Душа Запада Роман Суржиков
Полари #4
Интерлюдия №3
Август 1774 года от Сошествия
Я теперь стала очень понятлива
Душа Запада
Душа Запада
КОНЕЦ ИЮЛЯ - НАЧАЛО АВГУСТА 1774 Г. ОТ СОШЕСТВИЯ
ФАУНТЕРРА; ПОМЕСТЬЕ ЛЕЙСИ (ЗЕМЛИ КОРОНЫ)
Знаешь, это у тебя я научилась: смотреть на вещи так, чтобы видеть суть.
Когда была маленькая, верила, что внутри рельсового тягача сидит дюжина коней. Они выставляют ноги сквозь люки в полу, упираются копытами в землю и тянут состав. Большие и сильные кони - крепче любого тяжеловоза. И шпалы им помогают: лежат как раз так, чтобы удобно было отталкиваться. Никто не мог меня переубедить. Сколько ни рассказывали про всякую машинерию - я только смеялась. Я-то точно знала: внутри тягача - кони.
Мне исполнилось десять. Дядя-герцог назначил моего отца представителем в Палату, и так я оказалась в столице. Однажды папа захотел меня порадовать. Откуда-то он взял, что именно это меня порадует. Или просто решил доказать, что старше и мудрее. Словом, он повел меня на станцию, где стоял состав, дал машинисту глорию и велел показать внутренность тягача. «Мою леди-дочь весьма занимает сие устройство», - сказал отец. Машинист ответил: «Раз так, то я запущу машину - пускай поработает вхолостую». Тягач затрясся от грохота, а машинист открыл дверь и ввел меня в самое чрево.
Я и сейчас помню свой ужас. Железо гудело, громыхало, стонало, выло… Но не это было худшее. Машина состояла из сотен и тысяч деталек: трубочек, цилиндров, катушек, проводков, валов, колесиков и массы другого, чему нет названий. Я не могла понять абсолютно ничего. Куда ни падал взгляд, он натыкался на что-то неясное, необъяснимое, темное. Внутри тягача царил хаос, намного более сложный, чем весь остальной мир, взятый вместе.
Я убежала оттуда. И с тех пор никогда не пыталась узнать устройство чего-нибудь. Люди, животные, машины, места - все хорошо таким, каким оно видно снаружи. Не нужно лезть внутрь - в устройство, в душу. Красота и смысл не в глубине, а в том, что доступно глазу. Смотри и радуйся. Так я жила девять лет.
Но случилась ты, и во мне переменилось что-то. Я стала другой. Впервые заметила это на трибуне. В ту минуту, когда владыка произносил имя. Я видела его с десяти шагов, прекрасно слышала каждое слово. Слов было много - таких торжественных… Потом он назвал имя: «Минерва Джемма Алессандра».
Я ни на что не надеялась. В этом я себя твердо убедила: не надеюсь, не на что, не я, ни шанса, не надеюсь. Не надеюсь. Не надеюсь. Повторяла день за днем. «Минерва Джемма Алессандра», - сказал владыка. Чувство было такое, словно клеймо раскалили на огне и прижали к груди. Вот тут я поняла, что изменилась.
Все, что было до слов: «…нарекаю своею невестой…», - распалось на детали. Не поверишь: я своими глазами видела валы и колесики! Они крутились, приводя друг друга в движение. Рельсовая реформа, всеобщий налог, Палата Представителей, заговор Айдена, коалиция Эрвина, влияние феодалов, власть Короны… Я впервые увидела все так, как видишь ты: взаимосвязанным. Вращались шестерни, ни одна не могла остановиться, поскольку все цепляли друг друга. И владыка произносил речь, будто щелкали зубцы на валу. Чеканил слово за словом, с каждым оборотом вала: «Минерва Джемма Алессандра». Промолчи он или скажи иначе… Встань одна шестеренка в механизме - вся машина сломается, развалится на части. Он не мог сказать иначе, только так.
И клеймо убрали от моей груди.
* * *
Но я-то не шестеренка в машине. Мало что от меня зависит, и потому могу позволить себе не крутиться: государство не рухнет.
Об этом я сказала отцу, и он спросил:
- Ты о чем?
Я ответила:
- Обо всех этих гостях в нашем доме, каждый день после игр. Разве они - не по мою душу?
Гостей много. Наш дом в столице невелик, потому они не являются все сразу, а выстраиваются в очередь, сменяя друг друга. «Позвольте высказать наш восторг!.. От всей души поздравляем!..» Восторг - это мне, поздравления - тоже. Отец всякий раз зовет меня в зал, представляет кому-нибудь, а кто-нибудь целует руку, поздравляет и восторгается. Я благодарю - а как же. Кто-нибудь задает вопросы (всякий новый гость - одни и те же), я отвечаю (всякий раз одинаково). И чувствую себя колесиком искровой машины: меня вращают - я кручусь. Остро хочется сделать неожиданное, глупое. Въехать в зал на коне, протянуть для поцелуя не руку, а ступню…
И вот, я говорю:
- Отец, из меня не вышло принцессы. Случись иначе, я бы знала назубок все слова: долг, порядок, обязанность. Была бы честной шестеренкой… Но я - не принцесса. В утешение пообещай мне одно. Когда захочешь сунуть мне в рот удила и посадить на спину наездника, то всадника выберу я, а не ты.
А он отвечает:
- Что ты, деточка! Что ты!..
Отец любит говорить: «Что ты!»
- Что ты, доча! Ты - лучшая в мире, моя кровиночка. Люблю тебя больше жизни!
Я говорю мягче:
- Нам лучше повременить, правда? Еще год хотя бы.
Он обнимает меня, и я думаю: что значат объятия, когда они заменяют ответ? Вряд ли что-то хорошее. Я хочу сказать, как сказала бы ты: разумно, убедительно. Так, чтобы сработало. Я говорю:
- Па, подождем год. Си или Молли родят… Вся дрянь, которую говорили о нас, сразу забудется. И ты получишь за меня гораздо больше.
- Что ты, милая!.. Не говори так, я же думаю только о тебе!
Я плохо читаю по лицам, даже если это самые близкие лица. Кажется, я попала в цель. Кажется.
* * *
Один гость пришел не за мною, а за тобой.
- Миледи, скажите, где она? Мне очень нужно знать.
Имперский секретарь Итан, хвостик Адриана. Я отвечаю ему:
- Его величество может спросить ее высочество или графиню Нортвуд.
Он говорит:
- Спрашиваю не для его величества - для себя. Куда увезли леди Глорию?
- Леди Глория, - говорю я, и в тот миг особенно горько чувствую обиду, - ни слова мне об этом не сказала. А разве должна была? Вы полагаете, мы с нею подруги?
- Никому другому она не сказала ничего. А вам, я надеюсь, хоть что-то.
Тут я смотрю на свою обиду: она - как тот тягач с конями внутри. Видимость, чушь, а смысл - совсем иной. Приношу твое письмо и даю Итану прочесть. Он читает, говорит: «Благодарю, миледи», - уходит. Я остаюсь искать.
Знаешь, я непроходимо глупа. Тратила день за днем, разбирала фразу за фразой, слово за словом. Читала десятками раз, могу наизусть повторить.
