Второй закон Роман Евгеньевич Суржиков
        Суржиков Роман
        Второй закон
        Идея - Dzhu Dzhuh
        Сюжет разработан в соавторстве с Dzhu Dzhuh
        Никита вернулся раньше обычного. Услыхав, как открылся шлюз, я отложил книгу и вышел встретить его. Мой младший братец работает пожарным (он предпочитает говорить по-военному - "служит"). Я привык к тому, что из рейдов он часто приносит бесполезные, но диковинные вещи: полуистраченный железный светильник, кроваво мерцающий сквозь ледяной чехол; газовую паяльную лампу, необходимую для сварки и чертовски опасную в остальное время; кусок чугунной трубы, оплавленный и застывший, как свеча - потом мы два часа спорили о том, какая сила могла остудить его. А однажды Ник притащил в трехлитровой банке крупную жабу. Температура жабы в точности равнялась комнатной, и она, явно довольная этим обстоятельством, квакала во всю глотку.
        Словом, я привык ко всему и почти не удивлялся. Не удивился и теперь. Ник стоял в своем термокостюме, какой-то ошарашено-смущенный, и держал на плече девичье тело. В теле не было ни капли сознания, и оно свисало, как тряпичная кукла или лисья шкура на воротнике. Я спросил:
        - Кто это?
        - Лера.
        Я пожал плечами:
        - Ну проходи… те.
        Он не шевельнулся.
        - Брат, ей плохо.
        Хотел было сказать, что это заметно, и что к утру проспится, но тут понял вдруг, что Лере и вправду плохо. Голые ноги ее пестрели багровыми пятнами, а это скверный знак. Подошел, притронулся. Сорок с копейками. Или сорок один. Черт подери!..
        Быстро в спальню. Ник уложил, принялся раздевать, я бегом за чайником. Через две минуты мы уже окунали полотенца в кипяток и укутывали ими девушку. Кипяток обжигал ледяным холодом - даже прикасаться зябко. Не приходя в сознание, Лера тихо застонала. Я поднял температуру в комнате, поставил еще один чайник. Ник перерыл кассу: стекляшек было мало, больше мелочь - витаминки да шипучки. Однако одна ампула жаропонижающего нашлась, вогнали в вену.
        - Это не инфекция, - сказал Ник уже после укола.
        - Ясен перец, что не инфекция, но вдруг и она тоже. Не повредит.
        За час мы сменили три слоя компрессов, и Лере стало получше. Температура упала до тридцати девяти, обморок сменился сном - нервным, со стонами, но все же… Еще раз спеленали ее, проветрили комнату от пара, присели отдохнуть.
        - Чуть не спеклась, - сказал Ник. Это было очевидно, и фраза не имела бы смысла, если б не приятное ударение на слове "чуть".
        - Однако, да, - ответил я. - Есть хочешь?
        - Поесть неплохо бы… - мечтательно протянул Ник и вдруг хватил себя ладонью по лбу. - Черт, там ведь еще собака!
        - Со… кто?
        - Собака! Ну, пушистая! С хвостом. Гав-гав!
        Он бежал в шлюз, я следом. У внутренней двери лежало существо - рыжее, мохнатое, обрубок хвостика, подломленные ушки, вся шерсть на морде складками, съехала к носу. Вывалив язык, бедное животное выдыхало из себя остатки жизни.
        - Гав-гав… - очумело выдавил я.
        Это и вправду была собака, причем не просто, а редкой породы - шарпей. Лет пяти от роду, если я что-то понимаю в собаках. А это значит, что пять лет назад нашлось целых двое шарпеев, и… Одуреть!
        - Никита, куда сегодня был рейд? На машине времени в прошлое или телепортом на другую планету?..
        - Да не до шуток, Витек! Спасать надо.
        Надо, не спорю. Взялись за пса. Снова чайники, компрессы… Шарпей, вероятно, кое-что понимал в этом мире, раз дожил до своего возраста, однако от жары мозги его вырубились, и устарелый инстинкт добивал пса. Он дышал часто-часто. Его предкам это позволяло охладиться, но сейчас предательский воздух с каждым вдохом выжигал внутренности. Наконец Ник догадался уложить собаку мордой к входной решетке вентиляции и поднять температуру до предела. Поток горячего воздуха постепенно вернул жизнь.
        Правда, ни в каюте Леры, ни в каюте шарпея находиться мы теперь не могли. Ник хоть в термокостюме, а я уже дрожал от холода, руки даже посинели от компрессов. Мы сбежали в кают-компанию… в гостиную, то есть, - в родные тридцать шесть и шесть.
        От усталости говорить не особо хотелось. Ник жевал, я пил лимонад. Спросил:
        - Как звать собаку?
        - Не расслышал толком… Лера уже бредила. Не то Гафс, не то Гаусс…
        - Очевидно, Галс, - постановил я.
        - Галс - это что?
        - На магнитных парусниках - угол между силовой линией поля звезды и направлением движения.
        - Ух ты…
        Когда Ник слышит нечто новое и интересное ему, он говорит "ух ты". Более сильные выражения - "ух ты ну ты" и "ух ты в квадрате".
        - Ну как, про рейд в Зазеркалье расскажешь?
        - Какое там Зазеркалье… Витек, все так странно вышло - до сих пор не верю, что бывает так.
        - Ты пожарный, с вами и не такое бывает.
        - Даже с пожарными не бывает… А если и бывает, то только раз. Вот это он и был. Словом, в Озерках все вышло.
        - Там же никто не живет.
        - Никто. Но мы заезжаем, когда время есть, на всякий случай, поглядеть, что да как. Вдруг что-то горит, или того хуже, термический перекос… Вот и едем. Я смотрю по сторонам. И, представь, вижу: в гараже одной "свечки", на минус первом - огонек. Крохотный, еле золотится, но именно огонек, ни что другое.
        Представить я этого не могу, как бы он ни описывал. Не дано мне. Просто понимаю умом: мой брат Ник видит температуру предметов. Те, что рядом, с точностью в пару градусов может определить. Что за стеной - плюс-минус пять по Цельсию. А если вещь раскалена или выстужена почти до абсолюта, то Ник увидит за километр, сквозь любые преграды. Так что он незаменимый человек в пожарной части, мастер своего дела.
        - Ну и вот. Вбегаем мы туда - и видим: девушка, пес, перед ними огонь горит. Какое-то кресло со старого аэра. Хорошо горит - пол уже на метр вокруг выстыл. А теперь представь: эта в костер руки и ноги сует! Я ей кричу: "Свихнулась что ли!", оттаскиваю. Пес, надо заметить, не тупой попался - в огонь не лез.
        Я улыбнулся. Пес уж явно не тупой, раз жив еще!
        - Ну, словом, - Ник хлебнул лимонаду и продолжил. - Мы ее оттащили от огня и популярно объяснили, что с тех пор как в хирургии синтеткань закончилась, обморожение третьей степени лечится единственным способом - ампутацией. А посему, покуда эта дуреха не научится зубами готовить еду и водить пармашину, руки в огонь лучше не совать. Отчитали ее, пламя загасили, говорим: "Иди теперь домой, там погрейся!" Она в ответ лепечет что-то, мол, не дойду до дому, далеко, и худо мне. Я смотрю на нее и вижу: температура-то под сорок! Раньше не заметил - огонь слепил. Говорю: "Ребята, срочно скорую вызывайте!" И сам понимаю, что ерунду порю: все Озерки отключены от энергии, никого тут не вызовешь. И живет она, точно, далеко отсюда - поскольку никто в Озерках не живет. Тогда бригадир Степаныч командует: "Грузите ее, отвезем в госпиталь". Лера орет: "Собака! Собаку возьмите! Не оставляйте его, умрет же!" Степаныч: "Куда в госпиталь с собакой, только ее там не хватало!" Вот тут я и говорю: "Ребята, везем ко мне! До меня вдвое ближе, чем до госпиталя, и пса мы приютим. А откачать сумеем - мой брат на корвете        Ну да, давным-давно, в прошлой жизни еще, я отходил три года на корвете "Неуловимый". Помощником бортинженера, желторотым птенчиком. Но незавидный чин мой как-то забылся за сумасшедшие эти годы, а запомнилось людям то, что Виктор Андреевич Одинцов - военный звездолетчик, один из дюжины оставшихся. И если есть у кого-то некое дело, за которое и взяться страшно, то норовят с ним обратиться к Виктору Андреевичу - он справится, он на корвете ходил, не с таким еще справлялся… Правда, до сих пор меня звали больше на поломки реакторов да наладки паростанций. Медицинская помощь - это нечто новенькое.
        Я спросил:
        - А кто она, откуда?
        - Назвалась Лерой, больше ничего не успела сказать.
        - Документы есть какие-то?
        - Никаких. Откуда? Ей же лет девятнадцать.
        Ну да, если ей девятнадцать, значит, девять лет назад было десять. В десять никаких документов еще нет.
        - Не называла адрес, фамилию?
        - Нам не до расспросов было. Думали, как спасти… - Ник добавил: - Я побуду с нею. Как только проснется, обо всем расспрошу.
        - Ну а я посплю. Спокойной тебе.
        Перед сном вышел ненадолго на улицу. Стояла двадцатиградусная жара - как всегда Полночь. Темно-серое небо.
        Наше небо постоянно серое. В любое время суток - цвета свинцовой пули. Ни облачка, ни звезд - беспросветная мгла.
        Но мне нравится думать, что в полночь небо становится чуть темнее…

* * *
        Мне тридцать два года, из них девять я прожил здесь. Удивить меня чем-либо уже очень сложно. Так что явление девушки с собакой не помешало мне крепко проспать ночь. В конце концов, Нику двадцать один, и вполне естественно, что девушки под тем или иным соусом являются к нему…
        Утром я вышел в кают-компанию, увидел братца, с горящими глазами мечущегося вокруг чайника, и понял: сейчас услышу невероятную историю таинственной незнакомки.
        - Ее пытались убить!! - Выпалил Ник.
        - И тебе доброе утро.
        - Да, привет. Так вот, представь: ее пытались убить!
        - На мою долю тоже кофейку свари…
        Ник подбежал, сверкнул зрачками:
        - Ты меня вообще слышишь?!
        - Хочешь моей реакции? Ну, хорошо, реагирую: чушь это.
        Еще какая чушь. Здесь никто никого не убивает. Убить человека в этом городе - все равно, что срубить пальму в оазисе посреди пустыни.
        - Нет, не чушь! Вот послушай.
        Деваться мне, собственно, было некуда. Я послушал. Выходило со слов Ника следующее.
        Девушка Лера жила в Южном (ближний пригород, от нас километров десять), и слыла там первой красавицей. Некий моральный урод (кто-то из сельского начальства, имени лучше не называть) взялся ухаживать за нею. Получив отказ, он потерял голову и стал домогаться бедной девушки грубо и открыто: подстерегал, устраивал сцены, являлся ночами под окна. На беду, Южное - селение небольшое, не затеряешься. Приятель Леры попытался вступиться за нее и был нещадно избит. Доведенная до отчаяния, девушка пригрозила ухажеру, что уйдет в город и там обратится в дружину. Он рассвирепел, накинулся на нее и попытался изнасиловать. Сказал: убью, если пикнешь кому хоть слово. Лера, не будь дурой, врезала ему пониже живота и убежала. Дороги, понятно, пусты, искорежены и не освещаются, вот она и сбилась с пути: вместо ближайшего к Южному района паростанции подалась в сторону далеких и безлюдных Озерок. Три часа по пеклу - такого никакой термокостюм не выдержит. Когда пришла в Озерки, уже сходила с ума от жары. Среди покинутых домов подобрала пса. Он потерялся, бедный, бросился к девушке и давай скулить жалобно, она и
пожалела. Но идти дальше было уже невмоготу, Лера зашла в один из домов и разожгла огонь, чтобы хоть немного остудиться. Там ее и нашли пожарные.
        Такая вот история.
        Если бы у нас снимали мыльные оперы, сгодилась бы для сценария.
        - Ч-чушь! - С оттяжкой припечатал я. - Впрочем, чушь романтичная - девица врет красиво, с душою. Полагаю, все у вас наладится.
        Ник залился краской, уставившись куда-то мне за спину. А оттуда раздалось:
        - Виктор Андреевич? Приятно познакомиться.
        Лера стояла в дверях кают-компании и, несомненно, слышала мою реплику. На ней был Ников халат с драконами, лицо бледно, на щеках лихорадочный румянец, голос сух и шершав. Ей нездоровилось.
        - Садитесь, Лера. Как себя чувствуете?
        - Спасибо, - отрезала она. - Я не прошу вас мне верить, вы вовсе не обязаны. Я очень благодарна вам обоим за то, что спасли и приютили меня. Сегодня оставлю вас и больше не потревожу.
        - Лерочка, что ты, мы вовсе не… - Вступился было Ник, но девушка не повернулась в его сторону, и он затих.
        Я повторил:
        - Так как себя чувствуете?
        - Спасибо, Виктор Андреевич, отлично, - ответила Лера и зашаталась.
        Никита бросился к ней и вовремя подхватил. Пока он укладывал девушку в постель, я выпил чашечку кофе. Эх, сигареты не хватает… Но курят теперь только самоубийцы.
        Брат не появлялся - хлопотал у тела. Я не пошел к ним. Если пойду, надо будет изображать вину, а виноватым я себя ничуть не чувствовал.
        От нечего делать включил внешний канал и попал как раз на утреннюю речь Председателя. Почтенный наш Павел Петрович поздравил нас с очередным добрым утром, заверил, что ничего плохого и непредвиденного на сегодня не намечается, а, напротив, ведутся плановые и очень полезные работы по запуску третьей общегородской паростанции и прокладке подземного герметичного тоннеля из Центра в Загорский район. Тоннель, несомненно, свяжет, облегчит и ускорит, а паростанция, в свою очередь, поможет и обеспечит, и главное, самоотверженные наши трудяги - агрономы смогут трудиться еще самоотверженней, поскольку площадь освещаемых плантаций возрастет почти на целую…
        Павел Петрович, как всегда, говорил на такой мажорной ноте и так лучезарно улыбался в тридцать два зуба, словно твердо знал, что нынешний день краше вчерашнего, завтрашний - светлее нынешнего, а через недельку-другую мы все познаем истинное счастье. Он был либо глуповат, либо набожен до крайности, но в остальном, надо признать, Председатель - неплохой мужик. Когда было скверно, он понял одним из первых, что нужно делать и как выживать. И, что ни говори, честно учил этому других. А когда наладилось, не затребовал себе ни скипетра с державой, ни гарема наложниц, ни белокаменных хоромов. Звать себя велел не Светлейшим и не Величеством, а просто Павлом Петровичем, Председателем. Люди любили его. Ник тоже любил…
        Легок на помине, братец вошел в кают-компанию, присел, укоризненно глянул на меня.
        - Зачем ты с нею так?
        - Слух у меня плохой. Если бы слышал, как она вошла, - обернулся и сказал бы то же самое в лицо. А так, действительно, некрасиво вышло.
        - Витя, ну почему ты ей не веришь?
        - Есть ряд причин. Главная та, что все это - чушь собачья. Не рискнул бы никто ее насиловать, тем более, в селении, где все друг друга знают. Лишат его довольствия за такие штуки - что тогда будет делать? И убивать бы не стал, даже грозиться. Не убивают теперь людей, не случается такого! Особенно из ревности. Ладно бы еще за антибиотики или еду… Хотя на самом деле, даже за еду не убивают - с тех пор, как ввели распределение.
        Ник вздохнул, отвел взгляд.
        - Не знаю, брат… По-моему, хорошая девушка - красивая, неглупая. Искренняя… ну, мне так показалось…
        Я усмехнулся:
        - Я же не спорю, что хорошая. Ничего против нее не имею. Ну врет она - так и что? Понимаешь, по правде, мне безразлично, откуда она взялась и кто такая. Пока выздоровеет, пусть остается у нас. Захотите - пусть и дольше остается. Мне-то что…
        По логике, Ник должен был обрадоваться, но он почему-то насупился.
        - Тебе все безразлично, Витек…
        - Ладно, - сказал я, - поговорили. Схожу за продуктами, а то из еды только чай да майонез.

* * *
        Мы с братом живем в корабле. Яхта первого класса, зовется "Забава", припаркована на площади Галактики, то есть в трех кварталах от Центра. Понятно, никуда летать мы не собираемся. Даже просто запустить двигатели - это уже сумасшествие. Но жить в яхте очень удобно: герметичный корпус, отличная система терморегуляции, автономная циркуляция воды, собственный реактор, что тоже немаловажно, если учесть ежедневные перебои с энергией. Странно, но других претендентов на эту фешенебельную квартирку не нашлось: люди сочли естественным, что бывший звездолетчик Одинцов обитает на борту корабля.
        Под днищем между стойками шасси достаточно места для нашего транспорта. Пармашина
        - специфическое средство передвижения, диковинка нашего города. Могу поспорить: ни в одной точке Малого Магелланова Облака такого больше нет. Чтобы привести машину в движение, нужно два ведра воды и кубик льда. Вода заливается в две емкости, разделенные тонкой стенкой. Кубик льда бросаешь в одну из них. Возникает термический перекос и, естественно, нарастает со временем. Минут через десять вода в одной из емкостей вскипает, пар под давлением начинает вращать турбину. Вуаля - поехали! Запас хода, правда, невелик: километров через пятьдесят либо в рабочей емкости вода выкипит, либо в балластной - замерзнет. А этого допускать, конечно, не стоит, если не хочешь покупать новый движок.
        Генератора на пармашине нет, потому вместо электрических фар в "глазницах" сияют два ледяных светильника. Левый уже подсел - газ поостыл и светится желтым вместо белого. Так что когда ведешь, кажется, будто машина чуть косит вправо.
        Я залил воду в баки (мы не держим машину заправленной, чтоб не случилось спонтанного перекоса), бросил ледяшку и сел ждать, пока мотор прогреется. Были сумерки… Впрочем, в нашем районе всегда сумерки. Это в Центре почтенный наш Павел Петрович учредил день и ночь: огромные светильники на мачтах то закрывают заслонками, то открывают. Но толку в этом мало, по-моему: вверху все равно серое небо, всегда серое - что "днем", что "ночью". Разница лишь та, что "днем" из-за светильников возникают тени, а "ночью" их нет.
        Одно время я пытался понять, отчего же небо серое, а не белое или черное, или синее, как должно быть по законам физики. Какими свойствами обладает барьер над нашими головами, что цвет его видится нам как серый?.. Помню, некий институтский умник мне даже пытался растолковать, почему так. А через месяц он умер. Скверно умер - выпил непрогретого молока и сварился изнутри. Не таким уж хорошим он был физиком - понял я и забыл объяснение про небо…
        Стрелка манометра коснулась риски, я дал пару и тронулся с места. От площади Галактики по проспекту Барковича всего пара кварталов до ближайшего распредпункта. Сергей Львович - старший раздатчик - дружелюбно улыбнулся мне, восседая за прилавком в высоченном самодвижном кресле.
        - Добрый денек, Виктор Андреич!
        - Да так себе денек, Сергей Львович… Не лучше остальных.
        - Ну, эт вы зря, Виктор Андреич! Почтенного Павла Петровича слушали с утра? Коль слушали, то должны знать - денек нынче добрый.
        Старший раздатчик не лишен чувства юмора, так что иногда мне приятно поболтать с ним о том - о сем. С серьезнейшей миной я спросил его, какая, по его мнению, вечером ожидается погода. Сергей Львович подкатился к окну, с минуту, нахмурившись, разглядывал неизменно серое небо, с которого за девять лет не пролилось ни капли. Потом немного поразмыслил, потер пальцем кончик носа и изрек:
        - Пасмурно что-то.
        - Вы полагаете? - Отозвался я. - Пожалуй, вы правы…
        - Дождь, наверное, будет.
        - Скорее, гроза.
        Посудачили еще немного, потом я протянул наши с Ником распределительные карточки и попросил двойную минимальную пайку. Раздатчик с удивительной скоростью прокатился вдоль стеллажей, и передо мною возникли два пакета с картошкой, хлебом, гречкой, луком, огурцами, томатами и мылом.
        - Что-нибудь платное желаете?
        Я достал пригоршню желтых витаминок.
        - Пачку кофе и мазь от обморожений. Хорошую.
        - Хорошая - четыре аспирина, Виктор Андреич.
        Я расплатился. Подался к выходу, старший раздатчик вдруг окликнул меня:
        - Виктор Андреич, говорят, у вас гостья объявилась?
        - Да, я тоже слышал.
        - Младший-то ваш - молодцом!
        - Весь в меня… Удачи вам.
        Я сел в машину и ощутил вдруг странную тревогу на душе. Тревожно было из-за вопроса раздатчика. Слишком уж быстро весть разносится. Еще и двенадцати часов не прошло, как Ник явился с Лерой и Галсом… С другой стороны, и скрывать-то нам нечего. Ничего зазорного нет, что больную приютили. Выздоровеет - домой поедет. И все же…
        Да ну его!
        Я прижал педаль пара.
        Когда вернулся, Никиты уже не было - отчалил на дежурство. С наружной стороны люка, где не прочла бы гостья, маркером было написано: "Витек, прошу, полегче с Лерой!"
        Девушка сидела на кровати в своей каюте и теребила складки на шее пса. Тот возлежал у нее на коленях, благодушно вывалив язык. Дверь в каюту была открыта, температура внутри - стандартные тридцать шесть и шесть. Что означает - жар у девушки миновал.
        Теперь, когда болезнь отступила, стало заметно, что Лера весьма недурна собой. Стройна и изящна, но изящество это - живое, игривое, как огонек свечи. Уголки рта чуть приподняты, привычные к улыбке. Всклокоченные волосы яркого цвета палесто подчеркивают искорки в глазах.
        - Здравствуй, - сказал я и протянул банку мази. - Это от легких обморожений. Смажь руки - перестанет болеть.
        - Большое спасибо, Виктор Андреевич.
        - И не злись, что я тебе не поверил. Я вообще редко чему верю - характер такой. Услышал как-то, что люди произошли от обезьян, - и то не поверил.
        Девушка нахмурилась и промолчала.
        - А идти никуда даже не думай. Вчера уже неплохо нагулялась. Сперва выздоровеешь полностью, потом скажешь свой адрес, и я тебя отвезу машиной.
        - Не стоит беспокойства, Виктор Андреевич.
        Лера нахмурилась еще больше, изо всех сил удерживая строгую гримасу. Ее уязвленная гордость вела неравную схватку с дружелюбным кокетством, и, похоже, проигрывала. Так что я счел нужным вступиться на стороне гордости:
        - Если захочешь выразить обиду, то уходить совсем необязательно - есть варианты поинтересней. Например, можешь дать мне пощечину. Можешь дать мне пощечину собакой
        - это круче. А хочешь, я подарю тебе красивый светильник, и ты разобьешь его вдребезги. Или я подарю тебе красивый цветок, и ты его разобьешь вдребезги!
        Гордость сдалась. Лера хихикнула.
        - Не люблю разбивать вдребезги - в этом есть что-то истеричное. Хладнокровные люди предпочитают разрывать на клочки. Напишите мне письмо на бумаге, я разорву его на клочки. Медленно.
        - С письмами следует поступать иначе. Письмо лучше сжечь, пепел растворить в стакане воды и выплеснуть в лицо обидчику. Причем выплеснуть драматическим жестом! Моя покойная няня, дай ей Бог здоровья, заставляла меня трижды перед завтраком репетировать жест. Если не получалось - била по пальцам.
        - Собакой?..
        Мы расхохотались. Смеялись долго и со вкусом, а Галс ошарашено таращился на нас и поскуливал. Потом я спохватился. Отдышался и сказал:
        - Я пойду поесть приготовлю. А ты это… намажься все-таки, руки тебе для жестокой мести пригодятся. И, пожалуйста, не зови меня Викторандреичем - это уж слишком.
        - Ну, вы же ходили на корвете!
        - На корвете меня звали Витёк… Или Быстрей-Давай-Зараза-Ленивая. По ситуации.
        Приготовить еду в нашем городе - целая наука. То есть, сварить картошку или кашу в микроволновке нет никакой проблемы, а вот остудить!.. Излучателем продукты не охладишь - остынет верхний слой и возникнет перекос. Любую пищу нужно мелко нарезать и тщательно промыть горячей водой, при этом следя за температурой продукта, чтобы остывал равномерно и точно до тридцати шести градусов. Немного рассеянности - и приготовишь термический яд, либо просто останешься голодным.
        Когда я был занят этим творческим процессом, вошла Лера:
        - Виктор, давайте, я помогу.
        - Помоги, не откажусь, - я обернулся и увидел в руке у нее полупрозрачный сверток.
        - А это что?
        Она положила сверток передо мной:
        - Я хотела поблагодарить вас. Возьмите это, пожалуйста! Отец говорил, это хорошая штука, может жизнь спасти.
        Я рассмотрел и присвистнул. В пакете были четыре ампулы мультиморфина. Адаптивный антибиотик - нанопродукт, универсальное средство против любых известных инфекций. Стоит, пожалуй, как запас пищи на всю оставшуюся жизнь.
        - Не могу это принять. Во-первых, мы помогаем тебе никак не ради оплаты. А во-вторых, ты не представляешь себе цену этой "хорошей штуки".
        Она попробовала протестовать, я просто отодвинул от себя ампулы и вернулся к картошке. Тогда Лера вышла и возвратилась со своим рюкзачком. Положила его на стол и стала вынимать содержимое: какие-то вещи, женские безделицы, забавное зеркальце, наконец - пухлый герметичный пакет. Раскрыла пакет и разложила на столе целое состояние: несколько пачек жаропонижающих и анальгетиков, пять баночек витаминов, десятки ампул антибиотиков, иммуномодуляторов, гормональных стимуляторов и ингибиторов. Я созерцал эту выставку с отвисшей челюстью, под конец выдавил:
        - Ого!..
        - Виктор, все это - мое. Лекарства редкость, посмотрите и возьмите все, что может вам понадобиться. Я действительно хочу чем-то помочь вам с Ником.
        Я пожал плечами:
        - Да мы с братом здоровы, слава богу. Или вселенной - кто там здоровье раздает… Но если что понадобится - будем знать, к кому обратиться. Спасибо за предложение!
        Она вздохнула недовольно, но поняла, что я не уступлю. Принялась собирать богатства. Я взял со стола Лерино зеркальце. Это была забавная вещица: круглое, с откидной металлической крышечкой, а само зеркальце - черное. Если смотреть в него прямо, отражение отличное, кристально ясное, но едва посмотришь под углом, как картинка пропадает, и поверхность становится черной, как космос.
        - Красиво, - сказал я. Лера расцвела:
        - Правда, нравится? Я обожаю! Оно у меня давным-давно - нашла еще подростком. С тех пор каждую ночь прячу зеркальце под подушку, чтобы кошмары не снились.
        Я невольно усмехнулся, и девушка добавила с ноткой обиды:
        - Это мой талисман, больше нигде такого не видела! Один приезжий мэн хотел купить, полсотни аспиринов предлагал. А я отказалась - так-то!
        Я вернул безделушку и подмигнул:
        - Кажется, кто-то обещал помочь с салатом.

