок, он подошел к Вегарду и начал сосредоточенно колотить его своими мягкими лапами, - и под этими невесомыми ударами Вегард, еще секунду назад такой реальный, рассеялся, как цветной дым.
        Джетт замотал головой, приходя в себя, и Генри рывком поднял его на ноги. Он пытался заставить себя сказать: «Это все выдумка, забудь», но знал: не выдумка. Чтобы исполнять мечты, это место использует чистую правду, питается ею. Джетт мечтал встретить отца, и он его встретил.
        - Подошел ко мне на улице. Сказал, что шел за нами от самой деревни и хочет поговорить, - хрипло выдавил Джетт, глядя воспаленными сухими глазами туда, где только что сидел Вегард. - Я не вернусь, не могу. Она мне всю жизнь врала. Почему я не догадался?
        - Она хотела тебя защитить, - сказал Генри. - Хотела, чтобы тебе было не так грустно. Ключ у тебя?
        - Освальд сразу забрал. Я же хранитель, я мог не отдавать, какой же я тупой, - простонал Джетт. - Генри, что это за проклятущее место?
        - Если б я знал, - пробормотал Генри, но его слова заглушил грохот, с которым каменный подоконник отвалился от окна и разбился на куски.
        Объяснять было некогда, и Генри потащил ничего не понимающего Джетта прочь из дома. Грибень уже бежал по улице дальше, то и дело спотыкаясь и падая на поблекшие камни мостовой. Генри сначала принял это за паническое бегство в неизвестном направлении и собирался уже поймать Соломку и нести, чтобы не мешал искать остальных, но тут увидел, как грибень, пыхтя, вскарабкался на крыльцо ярко-желтого дома с пожухлой травяной крышей. Генри вбежал в дом вслед за ним, и оказалось, что мило смотреться в шляпе - не единственная волшебная способность грибня. Соломка нашел дом, который не был пустым.
        Когда Генри распахнул дверь, под ноги ему съехала целая куча золотых монет. Она полностью завалила грибня, и Генри вытащил его за шкирку, прежде чем зайти внутрь.
        Вид, открывшийся за порогом, лишний раз убедил Генри, что с воображением у Хью Кэмпбелла так себе. Огромное помещение было завалено золотом, а посередине на толстой подстилке возлежал Хью. Рядом с ним, опасно накренившись на золоте, стояли подносы с едой, вдоль стен на коленях расположились какие-то безмолвные люди - очевидно слуги. Единственной неожиданной деталью происходящего были несколько красивых девушек - они сидели вокруг Хью и восхищенно смотрели ему в рот, пока он что-то вещал.
        Грибень выбежал обратно на улицу, и Генри рванул за ним.
        - Буди Хью и ищи других! - крикнул он Джетту - Встретимся у полосатого здания в конце улицы, его отовсюду видно!
        Генри быстро догнал грибня и свернул вместе с ним в переулок. Плиты мостовой прямо на глазах покрывались трещинами, теряли блеск. Генри беспомощно обернулся на холм с алой дверью. Она пока стояла, но трещина на ней разветвилась, как молния. Соломка, устало пыхтя, ткнул лапой в сторону мощного здания с красными колоннами, и Генри бросился туда первым, стараясь не смотреть на обломки у входа и не думать, сколько тонн камня может упасть ему на голову.
        Внутри оказался длинный зал с десятком портретов Освальда в короне, а у дальней стены возвышался трон, золотой и раза в три выше того, который Генри видел в королевском дворце. Все это было так предсказуемо, что Генри едва не засмеялся, а потом сообразил, что трон пуст, а отца что-то нигде не видно.
        Найти его он не успел, потому что сверху что-то упало, - Генри едва успел отпрянуть. Он решил, что дворец уже начал рушиться, но на полу лежал не кусок потолка, а что-то похожее на железную наковальню. Генри осторожно начал продвигаться в сторону трона, но тут заметил, что на полу блестит какая-то лужа, и предусмотрительно обошел ее как можно дальше. Каменная крошка, упавшая в нее с потолка, растворилась без следа, и Генри решил, что в этой фантазии надо хорошо смотреть под ноги.
        - Эй! Выходи, иначе нас тут завалит! - крикнул Генри, но ответа не получил.
        Грибень уже скрылся на улице, и Генри, понадеявшись, что Соломка понял, куда надо привести остальных, пошел дальше. Проходя следующие десять метров, Генри едва не попал ногой в капкан, выкрашенный ровно в цвет пола, успел пригнуться, когда из стены в его сторону полетел нож, и благоразумно прополз на животе, когда в двух шагах от него воздух на уровне колена начал как-то подозрительно искриться. Пользоваться вилкой и салфеткой Освальд его, может, и не учил, но в области смертельных опасностей Генри получил лучшее воспитание.
        Трон стоял вплотную к стене, Освальд за ним точно не прятался, и несколько секунд Генри думал, что в этой странной фантазии хозяина вообще нет дома, но потом догадался отодвинуть трон от стены. Трон, хоть и выдуманный, был невероятно тяжелым, способностью грибня рассеивать иллюзии одним ударом Генри не обладал, и, даже сняв перчатки, трон уничтожить не смог. Пришлось надеть перчатки обратно и тянуть это огромное золотое кресло изо всех сил.
        За троном в стене оказалась дверца высотой в половину человеческого роста. Ключ от нее наверняка был только у Освальда, но с потолка уже всерьез сыпалась каменная крошка, и Генри велел себе думать быстрее.
        «Это все ненастоящее, болван, - зло подумал он. - Дверь на самом деле из воздуха, ключ не нужен».
        Мысль о том, что дома рушатся по всему городу, а Эдвард и Роза еще там, придала ему таких душевных сил, что от удара его ноги дверь упала внутрь. Генри успел подумать, что последние три дня его жизни состоят из сплошного открывания дверей, которых и существовать-то не должно, а потом опустился на колени и пополз в темноту.
        В отличие от бесконечного тронного зала, это помещение было крохотное и с таким низким потолком, что Генри даже не смог подняться на ноги. Поместился сюда только матрас, несколько свечей и Освальд. Он сидел в углу, обхватив колени, и внушительности ему не придавала даже корона на голове.
        - Если вот так у тебя выглядит исполнение мечты о бесконечном могуществе, то даже в Хейверхилле было веселее, - сказал Генри.
        - Закрой за собой дверь, - перебил Освальд, холодно вглядываясь в проем за его спиной. - Им достаточно и щелки, чтобы пролезть.
        Генри обернулся. Дверь, которую он выбил, бесследно растворилась, и он кое-как встал, упираясь руками в стены, чтобы закрывать дыру, ведущую в тронный зал, - многолетняя привычка слушаться отцовских приказов въелась в него намертво.
        - Кому достаточно щелки? - терпеливо спросил он.
        - Врагам. Всем вокруг, - фыркнул Освальд. Он выглядел так плохо, что Генри отказался от идеи стащить у него из кармана ключ от всех дверей и бежать спасать остальных. - Знаешь, иметь силу Барса не так просто, как кажется. Понимаю, зачем ему облик хищника: так и бегаешь быстрее, и когтями можно задрать, если что. Кстати, я теперь тоже могу превращаться.
        Внезапно на месте Освальда оказался огромный барс, потом - волк, а потом снова Освальд. Судя по его изможденному лицу, он сидел в этой безумной мечте, где время идет по своим законам, уже несколько месяцев, если не лет.
        - Но как же неудобно в теле животного, - пробормотал Освальд, запрокидывая лицо к потолку. - Да и какой смысл иметь бесконечную власть в теле мухи или оленя? Нет уж, такие способности подходят только всесильному правителю. Но король с бесконечной властью никому не нравится, и меня вечно кто-то пытается убить. Вбили себе в голову, что моя сила перейдет к тому кто меня прикончит. Я, конечно, бессмертный, но знаешь, ощущение того, как тебя постоянно убивают, с ума может свести. Хорошо, что ты зашел, Генри. Я стер тебя из всех вариантов моего мира, но, кажется, не все в моей голове мне подчиняется.
        - Мы должны уходить, тут нельзя…
        - Однажды я решил мыслить масштабнее, - продолжал Освальд, не обращая на его слова никакого внимания. - Пожелал, чтобы все в королевстве меня любили, но знаешь, это был тот еще кошмар. Их счастливые тупые лица на третий день начали раздражать так, что свихнуться можно. Ну, ничего, я пробую разные варианты. Времени у меня много, рано или поздно я найду сочетание кнута и пряника, которое заставит всех меня одновременно любить, понимать, слушаться и не пытаться свергнуть.
        - Все это не настоящее, а вот здание рушится на самом деле, - отрезал Генри. - Надо уходить, ты должен просто захотеть выйти отсюда, и тогда…
        - Я знаю, что это не настоящее, - отмахнулся Освальд. - Это просто мечта, и я могу оставаться в ней, сколько захочу, а потом уйти. Ничего не обрушится, я тут все контролирую. Ты пойми: я хочу выиграть эту игру. Хочу доказать этому месту, кто тут хозяин. Вот, слышишь? Мои так называемые соратники идут за мной. Ну, ничего, их в тронном зале ждет пара сюрпризов.
        За провалом в стене что-то с грохотом упало - видимо, начал осыпаться потолок. Освальд лихорадочно зашарил вокруг себя и схватился за рукоятку меча. В скупом, дрожащем пламени свечей его лицо, никогда не старевшее ни на день, вдруг показалось невероятно дряхлым.
        - Комната у тебя так себе, - сказал Генри и сел рядом, чтобы видеть, что происходит за брешью в стене.
        Нужно было скрываться отсюда, но он никак не мог понять, что сказать, чтобы привести отца в чувство. На лице Освальда горела такая самоубийственная решимость, что ясно было: он будет сидеть тут, пока крыша не рухнет ему на голову.
        - Я могу менять в этом мире что угодно, но все равно должен играть по его правилам, - покачал головой Освальд. - Создаю себе роскошные покои, и в них тут же находится множество удобных мест для наемников с ножами. С окнами та же проблема. Нет уж: чем меньше и проще комната, тем легче держать ее под присмотром. Ладно, Генри, держись за мной, пока я встречаю гостей: ты у нас не бессмертный, а я хочу, чтобы ты хоть ненадолго тут задержался.
        Генри вскинул голову. Какая-то полезная мысль мелькнула у него в голове, но так быстро, что он не успел за нее ухватиться.
        - Почему меня тут нет? - медленно спросил он. - Почему ты меня стер?
        Освальд просунул голову в брешь. Тронный зал рушился, но он только раздраженно вздохнул и залез обратно, бормоча что-то о том, какие хитрые трюки выдумывают его враги.
        - Когда ты тут был, они тебя все время убивали, чтобы меня разозлить, - сказал он, усаживаясь на место. - Я все время проводил, пытаясь создать тебе безопасное место, но тебя везде находили. Тогда я сделал тебя бессмертным, но тебя тут же захотели сделать королем: даже в моей выдумке ты всем нравился больше, чем я. В общем, Генри, все было как всегда: ты приносил с собой кучу проблем.
        В противовес своим словам Освальд вдруг потрепал его по плечу, и Генри застыл. Он понял, что надо делать.
        - Никому ты тут не нужен, папа, - сказал он. Снаружи грохнул очередной кусок потолка, но Генри и ухом не повел. Он сжал взмокшие виски Освальда обеими руками, поворачивая его к себе. - Ты украл меня, уничтожил мою семью, ты паршивый самовлюбленный козел, но ты все равно мой отец, и ты нужен мне, так что возьми меня за руку и просыпайся. Я настоящий, и я пришел за тобой.
        Генри сжал его запястье, и Освальд нахмурился, недоуменно глядя на него, а потом медленно, через силу втянул воздух. Все вокруг начало оплывать, терять очертания, и Генри чуть не застонал от облегчения, когда тесное пространство вокруг него разжалось, а воздух стал светлым и теплым. Они лежали на полу большого зала с голыми стенами, и эти стены отчетливо ходили ходуном. За высокими окнами по-прежнему сияло солнце, но оно не слепило глаза, хотя после полутьмы должно было, и даже свет вдруг показался Генри фальшивым.
        К сожалению, толстый кусок штукатурки, разбившийся вдребезги об пол, был вполне настоящим, и Генри бросился к двери, утягивая за собой отца, - тот озирался с таким рассеянным видом, как будто никак не мог поверить, что его великолепное царствование ему привиделось.
        Снаружи все оказалось еще хуже, чем Генри ожидал: все здания на этой улице выглядели так, будто вот-вот рухнут. На колонны, подпиравшие крышу дворца, где Освальд так хорошо провел время, Генри боялся даже смотреть, пока не отбежал подальше. Грибня нигде не было видно, людей - тоже.
        - Собираем всех и уходим, - дрожащим от напряжения голосом выдавил Генри, когда дворец с колоннами скрылся за поворотом. Слишком много потерянных: как он успеет их всех найти? - Ключ у тебя, а красная дверь долго не протянет.
        Освальд не ответил, и Генри, решив, что он еще не пришел в себя, помчался дальше. Он заглядывал во все окна, дергал на себя двери, уклонялся от всего, что падало сверху. Рано или поздно очередной кусок карниза все-таки приземлится ему на голову, а он не успел всех найти, не успел, не…
        И тут Генри всем телом наткнулся на кого-то, огибая угол дома. Это была заплаканная Роза: она держала на руках Пала, а еще четыре скриплера жались к ее ногам.
        - Я проснулась и в соседнем доме нашла их. У них такие милые сны, - выдохнула она. - Даже жалко было будить.
        Значит, не только он смог проснуться сам. Что, если остальные тоже? Генри кинулся в сторону полосатого здания, которое даже отсюда трудно было не заметить: оно возвышалось над городом, тонким шпилем упираясь в блеклое небо. Как этот дом разрисовали такими ровными бело-синими полосками, а главное - зачем, Генри не мог себе представить.
        - Я чувствую: это место наполнено волшебством невероятной силы, - заунывно простонал у него за спиной кто-то из скриплеров, быстро шлепая корнями по мостовой. - А сейчас оно гневается.
        - Да что ты говоришь, - выдохнул Генри, перепрыгивая через груду щепок, но не остановился, пока не вылетел на площадь около полосатого здания.
        То, что он там увидел, вызвало у него такое мучительное облегчение, что пару секунд он просто стоял и хрипло втягивал воздух. На краю каменного фонтана расселись Джетт, Хью и Джоанна, рядом, хмуро болтая огромными ногами, устроился Пальтишко. Его деток нигде не было видно, но на груди рваная одежка господина всех дорог топорщилась большим дрожащим комом: видимо, малыши спрятались у него за пазухой. Эдвард сидел на земле, прислонившись спиной к фонтану, и с отсутствующим видом гладил лапу грибня. Тот свернулся у него на коленях в такой тесный клубок, что видна была только шляпа и торчащие из-под нее краешки задних лап. Кошки сидели и бродили вокруг, и Генри впервые заметил в их рядах какое-то разделение мнений: одни дергали ушами и настороженно таращились по сторонам, другие спокойно облизывали свои меховые бока, как будто по-прежнему были на диване в доме Тиса.
        Генри вытер мокрый лоб. Солнце померкло окончательно, небо теперь было тусклым, даже не серым, а вовсе лишенным цвета, как будто ветшало вместе со зданиями, но алая дверь по-прежнему сияла на холме болезненно ярким блеском. Отсюда паутина трещин на ней выглядела, как тонкие линии света, и все затравленно глядели на них, но при виде новоприбывших оживились.
        - Ну что, доволен? - проворчал Хью, которого Джетт крепко держал за куртку: видимо, чтобы не сбежал. - Вот они, живы и здоровы. Теперь можно идти?
        - Перенеси нас всех к двери, - попросил Генри Джоанну и заставил себя добавить: - Пожалуйста.
        Но Джоанна отрывисто покачала головой, глядя на дерево у входа в полосатый дом. Это было первое дерево, которое Генри увидел внутри города. Скриплеры дружно бросились к нему и начали вышвыривать комья земли из-под его могучих корней, пытаясь закопаться туда сами, - Генри помнил, что именно так они и путешествуют, - но ничего не вышло.
        - Никто из нас не может тут перемещаться, - зло проговорила Джоанна. - За этой дверью не действуют никакие законы, а то кошки бы первыми скрылись. Ну как, старый хрыч, неуютно, когда не можешь найти путь к отступлению?
        Худое Пальтишко злобно зыркнул на нее, но отвечать не стал и вместо этого повернулся к скриплерам, которые трясли корни дерева и жалобно вопили, умоляя впустить их.
        - Говорил я, что все это плохо кончится? - с мрачным удовлетворением спросил Пальтишко. - Зря не слушали. Смерть будет нам всем расплатой за то, что нарушили священный покой этого места, и…
        - Хватит! - отчаянно крикнул Генри. Они препирались, как дети, отец ничем не помогал, Эдвард снова впал в оцепенение, Хью со всех ног бежал прочь, решив никого не ждать, а Джетт кричал ему вслед, что он жалкий трусливый карлик. - Быстро бежим к двери. Все вместе. За мной!
        Эти две вещи Генри уже давно выучил: во-первых, в панике люди всегда рады послушать того, кто дает четкие указания, во-вторых, этим человеком лучше стать самому, а то другого можно и не дождаться. На этот раз все отлично сработало: и люди, и существа вскочили и бросились в сторону холма со всей скоростью отчаяния. И все могло закончиться хорошо, они бы успели, Генри был уверен, что дверь дождалась бы их, что Джетт повернул бы ключ за секунду до того, как рубиновая плита рассыплется на осколки, но ничего этого не произошло, потому что Генри забыл про одно важное обстоятельство: Освальд ненавидит проигрывать.
        Генри и десяти шагов не успел пробежать, когда дверь на холме заблестела еще ярче и начала мелко дрожать, словно под ней тряслась земля. Он обернулся через плечо, чтобы проверить, все ли в порядке, и увидел, что за ним бегут не все. Освальд остался стоять на площади, что-то бормоча себе под нос, и, когда Генри услышал, что именно, у него пересохло в горле.
        - Хочу, чтобы она рухнула, - глядя на дверь неподвижным, холодным взглядом, повторял Освальд. - Хочу, чтобы она рухнула прямо сейчас.
        - Нет! - закричал Генри. - Нет! Не падай, стой на месте!
        Но если было загадано два желания, противоречащих друг другу, это место, очевидно, исполняло первое из них. Генри уже приготовился броситься на отца, сбить с ног, заставить его заткнуться, но тут раздался тонкий многоголосый звон, словно упала хрустальная люстра, - и рубиновая дверь разлетелась на осколки. Напоследок она вспыхнула так ярко, что свет больно ударил по глазам, а потом наступила вязкая серая тишина.
        Генри даже не мог наскрести в себе сил на страх - он чувствовал только парализующий, тупой шок, будто его ударили бревном в солнечное сплетение. А Освальд был совершенно спокоен, и вот это окончательно убедило Генри в том, что его отец стал главным злодеем в истории королевства не потому, что часто ошибался, а потому, что другие люди не имеют для него значения. Ничто не имеет значения, кроме его желаний.
        - Джетт - хранитель, он смог бы отнять у меня ключ в любой момент, а ключ еще может мне понадобиться, - невозмутимо сказал Освальд, повернувшись к Генри, и тот беспомощно шагнул назад. - Это место, похоже, исполняет желания, и я сто раз пожелал найти то, зачем пришел сюда, но ничего не вышло, а с дверью, смотри-ка, получилось.
        - Ты запер нас здесь, - глухо выдавил Генри. - По-другому отсюда не выйти.
        - Если я обрету бесконечную силу, я смогу создать новую дверь, - улыбнулся Освальд, но до глаз эта улыбка не дошла. - И теперь у всех вас есть отличный повод мне помочь.
        Генри закусил костяшки пальцев, чтобы боль хоть немного привела его в чувство. Он не мог наскрести в себе сил на злость, словно все внутри его выцвело так же, как этот призрачный город. Злость имеет смысл, когда может хоть чем-то помочь, а теперь надеяться было не на что. С разных концов города то и дело раздавался грохот и треск, но вокруг полосатого здания дома были каменные, мощные, и только иногда роняли небольшие куски, как осенние деревья роняют листья. Вот только Генри уже начало казаться, что получить камнем по голове - вполне милосердный финал, потому что иначе они застрянут живыми в пустоте. Но все эти мысли едва касались его сознания, их вытесняла другая, огромная. Она бесконечно повторялась в его голове, пока он не заставил себя произнести ее вслух.
        - Ты же видел, что будет, если ты получишь силу, - без голоса пробормотал он. - Ты сидел один в каморке за троном и сходил с ума. Я думал, ты все понял. Зачем? Зачем тебе сила Барса, если все так закончится?
        Освальд сухо рассмеялся, и от этого смеха Генри пробрала дрожь. Он понял только сейчас, хотя надо было понять гораздо раньше: его отец не из тех, кого надо спасать, не из тех, кто может исправиться.
        - Это была просто выдумка, - весело сказал Освальд. - В реальности я учту все свои просчеты.
        Остальные уже вернулись на площадь. Они шли так, будто их ноги на каждом шаге врастали в землю, и Генри ждал криков и слез, но на всех опустилась та же безнадежная серая тишина, что и на него. Единственной, кто нашел в себе силы заговорить, была Джоанна.
        - Если твое видение было ошибкой, нам конец, - уронила она.
        - Они никогда не бывают ошибкой, - сказал Освальд, с явным удовольствием вдыхая воздух, наполненный запахом каменного крошева и древесной трухи. - Игра не закончена, вы что, не понимаете? И на этот раз я выиграю, я точно знаю. Барс не мог попасть сюда сам, но мы открыли дверь и сняли защиту. Думаю, он уже забрал то, что ему нужно, он снова силен, как в первые дни творения, - смотрите, что он делает с этим местом! Тут нет никого другого, только он и мы. Он отвлек нас дурацкими фантазиями, а теперь хочет припугнуть, чтобы мы сбежали, позабыв, зачем пришли. Источник силы где-то здесь, - думаю, в одном из домов, - и он не исчерпан, иначе Барс бы так его не защищал.
        - Как в той сказке, - вдруг сказал Эдвард. Он не злился, не обвинял, не бросался на Освальда, и вот это было действительно странно. - Нужно было узнать настоящую принцессу среди сотни двойников, а тут все дома отвлекают внимание от одного.
        - Именно. Да не трясись так, Генри. Уверен: имея силу Барса, я вполне смогу заставить рубиновую дверь собраться воедино.
        Но Генри в данный момент беспокоила не дверь.
        - «Я точно знаю», - глухо повторил он. - Откуда ты можешь знать?
        - Ну, ты ведь помнишь: я не просто великий и бессмертный, у меня еще и дар видеть будущее, - легким тоном ответил Освальд. - Я нашел записки Перси, и в тот же вечер мой дар показал мне две важные вещи. С тех пор они повторяются каждый день, а значит, вот-вот исполнятся. Я видел, как стою в темной комнате и передо мной шар света, так близко, что можно протянуть руку и взять. Будущее - упрямая вещь: я знаю, что мы не выйдем отсюда, пока не исполнится это и кое-что еще. А теперь вперед, Генри. Этот шар сам себя не найдет, и времени у нас немного - если все рухнет, обломки погребут его под собой. Способности существ и Джоанны тут не работают, так что у тебя больше всего шансов найти нужный дом, ты же у нас как-никак избранный.
        - Может, вы просто все дома проверите? А я вам помогу И нечего его уговаривать, сами справимся, - ревниво сказал Хью, но Освальд покачал головой:
        - Мы не успеем. Я не позволю никому заходить в дома без меня - наверняка тут каждый хотел бы прикарманить способности Барса. Домов много, я один, город рушится, да и что-то мне подсказывает: заглянуть во все окна было бы слишком просто. Нет, это еще одна загадка без условия, и ее разгадка - единственный пропуск наружу для всех, кого тебе, Генри, хотелось бы спасти.
