Калеб Валерия Спасская
        Калеб - первый рассказ мистического цикла. Это - сюрприз и подарок моим друзьям и любимым читателям. Буду благодарна за обратную связь.
        Калеб
        Рассказ
        Валерия Спасская
        
                
        Валерия Спасская
        Калеб
        Рассказ
        1.Пробуждение
        Странный шорох будит меня, словно ветер гуляет по комнате, шуршит разбросанными листками недописанных стихов, катает пустые бутылки, а потом ещё - звук, похожий на топот маленьких ножек… кот? Но у меня нет никакого кота.
        Я пытаюсь открыть глаза, они тяжёлые, не разлепляются… в голове как будто война: сотни микровзрывов, пульсирующая боль просыпается при попытке пошевелиться и оторвать от подушки безвольное, будто свинцом налитое тело…
        У меня уже галлюцинации?
        - Допился, - бормочу я пересохшими губами, каким-то чудом сползая со сбитого дивана. Перемещаюсь вниз и сажусь на пол, опираясь о диван спиной, пытаюсь проснуться, восстановить связь с реальностью. Мне хочется увидеть, что всё в порядке: в комнате тихо и мне ничего не мерещится. Противный страх безумия (а он у меня был всегда) заползает своими липкими щупальцами в сознание.
        - Нет, только не это.
        «Всё хорошо», - успокаиваю я себя мысленно, - просто плохой период и не так уж много я пью, другие пьют и побольше. В конце концов, у меня есть причина, так что это не навсегда. А что за причина? Ах, да, от меня ушла девушка. Девушка? А на кой мне сдалась эта девушка, чтобы так гробить себя из-за этого?
        И тут же резким потоком пробуждается в области сердца другая, нефизическая, сильная, тупая и какая-то безграничная боль, расширяется дырой во все стороны и заполняет меня и весь мой мир: эта страшная яма одиночества, открывшаяся там в пубертатный период, психологи говорят, от какой-то детской недолюбленности, но мне всё равно. Я никогда не согласился бы, чтобы какой-то незнакомый и чужой мне человек ковырялся в моих детских страданиях и грязном белье.
        Нет, я всегда предпочитал продолжать жить с этой дырой, иногда заполняя её чем-то или кем-то, но я даже не ожидал после расставания с Наташей, что она не только, оказывается, целиком влезла в неё, но и умудрилась за время, проведённое со мной, расширить эту ямину до размеров квартиры. Да что там: всего моего мира, восприятия. Всё, что я видел вокруг себя, каждый день, просыпаясь, и далее выходя на улицу, даже в рабочее время: там, где на столе стояла её фотка в рамочке: сколько было нежных или наоборот яростных переписок с ней в свободные моменты, сколько эмоций: любви, нежности, заботы, ревности, гнева, страха - пережил я во всех местах, где проходила моя жизнь. Наташа была моей жизнью, и я не понимаю, почему она ушла.
        Так зачем же сегодня этот странный ветер (или кот) или моя галлюцинация пробудил меня к этой боли, которую я пытаюсь залить алкоголем и заглушить болью физической, уничтожая своё тело, здоровье и сливая время жизни - такое пустое, холодное, колючее без неё…
        Я с трудом разлепляю глаза, так что вижу все будто в дымке. Мне кажется, будто кто-то маленький пробегает мимо стола, запрыгивает в коробку от пиццы и там начинает жадно и с урчанием, как животное, хрустеть засохшими остатками.
        Либо ко мне действительно забрался кот, либо это…
        Боже мой, надо завязывать с пьянством.
        Резким усилием я поднимаюсь и иду в сторону звуков. Всегда нужно идти в свои страхи, к тому же мне любопытно, что я там увижу: до какой грани безумия я уже дошёл?
        Кто-то крошечный будто охает, коробка из-под пиццы летит мне под ноги, крошки рассыпаются по зелёному ковру, который и без того уже весь грязный… я запинаюсь за бутылку и едва остаюсь на ногах. С громким звуком бутылка катится по полу к стене, заглушая топот маленьких ножек, который я всё же отчётливо слышу, но теперь не понимаю, в каком направлении они удаляются. В окружающем меня хаосе разбросанных вещей невозможно найти кого-то размером с кота, пытающегося спрятаться. Откуда-то доносится шорох листков, исписанных стихами о боли разлуки, и всё стихает.
        Кажется, моё безумие покинуло меня.
        Без него опять становится слишком тихо и одиноко, и уже не уверен в том, что хотел бы прекратить этот странный трип.
        В этом необычном пробуждении есть что-то особенное: ощущение затягивающей игры, как в детстве, когда ты засыпаешь не для того, чтобы забыться, а потому, что просто устал, и каждое новое утро - как выход к свету из тьмы, восстановление всех временно приостановленных функций, эмоций и ожиданий, радостное предвкушение чего-то чудесного: продолжения игры, которой нет конца…
        Я не помню, когда это закончилось. В какой именно момент детская игра превратилась во взрослое существование, а радостное предвкушение нового приключения - в мрачную пытку под названием «новый день», который нужно прожить по правилам, не оступиться, выдержать испытание, чтобы к ночи забыться очередным кошмаром, сжавшись внутри в комок неприятия, страха и тревог, в ожидании нового дня мучений.