* * *
        Ночью сработала сигнализация.
        Спросонья я не сразу сообразил, что это значит. Я не включаю сканирование окрестности - смысла нет. Опасностей никаких, а от случайной пармашины будет жужжать. Значит, тревожный сигнал мог включиться лишь по одной причине: повреждение наружной брони!
        Накинув что-то, я влетел на мостик и врубил все мониторы наблюдения. На них не было ничего необычного. Площадь как площадь: останки кустов, фонтан без воды, оплавленные лавки. И снова сигнал. "Повреждение брони. Днище. Третий сегмент."
        - Вот, сюда смотри! - Указывает Ник, возникший у меня за спиной.
        Экран камеры, укрепленной на стойке шасси. Раструб дюзы в полэкрана, под соплом какое-то серое копошение, блеклые тени то возникают, то гаснут. Ник вглядывается в пол, рассматривая тепловой рисунок, и хватает меня за плечо:
        - Там пламя, может быть, дуга. Кто-то режет броню!
        В двери бледная, как мел, Лера выдыхает:
        - За мной пришли…
        Братец распахивает шкаф, вытаскивает нашу "железку". Вид у него рыцарский и немного шальной.
        - Сядь, Никита, - говорю я и сам усаживаюсь перед экранами. Включаю питание всех систем корабля, экраны оживают многоцветьем огоньков.
        - Пушка?.. - Догадывается Ник и хищно улыбается.
        Если бы… На "Забаве" есть лишь один ствол - антиметеоритное ионное орудие АМИ-2. Действует только в вакууме, наводится исключительно на быстрые встречные объекты, наведение только автоматическое, ручного режима нет. Зато выглядит пушка внушительно, и это главное!
        Я включаю внешний динамик и ору громовым раскатом на всю площадь:
        - До пуска двигателей - пять!.. четыре!.. три!..
        Тени пулей вылетают из-под брюха "Забавы", веером рассыпаются в стороны. Их четверо, один показывается на экране орудия. Я рявкаю:
        - Стояяять! Или стреляю!
        Замирают все четверо, оглядываются на яхту. Трое счастливчиков тут же вновь бросаются бегом и спустя секунды пропадают за домами. Но четвертый стоит, как вкопанный. Лицо его в тряпичной маске - прямо посередине орудийного экрана. Из прошлой жизни осталось в памяти: этот экран рисует потрясающие картины, когда АМИ-2 расстреливает ледяные метеоры, и они превращаются в облака пара, подсвеченные изнутри алыми сполохами.
        Я приказываю:
        - Сними маску.
        Он стягивает тряпки с лица. Голова бритая, угловатые скулы, а подбородок мелкий, безвольный. Глазенки пялятся точно в ствол.
        - Ну и какого хрена?
        - Виноваты, уважаемый. Думали: яхта ничейная, пустая стоит.
        Говорит он подозрительно быстро - вероятно, заранее фразу заготовил.
        - Еще раз сунешься?
        - Ни за что, господин уважаемый, отпустите.
        - Говори: дядя, прости засранца!
        - Простите меня, никогда больше не сунусь, Вселенной клянусь!
        Понятно, вины в его голосе не было и капли. А вот страх был - брюшной такой, животный. Шкурой он ощущал трехметровую дыру в асфальте от выстрела ионки и горсть пепла на дне, в которой никто даже не опознает человеческий прах.
        - Сейчас на три секунды сниму палец с кнопки, слышишь? Чтоб на четвертую и духу твоего не было. Раз…
        - Витя, нет!! - Воскликнул Ник, но тот бритоголовый уже метнулся в сторону, сквозь кусты, в переулок.
        Едва я отключил динамик, младший накинулся на меня.
        - Брат, ну что ты творишь? Какого черта ты его отпустил?!
        - А что мне было с ним делать - волосы на ляжках выщипать?..
        - Да затащить внутрь и допросить как надо! Или тебя их визит ни капли не удивил?
        - Мародеры какие-нибудь, - отмахнулся я, хотя уже начал понимать, что ошибаюсь. - Сказал же он: думали, что яхта ничейная…
        - А ты часто видел мародеров с ручными плазмометами?
        - Чего-оо?..
        - Двое из этих несли за плечами нечто очень горячее. Градусов по тысяче, не меньше. Почти уверен, что это были РПМ.
        Брат в жизни не видел настоящего ручного плазмомета, но ему можно доверять в этом вопросе: справочники десантного оружия он мальчишкой чуть ли не наизусть изучал. РПМ - штука мощная: броню "Забавы" не возьмет, конечно, но аэр прожжет насквозь с одного выстрела.
        М-да…
        - А еще, - добавил брат, - они были в боевых костюмах. Титан-полимерный композит с силовым контуром, класс "мститель", по-моему.
        "Мститель" - двукратное ускорение движений, защита от легкого кинетического, лазерного, разрядного оружия. Кажется, от термического тоже… Не помню, не силен в пехотном вооружении.
        Да нет, ерунда какая-то! Этого не может быть по той простой причине, что такого вообще не бывает!
        - Что-то ты путаешь. Может, я других не рассмотрел, но тот бритоголовый был в куртке и древних спортивках.
        - Ага, а ноги его видел? Сапоги из титановой ткани, на руках - армированные перчатки. Он спортивное рванье поверх "мстителя" натянул, чтобы амуницию не светить. С той же целью раньше времени и шлем не надевал.
        Я усмехнулся:
        - И ты, герой галактики, думал нашей "железкой" одолеть их четверых в боевой броне?
        Ник смутился:
        - Признаться, броню я заметил уже когда ты его держал на прицеле. Но сути это не меняет: ребята приходили очень серьезные, и что самое интересное, старались это скрыть. Если не веришь - пересмотри запись с камеры орудия.
        Я пересмотрел. Все на месте: перчатки, сапоги, оружейный ранец на спине.
        М-да вторично. Еще какое м-да!
        Я посмотрел на Леру - внимательно-внимательно. Она сидела, ссутулившись, потупив взгляд. Галс жался к ее ногам и тревожно зыркал на нас с Ником.
        - Лерочка, дорогая, - проникновенно спросил я, - это ведь по твою душу приходили?
        Она кивнула.
        - Стало быть, у твоего Отелло имеется четверо друзей-головорезов с ручными плазмометами?
        - Я не знала… - шепнула она.
        Я шагнул к ней поближе, пес вскочил и ощерился.
        - Тише, Галс, сидеть… - от слов Леры он присел, но задние лапы остались напряжены.
        - А еще, - продолжил я, - тебя защищает и хорошо слушается пес, которого ты подобрала тридцать часов назад.
        Она покраснела и промолчала.
        - …Из чего следует, что собака-то твоя, но ты стараешься это скрыть. По всей видимости, ты надеешься таким образом сохранить в тайне свой настоящий адрес. Ведь девушку Леру (а может, и не Леру) без фамилии и паспорта вряд ли кто припомнит, а вот дом рыжего шарпея, наверняка, знает каждый в радиусе пяти километров. Верно?
        Девушка молчала, нервно теребя собачью холку.
        - И кроме того, - добавил я, - вероятно, ты не знала, но из Южного нельзя дойти пешком до Озерок. Там нет моста через Чернушку. Выстыл до абсолютного нуля и рухнул еще год назад.
        - Простите… - прошептала Лера. - Простите, пожалуйста. Я не хотела, чтобы это вас коснулось. Я думала, он был один…
        - Он - кто? - Спросил Ник, тоже подступая поближе.
        - Валерия, - предложил я, - пожалуй, сейчас было бы очень неплохо, чтобы ты рассказала нам все, как было на самом деле. И поподробнее.

* * *
        В сорока километрах от окраины города, за глиняным карьером и тремя полосами освещаемых плантаций, есть деревня Выселки - полсотни домов, полторы сотни жителей. За Выселками нет ничего. Барьер.
        Барьер - удивительная штука. Это бесконечная темно-серая стена. Тянется во все стороны, насколько хватает взгляда - влево, вправо, вверх. И вниз тоже - под землей.
        То есть не стена, конечно, а пузырь, сфера, но такого большого радиуса (километров семьдесят), что кажется плоскостью.
        Барьер ни из чего не состоит. Тому, кто не видел, этого не объяснишь. Не сталь, не камень, не лед, не какой-либо другой материал, и не воздух даже! Просто серый цвет. Стена из серого цвета, окружающая город.
        К стене этой можно подойти вплотную - не почувствуешь ничего. Можно бросить в нее камень - исчезнет. Можно сунуть палку или трубу - исчезнет ровно та часть, что вошла в серое. Срез ровнехонький, как от лазера. Находились идиоты, кто руку совал…
        Словом, деревня Выселки стоит у края нашего мира.
        Из техники в деревне есть две пармашины и три комбайна. Комбайны берегут, как зеницу ока. Если сломается, новый взять неоткуда: там вся электроника на полупроводниках, а полупроводники мы выпускать не умеем. Прежде комбайнов было пять.
        Работают все жители Выселок на полях (ну, кто может работать). Над самой деревней и рядом с нею больших светильников нет, так что хорошо растут только грибы и ягоды. Комбайнеры ездят трудиться на ближайшее освещаемое поле - за шесть километров. Остальные сельчане терзают огороды у своих домиков. Паяют самодельные светильники из сжатого газа или металла, освещают клочки земли, лелеют картофель и капусту. Где света не хватает, выращивают шампиньоны или малину.
        Ясное дело, долго так не потрудишься: два часа на воздухе - и от жары перед глазами уже пятна, голова раскалывается, сердце хватает. Домой, остудиться, прийти в чувства - и снова на поле. Так каждый день. Словом, Выселки населяют люди упрямые и отчаянные.
        Ближе к барьеру, в одноэтажном дачном домике жила до вчерашнего дня Валерия Вдовиченко. Да, таки Лера. Прежде жила с отцом и собакой, а прошлой весной отец умер. Отец был человеком, помешанным на безопасности. Старую чью-то дачу он обложил тремя слоями термоблоков и вакуумволокна, заложил все окна, кроме двух небольших, поставил двойные шлюзовые двери. Серые глухие стены домика более всего напоминали теперь бетонный ДОТ, впрочем, от жары действительно защищали. В прежнем мире отец Леры был ветеринаром и держал дома немалый запас лекарств. Девять лет назад, когда случилось, он быстро понял ценность медикаментов и принялся страстно их накапливать. Позже таблетки стали заменителем валюты, но он не изменил привычке и не тратил почти ничего из домашней аптечки - ведь мало ли чего, какая хворь может приключиться! По иронии судьбы умер он внезапно, во сне, так и не использовав ничего из своей медицинской амуниции. Сердечный приступ - сказались ежедневные тепловые удары.
        Лера осталась с Галсом. Ей было тогда восемнадцать, и в общем, она умела все необходимое для жизни: поддерживать температуру в доме, защищаться от жары, безопасно готовить еду, управляться с комбайном и компьютерами, заботиться о собаке. Жила себе, как все сельчане - работала, училась по электронным книгам, общалась, ходила в гости, иногда приходили к ней. Нрав у нее был веселый, что редкость сейчас, фигурка стройна, личико живое и выразительное, волосы дивного цвета палесто. Все сельчане симпатизировали ей: кто влюблялся, кто сочувствовал сироте, кто сам приходил за сочувствием, пользуясь Лериной отзывчивостью. Врагов у нее не было, даже споров ни с кем не случалось. Поэтому то, что произошло позавчера, стало для нее чудовищной, оглушающей неожиданностью.
        Два оставшихся окна в доме приходились на кухню и гостиную. В спальне у Леры было темно и очень тихо, что девушку вполне устраивало. Позавчера она улеглась спать за полночь, Галс, как обычно, устроился рядом с нею на кровати. Среди ночи Лера проснулась от звука: пес глухо ворчал, уставившись на закрытую дверь спальни, шерсть на его загривке стояла дыбом. Девушка прислушалась: из-за двери доносились шаги.
        Страха ничуть не было, скорее удивление и любопытство: что могло понадобиться кому-то в ее доме? Она прошептала:
        - Тихо, Галс, тихо. Лежать. Место.
        Встала и босиком подкралась к выходу. Пес за ее спиной тревожно привстал на кровати, но не издал ни звука. Лера приоткрыла дверь и глянула в щелочку.
        По гостиной, поочередно разглядывая каждый предмет обстановки, медленно шел высокий человек. Он был в сером термокостюме, на поясе висел подсумок, за плечом - нечто похожее на "железку", хотя таких "железок" Лера прежде не видала. Половину лица чужака закрывали огромные выпуклые очки. "Наверное, чтобы видеть в потемках",
        - решила девушка. Аккуратно, неслышно ступая, человек обходил комнату по периметру. Его взгляд подолгу задерживался на ящиках шкафа, тумбе, шкатулках у окна, светильниках, накрытых покрывалами. Однако ни ящики, ни шкатулки он не открывал, просто рассматривал их и шел дальше. Едва чужак повернулся к спальне, Лера отпрянула от двери и замерла, вжавшись в стену. Неторопливые тихие шаги слышались в двух метрах от нее, в метре…
        Внезапно дверь с треском распахнулась, рука чужака схватила девушку за шиворот и вышвырнула в гостиную. Лера вылетела в середину комнаты, с трудом сохранив равновесие. Чужак развернулся к ней и сорвал покрывало с ближайшего светильника, комнату залил красно-желтый свет раскаленного металла. Штука, похожая на ружье, уже была в руке мужчины и смотрела Лере в живот.
        - Ты-то мне и нужна. Не ори и не дергайся. Скажи мне, где…
        В этот момент из двери спальни вылетел Галс и вцепился сзади в ногу чужака. От неожиданности тот вскрикнул, ружье сверкнуло голубой искрой, и в животе Леры вспыхнуло солнце. Тело залилось леденящим пламенем, пропало в нем. Осталась голова и руки, легкие шевелились с трудом, отбирая силы, от нехватки кислорода перед глазами плыли круги. Вдох. Сквозь багряную муть девушка видела, как чужак бьет пса прикладом разрядника. Выдох…
        Она попыталась двинуться, но была намертво припечатана к стене, и медленно сползала вниз. Вдох. Взмахнула руками, задела что-то, шатнула. Тумба, светильник… Выдох.
        Ударом ноги мужчина отбросил собаку в угол и повернулся к Лере. Вдох. Рука нащупала шар светильника, сорвала с подставки… Выдох… Когда чужак двинулся к ней, швырнула.
        Как и все мы, Лера видела немало смертей. Но такую - впервые.
        Хрупкий ледяной шар разбился о голову мужчины, и жидкий металл, содержавшийся в светильнике, плеснул на лицо, шею и грудь. Чужак вспыхнул багровым заревом, заорал, вцепился руками в лицо, еще больше втирая металл в кожу. Дернулся, упал на колени, бешено замотал головой. Будь это простой кипяток, он еще мог бы спастись, отделаться обморожениями, но здесь разность температур была слишком велика. Плотное, вязкое раскаленное железо мгновенно отбирало тепло у тела, вымораживало кожу, мышцы под нею, кости. Когда он на секунду отнял ладони от лица, Лера увидела покрытое струпьями мороженое мясо. Чужак рухнул набок, несколько раз конвульсивно вздрогнул - и затих.
        Через пять минут паралич от электрошока миновал, девушка обрела способность двигаться и мыслить. Ужас и шок от пережитого нагонят ее уже в машине, а сейчас она была способна действовать хладнокровно. Ощупала пса и убедилась, что тот цел. В кабинете раскрыла аптечку и выгребла оттуда все отцовские сбережения: несколько пачек анальгетиков и жаропонижающих, упаковку мультиморфина, десятки ампул антибиотиков. Собрала по дому все самое ценное: полфлакона духов, остатки маминой помады, пачки соли и пряностей, лучшее белье, лучшее платье и туфли, любимое зеркальце из-под подушки, фотографии родителей - запихала все это в сумку. Надела термокостюм, взяла на поводок Галса и вышла из дому, чтобы больше никогда не вернуться.
        Чуть в стороне от дома за изгородью стояла пармашина чужака. Конечно, он не мог прийти пешком, если он не местный, а местных Лера всех знала. Она села в кабину, освоилась с управлением и двинула в сторону города. Оставаться в Выселках было нельзя.
        А на полдороги случилось то, что и должно было случиться: в балластном баке замерзла вода. Лера забыла сменить ее перед выездом - да и как могла не забыть! Она выбралась из кабины умершего аппарата и пошла пешком. Пошла, впитывая кожей жар двадцатиградусного воздуха, покрываясь обжигающим потом, сходя с ума от зноя - чтобы спустя три часа оказаться в подвале заброшенной "свечки" в Озерках.
        Лера умолкла, устало оперев голову на руку.
        - Ух ты ну ты! - Констатировал Ник.
        Не могу сказать, что я был потрясен, и не могу сказать, что сопереживал ей, но что-то от этих двух чувств во мне было. Прежде никогда не встречал человека, которому доводилось убивать, и прежде не думал, что такому человеку можно сочувствовать.
        Я сказал:
        - Ну хорошо, успокойся, теперь все позади.
        А Ник спросил:
        - Ты его никогда прежде не видела?
        - Нет.
        - И не знаешь, зачем он приходил?
        - Нет.
        - И что, даже не догадываешься?
        - Да нет же! Говорю!
        - А почему ты сразу не рассказала правду?
        Ник говорил недоверчиво, с явным сомнением в голосе. Это было довольно глупо: человек не станет врать об убийстве, чтобы скрыть нечто похуже - поскольку похуже нет ничего.
        Лера глубоко вздохнула, встала с кресла и сняла халат, под которым оказалась изящная кружевная маечка. Судорожным движением девушка приподняла края майки, и только теперь стала видна рана чуть пониже правой груди - характерный круглый ожог от электрического разряда. Никакой бытовой прибор не оставит такой след, нужно напряжение в тысячи вольт. Вне сомнений, шоковый разрядник.
        Я велел ей одеться, затем сказал… скорей, подумал вслух:
        - Может быть, все-таки стоило позвонить в дружину? Это ведь самооборона, он был в твоем доме.
        - В дом залезть может каждый, кто сбился с дороги и просто хочет выжить.
        Это правда: за три часа на открытом воздухе тело разогреется до сорока двух, кровь начнет сворачиваться, и человек умрет от тромбов. Даже в термокостюме, а без него
        - за час! Так что, по большому счету, простой незадачливый путник мог влезть в ее дом, чтобы остудиться… но вряд ли он принес бы с собой боевой разрядник и очки-интровизор.
        - А еще, - добавила Лера, - вы помните случай, чтобы убийцу оправдали? Ну, хоть один?
        Мы с Ником задумались на минуту. Случаев не вспомнилось.
        - Выходит, домой тебе теперь нельзя, - резюмировал Ник.
        - И в дружину нельзя, и вообще в людные места лучше не стоит… - Продолжил я. - Хорошо хоть распред-карточка у тебя безымянная.
        Распред-карточки у всех безымянные, только с номером. Для распределительной системы неважно, кто есть кто, главное - чтобы никто не взял лишнюю пайку…
        - Но эти уроды, тем не менее, тебя нашли, и явятся снова! Зачем бы ни приходил тот первый, у его приятелей теперь есть лишняя причина: отомстить за его смерть!
        Ник говорил как будто с радостным возбуждением в голосе. Похоже, он уже видел себя сокрушающим неведомых врагов и прокладывающим по их поверженным телам прямую дорогу к сердцу прелестной девушки.
        - Он что-то искал в твоем доме, - сказал я. - Ты не догадываешься, что именно?
        - Отцовскую аптечку, наверное, - что же еще?
        - Вряд ли, - сказал Ник. - Их амуниция - ценность покруче, чем мультиморфин! Вряд ли стали бы на простой грабеж размениваться.
        - Еще есть вот какой нюанс, - добавил я. - Аптечку он наверняка заметил бы - интровизор позволяет видеть сквозь тонкие стенки, крышки ящиков. Тем не менее, спросил у тебя "где?" А вчера тебя дома не было, и эти уроды, наверняка, перерыли весь дом. Однако же, явились за тобой сюда. Похоже, то, что они искали, спрятано вне твоего дома, но, по их мнению, ты знаешь где.
        - Но я честно не знаю, что им нужно! Вы верите мне?
        - Верим, - ответил Ник. Я просто кивнул.
        - Ребята, скажите, что мне делать теперь? - Доверчиво спросила Лера.
        - Я полагаю, для начала поспать, - предложил я, и оба удивленно уставились в мою сторону. - А почему бы и нет? Я включу внешний сканер, к яхте они и на двести метров не подойдут незамеченными. А если и подойдут, с броней им не справиться. Поспим, наутро мозги прояснятся, тогда и займемся анализом ситуации. Ага?..
        Они не были согласны со мной, и после моего ухода еще с полчаса возбужденно анализировали ситуацию. Потом темпераментные нотки, долетавшие сквозь двери каюты, сменились умиротворенным воркованием, и я уснул.

