Проводник Валерий Витальевич Строкин

«…Могу найти и открыть такую воронку, а что за ней ожидает путешественников, понятия не имею. Я… всегда предупреждаю клиентов, что ничего не знаю о том, что их может ожидать. Почти всегда они меня не слушают, а полагаются на свою фантазию и на те знания, которые вычитали в фантастических романах и уже потом в специализированной литературе, которой почти нет».
        Валерий Строкин
        Проводник
        Когда кофе должно было вот-вот закипеть, волнуя мое обоняние волшебным ароматом, который судя по пачке, был собран и расфасован в Колумбии, зазвонил, как всегда не кстати и как всегда не вовремя, телефон.
        Настырные длительные звонки, никогда их не любил. Я все-таки дождался, когда черная масса заворочается в турке и скроется под пенкой, после чего выключил горелку и не торопясь, отправился в комнату. Сам я звоню редко, чаще звонят те, кому я нужен, а раз нужен, то они могут и немного подождать.
        Я поднял трубку и строго произнес:
        - Смольный слушает!
        В трубке тяжело и вопросительно задышали. Наконец чей-то голос неуверенно сказал:
        - Мне нужен проводник.
        - Или полупроводник. - Игривое настроение пропало.
        - Простите, - просипела трубка, - ваш номер телефона…
        - Вы попали правильно, - перебил я, - и что же вы хотите?
        - Ну… - в трубке неуверенно пыхтел маленький паровозик. - Мне сказали, что вы можете провести… - неразборчивое пыхтение.
        - Кто сказал?
        - Володя Буртик.
        - Володя? - Прошло два года после его смерти. - Когда он вам сказал?
        - Два года назад, - последовал быстрый ответ, видимо, собеседник боялся, что я могу повесить трубку. И не зря боялся. - Я знаю, что вы вместе работали.
        - Вы знаете, сколько я беру?
        - Да, я знаю таксу.
        - Таксу, - я усмехнулся. Твердого тарифа у меня никогда не было. С разных людей я и брал по-разному. Мог и не взять ничего, но на что-то ведь надо жить. Володя Буртик как-то сказал, что люди, изобретя деньги, вступили не на ту дорогу, теперь будет важна не сама вещь, а её цена.
        - Мы встретимся?
        - Встретимся, - сухо ответил я. - На проспекте Фрунзе есть приличное кафе - «Ямайка».
        - Я не знаю, где это, - в трубке вздохнули.
        - Троллейбусом номер четыре до остановки «Университет», кафе смотрите с противоположной стороны, его легко можно заметить.
        - Спасибо, теперь понял.
        - В шесть вечера я свободен.
        - Спасибо, мне подойдет. Надеюсь, что за два года вы не изменились?
        - Надеюсь, что нет, - уловил в голосе собеседника скрытый сарказм.
        - До свидания, - трубку повесили.
        - А я не знаю, кто ты такой, - я раздраженно бросил трубку. Итак, появилась работа, но ожидаемой радости она не принесла. Все из-за Володи Буртика. Было время… Мы работали вместе около шести сумасшедших лет каскадерами в одной частной лавочке, которые как грибы выросли после развала крупных союзовских киностудий, на их же обломках. В стране беспредел, а маленьких киностудиях самый пик работы по выпечке хлебцов: триллеры, боевики, детективы и эротика, за которой скрывается кое-что и похлеще.
        После его смерти, вернее, после нелепой гибели я уволился. Что это было - помешательство? Скорее всего. Характер у Володи был мрачноватый под стать его любимому времени - средневековью. В квартире на его книжных полках только и стояли книги да учебники по средним векам, рыцарские романы, на подоконниках - искусно выполненные из картона макеты крепостей и замковых башен. Одним словом, хобби. Больше всего мне нравился любовно отполированный до блеска и висящий на стене, как ружье, готовое к выстрелу, меч. Настоящий тевтонский двуручный меч. По длинной витой рукояти скользила надпись его бывшего хозяина, какого-то барона, какого-то фон Дитриха Бремена, прах которого давно перемешался с донными отложениями на Ладожском озере. Меч нашли археологи-любители, а Володя его купил по случаю в Северной Пальмире и за очень большие деньги. В то время он еще работал на «Лентелефильме». Два года назад мы участвовали в картине «Рыцари Круглого стола». Любят у нас оглядываться на Запад, нет, чтобы снять какой-нибудь исторический триллер «Богатыри Владимира» или «Сага о Евпатии Коловрате». Не так модно и не так
круто, как про короля Артура и его сподвижников.
        Тот эпизод снимался за городом, недалеко от недостроенной обкомовской больницы, которую теперь срочно переделывали в спортивный супермодный комплекс для новых русских. На зеленой лужайке техники готовили батальную сцену, а мы прятались за высоким трейлером, груженным киносъёмочной техникой. Володя в блестящих доспехах сэра Персиваля восседал на своей «Яве». Посреди высокого рогатого руля вытянулось похожее на рог единорога короткое копьё. Было слышно, как в стороне фыркают кони и громко спорят, матюгаясь, режиссер с продюсером. По замыслу режиссера и сценариста мы должны были на полном скаку скрестить сначала копья, потом позвенеть мечами. Я был безымянным черным рыцарем, за спиной которого стояли страшные темные орды из Хаоса.
        - Нет, в те времена люди жили чище и покруче, - сказал Буртик, разглаживая на шлеме бумажные цветные перья.
        - Конечно, - пропыхтел я, делая приседания, разминая свои жестяные черные доспехи. - Хорошо бы обойтись первым дублем.