        Сегодня я знаю точно, что не хочу так больше жить.
        С какой-то удивительной радостью и лёгкостью я встречаю своё безумие, и даже головная боль, кажется, почти прошла. Я продолжаю преследовать маленькое непонятное существо, затерявшееся в хаосе моей реальности.
        В какой-то момент я осознаю, что заплутал в стенах собственной квартиры, а тишина стала оглушительной и болезненной, она ранит меня. Я начинаю понимать, что ничего этого нет, а вся утренняя суматоха - плод моей опьянённой фантазии, сдобренной литрами некачественного алкоголя.
        Перед глазами возникает Наташа: такая нежная, милая, ускользающая, с улыбкой на лице. Её образ тает в белёсой дымке, она не просто уходит от меня: её уже попросту давно нет в моей жизни. Она покинула мою реальность со звонким весёлым смехом, а я даже забыл, когда именно это случилось: неделю назад? Месяц? Год?
        Я вдруг с ужасом понимаю, что выпал из объективного мира, перестал быть человеком, что время для меня исчезло, остановилось…
        «А жив ли я до сих пор?»
        Пульсация в висках - вот ответ на вопрос. Не очень приятный, но всё же утешительный. Потому что, как бы ни было тяжело, покуда мы в этом теле - хотя бы можем воображать, что контролируем реальность. Мы что-то знаем об этой жизни - всегда недостаточно, но довольно, чтобы не слетать с катушек и продолжать существование. Потому что за пределами тела - неизвестность. Там все человеческие правила будут разрушены, и всё, возможно, превратится в хаос - а это действительно страшно.
        Пока мой разум пытается ухватить нити ускользающей реальности, моё тело садится в прихожей у дверей и начинает рыдать. Бог его знает, почему… быть может, потому, что в детстве ему не разрешали плакать.
        «Ты же мальчик, ты должен быть сильным. Это девочки плачут, а тебе нельзя».
        Почему нельзя… девочки - люди, а мы - нет?
        Странный, приглушённый смех раздаётся из глубины моей квартиры, но я продолжаю воспринимать его как нечто исходящее из моего нарождающегося безумия, которому я рад… Однако странный озноб касается тела, продолжая с внешней стороны реальности возвращать меня к жизни…
        Лёгкое дуновение ветра… мурашки по коже. Я поднимаю взгляд к приоткрытой входной двери и размышляю уже более приземлённо:
        «Когда это я выходил из дома и почему не закрыл за собой дверь?»
        Вот это уже странно. Я всегда крайне аккуратно отношусь к подобным вещам и даже в состоянии сильной запущенности и алкогольного опьянения не позволяю себе оставить дверь открытой, к тому же у меня не бывает амнезии, и я прекрасно помню, как выходил пару дней назад за вином, купил сразу много, а затем тщательно запирал за доставщиком пиццы… вчера… или позавчера.. время неважно, важен сам факт.
        Взгляд мой непроизвольно обращается к замочной скважине. Она странно искорёжена и помята, более того, напоминает бесформенную дыру, удивительным образом похожую на то отверстие, которое представляется мне внутри моей грудной клетки… Кто мог сотворить такое с моим замком, да ещё и так, что я этого не услышал?
        Теперь уже более звонкий смех раздаётся откуда-то с кухни, а затем вновь - лёгкий топоток крохотных ножек, маленькая тень мечется в проходе, но в этот момент я вдруг слышу чей-то хриплый болезненный кашель из-за двери.
        Моя алкогольная мигрень мало-помалу проходит, и я всё больше начинаю перемещаться из полусонного состояния к привычным ощущениям человеческого существования, и чем больше я к ним возвращаюсь, тем страшнее мне становится: потому что помутнение проходит, а странные галлюцинации - наоборот, как будто становятся ярче, врываются в реальность и сбивают с толку. Так что я, в самом деле сошёл с ума? Есть ли ещё возможность проснуться?
        Из-за двери дует сильнее, от потока воздуха она открывается шире с лёгким шорохом, и я как будто различаю негромкие шаги и чьё-то кряхтенье.
        Сосед? Ну да, конечно, ничего удивительного: старичок в соседней квартире: ходячий полутруп. Бог знает, сколько ему: такое чувство, что он уже давно должен лежать в могиле, вид у него, мягко говоря, не очень: сгорбленный, болезненный, синюшного цвета кожа, тощий, как скелет, кости будто вылезают наружу, да и вижу я его крайне редко: он никуда не выходит, только порой посыльные приносят ему сумки и коробки: продукты, наверно. Я не знаю наверняка, что там, помню только раз, какие-то ящики оставили у двери, и от них пахло будто конским навозом - да, именно чем-то таким, я ещё подумал тогда: может, он дома выращивает что-то, и ему нужны удобрения?
