Янмэйская охота Роман Евгеньевич Суржиков
        Полари #5
        Кто же такой Кукловод? Чего добивается тайный орден? В чем секрет Священных Предметов? Эти вопросы - лишь верхушка айсберга. Ответы на них ведут к иным, куда более древним и глубоким тайнам.
        Роман Суржиков
        Янмэйская охота
        
                
        Врата доверия
        Конец февраля 1775 г. от Сошествия
        Нэн-Клер (королевство Дарквотер)
        На обочине дороги у въезда в город Нэн-Клер двое парней избивали нищего. Они отдавались своему занятию слаженно и с душою. Пока один охаживал нищего мелкими частыми пинками, второй отступал на пару шагов и отоваривал с разбегу. Оба бурчали под нос с азартною злобой, как принято у болотников в подобных случаях.
        Однако при всем усердии парни не слишком преуспевали. Нищий ловко вертелся на придорожной слизи, избегая самых сильных пинков. Бери больше: только что он сам пнул одного из парней прямиком в колено и опрокинул в грязь - к полному восторгу зрителей. Последних, кстати, собралось немало: ведь час стоял предзакатный, и люди стремились войти в город до закрытия ворот. Были тут и охотники за травами, и странствующая ведунья с подмастерицей, и мрачный воин в маскировочном плаще, и несколько торговцев, и южный пророк. Пророк - этот белобородый мужчина, облаченный в серое, - прибыл последним и упустил начало драки. Теперь, снедаемый любопытством, он выдвинулся в первые ряды и спросил:
        - Господа, за что вы его бьете?
        - Пиявка! - буркнул первый парень.
        - Он нас испачкал, - добавил второй.
        Действительно, оба парня были черны от пяток до макушки - ни дать, ни взять трясинные крысы.
        - Мне думалось, это следствие драки, а не ее причина, - удивился пророк.
        - Поганец закидал нас грязью!
        - Погодите, дайте понять, - старик шагнул между парнями и нищим. - Ты намеренно их испачкал?
        Нищий встал, воспользовавшись передышкой. Был он худ, ребрист и высок.
        - Как последних свиней, х-ха!
        - Позволь узнать, зачем?
        Нищий кивнул на привратников с копьями:
        - Те идиоты сказали, что не пустят в город, раз я грязный. Сказали: в ворота пройдут только чистые. Я ответил: тогда пусть этих тоже не пускают, - и залепил им землей в репы! Х-ха! И всякому залеплю, кто только сунется. Никто в город не зайдет. Все будут гррр-рязные!
        Он с вызовом сверкнул зрачками. Пророк улыбнулся - позабавила его эта логика. Нищий прищурился на старика:
        - Хочешь, тебе тоже залеплю?
        Пророк пожал плечами. Нищий нагнулся, зачерпнул полные пригоршни склизкого болотного чернозема. Хмыкнул:
        - А, толку… Ты одинаково весь в сером. Давай лучше ему.
        Рядом стоял человек из свиты пророка, одетый в белую сорочку, дорожный сюртук из дорогого сукна, роскошный бархатистый плащ, скрепленный на груди серебряной фибулой. Он не успел и пикнуть, как ком грязюки угодил ему ниже подбородка, облепил всю шею и обильно потек за шиворот.
        - Ах ты канальный отброс!.. - взревел человек и кинулся к нищему, выхватывая кинжал.
        - Стой, Герион, - приказал пророк.
        Привратники, что до сих пор лишь наблюдали сцену, подошли ближе. Один пригрозил нищему копьем:
        - Убирайся прочь, пиявка.
        А второй поклонился пророку:
        - Премудрый, нам велено впустить вас без проволочек. Добро пожаловать, входите.
        Пророк окинул нищего взглядом.
        - Желаешь пойти со мной?
        - Эт-то зачем? - с оттяжкой удивился нищий.
        - В Нэн-Клер. Ты же хотел войти в город.
        - А кто ты вообще такой? Р-рожа вроде знакомая… На южанина похож. Что шиммериец забыл в болоте, а?
        Городской стражник огрел его древком по спине.
        - Думай, с кем говоришь, слизняк! Перед тобою премудрый пророк, великий сновидец!
        - Пр-рремудрый? Правда?.. - нищий дерзко хохотнул. - А похож на дурачину. От солнца, вина и баб сбежал в болото. Тоже мне мудрец!
        Пророк усмехнулся и кивнул стражникам:
        - Считайте, что этот человек со мной. Впустите его в город.

* * *
        Здесь нам придется сделать паузу в рассказе и ответить на вопрос, которым наверняка уже задался проницательный читатель. Ведь и правда, что шиммериец, да еще такой уважаемый, мог забыть в склизком Дарквотере? И с чего вообще южанин взялся предсказывать будущее, словно какой-то северный агатовец? Чтобы утолить читательское любопытство, скажем несколько слов о пророке.
        Девять лет назад он был совсем другим человеком и звался иначе. Но однажды, в канун Дней Изобилия, посетил Максимиановский монастырь на краю Бездонного Провала и заночевал в гостевой комнате, и увидел сон. Потрясенный картиной, что явила ему богиня сновидений, он остался в монастыре и провел там восемь лет, изучая труды Праматерей и Праотцов, вознося молитвы и размышляя над тайнами мира. Примерно раз в год он видел новые сны - не столь ослепительные, как первый, но все же вещие. О них он рассказал братьям максимиановского ордена, от братьев узнали послушники, от тех - прихожане и заезжие торговцы, от них - все слуги солнечного королевства Шиммери, и все славные купцы, и моряки торгового флота, и весь юг Полариса от Лаэма до Сердца Света. Так он обрел славу сновидца и пророка.
        Спустя восемь лет от первого сна - и примерно за три месяца до тех дней, о которых мы ведем речь, - пророк покинул Максимиановскую башню и с крохотною свитой из семи человек пустился в странствие, чтобы взглянуть на мир новыми глазами, сквозь призму обретенного знания. То было время Северной Вспышки и Степного Огня, но пророка не интересовали войны. Его мысли занимало нечто более грозное и невероятное, чем вечные схватки лордов за власть. Потому пророк избрал для странствий такой путь, что позволил ему обойти стороной оба кипящих огненных котла - Мелоранж и Фаунтерру.
        Сначала он двинулся через Шиммерийские горы чередою пастушьих селений и чайных городков, приросших к плантациям. Люди встречали его с большой радостью и спрашивали: что снилось пророку? Что их ждет? Видит ли он будущее, и каково оно? Пророк поднимал в памяти семь последних снов и давал ответы, и люди приходили в восторг, услыхав, что все беды, постигшие Север, никогда не коснутся счастливого Юга.
        За три недели он спустился с гор и вошел в город Сюрлион, что стоит на краю дельты Холливела, одною ногой в Литленде, другой - в королевстве Шиммери. Пророк увидел забавные дома, торчащие на сваях, как голубятни; увидел странные улицы, по которым осенью ездят экипажи, а весною плавают лодки; увидел дворцы, выстроенные на кораблях, что заплывают на главные площади при разливе реки и уходят на глубокое русло в месяцы засухи. Пророк встретил чванливых шиммерийцев в белых чалмах и шустрых босоногих литлендцев, и жилистых матросов из центральных земель. Как и прежде, его хватали за рукава и полы сутаны, спрашивали: «Что тебе снилось, премудрый? Что нас ждет?» Он открыл им ту часть пророчеств, что их касалась. Литлендцы запели от радости, услыхав, что Адриан одолеет степняков и освободит Мелоранж. Они ликовали и не слушали того, что пророк мог еще сказать, а он не навязывал своих речей тем, чьи уши были закрыты. Люди просили благословения, но он отказывал, ибо не ощущал в себе благости. Они просили молиться, и он молился, хотя предупреждал людей: боги слышат их ничуть не хуже, чем его.
        В Сюрлионе пророк посетил гильдию негоциантов и сказал, что видел во сне корабли, идущие без весел и ветра, ведомые лишь волей капитана и божественной силой. Купцы приняли это как очень доброе знамение и возрадовались, и предложили пророку в подарок одно из лучших судов, спущенных на воду сюрлионскими верфями. Пророк не посмел принять такой подарок. Он сказал: «Если хотите сделать доброе дело, подарите корабль братьям ордена Максимиана, что восемь лет обучали меня мудрости. Я же позволю себе совершить на нем лишь одно плавание». Вынесенный в море могучим током Холливела, корабль повернул на север и пошел в Леонгард, неся на борту пророка и семь человек его свиты, и шестнадцать паломников, что увязались следом.
        Леонгард - морские ворота Надежды - встречал путешественников гранитными клыками пирсов, вонзившихся в бухту, и величавой колоннадой храма Елены-На-Волнах, и звездными огнями Трехглазого Маяка, и радостной вестью: пророчество сбылось, Адриан одолел Степного Огня! Набережные полнились людьми; служители храма, взявшись за руки, выстроили живой коридор для пророка, а добрые горожане Леонгарда кричали из-за их спин:
        - Правда, что ты видишь будущее? Скажи, что нас ждет!
        - Ужин и сон, - отвечал пророк, ибо время было вечернее.
        - А после? Что принесет новый год? Чем кончится война? Северянин сожжет Фаунтерру? Династия падет?!
        Пророк отвечал, что видел во сне Янмэй Милосердную и Светлую Агату, что делили ложе и ласкали друг друга, как любовницы. Нельзя было понять это иначе, кроме как: Север помирится с Короной, война кончится династическим браком. Люди ликовали - и не шли дальше в своих вопросах, а пророк не навязывал истины тем, кто в ней не нуждался.
        В храме Елены-на-Волнах он сотворил чудо. В подземном святилище храма три века почивал малый Мерцающий Предмет - похожий на короткий металлический прут, источающий прохладное голубое сияние. Никто не смел приблизиться к нему, ведь известно, что Мерцающие Предметы несут страшную гибель всякому, кто недостаточно чист душою. Ни один священник Леонгарда не смел похвастаться абсолютной чистотой - и избегал подземелья. Но пророк спустился туда, взял в руку Предмет, подставив лицо смертоносному голубому свету - и остался невредим. Священники пали на колени и вознесли хвалы чистоте пророка. Они стали уговаривать его взять Предмет в подарок и носить на шее, чтобы каждый встречный сразу видел святость пророка. Конечно, он отмел эту бахвальную идею. Священники сказали, что пророк должен взять Мерцающий Предмет, ведь только такой святой человек сможет извлечь из него благо. Пророк сказал: «Во мне меньше святости, чем в самой нижней затертой ступени вашего храма» - но его, кажется, не услышали. В конце концов, он согласился взять Мерцающий, но велел уложить его в бронзовый ларец, а тот - в чугунный сундук, и
оба надежно запереть, чтобы случайный встречный не пострадал.
        Затем пророк посетил графа Лайтхарта - правителя Леонгарда. И тот задал привычные вопросы: «Что вам снилось, премудрый? Какое будущее меня ждет?» Пророку вовсе не снился граф Лайтхарт. По правде, было бы странно, если б чистокровному шиммерийцу - пусть даже святому - начал сниться другой мужчина. Но пророк не хотел обижать дворянина и сказал то, в чем был уверен: «Худшие дни Дома Лайтхарт остались позади». Граф устроил шумный пир в честь святого сновидца.
        Из Леонгарда пророк двинулся в Сердце Света, сопровождаемый уже полусотней паломников. Каждый искал божьего благословения и избавления от своих личных бед. Никого полностью не интересовала истина, известная пророку, - волновал лишь крохотный ее кусочек, касавшийся личной драгоценной шкуры. Пророку, меж тем, все трудней становилось нести в себе бремя знания…
        В Сердце Света он встретил герцога Фарвея в глубоком душевном смятении. Герцог сумел сберечь свои земли от пламени войны, но лишился любимых внуков: владыка взял их в заложники. Пророк сказал, что видел во сне девочку, спасенную из лап чудовища. Следующим днем владыка Адриан погиб и война окончилась, а внуки Фарвея остались живы. Ликованью герцога не было конца, и пророк хотел было открыть ему истину, но не посмел омрачить такое искреннее счастье и повел речь о неважных безделицах: искровых очах и монополии Шиммери на их добычу…
        Он получил от герцога Фарвея в подарок драгоценную книгу «Божественная механика» Праотца Эдварда и покинул Сердце Света во главе процессии из сотни человек. Каждый паломник знал: восемь раз - по одному разу в год - пророку являлись вещие сны. Каждый верил: через сновидения боги говорили с пророком, предупреждая о бедах, но показывая их счастливый исход. Каждый думал: пророк знал наперед о Северной Вспышке, мятеже Степного Огня, о гибели владыки и примирении Агаты с Янмэй… Но все это было мишурою в сравнении с главным откровением, что явилось пророку в первом сне.
        Восемь лет назад богиня сновидений взлетела к его ложу и показала такую картину. Подлунный мир выгибается, задрав к небу края и прогнувшись по центру. Он становится похож на воронку, сквозь которую в кувшины заливают масло, и как раз под горлышком воронки оказывается Бездонный Провал. Все люди, строения, животные соскальзывают с поверхности мира и сыплются в пропасть. Растения цепляются корнями и выпадают вместе с комьями грунта; птицы силятся удержатся в полете, но валятся от усталости. Весь мир осыпается в Бездонный Провал, и ничего не остается, кроме твердой, гладкой как стекло поверхности Вселенской Спирали. Вот и она идет трещинами, крошится на осколки - и дождем падает в бездну, и ничего не остается во вселенной, даже тех бесплотных глаз, что наблюдали сон.
        В первом и самом жутком из своих снов пророк видел гибель мира.
        Восемь лет он искал в трудах Прародителей хоть одну трактовку грозного знамения, хоть один намек на то, от чего может погибнуть все мироздание, и как предотвратить катастрофу. И не нашел. Прародители свято верили, что мир будет стоять вечно. Пророк не решался рассказать свой первый сон, ибо тот звучал бы худшей из ересей.
        Но и забыть его не мог. Богиня сновидений не лгала пророку. В этом он был абсолютно уверен.
        Сплавившись на баржах по Холливелу, пророк со свитой вошел в тенистое королевство Дарквотер. Он принял решение: хоть одному человеку необходимо открыть истину. По крайней мере, один человек должен его выслушать и понять - самая мудрая женщина Юга, пережившая трех детей и трех мужей, лично знавшая четверых императоров, выстоявшая в нескольких безнадежных войнах, постигшая оба ведовских искусства. Пожалуй, излишне уточнять, что пророк искал встречи с королевой Дарквотера - Леди-во-Тьме.
        Вот как шиммериец оказался у ворот болотной столицы Нэн-Клер, где и увидал нахального нищего.

* * *
        Они вошли в город, и нищий, разинув рот, принялся пялиться на диковинные дарквотерские домишки: все были широки снизу и сужались к верху, как купола или арки, или шляпки грибов; улицы же состояли из досок, настеленных на шпалы из бревен, а под настилами журчала и булькала вода.
        - Ты хочешь есть? - спросил пророк у нищего.
        - Дай агатку - поем, - ответил нищий и получил монету.
        - А выпить желаешь?
        - Дай агатку - не откажусь.
        Он взял вторую монету, почти не глядя на пророка. Шиммериец, напротив, заинтересованно следил за нищим.
        - Зачем ты прибыл сюда? Раз тебя не пускали, значит, живешь не в Нэн-Клере.
        - Зачем? Спр-ррашиваешь: зачем? Х-ха! Я покорю это королевство и стану кровавым деспотом - вот зачем!
        Пророк моргнул. Нищий добавил:
        - Найду бойкое местечко, буду просить милостыню. Совсем шуток не понимаешь?
        Пророк не нашел ответа. Они прошли еще квартал, и нищий хлопнул его по плечу:
        - Ладно, шиммериец, прощай. Я, значит, благодарствую. Удачи тебе.
        Пророк не удержался:
        - Постой! Разве не хочешь меня о чем-нибудь спросить?
        Нищий пожал плечами:
        - Да все с тобой, вроде, ясно…
        - И не спросишь - что мне снилось?
        - Еще чего! Бабу найди, ей сны рассказывай.
        И нищий юркнул меж домов, оставив пророка в замешательстве.
        Когда он отошел шагов на полста, случился маленький, но тревожный эпизод. Чья-то рука поймала нищего за шиворот, а другая ввела ему в ноздрю острие.
        - Напряги те гнойные капли мозгов, что налипли изнутри на твой пустой череп, и пойми мои слова, - говорил, конечно, владелец кинжала, а нищий молча замер, чтобы не лишиться носа. - Если ты еще раз попадешься мне на глаза, то твоей участи не позавидует даже тушканчик, угодивший в лапы горного тигра. Исчезни, растворись, как ведро нечистот в сточной канаве, и никогда больше не пересекай моего пути!
        Хозяин кинжала убрал острие и пнул нищего в спину так, что тот растянулся навзничь. Сам же спрятал клинок в ножны и зашагал, по дороге собирая ладонью струйки воды, стекавшей с крыш, и отирая остатки грязи, пятнавшей шею и ворот сорочки. Напомним читателю: этот человек звался Герионом и был одет лучше всех среди свиты пророка. Скажем и то, чего читатель пока не знает: Герион был в числе тех семи спутников, что вышли с пророком из Максимиановского монастыря. Был он подле сновидца и все последние восемь лет, и даже раньше - когда пророк еще не видел снов и носил совсем иное имя.
        Герион нагнал пророка, когда тот подходил к одной из двух больших гостиниц Нэн-Клера - той, что строением напоминала муравейник: у каждой комнаты имелся отдельный выход на полукруглый балкон, а все балконы связывались сетью лесенок и мостиков. В Сюрлионе и Леонгарде, и Сердце Света пророк гостил во дворцах градоправителей, но в Нэн-Клере чужеземец не может воспользоваться подобной честью. Сколь бы ни был он уважаем, чужак не вступит во дворец местной знати, пока не пройдет вратами доверия. Потому свита пророка расположилась в гостинице, а паломники разбрелись по дешевым постоялым дворам. Герион, верный своему сеньору, принялся терзать хозяев гостиницы и слуг, чтобы пророку подали горячий ужин и лучшее вино, принесли самую мягкую перину и достаточное число одеял, и вторую лампу - ведь святой человек читает писание по ночам. Когда все это было устроено, пророк пригласил Гериона:
        - Садись, раздели со мной ужин.
        Тот ответил витиеватой благодарностью и принялся есть вслед за пророком.
        - Мне тревожно, - сказал сновидец.
        - Ваше великое знание порождает большую тревогу, - ответил Герион без запинки. - Так мудрость матери семерых полосует ее лик морщинами печали.
        - Ты прав, я часто тревожен со дня первого сна, но нынче это - иное чувство. Я пустился в путь, ища божьих откровений, ответов на гложущие вопросы. Я прислушивался к речам каждого встречного, не делая исключений, - но ни в одни уста боги не вложили ключа к тайнам. Как и в первый день пути, сны - все, что я имею.
        - То великая божественная милость, которой мало кто одарен, - возразил Герион, попивая вино. - Так лев мог бы роптать на роскошную златую гриву за то, что она не покрывает спину.
        - Ты снова прав, - кивнул пророк, - я каждый день благодарю богов за откровение. Но мне была указана опасность и скрыт путь спасения от нее. Если я должен был сам понять путь, то потерпел неудачу: за восемь лет мой скудный ум не нашел его. Тогда я стал молиться о подсказке и пустился в странствие, чтобы ее разыскать…
        Пророк заметил, что Герион слушает вполуха, и прервал себя:
        - Да ты все знаешь, к чему повторяться? Суть та, что Нэн-Клер - последний город, а Леди-во-Тьме - последняя надежда. Если через нее боги не дадут мне ключа… я окажусь зверем, загнанным в яму.
        - Леди-во-Тьме - не последний мудрец на свете, подобно рыжехвостой лисице, которая… - начал Герион, но по ходу слегка подправил свою речь: - …которая искала дичь за тремя лесами, а поймала жирного зайца на обратном пути домой, у самого своего логова.
        - Не припоминаю такой притчи, - нахмурил брови пророк, - хотя смысл ясен. Хочешь сказать, я найду разгадку у Бездонного Провала, когда вернусь и взгляну на него новыми глазами?
        - Я был бы последним из хвастунов, если бы посмел советовать премудрому. Мой разум лишь породил скромную мысль, и я поделился ею ради вашей забавы. Возможно, ключом является то, что всегда было под рукою, а боги говорят устами давнишнего знакомого…
        - Благодарю тебя за луч надежды, верный друг, - ответил пророк, молитвою возблагодарил богов за кушанье и погрузился в чтение «Божественной механики».
        Пожалуй, стоит отметить, что подобные беседы раньше уже имели место, и не впервые Герион пытался успокоить тревогу пророка, зародив надежду на скорую разгадку. Пророк, конечно, учитывал возможность того, что боги могут обратиться к нему устами верного помощника, и тщательно взвешивал слова Гериона. Увы, на деле они оказывались пусты, как карман пьяницы, и содержали смысл столь же глубокий, как миска с кашей. Боги не желали говорить устами Гериона, и оба - пророк и помощник - знали об этом.
        Но одного пророк не знал - а именно, того, что помощник готовил ему сюрприз. Поздним вечером Герион покинул гостиницу и стал плутать по улицам, пока не встретил извозчика - самого хмурого и ушлого во всем Нэн-Клере. Заплатив серебряную глорию, Герион отправил его с делом, суть коего до поры останется в тени.

* * *
        Школа светлого ведовства - искусство Асфены, как называют ее в Дарквотере, - знает среди прочих одно занятное зелье: эссенцию луноглаза. Под влиянием этого зелья человек погружается в глубокий сон и в самых ярких красках видит исполнение своих потаенных желаний. Реальный мир ни звуками, ни касаниями, ни даже болью не способен прорвать пелену этого сна, покуда сила зелья не иссякнет. Полковые лекари применяют луноглаз, чтобы унять страдания умирающих. Отчаявшиеся бедняки и одинокие старцы пьют его, дабы отрешиться от безысходной жизни и унестись в царство грез. Так что в Дарквотере никого не удивишь реалистичными снами, а сновидчество не входит в круг мистических искусств. Но такие сны, что сбываются наяву, - редкость даже в болотном королевстве. Потому слухи о приезде пророка быстро разлетелись по Нэн-Клеру и возбудили всеобщий интерес.
        Когда поутру пророк с Герионом и остальною свитой покинул гостиницу, за ними увязалась стайка зевак. Она неуклонно росла по мере движения вдоль улиц, и на подходах к собору Кристена - главному храму столицы - составляла уже полтысячи душ. В других землях толпа ведет себя голосисто, но осторожные болотники тушуются и затихают при большом скоплении народа. Потому толпа следовала за пророком в жутковатом молчании, не издавая иных звуков, кроме шороха подошв да ворчливых шепотков. И паломникам, и Гериону, да и самому пророку становилось не по себе.
        Но на соборной площади тишиною и не пахло. Люди азартно гомонили, наблюдая некое действо перед ступенями храма. Подойдя ближе, пророк и Герион увидали причину шума: четверо бедняков сцепились меж собою и катались по бревнам, из коих состоял настил площади, отчаянно тузя друг друга. Четное число драчунов располагало к честному разделению сил, однако нищие образовали неравновесные команды: трое колотили одного. И, что самое занятное, этим одним был вчерашний знакомец пророка.
        - Прекратите насилие! - потребовал южанин.
        Драчуны не услышали его, но люди из толпы откликнулись на зов, разняли нищих и поставили пред лицом пророка. Трое победителей жарко отдувались, побежденный потирал многочисленные ушибы.
        - За что вы его избили?
        - Этот гнойник занял наше место!
        - Ва-аше место?! - избитый едко рассмеялся. - Феодалы выискались! А покажите-ка ленную грамоту на эти ступени!
        - Все в городе знают: ступеньки собора - наши! Только мы здесь просим милостыню! Другим нельзя!
        - Может, это в вашем уставе прописано? Старейшины гильдии так постановили?! Если да, отведите меня к ним!
        - Мы тебя в Ямы отведем, если не уймешься!
        - Боитесь конкуренции, да? Я вступлю в гильдию нищих! Стану мастером, старейшиной… генералом нищих! Мне будут столько подавать, что я куплю эти ступени вместе со всем собором!
        - Ты - большой мастер в сборе подаяний? - спросил пророк.
        - Еще бы!
        - Пока я отметил лишь твое умение быть избитым.
        - Одно - часть другого. Сначала тебя бьют, потом жалеют и дают милостыню. Проверял в Альмере, Надежде, на берегах Холливела - работало всюду.
        - Ты не очень-то разбогател.
        - Много ты понимаешь! Я потратил все деньги на дорогу сюда. Одна переправа чего стоит!
        - И снова я диву даюсь: ты проделал такой путь, чтобы просить милостыню перед храмом?..
        Нищий фыркнул и задрал подбородок с достоинством принца Великого Дома. Из его челюсти торчал липкий грязный пучок волос, в лучшие дни именовавшийся бородою.
        - Добро пожаловать в Нэн-Клер, премудрый! - произнес приятный низкий голос. Обернувшись, пророк увидел священника в праздничной зеленой мантии, который вышел из храма навстречу гостям. - Рад приветствовать вас. Надеюсь, ваше странствие было легким.
        Пророк улыбнулся:
        - Нет ничего сложного в странствиях: переставляешь правую ногу, затем левую, и так по очереди. Доброго здравия, отче!
        - Мое имя - отец Лорис, - поклонился священник. - Его преподобие епископ Нэн-Клера страдает недугом и глубоко сожалеет, что не смог выйти из дому. Мне выпала честь встретить вас и познакомить с нашей великой святыней: чудотворящей скульптурой Праотца Кристена.
        - Я буду счастлив увидеть ее, но имею к вам просьбу. Отче, позвольте взять с собою одного человека.
        Пророк метнул взгляд на нищего, и тот ощетинился:
        - Эт-то еще зачем?
        - Ты второй раз встретился на моем пути. Возможно, боги хотят мне что-то сказать.
        - А мне какое дело до твоих бесед с богами?
        Герион не выдержал такой наглости:
        - Не ценишь оказанной чести - тогда убирайся! Поди прочь, зловонный гнойник!
        Ему понравилось словечко, услышанное от драчунов. В понимании Гериона, оно передавало самую суть этого мерзкого попрошайки.
        - Нет, отчего же, - возразил нищий, - я ценю честь. Если оказывают, то я завсегда. Такого ценителя чести еще поискать!
        Он скользнул между пророком и отцом Лорисом, прямиком к порталу собора:
        - Куда заходить - сюда?
        Пророк, усмехаясь, последовал за нищим, остальные - за пророком. Так и вошли в храм: грязнючий избитый попрошайка, за ним южный сновидец, за ним - святой отец.
        В соборе тоже хватало людей, ведь стояло воскресенье, и не так давно завершилась проповедь. Пока пророк шел к алтарю, один, второй, третий выхватились с привычными вопросами: «Что тебе снилось, пророк? Какое ждет нас будущее?» Подмастерье в серой робе любопытствовал:
        - Скажи, премудрый, моя любовь достигнет успеха?
        - Если ты полюбил, это уже успех, - отвечал пророк.
        Зверолов в шапке с хвостиком просил совета:
        - У меня пятеро детей и жена снова на сносях… Что скажешь, премудрый: богам угодно, чтобы родила? Или зелье купить?..
        - Боги сами исправят то, что им неугодно.
        Мрачный воин в маскировочном плаще спросил требовательно:
        - Мне предложили одно дело. Взяться за него или нет?
        Пророк пожал плечами:
        - А у меня дома в сарае топор. Я думаю: наточить его, или и так сойдет?
        - Почем мне знать? Я не видал твоего топора!
        - А я не слыхал твоего дела.
        Нищий слышал все ответы, поскольку шел возле пророка. Одобрительно буркнул вполголоса:
        - Ты еще тот мудрец. Знаешь, что говорить дуралеям!
        - А сам не желаешь спросить о чем-нибудь?
        Нищий мотнул головой:
        - Заладил - спроси да спр-роси. Не хочу я тебя спрашивать! Сам все знаю!
        У Гериона зачесалась рука, чтобы схватить нищего за шиворот и выкинуть из храма. Но сделать этого он не смог: процессия подошла к алтарю. Опустившись на одно колено, все прочли «Укрепимся трудами и молитвами», а затем следом за отцом Лорисом поднялись по винтовой лестнице на балкон. Чудотворная скульптура Праотца Кристена была настолько почитаемой святыней, что хранилась не на алтаре, а над ним. Увидев ее, пророк и Герион испустили вздохи удивления.
        Скульптура величиною в треть человеческого роста располагалась на мраморном постаменте. Она изображала мужчину в набедренной повязке с погасшей свечой в руке. Мужчина выглядел живым. Не в метафорическом смысле, как, возможно, подумал читатель, но в самом прямом. Кожа имела идеально правильную фактуру, мышцы бугрились под нею. Темнели родинки, матово поблескивали ногти, кудрявились волосы, покачиваясь от потоков воздуха. Зрачки хранили живой влажный блеск. Священный Предмет (а это, вне сомнений, был он) представлял собой уменьшенную втрое копию живого Праотца Кристена.
        Но потрясала не только точность изображения. Едва гости приблизились к святыне, как леденящие душу черты скульптуры бросились в глаза. Изображенный мужчина страдал тяжелейшим недугом. Его лицо мертвенно белело, кожа обтягивала кости черепа, словно бумага. Грудь, шею, плечи усыпали нарывы и язвы, по спине струился лихорадочный пот. Ноги стояли так нетвердо, что, казалось, вот-вот подогнутся, и скульптура рухнет с постамента. Ужасней всего была рука с потухшей свечой: на ней отсутствовала кожа.
        - Святые боги! - выдохнул Герион и дважды сотворил спираль.
        Отец Лорис заговорил, низко поклонившись святыне:
        - Сей Предмет дошел до нас от самого времени Прародителей. Сличение с сохранившимися рисунками показывает, что божественная скульптура с высокой точностью повторяет внешность Праотца Кристена. Святой Кристен со своим братом Эдвардом посвятили жизнь изучению наук и познанию природы сил, с помощью которых боги управляют миром. На склоне лет Кристен впал в еретическое заблуждение: решил, что сумел понять закономерности божественной власти, и взялся писать об этом книгу. Боги послали Праотцу грозное предупреждение: его скульптура на глазах изменилась и обрела вот такой ужасающий вид. Кристен немедленно раскаялся в гордыне, сжег еретические заметки и поручил брату написать иную книгу - бросающую почтительный луч на тайны мироздания и должным образом славящую богов. Так появилась…
        - «Божественная механика», - сказал пророк. - Мне выпало огромное счастье прочесть этот труд.
        - Я не могу удержаться от зависти к вам!
        Герион полюбопытствовал:
        - Отчего же зломерзкие язвы не пропали с лика Праотца, когда он отринул гордыню?
        - Они остались как назидание для потомков.
        - А что символизирует свеча в руке Праотца?
        - Она - знак угасания духовности, к коему ведет гордыня. Очевидно, во времена Сошествия эта свеча горела, а угасла в дни ереси Кристена.
        - Плохо, - почему-то сказал нищий и нервно почесал плечо. На него не обратили внимания.
        Пророк наклонился к изуродованной руке скульптуры, внимательно рассмотрел свечу.
        - В ней имеется странность, вы не находите?
        Священник согласился. Тщательно присмотревшись, Герион тоже понял, о чем речь: в контрасте с жутковатым правдоподобием скульптуры, свеча была выполнена очень грубо. Ни фитилька, ни капель оплывшего воска - просто белесый стерженек.
        - Скажите, отче, какие чудеса творит сия святыня?
        - Исцеляет страждущих, премудрый. Убирает комариную лихорадку, красную сыпь, шейные нарывы, а при должной силе молитвы - даже постыдные хвори.
        - Сквер-ррно… Др-ррянь! - прорычал нищий и яростно поскреб себя.
        - Заткнись, ничтожная тварь, - шикнул на него Герион.
        Пророк обошел вокруг скульптуры, впервые удостоив внимания не ее саму, а окружающее убранство: дивные и загадочные иконы, вырезанные по черному дереву; стрельчатые мозаичные окна, витиеватые искровые светильники. Перевел взгляд к двери, поискал глазами.
        - Верно ли, отче, что искровые лампы зажигаются из центрального нефа?
        - Как принято во всех храмах, премудрый.
        - Стало быть, днем этот балкон освещен солнечным светом, а после заката служитель сперва зажигает искру, и лишь потом входит на балкон?
        - Конечно, премудрый.
        - Значит, никто не видит скульптуру Праотца Кристена в темноте?
        - Было бы странно прийти к святыне и не увидеть ее из-за темени.
        - Отче, вы позволите мне поставить маленький опыт?
        Получив согласие, пророк попросил Гериона:
        - Позвольте ваш плащ, милый друг.
        Тем временем нищий совершенно утратил покой. Он рыскал по балкону, как зверюга в клетке, издавал злое бормотание и так скреб свои руки, будто хотел ободрать с них кожу и уподобиться скульптуре Праотца. Изо всех сил стараясь не замечать нищего, Герион расстегнул серебряную фибулу, скинул бархатный плащ и с низким поклоном подал его пророку.
        - Будьте добры, держите один край, а я - другой. Вы же, отче, придержите ткань по центру.
        Трое простерли плащ над головой скульптуры и опустили по краям на манер шатра. Густая тень накрыла Праотца Кристена.
        - Глядите на свечу, друзья!
        Герион ахнул. В темноте стало заметно, что свечу опоясывают тончайшие лучи света - не прямые, а изогнутые, как лепестки цветов! Цветок, сотканный из красных лучей, был самым крупным: его лепестки упирались в животы южан. Цветок из голубых лучей имел пару футов в поперечнике и целиком помещался внутри красного. А самый крохотный цветок состоял из белесых едва заметных лучиков и жался к самой свече, будто надетая на нее корона. Что же до свечи… она источала призрачное, едва видимое мерцание.
        Герион попятился и выронил плащ. Отец Лорис в изумлении уставился на Пророка:
        - Как вы догадались? Видели это во сне?
        - Нет, отче. Просто мне выпала удача ознакомиться с «Божественной механикой». Я узнал, что Праотец Кристен уделял много времени изучению Мерцающих Предметов, и допустил, что скульптура должна отражать этот факт.
        - Вы воистину…
        Отец Лорис не успел выразить восторг: нищий прервал его отчаянным воплем.
        - Аа-аа! Плохо-оо! Не могу. Не могу-ууу!
        Впиваясь ногтями себе в лицо, он кинулся к выходу, на лестницу. Споткнулся, потерял равновесие, скатился по ступеням…
        - Так тебе и надо, - злорадно усмехнулся Герион, но пророк с отцом Лорисом поспешили на помощь бедняку.
        Едва его подняли на ноги, как он заорал: «Пр-ррочь!», - и рванулся к выходу из храма, поскользнулся на мозаичном полу, пребольно грохнулся на спину. Его снова подняли и бережно под локти вывели на площадь.
        Там было свежо, моросил дождь. Растирая влагу по лицу, нищий пришел в себя.
        - Я ж говор-ррил… Не надо мне в собор!
        - Прости меня, - сказал пророк. - Я не желал тебе зла.
        - Добр-рохоты идовы…
        - Я действительно хотел тебе добра.
        Пророк вложил монету в дрожащие пальцы нищего. Тот поднял ладонь, блеснул чеканный золотой эфес.
        - Др-ряяянь… - простонал нищий и шарахнулся в сторону, выронив монету.
        - Постой! - крикнул пророк. - Как тебя зовут-то?
        Но нищий уже исчез среди толпы.
        Герион подобрал эфес и вернул пророку. Сказал:
        - Душа этого отребья - такая же гниль, как его лохмотья. Недаром он ошалел при виде святыни. Тень Идо владеет его сердцем!
        Пророк покачал головой:
        - Не будьте так строги, мой друг. Просто бедолага раньше не видел Предметов.
        - Зрелище слишком потрясло его, - согласился отец Лорис.
        - В отличие от вас, отче, - сказал пророк. - Вы удивились моей догадливости, но не тому, что свеча Кристена мерцает. Вы уже знали тайну?
        - Это же мой собор, - с достоинством произнес священник.
        - Однако раньше времени не выдали своего знания… Полагаю, отче, вы - первые врата?
        Священник поклонился:
        - Проницательность делает вам честь, премудрый.
        - Могу ли я полюбопытствовать о вашем решении?
        - Вы прошли врата, премудрый. И вы, славный.
        Герион застегнул плащ с видом самодовольства. Иного он и не ждал.
        - Как ни странно, - добавил отец Лорис, - тот бедняк тоже прошел первые врата. Жаль, он этого не знает.
        К данной минуте у проницательного читателя наверняка назрел не один вопрос.
        Что это за Ямы, которыми пугали нищего драчуны?
        Отчего священник назвал себя вратами?
        Какое имя, в конце концов, носит пророк?
        Правда ли, что подобострастие Гериона выглядит несколько наигранным?
        Мы осветим лишь один из этих вопросов, а остальные со временем сами собою получат ответы. Безликое «пророк», коим мы величаем героя, отражает его собственную неловкость от звука своего имени. Ведь имя это, громогласное и пафосное, прекрасно подходило тому человеку, каким был пророк до отшельничества, и отнюдь не соответствует его нынешнему образу. Девять лет назад пророк звался преславным Франциском-Илианом рода Софьи Величавой. Он был столь велик, что владыка Телуриан считал правильным вставать с трона при его появлении. Он владел таким богатством, что однажды купил остров ради единственной прогулки с любимой. Он имел одного сына и шестнадцать дочерей, и столько альтесс, что если бы каждой дарил утеху хотя бы раз в неделю, то никогда не вставал бы с ложа любви. Он носил титулы внука солнца, простирателя блаженной тени, хранителя ключей от Львиных Врат, славного над славными и Первого из Пяти. Говоря коротко, Франциск-Илиан был полновластным королем Шиммери.
        В те времена и уходит корнями витиеватая льстивость Гериона.

* * *
        Невзирая на чудесную разгадку тайны скульптуры Кристена и легкое прохождение первых врат, вечером пророк был мрачен. Он дочитал трактат «Божественная механика» и обогатился рядом интересных мыслей о Мерцающих Предметах, но так и не получил столь желанного откровения. Не Мерцающие и не скульптура Кристена волновали его, а видение гибели мира, ничуть не поблекшее в памяти за восемь лет. Неведомая катастрофа, которую знаменовал тот сон, стала на восемь лет ближе, а пророк не сделал ни шагу по пути спасения. Простой люд с его незатейливыми вопросами больше не забавлял пророка, а вызывал раздражение и злость. Добрый Герион силился убедить сеньора, что мелочные вопросы людей предвещают светлое будущее: ведь если бы наступала трагедия, хоть кто-то да ощутил бы ее близость. А раз никто не тревожится о большем, чем собственный кошелек, здоровье или постель - то, значит, никто ничего страшного не предчувствует. Пророк поблагодарил помощника, хотя знал, что тот неправ. Сам-то пророк ясно ощущал приближение опасности. Своим чувствам он верил больше, чем чужим.
        Около полуночи Франциск-Илиан отошел ко сну, измученный тревогами, а Герион вернулся в свою комнату, где нашел странную записку. «Сделай двести шагов по улице», - значилось в ней незнакомым почерком. Герион проверил заряды в кинжале и искровом самостреле, запахнул плащ поплотнее и вышел на улицу. Сделав двести шагов, он остановился на перекрестке. Широкую улицу, ведущую к гостинице, пересекала узкая и кривая. Ни на той, ни на другой не наблюдалось ни души. Герион покрутился на месте, присматриваясь. Нэн-Клер не баловал обилием освещения: фонари стояли по паре на квартал, между ними гнездилась глубокая тень, но все же не настолько густая, чтобы в ней скрылся человек. Да и шагов было не слыхать. Журчала вода под дощатым уличным настилом, плямкали капли, падая в лужи, цвиринькали ночные кузнечики в зарослях плюща на стенах домов… Герион выбранился и развернулся назад к гостинице. Прямо за спиной стоял человек.
        Герион не успел вскрикнуть - с быстротой змеи человек схватил его за шею. Перчатка человека была липкой и горячей; жжение прошло по коже и мышцам шеи, глотка заполнилась огнем. Дыхание перехватило, в глазах помутилось. Герион поднял руки для защиты - они оказались мягкими, как вата. Рванулся назад - ноги подогнулись, уронив его на настил. Человек подхватил Гериона и поволок в боковой переулок…
        Когда туман в голове рассеялся, помощник пророка обнаружил себя сидящим на полу у стены в очень странной комнате. Все ее стены покрывала бахрома из пучков зелени, развешенной на веревках. Здесь были разнотравья и букетики цветов, гроздья ягод и сушеные грибы, камыши и стручки. Тут и там в дебри сушняка врастали полки со склянками, горшками, мешочками, а также бронзовыми ступками, пестиками, щипцами и прочим инструментом. Воздух наполнял такой хаос запахов, что обоняние тщилось выделить и распознать хоть один из них. Из мебели в комнате имелся только низкий стол. Возле стола на корточках, по-жабьи, сидел тот самый человек. Он откинул капюшон маскировочного плаща, и Герион смог рассмотреть его черные сальные волосы, крючковатый нос, близко посаженные глаза. Герион пошевелился и не обнаружил на себе веревок, отчего сразу испытал прилив смелости.
        - Что ты себе позволяешь, болотник? Знаешь ли, какого человека похитил? Безопасней для тебя было бы сорвать кисточку со львиного хвоста!
        - Ты сам искал встречи, - тихо произнес человек. - Не хочешь - уходи.
        - Я не просил, чтобы меня парализовали и волокли куда-то, будто тюк соломы!
        - Ты должен был убедиться в моем мастерстве. Разве нет?
        Герион потянулся и размял затекшие плечи.
        - Значит, ты - жало криболы?
        Человек промолчал.
        - То есть, болотный асассин? - уточнил Герион.
        Человек отрицательно качнул головой:
        - Я не убиваю за деньги. Владею искусством, но оно не продается. Не такому, как ты.
        Гериона задели последние слова, но он вовремя сообразил, сколь неуместно будет козырять титулами. Чем меньше узнает о нем болотный мерзавец - тем лучше.
        - Мне не нужно все твое искусство, ловкач. Я хочу купить только один инструмент.
        - И ты применишь его для умерщвления человека? - осведомился болотник.
        - Будь ты даже мамой моей жены, и то я не давал бы тебе отчета. Как применю - тебя не касается.
        - Ты должен принять условие, - сказал болотник. - Когда увезешь инструмент к себе в Шиммери, делай с ним что хочешь. Но в Дарквотере ты не умертвишь никого.
        - Моя жизнь и так полна хлопот. Не хватало еще травить болотников!
        - Покажи мне деньги.
        Они недолго поторговались и сошлись в цене, Герион выложил эфесы на стол. Жало криболы поднялся, чтобы взять их, и лишь теперь Герион отметил: все время разговора болотник сидел на корточках, не ощущая никакого неудобства. Его тело было много гибче обыкновенного человека, и Герион при этой мысли испытал омерзение.
        - Держи, - сказал жало криболы и дал южанину маленькую, меньше ладони, подушечку. Она болталась на веревочке, словно талисман. На сером боку подушечки темнели две бурые линии, похожие на шрамы.
        - Это инструмент? - удивился Герион. - Как же ею убить?
        - Всего лишь мишень, - ответил болотник.
        Он отошел к стене и, пошарив рукою среди пучков травы, выдернул крупный стручок. Держа его пальцами за хвостик, тихо заговорил:
        - Кустарник корзо стоит на полпути между растениями и животными. Взрослый корзо имеет все признаки растения, но семя его - живое. Оно умерщвляет диких свиней, превращая их плоть в живительную почву, пускает в нее корни и дает начало новому кусту.
        Герион вообразил побеги, растущие из дохлой свиной туши, и с трудом подавил тошноту.
        - Оставь при себе эти мерзости! Просто дай мне яд!
        - Свиньи бегают по чаще с ритмичным звуком, - продолжил болотник. - Зависимо от местности, их копыта хрустят по валежнику или тупают по твердой почве, или чавкают по грязи - но всегда ритмично. Семя знает этот ритм.
        Болотник трижды ударил ногою в пол. Звук от мягких мокасин был очень тих, но размерен, как часы: тум - раз, два - тум - раз, два - тум. Стручок в его пальцах раскрылся и из него свесилась на тонком стебельке бусинка - крохотный глаз.
        - Шкура свиней очень толста, ее не прокусит даже рысь. Но на шее свиньи имеется уязвимое место. Две складочки тонкой кожи, по цвету как грязная кровь. Семя корзо слишком мало и глупо, чтобы разглядеть всю свинью, но две бурые черты на ее шее…
        Что-то продолговатое, как пиявка, выпало из стручка и метнулось к Гериону. Безумно быстро, неподвластно глазу! Точка на полу - исчезла - появилась на два ярда ближе - исчезла - появилась у ног - исчезла. Подушечка в руке южанина качнулась, когда пиявка впилась точно в середину правой бурой черты. С огромным опозданием Герион отшвырнул ее.
        - Будь ты проклят, болотник! Какого черта?..
        - Тебе следовало убедиться в действенности инструмента. Будь эта полоска на твоей одежде, ты умер бы примерно за минуту. Свинья успевает пробежать полсотни ярдов, тем самым распространяя семена корзо.
        Он подобрал талисман, оторвал пиявку и бросил в горшок, подушечку окунул в другой горшок, над ним поднялся желтоватый дым.
        - Нейтрализатор яда? - с умным видом спросил Герион.
        Болотник странно ухмыльнулся:
        - Нейтрализатор этого яда сам по себе смертелен. От семени корзо нет спасения.
        Герион поразмыслил.
        - Значит, я должен пометить жертву двумя красными полосками…
        - Не красными, а грязно-багровыми - как смесь крови с пылью.
        - А потом потопать ногами…
        Болотник трижды щелкнул пальцами, затем трижды клацнул языком.
        - Любой четкий ритмичный звук. Главное - ритм: два такта мимо, третий - удар.
        - Семя прокусит одежду?
        - Полотняную, не кожаную.
        - И не промахнется?
        - В том и сила, южанин. Пусть рядом стоят хоть двадцать человек - семя атакует меченого. В миг укуса ты можешь быть за сто шагов от цели - лишь бы семя услышало твой сигнал. Никто и никогда не докажет твою вину. За пределами Дарквотера никто даже не поймет, что случилось.
        Герион оскалился плотоядно и гадливо:
        - По рукам.
        Остальные семена корзо, кроме пробного, хранились в мешочках, набитых войлоком. Болотник вручил Гериону один такой мешочек с тремя стручками внутри.
        - Не вынимай их раньше времени. Если будут слышать звуки, могут проснуться от стука копыт или уличных барабанов.
        Герион для верности обмотал мешочек парой тряпок и сунул в карман сюртука. Затем он изложил просьбу, которую жало криболы счел довольно странной, но согласился выполнить за пару елен. Герион уплатил их и попрощался, не скрывая брезгливости.
        - Я не хочу, чтобы ты знал дорогу, - сказал болотник, зачерпнул из мешочка пыльцы и дунул в глаза Гериону. Изрыгая проклятия, тот ослеп.
        Болотник за руку вывел его из дому и повел по улицам, сбивая с толку поворотами и зигзагами. Минут через десять, когда зрение вернулось к южанину, они стояли на дороге, свободной от домов. Единственный фонарь кое-как освещал дорожный настил, по обе стороны которого тянулись глубокие канавы. В них, как и повсюду в этом треклятом городе, журчала вода - но как-то особенно громко. К журчанию примешивался странный и неприятный звук: вроде влажного хруста или чавканья.
        - Послушай. Если хочешь, загляни: под фонарем ты сможешь их увидеть.
        - С меня довольно болотных мерзостей! Немедленно верни меня в гостиницу!
        - Это Ямы, - продолжил жало криболы, игнорируя вопли Гериона. - Сюда попадают все сточные воды города, все нечистоты. Но запах почти не ощущается, верно? В Ямах кишат щуры - трясинные крысы. Они всеядны: начисто выедают все, что может гнить. Из Ям в море вытекает чистая водичка. Город сам убирает за собою.
        - Значит, вы, болотники, чистоплотны как девственница? Прекрасно, расскажу друзьям, они заплачут от умиления. А теперь мне пора спать!
        - Что особенно приятно, щуры боятся громких звуков. Потому Ямы почти безопасны: если случайно упал туда, просто ори и бей руками по воде, и ни одна крыса тебя не тронет. Но если вдруг по какой-то причине ты онемел и лишился подвижности…
        Жало криболы поднес руку в отравленной перчатке к кадыку Гериона.
        - Крепко помни наш договор: ты никого не тронешь в Нэн-Клере.

* * *
        На третий день визита в город пророк Франциск-Илиан посетил гавань. Она привлекала его интерес, поскольку граничила с бездной.
        Гряда Фольтийских островов, лежащая в шестидесяти милях к западу от побережья Дарквотера, отделяет от океана большую заводь. Защищенная от течений и штормов, эта заводь всегда тиха, будто озеро. Богатые жизнью и грязью реки Дарквотера выносят в море массы листвы, перегноя, животных и растительных останков. Яркое южное солнце круглый год греет заводь, превращая ее в гигантский котел с питательной похлебкой для всех видов морской жизни, прежде всего - водорослей. Глубины заводи так плотно заросли ими, что превратились в сплошную непролазную чащу; вода же настолько переполнилась планктоном и плавучими растениями, что сменила исконный синий цвет на черно-зеленый. Эта часть моря зовется Топями Темных Королей.
        Набережная кишела людьми. Корабли из Шиммери и Мельниц, и Закатного Берега заходили в Нэн-Клер, чтобы нанять лоцмана: только болотники знали безопасные пути через Топи Темных Королей. Лоцманов не хватало, многим судам приходилось выстаивать по нескольку недель, пока найдется навигатор. Конечно, экипажи не тратили это время впустую: купцы вели бойкую торговлю, а матросы развлекались, как могли. Набережная выглядела будто ярмарка в канун дня изобилия: всюду пестрели шатры и лотки, толпились зеваки, сновали торговцы, орали зазывалы. Чужеземцы зарабатывали монету, показывая диковинные штуки. Вот огромный медведь отплясывал под звуки дудки, на которой наигрывал нортвудский боцман. Вот пара моряков Закатного Берега жонглировали горящими факелами, а потом сами выдыхали языки пламени. Вот здоровяк из Фейриса водил на веревке карлика, а тот нес на плечах другого карлика - еще вдвое меньше. Вот здешняя болотная ведунья продавала зелья от всего, а рядом шарлатан из Шейланда вопил, что никаких зельев не нужно, ведь любую хворь можно выкатать стеклянным шариком (девчонка-помощница продавала шарики и записки с
заклинаниями).
        А вот толпа окружила голосистого бедняка, который вещал о битве под Мелоранжем. Он явно затруднялся в подборе слов и многие описания заменял возгласами: «Хр-рясь! Бумц! Ур-рааа! Караууул…» Так что выходило не очень внятно, зато весьма эмоционально:
        - Подайте милостыню, добрр-ррые матрр-росы! Подайте тому, кто видел идову тьму! Владыка вел нас по реке без воды - сухое русло, да! Сухое, как моя глотка. Он шиммерийцев послал впер-рред. Сказал: «Вперр-ред, принц, дуй за славой!» И принц только вперед, как тут шаваны - дыш-тыгыдым! Принц: «Стоять!», а шаваны: «Ур-ррааа!» Врубились так, что хрясь-барабам! Караул настал принцу, а владыка своим гвардейцам: «Искру к бою!» А гвардейцев-то сколько? А ну, угадай!
        Он схватил первого попавшегося морячка за рукав:
        - Угадай, говорю!
        - Десять тыщ!
        - Размечтался! Тыща наших была - вот и все. А шаванов - сорок тыщ! И они - хрррясь! А гвардейцы искрой - тыдыц. Шаваны - ой-ой, но снова - хр-ррясь! А гвардейцы искрой - тыдыц!
        И в этот миг высочайшего накала бедняк внезапно сбился, закашлялся и попросил:
        - Подайте бедному человеку, что лишился всего.
        По толпе пробежал ропот:
        - До конца расскажи! Что дальше-то было?
        - Дальше не помню. Сказал же - лишился всего!
        - Чего ж ты лишился, баран? Руки-ноги на месте, голова тоже. Яйца тебе что ль оторвали?..
        - Вссссего, - просипел бедняк таким зловещим шепотом, что люди сразу утихли. - Всссего - это значит, души. Торкнуло меня искрой. А когда бьет искра, она душу убивает!
        - Да ладно… - сдержанно усомнился кто-то.
        - В глаза мне загляни. Сам посмотри - есть там душа, али нет?!
        При этих словах бедняк вскочил во весь рост и оттянул нижние веки. Зрачки безумно вращались, белки багровели сетью прожилок.
        - Святые боги… Тьма тебя загреби…
        Потрясенные слушатели стали швырять рассказчику монеты - щедро, без скупости.
        Пророк еще на подходе заслышал знакомые нотки в речи бедняка. Теперь же, когда рассказчик поднялся и дал своей голове показаться над толпою, Франциск-Илиан улыбнулся новой встрече. Но вместо приветствия задал каверзный вопрос:
        - Скажи-ка, друг, а ты на чьей стороне бился?
        - Я-то?..
        - Ты-то!
        - Я сражался на стороне истины!
        Любые сомнения расшиблись о такую отповедь, и нищий в благословенной тишине стал собирать монеты.
        - Как тебя зовут? - спросил пророк.
        - Вот зачем ты все за мною ходишь, а? - вместо ответа проворчал нищий. - Этот твой… в плаще с фибулой… ножичком мне грозил, велел не попадаться на пути. Я уж как могу стараюсь - но нет, где ни стану, туда ты и явишься.
        Пророк удивленно воззрился на Гериона, а тот покраснел от стыда. Королю не следовало знать, как Герион пачкал нож о подзаборную шваль. Нищий продолжил:
        - Скажи честно, пресветлый… или как тебя там… снова меня куда-то потащишь? Опять захочешь сны рассказать? Я уже сыт по горло твоими снами, хотя ни одного не слыхал!
        Пророк ответил:
        - Я не навязываю знаний тем, кто их не хочет. Но сейчас я с друзьями собрался покататься. Раз уж ты нам встретился - не составишь ли компанию?
        Нищий наморщил нос:
        - Покататься - надеюсь, не поездом? Я ненавижу поезда!
        - Лодкою.
        - Лодкой можно, - снизошел бедняк. - Вот монетки соберу - и айда.
        Гериона аж покоробило от презрения. Нахальный гнойный прыщ! Поезда он ненавидит! Да ступал ли он хоть ногою в самый дешевый вагон самого захудалого состава?!
        Незнакомый голос с сильным акцентом отвлек Гериона от упоения злобой.
        - Приветствую премудрого и славную свиту. Простите, что пришел долго. Было нелегко вас видеть среди толпы.
        Перед ними возникли трое мужчин в синих с черным камзолах дарквотерского флота. Говорил старший по званию:
        - К вашим услугам адмирал Фанно Грок, первый навигатор ее величества Леди-во-Тьме.
        Пророк отрекомендовал себя и свою свиту. Адмирал сказал:
        - Я наслушан про желание премудрого усмотреть Топи Темных Королей и буду рад помочь. Сколь долгую прогулку вы хотите?
        - Часа будет довольно, - ответил пророк. Он не думал, что для познания истины необходимо полностью пересечь Топи. Войти в них, заглянуть в черную воду, не имеющую дна, увидать остовы кораблей, вросших в море, - и смысл откроется… если только он есть в Топях.
        - В таком случае, мы возьмем бот, - решил адмирал и послал помощника снаряжать судно.
        Спустя полчаса весельный бот резво шел к выходу из гавани. На борту находился пророк с Герионом и свитою, нищий гнойник, адмирал Фанно Грок со старшим офицером и команда гребцов. Боцман отстукивал такт на барабане, гребцы ритмично взмахивали веслами, а Герион с беспокойством думал о семени корзо, спрятанном в мешочке под плащом. Что, если оно услышит сквозь войлок ритм барабана и выйдет на охоту? Конечно, на теле Гериона нет бурых полос, но вдруг за неимением бурого семя вопьется куда попало?! Позже он сообразил: даже если семя проснется, то все равно не сумеет развязать мешочек.
        Темное могущество Топей начиналось за пределами гавани, и пока судно шло туда, пророк завел беседу с адмиралом.
        - Простите мне нескромный вопрос. По вашему акценту и чертам лица я полагаю, вы родом с Фольты?
        - Из Республики Фольта, - подчеркнул адмирал.
        Фольтийцы всегда гордились независимостью от Фаунтерры и своею странной формой правления, именуемой равновластием. Гериону было этого не понять. Лично он восторгался пирамидальной стройностью поларийской иерархии и приходил в ужас от мысли об обществе, плоском, как половица.
        - Насколько я понимаю, - вел пророк, - ваша вера отлична от нашей?
        - Как ветер от моря.
        - Я слыхал, фольтийская религия предсказывает конец света.
        - Конец света?.. - переспросил адмирал.
        - Вы верите, что мироздание рано или поздно погибнет.
        - Мироздание?
        - Все, созданное богами. Люди, животные, растения и все прочее, что есть на вселенской спирали. Ваша церковь предвещает гибель всего этого. Я прав?
        Адмирал рассмеялся:
        - Конечно, нет! Вот же задумали! Погибнет не мироздание, а только Поларис.
        - Что-оо? - в один голос воскликнули Герион и нищий.
        - Сказано, что ваша войственность… воинственность не доведет до добра. Поларийские лорды построят столько замков, а рыцари накуют столько доспешных железов, что земля не сможет держать такую тяжесть. Материк расколется на сто тысяч островков, рыцари в железе потонут, а замки разрухнут. Империю Полари придет наконец, но Республика Фольта будет процветать, как и прежде. Все, кто останется жив, признают правду нашего равновластия.
        - Нехило выдумали, - одобрил нищий.
        Герион спросил:
        - А что вы, солнцемудрые гении, сделаете с тремястами боевых кораблей шиммерийского флота? Они-то не потонут, когда Поларис расколется!
        - Все моряки переплывут на нашу сторону, едва услышат мудрость фольтийского морского закона.
        Герион хотел выяснить, что это за морской закон, но пророк задал вопрос поинтересней:
        - Как же вы с такими убеждениями сумели стать первым навигатором Леди-во-Тьме?
        Адмирал пожал плечами:
        - Прошел врата и выслужил доверие. Наша вера гласит: Поларис рухнет через триста лет. А до тех пор он будет стоять крепко, так что мы не пытаемся вредить вашему глупому империю.
        - Жаль, что Оррриджин не фольтиец, - процедил нищий.
        Тем временем бот вышел из гавани, и вода за бортом сменила цвет. Верхние три фута хранили прозрачность - было видно, как полощутся в них медузы и мечутся рыбки, встревоженные веслами. Но глубже море становилось зеленым. Бесчисленные водоросли слипались в единую, непролазную и непроглядную массу. Под днищем бота лежали морские джунгли.
        - Мы вошли во владения Темных Королей, - сообщил адмирал Фанно. - Взгляните вперед и увидите первое их завоевание.
        Прямо по курсу в полумиле от бота из воды торчал угловатый силуэт. Присмотревшись, Герион понял: это полузатопленная шхуна, нырнувшая кормою под воду и задравшая нос.
        - Пять лет назад ее схватили Темные. Сбилась с фарватера, запуталась килем в чаще.
        - Стоит так уже пять лет?! - ужаснулся нищий. - Как же не утонула?
        - Увидите, когда подойдем ближе.
        Адмирал велел прибавить ходу. Барабан забил быстрее (опережая ритм копыт болотных свиней). Весла бодро вспенили воду.
        - Есть три надежных фарватера, какими можно пройти Топи, - говорил Фанно Грок. - На свете только восемь лоцманов, кто знает все три. И еще полсотни тех, кто говорит, что знает три, но на деле - лишь один или два. А сбиться с фарватера очень легко: в Топях нет ориентиров, кроме оттенков воды и останков кораблей.
        - Коли сбился с пути, то уже не вернешься? - спросил нищий. Прозвучало до странности философски.
        - Если за милю заметишь ошибку, то еще можешь выправить. Потом киль оплетут стебли, и корабль перестанет слушаться руля. Будет дрейфовать до тех пор, пока совсем не врастет. Тогда скажут: судно схватили Темные.
        Герион удивился:
        - Разве нельзя послать матросов, чтобы нырнули и очистили киль?
        - Да спасут тебя боги, славный, если нырнешь в эту воду.
        - А вовсе не ходить через Топи? - спросил пророк. - Можно обогнуть Фольту с запада.
        - Океанский бриз очень силен, а рифы вдоль западного берега коварны. Не один десяток судов разбился о них.
        Мрачный остов шхуны вырастал над черной водою и вкупе с речами адмирала производил гнетущее впечатление. Хуже всех доводилось нищему: он ворчал, жевал собственные губы, царапал плечи. Герион надеялся, что нищий снова ошалеет, как в соборе, прыгнет за борт и будет сожран медузами. Пророк, желая отвлечь всех от ужасов Топи, сменил тему:
        - Адмирал, насколько мне ведомо, ваши предки фольтийцы первыми достигли берегов Шиммери.
        - Приятно слышать это изо рта шиммерийца. Вы вечно думаете, что Лаэмский мыс открыл экипаж лорда Лаймона из Маренго. Но на правде моряки Лаймона еще были нежными мечтами их прадедушек о сладких лонах их прабабушек, когда фольтийцы уже обогнули мыс!
        - Они высаживались в Шиммери?
        - С гигантским удовольствием. Брали чай, кофейные зерна, хвостатых птиц и смешных мартышек, и все это везли на родину. Фольта уже пила лучший в мире кофе, когда Фаунтерра знала только ячменевый отвар.
        - Случалось ли фольтийским путешественникам посещать Бездонный Провал?
        - В шестом веке… ммм… в двенадцатом по вашему счету.
        - Каким он был тогда?
        - Таким же безодным… не безодным, конечно, но безумственно глубоким. Дна было не видать из-за тумана. Никто не мог спуститься и не размозжиться.
        - Не связывает ли ваша вера гибель Полариса с Бездонным Провалом? Возможно ли, что он - первая трещина на челе материка?
        Адмирал Фанно потер подбородок, закатил глаза, припоминая.
        - Ничего такого не слыхал. Провал сделали боги, а вы погибнете от своей собственной злобы, не от богов. Когда Поларис треснет, Провал наполнится водою, и станет видно, что никакой он не безодный. Наверх всплывет весь мусор, который вы, шиммерийцы, накидали вниз. А еще всплывет пустой мех, надувный воздухом, а в нем внутри записка: «Мы здесь были первыми. Моряки Фольты, шестой век». Славное будет зрелище. Надеюсь, что увижу все со Звезды.
        - Вы тоже попадаете на Звезду после смерти?
        - А куда еще? Мы же не звери! - Фанно Грок подумал и добавил: - В пророчестве говорится: «Счастливы те, кто попадут на Звезду до большого раскола. Несчастны все прочие». Так что нам надо умереть в ближние триста лет.
        - Х-ха! Я уверен, мы спр-рравимся!
        Тем временем мертвая шхуна приблизилась и стала различима во всех деталях. Вид ее вызывал оторопь. Влажные стебли поднимались из воды и густой сеткой покрывали борта, опутывали палубные постройки и основания мачт, врастали в люки, в щели меж досок… Корабль был насквозь пронизан ими, проглочен и сожран, но до сих пор не переварен. Уже не вызывала вопросов та сила, что держала его на поверхности: ветви подводных джунглей не давали ему затонуть.
        На минуту воцарилась тишина. Даже боцман перестал отбивать ритм, и весла застыли над водою.
        - Команда осталась внутри? - спросил кто-то из свиты.
        - Из Нэн-Клера пришли шлюпки и сняли ее. Топи безопасны для шлюпок.
        Пророк сотворил священную спираль:
        - Слава богам, что люди спаслись.
        - Мрррази, - прорычал нищий. - Погубили корррабль, а сами рады!
        Адмирал глянул на него с огромным уважением.
        Пророк еще долго молчал, созерцая поглощение судна подводною бездной… но, видимо, не нашел в этом желанного ключа. Печально вздохнув, попросил адмирала:
        - Будьте добры, командуйте возвращение.
        Когда они сошли на берег, адмирал Фанно Грок взял у старшего офицера карандаш и блокнот, быстро набросал несколько строк и передал записку пророку.
        - Счастливых дней в Нэн-Клере, премудрый. Я был радостный нашему знакомству.
        Отойдя на приличное расстояние, южанин развернул записку, прочел… и показал нищему. Тот отпрянул.
        - Ты, конечно, безграмотен, - понял пророк.
        - Н-ненавижу письма!
        - Будто тебе кто-то их шлет! - фыркнул Герион.
        - Попробовали бы! Руки отломаю любому, кто пр-ришлет мне письмо!
        - Зря, - сказал пророк. - В этом письме говорится, что ты имеешь шанс попасть во дворец.
        - Во двор-рец? Я? В чей?
        - Мы прошли вторые врата, ты - тоже. Остались только третьи - и путь ко двору открыт. Встреться со мною завтра, и, возможно, ты увидишь королеву Дарквотера.
        Герион задохнулся от возмущения. Он просто не находил слов: этого гнойника - во дворец! Боги, невозможно найти способ упасть еще ниже!..
        Нищий же изобразил озадаченную мину, будто прикидывал: хочет ли повидать королеву, или без этого хорошо проживет.
        - Ты желал стать лордом нищих, - сказал пророк. - Попросишь Леди-во-Тьме - возможно, она дарует тебе титул.
        - Заманчиво, - признал нищий.
        - Кроме того, оценишь иронию: ты увидишь королеву, а она тебя - нет. Леди-во-Тьме слепа.
        - Х-ха, - ухмыльнулся отброс. - Мне нрр-равится. Но чем расплачусь с тобой?
        - Спросишь меня о сне. Я расскажу. Ты скажешь, что думаешь.
        - Неох-хота… Но ладно, идет. По рукам.
        Тошнота подкатила к горлу Гериона, когда Франциск-Илиан, король Шиммери, пожал грязную пятерню отброса. Сейчас Герион ясно понимал, сколь глупо было грозить нищему ножом: ведь вовсе не этого гнойника он ненавидел всей душою.
        В эту минуту, отнюдь не подходящую для торговли, на дороге пророчьей свиты возник человек в куртке, густо обвешанной мешочками, амулетами, талисманами и тому подобной болотной дрянью. Его гундосый голос ударил по ушам:
        - Лучшие амулеты для славных! От сглаза - глория, от порчи - две. Надеть браслет - елена, скинуть браслет - эфес. Нет удачи в торговле? Плати эфес, пей зелье, ступай на базар. Мужское бессилие? Плати два, пей зелье, прыгай в постель!
        - Имеешь зелье от тупости? - спросил нищий. - За агатку куплю тебе в подарок.
        - А есть такое, чтобы услышать богов? - осведомился пророк.
        Торгаш озадачился:
        - Вот южные чудаки. Кому нужно зелье от тупости? Кто туп, тот этого не знает! Кому нужно слышать богов? Главное, чтобы они тебя слышали!
        Пророк скривил губы:
        - Значит, ты имеешь в арсенале средства лишь от тривиальных бед?
        - От каких?.. - не понял торгаш.
        - Таких, что волнуют безмозглых баранов, - перевел нищий.
        - Ты следи за языком, рвань! Я баранам не торгую! И детям не торгую, и бабам не торгую. Мои средства - только для мужчин! Коль мужчина - покупай, не мужчина - проходи! Вот ты…
        Торгаш схватил за грудки Гериона.
        - Хочешь, чтоб девушки любили? Чтобы раз глянула - и твоя?
        Герион зарделся, поскольку, говоря правду, очень этого хотел. Уже три месяца - все время путешествия! - он не имел ни одной девушки.
        - Елена плати, амулет бери, на пояс подцепи - на охоту выходи!
        Торгаш ткнул ему в руку странно знакомую мягкую подушечку с двумя багряными чертами… и лишь сейчас Герион узнал вчерашнего убийцу-болотника, которого сам же просил продать талисман! Как же ловко тот изменил внешность: одежда, походка, глаза, волосы - все другое!
        Южанин сунул ему елену и повесил талисман на пояс под дружный смех пророка и нищего. Вряд ли кто-то из них издал бы хоть смешок, если б знал истинное назначение подушечки.
        Здесь пытливый ум читателя наверняка задастся вопросом: за что же Герион так гневается на пророка? Вполне возможно, читатель уже извлек верную подсказку из герионова красноречия, дорогого платья, искрового кинжала…
        Конечно, Герион происходил из семьи южных богачей. Десять лет назад отец выхлопотал ему сказочное место: адъютант его величества Франциска-Илиана. Всякий придворный скажет: адъютант короля, не ведущего войну, - это медовый пряник, а не служба. Герион выполнял несложные поручения, покрикивал на слуг и приглядывал за секретарями - а взамен беспрестанно грелся в лучах королевского величия, пировал за роскошными столами, пил лучшие вина, носил дорогущие наряды, получал шикарное жалование и щедрейшие подарки. Порою даже любился с той или другой из королевских альтесс - ведь адъютант был молод и хорош, а Франциск-Илиан не успевал давать утеху всем своим женщинам. Словом, два года Герион прожил в сказке и мог мечтать лишь о том, чтобы король повысил его до первого министра.
        Но однажды Франциск-Илиан посетил монастырь Максимиана-у-Бездны, хорошенько выпил на пару с аббатом, а ночью увидел проклятущий сон - и решил стать отшельником. Он передал дела сыну и заперся в монастырской библиотеке, и большинство придворных вымолили у него свободу, чтобы перепорхнуть ко двору принца Гектора. «Пока смерть или воля сюзерена не освободит меня», - так говорится в вассальной клятве. В первый год Франциск-Илиан своею волею освободил всех, кто просил о том. Герион же недооценил пророчью решимость. Думал: эта блажь пройдет, как и все предыдущие. Ведь случилось, например, однажды: его величество отменил зиму в Шиммери, указом повелел считать декабрь, январь и февраль «юною весной»…
        Но шли годы, и пророк не собирался делаться обратно королем. Все глубже увязал в занудных талмудах, унылых молитвах и библиотечной пыли, а Герион зарывал свою молодость в могилу монашеской кельи! Лет пять назад он отчаялся и попросил короля снять вассальную клятву, но тот ответил:
        - Ты пробыл со мною так долго… видимо, на то есть причина. Через тебя боги намерены что-то сказать. Я отпущу тебя, когда услышу их слова.
        С тех пор не раз и не два, и не десять Герион силился изречь нечто достаточно замысловатое, что сошло бы за божье откровение. И терпел неудачи, все более печальные раз от раза.
        Франциск-Илиан все еще формально носил титул, да к тому же видел вещие сны, потому люди интересовались им. Герион зарабатывал кое-какое золотишко, распродавая пророчьи секреты всем, кто желал их знать. Но что такое заработки шпиона в сравнении с блеском успешного царедворца!..
        Таким образом, пытливый ум читателя был трижды прав в своей догадке: всеми богами проклятый сон короля сгубил молодость, карьеру и мечты Гериона. За это Герион ненавидел короля.
        Иронично и занятно: Герион знал истинный смысл того сна. Однажды пророк частично описал ему ужасное видение, и Герион без колебаний допустил: сон предвещает смерть пророка. Там показана гибель мира… но ведь сам человек для себя и есть весь мир! Если умираешь - весь твой мир гибнет вместе с тобою! Пророк не принял такой трактовки: он был не настолько дерзок, чтобы поставить знак равенства между собственным «я» и мирозданием. Герион же остался убежден в своей версии. Вновь и вновь вспоминал он слова клятвы: «Пока смерть или воля сюзерена… Воля сюзерена… Или смерть».

* * *
        На шестой день визита в Нэн-Клер пророк получил приглашение от лорда Эммона Дарклина - кастеляна королевского замка. Лорд Эммон - чистокровный янмэец, племянник Леди-во-Тьме - был одним из самых преданных ее вассалов. Степень доверия королевы к племяннику сразу выдавало расположение его личных покоев.
        На первый взгляд замок Нэн-Клер кажется не особо внушительным. Тот, кто видел неприступные громады Сердца Света, Эвергарда или Первой Зимы, не впечатлится пятиярдовыми замшелыми стенами Нэн-Клера и рассмеется, увидав вместо оборонительного рва вокруг замка - поле зеленой травки с умильными цветочками и бабочками. «Эта фортификация удержит лишь ребенка!» - скажет путешественник, и ошибется с точностью до обратного. Как раз ребенок и сможет подойти к замку, но взрослый (а тем более - воин в доспехах) провалится в гибельную бездну. Ведь поле - на самом деле, трясина, поросшая молодою травой-сеточницей.
        Единственный мост, ведущий из замка через болотное поле в город Нэн-Клер, обороняет могучая гранитная башня, испещренная стрелковыми амбразурами, камнеметными гнездами, жерлами смоляных котлов. Три дюжины воинов в этой башне могут защитить весь замок от целого вражеского полка - и с тем же успехом могут не выпустить наружу самих обитателей замка. На верхнем этаже Мостовой башни и обитает лорд Эммон Дарклин.
        Ненастным сырым днем кастелян оказал пророку радушный, но странный прием. Введя троих гостей в свою светлицу, лорд Эммон крепко пожал им руки, жестом предложил занять удобные кожаные кресла, сам уселся напротив и принялся молчать. По этикету любой земли хозяин должен говорить первым, потому гости молча ожидали, а кастелян и не думал раскрывать рта. Шла вторая минута, третья, четвертая - он знай себе рассматривал чужаков, и не будь он обличен титулом лорда, мы бы описали этот процесс более метким словом «таращился». Нищий утратил терпение, стал ерзать и почесываться. Это смотрелось несуразно, поскольку был он чист и прекрасно одет. Герион метал взгляды в сторону пророка: если уж кто имеет право нарушить паузу, то только Франциск-Илиан. Но король-сновидец как будто принял игру болотного лорда: молча крутил головой, рассматривал все вокруг.
        Минуте на шестой - Герион стал пунцовым от неудобства, а нищий успел почесать все закутки себя, кроме промежности, - лорд Эммон наконец нарушил молчание:
        - Не скажете ли, премудрый, что вам снилось?
        Нищий прыснул со смеху:
        - И над этим вопросом ты столько думал?!
        Янмэец легко мог разгневаться, но вместо этого приятно улыбнулся, и всякую неловкость как рукой сняло.
        - Нет, славный. Первую минуту я думал: «Боги, никогда прежде не видел пророка, надо его рассмотреть хорошенько!» А остальное время изобретал, как бы снять неловкость первой минуты. Решил: банальный вопрос развеселит вас.
        - Ха-ха, - изрек Герион.
        - Желаю вам здравия, милорд, - с улыбкой заговорил Франциск-Илиан. - Я всегда ценил чувство юмора, присущее вашему роду. Жаль, что Праматерь Софья не наделила меня подобным даром. Но позвольте узнать: действительно ли вас интересует ответ?
        Лорд Эммон развел руками:
        - Весь город пересказывает ваши сны, так что я, конечно, слышал немало. Но не знаю, верны ли пересказы, так что, если вас не затруднит…
        - Прошлым летом, на Софьины дни, я видел нагих Праматерь Янмэй и Праматерь Агату, что сплелись в жарких объятиях страсти.
        Нищий присвистнул:
        - Нич-ччего себе сон! А можешь в подрр-робностях?
        - Молчи, невежда! - шикнул на него Герион. - Сны следует понимать метафорически! Данное видение знаменовало мир между Янмэй и Агатой, каковой уже и наступил.
        - В запрошлом году, по Весенней Заре, - продолжил пророк, - я видел юную девочку, спасенную из лап страшного чудовища.
        - Тоже нагую? - уточнил нищий. - Ах, старый развр-рратник!
        - Глупец! - пристыдил Герион. - Этот сон несет двоемудрое значение. Спасенная девочка - в одночасье и ее величество Минерва, успешно взошедшая на трон, и внучка герцога Фарвея, избежавшая гибели в императорском поезде!
        Нищий вздрогнул, как от пощечины, и клацнул зубами.
        - Н-нненавижу поезда…
        - Перед Сошествием года семьдесят второго, - сказал пророк, - я видел корабли, что идут по морю сами собою, без ветра и весел.
        Нищий снова не сдержался:
        - И мужчин, что утешаются сами собою, без бабы! Судя по снам, голодно тебе пришлось в том монастыре!
        Герион хотел разразиться бранною тирадой, но заметил усмешки на лицах короля и лорда.
        - Премудрый, ваши сны наделены глубоким смыслом, и, что не менее важно, вы нашли двух отличных толкователей!
        - Милорд, если вам любопытно, я могу изложить все свои сны, включая первый.
        В голосе пророка звучала надежда, вполне понятная читателю. Но менее осведомленный лорд Эммон не распознал ее и счел предложение простой данью вежливости.
        - Я не смею досаждать вам лишними расспросами. Поинтересуюсь лишь одним: встретились ли в царстве снов знамения о королевстве Дарквотер?
        - Одно знамение, кажется, касалось всех земель. Оно было смутно, хаотично и весьма тревожно.
        - Хаос, тревога и смута - не черты ли всего нашего времени? - согласно кивнул лорд Эммон. - Премудрый прав: эти напасти бьют по каждой из земель. Впрочем, Дарквотер под рукою Леди-во-Тьме пока успешно противится им.
        Пророк приуныл, осознав, что лорд Эммон также не готов испить чашу истины до дна. Но, будучи умелым дипломатом, не изменился в лице и спокойно повел речь о здоровье Леди-во-Тьме и успешности ее правления. Племянник королевы поддержал светскую беседу ответами и встречными вопросами - о путешествии пророка и состоянии дел в южных землях. Разговор потек мягко и остроумно, доставляя должное удовольствие всем участникам. Когда же светские темы поисчерпались и возникла не лишенная неловкости пауза, нищий полюбопытствовал:
        - А что это за такие вр-ррата доверия? Премудрый говорит: мы прошли их третьего дня, - а я этого даже не заметил. Обидно: если б знал, хоть поглядел бы…
        Лорд Эммон сказал:
        - В любой земле, желая попасть на прием во дворец правителя, вы проходите некоторые ритуалы. Например, подаете прошение в секретариат или заручаетесь рекомендательными письмами, или шлете вперед себя послов с дарами, или ждете Дня Сошествия, когда двери открываются с большей легкостью. А у нас в Дарквотере бытует иной ритуал: на прием к Леди-во-Тьме попадает тот, кто вызовет интерес и доверие у трех надежных ее вассалов.
        - Значит, тот моряк-фольтиец, который толком не говорит по-нашему…
        - Верно: он - вторые врата.
        - Но мы просто поболтали с ним да на лодке покатались!
        - Умеющему видеть этого довольно, чтобы узнать необходимое.
        - И вы думаете, это защитит кор-ролеву? Это у вас такая безопасность вместо пр-ротекции и гвар-ррдии?
        Лорд Эммон дал на сей вопрос весьма занятную отповедь, но прежде нам стоит сделать ремарку. Полагаем, читатель успел ощутить удивление: с чего вдруг уличный нищий так нахально расспрашивает лорда-янмэйца, а тот любезно отвечает? Причина в том, что нищий теперь имел вид не бедняка, а личности состоятельной и светской. Перемена свершилась следующим путем.
        Накануне визита к лорду Эммону нищему велено было помыться. Он воспротивился мытью, сославшись на первую заповедь. Сказано: «Свое место в мире прими с достоинством» - вот он и принимает свое место грязного бедняка! Двое крепких монахов из свиты пророка попытались искупать его силой. Нищий поднял гвалт, вопя, что беломордые святоши попирают двенадцатую заповедь: «Позволь иному быть». Они, чистюли, не позволяют ему быть отличным от них! Монахи пошли на уговоры:
        - Праотец Максимиан и ученый Эдвард с братом Кристеном, и святые отшельники Марек с Симеоном, и даже сам Вильгельм Великий не ленились мыться хотя бы раз в четыре дня. Так от тебя и подавно ничего не отвалится, если поскребешь как следует свою шкуру!
        Нищий привел тонкий теологический аргумент: дескать, Праотцы были чисты душою и, моясь, приводили свою наружность в соответствие с содержанием; у нищего же нутро черно, как Томас-кот, и если он отмоет рожу добела, то введет окружающих в богопротивный обман. Монахи опешили, но Герион пришел им на помощь:
        - Не хочешь мыться - не попадешь во дворец. По мне, оно и к лучшему, ведь кому нужна крыса в павлиньих чертогах?
        Южанин показал, будто рад избавиться от нищего, и тот сразу согласился искупаться - Гериону назло. Однако на деле Герион уже не тяготился обществом бедняка, а наоборот, имел на него далеко идущие планы. Он сам позаботился о новой одежде для нищего, раздобыл белые чулки и сорочку, лаковые туфли, синие бриджи и черный с узорами камзол. Бедняк чудесно преобразился. Если он и не стал достоин визита ко двору королевы, то, по крайней мере, больше не вызывал рвотных спазмов своим видом. Герион застегнул и оправил на нем камзол, затянул потуже ремень, воткнул в карман белый шелковый платочек и прочесал расческой пепельные дебри на темени нищего. Оглядев дело рук своих, южанин остался настолько доволен, что допустил появление улыбки на лице.
        Если зоркий читатель заподозрил в данной сцене некий подвох, то он совершенно прав. Однако суть подвоха была умело скрыта Герионом, и до поры останется тайною как для нищего с пророком, так и для читателя.
        Итак, теперь, видя перед собою худого, но опрятного и нарядного господина, лорд Эммон охотно дал пояснения:
        - Я сожалею о том, что огорчил вас долгим ожиданием. Конечно, ваше положение и слава позволяли ждать приглашения ко двору в первый же день, а не в шестой. Но я прошу вас понять и принять особенности нашего нрава.
        - Позволь иному быть, - ответил поклоном пророк. - Мы и не ждем в Нэн-Клере того, чего ждали бы в Лаэме.
        - Вы в высшей степени правы. Каждый защищает себя, чем может: шиммерийский лорд полагается на силу денег и луки наемников, северянин - на скорость вассальных мечей, столичник - на мощь державной машины… Но Дарквотер - королевство тени. Здесь ничто не является тем, чем кажется. Деньги не стоят своей цены, мечи и луки не выигрывают сражений, колесики властной машины вязнут в болотах. Мы можем опираться только на людей, которым доверяем. Заслуженное доверие - наш щит и доспех, без него мы голы, сколько бы железа ни надели на себя.
        - Боитесь кинжала в спину? - спросил нищий, нервно почесывая руки.
        - О, кинжалы - игрушки по меркам Дарквотера. Позвольте проиллюстрировать мои слова примером.
        Лорд Эммон открыл дверцы комода и выставил на стол несколько предметов: три свечи, пару деревянных кружек, бутыль, заткнутую пробкой. Он зажег свечи и погасил лампу. Дождь стучал дробью в стекло, тучи скрывали небо свинцовой завесой, сумерки подрагивали от свечных огоньков. Дух мрачной таинственности заполнил комнату.
        - Любезные гости, я предложу вам на выбор два напитка, - сказал лорд Эммон, открыл окно и подставил кружку под струйку дождя. - Первый напиток - безвредная дождевая вода.
        Когда в кружке набралось несколько глотков, он поставил ее перед гостями левой рукою, жестом не лишенным брезгливости. Затем взял другую кружку, плеснул из бутыли, обеими руками подвинул напиток ближе к гостям. Над кружкой поднялся желтоватый дымок.
        - Второе угощение - смертельный яд. Вы можете понюхать жидкость и, если знаете запах настойки лиланны, то убедитесь: это именно она. Отмечу, что подобное испытание предлагается жалам криболы, когда они поступают на службу к Леди-во-Тьме. От выбора зависит дальнейшая карьера и, как несложно понять, сама жизнь. Итак, господа, прошу вас: угощайтесь!
        В ожидании их решения лорд Эммон задумчиво поглядел в окно, черпнул ладонями дождевой воды, умыл лицо, сделал пару глотков.
        Первым решился нищий.
        - Если б ты знал, милорд, как меня тошнит от ядов, то не предлагал бы мне эту дрянь!
        Он оттолкнул кружку с лиланной и хлебнул чистой воды.
        Герион улыбнулся своей находчивости:
        - А я, милорд, не испытываю жажды. С глубочайшим сожалением вынужден отказаться от угощения.
        Герион был уверен, что пророк поступит точно так же. Каково было его удивление, когда Франциск-Илиан взял кружку с отравой!
        - Милорд, вы подали эту чашу двумя руками - жестом искреннего радушия. Я не могу его отвергнуть.
        Пророк смело глотнул лиланны. Герион вздрогнул, нищий хмыкнул. Лорд Эммон выдержал долгую паузу, пока Герион и нищий напряженно следили за пророком. Наконец, сказал:
        - Итак, выбор сделан. Вы, любезный, - лорд обратился к нищему, - питаете принципиальное отвращение к ядам, и я уважаю ваши принципы… но это не делает ваш выбор правильным.
        Нищий хотел ответить, но внезапно схватился за грудь, скорчился и рухнул на пол, сотрясаемый судорогой.
        - Вы в Дарквотере, друг мой. Вещи не таковы, какими кажутся. Дождевая вода стала ядом, когда я набрал ее в чашу из дерева томму.
        Герион встревожился о том, как выполнится его план со смертью нищего, но вдруг и сам почувствовал странное. Во рту резко пересохло, горло засыпало горячим песком. Он попытался сглотнуть, но глотку будто сжало тисками.
        - Славный, вам не следовало отвергать мое угощение под видом вежливости, ведь это отнюдь не вопрос этикета. Если хозяин, которому верите, дает вам выпить - пейте.
        Герион силился вдохнуть - и не мог. Перед глазами плыло и багровело. Ногти царапали шею, тщась ослабить незримую петлю.
        - Воск иллари, из которого сделаны свечи, почти невозможно распознать по запаху. Но его дым вызывает горловой спазм. Единственное спасение - срочно выпить жидкости. Любой.
        Лорд Эммон протянул Гериону чашу с ядом.
        - Доверитесь мне, славный? Или умрете от удушья?
        Пророк - единственный, кто не испытал боли, - спросил:
        - Запах лиланны сымитирован? На самом деле в чаше нет яда?
        - Вопрос доверия, премудрый, - охотно пояснил Эммон. - Я не посмел бы лгать гостям: если сказал, что в чаше яд, то он там есть. Но когда я пожал ваши руки при встрече, нейтрализатор попал с моей ладони на ваши и впитался сквозь кожу. Настойка лиланны стала для вас безвредной.
        Полуживой Герион из последних сил схватил кружку и опрокинул в рот. Горло тут же расслабилось, и южанин закашлялся, поперхнувшись настойкой. Выхаркал ее и с мучительным наслаждением принялся дышать.
        Нищий перестал корчиться и с трудом поднялся на четвереньки.
        - Я вроде не похож на мерр-рртвого…
        - Сок древа томму весьма опасен, но при малой концентрации все же неспособен остановить сердце. Агония, которую вы пережили, пускай послужит уроком. Деньги, мечи и доспехи не защищают там, где убить может деревянная кружка, дождевая вода или свечной огонек. Узы доверия между людьми - единственная надежная защита.
        Лорд Эммон поклонился пророку:
        - Поздравляю, премудрый: вы миновали третьи врата. Впрочем, я и не ждал иного.
        - А-кх… а мы? - выкашлял Герион.
        - Вы оба сделали неверный выбор, однако именно такой, какой подсказывала ваша натура. Вы не пытались обхитрить меня и ввести в заблуждение. Врата проходит не всезнающий, но искренний. Поздравляю, славные: вы также допущены во дворец Леди-во-Тьме.
        Вслед за лордом Эммоном потрясенные гости вышли на галерею башни. В начале длинного моста, ведущего в замок, стоял на рельсах опрятный желтый вагончик. Лакей распахнул дверь перед гостями.
        - Это что, поезд? - опасливо спросил нищий.
        - Да, милорды. Большая рельсовая дорога еще не дотянулась до королевства тени, но мы стараемся следовать за прогрессом.
        - Ненавижу поезда!
        - Хорошо вас понимаю, - усмехнулся лорд Эммон. - Местная знать тоже сперва не доверяла вагону. Именно затем Леди-во-Тьме и велела его установить: чтобы приучить нас к искровой технике. Занимайте места - поездка будет легкой.
        Вагончику понадобилось минуты две, чтобы пересечь сотню ярдов болотного поля, нырнуть в амбразуру замковой стены, по эстакаде вкатиться на балкон центрального здания и выпустить гостей. Но за это короткое время нищий утратил равновесие души. Он стонал, скрипел: «Дрррянь», покусывал свою бороду и чесал руки. Манжета задралась, и Герион увидел на левом предплечье бедняка странные шрамы, будто тот пытался свести счеты с жизнью, перекусив жилы зубами! «Безумец», - решил Герион и не смутился. Безумие бедняка не мешало его планам, пожалуй, даже способствовало.
        Нищий первым выскочил из ненавистного вагончика, Герион пропустил вперед Франциска-Илиана и украдкой глянул на его спину. Если читатель равнодушен к судьбе сновидца, то спокойно прочтет следующие строки. Но того читателя, что успел проникнуться симпатией к королю-пророку, мы вынуждены огорчить словами: выше поясницы Франциска-Илиана виднелись две короткие бурые полоски, нанесенные Герионом еще с утра. На сером сукне балахона они не бросались в глаза, но семя корзо легко заметит их, когда придет время.
        Покинув вагончик, гости оказались в пустой тенистой приемной. Лакей с поклоном указал на дальнюю дверь:
        - Милорды, ее величество примет вас в зале мотыльков.
        Затем он удалился в вагончике, и гостям ничего не осталось, кроме как самим пройти приемную и открыть дверь зала. Удивление гостей вырвалось дружным вздохом: тронный зал королевы Дарквотера оказался теплицей!
        Под стеклянною крышей (стоившей, видать, целого состояния) цвел прекраснейший сад. Раскидывали ветви узловатые декоративные деревца, причудливо остриженные кусты составляли ограды и лабиринты, клумбы пестрели восхитительными цветами. Повсюду порхали яркокрылые бабочки, на ветвях чирикали пташки, где-то журчал невидимый глазу ручеек. Трое гостей двинулись вглубь сада по гравийной дорожке, и с каждым шагом умиротворение все больше овладевало ими. Светлая улыбка коснулась уст пророка, с лица нищего пропала тень страдания, пережитого в вагоне. А Герион наполнился приятной уверенностью в том, что план его сработает наилучшим образом.
        За аркою из вьющихся роз взорам гостей открылся искусственный прудик с белоснежными пятнами кувшинок. У пруда в плетеном кресле из лозы, укрыв пледом колени, сидела пожилая леди. Возраст иссушил ее тело, заострил черты, сделал суставы узловатыми, как ветви деревец. Морщины бороздили восковое лицо, тусклыми лунами смотрели невидящие глаза. Леди-во-Тьме выглядела человеком, мучительно уставшим от бытия. За ее плечом стояла фрейлина, готовая в любой момент прийти на помощь королеве.
        - Доброго здравия, милорды, - голос Леди-во-Тьме был старчески скрипуч, но не лишен твердости. - В подарок от меня сорвите себе по цветку. Не чувствуйте стеснения, пройдитесь аллеями, дайте себе время.
        Шурша подошвами по гравию, пророк двинулся на поиски. Герион и нищий последовали его примеру. Потратив пару минут, все трое вернулись к королеве.
        - Герда, что за цветы выбрали гости?
        Фрейлина дала ответ.
        - Милорды, прошу вас, скажите несколько слов о своем выборе. Что он символизирует?
        Пророк поднял к лицу тончайшую травинку:
        - Я выбрал себе в подарок символ чувства, которое питаю перед нашей встречей: надежды.
        Леди-во-Тьме благосклонно кивнула и обратила незрячие глаза к Гериону. Тот держал пышный розовый бутон.
        - Эта роза вобрала в себя величие и роскошь двора вашего величества!
        Конечно, по сравнению с блеском солнцеподобного шиммерийского престола двор Леди-во-Тьме смердел унылым захолустьем. Но Герион знал, что все врата доверия уже пройдены, искренности больше не требуется, и в свое удовольствие солгал.
        Леди-во-Тьме обратила внимание на нищего, и тот поднял удивительный цветок: крестовидный и черный, будто смола. Никогда и нигде Герион не видал подобного.
        - Символ безысходности - вот что он такое.
        Веки старухи дрогнули в ответ на слова нищего.
        - Благодарю вас, славные. Прошу вас, присядьте на скамью и поведайте, с чем пришли.
        Пророк поклонился королеве:
        - Я также доставил дары вашему величеству.
        Они ничего не вручил ей и не добавил ни слова. Но Леди-во-Тьме поняла - сузились морщины вокруг ее глаз, заменяя улыбку. Она трижды хлопнула в ладоши. Из зеленого лабиринта выступили три человека, прежде незамеченные гостями. Желудок Гериона сжался, а хребет похолодел. Те трое были вратами доверия - отец Лорис, адмирал Фанно Грок и лорд Эммон Дарклин. Южанин не ждал снова их увидеть, но причиной испуга было иное. Леди-во-Тьме хлопнула именно в том ритме, от которого раскрылись стручки корзо, вшитые в подкладку камзола бедняка, и высунули из-под полы свои глазки-бусинки. Правда, пророк сидел на скамье, и смертоносные семена пока не могли видеть полосок на его спине. Но стоит ему подняться…
        Герион спешно прикинул, чем грозит неожиданное событие, и успокоился, когда понял: в сущности-то план не меняется. Да, дело идет быстрее, чем следовало: Герион хотел сперва настроить королеву против нищего парой-тройкой намеков, а уж потом привести в действие семена - чтобы, когда все случится, подозрения сразу пали на отброса. Но все еще может обернуться удачно - нужно только не зевать.
        - Ваше величество, - заговорил Герион, - прошу меня простить, но я должен обратить ваше внимание на личность одного из гостей. Довожу до ведома, что он…
        Леди-во-Тьме подняла ладонь протестующим жестом:
        - Не трудитесь, славный. Мои люди скажут все необходимое. Поведайте мне: кого, кроме короля-сновидца, вы впустили во дворец?
        Трое вассалов, коим Леди-во-Тьме адресовала вопрос, переглянулись и выбрали очередность. Первым заговорил отец Лорис:
        - Ваше величество, я увидел благородного человека с изломанной судьбою и низкого златолюбца, исполненного злобы. Я пропустил их, поскольку первый может быть вам интересен, а второй - полезен.
        Оказывается, священник сумел разглядеть, как прихоть пророка испортила жизнь Гериону! Экий проницательный, - подумал южанин с долей тревоги.
        - Благодарю, отче, - сказала королева. - Ваши наблюдения верны, но неполны. Адмирал, что вы можете добавить?
        - Ваше величество, я вижу кровавого лорда-морехода и шелудивого шпиона-пса.
        «Кровавый мореход?..» - озадачился Герион, но вспомнил своего деда - известного капитана южных морей. Дурак-фольтиец имел в виду не «кровавый», а «кровный»! Что до шелудивого пса, то здесь все верно: нищий именно таков. Прекрасно, что адмирал назвал его шпионом. От шпиона до убийцы - полшага!
        - Вы правы, адмирал. Меткое наблюдение о мореходе. Но и ваше зрение упустило ряд деталей. Лорд Эммон, не разочаруйте меня - дополните картину.
        Кастелян самодовольно ухмыльнулся и выдержал эффектную паузу.
        - Подле короля-сновидца стоят двое. Один из них - тот продажный южанин, у которого я восемь лет покупал через подставных лиц сведения о его сюзерене.
        - Ваше величество, не верьте… - возопил Герион, но никто и не глянул на него.
        - Второй же - лорд Менсон Луиза рода Янмэй, великий заговорщик, придворный шут и цареубийца!
        Другие двое врат и фрейлина Леди-во-Тьме, и Герион были потрясены. Но не королева и не пророк - эти двое даже не моргнули. Кастелян добавил:
        - Я обнаружил сей факт, едва увидел вас, лорд Менсон. Я силился просчитать все последствия вашего появления в обществе короля Франциска-Илиана, потому и молчал столь бестактно в первые минуты встречи.
        - Х-ха-ха, - прокашлял нищий. - Ну, здр-равствуйте, глазастые милорды. Нальете винца цареубийце-це-це?
        Леди-во-Тьме отвесила ему короткий поклон:
        - Доброго здоровья, лорд Менсон. Нам с вами предстоит долгий разговор, но несколько позже. Лорд Эммон, ваше торжество неуместно, ведь вы также ошиблись в занчимой детали. Хоть кто-нибудь видит всю истинную картину?
        - Я, ваше величество! - внезапно воскликнул Герион. - Менсон - не простой цареубийца! Он упокоил владыку по сговору с кем-то - вероятно, с северянином. А теперь по его же приказу Менсон явился сюда под видом нищего, чтобы шпионить за премудрым сновидцем. Щупальца мятежа уже тянутся на юг и вот-вот схватят нас, если безжалостно не отсечь их!
        Пока все разинули рты, пораженные его тирадой, Герион схватил за руку пророка и потянул со скамьи, вынуждая подняться.
        - Ваше величество, не оставайтесь подле этого червя! Умоляю: отойдите на безопасное расстояние!
        Пророк, сбитый с толку, машинально поднялся. Семена корзо под полою камзола Менсона уловили движение и обшарили взглядом пророка. Тот стоял к ним боком, и семена не видели черточек на его спине. Но теперь Франциска-Илиана спасало от смерти только положение тела.
        - Хватайте шпиона! - кричал Герион вассалам Леди-во-Тьме.
        - Уйдемте отсюда, ваше величество! - он тащил за руку пророка, неумолимо поворачивая к Менсону спиною.
        Здесь нам стоит повнимательней заглянуть в душу Гериона - пускай и в ущерб драматической сцене. Мы знаем, сколь сильно он ненавидел свою погубленную карьеру и виновного в этом сюзерена. Знаем и то, что первому демоническому пророчеству Герион приписывал простое значение: пророку угрожает смерть. Пророк не соглашался с этой версией, но и не отпускал от себя Гериона - пока тот не выполнит задачи, возложенной богами. Смерть пророка, вне сомнений, дала бы Гериону свободу. Но в каком положении он бы оказался? Забытый адъютант покойного короля. Бесполезный шпион, которому не станут платить за секреты мертвеца. Бывший придворный, никому не нужный в нынешнем блестящем обществе!
        Нет, убийство пророка не решало проблем. Но вот спасение от смерти - другое дело! Если кто-нибудь (например, матерый заговорщик) покуситься на жизнь короля Шиммери, а славный Герион закроет сеньора своей грудью - все изменится! Король забудет пророчь блажь, ведь первый сон получит простое и циничное объяснение. Герион обретет право на награду, и вместе с Франциском-Илианом вернется в Лаэм, где снова воссядет на престол, столкнув с него златую задницу принца Гектора! То бишь, воссядет, конечно, Франциск-Илиан, а Герион выклянчит пост первого министра.
        И вот теперь мы можем продолжить, не боясь читательского непонимания. Подставив смертоносным пиявкам спину пророка, Герион шагнул навстречу Менсону, готовый в любой миг прыгнуть наперерез тварям.
        - Будь ты проклят, пособник северянина! - вскричал Герион, убежденный, что вот сейчас семена бросятся в атаку, и он перехватит их, спасая жизнь короля, а сам выживет по чудесной случайности: пиявки почему-то вопьются в талисман-подушечку на поясе…
        Однако Менсон на время отсрочил развязку. Наморщив нос, он плюнул:
        - Тьфу, разгавкался, - и брезгливо отошел от Гериона.
        Семена корзо потеряли цель из виду, не успев прыгнуть.
        - Довольно, довольно! - сухой голос Леди-во-Тьме хлестнул кнутом. - Я не потерплю криков в моей теплице. Цветы не выносят шума. Вы высказались, славный, и вы столь же неправы, как все. Даже более неправы.
        - Ваше величество, - мягко сказал пророк, - если вам действительно нужна истина, я могу ее раскрыть.
        - Буду очень признательна, премудрый.
        - Начну с той части истины, которая сейчас кажется наиболее актуальной. Мне думается, добрый лорд Эммон, излагая свои выводы, ошибся лишь в одном: Менсон Луиза не убивал владыку Адриана. Мы все могли убедиться, что лорду Менсону причиняют страдания некоторые неожиданные вещи: Священные Предметы, золотые эфесы, письма, поезда. Полагаю, это последствия ужасных событий на реке Бэк. Эфес символизирует владыку и напоминает Менсону о тяжкой утрате, так же как поезд - о катастрофе. Священные Предметы дают ассоциацию с похищенным достоянием Династии и крахом Короны, письмо же - еще один атрибут поражения. Например, то письмо, в котором сообщалось о взятии Фаунтерры. Так позвольте же спросить: если Менсон на стороне северянина, то почему страдает, видя символы своей победы? Если хотел погубить Адриана, то отчего печалится, вспоминая его смерть? Нет, милорды, я не видел этого во сне, но полагаю ясным: лорд Менсон - не цареубийца.
        Его слова произвели разительный эффект. Леди-во-Тьме склонила голову, произнеся: «Браво, премудрый», а щеки Менсона стали мокрыми от слез.
        - Чер-ртов пр-роррок…
        Бывший шут императора упал на колени у пруда, спрятав лицо от взглядов, и принялся яростно умываться.
        - Ваше величество желали знать истину. Она значительно больше сказанного, - продолжил Франциск-Илиан. - Восемь лет назад меня пригласил в гости Второй из Пяти - настоятель максимиановского монастыря, хранитель Бездонного Провала и ваш собрат по тайному ордену. Он поведал мне о вашей организации и предложил вступить в нее. Тою же ночью я увидел чудовищный сон: мироздание гибло, рушась в бездну Провала. Было ясно, что сон связан с орденом и являет собою божественную подсказку. Но он мог означать любую из двух полярностей! Либо орден может спасти мир от катастрофы - тогда я обязан отдать ему все свои годы и силы; либо, напротив, орден и есть источник опасности - тогда мой долг поднять войска и своею властью стереть все следы его существования. Выбор был сложен, а ставки высоки. Я не стал спешить. Восемь лет я изучал труды Прародителей и нашел в них те скрытые знания, о которых говорил Второй из Пяти. Я отправил большинство своих вассалов с задачей: собрать сведения о вашем ордене. Так я узнал, что это вы подсказали имперским ученым идею волны, а сами остались в тени. Мне пришлась по душе ваша
скромность. Вы научились изготавливать правдоподобные подделки Священных Предметов - что есть святотатство, но и свидетельство высокого мастерства. Вы обзавелись весьма скрытными врагами - и это говорит в вашу пользу. Наконец, открытые вами свойства Мерцающих Предметов настолько удивительны, что кажутся сказкой…
        Слушая речь пророка, Герион все больше удивлялся: за восемь лет он не слыхал ни о тайном ордене, ни о каких-то секретных опытах. Очевидно, все письма, касавшиеся этой темы, пророк писал и запечатывал сам, а не диктовал адъютанту. Видимо, прежде Франциск-Илиан не слишком доверял Гериону, но теперь-то начал доверять - иначе не раскрывал бы столь сокровенных секретов! Столь же ясно и то, что злодею Менсону несдобровать: он стал свидетелем тайны и теперь окончит дни в какой-нибудь болотной темнице! Радость окрыляла Гериона при этих мыслях. Он уже видел себя первым министром Франциска-Илиана, вернувшегося ко власти, чтобы вершить дела тайного ордена.
        Как вдруг речь пророка странно и шокирующе изменилась.
        - Но одного вассала я оставил при себе - самого недалекого и алчного изо всех. Я доверял ему менее важные из своих тайн и диктовал письма, представляющие мало интереса. Как я и ожидал, этот глупец принялся во всю прыть торговать моими секретами. Следя за Герионом, верные мне люди выяснили, кто покупает у него мои секреты. Одна ниточка привела к вам, лорд Эммон, другая вывела на моего сына. Остальные нити, будучи размотаны до конца, укажут нам моих и ваших врагов. Используя Гериона, мы сможем впредь кормить их ложными сведениями. Вот потому, ваше величество, я и назвал Гериона своим подарком.
        Сложно представить, какая буря взвилась в душе обманутого адъютанта. Злость и обида вскипели в нем, прорвавшись словами:
        - Вы должны были освободить меня! Я всего лишь просил избавить меня от клятвы!
        Пророк надменно искривил губы и заговорил тоном, более подходящим королю, чем святому:
        - Милейший, вы позабыли, что такое вассальная клятва. Полагаете, это контракт, который можно расторгнуть? Вы заблуждаетесь. Я никуда не отпущу вас. Отныне и впредь единственным делом вашей жизни будет - снабжать моих врагов теми сведениями, какими мне будет угодно. И берегитесь, если кто-нибудь заподозрит подвох!
        «Будь проклят, жестокий лицемер! - мысленно вскричал Герион. - Пусть накажут тебя боги!» Его нечестивая мольба была услышана.
        Заинтересованный долгой речью, Менсон поднялся на ноги и повернулся к пророку. Глазки семян корзо узрели мишень на пророчьем балахоне. Их движение было столь стремительным, что никто не заметил его - лишь Герион. О, нет, теперь он и не подумал кинуться наперерез!
        За секунду - прыжок, точка, прыжок - семена настигли жертву и впились ей в спину.
        - Ай, - сказал пророк.
        Он попытался почесать поясницу, но не дотянулся. Счел за лучшее забыть странный зуд и обратился к Леди-во-Тьме:
        - Теперь, ваше величество, мои симпатии почти целиком на вашей стороне. Мне недостает одного: трактовки первого сна. Может ли тайный орден дать ее? Знает ли опасность, грозящую миру?
        Не ведая о том, сколь мало времени отпущено пророку, королева заговорила неспешно:
        - Сперва я скажу, что ваша осмотрительность и осторожность, премудрый, достойна высшего уважения. Я не смогла бы доверять вам, если б вы доверились мне слишком легко. Сочтем восемь лет ваших исследований вратами доверия, которые я прошла.
        Пророк вновь попытался почесаться, и вновь не достал. Зуд донимал его все сильнее.
        - Да, премудрый: мы знаем опасность. Она перекликается и с верою фольтийцев в то, что через триста лет Поларис расколется на части, и с любимой присказкой моего племянника: вещи - не то, чем они кажутся. Я охотно посвящу вас в разгадку сна, но стоит ли говорить сейчас, для лишних ушей?
        - Конечно, нет, ваше величество. Я ждал восемь лет, и лишний час ничего не изменит. Сперва решим судьбу Гериона и побеседуем с… да что ж за напасть!
        Он согнулся, заламывая руку и терзая спину ногтями. Судорога исказила лицо.
        - Вам плохо, премудрый?.. - добрый отец Лорис ринулся на помощь.
        - Не беспокойтесь… - пророк попытался разогнуться и не смог. Вскрикнул, скорчился от боли. Священник с трудом удержал его на ногах.
        - Позвольте, я помогу, - раздался голос, знакомый Гериону.
        Внезапно и тихо, как ночью у гостиницы, за спиною пророка возник жало криболы. Винтообразным движением руки в перчатке он снял с поясницы святого двух пиявок, бросил их в мешочек, который тут же завязал.
        - Семена корзо - весьма опасные полуживые растения. Им не место в тронном зале королева.
        - Семена корзо?.. - проскрипел пророк.
        - Их яд убивает за несколько минут, и защиты не существует.
        - Значит, я… я…
        - Вы были бы мертвы, премудрый… если бы некто предусмотрительный не проколол отравные пузыри этих семян и не вылил яд.
        Жало криболы подмигнул Гериону:
        - Ты обманул меня, когда обещал никого не убивать в Дарквотере. А я дал тебе негодное оружие, когда не поверил твоей клятве никого не убивать в Дарквотере.
        - Постойте, постойте… - пророк не мог поверить, - Герион хотел меня убить?!
        - Ее величество затем и приказала мне присматривать за вами, чтобы уберечь от подобных коллизий. Вы вне опасности, премудрый. Пытаясь почесать место укуса, вы всего лишь защемили поясницу. Позвольте…
        Жало криболы уперся коленом в спину пророка и дернул вверх за плечи.
        - Ай… - его величество скривился от боли, но тут же просиял. - Боги, как хорошо!
        Здесь мы распрощаемся с южанином Герионом, надеясь, что никто из благородных читателей не станет по нему скучать. По приказу Леди-во-Тьме жало криболы обездвижил его и удалил из теплицы. Дальнейшую его судьбу решит Франциск-Илиан, выбирая между судом и использованием в роли подложного информатора. Зная нрав пророка, можно питать уверенность, что он совершит мудрый выбор.
        Мы же теперь обратим внимание на Менсона Луизу - и зададимся обоснованными вопросами: зачем шут явился в Нэн-Клер? Не боится ли расправы за цареубийство? Откроет ли королеве тайну фатального письма, выполненного Ульяниной Пылью? Наконец, остался ли Менсон безумцем, которого мы помним при дворе, или жестокое потрясение оздоровило его душу - подобно тому, как кипящее вино может прервать гниение раны?
        С исчезновением Гериона в королевском саду воцарилась приятная тишина, нарушаемая только щебетом птиц и журчанием ручьев. Леди-во-Тьме дала себе и гостям несколько минут, чтобы насладиться идиллией, а затем обратилась к Менсону:
        - Милорд, я полагаю, вы имеете что поведать нам.
        - Я-то? - переспросил шут. - Имею поведать, это да. Но хочу ли?..
        - Как прикажете вас понять?
        - Мы тут всякие ваши врата проходили… И так, и этак выкручивались, чтобы болотники нас разглядели получше. Я разок чуть не помер - выпил водички… Но вы-то не проходили мои врата довер-ррия!
        Вассалы королевы опешили от подобной дерзости. Лорд Эммон возмутился:
        - Как вы смеете, сударь? Понимаете ли, с кем говорите?
        - А что не понять-то? Братовой тещи кузина, упертая склочная старуха. Тридцать лет назад познакомились - она и тогда такой была. Отца моего звала дурнем и пустозвоном… А тут еще про какой-то орден толкует. С чего мне ей доверять?
        Менсон вприпрыжку подбежал к пророку, весомо хлопнул по плечу:
        - Вот этому парню я верю. Он тронутый, но добрый. Подвинулся умом на своих снах - но не скрывает. И говорит с людьми, а не с платьями. Хоть рвань, хоть грязь - он в душу смотрит. Ему все скажу… А вам - не знаю.
        Леди-во-Тьме не утратила спокойствия. Разгладила складки пледа на своих коленях, лизнула сухие губы и осведомилась:
        - Что вы хотите услышать, лорд Менсон?
        - Да вот, знать хочу… Вы убили императора?!
        Все опешили, а Менсон подскочил к пожилой леди, зашипел в ее слепые глаза:
        - Прр-ризнавайся! Ты прикончила Адриана? Убила импер-ратора - ты?!
        Он сдернул плед с ее колен, набросил себе на голову, приподняв край. Изможденное лицо Менсона жутко белело в тени под пледом, глаза багровели огнем.
        - А может, еще убьешь? Ты убьешь импер-ратора? Ты убьешь? Ты?!
        Фольтиец захотел прийти на помощь королеве, испуганной безумцем. Едва он подступил к Менсону, как тот схватил его за грудки, накинул плед на обе головы - свою и адмирала - и зашипел змеиным голосом:
        - Так значит, ты убьеш-шшь императора? Ты убьешь? Ты?..
        Адмирал в ужасе попятился, вывернулся из лап шута, а тот накинулся на лорда Эммона:
        - Ты убьешь импер-ратора! Ты убьешь!
        Его тон изменился - казалось, что шут не спрашивает, а приказывает:
        - Ты убьешь Адр-риана! Убьешь имперр-ратора! Ты-ыы!
        Вслед за кастеляном, отец Лорис подвергся его нападкам - и тоже попятился, потрясенный и напуганный. Тогда шут взялся за фрейлину королевы - шипя, рыча и требуя убить покойного уже владыку. Бедная женщина заорала, чтобы стража пришла на помощь и утихомирила безумца. Но тут Менсон охнул и померк, будто угасло в нем внутреннее пламя. Он шепнул: «Никто из вас?..», - выронил плед, осел на траву и разрыдался.
        - Помогите мне… - выдавил сквозь слезы. - Помогите найти того…
        Отец Лорис нагнулся над ним, пытаясь успокоить, а лорд Эммон робко высказал догадку:
        - Ульянина Пыль?
        - У!.. У!.. Уууу!.. - завыл Менсон и задрал рукав. Все увидели те самые шрамы от зубов, которые прежде потрясли Гериона.
        - Письмо с Пылью вынудило вас? - уточнил лорд Эммон.
        - Уууу… Найдите того, кто послал… Вот зачем я… здесь…
        Известие произвело неизгладимый эффект. Если Менсон и подозревал кого-то из присутствующих в авторстве письма, то теперь любые подозрения улетучились. Все были оглушены известием.
        - Атака Ульяниной Пылью! - кричал лорд Эммон. - В Альмере! В тот же день, когда рухнул мост! Вы понимаете, что это значит?
        - Северянин - серповка! - отвечал фольтиец. - И сам не знает, чья!
        - Приарх сбился с пути, - шептал отец Лорис. - Да спасут его боги…
        - Не просто сбился, но владеет Тайной! План рушится, Древо шатается!
        - Бездонный Провал! Премудрый прав: мир падает в бездну!
        - У нас нет трехсот лет. Все рухнет за считанные годы!..
        Шут Менсон, невольно поднявший переполох, забыл плакать и с интересом наблюдал сцену. Франциск-Илиан тоже обратился во внимание - ведь нечасто увидишь благородных дворян в столь единодушной панике.
        - Змей становится слишком силен! Мы должны применить крайнее средство!
        - Но тогда сами уподобимся змею…
        - Мы обязаны! Древо дает трещину! Сон пророка предвещает гибель Древа!
        Леди-во-Тьме сухо хлопнула в ладоши:
        - Довольно. Я не потерплю хаоса. Не случилось ничего сверх того, что ожидалось.
        - Разве ваше величество не видит - змей погубит Древо! Наш долг…
        - Следовать плану, как и прежде, - холодно молвила королева. - Второй из Пяти допустил своеволие. Этого не повторится. Все пойдет своим чередом. Древо будет расти.
        - Ваше величество, Семнадцатый Дар все изменил! Змей родился и набрал силы!..
        Леди-во-Тьме презрительно цокнула языком.
        - Все вы так слепы - вероятно, потому, что слишком верите глазам. Змей ничего не значит для Древа. Семнадцатый Дар изменил лишь одно: он приблизил день Спасения. Мы пойдем на крайние меры, когда они перестанут быть крайними.
        Никто не решился возразить. Менсон и Франциск-Илиан даже не поняли, о чем идет речь, и обменялись взаимно сочувствующими взглядами. Трое врат, напротив, поняли очень хорошо и, видимо, не были согласны с Леди-во-Тьме - однако приняли ее волю:
        - Повинуемся, ваше величество. Древо будет расти.
        - Лорд Менсон, - сказала королева, - ваша история убедила меня в одном: следует встретиться с северянином и с тою, что зовет себя Несущей Мир. Я совершу поездку в столицу. Премудрый, лорд Менсон, составите ли мне компанию?
        Пророк согласился охотно, а Менсон - после долгих колебаний. Издавая отвратные звуки - кррак-кррак, вжик-вжик, хррясь-хррясь - он весьма наглядно изобразил, как императорские палачи пилят его на части за цареубийство. Леди-во-Тьме поклялась, что засвидетельствует перед владычицей его невиновность, а Франциск-Илиан процитировал труд Праматери Юмин «Справедливость и действие», в котором описывался эффект Ульяниной Пыли. Сама Праматерь правосудия утверждала, что человек, совершивший преступление под действием Пыли, не может считаться виновным. Ни Минерва, ни северянин не посмеют оспорить слова Праматери.
        Менсон принял доводы и согласился.
        Спустя несколько дней Леди-во-Тьме и Франциск-Илиан со своими свитами пустились в долгий путь.
        По дороге Франциск-Илиан вступил в тайный орден и поклялся блюсти его секреты. После ритуала посвящения Леди-во-Тьме открыла два величайших секрета ордена: какое Древо взращивают братья, и какой раскол грозит Поларису через триста лет, если Древо не скрепит мир своими корнями.
        Невзирая на всю мудрость и опыт, Франциск-Илиан был потрясен до глубины души.
        Полагаем, несмотря на риск потрясения, читатель тоже хотел бы узнать секреты. Но претендовать на эти знания может лишь тот, кто дал клятву верности ордену. Давал ли ее читатель?.. Боимся, что нет.
        Глас Зимы
        Февраль - апрель 1775 г. от Сошествия
        (первые месяцы правления Е. И. В. Минервы)
        Фаунтерра
        Сизая паволока покрывала сталь, придавая клинку оттенок грозового неба. Лезвие идеальной заточки становилось на кромке почти прозрачным - не обрывалось, а будто растворялось в воздухе. Узкий, не шире трех пальцев, клинок казался бы хрупким, не будь он слегка выгнут. Слабый этот изгиб создавал чувство необычайной прочности: дюймовое отклонение от прямой - единственная уступка, которую сталь готова сделать при любых испытаниях.
        Клинок звался Глас Зимы. Выкованный двести двадцать лет назад, он начал службу в самые черные дни Империи - при Первой Лошадиной войне. Его держал в руках герцог Одар Ориджин, когда клялся защищать Империю до последней капли крови. Он, Глас Зимы, отнял жизнь великого ганты Хадиная в битве при Дойле, прервавшей движение Степи на север. Он же остановил сердце герцога Одара, когда сын лорда нанес отцу удар милосердия - и получил меч в наследство.
        Глас Зимы звучал и во Второй Лошадиной войне, и в Третьей. Укладывал в пыль яростных шаванов и кровожадных гант, и лукавых баронов Фейриса, бивших в спину имперским войскам. Глас Зимы раздавался в пустынях Надежды при Золотом походе против мятежных графов. На Глас Зимы, сверкающий в руках Артура Ориджина, молилось перед боем все его войско, окруженное в форте Ланс; войска было сорок четыре человека, а врагов - полный батальон. Глас Зимы заливал багрянцем палубы пиратских кораблей в узких проливах меж Граненых островов, и канул в пучину вместе с пылающей шхуной, но был найден и поднят со дна. Глас звенел на стенах Первой Зимы, когда графы Флеминги предали Ориджинов и внезапным ударом захватили твердыню. Герцог Лиорей Ориджин не имел надежды на спасение, но рубился до последнего и поверг двенадцать вражеских кайров - а потом все же сложил меч, когда граф-изменник пригрозил убить всех обитателей замка. И Глас Зимы последовал за Лиореем Ориджином в подземную темницу - такою была предсмертная воля герцога. Глас Зимы видел гибель Лиорея, заживо погребенного, и четыре года пролежал на его костях, а после
был поднят наследником - и отсек голову коварного Флеминга…
        Нельзя сосчитать, сколько жизней отнял этот меч и сколько поединков выиграл. Не счесть сражений, в которых он звучал, и атак, в которые бросал войска одним блистающим взмахом. И конечно, не вообразить, сколько раз он был правлен, чищен, заточен… Однако мастер Конрад из Лида, выковавший меч для герцога Одара, сделал идеальную опись своего шедевра, из коей известен точный вес Гласа Зимы при его рождении. За двести двадцать лет жизни меч утратил две с половиной унции веса. Два века назад Глас Зимы получил свое название потому, что был так же скор, как звук. Сейчас, убавив пару унций, он стал самым быстрым изо всех мечей на свете.
        - Напомни, милый, зачем он тебе?
        Альтесса огладила клинок и переползла пальчиком на ладонь Эрвина Софии Джессики.
        - Это отцовский меч, - ответил Эрвин, повыше задрав подбородок. - Сакральная вещь для всякого достойного воина.
        - Конешшшно, - шепнула альтесса.
        - Им владела дюжина великих Ориджинов и победила им много дюжин великих врагов.
        - Чьих имен ты не помнишшшь… - мурлыкнула альтесса.
        - Он впитал в себя искусство двенадцати поколений мастеров клинка!
        - О, да! - выдохнула альтесса, пафосно закатив глаза.
        - Ты нестерпима, - фыркнул Эрвин и сунул меч в ножны. - Ладно, он просто легкий.
        Она задумалась, нахмурив тонкие брови.
        - Как по мне, это недостаток. Во-первых, с легким клинком ты станешь деградировать. Ослабеешь, придется взять шпагу, затем рапиру, за нею - кинжал… Со временем дойдешь до зубочисток…
        - Ах ты!..
        Альтесса дала знак не перебивать.
        - Во-вторых, любимый, твои руки столь изящны! А подлинная эстетика требует некоторого контраста. Тяжелое оружие добавит ноту мужественности, которой слегка недостает в этой… - она обвела Эрвина игривым взглядом, - …утонченной сюите.
        Пока Эрвин краснел и подыскивал острый ответ, альтесса предложила:
        - Отчего тебе не оставить старый меч? Откажись от подарка. Папеньку не обидишь, есть прекрасная отповедь: «Лорд-отец, я не смею принять оружие лучших, поскольку лучший - вы!»
        Эрвин снял с крюка на стене прежний свой клинок. Старый меч Эрвина звался «меч» - глупо давать имя инструменту, которым владеешь на уровне подмастерья. Клинок был выкован хорошим, но не лучшим мастером из хорошей, но не лучшей стали. Имелся весомый шанс, что Эрвин сломает или потеряет меч, - разумно было сэкономить. Клинок был излишне тяжел для лорда-неженки: отец питал надежды, что рука сына окрепнет, - они не оправдались. Меч Эрвина сразил полдюжины копейщиков при Уиндли (которые и так уже бежали) да десяток солдат майора Бэкфилда (в основном, подонков и голодранцев). Ни одного барона или графа, да что там - ни одного действительно опытного бойца. Однако этот меч помог Эрвину выстоять целую минуту против кайра Джемиса и сбросить с коня путевского рыцаря, завершив бескровный штурм Лабелина. Этот же меч был при Эрвине в день, когда он подписал мир с Минервой Стагфорт и стал правителем Империи вместо того, чтобы сделаться трупом. Как и вороной жеребец Дождь, безымянный меч прошел вместе с Эрвином идову тьму…
        - Ты права, дорогая: я люблю эту железку и не хочу с нею расставаться.
        - Тогда в чем же дело?
        Раздался стук в дверь, сдобренный басовитым: «Кузен?..»
        - Ты не одета для гостей, скройся!
        Эрвин толкнул альтессу чуть ниже спины. Она запахнула пеньюар на груди и нагло уселась на стол.
        В комнату вошел Роберт Ориджин.
        - Здравия тебе, ку…
        На половине приветствия он заметил Глас Зимы и растерял слова.
        - Это…?
        - Глас Зимы, да. Меч, который переходил от славных Ориджинов к еще более славным Ориджинам, пока почему-то не достался мне.
        - Как…?
        - Вчера лорд-отец подарил со словами…
        «Мне больше не пригодится», - ввернула альтесса.
        - …ты его заслужил, - окончил Эрвин.
        - Лорд Десмонд прав, ты заслужил… - сказал Роберт, так и не отведя глаз от меча.
        - Желаешь опробовать?
        Эрвин подал меч кузену. Роберт медленным, трепетным движением обнажил клинок и что-то в нем, в Роберте, преобразилось. На лице смешались благоговение и грусть, в глазах сверкнули отблеском памяти славные битвы, а в морщинах легли тенями унылые годы казначейства. Роберт взмахнул мечом. И второй раз - быстрее. И третий. Глас Зимы сверкнул призрачной дугою, раздался шорохом вспоротый воздух, странная прохладца наполнила комнату. Словно боясь позволить себе лишнее, Роберт убрал клинок в ножны:
        - Благодарю.
        - Скажи, кузен… ты хотел бы бросить во тьму свое казначейство, и…
        Эрвин тронул взглядом Глас Зимы. Роберт смешался.
        - Я… не искушай, кузен. Ты сам знаешь ответ. Но я не могу биться, пока не обзаведусь женой и сыном. Ориджины Первой Зимы и Ориджины Ступеней Неба… При моем прадеде, в каждой ветви рода было по дюжине молодых мужчин. Теперь ты один у Первой Зимы и я один у Ступеней. Я не смею рисковать, пока не оставлю потомство. И вам не советую, милорд.
        Последнее указывало, что совет Роберта - предельно серьезен.
        - Этого и ждал, - сказал Эрвин. - Согласен, ты прав. Однако прошу тебя об одной услуге. Она не связана с риском… надеюсь. Обучи меня фамильным приемам.
        - Фамильным приемам?! - в один голос удивились альтесса и Роберт.
        Продолжили порознь. Роберт:
        - Разве ты ими не владеешь?
        Альтесса:
        - Ты собрался сражаться? Умоляю, только не это!
        Эрвин отмахнулся от любовницы и ответил Роберту:
        - Видишь ли, моя железка не годится для жемчужин мастерства. Признаться, в юности я не усвоил науку, но лишь потому, что меч был неподходящий. Теперь, с Гласом Зимы, я надеюсь…
        - Ага, - кивнул Роберт. - Почту за честь обучить тебя. С какого приема желаешь начать?
        Приемов имелось пять. Во всем мире ими владели только мечники рода Ориджин - то есть, в данный момент один только Роберт. Приемы оттачивались годами тренировок, передавались из поколения в поколение, совершенствовались и видоизменялись, подстраиваясь под новшества амуниции. Каждый прием был рассчитан так, что успешное его применение гарантировало победу в поединке. Для этого приемы должны были оставаться тайной для возможных врагов. Они передавались лишь от Ориджина к Ориджину и выполнялись так быстро, что никто не смог бы точно отследить движения клинка.
        Первый прием звался Кулак Светоносца. После обманного финта, снимающего защиту, прямой молниеносный удар в лицо, по глазам. Смертельный для бездоспешного противника, калечащий и шоковый - для противника в забрале. В юношеских тренировках Эрвина этот прием кончался на финте: во время обманной восьмерки меч выкручивался из рук и к моменту собственно атаки постыдно дезертировал.
        Второй прием - Горный Грохот - заслужил свое название тем, что повергал тяжелых латников в оглушительное падение. Выполнялся с помощью даги: меч наносил рубящий удар в шею, противник вынуждено поднимал руку для блока, открывалась подмышечная впадина (слабое место латного доспеха), туда и вонзался быстрый кинжал кайра. Тут Эрвину не хватало не то ловкости, не то гибкости. «Скользи влево! Перетекай!» - твердил ему Рихард. Вместо «скольжения» с «перетеканием» Эрвин отлетал назад, наткнувшись на жесткий блок.
        Третий и четвертый приемы - Алисьенна и Свежая Кровь - вели к поражению противника в первые секунды дуэли. Провоцирующий выпад - блок - новый провоцирующий (который враг примет за поражающий) - новый блок - поражающий удар. Алисьенна рассекала противнику бедро, Свежая Кровь - локоть. Оба приема требовали искусного контроля над клинком и большой силы в запястье. Спрашивается, где Эрвин - а где большая сила…
        Последний прием именовался Молния Агаты. Изо всех пяти он был самым простым и изящным. Представлял собою, по сути, двойной росчерк крест-накрест: икс и еще один икс. Секрет заключался в скорости. Первую вспышку Молнии еще можно было парировать, предсказав выпад. Вторая не блокировалась никак - она опережала не только движение, но и мысль противника. Кроме мастерства, Молния Агаты требовала очень прочного и очень легкого клинка. Именно таким был Глас Зимы.
        - Я думал о Молнии Агаты, - сказал Эрвин.
        - Ага, - ответил кузен с видом одобрения.
        - Пусть покажет, - шепнула альтесса.
        - Продемонстрируешь?..
        Роберт оценил пространство комнаты и счел показ безопасным. Поставил канделябр со свечою на край стола; с прежним трепетом обнажил Глас Зимы, сделал несколько пробных взмахов и выпадов. Потом начал раскручивать клинок перед собою, будто сражаясь с незримым противником. Вот невидимка рубанул его слева - Роберт парировал и провел ответную атаку. Вот невидимка отбил ее, Глас Зимы отскочил от блока, взметнулся вверх, выписал дугу над головою. Роберт шагнул к столу и хлестнул мечом. Не ударил, не рубанул - именно хлестнул, будто держал не сталь, а кнут.
        Клинок исчез. Пропал над головой кайра - блеснул внизу, у самой столешницы, - сверкнул под потолком - и снова внизу. Роберт отшагнул назад, вынул из воздуха возникший заново Глас Зимы, принял защитную позицию. Свеча распалась на три равных части: съехала вбок верхушка, отпала серединка, а низ остался в канделябре, срезанный гладко, как масло.
        - Ухххх!.. - выдохнула альтесса.
        Роберт убрал меч в ножны.
        - Когда начнем, кузен?
        Не теряя времени, Эрвин приступил к тренировкам в тот же день, а продолжил следующим, и следующим, и следующим. Он отдавался учебе с удовольствием - собственно, любое дело во дворце лорд-канцлер Эрвин Ориджин делал в свое удовольствие, либо не делал вовсе. Он выбрал простой, но чертовски изящный тренировочный костюм; ходил в фехтовальный зал не утром, и не вечером, а перед обедом - когда придворные барышни непременно заметят его в пути. С небрежной учтивостью кланялся, придерживая Глас Зимы (и тем акцентируя на нем внимание), ронял невзначай что-нибудь о фамильных приемах или традициях Севера.
        - Ах, к чему фехтование! Никто не посмеет вызвать вас, милорд! - отвечали дамы и добавляли с искоркой: - Хотя…
        В этом «хотя» заключалось все, что только можно было сказать об умном, красивом, обаятельном, властном мужчине - и к тому же, мастере меча. Эрвин закреплял впечатление после тренировки, за обедом, когда мимолетно замечал:
        - Отчего-то так разыгрался аппетит…
        И какая-нибудь из придворных дам начинала шептаться с соседкой, а леди Аланис метала в нее огненные взгляды, а леди Иона хихикала на ухо брату…
        Словом, тренировки приносили Эрвину массу внимания, укрепляли его образ великого воина (и без того сравнимый с легендами), причем все происходило как будто невзначай, без усилия и намерения. Что же на самом деле творилось в фехтовальном зале - знали лишь Роберт Ориджин и альтесса Тревога.
        Обнажив меч, Эрвин скидывал маску. Игривость и непринужденность сменялись предельной, почти болезненной концентрацией. Эрвин кусал губы, бледнел от напряжения, рубил воздух так старательно, как бедный ученик приходской школы выписывает каракули в тетради. Роберт исправлял его ошибки с безграничным терпением, не говоря лишних слов, кроме: «Ага…»
        У Эрвина не выходило ничего. С прежним своим мечом он достиг уровня среднего грея и мог одолеть пусть не опытного рыцаря, так хотя бы придворного выскочку. Но Глас Зимы был слишком легок и остер, и смертоносен. Глас Зимы не прощал сомнений и не терпел человечности. Он привык ложиться в руку мечника с единственной целью - цель эта была противна самому естеству Эрвина. И удары выходили вялыми, бессильными, ничтожными. Даже без «ага» Эрвин знал, что это - стыд.
        - Нужны годы тренировок, - вечерами жаловался он альтессе Тревоге. Больше было некому - даже леди Иона и леди Аланис ничего не знали.
        - Ага, - отвечала альтесса, подражая Роберту.
        Она понимала, как и Эрвин: не в годах дело. Он - средненький мечник, но не дитя. Владеет и некоторой силой, и опытом (пусть малым), и пониманием сути. Если дело идет настолько плохо, то проблема - в характере Эрвина, в самой сердцевине его души.
        - Ты слишком добр, - говорила альтесса. - Тебе не хватает злобы.
        - Лучшее состояние для боя - холодная ярость, - Эрвин цитировал отца.
        - Холодная, но ярость, - отмечала альтесса. - А в тебе ни ярости, ни гнева.
        - Я - сама ярость!
        - Мне-то не рассказывай. Все твои мысли - слишком светлые. Думаешь о девушках и рыцарях, и об отце. Думаешь, как все тебя любят и как отец тобою гордится, и загордится еще больше, когда выполнишь Молнию Агаты. Еще думаешь, как убьешь Кукловода и прославишься на века, и все будут счастливы, кроме Кукловода. А Кукловод в твоих мыслях - некий абстрактный злодей без души и даже без тела.
        - Прекрати! Я тебе не овца! Я выиграл войну и взял столицу. По моему приказу умирали тысячи. Я сам убивал, и не раз. Казнил безоружных пленников. Меня боится половина Империи!
        - Это все - внешнее. Внутри тебя живет доброта. Глас Зимы ее чувствует и хочет другого.
        - Чего? Жажды трупов? Чтобы я представлял себе мясо, мозги, кровищу и возбуждался от этого, как от голых сисек?
        - Да нет… Представь, что ты в джунглях, и лианы мешают пройти. Или, скажем, дверь в твой дом завалило снегом. С каким чувством будешь рубить лианы, отбрасывать снег?
        - Но люди - не снег!..
        Альтесса грустно качала головой:
        - Вот в этом твоя беда.
        - И что же делать?
        - Брось затею. Я люблю тебя таким, как есть. Добрый герцог Ориджин - чудо природы, как белый рубин или синий изумруд! Глас Зимы отдашь Роберту - сделаешь его счастливым навеки. А Кукловода убьешь как-нибудь потешнее. Согласись, смерть от меча - это проза. Вот вставить в каждый глаз по оку и вместе разрядить, чтобы мозги закипели…
        - Ты омерзительна! Фу же!
        Эрвин продолжил тренировки.
        Успехи оставались прежними.
        Пришел месяц март…
        * * *
        - Милая, мне лень вчитываться. Не перескажешь ли вкратце, о чем тут?..
        Альтесса Тревога глядела через плечо Эрвина, пока тот листал сорокастраничный отчет о следствии. Кайр Хайдер Лид из рода Лидских Волков и агент протекции Итан Гледис Норма дожидались реакции герцога.
        - Лентяй, - альтесса лизнула его за ухом. - Здесь говорится, что эти двое по твоему приказу взяли сотню греев да сотню агентов и прочесали берега Бэка на тридцать миль вниз от графского замка. Подобрали девяносто два трупа (идет список). Опознали двести шестнадцать трупов, найденных среди обломков поезда (приложен список). В поезде на момент крушения было триста двадцать человек, это значит - если не поленишься вычесть - что двенадцать покойников они не нашли. На пяти страницах изложено оправдание, почему эту дюжину можно уже не искать. Понимаешь - разложение, рыбки… Да и вообще, у недостающих трупов были дурацкие фамилии - взять хоть сира Сандерса Салли Сатерзвейта. Такое смешно писать на могиле!
        - А Адриан?
        - Странный вопрос, любимый. Адриана привезли две недели назад! Ты еще заставил Мими понюхать его останки. Хотел подержать волосы владычицы, пока ее будет тошнить?
        - Я имею в виду… как бы сказать… не нашли они кого-нибудь, еще более похожего на Адриана?
        - Тебе нужен второй труп императора?! А чем плох был первый? Зубы, метки на костях, эфес на поясе - все ж при нем! Выглядел скверно - ну так смерть никого не украшает. Посмотришь на себя через месяц после похорон…
        Эрвин поцеловал ей руку и поднял взгляд на визитеров.
        - Господа, я желаю побеседовать с вами раздельно. Кайр Хайдер, сперва вы.
        Итан покинул комнату, кайр хлопнул себя по груди:
        - К вашим услугам, милорд!
        - Как полагаете, почему я послал вас с этой задачей?
        - Милорд, Лидские Волки служили вашему роду шестнадцать поколений и не запятнали себя ни одним мятежом. Мало о ком из ваших прим-вассалов можно сказать подобное! Кроме того, милорд, моя рота проявила исключительную доблесть в ночном Лабелине и в погоне за Серебряным Лисом. Придя в столицу, мы сложили к вашим ногам триста трофейных искровых копий!
        - Я горжусь вашими успехами, Хайдер. Благодарю Агату за то, что создала вас моим вассалом. И добавлю одну похвалу, которую вы из скромности опустили: вы - лучший дознаватель в моем войске.
        - Это не то качество, которым должен гордиться кайр.
        - Но то, которое чертовски было нужно на берегах Бэка. Скажите: вы допросили этих… ммм… рыбаков, которые видели крушение поезда?
        - Так точно, милорд.
        - И людей графа, которые первыми прибыли на место?
        - Так точно, милорд.
        - Расскажите.
        - Их показания в точности изложены на бумаге. Позвольте мне освежить память, чтобы не упустить ни одной детали.
        Кайр потянулся за отчетом, герцог покачал головой.
        - Я спрашиваю не о том, что они сказали. Их слова известны всем, даже напечатаны в «Голосе Короны». Мост дал трещину, в нее просочилась вода, в морозы замерзла и усилила разлом… Честные альмерские рыбаки на рассвете удили карасиков, как тут услыхали жуткий грохот, и - о мои боги! - поезд упал в реку. Один побежал в замок, другие хотели помочь, но не знали, как добраться до раненых. Вагоны лежали грудой, царил хаос, что-то горело. Пытались потушить, да было нечем - имели только пару ведер с карасиками. Прибежали люди графа, только сунулись в вагоны - как тут из верхнего, горящего, вылезает сам владыка. Они ему: «Прыгайте в воду, ваше величество! Мы вас спасем!» Адриан только прыгать - как шут подошел к нему сзади и кинжалом в спину… Верно я запомнил?
        - Так точно, милорд.
        - А вас, Хайдер, спрашиваю о другом. Сами эти рыбаки - они-то хорошо помнят свои показания?
        - Виноват, милорд?
        - Они, значит, ловили рыбу… А успели кого-нибудь поймать перед крушением? Кого - щучку или сомика? Вот такого или вооот такееенного? А какую выпивку с собой взяли - косушку аль винцо? А жены им что сказали: «Снова пьяный вернешься» или «Кормилец мой любимый»? А когда поезд грохнулся - кто из них сотворил спираль, кто ругнулся, кто убежал со страху? Кто в замок пошел за помощью? Кого встретил, явившись? Какими в точности словами изложил трагедию?.. Понимаете, кайр, о чем я?
        Хайдер кивнул с глубочайшим пониманием.
        - Милорд, я себе месяц кусал локти за то, что не попал с вами во дворец, а потом война кончилась. Мечтал, чтобы нашлось у вас для меня достойное задание… а тут Бэк! Будьте уверены: я все сделал на славу. Каждого чертова рыбака мы допрашивали в три захода. День протрясли - взялись за других. Потом вернулись к этому, сверили показания, еще потрясли, еще вопросов добавили. И снова к другим, и по третьему кругу. Все они складно говорят, все сходится. Кто во что одет, кто кого поймал, кто как закричал, кто побежал, где споткнулся - все накрепко сковано и склепано.
        - Вы применяли воздействия?
        - Ограничено: не болью, а только страхом. Ваш приказ, милорд: никого не мучить.
        - И как они держались?
        - Молодцом.
        - То есть, не дрогнули? На допросе у кайров?! Может, это не рыбаки вовсе?
        - Нет, милорд, еще как дрогнули. Слезами умывались, на коленях умоляли, про детишек рассказывали. Потом женки приходили клянчить, приносили малюток… Все было правильно, милорд: так и вели себя, как должен рыбак перед кайром. И излагали ровно то, что в отчете. Делали спиральки, клялись: «Святой Глорией Заступницей, правду говорим! Только не убивайте!..»
        - Полагаете, судье они то же самое скажут?
        - Так точно, милорд.
        - А как они узнали Адриана? Ведь прежде не видели!
        - На нем был эфес и дорогое платье. Мы сверили их описания с одежей на трупе - сошлось. К тому же, у них в церквушке портрет владыки есть. Мы проверили - вполне сносный, узнаваемый.
        - А шута?
        - Тот был в колпаке с бубенцами. И потом, эти парни не клялись, что был именно шут Менсон. Они просто дали описание убийцы - сошлось с Менсоном.
        - В колпаке с бубенцами… На рассвете…
        Эрвин помолчал. Хайдер сказал:
        - Мы их отпустили, но взять снова не составит труда. Прикажите, милорд, и мы дожмем. Если думаете, что темнят, - позвольте мне применить методы, я все вытащу.
        - Нет, этого не нужно. Лучше скажите об Итане.
        Хайдер качнул головой.
        - Он хитрил, милорд.
        - Своевольничал?
        - Никак нет, точно выполнял ваши приказы.
        - Посылал куда-нибудь агентов?
        - Никуда вне района поисков.
        - Пытался с кем-то связаться? Скрывал находки?
        - Никоим образом.
        - Сговаривался со свидетелями?
        - К ним я его и близко не подпускал.
        - Тогда?..
        - Воля ваша, милорд, я хорошо вижу людей. Итан нигде не оступился, но точно скрывает что-то. Может, не целый факт, а одну мыслишку, но держит за пазухой. Вот его бы я потряс. Прикажите, милорд!
        - Пока не нужно, Хайдер… Я попробую сам. Позовите его.
        - Слава Агате! - рявкнул кайр и покинул кабинет.
        Когда Итан вошел, на столе Эрвина красовался Глас Зимы. Герцог Ориджин рассудил, что Итан, как многие столичные чиновники, восприимчив к прямым и грубым угрозам. Действительно, взгляд Итана прикипел к мечу.
        - В-ваша светлость…
        Кажется, обращение адресовалось клинку в ножнах.
        - Сударь, как полагаете, почему я отправил вас расследовать гибель императора?
        - О, это и меня интересует! - шепнула альтесса. - Паренек влюблен в Мими и предан Ворону Короны. Ты не мог найти кого-нибудь, более лояльного к нам?
        - В-вероятно, милорд, дело в моем б-благородном происхождении…
        - Да, мало кто в протекции может этим похвастаться. А видите ли другие причины?
        - Или, в-возможно, из-за того, что мы с в-вами знакомы…
        Эрвин рассмеялся.
        - Да-да, познакомились, когда вы с Вороном приехали меня отравить. Быть спутником убийцы - отличная рекомендация!
        - В-ваша светлость, я не…
        - Итан, выбор пал на вас потому, что вы преданы и Минерве, и Адриану. Я знаю, что вы нелояльны к Дому Ориджин, зато очень заинтересованы вскрыть все темные стороны дела. Если имеется хоть один шанс, что император выжил в крушении, именно вы его обнаружите. Если есть подвох, связанный со смертью Адриана, - именно вы его найдете. Итак, сударь… что вы нашли?
        Видимо, Итан обладал лучшей памятью, чем Хайдер Лид. Он не потянулся за отчетом, а принялся наизусть излагать обстоятельства дела. С каждою фразой заикался все меньше - видимо, обретая душевное равновесие. Эрвин прервал:
        - Э, нет, сударь, я умею читать. Знаю без вас, что сказано в отчете. Поведайте то, о чем не сказано.
        - П-п-простите?..
        - В чем подвох этого дела?
        - Д-да вроде нету подвоха… Ч-что вас смущает, милорд?
        Что смущает - отличный вопрос. Эрвин точно знал, кто разрушил мост. Он никогда не говорил об этом с Аланис, но сложил два факта и пришел к выводам. В крушении поезда загадки не было, но тайна имелась в Менсоне. Граф Эрроубэк оказался достаточно дальновиден, чтобы толком вымуштровать свидетелей и как следует запугать их. Его люди лгали гладко, связно, уверенно. Из четкой и логичной картины их вранья напрочь выпадал несуразный поступок Менсона. За какою тьмой он решил убить любимого племянника? Какую выгоду нашел в смерти единственного человека, которому был нужен? И почему ранним утром оказался полностью одет, даже в колпаке с бубенцами? Эрвин допросил дворцовых слуг: шут всегда просыпался с трудом и вставал очень поздно, часу в десятом, если не одиннадцатом. А тут - на рассвете…
        Из абсурдности этой части показаний вытекала ее истинность. «Свидетелям» Эрроубэка не было нужды сочинять подобный бред. Сказали бы просто: император утонул в реке или разбился при падении. Значит, шут с ножом действительно был. Это и волновало.
        - Зачем Менсон убил Адриана?
        - Милорд, Менсон был б-безумцем. Н-нельзя понять поступки тех, кого боги лишили рассудка.
        - Значит, просто помутнилось в голове, выхватил кинжал и заколол? Причем как раз в миг, когда Адриану и без того грозила смерть?
        - В-возможно, эти события связаны. В-вероятно, шок от падения поезда ухудшил состояние рассудка Менсона.
        - А почему вы не нашли его? Кто знал Менсона, ожидал бы, что он будет рыдать над мертвым телом Адриана. Положим, потемнело в мозгу, схватил нож, убил - но когда понял, что сделал, стал бы рвать на себе волосы и лить слезы. Разве нет?
        - Д-допускаю, милорд, что шуту нестерпимо было видеть дело своих рук, и он, только вынырнул из реки, сразу б-бросился бежать, куда глаза глядят.
        - Заметь, как гладко отвечает, - ввернула альтесса. - Ни на секундочку не задумался.
        Эрвин заметил. Эрвин начинал чувствовать злость.
        Он огладил ножны, положил ладонь на рукоять Гласа Зимы, сжал пальцы. Альтесса права: приятно держать эту вещь в руке, когда злишься.
        - Меч подарил мне отец. В честь того, что я разбил войско тирана, взял столицу и выиграл войну. До меня им владели лучшие воины Дома Ориджин. Клянусь, ни один из них не потерпел бы, чтобы мелкий дворянчик лгал им в лицо!
        - В-ваша светлость, я говорю ч-чистую…
        - Вы нашли Менсона?
        - Н-нет, что вы!
        - Ни живым, ни мертвым?
        - Нет, нет!
        - Адриан жив?
        - Что?..
        - Сюда.
        Эрвин пальцем поманил Итана. Тот нехотя сделал шаг и оказался в пределах мечевого выпада.
        - Тело, которое прислали в столицу, принадлежит Адриану?
        - К-конечно!
        - Откуда вы знаете?
        - Его же ос-смотрели лекари…
        - Но вы не были при осмотре! Вы остались в Альмере! То есть, вы заключили смерть Адриана из одного Вечного Эфеса на трупе?!
        - «Г-голос Короны» напечатал р-результаты осмотра…
        - «Голос Короны», подконтрольный мне! Вы слишком легко поверили в смерть любимого владыки!
        - В-вы н-намекаете…
        Эрвин поднялся с оружием в руке.
        - Мне говорили, что для хорошего удара нужно разозлиться. А вы почти разозлили меня.
        - В-ваша светлость, верьте, я н-ничего не скрываю! Все написал в отчете, б-больше нет ничего!
        - Стало быть, - с грозною паузой спросил Эрвин, - не стоит рассчитывать на вашу искренность?
        Но что-то сложилось не так. Либо Эрвин был недостаточно страшен, либо Итан - не так уж пуглив. Агент побледнел, но не сдался:
        - М-мне нечего прибавить, милорд. В-все уже сказано.
        Тогда альтесса тихонько мурлыкнула:
        - Рубани его, дорогой.
        Эрвин округлил глаза.
        - Ах, не делай лицо! Тебе же хочется. Возьми и рубани эту сволочь! Врет самому герцогу - каков подлец!
        Эрвин убрал меч в ножны.
        - Кайр Хайдер!..
        Воин появился в дверях, и герцог приказал:
        - Заберите этого сударя.
        - Куда, милорд? - в глазах кайра хищный интерес.
        - На пытки, на пытки! - подсказала альтесса.
        - В каменный мешок. Пускай осмыслит свои показания.
        - Поллумеррра, - проворковала альтесса совсем уж по-кошачьи.
        - Позвольте мне применить методы.
        - Нет! Просто в темницу. Без прогулок, на хлеб и воду.
        - Полллумерааа…
        - Так точно, милорд.
        Кайр развернул Итана и вытолкал прочь. Агент не сказал ни слова - ни возмущения, ни мольбы.
        Альтесса качала головой, саркастично ухмыляясь.
        - Ты слишком человечен, любимый. Кукловод сожрет тебя.
        Он прошипел со злостью:
        - Я Ориджин.
        - Ты добряк. Смотри.
        Альтесса поставила на стол свечу.
        Прежде, чем ее пальцы выпустили воск, Глас Зимы покинул ножны, взметнулся к потолку, со свистом ринулся вниз…
        Свеча отлетела и шлепнулась на пол - целехонькая.
        * * *
        Миновал март, начался апрель.
        Эрвин не бросал тренировок, хотя результаты удручали. Желая раззлобить его (как злобят сторожевых псов при выучке), альтесса нашептывала: «Мой малыш… Кукловод тебя скушает!» Эрвин силился доказать ей и Роберту, и себе. Все больше вкладывал старания, все яростней кромсал воздух, кусал губы, скрипел зубами - но нет. Нет, и все.
        Даже Роберт, при всем флегматизме, отметил:
        - Кузен, с тобою что-то не то творится.
        - Что не то?! - взвился Эрвин.
        - Ты… как бы сказать… слишком герцог. Раздражаешься, что нужно взять меч и рубить, а он, меч, еще и не слушается. Привык ты, что все по одному приказу: решил, сказал - сделалось. Забудь себя герцогом, представь простым кайром. Представь, что меч - твоя повседневная работа. Не злись на него. Вот плотник же на молоток не злится. Берет себе и вколачивает гвозди - так и ты…
        - Но не о гвоздях речь - о людях!
        - Иначе думай. Твое дело - расчищать дорогу. Враг встал на пути. Если б не встал - не был бы врагом. Но коль он закрывает путь, то из человека превращается в преграду. Вот и убери ее.
        - Как снег лопатой?
        - Ага.
        - Но люди - не снег!
        - Бывает…
        Помимо тренировок, все остальное у Эрвина складывалось на диво удачно.
        Отцовская хворь ослабла. Пускай не ушла совсем, но и облегчение было счастьем.
        Трофеем Эрвину достался говорящий Предмет - уже второй. Хоть не заговорил, но ожил в его руках, наведя на любопытнейшие мысли.
        Принц Гектор Шиммерийский предложил Эрвину купить пятнадцать тысяч искровых очей. С помощью ссуды, обещанной герцогом Фарвеем, возникла возможность принять предложение. Эрвин стал мечтать о том, как создаст личную отборную гвардию, вроде иксов Деймона, но вооруженную искрой. Если убедить кайров дополнить мастерство меча силою искры, то во всем свете не сыщется подобной им армии. Само существование столь могучего войска гарантирует крепкий мир в Империи.
        Приарх Галлард Альмера объявил помолвку с Лаурой Фарвей. Леди Аланис пришла в бешенство, Эрвину стоило трудов умерить ее гнев… Сам же он видел в этом событии лучи света. Да, в случае войны Аланис с Галлардом, Надежда встанет на сторону последнего… но это и хорошо. Резня в центре Империи никогда не прельщала Эрвина - а теперь она исключена, ведь Аланис не рискнет пойти против двух герцогств. Зато брак с юною девицей сделал гранитного приарха уязвимым. Эрвин еще не знал, как подступится к нему: через Лауру ли, через будущих ее детей, через родичей - но чувствовал, что сможет подчинить Галларда без помощи мечей. Теперь - сможет.
        Владычица Мими совершила самоубийственную глупость, подавшись на переговоры со Степным Огнем. То был дурацкий поступок… но по-своему прекрасный, из тех полугеройских полубезумств, какими грешил порою и сам Эрвин. Впервые Мими вызвала его восхищение. Не снисходительное, в духе: «Умное дитя», - а по-честному, от души.
        И главное. Абсолютно главное. У восставших крестьян - Подснежников Салема - нашлось искровое оружие! Стратегический план Эрвина, главный его расчет оказался верен! Кукловод вывел на поле неожиданную силу, чтобы заманить Эрвина в ловушку, - и так попал в ловушку сам! Эрвин буквально видел фишки на игровом поле. Вот движется громоздкая серповая стратема Кукловода, вот выходят против нее северные мечи. Вот в самый разгар сражения бьет им во фланг главный отряд Кукловода - Пауль с бригадой. А вот сам этот отряд влетает в капкан и гибнет, а искра - Пауль - достается Эрвину! Разгром, после которого нет смысла продолжать партию! Кукловод сдастся на милость победителя или сбежит на Фольтийские острова, откуда рано или поздно его вернут имперскому суду…
        Тем вечером Эрвин все рассказал сестре. Затем по душам поговорил с Минервой.
        А позже, нетрезвый и полный азарта, никак не мог уснуть. Расхаживал по спальне, пил ордж, красками фантазий рисовал свою скорую победу.
        - Иди ко мне!
        Альтесса возникла прямо в постели. Улеглась на живот, поболтала в воздухе босыми пятками.
        - Милый, сядь рядышком, поговори со мной.
        - Как я могу сидеть, когда душа парит на крыльях восторга?!
        - Так подлети ближе, сокол ясный, и раздели восторг с любимой!
        Он встрепал ей волосы и поцеловал в шею.
        - Кстати, о любимых, - мурлыкнула альтесса, - что это было?
        - Поцелуй нежности и затаенной страсти!
        - Нет, чуть раньше… Примерно час назад. Ты, кажется, флиртовал с Мими?
        - И мне кажется нечто подобное.
        - Если невинное заигрывание считать за дюжину копейщиков, то ты бросил в атаку рыцарский батальон. Любопытно, что бы ты делал, если б защита владычицы не выдержала?
        Вместо ответа Эрвин сжал ягодицу альтессы.
        - И тебе ее совсем не жаль?
        - Конечно, жаль, в том и дело! Она - императрица и моя кукла! Кто посмеет заигрывать с нею? Бедняжка навек лишена радостей не только любви, но даже флирта!
        - И ты… угостил ее конфеткой?
        - Она заслужила сладость. Так ловко разыграла шаванов, так старательно ненавидит меня, так бережно хранит пыльную верность трупу Адриана! Разве она не прелестна?
        Альтесса мягко оттолкнула руку Эрвина.
        - А часом раньше ты поцеловал сестру.
        - То было невинно…
        - С языком.
        - И быстро…
        - Я считала Праматерей и дошла до Елены.
        - Всего-то!
        - До Елены на третьем круге!
        - Да пойми же ты: сегодня особый день! Бывают дни, когда каждая девушка - принцесса, каждая монета - золотая, каждая стрела - в цель. Сегодня - такой! Уж прости, мне очень стыдно, но я счастлив! Иона заразилась счастьем от меня, Мими - тоже. Я - факел радости, что зажигает сердца! Кому это повредило?!
        Альтесса села, подобрав ноги и запахнув халат.
        - Тебе.
        Он хлопнул ресницами.
        - Как?
        - Иона стряпает алхимическую смесь из любви к тебе и к мужу. Пускай, это ее дело. Мими променяет мечты о гниющем Адриане на твою теплую постель. И хорошо. Беда в том, что ты рановато обрадовался.
        - Да, Кукловод еще не пойман, но…
        - Но я не о нем. Ты сказал сестре, что бросишь в атаку Нортвудов, а крестьяне отобьют искрой. Как думаешь, во сколько жизней это обойдется?
        - Не много. Медведи наткнутся на искру и откатятся…
        - Когда один скачет в атаку с обнаженным мечом, а другой лупит в него искрой - один из двух умирает, правда? Твое «наткнутся, откатятся» - это сколько трупов? Сотня? Тысяча?
        - Но…
        - Помнишь день, когда я ни разу не подшутила над тобой? Ты убил двадцать пять пленников, мы вместе запивали горе. Ты был в таком сумраке, будто погибли друзья. Двадцать пять незнакомцев!
        Эрвин сел, помолчал… погас.
        - Это необходимые жертвы. Кукловод погубит много больше, если я его не остановлю.
        - Не сделаешь омлет, не разбив яиц? Аланис говорила это. Ты ответил, что не любишь яйца.
        - Крестьяне сами виноваты. Они, тьма сожри, подняли мятеж! Сами выбрали свою судьбу!
        - Но ты не за это их караешь. Знаешь же: пусть не по закону, но по совести они правы. Ты бы всех простил, если б не партия против Кукловода.
        Эрвин озлился.
        - Тьма сожри, чего ты хочешь? Я, значит, слишком бездушен?! Сама же так хотела! Учила: сметай людей лопатой, как снег! Вот тебе желанная степень бездушия! По моему приказу медведи пойдут бить крестьян - и меня это волнует меньше, чем круглые ляжки Минервы!
        - Немного иначе, - альтесса покачала головой, отбросив темные локоны с глаз. Ее взгляд был неприятно острым. - Ты думаешь про ляжки Минервы и про язык сестры в твоем рту, и про фанфары будущей победы - лишь бы не думать о мертвых серпах. Ты зажег свой, хм, «факел счастья», чтобы ослепить себя. Сладкий самообман, затмение эйфорией. В Дойле ты не лгал ни себе, ни мне.
        - Я просто научился быть злым.
        - Докажи.
        Альтесса подала ему Глас Зимы.
        Эрвин поставил свечу, а сверху - пробку от бутылки орджа. Обнажил меч. Движения обрели хищную плавность. Глас Зимы покорно слился с рукою, рассек воздух парою пробных взмахов, наполнился силой, поднялся для атаки.
        Эрвин прицелился в пробку взглядом и процедил: «Умри!», - и хлестнул стальным кнутом.
        Раздался треск, когда клинок врубился в столешницу. Он не задел ни пробку, ни даже свечку.
        Опустошенный промахом, Эрвин бессильно опустился на ковер. Альтесса легла рядом, прильнула к его плечу.
        - Любимый… Где-то бродит шут Менсон, непонятно зачем убивший владыку. Итан до сих пор молчит о чем-то. Знахарка что-то нашептала на ухо Аланис. Кукловод очень умен и может избежать твоей ловушки, и жертвы крестьян окажутся напрасны… Я - Тревога. Я не дам тебе забыть о таких вещах. И разлюблю тебя, если начнешь мне лгать.
        * * *
        План рухнул не из-за хитрости Кукловода.
        Владычица Мими, не учтенная Эрвином в расчетах, примчалась на Святое Поле, с малым эскортом пронеслась сквозь порядки войск, вступила в переговоры с Подснежниками - и достигла соглашения. Битва не состоялась: невозможно было бросить армию на крестьян, только что прощенных императрицей! Кайры не вступили в бой, тыловой штаб не остался беззащитною приманкой, разведчики Кукловода не увидели возможности для атаки - и бригада ушла от капкана. Эрвин послал во все стороны конные разъезды, надеясь найти хоть след бригады. Тщетно. Какие следы там, где прошло двадцатитысячное войско!..
        Вассалы Эрвина осудили поступок Мими и не преминули поделиться негодованием. По законам Севера крестьянин заслуживает сурового наказания даже за непочтение к воину. Можно считать удачей, если мужик нахамил кайру и отделался десятком плетей. Что же говорить о мужиках, которые подняли мятеж, несколько раз вступали в бой с рыцарями, а затем расстреляли послов на переговорах?! Кайры всерьез готовились учинить расправу, отчасти сдерживаясь лишь брезгливостью: неприятно пачкать мечи холопской кровью. Идеальною казалась эрвинова задумка: растоптать мужиков силами нортвудцев, а кайров оставить в резерве, для страховки. Но Минерва своею выходкой испортила все! Мужики отбылись парой козлов отпущения. Стыдно сказать: из ста тысяч мятежников перед судом встанут двое, да и те умрут не на глазах остальной своры! Бунтари разойдутся по домам, уверенные в своей правоте! Вдобавок, Минерва проявила своеволие: поступила так, будто она и впрямь управляет Империей, не нуждаясь в одобрении герцога Ориджина.
        Все это вассалы Эрвина высказали не раз и не два. Одни держались в рамках вежливости: «Поведение Минервы неприемлемо, она слишком много мнит о себе и нарушает субординацию. Милорд, необходимо взять ее под контроль». Другие - близкие соратники Эрвина по кампании - не стеснялись в выражениях: «Ваша кукла обнаглела! Попробует снова - скинем ее, посадим другую! Нам это в два счета». Но возмущенные вассалы в большинстве своем даже не знали главной вины Минервы. Только пара ближайших помощников знала план охоты на Кукловода - только они и поняли, как глупо Мими сорвала то, на что Эрвин положил полгода усилий!
        Эрвин кипел от бешенства и разочарования, и досады. Сколько расчетов сорвано, сколько трудов впустую! Подобное было год назад, когда отец услал его в Запределье. Но отец был герцог, сюзерен, он хоть имел право. А Мими!..
        Я ей покажу! - думал Эрвин с обидою, едва ли не детской. Она еще пожалеет!
        Обложу ее своими людьми, чтоб каждый ее шаг был под контролем. Чтобы ни выпить, ни чихнуть не могла без моего ведома! Чтобы спать не легла, пока я не позволю!
        Или лучше: оборву все нитки власти, сделаю, чтобы ни одно ее слово не исполнялось. Всех при дворе так запугаю, что ни одна чиновная собачонка не рискнет выполнить приказ Минервы!
        Или так: надавлю на прохвоста Конто и закрою все ее счета. Прикажу Роберту: ни агатки Минерве! Пускай хоть клянчит, хоть побирается - своих средств у нее не будет. Ни одну собачонку она не наймет, если я не позволю!
        А если еще раз посмеет - хоть одну дерзость, хоть слово! - заменю ее. Уж я умею менять императоров. Первый раз было трудно, второй - пройдет, как по маслу! Кем заменю? Безумным цареубийцей Менсоном? Хмурой старухой из Дарквотера?.. Да какая разница! Заменю хотя бы в назидание! Чтобы каждый понимал, кто на самом деле правит Империей!
        - Милый, позволь предложить другой метод наказания, - альтесса вмешалась в его диалоги с самим собою. - Положи Мими себе на колено, задери ей подол и хорошенько отшлепай.
        - Что, прости?
        - Помнится, тебя интересовали ее ляжки. Вот и совмести наказание с удовольствием.
        - Ты могла заметить, что мне не до шуток.
        - А я и не шучу. Кончай с нею враждовать. Сделай Мими своей союзницей. Или просто своей.
        - Ты свихнулась!
        - А ты ослеп, если не видишь. Минерва - настоящая Янмэй, идеальный инструмент власти. Такие, как она, построили Империю.
        - Всего лишь нахальная пигалица!
        - Она на троне три месяца. За это время усмирила степняков, ввела бумажные деньги и разобралась с крестьянским восстанием. Используя лишь те крохи власти, какие ты ей оставил! Дай ей больше сил и времени, сделай союзницей - и она свернет для тебя горы.
        - Эта дрянь ударила мне в спину! Испортила план, ради которого…
        - Она не знала твоего плана! Ты же не доверился ей! Зато спасла крестьян, которых ты хотел спасти. И тебе не пришлось самому прощать бунтарей, нарушая хваленый северный закон. Она избавила тебя от обвинений в мягкотелости.
        - Все, чего она хотела, - унизить и высмеять меня.
        - Милый, ты - не центр вселенской спирали. Она хотела погасить бунт и восстановить справедливость. Она виновна лишь в том, что слишком хорошо играет роль императрицы.
        - Ты бредишь! Поди прочь!
        Альтесса была очень хитра. Она провоцировала Эрвина выплескивать злость, и чем больше он плескал, тем меньше оставалось. Запасы гнева истощались, Эрвин начинал слышать ее аргументы.
        - Возможно, Мими поступила правильно…
        - Не возможно, а точно, милый. Ты поступил бы так же, окажись на ее месте.
        - …однако она не смела действовать в обход меня!
        - Но ты всегда действуешь в обход ее! Ты сам установил сию добрую традицию.
        - Она возомнила о себе! Это я сверг тирана, разбил искровиков, захватил столицу. Это я усадил ее на престол!
        - А мне думалось, она - наследница по закону. Или ты вменяешь себе в заслугу то, что соизволил выполнить закон?
        - Минерва должна подчиняться мне!
        - Потому, что ты старше и умнее? Или потому, что тебя слушаются злые дядьки с мечами?.. Она - не твой вассал и не давала клятвы верности. С чего бы ей подчиняться?
        - Мими обязана мне по меньшей мере свободой. Долг чести велит ей повиноваться!
        - Правда? Вот уж новинка в кодексе чести!
        - Она - неопытное дитя! Должна быть послушной хотя бы поэтому.
        - Верно, детям нужна покорность. А еще собакам и овцам… Скажи, ты хочешь видеть на троне Империи собаку или овцу?
        Марш до столицы длился два дня. Эрвин имел много времени на общение с альтессой. Каждый возглас негодования он повторил не раз и не десять, и под конец начал казаться себе обидчивым идиотом. Слова альтессы, напротив, обретали все больше смысла.
        - Мими помешала тебе убить Кукловода. Но ты еще найдешь способ поймать его, а сейчас вспомни, что говорил отец. «Обрести достойного союзника ценнее, чем убить врага. Врагов много, союзников мало. Достойных людей вообще мало на свете». Помирись с нею. Тебе верят агатовцы, ей - янмэйцы. Ее любят крестьяне и чиновники, тебя - солдаты и дворяне. Ты - мастер политики, она станет мастером финансов. Вместе вы сможете править миром!
        - К чему это ты клонишь, не могу понять?
        - Экий недогадливый. Женись на ней, милый!
        - На Мими???
        - А на ком? На леди Нексии, которую давно забыл? На Аланис, что шепталась с агентом твоего врага? На собственной сестре?
        - Но Мими…
        - Что - Мими? Она умна, ты это любишь. Наделена чувством юмора. Играет в стратемы - по слухам, недурно. Смела. Способна на красивое безумство. Боги, да чем она плоха? Даже задница ее тебе по вкусу!
        - Она влюблена в труп.
        - Это пройдет со временем.
        - Я не люблю ее.
        - Мне кажется, это тоже пройдет.
        - Я поклялся не жениться на ней.
        - Ты поклялся не делать этого насильно. Что может быть проще - сделай, чтобы она сама захотела!
        - Я не знаю…
        - Ты знаешь. Вы вдвоем обретете власть, какая и не снилась твоим предкам. Твой сын родится императором. Герцог Ориджин - император Полари! В своих мечтах о славе ты мог вообразить что-нибудь более великое?
        Эрвин ответил после паузы:
        - Победа над Хозяином Перстов.
        - Мими и с этим поможет тебе.
        Полагая за собою полную победу в споре, альтесса довольно улыбнулась, поцеловала Эрвина и растворилась в воздухе.
        Он сказал, уже неслышимый ею:
        - Мими испортила мне охоту.
        Эрвин въезжал во дворец, почти уже успокоенный. Почти до дна исчерпавший злость, почти готовый восхититься поступком Минервы.
        Однако во дворце что-то переменилось. Неуловимое, едва заметное, но Эрвин почувствовал сразу. Чиновники и слуги смотрели на него иначе. Не то, чтобы дерзко, и не так, чтобы совсем без страха, - но с какою-то новой уверенностью. Глазами собачек. Мелких беззлобных шавок… но уже не кроликов.
        - Крикните: «Слава Агате!» - попросил Эрвин кайра Сорок Два.
        - Слава Агате!
        Двор отозвался:
        - Слава Агате! Слава!..
        Немножечко - ползвука - не хватило.
        - Теперь: «Слава Янмэй!»
        - Слава Янмэй!
        Тогда грохнуло…
        В кабинете Эрвина стоял цветок. Подснежник.
        - Подарок императрицы, - доложил слуга.
        Подснежники отцвели недели две назад. Где Мими взяла этот - загадка.
        Эрвин снял ленту, которою был обвязан цветок. На ней аккуратным девичьим почерком значилось:
        «Свое место в мире прими с достоинством. Вы - не владыка, милорд. Смиритесь».
        Эрвин замер на пару вдохов. Положил на стол ленточку.
        Тихо произнес:
        - Лейла Тальмир. Капитан Шаттэрхенд. Банкир Конто. Министр путей. Кто еще?..
        Верный кайр Сорок Два подобрался, услышав тон герцога.
        - Прихвостни Минервы? Еще наставники: Альберт Виаль, Франк Морлин-Мэй.
        - Всех сюда.
        - Так точно, милорд.
        - Передайте кайру Хайдеру Лиду: пусть вытрясет из Итана все. Любым способом.
        - Да, милорд.
        Эрвин кивнул, Сорок Два убежал, не теряя ни секунды.
        - Любимый, не стоит…
        Эрвин зло оттолкнул альтессу. От обиды она замерцала, став полупрозрачной. Сквозь силуэт ее тела показался одинокий цветок на столе.
        Глас Зимы вылетел из ножен. Вспорхнул к потолку - и вспышкой вниз, наискось. Воздух прянул холодною рваной волной. Эрвин отступил, клинок взлетел перед грудью в защитную позицию.
        Отсеченный цветок один миг висел над стеблем, затем упал на стол.
        Янмэйская охота
        МОЯ БЛАГОДАРНОСТЬ АДВОКАТУ ВЛАДУ КАЛАНЖОВУ
        ЗА ПРАВОВЫЕ КОНСУЛЬТАЦИИ ПО ДЕЛУ
        ВЕСЬМА ВАЖНОГО ДЛЯ СЮЖЕТА ПОДЗАЩИТНОГО
        Монета - 1
        Октябрь - декабрь 1774 г. от Сошествия
        Мелисон (королевство Шиммери)
        Если покинуть Лаэм, столицу шиммерийских королей, через северные ворота и двинуться в сторону Пентаго, то под колесами расстелется Белый Тракт - лучшая дорога на Юге, а может, и во всей Империи. Он вымощен шестиугольными плитами песчаника, так плотно подогнанными, что ни одна травинка не пробивается в стыки. Белый Тракт пересекает горы с тем изящным искусством, с каким опытный мужчина завоевывает сердце барышни: огибает слишком острые неровности рельефа, избегает крутых подъемов и резких провалов, идет наверх столь плавно, что впору и вовсе не заметить. Спустя полдня езды остановишься на обочине, спрыгнешь с телеги размять кости - и ахнешь: Лаэм уже остался далеко внизу, и ты глядишь на него с высоты птичьего полета.
        К закату второго дня пути в фургоне (либо к концу первого, если верхом) можно достигнуть Малого Перевала. Лошаденки подустанут к тому часу, а время будет самым подходящим для ужина, холодного чая и мягкой постели, потому вполне разумным покажется сделать остановку на ночлег. К услугам тех путников, кто внемлет голосу разума, здесь, на Малом Перевале имеется целая дюжина гостиниц и трактиров разного пошиба, а также конюшня, винный погреб, шляпная, мастерская сапожника и уютный бордельчик «Венок незабудок». Утолив все возможные желания, ты сладко уснешь, а с рассветом продолжишь путь. И не найдется у тебя мотива, чтобы спустя милю свернуть с Белого Тракта на запад по узкой дорожке. Вряд ли ты ее и заметишь - так она завалена осколками камней и так заросла острой жесткой травой, что впору принять за обычный разлом между скал. А если даже заметишь, то какой резон будет тебе - сытому, свежему и целеустремленному - сворачивать с Белого Тракта? И ты продолжишь путь, не узнав того, что двумя милями западнее в укромной долине лежит Мелисон - пригожий городок виноделов.
        Люди, живущие там, говорят со смешным горским акцентом, не носят шляп, шевелят губами, когда приходится сложить в уме числа, и никогда никуда не спешат. Лаэмцы считают мелисонцев тугодумами и в голос смеются над ними, если встретят на базаре. По этой причине мелисонцы не любят ни лаэмцев, ни базары. До недавнего времени Мелисоном владел славный барон Монат-Эрлин. Но все три года правления владыки Адриана осень в Шиммери выпадала исключительно солнечной, и виноград набирался излишней сладости. Славный Монат-Эрлин, который терпеть не мог полных женщин и сладких вин, лишился любви к своему владению и выставил его на продажу. Городок Мелисон с прилегающими виноградниками приобрел славный граф Огюст-Римар, Третий из Пяти. Граф совершил покупку только ради дохода, а не для жизни в этакой глуши, и потому отказался купить вместе с городом старое поместье Монат-Эрлинов. Барон продал поместье отдельно, само по себе. Оно было не ахти каким товаром: большой дом в захолустье, подобно слишком ревнивой любовнице, приносит мало удовольствия и много мороки. Потому барон Монат-Эрлин отдал его за скромных четыреста
эфесов анонимному покупателю. Рьяный лаэмский делец, бывший посредником при продаже, так измучил барона торгами, что Монат-Эрлин почел за счастье быстро и без вопросов подписать купчую. Строка для имени покупателя осталась пустой, посредник позже сам заполнил ее, выведя: «Славный Хорам Паулина Роберта». Осенью года Северной Вспышки новый владелец въехал в поместье Монат-Эрлинов.
        Поначалу к купцу Хораму со свитой в Мелисоне отнеслись настороженно. Чего еще было ждать от жителей маленького городка в укромной долине? Женщины сторонились чужаков, дети глазели издали и чуть что убегали, мужчины говорили с такою обстоятельной вежливостью, за которой ничего внятного нельзя было расслышать. Если чужаки показывались на мелисонском базаре, местные назначали умеренную цену, чтобы не дать повода для спора. Если чужаки заходили в кабачок, завсегдатаи как по команде прекращали сплетничать и принимались обсуждать погоду. Словом, никакой дружбы между обитателями Мелисона и свитой славного Хорама не предвиделось, как, впрочем, и вражды. Однако любопытное обстоятельство переменило ход событий.
        Вышло так, что Хорам переезжал в Мелисон не за раз, а в несколько заходов. Первым днем он прибыл всего на двух телегах: в одной помещался сам Хорам, его спутники и три сундука, а в другой - бесформенная куча тряпья да еще громадная плетеная корзина. Ясно было, что для жизни на новом месте этого багажа не хватит. Что такое три сундука на четверых человек? А тряпье это - только на простыни порезать, а корзина - вообще непонятно кому нужна, слишком уж большая. И верно: один из людей Хорама тут же уехал назад в Лаэм, а спустя неделю вернулся на двух телегах с новой поклажей. Но груз этот оказался вовсе не тем, что требуется для жизни. Дюжина сувоев шелка, четыре бухты веревок, непонятный станок с колесом, сосуды с краской - зачем все это, спрашивается? Может, Хорам хочет открыть швейный или красильный цех? Тогда ему нужно испросить разрешения у мелисонских старейшин, иначе совсем никуда не годится! Мастер Корнелий, носящий шарф бургомистра Мелисона, так встревожился от внезапной угрозы своему авторитету, что два дня собирался с духом и на третий сказал Хораму:
        - Славный, если волею богов вы желаете поговорить о швейном деле, то я не имею ничего против того, чтобы обсудить это с вами.
        Хорам ответил в том духе, что швейного дела он не знает и беседовать о нем не может. Мастер Корнелий ушел, глубоко оскорбленный, и два часа обсуждал с трактирщиком, как хорошо было раньше, при старом бароне.
        А помощник Хорама опять уехал в Лаэм, и вернулся через неделю с новым странным грузом. Теперь в телеге помещались три связки книг, саквояжик с писчими принадлежностями, несколько заколоченных ящиков и ученого вида старичок. Добрые жители Мелисона терялись в догадках: как это может пригодиться для швейного цеха? В книгах что - выкройки? А в ящиках? А старичок зачем? Скверным портным он будет, при его-то зрении! Бургомистр Корнелий снова счел нужным побеседовать с Хорамом, зайдя на сей раз с другого конца:
        - Коли человек делает что-нибудь, то ему надо гордиться своим делом, а не держать его в постыдной тайне. Это так я думаю, а если вам угодно не согласиться, то вы можете сказать, как оно по-вашему.
        Хорам согласился, но Корнелий не сумел понять, с чем именно. Ушел растерянный и всерьез задумался написать барону Монат-Эрлину, чтобы тот выкупил поместье обратно.