' Хворь оставила меня. Милостивые боги даровали мне жизнь, и я поняла, что должна посвятить ее служению. Отправляюсь в монастырь, где проведу отпущенные мне годы в размышлениях и молчаливых молитвах. Прости, что не увижусь с тобою на прощанье. Надеюсь, поймешь меня: последняя встреча была бы слишком печальна для нас обеих. Солнце моей мирской жизни закатилось, но я всегда буду тебя помнить. Скучаю по тебе, вспоминаю мгновения, проведенные вместе, особенно - бал и прогулку в лесу. Люблю тебя.
Глория Сибил Дорина'
Было странно. Странно, что назвалась «Глорией Сибил», а не северянкой, как прежде. Странно про «солнце мирской жизни» - не твои слова. Какой-нибудь пафосный стихоплет сказал бы так… Странно, что не увиделась со мною. Печаль последней встречи? Ерунда. От близкого друга получить вместо прощания клочок бумаги - вот печаль.
Но слово это - «странно» - было камнем. Я всякий раз врезалась в него и разбивала лоб, а пройти не могла. Не видела, что лежит за «странно». Ты бы склеила цепочку: из одного - другое, из другого - третье. У странностей есть причины, а у них - свои причины, и так пока не дороешься до сути… Но в моем мире «странно» - это уже крайняя причина. Человек поступил странно - и все тут.
Кстати, о странностях. Я рассказывала про своих родных? В моей семье у каждого есть какая-нибудь странность, свое личное особенное наваждение.
Мама обожает детей. Она горько рыдала в тот день, когда я впервые победила на играх. Я тормошила ее и кричала: «Мамочка, мамочка, ну что ты! Все же хорошо! Я победила, стала чемпионкой, разве тебе не радостно? Что плохого случилось?» Поняла смысл много позже: победа сделала меня взрослой. Я больше не была ребенком, а значит, потеряна для мамы. К счастью, вскоре Си вышла замуж, потом и Молли. Теперь мама ездит между ними, гостит по три месяца у каждой - боится пропустить радостную весть. Мама знает все средства для плодовитости, которые только выдумали лекари, знахари, кудесники и Прародители. Каждый месяц я получаю письмо, в котором изложено одно из них. Представляю, каково приходится сестрам! Бедные…
Герцог Уиллас - мой дядя - книжник. В родовом замке есть огромная библиотека - якобы, лучшая на Юге. По этой причине дядя очень редко покидает замок. Он любит не только книги, а вообще все, что изложено на бумаге: письма, грамоты, отчеты, доносы… Ни разу не было такого, чтобы он слушал меня с интересом. Собственно, он и вовсе никогда меня не слушал, лишь говорил сам. Но однажды я видела, как он читал мое письмо: улыбался так нежно и печально, и глаза блестели… А еще дядя дружит с пауками. Даже берет с них пример. Как-то в старой башне он увидел огромную паутину трех футов шириной - поперек всего прохода. Дядя смотрел на нее минут пять, потом легонько подул на самый краешек. Паук, сидевший в центре сети, ощутил это ничтожное колебание и ринулся к его источнику. Дядя пришел в восторг: в тот миг он понял, как надо править людьми. Родовой замок Бэссифор - центр паутины. В него слетаются на голубиных крыльях всевозможные новости и доклады, и герцог, сидя на одном месте, знает о каждом, даже самом ничтожном происшествии в Литленде, чутко ловит любое подрагиванье нитей и незамедлительно реагирует. Ну, по
крайней мере, так он говорит. Я не решаюсь спорить с человеком, который прочел тысячу двести книг. Но однажды в Бэссифоре пропал гнедой жеребец-трехлетка. Его увел любовник горничной - об этом знали все, кроме герцога…
Что до паука из башни, то он по-прежнему живет там. Дядя не велит слугам его тревожить. Паука зовут Гордон. Он огромен, как маслина; весь черный, а на брюшке - белый крест.
И мой па. Его странность вот в чем: он любит советы. Па - лорд-представитель в Палате, ниточка дядиной паутины, что тянется прямо в столицу. Тебе виднее, чем занимаются лорды в Палате. Меня это никогда особо не занимало, впрочем, одно знаю точно: они там советуются. Дают советы друг другу, императору, министрам, своим сюзеренам… Но отец - особенный. Он - единственный человек в мире, кто любит просить советов, а не раздавать их. Спрашивает у дяди, мамы, своих рыцарей и секретарей, даже у меня. Всем это очень нравится, и мне, конечно, тоже. Приятно же, когда твое мнение интересно уважаемому мужчине, лорду Палаты! Все очень любят отца.
Главный его советник - некто лорд Косс, второй представитель Литленда в Палате. У Косса есть имя - Брендон, но об этом легко забыть. Все зовут его по фамилии, ведь он похож на слово «Косс» - такой же лаконичный, мягкий, свистящий, и с «о» посередине.
Он сказал отцу:
- Примем их в Лейси. Так будет лучше.
О ком речь - отец знал, почему так лучше - нет. Но спорить не стал, прислушался к совету. Мы переселились за город.
* * *
Лейси - это наше имение в Короне. Оно в десяти милях от Фаунтерры, я очень его люблю. Там просторный дом, шестьдесят акров полей - наших собственных, рощица с ручьем. Источник холоднющий, как… черт, и сравнение не подберешь! Тебе бы понравился.Нырнешь в него - так завизжишь, что сама оглохнешь! Зато весь день потом тебе жарко и счастливо. Еще в Лейси роскошные конюшни: тридцать голов, в том числе четыре моих мальчика. У каждого Литленда своя одержимость… мою ты знаешь.
Едва приехали, первым делом я пошла в конюшни, привела Поля - он был со мною на играх, а Жиль оставался в Лейси. Поль и Жиль - братья-близнецы, рыжие мэй-литлендцы. Самые лучшие! Отец подарил мне одного, но я упросила купить и второго - чтобы не разлучать их, это было бы слишком грустно. Сейчас привела Поля, увидела, как они радуются - аж сердце запело. Я обняла обоих, кормила с руки, чесала… Надеюсь, они любят меня хоть вполовину так, как друг друга.
А самая умная в конюшнях - каурая Луна, кобыла холливел. Она понимает абсолютно все, что говорю. Иные удивляются: как можно говорить с лошадьми? Мне странно другое: как можно с ними не говорить? Я взяла Луну, и весь вечер мы гуляли неспешной рысью. Я рассказала о тебе. О том, что меня беспокоило: Глория Сибил Дорина, солнце мирской жизни. Я говорила ей:
- Глорию увезли. Так сказал Итан. Странно сказал, правда? Вот мы гуляем с тобой - и ведь никто не скажет, что я тебя увела! Увезли, увели - это насильно, назло.
Луна соглашалась, и я вела дальше:
- Глория любит матушку, но не говорит: «мама», а говорит: «леди Сибил». А о себе говорит: «северянка». Теперь она подписалась: «Глория Сибил Дорина». Не потому ли, что в этом имени содержится имя матери? Увезли. Монастырь. Сибил Дорина. Графиня отправила дочку в монастырь - может быть такое?
Луна втрое моложе меня, но намного мудрее. Она даже не удивилась: конечно, может. Глупая ты, Бекка, что не поняла сразу.
Я прилетела к отцу и спросила:
- Зачем Сибил Нортвуд это сделала?
Он не понял, пришлось пояснить. Тогда папа сказал:
- Когда после смертельной хвори люди встают на ноги, они часто обращаются во служение. Благодарят богов и посвящают себя им.
А я сказала:
- Если бы так поступила сама Глория, я все поняла бы. Но это дело графини!