        Генри вдруг почувствовал на губах улыбку. Ощущение в груди было какое-то странное, незнакомое, и до него не сразу дошло: это свобода от власти Освальда, от привязанности к нему. Генри уже месяц пытался вырвать ее из себя, но она просто взяла и умерла, когда Освальд разрушил дверь. И Освальд увидел это на его лице, Генри заметил, как дернулся угол его рта, когда он понял: Генри впервые в жизни смотрит на него не как на свою семью, а как на врага, с которым его ничто не связывает.
        Эта независимость была такой новой и такой яркой, что Генри вдруг стало легче. Освальд сам подсказал ему, что делать. Сам напомнил: он - избранный. Барс нашел его, вел его, помогал ему, он знает: Генри пришел сюда не ради выгоды. Вдруг не все потеряно, вдруг Барс поможет ему снова?
        Здания вокруг начали мелко подрагивать, словно их расшатывала подземная дрожь. Скриплеры обхватили друг друга, тесно сплетаясь ветками, кошки тоже сбились вместе и шипели, прижав уши к голове. Генри не двигался. Он внезапно кое-что понял.
        - Если бы Барс хотел убить нас всех, он бы давно убил. Но он делает то же, что и всегда: играет. - Генри сел на край фонтана, по-прежнему чувствуя на лице улыбку, от которой Освальду явно было не по себе. - И он не даст тебе выиграть. Он великий волшебник, ему наплевать на твои видения, которые, кстати, не всегда сбываются. Ты предсказывал мою смерть, и вот он я, живой. Ты верно сказал: Барс где-то здесь. Уверен, он может собрать дверь воедино и уйти, когда захочет, но он ждет, ему интересно, что мы будем делать. По-моему, ты наконец-то его разозлил. И он с тобой разберется.
        - Напоминаю, что у тебя все еще есть меч, милый, - холодно сказала Джоанна. - Думаю, пора пустить его в ход.
        Освальд на нее даже не посмотрел - он не отводил от Генри угрюмого, настороженного взгляда.
        - Ты что, серьезно будешь сидеть и ждать, пока всех завалит?
        Этот вопрос прозвучал как нельзя кстати - полосатое здание, от которого уже минут десять отваливались редкие куски, вдруг поползло вниз целиком. Оно было так близко, что Генри сразу понял: волна камней погребет всех под собой прежде, чем они успеют сделать хоть шаг. Роза схватила его за руку, и Генри сжал ее ладонь в ответ - то, что они были в ссоре, в такой момент не имело никакого значения. А потом он вытянул вторую руку и сказал:
        - Хватит.
        Волна камней застыла в воздухе, и это было самое странное зрелище, какое Генри доводилось видеть. Дети Худого Пальтишки, высунувшись у него из-за пазухи, тонко верещали, и Генри даже не понимал: от ужаса или восхищения. Он обвел взглядом трясущиеся дома. Один за другим они перестали дрожать, и наступила полная тишина.
        - Как ты это сделал? - нахмурился Освальд, вытирая мокрый лоб, и Генри повернулся к Розе.
        - Помнишь, ты сказала, что надо изо всех сил поверить в счастливый финал и тогда он наступит? Барс - не убийца, это просто еще одно испытание: он проверяет, не найдется ли среди нас болван, который будет помогать Освальду, чтобы потом наказать их вместе.
        Генри совершенно не был в этом уверен, но подействовало: даже на лице Джетта теперь было написано, что он Освальду не помощник.
        - Ну и отлично, - процедил Освальд, оглядывая здания на площади, пока не остановил выбор на самом крепком. - Хью, Джоанна, раз уж дома больше не падают, пройдемся по ним сами.
        Те переглянулись, но не сделали ни шагу, и у Генри камень с души упал. Его угроза подействовала, и даже эти двое рассудили, что к Генри лучше прислушаться: власть Освальда где-то в будущем, а великий Барс может превратить их в кучу пепла прямо сейчас.
        Освальд скривился и пошел один. Он успел сделать два шага до того, как выбранное им здание с грохотом развалилось: Генри даже удивился, как легко это место исполняет его желания.
        - Я могу уронить каждый дом здесь. Могу уронить их тебе на голову, - сказал Генри. - Я белый ферзь, помнишь? Барс - белый король, он показываться лишний раз не любит, но у него есть я, так что слушай, что я тебе скажу: если не хочешь сдохнуть под завалом, ты сядешь вот сюда, и мы все будем ждать. Он придет. И только попробуй сделать хоть шаг к тому, что тебе не принадлежит.
        Речь получилась красивая - правда, ее немного испортило то, что приходилось через каждые три слова отплевываться от пыли, поднятой рухнувшим зданием, а также то, что Освальд совершенно не выглядел испуганным.
        - Могло бы сработать, - кивнул он, когда Генри закончил. - Вот только я уже знаю, кто окажется тем болваном, который найдет то, что мне надо.
        - У вас опять видение? - прошептал Хью.
        - У меня жизненный опыт. Каждому можно предложить то, перед чем он не устоит.
        - Мне ничего от тебя не нужно, - отрезал Генри.
        - Проверим. Есть у меня один козырь, и я, честное слово, не хотел пускать его в ход. Жалел тебя - знаю же, какой ты чувствительный мальчик. Но ты хочешь по-плохому? Давай. Говоришь, мои видения не всегда исполняются? Ты в это веришь только потому, что, несмотря на мое предсказание о твоей смерти, выжил в Башне мастеров. И я все думал: как же ты это сделал?
        - Нет, - вдруг сказал Эдвард. - Не смей ему говорить.
        - Сначала я думал, что тебя, Генри, вернул к жизни Барс, - как ни в чем не бывало продолжал Освальд. - Но что-то не похоже на него: он никогда не разбрасывался чудесными спасениями. У тебя был только один способ выжить: Эдвард вылечил тебя с помощью дара.
        Эдвард со всей силы схватил его за воротник, оборвав на полуслове.
        - Только попробуй, - выдохнул Эдвард. - Либо ты закроешь рот, либо я…
        - Либо что? Не умеешь угрожать - не берись. Кстати, у меня на поясе волшебный меч, и я, в отличие от тебя, умею им пользоваться, - предупредил Освальд, глядя ему в глаза. - Отойди в сторону. Когда я хочу что-то сказать, я это говорю.
        Эдвард сделал шаг назад и замер, сжимая и разжимая кулак. Другой рукой он держал грибня, окончательно свернувшегося до размеров шляпы.
        - За триста лет без даров люди забыли некоторые правила их использования, - сказал Освальд. - И одно из них такое: нельзя спасать того, кто должен умереть. Этот закон даже Барс не нарушает. А Джоанна, увы, нанесла Генри смертельную рану.
        Генри перевел взгляд на нее. Он не понимал, к чему клонит Освальд, но у Джоанны вдруг мелькнуло на лице странное выражение - как будто она не гордится тем, что сделала, и даже, пожалуй, немного извиняется.
        - Моя мать была смертельно больна, Генри. - Освальд развернулся к нему. - Сердце волшебства еще работало, в королевстве были люди с даром лечить прикосновением, но ни один лекарь ее не спас. Как ты думаешь, почему?
        - Потому что она была такой же злобной, как ты? - вырвалось у Генри, но Освальд без выражения покачал головой.
        - Нет. Она была хорошей. Вылечивая смертельную рану или болезнь, целитель отдает свою жизнь в обмен на чужую, а значит, в ближайшее время умрет. Как - неизвестно: упадет с крыльца и случайно ударится головой о камень, подавится костью, простудится. Ты, случайно, не замечал, что его высочество стал чаще попадать в опасности?
        Генри вспомнил, как Эдвард упал в библиотеке и в доме Джетта, но это было неважно, потому что…
        - В походе против лютой твари все было в порядке, - сказал он, стараясь дышать ровно и медленно.
        - Королевство пыталось защититься от твари, и для этого он был нужен, а теперь вы победили, - пожал плечами Освальд. - Но есть и хорошая новость. Вот что я сказал его высочеству в доме нашего дорогого Вегарда: «Я видел твое будущее: ты умираешь, потому что вылечил Генри, но если поможешь мне, сделаешь это со славой и честью». Это и есть мое второе видение: мертвый Эдвард лежит в темной комнате, у него на груди кровь, а раз так, он умер, как положено мужчине, в бою. Я не знаю, как именно это произойдет, и сразу говорю: я не собираюсь его трогать. - Освальд посмотрел на Эдварда, и на его лице проступило что-то невиданное, что-то, похожее на сочувствие. - Ты отправился за мной к Пределу, потому что знал, что иначе твоя судьба - подавиться рыбной костью или слечь с лихорадкой. И тогда твой отец скажет: мой сын такой неудачник, что его прикончила простуда. Но я знаю тебя: ты жаждешь умереть в бою. И мое видение - мой подарок тебе.
        - Хочу, чтобы ничего этого не произошло, - выдавил Генри, но Освальд только коротко, невесело рассмеялся.
        - Боюсь, такие желания даже тут не исполняются. Все на свете имеет последствия, Генри. Всегда. Барс не изменит его судьбу, он даже тебя не пришел спасать, когда ты умирал. Но если у меня будет такая же сила, если этот мир будет работать по моим правилам…. Не обещаю, потому что не знаю, смогу ли менять основные законы вселенной, но разве ты не поможешь мне хотя бы ради одного шанса, что я спасу его?
        - Конечно нет, - ровным голосом сказал Эдвард. - Он главный защитник королевства, а не идиот. Он никогда не подвергнет опасности всех ради одного и никогда не предаст доверие Барса. Генри, забудь, это все неважно. Делай, что собирался.
        Освальд взглянул на него, как на тупицу, который вообще ничего не понимает, и повернулся к Генри:
        - Приступай к поискам, мой дорогой. Я тебя знаю: ты всегда добиваешься своего.
        Генри медленно поднялся. Воздух застревал у него в горле, и дома вокруг начали подрагивать снова, как будто почувствовали, что больше Генри о них не думает. Вот как все должно быть: он не сдвинется с места, кто-то другой поможет Освальду найти шар, Эдвард умрет, и Генри проведет остаток жизни, зная, что убил его. Но он не предаст Барса, и тот по-прежнему будет помогать ему, как своему верному ферзю. Вместе они будут сражаться с Освальдом, который обрел бесконечную силу, и однажды победят его, и все закончится хорошо. Генри будет храбрым рыцарем, который сразился со злодеем, но больше не будет волшебного коня, который отыщет его в саду и отвезет домой.
        - Хочу найти дом, где спрятано то, что нужно отцу, - едва шевеля языком, сказал он.
        Он пожелал этого с такой силой, что в ушах зазвенело, но ничего не почувствовал. Значит, придется искать самому. Разгадать загадку, условия которой он не знает. Генри вспомнил, как в Самайе Роза описала Селине ее возлюбленного по нарисованной им картинке, вспомнил, как искал надписи на фонтанах. Нужно просто вглядеться в детали, смотреть внимательно и думать, думать, думать. Это просто загадка, просто игра.
        Дома вокруг тряслись все сильнее, и Генри оглядел площадь, пытаясь вспомнить все здания, мимо которых пробежал с тех пор, как попал в город. У него было такое чувство, будто в груди бесконечно проворачивают острый кол, но он заставил себя не обращать на боль внимания. Что-то должно напомнить ему о Барсе. Вот только он ничего о нем не знает, и никто ничего не знает, кроме того, как…
        Кроме того, как он выглядит. Генри поднял голову. Он вспомнил.
        - Ты что, с ума сошел? - внятно спросил Эдвард, когда Генри пошел к выходу с площади, и обогнал его, перегораживая путь. - Не показывай ему ничего. Я знаю, тебе нравится всех спасать, ты как эти собаки, которые бегают вокруг стада и следят, чтобы ни один баран не отбился, но ты хоть представляешь, сколько людей пострадает, если твой отец добьется своего? Барс тебя проклянет. Не делай этого, ты ничего не исправишь, даже если Освальд найдет этот свой шар невероятной силы, он не сможет менять линию судьбы, да Барс и в сказках-то так не делал, а он…
        Оттолкнув его с дороги, Генри пошел дальше. Он каждую секунду ждал, что на голову ему упадет камень или шпиль какого-нибудь дома, что Барс уничтожит его, потому что есть, наверное, какой-то закон вселенной, убивающий отступников и предателей на месте. Но ничего не происходило: видимо, Барс считал, что это слишком легкая смерть для того, кто исполнит мечту Освальда. Остальные шли за Генри, молчаливые и испуганные, как будто и правда были овцами, а он собакой, которая должна отвести их домой. И скриплеры, и Джетт, и Роза, и кошки - все верили ему, даже сейчас, когда он совершал чудовищную ошибку, и Генри знал: за это он тоже заплатит, но только не сегодня, пожалуйста, не сегодня. Он должен успеть.
        Генри свернул один раз, другой. Перед тем как он увидел ребенка и побежал в переулок, на главной улице он краем глаза заметил здание, у которого… А вот и оно.
        Глава 12
        Время барса
        Это был каменный дом с треугольной крышей и четырьмя колоннами, державшими навес, так что получалась широкая терраса. Дом уже сильно пострадал - вход был завален обломками, колонны потрескались, крыша местами провалилась. Он выглядел так, как будто при первом же шаге внутрь рассыплется окончательно, и в здравом уме никто даже близко сюда не подошел бы, но Генри совершенно не чувствовал себя в здравом уме.
        - И что тут такого? - раздраженно спросил Освальд, когда Генри пошел к входу.
        Генри указал на опоры колонн. Они были сделаны в виде когтистых лап.
        - Такой стиль был популярен лет семьсот назад: и ванны, и колонны, что угодно делали с лапами, - пожал плечами Освальд. - А поскольку в городе собраны образцы всех строительных стилей в истории королевства, неудивительно, что есть и такой дом. Ты что, просто время тянешь? Идем поищем что-нибудь более впечатляющее.
        - Посмотри на весь дом целиком, - бесцветно сказал Генри. - Он серый. Крыша темнее, чем низ. У него четыре колонны с когтями, как лапы, а вон те украшения на свесе крыши напоминают зубы. Дом похож на Барса.
        - И все? Какая-то детская логика, - фыркнул Освальд.
        - Ну, прости, уж какая есть, - устало огрызнулся Генри.
        - Я туда не пойду, - сказал Хью. - Мне жить еще не надоело. Если внутри что-нибудь есть, позовите.
        Дом выглядел старым, блеклым и пустым, но Генри поднялся на ступени, даже не глядя вверх, на опасно просевший каменный навес. За тем, что осталось от двери и прихожей, начинался узкий коридор, мертвый, заброшенный, с потеками грязи на стенах, а в конце его был тупик, и если бы Генри бегло осматривал все дома, он бы этим и ограничился, но он перебрался через весь мусор и пошел вперед. Освальд следовал за ним по пятам - кажется, всерьез боялся, что Генри заберет себе то, что найдет.
        Тупик в конце коридора, на вид темный и глухой, оказался дверью, и Генри нащупал в полутьме ее ручку в форме головы животного, и Генри точно знал, какого именно, но так и не смог ни удивиться, ни обрадоваться, просто толкнул дверь и зашел в комнату с высоким потолком. Она была пуста, но посреди нее стоял тяжеленный сундук, обитый железом, с заклепками на углах и огромной замочной скважиной.
        Генри и Освальд стояли перед ним, пока остальные не сообразили, что крыша все еще держится, и не зашли следом, даже Хью, который при виде сундука издал радостный вопль. Все столпились в коридоре, и Генри посторонился, впуская их в комнату. Освальд немедленно попытался откинуть крышку, но она не поддалась.
        - Так и знал, что ключ пригодится, - завороженно проговорил Освальд, проводя пальцем по скважине. - Джетт, вперед, держи ключ.
        Дальше Генри слушать не стал. Он не хотел видеть, как Освальд получает то, что хочет, не хотел знать, что будет дальше, поэтому он протолкнулся обратно на улицу и остановился на крыльце, упираясь руками в колени. Эдвард сидел на ступеньке соседнего дома. У него была оцарапана рука - кажется, на него что-то упало, и при появлении Генри он спрятал ее под грибня, который по-прежнему жался к нему, словно хотел утешить.
        Генри молча сел рядом. Эдвард какое-то время смотрел на него и несколько раз приоткрывал рот, но закрывал его снова, - не мог подобрать слова, которые все исправят.
        - Даже если все случится, как он сказал, ты ни в чем не виноват, - наконец сказал он. - И если бы я тогда, в Башне, знал, что будет, я бы снова это сделал. Ты важен для всего королевства, ты особенный, и ты…
        - Закрой рот, - выдавил Генри, не глядя на него.
        Он сказал себе, что не будет плакать, потому что рыцари не ревут, сжимал и сжимал челюсти, пока не заломило зубы, а потом Эдвард наклонил голову и заглянул ему в лицо.
        - Это именно то, чего я хотел. Ты не представляешь, столько раз за эти десять лет я представлял свою славную смерть, пышные похороны и то, как отец меня оплакивает. Он наверняка простит меня за смерть Роберта, и все будет хорошо. Мертвых прощать легче, чем живых. - Эдвард запрокинул голову и громко сказал в никуда: - Эй, ты все еще исполняешь желания? На случай, если оно у меня последнее: пусть мой отец поверит, что это его сын. - Генри уперся лбом в колени, и Эдвард провел рукой по его голове. - Он будет рад поверить. Ты ему нравишься, а Освальд… Я не понимаю, как у такой твари, как он, вырос такой, как ты.
        Генри не ответил. Вдруг это место исполнит его желание? Вдруг он может пожелать, чтобы Эдвард узнал его прямо сейчас? Но все то же упрямое звериное чутье говорило ему: это опасное место, то, что должно тут случиться, еще не закончилось. И если предсказание Освальда все же сбудется… Сейчас Эдвард готов, он все решил, обо всем подумал, и куда хуже будет, если он умрет, зная, что ему есть ради чего жить. Поэтому Генри просто замер, глядя перед собой, и так они и сидели, пока Эдвард не спросил:
        - Можно еще просьбу? Если что-то все же произойдет, скажи моему отцу, что это была красивая героическая смерть.
        «Дипломатия - это искусство говорить то, что человек хочет услышать» - так было написано в книге из королевской библиотеки, и никогда еще дипломатия не была нужна Генри так, как сейчас. У него все внутри болело, но он сглотнул ком в горле и сказал не то, что хотел сказать, а то, что Эдварду хотелось знать, - и в этот момент понял, окончательно и полностью, что такое любовь. Любить кого-то - это сделать так, чтобы ему было хорошо, даже если от этого будет плохо тебе.
        Поэтому Генри взял его руку и поцеловал - так положено было приветствовать наследника трона. Эдвард всем телом вздрогнул от неожиданности и от боли - Генри обжигал, и на коже остался красный след.
        - Ни о чем не беспокойтесь, ваше высочество, - еле слышно сказал Генри. - Я видел: это была смерть, достойная героя, и о ней сложат легенды. Я за этим прослежу.
        Эдвард посмотрел на него широко раскрытыми глазами, как будто ничего лучше в жизни не слышал, но ничего сказать не успел, потому что на улицу вылетел Освальд, - Генри уже минут пять слышал из дома какие-то звуки, но внимания не обращал.
        - Быстро внутрь, - приказал Освальд, и Генри пошел за ним, потому что рад был отвлечься и не знал, надолго ли еще хватит его выдержки.
        В комнате все с растерянным видом толпились вокруг ларца.
        - Джетт, покажи, - велел Освальд.
        Тот вставил в скважину ключ и попытался повернуть. Ключ не поворачивался.
        - Такого не может быть, но ключ от всех дверей не подходит, - сказал Освальд. - Мы уже все попробовали: я пытался разбить сундук мечом, Джетт - открыть простой отмычкой, которая всегда при нем, Джоанна - превратить крышку ящика во что-нибудь. Но один способ точно должен сработать. Снимай перчатку.
        Генри послушно снял и положил руку на крышку. Холодную, крепкую крышку, которая даже не нагрелась от его прикосновения. Он попробовал коснуться обеими руками сразу - тот же результат. Лицо Освальда застыло, и он подошел ближе, глядя, как Генри надевает перчатки обратно.
        - В твоих интересах разгадать эту загадку, Генри, - подрагивающим голосом сказал Освальд. Глаза у него горели, воротник прилип к шее. - Раз этот ящик так хорошо защищен, то, что мне нужно, именно там. И советую тебе думать быстрее, пока его высочество на улице не убил какой-нибудь кусок карниза.
        И Генри попытался разгадать еще одну загадку без условия, последнюю загадку Он посмотрел на сундук. Потом в окно, на соседний дом - прекрасный обветшавший дворец с резными дверьми и ставнями. А потом вспомнил испытание с Белым псом, фальшивую кровь и фальшивые черепа. Вспомнил Земли Ужаса, где мертвецы притворялись цветами - или, возможно, наоборот. Вспомнил иллюзии, которые заманивали каждого в свой дом. Все испытания, ведущие к Пределу, были основаны на умении отличать правду от подделки.
        Генри подошел к сундуку и со всей силы толкнул его ногой. Тот упал на бок. Сундук был без дна - и совершенно пустой.
        - Это фальшивка, - пробормотал Генри, удивляясь, как не понял этого раньше. - Это все фальшивка. Мы идиоты. Были так заняты исполнением желаний, что не подумали про самое главное. В легенде ведь говорилось: дойдя до Предела, узнаешь правду о том, кто такой Барс и откуда он пришел.
        Он развернулся и пошел обратно на улицу, в бесцветные сумерки, к прекрасным и пустым домам. Каждое испытание проверяет одно качество, и до него наконец дошло, какое именно проверялось здесь, в городе: храбрость.
        Вот чему его научили последние три дня: самая большая храбрость нужна, чтобы видеть правду. Правду о том, что Освальд одержим властью настолько, что переступит на своем пути через что угодно. Правду о том, что Эдвард искренне хочет умереть, чтобы вернуть любовь отца. Правду о том, что Роза каждую секунду их знакомства изображала идеальную возлюбленную из книжки. Правду о том, что мать Джетта выдумала для него отца-путешественника. Правда причиняет боль, и, чтобы решиться увидеть ее, нужно больше смелости, чем для победы над врагами.
        И Генри, дрожа от страха, от усталости, от какого-то невнятного холодного предчувствия, сказал то, что должен был сказать сразу, как только попал в этот фальшивый город, город, который рушился как раз потому, что это место не могло так долго поддерживать иллюзию.
        - Я хочу видеть правду. - Генри зажмурился. Конечно, Барс слышит его, он сейчас совсем близко. - Хочу тебя видеть, каким бы ты ни был. Покажи мне, откуда ты пришел.
        А потом он медленно открыл глаза и увидел, как все вокруг оплывает, меняет очертания и становится таким, каким должно быть на самом деле.
        Темнота упала на город резко, в секунду, будто то, что сдерживало ее, обращая в дневное небо, исчезло. Дома вокруг остались на своих местах, но превратились в закопченные, приземистые лачуги из старого дерева с пятнами мха на стенах. Воздух наполнился гарью, и под этим острым запахом Генри сразу учуял еще один: кровь.
        На границах города дома горели, столбы пламени и дыма тянулись к небу, кто-то кричал, а потом Генри опустил глаза на мостовую и дернулся назад. Мостовой не было - просто утоптанная земляная улица, и она была покрыта неподвижными человеческими телами. Рядом с крыльцом лежала женщина в темной одежде с распущенными волосами, на животе у нее была рана, но Генри видел, как шевелятся ее пальцы, и сразу понял, что напомнила ему эта рука: пальцы мертвых в Землях Ужаса. На ступени крыльца лежал труп собаки с грязно-белой шкурой, и Генри узнал эту волчью морду с обвисшими щеками: Белый Пес из первого испытания, только обычного размера. И лужа крови рядом, на этот раз - настоящая.