        - Клянусь Софьей и Еленой, я непременно напишу, если Хорам продолжит в том же духе! - сказал Корнелий трактирщику.
        А хорамов прихвостень снова укатил в Лаэм. Жители тихого Мелисона с дрожью ждали его возвращения. Что творил Хорам в своем поместье - оставалось загадкой. Ничего похожего на швейный цех там не возникло, и от этого становилось еще тревожнее. Мало того, что лаэмские зазнайки задирают носы у себя в Лаэме, так теперь они явились в Мелисон творить здесь свои делишки! Как можно терпеть такое?! Четверо самых видных городских дам выставили ультиматум бургомистру Корнелию: он обязан что-нибудь предпринять! Если в ближайшее время Корнелий не совладает с Хорамом, то винить ему придется только себя.
        Когда прибыл очередной груз для славного Хорама, Корнелий пошел на решительные меры: велел констеблю остановить телеги и тщательным образом обыскать. Констебль смешался: никогда прежде ему не доводилось кого-либо обыскивать, поскольку горожане ничего не скрывали. Но, движимый чувством долга, он набрался смелости и сдернул мешковину с груза.
        - Что я вижу?! - вскричал он от возмущения. - Вы везете вино в город виноделов! Противу всех правил, законов и воли богов! Вопиющее кощунство!
        Констебль ожег огненным взглядом хорамова слугу.
        - Вас может оправдать лишь одно: если это вино - плохого качества и не ровня нашему.
        Он потянул пробку, чтобы удостовериться, но помощник Хорама сдержал его руку:
        - О слабый рассудком защитник закона, если ты опробуешь эту жидкость, то злодейство и произвол расцветут буйным цветом на улицах Мелисона, ибо это не вино, а кислота.
        - Кислота?!
        - И весьма едкая, именно потому на сосудах изображены недвусмысленные черепа, которые ты почему-то обогнул своим взглядом.
        - Нарушение! - возопил констебль. - Ради покоя горожан, я должен арестовать груз!
        - Если ты служитель закона, то должен исполнять его волю. А воля закона такова, чтобы ты делал то, что в законе написано. Вот и скажи мне, где написано, что в Мелисон нельзя ввозить кислоту?
        - Эээ…
        Констебль призадумался. Насколько он знал, ни в одном кодексе, действительно, не содержалось запрета на кислоту, ибо никто прежде не пытался ввозить в город этакую дрянь. Как же поступить, если совесть требует одного, а закон - иного? Пока констебль обмозговывал вопрос, помощник Хорама приказал извозчику, тот хлестнул лошадей и укатил.
        Это уже было слишком! Это было до такой степени слишком, что бедный бургомистр Корнелий утратил сон. Он видел лишь два объяснения событиям: либо лаэмцы хотят отравить виноградники Мелисона, либо прислали кислоту сюда затем, чтобы избавиться от нее, вроде как выбросили. В любом случае налицо грубые оскорбительные происки, и как бороться с ними - Корнелий не знал. Барон Монат-Эрлин продал городок и больше здесь не властен. Новый хозяин, граф Огюст-Римар, ни разу не показался в Мелисоне, а бургомистру воспитание не позволяло слать письма незнакомому человеку. Жаловаться шерифу Лаэма на лаэмцев - безнадежная затея. Своими силами выдворить Хорама из города? Но как выдворишь, если он купил поместье? Всякий знает: город - это одно, а поместье - другое.
        В отчаянье Корнелий пошел за советом к священнику. Добродушный отец Элизий жил согласно одному принципу: боги благостны, мир устроен справедливо, потому жди - и все само образуется. Так обычно и говорил, когда у него просили совета. Выслушав рассказ бургомистра, отец Элизий спросил:
        - Ты знаешь свое место в мире?
        - Конечно, - ответил бургомистр, подергав конец шарфа.
        - Усердно трудишься?
        - Еще как.
        - Получаешь удовольствие от своих или чужих страданий?
        - Да какое удовольствие! Извелся уже с этим приезжим шельмецом!
        - Развиваешь свое тело и разум?..
        Так отец Элизий прошелся по всем двенадцати главным заповедям. Получив благочестивые ответы, он сказал:
        - Вот видишь, мастер Корнелий: ты - хороший человек, живешь порядочно, следуешь писанию. А значит, боги о тебе позаботятся, и все наладится со временем.
        Это успокоило бургомистра, он вернулся домой и сладко уснул, а наутро узнал, что все уже начало налаживаться.
        Извозчик, что доставлял Хораму странные грузы, на обратном пути завернул в трактир выпить. Он и раньше туда захаживал, но прежде трактирщик избегал с ним говорить, ибо извозчик был лаэмцем. Теперь же происки Хорама зашли так далеко, что трактирщик не сдержал любопытства:
        - Как поживает твой наниматель? Не жалеет ли, что съехал из Лаэма?
        - Туда ему и дорога, - задрал нос извозчик. - У нас никто по нему не скучает.
        - Но разве сам он не лаэмец?
        - Хорам - лаэмец? - извозчик расхохотался. - Из него такой лаэмец, как из курицы - птица!
        А прежде-то этот факт не подвергался сомнению! Хорам богат и приехал из Лаэма - значит, лаэмец, кто ж еще? Но теперь слова извозчика зародили сомнения, и горожане взялись за следствие. Кто таков Хорам и его свита? Откуда появились?
        На сей счет сперва опросили слуг Хорама, когда те приходили в лавки за покупками. Затем Корнелий с трактирщиком съездили вместе на Малый Перевал, навели справки у тамошних торговцев и хозяйки борделя. Отец Элизий ради общего блага не поленился даже отправиться в Лаэм и потолковать со знакомым священником. Каждое новое известие все больше радовало добрых жителей Мелисона.
        Начать с Хорама. Вовсе он не лаэмец и даже не южанин. Прибыл с севера - кажется, из Короны. Там, на родине, случилась с ним трагедия: умерла не то жена, не то альтесса. На севере часто кто-нибудь умирает. В Лаэме бедолагу тоже не приняли - подняли на смех за две чудаческие покупки. А раз лаэмцы над ним смеялись - значит, хороший человек. Над мелисонцами эти зазнайки тоже смеются.
        Потом, девушка Низа. Никакая не шиммерийка, приглядись внимательней - сразу поймешь. Кожа смуглая, живот плоский, глаза миндалем - явная шаванка! Ее привезли в Лаэм на продажу, как пленницу. Она этим гадам-лаэмцам так надерзила, что хотели ее в море выкинуть. Одному, говорят, откусила ухо, другому чайник на голову надела - ай, молодец! Несдобровать бы Низе, если б не Хорам: вовремя выкупил ее и увез.
        Затем мастер Гортензий, истопник. Он изобрел небесный корабль - тряпичный шар, что летает по воздуху и носит людей. Дурная выдумка, неясно, зачем оно надо. Но лаэмцы из-за шара сильно разозлились, кто-то даже лишился мужской силы - а значит, изобретение не пропало зря. Чем меньше лаэмцев родится на свет, тем спокойнее будет. Добро пожаловать в Мелисон, славный мастер Гортензий!
        Последний - Онорико-Мейсор, он же Рико-сводник, который привозил Хораму всяческие грузы. Уж этот - как есть, чистый лаэмец. Женат на белокровной нахалке, родил двух гадких лаэмчат. Но одно обстоятельство оправдывало Рико в глазах горцев: он так обнищал, что был выгнан из дому собственной супругой. А нищий лаэмец - совсем не то, что богатый. На нищего всегда приятно посмотреть!
        Вот так за неделю расспросов Хорам со свитою превратились из идовых слуг в добрых и честных людей, чуждых всякой лаэмской мерзопакости. Бургомистр так устыдился своих прежних подозрений, что улучил момент и сказал Хораму:
        - Славный, я должен поделиться с вами выводом, к коему пришел путем размышлений. Неважно, откуда человек приехал, а важно - каков он есть внутри себя. Коль это правда, а это она, то мне ничего не остается, как испросить у вас прощения.
        Хорам ответил:
        - Не стоит беспокойства, мастер Корнелий, я вовсе не в обиде.
        А затем пригласил бургомистра на примирительный обед. Кроме Корнелия, приглашен был трактирщик и отец Элизий, все вместе с супругами. Еще неделю назад они побоялись бы войти в поместье, где творятся темные дела. Теперь же дамы сгорали от любопытства, а мужчины предвкушали отличную беседу.
        Обед состоялся теплым осенним днем. (Как раз в тот день далеко на севере генерал искровиков разбил армию нетопырей, но мелисонцы, конечно, этого еще не знали.) Прошел обед, как и ожидалось, в дружеской обстановке, с интересными разговорами и добрыми шутками. Покинув поместье, гости поделились своими наблюдениями.
        Мастер Корнелий сказал:
        - Так вот зачем понадобилось столько ткани! Они, значит, строят новый большой шар. Этаким шаром можно будет половину лаэмских мужиков обессилить!
        Жена мастера Корнелия сказала:
        - Я думаю, он с нею не чих-пыхает. У нее глаза дикие, а у него - грустные. Он, поди, ее боится.
        - И правильно делает! - согласилась жена трактирщика. - Она шаванка, ей что не так - схватит нож и тяп. Но этот Рико липнет к ней глазами, как голодный к колбасе.
        Трактирщик сказал:
        - Если спросите меня, то я отвечу: Хорам разбогател недавно. Лакеев только двое, и те новые, лошадей своих еще нет, пожитков горстка, но имение купил. Повезло славному!
        - Вот и наоборот, - возразила жена отца Элизия. - Совсем ему не повезло, бедняжке. Почему он сюда приехал? Потому, что на Севере стало не жить. А почему на Севере плохо? Потому, что война, и любимую его убили, и дом сожгли, наверное. Потому он и с Низой не того-сего: тужит по супруге, несчастненький.
        А отец Элизий сказал:
        - Главное, что он хороший человек: трудится как может, живет по заповедям. Боги о нем позаботятся, и все наладится.
        Все согласились с этим, и никто даже не вспомнил нераскрытую тайну: зачем же славному Хораму понадобилась телега кислоты?
        * * *
        Хорошо ли тебе живется, Хармон Паула?
        В последнее время Хармон любил задавать себе этот вопрос. Проснуться на мягкой перине далеко после рассвета, накинуть теплый халат, взять чашечку чаю, выйти на балкон. Вся долина - как на ладони: ратуша с диском солнечных часов, церквушка со звонницей, белые домики под черепичными крышами, возле каждого - цветничок и два деревца для тени. Налево от городка - пенистая речушка и оливковая рощица, вдоль речушки аллейка, чтобы гулять; направо от городка - пестрые шатры базарчика, он работает раз в неделю, но шатры стоят всегда, можно посидеть в тени, выпить винца. А вокруг всего - горные склоны, покрытые лоскутами виноградников, а на дальнем, самом крутом, пасутся козы. Все-все видно, поскольку поместье стоит на возвышенности. Его поместье! Хармон Паула Роджер - помещик. Каково?
        Хорошо ли тебе живется, Хармон Паула? Прекрасно, как у Софьи за пазухой.
        Большой дом, будь он поновее, впору было бы назвать дворцом. Все как полагается: колонны, арочный вход, балконы, фонтан перед входом (правда, неисправный). Вот только драпировка на стенах сплошь пожелтела от солнца, да паутина всюду - пара лентяев-слуг, нанятых Хармоном, не поспевает за трудолюбием пауков. Но это ничего, зато мошек не будет, а драпировку со временем можно поменять. Да фонтан починить, чтоб журчал. И еще, может, павлина завести - пускай себе шастает по саду, хвостом сверкает. Тогда выйдет настоящий, безоговорочный дворец. Дворец Хармона Паулы!
        Слуг, конечно, надо побольше. Сейчас только два лакея да кухарка - не справляются. Нужна еще пара горничных, дворецкий и конюх. Будет же у Хармона своя конюшня, не все ж наемными извозчиками ездить. В обновленном дворце да с полным штатом слуг, да с фонтаном, да с павлином - вот когда роскошная жизнь пойдет! Но и сейчас такая, что стыдно жаловаться.
        Еще и город виноделов - только подумать! Виноградники Монат-Эрлина… когда-то в Южном Пути кто-то угощал его с этаким пафосом: «Опробуйте, сударь: Монат-Эрлин, урожай шестьдесят шестого года». А теперь выйди в город - и в любом кабачке, да что там, в любом доме, купишь этого самого Монат-Эрлина по цене чуток дороже простого элю. Нужно завести собственный винный погреб. Тем более, что погреб-то есть - огромный, прохладный, всем необходимым оборудованный. Только наполнить его разнообразными винами, и в любой день можно будет заказать согласно настроению: «Сегодня хочется чего-нибудь сладкого. Принеси-ка мне, дружок, черного муската восьмилетней выдержки». Хорошо же!
        Со всех сторон хорошо, как ни взгляни. Одна только крохотная печаль: скучновато, занять себя нечем. Хармон привык колесить по свету, а дорога, даже знакомая, всегда поставляет неожиданности. Тут размыло, там построили, здесь воры, там коровы… Выходит так, что всякий день не похож на предыдущий, потому жизнь кажется наполненной. Кроме того, дорога - это дело: приехал - выполнил. Здесь, в Мелисоне, иначе. Все дни на одно лицо: Хармону хватило месяца, чтобы это понять. Люди одинаковые, говорят все об одном, приезжих нет, приключений не случается, даже погода стоит равномерная: ведь в Шиммери зимы не бывает, как наступила осень - так и длится до весны. И дела тоже нет, если разобраться. Небесный корабль - это ведь не Хармона дело, а мастера Гортензия. Хармон лишь снабжает его необходимым.
        Но и тут нечего ныть, ведь на самом деле не так и скучно. Для начала развлекли Хармона горожане: заподозрили невесть в чем и учинили слежку. А он ради забавы не стал развеивать подозрений - наоборот, напустил туману. Всполошил весь городишко и со смехом потом наблюдал, как мужики пялятся, а дамочки прячутся, а бургомистр тщетно ищет управу. Дальше, когда Хармон уже примирился с местными, то наслушался от них новостей. Принц Гектор пошел в Литленд бить шаванов - об этом здесь говорили много, и все были уверены, что Гектор одержит блестящую победу, ибо никого могущественней принца горожане попросту не знали. Для Хармона же куда важней была другая новость: оказывается, герцог Ориджин, брат Ионы, поднял мятеж против владыки. Поскольку Южный Путь встал на сторону Короны, то герцог разбил путевские войска и занял Лабелин. Для Хармона это было приятно с двух точек зрения. Во-первых, слава богам, что он сейчас не в Южном Пути! Во-вторых, коль у Мориса Лабелина отняли столицу, то теперь он уж точно не станет искать Хармона-торговца, даже если заметит подделку Предмета. Словом, нельзя сказать, что в
Мелисоне не бывает новостей - по меньшей мере, иногда доходят новости внешние.
        Также неверно и то, что у Хармона нет дела: есть же небесный корабль! Да, строит Гортензий, но деньги-то выделил торговец, так что дело, считай, его. И развивается оно, надо сказать, весьма бурно.
        Давеча в Лаэме Хармон сказал Гортензию:
        - Хочу приобрести ваш аппарат, чтобы совершить полет в Фаунтерру.
        Гортензий, хотя и мечтал продать проклятущий шар, все ж не сдержал грустного смеха:
        - Славный, видите ту гору? Если долетите до нее без посадок, то считайте себя любимцем богов.
        - Я имел в виду, - уточнил Хармон, - что вы надлежащим образом переделаете шар. Если, к примеру, возьмешь шлюпку, то не проплывешь больше мили, но если купишь галеон, то легко обойдешь весь Поларис. Вот и сделайте для меня галеон, а не шлюпку.
        Гортензий предположил, что Хармон насмехается, и обложил его витиеватым ругательством, основанном на любовных связях ишака с гиеной. Низа посмотрела на Гортензия так, как умеет лишь она: круглыми чистыми детскими глазами.
        - Мы вас очень просим, мастер.
        - Я заплачу, - добавил Хармон.
        - Много? - недоверчиво буркнул Гортензий.
        - Сколько понадобится.
        - Дв… триста эфесов! - бросил Гортензий, чтобы покончить со спором.
        - По рукам, - ответил Хармон.
        Позже оказалось, что новый шар стоит не триста эфесов, не двести и не четыреста, а Праматери знают сколько. Изобретатель понятия не имел, как «сделать из шлюпки галеон», лишь надеялся, что с тремястами золотых что-нибудь придумает.
        - Понимаете, славный, - объяснял он Хармону уже в Мелисоне, на этом вот балконе, - наша главная беда - это ветер. Морское судно может идти под углом к ветру за счет того, что сила ветра суммируется с силой воды. Куда будет направлена сумма - зависит от положения парусов и киля. Но небесный корабль не касается воды и целиком зависит от силы ветра. Значит, какие ни сделай снасти и паруса, полетим строго туда, куда ветер, и не иначе.
        - Значит, дождемся, чтобы ветер дул в сторону Фаунтерры, и…
        - Эх, славный Хорам, если бы в мире все было так просто, то мы бы лежали в тени, а спелые фрукты падали нам в рот. Первым делом, ветер никогда не дует точно на Фаунтерру. Бриз направлен на север, то бишь, понесет нас в Надежду, а не в Корону. Вторым делом, ветер меняется. Это в Лаэме он южный, а перевалим первый хребет - станет очень даже западный. Попадем не в Надежду, а прямо в болота Дарквотера, там и булькнем вместе с шаром. Ну и третьим делом, едва воздух в шаре остыл, так полет и окончен. По опыту, это миль десять-двадцать. Взять с собой дров не выйдет - лишняя тяжесть.
        - Тааак, - хмыкнул Хармон. - Имеешь изобретательские идеи?
        - Думать надо. Без мысли только куры несутся…
        Гортензий принялся думать, и Хармон старался думать тоже, хотя ему это давалось с большим трудом. Вся хармонова смекалка была о том, как поладить с людьми. Иметь дело с неживой материей, типа ткани и ветра, торговец совершенно не привык. Одно, правда, сумел измыслить:
        - Вместо дров можно взять горючее масло. Купим самое чистое. Ничего, что дорого - зато оно по весу легкое, а тепла дает много. Сможем взять запас в полет.
        Гортензий согласился: идея неплоха, но остальных проблем не решает. Как быть с направлением ветра?
        Здесь неожиданно помогла Низа. С тех пор, как мечта о полете овладела ею, девушка любила смотреть на облака. Когда ветер нес их, Низа представляла себя сидящей на облаке - и хрупкая улыбка трогала ее уста. Низа почти не говорила о своих мечтаниях, она вообще говорила мало, но однажды выронила:
        - Какие тяжелые! Несут в Степь дожди. Полететь бы с ними….
        Гортензий буркнул:
        - Скорее, в Литленд. Восток от запада не отличаешь.
        Но вдруг подхватился, наслюнявил палец, поднял кверху.
        - Святые ишаки! Ветер от высоты зависит! Здесь дует на восток, а вверху, где облака - на запад!
        Для проверки совершили полет. Раскочегарили идовский костер, надули шар так, что чуть не лопался, и поднялись на целых полмили. И Низа, и Гортензий вернулись в полном восторге: девушка - от самого полета, мастер - от открытия. Все-таки можно менять направление полета - нужно выбрать правильную высоту! Хармон довольно потирал руки. Хотя додумался Гортензий, а подсказала ему Низа, но все делалось на деньги торговца - а значит, открытие принадлежит Хармону. Пускай так и запишут в научных книгах!
        Кстати, книги скоро понадобились. Ясно было, что нужно менять высоту полета, но неясно - как. Взлетит шар на столько, на сколько позволит сила горячего воздуха. А если надо опуститься - что делать? Выпустить часть жара? Но тогда уж обратно ввысь не взлетишь. Тепла горящего масла не хватит, чтобы набрать высоту. То есть, лететь придется так: с утра повыше, потом пониже. А если нужный ветер дует как раз наоборот - утром внизу, вечером вверху?
        Некогда в молодости мастер Гортензий посещал открытые лекции в университете Лаэма и читывал книги в библиотеке. Помнил с тех пор, что существует некий очень летучий газ, который редко встречается в природе: чуть возникнет - сразу улетит, и нет его. Если наполнить шар этим газом, он будет лететь лучше, чем от жара, и топлива не понадобится. Как зовется газ и где его добыть - Гортензий не помнил. Рико взял у Хармона денег, отправился в университет и привез кипу книг обо всех возможных газах, а заодно - видного магистра-алхимика, чтобы уж наверняка. Магистр был урожденным лаэмцем, к тому же благородным, потому первым делом высмеял городишко, Хармона с Гортензием и всю их затею. Но Рико тоже был урожденным лаэмцем и восемь лет прожил с белокровной дворянкой, так что умел общаться с этой публикой. Он выдал метафору, витиеватую как планы царедворца. Из нее магистр понял, что платят ему не за насмешки, как комедианту, а за знания, как советнику владыки. Он смилостивился и выслушал задачу. Выслушав, снова принялся хохотать. Конечно, спали его солнце, магистр знает летучий газ. Газ зовется водородом и
подходит небесному шару, как страусу седло. Во-первых, водород легко проникает сквозь материю и в шаре не удержится. Во-вторых, его сложно получить, а в-третьих, он чертовски горюч. Зажжешь под таким шаром костерок - и моргнуть не успеешь, как обнимешься с Ульяной Печальной. Рико соорудил новую метафору с тем смыслом, что если бы путь ученого был легким и гладким, алхимиками становились бы ленивые холопы, а не лучшие умы королевства. Магистр принял словесное поглаживание и сказал:
        - Положим, водород можно удержать, если пропитать материю особой смесью - в этой книге найдете ее состав. Положим, добыть водород можно из кислоты и железных опилок - в той книге есть описание реакции. Но что делать с горючестью - ума не приложу.
        - А зачем вообще нагревать водород? - спросил Хармон. - Он ведь и холодный полетит, верно?
        - Полетит всенепременно, а как вы на землю спуститесь? Горячий шар садится, когда остывает. А водородный будет летать до конца войны, вы там умрете от голода.
        Хармона передернуло.
        - Нельзя ли что-нибудь выдумать?
        - Как показали святые Праматери, выдумать можно что угодно. Но в данном случае - зачем? Кораблем вы дойдете до Фаунтерры дешевле и надежней, чем шаром, еще и груз привезете. Так в чем научная ценность вашей работы?
        Хармон Паула еще не заполнил свой погреб, но уже запасся парой бочонков отличного винца - без них слишком скучно было вечерами. Он сказал магистру:
        - Я имею в наличии вещество, которое стимулирует размышления о научной ценности. Предлагаю провести реакцию взаимодействия с этой жидкостью.
        К утру один из бочонков опустел, а решение было найдено. Ну, не решение как таковое, но путь, ведущий к нему. Магистр уехал, весьма довольный приемом и оплатой, и прислал взамен себя студента. Тот хорошо разбирался в алхимии и как раз нуждался в теме для зачетной работы - вот он и получит тему, и поможет Гортензию.
        Затем Рико привез кислоту и алхимическую посуду, и работа пошла полным ходом. Вот тогда Хармон впервые приуныл.
        До сей поры он принимал живое участие в изобретении - пускай мало помогал, но много говорил и во все совал нос, так что был занят. Теперь Гортензий и студент сами знали, что делать, в разговорах с Хармоном совершенно не нуждались. Заходя в их мастерскую, он пугался от острого запаха, шипения, бульканья. Не знал, куда себя пристроить, и Гортензий аккуратно спроваживал его:
        - Кислота - опасная штука, славный. Лучше поберегись, тебе еще детей плодить.
        Хармон уходил, и, хотя понимал правоту магистра, но все же расстраивался. Прежде он всегда трудился и всегда мастерски, его помощники и близко не стояли к его искусству торговца. Теперь вот нанял людей, и ничегошеньки в их делах не понимает, только и может, что платить за все.
        Ну да ладно, Хармон Паула, ты лучше скажи: хорошо ли живешь?
        Уж явно не плохо. Многим на зависть.
        Что скучновато - не беда. В конце концов, лучшая забава - люди. Вот и развлекайся ими!
        А людей рядом с ним было трое. То есть еще были слуги и кухарка, но Хармон уже вжился в роль богача и не считал слуг за людей. Хозяин фургона еще мог брататься с конюхом или кухаркой, но хозяин поместья - нет уж. Так что спутников имелось при нем трое.
        Самым болтливым был, конечно, Онорико. Хоть весь день бы рта не закрывал - слушай сколько угодно. Историй много знает, в основном про женщин, так это и хорошо. Всегда ж приятно о дамочках послушать! А к Хармону так и лезет в друзья - голыми руками бери.
        Но, видно, что-то поменялось в душе торговца. Нечто неуловимое, не сразу замеченное, однако важное. Неохота была слушать Рико. Он - хороший парень, добрый, бойкий, говорит забавно… но лишен чего-то существенного. Слова говорит - что воду льет: журчать журчит, а смысла мало. Характер показывает - а его сразу весь видно, характер-то. И что странно: всю жизнь Хармон ездил с такими людьми - простыми, понятными, - и никогда не жаловался. Но теперь - повернулось в душе… И вместо разговоров Хармон все больше соскальзывал в воспоминания. Там, в прошлом, был граф, ради любви отдавший святыню; была графиня, сотканная из воздуха и кристаллов льда; был отец Давид - не то подлец, не то святой; был брат Людвиг с его пыточными машинами; был труп Молчаливого Джека… Каждый из них заставил потрудиться душу Хармона, каждый вызвал бурю чувств - хороших или скверных - и сотню раз вспоминался потом. А Рико… тьма сожри, отвык Хармон от простых парней! В скелете Молчаливого Джека было больше тайны, чем в целом Онорико-своднике. Даже в камзоле, снятом со скелета, - и то больше. Даже Джоакин Ив Ханна, пускай тоже казался
простым, но нашел достаточно сердца полюбить целую герцогиню. Рванулся вдаль, за несбыточным… Глупо, - думал тогда Хармон. А теперь что-то щемило… Где теперь глупец Джоакин? Сгинул, наверное. Не зря война…
        Рико, в отличие от Джоакина, не пошел за своей мечтою. Только Ванесса-Лилит выперла его за порог, так и пропали у него иные мысли, кроме как о любимой женушке. Каждую агатку, данную Хармоном, аккуратно прятал в сундучок, и было нечто унылое в этой бережливости. Мечтал Рико о Низе - с его мечты и началась вся здешняя история. Низу Рико мог взять бесплатно: соблазнить, влюбить в себя - и Хармон не удержал бы. Но Рико сох по жене, лишь изредка бросая на Низу безнадежные собачьи взгляды. Рико стал безопасен, потому Хармон и оставил его при себе… потому и скучал в его обществе.
        Мастер Гортензий, казалось, был интереснее Рико. Учился в университете, смыслил в науках, изобрел небесный шар… Одна беда: больно любил Гортензий считать расходы. Заведешь с ним речь о корабле - перечислит каждую истраченную елену, начнет прикидывать, сколько людей надо поднять в воздух, чтобы окупилось. Заговоришь о семье (а Гортензий имел семью в предместьях Лаэма) - тут же расскажет, сколько денег он дает жене каждый месяц, и на что ей хватает, а на что не хватает, и сколько бы монет еще добавить, но их нету… И снова: сорок лет жизни сам же Хармон был точно таким! Глядел на любую вещь - прикидывал цену, встречал человека - думал, что ему продать. И ничего плохого в том не видел, но теперь… Странно сказать: тесно стало торговцу в мире денег. Привычно, но больно просто, приземленно. Хотелось говорить с теми, в ком - не только деньги. Все, кого Хармон вспоминал, ногами стояли на земле, но душами умели летать. Граф Виттор, леди Иона, отец Давид, Джоакин и, конечно, Полли - у каждого был свой невидимый небесный корабль.
        Полли…
        Низа.
        Всякий раз, как в уме всплывало имя Полли, Хармон тут же заглушал его другим. Не думай о Полли, думай о Низе.
        В отличие от Рико и Гортензия, Низа имела крылья. Не гордо расправленные, как у Северной Принцессы, а стыдливо спрятанные под одеждой. Если Низе случалось обронить перо, она накрывала его ногой и втаптывала в землю, пока никто не заметил.
        Низе было, пожалуй, меньше двадцати. За недолгую жизнь ее слишком много били. Били люди, били боги судьбы - и не затем, чтобы убить, а просто ради забавы. Низа никогда не жаловалась, не рассказывала трагедий, но Хармон знал людей и многое сумел понять. Ее родителей, шаванов, прикончили другие шаваны. Обычно дети Степи меж собой не бьются насмерть, но для родителей Низы судьба сделала исключение. Ее взяли в плен и попытались научить покорности. Она не освоила науку, потому была жестоко избита. Два пальца на левой руке хранили следы переломов. Похоже было, что ладонь растоптали каблуком, а может, сунули в дверную щель. Потом Низу, как дикое животное, погрузили на корабль и взяли на цепь, чтобы присмирела. Это возымело действие: нет хуже пытки для шавана, чем лишение свободы. В Лаэм Низа прибыла очень тихой, и ганта Гроза получил шанс сбыть ее с рук…
        Низе хватило мучений, чтобы почти разучиться говорить. Она накрепко замкнулась в себе, узкие глазенки стали щелочками в броне. Низа ничего не хотела, не задавала вопросов, любые просьбы Хармона, если они не были унизительны, выполняла без звука. А унизительных просьб он не допускал, потому слышал голос девушки только дважды в день - утром: «Хорошего дня, славный», - и вечером: «Доброй ночи, славный». Когда он спрашивал, она отвечала односложно либо жестом. Она же вовсе не спрашивала. Хармон несколько раз просил ее:
        - Поговори со мной. Спроси о чем-нибудь.
        - О чем спросить, славный?
        - Ну, о том, что тебе интересно.
        - Простите, славный, - говорила Низа и опускала глаза.
        Если Хармон водил ее гулять, показывал поместье, поил вином - она говорила только: «Спасибо, славный». Низа никогда не пила сверх меры, зато ела всегда много, будто впрок.
        Однако затравленная, изломанная эта пташка каким-то чудом сохранила крылья. Не смея расправить их, она иногда мимо воли показывала краешек. Как в тот раз, когда впервые услыхала про шар. Или как с облаками, что летели на запад. Ее душа еще жила, это было поразительно до дрожи.
        Конечно, Хармон не думал сделать ее любовницей. Не взвесил мысль и отверг, а именно не думал - так абсурдно это, что и думать нет смысла. Чего он хотел от Низы - это увидеть ее счастливой. Если она получит немного радости в награду за все мучения, то мир станет чуточку справедливее. А главное - утихнет хармонова совесть и перестанет сниться болт, торчащий из девичьей груди.
        Вот только он не имел способа осчастливить Низу. Он был прагматичным торговцем, крепко стоящим на ногах, чуждым всякого воздуха. Что он мог?
        Дарил подарки - осторожные, без пугающей роскоши. Низа отвечала: «Спасибо, славный». Ни одна черточка не менялась в лице.
        Кормил вкусностями, поил лучшими винами - Низа ела не ради вкуса, а про запас, на случай голода, и пила очень мало, чтобы никогда, ни в коем случае не утратить контроль.
        Развлекал беседами - безнадежная затея. Говорил о себе - «Спасибо, славный». Спрашивал о ней - «Да, славный», «Нет, славный».
        Показывал сад и поместье, невольно говорил то, что думал: «Здесь поменяем драпировку, сделаем зеленую с золотом… Фонтан починим… Павлина поселим, пускай себе ходит…» И, тьма сожри, сам себе становился противен. Чувствовал себя даже не свиньей, а слепым кротом в норе. Свинья лежит в грязи, но хотя бы видит небо! «Спасибо за рассказы, славный», - говорила Низа, и Хармону хотелось выть. Он не мог абсолютно ничего. Леди Иона смогла бы, и граф Виттор, и отец Давид, и Джоакин, и даже Молчаливый Джек! Хармон - нет. В поместье и городке и во всей долине имелась единственная живая душа, с которой Хармону хотелось быть рядом, и эта душа была безнадежно несчастна.
        Однажды он спросил:
        - Хочешь, я отпущу тебя на свободу?
        То был абсурдный вопрос. Низе было некуда деться. Уйдя от Хармона, она погибла бы или снова была поймана и продана. Но от отчаянья он спросил, и Низа ответила очень зрело:
        - Это не будет разумно, славный. Ваши деньги пропадут, а я умру. Если вы недовольны мною - скажите, и я буду работать больше.
        То была весьма длинная речь. Растроганный, Хармон чуть не обнял Низу. Сдержался. Не нашел слов для ответа.
        Приняв его молчание за упрек, Низа взяла щетку и принялась вычищать паутину по углам. Хармон остановил ее:
        - Перестань, не нужно этого. Ты - не служанка. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
        - Зачем, славный?
        Он не смог объяснить. Низа вернулась к паутине.
        Хорошо ли тебе живется, Хармон Паула? Скажи честно.
        Однажды они вместе ужинали на балконе. Солнце садилось, домики по-особому розовели, журчала река. Хармону вспомнилось, как вместе с Полли гуляли в Лабелине, и как она пела «Балладу о Терезе».
        - Мне одиноко, - сказал Хармон.
        Тут же усомнился: имею ли я право жаловаться Низе? Ответил себе: конечно, еще бы! Я ее от смерти спас, кормлю и пою, а ей только и нужно, что жалобу послушать. И в следующий миг понял: нет, тьма меня сожри, как раз потому и не имею права! У Низы ведь нет выбора - слушать меня или к черту послать.
        - Прости, - буркнул он, а Низа сказала:
        - Мне тоже одиноко, славный. Но это пройдет. Любую пыль уносит ветер.
        - Это у вас в Степи так говорят?
        - Да.
        - И что это значит?
        - Что все плохое пройдет.
        В порыве уничижения Хармон мотнул головой:
        - Мое - не пройдет. Я поступил очень плохо!
        - Не смотри на свои следы, славный.
        - А это что значит? Не имеет значения, что я сделал? Но оно имеет! Я… я - чудовище!
        Низа повернулась к нему, округлив глаза от изумления. Потом усмехнулась пугающе снисходительно. Нет, не был он чудовищем, не дорос. Просто крот в норе.
        Тем вечером Хармон сделал то, чего не делал очень давно.
        Спустился в погреб, вынул неприметный камень из стены, из черной ниши наощупь достал сундучок. Отпер замок, откинул крышку. Внутри лежал старый камзол с вышитым гербом - когтистым нетопырем Ориджинов. Говорят, такой герб теперь маячит на флаге над императорским дворцом. Но сейчас важен не он, а то, что завернуто в камзол.
        Даже не пытаясь унять дрожь в руках, Хармон извлек на свет Сферу.
        Хармон стал убийцей и вором, сменил имя, переехал на другой край света, разлюбил простых людей. На Севере вспыхнул мятеж, Южный Путь перешел в руки Ориджинов, столица пала, шаваны восстали против Адриана. Вся свита Хармона стала другой, а прежняя почти поголовно мертва. За год в мире изменилось все - кроме Светлой Сферы.
        Хармон не смотрел на нее уже четыре месяца, наказывал себя за преступление, или ее - за соблазн. Светлая Сфера осталась в точности такой, какой он ее помнил. Потрясающе - даже чувство не изменилось! Обычно, когда видишь что-нибудь красивое в пятый, десятый раз - чувство притупляется, восторг заменяется привычкой. Но не здесь! Благоговейный трепет пронизал все тело Хармона, руки наполнились неземным теплом, сердце жарко забилось.
        Он взял ее за внешний обод, затаил дыхание - и щелкнул. Внутреннее кольцо обратилось в мерцающий шар. Хармон смотрел на него, и смотрел, и смотрел, забыв про все на свете.
        Спустя полчаса - а может, час - он решился остановить Предмет. Чувство одиночества пропало, как рукой снятое. С Хармоном была Светлая Сфера - значит, и сами боги. Он подумал: ради этого Предмета я убил двух человек, обманул двух великих лордов, рискнул собой и всею свитой. Я не продал Сферу, никому не показал, не получил выгоды. Я совершил злодеяние не ради денег, а по зову сердца.
        Я тоже умею летать.
        Монета - 2
        Конец декабря 1774 г. - начало марта 1775 г. от Сошествия
        Мелисон (королевство Шиммери)
        Однажды Низа пропала. Утром ее не оказалось в поместье - вот и все.
        Хармон пришел в ужас. Он видел два объяснения событию - одно хуже другого. Либо Низа захотела свободы и сбежала на Запад, либо ее выкрали. В первом случае ей конец: дорога в Рейс - пятьсот миль через горы, одинокой девушке не одолеть такой путь. Но во втором случае конец не только ей, а и Хармону! Он-то верил, что ни герцогу Лабелину, ни тайному ордену отца Давида больше нет до него дела. А если и есть, то не смогут они найти Хармона под чужим именем на другом конце материка. Но Низа исчезла, а кому нужно ее похищать? Сама она - не ценность, по здешним меркам. Значит, если выкрали, то - на зло Хармону!
        Что делать? Как спасаться?! Хармон бегал по поместью, мысли метались в голове.
        Спасти Низу? Заплатить похитителям выкуп? Ах, если бы так просто! Не ради денег же ее украли! Если чего-нибудь потребует в обмен - то голову Хармона и Светлую Сферу!
        Спастись самому? Но как? Сбежать из Мелисона? А может, только этого злодеи и ждут?! Не хотят учинять резню в городке, на глазах у всех, вот и сделали засаду в горах, на единственной подъездной дороге. А Низу украли лишь затем, чтобы всполошить Хармона. Испугается, бросится наутек - прямо в засаду и угодит!
        Можно, конечно, сбежать не по дороге, а прямо через горы, козьими тропами… нет, нельзя.
        Тогда, может быть, звать на помощь? Но кого? Конечно, бургомистр Корнелий и его верный констебль числятся в друзьях Хармона, да много ли от них проку? Два недотепы против тайного ордена!..
        Ну, а может, Низа все-таки сбежала сама? Тогда надо нанять людей - мальчишек каких-нибудь, пастухов - чтобы выследили и вернули. Но Хармон не сделал и этого. Во-первых, проснулся он поздно, а ночь была лунная, так что Низа вполне могла сбежать еще в полночь и получить десять часов форы. Как теперь догонишь!.. Во-вторых, козьих тропинок в горах много, надо слать людей россыпью, по одному на каждую тропу. А чем кончится для преследователя встреча с Низой один на один - вопрос тревожный. Она - дочь шаванов, познала множество бед и доведена до отчаянья. Ясно, что будет драться.
        Вот и выходило: нужно что-то делать, а нечего. Хармон приказал слугам запереть все двери и ставни, собраться в холле, вооружиться кто чем может. Заперли, собрались, вооружились. Ну и армия! Садовник с лопатой, два лакея с кочергой и топором, кухарка с ножом для мяса. А Онорико вовсе нету - он уехал в Лаэм за новыми веществами для шара, а мастер Гортензий… Стоп, где мастер Гортензий?
        Не зная о переполохе, изобретатель вместе с помощником-студентом трудился в мастерской. Хармон прибежал к ним, чтобы призвать к оружию, но тут его осенило.
        - Друг Гортензий, в каком состоянии наш небесный корабль? Можем сейчас поднять его в воздух?!
        Сперва Гортензий даже не понял сути просьбы. Шар находился в состоянии… супа. Он варился в котле с тем особым составом, который должен сделать материю непроницаемой для водорода.
        - Погасите этот гуляш! - приказал Хармон. - Вытащите и высушите шар, готовьтесь к полету!
        Гортензий стал спорить, пересыпая речь отборной шиммерийской бранью. Если ткань не доварить, вся работа пойдет ишаку в задницу, и придется начинать заново. Мокрый шар полетит не лучше мокрого индюка, а сушить его - дело на два дня. Это ж в котле не вода, а алхимическое варево, пусть подавится им Темный Идо. Оно жирное и липкое, а может, еще и ядовитое - в книге неясно написано. А высушить шар - только полдела, вторые полдела - надеть на него сеть из веревок. В прошлый раз с пятью помощниками цельный день убили на эту сетку, путь повесится на ней Темный Идо!
        Хармон заорал в ответ. Он здесь, тьма сожри, хозяин, а если хозяин, тьма сожри, приказывает, то ты берешь и делаешь, иначе хозяин тебя утопит в алхимическом вареве, пусть подавится Темный Идо твоим утопленным трупом!
        Гортензий уловил настроение, прикрикнул на студента, и вместе они принялись вытаскивать из котла жирный, липкий, возможно, ядовитый шар. Хармон послал лакеев им в помощь, а сам боязливо вышел на балкон оглядеть окрестности. Никаких подозрительных людей вокруг поместья не виднелось. Собственно, людей и вовсе не было: шло к полудню, городок привычно притих, чтобы оживиться ближе к вечеру. Похитители Низы зачем-то давали Хармону время. Возможно, надеялись, что он, готовясь к бегству, полезет за Светлой Сферой и выдаст положение тайника. А может, похитителей и вовсе не было, и Низа сейчас одна-одинешенька бредет через горы. Интересно, пожалела она уже о своем решении? Вспомнила ли Хармона, подумала вернуться?..
        Так или иначе, шар придется весьма кстати! На нем легко и уйти от погони, и высмотреть Низу с высоты. Лишь бы только она сбежала в ту сторону, куда ветер. А так оно, скорей всего, и есть: облака, как и прежде, плыли на Запад.
        Хармон трижды заходил к Гортензию, чтобы поторопить, и трижды задумывался, не взять ли Сферу из тайника, но решил сделать это перед самым взлетом. Кухарку, как самую бесполезную из бойцов, послал к бургомистру спросить, не являлись ли вчера в город подозрительные чужаки? Кухарка была родом из Мелисона и при любом случае заходила поболтать к сестре. Хармон как мог настращал ее, чтобы сегодня она шла прямиком к бургомистру:
        - Женщина, если не хочешь найти здесь, в поместье, шесть смрадных трупов, изъеденных мухами, то ради всех богов беги скорее!
        Однако кухарка все-таки решила перемолвиться словечком с сестрой - хотя бы рассказать, что скоро она может лишиться места, ведь хозяин превратится в труп, поскольку варит небесный шар в ядовитом котле. Сестра взяла немного времени, чтобы надлежащим образом прокомментировать новость: хотя славный Хорам и не лаэмец, но он прожил месяц в Лаэме, вот тамошний дух к нему и прицепился. Слава богам, что он варит только бездушный шар, и никого не травит, кроме самого себя. От того, кто пожил в Лаэме, можно ждать гораздо худшего!
        Словом, кухарка вернулась в сумерках, когда шар уже вовсю сушился, развешенный между деревом и оградой, роняя наземь жирные едко пахнущие капли. На диво, кухарка вернулась не пешком, а в повозке. Правил бричкой отец Элизий, подле него на козлах сидела… Низа!
        Всю историю Хармон узнал от священника, ведь Низа, как и прежде, не говорила больше пяти слов.
        Она покинула поместье не в полночь, а на рассвете, с единственной целью - прогуляться в одиночестве и ощутить свободу. Бежать на родину она и не думала, вполне понимая безнадежность затеи. Низа прогулялась по утреннему, еще безлюдному Мелисону, кое-где осторожно позаглядывала в окна, увидела, как завтракают добрые горожане. Двинулась за город в оливковую рощицу, послушала птиц, вдыхая чудные южные запахи. За рощицей нашла погост и подивилась дикому имперскому обычаю - скармливать мертвецов червям. Вышла к речушке, скинула обувь, прошлась быстрой, обжигающе холодной водой. Вернулась в городок и там что-то еще делала, где-то гуляла - священник воспринял все это с ее слов, то есть, отрывчато и смутно. Факт тот, что после полудня девушка обнаружила церковь и зашла туда, и спросила отца Элизия:
        - У вас есть жертвенный алтарь, чтобы поговорить с Духом Степи?
        - Прости, у нас нет такого алтаря, - ответил священник, - но я могу попросить святую Софью, самую добрую из Праматерей, чтобы передала Духу твои слова.
        Он подвел Низу к иконе Софьи Величавой и прочел молитву. Затем и Низа стала молиться, ничуть не смущаясь присутствия священника. Видимо, в Рейсе молитва - дело публичное, а не сокровенное. Отец Элизий мало понял из ее слов, Низа использовала наречье Степи, но увидел, что девушка одинока и несчастна. Когда она окончила молитву, священник сказал:
        - Ответь мне, дитя: ты знаешь свое место в мире?
        - Я живу у славного Хорама.
        - Ты почитаешь тех, кто стоит выше?
        - Славного Хорама я уважаю.
        - Усердно ли ты трудишься?
        - Хочу больше, но он не позволяет.
        - Получаешь удовольствие от страданий?
        Она не поняла вопроса.
        - Берешь ли ты чужое?.. Добиваешься ли выгоды обманом?..
        Отец Элизий прошелся по всем заповедям, а тогда сказал:
        - Вижу, дитя, что ты не всегда благочестива, тебе нужно поработать над своею верой. Но ты - хороший человек, а значит, боги о тебе позаботятся. Просто верь и живи, и все само образуется, а печали пройдут.
        Низа так была рада его словам, что даже слезы выступили на глазах. А потом сама, по собственному желанию, взяла и рассказала, как провела день. Конечно, сбивчиво и комкано, но все ж Элизий понял, что Низе понравилась пахучая роща и холодная речка, и как семьи завтракают все за одним большим столом, даже дети; а погост не понравился и слегка напугал. Тогда священник спросил, не хочет ли Низа поужинать за большим столом с ним, его супругой и тремя дочками. Только тут она спохватилась:
        - Наверное, славный Хорам ждет меня к ужину. Он любит кушать на балконе, и чтобы я наливала вино.
        Вот тогда отец Элизий велел запрячь бричку и взялся отвезти Низу домой, а по дороге они встретили кухарку, которая уже шла от мастера Корнелия с утешительным известием: никто подозрительный не приезжал в Мелисон ни вчера, ни позавчера, ни третьего дня.
        Как это бывает с людьми, пережившими сильный и напрасный испуг, Хармон обозлился. Конечно, он скрыл чувство до тех пор, пока священник не покинул дом, а тогда напустился на Низу.
        - Что ты творишь?! Как могла так поступить?! Взяла и сбежала, как последний преступник! Хоть бы предупредила кого! Я так переполошился, что места себе не находил!
        - Почему?
        - Она еще спрашивает - почему! Да от страха за тебя, глупая! Ты хоть понимаешь, как я за тебя волновался?!
        - Не понимаю, - призналась Низа.
        Если бы Хармон бывал в Рейсе, то знал бы: тамошние дети уже в десять лет сами скачут куда угодно, хоть за горизонт, и родители не пытаются присматривать за ними.
        - Не понимаешь! - совсем вскипел Хармон. - А что мне обидно - это ты понимаешь? Я тебя зову на прогулку - тебе плевать, а сама - пожалуйста, на целый день. Я тебя спрашиваю о том, о сем - ты только: «Да, славный», а этот Элизий спросил - все и выболтала!
        Низа нахмурилась, пытаясь понять.
        - Что я выболтала? Разве я выдала твои тайны?
        - Сожри тебя тьма! Не в тайнах дело, а в отношении, можешь понять? Я для тебя как чужой, а Элизий - как родной, хотя ты его в первый раз видишь!
        - Я ничего не понимаю, славный.
        - Мы даже чертов шар выловили из котла, чтобы тебя искать! Могли отравиться, между прочим! А ты себе в рощице гуляла, в речечке купалась! Ты не ребенок, вот и думай перед тем, как делать! Хочешь куда пойти - скажи мне!
        - Но тогда ты пойдешь со мной.
        - А тебе бы без меня? Неблагодарная! Ты помнишь, сколько я для тебя сделал?!
        Если бы Хармон бывал в Рейсе, то знал бы: подобных слов не стоит говорить шавану. Дети Степи сами помнят свои долги и непременно платят, если хотят попасть в Орду Странников. Но ткнуть шавана носом в его долг - все равно, что посмеяться над гербом северного рыцаря.
        - Ты делал то, что сам хотел. Сегодня я сделала, что захотела.
        Не слова Низы впечатлили Хармона, а движение. Машинально, не глядя, девушка сжала стеклянный кубок с вином. Не так, как держат чашу, а - как оружие. В мыслях увиделось Хармону, как Низа одним быстром ударом отшибает ножку кубка, оставив в руке острый осколок, похожий на стилет.
        Он не знал, чего испытал больше - злости или испуга.
        - Поди прочь! - рявкнул Хармон, и Низа ушла.
        Тогда испуг исчез, осталась одна злость. Хармон еще долго не мог прийти в себя. Полли никогда не позволяла себе такого! И ни одна из трех женщин, что были у Хармона прежде. Могли возмущаться, браниться, могли удариться в крик и слезы - на то и бабы в конце концов. Но чтобы вот так зыркнула глазом хищного зверя, сжимая оружие в руке, - никогда такого не было, ни одна не смела!
        Первым порывом Хармона было прогнать Низу. Сказать: хотела свободы - так иди себе. Посмотрим, далеко ли уйдешь, скоро ли приползешь назад, поджав хвостик. Вторая мысль была еще лучше первой: сделать Низу служанкой. В конце концов, кто она здесь? Альтесса? Ничего альтесного не делает, только выкобенивается. Так пусть хотя бы отработает свой хлеб! Дом большой, возни с ним много.
        Однако Хармон не сделал ни того, ни другого. Не из благородства - ничего неблагородного он не видел в том, чтобы за уплаченные деньги ждать службы и уважения. Но вот какая закавыка: дерзкая эта Низа понравилась Хармону. Прежде она была лишь утешением для его совести, несчастною сиротой, которую хотелось облагодетельствовать. Сейчас предстала в ином обличье - и мужское естество зашевелилось в Хармоне.
        Он решил спросить совета. Глубокой ночью спустился в винный погреб, открыл заветную нишу в стене. Расставив квадратом четыре свечи, поместил Светлую Сферу по центру - так, чтобы огоньки отражались в ней со всех сторон. Крутанул.
        Как раз в этот момент за тысячи миль отсюда бывший хозяин Сферы, граф Виттор Шейланд, прощался с супругой. Он скрывал за словами любви раздражение и гнев, похожий своею природой на гнев Хармона. Несмотря на безумную цену, уплаченную графом, Северная Принцесса покидала его, чтобы оказаться в столице подле брата.
        Огоньки четырех свечей заиграли в Сфере и стали четырьмя сотнями, четырьмя тысячами, четырьмя миллионами огоньков. С головой нырнув в эту красоту, Хармон ясно понял: нужно показать Низе. Ведь он до сих пор не показал ни одной живой душе! Низа увидит - и растает. Если ее так трогает простой шар с горячим воздухом, что и говорить о творении богов!
        Только нельзя это делать с наскоку, нужно выбрать подходящий момент. Когда Низа будет вести себя хорошо, проявит кротость и благодарность. Тогда, в награду, Хармон покажет ей Сферу - и Низа поймет, какому исключительному человеку она досталась.
        Но утром пришло известие, которое надолго отвлекло Хармона от мыслей и о Низе, и о Сфере.
        Спозаранку выйдя на балкон, Хармон увидел во дворе всех домочадцев, сгрудившихся около Рико. Он только вернулся из Лаэма и привез свежие новости. Лакеи мрачно скребли затылки, кухарка все переспрашивала и не могла взять в толк, мастер Гортензий рвал на себе волосы.
        - Император умер! В столице правят северяне! Что же будет теперь?
        * * *
        Целый следующий месяц Хармон прислушивался ко всем новостям, рассказам, сплетням, долетавшим из Фаунтерры. Владыка Адриан погиб, его войско разбито, министры разбежались. На трон села Минерва, но правит герцог Ориджин, повсюду наводит свои порядки. Что теперь будет? Эта тема надолго завладела умами добрых горожан Мелисона. Споры велись повсюду - на улицах, в кабаках, в рыночных шатрах, за обеденными столами.
        Одни говорили: Ориджин на этом не остановится. Когда-то светоносцы уже пытались завоевать весь мир. Правда, то были не Ориджины, но тоже чертовы агатовцы, так велика ли разница? Корона держала северян в узде, а теперь она обессилела, и нетопыри попрут войной на всех. Значит, нам, южанам, лучше объединиться со Степью и вместе держать оборону. Но принц Гектор, как на зло, дерется с шаванами в Литленде.
        Другие возражали: герцог Ориджин как раз молодец, это император был тираном и еретиком, попирал заповеди и сжигал людей. Хорошо, что Ориджин его сверг. Но одна беда: Перстов-то он не нашел! Значит, Персты Вильгельма остались в руках адриановых псов, они рыщут по свету, и скоро снова где-то прольется кровь. Лучшее, что может сделать принц Гектор, - это закрыть все порты и не впускать в Шиммери никаких чужаков! Но каково тогда славным купцам? Куда поденутся прибыли от торговли?
        Третьи твердили: да что вы заладили - Ориджин, Ориджин! Герцог Эрвин - вояка, как все северяне. Скучно ему будет возиться с законами да указами, отдаст всю державную волокиту Минерве. А Минерва кто? Девица восемнадцати лет, еще и монашка! Ничего она в политике не смыслит, ни одного толкового указа не выдаст, и скоро все пойдет наперекосяк. Лучше всего будет (тут снижали голос до шепота и принимались дико вращать глазами) да-да, лучше всего - отделиться от Империи Полари. Пускай они себе в Фаунтерре делают что хотят, а мы, южане, лучше разберемся, как нам жить.
        Спорили так оживленно, что схватывались на ноги, перебивали друг друга, иногда даже лупили кулаками по столу. Несколько видных дам пригрозили перестать общаться со всеми глупцами, кто не разделяет их точку зрения. Один извозчик протаранил другого и отбил колесо у его брички - и поделом этому прихвостню диктатора! Для тихого Мелисона то был исключительный накал страстей, граничащий с хаосом. Бургомистр созвал тайное совещание в составе своей жены, констебля, отца Элизия и трех трактирщиков. Но мерзкие щупальца раздора прокрались и в стены ратуши. Бургомистр с женой были консерваторами и боготворили Ориджина, добродушный отец Элизий не имел ничего против Адриана, констебль ненавидел мятежи в любом их проявлении, а один из трактирщиков твердо стоял на идее независимого королевства. Далеко за полночь, после четырех часов дебатов, своевольный трактирщик покинул совещание, напоследок хлопнув дверью. Констебль был подавлен властным авторитетом бургомистра и хмуро утих, остальные кое-как пришли к согласию. Всех объединила светлая мысль: слава богам, что король-пророк Франциск-Илиан наконец-то покинул свою
келью! Скоро он вернется в Лаэм и разберется во всем, и примет наилучшее решение. Какое - сложно сказать наперед, но это точно будет самый мудрый выбор. При помощи двух оставшихся трактирщиков эта идея разлетелась по городу и принесла временный покой.
        Но в середине февраля пришло новое жуткое известие: принц Гектор потерпел поражение от шаванов и бежал из Литленда. Мелоранж осажен и скоро падет.
        В этом было плохо категорически все. Победа шаванов ставила крест на идее союза с ними - а значит, в случае произвола северян каждый будет сам за себя. Литленд воспринимался шиммерийцами как младший брат: поменьше, победнее, послабее, но - тоже Юг. Его несчастье удручило многих, даже тех, кто в жизни не уезжал дальше пяти миль от Мелисона. Но больше всего потрясло людей само поражение Гектора. Мелисонцы не могли представить никого могущественней, чем блистательный принц. Ну, разве что император, да еще, быть может, Ориджин. Но чтобы какие-то шаваны растоптали величие Юга!.. Боги, что же будет теперь? Как пророк справится со всем этим?
        В те дни горожане стали весьма мрачно поглядывать на Низу. Она приповадилась ходить на ужин к отцу Элизию - иногда вместе с Хармоном, иногда одна. Но теперь вне хармонова поместья стало очень неуютно. Горожане тыкали в нее пальцами, бурчали: «Глядите, одна из этих, всех бы их на цепь посадить». Если рядом был Хармон, кричали ему: «Берегись, славный Хорам, как бы она тебя не зарезала! Лучше увези ее в Лаэм, продай кому-нибудь». Низа испросила у него разрешения носить нож. Хармон ужаснулся и запретил - и нож, и выходы в город. Ждал в ответ дерзости, но Низа сказала с грустью:
        - Когда мы улетим отсюда?
        - Я бы сам хотел знать, - мрачно буркнул Хармон.
        С шаром дело было дрянь. Ежедневно мастер Гортензий просил денег. На новые зелья взамен истраченных впустую, когда шар высушили. На особо тонкую материю. На легкие и прочные канаты для сети. На большую корзину, на сосуды для масла, на особенную печку. На идову кислоту - прошлой не хватило. На пузыри, в которых хранить водород.
        Согласно своей привычке, мастер Гортензий вел тщательный учет, из коего явствовало, что Хармон истратил на небесный корабль уже четыреста двадцать три эфеса, две елены и пять глорий. Сия чудовищная сумма превышала накопления Хармона за всю жизнь до продажи Сферы. Даже по нынешним меркам она была весьма ощутима: почти пятая доля целого его состояния. В душе торговца каждый день шла борьба.
        Новорожденная часть его души - светлая, летучая - говорила, что деньги неважны, сумма не имеет значения, а важно лишь счастье Хармона и радость Низы, и чувство великого славного дела. Взрослая часть отвечала: ха-ха, вот деньги кончатся - тогда будет радость со счастьем! Каждая вложенная монета должна давать прибыль - это святая святых и основа основ. Если деньги не делают новых денег, то они тают, как снег на солнце. Пока был жив Адриан, эта часть Хармона удовлетворялась расчетом: владыка любит прогресс, владыка купит шар, все расходы вернутся втройне. Теперь Адриан погиб, в столице заправлял герцог Ориджин - консерватор и противник реформ. Какая там продажа! Просто лететь в Фаунтерру - уже опасно: схватят и осудят за ересь. Только Праматерь Мириам умела летать в небесах, а простые смертные должны знать свое место! Да и не выйдет уже долететь до столицы: путь лежит над Литлендом, а он захвачен шаванами. Сядешь пополнить запасы - очутишься в лапах степных зверей. Что же делать-то?
        А мастер Гортензий, как ни в чем ни бывало, просил и просил денег.
        - Сколько еще? Виден ли конец? - допытывался Хармон.
        - Путь науки лежит через неведомые земли, - отвечал Гортензий.
        - Тьма тебя сожри! Спали тебя солнце! В какую монету это встанет? Ты говорил - триста!
        - То было сказано до знакомства с магистром, который указал мне плодотворный путь полета с помощью водорода. Славный Хорам, ты же просил не лодку, а небесный галеон. Я делаю, как испрошено.
        Новорожденная душа Хармона радовалась: прекрасно - отдать все ради мечты! Велики те, кто так могут. Этому и учит Светлая Сфера!
        Но сей юный голос был довольно тих, а взрослый звучал все громче: ты разоришься, дурачина. Вложишь все деньги в пузырь, станешь посмешищем. Очнись! Гортензий - проходимец, только и делает, что сосет твою кровь! Прогони его, продай материю от шара, спаси что можешь!
        Остальные тоже регулярно просили денег. И слуги, и кухарка, и Рико. Особенно - Рико. При каждой поездке в Лаэм он тратил гораздо больше, чем ожидалось. Рико лгал о растущих ценах, Хармон догадывался: южанин отдает деньги семье и своим кредиторам. Избавиться бы от Рико - но тогда возникнет проблема: кто еще сумеет так ловко и быстро находить в громадном Лаэме все нужные алхимические штуки? Да и к тому же, Рико - вроде бы друг Хармона. Не такой друг, какого хотелось, но лучшего-то нет.
        - Дай совет, Онорико, - спросил его Хармон, - что делать с небесным кораблем? Он столько денег жрет, что жуть, и конца-краю не предвидится. А продать его - теперь надежды мало.
        - Так брось это гиблое дело! - легко ответил Рико. - Даже горный лев может отказаться от охоты, если лань слишком уж прытка. А я тебе помогу распродать все, что можно. Водород купят по хорошей цене, ведь Онорико знает несколько видных лиц ученого сообщества. Одному алхимику подыскал альтессу, у другого дочь выдал замуж - вот и вписался в научные круги!
        - Мне Низу жаль. Для нее этот шар - единственный лучик света. Ничто другое ее не радует.
        - Тогда веди дело до конца. Нельзя бросать деньги в пустоту, но тратить на счастье своей женщины - и можно, и нужно. Я б для Ванессы и тысячу не пожалел!
        - Низа - не моя женщина. Я просто… ну, помогаю ей.
        - Тогда я не вижу фундамента под башней твоих сомнений. Ты ничего не должен Низе. Дал пищу и кров - уже пускай радуется. А про лучик света ты глубочайшим образом неправ. Юные девицы - они такие: тут плавают в пучинах мировой скорби, а тут заметили горячего паренька - и уже танцуют от восторга. Не бывает у них единственного лучика: сегодня один лучик, завтра другой, потом третий. Иное дело - спелые женщины, как моя Ванесса. Если дама родила детей, то прочно встала ногами на землю и уже не мечется от любого ветерка. У нее все серьезно, чувства вес имеют: если радость - то радость, если грусть - то грусть.
        Хармону подумалось, что Низу сложно обвинить в переменчивости - ее любовь к полетам ни капли не ослабла за полгода. Но сказал другое:
        - Не только в Низе дело. Я и сам уже будто сроднился с кораблем. Привык делать нечто этакое, необычное, чего никто другой не может. Вроде как провожу царапинку на вселенской спирали. Когда помру, что-то еще останется от меня, кроме денег.
        Онорико нахмурился:
        - Ты брось такие речи, славный! Ни один мужчина не должен думать о смерти раньше времени. Это значит - пока твой петушок еще может кукурекать, рано тебе на Звезду! А что ты сотворишь и где оно останется - разве это важно? Главное - жить счастливо, чтобы сердце пело, а в карманах звенело!
        - Не знаю, брат, - хмыкнул Хармон. - Мне и делать-то нечего, если шар забросить.
        - А я тебе подскажу! Отличную идею имею! Мы наймем корабль и пойдем прямо в Литленд. Шаваны одержали победу - значит, у них много трофеев: оружия, одежды, коней, женщин. Выкупим у них по дешевке, привезем сюда, продадим впятеро!
        - Наживаться на войне? Торговать людьми?..
        - Нет-нет-нет, славный! Наживаться будем не на войне, а на невеждах-лошадниках, которые вещам цены не знают. А торговать - не людьми, но счастьем! Представь ужас бедных дочерей Литленда, взятых в плен этими дикарями! Мы же их спасем, обеспечим достойную жизнь, привезем в солнечный Лаэм, продадим в хорошие семьи. Все будут счастливы: и девушки, и покупатели, и мы.
        Так все это было складно, так созвучно голосу взрослой части души, что Хармон решил повременить. Год назад он бы поступил именно так, как советовал Рико. Но Хармон знал, что изменился за год.
        * * *
        Было восьмое марта - день Предвесны, за восемь дней до Весенней Зари. В Фаунтерре давали премьеру «Каррога и Лиолы», которая обернулась позором молодой императрицы. А в Мелисоне мастер-истопник Гортензий доложил своему нанимателю:
        - Водородный шар, как бы это сказать, хм… Он готов.
        Хармон не поверил ушам:
        - Чего-оо?
        - Пора спустить на воду наш галеон и совершить испытание!
        На заднем дворе поместья возвели башенку с крюком на длинной балке, вроде виселицы. На крюк этот и вздернули шар. Предварительно Гортензий и трое слуг целый час топтались по шару, чтобы выгнать весь воздух, теперь он свисал длинной тощей тряпкой, будто плащ без человека внутри. На нижней части шара имелась кожаная юбка и круглое горлышко, закрытое лоскутами жесткой кожи. На земле у этого горлышка выстроились в ряд пузыри с водородом. Они были обшиты железными лентами, чтобы не взлетали; у каждого имелась заостренная трубка вроде клюва. Гортензий со студентом подносили пузырь к шару и вгоняли клюв в горловину. Что-то поворачивали на пузыре, у основания клюва, - слышалось шипение, шар начинал трепетать. Хармон не мог отделаться от чувства, будто шару ставят клизму. Чтобы весь водород перешел в шар, Гортензий и студент хорошенько выжимали пузырь, потом отбрасывали его и брали следующий.
        За действом следили все обитатели поместья и стайка городских мальчишек, оседлавших забор. Мальчишки от любопытства забыли дышать. Лакеи спорили, что случится быстрее: шар лопнет или загорится. «С чего бы ему гореть?» - «А знаешь, как оно с алхимией бывает! Только бах, и все!» - «Не ври, если не знаешь. Лопнуть - лопнет обязательно, а загорится - это уж нет». Онорико сказал, что водородные пузыри оплодотворяют шар, как женское чрево. Низа тихонько спросила:
        - Славный, а куда мы полетим?
        - Сегодня - никуда, - ответил Хармон. - Еще многое не готово для большого полета. Поднимем шар на веревке футов на сто, убедимся, что держится в небе, да и опустим.
        Девушка приуныла, и Хармон погладил ее по плечу:
        - Ничего, дорогая, уже скоро. Пара недель - и полетим!
        Тем временем шар ожил. Наполненный всего на четверть, складчатый и дряблый, он уже тянулся в небо.
        - Пора снимать с крюка, - заявил Гортензий.
        Недолго поспорили о мужской смелости, и Онорико вызвался залезть на башенку. Залез, на четвереньках прополз по балке и снял с крюка петлю на макушке шара. Шар тут же выскользнул из-под балки и повис в воздухе, натянув веревки. Один из мальчишек присвистнул, другой грохнулся с забора.
        - Славный, позволь мне сегодня, - сказала Низа. - На сто футов…
        - Прицепи корзину, мастер Гортензий! - приказал Хармон.
        - Зачем она нужна? Только водорода больше пойдет.
        - Испытаем груженый, пущай поднимет человечка.
        Гортензий дал команду слугам, и те приволокли корзину. Ее привязали к концам сети, накрывавшей шар, и тот сразу просел, но скоро снова воспрял, впитав несколько пузырей водорода.
        - Сажай человечка, - велел Гортензий.
        Хармон за руку подвел Низу к корзине. Однажды она уже поднималась в небо - когда проверяли ветер на высоте, - но тогда с нею был Гортензий. Теперь девушка села в корзину одна. Видимо, это много значило для нее. Лицо Низы стало светлым, как у младенца, глаза засияли предчувствием чуда.
        - Что мне делать?.. - робко спросила Низа.
        Гортензий ответил:
        - Да ничего, смотри себе и радуйся! Мы тебя поднимем, а потом опустим.
        И слуги стали помалу травить веревку.
        Под свисты мальчишек шар пополз верх. Низа притаилась в корзине, крепко сжав поручень.
        - Не лопнул, - отметил лакей.
        - Дай срок, - возразил второй.
        Корзина поднялась уже выше голов. Хармон поймал взгляд Низы - она беззвучно смеялась от счастья.
        - Трави еще!
        Вращая маховик лебедки, слуги выпускали трос ярд за ярдом. Шар поднялся выше башенки, выше деревьев, выше дома.
        - Как себя чувствуешь? - крикнул Хармон.
        - Все очень хорошо! - Низа помахала ему и Гортензию, и мальчишкам.
        И вдруг порыв ветра метнул шар в сторону. Трос заскрипел, лебедка вздрогнула.
        - Стопори! - крикнул Гортензий.
        Слуга - новичок в полетном деле - отпустил маховик и потянулся к стопорному рычагу. Шар дернулся на ветру, маховик вырвался из рук второго слуги и с бешеной скоростью завертелся. Шар понесся прочь от поместья.
        - Держи! Лови! Улетит! - завопил в панике мастер Гортензий.
        Слуги пялились на лебедку, боясь подступиться - с такою скоростью она крутилась. Рико кричал с башенки:
        - Остановите ее, ишачьи дети!
        Мальчишки визжали. Шар несся по ветру, быстро уменьшаясь в размерах.
        Вот в эту минуту Хармон понял, что ни капельки не любит Низу. Взбесившийся небесный корабль нес девушку неведомо куда, и если бы Хармон любил, то сейчас орал бы от ужаса. Но он не утратил покоя. Хладнокровно огляделся по сторонам, нашел глазами нужный предмет, мысленно сказал Низе: «Пускай не люблю, но и не дам тебя в обиду». Схватил лопату, подбежал к лебедке и огрел по стопорному рычагу. Лебедка грохнула, заскрипела, затрещала - и прекратила вращение.
        - Так-то!
        Довольный собой, Хармон отбросил лопату. Секунду спустя веревка выбрала всю слабину, натянулась как струна и порвалась. Шар достался ветру.
        Хармон застыл истуканом и глядел, глядел вослед. Небесный корабль уменьшился до размеров яблока, ореха, горошины.
        - Чего все стоите, спали вас солнце?! - кричал Рико. - Быстро в погоню! Она же разобьется о скалы! Живей в седло! Дайте мне коня!
        Не было тут никакого коня, да и смысла в нем не было: ветер не догонишь.
        Пускай не любовь, но что-то все же жило в сердце Хармона. В глазах у него потемнело, голова закружилась, все подернулось пеленой. Он еле мог видеть пятнышко шара на синеве неба. Да и к лучшему, наверное: не стоило ему видеть, как корабль размажется о скалу. Хармон сел и закрыл лицо руками.
        - Эй, он вроде падает! - крикнул мальчишка.
        - Падает, но как-то медленно…
        Мастер Гортензий хлопнул в ладоши:
        - Ха-ха! Там есть клапан, чтоб стравить водород. Видать, Низа его нашла. Девица с головой!
        Вечером шар нашли на восточном конце долины и телегой привезли в поместье. Низа была совершенно цела, а даже если бы сломала себе что-нибудь, то, пожалуй, не заметила бы этого. Гордость переполняла девушку, она не могла думать ни о чем, кроме одного:
        - Конь, что скачет по небу! Я правила небесным конем!
        Хармон попытался извиниться перед нею. Он - идиот. Коли в корзине человек, надо было привязать вторую веревку. И лебедку нельзя было резко, надо было - потихонечку. Прости, Низа, что тебе такой дурачина достался.
        Низа так и не поняла, что стала жертвой несчастного случая. Она решила: Хармон намеренно порвал веревку. Она обняла его, поцеловала в щеку и шепнула:
        - Спасибо, славный! Мне так повезло с тобой!
        * * *
        Через неделю после испытания, накануне Весенней Зари, во двор хармонова поместья въехала карета. Дорожная пыль, покрывшая белый с золотом экипаж, не могла скрыть его великолепия. В упряжке шли четверо крепких рысаков, подле возницы на козлах сидел стражник с арбалетом, на запятках - двое слуг в ливреях. Быстро миновав подъездную аллею, карета обогнула высохший фонтан и распахнула двери у парадного входа в дом. Воспользовавшись помощью слуги, из кабины вышла пара господ.
        Время было послеполуденное, весеннее солнце уже давало о себе знать. Разморенный сытостью и зноем, Хармон выбрел навстречу гостям как был - в халате и сандалиях, поглаживая брюшко. Да так и застыл на крыльце, стремительно краснея от стыда. Гости лоснились роскошью. Каждая пуговка, каждая ниточка дорогих платьев была в идеальной исправности, каждый дюйм ткани отутюжен, каждый волос на голове напомажен и прилизан. Мужчина, ровесник Хармона, держался с такою привычной, вросшей в кожу уверенностью, будто владел всем, на что падал его взгляд. Женщина - достигшая, видимо, сорока лет и неоднократно рожавшая - не блистала красотой, однако была слепяще великолепна: от пяток до макушки ухоженная, пышущая истомой, благоухающая драгоценным парфюмом. Даже такой невежа, как Хармон, сразу понял, что перед ним белокровная леди, дочь белокровной и внучка белокровной.
        - До… добро пожаловать, господа. Как… чем я обязан такой чести?
        Мужчина улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.
        - Не стоит беспокойства, славный Хорам. Напротив, это я приношу свои извинения за нежданный визит и прошу не скрывать, если он вам в тягость. Мы удалимся по первому вашему слову. Я - маркиз Мираль-Сенелий, вассал и помощник его милости Второго из Пяти. Со мною леди Алисия, моя белокровная супруга.
        Один из слуг щелкнул зонтиком, раскрыв его над головою миледи. Хармон спохватился:
        - Будьте добры, проходите в дом, укройтесь от солнца! Я распоряжусь, чтобы подали чайку.
        - Вы прочли мои мысли, славный! Очень приятно, когда взаимное понимание родится с первой минуты беседы.
        Маркиз вошел в дом, сделав знак слуге, и тот внес шкатулку, покрытую серебряным узором. Маркиз подал ее Хармону:
        - Мой скромный дар хозяину гостеприимного дома. Мой сюзерен владеет обширными чайными плантациями, в этой шкатулке - две подлинных жемчужины, два лучших сорта чая в королевстве Шиммери. Предлагаю вам опробовать их.
        - Что ж… ммм… проходите в трапезную, я скажу, чтобы заварили… и принесли конфет.
        - Ни в коем случае, дорогой Хорам! Никогда не портите вкус чая шоколадом и никогда не доверяйте слугам заваривать чай. Поручайте это лишь тому, кого любите. Моя милая, ты будешь столь добра?..
        Леди Алисия ответила поклоном.
        Они прошли в зал и расположились за столом. Все вокруг заставляло Хармона краснеть. Он стыдился самого себя - полного, потного, не знающего манер, в дурацком халате. Халат можно было сменить, но этично ли бросить гостей одних? Стыдился своего поместья - несуразно большого, пыльного, затхлого. Стеснялся стола, за который усадил гостей, - он был столь громаден, что поместилась бы свадьба. Стоило принять маркиза в уютной чайной комнате, но там в каком-то углу завелась плесень, и все пропахло ею. Стыдился, наконец, и своего одиночества - в Шиммери успешный мужчина всегда при женщине…
        - Позови мою дорогую, - шепнул он своему слуге.
        - Кого?..
        - Низу.
        - Ага.
        Время, пока ждали кипятка, тянулось ужасно долго. Маркиз Мираль непринужденно говорил о погоде. Хармон не представлял, какое множество слов можно посвятить солнцу в небе. Оно, солнце, не мерцает на закате, значит, год будет сухим. Но не таким сухим, как последний год владыки Телуриана - вот тот был поистине чудовищен: если и случался дождь, то капли высыхали, не долетая до земли. А нынешний будет сух, но благодатен: на это указывают и ласточки, снежные шапки на вершинах, и запах ветра. Погода будет идеальная для виноградников, славный Монат-Эрлин еще пожалеет, что продал свои земли. Между прочим, - маркиз с легкостью жонглировал темами, - я хорошо знаю барона Монат-Эрлина. Это человек великих достоинств, и если меня попросят поставить кого-либо в пример для юношей, то первым я, конечно, назову его величество Франциск-Илиана, вторым - его милость Второго из Пяти, а уж третьим - наверняка барона. Он отлично знает цену всем вещам, от смерти до вина. А в этом и выражается подлинный жизненный опыт - дать всему верную оценку. Не правда ли, славный Хорам?..
        Наконец принесли кипяток и чайные принадлежности, а за слугою пришла Низа.
        - Позвольте представить вам мою… - Хармон снова покраснел, - мою… спутницу.
        - Я Низа, - сказала девушка.
        - Рад знакомству, - поклонился маркиз, не выказав ни тени осуждения.
        Однако Хармон проклял себя: вот дурачина! Шаваны только что побили их принца - а я сажаю шаванку к ним за стол. Вся эта встреча - сплошной стыд. Скорей бы покончить с нею. Подумал - и удивился: эко ты изменился, брат Хармон! Маркиз-толстосум сам приехал к тебе, а ты не думаешь, как его доходно использовать, а думаешь - как спровадить. Не узнаю тебя, Хармон Паула!
        Тем временем маркиза Алисия принялась орудовать чайным инструментарием. Белые руки ее так и мелькали над столом: сюда плеснут кипятку, туда подсыплют чаю, здесь наполнят до половины, опустят, поднимут, смешают, выльют… Боги! Всю жизнь Хармон думал, что заварить чай - это насыпать его в чайник и залить кипятком. А тут развернулся ритуал, подобный алхимической реакции. И маркиз Мираль, конечно, не уставал говорить: как правильно пить чай, в какое время суток, сколько чашек, какой крепости, на какие органы он влияет и что за силу придает, как давно вошел он в обиход шиммерийцев, и какие знатные вельможи первыми открыли чудесные свойства… Спустя, кажется, час ритуал завершился, и Хармону с Низой было позволено снять пробу.
        - Очень вкусно, - сказала девушка.
        Чай как чай, подумал Хармон и сказал:
        - Я боюсь, как бы боги не позавидовали нам и не прокляли от зависти!
        Маркиз усмехнулся:
        - Вы глядите прямо в суть. Мой сеньор перед каждым чаепитием выливает одну чашку прямо в Бездонный Провал в качестве подношения богам!
        Все четверо хлебнули как по команде, и маркиз с маркизой дружно выдохнули: «Аххх!», а Хармон: «Весьма!..» И только тогда - да-да, только тогда - он задался вопросом: что, собственно, эти двое забыли в Мелисоне?
        - Ваша милость, простите мое любопытство: что привело в наш тихий край столь знатную особу, как вы?
        Мираль-Сенелий досадливо всплеснул руками:
        - Простите, простите, славный, мою случайную бестактность! Я ведь так и не сообщил, что прибыл к вам в качестве голоса моего сеньора.
        Тьма сожри, кто там его сеньор?.. - беззвучно возопил Хармон. Маркиз будто прочел мысль.
        - К великому счастью боги сделали меня вассалом графа Куиндара, аббата обители Максимиана-у-Бездны, Второго из Пяти. Наравне с королем-пророком Франциск-Илианом, мой сеньор - один из могучих корней разума, на кои опирается древо шиммерийской политики. Когда в государственных делах принц Гектор говорит голосом смелой молодости, мой сеньор отвечает словами зрелой мудрости.
        - Для меня великая честь - принимать помощника столь знатного человека.
        - А для меня - честь говорить от его имени.
        Маркиз тихонько кашлянул и сделал крохотную паузу, утирая губы салфеткой.
        - Славный Хорам, плох тот садовник, который, лелея и пестуя свои клумбы, не бросит взгляда на соседские. Белокаменный Лаэм является вотчиной принца Гектора, Первого из Пяти, а виннотерпкий Мелисон с недавних пор присовокупился к владениям графа Огюст-Римара, Третьего из Пяти. Мой господин, Второй из Пяти, поглядывает на то, что происходит в цветниках соседей, и потому знает, что полгода назад в Лаэме был создан некий небесный корабль, а затем куплен и перевезен в Мелисон для развития и улучшения.
        Не было смысла отрицать, и Хармон кивнул:
        - Все верно, ваша милость, небесный корабль куплен мною.
        - И вы, как мастер славного ремесла, конечно, видите свою прибыль в том, чтобы улучшить корабль и продать за повышенную цену.
        - Что ж, я имел подобные мысли…
        - Мой господин желает помочь вашему плану воплотиться. Он предлагает вам тысячу эфесов.
        Хармон изрядно напрягся, чтобы не дать челюсти отвиснуть. Что?! Вот так просто?! Не нужно лететь, рисковать, мудрить. Просто взять - и не сходя с места заработать тысячу золотых! Боги, бывает ли такая удача?
        О, нет, Хармон-торговец был не из тех, кто верит в счастливую судьбу, потому заподозрил подвох.
        - Осведомлен ли ваш славный сеньор о дурных слухах, связанных с кораблем? Горожан Лаэма весьма пугала сплетня, будто бы полет в небесах отнимает мужскую силу.
        Маркиз небрежно хохотнул:
        - Сплетни обычно тем более живучи, чем большая глупость ими сообщается. Люди моего господина навестили супругу мастера Гортензия и убедились, что осенью она с мужем зачала ребенка.
        - А знает ли ваш господин, что небесный корабль, в отличие от морского, полностью подвластен воле ветра?
        - Мой сеньор - покровитель всевозможных наук, среди которых священная физика, любимица Агаты и Янмэй, занимает исключительное место. Он знает о ветре все, что только можно о нем знать.
        Нечто внутри Хармона вопило: хватит отпугивать сделку! Подмажь, похвали, ударь по рукам!
        Но чем сговорчивей был маркиз, тем сильнее становилось предчувствие подвоха. Страх не давал Хармону умолкнуть.
        - А что думает ваш господин о запасе хода небесного корабля? Известно, что за двадцать миль воздух в шаре остынет, и корабль опустится на землю.
        - Именно это обстоятельство и удержало нас от покупки корабля еще летом, когда он только был создан. Но недавно нам случилось побеседовать с неким магистром Лаэмского университета. Мы узнали, что новый корабль будет держаться на лету за счет силы водорода и сможет покрыть хоть двести миль, лишь бы имелся попутный ветер.
        Осведомленность маркиза радовала Хармона не больше, чем сговорчивость. Тьма сожри, впервые в жизни Хармон видел человека, готового так легко расстаться с тысячей эфесов!
        - Я вижу, прозорливость вашего господина поистине не знает границ. Думаю, ему известно, что работы с новым шаром еще не…
        - Известно, - неожиданно кратко срезал маркиз. Повисла неловкая пауза.
        Хармон вздохнул:
        - Что ж, я готов уступить вашей милости небесный корабль, когда тот будет готов.
        Он шкурой почувствовал, как напряглась Низа, и поспешно добавил:
        - Вот только расходы, связанные с шаром, больно велики. Водород крайне сложен в производстве и хранении. При всем уважении к вашему господину, моя спутница никогда не простит мне, если я продам шар с нулевой прибылью. Я вынужден просить две тысячи эфесов, никак не меньше, да и то лишь…
        Маркиз оборвал его:
        - Цена в две тысячи не смущает моего сеньора. Мы согласны.
        Низа ахнула. Хармон шепнул:
        - Не печалься, построим себе новый. Теперь-то опыт есть, дело пойдет быстро.
        Маркиз Мираль-Сенелий обладал, видимо, весьма острым слухом. Он встрепенулся, нахмурил брови, а затем расплылся в смущенной улыбке.
        - Если меж двумя собеседниками зародилось непонимание, то ответственность лежит на обоих, но в большей степени - на говорящем, ибо он неумело использовал словесный инструмент. Приношу глубочайшие извинения, славный. Позвольте мне выразиться точнее. Мой сеньор желает купить не только корабль, но и саму возможность производства подобных кораблей. Он желает быть единственным небесным судостроителем в Империи Полари. Вместе с шаром вы передадите также все записки, чертежи и планы, помогающие в строительстве. Затем и вы, и мастер Гортензий дадите клятву никогда не строить новых небесных кораблей, кроме как по заказу моего господина.
        Низа сжала руку Хармона. Тот откашлялся:
        - Гхм… ваша милость, я решительно не понимаю, какой будет вред Второму из Пяти, если я построю новый корабль на радость моей спутнице. Я, конечно, согласен продать и чертежи, и записки, но один-то корабль хочу сделать для себя. Могу поклясться, что никто не станет летать на нем, кроме меня, Гортензия и Низы.
        - Славный Хорам, Второй из Пяти потому и слывет мудрецом, что не всякому смертному дано проследовать путями его мысли. Вы не понимаете вреда, и я не понимаю, однако же воля моего сеньора выражена ясными словами: единственный и исключительный. Если вы сделаете второй шар для себя, то мой господин не будет ни единственным, ни исключительным судовладельцем. Это ему не подходит.
        Горячие девичьи впивались в ладонь Хармона. Две тысячи эфесов, - думал он. Но небесный корабль. И Низа. Но две тысячи.
        - Дайте мне время осмыслить, ваша милость, - выдавил Хармон.
        - О, конечно! Решение в спешке - верный признак легкомыслия. Но прошу вас при раздумьях учесть: если отклоните предложение, мой господин расстроится.
        Внезапно остатки чая высохли во рту Хармона.
        - Ваша милость… изволит мне угрожать?
        - Боюсь, славный, в данном случае ответственность за непонимание лежит на вас, ибо вы ошибочно воспринимаете смысл слов. Угроза - это перечисление неприятных событий, что могут случиться с вами в будущем: к примеру, разорение, потеря имущества и телесного здоровья, унижение, боль, утрата близких. Я не упоминал ничего подобного, а лишь просил учесть чувства моего сеньора. А также тот факт, что он - второй по могуществу человек на Юге.
        Хармон не знал, что ответить. Ни словечка не шло на язык. Хармона терзала жажда, и он все сосал край опустевшей уже чашки.
        Маркиз Мираль-Сенелий благодушно усмехнулся:
        - Простите, славный, что мы отняли столько времени. Позвольте откланяться. Через несколько дней я пришлю человека за ответом.
        Свидетель - 1
        Конец марта - начало апреля 1775 г. от Сошествия
        Остров Фарадея-Райли
        Кончался март 1775 года от Сошествия. Империя Полари отметила праздник надежды - Весеннюю Зарю. В городах и селах люди желали друг другу успешных начинаний, делились планами и мечтами, старались положить начало чему-нибудь важному: закладывали фундаменты домов, шли наниматься на службу, писали первые строки важных посланий, заказывали платья у портных, мечи - у кузнецов. Вручали близким маленькие трогательные подарки и говорили: «Пусть все сбудется, что мечтается!»
        Лечебница Фарадея и Райли праздновала не хуже всех. Пациентов на день освободили от процедур и вывели на долгие прогулки. В торжественной речи магистр Маллин сказал:
        - Сегодня мы начинаем новый этап важнейшего для всех нас дела: совершаем первый шаг новой мили на дороге исцеления! Сей путь не легок, но с помощью взаимной заботы, поддерживая друг друга лучами любви, мы вместе пройдем его. Пусть сбудется все, что мечтается. Пусть свершится исцеление!
        Пациенты хором повторили пожелание, и еще много раз за день говорили его друг другу при каждой встрече.
        Этой ночью Дороти Слай из Маренго впервые не увидела кошмаров. Из ее живота не росли руки и губы, она не тонула в море щупалец, не растворялась в щелочи, не убегала от чудовищ, катящихся по рельсам. Она легла и закрыла глаза, холодея от предчувствия… и проснулась на рассвете - свежая, бодрая, счастливая. Ни один демон не посетил ее. Разум был легок, свободен от метаний, ненужных мыслей, мучительных осколков памяти. Терапия, наконец, возымела действие: Дороти была чиста, как белый лист.
        - Сбудется все, что мечтается! - пожелала она своим соседкам.
        Утром после Весенней Зари Дороти Слай начала новую жизнь. Все, происходящее в лечебнице, больше не встречало в ней никакого сопротивления. Дороти открылась всему и все приняла как данность. Так младенец познает мир, чтобы приспособить себя к нему.
        Дороти ночевала в палате с двумя соседками: молчаливой Кейтлин-Карен и болтушкой Аннет. Кейтлин-Карен была страшна. Не уродлива, нет - как раз останки красоты еще присутствовали в ней. Пугало сходство живой пока Карен с будущим ее трупом. Она никогда не совершала лишних движений и не раскрывала рта без крайней необходимости, а в постель ложилась полностью одетой, как в гроб.
        Вторая соседка, Аннет, говорила так:
        - Рассказываю! Смотри: я - Аннет. Другого имени у меня нету, говори просто - Аннет, и я пойму. Вон там на койке лежит Карен, а другое имя - Кейтлин. Между нами Карен, а для этих - Кейтлин. Понимаешь?.. Ой, вижу, ты не запомнила, но я потом напомню, ты не волнуйся.
        И верно: Аннет повторяла примерно то же самое каждым утром, стоило Дороти открыть глаза и посмотреть на нее.
        Кроме того, Аннет давала много полезных советов, их Дороти принимала с благодарностью:
        - Смотри: кормят утром и вечером. Ведут в трапезную, там есть мужчины и много еды. Мужчин нельзя трогать, чужую еду нельзя брать. За это будет про-це-дура. Ты запомнила? Смотри дальше. После завтрака идет прогулка. Бегать нельзя, ничего странного делать нельзя. Если встретишь мужчину - не трогай. Ничего с земли не подбирай, за это будет про-це-дура. Запомнила? Если нет, то не стесняйся, спроси, я все повторю. Смотри еще: после прогулки идет работа. Тебя спросят, что умеешь, и ты скажи честно. Тебе дадут работать - ты работай. Портить ничего нельзя. Сделать надо побольше, а лекарям - кланяться, а если что спросят - сразу отвечать. Ты запомнила? Смотри еще. Перед завтраком и после ужина - про-це-дуры. Их дают всегда. Если ты плохая - их много, если хорошая - мало. Если сделаешь приятно лекарю - очень мало. Но сама не предлагай, а то будет про-це-дура. Они предложат - тогда делай, а сама - нет. И последнее: молиться здесь надо по-особому. Они спрашивают, а ты отвечаешь. Они: «Где мы?» - ты: «В обители любви и заботы». Они: «Зачем мы здесь?» - а ты: «Чтобы лечиться». Они: «Куда мы идем?» - ты в ответ:
«К исцелению!» Ты запомнила? Если нет, я повторю еще, ты не стесняйся…
        В полном согласии со словами Аннет, каждый день начинался с процедур, ими же и кончался. Утренние процедуры зависели от того, какой метод терапии избрал лекарь. Для Дороти был предписан путь гармонии, утром ей полагались успокоительные занятия, которые уберут остатки кошмаров. В один день она перематывала клубки шерсти, в другой спросонья принимала паровую ванну, в третий - расчесывала других пациенток, в четвертый - хором с ними твердила девиз лечебницы: «Нас терзает душевный недуг. Мы идем к выздоровлению. Мы в обители заботы, где нас любят и принимают». Сотню раз подряд, до полного растворения в словах.
        Вечерние процедуры, в противовес утренним, зависели от тяжести симптомов, что проявились у пациента за день. Самые легкие и процедурами-то не назовешь: например, восемь раз перечислить все свои хорошие поступки за день и громко похлопать в ладоши, когда перечисляет другой. «Сегодня я переписала восемь страниц, дважды поела с аппетитом, приняла все процедуры и хорошо слушалась лекарей» - хлоп, хлоп, хлоп, «Дороти, ты молодец, мы гордимся тобой! Ты идешь прямиком к исцелению!»
        Более неприятные процедуры назывались «задуматься». Пациента лишали какого-нибудь права - скажем, запить ужин водой (каша тогда подавалась соленой). Запрещали лечь спать вместе со всеми (до середины ночи пациент стоял навытяжку в ярко освещенной комнате). Ставили на колени в деревянной приспособе, не дающей подняться. В течение нескольких часов пациенту полагалось думать о том, как он сегодня потакал недугу и мешал исцелению. Чтобы думал именно об этом и не сбился с мысли, раз в полчаса медбрат тормошил пациента:
        - Сделай шаг к осознанию. Перечисли свои симптомы за сегодня.
        - Я… э… плохо трудилась, позволила недугу отвлечь себя от работы. Еще я… из-за неосознанности воспротивилась утренней процедуре. Я забыла, что в обители заботы все делается для моего блага…
        С тою же целью - чтобы задумался - могли назначить лишний сеанс труда: скажем, вынести и помыть все ведра с нечистотами, перестирать исподнее лежачих больных.
        Но все это было приятными мелочами в сравнении с третьей группой процедур, которые звались «удар по недугу». Когда хворь обострялась, лекари решительными мерами заставляли ее отступить. Били по недугу, например, так. Подвешивали пациента головой вниз над пропастью - это звалось «удар страхом». Часами раскручивали на маленькой карусели и раскачивали, как маятник, - «дезориентация хвори». Сжимали череп стальным обручем - «окружающее давление». Фиксировали веки и светили прямо в зрачок мигающим фонарем - «удар светом по тьме недуга». В этих случаях пациенту не предлагали задуматься - да он бы и не смог, ибо частенько терял сознание от боли и ужаса. Хворь отступала перед атакующей мощью терапии, и пациент больше не проявлял симптомов.
        Что же называлось симптомами? Прежде всего, нарушения дисциплины. Отказался есть или попробовал сцапать чужую порцию. Тронул человека другого пола. Дерзко ответил на вопрос лекаря, проявил строптивость, воспротивился процедуре. Сказал «нет» по какому-либо поводу. Плохое слово «нет» - камень на пути к исцелению. Нужно открыться терапии и всегда говорить «да».
        Тяжелым симптомом считалась «странность»: бедняга сделал нечто такое, чего не ожидалось. Речь шла даже о невинных, но непривычных вещах: зачем-то прочел наизусть балладу о Терезе (наверняка это хитрости хвори), вторично за день захотел помыть руки (паническая боязнь грязи - явный симптом), отказался есть (падение аппетита - знак нездоровой апатии), не вовремя встал из-за стола (нервическая тревожность), не хотел возвращаться с прогулки (боязнь закрытого пространства). Никто, даже старожилы, вроде Карен, не могли сказать, за каким симптомом последует какая процедура. Однако справедливость всегда торжествовала: днем поступил странно - вечером получи процедуру. Однозначность и неизбежность этой связи успокаивала Дороти, виделась частью мудрого мирового порядка.
        Но вот что было любопытно и непостижимо: каждому пациенту прощался некий один симптом. Дороти Слай очень плохо помнила свое прошлое, не могла назвать имен родителей и мужа, описать свой дом и улицу - и за это ей не давали процедур; но за все другое следовало наказание. Леди Карен спала в одежде и ела не больше котенка - ей сходило с рук; но попробовал бы кто другой отказаться от ужина. Аннет представлялась при каждой встрече, как при первой, и давала многословные советы - то была ее законная простительная странность, будто родовая привилегия при дворе. Парень через два стола от Дороти любил размахивать руками, как шаван хлыстом, - его тоже не наказывали, только на трапезе связывали рукава за спиною и кормили с ложки…
        Но главным полем, из которого вырастали как наказания, так и редкие поощрения (например, право быть аккуратно расчесанной), являлась дневная работа. Труд - мощнейший инструмент терапии, потому на него и нацеливалось основное внимание. После завтрака и недолгой утренней прогулки пациентов делили на группы и отводили туда, где до конца светового дня они предавались исцелению трудом. Одни шили либо вышивали - работа с материей развивает ум и приучает мыслить созидательно. Другие вязали - гармоничные движения спиц умиротворяют душу. Третьи полировали посуду и наносили узоры - орнаменты структурируют мышление. Четвертые (грамотные) переписывали книги - тексты приносят осознание. Ежедневная трудотерапия методично теснила недуг по всему фронту, как сомкнутый строй копейщиков бьет дикарей. Попутно производились товары, которые раз в месяц увозил на продажу парусник. Прибыль, разумеется, тратилась на благо лечебницы - дружной семьи лекарей и пациентов. Дороти прескверно помнила свою жизнь в Маренго, но была абсолютно уверена: нигде еще она не встречала столь мудрого и справедливого уклада.
        Одно плохо: труд переписчика нелегко давался Дороти. К своему собственному удивлению, она умела писать. Когда кошмары отпустили ее и пришло время для трудотерапии, магистр Маллин спросил:
        - Что ты умеешь?
        Она не помнила своих умений и с грустью признала:
        - Боюсь, что ничего… Но я сильна, могу помогать медбратьям, если нужно что-нибудь носить, поднимать…
        Магистр дал ей карандаш и лист бумаги:
        - Напиши это.
        Сама не поняв, как так получилось, она вывела: «Боюсь, что…» И тогда воскликнула:
        - Ой! Я грамотна!
        То было высшее, самое дорогое умение. Дороти отправилась в писчий цех, счастливая от того, что сможет внести столь ценный вклад в благополучие лечебницы. Но в первый же день работы обнаружились препятствия.
        Ее очищенный от демонов разум был медлителен и беден мыслями. Она легко и с удовольствием могла четверть часа просидеть на месте, глядя в одну точку. А вот когда приходилось думать, Дороти терялась и путалась. Поди вспомни, в какую сторону смотрит хвостик q, есть ли черта в середине z?.. Дороти не умела концентрироваться, то и дело что-нибудь отвлекало ее. Она работала одна в комнате с окошком, выходящим на скучный пологий склон, но даже там находились помехи: то сядет чайка, то проедет телега. В переписываемой книге встречались то сцены поединков, то описания танцев, то просто слово «чресла» или «перси» - все это вышибало Дороти из колеи и порождало сонмы туманных фантазий. Перед нею ставили песочные часы, чтобы напомнить о времени, - но само течение песка тоже отвлекало: Дороти прилипала взглядом к струйке и не могла вернуться к тексту. В довершение бед, она встречала кучу малознакомых слов - скажем, «сюзерен» или «альтесса». Смутное понимание имелось, но точный смысл ускользал, а без него сложно было запомнить всю фразу целиком, приходилось прыгать глазами от исходника к чистовику и назад. От
этого возникали помарки, а их прощалось не больше одной на страницу. Ляпнул вторую - изволь переписать целый лист…
        Поначалу рукописной терапии Дороти создавала две-три страницы за день и неизменно получала процедуру. Однако она очень старалась и никогда не говорила «нет», всем своим естеством принимая порядки лечебницы. Потому она избегала «ударов по недугу», в худшем случае получала процедуры на «задуматься»: выносила дерьмо, подмывала лежачих пациентов, рапортовала медбратьям:
        - Недуг наполнил меня ленью и праздностью… Мое внимание рассеяно из-за симптомов… Но я встану на путь исцеления и овладею концентрацией…
        Конечно, столь сложные фразы она не выдумала бы сама, но запоминала и повторяла их за магистром Маллином, который приходи взглянуть на ее успехи.
        Потом она слегка набила руку. Пальцы, наконец, вернули прежнюю подвижность, а в уме закрепился весь нехитрый лексикон исходной книги. (То был роман «Роза и смерть», весьма любимый столичными барышнями, причем любимый именно в рукописном, а не печатном виде: дрожание шрифта усиливало страсти.)
        Однажды Дороти встретила в книге большое описание природы, по хитрой задумке автора сплетенное со внутренним миром героини. Дескать, за окном бушевала майская гроза (полстраницы текста о грозе), а в душе героини тем временем бушевали чувства (страничка о бурлящих чувствах). Раз проведя аналогию, автор так увлекся ею, что продолжал еще семь страниц в том же духе. Меж облаков отчаяния проглянул солнечный луч надежды; благотворный дождь романтических мечтаний пролился на рыхлый грунт суетливых будней; под солнцем влюбленности проросли нежные цветочки девичьих фантазий, но порыв штормового ветра тревог и сомнений унес лепестки… Все это было разжевано в мельчайших деталях и ужасающе скучно. Ничто здесь не увлекло Дороти, не вызвало ни чувств, ни эмоций, так что она с механической тупостью шарманки переписала все восемь страниц, не допустив ни одной огрехи. Мастер Густав, надзиравший за переписчиками, впервые остался почти доволен ею и назначил на вечер легкую процедуру: осознание успехов. После ужина полдюжины счастливчиков сели в кружок, восьмикратно повторили молитву лечебницы («Мы находимся в
обители любви и заботы, мы идем по пути исцеления…»), а затем стали перечислять свои успехи за день:
        - Я успешно и с радостью прошел все утренние процедуры. Я ел с аппетитом и гулял спокойно, не глазел по сторонам, а осознавал себя. Я сделал все, что полагалось за день, и был все время спокойным и радостным, темные мысли ни разу не овладели мною.
        Лекарь Финджер хвалил докладчика, а пациенты повторяли хором:
        - Ты молодец! Мы очень тобой гордимся! Ты твердо встал на путь исцеления и не собьешься с него.
        Здесь Дороти услыхала и запомнила мудрые слова. Тощий паренек, что наносил орнамент на посуду, сказал так:
        - Я сегодня расписал четыре тарелки, и сожалею, что не больше. Но вчера я сделал только три тарелки. Радуюсь, что сегодняшний я лучше вчерашнего меня. Чувствую, как моя хворь ослабела за день.
        По знаку лекаря Финджера все аплодировали этому парню. Дороти хлопала громче других и чувствовала сильнейшее вдохновение: она очень хотела стать завтра лучше себя сегодняшней! На другой день Дороти жестоко провалила норму - ливень хлестал в окно, это очень будоражило и совсем не давало работать. Она переписала всего четыре страницы, простояла ночь на коленях, но со следующего дня стала прибавлять ежедневно по полстранички. Пять, пять с половиной, шесть страниц - этого все еще было очень мало. Но каждый вечер, отчитываясь перед мастером Густавом, она с гордостью повторяла:
        - Я сегодняшняя лучше меня вчерашней на половину страницы. Я чувствую, как слабеет моя хворь!
        С каждым днем ей назначали все более легкие процедуры, чтобы поощрить настрой на исцеление. Перевалив за дюжину страниц, Дороти получила первую заметную награду: право работать в общем зале, рядом с другими переписчиками.
        * * *
        Не считая самой Дороти, их было десять. Если бы она не была младенчески бесхитростной, то поняла бы, сколь исключительное положение занимала эта десятка. Во-первых, писчий зал всегда хорошо освещался и отапливался. Во-вторых, каждому переписчику полагались: удобный стул, нарукавники, личное пресс-папье и набор для чистки перьев, подставка для книг с фиксатором страниц, тазик для мытья рук и чистое полотенце, даже кувшин с питьевой водой. В-третьих, пациенты обоих полов трудились в одном помещении, имея возможность перемолвиться друг с другом. Мастер Густав то работал на своем месте (врисовывал красные буквы в книги), то прохаживался между столами, заглядывая в страницы, - но, пока длился рабочий день, ни на кого не повышал голоса и никого не наказывал. Мудро и справедливо: резко одернешь переписчика - он сделает ошибку и должен будет переделать страницу, а лишняя трата бумаги и времени вредит всей дружной семье. Ради общего блага соблюдались и комфортные условия труда: ведь на двенадцатом часу работы переписчик должен все еще хранить ясность ума и твердость пальцев, чтобы приносить пользу обители
любви и заботы. Впрочем, Дороти не понимала всех приятных особенностей здешней обстановки. Просто, сев за свой стол, она почувствовала: здесь хорошо, хочу остаться.
        - Я осознаю свою хворь и иду путем исцеления. Я сегодняшняя стану лучше меня вчерашней, - на всякий случай сказала Дороти.
        - Ага, - выронил Густав. - Начинай с восьмой главы.
        Она заскрипела пером, от старательности прикусив кончик языка. Книга так удобно лежала на пюпитре, глаза так естественно упирались в подставленную взгляду страницу, рука так легко скользила по обитой войлоком столешнице, что почти не возникало соблазна отвлечься. Пару часов Дороти работала без передышки и лишь затем подняла голову оглядеть местную публику.
        Переписчики сидели по одному за столом, а столы располагались в три ряда. Пятеро женщин, включая саму Дороти, скучились в левом ряду, шестеро мужчин свободно расположились в двух остальных. Одну из женщин Дороти знала: то была ее соседка по палате, леди Карен. Среди мужчин не знала никого. Конечно, встречала их за завтраком и ужином, но и только.
        Просветы меж столами были невелики, так что можно было шепотом перемолвиться с соседом. Впрочем, мало кто отвлекался на болтовню - изредка обменивались парой фраз да иногда проговаривали вслух сложные словечки из книги. Нечастые эти обрывки речи почти не слышались сквозь густой шершавый скрип дюжины перьев. Дороти тоже не стала раскрывать рта. Раз все помалкивают - значит, так нужно для пути исцеления. Вот только мужчина через проход выделялся яркими рыжими усами. Дороти невольно задержала на нем взгляд и хотела заговорить, но он заметил ее внимание, напрягся и прошипел:
        - Меня звать Лоренс, и хватит на этом, ладно?
        Она отвернулась и подумала: зато напишу много - получу награду. Правда, Дороти не представляла толком, о какой награде мечтает - ведь слухи среди пациентов ярко освещали лишь всевозможные процедуры и почти не касались редких поощрений. Ну и неважно: любая награда - это хорошо! Она сосредоточилась на работе.
        В обеденное время обнаружилась еще одна привилегия переписчиков: им дали перерыв на полчаса и - подумать! - принесли перекусить луковые лепешки и яйца. Дороти настолько отвыкла от еды среди дня, что не сразу и поняла, как поступить со снедью. Остальные, напротив, накинулись на кушанье - привыкли, значит, к роскоши. Одна лишь Карен осталась верна своей апатии: брезгливо отодвинула лепешку, срезала верхушку яйца и медленно выела середку. Вот и Дороти взялась за еду, как вдруг заметила на себе пристальный мужской взгляд.
        - Как тебя зовут? - спросил миловидный паренек.
        - А тебя?
        - Меня - Нави, но это неважно, я-то на месте. Тебя зовут как?
        - Дороти Слай.
        - Дороти! - повторил парень. - Первая буква - четыре, последняя - двадцать семь. Два по пятнадцать, и восемнадцать, и двадцать, и восемь, полная сумма - сто семь, значит, восемь… Ты не там сидишь!
        Она не поняла. Парень схватился с места и принялся шагами мерить комнату. Отшагал пять вдоль прохода и очутился у стола Дороти.
        - Видишь - пять! А должно быть - восемь! Это по долготе, теперь берем широту.
        Также размерив комнату шагами поперек и повторив для верности, он установил:
        - По широте хорошо, сойдет. По долготе - нужен не этот стол, а тот, возле меня. Вставай, пересаживайся!
        Дороти попросила оставить ее в покое, но парень не отцепился, а начал твердить, как заведенный:
        - Ты не можешь тут сидеть! Числа говорят - твое место там, а не здесь. Не будет гармонии, пока не пересядешь!
        Слово «гармония» встревожило Дороти, лишиться гармонии она боялась. В поисках поддержки оглядела остальных. И мастер, и пациенты наблюдали без малейшего желания вмешиваться; на нескольких лицах появились усмешки.
        - Мастер Густав, - попросила Дороти, - скажите этому парню, чтобы он успокоился. Я не хочу пересаживаться!
        - Ничем не могу помочь, - оскалился мастер. - Это Нави, он и мертвого достанет. Пока не сядешь, где он хочет, работы не будет.
        Дороти осмотрела предложенный стол и нашла, что он ничем не хуже, даже вроде бы чище. Правда, она не хотела уступать безумцу - свихнутых здесь полно, не хватало еще под каждого подстраиваться. Придется тогда голодать, как Карен, махать руками, как тот мужик из трапезной, и пускать слюни под шарманку, как Пэмми. Но с другой стороны, «нет» - плохое слово, оно закрывает путь терапии, за «нет» могут дать процедуру…
        - Ладно, так уж и быть.
        Дороти пересела на новое место и оказалась по левую руку от Нави. Перерыв кончился, пациенты взялись за работу. Не прошло и полстраницы, как стало ясно, в чем подвох.
        - Скажи число! - прошептал Нави, клонясь к Дороти.
        Она не поняла.
        - Ну ты же знаешь числа! Скажи мне. Хочу знать.
        - Двадцать, - буркнула Дороти, чтобы он отвязался.
        - Двадцать? - он будто не расслышал.
        - Ну, двадцать.
        - Нет, двадцать - неправильное число. Какое-то пустое. Дай мне другое.
        - Отвяжись! Ты нарушаешь гармонию! Я не стану лучше себя вчерашней!
        Дороти с надеждой глянула на мастера Густава. Тот, однако, был целиком поглощен своей работой.
        - Скажи число и пиши дальше, - предложил Нави. - Пожалуйста!
        Его юношеское личико было трогательно наивным. Будто он не понимал, как сильно мешает ей работать!
        Тут Дороти заметила удивительную штуку: во время их диалога Нави продолжал писать. Он почти не смотрел ни в исходник, ни на перо, однако оно резво скользило по бумаге, в нужные моменты окунаясь в чернильницу. То есть, негодяй мешал Дороти выполнять ее норму - а сам не страдал!
        - Шестнадцать Праматерей, - сказала Дороти. - Тринадцать Великих Домов. Тысяча семьсот семьдесят пятый год. Хватит тебе чисел?
        Нави хмыкнул и дал ей покой. Но не прошло и получаса, как он зашептал снова:
        - Скажи еще.
        - Уже сказала, довольно с тебя.
        - Сказала неважные числа. Их все знают. Назови что-то свое!
        - Отцепись!
        - Ну пожалуйста… Ну что тебе стоит?..
        Его тон стал капризным и обезоруживающим, как у ребенка. Лишь теперь Дороти внимательно пригляделась к этому Нави - и увидела, как он молод. Значительно младше всех остальных писарей - лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Кожа гладенькая, без щетины, без пятен. Темные волосы крутятся вихрями, глазенки блестят в нетерпении - будто у мальчишки, что ждет первого танца или поцелуя. Какой же юный, - подумала Дороти и впервые здесь, в лечебнице, ощутила жалость к кому-то, кроме себя самой.
        - Какое тебе число? Мне тридцать семь лет, если уж так хочешь знать.
        - Спасибо, - улыбка Нави была трогательно открытой. - А можешь еще?
        - Семьдесят восемь.
        Дороти не помнила, что значит это число. Оно просто хранилось мозгу в где-то рядом с тридцатью семью, но что означало - поди пойми. Однако Нави и не требовал пояснений: услышав число, он улыбнулся и надолго умолк. Дороти выкинула его из головы с его дурацкими вопросами, сконцентрировалась на «Розе и смерти» и только-только начала писать, как тут…
        - Скажи еще число. Ну пожалуйста! Будь так добра!..
        При этом он шуршал и шуршал пером - без запинки, без помарки. Вот негодяй!
        - Зачем тебе эти числа? Успокойся, обрети гармонию, пиши молча!
        - Я не могу. Прости меня, никак не могу. Число нужно. Ты же знаешь. Скажи мне число, ну пожалуйста!
        Она испортила лист, начала новый, спустя абзац испортила снова. Взяла третий - но сбилась, начала не с начала листа, а с того слова, где сбилась в прошлый раз. Нави брякнул под руку:
        - Ну, почему ты молчишь? Дай хоть одно число, ну что тебе, жалко?
        Нежданно для нее самой, в глазах Дороти выступили слезы.
        - Да что же ты меня терзаешь! Дай уже покоя, душегуб!..
        Нави смутился, спрятал лицо:
        - Извини меня.
        Но недолго выдержал без чисел. Не прошло и получаса, как он тихонечко пискнул:
        - Пожалуйста…
        Перо дернулось, ляпнуло кляксу. Она скомкала испорченный лист.
        - Будь ты проклят! Восемнадцать!
        Нави улыбнулся:
        - Благодарю тебя. Ты такая хорошая!
        Но ее день уже был испорчен. Шесть погубленных страниц, обязательная ночная процедура… и восемнадцать. Это число отозвалось в душе резкой, гложущей тревогой. Наверное, такое число Дороти видела где-то в своих кошмарах.
        Будь ты проклят, Нави!
        Вечером сего злосчастного дня мастер Густав обошел подопечных с проверкою. Дороти предъявила неполных пять страниц. Она боялась, что кроме ночи на коленях ее ждет еще и изгнание из писчего зала.
        - Мастер Густав, я знаю, я сегодняшняя очень плоха, я испортилась, я позволила симптомам… Но это же не мои симптомы виноваты, а его! Этот Нави никак не успокоится, все спрашивает и спрашивает, я не могу писать, ничего не могу!
        Мастер отозвал ее в сторону. Неторопливо снял нарукавники (он ведь тоже трудился, как все), сложил стопочкою исходники книг, придавил готовые листы, проверил, надежно ли закрыты чернильницы. Тем временем остальные пациенты вышли прочь. Нави оглянулся на Дороти с невиннейшим видом.
        - Послушай, Дороти, - сказал мастер, - наш Нави совершенно безумен. Тебе и не снились такие симптомы, как у него. Магистр Маллин вместе с лекарем Финджером отчаялись с ним совладать. Но он пишет тридцать семь страниц в день. Идеальным шрифтом, без ошибок, без помарок. Может по десять минут вовсе не глядеть в исходник - пишет из памяти. Тридцать семь страниц в день, четыре книги за месяц. Когда ты будешь писать столько же - сможешь задавать кому угодно любые вопросы, и пускай попробует не ответить.
        - Но он портит мой путь исцеления!..
        Если бы Дороти имела способность к анализу, она легко поняла бы: Густав - не лекарь и не медбрат. Он - именно мастер, ремесленник, нанятый лечебницей, чтобы заставить писчий цех работать идеально. Вопросы исцеления и гармонии волновали Густава примерно в той мере, как капитана шхуны - чайки, гадящие на палубу.
        - Я скажу Финджеру, пусть назначит тебе пять часов раздумий. Обмозгуешь свое исцеление как следует, настроишь душу на открытость терапии. А когда завтра придешь сюда - будь добра, отвечай на каждый дурной вопрос нашего птенца. Нужны ему числа - скажи. Хоть выдумай, хоть с потолка сними! Но чтобы к концу дня я увидел его тридцать семь страниц и хотя бы дюжину твоих. Иначе получишь полную гармонию, да с благодатью в придачу!
        Монета - 3
        Март 1775 г. от Сошествия
        Лаэм (королевство Шиммери)
        За три дня до прибытия в Шиммери эскадры Лабелинов, повлекшего за собою громогласные торжества, в гавань Лаэма вошел небольшой корабль. На его флаге скалился пес, сидящий на бочонке серебра. Лишь истинные знатоки геральдики вспомнили бы принадлежность этого герба - а принадлежал он мелкому баронству в Южном Пути. При малых размерах судно имело прекрасное парусное оснащение и вполне могло оказаться как курьерским, так и пиратским. В пользу второго говорил тот факт, что капитан избрал для стоянки не Золотую гавань, излюбленную вельможами и послами, и не Чайную гавань, весьма удобную для купцов, а Залив Альбатросов - далекий от центра города и укрытый скалами от лишних взглядов. Более того, на свой страх и риск лоцман вошел в гавань ночью.
        Темнота, конечно, не защитила корабль от внимания береговой стражи. Едва судно пришвартовалось к пирсу, как дюжина солдат с арбалетами и факелами окружила трап.
        - Пусть капитан сойдет первым, - приказал командир стражников.
        На пирс вышел мелкий круглолицый мужичок в неприметной одеже. Судя по тому, как шатко он ступал по трапу, мужичок был не капитаном и не матросом, а пассажиром корабля.
        - Вам не нужен капитан, господа, - заявил он с нотой дерзости. - Вам нужен я.
        - Кто ты такой, плешь тебе в бороду?! Как звать капитана, как называется ваша лохань, и чем докажешь, что вы не идовы пираты?
        - Наш корабль носит имя «Пес на бочке», а все остальное ты прочтешь здесь.
        Мужичок вытащил из внутреннего кармана конверт, с хрустом сломал сургучную печать и сунул вскрытое письмо командиру стражи.
        - Чтоб ты облысел! - выругался командир, поскольку не умел читать. - Центор, где черти носят твою грамотную задницу?!
        Стражник, стоявший за шаг от командира, взял у него письмо и в свете факела принялся читать:
        - Именем Великого Дома…
        - Кхм-кхм, - вмешался мужичок, - это письмо секретное, предназначено только командиру стражи. За сохранность секрета положена награда.
        Командир и грамотный Центор переглянулись в замешательстве.
        - Читай прямо в ухо, плешь тебе на грудь!
        Стражник придвинулся и шепотом прочел письмо, чуть не подпалив факелом редкие волосы командира. Дослушав, тот изменился в лице.
        - Прямо так и сказано?
        - Как написано, так прочел.
        - И печать правильная?
        - Сам посмотри.
        Разглядывая сломанную печать, командир обнаружил еще один лист бумаги, вложенный в конверт.
        - Эт-то что такое, черти лысые?
        Центор осмотрел листок, заморгал.
        - Банковский вексель на… - сумму он назвал шепотом.
        Они снова переглянулись.
        - Наверное, надо нам того… - предложил Центор.
        - Угу.
        - И чтобы это, значит…
        - Сам знаю! - рявкнул командир.
        Он повернулся к мужичку с корабля:
        - Добро пожаловать в Лаэм, господин Мо…
        - Мо, - отрезал мужичок, - просто Мо. Так меня зовут друзья. Вы окажете нам небольшую дружескую помощь?
        - Плешь мне на темя. Ага. Что вам надо?
        Мо хлопнул по плечу командира стражи и отвел в сторонку, где задал несколько вопросов, неслышимых для остальных. Командир использовал ситуацию, чтобы тайком от подчиненных спрятать вексель себе под рубаху. Получив нужные ответы, Мо крикнул:
        - Айда за мной, братья!
        Четверо парней сошли по трапу. В отличие от Мо, они выглядели заправскими головорезами, опытными и в морских, и в сухопутных драках. Каждый имел не меньше шести футов росту и был вооружен отнюдь не перочинным ножиком. Без лишней болтовни четверка зашагала следом за Мо, и вскоре они скрылись в лабиринте припортовых улочек.
        Головорезов звали: Семь, Восемь, Девять и Дейв. Все они родились в Южном Пути, вдоволь помахали мечами и кулаками на службе у разных лордов и капитанов, пока не очутились на борту галеона «Величавая», шедшего из Грейса в Лаэм. Там они и были отобраны Могером Бакли.
        Плавание из Южного Пути в Шиммери заняло шесть недель. Все это время Бакли посвятил двум делам. Во-первых, подлизывался к леди Магде. Всеми способами, изобретенными человечеством: льстил грубо и тонко, намеками и прямо в лоб; оглаживал обожающими взглядами, веселил глуповатыми шутками; комично унижался напоказ, а иногда наоборот допускал дерзость - лестную для госпожи, разумеется. Барон Хьюго Деррил - железный кулак Лабелинов - напомнил Бакли, что низкородный должен знать свое место. Потом выбил ему зуб. Потом вышвырнул Бакли за борт. К счастью, следующий корабль в строю подобрал его. Однако леди Магду развлекало происходящее: уродливая и жирная, она слыхала мало лести на своем веку. К тому же, ее интриговал давешний намек Бакли: есть способ заработать миллион. Так или иначе, льстец добился своего: дочь герцога дала ему корабль, несколько верительных писем и право выбрать четверых воинов в помощь. Выбор стал вторым делом Бакли.
        Разумеется, он отверг рыцарей. Этих надменных гадов Бакли и презирал, и боялся. Отбросил также и сквайров: эти не многим лучше, чем их хозяева. Зато с большим вниманием рассмотрел наемников из простого люда и крепких матросов - тех и других хватало на борту «Величавой». Взяв на примету две дюжины парней, Бакли стал приглядываться к ним. Оценивал ловкость, владение оружием, провоцировал на состязания и драки. Кроме слабаков, избегал также и тех, кто был обременен излишней моралью. Когда список сузился до десяти человек, Бакли прочесал их новой гребенкой: стал отбирать тех, в ком есть червоточина. Не маленький безобидный изъянчик, а такая дыра, куда можно всунуть руку и всего человека повернуть без труда. Вот и нашлись эти четверо.
        Семь обожал деньги, как и сам Бакли. Обожал настолько, что глаз туманился при одном слове «золото». Бакли назвал ему правильную сумму - и Семь стал его рабом.
        Восемь ненавидел Деррила, своего барона. Влезал в любую драку и колотил кого попало, лишь бы выплеснуть часть этой ненависти. Бакли намекнул: стань моим человеком, и никогда больше не увидишь барона.
        Девять слишком любил баб. В плаванье волком выл от голода, малевал сиськи на стене над своей койкой. Бакли пообещал ему плату не в деньгах, а в женщинах. «Представь, - сказал, - ты на торгах альтесс, и можешь купить не одну, не двух, а целую дюжину! Любых, каких только вообразишь! Сейчас придумай наперед - а потом просто выберешь согласно фантазии». Девять опьянел от одной мысли.
        А у Дейва остался сынишка в Южном Пути. Дейв мечтал, чтобы паренек стал морским офицером, а не матросом, как отец. Но в мореходную школу нужны хорошие рекомендации и куча деньжищ. Бакли обещал Дейву больше, чем нужно, а в довесок пригрозил: «Предашь меня - вернусь в Южный Путь и найду твоего отпрыска. Уж я найду, не сомневайся». И Дейв тоже стал послушным псом, хотя проявил одно малое своеволие. Бакли велел своим слугам: «Забудьте имена, они теперь ни к чему. Ты будешь Семь, ты - Восемь, ты - Девять, а ты…» Трое согласились, но Дейв отрезал: «Я - Дейв, чтоб мне в земле не лежать!»
        Корвет «Пес на бочке» одолжил для предприятия барон Грейхаунд - вассал маркиза Грейсенда, вассала герцога Лабелина. На этом быстроходном судне Бакли и его четверка опередили остальную эскадру и прибыли в Лаэм тремя днями раньше «Величавой» - и раньше того часа, когда о визите Лабелинов заговорит весь город. Пузатый зверь, за чьей шкурой охотился Бакли, еще не мог подозревать, как близка опасность.
        * * *
        Бакли взялся за дело, не теряя ни минуты. Когда солнце показало розовый бок над горизонтом, и дворники зашуршали метлами в богатых кварталах, и первые извозчики и водовозы выкатили на улицы, протирая глаза кулаками, - Бакли уже был на площади. На той самой, где еще чернели на мостовой остатки сажи от костров мастера Гортензия. Бакли выдал парням по горсти агаток, и они разошлись в стороны, перехватывая каждого, кто показывал на площадь свой ранний нос. Водовозы и извозчики - как раз нужная публика!
        - Небесный корабль? Х а-ха-ха! Был такой, кто ж его забудет! Здоровенное такое чучело торчало прямо вон там, где сажа.
        - Да-да, так и было, истопник Гортензий на свою беду изобрел. Денег вкинул ого, а прибыли - пшик. И правильно: подумал бы сначала, кому оно надо, а потом изобретал.
        - Проклятущая штука! Хорошо, что улетела!
        Дело сразу заладилось, опрос пошел как по маслу. Все помнили небесный корабль и его создателя, и даже некоего Хорама, купившего шар.
        - Был такой чудак откуда-то с севера. Шатался тут с бородой. Вроде, звался Хорамом. Да, точно.
        - Он, кажись, недавно разбогател и не успел понять, что с деньжищами делать. Так и норовил спустить на чепуху.
        - Ага, он, он шар купил! Я хорошо помню: Гортензий от счастья всю площадь угостил вином!
        - Я тоже помню. Дешевым.
        Люди Бакли перешли к главному вопросу: куда делся этот Хорам?
        - Тьху! Кто ж его знает!
        - Укатил - и скатертью дорога. Не больно-то скучаем.
        - Не укатил, а улетел! Ха-ха-ха!
        - Слава богам, что улетел. А то понаехали в Лаэм - дышать тесно.
        Парни Могера насели плотнее - посулили монету, потрясли за грудки.
        - Эй, руки-то не распускай! Ты в Лаэме, у нас тут так дела не делаются!
        - Агатка - это хорошо, а две еще лучше. Давай сюда, скажу ценное известие. Этот Хорам был приезжий, и не откуда-нибудь, а кажись из Короны. Точно, точно из Короны! Он, поди, туда и вернулся с шаром!
        - Монета, говоришь? Премного благодарствую. Скажу такое, что не пожалеешь: вместе с Хорамом укатил и Гортензий! Поехал присматривать за шаром и получше его совершенствовать. Будто навоз улучшится от сахарной присыпки.
        - Куда?.. Да почем мне знать! Гортензий тоже был приезжий. С какого-то городишки, что их тьма окрест Лаэма. Вот, поди, к нему домой и укатили.
        Час за часом парни Могера Бакли продолжали свои расспросы, все больше зверея от неудач. Когда солнце поднялось в зенит, стало очевидно: лаэмцы мысленно помещают свой город в самый центр мироздания. Все, что происходит здесь, имеет вселенскую важность и впечатывается в память, но стоило Хораму покинуть город - он сразу исчез из внимания. Пожалуй, и помнили-то горожане не его самого, а лишь его чудачества - озаренные величием города, в котором случились.
        - Чертовы южане! Чтобы им всем сдохнуть! - проревел Восемь.
        - Мрази, - согласился Девять. - Все с бабами ходят.
        Парни успели заметить, что всякий лаэмец, если он не бедняк, передвигается в сопровождении женщины, а то и нескольких. Это обстоятельство не давало Девятке покоя.
        - Слышь, Могер, может нам того-сего, в бордель? От расспросов явно толку нету, так чего торчать на жаре?
        - Сначала Хорам, потом бордель, понял меня? Не найдем говнюка - я тебе такой бордель устрою!
        - Он прав, Бакли, - поддержал Семь. - От расспросов уже толку нет, люди-то все те же. Вон того извозчика уже по третьему кругу пытали…
        - Спрашивайте еще, тьма вас сожри! Приносите пользу!
        - Любопытно, кого он пялил?.. - бросил в пространство Девять.
        - Дай ему в ухо, - приказал Бакли Восьмерке, и лишь потом сообразил: Девять дело говорит.
        Снова прошлись по водовозам, извозчикам, торговцам чаем и сладостями, только на сей раз с новым вопросом: была у Хорама баба? Можно ее найти?
        - Не припомню. Наоборот: припомню, что не. Не было у него бабы, я еще сильно удивился.
        - Никакой. Вот никакошенькой.
        - Он, наверное, был из этих, фффиииуууу… - выразительный жест согнутого пальца.
        - Да точно из этих! Он жеж потому и шар купил - ему уже не страшно было, даже без шара все равно не стоит!
        - Но постойте… у вас еще агатки остались?.. Четыре в самый раз, а восемь - вдвое лучше, число-то святое. Благодарствую, славный!.. Этот Хорам потом купил себе альтессу. Незадолго как уехать, он здесь появлялся с такой… Э. У.
        Со звуком «э» торгаш растянул пальцами глаза, со звуком «у» - прогладил ладонью плоскую грудь.
        - Шаванку что ли?
        - Ее.
        - А где купил?
        - А где их покупают? В Чайном порту, знамо дело, на Изобильном спуске.
        Команда Могера Бакли переместилась на Изобильный спуск. То был целый проспект, сходящий к гавани, и застроенный чайными разного пошиба, от скромных домишек до белокупольных дворцов. В котором из них побывал Хармон - так и не выяснилось. Пришлось посетить все.
        Дело шло идовски медленно и дорого. Оказалось, в шиммерийских чайных домах платят не за чай, а за вход. Привратники отказывались отвечать на любые вопросы, пока не оплатишь посещение, а уж о том, чтобы задаром увидеть хозяина чайной, речь даже не шла. Семь бесился с каждой монетой, отданной привратникам, ослеп от ярости и стал бесполезен. Восемь искал повода для драки и врезал в глаз одному особо наглому лакею - пришлось заплатить втрое, чтобы не вызвали шерифа. Девять охотно платил и входил в чайные - но принимался глазеть на вкусных служанок в полупрозрачных платьях и не справлялся с расспросами. Пользу приносил лишь Дейв, ну и сам Бакли.
        - Позвольте узнать, славные господа, о каком времени идет речь? Видите ли, последними месяцами женские торги совершенно увяли: из-за войны его высочество не пускает в порт шаванские суда. А вот осенью и летом было вполне оживленно.
        - Во времена небесного корабля? Стало быть, август или сентябрь, как раз перед Северною Вспышкой. Я не вижу трудности в том, чтобы проглядеть учетные книги за эти месяцы, ведь я веду тщательный учет любой сделки, свершенной в моих стенах.
        Однако после этих слов хозяин чайной не двигался с места, а принимался скучливо разглядывать собственные пальцы. Цена составляла не агату и даже не глорию, и платилась не за ценные сведения, а лишь за проверку. Сунув в карман елену-другую, хозяин чайной посылал девицу за книгой, перелистывал страницы и с печальным видом разводил руками:
        - К великой скорби, в моем заведении славный Хорам не заключал сделок.
        - Тогда верни монету!
        - Сожалею, но не вижу к тому причин. Я приложил усилия и сделал то, о чем вы просили. Потраченные мною силы уже не вернуть назад в тело.
        Бакли знал, что леди Магда Лабелин отчаянно скупа и вытрясет из него душу за любые лишние затраты. Но только в том случае, если он потерпит неудачу. А значит, вывод прост!
        Уже клонилось к закату, когда Бакли нашел нужное заведение - чайный дом Эксила. Эксил, этот наглый пузан в чалме, вытряс из Могера целых три елены и стал листать книгу, слюнявя толстые пальцы и бормоча:
        - Не думаю, что выйдет толк… Господа, я помню каждого клиента, ибо дорожу ими, как пустынный путник утренней росою. И раз уж моя отточенная память сразу не сообщила нужное имя, то… Как вы изволили сказать - Хорам Паулина?
        Да, он побывал здесь! Именно в чайном доме Эксила купец из Короны Хорам Паулина Роберта приобрел шаванку Низу за цену в пять эфесов.
        - Недорого, - хмыкнул Бакли.
        - О, совершенная правда! Пять эфесов - почти самая ничтожная цена, слыханная мною. Помню только случай, когда одну девицу купили за два золотых, - но она была кривая на один глаз и с пятном на пол-лица. Уж и ума не приложу, зачем понадобилась…
        - И отчего эта Низа была так дешева?
        - Боюсь, что боги осквернили ее самым мерзким недостатком женщины - строптивостью. Теперь, когда луч воспоминания озарил тот день, я ясно вижу: Низа вылила кувшин вина на голову славного покупателя.
        - Хорама?!
        - Нет, другого человека - известного в городе Тимерета. Славный Тимерет является знатоком и ценителем женщин, он из тех, кто определяет рыночную цену. Когда шаванка унизила его, ее стоимость упала, как слепой баран со скалы.
        - А кто продал Хораму Низу?
        - Ганта Гроза из Рейса, один из крупнейших поставщиков пленниц.
        - Где можно найти Низу теперь?
        - Очевидно, там же, где и вашего Хорама, если только он ее не придушил. И не сотрясайте воздух лишним вопросом - я не знаю, где Хорам. Не имею дел с мужчинами, что прельщаются дешевкой.
        - А ганту Грозу или Тимерета?
        - Пх. Каждым словом, господа, вы обнажаете свое невежество. Грозу ищите под стенами Мелоранжа, ведь он - один из первых всадников Степного Огня. А Тимерет, наверное, сидит в чайной Валериона - именно там он любит вести свои дела.
        Когда покинули заведение Эксила, Дейв сказал:
        - Этот тип темнит, чтобы мне в земле не лежать.
        - Как все типы в этом драном городе, - огрызнулся Бакли.
        Они нашли Семерку и Восьмерку, потных и злых. Бакли дал им поручение, а сам с Дейвом и Девятью отправился в чайную Валериона. На счастье, Тимерет оказался там, и даже согласился побеседовать с Могером бесплатно.
        - Желаешь женщину, славный? Я помогу, женщины есть. Война в Литленде испортила рынок: шаваны заняты дракой, привоза нет, девиц мало и все низкородные. Но Тимерет бы не был Тимеретом, если б оставил голодать своих клиентов. Скажи теперь, какую хочешь, а завтра приходи снова - и я подыщу тебе точно под заказ.
        - Подыщи мне купчину, - ответил Бакли. - Кряжистый, бородатый, прибыл в августе из Короны, купил небесный корабль, зовется Хорамом.
        - Бедолага, - сказал Тимерет.
        - Я или Хорам?
        - Вы оба. Хорам - потому, что не умел управлять деньгами. Монета - как конь: если не держишь в узде, то понесет свет за очи. Вот и Хорам утратил ум в тот самый день, как обрел богатство. Захотел женщину - приобрел такую дрянь, что тошно вспомнить. Захотел прибыли - купил самый гнилой товар во всем Лаэме. От козы больше удовольствия, а от тухлой рыбы больше прибыли, чем от его покупок!
        Тимерет хлопнул Бакли по плечу:
        - Но я-то вижу, славный: ты - не такой, как он. Он из одного теста слеплен, а ты - из другого. Ты-то знаешь, где товар на полтинку, а где - на сотню золотых. Потому скажи без стеснения: какую женщину ты хочешь?
        Бакли нажал вопросами о Хораме, и Тимерет потерял к нему интерес.
        - Вот что, славный: желаешь вести дела в Лаэме - приобрети альтессу. В Короне тебя не услышат без титула, на Севере - без меча, а в Шиммери - без женщины. Пока ты один, то ты не делец, а только половина дельца. Желаешь найти себе вторую половину - я помогу от всей души. Желаешь глупые вопросы про приезжего олуха - задавай их своим приятелям-мужчинам.
        - Шиммерийцы - гады! - сказал Дейв на улице.
        Бакли подумал, что тоже умеет быть гадом, и дал Дейву с Девяткой поручение. Оставшись один, плотно поел, снял дорогую комнату в гостинице, затем пошел в бордель и потратил две елены леди Магды Лабелин на девицу, разительно непохожую на леди Магду Лабелин. Белокурая, тонкая, изящная гетера была до того соблазнительна, что Могер поначалу ничего не мог. Он приказал ей погасить свет и грубо по-матросски выругаться. Она сделала, он потребовал еще, и она выбранилась грязнее. Тогда он влепил ей пощечину, рявкнул: «Шлюха! Дрянная шлюха!» - и сделал свое дело.
        - Разбуди через час, мерзавка.
        Бакли сунул шлюхе монету Магды Лабелин и захрапел.
        Командир портовой стражи знал отличный пустырь. О том был один из вопросов, заданных ему Могером, и стражник ответил, и не сплоховал: пустырь оказался такой, как надо. По западному берегу гавани тянулись рыбацкие причалы и рыбные склады, и мастерские, где вялят и солят. Дальше - ямы для тухлой рыбы, тошнотворно смердящие и осаждаемые котами. А дальше начинался пустырь, открытый морю и годный для пляжа - но кто ж доберется сюда, через всю эту вонь?
        На пустыре имелось несколько скальных обломков. У одного из них, невидимые со стороны города, ожидали Могера его парни. С ними было два человека. Оба валялись среди травы-колючки, связанные по рукам и ногам, с мешками на головах.
        Бакли расплылся в ухмылке:
        - Молодцы, принесли пользу. Вы поколотили этих гадов?
        - Еще бы, - ответил Восемь и пнул своего пленника.
        - Не больше, чем нужно, - ответил Дейв про своего.
        - Нужно больше, - сказал Бакли и ударил лежащего каблуком. Тот захрипел сквозь кляп.
        - Давайте этого.
        Семь и Восемь подняли своего пленника на колени, сдернули с головы мешок. Хозяин чайного дома Эксил жевал кляп и сверкал глазами.
        - Он какой-то злой, - отметил Бакли.
        - Поколотили его как надо! - ответил Восемь.
        - Но ему не хватило. Видишь, как зыркает!
        Восемь расквасил Эксилу нос. Ударом в ухо свалил наземь, поднял за волосы, снова свалил. Нос и ухо пленника распухли, как томаты.
        - Еще.
        Восемь пнул в живот, Эксил захрипел и забулькал. Восемь обошел его сзади и ударил в почку. Из глаз толстяка хлынули слезы.
        - Что скажешь, славный Эксил, луч твоей памяти разгорелся? Поделишься сиянием?
        Бакли выдернул кляп.
        - Ай-ай-ай, - запричитал хозяин чайной, и Восемь ударил его так, что клацнули зубы.
        - Представь, свинья, что ты на сраном севере. Ни одного лишнего звука, или мы выбьем тебе челюсть. Только по делу и строго в точку. Уразумел?
        - Угу…
        - Что ты вспомнил еще?
        - Да ничего особенного, ерунду. Ай-ай, не надо! В тот день с Хорамом был Онорико-Мейсор.
        - Кто таков?
        - Местный сводник, торговец альтессами, не слишком успешный.
        - И что?
        - Это Рико подсунул ему Низу. Потом они все вместе уехали.
        - То есть, Рико может знать, где находится Хорам?
        - Да, с… славный.
        - А где найти Рико?
        - Давно его не видел в городе. Но его жена, кажется, осталась тут.
        - Где найти ее?
        - Не знаю. Ай-ай-ай, честно не знаю! Но она Ванесса-Лилит, белокровная. Спросите людей.
        - Спросим. Почему сразу не сказал?
        - Я э… простите, всякому не чуждо… отчего не заработать… хотел с него денег взять за предупреждение.
        - Ты на этом не заработаешь. Понял меня? Если предупредишь Рико, мы вернемся. Уж мы вернемся. Ага?
        - Угу…
        - Пошел прочь.
        Восемь рассек веревки, и Эксил захромал с пустыря.
        - Теперь того.
        Другим пленником оказался Тимерет. Процедура повторилась с двумя различиями. Избивал Тимерета не Восемь, а Дейв, и Могер подначивал: «Еще, еще!» Затем Бакли добавил от себя. Раз Тимерет так увлечен бабами, то Могер вогнал башмак точно ему в промежность. Пять минут Тимерет не мог говорить, а только корчился и стонал от боли. Но Могер Бакли не сказал бы, что эти минуты выброшены зря.
        - Любвеобильный друг мой, кажется, ты ошибся! Видишь - при мне нет ни одной дамочки, но сейчас ты заговоришь, и как охотно! Хорам, приезжий купчина, купил дешевую дурнушку. Что ты о нем скажешь?
        - Я все уже…
        Тимерет заткнулся, когда Бакли поставил каблук ему на яйца.
        - Пока женщины не стали для тебя пустым звуком, следи за словами. Скажи полезные.
        - Этого Хорама, спали его солнце, обхаживал Рико-Сводник.
        - Почему сразу не сказал?
        - Я забыл…
        - А теперь вспомнил? Хочешь, еще помогу твоей памяти?
        - Нет, пожалуйста! Скажу все! Рико был мой конкурент, я злился, что он перехватил Хорама, хотел наказать его как-нибудь. Но Рико всучил Хораму дешевку и сам себя наказал. Ванесса-Лилит - жена - выгнала его из дому.
        - Из какого?
        - Что?..
        - Адрес ее дома!
        Тимерет назвал.
        - То есть, Ванесса осталась в городе, а Рико уехал, верно?
        - Чистая правда.
        - Знаешь, куда?
        - Нет, нет!
        - К Ванессе он приезжает?
        - Что ты! Она его и на порог не пустит!
        - Кто еще может знать Рико?
        - Извозчик.
        - Говори много, тварь! Не цеди по слову, а лупи, сука, фонтаном!
        - Рико несколько раз появлялся в городе, покупал всякие странные штуки - кислоту, например. Все увозил из Лаэма и всегда на одном извозчике. Я не знаю имя, но этот парень обычно стоит у северных ворот. Он такой тощий, и борода у него тощая.
        - Можешь, когда хочешь, - отметил Бакли. - Теперь дуй отсюда. И спаси тебя Софья ляпнуть обо мне хоть слово!
        - Мы ходошо потдудились? - спросил Восемь гнусаво, поскольку зажимал нос, проходя мимо рыбных свалок.
        - Терпимо.
        - Модет, бабу?..
        - Может, поспать? - добавил Дейв.
        - На Звезде поспите, лентяи! Сейчас - работать.
        - Куда даботать?
        - К северным воротам, вашу Праматерь!
        Поскольку пустырь находился на юге Лаэма, им пришлось пересечь весь город. Когда добрались, уже сияло утро. Тощего извозчика с тощей бородой ждали битый час. Бакли уже начал расспрашивать других извозчиков, где он живет, как тут он подкатил к воротам. Вся команда Могера тут же вскочила к нему на борт.
        - Дуй за город.
        - Куда именно, славный?
        - Именно за город, прямо по дороге.
        За воротами Бакли подсел к извозчику и изложил дело.
        - Видишь елену? Она может лечь к тебе в карман. Видишь кулак? Он может разбить тебе нос. И опасность даже не в этом, а в остальных восьми кулаках, которые будут покрупней моего.
        - Чего вы хотите, славный?
        - Отвези нас туда, куда возишь Онорико-Мейсора.
        - Я не знаю, о чем…
        Бакли ухватил его за ухо.
        - Я с кем только что говорил? Быть может, ты оглох? Восемь, возьми нож и прочисти ему уши!
        - Ладно, славный, ладно. Я вожу Онорико-Мейсора. Давненько уже не возил, но раньше было. Ехать часа два, так что плата нужна… подобающая.
        Могер бросил елену.
        После бессонных суток парни Могера разморились на ходу, начали клевать носами. Он тормошил их:
        - Сволочи, запоминайте дорогу!
        Однако помнить было особенно нечего: прямая ровная дорога, никаких поворотов, только плавный подъем в горы. Со временем и сам Бакли задремал. Проснулся, когда извозчик потеребил его плечо:
        - Приехали, славный.
        Бакли огляделся, сонно и тупо похлопал глазами. Была все та же дорога, слева гора, справа широкая обочина с гнутым деревцем. Ни строения, ни человека.
        - Это чего?..
        - Ну, место. То самое. Куда я, значит, отвозил Онорико.
        - Ты это пошутил, да? У тебя это юмор проклюнулся?!
        - Нет, славный, серьезно говорю. Я Онорико здесь высаживал и товар его сгружал. Он потом на другого пересаживался.
        - На кого?
        - Почем мне знать? Он говорил мне: «Ты езжай, я тут смену подожду». Я и ехал назад. А что, стоять? Мне за постой не платят.
        Могер яростно сплюнул.
        - Семь, Восемь, задайте ему!
        Извозчик не успел опомниться, как его стащили с козел, швырнули на обочину и стали избивать. Он кричал и закрывался руками, а Семь и Восемь лупили от души, хотя неторопливо спросонья.
        - Зачем? - спросил Дейв.
        - Я разочарован, вот зачем! Никогда, никогда меня не разочаровывай!
        - Ладно. Но вы бы поосторожнее, ему нас еще назад везти…
        Под вечер команда Бакли разыскала дом белокровной Ванессы-Лилит. Миледи была на выходе, пришлось пару часов дожидаться среди улицы. Когда она возвратилась, уже совсем стемнело. Люди Могера зверели - как никак, вторые сутки без сна.
        - Отпялить бы ее, - процедил Восемь, глядя через улицу, как Ванесса сходит с кареты.
        Она или услышала что-то, или почувствовала на себе взгляд. Развернулась, перешла на их сторону.
        - Я полагаю, вы дожидаетесь меня, славные господа?
        То была очень красивая баба. Восемь мог лишь мечтать о том, чтобы отпялить такую, как она. Бакли предпочел бы удовольствие иного рода: увидеть ее униженной и плачущей.
        - Любезная леди, желаю вам здравия. Мы будем исключительно вам благодарны за пару слов о вашем славном муже, Онорико-Мейсоре.
        - Господа, прошу вас, взгляните налево. Видите выше по улице бочку водовоза? Он стоит здесь все время, кроме глубокой ночи. Теперь взгляните направо и заметьте лоток торговца сладостями. Он меняется с зеленщиком: утром торгует один, вечером второй. Наконец, уделите внимание дому, что стоит напротив моего. Привратник дежурит у его дверей, а садовник ежедневно ухаживает за садом. Довожу до вашего ведома, господа, все названные мною люди - и водовоз, и зеленщик, и садовник, и привратник - получают монетку от кредиторов моего супруга. В их обязанности входит шпионить за моим домом и выследить Рико, если только он появится. Советую и вам прибегнуть к их услугам, плата будет невысока. Меня же избавьте от беспокойства. По законам королевства Шиммери супруга не несет ответа за долги своего мужа.
        Они опешили от такой отповеди. Каждое слово было сказано с достоинством, но так и хрустело льдом.
        - Миледи, - промямлил Могер, - мы не имеем чести быть кредиторами. Мы ищем Онорико по совершенно иной причине.
        - Каковая не вызывает моего интереса. Рико не появлялся с сентября, где он - я не знаю.
        Ванесса-Лилит развернулась и ушла. Восемь проворчал:
        - Не, такую я б не пялил. Больно злющая.
        Конечно, они проверили ее слова. Садовник, привратник, зеленщик и водовоз твердили как один: не было Рико, если б явился - уж его бы схватили за жабры. Агатка в неделю, славный, и мы последим за домом. Только Рико возникнет, сразу получите весточку.
        Они убрались, несолоно хлебавши. Бакли дал парням денег на дешевый ночлег, а сам шлепнулся на кровать в своем дорогом номере и уснул, не имея сил ни на что иное. Последней утешительной мыслью мелькнуло в его голове: остался еще день, завтра что-нибудь придумаем.
        * * *
        Следующим утром в холле гостиницы Могера Бакли ждал человек. Едва Бакли сошел с лестницы, лакей шепнул человеку, и тот поднялся с кресла. На человеке были темные штаны и светлый мундир с золотой вышивкой: рычащий лев, лапа на шаре - герб королевства Шиммери. На поясе болталась шпага, человек небрежно придержал ее, вставая.
        - Господин Мо, позвольте обменяться с вами парой слов.
        - С кем имею честь?
        - Халинтор, помощник шерифа.
        Могеру Бакли хватило вдоха, чтобы перестроиться. До сих пор со всеми встречными в Лаэме Бакли говорил сверху, не видя нужды в поклонах. Но тут…
        - Для меня великая честь и радость говорить лично с таким человеком! Позвольте пожать вашу славную руку.
        Славная десница Халинтора как была заложена за спину, так и осталась там.
        - Присядьте, господин Мо.
        По указке Могер сел в кресло возле крохотной декоративной пальмы. Нижняя ветка свисала аккурат над сиденьем, елозя по макушке Бакли острым листом.
        - Против вас, господин Мо, имеется несколько жалоб весьма неприятного свойства.
        - От кого?
        Халинтор изобразил подобие улыбки.
        - Мы - лаэмцы, господин Мо. Порою мы бываем глухи к тому, что происходит вне города. Мы не знаем песен, что пелись на коронации ее величества, не ведаем, какой фасон платья носит его светлость лорд-канцлер… Но все, что случается в городе, слышат стены и рассказывают улицам. За двое суток вы избили и унизили трех человек. Если существуют аргументы, чтобы я не приковал вас к позорному столбу и не всыпал семнадцать плетей, то сейчас - самое подходящее время их изложить.
        Могер оттолкнул пальмовый лист, вынул кошель, положил на столик золотой эфес. Помощник шерифа следил за ним без выражения лица. Могер подождал, извлек еще два эфеса. Проклятый лист впился в макушку, когда Бакли разогнулся, оставив монеты на столике.
        - Нужны аргументы иного свойства, господин Мо.
        Бакли расстегнул сюртук и вынул конверт из внутреннего кармана. Халинтор изучил печать - она была цела, то был другой конверт, а не предъявленный в порту.
        - Великий Дом Лабелин, - произнес помощник шерифа. - Простите, господин Мо. Герб с дельфинами сам по себе - еще не оправдание. Тем более, сейчас.
        - Вскройте и прочтите, господин Халинтор.
        Он так и сделал. На последних строках шевельнул бровью.
        - Купец Хорам Паулина, он же Хармон Паула Роджер, - личный враг Дома Лабелин… Занятно, вы не находите? Простолюдин так задел герцога, что тот шлет гончих псов на другой конец Полариса. В этом есть нечто унизительное… для герцога.
        - При всем уважении, осмелюсь доложить, что дочь герцога, леди Магда Лабелин, завтра прибывает в Лаэм с большим флотом и вассальной свитой. Неужели, сударь, нельзя придумать ничего иного, кроме как портить переговоры арестом личного помощника леди Магды?
        - Я знаю о ее прибытии, - сказал Халинтор. - Потому я пришел к вам, а не вас ко мне привели. Примите совет, милейший Мо. Ныне покровительство леди Магды - слабая защита даже в Лабелине. А уж в другом конце света на нее точно не стоит полагаться дважды. Сегодня я не стану портить переговоры. Сегодня.
        Халинтор взял один эфес:
        - Это цена времени, которое я затратил на поездку сюда.
        Два остальных оттолкнул от себя:
        - А это - цена моего попустительства в будущем.
        И ушел, оставив пару золотых на столе.
        - Ищите его, сволочи! Ищите быстрее! - зашипел Бакли, встретившись со своей командой.
        - Как искать? - озадачился Дейв.
        - Восемь, ударь его.
        Кулак Восьмерки вышиб из Дейва дух.
        - Думайте головой - вот как! Хватайте каждую нить! Тощая борода говорил: Рико покупал всякие товары. Узнайте, какие и где. Спросите торговцев - вдруг Рико проболтался, куда везет. Мы знаем, он купил кислоту. Найдите сраных алхимиков, спросите, зачем нужна кислота, где ее можно применить. Следите за северными воротами - вдруг он снова приедет.
        - Если приедет, как мы его узнаем? - резонно спросил Семь.
        - Теперь ударь его!
        Семерка согнулся пополам.
        - Спросите жену. Спросите детей жены, слуг жены. Составьте сучье описание! Теперь все, вперед!
        Они ринулись выполнять, а сам Бакли занялся делом, довольно странным для человека в его положении: пошел к Золотой гавани и стал смотреть на море. Дважды обогнув гавань по набережной, он оглядел вход в нее, якорную стоянку со всеми кораблями, пирсы и причалы, башню маяка. Свел знакомство с матросами, угостил вином, разговорил, невзначай задал несколько вопросов. Прогуливаясь у маяка, подгадал момент, когда смотритель послал мальчишку за обедом. Разговорил мальчишку, как прежде моряков. Потом переместился в Залив Альбатросов, где все еще стоял «Пес на бочке». Обойдя свое судно, Бакли уделил внимание другим: поболтал с экипажами, стараясь вызвать на беседу людей рангом повыше - боцманов, старших помощников, капитанов. Отнюдь не все морские волки желали говорить с ним. Несколько раз Бакли получал такую отповедь, что постыдно сбегал. Несколько раз все же смог завязать беседы, но их плоды отнюдь не радовали. Ни один моряк не вызвал достаточно доверия, чтобы Бакли озвучил свое предложение. Он ушел от Залива Альбатросов весьма удрученный, а когда приблизился к Золотой гавани, то потонул в толпе. Горожане
теснились, кто-то пытался пройти, кто-то - стоять, кто-то - смотреть. Скакали какие-то всадники в серебре и шелке, бряцали доспехи, орали офицеры. Кто-то вопил: «Да это же сам!..» Оглушительно трубя, шагал по улице слон с кабинкой на спине. Целый слон, тьма его сожри! Прямо в городе!
        - Что происходит?! - крикнул Бакли на ухо ближайшему соседу. Тот заорал в ответ:
        - Лабелины приплыли! Герцогиня! Наши встречают!
        Леди Магда прибыла на день раньше срока - видимо, попутный ветер, чтоб его в узел скрутило. У Бакли не было ничего. Он убедился в этом, когда за полночь наконец добрался в гостиницу, где ждали его трое парней.
        - Хрена с два, - кратко сообщил Восемь.
        Дейв и Семь рассказали подробно. Онорико-Сводник купил в городе шесть или семь телег всякой лобуды: были шелк и хлопок, нити и веревки, кислота и железо, горючее масло, красители, алхимическая посуда, пузыри с пробками. Но все это он приобрел еще в прошлом году, и ни одному торговцу не проболтался, куда везет. Ни одному. Правда, кроме торговцев он еще встретился с каким-то магистром алхимии, но этого магистра сейчас нет в городе. Сам граф Второй из Пяти пригласил его в гости, а когда зовет граф, то это надолго.
        - Дрянь. Сучья дрянь!.. Эй, а где Девятка?
        - Следит за северными воротами. Раздобыл описание Рико и смотрит, не приедет ли тот.
        - Он там один? Если один, то ни черта он не следит, а пялит какую-то!..
        - И пялит, и следит. Мы проверили. Там есть бордель окнами к воротам, вот Девятка на подоконничке…
        Бакли прогнал всех троих. Обозвал их олухами, кретинами и сучьими кишками, но, по правде, сам тоже не видел выхода. Шум от приезда Лабелинов к утру облетит весь город, к завтрашнему вечеру - все окрестности. Где бы ни был Хармон, укравший у герцога Светлую Сферу, послезавтра он узнает про опасность и затаится. А горькая шутка в том, что ему и таиться не нужно! Даже сейчас, еще не затаенный, он совершенно невидим.
        Свидетель - 2
        Апрель 1775 г. от Сошествия
        Остров Фарадея-Райли
        - Скажи число.
        Нави улыбался по-детски наивно, с трогательной робкою надеждой.
        - Ну скажи, пожалуйста, что тебе стоит!
        Его мальчишеские глаза так и светились синевой. Рука механически шуршала пером, слово за словом ложилось на лист. Нави не смотрел туда. Обратившись в надежду, он всем собою, душой и телом, тянулся к Дороти.
        - Прошу тебя, прошу! Дай мне число, пожалуйста!
        - Сто пятьдесят два! Будь ты проклят!
        Дороти ненавидела его. Нави был хуже чесотки, навязчивей овода, неизбежнее войны. Он отравлял ее воздух и сосал ее кровь, и при этом сиял невинною улыбкой:
        - Спасибо, спасибо тебе! А можешь еще число?.. Ну хоть одно?..
        Дороти была бессильна, как мышь против змеи. Мольбы, проклятия, угрозы не помогали. Нави не боялся угроз, не замечал проклятий и честно пытался внять мольбам - но не мог. Обещал не просить чисел, но проходила четверть часа - и, подвластный невидимой силе, он вновь начинал:
        - Ну хоть одно, пожалуйста. Самое последнее!
        Дороти пыталась отсесть от него - Нави ударялся в крик и не утихал, пока она не возвращалась. Дороти взывала к мастеру Густаву и лекарю Финджеру - им было плевать. Плевать на нее, но не на Нави. Он выдавал тридцать семь страниц в день - идеальным почерком, без помарок. Да спасут тебя боги, Дороти, если начнешь мешать ему.
        Сама она едва успевала пять или шесть страниц - половину нормы. Каждый вечер Дороти получала процедуру, ночью спала от силы несколько часов, приходила в цех изможденная, вялая - и успевала еще меньше, чем вчера. «Я сегодняшняя лучше меня вчерашней»… Где там! Сегодняшняя Дороти - сонное злое дерьмо. А завтрашняя будет только хуже.
        - Скажи мне циферку, а! Очень прошу тебя! Скажи - и я отстану.
        Она попросила вернуть ее в одиночную комнату - получила отказ. Во-первых, Нави бросил перо и ударился в плач, едва понял, что может лишиться жертвы. Во-вторых, одиночная комната была занята - там трудился какой-то бедолага, недавно назначенный переписчиком.
        Дороти стала молиться Праматерям. Она и прежде встречала и провожала каждый день молитвою, но, как требует благочестие, не досаждала Прародителям просьбами, а лишь отчитывалась в своих деяниях и благодарила за заботу. Теперь же опустилась до откровенной мольбы: «Святые Праматери, нижайше прошу вас, пошлите спасение, избавьте меня от кровопийцы Нави!» Она адресовала молитву всем Праматерям вместе и каждой в отдельности - и всюду получила отказ. Янмэй считала, что Дороти старше и умнее, чем Нави, потому легко совладает с ним. Величавая Софья требовала полюбить юношу как младшего братика. Светлая Агата сказала: Нави несет ценный урок для Дороти, который нужно усвоить. Даже Глория-Заступница - Праматерь с бархатным сердцем, готовая помочь и нищему, и вору - даже она не вняла мольбам Дороти Слай!
        - Пожалуйста, дай число.
        - Пятьдесят девять.
        Нави похлопал глазами, смешно нахмурился.
        - Это неправильное число. Зачем ты так! Число же неправильное! Скажи другое.
        Тогда Дороти ударила его. Подняла мягкую дряблую руку и бессильно ляпнула его по щеке. Нави покраснел, моргнул и заплакал.
        - За что ты меня?..
        Мастер Густав вышвырнул ее из мастерской. Полночи она провела в подвале стоя на цыпочках. Плохая рука была пристегнута к потолку.
        - Карен… Кейтлин… скажи, что мне делать?
        Дороти боялась своей соседки по комнате. Карен напоминала мертвеца; Карен почему-то звала Дороти «миледи». Дороти не знала, что из этого пугает ее больше. Однако, доведенная до отчаяния, она решилась спросить совета.
        - Терпите, миледи, - ответила Карен.
        - Почему он липнет ко мне, а? Почему только ко мне? - Глаза Дороти увлажнились. - Почему никого другого?..
        Карен смерила ее очень холодным взглядом, будто слезы Дороти вызвали в ней отвращение.
        - К вашему сведению, миледи, Нави высосал до капли каждого переписчика. Затрачивал от двух до трех месяцев, выжимал все числа, какие были известны жертве, затем переходил к следующей.
        - Два месяца?!
        Дороти не расплакалась лишь потому, что боялась ненависти Карен. Она провела рядом с Нави одну неделю. Одну чертову неделю - и силы уже на исходе! За два месяца она свихнется и прыгнет в море от отчаянья!
        - Что же мне делать, Карен?
        - Терпите, миледи.
        Она отвернулась к стене, устав от разговора.
        - Нет, нет, погоди! Я не вытерплю! Не смогу!
        Это не волновало Карен. Тьма! Здесь ничто никого не волновало!
        - Скажи хотя бы, что такое правильные числа? Иногда называю число - а он говорит: неправильное. Он издевается? Нарочно меня мучает?! Как правильное отличить от неправильного?
        - Правильное число имеет смысл, миледи. Неправильное лишено его.
        - Смысл?.. Какой смысл?.. Я говорю, что в голову взбредет, лишь бы отвязался. Нет там смысла!
        - Вы не всегда помните смысл числа, но он всегда есть. А если нету - Нави это заметит и скажет «неправильное».
        С того дня кошмар усилился многократно. Прежде Дороти не задумывалась - просто кидала Нави случайные числа, как кости собаке, и большинство чисел оказывались правильными. Теперь, когда число всплывало в уме, Дороти терзалась вопросами: правильно ли оно? Есть ли в нем смысл? Может, выбрать другое? Может, добавить единичку или двоечку?.. И она промахивалась. Числа не подходили Нави, он обижался, плакал, кричал, умолял: «Нет, не обманывай меня, пожалуйста, дай правильное!» Его перо тем временем ровно скользило по листу, перо Дороти - ставило кляксы, рвало бумагу. Листы летели в мусор, мастер Густав бил кулаком по ее столу: «Какой ты переписчик! Пойдешь у меня двор мести!» И в ее голове мелькало: ладно, пускай двор, лишь бы подальше от него. Но Нави хватал Густава за одежду: «Нет, нет, не прогоняй ее, пожалуйста! Она исправится, она хорошая. Это случайность, что число неправильное. Сейчас она подумает и скажет правильное». Дороти хотела убить его. Взять перо и воткнуть в глаз. Чтобы вылезло из затылка. Такое возможно, правда?..
        Шаваны верят, что ежедневно и ежечасно Гнойный Дух Червя пожирает мир людей, разлагая и превращая в пыль все живое. Рано или поздно он сожрет все, что есть в мире, кроме бесплотной Орды Странников, которая сбежит от него в иную вселенную.
        Так милый юноша по имени Нави поглощал мир Дороти Слай - ежедневно и ежечасно глотал ее мысли, ее покой, ее душу. С тою единственной разницей, что никакая Орда Странников не могла спасти Дороти, и не существовало вселенной, подходящей для побега.
        Если бы Дороти сохранила способность к анализу, она поняла бы причины его власти над нею. Лишенная памяти, запуганная и задавленная терапией, вписанная в жесткий регулярный график, Дороти обитала в мире, весьма бедном эмоциями. Такие чувства, как радость, горе, печаль, интерес, азарт, похоть - не посещали ее. Все события, происходящие в лечебнице, были весьма однородны: они вызывали у Дороти страх - либо оставляли безучастной. Безумный, навязчивый, нелепый Нави оказался единственным ярким эмоциональным пятном. Он порождал в душе Дороти целую гамму: удивление, ненависть, злобу, обиду, зависть. Он был для нее тем же, чем шторм является для мореплавателя, а полуденное солнце - для пустынного странника. Могла ли она не думать о нем?
        Что за правильные числа? Этот вопрос окончательно лишил ее покоя. С запозданием Дороти поняла: если бы узнать каким-то способом десяток-другой правильных чисел, можно было бы выписать их на листок и по одному в час сообщать Нави. Только он проголодается и заведет шарманку: «Скажи число!» - как она сразу: «Вот тебе, подавись!», и делает дальше свое дело. Беда в том, что теперь, узнав о правильных и неправильных числах, Дороти разучилась придумывать правильные. Что ни взбредет на ум - все мимо. Раньше-то легко было, а сейчас…
        Впрочем, однажды судьба смилостивилась и дала ей передышку. В писчий цех поступила новая книга: какой-то учебник по мореходству требовалось переписать в десяти экземплярах. Мастер Густав отдал книгу Карен - самой внимательной из переписчиц. Нави заметил учебник, в перерыве отнял его у Карен и стал читать. Дороти в жизни не видела, чтобы кто-либо так читал. За время, пока юноша проглатывал страницу, Дороти могла сосчитать до шести. Раз, два, три, четыре, пять, шесть - шшшурх, новая страница. Дороти глядела, не отрываясь, зачарованная этой магией. И не она одна, а все переписчики, кроме самых старожилов, пялились на Нави. Раз, два… пять, шесть - шшурх. Его глаза не бегали по строчкам, а целились в центр листа, замирали неподвижно, за шесть секунд впитывали страницу целиком, будто картину. На седьмой секунде он моргал и переворачивал лист. Шшурх.
        Карен не выказала никакого удивления. С привычною неохотой она пообедала яйцом и сырной лепешкой, пока Нави листал книгу над ее головой. Через двадцать минут перерыв истек, и мастер Густав звякнул в колокольчик, и Карен протянула руку к юноше:
        - Вы окончили, сударь?
        Он задержал книгу на двенадцать секунд, чтобы впитать последний разворот, затем вернул ее Карен.
        Дороти заглянула в учебник. Там были схемы и числа. Десятки схем и сотни чисел. Возможно, тысячи. У Дороти перехватило дыхание, когда она поняла: Нави запомнил каждое число из учебника. Его лицо сияло тихим сытым счастьем. В этот день Нави ни о чем ее не спрашивал.
        Дороти смогла сосредоточиться на работе и до вечера переписала двенадцать страниц. Густав похвалил ее и избавил от наказаний. Впервые за несколько недель она вернулась в комнату раньше полуночи, не измученная процедурами. Впервые она не рухнула в постель, как в черный омут, а села у окна и принялась думать.
        Что за правильные числа? Как их опознать?
        Общеизвестные не подходят - это проверено. Количество земель Империи, число Праматерей и Праотцов, исторические годы, даты праздников, число дюймов в футе и ярдов в миле - ничто из этого не удовлетворяет Нави. Логично, если разобраться: этот клещ-кровопийца раньше допросил остальных переписчиков, они уже не раз называли известные всем числа. А это тоже проверенный факт: повторяться нельзя. Каждое число можно назвать лишь раз, со второй попытки оно станет неправильным.
        А вот числа, касающиеся лишь самой Дороти, приносят успех: сказала - Нави надолго отцепился. Беда в том, что таких чисел крайне мало. Свой рост и вес она узнала при осмотре у лекаря; возраст вспомнила с великим трудом. Вот и все. Число живых родичей, возраст родителей, мужа и кузена, количество комнат в родном доме - ничего такого память Дороти не сохранила.
        Остаются числа, которые сами собою откуда-то всплывают в мозгу. Бывает такое. Нави ляпнет: «Скажи число» - и в голове возникнет: сто пятьдесят два. Есть ли в нем смысл? Иногда есть: Дороти назовет - Нави улыбнется. Чаще нету: «Неправильное число! Скажи другое, ну пожалуйста!» Будет ли смысл - сама Дороти не различала. На ее взгляд, сто пятьдесят два - обычное число, ничем не лучше прочих.
        Однажды в голове всплыло, и она сказала:
        - Пять с полтиной.
        Именно так, дробью. Нави остался очень доволен, не трогал ее целый час. Дороти не знала смысла числа, но теперь, в час раздумий откуда-то пришла догадка: рыба. Пять с полтиной агаток стоит ведро сельди. Только на Севере, и только если брать много - несколько ведер. Откуда это знала Дороти, в жизни не покидавшая Земли Короны?.. Неизвестно, откуда. Но она чувствовала странную уверенность: если сесть в корабль, приплыть в Беломорье, пойти на рынок и спросить ведро селедки - с тебя спросят шесть агат, а за пять с половиной сторгуешься.
        Возможно, и с остальными правильными числами так же? Может быть, правильное число - такое, что означает что-нибудь где-нибудь? Цену какого-то товара в какой-то земле, число солдат в чьей-то армии, жителей в каком-нибудь городе? Боги, но это же невозможно попасть! Всего чисел - несметное множество, а чисел со значением - поди, какая-нибудь тысяча, может, две…
        Соседки по комнате спали, но Дороти посетила мысль, и она, преодолев робость, потеребила Карен-Кейтлин:
        - Скажи мне число.
        - Шесть, - выдохнула Карен еще сквозь сон.
        Потом вздрогнула, стряхнула дрему, повернулась к Дороти, мертвецки белая в лунном свете.
        - Неразумно, миледи. Мои числа не подойдут Нави - я сама их говорила.
        - Почему ты зовешь меня миледи?
        - По той же причине, по которой вы зовете меня «ты».
        - Скажи еще число.
        - Миледи, дайте мне покой.
        Тусклыми глазами Карен указала на Аннет и отвернулась к стене. Тьма, а Карен умна! Личные числа Аннет Нави еще не слышал! Дороти разбудила вторую соседку.
        - Назови число, Аннет.
        Девушка резко села на кровати.
        - Аннет - это я. А какое число тебе сказать? Я бы сказала, но нужно понять: какое тебе число? Один или два, или три?
        - Любое.
        - Ой… Как это так - любое? Любое число я не знаю. Вот послушай: меня зовут Аннет, а не как-нибудь. Если бы меня звали как-нибудь, то я бы не могла сказать свое имя. Никого не называют как-нибудь, а только по имени.
        - Сколько тебе лет, Аннет?
        - О, боги. Как бы не соврать… Аннет - это я, а сколько мне лет - ох, ну ты спросишь. Я думаю, двадцать три. Но может быть, двадцать четыре или двадцать пять. Вряд ли больше, чем тридцать.
        - Сколько ты весишь? Каков твой рост?
        - Ох-ох-ох…
        Аннет поднялась с кровати и заметалась по комнате.
        - Что же ты такие вопросы ставишь! Я же могу соврать, и ты обидишься, а я не хочу тебя обижать. Я хорошо себя веду, я не хочу про-це-дуру. Сколько же я вешу?..
        - Аннет, успокойся, милая, я не обижусь на тебя. Просто скажи, сколько в тебе фунтов и сколько футов. Тебе платье шили когда-нибудь? Снимали мерку? Сколько дюймов было в груди и в талии?
        Вместо того, чтобы успокоиться, Аннет запричитала еще громче и еще быстрей заметалась по комнате.
        - Боги святые! Дюймов… футов… фунтов… помилуй меня! Я - Аннет, мне двадцать три года… или двадцать четыре. Платье мне шили… ну, обычное платье, не большое и не маленькое. Не было в нем дюймов…
        - Оставьте ее, миледи, - шепнула Карен. - Это безнадежно.
        От ее слов и Дороти, и Аннет разом утихли, но Аннет продолжала вышагивать по комнате, и Дороти осенило:
        - Милая, пройдись из угла в угол. Сколько шагов?
        - Десять! - радостно выпалила Аннет. Уж это она сосчитала точно.
        - А вдоль стены?
        - Восемь… с кусочком.
        - А вдоль другой?
        - Пять… кажется. Кровать мешает. Хочешь, я по кровати пройду?..
        Еще полчаса Дороти затратила, чтобы обмерить шагами все предметы в комнате: кровати, дверь, окно, расстояние от двери до ведра с нечистотами, промежутки между кроватями. Прекрасные числа! Каждое имеет значение и ни одно не известно Нави!
        А утром пришел ужас: она забыла все. Дырявая, как решето, память не сберегла ни одного числа. И перемерять комнату заново было некогда: медбратья подняли ее, велели вынести ведро, а потом увели на завтрак.
        Часом позже Дороти села на свое место рядом с Нави, изо всех сил сутулясь, будто пытаясь скрыться от него. Но где там!
        - Здравствуй! Я так рад, что ты пришла! Скажи мне число, чтобы утро стало добрым!
        И она, чуть не плача, застонала в ответ:
        - Да чтоб тебе язык отсох, подлец! Ты хоть знаешь, как меня измучил? Я ради тебя полночи не спала, выдумывала числа, вспоминала, измеряла, соседок пытала. А теперь все забыла - все! И это из-за тебя! Если б ты меня не изводил каждый день, может, что-то держалось бы в памяти. Так нет, все мысли ты из меня вытравил, кроме своих проклятых чисел!
        Она перевела дух и вдруг вспомнила одно:
        - Двадцать три.
        Нави моргнул.
        - Как любопытно… Спасибо тебе, вкусное число.
        Он умолк на полчаса. Дороти писала третью главу «Розы и смерти» и лихорадочно вспоминала: что еще было? Вроде, комнату измеряли шагами. А сколько получилось? Аннет прошла и назвала число… но какое?
        - Скажи число, - проголодался Нави. Именно тогда Дороти вспомнила первый размер:
        - Десять.
        Нави не ответил ничего. Было заметно его беспокойство - Нави будто не знал, правильное число или нет. Надо вспомнить остальные. Может, вкупе с ними он скушает и десятку. Дороти отложила перо и двумя пальцами прошагала по странице, пытаясь вспомнить ходьбу Аннет. Сколько ж там шагов выходило…
        - Пять, - робко шепнула Дороти
        Тут же отругала себя: пять - глупое число. Слишком оно частое - например, пять пальцев на руке или пять правителей в Шиммери. Кто-то уже точно скормил безумцу эту цифру. Однако Нави промолчал. Он не насытился, но и не отверг число - ждал продолжения.
        Спустя четверть часа Дороти вспомнила третий размер:
        - Восемь!
        - Так быть не может, - отрезал Нави. - Пожалуйста, не обманывай меня, скажи правильно.
        - Палач ты бессердечный! Ну откуда знаешь, правильное оно или…
        Дороти осеклась, когда поняла: Нави прав. Там было не ровно восемь шагов, а…
        - Восемь с кусочком.
        Нави улыбнулся:
        - Я думаю, восемь и шестьдесят шесть сотых. Спасибо тебе. Ты хорошая.
        Он молчал целый час. Дороти выводила слащавые строки романа, перо уверенно шуршало по бумаге, а сама думала: откуда он знает, какой именно был кусочек? Вечером надо перемерять. Нет, глупо, шаги не посчитаешь до сотых долей… Но если бы можно было, то наверняка вышло бы именно восемь и шестьдесят шесть. Нави - чокнутый безумец с ураганом вместо мозга, но уж в числах он знает толк.
        - Скажи число, ну пожалуйста!
        - Тьма тебя! Что, снова?
        - Уже час прошел… - глазенки юноши стали круглыми и виноватыми.
        Дороти глубоко вздохнула. Она сумела вспомнить еще только одно число, и проку от него не будет. Это шестерка леди Карен, сама леди Карен точно когда-то называла ее.
        Дороти выдохнула, заранее кривясь от безнадеги:
        - Шесть.
        - Неправильное… - начал Нави, но умолк. Внимательно так поглядел ей в лицо. - Очень интересно. Кто тебе сказал это число?
        - Шесть! - твердо повторила Дороти. - Хочешь бери, а хочешь нет, но отчитываться я не стану.
        - Шесть… Благодарю тебя.
        И он промолчал еще полчаса, а она переписала без малого страницу, и мастер Густав отзвонил перерыв, и тогда Нави сказал:
        - Дай мне еще число, будь так добра.
        - Перерыв же! - возмутилась Дороти.
        - У тебя сегодня отличные числа. Очень вкусные. Пожалуйста, что тебе стоит!..
        Дороти ощутила в себе странный задор и сделала то, чего не делала прежде: подшутила над Нави.
        - Семь!
        В семерке точно не было смысла. Просто сегодня звучало уже пять, шесть и восемь, вот Дороти и заткнула дыру. Посмотрим, заметит ли Нави, что скушал затычку!
        - Зачем ты меня обманываешь? Число же неправильное, - буркнул Нави.
        Но вдруг изменился в лице. Он смотрел на нее, она - на него. Гримаска обиды сползла с лица юноши, уступив место удивлению, затем - потрясению. Глядя в лицо Нави, как в зеркало, Дороти ощутила нечто. Тьма сожри, а ведь семерка - правильное число! Теперь это ясно, как день. Семь - число сильное, даже могучее. Многие смеются над семеркой: вот восемь - священная цифра, а семь - недоделка, недолет. Но они не понимают, а Дороти знает теперь: семь - это сила. Пока число звучало в голове, Дороти наполнялась давным-давно забытым чувством: гордостью.
        - Семь, - властно повторила она.
        - Семь, - эхом шепнул Нави.
        - Сегодня ты больше не спросишь ни о чем.
        - Да, обещаю.
        То был первый случай, когда Нави сдержал слово. До вечера он молчал, и лишь напоследок уважительно повторил:
        - Семь.
        Вернувшись в комнату, она приказала Аннет пройти вдоль стены. Длина комнаты составляла восемь целых и две трети шага.
        * * *
        Следующим днем Дороти нашла еще три правильных числа: сорок восемь, двенадцать тысяч, четыре. Четверка была слабее остальных двух, но даже в ней чувствовалась скрытая сила. Эти числа имели вес, от них просто так не отмахнешься, не выкинешь из головы. Но семь по-прежнему оставалось самым властным из правильных чисел. Думая о нем, Дороти поражалась: как могла она прежде не чувствовать его мощи?
        Вечером она спросила у Карен-Кейтлин:
        - Что значит число семь?
        - Не имею представления, миледи. Это ваше число.
        - А твое - шесть. Что оно значит?
        Дороти видела, как потемнело лицо Карен.
        - Ничего. Оставьте меня.
        - Ты знаешь больше, чем говоришь.
        Сказав эти слова, Дороти ощутила не столько обиду, сколько удивление. Она ждала, что Карен ответит честно. Дороти заслуживает честного ответа, ведь ее число - семь!
        Странным образом семерка сообщала ей веру в собственные права, возможность требовать и настаивать на своем.
        Следующим днем Нави пристал к ней: «Скажи число!» - и Дороти отрезала:
        - Нет, сначала ты мне скажи. Как тебя зовут?
        Он опешил:
        - Я - Нави.
        - Это не имя. Ни одна мама не додумается так назвать ребенка.
        - Я - Нави!
        - А дальше? Имя матери, имя отца?
        - Я - Нави…
        - Тогда не видать тебе числа.
        Его губы тут же капризно скривились:
        - Скажи число, ну пожалуйста!
        - Нет.
        Она обмакнула перо и принялась писать.
        - Скажи! Ну скажи же!..
        Дороти не обратила на него внимания. Оказалось, это просто: достаточно думать о семерке. Нави повторил просьбу раз десять, а потом завыл по-собачьи и выронил перо. Подбежал мастер Густав:
        - Что происходит, тьма бы вас?
        - Я делаю свое дело, - сказала Дороти. - Он - нет.
        - Она не дает число! Она не хочет, она плохая!
        Густав обратился к Дороти:
        - Скажи ему чертово число, пусть он умолкнет и пишет чертову книгу.
        - С ним и говорите, мастер Густав. Его беда, что он не пишет.
        Густав взял ее за подбородок:
        - Послушай-ка, барышня. У Нави в голове нет ничего, кроме цифр и дохлой мухи. С ним говорить - все равно, что косить траву ложкой. У тебя сохранилась еще кроха мозгов, ты хоть что-нибудь можешь понять, потому дай ему чертово число, или выкину тебя из мастерской!
        В этот раз ее мятеж провалился, но Дороти знала, что была близка к успеху. Она ощущала в себе новую силу.
        - Хочешь число? Ну, получай: сто шестьдесят три с половиной тысячи квадратных.
        - Ты дура? - бросил Густав. - Каких к черту квадратов?