Отец читал твое письмо. Он сказал:
- Глория пишет, это было ее собственное решение.
А я:
- Нет, графиня сослала. Силой. Я знаю.
- Что ты, деточка!..
- Папа, скажи мне: кто у нас есть в доме Нортвудов? Мы можем узнать, найти хоть зацепку?
- Но милая!.. Ты же не просишь шпионить за графиней? Нет же!
Мне самой неприятно было, и я сказала:
- Хорошо, давай не шпионить, а по чести. Позволь мне поговорить с графиней Нортвуд… голосом Литленда.
- Что ты!..
- Я уже виделась с нею и спрашивала. Не узнала ничего сверх того, что в письме. Но спрашивала всего лишь Бекка-Лошадница… А если спросит Великий Дом Литленд?
Отец затвердел - иногда он умеет. Редко, но да.
- Великий Дом Литленд никогда не полезет в семейные дела Нортвудов! Мы не клопы, чтобы шарить в чужих постелях! И думать забудь, Ребекка рода Софьи!
Жесткость нелегко далась папе. Скоро он позвал меня снова и приласкал, погладил волосы.
- Доченька, зря ты забиваешь голову глупостями. Все хорошо у Глории, скоро станет аббатисой, и вы снова увидитесь. Лучше ложись пораньше, выспись, завтра гости приедут.
Тут я поняла, что гости будут необычными. Понимаешь, я - нечто вроде живого герба Литлендов. Где бы ни была, на меня смотрят. Всегда сияю и улыбаюсь, всегда с иголочки, всегда - прелесть. Будь хоть пятнышко - на мне его заметят. Так вот, если к этим гостям нужно как-то особенно готовиться, то что же это за люди? И зачем отец позвал их в Лейси, а не в столичный дом?
- Кто они, папа?
- Граф Рейс и его рыцари.
- Граф Рейс?
- Да, доча.
Ты, конечно, все знаешь о политике. Держу пари: тебе все это ясно, но по-книжному - конфликт интересов, спорные земли вдоль реки являются камнем преткновения… Дай-ка я объясню, как это видится мне. Представь волчью стаю и пастуха с овцами да собаками. Пастух стережет, волки нападают. Иногда зарежут овцу, иногда собакам пустят кровь. Бывает, и псы задавят волка - одного, а остальные только злее становятся. И вот однажды волчий вожак является прямиком на псарню и виляет хвостом, а собаки дают ему погрызть косточку, водичкой поют. Вообразила картинку? Вот это и есть граф Рейс в гостях у Дома Литленд.
* * *
Их было восемь, они приехали верхом. И мы встречали верхом: папа, лорд Косс, я, десять отцовских рыцарей. Это было правильно: нас больше, а кони наши - лучше. Но и неправильно тоже: встречаться в седлах - традиция кочевников. Выходило, будто мы подстроились под них.
Многословно прозвучали титулы, имена потерялись под грудой «лордов», «сиров», «шаванов». Я запомнила лишь двоих гостей. Одним был сам граф Дамир Рейс, а другим - худой синеглазый воин, что долго-долго смотрел мне в лицо без тени улыбки. Его звали Моран Степной Огонь, он был правой рукой графа.
Конечно, мы очутились за столом. Отец щедро поил западников и все спрашивал о том - о сем. Люди любят, когда их спрашивают. Видно, папа хотел очаровать гостей. А я не знала, чего хотеть. За столом сидели двадцать мужчин, которые, встреться они в другом месте, охотно перебили бы друг друга. И я. Было не по себе, я все молчала. Стала думать: в чем суть этой встречи? Зачем мы кормим, поим своих врагов? Поймала часть беседы, прояснилось.
- Мир меняется, и очень быстро, - говорил отец. - Летом не то, что было весною, а осенью будет не то, что летом. К зиме уже не узнаешь то, что звалось Империей Полари. Как думаете, граф?
Дамир Рейс отвечал:
- Не весна и лето, лорд. Времена года как шли, так и идут. Они тут не при чем. Север и Юг, Запад и Восток - вот что меняется. Корона всегда дружила с Центром, а Север держала на цепи - так было. Но вот Корона венчается с медведями, а Шейланд - с Северной Принцессой. За год лягут рельсы до Клыка Медведя и Первой Зимы. Север станет во много раз сильнее. Что я думаю об этом, лорд Литленд?.. А сами вы что думаете?
- Разве я похож на северянина, граф?
Дамир Рейс подергал нижнюю губу. Премерзкий жест: губа оттопырилась, открылись зубы - белые с гнилыми через один. Но ты не подумай, что он был старик. О, нет! Зубы - вот и все, что было в нем гнилого. А тело - будто из железа выкованное.
- Лорд Литленд, я не привык бить мимо. Если стреляю, то прямо в точку. Стрелою ли, словом - неважно. Хотите дружбы с нами? Скажите прямо, не виляя. Протяните руку - и мы решим, пожать ли. Северяне нам враги более лютые, чем вы. Но не потому, что вы добряки. Просто вы бьетесь хуже их.
Мне до воина - как ползком до Запределья. Но в ту минуту я думала в точности то, что каждый из отцовских рыцарей. Бьемся хуже? Берите луки и коней, выезжайте в поле!
Но отец только усмехнулся и сказал:
- Однако вы приехали к нам. Мы позвали - вы приехали. Значит, имеете что сказать, кроме похвальбы.
- Приехали послушать, что вы нам скажете, - отбил граф Рейс.
- Север усиливается, значит, и Юг должен стать сильнее. Вот все, что скажу сегодня. Завтра слово за вами, граф.
Я поняла это так, что обед окончен. Откланялась и пошла восвояси, но прошла прямо за спинами западников - показать, что не боюсь их. Синеглазый Моран обернулся и схватил меня за руку. Сжал крепко, будто хотел удержать. Мы смотрели друг на друга, а отцовские воины сорвались с мест. Синеглазый подмигнул мне и спросил:
- Говоришь, ты - лучшая наездница в мире?
Я никогда не говорила этого. Ненавижу, когда так говорят, ведь это ложь. Я состязалась лишь с первородными, и то на арене, а не в поле. Среди простого люда множество прекрасных всадников, и их никто не знает, столице нет до них дела… Но синеглазому я ответила:
- Сомневаетесь?
- Встанешь с рассветом - жду у конюшен.
Он это сказал очень тихо. Ни отец не слышал, ни кто другой из наших. Если бы слышали, мне не пришлось бы думать. Отец просто запер бы меня и приставил пару воинов в охрану. Но отец не знал, и я ворочалась до полуночи. Пойти? Полная дурость! Дочка Литлендов наедине с кочевником - да это безумие! Не пойти? Значит, испугалась. Синеглазый скажет об этом, и не тихо, а так, что все услышат. Да и не главное, что услышат, главное то, что я не боюсь его! Пусть не думает, что боюсь! Я сказала себе: возьму и усну. Скорее всего, я просплю рассвет, и синеглазый простоит пару часов у конюшни - дурак дураком. Потом выйду и посмеюсь над ним. Я улыбнулась, когда это выдумала, и закрыла глаза. Когда проснулась, занималась заря.
* * *
Наш луг, за ним - рощица. Дальше - крестьянские огороды. Можно обогнуть их дорогою, но быстрее прямиком, через изгороди. Дальше речушка, а за нею - яблоневый сад.