        - Я говорю чище, это значит духовно чище. Для многих действительно существовал кодекс рыцаря.
        - Ты помнишь, что надо метить в грифона на моем щите?
        - Не промахнусь, - ухмыльнулся Володя. - А если режиссер попросит и продюсер заплатит, направить копье в голову?
        - Не попросит, - я поежился.
        - Люди честнее, благороднее были, полностью открытые в своих поступках и своему выбору, - развивал тему Буртик.
        - Прекрасные дамы, не знающие, что такое мыло и шампунь, турниры без машин с красными крестами и крестовые походы во славу Господню. Запахи конского навоза и потного тела, запечатанного в вонючий боевой саркофаг, отсутствие пенки для бритья и мстительные сарацины, - улыбаясь, прокомментировал я.
        Володя отмахнулся.
        - Идея была. Люди жили во имя прекрасного.
        - Во имя чего?
        - Кретины еще не изобрели идеи совершенствования мира, не сочинили утопий, не занялись строительством коммунизма и прочих демократических обществ. Совершенствовались телом и духом, сочиняли прекрасные сонеты, искали философский смысл бытия…
        - А также философский камень и эликсир бессмертия.
        - Ты не прав: для рыцаря средневековья была главным не только его физическая подготовка, но и моральный кодекс. В здоровом теле здоровый дух, не нами это придумано. Возьми, к примеру, легенду о короле Артуре и его рыцарях Круглого стола, они построили Камелот, который олицетворял в том времени высшие ценности и мораль, которую позже заменили Евангелие и Библия. Недаром он был городом света.
        - Какую же мораль и свет какой веры он нес?
        - Для чего человек создан и каким он должен быть.
        - Для чего он создан и каким он должен быть?
        - А разве ты этого не знаешь или не чувствуешь? Грааль, который искали люди, был не просто золотым кубком с эликсиром бессмертия или амброзией богов, это был символ знаний и веры. Философия, в которой добро противостояло злу; выбирая эту философию, ты должен был бороться со злом в первую очередь внутри себя, а потом помогать в этой борьбе остальным. До нас дошли только аллегории и мифы об этом.
        - В мире нет ничего нового, это было до Круглого стола, и это происходит и сегодня.
        - Уже не происходит. Кто в нашем мире может назвать себя рыцарем с большой буквы? Наш мир не ищет Грааль, он все дальше уходит от света, объявляя и то и другое мифами и сказками: мол, ничего кроме «я» и наживы больше не существует.
        - Послушай, я ведь могу открыть для тебя дверь.
        - Ты уже открывал.
        Действительно это был первый человек, которому я продемонстрировал свои новые способности.
        Он согласился, но когда открылись двери, воткнул меч перед собой и сказал: «Это, конечно, здорово и круто сверх меры, Рома, но ни ты, ни я не знаем, что там, за ними, меня ожидает. Тот ли, мир который я хочу и о котором мечтал? Лучше в собственном мире сражаться с ветряными мельницами и знать, что рано или поздно проиграешь, чем в чужом». Он вытянул руку к холодному черному провалу, съевшему часть дома: «Может быть так, что там вообще нет никакой жизни. Ничего нет».
        Тогда я ответил, что ничего не гарантирую и поэтому и сам не отправляюсь в эту неизведанную черную дыру. Володя вскинул меч на плечо. «Это круто, Роман, пойдем домой…»
        Володя вставил в уши наушники от плеера. Почти каждую свободную минуту он слушал свой любимый рок. Подмигнул.
        - Прокачусь. Развеюсь, - объявил он, заводя мотоцикл.
        - В таком виде?
        - Почему бы и нет? Я и копье с собой прихвачу, на всякий пожарный, - он рассмеялся. Опустил на голову шлем, глухо щелкнул забралом. Из-под железа донеслось глухое пение:
        - Если вдруг получилось уйти,
        Перейти полосу в иные миры
        Знай, назад нет пути…
        - Я быстро, - крикнул он, срываясь с места на ревущем мотоцикле с копьем на перевес.
        Это его «быстро» стало «навсегда». Через полчаса водитель КАМАЗа, плача, кричал и доказывал, что сумасшедший рыцарь сам напал на его машину, и показывал трясущимся пальцем на торчащее из радиатора копьё.
        От такого столкновения Володю Буртика выбросило в кювет, а там ржавели забытые и ненужные спортивному комплексу арматурные прутья. Медные доспехи никак защитить не могли…
        Вспомнив все это, я потянулся к остывшему кофе, думая о том, что принесет с собою вечер.
        Он сам подошел ко мне. Действительно знал. Я сидел за стойкой бара, пил свой шестичасовой кофе. Желудок недовольно ворчал, требуя что-то более весомое, а через динамики компакт-проигрывателя лилась чудесная музыка Баха - «Бранденбургские ворота» в исполнении музыкантов Мюнхенской академии. Неплохое начало для романтического вечера.
        Стойка бара пустовала в ожидании более позднего вечера. Несколько столиков по углам занимала молодёжь, будущие гиппократы.
        - Я говорю, это дело привычки. Через неделю практики в морге будешь жевать свои бутерброды и не замечать этого. Люди умирают, а кушать хочется всегда, - доносилось от ближнего столика. Молодежь выбрала кока-колу, каждое поколение выбирает что-то свое. Мне когда-то нравился газированный напиток «Байкал». Теперь его нет, но есть подозрение, что его мешают с кокой или пепси.
        Баха сменил спокойный и немного флегматичный Вебер и музыканты из Нюрнберга. Молодцы немцы! Мы тоже молодцы…
        - Здравствуйте, это я вам звонил.