        Но на самом деле, я мало думал о нём: простой безобидный старик, доживающий свои дни в одиночестве, а у меня и своих дел хватало.
        Только вдруг мне вспоминается одна ночь: очень ярко, вспышкой… так странно, словно моё сознание разом перенеслось в тот момент - будто я вновь всё вижу, как тогда - а ведь я никогда этого не вспоминал и не придавал этому значения…
        …Просыпаюсь от странного неприятного чувства - так всегда бывает, когда Она не со мной, но ведь мы заснули вместе, в чем же дело?
        Холодный свет луны льётся из окна, и у меня мурашки по коже… как будто и вправду холодно - но это прохлада моей Наташи, она бледная, осиянная этим лунным светом - действительно отстранённая, дрожащая, комкая одеяло, сидит на краю кровати.
        «Антон, ты слышишь?»
        «Нет, а что? Я спал».
        «Вот ты всегда спишь, - с обидой говорит она, - а я тут не могу спать, мне у тебя кошмары снятся, а потом я просыпаюсь, и эти странные звуки…»
        «Родная», - я сажусь на кровати, пытаюсь обнять и притянуть её к себе, но у неё даже кожа будто соткана из лунного света - такая же холодная, прозрачная, неприступная…
        «Ты не веришь мне, - вздыхает она, - думаешь, что я сумасшедшая… вот, сейчас слышишь?»
        Наташа тревожно вздрагивает.
        Мне кажется, будто ветер гуляет, свистит и воет на чердаке, но ей мерещится шуршание крыльев, звуки кудахтанья и нечеловеческих воплей, а ещё будто ближе к утру кукарекает петух.
        «Может, это часы у соседа, - говорю я, - у меня сосед - дедуля, ну знаешь, такие старые часы, кукарекают каждый час, у моей бабушки были в деревне».
        «Нет, это не часы, - уверяет Наташа, - даже если и так, то кто же кричит и крыльями бьёт?»
        «Да это не крылья, это ветер на чердаке, - возражаю я, - там, должно быть, щели и бродячие кошки, они забрались туда и воют, а может, ещё и голуби, мы почти под крышей, ну что ты боишься.»
        «Мне снится всякая гадость», - брезгливо подёргивает она плечами, продолжая отстраняться.
        «Ну, а что тебе снится?»
        «Чёрные петухи, - почти шепчет Наташа пересохшими губами, - они как будто… совокупляются, фу! А потом огонь и змеиные хвосты… их много, и много птиц, они бьют крыльями, пытаются выбраться из клетки, а эта клетка - дом, они хотят не летать, а зарыться в землю, но не могут, потому что они высоко, и вокруг - кирпичи. Они боятся огня, потому что огонь их погубит… это ужасно!»
        Наташа рыдает, обняв колени, такая хрупкая, далёкая и холодная, меня не впечатляют её речи, я не верю в эти сказки, но однажды она уйдет - так же просто и легко, как отстранялась ночью, скажет в дверях:
        «Прости, Антон, я не могу здесь больше».
        И я приму это на свой счёт, и буду думать, что же я сделал нет так, а если… она была права, и тут действительно что-то есть? Что-то, что я не хотел замечать?
        Теперь проще. Дверь открыта, и снаружи кашель, можно просто выйти и посмотреть. Двигаться уже легче. Тело, вроде, подчиняется, и пульсирующая боль, хоть и не проходит совсем, но становится будто привычной - я перестаю замечать её.
        Выхожу не площадку, останавливаюсь задумчиво перед дверью соседа - она приоткрыта так же, как и моя, только замок в порядке. Да и неудивительно - он никогда не запирал дверь. Никто бы к нему не полез - что искать у старого безумного деда? Но всё же и открытой настежь он её никогда не оставлял.
        «Войти или не войти?» - думаю я, стоя в коридоре.
        А в конце концов, кто его знает, вдруг ему плохо? Да и кто расковырял замок в моей собственной двери?
        Я решаюсь и делаю шаг. Вхожу и… застываю в полном удивлении. Ожидая увидеть загаженный клоповник, провонявший старческими миазмами, я вижу чистую и опрятную богато обставленную квартиру. Да, мебель не первой новизны, но явно дорогая, светлая, с классическими завитушками и золочёными ручками. Паркет, воздушные ковры с цветочными узорами, большие хрустальные люстры, чайник и чашки на столе из тонкого хрусталя. Квартира помирающего деда, которому доставщики приносят посылки навоза, вдруг оказывается дворцом. Никаких растений. А посреди залы, в которую я вхожу, как зачарованный - лестница с блестящими белыми перилами.
        Старый сосед стоит на ней в красном махровом халате и босиком, на голых ступнях - синие вздувшиеся вены, он смотрит на меня из-под густых седых бровей крошечными покрасневшими глазками - пристально и безумно.
