Расщепление Илья Соколов
        Илья Соколов
        Расщепление
        Слово “Бог”, начертанное на пожелтевшей от дождя коже левого плеча, укрощало её. Последнее “привет” в пустыне.
        Вперёд. Назад.
        Назад. Вперёд.
        Маятник качелей безудержно кривлялся на ветру, точно заигрывая с густыми тучами облаков.
        Небо изливалось. Она двигалась на одном месте.
        Вниз. Вверх.
        Вперёд. Назад.
        - Тайна внутри раскрытых истин топкой жизни 0
        Тихий бред голосов. Она одна. Под дождём.
        Ровный треугольник крыши поднял два креста её качелей: левый катет ската - левый крест, правый - правый.
        Грустный сход лавины ливня.
        Вверх. Вниз.
        Два двойных креста качелей печали.
        Затаив во взгляде блаженную радость, одинокая девушка на крыше намокла всем телом.
        - …течёт вода из крана (кровь из раны). Поэтому поэты мы… 0
        Закатный блеск сквозь облака. Качели стали останавливаться - мерно, мирно… замедляют ход.
        Скрип. Стоп.
        Она смотрит на вытатуированную надпись у себя на левом плече.
        Слово “Бог”…
        Потом она глядит в тебя. И говорит:
        - Какое женское начало…
        Два двойных креста на крыше спокойно держат взмокшие качели.
        Ни вниз. Ни вверх.
        А ей уже пора.
        Тихонько, почти не грохоча каблуками своих сапожек, она проходит к входу на чердак. На краешек оконца села. В чернеющее чрево крыши она выходит прочь.
        Траурно-серый склон неба плачет каплями по пустым качелям.
        Во тьме она опять одна. S2: сверкнуло слева жёлтой лентой.
        Чердак сырой, не прокопчённый. Нет гари запаха, но светит слабо серое окно. Осторожно пробираясь сквозь тьму, она подходит к блёклой двери. То дверь на лестничную клетку.
        Она в неё стучит. И не настойчиво, а чутко.
        Никто не открывает. Дверь отвернулась под её рукой. Она ступает внутрь.
        Две жёлтые руки скелета, отчаянно вырвавшиеся из чёрной тьмы чердака, резко захлопнули за ней условно пискнувшую дверь.
        Она достала из кармана джинсов молодой мелок, наполовину чёрный с одной стороны/наполовину белый с другой. И начертала Перекрестие Христа на двери.
        Мелок скользнул обратно. Его хранительница стала спускаться.
        Жёлтые лампы освещали клетки лестниц, лишь лёгкий сумрак скрёбся по углам. Ей чудилось, сейчас разинет пасть дверь чьей-нибудь квартиры, а оттуда вылетят грубые живые трупы будущих жильцов. Раскатистая труппа трупов.
        Но нет. В квартирах - пустота. И рядом с ней - ни звука.
        На очередном пролёте она замечает смятые банкноты: 20 + 5 + 20.
        Нужные бумажки никуда не прячутся в тусклом свете скупых ламп. Ждут втроём её одну.
        Она вообще всегда жила на деньги, которые находила на улице, в супермаркетах, в кафе-закусочных, на пляже, в кинотеатрах, (опять-таки) в подъездах… Привычным жестом подобрала купюры, а задний карман их ловко проглотил. Джинсы заметно подсохли, отличаясь этим от футболки, ярко красневшей по этому поводу. Когда-то слишком длинные рукава были оборваны.
        Девушка взобралась на морщинистый подоконник. Крупные капли со стороны улицы хлестали в стёкла, сбегая по ним дорожками грусти.
        Похожие капельки текли по кончикам её волос, неспешно задерживаясь у края, бессловно размышляя о будущем падении, о тихой важности происходящего, о мнимой сиюминутности момента, и {самоотверженно порвав с опорой} преображались в лёгкие прозрачные слезинки на лице её печальной красоты.
        Свои мокрые растрёпанные волосы она терпеливо пригладила рукой.
        С одной стороны они были по-вороньему чёрные (частично), с другой же оставались снежно-белыми.
        Она всматривается в плачущее окно, слезает с подоконника и неторопливо спускается к дверям на улицу. По-прежнему тихо, лишь слышен шум дождя.
        - Куда теперь одной-то ей идти? Какое место станет ей наградой 0
        В её голове - опять тот сладкий шёпот. Она решилась. Она выходит в черноту… Змеится в сток воды поток. Всё небо падает дождём, а ночь уже легла в пустынный город.
        Видимая поверхность этой девушки снова промокла. Чёрная тьма арки учтиво крошится рассеянными отблесками уличных фонарей, что высятся, почтительно склонившись к тротуару.
        Арку она минует. Бросает любопытный взгляд на фонари. Они подобны дереву без листьев: на металлическом стволе ветвятся пары ламп, метавших слабый свет. Ей виден дождь, падение воды.
        Девушка огляделась: безлюдная, безжизненная, бесстрастная городская площадь. Гладкая поверхность мокрой пустыни асфальта. Слепые “полицейские” патрулируют улицы.
        Это её тревожное виденье бессмысленно проходит мимо. Она одна под непрекращающимся дождём движется по городу через ночь.
        В любом окне ей люди чудились с “зашитыми” глазами. Никто не смотрит на неё. Фасады, лица зданий, омытые водой.
        На одном - табличка с парой цифр (“25”) бьётся о кирпичную кладку под порывами ветра. Одинокая девушка грустно идёт вниз по улице. Огненная наледь слышится ей в каждом своём шаге.
        Чуть впереди - скопленье луж. Их негде обогнуть. Но ведь промокнуть ей уже не страшно. Она ступает по воде. Идёт к реке Болот.
        Руки мертвеца из чердачного окна встречного дома указывают ей дорогу.
        Часы. Кто их сюда повесил?
        Весёлый циферблат смеётся. Стрелки послушно застыли. Ночь.
        Тринадцатый час.
        Она утомлена. Заходит в близкий ей подъезд. Жёлтый огонёк лампочки трепещет мотыльком, порхающим над свечкой. А по стене вздымаются вдоль лестницы рисунки: смешной старик без глаз, мужчина с дыркой вместо рта, бессмысленная девочка, безухий кот, сердито кажущий белёсые клыки.
        Своим раздвоенным мелком она одаривает старика глазами, мужчину - ртом, ну а кота - ушами. Вот так. Ей больше нечего тут делать.
        Она выходит. Снова дождь. Сквозь время сорока минут прибудет она к месту. Мост. Минуя рощицу деревьев “ведьминых волос”, она ступает по мосту. Тот траурно скрипит доска?ми.
        - Хороводит Смерть с дождём 0
        Тьма крепко держит купол неба.
        Мерцающим цветком блестит единая звезда.
        Мост тонет в сумраке, за занавеской ливня. Безлиствые почти недвижимы. Их ветки подняты к дождю. Река, чьи воды мутный чай напоминают, свой брег песчаный ей учтиво подаёт. Над девушкой нависла тьма небес.
        И одинокая звезда сквозь тучи.
        Стоя на сыром песке, она видит: ливень, одолевая воздушные вершины, соединяется с рекой. Ей помнится страстей пустыня, безумья гневный взгляд. Она заходит в воду.
        Вход - Вдох Выдох - Выход.
        Намокла мокрая одежда. Сапожки с каждым шагом сильнее вязнут в иле. Невидимое дно. Уже и слово “Бог” скрывается из вида ночи.
        Дождь хлёстко плещет по реке.
        Сколько ещё?
        Вдох - Выход.
        Когда?
        Выдох - Вход.
        Крещенье гробовой водой достигло глубины поверхности крещендо.
        Она печально смотрит в объектив реальности. И говорит:
        - Без меня вся стройность текста развалится…
        - Хочется кого-нибудь вызвать, - говорит она, - Пусть приходят, селятся
        у меня в голове… Я ведь тоже чувствую одиночество.
        (Голос шепчет) ? Не в своё тело не лезем 0
        А рыбка отвечает бормотаньем.
        - Без тебя вся тройность текста развалится.
        Золотистая обитательница реки Болот к ней подплыла, порхая плавниками. Слегка высунув голову из воды, она пристально посмотрела на девушку.
        - Бормочущая Рыбка, - представилась неразборчиво, тихо. - Ты решила искупаться в такой весёлый час?
        “Ночная купальщица” - ни да, ни нет - неопределённым кивком ввысь к пылающей звезде сквозь ярость неба. Безмолвная.
        - Я хочу, чтоб больше душ познали мою боль, - сказала она скорбно.
        - Разве никто не чувствует нереальность бесконечности?
        Рыбка, что-то сбивчиво бормоча, замкнула за собой фигуру круга.
        Вокруг девушки подобно лёгким ангельским крылам, желтеющие плавники плясали по воде.
        - В утопленников лучше не соваться. Серьёзно! Они размокнут неловкими пробками кожаных пузырей - ты ещё видеть их глазами не научишься 0
        Наплывы голосов из капель ливня. Бормочущая Рыбка сухо говорит:
        - Он постоянно сюда ходит с удочкой. И думает о дочке. Но нет её… Ловить здесь сетью нечего. Тут рыбы нет.
        Она ныряет вверх и с плеском входит в чай реки. Бриллианты брызг в густую топку ночи. Не утопшая девушка всмотрелась в рекламу твоей двоичной личности. Слова скатились капельками с посиневших губ: - Любовь приходит через наши души, заражая великолепием Смерти во имя другого. Я…
        Фривольно Рыбка обрывает стоки звука:
        - Весёлое начало. Слышишь “свои” голоса? Они…
        - Под Богом. Над Дьяволом. Не слушай никого!
        Намокший весь, взъерошенный, блестит огнями глаз. Ночное привиденье - обычный чёрно-жёлтый Кот на берегу:
        - Я стану вновь игрушечным, коль перестану мёртвым быть… О, девушка! Оставь же проклятым забавы!
        Бормочущая Рыбка парирует ему бесцветно:
        - Пора перестать плясать на песке. Работать начать, установить за собой каждодневную слежку… Ещё течёт вода реки Болот.
        Кот девушке: пройтись не хочешь?
        А та оглядкой на него:
        - Отчасти, только в Бесконечность?
        - Сухая жизнь мозгового дождя за каждой тенью 0
        Невидим, ил её не держит. Она выходит из воды.
        Чёрно-желтый Кот довольно сводит пасть полуулыбкой. И говорит:
        - Тело имеет значение только для двух: Входа и Выхода.
        Нескончаемое дождепадение. Бормочущая Рыбка грустно глядит на прощанье.
        - Позаботься о ней, - слова летят беззвучным всплеском. И тихо в глубине. Одинокий шум дождя над округой.
        Глаза Кота горят зелёно-жёлтым. Он (замечает с интересом): правая бровь у тебя чёрная, а левая - белая.
        Она кивает правде в лицо. Картавое мурлыканье Кота из темноты:
        - Не выводи себя из меня. Дивное украшение заигрывая на одном месте ровный треугольник лавины ливня всем телом её бесполезной жизни два двойных креста на краешек оконца склон плачет каплями во тьме сверкнуло жёлтой лентой хранительница клетки лестниц самоотверженно порвав с опорой печальной красоты змеится в сток чуть впереди безумный с парой цифр… Не выводи его из себя.
        - Не говори мне ерунды, - она.
        - Не буду. Я здесь не для того, - Кот хмурит брови ей во след . - Постой! Нам в сторону другую.
        Капли искрами очертили силуэт остановившейся фигуры.
        Девушка спросила:
        - Куда делись листья?
        - Они нигде. - И чёрно-жёлтый Кот оглядывает их: опалые тела деревьев, пустынные поляны и бе?рега пески. - Обычно падших забирают… Но место есть, где листья всё ещё нужны.
        Она к нему подходит ближе.
        Встречаются внимательно внимающие взгляды.
        - Можешь лечь на меня, если хочешь.
        - В смысле - положиться, - улыбка девушки в дожде отражена.
        - Да тут недалеко. Идём.
        Они идут вдвоём.
        Кот укоризненно: ты всё не прекратишь ленивый этот ливень. Я до крови промок!
        Она ему:
        - Но как?
        Он ей:
        - Перестань лить слёзы внутрь. И на плече моём поплачь…
        Шли по тропинке и остановились. Чёрно-жёлтый Кот пытается поддержать её морально, когда она обессилено валится на него. Упали в мокрую траву.
        Сахарные слезинки затравленно обнажены.
        Она ревёт, придавленный орёт (и затухает ливень).
        Печаль души прошла дождём.
        Кот еле выбрался из-под неё. Уселся рядом.
        - Водопад выключила, - он говорит, ломая рот улыбкой. - И сухо, как в пустыне стало… Пора уж дальше нам идти.