- Я собью тебе два яблока - одно кислое, второе червивое. Ты съешь и не поморщишься.
- Возьму сама, какие захочу, а червей оставлю вам.
Луг прошли вровень, Моран бросил с насмешкой:
- Хороша.
В рощице я вырвалась - Поль прекрасно знал тропинку. На огородах синеглазый стал наверстывать. Оглянулась раз, второй - он был все ближе. Больше не смотрела, гнала во весь дух. Давай, Поль, давай! С берега спрыгнула первой, опережая ярдов на десять. В воде Поль сбавил ход. Он любит купаться, и я люблю, но не сейчас же! Выбрались на сушу, Моран был уже рядом, всего в паре шагов позади. Я пришпорила Поля - прости меня, рыжий! Вырвалась, вскинула лук, не сбавляя ходу. Еще даже не выбрала цель, когда западник выстрелил из-за моей спины. Попал в ветку, не в яблоко, но тут же выпалил снова - качнулось. Я была уже намного ближе к роще, и попала с первой стрелы. Но в тот же миг попал и он: с полусотни шагов - в черенок яблока! Никогда не видела такого.
Я подобрала оба яблока: одно было красным, другое - подгнившим.
- Мы успели вровень, - сказал синеглазый Моран. - Будет честно, если поделим.
Взял спелое яблоко, подбросил в воздух и на лету разрубил, а после поймал обе половины. Ловко вышло, я улыбнулась. Сказала, чтобы он не возомнил:
- Как же стараетесь произвести впечатление! Трудно вам приходится, бедняжка!
А синеглазый ответил:
- Я только смотрел, что сделаешь ты, чтобы впечатлить меня.
- Пф! Много о себе думаете! Я ничего особого не сделала.
- Это правда. Ничего особого.
Он взял порченое яблоко и поехал прочь. Я даже опешила - никто со мною так не обращался! Захотелось выбить яблоко из руки или возле уха просвистеть стрелой - пускай дернется с перепугу. Подняла лук, но сдержалась. А он отъехал почти до речушки, обернулся.
- Хочешь сделать особое? Давай.
Взял яблоко и поставил себе на макушку.
Ты думаешь: нет, Бекка, нет, только не говори, что выстрелила!..
Яблоко - с мушку размером. Посол графства Рейс и дочка Литлендов. Возьму на дюйм ниже - и… Сожри меня тьма. Я выстрелила.
Не знаю, попала ли в яблоко. Синеглазый Моран вскинул руку и поймал стрелу на лету. Подъехал, отдал мне и ничего не сказал, лишь кивнул.
Я спросила:
- Зачем вы это затеяли?
Он ответил:
- Ты мне нравишься.
- Потому, что метко стреляю?
- Ты не Литленд - вот почему.
- Ребекка Элеонора Агата рода Софьи, леди Литленд, - процедила я и тронула коня.
Он догнал.
- Я не об имени. У тебя душа свободная, будто ты с Запада.
- Вот уж выдумка!
- Вчера, когда держал тебя, ты не менялась в лице. Слабая душа испугалась бы.
* * *
У папы нет от меня секретов.
Мне до такой степени неинтересны политические дела, что даже мысли не возникнет заглянуть в какую-то бумагу или что-нибудь подслушать. А если по случаю и узнаю что-то, то не удержу это в голове дольше пяти минут. Потому отец любит поговорить со мною о политике: он мне рассказывает, я ничегошеньки не понимаю и задаю из рук вон глупые вопросы, папа на них отвечает, и по ходу в его собственной голове становится яснее. Так он со мною советуется. Конечно, это когда нет рядом лорда Косса. Когда есть, они запираются вдвоем в комнате и долго беседуют под пряный чай. Тогда отец просит меня далеко не отлучаться, и если им требуется чего-нибудь - чаю, сыра, бумаги, чернил - то папа просит меня принести. Не служанку, а меня: слугам он при таких обстоятельствах не доверяет. Слуга войдет - увидит мельком, какие документы или карты на столе, услышит краем уха пару слов. Вдруг продаст сведения кому-нибудь! Так что папа просит меня послужить. Веришь, мне это в радость: он так счастлив, когда именно я подаю ему чай. Что бы он ни читал в тот момент, о чем бы ни говорил - обязательно прервется и улыбнется мне:
- Благодарю тебя, милая!..
Но речь о другом. В тот самый день, как мы с Мораном ездили за яблоками, вышло странно. Был намечен общий обед для нас и западников, но прежде папа с Коссом уединились для совета. Двое мечников стояли на страже у дверей, поскольку в доме чужие. Меня они впустили без спроса, я влетела в кабинет. Хотела поскорее рассказать про утренние гонки. Знала, отец пожурит, но и порадуется тоже: ведь я обскакала Морана, а он, говорят, лучший воин графства Рейс. Распахнула дверь, вбежала, раскрыла рот - и не сказала того, что собиралась. Увиденное сбило меня с мысли: отец дернулся и быстро накрыл одну бумагу другой. Будто не хотел, чтобы я увидела! Но с чего бы? Какая беда, если увижу?
- Чего тебе, доча?
- Я рассказать хотела… но… вижу, ты занят…
Затянула паузу в надежде. Думала, он ответит: «Да, вот, одно занятное письмецо получил. Хочешь послушать?» И прочтет вслух про какой-нибудь новый закон или ссору лорда В с лордом С, а я мигом выкину из головы. Но он ничего такого не сказал, а только ждал и прижимал ладонью бумагу. Я видела лишь клочок: то был краешек карты. Какая земля - не разобрать по очертаниям. По размеру ясно, что карта занимала не весь лист; ниже нее, наверное, шел какой-то текст.
- Прости, что отвлекла. Я позже расскажу.
- Ничего, не беда.
- Принести вам чего-нибудь?
- Нет, благодарствую.
Я вышла, у двери задержалась, задумалась. Охранники и тут ничего не имели против. Они понимали: я слышу кое-что сквозь дверь. Но это же я, любимица и кровиночка, мне все можно слышать.
И я разобрала, как отец сказал:
- Это в корне все меняет. Нужно сообщить герцогу…
Лорд Косс ответил:
- Но и с дикарями есть о чем поговорить.
Потом они снизили голоса, и ничего больше я не слышала.
* * *
Ты меня отравила. Знаешь об этом?
Я влюблялась много раз - и всегда пела от радости. Всякий раз - новый огонь и новая жизнь! Будто солнце горит новым светом! Мне казалось: просто так живу одну жизнь, а когда влюблена - то сразу две. Всего вдвое: сил, чувств, счастья, крови в жилах! И никогда не спрашивала себя: зачем я влюбляюсь? Каков смысл? В чем подвох?Никогда - до тебя.
Я ощутила в себе яд тогда, за обедом. Моран смотрел на меня: глаза - как небо в полдень… Меня бросало в жар, а сердце неслось галопом. Это было так приятно - будто скачешь во весь опор по степи! Живешь во всю прыть, дышишь чистой свободой!
Как вдруг змейка холода стекла по спине, и я подумала… Черт, я подумала твоим голосом! Верь или нет - твоим!
- Опомнись, южанка. Зачем он очаровывает тебя, а? В чем смысл?
- Какая разница? - огрызнулась я. - Что плохого, если влюблюсь? Беды бывают от жадности, жестокости, от войн и интриг… От любви - никогда!