        Все здесь было наполнено мучительным, невыносимым страхом, и до Генри внезапно дошло: Земли Ужаса и это место - одно и то же. Генри шагнул ближе к остальным - все последовали за ним, как привязанные, когда он вышел на улицу, и теперь молча стояли рядом.
        - Больше не похоже на игру, - выдавил Джетт, глядя на тела.
        Генри повернулся лицом к дому, и все оказалось так, как он думал. Они стояли на широком полусгнившем крыльце, и это было то самое крыльцо, которое он видел в Землях Ужаса. Там дом был сожжен, оставалось только оно, но здесь дом еще стоял - деревянный, старый и тесный. Дверь была закрыта, Освальд, стоявший рядом, надавил на нее, но она не поддалась. Генри тронул бревенчатую стену рядом с ней. Запах гнилого дерева, пакля между бревнами. Точно такие же стены были у комнаты, которая выросла вокруг них в Землях Ужаса.
        - Открывай, Джетт. Ключ подойдет, - хрипло сказал Генри, упираясь ладонями в дверь. - Вот это - настоящий Предел.
        Но Джетт застыл с открытым ртом и не успел даже двинуться в сторону двери, когда вокруг что-то изменилось.
        Шагов Генри не услышал, но сразу почувствовал того, кто появился у крыльца. Он никогда ни с чем не спутал бы это ощущение внезапного присутствия и не стал оборачиваться: что бы он ни говорил, ему было страшно увидеть Барса таким, какой он есть. Может, это просто бесформенная сила, которая разорвет их на клочки. А может быть, он похож на человека, но такого, каким был Огонь в Землях Ужаса, - с нечеловеческими жуткими глазами. Так что Генри просто ждал, глядя в стену перед собой и слушая треск дальнего пожара.
        Барс медленно обошел их всех, встал перед дверью, и Генри перевел дыхание: он по-прежнему выглядел, как большой, ослепительно-яркий зверь. Генри вгляделся в его морду, пытаясь различить на ней гнев, но Барс казался невозмутимым, как всегда, только дернул ушами при виде мертвого белого пса.
        Джетт сел на крыльцо, как будто у него подкосились ноги в ожидании расправы, а вот Эдвард твердо опустился на одно колено, и остальные последовали его примеру. Скриплеры в силу отсутствия колен встать на них не могли и потому повалились на крыльцо лицом вниз, а кошки сели в ряд и уставились на Барса своими ничего не выражающими желтыми глазами.
        Первым заговорить смог Эдвард.
        - Ты пришел отсюда. Значит, ты был человеком, - тихо сказал он. - Но ты ведь создал наше королевство.
        - Это правда, - сказал Барс своим мощным, низким голосом, медленно обводя всех взглядом.
        - Но тогда что это за место? Разве было что-то до тебя?
        - За этой дверью хранится главная загадка нашей земли: кто я такой. Это - ответ на все вопросы, - произнес Барс. - Вы уверены, что хотите его узнать?
        - А если нет, можно нам уйти? - слабо спросил Хью. Джоанна ткнула его локтем, и он начал оправдываться: - Что? Я просто хочу понять, как надо ответить, чтобы он нас всех не прикончил!
        Барс внезапно засмеялся. Это было так неожиданно, что все подскочили: дробный гулкий звук исходил из его мехового тела, никак не отражаясь на морде, по-прежнему неподвижной.
        - Зачем же всегда смотреть только на мрачную сторону вещей, Хью? - Барс мягко шагнул к нему и Хью подался назад. - Тебя не меняют никакие приключения, и это немного пугает. Обычно все на свете повинуется завету Странника.
        - «В пути ты обретаешь перемены», - пробормотал Генри.
        - Там и вторая часть была. - Барс текучим кошачьим движением перешел к нему. - «Путешествие важнее места назначения». Сейчас проверим, насколько был прав Странник. Открой дверь, Джетт.
        Барс сделал несколько шагов и сел на дальнем конце крыльца, подальше от двери.
        - Ра… разве я… я могу? - пролепетал Джетт, заикаясь. Он смотрел на Барса, как на чудо. - Прости. Мы пришли тебя о… обокрасть, я… Мне так жаль, я…
        - Было бы странно запретить вам зайти туда, куда я сам вас привел, - сказал Барс и обернул свой пушистый хвост вокруг лап.
        - Не смеши, - фыркнул Освальд, но Генри видел: он пытается наглостью замаскировать страх. - Нас привели сюда записки Перси Отступника. Я их нашел, а ты испугался, что я отыщу источник силы, путь к которому для тебя закрыт, и пролез сюда вслед за нами.
        Тут Генри впервые увидел, как на морде Барса хоть немного изменилось выражение. Если бы он был человеком, Генри сказал бы, что он приподнял брови: его пушистый лоб чуть сдвинулся вверх.
        - Я всегда знал, что самолюбие лишает способности ясно мыслить, - сказал он. - Тебя даже не удивило, что среди тысячи предметов в пещере чудовища тебе под руку попалась именно записка, говорившая, как добиться того, перед чем тебе трудно устоять.
        Лицо у Освальда застыло.
        - Это ты оставил ее там, - выдавил он, и Барс неспешно наклонил голову.
        - Конечно. Мало того, я ее написал.
        Изо рта Освальда вырвался невнятный звук - не то смех, не то стон разочарования.
        - Ну конечно. Там ничего не сказано прямо, сплошные загадки, я должен был догадаться! Ты просто хотел надо мной посмеяться, верно? Это все декорация, очередная глупая игра. Нет никакого источника силы.
        - Конечно, это игра. Матеуш ведь сказал вам, - невозмутимо ответил Барс, стукнув кончиком хвоста о доски крыльца. - Но источник силы есть. Он здесь, прямо за дверью.
        Освальд наморщил лоб так, будто понял что-то неприятное.
        - Только не говори, что мог попасть сюда сам.
        - Естественно мог. В любой момент. - Барс снова стукнул хвостом о крыльцо. Очевидно, это означало раздражение чужой глупостью. - Я покинул это место полторы тысячи лет назад и не собирался возвращаться, но Эдвард прав: каждый в глубине души стремится вернуться домой. Открывай, Джетт.
        - Вот так просто? - зло спросила Джоанна, не отводя глаз от Барса. - Пригласишь нас зайти и не накажешь за то, что явились сюда?
        Барс не ответил. Он снова перевел взгляд на Джетта, и тот, послушно шагнув к двери, трясущимися руками вставил ключ в замочную скважину. Тот повернулся с легким металлическим лязгом.
        - Ключ от всех дверей вначале был просто ключом от этой двери, - невозмутимо сказал Барс. - Я запер ее за собой, уходя отсюда, и с тех пор этот ключ может запереть и отпереть что угодно.
        Еще минуту Джетт стоял, держа ладонь на облезлой ручке, - кажется, смелость у него закончилась на повороте ключа, - а потом выпрямился и потянул дверь на себя.
        Генри ждал света, звука, чего-то сверхъестественного, но за дверью было какое-то темное, совершенно обычное помещение. Джетт так и замер, не в силах сделать ни шагу, и Генри вошел первым. У стены была печь, в углах терялись очертания какой-то мебели. Приоткрытая дверь в дальней стене вела еще в одну комнату. Там было светлее, и Генри пошел туда, осторожно наступая на скрипучие половицы.
        Вторую комнату, тесную, с бревенчатыми стенами, он сразу узнал. Это была квадратная комната, выросшая вокруг них в Землях Ужаса. Но сейчас она не была пустой: здесь была узкая кровать, стол, шкаф, пара стульев, а под окном стоял тот самый огромный сундук с металлическими углами, который Генри сегодня уже видел. Теперь сквозь его замочную скважину пробивался слабый свет.
        А потом Генри взглянул на стены - и от удивления у него приоткрылся рот. Все стены были увешаны рисунками. Углем на кусках бересты с обтрепанными краями были нарисованы скриплеры с чайниками и чашками, несколько грибней в разных шляпах, Алфорд, Джоанна, Худое Пальтишко. Странник в плаще с капюшоном, закрывающим лицо, Тис с кошками на руках, дом на облаках, красивые здания всех возможных видов, король на троне. Остальные заходили в комнату вслед за Генри и также застывали при виде рисунков. Генри моргнул и вдруг понял, что еще кажется ему в этой комнате таким странным.
        Кровать была слишком короткой, стулья - маленькими и хлипкими, как для…
        Генри обернулся. Он понял, что увидит, еще до того, как нашел взглядом того, кто стоял теперь за спиной Джоанны. Та потрясенно разглядывала свой портрет на стене, а за ней, прислонившись спиной к бревенчатой стене, стоял мальчик лет двенадцати. Он был одет во что-то серое, нечесаные волосы темной волной падали на плечи. У него была болезненно бледная кожа, а щека как-то странно подергивалась, будто мышцы под кожей сокращались без всякого желания их обладателя. Ничто в нем не напоминало Барса, кроме взгляда, - такого, словно он знал о Генри все, даже плохое, но не злился.
        - Ты ребенок, - выдохнул Генри. - Так вот почему ты любишь играть!
        Один за другим остальные разворачивались и замирали, увидев мальчика. Кошки вдруг скользнули к нему, начали тереться о его ноги, и в его глазах сменилось выражение, они улыбнулись, но лицо даже не шевельнулось, будто разучилось это делать.
        - Я помню тебя, - тихо сказал Пал, подходя к нему. - Я даже не думал, что помню, но…
        Он осторожно протянул руку-ветку и прикоснулся к его ноге. Генри не думал, что деревянное лицо Пала может выражать такие сильные чувства, и не думал, что лицо ребенка может казаться таким взрослым. Мальчик снова взглянул на Генри и наконец с трудом разлепил губы.
        - Я не принимал свой настоящий вид с того дня, как ушел отсюда. - Мальчик так старательно выговаривал слова, как будто и правда разучился говорить. У него был обычный детский голос, совершенно не похожий на низкий бас Барса, и он по-прежнему не отходил от стены, пряча руки за спиной. - Видели бы вы свои лица.
        Он сказал это с таким вызовом, что Генри внезапно понял невероятную вещь: тот, кто больше не выглядел, как Барс, но определенно им оставался, был напуган. А потом Генри понял, чего именно он боялся.
        Все по-прежнему стояли с таким видом, будто у них на глазах небо вместо синего стало полосатым, и Генри подошел к мальчику. Тот чуть заметно прижался к стене, но Генри осторожно взял его за плечи и потянул на себя, заставляя сделать шаг вперед.
        Он был уверен, что мальчик и в этом обличье способен переломать ему все кости, если только пожелает, но тот покорно шагнул ему навстречу. Все оказалось так, как Генри и думал: мальчик не просто так стоял, изогнувшись и как будто просев на один бок. Позвоночник у него был искривлен, плечи казались болезненно узкими, словно он не мог расправить их до конца.
        - «Это место обнажает саму твою суть, а нет для человека ничего столь же невыносимого, как он сам», - еле слышно сказал Генри. - Ты это написал про Земли Ужаса, потому что не любишь свой настоящий вид. Поэтому ты путешествуешь в виде огромного быстрого зверя.
        Мальчик вдруг улыбнулся краем рта. Кажется, шире он и не мог: та половина лица, на которой дергались мышцы, оставалась неподвижной, но в его темно-голубых глазах улыбка сияла во всю силу.
        - Ты научился смотреть в самую суть вещей, - все так же старательно проговорил мальчик.
        - Нет, - вдруг подала голос Джоанна. - Это какой-то розыгрыш. Это не твой настоящий вид. Меня не мог создать какой-то…
        Она прикусила язык и покраснела, явно от злости, а не от стыда, и улыбка мальчика стала чуть шире.
        - Вы первые в истории, кто узнал мое имя, - сказал он так, будто это невероятно забавно.
        - А мы его узнали? - пролепетал Джетт.
        - Да, - кивнул Генри. - Перси Отступник. Он же сказал, что написал записку сам.
        - Что это за тела на улице? - не своим голосом спросил Освальд. - Это ты их убил?
        - Нет, - прошептал Худое Пальтишко. Его дети толпились вокруг него, с открытыми ртами глядя на Перси. - Я вспомнил. Ты заставил нас забыть, верно?
        - Волшебным существам незачем помнить плохие вещи. - Улыбка на его лице поблекла. - Но я покажу. И вам, и остальным. До того, как появилось королевство Барса, эти земли не были пусты. Полторы тысячи лет назад здесь уже жили несколько племен. Никакого волшебства тут не было - это были самые обычные люди. А потом к ним пришли враги.
        Он щелкнул пальцами, и в ту же секунду вокруг все изменилось. Это была та же комната, но в солнечный день, и Генри понимал, что его в ней больше нет, он просто видит то, что происходит. Точнее, то, что произошло когда-то.
        Перси сидел за столом и рисовал, а на сундуке сидел человек, которого Генри меньше всего ожидал увидеть: Матеуш. Только он был моложе, без всякой короны и не в королевском наряде, а в рубашке из некрашеного полотна и мешковатых штанах.
        - Я хочу знать, что они придумали, - упрямо сказал Перси, продолжая черкать куском угля по бересте.
        - Маленький еще, - покачал головой Матеуш, глядя в окно, и Перси угрюмо повернулся к нему, выдвинув вперед нижнюю челюсть.
        - Все надеются, что всадники повернут в другую сторону, но если дойдут сюда, нам конец. Соседнюю деревню уже сожгли, я все подслушал, - отрывисто сообщил он, возвращаясь к рисунку Щека у него дергалась так, что ему приходилось останавливаться после каждой фразы. - Мария сказала, они никого не оставляют в живых, находят, даже если спрячешься. Мы попытаемся защищаться, но всем уже понятно, что… А у Серого Старика есть идея.
        Матеуш с интересом поднял брови и откинулся спиной на стену.
        - Теряюсь в догадках, что помешало тебе подслушать до конца, Перси.
        - Ха. - Перси исподлобья посмотрел на него, скривив один угол губ в мрачной полуулыбке. - Вы на улицу вышли. Видимо, опять целоваться за сараем. Я просто хочу знать, сказала она тебе или ей запретили нам говорить.
        - Сказала, - фыркнул Матеуш. У него было тревожное лицо, между бровей залегла глубокая морщина, и он постоянно косился в сторону окна. - Ей запретили, но она сказала. Ладно, наплевать, слушай. - Матеуш развернулся к мальчику, и тот перестал рисовать. - Серый Старик слышал одну легенду. Когда-то на одно поселение напали враги, которые никого не щадили, но вот что придумали жители. Каждый перед смертью говорил: «Я отдаю всю свою любовь этой земле», пусть даже мысленно, и часть их неистраченных сил переходила в землю. А когда враги убили почти всех и этой силы накопилось очень много, она превратилась в волшебную белую птицу, которая защитила деревню, и враги так испугались, что сбежали и больше никогда не возвращались. В деревне выжили человек тридцать, и они отстроили ее заново. Старик говорит, что все у нас должны сказать то же самое, когда их будут убивать, и тогда птица появится, и кто-нибудь выживет. Да это наверняка выдумка, забудь. Все сказки - выдумка.
        - Почему они не хотели нам рассказывать?
        - Все как обычно. - Матеуш передразнил кого-то очень старого и беззубого. - «Калеки приносят неудачу, а кто их укрывает, от тех тоже надо держаться подальше». Даже сейчас не могут про это забыть. Не хотят, чтобы мы своей черной силой испортили их светлую, а то птица не получится. Хотя ясно же, что не бывает таких птиц.
        - А вдруг бывают? - спросил Перси, и Матеуш невесело хмыкнул, снова повернувшись к окну.
        - Они там совсем с ума сошли. Хотели в жертву тебя принести и молить духов леса о спасении от всадников. Но Мария им напомнила, как я их в прошлый раз встретил.
        - Я думаю, ты должен позволить им это сделать. - Перси аккуратно положил уголь на стол. - Они правы. Вдруг духи леса помогут? Вдруг я всех спасу?
        - Да что ты несешь? - Матеуш подошел и, сдвинув его, кое-как сел на край шаткого стула. - Нет никаких духов леса, и волшебных птиц тоже нет. Да у Старика уже с воображением плохо, а то он получше сказку сочинил бы. Вроде твоих. Вот у кого воображение что надо, каких только тварей не выдумал! - Он кивнул на рисунки, развешанные по стенам, и Перси вдруг скривился и заплакал, уронив голову на грудь, так что спина у него согнулась, как крюк. - Ну, ну, тихо, все. Если я смогу, вернусь за тобой, но если почувствуешь, что жгут дом, вылезай в окно и беги. Не ищи меня, ясно? Побежишь быстро, как тот зверь из северных гор, про которого твоя мать все рассказывала.
        - Снежный барс, - выдавил Перси, и Матеуш кивнул.
        - Да, да, он. Думай про этого барса, понял? Прячься хорошо, как он, а потом беги, как он.
        Тут вдалеке за окном кто-то закричал, раздался звякающий тревожный звук колокола, и Матеуш вздрогнул всем телом.
        - Все, прячься в сундук. Мне пора.
        - Нет! Стой! Они убивают животных? Может, нам выпустить Волчка в лес? Он сбежит и найдет себе еду. Но он, наверное, уже не умеет охотиться, - частил Перси, но Матеуш уже затолкал его в сундук и захлопнул крышку.
        Он выбежал в соседнюю комнату, взял там нож и какую-то дубину и помчался на улицу. Крышка сундука тут же откинулась, Перси выбрался наружу и тихо выскользнул из дома вслед за ним.
        Свет был тусклый, предвечерний, но Перси зажмурился и с минуту стоял, моргая и озираясь, неуверенно, словно человек, впервые оказавшийся в новом месте. Он посмотрел вслед Матеушу, бежавшему туда, где звенел колокол, и осторожно, как будто никогда раньше этого не делал, спустился по ступеням на улицу. Из соседних домов тоже выскакивали люди и, не обращая внимания на Перси, мчались вглубь деревни, но Перси развернулся в другую сторону. Лес был совсем близко, на холме.
        - Лесные духи, я надеюсь, вы меня слышите, - проговорил он, глотая воздух ртом, как рыба. - Пожалуйста, выполните мою просьбу. Меня зря не принесли вам в жертву, и вы, наверное, сердитесь на меня, но вот я пришел, и я вас прошу меня принять. Пусть всадники убьют меня первым, и тогда все остальные спасутся. Пожалуйста, спасите Матеуша, и Марию, и Волчка, и Серого Старика, и всех или хотя бы почти всех. Пожалуйста.
        Никто ему не ответил, но он продолжал смотреть на холм упорным, остановившимся взглядом человека, который будет стоять перед закрытой дверью, пока она не откроется. Колокол звонил все громче, с дальнего конца поселения доносились громкие голоса, а потом раздался стук копыт - мягкий, приглушенный грязью.
        Наверное, всадники решили, что напасть с одной стороны будет мало, и послали несколько человек обойти деревню с другого конца. По той дороге, которая спускалась с холма, мчались несколько конных воинов с копьями, и Перси замер у подножия крыльца, а потом улыбнулся своей кривой половинчатой улыбкой.
        - Я отдаю всю свою любовь этой земле, - тихо сказал он.
        Первый из всадников на ходу вогнал ему в грудь копье, с силой вытащил и понесся дальше. Перси упал как подкошенный, и все вокруг почернело.
        Когда он открыл глаза, прошла словно бы всего секунда, но вокруг было совершенно темно, пахло гарью и кровью, его трясли за воротник, а сверху нависало перепуганное лицо Матеуша.
        - Я же сказал не выходить. Я сказал не выходить, - бормотал он на одной ноте. - Я же тебе сказал.
        Перси застонал и сморщился от боли, но кое-как повернул голову. Рядом лежало несколько тел, а на крыльце - труп Волчка.
        - Они не приняли, - пробормотал Перси, с трудом выдавливая из себя слова, у него даже щека не дергалась, словно онемела, и весь он был белый как бумага. - Не приняли.
        Матеуш поднял его на руки и потащил прочь, то и дело спотыкаясь о тела и едва не роняя его. Он успел пройти мимо нескольких домов, когда из переулка вышел человек с копьем.
        Он был не на коне, но по тому, как он осматривал тела, видно было: это враг, он проверяет, есть ли живые, чтобы добить их, а не спасти. Матеуш остановился. Они стояли в десятке шагов друг от друга, и можно было попытаться сбежать, но для этого надо было бросить Перси. Вместо этого Матеуш продолжал его держать, словно окостенел от ужаса, а когда враг подошел ближе, деревянным движением опустился на колени и положил Перси на землю.
        - Он мертвый. Я нес его, чтобы похоронить, - выдавил Матеуш, зажимая Перси глаза, чтобы не было видно, что они открыты, и это была такая явная, такая глупая ложь, что и произносить ее не стоило, но он только повторил ее еще дважды.
        Человек с копьем остановился напротив него. Матеуш по-прежнему стоял на коленях, закрывая Перси глаза, и еле слышно проговорил:
        - Я отдаю свою любовь этой земле.
        - Белая птица, - вдруг выдавил Перси, отталкивая руку Матеуша. - Она должна прийти. Она должна.
        Человек удобнее перехватил копье, и Перси закричал, дико, на одной ноте, как животное. Этот крик заставил врага перевести копье на него, но ударить он не успел, потому что его отвлекло странное движение по всей улице.
        Из груди каждого мертвого тела, лежавшего на земле, поднимался сгусток света, с соседних улиц летели такие же, и все они сливались вместе, как бесплотные и невероятно быстрые светляки. Враг замер, выставив перед собой копье. Светящееся облако еще несколько секунд разрасталось, а потом дернулось в сторону Перси и влетело ему в грудь. Тот вскрикнул, но свет его не убил, наоборот - кровь на рубашке исчезла, и на лице Перси проступило какое-то растерянное выражение, будто ему сделали подарок, которого он не ждал. Он сел, ощупывая свою грудь и глядя прямо перед собой так, будто видел что-то очень далекое.
        - Что? Что это такое? Тебе больно? - отрывисто спросил Матеуш, заглядывая ему в лицо, но Перси покачал головой.
        А потом нетвердо поднялся на ноги и внезапно обратился в огромного снежного барса. Его шкура сияла так ярко, что враг закрыл руками голову, выронив копье. Но барс его не убил, только издал оглушительный звериный рык, который разнесся по всему поселку, и стены домов содрогнулись. И, будто сам испугавшись звука такой силы, прижал уши и превратился обратно в ребенка.
        - Уходи, - глухо уронил Перси. - Скажи всем своим, чтобы ушли и не возвращались. А то так пожалеете, как никто еще ни о чем не жалел.
        Враг, позабыв копье, бросился бежать, каждую секунду оглядываясь через плечо, словно не мог поверить, что его не преследуют. Матеуш полулежал на земле с таким видом, будто у него сейчас сердце остановится, и Перси засмеялся, схватив его за плечи.
        - Я могу все! Я все теперь вижу по-другому! - взбудораженно кричал он. И губы, и щека у него тряслись. - Я превратился в настоящего барса, ты видел, видел? Жди, я всех прогоню!
        Он снова превратился в барса, неуклюже крутанулся вокруг своей оси, как будто хотел показать себя со всех сторон, и мощными, легкими скачками понесся прочь.
        Казалось, прошла всего секунда до возвращения Барса, но небо успело чуть посветлеть, а на крыльце его дома и вокруг теперь сидели и стояли человек тридцать: закопченные, раненые, в порванной одежде, счастливые и испуганные разом. При виде Барса они сбились вместе - и вскрикнули, когда он превратился в Перси.