        “Ведьмины волосы” склонили устало тонкие, спутанные ветви.
        - Приятные деревья, - молвит Кот, когда водой ему проказливо плескают на затылок. Прибрежный лес теперь затих. Ночь наконец-то безмятежна.
        - Промокло всё кругом, а я без обуви что твой Иисус.
        Кот оценил её нечистые сапожки. Она меж тем уж снова замерла.
        - Куда ведёшь ты? Стой, я дальше без ответа не пойду.
        Кот глянул косо и сказал: прибежище умалишённых, безумия чертог.
        То место, где покоев много…
        - Шизняк, психушка, жёлтый дом?
        - Больница душ, - Кот девушку смешливо поправляет. - Её недавно обновили… Там главный - доктор Бен.
        - Пошли…
        Единая звезда блестит на склоне ночи. Стена из палых листьев перед ними.
        - Стена Осени, - кивает мёртвой изгороди Кот. - Сейчас наищем вход.
        Она за ним неспешно следует вдоль жёлтой. На тёмной простыне могилы гроб лежит. На нём из музыки табличка “ВЫХОД”.
        Кот крышку открывает.
        - Ну вот мы и пришли. А дальше - твой вопрос.
        - Что я почувствую после смерти?
        Жиль Корвус:
        - В детстве от страха темноты меня спасла одна девочка. Она жила этажом ниже. И мы с ней сильно дружили.
        Однажды вечером в одно из тёплых лет я и она, заигравшись во дворе, не заметили быстроту заката и очутились в окружении темноты абсолютно одни. Другие дети уже спокойно спали.
        Нам нужно было вернуться до того, как наши родители сойдут с ума от безответственности своих детей.
        Она схватила меня за руку, и мы двинулись к дому.
        Ночь выдалась лунной. Мы прошли через аллею тополей, верхушками взлетавших к звёздам, а после вышли на пустырь за нашим домом.
        Беспокойное чувство вмешательства чего-то злого не покидало меня, но моя подружка крепко (ладонь в ладонь) держала мою руку.
        Мы быстро миновали заваленный всяческим мусором пустырь и подошли к подъезду. Чёрный проём дверей испугал меня невероятно.
        Но спутница-соседка храбро втащила нас внутрь. Нашаривая в темноте ступеньки, мы поднялись к её квартире.
        Блёклый свет Луны смотрел через оконце. Мы стояли на лестничном пролёте и в нежной тишине летней ночи любовались друг другом.
        Она осторожно меня поцеловала и постучала в свою дверь.
        Страх темноты тогда меня покинул.
        Мы попрощались. Она зашла домой.
        Нам было по 5 лет.
        Я засыпал на раздвижном кресле в углу, а просыпаясь, обычно лепил из пластилина разноцветные фигурки людей и играл ими на балконе.
        Моя подружка-соседка любила летать на качелях.
        Иногда я пробовал её нарисовать.
        Ещё у нас во дворе была старая голубятня. Но голуби там почти не ютились. Зато в подвале нашего дома водились огромные серые крысы. Однажды мы с моей подружкой нашли мёртвую крысу в траве. Убедившись, что тварь сдохла, мы стали по очереди вертеть её за хвост. Внезапно крыса ожила и, чуть не укусив меня, сбежала, чем очень удивила нас. Я и моя подружка любили исследовать округу, подолгу играть на улице. Помню, она научила меня быстро плевать трижды через левое плечо. Туда, где “ждёт демон”…
        Эта девочка-соседка уехала с семьёй куда-то далеко, когда наступила осень.
        В школе после второго класса мне было невыносимо скучно. Я наплевал на неинтересные предметы, такие важные таким важным людям.
        Я был халявщиком и одиночкой.
        По прошествии 10 лет “учёбы” родители направили меня в Академию,
        за несколько километров от города. Студгородок, каждодневно навевая тоску, вогнал меня в сильнейшую депрессию. Занятия я благополучно забросил и, как в детстве, занялся исследованием округи.
        Хотя бы природа радовала меня. В одиночестве я бродил по вымерзшим полям, забирался на крыши заброшенных строек, исхаживал пыльные дороги, пробовал вызвать духов в вечернем лесу.
        Потребность в обществе людей я не чувствовал.
        Это позволило обособить меня от их реклам и мнений.
        Различные безумства я начал совершать от скуки. Иногда чьи-то голоса подсказывали мне, что делать. Я веселился.
        Одинокий шут в пустынной зале дворца.
        Продымившись в Академии полтора года, ушёл по собственному нежеланию быть здесь. Тогда родители закинули меня в Университет.
        Я стал аутсайдером, прозрачным одиночкой.
        Та тьма и тот свет манили меня. Мир живых оказался абсолютно ненужным безликому невидимке. Мне виделись призраки. Они говорили со мной. Я начал предугадывать всякую чертовщину, случавшуюся с людьми из-за людей. Вокруг меня скопилась Тьма.
        Бессонница убаюкивала. Я жил лишь только по ночам. А днём был как лунатик. Страдая от раздвоения жизни, я не видел выхода.
        Весенняя жажда самоубийства.
        Но всё закончилось иначе…
        Всё началось с того, что я побывал на своих похоронах.
        Вспомнил себя на весёлых по себе поминках.
        Мой дьявольский двойник меня покинул. Я не болен… Но я и не здоров.
        Жизнь моя была грустным праздником одиночества.
        Я хочу прожить эти несколько последних лет так, как не мог прожить
        их никогда раньше. Наверное, никто не в силах это изменить.
        Потеряв чувство реальности, я просыпаюсь.
        Вскинул взгляд - пожелтевший скелет машет надо мной острой косой. Через комнату бежит восьмилапая собака. На подоконнике в горшке гримасничает одинокий подсолнух. Лицо у него такое, что на Хэллоуин маска не нужна. Лысый человек, торс которого заканчивается покатыми плечами, пытается ползать по полу. Ещё один, плоский словно коврик для ног, висит, прибитый к стене гвоздями.
        И всем очень весело.
        Пост{сон} прерывается чёрным шумом, рвётся на части у меня в голове.
        Теперь я проснулся.
        В моей комнате по-осеннему светло. Приятное утро апатии и покоя.
        Часы лежат на стене, улыбаясь мне циферблатом. Время здесь гуляет против часовой стрелки.
        [Жиль сел на кровати, медленно потёр глаза, уставшие видеть Ничто за ночь. “Обутый в ноги” пошёл к умывальнику.]
        Вода на 80 % состоит из человека.
        Умываясь, я вспомнил, что одна здешняя пациентка - Ночная Игла -
        чистит зубы гневом (как она, во всяком случае, говорит).
        Не смыть вином вину перед Христом…
        [Закрыв кран, Жиль идёт в дальний угол комнаты, где притаились его чёрные кроссовки (или, как считают все остальные - “сапоги байкера”).
        Он переобулся и оделся в повсеночное: чёрная футболка с жёлтой надписью “Self street”, чёрные джинсы и жёлтый пиджак/куртка.]
        Я предпочитаю тёмные тона и густые краски.
        [Жиль выходит из комнаты. На двери - номер 25.]
        Больничный коридор гипнотично манил своей бледностью.
        [Корвус идёт в соседнюю палату.
        =Монохром=
        Он останавливается в дверях. В палате двое: девчонка, которую зовут Блондиночка (это её настоящее имя), и темноволосый паренёк Алекс, похожий на капитана дальнего плавания, уволенного за пьянство.
        Блондиночка что-то усиленно драит в раковине умывальника.
        - Чем занимаешься? - спрашивает Жиль у девчушки.
        - Мою мыло… - отвечает та. - Мило мою мыло… Ужинать будешь?
        - Нет, спасибо. Я поел во сне.
        - Заставлять не стану.
        Блондиночка бросает обмылок лежащему на кровати (их в комнате две) Алексу, а тот “откусив” ножницами половину, возвращает кусок девушке.]
        Ужин здесь утром. Завтрак - вечером. Обед - ночью. А ночь - днём.
        [- Сигареты не будет, - утвердительно как бы спрашивает Алекс.
        Жиль улыбается, согласно кивает. Блондиночка валится на свою койку и дикими глазами пялится в потолок. Корвус тихо прощается и уходит.]
        Чёрные/жёлтые квадратики пола под моими шагами. Моя тень тает.
        [Уборщик Гениталич в заплёванном халате, щедро накинутом на голое тело, метёт пока ещё чистый коридор больницы. Жиль проходит мимо, придерживая путь в туалетные покои.
        =Монохром=
        Дверь, вскрикнув, открылась.
        Некий безработный художник, замотанный в десятиметровый шарф, расписывает потолок туалета, удерживает кисть из хвоста крысы двумя пальцами одной руки. Его борода давно стала разноцветной от краски. Стены сортира он уже расписал: Фреска #1 - Мишень с ребёнком внутри.
        Фреска #2 - Поедание плодов беременного выкидыша.
        Фреска #3 - Расстрел пули.
        Фреска #4 - Безрукий мальчик, пишущий портрет обезьяны.
        Фреска #5 - Холодильник в Аду, внутрь которого поместился полуразложившийся прут.
        Фреска #6 - Кривой излом ухмылки ангела.
        - Ну как?
        Художник вопрошающе зыркнул на Жиля, затем уверенно пошатнулся, заливая бороду очередной порцией краски. Табурет под ним хрустнул и подло опрокинул живописца на пол, попутно разваливаясь в щепки.
        - Жизненно. - Произнёс Жиль под занавес сцены. Художник траурно уставился на падший табурет.
        - Быстро прогнил, - прокомментировал он. - Только вчера ведь вырастил!
        Медленно вскочив, бородатый рисовальщик принялся отмахиваться кисточкой от кого-то совсем невидимого и орать примерно следующее: - Я, такой свежий, удивительный, не могу творить в обстановке нетерпимости, лжи, а также зависти умерших коллег! - он метнулся к зеркалу. - Я, божественный Микки Анджело, требую воздавать мне дьявольские почести!
        Не выдержав захлёбной интроспекции, Корвус ретировался в коридор.
        А там доктор Бен и доктор Урод (самый красивый из персонала) вдоль стен выстраивают жителей общей палаты.
        Последнего вышедшего в коридор психа осуждают и наказывают, уводя в первую палату. Доктор Бен сопровождает его, держа за руку, покуда “опоздавший” врёт, изворачивается и сквернословит про себя. В первой палате он проведёт весь день, перебирая газеты для последующего применения в уборной. Ведомый, напевая “Я буду любить меня нежно”, заворачивает вместе с доктором Беном за угол.
        Чтоб не успеть к приёму лекарств (их выделяют на первом этаже), пациенты возбуждённо ждут автобус.
        После пятиминутного вглядывания больных в даль коридора к “остановке” подъезжает прозрачный сгусток эмоциональных расстройств.
        Один псих отчаянно кидает себя под нистагмические колёса транспортного средства, но выживает уже в который раз.
        Доктор Вуду (высокий и очень худой джентльмен в цилиндре и чёрном сюртуке с длинными полами), сверкая остроносыми туфлями руководит [как кукловод] погрузкой. Кривясь искромсанным лицом, его прислужник Зомби красиво горбится за рулём. Пациенты лезут в кишки автобуса сквозь невротические двери, показывая почтенному врачу жёлтые листья бумажек. Билеты, вышедшие из роли обрывков старых книг.
        “Трижды герой мира” Чапаевец, разразившись дьявольским смехом, предъявляет свой партизанский паспорт - самодельное удостоверение личностей. Доктор Вуду требует пояснений, на что Чапаевец заявляет будто он - творец мировой победы и ему подчинены все подземные воздушные силы. Ещё он многозначительно уверял, что под его руководством свершились революции в Африке, Южной Америке и Антарктиде, где во главе правительств стоят его двойники. Утверждал, что перед поступлением в больницу у него сожгли все внутренности, а голову подменили (и теперь его настоящая голова хранится забальзамированной у доктора Бена в золотом сейфе).
        Доктор Вуду в нетерпении забирает паспорт Чапаевца, из которого ясно:
        1. Документ выдан штабом дивизии тяжёлых пулемётов.
        2. Владелец документа имеет право ношения на левой и правой “грудях” всех существующих медалей, значков и блестящих предметов.
        3. Предъявитель имеет право доступа во все секретные бункеры, подвалы и кусты, растущие на крышах КПП.
        4. Документ в огне не тонет, в воде не горит, не подлежит возврату и переоценке.
        Доктор Вуду отдаёт партизанский паспорт Чапаевцу, тот (по)степенно проходит в автобус.
        Больных, впавших в кататонический ступор, заносят внутрь как гипсовые статуи. Корвус с любопытством пронаблюдал весь процесс погрузки пациентов. Автобус ещё не успел тронуться, как кого-то сразу же укачало и вырвало. Наконец-то Зомби раздавил педаль тормоза, и психи поехали
        за лекарствами. А к Жилю подкрался доктор Урод.