        Но она знала откуда-то, что данное число будет правильным только так, с прибавкой «квадратных». И попала в точку. Нави просиял, сказал: «Спасибо, преогромное спасибо!» - и промолчал больше часа.
        Когда он снова раскрыл рот, Дороти поставила условие:
        - Вот как мы с тобой будем. Хочешь число - скажи о себе. Из какого ты города?
        - Из… Алеридана.
        - Лжешь.
        - Из Фаунтерры.
        - Нет.
        - Из Уэймара.
        - Чушь!
        - Почему ты думаешь, что вру? Может, и не вру совсем…
        - Я слышу, что ты сам себе не веришь. Откуда ты? Скажи честно, или никаких чисел.
        У Нави задрожали губы.
        - Я… не знаю.
        - То есть как - не знаешь? А сколько тебе лет?
        - Двадцать… восемнадцать… не знаю.
        - Что ты врешь-то!
        Тут Дороти подумала о себе: а сколько лет ей самой? Вроде, тридцать семь. Но это число она вспоминала долго, муторно, вытаскивала из густого тумана. А родной город? Да, Маренго, но ведь не сама она это вспомнила. Ей магистр Маллин намекнул, только с его помощью и сообразила.
        - Я поняла, - воскликнула Дороти, - ты не врешь, тебе отшибло память!
        Юноша моргнул, в глазах показались слезы.
        - Не обижайся, я же не знала. Правда ничего не помнишь? Хоть родителей-то?..
        - Ничего…
        - А что случилось с тобой - помнишь? Как исчезла память? Ты упал откуда-то? По голове ударили?
        - Ну не помню я… Скажи число, пожалуйста…
        - Так и быть. Число - семнадцать семьдесят четыре.
        - Спасибо, - он шмыгнул носом. - Ты хорошая.
        На следующий день Дороти вызвал магистр Маллин. Он, как обычно, пил. В этот раз - пахучий густой напиток цвета дубовой коры. Ханти старого Гримсдейла, - каким-то образом поняла Дороти. Если бы эти слова были числом, оно оказалось бы правильным.
        - Дороти Слай, я рад всем новостям, которые о тебе слышу! - магистр всплеснул руками. - Ты решительно шагаешь по пути исцеления. Вне всяких сомнений, ты сегодняшняя лучше тебя вчерашней.
        Дороти оробела от столь внезапной похвалы.
        - Магистр, но я очень редко выполняю дневную норму. Мастер Густав часто недоволен мною…
        - Пхе! Мастер Густав - ремесленник с грязными ногтями, он только и может думать про работу. Но мы с тобой должны понимать: работа - всего лишь средство для исцеления. Ты находишься в обители любви и заботы, и наша с тобой главная цель - победа над хворью. К этой цели мы стремительно приближаемся.
        - Да, магистр.
        - Ответь-ка мне: ты больше не видишь кошмаров?
        - Нет, магистр.
        - Не чувствуешь беспричинного гнева, не хочешь кричать и нападать на людей?
        - Ни в коем случае!
        - Больше не путаешься в том, кто ты?
        - Я - Дороти Слай из города Маренго, кузина гвардейского майора. Правда, я очень плохо помню своих родителей…
        - Это не беда. Хворь еще не побеждена до конца, потому болезненный туман еще витает в твоем сознании. Когда она окончательно отступит, ты вспомнишь все, что нужно.
        - Да, магистр.
        Он задал еще ряд вопросов, чтобы убедиться, что Дороти уверена в своей личности и всецело принимает любовь и заботу, изливаемые на нее лекарями. Ее ответы оставили Маллина совершенно удовлетворенным.
        Когда он собрался ее выпроводить, Дороти набралась смелости и спросила сама:
        - Магистр, скажите, чем болен Нави?
        Он сразу нахмурился:
        - Тебе ни к чему это знать. Тебе бы понравилось, если бы все вокруг болтали о твоей болезни?
        - Магистр, это очень нужно мне для душевной гармонии и для новых шагов по пути исцеления. Нави мне сильно досаждает, тяжело справляться с раздражением, так и хочется стукнуть его. А если я пойму, насколько сильно он болен, то не буду злиться: ведь это не Нави виноват, а его хворь.
        - Что ж, ты разумно обосновала свою потребность, и это заслуживает награды. Я отвечу тебе. Нави страдает тяжкой асимметрией рассудка. Все умственные силы, данные ему богами, затрачиваются на работу с числами: на их запоминание, складывание, вычитание, деление. Асимметрия также помогает ему очень быстро и красиво выписывать буквы: наверное, его хворому рассудку буквы напоминают цифры. Но на все остальные размышления, привычные здоровому человеку, его умственных сил не хватает. Потому Нави не может ни вспомнить свою семью, ни поддержать успешную беседу, ни даже хранить молчание, занимая себя собственными мыслями.
        - Вот как… Спасибо вам, магистр. А Нави быстро идет по пути исцеления?
        Маллин рассмеялся:
        - Скорее улитка переползет базарную площадь, чем Нави придет к избавлению от хвори. Нет никакой надежды на его выздоровление. В отличие от тебя, Дороти, Нави никогда не познает радости трезвомыслия.
        - А он уже давно тут?
        - На моей памяти восемь лет… Хотя решительно не понимаю, зачем это тебе нужно.
        - Благодарю, магистр.
        Восемь лет. Число потрясло ее. На взгляд, Нави не дашь больше восемнадцати. Значит, он захворал и угодил в лечебницу десятилетним мальчиком! На своем коротком веку не знал ни женщин, ни любви, ни свободы, ни странствий. Ничего, кроме процедур и стен писчего цеха!
        Не желая верить подобному кошмару, Дороти за ужином спросила Карен:
        - Миледи, сколько лет здесь находится Нави?
        Женщина выронила ложку и устремила на Дороти внимательный взгляд:
        - Почему вы назвали меня миледи?
        - Вы так зовете меня. Я подумала, вам будет приятно, чтобы и я так говорила.
        Карен долго молчала, будто вовсе забыв о Дороти. Когда та уже устала ждать ответа, Карен вдруг сказала:
        - Десять лет, миледи.
        - Магистр Маллин сказал - восемь.
        - Магистр Маллин прибыл восемь лет назад, это верно. А Нави появился за две зимы до него.
        - Боги! Он захворал, когда был совсем ребенком!
        Карен-Кейтлин снова выдержала долгую паузу.
        - Когда Нави прибыл, миледи, он не выглядел ребенком. Ему было лет шестнадцать или восемнадцать.
        - Миледи, вы ошибаетесь! Это сейчас ему не то шестнадцать, не то восемнадцать!
        - Вы правы, миледи, сейчас тоже. За все время, что я его знаю, Нави совершенно не изменился.
        - Как это может быть?!
        Но Карен уже потеряла желание беседовать, а в трапезную вошел лекарь Финджер для вечерней молитвы богам терапии. Голоса безумцев зашумели хором:
        - Что нас терзает?
        - Душевный недуг!
        - Что мы делаем?!
        - Идем к исцелению!
        - Где мы находимся?
        - В обители заботы! Там, где нас любят и принимают!
        Перед сном Дороти вновь попыталась расспросить соседку:
        - Не может быть, миледи. Нави не изменился за десять лет - как это возможно? Вероятно, вы ошиблись со сроком! Не десять лет, а года два или три.
        - Десять лет и два месяца, если быть точной.
        - Верно, вы путаете!
        - Нет, миледи.
        - Но вас же иногда подводит память. Я вас спросила: что значит шесть? Вы не вспомнили. Может, и с десятью годами то же самое?
        Карен холодно осведомилась:
        - А сколько лет здесь вы, миледи?
        - Я-то?..
        Дороти опешила.
        - Наверное, полгода… Нет, год… Или… Миледи, почему вы спрашиваете?
        - Вы прибыли минувшим декабрем. Сейчас апрель. Вы провели в лечебнице неполных четыре месяца, за которые успели утратить память, позабыть все на свете и стать послушной овцой. А я здесь восемнадцать лет. Я помню каждый месяц и каждый день. Помню, кто привез меня сюда и почему, и по чьему приказу. Помню, тьма сожри, какая стояла погода первым днем, какое платье было на мне, какие слова я услышала. Память - единственное, что осталось. Не смейте думать, будто я могла что-нибудь забыть!
        Дороти уставилась на нее, потрясенная обвинением, а еще больше - силою чувств в словах Карен. Это было так, будто хладный мертвец скинул крышку гроба, вскочил и зарыдал от боли.
        - Простите, миледи, - выдохнула Дороти.
        - Вы ничего не знаете, - с презрением бросила Карен и рухнула на постель, истощенная, измученная своею вспышкой.
        Этой ночью Дороти увидела кошмар - первый за несколько недель. К счастью, на сей раз она сразу поняла, что видит сон, однако не смогла заставить себя проснуться. Огромная рука в перчатке цвета ртути обхватила ее вокруг живота, подняла над землей и сжала. Что-то зашевелилось внутри Дороти, ноги сами собою раздвинулись, чулки порвались, и из ее лона наземь выпала кукла. Стальная рука отбросила Дороти и подняла игрушку. Кукла изображала рыжую девушку в зеленом платьице. Одним щелчком пальцев рука отломала кукле голову.
        Дороти проснулась в поту. Кошмар напомнил ей прежние жуткие видения: море из щупалец, человеческие торсы на колесах, трупы с пришитыми лицами. Она взмолилась беззвучно: нет, пожалуйста, не нужно этого снова! Не хочу думать, не хочу вспоминать! Я на пути исцеления, у меня все хорошо, магистр меня хвалит. Я - Дороти Слай из Маренго. Я уверена в этом!
        В писчем цеху Нави жадно накинулся на нее. Дороти метала ему числа, как кости. Сегодня это выходило очень легко. Один и семь десятых миллиона. Четыреста пятьдесят пять миль. Тринадцать. Да, тринадцать. Неважно, что число общеизвестное, - сегодня оно подойдет. Двадцать два фута. Она даже знала смысл последнего числа: это самая мелкая точка фарватера некой северной реки. Если осадка судна превышает двадцать два, надо разгрузить его и пройти порожняком. Не знаю, откуда я знаю это. Не хочу знать.
        Или хочу?..
        За обедом Дороти подсела к Карен.
        - Миледи, простите меня. Вчера я поступила недостойно, не поверив вашим словам.
        - Да, миледи, - равнодушно бросила Карен, срезая верхушку яйца.
        - Прошу вас: скажите, чего я не знаю.
        - Вам этого не нужно, миледи.
        - Я хочу знать.
        Карен качнула головой:
        - Нет.
        - Миледи, думается, это мне следует решать, а не вам.
        - Но вы не знаете, о чем просите.
        Карен повернулась к ней и сделала то, чего никак нельзя было ожидать: погладила Дороти по волосам. Сухие костлявые пальцы скользнули с головы на шею, коснулись ключицы.
        - Вы красивы и здоровы, миледи. Полагаю, вы проживете здесь еще десять или двадцать лет. Каждый день вы будете мучиться из-за своих воспоминаний. Я не возьму эту вину на себя.
        - Десять или двадцать лет? Миледи, вы шутите! Я иду по пути исцеления, я почти достигла гармонии! Скоро вылечусь и вернусь домой!
        - Да, миледи, - смиренно кивнула Карен. - Я вижу, как ваш недуг отступает.
        Карен-Кейтлин взяла ложечку, чтобы вынуть желток из яйца. Она была иссиня бледна, болезненно худа, страшна как мумия. Дороти с ужасом подумала: это не человек, а труп ест яйцо, которое все равно не сможет переварить. Ест просто по привычке, поскольку при жизни так делал. До смерти это была красивая женщина, ее любили, ее целовали, носили на руках. Она одевалась в кружева, танцевала на балах, пила кофе из фарфоровых чашечек… Она умерла, ее нутро съели черви, а глаза склевали вороны. Но она все еще может говорить!
        Дороти отпрянула, бросив истлевшую Карен, вернулась к живому и теплому Нави. Сказала себе: меня не касаются мысли мертвеца. Я иду путем исцеления и скоро совсем выздоровею. Что бы ни сказала Карен - это неправда, это нашептали черви, живущие в ее черепе. Ничего не хочу знать.
        Кроме одного.
        - Нави, скажи мне, что значит число семь?
        - Это твое число.
        - Да. Но ты его принял, значит, оно правильное. Ты понял его смысл. Скажи его.
        Нави пожевал губы.
        - Н-не знаю, Дороти. Н-не понимаю. Я забыл.
        - Не верю. Что значит семь?
        - Скажи мне число.
        - Ответь на вопрос.
        - Я же сказал: не могу, не помню, не знаю! Я же болен, у меня в голове хворь! Скажи число, ну пожалуйста!
        Дороти взвесила число, как камень перед броском:
        - Десять лет… и два месяца.
        Нави побледнел.
        - Это мое число.
        - Вот видишь: все ты помнишь, воробушек. Так ответь на мой вопрос!
        - Нет, пожалуйста!
        Дороти знала, что делать. Еще бы: она несколько раз назвала вслух свое главное число, сила пульсировала в ее жилах.
        Пока мастер Густав проверял работу переписчиков, она украла с его стола чистый лист и обломок карандаша. Ночью забралась на подоконник и под лучами лунного света столбиком записала алфавит. Рядом с каждой буквой проставила ее номер. Собрала из номеров нужную фразу и выучила наизусть. Клочок бумаги с алфавитом спрятала за манжету.
        - Скажи мне… - начал утром Нави.
        - Я скажу тебе число. Много чисел. Раз так любишь числа - я буду говорить на твоем языке. Двадцать пять - двадцать - шестнадцать - девять - пятнадцать…
        «Ч - т - о - з - н - а - ч - и - т - с - е - м - ь»
        Нави поморгал, потер собственные уши. Кажется, не сразу поверил услышанному. Потом свел брови к переносице, совершая какой-то мучительный выбор.
        - Хорошо. Только не злись на меня, пожалуйста. Семнадцать - восемнадцать - один - четырнадцать…
        Монета - 4
        Конец марта 1775 г. от Сошествия
        Мелисон, Лаэм (королевство Шиммери)
        - Давай улетим, - сказала Низа.
        После ужина сидела на балконе, смотрела на скалы в розовом свете закатного солнца, слушала хармоново тревожное молчание (а молчал он о том, как не хочется, как, тьма сожри, не хочется иметь во врагах Второго из Пяти) - и вдруг сказала так, будто этими словами дается ответ на все возможные вопросы:
        - Давай улетим.
        Хармон подождал, не будет ли продолжения. Его не было, и Хармон запоздало хохотнул.
        - И куда ж мы полетим, а?
        - Куда-нибудь, - сказал Низа.
        - А чем мы там займемся?
        - Чем-нибудь.
        Он снова подождал - не засмеется ли девушка. Нет, она в своих словах ничего смешного не видела.
        - Ха-ха, - осклабился Хармон. - Это ты прекрасно выдумала - куда-нибудь, чем-нибудь. Завидую я вам, молодым!
        - Что я сказала не так? - ощетинилась Низа.
        - Да то, что думать надо наперед! Сначала думать - потом делать, а не наоборот. Сбежим мы отсюда - наживем сильного врага. А у меня, чтобы ты знала, и в Южном Пути враги имеются. Значит, ни Южный Путь, ни Шиммери нам не подходят. В Литленде война, в Рейс тоже нельзя - сама догадайся, почему. Этак мы еще в воздух не поднялись, а треть Полариса уже вычеркнули.
        - Осталось две трети, - сказала Низа.
        - Потом, как туда долететь? Это ж не просто - взлетел и пошел. Надо каждый день садиться, ждать нужно ветра, пополнять запасы. А где садиться, чтобы ни бандитам, ни шаванам, ни Второму в лапы не попасть?
        - Сверху далеко видно. Найдем место.
        - А когда прилетим туда, куда ты хочешь, - на что там жить будем? За поместье много не выручишь, если продавать в спешке. Небесный корабль никто кроме Второго не купит. Вот и будут только те деньги, что у меня накоплены, а их осталось всего-то…
        Осталось их тысяча двести эфесов, и Хармон вовремя сообразил не называть сумму вслух. Сумма эта в двести сорок раз превышает цену самой Низы. Не стоит обозначать ее словом «всего-то».
        - …не так уж много. На пару лет хватит, а там и все. Как жить, спрашивается?
        - Проживем, не пропадем.
        - Вот молодежь!.. Ну, и куда же ты хочешь податься?
        - Говорят, в Альмере неплохо. И в Короне тоже.
        - В Короне теперь Ориджины, они твои враги.
        - Не знаю. Они мне вреда не причиняли.
        Хармон всплеснул ладонями:
        - Вот же святая беспечность! Знала бы, как я тебе завидую. Взять вот так и бросить все, ни о чем не думая…
        - Что - все? - спросила Низа.
        - Ты о чем?
        - Что ты не можешь бросить, славный?
        - Да говорю же - все!
        - Ну что - все?
        - Тьма тебя сожри, сама что ли не понимаешь? Поместье - раз. Деньги за шар - два. Саму жизнь - три. Все только наладилось, устроилось - как тут, понимаешь…
        Низа отвлеклась от заходящего солнца и цепким взглядом впилась в лицо Хармона.
        - Славный, я тебя полгода знаю. Ты многое имеешь, но я не замечала, чтобы ты хоть что-нибудь ценил.
        - Вот это придумала!..
        Низа смотрела с полной уверенностью, и слова застряли в горле Хармона. Он стал мысленно перебирать. Чертов шар ценю! Нет, не ценю, купил для Низы и для денег. Тогда - ценю Низу. Да нет, тоже не очень, если разобраться. Приятно об нее самолюбие потешить, но чтоб ее саму, как человека… Только дважды вспыхивала искра - когда поссорились и когда шар сорвался. В остальное время - холодно. Тогда - деньги ценю. Я торговец, тьма сожри! Как мне не ценить монету?.. С ужасом Хармон понял, что и здесь промашка. Это раньше он деньги ценил! Раньше за две тысячи эфесов продал бы что угодно не задумываясь - и шар, и Низу, и мать родную! А теперь сомневается вот, колеблется. Нет уже той беззаветной любви к деньгам, и без нее - пусто и страшно. Если даже не деньги, то что же ты любишь, Хармон Паула?!
        Всего только одной вещью он точно дорожил - но о той вещи Низа не знала. Ответить было нечего.
        - Хм… Я, знаешь, ну… А сама ты что ценишь?
        - Имеешь коня и седло - имеешь все. Так в Степи говорят. Значит: если ты свободен и можешь скакать верхом, то все найдешь, что нужно.
        - Вот прямо все?..
        - Я не понимаю тебя, славный. И других южных богачей - тоже. Деньги нужны для свободы. Тем больше денег - тем больше ты можешь. Но если тебя монета приковала к земле - зачем она нужна?
        Это было очень много слов по меркам Низы. Она уже сказала больше, чем за иную неделю. Но видно так была важна тема, что Низа добавила еще:
        - Боюсь, славный, Дух Степи тебя проклял. Ты не видишь ценности того, чем владеешь, а когда увидишь - будет поздно. В твоем стойле стоит небесный конь. Ни у кого в целом свете такого нет. Взлетай и лети куда хочешь, над горами и реками, над степью и морем. Ни Моран Степной Огонь, ни шиммерийский принц, ни герцог северян, ни владычица - никто так не может, только ты! И я, если позволишь. А ты эту свободу хочешь сменять на золото! Знаешь, почему тот маркиз не торговался с тобой? Да потому, что он зрячий, а ты слеп.
        Она яростно сверкнула глазами - и вдруг сникла, осунулась, будто монолог и чувство истощили ее. Пролепетала:
        - Прости, славный…
        Поднялась.
        - Постой! - бросил Хармон.
        Но не нашел, что еще сказать. Не дождавшись его слов, Низа ушла.
        * * *
        Хармон Паула напросился на обед к бургомистру Корнелию с единственной целью: расспросить о Втором из Пяти. Не грубо, но настойчиво он повернул разговор в нужное русло: что это за граф-аббат, насколько он влиятелен вообще в Шиммери и конкретно в Мелисоне? Уж простите мне глупые вопросы, просветите приезжего невежу. Обрадованный величиною своих познаний и возможностью их высказать, Корнелий начал издали - сперва рассказал про Совет Пяти.
        Шиммерийское дворянство славится плодовитостью и с огромной охотой устраивает будущее своих детей путем брачных договоров. За пару веков получилось так, что вся высшая знать породнилась между собой, и в каждой вельможной семье присутствовал хотя бы один родич короля. Каждая семья могла попробовать учинить переворот в свою пользу - что неоднократно и делала. В начале семнадцатого века за десять лет сменилось семь королей, и тогда знать решила: довольно. Все-таки первая мечта шиммерийцев - богатство, а для торговых успехов нужна стабильная власть. Пять сильнейших родов договорились меж собою: первый из них займет престол, остальные не будут претендовать на него, зато получат право голоса в важнейших государственных вопросах. Король обязан учитывать мнение совета и уступать, если большинство против него. Совет обязан уважать королевскую власть, кто уличен в заговоре, тот покидает совет. Так и возник Совет Пяти.
        Исторически сложилось так, что каждый род, входящий в Совет, более других преуспевал в одном деле: Первый из Пяти - в зодчестве и наемном воинстве, Второй - в торговле чаем, Третий - в виноделии, Четвертый - в шелке, Пятый - в кораблестроении. Помимо того, каждый из Пяти владел шахтами, где добываются искровые очи, и, что особенно важно, секретом их огранки. Кроме Пяти, многие вельможи выращивали чай, торговали шелком, строили корабли, возводили дворцы, собирали наемничьи бригады, - но никто, кроме Пяти, не мог добывать и гранить очи. Эту монополию Совет Пяти берег особенно свято. А к слову сказать, огранка - главное, что есть в очах. Не сказочно сложно найти сырое око в горных породах, но огранить его так, чтобы годилось для оружия, - это великое мастерство!
        Титул Первого из Пяти носит законный правитель Шиммери. Во времена владыки Телуриана Первым был король Франциск-Илиан. Ох и славно он правил! Солнечное королевство и прежде не бедствовало, а при Франциск-Илиане буквально потонуло в достатке. Мастер Корнелий помнил, как на собрании гильдии виноделов решено было повысить цены на треть, а год спустя - еще на треть, и продажи от этого все равно не упали. Столько денег пришло в Лаэм, что горожане почти отучились торговаться! И все благодаря Франциск-Илиану. Потом король удалился в святое отшельничество, а власть передал принцу. Гектор тоже справлялся недурно, пока не позволил шаванам себя побить. Печаль и позор! Говорят, Степной Огонь применил идовскую хитрость. Чтобы обмануть Гектора, принес в жертву двух своих лучших всадников. Да, именно в жертву. Отрубил им головы и нагой искупался в их крови, тогда Темный Идо дал ему победить. Вот такие эти шаваны. Ты, славный Хорам, будь поосторожнее со своей Низой. Я понимаю, коль уплатил за нее цену, то жалко теперь прогнать, но все ж остерегайся, мой тебе совет.
        Хармон внес поправку в ход беседы:
        - А что вы, мастер Корнелий, скажете о Втором из Пяти?
        Бургомистр на глазах расцвел. Историю графа Куиндара, Второго из Пяти, знал всякий образованный человек в Шиммери, - кроме Хармона. Как говорилось выше, знатнейшие семьи ревностно хранят секрет огранки боевых очей. Каждый из Пяти выбирает одного из своих ближайших родичей, чтобы тот лично овладел секретом и мог присматривать за наемными мастерами. Даже одна из шестнадцати дочерей Франциск-Илиана умеет гранить искровые очи! Молодому лорду Хорею Куиндару выпала та же судьба. Он был третьим ребенком в семье и не мог унаследовать власть, потому овладел фамильным секретом и стал мастером-огранщиком. Но вышло так, что старшая сестра Хорея нашла прекрасного жениха и укатила не то в Южный Путь, не то в Закатный Берег, а старший брат Хорея так расстроил отца своим разгулом, что был лишен наследства. И вот лорд-огранщик получил титул графа и стал Вторым из Пяти.
        Он уделил мало внимания исконному делу семьи - чайным плантациям. Занялся тем, что было ему близко, - очами. Ездил в столицу, беседовал с владыкой Телурианом, описывал все возможные применения очей - не только в оружии, а и в двигателях, станках, и всякой другой машинерии. Добился того, что Корона на половину повысила закупки очей, и стал героем среди шиммерийской знати. Сам король Франциск-Илиан здоровался с ним за руку! Но где-то около Шутовского заговора - не то сразу после, не то ровно перед - случился поворот.
        В землях Второго из Пяти находится чудо природы: Бездонный Провал. Это творение богов само по себе не принадлежит никому, но землями вокруг Провала владеют графы Куиндар, в том числе и тою скалой, на которой стоит Башня-Зуб - цитадель Максимиановского ордена. В башне над бездною прочно обосновался монастырь, а графы Куиндар привыкли ему покровительствовать. Когда Хорей Куиндар унаследовал титул, аббат монастыря стал приглашать его в гости, чтобы отдать дань уважения. Но Хорею все выходил недосуг, больно он был занят искровыми делами. Лишь на четвертом году своего правления Второй из Пяти нашел время и посетил монастырь. То ли беседуя с аббатом, то ли читая священные тексты, то ли заглядывая в бездну, покрытую туманом, граф Хорей решил изменить свою жизнь. Он отправился в духовную семинарию и за четыре года получил сан святого отца. Он не ушел от власти, продолжал заседать в Совете Пяти и торговать очами, но сделался ближе к богам и стал лучше слышать их волю. Обитель-у-Бездны граф теперь посещал регулярно и благодетельствовал ее щедрыми дарами, среди которых бывали даже Предметы. Когда почил
настоятель, максимиановские братья единодушно избрали новым аббатом Хорея Куиндара, Второго из Пяти. Так мастер-огранщик стал сперва графом, затем богачом, а затем и святым.
        Ничто из услышанного не порадовало Хармона Паулу. Граф Куиндар представлялся человеком умным, влиятельным и целеустремленным. Если он решил завладеть небесным кораблем - кто помешает?
        - Скажите, мастер Корнелий, что вы знаете о Третьем из Пяти? Он же хозяин здешних мест, верно? Нет ли у него каких-нибудь конфликтов со Вторым?
        Корнелий очень удивился. Какие конфликты, зачем? Вот с принцем Гектором у Третьего вышла ссора, это правда. Будучи царем виноделов, Третий из Пяти снабжал двор принца лучшими винами и водил с Гектором дружбу, построенную на почве любви к жизненным усладам. Но однажды его высочество позарился на лучшую альтессу Третьего - и увел. С тех пор Третий из Пяти не раз посещал короля-пророка, уговаривал вернуться на престол и скинуть Гектора. А поскольку пророк отшельничал в Обители-у-Бездны - считай, в гостях у Второго, - то Второй с Третьим недурно поладили.
        - То бишь, если Второй из Пяти решит покуролесить в землях Третьего, тот не станет препятствовать?
        - Покуролесить - это вы имеете в виду что-нибудь, противное закону? И с чего бы члену Совета Пяти такое делать? А тем более, в чужих землях! Нет, славный, на сей счет будьте совершенно спокойны: если где-нибудь на Севере такое и делается, то у нас в Шиммери - никоим образом!
        Хармон покинул дом бургомистра, чувствуя нечто противоположное совершенному покою. А на улице, к тому же, случился конфуз. Спеша сесть в экипаж, Хармон столкнулся с прохожим. То было странно, ведь в Мелисоне прохожих довольно мало и передвигаются они неторопливо. Но этот возник будто из-под земли, Хармон ударился в его крепкое плечо и чуть не упал. Прохожий поддержал его:
        - Осторожнее, славный. Берегите себя.
        - Благодарю, - ответил Хармон и попытался сесть в бричку, но прохожий все еще сжимал его плечо.
        - Пришло время, славный. Я надеюсь, вы сделали выбор.
        Хармон уставился на прохожего, и первой мыслью было: какого черта, рано еще! А второй: тьма сожри, он ведь не южанин. Светлая борода, блеклые глаза, жесткие скулы - все приметы человека, рожденного северней Дымной Дали.
        - Вы изволите шутить? Кто вы такой?!
        Прохожий поднял край рубахи, показался кинжал на поясе, а рядом с ним - мешочек вроде кошелька. Прохожий сунул туда руку и подал Хармону два треугольных клочка бумаги: белый и черный.
        - Сообщите господину о вашем решении.
        Хармона пробил холодный пот.
        - Ваш господин - граф Куиндар? Передайте ему, что нужно больше времени. Передайте, что я должен поговорить с ним лично. Не с маркизом, а лично со Вторым. В нашем деле есть политические нюансы, так ему и передайте!
        Прохожий не раскрыл рта, только поднес бумажки ближе к лицу Хармона - белую и черную.
        - Мне необходимо поговорить со Вторым из Пяти! Ему следует узнать, кто я таков и откуда прибыл. Со мною связаны очень влиятельные люди!
        - Выбирайте, - сказал северянин.
        Хармон сглотнул.
        - Я… не стану. Я не решил еще, слышите?!
        - Ваше право, - равнодушно сказал прохожий и открыл перед Хармоном дверцу экипажа.
        Хармон ничего не заметил. Лишь дома, сходя с брички, он увидел: откуда-то - из складок одежды, из щели дверцы - вылетел и упал наземь угольно-черный клок бумаги.
        * * *
        - Друг Онорико, ты ведь знаешь всех в Шиммери, верно? Не сможешь ли устроить мне встречу с одним человеком?
        - Мой славный друг и благодетель, ради тебя я устрою встречу с кем угодно! Если бы Праматерь Мириам жила в Лаэм, я и к ней пришел бы со словами: «Темноокая, прими и выслушай славного Хорама Паулину, человека огромной и чистой души!»
        - Мне нужен Второй из Пяти.
        - Уууу… - архитектор счастья подергал себя за ус. - Боюсь, недопонимание вкралось между нами. Я знаю всех в Лаэме, но Второй из Пяти обитает в Пентаго, а там не знаю никого. Велика моя грусть, что вынужден отказать тебе.
        - Не грусти, а крепко подумай! Ты знаком с толпой вельможного народу - авось кто-нибудь знает кого-нибудь, кто имеет выход на Второго.
        Онорико сник на глазах.
        - Сия дорога усеяна трудностями, как кладбище - костями. Видишь ли, славный, бесчисленные мои знакомцы и приятели делятся на тех, кого боги одарили большим достатком, и тех, кого обделили. Связи в среде высшей знати имеют первые. Но как раз у них-то, в виду их финансовой успешности, мне неоднократно случалось занимать.
        Рико стал вслух перебирать видных лаэмцев, которые наверняка свели бы его со Вторым из Пяти, если б не злились из-за просроченных долгов.
        - Я дам тебе денег, и ты вернешь какой-нибудь долг.
        - Долг вернется, а злость останется… Эх, славный, сложна моя жизнь, как танец на палубе в шторм.
        - А Ванесса-Лилит? Она же у тебя белокровная дворянка, знакома с видными светскими дамами. Может быть, она…
        - Моя луна тоже гневается из-за денег, а точнее - из-за их отсутствия.
        - Но ты немало монет подбросил ей, когда ездил в Лаэм.
        Рико изобразил непонимание, а затем удивление.
        - Как ты мог подумать, славный! Ты поразил меня в самое сердце ядовитой стрелою! Каждая агаточка из твоих денег потрачена сугубо на нужды дела. Моя совесть…
        - Оставь, - отмахнулся Хармон. - Не было бы у меня больше печали. Подумай и скажи: если Ванесса утихомирится, она сведет меня со Вторым?
        Рико погрузился в самые глубины своей памяти. Время от времени он выныривал, бросал пару фраз о какой-нибудь знакомой жены, набирал воздуха в легкие и погружался вновь. Из десятого нырка он вынес жемчужину: кузина мужа старшей сестры Ванессы - наперсница некой вельможной леди из Пентаго. Имени леди Рико не вспомнил, как и имени наперсницы, но Пентаго - маленький город, там все вельможи отлично знакомы меж собою!
        - Я дам тебе пятьдесят золотых… сто. Езжай к жене и умасли, как сможешь. Купи платьев, парфюмов, зонтик, карету. Забросай ее подарками, а когда она растает - отправляйтесь вместе в Пентаго. Найдите сестру, кузину, хоть святую прабабку - но добейтесь приема у Второго из Пяти.
        С того мига, как прозвучало слово «сто», глаза Рико пылали вдохновением.
        - Все сделаю самым блестящим образом, дорогой мой Хорам! Я куплю такие роскошные подарки, что Ванесса рухнет без памяти, а когда очнется - захочет дарить мне любовные ласки неделю без перерывов. Но едва ее губы коснутся моих, я строго скажу: «Это позже, луна моя, сейчас не время для страсти». Мы оседлаем горячих коней и помчимся прямиком в Пентаго, и не будем знать отдыха, пока Второй из Пяти не выслушает нас. Я клянусь тебе, славный: если Ванесса-Лилит желает, чтобы ее выслушали, то жертва уже никак не спасет свои уши от звуков голоса Ванессы!
        Архитектор счастья перевел дух.
        - Что сказать Второму?
        - У тебя славно подвешен язык. Найди правильные слова, передай вот какой смысл. Пусть Второй из Пяти не обижается на меня, ибо между нами не обида, а недопонимание. Я не хотел отклонять его щедрое предложение, а только искал компромисса. Хочу сохранить для себя и Низы возможность хоть иногда летать по небу. Чтобы воплотить это желание, предлагаю следующее: пускай Второй возьмет меня на службу главным по небесному судостроительству. Если он желает строить корабли, то ему нужен помощник, который бы этим заведовал. Есть только два человека, знающих это дело: я и мастер Гортензий. Второй из Пяти наймет меня, а я найму Гортензия - и дело закрутится. Клянусь, я так все налажу, что каждый месяц будет взмывать новый шар. Флот Второго из Пяти покроет все небо, как облака. А я получу хорошее прибыльное дело и перестану маяться от скуки, а Низа сможет летать, когда ей захочется. Все будут счастливы!
        Онорико отвесил уважительный поклон.
        - Скажу тебе как архитектор счастья: твой план, Хорам, - это подлинный дворец всеобщей радости. Главное - успеть осуществить его прежде, чем гнев Второго из Пяти перерастет в действие.
        - Потому, друг мой, скачи прямо сейчас, без промедления!
        И Хармон бросил на стол горку монет.
        Рико умчался в Лаэм, сгорая от нетерпения, как молодой жеребец.
        Хармон велел Гортензию так подготовить шар, чтобы можно было взлететь за кратчайшее время. Еще он подрядил четверку городских мальчишек поочередно следить за дорогой и немедленно сообщать о каждом чужаке. Затем спустился в подвал и раскрутил Светлую Сферу, и в божественном мерцании прочел: на сей раз он все сделал правильно.
        Впрочем, Хармон был не настолько наивен, чтобы просто взять и поверить в успех будущих переговоров. Если Второй из Пяти так могуч, то он испытает соблазн не договариваться, а силой забрать небесный корабль. Нужно найти доводы, чтобы Второй вступил в мирный диалог с Хармоном и прислушался к просьбе. Лучшим доводом было бы спрятать небесный корабль, чтобы никто, кроме Хармона, не мог его найти. Звучало смешно: ну как его спрячешь? Даже без газа внутри шар громаден, его не всунешь под кровать, не запихнешь в щель за комодом. Можно улететь на нем - но тогда все окрестные зеваки будут глазеть и легко укажут Второму направление. Да больше того: возможно, шпионы Второго из Пяти уже сейчас есть в Мелисоне. Как же спрятать шар?
        Хармон рассмеялся, когда понял ответ. Это было до смешного просто, но человек, непривычный к полетам, ни за что не догадается. Облачной ночью Хармон взял в помощь Гортензия и за каких-то полчаса укрыл небесный корабль в тайном месте.
        Затем спросил изобретателя: не имеет ли тот родичей в каком-нибудь глухом селе? Гортензий вспомнил своих дядю с тетей, проживающих в одном городишке в Изеринском графстве - таком глухом и забытом богами, что Мелисон рядом с ним покажется блестящей столицей империи. Хармон приказал:
        - Друг мой, езжай туда прямо сейчас, проведай престарелых родичей.
        - Сейчас? - удивился Гортензий. - Среди ночи?..
        - Это создаст тебе ряд неудобств, но поверь: такое дело, как встреча с родичами, не терпит отлагательств. Особенно если речь идет о людях пожилых. А чтобы ты испытывал искреннюю радость и мог озарить ею унылую жизнь дяди с тетей, я дам тебе десять золотых.
        - Просто так?! - Гортензий выпучил глаза.
        - Да. Не в счет шара, а просто за то, что ты без промедления выполнишь свой родственный долг. Только не забудь по дороге дважды сменить извозчика, да так, чтобы они друг друга не видели.
        - Звучит так, славный Хорам, будто ты хочешь меня от кого-то спрятать. Говоря честно, мне от этого становится слегка не по себе.
        Лучшая ложь - половина правды. Потому Хармон ответил так:
        - Ты прав, Гортензий. Нынче на базаре я услышал скверные беседы, будто бы горожане решили расправиться с моею Низой. Ближайшими днями они могут наведаться в поместье и устроить бучу. Вот потому я забочусь о твоей безопасности и о сохранности шара, ибо ты и небесный корабль никак не связаны с шаванкой и не должны пострадать ни за что.
        Гортензий солидно кивнул:
        - Весьма здравые рассуждения, славный. Я полностью и всесторонне согласен с ними. Но как же ты и Низа? Не лучше ли вам тоже отправиться погостить к моим родичам? Они охотно примут вас, особенно если накинешь еще пару эфесов.
        - Благодарю за гостеприимство, но я не оставлю поместье на поругание. Мы с Низой возьмем в руки арбалеты и дадим отпор всякому посягательству. А когда мелисонцы уймут свои хищные порывы - тогда я пошлю тебе весточку, и ты вернешься. И главное: никуда ни ногой из того городка. Я ведь буду писать именно туда, и если мое письмо не найдет тебя - как получишь остаток оплаты за шар?
        Существовал риск, что Гортензий решит остаться и помочь Хармону, но весьма малый. Тщательно все взвесив, изобретатель не стал спорить, а взял деньги и быстро укатил, еще и прихватил с собой студента, чтобы в дороге было не страшно.
        Слуги уходили ночевать в город, так что Хармон остался в поместье вдвоем с Низой.
        * * *
        - Тысяча золотых, - сказал Меркос, пожевав слова.
        Он был омерзителен: широкий, грубый, заросший настолько, что едва видны глаза; сквозь сальные волосы блестели золотые серьги, в щербатом рту торчал золотой зуб. Меркос не был ни легендарным пиратом, ни прославленным пиратом, он был просто капитаном торгового судна с подозрительно вооруженной командой, носил на поясе саблю и кривой кинжал, а на плече - попугая. Вероятно, он мог подойти Могеру Бакли, но…
        - Тысяча золотых.
        - Тьма сожри! За эти деньги можно купить корабль!
        Меркос пожевал слюну и сплюнул набок.
        - Купи.
        - Дело займет одну ночь. Одна чертова ночь стоит тысячу эфесов?!
        Попугай переступил с лапки на лапку, Меркос почесал ему грудь.
        - Да.
        - Ты думаешь, раз я приезжий, то меня можно обманывать как угодно. Но я не из тех, слышишь? Я знаю, что сколько стоит! Могу заплатить триста эфесов, и ни агаткой больше!
        Бакли лгал. На деле, он не имел и трехсот. Леди Магда Лабелин выдала ему на розыски Хармона сто пятьдесят золотых, из коих теперь осталось немногим больше сотни.
        Меркос щелкнул попугая, и тот хрипло хохотнул:
        - Харрр. Харрр.
        - Тысяча золотых, - сказал капитан.
        - Будь ты проклят!
        Бакли покинул комнату Меркоса, спустился на первый этаж трактира, где орали и пили моряки с золотыми серьгами в ушах, а оттуда вышел на улицу, в беснующийся пляшущий город.
        Вчера в Золотую гавань вошла эскадра Магды Лабелин, и с тех пор празднества не прекращались ни на час. Взметались фейерверки, ревели слоны, музыканты терзали струны, певцы и торговцы надрывали глотки, горожане пили, плясали, тискали женщин - своих ли, чужих, кто здесь разберет. Подлинной причиной праздника была, конечно, не леди Магда - уродливая дочь униженного лорда. Дело в том, что для встречи с леди Магдой в Лаэм съехались первые вельможи королевства. Принц Гектор Шиммерийский покинул свой дворец и выехал в город - впервые после возвращения из Литленда. До сих пор заливал вином горечь поражения, а тут воспрял духом и показался на люди. Граф-винодел Огюст-Римар, Третий из Пяти, привел в Лаэм процессию блестящих всадников, за коими тянулась вереница телег с бочками отличного вина, и каждую восьмую из них горожанам отдали бесплатно. Четвертый из Пяти, царь шелка, явился с батальоном танцовщиц в самых ярких и пестрых одеждах, какие только может вытерпеть человеческий глаз. Слоны тоже были его. Слоны, тьма их сожри! С будками на спинах! Пятый из Пяти, владелец множества верфей, устроил морской
парад. Белые паруса, алые паруса, серебряные, черные… Взгляни на море - не увидишь воды. Из пресловутого Совета Пяти только Второй не явился в Лаэм, но прислал своего вассала, некоего маркиза, который тоже чем-то блистал, чем-то дивил гостей, чем-то ублажал мещан… Расчет у всех у них был прост. При Северной Вспышке Лабелины бежали из своей столицы - наверняка с накопленным золотом. Прежний доход Лабелинов рухнул - нет больше монополии на торговлю с Севером. Значит, Лабелины будут искать новый источник дохода, значит, вложат свое золото во что-то. В корабли? Шелка? Вино?..
        В торжествующем городе, предвкушающем богатство, Бакли кипел от злости. Все шло косо, криво, не так. Хармон должен был найтись быстрее, праздник - начаться позже. Еще вчера утром за глорию можно было купить любые сведения, если только человек владел ими. Теперь мещане воротили нос и от Бакли, и от глории, и от любого серьезного разговора. Тут праздник, вино, пляски, женщины! Какой Хорам, кому он нужен? Ничего не помню, думать лень… Парни Могера честно трудились, не давая кутерьме сбить себя с дороги. Девять стерег северные ворота; Семь и Восемь рыскали по тракту, подсаживались к извозчикам - не вспомнит ли кто Онорико-Мейсора; Дейв продолжал шерстить алхимиков. Толку было - с козла молока. Никто не видел, не помнил, да и помнить не хотел.
        А меж тем наступила пора идти на почту. По согласию с леди Магдой, в день ее прибытия Бакли оставил в почтовом ведомстве записку о своих успехах, а через сутки там же должен был получить ответ. Сутки миновали. В записке для «господина Мо» значилось: «Явись во дворец принца. М.Л.».
        Могер Бакли не любил дворцов, тем более - таких роскошных. Эти пальмы, фонтаны, колонны, скульптуры; этот полированный мрамор, что бьет по глазам, эти блистающие стражники, мимо которых страшно пройти. С каждым шагом вглубь дворца Бакли чувствовал себя все мельче и ничтожней. А тут еще длится проклятый праздник - шатаются вельможи с пьяными глазами, мечутся слуги, хохочут женщины; смердит благовониями, пролитым вином, потными телами. Бакли казался себе мышью на пиршестве котов. Пока стражники вели его к леди Магде, он твердил себе: «Но если я найду тысячу эфесов, и если Меркос справится с делом. Если я найду, если Меркос справится!..»
        Приемным покоем леди Магды служил огромный зал под арочным потолком. Леди Магда возлежала в бассейне, облаченная в купальное платье. Двое здоровенных мужиков обмахивали ее опахалами, мышцы перекатывались на их голых торсах. Лабелиновские мечники остались у входа, Бакли один приблизился к бассейну.
        - Здравствуй, крысеныш, - голос миледи звучал неопределенно. - Видал мой подарок?
        Она плеснула водой на здоровяков.
        - Можно ли при них говорить, прекрасная леди? - усомнился Могер.
        - Они глухи и немы. И покорны, как старые кони. Оказалось, на рынке рабов встречается нечто поинтереснее плоскогрудых шаванок.
        - Вам подарил их принц, миледи? Как вы им приказываете, если они глухи?
        Миледи шлепнула по воде пухлой рукой.
        - Бакли, будь добр, напомни-ка, в чем заключался твой план.
        Его насторожило слово «твой». Будь план полностью удачен, леди Магда звала бы его «наш» или «мой».
        - Прекрасная леди, мы планировали скупить все излишки оружейных очей, накопленных шиммерийцами, и по дешевке распродать их всем, кто считает себя врагами северян. Натравить на Ориджина свору псов, вооруженных искрой, а заодно добиться обесценивания рыцарского сословия как такового. В результате проклятые нетопыри потеряют и репутацию, и много крови.
        - Ага, ага… - леди Магда рассеянно болтала большим пальцем ноги, торчащим над водой. Это очень раздражало Бакли. - А каким образом ты намеревался сэкономить миллион эфесов моего лорда-отца?
        И снова - «ты».
        - Мы собирались, прекрасная леди, устроить торги между пятью главными шиммерийцами. Толкнуть их на конкуренцию, сбить цену, купить только у того, кто запросит дешевле. Когда остальные будут кусать себе локти, подсунуть им идею продать очи напрямик врагам северян - тем же шаванам или приарху.
        - Отличная придумка! Чертовски мудрая!
        - Прекрасная леди… - Бакли растерянно поклонился.
        - Крысеныш, пройди по залу, оглядись по сторонам. Здесь собраны все дары, которые я получила от шиммерийцев. Видишь амфоры с вином? Видишь чаши с благовониями? Видишь мраморных баб в шелках? Представь: скульптуры нарочно для того, чтобы показывать платья. А вон там стоит сундук с чаем. Сраный сундук со сраным чаем. А там - присмотрись, присмотрись - макет острова. Большой макет острова с крохотным макетиком дворца на берегу. Принц Гектор готов продать мне чудесный остров по сходной цене. Раз уж столицу моих предков сожрал нетопырь, то мне нужно новое жилье, не правда ли? И рабы, да. Потребуется много рабов для ублажения всех моих прихотей, чтобы купаться в наслаждении каждую минуту, и никогда… - она яростно ударила по воде, - никогда, никогда не думать о том, как нас поимел Ориджин!
        - Я так сочувствую, миледи… - залепетал Бакли. Магда рявкнула:
        - В задницу! Твое сочувствие и твой план! Четверо из Пяти шиммерийского совета уже заключили договора о продаже очей! В течение месяца очи будут отправлены - угадай, кому? Второй и Третий из Пяти продают свои запасы Фарвеям. А Первый и Четвертый - о, какая прелесть! - герцогу Ориджину! Герцогу сраному недоноску Ориджину!
        Бакли выпучил глаза:
        - Миледи, я не знал… Может, еще можно…
        - Хрена лысого можно! Это не я говорю тебе, это мне сказал принц Гектор! Нет, он сказал три пуда сладостей, но смысл прост: хрена лысого вам, леди Магда! Меня поимела в зад орда шаванов, и я хочу дружить с великим воином, а не с неудачницей, которую тоже поимели в зад!
        - Прекрасная леди…
        Она подняла пухлую руку и сделала некий знак. Рабы бросили опахала и схватили Бакли.
        - Ты спрашивал, как ими управлять. Вот как!
        Леди Магда сделала новый знак. Могера швырнули на край бассейна и вдавили голову в воду. Он забился и заметался, колотя руками, пуская пузыри. Безнадежно. Руки рабов были выкованы из бронзы. Бакли тонул, как котенок. Вода залила нос и глотку, хлынула в кишки и легкие. Он ослеп от смертного ужаса.
        Потом ощутил удар по затылку и сумел сделать вдох. Перекатился на живот, закашлялся. Его стошнило водой с остатками обеда.
        - Какая мерзость, - бросила леди Магда. Рабы снова стояли подле нее, поднимая и опуская опахала.
        - П-п-простите… - таково было первое слово Бакли, вернувшегося к жизни.
        - Исправь все, - приказала леди Магда. - Придумай правильный план. Например, такой. Юг славится наемными убийцами. Есть гильдия асассинов, что зовутся широкополыми. Найди их и закажи нетопыря. Иди сделай что-то другое, чтобы Ориджин сдох. Нет, чтобы обосрался, а потом уже сдох.
        - Д-да, миледи.
        - И вот что… - она поковыряла воду пальцем ноги. - Не знаю, что веселее: утопить тебя или продать в рабство. Если не справишься за неделю, я это выясню.
        Мокрый, дрожащий, раздавленный Бакли выполз в коридор, согреваясь одной-единственной утешительной мыслью: слава богам, это уже кончилось. Однако он ошибся.
        - Ко мне, подонок.
        Барон Хьюго Деррил, железный пес Лабелинов, несмотря на жару был облачен в парадный мундир.
        - Чем могу служить, милорд?
        - Лучше всего ты послужил бы мне, исчезнув со света. Но для начала изволь ответить: где Хармон?
        - Простите?..
        Барон процедил ледяным тоном:
        - Хармон Паула Роджер, торговец, укравший Светлую Сферу.
        - Его розыски ведутся полным ходом, ваша светлость. Мы уже многого достигли и вышли на горячий след, только требуется еще немного времени.
        - А как ты надеешься настигнуть его теперь, когда он узнал о нашем появлении и залег на дно?
        - Не извольте беспокоиться, ваша светлость! Примите мои заверения, что все будет выполнено наилучшим образом! Я только что от леди Магды, и ее светлость совершенно не беспокоилась по поводу Хармона, поскольку…
        - Поскольку не ее честь задета. Этот мерзавец обманул не леди Магду, а меня. За его поимку ты ответишь передо мной.
        Барон не стал угрожать Могеру, лишь подержал его на взгляде, как на вертеле. Слов и не требовалось, Бакли видал случаи, как люди отвечали перед бароном: одного разорвали на куски четверкой лошадей, другого секли, пока ребра не показались из-под мяса.
        - Да, милорд, ваша светлость. Негодяй будет пойман, клянусь честью!
        - Какой еще честью! - фыркнул Хьюго Деррил. - Пошел вон.
        * * *
        Что сделал Бакли, выбравшись из дворца? Он очень хотел сделать что-нибудь, дабы перестать чувствовать себя настолько жалким. А чувство было очень сильно. Тут не поможет просто стравить парней меж собою и поглазеть на драку. Он велел своим помощникам убраться подальше - искать широкополых, что бы это не значило. Сам же пошел в бордель.
        Его не устроили заведения, гнездящиеся вокруг Золотой гавани, как и те, что возле Изобильного спуска. В окрестностях Залива Альбатросов Бакли нашел дрянной дешевый притон - лишь там имелось то, что требовалось. Он уплатил двойную цену за комнату и тройную - за шлюху. Хозяин борделя спросил, задобренный щедростью:
        - Какую красавицу прислать к вам, славный господин? Если соблаговолите подождать всего-то полчаса, освободится лучшая из моих фиалок!
        - Нужна не фиалка, а свинья. Покажи самых жирных.
        Из трех толстушек Бакли выбрал самую прыщавую - и наиболее похожую на леди Магду. Дал хозяину еще глорию:
        - Нас не должны беспокоить.
        Отвел шлюху в комнату и запер дверь на засов.
        - Чем вас порадовать, господин? - глупо и жалко улыбнулась шлюха.
        Бакли сунул кляп ей в рот. Свалил на пол, задрал подол, оголив жирные ягодицы. Шлюха дернулась, он рявкнул, чтоб лежала смирно. Вынул из штанов кожаный ремень и принялся стегать, оставляя на заду шлюхи красные полосы. Она пыталась вырваться, тогда он бил ее по голове и спине, сильнее. Потом она смирилась, замерла без движения, тихо всхлипывая с каждым ударом.
        - Как вам такое, прекрасная леди? - приговаривал Бакли. - Я доставил вам удовольствие? Вы насладились, прекрасная леди?
        В конце концов он обессилел, приятная истома и покой наполнили его. Отбросил ремень, сел, удовлетворенно разглядывая шлюху. Как же она была ничтожна! Сопливая тряпка, а не человек.
        - Проваливай, - приказал Бакли.
        Она едва смогла подняться, так что он сам выкинул ее за дверь. Хотел уйти, но был так расслаблен, что не мог сделать ни одного лишнего шагу. Он заперся и безмятежно уснул прямо в комнате борделя.
        Когда Бакли раскрыл глаза, рядом с ним сидел человек.
        Кровь ударила в виски, остатки сна как ветром сдуло. Бакли метнулся взглядом к двери - все еще заперта на засов, к окну - ставни по-прежнему закрыты. Однако человек неоспоримо сидел в шаге от Бакли. Бордельный вышибала? Помощник шерифа? Он не походил ни на то, ни на другое: хорошо одетый, но не в мундире, жилистый, но не здоровяк.
        - Кто ты такой, тьма сожри?!
        Бакли рванулся, чтобы сесть, но человек придержал его за плечо:
        - Шшш, осторожно, не порежьтесь.
        Лишь теперь Могер заметил на своей груди нож. Тонкий блестящий стилет лежал у него на ребрах острием в сторону шеи.
        - Видишь опасность? - спросил человек. - Дыши ровно, не делай резких движений, и я помогу тебе.
        Он протянул руку и молниеносно схватил стилет, как хватают ядовитую змею. Взмах - и нож исчез под одеждой человека.
        - Теперь ты в безопасности, славный. Можешь подняться.
        - Кто ты? Что за чертовы шутки с ножом?!
        - Лучше начать с того, кто ты. Ты - тот, у кого есть трудности, и они проистекают от людей. А я - тот, кто может уладить трудности с людьми.
        Он приподнял шляпу и с достоинством поклонился:
        - Родриго, широкополый.
        - Ты - асассин?
        - Я избавляю людей от проблем с другими людьми. Если у тебя есть такие проблемы - скажи «да», и продолжим беседу. Если нет - скажи «нет», и я уйду.
        Бакли, наконец, вдохнул полной грудью:
        - Ах, так ты хочешь наняться ко мне! Какого черта пугал меня ножом?!
        - И в мыслях не имел такого. Напротив, хотел вызвать у тебя доверие. Ведь посуди: если бы я собирался причинить тебе вред, то наша беседа даже не началась бы.
        - Ладно, умник. Идем.
        Когда покидали бордель, хозяин проводил Могера тяжелым взглядом, но ничего не сказал. Двое вышли на улицу ранним утром - в лучшее время для секретных разговоров. Кто гулял всю ночь, сейчас уже спит; кто не праздновал - лишь только встает из постели. Улицы пусты, никаких лишних ушей.
        - Чтобы ты знал, Родриго, я не люблю внезапных гостей. Рассказывай, откуда ты взялся.
        - Моя гильдия имела большое желание предложить услуги твоей госпоже, леди Магде. В Лаэме все предлагают ей услуги, даже слонозаводчики. А мы чем хуже? Но незадача: при нашем-то ремесле на прием к герцогине просто так не придешь. Мы сообразили: леди Магда наверняка держит на службе кого-нибудь для разных негерцогских дел. Присмотрелись к ее людям, послушали, что говорят стены, узнали о некоем господине Мо. А когда я увидел, в каком настрое ты покинул дворец, то подумал: ха-ха, этому парню мои услуги тоже пригодятся. Я был прав, а?
        Повадки Родриго понравились Могеру. То есть, конечно, никому не по вкусу просыпаться с ножом возле шеи, но логику Бакли понял и оценил. Также оценил и то, что Родриго легко и много болтал. Не скрытничал, не напускал высокомерия, не давил грозным молчанием. Если можно хоть каплю доверять парню с подобным ремеслом, то Родриго эту каплю заслужил.
        Бакли задал еще несколько вопросов. Родриго ответил хорошо: не слишком правдиво, но и не врал сверх меры. Бакли спросил: что Родриго может сделать за деньги? Он и тут по уму: не стал рвать рубаху, мол, что угодно. Сказал: ты опиши сначала с кем и какую проблему имеешь, а я отвечу, справлюсь ли и за какую цену.
        Бакли решился и выложил две задачи.
        Родриго промолчал целый квартал, лишь потом дал ответ:
        - Второе будет стоить тысячу пятьсот эфесов.
        У Бакли отвисла челюсть.
        - Ты думай, что говоришь! Дрянной скряга Меркос просил тысячу! У него был готовый корабль и экипаж, но я ответил, что тысяча - чистый грабеж. А ты просишь полторы, и ничего еще не имеешь!
        - Парень, если ты видел глаза Меркоса, то знаешь: главная беда с ним - отнюдь не цена. Ты хочешь довериться этому шакалу с его командой? Они не знают другого закона, кроме своего кошелька.
        - Прости, Родриго, но чем ты лучше?
        - Во-первых, Мо, ты видишь мои глаза. Если при своем ремесле ты до сих пор жив, значит, немного понимаешь в людях. Во-вторых, я найду не цельную команду, а россыпью: там двух, там трех, там четверых. Они не смогут поднять бунт, поскольку не знают друг друга. А мы всегда сможем стравить их меж собою.
        - Но они будут подчиняться тебе.
        - Мне это не нужно. Хочешь - пошли со мной своего парня, я каждому матросу представлю его капитаном. Власть тебе, мне - только деньги.
        Это очень улыбалось Могеру, но…
        - Но полторы тысячи! У меня их нет.
        Родриго пожал плечами:
        - Я-то свое слово сказал, дальше тебе решать.
        - Я подумаю, - буркнул Бакли. - Ну, а первое дело?
        - Один эфес.
        Бакли моргнул:
        - Ты поможешь всего за золотой?
        - Верно. За золотой и обещание подумать о втором деле.
        - Обещаю, - сказал Бакли и дал южанину эфес.
        - Присмотрись получше к Ванессе-Лилит, - сказал Родриго.
        - Ты знаешь Ванессу-Лилит?
        - Я знаю всех, кого стоит знать в Лаэме. Белокровная Ванесса часто выходит в свет. Это значит что? Что она не стесняется. А это на что намекает? Ей хватает денег на новые платья, шляпки, зонтики и пудру. А из этого что следует?
        - Нашла богатого любовника?
        - Тогда она ходила бы с ним, но ходит с детьми. Нет, друг Мо, Ванесса-Лилит получает деньги от мужа.
        - Но он к ней не приезжал. Кредиторы следят за домом, увидели бы!
        - Я не сказал, что приезжал. Я сказал: передал деньги. Монетки не сами пришли, их принес человечек. Он знает, где найти Онорико.
        - И проку с того? Человечка-то мы не знаем.
        - А какой нынче день, братец?
        Бакли вытаращился:
        - Причем тут?..
        - Не следишь ты за святым календарем, Праматерей обижаешь. Нынче - праздник Весенней Зари, день светлых начинаний. Если Рико хочет нового счастья с супругой…
        - Сегодня он пришлет подарок! А ты хорош, Родриго!
        - Благодарствую, друг Мо.
        Парни Могера Бакли ворвались в дом Ванессы с черного хода. Как все дворянки, она проснулась поздно и сейчас только села завтракать с двумя детьми и парой слуг.
        - Вы - бандиты? Настоящие бандиты?! - радостно завопил мальчонка, увидев головорезов.
        - Умный ребенок, - хохотнул Восемь, снимая с пояса тесак.
        Ванесса с достоинством поднялась им навстречу.
        - Боюсь, господа, тем вечером вы меня не поняли. Я - белокровная Ванесса-Лилит, дочь славного Арктин-Лиона, внучка Праматери Людмилы. Вы горько пожалеете, если за минуту не покинете мой дом.
        Звучало весьма внушительно, но собачьим чутьем Могер уловил женский страх.
        - Взять ее.
        Девять ринулся исполнить приказ. Старый слуга попытался защитить хозяйку: метнулся к камину, схватил кочергу. Самоотверженно, но глупо: Девять легко уклонился и одним ударом швырнул старика на пол. Что-то хрустнуло в голове слуги, когда она стукнулась о стену. Служанка - возможно, жена старика - бросилась к лежащему, завыла.
        - Заткни ее, - приказал Бакли.
        Восемь рубанул, и вой прекратился. Повисла неестественная тишина. Дети молчали с большими круглыми глазами - видимо, мать еще не объясняла им, что такое смерть.
        - Ты нам солгала, миледи, - произнес Могер. - Ты не видела мужа, но получала от него вести. А может ли такое быть, чтобы он не написал тебе, где находится?
        Ванесса схватила со стола нож.
        - Взять, - рявкнул Бакли.
        Девятка выбил нож, крутанул женщину, обхватил сзади, сжав руками ее груди. Она пнула его голень каблуком, но не так сильно, чтобы сбить с ног. Девять толкнул ее, бросил на колени и намотал на кулак ее волосы.
        - Дамочка готова слушать, - доложил Девятка.
        - Так вот, милейшая, ты нам солгала. Я такого не прощаю. Смягчить наказание ты можешь одним способом: скажи, где Рико.
        - Вас найдут и четвертуют, - прошипела Ванесса.
        - Только если ты о нас расскажешь. Но тебе будет сложно это сделать без языка и глаз, и пальцев. А выбор у тебя таков: страдать одной или вместе с детьми.
        - Я не знаю, где Рико.
        - Не верю.
        Бакли поймал за шиворот малую дочь Ванессы. Кроха не сопротивлялась: видимо, о насилии ей тоже еще не рассказали. Счастливый ребенок.
        Бакли растопырил пальчики на ее ладошке и принялся загибать по одному.
        - Раз… Два… Когда все загну, начну ломать… Три…
        - Вы чудовище! - крикнула Ванесса. - Вы не человек! Тварь Темного Идо!
        - Четыре… Пять…
        - Да есть ли у вас сердце! Опомнитесь!
        - Первый лишний, - Бакли крепко схватил мизинчик девочки.
        - Не надо, Могер, - шепнул Дейв.
        И тут в дверь постучали: два удара, три, два.
        - Папа-ааа! - завопил мальчонка и кинулся в прихожую.
        Кроха выкрутилась из пальцев Бакли, побежала, повисла в руках Дейва. Ванесса взорвалась воплем:
        - Рико, беги! Зови шерифа!
        Девять вмазал ее лицом о стол.
        Мальчик успел добраться до двери и дернуть засов. Семь нагнал его, отшвырнул с пути, распахнул входную. За порогом стоял Онорико-Мейсор - от ног до головы в белом, с букетом роз в одной руке и коробкой в другой. Коробку украшала золотая лента.
        Семь схватил его за грудки и втащил в дом, захлопнул дверь. Толкая ножом меж лопаток, вбросил Рико в гостиную.
        Он побелел, выронил цветы и коробку.
        - Ванесса, милая! Сирена, Альдо!.. Боги, что это?!
        - Онорико-Мейсор, я полагаю? - уточнил Бакли.
        - Я все заплачу! Вдвойне, втройне! Теперь у меня много денег! Скажите, кто вас послал, сколько я должен!
        Бакли покачал головой:
        - Мы не за деньгами. Нам нужен Хорам.
        Рико обмер, пожевал губы.
        Бакли медленно произнес:
        - Сейчас ты начнешь врать, но сначала ответь: мальчик или девочка? Девочка или мальчик? Ты только ответь, а потом уже ври.
        Меч - 1
        Конец апреля - начало мая 1775 г. от Сошествия
        Дымная Даль
        - Вы думали о нашей беседе, Джоакин Ив Ханна? Искренне надеюсь, что да. Я ни на час не выпускаю ее из сознания. Я мысленно ищу причину, вынуждающую вас молчать. Возможно, вы не вполне осознаете выгоды, или строите мрачные фантазии на счет своего будущего? Вы полагаете, что, высказав все, будете более не нужны и за ненадобностью убиты, либо отданы имперскому суду? Считаете, что ваша жизнь продлится примерно столько же, сколько и молчание, потому затягиваете его?.. Я исключу эту причину. Даю вам слово северной леди и внучки Агаты, что вы сохраните жизнь, свободу, здоровье и честь, если откроетесь мне. Великий Дом Ориджин не будет иметь к вам никаких претензий, а Корона и вовсе не узнает о вашем существовании. Ваше имя останется известно лишь мне, моему брату и кайру Сеймуру.
        Леди Иона держит долгую паузу, давая время обдумать сказанное, высматривая движение в душе пленника. Наконец, спрашивает:
        - Скажите мне: кто Кукловод?
        - Я не знаю.
        Ее личико покрывается туманом.
        - Вы лжете. Отчего?.. Ваше имя указывает на дворянское происхождение. Однако вы не из первых родов, и не из семьи лорда. Вы - отпрыск небогатого рыцаря, заслужившего звание упорным ратным трудом. По моему опыту, такие люди особенно щепетильны в вопросах чести. Возможно, вы полагаете себя связанным вассальной присягой, и по долгу чести храните тайны Кукловода? Это достойная причина, но она утратит вес, когда вы поймете: Кукловод - уже не дворянин и не лорд. Он преступил не только людские, но и божеские законы, нарушил воинский кодекс Вильгельма Великого и заповеди милосердия Глории-Заступницы. По законам любой земли Империи Кукловод заслуживает лишения титула и потому не может считаться чьим-либо сюзереном. Вы свободны от вассальной клятвы.
        Глаза Северной Принцессы черны, как дно колодца. Как болотная трясина: ступишь - утонешь.
        - Или, быть может, вы восхищаетесь им? Усматриваете подобие меж Кукловодом и Праотцами, видите величие в его способности управлять Предметами? Но я не прошу вас отречься от своего кумира, оклеветать, убить. Я прошу лишь имя. Назовите его - и Эрвин вступит в битву с Кукловодом. Если Кукловод так велик, как вам представляется, он легко одержит верх в честной схватке. А если он способен нападать только из тени, кусать исподтишка крысиными зубами, бить в спину кинжалом асассина, - если так, то достоин ли он вашего благоговения? Учтите это прежде, чем дать ответ: кто Кукловод?
        Три дня до Лейксити и уже два на Дымной Дали. На каждом привале, при каждом приеме пищи, с каждой чашкою чаю:
        - Кто Кукловод?
        Всякий раз, как Северная Принцесса выходит на палубу и застает там Джоакина. На рассвете ли, перед закатом, даже посреди ночи:
        - Вижу, сударь, сон не идет к вам. Ответьте, и чистая совесть принесет покой. Кто Кукловод?
        Раз за разом он говорит абсолютно правдиво:
        - Не знаю.
        И даже кроха сомнения не зарождается в душе Принцессы:
        - Мне жаль, что вы лжете, сударь. Надеюсь, позже вы измените ответ.
        Трижды в день Джоакина отменно кормили, поили вином или орджем. Кайры обращались к нему с безукоризненной вежливостью: только на «вы», только полным именем. В гостинице Лейксити он имел отдельную комнату, на борту шхуны - собственную каюту. Никогда прежде Джо не путешествовал с таким комфортом.
        Трижды в день - или больше - красивейшая девушка Севера приходила к нему, садилась напротив, топила его взгляд в омуте своих зрачков - и задавала вопрос, ответа на который он не знал.
        - Кто Кукловод?
        Джо ощущал не удивление, хотя удивиться было чему. И не отчаяние, хотя он и стоял в глухом тупике. И не страх… Точнее, Джо боялся, но слабее, чем полагается человеку, которого везут на плаху. Главным его чувством была злость.
        Какой тьмы вы ко мне привязались? Как можете мне не верить?!
        Иногда он не удерживал в себе негодование и выплескивал:
        - Я же ничего не знаю! Почему вы не верите?!
        Леди Иона отвечала с предельным спокойствием:
        - Я прислушиваюсь к своей душе, сударь. Она говорит, что вы лжете.
        Леди Иона всегда была абсолютно спокойна. Ни разу она не утратила безграничного терпения, ни разу не усомнилась в своей правоте, ни разу не опустилась до угроз. Она свято верила, что до прибытия в Уэймар пленник будет сломлен, выпотрошен, вывернут наизнанку - без помощи пыток, одною лишь терпеливой вежливостью.
        Ее уверенность злила Джоакина намного сильнее, чем плен и угроза смерти.
        - При вас нашли больше двухсот эфесов, сударь. Очень значительная сумма: доход кайра за несколько лет. Что особенно важно, лишь пятьдесят эфесов были представлены золотом, а прочие - банковскими векселями по полсотни. Я делаю тот вывод, что вы не скопили эту сумму по монете и не взяли военными трофеями, а получили как разовую выплату от весьма обеспеченного нанимателя. Векселя не именные, значит, наниматель пожелал остаться в тени. А величина суммы наводит на мысль о преступном характере услуг, оказанных ему. Если вашему логическому уму нужны причины, по которым я вам не верю, то деньги - одна из них.
        Он соврал, что получил деньги от Хармона-торговца. Леди Иона не поверила.
        Он выдумал золотую статуэтку, которую взял из дворца и позже продал ювелиру. Леди Иона покачала головой.
        Она всегда распознавала ложь. Беззастенчиво, как богач входит в бордель, она вторгалась в душу Джо, замечала все ее шевеления, освещала все темные углы.
        - Вы негодуете, сударь, от того, что я требую отчета о ваших заработках. Вам, человеку небогатому, финансовые вопросы кажутся столь же интимными, как дела сердечные. Вас больно ранит, когда кто-то отмечает вашу бедность и недостойные способы заработка. Прошу понять: ваши деньги меня не заботят. Они - лишь улика, в которой я почти не нуждаюсь. Безо всяких улик я вижу вашу ложь.
        Верно: леди Иона видела в пленнике все. Кроме невиновности!
        Дважды он пытался бежать. Один раз в Лейксити. Его догнали, свалили и скрутили. Без оружия и без кулаков - он даже толком не понял, как оказался лежащим на брюхе.
        Второй раз на озере. Шхуна шла вдоль теплого течения, здесь вода уже очистилась, а в сотнях ярдов по сторонам еще белели льдины. Джо прыгнул в воду и поплыл. Надеялся, что капитан затруднится развернуть корабль поперек узкого фарватера или не рискнет подходить вплотную ко льду. Капитан не рискнул спорить с Северной Принцессой. Шхуна развернулась, спустила весла и пошла за беглецом. Она сломала четыре весла о льдины и получила пробоину. Дыру удалось залатать. Джоакина, чуть живого от холода, подняли на борт, вытерли, переодели, отпоили орджем.
        - Сударь, вы поступили безрассудно. Лед изломан, по нему нельзя дойти до берега. Если вы надеялись на другой корабль, то в мокрой одежде замерзли бы раньше, чем он подошел. Прошу вас избегать подобных попыток. Если станете вновь покушаться на себя, мне придется ограничить вашу свободу, что не доставит радости нам обоим.
        - В-вы уж-же ог-граничили… - простучал зубами Джо.
        - Отнюдь. Вы на пути в Уэймар, куда и направлялись изначально. Расскажите мне все и дожидайтесь вашу подругу-купчиху в любой гостинице города. К слову, на тракте я успела заметить, что она очень опечалена расставанием с вами. Вероятно, ваша смерть причинит ей немало страданий. Успели подумать об этом, бросаясь в ледяную воду?..
        Кромешная, неподъемная уверенность. Поколебать ее - все равно, что прокричать степь насквозь или зажечь свечу посреди океана. Пленник не утонет, пока Принцесса не позволит. Прыгни он в пучину с камнем на шее - кайры нырнут следом и вытащат на поверхность. Перегрызи себе вены - заштопают и вежливо пожурят: «Сударь, будьте благоразумны…» Сожги он весь чертов корабль…
        А кстати, что будет, если поджечь корабль?!
        Когда Иона вышла, он бросил светильник в стену. Просмоленные доски должны были вспыхнуть, но холод или сырость сделали их неподатливыми. Не воспламенив обшивку, масло стекло на пол и образовало лужицу огня. Принцесса вернулась вместе с Сеймуром. Кайр затоптал пламя, леди Иона укоризненно качнула головой:
        - Эрвин найдет Кукловода. Вы вольны злиться или нет, но никак этого не измените. Под вопросом лишь время данного события и мое счастье, и ваша жизнь.
        Джо часто вспоминал свои мытарства в Альмере. Много было подобия: превосходящая во много раз сила врагов, унижение и безнадега, надменная агатовская леди, виновная во всех несчастьях. Но имелось и различие. Аланис Альмера честно презирала Джо; наемники приарха Галларда честно пытались его убить. Сурово, но правдиво. Никто не лицемерил.
        Сейчас же все в Ионе было лицемерием. Деланное великодушие, манерная вежливость, наигранная забота - все лживо насквозь! Ясно, как день: ей нет дела до его судьбы, до справедливости, до жизней несчастных Подснежников! Тщеславие и жажда обставить брата в какой-то семейной игре - вот и все! Какие бы красивые слова не говорила эта ледяная тварь, она не способна на чувства, кроме гордыни и тщеславия. Взбесись Иона хоть раз, вспыхни гневом, как Аланис, брось презрительную колкость - и Джо сумел бы рассмотреть в ней человека. Но она вела себя безукоризненно - и оставалась чудовищем.
        - Сударь, я обдумала еще одну тонкость, хочу поделиться. Кукловод, ваш хозяин, послал вас в мой дом весной, а теперь велел снова попасться мне на пути. Он понимал, что я могу вспомнить вас и, сопоставив факты, заподозрить интригу. Он сознательно рисковал вами, следовательно, был готов разменять, как серповую фишку. Стоит ли преданности человек, так мало вас ценящий?
        - Да я не знаю никакого Кукловода! Тьма сожри ваше упрямство! Я невиновен и никому не служу!
        Иона сложила домиком ладони - жест меланхоличного терпения.
        - Вы лжете… Кто заплатил вам деньги?
        - Герцог Эрвин Ориджин.
        - Вы лжете… Что вы продали или купили для моего мужа?
        - Не знаю.
        - Вы лжете. Мне очень жаль…
        По правде, на часть ее вопросов Джо мог бы ответить. Сперва молчал из страха. Он помог ее мужу продать Священный Предмет - то есть, причастен к позору семьи Шейландов. И столь же причастен к подлому убийству императора. Узнав любой из двух фактов, леди может расправиться с ним.
        Потом страх уступил место злости, и уже она заставляла молчать. Ты уверена, что разговоришь меня? Не на того напала! Тебя не касается, где я взял деньги! Не твое дело, как служил Хармону! Думаешь, ты упрямее меня? Ошибаешься, лицемерная гадина!
        Джо молчал, огрызался: «Откуда мне знать!» - и какое-то время это утоляло ярость. Потом злость начала переполнять его, бить через край, срывая крышку. Молчать стало трудно, и сидеть невмоготу, и руки чесались, и челюсти сводило от гнева.
        Однажды он бросился на кайра Сеймура в надежде отнять кинжал. Северянин встретил его ударом кулака. Одним, зато отлично выверенным, на дюйм ниже солнечного сплетения. Джо задохнулся и упал, и ослеп от удушья.
        - Вы не управляете собой, сударь, - сказал Сеймур, подражая тону своей леди. - Это признак плохого воина.
        В другой раз пленник выбрал целью одного из греев. Грей был медлительней кайра, потому Джо успел коснуться рукояти кинжала прежде, чем получил удар в пах. Второй пришелся в колено, третий - в локоть. Пленник корчился на палубе, не в силах сдерживать стон, когда подошел кайр Сеймур:
        - Вы еще и глупы. Это не просто греи, а греи седьмого года. Вы не справитесь и с худшим из них.
        В мальчишестве, грезя величием Севера, Джо запоминал все байки о кайрах и греях. На третий-четвертый год службы самые толковые греи выходят на испытание. Если по какой-то причине они проваливаются (по злой случайности или от скверного настроения герцога), то повторяют попытку в пятый-шестой год. Если сорвалось и тогда, они имеют право попытать счастья еще через год - в третий и последний раз. Самые умные отказываются от третьей попытки: если по несчастью сорвется и она, то кайр запятнает себя как скверный наставник, а грей с позором покинет армию. Гораздо мудрее - больше не пытаться, а остаться на вечной службе у своего кайра. Грей, отслуживший целых семь лет и оставшийся в живых, - весьма опытный боец, надежная опора своему хозяину. Кайр ценит такого грея дороже доброго клинка, может за него рискнуть головою, отдает ему хорошую долю трофеев. Грей седьмого года - по опыту и выучке тот же кайр, только менее удачливый.
        Итого, в пути Северную Принцессу охраняли двадцать кайров и столько же греев седьмого года. Сорок воинов, самый слабый из которых мог уложить Джоакина голыми руками. От этого злоба Джо становилась еще нестерпимей.
        - Сударь, если вы молитесь какой-либо Праматери, спросите у нее совета. Я убеждена, вам будет послано открыться мне.
        - Ах, вы о Праматерях заговорили? Исчерпали все средства, миледи?! Уже не находите, чем меня задеть?! Слабенький вы дознаватель!
        Иона развела узкие ладони:
        - Верно: я вовсе не дознаватель. Никогда не имела нужды в этом ремесле. Вы очень обяжете меня, если ответите сами, безо всяких допросов.
        - А зачем вам мои ответы? Говорите же, что Эрвин и так найдет Кукловода. Хотите его переиграть?!
        - Герцог Эрвин, - поправила Иона. - Несомненно, найдет. Но поиски будут стоить сил и человеческих жизней.
        - Да плевать вам на жизни! Просто утверждаетесь перед братом!
        - Только хочу помочь ему. А у вас есть братья, сударь? Мать, отец? Как они воспримут вашу смерть на службе у подлеца и злодея?
        - Да святые же боги! Я никому не служу! Барану легче вталдычить, чем вам!
        Иона улыбнулась:
        - Люблю барашков. Прелестные создания, не находите?.. Кто дал вам деньги?
        В предпоследний день отмерянной Джоакину жизни сквозь дымку горизонта показался Уэймар. Промозглый ветер хлестал моросью по щекам, волны колотили в борта шхуны. Джо стоял на носу, кутаясь в плащ, измученный несправедливостью и безысходным гневом. Чуть меньше года назад с палубы другого корабля он смотрел на этот же город. Представить только: тогда он мечтал о встрече с Северной Принцессой! Рядом была прекрасная Полли, а он не мог думать ни о ком, кроме агатовской твари!.. Как бесконечно глупо!.. Так же глупо, как вера Салема в мудрость владычицы и милосердие Ориджина. Там, наверху, нет ни мудрости, ни милосердия. Нет даже людей - только бездушные куклы изо льда. А недавно он злился на Аланис - боги, вот дурак!.. В сравнении с Ориджинами, Альмера - сама душевность!
        - Не люблю сырой ветер, - сказала леди Иона, возникшая рядом. - Смешение стихий, лишенное всякого изящества.
        Явилась! Нигде от тебя нет покоя!
        Джо угрюмо промолчал. Северная Принцесса оперлась на фальшборт, задумчиво глядя в туман.
        - Сударь, я размышляла о леди Аланис… Вы говорите, что сопровождали ее в самые темные часы. О том, что было в Альмере, Эрвину известно лишь с ваших слов, а значит, это может оказаться ложью.
        Джо не повернулся, чтобы не дать ей заглянуть ему в глаза. Леди Иона продолжала:
        - Но вы последовали за Аланис в столицу, во дворец - прямо в пасть к Темному Идо. С Эрвином было шестьсот человек, с Аланис - вы один. Это порождает догадку… Скажите, Джоакин Ив Ханна, вы любите ее?
        - Нет, - отрезал Джо.
        - А прежде любили?
        - Нет, - но голос дрогнул.
        - Любовь дает вам еще одну причину молчать… Очень грустную, но весомую. Видите ли, сударь, я знаю Аланис Альмера с детства. Четыре года в пансионе Елены-у-Озера мы с нею прожили в одной комнате, делились тайнами, какие не вверяли никому другому, научились понимать друг друга с полуслова… Мне крайне сложно представить Аланис злодейкой и еретичкой, но ваша любовь… Я не вижу иных причин для вашего молчания, кроме любви. Скажите, Кукловод - Аланис Альмера?
        - Нет.
        - Другого ответа и не ждала… - кончиком пальца Иона тронула его плечо. - Я полагаю, вы готовы принять мучительную смерть ради нее. Вероятно, надеетесь вытерпеть все, но сохранить секрет и спасти хозяйку. Очень благородный, красивый поступок… Простите, я не могу позволить этого. Если вы умрете, не назвав Кукловода, я пойму так, что вы до конца сохранили тайну любимой. Знайте: неназванное имя будет означать имя Аланис Аделии Абигайль.
        Джо промолчал, играя желваками от бессильной злобы. Иона не видела его глаз, и агатовская проницательность дала сбой: Принцесса неверно истолковала чувства пленника.
        - Очень жаль, что вы так сильно ее любите. Эта любовь - из тех сил, что разрушают душу.
        - А вы любите хоть кого-нибудь?.. - в сердцах бросил Джо.
        - Разумеется.
        - Брата?
        - Вне сомнений.
        - Ну, конечно: он же Ориджин! А мужа любите?
        - Не думаю, что это вас касается.
        - И все же ответьте: любите графа Шейланда?
        Он глянул в лицо Ионе и увидел тень. Паволока на миг подернула глаза и тут же слетела, но Джо успел заметить. Не зря же неделю смотрел в эти глаза!
        - Я задел вас, а? Вы не любите графа?
        - Ни капли не задели, сударь. И очевидно, что я люблю мужа.
        - Не любите, поскольку он не Ориджин. Вы не умеете любить никого, кроме них!
        - Сударь, вы позволяете себе лишнее.
        - Да?.. - злой задор вскипел в нем. - Я пытался сжечь корабль, нападал на вашего лучшего вассала, и вы были спокойны. А сейчас позволил себе лишнее? Значит, я попал в точку! Ориджины не имеют сердца! Любовь недоступна вашей семье!
        - Вы очень рискуете, - процедил кайр Сеймур.
        - Убьете меня сейчас, а не в замке?! Тьма сожри, нашли чем напугать!
        Иона сухо отчеканила:
        - Отвечу только из снисхождения к вам. Я очень люблю мужа, сударь. И не вам, слуге подлеца, рассуждать о любви.
        - Но меньше, чем брата, - я прав?
        - Иначе, не меньше.
        - А кого еще любите? Не из тех, кто носит фамилию Ориджин!
        - Умолкни! - рявкнул Сеймур. - Не ты задаешь вопросы.
        - Пускай миледи ответит - тогда и я отвечу ей.
        Иона хлопнула ресницами:
        - Клянетесь?
        - Даю слово дворянина. Но лишь после ваших честных ответов.
        Она встряхнулась, уронив капельки с волос.
        - Что ж… Вы правы: больше всех на свете я люблю членов моей семьи. За каждого из них я с радостью отдам жизнь, а прежде всех - за Эрвина. Если надеялись упрекнуть меня, то промахнулись: я горжусь этим чувством. Вы ошиблись и в том, что во мне нет иной любви. Я люблю компаньонку Джейн, которая, к несчастью, была больна и не могла сопровождать меня в столице. Я очень скучаю по леди Марте Валерии - лучшей из наставниц, кого узнала в пансионе. Питаю самые теплые чувства к моей кормилице Эмме из Первой Зимы и учителю живописи - мастеру Альберту Миррею. До сих пор вспоминаю юношу, которого первым поцеловала, - его имя скрою от вас. Я плачу, когда думаю о своей первой лошади - несчастной Белой Звезде, что сейчас уже на пороге смерти… И, конечно, вне всяких сомнений, я всем сердцем люблю своего мужа, графа Виттора Шейланда, и лучшую подругу, леди Аланис Альмера.
        Иона помолчала, подставив лицо холодному ветру.
        - Я удовлетворила вас, сударь? Жду ответной любезности. Кто Кукловод?
        - Я не знаю. Это чертова правда!!! - Джо скривил губы в ядовитой ухмылке. - Зато скажу другое. Надеюсь, вы порадуетесь: оно касается тех, кого любите. Вы спрашивали: какую сделку поручил граф Виттор Хармону-торговцу? Он велел продать Светлую Сферу - Священный Предмет из достояния Шейландов! Именно его украл у Хармона подлый брат Людвиг. Спросите, зачем граф пошел на бесчестье? Так ведь он задолжал вашему папеньке - за счастье быть вашим мужем! Что еще вы желали знать? Кто заплатил мне триста эфесов?.. Граф Эрроубэк, тот самый, в чьих землях рухнул мост, погубив императора. За что он мне заплатил? За письмо, привезенное из осажденного дворца, от любимой вами леди Аланис Альмера!
        Если бы Джо решил ударом кулака сломать носик Северной Принцессы, он в тот же миг умер бы от меча кайра Сеймура и не успел насладиться эффектом. Но сказанные только что слова дали желанную возможность. Леди Иона отшатнулась, затрясла головой, сжав пальцами виски, застонала:
        - Вы лжете! Ради мести пытаете меня!..
        - Вы же внучка Агаты - вот и посмотрите: лгу или нет.
        - Мой муж продал святыню?!
        - Да, миледи.
        - Отдал в руки мелкого купчишки?!
        - Да, миледи.
        - Не верю, нет!
        Он махнул рукой в сторону Уэймара:
        - К вечеру будете в замке - проверьте. Попросите мужа показать Светлую Сферу!
        - Злая холодная тьма!.. Почему, почему?..
        - Я уже дал ответ.
        Иона дрожала, струйки влаги текли по лицу.
        - А это проклятое письмо… Вы доставили из столицы Эрроубэку?
        - Да, миледи.
        - От Аланис Альмера?
        - Да, миледи.
        - В нем был приказ разрушить мост?
        - Я не знаю содержания письма.
        - Но Адриан погиб после того, как вы его доставили?
        - Да, миледи.
        Сеймур попытался накинуть плащ на плечи хозяйки, но она оттолкнула его. Еле слышно прошептала:
        - А Эрвин… он знал о письме?
        - Да, миледи.
        Иона больше не могла говорить. Самообладание сжирало все ее силы.
        С высоты победителя Джоакин милостиво обронил:
        - Герцог знал, но был против. Аланис послала письмо вопреки его воле.
        - Благодарю… - шепнула Иона и позволила кайру увести себя в каюту.
        Стрела - 1
        4 мая 1775 г. от Сошествия
        Фаунтерра
        Прибытие Алериданского экспресса всегда вызывало оживление и на столичном вокзале, и на привокзальной площади. Первыми приходили в движение извозчики - самые прыткие изо всех дельцов и трудяг, кто кормится от рельсовой дороги. Еще за двадцать минут до поезда (в 11 -30 по гигантским латунным станционным часам) извозчики устремлялись к выходу вокзала и выстраивались в очередь. Двуколки, брички, кареты, тарантасы - здесь были экипажи на любой вкус, сходные лишь одним: пустыми сиденьями. Кто-нибудь, особо молодой либо наглый, пытался впихнуться вне очереди - и неизменно бывал изгнан в самый хвост, под ругань и насмешливый свист. В 11 -40 вокзальный констебль проходил вдоль вереницы экипажей, проверяя, чиста ли одежда на извозчиках, расчесаны ли гривы лошадей, имеются ли под конскими хвостами мешки для экскрементов. В то же время торговцы без места допускались на станцию и разбредались вдоль перрона с тележками и лотками, а торговцы с местом гнали их подальше от своих законных основательных прилавков. В 11 -45 на площадь влетали разом несколько фургонов и, подкатив к булочным лоткам, разгружали горячие
пирожки - над площадью душистой волной разливался аромат сдобы. Торговцы чаем и горячим вином подсыпали угля в топки телег-самоваров. Зазывалы выкрикивали названия гостиниц - пока умеренно, без надрыва, затем лишь, чтобы размять голос.
        В 11 -50, предваряемый долгим гудком, на станцию въезжал экспресс.
        Тут же перрон вскипал движением. Друзья и родичи прибывающих, лакеи и секретари, охранники и носильщики стремились к нужным вагонам - кто по пути поезда, кто навстречу. Людские потоки смешивались, закручивались, оглашались суетливыми покриками. Величавый и равнодушный к суете, экспресс степенно докатывал последние ярды, с гулким лязгом замирал, распахивал двери, сбрасывал лесенки. Пассажиры выбирались из вагонов и застывали, оторопев от многолюдия. Те из них, кому посчастливилось быть встреченным, оказывались в объятиях родных и друзей; прочие становились добычей торгашей и носильщиков.
        В полдень волна выкатывалась на площадь. Неопытные и суетливые путешественники поскорей кидались к наемным экипажам, спеша покинуть площадь до затора - и, конечно, сами же создавали затор. Понукаемые седоками: «Живее! Живее!» - извозчики сталкивались на выезде и надолго застревали в копытно-колесной неразберихе. А бывалые пассажиры не спешили. Вверив багаж носильщику или слуге, они обходили площадь по периметру, угощались чаем, выбирали по запаху самые вкусные пирожки, у книжных лотков узнавали новости: «Свежие известия в „Голосе Короны“! Ее величество помиловала Подснежников! Лорд-канцлер откроет заседание Палаты!» К этой группе пассажиров относились трое, прибывшие экспрессом 4 мая. Мужчина в плаще и шейном платке, седой дед со странной дудкой за ремнем и крепкий белобрысый молодчик, тянувший багаж своих спутников, - вот такая была троица. Лица всех троих заросли щетиной, а плащи покрылись пылью, будто путники пробыли в дороге не одну неделю. Зазывалы дорогих гостиниц и книготорговцы обошли их вниманием, не подозревая наличия монет в их карманах. Но седок одного невзрачного экипажа приметил
путников и дал приказ извозчику, и, нагнав троих, усадил их к себе в кабину. Экипаж избежал затора, свернув в незаметный переулок, проделал пару сотен ярдов и остановился у мрачного кабака «Ржавая рельса». Пригнув головы под чугунной вывеской, путники спустились в кабак, за ними последовал и седок экипажа, и извозчик. Извозчик почему-то был вооружен мечом и кинжалом; худой седок носил темный плащ с капюшоном, а под плащом - нечто длинное и острое. То были довольно странные парни, но обслуга «Ржавой рельсы» давно привыкла и к странным парням, и даже к очень странным.
        Усевшись в самом темном углу, худой парень в капюшоне оглядел обстановку. Задержал взгляд на покрытом сажей потолке, на люстре, сделанной из колеса, на оконце с трещиной посередине и плевком в углу, на столешнице, искромсанной ножами. Втянул носом душного кислого воздуха и сказал:
        - О, да! Это то, что надо!
        Остальные воззрились на него, и худой пояснил:
        - Мы с сестрой обожаем приключенческие романы. В них первая глава всегда устроена почти одинаково. Главный герой - честный бедный паренек - пускается в дорогу с самой невинной целью: например, продать овечку на базаре или послать письмо любимой. Он еще не знает, что на его пути находится грязный притон, и там как раз в это время собираются мрачные личности, чтобы обсудить свои темные делишки. Волею судьбы паренек попадает в притон и слышит кусок злодейской беседы, и теперь уж никак не может продолжить свой путь, а просто обязан помешать планам негодяев. Так вот, - худой вскинул палец к черному потолку, - это и есть тот самый грязный притон, а мы - темные личности.
        Он ткнул пальцем в своего извозчика:
        - Тебя, например, зовут Лезвие. Мы все зовем друг друга на «ты», у негодяев так принято. И никогда не говорим настоящих имен, поэтому ты - Лезвие.
        Указал поочередно на деда, мужчину в шейном платке и крепкого молодчика:
        - Ты зовешься Седым, ты - Платок, а ты - Малыш. А меня автор книги старается вообще не называть, чтобы создать интригу. Но потом кто-то из вас пробалтывается, и главный герой узнает: я - Худой Король, самый опасный из негодяев.
        - Парни, вам чего вообще? - окликнул их кабатчик прямо из-за стойки.
        - А что пьют темные личности? - спросил у спутников худой.
        - Эль, - без колебаний ответил Лезвие.
        - Элю всем! - крикнул худой как можно более хриплым голосом.
        - А деньги есть? - усомнился кабатчик.
        - Боги, как колоритно! - шепотом восхитился худой, порылся в карманах и развязно швырнул на стол глорию. - Я сказал: элю! Пошевеливайся, лентяй!
        Худой сумел произвести впечатление, и кабатчик действительно поторопился. Скоро все пятеро держали в руках тяжелые лихие кружки с элем.
        - Такою убить можно, - одобрил худой. - Итак, парни, приступим к обсуждению наших темных делишек. Выкладывайте все. Кто эти ублюдки? Где мое золото?!
        - Золото?.. - удивился Малыш. Седой дал ему подзатыльник и что-то шепнул на ухо. Малыш кивнул: - А, ясно.
        Парень в шейном платке придвинулся к худому и заговорил зловещим шепотом:
        - Худой Король, я скажу то, что тебе не понравится. Если я что-нибудь знаю о людях - а я о них знаю все - ты будешь в ярости. Золото взяли не обычные ублюдки, а самый главный подонок. Тот, которого ты хочешь схватить за задницу.
        - Самый главный подонок? - прошипел худой. - Почем знаешь?!
        - Седой не даст соврать: у меня вагон доказательств. Когда будешь иметь очень много времени, я их выложу. Но сейчас-то мы не в суде, чтобы улики считать. Скажу коротко: все золото - у главного подонка. Пусть меня повесят, если вру.
        Худой долго помолчал, хлебнул мерзкого элю.
        - Повесить - это хорошо. Если соврал, клянусь, я тебе устрою пеньковое ожерелье. Но пока поверю на слово. Значит, говоришь, главный подонок все забрал?
        - Именно. Он заранее знал, что ты наведешь шороху в столичке. Ты нашумел - он под шумок обтяпал дельце.
        - М-да. И кто же он, этот главный?
        - Мамой клянусь: не знаю.
        - Стало быть, где золото - тоже не знаешь?
        - Знаю. У главного ублюдка.
        Худой грозно откашлялся.
        - Не доводи меня до злости, крысеныш. Золото у главного, а главного мы не знаем - значит, и про золото ничего не ведаем.
        - Нет, Худой, кое-что знаем. Я выяснил, зачем подонку золото. Он его переплавит чтобы сделать одну серьезную штуку.
        - Переплавит?!
        - Не совсем переплавит, - пояснил Седой, - а как бы соединит вместе. Из нескольких золотых слитков выйдет одна штуковина.
        - А так бывает?
        - Все в мире соединяется, чтобы получилось что-то другое. Из огня и руды выходит меч; из мужчины и женщины - ребенок; из вора и монеты - преступление; из судьи и злодея - справедливость.
        Худой помолчал, осмыслил. Толкнул извозчика с мечом:
        - Думаешь, такое может быть?
        - Да, - кивнул тот.
        - Положим. И какую штуковину собрал главный ублюдок?
        Парень в платке наклонился еще ближе и прошептал еще страшнее:
        - Бессмертие!
        - Как - бессмертие?
        - Так, чтобы не умирать!
        Платок рубанул себя пальцем по шее, захрипел и рухнул на стол. Полежал немного, потом дернулся, уперся в столешницу и с жутковатой ухмылкой поднялся.
        - Бессмертие, понял?
        Худой дал себе несколько минут на раздумья. Прикрыл глаза, чтобы спутники не отвлекали его своим видом; пальцами машинально поглаживал царапины на столешнице - наверное, их причудливый рельеф отвечал хитроумному току его мыслей. Затем человек в капюшоне встряхнулся, хлебнул элю и сказал:
        - Что ж, в этом есть смысл. Главный подонок труслив - значит, должен мечтать об избавлении от смерти. А его душа грязнее сапог бродяги - значит, на Звезду ему лучше не попадать.
        - Верно, - кивнул Седой.
        - И того оружия, что он имел в декабре, уже хватало расправиться со мною. Но он велел своим людям забрать золото и бежать из столицы. Значит, имел цель заманчивее власти. А что заманчивей всего для труса?
        - Верно, - повторил Седой.
        - Тогда скажите мне, - Худой обратился ко всем, но пристальным взглядом припек парня в шейном платке, - кто же этот бессмертный трус?
        Платок вскинул ладони:
        - Уволь, Худой. Я же сказал - не знаю. Имею на сей счет размышления, но не имею чем их подкрепить. А без доказательств лучше промолчу.
        - С каких пор ты боишься говорить бездоказательно? Раньше слова лились с твоего языка, как молоко из дойной коровы!
        - Уже полгода служу тебе. Считай, кое-чему научился.
        Худой хмыкнул. Он был недоволен, что Платок темнит, но получил удовольствие, узнав причину. «Кое-чему научился» - приятно. Не каждому дано хоть чему-нибудь научить такого ушлого типа, как этот Платок.
        - Ладно, тогда вот что скажи. Подонок уже стал бессмертным?
        Парень в платке явно обдумал ответ заранее, но помолчал минутку, чтобы не обесценить слова поспешностью, а уж тогда ответил:
        - Думаю, нет.
        - Отчего так?
        - Во-первых, его люди сильно берегли схему бессмертия. А если б она уже сработала, то зачем ее беречь? Подонок стал бы почти что богом, и никого уже не боялся.
        - А во-вторых?
        - Больно тихо в мире. Со дня смерти владыки - покой ему на Звезде! - ничего не случилось ни жуткого, ни таинственного. Подонок притих. Ждет, видать, пока бессмертие сработает.
        Худой скривился, и отнюдь не от скверного эля.
        - Здесь ты неправ. Случились Подснежники. Как нарочно, чтобы выманить мою ватагу из столицы и затянуть в капкан. Это ли не проделка главного гада?
        - Нет, Худой, прости. Подснежники - одно, главный гад - другое. Я ездил по городам и селам, много повидал и голодных, и нищих. Вон Седой не даст соврать - на свете хватит обиженных бедолаг, чтобы устроить восстание по-честному, без подвоха.
        - Вот только восстание поднялось ровно тогда, как я обосновался в столичке!
        - Нет, раньше, в декабре. Просто ты о нем еще не знал.
        - А ничего, что крестьянам кто-то подсуетил искровые самострелы? Недовольных полно, тут ты прав, а недовольных с искрой много насчитаешь?
        - У мужиков была искра? - поразился Платок.
        - Я иногда могу соврать, но не в честной бандитской беседе за столом грязного трактира. Крысеныш по имени Могер Бакли принес им самострелы!
        - Х-ха! - улыбнулся Платок. - Коль мы с тобой пьем дрянной эль, как честные проходимцы, то и я скажу без вранья. Знаю я этого Могера Бакли. Он всю жизнь ел с руки Жирного Дельфина… то бишь, с плавника. Ты же не думаешь, что Жирный Дельфин и есть главный гад!
        Худой попытался подумать именно так, но не сумел.
        - Ты уверен, что Бакли служит Дельфину?
        - Праматерью клянусь.
        - У тебя нет Праматери.
        - Тогда матерью. Дельфин дал искру серпам, чтобы они сделали тебе неприятности. А главный гад здесь вовсе не при чем.
        Пока длилась их беседа, за стойкой кабака произошли некоторые маневры. Сперва кабатчик взялся протирать стакан. Он делал это впервые за неделю и явно не стремился к равномерной чистоте всего стакана. Умерил свой пыл сразу, едва добился прозрачного донышка, и смог сквозь него невзначай рассмотреть посетителей. Затем кабатчик трижды хлопнул по стойке, побудив мальчишку-разносчика выбежать из кухни. Кабатчик шепотом выдал мальчишке поручение, тот не расслышал. Кабатчик влепил ему подзатыльник, мальчишка осознал, что понял вполне достаточно, и убежал. Вскоре в зал спустилась хозяйка «Ржавой рельсы». Она была высока, пряма, как жердь, покрыта веснушками и грязно-рыжими волосами, и видом своим заставляла задуматься о подлинном происхождении названия трактира. Кабатчик и с нею поговорил шепотом, после чего хозяйка также ощутила потребность протереть стакан. Убедившись в прозрачности донышка, она ткнула кабатчика в бок. Тот ринулся к столу посетителей, украсив лицо масляной улыбкой:
        - Уважаемые гости, не желаете чего-нибудь еще?
        Как раз в тот момент Платок оканчивал реплику, и кабатчик услышал про Дельфина, серпов и искру, но ничего не понял. Ответил ему северянин с мечом:
        - Дай-ка нам бочонок чудесного эля. Такой вкусный, что нельзя оторваться.
        - Правда?
        - Нет. До сего дня я мог поклясться, что в жизни не пил ослиной мочи. Теперь не поручусь.
        - Эмм… какой уж есть… Может, еще чего хотите? Колбасы? Бобов?
        - Мы уходим, - отрезал северянин и поднялся.
        Он не сделал ни одного лишнего движения, просто встал на ноги, но кабатчику почему-то стало тесно и даже слегка душно. Следом за северянином поднялись другие и вскоре покинули гостеприимный кабак «Ржавая рельса». Проводив их, хозяйка раздала несколько приказов. Мальчишка убежал искать зазывалу, рыжая хозяйка осталась принимать заказы, а кабатчик вышел на улицу и обратился к прохожим:
        - У нас только что выпивал парень, похожий на лорда-канцлера! Заходите, хлебните эля - сами станете как генералы!
        А бывшие посетители уже мчались в своей неприметной карете по направлению к Дворцовому острову. Худой скинул капюшон, открыв солнечному свету благородный агатовский профиль. Заговорил без тени развязности, очень вежливо и страшно.
        - Сударь Марк, я возьму одни сутки, чтобы проверить ваши улики и доводы. Если вы солгали хоть в чем-нибудь, то поступите благоразумно: покиньте столицу ближайшим поездом и больше никогда не показывайтесь на глаза никому из северян. Но если вы честны, проведите эти сутки с пользой: вступайте в курс дел, готовьтесь принять управление.
        Мужчина в платке сглотнул и весь подобрался.
        - Тайной стражей, я полагаю?
        - Через неделю начнется заседание Палаты. Если Кукловод еще не нанес удар, то заседание даст ему неплохую возможность. Сорок лордов - в одном зале. Один залп Перстов - и Империя рухнет в хаос.
        - Понимаю, милорд. Этого не случится.
        - Все въезды и выезды должны быть под вашим контролем. Каждый торговец, курьер, путешественник, каждый артист, нищий, вор или бродяга, каждый конь или пес должен быть осмотрен и проверен. Вы лично ответите за каждого, кто въедет в город.
        - Так точно, милорд.
        - Полиция получила такой же приказ и будет действовать независимо от вас. Два батальона кайров получили такой же приказ и будут действовать независимо от вас и полиции.
        - Я не ошибусь, милорд, если скажу то же и о воровской гильдии?
        - Не ошибетесь, сударь. О каждой подозрительной личности, въехавшей в Фаунтерру, я узнаю из четырех источников. Вы должны быть первым из них.
        - Я не подведу вас, милорд.
        Когда карета проезжала мост, лорд-канцлер выглянул в окно. Удвоенный караул на воротах вытянулся по струнке.
        - Слава Агате! - рявкнули гвардейцы, перекрывая звон подков.
        Слуги, подметавшие аллею, и садовники, подстригавшие кусты, замерли в поклоне перед экипажем.
        - Слава Агате!
        Солдаты оцепления вокруг дворца щелкнули каблуками, вскинули руки в салюте:
        - Слава Агате!
        Командир оцепления был северянин. Дежурный офицер на воротах был северянин, как и дежурный офицер на каждом этаже, в каждой башне, на каждой подъездной дороге. В гвардии достаточно северян. В гвардии достаточно офицеров, у кого есть родичи на Севере. А кайров во дворце достаточно, чтобы к каждому лазурному плащу приставить красно-черного.
        Кайр Сорок Два салютовал Эрвину, едва тот вышел из кареты.
        - Происшествий не было, милорд. Ее величество написала два письма и провела три беседы. Отчеты на вашем столе.
        - Благодарю, кайр. Знакомьтесь: перед вами Ворон Короны. Приглядывайте за ним до завтра. Если я не прикажу обратного, завтра он станет главой протекции.
        - Так точно, милорд.
        Следом за Вороном из кареты вышел Седой. При его появлении Сорок Два хлопнул глазами, раскрыл рот, закрыл, щелкнул каблуками.
        - Желаю здравия, милорд судья…
        Седой отмахнулся:
        - Я больше не судья, кайр. Зовите меня Дедом.
        - Как будет угодно, милорд!
        Эрвин отвесил поклон в адрес Седого.
        - Милорд Дед любезно согласился оказать помощь в нашей охоте. Завтра он займет место помощника главы протекции. Полагаю, он станет идеальным человеком, чтобы наладить взаимопомощь между тайной стражей и войском.
        - Почту за честь работать с вами, - поклонился кайр.
        - Не стоит слишком много говорить о чести, - нахмурился Дед. - Послушайте-ка. В городе Лиде служил один судья, который очень любил слова «ваша честь». Он велел, чтобы все и всегда его так звали: истцы и ответчики, слуги и торговцы, отец с матерью, супружница. Вот однажды его жена понесла дитя. Отходила срок, пришло время разрешиться от бремени. Вызвали лекаря с повитухой, и судья им говорит…
        Эрвин слушал невнимательно, ибо давно знал эту историю. Оглянулся по сторонам, чтобы еще раз полюбоваться железным порядком караулов и оцеплений, но уперся взглядом в альтессу-тревогу. На ней было неприлично фривольное платьице в розовый цветочек.
        - Ах, как же я ждала весну! - мурлыкнула она, отбросив косу за голое плечо.
        - Ты слыхала? - спросил Эрвин.
        - Ты прекрасен в роли бандита!
        - Я не об этом.
        - И ты растешь, милый. Твоим врагом был кайр, потом император, за ним Хозяин Перстов, теперь - бессмертный Хозяин Перстов. Даже не знаю, хочу ли знать наперед… Пожалуй, предпочту сюрприз… Нет, скажи сейчас: как ты намерен убить бессмертного врага?
        - Он еще не бессмертный.
        - Откуда знаешь?
        Действительно, откуда? Из доводов Марка? Доводы - вещь округлая, можно повернуть по-разному. Кукловод затаился - это ничего не значит, он всегда любил таиться. Быть может, давно обрел бессмертие, и ждет только открытия Палаты, чтобы нанести удар.
        - Я внук Агаты, - сказал Эрвин. - Я чувствую.
        - Кстати, любимый, ты же понимаешь, что Кукловод, даже бессмертный, больше не главная из твоих проблем?
        * * *
        Бессмертие - серьезная штука.
        Глупо звучит, не те слова. Бессмертие - дело сложное? Тоже нет. Невероятная выдумка? Опасная находка? Все не то, нет подходящего эпитета. Бессмертие - нечто настолько чуждое, что не дать ему ни оценки, ни сравнения. Мозг не приспособлен думать о таких вещах.
        А обдумать нужно, и очень тщательно. Даже обсудить.
        Вопрос первый: с кем можно говорить об этом?
        Ионы нет. Как жаль, что нет Ионы.
        Матери довериться нельзя: она уже пыталась сговориться с Кукловодом, чтобы вылечить отца. А тут - не просто лекарство, но избавление от смерти. Сам отец, конечно, не даст слабины, но может рассказать секрет матери, а она - вне круга.
        Аланис шепталась со Знахаркой. Покривила душой, чтобы вернуть красоту. Всего лишь красота, а тут - бессмертие.
        Барон Стэтхем - человек проверенный. Но он - очень сильный феодал; заполучив бессмертие, сможет побороться за Первую Зиму. Зачем создавать соблазн?
        Судья? В мыслях Эрвин никак не мог звать его просто Дедом. Судья надежен и мудр, но отравлен логикой Ворона. Если Ворон ошибся - случайно или намеренно, - то уже заразил судью ложными доводами.
        Остались: Роберт, Джемис, Сорок Два. Надежны, как скалы, и достаточно презирают смерть, чтобы не продать душу за вечную жизнь. Вот с ними и побеседуем.
        Вопрос второй: верить ли в возможность бессмертия?
        Трое кайров удивленно выпучили глаза, когда Эрвин передал им рассказ Ворона. Роберт даже не сумел вымолвить привычное: «Ага». Сорок Два вернул вопрос Эрвину:
        - Милорд, но такого же не бывает?..
        Эрвин ответил:
        - Не бывало прежде. А еще никто из смертных не стрелял Перстами Вильгельма, не ломал мечи двумя пальцами и не говорил с собеседником за тысячу миль. Нужно понять: бессмертия не может быть никогда, или просто не случалось прежде?
        - Если кто и знает ответ, то только Праматери.
        - Верно! Потому сейчас мы вспомним все их слова, какие слыхали.
        Каждый поларийский дворянин изучал труды Праматерей. Классическое воспитание включает их в себя так же неизбежно, как грамотность и знание геральдики. В первую очередь: книги Праматери твоего рода, «Архивы» Максимиана (ценнейший исторический источник), «Поздние дневники» Янмэй (если надеешься стать землеправителем) и «Рука, держащая меч» Вильгельма (если намерен изучать военное дело - а это почти наверняка). Затем - «Песни Софьи» и «Слезы Ульяны». Это сборники молитв, читаемых при рождении ребенка, посвящении юноши в веру, обручении влюбленных и проводах умирающего. Как внук Праматери, всякий дворянин должен уметь исполнить главные церковные обряды. И наконец, хорошим тоном считается глубоко изучить жизнь и творчество близкого тебе по духу Прародителя. Многие выбирают на эту роль Мириам, Глорию, Елену или Эмилию - самые светлые фигуры среди Праматерей. Таким образом, если тебе посчастливилось получить благородное воспитание, то ты прочел и досконально изучил по меньшей мере восемь книг, написанных Прародителями. Роберт Ориджин, Джемис Лиллидей и Харви Хортон - выходцы лучших домов Севера -
раскрыли Эрвину свои познания священных текстов.
        Джемис Лиллидей очень любил мать. Из почтения к ней и ее Праматери назубок выучил «Слова о милосердии» Глории-Заступницы. В детстве так храбро кидался защищать маленьких и слабых, что мать плакала от умиления. Но остальные заветы Заступницы Джемис воспринял философски: стал первым дуэлянтом и задирой во всей северной армии. Никогда он не принимал роды, не приобщал юношей к вере и не обручал влюбленных, потому большинство обрядов забыл за ненадобностью. Только отходную Ульяны Печальной слышал столько раз, что помнил до буквы.
        Харви Хортон до неприличия рано стал интересоваться девочками - лет в шесть. В девять, едва научился бегло читать, тут же проглотил «Любить душою» Эмилии. К тринадцати дозрел и до «Искусства свободной любви» Мириам. Изучил, запомнил, принялся применять на практике. На какое-то еще священное чтиво времени больше не нашлось: до одури тренировался ради двуцветного плаща, а если оставались силы - тратил их на заветы Мириам.
        Роберт Ориджин в детстве честно старался освоить «Мгновения» Агаты. Месяц прокорпев над этим кладезем иносказаний и метафор, пришел к отцу за советом. Родитель Роберта тридцать из сорока лет своей жизни провел в доспехах, потерял в боях правый глаз и кисть левой руки, и скверно слышал после контузии. Роберт не мог вообразить себе высшего авторитета.
        - Лорд-отец, позвольте спросить. Я пытаюсь одолеть «Мгновения», но никак не могу справиться. Не поможете ли советом: как все это понимать?
        - Чего?! - рыкнул отец.
        Роберт показал книгу и повторил вопрос громче.
        - А! Я тоже с нею попотел, пока не понял главное: Светлая Праматерь учит нас сражаться. Все, что написано в книге, понимай с точки зрения войны. Вот гляди, например. «Время слишком быстротечно, а попытки догнать его приносят лишь печаль» - это значит, на войне вечно спешка, но ты не беги, а хорошо подумай, иначе плохо будет. Или вот: «Вступать в неизведанные земли стоит только с верою в успех». Значит, сначала вдохнови солдат, дай им веры в победу, а тогда атакуй. Или здесь: «Ничто так не успокаивает душу, как постоянное и незыблемое». Понимаешь, о чем это?
        - Да, лорд-отец! Чтобы быть спокойным, займи замок и размести в нем гарнизон.
        - Молодец, сын.
        Так хорошо легла на душу Роберту эта трактовка, что он прочел еще и «Фантазии», и «Иллюзии», где нашел сотни тактических советов - и ничего другого.
        - Глубокие познания, - констатировал Эрвин.
        - Зачем больше, милорд? - Ответили кайры. - Здесь есть все, что нам нужно.
        - И что вы скажете по поводу бессмертия?
        Роберт ответил, что Праматери определенно были смертны - взять хотя бы Ульяну. И старели, и теряли детородную способность - это общеизвестно. Когда предчувствовали роковой день, то запирались в Храме Прощания, а оттуда и вовсе уходили из мира, оставив лишь последнюю реликвию - унцию своей крови в пузырьке.
        Эрвин спросил: да, были смертны, но верили ли в возможность бессмертия?
        Джемис помянул заветы Глории. Защищать слабых и мелких - то есть, в первую очередь детей, - это явно логика смертных. Пусть я погибну, зато дитя продолжит род. Бессмертные мыслили бы совсем иначе.
        Сорок Два взял первую из Главных Заповедей: «Свое место в мире прими с достоинством». Это значит: если ты родился бедняком, то проживи жизнь честного батрака или слуги, умри с незапятнанной душою - и на Звезде сполна получишь награду за свою чистоту. Но для бессмертных заповедь лишается смысла. Какой толк родиться нищим - и на целую вечность нищим и остаться?
        Сам же Эрвин обдумал слова Агаты о печальной быстротечности времени. Если бы Агата верила в возможность бессмертия, то не печалилась бы с приближением кончины, а злилась: кто-то может жить вечно, а я - нет!
        По всему выходило, что Праматери даже не подозревали ни о каком Абсолюте, дарующем бессмертие. Похоже, Ворон ошибся в расчетах, и каторжник Инжи Прайс - тоже. Сорок Два спросил:
        - Мы можем быть свободны, милорд?
        Кайр по сей день не забыл заветов Мириам и крутил страстный роман с некоей придворной барышней. Вместо ночных совещаний его ждало занятие повеселее.
        - Меня не устраивает «похоже», - отрезал Эрвин. - Я должен твердо знать, что когда я воткну меч в сердце Кукловода, он не выдернет клинок из раны и не снесет мне голову. Убедите меня так, чтобы не осталось никаких сомнений! До утра изучите эти книги и найдите все, что можно.
        Эрвин раздал вассалам тома священных текстов. Джемису досталась «Рука, держащая меч» Вильгельма Великого, Харви Хортону - любимый им трактат Эмилии, Роберту - история жизни Праматери Сьюзен. Последняя слыла покровительницей здоровья - где и искать рецепт бессмертия, как не у нее?
        Сам Эрвин взял три книги Светлой Агаты: «Мгновения», «Фантазии», «Иллюзии». Едва раскрыл первую, сразу же провалился в чтение и забыл о присутствии вассалов. Он чувствовал так, будто после долгих скитаний вернулся в родной теплый дом. Он вырос на сочинениях Агаты, в мысленных диалогах с нею находил и утешение, и совет, и поддержку, и пищу для ума… Но сейчас - не время для ностальгии. Следует не наслаждаться красотою мысли Праматери, а искать малейших зацепок о хваленом Абсолюте. Итак.
        «Мгновения» - первый и самый знаменитый из трудов Агаты. Он полон философских рассуждений о мире и человеке, о связях между событиями, о причинах и следствиях, о форме и содержании, о внешности и сути вещей. Изобилующий метафорами текст каждый понимает по-своему. Воин видит здесь стратегию, правитель - политику, женщина - искусство отношений, мать - советы о воспитании детей. Эрвин понимал так, что «Мгновения» - обо всем сразу. О том, что все на свете связано, и высочайшее искусство - видеть связующие нити. Как в любом философском трактате, слова «вечность» и «смерть» часто встречались в «Мгновениях». Но при всем старании Эрвин не обнаружил ни намека на бессмертие.
        За полночь он перешел к «Фантазиям». Эта книга - рассуждения Праматери о будущей истории Полари. Несмотря на серьезность темы, написана она легко, с подлинно агатовской иронией, полна остроумия, тонких наблюдений и блестящих предвидений. Именно в «Фантазиях» Агата предсказывала открытие искры, изобретения печатного станка, рельсовых поездов и волны; писала даже о том, что до сих пор не сбылось, - о судах, идущих без весел против ветра, и о кораблях, летающих над землей. Однако возможности соединить несколько Предметов воедино Агата не предвидела.
        Ближе к рассвету Эрвин добрался до «Иллюзий». В отличие от почти игривых «Фантазий», то был тяжелый текст. Агата писала о том, как часто люди обманывают сами себя, как старательно верят в сладкую ложь, какие усилия прилагают, чтобы скрыть от себя любую неудобную истину. Люди обожают собственное невежество, люди терпеть не могут напрягать мозги, люди ненавидят всякого, кто заставляет их думать. Далее Агата развенчивала ряд самых сильных иллюзий (например, веру человека в свою исключительность, безусловную материнскую любовь, способность самому выбирать свой путь). Даже агатовцы читали эту книгу скрепя сердце, в глубине души думая, что не знавшая ошибок Праматерь уж здесь-то наверняка ошиблась. А отпрыски иных родов избегали «Иллюзий», как кислого вина.
        Эрвин перечел самые видные отрывки из книги и поймал себя на странном чувстве. Ранее думал, что «Иллюзии» просто наполнены мрачными мыслями. Теперь понял: книга звучит сумрачно еще и потому, что Агата писала ее в унынии. Блеск собственной мысли, коим Праматерь раньше любовалась, здесь не доставляет ей удовольствия. Она избегает лишних доводов и рассуждений, хотя ранее охотно приводила их. Высказывает тезисы скупо и безжалостно метко, хотя прежде баловалась метафорами. Агата писала «Иллюзии», будучи во власти сильного разочарования. Вроде бы, так и должно быть, учитывая содержание книги. Вот только Агате на тот момент исполнилось восемьдесят лет! Глупость и невежество людей - никак не новость для нее в таком-то возрасте! А значит, причина разочарования - иная. Тьма сожри! Что, если Светлая Агата надеялась на бессмертие в награду от богов? Что, если вера в эту награду была ее собственной иллюзией, которая теперь болезненно рухнула?
        На первой странице «Иллюзий» красовался портрет восьмидесятилетней Агаты, списанный с прижизненного рисунка. Юность Праматерей длилась полвека; в пятьдесят лет Агата могла поспорить красотою с леди Аланис. Но теперь, в восемьдесят, на ее внешность легла первая тень старости. Еще не уродливая, но уже достаточно заметная. Ответ богов на мольбы Агаты о вечной жизни?
        Эрвин закрыл глаза и обратился к ней напрямую. Странно, что раньше не подумал об этом. Он всегда был любимцем Агаты, Праматерь несомненно услышит!
        - Здравствуй, Светлая. Позволь задать тебе вопрос, он очень важен для меня. Ты веришь в бессмертие? Конечно, я не о вечной душе на Звезде - в этом сомнений нет. Я о бессмертии тела.
        Агата возникла перед ним. Не такая, как в «Иллюзиях», а в образе прекрасной юной девушки. Нежно улыбнулась, ласковым жестом протянула ему руку, маня к себе. А затем…
        Другою рукой Агата коснулась собственной скулы, зажала пальцами кожу и потянула.
        - Что ты делаешь?
        Кожа натянулась, уродуя лицо, побелела, треснула. На щеку потекла кровь, но Агата продолжала тянуть, отрывая длинный лоскут. Эрвин онемел, задохнулся от ужаса. Кровавый кусок кожи отделился от лица Праматери. Она развернула его изнанкой к Эрвину. Там была вычерчена схема.
        Все, как и говорил Инжи Прайс. Непонятные символы в узлах, паутина путанных связей. Лишь один рисунок можно различить и запомнить. Он чернел на самом углу лоскута: овал, вписанный в круг. Свободной рукой Праматерь дернула за этот уголок, лоскут кожи порвался надвое. Взгляд Эрвина уперся в голые кости черепа Агаты.
        - Прекрати! Прекрати! - заорал он.
        И проснулся, дернулся, поднял голову с книги, на которой задремал.
        - Мы кое-что нашли, кузен, - невозмутимо сообщил Роберт.
        - Я слушаю, - сказал Эрвин, яростно протирая глаза и тщась вытряхнуть из головы сновидение.
        Начал кайр Сорок Два:
        - Милорд, я нашел место, где Праматерь Эмилия пишет, как достичь вечной любви. В юности я думал, что вечная любовь - это поэтическая метафора. Но сейчас обратил внимание: вся глава написана очень просто. Для вечной любви нужно всегда находить темы и беседовать друг с другом; нужно не уставать задавать вопросы и познавать друг друга; нужно всегда учить друг друга новому, а для этого - учиться самому. Как видите, прямые понятные советы, никакой поэтики. И я подумал, милорд: а что, если вечная любовь в книге Эмилии - не метафора? Может, она рассчитывала советы и на простых людей, и на бессмертных? Бессмертным супругам они особенно полезны - только представьте, как может вечная жена наскучить за пару столетий! Тут нужно особое искусство, чтобы выдержать!
        - Ага, - сказал Эрвин.
        Продолжил Роберт:
        - Все знают, кузен, что у Праматери Сьюзен был Цветок Жизни - Предмет о шестнадцати лепестках, каждый из них мог вылечить любую болезнь, но только раз.
        Эрвин кивнул:
        - В другой легенде лепестков было тридцать два.
        - Все равно очень мало. На своем веку Сьюзен повидала тысячу хворых, а лепестков - пара дюжин. Каждый раз она крепко взвешивала, пустить ли в дело Цветок, иль обойтись припарками да мазями. И если решала, что нужно истратить лепесток, всегда говорила: «Жаль».
        Этого нюанса Эрвин не помнил.
        - Хм… Видимо, сожалела о трудностях выбора.
        - Однажды, кузен, к Сьюзен привели крохотную девчушку. Она была больна сизым мором, а это идовски заразная хворь. Чтобы весь город не заболел, девчонку следовало или немедленно исцелить, или запереть в темнице. Последнее означало почти неизбежную смерть. Сьюзен крепко призадумалась, сорвала с Цветка Жизни один из восьми оставшихся лепестков, приложила ко лбу девчушки - и через час та была здорова. Кроха была дочерью самой Праматери Сьюзен. Но все равно Сьюзен нахмурилась и сказала: «Жаль».
        - Странно, - хмыкнул Эрвин.
        - Кузен, у меня вот какая догадка. Может быть, она жалела не о потраченном лепестке, а о том, какое слабое у нее орудие? Может, боги имели средство вовсе избавить людей и от болезней, и от старости? Сьюзен знала о нем, вот и жалела, что боги не дали.
        - Допустим.
        Эрвин повернулся к Джемису.
        - У меня просто, милорд. Вильгельм в своей книге трижды назвал Персты смертельным оружием. Но он - великий воин. В его руках любое оружие было смертельным, зачем тогда лишнее слово?
        - И зачем же?
        - Возможно, милорд, Перстами можно убить любого, даже бессмертного.
        Эрвин хлопнул глазами.
        - Ого! Это… хорошо!
        - Я сказал - возможно, милорд.
        - Все равно хорошо! Гораздо лучше, чем невозможно.
        В дверь постучали. Эрвин насторожился: была половина седьмого утра. В такое время могла прийти Иона (но она в Уэймаре), Аланис (но то был не ее стук) и любой из вассалов с сообщением о чем-то скверном.
        - Войдите.
        В дверях возник дежурный офицер особой роты - лейтенант Бейкер в алом мундире искровика, с серебристой ленточкой в петлице. Три дня назад Эрвин сам повязал эту ленту.
        - Что случилось, сир?
        - Милорд, прибыло курьерское судно под флагом Дарквотера. Ее величество Леди-во-Тьме и его величество Франциск-Илиан Шиммерийский приближаются к Землям Короны. Послезавтра они причалят в Маренго, через четыре дня будут здесь. Шлют наилучшие пожелания, жаждут встречи с вами и владычицей.
        Звучало как будто неплохо. Через шесть дней открывается заседание Палаты. От Шиммери до сих пор прибыл лишь принц Гектор, без отца не имевший полноценного голоса. От болотников по сей день не было никого. Теперь король прибывает вместе с королевой, еще и жаждут встречи!
        - В чем подвох, сир лейтенант?
        Бейкер оттянул воротничок, будто тот внезапно стал давить шею.
        - Милорд, есть проблема с императрицей…
        * * *
        Если кто-нибудь - вероятно, девушка - посмеет спросить лорда Эрвина Ориджина, отчего тот стал негодяем, он ответит: «Из-за двух женщин». Благородному человеку честь не позволила бы сваливать вину на женщин, потому такой ответ сам по себе доказал бы, что Эрвин таки стал негодяем.
        Первою виновницей была ее величество Минерва. Это она взбесила Эрвина своей выходкой на Святом Поле, сорвала его хитроумный план, еще и посмеялась: «Вы не владыка, лорд-канцлер, смиритесь». Минерва злила его, и Минерва считала его мерзавцем. Какой смысл доказывать обратное?
        Второю виновницей была леди София Джессика Августа. Не посвященная в планы сына, не знающая, каким фиаско окончилась охота на Кукловода, она просто разглагольствовала о театре. И бросила не столь уж значимую фразу - но именно в нужный момент. Вряд ли случайно так совпало. Наверное, Светлая Агата дернула за язык мать-герцогиню.
        - Когда актер заходит в творческий тупик, лучшим снадобьем является смена амплуа. Если ты исчерпал себя в драме, попробуй играть комедию.
        И слова попали в точку, как стрела. Эрвин решил примерить роль негодяя. Стратегия провалилась - возьмем иную. Был неженкой, был героем, был беспечным идиотом… нужно нечто новое!
        Злость улеглась, едва он вжился в роль. Подлинный негодяй делает гадости по зову души, а не от гнева. И, делая, получает удовольствие.
        Эрвин начал наслаждаться ролью уже тогда, когда в его кабинет нестройною группой вошли банкир, министр финансов, налоговый секретарь, фрейлина владычицы, лазурный капитан. Их тоже можно представить актерами: каждый старательно отыгрывал некую эмоцию. Морлин-Мей облизывал сухие губы - отличный жест, чтобы выразить страх. Виаль играл непрошибаемость - лицо будто покрыли лаком, оно высохло и задубело. Лейла Тальмир пылала ненавистью, да так страшно, что суфлер в будке вздрагивал. Шаттэрхенд терял штаны. Видимо, его взяли в сортире - чтобы без бою. Ремень отняли вместе с оружием. Штаны сползали на бедра, капитан подтягивал их, а они снова падали. Он злился на них больше, чем на кайров.
        - Вы совершите прогулку, господа, - сказал Эрвин развязно, с дурной и неуместной ухмылкой. Так ведь делают мерзавцы на сцене? - Отправитесь путешествовать в дальние края, где и останетесь, пока императрица не обретет рассудок. Или не будет низложена в виду безумия.
        Они ошеломленно молчали, и он прибавил пошлую негодяйскую шуточку:
        - Хотел бы я увидеть низложение императрицы, хе-хе.
        - Куда, милорд? - спросил Виаль.
        - У меня дочь, - сказала фрейлина.
        - Ну, куда - это вы узнаете на борту корабля в открытом море. Капитан отойдет от берега, послюнявит палец, нащупает, куда ветер, - туда и повернет. Трудновато плыть против ветра, правда? А дочурку можете взять с собой, если ей хочется странствий. Дети порою такие непоседы!
        - Вы пожалеете! - выкрикнул капитан, временно справившись со штанами. - Лазурная гвардия не прощает обид!
        - Ваша мать, милорд, из рода герцогов Альмера, - сказала фрейлина. Прозвучало как худшее оскорбление.
        - Ну, полноте, не стоит благодарностей!
        Эрвин махнул воинам, чтобы пленников вывели. Жест вышел капризным, как у балованного дитяти. Хорошо!
        Но тут он хлопнул себя по лбу - будто спохватился:
        - Минутку, господа! Леди Тальмир, капитан Шаттэрхенд, вы же присутствовали при памятной беседе владычицы с генералом Смайлом?
        Фрейлина переглянулась с гвардейцем. Отрицать не было смысла, оба понимали это.
        - Так точно.
        - Простите, что сразу не учел! Впрочем, вы и сами виноваты: могли бы напомнить. Вы двое… можете быть свободны.
        У обоих с идеальной синхронностью - точно по команде - отвисли челюсти.
        - В каком смысле?..
        - Разумеется, в узком и приземленном. Ведь в философском понимании человек свободен всегда, и никакие цепи не способны удержать его душу от полета. Но и в смысле прагматически телесном вы можете развернуться и идти куда угодно. Либо не идти, а остаться со мною на чашку чаю.
        - Вы отпускаете нас? - не понял капитан. - Просто так?!
        Эрвин вздохнул:
        - Конечно, не просто так, а поддавшись вашей угрозе. Я понял, как опасно обижать офицеров лазурной гвардии, и не только их самих, но и беззащитных женщин в их присутствии. Приношу вам свои искренние извинения!
        - Гм… - Шаттэрхенд еще разок, на всякий случай, поправил ремень. - Лазурная гвардия не простит также нападок на чиновников ее величества!
        Капитан красноречиво глянул на министров. Эрвин нахмурился:
        - Прошу вас, капитан, не переходите границ! Оставьте же мне возможность безнаказанно обидеть хоть кого-нибудь!
        - Вы покушаетесь на верных слуг ее величества.
        - А неделю назад она покушалась на моих: упрятала в бочки всю родню прошлого министра налогов - Дрейфуса Борна.
        - Лорд-канцлер, я не позволю!..
        - Капитан, я охотно предоставлю вам возможность не позволить мне что-нибудь другое. В скором будущем я предприму дерзкую атаку на кого-нибудь исключительно затем, чтобы вы смогли защитить мою жертву. Но сейчас - простите, министры покинут дворец.
        Когда сцена была окончена, единственный зритель - альтесса Тревога - наградила Эрвина аплодисментами.
        - Прекрасно сыграно! Отличный баланс комизма и трагизма, леди София Джессика гордилась бы тобою.
        - Милая моя, пьеса еще не окончена.
        Кайры не служат в гвардии Короны. Стать искровым офицером - большая честь для рыцаря любой земли, но не для северянина. Кайр берет меч, чтобы защищать Север и своего лорда, а не чужие земли и далекого императора. Кайр приносит клятву верности, чтобы быть верным до конца, а не сбежать при случае на более выгодную службу. Кайр не жаждет надеть алый плащ - ведь знает, что подлинные мастера носят красно-черное.
        Однако не все северяне - кайры. Есть весьма опытные греи, волею случая провалившие испытание. Есть воины, лишившиеся службы со смертью сюзерена. Есть северяне, выросшие на чужбине вдали от Ориджина. Такие люди, ища достойной службы, нередко оказываются в алой гвардии, а то и в лазурной. В гвардии немало северян, есть среди них и первородные агатовцы, и глориевцы…
        - Вы понимаете меня, генерал?
        Граф Йозеф Гор, примечательный благородной янмэйской красотою, невозмутимо слушал болтовню Эрвина. Генерал впал в уныние, лишившись должности главнокомандующего, но обрел душевное спокойствие, когда новый командующий Крейг Нортвуд не справился с крестьянами. Владычица высмеяла медведя на глазах у войска. Еще один такой эпизод - и вымпел первого полководца вернется к Гору.
        - Я понимаю, милорд. Среди моих солдат есть уроженцы Севера. В гвардию попадают лучшие воины всех земель, а северяне - отменные бойцы.
        - Меня интересуют не только северяне, но и внуки Агаты из других земель, и просто почитатели северных ценностей или моей скромной персоны. Словом, те, кто думают: «Ура, Ориджин!», а не: «Фу, Ориджин».
        - Большинство воинов считают вас великим полководцем. Но многие осуждают мятеж и потому сдерживают свое восхищение.
        - Значит, мне нужны остальные - те, что восхищаются мною без этих вот искусственных ограничений. Я хотел бы свести их в одно подразделение, скажем, особую роту. Дать им особые права и какой-нибудь изящный знак отличия. Например, маленький вензель Э.О. на манжете или мужественный шрам на скуле в виде нетопыря.
        Генерал воззрился на Эрвина. Тот уточнил:
        - Последнее - шутка, но все прочее - донельзя серьезно. В том числе слова про особые полномочия.
        - Какие полномочия, милорд?
        - Ммм… Бойцы особой роты получат право ревизии любых приказов офицеров других подразделений. Смогут инспектировать дислокацию и маневры частей, проверять качество гарнизонной и караульной службы, просматривать списки увольнительных и представленных к наградам.
        - Милорд, но это по сути создаст вторую власть в полках! Полномочия ваших избранников станут сравнимы с правами командиров!
        - В том и суть, генерал. Не зря же рота называется особой!
        Полководец сухо откашлялся.
        - Милорд, ваша затея противоречит и уставу армии, и ее традициям. Искровые полки призваны защищать Корону, и только ее!
        Эрвин воздел руки к небу:
        - Конечно, генерал, ну конечно! Именно для защиты Короны я и хочу подчинить искровиков лично себе!
        Неслышимая генералом альтесса-тревога восторженно взвизгнула от свежести мысли, а Эрвин пояснил:
        - Давайте рассудим трезво: в чем основная угроза для Короны? Я таковой угрозы не представляю, это уж точно. Со времени моего прихода в столицу не пострадал ни один государственный институт, никакие земли не ушли из-под власти Империи, был подавлен мятеж, прекращена растрата казны и восстановлена деятельность Палаты Представителей. Очевидно, что я - благо для государства. С другой стороны, владычица Минерва регулярно предпринимает против меня личные выпады и интриги. Ею движут импульсивные чувства, столь часто обуревающие юных дев.
        - Но она - владычица.
        - Разумеется, в этом и опасность! Если искровая армия будет служить непосредственно Минерве, то в новом приступе неразумной злости ее величество может бросить войско против меня. Чем это кончится? Вы прекрасно понимаете: резней в столице, гибелью искровых полков, а возможно, и свержением ее величества. Итак, кто же представляет главную угрозу для Короны? Очевидно, что сама императрица с ее бурными чувствами! Нет, армия не должна бездумно выполнять ее приказы. Я, как верный слуга Империи, категорически настаиваю на этом.
        - Эээ… - Гор задумчиво потер затылок. Альтесса рукоплескала.
        - Генерал, возьмите время, поразмыслите до завтра. Если вдруг найдете изъян в моей логике (хоть я и убежден, что его нет), я с великим прискорбием приму вашу просьбу об отставке.
        Эрвин скорчил печальную мину и смахнул преждевременную слезу сожаления.
        Видимо, генерал Гор не обнаружил погрешностей в выводах лорда-канцлера. Их беседа состоялась на второй день от выходки Минервы, а уже на третий первые двадцать гвардейцев-северян предстали перед Эрвином. Он задал им три вопроса:
        - Вы любите Светлую Агату?
        - Да, милорд!
        - Вы хотите, чтобы Агата улыбалась?
        - Конечно, милорд!
        - А если Янмэй при этом нахмурится?
        Возникла пауза. Один гвардеец откланялся и ушел. За ним последовали двое, и еще один. Но затем седой статный офицер сделал шаг навстречу Эрвину:
        - Я полковник Арден, милорд. Я защищал вашу леди-мать, когда она была инфантой Альмера.
        Молодой гвардеец шагнул следом за полковником:
        - Лейтенант Бейкер, милорд. Я видел, как вы обороняли дворец.
        Еще двое сказали:
        - Мы бились рядом с вашим отцом в Шейландской войне.
        А другие:
        - Вы - лучший полководец нашего времени. Служить вам - честь.
        И вот вся шеренга оказалась на шаг ближе к Эрвину. Он взял серебристые ленточки и одну за другой повязал их гвардейцам.
        - Благодарю за службу, господа. Слава Агате и слава Империи!
        Батальон алой гвардии, стоящий в охране дворца, сей же час был уведомлен о том, что значат ленточки в петлицах. Теперь каждого дежурного искрового офицера сопровождала тень - северянин особого отряда. Приказы лорда-канцлера должны выполняться без промедлений; приказы генерала или главнокомандующего, или самой владычицы - только с позволения теней. Несколько гвардейцев возмутились новым порядкам, и были щедро награждены за службу и отправлены в трехмесячный отпуск. Остальные покорились. Ведь сама Минерва поставила главнокомандующим Крейга Нортвуда. Выбирая из твердолобого медведя и хитроумного Ориджина, лучше уж подчиняться последнему.
        Альтесса прохаживалась вместе с Эрвином по аллеям сада, наслаждаясь идеальным порядком стражи.
        - По-прежнему наслаждаюсь твоим спектаклем, дорогой. Вот только боюсь, ты кое-что упустил в детстве. Обычный мальчик годам к тринадцати успевает вдоволь наиграться в солдатиков и переключается на девочек. У тебя же все наоборот!
        - Я совмещаю. Игра в солдатики - одновременно игра с девочкой. Как думаешь, почему она молчит?
        - Мими?..
        - Она пропустила уже два своих хода. Ей следовало ответить на ссылку капитана и Лейлы, потом - на особую роту. Но оба раза она не сделала ничего. Запила кофеем и стерпела. О чем-то поговорила с лазурными, только и всего.
        - А ты чего ждал?
        - По меньшей мере, яростного вторжения в мой кабинет. Холодной ненависти, угроз, требований все вернуть.
        - И ты бы поддался?
        - Дал бы понять, что ей следует просить прощения. Пусть первой пойдет на уступку и поклянется больше никогда не срывать моих планов. Тогда…
        Альтесса рассмеялась:
        - Тогда вы идеально изобразите пару обидчивых детишек! «А он обзывался!» «А она песком кидалась!» «А он мне порвал платьице!»
        Эрвин скривился.
        - Раз уж ты не терпишь детей - давай как взрослые. Если Минерва достаточно зрела, то сейчас она ищет щели в моей броне и оружие для себя. Щелей нет: и Фаунтерра, и остров под моим контролем; Иона уехала, за Аланис постоянно следят, как и за самой Мими; казна в надежных руках, как и полиция, и войско. Оружия Минерве тоже не найти: на ее стороне только израненные Литленды и избитые три полка Алексиса. Кстати, ему она больше не может доверять. Мими поймала Лиса на двойной игре: кроме нее он служил и другому хозяину.
        - Кукловоду?
        - Не знаю.
        - Прости?.. - Альтесса поморгала. - Тремя полками гвардии командует, возможно, агент Кукловода, и ты не взял его для допроса?!
        - А ты не понимаешь моей цели? Ха-ха! И кто теперь ребенок?
        - Видимо, не хочешь тревожить Кукловода, пока не придумаешь против него новый план. Допросишь Лиса только тогда, как будешь готов действовать.
        - Именно! А еще, Лис - последний шанс Минервы. Видишь ли, после всех выходок ей будет очень сложно убедить меня в мирных намерениях. Но одна возможность у нее имеется: пусть сама расскажет то, что узнала от Лиса, - и я ей поверю.
        - А что должен сделать ты, чтобы она поверила тебе?
        - Это еще зачем?!
        - Мне вот как видится, дорогой. Если уж подняться над уровнем порванного платьица. Прежде меж вами была некая игра - теперешнее игрой назвать сложно. Прежде Мими не имела реальных причин ненавидеть тебя - теперь имеет. Рано или поздно она найдет способ взять тебя за горло. Как Степного Огня. Без шуток. Тогда тебе представится выбор: найти путь к миру - или убить ее. Я очень расстроюсь, если выберешь второе. Пожалуй, даже пролью слезы. Потому ради меня подумай: какой шаг ты можешь сделать ей навстречу? Ладно, не совершай его, но хоть выдумай!
        - Ради тебя?..
        - И ради себя. Ты по-прежнему сбрасываешь со счетов свою новую проблему. Минерва может помочь тебе с нею - а может ее усилить во много раз.
        - Мими? Будет тебе!
        - Вообрази, что может сделать Минерва, узнав о твоей проблеме. Просто представь.
        * * *
        Лейтенант Бейкер оттянул тесный воротничок.
        - Милорд, имеется проблема с императрицей. Она… сбежала.
        - Проблема или императрица? - хохотнул Эрвин, хотя внутри у него неприятно похолодело.
        - Ее величество вечером отправилась в театр. Представление длилось до одиннадцати, владычица осталась в восторге и попросила труппу сыграть для нее повторно лучшие сцены. Действо продлилось до часу по полуночи, затем Минерва осталась побеседовать с актерами и угостить их вином. В третьем часу она покинула театр с эскортом из шести лазурных гвардейцев.
        - При них не было бойца особой роты?!
        - Был, милорд. Его оглушили искровым ударом и бросили на улице. Карета ее величества умчалась на вокзал. Есть поезд из Лабелина в Маренго, прозванный купеческим. В нем дешевые места и много вагонов для груза, торгаши его обожают. Он проходит столицу в худшее время - в четвертом часу ночи. Императрица села в этот поезд и сейчас едет в Маренго.
        - Догнать и вернуть!
        - Милорд, это невозможно. Поезд - быстрейший транспорт на свете.
        - Тогда волну в Маренго! Пусть возьмут ее там и отправят обратно!
        - Уже послали, милорд. Ответил капитан лазурной гвардии Уитмор. В Маренго две лазурных роты, одна держит вокзал, другая - дворец и волну. Маренго - убежище императоров, так всегда было.
        Эрвин пожалел, что сейчас на поясе нет Гласа Зимы. Очень приятно было бы погладить холодную, шершавую оплетку рукояти.
        - Сорок Два, займитесь этим. Возьмите иксов, поезжайте в Маренго. Объясните этому Уитмору реалии мира. И верните чертову куклу!
        Джемис прочистил горло.
        - Милорд, два южных короля послезавтра приедут в Маренго. Хотите, чтобы Сорок Два арестовал императрицу у них на глазах?
        - Тьма сожри! Через неделю заседание Палаты! Я не могу открыть его без Минервы. Владыка зовет лордов на заседание, владыка открывает его!
        - Зато Минерва сможет открыть Палату у себя в Маренго. Дарквотер и Шиммери приедут прямиком туда, Литленды причалят туда же со дня на день. Учитывая прямые рельсы до Сердца Света, Минерва без труда призовет еще и Фарвея.
        Джемис странно ухмыльнулся, и Эрвин накинулся на него:
        - Кайр, вы что, восхищаетесь ею?!
        - Она умеет как вы, - пожал плечами Джемис.
        Лейтенант Бейкер подал голос:
        - Милорд, позвольте доложить. На вечернем представлении герцог Морис Лабелин был приглашен в ложу императрицы.
        Джемис тихо хохотнул. Вторя хозяину, Стрелец широко раскрыл пасть и вывалил язык.
        - Холодная тьма! - Прошипел Эрвин. - Мими собрала собственную Палату из пяти Домов. Еще два - и ей хватит голосов принять любой закон!
        - Например, об упразднении странного титула «лорд-канцлер», - подсказал Джемис.
        - И что вы предлагаете делать?!
        За его спиною тихо кашлянула альтесса.
        Монета - 5
        Конец марта 1775 г. от Сошествия
        Мелисон
        Когда Гортензий отбыл, Хармон остался в поместье вдвоем с Низой. Вернее, днем были также слуги и кухарка, но на ночь уходили в город. После ужина Хармон коротал вечер, попивая вино на террасе, глядя на горы в розовых закатных лучах, наслаждаясь вечерней свежестью и мирной картиной засыпающего городка. Подле Хармона сидела Низа - она считала своим долгом находится рядом хотя бы для того, чтобы наполнять кубок торговца. Ее присутствие придавало бы всей сцене романтический настрой, если бы не крайняя молчаливость девушки. Хармон давно уже устал от попыток разговорить ее и порою просто не замечал Низу, отдаваясь беседе с самим собой. Что будет дальше? - спрашивал себя Хармон.
        В прежней жизни он не задавался таким вопросом. Ответ на него вытекал из другого вопроса: что я делаю сегодня? Конечно, зарабатываю деньги. А что будет завтра? Заработаю больше денег. А послезавтра? Еще больше. Вся жизнь представлялась простою и понятной: методичное накопление средств. Каждая дюжина эфесов - как новая веха пройденного пути. Чем больше золота легло в кошель - тем больше поводов гордиться собою. Еще где-то, в неясной дымке грядущего, виделся брак с какою-нибудь милой девушкой и рождение детей, которым когда-нибудь достанется наследство. Оказывается, то были счастливые времена: Хармон шел по прямой, как рельсовый поезд, не ведал сомнений и всегда знал, что движется верным путем.
        Теперь стало иначе. Вот уж полгода Хармон не клал в кошелек ни одного нового эфеса. Жил только на сбережения, и их оставалось еще очень много. В сущности, не было больше нужды в заработке: золота - куча, бери да трать! Это порождало неприятную свободу, будто поезд сняли с рельс, поставили на каретные колеса и сказали: «Езжай в любую сторону!» А куда ехать-то?
        По правде, торговать уже не особо хотелось. Продажа Сферы принесла столько денег, что обесценила все прежние и будущие купеческие успехи Хармона. Никогда больше он не получит такую прибыль от одной сделки. За всю прежнюю жизнь он получил меньше, чем с одной продажи Сферы. Это очень расхолаживало. Рыцарю, сразившему гиганта, приятно ли охотиться на кур?
        Сама Сфера - дает ли она новую цель в жизни? Похоже, что нет. Сфера - вечный источник гордости и радости, и вдохновения. Но ее необходимо хранить в тайне, а значит, ничего с нею не сделаешь, только и будешь вечно прятать в тайнике за камнем.
        Небесный корабль? Размышляя о нем, Хармон понял одну штуку: не только ради Низы он купил шар. Другая причина была: получить хоть какую-то цель, хоть на что-то направить свои усилия. Но теперь шар готов, и есть покупатель, и одним росчерком пера можно превратить небесный корабль в новую кучу денег… Чем будет она отличаться от прежней кучи? Как улучшит собою жизнь Хармона Паулы?
        С юности он привык насмехаться над чудаками, ищущими какой-то цели и смысла в своей жизни. Ему-то всегда было понятно: работай, клади монетку в карман! А тут - надо же - сам встал перед дурацким вопросом: зачем жить-то? Ради новой тысячи эфесов? Так ведь и прежнюю не истратил, да и счастья от нее мало. Один эфес, на который когда-то купил парфюм для Полли, принес больше радости, чем теперь - тысяча.
        Полли… Может быть, смысл в том, что нужно, наконец, жениться? Подыскать красивую добрую барышню, чтобы заботилась, любила, наполняла дом уютом. Низа вряд ли подойдет: она не добрая и не красивая, и уюта от нее никакого. Но даже если подошла бы - тьма, это ж не решит вопроса. Будет семья, детишки, тепло - но вопрос останется: зачем жить-то? Сама же Низа скажет: «Давай полетим куда-нибудь!» А куда лететь, зачем?
        - Что делать дальше? - спросил он вслух, забыв, что не один.
        Низа ответила:
        - Ты странный, господин. Уже решил ведь: продадимся на службу этому Второму.
        - Ты говоришь «продадимся». Звучит так, будто это что-то плохое.
        - Если б ты знал и уважал Второго, и выбрал своим гантой - я бы поняла. Но ты его в глаза не видел. Так зачем?
        - Ради денег, - неуверенно сказал Хармон.
        - Будто тебе их не хватает.
        - Еще - чтобы избежать конфликта.
        - Мог продать шар - избежал бы.
        - Я, между прочим, хотел сохранить его для тебя. Ты ж чуть не расплакалась, как речь зашла о продаже.
        - Но зачем тебе угождать мне? Ты прав, я хочу летать и хочу свободы. Но если ты не хочешь - зачем идти себе вопреки?
        - Ну… э…
        В голове у Хармона вертелись два ответа, и оба звучали весьма неказисто. Один: «Я тебя пожалел». Второй: «У меня нет своих желаний, вот и беру твои».
        - Ну, я подумал, будет хорошо и тебя порадовать, и себе прославиться. Если стану небесным корабельщиком - обо мне пойдет молва, все меня узнают.
        - Разве ты хочешь славы? Не замечала я.
        - Ну, раньше не хотел, а теперь, может, хочу. Сначала искал денег, потом славы, потом буду жену искать.
        Это он так пошутил, еще хитровато подмигнул Низе - мол, заметь намек. Прощупал ее: чем ответит?
        - Не понимаю тебя, славный, - сказала Низа, глядя в упор. - Если хочешь меня, почему не попробуешь взять? Если хочешь славы, почему не совершишь подвига? А если ничего не хочешь - зачем тебе я и небесный корабль? Продал бы меня и его, взял свои любимые деньги. Я бы расстроилась, но хоть поняла бы.
        - А ты не священник, чтобы в душах копаться! - огрызнулся Хармон. - Вам, дикарям, такое невдомек, но иногда люди хотят просто хорошо жить, иметь красивый дом, большую семью и прибыльную службу!
        - Значит, ты этого хочешь?
        Хармон промолчал, сурово сопя. Нет, всей этой хорошей жизни он хотел прежде - до краденных реликвий, влюбленных графов, тайных орденов, небесных кораблей. Теперь все, чего хотел раньше, казалось мизерным, а хотеть другого он не умел.
        Низа тоже долго молчала. А затем, будто набравшись сил, начала:
        - Славный, послушай одну легенду Степи.
        Он выпучил глаза:
        - Ты мне прям целую легенду расскажешь?
        Она рассказала.
        В давние времена, когда на берегах океана Бездны еще стояла империя меченосцев, жил в Рейсе один шаванский род. Он кочевал по Великой Степи и однажды сделал стоянку близко к границе империи. Узнав о том, меченосцы устроили набег и увели все табуны и стада, а всех мужчин и женщин забрали в рабство. Остались свободными только два брата-шавана, которые в тот день были на охоте. Старшего звали Гетт, он слыл суровым воином и славным наездником. Младший - Ханош - был мягче и добрее, но тоже хорош в седле.
        Когда братья вернулись в разоренный лагерь, то тяжко закручинились. Лишились они всех родичей и всего скота, и всех лошадей, кроме тех, что были под ними. Братья спешились и разожгли костер, сели оплакать свои потери. Как вдруг слышат странный звук - не то мычание, не то стон. Оглянулись и видят: лежит на земле крохотный теленок, день или два от роду, совсем еще слабый. Гетт обнажил меч, ведь такому крохе не выжить без коровы. Но тут теленок лепечет человеческим голосом:
        - Спасите меня, братики, очень жить хочу.
        Поняли братья, что теленка коснулся Дух Степи, и решили ему помочь. Легко решить, да сделать сложно: где взять молока для бедолаги? Ведь всех до единой коров угнали меченосцы. Ханош взял большой бурдюк и прыгнул в седло, и проскакал десять миль до стоянки соседнего рода. Сперва соседи недобро его встретили, хотели даже угостить стрелой. Но Ханош рассказал свою беду, и соседи согласились помочь - наполнили бурдюк молоком, и еще один от себя дали. Вернулся Ханош и напоил теленка. Тем временем Гетт осмотрел землю вокруг стоянки, нашел следы отряда меченосцев, и решили братья: догоним врага, вернем свое.
        Легко решить, да сделать сложно: молоко-то через день кончилось. Снова Ханош помчал за молоком, а когда вернулся - уже солнце шло на убыль. День кое-как ехали по следу, назавтра - снова айда за молоком. Осерчал Гетт:
        - Оставим теленка! Мы с ним к земле прирастаем. А человек - не дерево, выбрал цель - должен к ней идти.
        - Не бросайте, братики! - взмолился теленок. - Погибну без вас.
        Дрогнуло сердце Ханоша, стал он ночами возить молоко, а днями ехать по следу меченосцев. Очень трудно было. Так устал Ханош, что однажды взял и выпал из седла. Гетт развязал бурдюк, напоил брата тем молоком, что от теленка осталось. Завязал пустой бурдюк и вдруг чувствует: пустой - а весит как полный. Развязал, заглянул и ахнул. Слыхано ли: в бурдюке снова полно молока! Тогда и говорит теленок:
        - Вижу, братики, как трудно вам со мной. Вот и помог, насколько моих сил хватило. Простите, что так мало.
        Следующим утром в бурдюке снова возникло молоко, и следующим. Братья поняли: теленок чудо сотворил. Назвали его Оллай, что на старом наречии Степи значило: Чудесный.
        Тронулись дальше в путь, но пришла новая беда. Оллай подрос и больше не помещался поперек конской спины. Спустили его на землю - а он совсем слабый, еле ноги волочит. Кони идут медленным шагом, он и то не поспевает. Спешился Ханош, взял Оллая на плечи и понес. Милю нес, вторую, третью. Устал, из сил выбился, на пятой миле оступился и упал. Бросился Гетт на помощь, хотел сам понести Оллая, но Ханош говорит:
        - Я справлюсь. Чувствую, во мне сил прибавилось.
        Поднял теленка и понес легко, будто воротник. Пять миль нес и не запыхался. Гетт пустил лошадей рысью - брат и тогда не отстал. Тут Оллай голос подал:
        - Трудно вам со мной, братики. Я помог, насколько моих сил хватило. Простите, что так мало.
        Следующим днем уже Гетт взял теленка. Нес на плечах, пока не упал от усталости. Тогда Оллай и ему дал невиданную силу - с нею Гетт поднял собственного коня, а Оллай сказал:
        - Прости, что дал так мало.
        Думали братья: с такими силами и выносливостью мы запросто догоним врагов! Но легко подумать, а сделать сложно. Хитрые меченосцы свернули в засушливую степь, где ничто не росло, кроме жухлой травы, и никто не дышал, кроме мышей да ястребов. Сами-то меченосцы гнали стада, вот и имели пропитание. А у Ханоша с Геттом припасы быстро кончились. Остался чудесный бурдюк с молоком, но его не хватало на троих - один Оллай почти все выпивал. Стали братья охотится - но легко ли подстрелить мышь в траве или ястреба в полете? Из пяти стрел лишь одна приносила добычу, и скоро сами стрелы начали кончаться. Стали братья голодать, а оставшиеся стрелы берегли и пускали в ход лишь тогда, как были полностью уверены. Оллай заметил это и сказал:
        - Вижу, братики, как трудно вам. Я помогу, насколько моих сил хватит. Простите, если мало.
        Тогда Гетт с Ханошем ощутили: их глаза стали остры, как у орла. Замечали птицу в полете еще за три мили, а за милю видели так ясно, как яблоко в своей руке. С таким зрением они научились без промаха бить в любую цель и всегда имели пищи в достатке, и стрел не теряли.
        Спустя неделю они настигли вражеский отряд. Орлиным взглядом разглядели его издали и призадумались: в отряде было сорок мечей, а братьев - только двое. Гетт спросил Оллая:
        - Дашь нам еще силы?
        - Я даю сколько могу, - ответил теленок. - Вы простите, что мало.
        Гетт сказал:
        - Ну и ладно. Мы выбрали цель и пойдем к ней, что бы ни было.
        И братья ринулись в атаку. Меченосцы заметили их и стали стрелять, но луки братьев били точнее и дальше, и повергли в пыль половину отряда. Но оставшиеся враги выхватили мечи и обрушились на Ханоша с Геттом - по десять на каждого. Ханош бился как мог, но не хватало мастерства. Скоро его вышибли из седла и зарубили бы насмерть, если б не пришел на помощь Гетт. Теперь старший брат рубился один за двоих, и возникла у него одна хитрая мысль. Нарочно пропустил неопасный удар, обагрил своей кровью вражеский меч и заорал во всю глотку:
        - Оллай, видишь, как нам трудно?!
        В тот же миг его тело будто налилось огнем и обрело быстроту ягуара. Он завертелся в боевом танце, легко избегая всех атак. Враги казались медленными, как слизняки, и Гетт разил их без жалости. Лишь пять меченосцев остались в живых и бежали с поля боя.
        Братья освободили из рабства своих родных, вернули стада и табуны. Счастью не было предела, все жгли большие костры и пели радостные песни. А как пришло время серьезной беседы, то Гетт сказал:
        - Мы владеем огромной силой. Нельзя останавливаться, если сам Дух Степи нам помогает. Пойдем же дальше и сокрушим империю меченосцев!
        Ханош возразил:
        - Мы и так добились многого, а Оллай помогал нам, как мог. Он, поди, весь выбился из сил - волшебство же тоже не безгранично. Вернемся в родную степь, дадим отдых себе и Оллаю.
        Гетт высмеял его:
        - Ты труслив, как сурок! Если можешь взять - бери, если можешь победить - нападай. Вот как думает настоящий всадник.
        Однако другие мужчины рода поддержали Ханоша. Сказали:
        - Нас мало, с нами стада и дети, опасно воевать.
        И Гетт вскричал:
        - Так идите своим путем, пугливые мыши, а я пойду своим!
        Он прыгнул в седло и ускакал прочь.
        Однако ночью вернулся и забрал Оллая.
        Теленок жалобно мычал:
        - Зачем ты унес меня? Я только что вернулся к маме, у нее много молока.
        Гетт отвечал:
        - Мы с тобой одержим великую победу! Слава будет нам вместо мамы, а трофеи - вместо молока!
        - Я не хочу славы, я хочу молока, - мычал Оллай.
        - Тогда дай мне силу и ступай назад. Дай такую силу, чтобы никто не мог одолеть меня!
        - Прости, я даю все, что могу…
        - Ты лжешь, - отрезал Гетт и свернул с дороги.
        Была в империи меченосцев проклятая земля, где водились степные волки - громадные, как кабаны, и лютые, как раненые быки. Через ту землю никто не рисковал проезжать отрядом меньше сотни мечей. Гетт вошел туда лунной ночью один с крохотным теленком. Волчий дозорный заметил их и поднял вой. Гетт упрямо шел дальше, и вот их окружила целая стая. Глаза у волков горели, как угли, из глоток рвался рев, с клыков капала слюна. Волчий вожак повел носом, вдыхая лакомый запах теленочка, облизнулся и ринулся в атаку. За ним - вся стая.
        Гетт рубил мечом с нечеловеческой силой, каждый удар разваливал одного волка надвое. Но зверей было очень много, и вот один впился зубами в руку Гетта, и меч выпал наземь. Гетт стал расшвыривать волков ногами, но другой зверь подсек ему жилу, и Гетт упал на одно колено. Теперь он крушил волков щитом и кусал зубами, и конь помогал ему железными подковами. Но вот волки загрызли коня и обошли Гетта сзади, и воину с теленком осталось жить не больше вдоха. Тогда Оллай сказал:
        - Тебе очень трудно. Бери все.
        Он упал наземь и забился, как умирающий. Вся волшебная сила вылетела из теленка и впиталась в тело Гетта. Он вырос втрое и стряхнул с себя волков. Его раны зажили, кожа стала прочнее дубовой коры, мышцы - толще бревен. Вместо человеческой головы на его плечах теперь сверкала рогами бычья.
        Волчьи зубы стали бессильны против этого чудовища. Гетт без труда расшвырял всю стаю - кого растоптал, кого разорвал, кого насадил на рога. Когда побоище окончилось, он услышал слабый голос:
        - Помоги, братик… Я отдал всю силу, ничего себе не оставил…
        - Тогда зачем ты нужен? - рассмеялся Гетт и ушел.
        За год огромный воин с головою быка сокрушил тысячи врагов. Он нападал на их лагеря и стоянки, безжалостно убивал всех воинов, освобождал рабов и пленников. Шаваны, коих много было в плену у меченосцев, присоединялись к Гетту. Из них сложилась орда лихих всадников, наводившая ужас на врага. Узнав о славе Гетта, вольные шаваны из Рейса тоже примыкали к нему. Орда росла и шла все дальше вглубь империи меченосцев, круша все на пути. Сколько бы ни было повержено врагов, сожжено городов, взято трофеев - Гетт смеялся:
        - Это только начало! Если можешь взять больше - бери! Если можешь победить - нападай!
        Шаваны побаивались своего вождя. Его жажда крови не знала пределов, а его сила была столь же страшна, сколь таинственна. Если кто-то рисковал спросить: «Где ты взял такую силу?» - Гетт вместо ответа нанизывал смельчака на рога. Не один и не два шавана погибли так, но остальные все-таки шли за вождем. Он увлекал их своим кличем: «Можешь взять больше - бери!»
        Разбив несколько армий меченосцев и спалив десяток городов, быкоголовый Гетт со своею ордой подступил к Фейрису - блестящей столице империи. Меченосцы собрали войско для последнего отчаянного сражения. Они заняли оборону в самом священном для них месте - под сенью гигантских лопастей Мать-Мельниц. Сомкнув щиты и стиснув зубы, стояли воины империи, а тени мельничных лопастей проносились по их рядам, как крылья самой ночи.
        Впереди орды вышел Гетт, а впереди войска империи - Кадерон, лучший воин меченосцев. Гетт глянул на него сверху вниз и расхохотался:
        - Бегите, мыши, или умрите! Бегущих мы тоже станем убивать, но, может, кого-то не догоним.
        Кадерон ответил:
        - Тебе не придется за мною бегать - я сражусь на этом месте, не сделав ни шагу назад. Но прошу об ответной любезности.
        - Поскольку ты скоро сдохнешь, я, может быть, выполню последнюю просьбу. Говори, чего хочешь.
        - Ответь: откуда ты взял такую силу?
        Никому прежде Гетт не говорил этого. Но тут ему показалось забавным открыть тайну: ведь подумать только - империю меченосцев сокрушила сила, украденная у полудохлого теленка! Гетт открыл рот, чтобы ответить Кадерону, но вдруг икнул.
        - Прости, я не расслышал, - сказал меченосец.
        - Я взял… - начал Гетт и снова икнул.
        - Прости, у кого?..
        У теленка, которому был месяц от роду, - хотел сказать Гетт, но снова и снова икал. Он колотил себя в грудь, топал по земле, ревел - но не мог побороть икоту.
        И вдруг меченосцы начали смеяться. Передняя шеренга, потом вторая, потом и задние зашлись хохотом. Гигант с бычьей головой икал, как младенец, и чуть не лопался от бессильной ярости. Вот смех объял уже целое войско - кроме одного-единственного воина. С холодною точностью Кадерон выхватил меч и всадил Гетту в пах. Тот согнулся от боли, и вторым ударом Кадерон отрубил ему голову.
        Орда ушла от Фейриса без боя - настолько были шаваны потрясены смертью вождя. Возможно, они просили бы Ханоша занять место брата, да только Ханоша не было с ними.
        В ночь, когда Гетт выкрал чудесного теленка, Ханош понял, что произошло, и тайком двинулся следом. Он смотрел за Геттом с расстояния, не желая схватки с родным братом. Ханош видел, как Гетт обрел мощь бога быков и растоптал волчью стаю, и бросил бессильного теленка. Ханош подобрал Оллая, напоил молоком и отвез к лагерю. Затем весь род снялся с места и вернулся в степи Рейса.
        Пока Гетт добывал жестокую славу, Ханош кочевал со своими стадами и однажды встретил прекрасную девушку, которую полюбил. Она родила ему четверых детей, и к тому времени, когда империя меченосцев оправилась от побоищ, каждый из них стал умелым всадником. А теленок Оллай лишился волшебной силы, отдав ее всю без остатка, и потерял человеческий голос. Однако он выжил, вырос здоровым и заимел потомство. Ханош волновался, что кто-то из детей Оллая получит силу волшебства, породит на свет новое чудовище и станет причиною новой войны.
        Но этого не случилось.
        * * *
        Хармон выслушал легенду из уст Низы и первым делом порадовался, что девушка обратила к нему так много слов. Для столь молчаливого создания, как Низа, это было явным признаком симпатии.
        Затем Хармон удивился:
        - Чем тебе нравится эта легенда? Я слыхал, на Западе есть много сказаний о свободе и странствиях, а здесь - больше о том, что нужно знать свое место. Разве тебе по душе такое?
        Низа ответила погодя:
        - Славный, я люблю легенду про Оллая потому, что в ней показаны два нрава шаванов. Вы, чужестранцы, знаете только один. Когда слышите слово «шаван», представляете Гетта. Гетты хватают все, до чего могут дотянуться, угоняют стада, продают людей в рабство. Вы знаете их потому, что Гетты часто шастают в чужих землях. Но Степь рождает не только Геттов, а и Ханошей. Мой отец был Ханошем.
        - Значит, и ты Ханош, - понял торговец.
        - Пока нет. Но очень надеюсь стать.
        Хармон Паула представил себе Низу, заботящуюся о новорожденном теленке. Довольно приятная вышла картина, особенно если теленка заменить на младенца. Но тут другая мысль озадачила Хармона:
        - А ведь ты не случайно рассказала это сейчас. Мы сидели, спокойно себе говорили о жизни, о планах, как вдруг ты раз - и выложила. На что намекала, а?
        Низа потупилась и промолчала. Хармон скривился:
        - Хочешь сказать, я - тоже Гетт? Полно, я не настолько плох! Я украл только одну вещицу, хотя и дорогую.
        - Нет, ты не Гетт.
        - А кто - Ханош? Я похож на твоего отца? Тогда бы не молчала, а сказала прямо. Но ты мнешься так, словно боишься обидеть. Давай же, выкладывай!
        Низа отвела взгляд.
        - Ты не Гетт и не Ханош, славный. По-моему, ты - Оллай.
        Хармон поперхнулся вином.
        - Я - теленок?! Ну, спасибо, удружила!
        - Не простой теленок, а чудесный. В тебе всякие диковинки скрыты. И небесный корабль, и денег много, и доброе сердце - это редкость для торговца. Но всем этим ты не умеешь распорядиться, точно так же Оллай не мог сам применить свою магию. Тебе, как и ему, нужна забота. Без нее ты беспомощен.
        Когда слова Низы достигли хармонова сознания, он разозлился. Добрый и беспомощный! Тьма сожри! Я тебя от смерти спас - а ты: беспомощный! Нашла теленка!
        Не думая о том, что делает, Хармон схватился на ноги:
        - А ну идем!
        - Куда, славный?
        - Идем, говорю!
        Он потащил ее за руку в гулкие недра поместья. Коридор, лестница, холл, другая лестница, подвал.
        - Прости меня, славный. Я не хотела оскорбить, я лишь сказала…
        Он не слушал. Отпер дубовую дверь, зажег лампу. Повел Низу вглубь погреба между рядов бочек, нашел ту самую, помеченную едва видной зарубкой. Откатил, нащупал шаткий камень в стене, выдернул. Пошарив в черной нише, достал сверток.
        Камзол Молчаливого Джека был свернут так, что герб с нетопырем оказался сверху. Заметив его, Низа вздрогнула.
        - Человек Ориджинов?
        - Да, - бросил Хармон.
        - Теперь он мертв?
        - Да.
        - Ты убил его?
        - Нет.
        - Откуда взял?
        - Я сидел в темнице, а он лежал рядом.
        - Ты видел, как он умер?
        - Да какого черта?! Это просто тряпка, я не ее хотел показать.
        Хармон развернул и отбросил камзол, и сунул Низе Светлую Сферу.
        - Вот настоящее чудо!
        Очень долго она молча глядела и хмурилась от напряжения. Так ребенок силится понять незнакомые взрослые слова.
        - Предмет?.. - еле слышно шепнула Низа.
        - Священный Предмет, зовется Светлой Сферой. Вот его свойство.
        Торговец щелкнул внутреннее кольцо, и оно расплылось в призрачный шар. Низа уставилась, не дыша. Сердце Хармона жарко забилось, кровь прилила к лицу. Шедевр, созданный богами. Мой. Мой собственный!
        Голос Хармона упал до вкрадчивого шепота:
        - Один великий лорд продал Светлую Сферу, чтобы оплатить выкуп за невесту. Другой великий лорд примчался из столицы купить его. Монахи Максимиановой обители пошли на грабеж и обман, чтобы завладеть Предметом. Неведомые злодеи сожгли всю обитель в попытке перехватить его. А Предмет в итоге забрал я. Вот на что способен твой теленок!
        Свет лампы отражался в Сфере, мерцание Сферы - в зрачках Низы. Девушка смотрела, не мигая, и с каждой минутой ее тревога была все заметней.
        - Ты ждешь, когда она замедлится? Этого не будет. Сфера не знает трения. Может крутиться вечно, пока не остановишь рукой.
        Тень не ушла с девичьего лица. Хармон сказал то, что могло порадовать Низу:
        - До тебя я никому ее не показывал. На всем Юге ты одна знаешь, что Сфера у меня.
        Низа спросила:
        - Скольких ты убил ради нее?
        Хармон свел брови. Задумался, сказать ли правду, солгать ли. Но врать возле Священного Предмета не хотелось, а промедление с ответом все равно уже выдало истину.
        - Двоих.
        Хармон вспомнил Доксета и Вихря, решил не лукавить:
        - Четверых.
        Вспомнил Джоакина и добавил:
        - Возможно, пятерых.
        - И что Сфера дала тебе?
        Очень странный вопрос. Хармон удивился.
        - Как - что? Это же чудо, творение богов!
        - И сколько добра ты сделал с ее помощью? Накормил голодного? Исцелил хворого? Выкупил невольника?
        Выкупил тебя, - хотел сказать Хармон, но Сфера-то здесь не при чем.
        - Как я мог что-то сделать, если держал ее в тайне? Сама подумай!
        - Значит, ты положил в пыль пять человек ради бесполезной вещи.
        - Но это же Священный Предмет!
        - Ты никому не принес ни капли добра. Этот Предмет - только пища для твоей гордыни.
        Низа сунула ладонь в мерцающую сферу, и кольцо остановилось, ударившись о девичьи пальцы.
        - Я ошиблась: ты больше Гетт, чем Оллай.
        И Низа ушла. Хармон спохватился, крикнул вслед:
        - Я не хотел никого убивать! Это вышло случайно!
        Слова не остановили ее, а Хармон не нашел смелости догнать и задержать. Час спустя Низы не было в поместье.
        * * *
        Хармон спал очень плохо и потому услышал карету.
        Не было Рико, Гортензия, слуг - никого. Особенно остро - не было Низы. Пустота большого здания давила и пугала, Хармон вертелся в постели, покрывался холодным потом, дрожал, мерз. Думал: зря я показал Сферу Низе. Все ведь хорошо было. Сказала: беспомощный, но зато сказала: добрый. Может, она любит таких. У нее на Западе все сильные и злые. А я показал Сферу, еще и сказал про убийства - конечно, стал хуже Гетта из той сказки. Дурачина. И слуг отпустил зря - одному страшно. Из них, конечно, слабая защита, это не Джоакин Ив Ханна. А все ж не один, какая-то опора. Завтра пойду в гостиницу или в гости к бургомистру. Надоело бояться, тьма сожри. Как бы научиться так жить, чтобы не бояться? Может, надо пить много? Или быть молодым-дурным, как Джоакин? Или нанять хорошую охрану? Второе не получится, третье пробовал - добра не вышло. А первое можно. Завтра и начну. Прямо у бургомистра или в гостинице. Потом, когда договорюсь со Вторым из Пяти, точно заведу винный погреб. Буду пить каждый день. Нет, не каждый, я ж не Доксет. Буду пить всякий раз, когда страшно. Едва чуть страшновато стало - сразу хлоп
винца. Ни один страх ко мне не подступится! Завтра точно пойду в гостиницу. Или к бургомистру…
        Перед рассветом он все-таки задремал, а потом сквозь тонкую пелену тревожного сна услышал карету. Протер глаза, встал, отдернул шторы. Удивился тому, что светлее не стало. Хлопнул себя по лбу: ставни! Открыл их и тогда увидел экипаж. Взмыленные лошади, белая карета, двое возниц на козлах, а из кабины как раз выходит Онорико-Мейсор, архитектор счастья.
        Первым делом Хармон обрадовался: быстро же Рико поспел! Потом разгневался: какого черта он приехал сюда, если должен был - ко Второму в Пентаго?! Может, с женой таки не поладил? Следом за Рико из кабины вышла Ванесса-Лилит, а с нею и дети. Тут Хармон озлился не на шутку. Высунувшись в окно, закричал:
        - Объясни мне, Рико, что ты здесь забыл?! Я сказал ехать в Пентаго, а ты явился сюда, еще и с детьми! Будто на прогулку собрался!
        Рико поднял голову - лицо его было каким-то странным.
        Оба возницы спрыгнули с козел, и в их руках что-то неприятно блеснуло. Из кабины вышли еще два парня, а один, прежде не замеченный Хармоном, соскочил с запяток. Торговец похолодел, когда понял, что - на самом деле - он видит.
        - Славный купец Хорам Паулина? - слащавым голосом спросил самый короткий из парней. - Будь так любезен, приятель, спустись-ка вниз и отопри дверь. Ну, чтобы не пришлось ломать замок, выбивать окна…
        Хармон сглотнул.
        - У меня есть предложение для вашего хозяина. Рико должен был объяснить в дороге.
        - Да, дружок, он все объяснил, подробненько расписал. Спускайся, обсудим.
        Хармон собрал всю твердость, какую имел.
        - Имейте в виду: я спрятал небесный корабль. Он в надежном тайнике, а если со мной что-то случится - мои люди его уничтожат!
        Рико попытался что-то сказать, но издал лишь мычание: во рту у него сидел кляп. Кстати, руки его были связаны, как и руки Ванессы.
        - Да, да, - кивнул слащавый, - я прекрасно понимаю. У тебя все схвачено, ага. Но мы же не будем обсуждать это через окно, правда?
        Скрепя сердце, Хармон надел халат и побрел вниз. Колени дрожали, желудок крутило. Но бежать не было смысла: рано или поздно этот разговор должен случиться, так уж лучше сейчас. Скажу им все, пускай передадут Второму. Может, сегодня получу ответ - и всем страхам придет конец.
        Он отпер дверь. В ту же секунду здоровяк схватил его за шкирки, протащил вглубь холла и бросил в кресло, сам встал за спиной. Кинжал здоровяка повис над самым ухом Хармона. Остальные парни ввалились в дом: трое верзил, один слащавый коротышка, один худой в широкополой шляпе. Верзилы ввели Рико с женой и детьми, заперли за собою дверь. Вся компания оказалась в доме.
        - Есть еще кто-то, кроме тебя? - спросил слащавый.
        Не дожидаясь ответа Хармона, кивнул паре своих людей, и те разбежались проверять поместье. Хармон пригляделся внимательней и заметил кое-что очень скверное: следы побоев имелись на лицах Рико, его сына и даже Ванессы-Лилит! Ладно Рико, но Ванесса - дворянка! Как мог Второй приказать такое?
        Хармон заговорил как можно холоднее:
        - Как тебя зовут, коротышка?
        - Положим, Мо.
        - Да будет тебе известно, Мо, что твой хозяин, Второй из Пяти, сделал мне предложение о покупке небесного корабля. Я готов принять это предложение, но имею одно встречное условие, о котором Рико, наверное, уже рассказал тебе. А если надеешься меня запугать, то учти: корабль спрятан в надежном месте. Если со мной что-нибудь случится, Второй из Пяти никогда его не получит, а отвечать за это будешь ты.
        Пока Хармон говорил, лица слушателей заметно изменились. Рико выразил отчаяние, парень в шляпе - интерес, а слащавый Мо - насмешку.
        - Ты думаешь, мы служим Второму из Пяти? - спросил широкополый.
        - А ты думаешь, что имеешь право говорить?! - рявкнул на шляпу Мо. - Я здесь говорю, дружок!
        - Вот и скажи, что ответит Второй на мое условие, - нажал Хармон, ободренный разладом среди противников.
        - Что же он ответит?.. - Мо шутливо потер подбородок. - Вот загадка. Может, скажет «да», а может, «нет». А может: «Отлично, мне нравится, давайте два раза!» Только знаешь, дружок: срать мне на Второго из Пяти. Так сказала бы моя госпожа - леди Магда Лабелин.
        Хармон чуть не выпал из кресла. Душа ушла в пятки, к горлу подкатила тошнота.
        - Вы… Лабелины?
        - Ага, - усмехнулся Мо. - Скажи, как ты рад.
        Хармон оцепенел, будто мышь перед удавом. Прилип к Мо немигающим взглядом, боясь выронить хоть звук.