        - Все хорошо, они ушли, - лихорадочно пробормотал он. Глаза у него горели, угол рта дергался сильнее, чем раньше. - Я их прогнал. Эй, твоя легенда не обманула!
        Он бросился к старику с клочковатой седой бородой, и тот неловко пожал плечами: наверное, не мог решить, бояться ему этого ребенка или благодарить.
        - Перси, я ее придумал. Я хотел, чтобы всем было не так страшно, чтобы все думали, что умирают не зря.
        - Неважно! - крикнул Перси. - Я ведь знал, знал, что, если во что-то поверить, оно сбудется!
        - Ты можешь оживить мертвых? - резко спросил какой-то мужчина, и Перси застыл, будто снова вглядывался во что-то за пределами этой улицы.
        - Нет, - наконец покачал головой он. - Их судьба была умереть. Они отдали свои силы и уже очень далеко ушли. Утром мы их похороним и покинем это место. Не волнуйтесь, все будет хорошо, я чувствую.
        Матеуш сидел на нижней ступеньке, прижимая к себе молодую женщину с золотистыми волосами. Лицо у нее было серое, безразличное, сквозь повязку на плече проступали пятна крови. Перси посмотрел на них и крикнул:
        - Даю тебе способность исцелять прикосновением! Матеуш, вылечи ее!
        Вокруг недоверчиво зашептались, но Матеуш послушно накрыл рукой окровавленную повязку. Девушка втянула воздух сквозь сжатые зубы и села ровнее, а вот Матеуш охнул и согнулся пополам.
        - Прости, да, над этим еще надо поработать, - забормотал Перси. - Ты отдал ей свои силы. Все сложнее, чем кажется, должно быть равновесие. Если силы где-то прибудет, где-то тут же убудет. Я заберу этот дар, плохая была идея.
        - Нет! - Матеуш выставил перед собой руку и кое-как распрямился. - Оставь. Пожалуйста. Это… прекрасно. Удивительное ощущение. Оставь.
        Перси кивнул и восхищенно посмотрел на свои руки.
        - Я же теперь могу исполнить все свои мечты, - пробормотал он.
        - Горб себе исправить? - еле слышно проговорил кто-то, но Перси покачал головой.
        - Нет. Нет. Я чувствую, что нельзя. То есть можно, но это значит изменить свою природу. Изъяны делают нас теми, кто мы есть. Нет. Все сложнее, чем кажется, - повторил он, снова вглядываясь во что-то далекое. - Мы должны уходить отсюда. Это плохое место. Туда! - Он ткнул в сторону холма, поросшего лесом, того самого, к которому обращался со своей просьбой. - Мы пойдем туда. Но утром, а пока всем надо отдохнуть. Доставайте запасы и устраивайтесь на ночлег.
        - Да половина домов еще стоит! - возмутился кто-то. - С чего нам идти неизвестно куда и бросать их?
        - У вас будут новые красивые дома. Лучшие, - убежденно сказал Перси. - В красивом месте. Матеуш, можно с тобой поговорить?
        Перси пошел в дом - и вздрогнул, когда у него за спиной кто-то тихо сказал:
        - Он нас, конечно, спас и все такое, но я не пойму, почему силе мертвых надо было воплотиться именно в этом уродце.
        Матеуш шагнул в сторону говорившего, но Перси потянул его за собой и не останавливался, пока они не оказались в комнате с сундуком и рисунками.
        - Слушай, - твердо сказал Перси, закрывая за собой дверь. - Эта сила во мне… Ее слишком много. Я чувствую себя всемогущим. Поэтому я хочу оставить часть здесь - наверняка кому-то еще однажды пригодится. Другие бы не поняли, но ты же понимаешь, да?
        Матеуш вытаращил глаза:
        - Я всегда знал, что ты особенный, но это уже слишком, Перси. Ты сотворил что-то невероятное, да я чуть не поседел, когда это увидел. А ты же ребенок, ты ребенок, Перси, ты должен плакать и спрашивать, как это возможно, а ты такой: о, все в порядке, я знаю, что делать. А теперь ты говоришь, что силы слишком много. Да любой человек всегда хочет больше и больше чего угодно: денег, еды, вещей, а ты превратился в настоящего волшебника, как в сказках, пугаешь врагов, исцеляешь раны, но не хочешь исцелить себя! И хочешь, чтобы силы было меньше?
        - Хороших вещей никогда не должно быть в избытке, - звенящим голосом сказал Перси. - Лучшее умение - это верно распоряжаться тем, что ограничено. Можно сойти с ума, если всегда получать все, что хочешь.
        Матеуш застонал и с гулким стуком прислонился головой к стене. Пару минут они молча смотрели друг на друга, а потом Матеуш негромко спросил:
        - Объясни, как можно быть таким умным в двенадцать лет, если всего несколько раз выходил из дома?
        Перси улыбнулся своей однобокой улыбкой, и на этот раз она была такой широкой, что казалось, будто у него в порядке обе половины лица.
        - У меня было много времени, чтобы думать. И знаешь, у меня есть одна идея, я просто не рассказывал, но теперь можно, да? Я хочу, чтобы у каждого было свое особенное умение, дар, понимаешь? И тогда каждый будет особенным. Мне надо подумать, как это сделать, чтобы не нарушить равновесие плохого и хорошего, все так сложно устроено, я еще не разобрался, но… тебе нравится?
        - Это лучшее, что я слышал, - тихо сказал Матеуш.
        Перси прикоснулся к своей груди, и в его руке появился комок света. Он подошел к сундуку и осторожно положил его на дно. Закрыв крышку, он перевел дыхание и кивнул.
        - Вот. Так гораздо лучше. Как раз достаточно. Матеуш, слушай. Главный город сожгли дотла еще на прошлой неделе. Я слышал, Мария говорила: там всех убили, короля больше нет. Поэтому мы выберем в королевстве самое лучшее, самое плодородное место, поставим там дворец, и ты станешь королем.
        - Я? - рассмеялся Матеуш. - Да из меня король, как из барана игрок в кости. Нет уж, королем должен быть ты.
        - Нет. Людям нужен правитель, который похож на них и который всем будет нравиться, - покачал головой Перси. - Вы с Марией поженитесь, заведете кучу детей, и твои потомки будут править, пока стоит королевство. - Он помолчал. - Мне понравилось быть барсом. Он такой… быстрый. Сильный. Можно так долго бежать. Я больше не вернусь в эту форму. Посмотри на меня в последний раз, ладно? Мы найдем всех выживших в других деревнях, и, увидев меня вот таким, они тоже будут думать, почему я не исправил свою внешность. Они не понимают, что…
        - Что это будешь уже не ты, - медленно кивнул Матеуш.
        - А Барс - это как наряд. Он меня не меняет. Историю про ребенка однажды начнут считать сказкой, а потом забудут. Пусть видят Барса. Это красиво.
        Матеуш подошел и обеими руками обхватил его лицо, всматриваясь в него так, будто пытался запомнить навсегда.
        - Как я могу спорить с Барсом, величайшим из волшебников? - пробормотал он. - Но я просто хочу чтоб ты знал: я люблю тебя и таким.
        Перси обнял его и пробормотал, щекой прижимаясь к его груди:
        - Я хочу сделать кое-что очень глупое. Мне так хочется, чтобы у меня правда были все эти существа и помощники-волшебники! Можно, я их оживлю?
        Матеуш рассмеялся и оглядел рисунки на стенах, прижимая его к себе:
        - Пни с глазами, которые разливают чай, и тряпичные медведи в шляпах? А почему нет, отличная идея. Мечты должны исполняться, особенно у самого лучшего ребенка на свете.
        Перси крепче обнял его, а потом сделал шаг назад и обвел взглядом свои рисунки.
        - Ну, попробуем, - хрипло сказал он. - Хочу, чтобы они все ожили. Раз, два…
        - Три, - произнес тот же голос совсем близко, а потом раздался щелчок пальцев, и Генри, вздрогнув, пришел в себя.
        Глава 13
        Предел волшебства
        Генри чувствовал себя так, словно ему приснился невероятный сон, а теперь его разбудили, вылив на голову ведро холодной воды. Остальные рядом так же растерянно моргали и оглядывались - странно было стоять в той самой комнате полторы тысячи лет спустя.
        Перси медленно пересек комнату и сел на сундук, прислонившись к стене, - так же как в тот день сидел Матеуш. Он совершенно не изменился, даже одежда была та же самая, - и только по глазам было видно, как же долго он прожил.
        - Почему они хотели тебя убить? - пролепетала Роза.
        - Джетт расскажет, - сказал Перси. - В деревнях до сих пор верят, что калеки приносят неудачу всякому, кто их увидит. Но теперь их просто сторонятся, а раньше, когда рождались такие дети, родители чаще всего относили их в лес и оставляли там. - Он говорил все лучше, как будто привыкал пользоваться телом, в которое так давно не возвращался. - Мои родители отказались приносить меня в жертву духам леса, а когда мне было шесть, в нашу деревню пришла лихорадка. Многие умерли, и они тоже. Все говорили, это из-за меня. Потащили меня в лес, хотели привязать там и оставить, но Матеуш отнял. Он был дальним родичем моей матери, его семья тоже умерла от лихорадки, и он забрал меня к себе. Его отца очень уважали, и Матеушу ничего не сделали, только велели не выпускать меня из дома, чтобы я не навлекал неудачу, да семья Марии, его невесты, запретила ей выходить за него. Но Мария отказалась искать другого жениха. Так они с Матеушем шесть лет и встречались тайком. Ждали, когда всем надоест их мучить. - Перси замолчал и вытер рукавом лоб. - Человеческий вид поддерживать трудно, отвык, - пробормотал он. - А сил уже
не так много, как раньше. Совсем не так много.
        - Ты пришел, чтобы забрать из сундука то, что когда-то оставил, - хрипло проговорил Эдвард, но Перси улыбнулся и покачал головой.
        - Начну издалека. Когда мы ушли из деревни, я оставлял за собой испытания, чтобы ни у кого не было соблазна вернуться, да и у меня тоже. Пес, похожий на Волчка, - чтобы не приходить одному, иллюзия Матеуша - потому что он лучший страж, какого можно придумать, Земли Ужаса - чтобы они напомнили мне, кто я такой. Ну а разноцветные дома и дверь просто для красоты. Я даже не знаю, почему это место исполняет желания - с того дня осталось в нем что-то особенное. Когда мы ушли, я хотел вести людей дальше, искать другие племена и лучшее место для новой столицы, но народ у нас не жаловал путешествия, и большинство решило построить новое поселение прямо у границы леса. - Перси подтянул ноги на сундук, обхватив колени. Он выглядел уставшим. - Они очень боялись, что враги вернутся, и настояли, чтобы я сделал в их поселение тайный ход, который пропускает только своих. Скала с бородой Матеуша - это первое волшебное место в королевстве.
        - Земля забытых, - выдохнул Джетт. - С ума сойти. Так вот почему именно у нас хранилась легенда о Пределе.
        - Да, Джетт. Ты потомок моих односельчан. А Матеуш и еще несколько человек отправились дальше. - Перси закрыл глаза и с минуту молча дышал. - Я подарил Матеушу три вещи: дворец, корону и Сердце волшебства. Все они не людьми сделаны, я их создал из ничего, так что волшебства в них хоть отбавляй. Из Матеуша получился отличный король - он объединил племена и создал настоящее счастливое королевство, а дети и внуки чтили его память и пытались быть на него похожими. Славный получился королевский род.
        - Кроме одной паршивой овцы, да? - процедил Освальд.
        Он изо всех сил пытался казаться высокомерным и невозмутимым, но в глазах у него было то же потрясенное, детское выражение, что и у всех остальных. Улыбка Перси стала шире.
        - Одинокие мальчики и девочки для меня всегда особенные. - Он обвел всех своим невыносимым взглядом: словно видел каждого ровно таким, какой он есть на самом деле. - Дети, которые пережили что-то плохое, чаще вырастают взрослыми, способными понять беды других. Все, кого я выбирал для разных приключений, герои и избранные, те, с кем случалось что-то невероятное, - все были такими же, как вы.
        И до Генри вдруг дошло то, о чем он даже не думал раньше. Освальд говорил, что его мать умерла, когда ему было двенадцать. Мать Розы когда-то убила Джоанна. Эдвард десять лет провел без матери и с отцом, который разлюбил его. Генри рос в лесу, не видя других людей, кроме фальшивого отца, который его похитил. Про мать Хью Генри не слышал ни разу, только про отца-старейшину, - видимо, она давным-давно умерла. И даже Джоанна столько веков жаждала встретиться с Барсом - единственным родителем, который мог у нее быть. Комната была полна сирот самого разного возраста - от шестнадцати до полутора тысяч лет.
        Перси подождал, когда все поймут, и заговорил снова:
        - Основную часть сил я потратил еще в самом начале, а потом разве что немного подталкивал события в том направлении, которое сулило меньше всего плохих последствий, и эффектно являлся героям, чтобы дать совет. - Он засмеялся. - Ничего не могу с собой поделать. Люблю смотреть, как у всех отвисает челюсть при виде Барса.
        - И чем ты в другое время занят? Спишь? - грубо спросил Хью, и Джоанна бросила на него сердитый взгляд, но как-то не в полную силу, будто не могла найти в себе достаточно злости.
        - Я просто… как бы это назвать… существую, - как ни в чем не бывало ответил Перси. - На каждое появление в мире людей приходится тратить силы, так что я стараюсь успеть как можно больше за один раз. В тот день, когда ты, Генри, гнался за мной по склону горы, я приходил не только к тебе. Я привел тебя к Джетту, которому очень нужен был хороший друг и хорошее приключение, а еще показался братьям Кэмпбеллам. Сван радовался, как ребенок, а тебе, Хью, это была награда за то, что присматривал за ним столько лет, - не всегда терпеливо, но, я надеюсь, ты знаешь, как сильно твой брат тебя любит и ждет твоего возвращения.
        Хью скорчил гримасу, которая ясно показала, что он своего возвращения домой не ждет совершенно.
        - Я всегда думал, что я в этой истории вообще неважен, просто случайный прохожий, - еле слышно сказал Джетт. - Но когда я поехал той дорогой, ты уже знал, откуда я пришел, и знал, кого я встречу. Ты все знаешь.
        - Нет, будущее я не знаю. - Перси с силой вдохнул, приоткрыв рот, и сильнее обхватил колени. - С этой силой мир выглядит совершенно по-другому, трудно объяснить. Бесконечное разветвление возможностей, добро и зло, которые должны постоянно быть наравне. Мне пришлось создать лютых тварей и всякие опасные места, чтобы уравновесить добрых существ и дары.
        - А нельзя просто сделать так, чтобы все было хорошо? - тихо спросила Роза.
        - Нет. - Он мягко засмеялся, увидев ее расстроенное лицо, и продолжил: - Я поступаю так же, как ты, Роза: надеюсь на лучшее. Это равновесие работает само, я им не управляю, и если слишком долго подкладывать камешки на светлую сторону весов, потом будет еще хуже. Когда равенство нарушается, всегда происходит скачок. В темные времена, когда зла слишком много, это скачок вверх: невероятная удача добрых героев или чудо, как в тот день, когда сила мертвых воплотилась во мне. А когда все слишком хорошо, всегда бывает скачок вниз: катастрофа, болезнь, что угодно. Я триста лет чувствовал: равновесие не желает, чтобы Сердце волшебства вернулось. Его существование и так слишком перетягивает весы в сторону добра, нужно было дать добру и злу выровняться.
        Он со свистом втянул воздух и сжал кулаки, уткнувшись лицом в колени.
        - Ты можешь говорить с нами в виде Барса, если хочешь, - пролепетала Роза, но он резко покачал головой и выпрямился.
        - Нет. Все, что я говорю здесь, я не говорил еще никогда и хочу сделать это в своем теле. Так вот, Генри, ты совершил невозможное. Я почувствовал три подряд скачка вверх: когда ты вернул Сердце, спас дворец и победил лютую тварь. Было очень вероятно, что ты умрешь в Башне мастеров, - это была плата за равновесие после таких подвигов, - а затем я был почти уверен, что лютая тварь вырвется на свободу и начнет убивать. Меня даже настораживает, что все обошлось, так и жду беды. Но, я надеюсь, из правил бывают и исключения, а я просто старик, который во всем ищет подвох. - Он и сам понял, как странно это прозвучало, и хмыкнул. - Я очень старый ребенок. Думаю, мое время, время Барса, скоро закончится, и в этом нет ничего плохого: любой сказке однажды приходит конец. Я просто хотел рассказать кому-нибудь свой секрет, прежде чем моя сила иссякнет окончательно, но сюда я вас привел не из-за этого. Пора перейти к главному, а то я… - Он закусил губу и несколько секунд молча дышал. - Я немного устал.
        Он слез с сундука, с усилием поднял крышку - и комнату залило сияние. Перси нагнулся, вытащил со дна шар света и протянул Освальду.
        - Нужно просто вложить эту силу себе в грудь, - объяснил он.
        - И почему ты этого не сделаешь? - Освальд был потрясен до глубины души, Генри никогда его таким не видел. - Ты сам сказал, что ослабел. Просто пополни запасы.
        - Такие силы нужны, только чтобы создавать новое, а сейчас все и так работает, королевство выживет и без меня. Но я знаю: настанет день, когда враги вернутся, и эта сила может кому-то понадобиться, чтобы защитить королевство. Тогда он найдет путь сюда, заберет шар, и настанет эпоха нового волшебства. Недавно мне показалось, что этот день придет совсем скоро, - поэтому, Генри, я и вдохнул в тебя дар огня, - но в последние недели в королевстве все пришло в движение, будущее постоянно меняется, и, возможно, пройдут сотни лет, прежде чем на нас нападут снова. В любом случае это наше сокровище на крайний случай, и я хотел сохранить его для тех, кому оно будет нужно.
        Вопреки своим словам он поднес шар ближе к Освальду, и тот заморгал, как будто пытался прояснить зрение.
        - Зачем ты даешь его мне? - выдавил он.
        - Потому что знаю, что он тебе не нужен. - Перси пожал одним плечом: тем, которое двигалось лучше. - Не дойдя сюда, ты бы так и мучился несбыточными мечтами о могуществе. Но вот оно. Если ты действительно хочешь, возьми его, оно твое. Всю эту игру с записками Отступника, со сном, который видел Эдвард, с Пределом, который ни в коем случае нельзя открывать, я придумал ради тебя.
        - Ради меня? - тупо переспросил Освальд.
        - Опасная была затея, но я всегда надеюсь на лучшее. - У него вздрогнули колени, и он обхватил шар двумя руками, чтобы не уронить. - Ты никогда не поверил бы мне, если бы я явился и сказал то, что уже десять лет совершенно очевидно. Запустил бы в меня чем-нибудь - и правильно бы сделал. Правду о себе надо находить самому, и по пути сюда ты ее нашел.
        Генри никогда бы не поверил, если бы ему сказали, что Освальд может покраснеть, но именно это и произошло: на скулах у него проступили красные пятна.
        - Волшебник с безграничной властью - это должность для того, кому терять нечего, - спокойно сказал Перси. - А ты уже нашел свое призвание. Ты - отец. Хороший отец.
        - Это что, шутка? - без выражения спросил Освальд.
        - Вовсе нет. Я это сразу вижу: любовь горит в людях, как… Как это. - Перси приподнял шар. - Ты пытаешься ее в себе уничтожить, потому что боишься потерять, и я не могу тебя за это винить. У тебя был мрачный, вечно занятой отец, который тебя не замечал, а ты в глубине души все тот же подросток, который мечтал о том, как однажды сам будет всеми командовать. Потом ты стал точно таким же отцом своим сыновьям, но триста лет спустя вдруг обрел именно то, что тебе было нужно больше всего: ребенка, которого ты полюбил, и это взаимно. - Перси взглянул на Генри и улыбнулся краем рта. - Твой сын, какой бы ни была история его появления, похож на тебя в лучших твоих проявлениях. Ему сейчас кажется, что ваша связь разрушена, но поверь: он будет по тебе скучать. Не по тому, каким ты был в плохие дни, а по тому, каким был в хорошие.
        Освальд молчал. В комнате стало так тихо, что слышно было, как урчат кошки, в ряд рассевшиеся на кровати. А потом заговорил Хью.
        - Да ладно, серьезно? - презрительно бросил он. - Ты что, протащил нас через все королевство, потому что верил, что Освальд может… - он выдавил смешок, - исправиться?
        - Конечно. - Перси кое-как вытер лоб плечом, поскольку руки были заняты. - Люди в моей деревне поверили в белую птицу, которой не существует, и превратили свой страх и свою смерть в любовь. Что может быть лучше, чем исправлять непоправимое?
        Освальд зло дернул головой и протянул руку к шару Несколько секунд его дрожащие от напряжения пальцы были так близко, что Генри все ждал, когда Перси дернется назад, но тот не двигался.
        А потом Освальд опустил руку.
        - Это все, о чем я мечтал, - хмуро процедил он, глядя на шар, и Перси присел на край сундука, опустив шар на колени, - кажется, стоять он больше не мог.
        - Иногда мы перерастаем свои мечты. И кстати, об этом. Я хочу сделать тебе подарок. За Пределом возможно что угодно, и ты можешь оставить здесь свое бессмертие - стоит только пожелать.
        Освальд коротко, сухо рассмеялся, ощетинившись, как волк.
        - Так вот чего ты добивался. Ну конечно, как я мог поверить, что тебе есть до меня дело? Заговариваешь мне зубы, чтобы я убрал единственную защиту, которая не дает тебе меня убить.
        Перси фыркнул. Он бледнел с каждой минутой - видимо, сил на присутствие в мире людей у него было еще меньше, чем он хотел показать.
        - Ты сам себя в этом убедил. Я мог убить тебя в любой момент, на это сил у меня точно хватило бы. Но помнишь, что я говорил про равновесие? Ты занимаешь место главного злодея в этом королевстве очень долго, а ты вовсе не кровожадный, не жестокий и не подлый. Просто обижен на всех, тебе скучно, и твой великолепный ум не находит себе достойного применения. Худшие злодеи получаются из тех, в ком нет любви, и на твое место могут прийти именно они, но я, пожалуй, рискну освободить тебя от этой должности.
        Ты очень устал. Я тебя понимаю, потому что тоже очень устал. Бессмертие - это вовсе не весело, а ты схватил его, как игрушку, и с тех пор не можешь нормально спать, не чувствуешь, как идет время. Голод, жажда, усталость, все притупи…
        Он прервался на полуслове и откинулся головой на стену, закрыв глаза, как будто веки стали слишком тяжелыми. Освальд смотрел на шар, по-прежнему лежавший у него на коленях, и видно было: помимо всего, что поразило его сегодня, он изумлен тем, что Перси настолько доверяет им всем, что совершенно не следит за такой ценностью.
        - Пройдет меньше ста лет, и Генри умрет, потому что он смертен, - не открывая глаз, проговорил Перси. - А без него ты постепенно превратишься в того злодея, которым тебя рисуют в сказках. Бессмертие сведет тебя с ума, ты будешь пытаться убить себя, но, конечно, ничего не выйдет, а я понятия не имею, буду ли еще жив, чтобы хоть чем-то тебе помочь. Я решил, что должен сделать это сейчас. Момент подходящий: у этого дня очень много вероятностей хорошего исхода.
        - А есть вероятность плохого? - мрачно спросил Освальд.
        - Она всегда есть. - Перси с трудом открыл глаза и улыбнулся. - Из каждого положения исходят десятки вероятностей, от лучшей до ужасной. Люди сами выбирают. Я, кстати, даже не знаю, как работает твой дар: ты действительно всегда предвидишь абсолютную правду. Дары часто меня удивляют, но хорошее произведение не обязано быть до конца понятным автору.