        - Доктор Корвус, добрый вечер вы запланировали на сегодняшний день. Вам бы поесть.
        Жиль смущённо кивнул жёлто-чёрной плитке пола.
        - Знаете не последние новости, доктор Корвус? - Урод окутал свои слова туманной таинственностью. - Вчера ночью в морге обнаружили одного жизнерадостного жмура, одетого в Микки Хи. Там мы сняли с него нашего мёртвого Микки, и доктор Вуду его оживил, а доктор Бен выписал справку о втором дне рождения.
        - Значит, скоро Хирург снова приступит к работе?
        Спросил Жиль. На что доктор Урод определённо пожал плечами воздух и ушёл по лестнице вверх, в сестринскую.]
        Теперь я один.
        [Жиль бредёт к дальнему концу коридора. Гениталич смахивает пыль с подоконников. Жиль садится на стул из спичек, спокойным взором смотрит за окно.]
        Дождь пойдёт.
        [Так он просидел до “особого” дневного приёма пищи.
        =Монохром=
        Джекил-и-Хайд следует за собой в столовую. Лучший друг и лучший враг в одном лице. Корвус останавливает “двойного” больного.
        - Как вы?
        - Испытывая двоичные чувства, на этот вопрос могу ответить дважды двояко.
        Одна половина лица Джекила вежливо улыбается, вторая часть морды Хайда в бешенстве кривится.
        - Что с ней? - Жиль указует на перевязанную руку пациентов.
        Джекил-и-Хайд отмахивается ответом:
        - Палец не закреплён… Дрались… Отпал… Отобрал у кота… Потерял… Нашёл… Пришили.
        В столовую они зашли втроём.
        Жиль проследовал за столик у окна. Остальные столы стояли как попало, некоторые были перевёрнуты днищем кверху, а один вообще привинчен
        к стене.
        Опять подавали невидимую пищу.
        Чапаевец нашёл её жирной, а дон Кидок, широко танцуя на стуле, опрокинул свой стакан чёрного молока, которое разносили три симпатичные медсестры с целлофановыми кульками на головах.]
        В столовой у меня лунатическое спокойствие.
        [Конец калорийной трапезы был встречен феерическим взрывом огнетушителя, шумно излившим из угла свою пенную душу.
        После “обеда” привезли сто тонн стекла.
        =Монохром=
        Прозрачный “подарок” от президента Вельта складировали холмиками, искрящимися от солнца, во дворе больницы.
        Все неадекватно радовались, а какой-то дикий мужик с молотком побил все стёкла, мотивируя это тем, что у него “штапика слишком очень много до хера…”
        В ответ на столь жестокий акт вандализма доктор Бен приблизился к Жилю и посоветовал такое:
        - Вам нужен новый сон.
        Корвус идёт на третий этаж, в лабораторию доктора Сна.
        Там его уже ждут. Просторная комната без окон, но с балконом, выходящим вовнутрь, оборудована для проведения опытов по просмотру “электрических” снов. Доктор Сон будет видеть сновидение Жиля на экране мерцающего монитора. Жиля “подключают” к сносмотрителю, запускают поток тока в мозг, и он засыпает.]
        [Сырой дождливый вечер - На крыше два креста качелей - И девушка на них - С ней слово “Бог” - Она на улице - Дождь одинокой тьмы - Пустыня города - Её рисунки на стене подъезда - Тусклый желток лампочки - Тринадцатый час ночи - Мост над тёмной рекой - Девушка в воде - Неясный блеск звезды - Бормочущая рыбка - Чёрно-жёлтый кот на берегу - Их разговор - Облетелые тела деревьев - Девушка и кот - Тропинка через парк - Сырая земля могилы]
        [Жиля “отключили”, развеяв восприятие другой реальности лёгким щелчком тумблера. Мир cна померк.
        - Очень мистичная картина, - бубнит доктор Сон в значки показателей.
        - Будем бычить на болезнь…
        Он направляется на балкон, перемахнув через изогнутый поручень грациозным прыжком и приземлившись правым ботинком в кадку с песком, вынимает из складок халата бледную сигарету, не поджигая кончика глубоко затягивается, выпускает серый туман дыма.
        Корвус выходит из лаборатории “электросна”.
        Окна больницы царапает дождь. Жиль идёт к себе, в палату номер 25.
        У Алекса и Блондиночки в комнате тихо.]
        Читают, наверное…
        [Абсурдник: Сборник парадоксов, глупостей и прочего / Самуэль ЦэЦэ. -Могильник: Издательство T-ouch Press. - 252 с.
        Единственное, что есть из чтива.
        Чтобы увеличить свою библиотеку, Жиль разрезал книгу на две половины.
        “Деление - начало жизни. Удаление - конец.”
        Он открыл другую страницу.
        “В Раю - свечи. В Аду - костры.”
        Он открыл другую страницу.
        “Одна часть человека играет. Другая - судит.”
        Он открыл другую страницу.
        “Их учат понимать, как детей, чему самих научили.”
        Он открыл другую страницу.
        “Жизнь отбирает себя от смерти.”
        Он закрывает раздвоенную книгу.]
        Пора навестить своего лечащего врача. Ведь скоро вечер.
        - Главное - попасть в свой сон, а не в чей-то чужой 0
        Блёклый шум голосов в моей голове.
        Умеющий слушать - Ад услышит.
        [Жиль спускается на первый этаж. В комнате номер 22 его ждёт доктор К.
        Корвус заходит, закрывает дверь, садится на стул перед пустым столом напротив доктора. По безвыходному пространству комнаты переливаются сумерки, сгущаясь то в одном углу, то в другом.
        Доктор К. пристально смотрит на Жиля:
        Корвус очень расплывчатая личность. Штрихи его лица словно стираются и обновляются заново каждую пару секунд. При этом невозможно определить, то ли Жиль красивый урод, то ли уродский красавчик.
        Он может быть похожим на кого угодно.
        Неопределённая безликость личности и есть его личность.
        - Божественно красив + дьявольски уродлив 0
        Доктор К. отводит взгляд. Жиль начинает говорить.]
        Урод - очень красивое слово…
        Ему не нужна маска… Вспомните о людях в мире, людях простых, нормальных, обычных. Они одержимы одиночеством и скованы красотой. Но как же они зависят от зависти! Любая самореклама выводит их из себя, разжигая стремление быть кем-то: собой, другими, схожими с ними.
        Не прекращаемо это…
        Люди напали на человека. Пустой набор препарирования слов… А голоса ведь всё равно никуда не исчезают.
        [Жиль говорит, словно шелестят на ветру листья.]
        Скоро и ненависть станут ненавидеть, а правду костром из книг осветят. Непонимание усыпят плевками и ложью зальют. Оно затвердеет -
        его разобьют, а крошками уши залепят друг другу.
        Отвратительно мне всё это… Я вижу выход, знаю дорогу, но что толку, ведь дойти не смогу. Осенью я слишком поддаюсь собственному влиянию.
        [Жиль себя обрывает, глазами печали смотрит на доктора К.
        Потом произносит:]
        Сухие мертвецы падают в жёлтое с изогнутых веток болезни… Деревья раздеты, небо задёрнуто дымкой… Шторы тумана шевелят листву под шагами ветра… Холодные облака застыли над пустошью… Город-кладбище засыпает дождь.
        [Доктор К. хмурится полуулыбкой, которая скользит по пустыне стола
        и, цепляясь за слабую тьму, липнет к губам Жиля.]
        Поменьше нелюбви к любви…
        [Слышит Жиль собственный голос. Он прощается и выходит из комнаты. Снова поднимется к себе.]
        Кривая тень на стене. Света здесь больше не будет. Никаких нервных окончаний. Ни свет, ни заря. Ничего. Хорошо.
        Закатный блеск сквозь облака на стёклах. Симанский сад усеян жёлтою листвой. Засохшие тела деревьев. Из-за холмов и дальнего леса начинает прогулку дождь, распыляя прозрачную невидимость влаги над мёртвой пустыней осени, принося мне вечерний покой.
        [Жиль лежит на кровати. Его глаза наполнены бесцветной пустотой.]
        Она “чёрно-белая”… Такой я её увидел. Такой я её и запомню.
        [На подоконник капает песок.
        Потолок перевязан лентой, как подарочный гроб.
        Песчаные крупинки подпрыгивают на фоне стеклянных слёз.]
        По вечерам здесь включают тьму на ночь. За веками я снова вижу её:
        моя маленькая дочка прыгает через скакалку мерцающих звёзд, которую держат призраки. За два конца. За оба начала.
        Моя дочка обнимается с птицами. Они взмывают вверх цветастыми бликами черноты, закрывают крыла?ми небо. Цветы “дети жизни” говорят с ней шёпотом колыбели. По пустому небу летает луна.
        Сова молчит. Ворона выкрикивает старинные проклятья. Комнату кутает тьма. Мёртвый аромат осени. Моя дочь видит меня по ту сторону капель дождя. Цвета умирают у неё на руках. Слова остывают в моих глазах.
        В правую половину мозга адское радио транслирует помехи перехода.
        Моё обострённое восприятие чувств передаётся ей.
        Сон обновляется повтором.
        Я вижу себя в будущем, видящего себя в прошлом.
        Что я почувствую после смерти?
        Химена запомнила ничего из процесса перехода под больничной оградой. Может, они воспользовались раскладной лестницей, выдвигавшейся из чёрной пасти могилы прямо через стену пожухлой листвы? Во всяком случае Кот ей ничего не сказал.
        - Когда-то ты кололась любовью, - высказал он свою ломкую мысль. Молчанье тишины треснуло, взорвалось электрическими искрами, которые мгновенно прилипли к небу. Ими любовалась луна (одна её половина казалась смутно-жёлтой, вторая же - бледно-зелёной).
        Звёзды превратились в светлячков и разлетелись в разные стороны, оставляя двойное лицо луны одиноким.
        - Не помню, чтобы я кого-то уколола, - молвила девушка. Она окинула взглядом больничный двор. На асфальте перед психушкой, поблёскивая призрачным светом и отражая его колючими лучами в ночное небо, улеглись мириады стеклянных осколков. Некоторые кусочки прозрачности переползали с одного места лунной подсветки на другое.
        Кот, гармонично матеря себя за необутость, провёл Химену через “застеклённый” двор к зданию. Больница шла вверх уступами, как плоская с фасадов пирамида, наспех вырезанная из картона. Первый этаж по длине был номер первый. Второй - поменьше, зато окна налеплены плечо к плечу. Выполненный, казалось, по всем правилам золотого сечения, прямоугольник третьего этажа удерживал чердак, на котором еле виднелась тёмная треуголка крыши.
        Шизняк в шляпе, пытаясь переварить пациентов в своих палатах, намучивших его за день собственным присутствием, как бы присел отдохнуть на скамейку.
        - Одно здание: два корпуса: труп А и тело Б: три этажа, подвал, чердак. За задним фасадом сад, пищу тащат через двор, костры на крыше не жгут. Некоторые двери с одной стороны обычно без ручек, - пояснил Кот тоном экскурсовода по загробному миру. - Зайти сейчас самое время.
        Обитые туманом двери входа были заперты. Над ними подмигивала неоновая вывеска “ВЫХОД”, приглашая попытаться войти.
        - Здесь невидимый замок, - промявкал Кот. - У тебя случайно нет невидимого ключа?
        У неё был мел, который не намок при помощи чуда. Химена очертила контур ключа на асфальте.
        - Не вижу, куда тут тыкать, - пожаловался Кот, пытаясь попасть в замочную пасть. Невидимая щель скважины неожиданно вскрикнула, почувствовав внутри себя ребристый кончик ключа. Кот не успел сделать им и пол-оборота, как двери с рёвом завелись и разъехались в стороны.
        - Свободно, - указал чёрно-жёлтый спутник на полумрак внутренностей больницы. Ночь с ними попрощалась, они вошли.
        Как только “выходные” двери, протяжно заорав, захлопнулись, их сразу охватила тьма, с которой Кот начал отважно сражаться, то и дело поскальзываясь, падая, натыкаясь на стены. В пылком неистовстве битвы он призывал темноту капитулировать, угрожал кровавой расправой, запугивал вечной враждой, разводом, разрывом всех деловых отношений. Потом Кот уверенно сказал “Тихо!”, после чего раздался оглушительный грохот - этот “ночной боец” что-то уронил.
        Дальше слышались недовольные окрики, видимо, поломанных растений, а затем посыпалось бряканье разбитого окна регистратуры.
        Химена наконец-то клацнула выключателем. Свет озарил поле битвы.