Но я уже видела второй смысл, и под языком была горечь, а в груди - песок. Послы графства Рейс приезжают говорить с Литлендами. Кичатся, играют мускулами, хвалятся доблестью, но это - внешность. А суть та, что им очень нужно договориться с лордом Литлендом. А лорд Литленд - опытнейший политик, десять лет просидел в Палате, со всею столицей в друзьях… Зато у лорда Литленда есть доча. Кровиночка, любимица… Через нее и до папочки можно дотянуться.
Больше я не смотрела в синие глаза. Что-то там ела и о чем-то думала. Скажи, ты всегда это видишь - то, что лежит ниже? Боги, как ты живешь? Как тебе удается не выть от тоски?
Краем уха я слышала разговоры. Отец и Косс держались жестче вчерашнего:
- Желаете говорить, господа шаваны? Говорите, мы слушаем с полным вниманием.
Послы Рейса даже растерялись. Они ожидали предложений от нас, по привычке веря в свою силу. Но теперь отец говорил с позиции превосходства: мол, желаете договориться - заинтересуйте меня. Видимо, та самая бумага с отцовского стола давала нам некое преимущество. Вдвойне удивительно: почему он скрыл ее от меня?..
Когда представилась возможность, я ушла поговорить с Луной. Поведала о гонках и о себе, о чувстве с подвохом… Сказала, как это мерзко - будто яблоко, побитое червем. Сказала о тебе… Луна смотрела умно и не отвечала, лишь давала себя гладить. Но когда я помянула тебя, она несколько раз моргнула и качнула головой.
- Ты не согласна?.. - удивилась я. - Но с чем? Думаешь, нет подвоха?
К сожалению, с подвохом Луна соглашалась. «Не верь синеглазому», - молчала она. А вот на счет тебя… Что-то ей не нравилось, она будто спрашивала, и я задумалась над ответом.
Ты, наверное, видишь червя в каждом яблоке, гниль - в каждом чувстве… Если она в нем есть. Но со мною - отчего ты так? Что увидела во мне такого, что не захотела встретиться на прощанье? Я никогда не лгала тебе и люблю почти как сестер. Ты должна это видеть. Не могла во мне ошибиться! Только не ты. Значит, была причина не встретиться. Итан прав: тебе не позволили. И твое письмо прочли и проверили прежде, чем вручить мне. Двойное дно… подтекст… есть ли шанс, что его не заметила Сибил Нортвуд, но замечу я? Твоя матушка знает тебя семнадцать лет, я - два месяца. Твоя матушка - политик, землеправитель, игрок; я - только наездница. Вряд ли я рассмотрю в письме хоть что-то, чего не увидела Сибил…
Кроме одного: «печаль последней встречи». Не верю этим словам. Ты, которую знаю я, не сказала бы так. Печаль - не печаль, а нечто иное. Как любовь синеглазого - не любовь…
Монастырь. Вот что это такое! Печаль - намек на монастырь! Ульяна Печальная - сестрица смерти, Праматерь без потомков. Ты уходишь служить Ульяне Печальной!
- В чем дело, девочка? Эта кобыла - компания лучше меня?
То был синеглазый Моран. Мне захотелось ответить: «Уж верно лучше - Луна не лжет!», или вовсе уйти, не сказав ни слова. Но яд струился в жилах, и я была как будто не я… Не одна я, а двое. Во всем есть подвох, во всех… Отчего мне нельзя? И я сказала игриво:
- Как вы меня нашли? Неужели, следили?
Мы с Луною ушли на луг за рощу, из дому нас было не видать.
- Не нужно следить, чтобы понять твою душу. Я подумал, куда пошел бы сам, и направился туда.
- Так, стало быть, вы видите меня насквозь?
Я улыбалась, вся сияла. После годов при дворе это нетрудно.
- Ты - как я, - сказал Моран. - Вот и вижу.
- Тогда угадайте, о чем сейчас думаю?
А думала я о неискренности, которая хуже змеиного яда. Еще - о кинжале, что висел на поясе Морана. Ему - под левую руку, мне, стало быть, под правую.
- Вот о чем, - ответил он, взял меня крепко за плечи и поцеловал.
И ты, наверное, скажешь: дурочка Бекка. Будешь права. Что было у меня в голове - все вылетело. И яд испарился… Я скажу: когда целуешь человека - чувствуешь, любит он или нет. А ты скажешь: глупость, - и снова будешь права. Я чувствовала лишь огонь и сладость, и боялась, что он меня выпустит.
Но оправдаюсь одним: чего не должно было, того не случилось. В нужный миг я сказала: «Нет». Я умею - годы при дворе, опять же. И Моран послушался. Даже удивительно! Конечно, скажи я отцу - и ни один западник не встретил бы утра… Но откуда-то знала: Морану плевать на это. Если отступился, то не из страха.
- Свобода?.. - спросила я.
Он ответил:
- Поехали.
Мы сели на лошадей и пустились в дорогу. Ни «куда», ни «зачем» - не было этих глупостей. Засмеркалось, стемнело, взошла Звезда. Упала прохлада, голосили жабы в озерцах, пели сверчки. А мы молчали. Не хотелось болтать. Простор, ночь, луга… мир бездонный, как небо… а слова - они такие тесные.
* * *
Отец запер меня в комнате и приставил охрану. У него были все основания так поступить, ведь вернулась я на рассвете. Наши рыцари сбились с ног, разыскивая меня в окрестностях Лейси. Я понимала, чем грозит эта история: лично мне - ничем. Сказала:
- Папа, прошу тебя, не делай ничего! Моран не виноват. Во-первых, меж нами ничего не было, только прогулка. Верь мне. Во-вторых, поступала по своей воле, не по принуждению. И в-третьих, если думаешь, что через меня он хотел что-то выведать, то это не так. Мы едва перемолвились дюжиной слов.
- Кое-чего недостает, - ответил отец.
- Прости меня, папа.
Он кивнул:
- Дикари останутся живы, а ты останешься в комнате.
И запер.
Чего я точно не люблю, так это вздыхать попусту. Ах, они уедут прежде, чем я выйду… Ох, больше его не увижу… Ах, мое сердце разбито… Это не по мне.
Ночь была красива, и я вспоминала ее с улыбкой. Думала: таких еще много будет. Западники приехали подружиться, и раз уж сами протягивают руку - то отчего бы нам ее не пожать? Письмо, что получил отец, сделало нас сильнее. Значит, западники будут сговорчивы, и мир наверняка состоится. Они станут нам добрыми соседями, как Шиммери. Я смогу видеть его. Не хочу думать о замужестве… Слишком еще памятно: «Нарекаю своей невестой Минерву…», слишком больно. Но видеть Морана я смогу. Оседлаю Поля и проеду Пастушьи Луга насквозь, чтобы его увидеть. Двести миль в одиночку. Он, конечно, ничего не скажет - но и не нужно! Ехать ради встречи - это и есть счастье. Главное, чтобы был мир… а он теперь будет.
Мне приносили еду. Однажды я увидела в раскрытую дверь отцовского рыцаря, Гейджа - тот стоял на страже. Я доверяла Гейджу, а он очень уважал меня. Позвала, попросила ответить.
- Что угодно, милая леди.
- Сир Гейдж, что вы знаете об этом шаване Моране?