        - Ты сильно задолжал Великому Дому Лабелин, - сообщил Мо. - А все долги нужно возвращать, верно?
        Двое головорезов вернулись в холл:
        - Дом пуст. Нет никого.
        - Все равно будьте настороже, - приказал Мо. - Итак, Хармон-торговец, вот что сейчас произойдет. Ты станешь упираться, спорить, жалобить, а может, даже угрожать. Мы сломаем тебе несколько пальцев, выбьем глаз, отрежем ухо - и ты сдашься. Но привезти тебя в Лаэм в таком виде будет слегка не с руки. Потому, дружок, давай пойдем коротким путем. Ты просто скажешь: «Ага» - и дашь мне все, что нужно. Ага?
        Хармон хотел сказать, но не смог. От ужаса ему свело челюсти, перехватило дыхание. Все его оставшиеся силы уходили на то, чтобы втягивать воздух.
        - Нет?.. - удивился Мо. - Осмысли-ка еще раз. Когда мы все из тебя выбьем, ты станешь котлетой, мясным фаршем. Хочешь остаться человеком? Скажи: «Ага».
        Хармон издал хрип, никак не похожий на согласие. Но большего он не мог. Попытался кивнуть - каменная шея не согнулась. Пошевелить руками - те будто приросли к подлокотникам.
        - Считаешь себя крепким орешком? - хмыкнул Мо. - Или думаешь, мы с тобой шутим? Ну, я покажу, какое у нас чувство юмора.
        Мо глянул на своих головорезов, один из них спросил:
        - Содрать с него шкуру?
        - Нет, Восемь, начнем с другой процедуры. Я думаю, будет хорошо совместить две пользы в одном действии. Одного проверим, другого напугаем.
        Мо повернулся к худому парню в шляпе, и тот сказал с легкою усмешкой:
        - Спасибо, друг Мо, что уделил мне внимание. Раз уж ты смотришь на меня, то не ответишь ли: зачем я здесь?
        - Ты работаешь на меня, - раздельно произнес Мо.
        - Это я и делал в Лаэме, дружище. Не дожидаясь оплаты, уже начал наметки по твоей второй задаче, чтобы, когда уплатишь, все сразу было на мази. Но ты притащил меня в Мелисон, а что я здесь забыл? Одного толстяка ты и сам одолеешь.
        Слащавый Мо смерил парня в шляпе долгим пристальным взглядом.
        - Хочу, чтобы ты доказал серьезность намерений. Хочу знать, что никакие моральные штучки тебя не остановят. Убей Ванессу-Лилит.
        Рико с женой и дети - все разом завыли сквозь кляпы. Шляпа совершенно спокойно приблизился к Ванессе, погладил ее щеку.
        - Сто эфесов, друг Мо.
        - Какого черта?!
        - Белокровная дворянка - дорогая дичь. Я тебе еще скинул по-братски, с другого бы взял сто пятьдесят.
        - Тогда зарежь ребенка. Любого.
        Рико захлебнулся воем: «Ыыыыыы!»
        - Ребенок дворянки - тоже дворянин. Сто золотых, парень.
        - Да чтоб тебя солнце спалило! Ты асассин или нет?!
        Шляпа огляделся, поправил шляпу.
        - Задешево могу кончить торгаша. Он богатый, но безродный. Сорок золотых.
        И даже тогда Хармон не смог выдавить ни звука, лишь глаза его полезли из орбит.
        Мо процедил:
        - Торгаш нужен моей госпоже, его не трожь. Убей мальца.
        - Сотня, - повторил шляпа.
        - Не надо детей, - прогнусавил один здоровяк. Лицо было такое, будто его мутило.
        - Да что за карусель! - рявкнул другой головорез. - Дай десятку, Мо, и я всех их кончу!
        - Не тебя проверяю, тупица. Родриго, сучий сын, покажи, наконец, кто ты есть!
        - Заплати.
        Мо ткнул в архитектора счастья:
        - Сколько этот стоит?
        - Двадцать.
        - Дам десять.
        - Пятнадцать.
        - Идет!
        Нечто блестящее выпало в руку Родриго, и тот сделал один быстрый взмах. Шея Онорико-Мейсора распахнулась раной, он зашатался и рухнул, заливая кровью пол.
        Детский рев, задушенный кляпом вой Ванессы, предсмертный хрип, тошнотворный запах крови. Все вместе обрушилось на нервы Хармона Паулы - и, наконец, смело его оцепенение.
        - Нет! - закричал торговец.
        - Хармон Паула, - вопросил Мо, - оценил ли ты серьезность моих намерений?
        - Да, я все понял, я отдам! Не убивайте больше!
        - И что же ты отдашь? - уточнил Мо.
        - Ну, эту… ее…
        - Ха-ха. Нет, дружок, эта мне ни к чему. Мы здесь совсем не за этой. Мы пришли ради денег.
        Хармон разинул рот.
        - Ради денег?..
        - Ты удивлен? У тебя их много, а нам нужны. Потому ты заплатишь тысячу пятьсот эфесов моему другу Родриго, а остальные отдашь мне. Имеешь возражения?
        - Нет… - выдавил Хармон.
        - Он заплатит? - переспросил широкополый Родриго.
        - Не я же, - осклабился Мо. - Виноват, тысячу пятьсот пятнадцать.
        Северная птица - 1
        5 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        Как найти себя?
        Праматери завещали: «Свое место в мире прими с достоинством». Где отыскать то место, которое сможет зваться твоим?
        Уэймар укрыт извечным туманом. Серая морось стоит в воздухе, пропитывает одежду, пыльной росою усыпает волосы. Неверно, что в тумане мир кажется призрачным. Напротив: вездесущая влага придает краскам сочности, звукам - четкости, фигурам - жизни. Лоснящиеся бока лошадей, сутулые плечи всадников под мокрыми плащами, обвислые шляпы прохожих, стены в побегах плюща, укрытых росистыми каплями, зеркальные булыжники мостовой и высекаемый из них звон подков, стук набоек, шарканье подошв… Все жизненно до оскомины, накрепко вшито в ткань мироздания, вплетено в полотно этого мига - не вырвешь, не сотрешь. А вот ты - наполовину иллюзорна. В этом легко убедиться: просто отъедь на десяток шагов - и все померкнет, подернется дымкой тумана. Жизнь продлится, как шла, но тебя в ней уже не будет. Ты - гостья. И в тумане, и в жизни.
        Леди Иона София Джессика въезжает в мужнин замок. Ныряет в разверстую пасть ворот, выныривает во двор, оставив за спиною глыбу надвратной башни. Замок напитан жизнью. Звенят кольчугами стражники, вскидываясь в салюте. Гомонят слуги - разгружают подводу: один хекает, бросая сверху мешки, другие растаскивают по каморам, горбясь под грузом. Сир кастелян с балкона сыплет указания, и пара адъютантов порывается бежать-исполнять, а он все мечет новые и новые приказы, и ясно, что первые уже забыты. Пара белошвеек пересекали двор и замерли в реверансе, но головки вертятся, а глазища поблескивают вслед каждому проезжающему кайру. В конюшне ржут и всхрапывают лошади, взбудораженные вновь прибывшим табуном. Гробовщик распоряжается над телегою, в которой, завернутый в саван, мокнет унылый покойник. Тоскливая неподвижность мертвеца, его вопиющее неучастие в общем движении лишь подчеркивает то, насколько живы все остальные. Замок и все его обитатели - весомая, несомненная часть бытия. О себе леди Иона не скажет этого.
        С мучительною тщетой она ищет себе определения. Кто я? Какое место занимаю? Я - хозяйка этого замка? Звучит насмешкою. Я - леди Ориджин? Больше нет, мое место - не там, где нетопыри на флагах. Я - графиня Шейланд?..
        Кайры спешиваются, развертываются двойным кольцом, подняв щиты - на случай внезапной атаки со стен. Конечно, они не ждут засады, но многолетняя выучка управляет ими. Кайрам легче выполнить заученный маневр, чем воздержаться от него. Они - воины, они - носящие оружие. А я кто? Они служат мне и подтвердят это хоть среди ночи, хоть пьяные в дым. Кому служу я? Неужели - себе? Боги, до чего это мелко!
        Леди Иона спрыгивает наземь, отказавшись от помощи. Идет к донжону, поднимается на крыльцо, в глубине души надеясь: пускай Виттор меня не встретит. Я вцеплюсь в эту обиду, как в путеводную нить, раскручу ее, приведу себя к ясности. Скажу себе: я ждала, что муж встретит, обнимет, приласкает, согреет; он не сделал, но я ждала, я - жена, жаждущая ласки. Однако граф Виттор Кейлин Агна выходит на крыльцо и раскрывает объятия навстречу супруге, и ее надежды тают. Правда в том, что она не ждет тепла от мужа. Не знает, что делать с этим теплом: ни принять, ни отвергнуть.
        Граф Виттор начинает говорить:
        - Душенька, как же я рад тебе! Прости, что так вышло: старого ключника Бейли угораздило помереть ровнехонько сегодня, да еще и не в замке, а в городе. Вот его и привезли сюда точно к твоему прибытию - нет, каков подарочек! Уж мог бы повременить, отложить кончину на денек.
        Он шутит, - делает вывод леди Иона. Объятия мужа становятся до зуда неприятны, хочется вывернуться скорее. Она одергивает себя: я несправедлива, Эрвин тоже мог так сострить, я и сама могла, среди Ориджинов шутки о смерти всегда в ходу. Но не тогда, когда покойник во плоти лежит рядом. И не когда душу грызет другое, едкое. Но муж не знает, что меня грызет. Но должен бы - ведь он все затеял, еще и скрыл от нас! Но скрытность - не всегда проступок; возможно, он берег меня, щадил мои же чувства… Она путается в чаще противопоставлений, безнадежно теряется, восклицает:
        - Нет!
        И глупо - сама себе противна - тоже сводит на фарс:
        - Нет, никак нельзя умереть в иной день, если назначен этот. Пятая заповедь: не изменяй срок, отмеренный богами.
        Граф Виттор улыбается:
        - Я скучал по тебе, душенька.
        - И я по тебе, - отвечает Иона, ненавидя себя за двойственную правду этих слов. Да, скучала. Но это ли сейчас существенно?
        Граф приглашает ее к обеду:
        - Стол накрыт, любимая. Смени платье, причешись и спускайся - я жду с нетерпением.
        Из порта она ехала верхом и вся, от волос до сапог, пропиталась влагой. Переодеться - не только разумно, но даже необходимо с точки зрения приличий. Но Ориджины - солдаты, им плевать на дождь и сырость. Опершись на неуместную эту аналогию, она упрямится:
        - Ни к чему суета, идем обедать сейчас.
        Граф не спорит, леди Иона входит в трапезную и спустя минуту уже начинает жалеть. К обеду, конечно, приглашена вся замковая знать, и все опаздывают, ведь не ожидалось, что леди пожелает кушать сразу, едва спрыгнув с коня. Вассалы и офицеры чуть не вбегают в трапезную, комкают приветствия, оглушительно скрипят стульями. Леди Иона не может начать трапезу, пока все не собрались; сидит над пустою тарелкой, изображает вежливость и нещадно мерзнет в мокром платье. Думает: как все это абсурдно, нам следовало пообедать вдвоем, только вдвоем. Нужно столько обсудить. Еще не рухнуло, еще обратимо, еще может найтись достойное объяснение. Продал… Ориджины никогда не продавали Предметов, тем более - своим врагам Лабелинам, еще и тайком от ближайшей родни. Но и что? У Виттора свои резоны. Нельзя мерять других своею правдой. А нельзя ли? Правда - лишь одна, иначе теряет смысл само это слово. Но быть может, его правда станет и моею, если он объяснит толком. Нужно было вдвоем, следовало настоять…
        Вдруг Иона теряет все мысли и цепенеет, пораженная последним вошедшим в трапезную человеком. Этому должно быть объяснение, - шепчет она себе. Этому есть разумная причина. Виттор не мог просто так, или в насмешку, или по глупости. Он точно объяснит это, и я пойму, - говорит себе леди Иона, но все не может отвести глаз от последнего гостя. Мартин Шейланд усаживается рядом с братом, бросает на Иону взгляд - боязливый и наглый. По знаку графа Виттора начинается обед. Иона сидит справа от графа, Мартин - слева. Некоторым образом они уравнены этою диспозицией.
        Справа от Ионы - кайр Сеймур Стил. Она ловит в себе острое и недопустимое желание: протянуть под столом руку, сжать ладонь кайра. Ощутить спасительную близость человека, которому можно верить. Она сдерживается не из-за приличий, а потому, что воин может ошибочно понять ее жест как приказ и убить Мартина прямо здесь, за столом. Ошибочно ли? Может ли Иона поклясться, что не хочет этого? Нет, даже если хочет, это недопустимо. Уважение к мужу, к его роду, к ее новому дому. А он - уважал ли ее, когда вздумал усадить за стол бешеного зверя? Виттор объяснит это. Есть разумная, понятная причина. А если нет - что тогда?
        Гости произносят здравицы, громогласно радуются ее возвращению. Адресуют ей вопросы, вынуждая описывать столицу, двор, правление Минервы, политику брата. Ориджины - воины и лорды, - думает Иона, - мы умеем владеть собою, какое смятение ни царило бы в душе. Держась за эту мелкую и, в сущности, сомнительную гордость, она несет себя сквозь застольные беседы. Находит изящные слова и достойные изречения мысли, принимает комплименты. Выслушивает новости, из коих одна дарует проблеск света: расправа над Подснежниками не состоялась, Минерва выслушала и помиловала крестьян. Тут же Иона травит свою радость: но ловушка Эрвина сорвалась, Кукловод все еще на свободе! Однако невиновные крестьяне спасены, это ли не счастье? Но скольких невиновных теперь погубит Кукловод со своею бригадой? Но это не оправдание. Иона против убийств, даже ради великой цели. Особенно - ради нее. А так ли уж против? Не она ли желает смерти брату мужа - прямо сейчас, за праздничным столом?..
        Наконец, Иона понимает: обед - это пытка. Не стоит искать резоны в отдельных словах, как нет справедливости в отдельно взятом инструменте палача. Коль боги решили подвергнуть ее пытке, важен лишь сам этот факт, а не слова и люди, служащие орудиями. Иона знает, за что ей послано мучение: она снова - уже вторично - арестовала невиновного. Я отпущу Джоакина Ив Ханну и принесу извинения, - решает она и немного успокаивается, и тогда обед подходит к концу.
        Значительно позже Иона увидела мужа наедине. Он дал ей время принять ванну, одеться в сухое, согреться в жарко натопленной спальне, провалиться в дремоту, проснуться в тревоге и душевной сумятице. Нельзя спать, - хлестала себя Иона, - нельзя быть вялой и разморенной! Нужно встретить во всеоружии… что? Беседу с собственным супругом?! Я у себя дома, а не на поле боя! Тогда почему я боюсь стать слабой?..
        Наконец, Виттор пришел к ней. В руке он держал конверт.
        - Боги, я так рада! - Иона поднялась ему навстречу. - Мучительно нуждаюсь в беседе с тобой!
        - Душенька, я так и чувствовал, что ты захочешь пояснений, потому решил изложить свои слова на бумаге. Будь добра, прочти!
        Он протянул конверт, Иона удивленно моргнула:
        - Прочесть?..
        - Да, дорогая.
        - Вместо беседы?
        - Чувства к тебе могут сбить меня с мысли, может случиться непонимание. Будет лучше, если ты прочтешь - в письме все передано точно и верно.
        Иона взяла конверт, но не подумала сломать печать.
        - Любезный мой Виттор… Мы с тобою - дети разных земель, воспитаны в разных нравах. В Первой Зиме не принято передавать письмом то, что действительно важно. Мой отец объяснял так. Если двое собеседников имеют расчет впоследствии доказать третьей стороне (судье или владыке), что лишь один из них прав, то им стоит изложить суть дела на бумаге. Но если два человека чести готовятся не к будущему конфликту, а ко взаимному пониманию - им стоит говорить. Говорить столько, сколько потребуется для сближения, и ни словом меньше.
        Граф Виттор поджал губу, довольно явно выдав раздражение.
        - Стало быть, ты не желаешь читать?
        - Я жажду услышать тебя. Писем мне достало в Фаунтерре.
        Она отложила конверт и принялась ждать. Граф не выдержал:
        - Ладно, изволь, раз так настаиваешь. Хотя меня неприятно поражает твое упрямство. Что же ты хочешь услышать?
        - Ты знаешь и сам, раз изложил на бумаге.
        - Я видел тот взгляд, каким ты ошпарила Мартина. Уж конечно, я знаю: хочешь говорить о моем брате. Но, верно, ты совсем не дала себе труда поразмыслить. Зачем я вывел Мартина к столу, зачем выпустил из заточения? Знаешь ли, миновало полгода! Если б я все это время держал его в башне, пошли бы слухи и кривотолки, мы стали бы мишенью для черных домыслов. В конечном итоге, пострадала бы репутация Дома Шейланд, на нас легло бы пятно позора. Странно, что ты не понимаешь этого!
        Иона не сразу нашла слова.
        - Правда: я не понимаю. Ты не просто избавил убийцу от расплаты, но скрыл само его злодеяние?!
        - А ты желала, чтобы я звонил про это на каждом углу? Мартин - больной человек! Что ж мне, кичиться его безумием?!
        - Но это же подлость, преступная подлость! Ты покрываешь убийцу, выдаешь за честного и уважаемого человека, сажаешь за один… за один стол со мною! Понимаешь ли ты, что он сделал? Двадцать семь жертв погибли под пытками! Моя Джейн и леди Минерва чуть не оказались в их числе!
        - Он болен, говорят тебе! - гневно выплюнул муж. - Мартин никого не убивал, его хворь погубила этих несчастных! Хочешь наказать больного за то, что он нездоров?
        - По меньшей мере, я не хочу видеть его за своим столом, в моем доме, в моем замке. Он болен - отправь его в богадельню!
        - К твоему сведению, Мартин выздоровел и раскаялся в своих поступках.
        Это выбило землю из-под ног Ионы. Чего угодно могла ждать она - но не такого. «Мартин - убийца, но он мой брат, я его пожалел». «Мартин - безумец, но что тут поделать? Будет жить взаперти, под надзором». «Мартин заслуживает смерти, но он нужен мне: я готовлю политический брак». Ни одно из этих объяснений не пришлось бы Ионе по душе, но она хоть знала бы, что слышит искренние слова.
        - Выздоровел?
        - Именно так.
        - Каким образом?
        - Ходил к лекарю, пил снадобья.
        - Разве есть снадобье от безумия?
        - А ты изволишь мне не верить?! - вскипел Виттор.
        Она не верила скорее себе, чем ему. Чувства и опыт говорили, что слова мужа - вранье. Но невозможно было принять, что леди Ориджин рода Агаты слышит от своего лорда-супруга прямую и наглую ложь.
        - Я… Я не знаю…
        Он все смотрел, наливаясь гневом, и она не выдержал дикого абсурда ситуации - бросив Мартина, переметнулась к другой теме:
        - Зачем ты продал Светлую Сферу?
        - Что?..
        Иона заговорила со странною торопливостью:
        - Я встретила… взяла в плен одного наемника, Джоакина Ив Ханну. Он был здесь прошлой весною вместе с торговцем, Хармоном. Я не знала, по какому делу, но добилась ответа. Этот Хармон по твоему поручению продал Священный Предмет!
        Она поняла, почему спешит: чтобы быстрей показать, как много ей известно, и не дать мужу повода солгать. Она страшилась прямой лжи, будучи бессильна перед нею, как придворный фехтовальщик - против мужика с оглоблей. Устыдившись собственной слабости, Иона окончила медленней и жестче:
        - Ты сбыл часть достояния Дома Шейланд, сделав беднее наших будущих детей. Ты продал Светлую Сферу врагам моего рода - Лабелинам. Ты сделал это тайком от меня. Как ты мог?
        - Раз уж ты хочешь знать… - граф помедлил так, будто какая-то причина могла заставить Иону отступить. - Раз уж так желаешь, то слушай. Твой лорд-отец запросил за тебя несусветный выкуп - сто тысяч эфесов. Это чушь и ересь, императоры не платят столько семьям невест! Чтобы наш союз стал возможен, ради нашей с тобою любви мне пришлось - да, пришлось! - продать Предмет. Думаешь, я счастлив, что так получилось? Уж конечно, я сохранил бы Сферу, если б герцог Десмонд хоть немного умерил аппетиты!
        Видимо, он метил пристыдить ее. И верно, было чего стыдиться: герцоги Первой Зимы - жестоки, надменны, порою бессердечны, но в жадности их прежде не уличал никто. Однако Иона ощущала подвох.
        - Разве твои дела столь плохи, чтоб не найти чистых денег? Мне казалось, банки Шейланда…
        - Именно - тебе казалось! Ты понятия не имеешь о моих делах, поскольку в жизни не интересовалась ими! Воротишь нос от любых счетов и сумм!
        То было правдой. Лишь один Ориджин интересовался деньгами - не леди Иона.
        - Отчего ты не предложил сам Предмет на роль выкупа? В этом было бы больше чести, чем в продаже.
        - И выслушать от герцога Десмонда то, что теперь слышу от тебя? Нет уж, благодарю покорно!
        - А почему хотя бы не сказал мне? Продать реликвию ради любви… это постыдно, но красиво. Ужели я не рассмотрела бы величия поступка?
        - Так рассмотри сейчас! Прекрати допрос и пойми меня!
        Она осеклась. Действительно, что мешает увидеть дело под этим углом? Тем более, что Джоакин, источник ее сведений, именно так и сказал: граф продал Предмет ради любви. И вдруг от горькой иронии слезы навернулись Ионе на глаза. Ведь именно такого поступка - безумного, дерзкого, великого - не хватало ей, чтобы полностью полюбить мужа. Узнай она о продаже Сферы тогда, год назад - широкий жест Виттора окончательно пленил бы ее, наполнил душу любовью и счастьем. Но сейчас, после злодеяний Мартина Шейланда, после того дня, когда Виттор переметнулся к Адриану, - в ее сердце поселилось недоверие. Иона сделалась неподатливой для чувств.
        Чтобы скрыть смятение, она отвернулась к окну. Сказала через плечо - как ей казалось, мягко:
        - Хорошо, я тебя понимаю.
        Виттор сухо осведомился:
        - Ты что же, делаешь одолжение? Снисходишь ко мне, стало быть?
        - Я понимаю тебя, - повторила Иона.
        - А сама не желаешь объясниться?
        - Разве я чем-нибудь тебя уязвила?
        - Ах, ты даже не осознаешь!
        - Прости, но…
        - Ты отправилась в столицу на коронацию! Она состоялась в январе, сейчас - май. Чем ты можешь объяснить четыре месяца своего отсутствия?
        - Я была нужна в Фаунтерре.
        - А мне - нет? Ты - моя жена! Помнишь об этом?
        - Не забываю ни на минуту.
        - Сложно поверить! При первом удобном поводе ты сбежала в столицу! Кому нужна жена, готовая исчезнуть на полгода? С тем же успехом можно ходить в холостяках!
        - По-твоему, я - недостойная супруга?
        Он промолчал, но взгляд был слишком красноречив. Иона растеряла все слова.
        - Знаешь ли… - выронил Виттор и ушел.
        Иона осталась, смятенная, сбитая с ног. Долго сидела в тишине, пытаясь восстановить душевный покой.
        Наконец, она убрала в секретер письмо мужа и вызвала кайра Сеймура Стила, капитана своей стражи. Воин не посмел задать вопрос, но любопытство явно светилось в его глазах, и Иона сказала:
        - Последняя заповедь: «Позволь иному быть». Люди часто непредсказуемы, они делают не то, чего мы ждем, и даже не то, что кажется нам единственно правильным. Потому мы смеем считать их подлецами, а на деле - они просто другие. Нужно иметь терпение.
        Кайр удовлетворился этим, и ей стало спокойнее.
        - Будьте добры, Сеймур, отправляйтесь в город, в лечебницу, привезите Джейн.
        - Да, миледи.
        - Также велите подать перо и чернила. Хочу отправить письмо Эрвину.
        - Да, миледи.
        - Отпустите Джоакина Ив Ханну. Верните все его имущество, принесите извинения.
        - Да, миледи.
        - Благодарю вас за службу. Безмерно рада, что могу на вас положиться.
        - Слава Агате, миледи!
        Перед уходом он все же задал вопрос:
        - Хотите, чтобы я убрал Мартина?
        Ответ прозвучал тихо и сухо:
        - Ни в коем случае. Граф Виттор сказал, что Мартина вылечили.
        Сеймур опешил:
        - Вылечили, миледи? От безумия?
        Она повторила с нажимом:
        - Граф Виттор заверил меня, что Мартин исцелился. Я обязана верить мужу.
        - Да, миледи, - тяжело выдавил Сеймур.
        Иона задержала его в дверях:
        - Кайр, следите за Мартином. Он больше никому не должен навредить. Пусть кто-нибудь из наших людей всегда знает, где он.
        - Так точно, миледи.
        - Установите надзор за тайным ходом из замка.
        - Да, миледи.
        - И разыщите лекаря.
        - Простите?
        - Если… когда муж лечил Мартина, он должен был пригласить лекаря.
        Меч - 2
        5 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        - Твои деньги, можешь пересчитать.
        Мешочек брякнулся на скамью подле узника. Джоакин исподлобья стрельнул взглядом в северянина.
        - Меня, значит, отпускают?
        - Догадливый.
        Он поднялся со скамьи, потянулся, разминая суставы.
        - Принцесса, стало быть, узнала все, что хотела?
        - Ты свободен, вот и радуйся. Станешь ехидничать - вобью твои зубы в глотку.
        Джоакину вдруг захотелось уточнить, велела миледи отпустить его с зубами или без, и не пожелала ли напоследок хотя бы извиниться. Но он дуже привык оставлять при себе подобные вопросы.
        - Ну, считать будешь или нет? - поторопил кайр.
        Джо развязал мешочек и стал раскладывать эфесы в столбики. По правде, он делал это несколько медленней, чем мог.
        - Все на месте, - сообщил Джо и так же неторопливо сложил монеты в кошель.
        - Твое… оружие, - сказал кайр с насмешливой паузой и отдал Джоакину меч.
        Меч как меч, - подумал Джо. Вполне годный, чтобы выпустить дух из одного нахала. Вот только зачем? Хамов и зазнаек в мире слишком много, рука устанет рубить.
        Он повесил меч на пояс, кайр подал кинжал:
        - Гляди-ка, даже заряжен.
        Джо не ответил. Сунул кинжал в ножны, надел плащ, накинул капюшон.
        - Могу идти?
        - Проваливай.
        Он вышел во двор Уэймарского замка. Миновал год, как он побывал здесь. Некто более сентиментальный - скажем, тот же Джо годичной давности - принялся бы сравнивать: как было тогда, и как сейчас. Тогда, мол, была служба, любовь, мечты и полные штаны наивности. Теперь - только опыт и кошель золота. Второе - полезное приобретение, первое - сомнительное, не факт, что окупает все утраты. Но нынешний Джо презирал подобные мысли: от них столь же мало проку, как от мечтаний и любви. Надо просто идти вперед и не делать глупостей.
        Он зашагал к воротам, думая: хорошо, легко отбылся, могли и поколотить. Еще думал: где-то теперь Луиза? Она тоже ехала в Уэймар, но поотстала. Поселюсь в городе, подожду. А то соскучился и по ней, и по Весельчаку. Он, поди, решил, что мне гробки-досточки. Вот удивится при встрече.
        - Где в городе хорошая гостиница? - спросил Джо у часового на воротах. Все же как-то странно было выйти из замка, совсем ничего не сказав. Вот он и спросил о гостинице - вроде как вместо прощания.
        А часовой ответил:
        - Гостиницы-то есть, куда без них. Но ты сперва зайди к графу.
        - На кой? - осведомился Джо.
        - Его милость граф Шейланд хотел тебя увидеть.
        - Так пусть придет ко мне в номера и полюбуется.
        - Гм-гм, - откашлялся часовой и встал покрепче, широко расставив ноги. Рядом возник напарник.
        Джо устало вздохнул:
        - Если б вы знали, парни, как мне надоели все эти графы с герцогами! Попасть бы в такое место, где есть только старейшина и священник, и ни одного дворянина на сто миль вокруг.
        Часовые переглянулись, и один доверительно сообщил:
        - В моем хуторе ни одного благородного. Было, рыцарь проехал - так о нем два года все гутарили. Хутор зовется Красный Карась. Не спрашивай, почему. Никто не знает.
        Второй добавил:
        - Ты к графу все-таки сходи. А то ведь придется… ну, как бы… в общем, так оно лучше.
        - Куда идти? - выдохнул Джоакин.
        - Я отведу.
        И вот он очутился в комнате, которую принято звать кабинетом. Со столом и писчими приборами, с этим шкафом на тысячу ящичков, с дубовыми панелями на стенах, да еще с портретом важного такого графа в расшитом камзоле. Граф на картине был толст и краснощек, граф за столом - худ и снежно бел, однако ясно было, что живой приходился сыном нарисованному.
        - Любопытствуете на счет моего папеньки? - вместо приветствия спросил Виттор Шейланд.
        Джо любопытствовал лишь об одном: как долго его еще задержат здесь.
        - Красивый портрет, милорд.
        - Ха-ха, - усмехнулся граф. - Художник постарался, как мог, всю силу искусства приложил. Но если человек родился боровом, то никакое художество его не исправит. Мой папенька не славился красотою, но имел ряд иных весьма видных достоинств.
        - Каких, милорд? - спросил Джо без тени интереса.
        - Присаживайтесь, сударь.
        - Благодарю.
        Джо сел, не снимая плаща. Как бы с намеком, что долго не задержится.
        - Мой лорд-отец, - сказал Виттор Шейланд, - знал людей. Он говорил: люди - самое дорогое и самое дешевое богатство. Дешевое потому, что люди даются почти задаром, надо лишь подобрать ключ. Дорогое потому, что ничего нет ценнее, чем правильный человек на нужном месте.
        - Мудро, милорд, - выронил Джо. Что-то похожее говорил когда-то Хармон. А потом застрелил Полли.
        - А чтобы понять людей, - говорил мой папенька, - нужно всего лишь проявлять к ним интерес. Смотреть зорко, слушать внимательно и делать выводы.
        - Я убежден, милорд, что вы следуете всем заветам лорда-отца.
        - Да, сударь, но я говорю не о себе, а о вас, - Виттор указал на Джо хвостом пышного гусиного пера. - Вот смотрите: вы приглашены в кабинет графа. Могли бы приглядеться ко мне, задать пару вопросов, послушать, что скажу, понять, какой я человек. Такое знакомство наверняка пригодилось бы. Но нет, сидите истуканом, всем своим видом сигналите: мне, мол, недосуг, уйти хочу.
        - Виноват, милорд. Я не хотел проявить бестактность.
        - Да бросьте, - отмахнулся граф. - Я не о вежливости речь веду, а о богатстве. Вы вошли сюда бедняком - бедняком и выйдете, ничего не взяв. А вот я стану богаче, поскольку держу открытыми глаза и уши. Смотрю на вас и вижу странную картину: наемный воин без тени интереса к графу-богачу. Бывает ли такое? Бывает, если есть тому причина. А какая?
        - Ваша леди-жена, милорд, обо всем меня расспросила и получила исчерпывающие ответы.
        - Не сомневаюсь, - выронил граф неожиданно сухо. Продолжил мягче: - Однако причина не в ней. Если б ваша странность объяснялась одною леди Ионой, вашим чувством был бы страх, а не скука. Кайры Ионы, поди, настращали вас. Теперь отпустили - а я вернул с порога. Естественно было бы испугаться, но вы смотритесь устало. И тут вспоминается одна штука: слыхал я, будто вы служили леди Аланис.
        Джо напрягся, и это не укрылось от цепкого взгляда графа.
        - Да-да, служили. Прошлою весной вы были охранником торговца. За один жалкий год успели взлететь до личного воина герцогини Альмера, побывать в осажденном дворце, принять участие в триумфе мятежников, а затем - пережить такое нечто, после чего графы и герцоги стали вам малоинтересны. Я делаю из этого два вывода. Первый: если мне потребуются тайны леди Аланис - их стоит искать у вас. И второй: видимо, вы - незаурядный человек.
        - Благодарю за урок, милорд. Я буду внимательней к людям.
        Граф рассмеялся:
        - Положительно, вы переигрываете! Увидели, что меня впечатляет ваше хладнокровие, вот и бравируете им. Или перед самим собой похваляетесь: мол, все вам нипочем. Но я открою вам еще один урок моего отца: люди не меняются. По крайней мере, не за год. Вы знали о Светлой Сфере, но не убили Хармона и не отняли ее, а, напротив, вытащили торгаша изо всех передряг. Вы добились службы у леди Аланис и служили ей даже тогда, когда много выгодней было ее продать. Вы отличный воин? Да, в это я поверю. Вы умеете быть преданным, как старый пес? И это я готов принять. Вы изменились и сделались циником, ко всему на свете безучастным? Нет, так не бывает.
        Джо и не подумал спорить:
        - Возможно, вы правы, милорд.
        - Я хочу знать, что вы за человек. Леди Иону интересовали ваши знания, она избавилась от вас, едва их заполучила. Меня же интересуете лично вы.
        Джо вздохнул:
        - Чем могу служить, милорд?
        Граф Виттор Шейланд сделал долгую паузу. Джоакин успел подумать: станет выпытывать про Аланис, посмеется над любовью, потребует деталей, поверит, отпустит. Знаем, проходили. Как же надоело!
        Граф произнес раздельно и очень веско:
        - Скажите, чего вы хотите?
        - В каком смысле? - не понял Джо.
        - Удивление, - хлопнул в ладоши Виттор. - Наконец что-то живое! В прямом смысле, сударь: чего хотите сейчас?
        - Уйти, - признался Джоакин.
        - Это сразу было ясно. Чего еще?
        - Попасть в Печальный Холм в Южном Пути. Повидать отца и маму.
        - Допустим, сударь. Но не о том мой вопрос. Предположим, я могу вынуть из ящика и дать вам что угодно. Просто так, забавы ради. Что бы вы взяли?
        Вопрос насторожил Джоакина. Собственно, вся эта беседа не приносила радости, но прежде было просто уныло, а теперь проснулась тревога.
        - Чего вы от меня хотите, милорд?
        - Я уже сказал: понять, что вы за человек. А чего хотите вы?
        - Вернуться к матери.
        - Нет.
        Джо поднял бровь:
        - Виноват, милорд. Не смею спорить, но разве не мне виднее, чего я хочу?
        - Вы лжете, сударь. Но я не в обиде, поскольку лжете вы не мне, а себе самому. Вы не хотите к матери, сир Джоакин. То бишь, вы, конечно, скучаете по ней и питаете искреннюю сыновью любовь… Но стремитесь вы не к, а от. В ваши годы лишь тот спешит к матери, кто уходит от кого-то другого. Или от чего-то.
        Джоакин собирался сказать: «Возможно, ваша правда, милорд», или что-то еще в том же роде. Но почему-то зубы не разжались и язык не пошевелился во рту.
        - Мне думается, сударь, - тише и вкрадчивей заговорил граф, - каждому из ваших прежних хозяев вы дали все, чего они от вас хотели. Спасли шкуру Хармона-торговца и помогли ему сбыть Сферу. Спасли шкуру леди Аланис и помогли ей встретиться с Ориджином. По указке Ориджина берегли леди Аланис в осаде - и сберегли. Вы даже сообщили моей леди-жене все, что она хотела знать. Вы виделись с тремя весьма могущественными людьми и удовлетворили их. Но они не смогли удовлетворить вас.
        Граф подался к нему, опершись на стол.
        - Итак, я спрошу вас еще раз. Чего вы хотите? Что такое вам нужно, чего не смогли дать три герцога? И если я захочу вас к себе на службу - что мне нужно вынуть из ящика стола?
        - Деньги, - сказал Джо. Без смысла, просто чтоб отделаться.
        - Чушь, - срезал граф.
        - Рыцарское звание.
        - Мелко.
        - Титул.
        - Не то!
        - Нет, правда, милорд: я хотел бы имение и дворянский титул. Построить свой замок, повесить герб. Я даже придумал его: сердце, пронзенное мечом…
        Джо умолк, когда граф Виттор покачал головой:
        - Блеска не вижу. Нет огня в глазах. Речь о титуле, тьма сожри! А вы с прохладцей, будто за старую шлюху торгуетесь. Последний раз, Джоакин Ив Ханна: чего хотите?
        - Я не знаю, милорд. Ума не приложу, что нужно сказать, чтобы порадовать вас.
        - Так подите вон, - бросил граф. - Вы - огарок. Мне вы более неинтересны.
        С чувством безмерной усталости Джо поднялся и покинул кабинет.
        * * *
        Выйдя за ворота, Джоакин Ив Ханна быстро зашагал прочь. Прошел по скрипучим доскам подъемного моста, мельком глянул в сухой ров, на дне которого буйно разрослась колючка. Ступил на дорогу, машинально отметил: край моста врос в грунт, значит, мост давно не поднимали. Это плохо, механизм мог заржаветь… хотя мне-то какое дело? Джо ускорил шаг - частью от неприязни к замку, частью потому, что дорога шла вниз.
        Уже смеркалось, низкое закатное солнце лупило в правое плечо, и длиннющая тень путника скользила по обочине. Впереди лежали кварталы знати - трехэтажные, обросшие балконами да мансардами, глубоко неприятные Джоакину. Он еще ускорился, надеясь дотемна проскочить их и попасть в портовый район.
        - Эй, парень, погодь! Куда так припустил?
        Джо обернулся на голос и увидел человека, спешащего следом. То был мужчина в мещанских деревянных башмаках, коричневых бриджах и жилетике, надетом поверх белой рубахи. Он шел так быстро, что аж раскраснелся, но ради приличия старался не бежать. Джо не заметил на парне оружия, потому спокойно отвернулся и пошел своей дорогой.
        - Да постой же! - крикнул жилет. - Тебе говорю, минуту подожди!
        Джоакин замедлил шаг, подпустил его поближе и спросил:
        - Хочешь в морду?
        - Я-то?.. Нет уж, зачем?
        - Тогда иди своей дорогой.
        - Так я ж за тобой! Дело есть!
        - А у меня к тебе - нет.
        Джо свернул в сторону, в переулок, но жилет и тут не отстал. Засеменил рядом, барабаня дробь по мостовой своими деревяшками.
        - Хорошее ж дело! Дай хоть сказать - поймешь, что ничего плохого.
        - Ты из замка?
        - Я-то?.. Ну так да, меня граф послал.
        - Вот и проваливай в замок. Мне ничего от вас не надо.
        - Даже денег?..
        - Их - тем более.
        - Что ж мне с ними делать?
        Жилет вытянул кошель из внутреннего кармана. Джо намекнул, в какое место жилет может засунуть свои деньги, и снова резко свернул. Жилет споткнулся на повороте, выронил кошель, кинулся подбирать. Тем временем Джо оторвался от него и вышел на пустую улицу. Окинул ее беглым взглядом, заметил боковой переулок, состоящий из одной только лестницы. Джо ринулся туда, сбежал на пролет, свернул, оказался на тропе между задних дворов. Тут не было ни души, шагов за спиной уже не слышалось, и Джо вздохнул свободнее. Он прошел тропу до конца, оказался на мощеной улице, что вела вниз - очевидно, к порту. Туда-то ему было и нужно.
        Пройдя сотню ярдов, Джо ощутил жажду - и как раз в этот момент увидел фонтанчик. Крохотный скверик на дюжину деревьев, две лавки да мраморная чаша с журчащей водой. Джо напился, думая о добром знаке: встретить воду как раз тогда, как проявилась жажда. Он оглянулся на вершину холма и заметил еще один добрый знак: замок полностью скрылся из виду, заслоненный домами. На душе стало немного чище. Джо развязал мешок, наполнил водой обе фляги и двинулся дальше, вниз по улице. На развилке его спокойно, без надрыва облаял желтый пес. Джо похвалил пса и повернул направо, но шагов черед двести призадумался. Вроде бы спуск к порту шел на юг, а сейчас Джо движется прямиком на запад. Он воротился к псу - тот залаял еще приветливей - и свернул теперь на левую улицу. Та повела на восток, по кольцу вокруг холма. А нужно - вниз, на юг. Джо снова вернулся, желтый пес гавкнул только раз и с любопытством уставился на путника. Джо выругался.
        - А, вот ты где! - раздался рядом знакомый голос. - Заблудился, брат? Давай дорогу покажу.
        Джоакин схватил жилета за грудки и приподнял над мостовой.
        - Лучше тебе на сей раз понять мои слова. Мне от всех вас ничего не нужно. На все дела ваши мне плевать с высокой башни. Я хочу только одного: поскорей попасть в порт и убраться отсюда. Потому уйди с дороги и больше не появляйся, иначе пожалеешь.
        Жилет примирительно поднял ладони.
        - Пойми и ты, братец. Меня послал граф, велел сказать тебе кое-что и помочь с дорогой. Я должен сделать, как он велел. Я тебя отлично понимаю. Вижу, все тебя достали. Думаешь, меня не доставали? Еще как, тебе и не снилось! Потому я тебя понимаю, как родного, и рад бы оставить в покое да исчезнуть, но с приказом как быть?
        Джо поставил его наземь и спросил:
        - Ты из благородных?
        Жилет хохотнул:
        - Что, сам не видишь? Я тот еще маркиз!
        - Воин?
        - Цирюльник.
        Джо нахмурился:
        - То есть как - цирюльник?
        - Ну, цирюльник. Бороду вжик-вжик, усишки чик-чик. Заштопаю рану, пущу кровь, поставлю припарку, вправлю сустав. Все, чего надо. Цирюльник я, так-то.
        - Что же, граф за мной послал цирюльника?
        - Ну, я был под рукой, он меня знает, вот и послал.
        Джо почесал затылок. Жилет, вроде, неплохой парень. Он же не виноват, что лордам служит.
        - Слушай… как тебя звать?
        - Гарри Хог.
        - Хок?
        - Нет, Хог. Ну, как кабан у закатников.
        - Твое прозвище - кабан?..
        Джо прошелся взглядом по фигуре парня. Тот был худощав, аккуратен, без тени брюха. Если чем и напоминал кабана, то только чуть вздернутым носом.
        - Так вышло, - пожал плечами Гарри и тихонько хрюкнул.
        - Не похоже, - сказал Джо.
        - Я знаю, - вздохнул Гарри.
        - Ладно, идем со мной. Выполнишь свой приказ, а потом уберешься, согласен?
        - А то!
        Джоакин зашагал по улице - не зная толком дороги, просто надеясь, что рано или поздно придет в порт. Уэймар - портовый город, как-нибудь да выйдешь к берегу. На ходу спросил:
        - Что тебе велено сказать?
        - Ну, того… велел передать, что он приносит тебе свои извинения. Говорит, он знает, что миледи поступила нехорошо, ему совестно за нее.
        Джо скривился:
        - Не верю ни слову.
        - А мне-то что, - развел руками Гарри. - Велено сказать - я говорю.
        - Ладно, сказал. А что за деньги?
        - Граф сказал: миледи завезла тебя в Уэймар против твоей воли. Он понимает, что это плохое дело. Велел дать тебе денег на дорогу туда, куда тебе нужно, и посадить в дилижанс.
        - Ни к чему мне дилижанс.
        - Как хочешь, - не стал спорить Гарри. - Так что, у нас останешься?
        - Я иду в порт.
        - В порт? Да ладно тебе! Он в другую сторону.
        Джо окрысился:
        - Мне почем знать? Я второй раз в Уэймаре! Думаешь, все запомнил?
        - Ну так и спросил бы. Давай проведу.
        Не дожидаясь согласия, Гарри свернул в какую-то дыру. Джо ничего не оставалось, как пойти следом. Они оказались в щели между заборов, темной как гроб и узкой как ножны. Джо подумал, что вот-вот застрянет, но щель внезапно кончилась, выплюнув путников на улицу, ведущую вниз, к Дымной Дали. Над крышами виднелись мачты кораблей.
        - Ладно, теперь сам найдусь. Спасибо, Гарри. Ступай.
        - Погодь. Тебе зачем в порт? Куда плыть хочешь?
        - Тебе что за дело?
        - Вот же нервный, боги святые! В порту добрая сотня лодок - как ты правильную найдешь?
        Джо поглядел на мачты: и правда, их было много.
        - Ну, я приплыл из Короны…
        Внезапно он понял, что в Корону ему не нужно. Сидя в плену у Ионы, он не размышлял о будущем, поскольку вовсе не питал уверенности, что выйдет живым. Вот и не продумал наперед, куда податься, но одно ясно: в Корону - смысла нет. Подснежники уже развеяны, Салем, наверное, болтается в петле, а Луиза с детьми и Весельчаком уехали… Куда?.. Он вспомнил, что говорила Луиза о своих планах, и вдруг сообразил: она-то собиралась в Уэймар. День-два - и явится сюда. Хм.
        - Сам разберусь, - отрезал Джо. - Скажи вот что: как мне узнать про одну компанию - приплыла она в Уэймар или нет?
        - Надежный способ: зайди в портовое управление. Там ведут учет всех, кто сходит на берег. Дашь монетку - получишь сведения.
        - Спасибо. Теперь прощай.
        - Ну погодь! А с деньгами как?
        - Верни графу.
        - Он плетей даст - за невыполнение приказа.
        - Себе оставь.
        - Не могу, тебе назначены.
        - В канаву выбрось! Делай что хочешь, не морочь мне голову!
        - Давай вместе пропьем, а? И приказ выполню, и твою гордость не нарушим.
        Вместо ответа Джо снова - в который уже раз - двинулся прочь. Но вдруг остановился, сообразив, на что это похоже. Цирюльник вроде как преследует его, а Джоакин - убегает. От этого такая злость поднялась на душе, что он вернулся, подошел вплотную к Гарри и процедил:
        - Еще раз пойдешь следом - я тебя прибью.
        Гарри, наконец, понял. Уныло опустил нос и остался на месте, а Джо ушел вниз по улице, к порту.
        Стояли уже глубокие сумерки, лишь краешек Дымной Дали еще отсвечивал закатом, да верхушки мачт розовели в последних лучах. В домах начали загораться огни - заманчиво теплились окна, то тут, то там слышался гомон голосов, бряцанье посуды. Мещане садились ужинать после долгого дня, семьи собирались за столами, делились новостями и шутками. Сапоги Джоакина вдруг будто наполнились свинцом, каждый шаг стал тяжел, на плечи навалилась внезапная усталость. Гнев, наконец, покинул душу Джоакина, уступив место иному чувству - одиночеству.
        И странно: уж сколько дорог он проехал в одиночку, сколько городов и деревень прошел, не заведя друзей-приятелей. Конь да меч - вот и все спутники странствующего воина, давным-давно Джо привык к этому и не знал тоски… Но теперь вдруг накрыло. Может потому, что все соки выжала проклятущая Иона, а может, дело в лошади, оставленной по ту сторону Дымной Дали… Джо не умел разбираться в душевных течениях, знал одно: сейчас он одинок, как никогда прежде. Добраться бы скорей в какую-то гостиницу, поесть и уснуть… Но и спать тоскливо: представишь себе пустую пыльную комнатенку, холодную постель, сырое одеяло - сразу уныние берет. Хотелось тепла - и душевного, и такого. Всякого.
        Джо прошел еще несколько домов, думая про Луизу. Вот бы здорово узнать, что она уже в Уэймаре. Найти ее, обнять со всей силушкой, покушать теплой стряпни, поболтать с Весельчаком. Послушать, какие гробки-досточки он на сей раз напридумывал, посмеяться до слез. Кобыле почесать гриву, нос погладить… Все равно будет тоскливо - такое море одиночества не вычерпать лошадкой да Луизой, - но все ж как-то полегче. Однако солнце совсем уже зашло, и Джо понял: портовая управа закрыта. А если и открыта, то не скажут там ничего про Луизу с парнями: обоз торговки явно отстал от быстрого эскорта графини. Значит, нет смысла идти в порт. Только то и осталось: найти какой-нибудь трактир, да нахлебаться так, чтоб захрапеть за столом.
        Он огляделся в поисках если не трактира, так хотя бы человека, у кого спросить. В сотне шагов позади, на перекрестке, увидел двоих: Гарри Хог болтал с чистильщиком обуви, который собирал свои тряпки да щетки.
        - Эй, Гарри… - начал Джо и осекся от неловкости.
        Гарри махнул чистильщику, подошел к Джоакину, задумчиво почесал бровь и спросил:
        - Что, передумал?
        - Знаешь хороший трактир?
        - Ха! - сказал Гарри. - Идем.
        Джо подстроился к семенящей походочке цирюльника, а тот заговорил:
        - Парень, с одного вопроса ясно, что ты не бывал в Уэймаре. Спросить уэймарца про хороший трактир - это как спросить: какая Праматерь лучше остальных? Запомни, брат: Уэймар - город трактиров; здесь плохих заведений просто нет. Но каждый хорош по-своему, имеет норов и особенность. Вот смотри: мы сейчас идем по Кленовой, это улица богатая, тут все кабаки важничают. В них чисто? Да. Вкусно? Еще бы! Служаночки красивые? Будь здоров, язык высунешь. А нам туда надо? Вообще нет, потому что дорого и пафосу излишек. Если дойти Кленовую до конца, то попадем на площадь Туманов - это у самого порта. Там заведения попроще, с душою, с дымком. Эль рекой, музыка звенит, морячки пляшут, барышни поют. Хорошо? Ага, но не для нас. Там веселье громкое, с надрывом; если ты устал, то еще больше устанешь. Тогда можем свернуть направо, на Косой проезд, и скоро попадем к кабачку Старой Греты. Туда ходят, чтоб завести знакомство. Музыка там тихая, свет тускловатый, вино легкое - такая обстановочка, что волей-неволей с кем-нибудь разговоришься. Но туда ходят по одному, а нас уже двое, так что неа. Можем свернуть налево, на
бульвар - найдем подвал Одноглазого, в нем играют. Да как играют - ууух! В кости, в карты, в пальцы, в стратемы - во все играют, что только люди придумали. Но играют на деньги, из-за этого бывают всякие недоразумения, потому возле Одноглазого вечно отирается парочка стражников. А ты хочешь видеть этих ребят? Нет, думаю себе, вообще не хочешь…
        Странным образом словоблудие цирюльника не утомляло Джо, а напротив, развлекало. Пустая болтовня лилась себе, как музыка, и заглушала мысли Джоакина, а это уже неплохо. Так что воин не стал перебивать Гарри и услышал описания еще по меньшей мере шести уэймарских трактиров. В одном из них когда-то убили мелкого лорда, с тех пор кабак зовется «Мертвый барон», стены украшены костями и ржавыми клинками, а венчает обстановку полный скелет, одетый в доспехи. В другом есть книги, и тому, кто согласен почитать вслух для остальных, ставится бесплатная выпивка. А еще в одном никто не делает заказ: трактирщик просто смотрит на тебя и сам выбирает, что тебе подойдет, и, говорят, никогда не ошибается. Но Гарри повел Джоакина ни туда, ни туда и ни туда, а в местечко под названием «Меч-рыба». Здешняя диковинка - трехярдовая рыбища с костяным носом - красовалась над стойкой трактирщика. Указав на нее, хозяин сказал Джоакину:
        - В моем заведении только один меч - этот. Остальные мечи - вон туда, в бочку.
        Джо огляделся и увидел: никто в зале не имеет оружия; все клинки сложены в бочку, а некоторые болтаются на вешалке над нею. И в бочке, и на вешалке хватало мечей, кинжалов, топоров. Большинство парней в зале были военными - и намеренно пришли туда, где их заставят разоружиться.
        - Это трактир для ветеранов, - сказал Гарри. - Сюда ходят те, кто отслужил, и те, кто еще служит, но уже устал.
        Джо хмыкнул, снял оружейный пояс и повесил на гвоздь. Заказав элю, они с Гарри уселись за столик. На минуту возникла неловкая пауза. Джо чувствовал, неплохо бы что-то сказать или спросить, но не имел ни сил, ни мыслей на болтовню. Однако Гарри, ничуть не смутившись его молчанием, принялся болтать за двоих:
        - Знаешь, что вчера случилось на базаре? Не на ремесленном базаре, что за холмом, и не на портовом, а возле Каменного моста - знаешь где это? Не знаешь? Ну, ладно, потом покажу, сейчас слушай: вол забодал лошадь! Один тупица прикатил телегу, запряженную волами. Загородил весь проезд - ни чихнуть, ни упасть. Как тут еще один с лошадьми - посторонись, мол! И плеткой вола, а вол в ответ рогом - тырк! Прям в бок коняге попал, ну она и понесла! А за конягой была телега - тоже помчалась, а в телеге - бочки с маслом, одна упала - бабааах! Полплощади залило, все скользят, падают, купцы - на товар, товар - на землю. Кто-то хватает и бежать, другие его ловят, третьи орут - такого переполоха не было уже дней сорок… нет, даже сорок пять - с той субботы, когда сгорел бордель на Третьей Сточной! А того вола потом окрестили Темным Идо - за то, что обрушил базар в пучину хаоса.
        Джо не имел настроения на смех, но все ж хохотнул против воли. А Гарри, не ожидая поощрения, повел дальше:
        - Но это мелочи: переполох большой, а событие малое. Вот тебе другое. Третьего дня на закате причалила барка у старого маяка, это значит - за городом. Выгрузили мешки с бобами, сложили в телегу, покатили в Уэймар. Ворота проехали без труда - видно, стражники были прикормленные. Но среди города - как раз на Кленовой, кстати - остановил телегу констебль. «Это что?» - «Бобы!» - «А чего в потемках?» - «Дык по прохладе, чтобы не спортились» - «А чего вы на крестьян не похожи?» - «Дык крестьяне разные бывают» - «А чего вы оба с топорами?» - «Дык воришек отгонять…» Слово по слову, залез констебль в мешки - а там под бобами кости! Ну представь: натуральные кости человечьи, еще черепа! Некоторые даже в кусках одежды! Кто-то, значит, накопал где-то костей и привез к нам продавать, а кто-то в Уэймаре это все покупает! Констебль отвез этих красавцев к шерифу, и совсем бы им несдобровать, но они с шерифом поладили: убедили его, дескать, нет такого закона, чтобы черепа не продавать. Он проверил по кодексу - и правда нет! «А осквернение могил?» - «Дык мы ж не могилы копали, а просто нашли! После войны много где
валяется…» Доплатили еще для убедительности - и исчезли. А мне про все констебль рассказал.
        - Ты что, большой друг констеблей?
        - Чтобы друг - так нет, а чтобы в карты сыграть - это да. Я сидел вчерась у Одноглазого, ну и констебль тоже зашел. Сразились в черви - ну, мне улыбнулось, а ему хрюкнуло. У него деньги кончились, он говорит: «Давай на историю сыграем». Я: «Как это?» Он: «Что, не слыхал? На Севере все так играют. Какой-то пес из столицы моду привез…» Ну, сыграли, он и рассказал вместо оплаты. Не скажу, что я очень доволен, по мне монетка-то звонче будет. Но лучше уж так, чем как Дик Печкарь. Слыхал про Дика Печкаря? Он в печках трубы чистит, а что начистит - все просаживает в кости. Но вот ему улыбнулось, обставил Брэма Бондаря - а тот здоровенный, как мельница. Дик ему: «Гони серебро, дурачина». Брэм в ответ: «Серебряной монеты не имею, заплачу синей». Дик: «Как это - синей?» Бондарь ему кулаком в глаз - брэм! Синячище на половину рожи! Тут за Дика вступились парни, а другие - за Бондаря, чтобы интереснее. Такое началось! Вышло бы чисто сражение при Пикси, но стражники вмешались - испортили картину…
        Джо заказал еще элю и спросил, как играть в черви. Не так чтобы сильно хотелось сыграть, но нужно ведь поддерживать беседу. Гарри показал и предупредил:
        - Только знай: я генерал по червям.
        Джо сыграл из вежливости и проиграл пять раз подряд. Ощутил, как азарт зашевелился в пузе. Сосредоточился, напряг мозги, стал считать карты. Проиграл еще четыре раза.
        - Давай так, - сказал Гарри, - ну, чтобы по-честному. Вот графские деньги - ага? Поделим их пополам и станем на них играть. Когда у тебя кончатся, остановимся, на твои играть не будем.
        Честность понравилась Джоакину, и он решил не спорить, взял половину денег. Половину от половины просадил очень быстро - за полчаса, не больше. Потом понял, отчего так не везет: эль слишком вялый, нужно что-то покрепче. Заказал нортвудского ханти - и просадил еще половину от остатка. Но тут, наконец, удача пришла к нему - трижды выиграл красиво и крупно, отыграл все потерянное, и даже с лихвою. Сказал:
        - Кончаем игру, Гарри. Забери все себе и верни графу, это ж его деньги.
        - Неа, - возразил цирюльник, - теперь твои. Ты их уже выиграл - значит, твои по чести. Неважно, у кого ты взял в долг перед игрой, выигрыш в любом случае тебе достается.
        Джо перебрал свои понятия о честности, пытаясь решить, прав ли Гарри. А тот тем временем сменил тему:
        - Между прочим, ты молодчина, Джо. Умеешь вовремя остановиться - это редкий дар среди игроков.
        - Не умею, - вырвалось у Джоакина.
        Он подумал об Аланис, которую стоило бросить без оглядки еще в палате лекаря Мариуса, и о Подснежниках, с которыми вовсе не следовало связываться…
        - Ты часом не знаешь, чем кончилось восстание?
        - Какое? - удивился Гарри.
        - Ну, Подснежники… Салем из Саммерсвита… Всех порешили или кто-то выжил?
        - Ах, это! Ну, ты даешь! Уже три дня, как всем известно! Это ж вообще не новость, даже спрашивать стыдно - только темень свою покажешь!
        - Что всем известно?
        - Простила их владычица. Ну, двоих или троих повязала - тех, что убили послов. А Салема с остальными отпустила домой и денег дала, и еще обещала закон принять, чтобы налог взимался честно.
        На душе у Джо мгновенно потеплело.
        - Не шутишь?!
        - Да чтоб меня! Хочешь, спираль закручу? Истинная правда: владычица простила мужичков!
        - Выпьем за нее, - с чувством предложил Джоакин и заказал ханти на двоих.
        Выпили за Минерву, потому за Салема, и снова за императрицу.
        - А ты знаешь, что она у нас в Уэймаре была? - заявил Гарри.
        - Кто она?
        - Минерва!
        - Когда?
        - Гм… - Гарри смутился. - Ну, осенью еще, так что не новость, а старье… Но это было слегка как бы в секрете, потому не стыдно рассказать. Слушай, такое дело: ее, Минерву, кто-то заключил в монастырь Ульяны - ну, в пещеры под землей. А наш милорд прознал о том, послал своих людей и вызволил. Привез к нам в замок и оставил в гостях. Она и прогостила у нас до декабря, а тогда уехала.
        - Ого! И ты ее стриг?
        Отчего-то именно эта фантазия больше всего поразила Джоакина: вот сидит перед ним человек, который собственными руками касался волос императрицы!
        Но Гарри нахмурился:
        - Неа, не сложилось. Ее в монастыре обрили так, что вместо косы - щетка. Не было нужды в стрижке. Правда, разок она позвала меня подстричь служанку. Линдси, дуреха, хотела так же коротко, как у владычицы… то бишь, тогда еще у принцессы. Я и обчикал эту Линдси, а тем временем поглазел на Минерву.
        - И как?
        - Ну… леди, - сказал Гарри так, будто одно это слово передавало полностью все.
        Джо подумал: а ведь правда, так и есть. Леди или лорд - это уже клеймо. Впечаталось в душу - не смоешь. Кто родился лордом, того не исправить…
        Однако Джо попросил:
        - Расскажи еще.
        Знал, что не доставят ему удовольствия рассказы о дворянах, но захотел полюбоваться мрачной своей правотою. Гарри сказал:
        - Прости, брат, мало мне известно, принцесса не сильно-то якшалась с такими, как я…
        Еще бы, - подумал Джо.
        - Но одно расскажу, - Гарри хлебнул нортвудской настойки. - Милорд с миледи крепко из-за нее поругались.
        - Из-за Минервы?
        - Ага.
        - Это как?
        - Сложно сказать… У Минервы вышло что-то скверное с миледи или с лордом Мартином - братом милорда. Недоразумение какое-то аль конфликт - не знаю, как зовется по-дворянски. В общем, не поладили. Милорд бы все загладил, но его тогда не было в замке. А когда вернулся - Минервы уже нет, собралась и ускакала.
        - То бишь, Иона обидела Минерву так, что та уехала?
        - Или миледи, или лорд Мартин, или оба вместе. Но миледи решила все свалить на лорда Мартина - заперла его в темнице и назвала преступником. Вернулся милорд в замок - а родной брат в подземелье гниет, а принцесса обиженная ускакала! Он к миледи: что за дела?! Она в ответ: это ты виноват! Представь, Джо: другая жена бы смирненько к мужу подлизалась и прощенья просила, а эта его же еще обвиняет! Леди! Гм…
        Гарри вдруг осекся и опустил глаза. Спохватился, что чернит свою хозяйку перед незнакомцем. Джо невесело улыбнулся ему:
        - Не переживай, никому не скажу. Если хочешь знать, я и сам ощутил, кто такая Иона Ориджин.
        - Ощутил? - жадно накинулся Гарри. - Как ощутил? Что она сделала?
        - Да уж сделала…
        Он воздержался от рассказа. Противно вспоминать свои унижения, а тем более - говорить о них. Гарри надулся было, но выпил еще ханти, оттаял.
        - Ладно, раз ты такой молчун, то я еще расскажу. Не молчать же сидя. Наша миледи - она та еще заноза.
        Повисла долгая пауза.
        - Какая заноза? - спросил Джо. - Начал - так уж говори.
        - Ты и сам начал, а потом умолк. Вот почувствуй, каково оно.
        - Да говори же!
        - Не буду.
        - Ну и ладно.
        - Ну и хорошо!
        Помолчали пару минут, и Гарри не выдержал:
        - Миледи не любит милорда.
        Джо пожал плечами - экая новость.
        - Ты меня не удивил, брат. Дворяне редко любят кого-то, кроме себя.
        - Оно-то да, но про наших милорда с миледи завсегда говорилось, что они-то по любви сошлись. Первый месяц, как приехали, такая сладость царила между ними - просто ах. Душенька моя, месяц мой, прелесть моя, и все тому подобное. Мы диву давались: надо же! И радовались за милорда, конечно. Но потом…
        - Что потом?
        - Да чем дальше, тем больше она холодела. Будто притворилась вначале, а потом устала играть. Ходит вся такая, нос кверху задравши. Милорд к ней - она лицо воротит, он снова к ней - она от него.
        - Может, только так казалось. У лордов часто не поймешь, что на уме.
        - Казалось, брат? Э, нет! Вот тебе первое. Когда северян побили при Пикси, миледи чуть не плакала от горя; но то, что Адриан нас тоже порешит - об этом даже не подумала. Вот тебе второе. Мужнина брата в тюрьму, принцессу вон, а муж еще и виноват оказался. Вот тебе третье. Только кончилась война - она вжик в столицу. Сама, без милорда!
        Джо ловил каждое слово, с горькой радостью убеждаясь в своей правоте. Он возражал лишь затем, чтобы подтолкнуть Гарри рассказать побольше.
        - Это все мало значит, брат. Уехала - и что? Может, так для политики нужно.
        - Тогда вот тебе четвертое: больше года прошло, а ребенка нет как нет! Что на это скажешь? Политика?!
        Джо покачал головой:
        - Скажу, что ваш милорд не умеет с женщинами обращаться. Говоришь, душенька? Вот это и его ошибка! Не нежности нужны, а взять покрепче да встряхнуть, да показать, кто хозяин! Жесткой рукой их надо держать, этих леди.
        - Какая жесткость - милорд же любит ее, по-честному, не как она его!
        - Вот глупец! - хохотнул Джоакин. - Не надо их любить, только себя самого! Полюбишь леди, забудешь себя - тут и пропал!
        Гарри хлопнул по столу:
        - Думай, что говоришь! Кто глупец - мой лорд?!
        - Он самый! Всякий глупец, кто искренне полюбит агатовскую леди! А кто еще и размякнет, начнет ей потакать - тот глупец втройне!
        Гарри встал, опрокинув недопитый кубок.
        - Да провались ты. Умник нашелся.
        Он зашагал на выход, и лишь тогда Джо спохватился, ринулся следом.
        - Постой! Не бери в голову!
        - Я сказал: провались.
        - Прости, не хотел обидеть!
        - Меня и не обидел. Милорда обидел, это хуже.
        - И его не хотел. Я не со зла… И не о нем вовсе… Если хочешь знать, я сам - такой же глупец. Я больше о себе говорил, чем о графе!
        - Да?..
        - Я любил агатовку. Да. Хлебнул полной ложкой.
        Гарри смягчился, отпустил дверную ручку, почесал затылок.
        - Ну если так, то ладно… Тогда уж да, без обид… Я думал, ты против милорда. Милорд отличный у нас, слава богам. Я не люблю тех, кто его не любит.
        - Как могу быть против? Я его и не знаю почти. Только то знаю, что он в миледи влюблен.
        - Да уж… - вздохнул Гарри. - Ну ладно, поздненько уже, пора мне.
        Действительно, было поздно, полусонные служаки допивали последние кружки и готовились разойтись. Но как-то на полуслове сорвалась беседа, хотелось бы продолжить.
        - Ты знаешь. - сказал Джоакин, - я еще завтра буду в здешних краях… Если ты вдруг захочешь…
        - Ага, - кивнул Гарри. - Я завтрашним вечером зайду в Одноглазого. Чувствую, улыбнется мне в черви. Ты тоже заходи, посидим, сыграем.
        - Зайду, пожалуй, - сказал Джо и пожал цирюльнику руку, не касавшуюся волос императрицы.
        Он спросил хозяина «Меч-рыбы» о комнате, и свободная для него нашлась. Комната оказалась в подвале, со щелью вместо окна. Там было сыро и прохладно, однако, вопреки ожиданиям, Джо с легкой душою уснул, как младенец.
        Стрела - 2
        6 -7 мая 1775 г. от Сошествия
        Маренго
        Эрвин ожидал расспросов от Джемиса. По логике вещей, кайр должен был возмутиться сразу, едва герцог высказал желание ехать в Маренго. Прямо в когти ядовитой Минервы - и без армии, одному! Ладно, втроем с Джемисом и Стрельцом - невелика разница. Но Джемис промолчал в столице, молчал и всю дорогу в поезде. Эрвин заказал вина, расположился поудобнее, мысленно приготовил остроумные аргументы для будущего спора с вассалом - но тот невозмутимо почесывал Стрельца и листал Максимиановскую хронику. Эрвину не осталось ничего, кроме как тоже посвятить вечер чтению. Потом он задремал (на сей раз, к счастью, без сновидений), а проснулся уже в Маренго.
        Теперь наемный экипаж вез их по тенистым аллеям ко Дворцу Тишины, Стрелец рассматривал дорогу, запрыгнув на козлы и нагло дыша на ухо извозчику, а Джемис тренировал наблюдательность, выискивая в тенях крохотные скульптурки. Вот уж несколько веков каждый уважающий себя лорд Маренго считал долгом поставить где-нибудь в городе бронзовую миниатюру - неброскую и изящную, как все здесь. Обычно скульптурки сочетали в себе высокое и комичное: изображали, скажем, любовь жадного человека, охоту за дешевой славой, девицу-всезнайку, доброго короля со сварливым министром… За века таких скульптур накопились сотни, они были разбросаны повсюду: под деревьями, на фонарных столбах, в оградах домов, на балюстрадах и крышах. Замечая их, Джемис считал вполголоса: «Двенадцать… тринадцать… четырнадцать…» На двадцать второй Эрвин не выдержал:
        - Кайр, вы так ни о чем и не спросите?
        - Если прикажете, милорд.
        - Прежде ваш язык не нуждался в моих приказах.
        - Однако сейчас вы хотите ему приказать. Что ж, милорд, раз вы настаиваете, я спрошу.
        - Я не настаиваю.
        - Стало быть, не хотите, чтобы я спрашивал? Хорошо, не стану.
        - Вы издеваетесь, кайр? Я хочу, чтобы вы спросили, потому что вы сами хотите спросить. А вы ждете приказа, как будто не хотите спрашивать, а я принуждаю. Вы так повернули, будто это я хочу ответить, но не могу без вашего вопроса, а уж если вы спросите, то я дам себе волю. Это унизительно, Джемис! Знаете, почему?
        - Нет, милорд.
        - Я тоже. Я сбился с мысли.
        Джемис проводил взглядом бронзовую крылатую коровку:
        - Двадцать три… Ладно, милорд. Почему вы решили поехать в Маренго без армии?
        Эрвин ощутил соблазн оставить вопрос без ответа, но понял, что рискует тем самым достичь вершины идиотизма.
        - Я преследую двойную цель: не дать Мими возомнить о себе, но достичь с нею мирного взаимодействия. Лорды Палаты должны увидеть такую картину: мы с императрицей во всем согласны, скачем в одной упряжке, но я впереди, а она - позади. Если увидят раскол между нами, то и Палата может расколоться, а этого не нужно. Если Мими вырвется вперед, то попробует найти союзников и избавиться от меня. Нет, лучший вариант таков: мы вместе, я - старший брат, она - младшая сестра.
        - И как вы этого добьетесь?
        Эрвин поглядел в спину извозчику, вполне допуская, что видит шпиона Минервы. Это даже хорошо: пускай передаст ей следующие слова.
        - Оцените шедевр моей дипломатии - маневр под названием: «Сила слабости». Мы приезжаем в стан Минервы одни, без войска, и как бы отдаем себя в ее руки. Ей представляется возможность пленить или даже убить нас! Как думаете, что она сделает?
        Джемис заметил гнома-пузана, лезущего на фонарь, и сосчитал:
        - Двадцать четыре.
        - Верно: Мими задумается. Прежде у нее не было возможности расправиться со мною, так что и думать было не о чем. Она не имела выбора. Сегодня - получит. А где выбор, там и ответственность. Прежде, чем принять нас, Минерва вынуждена будет поразмыслить, взвесить все возможные действия и их последствия. А именно этого я и добиваюсь!
        Эрвин проводил взглядом встречный экипаж. Пассажиры - сударь и сударыня - приветствовали Эрвина с Джемисом взмахом шляп:
        - Светлых дней в Маренго, господа!
        Эрвин кивнул им и продолжил:
        - Кроме того, мы покажем владычице свое доверие.
        - А мы ей доверяем, милорд?
        - По меньшей мере, верим в ее ум. Он не позволит ей наделать глупостей.
        - Угу, - сказал Джемис и почему-то подмигнул Стрельцу. Тот языкато подышал в ответ.
        - Да вы и сами это знаете, кайр! Если бы думали, что Минерва может нас убить, ни за что не согласились бы ехать сюда.
        - Тут вы неправы, милорд. Я точно знаю, что Минерва не тронет меня. За вас не поручусь.
        - Клянусь служить мечом и щитом своего сюзерена… Помните такое?
        - Вы же не ждете, милорд, что я спасу вас от сотни лазурных. Очевидно, я здесь не за этим.
        - А зачем же?
        Экипаж обогнул уютную площадь с цветком-фонтаном посередке. На стебле, из которого лилась вода, примостилась бронзовая фея. Двумя руками обхватив конфету, она уплетала за обе щеки.
        - Двадцать пять, - сказал Джемис. - Я здесь в роли слушателя ваших остроумных речей. На мой взгляд, отлично справляюсь.
        За площадью началась аллея-туннель: ветви смыкались над нею, образуя зеленые своды. Дома стали реже, а затем и вовсе исчезли. По сторонам аллеи пестрыми полотнами развернулись цветники. Когда-то Дворец Тишины окружала защитная полоса, свободная от домов и деревьев, изрытая рвами и ямами-ловушками. За два века дворец не подвергся ни одному штурму, и полоса отчуждения превратилась в сад.
        Экипаж остановился на площадке у ворот. Они были открыты, но извозчик не рискнул въехать внутрь:
        - Туда - только с позволения охраны.
        Эрвин и Джемис сошли на землю, мягко спрыгнул Стрелец и ощерился на двух лазурных часовых.
        - Тихо, тихо, - Джемис погладил его загривок. - Господа гвардейцы, доложите ее величеству: прибыл герцог Эрвин София Джессика и кайр Джемис Лиллидей.
        Не выказав никаких эмоций, часовой сообщил о визите вахтенному офицеру и проводил гостей внутрь замка. Дворец Пера и Меча в Фаунтерре целиком занимал крупный остров и поражал просторами: в его стенах можно было устроить скачки или разместить несколько полков. Дворец Тишины в Маренго втрое уступал размерами собрату, и вдобавок делился на множество двориков, флигельков, башенок, беседок. Главное здание терялось за лабиринтом зеленых изгородей, во двориках царил уют и тишина, нарушаемая пением птиц и журчанием воды в фонтанах. Казалось, ты находишься не в резиденции императоров, а в садике монашеской обители.
        Гвардеец провел гостей в беседку, увитую розами.
        - Прошу подождать здесь, господа. О вас доложат.
        Эрвин решил, что это хороший знак: если бы Мими предвидела его маневр, то заранее проинструктировала бы стражу. Очевидно, ему удалось удивить ее. Эрвин и Джемис принялись ждать.
        Какое-то время Эрвин наслаждался покоем, Джемис - почесыванием густой собачьей шерсти. Но миновало полчаса, и никто не пришел за гостями. Эрвин выждал еще минут десять и подозвал часового:
        - Сударь, извольте доложить о нас.
        - Владычица поставлена в известность, милорд. Прошу подождать еще немного.
        Становилось скучно, Эрвин стал искать развлечений. С полчаса посвятил чтению, затем сыграл с кайром в «три битвы, два генерала». Снова подозвал часового:
        - Я полагаю, сир, владычица достаточно насладилась своим превосходством. Немедленно проводите нас к ней.
        - Без ее приказа не могу, милорд.
        - Так сбегайте и получите приказ!
        - И на это не имею права. Владычица ясно велела: ждать, пока не позовет.
        Джемис поинтересовался:
        - А если мы пройдем без вашего согласия?
        Гвардеец отвернулся и крикнул:
        - Второй!
        Из лабиринта двориков послышались чеканные голоса:
        - Третий! Четвертый! … Десятый! … Тридцать второй!..
        Очевидно, гвардейцы владычицы дежурили за каждым изгибом каждой зеленой изгороди. Гостям не оставалось ничего иного, кроме ожидания.
        В последующие четыре часа герцог и кайр успели немало. Сыграли в «битвы и генералов» столько раз, что вспомнили все сражения со времен Войны Отчаяния и всех полководцев, начиная с Вильгельма Великого. Придумали двенадцать разных угроз в адрес часовых и вахтенного офицера. Испробовали все - ни одна не возымела действия. Попытались вызвать офицера на дуэль (благо, гостей не разоружили). Офицер не выказал страха и вежливо избежал поединка, попросив прощения:
        - Господа, приношу мои искренние извинения. Понимаю ваши неудобства и сочувствую. Но я получал приказ лично, и он совершенно однозначен: вам предписано ждать здесь.
        - Как долго?
        - Пока владычица не прикажет обратного.
        - А если мы уйдем?
        - Нет приказа удерживать вас.
        - И Минерва упустит единственный шанс мирно договориться со мною? Променяет его на мелочную месть?!
        - Этого я не знаю, милорд.
        Меж тем, гостей начали обуревать плотские желания. Эрвин спросил часовых на счет обеда, и гвардеец убежал. Вернулся через полчаса с ответом: обед для гостей не предусмотрен.
        - А сортир, тьма вас сожри?
        Часовой ушел еще на полчаса. Вернувшись, соизволил показать гостям отхожее место. Гости добрались туда на последних каплях терпения.
        Меж тем, начало смеркаться. К пустому желудку прибавился вечерний пробирающий холодок.
        - Сударь, - сказал Эрвин часовому, - мы вытерпели достаточно, чтобы накормить самолюбие Минервы. Через десять минут мы уйдем. Бегите и доложите об этом. Я даю ей последний шанс.
        - Милорд, ее величество велела: не передавать ей никакие ваши слова, что бы вы ни сказали.
        - Но вы ходили узнавать на счет обеда!
        - Нет, милорд. Мы выполняли приказ: если гости спросят о еде, подождать полчаса, а затем отказать.
        - Сожри вас тьма! Сегодня я приезжал с миром. Вспомните об этом в день, когда я сброшу Минерву и разгоню лазурную гвардию.
        Он зашагал к воротам, а Стрелец радостно рванул вперед - мол, давно бы так.
        - Милорд, - с ноткой робости сказал гвардеец, - прошу, подождите еще десять минут. Я попробую поговорить с ее величеством.
        Эрвин расхаживал взад и вперед, поглаживая эфес Гласа Зимы. Теперь он осознавал глупость своей затеи. Как можно было ждать от пигалицы здравомыслия? Обиженная девчонка не может думать ни о чем, кроме своей обиды. И какая дурацкая месть, подумать только! Выходка даже не детская, а младенческая! Герцог Ориджин - самый могущественный человек на свете - сам пришел к ней. Проявил желание мира - стало быть, свою слабость. Мими могла сыграть на этом, выторговать что-нибудь ценное: возврат своих собачек или право назначить новых, или полк искровиков под свой личный контроль. В конце концов, бегство из Фаунтерры для того и затевалось - ради выгодного торга. А теперь она променяла все на одну глупейшую насмешку. Теперь-то не будет ни торга, ни уступок. Если даже Мими примет его, Эрвин…
        - Милорд, приношу извинения, - сообщил гвардеец, - ее величество отказала вам в приеме. Простите.
        Без слов Эрвин вышел в ворота. Стояли уже глубокие сумерки, за стеной гулял холодный ветер. Как на зло, ни один извозчик не ждал возле дворца, предстояло пересечь пешком весь внешний сад и найти экипаж уже в городе. Так немудрено и опоздать на вечерний поезд. Заночевать в гостинице Эрвину казалось немыслимо. Ни одной лишней минуты не останусь в Маренго. Ни в гостиницу, ни в харчевню - сразу на вокзал. Никакого ужина в Маренго. В поезде кормят вкуснее, сразу в поезд. …Что за тьма?
        Он уперся в препятствие - аллея была перекрыта изгородью. Эрвин попытался сдвинуть ее, но изгородь оказалась надежно вкопана в землю.
        - Кажется, утром ее тут не было, - хмыкнул Джемис.
        - Поставили днем специально нам на зло? Это слишком глупо даже для Мими. Мы просто сбились с пути!
        Эрвин свернул на другую аллею, весьма похожу на первую. Немудрено было спутать! Джемис пожал плечами и пошел следом. Стрелец потыкался носом в изгородь, будто хотел проверить крепость постройки, затем тоже свернул и обогнал лорда. Эрвин вернулся к своим мыслям.
        Мы выйдем из сада, схватим первого извозчика и скажем: «Гони на вокзал!» Пусть только попробует не погнать! Если опоздаем на столичный экспресс, то сядем в первый попавшийся поезд и заставим его пойти в столицу. Лазурные идиоты - единственные люди в Землях Короны, кто подчиняется Минерве. Машинист, слава богам, не носит лазурный плащ. Я прикажу - и он поедет куда надо! Едва прибуду в столицу, пошлю людей перехватить пророка и Леди-во-Тьме. Доставлю их прямиком в Фаунтерру, Минерва не получит никого, кроме избитых Литлендов и Жалкого Дельфина. Такое общество оттолкнет всех остальных. Кто захочет быть в союзе с пигалицей и двумя слабаками! И вот тогда…
        - Милорд, - сказал Джемис странным голосом.
        Давненько Эрвин не слыхал этих ноток - с войны, если быть точным. Он бросил руку на меч, тревожно огляделся.
        На аллее царил полумрак. Качались от ветра деревья, полная луна проглядывала в хаосе ветвей. Было зябко и муторно, но ни одной реальной опасности. Эрвин высмеял свои страхи. Это, тьма бы его, императорский сад! Каждый кустик подстрижен, каждое дерево ограждено цепочкой! Что здесь может случиться?!
        - Джемис, какого черта?
        - Стрелец, милорд.
        Теперь Эрвин заметил: пес, напряженный, жесткий, как арбалетная дуга, целил носом в пару дубов дальше по аллее. До них было ярдов двадцать. Эрвин присмотрелся: дубы как дубы. Очень похожи друг на друга - близнецы. На каждом памятная табличка, посажены кем-нибудь знаменитым…
        - За ними кто-то есть, - сказал Джемис и обнажил меч. - Сойдите с аллеи, милорд.
        Эрвину стало смешно. Такая же детская выходка, как остальные проделки Мими. Послала шпиона красться за деревьями! Наверное, чтобы подслушал, как злится лорд-канцлер, и доложил ее величеству. И чего боится Джемис? Мы же - в королевстве младенцев!
        Кайр двинулся к дубам, держась тени. Пес - на шаг впереди, пружинистый, готовый к атаке. Эрвин насмешливо крикнул вслед:
        - Дайте ему по зубам и пошлите назад к Мими. Будет у нее беззубый шпион!
        - Тяв!
        Стрелец жалобно взвыл - и исчез. С ним вместе - Джемис.
        Поперек аллеи распахнулась яма, кайр и пес рухнули в нее.
        Не думая, Эрвин бросился вперед. Представил кровавые тела, нанизанные на копья. Нет! Нет!!!
        Он чуть сам не влетел в ловушку, замер на краю, до боли напряг глаза. Тьма.
        - Джемис! Джемис, вы живы?!
        Из темноты заскулил Стрелец - не так болезненно, как испуганно. Раздался голос кайра:
        - Милорд, берегитесь!
        Эрвин поднял глаз.
        Из-за дубов выступили двое и зашагали к нему, огибая яму с обеих сторон. Они отнюдь не походили на детей. Один - на полфута выше Эрвина, второй - такой громадный, что первый казался бронзовым гномом. Оба держали круглые щиты и кривые клинки. Оба были одеты в кожу с железными бляхами, на широких поясах - метательные ножи. Длинные черные усы громил свисали ниже подбородков. Шаваны!
        Эрвин удивился настолько, что не мог ни сказать, ни подумать. Так и замер с Гласом Зимы в руке. Клинок был до смешного тонким - игла в сравнении с мечами шаванов.
        - Гер-рцог Ориджин, - произнес тот, что ниже ростом. Слова пересыпались, как песок. - Она с-сказала: один из нас сможет убить герцога Ориджина. Л-люблю женщин, которые не врут.
        - Прыгайте ко мне, милорд! - крикнул из темноты Джемис. - Тут неглубоко!
        В ответ на крик стукнули створки. Яма захлопнулась, проглотив кайра.
        - Она с-сказала, ты будешь много болтать. Странно, что молчишь. Язык пр-рикусил?
        Эрвин осознал: за всю жизнь он впервые оказался наедине с врагом. Во всех схватках на его стороне были воины - притом лучшие в мире. Даже в Запределье, когда Джемис поднял мятеж, кайр Фредерик сохранил верность лорду. Даже когда Эрвин встретил двух убийц из бригады - ему помог Дождь. Сейчас не было никого, лишь полоска стали в руке.
        Однако если шаваны думали напугать его, им стоило выбрать другое место. Аллеи с лавочками, деревья с табличками - и шаваны. Нелепица какая-то. Настолько абсурдно, что аж не страшно.
        - Ну да, я герцог Ориджин, победитель Адриана. Кто вы такие и зачем решили напасть на меня? И главное - почему здесь?
        Громадный шаван издал гортанный рык. Второй, который пониже, просыпал песком:
        - Я ганта Гроза, вс-садник Великой Степи, хлыст Морана Степного Огня. Я убил с-семнадцать воинов, среди них трое кайров. Она с-сказала: ты не кайр.
        - Прости, хлыст, я запутался. Ты хотел убить кайра, а попался я?.. Езжай в Фаунтерру, там богатый выбор!
        Гроза и гигант подступили еще ближе.
        - Только один из нас-с убьет Ориджина. Второму останется плюнуть на труп. Это Сормах, сильнейший из моих всадников. Северные волки убили его отца и братьев, и угнали его табун. Прикончить тебя - чес-сть для шавана. Но мои братья здоровы и табуны целы, а Сормах хочет мести. Я ус-ступлю тебя ему.
        Гигант двинулся на Эрвина. Он был огромен, как бык. Шея - корабельная мачта, кулаки - кузнечные молоты. Ему даже не нужно рубить, один удар такого кулака расплющит череп.
        Лишь теперь Эрвин осознал, что все это - не шутка, и даже в таком нелепом месте можно взаправду умереть. Он непроизвольно отшатнулся. Гроза издал смешок, глаза Сормаха жадно полыхнули. Он поднял меч, и ноги Ориджина сделали еще шаг назад. Стоять! - приказал себе Эрвин.
        - Коль ты всерьез решил сразиться со мною, то ответь: знаешь ли, что я держу в руке? Глас Зимы - самый быстрый меч на свете. Он отправил на Звезду великого вождя Хадиная и его сыновей, и трех вождей Орды Орлов, и дюжину гант, и сотню шаванов. Ты думаешь, что чем-то лучше их всех?!
        С яростным ревом Сормах атаковал. Эрвин был готов. Он ждал атаки даже раньше, на середине своей речи. Легко отпрыгнул в сторону - враг промахнулся на целый фут. Занес Глас Зимы, чтобы поразить Сормаха сбоку, но тот быстро развернулся. Слишком быстро как для верзилы таких размеров! Меч Эрвина ударил в щит степняка, а Сормах шагнул вперед и двинул Эрвина ободом щита. Удар пришелся в челюсть, в голове зазвенело, перед глазами заплясали звезды. Эрвин отпрыгнул, шатнулся в сторону, чудом уклонился от меча - просвистело у самого уха. Бешено взмахнул Гласом Зимы раз, второй, третий - вслепую, без надежды, только чтобы выиграть время. Услышал звон стали, когда Сормах отразил удар. Снова отпрыгнул, снова дико рубанул. Шаван встретил удар таким жестким блоком, что у Эрвина онемела рука. Он вновь отступал, а степняк рубил воздух перед его грудью. Эрвин был жив лишь потому, что пятился очень быстро.
        Раздался хохот ганты Грозы:
        - Стиль дворовой собаки: убегать и кусаться. Кончай играть, прикончи его!
        Сормах и не играл. Он рычал от злобы и сверкал глазами, и рубил без устали, и размахивал щитом как вторым орудием. Он атаковал постоянно, не давая Эрвину ни шанса опомниться. И он был огромен. Длинные руки шавана держали Эрвина на слишком большой дистанции. Уже дважды или трижды Глас Зимы обходил его защиту, но попросту не доставал до тела шавана. А подойти ближе значило верную смерть.
        - Сдохни, крыса! - ревел Сормах, рубя и круша, и снова наступая.
        Эрвин давно был вытеснен с аллеи и загнан на цветник. Земля опасно скользила под ногами, сапоги путались в траве. Однако ценой позорного бегства он купил немного времени и успел понять: Сормах слишком горячится. За ним все преимущества, ему бы выждать момента и нанести один меткий удар - а он рубит, как бешеный. Он почти ослеп от ярости!
        Эрвин на миг замер, и Сормах сделал то, что ожидалось: рубанул. Не коротко и быстро, но мощно, со всею бычьей силой. Эрвин качнулся, ушел из-под меча. В тот же миг Сормах ударил щитом, но Эрвин ждал и этого. Подставил левое плечо, от удара оно чуть не вылетело из сустава, но Эрвина бросило в нужную сторону - далеко от меча Сормаха, близко к его левой руке. Эрвин ринулся к цели и уколол. Меч пронзил тонкую броню и кожу, и мышцу. Из дыры в плече шавана хлестнула кровь.
        Роберт говорил: не злись, а просто делай свое дело. Сормах этого не умел. Получив ранение, он взревел еще громче и ринулся в бой еще злее. Прикрывшись щитом, высоко занес меч, чтобы одним махом разрубить врага. Эрвин поднял Глас Зимы, готовясь парировать. Шаван оскалился: его силища пробьет любой блок. Ориджин не увернулся - значит, конец Ориджину! Сормах рубанул.
        Эрвин метнулся вперед и ударил снизу вверх, навстречу руке шавана, что уже опускалась. Что-то упало наземь, что-то звякнуло. Эрвин отскочил, а Сормах ринулся в новую атаку… и тогда рев превратился в вой. Шаван уставился туда, где вдохом раньше была кисть его руки - а теперь багровел, брызгал кровью обрубок. Эрвин зашел справа и нацелил Глас Зимы в шею врага.
        Один удар - и гигант рухнет. Гласом Зимы легко снести голову. Потом пнуть ее подальше в кусты, пусть лазурные идиоты отнесут Минерве. Вот будет хорошая шалость!
        Эрвин сделал шаг назад, принял защитную стойку.
        - Брось щит и займись раной.
        Враг выл от боли, но все же услышал и раскрыл глаза от удивления.
        - Не я заколол твоих братьев. Когда был жив тиран, мы с тобой сражались на одной стороне. Я не убил еще ни одного шавана, и ты не станешь первым.
        Шаван осел наземь, сжимая обрубок. Эрвин вышел на аллею. Ганта Гроза больше не смеялся.
        - Не думай, что победил, Ориджин. Сормаха подвела ярость, но во мне ее нет. Я убью тебя только ради славы.
        Гроза был мельче Сормаха, и руки у него короче, и он сомневался. Эрвин - нет. Агата помогла внуку выстоять против одного шавана - явно не затем, чтобы пасть от руки второго. Эрвин пошел навстречу Грозе.
        - Желаешь рискнуть? Вот и хорошо! Я освоил новый прием и еще не испытал в бою. Хочешь, на тебе опробую?
        Глас Зимы начал вращаться, обратился в призрачный диск, мерцающий отблеском луны.
        - Хочешь убить северянина, да?
        Гроза попятился, убрал меч и взял метательные кинжалы. К этому Эрвин не был готов. Когда-то Рихард учил его отбивать броски ножей, но…
        Хлоп. Хлоп. Хлоп.
        Противники оглянулись на звук хлопков. Из тени деревьев выступила невысокая девушка. Эрвин не рассмотрел лица, но сразу узнал голос:
        - Ганта, я сказала, что один из вас получит шанс убить Ориджина, не двое.
        - Владычица, позвольте мне…
        - Мое слово сказано. Окажите первую помощь раненому, я пришлю лекаря.
        Ганта нехотя спрятал ножи и склонился над шаваном.
        - Ваше величество, - сказал Эрвин.
        - Милорд, - императрица кивнула ему, - будьте добры, проводите меня во дворец.
        - Не ранее, чем вы освободите Джемиса.
        Она дернула одну из цепей, ограждавших дубы. Яма со скрипом раскрылась.
        - Мои приветствия, кайр Джемис, - сказала Мими в темноту. - На стене в углу есть скобы, их можно использовать как ступеньки. Я пришлю людей, чтобы помогли вам поднять волка.
        - Вы живы, милорд?
        - Вполне. Жду вас во дворце.
        Он спрятал в ножны Глас Зимы и подал руку Минерве. Опершись на его локоть, владычица двинулась по аллее. Странно: теперь Эрвин не чувствовал ни гнева, ни раздражения. Дурная шалость Мими забылась в пылу схватки. Да и все прежние чувства пропали, смытые азартом боя и радостью победы. С высоты торжества любая злость казалась глупой и мелочной.
        Сотню шагов они сделали молча, а когда стоны Сормаха утихли позади, Мими пожаловалась:
        - Я так устала и продрогла.
        Эрвин потрогал разбитую челюсть. По губам текла кровь, два зуба шатались.
        - Я так сочувствую вашему величеству!
        - Не лукавьте. Вы сражались каких-то три минуты, а я трудилась весь день. Инструктировала гвардейцев, поила шаванов, перегораживала аллеи, искала исправную ловушку. Знаете, как мало их сохранилось? Оказывается, почти сто лет никто не следит за полосой препятствий.
        - Изо всех покушений на меня ваше вышло самым глупым.
        - Это вовсе не являлось покушением. Сормах вдвое тяжелее вас, пьян от вина и слеп от жажды мести. Я знала, что вы справитесь.
        - Тогда зачем?..
        - Хотела взглянуть, как поведете себя в смертельной опасности. Отец говорил: только тогда и проявляются люди.
        - И каковы впечатления?
        Мими сделала паузу.
        - Верните моих людей. Распустите особую роту. Отзовите Итана из Альмеры. Дайте мне самой назначить представителей Короны в Палате.
        Это было скверное время для торга. После унизительного ожидания и подлого нападения Эрвин мог не соглашаться ни на что. Пожалуй, не стоило даже идти во дворец. Разумно было бы сесть в поезд и вернуться в Фаунтерру, и найти зацепку в законах, чтобы собрать Палату без императрицы. Но как-то очень спокойно и благостно было на душе, и никакого настроения для интриг.
        - Я сделаю что-то из перечисленного. Возможно, все. Но лишь после того, как начну доверять вам.
        - Что нужно для вашего доверия, милорд?
        - Сперва - кофе.
        Во дворце Эрвина ждал не только кофе, но и отменные угощения, и мягкое кресло у камина. Минерва послала гвардейцев и лекаря на помощь шаванам, а затем разделила трапезу с гостем. Больше за столом не было никого, охрана осталась за дверьми, прислуживал лишь один лакей. Комната напоминала небольшой уютный грот. Горело несколько свечей, разливая вокруг мягкое тепло.
        - Я приехала вчера, но успела полюбить этот кабинет. Здесь нет искровых ламп. В Фаунтерре я и не понимала, как соскучилась по свечам.
        Эрвин помолчал, наслаждаясь крепким кофе. Минерва сказала:
        - Я многое успела за вчерашний день. Увиделась с послами трех степных графств, епископами двух ветвей Церкви, кое с кем еще. Милорд, я нашла много союзников, их всех объединяла одна черта: желание навредить вам. Потратив ночь на размышления, я пришла к выводу: не хочу быть их серпушкой в игре против вас. Быть вашей серпушкой меня тоже не прельщает, но в вас, по крайней мере, есть благородство.
        Эрвину стоило бы ответить с сарказмом, но острый ответ не пришел на язык.
        - Благодарю, ваше величество.
        - Миледи, - сказала Минерва. - Ваша сестра зовет меня так.
        - Хорошо, миледи.
        - О вашем доверии, милорд… Я признательна за то, что вы оставили на свободе леди Лейлу и капитана Шаттэрхенда. Я предположила: неслучайно именно эти двое моих соратников заслужили вашу снисходительность. Они оба посвящены в тайну Серебряного Лиса, и вы не попытались их допросить. Очевидно, вы хотели, чтобы я лично раскрыла вам интригующий секрет. Возможно также, что этим способом вы оставили мне возможность сделать шаг вам навстречу.
        Эрвин приподнял бровь:
        - И вы сделаете этот шаг?
        Она выдержала долгую интригующую паузу.
        - Генерал Алексис Смайл служит королеве Дарквотера - Леди-во-Тьме. Он вступил с нею в сговор после смерти Телуриана и стал ее глазами, ушами и рукою в Фаунтерре.
        - Старуха метила на императорский престол? Вот так новость!
        - Не совсем так. Леди-во-Тьме - чистокровная янмэянка, правнучка Юлианы Великой, кузина владычицы Ингрид. Ее главная забота - не собственный интерес, а величие всей Блистательной Династии. С помощью Серебряного Лиса королева присматривала за Адрианом, чтобы тот не натворил ошибок.
        - А теперь присматривает за вами, верно?
        - Да, милорд. Генерал помог мне взойти на трон. Он вызвал меня принять присягу у войска и тем напомнил об ответственности. Он отдал в мои руки свои три полка и тем придал мне веры в свои силы. Он же подсказал мне, как справиться со Степным Огнем и Дрейфусом Борном. По приказу Леди-во-Тьме Серебряный Лис сделал все, чтобы я стала подлинной владычицей.
        Эрвин усмехнулся:
        - Добрый волшебник прилетел из сказки, чтобы помочь юной девушке. Еще и наслал на себя магию невидимости - пускай девушка думает, что справилась сама. Весьма трогательно.
        - Милорд, я с трех лет не верю в добрых волшебников. Генералу приказано следующее: любой ценой не допустить на трон Агату. Что бы ни случилось, Империей должна править Янмэй.
        - Звучит грозно, но я еще не понял, в чем подвох.
        - Леди-во-Тьме и Серебряный Лис помогают мне, пока я защищаю интересы Янмэй и Династии. Если решу обручиться с вами или сдамся и уступлю вам престол, или просто устану бороться - они избавятся от меня. Для них очень удачно, что Леди-во-Тьме - следующая за мною наследница престола.
        Эрвин потер челюсть, ушибленную в поединке, и попытался сосредоточиться. Выходило скверно, мешало самодовольство: нынешний подвиг уже совершен - пора и расслабиться.
        - Миледи, помогите мне постичь ситуацию… Вы узнали, что единственный преданный вам генерал на самом деле служит не вам, а болотной старухе.
        - Верно.
        - Леди-во-Тьме пока что помогает вам, но стоит вам оступиться - и она заменит вас кем-то, более угодным янмэйскому дворянству. Например, собою.
        - Вы уловили самую суть.
        - Завтра упомянутая Леди-во-Тьме прибудет сюда, в Маренго.
        - В обществе шиммерийского короля - вероятно, ее друга.
        - И тут наступает часть, которой я не понимаю. Зачем вы натравили на меня шаванов? Я - ваш единственный союзник, кого не пугает ни Леди-во-Тьме, ни все янмэйцы вместе взятые. И вы решили убить меня накануне конфликта с болотницей? Вы долго обдумывали этот план? Возможно, обращались за советом?
        Минерва скромно улыбнулась:
        - В свое время я слышала такой совет: хочешь покорить мужчину - дай ему победить. Советник не уточнил, кого именно.
        Эрвин поперхнулся.
        - Вы устроили покушение, чтобы… задобрить меня?
        - Как видите, дало плоды.
        - И пожертвовали послом Рейса?!
        - Как видите, он остался жив. А что касается кисти руки, то вчера этот самый Сормах лупил по столу этим самым кулаком и требовал, чтобы я прогнала волков из Фаунтерры. Другие шаваны во всю силу глоток поддерживали его. Говорили: искровые полки должны объединиться с детьми Степи, повалить Ориджинов в пыль, захватить и разграбить Первую Зиму. Севером станет править наместник янмэйского рода, а золото и оружие мертвых кайров заберут шаваны. Я ответила, что не допущу смуты. Но если они так уж рвутся в бой, я дам им шанс убить герцога Ориджина - один шанс в одном честном поединке. Сегодня приехали вы.
        Эрвин поставил чашку на стол, чтобы освободить руки для аплодисментов.
        - Браво, миледи! Вы вписали себя в историю Империи. Покушение на посла ради успеха мирных переговоров - полагаю, это первый в истории случай!
        Минерва изобразила поклон.
        - Ваша похвала, милорд, - лучшая награда за мои старания. Теперь вы не откажетесь помочь мне?
        - Чем же? Убить старуху? Я взял маловато войск, но могу восполнить хитростью. Знаю один маневр, весьма эффективный против старух.
        - Для начала поговорите со мною. Что вы знаете о Дарквотере?
        * * *
        Эскадра Леди-во-Тьме входила в гавань Маренго. Эрвин не мог отвести глаз. Флагман имел черные паруса, остальные корабли - темно-серые. Цвет густой тени имели и флаги, и плащи солдат на палубах. Белой нитью выделялись только замысловатые гербы - как светлые письмена на сумрачных страницах. Никакой праздной пестроты, никаких случайных оттенков - выверенная, строгая маскировка хищника. На взгляд Эрвина, то было безумно красиво.
        Однако странно: ни один шиммерийский галеон не белел среди серых кораблей Дарквотера, ни один лев не золотился на парусе. Король Франциск-Илиан отказался от визита в Фаунтерру? Оставил политику сыну и вернулся в монастырскую келью?.. Когда эскадра приблизилась, Эрвин смог разглядеть вымпелы над флагманским судном: на одном из них сиял коронованный лев. Король-пророк все-таки пожаловал, но без флота и войска, а только как пассажир на судне болотницы.
        - По-вашему, что это значит? - спросила Мими. - Франциск-Илиан прибыл не послом, а простым гостем?
        - Или, напротив, он показывает крепость своего союза с Дарквотером. На палубе их корабля ему так же уютно, как на своем собственном.
        «Что вы знаете о Дарквотере?» - спросила вчера Минерва, и первым делом Эрвин сказал: язык болот - язык намеков. Города болотников, вжатые в островки тверди, отчаянно малы по размеру и переполнены людьми. Никто никогда не остается в уединении, вся жизнь проходит на виду, любой разговор слышим. Невозможно уберечь сказанное от чужих ушей, но можно сделать речь непонятной. Привычка говорить намеками - вопрос не только безопасности, но и родства душ. Болотник ценит тех, кто легко ловит его намеки, и сторонится тех, кто нуждается в долгих объяснениях.
        Впрочем, Франциск-Илиан - отнюдь не болотник. Перенял язык намеков от Леди-во-Тьме?..
        Корабли бросили якоря и спустили паруса. Точность линии, какую они образовали, говорила о большой сноровке моряков. Быстро спустились на воду шлюпки, резво заработали весла. Над головною лодкой трепыхались три вымпела, поднятые на копьях: гербы Леди-во-Тьме, Франциск-Илиана и чей-то еще. Прочие шлюпки шли без вымпелов, давая новую пищу для раздумий.
        Большинство лордов уже прибыли на заседание Палаты или прислали своих представителей. Эрвин видел прибытие десятка делегаций: все были пестры и блестящи, сияли золотом многих фамильных гербов. Каждого лорда сопровождало не меньше полудюжины родовитых вассалов. Из Альмеры, например, прибыли Блэкморы и Дэйнайты, Бройфилды и Бонеганы; из Южного Пути - Грейсенды, Дойлы, Уиндли; из Надежды - Флеймы и Овероны, и печально знаменитые Лайтхарты. Да и за самим Эрвином на всех приемах следовали знатные лорды-вассалы: Лиллидеи, Стэтхемы, Хортоны. Обилие громких имен и древних родов придавало веса каждой земле, делало ее делегацию значительней. Но над Леди-во-Тьме, судя по вымпелам, взяла с собою лишь одного вассального лорда!
        «Что она за человек?» - спрашивала вчера Мими. Эрвин ответил: вам бы лучше знать, миледи, вы - ее внучатая племянница. Мими сказала: «Ни одного письма не получила за всю жизнь». Эрвин сказал: что ж, это весьма характерно. Королева Дарквотера превыше всего ставила род Янмэй, но еще выше - собственные принципы. Если кому-то из ее родичей случалось нарушить их, она раз и навсегда ввергала его в опалу. Так вышло с матерью Миры, избравшей мужа недостаточно высокого рода. Куда более известна история собственной дочери Леди-во-Тьме. Принцесса Мирей Нэн-Клер повздорила с матерью - и была изгнана из дворца, столицы и королевства. Она нашла приют на Фольтийских островах, откуда несколько раз подсылала к матери убийц - безуспешно. Поразительней всего: никто не знал причины ссоры! Девять лет назад, когда это случилось, Эрвин был очень увлечен Дарквотером и ловил все известия оттуда. Слухи гласили: Леди-во-Тьме делилась с дочерью своим мастерством - может, политическим, а может, ведьминским. На одном из уроков принцесса вступила в конфликт с матерью - и была изгнана на много лет! Чем вызвала принцесса такой
гнев Леди-во-Тьме - оспорила ли знания матери, попыталась ли навредить ей с помощью колдовства, выдала ли чужаку фамильные секреты?.. Можно только гадать. Леди-во-Тьме сказала так: «Со мной останутся лишь те, кому по пути со мной». Сегодня - одинокий вымпел над лодкой. Изо всех лордов Дарквотера лишь одному по пути с королевой? Или она держит их в такой строгости, что личные вымпела под запретом?..
        Первые шлюпки коснулись причала. Первыми, конечно, ступили на берег солдаты: серые низкорослые болотники с кривыми мечами, короткими луками и отравленными стрелами. Легкие, шустрые, незаметные; грозные у себя на родине, среди лесов и топей, но не слишком полезные здесь, на каменных улицах. Пожалуй, одна дюжина кайров легко разметала бы всю пехоту королевы.
        Но следом за солдатами на берег вышли бойцы иного сорта. Люди в пятнистых маскировочных плащах, на первый взгляд безоружные, заметные своею странной - крадущейся, кошачьей - походкой. Жала криболы - болотные асассины, мастера темного ведовства.
        «Как воюют в Дарквотере?» - спросила вчера Мими. Ответ был таков: по меркам Севера, в Дарквотере не воюют вовсе. Болотники не носит доспехов, не собирают больших армий, не строятся в шеренги, не бросают в атаку кавалерию. В их местности классическая война невозможна. Исход конфликтов решают мелкие вылазки, точечные удары, лазутчики и асассины. Последние достигли небывалого мастерства. Говорят, опытные жала криболы могут спрятаться на открытом месте и возникнуть из воздуха; обездвижить врага одним ударом или одним словом; убить пожатием руки, хлопком по плечу, простым плевком. Говорят, если жало криболы пожелает, жертва уйдет из жизни даже не осознав, что получила смертельный удар.
        «Что такое крибола?» - спросила Мими. Это жабка, миледи. Прыгучее смешное желто-зеленое существо, самая ядовитая тварь в подлунном мире.
        Теперь, когда солдаты и асассины заполонили причал, к нему подошла вымпельная шлюпка. Сначала на берег поднялись двое в черных мундирах - парадных, по традициям Дарквотера. Один имел янмэйские черты, другой выглядел пришельцем из неведомых земель. Следом за ними выпрыгнул еще один асассин - столь ловкий, что прежние стали казаться увальнями. Он подал руку и помог взойти на берег седовласой даме в черном платье и плаще. Белые глаза дамы не имели зрачков.
        Последним, как почетный гость, вышел на берег зрелый шиммериец в простом монашеском балахоне. Несмотря на скромность одеяния, южанин смотрелся самым властным изо всех. И черные мундиры, и слепая королева держались строго, в тревожной напряженности; шиммериец же шагал спокойно и свободно, будто наслаждаясь прогулкой. Да и сложением он был заметнее прочих: широкие плечи, округлый живот, мясистые щеки. Так и подумалось: отъелся на монастырских харчах. Не сдерживая улыбки, Эрвин шагнул им навстречу:
        - Ваше величество королева Маделин, ваше величество король Франциск-Илиан! От имени Короны и Великого Дома Ориджин приветствую вас в Маренго!
        Минерва сказала слова приветствия после него. Эрвин понимал, сколь красноречивым намеком служит его первенство. Но имелся и обратный намек в пользу владычицы: за ее спиной стояла целая лазурная рота, за плечом Эрвина - один кайр Джемис. Пускай южане разгадывают, что все это значит.
        - Приветствую и вас, ваше величество, ваша светлость, - с приятной улыбкой поклонился Франциск-Илиан. - Мое глубочайшее почтение людям, о которых так много слышал.
        Эрвин не смог не задуматься: есть ли здесь намек? Что слышал Франциск-Илиан, что хочет сказать этим упоминанием? Но мысль не успела дойти до развязки - заговорила Леди-во-Тьме.
        Голос болотницы был тих и приятен, даже милозвучен вопреки старости:
        - Желаю здравия вашему величеству и вашей светлости. Поздравляю ваше величество с коронацией, а вашу светлость - с доблестной победой. Во дворце я буду рада вручить вам дары, но не стану обременять вас ими в здешней суетливой обстановке.
        То было весеннее поле, пестрящее цветками намеков. Поздравляет агатовца с доблестной победой над янмэйцем - неужели? Будет рада вручить дары - не метафора ли это? Дары могут стать бременем - не о власти ли сказано?..
        Не было никаких шансов разгадать все это на ходу. Мими последовала плану, тщательно продуманному накануне:
        - Ваше величество Маделин, ваше величество Франциск-Илиан, совесть не позволит мне говорить о дарах, да и ни о чем другом, пока не предоставлю вам трапезу и отдых с дороги. Подарите мне радость: позвольте мне сейчас же проводить вас за обеденный стол!
        Южный пророк расплылся в улыбке:
        - Ваше величество хорошо знает душу южанина: она, душа, живет в тесном соседстве с желудком. Премного благодарю за приглашение.
        Леди-во-Тьме наклонила голову - лишь на дюйм, но с такою степенностью, что напомнила нижайший и учтивейший поклон.
        - Я тоже буду рада поскорее оказаться во Дворце Тишины. Четыре года не бывала там и горю от нетерпения узнать, чем пахнет теперь летняя столица.
        Она не удержалась от намека, но Мими снова пропустила его мимо ушей:
        - В таком случае, прошу вас занять места в экипажах. Если пожелаете, ваша стража может сопутствовать вам. Так или иначе, вы находитесь под прочной защитой лазурной гвардии.
        Леди-во-Тьме взяла минуту, чтобы представить Минерве своих спутников в черных мундирах. Ими оказались лорд Эммон Дарклин - янмэец, племянник королевы, и Фанно Грок - уроженец Фольтийских островов, первый адмирал флота Дарквотера. Чужестранец и иноверец на встрече высочайших правителей Полари - наверняка, в этом также содержался подтекст. Но Эрвин не дал себе труда задуматься.
        Экипажи с гербами Империи один за другим стали подкатывать к причалу и принимать в кабины седоков. Ожидая своей очереди, Эрвин оглянулся на лодки и увидел странное. На берег продолжала выходить свита короля и королевы: секретари, лакеи, чашники, горничные… Среди них был человек с мешком на голове.
        * * *
        Из прошлого опыта Эрвин знал: болотники - тихие, милые, приятные в общении люди. Лорд из Дарквотера не станет задирать нос, как столичник или альмерец, угрожать, как северянин, давить богатством и подкупать, как шиммериец. Беседа с болотником потечет с мягким изяществом, подобно лесному ручью, огибая острые камни неприятных тем. Одна печаль: ты вряд ли поймешь, что на уме у собеседника. Эта беда дополняется другою: он-то легко поймет, что на уме у тебя.
        В нынешних переговорах сия особенность доходит до гротеска - комедия и только. По одну сторону стола - два опытнейших правителя, каждый носит корону больше лет, чем Эрвин живет на свете. Вдобавок, один из них - пророк-ясновидец, а вторая - колдунья. По другую же сторону - пара юнцов: девчонка из провинции, всего год как выбралась из леса, да лорденыш-выскочка с морем амбиций и лужицей опыта. Попытка традиционных переговоров - да и обычной застольной беседы - кончилась бы настолько плачевно, что Эрвин с Мирой даже не поняли бы этого. Не выдав ни одной своей мысли, не спустив улыбок с лиц, гости сделали бы все нужные выводы, приняли бы решения - от кого избавиться, кого поддержать, - и ушли бы, оставив хозяев в сумраке неведения.
        Чтобы избежать этого, Эрвин с Минервой построили план. Его суть была столь же гротескна, как сама ситуация.
        - Ваши величества, - начал Эрвин за трапезным столом, когда первый голод был утолен, - я полагаю, вы утомились в дороге. Отказать вам в беседе было бы непростительно грубо, но и обременять трудными темами - бесчеловечно. В Фаунтерре мы получим достаточно времени для любых переговоров, а сейчас предлагаю отдых для ума - небольшую забаву. В столичных салонах популярна игра под названием «Если бы вы…». Вот как это происходит.
        Он обратился к Минерве:
        - Ваше величество, что бы вы делали, если бы стали озерной феей и жили бы на листьях кувшинок?
        Мими всплеснула ладонями:
        - Прелесть! Конечно, наслаждалась бы жизнью! Я была бы невидима и могла безнаказанно корчить рожицы. А еще каталась бы по волнам, привязав кувшинку к килю корабля.
        Южане не изменились в лице, но их молчание звучало озадаченно. Эрвин представил, как кипят их умы, выискивая скрытый смысл в простой шутке. С улыбкою он сказал:
        - Ход ее величества Минервы.
        - Ваше величество Франциск-Илиан, если бы вместо коней люди ездили на кошках - хорошо бы это было?
        Пророк сделал паузу, выискивая подтекст, - но не обнаружил его. Еще бы! Эрвин с Мими потратили полчаса, наперед выдумывая вопросы без подтекстов. Очень непростое дело, кстати.
        - Ммм… Полагаю, многие разбогатели бы. Каменщики строили бы высокие стены, чтобы всадники не запрыгивали прямо в замок. Кузнецы ковали стальные когти для боевых котов, гильдия мышеторговцев преуспевала, продавая грызунов на корм. А войн стало бы намного меньше, ведь пара голосистых псов могла обратить в бегство отряд кавалерии. Так что мир стал бы лучше от этой перемены.
        - Благодарю, ваше величество, - Минерва расцвела в улыбке. - Ваша очередь!
        Пророк озадачился. Ход его мыслей несложно было угадать. Невежливо задавать вопросы с подтекстом, раз уж владычица этого не сделала. Да и есть риск, что юноши просто не поймут скрытого смысла. Значит, говорить без подтекста?.. Это далось нелегко - давно Франциск-Илиан не занимался подобным.
        - Минутку, ваше величество, позвольте подумать… Ммм… Пускай так. Лорд-канцлер, если бы вам на День Сошествия подарили огромный торт размером с галеон, - что бы вы делали?
        Эрвин с удовольствием заметил, что пророк недоволен собою. Уже сделав ход, южанин заметил, что подтекст все же вкрался: огромный торт - огромная власть. Эрвин ответил, весело игнорируя намек:
        - Спустил бы торт на воду, поднял паруса и отплыл в Море Льдов. Там он замерз бы и годами дрейфовал по разным течениям, порождая легенды о Торте-Призраке. Представьте: судно сбилось с курса, моряки умирают от голода и жажды - как тут на горизонте возникает Торт! Они берут его на абордаж, взбираются на палубу из бисквитов и находят спасение. Едят марципаны, пьют ром из вишенок, греются у гигантских праздничных свечей. Могут даже встретить аборигена, живущего в кремовой пещере. Годом раньше пираты высадили его на необитаемый торт.
        Столь длинный монолог без единого намека - поистине, шедевр дипломатии. Эрвин гордился собою, Мими подарила ему восхищенный взгляд. Леди-во-Тьме молчала, но уста короля Шиммери прорезала улыбка.
        - Благодарю, милорд. Похоже, я начинаю входить во вкус этой забавы. Теперь ваш вопрос, верно?
        - По правилам - да, но позвольте мне, - вмешалась Минерва. - У меня созрел прекрасный вопрос для вас, королева Маделин. Если бы вы могли вырастить самое высокое в мире дерево или слепить самую красивую снежную плаксу - что бы вы выбрали?
        Леди-во-Тьме выдержала паузу. Эрвин уж начал бояться, что она не снизойдет до ребячливой игры, но ее величество заговорила мягким приятным голосом:
        - Дерево может достать до неба, а снежная плакса растает весной. По мне, выбор очевиден.
        После малого замешательства, Леди-во-Тьме сочинила и свой ход:
        - Верну вопрос вам, владычица Минерва. Если бы вы были студентом и могли учиться у полководца, магистра или аббата - кого бы выбрали?
        - Полководец и аббат преподают одну известную науку, а магистры случаются разные. Я постояла бы у замочной скважины и послушала, чему учит магистр других студентов.
        Леди-во-Тьме ответила благодушным кивком. Игра двинулась полным ходом.
        Два короля, императрица и герцог метали друг другу шутливые вопросы и сочиняли сказочные ответы. Соревновались, кто сможет произнести больше слов, не обронив ни единого политического намека. Мими проигрывала: держалась в пределах двух-трех фраз, не рискуя сказать больше. Эрвин блистал за двоих, бесстрашно выдумывая целые притчи. Всеобщее восхищение заслужил, когда сумел рассказать целую историю про сына, отца и волка, ни разу не намекнув ни на кайров, ни на военное дело. Франциск-Илиан порою уступал Эрвину (возможно, намеренно), а иногда обходил. Особенно мастерски ему удавались вопросы:
        - Если бы в небе кроме Звезды плавали еще Яблоко, Монета и Кубок - кто куда попадал бы после смерти?
        А Леди-во-Тьме оставалась верна себе - избегая прямых намеков, всегда вкладывала в свои слова некую философию:
        - Если бы вы, милорд, были каменщиком, и вам вместо кирпичей дали жемчут - как бы вы поступили?
        Прошел час, сменилось два кувшина с вином, опустели блюда, было подано сладкое. Гости говорили уже весьма охотно, порою задавали вопросы друг другу. Пророк заметно радовался возможности сделать ход.
        - Скажите, милорд, если бы мир должен был рухнуть в Бездонный Провал, что бы вы сделали?
        - Отвечу так, премудрый. В прошлый раз на пороге смерти я занимался двумя делами: вспоминал женщин, которых любил, и пытался выжить. Это было удачное сочетание, вряд ли смогу придумать что-нибудь лучше.
        Игроки, казалось, поделились на пары: Эрвин часто обменивался вопросами с шиммерийцем, Минерва - с Леди-во-Тьме. Чтобы гости не усмотрели в этом намека, Эрвин разорвал кольцо и обратился к болотнице:
        - Если бы вам предстояло поймать невидимого зверя - как бы действовали?
        Королева думала меньше секунды. Кроме первого своего ответа, ни над одним больше она не думала долго. Казалось, все ответы Леди-во-Тьме знала наперед, а время тратила лишь на то, чтобы привести в движение старческий язык.
        - Всякий зверь ищет добычу. Я узнала бы, что он любит, и заманила в трясину - там он стал бы видим.
        Эрвина посетило неприятное чувство: кажется, он случайно намекнул на Кукловода и более того, кажется, Леди-во-Тьме поняла подтекст. Но чувство это рассеялось, когда королева спросила беззаботно и скучливо, без искры любопытства:
        - Владычица Минерва, если б у вас имелся брат и интереснейшая книга - вы прочли бы книгу одна или поделились с братом?
        Мими усмехнулась - невидимо для слепой королевы:
        - Прочла бы в одиночестве. Мой братик был бы крохой и не умел читать.
        - Благодарю, ваше величество. Трапеза была вкусна и сытна, а игра премного потешила нас и развеяла дорожную усталость.
        - Нам стоит благодарить его светлость Ориджина: игра - его изобретение.
        - Наше почтение, милорд. А теперь, ваше величество, позвольте преподнести вам наш дар.
        Мягкий голос Леди-во-Тьме стал лишь чуточку суше, однако Эрвин заметил перемену.
        - Ожидаем с нетерпением, ваше величество, - поклонилась Мими.
        - Дар должен был прибыть раньше, но отчего-то все еще не доставлен. Я полагаю, ваши часовые у входа могли задержать его. Ваше величество, попросите стражников пропустить дар.
        Минерва хлопнула в ладоши, и лазурный офицер возник в дверях.
        - Капитан, доставлено ли что-нибудь для меня?
        - Ваше величество, никакого груза нет, но три человека дожидаются аудиенции. Двое из них - лорд Эммон Дарклин и адмирал Фанно Грок. Третий желает остаться неизвестным, пока вы не прикажете ему снять маску.
        У Мими загорелись глаза:
        - Ко мне пришел гость в маске?!
        - Я бы сказал, его привели. И на голове у него не совсем маска, а мешок с дырками для глаз.
        Мими резко обернулась к гостям:
        - Вы дарите мне раба? Господа, я чту законы Империи и не могу принять такой подарок.
        - Ваше величество, сперва взгляните на него. Возможно, его лицо убедит вас переменить решение.
        Минерва колебалась недолго - любопытство быстро одержало верх.
        - Капитан, впустите троих.
        Под надзором гвардейцев в трапезную вошли двое вассалов в черных мундирах, а также таинственный третий - высокий худой человек в пестром клетчатом камзоле, с мешком на голове. Глаза, видимые в дыры, блестели так, словно человек хохотал под мешком.
        - Снимите, - приказала Минерва.
        - А может, так угадаешь? - раздалось из-под мешковины. - Ты же умная девица! Аль поглупела?
        На лице Мими проступило раздражение:
        - Сударь, следите за речью. Вы говорите с императрицей Полари.
        - Знаю я, с кем говорю. Я б тебя и в мешке узнал, лишь бы ноги торчали. Пощупал бы лодыжки - и готово.
        Брови Минервы поползли на лоб:
        - Вы?.. Менсон?..
        Театральным жестом человек сорвал с головы мешок.
        - Ха-ха! Первый шут Империи к вашим услугам! Без колпака тяжело признать, а?
        Менсон - это действительно был он - трескуче рассмеялся, видя замешательство Минервы и Эрвина.
        Его смех прервался, как отрезанный ножом, когда Леди-во-Тьме произнесла:
        - Владычица Минерва, наш дар вам - возможность осуществить правосудие. Перед вами Менсон Луиза Виолетта, подозреваемый в убийстве владыки Адриана. Отдаем его во власть закона.
        Монета - 6
        Начало апреля 1775 г. от Сошествия
        Лаэм
        Вернувшись в Лаэм, Бакли узнал: план Магды Лабелин окончательно лопнул по швам. Про себя он звал идею закупки очей планом Магды Лабелин, либо проще - планом свиньи. Четверо из Пяти наотрез отказались продать оружейные очи, и кроме того, унизили Магду. Восьмерка имел приятелей в гвардии барона Деррила, от них узнал новости и пересказал Бакли.
        Пять дней шиммерийские вельможи кормили путевских лестью, осыпали дарами, ублажали вином и зрелищами, при том постоянно нахваливая свои товары: корабли, чай, кофе, шелка. Леди Магда и барон Деррил все пытались склонить их к беседе об очах, но без толку. Принц Гектор дал иносказательный отказ, а остальные будто и вовсе не слышали вопроса. Все тянули свою сладкую болтовню: «Взгляните на платья, миледи! Привезите такой товар в Корону - и столицу озарят лучи южного солнца! Попробуйте кофе, ваша светлость. Кофейные зерна - для торговца то же золото, но ароматнее!» Барон и Магда терпели из последних сил, напрягая все свои дипломатические таланты. Так и сяк настаивали, убеждали: Южный Путь и Шиммери должны быть в союзе. Шиммерийцы охотно соглашались: «Конечно, премудрая леди! Союз напоит наши земли дождем процветания! Потому вам будет очень полезно иметь свою резиденцию в Лаэме. Вот взгляните на макеты дворцов, которые мы можем для вас возвести! А вот и макеты торговых кораблей, которые станут гордостью вашего нового флота». Все это - под песни, пляски и пьянство. На пятый день речь зашла о торговле
рабами: сколько прибыли мы все получим, если откроем в центральных землях один крохотный рыночек альтесс! Тогда леди Магда с бароном не выдержали.
        Деррил приказал солдатам заткнуть глотки музыкантам, певцам, танцовщицам и шлюхам. В воцарившейся тишине леди Магда произнесла речь. Она высказала все, что думала о шиммерийцах и их политике, о кайрах и медведях, и об Ориджине, который сожрет весь Поларис, пока шиммерийцы будут тискать баб. Ни одна фраза леди Магды не обошлась без слов «сраный» или «зад». Речь вышла очень впечатляющая. Впервые за дни переговоров шиммерийцы выслушали кого-то кроме себя. А затем произошло нечто.
        Принц Гектор поднял кубок за здоровье непревзойденного оратора - леди Магды. Но выпив, вдруг схватился за сердце. «Простите, кажется, излишек вина сказался на моем здоровье», - с этими словами он взял всех своих альтесс и удалился. Затем Третий из Пяти пожаловался на мучительную головную боль, а Четвертый - на рези в желудке, а Пятый - на стрелы в пояснице, и все они ушли в компании своих жен и альтесс. Остались только секретари - и леди Магда со своими вассалами. Тогда секретари шиммерийцев заговорили с ясностью, на которую их господа не были способны. Белокаменное королевство Шиммери не видит смысла в союзах со слабыми. Среди северных земель наиболее перспективною выглядит Ориджин, среди центральных - Надежда. Им и будет дано право покупки очей. С Южным Путем королевство Шиммери готово обмениваться товарами, лишенными военной значимости.
        Никто из вельмож больше не появлялся во дворце принца Гектора - они продолжили свое празднество в другом месте, на вилле графа Огюст-Римара. С путевскими гостями теперь общались только секретари. В попытке возобновить контакт, леди Магда попыталась подкупить Лориналя Гитана - генерала Солнечного полка, меч принца Гектора. Он сделал вид, что не понял намека. А может, и правда не понял - сей генерал не славился острым умом.
        Здесь стоило бы леди Магде погрузиться в корабли и уйти обратно в Грейс, оставив посреди принцева дворца прощальную кучу дерьма. Но вот беда: плаванье эскадры туда и обратно через полмира стоит уйму денег, а герцог Морис Лабелин - еще больший скупердяй, чем его дочь. Леди Магда с бароном просто не могут вернуться и доложить герцогу, что выкинули тысячи эфесов впустую. Им придется найти способ возместить потери - то есть, загрузить трюмы хоть чем-нибудь полезным. Несмотря на унижение, рано или поздно они смирятся и купят чертовы шелка. Или чай. Или кофе. Или баб…
        Было ясно: при таком настроении леди Магды, не стоит попадаться ей на глаза. Бакли даже не думал. Он не поехал ни во дворец, ни на почту, ни в свою гостиницу. Остановился в захудалом трактире одного из городишек окрест Лаэма - из тех, чье существование проходит незаметно для лаэмцев. В том же городишке нашел место для пленных: снял погреб - один из многих, что сдавались в наем торговцам как холодные склады. По сути, то была яма с прочным перекрытием и люком. В нее швырнули Хармона и Ванессу-Лилит с детьми. Бакли не видел в них особой пользы и думал перебить всех, но решил повременить: Ванесса пригодится если нужны будут еще деньги, а Хармон - если Могер внезапно столкнется с леди Магдой. Потому до поры он пощадил их и оставил под замком. Разумеется, перед тем Хармон сходил в отделение банка и передал Могеру все деньги, что были на хармоновом счету.
        А Светлая Сфера?..
        По правде, Могер Бакли боялся ее. Он боялся всего, что не мог охватить умом. Зная ее историю, он полагал: эта святая дрянь приносит несчастья. Вся свита Хармона подохла из-за нее, и самому Хармону недолго осталось. Монастырь под Лабелином сожгли из-за Сферы. Герцог Морис проиграл войну вскоре после того, как купил подделку. Круглая мерзость точно несет проклятье. Потому Бакли даже не стал ее искать. Пускай лежит там, где спрятал ее торгаш. Хармон помрет, и кто-то другой найдет Сферу, и навлечет на себя проклятье - но этим глупцом не будет Могер Бакли.
        * * *
        - Суши весла! Подойдешь еще на ярд - стреляем!
        Полная луна освещала гавань. Лодчонка переваливалась с волны на волну, отталкиваясь парой весел, а прямо по курсу маячил черный силуэт галеона с убранными парусами. Едва лодка подошла на дистанцию арбалетного залпа, с корабля донесся строгий приказ. Может быть, кто-то где-то и спал на вахте, но не стрелки на палубе «Гордости Грейса».
        - Спокойнее, братья! - крикнул им Бакли. - Я - Могер Бакли, личный посланник леди Магды. Хочу видеть капитана.
        - Плыви к морским чертям! Капитан спит!
        Бакли встал во весь рост и заорал, сложив ладони рупором:
        - Я посланник леди Магды, тьма тебя сожри! Срать ей на то, кто спит, а кто нет!
        На палубе возникло замешательство. Послышались шаги, кто-то таки пошел за капитаном, а кто-то крикнул Могеру:
        - Заходи с левого борта!
        Девять и Дейв налегли на весла.
        «Гордость Грейса» была третьим по величине кораблем эскадры. Идовски хитрый выбор, ведь пираты - самые суеверные люди на свете. Они станут искать богатств на флагмане, а если не там, то на втором, четвертом, восьмом кораблях - согласно священным числам. «Гордость» не шла под священным номером, была не настолько большой, чтобы привлечь внимание размером, и не настолько маленькой, чтобы соблазнить своею неприметностью. То был совершенно обычный торговый галеон, каких до Северной Вспышки во флоте Лабелинов имелась почти сотня. Из трех тысяч моряков и солдат эскадры только дюжина знала тайну «Гордости Грейса», и Бакли входил в эту дюжину.
        В трюме всякого судна хранятся водяные бочки. Тщательно расклиненные и застопоренные, они прирастают к кораблю. Их не катают и не ворочают, если нужна вода - набирают через кран, если вода кончилась - доливают сверху, через горловину, что ведет на палубу. Никто не снимает крышки этих бочек - по крайней мере, без особого приказа капитана. В бочках «Гордости Грейса» под слоем воды хранилось золото. Два миллиона эфесов монетами и слитками.
        С борта упала веревочная лестница. Дейв подвел к ней лодку, и Бакли вылез на палубу. Беглым взглядом он насчитал дюжину парней. Если караул сменяется трижды в сутки, значит, всего бойцов три дюжины. А если Бакли не досчитал, то человек сорок. Ну, и капитан. Лорд-капитан Кортни Бенефит, если говорить точно.
        - Какого черта желает миледи? - рыкнул этот первородный гад, спросонья злой, как собака.
        - Капитан…
        - Лорд-капитан!
        - Лорд-капитан, ее светлость прислала меня учинить проверку.
        - Не уловил. Повтори-ка.
        - Леди Магда приказала мне провести проверку вашей службы, лорд-капитан.
        - Тебе, мужицкому щенку, миледи приказала проверить меня?
        - С вашего позволения, лорд-капитан, я являюсь отпрыском семьи чиновного дворянина, хотя и не титулованного.
        - Да мне плевать! Что именно, тьма сожри, ты должен проверить? Караул на месте, как видишь.
        - Мне следует убедиться в сохранности груза.
        - Груза?..
        - Лорд-капитан, бочки…
        В следующий миг капитан Бенефит схватил Могера за грудки и прошипел:
        - Ты - идиот. Солдаты караула не знают о бочках, и так должно остаться.
        - Мне нужно проверить… - сказал Бакли громче, чем следовало.
        Лорд-капитан поднял его над палубой и без особых усилий швырнул за борт. Девять и Дейв втащили его в лодку. Он утирался и отплевывался, а они отвалили от «Гордости» и двинулись в обратный путь.
        - Дельце не выгорело, брат? - спросил Девять.
        - Кто тебе сказал? - ухмыльнулся Бакли.
        Дельце выгорело. Кортни Бенефит сказал: «Солдаты не знают о бочках». В настоящем времени. Значит, бочки все еще там.
        Грязный кабачок на задворках Порта Альбатросов в дневное время был пуст и всеми забыт. Он служил местом встречи для Бакли и Родриго. Пока Могер с Девяткой и Дейвом проводил последнюю проверку, Родриго, Семь и Восемь собирали команду. Широкополый задерживался, Бакли не видел в том беды. Полезно будет перекусить перед делом, а еще полезнее - выпить. Говоря по правде, у Бакли тряслись поджилки. Если не вино придаст смелости, то что же? Девятка с Дейвом ели, Бакли пил. Девятка вполголоса мечтал о бабе, которую видел вчера. Дейв задал вопрос:
        - Слушай, Могер, а мы не слишком круто загнули?
        - Это ты о чем? - удивился Бакли. Дейв не знал всего масштаба плана. Никто не знал.
        - Ну, детишки Рико-Сводника… Жестко с ними обошлись.
        - Да плевать на них, - отмахнулся Бакли.
        Дейв долго жевал.
        - Отца зарезали на глазах, мать избили, а потом их - в яму. Неспокойно мне.
        - Так выпей и успокойся.
        - Слышь, Могер, когда мы их оттуда выпустим?
        Бакли едва не поперхнулся. Вот так вопрос! Он собирался вернуться за пленниками в единственном случае: если для спасения шкуры самого Бакли придется продать Хармона или Ванессу с детьми. Но если план сработает, этого не потребуется. Погреб нанят на месяц. Через месяц хозяин отопрет замок - ну и… хм… выпустит.
        - Заткнись ты, Дейв. Когда надо - тогда и выпустим. Не твоего ума дело.
        - А ты им сколько еды оставил? А водички?..
        Бакли очень пристально поглядел на Дейва.
        - Знаешь, парень, с тобой явный непорядок. Тебе то ли память отшибло, то ли мозги выветрило. Я тебя зачем нанял, баран? Чтобы ты меня допрашивал? Чтобы ты, сука, донимал меня сраными вопросами?! Или чтобы молчал и делал дело?!
        - Я просто…
        - Ты просто подумай про своего сынишку! Так о чужих печешься - а ты лучше о своем! Каково ему там, в Грейсе?
        Дейв посмурнел, даже почернел лицом.
        - Могер, я тебя предупреждаю…
        Он не договорил, поскольку дверь скрипнула, и Бакли поднялся встретить Родриго. Но вошел отнюдь не широкополый. В белоснежном мундире, придерживая шпагу, в кабак вступил помощник шерифа Халинтор. За ним следовали двое солдат. Не констеблей, а именно солдат: мечников в кольчугах и шлемах.
        - Господин Мо, мне нужно с вами поговорить.
        Бакли метнулся взглядом в окно: за грязным стеклом - канал. Если прыгнуть в воду и выплыть на ту сторону, Халинтор вряд ли догонит. Не станет же он нырять со шпагой! Но оконце узко, вылезти - нужно время. Тогда - драться? Он хотел дать знак своим парням, но мечники встали за спинами Дейва и Девятки.
        - Вашим друзьям, господин Мо, лучше не двигаться с мест. А вам лучше ответить. Третьего дня пропала белокровная Ванесса-Лилит с детьми, оба ее слуги найдены мертвыми. Что вы знаете об этом?
        - Клянусь именем матери, я не знаю абсолютно ничего!
        - Господин Мо, вам следует понять ситуацию. Леди Магда Лабелин больше не имеет в Шиммери никакого веса, а тем более - когда речь идет об убийстве. Ее покровительство вас не защитит. Ваша ложь вас не защитит. Я знаю, что это вы убили слуг и выкрали Ванессу.
        - О нет, святые боги свидетели, я не…
        - Если Ванесса-Лилит и дети еще живы, немедленно выдайте их мне и получите каторгу. Если один из них мертв или будет мертв к минуте, когда я их найду, - вас колесуют. Ваш выбор, господин Мо.
        В этот миг Бакли восславил свою предусмотрительность. Какое счастье, что он сохранил Ванессу! Теперь можно поехать за нею и выкупить свою жизнь, а главное - купить немного лишнего времени. Пока до погреба, пока обратно - будет пара часов на раздумья. Авось Халинтор ослабит хватку, авось констебли зазеваются.
        - Господин Халинтор, - голос Бакли зазвенел слезами, - я сознаюсь. Да, я чистосердечно сознаюсь в своем тяжком проступке. Видимо, сам Темный Идо спутал мои мысли…
        - Где? - оборвал Халинтор.
        - Я оставил бедных детишек и их маму… - и тут Бакли увидел кое-что, пока незаметное Халинтору, и завопил: - О, боги, как гложет меня совесть! Я - несчастный безумный зверь! О, нет мне пощады!
        Входная дверь скрипнула, но скрип потонул в стенаниях Бакли. Помощник шерифа не услышал и шагов. За спинами солдат возник Родриго с парой матросов. Родриго кивнул им, и матросы выхватили ножи.
        Бакли прекратил вопить и холодно бросил:
        - Бей.
        Матросы ударили. Один солдат упал с ножом в шее. Другой успел дернуться, нож сломался о кольчугу. Солдат развернулся и пронзил матроса мечом. Девять и Дейв вскочили с мест.
        Все закрутилось с бешеной скоростью. Мелькали клинки, рычали люди, скрипели доски под ногами. Бакли присел за столом, глядя на смертоносную возню и ожидая одного: мига для побега.
        Девятка прыгнул на спину солдату, стал душить, обхватив за шею. Дейв выхватил кинжал и ринулся на Халинтора. Раздался свист. Шпага вылетела из ножен с такою быстротой, какая и не снилась парням Бакли. Клинок прочертил линию на щеке Дейва.
        - Бросьте оружие и встаньте на колени, - приказал Халинтор.
        Дейв попятился, трогая пальцем рану.
        Тем временем солдат шерифа стряхнул с себя Девятку, развернулся, занося меч. Оставшийся в живых матрос огрел его скамьей. Солдат зашатался, оглушенный. Матрос с размаху всадил нож ему в живот, налег всем телом, чтобы проколоть кольчугу. Но тут же сам завыл от боли и рухнул на колени - это Халинтор хлестнул его шпагой. Девять и Дейв отступили за стол - помощник шерифа оказался неожиданно опасным противником. Он двинулся за ними вокруг стола, дерзко поигрывая шпагой, а за его спиною открылся проход к двери. Только этого Бакли и ждал - он без раздумий ринулся на выход. Родриго понял намек и выбежал первым. Могер задержался в дверях, оглянулся на драку. Девятка и Дейв плясали между столов, спасаясь от длинной шпаги Халинтора и ища способа зайти ему за спину. Он не давал им такого шанса.
        - За мной!
        Бакли швырнул табурет. Халинтору угодило в бок, он пошатнулся, ослабив внимание, и Девять кинулся к двери, а Дейв - на Халинтора. Тот увернулся от выпада, нож не достиг цели, но Дейв ударил головой, размазав врагу нос. Халинтор умылся кровью, заорал, отступил. Дейв промедлил на миг, не добил его в ту же секунду - ну и кретин! Шпага-то все еще в руке!
        Бакли увидел все, что хотел. Он вытолкнул Девятку и выбежал сам. Захлопнул дверь кабака, вбил в щель кинжал вместо клина.
        - Бежим!
        - Но там же Дейв…
        - Бежим, сука!
        Они побежали.
        * * *
        Вот тогда в Хармоне что-то сломалось.
        Он запомнил и час, и миг - да и как забудешь? Он сидел в холодной подвальной темени, а рядом бесконечно плакали дети Онорико-Мейсора. Белокровная Ванесса как-то пыталась их утешить - без малейшего шанса на успех. Дети страдали от голода и жажды, и теперь, на исходе второго дня, начинали осознавать, что означает этот голод. Мо не собирался никого оставлять в живых. Подвал станет их могилой.
        В первый день Хармон с Ванессой перепробовали пути спасения. Отчаянно звали на помощь, силились поднять люк, ногтями царапали стены подвала. Их криков никто не слышал: подвал был вырыт под сараем, а тот стоял на запоре. Люк оказался закрыт на засов и завален сверху, он даже не шевелился от самых лютых ударов. Стены - камни, скрепленные раствором. Стерев ногти до мяса и отрастив новые, можно вывернуть несколько камней, затем прорыть ход на поверхность. Но не за те трое суток, которые осталось жить без воды.
        А дети рыдали, и это было хуже всего. В первый день матери удавалось как-то заговорить их, утешить, и они забывались недолгим сном в ее объятиях. Во второй день не помогало ничто. Дети захлебывались плачем, задыхались, срывались на кашель… Обессилев, тихо всхлипывали, повторяли: «Мама… мама… мама… мама…» Мама и сама рыдала. Доведенная до края ужасом и жаждой, принималась выть как волчица. Потом находила в себе какие-то силы, пыталась приласкать сына и дочь. Они рыдали только громче, чувствуя мамино бессилие. Просили пить и есть, спрашивали: «Папа вернется?» Позже, отчаявшись во всем, потеряв надежду, уже только шептали: «Мама… мама… мама…»
        Ничего страшнее Хармон не видел за всю жизнь. Куда там скелету Молчаливого Джека, куда там «спелым яблочкам» и «голодным волкам»! Детский плач вынимал душу из тела и рвал на клочки. Даже жажду, даже ужас близкой смерти можно было бы стерпеть - но не плач. «Мама… пить… мама… мама…» Если б Хармон имел оружие, он убил бы их или себя. Он, пузатый торгаш, трус и жизнелюб, прикончил бы двоих детей или себя самого - да только оружия не было. А они рыдали - то взахлеб, то тихо: «Мама… мама…». Ванесса рвала на себе волосы и царапала каменную стену, и билась головой. Они рыдали. Когда утихал сынишка, всхлипывала дочь. «Мама… мама…»
        Хармон отсчитывал время по щели в люке. Большинство щелей перекрывал стоящий сверху груз, но одна осталась открытой и днем прочерчивалась тусклою линией света, а ночью гасла. На исходе второго дня - щель посерела, готовясь исчезнуть - Ванесса избила сына. Дети обессилели и впервые за день оба утихли. Девочка уснула, рвано дыша. Мальчик тоже молчал, и Хармон почувствовал чуть не животную радость: тишина! Веки отяжелели, глаза стали закрываться. И вдруг в сырой темени отчетливо раздался голос мальчика:
        - Мама, когда папа придет?
        Видимо, Ванесса успела задремать и не поняла спросонья:
        - Что, милый?..
        - Когда папа придет за нами?
        Тогда она не выдержала:
        - Убили папу! Ты сам все видел!
        Мальчик всхлипнул раз, второй - и зашелся истошным плачем. А Ванесса опрокинула его и принялась хлестать по заднице, по спине, по чем попало:
        - Умолкни! Умолкни! Утихни наконец! Я не могу! Умолкни!
        В какой-то миг он действительно утих. Рыданья унялись, в темноте повисли хлесткие звуки шлепков. Потом и они исчезли. Ванесса спросила испуганным шепотом:
        - Милый?..
        Это и был миг, когда в Хармоне что-то сломалось.
        Он вдруг сказал:
        - Я больше не хочу.
        Он не обдумывал слова - кто смог бы обдумать что-нибудь после двух дней детского плача? А если бы подумал, то понял, что сложно изобрести более идиотскую фразу. Что, тьма сожри, он имел в виду? Больше не хочу слушать плач? Будто раньше хотел! Не хочу умирать от жажды? Покажи того, кто хочет! Не хочу снова попасть в темницу? Так и не попадешь, чертов болван, ты подохнешь прямо здесь. Однако он все же произнес таким голосом, словно обращался прямо к богам:
        - Я больше не хочу.
        И добавил:
        - Такого больше не будет.
        От этих слов, как от успешной молитвы, на душе стало легче и чище. Никуда не делись ни страх смерти, ни жажда, но их будто озарил луч света. Вроде бы темнота - но стало яснее. Вроде бы нет надежды - но она есть.
        - Святые Праматери, клянусь: если выберусь на этот раз, то стану жить иначе. А если не выберусь - значит, поделом. Наверное, я заслужил все это.
        Он сотворил священную спираль и ощутил абсурдную радость. Нечему было радоваться - но было, на самом деле. То, что сломалось в Хармоне, - была его ложь самому себе. Фальшивая насквозь вера, будто он - хороший человек, и лишь раз ошибся, выпустив тот болт, и ничем не заслужил темницы и смерти. Сломалось, рухнуло - и стало чище, правдивей. Нет, Хармон Паула, ты - жадный трусливый подонок. Благодари богов за то, что дали тебе осознать этот факт. Хотя бы последний день побудешь честным с собою!
        Поскольку он произнес клятву вслух, Ванесса-Лилит восприняла его слова и ответила злым шепотом:
        - Ты заслужил всего! Ты втянул Рико в свою грязь! Его убили из-за тебя!
        - Да, - ответил Хармон.
        - Ты подлый гад, ничтожество. Ты поплатишься сполна!
        - Да.
        - Но почему мы с детьми должны страдать из-за тебя? Ответь! Ты виноват - за что же нам наказание?!
        - Ни за что.
        - Я тебе выцарапаю глаза! Не смей насмехаться!
        - Я не насмехаюсь. Ты права: я заслужил наказания, а вы нет. Боги должны вас спасти.
        Она разразилась диким ядовитым смехом.
        - Должны спасти? Так объясни это детям! Скажи им, что боги придут и спасут!
        - Придут и спасут, - повторил Хармон с абсолютной уверенностью.
        Он посмотрел вверх, поскольку там, в сарае над подвалом, послышался какой-то шорох. Скрипнула доска под чьей-то ногой, что-то затрещало, что-то ухнуло на пол. Возле одной тусклой черты показалась вторая, третья, четвертая - с люка сдвинули груз.
        - Боги справедливы, Ванесса, - сказал торговец, а вверху лязгнул засов, и крышка откинулась со стуком.
        - Славный, ты здесь?
        Голос Низы он не спутал бы ни с чем!
        Очень скоро пленники были на свободе.
        Ванесса-Лилит задержалась лишь на минуту, чтобы сжать руку Низы, спросить имя и сказать:
        - Я никогда не забуду, что вы для нас сделали.
        И вот она с детьми уже умчалась за помощью, а Хармон остался с Низой наедине. Он не смог удержаться и заключил ее в объятия. Странно, но девушка не противилась.
        - Низа… ты - мое спасение! Сами боги послали тебя! Как ты сумела?..
        - Я следила за тобою издали, как Ханош за Оллаем. Увидела, как эти увезли тебя. Моя вина: не сразу нашла коня, потому отстала.
        - Ты еще и на коне!.. - потрясенно выронил торговец.
        - Было непросто отыскать ваш след - южане неохотно беседуют с дочкой Степи. Но вот я здесь. Похоже, успела вовремя.
        - Ты не представляешь, насколько вовремя! - вскричал Хармон, стискивая ее покрепче. - Еще час - и я свихнулся бы от детского плача. Еще ночь - и мы все померли бы от жажды!
        Он подумал, что, приди Низа часом раньше, тоже было бы плохо: у него не раскрылись бы глаза, и он не поклялся бы изменить свою жизнь. Впрочем, Низа и не смогла бы явиться раньше его клятвы. Боги нашли бы способ задержать ее, пока Хармон не поймет все, что должен понять.
        - Ты хочешь пить! - ахнула Низа. - Я не знала, в Степи всякому пленнику оставляют воду. Идем, напою тебя!
        Она вывернулась из его объятий и дернула за руку, увлекая на улицу, где ждал ее конь. Но, повернувшись к выходу, Низа и Хармон замерли. На фоне дверного проема чернела фигура человека. Пришелец поднял руку и учтиво коснулся шляпы.
        - Приветствую вас, господа. К вашим услугам Родриго, широкополый. Славный Хорам, у нас с вами осталось одно неоконченное дельце.
        * * *
        Когда «Лиана» развернулась по ветру, Бакли наконец перестало тошнить. Обычно морская хворь не брала его. Может быть, сказались дрянные харчи из того кабака, а может - нервы. Встреча с Халинтором, будь он неладен. Предстоящее дело. Команда «Лианы». Едва солнце легло за горизонт, Бакли вышел в море на борту скрипучей старой лохани с командой законченных головорезов. Он повидал столько головорезов на своем веку, что вполне мог считать себя знатоком, и как знаток понимал: эти - самой низкой породы. Подонки, готовые убить за агатку, за косой взгляд, от нечего делать, от скуки. Каждый из них смердел, как козел. Окажись кто-то чистым и опрятным - остальные перерезали бы ему глотку. Каждый носил на себе отметины прошлых драк: тому не хватало уха, этому - глаза или куска носа, у того крюк торчал вместо кисти руки. Каждый настолько привык быть зверем, что почти разучился говорить по-человечески. Бакли слышал только мычание, рык, карканье, гогот - но сами пираты каким-то образом понимали друг друга. Их было шесть дюжин. Семьдесят зверюг - и Бакли с тремя своими людьми. В одном старом корыте. Его снова
стошнило.
        - Родриго набрал недурную команду, - Восьмерка похлопал его по плечу. - Парни знают толк в драках.
        - Угу.
        - И все из разных команд - дюжина оттуда, полдюжины отсюда. Многие враждуют. Они скорей передушат друг друга, чем сговорятся против нас.
        - Угу.
        - А вот корабль - дерьмо свиное. Слышишь, Могер? Я бы этой лоханке и тещу свою не доверил.
        Бакли вытер рот рукавом.
        - За корабль не беспокойся. Скоро мы его сменим.
        - Во как. Ну, ясно.
        Больше Восьмерка вопросов не задавал. Вот молодец парень, не то что Дейв. Стоял себе возле Бакли и глядел в черноту. Луны не было - редкий случай, когда в Лаэме не видно луны. Откуда-то налетели тучи и сглотнули ее вкупе со Звездой. Корабль шел сквозь глухую темень: черная вода, черное небо, черные горы вдали. Лишь один ориентир - огонек маяка на входе в бухту. Шкипер сменил галс, шхуна пошла по ветру, и огонек стал медленно приближаться.
        Родриго оперся о борт рядом с Бакли.
        - Ну как, брат, доволен ты моей работой? Я не потому спрашиваю, что сомневаюсь, а потому, что лишняя похвала - она всегда душу греет.
        - Как дело сделаем, тогда буду доволен.
        - Обязательно сделаем, как же иначе! Ты видишь этих парней? - Родриго поймал за рукав проходящего мимо матроса, и тот оскалился так, что Бакли пробрал морозец. - Они созданы для дела! Они рыдают без дела, как младенец без титьки. Если за день не провернут ни одного дельца, то ночью не уснут спокойно. Ступай, брат.
        Матрос сверкнул единственным глазом и исчез.
        - Меня смущает дисциплина, - буркнул Бакли. - Когда дойдет до драки…
        - Брат мой, когда дойдет до драки, эти парни безо всяких приказов будут знать, что делать! Когда травишь зверя сворой псов, ты ж не говоришь собакам: «Заходи с фланга, грызи за ногу, прыгай на шею». Ты командуешь: «Ату!» - а дальше свора сама разберется.
        - И еще меня смущает… - на всякий случай Бакли передвинулся так, чтобы Восемь стоял между ним и Родриго, - почему ты не убил Халинтора?
        - Ты сам видел, брат: он шустрый, как страус!
        - Но на нем не было кольчуги, а у тебя при себе метательные ножи. Метнул бы и уложил гада.
        Родриго поправил шляпу - она села на темени с большею гордостью, чем прежде.
        - В моем ремесле надо быть очень щепетильным с деньгами. Это значит - три правила. Работай на того, кто платит. Делай то, за что платят. Не приступай, пока не оговорена цена. У нас не было времени обсудить, сколько стоит решить проблему с помощником шерифа, и согласен ли ты оплатить это дело.
        - Это что ж, и в нашем ночном дельце ты участвовать не будешь?
        Родриго усмехнулся:
        - Брат Мо, разве ты платил мне за это? Ты заказал найти команду и судно - я нашел. Ты заказал, чтобы быстро и тихо - так и сделано. Ты заказал, чтобы парни были на все готовы - они готовы придушить родную маму. Но разве ты заказывал, чтобы лично я с кем-нибудь дрался?
        - Тогда что ты здесь делаешь?
        - Дружище, я всего лишь хотел проверить, что ты всем доволен. Доволен же, а?
        Маячный огонь приблизился и подле него, в кармане бухты, проступила россыпь мелких огоньков - фонари кораблей на стоянке. Один из них… Бакли пока не мог различить, но знал: он будет правее главного фарватера. Как раз там, куда понесет «Лиану» ветер, если рулевой бросит штурвал.
        Кишки снова свело, и к горлу подступил комок. Страшно, тьма сожри.
        Бакли прошелся по палубе, среди нанятого Родриго зверья. Заросшие морды, злые глаза, щербатые ухмылки… Топоры, ножи, сабли, арбалеты… На самом деле, есть шанс, что эта свора разорвет отряд путевских рыцарей. На самом деле, неплохой шанс. За сворой - внезапность и дикость, тупая свирепая жажда крови, и численное превосходство, и страх. Если Могеру страшно быть на их стороне - то каково придется врагам! А еще - вот эти две отличные штуки. Бакли погладил одну из пары наспех собранных баллист. Корявое слабое орудие, бьющее от силы на полсотни ярдов. Но тут важна не дистанция, а снаряд. Баллиста заряжена сосудом с кислотой, который Бакли нашел в имении Хармона. Кислота - отличная штука. Один меткий выстрел - и дюжину врагов можно забыть.
        Бакли оскалился, вспомнив Хармона. Торговец оказался очень полезен. И кислота, и деньги на оплату команды, и главное - уверенность. Бакли думал: Хармон украл Священный Предмет. Обычный торгаш - хитроватый, трусоватый, ленивый, обросший жирком. Таких сотни колесят по дорогам Южного Пути. Если такой заурядный тип смог стащить Светлую Сферу, то уж Могер Бакли…
        - Брат Мо, мы подходим к цели.
        Он поднялся на бак. Возле рулевого был нанятый шкипер и Родриго, и парни Могера. Огонь маяка теперь сиял слева по борту. «Лиана» входила в Золотую Гавань.
        - Какой? - спросил шкипер.
        Бакли прищурился, стараясь разглядеть на черной воде более черные силуэты судов. На миг охватила паника: а вдруг перепутаю?! Но тут же пришла безошибочная уверенность: вон тот, третий справа.
        - Вон тот.
        - Га, - кивнул шкипер и дал знак рулевому.
        Тот крутанул штурвал, но Бакли вмешался:
        - Нет, нужно подойти как можно ближе не вызывая подозрений. Ветер в нужную сторону, да? Держи по фарватеру, а потом просто брось штурвал, и нас понесет к нему.
        Шкипер почесал бровь, прикинув дистанцию.
        - Гу. Прямо держи.
        Рулевой вернул штурвал как было, «Лиана» качнулась, выбросив волну.
        Сердце Бакли колотилось. Взгляд прилип к третьему справа огоньку - фонарю на баке «Гордости Грейса». Совсем близко. Еще пять минут, и… Если уж Хармон смог, то и я смогу. Он - совсем жидкий, как каша. Он - лопух. Я смогу. Все получится!
        Бакли отозвал своих парней, шепнул им:
        - Когда начнется, держитесь позади. Вы все трое нужны мне живыми и целыми.
        - Еще бы.
        - Глаз держите востро. С этими надо осторожно.
        - А то.
        Шкипер, неотрывно следивший за огнем, поймал нужный момент и бросил рулевому:
        - Пускай.
        Рулевой выпустил штурвал. «Лиана» заскрипела, легла на борт и пошла наискосок через фарватер. Прямо к «Гордости Грейса».
        Команда затихла, чуя близкую схватку. Кто-то уже тащил клинки из ножен, кто-то взводил арбалеты, кто-то готовил канаты и крючья, - все без единого слова. Как и сказал Родриго, свора знала, что надо делать.
        С «Гордости» донесся крик:
        - Эй, морские черти! Куда вас несет? Вы там пьяные, что ли?!
        В ответ Родриго затянул моряцкую песню.
        - Поворачивай! Поворачивай, или стреляем!
        «Лиана» раскачивалась на волнах, палуба ходила ходуном. «Гордость» была уже в сотне ярдов, видны фигуры на палубе.
        - Готовьсь! - заорали там, у них. - Взводи!
        Арбалетчики выстроились, согнулись, взводя оружие, наложили болты.
        - Ы? - пират у баллисты глянул на Бакли.
        Сердце Могера остановилось.
        - Давай.
        Баллиста выплюнула снаряд. Следом - вторая.
        «Гордость Грейса» взорвалась воплями боли. Строй арбалетчиков рассыпался. Люди метались, сдирали одежду, катались по палубе - будто это поможет! Офицер заорал:
        - Заменить расчет! Вторая дюжина…
        И его крик потонул в бешеном зверином реве. Только что тихая «Лиана» взревела семьюдесятью глоток, засвистела, загоготала - и ринулась в атаку. Первая дюжина пиратов перемахнула на веревках на палубу «Гордости» и стала рубить слепых от кислоты стрелков. Кто-то добрался до офицера, и его крик захлебнулся. Потом могучий удар сотряс оба корабля. «Лиана» врезалась в «Гордость» наискось, развернула ее, поволокла, зацепив крючьями.
        - На абордаж!!!
        Пираты прыгали через борт дюжина за дюжиной, с топорами и саблями, еще в прыжке начинали рубить. Кто-то там пытался отбиваться - отражал удар, второй, потом падал. Кто-то уже лежал, сраженный кислотой, - его топтали и кололи, превращая в месиво. Кто-то пытался бежать - да только некуда. Пираты захлестнули волной всю палубу между баком и ютом, смели и смяли любого, кто еще стоял на ногах.
        - На абордаж! Гаааа!..
        Последняя дюжина еще не перебралась на «Гордость», а дело уже почти окончилось. Пара рыцарей рубились спина к спине, как загнанные звери. Их окружили со всех сторон, чтобы минуту спустя растерзать. Весь ночной караул уже был втоптан в палубу.
        Бакли перевел дух. Крикнул своим:
        - Внизу есть еще! Осторожнее, парни!
        Вряд ли его услышали, но они и без Могера знали, что делать с людьми на нижних палубах. За две минуты их вырежут сонными, как свиней. Кажется, получилось.
        Получилось!
        - Ты доволен, брат Мо? - спросил Родриго.
        - Вроде бы, - ответил Бакли, еще боясь дышать свободно.
        И тогда Родриго сделал очень странную штуку: снял шляпу, аккуратно положил возле штурвала, а сам прыгнул за борт.
        - Какого черта, брат?
        С палубы «Гордости Грейса» донесся крик. Там все время орали и вопили, но этот крик выделился: он был не хищным и не предсмертным, а удивленным.
        Из распахнутых дверей юта на палубу выходили рыцари. В полных доспехах, с мечами. Никто не носит броню на море: упадешь за борт - умрешь. Но эти не собирались падать. Они спокойно выходили на палубу один за другим. Пираты налетали с криком и нещадно рубили рыцарей - и откатывались с обломками клинков в руках. Лучшая броня, какую куют для лордов.
        - Баллиста! - прокашлял Бакли. - Семь, Восемь, заряжай!
        Они заскрипели воротками, взводя орудие. На палубе «Гордости» было уже две дюжины рыцарей. Образовав шеренгу, они двинулись вдоль судна. Пираты бились о них, рубили, кололи… С тем же успехом псы могли грызть каменную стену. А новые рыцари все выходили на палубу. И новые. И новые!
        - Откуда?! - завыл Бакли. - Не было вас там!!! Заряжай, тьма сожри! Стреляй!
        Один сосуд кислоты прямо в середину шеренги еще мог переломить ход. Семь зарядил баллисту, а Восемь тщательно прицелился… и вдруг захрипел и упал, обливаясь кровью. За его спиной стоял солдат с мечом, и новые солдаты лезли через борт. Впервые Бакли оглянулся, и все перевернулось в нем, палуба завертелась под ногами. Море было усеяно шлюпками. Первые уже причалили к «Лиане», еще дюжина подходила, свирепо работая веслами. Всюду были солдаты. Много солдат. С мечами, с дельфинами на гербах.
        - Могер Бакли? - спросил воин и, не дожидаясь ответа, ударил его кулаком в переносицу.
        Бакли упал, его схватили под руки и поволокли на «Гордость Грейса».
        Там кипел идов котел. Люди орали, стонали, хрипели. Доски лоснились от крови, тела валялись грудами. Меньше путевцев, больше пиратов. Намного больше. Все, кто не успел прыгнуть за борт.
        Бой был окончен. Рыцари методично протыкали мечами тех, кто еще корчился.
        - Оставьте самых целых для допроса, - рявкнул лорд-капитан Бенефит.
        Распахнул дверь надстройки и поклонился темному проему:
        - Уже безопасно, миледи. Вы можете выйти.
        На палубу вышла… Бакли хлопал глазами и мотал головой, не в силах развеять кошмарный сон. Откуда она здесь? Откуда?!
        Леди Магда Лабелин прошла между телами, брезгливо морщась. Лорд-капитан доложил:
        - Миледи, большинство нападавших уничтожено, шестеро взяты для допроса, Бакли арестован.
        - Хорошая работа, капитан. Благодарю вас.
        Могера швырнули к ее ногам, лицом в лужу чьей-то крови.
        - Бакли, Бакли, Бакли… - сказала леди Магда с каким-то пьяным весельем. - Крысеныш мой, какой же ты забавный!
        Его опрокинули на спину, чтобы видел ее. Она ткнула его сапогом в шею. Несильно, играючи.
        - Не знаю, почему отец доверял такому дерьмоеду, как ты. Я никогда не доверяла. Но даже червяк может принести пользу, если применить его с умом. Семьдесят шиммерийцев на борту шиммерийского судна атаковали галеон Великого Дома Лабелин. Из этого много приятностей можно выжать. Это можно кое-кому засадить прямо в зад.
        Она обернулась к Бенефиту:
        - Лорд-капитан, эта посудина - шиммерийской постройки?
        - Несомненно, миледи. По всему, спущена на воду в Оркаде с полвека назад.
        - А пленные - шиммерийцы?
        Шестерка пленников стояла на коленях. Солдаты запрокинули им головы, чтобы капитан и леди увидели лица.
        - Южанин. Южанин. Южанин. Этот - кажется, наш, миледи.
        То был Девять, чудом все еще живой. Леди Магда провела пальцем по горлу. Солдат чиркнул его ножом и бросил тело за борт.
        Неожиданно позади послышалась возня.
        - Господа, простите мне странный способ появления. Кажется, я где-то здесь забыл шляпу.
        К леди Магде подвели Родриго - разоруженного и мокрого до нитки.
        - Я - Родриго, прекрасная леди. Мы с вами заочно знакомы, ведь это я оказал вам некоторого рода… осведомительную услугу.
        Леди Магда смерила его взглядом:
        - Широкополый?
        - С гордостью ношу это прозвище, миледи. Будьте добры, велите солдатам принести мою шляпу.
        - Подонок! - вырвалось у Бакли. - Лживый гад! Я же заплатил тебе!
        Родриго покачал головой:
        - Прости, брат Мо. В моем ремесле нужно быть щепетильным с деньгами. Если бы заплатил ты, все было бы иначе. Но оплата совершена монетой славного Хорама, и я счел нужным узнать, каких услуг он желает за свои деньги.
        - Хорам?.. - леди Магда заморгала. - То бишь, Хармон? Он тоже у тебя?!
        - Славный Хорам уплатил мне полторы тысячи эфесов, хотя и не без принуждения. Я улучил момент и спросил его, и он ответил, что хочет трех вещей. Первое - остаться в живых вместе со своей девчонкой. Второе - выйти на свободу. Третье - чтобы я убрал из подлунного мира Мо и его парней. Я решил: полторы тысячи золотом - достойная цена за три несложных дела. Чтобы завершить заказ, миледи, позвольте мне прикончить Мо.
        Родриго подмигнул Бакли и развел руками:
        - Уж такое ремесло, брат. Не прими в обиду.
        - Постой, - прервала леди Магда. - Хармон у тебя? Светлая Сфера у тебя? Отдай мне то и другое, и режь кого хочешь.
        - Прекрасная леди, я ничего не знаю ни о какой Сфере. Что касается Хорама, по условиям заказа я отпустил его.
        - Дерьмо из задницы! Какого черта?!
        - Он оплатил три услуги, миледи: смерть Мо, свою жизнь и свободу. Если я беру заказ, то всегда исполняю.
        Леди Магда задумчиво поскребла живот.
        - Дай-ка разобраться. Хочешь сказать, вы с Бакли нашли Хармона-торговца, но затем ты его отпустил?
        - Именно так все и было, проницательная леди.
        - И ты говоришь это с такой наглой ухмылочкой, будто удачную шутку? Хармон-торговец обманул, обокрал и унизил моего лорда-отца, а ты отпустил этого гада и улыбаешься такой радостный, как муха на навозе?! Мне не смешно!
        Родриго галантно поклонился:
        - Я надеюсь, миледи, вы улыбнетесь, когда вспомните, что мое предупреждение спасло один из лучших кораблей вашей эскадры. И наверняка улыбнетесь шире, если подумаете, что я и моя гильдия можем сделать для вас. Как вы могли заметить, я - мастер решать проблемы с людьми. Если какой-нибудь человек досаждает вам…
        Она хмыкнула.
        - Коль ты не полный дурак, то сам знаешь, кто мне досадил. Можешь решить его, а? Сколько денег возьмешь?
        Родриго вздохнул.
        - Сожалею, миледи. Среди правил моей гильдии есть и такое: никогда не трогать лордов Великих Домов. Мы с коллегами по цеху наперед обсудили вашу ситуацию и взвесили все возможности выполнить заказ. С этим человеком мы не сможем вам помочь. Видите ли, если я избавлю мир от одного северянина, то остальные северяне придут сюда и сделают больно моей гильдии, моему городу и моей стране. Я - шиммериец, миледи. Я люблю свою страну и не хочу, чтобы ей было больно.
        - Тогда на кой ты мне нужен?
        - Миледи… - Родриго усмехнулся с легким снисхождением. - Неужели все прочие люди на свете, кроме северянина, так глубоко симпатичны вам?
        Все время, пока длилась беседа, Бакли лежал на палубе в чужой крови, среди солдатских ног, и был никем. Половой тряпкой, уличной грязью. В нем не осталось воли ни на слово, ни на мысль, ни на чувство. Даже страх ослаб - раздавленной душонке не хватало сил бояться. Он знал, что его убьют, но и только. Вне этого факта он не знал и не видел ничего.
        Как вдруг несколько пинков вывели Бакли из забытья. Сапог леди Магды прошелся по его челюсти и уху.
        - Проснись и слушай, крысеныш. Ты, верно, думаешь, что я тебя прикончу. Но ты ошибся: я лучше выжму из тебя еще каплю пользы. Видишь ли, мой лорд-отец прислал гневное письмо. В Южном Пути возникло крестьянское восстание и вот-вот перекинется в Земли Короны. Он мечтает вооружить бунтарей искрой и мужицкими руками пощипать кайров. Он недоумевает, почему твой гениальный план все еще не воплощен, а очи шиммерийцев - все еще в Шиммери. Иными словами, почему Ориджин по-прежнему имеет нас, а не наоборот. Ты сядешь на «Пса на бочке», самым быстрым ходом пойдешь в Фаунтерру и лично ответишь лорду-отцу на его вопросы. Разумеется, всю дорогу ты будешь прикован к мачте, чтобы не вышло никаких неожиданностей. А чтобы избавить тебя от соблазна солгать, я дам капитану письмо с описанием всех здешних событий.
        Бакли хлопал ртом, медленно постигая, что его ждет. Леди Магда ухмыльнулась:
        - Да, крысеныш, ты прав. Узнав про все, папенька захочет содрать с тебя шкуру. А я, как милая дочь, уступлю ему это удовольствие. Прощай, дружок!
        Стрела - 3
        8 мая 1775 г. от Сошествия
        Фаунтерра
        Поезда нужно запретить, - думал Эрвин София Джессика, покидая вагон. Поезда - зло. Они созданы Темным Идо на погибель добрым людям. Правда, вплоть до нынешнего дня Эрвин любил путешествовать по рельсам, наслаждаясь удобством и скоростью. Это лишний раз доказывает, сколь коварен владыка хаоса, как ловко он умеет выдать снег за сахар.
        Поезд погубил Адриана. Сия трагедия не слишком расстроила Эрвина, но все же нечто идовское было в ней. Великие войны не должны решаться упавшим мостом.
        Поезд помог бригаде Кукловода украсть триста Предметов. Самая чудовищная кража в истории никак не состоялась бы без помощи колесного чудовища.
        И наконец, раз уж первые два события не убедили Эрвина, судьба поместила его в нынешний поезд - из Маренго в Фаунтерру.
        Всего составов было три. Передний вез роту гвардейцев и предназначался для безопасности. В центральном, под охраной еще одной роты, путешествовала владычица Минерва с почетными гостями: королевой Дарквотера, шиммерийским королем и герцогом Ориджином. Третий поезд перевозил большую часть воинства Леди-во-Тьме, не вместившуюся в центральный состав. Сложность вызвали посланники Степи: три дюжины всадников под началом ганты Грозы. Поместить их в задний поезд, вместе с солдатами-болотниками, унизительно для шаванов; в центральный, с королями и герцогами - зазорно для королей и герцогов. Владычица сотворила маленькое чудо дипломатии: предложила шаванам ехать во главе колонны, в составе с лазурными гвардейцами. «Ганта, я ставлю вашу силу и отвагу наравне с лучшими воинами Короны. Дарую вам право въехать в столицу впереди меня, вместе с моею отборной гвардией!» Шаваны пришли в полный восторг и не заметили подвоха.
        Вечер миновал почти без происшествий - если не считать отправки поездов с опозданием на два часа. Минерва не желала ехать в лучшем вагоне, уступая его Леди-во-Тьме; королева с неторопливой вежливостью отказывалась. Франциск-Илиан просил себе самое скромное купе, поскольку в монашеской келье и в скитаниях он привык спать на твердом - но в императорском поезде не было ни одного купе с твердыми койками. Болотники из третьего состава не желали оставлять Леди-во-Тьме без своей охраны; гвардейцы из императорского поезда не желали подпускать к Минерве болотных колдунов. Норовистые лошади шаванов, привычные к свободе, наотрез отказывались грузиться в вагоны. Лишь к закату все кое-как уладилось, и поезда двинулись в путь. Два часа суетливого ожидания на вокзале утомили Эрвина больше, чем два минувших дня. Сразу после вечернего чая он спрятался в своем купе, под охраной Джемиса со Стрельцом, и быстро уснул.
        Когда открыл глаза, было темно. Вагон плавно покачивался на ходу, по стенам купе скользили полосы лунного света, перемежаемые тенями деревьев. Кайр Джемис спал на соседней койке, заперев дверь и для надежности застопорив мечом, вставленным сквозь ручку наискось. Стрелец возлежал на койке Эрвина, прямо поверх герцогских ног, оказывая на них давление всею своей мохнатой массой. Эрвин хотел согнать его, как тут заметил, что пес не спит, а глядит на дверь, насторожив уши. Теперь и Эрвин осознал: его разбудил тихий звук - не то стук, не то скрип, донесшийся из коридора.
        - Ты слышал?.. - спросил Эрвин Стрельца. Тот не успел ответить, как звук повторился: кто-то постукивал снаружи по двери.
        - Стрелец, - сказал Эрвин. - Стрелец же!
        Пес нехотя ухнул на пол. Эрвин встал. Джемис храпел, не слышав звука. Эрвин решил не будить его: это вагон императрицы, в коридоре четверка часовых, какая может быть опасность? Убрав меч и отодвинув засов, Эрвин открыл дверь.
        Перед ним стоял лакей в форменной ливрее и шапочке имперских рельсовых дорог. Кисть на шапочке покачивалась в такт с вагоном.
        - Чего вам нужно?
        - Ваша светлость, позвольте предложить: не изволит ли ваша светлость кофе?
        Эрвин поморгал.
        - Вы явились предложить мне кофе?
        - С булочкой, марципаном или шоколадом - на выбор вашей светлости.
        Действительно, лакей держал поднос, на котором имелось все перечисленное.
        - Вы явились предложить мне кофе в третьем часу ночи?!
        - Во втором часу, ваша светлость, - уточнил лакей.
        - Вам не пришло в голову, что я могу спать?
        - Я полагал, что ваша светлость работает ночью над делами государственной важности и будет рад выпить кофе. Ее величество поступает именно так.
        - Моя светлость по ночам спит. Моя светлость превращается в мою злобность, если ее будят.
        - Виноват, ваша светлость. Больше не повторится.
        - Стрелец тоже недоволен вами.
        - Никоим образом не хотел его расстроить! Простите, ваша светлость!
        Лакей откланялся и, наконец, ушел. Эрвин выглянул в коридор: все тихо, слева часовые, справа часовые. Он выпил воды, лег, укрылся. Сон не шел - какой-то мыслительный зуд мешал забыться. Что-то было не так, о чем-то Эрвин не подумал, хотя должен был… Ага, вот о чем: дверь осталась не заперта. Он согнал Стрельца, успевшего вновь запрыгнуть на койку, задвинул засов, вставил меч наискось. Лег, укрылся. Поворочался, ища позу поудобнее. Вроде бы нашел, но тут почувствовал: холодно. Бросил свой плащ поверх одеяла - стало жарко. Ну что за чертовщина?
        Эрвин сел, выпил воды. Поглядел на угольные деревья, скользящие мимо окна. Стал считать их. Вместо того, чтобы навеять сон, счет породил математические упражнения: любопытно, сколько ярдов между соседними стволами? А сколько миль поезд проходит в час? А если перемножить, это ж сколько деревьев ежечасно пролетает мимо окна? А мимо всех окон поезда вместе взятых? Если все пассажиры глядят во все окна, то сколько деревьев в сумме они видят за час?..
        - Хочешь, предложу тебе другую задачку? - альтесса Тревога лизнула Эрвина за ухом. - Что будешь делать со своею проблемой?
        - Может быть, просто займемся любовью? Говорят, ласки зануды помогают уснуть.
        - Я-то зануда? Теперь уж точно - никакой любви, пока не ответишь! Что ты предпримешь? Каким способом выкрутишься?
        - Ты хотела моей дружбы с Мими - вот же, наслаждайся! Я потешил ее тщеславие как только мог, всеми способами, доступными одетому человеку.
        - Минерва - не спасение, а дополнительная угроза. Ты избежал этой опасности, но первая-то никуда не делась. И даже усилилилась - с учетом новых обстоятельств.
        - С учетом обстоя-яятельств… Дорогая, когда ты стала занудой?
        - Если будешь кривлять меня, я не дам тебе уснуть!
        - А я попробую… Обстоя-ааательства…
        Он ощутил удар по затылку. Схватился рывком, стукнулся о столик, призвал холодную тьму. Понял, что случилось: он задремал сидя. Шея расслабилась, голова стукнулась о стену. А в купе почему-то чертовски жарко. Еще недавно было холодно - вот и плащ лежит поверх одеяла. Но теперь жара и духота, что ж за напасть! Нет, это решительно невозможно! Нужно развеяться. Пойду поболтаю с Ионой… Тьфу, откуда Иона? Я в поезде, она в Уэймаре! Ладно, тогда с Аланис… Тьма! Просто пройдусь по вагону. Выпью кофе с булочкой.
        Чтобы придать своей одежде видимость приличия, он завернулся в плащ поверх ночной сорочки и нашел ногой шлепанцы. Такие выдаются пассажирам - очень теплые и мягкие, прямо блаженство, а не обувь. Одна из тех очаровательных черточек, что присущи только лучшим имперским поездам. Внутри шлепанца палец наткнулся на что-то. Эрвин вытряхнул предмет - нечто упало и покатилось по полу, и вдруг с полной ясностью Эрвин вспомнил: он-то уже надевал эту обувь, внутри ничего не было!
        На миг видение вспыхнуло перед глазами: болото, откинутый полог шатра, внутри - смоляная змейка-вдовушка. Эрвин вспрыгнул на койку, зажег свет. На полу лежал стерженек: нечто продолговатое, обернутое бумагой.
        - Что случилось, милорд?
        Джемис уже был на ногах.
        - Нам подбросили вот это.
        Все трое, включая пса, поглядели на стерженек. Он не выглядел ни живым, ни опасным. Сверточек бумаги, перехваченный нитью, а из него торчит зеленый хвостик. Стрелец обнюхал находку и ощерил губу, издав тихий рык. Джемис вынул кинжал, потеребил стерженек - тот не пошевелился. Кайр подцепил находку острием, положил на столик и разрезал нить. Бумага расслабилась, из нее выпал крупный темно-зеленый стручок - будто бобы, да не они. Джемис выплеснул воду и накрыл зеленую штуку чашкой.
        - Вы знаете, что это?
        - Никогда такого не видел, милорд. Точно не горох.
        Надев перчатки, Эрвин осторожно развернул бумагу. С одной стороны виднелись две бурые черты, нанесенные будто запекшейся кровью. От них исходило чувство неясной, сумрачной тревоги. На обороте бумаги значились слова: «Суда быть не должно». И маленький рисунок: мост через речушку.