        Кот сидел на полу, глаза его сверкали торжеством ярости. Он улыбался улыбкой победителя.
        Он, как оказалось, содрал со стены единственный кусок обоев в трогательную зелёную полоску; опрокинул с газовой плиты, мирно стоявшей в центре коридора, кастрюлю пельменей, которые тут же разбежались; расколол надвое коврик для ног; раскритиковал в пух и прах учебник по демонологии; раскрошил плитку шоколада, заначенную в учебнике; потоптал зелёные насаждения на подоконниках; разжёг вспышку недовольства персоналом у насекомых обитателей больницы (пауков, тараканов и мух); сильно нагрел пластилин, доведя его до жидчайшего состояния; буквами нарисовал автопортрет; разрушил чей-то воздушный замок; разбил стекло в карточном домике регистратуры; снёс башенку из домино, возведённую на деньги налогоплательщиков; допил оставленные медсёстрами лекарства; заработал несколько монет пением и умелой игрой на гитаре; потратил все эти средства на существование, купив смешную пару бутербродов; сыграл сам с собой партию в покер; с пользой провёл время; и невероятно рассмешил Химену своими чёткими, своевременными действиями.
        - Сейчас я осознаю, что я сделал…
        Казалось, его чуткой растерянности не будет предела, но Химена попросила “себя не винить”. Довольный дух Кота воспрянул.
        - Я и не думал тебя винить, - произнёс он, поднимаясь с пола.
        Вдвоём они пошли по коридора в глубь больницы. Тот знаменитый аромат порченных препаратов, варёных экскрементов, пурпурного хлеба и водных свеч почти не ощущался. Было тихо.
        Круглые часы, прицепившись к стене, стрекотали стрелками. Наблюдая за повадками времени, ночные посетители внимательно их изучили.
        - Скоро обед, - подметил чёрно-жёлтый. Девушка глянула коротко на Кота и сказала:
        - Мне бы чаю.
        - И обсохнуть, - добавил тот броском через плечо, направляясь в одну из комнат. Шестая палата шепнула дверью. Внутри горел камин, кружил приятный полумрак, кремовый абажур тёплым светом указывал на закипающий чайник.
        Кот снял бурлящий кипяток с электроплитки. На твидовом столе (перешит из старого пальто доктора Бена) ждут две треугольные чашки с заваркой.
        Ведомая Котом горячая вода наполовину наполняет их.
        Шерсть на кошачьей башке взъерошена.
        - Я как айсберг в океане - очень плохо управляем… - напевает Кот во время процесса. Чай будет крепким.
        - Сахар?
        - Две.
        Он смотрит на Химену хитрым взглядом, словно пьяный хирург на опухоль. Одежда девушки всё ещё мокрая. Сапожки в грязи, джинсы измяты. Футболка сидит в обтяжку. Равные края оборванной ткани вместо рукавов. Чёрный крест спереди на красном цвете.
        - Переоденешься?
        Кот дергаёт за подсвечник старинного стиля - это ручка встроенного в стену шкафа, который медленно распахивает пасть.
        Из шкафа, оттолкнувшись от ржавой пружины, выпрыгивает смирительная рубашка, пару раз бьётся о противоположную стену и с нежным шуршаньем стелется у ног девушки.
        Химена снимает свою одежду. Кот, загадочно улыбаясь, любуется её гладким телом, отхлёбывает чай.
        - Странная у тебя красота, - мурлыкает он, когда девушка облачается в смирительную рубашку. Длинные рукава она закатала, не решившись их оборвать, уселась за стол из пальто.
        - Хочешь есть? - спрашивает Кот. - Есть аминазин, инсулин, сульфазин, трифтазин, аскофен, глюкоза, гистамин, н-диметилтриптамин, псилоцин, серотонин, фламизин, аманита мускария…
        - Спасибо, спасибо. Мне не надо.
        - Заставлять не стану.
        - А чем ещё здесь кормят? - её отстранённый взгляд в окно.
        - Всем. Первоклассный хавчик. Но только не для нас, - Кот тоже оглядывается на окно. В стекло стучится темнота. Чёрно-жёлтый торжествующе указывает лапой на лампу. Кремовый свет отпугивает тьму. Кот снова поворачивается к отпивающей из кружки девушке. Чёрная часть её волос немного блестит, а белая половина уже высохла.
        - Расскажи мне всё подробно, - просит Кот.
        - Это будет не трудно… - говорит она, упираясь в спинку соломенного стула. - Я много раз пыталась выйти из жизни… В общем, я залезла на крышу, села на качели… Пошёл дождь, самый обычный… Я спустилась на улицу, где было очень темно… Никого со мной не было. Я пошла по ночному городу… Перешла мост, зашла в воду… Появился ты и не дал мне сдохнуть… Потом мы добрались сюда… А здесь я рассказываю тебе, как я пыталась выйти из жизни…
        Чёрножёлтый нахмурился.
        - Потерю памяти не помнишь? - спрашивает.
        - Нет. Но я могла её забыть.
        - Дежа-вю, связанное с этим местом? - Кот побрякал пальцами себе по голове. - Может, ты уже была здесь раньше?
        Химена пожала плечами пространство вокруг себя.
        - У вас тут есть человек без лица, отделивший его от себя выстрелом под подбородок из рогатки, - спросила она, как бы утверждая. - Он ещё протягивает ладонь для рукопожатия так, будто предлагает её купить.
        - У нас тут есть Нигер из Ку-клукс-клана, - говорит Кот.
        - Когда ты его кому-нибудь представляешь, то обычно говоришь…
        - “Кстати, он - негр”. - Заканчивает Кот мысль собеседницы, пялится в свою опустевшую кружку. И говорит:
        - Один больной, здешний пациент, 10 лет вынашивал хитроумный план мести, но забыл кому мстить…
        - Утопился в рукомойнике. - Уверенно итожит Химена. Кот согласно кивает. Она говорит:
        - Другой больной считал, что он абсолютно здоров. Пробовал пробраться на фотографию, пытался создать “стилет Росмана” и продать его на чёрном рынке, хотел избежать капюшонов… А закончил он эти лихие подвиги тем, что…
        - Не перерезал себе горло ложкой, - чёрно-жёлтый собеседник не дал ей закончить.
        - А старуха-силиконщица?
        - Эта уважаемая пожилая женщина… - припомнил Кот, уставив морду в потолок. - Она ведь ведьма в отставке?
        - Кажется, да.
        - Живой рухлядью скитается она по больнице, показывая каждому фотку своего сыночка…
        - И приговаривает “Какой он красивенький, правда?” А на фотографий - тошнотворное лицо сигаретного окурка.
        По окончаний фразы Кот, демонстрируя крайнюю степень брезгливости, притворно дёрнул лапами. Затем он произнёс вот это:
        - Ещё здесь был больной, который думал, что умер, и требовал себя похоронить по всем правилам “государственного закона о мёртвых”…
        - Он орал репризы и пытался смастерить себе гроб из спичек. А после его пришлось похоронить под лавочкой в саду, та?к он был настойчив…
        - Но иногда он выбирается из “могилы”, заявляя, что ему там одиноко, и склоняет других пациентов составить “загробную” компанию. Этакий мёртвый дуэт, - закончил Кот.
        Ворох общей памяти обрывками разлетелся по комнате.
        Они по-ночному молчали:
        Смирительная рубашка на голом теле. Виденье облетелых тополей под ясным небо. Игла входит в нёбо. Игра тушит ко?ды. Длинные рукава закатаны до лунного листопадения. Сырой утренний рассвет ночи над Городом. Обтянутые серыми шкурами кожи, скелеты бегают наперегонки в поисках свободных могил. На дорогах расселись вороны. Пустой ветер треплет траву у склепов. Город-кладбище мёрзнет утренней тишиной…
        - Какой-то человек. Он заперт в моей памяти. Я вспомню, когда его увижу… Хватит обо мне. Давай о тебе… Что ты обо мне думаешь?
        Зачарованный голос Химены рвёт тишину.
        Кот собирает с пола её одежду, смятой охапкой вручает девушке и открывает скрипнувшую дверь.
        - Идём в подвал, - объяснил он, выходя из палаты. Бледно-жёлтый коридор больницы охвачен пустотой. Ночная парочка бредёт к лестнице вниз. Девушка босиком шагает по плиткам пола, Кот с ними почти сливается окраской. По каменным ступеням ей холодно ступать. Рубашка нежно поглаживает нижним краем кожу чуть выше середины бёдер.
        В подвале полумрак.
        - У нас на чердаке, - обернулся к ней Кот, - несколько разновидностей летучих мышей. Есть “очкарики”, которые не пользуются ультразвуком. Некоторые летают только назад, другие вертят хвостом, перемещаясь словно вертолёты. У иных вырастают маленькие рога с острыми ядовитыми кончиками, а для некоторых слово “кровь” является единственным средством защиты…
        Неожиданным сюрпризом, соблюдая абсолютную внезапность, цепляющую за потроха, перед ними появляется какая-то мёртвая женщина, лихим скачком выкинутая из-за угла. Синюшное лицо вампирки не выражает ничего.
        - Сердце! - орёт Кот, хватаясь за грудь. - У меня прихватило сердце…
        Я думал - это просто несварение. А нет! Это сердце!
        Он смешливо смотрит на свою спутницу. Химена не сводит глаз
        с вампирки. Та флегматично поворачивается, не торопясь скрывается
        во тьме.
        - Блуда. - С улыбкой поясняет Кот, перестав паясничать. - Других вампиров в больнице, вроде бы, нет. Одной ей скучно. Кровь крыс она мешает со снотворным…
        Чёрножёлтый натыкается на стену в темноте, шипит, отскакивает к девушке, которая в виду очередной внезапности роняет на него мокрый комок своей одежды. Кот пытается примерить футболку с крестом на груди, но приходит к выводу, что “размер головного убора не его”, и возвращает вещи Химене.
        Они идут по подземелью дальше. Подходят к палате с единственной жёлтой дверью из общей череды бесцветных. Номер 52.
        Кот поворачивает несуществующих ручку. Слышен слабый хруст электричества в подвальном воздухе. По закоулкам темноты скользит прозрачное мерцанье.
        - Ваш номер, госпожа Нимфея! - торжественно выплёвывает Кот, лапой приглашая войти в комнату. Голая неровность шершавых стен образует идеальный квадрат пространства. Под потолком дымит лампочка. Матрица матраца накрывает кровать. Тумбочка и табуретка - один и тот же предмет мебели.
        - Слишком хорошо - тоже нехорошо.
        Мудрая оценка вошедшей девушки.
        - Скромная келья Средневековой колдуньи, - Кот выглядел дольно довольным.
        - Понравилась палата?
        - Искромётная комната, - с красивой полуулыбкой заключила Химена.
        - Можешь ещё принести что-нибудь почитать?
        Кот покачал взъерошенной башкой.
        - В больнице мало книг. Эти создания здесь практически не водятся. Но для тебя - попробую найти.
        Лёгкая улыбка признательности в ответ. Футболка - на спинку кровати, сапожки - в изножье, а джинсы - на тумботабурет.
        - Клопы в матрасе есть?
        - Клопы все куплены. Они кое для кого являются деликатесом, знаешь ли… - Кот окутал ответ хитромордой таинственностью. - Во сне спи, не опасайся.
        Девушка, теплее кутаясь в смирительную рубашку, села на кровать
        и огляделась. Её эфирный взгляд размыл стены подвала. Она увидела, как страшная и красивая Ночная Игла, убаюканная бессонницей бродит по больнице. Вместо того, чтобы подругой Блуде быть - она таится по углам. “Я так опасна” - песня сифилитичной проститутки, что непрерывно звучит в голове Ночной Иглы. Голос с акцентом на “у” и “ю” (кюру, кюсау, грюсть). Ночная Игла тащит ящик с радием, лучами которого она размахивает. Сей странный “рентген-прибор” одолжен у галлюцинации по имени Политов, частенько навещающей пациентов психушки.
        Химена может понимать с помощью Ви?денья любой язык, воспроизводимый людьми или голосами внутри них. Она перестаёт “проглядывать” больницу, смотрит на Кота. Тот ещё не ушёл. Упёрся спинной в стену и с интересом пялится на неё. Девушка мило улыбается.
        - А что если Бог по-настоящему не знает, что он Бог? - спрашивает она кого-то. - И Дьявол не подозревает, кто он такой, - итожит Кот допросы пустоты. Никаких ответов на сегодня. Вечный Космос разродился дважды холодным молчаньем. Чёрножёлтый провожатый говорит девушке: ложись и начинай считать через два.
        - Зачем?
        - Чтобы приблизиться ко времени исполнения своей глупой мечты.
        Ночью, в тёмном подвале затерянной психиатрической лечебницы, закутанная в смирительную рубашку, она валится на кровать.