        - Если он перестанет быть бессмертным, что будет со мной, когда он умрет? - спросила Джоанна. Губы у нее кривились от какого-то сильного чувства, и Генри даже не понимал: плохого или хорошего. - Ты что, пытаешься мне отомстить за непослушание?
        Перси приподнял брови. Глаза у него улыбались, хотя губы, кажется, уже не могли.
        - Конечно нет. Он состарится и умрет, соединившись с теми, кто умер до него, и ты сделаешь то, что делают люди: переживешь его смерть и сохранишь воспоминания. Все на свете конечно, все стареет, всего недостаточно, но разве это не повод любить друг друга сильнее прямо сейчас?
        - Я рассыплюсь в прах прямо здесь, - пробормотал Освальд. - Мне триста сорок лет.
        - Тебе будет ровно столько же, сколько было в тот день, когда ты коснулся Сердца волшебства. Прости, что ты сказал? Повтори громче.
        - Ладно, - хрипло повторил Освальд. - Ладно! Хорошо. Да. Только побыстрее, я сейчас под влиянием момента, а потом могу и передумать, я себя знаю.
        Он протянул руку к своей груди и достал из нее маленький светящийся шарик, удивленно моргнув от того, как легко это получилось. Освальд отдал шарик Перси, и тот аккуратно прилепил его к тому, который держал в руках.
        - Вот так. - Перси вдруг улыбнулся в полную силу, как в самом начале. - Тебе лучше?
        Освальд вдохнул и медленно, аккуратно выдохнул.
        - Да, - растерянно сказал он.
        - Я могу это убрать? - спросил Перси, приподнимая шар света, и Освальд кивнул. - Ну и хорошо. А потом я соберу обратно рубиновую дверь, и вы уйдете. Не говорите о том, что видели. Эту мою форму я больше никогда и никому не покажу.
        Он обвел всех улыбающимся взглядом и развернулся к сундуку.
        Все произошло так быстро и так неожиданно, что Генри не успел ничего сделать. Потом он думал, что, если бы не расслабился, не размяк от счастья и любви, которые чувствовал в тот момент, если бы был таким же, как в тот день, когда впервые вышел из их с отцом леса, он не дал бы этому случиться.
        Но он больше не был тем человеком и потому в драгоценную секунду, когда можно было что-то сделать, потрясенно смотрел, как Хью оттолкнул Освальда, выхватил шар из рук Перси и вбил его себе в грудь.
        Когда Генри наконец сорвался с места, было уже поздно. Хью испуганно крикнул «Нет!», и всех вокруг отшвырнуло к стенам.
        - Ничего себе, - выдохнул Хью.
        Оторваться от стены Генри не мог, будто сам воздух прижимал его к ней, и он повернул голову к Перси, который приземлился рядом.
        - Забери шар назад, - еле слышно сказал Генри.
        - Не могу. - Кажется, Перси был потрясен едва ли не больше остальных. - Силу можно только отдать самому, но нельзя забрать.
        Смотрел он вовсе не на Хью - вглядывался во что-то далекое и был так этим занят, что Генри заговорил сам:
        - Хью, положи на место.
        - Зачем? - удивился тот и коротко рассмеялся, глядя на Освальда. - Зря вы купились на его басни. Ощущение - просто нечто. Чего добру было пропадать? Ждать каких-то там потомков, когда эта штука прямо сейчас под рукой.
        Генри все ждал, что Перси что-то сделает, но тот продолжал смотреть вдаль. Глаза его бегали, как будто он лихорадочно читал или разглядывал что-то огромное.
        - Хью, положи шар в сундук, - продолжал Генри. - Ради Свана. Помнишь Свана? Умоляю тебя, положи на место, и поедем в Хейверхилл. И он, и твой отец будут так рады тебя…
        Хью фыркнул, будто Генри сказал глупость, и Перси вдруг качнул головой.
        - Бесполезно. Скачок вниз. Вот он. - Перси посмотрел на Генри широко раскрытыми неподвижными глазами. - Самая худшая из вероятностей. Я этого не знал, когда привел вас сюда, я не мог знать, все пошло не так, никто не должен был погибнуть. Город вас просто пугал, это декорация, он бы никого не убил, простите меня, это я виноват, я так…
        Хью резко повернулся к нему.
        - Да замолчишь ты уже? Надоело слушать. - Взгляд у Хью стал отсутствующим, туманным. - Ого. Твоя сила такая крохотная по сравнению с моей. Вы его слушали, развесив уши, а он же просто идиот, который упустил свой шанс, только бы покрасоваться. Надо было просто забрать шар себе и не выделываться, так что он сам виноват.
        Перси продолжал молча сидеть в углу, и Генри не понимал: то ли его тоже держит там сила Хью, то ли он просто не может встать.
        - Ну что, ничего мне не скажешь? - возмущенно развел руками Хью. - Потратил столько слов на этого старого козла, а мне и сказать нечего?
        Он резко надавил обеими руками на воздух, будто пытался толкнуть Перси в грудь. Тот побледнел сильнее, но так и не сказал ни слова, и это молчание почему-то привело Хью в ярость. Он вытянул руку вперед и сделал движение, как будто сжимает в кулаке что-то невидимое, и Перси издал слабый хрип, будто пытался вдохнуть и не мог. Он начал сползать по стене вниз, и Генри с ужасной, беспомощной ясностью понял: Хью сейчас остановит ему сердце, сам, кажется, не понимая, что делает.
        Помощи ждать было неоткуда, но она пришла. Для того чтобы прижимать всех к стенам, Хью, видимо, нужно было на этом сосредоточиться. Генри по-прежнему не мог шевельнуться, но то ли волшебным существам было легче противостоять волшебству, то ли Хью не ждал от них угрозы, но в следующую секунду одна из кошек Тиса вскочила на подоконник, а оттуда с воем прыгнула Хью на лицо.
        Тот оглушительно закричал, а остальные кошки уже вцепились в него когтями - Генри ни разу не видел их такими злыми. Грибень подбежал к Хью и начал колотить его по ступне своими мягкими лапами, а Пальтишко и скриплеры были в дальнем конце комнаты и успели только броситься в его сторону. Генри почувствовал, как то, что обездвиживало его, начало понемногу слабеть, и приготовился к броску, когда произошло то, чего он не хотел увидеть никогда в жизни. Хью, продолжая вопить, замахал руками, и все существа отлетели от него в стороны. Они упали на пол, но больше не поднялись. Грибень теперь казался просто игрушкой, скриплеры - обычными пнями, Пальтишко и его дети превратились в каменные фигурки, а от кошек остались какие-то куски облезлого древнего меха. Перси вскрикнул, и Генри, с ужасом посмотрев на него, увидел, что впервые за этот день он стал похож на обычного ребенка. На ребенка, который сейчас заплачет.
        А потом в комнате потемнело, и Перси, сжав зубы от напряжения, оторвался от стены и упал вперед, - но приземлился на пол уже не ребенок, а огромный Барс. Он мягко шагнул в сторону Хью с таким видом, будто ждал извинений, но тот сердито насупился, рассеянно оглядывая то, что осталось от существ.
        - Они все равно были ненастоящие, - забормотал он. - Просто выдумка.
        И тогда Барс прыгнул на него. Это было стремительное, короткое, смертоносное движение, и Хью не успел бы ничего сделать, - вот только сила, которая теперь была в нем, кажется, защищала хозяина, не разбираясь, плох он или хорош. Барса отбросило назад, и он рухнул на пол, не сумев даже приземлиться на лапы. Хью замер, округлив рот.
        - Ух ты, - выдохнул он и посмотрел на свои руки. - Да я же теперь… Я теперь все могу.
        Он поднял взгляд на Барса. В глазах у Хью было что-то такое, что Генри, упрямо кряхтевшему в попытках оторваться от стены, стало жутко до дрожи в ногах. Хью вытянул руку в сторону Барса, но тот по-кошачьи извернулся, прыгнул в сторону и растворился в воздухе.
        Хью разочарованно зашипел.
        - Не вижу, куда-то делся, - пробормотал он, глядя в пространство таким сонным взглядом, что ясно было: ищет он не в этой комнате. - Ну да ладно, ничего он мне не сделает. Сил у него кот наплакал. - Он рассмеялся каким-то отрывистым, истерическим смехом и обвел всех взглядом. - Это шутка, вы что, не поняли? Кот наплакал! А он сам, как кот! Ну же, давайте смейтесь!
        Но в комнате стояла гробовая тишина, только Роза тихо, зажав обеими руками рот, плакала, глядя на лежавший рядом с ней пень. На пне сверху росли ветки, и в них висел обвисший венок из белых цветов, но кроме этого, ничто не напоминало о том, что этот кусок дерева когда-то был мудрым королем скриплеров.
        - Тварь, - прошипел Генри, беспомощно пиная воздух. От усилий у него вздулись на шее вены, но он не сдвинулся даже на сантиметр. - Подлая тварь, я спас тебя, ты бы в бездонной яме сейчас лежал, если бы…
        - Ну конечно, ты никому не дашь забыть, какой ты благородный. - Хью подошел и сел напротив. - Как же ты мне надоел. Ах, наш Генри, он такой замечательный! В каждой бочке затычка.
        Хью придвинулся ближе. Взгляд у него бегал, будто он что-то читал, но даже с этим странным взглядом он ничуть не стал похож на Перси, наоборот, он и на себя-то теперь меньше был похож.
        - Да ты тут везде, - медленно протянул Хью, скользя взглядом по чему-то невидимому. - Везде, куда ни посмотри. Нет уж. Нет. Теперь я решаю, как все будет.
        Он протянул руку к груди Генри, сжал пальцы в кулак, и Генри понял, что не может дышать. Огонь ударил в грудь, как будто пытался изнутри продавить ребра, но он не мог вырваться из этого бесполезного слабого тела, которое изо всех пыталось втянуть хоть немного воздуха, - но тот не проходил в горло. «Вот и все», - подумал Генри, начиная терять сознание, и ужас у него вызывало не то, что он умирает, а то, что оставляет в этой комнате всех остальных.
        А потом раздался громкий, звучный голос Освальда:
        - Да брось, Хью. Чем убивать своих врагов, неужели не приятнее сначала хоть немного их унизить?
        Генри показалось, что его сердце перестали сжимать в кулаке, и он вдохнул, кашляя и безуспешно пытаясь открыть слезящиеся глаза.
        - А это мысль, - протянул Хью.
        - Они все просто идиоты, - спокойно сказал Освальд. - Не понимают, какую силу ты обрел. Думают, это просто ошибка, что они все исправят. Но это теперь навсегда, так зачем тебе портить себе удовольствие и куда-то торопиться?
        - Точно. Да, ты прав! - Хью поднялся и шагнул в его сторону - И что ты предлагаешь?
        - Для начала я хочу поприветствовать тебя, как нового хозяина королевства: встать на колени. Ты разрешишь мне это сделать?
        - Ну, давай, - неуверенно сказал Хью.
        То, что прижимало Освальда к стене, исчезло, и под настороженным взглядом Хью он опустился на одно колено и склонил голову.
        - Они все думали, что такие умные, - сказал он. - И кто в результате в выигрыше? Ты теперь невероятно силен, и отныне тебе может принадлежать все что угодно.
        Взгляд Хью смягчился, он начал одобрительно кивать, и еще несколько минут отец продолжал говорить что-то в том же духе, а потом сказал:
        - Ну вот, это же приятно, правда? Пусть остальные тоже встанут на колени. Смотри, кто тут у нас: принц, красавица из дворца, жалкий уродец, которого вдруг назначили хранителем ключа, волшебница и герой, которому ни за что достаются все почести. Они тебя даже не замечали, разве не здорово будет, если все они признают, кто теперь их хозяин? Только не забудь пожелать вот что: «Пусть никто не сможет подойти ко мне ближе чем на три шага», а то эти умники наверняка решат показать, какие они у нас храбрые, и бросятся на тебя.
        - А ты голова, - одобрительно протянул Хью, и Генри почувствовал, что ничто его больше не держит. - Ну, чего ждете? На колени, быстро.
        Эдвард начал с бледным от бешенства лицом вставать на ноги, но Генри крикнул:
        - Стой! Ты что, не слышал?
        Голос его едва слушался, но Генри знал своего отца. Тот был умнейшим человеком в королевстве и в совершенстве владел искусством дипломатии. Он говорил Хью то, что тот хотел слышать, усыплял его бдительность, чтобы потом привести в исполнение какой-то план. И Генри поверил ему: он опустился на одно колено и в упор посмотрел на Эдварда.
        - Либо ты встанешь на колени сам, либо я сломаю тебе ногу, - хрипло сказал Генри. Дыхание еще не восстановилось, и после каждой пары слов приходилось втягивать воздух заново. - Быстро.
        Эдвард еще несколько секунд смотрел на него, тяжело дыша, но все же послушался. Джетт уже стоял на коленях, для верности упираясь лбом в пол: чутье на опасные моменты у него было отличное. Джоанна с Розой переглянулись и одновременно встали на колени. Хью наслаждался видом, а Освальд краем глаза посмотрел на Генри, и тот понял его взгляд: «Отвлеки его».
        - Хью, слушай, - начал Генри, согнувшись как можно сильнее. - Я был не прав. Нечего тебе делать в Хейверхилле, это для тебя мелко. Понимаю, как Сван тебе надоел. Он и правда туповат, это не преувеличение, а ты при нем как слуга, который должен следить, чтобы с ним ничего не случилось. Никогда больше, да? С этим покончено.
        - Это уж точно, - пробормотал Хью, и взгляд его мечтательно затуманился.
        В следующую секунду Освальд коротким, гладким движением вытащил из ножен меч и швырнул его в Хью.
        Положение для броска у него было хуже некуда: едва ли не от пола, без времени на замах, почти на другом конце полутемной комнаты от Хью. Но Освальд не зря был великим воином: меч вошел Хью точно между ребер, и в ту секунду когда острие, пробив Хью грудную клетку, вышло с другой стороны, Генри понял, зачем Освальд дал Хью тот совет.
        «Пусть никто не сможет подойти ко мне ближе, чем на три шага». Хью пожелал этого и успокоился, почувствовав себя в безопасности, но это пожелание касалось только людей - о предметах в нем не было ни слова. Хью захрипел, испуганно глядя себе на грудь, а потом словно бы задумался о чем-то и с хрипом потянул ручку наружу.
        Меч выходил так легко, что Генри все понял одновременно с Освальдом. Тот ни секунды не потратил на панику - он бросился к двери, распахнул ее и крикнул:
        - Наружу!
        Но все застыли, в ужасе глядя, как Хью без всяких усилий вытаскивает из груди окровавленный меч. Спохватившись, Генри с силой вытолкнул за дверь Розу, стоявшую к ней ближе всех. Он еще успел схватить за шкирку Джетта и вышвырнуть его в соседнюю комнату, когда меч звякнул об пол, Хью зарычал, и дверь с силой захлопнулась сама по себе.
        Генри обернулся. Хью был жив и здоров, кровь на груди исчезла, и с почти суеверным ужасом Генри понял: в сияющем шаре силы было столько, что Хью, видимо, стал равен Барсу, каким тот был полторы тысячи лет назад. Волшебный меч, выкованный Тисом, меч, который мог убить разрушителя, волшебника или бессмертного Освальда, не справился с тем, кто был теперь могущественнее всех на этой земле.
        Освальд уже открыл рот, чтобы сказать очередную ложь, но Хью не стал его слушать. С перекошенным лицом он полоснул ногтями по воздуху, и Освальд упал с лиловой вмятиной на горле. «Сломаны кости шеи», - отстраненно подумал Генри, но страх был поверхностным, слабым, отец же бессмертный, в пещере чудовища у него были раны куда хуже, все срастется.
        А потом он вспомнил, что Освальд бессмертным был до сегодняшнего вечера, - и вот тогда едва не сел на пол. Джоанна закричала, и Хью повернулся к ней. Белая как мел, она швырнула ему в лицо пригоршню сияющего порошка, но Хью не заснул. Он стер его с лица и посмотрел на Освальда, лежавшего на полу. Тот был мертв - его приоткрытые глаза неподвижно смотрели в пустоту, а Генри все убеждал себя, что это очередная иллюзия, что это невозможно, но в глубине души он знал: на этот раз никаких чудесных спасений не будет.
        «За все надо платить. Всегда», - сказал ему отец, и сейчас Генри платил.
        Он платил за удачу, которая уже месяц сопутствовала ему во всем, что он делал, а сейчас он понятия не имел, как быть. Огонь бесновался внутри, требовал выпустить его наружу, но Генри привык держать его в узде и никак не мог решить, дать ли ему волю. Если меч не смог убить Хью, что, если и огонь не сможет? А если сможет, то, забрав силу Хью, Генри превратится в чудовище куда страшнее, и как тогда быть всем остальным?
        И он сделал единственное, что еще мог, - передвинулся так, чтобы закрыть собой Эдварда, и толкнул его к двери. Замка на ней не было, Хью просто ее захлопнул, и Эдвард успел, нащупав ручку, немного приоткрыть дверь, когда Джоанна с отчаянным криком злости и ужаса опустилась на пол, а Хью зашипел:
        - Хватит орать! Ты мне нравилась, но теперь мне плевать на тебя, ясно?
        Он занес руку, и Эдвард, выскользнув из-за спины Генри, одним прыжком подскочил к Джоанне и рухнул рядом на пол, загораживая ее.
        - Она женщина, - отчеканил Эдвард, в упор глядя на Хью. Больше он не изображал фальшивую покорность, лицо у него было все белое от гнева. - Только трус может поднять руку на женщину. Давай разберемся сами.
        Это было так неожиданно, что Хью моргнул и перевел взгляд на него. Генри рванулся следом, но Хью вытянул руку, и его с размаху впечатало в стену.
        - У нас в деревне тоже такие были, - сказал Хью, разглядывая лицо Эдварда как вещь. - Красавчики вроде тебя вечно думают, что им все можно. Но не теперь, ясно? - Хью нагнулся к нему, и Генри с каким-то холодным, отстраненным ужасом понял, что Перси был прав: слишком много силы действительно может свести с ума. - Я бы мог стать таким, как ты. Может, и стану. Все девчонки будут мои. Или я мог бы изуродовать тебя так, что мать родная не узнает. А то небось привык, что все с ума сходят по такому лицу. - Он хлопнул Эдварда по щеке, но тот даже не моргнул.
        - Делай что хочешь, - выдавил он. - Только выпусти всех отсюда, и мы поговорим.
        Хью склонил голову набок, размышляя.
        - Нет, - решительно сказал он наконец. - Возни много, я себе более приятное занятие могу придумать. Все, мне тут надоело.
        Он шагнул к двери, а потом засмеялся.
        - Да мне ж теперь не обязательно через дверь-то выходить. Как эти твои перемещения работают? - спросил он у застывшей на полу Джоанны.
        - Надо просто представить, куда хочешь попасть, и ты там, - еле слышно проговорила она, и он кивнул.
        - Ну, сейчас попробую. - Он подобрал меч, лежащий на полу, и задумчиво покачал его в руке. - Надо же. Эта железка тоже теперь моя. Она правда может убить кого угодно? Надо проверить.
        Он шагнул в сторону Генри, и тот вдруг вспомнил, как увидел его и Свана в первый раз: у замерзшей реки, где они ели бутерброды и прятались от охоты, пока им, всем троим, не явился Барс.
        - Нет, - спокойно сказал Эдвард. - Он же разрушитель: кто его убивает, тому передается дар огня. Я читал, что его дар - как заразная болезнь. Тебе это точно нужно?
        Это была ложь, Освальд же не стал разрушителем, убив Сиварда, Эдвард не мог такое прочитать, он все выдумал, но это дошло до Генри слишком поздно, когда Хью, вместо того чтобы дойти до него и со всем покончить, снова сменил направление.
        - Женщину не трогай, зверюгу не трогай. Прямо выбора мне не оставляешь, - раздраженно сказал Хью и, подойдя к Эдварду, с размаху вогнал меч ему в грудь.
        Но за секунду до того, как это произошло, Эдвард успел посмотреть на Генри и едва заметно улыбнуться - короткой, извиняющейся улыбкой человека, который с удовольствием задержался бы на празднике дольше, но его уже ждут и ему пора ехать домой.
        И Генри не закричал. Он молча смотрел, как Хью выдернул меч и вытер его о рукав Эдварда, как он подошел к телу Освальда и аккуратно снял с него пояс с ножнами. Все это он проделывал с какой-то спокойной деловитостью, он даже сейчас помнил, что надо забрать ножны от меча, и в этом было что-то такое же ужасное, как в глухом звуке, с которым Эдвард упал на пол.
        - Ладно, мне пора, здесь не так уж весело, - сказал Хью. - Зачем нужна волшебная сила, если не развлекаться? Пока, Генри. Я даже рад, что ты заразный и нельзя тебя прикончить. Как там сказал Освальд? Смерть - не наказание. Наказание - это знать, что ты был близко к победе и проиграл. У старика бывали хорошие идеи. Вот, полюбуйся, до чего ты довел. - Он сердито обвел комнату взглядом. - Это все из-за тебя. Ну все, я пошел. Науку шикарных прощаний я еще не освоил, так что скажу просто: пока.
        Он исчез, и Генри наконец-то перестало прижимать к стене. Он бросился к Эдварду - тот был еще жив, пальцы слегка шевелились, но кровь растекалась по рубашке с такой скоростью, что Генри, зажимая рану обеими руками, уже знал: он не сможет это прекратить.
        - Давай, давай, смотри на меня, все в порядке, все будет нормально, - забормотал он, и, прежде чем он успел остановить себя, изо рта у него вырвалось то, что он запретил себе произносить вслух: - Это я, ну же, Эд, узнай меня, пожалуйста, узнай! Я не умер, это я!
        Но Эдвард смотрел сквозь него - он сонно моргал и не издавал ни звука, только медленно, аккуратно дышал. А потом сказал одну фразу, всего одну, так тихо, что первых слов Генри даже не расслышал, но, услышав последние, сразу понял, что он имел в виду. Взгляд Эдварда остановился в одной точке и больше не двигался, и Генри завыл. Ему хотелось разрыдаться в голос, но он почему-то не мог, глаза были совершенно сухими, он чувствовал себя неподвижным, как кусок камня, и даже не дернулся, когда Джоанна положила ему руку между лопаток.
        Эдвард мечтал совершать подвиги, спасать женщин - и спас даже ту, которая десять лет травила его отца, убила его няню и, как он считал, сбросила его брата в ущелье.
        - Что он сказал? - глухо спросила Джоанна.
        И Генри, едва слыша себя за ревом крови в ушах, повторил:
        - «Отдаю свою любовь этой земле».
        Глава 14
        Конец игры
        Со стороны двери раздался сдавленный вскрик: вернулись Джетт и Роза. Генри даже не обернулся, и Джетт опустился на колени рядом с ним.
        - Я сразу чувствую, когда дело плохо, - хрипло проговорил Джетт, сжимая его плечо. - По взгляду этого гада понял, что он тут устроит. В драке от меня толку никакого, вот и решил хотя бы твою девчонку спасти. Она мне чуть руку не прокусила, пока я ее тащил. Спрятал ее и все повторял себе: хоть бы он не стал нас искать, хоть бы не стал, пожалуйста, город, исполни мое желание. Мне так жаль, Генри, мне так…
        - Не за что извиняться, - выдавил Генри. - Он бы и вас убил. Ты все верно сделал.
        Он с трудом поднял голову и взглянул на Розу. Она не плакала - кажется, все силы у нее уходили на то, чтобы надрывно, с хрипом втягивать воздух. Джетт был весь расцарапан - видимо, ее стараниями, - и несмотря на весь ужас, на оглушительное отчаяние, которое наполняло Генри до краев, он внезапно понял, что остается тем, кем его воспитал Освальд. Человеком, который, даже если у него наполовину оторвана нога, должен не ныть, а затянуть рану и ползти в безопасное место.