* * *
        Утром поговорить особо не вышло. Я встал с трудом, сомнамбулически выполз на камбуз и припал к живительной чашке кофе, пытаясь заставить мозги работать. Ненавижу просыпаться - какой смысл в пробуждении? Точней, я не люблю просыпаться последние девять лет, а прежде вставал рано, иногда на заре даже бегал купаться в Чернушке… Неважно. Я пил кофе с постной отупевшей миной на лице, а Ник и Лера вдвоем готовили завтрак. Хлопотали, мило трепались о чем-то, да передай, будь добр, то, да кинь мне, пожалуйста, вот это… Взаимопонимание у них наладилось, тревоги все разом забылись. Галс вертелся под ногами, бил хвостом и норовил сунуть нос на стол. Словом, идиллия.
        Перекусили. Потом брат стал собираться на дежурство. Пообещал Лере узнать там кое-что у ребят, и разведать, что к чему. При этом ободряюще подмигнул. Девушка жизнерадостно улыбнулась ему и на прощанье поцеловала в щеку. А я сказал:
        - Брат, будь осторожен.
        Не знаю, почему так сказал. Вообще-то, все мы всегда осторожны.
        Ник ушел, и мы остались вдвоем. Я сварил еще по чашке кофе. Лера поглядывала на меня, но молчала. Еще бы! Я ведь не похож на человека, с которым можно щебетать. Не мой это стиль. Вот сказать что-то краткое и с прохладцей - это да.
        - Как тебе кофе?
        - Отличное начало беседы, - улыбнулась Лера.
        - Я умею и лучше. Например: ну, чё вообще?
        - Изящно! А вы на смену не собираетесь?
        - Надеюсь, что нет. Скажи, если не секрет, до чего вчера с Ником договорились?
        - Ну, он говорил, что может найти места… - Девушка почему-то слегка смутилась. - Бывают места, где нет людей, но есть энергия. Там можно спрятаться на время и переждать…
        - И не страшно будет - одной-то?
        - Не знаю…
        - Не знаю страшно ли, или не знаю одной ли?
        - Ник очень милый, - сказала Лера.
        - Ага. А еще высокий, умный, мускулистый, добрый, решительный, смелый, и глаза у него голубые. Я им горжусь.
        Я не шутил - действительно им горжусь. Сына у меня никогда не будет, а вот Никитке исполнилось двенадцать, когда случилось…
        - Вы его вырастили? - В голосе мелькнуло нечто вроде восхищения. - Воспитали, да?
        - Нет, он меня.
        - А скажите, как все было прежде? До того, как случилось?
        Ну, начинается! Ник тоже когда-то любил об этом спрашивать. Вот что на это ответишь? Сказать, что прежде был второй закон термодинамики? Так ты даже в школе не слыхала, что это такое. Да и школ сейчас нет - только образовательные рассылки по сети. Сказать, что были звезды, галактики, Магелланово Облако, Старая Земля была? Так все это и сейчас где-то есть. Но толку… Или сказать, что людей был полный город, что из четырех один выжил? То есть в семье Одинцовых - из четырех двое. Считай, повезло…
        Я сказал:
        - Было прохладно.
        - Кул! - Ответила Лера. - А барьер прежде был?
        - Был, но другой. Собственно, был не барьер, а защитная система, называлась сингулярным зеркалом. Оно открывалось, можно было впускать и выпускать…
        - Защитная?
        - Ну да. Как оказалось, не очень-то защитная…
        - А любимая у вас была?
        Ну а тут что сказать? Была, да не стало. Тех, кто пропал, тогда не разыскивали - без толку. Кто умирал, оставался лежать на улице, и тело продолжало брать тепло из воздуха, тлело, сгорало. Через двое суток - только куча золы, да земля на метр вокруг выморожена.
        - Была.
        - Сочувствую…
        Она чуть помолчала.
        - А теперь есть?
        - А зачем?
        - Ну, знаете там, секс, забота, взаимопонимание, стакан воды подать.
        Если бы проходил конкурс сложных вопросов, Лера стала бы чемпионом.
        - Время сейчас не то, чтобы любить. Можно надеяться, можно мечтать. Можно верить - в бога, вселенную, Павла Петровича. Можно отчаяться, плюнуть на все, бухать или трахаться до потери пульса. Или просто вкалывать круглые сутки и не думать ни о чем. А вот любить - не в духе времени как-то…
        Девушка кивнула:
        - Еще можно стать остроумным циничным пофигистом.
        - Или искать приключения на свою голову, чтобы жизнь не казалась пустой.
        Запищал телефон, и Лера не успела выпустить ответную стрелу. Я пошел на мостик. Телефон - это сказано условно. Личных телефонов нет ни у кого - под барьером радиосвязь невозможна, шумы на всех частотах. Есть проводная компьютерная сеть, как интернет на Старой Земле. На мостике я открыл экран своего компа и увидел испуганное округлое лицо Юлии Ивановны - директора фабрики, расположенной в космопорту. Это милейшая женщина и хороший администратор, но с физикой близка так же, как я с балетом. Так что сказанное ею меня ни капли не удивило:
        - Витюша, милый, очень нужна ваша помощь! Опять! Наш реактор перегревается, вы представляете!
        Еще бы, отлично представляю! Как будто в первый раз…
        - Мы пустили новый конвейер - хотели поднять выпуск, это было бы потрясающе, и сам Павел Петрович лично просил… Но энергии не хватало, и мы его немного подогнали, реактор в смысле. Всего-то на двадцать процентов, а он вдруг!..
        Ну кто бы мог подумать!..
        - Умоляю, Витя, приезжайте! Очень нужна помощь, позарез!
        Куда же я денусь - приеду. Я же теперь инженер-энергетик, коллега огнетушителя: мы оба нужны, когда что-то не в порядке.
        - Температура коры какая?
        - Сейчас сто сорок пять по Цельсию. Это очень плохо?
        - Слейте всю воду из системы охлаждения и ждите. Скоро буду. Только обязательно слейте воду!
        Юлия Ивановна расцвела и попрощалась.
        Дверь на мостик была открыта, так что Лера слышала почти все.
        - Вам нужно ехать?
        - Очень нужно. Но ты не бойся.
        Чтобы не было причин для страхов, я показал ей, как запечатать все люки и превратить "Забаву" в крепость, как включать внешний обзор и динамик, как позвонить в дружину - на крайний случай, и как запустить движки - на самый крайний. Я искренне надеялся, что самый крайний случай не случится.
        Лера заверила, что все будет в порядке, и улыбнулась так, что отпали малейшие сомнения в ее словах. Я попрощался и вышел.
        От нас до космопорта на пармашине - два часа тряски по раскуроченным дорогам. А за два часа неизвестно, что еще эти ударники труда сотворят со своим реактором. Давно мне пора обзавестись аэром, но выпуск новых аэров пока не наладили, а старых осталось в городе пятнадцать штук, и все заняты на крайне общественно важных делах: четыре в скорой, шесть в дружине, два в центральной пожарке, один - личный транспорт Павла Петровича, остальные два - не помню чьи. Когда нужно, мне помогает тот аэр, что состоит при нашей районной заставе дружины. Работа у хранителей правопорядка спокойная, без погонь и прочих стрессов: не поручусь на счет прав, а вот с порядком в городе полнейший порядок. Потому дружинный аэр обычно стоит на месте, у дверей заставы. Стоял и сейчас - сияющий каплевидный красавец с ажурными перьями воздушных рулей.
        На вахте оказалось пятеро дружинников, все со мною знакомы. Был и лейтенант Комаровский - командир заставы. Лейтенант - человек хладнокровный и рассудительный, хотя и устрашающей внешности: шрам от обморожения на всю левую щеку. Взорвался в руках термос с чаем: термос был бракован, чай разогрелся и закипел.
        Поздоровались, пожали руки.
        - Вызывают? - Спросил лейтенант.
        - Так точно. Космопорт. Сухогруз "Берестов". Реактор. Поможете?
        - Надо так надо. Идемте.
        Комаровский сам подвел меня к аэру и сел за штурвал. Вдруг я понял, что именно этого мне и хотелось, чтобы он сам. До порта семь минут полета, Комаровский - человек толковый, и у меня был важный вопрос к нему.
        Аэр оторвался и набрал скорость. Движок не слышался вовсе, только гул воздуха за колпаком. Над головою серое небо, под ногами - звездная россыпь светильников и золотистый город, окрашенный ими. Я сказал:
        - Игорь Данилыч, позвольте спросить.
        - Спрашивайте.
        - Убийства в городе часто бывают?
        Он усмехнулся:
        - Виктор Андреевич, будто вы новостей не читаете.
        - Ну, в новостях вроде как не слышно, но ведь почтенный наш Председатель плохих новостей не любит. Да и к чему народ зря волновать…
        - Если Павел Петрович приказал фильтровать новости, значит, так правильно, - рассудительно отметил Комаровский. - Но за свой район могу точно сказать: последнее убийство совершено пять лет назад. За еду убил один. Тогда еще распределения не было.
        - Да, распределение - отличная штука.
        - Павел Петрович - умница. Вот так.
        Кварталы размазываются сетчатой рябью. Свечки-небоскребы вырастают под нами и тут же отпадают назад.
        - А скажите, Игорь Данилович, что с ним сделали?
        - С кем?
        - С убийцей.
        - Согласно закону. Подвели к барьеру, приставили к затылку ствол, сказали: "Иди". Он и пошел.
        - И что? Прошел?
        - Отчасти. Он шагнул. Передняя половина тела коснулась барьера и исчезла. Включая ногу, ребра, лицо. А то, что осталось, упало обратно. Вот так.
        Пролетаем над станцией охлаждения металла. Жидкий металл, собранный со всего города, разливают по керамическим ячейкам и студят струями плазмы. Сверху станция похожа на шахматное поле: часть клеток сияет слепяще-красным, другие тускло отблескивают застывшей сталью.
        - Игорь Данилович, а если сейчас, к примеру, снова убийцу поймают - с ним так же поступят?
        - Закон на этот счет выражен ясно. Статья 12 главы второй уголовного кодекса: "Наказанием за предумышленное либо непредумышленное убийство является смертная казнь. Способ казни выбирается на усмотрение судьи. Предпочтение отдается выполнению общественно полезных работ, ведущих к неизбежной смерти лица, выполняющего их". Вот так. Вы знаете, Виктор Андреевич, одну полезную работу, которая неизбежно приводит к смерти.
        Ну да - выход за барьер. Никакие излучения не проникают сквозь него, а значит, коль и удастся выбросить наружу какой-нибудь прибор, он не передаст информацию обратно. Другое дело - живой человек. Если сможет выйти живым, то сможет и вернуться. Ударение на "если".
        - Ну а если будут смягчающие обстоятельства?
        Промчались над Голубым озером. Вся поверхность кипела, пар лежал рыхлым белесым покрывалом.
        Лейтенант Комаровский очень внимательно поглядел на меня.
        - Это какие, например?
        - Ну, ревность, аффект.
        - Не смешите. Мы что с вами, герои мелодрамы?
        - Месть. Обидели близкого человека.
        - Пусть укажут мне на обидчика - тому мало не покажется.
        - Несчастный случай?
        - Виктор Андреевич, наша жизнь здесь - вот несчастный случай. А убийство - это совсем другое.
        - Самозащита?
        - Дайте ему под дых. Сломайте руку. Каблуком по колену можно.
        - А если из "железки"? В целях самообороны.
        - Стреляйте в ногу или в брюхо, потом вызывайте скорую. За три минуты прилетят - починят.
        - А если случайно в жизненно важный орган?
        - Сердце и мозг - это семь процентов площади цели. Не попадайте в них случайно. Лучше не надо.
        Под аэром развернулось бетонное поле порта, дружинник начал было снижение, но вдруг вновь забрал вверх.
        - Виктор Андреевич, - очень тихо сказал Комаровский, - вы хороший человек. Уважаемый, умный. На корвете ходили… Сейчас я посажу аэр. Если вы уже убили кого-то, выйдите из кабины и сделайте так, чтобы ни один человек больше вас никогда не увидел. А если собираетесь убить, то выпейте сейчас коньяку, потом езжайте в Центр, найдите блондинку погрудастее и не слезайте с нее до утра. Это лучше убийства, поверьте.
        Он протянул мне термофлягу. Я отвернул крышку и хлебнул.
        - Никого я не убивал, Игорь Данилыч.
        - Вот и славно, - сказал лейтенант и пошел на посадку.
        Встретила меня лично Юлия Ивановна - директор термосной фабрики, пышная энергичная женщина лет сорока трех. Обеими руками схватила мою ладонь и потащила меня в недра сухогруза, на ходу сыпля скороговоркой:
        - Миленький мой, вы же понимаете! Мы же как на иголках сидим, реактор же, там радиация, а если бахнет, ведь это же будет катастрофа! Витюша, ведь слава богу, что утром, а если бы ночью, а если бы ты спал и вызова не услышал? Это страх какой-то. И всего только на двадцать процентов, а он уже…
        Слушать ее было приятно. Голос грудной, воркующий, а смысла в словах ни капли - все равно, что популярная музыка по радио.
        Мы пробежали между корпусов и через шлюз влетели во чрево "Берестова". Термосная фабрика - крупное предприятие. Изначально занимала только внутренности транспортника, затем приросли четыре бетонных цеха, сооруженные впритирку к грузовым отсекам сухогруза. Питается все это от злополучного корабельного реактора.
        В принципе, порыв у любезной Юлии Ивановны был благой, ведь в нашем городе не хватает практически всего, а особенно - термосов. Они нужны всегда и всем, и при этом редко живут дольше месяца. От горячих жидкостей внутренняя колба рано или поздно остывает до абсолютного нуля и крошится, от холодных - раскаляется и плавится. А хранить напитки, между тем, можно только в термосе, ведь вода холодней тридцати градусов - уже тепловой яд. Так что желание выпустить продукции побольше всесторонне позитивно и социально приемлемо… но не оправдывает издевательств над ни в чем не повинным реактором!
        Когда мы оказались в машинном зале, я взглянул лишь на один показатель: температура коры - 290 градусов Цельсия. Разумеется, выше кипения воды. Но ниже кипения свинца, и это радует!
        На такой случай я велел всегда держать наготове сто килограмм свинцового лома. По моей команде рабочие ссыпали его в резервуар, немного разогрели инфракрасными лампами, затем промыли под напором холодной водой. Разность температур быстро сделала дело - свинец отнял тепло у воды и расплавился. Разогрели до 400 градусов и влили в систему охлаждения. Сперва насосы не справлялись, но я добавил мощности, закачал немного раскаленного машинного масла для давления - и дело пошло. Кора начала остывать.
        Юлия Ивановна с облегчением вздохнула и в очередной раз принялась благодарить. А я в очередной раз попытался пояснить ей, почему нельзя разгонять реактор больше, чем позволено мною. На корабле стоит обычный термоядерный силовой агрегат на основе водородного синтеза. Внутри тороидальной камеры - плазма с температурой в 9 миллионов Цельсия. Но сверхнапряженное поле отжимает ее от стенок, и корпус камеры со сверхпроводящими контурами (так называемая кора) греется только за счет индуктивных токов. Я ставлю мощность, при которой температура коры - 90 градусов. Тогда ее еще можно охлаждать кипящей водой. Но стоит разогреть корпус до ста Цельсия, как охлаждение станет неэффективным, и кора начнет накаляться дальше. Когда она превысит сотню, стоградусный кипяток в системе охлаждения будет отдавать реактору свое тепло и еще ускорит нагрев. Это и произошло сегодня. Если бы я не приказал слить воду из охлаждения, вполне возможно, фабрика уже взлетела бы на воздух.
        При этих словах Юлия Ивановна воскликнула:
        - Милый Витя, как мне вас и благодарить!
        Она умильно перескакивала то на "ты", то на "вы". Отчего-то мне вспомнилась фраза лейтенанта о грудастой блондинке, и пока она мне вспоминалась, я пристально глядел на директрису. Она глядела на меня и вдруг залилась румянцем. Я предпочел ретироваться из машинного зала.
        Уезжать было еще рано - следовало дождаться, пока температура станет ниже сотни, и заменить свинец водой. Я пошел бродить по сухогрузу. Прошелся вдоль стоящих сейчас конвейеров, поглазел на устрашающую гору готовых термосов, похожих на снаряды, забрел в корабельную рубку управления. То есть, в бывшую рубку. Сейчас здесь бухгалтерия фабрики.
        В который раз я удивился тому, что ничего не чувствую, находясь в рубке мертвого судна. Казалось бы, я, бывший звездолетчик, должен ощущать здесь ностальгию, тоску, грусть - хоть что-то. Но мне было безразлично. Может быть, попривык на "Забаве". Может, много времени прошло, и я смирился со всем - с мертвыми кораблями, барьером, серым небом, адской жарой, термосами… А может, мне просто все равно.
        Я покинул рубку и подался в столовую перекусить. Людей было мало. Распределительную карточку у меня не спросили - просто насыпали всего, чего захотел. Приятно. Уселся за крайним столом, у иллюминатора, принялся есть, ни о чем не думая. На человека, который подсел ко мне, я даже не сразу поднял глаза. Но когда поднял, вздрогнул. Отложил вилку и отодвинул тарелку, не сводя больше взгляда с соседа.
        В прошлый раз я видел его лицо на экране антиметеоритной пушки АМИ-2. Скуластая рожа с безвольным подбородком.
        - Чего хочешь? - Спросил я. - Ты же обещал больше не лезть.
        - Я не хочу лезть к тебе, Одинцов. Я не хочу делать тебе… неприятности. Давай договоримся.
        - О чем?
        - Нам нужна девчонка. Отдай поздорову.
        Почему-то этого я и ждал. И почему-то готового ответа у меня так и не было, кроме ослиного "не отдам".
        - Не отдам.
        - Подумай хорошо, Одинцов. Ты подумай, подумай.
        Он отвернулся, словно давая время на размышления. Мой взгляд упирался в его щетинистую щеку. Мучительно хотелось пошутить - тогда я бы немного поверил в собственную крутизну, а он стал бы этаким тупым опереточным злодеем, по крайней мере, в моих глазах. Но шутка так и не родилась, я буркнул:
        - Подумал уже.
        Он придвинул лицо к моему и выговорил, обнажая желтые зубы:
        - Я знаю, девчонка вам много чего успела наплести. А я могу тебе порассказать про нее. Она убийца и дрянь, ты знал это? На ней труп висит. Хочешь за нее вступиться? Подумай, Одинцов.
        Я кашлянул.
        - Говорю, подумал уже.
        - И как?
        - И нет! - Рявкнул шепотом. - Вали отсюда, а по дороге сам подумай. Вчера я тебя простил, помнишь? Так вот подумай, прощу ли во второй раз.
        - Как хочешь. Ты решил.
        Он встал и ушел. Глядя ему вслед, я понял, чем меня встревожил вчера этот человек. Не плазмометом и не "мстителем" - нет. Дело в том, что он меня боялся. Боялся, что я выстрелю. Значит, верил, что я способен его убить. Значит, в его мире люди способны убивать друг друга.

* * *
        Тревога поселилась во мне и росла, и разливалась по телу, будто чернило, подмешанное в кровь. Я с трудом дождался момента, когда кора реактора остыла, спешно заменил жидкость, автоматически раздал рекомендации, проверил, чтобы жидкий свинец надежно сохранили на всякий случай, и, наконец, отправился домой. Понятно, уже не на аэре, а одной из фабричных пармашин. Два часа в кабине я провел словно на углях. Предательская фантазия не уставала рисовать картины возможных неприятностей. Если бы мог, уже давно позвонил бы Лере и Нику, но вот уж девять лет как мобильники стали бесполезным хламом.
        Наконец, площадь Галактики, "Забава".
        Лера была дома. Она здорова и жизнерадостна, и за день ничего не случилось, и ужин уже готов, и Галс сучит огрызком хвоста. Все спокойно, к яхте днем никто и не приближался, Ника, правда, еще нет - должен быть чуть позже.
        И чего волновался, спрашивается? Тоже мне, герой-звездолетчик!.. Я принял душ и выпил лимонада, отчитал себя за пустые страхи. В конце концов, что эти бандиты могли сделать нашей "Забаве"?.. Ведь не картонный домик - космическая броня с субатомарным уплотнением (класс 6), выдерживает температуру поверхности Солнца!..
        И вдруг раздался звонок. Я глянул в камеру, и сердце упало. У трапа стояла Никова пожарная бригада полным составом. Кроме Ника.
        В шлюз вошел один бригадир Степаныч и сказал глухо:
        - Виктор Андреевич, вот какое дело…
        Отчего-то сразу мне стало ясно, какое у него дело. Так кристально ясно, что в груди мороз. Лед, иглы.
        - Ник?.. - Спросил я.
        - Да…
        - Жив?
        - Не знаю…
        Тут я схватил его за грудки и прижал к стене:
        - Что за шутки тупые?! Спрашиваю - жив Ник?
        - Виктор, я правда не знаю. Он исчез. Пропал.
        - Как это случилось?
        - Были на пожаре, тушили этаж. Ник увидел сквозь перекрытие огонь этажом выше, первым побежал. Через три минуты поднялись следом - его уже нет. За час все здание перерыли - нет нигде. Как сквозь землю… Простите…
        Отпустил. Сел. Попытался думать.
        Пусто, холодно.
        - Уходите, Степаныч. Оставьте.
        - Виктор Андреевич, мы…
        - Уходите! Надо будет - позвоню.
        Он понял, ушел. Лера все слышала - присела рядом, взяла за руку.
        Тогда пришло письмо. Услышав сигнал, я тут же бросился на мостик, к компьютеру - уже чувствовал, что будет. Захлопнул за собой дверь, раскрыл письмо один. Видеофайл и текст.
        На видео: включив камеру, бритоголовый скуластый отступает назад, и виден становится стул, к которому крепко, во много слоев скотча, примотан мой младший брат. Запакован, как мумия, торчит голова. Бритоголовый стволом разрядника тычет брату в шею несколько раз, пока Ник не пошевелится. Становится ясно, что он жив.
        Текст: "Одинцов, посмотри видео. Бери девчонку с вещами - к тебе она больше не вернется. Езжай по проспекту от Центра, сверни на улицу Светлую, заходи в бывшую гостиницу "Вега". Сейчас 8-15, даю тебе двадцать пять минут. Ровно в 8-40 посадишь Леру в лифт на первом этаже. Мы вызовем. Если все сделаешь верно, в 8-41 к тебе спустится брат, и будете жить, как жили. Если опоздаешь на пять минут - найдешь конечность брата и записку с новым местом встречи. Приведешь дружину - мы увидим, окрестности "Веги" как на ладони. Что будет дальше - догадайся. Все понял, Одницов? А я предлагал по-хорошему." Конец файла.
        Двадцать пять минут. Десять - на дорогу, десять - греть мотор, пять на сборы. Думать - времени нет.
        - Лера!!
        Когда она входит, бросаю ей кожаный пояс.
        - Зачем это?
        У нее на глазах вынимаю из шкафа "железку" и подсумок с гайками, одну гайку бросаю в ствол, включаю питание. Пушка тихо урчит киловольтным током в моих руках, ствол смотрит Лере в живот.
        - Сядь и стяни ремнем щиколотки. Туго.
        Понятливая - делает сразу, без глупых вопросов. Жизнь научила.
        Беру веревку, связываю ей руки за спиной. Закидываю на плечо, как тюк, и выношу наружу. Как была - босиком, в халате с драконами. Бросаю в кабину пармашины и заливаю свежую воду в баки. 8-20.
        Пока греется движок, бегу в яхту и собираюсь. Натягиваю термокостюм. Сгребаю в сумку "железку", гайки, два термоса с холодной и горячей водой, два ножа, иньектор, биту. Больше ничего, похожего на оружие, у нас нет. Беру миникомп, хватаю сумку, Лерин рюкзак, второй термокостюм и покидаю "Забаву". 8-27.
        Когда я сажусь за руль, пара еще недостаточно. Машина еле-еле трогается с места, ползком выбирается на проспект.
        - Витя, за что? - Шепчет Лера. - Что ты собираешься делать?
        - Повернись спиной.
        Стекла в кабине тонированные, теперь нас вряд ли увидят. Одной рукой держу руль, второй нащупываю нож и разрезаю веревку.
        - Возьми комп, прочти последнее письмо.

8-31. Мы катим по проспекту.
        Если Лера глупа - не врубится сразу, и Нику конец. Если Лера умна - сейчас распахнет дверь, выпрыгнет из кабины, и Нику конец. Но не могу я поступить иначе!
8-33.
        Она прочла и поняла, и осталась в кабине.
        - Хочешь меня обменять?
        - Если обменяю, тебя допросят и убьют. Не простят тебе того обмороженного.
        Нет времени играть в "верю - не верю". Взгляды встречаются,
        - Мы вместе, - говорит она.
        - Мы вместе, - говорю я. - Стрелять умеешь?