        Кот, уходя, щёлкает выключателем.
        В комнату падает темнота.
        Бледный дым от лампочки, висящий под потолком, всё своё время думает только об одном:
        Что я почувствую после смерти?
        По-настоящему меня зовут Ржавый. Но на самом деле это не моё имя.
        И значения здесь никакого нет. Я родился и всё.
        Память моя - продуваемый ветром коридор в темноте. Сквозняк рвёт из него обрывки, кидает в котёл.
        Переваривается мною моё же сознанье.
        Печальный взгляд из прошлого.
        Автопортрет в соломенной шляпе
        Натюрморт с Библией
        Мать и ребёнок
        Он один в осенней комнате. За окнами рассвет, закат.
        Плачущий старик
        Девочка, стоящая на коленях перед кроваткой ребёнка
        Ржавый никогда не смотрит в зеркала.
        Деревья в цвету
        И сколько я себя уже не видел?
        На улице пока тепло.
        Голубое небо и белые облака
        Задние фасады старых зданий
        Жёны, несущие уголь
        Едоки картофеля
        По улицам Ржавый бродит за разными людьми, которые потом умирают
        в своих кроватях. Он болен.
        Я думаю о ней.
        Никому она не нужна больше.
        The great Lady
        Горюющий старик
        Жена рыбака
        Больше, чем мне - никому не нужна.
        - и Дьявол душу сам себе продаст за ночь с тобой 0
        Бреду по тихим улочкам.
        Пшеничное поле
        Красные виноградники
        Жёлтый дом
        Выход из церкви
        Набережная
        Рыбак на пляже
        Лодки
        Я не важнее на ветру прозрачного пакета. Она давно с собой покончить хочет. По вечерам я плачу кровью.
        Звёздная ночь на реке
        Хлеба и кипарисы
        Грехи. Возможно, виноват.
        Скорбь
        Больничный сад
        Воспоминания о саде
        Время, вертя обороты, не поворачивается никогда.
        Терраса кафе ночью
        Как тихо здесь. Вина!
        Мы постоянно были вместе в мыслях.
        Подсолнухи
        Дикие розы
        Жёлтый дом на фоне ночи
        Во тьме я следую в ничто…
        Вороны над полем пшеницы
        Жатва
        Я нашёл счастье только для того, чтобы его потерять. Память стала моей могилой, забытым склепом, моей второй утробой.
        От жизни ничего не жду.
        Её одну. Я помню.
        И эти чёрные глаза. Чарующие очи ночи.
        Волосы в косу. Гладкая причёска.
        Тщеславность женской красоты - моя любимая отрада.
        Улыбаюсь от крепкого яда.
        Без близких, без подруг, ужасной завистью окружена. Она всегда была одна. Извечно одинока.
        Но моя!
        Мы с ней двоились в поцелуях. Помню, по ночам она набрасывалась на меня, сжимая объятиями счастья, въедалась чёрным взглядом внутрь. Рисовала узоры сумасшествия на душе.
        Мы бесславно бесновались в нашей любви.
        Однажды я решил сварить иллюзии в супе.
        Она, притворяясь прозрачной, воровала продукты на рынке. Пришла, разделась догола и вымыла супом волосы.
        Они на минуту превратились в звёздный сахар, заискрились ангельским блеском.
        Она улыбалась, смеялась над нами.
        Вспыхивали лепестками роз её сладкие губы.
        Жёлтая Луна лишала её здравого смысла.
        В такую Полночь Пустыни она говорила загадками: “Любовь S2 это раздвоение. Не похожа она ни на что другое.”
        Мы с ней вычёркивали фразы из эфира.
        “Разделённая любовь”
        2 S
        Одинокая любовь?S
        Раздвоенная любовь. S2
        Любовалась она такими словами.
        Красивая осень.
        А они разлетались на пряном ветру, рассеивались туманом, стелились хлопковой дымкой.
        Однажды в ночь крикнуло что-то.
        Мы разом проснулись. Моя цыганка-блондинка из мира глубоких вершин попыталась увидеть ответ.
        “Он близко. Я слышу.”
        Она не боялась.
        Увидела то, что нельзя было видеть.
        Второй Сатана на крест поднялся?, но выдал себя, полюбив.
        И Бог изменился.
        Знала запретное. Что новый Спаситель, второй Люцифер закончит Войну.
        Изменится мир.
        Падёт старый Дьявол. Умрёт вечный Бог.
        Мир станет безумным.
        Ни действия, ни мысли. Ничего.
        Самоубийство Смерти. Неизбежность.
        А новый Дьявол, молодой - Единственным в Извечности пребудет.
        Не 6есть 6есть 6есть, а 2ва 5ять 2ва.
        Вот новое его число.
        Видение померкло.
        Она рассказала мне всё. Из мрачной темноты ночи смотрела нам в души страшная тайна будущего.
        Моя любимая была бледна.
        “Нас скоро не будет. Наше счастье пройдёт. Ты станешь страдать.”
        Она оказалась права и правдива.
        Моя.
        Опять я всё вспомнил.
        Как любила она буквами на машинке печатать портреты.
        Тот злобный час. Уходит…
        Сбылось предсказание.
        Я остался один.
        Портрет доктора Бена
        Лик Смерти
        В зеркала смотреть мне нельзя.
        Я должен уснуть, всё забыть.
        Не могу.
        Спой ветер ночной, сквозняк убаюкай.
        Падаю. Запрокидываю зрачки, падаю.
        Колыбельная
        Сплю…
        Потрёпанное утро будит.
        Слабый свет сливается со мной, я как прозрачный. Сознанье рвёт, кусает мозг. Отполз к стене, там затаился.
        Полуоткрытое окно. На небо глянуть не могу, бессонные чернила - восьмёрки Мёбиуса глаз. Внутри сухая пустота.
        Мне холодно лежать вот так. С трудом перебираюсь в кресло. За стёклами - осенний ясный день. Гнилое небо тает.
        Сижу, пытаюсь снова всё вспомнить. Проблема в том, что у меня неправильная память. Она со мной как будто шутит. Словно каждый раз воссоздаётся новое прошлое.
        Трепещет штора, прикрывая подоконник. На нём какие-то ожоги. Осень.
        Пробиваюсь сквозь себя. Осколки сумрачных зеркал.
        Черноглазая блондинка, больница, Дьявол, Бог…
        Осколки. Перевод из подсознания автора. На обложке три странных знака, 2 из них - одинаковые.
        Чёрный переплёт чёрной книги. Слова Зла.
        Я вспоминаю. Закрытое пространство глаз. Белые молнии капилляров.
        Электрические брызги мозга. По стенам ползают пятна. В жёлтой пустыне старых обоев перемещаются точки. А под вечер я начну видеть красное свеченье. Человеческое Проклятье преследует нас неотступно.
        Теперь я обязан всё изменить. Будет поздно.
        Куклы. Всего лишь. Костюмы. Конечно.
        Закончится плачем страданье. И плачем начнётся. Придётся платить…
        Часы замедлят ритм сердца. Хрустит секундами бесконечное время.
        Я неподвижно просидел в кресле 5 часов кряду.
        Пришла пора. Я вспомнил… Избранник!
        Они разделились.
        Её прочитаешь: с ума убегаешь. Суть - квинтэссенция Зла и Кошмара. Ужасной заразой должна расплодиться и мир навсегда переделать.
        Три жёлтых значка на обложке. Меняются строчки, смывается смысл. Смертельным словам подчиняется воля - меняет Судьбу.
        Не быть тому прежним, кто хоть страницу прочтёт.
        Внутри этой книги для каждого Правда, которую скрыть невозможно. Крик подсознанья как хор голосов. Реальность сметает в своё Ниоткуда.
        Второй Сатана Единственным хочет остаться. И быть таковым в Безвременьи вечно. Та книга-убийца S2 в забытом эфире томится и ждёт исполненья. Не будет Спасенья, закончится мир. Она уже здесь. Она ищет.
        Бессмертие Смерти (и тот Апокалипсис мрачный).
        В себе заключает Начало Конца.
        Сумасшедших всё больше. Все, кто читали ту книгу.
        2S
        Солнце проходит. А боль остаётся.
        - Опустела… без неё… Земля 0
        Как мне несколько часов прожить?
        Выхожу. Брожу. Возвращаюсь.
        Город уснёт. А мне не до сна…
        Мысли тяжёлые, как комья сырой земли на лопате.
        Грустно-глупая мозговая могила.
        “Автор расщепляется в романе.”
        “Продаём обрезки зеркал.”
        Бредовая надпись гвоздём в голове.
        Теперь Я - моя Смерть.
        Спокойно созерцаю мягкую ночь за окном. Мерцание звёзд.
        В глазах моих Старость. Красивая осень. Светит Луна.
        У меня обострение чувств. История миф, легенда загадка.
        Он сел за машинку под ночь, в перевалку играя на клавишах, чтобы помочь. Стучит словно сердце. За окнами дождь.
        По памяти пишу в кромешной тьме:
        слово “Бог”, ачерта ое а пожелтевшей от дождя коже левого плеча, украшало её.
        Маят к качелей безудерж о кр влял я а ветру. Гру т ый ход лав ы л в я.
        Вверх. В з. Душ душ . Ей о в дел я жёлтым. мотр т в тебя, тупает в утрь. Молодой мелок, аполов у чёр ый. ачертала Перекре т е Хр та.
        Ра кат тая труппа трупов. уж ые бумажк куда е прячут я. вои мокрые воло ы, еж о-белые по-воро ьему чёр ые.
        В д мая поверх о ть этой девушк . Бе мы ле о проход т. Ей в де дождь. По городу квозь ночь.
        Ча ы. Безум ый луж ей подар л. Коту р ует два треуголь ка ушей. Мо т то ет в умраке. тра тей пу ты я, в воду. е в воё тело. Без тебя.
        Твоей дво ч ой л ч о т .
        Любовь Бормочущая Рыбка. ев д мый её е удерж т. Картавое мурлыка ье Кота з тем оты. О дут вдвоём. О говор т, ломая рот улыбкой. О а уж ова замерла, я дальше без ответа.
        а тём ой про ты е табл чка ВЫХОД.
        у вот мы пр шл . А дальше - твой
        СИН.
        Прощально западают уставшим стуком клавиши машинки.
        Их чёрные тела замыты белым знаком.
        Мой голос мне уже не нужен. Он невозможно лишним стал.
        Бе33вучье.
        Звук вываливается за дверь, шершавит листвой на столе, ползёт по пожарной лестнице, заскакивает в форточку старого подвала, наматывает белый шум на пустую плёнку.
        Оружие звуков сейчас мне подвластно.
        Убрана крышка машинки. Затвор мысли отъехал.
        Стрельба словами по бумаге…
        Книга юного S2
        Психическая Чума.
        2S2
        Дочь Бога. Забытое невозвращенье. 252
        Ядерный Взрыв Вселенной. Пустой и бесконечный.
        2S2 Вечное одиночество без права на пару.
        2S
        Смешенье всех миров и расщепленье душ. 2S2
        Рай и Ад уничтожены. Тёмная камера закрыта глазом объектива.
        25
        Дьявола сожгли на костре.
        52
        “На святое руку подняли!” 2S2
        Мне виден странный “полудождь”.
        В проулке мягко плачут капли, а в жёлтом свете фонаря асфальт слезливо обезвожен. Цвет старости и смерти.
        Упадок. Увяданье.
        Затушен ливнем жаркий блеск. Безутешный вой мозговых вихрей.
        Стою спиной к стене пустой. Холодный ветер осени.
        Прощальный посвист: Ржавый, Ржавый, Ржавый…
        Падшая россыпь пепла. Густая ночь в окне. Опять разбил себе кулак…
        Важные вещи плетутся в утробу души, чтобы потом появиться.
        И не важно, сколько душ умрёт впоследствии.
        Я остаюсь одиноким. Теперь без неё.
        Идеал любви рушится в сумерки и гаснет, забирая весь свет.
        Не глаженный рисунок больного малярией:
        Солёная пустыня праха.
        Чёрный блеск красивых глаз.
        Чёлка чуть набок. Приятный снег волос.
        Но сахар тает в мутном чае.
        Сбор урожая листьев. Жёлтый.
        Сухие ветки облетелых стай.
        Сток снега вдоль стекла.
        Под землёй плещется тьма.
        Мёртвые просторы осенней памяти.
        Долина Смерти Красивых Девушек.
        Сон.
        Мой смысл - рассказать всё тем, кто ещё слышит.
        Попытка предотвратить то, что каждого коснётся.
        Самая трудная в мире задача. Жить, когда жить невозможно.
        Видимость искажена. Правда - самая бесполезная в реальности вещь.
        Зато самая честная.
        Верность неправильного текста, который должен быть другим, его изменит.