        У стойки появился невысокий, начинающий лысеть пожилой мужчина. Близоруко щурясь сквозь толстые стекла очков, он как-то вымученно улыбался, настороженно меня рассматривая.
        - Здравствуйте.
        - Леонид Петрович… Смирнов, - поспешно представился он и робко протянул руку.
        Я скептически хмыкнул и крепко пожал руку. Этот Леонид Петрович очень сильно отличался от обычного искателя приключений, впрочем, выходили на меня люди не совсем, можно сказать, нормальные.
        - Голицын Роман Александрович, - в тон ответил я. - Что будете пить? Здесь готовят неплохой кофе и утверждают, что он собран на Ямайке. Или пиво? Есть «Хейнекен». - С такими клиентами предпочтительно шутить и держать легкий тон, чтоб убрать тот невроз, с которым они ко мне приходят, развеять облако мистики, которым они окружают мою деятельность. С такими лицами приходили к древним оракулам, чтоб узнать свою судьбу.
        - Кофе, - Леонид взобрался на табурет.
        - Кофе, - объявил я скучающей возле музыкального аппарата рыжеволосой официантке. Леонид достал из кармана пальто белый почтовый конверт, распухший от спрятанных купюр. Стал растерянно вертеть его в руках. Я безразлично покосился на его руки и перевел взгляд на стойку с бутылками, их ярко раскрашенные этикетки были похожи на пестрые перья тропических птиц.
        - Я читал Гарольда Уилкинса, «Странные загадки времени и пространства»… Спасибо, - девушка поставила перед ним блюдце с чашкой ароматного кофе, небрежно положила рядом сахарный пакетик.
        - Я его тоже читал, - сказал я, поддерживая разговор. Первые минуты разговора всегда трудны, а слова кажутся глупыми до ужаса, особенно когда клиенты доходят до сути дела.
        - И что, действительно можно, так сказать, через дыры в стенах попасть совершенно в другие пространства?
        - Уилсон называет их воронками в материи, - поправил я. Пожав плечами, добавил: - Может, и существуют.
        Леонид поперхнулся кофе.
        - Но вы-то должны знать наверняка?
        - Наверняка я ничего не знаю. Могу найти и открыть такую воронку, а что за ней ожидает путешественников, понятия не имею. Я зарабатываю на этом деньги, но не делаю на этом бизнеса, всегда предупреждаю клиентов, что ничего не знаю о том, что их может ожидать. Почти всегда они меня не слушают, а полагаются на свою фантазию и на те знания, которые вычитали в фантастических романах и уже потом в специализированной литературе, которой почти нет.
        - Спасибо за откровенность, - растерянно пролепетал Леонид, опуская глаза на дно своей чашки. Не думаю, что он умеет гадать на кофейной гуще.
        - Но ни разу я не встречал людей в нашем мире, которых ранее куда-то отправил.
        - Вы хотите сказать, что оттуда не возвращаются?
        - И этого я не знаю. Это похоже на мистику и чертовщину, но научных объяснений моего неожиданного дара я не нашел и своих объяснений не вывел. Воспринимайте это как аксиому, не нуждающуюся в доказательствах.
        - Но ведь вы открываете врата, так сказать, в иные измерения?
        - Я так это называю.
        - Значит, это правда? - успокаиваясь переспросил Леонид.
        - Еще в школе мне объясняли, что врать нехорошо. Я открываю двери, люди уходят, а куда, я не знаю. Возможно, они счастливы, возможно, не очень и не все.
        - Вы меня отговариваете?
        - Обычно те, кто меня находит, уже все решили.
        - И многих людей вы отправили за горизонт?
        - Куда?
        - Так Володя Буртик мне говорил, что вы можете отправить человека за горизонт или в четвертое измерение.
        - За горизонт, - повторил я. Это действительно была метафора Володьки. - Откуда вы знали Володю Буртика?
        - Мы были соседями и знали друг друга приличное время. Вас я видел на похоронах. Я занимался всеми проблемами, связанными с его похоронами, он был так же одинок, как и я.
        - Он отказался уйти за горизонт, - ответил я на немой вопрос Леонида.
        - Вы думаете, это было самоубийство?
        - Не знаю, что думать. Скорее всего, - я нервно забарабанил пальцами по столу, жаль, что курить бросил. Вспоминать о чужих, нелепых смертях мне никогда не нравилось. Как представлю себе эти арматурные прутья и Володьку на них… Бррр…
        - А много людей отказывается?
        - Как правило, треть.
        - Почему?
        - Вы как думаете? - я с досадой посмотрел на своего собеседника. Леонид поспешил отвести взгляд.
        - Понимаю, понимаю, - поспешно забормотал он, - только и здесь я больше жить не могу, - он тяжело вздохнул. Обычно после таких фраз начинались житейские откровения. - Мы создали такой мир, в котором, как это ни звучит парадоксально, жить уже не страшно, а просто бессмысленно.
        - Смысл, понятие относительное, у каждого он разный и каждый его объясняет и ищет по-разному, - не согласился я.
        - Да-да, конечно, - Леонид кивнул головой, - но, понимаете, - он тоскливо посмотрел на меня, - хочется жизнь прожить совсем не так, не так, как навязывает это наш, родной мир.
        - А как?
        - По-другому, - он отвернулся и повторил: - по-другому. Поэтому я и хочу уйти, чтобы попробовать начать жить по-другому.
        - Думаете, получится?
        - Не знаю, - он прерывисто вздохнул, - но здесь начинать не хочется. Уже не хочется и поздно, слишком поздно.