8-35. Протягиваю "железку", Лера осматривает. "Железка" - электроимпульсное ружье, выбрасывает заряд магнитным полем. Стреляет любыми железными предметами: шариками, гайками, болтами. Заряжается вручную, точность ни к черту, зато мощная и не греется. Последнее крайне важно.
        - Стреляла, было дело.
        Обогнув гигантскую трещину в асфальте, сворачиваю на Светлую. 8-37.
        Лера натягивает термокостюм, затем замечает свой рюкзак и роется в нем. Вытаскивает увесистый пакет с медикаментами. Он герметичный и пухлый, воздушная подушка защищает ампулы. Я подкатываю к двадцатиэтажной стеклянной "Веге". Вокруг на триста метров открытый простор - прежде был сквер, теперь огарки пеньков.

8-39. Не останавливаясь у подъезда, я сворачиваю на бетонный спуск к подземному гаражу. Сбиваю шлагбаум, влетаю вглубь, торможу. Потемки. Колонны, пыль от штукатурки, кое-где остовы машин.
        Лера выходит наружу и в свете фары показывает мне одну из ампул:
        - Вот это может пригодиться! Это леуксол, ветеринарное средство для наркоза. Очень летучее!
        Я не сразу понимаю, она поясняет:
        - Ампула испаряется за три минуты. Теперь смотри.
        Сует ампулу обратно в пакет, запечатывает его, и наощупь сквозь полимер пакета сворачивает пробку.
        - Ага… - Я кладу пакет обратно в рюкзак и закидываю его на плечо. 8-40. - Значит, так. Если эти ребята осторожны, они стерегут на первом этаже лифты и лестницу. Я пойду туда один, меня встретят. Иди следом, когда услышишь, что они заняты, действуй по ситуации. "Железка" остается тебе, но учитывай: боекостюм она, скорей всего, не пробьет.
        Лера кивает и берет ружье. Поднимаюсь по лестнице на первый этаж. 8-42.

* * *
        Тот бешеный темп событий, который задали похитители, для меня был хорош одним: не оставалось времени на сомнения. Идя в одиночку против четверых тяжеловооруженных боевиков, имея в резерве лишь девчонку с самодельной "железкой", я не успел осознать безнадежность своего положения. Думать было некогда, времени хватало только на действия.
        В 8-42, с опозданием на две минуты, я взошел по лестнице на площадку первого этажа и встретил первого противника. Он был без лишнего теперь камуфляжа, в шлеме и блестящем эластичном "мстителе", похожем на серебряную кожу. Ствол разрядника уставился мне в грудь, голос из-под шлема, переданный микрофоном, позвякивал медью:
        - Руки за голову, выходи в холл.
        Я ногой раскрыл дверь и вышел, он следом за мной.
        Холл гостиницы "Вега" был несуразно огромен. Сквозь стеклянную стену с улицы вливались сумерки. Мраморные колонны в полутьме казались костяными. На потолке притаилась чудовищная разлапистая люстра.
        - Виктор здесь! - Крикнул боевик за моей спиной, и еще двое выступили из-за колонн. Один был одет как первый, но вооружен ручным плазмометом. Другой - знакомый мне бритоголовый - имел неполную защиту: на голове вместо шлема были только очки интровизора. Он внимательно поглядел на меня и, видимо, убедился, что ни под термокостюмом, ни в рюкзаке я не несу оружия.
        - Так, - сказал он, - а где девка?
        - Сильно брыкалась, - ответил я. - Пришлось оставить внизу, в пармашине. Сюда не дотащил бы.
        - А ты вообще ее привез-то?
        Вопрос больше для галочки: они ведь круглосуточно следят за "Забавой", и точно видели, как я укладывал "куколку" в кабину.
        - На мне ее рюкзак. Убедись.
        - Снимай, протяни в сторону. Медленно.
        Я снял и вытянул в руке. Рюкзак был явно женский. Боевик за моей спиной резко выдернул его из руки.
        - Высыпь вон там, - скомандовал скуластый, указав на пол в стороне от меня.
        Содержимое рюкзака рассыпалось по мрамору: косметичка, парфюмы, тряпье, термос. Любимое Лерино зеркальце откатилось в сторону.
        - Хорошо, - кивнул скуластый. - Четвертый. Вниз, в гараж, возьми девчонку.
        Боевик с разрядником выбежал на лестницу, эхом рассыпались шаги.
        Мы молчали. Главарь в интровизоре подошел поближе к кучке вещей, внимательно рассмотрел ее и выудил из-под тряпья пухлый пакет с лекарствами.
        - Ого! - Присвистнул он. На меня богатство сиротки вчера произвело точно такое же впечатление. Склонив голову, он пересчитал ампулы. Я не просто затаил дыханье - казалось, даже сердце остановилось. Пакет полупрозрачен, можно оценить масштаб добычи, но прочесть "номиналы купюр", не открывая, нельзя. Ну же! Ну давай!..
        Бритоголовый раскрыл пакет. В первый миг не случилось ничего. Затем он шатнулся, вскинул руки, словно стараясь опереться ими о воздух, закатил глаза и упал плашмя на живот.
        - Что за хрень… - воскликнул тот, с плазмометом, и прежде, чем он осознал случившееся, я бросился в сторону. РПМ отрывисто тявкнул, и комета пронеслась у меня за спиной, врезалась в стену, на миг осветив весь холл.
        Я припал к ближайшей колонне, вжался в мрамор. Еще два огненных шара вспороли воздух.
        - Сволочь! - Заорал боевик. Еще выстрел.
        - Между прочим, он жив. И есть противоядие, - крикнул я без особой надежды на успех.
        - Катись ты!
        Колонна вспыхивала заревом и крошилась. Вдруг с оглушительным звоном одно из стекол разлетелось на куски. Лера промахнулась, но "железка" стреляет тихо, и враг рефлекторно обернулся на звук стекла. В эту секунду девушка выступила в холл, бросила в ствол новую гайку и выстрелила еще раз.
        Врага швырнуло назад и перевернуло в полете, как кеглю. Он грохнулся на пол, а Лера смело пошла вперед, перезаряжая оружие, и я заорал:
        - Бегии!
        Боевик пришел в себя за мгновенье, перекатился на спину и ударил очередью. Струя плазмы полоснула над головой девушки, Лера бросилась в сторону, упала, кубарем вкатилась за колонну. Секунду спустя враг уже обходил ее сбоку, сплошным потоком огня не давая высунуться.
        И тут мелькнуло озарение: колонна-то еще цела! Попадания РПМ должны были испарить ее, но мрамор лишь сыпался мелкой крошкой. Тогда я сказал:
        - Бросай мне "железку".
        Она швырнула, я подобрал оружие и нагло выступил из укрытия. Враг перевел ствол на меня, но сразу не выстрелил, видимо, пораженный моим маневром. Я спросил:
        - А ты из этой штуковины убил хоть кого-то?
        - Будешь первым, - сказал он и пальнул.
        Шар плазмы взорвался у меня на груди, я на миг ослеп… но остался на ногах! Поднимая ствол "железки", двинулся к врагу. Он выстрелил, еще, еще. Попадания ощущались упругими толчками в живот, грудь, плечи - но ни жара, ни боли не было. Я остановился в трех шагах от него и нажал курок.
        Ткань силовой перчатки не выдержала, и правая ладонь боевика повисла лохмотьями. РПМ выпал со стуком, враг заорал и бросился бежать. Я перезарядил пушку, прицелился сзади в коленный сустав - другую слабую точку "мстителя". Нога с хрустом подломилась, он упал. Выходит, кое-что о пехотном снаряжении я все же помню…
        Почти тишина. Колотится сердце, стонет раненый, Лера выдыхает:
        - Вау!..
        Это точно! Еще какой вау… Я стягиваю с раненого шлем и тычу в нос стволом "железки":
        - На каком этаже брат?
        Он мычит вместо ответа. Делаю движение, у самого его уха гайка пробивает дыру в мраморе.
        - Так на каком этаже брат?
        - Двадцать третий. Точно - двадцать третий!
        Подошел к бритоголовому, спросил у Леры:
        - Этот еще долго будет без сознания?
        - Ротвейлеру хватало на два часа. Но человек тяжелее, и вдохнул он не всю дозу, так что…
        - Маловато будет, - констатировал я и прострелил лежащему оба колена. - А я предупреждал, что больше не прощу…
        Подобрал его оружие и осмотрел с возрастающим удивлением. Кажется, это был мезонный нейтрализатор - разрушитель внутриядерных связей. Очень смертельное оружие.
        - Осторожно!.. - Крикнула Лера. Она первой услышала шаги на лестнице и отшатнулась за колонну. Я вскинул пушку и пальнул. Боевик едва начал открывать дверь, когда кусок стены около его шеи замерцал и исчез. Таки нейтрализатор!
        - Первый, не стреляй, это я! - Прокричал чужак и снова сунулся в проем. На этот раз пропала верхняя четверть двери. В дыру было видно, как он шарахнулся назад, на лестницу.
        - Лера, собирай вещи, вызывай лифт.
        - Йес, сэр!
        Через сорок секунд дверь на лестничную клетку и стена около нее была похожа на голландский сыр, а Лера с рюкзаком на плече стояла в кабине лифта. Я последовал за нею и нажал кнопку. От ускорения заложило уши.
        На уровне десятого этажа девушка нажала "стоп". На губах у нее была улыбка, а глаза - огромные и восхищенные.
        - Витя, там, на двадцать третьем, нас будут встречать?
        - Не без этого.
        - Значит, меня могут убить. И будет просто нечестно, если прежде ты не удовлетворишь мое любопытство. Как тебе это удалось?!
        - Имеешь в виду, стать таким умным? Кушай рыбу, в ней есть фосфор.
        - Я о плазмомете, - она дотронулась до моей груди, и ткань термокостюма посыпалась под пальцами. - Ты бессмертный, или я что-то напутала?
        Я ухмыльнулся.
        - Видишь ли, РПМ придумали в прежнем мире. Тогда горячие тела передавали тепло холодным - закон был такой. А теперь все наоборот.
        - Тогда почему ты не замерз?
        - Учи физику, девочка. У нагревания нет верхнего предела, хоть до миллиарда градусов. А вот у охлаждения - есть. Мой термокостюм состоит из двух слоев, разделенных вакуумволокном. Первый же заряд плазмы остудил внешний слой до абсолютного нуля, и тогда ткань перестала проводить тепло. Я стал неуязвимым! Ха-ха-ха.
        - Послушай… А если бы он попал тебе в голову?
        - Об этом я как-то не подумал… - Она выпучила глаза, и я смутился. - Да честно не подумал! Не люблю думать о плохом…
        Лера сказала с плохо скрываемым восторгом:
        - Ник говорил, что тебе все ни по чем!
        Будь я крутым героем боевика, ответил бы что-то вроде: "Это точно, детка!" - и поцеловал бы девушку.
        - Вообще-то Ник говорит, что мне все пофиг. Чуть другой смысловой оттенок.
        - А мог бы ответить: зет-с райт, бейби! - Лера подмигнула мне и нажала кнопку.
        У двадцатого этажа мы прижались к стенкам кабины и подняли стволы: я - нейтрализатор, Лера - "железку". Я сказал:
        - Не забывай про план.
        - Какой?
        - Ты стреляешь в того, кто справа, а я - в того, кто слева.
        Она улыбнулась, и дверь стала раскрываться…
        Синяя вспышка. Лера роняет оружие и бьется в судороге. Какая-то сила выхватывает меня из кабины и швыряет через холл к двери. Едва сохранив равновесие, я с трудом успеваю заметить, как серебристый силуэт прыжком настигает меня. Удар. Влетаю в дверь, выронив оружие, падаю на спину. Тело сводит от боли в животе. Бандит в боекостюме подбегает ко мне, отшвыривает нейтрализатор и слабо бьет ногой в висок. Темно…
        Сознание вернулось, похоже, через пару минут. Голова адски болела, словно наполненная битым стеклом. Боевик успел перенести Леру из лифта в комнату, а связать нас - еще нет. Я осторожно огляделся. Девушка лежала неподвижно в паре метров от меня. Между мной и ею сидел Ник, надежно упакованный и привязанный к креслу. Его свобода ограничивалась движениями зрачков. Он с грустью глядел на меня. Тот, в боекостюме, сидел на вращающемся стуле метрах в пяти от нас, удерживая всех троих в поле зрения. На коленях его лежал разрядник, за спиною висел в воздухе большой проекционный экран, разделенный на множество ячеек. Каждая ячейка изображала одно из помещений "Веги". Ну я и идиот!.. Конечно же, нас видели и встречали!
        В комнату вбежал другой бандит - тот, что ходил на паркинг. От его шагов пол слегка вздрагивал, голова отзывалась болью.
        - Какого черта так долго? - Рявкнул на него наш пленитель.
        - Там первый и третий ранены!
        - Да неужели!.. - Кивок в сторону мониторов. - Будто я не видел. Берем раненых, девицу - и сваливаем.
        - Да… правильно.
        Вошедший не двигался с места - похоже, без приказа он не соображал, с чего начать. Сидящий прикрикнул:
        - Не будь идиотом! Упакуй девку и этого!
        Я нашел взглядом нейтрализатор. Он лежал от меня метрах в трех, то есть - все равно, что в другом здании. Бандит присел возле Леры с мотком скотча и замер.
        - Второй… Походу, ты ее угробил.
        Я уставился на него, Ник скосил глаза до предела.
        - Быть не может! Я стрелял шоковым!
        - Она не дышит, и глаза открыты. Иди сам посмотри.
        Я повернул голову, насколько мог (осколки внутри ссыпались к левому виску). Грудь Леры не шевелилась, рука неестественно изломлена в локте и запястье - как у пластмассовой куклы.
        - Кретины… - С горечью сказал я. - Она получила прошлый электрошок позавчера! Сегодняшний ее добил.
        Второй встал, подошел к Лере, внимательно оглядел ее.
        - Нет, фигня. Должна быть жива. Ищи пульс!
        Четвертый отложил оружие, стянул армированную перчатку и принялся искать жилку на запястье девушки. Ник качнулся всем телом, пытаясь развернуться в ту сторону. Тягостная минута.
        - Не слышу…
        - Черт тебя дери, приложи ухо к груди!
        Он снял шлем, распахнул Лерин термокостюм и прижался ухом, напряженно вслушиваясь. Тогда Лера ткнула его пальцем в глаз.
        Одновременно. Четвертый вскочил, зажав глаз ладонью. Второй отшвырнул его, открывая линию огня, и вскинул ствол. Ник качнулся еще раз и упал, врезался в ноги второму. А я вывернулся, как кошка, всеми четырьмя оттолкнул от себя пол - и летел. Секунду спустя мигнули две вспышки, Лера и Ник парализованы, второй разворачивался ко мне. Но я уже схватил, перекатился на спину, точка прицела скользнула по телу врага… Рука по локоть исчезла вместе с прикладом разрядника. Обрубок ствола звякнул на пол и откатился Второй, не издав ни стона, упал без сознания.
        Четвертый на момент замер, уставившись на меня. Было видно, что глаз его уцелел, хотя стал красным, как у кролика. Я повернул ствол, и четвертый побежал. Не бросился на меня, не попытался схватить оружие - в два прыжка вылетел из комнаты. Нацеленный ему в ноги заряд прошел мимо. Шаги загрохотали вниз по лестнице - все дальше, дальше.
        Первым делом я дополз до Леры и проверил пульс. Слава вселенной, у девушки было здоровое сердце: она пережила и третий электрошок. Впрочем, судя по тому, как быстро миновал паралич, второй разряд прошел вскользь.
        Затем я покопался в ее рюкзаке, нашел самое сильное обезболивающее и проглотил. Пару минут полежал, предвкушая райское наслаждение. Когда препарат подействовал, я сумел встать на ноги и принялся распаковывать Ника.
        Разрезая скотч, я время от времени поглядывал на экраны - чтобы не получить сюрприза. Увидел, как четвертый торопливо вытаскивает на улицу раненых и грузит в машину. Ну и пускай - для допроса один у нас остался. Я проверил компьютер, брошенный бандитами. Ничего интересного там не оказалось, кроме видеозаписи, которую я раньше получил по почте. Связал однорукого боевика и забинтовал рану, нашел в аптечке нашатырь, чтобы привести его в чувства. Лера с Ником начали приходить в себя.
        - Витя, извини… - выдавил брат, едва обрел способность говорить. - Извини, что я…
        - Что ты безоружный не побил их четверых, когда они бросились на тебя из засады? Извиняю.
        - Я должен был…
        - Да нет, не должен. Мы целы, а они - нет. Чего еще надо?
        Лера с трудом села и принялась растирать оживающие мышцы.
        - Вау! Я сорвала джек-пот - третий электрошок за три дня!..
        Когда смогла встать, подошла к брату и обняла его:
        - Никитка, я так рада, что ты цел! Это просто счастье!
        Он смутился, пробормотал что-то ответно радостное, и Лера принялась пересказывать ему все последние события. Она говорила взахлеб, с шутками и английскими словечками - эйфория от победы явно перевешивала все пережитое волнение. Я вдруг почувствовал себя кошмарно усталым, захотелось лечь, а лучше - упасть. Раненый очнулся и застонал, и это немного мобилизовало мои силы.
        Я взял нейтрализатор и лениво ткнул бандита прикладом, чтобы привлечь внимание.
        - Хочу у тебя спросить кое-что… Расскажешь?
        Мой голос был усталым и равнодушным, чувствовалось в нем, что нет у меня сил запугивать, давить, делать больно. Если что, просто выстрелю - равнодушно и устало. Раненый истово закивал:
        - Да, да. Спрашивай.
        - Что вы ищете?
        - Не знаю. Честно не знаю. Только первый знал.
        Пожалуй, не врет. Если б знал, сразу проверил бы содержимое Лериной сумки, а не собирался бы тащить девушку куда-то.
        - Как тебя зовут?
        - Миша. Михаил Терентьев.
        - Кто вас послал?
        Пленный открыл было рот, но вдруг замер на секунду, и раздельно выдавил:
        - Окрасился. месяц. багрянцем.
        - Что?!
        - Где волны. бушуют. у скал.
        - Какого черта? Надумал пошутить? - Я упер ствол ему в шею. - Спрашиваю: кто вас нанял?
        - Поедем. красотка. давно. я тебя.
        Его лицо приобретало выражение смертельного ужаса. Он явно и не думал шутить - он ждал выстрела. Однако продолжал чеканить:
        - Кататься. я с милым. согласна.
        - Оставь его, Витя, - сказал Ник. - Ты ничего не добьешься. У него в подсознании малый оперант.
        - Что-что?
        - Прежде так готовили краткосрочных агентов. В подсознание внедряется система блоков, по сути - запрещающая программа. Когда человек пытается ответить на определенные вопросы, программа выключает сознательный контроль за речью и двигательным аппаратом. Он физически не может тебе ответить.
        Зрачки пленного отчаянно запрыгали вверх-вниз, заменяя кивок головы, пытаясь подтвердить слова Ника. Рот продолжал механически открываться, выбрасывая бессмысленное:
        - Дай парусу. полную. волю.
        - А что, бывают еще и большие операнты? - Поинтересовалась Лера.
        - Бывали во время войны. Крутейшая штука, но очень сложно ставится, - авторитетно пояснил Никита. - Оказываясь в контакте с объектом - человеком или предметом - агент выполняет программу, как робот, полностью теряет свободу воли. А в остальное время может и не подозревать, что запрограммирован на это.
        - Ценнейшие сведения! На досуге расскажешь, - постановил я. - Берите оружие, рюкзак - и идем.
        Перед тем, как покинуть комнату, я вызвал скорую.