        И Генри поднялся. Он не мог заставить себя взглянуть на тело отца, но обязан был в память о нем действовать так, как он учил.
        «Жалеть себя можно только в безопасном месте, - говорил Освальд. - И пока ты еще не там, беги так, как если бы за тобой гналась стая волков».
        - Двери больше нет, и я не знаю, как нам отсюда уйти, - с трудом разжимая челюсти, сказал он. - Но мы найдем способ. Нужно вернуться на тот холм.
        Джоанна вскинула руку, как охотник, который услышал далекого зверя и просит напарника помолчать.
        - Я чувствую: правило поменялось, - нахмурившись, сказала она. - Хью исчез и разбил защиту. Он не знает, как правильно вести себя в таких местах, пролетел сквозь защиту, как кролик через паутину, и теперь… - Она исчезла и появилась снова на другом конце комнаты. - Дверь нам больше не нужна. Я могу вас перенести, но куда? Что нам теперь делать?
        Она смотрела на Генри так, как будто и правда хотела знать его мнение, и ее лицо, которое раньше всегда казалось ему высокомерным, теперь было просто застывшим и печальным.
        - Во дворец! - приказал Генри, с трудом узнавая свой голос. - И Освальда тоже перенеси туда. Он все-таки был королем. Их обоих надо похоронить там, где хоронят королей.
        Генри в последний раз обвел взглядом комнату Перси, рисунки, пустой сундук с откинутой крышкой. Здесь сбылось все, чего он боялся. Он всех подвел: стоял и смотрел и ничего, ничего не сделал. Он потерял Эдварда. Пал больше никогда не скажет ему: «Некогда объяснять». И даже воспоминания об Освальде больше не вызывали злости, только боль и чувство потери. «Мертвых прощать легче, чем живых», - сказал Эдвард и, как всегда, оказался прав.
        Джоанна сжала его локоть, и в следующую секунду Генри вместе с Розой и Джеттом стоял, пошатываясь, в ярко освещенном холле королевского дворца. После гнилого, холодного и темного дома Генри показалось, что он попал в какой-то другой мир, теплый и дружелюбный, где все исправится. Но потом Джоанна перенесла и уложила на пол мертвые тела и по одному волшебных существ, аккуратно раскладывая их в ряд.
        - Можешь перенести сюда Олдуса и мать Джетта? - сказал Генри, изо всех сил пытаясь вспомнить, не забыл ли еще какие-нибудь дела.
        Она кивнула и исчезла. Не было ее несколько минут - Генри уже решил, что она сбежала, но тут она появилась снова, крепко держа за запястье веселого, румяного Олдуса.
        - Даже уходить не хотел! - взбудораженно выпалил он, увидев Генри. - Вы не поверите, сколько всего могут рассказать преступники! Я начал интереснейшую плутовскую повесть о… Великий Барс… - Он огляделся и застыл. - Что это такое?
        Ответить Генри не успел, потому что рядом появилась мать Джетта - она пыталась отцепить от себя руки Джоанны и хрипло кричала:
        - А ну пусти! Ты кто? Это мой дом!
        Тут она резко замолчала и начала озираться, приоткрыв рот: больше всего ее заинтересовал высоченный золотой потолок. А потом она увидела тела и закричала так, что Генри отстраненно подумал: «Вот теперь хоть кто-нибудь заметит, что мы здесь». Джетт бросился к матери и обнял ее, но это, кажется, напугало ее только сильнее, и она пыталась сбросить его руки, пока Роза не подошла и не прижала к себе ее голову.
        - Все хорошо, - тихо сказала Роза, поглаживая ее кудрявые волосы. - Это просто театр. Представление. Вы ведь знаете, что такое театр? Когда все не по-настоящему.
        Постепенно Магда затихла, и все стояли вокруг и слушали ее прерывистое дыхание, потому что не могли заставить себя делать хоть что-то еще.
        А потом с лестницы раздался вопль, который настолько причудливо сочетал в себе радость и ужас, что Генри заставил себя поднять голову. Уилфред стоял на верхней ступеньке и переводил взгляд с живой Розы на мертвого Эдварда.
        - Папа! - Роза шагнула к нему. - Прости, что убежала. Прости. Я тут.
        Уилфред бросился вниз по лестнице с такой скоростью, что Генри побоялся, как бы управляющий при своем возрасте и телосложении не сломал себе шею. Но Роза бросилась к нему, и они встретились на середине пути, вцепившись друг в друга так, что едва не столкнули друг друга с лестницы. Уилфред был в халате, и Генри с удивлением понял, что за окнами глубокая ночь. Он совершенно потерял представление о времени, не мог даже вспомнить, сколько прошло дней с тех пор, как он ушел отсюда вместе с Розой.
        - Прости, брат, что я тебя такой ерундой отвлекаю. - Джетт тронул его плечо. - Извини. Наверное, тут свет какой-то странный, но вот непонятная штука: я отлично помню, что глаза у тебя карие. Были. А теперь серые.
        - Я их вернула, - без выражения сказала Джоанна.
        - Можешь забрать обратно, - пожал плечами Генри.
        Раньше он так хотел этого, а теперь ему было все равно. Уилфред куда-то ушел - наверное, за королем, - и Генри знал, что сейчас они встретятся, но он не хотел, чтобы этот человек был его отцом. Сейчас начнет плакать, изображать, как ему жаль, что Эдварда больше нет. Десять лет его не замечал, так какое право он имеет скорбеть? Хоть бы он просто не заметил цвет глаз, не заметил, и все. Генри хотелось, чтобы король ощутил то же, что и он сам: как будто потратил всю свою любовь раз и навсегда, и она больше не вернется. Никакого искупления, никакого возвращения домой. И он холодно ждал, когда король покажется на лестнице.
        Тот сделал несколько шагов вниз - и замер, вцепившись в перила.
        - Я могу рассказать ему, кто ты, - пробормотала Джоанна.
        - Нет, - отрезал Генри.
        Король медленно спустился вниз, едва не падая, потому что не смотрел, куда ставит ногу.
        - Нет, - отрывисто сказал он. - Этого не может быть. Вы ушли всего на несколько дней. И он был с вами, Генри, что… что могло…. Нет.
        Он сказал это так, как будто все исправится, если только король прикажет. Никто не ответил, и он сел рядом с Эдвардом. Тот лежал на спине, голова была повернута в сторону, так что щека почти касалась пола. Король протянул руку, коснулся его лба и тут же отдернул, потому что тело уже начало остывать, и теперь никак нельзя было сделать вид, что все в порядке и это можно исправить. Но король все равно коснулся щеки Эдварда, потом крови на рубашке - та чуть подсохла и уже была не яркой, а словно подернулась ржавчиной.
        - Кто это сделал? Освальд? - тускло спросил король.
        Он выглядел как человек, на глазах которого рухнул его дом, завалив всех, кто был внутри, но Генри не чувствовал жалости. Он вообще ничего не чувствовал.
        - Нет, - сказала Джоанна. - Освальд тоже здесь.
        Король медленно повернул голову и, не убирая руку с груди Эдварда, перевел взгляд на другое тело.
        - Зачем вы это говорите? - без выражения произнес он. - Это просто какой-то человек.
        И Генри вспомнил: ну конечно, никто ведь не знает, как Освальд выглядит без доспехов. Все представляют его жутким и злобным древним королем, а не мертвым человеком лет сорока в удобной черной одежде.
        - Неважно, - сказал король, отворачиваясь. - Я просто хочу знать, кто…
        Договорить он не смог, но Джетт его понял и жалобно пробормотал:
        - Один парень, опасный мерзкий тип. Вы его не знаете. Долго рассказывать. Кое-что произошло. Кое-что плохое.
        Свет в холле внезапно изменил оттенок. Все повернулись к окну и вздрогнули. Небо, которое только что было черным, теперь стало яркого зеленого цвета. И Генри подумал: у Хью, наверное, много сил на это ушло. Он тратит их на ерунду, но вряд ли они скоро закончатся.
        - Все плохо, - сказал Олдус, и это был не вопрос.
        - Что-то ведь можно сделать, - вдруг пробормотал король, по-прежнему не убирая руку с неподвижной груди Эдварда. - Кто-то ведь может… - У него вдруг прояснился взгляд. Король повернулся к Генри с воодушевлением, которого тот никогда еще не видел на его лице. - Волшебство вернулось, так? Теперь все по-другому теперь наверняка кто-то может… Ты! Ты волшебница, ты Джоанна с портрета. - Король ткнул в ее сторону пальцем. - Ты ведь можешь его вылечить?
        Он так сказал это «вылечить», как будто Эдвард просто немного болен. Джоанна придвинулась к королю и посмотрела ему в глаза.
        - Нет на свете ничего, что способно оживить мертвых, - резко сказала она и, коротко взглянув на Освальда, отвернулась. - Ни предметы, ни дары, ни волшебники, ни даже сам Барс. Никто не может вернуть того, кто ушел. Это конец. Все.
        Король повернулся к Эдварду с недоуменным, почти рассерженным видом, словно тот играет с ним, делает вид, что не может встать, и этот глупый розыгрыш затянулся. А затем на лице короля проступило потрясение, и оно сразу изменилось, губы сжались в линию, и он обеими руками взял Эдварда за голову, вглядываясь в его закрытые глаза. Голова Эдварда повернулась легко, как у мягкой игрушки. Генри знал это ощущение, он столько раз приносил с охоты тела животных: держишь то, в чем нет уже совершенно ничего живого.
        Генри зло ждал его слез и заранее ненавидел их, потому что они потревожили бы тишину внутри его, но, кажется, король так же, как и он, не мог плакать. Вместо этого он аккуратно уложил голову Эдварда обратно на пол и лег рядом с ним.
        Король смотрел в потолок каким-то застывшим взглядом, странно двигая сжатым ртом, будто пытался изнутри прикусить щеку, чтобы заставить себя молчать. Несколько секунд все нависали над ним, и вдруг Уилфред, натужно кряхтя, кое-как улегся у ног короля, укладывая Розу рядом с собой. Джоанна опустилась рядом с Освальдом, уткнувшись лбом в его плечо, и постепенно все один за другим растянулись на полу Генри тянул до последнего, но в конце концов тоже лег затылком на голенище сапога Эдварда. Так они и лежали под отсветом жуткого зеленого неба, как шахматные фигуры, сбитые с доски, и никто больше не приходил, словно во дворце не было ни слуг, ни придворных - только они.
        Генри казалось, что этот день не закончится никогда, но когда он прикрыл глаза, в ту же минуту все почернело, и он не был уверен, что именно сделал: уснул или потерял сознание.
        Когда он открыл глаза, вокруг было очень светло, и первым, что он увидел, было небо за окном: синее и яркое, как будто ничего и не произошло. Но у Генри даже со сна не было никаких милосердных иллюзий по поводу того, что он увидит, когда повернется, и чей сапог у него под головой.
        Генри сел. Тела были на месте, король сидел рядом, Джоанна тоже, остальные куда-то делись. Под ярким утренним светом Освальд и Эдвард окончательно потеряли сходство с живыми людьми - кожа побелела, глаза ввалились. Генри посмотрел на короля. Тот явно не спал всю ночь, вид у него был измученный и отсутствующий, глаза воспаленные, но он по-прежнему не плакал. Увидев, что Генри проснулся, он с видимым трудом перевел на него взгляд.
        - Я еще вчера отправил всех остальных отдыхать. Попросил Уилфреда позаботиться, чтобы каждому выделили комнату и все необходимое, - пояснил он, как будто сейчас это было очень важно. - Не стал вас будить, но теперь вы тоже можете пойти отдохнуть, Генри. Найдите Уилфреда, он распорядится, чтобы Карл подготовил для вас горячую воду и чистую одежду Он как-то странно дышал, словно порции воздуха, которую он способен был вдохнуть, хватало только на пару слов. Но в остальном король говорил с такой методичностью, как будто у него, как и у Генри, осталась в голове область, не разрушенная ужасом, область, которая помнит, что нужно распоряжаться, выдавать указания и решать текущие вопросы, - и внезапно Генри это почти тронуло, потому что такое горе было похоже на его собственное.
        - Я сейчас распоряжусь относительно церемонии, - сказал король. - Все тела будут доступны в тронном зале для прощания и почестей до заката, а на закате мы перенесем их на королевское кладбище и там предадим земле.
        Он проговорил это без всяких эмоций, как будто зачитывал указ. Генри поднялся и, стараясь ни на кого не смотреть, пошел вверх по лестнице, в свою комнату. По пути он встретил Уилфреда и спросил, где можно взять ведро холодной воды. И зашел за ним на кухню, и унес к себе, и вымылся, не пустив в комнату Карла, который рвался помочь, но Генри не хотел никого видеть. Он вытащил из шкафа темный мундир с серебристой вышивкой на воротнике, надел его и пошел в тронный зал. Там расставляли мощные деревянные столы, слуги ругались об их размерах и о весе, который они могут выдержать, и Генри ушел, потому что не мог на это смотреть. В коридоре он прислонился к стене. У него кружилась голова, и хотелось просто лечь куда-нибудь, но он знал, кого должен отыскать. Он не хотел этого, но желания больше не имели значения.
        И он отправился на поиски - волшебный дворец, созданный Барсом из ничего, всегда выводил к тому, кого хочешь наити.
        Король был в Золотой гостиной. Он лежал на животе, уткнувшись в зазор между сиденьем и спинкой, и рыдал так задушенно и тихо, что Генри едва расслышал его от двери. Генри вошел в ту же комнату, которую показал ему волшебный город Барса, подошел к тому же дивану и сел на тот же подлокотник.
        Тогда он просто видел прошлое, он был невидимкой и не мог ничего изменить, но теперь все было по-другому. И он понял, что должен сделать, это знание ударило его прямо в сердце, и впервые со вчерашнего дня он что-то почувствовал. Король лежал, цепляясь скрюченными пальцами за обивку, он даже не заметил, что кто-то вошел, и Генри протянул руку и коснулся его плеча.
        - Посмотри на меня, - сказал он, и король попытался замолчать, сесть и сделать вид, что всего лишь прилег отдохнуть по пути к важным делам, но у него ничего не вышло, и он лег обратно.
        - Генри, вы не могли бы подождать снаружи? - хрипло спросил он, прижимаясь лицом к сиденью дивана. - Я сейчас подойду, дайте мне минутку.
        - Посмотри на меня, - с нажимом повторил Генри, и король, кое-как оторвав себя от дивана, сел.
        Он по-прежнему был без короны и в халате, как ночью. Генри крепко взял его за плечи и посадил прямо. Он знал свой долг, но та трещина, которая появилась в его окаменевшем сердце и начала расти, требовала от него сначала сделать то, чего он жаждал до зуда в кончиках пальцев. Еще недавно ему казалось, что он ничего уже никогда не захочет, поэтому Генри уступил своему желанию - и с силой треснул короля кулаком по лицу.
        Тот согнулся, не издав ни звука, и Генри прижал его голову к сиденью дивана, будто хотел ее расплющить.
        - Меня не было, но ты должен был… - начал Генри, но задохнулся, и пришлось начать снова. - Он был ни в чем не виноват, идиот. Да из любого зверя в лесу отец лучше, чем из тебя. Чем жалеть себя, разгуливать в халате по дворцу, как призрак, глушить лекарства и слушать всю ерунду, которую тебе плела Джоанна, ты должен был… - Генри сипло втянул воздух и продолжил: - Взять. Себя. В руки. Спасать того сына, который остался. И за это я тебя не прощаю, понял? За это я тебя не прощаю.
        Генри напоследок сильнее вжал его лицом в диван и выпустил. Король покорно лежал, и Генри рывком посадил его снова.
        - Это было первое. А вот второе. Посмотри мне в глаза. - Он дернул его ближе. - Никого не напоминаю?
        Еще минуту король вглядывался в него, а затем поднял руки, обхватил его лицо и сразу выпустил: обжегся. Лицо у короля было распухшее и мокрое, рот кривился, но глаза немного просветлели. Радость в них была, а потрясения, которого ждал Генри, не было.
        - Это все-таки ты, - пробормотал король и снова потянулся к его лицу, но опустил руки. - Я думал, что просто схожу с ума. Но это действительно ты.
        То, что король думал об этом раньше, поразило Генри до глубины души. Он был уверен, что узнать его вообще невозможно, но, видимо, отец есть отец.
        Генри обнял его, как обнимают детей, и король заплакал, упираясь лицом ему в грудь. Сам Генри плакать по-прежнему не мог, но какой-то отголосок чувства пробился сквозь слой камня у него в груди, и, сделав усилие, чтобы сказать то, что король хотел услышать, он произнес:
        - Я вернулся, папа. Я живой.
        Исполнять данное Эдварду слово и рассказывать подробности о том, как он умер, Генри не нашел в себе сил: ему казалось, что это убьет их обоих на месте. Надо подождать. День, два, а потом он это сделает.
        Через минуту король отстранил его от себя и вытер рукавом лицо. Он собирался встать, но сел обратно.
        - Прости. Дай мне минуту. Мне надо еще немного поплакать. Я… Я подойду, - еле слышно сказал он.
        Генри провел рукой по его голове и вышел за дверь, не оглядываясь.
        В тронном зале было тихо, светло и почти безлюдно. Столы уже расставили, а на них положили открытые, гладко отполированные ящики с телами - «гробы», вспомнил Генри, вот как это называется. Два ящика были большими и одинаковыми, а штук пятнадцать маленькими и разномастными. Для существ не нашлось гробов нужного размера - скриплеры, останки кошек, грибень и Пальтишко лежали в лакированных шкатулках и резных ящичках всевозможных видов и расцветок.
        - Я попросила у всех придворных девушек шкатулки для украшений, - тихо сказала Роза.
        Генри даже не сразу ее узнал - он привык, что она всегда в светлой одежде, а сейчас на ней было черное платье с наглухо застегнутым воротником и длинными рукавами. Стоя около гроба Эдварда, она вынимала цветы из корзины, стоящей на стуле, и аккуратно раскладывала их вокруг тела. Генри подошел ближе. При виде Эдварда он больше не чувствовал вчерашнего душераздирающего ужаса - тот больше не был похож на себя, и воспоминания вызывали у Генри боль куда сильнее, чем вид этого тела.
        Они с Розой постояли рядом, глядя на Эдварда в мундире, украшенном золотой нитью, и на десятки цветов, лежавших вокруг него.
        - Красивые цветы, - отсутствующе сказал Генри и повернулся к ней.
        На грудь она приколола волшебный цветок из Самайи, и, увидев, что Генри на него смотрит, Роза выжала из себя улыбку - слабое и жалкое подобие своих прежних улыбок.
        - На память о нем. Не выйду замуж, пока не почувствую, что нужно использовать цветок. Даже если пройдет десять лет. - Две слезы сползли по ее щекам, и Роза вытерла их злым, отрывистым жестом, совершенно не похожим на нее. - Из меня получилась ужасная невеста, ужасная дочь и ужасная возлюбленная. Это правда. Но я хочу стать хорошим другом. Ты разрешишь мне? Как тогда. Раньше. В детстве. Прости за… за все это. - Она снова вытерла слезы кулаком и посмотрела на Эдварда. - Я вырастила в саду по несколько цветов каждого вида, из всех времен года. Если бы ты знал, как мне жаль. Я понимаю, каково тебе. Когда моя мать умерла, вот это чувство… Безнадежность.
        - С твоей матерью нехорошо получилось, - вдруг подала голос Джоанна, неподвижно сидевшая около гроба Освальда. - Она не мучилась, я просто бросила ей в лицо сонного порошка, а потом сбросила в самое глубокое ущелье. Она просто заснула. Порошка было очень много.
        - Это самая неутешительная речь, какую я слышала, - сдавленно сказала Роза, и Джоанна чуть заметно улыбнулась уголком рта.
        - Опыта мало. Я за полторы тысячи лет еще ни разу не пыталась извиняться.
        Роза постояла неподвижно, а потом качнула головой и перешла к гробу Освальда с корзиной оставшихся цветов.
        - Его тоже украшу, - хрипло сказала она.
        Джоанна посмотрела на нее широко раскрытыми глазами, а потом встала и, взяв несколько цветов из корзины, вместе с Розой начала их раскладывать.
        - В древние времена была традиция хоронить вместе с человеком какой-нибудь важный для него предмет, - сказала Джоанна и вытащила из кармана платья сложенный в несколько раз лист старой, ломкой бумаги.
        Генри сразу узнал его: записка Перси Отступника. Освальд носил ее в сумке бережно расправленной, боялся повредить, но Джоанна теперь хранила записку свернутой до размера ладони, почти скомканной. Она вложила бумажный квадрат в неподвижную руку Освальда.
        - Это был подарок ему от Барса, - с кривой улыбкой сказала она.
        И тогда Генри понял, что надо положить в гроб Эдварду.
        Он бросился в свою комнату и нашел две вещи, которые были теперь его единственным имуществом, - книгу сказок, найденную в доме Тиса, и господина Теодора, подаренного Эдвардом после возвращения из похода. Из книги по-прежнему выпадала та страница, которую они вырвали в день прихода Освальда, оторванная лапа господина Теодора все так же грустно висела на обрывках ниток. Наверняка Эдвард не починил их в знак того, что ничего уже не исправить, чтобы они были ему вечным напоминанием о том дне. Но был еще и третий предмет, и Генри кинулся за ним в комнату Эдварда. Он не бывал в ней десять лет, но отлично помнил, где ее искать.
        Дверь была не заперта, и Генри влетел внутрь. Деревянный меч лежал на столе среди книг - Эдвард положил его сюда перед тем, как уехать к Пределу, и, сжимая пальцы на ручке, Генри подумал: как это странно, что в мире Барса все бесконечно повторяется. В последний раз он был в этой комнате так давно - но тоже для того, чтобы забрать эту несчастную игрушку И Генри подбежал к двери, словно боялся куда-то не успеть, хотя торопиться уже точно было некуда.
        - Карл! - закричал он так, что чуть голос себе не сорвал. - Карл!
        То ли старший слуга его таки услышал, то ли ему передали, как его оглушительно зовут, но минуту спустя Карл, едва не срываясь на бег, выскочил из-за угла коридора. Генри с трудом его узнал. Это было наименьшее, о чем надо было сейчас беспокоиться, но он все равно не смог не спросить:
        - Что с волосами?
        Многолетние усилия Карла были направлены на то, чтобы настоем ромашки выбелить свои волосы до цвета, который, как ему казалось, делал его похожим на членов королевской семьи. Теперь волосы у него стали темно-русыми.
        - Тайный рецепт нашей прачки. Краска из смеси чая, грецкого ореха и шалфея, - мрачно сообщил Карл, проводя ладонью по волосам. - Решил выразить свой траур красивым жестом. Я его высочество еще вот таким крошечным помню.
        - Ты разрешал принцам сидеть на кухне, - пробормотал Генри. Он даже не думал, что помнит это. - Младший любил смотреть, как готовят, а Эдварда интересовали только ножи. Он ими лупил по очагу, изображая, что это чудовище. Звук такой был… Громкий и железный. Роскошный звук. А ты его оттаскивали…
        Генри вдруг почувствовал что-то странное: из горла у него вырвался смешок. Ему казалось, что он не засмеется больше никогда.
        - Все остальные боялись, что он поранится, а ты - что он затупит ножи, - закончил он, и на лице Карла проступила хмурая улыбка.
        - И точно, я и позабыл. Хорошие были времена. Вам что, кухарка рассказала?
        Генри подошел ближе и взял Карла за плечи.