        Лестница… куда она ведёт?
        Он не даёт мне перевести взгляд вверх, он словно специально выпускает из трясущейся ладони переливающийся хрустальный шар, который падает вниз - на блестящий паркет - и катится к моим ногам, не разбившись.
        Я наклоняюсь, поднимаю шар и смотрю старику в глаза, теперь не отвлекаясь ни на что другое. Я знаю - это именно то, чего он хочет.
        - Простите, - говорит он вдруг отчетливым и громким, вовсе не старческим голосом, - простите за беспокойство, молодой человек. Сложно держать взаперти то, что запереть невозможно. Видите ли, в чем дело. С некоторых пор я… ВЫПУСКАЮ ЕГО ПОГУЛЯТЬ.
        Последняя фраза звучит как-то особенно зловеще, и я почему-то вдруг ощущаю себя в шкуре своей Наташи, когда она беспомощно дрожала ночами под луной, слушая звуки неведомых тварей - то ли взаправду, то ли в своей голове.
        Я в этот миг перестаю доверять самому себе и тому, что вижу - я ощущаю неприлично близко присутствие неких сил, смысла существования которых не понимаю, но которые намного могущественней, древнее и мудрее меня, а оттого, что они недоступны моему пониманию, эти силы пугают и угрожают чем-то абстрактным, выходящим за пределы человеческой формы. Это какой-то иррациональный страх, ужас за гранью восприятия… мне хочется кричать, но я не могу… что-то подобное ультразвуку будто звучит в моей голове - я не должен этого слышать, но почему-то слышу, словно новые, неизвестные мне прежде, органы чувств пробуждаются от многовекового сна, и я начинаю воспринимать что-то запредельное.
        2.Сосед
        Не знаю отчего, но с того странного дня моя жизнь приходит в порядок. Я больше не пью (почти), прибрался в квартире, вновь хожу на работу, настроение у меня спокойное и ровное. Если бы я лечился у психиатра или нарколога, то врач назвал бы моё состояние стабильным. Стабильные серые ничем не примечательные будни.
        О том дне я совсем не думаю: кажется, моё подсознание сместило воспоминание куда-то глубоко на самое дно, чтобы я не волновался, но в моём разуме что-то сдвинулось, даже скорее расширилось: если я не вспоминаю происшедшее, это не значит, что я не принимаю этого. Нет, странным образом, теперь необъяснимое стало частью моей реальности. Я сменил замок в квартире, но дверь не запираю. Неизвестный маленький гость продолжает посещать меня, я часто слышу его и вижу мелькающую по углам тень, порой с кухни или из прихожей раздаётся его звонкий смех, падают и катаются по полу предметы, иногда, если он проливает воду, я обнаруживаю на полу следы маленьких босых человеческих ножек. Я отношусь к нему как к пугливому уличному коту, который забрёл ко мне в дом, но слишком осторожен, чтобы показываться на глаза. С соседом я не вижусь, но его дверь постоянно полуоткрыта.
        Порой по ночам я слышу сверху, с чердака, странные звуки: шуршание, движение, приглушённые крики неизвестной природы. Теперь уже я уверен, что это не ветер и не кошки, но мне почему-то совершенно не интересно, что там происходит, как не интересна городскому человеку, равнодушному к природе, приехавшему в лес, жизнь его обитателей. Он просто видит и слышит их, но не замечает, думая о своём, отстраняясь и воспринимая чуждую реальность в качестве декораций.
        Иногда мне кажется, что в моей голове какая-то пелена, а в сердце - неестественное равнодушие. Иногда возникают мысли пойти к врачу, но тотчас же отпускают: что я ему скажу? Что у меня по квартире бегает гном, а странный дедушка за стеной лазит по лестнице на чердак и держит там чертей?
        Нет, уж пусть лучше всё остаётся как есть.
        Октябрьский прохладный дождливый день близится к концу. Я всё так же пребываю в прострации, поднимаясь по лестничной клетке к себе домой. Сегодня я чувствую себя намного лучше, чем все предыдущие дни, даже пасмурная погода никак не отражается на моём настроении. Жизнь возвращается в свою колею, я много работаю, общаюсь, в том числе, и с девушками, и не понимаю, как я мог испытывать такие ужасные эмоции, что чуть не угробил себя. Пора забывать Наташу, пора оставить боль разлуки в прошлом, а пустота в груди почему-то беспокоит меня гораздо меньше, чем прежде.
        Я поворачиваю ключ в замке, и какое-то странное предчувствие охватывает меня, так что, войдя в общий коридорчик, я даже не удивляюсь, обнаружив в дверях соседней квартиры старика, поджидающего меня.
        - Прошу прощения, - говорит он.
        Не тем внушительным голосом, которым говорил со мной тогда на лестнице. На нём светлая пижама в голубой цветочек и чёрные шлёпанцы.