        * * *
        - Милорд, я сочла, что вам стоит присутствовать при этой беседе. С моей стороны было бы нечестно утаить ее от вас.
        Эрвина разбудил кайр Джемис: «Вас зовет владычица». Еще не очнувшись ото сна, он впопыхах оделся, придал некий вид своей прическе, плеснул в лицо водой - и зашагал в купе ее величества. Отделенный от Минервы кофейным столиком, пристегнутый цепью и охраняемый лазурным офицером, там сидел шут Менсон.
        - Нынешним вечером, милорды, мы прибудем в Фаунтерру. Лорды Палаты потребуют суда над вами, лорд Менсон. Прежде, чем это случится, я хочу…
        Шут был бледен и тощ - костлявей прежнего. Он то и дело подергивался, будто не в силах сидеть спокойно. Глаза нездорово, лихорадочно блестели. На макушке топорщился нелепый трехрогий колпак, бубенцы звякали от качаний вагона.
        - Чего хочешь, величество? Сказать спасибо, что я крякнул племянничка? Расчистил креслице для твоей попки? Так начинай, я благодарррности люблю! От бочки винца не откажусь, парочку красоток тож приму.
        Мими откашлялась.
        - Лорд Менсон, я прошу: прекратите паясничать.
        - Отчего - прррекратить? Я же паяц и есть, вот паясничаю! Бессменный шут владыки - одного, второго, теперь твой. Ты намекни: как тебе шутить-то?
        Эрвин силился разбудить рассудок и осознать, чем грозит эта беседа и как себя вести. Считать ли Менсона убийцей? Не считать? Винить ли в том, что, вероятно, и без него случилось бы?.. Ответы не приходили, перед глазами маячил странный стручок и слова на бумаге.
        - Я прошу вас, милорд, не шутить вовсе. Я позвала вас, чтобы спросить…
        - А помнишь, как ты была Глорррия? - прервал ее Менсон. - Вот потеха-то! Все верррили!
        Мими глубоко вдохнула.
        - Милорд, вы не собьете меня. Я спрошу вас, ибо это очень важно: как умер Адриан? Нет, не виляйте, не прячьтесь в сарказме. Я знаю, вы дорожили им, были преданы… И вот он умер подле вас, говорят даже - по вашей вине. Я должна понять, я заслуживаю ответа… Как это случилось?
        - Сама знаешь, уже сказано: взял ножик и тыкнул.
        Шут глянул ей в лицо нагло, с вызовом. Мими не моргнула.
        - Я ничего не знаю. И не хочу знать ничего, кроме правды. Не могли же вы так просто… Нет, не вы, не его. Кто-то другой - скажите мне, кто! А если все же вы - почему, какой цели ради? Что могло стоить его жизни?!
        «Суда быть не должно», - думал Эрвин, пробуждаясь. Положим, и не будет. Мими может помиловать его в обмен на правду. А какова она, правда-то? Менсон ее знает?
        - Если так уж хочешь знать, - буркнул шут, - то я его не убивал.
        - Вы же только что сказали!..
        - Что сказал? Ножиком-то, да? Не, это шутка. Не резал я его - он же не колбаса, чтобы ножиком.
        - Милорд!.. - боль зазвучала в ее голосе. - Как вы можете?! Вы говорили: «Колпак и корона дружны». Вы с ним вместе воевать пошли, хотя и не солдат! Как смеете вы шутить над его смертью?
        - Да не над ним… - Менсон отвел глаза, но лишь на миг. - Над собой я шучу, величество. Могла бы понять. А Адриан был хоррроший.
        - Так это не вы убили его?
        - Как тут понять? Пррраматерей спроси, они знают…
        Мира беспомощно подалась к Эрвину:
        - Милорд, умоляю, помогите!..
        Помочь? То есть - помочь выспросить у Менсона, что он видел? А если видел, кто обрушил мост? Выложит это сейчас - и что будет? Рухнет наш вчера слепленный союз с Минервой. Снова интриги, закулисье - это мелочь, видали. В Палате шум, галдеж: Ориджин нарушил законы войны. Позор Первой Зиме, Север лицом в грязь!.. Скверно, стыдно, не вовремя. И Аланис…
        Но вот что странно: «Суда быть не должно». А кому есть дело? Кому хуже от этого суда, кроме меня и Аланис? От стручка веяло Дарквотером. Леди-во-Тьме хочет не допустить суда? Зачем тогда привезла Менсона? И зачем шлет предупреждение мне, агатовцу? Что происходит, тьма сожри?!
        - Милорд, ну что же вы молчите?! Ужели не поможете мне?
        Эрвин откашлялся. В горле почему-то стоял ком.
        - Знаете, лорд Менсон… Мне было шесть, когда я впервые попал в столицу. Великий герцог Десмонд представил меня двору, надеясь в будущем сделать своим голосом в Палате. Я увидел владыку Телуриана в самом зените славы, хитроумную императрицу Ингрид, блестящего принца Адриана… Знаете, кто потряс меня больше всех из императорской семьи? Вы, милорд. То был третий год пытки эхиотой, и вы еще сражались… Мне шестилетнему невозможно было постичь, чего стоила эта борьба. Но даже те крохи, что я понял… Я спросил отца о вас, о заговоре, надеясь услышать нечто… Нечто чудовищное, настолько порочащее вас, что восстановит во мне веру в справедливость. Надеялся узнать, что лишь законченный подлец может заслужить такую пытку. Отец ответил - дословно помню: «Шутовской заговор был битвой харизмы против расчета. Харизма потерпела поражение».
        Эрвин умолк. Менсон не вставил очередную скабрезность. С ним творилось что-то… Словно низкие тучи несутся по небу, и вот-вот хлынет дождь.
        - Я хочу отпустить вас, лорд Менсон. Вы с лихвой расплатились за любое убийство. Я приведу лекарей, они осмотрят вас, вы пожуете бороду, скажете про пчелку и цветочек. Вас признают безумцем и согласно заветам Праматери Юмин избавят от ответственности. Вы будете жить под наблюдением лекарей - но где угодно и как угодно. Вы ничего не должны Короне. Все оплачено.
        Глаза Менсона превратились в бездонные черные колодцы.
        - Не смей врать, волчонок.
        - Я не лгу. То есть, лгу очень часто, но не сейчас.
        - Но ты хочешь… оплаты?
        - Совсем малой: всего лишь правды. Дайте владычице то, чего она просит: расскажите, как все было. Кто, как и зачем убил владыку.
        Менсон плюнул на чайный столик.
        - Значит, хотите пррризнания. Я, значит, раскаюсь, а вы меня помилуете и чего-нибудь забавное устроите со мною. Хорошая шутка. Мой бррратец такую провернул.
        Эрвин глянул на Мими и заговорил, поймав легкий ее кивок:
        - Вы не поняли, милорд. Скажите нам наедине, сейчас. Никаких подписей, никаких улик. Что бы вы ни сказали, мы не подвергнем вас никаким унижениям. Просто откройте нам правду.
        - И я буду оправдан?
        - Согласно заветам Юмин.
        - И суда не будет?
        - Только формальный.
        - Но меня признают безумцем?
        - Вряд ли есть иной надежный способ оправдать вас. Но какая беда? Двадцать лет вся столица считает вас блаженным. Неужто не привыкли?
        Менсон поскреб бородку, посмотрел в окно, за которым среди изумрудных полей торчал серою громадой чей-то замок. Был он стар и, судя по отсутствию флагов, давненько покинут. Неуместной своею мрачностью он выделялся из безмятежного пейзажа и тянул к себе взгляды. Казалось, он - один из камней, на которых стоит подлунный мир.
        - Ты говоришь, харизма против расчета… Х-хорошо сказано.
        - Просто ответьте «да», милорд.
        Шут отбросил жалкую бороденку, расправил плечи.
        - Нет, волчонок. Я пойду на суд.
        - В каком смысле?
        - Если какой-нибудь пес считает, что я мог по своей воле взять и убить Адриана - пусть попробует это доказать. А если не сможет, то пусть убирается под хвост к Темному Идо!
        - Но у вас нет шансов в суде. Владычица не желает вас казнить, но ей придется, если суд приговорит!
        Менсон поднялся и резким движением стряхнул с головы колпак.
        - Думаешь, харизму это испугает?
        * * *
        Эрвин не успел обдумать случившееся - да и когда? Они с Минервой, ошарашенные, только и смогли, что молча допить кофе. Затем Эрвин вернулся в купе, где кайр Джемис вручил ему кусок хлеба и куриную ножку:
        - Подкрепитесь, милорд. Вас приглашают на обед.
        - Мне одному слышится парадокс в этих словах?
        - Уточню, милорд: вас зовут на обед к болотникам.
        Эрвин проглотил хлеб и мясо, запил водою. Немного подумал и - возможно, то не было лучшим решением - взял с собою чашку, накрытую блюдцем. Внутри нее по-прежнему лежал тот диковинный стручок.
        В тамбуре их с Джемисом встретил асассин - тот особенный, что плыл в одной лодке с королевой. Прочих ему подобных выселили в третий поезд, но этого Леди-во-Тьме оставила при себе. Джемис кивнул ему, асассин молча повел гостей за собою. Неприятная была у него походка: на полусогнутых, украдкою, звериная.
        А в императорских покоях царила благодать. За роскошно накрытым столом восседали Леди-во-Тьме и Франциск-Илиан, увлеченные беседою. Когда Эрвин вошел, лица обоих озарились улыбками.
        - Наши приветствия, милорд. Вы подарили нам счастье, приняв приглашение, и осчастливите вдвойне, разделив с нами трапезу.
        - Благодарю, ваше величество, я не голоден. Я поздно позавтракал или рано пообедал - возможно двойное толкование.
        - В таком случае, мы присоединимся к вам.
        Болотница и пророк вместе поднялись, как по команде, и перешли к малому столику, на котором было лишь вино, бокалы и одинокий цветок. Лакеи ринулись убирать большой стол, но Леди-во-Тьме хлопнула в ладоши:
        - Не нужно суеты. После.
        Комната мигом опустела, лишь два телохранителя остались подле лордов.
        - Прошу и вас, - сказала старуха асассину. Тот скользнул, вытек в коридор.
        - Джемис, будьте добры, - попросил Эрвин. По правде, он не чувствовал желания остаться без защиты. Тревога, похожая на те две бурые полоски на бумаге, росла в его душе.
        - Я за дверью, милорд, - сказал кайр и вышел.
        Франциск-Илиан любезно предложил Эрвину кресло. Тот сел, поставил перед собою чашку, накрытую блюдцем.
        - Вы принесли собственный чай? Любопытный северный обычай. Признаюсь, в Шиммери так не делается.
        - Ваше величество, - Эрвин не назвал Леди-во-Тьме по имени, но знал, она поймет, - нынешней ночью я получил странный подарок. Буду весьма признателен, если выскажете мнение о нем.
        Сухая ладонь королевы протянулась к чашке, огладила ее, легла сверху на блюдце.
        - Милорд, для меня радость - помочь вам. Но с вашего позволения, пока оставим это. Скажите, что вы думаете о моем цветке?
        Не прикасаясь к растению, Эрвин нагнулся ближе, присмотрелся - и ахнул от удивления. Цветок имел невероятный окрас. Три лепестка: черный, красный и синий.
        - Он поразителен, ваше величество!
        - Это одна из жемчужин моего цветника, милорд. Он создан так недавно, что еще не получил названия. Хочу, чтобы он украшал ваш дом.
        - Благодарю, ваше величество.
        - Он носит одежды северного дворянства, о также и цвета Блистательной Династии. Мне видится это добрым знаком. Кроме того, он показывает, что нет невозможных сочетаний в подлунном мире. Самые нежданные сущности могут слиться в одном соцветии.
        Тревога усилилась, когда Эрвин уловил намек.
        - Ваше величество, позвольте спросить: отчего владычица Минерва не приглашена на нашу встречу?
        Вместо ответа Леди-во-Тьме погладила цветок. Точность движений поражала: слепая королева обвела пальцем самый край лепестков, не согнув, не заломив ни один.
        Заговорил шиммериец:
        - Лорд Эрвин, мы были приятно удивлены той игрою, которую вы предложили вчера. Мы поняли, что выдумка принадлежит именно вам, а не владычице. Идея очень изящна. Ваш намек был столь же тонок, сколь и красноречив: вы не станете играть в намеки, а будете говорить только прямо - либо никак. Ваша позиция достойна уважения.
        - Благодарю вас, - Эрвин не мог отвести взгляда от пальца Леди-во-Тьме: он все еще гладил краешек лепестка с почти любовною нежностью.
        - Для нас, милорд, будет большим удовольствием поговорить с вами на вашем языке прямоты и благородства. Мы выскажем наши мысли без прикрас и намеков.
        Франциск-Илиан сделал паузу, чтобы наполнить три бокала. Эрвин не притронулся к посуде.
        - Я жду с нетерпением, ваше величество.
        Пророк выпил вино. Чуткая ладонь Леди-во-Тьме легла на хрусталь - и замерла, будто впитывая вкус кончиками пальцев.
        - Лорд Эрвин, - сказал шиммериец, - к великому сожалению, мы не видим будущего за ее величеством Минервой. Она мягка, подвержена слабостям, неуместно тщеславна, излишне поблажлива к себе самой. Мы верим, что государство требует правителя более твердого, чем ее величество.
        Если и были мысли в голове Эрвина - они умерли от слов пророка. Все, что мог теперь герцог Ориджин, - выпученными глазами глядеть на шиммерийского короля. А тот продолжал:
        - Если ее величество мирно отойдет на Звезду вследствие хвори, поражающей легкие, - никто не будет удивлен, ведь леди-мать ее величества погибла от чахотки. Лорд Менсон с равным успехом может как лишиться головы по приговору суда, так и быть признан безумцем и выслан на дальние окраины. Мы находим предпочтительным второе - это не создаст лишнего шума, какой будет сопутствовать судебному процессу. Также допустима и смерть лорда Менсона вследствие трагического случая при движении поезда.
        - И трон унаследует… Леди-во-Тьме?
        - Совершенно верно, милорд. Ее величество Маделин займет престол и совершит правление Империей в течение стольких лет, сколько ей отпущено. Когда Ульяна Печальная уведет ее величество, трон достанется вам, милорд. Тем самым вы получите вознаграждение за вашу благосклонность ко всем описанным выше событиям. Для придания законности такому ходу престолонаследия ее величество Маделин окажет милость своей дочери Мирей и позволит вернуться в земли Полариса. Леди Мирей вступит в брак с вами, милорд, что и гарантирует ваше воцарение как императора. Также от вас потребуется крохотная услуга в мою пользу. Мой сын Гектор, вероятно, не выкажет желания вернуть мне законную власть в Шиммери. Я прошу вас убедить его любыми доступными вам способами.
        Эрвин обнаружил, что забыл дышать. Хватил воздуха разинутым ртом, похлопал глазами.
        - Вы предлагаете мне… устранить Минерву?
        - Вполне достаточно будет, если вы просто не окажете вмешательства, а после ее ухода проявите подобающую печаль и воздержитесь от лишнего интереса.
        - Мои войска…
        - Будут в высшей степени полезны как в столице, так и в Лаэме. Мы будем признательны, если вы сочтете возможным разделить их на два корпуса.
        - Тьма…
        Тихий голос Леди-во-Тьме влился в беседу:
        - Тьма остается позади, милорд. Империя, подобно древу, растет ввысь, устремляясь к свету. Мы не видим пользы в многовластии дворянства: один садовник взрастит великий сад, семеро садовников погубят его. Но и рубящие взмахи дровосека, какие совершал Адриан, дают скорбные результаты. Мы одобряем ваше стремление возродить Палату Представителей. Вы обеспечите предсказуемость решений Ориджина, Нортвуда, Шейланда и Южного Пути, мы же возьмем на себя Земли Короны, Шиммери, Дарквотер и Литленд. Таким образом, принятие любых законов будет предопределено, а в наших руках соберется должный уровень власти. Мы оставим в наследие детям и внукам цветущий ухоженный сад, а не разнотравье сорняков.
        Эрвин с трудом восстановил дыхание. Чуть не хлебнул вина - до того пересохло во рту. Спохватился, отставил бокал, облизал губы шершавым языком.
        - И ч… чего вы ожидаете от меня?
        - Простого согласия, милорд. Мы верим в ваш ум и дальновидность.
        И вот теперь - как странно, что лишь теперь - он вспомнил о Кукловоде. Леди-во-Тьме хочет носить корону до своей смерти. Как же удачно для нее будет - не умереть никогда! Легко и просто, без новой войны, без риска. Всего один сговор, два убийства - и все цели достигнуты: вечная жизнь, вечная власть. Почему он раньше не подозревал болотницу?!
        - Отчего вы молчите, милорд?
        - Простите, что промедлил с ответом. Вы же знаете: я родился вторым сыном и не имел надежды править Первой Зимою. Мой брат Рихард был гордостью Севера, кайром из кайров, любой отряд пошел бы за ним на смерть. А я мог мечтать, наибольшее, о месте посла Ориджинов в столице. Всего год назад - даже меньше! - я стал герцогом. Теперь вы предлагаете… сложно даже поверить… не просто корону, а корону с абсолютной властью, невиданной со времен Вильгельма! Вы должны понять мое замешательство и быть снисходительны.
        - Конечно, милорд! Мы понимаем и не торопим.
        - Я признаю, господа, что ваше предложение очень заманчиво, - он перевел дух, - и мне стоит больших трудов сказать следующее. Провалитесь вы оба во тьму!
        Он поднялся на ноги, отшвырнув стул.
        - Коль вы снизошли до прямоты, то и я скажу прямо. Если Минерва Стагфорт или Гектор Шиммерийский, или кто-либо еще из моих друзей внезапно захворают легкими или чем-нибудь другим - я изрублю в мелкую капусту и вас двоих, и вашу болотную шваль. С этой минуты, господа, хорошенько молитесь за здравие всех северян и всех их друзей. Всего доброго.
        Эрвин шагнул к двери, а Леди-во-Тьме неожиданно громко, надрывно закашлялась. Он невольно обернулся, болотница зажала рот ладонью и подавила приступ.
        - Милорд, - сказала она очень тихо, - вас интересовало содержимое чашки.
        - Более не интересует. Оставьте себе.
        - Отчего же, позвольте взглянуть…
        Леди-во-Тьме без промаха вытянула руку и сняла блюдце, и волосы зашевелились на голове Эрвина. В чашке ворочалось нечто живое!
        В одну секунду случилось несколько событий: Эрвин попятился, спиною вжался в дверь; Франциск-Илиан закричал, вырвал блюдце у королевы, со звоном накрыл чашку; Леди-во-Тьме взорвалась кашлем. Что-то булькнуло в ее груди, кашель сменился рвотным спазмом, изо рта королевы брызнула на стол черная жидкость.
        - Святые боги! - завопил пророк и отпрыгнул в сторону.
        Исторгнув еще глоток черной дряни, Леди-во-Тьме вздрогнула всем телом и завалилась набок.
        Дверь распахнулась за спиною Эрвина. Одномоментно в купе ворвались Джемис и жало криболы. Кайр оттеснил лорда в сторону, закрыл собою, выхватил кинжал. Асассин метнулся к госпоже, подхватил ее голову, шмыгая по-собачьи стал нюхать дыхание. Пророк вскричал, тыча пальцем в чашку:
        - Там семя! Семя!
        - Оно вырвалось?
        - Кажется, нет!
        - Пойдите прочь, - бросил асассин северянам.
        Эрвин сам не помнил, как оказался в коридоре, а затем - в своем вагоне. Часовой гвардеец выпучил глаза:
        - Милорд, что случилось?!
        - Тревога! Леди-во-Тьме отравлена!
        * * *
        На вокзале Фаунтерры собралось море. Видано ли дело: в столицу одним поездом прибывают три короля! А вдобавок настоящие шаваны и всамделишние жала криболы. Какой зевака откажется посмотреть?
        Все четыре перрона кишели народом. Толпу теснило двойное оцепление: констебли держали людей подальше от рельсов; гвардейцы не давали подойти к королевским вагонам. По центру цепи величаво высилась над толпою пара всадников: шериф Фаунтерры и леди-бургомистр. Вот кого не хватало для счастья!
        Поезда - зло, - думал Эрвин, ступив на перрон и чуть не оглохнув от шума. Только в поезде могло случиться столько дряни за одни неполные сутки! Дрянь случается, конечно, сплошь и рядом, но в поезде она особенно сконцентрирована. Состав - это пузырек с эссенцией хаоса. И ведь что самое приятное: сейчас старуху вынесут прямо посреди толпы! Или мертвую, или еще живую - не поймешь, что хуже. Мертвая - кошмар. Гостья и родственница самой владычицы убита в вагоне императорского поезда! Законы гостеприимства растоптаны, Дарквотеру впору объявить Короне войну! Но живая старуха, чего доброго, кашлянет на кого-нибудь этой черной слизью. Страшно представить, какая поднимется паника! Зараза, неведомый мор! Все тысячи зевак бросятся наутек по головам друг друга… Поезда - погибель людская.
        Эрвин решительно зашагал к Аланис с шерифом.
        - Милый Эрвин, приятен ли был ваш визит в летний дворец?
        Сарказм в ее голосе слышался даже сквозь гул толпы. Эрвин коротко кивнул ей и обратился к шерифу:
        - Можете убрать толпу?
        - Изволите видеть, милорд: проход вполне имеется. Оцеплена дорога от центра перрона сквозь арку вокзала прямо на площадь, а там ждут кареты. Все обустроено!
        - Не сделать проход, а убрать толпу! Всю полностью!
        Шериф усмехнулся с понимающим видом, пошевелил губами, будто читал заклинание, потом картинно взмахнул рукой:
        - Толпа, изыйди! …Сделано, милорд.
        - Я не шучу, тьма сожри! Я похож на того, кто шутит?! Толпа представляет опасность! Может возникнуть паника.
        - Отчего вдруг?
        - Леди-во-Тьме нездорова. Уберите чертовых зевак!
        - Гм… ваша светлость, для этого недостаточно людей. Моих сил хватает только на сдерживание.
        - Я могу задержать высадку и прислать вам помощь.
        - Кайров, ваша светлость?.. - шериф обоснованно нахмурился. - Тогда паника точно возникнет.
        Эрвин снова призвал холодную тьму. Из вагонов показались первые болотники. Решать нужно было немедленно.
        - Как можно больше расширьте проход. Вдоль прохода раздайте оцеплению щиты, пусть держат их повыше. Чем меньше люди рассмотрят болотницу - тем лучше.
        - Так точно, милорд. Позвольте предложить: если владычица выйдет раньше и на площади заговорит с людьми, большинство будет смотреть на нее.
        - Верно. Кайр Джемис, передайте Минерве эту идею.
        - Ее величество спросит: что ей, собственно, говорить?
        - Фаунтерра - лучший город на свете, она счастлива вернуться и хочет обнять всех вокруг. В таком духе - минут пять, пока старуху уложат в экипаж.
        - Да, милорд.
        Джемис ринулся к вагону сквозь ряды выходящих оттуда гвардейцев.
        Кто-то кашлянул за спиной Эрвина - судя по интонации, уже не в первый раз. Он оглянулся, увидел Деда с неизменным Внучком и Вороном.
        - Рады вашему возвращению, милорд. Когда герцог находится в одном месте, его герцогство в другом, а его армия в третьем, то это нарушает природный порядок вещей и конфузит умы.
        Дед говорил так невозмутимо, будто сидел вечерком у камина, а не стоял посреди толпы. Эрвину стало спокойней.
        - Отойдемте на два шага, нужно посовещаться.
        Шум стоял такой, что за два шага никто чужой уже не мог их слышать.
        - В поезде случился конфуз, господа.
        - Виноват, что перебиваю, милорд, - вмешался Ворон. - Вы обещали назначить меня главой протекции. Чтобы правильнее вам посоветовать, хорошо бы мне знать, я даю совет как Ворон Короны или простой Ворон?
        Дед кивком подтвердил: да, это возможно.
        - Да, вы снова Ворон Короны. Протекция ваша. Принимайте сразу два дела. Шут Менсон воскрес и хочет попасть под суд.
        - Виноват, милорд?.. Как так?..
        - Второе дело еще забавней: Леди-во-Тьме отравили.
        - Насмерть?
        - Когда я покидал вагон, была жива. Надолго ли…
        - Вином? За…
        Голос Ворона потонул в криках: ее величество Минерва сошла на перрон. Растерявшись, она замерла, потом спохватилась, начала говорить прямо здесь - у дверей вагона. Эрвин схватился за голову. К счастью, пытаясь услышать владычицу, толпа притихла. В тишине Минерва вернула трезвость мысли и поняла свою ошибку:
        - Я безумно рада вернуться в любимый город, но перрон - не место для долгих речей. Я скажу еще несколько слов на площади, кто желает услышать меня - прошу…
        В окружении лазурных она зашагала на площадь, толпа колыхнулась следом, около вагонов стало легче дышать.
        - Я спрашиваю, милорд, - повторил Ворон, - королеву отравили вином? Это случилось за обедом? Кто присутствовал?
        - За обедом, только никто не ел. Я отказался, королева и король из вежливости тоже не стали. Они пили вино… или нет, не помню… кажется, пил король, а королева только гладила бокал. Можно отравиться от касания пальцем?
        - Милорд, там был кто-то кроме вас троих?
        - Вначале прислуживали лакеи, но Леди-во-Тьме их прогнала. Когда ей стало худо, были только мы.
        - Кто наливал?
        - Франциск-Илиан. И там было еще одно… какая-то болотная тварь в чашке…
        - Простите?..
        - Она была похожа на стручок, лежала в чашке под блюдцем. Но потом блюдце сняли и оказалось, из стручка что-то родилось… вылупилось… Что-то мерзкое, я не успел рассмотреть.
        - Оно укусило королеву?
        - Кажется, нет. Но могу ошибаться - я смотрел всего секунду.
        - Откуда взялась эта тварь?
        - Хм… как бы сказать… я принес ее.
        - Вы, милорд?..
        Новый всплеск шума прервал диалог. На перрон вышел Франциск-Илиан. Несмотря на скромное одеяние, многие в толпе узнали его.
        - Что вам снилось, премудрый?.. Что вы видели во сне?..
        С крохотною свитой из восьми человек шиммериец двинулся на площадь, оттянув еще часть толпы. Тогда из вагона вынесли королеву. Ее носилки были накрыты шатром; с великими трудами это сооружение протиснулось в двери. Но на перроне пошло проще: самые дюжие из болотников положили носилки на плечи, и Леди-во-Тьме въехала в Фаунтерру, величаво возвышаясь над толпою, укрытая от праздных взглядов бархатной завесой. Очевидно, она была жива: труп несли бы иначе.
        - Лорд Ориджин…
        Племянник королевы подошел к Эрвину, вместе с ним - жало криболы.
        - Лорд Эммон, каково состояние ее величества?
        - Леди-во-Тьме в сознании, но состояние плачевно. К несчастью, в ее возрасте любая хворь тяжела.
        - Хворь?..
        - Мы имели недостаточно времени, чтобы распознать ее. Верю, что за день наблюдений наши лекари определят вид хвори. Пока даем королеве укрепляющие снадобья, чтобы поддержать ее силы.
        - Лорд Эммон, я не хочу расстраивать вас, но то, что я видел, напоминало яд, а не хворь.
        - Вещи редко являются именно тем, чем кажутся. Ее величество сказала, что страдает от хвори. Я не сомневаюсь в ее словах.
        Эрвин развел руками, отказавшись от спора.
        - Как пожелаете, милорд. Во дворце мы предоставим ее величеству лучших лекарей.
        - Простите, лорд Ориджин, ваша забота напрасна. Личные лекари позаботятся о ее величестве. Мы разместимся в имении ее величества на левом берегу Ханая, не во дворце.
        - И я, и владычица Минерва будем расстроены таким решением. Дворец Пера и Меча к услугам Леди-во-Тьме. Он комфортнее и безопаснее любого имения.
        Эммон Дарклин помедлил с ответом.
        - Милорд, простите меня, но именно в безопасности и состоит причина. Какова бы ни была хворь ее величества, вы принесли к обеденному столу семя корзо. Если вы или ваши вассалы приносят к трапезе подобные подарки, то ее величеству, простите великодушно, будет спокойней в своем поместье.
        - Милорд, это недоразумение! Я даже не знаю, что такое это семя! Я лишь хотел спросить Леди-во-Тьме…
        Дарклин поклонился:
        - Убежден, что ее величество охотно ответит на все ваши вопросы, едва поправится. Но - в письменном виде. Хворая нуждается в покое и уединении. Явление северян может нарушить ее хрупкий покой. Будьте так добры, войдите в наше положение и не тревожьте королеву визитами.
        * * *
        Что любопытно: из леди Аланис вышел довольно неплохой бургомистр.
        Эрвин отдал ей это место по двум причинам. Во-первых, на тот момент он полностью доверял Аланис. Во-вторых, ее нужно было занять чем-нибудь, пока она не затеяла гражданскую войну. Потом угроза смуты ослабла: при помощи Эрвина, Галлард и Аланис Альмера достигли некоего подобия мира. Дядя считался наместником племянницы и правил герцогством от ее имени; племянница получала огромное денежное содержание и гарантию власти после смерти дяди. Ни одного из двоих условия договора не устраивали в полной мере, но и не ущемляли аж настолько, чтобы затеять войну в ближайшем будущем (тем более, что исход этой войны был отнюдь не очевиден). Временно удовлетворившись, Аланис взялась за Фаунтерру.
        Исконно столичный бургомистр был ставленником императора. Городской совет, собранный из старейшин цехов и гильдий, защищал интересы мещан, но бургомистры всегда стояли за благо Короны. Потому любое серьезное решение в магистрате принималось с боями, исходная идея либо переиначивалась до неузнаваемости, либо урезалась вполовину - лишь тогда старейшины и бургомистр приходили к согласию. При Аланис все пошло иначе.
        Никогда прежде градоправителем не становилась столь знатная персона. Когда герцогиня Альмера впервые явилась в магистрат, старейшины оробели до немоты. Но вскоре они с удивлением обнаружили: договориться с миледи намного проще, чем с ее предшественником. Аланис мало заботилась интересами Короны, к тому же, считала унизительным для себя долго спорить и торговаться. Если идея казалась миледи мало-мальски разумной - она соглашалась. Проход для торговых судов под Дворцовым мостом? Почему бы и нет? Мост же подъемный, не стоять же механизму без дела. (Тридцать лет купцы клянчили у императоров право ходить под этим мостом и получали отказ: нечего плавать перед фасадом дворца, пускай обходят остров с тыла.) Создать вторую гильдию булочников?.. А что, еще не создана?! Так создать немедля! В Алеридане четыре булочных гильдии - люди любят сладости, казна любит налоги. (Пятнадцать лет старейшина единственной гильдии удерживал монополию за счет взяток, хитростей и дальнего родства с министром финансов.) Запретить бродячим актерам выступать в городе?.. Этот вопрос не решался уже полвека. Образованные мещане
ненавидели пришлых комедиантов за грубость, шум и грязь; но чернь обожала вульгарные зрелища, а императоры в мелочах потакали черни, чтобы снизить опасность бунтов. К тому же, вокруг Фаунтерры нет стен - как, собственно, не пустить актеров в город?.. Здесь леди-бургомистр неожиданно поспорила с мещанами: актеры - это же весело, пускай будут! Старейшины еще не знали, что герцогиня наделена простым чувством юмора и сама не прочь развлечься уличными зрелищами. Узнав, сменили подход: ладно, пускай дают представления, но платят большой налог. С этим миледи охотно согласилась: если актеры смешные, то получат много монеток и легко уплатят подать; а если не смешные, то такие нам не нужны.
        Так что, несмотря на родовитость, герцогиня Альмера во многом шла навстречу старейшинам. Но когда все же настаивала на своем - делала это так властно, что совет не смел голосовать против. Решение быстро претворялось в жизнь: миледи просто высказывала свою волю, и старейшины хотя имели право вето, но не решались им воспользоваться. Так, миледи сочла, что пожарная служба в столице недостаточна. Не мудрено, если первым же днем в магистрате Аланис увидела пожар: сгорела башмачная через площадь. Старейшины было возразили, что большинство зданий в Фаунтерре - каменные, а значит, пожар не разлетится по всей улице. Ну, сгорит один дом - так это забота его хозяина, а не всего города, верно же, миледи? Пусть каждый сам следит за своей печкой - лучше так, чем увеличивать налоги… Аланис слушала-слушала, а затем плеснула масла из лампы прямо на стол совещаний. Вспыхнуло так, что любо-дорого: с треском, с искрами. Половина разбежалась в ужасе, остальные стали сбивать пламя сюртуками и заливать чаем. Погасили, продолжили совещание, черные от сажи. Мещане не успели оглянуться, как по городу уже росли пожарные
каланчи, а в телегах с водяными бочками разъезжали плечистые парни в блестящих шлемах и красных куртках (барышни заглядывались на них - чуть не выпадали из окон).
        Затем - городской поезд: маленькие искровые вагончики. Миледи сказала: в Алеридане есть уже давно, а Фаунтерра - будто захолустье, вся ездит на лошадках! Против этих треклятых вагончиков боролась и гильдия извозчиков (боясь конкуренции), и гильдия дорожных строителей (чтобы не перестилать мостовые), и гильдия искровых механиков (якобы плотины и так перегружены, искровой силы не хватит). Аланис усадила весь совет старейшин в экспресс и отправила в Алеридан. Мастера должны были проехать через город туда и обратно: туда - в вагончике, обратно - на санях. Завтра вернуться и изложить впечатления - и пусть хоть один враль скажет, что сани быстрее или удобнее! Лгунов не нашлось, все смирились с вагончиком. Не хватает искровой силы? Будем отключать по улице на один час в сутки - высвободим искру.
        Наконец, полиция. Это уж была явная прихоть миледи: дескать, в столице мало констеблей. Точнее, по числу их вполне довольно, но якобы они хилы, тупы и плохо вооружены. Против этого старейшины восстали единодушно: констебли - не книжники, чтобы блистать умом, и не рыцари, чтоб носить мечи. И сила им большая не нужна: ворье в любом случае боится полиции, да ворья и стало поменьше с тех пор, как Бэкфилд штурмовал дворец. Так что же, миледи ошибается? Ну, не совсем ошибается, но немного путает: миледи желает иметь свою армию, а полиция - это ж не войско, она совершенно для других задач… Аланис привела в магистрат двух констеблей и разбойника из темницы. Сказала: поколотишь этих двоих голыми руками - отпущу на свободу. Он и поколотил, да как зрелищно! Когда оба уже валялись, отнял у одного дубинку, ею добавил. Потом спросил: миледи, хотите, еще кого-нибудь отделаю - вон того пузана, например? И указал на старейшину виноделов. Разбойник вроде как пошутил, но засмеялись почему-то только двое: герцогиня Аланис и шериф Фаунтерры. Разбойника отпустили, как было обещано, а миледи с шерифом сдружились на
почве сходного чувства юмора. Вместе они легко взнуздали магистрат: одним прекрасным днем выкатили для городских констеблей полсотни бочек вина. На следующий день город остался без полиции. А еще через день магистрат принял увеличенный налог в пользу полиции и улучшенную амуницию, и новый набор рекрутов. Аланис получила пусть не войско, но батальон крепких парней, готовых колотить кого угодно по ее приказу. Против рыцарей Галларда это не значило ничего, но в столице воцарился полный порядок - и власть герцогини.
        Эрвин шутил, теребя пальцами ее локоны:
        - Вы - прирожденный градоправитель, миледи. С мещанами живете душа в душу, понимаете с полуслова!
        Она находила ответную колкость, он дразнил, она деланно злилась, и перепалка быстро превращалась в любовную игру. Потом, нежась в объятиях Эрвина, она мурлыкала:
        - Не хочу гор-род, хочу гер-рцогство…
        Всякий раз, когда они засыпали вместе, Аланис говорила это. Эрвин видел, что ее жалоба - больше дань ритуалу. Аланис даже не ждала от Эрвина ответа, просто привычно капризничала. Впервые в жизни она получила реальную власть - пускай только над городом, но ощутимую и весомую. До поры эта власть насыщала аппетиты Аланис. Со временем она захочет большего, но к тому времени Кукловод будет пойман, а Галлард, возможно, мертв, и все проблемы решатся…
        Одним мартовским днем из Алеридана пришло известие: приарх обручился с Лаурой Фарвей, внучкой правителя Надежды. Эрвин принял это спокойно, Аланис взбеленилась.
        - Подонок родит наследника! Дрянной гаденыш будет внуком Фарвеев, Надежда выступит на стороне Галларда! Нужно придушить змею в зародыше. Сейчас!
        На полном серьезе Аланис начала искать контактов с гильдией асассинов.
        - Мерзавка должна сдохнуть, а за нею и Галлард!
        Впервые Эрвин ощутил к Аланис нечто вроде отвращения.
        - Миледи, надеюсь, вы шутите. Вы пошлете шпиона зарезать девчонку?..
        - Именно это и сделаю! От вас не дождешься помощи, а я устала терпеть!
        - Во-первых, гильдии асассинов не связываются с выходцами Великих Домов. Они стараются не трогать тех, чья родня может истребить под корень всю гильдию. Во-вторых… вам не противно, миледи?
        Аланис помедлила. Эрвин видел: она чувствует полную свою правоту, но дорожит его мнением, потому колеблется. Аланис выбрала ложь:
        - Простите, милорд, я сказала сгоряча. Чувства улеглись, и я овладела собою.
        Немногим позже случилась история со Знахаркой. Эрвин пришел в бешенство от того, как глупо Иона и Аланис рискнули собою, да еще и сорвали его планы. Когда ярость улеглась, Эрвин заметил менее яркую, но более опасную деталь: Аланис шепталась с посланницей Кукловода.
        - Миледи… - Эрвин поцеловал шрам на ее щеке, чтобы правильно выразить свои чувства. - Мы с вами рука об руку прошли идову тьму, каждый день рисковали головами, умирали от усталости… Я очень хочу доверять вам. Даже не знаю, как вам не доверять после такого. Очень сложно сомневаться в вас, и я не хочу этому учиться. Помогите мне. Что вам сказала Знахарка?
        Аланис промедлила. Эрвин добавил:
        - Я знаю, что вам предложил Кукловод: конечно, вернуть красоту. Но что он попросил взамен?
        - Знахарка не успела окончить. Явились кайры, она убежала, так и не назвав цену.
        Аланис принялась целовать его. Было очень странное чувство: Эрвину порою случалось лгать женщинам, но не доводилось делить постель с тою, кто лжет ему. Это было так, будто внутри знакомого тела подменили душу.
        Утром альтесса-тревога проснулась раньше леди Аланис и зашептала на ухо Эрвину:
        - Тебе стоит установить за нею слежку. И больше не пей с нею из одного кубка, и, знаешь, лучше не целуй никуда, кроме губ. Есть яды, которые можно без риска нанести на кожу, но когда язык коснется…
        Эрвин оттолкнул призрачную любовницу. Мимолетно отметил, что Тревога изменила внешность: убрала у себя малейшие черты сходства с Аланис.
        - Это отвратительно, - сказал Эрвин.
        - Это безопасно, - сказала Тревога.
        - Я делал множество опасных вещей, но никогда - такое, что будет противно вспомнить.
        И вот нынче, в день побед хаоса над порядком, леди Аланис Альмера ждала Эрвина в его покоях, чтобы сказать с холодной прямотою:
        - Милорд, нам нужно убрать этого человека.
        Эрвин растерялся, начал было:
        - Нынче в поезде Леди-во-Тьме…
        Аланис прервала:
        - Меня не заботит старая болотница. По какой-то причине шиммериец отравил ее - южные интриги, мне нет до них дела. Воскресший Менсон - вот кто опасен. Он должен вернуться в могилу, из которой восстал.
        - И чем же он опасен?
        - Он был в идовом поезде, он все видел! Суд станет задавать вопросы, и не только шуту, а всем свидетелям. Они могут проболтаться…
        - О чем, интересно?
        Она зашипела, как змея:
        - Вы насмехаетесь надо мной? Сами знаете лучше всех! Кроме Адриана, в поезде было триста человек. Большинство - гвардейцы, дворяне. У каждого - знатная родня. Они захотят с нами расквитаться! Вспомнят идиотский кодекс войны юлианиных времен, там сказано…
        Эрвин не нуждался в напоминании. Военными действиями считаются вооруженные стычки между воинами на службе враждующих лордов, происходящие в землях одного из враждующих лордов. Умерщвление человека человеком при иных обстоятельствах не считается частью военных действий и подлежит суду.
        - Я хорошо знаю идиотский кодекс, миледи. Моя идиотская семья соблюдает его как раз с юлианиных времен. Именно потому я запретил вам аферу с поездом!
        - А я нарушила приказ - и спасла нас! Тьма сожри, если бы Адриан доехал до столицы, мы очутились бы на Звезде!
        - Или разбили бы его, как Алексиса. Или просто отошли бы за Ханай, а после вернулись с войсками Стэтхема. Вы думали только о своей ненависти, а я - о будущем.
        - Так подумайте о будущем теперь! - вскричала Аланис. - Проклятый Менсон настроит против нас всех, у кого есть родичи в лазурной гвардии, и Минерву с ее прихвостнями в придачу. Подумайте о будущем - и избавьтесь от него. Пускай он повесится в своей камере, чтобы избежать позорного суда. Только докажет этим свою вину!
        - Меня снова удивляет, миледи, с какою легкостью вы готовы убивать.
        - Ах, нежный мой! На вашей совести такая гора трупов, что я - младенец рядом с вами! Битва при Пикси - семь тысяч мертвецов с двух сторон. Ночной Лабелин - девять тысяч. Осада дворца - еще тысяча-другая. Вы можете наполнить кровью замковый ров! Единственный случай, когда вы отказываетесь убивать, - это если я о том прошу!
        Она знала, чем ужалить. В глазах у Эрвина потемнело, кровь забухала в висках.
        - Я убиваю только по чести.
        - Ха-ха! Скажите это трупам. Объясните им разницу!
        Эрвин хлопнул по столу.
        - Прекратите, миледи! Не смейте говорить в таком тоне!
        Даже в гневе Аланис отлично владела собой. Ее голос вмиг стал тихим и вежливым, но слова от этого зазвучали острее.
        - Скажите, милорд, если бы Мими попросила кого-нибудь убить - вы бы тоже отказали? А если бы поцеловала вас, уложила в свою постель, раздвинула ноги - все равно отказали бы? Бросили нечто пафосное о чести… точнее, лишь о той ее главе, что запрещает убивать именно в данном случае. Честь велит еще держать обещания, заботиться о своей женщине - но это неудобные фрагменты, правда?
        - Мими здесь не при чем! - безнадежно огрызнулся Эрвин.
        - Неужели?.. А отчего же вы ночевали в Маренго? Почему на вокзале Мими действовала по вашей подсказке? Что за синяк на вашем лице?
        Он неуклюже хохотнул:
        - Уж это точно заслуга Мими!
        - Это сделал кто-то из ее людей, но вы простили. Остались на ночь во дворце, позволили Минерве этак поглядывать на вас, как утром на перроне!
        - Вы ревнуете? Миледи, что за ребячество! Даже Праматери не ревновали Праотцов!
        - Возможно, потому… - Аланис отвернулась к окну и бросила через плечо остаток фразы: - …что Праотцы не отдавали Праматерей в жертву.
        Эрвин не сразу нашел слова.
        - Вы о чем, миледи?
        - Мими - выгодная для вас партия. Умна, миловидна, уверенно идет к зениту славы. Не обременена сильными врагами, вроде приарха. Носит корону. Но что делать с неудобной постылой любовницей? Как же вовремя подвернулся суд! Наказать негодницу за своеволие и отделаться, а самому остаться белоснежным. И всего-то нужно - сказать одну фразу: «Господа судьи, она действовала без моего ведома». Готово, фишка отдана, партия выиграна. Вы чисты, Мими в вашей постели, Аланис больше не мешает.
        Эрвин встряхнул ее за плечи:
        - Одумайтесь! Вы в своем уме?! Когда Ориджины сдавали своих!
        - Но я вам не своя. Вы не хотите, чтобы я была ею. Нашлись для вас свои повыгоднее.
        Она все смотрела в окно, и Эрвин силою развернул ее к себе.
        - Вы совершенно обезумели! Я не выдам вас! На суде все свидетели скажут, что мост рухнул сам от замерзшей воды. Если Менсон возразит, ему не поверят. Менсона казнят, как вы и хотите. Проделок Эрроубэка никто не узнает, как вам и нужно.
        Аланис прищурилась:
        - Как мягко стелете! А если правда все же выйдет на свет - чего мне ждать от вас? Найдете силы защитить меня? Или забудете, как остальные свои обещания?
        Вот тогда Эрвина охватил гнев.
        - А я посмотрю, миледи, по текущей ситуации. Ведь все меняется. Вы солгали мне уже дважды. Может, к тому дню доведете счет до десяти. Может, предадите меня. Может, продадите Кукловоду за щепотку зелья. Это вы, а не я, ищете союзника повыгоднее. Я понятия не имею, чего ждать от вас. Какие возможны обещания?!
        - И вы еще смеете подозревать меня!..
        Но Эрвин не стал слушать дальше. Покинув покои герцогини, он прошелся по саду, чтобы успокоить нервы. Затем вызвал кайра Сорок Два.
        - Нужен присмотр за леди Аланис Альмера. Непрерывный, с полуночи до полуночи.
        Кайр хмыкнул.
        - Милорд, простите, даже в те часы, когда вы с нею?
        - Не думаю, что снова буду с нею. Но если вдруг, то да, я хочу, чтобы где-то рядом дежурил мой человек.
        * * *
        - Ваше величество звали меня…
        Эрвин поклонился, войдя в комнату для стратем. Был второй час ночи - время, которое владычица почему-то считала наилучшим для умственной работы.
        - Я пригласила вас для интересной беседы. Надеялась доставить радость, но вижу признаки усталости на вашем лице… Простите, не хочу вас обременять.
        На остатках сил Эрвин добрался до кресла и ляпнулся, как мешок, сброшенный с телеги.
        - Что вы, владычица, я полон бодрости и желания вступить в беседу. Для чего и нужны ночи, как не для интересных разговоров?
        - Правда?.. Вы тоже так считаете?.. Прекрасно! Мне ужасно хотелось побеседовать с вами. Честно говоря, я сгорала от нетерпения! Желаете кофе?
        Эрвин вздохнул, и Мими приняла это за положительный ответ. Собственной рукою она наполнила и подала ему чашку.
        - Марципан? Булочку? Конфетку?..
        - Благодарю вас…
        Несмотря на сопротивление, он получил блюдце с конфетами и ванильный марципан.
        - Вы готовы вступить в беседу со мною?
        - Мечтаю об этом, ваше величество.
        - Прекрасно! Вот мой первый вопрос: как вы отравили Леди-во-Тьме?
        Эрвин выпучил глаза:
        - Ваше величество!..
        - Сперва меня терзал вопрос: зачем? Но я вспомнила, как сама жаловалась вам на Леди-во-Тьме и ее сговор с Серебряным Лисом, а вы великодушно предложили убрать эту печаль. Тогда другой вопрос вышел на первый план: как вы сумели?
        - Ваше величество, постойте!..
        - Нет, я не критикую ваш метод, а напротив, высоко ценю. Будь королева убита ножом или мечом, в том могли бы заподозрить северян. А яд и северянин - сущности столь мало совместимые, что никто и не подумает на нас! Но как же вам удалось? Леди-во-Тьме - великий знаток ядов! Вы сумели превзойти ее в исконном мастерстве?
        - Гм… - Эрвин, наконец, вернул дар речи. - Ваше величество, я не травил ее.
        - Милорд, эта комната не прослушивается. Мои люди уже составили чертеж всех слуховых отдушин дворца - весьма полезная схема, я поделюсь с вами. Мы в безопасной комнате, ваш ответ услышу только я.
        - Но я не делал этого! Опомнитесь, миледи, я никого не травил!
        Мими поморгала:
        - Правда?..
        - Святая истина! Клянусь Агатой и ее пером!
        - Но… кто же? Как я поняла, там были только трое! Франциск-Илиан отравил союзницу? Это абсурд! Слуги оставили яд перед тем, как уйти? Если бы они отравили вино, то пострадали бы все трое; а если кубок - как могли они знать, который кубок возьмет королева?
        - Простите, я отстал от вас в восхождении на вершины логики… Я не имею понятия, кто и зачем отравил Леди-во-Тьме, но это совершенно точно, клянусь честью, был не я.
        Мими покраснела:
        - Милорд, наверное, я должна просить у вас прощения? Поверьте, я не хотела оскорбить вас! Просто все так выглядит, будто… Возможно, кто-то намеренно бросил на вас тень подозрения?
        - Не исключено, - признал Эрвин. - Вчерашней ночью в поезде со мною случилось престранное событие.
        Он рассказал о лакее с полунощным кофе и о жутком стручке, превратившемся в нечто живое, и о записке: «Суда быть не должно». Умолчал лишь о рисунке моста через реку.
        Мими слушала с жадностью, приоткрыв рот.
        - Весьма любопытно! Быть может, кто-то устроил все это именно затем, чтобы помешать суду? Королева отравлена за то, что она выдала Менсона, а вы поставлены под подозрение потому, что не выполнили требования шантажиста?
        - Быть может… Скажу честно, миледи: я теряюсь в догадках. История темна, как рассудок старого пропойцы. Надеюсь лишь на Марка - он должен разобраться.
        - По крайней мере, Леди-во-Тьме поступила весьма великодушно, вы не находите? Она объяснила случившееся хворью, а не ядом, и никого не стала обвинять - по крайней мере, вслух. Быть может, она не так плоха, как нам казалось.
        Эрвин вспомнил, что предлагала ему не такая плохая болотница. Взвесил: не выложить ли Минерве?.. Но решил повременить: огласка чревата большими последствиями, а просчитать их сейчас попросту не хватит сил.
        - Вы правы, миледи. Королева производит приятное впечатление.
        Мими прищурилась:
        - Мне думается, милорд, вы соглашаетесь лишь затем, чтобы избежать спора и скорее пойти спать. Так и быть, я перейду к главной теме, которая уж точно разбудит вас!
        - Такое возможно?.. - хмыкнул Эрвин.
        - Абсолют, - сказала Минерва.
        У него отвисла челюсть. Самым нарочитым и комичным образом. Вторично за день.
        - Откуда вы знаете?..
        Она расплылась в довольной улыбке:
        - Милорд, читайте отчеты внимательней. Ворон Короны наверняка доложил вам, что главные свидетели - Инжи Парочка и Крошка Джи - оказались в руках капитана лазурной гвардии Уитмора. Я имела с ним прелюбопытную встречу в Маренго.
        - Вы знаете, что Кукловод украл достояние Династии?
        - Знаю.
        - И что он сделал это…
        - Ради сверхмогучего Предмета, собираемого из других Предметов. Да, знаю.
        - И теперь Кукловод заинтересовал вас так же, как меня?
        - Видите ли, милорд, до недавнего времени я слишком мало знала о Кукловоде. Настолько же мало, как о Темном Идо или о чудовищах в Запределье. Я не видела смысла размышлять о чем-то столь далеком и призрачном. Но теперь все изменилось. Я знаю, к чему стремится Кукловод, и знаю, чего хочу я: вернуть Предметы Династии! Если позволите, милорд, я бы присоединилась к вашей охоте.
        Эрвин откашлялся.
        - Помните ли, миледи, что вы сорвали решающий акт этой самой охоты?
        Ее голос резко стал суше:
        - Вы хотели растоптать кавалерией невинных людей. Какими бы ни были законы Первой Зимы, в своей земле я не допущу подобного.
        Она бросила в рот конфетку и заговорила прежним приятным тоном:
        - Однако если охота на Кукловода не будет столь кровавой, я с радостью поучаствую в ней. Вы позволите?
        - Теперь я не знаю способа выследить зверя.
        - Знаете прекрасно, только молчите из обиды. Вы, как и я, понимаете: Абсолют еще не собран. В прошлом году Кукловод действовал решительно, но после кражи Предметов мы не слышали о нем. Он притих, и я вижу лишь одну причину: Абсолют не действует.
        - Возможно…
        - С другой стороны, милорд, кража достояния Династии - самое громкое из его злодеяний. Было бы разумно оставить его напоследок. Сперва добыть для Абсолюта все те Предметы, которые можно тихо купить, выманить хитростью или шантажом; а уж в самом конце браться за те, что хранятся в Престольной Цитадели. После кражи целого достояния Короны игра становится предельно рискованной. Значит, этот шаг должен быть последним.
        - Допустим.
        - Однако вместо громогласного появления со сверхоружием в руках, Кукловод затаился. Я вижу такое объяснение: один из нужных ему Предметов не оказался в числе украденных, хотя должен был. Кукловод украл достояние ради нескольких определенных Предметов, входящих в Абсолют, - но одного из них так и не получил.
        Эрвин отметил, что Мими считает Абсолют оружием. Хоть немного она проигрывает в осведомленности.
        - Любопытное построение, миледи. И что из него следует?
        - Очевидно, Кукловод заглянул в священные реестры и вычитал, где хранятся все нужные ему Предметы. Некоторые из них значились во владении Династии. Но один из них не нашелся в Престольной Цитадели, хотя, согласно реестру, должен был быть именно там! Вот из этого парадокса нам и нужно исходить. Обнаружим Предмет, который числится за Династией, но находится где-то в другом месте. На него-то, как на приманку, поймаем Кукловода.
        - Какой же это Предмет?
        Минерва скептически склонила голову:
        - Милорд, довольно. Я, как могла, старалась вовлечь вас, но уже устала от монолога. Если игра вам интересна - присоединяйтесь.
        - Справедливо, - признал Эрвин. - Что ж, варианты следующие. Первый: Предмет Икс пожалован кому-либо.
        Мими кивнула:
        - Я отправила леди Лейлу проверять архивы. Но сомневаюсь, что это даст плоды: Кукловод тоже знает, что пожалования вносятся в архив, и легко нашел бы Предмет Икс, будь он там.
        - Версия вторая: Предмет украден раньше, до Куловода. Факт кражи скрыт как позорящий Династию.
        Ответом служила улыбка Мими:
        - Это возможно, милорд. В награду за догадливость на вас возлагается миссия проверки. Тайная стража подчинена вам, затребуйте секретные архивы протекции и найдите Предмет Икс.
        Он вернул улыбку:
        - Уже сделано, ваше величество. Протекция не знает иных краж Предметов, кроме последней. Возможно, Предмет Икс и был украден, но так изящно, что даже протекция не узнала.
        - Имеете ли третью версию?
        - Вот она: Предмет Икс пропал - но не пропал.
        - Это нуждается в пояснении, милорд.
        - Помните, владыка Адриан передал Университету два десятка Преметов? Он не подарил их, а просто отдал на изучение. По всем реестрам эти Предметы находятся в хранилище Династии. Конечно, не эти Предметы нужны Кукловоду, иначе он атаковал бы Университет. Но я думаю, есть и другие, им подобные. Телуриан или Адриан поместил Предмет в такое место, откуда всегда мог его взять. Потому не исправлял реестры и не заявлял о пропаже - ведь знал, что Предмет все еще в его власти.
        Мими поразмыслила и подняла ладонь:
        - А это возможно… Иногда я держу Перчатку Янмэй под подушкой. Владыке позволительны шалости…
        - Быть может, Предмет Икс - это Эфес? Священный Эфес был на поясе Адриана!
        - Нет, - Мими покачала головой. - Эфес слишком приметен. Кукловод не надеялся бы найти его в Цитадели - все знают, что Эфес у владыки. Но Адриан носил и другой Предмет - кулон с изображением богини… Однажды мельком я видела его…
        Взгляд Минервы затуманился. Эрвин счел нужным выдернуть ее из омута воспоминаний:
        - Это малый Предмет, а не большой. Он обладает лишь одним сверхъестественым свойством (чудесно ярким изображением), и потому считается малым. А малые Предметы не вносятся в реестры, Кукловод не искал бы его в учетных книгах Престольной Цитадели.
        - Тогда, возможно, у Телуриана и Ингрид тоже были любимые Предметы - из числа больших, учтенных. Они выносили их из хранилища для своего удовольствия. Вдвоем созерцали Предмет, рассуждая о вечном. Благословляли им своих детей. Предавались любви в мерцании святыни…
        В последних словах Минервы послышалась нотка мечтательности. Эрвин усмехнулся.
        - Мой отец, миледи, часто выносил Предметы из хранилища. Радовал народ в праздники, освящал покрывальца мне, Ионе и Рихарду. Клал Предмет в изголовье Ионе, когда она хворала. Может, и предавался любви, кто знает. Но всегда в точно назначенный срок возвращал Предметы под землю. Беря их из хранилища, клялся богам: «Через тридцать часов святыня вернется в сохранности». Однажды за опоздание в четверть часа слуге отрубили руку. Так вот, я сомневаюсь, что владыка Телуриан был легкомысленней моего отца.
        - Ну, простите, милорд, мой отец не владел Предметами. И, знаете, не так уж благородно напоминать об этом.
        - Взгляните со светлой стороны: когда поймаем Кукловода, вы умножите отцовское достояние на триста Предметов! Еще никому на свете такое не удавалось.
        - Вы правы, приятная точка зрения, запишу в дневнике… Однако мы приходим в тупик. Предмет не украли, не подарили, не взяли для забав - значит, он был в хранилище Цитадели и похищен вместе со всем достоянием. Но мы уже высчитали, что это не так! Где ошибка?
        Эрвин в задумчивости потер подбородок.
        - Возможно, миледи, ошибки и нет. Давеча я обратился с молитвою к Светлой Агате, она ответила видением. Из него следовало, что одного Предмета недостает в составе Абсолюта, и что Предмет сей…
        Он помедлил: делиться ли этою крупицей? Пожалуй, Минерва заслужила поощрение.
        - …похож на овал, вписанный в круг.
        - Овал в круге… - Мими нахмурилась. - Таких Предметов может быть много: круг - священная форма, символ вечности; овал - производная от него.
        - Вы правы. Но помимо формы, мы знаем еще кое-что: данный Предмет сменил владельца в минувшие шестнадцать лет - со дня последнего обновления реестра. Послезавтра откроется Палата Представителей. Особым императорским указом назначьте внеочередную перепись Предметов и объявите об этом на первом же заседании. Сделайте акцент на том, что лорды должны поскорее предоставить свежие сведения о своих достояниях. Мы составим новый реестр и сравним с предыдущим - так получим карту всех перемещений Предметов.
        - Прекрасная мысль. Поистине прекрасная! Но… если Предмет Икс все же не менял владельца? Если он, как Перчатка Янмэй или Вечный Эфес, просто хранился отдельно от остальных?
        - Тогда мы учтем еще одно. Видите ли, миледи, я не верю, что подбор Предметов в Абсолюте - случаен. Мир гармоничен, все подчинено законам и порядку, хаос противен богам. Наверняка Предметы Абсолюта подобраны по некоей системе. Например, так, как собирается воинская амуниция: защита для ног, защита для корпуса, для головы, для рук; оружие в правую руку, оружие или щит в левую, запасной клинок на пояс.
        Минерва ахнула:
        - Вы полагаете, Абсолют - это божественный доспех?!
        - Не обязательно. Это может быть божественный искровый двигатель или часовой механизм, или катапульта, или еще что-нибудь, но в любом случае детали подобраны по некой системе. Мы установим ее - когда узнаем хоть несколько Предметов, входящих в Абсолют. А мы узнаем их из переписи: они пропали в последние годы!
        Она ответила после паузы:
        - Милорд, эта ночная беседа превзошла все ожидания! Я получила предостаточно пищи для ума. И, как понимаю, вы согласны взять меня на охоту?
        Он помедлил:
        - Мне важно знать общность наших целей. Что вы намерены сделать с Кукловодом, когда мы его найдем?
        - Отнять у него Предметы, судить его и казнить.
        - А с Абсолютом?
        - Разобрать на отдельные Предметы и вернуть владельцам.
        - А с Перстами Вильгельма?
        Пауза выдала ее сомнение.
        - Милорд, не знаю, хватит ли мне духу утопить их, как сделал Праотец. В одном могу поклясться: я не допущу их применения ни в каких ситуациях, кроме одной - если появится новый злодей, умеющий говорить с Предметами.
        - Я рад, миледи. Наши взгляды сходятся. Я клянусь в том же, что и вы. Приглашаю вас на охоту.
        Эрвин протянул ей руку. Мими пристально глянула ему в глаза.
        - Вы вернете моих помощников, которых похитили.
        - Разумеется, миледи. Они находятся в Лабелине, под охраной моего гарнизона. Туда уже послана птица, завтра их посадят в поезд.
        - А также секретаря Итана.
        - Через неделю или две. Он должен окончить одно мое поручение, после чего вернется к вам.
        - И упраздните особую роту.
        - Сразу же по окончании охоты, но не раньше. Серебряный Лис преподал нам ясный урок: за офицерами гвардии тоже нужен присмотр.
        - Не одобряю, но признаю вашу правоту. Пускай так.
        Она не спешила пожать руку Эрвина. Взгляд стал холоднее и острее.
        - Поклянитесь, милорд, что не вы убили Адриана.
        - Вы хорошо знаете: я был в осажденном дворце, когда шут заколол владыку.
        - Я сомневаюсь, что Менсон сделал это по собственному желанию. Возможно, кто-то нашел способ убить Адриана его руками. От гибели владыки более всех выиграли трое. Я заняла трон. Вы избежали последнего сражения, которое грозило вам смертью. А Кукловод сохранил инкогнито: если бы вы пленили Адриана и отдали под суд, как собирались, весь мир узнал бы, что Персты Вильгельма - не в руках владыки. Я исключаю себя, остаетесь вы либо Кукловод.
        - Не я.
        - Поклянитесь, милорд.
        - Клянусь своей честью и именем Светлой Агаты, что не отдавал приказа убить владыку Адриана.
        - Стало быть, Кукловод… - Минерва пожала руку Ориджина. - Тем хуже для него.
        Свидетель - 3
        Май 1775 г. от Сошествия
        Остров Фарадея-Райли
        Георг Фарадей женился в сорок два года. Странно, учитывая, сколь славным дворянином и завидным женихом он был. Маркиз рода Глории, навигатор, путешественник, герой эпохи Южных Открытий. Один из плеяды тех мореплавателей, что стремились на юго-восток от берегов Шиммери, нанося на карты все новые, новые, новые острова. Сотни и тысячи островов - размерами от крестьянского огорода до полновесного баронства. Изобильных, утопающих в зелени, переполненных зверьем. Архипелаг Тысяча Осколков, усеянный рифами, населенный дикарями и чудовищами, берег свои богатства. Кто знает, сколько кораблей проломали себе брюхо, вспороли борта, легли на дно. Кто знает, сколько моряков достались рыбам или дожили свои дни на необитаемых островках… А маркизу Фарадею везло: десять раз он ходил в дальнее плавание, и всегда возвращался с новой долей богатства и новой славою, запечатленной на картах. Фарадеев пролив, Малые Георговы острова, Большая Георгова гряда… Не диво, что женщины всегда интересовались маркизом. Как неудивительно и то, что Фарадей не помышлял о браке: просто не имел времени на подобные глупости. Жену не
возьмешь с собой на корабль… а если так, то зачем она нужна?
        Однако в сорок два Георг Фарадей полюбил.
        Надо сказать, нравом был он похож на многих мужчин рода Глории: внешне - молчаливый, суровый, жесткий; а глубоко внутри - тонкий лоскут душевности, хрупкий, потому хранимый надежно, как в подземелье крепости. Замуровано, заперто, укрыто от глаз - поди различи. А леди Миранда сумела, и Фарадей полюбил ее.
        Когда играли свадьбу, ей исполнилось девятнадцать. Как и подобает девушке рода Вивиан, она была - праздник. Она лучилась жизнью, без устали сеяла радость, не сидела ни минуты, все время изобретая одно, второе, третье. Жизнь вокруг нее вертелась, как юбка танцовщицы, взлетевшая от быстрой пляски. Покончив с путешествиями, Фарадей смертельно боялся скуки, но Миранда развеяла все его страхи. С нею он не знал ни минуты тоски. Порою даже шутил, любя: «Милая, я бы уже и поскучал денек…»
        Ничто не омрачало их счастья пока, спустя два года после свадьбы, не обнаружилась в Миранде странная особенность: она слышала голоса.
        Никто другой их не замечал. Да и говорили они с Мирандой, как правило, тогда, когда рядом никого больше не было. Голоса велели ей делать разные штуки, поначалу невинные: покрасить собаку в зеленый цвет; умыться вином; развесить по стенам платья, как вешают портреты. Миранда не стеснялась своих проделок, честно отвечала на вопросы мужа:
        - Мне сказали - я и сделала.
        - Кто сказал, милая?
        - Они.
        - Кто - они?
        - Ну, они, дорогой. Разве ты их не слышишь?..
        По первой маркиз Фарадей не волновался. Леди Миранда и прежде выдумывала разные причуды, многие из них его радовали. Правда, раньше она не говорила о каких-то голосах… Ну, и что? Милая придумала новую игру - пускай позабавится.
        Фарадей начал тревожиться лишь тогда, когда жена попросила его убить конюха:
        - Заколи его, дорогой. Что тебе стоит? Они говорят: он плохой человек. Они говорят: он следит за нами.
        Чтобы милая не волновалась, маркиз услал конюха со двора. Чем-то мужик ей не угодил - ну, всякое бывает…
        Но потом леди Миранда взяла острый нож и вспорола себе бедро. Фарадей застал ее залитой кровью и пьяной вусмерть. Выпив полпинты орджа, чтобы притупить боль, Миранда ковырялась пальцами в собственной бедренной мышце.
        - У меня ножка болела, дорогой… Они сказали: там, внутри, искровое око. Нужно вынуть, чтобы не стреляло.
        Маркиз наложил повязку и вызвал лекаря. Тот собирался зашить рану, но леди Миранда стала кричать про око. Она металась и орала, пока лекарь не развел щипцами края раны, давая Миранде заглянуть внутрь.
        - Видите, миледи: там нет ничего.
        - Наверное, выпало… - согласилась Миранда и лишилась чувств.
        Лекарь заштопал рану и осторожно намекнул мореплавателю:
        - Вы понимаете, милорд: есть опасения, что нога - лишь симптом. Хворь миледи угнездилась совершенно в ином месте…
        К ужасу своему, маркиз понимал. Он видал людей, проживших много лет на пустых островах, и представлял, что такое безумие. Знал и главное: безумие неизлечимо. Потому предпочел самообман суровой правде. Не безумие, а временное помутнение. Что-то нашло - скоро пройдет…
        Пару месяцев ему удавалось игнорировать истину. Потом кормилица застала леди Миранду у колыбели сына. Миледи водила бритвой над лицом младенца, намечая будущие разрезы, и приговаривала:
        - Бедный уродливый малыш… Я исправлю… Мой сыночек станет красивым!
        Когда кормилица попыталась помешать, Миранда рассекла ей щеку, бросила истекать кровью, а сама вернулась к колыбельке. К счастью, на крик няньки прибежали стражники. Буквально чудо спасло сына мореплавателя. Фарадею пришлось взглянуть правде в глаза. Но отказываться от любви он не собирался.
        То была середина семнадцатого века. Покончив с Лошадиными Войнами, Империя дышала полной грудью. Расцветало мореплавание, строились могучие галеоны, навигаторы осваивали южные широты. Открывались университеты, Фаунтерра хвастала первыми печатными станками. Магистры изучали повадки новой, чуть ли не божественной силы - искры. Механики строили искровые машины, инженеры искали способы передавать искру на расстояние. Наука торжествовала, вера в прогресс росла день ото дня. Наука должна справиться и с безумием, - думал маркиз Фарадей, - нужно лишь сосредоточить усилия.
        Пятеро маститых лекарей, которых он пригласил для консультации, сошлись во мнении: леди Миранде не помочь, медицина бессильна. Маркиз и не ждал иного. Он сказал:
        - Я пересек Топи Темных Королей под парусом. Я прошел пролив Волчьи Челюсти при сильном боковом ветре. Я вел шхуну с командой из четырех человек, среди которых один был ранен. Я точно знаю: нет ничего невозможного. Вопрос только за ценой. Назовите же свою цену, господа лекари.
        Так и проверяются люди. Двое клюнули на наживу:
        - Дайте тысячу эфесов, и мы постараемся что-то сделать.
        Двое предпочли честность:
        - Плати, не плати - какая разница? Боги отняли рассудок у леди Миранды. Деньгами богов не подкупишь.
        А вот последний лекарь - магистр Райли - был истинным человеком науки. Он ответил так:
        - Я знаю лишь то, что ничего не знаю о безумии. Могу пообещать лишь одно: я кое-что узнаю. Дайте деньги, место и время на исследования - и я попробую заглянуть под завесу.
        Фарадей доверился ученому. Магистр Райли настоял на том, чтобы жена маркиза наблюдалась в специальной лечебнице. Поскольку подходящих лечебниц тогда не существовало, ее пришлось открыть. За бесценок магистр приобрел крохотный островок в море Мейсона. На нем, в старом форте, он и расположил лечебницу. Кроме леди Миранды, магистр привез на остров и других душевнобольных. «Чем больше материала для наблюдений, тем быстрее движется наука», - объяснил он маркизу. В помощь себе магистр взял нескольких ученых, две дюжины слуг и горстку охранников. Форт наполнился жизнью.
        В отличие от шарлатанов, обещавших быстрое исцеление, магистр Райли никуда не спешил. Возможно, исцеление леди Миранды и вовсе не было его главной целью: как подлинный ученый, он прежде всего стремился к познанию. Потому львиную долю времени занимали наблюдения. Магистр смотрел за душевнобольными, вел с ними беседы, затевал игры, призывал их рисовать, сочинять стихи, рассказывать сказки. В каждом слове и действии пациентов магистр видел диковинные проявления болезни. Тщательнейшим образом сортировал их, упорядочивал, записывал. Впоследствии одних выводов, сделанных им, хватило на три основательных книги.
        Но к лечению как таковому магистр Райли подходил с большой осторожностью. «Разве можно действовать наобум, не имея знаний? Я был бы дикарем, а не лекарем, если бы так поступил!» Лишь на третьем году он очень мягко и аккуратно начал применять кое-какие процедуры. Соблюдая чистоту исследований, магистр не пробовал все методы сразу. Испытывал один на протяжении нескольких месяцев, отслеживал и записывал результат, оценивал его как «недостаточно удовлетворительный, но познавательно ценный», и лишь тогда пробовал новое лечение. Если вдруг, чудом, леди Миранда пойдет на поправку, магистр хотел точно знать, какая процедура стала тому причиной.
        По крайней мере, одного результата он добился: больная поняла, что «голосов» не слышит никто другой, и что все пугаются, если она говорит о них. Потому, когда Фарадей навещал ее, леди Миранда шептала:
        - Не расстраивайся, любимый! Они совсем редко говорят со мной, и очень тихо, я едва слышу. Скоро совсем перестану слышать, и магистр позволит мне вернуться домой…
        Магистр Райли добавлял:
        - Заметны улучшения, милорд. До исцеления, конечно, далеко, но иного и не следовало ждать. Путь науки труден.
        Маркиз с большой неохотой уезжал один. После его отъезда голоса брали свое, леди Миранда делала нечто непонятное и пугающее. За нею следили и не давали в руки железа, так что она царапала себя ногтями и вопила: «Выпустите их, выпустите!» Иногда рисовала свои фантазии: змей, ползущих из женского лона; младенца, к шее которого ниткой пришита собачья голова…
        Георг Фарадей верил в прогресс, верил магистру Райли и, главное, отказывался верить, что Миранда безнадежна. Он всегда принимал за чистую монету эти слова о «заметных улучшениях» и возвращался в имение, полный светлых надежд.
        Спустя девять лет великий мореплаватель умер от сердечного удара. Свой последний час он встретил с улыбкой: «Мы победили… Милая скоро вернется домой…» Леди Миранда тоже осталась по-своему счастлива. На сообщение о смерти мужа она дала ответ:
        - Не лгите мне. Они говорят, что Георг жив-здоров. Они лучше знают.
        Любовь, безумие и вера в науку победили ужас смерти. Этою поэтичной точкой заканчивает историю жизни Фарадея всякий, кто берется ее пересказать.
        Меж тем один прозаический факт рассказчики упускают из виду. После смерти маркиза прекратилось финансирование лечебницы. В старом форте на островке жило на тот момент шестеро лекарей с дюжиной помощников, три десятка слуг и охраны, а также два десятка душевнобольных. Все они, особенно последние, остались никому не нужными и лишенными средств к существованию. Магистр Райли обратился за поддержкой в Университет Фаунтерры и лично к министру науки. Его спросили:
        - Каковы успехи за девять лет?
        - Собрана масса крайне ценных сведений, - сообщил магистр.
        - А леди Миранда? Ее можно вывести в свет и не перепугать всех дам до полусмерти?
        Магистр еще не отвык от честности:
        - Результаты недостаточно удовлетворительны…
        - Тогда какой смысл в финансировании? Вы не получите ни агатки.
        То же он слышал от каждого вельможи, к которому обращался. Зачем кормить хромую лошадь? Зачем лить воду в дырявую бочку?..
        Когда он вернулся в лечебницу с пустыми руками, один из помощников сказал:
        - Магистр, позвольте-ка я попробую.
        И уехал, а спустя три месяца вернулся с дюжиной новых пациентов и сундуком серебра.
        - Как тебе это удалось?! - поразился Райли.
        - Магистр, вы видели хоть раз, чтобы кто-то, кроме маркиза Фарадея, навещал своих больных родичей?.. Предлагайте людям то, что им нужно, и они заплатят. Вы предлагали развитие науки и призрачные надежды на исцеление. Но люди согласны платить за другую услугу: отдать нам безумного родича и больше никогда его не видеть. Избавление от мороки - вот наш товар.
        Магистр Райли был прежде всего человеком науки. Если дают деньги и материал для исследований, то не все ли равно, из каких мотивов? Магистр с головой нырнул в работу, а помощник - история не сохранила его имени - разъезжал по Империи, вылавливал слухи о богатых безумцах, встречался с их родичами, сеял намеки… Райли был стар и умер много раньше помощника, который теперь возглавил лечебницу. Научная слава заведения, и прежде сомнительная, со смертью Райли вовсе угасла. История великого Фарадея и его безумной жены сделалась чистой поэтикой, достоянием певцов и собирателей легенд. А за лечебницей утвердилась весьма прагматическая репутация: имеешь проблемы с больным родичем - напиши в заведение Райли.
        Исследования, в дань памяти первому магистру, продолжались, становясь год от года все более рутинными. О реальном исцелении никто уже и не заикался, хотя процедуры выполнялись регулярно: больные ведут себя спокойнее, когда чем-нибудь заняты. Слухи распространялись, и пациентов не становилось меньше год от года. Но среди тех, кто прибег к услугам заведения, было немало влиятельных чиновников, и каждый постарался, чтобы лечебница поменьше упоминалась в официальных документах. За век существования она похоронила сотни пациентов и превратилась, по сути, в подпольную каторгу с очень щадящим режимом и весьма странными порядками.
        * * *
        Золотое время пришло для Дороти Слай: все ладилось, все удавалось, все складывалось по ее желанию. Она полностью вписалась в стройный уклад жизни лечебницы - и наслаждалась новыми и новыми успехами.
        Нави был тысячу раз прав: огромно значение чисел. Разумеется, не всех, а только правильных. И среди правильных чисел есть одно - поистине волшебное, от которого вся жизнь выстраивается идеально. Свое магическое число Нави до сих пор не нашел - потому и страдает, и допытывает каждого встречного. Но он помог Дороти найти ее заветное число: семь.
        Семерка означала Праматерь Сьюзен - седьмую среди святых Праматерей. Узнав значение числа, Дороти сразу вспомнила, что происходит из рода Сьюзен, и вспомнила мать - белокурую статную леди Дорину, и братьев-сорванцов, что учили ее лазать по деревьям. Открытие дало объяснение всем странностям, что прежде удивляли Дороти. Отчего она столько помнит о Севере, если жила в Маренго? Так ведь родилась она в нортвудских лесах, а в Маренго переехала к мужу. Почему ее кузен служит майором гвардии, почему она умеет писать и скакать верхом? Потому, что Дороти - не простая девушка, а благородная барышня, внучка Праматери. По этой же причине Карен вечно зовет ее «миледи». Откуда брались кошмары, связанные с Севером? Да оттуда, что Север восстал против императора, и Дороти боялась за жизнь родных! Но она просто не знала последних новостей: мятеж давно окончился победой, сменился владыка на троне, война утихла. Когда Дороти будет исцелена, она сразу отправится в Нортвуд - проведать маму и братьев. Судя по всему, это случится очень скоро.
        Теперь Дороти свято верила в успешность терапии. Как можно сомневаться, если любая перемена в ее жизни вела только к лучшему! Ушли ночные кошмары, вернулись фрагменты памяти, улучшилась концентрация и точность движений. Дороти с легкостью переписывала пятнадцать страниц в день, при этом успевая болтать с Нави. Да, методы терапии выглядели жестокими, Дороти по-прежнему боялась процедур «задуматься», а тем более - «ударов по хвори». Но что делать, если сама хворь жестока! Страшного врага можно одолеть только страшным оружием. Идя на процедуры (которые все чаще оказывались очень легкими), Дороти не сомневалась в их полезности. Она предвкушала, как завтра проснется еще более здоровой, счастливой, умной, еще лучше выполнит свою работу. Она благоговела перед лекарями и не могла понять только одного: почему ей раньше не сказали, что она - внучка Праматери Сьюзен? Это знание дало столько уверенности и гордости, что хворь сразу пошла на спад. Отчего же лекари скрывали столь благотворный факт?
        Дороти спросила об этом магистра Маллина. Ее вопросы все чаще приносили правдивые ответы, так случилось и на сей раз.
        - Понимаешь, Дороти… простите, леди Дороти, вы должны были сами открыть эту правду. Ведь смысл терапии не в том, чтобы вы узнали тот или иной факт: например, вы помните глубину фарватера какой-то там реки - и толку от этого? Главная ценность - сам процесс осознания. Вашему исцелению помогло то, что вы сумели самостоятельно (или с малой помощью от Нави) выяснить свой род. Вы захотели - и узнали. Ваш разум теперь подвластен вам, а хворь отступает!
        Дороти было очень приятно. Она решила тут же похвастать еще одним осознанием:
        - У вас в бокале - ханти старого Гримсдейла, одна из лучших марок в Нортвуде. Я вспомнила, как мой отец пил такой же.
        - Прекрасно, миледи! Желаете глоток?
        Магистр был очень любезен с нею, и неудивительно: помимо быстрого выздоровления, Дороти делала успехи и в труде переписчика. Каждый день она прибавляла к выработке то абзац, то целых полстраницы. Притом почерк становился все ровнее и красивее: чем больше Дороти исполнялась гордости от своих успехов, тем спокойней становилось на душе, и тем изящней ложились буквы. Мастер Густав не мог нарадоваться:
        - Дороти, красавица, скажу тебе прямо. Лучший в моем цеху - Нави, за ним идет Карен, но у тебя есть все шансы стать третьей. Ты выработала отличный шрифт - одновременно уверенный, благородный и женственный. Столичные барышни заплатят хорошую монету за книги с таким шрифтом. К тому же, ты успеваешь развлекать этого полоумного парня, и он не мучает вопросами никого другого. Хочешь, замолвлю за тебя словечко перед магистром? Он даст тебе лишнюю прогулку или новое платье.
        Дороти немного жалела мастера Густава: она так быстро идет на поправку, что скоро покинет лечебницу, и он лишится одной из лучших работниц. Еще сильнее жалела Нави: юноша полжизни провел в лечебнице, без малейшей надежды на исцеление, и едва только нашел себе друга - как скоро вновь останется один. Он долго и сильно досаждал ей, но когда раскрыл значение числа семь, Дороти начала считать его своим другом. Открытие определенно стоило всех предшествующих мучений, из палача Нави сделался помощником и наставником. Одновременно для Дороти стали понятнее терзания самого Нави. Где-то в мире математики есть число, что спасет его от хвори. Может, сто двенадцать поможет ему вспомнить, кто он таков и откуда родом, может, две тысячи или четыре с четвертью. Но никто не может сказать ему этого числа, и бедняга бесплодно ищет год за годом. Десять лет. Больше половины жизни!
        Когда Дороти поняла весь масштаб и всю тщету этих поисков, ее глаза наполнились слезами.
        - Нави, милый, я очень хочу помочь тебе. Я бы назвала тебе все числа на свете, но это ведь невозможно. Когда вернусь домой, я пришлю тебе сотню учебников разных наук - хочешь? В них множество чисел, и каждое имеет смысл. Наверняка ты отыщешь свое!
        Нави не поверил:
        - Разве ты так богата, чтобы купить сто учебников?
        Дороти ничего не помнила о своем состоянии, но верила, что сумеет выполнить обещанное. В конце концов, она дворянка, у нее есть родня, муж. На худой конец, можно занять денег.
        - Я что-нибудь придумаю, клянусь!
        Юноша отвел глаза. Ее предложение было настолько заманчивым, что он боялся верить.
        - А можно, я перечислю тебе, какие именно учебники хочу?
        - Конечно.
        - А еще, я слыхал, что в Фаунтерре есть дворцовая библиотека, в нее допущены только дворяне. Ты сможешь пойти туда и кое-что выписать для меня?
        В ходе разговора ее перо шуршало так же ровно, как и его. Дороти улыбнулась:
        - У меня будет большой опыт выписывания.
        Нави не ответил на улыбку. Он долго молчал, набираясь смелости для нового вопроса.
        - А скоро ты уедешь?
        - Точно не знаю. Наверное, в конце года.
        Она лгала, чтобы утешить его. На самом деле, не пройдет и месяца, как Дороти покинет лечебницу, ведь она уже сейчас почти здорова.
        - Я буду навещать тебя. Я сама привезу тебе все учебники и скажу еще много новых чисел. А потом ты найдешь свое число и выздоровеешь. Ты станешь ученым мужем, будешь преподавать в университете. Никто на свете не умеет читать так быстро, как ты.
        - Пустое, - отмахнулся Нави.
        То была ложная скромность. Дороти проверяла несколько раз и доподлинно убедилась: Нави может прочесть любую книгу за полчаса и запомнить все до единого числа, встречавшиеся в ней. Имена героев или некоторые сцены могли выпасть из его памяти, но чисел Нави не терял никогда.
        - Точно станешь ученым. Или ректором. Или даже советником владыки! То есть, владычицы.
        Слово «владычица» отчего-то царапнуло Дороти коготком тревоги. Странно: смерть владыки Адриана, потрясшая всех, не нарушила покоя Дороти. А вот имя Минерва Джемма Алессандра отзывалось смутным волнением. Наверное, с Минервой связано какое-то число, неприятное для Дороти. Может быть, владычица родилась в плохой год, когда у Дороти кто-то умер. Со временем это вспомнится.
        - Ты красивая, - сказал Нави.
        Дороти годилась ему в матери, потому он сразу устыдился своего порыва и добавил:
        - Скажи число.
        С этим у Дороти Слай больше не было проблем. Она узнала, что Нави радуют и сугубо прагматичные числа: высота потолков в женском корпусе, число палат, число пациенток, время и длительность процедур, время, когда сменяются дежурные лекари и медбратья. Каждый день она узнавала для него по нескольку таких чисел, а если не удавалось, то рассказывала Нави свои прошлые кошмары. Чтобы облечь их в числовую форму, Дороти шифровала рассказ побуквенно, согласно номерам букв в алфавите. То была нелегкая работа, но полезная: Дороти тренировала ум, развивала память, а к тому же радовала Нави. «Развивай свое тело и разум», - говорила Праматерь ее рода. Вот все удивятся, когда Дороти скажет эту заповедь наизусть не буквами, а числами!
        День шел за днем, и все было хорошо, и становилось только лучше. Единственной, кто расстраивал Дороти, была Карен-Кейтлин.
        Вспомнив свою принадлежность к роду Сьюзен, Дороти вспомнила и то, что дворянам полагается следить за собою. Карен же только мыла лицо и руки, но не трудилась причесываться и переодеваться, и даже хорошо питаться. Запустила себя так, что глянуть страшно, но имеет наглость говорить, будто благородная. Да она не дворянка, а позор всего дворянского сословия!
        Карен мрачно выглядела, мрачно говорила, мрачно вела себя. Она будто нарочно старалась омрачить радужную жизнь Дороти, и это, понятное дело, злило.
        Но хуже всего - Карен вечно лгала. Например, она заявила, что провела в лечебнице восемнадцать лет и помнит каждый день. Но если она так все хорошо помнит и ничем не болеет, кроме дурацкой апатии, то как же лекари не исцелили ее за восемнадцать-то лет? Явная клевета против возможностей терапии! Затем, Карен сказала, что Дороти пробудет в лечебнице не меньше десяти лет. Какая чушь! Месяц-два - и остатки недуга исчезнут, как снег весною! Еще Карен угрожала, что Дороти станет несчастной, вспомнив свое прошлое. Но Дороти при помощи Нави уже вспомнила главное: свой род, свою маму, свою Праматерь - это наполнило ее и счастьем, и гордостью. Конечно, туманные участки оставались (например, ей никак не удавалось вызвать в памяти лицо мужа) - но терапия справится с недугом, и Дороти все вспомнит, и это явно не заставит ее горевать. Если, например, ее муж уродлив или стар, или глуп - какая в том беда? Дороти - дворянка, а дворянки постоянно заводят себе альтеров.
        Словом, Карен источала только ложь, печаль и разочарование. Для Дороти лучше всего было бы вовсе не общаться с нею - попросить магистра о переводе в другую палату. Но приличия запрещают дворянину игнорировать другого дворянина, особенно среди окружения черни. Так что Дороти свела разговоры с Карен к пожеланиям: «Доброго утра, миледи» и «Доброй ночи, миледи». Карен отвечала тем же, да еще холодным укоризненным взглядом. Она показывала, что ждала от Дороти большего. Любопытно, чего? Что Дороти тоже перестанет есть, отощает как мумия и начнет презирать жизнь?..
        Мне повезло, - думала Дороти Слай назло Карен. Я - любимица богов. Во-первых, я первородная, это само по себе счастье. Во-вторых, мое целебное число оказалось очень простым: семерку ведь легко найти, если б я додумалась считать по порядку, то нашла бы сразу, в первый день возле Нави. А вот Карен вовсе не догадалась поискать свое число - может, потому, что она тайком наслаждается печалью? Но сказано Праматерями: не получай удовольствия от страданий. Чертова еретичка!
        Нави - другое дело. Он не лелеял свой недуг, а честно рвался к исцелению. Но, видно, его заветное число было очень сложным.
        - Как думаешь, какое оно? - спросила Дороти, и Нави не сразу понял:
        - Что значит - какое?
        - Ну, хотя бы, сколько в нем цифр? Есть ли дробь?
        - Понятия не имею, - сказал Нави.
        - А смысл твоего числа представляешь? Это должна быть дата или возраст, или цена, или размер земли, или высота горы?..
        - Не знаю, - вздохнул Нави. - Я даже не думаю, что это одно число. Полагаю, мне нужен ряд чисел.
        - А так бывает? - удивилась Дороти.
        - Так бывает почти всегда. Числа, как правило, ходят рядами. Или даже матрицами.
        - Прости?
        - Матрица - это такая табличка из чисел, - Нави нарисовал на черновике.
        - Ого! А мне помогло одно-единственное число.
        - Тебе очень повезло. Мне одно не поможет.
        Для забавы Дороти вписала свои любимые числа в матрицу три на три. Вышло красиво, ей понравилось. Нави показал, что можно сосчитать суммы каждого ряда, столбца и диагоналей. Дороти ахнула, осененная идеей:
        - Послушай! Может быть, тебе надо найти матрицу, где все суммы равны?!
        Он отмахнулся:
        - Это очень просто.
        Слету нарисовал несколько матриц для примера. Дороти проверила суммы: действительно, все равнялись друг другу и по строкам, и по столбцам.
        - Матрица, которая поможет мне, намного сложнее. Я не знаю даже число констант, входящих в нее. Некоторые точно входят, другие - не уверен. А еще входят, как минимум, три переменных, значит, будет в лучшем случае система из трех уравнений…
        Дороти перестала что-либо понимать, но оценила сложность проблемы.
        - Нави, чем я могу помочь? Ну, кроме книг из дворцовой библиотеки.
        - Ты правда хочешь мне помочь? Правда-правда?
        - Отчего сомневаешься? Ты же мой друг, ты спас меня. Я была в идовом тумане, ничего не помнила, кроме имени и возраста, считала себя какой-то портнихой. Я так жила всего пару месяцев, не представляю, каково тебе - десять лет! Если знаешь, что нужно твоей матрице, - только скажи.
        Он задумался.
        - Дороти… Этот прошлогодний мятеж, Северная Вспышка… Говорят, теперь у власти оказались двое: Минерва Стагфорт и Эрвин Ориджин. Может быть, ты знаешь кого-то из них?
        Теперь задумалась она. Нет, конечно, она их не знала - она своего мужа не могла вспомнить, какая там Минерва. Но чувства от имен были вполне определенные, как от правильных чисел: Минерва откликалась тревогой, Эрвин - напротив, надеждой.
        - Я понимаю, - сказал Нави, - прошу невозможного. Вряд ли ты могла их видеть, они из самого высшего дворянства, из Великих Домов…
        - Минерва - нет, - бездумно выронила Дороти.
        - Что?
        - Минерва не из Великого Дома, - повторила Дороти, удивляясь своему знанию.
        - Так ты с ней знакома? - Нави аж подпрыгнул от радости.
        - Извини, ничего не помню. Даже лица ее не могу представить. Это как число семь: откуда-то взялось, но неясно откуда. Ну, я северянка, Минерва - тоже. Наверное, мы когда-то виделись на каком-то балу. Помню только, что она из небогатых дворян… и что любит кофе.
        Слово «кофе» было тревожным, как и имя владычицы. Дороти захотелось сменить тему:
        - Нави, скажи прямо, к чему ты ведешь? Хочешь место при дворе? Ручаюсь, с твоими талантами ты заслужишь любую должность! Главное, исцелись!
        - Не в должности дело. Понимаешь, в моей матрице… для моего исцеления не хватает нескольких констант. Их может знать тот, кто правит Империей. Потому… ты могла бы познакомить меня с герцогом Ориджином или владычицей Минервой?
        - Ну и просьбочка! - хмыкнула Дороти. - Знаешь ли, за подобное знакомство иные готовы отдать состояние или убить родную мать.
        Нави приуныл:
        - Ладно, прости меня, забудь… Скажи какое-нибудь число…
        - Нет, погоди. Я очень хочу помочь. Не обещаю, но попробую. Есть открытые балы в столице, куда допущено все дворянство. Я попаду туда и найду способ заговорить… если не с ее величеством, то хотя бы с герцогом. Я приложу все силы. Вот только не понимаю одного: если это нужно тебе для исцеления, то ты в тот день будешь еще здесь. Как же я сведу тебя с герцогом?
        - Ты можешь уговорить его приехать сюда…
        Дороти захохотала:
        - Какой же ты ребенок! Боги, я часто забываю, что ты еще совсем юный!
        Он надулся, Дороти погладила его по плечу:
        - Не прими за оскорбление, я не хотела тебя унизить. Просто ты очень наивен, но это не твоя вина. Герцог Ориджин выиграл войну и занял столицу. Он не уедет оттуда, даже если ужасно сильно захочет. Его власть зашатается, едва покинет Фаунтерру. И уж точно он не станет рисковать ради двух никому не известных бедолаг, вроде нас.
        - Тогда… ты сможешь задать ему пару вопросов? - Нави прищурился. - Шесть вопросов, если быть точным.
        - Задать - наверняка смогу. А уж ответит ли… - Дороти потеребила волосы. Они немного отросли, она могла видеть их роскошный золотистый блеск. - Полагаю, ответит.
        - А ты… - Нави запнулся. - Тебя точно выпустят отсюда?
        Дороти усмехнулась:
        - Карен говорит, что нет. Но она лжет чаще, чем причесывается.
        Вспоминая разговор, Дороти поняла, что юноша немного слукавил. Откуда бы герцогу Ориджну знать числа для исцеления Нави? Да неоткуда. Смысл просьбы в том, что вопросы Нави окажутся исключительно умны, Ориджин оценит их и возьмет Нави на службу. Нави думает, что обхитрил Дороти - ну и пусть себе думает. Юноши часто хитрят, это лишь прибавляет им очарования. Она ни капли не обиделась и продолжала развлекать парня разными числами, столь желанными ему.
        А потом он ее удивил.
        - Послезавтра мы не будем работать, - сказал Нави без капли сомнений. - Если ты придумала для меня хорошие числа, то лучше скажи их сегодня и завтра.
        - Откуда ты знаешь?
        - Некоторые ряды на то указывают.
        - А матрицы? - блеснула Дороти ученым словцом.
        - Матрицы редко подходят для предсказаний. Этой цели служат ряды и вектора.
        - Что такое вектора?
        - Ну, ты сама увидишь.
        И правда, она увидела. Следующим днем на остров налетел шторм. Ураганный ветер принес черные тучи, которые разразились ливнем с грозою. Струи воды хлестали в ставни, громыхал гром, белым пламенем вспыхивали молнии. Из одиннадцати переписчиков шестеро не смогли работать - до того были напуганы буйством стихии. Но Дороти и Нави, и Карен остались в цеху. Дороти была счастлива: в книге как раз подошла сцена кровавой дуэли, она роскошно согласовывалась с погодой.
        А следующим днем, как предсказывал Нави, их не повели на работу в писчий цех. Ураган натворил дел во дворе лечебницы: сломал несколько деревьев, опрокинул две телеги, расшатал водонапорную башню и сорвал ворота с петель. Следовало все убрать, укрепить и починить. Всех пациентов, способных к телесному труду, вывели во двор.
        Медбратья распиливали упавшие деревья, Дороти и еще несколько пациентов уносили ветки в сарай. Она задумалась было: приличествует ли дворянке таскать бревна? Вот вчера медбратья сказали ей вынести ведро с нечистотами - и Дороти напрочь отказалась. Они поразмыслили, как поступить, и отдали ведро низкородной Аннет. Не сделать ли и сегодня так же? Но Дороти вспомнила завет Сьюзен: «Развивай свое тело». Ее телу могли позавидовать многие барышни, но месяцы кошмаров и беспамятства отняли часть сил, некоторые мускулы одрябли. Дороти с радостью применила бревна как спортивное орудие. Нужно привести себя в порядок, нельзя стать такой, как Карен!
        Все, на что была способна Карен, - сметать листья и мелкие веточки. А Дороти трудилась наравне с мужчинами, и скоро даже обогнала некоторых из них. Пока тот же Нави выносил две связки веток, она - три. Он мог поднять полено футового обхвата, она - фут с четвертью. Дороти смеялась от радости. Все было восхитительно: бревна пахучи, воздух наполнен свежестью, двор блещет чистотою после дождя. А сама Дороти - прекрасна: умна, красива, сильна, и скоро будет совершенно здорова, и поедет в столицу, чтобы добыть нужных книг и спасти друга. Заодно, раз уж Нави так просит, она познакомится с герцогом Ориджином, задаст несколько вопросов… и кто знает, что из этого выйдет. Ведь она - чертовски хороша!
        - Нави, ты такой слабенький для мужчины, - усмехнулась она, видя пот на его лбу. - Когда выйдешь отсюда, тебе нужно будет много упражняться. Раз уж хочешь служить при дворе, то знай: дворяне не любят хиляков.
        - Знаю, - буркнул Нави, пыхтя от натуги.
        - Постой-ка. Я вдруг вспомнила кое-что: мы с тобой однажды уже убирали этот двор.
        Он задумался:
        - Дай число.
        - Не помню я число. Где-то зимою это было, мы вместе сгребали снег. Я смотрела на гавань сквозь ту вот решетку, а ты подошел и сказал что-то странное…
        - Три двадцать пять на один ноль девять. Пятнадцать сотых процента, весной - восемнадцать сотых, - кивнул Нави. - Я никогда не забываю числа.
        - Точно! Тогда я не придала значения, подумала: ты безумен, как шут. А сейчас-то знаю: с числами ты умнее многих. Будь добр, объясни, что оно значило?
        - Я не помню, - сказал Нави. - Все зависит от контекста… Ты говоришь, что смотрела в ту решетку?
        - Да, вон там боковая калитка, забранная прутьями.
        Он пошел туда, глянул сквозь прутья. Посмотрела и она: за калиткою была тропинка, ведущая вниз по склону к маленькой бухточке. Крохотный пирс, пришвартованное одномачтовое суденышко, несколько лодок сушатся на берегу.
        - Я понял, - сказал Нави. - Ты собиралась сбежать на лодке и добраться до материка. Но ты очень красива, я не хотел, чтобы ты погибла, потому и сказал тебе вероятность.
        - Веро-что?
        - Вероятность. Ну… твой шанс добраться живой до берегов Земель Короны.
        Три вопроса - один другого удивительней - вспыхнули в ее мозгу. Аж голова закружилась.
        - Откуда ты знаешь? Меньше процента - почему так мало?! Тьма сожри, зачем я хотела сбежать?!
        Нави растерялся - в словах он был не такой мастер, как в числах.
        - Ну… э… зачем бежать - я не знал, просто догадался, что ты этого хочешь. Ты так пристально глядела на лодки… Как высчитал - нельзя объяснить без векторов и матриц. Если привезешь мне учебник высшей математики, тогда смогу… А почему так мало - потому, что ты не учла течения. Восемь-девять процентов, что ты смогла бы завладеть лодкой; полтора процента - что завладела бы лодкой и избежала погони. Но затем ты попала бы в западное течение, которое увлекло бы тебя в открытый океан. Чтобы препятствовать этому, нужно грести непрерывно день и ночь в течение семидесяти трех часов, что очень трудно даже для такой сильной женщины, как ты. Кроме того, ты правша, а ночью навигация усложнена, потому с вероятностью около восьмидесяти процентов ты забрала бы влево и уплыла на восток вместо северо-востока. Три двадцать пять на один ноль девять - это курсовая ошибка, которую ты допустила бы. Итоговая вероятность спасения - ноль пятнадцать процента, а весной - ноль восемнадцать за счет удлинения светового дня.
        Ветки валялись у ног Дороти - она даже не заметила, как выронила их.
        - Тьма сожри! Нави, как это возможно?!
        - Доплыть до материка?
        - Нет! Сосчитать все это в уме за одну минуту! Кто ты? Фокусник? Сын великого математика, который всему тебя научил?!
        Новая мысль чуть не сбила ее с ног:
        - Боги! Но ты же попал сюда десять лет назад! Здесь тебя явно никто не учил, значит, в восемь лет ты уже умел… Ты был мальчишкой - и умел такое?!
        - Да, я умел рассчитывать вероятности, когда попал сюда.
        - Ты гений! - выдохнула Дороти. - Только Светлая Агата могла так считать!
        И тут же помрачнела от догадки:
        - Ну, или просто лжешь, чтобы меня впечатлить. Твои слова ведь невозможно проверить.
        Нави надул губы:
        - Я не лгу тебе! Слышишь? Я говорю честно! Но если так уж хочешь проверить - проверяй, пожалуйста. Завтра придет грузовой корабль. Он покажется на горизонте на север-северо-востоке около девяти утра. Понаблюдай за его ходом - сама увидишь течение. Может быть, тогда начнешь верить друзьям.
        Он схватил свое бревно и ушел, крайне обиженный. Дороти и не подумала утешать его. Во-первых, мальчонка должен помнить приличия. Каким бы умным он ни был, она - дворянка, и не намерена терпеть его капризы. Во-вторых, гораздо больше, чем чувства Нави, ее занимал вопрос: зачем ей нужно было бежать с острова? Ну зачем?! Совершенно очевидно, что зимою она была очень больна. Как раз тогда ей виделись самые тяжкие кошмары, бывали даже сны наяву - она помнила, как орала и бросалась на лекарей, считая их чудовищами. Тогда ей назначали самые суровые процедуры, ясно помнилась одна: череп сжимали кольцом, чтобы выдавить хворь. Это было идовски больно! В ее душе не было ни капли гармонии, недуг бушевал, как вчерашняя гроза. Можно ли в таком состоянии покинуть лечебницу?! А сама идея - доплыть лодкой до материка! Нави прав, Дороти не знала ни о каком течении, но и без него понятно: грести трое суток без передышки - запредельный труд, почти самоубийство. Она хотела рискнуть жизнью, чтобы избежать исцеления и остаться больной?! Быть того не может! Наверняка мальчишка солгал!
        Стало досадно. Одно дело - врать о придворной службе и каких-то там числах, другое - о самой Дороти. Друзья так не поступают! Уж конечно, она посмотрит завтра на корабль, и берегись, Нави, если теченья не окажется. Но кораблем не проверишь другую часть его лжи: о том, что Дороти хотела сбежать. Об этом придется спросить кого-нибудь, кто знал ее зимою. Магистр Маллин и лекарь Финджер? Стыдно говорить с ними о планах побега - все равно, что признать себя дурой. Аннет? Она глупа, ворону от голубя не отличит. Карен? Эта всегда врет. Ну и отлично! Если подтвердит слова Нави - значит, лгут они оба.
        - Леди Карен, позвольте задать вам вопрос.
        Полумертвая соседка размеренно двигала метлой: шшшасть, шшшасть. Лишь слабым кивком показала, что слышит Дороти.
        - Правда ли, что зимою я хотела отсюда сбежать?
        - Снова вы за свое, миледи. Я не желаю быть мостом между вами и прошлым. Эту ответственность я не приму на себя.
        - Я не спрашиваю о прошлом и ничего не прошу, кроме одного мелкого факта: хотела сбежать или нет?
        - Вы сделаете выводы из этого факта. Забудьте, миледи.
        Метла - шшасть, шшасть.
        - Я сделаю лишь один вывод: Нави - мой друг или лжец, как вы. Меня не волнует ни прошлое, ни побег.
        - Тогда зачем спрашиваете? Не все ли вам едино, солгал Нави или нет, раз сам предмет лжи неважен?
        - Я поняла, миледи: от вас ничего не дождешься. Даже мелкая помощь для вас слишком трудна. Сами гниете и желаете, чтобы все вокруг гнили. В ком есть жизнь - тот вам противен.
        Дороти пошла прочь, метла провожала ее шорохом листьев. Шшасть, шшасть.
        - Да.
        Дороти оглянулась: наверное, послышалось. Карен повторила очень тихо, Дороти не услышала, а прочла по губам:
        - Да, вы хотели сбежать.
        Дороти рассмеялась:
        - Ну, конечно! Лжец и лгунья - пара сапог! Может, Нави простительно - он болен и юн. Но вы-то, миледи!.. Что ж, речи под стать внешности.
        Шшасть, шшасть. Шшасть, шшасть. Шшасть. Метла задержалась в воздухе, Карен подняла глаза. Взгляд был холодный, но отнюдь не мертвый. Не более мертвый, чем обнаженный клинок в руке кайра.
        - Вы хотели сбежать из-за дочери, миледи. Ее отняли, вы надеялись вернуть. Вы кричали во сне и звали ее. Вашу дочь зовут Глория.
        Голова закружилась, земля шатнулась под ногами.
        - У меня нет дочери, - прошептала Дороти.
        Но она знала, что Карен права. Глория - правильное имя. Столь же правильное, как число семь.
        - Я не рожала. Слышите?! Я рожу, когда вернусь к мужу!
        Карен так и не изменилась в лице. Только глаза.
        - Впереди десять лет, миледи. Возможно, двадцать. Живите счастливо.
        Этой ночью Дороти увидела дочь. Не во сне, а в памяти. Легла, закрыла глаза - и пришла череда картин. Как числовой ряд, как матрица. Вот Глория - совсем кроха, спит на руке Дороти, свесив ножки. Вот заглядывает в буфет, а глаза веселые и хитрые - задумала стащить конфету. Вот бегает за котом, визжа и размахивая метелкой. Вот учится грамоте, хмуря бровки, покусывая кончик пера, а Дороти говорит: «Не ерзай». Вот она нашкодила - что-то грохнулось, разбилось, разлилось, и Глория хохочет, но при виде мамы корчит виноватую рожицу. Вот Глория показывает язык, забравшись на ветку дерева. Дороти корит ее: «Леди так не делают!», - но сама смеется, ведь тоже девчонкой лазала по деревьям. А вот Глория - почти уже взрослая уезжает в пансион, запряжены кони, собраны слуги, уложен багаж. Она поправляет шляпку на рыжих кудрях и говорит: «Маменька, я буду ужасающе премного скучать» - нарочно кривляется, чтобы было не так грустно. Но грусть все равно берет свое, и Глория виснет на шее Дороти: «Мамочка…»
        У Дороти была дочь. А потом ее забрали. Наверное, от того и помутился рассудок.
        Стрела - 4
        10 -11 мая 1775 г. от Сошествия
        Фаунтерра
        Лорд Десмонд Герда Ленор сидел в своем кресле у камина. Несмотря на теплую погоду, в очаге ярко пылал огонь. Из-за малой подвижности лорд Десмонд постоянно мерз и по-стариковски кутался в пледы, и велел слугам не жалеть дров. Однако он сильно изменился к лучшему с тех пор, как Иона влила в него зелье. Кожа лорда была бледна, но не мертвецки сера, как прежде. Он вернул способность пережевывать пищу, ясно говорить, шевелить руками в тех пределах, чтобы самостоятельно вращать колеса кресла-каталки. До полного исцеления было очень далеко: Десмонд по-прежнему не мог подняться на ноги, а дышал с трудом, при малейшем усилии начинал задыхаться. Но тень смерти более не маячила над ним.
        - Вы выглядите лучше, отец! - улыбаясь, сказал Эрвин.
        - Чушь собачья, - зло рыкнул Десмонд. Это тоже было признаком улучшения: раньше болезнь вызывала в нем отчаяние, теперь - гнев.
        - Не стоит ли вам все-таки занять место в Палате? Вы свободно говорите, сумеете и поднять флажок для голосования.
        - И все высокие лорды увидят этакое чучело вместо Десмонда Ориджина? Брось! Я не любил Палату будучи здоровым, тем более не полюблю теперь. Граф Лиллидей составит тебе компанию.
        - Все же подумайте, отец…
        - Эрвин, я позвал тебя для иной беседы.
        Скрипуче вращая колеса, Десмонд подъехал ближе к камину. Вынул из складок пледа бумагу, прежде незамеченную Эрвином, бросил в огонь. Странно…
        - Скажи мне, сын, что ты думаешь о покушении на Леди-во-Тьме?
        - Хм… Признаться, не знаю, что и думать. Оно выглядит абсурдно. За столом прислуживали ее собственные, проверенные слуги, бывшие с нею много лет. Трудно поверить, что кто-то из них переметнулся. Кубок королевы наполнял Франциск-Илиан - но только недавно вступил с нею в союз. Зачем травить союзника прежде, чем альянс принес какую-либо выгоду?
        - А Минерва?
        - Она имела мотивы. Леди-во-Тьме призналась мне, что не прочь свергнуть Минерву (ее признание само по себе странно). Узнав о том, Мими могла пойти в атаку… Но как бы она узнала так быстро, еще и устроила нападение? Никого из ее людей не было рядом!
        - А ты, Эрвин, мог отравить королеву?
        - Отец, что вы говорите?!
        - Я не подозреваю тебя, а спрашиваю только о возможности. Ты располагал ею? Некто посторонний может заподозрить, что ты использовал шанс?
        - Ну, по правде… Я принес в комнату королевы некое семя, а оно ожило и оказалось ядовитой тварью. Если бы тварь успела укусить… Но она даже не покинула чашку, южанин сразу накрыл ее!
        Отец поднял густую бровь.
        - А зачем ты принес ядовитую тварь?
        - Я не знал! В мое купе подкинули странную штуку, вроде семечка. Я хотел лишь показать его болотнице и спросить, что оно такое.
        - Подкинули… - мрачно повторил отец. - Пока достаточно по этой теме. Другой вопрос: особая гвардейская рота. Офицеры с огромными полномочиями и агатовскими лентами в петлицах. Ты поставил их надзирать за лазурной и алой гвардией?
        - Ну, не за лакеями же.
        - Говорят, это - твоя месть Минерве за то, что она опередила тебя на Святом Поле.
        - Сложно оспорить столь разумное предположение.
        - Ты отослал в Лабелин нескольких высших чиновников по финансам, в том числе двух министров.
        - Только для обучения. Пускай возьмут пару уроков у лабелинских богатеев.
        Судя по лицу отца, шутка Эрвина не достигла цели. Эрвин ответил серьезнее:
        - Милорд, вы спрашиваете о том, какими средствами подчиняют непокорных вассалов?
        - О том, почему ты применяешь эти средства к императрице.
        - Ситуация такова, что Минерва полностью зависит от меня и должна быть послушной. Если она этого не понимает, мой долг - дать нужные разъяснения.
        - Ты полагаешь?..
        Отец долго сурово молчал, очевидно, ожидая от сына оправданий. Эрвин решительно не понял, в чем его обвиняют, и не счел нужным ответить. Десмонд вновь заговорил:
        - Какова причина твоей размолвки с Аланис?
        - Простите, но уж это - моя личная забота.
        - Твоя личная? Это забота половины дворцовых слуг! Только ленивый не обсуждают причины. Все чаще говорят о том, как вы с Минервой вернулись из Маренго одним поездом, и с того дня она заглядывает тебе в рот.
        - Влюбленность - нормальное состояние девиц, окружающих меня. Даже странно, что ее величество Мими так долго составляла исключение. А что касается Аланис, вы прекрасно знаете ее проступок! Она шепталась со шпионкой Кукловода!
        - И какие шаги предприняла после этого?
        - К чему вы ведете?
        Отец не снизошел до ответа. Сверля сына взглядом, задал следующий вопрос:
        - Ты закупаешь очи в Шиммери, в обход монополии Короны.
        - Минерва сама выписала разрешение.
        - Нет, только подписала. Твои люди напоили ее и подложили бумагу под ее перо.
        - Кто виноват в том, что Мими неравнодушна к орджу? Лишь она сама, да еще боги виноделия!
        - Почему в этой авантюре участвуют Фарвеи?
        - Так это же их затея. Принц Гектор не нарушил бы монополию, если бы так же не поступил Франциск-Илиан, а пророка уговорили Фарвеи. Они же дали мне денег в долг на закупку - откуда еще мне было взять столько золота?
        - Иными словами, ты подарил Фарвею искровое войско, а его внучку отпустил в руки Галларда Альмера. Две центральных земли теперь связаны брачным союзом, вооружены искрой и никак не зависят от тебя.
        - Мы тоже получаем искру! Ее хватит на два или даже три батальона! Отец, мы станем непобедимы!
        - Мы и так непобедимы, ты блестяще доказал это. Но затем стал совершать шаги, противные чести и рассудку. Кроме прочего, тебя обвиняют в похищении человека. Шепчутся, будто ты устранил некоего секретаря Итана, и в этом видится любовный мотив: якобы, некогда сей Итан претендовал на сердце Минервы.
        Вот теперь Эрвин начал закипать.
        - Отец, я не знаю, что более унизительно: ваше внимание к грязным слухам или ваша вера в них! Итан - мелкая сошка, сопляк, ничтожество! Как можно думать, что я конкурирую с ним?!
        - Зачем ты от него избавился?
        - Он просто выполняет мое поручение!
        - Какое?
        Эрвин порывисто поднялся.
        - Милорд, из уважения к вам, я старался избежать упоминания сего факта, однако вы меня вынуждаете. Я - герцог Ориджин и лорд-канцлер Империи!
        - А я - по-прежнему твой отец!
        Взгляды скрестились - чуть искры не полетели. Спустя несколько вдохов, Эрвин опустил глаза. Двадцать пять лет от роду: один год власти и двадцать четыре года покорности. Опыт служил отнюдь не в пользу Эрвина.
        - Да, отец. Простите мою дерзость.
        Десмонд также смягчился:
        - Прости и ты, я не собирался учинять допроса. По большому счету, меня волнует лишь один вопрос, и я уповаю на ясный ответ. Каким ты представляешь свое и наше будущее?
        - Мы найдем и схватим Кукловода! Допросим, узнаем тайну Предметов. Казним его, а также его пособников. Вернем в Фаунтерру достояние Династии, а Персты Вильгельма спрячем в надежном месте, недоступном никому, кроме нас.
        - Допустим. А дальше?
        - Ну… Очевидно, я останусь в столице на роли лорда-канцлера, Роберт будет при мне казначеем. Вы с матерью вернетесь в Первую Зиму и станете править ею от моего имени…
        Он ощутил себя глупо, как человек, с умным видом говорящий очевидное. Проблема в том, что Эрвин не загадывал слишком далеко. Победа над Кукловодом представлялась ему абсолютным триумфом, после которого все вопросы решатся, добро восторжествует и жизнь станет очень хороша. Чтобы не выглядеть наивным, Эрвин стал сочинять на ходу:
        - А кроме того… найду Роберту хорошую агатовскую невесту и отдам в их владение порты Южного Пути. И еще… получу в имперской казне ссуду, чтобы вы с матерью построили в Ориджине искровый цех. Это будет новый… виток развития.
        - Последнее похвально, - хмуро кивнул отец, - но остальное вызывает большую тревогу. Кого ты видишь своею невестой?
        - Хм…
        Эрвин покраснел. До недавнего прошлого этот вопрос был легким из легких. Аланис или Минерва - две претендентки, одна другой краше. Но поступки Аланис разрушили доверие к ней. Минерва же, напротив, начала вызывать уважение; мысль о нарушении данной ей клятвы представлялась верхом бесчестия.
        - Я обещал Минерве, что не стану добиваться брака с нею. Но возможно, она сама, по собственной инициативе изволит…
        - Мда, - выронил отец.
        Эрвин умолк.
        - Будь добр, сын, садись и выслушай. Последние полгода я не задавал неудобных вопросов и полностью доверился тебе. Твои полководческие успехи заставили меня полностью поверить в тебя. Однако теперь я полагаю, военачальник вышел из тебя более зрелый, чем лорд. Ты одержал впечатляющую победу, но я не вижу за тобою намерения достойно использовать ее плоды.
        - Милорд, о чем вы?
        - Я не стану упоминать месяцы разгула и праздности, которые ты устроил в столице. Усталое войско нуждалось в этом, потому могу простить. Но что происходит далее? Ты пытаешься подчинить владычицу при помощи мелкого террора, и делаешь это перед открытием Палаты, на глазах у лордов. Ты присваиваешь неоспоримые привилегии Династии, в частности - контроль над протекцией и искровой армией. Ведешь странную игру с Минервой: цели твоей поездки в Маренго неясны никому, зато очевидна перемена в ваших отношениях. Все названное выглядит скользкою интригой, неумелой попыткой змеи вползти на трон.
        Эрвин вспыхнул:
        - Отец, как вы можете! Власть нужна мне для борьбы с Кукловодом!
        - Только ли? В твоих планах на будущее я не услышал даты, когда ты уведешь батальоны из Фаунтерры. Некоторые уважаемые люди предполагают, что ты вовсе не думаешь отводить войска. Нескольких видных лордов, да и меня самого, это начинает тревожить. Шесть веков наш род славился военными подвигами, и никогда - заговорами и переворотами. Я не допущу, чтобы ты запятнал наше имя. Когда мы с матерью благословили твою войну против Адриана, мы желали предать суду лично Адриана, а не свергнуть всю Династию Янмэй!
        - Стоит заметить, - невинно выронил Эрвин, - что, если я женюсь на Мими, Династия никоим образом не прервется.
        - Гони прочь эти мысли! - взревел отец. - Ты поклялся не посягать на нее. Мой сын не станет клятвопреступником!
        - Но я…
        - Тьма сожри, ты должен понять. Лорды терпят тебя потому, что поражены твоими победами, а также потому, что ты выглядишь меньшим злом, чем Адриан. Но это скоро изменится! Война забудется со временем, как и злодейства Адриана, а твои проделки все время на виду! Покажи себя человеком чести - и сохранишь то, чего достиг. Продолжай плести интриги - и лорды найдут способ избавиться от тебя!
        - Отец, я должен понять это как угрозу?! Она содержалась в том письме, что вы сожгли? Кто его прислал?!
        - Это не должно тебя заботить.
        - А если вам пишет сам Кукловод?! Если он нарочно сеет раздор между нами?
        - Твоя одержимость Кукловодом тревожит меня не меньше остального. Ты заявил, что удерживаешь власть ради охоты. Но с каждым днем все больше видится обратное: опасность Кукловода нужна тебе, как оправдание для власти. Не будь Кукловода, ты не имел бы ни единой честной причины держать в Фаунтерре войска и подминать под себя всех вокруг.
        - И что же вы предлагаете, милорд? Простить Кукловода? Выписать ему помилование? Или, может, уступить ему трон?!
        Десмонд сделал несколько движений. Скрипнули колеса каталки, отец подъехал вплотную к сыну, заговорил, глядя в упор:
        - Я вижу следующий план действий. Ты отведешь батальоны из Фаунтерры и применишь их для двух насущных задач: удержания земель в Южном Пути и подавления мятежа графа Флеминга. Ты откажешься от претензий на руку императрицы и женишься на леди Аланис Альмера. Вы честно выполните договор с приархом Галлардом и сохраните за ним пост наместника в Альмере. Кроме того, ты отречешься от присвоенного титула лорда-канцлера и поставишь на голосование в Палате вопрос: нужен ли Империи такой титул, и кто его заслуживает? Этими действиями ты полностью восстановишь свою репутацию достойного сына Ориджинов. Лорды Палаты будут благосклонны к тебе, и ты сможешь сберечь все плоды своих побед. Герцог Лабелин не найдет союзников и не вернет свои земли, они останутся в нашем владении. Приарх Галлард отойдет на Звезду в положенный срок, и Альмера вернется под власть леди Аланис. Ваши с нею дети, таким образом, получат два полных герцогства и половину Южного Пути. О подобных владениях твои славные предки не могли и мечтать. Но, что важнее богатства, ты останешься в истории великим военачальником, а не хитрым
царедворцем-интриганом!
        - Весьма заманчиво, отец, да уж. Но позвольте один вопрос: а как быть с Кукловодом?
        - Ты оставишь его Минерве.
        - Простите?!
        - Главный ущерб Кукловод нанес янмэйцам, а не нам. Он опозорил имя Адриана, похитил сотни Предметов, спровоцировал войну, которая чуть не кончилась крахом Династии. Будет логично, законно и справедливо, если его поимкою займется Корона. Тем более, что главный следственный орган - протекция - согласно закону подчиняется владычице, а не тебе.
        - И я… отец, по-вашему, я должен просто забыть?! Кукловод попрал заветы Праотцов, осквернил священные Предметы, зверски убил сотни невинных людей! Он пытался убить и меня - вы хоть помните об этом?!
        - Эрвин, я не предлагаю избавить его от наказания. Но правосудие должно исходить не от тебя! Пока Адриан покрывал Кукловода, твоя война имела смысл. Но Минерва жаждет наказать его так же, как ты. Так отдай императрице ее законное право. Охота на государственных преступников - это янмэйское дело.
        - Янмэйское дело, - мрачно усмехнулся Эрвин. - Отлично сказано, отец. Год моей крови, слез и побед историки назовут янмэйской охотой! Минерва Несущая Мир поборола Кукловода, раскрыла тайну Предметов, вернула достояние, защитила божьи законы… а агатовец Эрвин оказал ей небольшую военную поддержку. Прекрасная сказка! Янмэйцы будут рады запомнить все именно так!
        Он покачал головой:
        - Отец, ваш план очень заманчив, но я имею другой, получше. Я изловлю Кукловода, верну достояние Династии, а Персты возьму себе. Лорды Палаты одобрят и прославят каждый мой поступок - потому, что я стану лучшим в мире полководцем во главе сильнейшей в мире армии. Я возьму в жены любую девушку, какую захочу: возможно, Минерву, а может быть, Нексию Флейм. Если Аланис Альмера докажет мне свою преданность, то будет прощена; если нет - повиснет в соседней петле с Кукловодом. А что до интриг, отец, - тут ваша правда: последние оказались не слишком эффективны. Приношу извинения, этого больше не повторится.
        - Берегись, Эрвин, - сухо проскрипел отец.
        Эрвин откланялся и вышел прочь, не узнав, чего ему стоит беречься.
        * * *
        Отчет Ворона Короны занимал двенадцать страниц. На первых десяти подробно описывались меры безопасности, принятые на время заседаний Палаты.
        Для начала, были приняты досмотры и обыски всех, въезжавших в столицу. Исключений не делалось ни для дворян, ни для священников. Чтобы обеспечить покорность обыскиваемых, агентов протекции сопровождали кайры. Состоялось два поединка (без жертв), четыре драки, десять попыток подкупа. У гостей столицы найдено несколько дюжин странных и даже абсурдных вещей: бочонок ртути, сундук муляжей книг без страниц, мумия кошки, пинта приворотного зелья, ящик зеленых свечей, фунт скверных фальшивых денег, совсем непохожих на настоящие. Однако ничего подобного Перстам Вильгельма не обнаружено.
        Затем, объединенными усилиями армии, полиции и воровской гильдии, устроены уличные проверки. В каждом квартале составлены команды по три человека: кайр, констебль и местный вор или нищий. Они патрулируют кварталы, обращая внимание на всех прохожих, кого не знает ни констебль, ни вор. Таким образом выявляют чужаков, останавливают, досматривают и опрашивают. В ночное время усиленные бригады задерживают для допроса всех, кто телосложением подходит для ношения оружия. Не меньше двадцати задержанных делали попытки бегства, трижды случалась поножовщина - но причины всегда оказывались прозаичны: то попался вор, не состоящий в гильдии, то пьяный матрос-задира, то дворянчик, идущий к замужней любовнице.
        Щедрейшим образом поощряются доносы. Кто заметит странников с сомнительным багажом - получит глорию. Кто выдаст группу подозрительных личностей с оружием - две глории. Кто заметит хоть что-нибудь странное - получит глорию, если от этого будет польза. Добрая треть агентов протекции занята разбором доносов. Чаще всего «подозрительными» оказываются приезжие из других земель в необычной одежде. Несколько раз по доносу пойманы банды контрабандистов и грабителей; попадались и мелкие лорды со сквайрами, подозрительные грубостью и скупостью. Но ни у кого из пойманных не найдено ни Предметов, ни искровых копий. В ходе допроса большинство смогли развеять подозрения, остальные задержаны до конца заседаний Палаты.
        Наконец, особой статьей выделены награды за сведения о людях по именам Лед, Пауль, Кукловод, Ребро. Любой разговор, подслушанный случайно или намеренно, приносит шпиону елену, если в нем мелькнуло хоть одно из имен. Таким образом найдены и пойманы тринадцать живых существ: семеро кукольников из разных районов города, мясник из лавки «Телячье ребрышко», игрок-мошенник по кличке Костяшка, старичок Пауль Пекарь, кузнец-оружейник по прозвищу Лед-и-Пламя, юнга Снежок, а также пес одного кайра из Беломорья - Ледяной Клык. По понятным причинам все отпущены на свободу, псу и кайру принесены извинения.
        Список славных деяний протекции тянулся и дальше, но Эрвин устал читать и перелистнул к выводу. Ворон Короны заверял милорда, что, учитывая все вышеописанное, бригада Кукловода никак не сможет возникнуть в Фаунтерре внезапно. Если ее не заметят прямо на въезде, то уж точно рассекретят в ходе передвижения по городу. Оптимизм Ворона подкреплялся также логическим выводом: Кукловод боязлив и никогда не является там, где его можно ждать. Раз протекция, полиция, армия и даже воровская гильдия Фаунтерры настроены изловить перстоносцев - значит, те не появятся, и Палата пройдет безопасно.
        Оставшиеся две страницы отчета посвящались менее приятному вопросу: делу об отравлении Леди-во-Тьме. Осмотреть королеву не удалось из-за ее нежелания. Бокал, из которого она пила (а может, и не пила), разбился в суматохе. По этим причинам определить яд невозможно. Симптомы, виденные лордом Ориджином - надрывный кашель, черная слизь изо рта - не подходят к известным протекции ядам. Возможно, милорд ошибся?..
        Допрос свидетелей крайне осложнен: болотники заперлись в своем поместье и не желают видеть никого. «Ее величество опасно нездорова, ей требуется покой. Королева может принять лишь короля Франциск-Илиана, в виду крепкой дружбы, и владычицу Минерву, в виду родства. Всем прочим посетителям будет отказано». Часовые гвардейцы показали немногое: действительно, среди ночи к лорду-канцлеру приходил лакей и предлагал кофе. А лорд-канцлер отказался. Нет, лакей не заходил в купе, потому невозможно понять, как стручок попал в обувь. Нет, гвардейцы не смогли опознать того самого лакея: либо просто запамятовали (это легко - в поезде десятки лакеев, и все похож из-за формы), либо то был не лакей вовсе, а кто-то переодетый. Чашка с тем стручком не найдена. Болотники говорят, что уничтожили ее содержимое ради безопасности.
        Единственная отрада во всем этом деле - позиция Леди-во-Тьме. Королева повторила, что страдает обычною старческою хворью, никого не винит и расследований не желает. Если она отойдет на Звезду, то придется выполнить последнюю волю и с большой печалью прекратить следствие. А если выживет - тем лучше.
        Эрвин не знал, что думать. В поезде его будто озарило: болотница и есть главный враг, Кукловод, Хозяин Перстов. Очень уж на руку ей и гибель Адриана с Минервой, и чудесный Абсолют, дающий бессмертие. Но ее хворь… Эрвин верил, что Праматери любят его, - но вряд ли настолько, чтоб главный враг сам собою взял и отравился!.. Есть и другой довод: краденые Предметы увезли в Альмеру. Они могли остаться там или перебраться в соседнюю Надежду, или в Южный Путь; но до Дарквотера - тысяча миль! Единственный верный путь из Короны в Дарквотер - не Альмера, а море.
        Значит, болотница - не Кукловод? Тогда заговор против Минервы - просто ее интрига, поддержанная пророком. Но это странно. Сейчас, по прошествии времени, Эрвин все вернее понимал: заговор-то был груб и неуклюж. Интриганы знали Эрвина всего один день - и рискнули посвятить в свои планы. Такая спешка - ребячество, нелепица. Даже Эрвин в свои двадцать пять не бросился бы так напропалую. А тут - двое зрелых, бывалых политиков. Абсурд, не иначе! Или не абсурд, а неполнота знаний? Быть может, нелепица лишь видится первым взглядом, а на деле развертывается многоходовый план?
        - Я знаю объяснение, - мурлыкнула альтесса, возникая прямо на коленях у Эрвина. - Ты вновь не захочешь меня слушать, потому изложу свои мысли, скажем… собственным пальцам.
        Она подняла к лицу изящную узкую ладонь.
        - Слушайте, пальчики: наш милый Эрвин имеет большую проблему, которую упорно старается не замечать. Быть может, он столь глух потому, что проблема не имеет собственного имени. Назовем же ее каким-нибудь красивым словом, например - фактор. Эрвин считает, что фактор скажется когда-то в далеком будущем, и вот тогда-то наш любимец мигом придумает решение и сразу же воплотит. Видимо, в театральном искусстве Эрвин предпочитает импровизацию…
        Альтесса пошевелила указательным и мизинцем - так, будто пальцы просили слова.
        - Да-да, я с вами согласна, вот только Эрвин не желает слушать: фактор-то уже сказывается. Глупый заговор южан - ни что иное, как провокация. Стоило нашему милому герцогу согласиться - и день спустя о том узнала бы вся Фаунтерра. Но зачем южанам рушить репутацию отважного героя? Затем, что фактор влияет и на них! Сам шут был с ними! Это так очевидно, что даже мой мизинчик не просит пояснений. Одному лишь Эрвину удается не понимать!
        - Я все понимаю! - огрызнулся Эрвин. - Но что ты предлагаешь делать?! Тьма сожри, мне с головой хватает Кукловода! Как справиться с фактором, который еще даже не появился?
        - Появится, не сомневайся. Верно, мизинчик? Конечно, Тревога!
        - И какие ты видишь пути, а? Ответь мне, умница!
        - Первый путь уже описал твой дальновидный отец. Уведи войска из Фаунтерры.
        - Что?!
        - Откажись от титула, убери войска, яви Палате чудо бескорыстия. Перестань претендовать на власть в Империи. Тогда и Кукловод, и фактор станут личными бедами Минервы. Она этому только обрадуется.
        - На сие предложение я уже дал ответ отцу. Каков другой путь?
        - Ну… - альтесса подмигнула, - второй звучит так: ты что-нибудь придумаешь.
        * * *
        Зал заседаний Палаты Представителей являет собою амфитеатр. На многочисленных балконах размещаются зрители, допущенные на открытые заседания, в тени под балконами - слуги и стражники. Полукруглую середину зала, похожую на театральный партер, занимают кресла тридцати двух Представителей. Они расходятся от центра не прямыми, а изогнутыми лучами - так, что ни один Представитель не смотрит в затылок другому, а весь партер при взгляде сверху напоминает священную спираль. Подле каждого Представителя - стулья для двух секретарей; на спинке представительского кресла - герб его земли. Чтобы гербы были видны над головами лордов, спинки кресел сделаны непомерно высокими, будто рассчитаны на гигантов. «Сидеть на высоком стуле» - означает служить Представителем в законодательной Палате. Еще год назад это было самой вожделенной мечтою Эрвина.
        Палата - древнейший из органов власти. Она возникла раньше Династии Янмэй, раньше верховного суда, даже раньше того, как Поларийское королевство начало зваться Империей. Во времена Вильгельма Великого уже существовал Совет Праотцов, принимавший законы путем голосования. Сам король Вильгельм имел всего лишь один голос. При Первой Темноокой династии король Марион Деспот попытался распустить Палату - это окончилось гибелью короля и сменой династии. Владыка Адриан повторил его ошибку.
        В ранние века Палата состояла из представителей всех Праматеринских родов - по два человека от каждого, итого тридцать два. Сменялись короли, государство росло, дробилось на графства и герцогства, нравы каждой земли все больше обособлялись. Стало важнее учесть голос каждой земли, а не каждого рода. Ко времени Третьей Династии Мириам Палата устоялась в ее нынешнем виде: по два представителя от каждой земли, двое от Короны и по паре от каждой ветви Церкви - итого привычные тридцать два голоса.
        Представителей в Палату назначают землеправители. Лорд лично решает, кто будет говорить в Палате от имени его земли. Если лорд успешно правит своею землей, то оба представителя будут стараться следовать его воле; если власть его шатка - могут своевольничать. Но даже при полном подчинении лорду, представители решают многое. Любой вопрос в Палате рассматривается четыре дня. Голосами четырех представителей новый закон вносится на рассмотрение, четыре дня осмысливается и обсуждается, затем состоится голосование. За четыре дня никак не съездишь домой посоветоваться с лордом, с трудом успеешь даже обменяться парой птиц. Потому в конечном итоге представитель принимает решение сам. Этот факт особенно питал эрвиновы мечты.
        Когда Рихард был жив, Эрвин не рассчитывал на титул герцога. Не надеялся и получить высокую должность в Первой Зиме - их занимали заслуженные воины отца. Но попасть в Палату Эрвин вполне мог. Отец прочил сыну службу в столице - видимо, желая убрать с глаз долой это ходячее разочарование. А Эрвину того и хотелось. Вассалы Десмонда терпеть не могли должность лорда-представителя, старались правдами и неправдами избежать ее. Сам герцог думал так же - ежегодно заменял представителей, чтобы все вассалы страдали поровну, и никто не был в обиде. Столичная политика казалась северным воякам слишком сложной и грязной, не хотелось пачкаться в этом болоте. К тому же, кайры привыкли в точности исполнять волю лорда, а как ее в точности узнаешь, когда до Первой Зимы пятьсот миль, а на решение всего четыре дня? Эрвин смотрел на вещи иначе.
        Приказ отца сводится к паре фраз на голубиной ленточке - а значит, неточен и неполон. Северному герцогу издали плохо видны столичные нюансы - а значит, он будет высказываться лишь в общих чертах. Лорд-представитель Эрвин Ориджин сможет очень многое решать на свое усмотрение. Трактовать отцовские слова так, как сам сочтет нужным; дополнять деталями, о которых герцогу невдомек; убеждать оппонентов своими, не отцовскими словами. Эрвин воображал, как будет выступать с трибуны, внося на обсуждение блестящие поправки к законам, выгодные прежде всего Северу - но красноречие Эрвина сделает их заманчивыми для всех. В дебатах он сделает ставку на свой гибкий ум, острый язык, тонкое понимание интересов всех сторон, но не забудет и любимый отцовский аргумент - прямую угрозу. В отличие от других северян, Эрвин всегда будет помнить: нельзя переубедить главного оппонента, но можно, споря с ним, впечатлить и расположить к себе слушателей. Эрвин будет чувствовать обстановку и никогда не выдвигать безнадежные идеи, не поддерживать заведомо провальные законы. За ним пойдет слава беспроигрышного политика: за что
голосует Ориджин - то и сбудется. Со временем даже император станет прислушиваться к его мнению. А что Эрвин молод, в отличие от большинства лордов Палаты, - это даже ему на руку: если политик так успешен в двадцать пять, то каких высот достигнет к сорока!.. На крыльях мечтаний Эрвин достигал тех будущих времен, когда мечи Первой Зимы перестанут покидать ножны. Таким эффективным орудием станет голос Эрвина в Палате, что все цели будут достигаться им одним. Батальоны кайров останутся лишь пассивным аргументом в дебатах, прекратятся дорогие и кровавые походы, значимость Рихарда - первого полководца Севера - станет ничтожной в сравнении с влиянием первого политика, Эрвина. Никто не скажет этого вслух, но все будут понимать: истинный владыка Севера заседает в Палате, а герцог Первой Зимы - формальная фигура.
        Так заманчивы были фантазии, что Эрвин прорисовывал их во всех деталях, вписывал в декорации. Он любил даже само здание Палаты. Дворец Пера и Меча - роскошный, утонченный, но чересчур янмэйский. Слишком тщательно просчитана каждая деталь, назойливо лезут изо всех щелей подтексты и намеки. Здание Палаты - другое дело. Грубоватая мириамская харизма, простодушное любование величием. Широченные гранитные ступени, пьедесталы с рычащими львами, колонны толще вековых дубов. Если окна - то в два человеческих роста, если кресло - то в десять футов высотою, если камин - то пасть дракона. Трибуны - небольшие осадные башни; библиотека - храм со стеллажами вместо фресок; трапезная - лес колонн, поляны со снедью. Кого-то подавляла бы громадность обстановки или смешила наивность архитекторов - кого-то, но не Эрвина. Для него простота декораций лишь подчеркивала изощренность политической игры, а огромное пространство гармонировало с величием ума. Палата должна была стать идеальным фоном для эрвинова взлета.
        Строго говоря, судьба обманула его надежды: Эрвин так и не стал посланником отца в Палате. Он пришел сюда герцогом, фактическим правителем Империи и защитником Палаты как таковой. Не будь его - и Палаты уже бы не было.
        - Доброго здравия, лорд-канцлер! Безмерно рады вам, лорд-канцлер! Для нас честь приветствовать вас…
        Графы и герцоги кланялись ему, осыпали любезностями. Ни много, ни мало, первые люди всех земель. Нынче здесь на диво много высшей знати. В спокойные времена землеправители не ездят в Палату лично, а назначают представителями вассалов. Путешествие в столицу занимает много времени, а главные вопросы известны за полгода - достаточно времени все обдумать и дать вассалам точные инструкции. Иное дело - время потрясений, как теперь. Все меняется слишком быстро, вопросы в Палате велики и внезапны, личное присутствие лорда становится крайне важным. Потому от большинства земель прибыли сами правители.
        От Ориджина - герцог Эрвин и граф Лиллидей.
        От Южного Пути - герцог Морис Лабелин и маркиз Грейсенд.
        От Нортвуда - два брата-медведя.
        От Шиммери - король и принц.
        От Дарквотера - королева с племянником.
        От Мельниц - графы Фейрис и Миннис.
        От Альмеры - герцогиня Аланис и граф Блэкмор.
        Стоит ли говорить, насколько скандален этот набор? Братья Нортвуды не имеют законного права на власть, пока жив их отец. Старший и младший шиммерийцы соперничают меж собою. Леди Аланис ненавидит предавшего ее графа Блэкмора. Королева Дарквотера по причине болезни назначила своим голосом в Палате адмирала Фанно Грока - чужестранца, уроженца Фольты! А графство Рейс представляет ганта Гроза - грабитель и работорговец!
        Если бы лишь одна или две земли прислали столь сомнительных делегатов, Палата с возмущением отвергла бы их. Но теперь каждый третий представитель был не безупречен - и это воспринималось не как их собственный изъян, а как черта нынешнего времени. Недавние потрясения всколыхнули все Империю, и отзвуки их проникли даже в Палату.
        - Лорды Палаты! Сегодня мне выпала великая честь сказать вступительное слово перед началом заседания.
        В прошлый раз, восходя на эту трибуну, Эрвин волновался так, что не чувствовал ног и чуть не грохнулся с последней ступени. То были открытые публичные дебаты, он выступал как свободный оратор, его слова не влияли ни на что. Но от волнения кишки сводило узлом, во рту пересохло, Эрвин смог говорить лишь тогда, когда нашел взглядом Нексию и получил в помощь самую нежную изо всех женских улыбок.
        Сегодня от него зависело чертовски многое - и на душе было до странности спокойно. Это ведь слова - его родная стихия! Не мечи и доспехи, не змей-трава, не гниющие раны. Если уж с тем справился…
        - Я хочу посвятить свою речь Прародителям. Пришло время, когда хаос вторгся в наш мир; когда перемены сыплются градом, и каждая несет опасность; когда шатаются незыблемые устои. Где нам искать опоры в такое время, как не в мудрости Праматерей? Вспомним же о ней.
        Он сделал паузу, окидывая взглядом Палату. За непроницаемыми лицами лордов могли прятаться какие угодно чувства, но хотя бы малую признательность к Эрвину они должны испытывать: он обещал вернуть Палату - и сегодня Палата открыта.
        - За годы правления владыки Телуриана, да будет он счастлив на Звезде, мы привыкли воспринимать прогресс как благо. Больше искры, больше света, больше тепла. Быстрые поезда, мощные цеха, умелые инженеры, всяческие полезные устройства от самострелов до самоваров. Конечно, мир сделался лучше с приходом этого. Но незаметно для нас - сперва слабо, потом сильнее - ростки прогресса стали ломать устои нашей жизни. Проверенные веками порядки, традиции, законы стали прогибаться под давлением перемен - и принесенного ими хаоса. Так дерево, растущее на крыше дома, разрушает его своими корнями.
        Эрвин мельком глянул на кресла Праотцовской Церкви. Вот радовался бы Галлард Альмера, слушая его речь! Но приарх остался в Алеридане, Церковь Праотцов представляли два епископа.
        - Грозным знамением, которое нельзя игнорировать, стало сожжение Эвергарда. Стрельба Перстами по людям, роспуск Палаты, установление деспотии. Сейчас я далек от того, чтобы осуждать лично владыку Адриана. Пускай боги судят его душу, а я говорю лишь о его поступках. Я говорю о том, что пора решить: оправдывает ли прогресс попрание вечных ценностей? Желаем ли мы расти, ломая собственный дом, подобно дереву на крыше? Или найдем такой путь прогресса, что ляжет в гармонии с законом Праматерей, и станем расти подобно умному ребенку - развивая свои силы, но впитывая мудрость отца? Милорды и миледи, я предлагаю посвятить теперешнее заседание Палаты сему нелегкому вопросу.
        Он поклонился, и лорды Палаты ответили аплодисментами. Вот сейчас, - подумал Эрвин, - приятно было бы увидеть улыбку Нексии… Но Нексии нет, а Аланис ненавидит весь мир, сидя возле графа Блэкмора. Что ж, и без женских улыбок Эрвин знал, что выступил достойно.
        - Благодарю за оказанную честь. С великой радостью уступаю трибуну ее величеству Минерве, Несущей Мир!
        Он сошел по ступеням навстречу Мими, белой как мел. Поклонившись ей, шепнул:
        - Не бойтесь, миледи, это всего лишь слова.
        - Ах, конечно… - выдавила императрица и поплелась на трибуну, как висельник на эшафот. Казалось, ее вот-вот вывернет наизнанку.
        То была идея Минервы - отдать первое слово Ориджину. «Милорд, спасите меня! Нет хуже напасти, чем говорить на публику! Я пробовала во время воинской присяги… тот стыд будет со мною всегда». Теперь, после вступительной речи Эрвина, ей оставалось лишь открыть заседание, ну и назвать своих представителей. Право держать имена представителей в тайне - привилегия Короны, такая же, как места в центре зала и влияние на первого секретаря.
        - Милорды и миледи… - прокашляла Мими, взойдя на трибуну. Сбилась, судорожно сжала пальцы, будто ей не хватало для смелости Перчатки Янмэй. - Я приветствую вас… рада, что вы… добро пожаловать в Фаунтерру.
        Эрвин не сдержал улыбку. Жемчужина красноречия!
        - Я с гордостью и… трепетом открываю… объявляю заседание Палаты!
        Лорды зааплодировали, Мими обрадовалась, что пытка окончена, и рванулась прочь с трибуны.
        - Представители! - зашипел первый секретарь. - Назовите представителей, ваше величество!
        - Ой!
        Она взбежала обратно, уже красная от стыда.
        - Простите, милорды… Умоляю о снисхождении, у меня так мало опыта… Я объявляю… назначаю представителями Короны… во-первых, себя.
        «Ее величество Минерву», - прошептал секретарь, но опоздал с подсказкой.
        - Ой… А вторым представителем станет… Ребекка Элеонора Агата, леди Литленд.
        При этих словах Бекка Лошадница вошла в зал и заняла место подле минервиного. Эрвин хмыкнул. Ужасное выступление, но идея недурна. Мими доверяет лишь горстке людей, из коих одна Бекка достаточно высокородна, чтобы не позорить Палату своим присутствием. Никогда прежде Корона не делала своими представителями выходцев Великих Домов - это снизило бы влияние Короны и излишне усилило данный Дом. Но Литленды сейчас слабы, потому примут должность Бекки не как инструмент для своих амбиций, а как милость владычицы. Это гарантирует лояльность не только самой Бекки, но и двух представителей Дома Литленд. Одно назначение - три голоса.
        - Вот, - непонятно зачем сказала Мими. - Теперь заседание открыто. Милорды… можно начинать.
        Она сползла на свое место и стала запивать позор водою (или не водою - кто знает). Заседание началось.
        Традиционно первая часть дня посвящалась постановке вопросов. На черной доске у входа в зал первый секретарь Палаты мелом выводил список вопросов, поставленных на сегодня. В Фаунтерре все замешано на традициях - эта пришла из незапамятных времен, когда двери Палаты открывались прямо на улицу, и любой прохожий, прочтя список вопросов, мог свободно зайти послушать обсуждения. Говорят, в эпоху Праотцов все жители Фаунтерры были грамотны. Золотое время!..
        Сегодня в списке имелось лишь три записи. Никто из лордов не спешил выступить в первый день - осмотрительно было сперва послушать выступления владычицы и лорда-канцлера, увидеть реакцию Палаты, а уж затем поднимать собственные вопросы. Потому двумя из трех имен в списке были «герцог Э. С. Д. Ориджин» и «Е.И. В. Минерва».
        - Ради мудрости Палаты, предоставляем слово его светлости герцогу Ориджину! - объявил первый секретарь.
        Еще одна традиция: залог мудрого решения якобы в том, чтобы каждый голос был услышан. Когда кого-либо приглашают на трибуну, говорят: «Ради мудрости Палаты…». Первый секретарь не просто кланяется оратору, а склоняет голову пред общей мудростью тридцати двух лордов-представителей.
        Эрвин вновь поднялся на трибуну, невольно задавшись вопросом: зачем она все же такая высоченная? Дань мириамскому гигантизму или циничный намек: кого не носят ноги, тому и говорить не стоит?
        - Милорды и миледи, мой вопрос в одночасье и прост, и сложен. Прост потому, что я призываю обсудить уже случившееся, нам не придется принимать решений о будущем, а только дать оценку прошлым событиям. Сложен потому, что события эти весьма неоднозначны. Я говорю о том, что с легкой руки певцов зовется Северною Вспышкой - о моем мятеже.
        Палата притихла, стал слышен каждый шепоток. Эрвин сумел удивить лордов. От него ждали молчания о прошлом, попыток напустить тумана, похоронить в забвении - чего угодно, но не рубящего слова «мятеж».
        - Господа, я не вижу смысла в лицемерии. Говоря о прошлом, всегда нужно быть честными с собою. Я начал войну, имея целью свергнуть владыку Адриана. Это зовется мятежом против Короны и считается одним из самых тяжких преступлений для дворянина. Но вам известно также и то, какие события побудили меня к мятежу. Кощунственное применение Перстов, попрание законов Праотца Вильгельма, жестокая расправа с гарнизоном Эвергарда, наконец, роспуск Палаты и установление единоличной тирании. Я верю, что святой долг Великих Домов - остановить владыку, вставшего на этот путь. Однако и сам я уподоблюсь тирану, если позволю себе единолично решать, достоин ли власти тот или иной император. Милорды и миледи, я поднял данный вопрос с тем, чтобы вы открыто и привселюдно одобрили либо осудили мои действия. Я прошу Палату признать верным либо неверным мое решение свергнуть Адриана.
        Он спустился с трибуны, оставив лордов Палаты в глубокой задумчивости. До сих пор Северная Вспышка являлась личной инициативой Эрвина, сейчас лордам предлагалось разделить с ним ответственность. Согласиться - значит, одобрить взлет Эрвина и легализовать его огромную власть. Воспротивиться - не только нажить влиятельного врага, но и прослыть идиотом. Палата осуждает человека, спасшего Палату, - не абсурд ли?
        Первый секретарь задал стандартный вопрос:
        - Желает ли кто-либо из досточтимых лордов высказаться?
        Без заминки подняла флажок мать Корделия - представительница Праматеринской Церкви.
        - Лорд Эрвин София Джессика нарушил человеческий закон, но защитил законы богов. Всякому истинно верующему очевидно: лорд Эрвин совершил правильный выбор. Церковь Праматерей благословляет его.
        Сразу же поднял флажок и блэкморский епископ - представитель Праотеческой ветви.
        - Помимо мятежа северян, боги являли владыке Адриану и другие грозные знамения: Фаунтерра была взята без боя, достояние Династии исчезло, а поезд императора рухнул с моста. Кто с помощью веры видит суть вещей, тот знает: боги не одобрили тирании Адриана, его еретических опытов с Предметами и дерзкого желания перекроить весь мир, как портной кроит платье. Церковь Праотцов благословляет поступок лорда Эрвина.
        Напряжение в Палате несколько спало. Обе ветви Церкви высказались единодушно, теперь ожидалось лишь слово императрицы. Эрвин наперед обсуждал с Минервой этот момент. Для нее публичное одобрение мятежа - читай, осуждение Адриана - было горькой пилюлей. Эрвин убедил ее, что иначе никак нельзя, без согласия Палаты все их правление напоминает заговор. Но сама Минерва наотрез отказалась одобрить мятеж. Она ограничилась словами:
        - Милорды и миледи, простите мою неопытность. Данный вопрос слишком сложен и драматичен. Я положусь на мнение тех, кто видел больше моего.
        Владычица не высказалась против, и дело было решено. Несколько лордов (принц Гектор, младший Фарвей, посланник Шейланда) произнесли речи в пользу мятежа - очевидно, просто затем, чтобы заслужить симпатии Эрвина. Противники Северной Вспышки если и имелись в зале, то предпочли промолчать.
        Первый секретарь спросил:
        - Считают ли лорды данный вопрос достойным голосования?
        Палата зашуршала, поднимая флажки.
        - Готовы ли досточтимые лорды проголосовать сегодня?
        Поскольку все выступления были единодушны, секретарь имел право назначить быстрое голосование, без четырехдневной задержки. Ответом ему были две дюжины синих флажков.
        - Голосование назначено на четвертый час по полудни, - сообщил секретарь и сделал отметку в протоколе.
        Альтесса не воплотилась целиком, возникли только ее губы и шепнули Эрвину на ухо:
        - Занятный ход, но этого недостаточно, ты же понимаешь. Думай, милый. Думай еще…
        С того края зала, где расположились западники, послышался грубый голос:
        - Я тоже скажу слово.
        - Милорд, прошу прощения, время высказываний уже…
        Минерва сделала знак секретарю, и он изменил мнение:
        - Во имя мудрости Палаты, слово дается ганте Грозе.
        Пока степняк шел к трибуне, его сапоги звенели шпорами. Дети Степи не снимают шпор на переговорах. И кто осудит их после того, как Моран чудом ускакал живым от Литлендов?
        Ганта Гроза взошел на место оратора - тот самый ганта, что неделей раньше хотел продырявить Эрвина метательными ножами. Эрвин ждал от него простодушного грубого выпада, но Гроза поступил иначе.
        - Как я понял, тут все решили прославить Ориджина. Голосовать будем, что северянин - герой. Верно? Тогда мы тоже герои. Всадники Степи тоже бились против тирана и даже скрестили мечи с ним самим, а Ориджин - нет. Если слава северянину, то тем больше слава Степи!
        Лорд Литленд аж задохнулся от возмущения.
        - Вы - против тирана?! Вы грабили, жгли, насиловали! Крали наших коней и наших дочерей! Вы разбойники и мародеры!
        Гроза ответил:
        - Вы убили наших послов. Вы присвоили переправы через Холливел. Тут говорили про божьи законы. А разве есть такой закон, чтобы резать послов? Или брать себе то, что принадлежит всем? Вы назвались нашими врагами - сами выбрали путь. У детей Степи совесть чиста. Если Ориджин герой, то и мы герои!
        Представители Короны сидят лицом к Палате, и Эрвин видел, как Бекка Литленд рванулась с места, но прикусила губу, промолчала. Из зала громыхнул голос Крейга Нортвуда:
        - А что, здесь лошадник прав! Не один Ориджин бился. Мы тоже сражались славно! Ну, и шаваны.
        - Считают ли лорды Палаты данный вопрос достойным голосования? - осведомился секретарь.
        Традиционное искусство секретаря Палаты состоит в том, чтобы не отступать от ритуальных формулировок, но при этом выразить отношение Короны к происходящему. Для этого нужно взаимопонимание между владыкой и секретарем, и некоторый артистизм последнего. Сейчас все было сказано с помощью крохотной паузы перед словом «голосования»:
        - Считают ли лорды данный вопрос достойным… голосования?
        Кажется, только западники с медведями упустили издевку. Они дружно вскинули синие флажки. Эрвин усмехнулся и тоже поднял свой.
        - К вопросу одобрения Палатой действий герцога Ориджина присовокуплены аналогичные вопросы относительно Домов Рейс и Нортвуд.
        - И Холливел! - крикнули с «западного» края.
        - И Холливел, - добавил секретарь с согласия Минервы. - В виду наличия возражений со стороны Дома Литленд, голосование нельзя назначить на сегодня. Оно состоится по истечении четырехдневного срока.
        Ганта Гроза покинул трибуну с видом победителя. Секретарь Эмбер тонко улыбнулся ему вслед. Западники так и не заметили нюанса: голосование о мятеже Эрвина состоится сегодня, и Палата, очевидно, единодушно одобрит мятеж. Но вопрос мятежей шаванов и Нортвуда пойдет отдельным голосованием, ничто не помешает лордам принять иное решение и осудить восстание Запада. Вероятно, именно так и поступит Палата: кроме Нортвудов и самих шаванов, никто не питает симпатии к дикарям. То-то обозлятся шаваны! Но ничего, им же на пользу: хотят заседать в Палате - пускай учатся хитростям.
        Эмбер ударил серебряным прутиком по стеклянной сфере на своем столе. Раздался тонкий чистый звон, означавший: «Прошу внимания, милорды». Еще одна традиция, истоков которой Эрвин не знал.
        - Ради мудрости Палаты, теперь слово дается его светлости герцогу Морису Лабелину.
        Жирный Дельфин не без труда поднялся с места и прошествовал к центру зала.
        Список всех вопросов, которые будут заявлены в Палате, раздается лордам в письменном виде накануне вечером. В гербовом листе, скрепленном печатью имперской канцелярии, приводится краткое изложение каждого вопроса, имя оратора, его позиция по данному вопросу. Там даже оставляются прочерки, чтобы представитель мог вписать собственные заметки, скажем: «Отказать, сославшись на седьмую заповедь», или «Противоречит Юлианину кодексу 22.4». Словом, обычно вопросы дневной повестки не являются сюрпризом. Единственное исключение - первый день заседания. Накануне не было никаких гербовых листов; все, что известно наперед, - краткие записи мелом на доске у входа. Если лорд хочет сделать свое выступление внезапным, он должен выступить первым днем. «Его светлость М. Э. Д. Лабелин об итогах войны» - значилось на доске. Так и быть, послушаем, что неожиданного скажет Дельфин об итогах. Пожалуй, станет просить обратно какие-то куски своих земель - может, Лабелин или Солтаун. Вероятно, предложит выкуп.
        Эрвин успел прикинуть возможный размер выкупа за каждый город, пока герцог Южного Пути взобрался на трибуну, отдышался, отер лицо платочком. Он заговорил брюзгливым тоном человека, которого хитрый торгаш пытался обвесить на базаре:
        - Лорды и леди, оно хорошо звучит - борьба против тирана. Для менестрелей самое то. А что было на деле? Герцог Ориджин вроде как бился с тираном - но забрал не его земли, а мои. Я никого не тиранил, а просто исполнил вассальную присягу - помните такую? «Клянусь служить щитом своего сюзерена». Я послужил - и лишился половины земель. Ну, словом… - он вздохнул, будто сильно устал от своей речи, - я требую возврата всех захваченных земель. Во имя справедливости. И ради здравого смысла тоже. Вряд ли кто из вас хочет завтра оказаться на моем месте.
        Эрвин аж опешил.
        - Возврат всех земель, милорд? Всех?!
        - А вы ждали - деревушки на околице? Всех до акра, милорд.
        Это звучало полным абсурдом. Палата никогда не проголосует за подобное. Если лорды примут решение вернуть земли Лабелину, а Эрвин откажется вернуть, то лордам, голосовавшим «за», придется поддержать свои голоса мечами! Проблема Лабелина станет общей, а всем гораздо легче живется, пока она касается лишь его. Очевидно, Палата отклонит требование Лабелина. Даже голосование не состоится - не наберется нужных четырех флажков. Это ясно всем, и Лабелину в том числе. Это настолько ясно, что Эрвин даже не готовил ответа на подобный выпад, но внезапно осознал, что вся Палата ждет его слова. Лорды не хотят вступаться за Дельфина - но хотят при этом чувствовать справедливость и, что важнее, безопасность. Вот тьма!
        Снежный Граф Лиллидей пришел на помощь сюзерену. Поднявшись на вторую трибуну, он заговорил твердым голосом полководца:
        - Милорды, герцог Лабелин, по-видимому, плохо знает феодальный кодекс Империи Полари. Не существует закона, запрещающего феодальные войны. Защитою лорду служит собственный меч, доблесть и преданность вассалов, а не буква закона. Святой долг лорда - оберегать свои земли и народ, не полагаясь на чью-либо помощь. Лорд наделен властью лишь до той поры, пока способен защищать свои владения. Если он утратил эту способность - каковы основания для его власти?
        Морис Лабелин отбил удар:
        - Этими вот красивыми словами вы оправдываете простой грабеж. Разбойник и убийца мог бы так сказать своей девке, чтоб она его считала героем.
        Граф Лиллидей даже не моргнул глазом:
        - Если разбойник грабит честных путников, то обязанность лорда - защитить их и поймать разбойника. Но кто защитит лорда, если не он сам? Юлианин кодекс гласит: «Война, предварительно объявленная одним лордом другому лорду, с указанием ее причин и возможных условий ее прекращения, признается честной войною. Как лорд, так и воины, принимавшие в ней участие, не могут быть судимы по законам мирного времени». Вы получили от моего сюзерена надлежащее объявление войны. Вы могли принять условия и открыть проход через свои земли на столицу; вы также могли искать союзников и обороняться. Вы выбрали второе и потерпели поражение. Ваше поражение не дает вам права звать моего лорда преступником. То была честная война, и лорд Эрвин не нарушил ни единого закона.
        Снежный Граф звучал неоспоримо, как церковный колокол. Ни капли сомнения в голосе - хорош! В зале послышались одобрительные шепотки.
        Конечно, Лиллидей прав. Нет и не может быть закона против феодальных конфликтов. Если бы его приняли, вся правовая система потерпела бы крах. Какая сила смогла бы арестовать и предать суду всех лордов, повинных в усобицах?! Попытайся Корона добиться этого - она истратила бы столько сил и средств, что в итоге сама рухнула бы. Мощь Династии всегда стояла на распрях между феодалами, а не на попытках помирить их.
        Однако Лабелин выпустил ответную стрелу:
        - Лорды Палаты, запомните слова графа Лиллидея. Пусть они утешат вас, когда волки отнимут кусок ваших земель. А это непременно случится, если сегодня мы простим северянам. Волки поймут, что отныне им все позволено!
        Это заставило Палату притихнуть. Справедливость была на стороне Лиллидея, но страхи говорили в пользу Лабелина. Снежный Граф не замешкался с ответом.
        - Милорды, всякий, кому доводилось вести войну, знает: можно захватить землю, но нельзя удержать ее без помощи мелких лордов и черни. Если ваша власть будет хуже власти прежнего сеньора, вассалы и крестьяне скоро восстанут, и вы лишитесь земли. Что же мы видим на просторах герцогства Южный Путь?
        Он дал знак своему адъютанту, тот поднял на всеобщее обозрение ворох бумаг.
        - Здесь благодарственные письма, адресованные герцогу Ориджину людьми Южного Пути. От ремесленных цехов - за снижение налогов, от купеческих гильдий - за содействие развитию торговых путей, от мещан города Лабелина и крестьян северных баронств - за милосердие. Взгляните на них и увидите: народ Южного Пути доволен тем, что был захвачен. Но в части герцогства, оставшейся под властью Лабелина, возник голодный бунт крестьян. Вы слыхали о восстании Подснежников. Оно достигло такого размаха, что докатилось почти до столицы и чуть не привело к жестокому побоищу. Герцог Морис Лабелин допустил мужицкий бунт и не смог погасить его! Вы равняетесь на этого человека? Вы считаете его мнение весомым?
        Лабелин вскипел, багровея от гнева:
        - Бунт возник из-за голода, а голод - из-за войны! Вы же сами виноваты в нем!
        - Это вы лишили крестьян провианта, вы же не успокоили их ни пряником, ни кнутом. Вы, герцог, потакали бунту и дали ему перекинуться в Земли Короны. Если бы не бдительность владычицы и моего сюзерена, беда могла пасть на Фаунтерру. Вы не способны править своими землями. Сочтите за благо, что сохранили половину герцогства. На месте моего сеньора я взял бы и ее!
        Лабелин не смог ответить. Крейг Нортвуд схватился со своего места и вскричал во всю глотку:
        - Позор путевцу! Позор! Голосуем сейчас!
        Нортвуды тоже отгрызли кусок от Южного Пути - лоскут вдоль побережья Дымной Дали. Младший брат поддержал Крейга:
        - Все ясно, нечего думать! Отклоняем Дельфина. Голосуем сразу!
        Лабелин пытался сказать еще - кажется, о том, что в самом Ориджине тоже случился бунт - мятеж графа Флеминга. Однако его не услышали за ревом медведей.
        Баронет Эмбер позвенел прутком по стеклу.
        - Милорды и миледи, считаете ли вы нужным поставить вопрос герцога Лабелина на голосование?
        - Да-аа! - гаркнул Крейг Нортвуд. - Проголосуем и отклоним!
        Первый секретарь слегка повел бровью:
        - Итак, лорды Нортвуд настаивают на голосовании.
        Он сделал акцент на «настаивают», и Клыкастый Рыцарь заметил насмешку:
        - Да, тьма сожри, мы стоим на своем! Проголосуем и отклоним к чертям!
        Брат оказался сообразительней - дернул Крейга за рукав и что-то нашептал. Клыкастый приобрел растерянный вид.
        - А, вон что… Тогда мы это… отставить. Не будем голосовать.
        Вот теперь он сделал правильный выбор: кроме Лабелина, других сторонников голосования не нашлось. Даже маркиз Грейсенд - второй представитель Южного Пути - не поднял синий флажок. Вопрос отпал сам собою. Морис Лабелин уполз на свое место. По правде, Эрвин даже слегка жалел его: не за потерю земель, конечно, но за позорный провал в Палате.
        А Дориан Эмбер дождался, пока утихнет шум, поднялся с места и отвесил поклон Минерве. Таким ритуалом предварялось выступление в Палате самого императора. Вслед за секретарем встали и поклонились все лорды. Минерва взошла на трибуну.
        - Милорды и миледи, позвольте мне начать свою речь не с вопроса…
        Она сделала бестолковую паузу, будто ждала какого-то особого разрешения. Конечно, никто не посмел вставить слово. Мими покраснела и продолжила:
        - …не с вопроса, а с сообщения. Как я поняла из кодекса, такие дела Корона решает на свое усмотрение, без голосования в Палате…
        «Как я поняла»? Владычица не уверена, поняла ли верно? «Такие дела» - это какие? Нет бы начать с сути вопроса. Эрвин схватился за голову. А Мими как раз в тот миг глянула на него - и рассыпалась окончательно.
        - Я имею в виду, милорды… Я говорю о реестре Предметов. Их нужно как-то… учесть. Хочу назначить перепись до срока, в смысле - сейчас прямо…
        Владычица нуждалась в спасении. Эрвин вскочил с места:
        - Мудрейшее решение, ваше величество! Тиран погиб, но Персты не найдены. У кого они остались? Необходимо выяснить, иначе быть беде!
        - Верно! Правильно! - послышалось из зала.
        Минерва робко продолжила:
        - Я пошлю посланников… переписчиков в столицы Великих Домов, чтобы все внести в реестр. То есть, простите, не все, а Священные Предметы.
        - Милости просим в Первую Зиму! - поддержал ее Эрвин. - Наши Предметы всегда к вашим услугам!
        - Но прошу высоких лордов Палаты предоставить списки как можно скорее… ну, в четырехдневный срок. Ведь вы, конечно, помните, как изменились ваши достояния. Что появилось, а что… ну… Я хочу сказать, если у кого-нибудь какие-то Предметы… пропали, то подайте иск, и протекция окажет полное содействие.
        Эрвин придал голосу зловещий оттенок:
        - Я слыхал, что похищение Предметов из Фаунтерры было не единственным. В последние годы не раз случались подобные злодеяния. Бывало, что Предметы и покупали, и вымогали шантажом. Праматери плакали, видя это. Кто стал жертвою несправедливости - взывайте к защите ее величества. Клянусь, что воины Первой Зимы всячески помогут владычице восстановить справедливость!
        - Милорд Ориджин прочел мои мысли. Я так и хотела сказать.
        Мими чуть не плакала от благодарности. Вот как надо защищать девушек! Учитесь, рыцари в доспехах!
        Однако Эрвин жалел, что видит лицо Минервы, а не лордов. Узнать бы их реакцию на внеплановую перепись - но никак невозможно отвернуться, когда на тебя смотрит императрица. Ну и ладно, наблюдение за лицами - лишь забава. Главный приказ он отдал заранее.
        - Милорд Дед, Сорок Два, Ворон. Нынешнее задание - самое, тьма сожри, важное в истории тайной стражи. Протекция создана ловить заговорщиков, верно? Так вот, сегодня мы ловим праотца всех заговоров! Перед обедом ее величество сделает в Палате одно объявление. После этого лорды захотят послать письма в свои родные земли. Их нужно перехватить. Все до одного.
        - Каждое письмо? - уточнил Ворон.
        - Каждое.
        - Каждого лорда Палаты?
        - Каждого, тьма его сожри! Кукловод прячется в своем замке и готовит Абсолют. Но в Палате есть его глаз и ухо, просто не может не быть. Человек Кукловода обязательно сообщит хозяину, что владычица затевает перепись Предметов. Не может не сообщить. Я не знаю, какой способ связи он выберет: пошлет проверенного курьера, доверится голубю, отправит волну. Потому вам нужно следить за всем: станцией волны, имперскими голубятнями, резиденциями лордов-представителей, выездами из столицы.
        - Но прочие лорды, не вассалы Кукловода, тоже захотят связаться со своими землями?
        - Вполне вероятно. Потому вы перехватите все послания всех лордов.
        Ворон Короны скептически хмыкнул.
        - Понимает ли ваша светлость, что нельзя незаметно перехватить курьера? Можно сбить голубя, прочесть письмо и послать заново другим голубем. Но то, что едет с курьером…
        - Вы найдете способ убедить курьеров ничего не говорить своим лордам. Вы бываете очень убедительны, сударь. Но в конечном итоге знайте: конспирация - не главное. Главное - чтобы копия каждого идова письма легла на мой стол.
        - Простите, милорд, но как мы поймем, которое из писем для Кукловода? Вряд ли же там будет сказано: «Любезный Кукловод, спрячьте хорошенько свой Абсолют, ибо к вам едет агент императрицы».
        - Как поймем - не ваша забота, Марк. В деле будут участвовать сотни человек, но вскрывать письма я позволяю лишь одному: вам, кайр Хортон. Если какое-то письмо достанется вам со сломанной печатью - отрубите руки тому, кто ее сломал.
        - Слушаюсь, милорд.
        - И последнее. Что бы ни делалось, возле каждой собачки должен быть волк.
        Дед одобрительно кивнул.
        - Так оно, действительно, будет лучше. Вот послушайте историю про волка и собаку…
        Волк подкрался и откусил хвост спящей овчарке, чтобы та не ленилась. Отнес его, песий хвост, пастуху, и тот накормил волка, а собаку наказал, потому что ленивый сторож опаснее хитрого вора. Вот какая была мораль. Правда, потом волка прогнали из стаи, поскольку голодные не верят сытому.
        Голодные не верят сытому.
        Ворон и Сорок Два умчались по делам, а Эрвин впервые задумался: как же Кукловод контролирует свою бригаду? Он сыт - в смысле, богат и властен, - а они голодны. Он жаждет бессмертия - конечно, лично себе, без дележа. Они владеют могучими Перстами. Почему они подчиняются ему?..
        Все это было вчера. Сегодня Минерва объявила перепись, и колеса завертелись, и думать не хотелось уже ни о чем, кроме содержания лордских писем. Марк неправ: есть способ узнать, какое письмо для Кукловода (либо - от него, если он все же сидит в Палате). Прочие лорды покажут переписчику максимум Предметов - все, какие есть в наличии. Кукловод скроет часть. Ему с его вассалами придется согласовать версии: сколько же Предметов, якобы, имеется в их владении.
        Эрвин горел понятным нетерпением: выбраться из зала заседаний и ждать новостей. Человек Кукловода наверняка поспешит с посланием: для остальных лордов перепись не особенно важна, но для него!.. Возможно, через пару часов нужное письмо уже будет перехвачено! Вот-вот Эмбер объявит перерыв, и секретари лордов помчатся в голубятни с посланиями…
        Однако Мими не спешила сойти с трибуны. Кажется, она решила исправить свое ораторское фиаско и произнести внятную речь. Для этого избрала надежную тему - благодарность владыке Адриану. Вот об этом Минерва могла говорить без запинки. Да, некоторые поступки владыки были сомнительны, но не будем забывать все хорошие дела, совершенные им. Сколько школ… тарам-парам… сколько дорог… пурум-бурум… как самозабвенно… ла-ла-ла…
        Эрвин слушал вполуха, занятый своими мыслями. Может ли Кукловод избежать ловушки с письмами? Например, не обсуждать Предметы в письмах? Но ему придется. Размер его достояния все время меняется: какие-то Предметы взяты для вооружения бригады, другие прибавились из Дара в Запределье. Представитель Кукловода в Палате не будет знать точного списка легальных Предметов. Хорошо, а если Кукловод так это и оставит? Не знает представитель - ну и пусть не знает… Тогда он окажется единственным идиотом изо всех лордов Палаты, не знающим достояния своего сюзерена. Сам этот факт - уже улика!
        Владыка был жестоко убит, - вела свое Минерва. Даже тирана следовало призвать к ответу в Палате или суде, дать возможность оправдаться за свои ошибки. Но его закололи подлым ударом в спину… ла-ла-ла…
        А если представитель Кукловода имеет с собою Голос Бога? Очень маловероятно: один Голос Бога - у Ориджинов, другой - у самого Кукловода, третий, если существует, должен быть у Пауля. Но, допустим, есть и четвертый - у посланника в Палате. Тогда тот вовсе не отправит письма, а поговорит с хозяином через Предмет. Но и это станет уликой! Остальные-то напишут! А если злодейский агент так хитер, что главное скажет Голосом Бога, а письмо пошлет для виду? Тогда по характеру письма можно будет понять, что оно - подложное. Будет написано небрежно, упущено что-то яркое - та же речь владычицы, к примеру. Кстати, что там говорит Мими?..
        - Согласно кодексу, милорды, поступок Менсона есть вассальная измена и убийство. Я убеждена, что он должен быть судим по закону. Разделяете ли вы мое мнение, милорды?
        Многие подняли синие флажки, но без особого вдохновения. Большинство не знало, что Менсон еще жив, и не понимало, зачем вообще говорить о нем.
        - Господа, простите мое многословие. Теперь я перейду к сути вопроса.
        Наконец-то, - подумал Эрвин. И отметил, что голос Мими совсем перестал дрожать: болтовня об Адриане дала ей целый вагон уверенности.
        - Поскольку суд над Менсоном необходим и представляет интерес для Палаты, как вы посмотрите на то, чтобы провести суд прямо здесь, в этом зале?
        Вопрос прозвучал так ровно, что лорды не сразу уловили значение. Кто-то механически поднял флажок, кто-то пошуршал бумагой, делая заметку… А затем воцарилась гробовая тишина - понимание достигло умов.
        - Ваше молчание тревожит меня, - отметила Минерва. - Ах, видимо, я вас сбила с толку. Простите, милорды! Да, Менсон жив. Он был схвачен в Дарквотере и доставлен к нам ее величеством королевой Маделин. Завтра начнется суд над ним. Я предлагаю вести слушания в здании Палаты. Можно чередовать дни суда с днями наших заседаний.
        Палата разом загомонила, зашепталась, зашуршала. Мими выдержала паузу, давая лордам время осмыслить новость.
        Задумался и Эрвин. Мими высказала идею экспромтом, не обсудив с ним заранее. К чему приведет суд в здании Палаты?
        Во-первых, здание Палаты окружено исключительной защитой. Вокруг него и вокруг площади, и вокруг ближайших кварталов стоят оцеплениями кайры. На крышах домов и балконах дежурят лучники, внутри Палаты - рота лазурных гвардейцев, другая рота в мещанском платье рассыпана по площади. У всех - и гвардейцев, и кайров - имеются искровые самострелы. На крайний случай под зданием найден и открыт старый подземный ход, проверены механизмы всех дверей, приставлена стража. Здание суда и близко не столь безопасно, как Палата.
        Во-вторых, процесс пройдет на глазах первых лордов земель, и весь цвет дворянства убедится в справедливости императрицы. Суд станет третьим камнем в фундаменте репутации Минервы - как спасение Фаунтерры и усмирение степняков.
        И то, и другое - хорошо, полезно. Но Эрвину чудилось, будто ускользает нечто особенно важное… Первые лорды земель соберутся на суде… Множество правителей будут слушать речи обвинителя, свидетелей, Менсона… Шут расскажет при всех…
        Все в зале Палаты! За закрытыми дверями!
        Да!
        Милая альтесса, ты хотела решения? Вот же оно!
        - Гениально, ваше величество! - закричал Эрвин, схватившись с места. - Прекрасная идея, замечательная!
        Мими покраснела от удовольствия, а Эмбер звякнул прутком по стеклу:
        - Милорды и миледи, кто считает вопрос достойным голосования?
        Конечно, они считали. Синие флажки один за другим поднимались над головами. Лорды, которых Менсон высмеивал при дворе; лорды, любившие Телуриана, которого Менсон чуть не скинул с трона; лорды, презирающие безумца и шута; лорды, ненавидящие вассалов-предателей… Все жаждали увидеть расправу над Менсоном. Исключений не нашлось. Великолепно!
        Время подошло к обеду, и Дориан Эмбер уже собрался объявить перерыв, как вдруг младший Фарвей, сын герцога, поднял флажок.
        - Ради мудрости Палаты, прошу слова.
        - По какому вопросу, милорд?
        - О здоровье ее величества Леди-во-Тьме.
        - Сего вопроса нет в дневной повестке, милорд. Вы можете внести его в список обсуждений на завтра.
        - Господин секретарь, я не выношу данный вопрос на дебаты, а лишь хочу выказать сочувствие послам королевства Дарквотера.
        Эмбер с поклоном предоставил слово Фарвею. Тот взошел на трибуну.
        - Я говорю от имени герцогства Надежда, но полагаю, что и вся Палата присоединится к моим словам. Мы испытываем глубочайшее сожаление от того несчастья, которое постигло королеву Маделин. Вдвойне горько то, что здоровье покинуло ее величество по пути на заседание Палаты и лишило нас счастья видеть и слышать королеву. Молим Праматерь Сьюзен и Праматерь Янмэй дать сил ее величеству как можно скорее подняться на ноги.
        Палата отозвалась одобрительным ропотом. Епископы Праотеческой Церкви взяли слово, чтобы присоединиться к пожеланию Фарвея; затем то же сделала и святая мать Корделия. Формальная вежливость, ничего, казалось бы, не значащая… Однако ни Фарвей, ни епископы Праотцов ни разу не использовали слова «хворь». Со всею вежливостью они дали понять, что подозревают попытку покушения.
        Эммон Дарклин ответил им так:
        - От имени королевства Дарквотер и ее величества Маделин я нижайше благодарю вас. Поддержка Праматерей и богов понадобится королеве в том положении, в котором она оказалась.
        После этого секретарь объявил перерыв.
        Голос Короны от 10 мая 1775 года
        Вниманию лордов и леди, сударей и сударынь предлагаются волнующие новости из здания Палаты Представителей.
        Нынешнее заседание было открыто блестящей речью владычицы Минервы, Несущей Мир. С подлинным красноречием ее величество возблагодарила богов и Праматерей за то почетное бремя, какое они возложили на ее плечи. Также владычица приветствовала собравшихся лордов, выказав им при этом глубокое почтение, отметив их мудрость и благородство. Особенную честь ее величество оказала Великому Дому Литленд, назначив леди Ребекку Элеонору Агату своею представительницей в Палате.
        Все прочие представители разных земель были объявлены заранее. Их имена являют собою галерею почета, составленную из самых изысканных, мудрых и доблестных лордов изо всех краев Империи. Полный список сих блестящих имен, сопровождаемый титулами и заслугами, вы найдете, раскрыв страницу 4.
        Первый вопрос на заседании был поднят лордом-канцлером Империи, герцогом Эрвином С. Д. Ориджином. Он явил лордам Палаты подлинный образчик благородства, когда призвал их дать самую честную и строгую оценку своей борьбе против тирании владыки Адриана. Не боясь порицания, герцог Ориджин сам поставил себя на суд Палаты - и был вознагражден полнейшим признанием своих заслуг. Насладитесь подробным описанием этой блистательной драмы на странице 6.