        Я улыбнулся про себя, все почти всегда говорят одинаково, только причины ухода могут быть разные. Вспомнился один новый русский, он не уходил, а убегал…
        - Если не уйду, братва положит, - говорил коротко стриженный новый и молодой нувориш, потирая свой сплюснутый ломанный-переломанный боксерский нос. На пальце сидел массивный перстень, который для иной девочки мог сойти за корону.
        - Падлы, ведь и за границей могут найти. Кощея на Кипре достали, а ведь умен был, почти университет закончил, физкультурный. Выручай, братан, я за ценой не постою, еще десять штук отвалю, только чтоб завтра. Чую, послезавтра поздно будет. Козлы, уже охотятся. Неделю назад киллера подослали, - маленькие глазки недобро на меня посмотрели.
        - Завтра, - пообещал я.
        - Завтра, - кивнула, соглашаясь, бритая голова. - Что с собой брать разрешают?
        Я рассмеялся.
        - Ну не на зону же отправляешься?
        - Лучше бы на зону, - возразил «братан». - Что брать?
        - Что хочешь, - я пожал плечами.
        - Баксы?
        - Нет, баксы не надо, - я едва сдерживал готовый сорваться истерический смех, но опасался этого типа, - у них с юмором туговато.
        - Золото, камешки?
        - Возьми.
        - А с волыной пропустят?
        - Что такое волына?
        - Кольт есть у меня крутой.
        - Пропустят.
        - Можно и джип взять. Я бы и пару блядей прихватил бы, чтоб в дороге не скучно было.
        - На джипе не проедешь.
        - Жаль, - он зевнул. - А было бы круто… - Его джип затормозил. - Давай, вылазь, завтра на Пушкинской я тебя подберу.
        Уходил он, как Остап Бендер, через финскую границу. Какое только барахло не тащил с собой… Заплатил хорошо, даже очень…
        Были двое хиппи. Отказались уходить в самый последний момент. Возник спор:
        - А вдруг там анаша не растет?
        - Ты что, перегрелся? Там сплошная нирвана.
        - Но это не значит, что есть анаша?
        - Я взял с собой пять коробков.
        - Пять? Только пять?
        - Пять.
        - Зачем взял, если говоришь, что там сплошная нирвана?
        - На всякий пожарный план.
        - Нет там плана, говорю тебе.
        - Нирвана есть и свет этой Брахмапуты Будды и Шивы.
        - Хари Кришна! Хари Рама! - оба истерично заржали и посмотрели в мою сторону.
        - Слушай, чувак, нам пока плана хватает.
        - Когда закончится, мы тебя сами найдем.
        - Вдруг, чувак, там плана нет? Какая же это тогда нирвана?
        До сих пор не нашли, видимо, их план, как и план ленинской электрификации, никогда не кончится. Уходили сумасшедшие, сектанты, дети-цветы. Никто трезвым на вторую встречу не приходил. Иногда вообще не приходили, требовали деньги обратно. Проходило время, просились на вторую попытку, я отказывал. За два года моей коммерческой деятельности в роли проводника ушло только двенадцать человек. Считайте, по одному на два месяца. Немного, но мне на жизнь вполне хватало.
        - Если вы все же решитесь, то будете тринадцатым, - сказал я Леониду Смирнову.
        - Символическое число, вечного неудачника, такого, как я. - Он протянул мне конверт с деньгами. - Здесь ровно половина.
        - А вам не обременительно? - поинтересовался я.
        - Деньги? - Леонид Петрович впервые искренне улыбнулся. - Что, можете скинуть?
        Я промолчал.
        - Нет, не обременительно, у меня жена крутой бизнесмен.
        - А вы?
        - Я был когда-то крутым инженером, но сейчас это уже не так важно, слово «инженер», как и имя Вовочка, в анекдотах стало не профессиональным, а нарицательным.
        Я рассмеялся.
        - Это точно. А жену не жалко оставлять?
        - Жену… Она уже не жена, а крутой бизнесмен. Вся в бизнесе, без остатка, - с грустью заключил он.
        Он ушел. Я проводил взглядом его сутулые поникшие плечи. Черное старое пальто промелькнуло в окне…
        Странно, что из этого мира неизвестно куда, к черту на кулички, бегут люди, ни к каким мирам не приспособленные. Если беглецы не могут ужиться в своем родном мире, как они собираются уживаться в чужом? Что такое - чужой мир? Четвертое измерение? Существует ли оно? Наше трехмерное постоянство ответа уверенного не знает. Строим догадки.
        Мы можем представить двухмерное пространство - ползущую по листу бумаги муху, ничего не знающую об этом. Вот она взмыла в верх и оказалась в трехмерном: длина, ширина, высота. Что собой представляет четвертое измерение? Некоторые называют его временем. Другие с четвертым измерением связывают телепортацию - умение объекта перемещаться из одного трехмерного пространства в другое. Как и что такое четырехмерное движение? Я читал одного немца - Зеллнера, «Трансцендентная физика», где он описывал четырехмерные движения в трехмерных пространствах, но так и не объяснил, что это такое и почему так бывает.
        Из-за своего феномена я проштудировал множество книг, и ни одна из них не ответила, как это бывает и почему это получается у меня. Получается что?
        Я открываю двери в иные миры, так мне кажется. Представьте себе. Хочется предполагать, что за черной завесой «двери» есть иной мир… Кто переступил порог с этой черной занавесью, обратно не показался. А может, мои клиенты-эмигранты в Америку попадают или Австралию. Тогда у меня дар телекинеза, и это не менее авантюрно-фантастично. Проверить на собственной шкуре я не решаюсь, но шестое чувство мне подсказывает, что все-таки это иномирья, райские страны, скрываемые чертой горизонта.