        Я давно его не видел и, в общем-то, он всегда выглядел не очень, но я запомнил то состояние, в котором застал его в тот день, когда странное крошечное существо впервые посетило мою квартиру. Тогда он говорил чётко и уверенно, излучая энергию силы и могущества, не вязавшуюся с тщедушной внешностью, а сейчас, несмотря на более опрятный и здоровый внешний вид, он будто как-то внутренне сник, и теперь его голос стал действительно голосом старика: уставшего и больного.
        - Зайдите ко мне, пожалуйста, если вам не сложно, - просит он.
        Я вхожу. Всё то же богатое убранство, обои в нарисованных цветах, светлая дорогая мебель, дверь в зал закрыта, и я не могу убедиться, действительно ли существует лестница или она была лишь плодом моего воспалённого воображения… впрочем, мне давно уже это неважно.
        - А вы никогда не думали, почему? - вдруг спрашивает старик, и в голосе его слышны весёлые нотки.
        Он идёт передо мной в сторону кухни, я не вижу его лица, но уверен, что он слегка улыбается.
        Для меня почему-то неудивительно, что он прочёл мои мысли.
        Видимо, так нужно.
        Сосед проходит к плите, ставит чайник.
        Кухня довольно просторная, посреди - круглый стол, покрытый скатертью с большими красными розами, заваленный какими-то старинными пожелтевшими книгами.
        - Присаживайтесь, - говорит он, пока я разглядываю множество разнообразных ваз с красиво оформленными букетами сухоцветов.
        Старик наливает кипяток в чайник, расписанный тоже растительными узорами.
        - Давно хочу с вами поговорить, но сложно было решиться, - он присаживается напротив и внимательно смотрит на меня маленькими обрамлёнными морщинами глазками.
        Глаза у него уже не воспалённые, как прежде, и теперь я вижу, что они карие.
        - Кстати, я Пётр, - представляется он.
        - Антон, - отвечаю я, - очень приятно.
        - Видите ли, Антон, - начинает он, наконец, - уже много лет назад я задумал один эксперимент. Этот эксперимент, честно говоря, не вполне научного характера. Это связано с древними изысканиями. Я профессор, химик, и как-то раз в мои руки попали некоторые древние книги, в которых описываются различные процессы трансформации.
        - Трансформации чего?
        - Разнообразные. Это превращение: неодушевлённых предметов в одушевлённые, не имеющих никакой ценности - в бесценные. В общем, вариантов много.
        - Вы говорите об алхимии?
        - Эмм, да, ну вы уже поняли.
        - Я считал это знание утраченным, а чудесные опыты превращений не доказанными.
        - Да, но ведь вы же видели кое-что, - он приглушает голос и придвигается ко мне поближе, - и продолжаете видеть. Я этого не хотел, но…
        Вдруг спохватившись, он начинает озираться по сторонам, щурясь и всматриваясь в углы кухни.
        - ЕГО здесь нет, - говорю я, сам не зная почему.
        - Вот именно.
        Пётр поджимает губы и молчит, и в этой тишине мне кажется, будто я слышу, как заваривается в чайнике чай, тоже превращая одну субстанцию в другую.
        - Теперь ничего не скрыть, - говорит, наконец, старик со вздохом и разливает по чашкам ароматный дымящийся напиток.
        Запах божественный: судя по всему, он добавил каких-то трав,
        - Потому я вам ничего рассказывать и не буду. ОН и так всё знает, все наши мысли, да и вы узнаете, если ОН захочет этого. ОН потешается надо мной и над вами, бог знает почему, вы очень полюбились ЕМУ. Я не могу больше ЕГО контролировать, ОН, как и сказано в древних текстах, знает многое, чего не знаю я. Я надеялся, что ОН будет меня учить и поможет мне, но ОН воспротивился моему намерению. Я не понимаю, что у НЕГО на уме и считаю своим долгом предупредить вас, чтоб вам не было уж совсем безразлично происходящее. Кстати, ваше безразличие - это тоже ЕГО рук дело. Вы бы не успокоились, пока не узнали бы, что здесь происходит, а ЕМУ этого не надо, потому ОН залез к вам в голову и приглушил ваши желания, эмоции и чувства. У вас ведь и в жизни всё выровнялось, вы сейчас как бы среднестатистический примерный человек, хотя на самом деле - вы чувствительный, страстный мужчина, потому и склонный к депрессиям и запоям, что не в силах справиться со своими эмоциями. Но посмотрите на себя сейчас: вы стали марионеткой в ЕГО руках, вы думаете, что ОН гуляет по вашему дому, как кот, но на самом деле это ОН держит
нас с вами за домашних животных. Вам сейчас даже не интересно, кто это, но я всё же скажу: ОН - гомункул, маленький человечек, выращенный из моего семени по всем правилам, получившийся идеальным и разбивший мои ожидания вдребезги, как непослушный сын. Сейчас то, к чему я готовился всю свою жизнь, рушится у меня на глазах, и я не в силах ничего поделать, как только смотреть на это и ждать. Чего ждать, я не знаю, но вы будьте готовы ко всему. Что-то подсказывает мне, что я так и не увижу вожделенных плодов своей работы.