        Со вторым вопросом выступил герцог Морис Э. Д. Лабелин. Без законных на то оснований, герцог Лабелин потребовал полного возврата своих земель, утраченных в ходе Северной Вспышки. Означенные земли были захвачены герцогом Ориджином и лордами Нортвуда в ходе справедливой войны, с соблюдением всех законов чести, на что и указал в своем выступлении представитель Ориджина, граф Лиллидей. Поскольку буква закона говорит отнюдь не в пользу герцога Лабелина, то, очевидно, он надеялся на одно лишь сочувствие Палаты, однако не получил его. Если данные события возбудили ваше любопытство, советуем взглянуть на страницу 8.
        Далее выступила ее величество Минерва и буквально ошеломила Палату сбивающим с ног известием: лорд Менсон Луиза Виолетта, придворный шут, подозреваемый в убийстве владыки Адриана, найден живым и передан во власть Короны! Справедливый суд над ним начнется 16 мая сего года и будет проходить прямо в здании Палаты Представителей. Нельзя сомневаться в том, что данное событие вызовет полный интерес у любого благонравного жителя Империи. Потому мы считаем своим долгом тщательно осветить каждое судебное заседание. Мы обязуемся делать особый выпуск «Голоса Короны» в каждый день работы как Палаты Представителей, так и верховного суда, приводя все подробности и потребные иллюстрации. К великому нашему сожалению, типография не обладает достаточной мощностью, чтобы порадовать копиями издания всех грамотных жителей Империи. Потому мы нижайше просим тех, кому попадут в руки наши издания, пересказывать новости всем своим родным и друзьям, а при возможности зачитывать вслух.
        Сегодня для вашего ведома нами представлены такие материалы:
        - заявление гвардии капитана Уитмора о порядке содержания под стражей лорда Менсона, а также о здоровье последнего;
        - рассказ лорда Дарклина из Нэн-Клера о том, каким образом лорд Менсон был обнаружен и арестован;
        - краткая биография лорда Менсона;
        - выдержки из наших статей за декабрь минувшего года, в которых приводилось описание гибели владыки Адриана.
        Эти материалы, не могущие не вызвать вашего жадного интереса, представлены на страницах 10 -16.
        Монета - 7
        Апрель 1775 г. от Сошествия
        Лаэм, Мелисон, архипелаг Тысяча Осколков
        - Куда мы идем? - спросила Низа.
        Высохшая до трещин грунтовая дорога вела к Лаэму, в жарком мареве подрагивали белые башни дворцов, муравейники бедняцких кварталов. За спиною остался городишко, чьего названия Хармон так и не узнал. Он пожал плечами вместо ответа.
        - Лучше скажи: зачем ты меня спасла?
        - Я тебе задолжала, славный. Решила вернуть долг.
        Хармон кивнул:
        - Так и подумал. Значит, теперь долг уплачен.
        Какое-то время они шагали молча. То бишь, шагал Хармон, Низа ехала верхом. Солнце припекало, из-под башмаков поднималась сухая летучая пыль, липла к мокрой от пота груди. Впереди несколько миль дороги, в кармане ни агатки, в желудке пустота. Однако Хармон чувствовал странную свободу. Будто птица: куда хочешь - туда лети.
        - Они забрали все мои деньги, - сказал Хармон.
        - Сочувствую, - ответила Низа.
        - Я веду к тому, что больше ничто тебя не держит со мною. Долги отданы, а я такой же нищий, как ты.
        Низа снова помолчала, меряя дорогу шагами.
        - Хочешь, чтобы я ушла?
        - Ты звала меня теленком, потом - чудовищем. Зачем тебе делить путь с таким непонятным существом? Не лучше ли найти человека?
        Девушка бросила на него подозрительный взгляд:
        - Ты что, смеешься?
        - Не над тобой. Просто веселюсь.
        - Это почему? Ты потерял все деньги и решил повеселиться? Я не думала, что купцы так поступают!
        - А я и не купец. Я - волшебный теленок. М-муууу!
        Низа нахмурилась, но не повернула в другую сторону. Так и ехала возле Хармона, косясь с подозрением. Если посмотреть со стороны, то забавная картинка: смуглая тощая девчонка торчит в седле, гордая как ворона, а рядом шаркает подошвами круглопузый торгаш, отдувается, обливается потом. Подходящий рисунок для какой-нибудь комедии. Но улыбался Хармон не поэтому.
        - Видать, тебя сильно побили, - сделала вывод Низа. - Был один шаван в моем роду: как-то вылетел из седла и головой об пень. С тех пор все смеялся почем зря. Даже во сне, случалось.
        - Нет, по голове не били, - возразил Хармон. - Вообще не били. Кто ж поднимет руку на чудо-теленка!
        - А что делали?
        Хармон рассказал вкратце. Даже этот рассказ, по всему плачевный, не испортил его настроения. Хармон опечалился только, когда говорил про смерть Рико. Но, перейдя к плену, заговорил веселее:
        - Прошлый раз я сидел в яме со скелетом Ориджина. На сей раз - с красивой женщиной и двумя детишками. Я смотрю, жизнь-то в гору идет. Случись мне снова попасть в темницу - буду сидеть с молоденькими девушками и полной бочкой вина!
        - У тебя деньги забрали, - строго сказала Низа, будто пробуя его веселье на прочность.
        - Ага. Две тысячи эфесов.
        - И с чего же ты радуешься?
        Хармон промолчал, и Низа добавила:
        - Я от тебя не отстану, пока не скажешь.
        - Так я сам не знаю.
        - Врешь, все ты знаешь. Буду спрашивать, пока не ответишь.
        - А если не отвечу, так и останешься со мной?
        - Может, останусь. Скажешь правду - дам тебе ехать верхом.
        - Ого, щедрость! Кстати, где коня взяла?
        Низа фыркнула:
        - Я же шаванка!.. Почему радуешься-то? Ни разу тебя таким веселым не видала. Ты что, в яме со вдовой развлекся?
        - Конечно, нет.
        - Так почему?
        Дорога тянулась, Хармон взбивал пыль башмаками, дыша полной грудью, чувствуя эту странную птичью легкость. Низа упрямо донимала его одним и тем же вопросом. Не сдавалась добрую милю, пока Хармон, наконец, не рассмотрел все узоры в своей душе и не сказал вслух:
        - Вот в чем дело, Низа. Этой ночью я твердо убедился, что боги меня слышат. Казалось бы, нет им приятности замечать такого старого прохвоста, как я. Однако же, я попросил - они сразу заметили и дали ответ. Да еще какой! Твоими руками почти с самой Звезды на землю вернули. Это очень мне душу согрело. Выходит, боги знают, что я - хороший человек и стою их внимания.
        Низа просветлела лицом и кивнула:
        - Я понимаю тебя. Я бы тоже радовалась, случись со мной такое. Не всякого человека боги замечают, так что ты - особенный.
        - Чудесный теленок, - хохотнул Хармон.
        Низа спешилась:
        - Садись на коня.
        Они поменялись местами: Низа легко соскользнула наземь, торговец водрузился в седло.
        - Я хочу идти с тобой, - сказала девушка. - Нечасто попадаются чудесные люди. Возможно, ты первый на моем веку.
        Хармон ответил:
        - Должен предупредить тебя. Я, вроде как, дал богам одну клятву. Теперь, пожалуй, придется ее исполнить.
        - Какую клятву?
        - Ну, стать добрым, или вроде того. Жить по всем заповедям и по совести. Как говорится, идти путем добра. Не обещаю, что это будет просто.
        Низа пожала плечами:
        - К сложностям мне не привыкать. Куда ведет твой путь добра?
        - Сначала в Мелисон, - сказал Хармон.
        - За небесным кораблем?
        - И за Светлой Сферой.
        Низа хмуро умолкла. Хармон добавил:
        - Ты была права: получив Предмет, я не сделал ничего хорошего. Но теперь боги ждут от меня доброго поступка. Нельзя их разочаровывать.
        Низа окинула его настороженным взглядом, словно оценивая скрытую способность Хармона творить добро.
        - И что ты будешь делать? Исцелять больных?
        - Я не умею.
        - Дарить благословение?
        - Я же не священник.
        - Улучшать плодовитость скота?
        - Не слыхал, что Предметы делают такое.
        - Так каков твой план, ганта Хорам?
        - Мы пошлем письмо в Излучину, что в Землях Короны. Там живет один мой друг. Он точно знает, как распорядиться Предметом.
        Он добавил после паузы:
        - И вот что… меня зовут Хармон Паула Роджер.
        До Мелисона они добирались четыре дня. Вышло бы быстрее, если б Хармон согласился все время ехать верхом. Но из благородных побуждений он то и дело уступал седло Низе, а сам брел пешком - весьма медленно. Устав от проволочек, Низа украла второго коня, но Хармон велел вернуть - нельзя начинать путь добра с конокрадства. Воровать еду торговец тоже не согласился. Чтобы добыть пропитание, продали хармонов пояс и башмаки. Пили воду из родников, ночевали под открытым небом, днем изнемогали от солнца. Точнее, Хармон изнемогал. Ему казалось, дорога длится уже год и будет длиться еще вечность. Потому он очень удивился, когда под вечер пятого дня увидел перед собою долину с небольшим городком виноделов.
        Первым делом в Мелисоне отправились к отцу Элизию. Увидев их, священник изобразил одновременно и радость, и ужас.
        - Какое счастье, что вы живы! Но что стряслось, какие беды выпали на вашу долю? Но все же, как милостивы боги!
        Он накормил путников ужином и рассказал, что было в Мелисоне. Тем утром, ничего не подозревая, слуги пришли в поместье Хорама - и увидели подлинный кошмар: истерзанный труп Онорико на залитом кровью полу. Слуги унеслись со всех ног. Пока они бежали в город, их воображение работало, рисуя леденящие подробности трагедии. Дрожа от страха, слуги поведали мещанам, что шаванка Низа зарезала Онорико, Хорама и Гортензия, съела их сердца и искупалась в их крови, а после, обратившись горною кошкой, умчалась в ночь. Только так можно объяснить исчезновение всех жителей поместья!
        Два дня мещане боялись покидать дома, держали ставни на запоре, а по улицам передвигались только вооруженными группами. К поместью, понятно, никто даже не приближался. Поговаривали о необходимости сжечь его дотла, но охотников лично пойти и сделать не нашлось. На третий день кому-то вспомнилось, что мастер Гортензий вроде бы уехал из Мелисона на извозчике. Вскоре вернулся тот самый извозчик и подтвердил: изобретатель подался навестить родню. Завидуя извозчику, который принес столь важную новость и попал в центр внимания, другие мещане тоже стали напрягать память. Сразу несколько человек припомнили, что ранним утром злосчастного дня сквозь Мелисон проехала странная карета с хмурыми парнями на запятках. Странность кареты заключалась в том, что она не сделала остановку ни у кабачка, ни на базаре, а скорейшим образом покинула город. Версия с кровожадной шаванкой постепенно сменилась гипотезой о приезжих убийцах. Последние меньше страшили горожан: шаванка-оборотень могла и дальше рыскать вокруг Мелисона, ища новых жертв, а приезжие убийцы что? Убили себе и уехали по своим черным делам, и больше не
вернутся. Так что стайка горожан под предводительством констебля рискнула навестить поместье. Они нашли весьма нелицеприятный труп Онорико, который не без труда похоронили, проводив душу на Звезду обильными молитвами. Свидетельств других убийств в поместье не имелось.
        Тогда стало ясно, что неведомые злодеи выкрали и купца, и Низу. Как поступить в этом случае, мещане не представляли. Наверняка похищенные живы и требуют помощи, но где их найти, чтобы помочь? Сделали все возможное: убрали в поместье так, будто хозяин уехал всего на денек; написали всем знакомым бургомистру лордам, а также шерифу Лаэма; ввели обычай ежедневно читать по четыре молитвы за здоровье Хармона и Низы. Несколько мужчин даже стали упражняться в стрельбе из лука, чтобы крепко задать жару похитителям, если те снова покажут свой нос. Но никто подозрительный больше не появлялся в Мелисоне.
        - Вообразите же мое счастье видеть вас нынче живыми и здоровыми! - подытожил рассказ отец Элизий.
        Ясное дело, теперь он ждал ответного рассказа, но Хармон попросил:
        - Прими мою исповедь, отче.
        Для такого дела Элизий отпер церквушку и провел купца к алтарю. Осенив его священной спиралью, задал вопрос:
        - Ты знаешь свое место в мире, славный?
        - Нет, отче. Год назад я потерял его и никак не обрету вновь.
        - Усердно ли ты трудишься?
        - Не тружусь вовсе. С тех пор, как заработал богатство, только и делаю, что ем да сплю.
        - Развиваешь свое тело и разум?
        - Отче, я заплываю жиром и тупею.
        Все больше хмурясь, священник продвигался по списку и выявлял новые заповеди, попранные Хармоном.
        - Брал ли ты чужое?
        - Да, отче. Всего раз, но вещь была очень дорогой.
        - Сокращал ли ты срок, отпущенный богами?
        В голосе Элизия явно слышалась надежда, но Хармон разрушил и ее:
        - Да, отче. Дважды.
        Нашлась лишь одна заповедь, которую торговец свято соблюдал: «Не получай удовольствия от страданий». Хармон никогда не радовался ничьим страданиям. Чего нет, того нет.
        Кончив опрос, отец Элизий тяжело вздохнул.
        - Вижу, славный Хорам, ты вел не слишком благочестивую жизнь. Твоя душа далека от кристальной чистоты. Праотцы хмурятся, глядя на нее.
        - Догадываюсь.
        - Но вот что я скажу: на свете нет совсем плохих людей. Некоторые говорят: «Я уже так плох, что никакие дела меня не исправят, а значит, нечего и стараться». Но это лень и трусость, славный. Только трус назовет себя законченным негодяем и бросит всякие старания стать лучше. Человек мужественный должен трудиться над собою и не терять надежды, как бы много проступков ни было за плечами.
        Хармон вздохнул вместо ответа. Священник продолжил:
        - Вижу, что в глубине сердца ты хороший человек, но по ошибке сбился с пути. Боги позаботятся о тебе, но лишь в том случае, если начнешь делать шаги им навстречу. Потому сейчас реши для себя и скажи мне: какой первый шаг ты совершишь?
        Торговец крепко призадумался. Почесал бороду, поскреб затылок.
        - Наверное… думаю, мне нужно… - и вдруг вспыхнуло, как озарение: - отдать Светлую Сферу!
        - Отдать что?.. - не понял Элизий.
        - Ту вещь, которую я украл.
        Эта простая и страшная идея взбудоражила Хармона. Наполнила душу таким вдохновением, какого он не чувствовал больше двадцати лет - со дня, когда увидел способ заработать свой первый эфес.
        Отдать Сферу. Два слова все расставляли по местам, придавали жизни цель и смысл. Все пошло кувырком в день, когда Хармон украл Сферу. С этого началось смертоубийство, вечная погоня, игра в прятки с собственной совестью. Украв Сферу, Хармон потерял себя. Вернуть ее - и все наладится. Герцог Лабелин, нанимающий на службу жестоких убийц, недостоин владеть Сферой, потому боги передали ее Хармону. Но и Хармон не так хорош, чтобы владеть Предметом. С его помощью святыня должна попасть в нужные, истинно благочестивые руки - и тогда вся история ее скитаний получит смысл.
        Сперва Хармон хотел только посоветоваться с отцом Давидом, как лучше применить Сферу. Теперь со всей ясностью видел: ни к чему лишние разговоры, нужно просто приехать в Излучину и отдать Давиду Предмет. А может быть, даже вступить в его орден людей, творящих добро. После такого щедрого дара Хармона точно примут. И небесный корабль пригодится для того, чтобы скорее попасть в Излучину, а впоследствии, возможно, сослужит ордену добрую службу.
        Правда, Хармон не был до конца уверен, что сможет вот так взять и проститься со Сферой. Может статься, взяв ее в руки, он не сумеет разжать пальцы. Но даже сама мысль отдать Сферу уже делала Хармона чище в его собственных глазах. Подлинный злодей - какой-нибудь Гетт - и не подумал бы вернуть Светлую Сферу, а Хармон - подумал! Значит, его душа не прогнила насквозь!
        Стоял поздний час, но Хармону не терпелось сделать первый шаг к новой цели и укрепить это приятное чувство собственной правоты. Потому от отца Элизия он направился к бургомистру Корнелию - взять взаймы немного денег под залог поместья и послать пару писем: отцу Давиду и мастеру Гортензию. Давида хорошо бы предупредить, чтобы ждал Хармона в Излучине, а то ведь он может и пуститься в странствия. А Гортензий нужен чтобы скорее поднять в небо шар. Хармон улыбнулся: лучше сказать не шар, а сферу. Вместо Светлой Сферы теперь будет небесная. Вместо краденой - заслуженная честным трудом. Вместо постыдной тайны - предмет для гордости!
        У бургомистра Корнелия были гости - на то указывала карета у входа и обилие светящихся окон.
        - Может, завтра? - предложила Низа.
        - Мы идем по пути добра и не можем мешкать! - отрезал Хармон. На деле он побаивался возвращаться в поместье и надеялся напроситься на ночлег.
        Слуга доложил бургомистру о славном Хораме и вернулся минуту спустя:
        - Проходите скорее, славный! Мастер Корнелий рад вам так же, как полной луне в темную ночь!
        Едва Хармон и Низа вошли в чайную комнату, как бургомистр издал радостный возглас и ринулся к ним с распростертыми объятиями. Однако взгляд торговца прилип к другому человеку - гостю, что лукаво улыбался, сидя за чайным столом. Некоторая часть хармонова вдохновения исчезла с одного взгляда на этого гостя. То был маркиз Мираль-Сенелий, вассал Второго из Пяти.
        - Славный Хорам, я возношу благодарности богам за возможность видеть вас невредимым!
        Торговец ответил на приветствия и уселся за стол. Низа устроилась рядом, и Хармон заметил, как рука ее тайком скользнула вниз, к сапогу, нащупала спрятанный кинжал. Маркиз заговорил любезнейшим тоном:
        - Дражайший Хорам, и я, и мой высокий господин были несказанно встревожены отсутствием вашего ответа. Наше волнение стократно возросло, когда нас достигли слухи, что и вы, и ваша милая спутница исчезли без следа. «В каком жестоком мире мы живем, если среди белого дня человека могут выкрасть из его собственного дома!» - вот слова, которые я сказал господину. А он ответил: «Поезжай же в Мелисон, славный, и лично разберись во всем и сделай все, что можно, для спасения несчастного купца Хорама!»
        Бургомистр Корнелий добавил:
        - Весь наш город порешил так же! Если что-то можно сделать для спасения, то именно это и нужно сделать, а если нельзя - то нельзя.
        - Благодарю вас, господа, - не без тревоги поклонился Хармон.
        - Как вы можете заметить, славный Хорам, я прибыл в Мелисон с некоторым опозданием - в день, когда ваше спасение свершилось уже своим чередом. Но прошу не обвинять меня в нехватке расторопности, ведь я не сидел без дела. Первым долгом я обратил свои взгляды не на Мелисон, а на Лаэм, допустив, что именно оттуда прибыла карета похитителей.
        - Вся скверна приходит оттуда, - буркнул Корнелий.
        - В Лаэме я навел справки в службе шерифа и узнал о подобном нападении на дом Ванессы-Лилит, каковое тоже увенчалось похищением. Я выяснил, что в совершении сего злодейства подозревают некоего господина Мо, состоящего на службе у леди Магды Лабелин. Потянув за некоторые ниточки, я связался с людьми, стоящими подле леди Магды и задал им несколько вопросов и узнал, что стараниями широкополого Родриго вы покинули место своего заточения и отбыли в неведомую леди Магде сторону. Миледи не предполагала, что вы можете вернуться в то самое поместье, где были так жестоко атакованы. Я же, напротив, допустил, что именно сюда вы и явитесь - и, как видите, оказался прав.
        - Так леди Магда знает?.. - вырвалось у Хармона.
        - О вашем чудесном спасении? Боюсь, что не могу этого отрицать. Правда, ее слуга Мо пережил некоторые личные неурядицы и спешно отбыл из Шиммери, так что он больше не потревожит вас. Но сама леди Магда все еще вынашивает мысли о близком знакомстве с вами. В связи с чем, славный Хорам, я хочу немного видоизменить сделанное вам предложение.
        - Я внимательно слушаю вас, маркиз.
        - Для начала простите то любопытство, с коим я вынужден задать один вопрос: как много вы рассказали господину Мо о небесном корабле?
        Брови Хармона дернулись вверх.
        - Ничего. Он не интересовался кораблем.
        - Совершенно не интересовался?
        - Этого мерзавца заботили только мои деньги.
        - О, как глупо со стороны этого мерзавца, а равно и всех остальных мерзавцев на свете. Их всегда заботят деньги - и это всегда оказывается весьма недальновидно. Деньги - лишь средство, промежуточный шаг. Целью же, в нашем случае, является небесный корабль.
        - Мо не тронул его. Шар остался в целости и сохранности.
        - Как и все сведения о нем?
        - Да, маркиз.
        - Прекрасно. В таком случае, услышьте предложение моего господина. Вы передадите моему господину, Второму из Пяти, и сам небесный корабль, и все записки о секретах его создания. Вы потребуете с мастера Гортензия клятвы ни для кого другого, кроме моего господина, не строить новых небесных кораблей. Сами дадите такую же клятву и поступите на службу к моему господину в качестве советника по небесному судостроительству. Вы получите завидное жалование, а главное - полную защиту ото всех будущих нападок леди Магды и других представителей Дома Лабелин. Вы будете жить среди прекрасных Львиных гор, огражденный ото всех опасностей, и предаваться любимому делу: созданию небесных кораблей.
        Низа беспокойно покосилась на Хармона - ее встревожил излишек меда в маркизовых речах. Но торговец был спокоен и обретал все больше уверенности с каждой минутой. Он понимал причину сговорчивости маркиза: шар-то спрятан, как и мастер Гортензий. Люди Второго пока не нашли их, а времени на поиски - обмаль. Того и гляди, Хармона схватят люди Лабелина, и единственный путь к небесному кораблю оборвется.
        - Звучит довольно заманчиво, маркиз, - не торопясь проговорил Хармон. - Однако я имею пару пожеланий и надеюсь, что вы учтете их.
        - К вашим услугам, славный.
        - Во-первых, дайте клятву дворянина, что не причините вреда мне, Низе и Гортензию, и не попытаетесь получить шар силой.
        Маркиз выразил подобающее возмущение, а затем принес клятву. Более того, он выложил на стол конверт с личной печатью Второго:
        - В этом послании, славный Хорам, письменное поручительство моего господина в том, что он выполнит все названные мною условия.
        - Благодарю вас, маркиз. Мое второе пожелание таково. Я хотел бы отправить письмо в Земли Короны, в Излучину, а затем полететь туда и встретиться с моим другом. После этого готов вернуться и с легким сердцем поступить на службу к вашему господину.
        - Мой господин предоставит вам и время, и средства для путешествия. Но будет лучше, если небесный корабль на это время останется в замке господина в Пентаго. Там он точно пребудет в сохранности, чего не скажешь об Излучине. Слыхали ли вы, славный, что на севере Земель Короны бушует крестьянское восстание? Мой господин не желает, чтобы чудо научной мысли попало в руки холопов-бунтарей. Взамен он предоставит вам самых быстрых коней и надежный эскорт.
        Хармон призадумался. Все звучало разумно, обоснованно и не мешало его планам творить добро. Несколько ограничивало свободу - но, по правде, само решение встать на путь добра уже отняло часть свободы. Нельзя твердо следовать заповедям и при этом быть вольною птицей в полете. К тому же, деньги… Второй предлагал хорошее жалование, а с деньгами всяко легче творить добро, чем без них.
        - Смогу ли я порою совершать воздушные прогулки и брать в полет мою спутницу Низу?
        - Не вижу к этому совершенно никаких препятствий! Лишь бы небесный корабль не покидал пределов Шиммери и не залетал в столь опасные края, как Рейс, Дарквотер или Литленд.
        Хармон покосился на Низу - ее лицо было безучастным. Даже слишком безучастным, похожим на деревянную маску. Хармон подумал: и что с того? Моя сфера, моя жизнь, мне и решать.
        - Я принимаю ваше щедрое предложение, маркиз. От всей души благодарю. Да будет наше сотрудничество долгим и плодотворным!
        Он потянулся за конвертом, но Мираль-Сенелий придержал письмо пальцем.
        - Простите, славный, я не успел сказать: мой господин тоже имеет одно условие.
        - Какое?
        Маркиз степенно налил себе чаю, с чувством просмаковал первый глоток.
        - Позвольте мне зайти издалека. Как вы знаете, в землях моего господина находится великое чудо природы: Бездонная Пропасть. Полагаю, вы никогда не видели ее, потому постараюсь описать - в той мере, на какую способны мои скудные слова. Представьте себе долину столь глубокую, что ни с одной из окрестных скал нельзя увидеть ее дна. Взгляд, устремленный вниз, тонет в кромешном холодном тумане, ниже которого стоит непроглядная тень. Брошенный вниз камень не издает звука удара - очевидно, он касается дна за пределом, доступным слуху человека. Веревка, достаточно длинная, чтобы лечь на дно, рвется под своим весом. С трех сторон долины имеются перевалы, с которых вниз, в чашу, ведут тропинки. Но каждая тропа кончается внезапным обрывом в толще тумана, и немало смельчаков оплатили жизнями попытки пройти эти тропы до конца. Монастырь Максимиана, возведенный на скале над пропастью, имеет размер полноценного замка - но в сравнении с бездною кажется крупицей сахара, налипшей на стенку чайной чашки.
        Почему-то от слов маркиза Хармону становилось не по себе. Казалось, холодный туман - как в пропасти - заползал под рубаху и оседал каплями на спине.
        - Бездонная Пропасть, - вел дальше маркиз, - самое непостижимое из творений природы. Среди ученого люда бытует мнение, что горы растут снизу вверх. Желая сотворить гору, боги берут два участка земной тверди и сталкивают меж собою, и в месте столкновения образуется складка - горный хребет. Но Бездонная Пропасть, по всей видимости, возникла иным путем: сверху вниз. Исполинская и непостижимая сила ударила по земле молотом и пробила дыру. Некоторые богословы верят, что сия дыра ведет прямо на нижний виток вселенской спирали - в царство богов. Другие полагают, что Бездонная Пропасть суть ложе Перводара - отца всех божественных Даров. Они говорят, что сокровища Перводара превосходят сумму всех остальных Даров, взятых вместе.
        - Никогда не слышал такого… - пересохшим горлом выдавил Хармон.
        - Эти знания не для широкого люда, - развел руками маркиз. - В разные века и годы не менее тысячи человек пытались спуститься на дно Бездонного Провала. Они использовали веревки, клинья и крючья, искали безопасные тропы. Многие срывались еще в пределах слышимости, и их предсмертный крик достигал ушей монахов в обители. Другие просто уходили без следа, и никто более о них не слышал. Даже если они сумели достичь дна, то не смогли подняться обратно. Итак, тысяча человек погибла, пытаясь покорить Бездонную Пропасть, движимая лишь любопытством и жаждой славы. Вообразите, во сколько раз умножилось бы скорбное число, если бы люди искали сокровищ Перводара! Потому богословы, верящие в Перводар, не дают своей вере расходиться по миру.
        - К чему ведут все ваши слова, маркиз? - спросила Низа.
        Мираль-Сенелий плеснул чая в чашку и, не торопясь, опорожнил ее.
        - Резонный вопрос, сударыня, ведь моя речь как раз подошла к своей цели. Мой господин, Второй из Пяти, просит славного Хорама сесть в небесный корабль и спуститься на дно Бездонной Пропасти.
        Хармон разинул рот, как выброшенная прибоем рыба. Маркиз очаровательно улыбнулся.
        - От вас не требуется никаких усилий, славный. С таким инструментом, как летающий шар, вы легко опуститесь на дно, посмотрите, что там, подниметесь обратно и все расскажете. Разумеется, при условии, что Пропасть имеет дно. Если же она ведет в самое царство богов - тогда помолитесь им за всех нас и возвращайтесь.
        Пожалуй, в том не было смысла, но Хармон все же задал безнадежный вопрос:
        - А я… могу отказаться?
        - Конечно, несомненно, можете! Культуре королевства Шиммери противна всякого рода неволя! Только вам следует знать: отказавшись от спуска в Пропасть, вы отвергнете и остальные предложения моего господина, и его покровительство, и благосклонность. Видите ли, славный, спуск в Бездонную Пропасть, и есть главная цель приобретения корабля. Лишь осознав эту возможность, Второй из Пяти возжелал купить ваше детище. Сперва мой господин хотел послать в экспедицию своих вассалов, но потом рассудил: кто подойдет лучше, чем сам изобретатель шара и первый в мире небесный негоциант?
        * * *
        Шиммерийцев было двое: генерал наемников принца Гектора и первый секретарь принца Гектора. Генерал - это молодая наглая золоченая задница по имени Гитан. Секретарь - это тощая надменная задница с усиками, имя запомнить не удалось. Говорил секретарь:
        - Господа, солнечное королевство Шиммери приносит вам нижайшие и глубочайшие извинения. Случившееся самым серьезным образом опечалило весь Совет Пяти и омрачило небосвод радости тучами горечи и досады. От имени королевства Шиммери мы просим вас принять наши искренние заверения, что…
        Леди Магда Лабелин прикидывала: каковы шансы плюнуть секретарю прицельно прямо в глаз? Он сидит по ту сторону широкого стола, от ее рта до его морды никак не меньше пяти футов. И мордочка мелкая, острая, вся какая-то собранная к носу. Для поражения цели нужен, во-первых, отличный глазомер, а во-вторых, недюжинная сила легких: от души набрать воздуха и вложиться в один молодецкий плевок. Леди Магда с горечью признала, что не способна на такое. Барон Хьюго - другое дело: тот и из лука бьет без промаха, и легкие имеет что надо - приноровился на солдат орать. Но у барона занят рот.
        - Господа, - говорит барон шиммерийцам, - я не могу понять. Формально вы приносите извинения, но суть не отвечает форме. Две недели назад шиммерийское судно атаковало наш галеон «Гордость Грейса» прямо на якорной стоянке. Шиммерийское судно с шиммерийской командой, днем раньше покинувшее лаэмскую гавань. Пиратское оно или нет - в любом случае, это явная агрессия со стороны Шиммери! Принц Гектор отвечает за нашу безопасность, покуда мы его гости!
        - Принц Гектор искренне сожалеет…
        - Я не окончил, сударь. Две недели после инцидента мы не могли добиться от принца никаких объяснений. Две недели, сударь! И вот сегодня являетесь вы - секретарь, и вы - командир… наемников.
        Последнее слово барон выплюнул с нескрываемым презрением. Не так эффектно, как плевок в глаз, но все же что-то.
        - Принц Гектор, к сожалению, не имел возможности лично навестить вас, поскольку спешно отбыл в Фаунтерру по приглашению ее величества.
        - Мы это знаем, сударь. Мы знаем это потому, что видели в подзорную трубу, как флот принца покинул бухту! Он не пришел для прощания с нами, он не принес извинений, он не прислал Второго или Третьего из Совета Пяти. Его высочество держал нас в неведении две недели, а потом исчез из Лаэма и прислал с извинениями пару мелких вассалов. Такие извинения, судари, больше напоминают насмешку!
        Генерал Гитан схватился с места:
        - Кого это вы назвали мелким вассалом, невежа?! Я - генерал Лориналь Гитан, командир Солнечного полка, лучшего среди всех наемных полков Юга! Мой полк - щит принца, доспех принца и шлем принца!
        - Вы - рыцарь, генерал Гитан? - осведомился барон Деррил. - Вы приносили присягу, клялись служить принцу до самой смерти?
        - Я - мастер воинского дела! Мастер должен получать оплату за свои шедевры!
        - Вы - наемник, Гитан. Слуга не чести, а монеты.
        Генерал бросил руку на эфес. Секретарь удержал его:
        - Господа, не позволим мелким распрям омрачить минуту примирения. Клятвенно заверяю вас: единственная причина, по которой принц Гектор не смог вас навестить, - это самочувствие его высочества. В ходе последнего совместного пиршества он испытал недомогание, которое оказалось признаком более серьезной хвори, чем принц надеялся. Хворь причиняет его высочеству ужасные, ужасные страдания. Он не посмел явиться к вам, принеся с собой флюиды несчастья. С великим сожалением его высочество отбыл в Фаунтерру без прощания, однако велел нам извиниться перед вами и принести дар, который сможет загладить горькое послевкусие инцидента.
        За время визита в Лаэм леди Магда получила десятки даров, и каждый на поверку оказывался образцом какого-нибудь товара. Изо всех товаров, производимых королевством, она пока еще не разжилась искровым оком и слоном. У меня будет слон, - подумала Магда. Какое счастье!
        - В качестве примирительного дара, - сухо произнес барон Деррил, - мы надеялись на продолжение переговоров о закупке искрового оружия.
        - Барон, простите, но такой возможности его высочество не предусмотрел. Партия очей уже нашла своего покупателя и скоро будет погружена в корабли, чтобы отбыть на север.
        - Законы честной торговли предусматривают возможность, что выставленный на продажу товар может приобрести любой купец. А законы гостеприимства требуют блюсти безопасность гостя сильнее, чем свою собственную.
        - И тем не менее, примирительный дар его высочества имеет иную природу. Однако по сути своей он гораздо лучше и прибыльней, чем какая-то возможность торга. Дар его высочества принесет вам прямую денежную выгоду. Принц Гектор берет на себя все расходы, связанные с вашим размещением в Лаэме!
        Леди Магда поперхнулась и закашлялась. У барона отвисла челюсть. Он только и смог выдавить:
        - Простите?..
        - Уже двадцать дней, господа, вы с вашими слугами и вассалами находитесь во дворце его высочества. Тысяча ваших воинов расквартирована в Лаэме. До сих пор вы не оплачивали ни жилье, ни стол, а меж тем, за двадцать дней сумма расходов составила ни много, ни мало девять тысяч пятьсот эфесов.
        - Сколько?..
        - Господа, вы находитесь в лучшей резиденции белокаменного Лаэма. Вряд ли вы могли ожидать, что подобное размещение стоит пару агаток.
        Повисла пауза. Леди Магда, наконец, сумела унять кашель и уставилась в наглые рожи шиммерийцев. Нет, они не шутили. Эти задницы решили предъявить ей счет за пребывание в гостях. Серьезно. Без никаких, тьма сожри, шуток!
        - В состав вашего щедрого дара, - выдавил барон, - входят только истекшие двадцать дней или также наступающие?
        - Двадцать четыре есть сумма двух божественных чисел - шестнадцати и восьми. Потому его высочество дарит вам еще четыре великолепных дня в своем дворце со всеми наслаждениями и увеселениями.
        - После чего нам следует покинуть Лаэм?
        - О, нет, господа! Вы можете пользоваться гостеприимством солнечного королевства сколько угодно, хоть до конца ваших дней, и мы будем только рады этому! Я убежден, что ваших денежных средств хватит еще на долгие годы веселой и сладкой жизни.
        Леди Магда смолчала по единственной причине: она решила ответить Гектору его же монетой и не говорить с его шавками. Но если бы она раскрыла рот, то смогла бы многое, очень многое сказать о вонючих задах и шиммерийском дерьме. Самом подлом и алчном среди всего дерьма на свете.
        - Вы оказываете давление на нас, - отчеканил барон Хьюго. - Вы намеренно завышаете цены и делаете наше пребывание в Лаэме несуразно дорогим, чтобы мы вынуждены были срочно купить ненужный нам товар. Это ход, не достойный ни дворянина, ни даже торговца. Мы в последний раз предлагаем вам одуматься.
        Генерал наемников поднялся. На самом-то деле он был красивым ублюдком: смуглый, мускулистый, высокий, с дерзкими глазами, полными самодовольства. При иных обстоятельствах леди Магда фантазировала не о плевке в глаз, а совсем о другом взаимодействии.
        Генерал Гитан посмотрел прямо на нее.
        - Миледи, в своей памятной речи при последней встрече с принцем вы привели много фекальных метафор и с их помощью призвали нас говорить честно и прямо. Я пойду навстречу вашему желанию и скажу со всей прямотой: вы здесь не нужны. Ваши вассалы здесь не нужны, ваши солдаты - тем более. Мы рады только вашим деньгам. Если вы готовы купить товары, которые мы предлагаем, - один разговор. Но если вы прибыли за оружием или за помощью против Ориджина - возвращайтесь домой. Мы не ищем врагов, тем более - таких опасных, как Север. Мы ищем покупателей.
        Ответить было нечего. Барон Деррил поднялся, щелкнул каблуками и чопорно кивнул. Леди Магда снова подумала: не плюнуть ли? Нет, безнадега - враг вне дистанции. И вдруг неожиданно для себя спросила:
        - Генерал Гитан, а какова ваша цена? Сколько заплатить лично вам, чтобы вы и ваш Солнечный полк преклонили предо мной колено, лизнули меня в зад и пошли рубить моих врагов?
        Он припечатал ее одним презрительным взглядом, развернулся и зашагал прочь. Секретарь ушел следом.
        Дочь герцога и барон еще очень долго молчали.
        Хьюго Деррил первым раскрыл рот:
        - Боюсь, миледи, нам придется признать поражение.
        - Дерьмо, - сказала леди Магда. Уточнила: - Из задницы.
        - Я никогда не одобрял вашего лексикона, миледи. Но да, мы в дерьме.
        - Остальные члены Совета?..
        - Никаких надежд. Эти две недели мои люди искали контактов с ними. Никто не вступил в диалог.
        - Король Франциск-Илиан?..
        - Он в Дарквотере или где-то в пути. Не вижу способа с ним связаться. Но так или иначе, Второй из Пяти - друг короля. Если отказал Второй, значит, король тоже откажет.
        - Значит, вернуться к отцу… и доложить, что мы снова разбиты. Как при Дойле, как при Лабелине. Барон, у вас, наверное, богатый опыт таких сообщений.
        Он поиграл желваками.
        - Миледи, я не давал повода унижать меня. Всю жизнь я честно служил мечом и щитом вашего лорда-отца!
        - Да-да, ла-ла… А потом пришел Ориджин, отнял ваш меч и запихнул в…
        - Миледи!
        Она умолкла не от окрика барона. Еще не родился тот барон, что заставил бы Магду Лабелин воздержаться от слова «задница». Ее посетила мысль - шальная и дикая. Но заманчивая, тьма сожри. Еще какая заманчивая.
        - Барон, скажите честно: насколько дерьмовые у вас рыцари?
        - М-миледи, - процедил он, - каждый мой рыцарь готов биться до последней капли крови. Мои воины…
        - Сдались Ориджину при Мудрой Реке, сдались Ориджину при Уиндли, сбежали от Ориджина при Лабелине. Они умеют что-нибудь еще, кроме срать?
        От гнева он покрылся пятнами.
        - Ориджин превзошел нас числом и хитростью. Но вы не смеете сомневаться в нашей доблести и готовности служить! Мы - рыцари! Дело чести каждого из нас…
        Она прижала палец к губам.
        - Тише, барон, тиш-ше. Вы меня не поняли. Я пытаюсь дать вам то, чего вы хотите.
        Он вперил в нее кинжальный взгляд:
        - Чего я, тьма сожри, хочу?!
        - А чего вы, тьма сожри, хотите? Просто задайте себе этот вопрос: чего хочу я, барон Хьюго Деррил?
        Прошла минута, пока он осознал, что леди не шутит. Взгляд барона затуманился, он обратился мыслями внутрь себя и нашел свое главное - единственное! - желание. Ощерился ухмылкой волка, и леди Магда кивнула.
        - Теперь вы поняли. Так ответьте, наконец: насколько боеспособны ваши солдаты?
        * * *
        - Мир принадлежит молодым!
        Это говорил генерал Лориналь Гитан - смуглый красавчик, слепленный из мускулов и самодовольства. Его слушал полковник Хорей - седой отец шестерых. Генерал ненадолго отвлекся от танцев с тремя альтессами и - разгоряченный, хохочущий - плюхнулся за чайный стол. Полковник со своею женщиной даже не вставал из-за стола.
        - Что бы ни думало старичье, мир - наш!
        Девицы смеялись, умащиваясь на коленях Гитана. Он шарил ладонями по их упругим телам, а сам подмигивал полковнику:
        - Скверно, когда молодость ушла, да?
        Генерал Лориналь Гитан не уставал от повторения этой мысли. Напротив, он шлифовал и полировал ее, открывая новые блестящие грани. В винном погребе, где начинался вечер, Гитан поминал Праматерей: недаром они всегда выглядели юно и почти не старели. Молодые Прародители построили наш мир и оставили его в наследство молодежи, ведь только молодой знает, как жить в полную силу! Переехав в дом развлечений, Гитан отдался музыке и танцам. Но, присев для отдыха, вернулся к излюбленной теме.
        - Подумайте, полковник. Король-пророк жив и здоров, но отдал трон нашему Гектору. Почему? Да потому, что Гектор молод! Власть - горячий жеребец: пока ты молод, прыгай в седло и скачи, но когда стар - езжай лучше в карете.
        Девицы поддакивали Гитану, теребя его волосы, поглаживая широкую грудь.
        - А владыка Адриан? Он тоже был молод! Старый Телуриан тащил свои реформы, и они все увязали, как телега в болоте. Пришел Адриан - рубанул, хлестнул, и все понеслось! В нем была пылкость, юная горячая сила, потому все у него получалось!
        - Адриан погиб, - отметил полковник Хорей.
        - Погиб молодым! Я считаю: так и нужно! Зачем жить дальше, когда молодость прошла? Дряхлая жизнь - паутина, которую надо смахнуть метлой!
        Одним махом он опрокинул в рот кубок вина, поцеловал первую попавшуюся из альтесс. Облизав губы, продолжил мысль:
        - Заметьте, полковник: кто победил Адриана? Герцог Ориджин, который еще моложе! А кто пришел Адриану на смену? Юная Минерва - моложе и Ориджина, и Адриана! Юность сметает с пути всех дряхлых, унылых, усталых. Жить надо смеясь!
        Это верно: Гитан смеялся часто, по меньшей мере, каждый вечер. Но громче всего смеялся тем днем, когда принц Гектор сделал его генералом и командиром Солнечного полка. Полковник Хорей двенадцать лет служил правою рукой прошлого командира, участвовал в четырех походах, не раз лично руководил полком в бою. Когда старый генерал ушел в отставку, Хорей должен был занять место, офицеры уважали его, солдаты любили. Но Гитан обошел Хорея одним щелчком пальцев. Шиммерийский принц Гектор тоже верил, что мир - для молодых. Он сказал, что подпишет контракт с Солнечным полком, если во главе встанет Лориналь Гитан. Офицеры полкового совета ни минуты не колебались. Гитан вмиг стал генералом и командиром лучшего наемного полка. Уж конечно, он имел причины смеяться.
        - Знаете, что я понял? Все дело в желании. Кто хочет - тот сможет! Кто верит в себя и жаждет успеха - тот всего добьется! А кто колеблется, сомневается, раздумывает - тот и будет сомневаться, пока жизнь не кончится. Желание - как искровый двигатель: оно тянет тебя вперед, будто самый быстрый поезд!
        Полковник Хорей переглянулся со своею альтессой. Селина была с Хореем уже восемнадцать лет - почти столько же, сколько законная жена. Селина умела понимать полковника с одного взгляда, но в данном случае и взгляда не требовалось. Желание… Одно желание, весьма отчетливое, владело Хореем каждый вечер в обществе Гитана.
        - Например, полковник, возьмем этих дурачков Лабелинов. Что они хотели? Искровое оружие, чтобы отомстить Ориджину. Сильно они его хотели? Нет, спали их солнце, слабо! Им бы что сделать? Все перекинуть вверх дном, всех наизнанку вывернуть и добиться своего! А они что? Только ныли и клянчили, как немощные. Значит, не так-то нужна им искра. Нет воли к успеху!
        - По-вашему, можно не трудиться, а только хотеть? От одного желания все сбудется?
        Полковник дал раздражению пролиться с голосом. Селина глянула искоса, и он пожалел о несдержанности. Нет смысла спорить с дураками, даже если очень хочется. Ни от хотения, ни от спора не будет толку. Миром правят дураки, и все, что можно сделать, - стерпеться с этим фактом.
        - Нужно не просто желание! - Гитан рассмеялся в ответ. - Нужно огромное желание, чтобы все крушило и сминало на пути! Чтобы - ух, вот как!
        Для иллюстрации он стиснул одну из своих девиц так, что чуть не треснули ребра. Она визгнула испуганно-счастливо.
        - Почему принц продает очи Ориджину? Чье желание перевесило - Ориджина или принца?
        Гитан не заметил, что полковник шутит над ним. Дураки никогда не замечают.
        - Молодые и сильные тянутся друг к другу! Боги сводят их вместе, чтобы творить великие дела. Так сошлись Минерва и Ориджин, а теперь к ним примкнет наш принц Гектор, а я встану рядом с ним. Мир держится на молодых плечах!
        Две девицы восторженно ахнули, третья переспросила:
        - Мое солнце, мы поедем в столицу? Мы окажемся при дворе?
        - Не зря же принц именно мне поручил доставить очи в Фаунтерру. Я передам груз людям Ориджина, а сам останусь при дворе. Я буду верным мечом и щитом Короны. Я стану вторым Серебряным Лисом, только без лабелинского разгрома!
        - Если у принца не сложится дружба с северянами, нам придется иметь дело с пятнадцатью батальонами кайров и двенадцатью - медведей. Я бы не был так восторжен.
        - Ха-ха-ха! Спали вас солнце, полковник! Как Гектор может не сдружиться с Ориджином? Они молоды, они дерзки, они оба - любимцы богов!
        - И ты такой, как они, мое солнце! - прошептала девчонка.
        Селина тронула плечо полковника. Тот умолк, бросив бесполезный спор. Генерал Гитан допил вино и прислушался к музыке. Давно перевалило за полночь, заводные песни и мелодии уступили место романтическим балладам, танцы стали медленнее, лампы - тусклее.
        - Мне здесь наскучило! - постановил Гитан. - Поедемте к Четвертому!
        Он махнул рукой, и подбежал слуга, разносивший вино.
        - Пришлись ли вам по вкусу напитки, генерал?
        - И напитки, и танцы - все прекрасно, - Гитан сунул слуге несколько монет. - Но я не привык сидеть на одном месте. Я хочу приключений. Ночь продолжается!
        Он пошел на выход в окружении щебечущих девиц, за ними - Хорей с Селиной.
        - Помяните мое слово, полковник: я и вас устрою в столице. Вы не молоды, но от вас пока еще есть толк. Вы будете рядом со мною в дни славы!
        Хорей не раз и не два размышлял о том, как славно было бы бросить золоченого идиота-генерала. Но полк Палящего Солнца - дом полковника Хорея, его дитя, его гордость. Отказаться от дела всей жизни - из-за одного идиота?..
        Хорей не хотел в Фаунтерру. Не хотел никогда, а особенно - сейчас. Логово нетопырей и медведей, подвластное хитрецу-заговорщику… Хорей чувствовал: великолепный полк Палящего Солнца найдет там не славу, а гибель. Один батальон кайров перережет южан, если ударит внезапно. Несложно застать полк врасплох - при таком-то командире.
        - Карету мне, сейчас же! - вскричал Гитан и почему-то закашлялся.
        На улице у дома развлечений дежурили несколько карет - видимо, здесь часто бывали любители орать: «Карету, сейчас же!» Один экипаж подкатил к ним, Гитан забрался в кабину, перхая и откашливаясь.
        - Горло пересохло. Мало вина, мало! Мне нужно больше! Я могу выпить пинту и полюбить девицу, выпить еще одну и полюбить вторую, и так по кругу до самого утра. А на рассвете выхватить меч и зарубить любого, кто скажет, что я опьянел!
        - Куда ехать, славный? - спросил извозчик.
        - Во дворец Четвертого из Пяти! Там сегодня веселье до рассвета!
        Гитан снова закашлялся, стукнул себя кулаком в грудь.
        - Да что ж за напасть… Езжай уже, не стой! Полковник, почему вы киснете? Устали от веселья? Вы ж и не веселились совсем! Сидели, как недужный. Вот за что не люблю пожилых - совсем не умеют радоваться, живут со скрипом. Но не бойтесь: если вы так устали, Четвертый даст укромную спаленку вам и вашей старушке.
        Полковник Хорей успел подумать: все, довольно, это последний вечер с Гитаном, больше ни приказы, ни приличия не заставят меня… И вдруг генерал Гитан, согнувшись вдвое, рухнул на дно кабины. Ужасный кашель разодрал его легкие, брызгами полетела кровь.
        - Стой! - крикнул Хорей, и экипаж встал.
        Одна альтесса генерала с воплем бросилась бежать, другая истошно звала лекаря, третья хватала голову Гитана: «Солнце, что с тобой?!» Он не мог ответить. Он корчился в агонии, кровь струей текла изо рта.
        Полковник Хорей не двинулся с места. Милосердие требовало бежать за помощью, не полагаясь на гитановых девчонок. Но очень уж сложно было прервать эту минуту, столь редкую в жизни полковника: минуту, когда желание сбылось.
        Некий мужчина вскочил в экипаж - слуга, подносивший вино, только теперь в широкополой шляпе. Скользнув по умирающему быстрым взглядом, он поднял глаза к Хорею:
        - Желаю здравия, господин полковник.
        Возможно, Хорей и постарел, но не настолько, чтобы забыть свое дело. За секунду в его руке молнией вспыхнул кинжал. Человек в шляпе поднял раскрытые ладони:
        - Не нужно, я не причиню вам вреда. Лишь хочу передать сообщение от дельфиньей леди.
        - Сообщение - мне?..
        - Господин полковник, скоро пред вами встанет выбор: вступить в переговоры с дельфиньей леди либо не вступать. От ее имени прошу вас: склонитесь в сторону первого варианта.
        Человек в шляпе покинул экипаж как раз в тот миг, когда тело Гитана перестало дергаться. Напоследок он отсалютовал полковнику:
        - Поздравляю с продвижением по службе!
        * * *
        Паруса шиммерийцев поднялись над горизонтом именно там, где ожидались: на юго-западе, ближе к берегу Большого Пшеничного острова. Время тоже было самым подходящим: солнце встало два часа назад и теперь сияло с востока, над мачтами путевской эскадры. Из-за его блеска шиммерийцы пока еще не видели путевцев. Шли полным ходом на север с попутным ветром. Один, два… восемь… шестнадцать
        - Святая дюжина, миледи. Добрый знак.
        Лорд-капитан Кортни Бенефит во всем видел знаки - реже добрые, чаще наоборот. Леди Магда фыркнула:
        - Хорошим знаком будет, когда мы их догоним.
        - Не придется догонять: им деться некуда. Уйти на юг не даст ветер, на запад - побережье. Мы зайдем с северо-востока, они примут бой либо разобьются о скалы.
        - Тогда чего мы ждем, тьма сожри? Поднять паруса!
        Матросы засуетились на реях. Путевские галеоны покрылись белыми цветами парусов, встали на курс и двинулись наперерез шиммерийцам.
        В преддверии боя леди Магде особенно хотелось браниться. Ее малый опыт военных дел гласил: сражение - дерьмо собачье. Сражение - это когда к отцу прилетает взмыленный вестовой с докладом: «Заняли позицию на дороге, за нами двукратный перевес». Несколько часов отец бурчит себе под нос, как какой-нибудь енот, а затем вбегает новый вестовой: «Мы сдали позицию, войско бежит». И отец орет в голос и бьет вдребезги все, что попадется под руку.
        На сей раз должно быть иначе. По меньшей мере, рядом нет отца.
        - Лорд-капитан, сколько солдат может быть в шестнадцати кораблях?
        - Мы знаем, сколько. Полк Палящего Солнца - тысяча четыреста мечей.
        - А если они устроили ловушку и взяли больше солдат?
        - Тогда они зашли бы оттуда, - капитан указал на восток. - Прижали бы нас к берегу, а не дали бы прижать себя.
        - Дерьмо, - сказала леди Магда. Просто от полноты чувств.
        Примерно с восьми миль шиммерийцы заметили их. Убрали часть парусов, сбавили ход, пропуская чужую флотилию.
        - Э, нет, - усмехнулся капитан. - Лево руля!
        Паруса хлопнули, когда «Гордость Грейса» сменила курс. Остальные суда повторили маневр. Теперь они шли прямо на запад - к шиммерийцам.
        Над флагманом «Величавой» взлетел вымпел - барон Хьюго приказал готовиться к бою. Загудели трубы, солдаты хлынули на палубы, уже одетые в кольчуги.
        - В море железная броня, миледи, означает готовность биться насмерть. Нет шанса выплыть, если упадешь. Зато на палубе ты сильнее врага.
        - Все серьезно, как задница, - сказала леди Магда.
        Если бы лорд-капитан знал ее лучше, он понял бы: то было одобрение. Готовность биться насмерть - всю Северную Вспышку нам не хватало именно этой дряни.
        - Поднимите злых дельфинов, - приказала Магда.
        - Парадное боевое знамя? Это будет означать войну.
        - А что, по-вашему, мы делаем?
        На мачту «Гордости Грейса» взметнулся синий флаг с черным дельфином. Без снопов пшеницы - один дельфин, летящий над волнами. Дельфин скалился клыкастой пастью, будто акула.
        Минуту спустя над флагманом шиммерийцев поднялось желтое знамя.
        - Просят переговоров, миледи.
        - Трусливые щенки!
        Магда чуть не рассмеялась: приятно сказать эти слова о чужих солдатах, не о своих.
        - Полный ход, лорд-капитан!
        - Мы и так идем на всех парусах.
        - Тогда стройся, заряжай!
        - Еще рано, миледи. До столкновения почти час, стрелки устанут.
        - Тогда… сделайте хоть что-нибудь грозное!
        - Взгляните, миледи: у барона Деррила есть идея на сей счет.
        На мачту «Величавой», что шла первой в строю, поднималось особое знамя. Два голых человека болтались на крюках, всаженных под ребра. Оба истекали кровью, но были еще живы и дергались, как черви на рыболовных крючках. Пара засранцев из тех, что помогали Могеру Бакли.
        - Барон знает толк в устрашении, - признала леди Магда.
        Шиммерийская эскадра начала поворот - не в сторону берега, а на восток, навстречу путевцам. Южане развернулись веером, возможно, надеясь пройти сквозь путевский флот.
        - Двойная волна, - приказал лорд-капитан.
        Сигнальные вымпелы взлетели на мачту. Эскадра выстроилась в две шеренги. На передних кораблях солдаты взводили баллисты, арбалетчики смачивали стрелы горючим маслом, готовили факела.
        Глядя на это, леди Магда всполошилась:
        - Капитан, не смейте жечь! Я хочу захватить их, а не пустить ко дну!
        - Не так просто сжечь галеон дотла. Наша передняя шеренга устроит им дюжину пожаров, они примутся тушить, отвлекутся от боя - и тут вступят корабли второй шеренги. Они-то и возьмут врага на абордаж.
        Магда оценила расположение судов.
        - «Гордость» как раз во второй шеренге. Мы пойдем на абордаж?
        - Миледи, вам нужно укрыться в юте.
        Она двинулась было, но резко плюнула на доски.
        - Срать на ют. Я не пропущу тот единственный случай, когда мы надерем чей-то зад!
        Шиммерийцы приблизились настолько, что можно было видеть людей на палубах. Южные лучники сгрудились на носах, готовые стрелять сразу, как только позволит дистанция. Даже Магда знала, что это - трусливая дурость. Слабые носовые залпы врага можно вытерпеть без ответа, закрыться щитами, потерять несколько солдат. А самим ударить, когда корабли сойдутся борт к борту. Путевские суда выше шиммерийских, вся палуба врага - как на ладони!
        - Стройся! - наконец, приказал капитан.
        Гремя кольчугами, воины вытянулись вдоль бортов. Обнажили мечи и топоры, приготовили багры и абордажные крючья. Лучники заняли каждую возвышенность, какая только имелась на судне: надстройки, бочки, бухты канатов. Самые ловкие полезли на реи. «Гордость Грейса» ощетинилась оружием, как громадный морской еж.
        Шиммерийцы тоже готовились к бою, и способ, каким они это делали, вызывал в уме слово «показуха». Южане становились идеально ровными шеренгами, нелепыми на палубе судна. Поднимали пестрые вымпела подразделений, как на параде. Блистали зеркальными щитами и шлемами, плескались по ветру золотыми плащами. Плащи - серьезно? Это при угрозе пожара на палубе?..
        Однако за показушностью шиммерийцев виделось нечто грозное. Идеальный порядок шеренг и мундиров означал идеальную дисциплину. Это наемный полк, но его солдаты - отнюдь не тот сброд, какой обычно понимается под словом «наемники». Это вышколенные, натренированные воины, послушные приказам офицеров. Такие не дрогнут при первой опасности.
        - Капитан, мы их точно победим?
        Кортни Бенефит указал на желтый вымпел, что по-прежнему полоскался над львиным знаменем шиммерийцев:
        - Южане набивают себе цену. Все еще надеются на переговоры.
        Родриго выполнил заказ, - подумала Магда. Оказывается, и шиммерийцы могут приносить пользу.
        Она приказала:
        - Поднять желтый флаг.
        * * *
        Деньги решают все вопросы. Так говорил отец. До недавнего прошлого Магда не имела причин сомневаться. Все нужное можно купить, всякая вещь и каждый человек имеет свою цену. Возможна лишь одна причина для несчастий: не хватило денег.
        - Полковник, я прибыла в королевство Шиммери, чтобы кое-что купить. Члены Совета Пяти отказали мне, и я осталась при деньгах, и по-прежнему хочу приобрести товар. Продайте мне его.
        Мужчину звали Хорей. Он был из наемников - презираемого на Севере сословия. Он позволил путевцам поймать его флот в ловушку; начнись бой - он будет в уязвимом положении. Хорей бы должен был лебезить и заискивать перед Магдой, однако держался со спокойным достоинством. Полковник сделал паузу перед ответом, будто именно он решал, как долго длиться разговору.
        - Миледи, вы намерены приобрести мой груз или моих солдат?
        - И то, и другое, полковник. Причем по сниженной цене, учитывая все обстоятельства.
        Она красноречиво глянула на шеренги путевских рыцарей. Южанин не повторил ее взгляда.
        - Любопытно, миледи, какую оплату вы готовы предложить?
        - Как на счет ваших чертовых жизней? - подал голос барон Деррил. Леди Магда жестом прервала его.
        - Полковник, назовите вашу цену. Сколько вы получали у принца Гектора?
        И снова пауза. Седой полковник глядел на море мимо плеча Магды, его белый плащ трепался на ветру. Она думала: ты же наемник, наглая задница! Ты должен хотеть денег, ты живешь ради них! Какого черта нос воротишь?
        Наконец он заговорил:
        - Миледи, мы держали совет. Офицеры Солнечного полка разделились на три группы. Не скрою, одни хотят ваших денег. Другие осторожничают, боясь гнева принца Гектора. Третьи замечают, что наибольшую опасность представляет не принц, а вы, потому хотят сейчас принять ваше предложение, а при удобном случае ударить вам в спину.
        Хорей умолк, будто ожидая реакции. Какой, тьма сожри? Повысить цену? Но она еще не названа!
        - Хотите сказать, полковник, что решающее слово за вами?
        - Так и должно быть. С недавних пор я - командир Солнечного полка.
        - И к какому варианту склоняетесь вы?
        - Догадываюсь, миледи, что именно вашими стараниями я, наконец, обрел заслуженное место. Я благодарен вам. Но благодарность - не то чувство, на которое можно полагаться при важном решении.
        Его мундир сиял ослепительной белизной, шпага и кинжал сверкали огоньками очей, в его висках серебрилась благородная проседь. Очень, очень хотелось обозвать его сраной задницей, а потом скомандовать атаку. Посмотреть, как рыцари Деррила вытрясут дерьмо из этого Хорея и его солдат-красавчиков… Но нельзя, тьма сожри. Ей нужны два полных полка, а не те ошметки, что останутся после взаимной бойни.
        Магда вспомнила северянина, отнявшего половину ее земель. Отец говорил: чертовы кайры, сожри их Темный Идо! Но правда не в кайрах. Два крупнейших города - Лабелин и Дойл - северянин взял словами. Не деньги, не мечи - просто слова, подкрепленные парой капель крови. Как он это сделал?
        Магда всмотрелась в лицо полковника. Седина, морщины, глаза без блеска. Он стар. Нет, не стар, а где-то как отец - около пятидесяти. Но в таком возрасте уже частенько чувствуешь, как зыркает на тебя со Звезды Ульяна. Уже знаешь цену вещам, не тратишься на мелкое, ведь не до мелочей уже - успеть бы главное. А что для него главное? Для отца - увеличить достояние Дома, ну, и разбить нетопырей, конечно. Для барона Деррила - утолить жажду крови. Для Хорея - деньги?.. Да нет, не деньги. Уже не они.
        - Генерал Гитан, - сказала Магда, - был почти вдвое младше вас. И, по правде, он был идиотом. Как вышло, что вы подчинялись ему?
        Хорей окаменел, не раскрыв рта. Магда продолжила:
        - Наверное, сказалось влияние принца - он ведь тоже молод. А сейчас он в столице, лижет задницу молодому герцогу нетопырей. Они думают: ваше время прошло. Я тоже молода, но мне знакомо ваше чувство. Кое-кто считает, что всему моему Дому пора на Звезду. Кое-кто уверен, что время Лабелинов тоже прошло.
        Впервые он посмотрел ей прямо в глаза, и леди Магда подмигнула:
        - Вы хотели, чтобы я предложила цену. Вот мое предложение: мы надерем им задницу! Всем гадам, кто думает, что мы зажились на этом свете. Дом Лабелин засияет так ярко, как ваш золоченый плащ. Менестрели забудут сраные песни про нетопырей и начнут славить прекрасную леди Лабелин. И вас - если пойдете со мною. Полковник, хотите попробовать настоящей славы? Отнять у молодых нахалов - и взять себе!
        Помедлив, она добавила:
        - Деньги тоже будут. Вдвое больше, чем платил принц. Но они ведь не главное, верно?
        Спустя полчаса они стояли в трюме флагманского галеона шиммерийцев. Кладовщик отпирал огромные навесные замки и откидывал крышки сундуков. Всюду багровели очи. Вделанные в стрелы, кинжалы, шпаги, копья. Просто очи, идеально ограненные, переложенные вощеною бумагой. Их было так много, что кровавое сияние затопило весь трюм. Он стал похожим на логово Идо, люди - на кровожадных демонов. У Магды и Деррила, и даже у Хорея горели глаза.
        - Мы вооружим два полка, - произнес барон. - Станем первой искровой армией на службе Великого Дома!
        - Даже со всем этим оружием, - отметил Хорей, - мы не готовы к битве против Ориджина.
        Магда рассмеялась:
        - Вы чертовски правы: еще рано для северной задницы. Сначала мы нарастим войско. Сколько в Шиммери наемных бригад?
        Полковник прищурился.
        - Достойных внимания - девять. Общей численностью… тринадцать тысяч мечей.
        - Вы знаете их дислокацию?
        - Полк Белокаменного Лаэма ушел с принцем в Фаунтерру. Остальные - в Шиммери. Адъютант…
        Молодой офицер подал полковнику карту, тот расстелил ее на сундуке - прямо на россыпи очей.
        - В Оркаде - полк Пасынков, в Изерине - бригада Святого Страуса, в Пентаго - Златые Мечи…
        Он отметил на карте всех, и взгляд Магды выделил одну точку.
        - Верно ли я понимаю: ближайшая к нам - бригада Святого Страуса в Изерине?
        Хорей указал небольшую бухту южнее Сюрлиона:
        - Если высадимся здесь, то дойдем до Изерина за три дня марша.
        Она провела взглядом от Изерина вдоль дороги на запад, вглубь Львиных гор, к месту, отмеченному на карте священной спиралью. Внезапно леди Магда поняла, что чувствовал Ориджин, когда решил взять Фаунтерру.
        Она повернулась к Деррилу:
        - Барон, мы причалим в бухте, указанной полковником. Едва высадимся, пошлите курьеров к командирам всех наемных бригад. Скажите: леди Магда Лабелин наймет их за двойную цену. Только не нужно курьера к Святым Страусам - их я навещу их лично.
        Деррил озадаченно моргнул:
        - Миледи, разве ваш лорд-отец не приказал купить очи и доставить их в Южный Путь?
        - Лорд-отец дал на это полгода. Прошло четыре месяца, осталось два. Тьма сожри, я знаю, на что их потратить.
        Стрела - 5
        11 -12 мая от Сошествия
        Фаунтерра
        Звонко пропела тетива, стрела со свистом вспорола воздух. Острие блестело в лучах закатного солнца, потому оба - Меррит и Дагобер - хорошо видели, как стрела промелькнула в целом футе от голубиного крыла.
        - Эх ты, - сказал Меррит.
        - А сам-то можешь? - буркнул Дагобер.
        - Я-то?..
        Меррит вынул стрелу из колчана, легко бросил на тетиву. Одним слитным движением натянул тетиву и поднял лук - не вертикально, а боком, под каким-то небрежным углом к земле.
        - Кхм-промажешь, - кашлянул ему под руку Дагобер.
        Меррит разжал пальцы. Голубя подбросило кверху, когда стрела вошла ему в грудь. Затем птица камнем рухнула наземь.
        - Ищи, - бросил Меррит третьему, Пайку.
        Пайк хмыкнул и слез с крыши по приставной лестнице.
        Дагобер сказал Мерриту:
        - Тебе повезло.
        Меррит ответил:
        - Вон еще летит. Давай проверим, в везении ли дело.
        - Мне помешал плащ.
        Дагобер расстегнул фибулу, плащ упал на крышу сочным пятном смолы и крови. Дагобер восходил к роду Праматери Людмилы и служил кайром в батальоне Первой Зимы. Меррит по прозвищу Ястреб был простолюдином, наемным стрелком, а в прошлом - лесным разбойником.
        - Не в плаще дело. Ты не учел птичий шаг.
        - Что за чушь?
        - При махе птица взлетает повыше, а расслабит крылья - проседает. Если б это чайка парила, тогда проще. А голубь сильно частит, надо считать.
        - Не умничай, хвостяра! - Дагобер взвел тетиву. - Как считать?
        - Видишь, он машет на два счета: раз-два. А стрела летит три счета. Спустишь, когда он махнул - прилетит, когда расслабил. Понял, как учесть?
        - Конечно, понял! Больше твоего понимаю, - Дагобер пошевелил губами, ведя счет.
        - Ветер учел?
        - Нет же его!
        - А вверху есть - видал, как прошлая стрела качнулась?
        - Видал побольше тебя!
        - Теперь точно промажешь. Сильно долго держал на взводе.
        Дагобер разжал пальцы. Стрела взмыла в небо, качнулась, попав в струю ветра, помчалась наперерез голубю - и мелькнула в футе под его брюшком.
        - Тебе бы в лошадей целить, - сказал Меррит и выстрелил.
        Голубь кувырнулся, когда ему пробило крыло, судорожно махнул еще дважды - и провалился вниз.
        На лестнице показалась голова Пайка, а затем рука с голубиной тушкой:
        - Нашел вот!
        - Ищи еще, - бросил Меррит.
        - А вежливей нельзя? Я вам не собачонка.
        - Живо ищи! - рявкнул Дагобер.
        Пайк бросил голубя на крышу и шустро полез вниз.
        Меррит подобрал пташку, сдернул с лапки крохотный свиток.
        - Гляди-ка, припечатано гербом. Каковским - тебе виднее.
        - Рог с плющом - графство Шейланд, - сказал Дагобер. - Мне рукав помешал.
        - Как это?
        Кайр завернул рукав рубахи по локоть, обнажив точеные мускулы предплечья.
        - Теперь не промажу.
        - Промажешь как родненький. Целишь в голубя, а надо - в точку.
        - Слыхал уже про твою точку. Ты мне все уши проел!
        - Так ты ж не слушаешь, вот и повторяю. Сначала руками не дергай, просто погляди, как летит. Отсчитай взмахи, учти ветер, наметь точку. Ее хорошо в голубях мерять: скажем, два голубя вперед и полголубя вниз. Тогда уж начинай…
        - Знаешь, я могу выхватить меч и снести тебе башку, пока говоришь слово «точка». Скажешь: «точ», - потом вжик - и голова отдельно: «ка».
        - Гы-гы, - усмехнулся Меррит.
        - Гы-гы, - согласился Дагобер.
        Они оба выдержали осаду дворца, месяц прожили на стенах, вместе видели, как погиб Деймон Ориджин - командир иксов, и Джон Соколик - командир лучников. Теперь вместе бьют голубей. Ну, почти вместе.
        - Еще летит, лупи!
        Дагобер вскинул лук:
        - Помоги, Праматерь.
        - Да не Праматерь слушай, а меня. Отсчитал взмахи?
        - Ага.
        - Наметил точку?
        - Ага.
        - Учел ветер?
        - Ага.
        - Зачем? Его ж нет уже.
        - Как знаешь?
        - Флаг на шпиле повис.
        - Да тьма сожри!
        Дагобер выпустил стрелу. Она шла точно в грудку птице, но секундою раньше голубь сделал мах - и переступил острие.
        Дагобер бросил лук:
        - Кайру вообще стрелять ни к чему, чтоб ты знал. Это я только с тобой за компанию.
        - А зря. Вот будешь ты в лесу с лордом, он проголодается, скажет: «Добудь-ка мне мясца!» И что - за голубем с мечом погонишься?
        - Голуби - грязные твари, летучие крысы.
        - Ну не голубь, так белка или заяц - всяко меч не поможет.
        - А я кабана зарублю. На неделю мяса хватит, не то что твоей белки!
        Тем временем голубь, не задетый стрелою, уже почти исчез из виду.
        - Эй, - спохватился Дагобер, - ты будешь его бить, или как?
        - Пущай летит. Он же не почтовый.
        - Откуда знаешь?
        - Почтари летят тревожно, они здешних краев не знают. По солнышку берут курс и все глядят, как бы не сбиться. А этот - здешний: не вверх глядит, а в землю, где бы чего сожрать.
        - Ученый выискался! Ты лучник или птичник, а?
        - Если б ты знал, Дагобер, сколько я этих почтовиков перестрелял. На Мельничной войне сбивал, чтобы бароны не просили подмоги. На Мудрой реке сбивал, чтобы ваш герцог не заслал солдат нам в тыл. Под Лабелином сбивал - не знаю зачем; приказали - я лупил. Дюжин шесть их набил на своем веку. Я почтовика не то что по виду - по звуку крыла опознаю! Только не тут, больно шумно.
        - Нашел, - поднялась над лестницей голова Пайка.
        - Чего так долго?! - в один голос рыкнули кайр и лучник. Пайк был агентом протекции. Ни Меррит, ни Дагобер не видели причин уважать его.
        - С бродягой подрался. Он говорит: «Это мой ужин, Праотцы послали!» А я ему: «Отдай сюда!» А он…
        - Отбил голубя?
        - Бродяга, скажу я вам, был не маленький. Тяжеленько мне пришлось…
        - Птицу давай!
        Пайк отдал голубиную тушку и, освободив руки, принялся чесаться. Дагобер оглядел лапки:
        - Снова Шейланд. Так и должно быть: важные вести шлют парами.
        - Бродяга-то этот каков: достал из-под полы костяру - что твоя дубинка! Я еле увернулся…
        - Да плевать нам!
        Меррит подошел к Дагоберу осмотреть трофей.
        - Оцени выстрел, а! Точнехонько в плечо. Крыло перебито, а тушка цела, все мясо на месте.
        - Я не стану кормить лорда голубем, даже не проси! Это грязная тварь, от нее все заразы. Видишь, я его перчаткой беру, а не голой рукой.
        - Хорошо, вот тебе другое. Вы с лордом на краю ущелья, а сзади идет лавина. Куда спасаться? У тебя есть веревка и лук, а на том краю ущелья - дерево. Попадешь одним выстрелом - спасешь себя и сеньора. Что скажешь?
        - Ты в горах-то бывал, умник? Где растут деревья, там лавин не случается.
        - Почему это?
        - Деревья сдерживают снег. В лесу лавина не сойдет.
        - Ну, там не лес, а одно деревце. Представил?.. Эй, гляди: вон еще летит.
        Оба прищурились, рассматривая голубя. Тот двигался прямо на них, стало быть, на юго-запад.
        - В Надежду, - определил Меррит. - В Сердце Света. Будешь стрелять?
        Дагобер буркнул что-то, напустил на себя равнодушный вид и поднял лук.
        - Послюни оперенье, - посоветовал Меррит.
        - Я тебе скажу, что послюнить, - гоготнул кайр.
        - Да не шучу я. Всерьез послюни. Помогает на ветру.
        - Ветра же нет.
        - Уже снова есть. Флаг на башне погляди.
        Голубь приблизился к крыше, и ветер стал совершенно очевиден: борясь с ним, птица припадала на правое крыло.
        - Помоги Праматерь, - сказал Дагобер и выстрелил.
        Оперенная искра пронзила голубя насквозь. Он кувырнулся и стал падать. Меррит с бешеной скоростью выпустил две стрелы - одна едва задела голубя, вторая пробила крыло. Дырявая тушка упала на крышу, под ноги лучнику.
        - Зачем ты схватился? Я ж попал в него.
        - Я не говорю, что ты не попал. Но я ему довесил так, чтобы упал точно на крышу. Вот тебе мастерство. Так только Джон Соколик умел.
        - Хорош врать. Он и так падал на крышу.
        - Нет, мимо.
        - А я говорю - на крышу!
        - Эй, парни… - сказал Пайк, согнувшись над голубем.
        Дагобер угостил его пинком под зад.
        - Какой я тебе парень?!
        - Виноват, кайр Дагобер! Поглядите: на нем письма нет.
        - Значит, не почтовый.
        - Почтовый, точно! У него кольцо на лапке!
        Все трое присели у птичьего тельца.
        - Верно, кольцо. С гербом Фарвеев. Почтовик в Надежду.
        - Но без письма! Что за напасть!
        - Меррит, может, ты сбил письмо?
        - Я что, баран без мозга?
        - Может, случайно?
        - Случайно девки рожают. А я знаю, куда бью.
        - Так где же письмо?
        Лицо агента Пайка стало очень неспокойным. Забыв про ушибы и чесотку, он стал на четвереньках ползать по крыше:
        - Авось, тут где-то… Авось отвалилось…
        Его тревога отчасти передалась и Мерриту. Тот не опустился на колени, но стал пристально оглядывать крышу - авось… Дагобер пока еще не понял трагизма положения, потому позволил себе глянуть вверх.
        - Эй, глядите!
        Новый голубь - окрасом точь-в-точь как лежащий на крыше - прохлопал крыльями над головами людей и взял курс на юго-запад, в Надежду.
        - Это повторный! Бей его!
        Меррит сорвал с плеча лук, впопыхах зацепился, потерял секунду. Дагобер рванул тетиву, взял прицел, звонко выстрелил. Прошло в футе перед голубем и тот, испуганный шарахнулся в сторону. Стрела Меррита, выпущенная вдохом позже, ушла в небо. Дагобер взвел, прицелился.
        - Не мешай! - крикнул Меррит, но стрела уже мчалась к цели.
        Голубь снова вильнул и полетел теперь строго на запад. Красное пылающее солнце садануло по глазам.
        - Мать… - выдохнул Меррит, спуская тетиву.
        Конечно, он промахнулся. Тут и шансов-то не было. Голубь еще секунду маячил пылинкой на солнце - и пропал из виду.
        - Гм… - сказал Дагобер. - Ну, сдадим первого. Он тоже надеждинский.
        - Братцы… то есть, того, господа… - проблеял Пайк, - а как мы докажем, что на нем не было письма?
        - То есть как - не было? - спросил Ворон Короны, пронизывая взглядом каждого из троицы по очереди.
        Ворон был ищейкой. Главным и лучшим в Империи, но все же - ищейкой. Дагобер не слишком-то боялся его. Но рядом с Вороном восседал легендарный судья, меч Праматери Юмин, справедливость Севера. Он внушал Дагоберу благоговение и оторопь.
        - Милорд, позвольте доложить. Мы сбили его тремя выстрелами: два точных попадания, одно вскользь. Голубь упал прямиком нам под ноги. И имел тот вид, который сейчас: с кольцом, без письма.
        - В каком направлении он летел? - уточнил Ворон.
        - На юго-запад. Вероятно, в Надежду.
        - И герб на кольце, если не ошибаюсь, принадлежит Надежде?
        - Так точно. Герцогу Фарвею.
        - То бишь, некто взял надеждинского голубя и послал его прямиком в Надежду, но не привязал письма?
        - Так и было.
        Марк усмехнулся:
        - Конечно, я вам верю. Я - человек доверчивый, как сказано - так и принимаю. Особенно если еще дадут слово чести. Вы же даете слово, кайр?
        - Тьма сожри!
        - Но вот беда: герцог Ориджин приказал со всей строгостью - письма читает только он сам или судья. «Со всей строгостью» - это значит, если какое-то письмо прибудет к герцогу вскрытым, то виновнику оттяпают голову.
        - Наше письмо не вскрыто. Его нет.
        - А вы можете поклясться, что там, где оно сейчас есть, оно все еще запечатано?
        - Клянусь!
        - Как, тьма сожри, вы клянетесь? Вы не принесли письма! Я не знаю, было ли оно отправлено, было ли вскрыто, прочтено, сожжено! Его просто нет!
        - Клянусь, что его и не было.
        Судья, доселе хранивший молчание, задал вопрос:
        - Подобные письма обычно имеют дубликаты и посылаются парами голубей. На второй птице имелась лента?
        - Гм… виноваты, милорд. Мы не сбили вторую птицу.
        Судья приподнял бровь, одним этим движением вынудив Дагобера пуститься в оправдания:
        - Милорд, мы были очень озадачены отсутствием письма на первом голубе. Стали обыскивать крышу - не потерялось ли. А тут порхнула вторая птица, пролетела над головами - и в сторону солнца. Нельзя было прицелиться.
        - Так точно, милорд, - подтвердил Меррит. - Выпустили четыре стрелы, но безнадежно. Солнце слишком слепило.
        - Ситуация непроста, - отметил судья. - Будь второе письмо в наличии, мы бы не волновались о первом, ибо оно наверняка есть копия второго. Но одна птица доставлена без письма, а вторая и вовсе не поймана.
        Дагобер счел нужным сказать - вот именно сейчас ощутил, что будет крайне уместно:
        - Милорд, мы с Мерритом славно послужили герцогу Ориджину. За нашу доблесть при обороне дворца каждый из нас был удостоен личной похвалы от герцога и большой награды золотом.
        Судья поднял бровь:
        - Какое значение имеют эти факты в вопросе о письме? Я не усматриваю связи.
        - Ну, милорд… я имел в виду, что мы доказали герцогу свою преданность. Он должен поверить нам, что мы не брали письма!
        - Ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь был обязан во что-нибудь верить. Вера бывает только добровольною. Есть на сей счет одна занятная история…
        Ворон кашлянул, Судья запнулся:
        - Впрочем, теперь не лучшее время для историй. Верить ли вам - может решить только сам герцог.
        - Позвольте доложить ему лично!
        Ворон сказал:
        - Пожалуй, в этом будет смысл. По крайней мере, письма для Шейланда вы принесли целыми, это хоть что-то.
        Стол герцога Ориджина устилали несколько слоев отчетов, писем, документов и книг. Сам герцог имел такой вид, будто пытался впихнуть себе в голову все содержимое этих бумаг, но не влезала и половина. Он долго взирал на пришедших пустыми глазами прежде, чем осознал факт их присутствия.
        - Почему вас так много? - спросил герцог. - Вы переполнили пространство моей мысли.
        Ворон ответил:
        - Мы с Дедом руководим делом перехвата, а это - трое наших подчиненных: кайр Дагобер, стрелок Меррит и агент Пайк.
        - Прекрасно, толпа еще и обрела имена, которые мне теперь придется запомнить… Зачем вы явились впятером… с дохлыми голубями в руках? Я не люблю голубей - это грязные птицы…
        Дагобер втихаря толкнул Меррита локтем. Ворон Короны доложил:
        - Ваша светлость, у нас непростое дело, которое требует вашего внимания. Изволите видеть…
        Он рассказал все. Брови герцога поползли на лоб:
        - Как - не было письма?
        - Совершенно не было, ваша светлость! - отчеканил Дагобер. Еще раз, с нажимом и чувством, описал стрельбу по голубю, а затем тщетные поиски письма на крыше.
        - Что ж, допустим, - хмыкнул герцог. - Я всегда знал, что Фарвеи хитры. Вероятно, они послали первую птицу без письма именно потому, что ожидали перехвата. Но за ней должна была лететь вторая - вы сбили ее?
        - Гм… Виноват, милорд. Никак нет.
        Дагобер перечислил все трудности стрельбы против заходящего солнца. Говоря, он чувствовал растущую тревогу, и причиною ее были слова герцога: «имена придется запомнить». В каком таком смысле - запомнить? Герцог не помнит ни его, ни Меррита?
        - Одно письмо исчезло, второе улетело, - подвел итог Ориджин.
        Дагобер счел необходимым сказать:
        - Милорд, при осаде дворца вы отметили нас с Мерритом. Меррит командовал дюжиной стрелков на Причальных воротах, а я - дюжиной мечников прикрытия. Когда Бэкфилд устроил обходной маневр, на наши ворота навалились три сотни солдат - и мы устояли.
        Герцог растерянно моргнул:
        - Вы сегодня потеряли письма потому, что зимою отбили атаку Бэкфилда?.. Я совсем не понимаю связи…
        - Ну, ваша светлость… вы сказали, что придется запомнить имена. Но вы-то их помните! Я - Дагобер рода Людмилы, а это Меррит по прозвищу Ястреб. Он был стрелком у Соколика, пока того не убили, а я - мечником у вашего кузена, пока его не убили. Мы спасли причальные ворота, и вы похвалили нас и наградили…
        Ориджин потряс головой:
        - Боги, как много лишних слов! Возможно, я вас наградил - и что из этого?! Для разгадки тайны пропавших писем я должен вспомнить всех награжденных воинов?
        Дагобер смешался, до крайности подавленный:
        - Ваша светлость, я только хотел сказать… если вы нас подозреваете в краже письма, то мы же… ну, мы послужили вам, доказали…
        Меррит пришел ему на помощь:
        - Ваша светлость, помните, когда убили Джона Соколика, вы опасались, что все наемные стрелки сбегут? Тогда уже лед стоял на реке, а дела шли очень скверно. Вы созвали нас и обещали каждому по сто эфесов, если мы…
        - Снова лишнее! - вскричал герцог. - Вы только путаете, а тут и без вас идов хаос! Скажите, наконец, толком!
        Меррит сказал:
        - Милорд, я для вашей женщины сбил шишку с елки.
        - Для Аланис?.. Зачем ей шишка?.. Какой абсурд! - И вдруг герцог улыбнулся: - А, точно, было такое! Вы - Ястреб Меррит, помощник Соколика?
        - Так точно.
        - Вы были раньше лесным разбойником?
        - В зеленом братстве.
        - Да, помню! Хорошо. И к чему вы вели?
        - К тому, милорд, что мы не брали письма.
        - Конечно, не брали. Я вам с самого начала поверил.
        - Поверили, милорд?
        - Разумеется. Фарвей придумал хитрость, вы попались. Но чтобы вы сами украли письмо - этого я и не подозревал.
        - Вы не вините нас, милорд?
        - Вы могли бы стрелять и поточнее.
        - Мы научимся, милорд. Дагобер будет упражняться ежедневно.
        - Дважды в день, и без увиливаний! Тренируйтесь на воробьях: тяжело в учении, легко в бою. А теперь ступайте, дайте мне подумать.
        Агент Пайк боязливо поднял двух дохлых голубей:
        - В-ваша светлость, а ч-что делать с этими?
        - Похороните их со всеми почестями, закажите молебен.
        - Ваша светлость, у них на лапках письма. Для Ш-шейланда. Их подстрелили раньше, до всей этой оказии.
        - Давайте сюда.
        Пайк протянул герцогу птичьи тушки. Ориджин внимательно поглядел на агента. Тот хлопнул себя по лбу:
        - Ох, простите, ваша светлость!
        Содрал с лапок бумажные ленты и положил на стол. Ориджин взломал печати, пробежал письма глазами, слегка нахмурился.
        - Ммм… господа, не знает ли кто-то из вас что-нибудь о Светлой Сфере?
        - Звучит как название Священного Предмета, - сказал Ворон. - Пожалуй, его можно найти в реестрах.
        Судья добавил:
        - Если Предмет упомянут в письме для графа Шейланда, то он, наверное, входит в достояние графа.
        - Благодарю, милорд, - хмыкнул Ориджин, - очень тонкое наблюдение. Я понимаю, что это - Предмет. Он упомянут в странном контексте: «Милорд, как быть в связи со Светлой Сферой?» А что такого связано с нею - не знаете ли?
        - Никак нет, милорд.
        Все пятеро отрицательно покачали головами.
        - Ладно, спрошу у сестры… Благодарю, господа, можете быть свободны.
        Они потянулись на выход, и Меррит вернул Дагоберу тычок локтя:
        - Учись стрелять, братишка. Слышал приказ герцога?
        * * *
        - Друг мой Эрвин, я хочу, чтобы ты не знал преград на своем пути к счастью. Если твоя северная душа возжелает оружия - скажи мне, и получишь шпаги, самострелы, стилеты с очами самой искусной огранки, какую видели в подлунном мире. Если ты устанешь от холодов и скудости солнечных дней - скажи, и получишь дворец на самом солнечном из островов среди южных морей. Если по какой-то причине боги злата хоть на миг отвернутся от тебя - дай мне знать, и я пополню озеро твоей казны горным потоком своих монет. Женщины и вино - это самая малость, какую я могу дать своему любезному другу. Такая малость, что о ней и говорить не стоит, лишь моргни вот так - и получишь столько, что навек забудешь любые тяготы жизни. В моем королевстве есть даже шар, летающий по небу! Ума не приложу, зачем он нужен, но если тебя он порадует, то бери, он твой! Эрвин, ты - самый драгоценный мой друг, и мне будет больно, если станешь нуждаться хоть в чем-нибудь.
        Как и всегда в покоях принца Гектора Шиммерийского звучала южная музыка, тягучая, как мед. Как и всегда, пахло тончайшими благовониями, а красивейшие девушки в прозрачных шелках вились вокруг Эрвина. Как и всегда, стол трещал под горами фруктов и сладостей, манил взгляд женственными силуэтами винных амфор. Одно отличалось от обычая: подле принца Гектора была только леди Катрин Катрин, больше никого - ни альтесс, ни придворных. Западница странно смотрела Эрвина из-под полуопущенных век.
        - Друг Гектор, ты всегда был щедр со мною. Нет нужды в особом красноречии сегодня, поскольку я уже вполне познал твой нрав и широту души. Просто скажи, что тебя тревожит.
        - Любезный Эрвин, я полагаю, ты осведомлен о моей печали. Но коли просишь сказать - я скажу напрямик. Его величество Франциск-Илиан, мой отец, отвратил свои помыслы от царства богов и устремил их в подлунный мир. Он желает снова воссесть на шиммерийский престол, отодвинув меня в тень за спинкой трона.
        - Ты прав, это не тайна для меня. Какой помощи ты хочешь?
        Леди Катрин прищурилась, будто с тонкою насмешкой над глупостью Эрвина. Принц Гектор сказал:
        - Пойми, мой друг, я очень уважаю отца. Его мудрость исходит от самих богов, и я молю Праматерей, чтобы дали отцу долгих лет жизни и крепкого здоровья. Никоим образом я не желаю навредить ему.
        - Но и отдавать трон не желаешь.
        Принц Гектор кашлянул, промочил горло вином. Погладил сухую смуглую ладонь Катрин Катрин, будто ища поддержки в теплоте ее тела.
        - Эрвин, я не могу. Не в одном властолюбии речь. Мне больно и горько терять то, что считал своим по полному праву. Но тут замешана еще одна материя. Ведя свою политику, я возвысил нескольких вельмож - генералов, графов, - бывших в опале при моем отце. А нескольких его ставленников, напротив, убрал со двора. Вряд ли это удивит тебя - ведь ты делал то же самое, когда занял Фаунтерру. Если теперь отец вернется, он сметет всех моих друзей, а возвысит своих. Все, кто поддерживал меня, а не его, будут наказаны. Моя душа плачет при мысли об этом.
        Эрвин поднял бровь:
        - Если ты очистил двор от отцовских вассалов, то чего боишься? Франциск-Илиан не сможет свергнуть тебя без помощи высшего дворянства.
        Леди Катрин усмехнулась одними глазами, с тонким ядом.
        - Его поддержит народ и духовенство, - сказал принц. - Видишь ли, мой друг, отцу временами что-то этакое снится. Темные люди придают большой вес этой мистике, верят, будто бы отец знает будущее. Стоит ему сказать: «Во сне увидел, что Гектор сброшен, а я снова правлю», - и народ примет это за божью волю.
        Погладив плечо любовницы, Гектор прибавил:
        - На мою беду, отец еще и спелся с болотниками. Ты сам видел, Эрвин: он прибыл в Маренго на корабле Леди-во-Тьме, как почетный гость. Все эти жабьи отродия, все ядоносцы из болот окажутся на его стороне. Мне не справиться без тебя, друг.
        - Надеюсь, ты не ждешь, что я убью твоего отца.
        На лице Гектора отразился подлинный испуг:
        - Ты погубишь мою душу, если сделаешь это! Нельзя убить своего отца и попасть на Звезду!
        - Также вряд ли тебе понравится, если я залью кровью твое королевство. Ты говоришь: народ встанет за отца. Если мои кайры изрубят твой народ - захочешь ли ты править могилой?
        Катрин Катрин тихонько фыркнула. Гектор сказал:
        - Как жаль, что ты не жил на Юге. Ты бы знал наши порядки: мы не решаем дела кровью. Мы не любим смерть, горе, женский плач. Я не прошу тебя никого убивать, мне очень стыдно, если ты понял меня именно таким образом. Просто дай мне половину своей армии, разреши перевезти ее в Лаэм и подержать там несколько месяцев под моими флагами. Никто не поддержит притязания отца, если за мною будет такая сила. Даже Дарквотер отвернется от него, ибо не рискнет состязаться с тобою. Отец вернется в монастырь и забудет свою блажь.
        Эрвин помедлил с ответом.
        - Гектор… не допускаешь ли ты, что боги действительно говорят с твоим отцом? Мне случалось слышать голос Светлой Агаты…
        Принц поджал губы:
        - А разве Светлая Агата велела тебе интриговать против собственной семьи?
        - Конечно, нет.
        - И разве ты скрыл от родных то, что она тебе сказала?
        - Передал все в точности.
        - Мой благословенный папенька не сказал мне ни слова сверх того, что он желает вернуться ко власти. Если боги хотели сделать что-нибудь хорошее его руками - возвести новый храм или лечебницу, или накормить тысячу-другую нищих - он мог просто передать мне. Уж конечно, я бы не отказал! Но отец не изволил поделиться со мною божественной волей.
        - Это поистине странно, - отметил Эрвин. - А не знаешь ли, чем твоему папеньке не угодила владычица Минерва?
        - Слышу впервые, друг мой. Да и по правде, мне нет до этого дела. Куда больше забочусь о том, чем ему не угодил собственный сын.
        Смахнув со лба смоляные волосы, Гектор пристально глянул на Эрвина:
        - Ты поможешь мне?
        Он покачал головой:
        - Прости, Гектор, я не могу дать тебе десять батальонов. Не могу и пять, они очень нужны мне здесь.
        - Сколько можешь?
        - Один или два. Возможно, этого хватит для победы, но не для того, чтобы сторонники твоего отца сдались без боя. Прости.
        - Ну, конечно, - вполголоса выронила Катрин-Катрин, и Гектор зло махнул на нее рукой.
        - Друг мой, может ли ситуация измениться? Ты сказал, что войска нужны тебе - а если опасность пройдет?
        - Все в руках Праматерей, - ответил Эрвин. - Когда Агата позволит мне, я дам тебе кайров.
        * * *
        Поздней ночью Эрвин вернулся к бумагам. К тому моменту перехват писем уже был окончен. Копии с посланий сняты и сложены на стол лорда-канцлера, сами письма - заново опечатаны поддельными печатками, привязаны к голубиным лапкам и отправлены в путь. Из-за крохотных размеров писем подделки вряд ли будут распознаны; но даже если какой-то лорд узнает, что его письмо вскрывалось по пути - Эрвин не видел в том беды. Вряд ли лорды поднимут большую панику из-за того, что кто-то прочел послания, - ведь эти письма не содержали тайн. В них говорилось вкратце о том, что случилось первым днем Палаты: Ориджин получил прощение за мятеж; Минерва объявила суд над Менсоном и перепись Предметов; Лабелин просил назад свои земли, но не получил. Некоторые лорды в связи с этим давали указания вассалам - в большинстве своем, очевидные: начать налаживать торговлю с захваченной частью Южного Пути, послать подарки и поздравления в Первую Зиму, укрепить порты, отныне достижимые для ориджинского флота. Часть указаний касалась переписи Предметов - они-то и интересовали Эрвина.
        Как и следовало ждать, большинство лордов не упоминали численность Предметов - размер их достояний не менялся много лет и был точно известен. Писали своим кастелянам примерно следующее: «Подготовиться к прибытию имперских учетчиков наилучшим образом». Эрвин помнил прошлую перепись Предметов, потому знал, что это означает. Реликвии будут извлечены из глубоких неприступных хранилищ и перемещены в светлые залы; каждый Предмет будет наполирован до слепящего блеска, уложен на бархат фамильного цвета, накрыт дорогим колпаком из хрусталя и серебра. Из архивов будут взяты все описания чудес, сотворенных в разные годы каждым Предметом, и приложены к святыням. Будет выставлена блестящая охрана из лучших рыцарей, священники в праздничных одеждах четырежды в день затянут певучие молебны. Прибыв в замок, имперские учетчики увидят подлинную галерею славы и святости, и отразят Предметы в своих книгах самым выгодным для владельца образом.
        Но в письме Кукловода, конечно, должно содержаться иное: инструкции о том, какие Предметы показать, а какие спрятать. Если же сам Кукловод находится в замке, а не в столице, то его представитель из Палаты пошлет вопрос: сколько Предметов в нашем достоянии? Эрвин жадно листал бумаги, выискивая нечто подобное, но в глубине души подозревая: настолько нарочитых улик быть не может. Кукловод осторожен и хитер, его письмо не будет отличаться так вопиюще, в нем обнаружится лишь малоприметная странность, тонкий запах тайны.
        Таких писем, со странностью, имелось четыре.
        Морис Лабелин писал в Грейс, свою новую столицу: «Будет перепись Священных Предметов. Ради богов, спрячьте эту дрянь с глаз долой».
        Епископ Алеридана задавал вопрос приарху Галларду: «Ваша светлость, что должен я говорить о судьбе яблока?»
        Подобным образом выглядело письмо от представителя Шейланда к графу Виттору: «Как быть со Светлою Сферой, милорд?»
        Письмо от Фарвея-младшего к Фарвею-старшему вовсе не удалось перехватить. Также избежали перехвата и голуби Литлендов, но в том не было странности - простой промах. С Фарвеем чудно было то, что на сбитой птице не нашлось письма.
        Итак, что все это значит?
        Морис Лабелин просит спрятать «дрянь». По логике фразы, он говорит о каком-то Предмете или группе Предметов. Но кто назовет святыню дрянью?! Даже Кукловод не сказал бы так: Персты - залог его могущества! И Кукловод, очевидно, выразился бы яснее: у него множество Предметов, из одного слова «дрянь» не поймешь, какие спрятать, а какие оставить напоказ. Стало быть, Лабелин - не Кукловод (впрочем, Эрвин и не подозревал его). По какой-то причине Лабелин ненавидит один из своих Предметов и желает его спрятать. Надо полагать, этот Предмет - мерцающий. Возможно, он убил кого-нибудь, близкого герцогу. Эрвин приказал Джемису проверить, есть ли мерцающие Предметы в достоянии Южного Пути, и двинулся дальше.
        «Судьба яблока» - вот многообещающие слова. Понять их можно так: в достоянии Галларда был Предмет, похожий на яблоко. Приарх продал его (не Кукловоду ли?..) или изъял для своего пользования (не потому ли, что яблоко входит в Абсолют?) Представитель приарха теперь не знает, что говорить о судьбе сего Предмета, если спросят. Лгать ли, что яблоко все еще в достоянии приарха, или выдумать что-то еще? Правда, у Кукловода должно быть множество сомнительных Предметов - и персты, и дюжина деталей Абсолюта. Но возможно, все они - краденые либо купленные, их несомненно надо скрывать; лишь только яблоко - часть достояния самого приарха, потому вызывает вопросы. Что за Предмет, похожий на яблоко? Эрвин велел Джемису проверить достояние Дома Альмера. Затем с ужасом осознал: приарху доступны не только альмерские Предметы, но и церковные, а таковых сотни! В помощь Джемису он придал Деда, и перешел к новому письму.
        Светлая Сфера легко нашлась в списке небольшого достояния Шейландов. Удачный рисунок показывал ее во всей красе. Эрвин вздрогнул, глядя на него. Предмет состоял из двух прозрачных колец. Внешнее стояло на ребре, образуя круг; второе было нарисовано под углом и походило на эллипс. Овал в круге - как в видении Светлой Агаты! «Как быть со Светлой Сферой?» - что сие значит? Сфера находится в столице, у представителя Шейланда, и он с нею должен как-то поступить? Либо Сфера исчезла из достояния, а представитель не знает, скрывать ли этот факт? Если исчезла - то куда? Украдена Кукловодом? Взята для Абсолюта? Виттор - Кукловод?!
        Эрвин постарался прогнать дурные мысли. Во-первых, граф-купец не похож на темного властелина - слишком уж он беззубый. Во-вторых, вопрос звучит больно нарочито: если Светлая Сфера входит в Абсолют, слуга Кукловода не назвал бы ее прямо, а выдумал бы иносказание, вроде того же «яблока». Однако форма Сферы, похожая на знак из видения, не давала Эрвину покоя. Он тут же написал несколько строк Ионе и велел немедленно отправить в двух копиях.
        Наконец, последнее: пропавшее письмо Фарвеев. Что могла значить птица с колечком, но без ленты? Если не брать в учет случайность, то объяснение одно: голубь сам по себе, даже без письма, уже послание. Факт прибытия птицы - знак; определенный окрас голубя - второй знак; вид колечка (цвет металла, размер) - третий знак. Из этих трех условных знаков вполне можно составить короткое послание. Допустим, такое: «Обстоятельства удачны, начинаем выполнение плана». Или даже такое: «Все уже сказано Голосом Бога, новых сообщений нет». Фарвей - Кукловод?!
        А ведь именно Фарвеи наравне с Эрвином закупают в Шиммери очи. И не просто в Шиммери, а у сторонников короля, который нынче плетет странный заговор на пару с болотницей.
        Итак, кто же под подозрением?
        Галлард Альмера.
        Доводы за него: исчезнувшее «яблоко», легкий доступ ко множеству Предметов Церкви, достояние Династии, пропавшее именно в Альмере. Сожжение Эвергарда Перстами, давшее ему явную выгоду. Доводы против: Кукловод, кажется, вступил в сговор с Аланис. Разве сделал бы это Галлард?
        Виттор Шейланд.
        Доводы за: странный вопрос о Светлой Сфере, родство с Ионой - с ее помощью мог знать о моих планах и действиях. А Предметы Династии могли уплыть из Альмеры в Уэймар через Дымную Даль. Доводы против: святые боги, Виттор, этот размазня?! Да ладно! И Светлая Сфера названа слишком ясно, как для Кукловода. И Иона - могла ли не заметить чудовище в собственном ложе?
        Генри Фарвей.
        За: этот человек действительно хитер. Казалось, при Северной Вспышке он только проиграл, не поддержав ни одну сторону. На деле, наоборот. Сохранив нейтралитет, он приобрел среди лордов прекрасную репутацию, теперь его затеи легко воплощаются. Шиммерийский король продает ему очи, приарх взял в жены его внучку, одобрил расширение дороги между Альмерой и Надеждой. Центральные земли становятся могучей силой. Но это только признаки ума, а не улики. Улика - лишь одна: голубь без письма. Голос Бога - в руках Генри Фарвея?.. А краденые Предметы Династии - их ведь сначала везли именно в Надежду, но потом выгрузили с поезда. Возможно, лишь затем, чтобы запутать следы? Сделали крюк по Альмере - и снова на юг, в Сердце Света.
        Что против Фарвея: пожалуй, одно - отсутствие ясных доводов за. Голубь без ленты - возможно, случайность. Политическая смекалка - не признак Кукловода. Предметы могли увезти в Надежду - но могли и в Альмеру, и в Шейланд.
        Леди-во-Тьме и Франциск-Илиан.
        Их следует рассматривать именно вдвоем. Попытка заговора против Минервы прочно связывает их: любой может погубить другого, сказав несколько слов. Значит, они верят в крепость своего союза.
        Доводы за них: эти двое знают слишком много. Восемь лет над священными текстами, в поисках секретов мироздания - не раскрыл ли пророк заодно и тайну Предметов? Леди-во-Тьме освоила все виды колдовства - может быть, и магию Перстов Вильгельма? Леди-во-Тьме изгнала дочь без объяснения причин - не потому ли, что дочь не одобрила ее чудовищные планы?
        Доводы против: отравление. Франциск-Илиан мог отравить союзницу позже, когда Абсолют будет готов, но сейчас в убийстве никакого смысла. Второй довод - путь Предметов Династии. Из Альмеры их могли легко доставить в несколько земель, но не в Шиммери и не в Дарквотер.
        Выходит - пять подозреваемых. Галлард выглядит самым весомым, но нельзя отбросить и остальных.
        Что можно сделать?
        Спросить Иону о Сфере.
        Найти Предмет-яблоко.
        Установить пристальную слежку за поместьем болотников. И за особняком Фарвеев, конечно же.
        Не упускать из виду Аланис.
        Найти того, кто отравил Леди-во-Тьме.
        Послать человека на Фольту, к леди Мирей Нэн-Клер. Это не быстрое дело, но нужное.
        И продолжать искать Предмет, которого не хватает в составе Абсолюта. С этим должна помочь Минерва. В ближайшие дни лорды передадут ей списки своих утрат и приобретений. Станет яснее, из чего же сложен Абсолют. Надеюсь, что станет.
        * * *
        Верные помощники лорда-неженки уже, кажется, смирились с невозможностью ночного сна. Они явились на зов немедленно, и все были с должной аккуратностью одеты. Джемис, Сорок Два, Ворон Короны и Дед.
        - Угощайтесь кофием, господа. Начну с простого вопроса. Кайр Джемис, судья, есть успехи в поиске «яблока»?
        - Милорд, вы… - Джемис нарочито проглотил слова «в своем уме?» - Вы слегка недооценили сложность задачи. Мы получили приказ только два часа назад, а нужно добрых две недели. У Дома Альмера и Праотеческой Церкви в сумме около пятисот больших Предметов. И нам не подходит простое их описание, а только такое, где есть иллюстрация. В последнем реестре, изданном в честь Семнадцатого Дара, рисунков нет. Нужно искать более древние справочники.
        - Не вижу в этом великой трудности. Рассчитываю, что вы управитесь за два дня.
        - Милорд, - сказал Дед, - послушайте историю о верблюде, который рассчитывал попасть под дождь.
        - С удовольствием ознакомлюсь с нею - сразу же после вашего доклада о найденном «яблоке». Кайр Хортон, теперь вопрос к вам. Чем занималась в последние дни Аланис Альмера?
        - Ничем предосудительным, милорд. Заседала в Палате Представителей и городском магистрате, а также проводила время в дворцовой библиотеке.
        - В библиотеке?..
        - Так точно. В архивной части. У нас еще нет перечня запрошенных ею документов, но сами ее действия безобидны: сидит и читает.
        - И больше ничего?
        - Вчера леди Аланис предприняла странный маневр: села в поезд до Сердца Света, но доехала только до Оруэлла, там взяла обратный билет и к утру вернулась.
        - Что она делала в Оруэлле?
        - Ничего, милорд. Выпила кофе на вокзале и села в другой поезд. Ни с кем не встречалась и не говорила, кроме кофейщика да билетного кассира.
        - Весьма загадочно… Продолжайте наблюдение.
        - Да, милорд.
        - Ворон Короны, ваш черед. Как продвинулось дело об отравлении в поезде?
        Ворон начал щебетать многословно и сладко, из чего сразу стала ясна прескверная картина.
        Королева очень плоха и не встает с постели. Войти и опросить ее решительно невозможно: поместье болотников заперлось, как форт; жала криболы охраняют все входы и близко никого не подпускают. В покои королевы допущены только ее кузен, священник и лекари. Изо всего блистательного имперского двора Леди-во-Тьме готова принять только владычицу - да и то с крайними предосторожностями: Минерва должна будет надеть маску и говорить сквозь ширму, не видя королеву.
        Расследование событий в поезде стояло в тупике. Агенты протекции пока не раздобыли ни единой зацепки. Пристрастный допрос всех слуг из поезда ничего не дал, никто не сознался, что подбросил сюрприз в купе Эрвина. Гвардейцы, стоявшие на вахте, не опознали того лакея, который приносил Эрвину ночной кофе. А по дворцу тем временем начинают ползти слухи. Случайно ли Леди-во-Тьме захворала именно сейчас, да так скоропостижно? За два месяца морского пути она даже не простудилась, но в Землях Короны сразу так занедужала, что ох. Полноте, да хворь ли это? Не похоже ли, уж простите, на самый настоящий яд?.. А ведь при этом был и Ориджин, и шиммерийский король - но отравилась она одна. Простите покорнейше, не странно ли?..
        Нет, никто пока не звал Эрвина отравителем - уж слишком не вязалась с ядами его репутация. Но слухи роились и множились, и неизменно сплетались с его именем. Если преступник не найдется вскоре, то на Ориджина станут глядеть очень косо…
        Герцог прервал излияния Ворона:
        - Позвольте уточнить, милейший. Вы излагаете ход дела или содержание слухов?
        - Ваша светлость, я докладываю всю обстановку, дабы ничто не укрылось в тени.
        - Так откройте же главное: имя отравителя!
        - Ваша светлость, требуется время…
        - Я назову вам крайний срок: день смерти Леди-во-Тьме. Пока она еще жива, вы должны поймать убийцу. Возмездие должно свершиться, пока королева еще с нами.
        - Но если верно то, что говорят болотники, то она может уйти на Звезду со дня на день!
        - Потому, сударь, советую поторопиться.
        - Я вас понял, милорд. Позволите идти?
        - Отнюдь. Как вы помните, я поручил вам две задачи, поиск отравителя - лишь одна из них. Вторая - подготовка суда на Менсоном. Вы занялись этим делом? Что можете сообщить?
        Марк усмехнулся, обретя под ногами твердую почву.
        - Я основательно изучил дело и пришел к ясному выводу. Шуту конец, милорд.
        - Вы убеждены в этом?
        - Менсон - первородный дворянин, а истцом выступает Корона, значит, дело будет рассматривать верховный суд. Из девяти судей семеро назначены еще Телурианом и помнят Шутовской заговор. По их мнению, Менсон - главный злодей, ушедший от расплаты. Они же вынесли смертный приговор, а Телуриан помиловал. Теперь-то судьи отыграются. Дай им хоть одну улику - и Менсон ляжет на плаху. А здесь - не одна улика, целый толстый пучок.
        - И как вы к этому относитесь?
        - К пучку улик, милорд? Хорошая метла, такою кого хочешь сметешь. Правда, вся на одной палке держится: на показаниях рыбаков. Но показания надежные, не сломаешь.
        - Я о другом, сударь. Как вы относитесь к скорой гибели шута?
        Тут Ворон дал себе время задуматься. Покосился на Деда и в безмятежном его спокойствии нашел для себя поддержку.
        - Не скрою: буду рад, если убийцу владыки накажут. Почту за честь приложить к этому руку. Вот только… не чувствую уверенности, что шут виновен. Менсон, конечно, ненавидел брата, но отнюдь не племянника. А если исключить ненависть и месть, то я не нахожу мотива для убийства.
        - Однако рыбаки видели, как шут нанес удар.
        - Видели, да, - повторил Марк с заметным сомнением.
        Эрвин твердо кивнул:
        - Я абсолютно уверен, что этот удар они видели. Однако мне, как и вам, неясен вопрос мотива. Менсон поступил довольно странно, за странностью кроется загадка. Я хотел бы, чтобы на суде эта загадка раскрылась.
        - Как и я, милорд.
        - Пусть это будет в ваших руках. Корона, выступающая истцом в данном деле, назначает вас своим представителем.
        Марк пожевал губы, зябко потер ладони, вновь покосился на Деда.
        - Это большая честь, милорд… Но позвольте прямой вопрос. Вы - последний человек на свете, кого я хотел бы разгневать. Если вскроется, что виновен не Менсон, а кто-то другой…
        - Первое, - отчеканил Эрвин, - не я убил Адриана. Спору нет, я желал ему смерти, но отнюдь не такой. Второе: факты указывают, что шут виновен, под вопросом лишь его мотив. Третье: если все же волею Праматерей обнаружится, что Менсон невиновен…
        - Да, милорд, если.
        - Тогда не мешайте его оправданию. Я хочу справедливого суда.
        - В таком случае, милорд, не лучше ли заменить состав коллегии? При помощи владычицы вы можете распустить верховный суд и набрать новый, менее предвзятый.
        Герцог качнул головой:
        - Невозможно, к сожалению. Владычица сочла нужным превратить процесс в потеху для лордов и провести его в Палате. Доверием лордов пользуются именно эти судьи, не другие. Кроме того, замена коллегии займет добрый месяц - мы не можем настолько растягивать сборы Палаты.
        Впервые губ Марка коснулась усмешка:
        - Стало быть, я должен представить этим злобным стариканам все убийственные улики, но не дать им казнить шута в первый же день?
        - Верно. Дайте время всем: свидетелям - подробно высказаться, судьям - как следует задуматься, Менсону - выложить все, что он знает.
        - Будет сделано, милорд. Служу Короне!
        Ворон вышел, явно воспрянув духом - даже походка стала бодрее. Дед остался и сказал Эрвину:
        - Позвольте заметить, милорд: я очень рад, что вы стремитесь к справедливости.
        - Буду весьма благодарен за помощь на этом нелегком пути. Что вы думаете о деле, милорд?
        Дед подкрутил ус и произнес с легким лукавством:
        - Жил-был один мудрый лекарь. Принимал пациентов с толком, чин по чину. Сначала спрашивал имя, возраст и сословие, потом - на что жалобы и где болит, и как давно, потом просил раздеться и тщательно осматривал, потом укладывал на лежанку и щупал, а после всего говорил: «Я думаю, вам поможет такое-то снадобье». Так у него все и шло, пока однажды, трогая одного солдата, не подхватил он лишай. Целый месяц пыхтел, с трудом отделался заразы, и тогда подумал: а зачем щупать пациентов? Барышням и детям щекотно, господам неприятно, а мне толку мало: по осмотру итак все видно, щупанье много не прибавит. Бросил ощупывать, стал только задавать вопросы, раздевать, смотреть - а затем выписывать снадобье. Так и шло, пока однажды зимою не подвел слуга: забыл дров наколоть, печка погасла, сделалось холодно. Тогда подумал лекарь: зачем раздевание нужно? Господа и дети зябнут, барышни робеют, а мне мало пользы. Многие симптомы и на лице видны, а чего не видно - про то спрошу: «Нет ли у вас, скажем, на чреслах красноватенькой сыпи?» Так и пошло: стал он только выспрашивать, а потом давать снадобье. Но однажды
принимал лекарь монашку, и она ему наврала: была на сносях, а сказала - вздутие желудка. Сильно лекарь разозлился. Подумал: зачем про симптомы спрашивать? Пациенты врут, а я и так закономерности знаю: дети болеют горлом, старики - костями, лорды - сердцем, леди - легкими, купцы - печенкой, бедняки - кишками и кожей. Вот и завел лекарь практику: принимает пациента, спрашивает только возраст да сословие, и сразу говорит: «Я думаю, примите такое-то зелье». Очень люди его хвалят: «С полуслова ловит суть - вот мастер своего дела!»
        * * *
        Утром Эрвина ждал неприятный сюрприз. Неприятность как таковая случилась еще накануне вечером, но к утру возымела заметные последствия.
        - Милорд, вашей помощи просит первая фрейлина, - сообщил кайр Джемис, бесцеремонно прервав чаепитие герцога.
        - Лейла Тальмир?.. - по мнению Эрвина, скорее Темный Идо попросил бы его помощи, чем эта злобная грымза.
        - Так точно, милорд.
        - Чего ей нужно?
        - Она скажет сама, если позволите.
        Джемис впустил фрейлину. Она выглядела собранной и мрачной, как старый солдат перед безнадежным боем.
        - Ваша светлость, прошу о помощи в деликатном деле, связанном с ее величеством.
        Дело не только деликатное, но и скверное, - понял Ориджин. Иначе фрейлина звала б его просто милордом, а не светлостью.
        - Я слушаю вас, миледи.
        - Вашей светлости лучше увидеть своими глазами. И я прошу дать слово, что не станете разглашать увиденное.
        Эрвин не привык давать обещания втемную. Но было ясно, что без самой крайней нужды леди Тальмир не обратилась бы к нему, и Эрвин пошел на уступку. Он поклялся молчать, и фрейлина поспешила в покои владычицы, увлекая его за собой.
        Миновав комнату для игр, чайную, библиотеку, оба кабинета и будуар, они проникли в святая святых - спальню. С порога Эрвин ощутил мерзостно кислый запах - и секунду спустя увидел его источник. Стоя на четвереньках, ее величество Минерва блевала в таз. Капитан Шаттэрхенд придерживал ее волосы.
        - Холодная тьма! - вскричал Эрвин. - Вы уже поняли, какой яд? Послали за лекарем и противоядием? Какие симптомы, кроме тошноты?
        Капитан и фрейлина странно поглядели на него.
        - Дело не в яде, - произнесла леди Тальмир.
        - А в чем, тьма сожри?!
        Владычица прервала свое занятие, села на пол, отерла рот рукавом халата. Уставилась на Эрвина мутными красными глазами:
        - Ч-что здесь д-делает этот с-сударь?
        Ее язык заплетался. Эрвин так и сел.
        - Сколько она выпила?
        - Нельзя сказать точно, милорд. По всей видимости, начала вчера, сразу после Палаты.
        - Во время Палаты! - сообразил Эрвин. - И продолжала весь вечер?
        - Боюсь, что…
        - Эй! - вмешалась Минерва. - П-пчему говорите так к-будто я не здесь?
        - Что вы натворили, миледи?!
        - М-мое в-величество! И это вас некас… некасается!
        Эрвин схватился за голову.
        - Это касается не только меня, а всей идовой Фаунтерры! Через два часа откроется Палата - вы туда явитесь… такою?!
        Мими отвернулась от него - картинно, с комичным пафосом, которого полны жесты многих пьяниц - и заговорила с вассалами:
        - Уб-берите отс-сюда Орр-риджина. Слыш-шите? Он - насмешка над моими стр-раданиями! У него все, у мне-ня - ничего, никого, только од-диночество. Я совсем, совсем одна.
        Она взяла кубок с орджем. Эрвин попытался помешать ей, но не смог: всякое омерзительное зрелище обладает особою силой - сложно наблюдать его, но еще сложнее оторваться.
        Мими продолжала:
        - Я од-на, слышите? Мать, отец, Адр-риан… все ум-мерли, кого я любила… К-как мне справляться? Ради к-кого?.. А этот… - она ткнула пальцем через плечо, куда-то в сторону Эрвина, - у него все: семья, сестра, альт… люб-овницы, хоть отбавляй… Еще смеет поучать меня: что я нат-ворила? Попробовал бы на моем…
        Ее вновь замутило, она зажала рот рукой и прервала монолог.
        Эрвин опомнился:
        - Холодная тьма! Нужно делать что-нибудь.
        - Потому мы и позвали вас, милорд, - развела руками леди Тальмир. - Не в наших силах отменить Палату.
        - Не в моих тоже! Проклятье, проклятье!
        Мими склонилась к тазу, качнулась от головокружения, шлепнулась на ковер. Капитан кинулся поднять ее, владычица всхлипнула:
        - Нет! Все кружиться. Хочу тут, сидеть… Буду держаться за пол…
        Эрвин выругался и дважды хлопнул в ладоши.
        В спальню влетел кайр Джемис. В отличие от сюзерена, он понял ситуацию с первого взгляда, кивнул с выражением: «Ого!»
        - Нужен экстренный военный совет, - объявил Эрвин. - Кто знает средства, чтобы протрезветь?
        - Черный хлеб и чай с дубовыми листьями, - сказал Шаттэрхенд.
        - Очень крепкий кофе, - сказала фрейлина. - Хотя опасно для сердца.
        - Пить воду и блевать, - сказал Джемис. - Снова пить и снова блевать.
        - Что-нибудь из этих средств может помочь за два часа?
        - Нет.
        - Нет.
        - Если пила всю ночь, то нет.
        - Черный хлеб, чай с дубом и кофе сюда! Распорядитесь.
        Леди Тальмир выглянула в коридор и отдала приказ слуге.
        - Далее. Что в ее планах на сегодня?
        Фрейлина перечислила дюжину пунктов.
        - Теперь - только те, которые нельзя отменить.
        - Посещение больной Леди-во-Тьме и заседание Палаты.
        - Сколько ехать до особняка болотников?
        - Около часа.
        - Какие вопросы назначены на первую половину дня в Палате?
        Ответом стала тишина.
        - Тьма! Эмбера сюда.
        Фрейлина качнула головой:
        - Прошу вас, милорд. Баронет Эмбер - сплетник. Он раззвонит всему двору.
        - Я запрещу ему.
        - Тогда он раззвонит только своим любовницам, а те - всему двору.
        - Вестового к баронету, пусть пришлет подробную повестку дня. И сразу - пусть переставит все важное как можно позже. Джемис, распорядитесь.
        Кайр вышел. Эрвин повернулся к Шаттэрхенду:
        - Капитан, пока она здесь, поите ее водой. Стошнит - поите снова. Через час внутри должно быть пусто, вы поняли меня? Затем грузите в карету и везите к болотникам. В дороге - чай и кофе попеременно, то одно, то второе. Карета - самая невзрачная, эскорт минимальный, никаких парадных мундиров. В дороге не делать остановок, при крайней нужде - только в безлюдных местах.
        - Милорд, - отметила леди Тальмир, - при визите к королеве владычицу сопровождает свита.
        - Сегодня обойдемся без свиты. Объясним так: ее заботливое величество не хочет тревожить хворую толпой людей. К Леди-во-Тьме войдет только она и вы.
        - Да, милорд.
        - Когда прибудете к особняку, найдите сквер неподалеку и дышите воздухом, пока она не вернет хоть часть здравого рассудка. Тогда ведите на прием к болотнице. Если говорить поменьше, слепая старуха ничего не заметит. Вы будете за ширмой, еще и в масках - таковы требования лекарей. С помощью Праматери Янмэй можно избежать позора. Тяните визит как можно дольше, пока Минерва не начнет говорить совершенно ясно. Тогда - в Палату.
        - Да, милорд.
        - Лордов Палаты беру на себя. Расскажу трагичную историю о том, как владычица рыдает у постели бабушки и не может выпустить руку умирающей. Когда Минерва, наконец, доберется в Палату, ее красные глаза и подавленный вид будут весьма уместны.
        - Поняла, милорд.
        Раздался стук в дверь. Принесли чай и кофе, Джемис с порога принял передачу, не пуская слуг внутрь.
        Эрвин вздохнул:
        - Приступайте к выполнению. Честь Короны - в ваших руках.
        - Уйдите нак-конец… - простонала Мими, обернувшись к нему.
        - С превеликим удовольствием.
        Голос Короны от 12 мая 1775 года
        Отсутствие ее величества Минервы жестоко омрачило первую половину нынешнего заседания. Лорды, сидящие на высоких стульях, были полны беспокойства и обменивались тревожными взглядами, ища того, кто объяснит им отсутствие владычицы. Тогда слово взял герцог Эрвин С. Д. Ориджин и сообщил, что ее величество покинула Палату по велению сердца. Ее величество не может вести хладные политические беседы, когда ее старшая родственница, королева Маделин, борется с безжалостной хворью. Ее величество Минерва наносит визит королеве Маделин и не покинет ее, пока лично не убедится, что лекари принимают все возможные меры для спасения драгоценной жизни королевы.
        В послеобеденные часы ее величество Минерва прибыла в Палату и потрясла высоких лордов глубиною своей печали: глаза владычицы были красны от слез сострадания. Однако ее величество нашла в себе силы взойти на трибуну и оповестить лордов о здоровье королевы Дарквотера. Ее величество Маделин сделала один крохотный, но обнадеживающий шаг к выздоровлению: она обрела способность говорить свободно, не проваливаясь в беспамятство. В долгой беседе она поведала ее величеству Минерве историю своей юности и дала молодой владычице ряд ценных советов о правлении государством. Так трогательна была забота, проявленная королевой Маделин даже на смертном одре, что именно это и повергло ее величество Минерву в душевную печаль.
        Северная птица - 2
        6 -14 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        Конфликт с мужем оказал сокрушительное влияние на леди Иону. Она уличила супруга в двух проступках, каждый из которых, даже взятый в отдельности, выглядел чудовищно: оправдание жестокого убийцы, распродажа фамильного достояния. Леди Иона ждала от мужа разумных объяснений своих действий - таких, какие Иона смогла бы пусть не одобрить, но понять и принять. Вместо этого она получила встречные обвинения и - немыслимо! - откровенную ложь. Граф Виттор - правитель Великого Дома - повел себя в конфликте как трусливая и склочная мещанка. Это до такой степени не укладывалось в мировосприятие Ионы, что приходилось искать причину проблемы в себе самой. Так капитан, увидев в подзорную трубу коричневое море, решит, что испачкалась линза, а не водная гладь.
        Леди Иона сделала единственно возможный вывод: я - скверная супруга. Только этим можно объяснить все неурядицы и беды. Будь я не столь холодна и жестока, муж был бы искренен со мною и не скрыл продажу Светлой Сферы. Будь я мягче и сердечнее, поняла бы, как можно поставить любовь к брату выше справедливости. Будь я более любящей, скучала бы по мужу так же сильно, как он по мне, и не задержалась бы в Фаунтерре надолго. Наконец, будь у меня больше смирения, я не посмела бы обвинять мужа, а просто приняла на веру правильность его поступков.
        По мере раздумий леди Ионы, каждое ее самообвинение находило много подтверждений. Да, она любит мужа недостаточно: о том говорил и Эрвин, и пленный Джоакин. Да, она слишком подвержена гордыне, чересчур склонна судить и винить: разве не она так много критиковала Эрвина, пока тот не разъяснил свой план? Да, она слишком крепко верит в звучные абстракции, вроде справедливости, чести, закона - потому на живых несовершенных людей часто глядит свысока. И нет, Иона никогда не считала себя жестокой, но… рожденная в Первой Зиме, воспитанная кайрами, разве могла она полностью избежать фамильного порока?
        Леди Иона видела лишь один выход - измениться и стать лучше. Дальнейшие конфликты с мужем породят череду взаимных унижений, о чем противно даже думать. Искать себе оправданий и перекладывать вину - ее понятия о чести не допускали такого. Перекроить графа Виттора согласно своему разумению - сама эта мысль выдает сильнейшую, непростительную гордыню. Нет, возможен лишь один путь: работать над собою.
        И тут Иона встретила нежданное препятствие: никто и никогда не учил ее тому, как быть хорошею женой. Имея перед глазами брак родителей - почти идеальный, полный взаимной любви и уважения, - она не задавалась подобным вопросом. Ее замужество, казалось Ионе, непременно будет таким, как у матери - собственно, каким же еще? Но вот ее брак зашатался, и причину Иона видела в себе, и требовала от себя срочных изменений. А как же стать лучшей женою? Хорошая супруга - какова она?
        Иона привыкла жить, руководясь тремя уроками. Первым было воспитание, полученное в воинской среде. Оттуда пришли понятия о чести, нерушимости данного слова, твердости решений и жизненных позиций. Второй урок - личный пример матери. Глядя на леди Софию, Иона узнала, что женщине можно и даже должно витать в облаках, быть чуждой прагматизма и посвящать себя тонким предметам, вроде искусства, красоты и счастья. Третий урок предоставил пансион Елены-у-Озера. Наставницы убеждали: леди должна быть умна, высоко образована, сведуща в стратегии и политике, способна справиться с ролью землеправителя. Что же получалось в сумме? Выходило непрактичное мечтательное существо, притом упертое, как кайр, требовательное, как правящий лорд, и надменное, как принцесса крови. О, боги! Какому мужчине может понравиться такое?!
        Иона мучительно нуждалась в совете.
        Можно было спросить самого Виттора. Но тогда она признала бы, что совершенно не умеет быть супругой. Этот вариант Иона оставила как крайнее средство.
        Родители и брат, кузен и подруги - слишком далеки. Иона обратилась к кайру Сеймуру:
        - Что вы знаете о супружеском долге? Я имею в виду, со стороны женщины. Если уж говорить прямо, то - как стать хорошей женою?
        Воин не сразу понял вопрос:
        - Вы о чем, миледи? Какой-такой женою? Кому стать?..
        Уразумев, что речь о самой Ионе, Сеймур разразился словесным потоком. Иона с его слов выходила лучшею из женщин, живущих на свете, ее достоинства невозможно перечислить, а становиться еще лучше ей ни в коем случае нельзя, ибо тогда она превзойдет Праматерь Агату и тем самым совершит святотатство.
        Иона обиделась:
        - Я спрашивала вас, кайр, со всею серьезностью и ждала прямого честного ответа. Коль вы неспособны обойтись без насмешек - что ж, найду иного советчика. Я велела привезти Джейн. Где она?
        Воин попытался убедить Иону, но добился только еще большего гнева. Наконец, он сдался и сменил тему:
        - Миледи, Джейн нет в Уэймаре. Она вернулась в Первую Зиму.
        То было странно. Иона тут же забыла обиду и принялась за подробный расспрос. Узнала вот что. Компаньонка Ионы Джейн, пострадавшая от издевательств Мартина Шейланда, была помещена в лечебницу и отдана под наблюдение лучшего лекаря Уэймара. Он занимался девушкой два месяца, не жалея ни сил, ни снадобий. Наконец, он убедился, что телесные раны девушки зажили, а душевные - затянулись настолько, чтобы не причинять острых страданий. Лекарь сообщил об этом кастеляну Уэймарского замка, и тот хотел забрать Джейн в обитель графов Шейланд. Джейн наотрез воспротивилась - что можно понять. Кастелян выдал ей денег на проживание в хорошей гостинице либо на проезд в столицу, к леди Ионе. Вот тут произошла странность: Джейн села в корабль и отбыла в Первую Зиму. Вполне естественно желание девушки повидать родителей. Но морской путь в Ориджин сейчас опасен: Беломорье удерживает мятежный граф Флеминг. А Джейн никогда не славилась смелостью, однако избрала именно море.
        Встревоженная Иона потребовала:
        - Сеймур, отправьте в Первую Зиму голубя, узнайте…
        - Виноват, миледи: в замке сейчас нет подходящих голубей.
        Это было не менее странно, чем поведение Джейн.
        - Как их может не быть? Осенью я привезла с собою сорок северных голубей. Неужели мы истратили всех? Разве так много писем послано в Первую Зиму? Разве оттуда не присылали новых птиц?
        - Миледи, птичник утверждает, что расход голубей был высок. Многих отправили, полдюжины замерзли в январе, еще дюжина умерла от птичьего недуга. А новых голубей не подвозили из-за мятежа Флеминга.
        - Пошлите курьера в Первую Зиму через Южный Путь. Пускай доставит мое письмо для Джейн, и пусть затребует голубей. Нельзя лишаться связи с Первой Зимою!
        - Будет сделано, миледи. Позвольте также запросить военного подкрепления.
        - Сеймур, вы задались целью изрядно удивить меня? Вы этого добились уже новостью о Джейн, ни к чему дальше стараться. Зачем вам военная сила?
        - По неизвестной мне причине ваш лорд-муж нарастил гарнизон замка и довел до трех полных рот.
        - Вот он и сделал то, чего вы хотите: усилил нашу оборону. К чему еще воины?
        Сеймур прочистил горло.
        - Миледи, герцог Эрвин Ориджин поставил передо мною задачу: обеспечить вашу защиту даже в случае нелояльности графа Шейланда. Он выделил мне достаточно мечей, учитывая тогдашнюю численность уэймарского гарнизона. Но теперь она выросла, и…
        - Сеймур, я запрещаю это! Мы жестоко оскорбим мужа подобным недоверием!
        - А я и не доверяю ему, миледи. Однажды он почти переметнулся к Адриану. Теперь освободил насильника и убийцу. Миледи, три дюжины свежих мечей обеспечат…
        - Довольно, это непотребный разговор! Мой долг - доверять мужу. Узнайте о Джейн и доставьте птиц. Более ничего!
        Кайр ушел, оставив Иону в смятении. Почему Виттор стягивает силы? Какая опасность грозит Уэймару, и отчего муж молчит о ней? Ответ был мучительно прост: Виттор не верит Ионе. Отсюда и солдаты, и молчание. Но Виттор ли в том виноват, или сама Иона? Это же она постоянно упрекала его, ставила под вопрос его решения, учинила ему чудовищную проверку - с пузырьком Мартинова снадобья. Конечно, он опасается ее. А кто бы не стал?
        В душевном порыве она хотела было отослать Сеймура и кайров, остаться одна. Но поняла, что тем самым расстроит двух дорогих людей: и самого Сеймура, и Эрвина. Кроме того, воины нужны для присмотра за Мартином, в чье выздоровление сложно поверить. Иона оставила Сеймура в покое и направила мысли на совершенствование себя.
        В мире есть три вида любви. Все остальные важные числа - четные: два пола, два материка, два объекта на ночном небе, четыре конечности, четыре стороны света, восемь агаток в глории, шестнадцать дворянских родов. Но любовь, в виду своей исключительности, делится на три: мириамская, софиевская и эмилиевская. Вступая в брак, Иона клялась любить мужа каждым из трех способов.
        Мириамская любовь - это любовь мужчины к женщине и женщины к мужчине. Это страсть, вожделение, кокетство, игра, слияние тел, радость плоти. Любить как Мириам - означает желать, не давать огню погаснуть, играть с любимым и наслаждаться им.
        Софиевская любовь - это, прежде всего, любовь взрослого к ребенку. Главный завет Величавой Праматери - рожать детей и вкладывать в них душу. Но часть софиевской любви распространяется и на мужа: нужно быть с ним заботливой и доброй, и снисходительной, когда он слаб.
        Любовь Эмилии - на взгляд Ионы высшая изо всех, поскольку это - любовь души к душе. Здесь неважен ни возраст, ни пол, а ценна лишь близость двух душ, родство мыслей и взглядов, внимание и уважение, безграничный интерес друг к другу. Любовь Эмилии не знает преград. Дети вырастают, плотская страсть уходит, но эмилиевское чувство живет столько, сколько сама душа - вечность.
        Разделив неясное понятие «хорошая жена» на три части, Иона стала работать с каждой в отдельности. В дань мириамской любви, она принялась ублажать графа Виттора каждую ночь. То было нетрудно, ведь она уже неплохо изучила пристрастия мужа. Иона не была пылкой любовницей, как Мириам, но особого пыла от нее и не требовалось. Что доводило Виттора до экстаза - так это небольшое раболепие жены. Например, полезно было встать на колени или на четвереньки, смотреть на Виттора снизу вверх, почаще спрашивать: «Чего ты хочешь, любимый? Тебе хорошо со мной? Что еще сделать?» Удачно выходило, если Иона обнажалась, когда муж был еще полностью одет, даже при шпаге. Она показывала свою беззащитность, Виттор приговаривал: «Да, ты моя! Моя!» Иона решила подыграть: «Я твоя! Я только твоя!», и, как логичный ход мысли: «Возьми меня, владей мною!» Эффект не заставил себя ждать. В другой день Иона взобралась на мужа верхом. Увидела кислую гримасу, тут же спрыгнула с него - не на постель, а прямо на пол, распласталась на половицах: «Я твоя…» Успех вскоре был достигнут. Потом она решила, что развитием идеи унижения хорошо
послужит грязь на теле - и опрокинула на себя холодную кофейную гущу. Виттор размазал вещество по белой груди жены и застонал от удовольствия. А однажды Иона раздевалась, чтобы принять ванну, и, неловко повернувшись, порвала сорочку. Погляделась в зеркало, растрепала прическу, расширила прореху в сорочке, отказалась от ванны и легла в постель как была - неряшливая, лохматая, оборванная. Виттор вспыхнул, едва увидев ее, накинулся и справился с делом за минуту. Это было очень легко, от нечаянной простоты успеха Иона ощутила разочарование.
        А вот чего он никогда не позволял себе - это ударить жену. Иона не была бы против, даже обрадовалась бы - мысли о боли возбуждали ее. Однако Виттор боялся, а она не смела попросить: слишком велика причуда, хорошие жены не просят о подобном.
        Так или иначе, успехи в мириамской любви были велики. С софиевскою дело шло сложнее. Именно этого чувства - любви снисходительной, любви сильного к слабому - Иона ощущала больше всего, но не умела выразить. Давать мужу непрошенные советы - это унизит и разозлит его (хоть и будет полезно). Опекать, проверяя, сыт ли он, одет ли сообразно погоде - попросту смешно (хотя нередко возникает такое желание). Утешать, если он расстроен, подбадривать, если огорчен? Но Виттор, сомневаясь в Ионе, скрывал от нее свои настроения, показывал только приветливую вежливость, да иногда - похоть. Леди Иона избрала тактику, от которой точно не будет вреда: при каждой встрече с мужем говорить что-нибудь хорошее. Например, о том, какая чудесная стоит весна, как дивно пахнут сады, как красив замок, омываемый грозою. Упомянула и пресловутый гарнизон: как славно он выучен, и как приятно многочислен - Иона чувствует себя в полной безопасности. И какая радость, что она вернулась из столицы! Двор - шумное царство лицемерия, Уэймар - тихий уютный дом. Муж не всегда верил ей, но вскоре привык слушать сладости, даже начал
требовать: «Скажи мне что-нибудь, душенька».
        Однажды Виттор отдал гарнизону приказ: привести в порядок фортификации. Солдаты починили катапульту на северной - самой высокой - башне, восстановили запасы горючей смолы, принялись обдирать побеги плюща, которым обросли все стены сверху донизу. Иона удивилась: вроде бы, никакая война не грозит графству Шейланд. Она спросила мужа, он покраснел в ответ и выдавил только: «Ну, душенька, так оно будет правильней…» Иона сообразила, что Виттор делает это ради нее, ищет ее одобрения. Укрепления Первой Зимы всегда были в идеальном порядке; Виттор хотел сделать Уэймар таким же безопасным, как родной дом супруги. Иона не любила военщину, однако порадовалась: муж откликается на ее любовные старания!
        Однако с эмилиевской любовью оказалось всего труднее. На свете был человек, к которому Иона питала всю полноту этого чувства: Эрвин София Джессика. Кого-то более душевно близкого, чем брат, она не могла вообразить. Муж нещадно проигрывал конкуренцию. Но супружеский долг обязывал, Иона стала раздувать в себе эмилиевские искры. Она знала: душевная любовь растет из интереса. Может не быть страсти, флирта, опеки, заботы - но интерес к любимому должен быть всегда. Она поискала в себе интереса к Виттору - и неожиданно нашла, притом целые горы! Прежде Иона не совалась в дела мужа, полагая, что он, банкир, целиком занят унылыми счетами. Но сейчас, приглядевшись, обнаружила в Витторе несколько любопытных загадок.
        Например, Палата Представителей. Вместо того, чтобы поехать туда самому, Виттор послал двух вассальных баронов. Но это заседание - первое после Северной Вспышки - весьма важно. Вероятно, будет принята масса значительных решений. Главы большинства Великих Домов предпочли присутствовать лично - но не Виттор. Можно было бы понять, останься он в Уэймаре ради важного дела. Однако Иона не наблюдала такого дела, муж занимался в основном обычною рутиной, целыми днями пропадая в управлении банка.
        Затем, Закатный Берег. Волею случайности Иона обнаружила, что граф ведет переписку с тамошним правителем. То было странно по двум причинам. Во-первых, ненависть к западным соседям бытовала в Шейланде испокон веков, укреплялась с каждым набегом закатников и достигла вершины полтора десятилетия назад, после Войны за Предметы. Ведя переговоры с ними, Виттор нарушал одну из самых прочных традиций своей земли. А во-вторых, после гибели графа Рантигара в Закатном Берегу царила смута. За власть боролись три лорда - два графских сына и видный военачальник. Какой смысл договариваться с одним из них сейчас, когда неизвестно, кто одержит верх?
        Наконец, продажа Светлой Сферы. Теперь, умерив свой гнев, Иона осознала, что эта история больше загадочна, чем постыдна. Сфера - один из самых красивых Предметов в достоянии Шейландов. Продать можно было иную, не столь прекрасную реликвию, а подлинную жемчужину сохранить. Можно было не поручать продажу сомнительному низкородному торгашу, а лично обсудить вопрос с Морисом Лабелином - ведь они виделись в столице, на балу. Наконец, можно было вовсе не продавать Предмет! Иона поговорила с главным счетоводом Виттора и заглянула в учетные книги. Ненавидимые ею в пансионе уроки финансов все же оставили плоды: Иона сумела разобраться в денежном обороте. Дела мужа шли прекрасно, каждый месяц открывалась новая банковская точка, сумма вкладов ежегодно удваивалась. Серия ограблений банков нанесла некоторый урон - но отнюдь не фатальный. Виттор вполне мог изъять из своего дела тридцать-сорок тысяч эфесов и сохранить Светлую Сферу. Складывалось престранное ощущение: он желал именно продать, именно Сферу и именно с помощью Хармона-торговца. Тьма сожри, зачем?..
        Словом, граф Виттор нежданно превратился в одного из самых интригующих людей, известных Ионе. Но беда в том, что он не желал отвечать на вопросы. Стоило хоть как-то проявить любопытство - и муж увиливал от ответа, отбывался общими фразами:
        - На то были финансовые причины… С соседями лучше жить в мире… Я решил, что полезней остаться, чем ехать…
        Иона недоумевала:
        - Я диву даюсь: отчего ты молчишь? Всем добрым людям по нраву вопросы. Вопрос означает интерес - разве тебе неприятно, что я интересуюсь тобою?
        - Я не привык к такому, - сухо отвечал Виттор. - Целый год ты не питала любопытства к моим делам.
        - Прости меня! Вспомни, каков был этот год! Отец тяжко захворал, Эрвин пропал в Запределье, а затем поднял мятеж. Мы свергли императора и захватили Фаунтерру. Твой…
        «Твой брат убил тридцать человек», - хотела сказать Иона, но удержалась.
        - …твой замок служил темницею для новой владычицы. От всего этого моя голова шла кругом. Я была плачевно невнимательна к тебе, так позволь же теперь исправиться! Мне очень интересно то, что ты делаешь и думаешь!
        Наконец, она добилась одного искреннего ответа:
        - Душенька, Закатный Берег - ключ к Великой Степи. Закатники - не шаваны, но близки к ним по крови и культуре. Степные вожди охотно вступают с ними в союзы. Да, сами закатники теперь не особенно сильны, поскольку погрязли в смуте. Но именно из-за их слабости будет легко столковаться с ними, а затем - получить выход на шаванов Рейса и Холливела.
        - Союз с шаванами?.. - поразилась Иона. Никто из ее предков ни разу не помышлял о таком.
        - Сейчас наилучший момент, чтобы это осуществить. Как ты знаешь, наша владычица Минерва вынудила Степного Огня уйти из Литленда. Многие шаваны ропщут: они не взяли Мелоранж и не получили желанную добычу. Проще говоря, Степь жаждет золота. У нас оно имеется. Мы можем помочь деньгами Морану, он погасит недовольство своих всадников и останется нашим должником. Шаваны обычно платят долги - этого у них не отнять. А за Мораном немалая сила, ведь Минерва потеснила его, но не разбила. Он сохранил большую часть орды.
        Иона недоумевала:
        - Зачем тебе орда? При любой войне Эрвин вступится за нас!
        - Опасно строить домой лишь на одной свае. Если слабый дружит с сильным, то скоро станет его вассалом. Но дружба с двумя сильными дает слабому шанс на свободу.
        Первым чувством Ионы было возмущение: как смеет Виттор не доверять нам? Это он юлил и заигрывал с нашими врагами, мы же ничем не запятнали себя в его глазах!
        Но затем Иона ощутила тепло. Впервые Виттор пошел на такую откровенность, сказал жене в лицо неприятную правду. Это могло означать лишь одно: ее старания достигли успеха, муж стал искренней и ближе. На радостях Иона хотела обнять его, но удержалась. Воспитание не дало ей приласкать человека, усомнившегося в Ориджинах. Иона, как смогла, скрыла ликование.
        - Любимый, ты напрасно выбросишь деньги, если пошлешь их Морану. Ничто не защитит нас лучше, чем сила Первой Зимы. Однако я счастлива, что ты открыл мне свои мысли.
        Тем же вечером ей выпал случай сделать еще один шаг навстречу любви. Сизокрылая птица принесла письмо от Эрвина.
        «Милая сестрица, прости, что беспокою тебя делом. Куда деться, порою и дела бывают важны… Скажи, что знаешь о Предмете по имени Светлая Сфера? Он по-прежнему хранится в достоянии Шейланда? Э.»
        Виттор задерживался в банковском управлении, Иона была одна, когда получила письмо. Она долго размышляла над ним.
        Со дня прибытия в Уэймар она послала брату лишь одну весточку - о том, что благополучно добралась. Ни словом Иона не обмолвилась о встрече с Джоакином и позорной продаже Сферы. Стыд мужа ложился пятном и на нее. Было бы очень мучительно, если бы вся семья узнала, потому Иона скрыла от брата историю Светлой Сферы.
        Но теперь он спрашивал сам.
        Иона знала, как не любил Эрвин напрягать глаза и пальцы, втискивая крохотные буковки на голубиную ленту, однако это послание он написал собственной рукой. В теплоте родного почерка и в излишнем многословии письма Иона ясно видела две истины: Эрвин очень скучает по ней; Эрвину важна Светлая Сфера.
        Иона не посмела солгать ему. Но и ответить полностью честно не смогла. Будучи раскрыта в Фаунтерре, правда подорвет репутацию мужа. Все Ориджины отвернутся от Виттора, не смогут смотреть на него без презрения. Иона вспомнила трогательный миг откровенности, пережитый сегодня, подумала о любви мужа - такой хрупкой, уязвимой - и написала ответ:
        «Милый брат, стыжусь говорить, но не смею лгать тебе. Ради меня, ради моего супружеского счастья прошлой весною Виттор продал Светлую Сферу герцогу Лабелину через Хармона-торговца и Джоакина Ив Ханну. Монахи с братом Людвигом пытались ее похитить».
        Она знала: такой ответ надежно защитит Виттора. Эрвин поймет его так, что Иона прекрасно знала о продаже и одобрила ее. Заботясь о чести сестры, он скроет позор ото всех; репутация Виттора не пострадает. Полезно было и упомянуть брата Людвига: если он арестован заодно с другими бунтарями, Эрвин допросит его - и акцент внимания сместится, вместо позора четы Шейландов Эрвин станет думать о монахах-злодеях. Иона колебалась в одном: упоминать ли Джоакина? Он играл малую роль, для понимания событий вполне достаточно одного Хармона-торговца. Но лишнее имя придаст письму убедительности, Эрвин скорее поверит, что Иона знала обо всем. Быть может, для Эрвина будет важно и то, что Джоакин опознал брата Людвига среди Подснежников - не лишне будет протекции разобраться в делах этих монахов. Но из нынешнего письма Ионы последнее вовсе не было ясно, потому она переписала наново. Длинное послание не вместилось на ленту, Иона сократила его, убрав часть слов. Вышло так:
        «Стыжусь говорить, но не смею лгать. Ради меня, моего счастья прошлой весною Виттор продал Сферу герцогу Лабелину через Хармона-торговца и Джоакина Ив Ханну. Монахи с братом Людвигом пытались ее похитить. Дж. Ив встретил Людв. среди главарей Подснежников, о чем недавно поведал мне.»
        Теперь Иона осталась вполне довольна: послание несло все нужные сведения для Эрвина и надежно защищало мужа. Позже она не раз вспоминала эти три короткие строчки.
        Кайр Ирвинг выполнял роль адъютанта Ионы, пока Сеймур находился вне замка. Он опечатал письмо, доставил на голубятню и проследил за отправкой. Послание умчалось в Фаунтерру, а Иона осталась в сладком упоении от выполненного долга перед мужем. Она ждала Виттора в общей спальне, фантазируя о ласках, которыми порадует его этой ночью…
        Но вместо мужа в ее дверь постучал Сеймур Стил:
        - Миледи, позвольте обратиться. Я выполнил ваше приказание.
        Иона впустила кайра Сеймура. Следом вошел его грей, ведя некоего мужчину в мещанской одежде. К недоброму изумлению Ионы, голову мужчины скрывал мешок.
        - Сеймур, откуда это варварство?! Мне стыдно за вас!
        - Миледи, мешок надет по собственной просьбе лекаря. Он не желал быть узнанным слугами и стражей.
        Кайр запер дверь и снял мешок. Иона увидела человечка заметно старше средних лет, невысокого, близорукого, начинающего лысеть. Растерянный, слепой от внезапного света, зажатый меж двух рослых воинов, он вызывал жалость. Однако, приглядевшись, Иона нашла его человеком скорее успешным, чем ничтожным: рисунок морщин на лице выдавал внимательный ум, отменного покроя сюртук и карманные часы на цепочке говорили о благосостоянии.
        - Кто вы, сударь?
        Сеймур вмешался:
        - Миледи, это лекарь Голуэрс, он обследовал Мартина Шейланд. Вам будет любопытно услышать то, что он скажет.
        - Каким образом он здесь оказался? Вы нашли его и силою приволокли в замок? Разве я позволяла подобное?
        - Миледи, никакое насилие не применялось, он сам изволил прийти в замок.
        - Когда вы пригрозили мечом! Сеймур, опомнитесь: война окончилась, мы не берем пленных!
        Лекарь Голуэрс поднял руки примирительным жестом и заговорил мягко, но не без достоинства:
        - Ваша милость, не извольте гневаться. Конечно, ваш воин несколько встревожил меня своим появлением и я, скажем так, не нашел в себе сил отказать его просьбе. Но он не делал ничего особенно угрожающего - только то, чего можно ожидать от человека с оружием. Я не в обиде на него, миледи.
        Иона метнула на Сеймура укоризненный взгляд. С наибольшим радушием предложила лекарю кресло и вино - он согласился на первое и отказался от второго:
        - Человеку в моем возрасте не стоит злоупотреблять житейскими радостями.
        - Верно ли, что вы лечили Мартина Шейланда, брата моего лорда-мужа?
        - Я никак не смогу отрицать это, находясь в вашем замке. Вам достаточно показать меня его милости Виттору Шейланду, чтобы он меня опознал.
        - Стало быть, к вам обратился мой супруг?
        - Именно так, миледи. Вернее, кастелян вызвал меня в замок, а уже тут я был принят графом Виттором.
        - И он попросил вас освидетельствовать его брата Мартина?
        - Все верно, ваша милость.
        - Описал ли он вам… характер недуга Мартина? Если да, то какими словами?
        - Никакими, миледи. Его милость граф желал, чтобы я вынес беспристрастное суждение, потому ничего не объяснял, а потребовал осмотреть лорда Мартина и сделать собственные выводы.
        - Какие выводы вы сделали, лекарь?
        Он сделал тревожную паузу.
        - Ваша милость, позвольте мне задать вопрос. Коль скоро я вызван сюда и подвергнут такому дознанию, то не случилось ли чего-то с лордом Мартином? Не стало ли ему хуже? Если так, то позвольте сперва оказать ему помощь, а затем продолжить беседу.
        Иона обдумала ответ. Очевидно, муж скрыл от лекаря жуткие деяния Мартина, значит, и ей стоит говорить осторожно. Стало ли Мартину хуже? Воины Сеймура следили за ним уже неделю, и он никак не проявлял свою жестокость. Безумие если не оставило его, то, похоже, притаилось.
        - Нет, сударь, не тревожьтесь: лорд Мартин пребывает в том же состоянии здоровья, в каком вы его оставили. Я веду опрос из чистого интереса: долго пробыв в столице, я пропустила время лечения Мартина.
        - Слава богам, миледи! Воистину, слава богам! Силами молитвы и новейших медицинских средств, я смог добиться значительного ослабления недуга лорда Мартина. Было бы крайне прискорбно узнать о возвращении хвори.
        - Вы хотите сказать, что исцелили его?!
        - О, ваша милость… - лекарь издал тяжкий вздох и искривил губы в печальной улыбке. - Наивно полагать, что подобная хворь может быть излечена полностью. Ее источником является - нижайше прошу простить - нарушение умственной деятельности. Я говорю это никоим образом не в упрек лорду Мартину, а с великим сочувствием к нему, ибо боги пока что не дали смертным возможности исцелять умственные недуги.
        - Но вы говорите, сударь, что добились ослабления?
        - Совершенно верно, миледи. Вследствие терапии лорд Мартин ощутил огромное облегчение. Контрольный осмотр показал, что он так близок к умственному здравию, как только возможно.
        Иона затаила дыхание. Каким счастьем было бы знать, что муж не лгал ей, и что Мартин более не опасен! Но в подобное чудо нельзя верить бездоказательно.
        - Как вы лечили его, сударь?
        Голуэрс извлек из внутреннего кармана несколько сложенных листов.
        - Я захватил для вас эти выписки, миледи: тут полный перечень средств и снадобий, которые я применял. Возможно, вы захотите получить консультацию других лекарей. Покажите им перечень - и убедитесь, что они не смогут предложить ничего лучше.
        - Скажите, сударь, какова ваша медицинская направленность? Каким опытом вы располагаете? Можете ли предоставить рекомендации?
        Лекарь огладил свою блестящую макушку:
        - Миледи, главным предметом моего научного интереса всегда являлась голова. Мне доводилось бороться со всяческими недугами, начиная от ножевых ранений и заканчивая сизым мором, но с особым рвением я брался за случаи повреждения черепа и мозга. Образование я получил в университете Маренго, после чего восемь лет практиковался в островной клинике Фарадея - старейшей лечебнице душ во всем Поларисе. Из-за некоторых научных разногласий с магистром Маллином я покинул клинику и открыл собственную практику здесь, в Уэймаре. Что же касается рекомендаций, то высокую оценку моим способностям могут дать…
        Он перечислил навскидку полдюжины имен - все принадлежали людям из высшего круга графства Шейланд.
        - Надо полагать, сударь, что вам знакомы все существующие душевные недуги?
        - Было бы слишком дерзко говорить о всех существующих. Но все недуги, упомянутые в медицинской литературе, тщательно изучены мною.
        - Каким же из них страдает Мартин?
        Лекарь облизал внезапно высохшие губы.
        - Страхом.
        - Простите, сударь, я не ослышалась?
        - Миледи, я не хотел бы углубляться… Не смею травмировать ваши чувства…
        - Я выросла в Первой Зиме, видела сотни ранений и десятки смертей. Меня сложно напугать. Говорите, сударь.
        - Как пожелаете, миледи… В ходе осмотра и диагностической беседы я обнаружил в лорде Мартине ряд неуместных и вредных душевных движений. Он проявил и вспышкообразный гнев, и склонность к необъяснимой жестокости, и двусмысленное отношение к женскому полу. Но все это было лишь поверхностными волнами, а в глубине под ними лежал страх.
        - Чего же он боялся? Наказания?
        - Миледи, с его слов выходило, что он боится… - лекарь отвел глаза, - боится вас, миледи. Нижайше прошу простить, вас и еще одной леди, чье имя я не сумел узнать. Но то было лишь сиюминутное состояние. Отчего-то тем днем он видел в вас источник опасности, но подлинный корень его страха совсем иной.
        - Какой же?
        - Бывает так, что человеку доводится пережить исключительный, запредельный ужас. Испуг такой силы сокрушает душу, подобно тому, как удар молота дробит кости черепа. Когда-то - возможно, еще в детстве или юности - бедный лорд Мартин пережил настолько чудовищный страх, что даже смерть была бы милосерднее. Его душа и разум не восстановились, а унесли на себе отпечаток кошмара. Этим и обусловлена его нынешняя хворь. Не знаю в точности, какие поступки совершил лорд Мартин, но знайте: исток всех его странностей - в отпечатке былого ужаса.
        - Что могло так испугать его?
        - Миледи, право… мне крайне неприятно говорить об этом…
        - Сударь, я прошу вас. Я настаиваю - продолжайте.
        - Я встречал подобный недуг у людей, в раннем детстве переживших крайнюю близость смерти. Если младенец видел убийство своих родителей, или сам был тяжело ранен, погибал от голода или мороза… Однако это не может касаться лорда Мартина: его родители умерли не так давно, и смерть их была вполне милосердна, а сам он, конечно, в детстве не знал лишений. Потому я вижу лишь такое объяснение: юный лорд стал свидетелем чего-то чудовищного.
        - Чего, например?
        - Подобное влияние на ребенка может оказать вид трупа, изуродованного тлением. Я проверил эту возможность и убедился: покойники не пугают лорда Мартина. Но мысли о его собственной смерти повергают его в животный ужас. Он также страшится сильных людей, и вздрагивает при одном упоминании Темного Идо. Если будет мне позволено высказать одну мысль… Ходит слух, что в темнице Уэймара содержался один особенный узник. Погребенный заживо, он подвергался нечеловеческим страданиям и решился призвать на помощь Темного Идо. Отдав душу, узник получил в награду идову силу, с помощью которой вырвался на свободу…
        - Это только легенда.
        Голуэрс развел руками:
        - Миледи, мы находимся в вашем замке, и только вам ведомо, какие из его легенд истинны, какие - ложны. Я лишь допустил, что, если узник действительно существовал и Мартин его видел - это могло нанести бедняге описанный мною ущерб.
        - Как вы лечили его, сударь?
        - Взгляните на мое назначение, миледи: я предписывал лишь снадобья против тревоги и страха. Они подействовали наилучшим образом, и я рекомендовал его милости графу повторять тот же курс каждые полгода.
        У леди Ионы не осталось вопросов. Вернее, вопросов имелось множество и самых сложных, но лекарь не мог на них ответить.
        - Благодарю вас, сударь. Возьмите это в оплату за беспокойство и простите, что потревожили вас.
        Она дала лекарю десять эфесов, и тот ответил низким поклоном:
        - Миледи, моя главная забота - здоровье лорда Мартина. При малейшем ухудшении зовите меня немедленно. Однако прошу вас учесть: его милость граф требовал, чтобы никто из замковой челяди не видел меня.
        Сеймур напялил мешок ему на голову и выпроводил лекаря с греем за дверь. Однако сам остался и вперил в Иону холодный решительный взгляд.
        - Я убью его. Сегодня же. Позвольте.
        Она ужаснулась:
        - Нет, Сеймур! Как вам только взбрело в голову?!
        - Вы же слышали лекаря, миледи. Мартин не просто не исцелился - его даже не лечили! Ему давали снадобья от страха. От страха, миледи! - Сеймур захлебывался негодованием, сминал и комкал слова. - Лорд Великого Дома принимает порошочки от страха! За одно это его можно прирезать! Позор всему роду! Дворянин мучил и убивал женщин, и хочет оправдаться тем, что когда-то кого-то испугался? Что это, миледи? Как это возможно?!
        Сеймур осекся, когда Иона запела тихим нежным голосом:
        - Звездочка взойди, в глазки загляни, облачком укрой, спать ложись со мной…
        Оборвав колыбельную, она долго молчала, глядя в черноту за окном.
        - Сеймур, мне довелось… Я знаю, какова сила страха. Это могучее чувство, оно… способно изуродовать душу.
        Воин стушевался:
        - Да, миледи. Я не ставлю под сомнение, но… Мартин опасен! Он как бешеный пес. Неважно, отчего зверь взбесился - так или иначе, его нужно убить.
        - Нет, Сеймур. Преступник должен встать перед судом, и в свое время это случится. До тех пор - следите за Мартином и не дайте ему натворить бед.
        Он процедил:
        - Да, миледи.
        - Кайр…
        - Да, миледи?
        - Только следите. Не причиняйте никакого вреда.
        - Так точно, - холодно отчеканил Сеймур и вышел прочь.
        Иона не дала его упреку задеть себя. Виттор вновь проявил себя достойно: он сказал, что исцелил брата, и эти невероятные слова оказались правдой. Иона сделает ответный шаг и оставит преследование Мартина. Она доверится мужу, его мудрости и справедливости, и не будет сомневаться в его решении. Граф - верховный судья в своих землях. Долг жены - поддержать его без споров.
        Когда Виттор вернулся, Иона склонила голову перед ним.
        - Прости меня, любимый: я снова усомнилась в твоих словах. Я вызвала в замок лекаря, чтобы проверить, действительно ли Мартин исцелился. Это было скверно с моей стороны.
        - Ты негодница!
        - Я больше не допущу такого.
        - Негодница, - повторил Виттор с игривостью.
        Она опустилась на пол подле мужа, чтобы помочь ему снять обувь.
        Меч - 3
        6 -14 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        Нет, Джо так и не зашел в трактир Одноглазого повидать цирюльника Гарри. Утром, вспомнив ночные посиделки, ощутил неловкость. Жалел, что разоткровенничался с чужаком - хоть и мало слов сказал, но ляпнул про агатовку, а это уже слишком. Жалел и о том, что вообще стал пить с этим Гарри: сначала ведь послал его к чертям, но потом размяк, язык распустил. Не по-мужски оно как-то. А больше прочего стыдился Джо своего нелепого сострадания к графу Виттору. Граф - лорд, не лучше остальных; нужно быть дураком, чтобs ему сочувствовать. Словом, Джо не пошел в трактир и выкинул цирюльника из головы.
        Вместо этого он отправился гулять по Уэймару. Воздух радовал теплом, солнце улыбалось с неба, и город - такой неуютный вчера - нынче казался вполне приятным местечком. Встречные прохожие приветствовали его, спрашивали: «Как дела?», и «Как здоровье?», и даже: «Куда идешь?» Сперва он недоумевал: я-то приезжий, что им до меня? Потом привык, стал отвечать, разговорился кое-с-кем. Узнал, что нынче для горожан счастливый день: солнце светит ясно, и ни клочка тумана. В Уэймаре такое бывает лишь глубокой зимою да жарким летом, а по весне это - чудо. Но уэймарцы, узнал он, приветливы не только солнечным днем, а любым: когда солнце - милы от радости, когда туман - от тоски. «Чудаки вы», - отвечал Джо, но скоро сам заразился общим настроением. Подумал: ведь правда, солнце светит, я живой, да при деньгах, - все обстоит вполне неплохо. Особенно то, что живой. Десять раз за год могло это состояние смениться на иное, совершенно противоположное, - но нет, жив! Еще и солнце светит!
        Так что скоро, видя горничную, что опрокидывала ведро в придорожную канаву, и кучера, кормившего лошадь овсом прямо из мешка, и важную носатую гувернантку с двумя сорванцами, - Джо спрашивал их:
        - Как ваши дела? Каково состояние здоровья? Куда направляетесь?
        А некоторым даже сообщал:
        - Я держу путь в портовую управу, осведомиться о прибытии моих друзей.
        И получал в ответ:
        - Желаем, чтобы ваши друзья причалили под вечер. В полдень на берегу слишком людно, немудрено потеряться.
        Скоро он узнал, что портов в Уэймаре два, а еще один - за городом. Озерный - самый большой и шумный, в него приходят корабли отовсюду: из Южного Пути, Альмеры, Холливела, Закатного Берега. Чтобы не было хаоса, гавань поделена пирсами на заводи; на каждом пирсе башня с флагом нужной земли, так что все альмерцы становятся в одну заводь, путевцы - в другую, закатники - в третью. Озерные шхуны - пухлые, как поросята; палубы у них ровные и широкие, хоть хоровод води; моряки - веселые и с ленцой.
        Второй порт - речной, в истоке Торрея. Там швартуются суда, пришедшие из Моря Льдов, из Нортвуда и Ориджина. Эти корабли сильно отличаются от озерных: борта высоки и прочны, как панцирь; на палубах стрелковые площадки, а то и баллисты; моряки - все хмурые бородачи в шлемах. Они привозят с Севера суровость да холод, потому уэймарцы не очень-то любят речной порт, заезжают туда лишь по необходимости: погрузить товар, выгрузить товар.
        А третий порт, что за городом, - он и не порт вовсе, лишь старый маяк да развалины пирсов. Покинут был еще при деде нынешнего графа, пришел в запустение. Теперь там становятся только контрабандисты и прочие темные личности. Джо невольно вспомнил байку Гарри про торговцев костями, но скоро выкинул из головы.
        Он направился, конечно, в озерный порт и без труда нашел управу, и за скромную плату получил сведения. Единственной сложностью было вспомнить отца и мать Луизы, и настоящее имя Весельчака. Нет, такие не прибывали в Уэймар, мне очень жаль. А вы их ждете? Давно ли? Посоветовать хорошую гостиницу?..
        Джо пообедал в харчевне и снова пошел гулять. Чем дальше, тем больше радовал его Уэймар. Змеистые улочки, чуждые унылой прямоты, желтые домики с красными ставнями, аллеи в цвету, ленточки в гривах лошадей - все казалось воплощением скромного теплого уюта. Люди спешили по своим делам, но ухитрялись в суматохе не терять достоинства и оптимизма, находили силы для приветливой улыбки. Никто не носил оружия, кроме редких стражников; никто не кичился вензелями да гербами. Впервые в жизни Джоакин задумался: а ведь дворяне и воины - это малая часть людей. То бишь, не избранное меньшинство, как представлялось раньше, а просто - малость. Львиная доля народа никогда не берет в руки меча, живет простыми честными делами: строит дома, готовит харчи, торгует на рынках, шьет одежду, растит детей. И подумать - ведь как раз на таких людях стоит мир! Без них ходил бы Джо голодным и голым… А без дворян и воинов - что изменилось бы?
        Дворянские игры, прежде казавшиеся такими славными, значимыми, теперь представились как будто рябью на воде. Волны легко заметить: они сверху, на виду, они суетятся, пенятся, бьются о берег. Но главная часть моря - это ж не волны, а тихая спокойная вода в глубине. Ей обычно и дела-то нет до поверхностных волнений. Исчезнет рябь - в глубине ничегошеньки не изменится. Но волны - вот смешные! - думают, будто они правят морем.
        Так захватило Джоакина новое мировоззрение, что он пару часов обмозговывал его, проникая во все детали и подробности. Проходя мимо собора, подумал: все величественное на земле - храмы, дворцы, замки, мосты - носит имена Праматерей и лордов, но создано простыми руками. Минуя банковскую точку, осознал, сколь часто войны ведутся не за честь и справедливость, а просто ради денег. Деньги же созданы трудом простого люда, а дворяне высасывают их, как комары - кровь. Вид лампадной мастерской породил в Джоакине такую мысль: красивым и гордым словом «мастер» назовут только ремесленника. Никто не скажет: «мастер-лорд» или «мастер-дворянин». Выходит, лордское дело не требует мастерства, с ним справится и олух!
        Правда, новый взгляд на мир сильно принижал значимость самого Джоакина. Но его тщеславие так съежилось под ударами судьбы, что уже не болело от унижения. Джо утешился мыслью, что простые воины, как он, все-таки нужны в мире: хотя бы затем, чтобы защищать людей от произвола дворян. Он сражался на стороне Салема, и Салем добился справедливости - а значит, Джо уже не зря прожил жизнь.
        Наступил вечер, пришла пора ужина, и Джо вернулся в «Рыбу-меч». Уселся за столиком один, заказал бобов. Выяснилось, что вся еда в «Меч-рыбе» - ветеранская, то бишь, такая, какой кормят в разных армиях мира. Шаванская солонина, имперская гречневая каша, ориджинские сырные лепешки, альмерский гуляш… В войске Южного Пути солдаты ели бобы, а младшие офицеры - бобы с кусочками свинины. Джо заказал солдатских бобов и стал есть черной деревянной ложкой - кажется, точно такую сам носил за голенищем.
        Вокруг сидели такие же ветераны… Ну, не совсем такие же - годами они превосходили Джоакина, но точно не опытом. Травили неспешные байки за кружкой эля, но едва на столе появлялась пища - умолкали и принимались быстро, сосредоточенно жевать. Кто служил, тот знает святость миски с кашей.
        Чего таить: Джо наслаждался обстановкой. И душевным родством с этими бывалыми парнями, и своею к ним теперешней непричастностью. Приятно было послушать болтовню, которая не имела больше для него значения: кто где наступает, кто занял замок, каков гарнизон… Но время стояло мирное, и солдаты говорили о бабах да о драках на рынке. Лишь одна пара взбудоражила слух словом: «Опасность». Джо прислушался.
        - …двуцветные вернулись, опасно теперь.
        - Ладно тебе, они ж из замка не вылазят.
        - Не сомневайся, вылезут. Лучше бы свернуться.
        Джо не расслышал новой реплики, поймал только слово «деньги». Те двое были нездешними, Джо по глазам видел: у уэймарцев глаза ясные и темные, у этих - светлые и блеклые, будто в тумане.
        - Говори как хочешь, а я чую недоброе. Мне уже то не по душе, что она вернулась. На кой, спрошу тебя?
        - Это ж ее дом!
        - Ага. А если тебя сцапают, то кому отдадут - милорду или ей?
        - Ни то, ни это. Отведут к шерифу, а с ним можно…
        Он умолк, заметив на себе взгляд Джоакина.
        - На что уставился, приятель?
        Джо не испытывал желания подраться, потому ответил вежливо:
        - Прости, брат, я не шпионю за тобой. Услыхал слово «опасность», вот и повернулся против воли. Это привычка такая, я ведь с войны пришел.
        - С какой еще войны? Война зимой кончилась.
        - Подснежники, - ответил Джо.
        - Ты был за них или против?
        - А я похож на того, кто бьется за дворян?
        - Вообще похож… - парень опустил взгляд, заметил миску с бобами, черную ложку, трехпалую руку Джоакина. - А может, нет. Это где тебя так угостили?
        - Было дело.
        Двое переглянулись, один повел бровью, второй кивнул.
        - Не сядешь ли к нам, приятель?
        В отличие от драки, беседа прельщала Джо. Недурно было бы поделиться с кем-нибудь новыми мыслями. Он пересел к тем двоим и заказал элю. Они назвались Патом и Кроком, он тоже назвал себя.
        - Ты ведь не шейландец? - спросил Пат.
        - Я с Печального Холма, что в Южном Пути.
        - А сейчас куда путь держишь?
        - Пока не знаю.
        - Не хочешь прогуляться в Сайленс?
        - Это Закатный Берег, что ль?..
        Из той обиды, что проступила на лицах Пата и Крока, стало ясно: оба они - закатники.
        - Идова тьма! Скажешь: «Лабелин» - все поймут, где это! А Сайленс что тебе, не город?
        - Простите, парни. Я-то в географии не мастер, хорошо знаю те земли, где побывал. А в Закатный Берег не наведывался.
        - Ну так знай, невежда: Сайленс - столица Закатного Берега. Основан свободными рабами, что восстали против Меченосцев, скинули цепи и ушли на север. Случилось это в двенадцатом веке, при Железном Солнце, Уэймара тогда и в помине не было!
        - Ладно, будет вам! Если б вы Лабелина не знали, я бы простил.
        - Правда, служивый? Вот честная правда?
        - Гм… может, и нет.
        - То-то же! - Пат смягчился и кивнул. - Ну, словом, дело такое. Нас наняли доставить в Сайленс кое-какой груз. Сухим путем, телегой; дней пять дороги. А тут вышли обстоятельства некоторые… Ну, сомнительные…
        - Да ты его не путай, - перебил Крок. - Скажу просто: мы взялись вдвоем, а лучше бы трое. Двое едут только днем: один на вожжах, второй стережет. Трое могут и ночью: один на вожжах, другой стережет, третий спит. Управились бы намного быстрее, а значит - безопаснее.
        - А в чем опасность? Я слыхал, вы поминали двуцветных. Стало быть, кайров боитесь?
        - Из-за кайров мы торопимся уехать. Не больно хочется сидеть с ними в одном городе. Но больше угрозы уже рядом с Сайленсом, сам понимаешь.
        - Он не понимает, - сказал Пат.
        - Правда не понимаешь? - спросил Крок.
        Джо развел руками:
        - Ну, извините. Я бился во Вспышку, потом за Подснежников, а потом еще двуцветным попал в лапы - еле выкрутился. Хватало хлопот, недосуг был следить за новостями.
        - В Закатном Берегу, - сказал Пат, - теперь три лорда. Когда в прошлом году убили графа Рантигара, за ним осталось два сына. Старший поддержал Степного Огня, повел войско в помощь шаванам, потому все прославляли его.
        - Но только до дня, когда Адриан разбил орду, - вмешался Крок. - А после того запели совсем иную песню. Героем стал младший сын, который был против войны с Адрианом. Теперь-то он поднялся и назвал себя графом, пока старший брат собирал кости в Литленде.
        - А третьего лорда, - продолжил Пат, - зовут генерал Орис. Этот был главным полководцем у графа Рантигара. Старший сын оставил его держать Сайленс, когда сам ушел на войну. А генерал, не будь дураком, забрал столицу себе. Сказал: оба графских сына - молодые-зеленые, они биться не умеют, а я - опытный вояка, я буду править. И в доказательство всыпал перца младшему сыну, отбросил его на север, к морскому побережье. Старший сын вернулся - но тоже не смог выкурить Ориса из столицы. Теперь вот и вышло троевластие: младший держит побережье, старший - луга вдоль границы с Холливелом, генерал - столицу.
        - Ага, - смекнул Джо, - то бишь, город Сайленс в осаде, и вам нужно пройти сквозь нее.
        - Не совсем. Осады нет, Орис далеко откинул графских сынков, но всякие разведчики, диверсанты да мародеры бродят вокруг города.
        - А сами-то вы за кого? - спросил Джо.
        - Гы, - сказал Пат.
        - Ге-ге, - сказал Крок.
        - Мы вообще за себя, - сказал Пат. - Мы монетку любим, для нее и трудимся. Ты тоже такой, как я понимаю.
        Джо пожал плечами, не хотелось спорить.
        - Но если все ж выбирать, - сказал Крок, - то мы больше за генерала Ориса. Он - бывалый парень, при нем опыт и сила.
        Генерал Орис, генерал Орис… Знакомое имя, откуда-то помнилось оно Джоакину. Мельничные войны? Да, само собой, Орис тогда бился за Рантигара, и Джо слыхал о нем. Но память тянулась откуда-то раньше, чуть ли не из детства.
        - Эй, а это не тот самый генерал, который унес Предметы из Шейланда?
        - Хе-хе! - Пат с Кроком заулыбались. - Он самый! Ловко тогда сработал: и узнал вовремя, и войско собрал вмиг, и переброску провел гениально. Неделя, как Дар появился, еще ложе дымилось, - а наши уже там!
        Джо отметил:
        - Однако потом он проиграл: крайне неудачно провел отступление. Герцог Десмонд гнал его и бил на каждом шагу, пока Орис не сдался.
        - А что было делать?! Идов герцог привел шесть тысяч нетопырей, а наших было только три!
        Откуда-то пришло сомнение. Слышал Джо когда-то, будто у герцога имелось лишь два батальона, и будто бы даже сам герцог удивлялся, что закатники так рано отступили… Но слух был давний и ненадежный, Джо даже точно не помнил источника, потому спорить не стал.
        - Значит, говорите, Орис - хороший полководец?
        - Отличный. Один из лучших на Западе.
        - И не только полководец, - добавил Пат. - Он - духовный лидер, за ним многие идут.
        - Духовный лидер? - удивился Джо. - Священник, что ли? Как может быть генерал священником?
        Тут случилось странное: Пат с Кроком переглянулись и почему-то умолкли. После долгой паузы Пат сказал:
        - Ну, Орис - мудрый человек, не то что графские сынки. Так ты скажи: поможешь нам в дороге? Мечом владеешь? Сколько глорий хочешь за день?
        Джоакин покачал головой:
        - Нет, братья, с меня хватило. Если просто отбиться от бандитов - я бы помог. Но туда, где пахнет войной, не хочу лезть. Навоевался я вдоволь.
        Закатники помрачнели. Сделали попытку уговорить его, но безуспешно. Спросили, не знает ли Джо надежного парня. Завтра нужно выезжать, а третий все не найден. Он сказал: оглянитесь вокруг. Это ж ветеранский трактир, тут все при клинках. Пат ответил:
        - Это все шейландцы, они нас не любят. Тебя мы позвали потому, что ты нездешний. Точно не хочешь?..
        Нет, Джо не хотел. Он пожелал Пату с Кроком легкого пути и вернулся в свою комнату, и там внезапно вспомнил: «Вопросы полководца»! Отец читал вслух Джоакину и братьям книгу герцога Десмонда. Сам герцог писал: «Генерал Орис представляется мне трезвомыслящим и смелым человеком. Его поспешное отступление - странная ошибка, не характерная для него».
        * * *
        Потом в Уэймар прибыла Луиза. С детьми, слугами и товаром, но без Весельчака. Оказалось, они разделились, чтобы всеми путями спасать Джоакина. Весельчак поскакал в Фаунтерру - хоть как ни скверно держался в седле, а сел и поскакал во весь опор. Он собирался найти кого-нибудь из кайров, кто был в осаде дворца и помнит Джоакина. Попросить кайра замолвить слово перед герцогом - и если сам герцог тоже вспомнит Джо, то будет шанс. Пускай малый, но и то - надежда. Луиза же помчала в Уэймар, следом за эскортом Северной Принцессы, и сотворила чудо: отстала от всадников всего лишь на три дня. Что делать в Уэймаре, Луиза плохо представляла. Выкупить Джо из плена? Но вряд ли графиня захватила его ради денег. Подать жалобы? Но кому - мужу Ионы?.. Однако Луиза не собиралась стоять в стороне. Скорее приехать в Уэймар - а там найдется решение. Нашлось нечто получше: сам Джоакин.
        - Ты счастливчик! Счастливчик! - повторяла она, выпустив Джо из объятий. - Тебя в колыбельке все Праматери перецеловали! Третий раз уж я думала: конец тебе. А ты снова целым вывернулся!
        Джоакин не смог удержаться от бравады:
        - Да не так и сложно было. Всего лишь договориться с Ионой, а я-то их агатовскую натуру уже вдоль и поперек изучил. Сказал пару нужных словечек - и вышел на свободу.
        - А деньги-то, деньги вернули?..
        - Все до монетки! И еще доплатили!
        - Вот же! Прав был Хармон-пройдоха: ты с благородными - как родной.
        Джо мотнул головой:
        - Я им такая же родня, как кот гусыне.