        Останови меня, когда я стану понимать, что говорю.
        Осталось ждать рассвета. Ночь. Сырая темнота.
        Луна к лицу ей.
        Я один у стёкол окна.
        Одинокая Тьма. Считаю раз. Красавица в забытой памяти. Считаю два. Урод в отраженье стекла. Считаю три. Опасный шёпот. Четыре. Катится крестом. Надхолмье лунный свет обнял. Прохлады пряный аромат. Считаю пять. Урод в отражении красавицы.
        Неповторимая Религия Повтора.
        Первозданная Религия Расщепления.
        - Он жил в вагончике рядом с рекой 0
        А голос у неё всё тот же…
        Важно жить.
        Но я же покину тела покров.
        Мой путь будет пройден.
        Интересно, что я почувствую после смерти?S
        Я, кажется, знаю, что будет дальше. Жаль, знания не очень долговечны.
        3 слона vs 3 кита. Круглые, как шарики синего цвета в фиолетовой обёртке. Нелепые мазки. В полнейшей темноте закрашены мозги…
        Ступор. Стоп. Супер!
        Стол стоит посреди пустыни. Солнце жёлтым испаряет кровь. Часы стоят на двойнике полуночи, а ветер шёпотом метель песка несёт.
        Он появляется из ниоткуда. Печальной поступью шаги подводят к стулу.
        Садится. Колонны деревянных ножек в песок уходят чуть. Свой рисовый баул поблизости стола поставил. Бесшумный ветер жёлтые пылинки сеет. Он веет с севера, и шляпа путника безропотно дрожит.
        - Умрёшь?
        Молчание.
        - Как скажешь… Тебя мне больше не за что винить.
        Теперь мне кажется {как будто снится}, сидит с ним Дьявол за одним столом. Друг против друга.
        Давно он создан был страданьем наделён и пониманьем знания той важности момент усугублён
        Как проводят чужое время несуществующие?
        В прятки играют… Пишут портреты отражением на зеркале…
        Чередуют сущности умерших… Пытаются прорваться.
        Им тоже нужно выбираться.
        Вход. Выход. Крик. Выдох.
        В пустыне веет ветер. Жаркое, жёлтое, сухое, сладкое.
        Всё выдыхает.
        Те двое смотрят друг на друга (враг врага). Глубокомысленно молчат…
        Часы песок пересыпают.
        - Для Дьявола ты слишком молодой.
        2S
        - Куда направишься?
        - Домой.
        S2
        Один уйдёт, один останется сидеть и ждать заметных изменений.
        А на столе песочные часы стояли.
        Круглые как шарики синего цвета в фиолетовой обёртке.
        Пойдёт песочный дождь. Я, кажется, знаю.
        Её по-новому открытые глаза. Всё те же стены.
        Для Химены тот сон был слишком чёрно-белым.
        Чёрно-белым почудился Жилю сонный рассвет.
        В единственном окне его палаты мерцал, рождающийся мёртвым, свет заката. Последним отблеском небесного огня над облетелым лесом является начало вечера. А завтрашняя ночь прошла.
        Жиль устало сел на кровати, согнув ноги в коленях и обняв пернатый покров одеяла.
        Корвус стал вспоминать то, что снилось ему завтрашней ночью. {Невыносимо красивая брюнетка в чёрных брюках. На ней ничего больше. Она выгнула спину игриво. Прекрасные улыбки смешливых школьниц желтеют на её смуглой ладони. Бе33аботно изогнула спину. Пряный аромат горелого голоса. Безропотно расстегнула три старых пуговицы на брюках. Зябь путаницы в звуках, три каменных надгробья, утонувших в чьих-то муках. Спорхнули вниз. Со стороны другой столь непристойный визг, что наслаждайся им, коль обладаешь слухом. Идущая к тебе по всем уступкам красоты, раздевшаяся без пощады шлюха уходит вдаль моих могил, так безвозвратно чередующих друг друга. С оглядкой тайны на меня, пристыжено обнажена, зовёт тебя. Она. Красотка-тьма}
        Жиль открыл глаза - в паре прозрачных метров на подоконнике истерзано орал подарок.
        Чернокрылый Ангел Дьявола преподнёс постояльцу 25-ой палаты серебряный поднос. И чья-то незнакомая голова теперь пылала на подносе.
        - Жиль? - строго спросила голова. Корвус бессмысленно кивнул.
        - Жди, - потребовала голова и попыталась заглянуть себе под нос. Чуть не упав, прочла-таки с поверхности подноса:
        - Два, Пять и Два опять…
        - Очень жаль, что всё так ясно.
        Ничего не сказав в ответ на скепсис Жиля, горящая говорящая голова “слетела” с подоконника и, приземлившись на пол палаты, неспешно направилась к приоткрывающейся двери, искренне осыпая свой путь хрустящими искрами.
        По-прежнему с сомненьями в такую вот реальность веря, Корвус окончательно потерял полыхающий подарок из виду.
        “Умываться пошла.” - сорвалась странная мысль внутрь себя.
        Тем временем (идущим не совсем привычно) Жиль наблюдал обычный тихий вечер, оканчивающийся мягкими сумерками своего начала. Пациент 25й палаты с растерянным интересом оглядел привычный интерьер: тринадцать жёлтых роз в широкой банке на столе / по раковине умывальника, как по адскому кругу арены, катается мыло / зелёная зубная щётка старается влезть в тюбик с пастой / изнеженно-жёлтый цвет краски обнимает старинные стены / фиолетовые шрамы легли на полу, а сонные тени от них блестят с потолка / за изголовьем древней кровати застыла колонна, выглядевшая сквозь призму справедливости чёрным монолитом из космоса бесконечности.
        “Какую же одежды мне выслали сегодня?” Корвус слез с кровати (пружины плясали плавно, словно волны) и осторожно заглянул в тумбочку, чем-то неправдоподобным похожую на топку кочегара-лунатика. За чёрным веком заслонки скрывался новый “гардероб” Жиля: жёлтая футболка с надписью “Darkness” (буквы ложились на ткань сверху вниз, как крупные зловещие листья); мятые джинсы из вельвета серого цвета; чёрный носок с белой полоской + белый носок с чёрной полоской; идеально белая куртка без подкладки (зато вся в письменах).
        Под буйство осенних перепадов настроенья за окном [и окончательно рассеявшийся вечер] Корвус облачился в новый наряд.
        Вот тут-то он и вспомнил о ней.
        Красно-кровно-жёлтая. Отвратительно кривая. Разорванная на куски и сшитая в одно творенье снова… Пустая маска Уродливого Духа {чуть не забытая} висела на двери.
        Маска казалась Жилю жуткой и обезвоженной. Она косо улыбалась, будто дверь представлялась ей смешливой крышкой гроба, за который нет ничего.
        “Теперь моя.” Подумал Корвус, надевая маску.
        А дальше - как в забытом сне про старый фильм (сценарий не прилагается). Жиль с ловкостью пьяного фокусника выловил из раковины неугомонное мыло, попросил у крана открыть воду, выдавил зубную щётку из тюбика с пастой и стал взахлёб умываться.
        “Вода - первичный отражатель,” вспоминал Жиль собственный голос, высматривая себя в зеркало над умывальником. Размытая ухмылка маски Злого Духа. Ровная колонна водопада из крана. Парализованные часы упорно шагают против собственной стрелки…
        Где-то за стеной (безо всякой надежды на ожиданье) раздался космический шум, едва ли не рвущий пространство.
        Музыка из чудного пепла научной фантастики.
        Жиль сразу понял по звуку:: инопланетная группа MuDvAyNe снимает клип в соседней палате. Он выключил воду. Тут вдруг погас весь свет, за окнами слетелась тьма, взяв в плотное кольцо (как в капсулу) больницу.
        Уродливая маска сильнее вжалась в кожу Жиля. Казалось, ничего не происходит, но сквозь пустую темноту вновь “вдарили” Mudvayne.
        Вышедший из многосекундного паралича Корвус, решив полюбоваться игрой безумных музыкантов, на ощупь вышел из палаты. Чёрная тишина овладела Психушкой. По коридору бродила прозрачная мгла.
        Корвус наконец-то добрался до звукоизоляционной комнаты и дёрнул открывалку двери. Лишь на секунду ослеплённый светом, Жиль ожидал увидеть всё, только не это: простая белая комната с мягкими стенами смотрелась слишком пустой. Ни люков в потолке, ни дыр (забытых кем-то) на полу, ни потайных дверей, ни одного оконца.
        Свет-тьма-свет-свет… Последние слова не успевают ворваться в разум Жиля до того, как скрытый за затылком страх повиснет на плечах [и поздно будет что-то прокричать]. Закройся внутри, в белой палате скройся от звуков, никуда не смотри…
        Почти погибая от атомного взрыва в центре сердца (клапаны захлёбываются кровью, в висках раскатисто играет гром), захлопывая свет пустой палаты, Жиль Корвус выбирает тьму.
        …Внезапно коридор ожил. Появились другие пациенты, лениво бредущие то ли за лекарствами, то ли в столовую, то ли на Страшный Суд…
        От вечера к полудню растворилась темнота.
        “Здесь есть парень - Космический Казак… Так если ему нужно выключить свет в комнате, туалете или коридоре (не говоря уже про кладовку или саркофаг старшей медсестры), он просто разбивает все горящие в помещении лампочки.” Космический Казак называет такой приём “обесцвечивание”, хотя в справочнике “Устрой свой Апокалипсис: Удиви себя и других” он упомянут под названием “изменить источник света”.
        Почему-то только сейчас Жиль почувствовал удовлетворённое пять (идущих вспять) минут [вперёд-назад] желание умыться. Скоро будет обед. Для всех, кто помнит - как есть. Оставшиеся яства уходят на ночной обед для бессонных (пару прямоходящих во сне пациентов из корпуса Б такой подход к приёму пищи не тревожит).
        Один коридорный полудурок под видом сутенёра-сменщика трагично семенит к торговцу семечками. Тот сидит на сеточном стуле, а перед ним табурет из рыбьих костей и чешуи, на котором установлен стеклянный таз. По всей глубине ёмкости страшно шевелится чёрный товар.
        - Если не покажешь мне шумовые документы… - с грозным доверием говорит первый идиот второму. - Отчаянно запнусь и переверну твой тазик.
        В следующую назад секунду лицензия на торговлю живыми жареными семечками {в любом районе рая} со скоростью пули пролетает у него перед глазами.
        Жиль уже видел всё это (сценка с угрозой проверки документов разыгрывается каждый день и заканчивается совместным принятием препаратов обоими “актёрами”). А дальше - как в забытом сне про странный фильм: Какой-то мрачный пациент в “костюме из грязи” вынул свой глаз и промыл физраствором. Три улыбчивых галлюцинации курят в туалете [одна - с обратной стороны окна]. Дон Кидок терзает градусник, наполненный китовой кровью. Сплошная медсестра с мозговой клизмой. Чихающий доктор Кашля с кодеином в баночке для анализов. Серый дым, нежданно ожив, жгёт мусор прямо на вахте (под ним дым представляет телефон, журнал дежурной, ваксу, клей, капельницу, два шприца и лампу). Какой-то псих пытается проехаться в коляске по стене, но падает и мелко матерится. Вопрос раскрошенного манекена “Сколько время?” Вовремя повесили с обратной стороны доски психокоррекции рассказ забытого скользящего ублюдка под названьем “{С}0{Н}”. Налипшие на стены тени. Чужие фотоснимки привидений. И голоса невидимых людей…
        Корвус наносит на холст реальности краткий визит в столовый ресторан.
        Пациент Ротпей, попавший в Больницу за необдуманность врачей (пока он здесь - пластические хирурги могут совершать любые ошибки совершенно без последствий) запугивает еду перед употреблением.
        “Смотрю в свою тарелку… Это даже есть не надо. Это уже говно.”
        Приготовив пищу для психов, санитары-повара грузят её падшими порциями на многоярусную стол-тележку, после чего выкатывают во двор.
        Несколько аппетитных кругов вокруг Психушки строго против часовой стрелки. Настоящее пищевое ралли, к финишу которого доезжает далеко не вся еда, а шеф-повар доедает все сошедшие с дистанции котлеты.
        И только потом (и только так) изысканные блюда пребывают к обеду.
        Взглядом мёртвого патологоанатома Жиль оглядел столовую: Ротпей дерётся с кашей; какой-то длинноволосый мужик в плаще ударил себя ложкой в шею (вероятно пытаясь закончить жизнь таким нелепым способом); старшая девушка-медсестра, вооружённая неоновой короткой юбкой, заглядывая в глаза доктора Вуду, “строит глазки” своему отражению; Микки Хи за крайним столиком у окна проводит операцию по удалению мозга; ну а за столиком в углу отчаянная парочка занимается космически солёным сексом.