- Западники - дикари, - сказал рыцарь. - Рейс зовется графством, но это никакое не графство, а кусок земли, кишащий налетчиками, конокрадами и кочевниками. Если не держать этот сброд железной рукой, то он перебьет сам себя. Но на беду нам вышло так, что именно сейчас Рейсом правят железные руки, потому Рейс - опасная сила. А рук, что держат вожжи, две: правая - граф Дамир, левая - шаван Моран.
- Хотите сказать, он - ровня графу?
- По крови - нет. Но по воле и храбрости - лишь на волосинку ниже. Иные даже говорят: Моран мог бы убить графа и править сам. Однако граф ему доверяет, и, видно, есть причины. Неясно, что между ними, но пока жив Дамир Рейс, Моран ему предан.
- Его прозвище - Степной Огонь. Отчего?
- Норов такой. Как пожар в степи: вспыхнет - не остановишь, пока все не выжжет.
Я остановила, - подумала я, - меня он слушает. Гейдж, видно, понял, о чем думаю.
- Милая леди, вам не нужно быть наедине с этим человеком. Он опасен, как сто чертей. Взбредет в голову - задушит и не моргнет.
- Если он меня тронет, разве вы не убьете его?
- Разорвем на клочки, - процедил Гейдж. - Вот только вы от этого живей не станете. А Морану, говорят, плевать на смерть.
Вот в это я верила.
Гейдж спросил:
- Вам, миледи, не принести ли чего? Может быть, книгу? Всяко лучше читать роман, чем думать про этого разбойника.
- Романы - глупости, - фыркнула я, но тут поняла, какую книгу мне стоит прочесть. - Будьте добры, несите все, что есть о монастырях.
Я потратила день, разбирая стопку книг, и составила список. Двадцать четыре монастыря Ульяны Печальной: во всех концах Империи Полари от Беломорья, что в Ориджине, до Алигейра в Шиммери. И, как на зло, ни одного - в Закатном Береге. Я думала: «Солнце моей мирской жизни закатилось» - это намек на конкретную землю, ведь ты же знала, что монастырей на свете много. Закатилось - Закатный Берег… но нет.
Знаешь, я все думала о мире. И о том, что сказал Моран. «У тебя душа западницы - свободная…» Когда сказал, я озлилась: меня, леди рода Софьи, обозвал дикаркой! Теперь сидела взаперти и думала, вдосталь было часов на размышления. Странная штука: он оказывался прав. Половину детства я провела в Пастушьих Лугах, в пограничной крепости. Крупнейшей из них и самой сильной, так что мне ничего не грозило. Однако мертвецов я видела часто. От меня по первой скрывали, потом прекратили - когда увидели, что не плачу. То стычка, то налет, то кровная месть… Дикари напали, дикари угнали, дикари зарезали… Наши в долгу не оставались. Я видела похороны сотню раз и знаешь, что думала? Все говорили: проклятые враги, сожри их тьма, заглоти Темный Идо! А я упрямо думала свое, как про тягач с конями. Какая разница, думала я, меж дикарями и мною? Люблю лошадей - и они любят. Живу в лугах, не хочу другой жизни - так и они. Ловко стреляют из лука - я тоже. До смерти ценят свободу - а разве я иначе?
Потом я попала ко двору, и поняла, в чем разница. А сейчас как-то снова позабыла. Этого я не скажу отцу, лишь тебе: когда не будет на западниках клейма «враги», я смогу полюбить их. Не только Морана - всех. Во мне кровь Софьи… но душа Запада.
Еще я думала: двадцать четыре монастыря. Чтобы проверить все, нужно проехать шесть тысяч миль. Наверное, год в седле. Если бы Моран стал моим спутником, это был бы год вдвоем, бок о бок, в постоянной дороге.
Черт возьми, я не могла вообразить ничего прекрасней!
* * *
На какой-то день (четвертый, кажется) отец позвал меня к себе. С ним был Косс, они пили вино и усмехались.
- Садись, доченька! Вот, пей, если хочешь.
Отец спросил, не в обиде ли я, и я назвала себя дурочкой, сказала: сама заслужила. Он ответил:
- У нас большая радость, мы позвали тебя поделиться. Западники пошли на уступки.
- Они еще здесь?
- Да, и с каждым днем все сговорчивей. Видно, крепко их напугала дружба Короны с Севером!
Лорд Косс вступился и пояснил:
- Мы применили стратегию выжидания: каждый день просто кормим и поим их, говорим приветливые речи, но ничего не обещаем. Дикари понимают, что мы не станем лебезить, но им-то союз о-оох как нужен! Потому они терпели, сколько могли, а теперь уступили.
- Как уступили? - спросила я.
- Предложили проложить прямую дорогу поперек Полариса! От нас через Пастушьи Луга и Рейс - прямиком к западному побережью. Дорога будет под постоянной охраной графских войск, а если захотим, то поставим еще свои форты. Наши купцы смогут без страха торговать на западном берегу, а ведь туда ходят корабли с Севера! Выйдет торговый маршрут в обход Короны и Южного Пути. Наши специи потекут прямиком на Север, а граф Рейс просит ничтожную пошлину, просто смехотворную!
- В чем его выгода? - спросила я, уже привычно ища подвох.
- Ни в чем, кроме союза с нами! Литленд - славная земля, к нам прислушивается столица, нас уважают феодалы, мы - рода Софьи! В союзе с нами и дикари поднимутся. Наконец-то они это поняли!
Меня покоробило от его надменности. Лорд Косс - хороший политик, но вряд ли он собьет яблоко стрелою с полусотни шагов. И ему точно не хватило бы храбрости самому поехать на переговоры прямиком в стан врага.
- Вы ударили по рукам? - спросила я.
- Мы послали голубей в Бэссифор, ждем ответа от герцога Уилласа.
Тут я услышала «но». Отец не проронил его, однако я поймала.
- Но?.. В чем дело?..
- Предложение западников заманчиво, - сказал Косс, - но то, другое, лучше. Хорошо бы графу Рейсу добавить еще что-нибудь на чашу, чтобы перевесить в свою сторону.
- Понимаешь, доченька, - добавил отец, - мы сейчас в таком удачном положении, что выбираем между двумя путями, и каждый сулит немалую выгоду. За нашу дружбу идет торг - аукцион. Можем выиграть очень многое!
- Постойте-ка…
Я отставила вино и налила себе из кофейника. Там была самая гуща со дна, чертова горечь - что надо!
- Постойте-ка. Рейс, наш давний кровный враг, предлагает дружбу. Я верно поняла?
- Конечно, доча. Ты - умница!
- Помимо дружбы, он обещает торговую прибыль и защиту наших караванов. Правильно?
- В точности так!
- Тогда почему вы ищете еще какой-то выгоды? Разве мир сам по себе - не ценность? Когда враг становится другом - разве это малая выгода?
- Что ты, доча, что ты!.. - папа всплеснул руками и глянул на Косса: поясни, мол.
- Мы смотрим на это с иной точки зрения. Кочевники Рейса десятилетьями устраивали набеги на нас и нанесли огромный совокупный урон, не говоря уже о множестве погубленных жизней. Естественно, что мы желаем получить отплату, возмещение ущерба. Простого мира недостаточно, граф Рейс должен понять, что теперь мы задаем правила, а не он. Тем более, в той ситуации, когда у нас есть…
Папа остановил его жестом. Я догадалась, что речь шла о письме. Что же за всемогущая бумага, тьма бы ее?..
- Ладно, доченька. Так или иначе, нам нужен ответ Уилласа. Без его слова мы не примем мир Рейса и не отвергнем. Но сам факт уступок уже радостен! Сделали шаг навстречу - сделают и второй, верно?