* * *
        В подземном паркинге выяснилось, что четвертый, отступая, вывел из строя нашу пармашину - видимо, опасался погони. Мы закинули амуницию на плечи и пошли пешком. Благо, дворами до площади Галактики было недалеко - минут сорок быстрым шагом.
        Ник шел смурной, уныло молчал. Понять его чувства мне было несложно. Еще бы: кровь играет молодая, ему бы врагов разить наповал и девичьи сердца пленять, в особенности одно конкретное. А вместо этого на глазах у Леры предстал в незавидной и бесславной роли жертвы.
        Девушка незаметно тронула меня за локоть и кивнула в сторону Ника: мол, чего он? Я ответил неопределенным движением руки: ничего, пройдет. Лера подмигнула понимающе и спросила:
        - Никита, как ты думаешь, откуда они взяли все это оружие?
        - Конечно, осталось от прежнего мира, - ответил брат, несколько оживляясь. - Сейчас такое выпустить невозможно: нужны полупроводники и изотопные гипериндуктивности.
        - А разве не все оружие хранится в арсенале?
        Еще на заре своего правления Павел Петрович распорядился конфисковать все оружие по городу и запереть на складе. Вскоре затем начался голод, и безоружные горожане нанесли друг другу куда меньше вреда, чем могли бы с помощью нейтрализаторов и боекостюмов.
        - Выходит, не все. Кто-то где-то припрятал. Собственно, в прежнем городе оружия было немало - мы ведь готовились к осаде.
        - К какой осаде, Ник? Расскажи подробней, плиз!
        Я едва сдержал улыбку. О войне в Солнечной системе брат знал лишь понаслышке да по интерактивным боевикам. Однако он довольно связно рассказал, как Старую Землю атаковал внешний враг (фундаментальный, как тогда говорили), как в космосе возникали мертвые зоны вырожденной материи - ловушки для кораблей и целых планет. Как телепатическим внушением враг подчинял себе ключевые фигуры человечества, и война становилась охотой на ведьм в масштабах Солнечной системы. Как горстка контрразведчиков вступила в отчаянную схватку и выиграла ее, и враг был отброшен.
        Однако война могла возобновиться, а мертвые зоны превратили Солнечную в гигантское минное поле, потому было принято решение о глобальной эвакуации. Наша планета, точнее, наш город стал перевалочной станцией в Малом Магеллановом Облаке. Сюда прибывали караваны транспортов, здесь получали дозаправку и новые координаты, и двигались дальше, к другим пригодным системам галактики. Ни один навигатор и ни один компьютер во всем Млечном Пути не имел "адресов" новых колоний Магелланова облака - кроме координат этого города. Если бы враг последовал за нами, он пришел бы только сюда.
        В ожидании атаки мы сооружали крепость. Десятки крейсеров на орбитах, сотни корветов, тяжелые боестанции, сканеры дальнего обнаружения, антимины, секторные генераторы свертки пространства, андроиды-наводчики, неподвластные телепатии… А сам город был укрыт наилучшим щитом из возможных: сингулярное зеркало - непроницаемый пузырь на поверхности планеты, сфера, блокирующая любое взаимодействие, кроме гравитационного. Люди жили в ожидании любых мыслимых и немыслимых неприятностей… и ничего не происходило. Спокойно прошел год, два, десять, тридцать… Забывался внешний враг, Старая Земля, мертвые зоны. Меры предосторожности становились ритуалом, орудия и станции - монументами былой войне. Сингулярный щит все чаще приоткрывался для приезжих, все реже на улицах встречались люди в форме, на корветы стали брать желторотиков, вроде меня…
        Ну а потом…
        Случилось.
        Скорей всего, Лера слыхала подобное от отца. Однако она добросовестно слушала, время от времени задавая вопросы, и брат все больше увлекался, почти позабыв о своих разочарованиях. Закончив рассказ, он резюмировал:
        - В общем, скажу так. Эхо войны так просто не проходит, его не запретишь и не конфискуешь. Весь город был набит оружием, вот кое-что и осталось. Нашелся кто-то предприимчивый, скупил это кое-что, нанял десяток отморозков - и пожалуйста, личная гвардия готова. Только они не знали, с кем связываются, - брат одобрительно похлопал Леру по плечу.
        - Им еще повезло, что тебя не было с нами! - Искренне сказала девушка, но Ник смутился.
        - Эхх…
        Лера взяла его под руку и вдруг спросила:
        - Как по-твоему, почему оно случилось?
        Я вздрогнул - поскольку это был мой вопрос.
        Никто не знает, да и не может знать, почему случилось: откуда взялся барьер, куда девался второй закон термодинамики. Но у каждого имеется версия, и версия эта - из разряда бездоказательной веры, сродни религии или философскому убеждению. Дружинник Комаровский, например, верит, что случилось для того, чтобы в городе был порядок, и чтобы мы начали ценить человеческую жизнь. А старший раздатчик Сергей Львович считает, что это бог пошутил таким образом, а стало быть, от бога произошли лишь те люди, кто с чувством юмора (остальные - от обезьяны). Когда я хочу узнать человека получше, я спрашиваю его: почему случилось?
        - Так почему, Никитка, как ты думаешь?
        - Понимаешь, дело в том, что мы победили внешнего врага. Пришло время сразиться кое с кем покруче - с врагом внутренним. Когда случилось, вся гадость выползла наружу: зависть, страхи, депрессии, отчаянье… Мы должны победить все это и научиться жить, как люди. Когда станем людьми, барьер исчезнет.
        У меня отвисла челюсть. Вот уж не ожидал от младшего! Раньше он считал, что виной всему - сбой сингулярного щита.
        - Витя, а ты что скажешь?
        - Если и есть какой-то смысл в этих девяти годах, то он таков: все на свете ни черта не стоит. Если что-то дорого тебе, то его скоро не станет. Боль утраты - это наказание за то, что ты что-то ценил.
        Девушка нахмурилась, разочарованная моими словами. Я спросил ее:
        - А ты как считаешь, любопытная наша?
        - Знаешь, почему это место такое странное? - Ответила она вопросом и подмигнула.
        - Наверное, потому, что остальные места очень уже нестранные.
        Ник не понял, а мы улыбнулись друг другу.
        Мы были недалеко от дома, когда Ник насторожился, глядя в сторону и вниз. Указал на
        силикатный остов двухэтажного особняка и тихо сказал:
        - По-моему, там человек.
        В развалине явно не было энергии, значит, температура там равняется наружной, а значит, жить там нельзя. Тот, кто там прячется, мог следить за нами, а мог и нуждаться в помощи. Мы двинулись к особняку, на всякий случай приготовив оружие.
        Брат повел нас через лабиринт оплавленных стен, осторожно переступая груды обломков. Его движения стали мягкими, каждый шаг - пружинистым, готовым к мгновенной реакции.
        - Там… - шепнул Ник. Из-за опрокинутого шкафа виднелся край люка.
        Спускаясь во влажную духоту подвала, я думал: "Ну, конечно, целых сорок минут прошло без приключений…"
        В подвале было пугающе пусто: голый, зияющий пол, кислый запах сырости, два тусклых желтых светильника по углам. А у стены сидел человек. При виде его, несмотря на жару, меня пробил озноб. Человек был в майке и семейных трусах до колен. Майка, не то серая, не то лиловая, плотно облегала выпирающие ребра и мешковато провисала на животе. Скелет, накрытый грязной простыней, вероятно, выглядел бы так же. Волосы, борода и усы отросли до такой длины, что от лица остался лишь острый нос, тени в ямах глазниц и торчащие скулы, обтянутые кожей.
        Лера невольно прижалась ко мне. Я констатировал:
        - Труп.
        - Нет, не труп! - Шепотом ответил Ник. - Я знаю, кто это. Ребята рассказывали.
        - Кто?
        - Это Аристарх.
        При звуке имени человек поднял веки - глаза зажглись желтоватым отблеском - и проговорил:
        - Аристарх я. След разума в темнице мира.
        Мы пораженно молчали, Аристарх продолжил:
        - Жажда знаний ведет человека. Свет увидев, идешь на свет. Не видя, стоишь на месте. Но свет повсюду, и даже стоя ты движешься, а двигаясь - стоишь.
        - Он сумасшедший, - пояснил Ник. - Он говорит всегда, если видит, что его слушают. Ребята заходили к нему.
        - Щепка, несясь в бурном потоке, считает, что стоит на месте, а камень, торчащий из реки, думает, что мчится навстречу воде. - Голос Аристарха становился крепче, звучнее, вступал в жутковатый контраст с изможденным телом. - Так подлинное мужество камня состоит в том, чтоб удержаться от движения, а безволие щепки - в том, чтобы нестись во весь опор.
        - Зачем он пришел сюда? - Прошептала Лера. - Что он здесь делает?
        - Он здесь живет. Ему все равно, где жить.
        - Жизнь несется подобно потоку, и тот слеп, кто мчится вместе с нею, и тот мудр, кто устоит на месте. Нити смысла, что связывают атом с мотыльком, а мотылька - с ураганом…
        - То есть как - все равно? - Я уставился на брата. - Здесь градусов восемнадцать! Через два часа его хватит удар, а через двое суток даже кости обуглятся!
        - Он не выходил отсюда уже недели, разве не видите?
        Ник указал стволом, и я оторопел. Пол подвала был покрыт пылью, на нем еле-еле виднелась цепочка следов босых ног, ведущая от люка. Следы были оставлены много дней назад - они успели посереть и смазаться от пыли.
        - …и мудр тот, кто различает нити. Ведь потянув все сразу, только спутаешь их, но взяв одну, верную - дотянешься до смысла. Так щелчок пальцев творит миры, а взрыв сверхновой неспособен загасить свечу.
        - Аристарх мутировал, - тихо сказал Ник. - Его тело приняло правила этого мира. Он питается разностью температур, превращая ее в энергию. Ему не нужна пища и не страшны восемнадцать градусов.
        - Он никогда не выходит отсюда?
        - Может, иногда и выходит. Но это для него необязательно.
        - Боже… - шепнула Лера.
        - …но путь к мудрости нужно начать с того, чтобы понять суть света. Свет есть противоположность тьмы, и он немыслим без нее, как жажда была бы немыслима, не будь в мире воды. - Аристарх медленно поднял указательный палец, делая акцент на некой, особо важной части его бреда. - И следует знать: свет всегда и обязательно содержит в себе кусочек тьмы, ибо иначе он не мог бы существовать! Так и любая тьма неизбежно имеет внутри луч света. В том есть принцип инь-янь: черная точка немыслима без белого листа, но и белый лист немыслим без черной точки!
        - Идем отсюда, - сухо сказал я. - Меня тошнит от него.
        Лера тоже была сыта по горло этим склепом шизофреника. Она с облегчением вздохнула, вновь оказавшись под открытым небом.
        - Жуткое место! Немудрено сойти с ума, если всю жизнь проводишь в подвале! Хотите, когда придем домой, я испеку вам вкуснейший пирог с ягодами?
        - Лерчик, извини, я не хочу домой, - я осознал это, уже произнося слова. - Скверно мне что-то. Нужно побыть одному.
        Ник косо взглянул на меня:
        - Брат, не дури. У тебя уже тридцать восемь. Термокостюм-то поврежден. Иди лучше домой и остудись!
        - Ничего… Я справлюсь… Если что, мне есть к кому зайти.
        - А, ну да…
        Ник нахмурился и промолчал.
        - Витюша, я могу тебе помочь? Хочешь поговорить о чем-то? - Девушка явно волновалась за меня. - Хочешь, я с тобой прогуляюсь?
        - Нет, спасибо, извини. Я хочу побыть в одиночестве и подумать.
        - Это означает, - пояснил Ник, - что у брата начинается депрессия. Он хочет ужраться водки и помечтать о конце света на пару со своим дружком Шустрым.
        Никита очень не одобряет моих намерений. По его мнению, человек обязан быть оптимистом и всегда верить в лучшее - иначе это не человек, а так… типа меня. А мне плевать, что он там одобряет. Я повернулся и пошел в другую сторону.
        Шустрый живет на задворках проспекта Барковича, в соседнем здании с раздаточным пунктом. Живет на первом этаже, поскольку питание лифтов отключают часто, а подниматься по лестнице в инвалидной коляске тяжело. Шустрый не пессимист, просто ему все безразлично, включая жизнь и смерть. В первый год после того, как случилось, новый мир вызывал у Шустрого живой интерес. Он безрассудно экспериментировал с любыми предметами и процессами, презирая само понятие опасности. Он снискал славу бесстрашного экстремала, который ни минуты не сидит на месте - как раз тогда его и стали звать Шустрым. Это он первым додумался опустить в ведро воды кусок горячего железа: за счет перепада температур металл отбирает тепло у воды и быстро раскаляется, а вода тем временем стынет и замерзает. Получаем ледяной шар, внутрь которого вморожен светящийся сгусток жидкого железа. По этому принципу теперь делают добрую половину фонарей.
        А потом Шустрый рискнул на спор окунуться в кипящее озеро. Кипяток отличается от тела на шестьдесят четыре градуса Цельсия, а значит, в прежнем мире испытать такие ощущения было физически невозможно: просто не существовало жидкой воды с температурой в минус двадцать восемь. Шустрый с полчаса медитировал, накачивал тело энергией вселенной, какими-то потоками или черт его знает чем еще. Затем нырнул. На беду, озеро оказалось мелким, и, раз поверхность кипела, то у дна вода была ледяной. Тело не выдержало бешеной разности температур. Бригада скорой сумела снова запустить сердце Шустрого, а вот ноги из-за повсеместных тромбов пришлось ампутировать.
        С тех пор Шустрый почти не выходит из дому. Паяет светильники для соседей, ремонтирует компы. На вопрос: "Почему девять лет назад оно случилось?", он отвечает так: "Мы все когда-нибудь сдохнем". Если намекнуть ему, что в таком ответе нет логики, он скажет: "Так и в смерти нет логики. Просто мы сдохнем - вот и все".
        - Привет, - сказал я, когда он открыл. - Можно?
        - Привет, - ответил он. - Как жизнь? Как всегда, или еще хуже?
        - Пытаюсь понять…
        - Ты знаешь, где стаканы. Неси два.
        Водку я не пью, что бы там ни думал Ник. К тому же, ее в городе не осталось. А вот крепленое вино - другое дело. Влил в себя полстакана портвейна, и телу стало еще жарче… зато голова восхитительно отяжелела, мысли замерли на своих местах - такие послушные, безвредные… Я сказал:
        - Сегодня в меня палили из плазмомета.
        - А тебе не пофиг?
        - Пофиг.
        - Ну так!..
        - Понимаешь, под плазмомет я полез из-за девушки.
        - Это хреново, - сказал Шустрый. - А какова девушка? На что похожа?
        Я выпил и описал. Он ответил:
        - Впрочем, неважно, какая она. Важен принцип. Если ты готов лезть под плазмомет из-за девушки (какой бы то ни было), значит, в этом мире ты долго не проживешь.
        - А тебе не пофиг?
        - Мне пофиг. Но тебе не пофиг. Если бы ты хотел сдохнуть, то давно использовал бы подходящий случай. Делаю логический вывод: ты не хочешь.
        - Не хочу, - сказал я. - Давай выпьем.
        Шустрый не глуп. Он много пьет, и циничен, как патологоанатом, но не глуп и близко. В прежнем мире зарабатывал тем, что решал интегральные уравнения. Он порассуждал еще о девушках, о необходимости равнодушия к ним, о том, что сами девушки подсознательно тянутся к равнодушным мужчинам… Налил раз, другой… А когда я одурел и расслабился, спросил в лоб:
        - Почему ты в депрессии? Не из-за девушки ведь. Девица не пробьет твое кунг-фу.
        - Недалеко отсюда, - сказал я, - в подвале живет один мужик. Он сумасшедший. Зато может питаться температурой воздуха.
        - Клево. Дважды клево.
        - Он никогда не выходит из подвала. Похож на заросшую мумию в грязной майке, чуть ли не гниет. Он - все равно, что покойник в склепе, только жив. Это отвратительно, понимаешь?
        - Ну, допустим. И что?
        - Я смотрел на него и думал: а мы разве лучше? Мы точно такие же, пойми! Только наш склеп чуть побольше - семьдесят километров радиусом… Все, что мы умеем, - выживать в этом склепе. Идти некуда, стремиться не к чему, даже думать не о чем, по большому счету! Жив - и слава богу, чего тебе еще?.. Мы - как могильные черви!
        - Эк тебя…
        Шустрый с пониманием покивал и протянул мне огурец.
        - Ну а чего ты еще хочешь, кроме жизни?
        Я чуть не заорал: смысла хочу, черт побери! Надоело быть ошибкой природы, бесполезность осточертела! Хочу делать хоть что-то, что нужно хоть кому-то - пусть хоть богу, которого нет. Хочу верить, что есть в жизни хоть что-то, что стоит этой самой жизни. Иначе я с отпущенными мне годами - все равно, что с пачкой банкнот в пустом супермаркете. Иду вдоль чистых полок, и купить нечего, даже бутылку воды, даже пачку сигарет. И хочется швырнуть бумажки на пол и уйти прочь…
        Только я знал, что Шустрый ответит мне на это. Он скажет: "Без толку. В смерти тоже никакого смысла нет".
        Я спросил:
        - Правда, что этот мир нестабилен?
        - Ты меня удивляешь, инженер! Будто термодинамику не учил.
        - Учил… Просто услышать хочется.
        - Прежний мир тоже был нестабилен, кстати.
        - Возрастание энтропии?
        - Ну да. Но теперь все куда веселее! Теперь энтропия убывает в каждом процессе. Все холодные тела стынут все больше, отдают тепло воздуху, и рано или поздно достигнут абсолютного нуля. А все горячие тела, наоборот, греются. Потом испаряются, их молекулы бьются о молекулы воздуха, отбирают энергию у них, разгоняются. Взлетают до барьера - и рассыпаются на кванты энергии. Сечешь, а?
        Конечно, я прекрасно понимал, что мы обречены. Так давно понимал, что принимал уже как аксиому. Небо сверху, вода жидкая, гравитация притягивает, мы все скоро сдохнем. Только, кажется, все вокруг сговорились этого не видеть. Потому, наверное, я и спросил - устал чувствовать себя ненормальным, хотел услышать подтверждение.
        - Секу. Рано или поздно все атомы нашего мира создадут один громадный термоперекос. Половина остынет до абсолюта. Вторая наберет столько энергии, что вылетит в барьер. Все процессы прекратятся, мир выродится. Не будет больше людишек.
        - А также не будет ни движения как такового, ни излучений, ни химических реакций. Это даже не вакуум, это вакуум высшего качества! Выпьем за это, а?
        Мы выпили. В глазах уже двоилось.
        - А скоро, как считаешь?
        - Да черт его знает. Я пытался высчитать из возраста термического коллапса и отношения объема нашего мира к объему большой вселенной. Муть какая-то вышла - погрешность до десяти в квадрате… То есть плюс-минус человеческая жизнь.
        - Надеюсь, Павел Петрович, спаситель наш, не доживет - а то очень расстроится. Гы-гы.
        Шустрый подъехал ко мне, тронул лоб ладонью.
        - Не знаю, как Павел Петрович, а ты точно не доживешь, если не остудишься. Давай под горячий душ.
        Я послушно встал, слегка шатаясь. Спросил:
        - Слушай, а тебе не пофиг?
        - Пофиг, вообще-то. Все там будем… Но если ты спечешься раньше других, мне будет обидно. Хочется же перед смертью обсудить, как мы были чертовски правы!
        Я ухмыльнулся и пошел в душ.

* * *
        Вернулся домой ближе к полудню.
        Ночью мы еще пили что-то, о чем-то спорили… Потом, кажется, спали… Поднимаясь на "Забаву", я чувствовал себя пожеванным бифштексом. Ни мыслей, ни сил, только желание смочить горло лимонадом и уснуть снова. Еще доля стыда от того, что Лера увидит меня вот таким. А не все ли равно, на самом деле…
        Ни Леры, ни Ника дома не было - ну и слава вселенной. А вот Галс был, бросился под ноги и давай тереться. "Накормить тебя, что ли", - подумал я и полез в душ.
        Я плескался, медленно возрождая в себе жизнь, каждой клеткой тела ощущая сам процесс творения живого из неживой материи… а снаружи звенел сигнал. Я продолжал плескаться ему назло, а он звенел. Надо полагать, назло мне. Постоял под душем еще, потом, наконец, выбрался из кабинки, неторопливо оделся, не спеша расчесал волосы и лишь тогда пошел открывать.
        Командир заставы лейтенант Комаровский был, видимо, человеком очень упрямым - он все еще стоял у трапа.
        - Проходите, Игорь Данилович, - сказал я. - Сюда, в кают-компанию. Может, кофейку приготовить?
        Он покачал головой, пристально глядя на меня. Было в его взгляде что-то от интровизора вчерашних бандитов.
        - Виктор Андреевич, есть разговор.
        - Я сделал, как вы советовали: стрелял по конечностям, после вызвал скорую. Они похитили моего Никиту.
        - Знаю, - сказал лейтенант. - Тут никаких вопросов. Разговор о другом.
        Вот теперь я удивился.
        - Откуда знаете?
        - Не будьте наивны, скорая же… Мы допросили однорукого, просмотрели их комп с отправленным сообщением для вас.
        - Тогда о чем разговор?
        - У вас живет Валерия Вдовиченко?
        - Скорей, гостит. Последние три дня.
        - Где она сейчас?
        - Ушла куда-то. А что?
        Комаровский нахмурился:
        - Не стройте дурачка.
        - С радостью поумничал бы, если б знал, о чем речь.
        - Виктор Андреевич, кончайте. Я ведь могу обыскать яхту.
        - Валяйте, ищите. Сварю пока кофе. Если намекнете, что вы ищете, я подскажу, где лежит.
        Тут лицо дружинника слегка просветлело - то ли часть морщин разгладилась, то ли глаза стали не такими лазерными.
        - Вы не дома ночевали?
        - У друга.
        - И утром не смотрели новостей?
        Теперь, вероятно, лейтенантские морщины перекочевали ко мне.
        - Нет. Что там было?
        - Так идемте, вместе посмотрим.
        Половина меня уже мчалась на мостик, включала комп, замирая от предчувствия. А вторая стояла здесь, сыпала моею рукой зерна в кофемолку, и приговаривала тихо: "Стой, дурак! Стой. Успеешь посмотреть. Только не при нем…"
        - Идем, - повторил лейтенант и тронул за плечо. Мы пошли.
        Я сидел и читал, он стоял за спиной и смотрел в экран. В пол-экрана новостей был портрет Леры Вдовиченко - миловидной девочки с волосами цвета палесто. Диктор медленно и внятно перечисляла ее приметы. Внизу экрана широкой строкой ползли слова: "Разыскивается за совершение кражи и убийства. Опасна. Увидев ее, немедленно сообщите в ближайшую заставу дружины. Валерия Вдовиченко, 19 лет, рост около 170см. Разыскивается за совершение кражи и убий…"
        - А что она украла?
        - Вы не спросили, кого убила, - отметил Комаровский.
        - А кого она убила?
        - Убила мужчину тридцати пяти лет, труп пока не опознан. Плеснула в лицо жидким железом. Вот так.
        - Зачем?
        - Найдем ее - спросим. Так что, Виктор Андреевич, вы еще не вспомнили, где она?
        Я взбеленился.
        - Черт вас Игорь побери Данилович! Не знаю я ни черта! Вернулся полчаса назад с жуткого бодуна, Леры нет, брата нет. Что вы от меня хотите?
        - А можно вашу почту просмотреть? - Вкрадчиво так, бархатно. - Хотя бы последнюю.
        Ну что, Витюша, что теперь будешь делать? Эх, дурачок ты…
        Принцип тройного "да": я впустил, я включил комп… я обречен открыть почту.
        "Брат, посмотри новости, - сказал Никита с экрана, - тогда ты все поймешь. Мы с Лерой должны уйти. Пока не разберемся, что происходит, лучше нам здесь не появляться. Куда пойдем, не говорю - на всякий случай. Не волнуйся за нас, я справлюсь. Присмотри за Галсом, пожалуйста. Удачи тебе!"
        А Ник молодец, предусмотрел "всякий случай". Впрочем, ситуации это почти не меняет.
        - Все ясно, вопросов больше не имею, - несколько мягче сказал Комаровский.
        - Игорь Данилович, позвольте, я спрошу.
        - Спросите.
        - Что она все-таки украла?
        - Не знаю.
        - Как - не знаете? Кто-то же заявил!..
        - Заявили, видите ли, не мне, - лейтенант многозначительно повел зрачками вверх. - А нам велено - разыскать. Вот так.
        - А кто тот бандит, что сейчас в госпитале? На кого работает?
        - Виктор Андреевич, вы же вчера у него самого пытались это узнать. И как, добились успеха?
        Я покраснел.
        - Ну, то всего лишь я… А у вас методы есть. База данных, наверное, отпечатки там, ДНК…
        - Мы не применяли методов, - сухо отчеканил Комаровский. - А сегодня пострадавший был увезен из госпиталя в неизвестном направлении. Розыски не ведутся.
        - Не велено? - Предположил я, указывая взглядом в потолок.
        - Виктор Андреич, я сказал, что мог. Как и вы. Всего доброго.
        Когда он ушел, я побродил по комнатам, собираясь с мыслями, сварил себе кофе - много, добрых пол-литра - и принялся думать. Галс сидел рядом и помогал, как мог. Смотрел грустными глазами, положив башку мне на колени, по временам вздыхал и плямкал слюнявой пастью. Всех тонкостей ситуации он, пожалуй, не осознавал, но тот факт, что хозяйка в беде, понимал ясно. Я рассеяно совал ему печеньки…
        Итак. Имеется непутевый младший брат, которому снова нужна помощь. Почему нужна? Потому что если все пойдет своим чередом, то рано или поздно Комаровский с дружиной перероет все обогреваемые здания и найдет нашу парочку. Тогда за содействие преступнице Нику выпишут по первое число. К примеру, пара лет полевых работ.
        Стало быть, нужно вмешаться и нарушить ход событий. Как?
        Вариант первый: снять обвинения. Раздобыть труп бандита (который, вполне возможно, уже выгорел к чертям), взять образец ДНК (литр коньяка знакомому эксперту), сравнить с базой дружины (к которой у меня и близко нет доступа), установить личность (если сия личность есть в базе). Найти того, кто его послал (м-да…), допросить (ну-ну), выяснить мотивы (хе-хе!). Это все - при условии, что историю со вторжением в дом девчонка не выдумала, как и сказку про ревнивца-насильника. Допустим, можно еще предъявить ожог от разрядника на девичьем боку… ну и потом как-нибудь доказать (мамой клянусь?), что первым в нее пальнул бандит, а не она его стукнула светильником.
        Вариант второй. Куда проще первого. Найти ребят раньше Комаровского… и сдать девчонку. Позаботившись, конечно, чтобы Ника не было рядом. Вряд ли его простят, но кроме сомнительных свидетельств лейтенанта о письме (которое я сотру к тому моменту) других улик против брата не будет. Его оправдают. Ее казнят.
        А кто она мне? Дочь, кума, двоюродная тетя? Три дня ее знаю, и за три дня она дважды солгала. Воровка, убийца. Очаровашка, одним словом.
        - Так будет лучше, - сказал я Галсу. Погладил по голове, добавил:
        - Так правильно. Любой нормальный человек поступил бы так.
        Я встал, прошелся по комнате. Пес шел следом, пытливо глядя снизу вверх.
        - Она врала мне. Про убийство тоже соврала. Убийство-то было, но совсем не так. Она украла что-то, хозяин послал человека вернуть вещицу. Она и убила. Из-за какой-то вещи угробила человека, понимаешь?
        Галс молча глядел. Похоже, я не убедил его.
        - Подумай: тот, кого она обворовала, не хотел дружины, не хотел ее позорить, просто хотел вернуть украденное. Если бы она не проснулась, то даже не увидела бы ничего - тот забрал бы вещицу и ушел. А она влезла. И Ника теперь впутала.
        Глаза Галса были влажно-грустными.
        И вдруг всплыло в памяти: машина, 8-33, нет времени на верю - не верю. Она смотрит в глаза и говорит: "Мы вместе". Не открывает дверь, не прыгает на раздолбанный асфальт и бегом в ближайший переулок, нет! "Мы вместе" - говорит Лера.
        Впервые в своих рассуждениях я назвал ее по имени.
        - Ты прав, Галс, ни к черту не годится моя логика, - я присел и погладил его по холке. - Во-первых, те бандиты вооружены не хуже звездного десанта. Во-вторых, тот, кто их послал, имеет право "повелеть" дружине. В-третьих, все происходило бешено быстро - а значит, как минимум один аэр есть в их распоряжении. Эти люди ищут весьма серьезную вещь, серьезную настолько, что она стоит и аэра, и плазмометов, и "мстителей". Если бы Лера и вправду украла такую штуковину, она не пряталась бы за спину моего братца-рыцаря. Позвонила бы нагло хозяину и потребовала в обмен чего угодно: вагон мясных консервов на полторы жизни вперед, личный небоскреб-свечку с бассейном, мелодраму с собою в главной роли, автограф Павла Петровича… Что угодно, вобщем.
        Галс одобрительно заворчал.
        - Но нет, не было этого. А когда допрашивали этого однорукого козла, на лице ее было нетерпение, любопытство, жажда понять. Так что не знает Лера ни вещи, ни ее хозяина. А значит, ничего не крала. Но…
        Шарпей с интересом склонил голову набок.
        - …но вещь, однако, у нее! Лера просто не понимает ее ценности. Вчера в "Веге", когда высыпали все из рюкзака, главарь глянул и как бы успокоился. Да, и в паркинг за Лерой послал только одного, двое остались! Значит, вещь была там, в рюкзаке! И это - не лекарства: увидев ампулы, он удивился. Постой…
        Я взял Галса обеими руками за морду и поцеловал в нос.
        - А знаешь, дружище, я понял, что это за вещь!