«Уводящие за горизонт»: так черные пороги, открывающие дорогу в никуда, называла Людмила. Она была двенадцатой. Теперь уже бывший библиотечный работник. Девушка с огромными серыми и веселыми глазами, ресницами, похожими на снежинки, красивым ртом, скрывающем ряд белоснежных и ровных зубов. Она никогда не скупилась на улыбки. У нее были две длинные светлые косы и светлая челка, взбитая над прямым белым лбом. Очень красивая девушка, я мог бы уйти с ней, я мог бы полюбить её на всю оставшуюся и путевую жизнь. Испугался и не захотел?
        Нет, очаровательное создание, ничего не боясь, улыбаясь, шагнуло во тьму - искать своего принца.
        - Ты знаешь, я верю, что там совсем иной мир, именно такой, о котором я мечтала. - Она, улыбаясь, смотрела на меня. Я любовался её лицом, тоненькой, точеной фигуркой, завернутой в легкий зеленый плащ. Через плечо у неё была перекинута обыкновенная спортивная сумка, с полустершейся надписью «Дельтаплан».
        - О каком мире ты мечтала? - Она уходила светящаяся, наполненная непонятной мне радостью и умиротворением человека, у которого сбылись все мечты.
        - Ты читал Толкиена или «Алису в стране чудес»?
        - Нет.
        - А Ларинского «Странника»? - спросила она с надеждой.
        - Нет.
        - Ты не любишь фантастическую литературу? - В её голосе сквозили удивление и разочарование.
        - Нет, жизнь покруче.
        - Это правда. - Она встряхнула головой, поправляя большой берет, где были спрятаны похожие на двух свившихся змей косы а-ля«Варвара Краса - Длинная Коса». - Мне нравится мечтать и читать фантастические книги. В конце концов, мечты сбываются, - её лицо осветилось радостной улыбкой. - Спасибо тебе, Рома, - она торопливо чмокнула меня в щеку, помахала ручкой и шагнула в зыбкий черный прямоугольник, плавающий перед ней.
        Я инстинктивно закрыл глаза. Уход всегда сопровождался ослепительной вспышкой и неприятным змеиным шипением. Очень сильно запахло озоном… Так бывает всегда…
        Домой возвращался пешком, кутался в серый плащ, прячась от мелкой дождевой мороси. Весна лениво и как бы нехотя отвоёвывала у зимы свои владения в городе. Вчера, например, в это время падал мелкий пенопластовый снег. Очевидно и природа устает от смены сезонов, но было бы скучно, очень скучно, если бы на дворе все время была осень или, как поет «Чиж»: «Вечное лето - это тоже грустно».
        Мы снимали киноленту о разборках нашей мафии. Дело происходило на стройке - придурь нашего режиссера. В меня выстрелили, и я с идиотским воплем упал, кувыркаясь через перила.
        Надо было упасть на гнилые леса, которые по сценарию проламываются под моим телом, а под ними должна быть натянутая сетка. Упал я неудачно. Куртка зацепилась не за те леса, но их я тоже проломил и уже с тревожным криком пролетел мимо спасительной сетки. На пути встретились еще одни леса, еще одни… И все, больше ничего вспомнить я не мог. При падении страха не было, только сильное удивление, что так обломился с трюком. Когда считал доски лесов, боли также не чувствовал. Удивление и странное непонимание того, что это все происходит со мной, заглушали все остальные чувства.
        Следом за падением наступил яркий и от этого до жути реальный сон-призрак. Кажется, я бродил по какому-то лабиринту. Его стены были сложены из тусклых серых плит, испускавших слабый фосфоресцирующий свет, пористых и теплых на ощупь. Опасности не чувствовал, в таких лабиринтах Минотавры не живут. Но было чувство острой необходимости выбраться из этого лабиринта и, по возможности, чем скорее, тем лучше. Пока неизвестно откуда и неизвестно кто позвал меня шепотом:
        - Ромка!
        Я замер, вглядываясь в одну, другую стороны коридора. Никого.
        - Что ты ищешь? - тихий голос неизвестного.
        - Выход, - также тихо ответил я.
        - Значит, жить хочешь?
        - Выйти хочу.
        - Значит, жить хочешь, - повторил голос, уже не спрашивая, а утверждая.
        - Хочу, - согласился я.
        - Так иди, почему не уходишь?
        - Выход найти не могу.
        - Выход? А зачем его искать? - удивился голос.
        - Чтоб уйти.
        - И что тебе для этого надо?
        - Двери! - закричал я. - Двери!
        ДВЕРИ!!! Эхо заметалось по лабиринту подхваченное кривыми коридорами.
        ДВЕРИ!!!
        - Ромка, ты не кричи, они ведь везде, твои двери, разве ты не видишь?
        Я огляделся. Действительно, голос не шутил, вдоль стен коридора тянулись двери. Их силуэты были чуть светлее серых стен, почти сливались с ними, но я разглядел.
        - Только какая из них моя? - Я медленно шел по коридору, вглядываясь в его стены и загадочные двери, касался руками их светлых проемов.
        - Они все твои, - сказал голос.
        - Все?
        - Все. Выбирай любую.
        - Я домой хочу, - жалобно попросился я.
        - Ты знаешь, где твой дом? - голос звучал удивленно.
        - Да, - ответил я, не испытывая особой уверенности.
        - Какие вы глупые и одинаковые. До сих пор все еще как слепые щенки.
        - Я ухожу, - объявил я, сравнение со щенками задело.