        Всякий правильный путевец отмечает радость трапезой: чем сильней радость - тем больше снеди, чем искренней счастье - тем дольше застолье. Потому Джо, Луиза и остальные просидели в харчевне до поздней ночи и объелись так, что с трудом выползли из-за стола.
        А следующим днем отправились на рынок торговать.
        То был для Джоакина необычный опыт. Да мало сказать - необычный. Переворот в его жизни - это вернее.
        Доселе он упорно причислял себя не просто к воинам, а к воинам-дворянам, и, согласно сословному нраву, презирал всяческую торговлю. Никогда и ничего не продавал, если сам покупал - то без споров, платил сколько сказано. На купцов смотрел свысока, как пес на крысу, и чем успешней был купец, тем больше презрения вызывал в душе Джо. Ведь неудачливый торговец скоро разорится и пополнит собою ряды батраков да подмастерьев, но купец успешный будет дальше упорствовать в своем порочном деле, еще и передаст навыки детям!
        Однако теперь в нем крепли новые взгляды, замешанные на разочаровании в лордах и любви к простому люду. Торговка Луиза представляла собою существо, весьма далекое от лордов и близкое к простонародью. Когда она предложила: «Идем со мной на базар», - Джо не нашел причин для отказа.
        И вот они очутились на рыночной площади - той самой, которую давеча поверг в хаос вол по кличке Темный Идо. Последствия его темного деяния были устранены, лотки и прилавки стояли опрятными рядами, накрытые пестрыми навесами от непогоды. Вся скотина смирненько кучилась у коновязи, охраняемая констеблем, собакой и свежесколоченной изгородью.
        Управитель рынка давно знал Хармона Паулу, легко вспомнил и Луизу. Они быстро получили место и принялись расставлять товар. Луиза прибыла из Земель Короны и привезла, конечно, то, что легко купить там и сложно здесь: стекло, фарфор, чай, столовые приборы. Все это она разместила на прилавке согласно заветам Хармон. Вперед все яркое, зазывное, диковинное - оно хуже продается, поскольку дорого, но внимание притягивает. Во второй ряд самое ходкое: товар среднего качества и невысокой цены, Хармон звал его «почти такое же». Спросит покупатель: «Почем вот это прекрасное зеркало, что стоит спереди?» - а продавец ответит: «Это зеркало прямо из Фаунтерры, стоит елену. Но есть почти такое же за три глории!» Товар этого сорта разбирают быстрей всего - очень манит покупателя выгода. Хуже ведь ненамного, разница почти незаметна, зато какая цена! Но самое дешевое, бросовое, выкладывается по бокам прилавка, на околице. Кладется прямо в ящиках, беспорядочной кучей - этот товар все равно не притягивает взглядов. Однако время от времени продавец ставит над ящиком табличку с личиком Праматери Глории - значит, любой
предмет в ящике стоит всего глорию. Тогда в покупателях просыпается жадный интерес, они начинают рыться в товаре, надеясь отыскать подлинный шедевр ценою в одну монету. Не найдя его, все равно что-нибудь покупают - пока рылись, приглядели что-то, жалко выпустить из рук.
        Как при Хармоне, так и теперь Джо не вникал в премудрости расстановки. Он понял свою задачу просто: называть цену, брать деньги, следить, чтоб ничего не сперли. Встал подле Луизы, скрестив руки на груди, свысока озирая простор. Поначалу покупателей было немного, Луиза успевала сама, и Джо только смотрел. Первым его чувством было удивление. Луиза не умела писать, потому и не делала ценников на товарах, но каким-то чудом помнила стоимость каждого изделия! Только спросят - сразу есть ответ! То было поразительно, он не верил ушам!
        - Как ты все помнишь?
        - Поторгуй с мое - узнаешь.
        Но затем пришла озадаченность. Луиза часто говорила: «Почти такое же», и продавала товар из второго ряда. С высоты своего роста Джо не видел мелких деталей, но однажды заметил кое-что и возмутился:
        - Постой, где ж это - почти такое же? Тарелка ж кривая! И по ободку вся эмаль облезла.
        Покупатель отнял у Луизы тарелку, поглядел в ребро, убедился.
        - Благодарствую, молодой человек.
        - К вашим услугам, - поклонился Джо.
        Другому Луиза всучила «почти такой же» кувшин: красивый, стеклянный, для дворца сделанный! Право слово, сама владычица пила бы из него, да только возникла при дворе мода на золото, а на стекло ушла - вот и сбывают. У покупательницы вспыхнули глаза, однако Джо привлек ее внимание:
        - Считаю своим долгом отметить: здесь присутствует трещина.
        - Где?
        - Непосредственно здесь, от вас не видно из-за ручки. Вы поверните вот так…
        - О, боги!
        - Да это ж не трещина! - вскричала Луиза. - Это след от спайки! Когда делают искровой машиной, то всегда такой след! Где искра ударила - там будто царапина.
        - Ваша правда, - вздохнула мещанка, - но выглядит точно как трещина. Стыдно будет на стол поставить… Прошу прощения…
        В минуту затишья Луиза накинулась на Джо:
        - Ты что творишь, идов помощник?!
        - Не вижу возможности обманывать людей. Если вижу изъян товара, то прямо говорю.
        - Святые боги! Не смей пугать покупателей, слышишь? У них свои глаза есть на лице! Пускай ими смотрят, а ты помалкивай!
        Тут подошел усатый тип в камзоле, похожий на дворецкого, потребовал чаю для своего господина. Луиза подала ему латунную банку с павлином на крышке, из середины первого ряда:
        - Для вашего лорда прямиком из Шиммери! Выращен в долине Львиных гор, собран белокровными девицами, высушен золотым солнцем Юга. Понюхайте - не забудете всю жизнь!
        Дворецкий скрутил крышку, приподнял край салфетки и нюхнул. Ветерок донес аромат чая и до Джоакина - поистине, запах был прекрасен.
        - Сколько? - сурово спросил дворецкий.
        - В банке целый фунт чаю, и еще четверть фунта излишка. Шиммерийцы всегда пакуют с перевесом, такая у них традиция, чтоб щедрость показать. А цена-то всего-навсего десять глорий.
        - Хм, - сказал дворецкий. Стало ясно, что его хозяин - отнюдь не из первых лордов графства. Возможно, и не из вторых.
        - Имеется почти такой же, - сообщила Луиза. - Чай тот же самый, просто запакован в мешочек вместо латунки. Но вы же лорду на стол подадите не банку, а напиток, верно?
        Дворецкий просиял, схватил мешочек.
        - Фунт?
        - Фунт с излишком!
        - Позволите понюхать?
        - Да тот же самый, говорю вам! Развязывать хлопотно. Но если уж так сильно желаете…
        Она ослабила узелок на мешочке, и дворецкий сунул нос.
        - Вот видите!
        - Хм… Какой-то странный оттенок присутствует…
        - Да какой? Я ничего не чувствую, кроме чудесного аромата!
        - А по мне, слегка отдает половой тряпкой.
        - Вы хотите меня обидеть? Нет, прямо скажите, сударь: вам нравится обижать женщин?!
        - Ну, хм, возможно, я погорячился… Но есть все же душок - как будто, паутина.
        - Если паутина, то она сплетена из лепестков роз!
        Тут дворецкий заметил Джоакина и привлек его для разрешения конфликта:
        - Молодой человек, прошу, скажите ваше мнение.
        Джо потянул воздух с видом знатока. Прислушался к чувствам, озвучил вывод:
        - Нет, это отнюдь не паутина и не тряпка. Скорей, нестиранные портянки копейщика.
        Дворецкий уважительно качнул головой:
        - К сожалению, мне недостает военного опыта, доверюсь вам на слово. Но все же имеется некий бытовой оттенок, вы согласны? Будто метла, долго бывшая в употреблении.
        Джо снова напряг обоняние:
        - Из бытовых запахов сие больше всего напоминает старую циновку…
        - Верно! Она и есть! Циновка, лежащая в сенях дождливым днем!
        Когда дворецкий ушел, Луиза схватила Джо за грудки:
        - Сознайся: тебя часто били по голове?
        - Недавно было, - признал Джо. - В лагере Подснежников, обухом топора прям по темени.
        - Это заметно! Ступай туда, к ложкам. Поставь табличку с пером и торгуй, ко мне даже не подходи!
        Так Джо был изгнан на край прилавка, к ящику со столовыми приборами. Здесь были оловянные ложки, гнутые вилки, тупые железные ножи - все по одной агатке. Джоакин долго и хмуро глядел на них. Ему была противна идея продажи некачественного товара, пускай даже дешево. Плохое оружие - погибель воина; плохой рыцарь - беда для своего лорда. Нужно иметь хороший меч, иметь плохой - попросту опасно. Но Луиза, глухая к его душевным мукам, воткнула в ящик табличку с агаткой и дважды прокричала:
        - Особая цена! Только сегодня, в честь приезда! Столовые приборы по агатке!
        - За бесценок… - уныло буркнул Джо.
        - О, не волнуйся, в убытке не останемся! Я купила этот хлам на вес - три агатки за фунт!
        Она вернулась к чаю и стеклу, а Джоакин принял на себя атаку покупателей. Быстрые руки принялись копаться в ящике, грохоча металлом, поминутно выхватывая на свет то ложку, то вилку, выискивая получше, поцелее.
        - Эта вроде ничего! Возьму! Нет, эта лучше - возьму ее! Нет, обе!.. И вот еще ножик! И десертная ложечка!
        Хорошо то, что не приходилось говорить. Покупатели просто выбирали несколько приборов, показывали Джоакину и платили нужное число монет. Он совал серебро в карманы. Ничего сложного. А все изъяны товара сразу на виду. Если вилка с обломанным зубом, то в этом нет секрета, и пояснений не нужно. Джо молча делал дело, ящик пустел.
        Но тут кто-то задал вопрос:
        - А если я возьму десять, можно дешевле? Нельзя ли десяток за глорию?
        Джо озадачился. Попробовал спросить Луизу - но та была занята, горячо торговалась за фарфоровый чайник. Злой на свою беспомощность, Джо рыкнул:
        - Табличка сделана ясно - все по агатке!
        Армейская нота в его голосе возымела действие: покупатель притих и уплатил как надо. Но спустя минуту вылез другой:
        - А вот ложка для сладкого, она же меньше. Может, за полтинку отдашь?
        Джо растерялся. Как он раньше не подумал! Действительно, явная несправедливость - кинжал по цене меча!
        - Ну…
        Однако Джо глянул на табличку и отринул сомнения.
        - Приказ есть приказ. Написано: агатка - значит, агатка!
        - Но несправедливо же…
        - А жизнь справедлива?! - возмутился Джо. - Люди гибнут, голодают, лорды угнетают крестьян, а ты за ложечку споришь? Постыдился бы!
        Покупатель уплатил агатку и ушел с печатью тяжкой думы на челе. Остальные отхлынули, стесняясь рыться в товаре, когда в мире творится столько зла.
        Но скоро пришла новая волна, и Джо опять совал по карманам агатки.
        - Хорошо дела? - спросила Луиза в свободную минутку.
        - Неплохо, - он встряхнул курткой, звенящей от монет.
        - Молодец, быстро учишься. Постой тут один, я по женским делам.
        Луиза хлопнула Джо по плечу и убежала. Он приосанился, подумал мимоходом: не такое сложное дело эта торговля. За полдня, вроде, уже разобрался. Не будь оно так противно, мог бы стать купцом.
        - Позвольте вопрос, сударь. Я желаю купить сразу много, на вес. Почем возьмете за фунт?
        - По агатке за штуку! Табличку не видишь?
        - За штуку - агатка, я понял. А за фунт сколько?
        - Не знаю, - отрезал Джо. - Агатка за штуку, вот и все.
        - Так дела не делаются, молодой человек. Скажите, почем вы их купили, умножим на два - вот и будет цена за фунт.
        - Да не знаю я!
        - Не знаете закупочной цены? Это в высшей степени странно. Думается, вы вводите меня в заблуждение.
        Джо не нашел в себе сил на прямую ложь.
        - Ладно, знаю. Три агатки за фунт.
        Все покупатели притихли, руки перестали шарить в ящике. Кто-то спросил:
        - То бишь, ты их купил по три перышка за фунт? А нам продаешь по агатке за штуку? Сколько ж штук в фунте? Десять?
        - Дюжина! - сказал другой.
        - А если десертные, то и пятнадцать!
        - Так ты, прохвост, сдираешь с нас вчетверо?!
        Джоакин покраснел от стыда и застыл, раскрыв рот. Возразить было нечего.
        - Он еще молчит! Видали? Молчит, подлец!
        - Да он из Южного Пути, по морде видно!
        - Путевцы - все жаднюги! Не зря их северяне побили!
        - А они дальше свое! Ложки по четверной цене!
        - Десертные - вообще впятеро!
        - Мало им всыпали!
        Неясно, чем бы кончилось дело - уж явно, не добром. Но тут вернулась Луиза и, с полувзгляда оценив положение, ринулась в атаку:
        - Эй, откуда столько злобы в ясный день? Что приезжие подумают - что в Уэймаре не люди, а звери?
        - В гробу мы видали таких приезжих! Вчетверо дерет за свои ложки!
        - Ах, умоляю, он просто перепутал! - Луиза пробилась вперед и выхватила из ящика горсть приборов. - Это агатка не за штуку, а за пару! Правду я говорю?
        Джо тупо кивнул.
        - Глядите: вот вилка. Но зачем она одна? К вилке требуется нож! Всему нужна своя пара: графу - графиня, королю - королева, коню - кобыла, ножику - вилка. Нож с вилкой - агатка, ложка с десертной - агатка. Бери два - плати одну. Честнее не бывает!
        Джо только кивал, как баран. Толпа быстро утихла и стала расходиться, унося боевые трофеи - приборы за полцены.
        Луиза ничего не сказала ему. Ну, сразу не сказала, а дождалась конца дня. Вот когда рынок закрылся, тут она дала себе волю:
        - Знаешь, братец, это не один удар по темечку. Чтобы так поглупеть, надо получить раза три - и сверху, и в лоб, и по затылку, чтоб нигде не осталось целого мозга. Боги, а я-то думала, что быть воином сложно. Да это самое простое дело на свете, если даже ты с ним справляешься!
        Джо проворчал:
        - Я не умею обманывать людей.
        - Какой обман?! Это мой товар! Мой чай, мои ложки, мои блюда! Я его купила, теперь он мой! Могу продавать почем захочу! Могу хоть вдесятеро цену поставить, кому не нравится - пускай едет в Корону и ищет дешевле.
        - Что ж ты людям этого не сказала?
        - Да потому, что ты их довел уже! Сначала разозлил - а потом к Луизе! Сам разозлил - сам бы и успокаивал. Так нет, стоишь, глазами хлопаешь. Чтоб тебя мыши заели!
        Вдруг он сделал неожиданное: взял и рассмеялся.
        - Ты чего? - обиделась Луиза.
        - Ты добрая, - сказал Джо.
        - Я ж кричу на тебя…
        - По-доброму. Все, кто хотел меня убить, говорили вежливо, иногда с улыбками. А ты злишься - но тепло.
        Стрела - 6
        15 -16 мая 1775 г. от Сошествия
        Фаунтерра
        Голос Короны от 15 мая 1775 года
        Сей день в Палате Представителей миновал в спокойной обстановке, радуя богов плодотворностью и согласием.
        Представители герцогств Альмера и Надежда объявили о расширении вдвое рельсовой дороги между Сердцем Света и Алериданом. Известие было одобрено ее величеством и не вызвало никакого противления среди лордов Палаты. Карта-схема расширенного пути и сроки его строительства приводятся на странице 4.
        Ее величество Минерва поведала лордам, сидящим на высоких стульях, о том, как прошел ее новый визит к королеве Маделин Нэн-Клер, страдающей от внезапной хвори. По словам ее величества Минервы, здоровье ее величества Маделин немного поправилось. Хотя королева еще весьма далека от благополучия, но причин опасаться за ее жизнь больше нет. Лорды встретили известие с большой радостью, однако лорд Фарвей и граф Блэкмор выразили крайнюю обеспокоенность обстоятельствами недуга - особенно внезапным его наступлением внутри рельсового поезда. Ее величество Минерва с большим великодушием пообещала издать указ об усилении мер по охране здоровья на имперских рельсовых дорогах, а также заложить новый госпиталь для бедняков в качестве благодарности Праматерям за исцеление ее величества Маделин. Речь владычицы была встречена овациями всего зала.
        Его светлость герцог Морис Э. Д. Лабелин затронул вопрос продажи королевством Шиммери запасов искровых очей герцогствам Надежда и Ориджин. Герцог Лабелин выразил неудовольствие нарушением торговых законов, а именно тем, что остальным землям не дано было права поучаствовать в торгах. Представители графств Рейс и Холливел поддержали его недовольство. В ответ представители герцогств Ориджин и Надежда сослались на особый указ Е. И. В. Минервы, даюший им привилегию на закупки. Герцог Лабелин предложил поставить на голосование отмену данной привилегии и был поддержан небольшим, но достаточным числом Представителей. Голосование назначено на 20 мая. Со всеми подробностями дела о продаже очей вы ознакомитесь, раскрыв страницу 6.
        Следует отметить, что даже сей спорный вопрос обсуждался весьма спокойно и ровно, в Палате царила приятная тишина. Надо полагать, высокие лорды Палаты с большим интересом и нетерпением ожидают знаменательного события: начала судебного процесса над лордом Менсоном. Да и за пределами Палаты, на площадях и улицах Фаунтерры царит затишье, полное томительного ожидания. Что принесет нам грядущий процесс? В одном мы можем не сомневаться: суд будет суров и справедлив.
        Сколько слов поместится на ленточку голубиной почты? Бисерный орнамент буковок покрывает полоску бумаги, она сворачивается в твердый стерженек, запечатывается в сургуч или парафин, тремя нитями привязывается к птичьей лапке. Возьмешь длинную ленту - стерженек выйдет толстым и, досаждая птице, будет ею сброшен. Возьмешь широкую ленту - свиток окажется длиннее лапки и обломается о землю. Как правило, голубиные письма содержат две строки по восемь-десять слов. Самые искусные писцы вмещают три по двенадцать. История пестрит легендами о том, какие ужасные последствия вытекали из слов, не поместившихся на ленту.
        Союзные полководцы приводили войска к одной реке, но с разных берегов - и один бессильно смотрел, как враг разбивает другого. Судьи отпускали убийц на свободу, поскольку лента не вместила полных доказательств. Короли отдаляли преданных вассалов, сочтя их послания двусмысленными или крамольными. Была даже пьеса, как один южанин договорился письмом о свадьбе и получил вместо невесты кобылу: звали ее так же, как дочь адресата. Южанин торопился со свадьбой, чтобы опередить брата и первым получить наследство. Ко дню приезда нареченной нарядился, созвал гостей, заказал церемонию. И вот все сидят в храме, гости шепчутся, дьякон зажигает благовония, священник тянет «Люби вас Мириам», хор подпевает - как тут распахиваются ворота, и вводят кобылу. Посланник: «Белокурая Лилит, как вы просили, славный!» Жених: «Так где же Лилит? Я не вижу ее в седле!» Посланник: «Чтобы кобыла ездила в седле? Ну, вы и придумали! Ей же поводья нечем держать!»
        Мораль всех подобных историй сводилась к одному: недосказанное слово может все изменить. Знай цену словам, говори метко, и да спасут тебя боги, если упустишь важное. К счастью, Иона умела отличить ценное от пустого, а ясное - от туманного. Ее письмо звучало так:
        «Стыжусь говорить, но не смею лгать. Ради меня, моего счастья прошлой весною Виттор продал Сферу герцогу Лабелину через Хармона-торговца и Джоакина Ив Ханну. Монахи с братом Людвигом пытались ее похитить. Дж. Ив встретил Людв. среди главарей Подснежников, о чем недавно поведал мне.»
        Неполных четыре строки вмещали и любовь, и драму, и преступление.
        Виттору Шейланду недоставало средств, чтобы оплатить выкуп за невесту. Он собрался взять на себя позор - и продать один из Священных Предметов. Такими были его любовь и доверие к Ионе, что он рассказал ей свой план, не боясь быть отвергнутым. Иона поняла, что это - единственный путь к их счастью, и одобрила жертву мужа, и разделила с ним позор.
        Но Светлая Сфера по пути к покупателю подверглась нападению. Судьба влюбленных повисла на волоске: если бы похищение удалось, Виттор не смог бы выплатить долг и был разорен. Однако Хармон-торговец и Джоакин Ив Ханна чудом сохранили ее и доставили к покупателю, и спасли брак и честь графа Виттора Шейланда!
        Боги, да это - история, достойная поэмы!
        Даже странно, как Иона, после такой жертвы, принесенной мужем, смогла оставить его на долгих четыре месяца!
        - Кхм-кхм, - вмешалась альтесса Тревога. - Я понимаю, тонкая душа лорда-неженки не могла пройти мимо такого родника умиления, не испив из него… Но ты упустил важную подробность, милый: Светлая Сфера.
        - Что с нею? Теперь уж нет загадки, вся история ясна…
        - Нет. Послушай звучание: Светлая Сфера.
        - И что же?
        - Ты это уже слышал.
        - Да что слышал?
        - Само название Предмета.
        - Конечно, слышал! Вернее, видел: оно было в письме к Шейланду от его представителя в Палате.
        - Именно так, дорогой! И тогда, и сейчас это название написано. Но мы с тобою когда-то слышали его. Ушами.
        Она прошествовала к бюро, нажав тайный замок, выдвинула скрытую шухлядку и поставила перед Эрвином пузырек настойки змей-травы.
        - Был один из дней, когда ты пил этот яд. Нечто черное - тревога или вина, или отчаяние - раздирало твою душу. Однако в тебе достало сил на удивление, потому я и запомнила. Кто-то сказал о Светлой Сфере - и ты удивился.
        - А что вызвало мое удивление?
        - Этого я не помню. Я-то думала не о Сфере, а о том, как утешить тебя.
        - Тогда - что меня волновало?
        - Это я тоже выбросила из памяти. Не вижу смысла хранить там черные страницы. Хочу заполнить все тома наших общих воспоминаний только радостными главами!
        - Пользы от тебя… - вздохнул Эрвин и попытался вернуться к прерванному делу.
        От чего отвлекла его Тревога? От восхищения любовной историей. Пожалуй, это не назовешь особенно важным делом, но подлинная красота - такая редкость, нужно восхищаться ею, когда встречаешь. Прекрасно даже само название Предмета. Светлая Сфера - звучит-то почти как Светлая Агата! Не знаю, каков этот Предмет, но наверняка - очень красивый.
        Щелк. Мысль замерла, оборванная внезапным чувством дежавю. То же самое, теми же словами я уже думал когда-то. И Тревога права: в тот день я пил змей-траву. Держал в руках буквально за пару минут до мысли про Сферу! Тьма, когда же это было?
        Мысли потекли назад по руслу времени. Страх, вина или отчаяние. Последняя сильная вина была из-за Подснежников: подавление восстания, невинные жертвы. Я изложил план Ионе, она восхитилась, но я стал грызть себя, пытался утешиться присказкой о меньшем из зол… Нет, никто не говорил о Сфере. Я был один. И змей-траву не пил.
        Раньше… Еще до Знахарки и до зелья Мартина Шейланда… Был поздний вечер, дрожала одна свеча, железный Десмонд Ориджин в своей постели… То есть, каменный Десмонд… Он сказал, блестя влажными глазами: «Ты понимаешь, сын». Я, тьма сожри, прекрасно понимал. Он не справится сам, позовет кого-то из вассалов. А герцог теперь я, и ни один вассал не рискнет без моего согласия… Ты понимаешь, сын, ты должен приказать: «Кайр, убейте моего отца». Ты понимаешь, сын, мне совсем невмоготу. Решись, наконец. Сейчас позови Джемиса, стоящего за дверью. Разожми зубы и прикажи… А я тогда вынул из-за пазухи пузырек и дал отцу хлебнуть. Сказал: если даже я не сдался быстрой смерти, то вы, отец… Впервые в жизни я его пристыдил, не он меня. Он сглотнул комок и сказал: «Прости, сын. Мои мысли недостойны. Больше не дам им воли». Я вышел, зная, что обрек отца на чудовищно долгую пытку. Вина? О, да. Отчаяние? С головою накрыло. Слова о Сфере? Нет. Джемис молча поднял брови, а я молча мотнул головой: «Не сегодня».
        Раньше… Умер Деймон. На моих руках. Нет, не на моих: я, овца, сбежал, чтобы не видеть новую смерть. Сотую, трехсотую, тысячную в бесконечном ряду… Нет, не оправдание. Сбежал, лорд-неженка, Аланис утешала меня, как мамочка младенца. Сфера? Нет, не говорилось о ней. И вообще, во все дни осады не говорилось. Уверен? Да, уверен. Я удивился тогда лишь одному: что мы не нашли Перстов и нас не ударили Перстами. Что Адриан - не Кукловод. То было одно гигантское, опустошительное удивление. Ни на какое другое не хватало сил.
        Раньше - битва при Пикси и штурм дворца. Но вот забава: тогда я не чувствовал ни страха, ни вины. Отправил на Звезду тысячи воинов, рискнул собою, всем родом и всем Севером - но нет, ни вины, ни страха. Я пьян был от самолюбования, ослеплен блеском своей стратегии. Маневр был настолько прекрасен, что красота затмевала страх. Одной этой выдумки довольно, чтобы войти в историю. Я, лорд-неженка, прославлюсь как великий полководец! Мой противник - нет, даже если победит.
        А вот предыдущая победа - Лабелин - там всего хватало: и тревоги, и страха. Их было вдвое больше, они окопались в обороне, а я намеревался взять их… чем? Бравадой, наглостью, да парой тысяч арбалетов, из которых греи едва научились стрелять! Да еще я сам должен выехать впереди войска и подставить грудь под копье - иначе никак. Как же не хотелось умирать. Одна Агата знает, насколько я боялся смерти! Накануне взял отца Давида и поехал на прогулку, втайне надеялся не то на исповедь, не то на утешение. А он зачем-то привел меня в сожженный монастырь, стал расспрашивать, и я…
        Стоп!
        Стоп-стоп!
        Это же то самое! Он спросил, во что я верю, и я показал пузырек змей-травы. А после спросил его о Светлой Сфере. Я спросил его! Кто-то говорил про Сферу - кем-то был я сам!
        А почему спросил? Где я о ней слыхал раньше?
        Теперь это просто - идем дальше по цепи побед. Штурм Дойла - нет. Солтаун - да. Да-да! Путевские купцы кормили нас сладостями, шлюхами и байками. Одна байка: Лабелин купил Светлую Сферу. Тогда я удивился: Лабелин купил? Да еще так, что об этом узнали посторонние? Он, конечно, не Ориджин, но все же герцог, софиевец, аристократ. Стал бы настолько унижаться?
        А в день перед боем я удивился снова. Отец Давид удивил меня не ответом, а молчанием. Прежде думалось, этот священник знает все на свете. Но тут оказалось, он не знает как раз того, что духовнику положено знать: истории Священных Предметов. А дело было в сожженном монастыре, и…
        Тьма холодная! Иона писала: монахи пытались похитить. То были эти самые монахи! Потому обитель и сожгли - в наказание. Сложилось!
        Одно только странно: Лабелин купил Предмет, а потом в наказание сжег монастырь. Попытка похищения - всего лишь попытка. Даже мой отец не уничтожил бы целую обитель, а казнил бы аббата и тем ограничился. Но мягкотелый Лабелин отчего-то учинил зверство. И отец Давид… зачем ему скрывать это от меня? Я как раз шел бить войска Лабелинов. Давид мог сказать: «Это Лабелин спалил монастырь», а я: «Боги покарают его моими руками», а Давид: «Благословляю тебя, праведный воин!» Славно бы получилось, правда? Но он зачем-то смолчал. Странно, и весьма.
        …На миг вынырнув из потока мыслей, Эрвин увидел альтессу. Она сидела у его ног, уложив голову ему на колени, глядя с иронией и показною скукой.
        - Ты что-то сказала?..
        - Нет, милый, я просто зевнула. Твои неторопливые бесцельные раздумья весьма склоняют ко сну.
        - Отчего же бесцельные? Я…
        - А-ах, - она зевнула вновь, прикрыв рот ладошкой. - Светлая Сфера - не Предмет Династии.
        - Прости?..
        - Ну, если Шейланд ее продал, то раньше она принадлежала Шейланду, правда? А вы с Мими путем блестящих вычислений вывели, что Кукловод ищет один из Предметов Династии. Сфера не подходит. Идем спатки!
        Эрвин прислушался к себе и ответил с полной уверенностью:
        - Сфера важна.
        * * *
        - В каком смысле - исчез?
        От удивления рука Эрвина с чайною чашкой замерла на полпути ко рту. Кайр Сорок Два отчеканил с молодцеватой простотою, будто ничего странного здесь вовсе нет:
        - Так точно, исчез, милорд!
        - Вы повторили сообщение, а я прошу расширить его. Каким путем исчез? Куда?
        - Не могу знать, милорд! Если б знал, то нашел бы и привел, как вы велели.
        - Но как это возможно?! Исчезают шпионы, бандиты, бродяги и деньги в казне. Как мог исчезнуть священник? Разве он входит в число сущностей, способных пропадать без следа?
        - Не могу знать. Я полагаю, он оставил какой-то след, но… милорд, вы же не велели следить за отцом Давидом. Он пользовался вашим доверием и ходил без надзора. Вот и ушел куда-то.
        - Тьма! - Эрвин досадливо брякнул чашкой о блюдце. - Вы не понимаете!..
        - Виноват, милорд: не понимаю. Какая беда, что Давид ушел? Вернется же рано или поздно. Если бы хотел уйти насовсем, он точно уведомил бы вас.
        - Он мне нужен! Сейчас! - вскричал Эрвин, услышал капризные нотки, одернул себя. Сказал спокойнее: - Вы правы, Давид мог по своей воле уйти из дворца, и большой беды тут нет. Однако выяснилось, что он владеет ценными для меня знаниями, хотелось бы их добыть. Будьте добры, приложите усилия, чтобы скорей разыскать его.
        - Так точно, милорд.
        Эрвин наконец донес чашку до рта и сделал глоток. Чай порадовал вкусом, но жест вышел недостаточно красивым. Вот Адриан умел: бывало, хлебает чаек с таким видом, будто зрит тебя насквозь и знает все твои тайны, и молчит лишь потому, что наслаждается напитком, и стоит чашке уйти от его уст - как ты будешь насквозь пронзен владыческим словом-молнией.
        А Эрвин… просто пьет чай.
        - Надеюсь, кайр, вторая нужная персона не ушла от ваших поисков? Учитывая размеры, она должна быть заметна издали.
        - Так точно, милорд. Герцог Лабелин здесь.
        - Просите его.
        Эрвин сделал еще глоток. Чуть лучше.
        Морис Эльвира Дороти рода Софьи, герцог Лабелин вошел в лоджию, замер и огляделся по сторонам, будто видел это место впервые. Обежав глазами все завитки цветочных орнаментов, все медальоны с мистическими духами и древними зверебогами, он, наконец, остановил взгляд на Эрвине.
        - Вы не ошиблись, милорд, - насмешливо выронил Ориджин, - это императорская Малая Чайная. Место важных и скрытных переговоров.
        Лабелин поморщил мясистый нос.
        - Отчего-то я не вижу ее величества.
        - Не владычица, а я желаю побеседовать с вами. Садитесь, милорд. Изволите чаю?
        Лабелин мотнул головой, но сел. Отодвинул чашку. Пронзая его взглядом, Эрвин сделал глоток. Нет, не то…
        - Мы с вами впервые говорим наедине. Не странно ли? Мой лорд-отец учил меня, что между достойными врагами устанавливаются особые отношения. О враге ты думаешь чаще, чем о большинстве друзей. С ним связаны твои планы, твои чувства, устремления. Война сближает, как бы то ни было. Ты можешь сокрушить врага или даже убить - но не имеешь права не уважать его. Каково же было мое удивление, когда вы сбежали из собственной столицы!
        Лабелин ответил язвительным фырканьем.
        - Нет, правда, - продолжил Эрвин, - мне было бы приятно принять вашу капитуляцию. Знаете, как в легендах: генерал разбитого войска выезжает навстречу победителю - одинокий, на белом коне. Бросив шпагу к ногам триумфатора, говорит горько, но твердо, с несломленным достоинством: «Поле ваше, милорд. Я признаю поражение». Они пожимают руки, вместе пьют чашу вина, вместе оплакивают павших. Затем честно, без вывертов, обсуждают условия мира… С таким врагом приятно воевать, согласитесь! Я бы охотно повторил через годик. Но увы: вы сбежали, Лис сбежал, Адриан и вовсе помер. Одна Минерва благородно пришла поговорить.
        - И вы привязали к ней ниточки! - ядовито хохотнул Лабелин. - Довольно паясничать. Чего вы желаете, милорд?
        Эрвин вздохнул и досадливо хлебнул чаю.
        - Окажите мне хоть один знак уважения из тех, какие полагаются победителю. Проводите в ваше хранилище и покажите Предмет.
        - Вздор! - бросил Лабелин.
        - Заметьте: я не требую его в дань, хотя мог бы. Желаю только взглянуть и узнать его историю. Предмет зовется Светлой Сферой.
        Ответом стало молчание. Эрвин усмехнулся:
        - Отчего вы притихли, милорд? Где же новый «вздор» или «чушь»?
        - Я не знаю ни о какой Светлой Сфере.
        - Боюсь, вы лжете. Вы купили ее год назад.
        - Это чушь, и мне нечего вам сказать.
        - Убежден, что есть.
        Морис Лабелин не без труда поднялся из-за стола.
        - Скажу прямо, лорд Ориджин: вам нечем меня напугать. Вы не затеете новую войну. Мой флот в разы сильнее вашего, если снова возьметесь за меч - я буду жечь ваши корабли до тех пор, пока не уничтожу всю вашу торговлю на Восточном море. И вы не причините вреда лично мне - не в столице и не в дни Палаты. Потому оставьте при себе грязные намеки.
        - Говорите, не напугать, милорд? Тем не менее, я попробую. В пыточной камере находится один человек, сейчас мы вместе пойдем взглянуть на него.
        Лабелин хохотнул:
        - А если откажусь - прикажете своему кайру тащить меня? Силенок не хватит.
        - Нет, милорд. Откажетесь - просто уйдете без препятствий. А мой узник скажет все, что знает, не вам, а лордам Палаты. Ступайте, если желаете.
        Эрвин поднял чашку и глотнул. Теперь вышло как надо: высокомерия, насмешки, власти - всего вдосталь.
        Человек в пыточной камере был отъявленным мерзавцем. Но знание сего факта не помогало Эрвину унять тошноту. Это же он, Эрвин, отдал приказ: «Любой ценой узнайте все». До сих пор не мог свыкнуться с тем, что кайры понимают под словами «любой ценой».
        - Почему нет ноги? - выдавил Эрвин.
        - Наша вина, милорд, - ответил кайр Хайдер Лид, судя по голосу, не ощущавший никакой вины. - Мы отработали коленную чашку, рана воспалилась, пришлось отнять ногу.
        Впрочем, соль этого зрелище составляла не отнятая нога, а оставшаяся. И обе руки узника, и лицо. В особенности - рот, зубы… Эрвин отвел глаза. Легче не стало, ведь сохранился запах - моча, кровь, пот, испражнения. Орджу бы. И свежего воздуха. Эрвин глянул на путевского герцога, надеясь узреть его ужас, но Лабелин выражал одну лишь брезгливость.
        - Вам знаком этот человек?
        Лабелин выразительно сплюнул.
        - Подонка зовут Могер Бакли, он предал и хотел ограбить мою леди-дочь. Как бы вы не изувечили его, я скажу: мало.
        - Догадываетесь ли, что он нам поведал?
        - Он - лжец и прохвост.
        - Это верно, милорд, - кивнул дознаватель, - подопытный много врал и несколько раз менял линию лжи. Но последние три дня он дает одинаковые показания. Могу поручиться, что они правдивы.
        - Какие именно показания, кайр?
        Хайдер Лид плеснул водой в лицо Бакли. Когда глаза… один глаз открылся, кайр сделал жест рукой вверх - так собаке командуют: «Голос!» Бакли выдавил по одному слову, перед каждым собираясь с силами:
        - Герцог. Лабелин. Приказал. Мне. Передать. Очи. Подснежникам.
        - Еще, - кайр снова повел рукой.
        - Я. Дал. Салему. Искровые. Самострелы. Потом. Пошел. Шантажировать. Минерву.
        - Повтори, кто приказал?
        - Герцог. Лабелин. Он.
        Движением глаза Бакли указал на путевского лорда.
        - Любопытно, не правда ли? - осведомился Эрвин. Пока все смотрели на Бакли, он украдкой хлебнул змей-травы. Тошнота улеглась.
        - Он лжет! - отрезал Лабелин.
        - Его слова подтвердит и Салем из Саммерсвита, и сама владычица. Палата поверит.
        - И что с того? Вы подняли мятеж против владыки - вам простилось!
        - Я выиграл, в отличие от вас. Но важно другое: вы снабдили искровым оружием мужиков. Дали смердам возможность убивать рыцарей! Такого не простит ни один судья и ни один лорд.
        - Бакли - крысеныш и предатель! Разве я мог доверить ему?
        - Вы и не доверяли. Он сообщил, что ваши люди всюду следили за ним с очевидной целью убить после дела. Он ушел от них только во дворце. Вы пустили Бакли в расход, но с пользой для вас.
        - Я дал Подснежникам только дюжину очей!
        - Дали бы больше, но не смогли. Принц Гектор подтвердит, что ваша дочь пыталась купить у него огромную партию очей. Вы покусились не на меня, милорд, а на само устройство мира: хотели возвысить мужиков с купцами и обесценить военное дворянство. Вы лишитесь и остатков земель, и титула, и денег. Счастье, если умрете на воле, а не на галере.
        Красное лицо Лабелина пошло белыми пятнами.
        - Это была простая провокация, ничего больше!
        - Поверят ли этому судьи - вот вопрос. Проверим? Или расскажете, наконец, о Светлой Сфере?
        - Хочу, чтобы он умер, - очень быстро сказал Лабелин, тыча в узника пухлым пальцем.
        - Вы расскажете все, - объявил Эрвин. - Если сведения будут ценны, я позволю убить Бакли. Протоколы допросов сохраню до момента, когда события подтвердят вашу правдивость.
        - Многовато условий, милорд.
        - А чего вы хотели, тьма сожри? Вы затеяли против меня интригу! Еще и мужицкими руками! Когда выйдете отсюда на своих двоих - оцените несказанную щедрость моего предложения.
        Лабелин помедлил, с неприятным каким-то бульканьем вздохнул. Глянул на кайров - Лида и Сорок Два.
        - Можете говорить при них, - кивнул Эрвин.
        - Я не покупал Светлую Сферу и не сжигал монастырь, - сказал Лабелин.
        - Снова? Что ж…
        - Вы не поняли, - путевец мотнул головой, затряслись щеки. - Я уплатил за нее деньги, но получил подделку.
        - Как - подделку?
        - Фальшивку, тьма сожри! Выглядит как Сфера, но это - дерьмо, работа смертных!
        У Эрвина отпала челюсть. От удивления он только и смог, что повторить:
        - Как - подделку?..
        - Не верите? Подтвердят Хьюго Деррил и моя Магда, и этот…
        Он кивнул в сторону узника. Кайр Лид стукнул себя в грудь:
        - Так точно, милорд. Подопытный говорил про фальшивый Предмет. Я не включил в отчет, ибо то была явная ложь. Как можно подделать святыню?
        Эрвин пронзил взглядом Лабелина. Тот заорал, брызжа слюной:
        - Да фальшивка, тьма сожри! Сами проверьте! Езжайте в Грейс - она там!
        - Хорошо, хорошо, допустим… Я просто не могу понять, милорд: Предметы же сделаны из божественных материалов, каких нет в мире людей. Как же тогда?..
        Путевец фыркнул с глубоким презрением - к себе самому, кажется.
        - Я тоже не понял сначала, потому и купился. А все очень просто: взять несколько малых Предметов и сделать один большой. Малые-то не вносятся в реестры, их пропажу не отследить!
        - Большие Предметы обладают особым свойством - некой божественной способностью…
        - Вот ее и подделали! Настоящая Сфера - там два кольца, одно в другом, и внутреннее крутится бесконечно, без трения. А в фальшивке кольцо стоит на оси и вертится долго, но не вечно. Когда потерял Лабелин, я взял и раскрутил ее, чтоб успокоиться. Смотрел минуту, вторую, третью - и тут она, тварь, остановилась!
        Эрвин помедлил и осмыслил. Хотя за минуту не осмыслишь такое. Фальшивый Предмет!..
        - Прошу вас послать человека в Грейс за Сферой - хочу взглянуть сам.
        - Да уж.
        - Теперь расскажите о монастыре. Вы сожгли его в наказание, распознав подделку?
        - Да нет же! Его спалили прошлым летом, дней через пять после покупки. Я затеял расследование. Нашлись несколько свидетелей, сказали: налетчиков была дюжина, а во главе их стоял северянин.
        - Северянин?
        - Уж да! Тогда я послал на следствие втрое больше людей. Не хватало, чтобы северяне в моих землях сжигали храмы! Найти их и в кандалы! Но не нашли. Следов много, а их самих нет.
        - Каковы следы?
        - Этот отряд явился в Южный Путь из Шейланда через озеро. По пути их видели много раз: на Дымной Дали, потом в Солтауне, в Лабелине. В последнем они торчали две недели, потом выехали на пару дней, за которые сожгли монастырь. Потом спешно ускакали в Альмеру. Надо понять это так, что они следили за пройдохой Хармоном, который вез Предмет. Шли по его следам, отставая на день-другой. В Лабелине потеряли его, долго искали, нашли монастырь - Хармон там провел несколько дней. Сожгли, монахов убили - а зря: Сфера-то не там.
        - А где же?
        - Да у Хармона, как не понять! Он, гаденыш, сговорился с монахами! Вместе подделали Сферу, всунули мне, прибыль поделили: деньги монахам, настоящий Предмет - торгашу.
        - Где теперь Хармон?
        - Об этом есть показания подопытного, - ввернул кайр Лид. - Хармон Паула Роджер был найден им в окрестностях Лаэма, в Шиммери.
        - Но оттуда сбежал, - буркнул Лабелин. - Ушел у Магды из-под носа.
        - А что еще скажете про отряд налетчиков?
        - Скажу, что Айден Альмера был редкий негодяй. Я ему запрос: «Изловите преступников в Альмере», он мне в ответ: «Преступления против Церкви - вопрос Церкви. Дело взял под контроль приарх Галлард». С тех пор - ничего.
        От обилия сведений Эрвину перехватило дух. Даже неловко было спрашивать еще - казалось, куда уж больше! Однако он спросил:
        - Этот северянин во главе отряда… Что о нем узнали? Он был кайром? Как звался?
        - Плаща не носил и имя никому не называл. При свидетелях бандиты звали его только по кличке.
        - И что за кличка?
        - Да пустое слово! Любого северянина так назовешь. Лед.
        Эрвин забыл дышать. Отвернулся, поморгал, стукнул себя в грудь. Фух…
        - Я вас удовлетворил, милорд? - зло спросил Лабелин. - Сыт по горло этим местом и этой мразью.
        Он кивнул в сторону Бакли, и на сей раз Эрвин поймал выражение узника: страх. Животный, неразумный страх смерти, вопреки всему и сильнее всего. Ничего не осталось - а страх жив.
        Мерзость, - подумал Эрвин и кивнул Лабелину:
        - Милорд, я доволен нашей беседой. Сделайте что хотите.
        Эрвин ждал, что путевец попросит одного из кайров. Однако тот взял длинный нож со стола, приставил к груди Бакли, неторопливо выверил точку - и нажал. Страх застыл, впечатанный в черты лица трупа. Лабелин отер руки тряпицей, кивнул Эрвину и вышел прочь.
        - Какие будут приказы? - спросил Сорок Два.
        - Дайте мне минуту…
        Эрвин вышел из камеры, остановился в коридоре, с головою нырнул в мысли.
        Лед. Тот самый Лед, которого упоминал Ворон. Офицер Пауля.
        Бригада шла по следам Хармона-торговца, чтобы отнять Сферу.
        Но, спалив монастырь, Лед как будто удовлетворился. Не стал рыскать по Южному Пути, не подался в Шиммери вслед за Хармоном, а ушел в Альмеру. Почему?
        Одна догадка, одно допущение даст ответ.
        Допустим, фальшивок было две.
        Тому нет доказательств, но это возможно и даже логично: если делать копию - отчего не сделать пару?
        А дальше…
        Боги, как же красиво!
        Кукловод хотел собрать Абсолют, чтобы стать бессмертным. В состав Абсолюта входила Светлая Сфера.
        Он послал отряд в Уэймар, чтобы так или иначе добыть ее. Но незадолго до этого граф Виттор отдал Сферу на продажу купцу Хармону.
        Отряд под командованьем Льда пошел следами торговца. Почти настиг его в Лабелине, но потерял: Хармон скрылся в монастыре. Лед лихорадочно искал торговца, а тот вкупе с монахами в это время изготовил две фальшивки. Одну оставил монахам, вторую продал Лабелину, а сам сбежал с подлинной Сферой.
        Лед, наконец, нашел монастырь и, свирепый от промедления, сжег его дотла. Нашел в руинах фальшивую Сферу, принял за подлинную и отнес Кукловоду в Альмеру.
        В Альмеру. Предметы Династии тоже пропали в Альмере.
        Получив Сферу, довольный Кукловод запустил финальную часть плана: атаковал Эвергард. Альмера легла под пяту Галларда. Адриан - возможно, по наущению того же Галларда, либо ослепленный властолюбием - объявил себя хозяином Перстов и всемирным диктатором. Началась Северная Вспышка.
        По плану Кукловода, мятеж северян должен был привести к падению столицы. Кукловод не мог быть в этом абсолютно уверен. Но Галлард Альмера мог в любой день вмешаться в события: отрезать армию владыки, едва она покинет столицу; оказать помощь мятежнику - мне.
        Галлард даже мог убить Адриана, когда тот проезжал его земли.
        Галлард, возможно, и убил его! Пока неясно, как. Но шут провел ночь во дворце приарха - а следующей ночью нанес удар.
        Столица пала, предсказуемые гвардейцы ожидаемо вывезли Предметы Династии. Бригада Льда, теперь усиленная отрядом Пауля, ограбила поезд и унесла Предметы.
        Снова-таки в Альмеру.
        Кукловод собрал Абсолют - но не стал бессмертным. Не сработало. Вообразим его бешенство! Сфера - фальшивая!
        Лед сообщил, что Сферу возили на продажу Хармон-торговец и его охранник - Джоакин. Куда делся Хармон, Кукловод не имел понятия. Но вот Джоакин Ив Ханна - этот парень имел неосторожность показаться в Альмере в обществе леди Аланис. Приарх Галлард отлично знал его имя.
        И Знахарка шепнула Аланис на ухо что-то вроде: «Отдай Джоакина - получишь красоту».
        Аланис колебалась: во-первых, не знала точно, где теперь Джоакин; во-вторых, хранила еще остатки нежности-верности ко мне. Но Аланис - подруга Ионы. Из простой переписки с нею она могла узнать, как и я, что Джоакин сейчас в Уэймаре. Тогда Аланис накинулась на меня - по сути, для испытания: дай мне, Эрвин, желанную власть, или… Я не дал, она переметнулась к Кукловоду.
        Села в поезд до Оруэлла, провела там пару часов и вернулась. Почему Оруэлл, а не Алеридан? Потому, что визит в Алеридан вызовет слишком много подозрений, а в Оруэлле имеется волна. Волна есть и в столице, но здесь она подконтрольна мне.
        Итак, теперь Кукловод знает, где Джоакин, а Джоакин, возможно, знает, где Сфера.
        Что знаю я?
        Имелось пятеро подозреваемых: Галлард, Виттор, Генри Фарвей, пророк с королевой.
        Виттор отпал: Кукловод не стал бы продавать Светлую Сферу. Собственно, на него я и не ставил.
        Франциск-Илиан отпал: он уж как-нибудь нашел бы Хармона со Сферой в своей собственной столице!
        Леди-во-Тьме и Фарвей не получили оправдания, но и новых улик против них нет.
        А вот Галлард…
        Галлард. Галлард!
        Одно лишь сомнение: Аланис сговорилась с ним. Неужели простила ему убийство отца и украденное герцогство?
        - Сорок Два, - позвал Эрвин. - Слушайте приказ. Передайте принцу Гектору: я готов оказать ему военную помощь, когда понадобится. Взамен прошу разыскать в Шиммери торговца по имени Хармон Паула Роджер и Предмет под названием Светлая Сфера. Сделать это нужно с наибольшей скрытностью.
        - Так точно, милорд.
        - Слежку за Аланис Альмера предельно усилить, но не ставить ей никаких препятствий. Вероятно, она попытается связаться с Эвергардом - я хочу знать содержание письма.
        - Да, милорд.
        - Генералу Стэтхему и графу Лиллидею: начать разработку плана возможной войны с Альмерой.
        - Милорд, вы забыли: она уже давно ведется.
        - Я имею в виду новый план: с учетом применения противником Перстов Вильгельма.
        - Так точно, милорд.
        - Благодарю за службу, кайр.
        Из допросной камеры вышел Хайдер Лид. Двое греев вынесли в мешке тело Могера Бакли. Кайр Лид обратился к Эрвину:
        - Милорд, приношу извинения, что не включил в отчет слова о фальшивом Предмете. Бакли исключительно много врал, я не смел беспокоить вас всею это ложью, а слова о фальшивке звучали явным враньем.
        - Все в порядке, кайр. Вы отлично послужили мне как в этом деле, так и в предыдущем.
        - Слава Агате, милорд!
        - Один вопрос… Секретарь Итан жив?
        - Конечно, милорд. Как вы велели.
        - Я надеюсь, он… не в таком состоянии, как Бакли?
        - Не извольте беспокоиться. Он не проявил и трети той изворотливости, как этот крысеныш, потому сохранился почти в полном здоровье. Никакого непоправимого ущерба не понес.
        - Наблюдение лекарей организовано?
        - Так точно, милорд.
        - Надежных лекарей, не склонных к болтовне?
        - Милорд, может ли быть иначе?
        * * *
        Владычица Минерва вновь ждала его в стратемной комнате. На столике был приготовлен и кофе, и сладости, и чашечка, которую Мими наполнила своею рукой.
        - Милорд, мы не виделись несколько дней… кроме как в Палате. Сознаюсь: это объясняется моим стыдом. Я не смела показаться вам на глаза после того… случая.
        Он ответил поклоном:
        - Миледи, лучшее что можно сделать с тем случаем - предать его забвению.
        - Я не хочу забыть ваше участие. Вы обошлись со мною… в высшей степени благородно. С вашей помощью мой позор обратился моим успехом. Я прочла в «Голосе Короны» все эти лестные слова в мой адрес… Пытаюсь сказать, милорд: вы поступили как настоящий друг.
        Эрвин улыбнулся:
        - Надеюсь, вы ответите мне тою же любезностью, когда я напьюсь на похоронах Кукловода.
        У Минервы загорелись глаза:
        - Верно, теперь о Кукловоде! Отчего-то лорды медлили с подачею сведений, но сегодня, наконец, все собрано. Взгляните сюда!
        Стол для стратем был густо усыпан листами бумаги. Дюжина крупных лежали по периметру, на них изображались гербы Великих Домов (с тою точностью, с какой их передала рука Мими). Множество мелких были раскиданы по столу, как снег. На них имелись названия Священных Предметов. Они группировались в линии, ведущие от каждого Великого Дома к другим, как диагонали многоугольника.
        - Я очень надеюсь, милорд, когда-нибудь мы с вами применим этот стол по назначению… А сейчас он пригодится для наших расчетов. Смотрите: я отметила все движения Преметов со времен прошлой переписи. Для наглядности разместила так, чтобы было ясно, кто утратил Предметы, а кто приобрел.
        Эрвин признал изящество схемы. Действительно, было весьма наглядно. Мими продолжила:
        - Всего тридцать девять Предметов за это время поменяли хозяев. Двадцать семь перешли к известным лордам по ясным причинам. Взгляните, они снабжены стрелками и пояснениями. Например, вот некая Третья Птица: дарована герцогом Фарвеем герцогу Литленду в знак соседской дружбы при подписании торгового соглашения. Видите стрелочку с пометкой Л?.. Или вот Благоволение… простите, Благословение: передано Элиасом Нортвудом в дар Церкви, по случаю выздоровления его сына Хораса от тяжкой болезни. Предметов такого рода - двадцать семь. Я полагаю, мы можем списать их со счетов.
        - Отчего же?
        - Нынешние хозяева этих Предметов не скрывают их. Они ясно заявили, что владет ими. Когда мои люди явятся для проверки, эти Предметы будут честно предъявлены. Вряд ли они входят в состав Абсолюта.
        - Положим, вы правы. И что остается?
        - Двенадцать Предметов исчезли в неизвестном направлении. Их прошлые хозяева не сообщили, куда они делись. Оказывается, владелец утраченного Предмета имеет право не объяснять причин, а только сказать: утрачен. Итак, утрачены двенадцать штук. Я полагаю, именно из них и состоит Абсолют!
        Эрвин отчаянно старался изображать интерес. Он-то уже точно знал, какой Предмет ищет Кукловод: Светлую Сферу. Но пока не собирался делиться этим с Минервой.
        - Потрясающе! Очень любопытно! И что это за Предметы?!
        Сияя от гордости, Мими положила перед Эрвином список. Двенадцать названий, каждое снабжено крохотным рисуночком.
        - Я изобразила так, как сумела… Простите, никогда не обучалась художеству, зато мастерски умею обращаться с книгами.
        Она указала на несколько томов реестра с закладками между страниц. Закладки отмечали описания этих двенадцати Предметов - и иллюстрации к ним.
        Изо всех сил сгорая от любопытства, Эрвин просмотрел и список, и рисунки. Он не встретил ни одного знакомого названия. Не заметил и сходства между Предметами в списке.
        - Простите, миледи… Я не вижу никакой системы.
        Мими скорчила грустную рожицу.
        - Боюсь, я тоже… Но по мере своих сил я постаралась упорядочить. Если б вы знали, милорд, как люблю упорядочивать! В моей детской все куклы строились по росту, а украшения сортировались по цветам. Мечтаю упорядочить хоть что-нибудь тут, в Фаунтерре. Пока не слишком удается…
        Она подняла очередной листок.
        - Итак, среди двенадцати Предметов, исчезнувших неизвестно куда, мы имеем: три Предмета, надеваемых на руки, три - на голову, один поясной ремень, и пять таких, что вовсе не могут быть надеты. По цвету: два прозрачных, три белых, шесть металлических (один оттенка золота, пять - оттенков серебра и стали), еще один - зеленый. По форме: четыре кольцевидных, два сферических, один треугольный, один продолговатый, четыре сложной формы. По количеству деталей, из которых состоит Предмет…
        Эрвин внимательно выслушал все результаты подсчетов, которые так добросовестно произвела Минерва. В какой-то момент он ощутил желание похвалить ее и погладить по волосам, чуть позже - желание сказать: «Да хватит уже, я все понял!» Действительно, суть была ясна: никакой системы в двенадцати Предметах. Это не части одного костюма, не шестеренки одного двигателя, не кости одного скелета и не лепестки одного цветка.
        - Боюсь, миледи, это ничего нам не дает.
        - И я боюсь того же, милорд, - признала Мими и печально хлебнула кофе.
        Эрвин не уставал радоваться, что она не спрашивает не только о Светлой Сфере, но даже о перехвате лордских писем! Мими безнадежно отстала от него!
        - Возможно, - горестно сказал Эрвин, - если б мы знали действие этих Предметов, то сразу бы поняли, по какому принципу они собраны…
        - Конечно. Это совершенно очевидно. Но нельзя понять действие Предметов, пока они молчат! А заговорят они только в руках Кукловода…
        - Какая печаль… Неужели вся перепись затеяна напрасно? Не зная системы, мы не вычислим, какого Предмета не хватает! Что же теперь делать, миледи? Есть ли у вас идеи?
        - Ох, милорд… Будь у меня хоть одна блестящая идея, я, конечно, поделилась бы ею, чтобы вызвать ваш восторг. Но увы, нкаких шансов впечатлить вас… Прошу, подумайте! Должна быть какая-то связь между ними! Я ее не вижу, но вы…
        Эрвин вздохнул. Было очень поздно и хотелось спать, невзирая на кофе. Но никак нельзя просто взять и уйти. По его равнодушию Мими поймет, что Эрвин уже знает искомый Предмет. А делиться с нею победой - своею личной, заслуженной потом и кровью!.. «Янмэйская охота», - сказал отец. Нет уж, эта охота - моя!
        Значит, нужно изобразить раздумие. Это не сложно, главное - не уснуть. Эрвин наморщил лоб, насупил брови, стал медленно водить пальцем по списку, шевеля губами. Мими взирала на него с трепетной надеждой. По правде, было весьма комично. Но смеяться тоже не стоит, как и спать.
        По прошествии того времени, за которое великий стратег уже должен был бы породить хоть одну идею, Эрвин сказал:
        - Миледи, а в каких землях исчезли эти Предметы?
        Она перечислила и прибавила с тоскою:
        - Тут тоже нет закономерности. Да и неважно для нас, откуда Предметы исчезли. Важно лишь то, куда они делись. Конечно, мы пошлем агентов во все эти земли искать следов пропажи. Но Кукловод, при его осторожности, вряд ли оставил следы…
        Эрвин изобразил еще один мыслительный рывок.
        - А в каких Дарах эти Предметы получены?
        Мими прикусила губку.
        - Хм… Этого я не учла… Сейчас, милорд, сейчас…
        Шурша страницами реестров, она стала помечать на списке, подле каждого названия, номера Даров. Второй Дар, девятый, одиннадцатый, третий, шестой, первый… Когда она окончила дело, оба потрясенно воззрились на результат.
        Номера Даров не повторялись.
        - Миледи, вы видите?!
        - В Абсолют входит по одному Предмету из двенадцати Даров… Что это значит?
        Тогда Эрвин ощутил прилив вдохновения. Скоро он уйдет спать! Какое счастье!
        - Миледи, сколько всего было Даров?
        - Восемнадцать.
        - Но Дар в Запределье - явно проклятый, его не будем брать в учет.
        - Тогда - семнадцать.
        - И это - число Ульяны! Число фатума, число вечности. Можно ли допустить, что в Абсолюте было ровно семнадцать Предметов?
        - Пожалуй… Инжи не успел сосчитать Предметы на схеме, но они вместились на кусок кожи с предплечья. Значит, их было от десяти до двадцати.
        - Семнадцать, миледи! Ровно семнадцать! По одному от каждого Дара!
        - Но пропала только дюжина Предметов… Плюс тот, который еще не достался Кукловоду, - будет тринадцать.
        - Миледи, вы совсем забыли: несколько Предметов Кукловод получил из достояния Династии. Кроме той дюжины, что он украл, выманил, выкупил у лордов, еще четыре достались ему при ограблении поезда. Итого - шестнадцать, а одного не хватает!
        - Милорд, догадка выглядит весомой, но я еще сомневаюсь…
        Эрвин схватил ее за плечи.
        - Как можно сомневаться?! Вдумайтесь, оцените масштаб событий! Миледи, теперь я вижу: только так и возможно, никак иначе! В каждом Даре боги слали по одному особенному Предмету! Один Предмет каждого Дара - часть великой мозаики, растянутой на века. Семнадцать столетий, семнадцать Даров, семнадцать Предметов, слагающих Абсолют - ключ к счастью для всего человечества! Если бы мы, смертные, за все это время научились жить в мире, работать сообща, делиться знаниями и открытиями, то вместе мы раскрыли бы секрет и общими силами собрали Абсолют!
        - Святые боги!..
        - Но мы полны злобы и недоверия, мы не смогли объединить частицы мозаики и сделать великое открытие. Лишь Темный Идо послал ключ в проклятом восемнадцатом Даре, чтобы отдать общее богатство одному мерзавцу и злодею. Так Кукловод и завладел тем, что предназначалось всему народу Полариса! Миледи, мы с вами можем не просто наказать преступника. Мы можем завершить великий план богов, длящийся всю историю человечества!
        Эрвин знал, что в этот миг он неотразим. Так же сияли его глаза, когда он звал кайров в бой против Адриана. И сама идея действительно была великолепна. Портит ли величие мысли тот факт, что все это прилумано с целью скорей пойти поспать?..
        Мими выдохнула, не в силах скрыть восторг:
        - Милорд, это потрясающе!
        Тогда она поцеловала его. Быстро, с детской стыдливостью, но и с вызовом.
        Отскочила, изменилась в лице, хлебнула кофе, чтобы собраться воедино. Как давеча Менсон, надевая колпак…
        Сказала очень серьезно, будто начисто забыв свою проделку:
        - Однако, милорд, как это поможет нам? В Абсолюте есть Предметы из двенадцати Даров. А еще из шести… простите, пяти - их в списке нет.
        Она поднесла листок к глазам и стала изучать его с излишней внимательностью, стараясь отвлечь саму себя:
        - Так, недостает Даров номер… шесть, нет, пять. Четыре. Восемь. Тринадцать, семндацать и еще… какой же? Да, пятнадцатый! Вот, я выпишу их на другом листке: четыре, восемь, тринадцать, пятнадцать, семнадцать. Видите, милорд, я выписала? Смотрите внимательно!
        Эрвин поцеловал ее. Далеко не так невинно, как она.
        Минерва поддалась ему - на два или три вдоха.
        Потом оттолкнула и ткнула пальцем в листок:
        - Милорд, мы с вами ловим Кукловода. Только это объединяет нас, и ничто другое. Для всего остального у вас есть Аланис и Нексия Флейм, так что уж извольте - смотрите внимательно!
        - Конечно, миледи. Я - воплощенное внимание.
        - Лучше зовите меня моим величеством. Это «миледи» подталкивает вас к непотребным мыслям.
        - Ваше величество, я не допущу больше ни единой непотребной мысли. Хотя, по правде, теперь это будет крайне сложно.
        - Предметы, милорд! Не хватает Предметов из пяти Даров! Но вы полагаете, что четыре из них Кукловод все-таки нашел среди похищенных у Династии. На самом деле, недостает одного - из какого Дара, а?
        - Я не знаю, миледи… То есть, ваше величество. Но это сужает поиск, согласитесь. Нужен Предмет, который Кукловод хотел найти в поезде, но его там не было. Причем это Предмет относится к одному из Даров номер четыре, восемь, тринадцать, пятнадцать и семнадцать. Изучив список Предметов, которые числились во владении Династии, можно выбрать из них Предметы названных Даров, а потом разобраться, были они в поезде или нет.
        - И кто возьмет на себя этот нелегкий труд? Снова я?!
        - Ваше величество сами заметили: моего внимания требуют Аланис Альмера и Нексия Флейм, а вы очень любите упорядочивать. Доставьте себе удовольствие: рассортируйте Предметы Династии по Дарам и выберите те, что могут интересовать Кукловода.
        - Я… Милорд, я… Так и быть, я выполню ваши абсурдные требования! Но только в том случае, если в будущий раз вы пригласите меня к себе и нальете мне кофе, и накормите сладостями.
        Он усмехнулся:
        - Я и сейчас могу накормить ваше величество сладостями. Любым вообразимым способом.
        Мими вспыхнула:
        - Милорд, вы позволяете себе лишнее! Ступайте!
        - Ваше величество хочет, чтобы я ушел?
        - Да. Уйдите немедленно!
        - Как пожелаете, ваше величество.
        Он поклонился и собрался уходить.
        - Нет, постойте… Это слишком грубо. Я не хочу, чтобы вы уходили с обидою. Но и непотребства больше не нужно. Сядьте, я налью вам кофе.
        - Благодарю, ваше величество.
        - Давайте побеседуем о чем-нибудь нейтральном, чтобы отвлечься от… всего этого.
        - С удовольствием. Вы порадовались, когда обогнали Аланис?
        - Милорд, это звучит как-то двусмысленно.
        - Хорошо, давайте поговорим о театре. Не пригласите ли меня в свою ложу?
        - Милорд, я сейчас разозлюсь! Я действительно не имею желания продолжать в таком духе!
        - Что ж, подайте вы пример нейтрального вопроса.
        - Каково ваше мнение о владычице Ингрид?
        - Святые боги! И каким же путем наш поцелуй навеял вам мысли о старой болотнице?! Я в ужасе!
        - Наш поцелуй, милорд, входит в число тех событий, которые лучше предать забвению.
        - Оба поцелуя?
        - Оба, милорд. Я настаиваю на этом. Они являли собою прискорбную пару ошибок. А теперь, чтобы переключиться, ответьте на мой вопрос. Вспомните старую болотницу и скажите, что думаете!
        - По правде, ваше величество, я ее очень плохо помню. Она была чудовищно старше меня, идовски язвительна и до неприличия умна. Я ее боялся и избегал, как только мог. А вот Аланис восхищается ею. Если желаете узнать многое об Ингрид, спросите леди Аланис.
        - Благодарю, милорд.
        - Почему вы спросили?
        - Леди-во-Тьме упоминала Ингрид с большим уважением. Захотелось узнать ваше мнение.
        - Простите, но оно отсутствует.
        - Я уже заметила. Как и то, что вы хотите спать, несмотря на обе наши ошибки. Ступайте же, милорд.
        - Миледи, я хотел спать до наших ошибок, а потом сонливость как рукой сняло.
        - Ступайте! И не надейтесь на повторение!
        Эрвин с улыбкою поклонился:
        - Добрых снов вашему величеству.
        И добавил:
        - Я очень благодарен вам за суд в Палате лордов. Это была поистине прекрасная идея.
        - Вы полагаете? Честно?
        - Да, ваше величество. Этот суд…
        …решит мою проблему, - подумал Эрвин, а сказал:
        - …докажет вашу мудрость и справедливость.
        - Разве я мудра и справедлива?.. - с неожиданной усталостью вздохнула Минерва. - Ступайте, милорд. Не утруждайте себя лестью, когда хотите спать. Это слишком мучительно.
        И Эрвин ушел, неся в уме две мысли.
        Первая: губы Ионы все же были слаще губ Минервы.
        Вторая: любопытно, а Светлая Сфера подходит под мою теорию? Вот забавно, если она была, скажем, в семнадцатом Даре! Но даже тогда Мими ее не найдет.
        Северная птица - 3
        17 -20 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        Два письма прибыли в Уэймар голубиною почтой и ранили душевный покой Ионы, как две стрелы, всаженные в сочленение доспеха.
        Первое гласило:
        «Милая сестра, благодарю тебя, и еще, и еще. Ни о чем не волнуйся, все сохраню в тайне. Как я понял, Дж. Ив сейчас в Уэймаре. Задержи его, может быть полезен. Выведай, знает ли он, где теперь Хармон. Э».
        То была крохотная, легко выполнимая просьба: один приказ кайрам - и сделано. Но Эрвин не знал того, что знала Иона. Джоакин терпеть не мог агатовцев, и в особенности - лично ее, Северную Принцессу. Она поклялась ему, что отпустит на свободу, едва он ответит на все вопросы. Джоакин ответил и был отпущен, и, очевидно, не питает никакого желания вернуться. Кайрам придется привести его в замок силой, а значит, отдав приказ, Иона грубо нарушит свою клятву.
        Но могла ли она не выполнить просьбу? В прошлом письме она созналась брату, что вместе с мужем совершила позорную продажу Предмета - и не получила ни слова порицания. Эрвин имел причины презирать ее - но вместо этого, наоборот, поддержал и утешил. «Милая сестра, ни о чем не волнуйся…» А затем просил о сущей мелочи, не требующей никаких усилий. Как откажешь?
        Иона вызвала Сеймура:
        - Кайр, нужно разыскать в городе Джоакина Ив Ханну, если он еще здесь. Найдя его, уговорите прийти ко мне.
        Сеймур повел бровью в недоумении, Иона бросила быстрый взгляд на письмо. Сеймур понял, что получил приказ от самого герцога.
        - Будет сделано, миледи.
        - Возможно, вы не найдете его. Прошло уже дней десять, и Джоакин мог покинуть город. В таком случае не усердствуйте излишне. Если уехал - не беда.
        На это Иона уповала больше всего, ведь тогда ей не придется ни нарушать клятву, ни лгать брату.
        - Так точно, миледи.
        - А если он все же в городе, задержите его с предельной осторожностью. Джоакину нельзя причинять никакого вреда. Понятно ли это?
        - Вполне, миледи.
        Он удалился. Иона помолилась Агате за лучшее и безвредное завершение дела - а именно, за то, чтобы Сеймур не нашел Джоакина. Затем она открыла второе письмо.
        «Миледи, позвольте дать совет и попросить об одолжении. Некогда я спрашивал об узнике. Мой интерес получил новые основания, и я вынужден вновь просить: раскройте тайну узника, поделитесь со мною. И примите совет: не читайте лично никаких писем! Велите вассалам читать вслух, сами не касайтесь бумаги. О. Давид».
        Сердце Ионы жарко забилось. Она с жадностью перечла письмо во второй и третий раз. Святые боги, за всю жизнь Иона не встречала такого средоточия тайн на крохотном клочке бумаги!
        Отец Давид - простой священник, не аббат или епископ, - писал лично ей, графине, дочери герцога. Он высказывал просьбу такими словами, будто имел полное право не бояться отказа. Одно это уже составляло загадку. Иона часто беседовала с Давидом во дворце, наслаждаясь его умом, - но неужели это дает ему право просить так настойчиво? Просить о том, о чем уже спрашивал и получил в ответ все, что Иона могла дать. Неужели он надеется, что она проведет целое расследование пропажи узника Уэймора?!
        Затем, само содержание просьбы. Тьма, зачем священнику просить именно об этом? Проницательный Давид, конечно, заметил симпатию и уважение Ионы. Он мог выпросить нечто полезное для Церкви: денежную помощь на иконы и скульптуры, ремонт какого-либо храма, приют для паломников или нищих. Вне сомнений, она ответила бы согласием. Так зачем тратить возможность на такую странную просьбу? Что проку Церкви от этого узника, чья слава - плод обычных суеверий?
        И наконец, его предупреждение. «Не читайте лично, не касайтесь бумаги…» Неужели Давид считает, что Иону хотят отравить?! Да, совсем недавно случилась эта жуткая история в поезде, сама Леди-во-Тьме стала жертвою яда. Но между болотницей и Ионой нет никакой видимой связи, а от Фаунтерры до Шейланда - сотни миль. С чего Давид взял, что теперь отравитель покусится на Иону? И какой странный совет: «Велите вассалам читать вслух». Если бумага ядовита, то это - верный способ погубить вассала! Правильное решение - носить перчатки, а не травить собственных слуг.
        Загадки воспламенили Иону, разбудили давнюю, детскую жажду приключений. Тем более сейчас, когда жизнь Ионы заполнена сытою скукой, можно ли пройти мимо такой забавы? Ответить отказом - значит, совершить преступление против собственной души!
        Сеймур уже умчался разыскивать Джоакина. Иона вызвала кайра Ирвинга, своего второго помощника, и отдала несколько приказов. Первое: отныне всю ее почту будут вскрывать кайры Сеймур или Ирвинг, при этом обязательно надев перчатки.
        - Есть причины опасаться яда?! - встревожился Ирвинг. - Миледи, не нужны ли дополнительные меры безопасности? Можем назначить человека, чтобы пробовал ваше питье и пищу.
        - Это излишне. Меня предупредили об угрозе от письма. Очевидно, мой недруг находится далеко отсюда.
        - Тем не менее, миледи, лучше внимательно следить за кухней и за подачей блюд.
        - Хорошо, кайр, устройте это. Но главное - письма. Вскрывайте их только в перчатках и читайте мне вслух.
        - Зачем, миледи?
        - Чтобы я сама видела перчатки на ваших руках. Я волнуюсь за вас.
        Но главная причина была в ином. Иона с детства знала: чтобы раскрыть загадку, нужно дословно следовать ее тексту. Упустишь хоть букву - проглядишь разгадку. Отец Давид просил читать вслух - нужно так и сделать, иначе не раскроешь тайны.
        - Не извольте беспокоиться, будет сделано. Что-нибудь еще, миледи?
        - Запишите и отнесите на голубятню мой ответ: «Святой отец, я рада вас слышать. Сделаю все, что в моих силах. Буду рада новым подсказкам. И.С.Д.»
        - Куда отправить, миледи?
        - Конечно, туда, откуда прибыла птица.
        - Мы этого не знаем. На лапке не было адресного кольца.
        - Письмо принес не окольцованный голубь?!
        - Да, миледи.
        Четвертая загадка! Как Давид надеялся получить ответ, не дав обратного адреса?..
        - Отправьте в Фаунтерру, во дворец, - сказала Иона, почти не надеясь на успех. Птица с императорской голубятни точно была бы окольцована. Чтобы правильно отправить письмо, нужно разгадать загадку и понять верный адрес. Чертовски интересно!
        - Так точно, миледи.
        - И последнее…
        Она помедлила. Узнать об узнике Уэймара? Начать расследование?.. Это может расстроить мужа - он вновь ощутит недоверие к себе. Лекарь Голуэрс допустил, что именно узник напугал и свел с ума Мартина. Интерес Ионы к узнику означает, что она не приняла это на веру. И, сказать правду, ее действительно интересовало, чем же простой заключенный мог так напугать лорда!
        Но дело не только в Мартине. Дело и в Минерве, которая тоже занималась узником, и, конечно, в загадочном письме Давида. Корона и Церковь жаждут сведений об узнике Уэймара - Великий Дом Ориджин не может стоять в стороне.
        - И последнее: сопроводите меня в темницу.
        * * *
        Любопытное дело: в Уэймарской темнице практически не было тюремщиков. За общий порядок в подземелье отвечал похоронных дел мастер Сайрус. Помогали ему двое парней - один стряпал для заключенных, другой разносил стряпню и убирал в караулках. Имелся также палач-экзекутор, но он появлялся в замке лишь по вызову, то есть - изредка. А регулярную охрану узников осуществляли обычные солдаты из гарнизона замка, причем сменяясь согласно очереди дежурств. На взгляд леди Ионы, то было довольно странно.
        Мрачная романтика подземелий с детства привлекала Иону. Она нередко бывала в темницах Первой Зимы и хорошо изучила тамошние порядки. Ни кайры, ни даже греи никогда не стерегли узников - на то имелся ряд причин. Воины считали это дело унизительным. Их понятия о чести создавали риск: в темницах попадались и женщины, и юноши, и старики; благородство могло толкнуть дежурного кайра на глупость. Чередование вахтенных солдат - тоже опасность: попадись среди всех многочисленных дежурных хоть один падкий на деньги… Гораздо надежней (хотя и дороже) - содержать отдельную бригаду тюремщиков, которая занималась бы только узниками, и ничем иным.
        Виттор решил сэкономить, - поняла Иона. Из бережливости разогнал тюремщиков, заменив их регулярными солдатами. Тем лучше для Ионы: легче будет узнать о знаменитом узнике. Если вахты постоянно чередуются, то, значит, все старые солдаты гарнизона в свое время стерегли эту мрачную личность. Кто-нибудь да расскажет что-то ценное.
        Леди Иона поручила опрос Ирвингу. Тот справедливо рассудил, что простые солдаты побоятся откровенничать с офицером кайров, и перепоручил дело нескольким греям из числа самых болтливых и добродушных, потому располагающих к себе. Греи пропустили молодняк и принялись расспрашивать тех солдат графа Виттора, кто служил в гарнизоне больше четырех лет. Дело пошло как по маслу. Чтоб развязались языки шейландских воинов, хватало кружки эля, а то и просто северной военной байки. «Да что ты говоришь - у вас в Ориджине! У нас и покруче бывало. Вот послушай: сидел в темнице один узник…» Каждый второй ветеран гарнизона охоч был поболтать про идова слугу, а каждый первый если и молчал, то лишь от суеверия: не поминай Темного Идо - беду накличешь. Случалось даже такое: кого-нибудь пропускали в опросе, но он сам подсаживался к северянам и заводил: «Вы про чертова узника любопытствуете? Так вам никто не расскажет верней, чем я. Поставьте кружку - такое услышите!»
        Но радость Ионы была преждевременной. Все россказни ветеранов оказались до смешного противоречивы. Узник сбежал при старом графе - нет, уже при молодом. Стену выломал голыми руками - нет, прочел заклинание, и стена рухнула. Вышел из замка через главные ворота, ставши невидимым, - нет, прошел прямо сквозь толщу земли и вынырнул далече за городом. Был тот узник старым дворянином - нет, молодым мужиком - да нет, говорят вам, то была девица! А корень всех противоречий оказался прост: никто из ветеранов лично не видал узника. Никто, ни один! Все знали о нем только понаслышке, да не из первых рук.
        Кое-в-чем, правда, рассказы сходились. Посадили узника в темницу еще при старом графе, спустя год после Дара. Сбежал он в шестьдесят девятом году (не зря девятка - дурное число). Или до смерти графа, или после - неясно, но точно в шестьдесят девятом. Камера узника была замурована камнем, однако он разрушил стену. Выйдя в коридор, убил двоих стражников, а затем исчез. Да, исчез. Кроме тех двоих, никто его в замке больше не видел.
        Эти сведения отнюдь не утолили, а лишь разожгли любопытство Ионы. Она знала о секретном лазе из подземелья, потому понимала путь побега. Но как он выломал стену из камеры, как убил стражников? Голыми руками? После двенадцати лет в темнице он был, поди, слабее кошки! Оружием? Откуда взял? Затем, куда он делся после побега? Графская погоня легко настигла бы узника, ведь граф знал схему тайного хода. Но этого не случилось. И почему столь разноречивы все показания? Да, последние свидетели убиты, но до них другие дежурные должны были стоять на страже. Отчего ж никто ничего не знает точно?
        - Я вижу еще одну странность, - отметил кайр Ирвинг. - Он убил двоих при побеге. Но что там делали два стражника? Они дежурят в караулке у выхода, а камера того узника - в самом глубоком и дальнем коридоре.
        - Возможно, принесли пищу?
        - А зачем ему бежать как раз во время кормежки? Правильно исчезнуть уже после нее - тогда долго не хватятся.
        - Быть может, прибежали на звук, когда узник выломал стену?
        - Возможно, миледи, - ответил Ирвинг с явным сомнением.
        В секретере леди Ионы с прошлой осени хранилась пачка листов, исписанных аккуратным девичьим почерком, - дневник Минервы Стагфорт. На пару с Ирвингом леди Иона внимательно перечла листы, посвященные визиту в подземелье. Минерва узнала ровно то же, что теперь было известно Ионе: разрушенная стена, убийство голыми руками, бегство через тайный ход. Еще какая-то дверь, отделяющая камеру от некоего коридора…
        - Миледи, - сказал Ирвинг, - ее величество весьма смутно описала взаимное расположение объектов. Позвольте мне самому провести разведку в темнице.
        - Я пойду с вами, кайр.
        Иона дождалась, пока Виттор уедет в управление банка. Тогда отперла его кабинет и вместе с Ирвингом спустилась в подземелье по секретной лестнице. Открыв потайную дверь, они попали как раз в ту часть темницы, где содержался узник. Едва ступив на грунтовый пол темницы, Иона содрогнулась всем телом.
        Было темно и сыро. Но в любом подземелье так; ни тьма, ни сырость не стоят упоминания. Пахло плесенью и влажным грунтом - но в какой темнице пахнет иначе? Потолок, казалось, давил на макушку. Тоже невелика невидаль: в Первой Зиме Иона встречала каменные мешки, рассчитанные на лежачего пленника; встречала даже такие, в какие она - девушка - помещалась с трудом. А здесь - коридор; пригнув голову, можно шагать…
        - Мне стало не по себе, - призналась Иона.
        - Позвольте, я выведу вас.
        - Не тревожьтесь, вытерплю. Но это странная темница, здесь есть нечто особенное… скверное.
        Ирвинг осветил коридор. Увидел вбитый в стену крюк, повесил фонарь. Усмехнулся, снял фонарь, подналег всем телом - и выдернул крюк из стены. Обратный конец его, естественно, был заострен.
        - Загадка с оружием решена, миледи. Никаких голых рук.
        Иона не была столь уверена. Она взяла у Ирвинга фонарь и прошла вдоль коридора - в одну, в другую сторону. Коридор имел пять ярдов в длину. Справа он кончался тупиком - точнее, замаскированным входом в туннель, ведущий к логову Мартина. Слева упирался в железную дверь, непонятно зачем установленную. Как и писала Минерва, на двери имелся засов, с помощью которого можно отгородиться от всей остальной темницы. За шаг до двери в левой стене коридора зияла черная дыра - бывшая камера идова узника. Мороз пошел по спине, Иона с трудом заставила себя заглянуть туда. Из дыры шел противоестественный холод - тот самый, от которого Иона дрожала всем телом.
        В свете фонаря предстала камера: угрюмая нора с каменными стенами и грунтовым полом. Лежанкой служила земляная ступень вдоль стены, отхожим местом - яма в глубине камеры. Больше ничего тут не было, лишь груда камней от передней, разрушенной стены. Иона видела подобные норы и с живыми узниками, и со скелетами. Здесь же не было, в сущности, ничего устрашающего: пустая нора, да и только. Но Иона дрожала все сильнее, фонарь плясал в руке, свет шарахался по стенам.
        - Позвольте, миледи.
        Кайр отнял фонарь. Вступив в камеру, внимательно осмотрел лежанку и пол, заглянул в отхожую яму.
        - Здесь действительно был узник, притом давненько.
        Ионе казалось: узник был здесь минуту назад. Обернись - увидишь его за собою. Она сделала шаг назад, вжалась спиной в безопасную стену.
        Ирвинг поднял несколько камней, оценил их размер, поднес близко к фонарю. Затем сложил полдюжины камней один к другому, стараясь, чтобы они идеально совпали. С исключительным вниманием осмотрел обращенные в камеру грани.
        - Странное дело, миледи: вся стена разрушена до основания, можно свободно войти и выйти. Если пленник ломал стену голыми руками, почему не выцарапал только четыре камня? Этого хватит, чтобы вылезти. Кроме того, на камнях нет следов крови. Хоть бей их, хоть ногтями царапай - останется кровь. А ее нет.
        Иона не сумела говорить ровно:
        - Ч-чем это об-бъяснить? Стену ломали м-магией?
        - Либо чем-то тяжелым, миледи. Если узник сумел извлечь один камень, то мог им выбить остальные. Но не понимаю, зачем крушить всю стену, а не пробить узкий лаз. И еще одно…
        Ирвинг подошел к железной двери - той, что перегораживала коридор. Закрыл ее, задвинул засов. Ударил плечом что было силы - обшитые железом доски даже не пошатнулись.
        - Отличная крепкая дверь.
        Иона не поняла, на что намекал воин. Она мучительно хотела выйти, но стыдилась своего малодушия.
        - А теперь проверим кое-что, - сказал Ирвинг, поднял большой камень и размаху бросил на груду.
        Громкий, но глухой звук угас в сырой темени норы. Воин вновь поднял камень - и швырнул в железную дверь.
        Тьма холодная! От ржавого грохота Ионе перехватило дух. Она впилась пальцами в ворот платья, силясь ослабить, вдохнуть. То не был страх, а именно - холодная тьма. Ворвалась в легкие и заморозила дыхание.
        Ирвинг, увлеченный своею догадкой, не заметил страданий госпожи. Он распахнул дверь и ждал, вглядываясь в темень коридора. На отдалении послышались шаги, мелькнул отблеск огня - лишь тогда Ионе стало чуть легче.
        - Видите, миледи, - усмехнулся Ирвинг.
        Показался солдат с факелом, следом за ним - мастер Сайрус. Солдат не выказал ни капли удивления:
        - Здравия желаю, миледи, здравия и вам, кайр. Как вы стали интересоваться узником, так я и ждал: придете поглядеть.
        Похоронный мастер, однако, был бледен. Излишне громкий его голос выдавал только что пережитый испуг.
        - Счастье, что это вы, миледи. А то слышу гвалт и думаю себе: неужто он самый вернулся? Я бы вовсе не шел сюда, но надо ж проверить. Непорядочек же…
        - Я удовлетворила любопытство, - выдавила Иона. - Судари, выйдемте во двор.
        С каждым шагом прочь от камеры ей становилось спокойней. Наверху полуденное солнце ударило в глаза. Иона зажмурилась, подставив лицо лучам. Полной грудью вдохнула свежесть и свет, и весну. Тьма стала медленно таять в ее груди.
        Тем временем кайр приступил к расспросам:
        - Мастер Сайрус, вот с тобой-то мы еще не беседовали. Ты ведь давно служишь в замке, еще со времен старого графа?
        - Как есть, со старого. Только вступил в погребальную гильдию - в том же году и попал на службу к графу. Случилось тогда помереть бургомистровой теще. Градоправитель, знамо, тещу не сильно жаловал, потому денег пожалел, поручил похороны молодому мастеру - мне, то бишь. А на похоронах случился гостем сам граф Шейланд. Как увидал мое творчество, так чуть не прослезился от восторга. Говорит: «До чего же ты все душевненько устроил!» Я отвечаю: «Во всяком деле порядочек должен быть, а в похоронном - перво-наперво». Его милость тогда: «Идем ко мне в замок, гарнизонным похоронщиком служить». Я отвечаю: «Отчего не пойти? С великим удовольствием! Хоронить - милое дело, лишь бы только покойники имелись в достатке». А граф только-только войну окончил, у него по мертвецкой части не наблюдалось дефицита.
        - Будет хвалиться! Скажи лучше: ты видел пресловутого узника?
        Мастер Сайрус осенил себя двукратной спиралью:
        - Защити меня Глория! Кабы я его видел - разве стоял бы перед вами?
        - Как же ты мог его не видеть?
        - Весьма просто, раз уж он не помирал. Если б он благочинно преставился в темничке, то согласно порядочку непременно попал бы в мое ведение. Но этот черт умудрился сбежать живехоньким!
        - Ты не только похоронщик, но и смотритель подземелья. Должен был…
        - Извиняюсь, никоим образом. В должность смотрителя темницы я вступил уже позже, когда прежний смотритель изволил окочуриться. Сия оказия случилась под конец девятого году, этак между Изобильем и Сошествием. Узник раньше убег.
        - А стражников видел, убитых узником?
        Сайрус вновь сотворил священную спираль.
        - Как не увидеть, если они померли! И сквернейшим образом померли, доложу я вам. Жуткое дело, когда покойничек такой вид имеет. Глянешь - душа содрогнется. Один, значит, лежал прямо перед разрушенной камерой, и была у него голова назад вывернута. Вот как есть: лицо в сторону спины глядит, а шея скручена винтом! Намучился же я с ним, чтоб голову поставить в божеское положение. А второй сидел в тупичке, спиной к стене прислонясь - видать, убегал от душегуба, влип в тупик и наземь сполз. Этот был вроде как задушен: глаза выпучены, язык распухший изо рта вывалился - ужас! Язык-то я уложил в надлежащее место, а глаза пришлось монетками накрыть, иначе больно жутко смотрелись.
        - Была ли кровь возле мертвых тел?
        - Боги спасите, куда еще кровь-то! Там и без нее смотреть жутко!
        - Точно не было?
        - Ульяной Печальной клянусь!
        - А дверь была заперта?
        - Дверь? Какая-такая дверь?
        - Железная, что тупичок отгораживает от всей темницы.
        - Знамо, не заперта! Как бы я попал туды, если б дверь на засове?
        - Не помнишь ли, мастер, когда и зачем ее установили?
        - Дверь-то? Для порядочку: есть коридор - должна быть и дверь, чтоб его загораживать. Чтоб не ходили здесь всякие, кто не должен. А когда? Вот этого не скажу, увольте. Я ведь еще не был смотрителем темнички, в нижний круг редко захаживал. Одно знаю: еще при старом графе дверь поставлена. Молодому она уже наследством досталась.
        - Хорошо ли ты помнишь тех погибших стражников?
        - Прекраснейшим образом! Коли желаете, идемте на погост, покажу погребальные колодцы. Имена, правда, запамятовал, но это не беда: они и на могилках написаны, и в моем похоронном журнале.
        - Пока они были живы, ты с ними общался?
        - Не так, чтобы особенно. Они, изволите видеть, нелюдимые были и больно угрюмые. Я знавал покойников повеселее, чем эти живые.
        - Назовешь ли кого-нибудь, кто с ними дружил? Может, из солдат гарнизона?
        Мастер Сайрус озадачился:
        - Зачем бы этим двоим дружить с солдатами? Солдаты - одно, тюремщики - другое. Из разных мисок едят, разный эль хлебают.
        - Смеешь мне лгать?! Тюремщики берутся из солдат гарнизона!
        - Это теперь так, а при старом графе было иначе. В темнице тогда служили пятеро: четверка тюремщиков и главный смотритель. Ну, и палач захаживал, но этот сам по себе. Вот из тюремщиков, значит, двоих узник на Звезду спровадил, смотритель сам своим чередом преставился, еще один по пьяни беркицнул с пирса и утоп. Остался последний, имя помню странное - Лард. Вот этому Ларду одиноко сделалось, он и ушел со службы. А молодой граф увидел, что все тюремщики израсходовались, и передал темницу в другие руки. С тех пор стерегут ее солдатики, а за порядком следит кто? Верно, мастер Сайрус.
        - Знаешь, где Ларда найти?
        - Где-то в Холодном Городе обретается. Говорят, плотником стал. Сумел пристроиться в гильдию, ведь имел таланты к работе с деревом. Помню, помогал он мне гробы строгать - не гробы, а куколки выходили, жаль в землю закапывать.
        - Благодарим тебя, мастер. Возьми на кружку ханти, - воин дал Сайрусу несколько агат. - Скажи еще вот что. Узник сбежал при старом графе или уже при молодом? Солдаты с этим путаются, а мы хотим ясности.
        Сайрус уважительно кивнул:
        - Порядочек нужен, это да. И я вам его обеспечу путем сообщения, что старый граф изволил отойти за месяц до бегства узника.
        Воин гарнизона, до сей поры выражавший полное согласие со словами мастера, теперь возмущенно вмешался:
        - Не говори, чего не знаешь. Сначала узник убег, а уж потом его милость помер!
        - Это ты молчи, солдатик. Совсем в делах смерти не разбираешься. Поди, спящего от усопшего не отличишь! Когда отошел его милость, стояла большая жара. Была аккурат середка лета, недавно Софьины отгуляли. А узник убег, когда уже яблони плодоносили. Я с того дерева, что у южной башни, мешок яблочек для жены набрал. Тут позвали бегом в темницу к мертвым стражникам, пока я с ними возился - яблочки мои кто-то уволок.
        - Все ты путаешь, - усмехнулся солдат. - Как раз на Софьины узник убег! Тут бы с девками гулять - а хрену пожуй, из-за побега отпуска отменили и вахты удвоили. А его милость помер опосля, молодой граф в честь траура всем по елене раздал. Я бабе своей чулки купил - той самой, которая обиделась, что я на Софьины не вышел.
        Солдат и мастер могли еще долго препираться, но кайр положил этому край.
        - Сайрус, ты ведешь учет смертей. Ступай и выпиши из книги даты смерти графа и тюремщиков. До вечера выписку - мне.
        Сказал - как рубанул. Охота к словоблудию у Сайруса отпала, он рванулся исполнять приказ. Именно тогда леди Ионе впервые захотелось самой задать вопрос. Все, о чем спрашивал кайр, было важно и любопытно, но Иону беспокоило другое. Неведомо откуда пришла мысль - и билась, билась в голове, словно дикая птица, влетевшая в жилище человека.
        - Будьте добры, мастер, ответьте мне. Как умер старый граф?
        Сайрус склонил голову, потер подбородок, закатил глаза, оживляя в памяти картины.
        - Ваша милость, дело вот как было. Жаркий вечер стоял, а за ним - жаркая ночь. Замок до поры сохраняет прохладу, но если солнце шкварит несколько недель, он прогревается весь насквозь, и тогда уж спасу нет. Пытаюсь я уснуть - а не спится. Верчусь, маюсь, воды выпью, окно открою - все духота мучает. Хоть в темницу к безличностям иди - там прохладно. И вот уж за полночь вроде кое-как задремал, но хрясь - стук в дверь. Дворецкий мне: «Бегом в кабинет его милости!» А сам белый, как сугроб. Ну, я оделся и туда. Захожу в кабинет - там уже лекарь и оба графских сына. А его милость сидит в кресле и в стенку глядит. Сидит боком к двери. Я вхожу - и первым делом ничего плохого не подозреваю. Говорю: «Здравия вашей милости, явился по приказанию». Он сидит, голову не повернет. Тогда я думаю: отчего же он в стену смотрит? Рядом два его сына, лекарь еще, да я вот пришел, а он глаза вперил в панель. Непорядочек! Подхожу ближе: «Вашей милости дурно?» И тут вижу лицо - мать честная! Глаза стеклянные, челюсти сжаты, губы белые - покойник! Я на колени: «Ваша милость, что же вы изволили! Как же мы без вас!..» И
лекарь говорит: «К великой жалости, сердце графа Шейланда не вынесло яростной жары. Свершился приступ, приведший к скоропостижной смерти». Тогда мы взялись за него, чтоб на кровать перенести, а поднять не можем: пальцы бедняги вцепились в подлокотники. Это перед смертью судорога бывает: все мышцы сжимаются, да так и каменеют. Лорд Мартин ему пальцы разжал, а лорд Виттор глаза закрыл: «Прощай, отец». Так вот он умер, несчастный. А через месяц еще и узник убег. Скверный был год, девятка - дурное число.
        * * *
        Город Уэймар стоит на большом холме. Маковку занимает графский замок, глядящий бойницами на все стороны света. Южный склон холма сходит от замка к берегу Дымной Дали. На нем змеятся опрятные улочки, террасами стоят дома городской знати, судовладельцев, купцов, а ниже - моряков и мелких торговцев. Этот склон зовется Теплым Городом, поскольку в безоблачные и безтуманные дни он озаряется солнечными лучами. В противовес ему северный склон - Холодный Город - вечно накрыт тенью холма и замка. Здесь селится ремесленный люд, да открывают свои погребки многочисленные уэймарские трактирщики. Земля ценится дорого у подножия замка и дешевеет по мере спуска, потому верхние дома липнут друг к дружке, а нижние стоят все более привольно, и в полумиле от замка настолько редеют, что даже обзаводятся огородами. Появляются хлева и курятники, бродят по улицам свинки, гогочут гуси. К северной своей окраине Уэймар почти превращается в село, сохраняя единственную городскую черту: дома в два этажа.
        В этой части города обретается плотницкая гильдия, преуспевающая всегда, а сейчас - особенно. Весна и лето - лучшее время для строительства: и погода позволяет, и деньги в город текут рекою через оттаявшую Дымную Даль. Тут и там ставятся новые дома, втискиваясь в простенки между старыми или растягивая город дальше на север. А где строительство - там и плотники.
        Шестерке кайров, которых Иона взяла с собою, пришлось немало попотеть, чтобы разыскать старейшину гильдии: он метался по делам, приглядывал за пятью большими стройками в одночасье. Но как только старейшина был найден, дальше пошло легко. Глава гильдии сразу вспомнил Ларда: ага, хороший парень, с руками. Взяли его подмастерьем согласно традиции, заведенной в гильдии: если просится подмастерьем отставной вояка - дать ему преимущество против молодняка. Это дань уважения графским солдатам, которые полвека назад спасли весь город от набега медведей. Правда, Лард был не воин, а тюремщик, но тоже служака из замка и тоже с оружием, так что его приравняли. За четыре года вышел из подмастерьев в мастера - в кратчайший срок, допускаемый уставом. Это потому, что дело крепко знает. Где-то натренировался еще до гильдии - говорит, гробы строгал. Где найти его? Да вон, пятый квартал налево - там строится дом для младшего почтмейстера.
        Иона и кайры пришпорили коней, чтобы поспеть до заката. Примчались вовремя - работа еще шла полным ходом, и Лард был на месте: правил брус рубанком. Был он рыжим коренастым мужиком, ничем особенно не приметным, отвернешься - забудешь, однако крепким, как дуб. Из таких и выходили лучшие тюремщики; странно даже, что бросил службу - по внешности ему в страже самое место.
        Ирвинг переспросил нескольких работяг, убедился, что нет ошибки, и кликнул Ларда. Тот вышел на улицу, утер лоб рукавом, отряхнул перчатки от стружки.
        - Чем могу служить, господа?
        - Ты плотник Лард? - спросил Ирвинг.
        - Да, милорд.
        - Раньше был тюремщиком Лардом?
        Он зыркнул исподлобья. Медленно стянул перчатки - кажется, лишь затем, чтобы выиграть время.
        - Ну, да.
        - Знаешь уэймарского узника?
        - Там их много было, - с расстановкой вымолвил Лард. - Который интересует?
        - Тот, что убил двух тюремщиков при побеге. Тот, которого зовут идовым слугой.
        Лард осунулся на глазах: руки повисли, ссутулились плечи. Выронил перчатки - и даже не заметил. Долго молчал, а затем спросил:
        - Дадите с детишками попрощаться? Тут недалече, две улицы…
        Иона не поняла. Ирвинг понял прекрасно, но не дал ответа.
        - Ты видел узника?
        - Так я и знал, что он из ваших. Он после войны возник. Ваши ушли - он остался. Надо было дальше уехать… но куда ж от вас уедешь?
        - Ты видел узника? - жестко повторил Ирвинг.
        - Не видел. Хотя вряд ли вы поверите.
        - Не поверю.
        Лард тяжело вздохнул.
        - Да… Я скажу, как было, а дальше вам решать. Одно прошу: домой пустите, хоть на час. А потом уж…
        - Подбери сопли, - рыкнул Ирвинг.
        - Правда такая: я его не видел. Когда приносил еду, в окошко не заглядывал. Фонарь опускал, чтоб свет в камеру не шел. Чувствовал, что так лучше… А занимались им только Килмер и Хай, иногда помогал Багор. Я - нет.
        От простого слова «занимались» по спине Ионы пробежали мурашки.
        - Килмер и Хай - это те два тюремщика, которых он убил?
        - Да.
        - И как же так вышло, что они узником «занимались», а ты в сторонке стоял? Что, не про тебя дело? Шибко благородный?
        - Приказу не было. При мне с ним уже не работали, только кормили раз в день.
        - При тебе?
        - Ну, когда я служил.
        Ирвинг указал на солнце, что скатилось к западному горизонту и вышло из-за Замкового холма. По-вечернему спокойное, оно больше не слепило глаз, и можно было разглядеть его диск - огромный, багряный и будто примятый с краю.
        - Видишь солнце?
        - Да, милорд.
        - Ясно видишь?
        - Да.
        - Вот и говори так же ясно, как солнце светит. Тогда, быть может, обнимешь детишек.
        Лард зачастил, вцепившись в ниточку надежды:
        - Узник-то возник после войны - ну той, которая за Предметы. Сперва пришли закатники, потом ваш герцог их прогнал. Потом приехал в гости владыка с принцем и много всякой знати: Нортвуды, Альмера… А когда все разъехались и еще чуток прошло времени, в замке появился узник. Сначала его держали в башне, как благородного. Этак год спустя перевели в темницу, и тогда-то им занялись. Крепко охаживали его, несколько лет кряду. Не знаю, как и выдержал. А потом старый граф к нему остыл. Плюнул, отменил все, сказал просто держать в темнице и кормить. Вот тогда я и попал сюда на службу, а все предыдущее только слышал от Килмера с Хаем.
        - Не врешь?
        - Никак нет, милорд.
        - Что Килмер и Хай о нем рассказывали?
        - Они мало говорили. Не только про него, а вообще. Мрачные были, не подступись. Только от косухи слегка распускали языки. Говорили, что узник - не человек, а черт. Говорили: от такого, что они с ним проделали, человек бы или помер, или умом повредился. А этот выжил и зажил; а умом он изначально тронутый был. Я им не шибко-то верил, но… таким голосом они говорили, что сложно совсем не послушать. Решил я на всякий случай никогда не глядеть на узника. Ни разу за все годы в окошко не посветил, и слова ему не сказал. А он мне однажды сказал целых два.
        - Когда? Какие?
        - Хорошо помню: за день до его побега был мой черед кормить. Я подошел к оконцу, сунул туда лепешку, а прям на нее каша насыпана - это чтобы без лишней посуды. Взял с оконца пустой бурдюк. Мы узнику кружек не давали, чтоб он не разбил и осколком стену не ковырял. Воду давали в бурдюке, узник когда выпивал - пустой бурдюк назад выкладывал. Вот я взял, стал из кувшина наливать, и тут слышу голос: «Повезло тебе». С протяжкой, по-змеиному: «Пооовезззло тебее». Это впервые за годы! Я испугался, бросил ему бурдюк и убежал. Что имелось в виду - понял день спустя. Повезло мне, что мое дежурство сегодня, а завтра - Килмера.
        - Значит, по очередности в день побега дежурил Килмер?
        - Да, милорд.
        - А что в темнице делал Хай?
        - Не имею понятия.
        - Говоришь, ничего твердого вы не давали узнику? Было ему чем процарапать стену?
        - Только ногтями. Ну, или зуб себе выбить.
        - Чего Килмер и Хай добивались от узника?
        - Мне не говорили. Может, и сами не знали. Бывает такое, что парни делают дело, потом отходят в сторонку, а вопросы уже кто-то другой задает.
        - Кто - другой?
        - Почем знать? Может, кастелян, может, сам граф. Не при мне это было.
        - Откуда взялся этот узник - Килмер с Хаем говорили?
        - Нет, милорд. Точней, даже говорили, что не знают.
        - А как его хоть звали?
        - Никто не ведал. Как его парни не охаживали, он не признался.
        - Тогда с чего ты решил, что он - наш?
        - Появился, когда ваши тут были… Да и кто, кроме северянина, может быть таким крепким?
        Ирвинг ухмыльнулся:
        - Тут ты прав, тюремщик. Скажи последнее: что было раньше - граф умер или узник сбежал?
        В отличие ото всех прочих, Лард не колебался:
        - Сначала случился побег, а неделею позже почил граф Винсент. Когда убили Килмера с Хаем, я изрядно струхнул. Хотел просить графа, чтоб уволиться со службы, но все не мог к нему попасть. Из-за побега офицеры свирепели, все вахты были удвоены, ворота заперты, гарнизон стоял в боеготовности. А графу Винсенту нездоровилось, сидел в своих покоях и во двор почти не показывался. Так и не смог я его повидать до самой его смерти.
        - А со смертью графа не было никаких причуд?
        - Нет, милорд. Конечно, тут вам лучше его сыновей спросить… Но то, что знали со стороны, все было чисто. Граф умер в своем кабинете, изнутри запершись на ключ. Когда его хватились, пришлось дверь ломать. Графа Винсента Ульяна забрала на Звезду - ей-то запертые двери не помеха.
        - Ясно, - сказал Ирвинг. - Ну и будет с тебя.
        Повернулся, чтобы помочь Ионе сесть на коня. Лард не сразу поверил счастью:
        - Значит, я… могу идти?
        Иона подала ему пригоршню монет:
        - Купите гостинцев детям и простите нашу жесткость.
        На обратном пути стало ясно, что в замок до заката не успеть - а потому и спешить уже некуда, к ужину в любом случае опоздали. Иона пустила коня неспешным шагом, чтобы звон подков не мешал говорить. Правда, она не знала, что сказать, в голове все путалось. Зато Ирвинг оказался хорошим помощником в расследовании - наблюдательным, вдумчивым. Сеймур Стил был суров и прямолинеен, склонен рубить, а не размышлять. Иона радовалась, что взяла с собой не его, а Ирвинга.
        - Что вы думаете, кайр?
        - Со смертью графа Винсента, похоже, действительно все чисто. Записи Сайруса совпадают со словами Ларда: узник сбежал неделею раньше, значит, он тут не при чем. А вот с самим узником - загадка на загадке.
        - Перечислите их?
        - Конечно, миледи. Вот первая: зачем Килмер и Хай явились в нижний край темницы? Положим, Килмер мог принести узнику пищу - но все равно неясно, как же он попал точно в миг побега. А Хай вовсе не должен был дежурить - так откуда взялся?
        - Я не знаю ответа, - сказала Иона.
        - Вторая загадка: орудие побега. Узник не мог процарапать ногтями целую каменную стену. Даже с помощью Темного Идо - все равно. Чтобы высадить ее, он использовал орудие. Но какое?
        - Быть может, он смог вывернуть один камень, и им выбил остальные? Вы сами так говорили.
        - Говорил, но сомневаюсь. Камень - неудобное орудие, им сложно долбить. Поленился бы он ломать всю стену, выколотил несколько булыжников - и полез.
        - Полагаю, ваша правда, - признала Иона.
        - Третья загадка: орудие убийства. Выглядит так, будто узник действительно уложил стражников голыми руками. Но тогда он владел особенною, нелюдской силой - из простого человека двенадцать лет в каменном мешке выжали бы все соки. И самое странное: он был в себе абсолютно уверен. Видите ли, миледи, узник не запер дверь. Она тогда уже имелась, и времени хватало запереть, пока тюремщики шли на звук рухнувшей стены. Но узник просто стоял и ждал. Даже не взял никакого орудия - не выдернул крюк из стены, не поднял камень. Стоял и ждал Килмера - опытного головореза - чтоб голыми руками свернуть ему шею.
        - Он ждал этого еще накануне, - добавила Иона. - Сказал Ларду: «Повезло тебе», стало быть, знал уже тогда, что остальным стражникам не повезло.
        - Верно, миледи. Единственный возможный ответ на эту загадку звучит паскудно: Темный Идо действительно дал ему силу.
        Иона промолчала. Подобное говорил в столице отец Давид, и она ответила: «Я не верю в то, что Темный Идо лично является в наш мир». Но чем дальше, тем меньше оставалось доводов против.
        - И еще одна загадка, миледи: почему его не изловили? Ясно, что он сбежал тайным ходом. Старый граф знал схему хода и был еще жив. Мог послать солдат по горячему следу - нагнали бы, схватили. Однако нет.
        - Возможно, солдаты настолько боялись узника, что постарались его не догнать.
        - Возможно, миледи, - согласился кайр.
        Некоторое время ехали молча по темной улице, взяв огонь на замковой башне за маяк. Иона думала о мертвом графе Винсенте. Виттор очень уважал отца, говорил о нем, как о мудрейшем наставнике, от которого перенял всю жизненную науку. Должно быть, и старый граф гордился сыном - столь успешным своим учеником. Имелся зазор в одну неделю между побегом и смертью графа. Не успел ли граф рассказать сыну, что за пленник сбежал?..
        Не доезжая трехсот ярдов до замка им пришлось остановиться: поперек улицы стоял экипаж. Северяне только вывернули из-за угла и уперлись в него, будто в стену. Вокруг темно, сплошняком стоят дома, двери и ставни - наглухо. Засада!
        За мгновение кайры окружили Иону, подняли щиты и обнажили мечи. Сама она, повинуясь даже не слову, а взгляду Ирвинга, выпрыгнула из седла, встала между своим конем и кайровым, защищенная от выстрелов с флангов. Ирвинг простер щит над ее головою. Отряд изготовился, ожидая атаки.
        Удивительно: на крышах домов, где удобней всего разместиться стрелкам, не виделось и тени движения. Двери тоже не спешили распахнуться и выпустить на улицу вражеских воинов. Единственное шевеление наблюдалось в экипаже, преградившем дорогу: двое седоков спорили с возницей.
        - Я говорю вам, сударь: нас ждут!
        - А я вам отвечаю, молодой господин: не могут вас там ждать в такое время. Все накрепко закрыто, ворота на засове, стук-грюк. Будем ломиться - по шапке получим. То бишь, я получу, я-то не барин, в отличие от вас.
        - Но мы уже почти доехали, отчего ж не попытать счастья?
        - Да оттого, молодой господин, что там на мосту не развернешься. Вы постучите, выйдет солдатик, огреет меня древком, скажет: «Разворачивай!» А как я вывернусь, коли тесно? Лучше уж здесь, пока есть ширина.
        - Право слово, вы - воплощение упрямства! Но не надейтесь, сударь, переупрямить меня. Я заплатил и требую!
        - Сомерсет, прошу тебя! Быть может, он прав? Не лучше ли нам заночевать в гостинице и приехать засветло, как подобает?
        - И ты туда же! Святые Праматери, до чего меня утомила эта дорога!
        Трое были так увлечены своей перепалкой, что даже не заметили шестерку всадников во главе с Ионой. Поначалу кайры подумали, что спорщики нарочно отвлекают внимание, пока другой отряд заходит с тыла. Сосредоточили взгляды на улице позади себя, но вскоре убедились, что она пуста. В радиусе полета стрелы вокруг имелись только три человека - эти в экипаже.
        - Вот скажите мне, любезный мастер коня и телеги, зачем же вы подрядились везти нас в замок, если наотрез не желаете там появляться?
        - Молодой лорд, я ж вас при посадке еще предупредил: на Коловоротском спуске может быть затор. Вы сказали: «Ехай!» - я и поехал. На Коловоротском был затор, вот мы и простояли до закрытия ворот, а теперь уже в замок не попадешь.
        - Я положительно теряю терпение! Вы предупредили о заторе, но не о том, что не пустите нас в замок!
        - Но это ж всякому понятно: затемно в замок не попадешь. Коль зазевался - все, завтра приходи. Надо было через Липовую ехать, там бы может успели. А на Коловоротском завсегда заторы.
        - С меня хватит, сударь! Сейчас же правьте к замку, иначе я за себя не ручаюсь!
        - Сомерсет, милый, прошу тебя! Это все так пусто и мелочно, не стоит твоих волнений…
        - Нет уж! Ручаюсь именем, сегодня мы попадем в замок! Глядите, властелин оглобель: я имею личное приглашение от графа Шейланда!
        Молодой человек взмахнул неким конвертом перед носом извозчика, но тот лишь пожал плечами:
        - Отрадно иметь приглашение от самого графа, но еще ж нужно, чтобы стражник на воротах захотел прочесть сию бумазею, да не только захотел, а еще и смог.
        Убедившись в полном отсутствии опасности, леди Иона подошла к экипажу.
        - Господа, я невольно подслушала часть вашей беседы и хочу предложить помощь. Если желаете попасть в замок именно сегодня, я могу посодействовать.
        Сомерсет сорвал с головы шляпу и отвесил Ионе галантный поклон.
        - Премного благодарен за помощь, добрая леди, однако я не прощу себе, если вам придется потратить время и свернуть с пути из-за упрямства этого неотесанного мужлана.
        - Не тревожьтесь, сударь: я и сама направляюсь в замок.
        - Стало быть, вы тоже имеете приглашение от графа?
        - К сожалению, нет.
        - Однако уверены, что вам откроют ворота?
        - Абсолютно.
        - Позвольте узнать, на чем зиждется ваша уверенность?
        - Она подтверждена неоднократным опытом.
        Молодой человек издал победный смешок в сторону извозчика:
        - Ха-ха! Видите вы, чемпион средь упрямых ослов: леди впускают в замок даже без приглашения! Что уж говорить о нас, званых гостях самого графа!
        Затем он вновь поклонился Ионе:
        - Миледи, меня зовут Сомерсет Патриция Клеона рода Елены, рожден в Сердце Света, но прибыл из Фаунтерры. Назовите и свое имя, чтобы я вспоминал его с горячей благодарностью!
        - Леди Иона София Джессика рода Светлой Агаты.
        Сомерсет выронил шляпу. Извозчик (раньше догадавшийся, с кем имеет дело) усмехнулся в усы. А девушка - кроткая спутница Сомерсета - прижала руки к груди жестом самой искренней сердечности.
        - Я так много, много слышала о вас! Мое имя Нексия, леди Нексия Флейм.
        Стрела - 7
        Первое заседание верховного суда Империи Полари
        17 мая 1775 г. от Сошествия
        Здание Палаты, Фаунтерра
        Подобного процесса столица не видела двадцать лет. Айден Альмера избежал суда; Сибил Нортвуд была судима за закрытыми дверями. Оба они обвинялись всего лишь в заговорах, притом неудачных. Другое дело - Менсон, убийца императора! Жители столицы требовали гласности - и получили ее. Дворяне были допущены на зрительские балконы зала заседаний и заполнили их наглухо, яблоку негде упасть. Мещан не подпустили к Палате ближе, чем на сто ярдов, однако глашатаи оповещали их о каждом событии в зале суда. «Голос Короны» принял решение печатать по выпуску каждый день работы Палаты. Станции волны ежечасно отправляли известия в соседние земли - Альмеру, Надежду, Южный Путь. Суд над цареубийцей стал не самым важным событием года, но вне сомнений, самым громким.
        Коллегию составляли восемь членов верховного суда Империи. Председательствовал грозный судья Альберт Кантор, прославившийся после Шутовского заговора. Тогда Менсон избежал карающей длани Кантора: владыка Телуриан помиловал брата, чтобы сделать придворным посмешищем. Теперь Менсон все же предстал перед верховным судьей.
        Коллегия разместилась на сцене зала Палаты, за императорским столом. Слева от него поставили скамью ответчика; справа - скамью истца. Перед судейским столом, у подножия помоста отвели место для выступления свидетелей. Все участники судебной драмы, как актеры, были прекрасно видны из любого конца зала.
        Минерва с секретарями и Ребеккой Литленд перекочевала в партер и расположилась в первом ряду, как раз перед местами Ориджина.
        Заседание началось с представления действующих лиц. Были названы имена и титулы восьми членов судейской коллегии, а также секретаря суда, роль которого выполнял в данном случае Дориан Эмбер. Истцом выступала Корона в лице императрицы Минервы и лорда-канцлера Ориджина. Представителем Короны в суде - обвинителем - являлся Марк Фрида Стенли, вновь назначенный глава протекции. Ответчиком выступал, конечно, лорд Менсон Луиза Виолетта, дядя и шут покойного владыки Адриана. Когда затих возмущенный гул, встретивший имя цареубийцы, секретарь задал Менсону вопрос:
        - Милорд, сообщите нам имя вашего советника. Присутствует ли он в зале?
        Вопрос носил формальный характер: секретарь и лорд-канцлер, и владычица прекрасно знали, что Менсон отказался от услуг законников.
        - На кой черт мне советник? Сам знаю, что делать.
        - Милорд, - переспросил Эмбер, - вы отказываетесь от права на помощь, данного вам по закону?
        - Сам упр-рравлюсь.
        Альберт Кантор, председатель суда, недовольно кашлянул.
        - В виду важности данного заседания никакие отклонения от процедуры недопустимы. Суд настаивает, чтобы ответчику был предоставлен советник.
        Менсон вперил в судью насмешливый взгляд:
        - Тебе нужен советник - ты и бери. Может, ты без совета портки надеть не можешь. А мне не требуется.
        - Суд предупреждает ответчика о возможном наказании за грубость. Суд настаивает, чтобы советник ответчика присутствовал на заседании.
        Эрвин понял причину настойчивости главного судьи. В прошлый раз Менсон выскользнул из-под топора палача, и сейчас судьи твердо решили исправить ошибку. А для этого слушание должно пройти идеально, строго по букве закона, чтобы не дать ни малейшей зацепки для апелляций.
        Однако Менсон был тверд в своем отказе:
        - Зачем мне советник? Я сам могу сказать, что невиновен! Не нужно изучать законы, чтобы быть невиновным!
        Председатель отрезал:
        - Заседание не состоится без советника. Если ответчик не выберет сам, то суд назначит ему советника.
        В этот момент из зала Палаты раздался кашель - низкий и увесистый, привлекающий внимание. Лорды обернулись на внушительный звук. Король-сновидец Франциск-Илиан поднялся со своего места:
        - Господа, я хотел бы стать советником обвиняемого. Если никто не имеет возражений.
        Возникло понятное замешательство. Король в качестве советника на суде!.. И не только король, а еще и пророк!
        Председатель Кантор осторожно возразил:
        - Имеет ли ваше величество должные знания законов? Располагает ли судебным и юридическим опытом?
        Франциск-Илиан огладил бородку.
        - Что я знаю о законах?.. Бывало, я их придумывал, издавал, переписывал. Бывало, отменял, если выходили слишком неудачными. Не раз присутствовал на заседаниях, временами - в качестве судьи. Лгать не стану: иногда сидел только для виду, но чаще - с толком. Обучал законам своего сына, однажды дал ему подзатыльник Юлианиным кодексом. Не горжусь этим поступком, но имел и такой опыт.
        Сновидец умолк, уверенный, что сказал достаточно.
        Судья Кантор покосился на Минерву, Ворон Короны - на Эрвина. Оба задали один и тот же безмолвный вопрос: искать ли зацепок, чтобы дать отвод шиммерийцу? Мими пожала плечами, Эрвин развел руками.
        - Ваше величество, суд принимает вас в качестве советника обвиняемого, - изрек Кантор.
        Франциск-Илиан двинулся к скамье ответчика, но тут раздался возмущенный крик Менсона:
        - Эй, куда! Я-то еще не согласился! Скажи, чем ты мне поможешь?
        - С божьей помощью скажу что-нибудь умное.
        - А я, значит, ничего умного не могу? Коль шут, так уже и дур-ррак?
        - Ты скажешь умное, я тоже. Две умных мысли лучше, чем одна.
        - Сомневаюсь я в тебе. Больно носишься со своими снами…
        - Посмотри на дело вот как, - предложил пророк. - Я много изучал писание, и встретил слова: «Не мешай тому, кто желает помочь». Я желаю помочь тебе. Зачем мешаешь?
        Менсон рассмеялся:
        - Ага, так это тебе нужно! Перед богами выслуживаешься! А я прогнуться должен?
        - Ты мне задолжал. Я тебя всю дорогу поил вином, а ты не расплатился.
        - Справедливо… - Менсон нахмурил брови. - Но все ж не убедил. Добавь еще.
        - Помнишь, в Нэн-Клере, во дворце королевы я сказал, что ты невиновен? Позже я об этом поспорил с лордом Дарклином, поставил сто эфесов. Если вместе выиграем - отдам половину.
        Шут оскалился:
        - Дарклин меня ядом напоил, каналья… По рукам!
        Пророк занял место рядом с шутом, и Дориан Эмбер, наконец, объявил заседание открытым.
        - Обвинитель, зачитайте предъявляемые обвинения.
        Ворон Короны поднялся, отвесил низкий поклон в адрес владычицы и заговорил с непривычною для него серьезностью:
        - Досточтимые милорды и миледи. От имени Короны, Блистательной Династии и ее величества Минервы я заявляю следующие обвинения. Менсон Луиза Виолетта рода Янмэй Милосердной обвиняется в убийстве Адриана Ингрид Элизабет рода Янмэй Милосердной, императора Полари. Согласно нашим подозрениям, на рассвете двадцать второго декабря минувшего года в окрестностях замка Бэк упомянутый Менсон Луиза нанес владыке Адриану удар искровым кинжалом, в результате коего владыка отошел на Звезду. Кроме того, Менсон Луиза Виолетта обвиняется в вассальной измене. Фактическое содержание данного преступления сводится к упомянутому выше удару кинжалом, нанесенному собственному сеньору. Помимо того, Менсон Луиза Виолетта обвиняется в бегстве от правосудия. Совершив деяния, со всей очевидностью преступные, и будучи объявлен в розыск, обвиняемый не сдался представителям власти, а покинул центральные земли и скрывался в неустановленных местах на протяжении четырех месяцев.
        - Прошу слова, ваша честь, - вмешался пророк.
        - Слово принадлежит обвинителю, - возразил судья Кантор.
        - Я готов выслушать его величество, - согласился Марк.
        - Благодарю вас. Сударь Марк, вы сказали: «Совершив деяния, со всей очевидностью преступные». Может, я стал слеповат, но пока не заметил доказательств ни деяний, ни преступлений. И еще одно словечко пролетело мимо уха: вы говорили «милорд» или нет? Наш дорогой ответчик является лордом, в отличие от вас.
        - Признаю правоту вашего величества. Я намерен предоставить суду доказательства того, что именно ответчик - простите, лорд ответчик - совершил все названные деяния. Прошу суд начать рассмотрение дела с первого обвинения - убийства.
        Ворон Короны поклонился суду и владычице и сел на место. По залу прошел возбужденный шепоток: многие презирали Менсона и жаждали его крови, а подобные обвинения не допускали иного наказания кроме казни. Смертной казни особо назначенным способом, если говорить точно. Бедный шут…
        - Суд готов начать рассмотрение первого обвинения, - заявил председатель. - Но прежде, согласно процедуре, ответчику дается право ответить на обвинения. Менсон Луиза Виолетта, желаете ли высказаться?
        Менсон поднялся, глуповато почесал затылок (видимо, пришибленный давешним камнем).
        - А что говорить-то?
        - Что желаете, то и говорите. Суд вас не ограничивает.
        - Грудь у меня чешется, - доверительно сообщил Менсон. - И пузо тоже. Дрянь какая-то насыпалась за пазуху и свербит как каналья.
        Он расстегнул сюртук, сунул пятерню и смачно поскреб собственное брюхо. В зале послышались смешки.
        - Ох, хорошо! - выдохнул Менсон. - И еще в башке звенит. Мне один пес на площади так засветил камнем по черепу, что теперь не мозги, а колокольня.
        - Это не относится к делу, - отрезал судья Кантор.
        - Еще как относится! Я от звона и дело-то не слышу! Вижу: этот каркает что-то. Ясно, плохое - хорошего от него не дождешься. Но что именно - поди разбери. Слышишь, Ворон, ты хоть в меня клювом нацелься - авось, поймаю пару слов.
        Смешки стали громче, к ним примешался ропот возмущения.
        - Обвинитель, будьте добры, повторите обвинения для ответчика.
        Марк повернулся к Менсону, повторил отчетливо и громко. Шут выразил понимание: при каждом обвинении сделал подходящий жест.
        - Убийство, ага… - махнул рукой с невидимым ножом.
        - Сбежал, во как… - гулко потопал ногами.
        - Измена, угу… - повернулся к суду спиной и повилял ягодицами.
        И смешки, и ропот усилились. Франциск-Илиан дернул Менсона за рукав и что-то шепнул. Председатель суда остался невозмутим:
        - Теперь, когда вы уразумели суть обвинений, желаете ли ответить на них?
        - Уууу, ответить… - шут помедлил, чеша затылок. Франциск-Илиан попытался подсказать ему, Менсон отмахнулся: - Да брось, я и себя-то не слышу, а тебя подавно… Ответить, говорите? Я со слов Ворона выхожу ууух каким злодеем! Пожалуй, отвечу: благодарр-ррю за комплимент! И убил, и предал - ай, молодец! Теперь мятежники в почете, а я так вообще цареубийца - можно мне титул какой-нибудь? Можно, я буду шут-канцлер?
        Неожиданно для себя Эрвин рассмеялся.
        - Ничего не имею против, милорд! И тем не менее: вы признаете себя виновным?
        - Вот прицепились, пиявки!.. - буркнул шут и звякнул бубенцами. - Нет, невиновен я. В чем другом - да, много в чем. Но в том, что Ворон каркал, - нет!
        - Стало быть, сударь, вы отвергаете обвинения?
        - Нет!
        - Не отвергаете?
        - Тьфу, заразы, запутали! Да, отвергаю. Я не убивал, я не предавал, я не убегал! Тр-ррижды нет! Во как.
        - Желаете ли привести какие-либо аргументы в свою защиту? Возможно, изложить свое алиби?
        - К чертям арр-ргументы! - брезгливо каркнул Менсон. - Вам недостаточно моего слова? Клянусь честью шута - я невиновен!
        Довольный собою, Менсон ляпнулся на скамью. Пожалуй, ничего хуже он сделать не мог. Отказаться от слова или сослаться на потерю памяти, или признать одно обвинение, отбросив остальные - это давало бы какие-то шансы. Но Менсон отверг все, а Ворон вывалит кипу улик и непременно докажет хоть что-то - тогда Менсон выйдет лжецом и получит все три обвинения.
        Король-пророк сразу понял тяжесть ошибки. Быстро поднялся и обратился к председателю:
        - Я хочу сказать от имени ответчика.
        - Ответчик уже сказал сам за себя.
        - Как известно лекарям, умственно больной человек не осознает своей хвори и потому не может говорить о ней.
        Судьи посовещались меж собою и вынесли решение:
        - Слово дается советнику обвиняемого. Говорите, ваше величество.
        Франциск-Илиан развел руками, обведя жестом весь зал:
        - Милорды и миледи, все мы знаем: лорд Менсон Луиза не обладает здоровым умом. Унизительная и комичная роль шута, силою навязанная ему, так впечаталась в его душу, что именно она теперь руководит Менсоном, а не трезвое суждение и здравая мысль. Мы слышали речи Менсона - это несуразные и грубые насмешки, каких ждут от паяца, а не ответчика в суде. На голове его - колпак, столь же нелепый в высоком зале Палаты. Лорд Менсон цепляется за свое шутовство, поскольку на протяжении долгих лет подвергался жестокому воспитанию: будь шутом - либо страдай и умри. Мы видим перед собою несчастного сломленного человека, хворого душою и рассудком. Суд над таким обвиняемым противен и законам Праматери Юмин, и самой человечности.
        На протяжении монолога Менсон всем своем видом выражал согласие: тряс головой, издавая звон бубенцов, вываливал язык, лизал кончик бороды и бил себя в грудь: «Хотите увидеть безумца? Глядите на меня!» Однако речь пророка не пришлась по душе судьям. Члены коллегии зашептались меж собою, ища законной зацепки, чтобы отказать в медицинском освидетельствовании.
        Заговорил председатель Кантор:
        - Если человеку хватило ума, чтобы выжить при катастрофе поезда, совершить убийство и скрыться от полиции, то вряд ли можно звать его безумцем… - бросив быстрый взгляд на Мими, он продолжил: - Однако принципы Праматери Юмин святы. Я назначу медицинскую оценку ответчика, в зал суда будут приглашены лекари.
        Ворон Короны поднял стопку листов с какими-то рисунками:
        - Ваша честь, предвидя вопрос о невменяемости, я подготовил небольшой опыт. Позвольте мне показать эти рисунки ответчику.
        - С какой целью?
        - Ваша честь, цель станет очевидна в ходе опыта. Ручаюсь, что она имеет прямое отношение к данному вопросу.
        - Что изображено на рисунках? Не содержат ли они чего-либо вызывающего и провокационного?
        - Ваша честь, это просто портреты людей. Вы их тоже увидите впоследствии.
        Судья дал согласие, и Марк поднес Менсону рисунки.
        - Скажите, кого вы тут видите?
        Менсон фыркнул:
        - Ясное дело, это мой отец!
        - Кто угодно узнает собственного отца, - отметил пророк.
        Марк перевернул страницу:
        - Что скажете об этом человеке?
        - Надел бы колпак - поумнел бы.
        Пророк, тоже видевший рисунок, улыбнулся в бороду. Марк подал Менсону новый лист:
        - Милорд, кто на этой странице?
        - Змея вползла в постель.
        - А здесь?
        - Кабан, у которого убавилось сала.
        - Благодарю вас, а здесь?
        - Умная кицка с короткими лапками.
        - А на этой?
        Менсон ухмыльнулся:
        - Монах заскучал, сбежал из кельи искать приключений.
        Пророк старался хранить серьезность, но глаза его смеялись. Марк, весьма довольный собою, отвесил поклон:
        - Благодарю вас, лорд Менсон.
        И передал листы с рисунками членам коллегии:
        - Теперь прошу вас, господа судьи: осмотрите портреты и сопоставьте с ответами обвиняемого.
        Под шорох страниц на лицах судей проступили улыбки, из пары уст вырвались смешки.
        Ворон задал вопрос:
        - Господа судьи, ощущаете ли вы комизм прозвищ, данных Менсоном людям на портретах?
        Несколько судей позволили себе усмешки, однако председатель ответил сурово:
        - Я не допущу насмешек над высокородными господами. Юмор обвиняемого груб и бескультурен.
        - Несомненно, груб, однако смешон ли? Ответьте, ваша честь.
        - Воспитанный человек отвергает грубость и не задается вопросом, смешна ли она.
        - А если бы тот же самый смысл был выражен более мягкими словами?
        - Суд рассматривает лишь факты, а не условные возможности.
        В их диалог вмешалась Минерва:
        - Господа, позвольте мне взглянуть! Я смогу оценить, смешны прозвища или нет.
        - Ваша честь, суд готов доверится мнению владычицы?
        Председатель коллегии развел руками и поклонился императрице. Марк поднес ей листы. Привстав за ее плечом, Эрвин разглядел рисунки. В колпаке стал бы умнее владыка Телуриан. Змеею вползла в постель императрица Ингрид. Сала убавилось у кабана Мориса Лабелина (здесь Эрвин не сдержал смеха). Коротколапой кицкой оказалась Мими, а монахом в поисках приключений - Франциск-Илиан.
        Мими сказала с кисловатой усмешкой:
        - Как бы ни хотелось мне иметь лапы подлиннее, но прозвища действительно забавны.
        Пророк отметил:
        - Вот об этом я и вел речь. Шутовство не оставляет ответчика даже в серьезнейший момент. Его поведение не сообразно реальности.
        - Напротив, ваше величество, в высшей степени сообразно! Мы видим улыбки на лицах судей и лорда-канцлера, и самой императрицы! Юмор ответчика ясен столь умным персонам - стало быть, он адекватен. Шутка смешна лишь тогда, когда отражает долю правды. Не подметив подлинных черточек, нельзя смешно пошутить над человеком.
        Минерва и судьи, и Эрвин выразили согласие. Однако Франциск-Илиан не собирался сдаваться.
        - Ваша честь, давеча я видел у лорда Менсона одну вещицу - он носил ее при себе. Где она может быть теперь?
        - Личные вещи ответчика, кроме одежды, изъяты при аресте.
        - Если вас не затруднит - прошу, принесите их.
        По приказу судьи Кантора пристав внес и поставил перед пророком шкатулку. Франциск-Илиан взял из нее стеклянный пузырек.
        - Лорд Менсон, вы подтверждаете, что пили из этого пузырька в течение девятнадцати лет?
        - Гм… да.
        - Думаю, и многие придворные в зале смогут это подтвердить. А теперь, сударь Марк, я очень прошу вас: выпейте жидкость из пузырька и сообщите нам, как себя чувствуете.
        - Гм, - сказал Менсон.
        Южный король протянул руку, и Марку ничего не осталось, как взять пузырек. Он выдернул пробочку, понюхал, попробовал каплю языком. Сделал один осторожный глоток.
        - Гм-гм, - сказал Менсон.
        - Зелье возымеет действие примерно через пять минут, - объявил пророк. - Мы увидим, какие метаморфозы произойдут с уважаемым обвинителем и задумаемся, может ли сохранить ясный рассудок человек, потреблявший это зелье не раз, и не два, а много лет подряд, ежедневно.
        - Гм-мммм! - замычал Менсон и яростно щипнул пророка за ягодицу.
        Марк допил жидкость, развел руками и с картинным поклоном сообщил:
        - Милорды и миледи, кристально чистая вода!
        - Что?.. - выронил пророк.
        Менсон закатил глаза, будто дивясь его глупости.
        - Если я говорю тебе «гм», то это ж не просто так. Будто мне делать нечего, кроме гмыкать. Как прихожу в суд, так и гмыкаю без конца!.. Ну да, там вода. Ты б знал, если б меня спросил.
        Зал огласился смехом. Южному королю стоило труда сохранить самообладание.
        - Лорд Менсон, вы утверждаете, что не пьете эхиоту?
        Судья Кантор строго вмешался:
        - Процедура не предусматривает допроса обвиняемого своим же собственным советником. Однако вопрос представляется суду важным, потому суд задаст его от своего имени. Лорд Менсон Луиза, вы утверждаете, что не принимаете эхиоту?
        - Неа. Надоела она мне.
        - Как давно вы перестали принимать?
        - Кто ж его знает… - Менсон потер затылок. - А, нет, вспомнил! Когда Телуриан помер - вот когда! Ульяна забрала этого надутого зануду, и я подумал: надо как-то отметить. Хороший же день, отпраздновать бы! Вылил к чертям всю эхиоту, а вместо нее налил в пузырьки воды. Никто и не заметил - как зануда помер, всем стало плевать.
        - После этого вы не испытывали пагубной тяги к эхиоте?
        - Испытывал, было дело. Первое время сильно елозило… Но ничего, я себе нашел средство. Как припечет - так вспомню брата-покойника. Если не хватает воспоминания - иду в галерею, смотрю его портрет при коронации: он там чуть не лопается от важности, забавный такой. А потом в другую галерею, гляжу другой портрет - посмеррртный. Лежит мой братик чин по чину, пуговки застегнуты, глазки закрыты… Тут-то меня смех разбирает. Говорю ему: «Видал: ты уже там, и жена-гадюка твоя там же, а я еще тут! Живу себе, здравствую, жру в три горла». Посмеюсь - и эхиоты больше не хочется. Со временем вовсе отвык.
        - Стало быть, со дня смерти владыки Телуриана вы не принимали эхиоту?
        - Неа, ни разу. Имел только одну задумку - хотите, скажу?
        - Если это относится к делу.
        - Ну уж не знаю, как относится, но приятно. Хотел однажды в день поминовения поехать в Прощание, спуститься в фамильный склеп, хлебнуть хорошенько эхиоты - и помочиться на братову могилку. Пускай своего зелья попррробует! Жаль, так и не удосужился - каждый год что-то отвлекало…
        Возмущенный гул прошелся по Палате. Эрвин улыбнулся шутке Менсона, но подумал: зря он унижает Телуриана, ох зря. В этом суде такое не простится.
        Председатель сурово изрек:
        - Ваши намерения кощунственны и преступны, лорд Менсон. Впрочем, суд одобряет вашу честность: теперь отпали сомнения в вашей вменяемости, и вы ответите за злодеяния по всей строгости закона.
        Пророк обратился скорее к залу, чем к суду:
        - Господа, большинство из вас вхожи ко двору уже не один год. Неужели вы не помните, сколь жалок и болен был шут владыки? Неужели отрицаете, что все, как один, звали его безумцем? Можно ли утверждать, что настолько безумный человек полностью вернул рассудок? Мне неведомы случаи подобного исцеления.
        Судья Кантор возразил:
        - Ни суд, ни тем более лорды Палаты не обязаны доказывать факт исцеления ответчика. Это вы, советник, должны доказать факт его невменяемости, если намерены ссылаться на нее. В данный момент суд не видит ни одного доказательства безумия лорда Менсона. Процесс продолжится без поправки на невменяемость. Считаю данный вопрос закрытым.
        Судейская коллегия посовещалась несколько минут, и председатель объявил:
        - После перерыва мы приступим к вопросу о моральном облике обвиняемого.
        Ворон Короны встревожился:
        - Ваша честь, как представитель истца, я прошу начать процесс с обвинения в убийстве. Оно является ключевым для всего дела.
        - Суд согласен с вашей оценкой, - кивнул председатель, - однако считает нужным начать с морального облика.
        - Ваша честь, всем в этом зале и без того известен моральный облик обвиняемого. Так стоит ли тратить время ее величества и высоких лордов на рассмотрение ясного вопроса?
        - Именно потому, что в зале присутствует императрица, мы не имеем права ни на какие вольности. Ответчиком является дворянин. Моральный облик должен быть рассмотрен.
        - Ваша честь, обвинитель не готов сегодня представить материалы по данному вопросу.
        - Обвинитель и не обязан исследовать моральный облик ответчика. Согласно правилам, суд сам взял на себя труд подготовить материалы, каковые и представит после перерыва.
        Едва начался перерыв, Ворон с кислою миной подошел к Эрвину.
        - Что еще за моральный облик? - воскликнул герцог. - Откуда он взялся в деле?
        - Его там и нет, милорд. Это частая практика в имперских судах: если обвиняется аристократ, то суд имеет право оценить его нравственность и соответствие нормам дворянской чести. Унизительнейшая процедура: на свет вытащат всю грязь, с обвиняемого стянут исподнее, вывернут наизнанку и дадут понюхать всем желающим.
        - И дворянство допускает подобное?!
        - Сия экзекуция применяется избирательно - к тем несчастным изгоям, кого дворянство не станет защищать, либо к личным врагам Династии. По сути, это не судебное действие, а часть наказания. В данном случае - месть судей за Телуриана.
        Минерва, слушавшая беседу, теперь вмешалась:
        - Мне думается, Менсон до дна испил чашу унижения. Можно отменить этот ужас?
        - Я пытался, ваше величество.
        - А если я сама обращусь с просьбой к суду?
        - Лорды заподозрят вас в пристрастности. Враги Менсона будут возмущены, а таковых здесь…
        Марк обвел красноречивым жестом всю Палату.
        - Возможно, хоть советник Менсона сумеет что-то сделать?
        Эрвин глянул на скамью обвиняемых. Франциск-Илиан и Менсон беседовали о чем-то, безмятежно глядя в зал. Казалось, никто из них не испытывал и капли тревоги.
        - Пропадет, дурачина, - выдохнул Марк.
        - Ваше величество, лорд Ориджин, - раздался над ухом басовитый голос. Басовитый и скрипучий - узнаваемое сочетание.
        - Я к вашим услугам, лорд Лабелин.
        - Я лишь хотел выказать уважение к вашим успехам в деле правосудия. Пойман истинный убийца владыки - прекрасное достижение!
        На «истинном» стояло многозначительное ударение.
        - Благодарю вас, милорд.
        - Надеюсь, протекция сумеет отыскать и истинного отравителя Леди-во-Тьме. Это ведь тоже случилось в поезде. Возможно, виновник - тот же Менсон? Может, таков его преступный почерк - вершить злодеяния в поездах?
        Столь явный выпад требовал острого ответа, однако Эрвин растерялся и не нашел слов. Мими пришла на помощь:
        - Я дважды навещала Леди-во-Тьме и не услышала от нее ни слова о ядах. Убеждена, что королева Дарквотера - земли колдунов и отравителей - первой сумела бы распознать яд!
        - Ваше величество, буду я искренне рад, если покушение на Леди-во-Тьме - всего лишь плод иллюзий. Вот только странно: отчего ни сам лорд-канцлер, ни его доблестные вассалы не допущены в имение Леди-во-Тьме?..
        Не дожидаясь ответа, путевец отвесил поклон и удалился.
        - Он распустит слух по всей Палате, - проскрипел Эрвин.
        - Ни капли сомнений, - кивнула Мими.
        - Тьма сожри, Марк, когда вы найдете мне этого чертова отравителя?
        Ворон развел руками - мол, я-то здесь, в суде.
        - У вас полтысячи подчиненных!
        - И всех их не очень-то жалуют в имении болотников. Мы допросили кого смогли и разобрали вагон по винтикам. Вагон - безопасен, как колыбель, в нем даже муха не сдохнет. Свидетели как один твердят: невозможно отравить Леди-во-Тьме. Ее пищу пробуют придворная ведьма и жало криболы, оба - знатоки ядов. На пальце королевы - перстень с грибком-ядоискателем: он, якобы, источает резкий запах, если касается отравленной жидкости. А главное, сама королева восемь лет изучала ремесло криболы - в смысле, разные способы послать человека на Звезду.
        - То ж было в молодости. Может, она забыла уроки?
        - Вы знаете, милорд, что у Леди-во-Тьме имеется дочь. Они рассорились настолько, что старуха выгнала дочь из Дарквотера и лишила всех наследных прав. А дочь поселилась на Фольте и шесть раз подсылала к матери убийц. Все покушения бесславно провалились.
        - Может, седьмое достигло успеха? В том проклятом поезде.
        - А может, милорд, Леди-во-Тьме просто заболела? С пожилыми людьми случается.
        - Заболела в ту единственную ночь, когда ехала со мною вместе? Найдите парня, который поверит в это. Если ему окажется больше пяти лет, я дам вам эфес!
        - Милорд, а вы точно ее не… того?
        Мими хихикнула, Эрвин пронзил Ворона взглядом. Тот поднял ладони:
        - Шучу, шучу!
        * * *
        После перерыва началось избиение.
        Суд вызывал весьма уважаемых свидетелей - таких, как министр путей, первый церемониймейстер, епископ собора Всемилости, баронет Дориан Эмбер и гвардейский капитан Уитмор. Отвечая на вопросы судей, они вспоминали всевозможные проступки Менсона. Председатель вел опрос умным и губительным порядком. Сперва свидетелям предлагалось вспомнить смешные, почти невинные проделки: как Менсон высмеивал дворян, паясничал на приемах и балах, несуразным поведением вызывал у всех неловкость. Но следующая группа вопросов вытаскивала на свет события давние, унизительные и мерзкие. Менсон слизывал с паркета разлитую эхиоту; Менсон обмочился, испугавшись фанфар; Менсон бегал по дворцу голый с торчащим стержнем - ловил служанку. Поначалу лорды Палаты спокойно посмеивались, теперь стали кривиться в гримасах отвращения. Разумеется, все понимали причину унижений шута, но не выказывали сочувствия. Янмэйский дворянин, бывший первый адмирал Короны снимает штаны и делает кучу под лестницей, не добежав до уборной, а потом носится кругами и орет: «Она дымится, дымится! Вот это я горячий парень!» Какова бы ни была причина,
противно слушать такое.
        Но дальше стало еще хуже. Суд попросил каждого свидетеля назвать самое острое воспоминание, связанное с Менсоном, и лорды услышали несколько историй.
        В день поминальной службы по Телуриану шут пробрался к алтарю, отхаркался и сплюнул на портрет комок зеленых соплей.
        В день военного парада Менсон рассовал по карманам фунт конского навоза и стал кидать в знаменосцев, пользуясь их неподвижностью. Прежде, чем его остановили, успел попасть одному точно в рот. Знаменосец не стерпел, бросился на Менсона - и был изгнан из гвардии за несдержанность.
        У одной придворной дамы имелся кот, весьма неприятный Менсону. Шут поймал кота и подвесил за яйца. Не метафорически, а в самом прямом смысле. Кот орал, дама орала, Менсон хохотал - дескать, эти двое вопят одинаково. Кончилось трагично: резко дернувшись, кот оторвал себе орган и побежал по дворцу, заливая залы кровью - пока не упал замертво.
        Один секретарь решил посмеяться над Менсоном и выхватил у него эхиоту (случилось еще в те дни, когда шут изнемогал без снадобья). Менсон поступил внезапно: вместо того, чтобы клянчить, прыгнул на секретаря и стал кусать. Он отгрыз бедняге нос и изжевал обе щеки.
        В праздник Сошествия шута попросили рассказать историю о Праматерях. Пьяный, как сапожник, он начал: «Однажды потаскуха, клуша-наседка и сука-волчица…» Из дальнейшего рассказа стало ясно, что речь идет о Мириам, Софье и Агате.
        Здесь даже Эрвин, прежде сочувствовавший Менсону, ощутил желание оторвать ему язык. Об остальной Палате и говорить нечего: вместо недовольного ропота раздавались громкие крики, лорды требовали жестокого приговора. А основное слушание еще даже не началось!
        Франциск-Илиан бился изо всех сил. Говорил о безумии Менсона - суд вычеркивал это из протокола, поскольку безумие не доказано. Объяснял его проступки эхиотой - тщетно, многие проделки случились уже в годы без снадобья. Просил сострадания к больному и раздавленному человеку - суд и лорды выказывали лишь омерзение. Наконец, пророк говорил, что нравственность не так важна, и скверный человек все равно способен на добрые поступки. Скажем, король Ольгард, основавший Династию Янмэй, был интриганом и картежником, а лорд Лаймон, открывший Шиммери, - несусветным развратником. Лорды просто отказались слушать - никто не желал развенчания славных имен.
        Тогда пророк сделал нечто неожиданное. Задумчиво огладил бороду, слегка кивнул самому себе, будто приняв решение, и изрек:
        - Что ж, милорды, я вижу лишь один разумный выход: предлагаю немедленно признать ответчика виновным.
        Все шепотки мигом угасли, в зале повисла тишина.
        - Ваше величество, - отметил судья Кантор, - слушание еще не состоялось.
        - Но главное-то уже ясно. Лорд Менсон - ужасный человек, законченный негодяй. Очевидно, что именно он совершил все преступления. Учитывая его злодейскую природу, он просто не мог воздержаться от убийства. Ваше величество Минерва, господа судьи, прошу вас: сберегите силы и время, признайте лорда Менсона виновным!
        Кантор нахмурился:
        - Господин советник, боюсь, вы не вполне осознали свою задачу. Вы должны давать советы, которые помогут ответчику.
        - Я так и поступаю, - Пророк хлопнул Менсона по плечу. - Друг мой, я советую тебе немедленно сознаться во всем и просить владычицу о помиловании. Нет смысла в пустых спорах. Все уже знают, что ты злодей, так стоит ли упорствовать? Сдайся и получи милость от ее величества.
        - Процедура не предполагает… - начал Кантор, но тут же был прерван пророком:
        - Какая процедура может помешать человеку сознаться и облегчить душу? Какой суд может запретить императрице проявить милосердие? Поверь, друг Менсон: это единственный выход для тебя!
        Прежде, чем шут сказал что-либо, Минерва подняла руку:
        - Господа, я прошу слова… Можно сейчас, да?.. Благодарю вас. Мне не по душе происходящее. Возможно, я ошибаюсь, но мне думалось, суд не должен ставить цели ни казнить, ни помиловать ответчика. Главная задача суда - мне кажется - выяснить правду и добиться справедливости. Мы собрались, чтобы узнать, убил ли лорд Менсон владыку, а не затем, чтобы услышать деланное признание и напыщенное помилование. Более того, помиловав Менсона сейчас, пока его вина не доказана, я унижу его - не так ли?.. - Вдохнув поглубже, она посмотрела прямо в глаза пророку: - Ваше величество, при всем уважении к вам, я прошу вас избегать провокаций.
        Она села, и Эрвин испытал сильное желание погладить ее по плечу. Пророк поклонился Минерве:
        - Я признаю правоту вашего величества. Приношу извинения.
        Он также сел, довольный собою. Несмотря на кажущийся провал, он добился своего: показал абсурдность обвинений на основе «морального облика» и положил конец судейскому издевательству. Судье Кантору не оставалось ничего иного, как перейти к слушанию по существу. Однако он припас для Менсона еще один удар.
        - Ваше величество абсолютно правы, говоря о необходимости постичь истину и получить ясную картину. Именно потому суд позволит себе занять еще десять минут вопросом морального облика и дополнить картину весьма важным штрихом. С позволения вашего величества, я проведу опрос еще одного свидетеля.
        Минерва не нашла причин для отказа, и председатель объявил:
        - На место свидетелей вызываются капитан гвардии Шаттэрхенд и бывший лакей Вимас.
        Капитан вышел на сцену весьма озадаченный - было ясно, что причина вызова ему неясна. Вимаса вывел на место судебный пристав; Вимас явно знал причину и идти не хотел. Эрвин удивился: лакей?.. Верховный суд порою выказывает недоверие к свидетелям лишь потому, что те - мужицкого сословия. Все прошлые свидетели были отобраны из высшего слоя дворянства, откуда теперь взялся простолюдин?
        Суд задал Вимасу несколько обычных вопросов: как зовут, какого сословия, какую службу выполнял. Лакей отвечал очень тихо, робея и краснея пред лицами лордов. Судья Кантор требовал: «Говорите громче». Добившись от свидетеля хоть сколько-то внятной речи, судья задал вопрос:
        - Прислуживали ли вы во дворце Пера и Меча в прошлом году, в день летнего бала?
        - Да, ваша честь.
        - Видели ли вы тем днем Менсона Луизу, придворного шута, ныне обвиняемого?
        Судья указал на ответчика, но лакей не посмотрел туда, а покраснел.
        - Да, ваша честь.
        - При каких обстоятельствах?
        - Я в-видел его много раз… - промямлил лакей, пытаясь отвертеться. Тщетно, разумеется.
        - Я говорю о том случае, когда вы не только видели его, но и имели близкое касательство. Имел место такой случай?
        - Д-да, ваша честь…
        - Расскажите о нем суду.
        Лакей повертелся, ища спасения. Капитан Шаттэрхенд подбодрил его, хлопнув по плечу. Вимас тихо заговорил:
        - Я шел, значит, по коридору, а шут сидел на подоконнике и читал что-то. Сильно щурился - не мог разобрать. Я ему сказал: «Если желаете, принесу свечу». Тогда он схватил меня, значит, за камзол, втащил за портьеру, и поцелв…
        - Громче, будьте добры!
        - Ну, поцеловал.
        - В губы?
        - Да, ваша честь.
        - Что произошло потом?
        - В-ваша честь… я не могу… при владычице и лордах…
        - Ее величество и высокие лорды прежде всего заинтересованы в истине! Говорите немедленно, не боясь смущения.
        - Ну, шут… он… развязал мне штаны и засунул руку…
        - В штаны?
        - Да, ваша честь.
        - И что же?
        - Он схватил меня за… понимаете… за него. И стал…
        Лакей покрылся пунцовыми пятнами и умолк. Капитан Шаттэрхенд вмешался:
        - Да ничего он не стал, ваша честь, ибо не успел. Тут как раз я проходил мимо, услышал возню за шторой, решил проверить. Заглянул - увидел непотребство и пресек все это. Шут сильно злился и кричал: «Я еще не кончил». Но я его оттащил силою.
        - Вы подтверждаете, капитан, что непотребство имело место?
        - Боюсь, что да. Чтобы Менсон служанкам за корсеты совался - это бывало. Но чтобы мужчине и прямо в штаны - конфуз, ваша честь.
        - Конфуз? Вы намеренно используете столь мягкое слово?
        - Ваша честь, я помню, Менсон тогда был нетрезвый. По пьяному делу чего не вытворишь. Был в моей роте один ординарец…
        - Речь не об ординарце, а о шуте Менсоне и его неправедном отношении к мужчинам. Скажите, капитан, вы слыхали высказывание, будто Менсон любил владыку Адриана?
        - Конечно, ваша честь. Я и сам так говорил.
        - Почему вы так говорили, капитан?
        - Потому, что это правда. Шут, когда только мог, крутился около владыки и смотрел с обожанием. Он и в том злосчастном поезде мог не оказаться - он ведь шут, а не генерал, в походы ходить не обязан. Но поехал, чтобы вместе с владыкой.
        - А допускаете ли вы, капитан, что любовь Менсона к владыке Адриану имела вовсе не целомудренный смысл?
        - Я никогда так не думал! Допустить подобную мысль - запятнать честь владыки!
        - Суд вовсе не предполагает, что владыка отвечал на чувства Менсона. Напротив, суд высказывает допущение - внесите это в протокол сугубо как гипотезу - что владыка отверг неправедную любовь шута. Что могло стать причиною мести последнего.
        Это был первый миг, когда смешливая гримаса слетела с лица Менсона. Перемена - от смеха до боли - случилась так быстро, что никто не успел заметить и удержать шута. Он сорвался с места и бросился к судейскому столу:
        - Старый хрыч! Проглоти язык, подонок!
        Приставы поймали его всего за шаг от цели, когда кулак шута уже летел к носу Кантора. Шута оттащили в сторону, скрутили, защелкнули в кандалы. Он бился, как бешеный зверь, и орал:
        - Мрази! Гнусные твари! Все втопчете в грязь!
        Его швырнули на место, пристегнули к стулу и плеснули в лицо водой. Менсон рванулся еще пару раз, и, поняв тщетность попыток, заплакал.
        Председатель суда ничем не выразил торжества, кроме одной чуть приподнятой нотки:
        - Суд доказал то, что требовалось. Ответчик выказывает резкую неконтролируемую эмоциональную реакцию, связанную с любовью к покойному владыке. Чувство такой силы вполне может толкнуть человека на преступление.
        - Вы не смеете говорить о недоказанном факте! - воскликнул Франциск-Илиан, также утративший хладнокровие.
        - Ваше величество, суд считает абсолютно доказанным фактом, что ответчик был способен совершить преступление под влиянием чувства. Суд не утверждает, что ответчик совершил его, а отмечает лишь потенциальную возможность и наличие мотива. Является ли лорд Менсон убийцей в действительности - покажет обвинитель после обеденного перерыва.
        Ворон вмешался с тревожной поспешностью:
        - Ваша честь, обвинитель просит отложить начало процесса на следующее заседание. Сегодня потрачено много времени, а показания главных свидетелей весьма обширны.
        - Тем более, имеет смысл поскорее перейти к ним. Суд продолжит слушание сегодня. Разумеется, если владычица утомлена, суд продлит перерыв на достаточное время, чтобы ее величество отдохнула.
        * * *
        И вот скамью заняли главные свидетели истца - четверка альмерских рыбаков, лично видевших гибель императора.
        Заранее обдумывая дело, Эрвин был почти уверен, что эти парни - никакие не мужики, а наемные солдаты или даже рыцари графа Эрроубэка, устроившие обрушение моста. Однако теперь, увидев их воочию, он усомнился в своих выводах. Четверо настолько походили на мужиков, насколько это вообще возможно: бородатые, коренастые, чумазые, с широкими бесхитростными лицами, ясными и глупыми глазами. Войдя в зал и одолев первую робость, они привели себя в порядок согласно собственному разумению: как можно туже затянули пояса, одернули рубахи и пригладили волосы руками, поплевав на ладони. По пути мимо лордов гнули спины на каждом шагу: «Премного здравия вашей светлости!» В присутствии владычицы держались с наивным подобострастием: по любому поводу били поклоны, осеняли себя священными спиралями и не могли отвести взгляда от Минервы. Обращение «ваша честь» давалось им с трудом, судью Кантора они, вопреки процедуре, называли господином судьей, а при любом удобном случае вворачивали «ваше величество», даже если обращались вовсе не к Минерве. Звались они: Джейкоб, Смит, Ларсен и Борода.
        - Свидетель, вы не можете использовать прозвище в суде. Сообщите свое настоящее имя.
        - Борода как есть, ваше величество. Дело таковское: я был найденыш при церкви, оставил меня бородатый мужичок. Дьякон и прозвал меня Бородой - шутки ради, пока настоящее имя не сыщется. Потом бишь я вырос, а имя так и не придумалось. Бородой и записали.
        - Какого вы сословия, свидетели?
        - Дык мужики мы, кто ж еще.
        - Говорите суду: ваша честь.
        - Угу, господин судья. Так и будем.
        - Где вы проживаете?
        - В графстве Эрроубэк, на восточном берегу Бэка, в деревне Косой Яр.
        - Видели ли вы двадцать второго декабря прошлого года крушение поезда, упавшего с моста?
        - Да, ваше величество. Всеми глазами видели, вот как вас тута!
        - Подтвердите это каждый в отдельности и принесите клятву.
        - Клянусь Праотцами, что видел, - один за другим повторили мужики.
        - В виду важности данных свидетелей, суд сам проведет их опрос. Истец и ответчик впоследствии смогут задать дополнительные вопросы.
        Франциск-Илиан поднял флажок:
        - Если слух меня не подводит - а доселе не подводил, - то эти свидетели принадлежат к простому люду. Ответчик же - первородный дворянин.
        - Виновный в попытке переворота и опустившийся до шута.
        - Однако по-прежнему дворянин рода Янмэй. Может ли слово мужика - даже четверых мужиков - соперничать со словом потомка Праматери?
        Многие лорды Палаты одобрительно закивали, признав весомость довода. Судья Кантор обратился к Марку:
        - Истец может предоставить свидетелей дворянского сословия?
        - Нет, ваша честь. Однако имеется дворянин, готовый поручиться за слова этих мужиков.
        Пристав вывел на свидетельское место хорошо одетого дородного альмерца.
        - Назовите ваше имя и сословие, сударь.
        - Я - Огюст Миранда Клэр рода Катрины, барон Бонеган, вассал его милости графа Эрроубэка. Мое почтение императрице и высоким лордам Палаты.
        - Знаете ли вы людей, находящихся на скамье рядом с вами?
        - Конечно, ваша честь. Это мужики из Косого Яра - одной из моих деревень.
        - Можете назвать их имена?
        Барон назвал Джейкоба, Смита и Бороду, а Ларсена не вспомнил.
        - Виноват, ваша честь. Лицо помню, а имя вылетело из головы. Но этот тоже мой, точно говорю. Я в Косом Яру часто бываю.
        - Вы можете поручиться за слова этих четверых мужиков?
        - Да, ваша честь.
        Франциск-Илиан вмешался:
        - А как вы можете ручаться, еще даже не услышав их показаний? Вы владеете даром провидца?
        Барон развел руками:
        - Милорд, еще в тот самый день, когда разбился поезд, они мне все подробно рассказали, что и как случилось. По лицам их видно было, что не врут. Потом я, конечно, сам сходил на место и посмотрел - все совпало с их рассказами.
        - Но вы не могли проверить главного: убил ли шут Менсон владыку Адриана.
        - Милорд, это мои мужики, я их знаю. Наибольшая фантазия, на какую они способны, - пририсовать пойманной щуке лишний фут длины. Они никак не могли измыслить такую картину, что дескать шут убил самого владыку. В том ручаюсь честью дворянина.
        Замешательство было исчерпано, и суд взялся за рыбаков. Члены коллегии провели опрос со знанием дела. Вопросы задавали быстро, чтобы свидетель не имел времени задуматься, а говорил то, что сразу пришло на ум. Избегали излишне открытых вопросов, ответы на которые могли затуманить суть. Если свидетель отвечал обобщенно - его одергивали, требовали конкретности; если колебался - строго давили: «Да или нет? Ответ нужен однозначный». Грубая мужицкая речь резала слух и усложняла восприятие, но благодаря точности вопросов картина вырисовалась исчерпывающе ясная.
        На рассвете двадцать второго декабря Джейкоб, Ларсен, Смит и Борода отправились на берег Бэка удить рыбу. Если говорить точно, то на рассвете вышли Джейкоб, Смит и Борода, а Ларсен проспал и явился часом позже - однако был на реке к моменту крушения. Недалеко от моста имеется удобный бережок: обрывчик высотою футов десять над стремниной. На нем приятно сидеть, свесив ноги, а стремнина хороша, когда ловишь на «муху». Ваше величество знает, что такое «муха»? Это такой пестрый пучок ветоши или перьев, нитки тоже подойдут. В него вплетаешь крючок и кладешь на воду. «Муха» стоит - удочка-то держит, - а рыбе кажется: «муха» плывет против течения. Вот рыбка и клюет.
        Итак, мужики закинули удочки, тяпнули немного косухи, чтоб тепло на душе, и повели подходящие случаю беседы. Основною темой был как раз владыка Адриан: как-то он теперь будет без столицы? Прогонит северянина из Фаунтерры или построит себе где-нибудь новый дворец? А если где-то построит, то не у нас ли в Альмере? А если в Альмере, что поменяется от этого в нашей жизни? Авось, разбогатеем, как столичники. Уж на рыбку цены всяко взлетят - ее, рыбки, ого сколько нужно для придворного стола! Эту тему большею частью развивали Джейкоб и Смит. Ларсен их поддерживал, но вяло: он маялся подарком жене на новый год, никак не мог придумать. А Борода костерил рыбу, которая не клюет, - ибо она и вправду не клевала. Только три карася попались на удочки, но один сорвался, а другой был такой крохотный, что и кота не накормишь.
        Как тут Джейкоб крикнул: «Гляди!» - и все поглядели. Шел, значится, поезд - причем не по расписанию. Все обычные поезда рыбаки знали наизусть. Имели такой опыт в наблюдении за мостом, что безо всяких часов распознавали составы: услышат вдали гул, поглядят на солнце и поймут - Блэкморский это, Алериданский, Флисский или Оруэлльский. Так вот, на сей раз поезд обычным не был. Удивленные этим, рыбаки поднялись с мест, чтобы лучше рассмотреть диковинку. И вдруг, когда тягач вышел на мост, раздался ужасный тар-тарарам. Ваше величество, святыми богами - страх, да и только!
        Словом, поезд сверзился с моста и образовал идову кучу обломков. Испуганные рыбаки потеряли пару минут, размышляя как поступить: бежать ли им в Косой Яр или в замок графа, или на помощь людям в поезде. Решили послать Ларсена в замок, а Смита в Косой Яр, а Бороде с Джейкобом лезть в вагоны и помогать бедолагам. Но сначала - всем четверым подойти ближе и посмотреть, без этого никак нельзя. Тогда они подошли к месту крушения и увидели невероятное: поезд загорелся. Лежал-то он в воде, однако, видно, вода еще не все затопила, а в вагонах имелись печки, и угли разлетелись повсюду - вот и занялось. Сначала из окон пошел дым, потом полыхнули языки пламени. Рыбаки схватились тушить - но как? Поезд-то лежал не у самого берега, а с зазором. Чтобы добраться, надо войти в воду по шею, а так и застудиться недолго. Но там люди заживо горят - не сидеть же, сложа руки! Но, может, и нету там живых - пока ни один не показался. Едва рыбаки достигли этой точки в своих размышлениях, как из верхнего вагона появился человек. Богатырского роста, широкий в плечах, сияющий гербами на алом мундире, он никак не мог оказаться
кем-либо ниже генерала по чину. Рыбаки закричали, осчастливленные тем, что смогут спасти столь важную птицу:
        - Прыгайте сюда, ваша светлость! Мы поможем!
        Он обернулся на крик. Рыбаки узрели его лицо и ахнули - этот лик они видели на портрете в церкви! А на поясе мужчины висел невероятный трехгранный кинжал, так что сомнений не оставалось - это сам Адриан, владыка подлунного мира!
        - Прыгайте, ваше величество, иначе сгорите!
        Но владыка замешкался - видно, не был уверен, достаточно ли глубока вода. И тут за его спиною появился шут Менсон с длинным ножом в руке. Прежде, чем рыбаки поняли его злодейский замысел, шут всадил клинок в спину владыке, и тот рухнул, как подкошенный. Раздался при этом сухой звук, вроде щелчка кнута, и позже знающие люди рассказали рыбакам, что с таким звуком разряжаются искровые очи.
        Что было дальше? Рыбаки цельную минуту не могли оправиться от потрясения, а вагон тем часом зашатался и упал набок - видно, сгорели те обломки, на которые он опирался. И тело владыки, и его убийца соскользнули в воду Бэка. Больше рыбаки их не видели. Сломя голову они бросились в замок Эрроубэк, чтобы скорее все рассказать графу и избавиться от бремени тяжкого, даже непосильного знания. Узнав обо всем, граф Эрроубэк послал конные отряды на поиски шута-убийцы, но время было потеряно. Пока рыбаки бегали в замок, злодей выбрался на берег и ушел прочь от речки.
        Если не брать во внимание корявую речь, а смотреть прямо в суть, то история звучала очень складно. Ни один поступок свидетелей не казался нелогичным, ни одно показание не содержало в себе противоречия. Лишь одна деталь вызывала вопросы: как рыбаки смогли узнать Менсона? Судья Кантор обратил на это внимание и потребовал объяснений.
        - Видели ли вы обвиняемого Менсона прежде?
        - Еще как, ваша честь! Он же, убивец, на наших глазах упокоил владыку! Вот тогдась и видели.
        - А ранее, до того?
        - Раньше - не, вроде. Никаковские шуты в нашу деревню не наведывались.
        - Каким же образом вы смогли его опознать в день убийства владыки Адриана?
        - Дык он же того, околпаченый был!
        - То бишь, носил на голове колпак?
        - Ага, как есть! Трехвостый с бубенчиками. Вот ентот самый, что на ём сейчас.
        - Какие приметы, кроме колпака, вы рассмотрели?
        - Ну, наперво, у него бороденка дурная - не борода, а смех. Тонкая да длинная, как у козлища. Потомсь волосы на нем пятнистые - седые с черными вперемешку, и все попутанные, будто год не чесался. Вот глядите, ваше величество: сейчас у него так же. А самое главное: глаза. Так горели, будто разом и пьяный, и безумный. Глаза черные, а огонь в них красный - ни дать, ни взять угли. Мы енто все пересказали его милости графу - его милость сразу и признал: «Так это ж был Менсон - шут владыки!»
        Члены коллегии задали еще ряд уточняющих вопросов об одежде шута и об орудии убийства. Из ответов стало ясно, что шут был одет в дневное платье, но измятое так, будто спал, не снимая его. А орудием являлся боевой искровый кинжал, вероятно, снятый Менсоном с трупа одного из погибших гвардейцев.
        Судейская коллегия удовлетворилась показаниями рыбаков. Председатель Кантор объявил:
        - После двадцатиминутного перерыва советник получит возможность задать свидетелям свои вопросы, если таковые имеются.
        Франциск-Илиан поглядел на часы - было шесть тридцать. До окончания работы Палаты оставалось полтора часа.
        - Ваша честь, я прошу перенести свой опрос свидетелей на следующее заседание.
        - Суд не видит поводов для этого, - отрезал Кантор.
        Конечно, то было ложью. И председатель, и Франциск-Илиан отлично понимали ситуацию. В оставшееся время пророк начнет спешный, плохо подготовленный опрос, который будет прерван с окончанием заседания. Советник не успеет поймать свидетелей на лжи, но выдаст свою тактику, и к следующему заседанию свидетели будут готовы. Кроме того, судьи и лорды уйдут спать с уверенностью, что Менсон виновен, а советник беспомощен. В свое время Дед говорил Эрвину: «Если ответчик хочет жить, он должен сеять сомнения, в особенности - вечером. Когда судья засыпает в сомнениях, утром он ищет истину; когда судья засыпает с уверенностью - утром ищет бумагу, чтоб написать приговор».
        - Ваша честь, показания свидетелей весьма обширны. Нужно время, чтобы обдумать их и подготовить вопросы. Я не принадлежу к тем людям, кто любит говорить, не подумав.
        - Суд оставит вам возможность задать дополнительные вопросы, если они появятся до следующего заседания. Однако суд не видит причин терять впустую оставшееся сегодня время. Напоминаю советнику, что в зале находятся ее величество и высокие лорды. Их время дорого.
        И, не дожидаясь реакции, председатель звякнул в колокольчик:
        - Перерыв!
        Франциск-Илиан немедленно подозвал секретарей и раздал приказы. Секретари умчались, а король-пророк стал шептаться с Менсоном. Ворон Короны пристальным недобрым взглядом следил за ними.
        - Думается, милорд, - Мими повернулась к Эрвину, - сегодня приговор не вынесут.
        Она по-прежнему сочувствовала шуту, и Эрвину пришлось ее расстроить:
        - В этом нет ничего хорошего для Менсона. Судья Кантор сыграл это заседание как по нотам. Если б он поспешил, сегодня дошло бы до приговора, но среди судей не было бы единства - а решение должно быть единогласным. Кантор пожертвовал скоростью, зато сделал все, чтобы убить сомнения. Я слежу за судьями: еще в обед сомневались пятеро, сейчас остался один.
        - То есть, уже все решено?..
        Эрвин указал украдкой:
        - Сомневается вон тот, самый молодой из членов коллегии. Вероятно, ему не станет духу перечить маститым старшим судьям. Они уйдут спать с уверенностью в вине Менсона. Следующее заседание будет пустой формальностью.
        Мими долго молчала прежде, чем спросить:
        - Почему вы сопереживаете Менсону, милорд? Потому, что он убил вашего врага?
        Эрвин качнул головой:
        - Если свора собак травит одинокого зверя - кто станет сочувствовать собакам?..
        - Я вижу льва на стороне одинокого зверя. Думаю, собакам несдобровать.
        Резкий звон колокольчика обозначил конец перерыва.
        - Советник может приступить к опросу, - объявил судья Кантор.
        - Советник еще не готов и просит об отсрочке.
        - Суд не видит оснований для отсрочки. Ответчик должен приступить сейчас.
        Франциск-Илиан заметил своего секретаря, бегущего через зал с бумагою в руке.
        - Значит, нам ничего не остается, как подчиниться суду и начать опрос, - жестом, полным смирения, пророк сложил руки перед грудью. - Уважаемые свидетели, сейчас мой помощник даст вам один документ. Не прочтете ли вслух, что в нем написано?
        - Виноваты, не умеем… Нет, никак не сможем.
        - Тогда я прошу секретаря суда громко прочесть бумагу, а вы, уважаемые свидетели, слушайте внимательно.
        Альберт Кантор насторожился:
        - Советник, вам дано слово, чтобы вы вели опрос свидетелей, а не развлекали их чтением.
        - Ваша честь, я задам вопрос сразу после чтения. Милорд Эмбер, прошу вас.
        Секретарь суда взял документ у помощника шиммерийца и принялся читать. Его голос звучал ровно, но в зале нарастало волнение с каждою следующей фразой. Документ представлял собою смертный приговор, вынесенный верховным судом двум северным дворянам - герцогу Эрвину Ориджину и леди Минерве Стагфорт, действующей императрице.
        - Что за черт! - раздался грубый возглас кого-то из Нортвудов. - Да эти судьи просто издеваются!
        Палата загудела.
        Воздев руки к небу, пророк призвал к порядку.
        - Господа, прошу о тишине, ведь иначе свидетели не услышат моего вопроса. А вопрос таков: вы поняли смысл бумаги?
        - Вроде, дась… - нестройно ответили рыбаки. Они выглядели изрядно ошеломленными.
        - Перескажите своими словами, что там сказано.
        - Ну, вроде… суд порешил казнить герцога Ориджина и… ее величество! Или мы не так поняли?..
        - Боюсь, что вы поняли совершенно точно. А слышали вы, за какие преступления?
        - Этот… мятеж против Короны… Но как такое может быть? Ее величество - она сама же и есть!.. Ну, в смысле, корону носит…
        Франциск-Илиан развел руками.
        - Вот и я не понимал, как можно судить и приговорить Минерву Стагфорт. Надеялся, что хоть вы поймете, и народная мудрость через ваши уста объяснит мне…
        Альберт Кантор прервал его:
        - Суд не допустит манипуляций со сторон советника. Еще одна попытка - и суд отстранит советника от участия в заседании. Сама владычица указывала вам на неприемлемость провокаций!
        - Та самая владычица, которую вы приговорили к смерти? - уточнил пророк.
        - Советник должен вести опрос свидетелей, а не использовать их в своих махинациях. Свидетели несведущи в законах, и не им оценивать деятельность суда. Советник, при всем уважении, суд начинает сомневаться в ваших знаниях законов!
        Франциск-Илиан развел руками с легким поклоном.
        - Вижу, простая народная речь противна ушам высокого суда. Что ж, я не погнушаюсь перейти на язык законников. - Пророк сменил тональность, заговорил суше и быстрее, речитативом: - Постановление верховного суда Империи Полари принято десятого декабря минувшего года. Слушание проходило за закрытыми дверями и заочно, в отсутствие обвиняемых. Ответчиками являлись Минерва Джемма Алессандра, леди Стагфорт, и Эрвин София Джессика, герцог Ориджин. Ни одна, ни второй не приглашены на заседание - несмотря на то, что герцог находился в тот день в столице, во дворце Пера и Меча. Более того, ни леди Стагфорт, ни герцог Ориджин даже не поставлены в известность об обвинениях в свой адрес. Тем самым грубо нарушены и заповеди Праматери Юмин, и кодекс Юлианы Великой, раздел о судочинстве, глава о правах ответчика.
        Судья Кантор попытался вмешаться, но не смог. Новая сухая скороговорка пророка имела особое свойство: ее нельзя было прервать, как нельзя отвлечь священника посреди молитвы.
        - Доказательства в отношении леди Стагфорт сводятся к косвенному подозрению, в дело не включена ни одна прямая улика. Истцом выступает Корона в лице владыки Адриана, но владыка Адриан не поставлен в известность об этом. Представителем истца - обвинителем - выступает майор протекции Бэкфилд, однако его полномочия не подтверждены никаким документом за подписью владыки. Нарушены тезисы Юлианиного кодекса о роли и правах обвинителя, а также первая аксиома Праматери Юмин: любые сомнения должны трактоваться в пользу обвиняемого. Налицо вопиющий судейский произвол.
        Пророк перевел дух, и лишь теперь судье Кантору выпала возможность ответить:
        - Упомянутое вами решение отменено двенадцатого апреля сего года, после пересмотра дела.
        - Но сперва оно было принято с нарушением всех норм судопроизводства. Коллегия злоупотребила судебной властью в угоду политическим силам.
        - Я требую уважения к суду, господин советник. Вы не можете приводить отмененное решение как доказательство чего-либо. Двенадцатого апреля данное решение утратило всякую юридическую силу.
        Франциск-Илиан отвернулся от Кантора и отвесил поклон, глядя в лицо владычице. Его голос стал прежним - спокойным, неторопливым, внушительным:
        - Ваше величество Минерва, я прошу вас защитить справедливость. Вы имеете власть поставить в Палате вопрос о переизбрании верховного суда. Во имя истины и закона, воспользуйтесь ею.
        Минерва никак не могла ждать, что вторично за день шиммериец поставит ее перед нелегким выбором. Она замешкалась, глянула на Бекку в поисках поддержки. Конечно, ни лошадница, ни кто-либо другой не мог помочь ей: дать совет владычице на глазах у всей Палаты - значит, сокрушить ее авторитет. Императрица должна решать сама.
        - Ваша честь, - сказала Минерва, - желаете ли вы ответить на слова советника?
        Председатель Кантор медленно поднялся на ноги. Теперь стало заметно, насколько он стар и подточен болезнями. Однако в голосе звучала несгибаемая вера в свою правоту:
        - Ваше величество, прошу вас ясно увидеть происходящее. Громкими словами об истине и справедливости советник пытается затуманить суть, а она проста. Согласно Юлианину закону - раздел о судочинстве, глава о верховном суде - ни Палата, ни ваше величество не имеют права распустить верховный суд прямо в ходе слушания. Удовлетворив пожелание советника, вы сами будете дискредитированы, как и новые назначенные вами судьи. Советник сможет заявить недоверие им тоже, а затем и следующим - и бесконечно оттягивать смертный приговор. Ваше величество, не становитесь жертвой его происков. Если по окончании процесса вы выкажете недовольство моею работой, я немедленно подам в отставку. Но до тех пор позвольте суду действовать.
        Минерва тяжело вздохнула. Прав был злобный старик Кантор, а не обаятельный пророк: и закон, и данное Минервой слово чести, и преемственность янмэйской власти, воплощенной в верховном суде, не позволяют владычице распустить коллегию. Смириться с этим составом суда - меньшее зло, чем заменить его.
        - Корона отклоняет ходатайство обвиняемого, - сухо сказала Мими.
        - Благодарю, ваше величество, - Кантор с поклоном сел на место.
        Что любопытно: умное лицо пророка озарилось улыбкой.
        - Благодарю, ваше величество, - сказал южный король и, садясь, бросил беглый взгляд куда-то вверх, на зрительский балкон.
        Кантор выпил воды, восстановил спокойствие и посмотрел на пророка:
        - Советник обвиняемого готов, наконец, начать опрос свидетелей?
        - Да, ваша честь. Мой первый вопрос…
        Здесь возникла небольшая заминка. Альмерские рыбаки на свидетельской скамье были полностью ошарашены недавней перепалкой. Толком не поняв аргументы сторон, они уловили главное: владычицу попросили распустить верховный суд, а она отказала. То бишь, минуту назад у них на глазах вот этих важных судей чуть не прогнали со двора, как нерадивых слуг! Рыбаки просто не могли оставить коллизию без своего толкования и принялись так оживленно шушукаться, что прослушали первый вопрос Франциск-Илиана. Но барон Бонеган, поручившийся за рыбаков, зычно рявкнул:
        - Эй, лапти, отвечайте, когда спрашивают! А не спрашивают - молчите.