        Жиль Корвус выносит в мусорный банк реальности свой краткий визит в столовый ресторан. Теперь ему нужно раньше себя попасть к доктору К.
        Итак - комната, одетая в тёмное. Пряные сумерки осени липнут к тебе. Ты закрываешь бесшумную дверь, проходишь, садишься.
        Сейчас ты - Жиль Корвус.
        - Привет, доктор К… Поговорим о любви?
        -Основной инстинкт Человечества - узнать, на кого похож Жиль Корвус0
        - Любовь другого в идеале - зеркало, которое тебя любит…
        - Скорей всего - похож Жиль на тебя, но лишь если твой любимый человек любит такую твою похожесть 0
        - Очередная пара-Ноя. Двоичная ложь. Как если на полном серьёзе говорить со своим отражением при полной луне.
        “Вы странно выглядите, доктор…” Твой голос во сне.
        - Что за Ужасная Маска у Вас на лице?
        - Ах, эта… - пальцы липнут к чужой коже. - По-моему, это подарок…
        - Любовь?
        - Да, совсем забыл о ней…
        Кривая ухмылка через маску.
        - Как это всё просто… Наводишь на неё прицел лица, делаешь его “гипноз” красивым и…
        Тихий шёпот тайны во тьме, что слился со словами Жиля:
        - Любовь: мистический обман… Дружба: всего лишь взаимовыгода… А я - в плену людских идеалов… Идеалов своей красоты и собственного уродства… Но когда я видел тех людей на улицах городов, внутри своих\чужих домов, в магазинах, кинотеатрах, где-то ещё… я не чувствовал, что они способны любить даже себя. Вот смотрю на него, на неё, на них, но не верю, будто эти отравленные друг другом люди влюблены, были или будут…
        - Никто не ощущает счастья. Нет для тебя игры в любовь 0
        Корвус попрощался и вышел. Он идёт (сквозь тусклый свет коридора по бесконечному полю чёрно-жёлтых шагов мимо оскаленных пастей перил вдаль скалистых уступов скучающих лестниц вдоль душных дверей, закрытых для всех и за всеми он идёт, идеально один пустой стук шагов к невидимой цели).
        В его палате (пустыня многолюдней) - никого.
        Цветы. Колонна. Умывальник. Перед окном серебряный поднос…
        Жиль переложил подарок на стол (тринадцать чайных роз заискрились каплями слёз). Нежный аромат, мягкий ветер любви, случайно пролетавший мимо. Сладкий вкус радиоволной ниоткуда.
        Жиль отмахнулся от всего. Он у окна. Перед ним осень.
        Взгляд {словно в сон} на след от подноса: “Выжег фазы Луны на подоконнике…”
        Синхронно с точкой в конце мысли незапертую дверь палаты остервенело начали пилить, при этом как-то очень чётко следовали своим инструкциям по эксплуатации чучела рыбы-пилы.
        Жиль с интересом висельника перед расстрелом наблюдал за моно(томным) формированием идеальной окружности на теле взмокшей двери. Спустя пару секунд {как плод из утробы} на пол выпал кусок дерева, похожий на поднос. В образовавшемся круге черноты появилась улыбающаяся кошачья башка.
        - Ты что-то совсем с ума сошёл, - промурчал ЧёрноЖёлтый Кот Корвусу, пробираясь через дыру.
        Тот только промолчал.
        - Я к тебе давно не заглядывал… Прости, друг! - Кот влез на стол и обнял банку. Цветы обрадовано зашелестели лепестками, стали благоухать ещё сильней.
        - Амррр… - двухцветный гость палаты 25 блаженно закатил глаза (и брякнулся на поднос). - Хладная гладь! Приятен твой приём.
        Закрыл глаза, как будто бы уснул.
        Прошло назад минуты две. Корвус спросил:
        - Почему часы перевернули?
        - Могут в психушке часы спятить? - Кот закрытыми глазами пялился в потолок. - Скоро утро. Доживёшь до ужина?
        ЧёрноЖёлтый, не размыкая век, глянул на Жиля:
        - На тебе твоя маска или чья-то? И почему здесь так темно?! Ты родился до того, как умер, или после? Сколько звёзд отражается в океане? Кто разрушил пирамиды? Где находится нофелет? Почему ты такой красивый? Какова скорость беззвучия? Есть ли всё на Марсе? Будет ли Конец Тьмы? Как долго ждать Второго Пришествия? Кто пролил Косте Пепеляеву клей в портфель? Счастлив ли ты? Сколько любимых людей у тебя не будет? Кошки: кто они? На какой фильм похожа твоя любимая книга? Мы когда-нибудь перестанем играть в вопросы? Что такое Матрица?
        Кот открыл глаза.
        - Зачем ты здесь? - Корвус смотрел на посетителя сквозь отражение в стекле. Ему показалось, будто сама Смерть изучает его кошачьим взглядом. Уродливая маска Злого Духа на карнавале. И занавес осенней красоты.
        - Ты так легко теряешь свою жизнь… - ЧёрноЖёлтый Кот перевернулся на живот, с детсадовским любопытством оглядел палату. - В твоей гробнице так чудесно… Отдашь мне вторую половину “Абсурдника”? Она кое-кому сейчас нужнее, чем тебе.
        Жиль с безразличным чувством открыл топку тумбочки (совершенно забывшую о собственном существовании), пошарил-побродил внутри рукой и выудил одну из равноценных половин.
        Кот бережно обнял книжку.
        - Музыку сегодня слышал? - спросил он.
        Корвус вспомнил про съёмки клипа в соседней палате.
        - Да.
        - Это тебе показалось, - Кот двинулся к двери, поднял выпиленный круг и уложил на него книгу. - Индустрия грузоперевозок прижимает к груди Вашу любовь.
        - Что показалось? - переспросил Жиль.
        - А что тебе показалось, мы тебе потом покажем, - ЧёрноЖёлтый мягко царапнул ручку лапой. Дверь отворилась медленным полумесяцем. Кот замер в тёмном проёме. Его смешливый взгляд перелетел с постояльца палаты 25 на текст: “Память - изощрённая болезнь Счастья.”
        Прочитав эту строчку, Кот весело улыбнулся и снова поглядел в сторону растерянного Жиля.
        - Попросишь что-нибудь взамен?
        Корвус неопределённо повёл головой, в которой не зажглась ни одна просьба. Кот согласно кивнул.
        - Я могу дать тебе всё, но ничего больше.
        Он водрузил импровизированный поднос себе на голову и вышел.
        Химена уже переоделась в свою обычную одежду. Палата в подвале стала для неё привычнее места на парковке за бесплатным супом. Когда она проснулась, ей на мгновение почудилось, что время движется в обратную сторону (но мгновение это быстро прошло…) Она решила пройтись по больнице - ей всё-таки здесь жить. Только отворила дверь, а на пороге чёрно/жёлтый Кот: не вздумай жить здесь слишком долго.
        Ещё он улыбается и говорит: я тебя повсюду не искал. Ты не была нигде. Давай пройдёмся…
        Химена пристально смотрит на “кусок бумажной рванины” в лапах Кота. Тот почтительно вручает ей “кусок бумажной рванины”, сказав, что это вообще-то единственная половина лучшей книги во всей психушке.
        - Книжка явно библиотечная, попрошу листать осторожней и гвозди уборных в неё не втыкать.
        Кот приобнял Химену за колено, но идти стало неудобно - девушке пришлось отлепить от себя настырного зверька. Тот же потребовал “не лапать его такими чистыми руками”.
        Они, не встретив даже пауков, прошли весь коридор подвала. Кот спросил:
        - Тебе ведь снятся сны?
        А Химене всё время снится парень, что зовёт себя Ржавым…
        От него ушла девушка - просто разлюбила. Но он почему-то считает, будто она умерла (и пытается винить себя в этом)… А ещё этот Ржавый одержим идеей о Втором Сатане, который якобы переделает мир (если вообще когда-нибудь появится)…
        - Да так… снится всякая чушь, - отвечает Химена. Они выходят из подвала.
        Коридор больницы полон чудес. Психи слоняются повсюду, не вдаваясь в подробности собственной болезни. Кот напевает:
        - Я дерево узнаю по походке - оно носит, носит листья в галифееее…
        Химена замечает, что “сахар” - единственное слово на стенах коридора, которое можно прочесть разоружённым взглядом. Мимо неё проходит бритоголовый парень, раздетый по пояс (и окрашенный в красное). Кот говорит: пойдём, поешь.
        В столовой супер-бардак: безработный художник Микки Анджело предпринял сокрушительную попытку изобразить себя в цвете (не вышло); доктор Вуду узурпировал всю соль в солонках (как он выразился - “для проведения ритуалов”); Кот нашёл потерянное сознание (оставленное кем-то на столике у входа); Химена заказал пончики + кофе (ароматный и не очень горячий); Космический Казак расправляется с лампами дневного накаливания (накалывает их на свечной шампур); “трижды герой мира” Чапаевец крепит себе на спину новый орден (места для пластиковой тарелки на груди доблестного вояки просто нет); доктор Бен безучастно отслеживает всяческие телодвижения персонала (подумывая использовать этот материал в камасутре для насекомых)…
        После условного обеда Химена и Кот пробрались на чердак психушки.
        Вид на Симанский сад чарует осень бесконечно. Прозрачность желтизны лица любого из деревьев - как перевёрнутый закат. На небо море пролилось. Ультрамарин небес…
        Химена не находит слов. Кот шарит по углам, находит букву “D”. И сообщает: никогда не умел знакомиться по азбуке Жизни.
        Девушка, дарящая себя чернящей белизне, вволю наслаждаясь осколками света осени, отводит взгляд от сада, красиво смотрит на Кота. И говорит: - Тебе нравилось не делать вид?
        Изображая приступ паранойи, Кот отвечает:
        - Мне нравилось твоё изображение… У нас тут местный художник малюет всякое “фото” на стенах… Я тебя уже видел. Странно, что ты меня раньше не видела, - он хитро улыбается и опирается о стену лапой.
        Чердак условно чист - здесь хлама нет. Ещё отсутствует полезный “инвентарь”, но без потери качества психушки.
        - Никогда не найдёшь, что искал столько дней - В самом тёмном углу, слиянии теней - И не ясен финал слишком страшной игры - Кем останется “Я”, кем останешься ты…
        Чёрный\жёлтый Кот поёт, когда они с Хименой прочь выходят. Чердак теперь сильней опустошён. А осень сад всё также украшает.
        Жиль попытался прочесть слово снова.
        Сахар.
        Красуется на левом рукаве его сегодняшней куртки чуть ниже плеча. Остальные письмена прочесть не удалось (невнятная бессмыслица психически больного летописца). Читай хоть через зеркало, хоть задом наперёд, переставляя буквы - результат один: “сахар” самое знакомое слово. Корвус начал читать надписи, чтобы прогнать скуку.
        Похоже, не поможет… Утро. Ужин уже.
        Холодный рассвет осени.
        Стой как мертвец у стекла и забудь обо всём. Не помни про время, проведённое здесь, не помни других и того, кто ты есть. Не помни потерь, не помни удач. С пустыней во взгляде гляди в жёлтый лес, теперь улыбнись (захочешь - заплачь). Не помни о том, что неспешно за тающим солнцем туманится темень небес. Не помни, как памятью проклят {в отражениях маски уместился ты весь}…
        - “Я” ненавидит тебя, скользит в глубину, но в пространстве сна вакуум. Тогда “Я” озлобленно скалится на чёрную пустошь и начинает отчаянно что-то визжать. Словно сигналы о помощи в железных мозгах ты слышишь Самое Лишнее Слово: неудачник * неудачник * неудачник * неудачник 0
        Наверное, он больше не сможет снять маску…
        Рви руками её, царапай, цепляя пальцами, жги нежной кислотой, пытаясь договориться по-адски, кромсай её скальпелем, в вине топи, молчи с ней о страхах хоть тысячи лет, вдави её в соль на могильном камне против часовой стрелки, мысленно отправь в космическую бесконечность, пробуй расщепить её корпускулы в своём лице на холостом ходу, узнай о ней всё и пойми, что вам обоим не будет любви - результат один: она это ты. Неужели?
        Корвус отравлено припал спиной к скелету приоконной батареи. В палату входит Кот.
        - Опять ты здесь, - шутливый взгляд зверушки “завихрений мозга”.
        Жиль забывает о своей печали удивлённой маской. Чёрно-жёлтым “чудовищем” Кот хватает его под руку и тащит из палаты прочь.
        В коридоре меж ними происходит диалог, достойный Данте и Рембо:
        - Ты собираешься маску снимать?