        - Ты обижаешься?
        - Нет. - Я остановился перед одним из светлых проемов. - Что теперь?
        - Иди.
        - Я могу пройти? Так просто?
        - Как - так, Ромка?
        - Сквозь этот проход?
        - Ты можешь, Ромка.
        - И я могу вернуться?
        - Если захочешь.
        - Для чего построен этот лабиринт?
        - Это не лабиринт, - снисходительно ответил голос.
        - Что это?
        - Что-то вроде начальной школы.
        - Начальная школа. - Я рассмеялся. - Шутишь?
        - Иного объяснения ты не поймешь. Торопись, Ромка, иначе скоро будет поздно.
        - Почему поздно? Куда ведут остальные двери?
        - В другие миры.
        Что-то толкнуло меня в спину, и я упал грудью в светящийся дверной проем и увидел склонившееся надо мной полное бородатое лицо, полускрытое маской, белую докторскую шапочку на голове.
        - Архангелы, - прошептал я.
        - Это хорошо, что вы очнулись, - прогудел голос с неба. Борода шевелилась, обнажая желтые искуренные зубы. - Очень хорошо. Теперь дела пойдут на поправку, и через несколько дней из реанимационного отделения переведем вас в травматологическое. Сейчас спите. Вам надо много спать, - с неба опускалась белая широкая ладонь - закрыть мне глаза.
        Вот и все, кажется, так все и было. Вскоре я действительно научился видеть «двери». Или их вызывать? Что одно и тоже. Вот только исчезнуть в них не торопился. Тем, кому предлагал, оказались гораздо смелее меня. Мне страшно не знать, что ТАМ, за этими дверями. Что ТАМ меня может ждать? Но, думаю, что в лабиринт просто так не попадают.
        Это все можно назвать выдумкой, реальностью, мистикой, чем угодно, когда человек находится на грани жизни и смерти, как раз на пороге горизонта-терминатора, разделившего небо и землю. Ведь что-то в таких ситуациях с нами происходит, нечто, не вписывающееся в нашу реальность. Об этом тоже писали, может, наша смерть и есть переход в четвертое измерение, только не по собственной воле, а вынужденный, навязанный. Выбирать дано не каждому. У меня не было божественного света и туннеля. Может быть, я не добрался до него. Был лабиринт, были двери. Тысячи дверей. Бесконечное множество. И как оказалось, я еще не выбрал свою дверь, но предлагаю другим, на выбор. Иногда я думаю, ту ли дверь выбрал и в свой ли мир вернулся? Что такое наш мир и прочие, о которых мы только догадываемся?
        В том-то и дело, здесь недолго до сумасшествия, и именно поэтому я не тороплюсь уйти, потому что ни в чем не уверен…
        Вышли из моей квартиры. Ещё не было семи, на дворе непривычно светло, апрельские вечера набирали силу после долгих зимних ночей.
        Леонид Петрович был одет в новенький черный плащ. Под ним - он раздевался у меня в квартире - новенький, наверно, сегодня и купленный строгий черный костюм-тройка. На ногах блестели натертые суконкой и начищенные гуталином ботинки. Интересно, о каком мире он мечтает? В руках небольшой дорожный баул, новенький и пахнущий не дерматином, а настоящей кожей. Недешевая сумочка.
        - Вы как на свадьбу собрались, Леонид Петрович?
        Он растерянно улыбнулся.
        - Вполне возможно. Вы же сами не знаете, что меня может ожидать там?
        - Не знаю. - Почему-то подумал про лабиринт и еле видимые проемы дверей; не подскажут, сам не увидишь. Беспечно спросил:
        - Заела повседневность?
        - А вас?
        - Терпимо, - не так уверенно ответил я.
        - Завидую вам.
        - Почему?
        Пройдя дворами, вышли к улице, перешли на другую сторону, останавливаясь у прозаической троллейбусной остановки.
        - У вас такой редкий божий дар.
        - Так получилось, - усмехнулся я. - Подождем «четверку». Нам до «конечной».
        - Угу, - Леонид Петрович поднял воротник плаща. - Если на конечную, то, кажется, там есть небольшая парковая аллея?
        - Тополиная. - Запрокинув голову, посмотрел на небо. Его вновь заволакивали черные дождевые или снежные тучи. Быстро темнело. Подумал с сожалением об оставленном дома зонтике.
        - Можно спросить?
        - Спрашивайте, - я оглянулся на Леонида Петровича, он задумчиво протирал очки.
        - Вы сами можете проходить в те двери, которые открываете? - смущенно пробормотал он.
        - Я уже говорил, что никогда не пробовал, но думаю, что смогу.
        - Тогда странно, - Леонид Петрович близоруко посмотрел на меня, - будь у меня такая возможность, я только и делал бы, что путешествовал из одного мира в другой.
        - Кто знает, может, вы уже сегодня получите этот дар, в том месте, куда думаете попасть, - сухо обронил я.
        - А вы деньги решили собирать?
        - С вами много не соберешь, да и какое вам дело?
        - Извините, не хотел вас обидеть, - он водрузил на нос очки. - Хорошая профессия - проводник.
        - Гид, уводящий за горизонт, - отозвался я с сарказмом.
        - А зачем вам деньги?
        - Послушайте, Леонид Петрович, - не на шутку рассердился я, - советую вам заткнуться и подумать о себе.
        - Извините за бестактность, но вы не похожи на алчного человека, поэтому я не понимаю…
        - Вам всегда все надо понимать? - перебил я. - Наш троллейбус…
        Этот номер почти всегда перегружен, особенно в это время. Мы едва втиснулись в его нутро, распаренное, полного такого букета запахов, который уже невозможно разбить на отдельные части и идентифицировать по отдельным составляющим, и вскоре слились с трепещущей, тихо переругивающейся троллейбусной массой.