* * *
        Я направлялся в Центр. Неторопливо шел по проспекту, похлебывая лимонад из термоса, с довольной улыбкой на лице и красными от недосыпания глазами - ни дать ни взять курортник, или студент на каникулах! Жара стояла адская, как всегда: двадцать градусов - это на шестнадцать ниже температуры тела. Все равно что пятьдесят два градуса в прежнем мире. Но сейчас это меня не только не беспокоило, а даже расслабляло. Ведь не нужно уже ни бегать с "железкой", ни спасать кого-то, ни волноваться, ни играть в кошки-мышки с дружиной - а просто прийти и поговорить, и помирить всех со всеми. Так что я шел по жаре и наслаждался моментом, и представлял себя на пляже неудержимо голубого моря, рядом с красивой девушкой… допустим, с волосами цвета палесто.
        Прошел мимо гигантской сюрреалистической руины - бывшего стереотеатра "Млечный Путь". Давным-давно, еще в первый год, там случился пожар, и огонь остудил стены здания ниже нуля. Огромный стереотеатр остывал от контакта с воздухом очень медленно, но два года назад все же достиг абсолюта и стал хрупким, как стекло. От любого касания, от случайного камешка из-под колеса машины стены трескались, крошились, роняли блестящие куски композита, те бились об асфальт и рассыпались в мелкую серебристую крошку. Сейчас "Млечный Путь" напоминал полуразрушенный ледяной замок на площади, усыпанной инеем. Обогнув его, я вышел на бульвар Героев Обороны. Он же бульвар Героев, он же просто Бульвар - центр нашего Центра, штаб-квартира городской власти.
        Почтенный Павел Петрович был человеком бережливым и чуждым мании величия. Вместе с десятками помощников, полудюжиной Заведующих, городским банком медикаментов, главным распредпунктом и центральной заставой дружины он занимал всего одно здание
        - тридцатиэтажную бывшую мэрию. А в соседнем здании - тщательно укрепленном и кибернетически охраняемом торговом центре - покоился законсервированный арсенал прежнего оружия. Вспомнив свой нейтрализатор и стену, похожую на голландский сыр, я порадовался мудрости Председателя. В первый же год, еще не получив абсолютной власти, он исхитрился собрать по городу и изъять все стреляющее, вплоть до огнестрельной чепухи, которую в те времена и оружием-то не считали. Не сделай он этого, пожалуй, до нынешнего дня мало кто дожил бы.
        Я миновал арсенал-супермаркет и вошел в подъезд мэрии. За тройной прозрачной дверью меня встретила пара дежурных дружинников. Больше стражи не было: Павлу Петровичу, нашему спасителю, некого было опасаться.
        - Я хотел бы увидеть Климова, Заведующего безопасностью. Если он не занят, конечно.
        - Минутку, Виктор Андреевич, узнаю, - ответил охранник, взглянув на мой паспорт, и повернулся к терминалу.
        Вот еще одна неплохая задумка Председателя: того, кто рискнул своим здоровьем и лично пришел по жаре в мэрию, обязательно выслушают - либо один из Заведующих, либо кто-то из помощников, а то и сам Павел Петрович, если в хорошем настроении.
        - Пожалуйста, в лифт. На девятом этаже капитан Климов ждет вас.
        Вот так просто! Я улыбнулся. Кто не общался с власть имущими в прежнем мире - ни за что не оценит по достоинству.
        На девятом этаже, в огромном кабинете с интерактивной картой города во всю стену, меня действительно ждали. Дмитрий Климов, капитан второго ранга в прежнем мире и правая рука Председателя теперь, был необычным человеком. Когда случилось, он служил в звездном флоте. Служил не как я, птенец желторотый, - служил давно и успешно, имел три награды, с командиром любого судна здоровался за руку. Флотской специальности его я не знал, но цепкий, внимательный взгляд выдавал либо артиллериста, либо навигатора. В первый год, самый кромешный из всех девяти (голод, взрывы, паника, обугленные скелеты на улицах) Климов нашел человека - чуть ли не единственного, кто знал, что делать, - и пошел за ним, надежно прикрывая спину. Вселенная знает, что делали эти двое, какие средства использовали, чтобы навести порядок, заставить прислушаться, повести за собой. Человек тот стал почтенным Павлом Петровичем, обожаемым Председателем, с неизменной жизнерадостной улыбкой на лице. А Дмитрий стал капитаном Климовым, без отчества. Капитан не улыбался никогда. Принципиально.
        - Здравья желаю, капитан, - сам того не желая, я вытянулся перед ним.
        - Здравствуй, мичман. Вольно. Как жизнь?
        - Не жалуюсь, хорошо все.
        - Это хорошо, когда хорошо. Есть дело?
        И этим он отличался. Нас, звездолетчиков, осталось всего одиннадцать. При встрече любой обязательно расскажет новости, кого видел, кто как живет - это вроде неписаного ритуала. Любой, но не Климов.
        - Так точно, есть дело. Сегодня утром объявили в розыск девушку, Леру Вдовиченко. Она невиновна.
        - Откуда знаешь, что невиновна?
        Он не спросил: "Кто такая Лера?" - стало быть, в курсе дела, как я и предполагал.
        Я вкратце изложил все аргументы в пользу невиновности девушки, упомянул и то, какие методы против нее использовали. Подытожил:
        - Некто потерял вещь. Лера ее нашла. Заезжий торговец случайно увидел вещь у девушки и рассказал хозяину. Тот пришел к неверным выводам и обиделся. Послал слуг. Когда они не справились - оклеветал девушку и заявил в розыск.
        - Что за вещь, мичман?
        - Маленькое круглое зеркальце. Черное, если смотреть под углом.
        Капитан удивленно приподнял брови. Еще бы - кто мог подумать, что вся канитель из-за зеркальца!
        - И что в нем такого ценного?
        - Не имею понятия, капитан. Просто вычислил, что ищут именно его.
        - Каков твой интерес?
        - С этой Лерой мой брат, Никита. Хочу уберечь.
        - А чего хочешь от меня?
        - Капитан, вы знаете, кто ищет зеркало. Я не стремлюсь узнать его имя, просто хочу все уладить. Лера вернет вещь владельцу, а он снимет обвинения. Вы сможете помочь в этом?
        - Помолчи.
        Климов встал, прошелся вдоль монитора, размышляя. Через минуту ответил:
        - Возьми у Леры зеркало и принеси мне. Никаких обвинений не будет.
        - Капитан… - я замялся. - Лера с братом прячутся, я не знаю, где они.
        Он смерил меня недоуменным взглядом:
        - Так найди, мичман! Подумай и найди.
        - Так точно, капитан.
        - Найди побыстрей, пока весь город на уши не встал. Завтра к полудню жду тебя с зеркалом здесь.
        - Есть.
        Это называется: сказал - как отрезал. Капитанское "найди" было, по сути, не требованием, не приказом, а констатацией того, что неминуемо произойдет в будущем. Собственно, я и сам бы хотел найти Леру с Ником… Ну а если б не хотел? Если бы приказал мне Климов, скажем, из Галса рагу приготовить или сунуть руку в кислоту? Думать об этом почему-то не хотелось.
        Я спустился в прозрачной кабине лифта, озадачено глядя на проносящиеся этажи, и уже в вестибюле меня посетила идея.
        - Нельзя ли увидеть коллекцию Ольги Борисовны?
        - Конечно, - оживился охранник. - Она будет рада, что вы интересуетесь.
        И повел меня в правое крыло здания.
        Ольга Борисовна, жена Председателя, - страстный коллекционер женских мелочей, ставших за девять лет чуть ли не антикварной ценностью: гребни, пудреницы, помады, маникюрные наборы… зеркальца. Да-да, зеркальца. Конечно, я не допускал мысли о том, что черное зеркало Леры принадлежало Ольге Борисовне и было утеряно, а тем более украдено. Здание мэрии укрыто тремя сетями детекторов и сканеров, в соседнем крыле находится центральная застава, да и не стала бы елейно-набожная Оленька нанимать отряд головорезов - скорей, выступила бы в новостях и вежливо попросила вернуть. Однако я хотел понять причину безумной ценности Лериного талисмана, а где еще искать ответ на этот вопрос, как не на выставке зеркал!
        Я шел вдоль стеклянных витрин, заботливо обезжиренных и бликующих моим отражением. Я рассматривал сотни безделушных бесполезок - крошечных, серебристых, вычурных, кокетливых, бестолковых, милых, абсурдных… Их было здесь столько, что взгляд скоро перестал выделять отдельные предметы из этой массы. Старался фокусироваться на зеркальцах, но среди них не встречалось ни одного похожего на то, черное. Оно смотрелось бы здесь столь же чужим, как и я сам, в своем потертом термокостюме и со щетиной на щеках.
        Невольно подумалось о том, сколько бесполезной ерунды производил прежний мир! Индустрия красоты… хм. Сейчас за красавицу сойдет любая женщина младше пятидесяти без ожогов на лице и шее.
        Впрочем, нет, лукавлю. Что хорошего останется от жизни, если убрать из нее все бесполезное? Например, коньяк. Или музыку. Или любовь…
        - Виктор Андреевич, здоров будь!
        Я обернулся и оторопел. Передо мной стоял почтенный наш Павел Петрович собственной персоной, и с ним об руку супруга - белоснежно-пышная Ольга Борисовна. Председатель добродушно улыбался - пожалуй, я удивился бы, будь иначе.
        - Здравья желаю, Павел Петрович, - отчеканил я. - Это честь для меня…
        - Да ладно тебе! - Он отмахнулся и хлопнул меня по плечу. - Если бы мы к тебе в гости приехали - тогда да. А так - это нам радость и приятность, правда, Оленька?
        Оленька не знала, правда ли, но кивнула очень мило, приопустив веки.
        - Как жизнь, Виктор Андреич?
        Я не был готов к такому дружелюбию, особенно после беседы с несгибаемым капитаном. Как мог, сбивчиво я сообщил, что жизнь у меня довольно неплохо, и намекнул, что неплоха она стараниями Павла Петровича. Он снова отмахнулся, но больше из вежливости. Видно было, что польщен, и было это очень по-человечески.
        - Жизнь - она вообще чудесная штука! Верно, Оленька?
        - Дар Божий!
        - Это точно. Пока живешь - надо радоваться каждому дню.
        И ведь что удивительно: по толстым губам его, по лучистым морщинкам в углах глаз, по добродушному брюшку видно было, что и вправду он рад каждому дню жизни! Мне захотелось вспомнить нечто радостное из своей жизни, и вспомнилась Лера, вкусный лейтенантский коньячок и едкое остроумие Шустрого, и я вслух согласился с Председателем, а тот снова хлопнул мое плечо, говоря жестом "так-то!" Тогда я спросил:
        - Скажите, Павел Петрович, как по-вашему, зачем все случилось?
        - Что случилось? Не понял.
        - Ну… девять лет назад… когда случилось.
        - А! Что ж за вопросы, Виктор Андреевич! Какая разница - зачем? Раз случилось, значит, кому-то надо было. Но жизнь-то все равно хороша!
        - Что ни делается - все к лучшему, - поддакнула Оленька.
        - Пожалуй… - очень неуверенно промямлил я.
        - Ну а какими судьбами ты? Чем любопытствуешь?
        Бесхитростный оптимизм Председателя был мне до смешного симпатичен, не хотелось ничего скрывать. Я описал черное зеркало, которое видел у Леры, и спросил, не знает ли Ольга Борисовна или сам Павел Петрович чего-то подобного. Оба ненадолго задумались, затем Оленька удрученно качнула головой, а Председатель сказал:
        - Нет-с, не в курсе. Но ты передай знакомой, если встретишь снова. Как бишь ее, Лера? Так вот, передай, что очень мы бы хотели такое себе в коллекцию! Хороших денег дадим. Правда, Оленька? - Жена, разумеется, кивнула. - Да, и возьми вот, мою визитку. Если что - не стесняйся, звони.
        Он протянул мне прозрачный чип, я осторожно взял его, окончательно смутившись.
        - Очень благодарен вам, Павел Петрович! Я не смею больше задерживать…
        - Да что ты! Приятно было пообщаться. Но коли надо, иди…
        И я вышел из музея, совершенно растерянный и обескураженный.

* * *
        Что ж, хватит размышлений, пора на поиски брата!
        На улице, прямо перед подъездом мэрии, обнаружилось такси, фактом своего присутствия поддерживая мое благое намерение. Добротная пармашина - с тремя парами водяных баков, герметичным салоном и киловатным климат-контролем. В такой можно ехать целый день, и температура в салоне не поднимется выше сорока.
        Я сел в кабину и нагло заявил:
        - Хочу нанять тебя до полуночи.
        Усатый таксист с лесистыми бровями флегматично кивнул:
        - Идет.
        Я добавил:
        - Всего маршрута пока еще не знаю.
        - Без проблем.
        - Десять аспиринов, - совсем уж загнул я.
        - Договорились, - согласился таксист.
        Сегодня во мне явно проснулся дипломатический талант!
        - Тогда начнем с пожарной части на улице Мудрого.
        И мы начали.
        Я надеялся, что бригадир Степаныч окажется на месте - и он был. О том, что Ник вчера был спасен, а сегодня вновь исчез, он не знал, стало быть, что в пожарке брат не появлялся. Неведение бригадира было мне на руку: сочувствуя моему горю, он старался как мог помочь поискам, и выдал полный список друзей и товарищей Ника по службе, вместе с адресами и номерами. Троих из списка на смене не было. За полтора часа я объехал три адреса и переговорил с ребятами. Никто из них не знал ничего о местонахождении брата. В принципе, особого успеха я и не ожидал - вряд ли Ник стал бы втягивать друзей в недоразумения с дружиной.
        Тогда я вернулся на "Забаву", перерыл архивы входящих писем и звонков, нашел номера пары последних Никовых подруг. Позвонил обеим, также без особой надежды на успех - самого Никиту девушки, допустим, приютили бы, но не его новую пассию. Расчет оправдался: брата у них не было.
        Вот теперь пришло время подумать. Ник с Лерой не могли спрятаться у кого-либо незнакомого: тот наверняка выдал бы их. Шутка ли - убийца!.. По той же причине не могли они спрятаться и в любом общественном здании - в больнице, раздаточном пункте, на охладилке или паростанции. Ник не стал бы обращаться за помощью к тете Софье или старому Кириллу - наших родственников, пусть и дальних, дружина проверила в первую очередь. И уж точно они не могли податься к Лере на Выселки - из сотни сельчан, знающих девушку в лицо, уж кто-нибудь да сдаст ее.
        Однако выжить можно лишь там, где есть энергия. Ведь в помещении без обогрева - та же двадцатиградусная баня, что и на улице. Там не протянешь дольше трех часов. Значит, из сотен домов города беглецам подойдет лишь каждый пятый - отапливаемый. А в отапливаемых домах обязательно кто-нибудь живет…
        Следуя этой логике, спрятаться им негде в принципе. Но Ник все же сумел спрятаться, это значит… это значит, он логике не следовал! Значит, они сейчас НЕ в отапливаемом доме. Однако все же в таком месте, где можно выжить. И я знаю как минимум одно такое место!
        Я улыбнулся своему озарению, взял нейтрализатор, таблетки и вновь сел в такси. Водитель-флегматик преспокойно дожидался меня. Я собрался с духом и заявил:
        - Едем на свалку абсолюта!
        - Как скажете, - был ответ.
        Если случайно зазеваться и оставить рядом две вещи с разной температурой, между ними возникнет перекос. Холодная вещь будет остывать - чем дальше, тем быстрее. А если вовремя не спохватиться, то вещь остынет ниже нуля, и разогреть ее самым верным способом - ледяной водой - уже не выйдет. Предмет продолжит замерзать, отдавая энергию воздуху, пока не достигнет предела - абсолютного нуля. Получится отморозок - очень хрупкая штуковина, лишенная большинства химических и физических свойств, ни на что не годная. Если уронить ее на пол, раздастся сухой снежный хруст, и вещь разлетится мелкой серебристой пылью.
        У большинства горожан отморозки вызывают суеверный страх. Ведь это субстанция, аналогов которой в прежнем мире просто не было, и психика взрослого человека не умеет воспринимать ее адекватно. Держать отморозка в доме - все равно, что рассыпать соль или пройти под лестницей. А уж разбить отморозка - хуже нет приметы. Так что если ты, стирая любимый пиджак, окунул его сдуру после горячей воды в холодную, а спустя два часа обнаружил, что пиджачок начисто потерял цвет и ломается так же легко, как картофельные чипсы, - следует поскорее и максимально бережно вынести его на квартальную свалку. Там в конце недели огромный грузовик сгребет ковшом хрустящее серебристое месиво и вывезет за город, где вывалит в глубокий котлован, бывший раньше озером Чутким. Озеро давненько выкипело, а котлован теперь заполнен на две трети блестящими осколками замерзших топливных баков, бетонных плит, джинсов, отверток, резиновых покрышек, кастрюль, овощей, льда… возможно, и человеческих тел. Вот это и есть всеобщая свалка абсолюта.
        Свалка - паскудное место. Даже если забыть о суевериях. Частенько туда выбрасывают предметы, замерзшие еще не до нуля, они разогревают воздух, и над котлованом постоянно вздымается горячее марево. Земля вокруг, напротив, вся мерзлая и крохкая, грозящая обвалами. И что хуже всего, на пять километров вокруг нет ни единого источника энергии, а значит, в случае чего, негде ни согреться, ни вызвать помощь.
        Тем не менее, я точно знал, что в мертвой пустыне около бывшего Чуткого озера обитают девять человек. К ним мы и направлялись.
        Путь до свалки занял без малого час. Все это время таксист молчал. Это был молчаливый таксист. Я и не знал, что такое бывает.
        Еще с полчаса мы описывали спираль вокруг котлована, постепенно расширяя зону поисков. Мы катили по серым холмам с редкими проплешинами травки, огибали осколки вымерзших дачных домиков, проезжали вдоль скверов, тычущих в небо корявыми обугленными пальцами стволов. У одного из коттеджей примостился скелет гаража, между его ребрами виднелся неестественно целый белоснежный катер.
        Я догадывался, где следует искать. Заметив живописный холм, наполовину укрытый зеленью, мы свернули к нему. На макушке холма чудом уцелела липа. Под нею виднелись несколько фигурок, расположившихся на земле. Они. Метрах в двухста я попросил остановить и пошел дальше пешком.
        Фигурок было восемь. Один полулежал, прислонившись к дереву, и, кажется, дремал. Остальные тихо беседовали о чем-то, рассевшись на траве. Они были почти раздеты, от взгляда на полуголые тела меня передернуло: все равно, что смотреть, как кто-то сыплет соль в открытую рану. Леры и Ника среди них не было.
        Меня заметили, один встал и пошел навстречу. Это был мужчина, одетый в шорты и сандалии. Волосы его были черные и кучерявые, кожа бледна, но щеки розовели, как от румян. Глаза недобро щурились.
        - Ты кто еще такой? - Крикнул он мне, едва приблизившись.
        - А ты?
        - Я Черчилль, - бросил мужчина со злобной гордостью. - А кто ты и зачем явился?
        - Меня зовут Виктор, для тебя - Виктор Андреевич. Хочу поговорить с учителем.
        - Таких, как ты нам не надо, - отрезал Черчилль. - Мы примем только женщину.
        - Ага, значит, у вас есть вакансия?
        - Не для тебя. Сказал же - возьмем женщину.
        Мужчина прорычал это особенно свирепо и для убедительности нахмурил брови. Я сплюнул.
        - Да не собираюсь я к вам, не совсем еще сдурел. Брата ищу. Нужно поговорить с Владом.
        - С учителем! - Рявкнул Черчилль.
        - Ага, с деканом. Давай, веди.
        Еще трое мужчин приблизились к нам, подозрительно разглядывая меня. Один держал в руках какую-то трубу весьма сомнительного вида. Я сказал громко, чтобы слышали все:
        - Я не имею никакого желания лезть в вашу стаю! Вон там, видите, машина - через полчаса увезет меня отсюда. А в моих руках - мезонный нейтрализатор. Просто для справки, вдруг вам любопытно.
        Не знаю, что подействовало больше - такси или оружие, - но аборигены переглянулись, и Черчилль кивнул:
        - Идем. Поговоришь десять минут, не больше. Учителю не до тебя.
        На поляне под липой царила идиллия. Трое женщин в нижнем белье возлежали на мягкой травке, одна косилась на меня из-под век, двое нахально разглядывали. На скатерти лежали овощи, стояли стаканы с напитками, рядом - какие-то обручи, фигурки, карты, несколько книг. Ну чем не пикничок!
        - Он? - Спросил я, указав на дремлющего у дерева.
        - Стоййй! - Прошипел Черчилль и очень осторожно приблизился к лежащему гуру. Присел на корточки, зашептал что-то.
        Я с интересом рассмотрел учителя. Прежде видел его лишь раз, и то с расстояния. Внешность его мне тогда не запомнилась: то, что я узнал об этом человеке, было настолько ярче внешности, что затмило ее начисто. Теперь, с пяти шагов, я снова не смог выделить в нем каких-то отличительных черт. Мужик себе. Крепкий, волосатый, в футболке.
        Наконец речь кучерявого Черчилля достигла сознания гуру, тот раскрыл глаза и глянул в мою сторону. Сел, махнул мне рукой - подходи, мол. Я подошел.
        - Здравствуйте, учитель. Меня зовут Виктор Одинцов, я очень хотел бы поговорить с вами.
        - Да, да… Виктор, я о тебе слышал. Ты ходил на корвете, да? - Речь гуру была не очень внятной: он говорил тихо и поджевывал окончания, уверенный в том, что ученики все равно уловят каждое слово. - Это хорошо, хорошо. Интересно с тобой будет. Люди ведь пустые, не стремятся ни к чему, и развиваться не хотят. Им бы только туда-сюда пожрать-поспать… Все зажаты, никто не видит ничего. Душа, вот здесь, глухая, не слышит. Но нужно же расти, нужно двигаться, тогда будет толк.
        Он изрекал все это с одной интонацией, себе под нос, даже не глядя в мою сторону. Говорил явно не для меня и не для учеников - просто озвучивал ход своей мысли, ибо привык думать на публику. Я вдруг понял, что передо мною не гуру и не мастер, а божок. Именно таким божкам когда-то приносили в жертву баранов.
        Дождавшись паузы в его монологе, я сказал:
        - Учитель, я не прошу меня принять.
        - Да? А зачем же ты пришел? - Божок заметно удивился, он привык к однообразию просьб.
        - Я ищу своего брата, Никиту. Ушел из дома вместе с девушкой. Они не приходили к вам?
        И я показал учителю фотографию младшего. Тот взглянул на нее как-то нехотя и сказал:
        - Как будто лицо знакомое. Похож на того, что приходил сегодня… Но вот скажи мне, Виталий, зачем ты ищешь брата? Как это поможет твоему развитию?
        Я не нашелся с ответом, но ситуация этого и не требовала. Божок преспокойно продолжал:
        - Понимаешь, Виталий, у меня вот тоже была раньше жена, дети, все такое. А потом я подумал: ну какой смысл? Они постоянно хотят чего-то, то им то, то им это. А разве понимают? Разве жена могла меня понять? Можно было с ней поговорить о чем-то? Нет. Это приземленное создание, пустое, без искры в душе, ты понимаешь. Она не способствовала моему развитию.
        - Учитель, простите, я хотел узнать про Ника, моего брата.
        - Да-да, я о том и говорю. Я понял для себя так: стоит тратить время только на тех, кто что-то способен тебе дать. Общаюсь с теми людьми, у кого что-то есть внутри, понимаешь. Кто, понимаешь, вот стремится к чему-то, там в религиях, в боевых искусствах, или там, поэзия, рисование. Тогда это будет продуктивно.
        При этих словах другие мужчины польщено заулыбались. Я обратил внимание, что все семеро учеников собрались вокруг нас кружком и старательно, словно капли редкого дождя в пустыне, ловят каждый звук, выпадающий из уст божка. Одна из женщин - рыжая, костлявая, плоская - подобралась к Владу поближе и тихо шепнула что-то ему на ухо.
        - Как? Уже? - Божок смерил ее негодующим взглядом. - Время придет через двадцать минут.
        Она скорчила виноватую гримаску и прибавила голосу озорных ноток:
        - Но учитель, я уже перегрелась, мне очень-очень нужно! Пожалуйста!
        Это была правда: пот покрывал ее шею и грудь сплошным слоем инея.
        - Мария-Тереза, ты меня разочаровываешь. Тратишь время на ерунду, поэтому постоянно перегреваешься. Следующие два часа посиди в тени с книгой.
        Учитель укоризненно нахмурился, покачал головой и положил пятерню на голый живот женщины.
        Даже я, стоя в трех шагах, ощутил волну прохладу, испущенную его рукой. Болезненный румянец мгновенно исчез с кожи Марии-Терезы. Женщина закатила глаза, ее рот изогнулся в гримасе яростного, экстатического наслаждения. Она схватила руку учителя, словно пытаясь удержать этот миг. Не отпуская, легла на спину, прижала мужскую ладонь к груди, блаженно вздохнула. Другая ученица облизнулась с предвкушением и завистью.
        Значит, вот как это происходит! Полезно увидеть воочию…
        Божка зовут Влад. Он велит называть себя учителем, хотя ни одной живой душе никогда не сможет передать свой невероятный дар. Божок способен нагревать и охлаждать предметы одним прикосновением руки. В нашем мире это - дикая, пьянящая свобода.
        Божок может находиться на улице сколько угодно. Он может пить горячий чай или виски со льдом. Он может убить человека, коснувшись его пальцем. Он может съесть огурец прямо с грядки, не нагревая.
        Ученики Влада - фанатики, преданные слуги - позволяют себе такие роскоши, о которых мы помним лишь по фильмам. Например, ходить босиком по сырой земле, купаться в Чернушке, заниматься сексом под открытым небом, или даже прогуляться под дождем, созданным поливочной машиной! Раз в два часа божок касается их благословенным перстом - и тела учеников мгновенно остывают до тридцати шести. Говорят, что это миг ни с чем не сравнимого наркотического блаженства.
        Однако божок не всемогущ. Например, он не умеет разогревать отморозки. Регулярно тренируется в этом направлении, и ради этих тренировок его свора частенько появляется у свалки абсолюта. Стоит отдать ему должное: в вопросах могущества Влад весьма честен с учениками. Его божественная сила примерно равна четырем киловаттам мощности охлаждения. Этого хватает, чтобы поддерживать температуру в тридцать шесть градусов Цельсия для массы в шестьсот пятьдесят килограмм. Если отбросить сто килограмм на разогрев пищи, одежды, воды и на непредвиденные расходы, то останется пять с половиной центнеров, что равняется восьми человеческим телам средней массой по семьдесят килограмм. Так что максимальное число апостолов Влада на четыре меньше традиционно принятого количества.
        Легко понять, почему ученики никогда не рады гостям.