        Я молча пью чай. Ничего не меняется в моём состоянии от его речей. Но теперь, узнав про гипноз, я решаю, что это не должно мне нравиться и что это нужно исправить.
        - Но я всё-таки буду пытаться, - с мрачной решительностью продолжает старик, - если же у меня не получится, то кроме вас мне некому оставить все свои наработки. Если что-то случится со мной, вы найдёте в моём доме всё, что нужно для продолжения работы: все необходимые книги, материалы и ингредиенты.
        В его голосе слышится обречённость, подслащённая оборванными клочками надежды.
        Мы больше ни о чём не говорим, всё и так ясно. Я допиваю чай и, попрощавшись, иду домой. Это - второй раз, когда я с ним общаюсь и последний - когда вижу его живым.
        3. Гомункул
        ПРОСЫПАЙСЯ! МНЕ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ!
        Голос звучит звонко и отчётливо в моей голове: не снаружи, а именно внутри, как будто там пустая комната, и гулкое эхо отражается от стен, а точнее - от костяного свода моего черепа.
        Странное, непривычное и не очень приятное ощущение.
        ПРОСЫПАЙСЯ! - уже более повелительно, с капризными нотками.
        Моё сознание пробуждается, и вдруг на меня обрушивается забытая гамма разнообразных эмоций и чувств, как будто спала пелена, блокировавшая их всё это время - я снова живой, у меня есть желания! И… боль в груди - пульсирующая, чёрная дыра одиночества - только не это, нет!
        ТЫ САМ ЭТОГО ХОТЕЛ - словно колотушка по шаманскому бубну, звучат в голове слова. Голос юный, бодрый, энергичный.
        Я открываю глаза и, наконец, вижу ЕГО. Именно в этот момент я понимаю, как же сильно на самом деле я желал его увидеть - всё это время гонялся бы за ним по углам, ставил бы ловушки, любопытство не давало бы мне спать - если бы не эта пелена, гомункул не скрылся бы от меня. Но я больше не сумасшедший, накачанный, словно таблетками, дурманом, которым он отравлял меня, нет, я вновь такой, каким был всегда - живой, страстный, увлекающийся, и только теперь благодаря этой временной полукоме я понимаю, насколько дорога мне моя реальность - все мои ощущения, и даже эта боль - ведь всё это то, что делает меня собой, это и есть смысл и любовь, ради которой стоит продолжать жить - даже если она безответна, даже если ранит, всё равно, это лучше, чем быть бесчувственным роботом, каким ОН сделал меня.
        - Но зачем? - спрашиваю я и смотрю на него.
        Он маленький, не больше кота. Стоит перед моим лицом на подушке совершенно голый, сложив руки, смотрит на меня с вызовом. Волосы у него длинные, кожа бледная, с землистым оттенком. Глаза карие - яркие, внимательные. Пожалуй, он похож на своего создателя, но совсем юный, по человеческим меркам ему можно дать лет пятнадцать.
        - Спрашиваешь, зачем, даже не познакомившись, - говорит крошечный юноша.
        Говорит по-настоящему, а не бубном в моей голове.
        - Я Калеб.
        - Ну, моё имя тебе известно, - отвечаю я, - думаю, что ты знаешь про меня абсолютно всё. Так всё-таки, зачем?
        - Мне не нужно было шума, - объясняет Калеб, - а ты поднял бы шум.
        - Пожалуй, да. Но я и теперь могу поднять.
        - Нет, - возражает он, - теперь не поднимешь.
        Он чем-то расстроен или встревожен - я сразу этого не заметил.
        - Что случилось?
        - Пойдём.
        Мы идём в квартиру соседа, и я вижу на полу, в зале под лестницей (всё-таки она существует) его распростёртое тело, небольшая лужица крови около виска. Почему-то я даже не удивляюсь - вот теперь у меня нет никаких эмоций не из-за гипноза, а просто это было как-то ожидаемо. За период времени отлучения от всех своих привычных реакций я успел привыкнуть к существованию скрытного гомункула, странного деда и других чудес по соседству, а из того, что рассказывал мне старик, практически следовало то, чему я сейчас стал свидетелем.
        - Это ты убил его, - говорю я без тени сомнения.
        - Извини, - пожимает плечами Калеб, - я не мог допустить смерти своих собратьев.
        - Собратьев?
        - Сейчас не время, - говорит он, - тебе надо позвонить и вызвать тех, кто всё это уберёт. Скажи, что вы дружили и общались, а сегодня ты услышал грохот и зашёл посмотреть, в чем дело. Скажи, что у старика не все дома, и, если будут спрашивать - что эта лестница никуда не ведёт. Он выстроил её, потому что верил, что сможет подняться по ней на небо. У него по всей квартире латинские книги, их никто читать не умеет, а ты объясни, что он был одержим какой-то средневековой ересью.