        Глядя в темное окно с мелькающими огнями домов и магазинов, тихо досадовал на глупые вопросы Леонида Петровича и потихоньку злился на самого себя. «Он прав, деньги действительно ни при чем. Все упирается в привычки и природную трусость. Один раз я умирал. Второго раза не хочется…» Вспомнил Людмилу и её слова: «Ты знаешь, Роман, я верю, в то, что там совсем иной мир».
        Где ты теперь и что делаешь? Не могу представить, как и не могу поверить, что с ней может быть что-то плохое. Как говорил Володя Буртик: «Светлые люди притягивают свет».
        Однажды в руки мне попала газета, где сообщались интересные факты, в частности о людях, исчезнувших без следа. В бывшем Союзе исчезало около ста тысяч людей в год. Официальная статистика. Что если треть не пропадает, а уходит? Уходят легко, налегке, не оборачиваясь, и чтоб никогда больше не вернуться в наш рукотворный дурдом. Неужели я так люблю свой мир, что не могу отважиться его покинуть? А если тебе будет гарантировано возвращение? И потом, ты можешь и сам не захотеть возвращаться.
        - Конечная! - прокашлялся и впервые объявил остановку динамик. Двери с шипением открылись, мы вышли на улицу.
        Сразу же от остановки начиналась в это время пустынная и неухоженная тополиная аллея, освещенная редкими фонарями и уводящая в сторону от города. Аллея была посвящена, как это у нас когда-то водилось, какому-то достославному коммунистическому съезду или решениям пятилетки. До чего руководители не додумаются, чтоб увековечить свои нерукотворные деяния. То мавзолеи, то аллеи. Лучше бы уж аллеи. В конце этой аллей находился никогда не работавший фонтан. Его украшали бронзовые и мощные парень с девушкой, сидящие на непонятном металлическом блине, поднявшие к небу лица и ладони. За фонтаном стояла арка, украшенная полинявшими от дождей чугунными трудовыми орденами и лентой с давно осыпавшимся лозунгом, который, очевидно, призывал к миру, труду и маю. В проеме арки можно было рассмотреть холм со старой железнодорожной насыпью. Иногда по ней проезжают товарняки, груженные шпалами, цистернами с дизтопливом. Через эту арку и должен был уйти Леонид Петрович. Арка, уводящая никуда, за горизонт. Вечером здесь особенно таинственно и, можно сказать, привлекательно. Несколько раз я пользовался услугами этой
арки. Здесь почти всегда можно открыть ворота. Спиной к фонтану можно увидеть сквозь арку железнодорожную насыпь, похожую на древний курган, в ясные ночи - блестящие над ним звезды. Очень хорошо видна Большая Медведица…
        - Через арку? - догадался Леонид Петрович
        - Вы видите дверь?
        - Нет. Вижу железнодорожную насыпь, вершины кустов, мигающие огни самолета над ними. Красивое место. Вечером впечатляет. Хорошо, что вы меня не на кладбище привели, - теперь он начинал нервничать.
        - На кладбище тоже есть ворота, - отозвался я. - Сейчас я открою. Дайте руку, я помогу вам их увидеть.
        - Подождите немного, - он выдернул руку и присел на бетонный парапет фонтана.
        - Перед дальней дорожкой, согласно старого обычая, следует посидеть, - пошутил он, вытирая платком вспотевшее лицо.
        Я присел рядом.
        - Нервничаете?
        - Сильно заметно?
        - Нет, не очень, - соврал я.
        - Есть немного. - Он посмотрел мне в глаза. - Сами говорили, что неизвестность страшит больше всего, но и она лучше того, что оставляю, - последние слова он прошептал.
        - Неужели так все плохо?
        - А что у нас хорошего?
        - Я о семье.
        - Нет у меня никакой семьи. У нас каждый сам за себя. - Он подмигнул. - Моего ухода никто не заметит и никто не расстроится.
        - Уверены, что найдете нечто получше?
        - Не знаю. Почему бы и нет?
        - Простите теперь и вы за вопрос: а что с собой взяли?
        Леонид Петрович покосился на свой баул.
        - Ничего особенного: пара сменного белья, несессер с туалетными принадлежностями, дорожный набор инструментов и пару книг, - перечислил он содержимое, зачем-то похлопал по саквояжу.
        - Книги?
        - Книги, - подтвердил Леонид Петрович, безмятежно улыбаясь. - Антологию русской поэзии, справочник по медицине, сборник «Тысяча полезных советов» и Евангелие.
        - Понесете в новый мир слово Божие? - хмыкнул я.
        - С собой понесу, - с достоинством ответил Леонид Петрович.
        - Вам нравятся стихи?
        - Очень. - Он с готовностью продекламировал:
        - Недостижимое, как это близко -
        Ни развязать нельзя, ни посмотреть, -
        Как будто в руку вложена записка
        И на неё немедленно ответь…
        - Кто так написал?
        - Осип Мандельштам, - вздыхая, ответил Леонид Петрович. - Хорошо, - он огляделся.
        - Что хорошо?
        - Просто так - сидеть тихим вечером перед дверью в иномирье, вдыхать свежий ночной воздух, ощущать на лице прохладный ветерок и знать, что скоро в этом мире тебя не будет. Я дам себе установку.
        - Какую установку?