…Божок немного погладил костлявую Марию-Терезу по ребрам, животу и груди, но вскоре потерял к ней интерес, и снова взглянул на меня:
        - Да, Витольд… Так ты говоришь, хочешь у меня обучаться?
        - Вы сегодня сказали, что мы возьмем женщину! - Обиженно вставил Черчилль, и кто-то еще подтвердил:
        - Да, учитель, вы обещали.
        - Я не собираюсь оставаться с вами. Это слишком большая честь для меня, - я отчеканил чуть ли не по слогам, как доклад командиру судна. - Только хочу найти брата. Он приходил к вам?
        - Брат… Ну да, - учитель явно потерял интерес ко мне. - Фидель, расскажи ему.
        Еще одна забавная привычка божка: своих апостолов он нарекает именами правителей Старой Земли.
        Фидель Кастро - рыхлый мужчинка с бороденкой и брюшком - выступил вперед и начал рассказ. Пожалуй, он не входил в число лучших ораторов города - его красноречие портила любовь к междометиям "значит" и "это вот", - однако события передал довольно связно. По словам Фиделя, произошло вот что.
        Ник и Лера пожаловали сюда около полудня. Прибыли на пармашине, как и я, но без шофера. Учитель в тот момент медитировал в одиночестве среди руин, и мешать ему было никак нельзя. Поэтому Ник заговорил с учениками, допустив таким образом опасную ошибку.
        Учеников сейчас семеро. Позавчера куда-то делся Батый - ушел в город за продовольствием и пропал. Может быть, решил вернуться к обычной жизни, что, впрочем, маловероятно. Может, по глупости забрел к свалке отморозков и провалился в нее - края-то хрупкие. А скорее, просто забыл о времени и спекся по дороге. С учениками такое случается - находясь около Влада, они быстро теряют осторожность. Словом, в стае не хватало одного человека… а Лера с Ником пришли вдвоем. Чтобы принять обоих, Влад, возможно, прогонит кого-то из старых учеников. Эта мысль быстро облетела всех семерых. Они окружили Ника полукольцом и синхронно, как свора собак, бросились на него.
        У них были палки, ножи, пара "железок". Брат с Лерой чудом сумели сбежать, но оказались отрезаны от машины. Озверелые апостолы зажали их в развалинах одного из домиков. Наступил звездный час Ника: ведь он мог видеть сквозь стены теплые тела противников! За три минуты ученики были повержены, так и не поняв, как это случилось.
        - В общем, он нас это вот… Ну, как-то так… вырубил, значит.
        Тогда брат вернулся в машину за разрядником и методично, одного за другим, парализовал всех семерых. Затем они с Лерой пошли к учителю.
        О том, чтобы остаться в этой своре, речи уже не шло. Но во время долгой дороги сюда и драки мои друзья перегрелись, и было неизвестно, когда им доведется остудиться в теплом помещении. Потому Ник попросил божка о милости: охладить их.
        Влад был не из тех, кто просто возьмет и поможет. Сперва он изрек пространную речь. Наверное, что-то на счет души, которая обязана трудиться. Тем временем апостолы стали приходить в себя от электрошока и подтягиваться к месту беседы. На брата с девушкой посыпались обвинения и брань. Ситуация становилась угрожающей.
        Лера перехватила инициативу, как можно милее извинилась перед всеми, заверила их, что ни в коем случае не претендует на вакансию в общине, и предложила божку плату за охлаждение. "Так у вас есть лекарства!" - завопил Черчилль, и не успела девушка оглянуться, как ее содержимое ее сумки было высыпано на землю, и ученики энергично рылись в вещах. Медикаменты были для них жизненной ценностью - никто не работал, а значит, не получал зарплату. Ник попытался вмешаться, но двое схватили его. В руках Черчилля оказалось черное зеркальце. Он повертел его, рассмотрел со всех сторон, и отбросил со словами: "Бесполезная хрень". Тут окрик божка остановил учеников.
        - Значит, учитель говорит: лекарства, это как бы ерунда, без толку. У кого душа правильная, тот будет здоров и телом. Потому, значит, этого всего не нужно, я просто так охлажу, говорит.
        И охладил. Пять минут Ник и Лера летали в облаках. С трудом опустились на землю, поблагодарили Влада, принялись собираться, все еще слегка одуревшие от удовольствия. Вот тут Нику в руки попался Лерин талисман.
        Он смотрел на зеркало очень долго, меняясь в лице. Затем схватил Леру и оттащил в машину. Чуть позже вернулся и стал умолять передать записку.
        - Он сказал, значит, сюда брат может прийти. Ну и как бы, брату пару слов написал…
        - Где? - Чуть не вскрикнул я.
        - Да вот… Тут где-то… Где-то на скатерти.
        Фидель Кастро передвинул книги, приподнял какой-то пакет и протянул мне листок бумаги. Почерк принадлежал Нику.
        "Витя, возможно, ты будешь искать нас здесь. Ты должен узнать как можно скорее. Лера носит с собой зеркальце - когда-то нашла и подобрала. Только что я увидел его! Ты не представляешь - это СИНГУЛЯРНОЕ зеркало! Действующее! Очень компактное
        - умещается в ладонь. Брат, мне страшно представить, что там, внутри. Сейчас мы едем в космопорт - попробуем найти в таможенном реестре, кто и когда ввез его. Как только узнаем, пойдем прямо к Павлу Петровичу. Тут уже не до шуток. Ник"
        Я так и сел. Буквально сел, задницей на траву. Идиот. Дурак. Герой космоса хренов! Я же видел его - ну как я мог не узнать?!
        С другой стороны, и что такого, что не узнал? Сингулярными зеркалами защищали стратегические объекты - базы, орбитальные батареи, космопорты, наш город. Это были гигантские сферы многокилометрового диаметра - что общего с карманным зеркальцем?! Только Ник, взрощеный на фантастических триллерах, мог заподозрить.
        Правда, еще - маленькое такое еще! - сингулярные щиты применяли для хранения антиматерии на боевых кораблях. Никакие магнитные поля не гарантировали защиты от аннигиляции, но зеркальные пузыри, подвешенные снаружи корпуса судна, идеально удерживали смертельно опасное вещество. Отражение любого взаимодействия, кроме гравитационного. Абсолютная броня.
        Брат прав - тут действительно не до шуток. Я встал и пошел к машине. Черчилль, Кастро, сам Влад что-то говорили мне вслед, но было уже не до них. Карманное зеркальце, малюсенькое, на ощупь - грамм семьдесят. Но если внутри антиматерия, то и тридцати грамм хватит, чтобы испепелить весь город! Под ноль. Камня на камне.
        - Давай в космопорт, - приказал я, и таксист молча нажал на педаль.
        Воздух в машине был лишь чуть теплее моего тела, а спину пробирало морозом, как от струи кипятка. Ведь если что, даже спрятаться негде! Может быть, вспышка пощадит пригороды, подземку - но чудовищный термоперекос выморозит все, что не сожжет взрыв! Теперь ясно - эта вещь таки стоит любых жертв, она дороже любой отдельно взятой жизни.
        И Ник прав, зеркало кто-то когда-то ввез. Его не могли сделать в городе. Непростительный риск - работать с антиматерией в пределах атмосферы планеты. Собственно, я вообще не знал, что возможно изготовить столь компактный сингулярный щит. А если уж изготовили, то в одной из метрополий, на секретных военных заводах
        - никак не в нашем форпосту. Выходит, кто-то когда-то ввез его, и в таможенном реестре должна была остаться запись. Таможенные сканеры фотографировали абсолютно все, что ввозилось на планету!
        Но… какая разница, кто и когда ввез бомбу?! Важно - кому и зачем она понадобилась теперь!
        Кто станет топить лодку, в которой сам плывет?
        Ведь сейчас - не полвека назад. Это не прежний мир с галактическими войнами, внешними врагами, вселенскими масштабами. Планетой больше, системой меньше - нет, не то. Сейчас - всего один город. Мы все в одной лодке! Тогда зачем оружие такого калибра?..
        Ну а зачем сверхдержавам всегда нужна была самая красная кнопка? Разумеется, чтобы никогда не нажимать ее. Просто как инструмент всемирного шантажа.
        Значит, борьба за власть? Получается, кто-то готовит переворот?..
        Переворот - здесь? Захват власти - в этой вот дыре?! Эта мысль показалась мне в первую секунду столь абсурдной, что я даже усмехнулся.
        - Что улыбаетесь? - Вдруг спросил молчаливый таксист.
        - Да развеселил меня кто-то. Не знаю, правда, кто.
        Забавно: когда я сел в кабину мрачнее тучи, шофер и бровью не повел. А вот когда заулыбался, стало ему любопытно. Будто улыбка - такое уже противоестественное явление… Как иллюстрация этой мысли всплыл в памяти капитан Климов с каменной маской вместо лица. "Найди, мичман".
        И вдруг!..
        Все само собой разом встало на места. Я еле сдержался, чтобы не ахнуть. Все обрело порядок, стало четким и логичным, как кристаллическая решетка соли.
        Кто может использовать оружие, когда все оно конфисковано и хранится в арсенале? Припрятали, утаили - чушь! Разумеется, только тот, кто имеет доступ к арсеналу.
        Кто смог послать дружину на розыски невиновной девушки? Кто-то сфабриковал обвинения так ловко, что дружинники бросились искать без дополнительного следствия, без опроса свидетелей? Ерунда! Розыски начал тот, кто имеет право объявить розыск.
        Кто станет искать адской силы бомбу, внешне почти неотличимую от зеркальца? Конечно, только тот, кто сможет отличить ее. Стало быть, тот, кто видел подобные резервуары прежде, когда служил в звездном флоте.
        Кто захочет, угрожая гибелью всему городу, сбросить с престола всеми обожаемого правителя? Лишь человек, который всегда оставался в его тени, и за это возненавидел правителя лютой ненавистью.
        И наконец, в то время, как шайка наемников и убийц искала зеркало тайно, - кто тот единственный, кто сказал напрямую: "Найди и принеси"?
        Ответ-то, оказывается, лежал прямо на глазах!..
        - Поворачивай к площади Галактики. Мне нужно домой.
        Таксист глянул на меня слегка удивленно.
        - Надо бы заехать на станцию, воды долить. Мало осталось.
        Я наклонился к нему и глянул на приборы.
        - Ничего, до площади хватит. Там я тебя заправлю. Поворачивай!
        Он свернул.
        Спустя четверть часа мы остановились у трапа "Забавы".
        - Можно позвонить от вас? - Попросил таксист.
        - Заходи.
        Я провел его внутрь, отозвал Галса, который свирепо зарычал на чужака. Указал таксисту путь на мостик, к терминалу. В дверях пропустил его вперед, скинул с плеча нейтрализатор и врезал шоферу прикладом по почке. Похоже, эти дни изменили меня: удар в спину вышел бескомпромиссным и точным. Он упал на колени, новыми ударами я свалил его на пол и разбил кисть руки, потянувшуюся под куртку.
        - Во-первых, у тебя слишком хорошая машина, - прокомментировал я, пока он корчился от боли. - Во-вторых, ты все время молчишь, а таксисты так не умеют. В-третьих, ты согласился поехать к свалке и даже не потребовал доплаты. И главное. Ты мог не узнать меня в лицо, но яхту "Забава", жилище Одинцовых, знает в городе каждая собака, а уж тем более - таксист! Ты же упорно не называл меня по имени. Зачем таксисту скрывать, что он знает пассажира?
        - С-ссука… - простонал лежащий.
        Я вытащил у него из-за пазухи крошечный лазер и отбросил подальше.
        - Скажи-ка мне, слежка дублируется?
        - Не… нет.
        - Когда ты должен выйти на связь?
        - Ко… когда узнаю про зеркало. К… как больно-то! Зачем же по руке!..
        - Кому ты собирался звонить?
        - Ему.
        Я наступил каблуком на сломанную руку.
        - А точнее?
        - Аааа!.. Ссскотинааа! Климову капитану кому же еще!
        - Хорошо, - кивнул я. - Значит, не врешь.
        И тут раздался сигнал вызова.
        Не отходя от пленного, я приказал:
        - Терминал - в голосовой режим! Принять вызов.
        - Брат, ты не поверишь! - Загремел из динамика голос Ника. - Зеркало Леры - это бомба, сингулярность! И мы знаем, кто ее ищет! Мы нашли в таможенных спис…
        - Заткнись! - Рявкнул я так, что Галс поджал уши. - Ни слова больше! Терминал - отключить связь!
        И, конечно, я опоздал. Этот беспечный дурень успел сказать про таможню!
        Лежащий на полу агент болезненно усмехался.
        - Связь, конечно, прослушивается?
        - Еще бы!
        - Когда они будут в космопорту?
        - Сам знаешь. Из Центра на аэре семь минут полета, - от злорадства его голос даже окреп. - А машиной - два часа. Ты никак не успеешь.
        - Не успею?
        - Ни за что!
        - Это мы посмотрим.
        Чтобы не тратить время на веревки и узлы, я просто вышвырнул все из инструментального шкафа и запер там пленного.
        Не успею? Ну да, машиной - два часа. Через семь минут капитан Климов с бригадой влетят в здание таможни. Через десять отберут у Ника зеркало. А через двадцать будет у нас новый Председатель… Только уже не председатель, конечно, а Великий Вождь. И воцарится этакий четвертый рейх, и барьер будет вместо железного занавеса, и арсенал под рукой у вождя, и граждане все на учете - распределение питания очень кстати, и сразу для каждого поводок заготовлен - электрический провод от паростанции к жилищу… Просто как по заказу! Вспомнится нам как сладкий сон придурковатый оптимизм Павла Петровича!
        Осталось пять минут. Не успею? Мы еще посмотрим!
        Включить системы управления. Питание всех агрегатов. Реактор в горячий режим. Прогрев двигателей!
        Засветились экраны, в брюхе корабля загудели ускорители частиц. Судно просыпалось от девятилетнего сна.
        Я уложил Галса в антишоковое кресло и тщательно затянул ремнями. Пристегнулся сам. Из внутреннего кармана вынул визитку Председателя и сунул в порт терминала. Связь установлена. Ответа еще не было, но терминал на том конце записывал мое послание.
        - Павел Петрович. Против вас происходит переворот. Черное зеркало - это антиматериальная бомба, и она вот-вот попадет в руки Климова. Срочно присылайте всех, кого можете, в космопорт, в старое здание таможни!
        "Ускорители готовы" - вспыхнуло на экране. Я задал маршрут и нажал пуск. Связь прервалась в момент, когда выхлопной газ пережег кабель.
        Тугими струями пламени "Забава" оттолкнулась от земли и прыгнула ввысь.