        - Спасибо тебе, что присматривал за королем, пока меня не было, - сказал он. Карл кивнул: он, конечно, решил, что Генри имеет в виду последнюю неделю, а не последние десять лет. - И знаешь что? Наплевать, какой у тебя цвет волос. Ты член семьи, и без тебя тут все бы развалилось. - Генри коротко обнял его. У Карла при этом был такой вид, словно у Генри выросли перья и он начал говорить на языке речных чаек. - А теперь принеси мне, пожалуйста, клей, кисть, серебристую краску, иголку и белую нитку.
        Карл бросился исполнять поручение с такой готовностью, что ясно было: он просто боится, что Генри не в себе, и хочет оказаться от него подальше. Пять минут спустя Карл вернулся, сгрузил на стол все требуемые вещи и молча удалился на той же повышенной скорости.
        Генри сел за стол и огляделся. Комната выглядела совершенно необитаемой - кроме книг на столе, личных вещей не было никаких. Пару недель назад он представил бы себе комнату принца как нечто, полное золота, вышитых покрывал, безделушек и беспорядка, но то, что он видел, было куда больше похоже на Эдварда: убежище аккуратного и скрытного человека, оболочка, которая ничем не выдает хозяина. И здесь Генри стало немного легче - это было лучшее место, чтобы сделать то, что он собирался. Он снял мундир, закатал рукава рубашки и приступил к работе.
        Когда все было готово, он вернулся в тронный зал и положил среди цветов рядом с Эдвардом господина Теодора с пришитой лапой, книгу, из которой больше не выпадала страница, и меч, на котором еще не высохла серебристая краска - подпалина на рукоятке теперь была закрашена.
        - Вот. Мама же сказала: надо исправлять то, что испорчено, - тихо сказал Генри. - Хотя бы это исправил.
        Народу стало больше - в углах теперь толпились придворные, выглядывали в окна, переговаривались. Генри подошел к окну и понял, в чем дело: рядом с солнцем висела луна, яркая и круглая, как в самые светлые ночи. Хью явно не знал, на что потратить свою волшебную силу, и развлекался, как мог.
        - Есть другие новости? Что-то еще произошло? - спросил Генри.
        - А что, вот этого мало? - взвинченно спросил какой-то старик, обводя комнату рукой, и Генри решил не объяснять ему, насколько хуже все может стать, если Хью перестанет развлекаться и займется чем-нибудь всерьез.
        Тут в зал вошли Уилфред и король, и Генри повернулся к ним. На этот раз король был прилично одет и в короне, а его лицо никак не выдавало рыданий в Золотой гостиной. Он кивнул Генри отрывисто, сухо, как человек, который с трудом взял себя в руки и не может позволить себе расклеиться снова.
        - Уилфред доложил, что в городе волнуются, - без выражения сказал король, обводя взглядом всех, кто стоял у окна, и старательно избегая смотреть в сторону Эдварда. - Ночью те, кому не спалось, видели зеленое небо, но решили, что им показалось. А вот это не заметить еще труднее.
        Он коротким жестом указал на окно, и теперь Генри расслышал: издалека доносился тревожный гул голосов. Уилфред поглядывал на короля так, словно беспокоился, что тот может упасть, но король заговорил вполне твердо.
        - Джетт сейчас в общих чертах рассказал мне, что вчера произошло. Если кратко, то все очень плохо. Но первое, что мы должны сделать, - это успокоить людей. Уилфред говорит, по городу пошел слух, будто настали последние дни и небесная твердь скоро рухнет нам на голову. - Король сделал движение губами, как будто хотел улыбнуться, но ничего не получилось. - Не могу обещать, что этого не произойдет, но паника все только усложнит. Так что по моей просьбе Уилфред отправил по городу гонцов, которые просят всех собраться на площади. А я сейчас поднимусь на крепостную стену и все объясню.
        Он кивнул сам себе, развернулся к двери и остановился. Хорошо, что Уилфред был начеку - он успел обхватить короля обеими руками, прежде чем тот сел на пол.
        - Ничего, - пробормотал король, когда Генри подскочил и опустился рядом. - Сердце кольнуло. Ерунда, пройдет.
        Кое-как поднявшись на ноги, он собирался было продолжить путь к двери, но по его лицу Генри сразу увидел: как бы он ни храбрился, до крепостной стены он может не дойти, упадет по дороге.
        - Уилфред, посадите его на трон и протрите ему холодной тряпкой все точки, где можно прощупать пульс, - отрывисто сказал Генри.
        - Это где? - растерялся Уилфред, и Генри понял, что лучше уж он все сделает сам.
        Отправив Уилфреда за водой и полотенцем, он довел отца до трона, расстегнул ему воротник и сказал то, о чем еще недавно даже подумать бы не решился:
        - Если хочешь, я сам им все объясню.
        Король кивнул, слегка приоткрыв глаза.
        - Было бы чудесно. И не забудь представиться.
        Генри улыбнулся и, взяв у запыхавшегося Уилфреда полотенце, окунул его в миску.
        - Не забуду, папа.
        Это обращение до предела взбудоражило навостривших уши придворных, но Генри даже не повернулся к ним, пока протирал отцу шею, сгибы локтей, запястья, и даже, несмотря на протесты Уилфреда, внутреннюю часть коленей, ради чего пришлось порвать нижние швы на штанинах.
        - Зашьете, - отмахнулся Генри. - Ладно, пошел.
        Роза протянула руку, и он передал ей полотенце: она была единственной, кто не выглядел, как громом пораженная.
        - Стойте! - слабо крикнул Уилфред, когда Генри уже вышел за дверь. - Рог громкоговорения.
        Генри дождался, пока он вернется с изогнутой костяной трубкой, на вид древней, как само королевство, и зашагал к выходу.
        - Сам не помню, с чего я Розе не поверил, когда она говорила, что вы принц, - услышал он из-за спины. - Или поверил в глубине души? Наверное, да. Уверен, так и было. Вы ведь такой благородный, красивый, храбрый юноша, который…
        Генри развернулся и пошел дальше спиной вперед.
        - Лесть - это не ко мне, Уилфред, - сказал он. - Либо будете и дальше говорить мне только правду, либо я побью всю посуду на кухне. Я же дикарь, я не знаю, что хрусталем нельзя колоть орехи.
        На сером, застывшем от тревоги лице Уилфреда проступил слабый намек на улыбку.
        - Удачи, - сказал он. - Только не давайте им обещаний, которых мы не сможем выполнить. Дипломатия - это…
        - Я знаю, - кивнул Генри и, развернувшись к нему спиной, направился к выходу из дворца.
        Он прошел через сад тем же путем, каким несколько дней назад возвращался во дворец после встречи со скриплерами. Генри был почти уверен, что на крепостной стене так же, как тогда, сидят скриплеры, теперь осиротевшие без своего вожака, но там было пусто. Не пришли ни другие грибни, ни оставшиеся дети Худого Пальтишки: все они наверняка почувствовали гибель сородичей, но не захотели делить свое горе с людьми.
        Генри поднялся на ту башню, где скриплеры надели на него цветочный венок, и где они с Эдвардом когда-то сидели, глядя на озеро. Прежде чем взойти на последние ступени, он ненадолго замер, слушая неразборчивый шум голосов по другую сторону стены. Лунный свет придавал этому дню белесый, призрачный оттенок, и Генри просто дышал, оглядывая белоснежную громаду дворца, обугленную крепостную стену, деревья в саду, усыпанные тугими почками зарождающихся листьев. Он пришел домой. Столько лет спустя он вернулся, и его признали своим. И несмотря на страх перед будущим и на тоску по прошлому, несколько секунд Генри чувствовал свободу и надежду, каких не знал никогда раньше. Все было возможно, все дороги открыты, все тайны разгаданы - оставалось сделать последние шаги по ступеням.
        И он их сделал.
        Глава 15
        Сказка новых времен
        Увидев его, народ на площади замолчал. Генри обвел взглядом море лиц под стеной: испуганных, настороженных, враждебных. Они хотели увидеть короля, и даже те, кто узнал в Генри человека, нашедшего корону, были недовольны подменой.
        И Генри знал, что должен поступить как настоящий принц. Должен сказать успокаивающие слова, которые ничего не будут значить и просто вселят во всех расплывчатую, туманную уверенность, что все закончится хорошо и во дворце над этим идет работа. Но он не был настоящим принцем или, во всяком случае, был не только им. Он был охотником, и дикарем, и тем, кто уже месяц скитался по королевству среди таких же людей, как эти. Он был куда больше похож на них, чем на тех, кто прожил всю жизнь во дворце, и не хотел давать им подделку вместо правды.
        На площади зашептались, когда он перелез через ограждение башни и сел на каменный парапет, свесив ноги вниз.
        - Я знаю, вас интересует, что с небом и где король. Но, поверьте, в двух словах этого не скажешь. Можно, я сначала расскажу вам кое-что другое? - спросил он, и рог громкоговорения разнес его слова по всей площади. - Думаю, вам лучше сесть, потому что история длинная, но вам понравится, честное слово.
        Недоуменно переглядываясь, люди один за другим опустились на прогретые солнцем камни площади.
        - Вы можете по-прежнему называть меня Генри, но у меня есть и другое имя. Меня зовут Роберт Олден, и это моя история, - сказал Генри. - Я младший сын короля. Когда мне было шесть, вот из этого сада меня украл бессмертный Освальд, которого вы знаете по сказкам, и десять лет воспитывал как своего сына. И вот зачем он это сделал…
        Сказать, что такое начало произвело впечатление, было бы преуменьшением. Генри чуть не улыбнулся, когда понял, что все рассчитал верно. Барс был прав: все обожают загадки, секреты и тайны. То, что происходило во дворце, столетиями было окутано неизвестностью, новости не просачивались, и теперь люди ловили каждое слово. Лишнее светило в небе было немедленно забыто: все жадно слушали Генри, открыв рты и прижимая к груди руки.
        Генри рассказал им о том, как рос в лесу, где Освальд, вовсе не такой ужасный, как в сказках, научил его охотиться. Рассказал о дворце, где после исчезновения ребенка остановилась жизнь. Об одиноком принце, который десять лет мечтал стать героем, о сбежавшей королеве и о добром короле, сходившем с ума от чувства вины. Генри сглаживал острые углы, показывал всех с выгодных сторон и опускал мрачные подробности, но он знал от Эдварда, от Сиварда и от Тиса: вот так и создаются легенды.
        Он рассказал о том, как искал Сердце, о двух братьях, которые помогали ему, а иногда и мешали. Про Барса и Предел он не упомянул - некоторым тайнам лучше ими и оставаться, - но и врать не стал.
        - Так уж вышло, что мы нашли источник огромной силы, которая дает почти бесконечные возможности и не в тех руках может натворить бед. По ужасному стечению обстоятельств, в котором никто не виноват, Хью, старший из братьев Кэмпбеллов, забрал эту силу себе. А потом…
        Генри расписал им гибель Освальда и Эдварда, то, как они пытались спасти других, и как король раздавлен потерей наследника. В сцене, где король узнал младшего сына, женщины начали плакать. Все были растроганы и влюблены в эту историю, и Генри уже видел: те, кто сейчас здесь, перескажут ее тем, кого здесь не было. Горожане - жителям ближайших деревень, те - путешественникам, которые разнесут ее дальше и дальше. Она прокатится по всему королевству: сказка новых времен, которая станет такой же важной, как старая легенда о Сердце.
        - Я не знаю, что теперь будет. Хью способен на что угодно, - честно сказал Генри и встал на парапет во весь рост, держась за опору башни. - Но что бы ни случилось, мы будем вместе. Мы с вами - одно и то же. Сегодня мне нужно отдохнуть, но завтра я начну искать способ разобраться с нашим врагом. И даже если мне придется использовать вот это, - Генри приподнял руку, - я это сделаю. Хью убил моего брата и моего приемного отца. Не думайте, что я про это забуду.
        Голос дрогнул, и Генри ненадолго замолчал. Не потому, что боялся заплакать - глаза по-прежнему были сухие, - а потому, что знал: если не удержится сейчас, то отречется от Барса, который заманил их за Предел. Генри так хотелось обвинить кого-то, сказать: мне больше не нужна помощь того, кто рискнул и нами, и всем королевством ради дурацкой игры.
        А потом он вспомнил, как Перси сотни лет назад выбрался из сундука и пошел навстречу всадникам, и вся его злость разом иссякла. Перси отчаянно жаждал менять законы ненависти на законы любви, и у него не всегда получалось, но он пытался, как же он пытался!
        - Ничего не исправишь. Но я смогу все это пережить, - хрипло сказал Генри, глядя в неправильное, сломанное небо с лишней луной и надеясь, что его слышит великий проигравший волшебник, которого он не думал больше увидеть. - У меня есть работа. Барс выбрал меня, и я его не подведу. Если мне нужна будет помощь, вы поможете?
        Такого страстного, единодушного «да» Генри не слышал ни разу в жизни. Он улыбнулся всем, сам удивившись, что способен на это, и начал спускаться с башни в сад. Вслед ему оглушительно хлопали в ладоши, кричали слова поддержки и ободрения - Генри никогда бы не поверил, что однажды его будут так приветствовать, но обрадоваться не смог. Внутри все молчало.
        Он пошел обратно в тронный зал и, открыв дверь, застыл от удивления. Несмотря на толпу придворных, здесь стояла полная тишина, и Генри отлично понимал почему. Около расставленных в ряд шкатулок с существами сидел Барс и молча глядел на них. Когда вошел Генри, Барс не обернулся, но заговорил - как обычно, не открывая рта.
        - Эти четыре вида существ были самыми первыми. Те, кого я создал еще за Пределом. Именно поэтому только у них и у волшебников есть способность мгновенно перемещаться. Могут бродить, где хотят. - Он помолчал, склонив голову набок. - Знаешь, они ведь ни для чего не нужны. Мир вполне обойдется без них. Чайные плантации скриплеров засохнут, они не будут больше таскать ненужные предметы и не появятся в самый важный момент со словами мудрости. Те, кто потерялся в лесу или в пустыне, как-нибудь выберутся и без Худого Пальтишки. Люди вылечатся без волшебных кошек, одинокие дети развлекут себя сами, и грибень не придет к ним, когда они заплачут. Они не были необходимы, просто делали людей счастливыми. И мне без них так грустно.
        Генри подошел и встал рядом. Было так странно видеть мощного зверя с низким голосом, когда знаешь, кто скрывается за этой маской.
        - Ты сбежал, - сказал Генри.
        - У меня очень мало сил. Он бы убил меня. - Барс помолчал, обернув свой пышный хвост вокруг лап. Он по-прежнему глядел только на существ, будто и не замечал десятков пар глаз, которые потрясенно смотрели ему в спину. - Всего в одном варианте будущего из ста все заканчивалось так, как закончилось. Прости. Я решил, что у нас прекрасные шансы на хороший исход.
        - Ты сможешь его убить? - спросил Генри, и Барс наконец повернул голову к нему.
        - Любви у тебя больше нет, - медленно проговорил он. - Почти совсем погасла. Она была ярче, чем твой дар огня.
        Ответить на это Генри было нечего, и Барс бесшумно перешел к телам Эдварда и Освальда.
        - Жаль, - уронил он. - Они только начали становиться теми, кем могли бы стать.
        - Зачем ты пришел? - спросил Генри. Барс выглядел как-то странно: несчастным и похудевшим, даже шкура на боках обвисла. - У тебя совсем мало сил. Они пригодятся, чтобы сражаться.
        - Я тебя услышал. Там, на площади, - пояснил Барс, не отводя взгляда от мертвецов. - Почти во всех вариантах ты отрекался от меня и говорил, что я виноват во всем, что случилось. Но ты сам выбрал то будущее, в котором мы находимся сейчас. И это мне нравится в тебе, Генри. Ты не ждешь, что хорошее будущее просто к тебе придет. Ты его выбираешь сам, и ты… - Барс медленно моргнул. - Миром, который я создал, управляет любовь. Без нее ничто не имеет смысла, даже твоя борьба с Хьюго. Борьба делает людей жестокими, и неважно, кто победит, - война всегда разрушает обе стороны. И когда ты на площади сказал то, что сказал, я подумал: какой смысл быть волшебником, лишенным любви?
        Он снова замолчал. Генри не понимал, зачем он тратит так много сил на этот визит, почему нельзя было просто прислать какую-нибудь волшебную записку со словами: «Мне очень жаль». Барс громко, по-кошачьи фыркнул, словно услышал его мысли.
        - Знаешь, всегда говорят, что взрослеть - значит переставать совершать безумные поступки. Но я, наверное, так и не повзрослел. - Он прерывисто вздохнул. - Подойди ко мне, Генри.
        Тот хотел сказать, что и так стоит рядом, но потом сообразил, чего хочет Барс, и опустился на колено так, чтобы их глаза были на одном уровне. Барс качнулся вперед и прислонился лбом к его лбу. Шерсть его была мягкой и прохладной, от нее пахло хвоей и морозом, и Генри его не обжигал - кажется, на Барса его дар не действовал, тот был слишком великим созданием для таких мелочей, и Генри чувствовал: как бы ни ослабела его сила, он по-прежнему как само волшебство.
        - Ты теперь наследник престола, - сказал Барс, и Генри внезапно понял, что слова раздаются прямо у него в голове, никто другой их теперь не слышит. - А я не хочу, чтобы род Матеуша прервался, я обещал, что его потомки будут править, пока стоит королевство. И поэтому я должен забрать у тебя дар. Как видишь, на меня он не действует, поэтому, скорее всего, не подействует и на Хью. - Барс помолчал. Его глаза были так близко, что расплывались в серое пятно. - Если я сделаю это, у меня еще останутся силы на всякую мелкую помощь: подсказать вам вероятности хорошего исхода в разных ситуациях, явиться кому-нибудь со словами одобрения, подбросить нужный предмет или загадку - на большее я уже не способен, но это могу растянуть на годы, если не на десятки лет. Без дара ты будешь свободным. Найдешь себе жену, и ваши дети и внуки будут править королевством.
        Генри не ответил, но он знал, что отвечать и не нужно, Барс и так все чувствует. А чувствовать было нечего. Генри не мог обрадоваться, даже сейчас не мог. Он узнал, что сможет прикасаться к людям, что голос дара замолчит навсегда, и ему было все равно. Барс кивнул, словно все понял.
        - Но я до сих пор верю: иногда сделать то, что доставит радость всем вокруг, важнее, чем сделать необходимое, - медленно проговорил Барс своим низким громоподобным голосом. - Поэтому я могу осуществить то, что предложил тебе, или отдать всю силу без остатка, чтобы совершить одно последнее чудо.
        Когда до Генри дошло, что Барс хочет сказать, ему показалось, будто в его сердце ударило что-то огромное: волна, сметающая все на своем пути. Барс крепче прижался лбом к его лбу.
        - Твоя мать была права, Генри. Надо исправлять то, что испортил, будь ты даже великим волшебником. Но ты должен понять: если я это сделаю, побеждать Хью вам придется своими силами, и, что еще хуже, ты никогда в жизни не избавишься от дара. Не будет на свете силы, которая может его забрать. Поэтому сказать, как мне поступить, должен ты.
        На несколько секунд Генри застыл, дыша с Барсом в одном ритме. Он все уже решил, но ему хотелось продлить мгновение, когда невозможное становилось возможным.
        «Ты же сказал Освальду, что правду о себе надо находить самому, - мысленно сказал Генри. Он даже рот не открыл, но знал, что Барс его слышит. - Вот моя правда: дар - часть меня. Я такой, какой есть, и я справлюсь. Но если ты можешь… - Генри даже не думал, что голос способен сорваться, когда не говоришь вслух, но ему пришлось выждать, прежде чем продолжить. - Это какая-то новая игра, да? Очередное испытание. Конечно, ты не можешь этого сделать, просто ждешь, как я себя поведу».
        Барс улыбнулся. Генри не увидел эту улыбку, но она коснулась его сознания, будто погладила.
        - Конечно, это игра. Все на свете игра. Не забывай этого, ладно? - Улыбка стала ярче, и Генри закрыл глаза, чтобы сильнее чувствовать ее. - Ну что же, вот и все. Мертвые дали мне эту силу, и, думаю, пришло время отдать ее обратно. Прощай, Генри.
        И, прежде чем Генри успел что-то сказать, Барс сделал шаг назад. Его шкура засияла ярче, пока этот серебристый свет не стал невыносимым, а затем разорвался на искры вспышкой такой силы, что Генри отбросило в сторону, и он упал на спину. На несколько секунд боль от удара позвоночника о каменные плиты отвлекла его, а когда он поднял голову сияние исчезло, только в воздухе плавали серебристые искры, прозрачные, как водяные капли. «Волшебники не умирают, они становятся частью всего», - подумал Генри, вспомнив Тиса. А потом резко сел, потому что увидел: Барс не исчез полностью. На полу, сгорбившись и растерянно глядя на свои руки, сидел Перси.
        - Не исчез, - растерянно пробормотал он. - Почему я не исчез, как Тис? Силы больше нет, Барса больше нет, но… - Он вскинул на Генри потрясенный взгляд. - Тиса я выдумал. Он был чистым волшебством. А я… Я стал таким, как был.
        Придворные у Генри за спиной издали такой многоголосый задушенный хрип, что он обернулся к ним. У жителей дворца положено было сохранять невозмутимость, что бы ни произошло, но сейчас все рты были открыты буквой «О», а глаза вытаращены так, словно каждого в этой комнате ударили по голове. Взглянуть в другую сторону Генри боялся, но, когда оттуда раздалось истошное мяуканье, ему показалось, что впервые за последние сутки он снова может дышать.
        Из лакированных шкатулок, где лежало то, что осталось от кошек Тиса, со скоростью стрел выскочили шесть животных и, продолжая вопить, как резаные, бросились врассыпную. Добежав до стены, одна из кошек - Пастилка, вспомнил Генри, - треснулась об нее головой, завыла и бросилась в другую сторону, чуть не столкнувшись по дороге с кем-то из своих сородичей. Кошки не понимали, что происходит, и носились по комнате, как бешеные, натыкаясь на сгрудившихся вместе ошеломленных придворных. А через борт другой шкатулки тем временем перебрался грибень и неуклюже грохнулся на пол, как-то ухитрившись остаться при этом в шляпе. Над ящиками со скриплерами поднялись деревянные руки, за ними показались отчаянно шевелящиеся пышные ветки.
        Генри кое-как встал. Под рев кошек, под вопли Пальтишки, под невнятные звуки, которые издавали придворные, он брел, с трудом передвигая ноги, пока не дошел до Эдварда. Тот по-прежнему лежал неподвижно, и Генри вцепился обеими руками в деревянный край гроба. Вдруг Барс ошибся, вдруг силы было недостаточно и ничего не произойдет, и…
        То, что еще минуту назад было совершенно пустой оболочкой, вздрогнуло и чуть потеряло мертвенно-серый оттенок. Глаза двинулись под веками вправо, влево, потом распахнулись. Человеческие зрачки всегда сокращаются от яркого света, но эти глаза несколько секунд смотрели в потолок неподвижно, как стеклянные, а потом зрачки резко сузились, и Эдвард рывком сел, судорожно втянув воздух. У него был такой вид, будто его разбудили, совершенно не дав выспаться. Он оглядел мутным взглядом комнату, потом опустил его на свою грудь и на цветы, разложенные вокруг.
        - Ну и холод, - пробормотал он и сжал кулаки, словно пытался согреть руки.
        Тут Генри понял, что стоять больше не может, и сел на пол. Со вчерашнего дня все его попытки заплакать ничем не заканчивались, но тут он даже подумать не успел, а его согнуло пополам, и он некрасиво, во весь голос разрыдался, прижав одну руку к лицу. Второй он треснул по полу - раз, другой, третий, потому что слез было недостаточно, чтобы выплеснуть все, что он пережил за два дня. Он продолжал избивать пол и давиться рыданиями, и Эдвард, сначала молча наблюдавший за ним сверху, кое-как слез на пол, едва не уронив деревянный ящик вслед за собой, и протянул ему платок.