        - Когда буду проходить через арку, буду думать о том, в какой мир хотел бы попасть. Попробую запрограммировать ситуацию. - Он смущенно улыбнулся мне. - Всегда хочется верить в лучшее, чудо уже почти случилось, вдруг и это получится?
        - Может, и получится. Уже не страшно?
        - Чуть-чуть, - он слегка поежился и признался: - Мне здесь бывало гораздо страшнее. - Леонид Петрович отвернулся и отрывисто попросил:
        - Давайте помолчим минуту. - Положив руки на колени, он уставился на арку.
        Занялся программированием, усмехнулся я про себя. Странно, в эту минуту я завидовал этому внешне спокойному, так не похожему на искателя приключений человеку. Как у него все просто - взять и стряхнуть с себя все заботы, болезни и проклятия нашего мира, которыми, по идее, мы сами заразили его. И теперь изменить что-либо в нем нет ни сил ни желания, но самое главное, этого не хочет большинство, а с большинством воевать - все равно что с ветряными мельницами, итог один: или психушка, или могила… Вот и бегут. Почему-то не хочется сравнивать их, беглецов. с крысами, наверное, в этом случае крысы остаются… Но почему здесь нет способа остановиться, выйти из вечной суетливой гонки неизвестно за чем, оглядеться и спросить себя: «Боже, что я делаю?» А как начать жить по-новому? Философы, аскеты, монахи, просто люди, многие пробовали, но им мешали такие же люди, может быть, чуть ограниченнее и глупее. В итоге ни у кого и ничего не получалось. Движение большинства получило название прогресса.
        Боже, как мы больны прогрессом. Остановиться и оглядеться уже не в состоянии. Информация, как ком, вобрала нас в себя и несет дальше и дальше… в неизвестную прекрасную даль… И уже не важен вопрос, для чего живет человек. Куда он живет?
        Леонид Петрович хлопнул себя по коленям, объявляя о готовности.
        - Время пить «херши», - изрек он.
        - Что пить?
        - Открывайте двери, мне пора уходить.
        Я встал и подошел к арке. Леонид Петрович остановился рядом.
        - Теперь видите?
        - Вижу, - он слегка поддался вперед.
        Арку затянула мгла, словно кто-то, пока мы сидели да думали, натянул на нее черную материю. Нет, скорее это похоже на черную кляксу, странно подрагивающую, дышащую, словно живая мембрана.
        Я оглянулся на Леонида Петровича. Он с искренним любопытством разглядывал «дверь», и в его глазах не было страха. Его губы что-то шептали. Может быть, он читал молитву, а может быть любимые стихи: «Недостижимое, как это близко…»
        - Восхитительно, - произнес он громко, окинул меня восторженным взглядом.
        - Вы готовы?
        - Давно готов, - зачарованно ответил он и шагнул вперед.
        - Постойте, - я ухватил его за руку.
        - Что-то не так? - встревожился Леонид Петрович.
        - Да нет, все нормально, - я смущенно улыбнулся. - Хочу пожелать вам на новом месте удачи и счастья.
        - Спасибо. Большое спасибо.
        Мы крепко пожали друг другу руки.
        - Вам желаю того же, - он нетерпеливо посмотрел на арку. Я торопливо заговорил:
        - И вот еще что, если вы там встретите одну девушку, которую звать Люда, она необыкновенно красива…
        - Да, да…
        - Передайте ей от меня большой привет…
        - Обязательно и прощайте. - Он шагнул вперед.
        - Прощайте! - крикнул я, закрывая ладонями лицо. Даже сквозь ладони я увидел яркую вспышку. Запахло озоном. Что-то шлепнулось мне на грудь и замерло.
        Я осторожно отнял ладони от лица, покосился вниз. На моей груди замер странный рыжий лягушонок или существо, очень похожее на него. Лапки этого рыжего существа в отличии от нашего земноводного были без перепонок, а на влажной голове блестел золотистый нарост, чем-то неуловимо напоминающий корону.
        - Лягушка-путешественница или заколдованная королева? - Я осторожно взял несопротивляющегося зверька в руки. - Надеюсь, ты не ядовита? Почему такая холодная и мокрая?
        Я посмотрел на арку. Свою таинственность она утратила, теперь через неё можно было вновь рассмотреть железнодорожную насыпь и редкие сквозь небесные прорехи огоньки звезд. Леонид Петрович Смирнов исчез. Канул в никуда.
        Я внимательно посмотрел на странное существо:
        - А ты откуда взялась?
        Лягушонок тихо пискнул и зашевелился в ладони, устраиваясь поудобнее.
        - Постой, не хочешь же ты сказать, что взялся оттуда? - Я покосился на арку. - Тогда откуда тебе еще взяться, такому странному заморышу и в такое время года? - Я засунул лягушонка в карман плаща, развернулся и медленно пошел по аллее, мимо фонтана, в сторону остановки. Мне о многом надо было подумать.
        Прошел месяц, может, и больше, какая разница…?
        Лягушонок, все еще нецелованный и не проверенный на волшебство, жил в старом аквариуме, охотно питался творожными и хлебными изделиями. Иногда что-то пищал, на что я резонно ему отвечал:
        - Целовать не буду, даже под пытками и не уговаривай.
        Но вот прошел этот месяц, или больше, когда я опять сунул лягушонка в карман - на этот раз кожаной куртки, если это имеет значение… Задернул в комнате шторы, закрутил плотно краны и выкрутил электропробки… Взял тяжелый огромный рюкзак с заводской надписью «МАЛЫШ»… Сказал пустой и темной комнате «до свидания» и вышел в ещё более темную дверь, громко провозглашая: «В начале было слово СВЕТ!!!».