- Еще бы! - истово закивал лорд Косс.
- Хочешь чего-нибудь, доченька?
Я хотела. Кроме того, чтобы они забыли свое торгашество, хотела еще другого.
- Папа, сколько у тебя людей здесь и в столице?
- Воинов?
- Да.
- Человек полста.
- Можешь дать мне половину из них на месяц?
- Что ты! - папа засмеялся. - Хочешь взять штурмом Алеридан?
И вдруг сообразил, что я не шучу.
- Глория Нортвуд в беде, ей нужна моя помощь. Она в монастыре Ульяны Печальной, не знаю, в каком именно. А их в Империи двадцать четыре.
- Она не нуждается в помощи, - отрезал отец. - Я читал ее письмо.
- Нуждается, - сказала я. - Глория пишет: «вспоминаю мгновения, проведенные вместе, особенно - бал и прогулку в лесу». Это те случаи, когда я очень помогла ей. Намек на то, что и теперь нужна помощь.
- Намек?.. Хочешь сказать, Глория писала письмо тайком от матери?
Я именно это и сказала. Отец ответил:
- Если ты еще раз упомянешь это письмо, я отберу и сожгу его. Глория - дочь и вассал графини Нортвуд. По любым законам любой земли мы не в праве влезать в их отношения. Тебе это ясно?
- Мне также ясно, что она в беде.
- Я ей сочувствую, - сказал отец. - И ничего больше.
* * *
Меня выпустили на свободу и даже пригласили за общий стол с послами Рейса. Порадовалась бы этому, если б не двойное дно. Подвох вот в чем: я - не я, а живой намек, послание. Пока дикари упирались, меня не было в трапезной. Одни мужчины за столом, это значило: Литленд готов показать зубы. А теперь послы уступили - и вот, как символ оттепели, я снова сижу рядом с ними. Поощрительное яблочко для лошади…
Западники держались странно: как-то скованно. Нет, говорили они громко, как прежде, если смешно - хохотали, если хотели посмотреть - глядели прямо в глаза. Но чего-то им недоставало, я ощущала. Позже поняла, чего именно: послы не знали, что им чувствовать. Унижение ли от уступок врагу? Радость ли от будущего мира и успешного противостояния Северу? Злобу ли к отцу и лорду Коссу, что все тянут с ответом?.. Тем, кто жил при дворе, привычно испытывать много чувств одновременно, и какие-то из них скрывать, другие - показывать, а о третьих - говорить. Но западники были сбиты с толку. Мне стало их жаль.
После обеда прогуливалась во дворе, и меня позвали:
- На несколько слов, красавица.
Синеглазый Моран был не один, с ним вместе - граф, грозный Дамир Рейс. Заговорил именно граф:
- Моран сказал, ты - достойная девушка.
- А до его слов вы имели причины сомневаться?
- Ты - дочь Литлендов.
Граф не дал мне времени ответить на выпад и сразу продолжил:
- В день нашего приезда твой отец получил письмо из Фаунтерры. Мы видели, как прискакал курьер. Скажи нам, о чем письмо?
Конечно, я рассмеялась ему в лицо. Дамир Рейс оскалился, обнажив гнилые зубы.
- Твой отец и этот шакал Косс скрывают письмо, но ведут себя так, будто держат отравленный кинжал за спиной. Подают правую руку, а в левой сжимают клинок. Скажи мне, благородная, ты бы говорила с человеком, который так поступает?
«Благородную» он выцедил сквозь зубы, с презрительной насмешкой. Но и надежда промелькнула в голосе. Я растерялась.
- Мы не просим о подлости, - добавил Степной Огонь. - Лишь хотим поговорить честно. А здесь никто, кроме тебя, на это не способен.
- Не знаю, что было в письме, - честно ответила я.
Говорят, голуби влюбляются на всю жизнь, никогда не меняют пары. Я бы так не смогла. Есть чудовищная несвобода в том, чтобы принадлежать кому-то накрепко, пожизненно, как родовое владение или лошадь, или хуже: как рука или нога. Но есть в этом также величие жертвы. Лишь сильная душа способна на такое самоотречение… и тем больше тяжесть утраты.
Перед закатом две птицы прилетели в Лейси; шурша крыльями, уселись на жердь голубятни. В иное время я бы думала о любви и о себе, о странном и страшном времени, когда стану чьей-то пожизненной голубкой. Но сейчас и птицы имели двойное дно. Герцог Уиллас прислал ответ. Паук в центре паутины подергал за нити, передавая свою волю.
Позже, когда в небе стояла луна, новые птицы вспорхнули к небу. В чем был их смысл?…Боги, как можно так думать! Каков подтекст любви, в чем смысл птиц… Что со мною? Кем я стала? Однако я думала именно так и понимала: смысл голубей - в их числе. Восемь.
Герцогство Литленд отделяет от Рейса священная река Холливел. На ней имеются четыре брода - я рассказывала тебе о них. При каждом броде - наша крепость. Когда хотят, чтобы известие было доставлено надежно, шлют двух голубей, а не одного. Отец отправил весть во все пограничные форты.
Мы готовимся к войне.
* * *
Что-то я делала в следующий день…
Все стерлось из памяти. Все, кроме ужина. О нем расскажу.
Граф Дамир не вытерпел, когда Косс поднял здравицу.
- Осушим чаши за наше будущее, озаренное теплом дружбы и крепкого…
Тогда граф поднялся и грохнул кулаком:
- Тьма тебя, хитрый змей! Девке своей льсти, а мне скажи прямо: принимаете союз или нет? Ни глотка с тобой не выпью, пока не ответишь.
Косс дернулся, но остался спокоен. Они с отцом, похоже, предвидели подобное. Поставил чашу, опустил руки на колени, и негромко произнес:
- Великий Дом Литленд обдумал ваше предложение, граф. Мы находим, что оно не выказывает ваших дружеских намерений в достаточной степени. Мы полагаем, будь вы истинно заинтересованы в союзе, выдвинули бы иное, более щедрое предложение. То же, которое заявлено сейчас, видится нам всего лишь формальной уступкой.
Граф посмотрел так, что даже меня пробрал мороз.
- И какой щедрости ты хочешь, шакалья душа?
- Ваши оскорбления…
- Тьма! Говори прямо, или мы уходим!
- Что ж… Мы желаем в свое безраздельное распоряжение половину Пастушьих Лугов.
На столе был огромный казан с гуляшом - горячий, только с огня. Если бы Косс опрокинул его на голову Рейсу, облил обжигающим жирным варевом - это было бы лучше, чем сказанные слова. Пастушьи Луга - общее владение. Со времен Юлианы Великой это - столь же святая истина, как то, что мир создали боги!
Дамир Рейс стал подниматься, упершись ладонями в стол… Вдруг Моран схватил его за руку и крикнул:
- Ребекка!
Отрывисто - щелчок кнута. Стол замер, окрик парализовал всех. Лишь Моран и я сохранили способность двигаться.
- Ребекка, что было в письме?
- Я не знаю…
И осеклась. На этот раз я лгала. Теперь - в этот миг - я знала. Что в письме. Чем северяне купили дядю-герцога. Зачем Косс потребовал условий, которые - как плевок в лицо Западу. Почему за столом сегодня целая дюжина наших воинов. Что произойдет в следующую минуту. Теперь я знала все.