        То, что Эдварду в карман мундира положили платок, который никогда больше не должен был ему понадобиться, и то, что он вел себя вежливо, даже восстав из мертвых, добило Генри окончательно. Он уткнулся своим раскаленным лбом в приятно холодный пол, который тут же нагрелся, и продолжал хрипеть и давиться слезами. Он не мог остановиться, не мог взять платок, он никогда в жизни не издавал таких звуков и не думал, что способен на них. Наверное, в зале было шумно, но все вокруг куда-то отодвинулось, он будто оглох. В конце концов Эдвард отодрал его от пола и с силой вытер ему лицо платком. Руки у него и правда были ледяные, сердце билось медленно, и Генри, немного восстановив дыхание, встал, схватил лежавшие среди цветов меч, книгу и игрушку и грохнул их на пол перед ним.
        - Вот, - выдавил Генри, потому что его пугало, что Эдвард такой заторможенный, он хотел вернуть его прежнего. - Вот. Я все исправил. Смотри, я покрасил. А тут приклеил, и лапа - я ее зашил. Все сделал, как мама сказала. Смотри!
        Он сунул книгу Эдварду в руки, и тот сонно повертел ее в руках. А потом нахмурился.
        - Исправить то, что испорчено, - пробормотал он, как будто вспомнил что-то давно забытое. - В тот день сказала. Мы были в гостиной. Но там никого больше не было, только мы трое. Кто тебе это…
        - Какой же ты тупой, - просипел Генри, вытирая лицо. - Серьезно. Где твои хваленые мозги?
        Кажется, вызов его мыслительным способностям подействовал на Эдварда даже в таком состоянии. Он задумчиво взглянул на рукоятку меча. Потом на опухшее от слез лицо Генри. Потом опять на рукоятку меча.
        - Она была с подпалиной, когда ты его принес, - проговорил Эдвард. - Я все думал, зачем ты искал меч без перчаток.
        - Давай, гений. Еще немного. Если не считать меня идиотом, который ищет чужие вещи без перчаток, какой второй вариант?
        - Подпалина уже была, когда ты его нашел, - сказал Эдвард, медленно моргая. - Но тогда… Тогда ее оставили до того, как спрятать меч. - Он заморгал чаще. - Нет. Нет, нет, это уже слишком. Нет.
        Генри выдавил хриплый смешок, и у Эдварда что-то произошло с лицом, словно мышцы свело, только не так, как у мертвых, а ровно наоборот. Он понял.
        А потом притянул Генри к себе с такой силой, будто пытался сломать ему ребра, и Генри сомкнул руки у него на спине. Он сидел, слушая, как громко у Эдварда бьется сердце, и думал о том, что даже если никогда не будет счастливее, чем в эту секунду, это неважно - такой момент стоит целой жизни.
        Повернув голову, Генри увидел, что король смотрит на них, вцепившись в подлокотники трона. Неподалеку Освальд обнимал Джоанну, и Генри уже не знал точно, кого из них считает отцом. Кажется, обоих.
        - Папа знает? - спросил Эдвард, и Генри кивнул.
        Король нетвердо встал, словно дожидался разрешения, чтобы приблизиться, подошел к ним и сел на пол. Эдвард сильнее вцепился в Генри, как будто ждал наказания и пытался отгородиться, но король мягко отвел руки Генри в сторону и взял Эдварда за голову. Генри ждал, что отец заговорит, но тот молча поцеловал Эдварда в лоб, в глаза, в виски и прижал его к себе. Король выглядел таким хлипким по сравнению с мощным, широкоплечим Эдвардом, таким тощим и маленьким, что казалось, будто ребенок прижимает к себе взрослого, и Генри уткнулся лицом королю в бок, глядя на них обоих.
        Когда они все наконец отцепились друг от друга, Генри, чувствуя себя размякшим и теплым, оглядел зал. Ничего не изменилось - придворные увлеченно шептались, Освальд хватался за Джоанну, едва не отрывая ее от пола, а вот существа затихли. Они собрались вокруг мальчика, сидевшего на полу: кошки, урча, лежали у него на коленях и на плечах, грибень обхватил за шею, скриплеры и Пальтишки устроились на полу, привалившись к его бокам.
        Перси сидел спиной к придворным, толпившимся около окна, и горбился сильнее, чем обычно. Уши у него горели, и Генри вдруг понял: он боится повернуться, когда вокруг столько народу. Он, волшебник, создавший королевство, без Барса чувствует себя, как улитка без раковины. И Генри подошел ближе.
        - Неважно, что ты больше не Барс, - сказал он, когда Перси поднял голову. - Я останусь твоим ферзем, пока один из нас не перестанет дышать. Клянусь защищать тебя и заботиться о тебе.
        Он встал на колено, и все остальные повторили движение за ним: сначала Освальд, потом Эдвард, Джоанна и король, а за королем и все остальные. Перси несколько минут без выражения смотрел на Генри, а потом, стараясь не уронить кошек, передвинулся так, чтобы придворные увидели его лицо.
        - Я могу дать тебе обличье Барса, - хрипло сказала Джоанна. - Ты не сможешь превращаться когда хочешь, но… Или я могу сделать так, чтобы ты выглядел взрослым.
        - Нет уж, - фыркнул Перси. Генри видел, каких усилий ему стоит не бежать и не прятаться. - Правду надо принимать как есть. Барс умер. А я остался.
        - Поверить не могу - пробормотал Освальд, подходя к нему. На ходу он провел рукой по голове Генри, и тот коротко прижался лбом к его ладони. Ожог останется, но отца, кажется, это не пугало. - Ты и меня оживил. Мог бы оставить себе немного сил, по мне бы мало кто плакал.
        - Не люблю мелочиться. - Перси улыбнулся своей половинчатой улыбкой. - Играть так играть.
        - Роза говорила, что людям не обязательно заводить своих детей. Можно взять тех, кто один, и стать им родителями, - задумчиво сказал Генри. Идея показалась ему отличной. - У меня детей точно не будет, так что я могу тебя усыновить. Для этого же достаточно просто слова, да? Ты теперь будешь расти, как все, а у людей не принято, чтобы дети были сами по себе.
        Перси захохотал так, что с его колен свалилась одна из кошек. Он смеялся и смеялся, и Генри видел, как постепенно расслабляются его судорожно сжатые плечи.
        - Генри, мне полторы тысячи лет, а тебе шестнадцать, но знай, что я тронут до глубины души, - сказал он наконец, вытирая слезящиеся от смеха глаза. - А теперь простите меня за невежливость, но я безумно хочу есть. Я уже и забыл это прекрасное чувство. И еще я очень хочу впервые с начала времен помыться.
        - У меня идея! - взбудораженно крикнул Генри и, схватив его за рукав, потянул за собой. - Эдвард, быстро иди за ключом, из-за которого мы подрались, когда искали корону!
        Эдвард сразу вспомнил, и лицо у него просияло.
        - Блестяще. Бегу, - кратко сказал он и действительно побежал, забыв про гордую невозмутимость, с которой обычно проплывал мимо придворных.
        К тому времени, как Генри дотащил Перси до нужной двери, Эдвард был уже там, - их шествие сильно замедляло то, что приходилось ждать не только кошек, но и грибня, скриплеров и многодетного Пальтишку Волшебные существа наотрез отказывались покидать хозяина хоть на минуту, пока не убедятся, что он в безопасности.
        - Прошу, - торжественно сказал Эдвард и, отперев дверь, распахнул ее.
        Это была комната Роберта, та самая, где Эдвард много лет прятался, когда не хотел никого видеть. После того погрома, который они с Генри устроили, когда дворец захватили духи вражды, тут никто не прибирался, так что большая часть мебели валялась где попало, да и пыли было полно. Выглядело не очень впечатляюще, но Эдвард поспешно сказал:
        - Мы все приберем и вымоем. Это были лучшие покои во дворце - свой выход в сад, самоподогревающаяся ванна, кровать, которая меняет размер в зависимости от роста владельца, да и потолки тут с чудесными росписями на тему подви…
        - Не утомляй, - весело перебил Генри. - Но, кстати, я помню кровать: сказочно удобная. Карл! - заорал он во весь голос, высунувшись в коридор. - Карл!
        Тот явился так быстро и с таким встревоженным видом, словно думал, будто произошло еще какое-то несчастье. Судя по грязи на рубашке, он пропустил всю сцену в тронном зале, потому что где-то что-то мыл. Увидев Эдварда, Карл прислонился к стене, и, пока он приходил в себя, существа тихо скрылись в комнате и там попрятались, как будто чувствовали, что это не тот человек, который одобрит их появление.
        - Привет, - легким тоном сказал Эдвард. - Пожалуйста, помоги этому мальчику вымыться и одеться. И попроси кого-нибудь прибрать комнату. Он теперь будет здесь жить, и ты не представляешь, какой это важный гость.
        Карл, с трудом оторвав взгляд от Эдварда, с головы до ног осмотрел Перси - так, будто спрашивал себя, откуда во дворце все время берут таких ободранных гостей.
        - Это Барс. В своем настоящем виде, - объяснил Генри, но Карл только выпятил нижнюю губу:
        - Да, да, конечно. Издевайтесь над несчастным слугой. Сначала перепугали насчет его высочества, а ему вон все-таки лучше стало. Что за лекари пошли: мертвых от живых не отличают! Ладно, малыш, иди за мной. Кто ж за детьми так плохо смотрит?! Худой, чумазый, одежда вся разваливается! А волосы ты когда в последний раз причесывал?
        Все это возмущало его значительно больше, чем кривая спина и подергивающаяся щека, и Перси это вдруг успокоило: Генри видел, как разжались его нервно стиснутые кулаки, когда он входил в комнату вслед за Карлом.
        - Что ты любишь из еды? - спохватился Эдвард, и Перси коротко, спокойно улыбнулся ему через плечо.
        - Давно было дело, - негромко сказал он. - Я не помню.
        В знакомую Генри роскошную столовую король отправил обедать придворных, которых из-за траура с утра никто не кормил. Второй стол он приказал накрыть в небольшой светлой комнате с окнами в сад, которую Генри смутно помнил как место, где его мать устраивала со своими подругами чаепития только для дам. Очевидно, там обсуждались вопросы, затронутые в книге Розы: поведение мужчин и способы его улучшения.
        Помимо сыновей и Перси, король пригласил Розу, Агату, Уилфреда, Олдуса, Джетта и его мать, и даже, по некотором размышлении, Освальда с Джоанной.
        - Они хотели исчезнуть, чтобы не мозолить никому глаза, но я попросил их остаться, - сказал король на ухо Генри, пока все рассаживались. - Если уж великий Барс их простил, то и нам нечего старое помнить. Не думал, что буду обедать в такой компании, но после сегодняшних событий я, кажется, ничему уже никогда не удивлюсь.
        Круглый стол в центре комнаты был уставлен тарелками так, что они только каким-то чудом не падали на пол. Наверное, Эдвард, распоряжаясь насчет еды, попросил достать все, что было в королевских погребах, чтобы Перси мог выбрать.
        Тот оказался непривередлив: деловито брал с каждого блюда понемногу, клал в рот и, блаженно зажмурившись, жевал. Никакими вилками и салфетками он до превращения в Барса явно не пользовался, но Генри видел: никто не решится сделать замечание создателю королевства. Карл связал мокрые волосы Перси шнурком и одел его во все чистое, видимо, одолжив у кого-то из слуг, имевших сына того же возраста, черные штаны и серую рубашку. Обсыпанный крошками, с руками, блестящими от масла, Перси казался обычным ребенком, и Генри едва не засмеялся, думая о том, что правда иногда оказывается страннее любой выдумки.
        Магда сидела между сыном и Розой, та ухаживала за ней, как за матерью, предлагала попробовать то и это, показывала, как удобнее держать тяжелые дворцовые ножи и вилки. Одета Магда была аккуратно, во все новое, волосы красиво уложены, - Генри готов был поспорить, что это работа не притихшего, расстроенного Джетта.
        - Она меня так и не узнала, - одними губами произнес Джетт, почувствовав взгляд Генри. - Разговаривает со мной, глядя туда, где меня нет.
        Перси внезапно поднял голову от пирога с таким видом, будто что-то внезапно вспомнил.
        - Сейчас я ничего не вижу, но еще пару дней назад видел десятки вариантов развития событий, - сказал он. - Половина шансов была за то, что она никогда не вспомнит, но половина… Гармошка, Джетт. Используй гармошку.
        Джетт вскинулся и хлопнул себя по карманам, лихорадочно пытаясь вспомнить, когда в последний раз видел свое имущество. А вот Генри помнил. И Агата тоже. Она вытащила из кармана платья губную гармошку, которую он когда-то отдал ей, и положила на стол. Вокруг гармошки была обернута записка, и Джетт, развернув ее, прочел вслух:
        - «Раз ты вернулся, хочу вернуть ее тебе, все равно играть не умею. P.S. Не выбросила твой бесполезный подарок только потому, что жаль старинную вещь». Агата, ты самая прекрасная женщина в мире. Спасибо.
        Агата мрачно улыбнулась, и Джетт, поднеся гармошку к губам, заиграл какую-то простенькую веселую мелодию. Наверное, существовали какие-то правила, запрещавшие играть за королевским столом, но в этот день никому не было дела до правил. Услышав звуки гармошки, мать Джетта вздрогнула и сосредоточенно заморгала, глядя прямо перед собой.
        - Слушай, а ты можешь расколдовать Агату? - тихо спросил Генри, перегнувшись через стол к Джоанне. Звуки музыки надежно его заглушали. - Глаза же ты мне вернула.
        Джоанна покачала головой:
        - Можно снять то заклятие, у которого не было условия. Но если бы я сказала: «К нему не вернется цвет глаз, пока он не поцелует ежа», то, как бы я ни старалась, не видать тебе своих глаз, пока не найдешь подходящего ежа. В заклятии, наложенном на Агату, есть условие, я его придумала, чтобы заставить ее сбежать из дворца. Прости, не могу ничего сдедать. - Она чинно отпила чаю, держа второй рукой блюдце. - Да уж, всех наверняка смущает, что я сижу за этим столом. Ладно, Генри, прими добрый совет: сделай так, чтобы Агате не попался на глаза грибень, а то она расстроится.
        - Грибень? Да он-то тут при чем? - растерялся Генри. - Если ей надо его поцеловать, то почему бы и…
        - Да нет же, - хмыкнула Джоанна. - Не настолько у меня безумная фантазия. Но определенно более хитрая.
        Генри уже собрался добиваться от нее ответа, но тут Джетт закончил играть, и ему пришлось сесть на место.
        - Наша гармошка, - пробормотала Магда, и Джетт сжал ее ладонь, боясь, кажется, даже дышать. - Мой папа когда-то мне ее отдал. Никак не могла вспомнить, как она звучит.
        - Пара дней и немного усилий, - невозмутимо сказал Перси, протягивая руку за следующим пирогом. - Не отступай, и все получится.
        - Кстати, - вскинулся Генри. Был вопрос, про который он за всеми событиями начисто забыл. - Ты подписал свою записку как «Перси Отступник». Почему «Отступник»?
        - Потому что я оставил место, где родился, и тело, в котором родился, чтобы никогда к ним не возвращаться, - криво улыбнулся Перси. - Но теперь этот счет закрыт.
        - Люди будут верить, что Барс по-прежнему существует, - вдруг сказал Эдвард. Он сидел рядом с Генри, и теперь они почти не замечали друг друга, так, как не замечаешь собственную руку, пока она на месте. - Может быть, они даже увидят Барса, если он будет им очень нужен. В этом королевстве все бывает.
        - Кстати, к разговору обо всем, что бывает, - вдруг заговорил Освальд, задумчиво вертя в руке чашку. - Давайте уже обсудим, как нам быть с Хьюго.
        - Полезных видений у тебя, случайно, не было? - с надеждой спросил Генри, но Освальд покачал головой.
        - Они не падают мне на голову, как яблоки в сентябре. Приходят, когда хотят. Но у нас и без них все не так уж плохо: здесь собрались умнейшие люди в королевстве. Не скажу, что имею в виду всех, - усмехнулся он, обводя взглядом Магду, Розу и Агату, и тут же прижал руку к груди. - Простите, дамы. Для своего пола вы вполне сообразительны. Так вот, Хью думает, что с этой силой ему ничто не страшно, но я уверен: мы придумаем нечто такое, чего он своим мелким умишком даже вообразить не может. Кстати, на мелкие расходы у нас есть сумка с ценностями, которую не приняли короли древности. Джоанна ее пока припрятала. Ну и про ключ не будем забывать: он ведь у тебя, Джетт? Вот и славно.
        Освальд взглянул на Перси, как будто ожидал, что тот подхватит его мысль, но Перси покачал головой.
        - Завтра. Все будет завтра, - спокойно сказал он. - Есть время строить планы, и есть время наслаждаться победой.
        - Победой? - хмыкнула Джоанна, но в глазах ее не было насмешки: она смотрела на Перси с таким мягким выражением, какого Генри никак не ожидал увидеть на этом бледном, будто из камня выточенном лице. - Ты проиграл в самой важной игре в своей жизни.
        - Это похоже на проигрыш? - криво улыбнулся Перси, обводя взглядом всех за столом, и Джоанна вдруг рассмеялась.
        - Нет, - искренне сказала она. - Не похоже.
        Генри поймал взгляд Розы, которая навсегда лишилась возможности получить то, о чем мечтала: свадьбу с тем, кто ей нравился. Но она только улыбнулась ему в ответ, откусила от пирога и начала жевать.
        «Веер, - подумал Генри. - Она без веера».
        У них с Агатой на груди были приколоты цветы, которые подарил Эдвард, и Генри подумал: все будет хорошо. Они обе найдут то, что ищут, но не сейчас. И может быть, вовсе не здесь.
        - Спасибо, - вдруг сказала Роза одними губами, и он подмигнул ей.
        Генри так нравился этот жест, но он, кажется, впервые в жизни воспользовался им сам, - и от этого на душе у него стало совсем хорошо.
        - Слушайте, - начал Олдус, который до этого момента только сосредоточенно ел. - Мне пришла в голову одна мысль. Понимаю, что сейчас не до того, но я продолжаю работать над историей ваших, Генри, приключений, чтобы любой в королевстве смог о них прочесть. Но пока я на Земле забытых слушал истории преступников, которых раньше быстро упрятал бы в Цитадель, я понял, как важно показывать историю с разных сторон. Поэтому мне хочется, чтобы каждая моя повесть начиналась предисловием от разных героев. Вступление к первой истории о встрече со скриплером Палом я уже написал. Кстати, а где он?
        - Существа ушли обрадовать родичей тем, что живы, - ответил Перси. - Думаю, у них сейчас вечеринка куда громче нашей.
        - Историю о короне я хотел бы начать с рассказа его высочества. - Олдус почтительно склонил голову перед Эдвардом. - А с чего началось то, что произошло сейчас, думаю, лучше всего расскажете вы.
        Он повернулся к Освальду, и тот вытаращил глаза.
        - Я? Не Перси?
        - Надо создать интригу, - серьезно ответил Олдус. - Его секрет нужно раскрыть ближе к финалу. Третью историю я уже попросил начать Петера, придворного скрипача: он был первым, кто увидел лютую тварь.
        - А кто начнет пятую историю? - спросил Генри, но Олдус только головой покачал:
        - В отсутствие Пала возьму на себя его обязанности и скажу: всему свое время.
        Когда обед подошел к концу, все разошлись по своим комнатам. Трудно было понять, наступит ли ночь или продолжится бесконечный день, освещенный и солнцем, и луной, но король велел просто задернуть шторы и отдыхать. У него самого вид был такой, что ясно было: вот уж кому отдохнуть не помешает.
        - Проводишь меня? - спросил он у Эдварда, когда они вышли в коридор. - Хочу с тобой поговорить.
        Эдвард кивнул и изо всех сил постарался подстроить свой широкий шаг под усталые шаги короля, когда тот, опираясь на его локоть, направился в сторону своих покоев. У поворота король обернулся к Генри, смотревшему им вслед.
        - Спокойной ночи, - проговорил он таким голосом, будто пытался сказать двумя словами бесконечное множество разных вещей.
        - Спокойной ночи, папа, - ответил Генри.
        Как ни странно, спать не хотелось, и Генри отправился в библиотеку. На этот раз у него не возникло проблем со строчкой из местных книг, которую нужно сказать двери, чтобы она открылась.
        - «Истинно воспитанный юноша никогда не откроет рот, если не уверен, что его слова будут взвешенными, вежливыми и не обидными ни для кого из присутствующих», - громко сказал Генри, и дверь немедленно распахнулась.
        Стремянка стояла там же, где он бросил ее несколько дней назад, - видимо, большой популярностью библиотека не пользовалась. Генри сел на ступеньку, достал все ту же книгу - «Хорошие манеры для юных мастеров» - и углубился в чтение. Времена наступали сложные, и вряд ли стоило рассчитывать, что ему понадобится умение здороваться и открывать перед женщинами дверь, но его успокаивало ощущение, что с каждым прочитанным словом он все больше становится тем, кем должен быть.
        Час спустя дверь внезапно открылась, и вошел Эдвард. При виде Генри брови у него поползли вверх. Он подошел ближе, взглянул на обложку книги у Генри в руках и хмыкнул.
        - Молодец, - весело сказал он. - Продолжай в том же духе.
        Эдвард отошел к другому шкафу и, порывшись на полках, извлек пыльный том в кожаном переплете.
        - А я вот за этим пришел. Был когда-то философ по прозвищу Фредерик Наивный. И была у него теория, что Барс в истинном своем обличье - ребенок, потому и любит загадки, хитроумные игры, пышно обставленные испытания и все такое. Над беднягой все смеялись, но, надеюсь, он с того света услышит, что оказался прав. Вот, решил перечитать.
        Эдвард растянулся на диване, стоявшем у стены, сдул с книги пыль и приступил к чтению. Генри еще несколько минут смотрел в «Хорошие манеры для юных мастеров», а потом захлопнул их и с размаху упал на диван рядом с ним.
        - Почитай мне.
        - Это трактат на четыре сотни страниц.
        - Все равно.
        Эдвард вздохнул, и Генри так и не понял - то ли это был вздох раздражения из-за прерванного чтения, то ли бесконечного, сонного спокойствия.
        - «О великой тайне», сочинение Фредерика, мастера слова, год от сотворения королевства тысяча пятый. Есть множество мнений о том, каково истинное обличье великого волшебника, издавна путешествующего в виде Барса. Одни говорят, что он старик с пушистой бородой, другие воображают его великаном, третьи - невиданным пугающим созданием из мира волшебства или просто сущностью без четкой формы, но у меня другое мнение. - Эдвард приподнял голову и увидел, что Генри, не отрываясь, смотрит на луну за окном, висящую рядом с солнцем. - Не думай об этом, ладно? Не сегодня. Давай закрой глаза: старый Фредерик пишет такими длинными фразами, что уснешь через три страницы.
        И Генри послушно закрыл глаза.
        Когда он уснул, ему приснился Барс: он шел по бескрайнему зеленому лугу, мягко приминая траву мощными лапами. Барс постоял, глядя на заходящее солнце, - огромный зверь с серебристым мехом, - а затем сорвался с места и скачками побежал к горизонту, и Генри звал его, потому что хотел попрощаться, но Барс не обернулся. Он летел вперед все быстрее и быстрее, пока не превратился в далекую яркую точку, которая слилась с солнцем и растворилась в красном закатном сиянии.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к