        Я поднимаю глаза и вижу лестницу, упирающуюся в потолок.
        - Но там действительно ничего нет, - говорю я.
        - Пока для тебя лучше думать так, - соглашается Калеб, - сейчас делай всё как я сказал и проследи, чтобы никто не поднимался до конца лестницы, а потом вернись к себе домой и жди.
        4. ВАСИЛИСКИ
        Хлопоты с похоронами легли на мои плечи, потому что родственников у старика не было, но всё это окупилось с лихвой, когда меня вызвали для оглашения завещания. Оказалось, Пётр оставил всё своё имущество мне.
        Всё это время - пару недель хлопот - я не видел Калеба, даже приходя в свою новую квартиру.
        Странно, но я не испытываю особой радости.
        Стоя у запылившейся лестницы, я смотрю на потолок, в который она упирается. Безумие. Должно быть, вся эта история и вымышленные существа пригрезились мне. В комнате очень душно, и я открываю окно нараспашку.
        АНТОН, ТЫ ВНИЗУ?
        Я вздрагиваю и останавливаюсь в замешательстве. Голоса в моей голове - ну ладно, это нормально. Всё дело в голосах, нужно всё-таки сходить к врачу. Может быть, мне назначат какие-нибудь таблетки, и эта хрень пройдёт.
        А дальше - распахнувшаяся невидимая прежде дверь в потолке, громкие нечеловеческие крики, тотчас же разрушившие тишину, шелест, шум и обрушившиеся сверху существа, похожие на птиц, размером с орла, машущие костлявыми тёмно-серыми перепончатыми, как у летучих мышей, крыльями, с чёрными петушиными головами, вращающие безумными жабьими глазами, и с ними - ворвавшийся в комнату смрад: запах земли, навоза, гнили, химикатов и грязных животных. Затем из проёма в потолке высовывается гомункул и вдруг отчаянно и громко кричит:
        - Окно! Закрой скорее! Не выпускай!
        Я бросаюсь к окну, но две птицы, размахивая, будто плетями, длинными чешуйчатыми хвостами, уже вылетают наружу. Я захлопываю окно перед клювом у третьей птицы, и та со всего маху врезается в стекло, громко верещит, падает и забивается под батарею.
        Улетевшие птицы не взлетают, а пикируют вниз, словно камни, и я с ужасом наблюдаю, как, пролетев девять этажей, они ударяются об асфальт внизу и разлетаются в стороны кусками землистой плоти и чёрных перьев.
        - Почему они упали? - спрашиваю я с отчаянием.
        Калеб уже рядом, он взобрался на подоконник и печально смотрит вниз на разбившиеся тела удивительных созданий.
        - Они как древние змеи, родом из земли, - говорит он удручённо, - как и я. Никогда не чувствовал себя настоящим человеком. И они - лишь уроды, созданные для удовлетворения ничтожных человеческих нужд.
        - Каких?
        Он смотрит на меня с отчаянием.
        - Как ты думаешь? Богатство! Вот то, что было нужно моему создателю, я никогда не смог бы назвать его отцом. Он породил меня - одинокого, слишком мудрого для этого времени - да, мы, гомункулы, такие, это и в книгах сказано. Только я один мог бы поведать ему секрет философского камня - того, что он искал. Богатство и бессмертие - он надеялся получить золото и жить вечно. А эти бедные птицы! Они никогда не хотели рождаться. Их мать и их дом - глубины земли, вот почему, если их не окружить каменными стенами и если они доберутся до земли - они зароются в неё, уползут в глубину - там им комфортно, там они дома, в том чреве, из которого никогда не должны были появиться. А он хотел их сжечь.
        - Сжечь?
        - Пойдём, я покажу тебе.
        Взяв Калеба на руки, я поднимаюсь с ним на чердак. Он спрыгивает с моих рук и бежит зажигать потухшие от ветра свечи.
        Я стараюсь дышать ртом, чтобы не вдыхать ужасных запахов. Огромные змееподобные птицы уже налетались по квартире и сидят по углам.
        - Поему они вернулись сюда? - спрашиваю я.
        - Тут темно, им комфортнее, - объясняет Калеб.
        Повсюду - грязь, комья земли, навоза, какие-то застарелые скорлупки от яиц, разбитые колбы, множество ящиков, наполненных почвой. Какие-то колбочки, склянки - всё раскиданное, побитое, покорёженное. Я наступил на что-то и с отвращением увидел, что это засохшее тельце жабы - и их было много повсюду.
        - Эти жабы высиживали яйца василисков, - объясняет Калеб, - вначале их снесли черные петухи.
        - Петухи? Без куриц?