* * *
        По степени безумства я мог бы поспорить с Мюнхгаузеном на пушечном ядре. В мире, где температура - страшнейшее из зол, я летел на реактивной тяге. Дюзы выбрасывали струю плазмы в семь тысяч градусов Цельсия. Шлейф раскаленного газа тянулся за яхтой на сотни метров. Окружающий воздух мгновенно остывал и закручивался воронкой циклона. От самой кормы, рассекая небо, за яхтой следовал смерч.
        Магнитные поля отжимали плазму от внутренней поверхности сопел, но часть ионов все же врезалась в стенки, и те быстро остывали. Аварийные датчики захлебывались криками. Скоро сопла замерзнут настолько, что перестанут выдерживать давление, и тогда газ разорвет их. Но до того я успею достичь космопорта! Наверное.
        Ускорение было таким, что темнело в глазах. Тяжелая кровь отхлынула от мозга, сознание угасало. Я оглох и почти ослеп. Сквозь розовую муть виднелся только носовой экран. В две минуты "Забава" достигла апогея, перевалила за него и начала падение. На экране вдали крошечным серым пятном появился космопорт.
        Перегрузка сменилась невесомостью, и голова прояснилась. Я четко видел, как вырастают прямо по курсу кубики таможенных складов. Крыша одного из них была раскрыта лепестками, внутри показались два каплевидных аэра. Я нацелил яхту туда, и мониторы взорвались воплями об опасной траектории. Склад вырастал на глазах, он занял собой пол-экрана, стали видны фигурки людей, бросившихся в стороны от аэров. "Забава" снизила скорость, скорректировала тягу по нормали и кормой опустилась внутрь склада. Вихрь плазмы заполнил зал.
        Я вышел в снежное королевство. Все вокруг - пол, стены, опоры, контейнеры с грузами - серебрилось инеем. Корма и сопла яхты покрылись пятнами изморози, раскаленный газ маревом дрожал под ними. Оба аэра, попавшие под выхлоп, превратились в отморозки. Один из них "Забава" задела стабилизатором, и аэр раскололся надвое. Второй напоминал ледяную скульптуру.
        В стороне, у входа в административное крыло, показались люди. Вставали из-за контейнеров, послуживших им укрытием, ошарашено оглядывались. Я пошел к ним, поднимая на ходу нейтрализатор.
        - Ник! Никита, ты здесь?!
        - Витя! - Воскликнул брат, и эхом повторил девичий голос:
        - Витя!
        Оба вышли мне навстречу, радостно улыбаясь. А за их спинами возник человек в синей форме звездного флота.
        - Какого черта, мичман? Что ты творишь?!
        Я вскинул оружие.
        - Стой, капитан! Я не дам тебе этого сделать. Ник, Лера, в стороны!
        - Брат?.. Ты че? - Никита уставился на меня. Климов подошел ближе, положил ладонь на рукоять своего лазера.
        - Мичман, что за шутки? Пушку на пол!
        Точка моего прицела замерла на уровне его шеи, чуть пониже гранитного подбородка.
        - И не подумаю. Ник, ты разве не понял? Это он, Климов, искал зеркало! Кто еще мог использовать дружину! Кому еще придет в голову устроить переворот!
        - Переворот?.. Брат, о чем ты! Зеркало нужно не для этого!
        - Скажи еще, что зеркало - не бомба! Бери Леру и выходи, потом - я.
        Смогу ли я отсюда выйти - это вызывало большие сомнения. Люди Климова (пятеро или шестеро) технично расходились веером, окружая меня. Капитан был на прицеле, потому они двигались осторожно и плавно, без единого резкого жеста, как кошки.
        - Брат… - Ник был встревожен, но с места не двигался. - Мы отдали ему зеркало.
        - Это правда, мичман. Прибор уже у меня. Так что кончай бредить и бросай оружие. Считаю до трех.
        - У тебя?..
        - Раз.
        Бомба у психа, а псих - у меня на прицеле. Может быть, это единственный шанс!.. Второго потом не будет.
        - Капитан, отдай зеркало, или я стреляю!
        - Два.
        А может, ну его? Плюнуть, уйти? И диктатора переживем, не такое переживали!
        Но ведь не отпустит он нас - троих свидетелей…
        - Три.
        - Стреляю!
        Тогда Ник шагнул под мой прицел, закрывая Климова собою.
        - Нет, брат, не надо. Что-то ты путаешь.
        Климов кивнул, и пятеро людей-кошек ринулись ко мне. Я бросил нейтрализатор.
        Меня оттащили в сторону, выкрутив руки за спину.
        - Эх, Ник… Что ж ты натворил…
        Голос девушки прозвенел по замороженному залу:
        - Витя, ты ошибаешься! Мы взломали базу данных и нашли, кто привез сюда зеркала! Капитан тут не при чем. Это была диверсия, понимаешь? Одно успело срабо…
        И вдруг ее голос исчез. Все звуки исчезли, словно выключили громкость. А предметы, люди, воздух, само пространство подалось к одной из стен. Круглый кусок стены метра три в диаметре и ближайший к нему контейнер всколыхнулись какой-то дикой волной и сжались в точку. На миг их попросту не стало. Затем вещество снова вздулось, вернуло объем - но не структуру. На месте стены и контейнера осело облако серой пыли.
        Вдавливая в пыль шаги, через дыру вошел собственной персоной почтенный наш Председатель. За ним следовал взвод дружинников в силовых боекостюмах, лейтенант Комаровский, возглавлявший их, нес компактный генератор свертки пространства. Сам Павел Петрович был безоружен.
        - Дима, ты меня расстраиваешь, - Председатель укоризненно покачал головой. - Перевороты какие-то… Это не дело, понимаешь.
        Климов потрясенно молчал. И продолжал молчать, когда двое дружинников отняли у него лазер. Павел Петрович глянул на меня.
        - Мое почтение, Виктор Андреевич. Благодарю за помощь, хвалю! - Он махнул Климовским боевикам: - Отпустите его! С героями космоса так не обращаются.
        Те повиновались.
        - Ну и конечно, все пятеро, будьте добры, сложите оружие.
        За Председателем был четырехкратный перевес, но дело не в том. Никто и никогда в нашем городе не поднял бы руку на Павла Петровича, и Павел Петрович хорошо это знал.
        Под его взглядом люди Климова один за другим опустили на пол пушки.
        Очевидно, это был момент моего торжества, но именно в эту секунду отчего-то мне сделалось жгуче, ядовито тревожно.
        - Брат, - тихо-тихо шепнул Ник. На его лице были растерянность и страх. - Это он. Это он привез зеркальце.
        - Он - кто? - Не понял я.
        И вдруг капитан Климов заорал, реализуя свой последний мизерный шанс:
        - Председатель - диверсант! Агент внешнего врага! Это он привез бомбу девять лет назад! Он хочет добить тех, кто все еще выжил! Не верьте ему!
        Павел Петрович снисходительно взглянул на Климова, и его печальная улыбка оказалась громче капитанского вопля. Дружинники взяли капитана в кольцо стволов.
        - Дима, грустно мне… Обидел. Больно обидел. Ладно… Отдай зеркало.
        - Нет. Нет! Ребята, зеркало - бомба! Оно изменит еще один закон, и всем смерть! Всем!
        - Отдай зеркало, - повторил Павел Петрович. Его рот не произносил этих слов, они просто раздались откуда-то. Голос пробрал до костей.
        Климов потянул руку к карману кителя.
        - Нет… Нет…
        - Отдай.
        - Нет! Помогите! - Прокричал капитан, а его рука совершенно самостоятельно протянула черное зеркальце Павлу Петровичу.
        - Виктор Андреевич, я рад, что хоть вы меня поняли правильно, - сказал Председатель вслух. - И в мыслях у меня не было кого-то убивать. Жизнь прекрасна, и она должна длиться подольше. Для того я и искал зеркало - чтобы продлить жизнь. Отключить, а не активировать, понимаете?
        С этими словами он взял из руки капитана Лерин талисман.
        Поднес к глазам, странно хихикнул. Пробурчал под нос: "Ага… ага". Нажал что-то. Над зеркальцем раскрылся крошечный лазерный экранчик с цифрами. Я не мог рассмотреть его. Павел Петрович коснулся экрана и вздрогнул.
        - Девять лет прошло… А миссия…
        Он изменился в лице, глаза округлились и помутнели. Попытался набрать код, но пальцы не слушались его. Голос ломался.
        - Впустую… девять лет! Провал! Сбой… сбой!
        Он вновь попытался нажать, и пальцы судорожно сжались, терзая воздух. Председатель упал на колени.
        - Нет, нет! Я спасал! Я спасу! Я… еще… время… Дайте… время!
        Занес непослушную правую кисть над зеркалом, и левая рука разжалась, выронив прибор. Попытался поднять его - и обе ладони сжались в кулаки. Председатель бессильно ударил ими о бетон.
        - Ну почему? Почемууу? Я не хочу так… Что плохого в том, чтобы… Ааа!
        Павел Петрович уже не пытался поднять зеркальце. Стоял над ним на четвереньках, бессильно мотая головой, иногда свирепо лупил в пол кулаком, сбивая в кровь костяшки.
        - Еще год… дайте еще год! Я исправлю… за чтооо?.. Зачем?!
        Рухнул на бок, снова встал на колени, закачался - и вдруг запел:
        - Светит месяц, светит серебристый. Светит яяяясная лунаааа!..
        Он не помнил песню дальше этих слов и после паузы начинал заново:
        - Светит месяц… серебристый! Светит ясная луунааа!.. Светит месяц… светит…
        Иногда он вертел головой. Глаза были пусты, смотрели сквозь нас, не замечая. Из уголка рта сочилась слюна.
        Я не мог поверить, что Павел Петрович, спаситель города, в прошлом - агент внешнего врага, за две минуты сошел с ума.
        Первым пришел в себя Комаровский. Принялся трясти Председателя, попытался заговорить с ним - безрезультатно. Дружинники сгрудились вокруг, давали советы, кто-то принес аптечку. Нашатырь не помог, как и транквилизаторы. Павел Петрович прекратил петь, но по-прежнему не замечал нас, и на лице его не появилось ни тени мысли. Один из ребят сбегал в админкорпус и вызвал скорую. Тем временем лейтенант удрученно поднял зеркало. Лазерный экранчик над ним погас - истекло время гашения.
        - Эх… Из-за этой хреновины… Как теперь будем?
        - Да как-нибудь будем, Игорь Данилович. Нового Председателя изберем. Справимся. Еще ведь ни разу не было, чтоб не справились.
        - Надеюсь. Зеркало я пока конфискую. На досуге подумаем, как с ним быть.
        - Лейтенант, - подал голос Климов. - Вы хоть поняли, что это за штука? Вы осознаете, что ее необходимо обезвредить?
        - А, капитан, - Комаровский хмуро глянул на Климова. - Пока я не отдал вас под суд за попытку переворота, расскажите-ка поподробней, с чего вы взяли, что это - бомба?
        - Дайте хлебнуть. Я знаю, у вас есть.
        Лейтенант нехотя протянул капитану флягу с коньяком. Тот приложился к ней как следует, вздохнул и заговорил.
        Шестьдесят лет назад мы, люди, одержали пиррову победу. Внешний враг был разбит и отброшен, но мы утратили половину планет Солнечной Системы и вынуждены были отступить из Галактики. Бесчисленные транспорты, идущие в Малое Магелланово облако, заходили в нашу систему. Если бы враг выследил нас и ударил, удар пришелся бы сюда, на наш город. В ожидании атаки мы превратили планету в неприступную крепость, а город накрыли абсолютным щитом сингулярного зеркала.
        Но шли годы - десять, тридцать - и ничего не происходило. Мертвые зоны - главное оружие неприятеля - мы заметили бы за триллионы километров. На орбите планеты сканеры засекли бы чужой корабль размером с пивную кружку. Люди и грузы, въезжающие в город, досматривались так тщательно, что аппаратура снимала и фиксировала в базе данных каждую вещь вплоть до спички в коробке или пломбы в зубе. Никаких признаков опасности - спокойствие, мир. Война ушла в прошлое.
        А затем, когда годы ослабили нашу яростную осторожность, разными транспортами с разных планет в город прибыли два пассажира. Каждый вез с собой по крохотному карманному зеркальцу.
        Зеркальца были… ну, всего лишь зеркальца. Почти обыкновенные с виду, не испускающие никаких излучений и полей. Сканер, сфотографировавший их, не смог распознать в них оружие. Первое фото просто осталось в архиве, до поры не замеченное. На второе обратил внимание человек - старший смены. Никто и никогда прежде не производил столь крошечные сингулярные щиты, и таможенник не заподозрил опасности. Однако зеркало показалось ему достаточно необычным, чтобы посоветоваться с более опытным человеком. Этим человеком был Дмитрий Климов, капитан второго ранга флотской контрразведки. Его осенило - так же, как девять лет спустя озарило Никиту. Видимо, они играли в одни и те же боевики. За пару часов контрразведка схватила агента и изъяла зеркало. Прежде, чем в целях безопасности его успели выбросить в космос, зеркальце сработало.
        О том дне у нас принято говорить просто: случилось. Никто не дает более точных названий - поскольку это невозможно ни назвать, ни описать. События первых дней у большинства из нас вытеснились из памяти: психика не сразу смогла воспринять тот факт, что весь мир вывернулся наизнанку. Что двадцать градусов на улице стали убийственной жарой. Что пища комнатной температуры способна выжечь желудок изнутри. Что из двух ведер воды можно изготовить вечный двигатель. Что можно вызвать пожар, положив холодную ложку на скатерть…
        - Постойте. Капитан, так вы хотите сказать, что изменение закона - это диверсия?!!
        - Ну да, черт возьми, да! А что же еще?! - Капитан посмотрел на нас, как на полоумных. У всех, кроме Ника, вид действительно был обалделый и придурковатый. - Тридцать лет мы ждем атаки и защищаемся ото всех традиционных видов оружия. А потом вдруг происходит событие, от которого гибнет три четверти населения. Что же это еще, как не долгожданная атака?
        Вот что поразительно: среди десятков версий в моей коллекции были шутливые, метафизические, религиозные, экзистенциальные - и ни одной о нападении!
        - Но изменение закона… Даже не константы, а одного из центральных законов физики! Не слишком ли?
        - Мичман, внешнего врага потому и называют внешним, что он не принадлежит к нашей вселенной! Вполне возможно, что и наши законы не являются для него догмами. Вспомни, эти самые мертвые зоны, дыры в пространстве - это ни что иное, как области вакуума с измененными физическими свойствами.
        - Ну да… а барьер? Откуда?
        - Барьер - граница между пространствами с различной физикой. И, конечно, он непреодолим для любой волны или частицы. Ведь по сути этот город - уже не часть нашей вселенной.
        Это было слишком круто, чтобы осознать мгновенно. На минуту воцарилось молчание. Я взял у лейтенанта флягу и хлебнул для упорядочения мыслей.
        - Хорошо… Допустим. Но почему вы не арестовали Павла Петровича тогда, как только случилось? Ведь вы уже поняли, что зеркала - это оружие!
        - В первую неделю было попросту не до него. Это дало ему время спрятать прибор. Ну а потом…
        А потом, когда люди опомнились и начали понемногу осознавать происходящее, Климов вспомнил о втором агенте. Если одна бомба изменила термодинамику, страшно подумать, что может сделать другая! Закон сохранения энергии? Электромагнитные константы? Квантовые уровни электронов? Любое из этих изменений неизбежно истребило бы всех, кто еще остался в живых! В термическом аду, на каждом шагу теряя своих людей, капитан стал разыскивать владельца второго зеркальца. Они выследили Павла Петровича… И были крайне удивлены: агент внешнего врага занимался тем, что помогал людям выжить!
        Он отлично ориентировался в обстановке (еще бы!), и знания свои использовал, чтобы посоветовать, подсказать, найти путь к спасению. Учил людей прогревать жилища до температуры тела, готовить еду, соблюдая термический баланс, безопасно охлаждать предметы, спасать тех, почти спекся. Климов не мог понять этого феномена. Он приказал схватить Павла Петровича и допросить с применением крайних психотропных средств. Когда от самоконтроля и психологических защит агента не осталось камня на камне, тот по-прежнему показывал себя добрым, отзывчивым и законопослушным человеком. Если и была ему внедрена деструктивная программа, то так глубоко, что сознание не подозревало о ней. Где находилось зеркало, допрашиваемый не знал. Он спрятал его на складе, после пожара склад рухнул, и все, что уцелело, люди растащили кто куда.
        Климов мог казнить врага, а мог отпустить. От второго было больше пользы: не имея бомбы, агент был безопасен, зато помогал людям чем только мог. "Угрызения совести,
        - решил капитан. - Искупления ищет. Ну и пускай." Контрразведчики отпустили Павла Петровича, а через полгода он стал главой города, почтенным Председателем, чтобы за восемь лет мудрого и дальновидного правления заслужить преданную любовь горожан.
        За все это время капитан ни на день не упускал его из виду.
        Сам Климов не участвовал в допросе и слежке, потому Председатель не знал его в лицо. Контрразведчику удалось вызвать доверие правителя, и доверие столь крепкое, что три дня назад Павел Петрович сам попросил его о странной услуге:
        - Дима, моя Оленька узнала от торговца об одной интересной вещице. Очень хочет получить в коллекцию! Но хозяйка вещи весьма несговорчива, а сейчас, к тому же, пропала куда-то, понимаешь? Помоги, будь другом.
        И Председатель, чуть стесняясь, описал внешний вид антифизической бомбы, почти неотличимой от женского зеркальца.
        Все, что случилось дальше, я уже знал.
        - Капитан, - спросил я, - почему вы мне сразу не сказали, что к чему? Проблем было бы куда меньше! И таксист-ищейка целей бы остался.
        - А откуда мне было знать, что ты не Петровичу служишь?
        М-да. И после этого еще спрашивают: почему никто на флоте не любит контрразведку?.
        Прибыла скорая. Долго - за душевнобольными они не торопятся. Когда увидели, кто пациент, сперва лишились дара речи. Потом отмерли, аккуратно уложили экс-председателя на носилки, погрузили в аэр. Двое дружинников отправились сопровождать.
        - Капитан, - спросил Комаровский, - а почему Павел Петрович сошел с ума? Этому у вас есть объяснение?
        - У меня есть, - веско заявил Ник. - Лерчик, помнишь, ты спрашивала, что такое большой оперант. Вот это он и есть. Глубоко в подсознание агенту внедрили программу, которая совершенно не осознается и не может быть обнаружена при допросах. Но при контакте с некоторым объектом - ключом - срабатывает.
        - Мичман, а твой младший - молодцом, - отметил Климов. - Да, именно так. Девять лет Петрович не видел потерянное зеркало, программа никак не влияла на него. Он жил как хотел, утешал свою совесть, завоевывал популярность. Может, уже и вовсе позабыл, кто таков на самом деле. А теперь взял в руки зеркало - и оперант сработал, и вывернул психику наизнанку. Слишком велика оказалась пропасть между тем, кем себя считал Председатель, и тем, кем ему велела быть программа.
        - Послушайте, может быть, нам убраться отсюда? - Предложил я. - Час на жаре никому не идет на пользу!
        - Перейдем в админкорпус, там есть отопление, - сказал капитан. - Расходиться еще рано. Остался главный вопрос: что делать с бомбой?
        - Не вижу проблемы. Павел Петрович не смог активировать ее, значит, опасности нет.
        - Да, - подтвердила Лера, - он все пытался набрать что-то, но так и не вышло.
        Лейтенант Комаровский как-то мрачно кашлянул.
        - Господа, я стоял за спиной Павла Петровича и видел экран. На нем была дата - 13 марта этого года. А сегодня 6 марта.
        Черт возьми. Таймер! Ну конечно: ведь Климов говорил, что первая бомба сработала уже после того, как ее изъяли у диверсанта!
        - Итак, что будем делать?
        Пара минут прошла в молчании. Потом Ник на всякий случай озвучил то, о чем все молчали:
        - Сингулярное зеркало не возьмет ничто. Даже антиматерия или свертка пространства. Проверено миллион раз…
        - А если вдруг возьмет, - добавил я, - то каковы гарантии, что после разрушения оболочки бомба не сдетонирует?
        Помолчали еще.
        - Можно упаковать ее в другой сингулярный щит…
        - И где мы возьмем исправный генератор нуль-поля?
        Комаровский сказал:
        - Павел Петрович каким-то образом включил лазерный экран. Найдем, как включается, и попробуем перевести таймер.
        - Я трогала зеркальце тысячу раз, а каждую ночь клала под подушку. И ни разу ничего не включилось.
        - Допустим, нужен отпечаток Павла Петровича. Можно прикоснуться его рукой…
        - Ага. А код доступа вы тоже его мозгами вспомните?
        Мозги Павла Петровича стали теперь такой же терра инкогнита, как и внутренность зеркальца.
        - У меня есть одна идейка, - Лера улыбнулась и хитро подмигнула. - Я жила на Выселках, это рядом с барьером. Когда мы хотели от чего-нибудь избавиться - от отморозка, например, - у нас был один надежный способ.
        Мы переглянулись.
        Мысль.
        Ведь и вправду, мысль!
        Если сингулярный щит выдержит контакт с барьером, то зеркальце вылетит к чертям из нашего мира, и тогда можно забыть о нем. А если не выдержит и разрушится, то, вполне возможно, разрушится и то, что внутри зеркальца - антифизический детонатор, зародыш чужого закона.
        - Предлагаю попробовать, - сказал я. - Кто не рискует, тот не пьет.
        - Согласен, - сказал Климов. - Кто-нибудь против?
        Через десять минут мы стартовали в двух аэрах.
        Лера села на заднее сиденье, поближе ко мне. За штурвалом Климов, возле него Ник. Злополучное зеркальце лейтенант взял в другую машину. Чувствовалось, что никому из нас он полностью не доверяет, и в первую очередь - Климову, своему прямому начальнику до недавнего прошлого.
        Лера тронула меня за руку.
        - Витя, я очень рада видеть тебя. Со вчерашнего вечера прошел целый год!
        И вправду, с безумным Аристархом мы говорили прошлой ночью! А как будто в прошлой жизни.
        - Я тоже рад. Особенно рад, что ты не осталась с этой сворой у "учителя", - я показал кавычки движением пальцев.
        - Еще чего! Они ненормальные. Многовато ненормальных за эти сутки, не правда ли?
        - Точно… Или магнитная буря, или мы в заповеднике.
        Мне было как-то никак. Я чувствовал примерно такое же разочарование в себе, как и Ник вчера, после освобождения. Странно, а я-то думал, что перерос рефлексию.
        Лера, как и прежде, была проницательна:
        - Ты умеешь водить корабль! Это круто.
        - Элементарные маневры умеют все, кто служил на флоте. Таково требованье устава. Пока хоть один член экипажа жив, судно должно сохранять управляемость.
        - Ты смелый. Ты рискнул взлететь! Никто за девять лет не летал!
        - Это не смелость, а дурость. Знаешь, отчего динозавры вымерли?.. От смелости.
        - Если бы ты не рискнул, ты не успел бы раньше Председателя.
        Я невесело усмехнулся.
        - Так это же я его и вызвал…
        - Благодаря тебе мы его разоблачили! Если бы ты не вызвал его, капитан просто спрятал бы зеркальце и никогда не доказал бы, что Павел Петрович - шпион.
        - А может, не стоило разоблачать? Он был неплохой человек… хоть и шпион.
        - А еще, если бы Председатель не взял в руки зеркало - твоими стараниями, между прочим, - мы не узнали бы дату взрыва. И четырнадцатого марта успешно проснулись бы на том свет. - Лера подмигнула мне. - Так что, как ни крути, дорогой, а все равно это ты всех нас спас! Поскромничать не выйдет.
        Я поморщился. Но, чего греха таить, ее слова были мне приятны, и на время отвлекли от рассуждений о моей тупости. И тогда я ощутил странный диссонанс.
        Нелогично как-то выходило. Павел Петрович, довольный жизнью добряк, страстно ищет бомбу, чтобы активировать ее на неделю раньше срока?! Неужто ему так отчаянно приспичило истребить всех человеков, включая себя?..
        Куда вероятней другое: он хотел перевести таймер не назад, а вперед! Не отнять у нас неделю, а наоборот, прибавить еще времени! Он ведь и бормотал нечто вроде: "Дайте еще время. Еще хотя бы год". Только программа в подсознании не позволила ему это сделать.
        Но и тогда не складывается.
        - О чем ты задумался? - Спросила девушка. - Нет, я не против, задумчивое выражение тебя красит, но все же любопытно.
        - Не складывается что-то… Внешний враг посылает двух агентов с бомбами. Это разумно - резервирование для надежности. Обе бомбы снабжены таймерами. И это разумно - нельзя полагаться на человека, он может погибнуть, забыть код, просто не решиться. Но почему один таймер установлен на два дня вперед, а другой - на девять лет?
        - Хм… - сказала Лера. - Стрейндж.
        Климов, который краем уха слушал нашу болтовню, тоже обернулся ко мне.
        - Верно говоришь. Это хороший вопрос. Есть предположения?
        - Может быть, таймер уже переводили? Может, Павел Петрович перед тем, как спрятать бомбу, перевел часы на девять лет вперед?
        - Зачем?
        - Да просто пожить хотел! Нормальное человеческое желание.
        - Нет, мичман, не подходит. Агентская программа блокирует проявление этого желания, когда дело касается миссии. Ты же видел: при всем желании он не смог перевести таймер.
        - М-да…
        В размышлениях я и не заметил, как мы приземлились.
        Сели у сухого русла реки, прегражденного барьером. Забавно бы представить, как с той стороны река течет, врезается в барьер и исчезает в никуда… Из другой машины вышли дружинники. Комаровский прошелся до серой стены, отошел, колеблясь. Извлек из кармана бомбу.
        - Капитан, - спросил я. - Как считаете, враг предусмотрел способ снять барьер?
        - А зачем? Объект уничтожен, что ему еще надо?
        - В нашем космопорту хранятся координаты десятков колоний Магелланова облака. Если барьер останется, враг никогда их не получит.
        - Возможно…
        - Предлагаю всем сесть в машины и отлететь подальше, - прервал нас лейтенант. - Я сам брошу. Мало ли что.
        Климов отмахнулся:
        - Если будет мало ли, то достанет всюду. Кидай, не томи!
        - А можно я? - Сказала Лера. - Все-таки мой талисман! Девять лет под подушку прятала. Подумать только: девять лет спала на бомбе, чтобы не снились кошмары! И таки не снились.
        - Лерчик, не стоит, - укоризненно покачал головой Ник, но капитан возразил:
        - Без разницы, кто. Я же говорю - если случится, то хватит всем. Бросай, девочка.
        Лейтенант отдал зеркало Лере. Она посмотрелась в него, подправила волосы, улыбнулась, и пошла к барьеру.
        Смутная догадка родилась во мне. Сложилась из десятка фрагментов: из таймера на девять лет вперед, из двух бомб вместо одной, из коллекции Ольги Борисовны и версии Павла Петровича, из слов капитана, и самое странное - из бреда Аристарха про свет во тьме и белый лист, невозможный без черной точки.
        Когда девушка замахнулась, я крикнул:
        - Лера, стой! Это ключ!
        Но зеркальце вылетело из ее руки.
        Три секунды, пока наше спасение летело в бездну, тянулись нескончаемо. Все движения застыли, звуки смазались, сместились в низкие частоты. В голове, как в вакууме, повисла ослепительная мысль, что сейчас еще не поздно броситься, догнать, поймать… а сердце отчетливо произнесло: "тук". И спустя много часов - снова "тук".
        Когда черное зеркало коснулось барьера, я потерял сознание.

* * *
        А небо было синим.
        Катастрофически синий колодец прямо над нами, а вокруг - густые ватные тучи сворачивались в спираль циклона.
        Шумела река, взялась откуда-то в сухом русле. За той чертой, где раньше река была отсечена барьером, начинался лес. Плотный, слитый воедино из сотни оттенков зеленого.
        Далеко, над городом росли белесые лисьи хвосты - там, где лопались и испарялись светильники. И где-то глохли пармашины, и захлебывались электростанции, и оттаивал стереотеатр, плача слезами конденсата, и грелись тонны отморозков в котловане озера Чуткого, всасывали тепло атмосферы…
        Мы лежали на земле. Пронзительно свистел ветер. Было холодно.
        Впервые за девять лет - холодно.
        - Откуда ты знал?! - Жарко шепнула Лера мне на ухо.
        Как тут ответишь?..
        Наверное, стоило сказать, как я понял, что барьер будет снят рано или поздно. Никакой внешний враг не будет туп настолько, чтобы похоронить город под барьером навсегда - ведь в космопорту, в нашей навигационной базе данных, хранятся координаты всех колоний Магелланова Облака. Должен быть ключ, который вскроет это запечатанное пространство. Должно быть противоядие от действия первой антифизической бомбы!
        Пожалуй, следовало вспомнить, что Павел Петрович, наш добродушный диктатор, был единственным полностью счастливым человеком в городе. И никогда и никого не думал он убивать, и не был запрограммирован на это! Его миссией было лишь снять барьер после того, как изменение закона уничтожит население колонии. На случай, если Петрович не справится с этой простой задачей, в зеркальце-ключ был встроен таймер:
13 марта сего года законы термодинамики вернулись бы в любом случае! Внешний враг считал, что уж девяти лет в термическом аду точно не переживет никто, и был бы прав… если б не старания его собственного агента. Председатель искал зеркало с единственной целью: перевести таймер вперед, удержать барьер, сохранить свое крошечное царство, дожить до смерти добрым государем.
        Возможно, мне стоило сказать о принципе инь-янь. О том, что на черном листе обязана быть белая точка, и без нее чернота невозможна. Когда возник барьер, наш город исчез из прежней Вселенной, выпал изо всех взаимодействий с нею. Но закон сохранения энергии не нарушался, значит, возникла где-то изолированная точка, в которой сосредоточена вся энергия нашей области пространства. Когда из уравнения баланса энергии Вселенной вычеркнули нашу колонию, в него должны были добавить некую константу, чтобы равенство сохранилось. И этой константой являлась энергия ключа - черного зеркальца Леры. Едва ключ коснулся барьера, слились и взаимоуничтожились законы противоположной полярности, сократились члены уравнения.
        И уж конечно, я должен был прокричать о том, что теперь я знаю способ вернуться в Солнечную Систему! Нужно лишь разыскать раскиданные по Галактике ключи от мертвых зон - от тех областей пространства, которые внешний враг изъял из нашей Вселенной и присоединил к своей! Его оружие - не абсолютно. Изменение законов физики всегда обратимо, поскольку сами законы физики - вторичны по сравнению с чем-то большим, неким изначальным Всеобщим Равновесием…
        Я не успевал сказать всего этого - мысли путались в океане открытий и в свисте вихря.
        И я прошептал:
        - Я знал, что все кончится хорошо. Потому что жизнь - отличная штука!