Я молчала, но слов и не требовалось. Моран все прочел на моем лице. Я видела, что он понял.
- Бегите!.. - заорала во все горло.
Тогда время ожило.
На нижней стороне столешницы около места лорда Косса имеется хитрое крепление. В него зажимается взведенный арбалет и весьма удобно поворачивается на вертикальной оси. Можно нацелить под столом в брюшину любому гостю - незаметно для него.
Когда я крикнула, граф Рейс рванулся с места, выхватывая кинжал… и тут же упал лицом вниз на скатерть. Потрясенные, его шаваны потеряли секунду. А люди отца были готовы: все уже на ногах, с обнаженными клинками.
Я вскочила, отпрыгнула, зажалась в угол. Сбежать не могла: дверь - со стороны гостей. Я смотрела. Семеро шаванов и дюжина рыцарей налетели друг на друга. О, боги… Я никогда не видела настоящей схватки. Турниры, игры - сказки. В жизни - иначе.
Было быстро и страшно. Так страшно, что не могла отвести глаз. Так быстро, что ничего не поняла. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Пятнадцать человек хрипят в крови. На полу, на столе, на скамьях. Это кладбище. Это лавка мясника. Я стою в углу у окна и все еще не верю, и пытаюсь выдохнуть.
В живых остались четверо наших. Отец сжимает искровую шпагу, Косс тянет из-под стола арбалет, рыцарь с клинками в обеих руках прикрывает их. Еще один рыцарь - Гейдж - стоит передо мною, заслонив грудью. Из послов на ногах лишь один - Моран.
Идет по столу ко мне, спрыгивает. Гейдж шагает навстречу, делает выпад… охает и валится на пол. Моран стоит в паре шагов передо мною, на обоих ножах - кровь. Позади него лорд Косс скрипит тетивой. Отец кричит что-то - слишком громко, я не слышу ни слова.
- Беги, - шепчу я, - беги.
Беги, пока шакал не взвел свой проклятый арбалет… Моран ступает мимо меня - к окну. Плечом вперед кидается в стекло.
Отец бросается ко мне, я все еще не могу разобрать его слов. Пытается обнять, ощупать, я рвусь из его рук. Подбегаю к окну, чтобы увидеть, как синеглазый опрометью несется к конюшне.
- Не уйдет, - говорит Косс у меня над ухом и наводит арбалет.
За миг до выстрела я луплю снизу по ложу. Болт уносится высоко в небо.
- Дура!.. - зло бросает Косс.
На мне хорошие башмаки. Твердая, прочная подошва. Прицеливаюсь и, что есть силы, бью его в колено. Хруст…
* * *
Гейдж умер тем же вечером.
Граф Дамир - спустя два дня. Болт пробил живот, лекари не могли ничего, кроме как смотреть.
Моран ушел. Наши не догнали его. Я смогла бы, но остальные хуже меня. Они очень старались. Погоня длилась несколько суток, а отец все слал голубей куда-то - чтобы перехватили. Но синеглазый ушел.
Говорят, в той схватке Моран убил пятерых наших. Если бы граф Дамир не получил болт, мы бы проиграли. Отец был бы мертв… возможно, и я. Выходит, что мы обязаны жизнью шакалу Коссу с его выстрелом. От этого на душе еще гаже.
Отец не говорит со мной. Считает, я его предала: сорвала их прекрасный план. Герцог велел отцу принять то, другое предложение, что было в письме. Я бы сказала об этом западникам и просила прощения, и предложила бы сойтись в поле, если их обида слишком горька. Видимо, я - кромешная дура. Ничего не понимаю в политике. Умный политик, вроде лорда Косса, поступил бы иначе. Выставить дикарям заведомо безумные требования, они рассвирепеют и сделают глупость, вот тогда, получив повод, начать драку. Взять послов в плен или просто перебить за обеденным столом - они же первые схватились за кинжалы!.. И графство Рейс лишится обоих вожаков, на несколько лет рухнет в смуту. Потом, возможно, морская пехота Ориджинов добьет то, что останется от Рейса. Прекрасный исход для Великого Дома Литленд, лучший и придумать сложно. Великолепный дальновидный план. Как я могла не понять?
Кстати, Косс валяется в постели, пошевелится - орет. Коленная чашечка треснула. Хоть что-то приятное…
Мне грязно и гадко. Не могу передать. Чувство - будто стою среди площади голая, с ног до головы в навозе. Пытаюсь прикрыться. Строю смыслы один поверх другого - второй, третий, пятый… Теперь я в этом мастер. Думаю: дикари заслуживают расправы. Они убили наших воинов, убили Гейджа. Они - негодяи, разбойники, грабят и нас, и друг друга. Крадут женщин, а после продают в Шиммери, как собак. Запад - позорное пятно на теле Империи. Хорошо, если Адриан и северяне приберут его к рукам, наведут порядок, установят законы. Прогресс не обходится без крови…
Силюсь загородить этой чушью один простой факт: мой любимый папа, тьма сожри, поступил как законченный мерзавец. Пытаюсь надстроить хоть что-то. Пусть правда будет хотя бы вторым дном, не первым.
Знаешь, ты очень помогаешь мне. Твое письмо - такое светлое. Очень правдивое, хотя в нем - лишь одна строка правды. Я тоже люблю тебя, северянка.
«Солнце моей мирской жизни закатилось»… Слова какого-то слащавого поэта. Но ты - не менестрель, ты - леди до кончиков пальцев. Что имела в виду леди, говоря о закате солнца? Не название земли… а что?
Мне кажется, я смогу понять тебя.
Я теперь стала очень понятлива.
Карта цикла «Поларис»
ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ЦИКЛА
Первая книга «Стрела Монета Искра»Первая книга «Стрела Монета Искра»(
Интерлюдия «Плакса»Интерлюдия «Плакса»(
Интерлюдия «Душа Запада»Интерлюдия «Душа Запада»(
ВТОРАЯ КНИГА «ЛИШЬ ОДНА ЗВЕЗДА»
Интерлюдия «Небесный корабль и девушка»Интерлюдия «Небесный корабль и девушка»(
Интерлюдия «Говорящий с богом»Интерлюдия «Говорящий с богом»(
Интерлюдия «Полезные люди»Интерлюдия «Полезные люди»(
ТРЕТЬЯ КНИГА «КУКЛА НА ТРОНЕ»
Интерлюдия «Врата доверия»Интерлюдия «Врата доверия»(
Интерлюдия «Глас Зимы»Интерлюдия «Глас Зимы»(
Интерлюдия «Хочу пони»Интерлюдия «Хочу пони»(
ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА «ЯНМЭЙСКАЯ ОХОТА»
Интерлюдия «Теперь ты колдун»Интерлюдия «Теперь ты колдун»(
Интерлюдия «Те, кого мы прощаем»Интерлюдия «Те, кого мы прощаем»(
ПЯТАЯ КНИГА «ЛЮДИ И БОГИ»
Интерлюдия «Конфидентка»Интерлюдия «Конфидентка»(
Интерлюдия «Елка епископа»Интерлюдия «Елка епископа»(
ШЕСТАЯ КНИГА «ТЕНЬ ВЕЛИКОГО ДРЕВА»
КАРТА МИРА
КартаКарта(
Фанатские версии карты:
ПоларисПоларис(
УэймарУэймар(
СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ
FacebookFacebook(
(запрещен на территории РФ)
FandomFandom(
|