        - Да, обезумевшие откормленные петухи, он держал их взаперти для этого, а потом сварил из них суп. Он всегда так делал: использовал кого-то и уничтожал. Люди же делают так. Но это не самое страшное. Самое страшное - это дать кому-то жизнь для того, чтобы потом выпить все соки и безжалостно убить.
        - Пётр не хотел убивать тебя, - возражаю я.
        - Откуда ты знаешь? - грустно вздыхает гомункул, - Ему нужны от меня были тайны, в современном мире уже не найти и следа секретов, которые знаю я, порождение квинтэссенции семени, являющийся идеальным образом первого человека.
        - Хм, - я не очень понимаю, о чём он говорит, но с ужасом смотрю на огромный зловонный ящик, к которому он меня привёл. В нём - застарелый навоз и белые яичные скорлупки.
        - Отсюда я вышел, - говорит Калеб, - вот моя колыбель. На что мне надеяться в этом мире, если я вызрел в протухшем курином яйце посреди конских испражнений? Чего мне хотеть кроме того, чтобы хотя бы провести свои дни среди братьев, понимающих меня - этих жутких бессловесных тварей, которые мне родные лишь потому, что вышли из земли, как и я? Разве я мог отдать их на смерть?
        - Но почему Пётр хотел их убить? - спрашиваю я.
        - Потому что для этого он создал их, - отвечает Калеб и ведёт меня к огромной странного вида печи посреди чердака, - видишь эти искорёженные куски по всему полу? Это были сосуды с отверстиями, в которых росли птенцы василисков - они зрели в земле, чтобы потом, не успев вырасти, быть помещёнными в печь и сожжёнными вместе с другими ингредиентами - так получается то золото, которого искал мой создатель.
        - Но разве нет других способов? - ужаснувшись, спрашиваю я. - Ты говорил, что знаешь секреты.
        - Да, знаю, - гомункул кивает печально, садясь на толстую книгу, испачканную испражнениями, - но это не те секреты, которых искал Пётр. Все эти мрачные опыты с созданием несчастных тварей, таких, как мы - это либо тупиковые ветви обезумевших алхимиков, либо крошечная верхушка айсберга. Чтобы овладеть тайной трансмутации, не нужно столько странных манипуляций - нужна ясность и понимание, которого не было и не могло быть у Петра. Я сразу это видел, и это то, чему невозможно научить. А без этой ясности и чистоты, без страсти и свежести эмоций, без истинного бесстрашия и желания менять самого себя и свою затвердевшую животную природу на гибкость и текучесть, подобную растениям, на безграничность, подобную пространству - не будет алхимии, не будет счастья, и любое богатство окажется недолговечным.
        Моя цель рядом с Петром была - спасти своих братьев от смерти, потому что я знаю, что это неправильно. Но я по сути своей - слуга, хотя порой могу быть мудрее своего хозяина. Поэтому я выбрал тебя, и в тебе есть всё то, чего я жаждал видеть в человеке, которому поведаю древние тайны.
        Эпилог
        Я останавливаю машину посреди поля и по одному достаю из багажника шевелящиеся мешки, из которых доносятся приглушённые недовольные крики, отдалённо напоминающие куриное кудахтанье. Аккуратно складываю их на землю и развязываю.
        Мы с Калебом смотрим, как под лунным светом василиски зарываются в землю: они, хотя и подобны птицам, рождённым летать, не смогли преодолеть тяги к тому, откуда вышли.
        Одно из созданий не спешит покидать нас. Поклевав землю, оно, громко шелестя своими кожистыми крыльями, взлетает и садится мне на плечо. Калеб радуется, как ребёнок, хлопает в ладоши.
        - Братишка! - восклицает он. - Я не буду один, он останется с нами.
        - Ты и так не один, - говорю ему я.
        Он поднимает на меня взор, полный надежды: он не такой как они, рождённые с помощью магии от содомии сбесившихся петухов, он - всё-таки СЫН ЧЕЛОВЕКА, пусть не достаточно доброго, но вполне мудрого, способного сотворить то, на что, как я прежде считал, способен лишь бог - подобное себе существо иным, нечеловеческим способом.
        И мы теперь с ним неразрывно связаны. В тот день, когда он вошёл в мою дверь, сломав замок старых разрушительных сценариев, я будто заново родился. Я больше не чувствую чёрной и болезненной дыры в своей груди, и это - благодаря ему.
        Теперь в наших планах - сотворить нечто более совершенное, чем мы сами, тогда, возможно, начнётся новый мир и новая жизнь, в которой наши василиски вылетят из земли и устремятся в небо, когда волшебные существа вновь, как в древние времена, заполонят землю и начнут жить вместе с людьми, когда Великие Боги вернутся, чтобы помогать. Может быть, в тот чудесный день Воскресения и моя Наташа поймёт, что казавшееся ей ужасным - на самом деле светлое и прекрасное, неоднозначное и противоречивое, как любой акт творения, она вернётся ко мне, чтобы любоваться новым миром, совершенству которого не будет конца.
        15 октября 2019 г.