        - Не вижу смысла в ней…
        - Отличный ты такой!.. Как сны? Ты их не беспокоишь?
        - Вроде, нет.
        - Вечером к завтраку я тебя жду, столовая в твоём распоряжении…
        - Воспользуюсь, спасибо.
        - О чём грустим?
        - Про будущее думать не хочу.
        - Не гляди в него - не будешь знать, что будет.
        - Тогда вся польза пропадёт…
        - Зато всё время будешь удивляться.
        - Для чего ты взял вторую половину моей книжки?
        - Прежде всего - для кого.
        - И всё же…
        - Для девушки, которую ты никогда не встретишь.
        - Но ведь она же где-то здесь?
        - Ещё бы! Она всенепременно здесь. Но вот когда?
        - Что это значит? Ты просто шутишь, что ли?
        - Шучу не слишком сильно, и вовсе не стараясь сделать это… А для тебя - увы и ах!.. Какой вы были бы, конечно, парой! Жаль…
        - Рискну тебе поверить. Скажи, куда идём.
        - В Симанский сад.
        - Ты упросил главврача, чтобы меня отпустили пройтись?
        - Открою тебе маленький секретик: я никогда не видел главврача.
        - Может, потому что его нет?
        - Скорей всего - именно потому, что он есть.
        - Так как я выйду в сад?
        - Почти легко. Я отвлеку самого себя каким-нибудь новомодным бредом, а ты в это время, оставаясь незамеченным для санитаров, охраны, пациентов, докторов - вылезешь через окно наружу. Всего и делов-то…
        - Красивый план.
        - Это не план. Это - безумие…
        Кот улыбается всей мордой, без остатка. Жиль видит в стекле отражение своей маски, многоструктурно наслоённое проекцией в Симанский сад, который всячески “увит”: полёты желтокрылых листьев.
        Жиль Корвус открывает раму. Кот хитроумно отвлекает ВСЕХ:
        Он выкуривает четыре шоколадных сигареты разом; притворяется мечтами в жизнь раскованных людей; переключает без пульта каналы телефона в гостиной воображаемого чиновника; тайно провозит из одного конца коридора в другой рисовые фигурки нелегалов в максимальной миниатюре; травит гладко выбритые анекдоты во фритюрнице из полиэстера; вынуждает себя кричать не по нотам; оригинально имитирует работу мозга, сопрягая этот процесс с таким тяжёлым плевком, что упади он с 30ти метров - мог бы убить; переигрывает, просто переигрывает; смеётся тихим щелчком; падает на простыни истерики (они похожи на линолеум сегодня), катает тут же снежный ком из слов; вызывает внимание огня на себя, чем хитроумно отвлекает всех…
        Жиль уже “вышел” из здания. Симанский сад покорно ждёт.
        Кот поворачивается к нему и [закрывая наглухо створку окна] успевает сказать: если ты встретишь (как тебе кажется) “ту самую” девушку, это ещё не означает, что она будет твоей.
        Мягкий аромат жёлтого цвета. Вечное небо осени. Синий простор.
        Уродливая маска срывается с лица, точно сумасшедший лист клёна. Жиль даже не успел удержать её мыслью. Жуткий разрыв железной (словно желе) логики реального мира в осеннем саду - и маска исчезла.
        Жиль Корвус остался при своём лице. Полузабытое для зеркал и отражений, оно наиболее точно транслирует волну эзотерики на заднем дворе чужих эмоций. Его лицо “снов” снова светится на психокарте планеты. А маска (бушующее нечто пришло в никуда. Оно валится вниз, кро?шится в них, эти фосфорные вмятины плюс углы, ямы кошмарных надежд… Уродливый Дух опять расщеплён. Но маска теперь устремляется сквозь жаркий колодец-тоннель, возможно - самый глубокий со времён зарождения законов бурения скважин в ночи. Она начинает вращаться, разбрасывая капли начинки слишком эфирно. Капли бьются о стенки колодца и застывают в корнях капиллярных деревьев, на всём пути испаряя крошечный звук. Приглядись - и услышишь… Маска пробивает тёмно-красное дно пожара, врывается в огонь чужих чудес и начинаний. Она видит, что смотрится хорошо. Она найдёт новое лицо, прекрасней чем луна, и однажды во сне “прилепит” к себе. Ты проснёшься с тупостью чувств - внезапно поймёшь, что жизнь не для тебя, и что пора прекратить действовать. Восстанешь перпендикулярно кровати, высокий как пень, серьёзный внутри собственных жалоб. Тогда-то ты
скажешь о зеркале, игриво мерцающем в конце коридора. Ты выйдешь на свет зашторенных окон: землистый, промытый, чудовищный кокон… Все мысли твои можно будет потрогать. Дрожат на дыхании, словно кромешные листья в саду инфернальной осени. Да ты и сам уже кружишься водопадом страха. Карябать когтями игрушечных пальцев лицо - забава для маски. Ты спёкся. Настолько, что демонам прощё выбросить сковородку, чем несколько тысячелетий соскребать с неё твою личность. Это отлично! Маска красиво смеётся завывающим смехом. Ты даже не хочешь кричать. Теперь чуть позднее, не то чтобы раньше. Но слишком - всегда… Обычная ночь. Уже поздно. Жёлтые фонари, жёлтые листья на дне перевёрнутых вёдер света. Желтая маска луны над окном. Чёрный край неба, потушенный крик никого. Ты прячешь за стёкла не лучшую жизнь. Стоишь в тишине сумасшедшей осени. Безликий, чуть жёлтый с лица. Не слишком живой, недостаточно мёртвый. Постаревшее забытье стало удачной привычкой. Живёт только маска, не ты) где-то в конце другого мира…
        Химена подходит к подоконнику, на котором восседает Кот.
        Тот веселится взглядом. За его спиной вздымается осенний сад жёлтого многообразия природных форм.
        - Я тебя почти потеряла, - девушка “чёрно-белой причёски” закрыта от света за отражением на стёклах.
        - Ничего удивлённого! Исчезаю, появляюсь. Че?ширский кот - мой слишком дальний родственник… - улыбчивый зверь чем-то очень доволен.
        Химена уселась с ним рядом.
        Слегка помолчали. Она (взгляд на осень) спросила:
        - Чья эта половина книги, которую ты мне принёс?
        Кот театрально поджал губы, взгляд его стал серьёзным и даже жестоким. Печальный вздох, ответ:
        - Я взял её у парня, который был здесь когда-то…
        Уклончивый взор в пространство коридора. Доктор Бен мимоходом ставит диагноз невидимому пациенту, который якобы повёл себя слишком незначительно в начале чьей-то книги.
        - А теперь его здесь больше нет?
        Кот хитро улыбается и говорит:
        - Он вышел… Попробуешь его найти?
        Окно раскрыто в осень. Весь сад “горит” листвой: полёты, смерчи, завихренья, быстрый сход.
        Химена слезает с подоконника прямиком в “открытую рану” Симанского сада, похожую на лиственный ковёр. Идёт до ближайшей рощи - деревья жёлтым шепчут, как в бреду. Приятная поляна для заката. Простейшая скамья. Химена уселась любоваться садом, а осень разлилась на всё вокруг.
        Жиль с опаской потрогал своё лицо. Поверх него - никаких масок.
        Он оглядел пространство сада. Осень везде.
        Листья падают, точно в точку ранимых мечтаний…
        Пустая скамейка по центру поляны.
        Жиль подходит, садится. Весь сад “пылает” листвой: полёты, смерчи, завихренья. Парень (что больше без маски) просто сидит и смотрит перед собой: Симанский сад идёт холмами ниже, ниже… Фигурные желтки деревьев в друзьях у красноструйных перепадов на земле.
        Осень расплескалась по небу, синяя и цветастая, будто прозрачный пакет.
        Жиль Корвус просто смотрит. В саду нет больше никого.
        Кот, причинно находясь на первом этаже психушки, идёт в комнату под номером “22”, проскальзывает внутрь и садится напротив доктора.
        Тот улыбается (хвалебно + красиво). А после говорит:
        - Вы ведь догадывались, что пациент Корвус принимает меня за собственное отражение? Во время наших бесед он думает, будто бы говорит с зеркалом. И пытается это скрыть от самого себя.
        - Я знал об этом слишком много.
        - Ах, если так, то скажите мне - откуда он выдумал эту свою “дочку”? У него нет детей… И, прямо скажем, вряд ли будут.
        - Жиль выдумал её, чтобы не быть таким одиноким. С этим всё просто.
        - Вы проницательны. И талант психиатра у вас есть. Я всегда одобрял ваши методы работы. Быть среди “осуждённых на смерть” - это, прямо скажем, смелый подход.
        - И за него ещё платят неплохо.
        Доктор на другом конце стола опять размозжил губы ловкой улыбкой.
        Кот усмехнулся в ответ. Доктор, уже несколько лет закреплённый за 22ым кабинетом (ему порядком надоела эта дурацкая работа - быть не пойми кем в дурдоме), чуть подался вперёд и произнёс богобоязненным шёпотом: - Поймите меня с интересом, я ни в коем случае не пытаюсь осуждать безразличных мне людей, но ведь он думает, что я зеркало.
        - Я знаю, он слепо верит в дурные приметы. Вам нечего бояться - он Вас не разобьёт…
        Доктор К(от) выходит из кабинета 22.
        Коридор больницы валяется в шизофрении. Пациенты (как обычно) сходят с ума, сегодня даже слишком сильно.
        Осколки стекла лежат во дворе уже несколько лет. Кто их там будет убирать, шеф-повар?
        Симанский сад тонет в осени каждый год, по расписанию.
        Странную книжку “Абсурдник” издали ограниченным тиражом. Однажды Жиль случайно разорвал её на две равные части. Получилось удачно.
        Доктор К(от) носит чёрно-жёлтый халат, когда его никто не видит.
        Голоса в голове Химены и Корвуса действительно “окрашены” под монохром. Так проще выделиться (такой окрас особо предпочтителен среди демонов, следящих за безумием моды во все времена).
        Группа Mudvayne, скорей всего, не снимали клип в палате Психушки.
        Жиль и Химена разделены 6естью годами жизни. Они в “разном времени”.
        Для К(ота) время течёт правильно. Он ждал 6 лет, чтобы привести сюда Химену и дать ей вторую половину книги Корвуса, в ответ на её: “Можешь ещё принести что-нибудь почитать?”
        Больница - это и вправду одно здание: два корпуса (А и Б), три этажа, подвал и даже чердак. Пищу тащат через двор. Костры не жгут на крыше, опасаясь спектакля “Огненный Сатана против Пожарной Охраны”. Некоторые двери с одной стороны обычно без ручек. Многие ручки [как всегда] без дверей.
        Входные двери, протяжно заорав, захлопнулись за Ржавым.
        Он {с трепетом последнего листка на умершем деревце} шоркал по коридору Больницы. Два санитара послушно вели его под руки, соблюдая дистанцию, достаточную, чтобы не навредить.
        Ржавый поступил сюда этой осенью. Всё вышло красиво.
        Ему сказали, будто он должен “оседлать свой диагноз”. Он же подумал, что это будет удобно.
        Палата номер 252 словно ждала его.
        Возможно, теперь вся жизнь Ржавого пройдёт именно здесь. Тихо и не очень заметно…
        В первый же день он узнал про парня, что считает себя чёрно-жёлтым котом. Ржавый сначала не поверил в эту историю, но доктор, рассказавший её, выглядел максимально серьёзным.
        Этот кот-парень таскается с часами повсюду и говорит странные вещи (будто он работает в психушке под прикрытием; будто потерял цифру шест6; будто забыл, как кричать тихим звоном; будто умеет притворяться насекомым; будто гроссмейстер в 22м поколении; будто очень красиво мурлычет; будто не любит жечь суши; будто стабильный конструктор; будто узнал тайны мира; будто запомнил “смерть-память”; будто не видел листвы красивей, чем в местном саду)…
        А в первую ночь Ржавый увидел кошмар. Он шёл к своей мечте напролом (хотя и скромничал при этом всю дорогу), а на пути ему встретились девушка с чёрно-белыми волосами красивой причёски и парень в куртке из слов.
        Сам же Ржавый сидел на скамейке качелей в осеннем саду. Там шёл дождь. И эта девушка подошла к нему близко-близко (её парень остался стоять в стороне, наблюдая за полётом книги, похожей на бабочку).
        Чёрно-белая девушка улыбнулась Ржавому и обнажила левое плечо. Там красовалось слово “Бог”. Парень стал похож на кота и помахал Ржавому рукой, будто прощаясь.
        Тут Ржавый улыбнулся им - они пошли куда-то в осень. Сад сна сомкнул над Ржавым ветви. Повсюду расплескался жёлтый свет.
        Последнее “привет”. На вроде как в пустыне.