        Свидетели присмирели, и Франциск-Илиан повторил в тишине:
        - Мой первый вопрос таков: вы рыбачили в проруби?
        - Нет, господин, какая такая прорубь? Ледостава еще не было.
        - Говорят, что Ханай в те дни уже замерз, северные полки хотели перейти его по льду.
        - Так то Ханай, господин, а это - Бэк. У нас в Альмере потеплее будет.
        - Значит, вы твердо помните, что льда на Бэке еще не было?
        - Как есть, господин. Никакого льда. Рубать не надо, закидывай удочку да лови.
        Кантор брюзгливо вмешался:
        - Суд не рекомендует советнику тратить время на бесполезные вопросы.
        - Лишь богам наперед ведомо, что пойдет на пользу, а что во вред. Порою еще пророки могут заглянуть в туман грядущего… Но я приму добрый совет вашей чести и перейду к более насущному вопросу. Уважаемые свидетели, вы видели, что человек в шутовском колпаке появился из вагона?
        - Как есть! Откуда ж ему еще появиться? Разве с неба упал.
        - И вы утверждаете, что у него на голове имелся шутовской колпак?
        - Самый заправдешний, как щас!
        - Вы полагаете, что при падении поезда с моста его колпак не слетел с головы?
        - Чегось?..
        - Лорд Менсон, друг мой, встряхните головой.
        Шут резко дернулся. Колпак звякнул и сполз на лоб.
        - Как видите, при резких движениях сей головной убор теряет равновесие. Что же произойдет, если в нем упасть с моста?
        - Эээ…
        - При падении с моста колпак слетит с головы?
        - Ну, этоть…
        Ворон Короны вмешался:
        - Ваше величество задает абстрактные вопросы. Даже если колпак слетел с головы, свидетели этого не видели, а потому не обязаны отвечать.
        - Вот, дась! - закивали рыбаки.
        Пророк спокойно продолжил:
        - Если б вас спросили, может ли человек упасть с моста так, чтобы колпак остался на голове, - что бы вы ответили?
        - Кажись, нет… - согласились свидетели.
        - Как вы объясните то, что в момент убийства вы все же видели колпак на голове того человека?
        - Ну, надел обратно.
        - А кроме того, нашел и подобрал искровый нож?
        - Ну, как есть.
        - Стало быть, в первые минуты после крушения поезда тот человек совершил два действия: нашел искровый кинжал, чтобы вооружиться, и нашел свой колпак, чтобы снова надеть на голову. В первом действии имеется смысл, если он действительно замышлял убийство. Во втором деянии смысла нет никакого.
        - Это почему же? - удивился Ларсен. - Есть смысла. Он же шут - должон быть в колпаке. Вот и надел.
        - Лорд Менсон, пошевелите головой слегка.
        От слабого движения бубенцы на колпаке издали мелодичный звон.
        - Лишь боги и пророки посвящены в тайны грядущего… Но не нужно быть ни богом, ни пророком, чтобы предсказать: если позвенеть бубенцами за спиной человека, то он обернется. Если берешь в руки нож, замышляя ударить жертве в спину, неужели напялишь на голову гроздь колокольцев?
        - Эээ…
        Рыбаки сконфужено переглянулись, затем уставились на барона, ища в нем поддержки. Затем подняли виноватые глаза к Минерве.
        - Ваше величество, мы не знаем… Колпак-то был, а зачем - мы и не думали…
        - Обязанность свидетеля - не трактовать, а лишь излагать увиденное, - отметил судья Кантор.
        - Я готов помочь с трактовкой, - благосклонно кивнул пророк. - Я вижу два объяснения колпака на голове убийцы. Первое: убийца не был лордом Менсоном, но присвоил и надел шутовской колпак, чтобы выдать себя за него. Второе: данные свидетели не видели ни лорда Менсона, ни кого-либо другого в шутовском колпаке, а просто его измыслили.
        За судейским столом поднялся ропот, барон Бонеган вскричал что-то о своей чести, но все перекрыл уверенный голос Марка:
        - Я вижу также третье объяснение, ваше величество. Если позволите, изложу его. Лорд Менсон мог надеть шутовской колпак с тою же целью, с какою носит его сейчас, в суде. Он готовился послать на Звезду своего единственного родича, к тому же - владыку. Это черное намерение вызывало бурю чувств в душе Менсона. Колпак на голове помог ему справиться с собою и обрести хладнокровие. Это - привычная, родная вещь, дающая уверенность. Так многие солдаты берут на войну мамин платок, горсть родной земли и прядь волос любимой.
        Кое-где в зале раздались аплодисменты - столь метким было объяснение Марка. Рыбаки радостно закивали:
        - Вот голова! Так все и было, а мы не поняли!
        Франциск-Илиан после минутной паузы возобновил допрос:
        - Тем не менее, вы не узнали лорда Менсона в лицо, а лишь пересказали его приметы графу Эрроубэку, и уже тот по приметам назвал имя Менсона?
        - Ага, тут чистая правда.
        - Стало быть, ваше опознание является косвенным.
        - Кось… каким, говорите? Недослышали…
        - Косвенным - то есть, опосредованным. Вы видели убийцу, но не узнали в нем лорда Менсона, а граф Эрроубэк узнал, но не видел.
        - Агась.
        - Прошу внести это в протокол.
        - В протокол вносится все, сказанное в зале. Из протокола удаляется лишь то, что суд приказывает вычеркнуть, - сухо пояснил судья Кантор. - Ваши вопросы исчерпаны, господин советник?
        Пророк улыбнулся как-то печально:
        - Знали бы вы, как я жажду дожить до времени, когда все мои вопросы исчерпаются… Перейдем к опознанию владыки Адриана. Как я понимаю, уважаемые свидетели, его вы твердо узнали сразу?
        - Еще как! Такого богатыря, как владыка, поди поищи!
        - Прежде вы видели его на портрете в деревенской церкви?
        - Агась.
        - Портрет, как и подобает, размещался в притворе над дверями, лицом к алтарю?
        - Чистая правда! Прямиком на алтарь глядел.
        - Как был изображен владыка?
        - Ну, владыка как есть: стоит во весь рост, плечи во всю ширь, смотрит орлом.
        - Во что одет?
        - В военный мундир - блестит весь, да еще при шпаге. Красавец был!
        - Можете встать так, как стоял Адриан на том портрете?
        Свидетели сильно оробели и решились исполнить просьбу, лишь когда сама Минерва присоединилась к пророку. Из рыбаков выделился Борода, как самый высокий и статный. Вышел на открытое место, расправил плечи, задрал подбородок, а правую руку упер в поясницу, возле эфеса воображаемой шпаги. Приняв эту позу, Борода сделался выше и значительней, все взгляды устремились на него, повергнув бедного мужика в краснощекое смущение.
        - Благодарю вас, можете сесть, - сказал пророк. - Теперь скажите, с какого расстояния вы видели владыку? Он стоял на крыше вагона, который, в свою очередь, лежал на других вагонах, а те были ярдах в десяти-двадцати от берега - верно?
        Мужики прикинули дистанцию, щурясь и шевеля губами, и один за другим согласились.
        - Значит, вы видели владыку так, как если бы он стоял вон там?
        Пророк указал на зрительский балкон, заполненный людом.
        - Агась, точно так.
        - На балконе находится мой помощник. Сейчас он покажет вам несколько портретов вельмож. Полагаю, вам не составит труда понять, который из них - владыка Адриан.
        - Запросто! Пущай покажет!
        Зал встрепенулся, когда секретарь Франциск-Илиана протолкался сквозь толпу на балконе и поставил у перил массивную стопку картин.
        - Барон Бонеган, - сказал пророк, - вы ручались за показания этих мужиков, и теперь испытаете соблазн подсказать им. Потому я требую, чтобы вы отвернулись и не смотрели на портреты.
        - При всем уважении, ваше величество, вы мне не сюзерен.
        - Тогда я этого требую, - вмешалась Минерва.
        Барон повернулся к балкону спиной. Шиммерийский секретарь поднял над перилами первую картину. Она изображала лысеющего министра в камзоле.
        - Нет, и близко не похож! - вскричали разом мужики.
        - Благодарю, - сказал пророк. - Прошу следующую.
        На новом портрете оказался молодой янмэец, сидящий за столом и задумчиво кусающий кончик пера.
        - Не он, - отмахнулся Борода. Другие рыбаки тоже занекали.
        - Благодарю. Следующую картину.
        Вот теперь на портрете был статный дворянин в парадном мундире, с рукою на шпаге. Ларсен и Борода тут же закивали, но Джейкоб и Смит усомнились:
        - Бороденки нет… у владыки была, а тут только усы.
        Ларсен отказался от своего слова, Борода упорно повторил: «Он» - возможно, просто потому, что стеснялся поменять мнение.
        Четвертый, пятый и шестой портреты также изображали дворян в мундирах. Конечно, все они держали руки на шпагах, гордо задирали подбородки и стреляли орлиными взглядами в горизонт - ибо таков был канон парадного военного портрета. Мнения рыбаков разделились. Ларсен и Смит высказались за четвертую картину, но Ларсен потом сменил мнение в пользу пятой, вызвав в зале смешки. Джейкоб же все отнекивался, чуя подвох, а на шестом портрете спросил:
        - Этот последний?
        - Последний, - кивнул пророк.
        - Тогда он! Он - владыка!
        - Благодарю вас, - сказал Франциск-Илиан и с поклоном развел руками.
        Никаких комментариев не требовалось. Над залом повисла тревожная тишина.
        - Внесите в протокол, - выдавил судья Кантор, - ни один свидетель не опознал владыку Адриана.
        - Что?.. Как?.. - рыбаки выпучили глаза. - Мы ж того! Мы видели!..
        - Вы видели мундир, который затмил остальное. Владыка Адриан был на втором портрете - сидящий с пером в руке. А четверо в мундирах - просто имперские генералы.
        - Но мы же… Мы видели… - промямлил Ларсен, бледнея на глазах.
        - Дурачье! - взревел Бонеган. - Я вам покажу, слепые кроты!
        - Требую порядка в зале! Советник имеет еще вопросы?
        - Конечно, ваша честь. Однако наступает восьмой час. Я охотно отложу остальные вопросы, чтобы более не утомлять ее величество. Сегодня мы оканчиваем на следующем выводе: некто в шутовском колпаке ударил ножом кое-кого в генеральском мундире. Только это достоверно следует из показаний рыбаков, и ничего более.
        Едва заседание окончилось, Мими обернулась к Эрвину, сияя от радости:
        - Хочу праздничного кофе с праздничным пирожным! Я знала, что Менсон невиновен! Начала суд, чтобы очистить его имя, - и это случилось!
        Строго говоря, оправдание Менсона сулило Эрвину гораздо больше проблем, чем казнь. Но такова была сила судебной драмы, что Эрвин проникся состраданием к главному герою и теперь радовался вместе с Мими.
        - До оправдания еще далеко, ваше величество. Но пророк разбил фундамент обвинения - без этих свидетелей оно недолго выстоит.
        - Скажите, что я была права, устроив суд в Палате! Ведь права же, да?
        Ворон Короны возник подле Эрвина:
        - Милорд, нужно сказать пару слов наедине.
        - Прошу простить, ваше величество.
        Поклонившись Минерве, он пошел вслед за Марком. Выбрав уединенное место подальше от глаз и ушей, Ворон сказал:
        - Милорд, у нас имеется затруднение.
        - Никакого затруднения, Марк. Я приказывал добиться справедливости - и вы это сделали. Дали Менсону шанс, он его использовал - теперь мы знаем, что он невиновен.
        - Вы были правы с самого начала, а сейчас - ошибаетесь. Это Менсон убил Адриана. Теперь я не питаю ни капли сомнений.
        - Как вы сделали такой вывод?
        - Пока все слушали альмерских дурачков, я следил за Менсоном. Он выдал себя с головой. Если он не убивал, то, значит, рыбаки лгут. Почему он не закричал: «Вы лжете, сучьи дети»?
        - Ну, порядок в суде…
        - Менсону чхать на порядок! А он не только не закричал - не выронил даже шепотом. Молчал, как рыба, и хлопал глазами. Дважды отводил взгляд: когда рыбаки сказали про удар в спину, и когда я - про колпак. Он был там, в колпаке, с ножом, он заколол Адриана!
        - Но рыбаки не опознали владыку…
        - Хитрюга шиммериец запутал их. А они правы во всем! Они же опознали генеральский мундир! В том чертовом поезде был лишь один генеральский мундир - на владыке! Старший из гвардейцев носил чин капитана.
        Эрвин встряхнул головой.
        - То есть, на следующем заседании вы намерены…
        - Милорд, прошу вашего решения. Я не намерен больше сдерживать себя. Менсон - подлый убийца, я хочу затянуть петлю на его мерзкой шее. Но он убил вашего врага. Возможно, спас вас от поражения. Милорд, что вы скажете, если я уничтожу его?
        - Как и прежде, Марк, я хочу справедливости. В той войне я одержал семь побед - а мог одержать восемь. Чего я желал Адриану - так это суда и смерти на плахе, а не от рук паяца-безумца. Если Менсон виновен - расправьтесь с ним.
        Ворон Короны потер ладони:
        - Можете рассчитывать на меня, милорд.
        - Однако не мешайте ему говорить. Он и его свидетели должны иметь полную свободу действий.
        Меч - 4
        15 -20 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        В большинстве городов рынки работают раз в неделю - по субботам или воскресеньям, зависимо от местных порядков. Крестьяне и ремесленники, привозящие на рынок свой товар, не могут тратить на торговлю больше дня в неделю.
        Уэймар - портовый город, и здесь дело обстоит иначе. Суда швартуются каждый день, прилавки не пустеют никогда, взамен проданного товара тут же поступает новый. И стоят за прилавками здесь не ремесленники да крестьяне, а опытные торгаши. Одним из которых понемногу становился Джоакин Ив Ханна.
        Он работал на пару с Луизой уже почти неделю. Теперь он помнил цены большинства товаров, знал главные достоинства каждого, умел выставить их напоказ. Джо не опускался до вранья, но уже и не отпугивал покупателей излишней честностью. Говорил:
        - Товар перед вами. Смотрите сами, чего он стоит.
        Если пытались торговаться, он отвечал:
        - Спорить не люблю. Возьмете пару - немного скину. А один товар не стоит торга.
        Если спрашивали его мнения или совета, говорил коротко, в двух словах выражая главное свойство:
        - Надежная вещь, послужит.
        Или:
        - Дешевая штука.
        Или:
        - Красивая. Берите.
        Он нравился покупателям. Немногословная речь и открытое широкое лицо, и трехпалая ладонь выдавали честного солдата. Джо отличался от ушлых торговцев, занимающих большинство прилавков, и люди верили ему. Даже те, кто поносил его в первый день, теперь говорили добродушно:
        - Да уж, тогда ты дал маху.
        Он отвечал:
        - Виноват. Я учусь.
        И действительно учился. Луиза часто хвалила его, сам же он осознал успех, когда одна барышня решила купить стеклянный кувшин - тот, с трещиной. Дамочка имела зоркий глаз, быстро заметила изъян и принялась торговаться:
        - Что? Четыре глории?! Да он не стоит и одной, с такой-то дырищей! Сюда не то что вина - горох не насыплешь, весь выкатится!
        Джо спокойно отнял кувшин и наполнил водой. Ни капля не вытекла сквозь царапину.
        - Все равно, - бросила дамочка, - он некрасивый. Дам глорию и заберу. Больше никто не даст.
        Джо ответил:
        - Вы в Уэймаре, сударыня. Тут нет искры. Без искры такой не сделаешь. За четыре монеты получите единственный кувшин в городе.
        - Три, - сказала дамочка.
        Он молча смотрел на нее.
        - Три с половиной!
        - Четыре.
        - Возьму в довесок пару ложечек.
        - Ладно.
        Это как дипломатия, - думал он, заворачивая кувшин в тряпицу. Или как проповедь. Нужно мастерство, чтобы отстаивать свое. Не так-то оно просто. Джо ощутил нечто вроде гордости и в первый миг устыдился этого чувства. Но потом позволил себе гордиться: лучше мастерски торговать, чем мастерски убивать людей.
        Порою Джо думал о будущих планах. Со дня на день они продадут остаток товара - и что тогда? Закупят на выручку новый, поедут в Южный Путь проторенным хармоновым маршрутом. Там Джо навестит семью. Отдаст матери сотню эфесов, повидает братьев и отца. Послушает их новости, поделится своими. Расскажет о странствиях, о войне, о герцоге северян. Полюбуется гордостью на лице отца и завистью на лицах братьев. Что потом? Поедет в Лабелин - там Луиза назначила встречу Весельчаку. Найдет его, разочарует, скажет: не накрыла меня землица с лопаткой! Предложит ехать дальше вместе, а Весельчак, наверное, откажется. Он ведь простой крестьянин, уже насытился приключениями по горло. А дальше? Дальше Джо заедет в Саммерсвит, найдет Салема. Порыбачат вместе, помянут Подснежников. Джо оставит Салему немного денег. Он ничего ему не должен, но просто… Так оно правильно будет.
        А потом-то что?
        Джо не собирался жить в селе - ни пасти, ни пахать он не приспособлен. Никаким ремеслом также не владеет, а учиться долго, тоскливо. Выходит по всему, что торговля - лучший вариант. Есть маршрут, компания, товар; есть опыт и навык. Поездить несколько лет, заработать денег. Потом, может, осесть где-нибудь в небольшом городе, открыть свой трактир - ветеранский, как «Рыба-меч», неплохая же задумка. А потом - найти себе хорошую девушку. Такую, как Полли.
        Нет, такой больше не найдешь!
        Нет, если по правде, - найдешь. Не одна в мире Полли, да и Джо не один. Ничего особого ни в ней, ни в нем. Пора уже понимать это.
        Итак, что же дальше? Уэймар, Печальный Холм, Лабелин, Саммерсвит. Потом - маршрут Хармона, круг за кругом, год за годом. А что такого? Ведь это и есть жизнь: изо дня в день вставать и делать свое дело. Мир стоит на тех, кто трудится; не на тех, кто совершает подвиги.
        В своей жизни Джо строил много планов. Пожалуй, он был мастером в их строительстве, потому смог оценить: нынешний его план - единственный целиком реальный изо всех.
        * * *
        Шел их последний день в Уэймаре, когда перед прилавком возник Гарри Хог - цирюльник графа Виттора.
        - Вот ты где! - сказал он, уставившись на Джо круглыми глазами. - Я думал, ты на корабль нанялся. Или в Сайленс ушел воевать. Или ограбил кого-нибудь да и сбежал подальше. А ты вон где!
        - Здоров, Гарри. Ты, никак, удивлен?
        - Вообще, да. Я про тебя что знал? Поймала тебя миледи и неделю держала в застенках. А теперь оказалось, ты - простой торгаш. Вот и диву даюсь: зачем ей тебя мучить? Ты ей битое блюдо продал али гнутую ложку?..
        - Торговля - хорошее дело.
        - Я ж не говорю, что плохое. Очень даже приличное, мой дядя тоже за прилавком стоит. Просто я думал, ты из другого круга…
        - Из какого?
        Гарри улыбнулся:
        - Да ладно, забудь. Снова скажешь, что к тебе цепляюсь, а я ж не затем. Ты говорил, зайдешь к Одноглазому сыграть. Я и ждал, местечко тебе держал за столом.
        - Дела нашлись. Недосуг.
        - Ну, бывает и такое, я не в обиде. А хочешь новую сплетню?
        Джо хотел, чтобы Гарри ушел. Но не понимал причины сего странного желания, да и не видел за собою права прогнать Хога, потому только буркнул:
        - Ну, давай.
        - Ты ж знаешь, что наш замок весь оброс? По каждой стене плющик вьется от земли до верху, в бойницы заползает, зубцы опутывает - словом, чувствует себя весьма вольготно. Всем это дело очень нравится: и нашим, и приезжим. Благодаря плющу, замок смотрится милее, не таким мрачным. Да и герб напоминает: у нас-то на гербе сигнальный рог с плющом. Но вот, как миледи приехала, милорд объявил растению войну. Приказал все побеги со стен ободрать начисто! Кинулись солдатики выполнять - а поди ж ты! Нижние ростки можно достать с земли, верхние - с галереи, а те, что посередке, - их как? Наставили лестниц, нагородили лесов - замок стоит, будто при штурме! Зелень так и сыплется, половину рва уже заполнила.
        - Правильно, - буркнул Джо. - Стены должны стоять голыми, для безопасности.
        - А знаешь, зачем все затеяно? - Гарри подмигнул ему. - Милорд хотел миледи впечатлить. Она-то выросла в Первой Зиме, там все по строгости. Вот милорд и подумал: Уэймар будет ей милее, если станет более воинственным. Он и солдатиков нагнал побольше, вдвое нарастил гарнизон - чтобы все как на Севере! Вот сколько делается для комфорта миледи.
        - Зря, - отрезал Джо.
        - Ха-ха! Я ждал, что ты так скажешь, а я отвечу: вот и нет! Представь себе, оно все возымело действие. Миледи с милордом стала сильно милее. Все, кто рядом с ними - чашники, лакеи, секретари, стражники - все говорят: миледи теперь часто смотрит на милорда, много спрашивает о том, о сем. Словом, интересуется милордом, как никогда прежде.
        - Это обман, - сказал Джо. - Лицемерие.
        - Думаешь?
        - Передай милорду… - Джо запнулся. - Да ты не передашь, а если скажешь - он не послушает. Просто запомни мое слово: агатовка мила, когда ей что-то нужно. Получит желаемое - станет еще холодней прежнего.
        - Отчего?
        - Из-за гордости. Станет ей противно, что пришлось унижаться. Для агатовца проявить излишек тепла - все равно, что унизить себя.
        - Вижу, ты глубокий знаток данного предмета. Взять бы милорду тебя в советники…
        Ухмылка Гарри царапнула Джоакина. Он сказал:
        - Ладно, некогда мне беседы разводить. Торговать нужно. Ступай уже.
        - А еще новость хочешь?
        - Говорю же: работа стоит.
        - А сыграть? Я нынче буду у Одноглазого…
        - Может, зайду, - выронил Джо лишь затем, чтобы Гарри отстал.
        Тот кивнул и отошел, уступив место покупателю. Какое-то время он еще постоял невдалеке, глядя, как Джо торгует. Сказал прежде, чем совсем уйти:
        - А что, еще и выйдет из тебя купец.
        Большую часть этого дня Джо простоял за прилавком один, с небольшой помощью со стороны Вихренка. Луиза с остальной свитой занималась закупками, а вечером объявила:
        - Прежний товар мы продали, новый приобрели, можем двигаться дальше. Завтра найду кораблик до Южного Пути.
        Джо ощутил себя так, будто стоит у путевого столба, на котором написано: «Здесь кончается воин и начинается купец. Отсель и далее - новая жизнь». Стало ли грустно? Нет, пожалуй. Довольно он уже нагрустился-намучился, истратил за год весь запас печали, положенный человеку. Но захотелось как-нибудь отметить поворот, помянуть того, кем Джо был раньше.
        Вот почему после ужина он оставил Луизе большую часть денег, взял в карман десять эфесов - столько мог себе позволить проиграть, - и направился в подвал Одноглазого.
        Он не стал торопиться, пошел спокойно, любуясь вечерним городом. Опрятные дома сияли глазками-оконцами, восходящая луна отражалась в Дымной Дали, рисуя невообразимо длинную золотую дорожку. Воздух полнился весною, влажная свежесть озера смешивалась с цветочным запахом аллей. Одно портило картину - торчащая надо всем главная башня замка, освещенная бесстыдно ярким искровым лучом. Будто даже ночью лорды не могли не напомнить о себе! Но скоро Джо свернул на бульвар, и замок исчез за пышными шапками каштанов.
        Трижды спросив дорогу, он разыскал подвал Одноглазого. Центральный зал кабака был полон народу, люди толпились в азартном ожидании какого-то действа. Пробившись вперед, Джо ахнул от удивления. Добрую четверть зала занимал лабиринт, сколоченный из досок. Невысокие стенки лабиринта едва доходили до колена, но маршрут был чрезвычайно запутан. Ходы ветвились, двоились и троились, упирались в тупики, перекрещивались друг с другом, иногда взбирались вверх, на мосты, из коих некоторые кончались обрывами, а другие приводили в самые неожиданные точки лабиринта. Джо смотрел целую минуту, но не смог найти ни начала, ни конца маршрута.
        - Это что за чертовщина? - спросил он у соседей.
        В ответе звучало восхищение:
        - Скажи! Уж сегодня сделано на славу! Придется им попотеть, никому не будет поблажки!
        - Нет, вообще, что все это такое?
        - Ну и спросишь! Финал же!
        Теперь Джо увидел над лабиринтом доску с меловыми записями ставок. Судя по ним, в турнире участвовали двое: Черный и Длинный. На Черного ставили больше, но без особого отрыва.
        - Один к одному с четвертью! - объявлял мужчина с мелком. - Скоро начнется, делайте ставки, пока не поздно! Один к одному с четвертью в пользу Черного!
        Ему совали деньги, он бросал в ящик и делал быстрые пометки на доске.
        - Да что же будет-то?! - потерял терпение Джо, и тут, наконец, заметил их.
        Длинный мост вел от стола ко входу в лабиринт, а на столе, у начала моста, располагались две клетки. В левой сидела черная крыса, высунув сквозь прутья нос и подергивая ноздрями. В правой рыскала, не находя себе места, серая соперница с длиннющим голым хвостом.
        - Крысиные бега… - признал очевидное Джо.
        Кто-то сказал:
        - Плохо, что их подняли на стол. Они оттуда видят весь лабиринт.
        Кто-то ответил:
        - Это как раз хорошо! Пусть проявят смекалку. Кто высмотрит маршрут - тот и молодец!
        - Старт через пятнадцать минут! - крикнул мужик с мелком, сверившись с карманными часами. - Делайте ставки! Черный поднялся до одного с третью!
        Джоакин в жизни не видел крысиных гонок. Он поглядел бы на эту забаву, но вспомнил про Гарри. Цирюльник, наверное, ждет его за карточным столом, а не в толпе крысолюбов. Надо найти его и сказать, что я здесь. Благо, есть еще четверть часа.
        Джо вытолкался из людской гущи и прошелся по остальным залам кабака. В двух играли в кости, грохоча кружками о столы. В третьем, как ни странно, шла партия в стратемы: морской офицер бился с констеблем - возможно, тем самым, кто нашел черепа под бобами. Джо недолго посмотрел за игрой, чувствуя тоску. Все лучшие полководцы играли в стратемы, Джо всегда мечтал научиться. Да теперь уже смысла нет - зачем купцу военная стратегия?.. Чтоб не расстраиваться зря, он перешел в последний зал - и там, среди картежников, увидел Гарри Хога.
        - А, брат Джоакин, добрался-таки! Ступай сюда, садись, вот есть местечко.
        Стол был на шестерых. Гарри играл с двумя матросами, хмурым бородачом и здоровенным лысым детиной. Шестое место пустовало.
        - Гарри, я бы сперва на крыс поглядел, а потом уж к вам.
        - Ха! Крысы - дело важное, но и у нас тут события. - Гарри указал на здоровяка, накрывшего лапищей немалую кучу монет. - Брэм выиграл шесть раз кряду. Удача вот-вот отвернется, и он спустит всю гору серебра! Неужто пропустишь эту драму?
        Джо затруднился в выборе - и то было заманчиво, и другое. Случай помог ему с решением. Из крысиного зала раздалась брань и грохот, будто кто-то споткнулся и неловко упал. Падение сопровождалось треском древесины. Кто-то завопил:
        - Сучий хвост! Он сломал лабиринт!
        Весь зал разразился проклятьями, а ведущий, с трудом превозмогая толпу, прокричал:
        - Старт отложен для починки! Стартуем через час!
        - Нельзя откладывать! - заорал кто-то. - Крысы азарт растеряют!
        - А что делать? Делать-то что?! У нас дырища с коня размером!
        - Плотника сюда! Плотника! Скорее!..
        Тем временем Джо уселся за стол и взял в руки карты.
        За считанные минуты он с головой погрузился в игру. Шло очень азартно. Брэм Бондарь выигрывал просто сказочно, будто сам Идо ворожил ему. Но именно в тот миг, когда здоровяк совсем поверил в себя и поставил по-крупному, удача улыбнулась не ему, а матросу из Нортвуда. Полфунта серебра уплыли к моряку, здоровяк в бешенстве лупил кулаком по столу. Но и у матроса деньги не задержались. Он пытался играть хитро, просчитывать все карты, но в итоге перехитрил себя сам, ошибся мастью и спустил монеты хмурому бородачу. Тот не выказал радость и даже не улыбнулся - чтобы не спугнуть удачу. Но удачи-то с ним и не было, одна лишь случайная случайность. Следующий кон и еще три выиграл Гарри Хог, так что горка монет переползла в его ладони.
        - Моя очередь! Теперь уж мне повезет! - вскричал другой матрос и поставил все свои оставшиеся деньги.
        Гарри рассмеялся от души - но безумная ставка матроса внезапно выиграла. Он выскочил из-за стола и пустился в пляс. Игроки за другими столами побросали карты и принялись хлопать. А в крысином зале, наконец, утих стук молотка, и ведущий объявил:
        - Беда устранена, через пять минут стартуем!
        Но Джо уже не хотел смотреть крыс. Он видел, как за столом везло всем по очереди - кроме него. Вот-вот и к нему придет удача!
        Гарри сдал. Джо получил неплохие карты, в том числе даму червей. Он бросил на стол эфес - не разменянный серебром, а цельный, лакомый, блестящий желтым.
        - Мне повезет, - объявил Джо, а моряк возразил:
        - Неа, еще не тебе. Чую, от меня еще не отвернулось! Заберу себе твое золотце!
        Все остальные сделали ставки, думая не о картах, а о законе удачи. Брэм Бондарь поставил много: «Удача с меня началась, ко мне и вернется!» Гарри Хог ответил на ставку: «Везет умелым, а я - генерал в картах!» Бородач не отставал: «Восьмой кон с той игры, когда мне улыбнулось. Сейчас улыбнется снова!» В свою победу поверили все, кроме одного из моряков. Огромная куча денег лежала на кону - доход мещанина за целое лето!
        - Стааарт! - заорали за стеной, и воцарилась такая тишина, что Джо почти услышал, как откидываются дверцы клеток, и скребут по деревянному мосту шустрые когтистые лапки.
        - Мне повезет, - повторил он с полною верой и сразу зашел сильнейшей картой - дамой червей.
        - Тебе уже повезло, - сказал кто-то за его спиною.
        Джо обернулся. Увидел кольчугу, шлем, серый плащ, меч, кинжал. Увидел герб с нетопырем и стрелою, лишь потом - лицо. То был грей кайра Сеймура.
        - Миледи вызывает тебя, - сказал северянин.
        - И что с того?
        - Она вызывает тебя сейчас. Ты пойдешь с нами.
        - Не пойду.
        В другом зале черная крыса вырвалась вперед, ее поклонники взорвались радостью:
        - Давай, уголек, давай!
        Но за карточными столами сделалось тихо. Все игры замерли, все картежники пристально следили за сценой. Северян было только двое: грей за спиной Джоакина и кайр у входа. Но такова была их сила и уверенность, что никто в комнате не смел пошевелиться. Не питая и тени сомнений, грей произнес:
        - Парень, сейчас ты расстегнешь пояс и скинешь кинжал. Потом встанешь и пойдешь со мной.
        У Джо пересохло в горле. Он смочил рот глотком эля и выдавил:
        - Не пойду.
        Грей ударил его в затылок. Джо ждал атаки - но не удара чертовой молнии! Он не успел даже вздрогнуть, как упал лицом на стол, расплющив нос. Вмиг северянин схватил его за шиворот и резко откинул назад. Джо слетел со скамьи, грянулся спиной об пол, а грей ударом сапога вышиб из него дух.
        - Сбрось кинжал.
        Голос северянина был далек и глух, едва слышен сквозь звон в голове. Где-то еще дальше вопили крысолюбы:
        - Куда ты, Длинный? Налево, браток, налево же!
        А с другой стороны раздался деревянный скрип. Отодвинув скамью, цирюльник Гарри поднялся на ноги.
        - Славный воин, прояви-ка больше уважения к моему другу. Он ясно сказал, что не хочет идти с тобой.
        Грей повернулся к Гарри, и Джо, невидимый им, схватился за нож. Но тут же получил пинок в голову и бессильно размазался по полу.
        - Ты что творишь?! - вскричал Гарри. - Так нельзя! Братья, не дадим Джо в обиду!
        - Сядь на место и не лезь, - бросил северянин. - Тебя не касается.
        - В моем городе все меня касается. А ты здесь чужой!
        - Не лезь, цирюльник! - процедил грей.
        Но рядом с Гарри поднялся Брэм Бондарь - на голову выше северянина.
        - Цыц, снежок! Поди прочь и не гавкай!
        - Дааа! - орали за стеною. - Молодчина, длинный хвост!
        Картежники переглянулись, зашевелились, лишь теперь осознав свое громадное превосходство. Их было больше дюжины - на двоих северян. Один поднялся на ноги, второй, третий. Послышался угрожающий ропот.
        Кайр Сеймур Стил вышел в середину зала.
        - По приказу леди Ионы Ориджин мы забираем этого парня. Кому дорога жизнь, советую остаться на местах.
        Те, кто стоял ближе к Сеймуру, немного притихли. Но Гарри Хог, отделенный от кайра столом, выкрикнул:
        - Наш граф - Виттор Шейланд! Северянка нам не указ!
        Сеймур опустил руки на пояс.
        - Кто шевельнется - не жилец.
        И добавил, обращаясь к грею:
        - Забирай его.
        Тогда Гарри схватил тяжелую кружку с элем и бросил в голову грея. Воин вскинул руку и отбил кружку, но эль плеснул ему в лицо, на миг ослепив. В тот же миг Гарри выхватил что-то из кармана жилета и метнул с удивительной скоростью. Стальной шарик, быстрый как арбалетный болт, ударил грея в лоб. Тот крякнул, закатил глаза и упал.
        - Бей снежка! - закричал Гарри.
        Он бросил еще один шарик. Сеймур успел уклониться, но в него тут же полетел еще один снаряд: тяжелый стул, брошенный Брэмом. Кайр отбил его рукой, шатнулся от могучего удара, почти потерял равновесие.
        - Бей снежка! - подхватили пьяные глотки.
        Двенадцать мужиков, бесстрашных от эля, хлынули на северянина. Кто держал ножи, кто стулья, кто бутылки. Брэм Бондарь поднял скамью и раскрутил над головой, как двуручный меч.
        Сеймур попятился к стене, но кто-то успел зайти ему за спину и ударил. Почуяв опасность, Сеймур уклонился, но нож задел его, вспорол кожу на боку. Кайр не носил кольчуги. Брызнула яркая кровь, пьяня и будоража, маня в драку.
        - Да! Так ему!!
        Людское кольцо стиснуло северянина, и Джо потерял его из виду.
        Перекатился на живот, с трудом встал на четвереньки. Увидел грея, лежащего без памяти. Взвесил идею: вынуть кинжал и перерезать горло. Решил: нет, я не таков, как они. Уцепился за стол, силясь подняться. Гарри подал ему руку:
        - Ты цел, брат?
        - Вроде…
        Но голова шла кругом, он шатался.
        - Пойдем отсюда, - сказал Гарри.
        - Мне бы присесть…
        Раздался крик боли. Джо глянул. В сплошной массе людей, сдавивших Сеймура, возник просвет. Парень корчился на полу, зажимая живот ладонью. А Сеймур стоял с кинжалом в руке, и трое - нет, четверо - атаковали его вместе. Два ножа кололи его с разных сторон, дубинка и дубовый табурет падали на голову. А следом рвались еще мужики - с ножами, бутылками, осколками, Брэм со скамьей. Джо не смог отвести взгляда. Он должен увидеть, как кайр упадет!
        Ножи и стул ударили вместе. Сеймур изогнулся как уж, немыслимым зигзагом скользнул в сторону - и все орудия вспороли пустоту, а кайр возник в стороне и полоснул кинжалом. Мужик упал, выронив стул, а трое новых ринулись на кайра, ударили ножами. Он нырнул, пропустил над собой два ножа, перехватил третий, вывернул, вогнал в бок нападавшему. Тот завопил, обливаясь кровью.
        - Пойдем! - повторил Гарри и потянул Джо к выходу.
        - Поберегись! - закричал Брэм Бондарь, вращая скамьей.
        Драчуны раздались в стороны, но не Сеймур. Тот, напротив, кинулся к Бондарю, подставив череп под удар. Брэм хакнул и обрушил скамью - с такою силой, что убьет быка. Сеймур пригнулся в последний миг, пустил скамью в дюйме над макушкой, чиркнул кинжалом руку Брэма. Бондарь выпустил скамью, та грохнулась, с разгону покатилась, кого-то сбила с ног.
        - Гад! - вскричал Брэм, занося кулачищи.
        Сеймур скользнул под его локтем, всадил клинок в подмышечную впадину. Не успел выдернуть, как два матроса ринулись на кайра. Он встретил их с голыми руками, протек между них, как ручей между скал. Зайдя одному за спину, ударил по почке. Перехватил руку второго, подтянул к себе, вогнал колено в пах. Оба моряка упали в одночасье с Брэмом. Впервые от начала боя вокруг Сеймура очистилось пространство. С холодным лязгом он обнажил меч.
        - Уходим! Улетаем! - процедил Гарри, выталкивая Джоакина в дверь.
        У Джо кружилась голова. Он хотел помочь игрокам, но все плыло, даже Сеймур казался размазанной тенью. А впереди вопила толпа:
        - Чер-ный! Чер-ный! Чер-ный!
        Кажется, крысолюбы вовсе не слышали драки! Джо выпал в крысиный зал, вцепился в стену, чтобы устоять - и вдруг получил удар в лицо. Отлетел, влип спиною в толпу, лишь потому не упал. К нему шагнул воин в сером плаще, занося руку для нового удара. Джо глядел, не в силах поверить. То был второй грей Сеймура. Один лежал в зале без чувств, а второй дежурил за дверью, перекрывая выход. Когда двенадцать мужиков напали на Сеймура, он не пришел на помощь, а остался за дверью, согласно приказу!
        - Вы не люди… - выдохнул Джо за секунду до того, как грей ударил.
        Но удар вышел слабым, скользящим: Гарри оттолкнул грея, схватил Джоакина в охапку и поволок сквозь толпу.
        - Длинный хвост! - вопили слева.
        - Уголек!.. - орали справа.
        Однако Джо услышал лязг, когда кинжалы грея покинули ножны.
        - Гарри, он достал ножи.
        - Хорошо ему.
        - Возьми мой искровый.
        - Нет времени, браток.
        Гарри расталкивал людей и волок за собою Джо. Толпа схлопывалась за их спинами. Грею приходилось заново прокладывать дорогу. Только б не клинками, - думал Джо.
        Они пробились вперед - к самому лабиринту. В одну секунду Джо увидел обеих крыс: черная мчалась вдоль узкой щели меж досок, ведущей к финишу; серая скользила по мосту, ей наперерез. Их пути сходились в одну точку, но серая крыса отставала, но, спускаясь с моста, набирала скорость. Считанные секунды решали гонку, зрители вопили в азартном угаре.
        Цирюльник покрутил головой, ища выхода. Его не было: впереди лабиринт, со всех сторон толпа. Сзади кто-то ругнулся и упал. Грей возник в шаге от Джоакина.
        - Прыгаем! - крикнул Гарри.
        - Куда?..
        Но Джо уже понял - куда, и в следующий миг летел над лабиринтом. В полете он пнул по мосту, оттолкнулся от него - и доски треснули, серая крыса выпала на пол за краем лабиринта.
        - Хвоооост! - задохнулась толпа.
        Крыса скользнула между башмаков, толпа вскипела. Люди хлынули куда попало - кто к крысе, кто от нее. Грея мигом затерли, закрутили в этом месиве.
        - Выходим, - скомандовал цирюльник и побежал прямо по доскам лабиринта. Джоакин - следом за ним.
        Как вдруг чья-то рука схватила Гарри.
        - Прыгаем?! Прыгаем, подлец?!
        Цирюльника оттащили вбок и треснули об доску с записями ставок. Меловая крошка разлетелась в стороны.
        - Беги! - крикнул Гарри Джоакину.
        Он знал, что нужно помочь. Но знал и то, что не устоит на ногах дольше нескольких секунд. Пробившись сквозь край толпы, выскользнул на лестницу, протаранил плечом входную дверь. Выпал на ночную улицу, поднялся. Держась за стену, добежал до ближайшего переулка, нырнул в него. За грудой пустых ящиков рухнул на колени и вывернул на землю содержимое желудка. Постоял на четвереньках, рвано дыша и сплевывая желчь…
        От тошноты и от ночной свежести, и от тишины стало вроде бы легче. Утихло головокружение, осталась лишь тупая боль в висках. Джо поднялся, оперся на стену, подышал еще, наполняя себя чистым живительным воздухом.
        Подумал: нужно вернуться. Гарри там отделают до полусмерти.
        Подумал: а что я могу? Еле стою на ногах.
        Подумал: не отделают. Там в другой комнате констебль, он выйдет на крики и всех успокоит.
        Еще подумал: а как заметят резню в карточном зале, то вовсе забудут про Гарри!
        Подумал: но это не повод не помочь. Он меня спас. Я не могу уйти.
        Подумал еще: почему не могу? Он мне никто. И я больше не воин.
        Подумал…
        Встряхнул головой. Влепил самому себе пощечину. Проверил кинжал в ножнах, хрустнул костяшками пальцев и вышел из-за ящиков.
        - Недалеко ты убежал, путевец.
        Кайр Сеймур Стил закрывал собою вход в переулок. Обнаженный меч смотрел в землю, с острия падали темные капли. На теле кайра блестели несколько ран: на боку, на плече, на бедре. Ни одной глубокой, если судить по количеству крови.
        - Зря сопротивлялся. Все мертвецы на твоей совести. Теперь идем к миледи.
        Джо молча вынул из ножен кинжал.
        - Вот как…
        Северянин сделал шаг к нему, остановился. Взмахнул мечом, стряхнув капли крови, и убрал клинок в ножны.
        - Так будет честнее.
        С голыми руками он двинулся в атаку.
        За секунду перед боем голова Джо очистилась, мысли стали звеняще, пристально ясны. Исчезло все лишнее: боль в висках, ненависть к кайру, страх за друга, брошенного в беде. Одно осталось: слово «нет». Нет, я не дамся. Нет, меня вы не возьмете. Нет тебе. Нет Ионе. Нет всем вам. Просто - нет!
        Джо ударил первым. Тройной финт: ложный замах вправо, ложный выпад влево, атака снизу в пах - не предсказать, не увернуться. Однако нож не достиг цели. Рука Сеймура встретила запястье Джо, и он чуть не выронил кинжал, а Сеймур пнул его в голень. Джо отлетел, скрипя от боли, но усвоив урок. Атаковать осторожно, очень осторожно. Промах - смерть.
        Он поднял в защиту левую руку, а правую с кинжалом увел вниз, в густую тень. Сеймур ринулся в атаку. Джо ужалил - мимо, Сеймур того и ждал. Скользнул мимо ножа, чуть не схватил Джо. Но тот отклонился и рубанул воздух - в дюйме перед носом кайра.
        - Ага, - сказал Сеймур, отступая.
        Джо не пошел за ним - в ловушку. Снова принял стойку, отвел кинжал в тень. Стиль скорпиона, - говорят на Юге. Джо в жизни не видел скорпионов. Он просто знал, как нужно драться, чтобы выжить.
        Сеймур пошел вокруг него, выискивая брешь. Атаковал, отпрыгнул. Атаковал, отпрыгнул. Атаковал, прыгнул вбок, ударил с фланга. Джо знал, что все это - обманки, пробы. Жалил в ответ, но коротко, быстро, без цели достать. Ждал ошибки врага. Кайры тоже совершают ошибки.
        Сеймур пнул ящик. Джо не глянул на звук, а взмахнул кинжалом. Кайр уклонился, пролез на малую дистанцию, ударил, целя в шею - но промазал и сам едва ушел из-под ножа.
        Тогда Джо сказал:
        - Долго возишься.
        Сеймур атаковал - и скользнул к стене, спасаясь от ответного жала. Джо двинулся к нему, потеснил еще на шаг.
        - Очень долго, северянин!
        Сеймур нырнул, проскользнул под ножом, зашел в спину - но Джо успел развернуться и встретил его клинком, и снова отогнал.
        - Достань меч. Без меча ты - ничто.
        Сеймур повел носом:
        - Тебя тошнило, что ли?
        - От того, как ты смердишь.
        Джо ужалил, и Сеймур отскочил без контратаки. Попятился, будто испугался.
        - Возьми меч!
        Джо пошел на него. Кайр, отступая, поймал рукою край плаща, вскинул вверх. Его фигура стала громадным темным пятном, будто нетопырь, раскрывший крылья. Джоакин ужалил - пятно скользнуло вбок. Он обернулся для атаки, но пятно размылось по ветру, сместилось ему за спину. Джо завертелся на месте, ожидая выпада. Но Кайр не атаковал. Он кружился темным вихрем, хлопая тканью, окутывая Джо, заходя сразу отовсюду.
        - Смешно! - сплюнул Джоакин.
        Но смешно ему не было: от верчения на месте закружилась голова. Концентрация терялась, в глазах начинало двоиться. Нужно победить очень быстро, иначе конец. Хорошо, что Джо оставил в запасе один прием. Он ужалил несколько раз подряд - панически, нервно, чтобы враг заметил слабость. Потом неловко замахнулся, отведя кинжал слишком далеко назад. Конечно, в эту секунду Сеймур ринулся в атаку. И Джо упал на колени, впечатался в землю, пропустил над собой кулаки врага - а сам ткнул снизу вверх… и попал!
        Святые Праматери, попал!
        Нож встретил плотность, замедлился, пронизывая ткани. Раздался треск разряда…
        - Ты ничто, - сказал Джо, ожидая, когда враг упадет.
        Но Сеймур почему-то не падал, и Джо увидел в свое ладони горящее око. Но как?.. Кинжал же разрядился!
        Он еще успел понять свою ошибку: трещал не разряд, а материя; клинок пронзил плащ, а не плоть. Кулак кайра рухнул ему на затылок.
        Веревки вонзались в тело, голова болталась, как горшок на палке, задница терлась о горячую конскую спину.
        Джо с трудом открыл глаза. Тупая боль давила виски и затылок, тошнота подкатывала к горлу. Вряд ли Джо долго удержится в сознании, минутное просветление скоро кончится, однако сейчас можно что-нибудь понять.
        Он ехал на лошади задом наперед, привязанный к чьей-то спине. Отставая на корпус, за ним следовал другой всадник: тот грей, которому Гарри попал точно в лоб. Хороший был бросок: грея до сих пор слегка шатает. Хороший, да без толку…
        Прислушавшись к цокоту копыт, Джо сосчитал коней. Их было трое - значит, Сеймур едет впереди, а сам Джо привязан ко второму грею, стоявшему в засаде. Итак, северяне не потеряли никого. Сожри их холодная тьма…
        Они въехали в длинный овал света, и Джо долго пытался понять, что же это такое. Сообразил лишь тогда, как увидел под собою подвесной мост. Это искровый фонарь встречает их лучом с башни. Пленник Джо доставлен в замок Ионы Ориджин - в когти волчице. Вряд ли есть сомнения в том, что ждет его впереди.
        Джо подумал о том, какого свалял дурака, когда имел в руках нож. Нужно было всадить его себе в грудь - и оставить волков с длиннющим носом! А теперь сделают с ним все, что захотят… Ладно. Пожалуй, попытка того стоила. Он почти убил кайра Сеймура. Если б не закружилась голова… Почти победил. Будет что вспомнить на Звезде.
        Они въехали во двор замка, и вокруг раздалось множество звуков. Хлопнули запираемые ворота, скрипнули тетивы арбалетов, звякнули кольчуги на воинах. И чей-то голос:
        - Господа, прошу вас остановиться.
        - Лейтенант, вы ослепли? - рыкнул в ответ кайр. - Я Сеймур Стил, со мной мои греи.
        - Я вижу, кто вы. Требую передать нам пленника.
        - Он принадлежит миледи.
        - Вы ошибаетесь, кайр. Этот замок принадлежит милорду. Миледи тоже принадлежит милорду.
        - Скажите это ей самой!
        - В лошадь, - ответил лейтенант.
        Тявкнули два арбалета. Лошадь кайра упала, зашлась предсмертным хрипом, затихла.
        - Надеюсь, я донес свою мысль, кайр Сеймур.
        Кайр подошел к Джоакину и обнажил меч. Несколько вдохов внимательно смотрел на него, будто взвешивая некое решение. Потом рассек веревки, и Джо рухнул наземь, и вновь лишился чувств.
        Северная птица - 4
        20 -21 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        - Леди Иона, я хочу поговорить о лорде Эрвине. Это смертельно важно для меня. Прошу, выслушайте терпеливо, постарайтесь понять. Вы киваете, по выражению лица вижу, что запаслись терпением. Благодарю вас, леди Иона. Мне так необходимо… Мой брат Сомерсет ненавидит вашего брата. Считает негодяем и мерзавцем, и презирает тем сильнее, чем выше взлетает лорд Эрвин. По мнению Сомерсета, Эрвин мог взять меня с собою на вершину и заслуживает презрения лишь потому, что не сделал этого. Наши почтенные родители смотрят не лучше, хотя мотивы их совершенно иные. Отец - граф Флейм, мать - урожденная леди Лайтхарт; их семьи понесли тяжкий урон от Шутовского заговора и возвышения Фарвеев. Мою связь с лордом Эрвином… не так, иначе: меня саму, мои лазурные глаза, красоту, воспитание они видели средством своего реванша. Они строили планы, что я вступлю в связь с ценным для них человеком и сумею (более того - захочу) оказывать на него нужное влияние. Это слова отца, я цитирую дословно: «Оказывать нужное влияние». Наперед не разъяснялось, какое влияние потребуется. И вот, я вступила в связь… омерзительные слова. Будто
любовь, биение сердца и дыхание души не стоит ничего, а имеет вес лишь наличие доказуемой связи! Однако мать и отец ликовали, я вступила в связь с будущим герцогом Ориджином. Что от меня ожидалось? Я должна была тратить наши вечера и ночи на «оказания влияния»? Я делала лишь то, чего жаждала моя душа. Я была счастлива… Простите, леди Иона. Я ужасно, непозволительно многословна, но это единственный раз, простите мне его. Хочу передать главное, но тщусь подобрать слова. Я понимаю вашего брата - боги, как тускло звучит. Принимаю его - наглая снисходительность. Люблю - да, но не в этом суть. Видите ли, как только начался мятеж, я уже знала, что Эрвин потерян для меня. Выбор был лишь в способе, которым осуществится потеря: нас разделит смерть Эрвина либо его взлет. Конечно, я молилась о втором. Леди Иона, я знала, что в случае победы Эрвин женится на Минерве Стагфорт и наденет корону, и больше не разделит со мною ни одной ночи - но я молилась о его победе. Я пролила слезы радости, когда он подписал мир. Плакала от счастья в день коронации, увидев Эрвина более властным и блистающим, чем сама императрица. Но
больше ни разу я не появлялась при дворе. Эрвин слал мне письма - я не нашла сил ответить хоть на одно. Эрвин отправил за мною своего кайра - я попросила Сомерсета спровадить его. И сменила дом, чтобы больше не читать писем, не отвечать вассалам Эрвина. Однако, леди Иона… Я по-прежнему люблю вашего брата. А через него - и всех Ориджинов, и весь Север. Я не могу видеть Эрвина, пока пламя не утихнет в моей душе. Но я его друг и ваш, и хочу, чтобы вы оба это знали.
        Их беседа состоялась ночью, сразу по прибытии в замок. Иона не могла спать, увлеченная мыслями об узнике, Нексия - взволнованная встречею с Ионой. Гостья попросила ромашкового чаю, который успокаивает встревоженные души и помогает призвать богиню сна. Хозяйка ответила, что на Севере пьют ордж в случае бессонницы (а равно и в любом другом случае), но она с удовольствием опробует новое средство. Однако слуга доложил, что ромашкового чаю нет в наличии, потому не заварить ли дамам липового цвета? Нексия вежливо уточнила, помогает ли уснуть липовый цвет. Слуга заверил, что липовый цвет крайне полезен для желудка, а для крепкого сна есть другое средство: понюхать валерьяны. Нексия усомнилась: от валерьяны бесятся кошки, значит, и тревожным девицам она тоже противопоказана. Не лучше ли, - сказала Нексия, - съесть тыквенной каши? Ведь она такая… усыпляющая.
        Иона выдала встречное предложение:
        - Миледи, желаете «Историю дворянских родов» в шестнадцати томах?
        Гостья возразила:
        - Гораздо лучше было бы, миледи, послушать игру на арфе. В детстве я всегда засыпала от звуков арфы, даже если играла я сама.
        - Большая жалость, - вздохнула Иона, - наш замок совершенно не обеспечен арфами. Даже не знаю, как справимся в случае осады… Но могу приказать часовым каждые полчаса делать перекличку во весь голос. Эрвину это помогало уснуть.
        Нексия глянула не то с нежностью, не то с грустью:
        - Леди Иона, вы так похожи…
        И потом вдруг, без предисловия выплеснула свой громадный монолог.
        Он произвел сильное впечатление. Яркость и противоречивость чувств леди Нексии, ее отчаянная искренность, ее счастье и горе, втиснутые в одну словесную вспышку - все вместе лишило Иону дара речи. После паузы, справившись с собою, Иона сказала:
        - Мы очень много задолжали вам, миледи. Поскольку такие долги не отдаются ни деньгами, ни властью, то мы бессильны вернуть. Но прошу, не считайте нас черствыми и неблагодарными. Знайте, что я и Эрвин - ваши друзья и ваша поддержка в любую трудную минуту. Когда вам понадобится помощь, скажите одному из нас.
        - Все, чего я хочу сейчас, - чувствовать ниточку, связывающую меня с ним. Мечтаю, что когда-нибудь позже, когда утихнут пожары, я смогу увидеть его без страха.
        - Если пожелаете, я буду вашей нитью.
        Нексия улыбнулась с детскою открытостью:
        - Пожалуй, теперь смогу уснуть.
        Иона спросила:
        - Миледи, не поможете ли и вы мне в щекотливом деле?
        - Почту это за счастье.
        - Научите меня любить.
        Нексия развела руками:
        - Увы, боюсь, вы обратились не по адресу. Вы любимы более, чем я.
        - Говорю не о том, как быть любимой, - это несложная наука. Как любить самой? Как стать хорошею супругой?
        Нексия размышляла очень недолго:
        - Просто нужно знать, что на свете никого нет лучше вашего избранника.
        - Никого лучше… - повторила Иона, и тогда услышала во дворе голоса.
        Иона знала множество признаков приближения схватки. Особый взгляд воинов - острый и невидящий, яркий и потухший; особая стойка - будто бы расслабленная, еще стремящаяся скрыть готовность; движение руки, отбросившей край плаща или куртки, убравшей препятствия на пути к эфесу… И, конечно, тембр голоса - такого не услышишь никогда, кроме минуты перед боем.
        Иона выбежала на балкон, не разобрав ни слова, уловив лишь тональность. В сумрачном дворе две дюжины солдат Виттора окружали трех северян - двух верховых, одного пешего. Лошадь кайра Сеймура умирала, тихо хрипя простреленной глоткой. Сам Сеймур стоял с обнаженным мечом, у его ног лежал Джоакин Ив Ханна.
        - Что происходит, господа?
        - Миледи, пленник доставлен по вашему приказу. Солдаты графа пытаются его отнять.
        Голос Сеймура звучал слишком холодно - даже для человека, чью лошадь убили. Она присмотрелась. Одежду кайра покрывали пятна крови - вне сомнений, свежие.
        - Лейтенант Бласк, вы посмели атаковать моих людей?!
        Офицер Виттора поклонился ей.
        - Никак нет, миледи. По приказу милорда мы изымаем пленника, незаконно захваченного вашими воинами.
        - Что означает - незаконно?
        - Кайры устроили бойню в трактире и убили нескольких горожан. Многие ранены.
        В глазах у Ионы потемнело.
        - Сеймур, ко мне!
        - Миледи, как быть с пленником?
        - Оставьте его, и ко мне! Немедленно!
        Деревянным голосом Иона попросила прощения у Нексии и ринулась в свой кабинет. Минуту спустя там оказался и Сеймур.
        - Кайр, объяснитесь.
        - Миледи, выполняя ваш приказ, я разыскал Джоакина Ив Ханну в трактире Одноглазого. Джоакин оказал сопротивление, его поддержали дружки из трактира. Я преодолел эту трудность. Не извольте беспокоиться.
        - Преодолели трудность?.. - у нее пересохло горло. - Ск… сколько?
        - Четырнадцать человек, считая самого Джоакина. Но грей сразу вывел его из строя, в бою участвовало только тринадцать. Было не сложно миледи.
        Она поморгала, пытаясь понять, разобрать странную интонацию в голосе кайра.
        - Было не сложно - что это значит?
        - Мужичье, миледи. Вооружены чем попало: ножами, стульями, бутылками. Правда, за счет внезапности они оглушили грея, но все равно проблем не возникло. Я уложился в пару минут.
        Иона поняла, что слышит: хвастовство! Сеймур доволен, что одолел тринадцать человек. Ждет похвалы от миледи. Холодная тьма!
        - Сколько из них уцелело?..
        - Один подлец убежал. Кстати, вы его знаете: Гарри Хог, цирюльник графа.
        - Вы убили двенадцать человек?!
        - Не знаю в точности, - повел плечами Сеймур. - Четверо мертвы наверняка, об остальных не уверен. Я не тратил времени, чтобы добить их. Главной целью был Джоакин.
        Гнев и стыд сдавили ей горло. Долго Иона не могла вымолвить и слова, хотя мучительно пыталась. В ней кипело и бурлило, ее переполняло, ее разрывало на части. Сеймур пялился на нее, как баран. Он будто силился понять, чем недовольна миледи. От его тупости Иона вскипала еще сильнее. Наконец, ее прорвало:
        - Тьма! Тьма сожри! Предельно осторожно! Я это сказала! Я приказывала: предельно осторожно! Как вы могли?!
        Кайр… улыбнулся. Да, правда, он сделал именно это: растянул губы в ухмылку! Он понял, наконец, чем недовольна миледи, и просиял:
        - Простите, что не пояснил сразу. С пленником я был крайне осторожен, как вы и приказали. Он бросился на меня с искровым кинжалом, однако я вложил меч в ножны и сразился голыми руками. Путевец не получил ни единой раны. Только пришлось ударить его по затылку - возможно, это привело к сотрясению. Три дня - и будет как новенький.
        - Вы были осторожны… с путевцем? Только с ним?!
        - Согласно приказу, миледи.
        Иона подумала, что перед нею - не человек, а глухой камень. В тщетной попытке докричаться до его души, она повысила голос:
        - Сеймур, вы убили моих подданных! Честные горожане, ни в чем не повинные, пали от вашего меча!
        - Вот тут вы ошибаетесь, миледи. Они первыми напали: цирюльник вырубил грея, а другой мужик пырнул меня в спину ножом. К счастью, я успел уклониться.
        - Вы сказали, что грей вывел из строя Джоакина. Значит, грей уложил путевца, и лишь потом цирюльник уложил грея!
        - Да, это верно.
        - Значит, первым атаковал грей! С вашего согласия, очевидно!
        - Миледи, он не атаковал. Только ударил путевца рукой и ногой, чтобы тот стал сговорчивей. Разве это атака?
        Иона отвернулась, не в силах видеть самодовольное лицо кайра. Вздохнула. Вздохнула. Вздохнула глубоко, пытаясь вернуться к равновесию. Не выходило. Никак. Она любит мужа. Она любит этот город. Она ненавидит жестокость! Двенадцать человек!..
        - Кайр, дайте ваш кинжал.
        Он выхватил оружие, лихо подбросил, поймал за острие, подал Ионе рукоятью вперед.
        Она поймала окровавленный угол его плаща. Проткнула материю кинжалом, отхватила широкую полосу. Сунула в руки удивленному кайру.
        - Вы более не капитан моей стражи. Передайте командование кайру Ирвингу, примите обязанности рядового. Если причините вред еще одному мирному человеку - не убьете, а просто причините вред! - вы лишитесь плаща. Пусть этот лоскут служит напоминанием.
        Сеймур потемнел. Лицо вытянулось, челюсть отпала.
        - Миледи, но вы же приказали…
        В этот миг распахнулась дверь. Граф Виттор окинул кабинет коротким взглядом - и бросил Сеймуру:
        - Вон.
        - Милорд, вы не…
        - Вон! - прошипела Иона.
        Сеймур ушел прочь, багровый от обиды.
        Виттор обошел кабинет медленными шагами, по кругу осматривая жену - будто выбирая, с какой стороны начать избиение. Иона уронила голову.
        - Прости меня…
        - Шшш, - он поднес палец к губам.
        - Я хочу сказать…
        - Шшш! Душенька, сейчас говорю я.
        Она умолкла. Виттор остановился у нее за спиной, Иона не посмела обернуться. Он заговорил ей в затылок:
        - Когда я полюбил тебя, когда звал тебя замуж, я предложил тебе кое-что. Помнишь? Я сказал, что увезу тебя в края, где нет места насилию и жестокости. Я сказал, что ты больше не услышишь звон железа и стоны умирающих, что смерть станет нежеланною гостьей, а не хозяйкой в твоем доме. Помнишь, как я обещал избавить тебя от ужасов Первой Зимы?
        - Да…
        Муж закричал так резко, что она съежилась от испуга:
        - Тогда какого черта ты привезла всю эту дрянь с собой?! Как ты смеешь убивать моих людей?!
        - Я… прости меня…
        - Молчи! Молчи, сожри тебя тьма! Ты хоть понимаешь, как мерзко поступила?! Ты привела смерть и ужас в мой дом - наш дом!
        - Я не хотела… должно было иначе…
        - Я приказал тебе молчать! - он схватил ее за волосы, готовый рвать и причинять боль. Иона затихла и замерла, не смея даже вздохнуть. Откинув ее голову назад, Виттор зашептал прямо в ухо: - А ты еще смела упрекать Мартина. Он убивал с туманным рассудком, ведомый болезнью… Но ты отлично понимала, что делаешь!
        Он оттолкнул ее, Иона с трудом удержалась на ногах.
        - Я думал, что ты другая. Думал, отличаешься от прочих северян. Но ты - достойное дитя своего рода. Ты их гордость! С-северная Принцесса…
        Вряд ли чем-нибудь - клинком или огнем - он смог бы ранить ее больнее, чем этими словами.
        Обойдя спереди полуживую жертву, Виттор взял ее за подбородок, заглянул в глаза:
        - Теперь позволяю говорить. Зачем тебе нужен Джоакин?
        Она выкашляла:
        - Эрвин просил меня…
        - Дай письмо.
        Иона безропотно раскрыла ящик, подала мужу ленту. Он прочел.
        - Ни о чем не волнуйся… Все сохраню в тайне… Что - в тайне?
        Она не смогла солгать.
        - Светлую Сферу… Я рассказала брату…
        - Вот как.
        Виттор скомкал письмо, взвесил на руке, будто собираясь бросить в лицо Ионе… Уронил на пол.
        - Вот, значит, как.
        - Я сказала, что это… моя вина. Сказала, ты ради меня…
        - Благородненько, - с явным презрением выплюнул Виттор.
        Развернулся и зашагал к двери.
        Иона бросилась следом. Если он выйдет таким, с такими мыслями о ней… Не вообразить ничего хуже!
        - Постой, - она вцепилась в него, - ну постой же! Прости меня, умоляю! Я не хотела… Я приказала: очень осторожно. Но должна была понять, подумать, как кайры… Должна была пойти сама… Я виновата, любимый! Я виновата ужасно, непростительно… Но я так не хотела!
        Он долго смотрел ей в глаза.
        - Знаешь, чего я жду? Слез. Если б ты верила себе, ты б заплакала.
        - Я не умею… - выдавила Иона. - Прости меня…
        - Ты - ледышка. Северная дрянь.
        - Я - северная дрянь, - прошептала она. - Я люблю тебя. Прости, если можешь…
        - А сама ты можешь себя простить?
        Иона покачала головой:
        - Не могу.
        Виттор едва заметно кивнул:
        - Ладно… Я постараюсь.
        Он сделал движение - едва коснулся ее волос, будто думая погладить. Но и это было много. Очень много.
        Прежде, чем уйти, Виттор сказал:
        - Твои кайры вернутся в Первую Зиму. Сейчас у нас гости, при них не стоит раздувать скандалы. Но едва Флеймы уедут - уедут и кайры.
        * * *
        Встреча гостей с графом Шейландом состоялась утром и прошла в самых радушных тонах. Виконт Сомерсет тепло поблагодарил графа за приглашение и за возможность стать посредником в важной дипломатической миссии. Леди Нексия призналась, что путешествие развеяло ее печали и спасло от хандры - граф будто чувствовал, как помочь ей. Виттор же высоко оценил, что гости бросили столичные развлечения ради поездки в унылый туманный Уэймар. Если кто-то в этом городе и стоит такой жертвы, то только Северная Принцесса. Гости от всей души согласились.
        Затем обменялись подарками. Леди Ионе достался удивительный медальон с ликом Светлой Агаты работы надеждинских ювелиров, графу Виттору - изысканный мужской парфюм, столичная диковинка, едва вошедшая в моду. Граф же подарил Сомерсету искровую шпагу, а Нексии - редкой красоты игреневую кобылу.
        - Красавица! - восхитилась Нексия. - Богиня мечты могла бы ездить на такой!
        После завтрака и утреннего кофе граф Виттор повел с гостями беседу о делах. Они обсудили брак приарха Альмера со внучкой Фарвеев и последствия, из него вытекающие. Коснулись первых заседаний Палаты, суда над Менсоном, отравления Леди-во-Тьме. Разговор велся непринужденно, со светскою легкостью. Собеседники сыпали остротами и ни во что не углублялись сверх меры, а лишь намечали свое отношение к событиям - чтобы ни в коем случае не создать повода для спора.
        Иона слушала их будто сквозь толщу воды. Лежала на дне грязного озера, придавленная глубиною, не слыша голосов, почти не видя людей сквозь илистую муть. Она ощущала себя больной, изломанной, разрушенной. Все давалось с трудом: движения, слова, мысли, дыхание. Не хотелось ни выздороветь, ни утешиться, ни чего-либо иного. Желание требует душевных сил, а их не было.
        Память представляла собою черную пропасть. Ступить мыслями в события минувшей ночи - означало рухнуть вниз и без конца падать, падать в чувство собственной ничтожности. Иона не могла перешагнуть эту пропасть и подумать о чем-то более раннем. Минувшая ночь будто отсекла от нее всю предыдущую жизнь. Те, прежние годы больше не принадлежали ей.
        А Виттор все продолжал болтать с гостями. Они говорили теперь о каком-то предложении приарха, его суть не оглашалась - а может, Иона просто упустила смысл. Предложение обсуждали с таким же беглым остроумием, как и все прочие темы. Кажется, оно забавляло собеседников - особенно всех веселила мысль, что такой ортодокс, как Галлард, мог породить новую идею. Виттор беззаботно шутил об этом, Нексия смеялась, прикрыв рот ладонью.
        Удивление - вот первое чувство, возникшее в душе Ионы после катастрофы. Это чувство было чуть светлее мрака и чуть теплее льда, потому выделилось из темноты. Как Виттор может шутить? Нексия и Сомерсет не знали, что случилось ночью, а если бы и знали - это мало касалось бы их. Но Виттор способен шутить и смеяться - как?.. Ему хватило нескольких часов сна, чтобы преодолеть все?..
        От этих мыслей Ионе сделалось только хуже. Она понимала, что долг истинного лорда - именно таков: скрывать при гостях любую печаль, не терять остроумия и трезвости ума. Виттор вел себя безукоризненно, и на его фоне Иона казалась себе еще более ничтожной. Не в силах больше терпеть, она сослалась на головную боль и попросилась удалиться. Виттор одарил ее теплой улыбкой:
        - Конечно, душенька! Не утомляй себя.
        Она позорно сбежала и заперлась в спальне. Мучения лишь усилились. Покой и тишина, только что желанные, оказались новыми инструментами пытки. Иона привыкла думать и чувствовать, давать пищу уму и душе. Досужая болтовня гостей хоть как-то, хоть чем-то занимала ее. В уединении ум Ионы машинально искал себе применения - и неизбежно касался вчерашних событий. Так язык не может не трогать шаткий больной зуб.
        Иона вновь и вновь казнила себя. За гибель невинных. За кровожадную тупость Сеймура. За чудовищный скандал с Виттором. А пуще прочего - за собственную ранимость. Отцу, Эрвину, Роберту - всем в ее семье - доводилось совершать ошибки. В том числе и такие, из-за которых гибли люди. Каждый из них находил мужество дальше командовать войском и принимать решения, ведь это - тоже долг лорда: устоять на ногах даже после катастрофы. Но Иона этого не могла. Вина полностью раздавила ее.
        Она даже не сразу услышала стук. Леди Нексии пришлось постучать еще раз, лишь тогда Иона открыла дверь.
        - Простите меня, леди Иона. Если право сбежать от скучных бесед - ваша привилегия, то я бесстыдно украла ее. Я пришла за разговором о чем-нибудь интересном.
        Иона хотела намекнуть: мол, эта комната - моя спальня, а не приемная, и дверь отнюдь не случайно заперта изнутри. Как тут поняла: Нексия пришла помочь ей.
        - Входите, миледи.
        Нексия вошла и с неожиданным для нее нахальством уселась прямо на кровать.
        - Леди Иона, вы знали, что шут Менсон - мужеложец?
        - Простите?..
        - Это вскрылось на суде - можете представить! Прямо на первом заседании. Судья Кантор вызвал свидетелей, чтобы оценить моральный облик Менсона. Один лакей возьми да и скажи!
        - Что - скажи?
        - Ну, это самое. Миледи, я не могу повторить такое. Разве что шепотом. Сядьте рядом со мною…
        Иона подчинилась - села и выслушала. Как бы ни были сейчас ей безразличны дворцовые сплетни, но все-таки проснулось удивление.
        - Вы полагаете, это правда?
        - Конечно! Лакей-то мог и соврать, но его слова подтвердил Шаттэрхенд, гвардейский капитан! Лазурник ни за что не солжет на суде, еще и в присутствие владычицы!
        - Но отчего Менсон выбрал лакея? Разве не мог найти кого-нибудь более…
        - Кто-то другой мог и выдать его наклонности, а лакей из страха промолчал. Он бы и дальше молчал, если б не прямой допрос на суде… - Нексия мечтательно закатила глаза. - Знаете, миледи, я никогда прежде не видела мужеложца. По крайней мере, такого, о котором известно. Мне теперь даже хочется поговорить с ним, узнать получше. Конечно, в случае, если его не казнят - а это очень вероятно… Леди Иона, вы встречали мужеложцев?
        Она ушла от ответа:
        - Все же это странно. Менсона множество раз видели с девушками. У него и жена имеется… точнее, имелась.
        Иона поздно поняла, что сказала бестактность. Жена Менсона, вероятно покойная, приходилась теткой леди Нексии.
        - Прошу, простите меня!
        - Ах, ничего страшного, я едва ее помню. К тому же, говорят, она не умерла, а была сослана куда-то. Должно быть, на Фольту или Тысячу Осколков. Возможно, даже снова вышла замуж… - Нексия усмехнулась: - То-то она удивится, когда прочтет в «Голосе Короны», что Менсон оказался мужеложцем!
        - Это напечатали в «Голосе Короны»?
        - Конечно!
        - Такую грязь?!
        - Это не грязь, а показания свидетеля. Суд должен быть прозрачным, разве нет?
        Иона опустила взгляд и отметила:
        - Мы сидим на моей постели.
        - Я закрепляю успех. Прийти в чужую спальню и не посидеть на кровати - это было бы полумерой.
        Иона ощутила тень улыбки на своих губах.
        - Благодарю вас, леди Нексия.
        - Нет! Нет-нет-нет! Неужели думаете, что отделаетесь так легко? У меня огромные планы на ваше нынешнее будущее. Будьте любезны, покажите мне город!
        Иона не успела оглянуться, как Нексия от ее имени призвала слуг, велела заложить карету, переодеть госпожу, усадить госпожу в карету и сообщить господину, что госпожа удалилась на весь день - исполнять мучительный долг перед гостьей.
        Поначалу Ионе не хватало сил выдумывать маршрут. Нимало не смущаясь этим, Нексия приказала кучеру:
        - Выбирайте красивые улицы и не останавливайтесь.
        Карета мчалась по аллеям, площадям и набережным Уэймара, а Нексия болтала без умолку. Нельзя было не заметить ее мастерство. Есть говоруны унылые, без фантазии: выбрав предмет, топчутся на нем без конца, перетирают одно и то же. У других болтунов много тем в запасе, но все пустые: что увидел - о том и сказал. Леди Нексия гениально придумывала темы для беседы: что она скажет в следующую минуту - всегда неожиданность. Вот она описывала шиммерийского принца и его альтесс, с чуткостью художника подмечая занятные детали. Вдруг, без видимой связи, взяла и повела речь о чайном парфюме. Да-да, теперь очень популярен парфюм с оттенком зеленого чая. Но заметьте: именно зеленый чай всегда связывался с размышлениями - значит, начинается мода на умных женщин. Любопытно, отчего? Слава владычицы - причина этой моды или следствие? Как вы думаете, миледи? Иона не смогла придумать путного ответа, и Нексия легко порхнула к новой теме. А вот возьмем серебряную елену. Вам попадались елены старой чеканки, юлианиных времен? Они почти не потемнели. Там в серебре есть добавка платины, потому старая монета смотрится как
новая. В народе говорят о старухах, которые молодятся: нашлась юлианина елена! Насмехаются, будто это - что-то плохое. А я подумала: ведь лучше следить за собой, подольше хранить красоту и привлекательность, чем раньше времени уложить себя в гроб. Бывают дамы, которые говорят: мне уже не к лицу, мне уже поздно, не в мои-то годы… Но Мириам Темноокая в девяносто лет крутила романы! Я бы хотела - как она. А вы, миледи?.. Кстати, о Мириам. Вы видели петушиные бои? На шхуне, которой мы плыли сюда, везли петухов-драчунов. Матросы на потеху устроили побоище. Говорят, что петухи дерутся за кур. Но на шхуне не было ни единой курицы, а бой все же легко состоялся! И вот что я подумала…
        Незаметно для себя, Иона втянулась в беседу. Перескок с темы на тему отвлекал ее мысли, не давал свалиться в бездну тоски. Частые вопросы подталкивали говорить, обсуждать, даже спорить. Прошел час или два - и ее состояние настолько улучшилось, что сама Иона попробовала предложить тему:
        - Леди Нексия, нынче утром много говорили о Галларде Альмера, будто он нечто особенное предложил. Признаться, я упустила суть: в чем была его идея?
        - О, миледи, идея стара, ее не раз уже поднимали в Палате. Вряд ли Галлард смог бы выдумать что-то новое. Однако он понял, что новизна теперь в моде, и выдал сушеное яблочко за свежее.
        - Так в чем же суть?
        - Я бы сказала: в поисках баланса. Корона и Великие Дома - две чаши весов. У Короны сила оружия, у Домов - численность войск. У Короны научные новшества, у Домов - просторные земли. У Короны контроль над рельсами, у Домов - над морями. За Короной судебная власть, за Домами - законодательная. И так во всем, кроме одной асимметричной детали: тайной стражи. Протекция расследует преступления против Короны, но нет службы, что занималась бы злодеяниями против Великих Домов. Леди-во-Тьме отравлена, и расследование ведет протекция - подвластная не Леди-во-Тьме и не лордам Палаты, а Короне. Протекция может завести следствие в тупик, или даже вовсе бросить его - поскольку нет видимой угрозы для владычицы. Лордам не нравится, что следствие всегда идет в пользу Династии.
        - Протекция теперь подчинена Эрвину, и я уверена, что отравитель будет найден.
        - Конечно, я тоже в это верю. Но сам вопрос остается. Он даже обострился: ведь протекция так и не нашла похищенные Предметы! Тайная стража не может защитить даже собственность Короны. Лордам и подавно нечего ждать защиты.
        - Что же предложил Галлард Альмера?
        - Он назвал это священной стражей. Излишний пафос, не правда ли? Суть такова: создать монашеский орден, целиком занятый расследованием преступлений и подвластный Церкви, а не Короне. Орден будет иметь представительства во всех землях Полариса. Всякий, кто пострадал от злодеяния, сможет обратиться туда за правосудием. Даже лорд Великого Дома.
        - Звучит странно, - отметила Иона.
        - Еще бы. В таком виде приарх предложил задумку герцогу Фарвею, и тот раскритиковал ее. Вместе они создали план получше: пускай священная стража состоит из монахов и рыцарей, а подчиняется Церкви и Палате. Скажем, управлять ею будут четыре магистра - по два от Палаты и Церкви. Тогда стража будет непредвзята и сможет защитить любого жителя Полариса.
        - Минерва не допустит этого. По сути, это же вторая судебная власть, и более сильная, чем верховный суд Короны.
        - Согласие владычицы не обязательно, достаточно лишь набрать большинство в Палате.
        - Откуда взяться большинству? Кто поддержит эту странную идею, кроме Галларда с Фарвеем?
        Тут Нексия удивленно воззрилась на Иону.
        - Миледи, вы не знаете?.. Думалось, вы ставили лишь вопросы, чтобы поддержать беседу. Дали мне возможность поболтать о важных материях - было очень приятно.
        - Я рада доставить вам умственное удовольствие, однако действительно не понимаю кое-чего. Идея звучит как-то чудно, да и вы с Виттором смеялись над нею. Но приарх Галлард не из тех, кто станет строить комичные планы.
        - Нас веселила попытка Галларда представить старую чужую идею - своею и новой. Но план отнюдь не провален. Его поддерживают уважаемые лорды: герцог Фарвей, ваш отец, ваш муж…
        - Простите?.. Мой отец? Мой муж?!
        - Боги! Вас держат в неведении? Как жестоко с их стороны! Впрочем, все решилось недавно. Быть может, просто не успели посвятить вас. Графу Виттору предложат место одного из магистров священной стражи потому, что он ухитрился сохранить нейтралитет в последней войне, и потому, что его сеть банков - хорошая опора для стражи, не хуже монашеского ордена. Полагаю, он согласится. А ваш лорд-отец - мудрый человек, и видит, что владычица еще слишком юна для всей полноты власти. Ее молодость - хорошее время, чтобы сдвинуть чашу весов в пользу Великих Домов. Пожалуй, скоро это поймут и остальные лорды.
        Иона была еще слишком подавлена для серьезных размышлений. Она просто запомнила сказанное, не обдумывая, и ответила леди Нексии:
        - Вы очень хороши в политике. Герцог Фарвей не зря выбрал вас своею посланницей.
        Взгляд синих глаз затуманился грустью.
        - Я старалась не для него, а для вашего брата. Три года назад я ничего в политике не смыслила, но Эрвин хотел говорить о ней. Я изучила все, что смогла.
        - Извините меня. Я очень неуклюжа сегодня. И, вероятно, совсем утомила вас.
        - Пустое, миледи.
        - Вовсе нет. Я весьма благодарна, вы не только заметили мою печаль, но и смогли развеять ее. Позвольте чем-нибудь отплатить.
        Нексия не задумалась ни на секунду:
        - Покажите мне что-нибудь красивое. Кучер, кажется, знает лишь один приятный маршрут, и я уже помню на нем каждое дерево.
        Иона легко сделала выбор. Через четверть часа они вышли из кареты перед церковью Праматери Вивиан.
        Канон велит, чтобы всякий праматеринский храм должен отражал черты своей покровительницы. Янмэйские соборы подавляют величием и пафосом, агатовские церкви тянутся к небу утонченными шпилями, софиевские пестрят пухлыми мраморными младенцами. Храмы Глории богаты скульптурными группами и живыми сценами на фресках, поскольку Заступница много общалась с людьми. Церкви Елены-Путешественницы украшают картины дальних краев и бушующих морей…
        Когда девушки вошли в церковь, Нексия затаила дыхание, не веря глазам. Алтарь заменял собою мраморный фонтан. Праматерь Вивиан держала в руках две амфоры, из которых струилась вода. Она наполняла одну за другою восемь чаш, расположенных ступенями, а из нижних текла ручейком в круглый бассейн по центру нефа. Блеск и журчание воды наполняли храм жизнью, а дополняли впечатление витражные окна. Они делили солнечный свет на яркие пучки лучей, окрашенных во все цвета радуги. Разноцветные пятна плясали по мозаичному полу, беломраморным стенам, искристой воде бассейна.
        - Какая красота! - воскликнула Нексия, выйдя в центр зала.
        Она закружилась, чтобы рассмотреть все узоры света. Мозаика лучей укрыла и фигуру самой девушки, будто сделав ее частью храма.
        - Праматерь Вивиан - покровительница праздника, - сказала Иона. - Ее храмы созданы, чтобы дарить радость.
        Нексия прошлась вокруг зала, рассматривая скульптуры. Все они изображали веселье: танцующих людей, объятия влюбленных, музыкантов с лирами и свирелями, играющих детишек. Тут и там сверкали серебристые цветы, золоченые радостные солнца. Даже Иона, несмотря на тоску, не сдержала улыбки. А Нексия почти смеялась, кружась в радужных лучах, как вдруг помрачнела от мысли:
        - Почему храмов Вивиан так мало? В Фаунтерре я не знаю ни одного…
        Ей ответил священник, появившийся из бокового нефа:
        - Дворяне склонны жертвовать на храмы своих Праматерей. А род Вивиан не слишком состоятелен.
        - Здравия вам, святой отец! Простите, что…
        - Не заметили меня? Так и задумано, - священник усмехнулся, разведя руками. В своих белых одеяниях он напоминал мраморную скульптуру, каких много вокруг. - Служитель Вивиан не должен смущать прихожан своим видом.
        Иона поприветствовала его. Нексия призналась, что впервые попала сюда, и священник стал показывать ей церковь. Под его руководством дамы обошли все нефы, любуясь красотами. Иные священники склонны много говорить, нахваливая свою Праматерь в сравнении с остальными. Этот был не таков. Он рассказал лишь, что храм построен недавно, на деньги графа Винсента Шейланда, и теперь Уэймар может похвастаться крупнейшим храмом Вивиан во всех северных землях.
        От обилия света и пляшущих фигур Иона все больше улыбалась, и вдруг ощутила смущение.
        - Простите, святой отец, мне лучше покинуть вас. Храм навевает веселье, с моей стороны было бы кощунственно поддаться ему. Прошлым вечером случилась трагедия.
        Священник одарил ее внимательным взглядом. Иона подумала: сейчас он из вежливости спросит: «Какая трагедия?» - и тем самым допустит огромную бестактность. Но святой отец понял ее состояние и сказал иное:
        - Миледи, не смею задерживать вас, если желаете уйти. Но должен заметить, что вы неправы. Нет кощунства в том, чтобы пережить минуту радости в день трагедии. Напротив: радость для того и дана богами, чтобы освещать самые темные дни.
        - Разве можно смеяться, когда другого постигло несчастье или смерть?
        - Нельзя не смеяться, миледи. Душа человека завяла бы от непрерывного горя, потому лучи веселья то и дело прорываются сквозь печаль, как бы мы ни старались хранить траурный вид.
        Иона хотела поспорить, казалось важным оградить свою печаль от нападок, не дать никому развеять ее. Однако пришлось признать, что священник прав. Иона вспомнила многочисленные похороны, какие повидала: на каждых непременно случалась минута, когда все смеялись. Само собою так выходило, будто боги нарочно веселили людей. Кошка задела свечку, и ее хвост задымился, вдова уселась на блюдо с окороком, важный гость начал речь, но забыл, как звали покойника…
        - И все же, я бы не хотела, чтобы после моей смерти все веселились до упаду.
        - А я бы хотела, - возразила Нексия. - Это лучше, чем плакать навзрыд. Если б можно было умереть как-нибудь так, чтобы всем стало весело - я бы выбрала этот способ.
        Иона вспомнила двух всадников графа Майна, которые выехали на ристалище в туман и столкнулись не копьями, а лбами. Против воли она издала смешок, но быстро овладела собою. Сказала строго:
        - Святой отец, этот храм выстроен на деньги графа Винсента. Неужели день смерти графа хоть чем-нибудь вас порадовал?
        Священник повел бровью:
        - Леди Иона, я не хочу прогневить вас своим ответом.
        - Однако в этих словах уже половина ответа, так скажите же остальное.
        - Ровно в час смерти графа Винсента его сын и ваш муж, лорд Виттор, находился здесь, со мною. Я хорошо это помню: позже адъютант графа примчался прямо сюда, чтобы сообщить о беде. Лорд Виттор вел со мною долгую беседу, и мне памятно ее содержание. Неделею раньше из темницы сбежал кто-то, по всему городу рыскали солдаты в поисках беглеца. Это весьма тревожило добрых горожан: они видели мечи и думали, что грядет война. Я поделился этим с лордом Виттором, а он рассмеялся: «Глупые мещане!» Я ответил милорду: нельзя высмеивать людей за страх перед войною. А он сказал: «Смеюсь не над страхом, а над верой, будто война случается сама собой, внезапно, как гроза». Но прошлая Война за Предметы именно так и случилась, - возразил я. Для нее была лишь одна причина - воля богов. И ваш муж ответил: «Поверьте, волю богов понять несложно».
        - Что же радостного во всем этом?
        - То, миледи, что ваш муж оказался прав. В тот вечер я не придал веры его словам. Но он стал графом, и мы вот уже пять лет наблюдаем его успехи. Граф Виттор утвердил мир со всеми соседями, достиг огромных высот в банковском деле, добился процветания для Уэймара и всего графства, сделался советником владыки и вашим мужем. Теперь я знаю, что нами правит человек, который истинно понимает волю богов и потому получает их помощь. Может ли быть более радостное открытие для священника?
        Иона не нашла, что возразить. Полюбовавшись еще красотами храма, девушки вернулись в экипаж, и Нексия сказала:
        - Странно, что вам требуются уроки любви. Должно быть легко любить вашего мужа, он прекрасный человек.
        Северная дрянь, - всплыло в памяти Ионы.
        - Он прекрасен, быть может. Но не я.
        Стрела - 8
        ВТОРОЕ ЗАСЕДАНИЕ ВЕРХОВНОГО СУДА ИМПЕРИИ ПОЛАРИ
        21 мая 1775 г. от Сошествия
        Здание Палаты, Фаунтерра
        Едва судья Кантор открыл заседание, Ворон Короны схватился с места.
        - Как обвинитель, я хочу прокомментировать эксперимент, проведенный советником обвиняемого. С этою целью прошу права задать несколько вопросов свидетелям.
        - Суд находит это уместным. Приступайте.
        Пресловутые альмерские рыбаки снова занимали свидетельскую скамью. Они выглядели тревожными, но все же более уверенными в себе, чем на прошлом заседании. Очевидно, барон Бонеган устроил им взбучку, а заодно дал посмотреть правильный портрет Адриана - и рыбаки освежили память.
        - Свидетели, скажите: какое освещение в вашей церкви в Косом Яру?
        - Дык свечи! И несколько лампадок имеется.
        - Есть ли искровые светильники?
        - Откуда нам такое диво? Нет как нет!
        - Верно ли я понимаю, что вы видели портрет владыки только в свете свечей?
        - Ну, и при солнце - ежели дело днем, то оно в оконца заглядывает.
        - Отличается ли искровый свет здесь, в зале Палаты, от солнечного и от свечного?
        - А то! Ясно, отличается. Вон Борода даже слезился с непривычки.
        - Ваша честь, я требую повторить проведенный советником опыт опознания, но с поправкою на свет. Предлагаю убрать шторы со всех окон, погасить искровые лампы, а портреты поставить близко к окну - лишь тогда условия опознания будут соответствовать тем, какие имелись утром на реке Бэк. Искра не будет сбивать свидетелей с толку, и они обязательно узнают владыку Адриана.
        - Суд одобряет повтор эксперимента.
        Франциск-Илиан усмехнулся:
        - Помню, сударь Марк, была при моем дворе в Лаэме одна дама. Сгорела до цвета вареной креветки, а уж потом стала носить зонтик от солнца. Очень все над нею потешались…
        - Вычеркнуть из протокола эту басню, - приказал судья Кантор. - Приступить к повторному эксперименту.
        Трое судебных приставов шустро организовали новый показ портретов. На сей раз рыбаки без колебаний опознали владыку как в военном мундире, так и в светском платье.
        - Внести в протокол, что при надлежащем освещении опознание успешно состоялось, - распорядился Кантор. - Советник обвиняемого может продолжить опрос.
        Однако Ворон Короны поднял флажок:
        - Прошу прощения, ваша честь. Я прошу предоставить обвинению возможность внеочередного опроса свидетелей.
        - На каком основании?
        - Ваша честь, все действия советника направлены на то, чтобы подорвать доверие высоких лордов к суду. Он совершает выпады, которые, даже будучи отражены, все равно пятнают репутацию суда и обвинителя. Если сейчас мы двинемся дальше, в умах высокого собрания останется убежденность: свидетели врут, они не видели смерть владыки. Все, что будет сказано дальше, потеряет вес. Прошу дать мне возможность прямо сейчас доказать, что свидетели своими глазами видели и шута, и владыку, и удар кинжалом.
        Судьи совещались не долго.
        - Суд дает обвинителю право опроса.
        Марк подал сигнал своим помощникам. Агенты протекции расставили вдоль сцены четыре деревянных манекена в гвардейских мундирах.
        - Свидетель Борода, будьте добры, сделайте следующее. Возьмите вот это перо, подойдите к первому манекену и покажите, как был нанесен удар. Остальных свидетелей прошу отвернуться и смотреть в другую сторону, для верности закрыв глаза руками.
        Трое рыбаков отвернулись, но Борода озадачился:
        - Манкен - это что такое?
        - Большая деревянная кукла.
        - Агась, уразумел.
        Борода исполнил требуемое - встал позади манекена и ткнул пером снизу вверх, около поясницы.
        - Теперь поверните манекен спиной к залу.
        Борода сделал это, и лорды увидели: кончик пера оставил на мундире чернильную точку.
        - Вернитесь на свое место. Свидетель Ларсен, сделайте все то же самое со вторым манекеном.
        Второй рыбак, а затем и третий, и четвертый поочередно брали перья, подходили к манекенам, тыкали в спины, разворачивали манекены к залу.
        - Теперь, господин секретарь Эмбер, я прошу вас: осмотрите спины манекенов и сообщите, что видите.
        Передние ряды и без подсказки Эмбера видели результат: на сей раз свидетели не оплошали. Одна точка легла на поясницу, две - дюймом ниже, четвертая - еще ниже и в сторону. Все отметины помещались в участок размером с ладонь.
        - Я вижу, что показания свидетелей совпадают с точностью до трех дюймов, - сообщил Эмбер.
        Марк подытожил:
        - Такая точность совпадения говорит об одном: свидетели определенно видели удар ножом, и хорошо его помнят. Если бы они измыслили свои показания, как думает господин советник, то не сумели бы так точно повторить одинаковое движение и попасть в один и тот же участок тела.
        Зал возбужденно загудел. Пророк, однако, сохранил благостный покой:
        - Сударь Марк, я и не ставил под сомнение, что кто-то кого-то ударил ножом. Подлунный мир далек от совершенства, ножевые раны в спину, к сожалению, случаются. Мои сомнения были связаны с вопросами: «кто ударил?» и «кого?»
        - Я пролью свет и на это, - с улыбкой поклонился Марк. - Внесите реквизит для опознания оружия.
        Агенты протекции вынесли на сцену ширму, за которой поставили невидимый для свидетелей столик. На нем расстелили черное сукно и стали раскладывать блестящие предметы - ножи разных размеров и форм. Ворон тем временем обратился к рыбакам:
        - Видели ли вы ранее Вечный Эфес - священный кинжал императора?
        - Ну дык в декабре ж, когда его величество скончались.
        - А до того?
        - Откудава? Мы ж в столицу не ездоки.
        - Видели ли вы ранее гвардейский искровый кинжал?
        - Это значить такой, каким убили владыку? Ну дык тогда и видели!
        - А прежде?
        Свидетели поразмышляли минуту и ответили вразнобой, но с похожим смыслом:
        - Неа, не видели… Вроде, нет… К нам в Косой Яр, бывало, наведывались рыцари, у них и мечи, и ножи… Но, вроде, не искровые. Верно, без искры, обычные были… А с искрой - только тогдась, на вагоне.
        Марк удовлетворенно кивнул.
        - Ваше величество Минерва, я прошу о помощи.
        От неожиданности Мими чуть не поперхнулась кофием.
        - Ч-чем могу помочь, сударь?
        - Будьте добры, ваше величество, положите Вечный Эфес на столик за ширмой, не показывая его свидетелям.
        Она охотно вышла на сцену, заинтригованная и довольная, что смогла поучаствовать в событиях. Вместе с Минервой вышел и капитан Шаттэрхенд - как телохранитель. Мими сняла с пояса Эфес и вместе с ножнами положила на столик, сама же осталась стоять рядом, чтобы хорошенько все увидеть.
        - Благодарю, ваше величество. Свидетели, я прошу вас по очереди, один за другим, зайти за ширму. Там вы увидите на столике всевозможные ножи. Выберите из них и отложите влево гвардейский искровый кинжал, каким был убит владыка. Затем выберите и отложите вправо Вечный Эфес императора, ни в коем случае не вынимая его из ножен. Затем вернитесь на место. Приступайте!
        Среди рыбаков возникло нешуточное замешательство: они видели, что за ширму зашла императрица, и не видели, чтобы выходила. Значит, ее величество все еще там! Придется стоять прямо рядом с нею!
        Пошептавшись, рыбаки вытолкнули первым Бороду. Тот ссутулился, на фут убавил в росте, и тревожно, как многажды битый ребенок, подкрался к ширме. Сунулся туда, ожидаемо узрел владычицу - и согнулся в поклоне так, что едва не стукнул лбом об пол.
        - Прошу вас, встаньте и осмотрите кинжалы, - вежливо сказала Мими. От ее слов, обращенных прямиком к нему, Борода смутился еще больше и разогнуться не смог.
        - Я отойду, чтобы вам не мешать, - решила Мими и сделала несколько шагов в сторону.
        Борода разогнулся наполовину и такой, полусогбенный, подкрался к столику. Когда он, наконец, сумел оторвать взгляд от Мими и обратить его к оружию, то увидел ножи прямо у кончика своего носа. Рыбак довольно быстро опознал гвардейский кинжал:
        - Искровый - вроде, вот этоть…
        - Отложите его влево, - попросила Мими.
        Борода потянулся к ножу, как тут увидел Вечный Эфес.
        - Матушки святые! Это ж Предмет! Он жеж вечный!..
        - Отложите его вправо.
        - Как?.. Ваше величество, я не могу!.. Как я отложу? Руками, чтоль?..
        Возможное прикосновение к легендарному Эфесу Династии так пугало Бороду, что он заложил обе руки за спину и сжал их в замок.
        - Никак не могу, ваше величество! Он жеж святой, а я простой!
        - Позвольте, я помогу вам, - Мими подошла к столику, повергнув Бороду в трепет. - Укажите, который из ножей - Вечный Эфес, и я сама отложу его.
        Рыбак не смог указать, ибо держал руки за спиной и не смел их выпростать. Тогда Мими стала по очереди касаться разных ножей:
        - Это Эфес? Или это? Или это?
        Борода испуганно кивнул, Минерва отложила нож в сторону - то действительно был Вечный Эфес.
        - А гвардейский искровый нож - этот? Или этот? Или…
        - Вот ентот, ваше величество.
        Она отложила и его.
        - Благодарю, вы можете идти.
        Чтобы уйти восвояси, Бороде пришлось бы повернуться спиной к Минерве, а этого он не мог. Рыбак стал осторожно пятиться, при каждом шаге отбивая поклон. Врезался задом в ширму, чуть не опрокинул ее, почти грохнулся сам, но был в последний миг пойман Шаттэрхендом и отправлен на скамью свидетелей.
        - Кажись, сдюжил… - выдохнул он и бессильно ляпнулся на место возле товарищей.
        За ним последовали Ларсен, Смит и Джейкоб. Видя на примере Бороды, что вполне возможно зайти за ширму и вернуться живым, они робели чуть меньше. Правда, Ларсен уронил искровый кинжал себе на ногу, а Смит забыл, что надо делать, и принялся молиться. Но с помощью Минервы все недоразумения уладились и опознание было произведено. Трое рыбаков (за вычетом Джейкоба) верно указали искровый кинжал гвардейского образца, и все четверо безошибочно признали Вечный Эфес Династии.
        - Премного благодарю за помощь, ваше величество! - Провозгласил Марк. - Не поможете ли мне также подвести итог данного опыта?
        - С великим удовольствием! - Просияла Мими. - Обожаю подводить итоги.
        - Считаете ли вы опознание успешно состоявшимся?
        - Конечно, сударь. Лишь один свидетель ошибся только в одном ноже, да и то лишь потому, что я его отвлекала своим присутствием.
        - По-вашему, что следует из данного успешного опознания?
        - Мы убедились, что рыбаки говорят правду на счет оружия. Они действительно видели Вечный Эфес на поясе Адриана и искровый кинжал - в руках Менсона.
        - При всем уважении, ваше величество, - вмешался Франциск-Илиан, - они видели Эфес на чьем-то поясе и искровый нож у кого-то в руке. Не доказано, что действующими лицами были Адриан и Менсон.
        Мало кто в зале видел, как в этот миг Ворон Короны подмигнул Минерве, передав ей слово. Владычица сказала, своею персоной усилив весомость аргумента:
        - Боюсь, ваше величество, что теперь это доказано. Пускай рыбаки затруднились узнать Адриана в лицо, но они видели человека в генеральском мундире и с Вечным Эфесом на поясе. Кто это мог быть, кроме Адриана? Если бы Адриан погиб при крушении, а некто снял с него мундир и Эфес и надел на себя - как он успел бы за считанные минуты после катастрофы?
        Франциск-Илиан приподнял бровь:
        - Питает ли ваше величество столь же твердую уверенность в личности убийцы? Считаете ли вы, что именно лорд Менсон был на крыше вагона?
        - Боюсь, что да. Там был человек в шутовской одежде и с искровым кинжалом в руке. Существует объяснение, зачем шуту брать оружие гвардейца: чтобы убить владыку. Но я не вижу объяснения, зачем гвардейцу наряжаться шутом! И даже если причина найдется - снова-таки сработает время. За несколько минут никак не успеть поменяться одеждой - особенно с человеком, который противится этому.
        Франциск-Илиан не сводил с Мими острого, испытующего взгляда:
        - И ваше величество знает причину, по которой лорд Менсон убил владыку?
        - Нет, ваше величество. А разве я должна? Обязанность суда и следствия - установить все факты. Я лишь сделала логический вывод.
        - Вы лишь назвали дворянина убийцей. Слово правителя имеет особый вес. Только что вы заклеймили лорда Менсона, поставили на нем печать, которую не смоет даже оправдание в суде. Сама императрица считает его злодеем - кто же он тогда, как не злодей?
        Мими замялась, и председатель вскричал, спасая ее:
        - Советник не смеет допрашивать императрицу!
        - Обвинитель задал ее величеству несколько вопросов, со всею очевидностью взывая к ее авторитету. Теперь я имею аналогичное право. Итак, ваше величество готовы от своего имени, со всем весом своего слова назвать лорда Менсона убийцей? Поставите ли свою честь на это?
        - Я ручаюсь за свои выводы.
        - Выводы - абстракция, ваше величество. Перед вами стоит живой человек. Вы уверены, что он совершил убийство? Зачем он это сделал?
        Пауза тянулась слишком долго. Когда молчание стало почти уже неприличным, Мими выдавила:
        - Свидетели говорили о… его нездоровой страсти… к мужчинам.
        В наступившую тишь ворвался окрик Менсона:
        - Эх, кицка! Как же мало ума! Совсем ничего!
        Мими залилась краской, а Ворон Короны громко хлопнул в ладоши:
        - Внесите эту реплику в протокол, как и мою. Обвиняемый оскорбляет действующую владычицу Полари, как прежде - покойного владыку Телуриана. Очевидно, уважение к Короне никоим образом не ограничивает его слова и действия.
        - Ты на что намекаешь, Ворон? - рявкнул Менсон. - Думаешь, я мог бы убить Минерву?
        - Вы смеялись над братом. Вы убили бы брата, если б вам не помешали. Теперь смеетесь над Минервой. Вывод напрашивается, не так ли?
        - Вывод тот, что ты - болван! Минерва - хорррошая! Адриан был хоррроший!
        - А владыка Телуриан?
        - Напыщенный зануда! Случайно родился первым, боги ошиблись!
        - Ошиблись ли боги, когда наделили властью Минерву?
        - Я не о том! Ты все выкррручиваешь!
        - За вами замечено две привычки: смеяться над императорами, убивать императоров. Если б вы с Минервою оказались вдвоем на крыше вагона, и в вашей руке был бы нож, - что бы вы сделали?
        - Она хорррошая, ее не за что!
        - Она виновна в том же, в чем и Телуриан, и Адриан: заняла трон, который вы желали себе. Так объясните ваш критерий, лорд Менсон: какой владыка заслуживает жизни, а какой - смерти? По какому принципу выбираете? Зануд - на Звезду. Мужчин - на Звезду. А девушек? А девушек с чувством юмора?
        Резкий звон прервал атаку Ворона.
        - Суд призывает обвинителя к порядку. Допрос обвиняемого в данный момент не предусмотрен.
        - Виноват, ваша честь, - Марк с улыбкой поклонился. - Я счел нужным защитить ее величество от насмешек обвиняемого.
        - Суд учтет крамольный выпад обвиняемого при вынесении вердикта. Сейчас суд требует прекратить перепалку.
        - Всенепременно, - кивнул Ворон и подал руку Минерве, чтобы помочь ей сойти со сцены.
        Менсон сидел красный, как рак. Франциск-Илиан что-то шепнул ему - возможно, пытаясь успокоить. Шут зло оттолкнул пророка.
        - Я сказала неправильно?.. - Шепотом спросила Мими у Эрвина. - В чем ошиблась? Как было нужно?
        - Вы все сделали верно. По меньшей мере, благодаря вам я сделал два ценных наблюдения.
        - Каких же?..
        - Потерпите до перерыва. Сейчас - слушайте.
        Эрвин кивнул в сторону сцены, где, действительно, происходило кое-что интересное. Ворон Короны произносил сокрушительную речь. Подводя итоги своих экспериментов, он почти в точности повторял слова Минервы: хотя рыбаки и не узнали Менсона в лицо, но все прочие их показания можно объяснить лишь одним способом - именно шут заколол владыку. Если представить на месте убийцы кого-либо другого, обстоятельства убийства становятся абсурдны и необъяснимы. Зал с одобрением слушал Ворона. Тот, вдохновленный вниманием, оживленно жестикулировал. Рукав камзола задрался, обнажив часть предплечья Марка. Франциск-Илиан как будто слушал речь, но на самом деле - пристально разглядывал руку обвинителя.
        Едва Ворон умолк и отзвучали одобрительные овации, пророк заговорил:
        - Позвольте спросить, господин обвинитель: откуда у вас шрам на руке?
        - Это не относится к делу, ваше величество, - Ворон одернул рукав.
        - Он похож на сильный ожог, либо на след еще худшего ранения. Боги не дали мне лекарского опыта, но мне думается, такой шрам сложно получить случайно.
        - Это не относится к делу, - на сей раз произнес судья Кантор. - Суд призывает советника соблюдать порядок и следовать процедуре.
        Не уделив Кантору и капли внимания, пророк устремил взгляд на Минерву:
        - А вашему величеству известно, как появился шрам на руке человека, представляющего в суде ваши интересы?
        - Это не относится к делу, - сухо отрезала Минерва, все еще злая и смущенная.
        - Ваше величество знает происхождение шрама и ручается, что он никак не связан с делом? В таком случае, простите за беспокойство.
        Франциск-Илиан поклонился с видом смирения. Мими вытерпела секунд десять, затем глубоко вздохнула и обратилась к Марку:
        - Сударь, если вас не затруднит, ответьте советнику.
        - Ваше величество, я предпочел бы этого не делать.
        Повисла короткая пауза, смущение Минервы быстро улетучилось.
        - Сударь, я не ослышалась? Вы только что отказали моей просьбе?
        - Я лишь имел в виду, ваше величество, что сейчас не время и не место…
        - Я не забуду, сударь, а непременно спрошу вас после суда, и вы обязательно ответите. Разговор состоится с тою лишь разницей, что тогда я буду зла.
        Марк глянул на Эрвина и, не найдя поддержки, выдавил:
        - Я получил рану в замке Первой Зимы. Меня пытали люди герцога Ориджина.
        По залу пронесся шорох голосов.
        - Почему они пытали вас? - осведомилась Минерва.
        - Я… ваше величество, они нашли у меня яд.
        - Вы приехали в Первую Зиму с пузырьком яда в кармане? Собирались кого-то отравить?
        - Не собирался, но… я имел такой приказ, ваше величество.
        - От кого?
        - От владыки Адриана.
        - И кто был вашей целью?
        - Герцог Эрвин Ориджин.
        Голоса сделались громче. Минерва оглянулась, заставив лордов утихнуть.
        - Владыка послал вас убить герцога Эрвина?
        - Да, ваше величество. Чтобы подавить мятеж в зародыше.
        - Но вы решили не исполнять его приказ?
        - Я… не думал, что мне представится возможность.
        - А если бы представилась, то?..
        - Ваше величество, ситуация была неясная. Я хотел сперва поговорить с герцогом, разобраться во всем, а уж потом принимать какие-либо решения.
        - Но в ходе разговора герцог заподозрил вас и обыскал, и обнаружил яд?
        - Да, ваше величество.
        - И бросил в пыточную камеру, где вы и получили шрам?
        - Да, ваше величество.
        Мими обернулась к Эрвину. Он кивком подтвердил истинность сказанных слов.
        - Что ж, сударь, это лишний раз доказывает милосердие герцога. Редкий лорд Полари оставил бы вас в живых. Однако… - она повернулась к пророку, - ваше величество, история любопытна, но я все еще не понимаю, как она относится к делу.
        Южный король огладил бороду.
        - Ваше величество, протекция сейчас подчиняется лорду-канцлеру, а не вам?
        - Мне хватает забот и без протекции. Я благодарна лорду-канцлеру за то, что он взял часть на себя.
        - Выходит, это герцог Ориджин назначил Марка и главою протекции, и обвинителем в суде.
        - Так и было. Я лишь одобрила выбор.
        - Задумайтесь, владычица: Марк собирался убить герцога Ориджина, а тот отдал его на пытки. Но всего полугодом спустя меж ними сложилось такое доверие, что герцог сделал Марка своей правой рукою на важнейшем судебном процессе. На чем строится такое доверие?
        Мими умолкла в замешательстве. Франциск-Илиан сказал:
        - В те былые годы, которые я отдал власти и двору, я пришел бы к однозначному выводу: Марк боится герцога. Страх заставляет Ворона безоговорочно выполнять приказы, исходящие от лорда-канцлера. В те годы, когда не чуждался дворцовых интриг, я бы задался вопросом: какой приказ отдал герцог Марку, назначая его обвинителем на процесс? Велено ли ему любой ценою уложить лорда Менсона на плаху?
        - Я готов дать вам ответ, господин советник, - голос Ворона прозвучал вполне твердо.
        Франциск-Илиан повернулся к нему.
        - Прискорбно число тех тайн мироздания, что сокрыты от меня… Но человеческая ложь слишком проста и груба, чтобы составлять тайну. Помните об этом, когда начнете говорить.
        Не моргнув глазом, Ворон сказал:
        - Герцог Ориджин приказал мне добиться справедливости. Я должен дать лорду Менсону возможность оправдаться, если ему будет что сказать в свое оправдание.
        Глаза пророка широко раскрылись. Кажется, впервые за весь процесс он услышал что-то действительно неожиданное. Марк продолжил с заметным удовольствием:
        - Скажу больше, ваше величество. Я вышел на процесс с изрядными сомнениями в виновности Менсона. На первом заседании я боялся раскрыть рот, чтобы ненароком не потопить невинного бедолагу. Но в ходе слушаний сомнения пропали. Теперь я верю, что шут убил владыку, и вовсе не приказ лорда-канцлера укрепил мою веру, а поведение самого шута!
        - Довольно! - Рыкнул председатель Кантор. - Наше терпение исчерпано. Суд делает предупреждение советнику за посторонние беседы и попытки манипуляции ее величеством. Суд делает предупреждение обвинителю за попытку вынести вердикт вместо суда. Не вынуждайте суд принимать крайние меры.
        Пикировка прекратилась, Франциск-Илиан и Марк принесли судьям извинения. Кантор выразил удовлетворение.
        - Желает ли господин советник возобновить опрос этих свидетелей?
        - Я выяснил все, что требовалось. Благодарю, ваша честь.
        - Право опроса свидетелей переходит к обвинителю.
        Марк развел руками:
        - Данные свидетели высказали все важное для сути дела.
        - Свидетели могут быть свободны, - объявил Кантор. - Свидетелям рекомендуется остаться в Фаунтерре до окончания слушания.
        Как и прежде, рыбаки почитали Минерву окончательной властью и не двинулись с места без ее позволения. Когда владычица подтвердила слова судьи, четверо альмерцев поклонились до земли, пожелали здравия ее величеству и всем их светлостям лордам, после чего покинули зал. Кантор объявил перерыв.
        Прежде, чем Мими успела спросить Эрвина о его догадках, он ускользнул со своего места. Разыскал Деда, не без труда нашел уединенное место для разговора.
        - Милорд, эти двое начали удивлять меня - Менсон и шиммериец. Все характерные для них причуды все равно не объясняют их поведения. Что вы о них думаете?
        Дед сказал:
        - Я могу думать, к примеру, что у пророка слишком отросла борода. Пожалуй, именно она придает ему излишнего комизма. У кого борода бела и длиною больше фута, тот понимает, что видом стал похож на доброго волшебника из сказки, и становится склонен к шуточкам да фокусам. Укоротить ее вполовину - станет король похож на короля, сразу властности прибавится. А укоротить на три четверти, оставить бородку в пару дюймов, какая вместится под забрало - тут и суровость придет, и воинская честь.
        - Благодарствую, милорд, - кивнул Эрвин. - Если надумаю завести бороду, всесторонне учту ваш совет. Но вот что я хотел сказать…
        - Вам бы стоило начать, милорд, именно с того, что хотели сказать - дабы собеседник знал желанный для вас ход беседы.
        - Я уже понял свою оплошность. Итак, о Менсоне с пророком. Они ведут себя странно, как для обвиняемого с советником. Конечно, я не был на месте обвиняемого, но имею одну догадку: кажется, главная цель обвиняемого - оправдаться. Это согласуется с вашим судейским опытом?
        Дед поразмыслил:
        - Видел я одного ответчика, он то падал в обморок, то просил передышки, то отсрочки, то поспать - словом, ставил целью затянуть процесс. Позже оказалось, он позвал на помощь своего дядю-богача, вот и тянул время, пока тот приедет в город и подкупит обвинителя. Другой ответчик взял за цель блистать красноречием. Не так ему важно было, что именно говорить, а важна красота и сила слова. Лишь потом я понял: в зале сидела его любимая, он при ней хотел выглядеть умником… Но если брать в большом числе, то да, милорд, по большинству ответчики желают оправдаться.
        - А эти двое - как будто, нет! Менсон не сказал ни одной фразы, которая служила бы его оправданию. Да и само обвинение его не сильно тревожит. Он злится лишь тогда, как речь заходит о мужеложестве. Пока об убийстве - смеется и шутит. Советник же вовсе ведет странную игру: то и дело взывает к Минерве, но невозможно понять, чего от нее хочет. Просил помиловать, она отказала - он не расстроился. Просил распустить суд, она снова отказала - он доволен. Давил, чтобы назвала Менсона убийцей, она назвала - он, как будто, разочарован. К чему он стремится - вы понимаете?
        - Милорд, я знаю историю, весьма подходящую к случаю. Но не расстроит ли вас ответ посредством истории?
        - Почему вы об этом спросили? Обычно ведь не спрашиваете.
        - Мы в здании Палаты, милорд.
        - Ах, да, верно! Как я не подумал… Что ж, я готов и в Палате выслушать вашу притчу.
        - Однажды Джек-Плотник ходил по базару и хотел купить мышей. Подошел к одному торговцу, тот ему: «Джек, купи кота! Отличный кот - хвост трубой, глаз фонарем, коготь бритвой, а мурлычет так, что в доме покой и дети спят». Джек в ответ: «Кот у меня имеется, а вот мышей нету. Мне бы мышей купить». Двинулся дальше. Второй торговец говорит ему: «Джек, купи собаку! Пес что надо: скажешь сидеть - сидит, скажешь спать - спит, скажешь лаять - стекла звенят. Бросишь палку - принесет. Бросишь коромысло - принесет. Дашь коромысло с двумя ведрами - и то несет, только надо слева чуток помочь. Купи пса, отличный пес!» Джек в ответ: «Есть у меня пес. Вот мышей бы купить…» Подошел к третьему торговцу, тот ему - козу: «Купи козу, Джек! Уж на что прекрасная - глаза выплачешь от счастья! Вот послушай…» Джек оборвал на полуслове: «Есть у меня коза, мне бы мышей!..» Торговец ему: «Я так и знал, что пригодятся! Нарочно для тебя припас десяток мышек». Джек: «Хорошие?» Торговец: «А то!» Джек: «Скребут?» Торговец: «За ночь половицу насквозь!» Джек: «Пищат?» Торговец: «Пищат так, что и глухой не уснет!» Джек: «Зерно жрут?»
Торговец: «Зерно жрут, хлеб жрут, сыр жрут, мясо, картошку, яйца - все жрут. Вчерась моего петуха загрызли и сожрали - потому продаю. Иначе б себе оставил». Ну, Джек раскошелился, уплатил как надо и понес мышей домой. Торговец ему вслед: «А зачем они тебе?» Джек отвечает: «Выпущу дома, кота проверю. Если переловит - знать, не зря сметану ест».
        * * *
        После обеденного перерыва Ворон вызвал своих оставшихся свидетелей: кайра Хайдера Лида, личного лекаря владыки Адриана и агента протекции Рыжего.
        Кайр описал, как по приказу лорда-канцлера провел поиски вдоль берегов Бэка и в двух милях от места крушения поезда обнаружил мертвое тело императора. Тело было предварительно опознано графом Эрроубэком и агентом протекции Итаном, уложено в гроб, опечатано и отослано в столицу поездом, под личной охраной кайра Лида. Подмена гроба в дороге совершенно исключена, так что на опознание к лекарю попало то самое тело, которое было найдено на берегу Бэка.
        Минерва вмещалась чтобы спросить, где сейчас Итан и придет ли он на заседание. Кайр Лид ответил, что агент Итан по личным причинам был вынужден покинуть Фаунтерру, но его показания не обязательны, ведь теми же самыми знаниями обладает и сам кайр Лид. Во время опознания и отправки тела они постоянно были вместе.
        Франциск-Илиан задал вопрос о том, кто именно обнаружил тело. Кайр ответил: владыку нашли местные крестьяне. Тело находилось в заливе, ярдах в двадцати от берега, вмерзшее в лед. Крестьяне вышли на лед, чтобы сделать прорубь для рыбалки, смели снег и увидели жуткую картину. Целую неделю мужики не могли решиться, что делать с важным покойником в генеральском мундире. На счастье, тут появились кайры и сняли с крестьян это бремя.
        Пророк спросил, где были найдены остальные тела погибших в поезде. Ответ гласил: либо внутри поезда, либо в пределах одной мили ниже по течению. Тело Адриана увлекло течением значительно дальше и отнесло в боковой залив. Именно потому его не могли обнаружить так долго. Может ли кайр объяснить, почему труп Адриана повел себя иначе, чем остальные? Возможны два объяснения: либо тело покойного проплыло часть расстояния на деревянном обломке вагона, либо при падении в воду владыка был еще жив и барахтался из последних сил, а только позже утонул.
        - В таком случае, кайр, не скажете ли, почему владыка не выплыл на берег, а до самой смерти греб вниз по течению?
        - Не имею понятия, господин советник. Я докладываю, что видел, и не строю догадок.
        - Вероятно, существовала причина, мешающая владыке выйти на берег? Например, некая опасность ждала его на берегу и вынуждала плыть дальше?
        - Если была опасность, мне о ней ничего не известно. Я проводил допрос свидетелей из числа рыбаков, они не докладывали ни о какой опасности на берегу. Господин советник, мне кажется более вероятной первая версия: труп зацепился за обломок древесины и потому уплыл далеко. Сомневаюсь, что после искрового удара владыка не только выжил, а еще и сумел проплыть целую милю в ледяной воде.
        Тогда Франциск-Илиан спросил:
        - Кайр, вы получали приказы лично от герцога Ориджина?
        - Так точно.
        - Повторите-ка ваш приказ дословно.
        - Это не относится к делу! - вмешался Ворон.
        - Не вижу препятствий для ответа, - благосклонно кивнул Лид. - Герцог Ориджин велел мне провести тщательное расследование, найти тело владыки Адриана и с предельной точностью выяснить обстоятельства его смерти.
        - Приказывал ли герцог скрыть что-либо от этого суда?
        - Никак нет. Я убежден, что милорд не мог отдать столь противозаконного приказа.
        - Можете поручиться в этом?
        - Клянусь Светлой Агатой!
        Пророк удовлетворился и позволил вызвать следующего свидетеля. Им был личный лекарь владыки Адриана. Он принес с собой большой рисунок скелета, на коем и показал лордам Палаты решающие признаки опознания: два зуба владыки, заключенные в коронки, и дефект левой берцовой кости, оставшийся после неудачного учебного поединка. Лекарь сообщил, что, к великому сожалению, черты лица покойного были слишком повреждены и исключали опознание. Но рост, цвет волос, размер бородки, форма ладоней, длина пальцев совпадали с его величеством. А зубы и берцовая кость устраняли последние сомнения.
        За эти слова зацепился Франциск-Илиан:
        - Стало быть, лекарь, вы не имеете абсолютно никаких сомнений, что осмотренный вами труп принадлежал владыке?
        - Ваше величество, - изрек лекарь, - в медицинском деле крохотная доля сомнений всегда остается. Лишь богам и Праотцам все известно достоверно.
        - Выходит, вы не уверены, что тело принадлежало владыке?
        - Все приметы полностью совпадали с его величеством.
        - Экая любопытная логика. Выходит, если ваши приметы полностью совпадут с чьими-нибудь, - то вы и есть он? Что сказали бы братья-близнецы о вашей теории?
        Лекарь насупился.
        - Ваше величество, у владыки Адриана не было брата-близнеца.
        - Однако его приметы могли подойти кому-то еще?
        - Не думаю, что такое возможно.
        - Вы готовы принести клятву?
        - В чем, ваше величество?
        - Что осмотренный вами труп принадлежал владыке Адриану.
        - Я готов поклясться, что его приметы идеально подходили именно владыке, и никому другому.
        - Поклянитесь.
        - Клянусь именем Янмэй Милосердной.
        - Благодарю вас.
        Стоит отметить: Менсон как будто потерял всякий интерес к происходящему. Пока пророк вел допрос свидетелей, он откровенно скучал. Пожевывал бородку, разглядывал немногих барышень, имеющихся в зале, перебирал бумаги своего советника. Из какого-то документа попытался сделать розочку: долго трудился, но вышел не цветок, а в лучшем случае жаба.
        На свидетельскую скамью тем временем вызвали агента Рыжего. Он использовал все тот же рисунок скелета и рассказал, как провел осмотр тела на предмет причины смерти. Рыжий радовался вниманию и обилию слушателей, и не жалел слов, описывая степень разложения и разрушения тела. Эрвин всерьез забеспокоился о Мими. Кажется, она держалась молодцом, но Эрвин все же решил не испытывать прочность нервов владычицы и сказал громко:
        - Свидетель, мы поняли, что тело серьезно пострадало. Довольно жутких подробностей, скажите главное: от чего умер Адриан?
        Рыжий споткнулся посреди речи и обратил к герцогу смущенный взгляд:
        - Ваша светлость, я не могу…
        - Это почему же?
        - Тело подверглось большому разрушению, и причину смерти нельзя установить точно… У трупов погибших от искрового удара наблюдается сердечный спазм. Но в теле владыки сердечная мышца размягчена гниением, и невозможно понять… Затем, утопленники имеют воду в легких. Но у этого покойника рыбы проели шею и гортань, так что вода могла просто затечь через отверстие… Наконец, затылочная кость черепа повреждена ударом, значение которого тоже сложно определить…
        От последних слов все в зале притихли. Судья Кантор выразил общее удивление:
        - Свидетель, о каком ударе идет речь?
        Рыжий огляделся, увидел, сколь прочно завладел вниманием зала, и заговорил весьма вдохновенно:
        - Изволите видеть, вот здесь, в верхней части затылочной кости, наблюдался пролом. Он возник, видимо, от сильного тупого удара - например, о бревно или камень.
        - Прежние свидетели не упоминали, что владыка получил удар по голове. Как вы можете это объяснить?
        - Вероятно, владыка зашибся головой, когда падал с крыши вагона в реку. Бэк не особенно глубок в том месте, возможен удар о камни на дне. Либо же сверху на владыку могла упасть какая-то твердая часть вагона.
        - Является ли смертельной такая травма головы, как вы обнаружили на теле?
        - Не обязательно. По меньшей мере, она должна была оглушить владыку и лишить чувств. В худшем случае, могла убить - если он к тому моменту еще не был мертв.
        - То есть, вы не можете твердо заявить, умер владыка от искрового удара или от травмы, полученной при падении?
        - Я не могу, ваша честь. Ручаюсь: никто не сможет, при таком-то состоянии тела. Чиф подтвердит… виноват, господин начальник протекции: я - лучший в столице специалист по мертвецам.
        - Вы можете точно установить, случилась ли травма головы до или после искрового удара?
        - После, ваша честь. С такою травмой черепа владыка не смог бы стоять на ногах. А свидетели-рыбаки показали, что владыка стоял, когда шут напал на него.
        Судья Кантор удовлетворился полученными ответами, но Франциск-Илиан оживленно продолжил опрос.
        - Скажите, сударь, вы можете объяснить то место, где было найдено тело?
        - Легко, ваше величество. Мертвое тело, находясь в воде, распухает от газов, выделяемых при гниении. Увеличившись в объеме, тело стало легче воды и всплыло на поверхность. Трение об дно перестало его сдерживать, и тело было увлечено течением вниз по реке. По случайности - например, столкнувшись с бревном или камнем на отмели - оно сместилось вбок от центра реки и заплыло в залив. Там, в стоячей воде, его застиг ледостав - и заморозил тело прямо посреди залива. Где оно и было найдено крестьянами.
        Рыжий оглянулся с победным видом, призывая всех восхититься. Пророк уважительно кивнул:
        - Весьма докладное и логичное объяснение, благодарствую. Вот только меня терзает одна загадка: отчего тело владыки проделало вдвое больший путь, чем тела остальных несчастных? Полагаете, речное течение оказало императору посмертную честь и понесло его с удвоенной скоростью?
        Рыжий сконфузился, но не замедлил с ответом:
        - Кайр Лид давал целых два объяснения, ваше величество.
        - Верно. Ни одно из них не согласуется с вашими словами. Вы говорите: с такою травмой головы владыка не мог стоять на ногах. Значит, не мог и плыть, и, стало быть, не греб вниз по реке, спасаясь от опасности. Вы говорите: владыка ударился о дно или был накрыт сверху тяжелым фрагментом вагона. Значит, он оказался под обломками, а не сверху на них, и не мог уплыть дальше, зацепившись за кусок древесины. Чем же объяснить странное перемещение тела на две мили?
        Рыжий замялся:
        - Виноват, ваше величество…
        - Я имею одну догадку. Скажите, согласны ли вы с нею. Что, если некто живой вытащил тело владыки на берег, перенес на две мили ниже по реке и бросил в залив?
        Рыжий задумался, потирая переносицу.
        - Ммм… ваше величество, боюсь, так не могло быть. Тело изрядно повреждено рыбами. Если бы его несли по берегу, этого бы не случилось.
        - Быть может, рыбы попортили тело, когда оно уже находилось в заливе?
        - Оно вмерзло в лед посреди залива, а значит, оказалось в заливе как раз перед ледоставом. Рыбы не имели времени повредить тело.
        Подумав, Рыжий добавил:
        - И я не вижу ни единой причины кому-либо делать такое. Это отсрочит момент находки тела - а зачем кому-то подобная отсрочка? Янмэйцы хотели скорее короновать новую владычицу, агатовцы - отпраздновать победу. Задержка никому не была на руку.
        - Свидетель, вы не лорд, и не вам разбираться в политике! - приструнил Рыжего судья Кантор.
        Эрвин подал голос:
        - Я разбираюсь в политике, ваша честь, и подтверждаю слова свидетеля. Всем сторонам хотелось скорейшей определенности, а не тумана и проволочек.
        Франциск-Илиан огладил бороду и сказал с легкою ноткой лукавства:
        - Коль эта версия отброшена, я предложу еще одну. Уважаемый свидетель, скажите, возможно ли следующее. Получив искровый удар, владыка не умер. Он пережил и падение в воду, и сумел выбраться на берег. По неким, известным ему причинам владыка не захотел обращаться к графу Эрроубэку и двинулся не в сторону замка, а в противоположную - на юг, вниз по реке. Названные две мили владыка проделал сам, своими ногами! Затем неизвестный убийца настиг его и нанес смертельный удар по голове. Чтобы замаскировать свое деяние, убийца бросил тело в воду. Оно затонуло, но спустя несколько дней - как раз перед ледоставом - распухло и всплыло, и вмерзло в лед, где позже и было найдено.
        Зал накрыла тишина.
        - Второй убийца?.. - шепотом выдохнула Минерва, но была услышана.
        - Этот ключ подходит ко всем загадкам, не правда ли?
        Рыжий покосился на Эрвина. Тот знаком разрешил говорить. Рыжий осторожно подал голос:
        - Ваше величество… и ваше величество… состояние тела не противоречит такой версии. Удар искрой ниже поясницы вполне можно пережить. Вот только… владыка найден в том же мундире, в котором упал в воду. Зачем ему идти две мили в мокрой одежде и нещадно мерзнуть? Отчего было не поискать укрытия или огня?
        - Второй убийца дает ответ и на это. Если, положим, владыка знал, что за ним гонится асассин, то не мог терять времени на поиски сухой одежды
        - Ммм… да, ваше величество… наверное, ваше величество.
        Франциск-Илиан окинул взглядом судей, обвинителя, свидетелей, Минерву.
        - Кто-либо в этом зале видит доводы против моей гипотезы? Кто-либо может доказать, что владыка погиб от искры, а не вышел на берег живым и уже там был убит ударом по голове?
        Ответом послужило молчание.
        Пророк поднялся и отвесил судьям сдержанный поклон:
        - Прошу освободить ответчика за отсутствием состава преступления.
        Менсон, доселе занятый бумажной жабкой и содержимым собственного носа, теперь уважительно глянул на советника:
        - Ай, хорош!
        Пророк хлопнул его по плечу:
        - С меня полсотни золотых, друг мой. Пойдем отсюда.
        И оба поднялись с очевидным намерением - покинуть зал.
        - Обвинение еще не снято! - вскричал Кантор. - Ответчику - оставаться на месте!
        - По заветам Юмин, сомнения трактуются в пользу обвиняемого. Факт убийства искровым кинжалом невозможно доказать. Нам с лордом Менсоном нечего здесь делать.
        - Ваш второй убийца - тот же самый Менсон! Он ударил кинжалом, а потом, на берегу, добил камнем!
        - Ваша честь не может доказать этого. Никто не видел, как Менсон вышел на берег.
        - А вы не можете доказать, что второй убийца вообще существовал!
        - Милейший, я и не должен. Дело обвинителя - доказывать, наше - сеять сомнения. И уж в сомнениях, поверьте, меня никто не превзойдет.
        С высоко поднятыми головами Франциск-Илиан и Менсон двинулись в зал. Леди Ребекка рассмеялась. Принц Гектор выругался таким громким шепотом, что слышала половина Палаты. Мими заерзала на месте, не в силах, кажется, понять, что же происходит.
        Ворон Короны откашлялся. Внимания не привлек - откашлялся снова, громче. Когда и это не возымело действия, он жутко гортанно закаркал:
        - Каррр! Каррр! Воррроны кружат над лорррдом Менсоном! Чуют погибель скорррую!
        Все уставились на него:
        - Как прикажете понимать, сударь?!
        - Его величество советник желает превратить слушание в балаган. Я иду навстречу пожеланию столь знатного гостя. Карррр! Пррредательство осталось! Смеррртоубийство снято, но предательство стрррашнее! Смерррть Менсону, смееерррть!
        - Порядок в зале! - Яростно вскричал председатель. - Обвиняемый и советник - вернитесь на место. Обвинитель - извольте говорить человеческим голосом!
        - Как прикажете, ваша честь, - мигом успокоился Марк. - Удар ножом, нанесенный собственному сеньору, означает вассальную измену тяжкой степени. Кодекс Ольгарда Основателя, регулирующий вопросы феодальной чести, предусматривает лишь одно наказание за такую измену: смертную казнь. Даже если суд признает лорда Менсона невиновным в убийстве, истец все равно будет настаивать на высшей степени наказания - за феодальную измену.
        Не теряя спокойствия, Франциск-Илиан уточнил:
        - Стало быть, истец отказывается от первого обвинения - убийства, - и оставляет только второе - измену?
        - Право выносить вердикты принадлежит суду, а не истцу, - ответил Марк. - Истец лишь указывает на преждевременность радостных чувств в душе ответчика. Впрочем, если ответчику милее умереть за измену, а не за убийство, то можно понять его радость.
        Франциск-Илиан пожал плечами:
        - Ваше величество, милорды и миледи. Обвинение в измене столь же несостоятельно, как и предыдущее. Я покажу это сейчас с великой легкостью, и мы разойдемся по домам, не отнимая больше времени у владычицы. Баронет Эмбер, не будете ли вы любезны ответить на несколько вопросов?
        - Если того пожелает суд.
        - Суд желает прекратить хаос! Советник, вы вызываете баронета Эмбера как своего первого свидетеля?
        - Можно и так назвать, если угодно.
        - Стало быть, вы предлагаете перейти к опросу свидетелей ответчика? Обвинитель, вы имеете возражения?
        Марк развел руками:
        - Позволяю ответчику уцепиться за соломинку. Пускай обломит ее собственными руками.
        - Вычеркнуть ремарку из протокола. Советник, приступайте к опросу баронета Эмбера.
        - Благодарю, ваша честь. Баронет Эмбер, вы служите первым секретарем имперской дворцовой канцелярии?
        - Да, ваше величество.
        - Вы получаете сведения обо всех присягах и клятвах, принесенных по отношению к Короне?
        - Да, ваше величество.
        - Не сообщите ли суду, какие присяги приносил обвиняемый, лорд Менсон Луиза?
        - Мне нужно свериться с учетными книгами, это займет немало времени.
        - Я убежден, что вы, готовясь к данному процессу, просмотрели все документы, связанные с лордом Менсоном.
        - И тем не менее, ваше величество, я предпочел бы перепроверить их.
        Франциск-Илиан усмехнулся с невозмутимостью мудреца, предвидящего все на свете.
        - Я взял на себя труд запросить в канцелярии копии соответствующих документов. Будьте добры, взгляните на них и подтвердите, что копии заверены надлежащим образом.
        Пристав передал Эмберу две грамоты, он бегло скользнул по ним глазами.
        - Все правильно, ваше величество. Это заверенные копии документов из архива дворцовой канцелярии.
        - О чем в них говорится?
        - Пятого мая одна тысяча семьсот сорок четвертого года лорд Менсон принес вассальную клятву верности владыке Телуриану. Восьмого апреля одна тысяча семьсот сорок шестого года лорд Менсон принес военную клятву верности Империи, вступая на службу офицера имперского морского флота.
        - Баронет Эмбер, данные клятвы сегодня имеют силу?
        - Вашему величеству лучше задать этот вопрос законнику.
        - Я задаю его вам, как дворянину на службе Короны. Если вы колеблетесь в вопросе о том, как действует вассальная клятва, можете ли вы успешно служить ее величеству?
        - Не колеблюсь. Вассальная клятва приносится лично и теряет силу со смертью сеньора. Присяга лорда Менсона владыке Телуриану недействительна после смерти последнего.
        - А офицерская присяга?
        - Очевидно, потеряла силу в тысяча семьсот пятьдесят пятом, когда приговор суда лишил лорда Менсона адмиральского чина.
        - В таком случае, можем ли мы утверждать, что прошлым декабрем лорд Менсон был связан какою-либо присягой?
        - Ваше величество, мне нужно свериться с учетными книгами.
        - На поданный мною запрос канцелярия ответила, что о клятвах лорда Менсона есть только эти две записи.
        - Тем не менее, я должен…
        - Хватит юлить! Все вы помните, Эмбер! - Резкий скрипучий голос принадлежал лорду Дагласу Литленду. - После коронации владыки Адриана лорды Великих Домов и придворные собачки собрались для присяги. Там же был и Менсон, а герцог Айден Альмера заявил: «Эта мразь не должна произносить клятву! Для всех нас будет позором, если шут скажет те же слова, что и мы!» Герцог Морис Лабелин согласился с Альмерой, и принц Гектор, и мой брат, герцог Литленд. Адриан тогда просто спросил Менсона: «Ты же не предашь меня, правда?» - а тот ответил: «Колпак и корона дружны!» Вы там были, Эмбер.
        - О, благодарю за напоминание, милорд, - не моргнув глазом, ответил первый секретарь. - Действительно, Адриан пошел навстречу лордам и не стал принимать у Менсона вассальную присягу.
        - Тогда каким образом лорд Менсон мог совершить измену?
        - Он ударил владыку ножом, ваше величество.
        - Это не доказано, сударь. А даже будь это доказано - отвлечемся от эмоциональной силы слов и посмотрим в суть. Изменить клятве может лишь тот, кто ее приносил. Тот же, кто не присягал на верность, может ударить кого угодно - и это будет считаться не изменою, а всего лишь нанесением увечья.
        - Он поднял руку на императора!
        - Уважаемый лекарь владыки упоминал, что на ноге Адриана имелся след от ранения в учебном поединке. Кто-либо в зале знает воина, нанесшего эту рану?
        - Я знаю, ваше величество, - поднялся капитан Шаттэрхенд.
        - Был ли воин казнен за измену?
        - Никак нет, ваше величество. Этим воином был я. Владыка похвалил меня и наградил за мастерство и честность в бою.
        - Имеется прецедент, - подытожил Франциск-Илиан, - не всякий удар, нанесенный владыке, можно считать изменой. Сам владыка счел правильным не казнить, а наградить своего противника.
        - То был учебный поединок, - возразил баронет Эмбер. - Он велся затупленными клинками.
        - В зале много славных воинов. Я верю, все они подтвердят: даже затупленным клинком при большом желании можно убить, и даже Гласом Зимы можно не убивать, если не хочешь. Герцог Ориджин, лорд Нортвуд, граф Лиллидей, вы согласны со мною?
        Все выразили согласие.
        - Стало быть, учебный поединок имеет одно ключевое отличие от смертельного: договоренность сторон. Когда два мечника условились биться не насмерть, а ради тренировки, то это и есть учебный поединок. Иными словами, по согласию владыки можно ударить его мечом - и не совершить измены. Может ли кто-либо доказать, что лорд Менсон атаковал владыку без согласия последнего?
        Не только Эмбер, но и судьи опешили от такого поворота. А Менсон загоготал:
        - Что, старичье, рыбка снова сорвалась с крючка? Бахните косухи с горя!
        - Суду требуется перерыв, - заявил Кантор.
        Ворон Короны отчеканил:
        - Суду не требуется перерыва. Обвинитель настаивает на немедленном продолжении. Напоминаю: истцом является Корона! Всякий раз, когда обвиняемый высмеивает истца, он, по факту, смеется над ее величеством. Всякий раз, как суд предлагает перерыв, он должен помнить: во время перерыва зрители будут потешаться над Короной.
        Председатель поклонился Минерве:
        - Суд принимает во внимание требования истца и продолжает заседание. Желает ли обвинитель взять слово?
        - Разумеется. Всей душой желает.
        Марк прошагал через сцену и остановился перед судьей Кантором.
        - Ваша честь, я не буду просить вас занять место свидетеля, но прошу ответить на два вопроса. Вы согласны?
        - Если они относятся к делу.
        - Непосредственным образом. Что говорит кодекс Ольгарда Основателя о дворянах на войне, а точнее - в военном походе?
        Впервые лорды увидели, как старческое лицо Кантора прорезалось улыбкой.
        - Дворянин в военном походе приравнивается к вассалу полководца, управляющего войском. Дворянин в походе имеет те же обязанности перед полководцем, что и перед своим собственным сеньором.
        - Ваша честь, в одна тысяча семьсот пятьдесят пятом году, разбирая дело о Шутовском заговоре, вы приговорили лорда Менсона к лишению дворянского звания?
        - Нет, сударь. Нельзя лишить человека дворянского звания, ибо оно дается с кровью. Лорд Менсон был разжалован из адмиралов и приговорен к смерти.
        - Таким образом, в декабре прошлого года лорд Менсон - все еще янмэйский дворянин - выступил в поход под знаменами владыки Адриана, - Марк зашагал вдоль сцены, железом чеканя слова. - Не имеет значения, носил ли он колпак с бубенцами, смешил ли владыку или чистил ему сапоги. Он был дворянином и выступил в военный поход! И утром, накануне решающей битвы, он нанес ранение своему полководцу. Тем самым сорвал план финального сражения и лишил Династию шансов на победу. По законам военного времени, это - предательство.
        Остановившись перед Менсоном, он сказал тише:
        - Вы могли пырнуть Адриана в мирное время, представить это учебным поединком и с помощью хитрющего советника избежать плахи. Но на войне такое не прощается.
        Обернувшись не к суду, но к лордам, Марк провозгласил:
        - Мы требуем смертной казни для военного преступника.
        Зал ответил одобрительными возгласами. Когда они утихли, судья Кантор обратил взгляд на пророка:
        - Вы начали опрос своих свидетелей. Кто следующий в вашем списке?
        Франциск-Илиан помедлил, потирая бороду. Невозмутимый король крайне редко бывал в растерянности, но сейчас на его лице отражалась именно она.
        - Виноват, ваша честь, у меня нет списка свидетелей.
        - Каким образом - нет?
        - Я был уверен, что развею все подозрения в ходе допроса тех свидетелей, которых вызовет обвинитель. Вот и не думал, что придется вызывать своих.
        - У тебя нет списка? - зашипел Менсон. - Ты идиот! Кто же ходит в суд без списка! В следующий раз сделай два! Нет, три, тьма тебя!
        - Следующего не будет, - шепнул в ответ шиммериец. - Имею предчувствие, что тебя уже в этот раз повесят.
        - Пророк выискался!
        Кантор не выказал торжества, а спокойно осведомился:
        - Итак, ответчик не может и не желает вызвать свидетелей?
        - Мы просим этой… отсрррочки! - крикнул Менсон.
        - На каком основании?
        - Мой советник - растяпа! Между прррочим, это вы мне его навязали! Я хотел без советника. Я буду жаловаться!
        Менсон покрутился влево-вправо, ткнул пальцем в Минерву:
        - Вот тебе жалуюсь. Мне всучили советника, а он прошляпил список! Так нельзя! Если б его не было, я бы такой список накатал - тут бы каждый у меня стал свидетелем! А на него понадеялся - вот и погорррел. Знаешь, что про шиммерийцев говорят? Ну, сама знаешь!
        Звон колокольчика прервал его. Судья Кантор произнес:
        - Ответчик осознанно принял услуги данного советника. Ответчик не может обжаловать собственное решение. Поскольку советник не желает вызывать свидетелей, суд перейдет к финальной части слушания - вынесению вердикта. Обвинитель имеет возражения?
        - Нет, ваша честь.
        - Ответчик желает сказать заключительное слово?
        - Да, тьма сожррри! Дайте нам вррремя - вот мое слово! Мы вам роту свидетелей приведем, только подождите!
        - Желает ли ответчик высказаться по существу дела?
        - Сам ты существо! Вррремя дай!
        - Поскольку ответчик отказывается от последнего слова, суд удаляется на…
        - Постойте! - то был голос Минервы. Она схватилась на ноги, несколько раз взмахнула руками, будто ей не хватало воздуха или слов. - Погодите, послушайте!.. Тут происходит… я не понимаю, что. Я несведуща в судах, почти не знаю кодексов, простите… Я не успеваю все сразу - политика, экономика, стратегия, теперь еще и законы… Но одно я поняла: верховный суд вершится от имени императора - от моего, стало быть, верно? Так вот. Я не хочу, чтобы подобное творилось от моего имени!
        Она перевела дух. Судорожно сглотнула. Заговорила, постепенно распаляясь с каждым словом:
        - Марк, сударь, вы сказали: здесь творится балаган. Кажется, вас одного это смутило. Вас - и меня. Господа судьи, лорд Менсон, ваше величество - что с вами?! Суд назначен затем, чтобы выяснить истину! Это - главное! Но вы, король, и вы, лорд Менсон, без устали паясничаете, смеетесь надо всеми, провоцируете, хитрите. Почему вы отказались от слова, милорд? Почему не рассказали прямо, как все было?! Если вы убили Адриана - отчего не признаете это и не попросите моей милости? Если невиновны - почему не скажете правду? Вы с советником скользите и вертитесь, как два угря! Святые боги!..
        - Ваше величество правы, - начал было судья Кантор, и тут же попал под удар.
        - Но и вы не лучше, ваша честь! Они кривляются и паясничают, это унизительно и дико… но правда больше за ними, чем за вами. Верно ли, что нельзя выносить вердикт, пока есть сомнения? Так сомнения тут на каждом шагу! Одно лишь ясно - что Менсон ударил Адриана. Неясно, зачем; неясно, почему; неясно даже, когда и от чего умер владыка! Может, подлинный убийца - совсем другой человек, и сейчас он смеется над нами! Но вы спешите все закрыть и послать Менсона на плаху, воспользовавшись глупою ошибкой советника. Тьма, что я должна сделать, какой суд назначить, чтобы добиться истины?! Или всем, кроме меня, все понятно? Тогда будьте добры, объясните, ибо мне кажется, что не ясно ничего!
        Все больше гнева звучало в речи владычицы, уже даже с излишком, уже и она сама слышала это. Сделав короткую паузу, Минерва овладела собой и сказала ниже, холоднее:
        - Корона в моем лице желает истины и справедливости. Члены коллегии должны всеми силами стараться выяснить истину, а не мчаться галопом к обвинительному приговору. Иначе я распущу коллегию и выберу такую, что будет разделять мои взгляды. Ответчик и советник получают один день на подготовку списка свидетелей. Если они не используют шанс либо вновь станут разыгрывать комедию - ответчик получит возможность развлечь своими шутками тюремных крыс и палача.
        В гробовой тишине Минера села на место. Раздались одинокие аплодисменты - Ребекка Литленд захлопала в ладоши. К ней присоединился Эрвин, затем Ворон Короны, а затем, ряд за рядом, целый зал.
        - Слава Янмэй! Слава Несущей Мир! Слава Блистательной Династии!
        Аплодируя вместе со всеми, Эрвин подумал мельком: если бы сейчас Мими поднялась и приказала всей Палате умолкнуть, перестать хлопать, ведь это суд, а не театр, и не овации уместны, а работа мысли и совести - вот тогда она была бы поистине великой императрицей. Но на этот решающий шаг Минерве не достало воли. Она зарделась, смущенная и польщенная, и потерялась в буре аплодисментов. Эрвин отметил себе: если понадобится легко одолеть Минерву - поможет лесть.
        Когда овации утихли, Франциск-Илиан и Менсон поблагодарили ее величество за оказанную милость и обещали оправдать ее доверие. Судья Кантор заверил императрицу, что, как и она, превыше всего ценит справедливость, а спешка обусловлена лишь заботою о владычице и лордах. Суд постановил начать следующее заседание с тщательного опроса свидетелей, которых предоставит сторона ответчика.
        * * *
        Столичный особняк Ориджинов был одним из любимейших мест Эрвина в столице, овеянным сладкой ностальгией. Здесь он прожил годы учебы в Университете - лучшие в своей жизни. В течение двух месяцев работы Палаты это жилье делили с молодым лордом представители отца, а в остальное время Эрвин безраздельно властвовал над особняком. Здесь тайком навещала его Сюзанна и вполне явно - Нексия. Тут он собирал веселые компании многочисленных своих друзей. Тут вел философские споры с Дорианом Эмбером, рубился в стратемы с Уильямом Дейви, играл в прятки с Берти Крейном и шиммерийскими инфантами. Здесь Эрвин кривлялся перед зеркалом, репетируя первую речь в Палате; здесь прятались от констеблей его приятели-студенты после очередной веселой выходки. Сюда же прибегал яростный Сомерсет Флейм - защищать честь сестры со шпагою в руках… Славные были годы!
        Вчера в особняк переехали из дворца лорд Десмонд и леди София. Нынче после суда он приехал к ним, чтобы узнать причины этой внезапной передислокации. Дворецкий встретил Эрвина словами:
        - Вас ждут, милорд.
        Войдя в кабинет, он не успел задать ни одного вопроса - отец первым захватил инициативу.
        - Сын, мы хотим обсудить с тобою твои успехи в деле справедливости. Как ты оцениваешь суд над Менсоном?
        Эрвин усмехнулся:
        - Отличное развлечение! Битва Франциск-Илиана с судьей Кантором краше любой театральной драмы. Искренне советую вам, матушка, посетить следующее заседание.
        - Отрадно видеть, как серьезно ты относишься к правосудию, - хмуро процедил Десмонд.
        - Простите, отец. Я снова забыл, как чуждо вам любое веселье. Отвечу серьезно: на мой взгляд, суд полностью успешен. Менсон имеет полную возможность защищаться, опрашивать свидетелей обвинения и вызывать своих. Все процедуры соблюдены, даже самый строгий блюститель закона будет удовлетворен.
        - Стало быть, ты проводишь этот суд ради видимости? Лишь затем, чтобы показать свою справедливость?
        - Конечно, нет! Суд - главная…
        «Главная часть моего плана», - хотел сказать Эрвин. Но отец не знает об этом. Никто не знает, кроме альтессы Тревоги да кайра Хайдера Лида.
        - Главная цель суда - решить судьбу шута Менсона. Как никак, он убил императора! Он должен получить по справедливости. Ну, с точки зрения закона.
        Отец неприязненно дернул головой.
        - Важная оговорка, сын. С точки зрения закона… А с твоей?
        - Адриан заслуживал смерти. Его гибель сильно облегчила мне жизнь. А Менсон по воле Династии страдал двадцать лет и сполна искупил любые злодеяния.
        - То есть, ты бы отпустил его?
        - Не буду лгать: я и предлагал ему это. Помилование на основание невменяемости. Он отказался.
        - Тогда ты назначил обвинителя и учинил громогласный суд прямо в здании Палаты, на глазах у высоких лордов.
        - Отец, я не могу вас понять… - Эрвин потер переносицу. - Вы говорите так, будто суд - моя ошибка. Поясните же, в чем она!
        - Разумеется, суд нужен, его требует закон. Нас с Софией тревожит то нездоровое внимание, которое ты ему уделяешь. Начнем с самой идеи - провести процесс в Палате Представителей. Это превращает суд в некий спектакль для лордов, и отвлекает лордов от решения вопросов, ради которых они собрались.
        - Это предложил не я, а Минерва.
        - В последнее время она крайне внимательна к твоим словам. Выскажись ты против, она бы не посмела. Очевидно, ты дал ей согласие.
        Конечно, таков и был мой план! - подумал Эрвин, и промолчал.
        - Затем, ты лично назначил обвинителя - опытного, но опального человека, разжалованного и сосланного Адрианом. Более того, на суде всплыло, что ты подвергал Марка пыткам, сломил его волю и принудил безропотно служить тебе. Также выяснилось, что и вся протекция сейчас подчинена тебе, а не императрице.
        - Хитрюга пророк задавал слишком много вопросов…
        - Речь не о нем, Эрвин, а о тебе. Ты выглядишь главным организатором и - уж прости за сравнение - кукловодом данного процесса. Мне известно, что Марк напрямую спрашивал тебя: какого исхода процесса ты желаешь? Если б ты сказал, что хочешь голову Менсона, Ворон добился бы приговора в первый же день.
        - Но я приказал ему добиться справедливости! Процесс почти безукоризнен с точки зрения закона! Единственный предвзятый герой этой драмы - судья Кантор, а не я!
        Десмонд повернулся к Софии, передавая ей слово - будто отчаявшись растолковать дело сыну-идиоту. Мать заговорила с большой мягкостью:
        - Милый Эрвин, мы не предполагаем за тобою предвзятости. Мы знаем, как ты справедлив и благороден, и процесс под твоим руководством, вне сомнений, пройдет блестяще. Но на смущает сам тот факт, что ты взял в руки вожжи правосудия. И, к сожалению, не только нас. Нет закона, обязывающего тебя управлять тайной стражей. Многие задаются вопросом: зачем такой великий полководец, как ты, занялся столь унылым и бесславным делом, как следствие? Некоторым людям видится такой ответ: судебная драма с участием Менсона разыграна тобою затем, чтобы отвлечь Палату от иных вопросов.
        - Мама, простите?..
        - Да, Эрвин, - подтвердил отец, - твой суд выглядит отвлекающим маневром. В первый день Палаты ты добился одобрения своего мятежа против Адриана, и сразу же после этого был объявлен суд. С точки зрения военного дела все очень просто: ты занял позицию, а затем отвлек противника боковым ударом, чтобы выиграть время и закрепиться. Да, Палата одобрила свержение Адриана. Но лорды могли задать тебе много других неприятных вопросов: о покупке очей в Шиммери, о правах и обязанностях лорда-канцлера, о твоих и нортвудских войсках в Короне. Лорды не задали их потому, что судебный балаган всех сбил с толку!
        И снова Эрвину захотелось сказать о плане. Не ради отца, чьи придирки уже сильно начинали злить. Ради матери: очень хотелось, чтобы она уважала и понимала сына, а не считала властолюбивым идиотом. Но нет, прошлый план рухнул, когда в него вмешалась Минерва. О нынешнем не узнает никто, до самого последнего дня.
        Он развел руками:
        - Отец, если лорды сбились с толку, я в том не виноват.
        - К несчастью для тебя, сбились не все. София…
        Мать взяла одну из бумаг со стола - распечатанный конверт с письмом.
        - Будь добр, прочти.
        Эрвин увидел герб на конверте: башня и солнце Альмеры, священная спираль Церкви Праотцов. Он отбросил письмо, не читая.
        - Вы ведете переписку с Галлардом Альмера? У меня за спиной?! Отец, объяснитесь!
        - Это не переписка, а одно послание. Оно…
        - Галлард пишет вам в обход меня! Это чертов заговор!
        Десмонд грохнул по столу каменным кулаком:
        - Не смей меня перебивать!
        Эрвин вздрогнул, растеряв весь пыл. Глубоко вздохнул, опустил глаза:
        - Простите мою несдержанность, милорд. Но признайте, что переписка с вассалом в тайне от сюзерена - сомнительное деяние.
        - Разумеется, потому я и ставлю тебя в известность. Содержание моего ответа ты также узнаешь до того, как он будет отправлен. Но вернемся к письму. Знакома ли тебе идея священной стражи?
        Эрвин пожал плечами:
        - Конечно. Мы не раз обсуждали ее в Университете, на уроках политики.
        - Изложи ее так, как ты понимаешь.
        - Правосудие на просторах нашей славной Империи усложнено феодальной раздробленностью земель. Если преступник совершил злодеяние, скажем, в Шейланде, а затем бежал в Нортвуд, то он попадает в юрисдикцию другого лорда, графа Нортвуда. Оный граф не обязан ловить беглого преступника из другой земли, а если поймал - не обязан выдать на суд Шейланду. Мелкие преступники таким образом избегают наказания: стоит им сбежать в соседнюю землю, и тамошний лорд поленится разыскивать их. Что гораздо хуже, тем же способом могут спастись и очень крупные преступники: например, такие, кому хватит денег чтобы поладить с чужим лордом. Правосудие вершилось бы куда успешней, если бы существовала сквозная сеть розыска преступников, пронизывающая все земли.
        Отец одобрительно кивнул:
        - Так. Дальше.
        - На эту роль предлагала себя протекция, но лорды решительно воспротивились. Протекция полностью подчинена Короне, ни один Великий Дом не хочет, чтобы ищейки владыки рыскали в его вотчине. Тогда Праотеческая Церковь предложила создать сыскную службу на основе монашеских орденов. Есть три достаточно суровых и широко распространенных ордена, чтобы выполнить эту задачу: Вильгельмовский, Георгианский, Максимианский. Соединив их усилия, действительно, можно было бы создать отделения сыскной службы в любом городе каждой земли. А репутация монахов такова, что можно не бояться особого произвола с их стороны… по крайней мере, на первых порах. Но тут лордов смутило вмешательство Церкви в мирские дела. Все знают кровавую травлю еретиков в ранние века, никто не хочет повторения. В качестве компромисса, предлагался такой выход: монахи будут вести только розыск и следствие, а право суда останется по-прежнему за светскими властями. Чтобы присматривать за монахами и не допускать превышения полномочий, Палата выберет лорда-куратора. Звучало довольно разумно, но снова возникла проблема: лорды перегрызлись за роль
куратора. Каждый боялся пустить на это место своего врага, а врагов у всякого лорда предостаточно. В итоге решили, что шкура не стоит выделки. Сложностей много, а проблема не так уж велика: в конце концов, не так часто крупные преступники успевают сбежать в другую землю.
        - Я рад, что уроки политики не прошли для тебя даром. Ты ясно видишь данный вопрос, за исключением одной детали. На данный момент упомянутая тобою шкура сильно возросла в цене.
        - Что вы имеете в виду, отец?
        - Разумеется, Кукловода. Адриан мертв, но Кукловод так и не пойман, а Персты не найдены. Больше того, совершены новые вопиющие злодеяния: кража Предметов Династии, отравление Леди-во-Тьме. Учтя также атаку на Эвергард и страшные расправы в Запределье, мы поймем обеспокоенность лордов. Если священная стража сможет найти Кукловода, то это оправдает ее существование.
        - Никакая стража не нужна! Я изловлю Кукловода!
        - Однако не изловил до сих пор. И вместо расследования его козней ты занят показным судом над Менсоном.
        - Я справлюсь с обеими задачами. Суд будет успешно завершен, а Кукловод - пойман. Неужели вы мне не верите?
        - Мы с Софией верим, но предложение исходит не от нас. Некоторые весьма уважаемые лорды взволнованы тем, что Кукловод до сих пор не найден. А особенно их волнует тот факт… - отец сделал тревожную паузу, - что существование Кукловода крайне выгодно тебе.
        Эрвин выпучил глаза:
        - В каком смысле?!
        - Борьба с Кукловодом, защита безопасности Империи оправдывает и твою колоссальную власть, и содержание твоих батальонов в столице, и любые действия, какие ты сочтешь нужными. Например, захват контроля над протекцией, внеплановую перепись Предметов, перехват писем Представителей… Да, некоторые лорды заметили твою выходку. Их очень волнует противоречие: ты охотишься на Кукловода - но его существование приносит тебе больше пользы, чем вреда. Тревожит их и другое: Кукловод - не Адриан. Ты клялся, что именно Адриан овладел Перстами, и потому поднял мятеж… Но Адриан мертв, а хозяин Перстов все еще на свободе.
        - Но Адриан был виноват! Он, несомненно, связан с Кукловодом! Он покрывал его деяния и получал от него помощь. Кукловод казнил Айдена Альмера, помог Адриану установить диктатуру!
        - Верно. Но все же, Кукловод на свободе, а Адриан мертв. Именно это сочетание крайне выгодно тебе: мертвый Адриан и свободный Кукловод. Некоторые лорды теряют веру, что ты когда-либо изловишь его. Поэтому идея священной стражи обрела новую жизнь.
        Лишь теперь Эрвин осознал всю глубину происходящего. Схватил письмо, выдернул из конверта, стремительно пробежал глазами.
        - Тьма сожри! Так это Галлард Альмера хочет создать священную стражу?!
        - Его поддерживает герцог Фарвей, предлагая себя на роль куратора.
        - Приарх Галлард хочет создать священную стражу, чтобы поймать Кукловода?!
        - Точно так.
        - Отец, это… это… это безумие! Приарх и есть Кукловод!
        Родители воззрились на Эрвина стеклянными глазами. Отец проскрежетал:
        - Ты абсолютно уверен в этом?
        - Я имею лишь одно сомнение, милорд. Скоро оно будет развеяно!
        Отец и мать переглянулись. Десмонд холодно произнес:
        - Мы не разделяем твою точку зрения, сын. Мы оба хорошо знаем Галларда Альмера. Он не лишен ряда пороков, как все мы. Но это - ревностный служитель Церкви, твердый защитник божьих законов. Он не мог изменить себе настолько, чтобы обратить Персты Вильгельма против невинных людей.
        - Да, Эрвин, - кивнула мать, - твое расследование, видимо, дало ошибку. Будет хорошо, если ты отдашь его священной страже и снимешь с себя этот груз.
        - Все улики указывают на приарха! Предметы пропали в его земле! Сожжение Эвергарда выгодно только ему!
        - Эрвин, - сказал отец, - мы высказали свою точку зрения и не имеем желания спорить. Мы не считаем приарха Альмера злодеем. И мы видим явную пользу в создании священной стражи. Она остановит происки Кукловода и избавит нашего сына, герцога Ориджина, от унизительной работы ищейки.
        - Отец, значит ли это, что вы проголосуете за священную стражу?!
        - Как ты знаешь, я не имею голоса в Палате Представителей. Но я не намерен скрывать от кого-либо свою точку зрения.
        - Тьма сожри!
        - Следи за речью, сын!
        Эрвин сделал паузу, глубоко дыша, чтобы восстановить равновесие. Мать сказала примирительным тоном:
        - Милый, тебе не стоит так сильно волноваться. Да будет тебе известно: приарх предлагает назначить герцога Генри Фарвея мирским куратором над священною стражей. Генри Фарвей - справедливый и осмотрительный человек, он не позволит монахам из стражи перейти какие-либо границы.
        - Генри Фарвей?! Этот хитрый лис? Мама, в ходе войны он играл на два фронта!
        - Напротив: он не поддерживал никого. Он сумел удержать нейтралитет, хотя помощь победителю обещала большие блага. Тем самым он снискал уважение среди знати. Недаром Палата так мирно восприняла закупку Фарвеем шиммерийских очей. Эрвин, верь: священная стража приарха под присмотром Генри Фарвея - именно та сила, которая положит конец преступлениям.
        - Святые боги…
        Эрвин помотал головой, силясь вытряхнуть это наваждение. Он будто съехал по времени на год назад и снова бьется головой о непрошибаемое отцовское упрямство!
        Впрочем, имеется разница: теперь он - герцог Ориджин.
        - Мама, - спросил Эрвин, - знакомы ли вы с леди Мирей Нэн-Клер?
        - Дочерью Леди-во-Тьме? Я имела честь общаться с нею. Конечно, до ее размолвки с матерью и печального изгнания.
        - Не будем ли вам в тягость предпринять путешествие и навестить леди Мирей на Фольте?
        - Эрвин, прости?..
        - Вы и отец не считаете приарха Галларда Кукловодом. Если принять вашу правоту, то у меня останется лишь два подозреваемых. Один - столь уважаемый вами Генри Фарвей, другой - Леди-во-Тьме. Я пока не вижу способа проверить виновность Фарвея, однако есть воможность узнать кое-что о королеве. Ее дочь была изгнана после спора с матерью, и содержание его никому не известно. Если допустить, что болотница и есть Кукловод, то суть спора легко понять: она раскрыла дочке свои планы, а ты их осудила. Мне нужен надежный посол на Фольте.
        - Ты можешь послать любого вассала, - процедил Десмонд.
        - Отнюдь, отец. Мои вассалы - злые рубаки с мечами. Вряд ли они смогут вызвать доверие у леди Мирей. Нужна гибкость и чуткость, свойственная только женщинам.
        - Тогда отправь Иону!
        - Ни в коем случае. Она едва начала сближаться с мужем после долгой разлуки. Я не могу вновь разлучить их. Леди София, вы лучше всех справитесь с этой задачей.
        Мать покорно кивнула:
        - Хорошо, Эрвин. Я побеседую с леди Мирей.
        - Нет! - рубанул отец. - Я запрещаю тебе!
        Эрвин слабо усмехнулся:
        - Я ваш сюзерен, отец. К счастью, мне нет нужды уговаривать вас. Если желаете, можете составить компанию матери, но не можете помешать ей выполнить мою волю.
        Монета - 8
        Май 1775 г. от Сошествия
        Мелисон, Львиные горы
        Предложение спуститься в Бездонную Пропасть вызвало у Хармона вполне понятные сомнения. Даже маркиз Мираль-Сенелий не скрывал дурной славы этого места. А мастер Гортензий, срочно вызванный в Мелисон, едва услышал от Хармона новость, как разразился пылкой тирадой и хотел тут же развернуть извозчика.
        - Да лучше я поеду на Север подстригать хвосты медведям! Лучше пойду в бродячий цирк работать тем парнем, с чьей головы сбивают стрелами яблоки! Лучше превращусь в ту рыбку, что выедает остатки пищи меж зубов акулы, чем спущусь в Бездонную Пропасть!
        Хармон по мере сил успокоил его - мол, все построено на доброй воле, никто никого не принуждает, как говорит пословица, можно привести коня к водопою, но пить его никак не заставишь.
        - Я не конь и пить не хочу, - ответил Гортензий немного тише.
        - Скажи-ка, мастер, а что именно угрожает нам в Бездонной Пропасти?
        Гортензий снова вскипел и битый час перечислял возможные опасности. Среди них были: гигантские чудовища, орды кровососущих нетопырей, неупокоенные души всех погибших в Пропасти, логово Темного Идо, сама холодная тьма, оставшаяся со времен сотворения мира, и много чего еще. Хармон выделил из списка самые реальные опасности - такие, что всерьез заставляли задуматься. Во-первых, Пропасть может вести прямиком в царство богов, и боги покарают смертных за дерзкое вторжение. Во-вторых, она может оказаться слишком глубока, и шар, спустившись, не сможет вновь подняться на такую высоту. В-третьих, среди сумрака, заполняющего пропасть, можно напороться на выступ скалы и проколоть шар. В-четвертых, если на дне действительно лежат Предметы Перводара, то они могут быть опасны. К примеру, все знают о смертельной угрозе мерцающих Предметов. Любой из этих опасностей хватало, чтобы вызвать в душе Хармона волнения. А тут имелось целых четыре - было над чем призадуматься.
        Прежний Хармон взглянул бы на дело с точки зрения прибыли. Какая выгода - спуститься в Пропасть? Продать шар, получить прибыльную службу и защиту от Лабелинов. А какой риск? Потерять жизнь. Ясно, что никакая прибыль не окупит такой потери. Значит, надо хитрить. Например, изрядно заплатить Гортензию, чтобы он таки согласился на спуск, а Хармона высадил где-нибудь в горах. Но платить нечем - все деньги у Мо. Тогда возможна другая хитрость: спуститься не на самое дно, где опасно, а просто влететь в туман. Повисеть там часик, взлететь обратно и доложить: мол, посетили дно, никакого Дара не нашли.
        Но теперь - знакомство ли с Низой тому причина, чудесное спасение от смерти или решение встать на путь добра - захотелось взглянуть с иной точки: а как будет правильно? Как поступить, чтобы боги улыбнулись? Безупречный герой из сказки, конечно, ринулся бы прямиком в бездну, доказав свое мужество, решительность и глупость. Хорошо ли быть смелым, но глупым? Улыбаются ли боги таким парням? Наверное, нет. Боги дали человеку голову - пожалуй, не только затем, чтобы шляпу носить. Нужно напрячь ум и поразмыслить: что хорошего может принести спуск в Пропасть? В худшем случае, мы угодим в царство богов, и, ясное дело, прогневим их. Ничего тут хорошего нет. В среднем случае, на дне Пропасти не найдем ничего, кроме скелетов да чудовищ. Если даже мы улизнем от них живыми - все равно путешествие выйдет бесполезным. В лучшем (по мнению маркиза) случае на дне окажется Перводар с тысячей Предметов. А так ли это хорошо? Из-за одной Сферы я, Хармон Паула, убил пять человек - двух своими руками, трех чужими. Из-за пару дюжин Перстов Вильгельма владыка Адриан стал тираном, попрал законы и был свергнут, а страну
охватила война. Какие беды может принести тысяча Предметов? Уж новую войну - наверняка. Либо шаваны, либо северяне точно явятся сюда, едва прослышат о находке. Неслучайно ведь существует закон, чтобы о всяком Даре первым делом докладывать владыке и Церкви, а не добывать самому тайком, втихаря.
        И что получается в итоге раздумий? Обмануть маркиза и не спускаться на дно - это не только безопасный, но и правильный выбор. Боги скрыли тайну на дне бездны не затем, чтобы маркиз и Второй сунули туда свои носы. Значит, выбор сделан, осталось только подобрать наилучший способ обвести их вокруг пальца.
        Решив так, Хармон ощутил огромное вдохновение и гордость от своей правоты. Он очень хотел поделиться с Низой - она поймет и обрадуется. Но она слишком прямолинейна, может не сберечь тайну, потому лучше промолчать. А вот Гортензию Хармон сказал:
        - Есть такие мотыльки - странные божьи создания - которым все едино, жить или умереть. Увидели огонек - фшик, и сгорели. Комарики тоже: жужжат, жужжат над ухом, докучают и докучают, покуда не пришлепнешь. Так вот, Гортензий, я - не мотылек и не комарик.
        Хармон подмигнул изобретателю, тот понял намек и охотно согласился помочь. Следующим днем они приступили к подготовке.
        Небесный корабль хранился в удивительно простом и надежном тайнике. Опустошенный шар, сеть, корзина, горелка и пузыри с водородом спокойно лежали на крыше хармонова поместья. Когда Хармон и Гортензий сняли их оттуда, маркиз Мираль-Сенелий и бургомистр, и отец Элизий издали удивленные возгласы. Никто из людей, привыкших ходить по земле, даже не подумал о крыше. Если бы кто-то обыскивал поместье, он дошел бы до исступления, передвигая мебель, рыская в погребах и подвалах, перекапывая землю в цветниках и сено в конюшне, но не заглянул бы на крышу. Сейчас он мог бы с полным основанием сказать: «Этот Хармон-торговец - хитрый черт!»
        Правда, никто так и не удосужился обыскать имение. Лабелины не имели надобности в шаре, Второй из Пяти - имел, но, будучи аббатом, не желал нарушать заповеди и опускаться до воровства (по крайней мере, если есть иной путь). Тайник Хармона остался не испытанным на прочность.
        А вот другой секрет - новая конструкция небесного корабля - должен был принести обильные плоды. Штука вот в чем: корабль теперь состоял из двух шаров вместо одного! Они размещались один под другим и соединялись сетью наподобие чулка. Верхний шар наполнялся водородом, его силы хватало лишь на то, чтобы еле-еле оторвать от земли корабль с людьми. Нижний шар наполнялся горячим воздухом и служил для регулировки высоты. Хочешь подняться выше - греешь воздух, но не тратишь много топлива, ведь главную летучесть дает шар с водородом. Хочешь опуститься - выпускаешь горячий воздух из нижнего шара, но не стравливаешь драгоценный водород. По всем расчетам, такой корабль мог продержаться в небе пять-шесть часов, при этом сохраняя способность менять высоту и ловить нужный ветер. Если поймать попутный южный ветер, то за день можно добраться в Пентаго - столицу Второго из Пяти.
        - Потрясающе! - сказал Мираль-Сенелий. - Я счастлив, что стал свидетелем такого торжества науки! Праматери улыбаются, глядя на нас.
        Глядя на меня, - мысленно уточнил Хармон. Ты-то не сильно радуешь богов, расхититель святынь!
        День потратили на небольшое испытание - несколько раз подняли и опустили корабль с четырьмя человеками в корзине. То был первый случай, когда Хармон оторвался от земли. Поначалу им овладел страх - настолько сильный, что чуть не перерос в панику. Но Хармон перестал смотреть вниз, на ужасающе далекую землю, и припал взглядом к Низе. Увидел улыбку счастья на ее устах, горящие искрами глаза, трепещущие на ветру волосы - и сумел впитать частицу настроения девушки. Смог подумать, как думает она: насколько здорово быть в небе! Выше маркизов и графов, выше башен и дворцов, не подчиняясь никакой власти, кроме бога ветра! Снова - как в час освобождения из ямы, как в минуту, когда решил отдать Сферу Давиду - Хармон ощутил свободу. Еще одни оковы упали с его рук. Ни деньги, ни жадность, ни сама земля больше не были властны над Хармоном.
        По крайней мере, так казалось во время полета.
        * * *
        Затратив больше недели на подготовку и еще несколько дней - на ожидание попутного ветра, они, наконец, собрались стартовать.
        Маркиз напутствовал Хармона:
        - Мой господин Второй из Пяти предупрежден о вашем прибытии. В Пентаго вас будет ждать торжественная встреча и праздничное пиршество!
        - Разве вы не полетите с нами? - деланно удивился Хармон. Он-то давно заметил, что маркиз боится высоты.
        - О, славный, я не хочу разлучаться с любимой супругой, а вместе мы в корзину не поместимся. Но мой верный друг и помощник составит вам компанию. Прошу любить и жаловать!
        К Хармону подошел мужчина, вооруженный луком и парой кинжалов. Его лицо показалось знакомым: жесткие черты, светлые волосы, блеклые глаза… Верно - это он некогда принес Хармону на выбор черный и белый кругляши.
        - Бут, - скупо представился мужчина.
        Маркиз хлопнул его по плечу:
        - Бут полетит с вами и поможет в случае любых передряг. Что бы ни случилось - можете полагаться на него, как на меня!
        Хармон, Низа, мастер Гортензий и тусклоглазый Бут забрались в корзину, и корабль поднялся в небо. Мелисонская долина превратилась в игрушечное царство с бисером крыш, лоскутками виноградников, лазурной лентою реки. Хармону захватило дух от скорости: поместье только что было под корзиной, но вот оно уже в полете стрелы, а вот его различить сложно - нужно напрячь глаз, чтобы выделить угловатое пятно усадьбы. Когда под шаром промчалась первая гора, никто в корзине не смог сдержать вздоха. Кому еще в целом мире случалось сверху видеть горную вершину!
        Благо, скалы здесь были не очень высоки. Попадись на пути вершина высотой в милю - небесный корабль не одолел бы её. Но в этой части Львиных гор таких не предвиделось. Гранитные скалы, разломы ущелий, благодатные чаши долин проплывали под шаром, и путешественники не находили слов, чтобы выразить благоговение. Два величия сплетались воедино: могущество богов, создавших беспредельные красоты, и сила человеческого разума, способного покорить небо. Хармону захотелось сказать хоть что-нибудь, подобающее моменту, и он изрек:
        - Давайте дадим имя нашему судну. Я предлагаю - Небесная Сфера.
        - Да будет так! - согласился изобретатель и зааплодировал самому себе.
        Ветер больше не ощущался, поскольку шар летел ровно с его скоростью, но как же быстро проносилось все внизу! Хармон поймал глазами ниточку дороги и стал следить за нею. Нить вилась между скал, делая десятки изгибов, пропадая из виду и вновь появляясь. Телеги двигались по ней так медленно, что казались приклеенными. А Небесная Сфера летела стрелою по идеальной прямой над горами и ущельями, не зная преград. За час она делала столько миль, сколько телега - за целый день.
        - Ты была права: это прекрасно! - шепнул Хармон Низе.
        Ее глаза блестели от восторга.
        - Смотри, славный!
        Хармон увидел: клин журавлей делил с ними путь, направляясь на север. Птицы обгоняли Небесную Сферу, но очень медленно, почти без превосходства. Целую минуту клин шел вровень с Хармоном, и торговцу вспомнилось: «Привезите птицу с южной душою». Он рассмеялся.
        Впрочем, недостатки воздушного путешествия тоже скоро стали заметны. Для начала путники продрогли. Это не составило беды, ведь они предусмотрительно запаслись теплой одеждой. Затем воздух в нижнем шаре стал быстро остывать, и тепла от масляной горелки не хватало, чтобы удержать высоту. Корабль потерял сотню ярдов высоты и пошел в опасной близости от верхушек гор. К счастью, скоро под ним развернулась длинная долина, протяженная с юга на север - в нужную сторону.
        А затем сменился ветер. От этой напасти средства не было - пришлось спуститься на землю и ждать. Попутный ветер подул вновь только через день. Цельные сутки путешественники просидели в долине, тревожно следя за верхним - водородным - шаром. Горячий воздух из нижнего шара стравили, а вот водород представлял большую ценность, его нельзя было выпустить. Привязанный к деревцам шар болтался на ветру, как заякоренная шхуна на сильной волне. Стоило ему оторваться - и путешествию конец. Но веревки были прочны, ни одна не порвалась.
        Еще одной бедою оказался голод. Казалось бы, небесных путешественников не может терзать столь приземленная напасть, однако же. Пищи в дорогу почти не брали, чтобы не перегружать шар, и за сутки сидения в долине все изрядно проголодались. Тут впервые пригодился Бут. Он взял с собой Гортензия (видимо, чтобы без него не улетели) и сходил за три мили в ближайшую деревню, а вернулся с провиантом, вином и горючим маслом.
        Вот подул долгожданный южный ветер, и путники спешно стартовали. Но спустя два часа ветер усилился до штормового и ударила гроза. Пришлось срочно приземлиться и переждать непогоду. Когда из-за туч вышло солнце, взлетать было нельзя: оба шара отяжелели от влаги, а рядом находилась опасно высокая и крутая скала. Дождались, пока Небесная Сфера высохнет, а затем полмили вели ее за веревки в безопасное место взлета. Тут снова пригодился Бут: намотав веревку на плечо, он спокойно тащил корабль, парящий в ярде над землей, и ни на что не жаловался. Лишь при порывах ветра остальным путникам приходилось помогать ему. На новом же месте стали рубить деревца: жгли масло только в полете, а на земле разводили обычный костер. И вновь бутова сила и сноровка пришлась кстати.
        Вообще, непростой парень был этот Бут. Хармон внимательно присмотрелся к нему и, надо сказать, не ощутил доверия. Имя странное - не человеческое, а лошадиное какое-то. И внешность странная: вроде, северянин, но может и нет. Была в нем и некая сила, по-степному диковатая, и некая скрытность, какую встретишь в болотниках. Хармон стал выспрашивать и узнал одно: Бут родился в Закатном Берегу. Хармон мысленно хмыкнул: вот уж кого он не любил, так это парней из Закатного Берега. Да и кто их любит? Закатники - потомки беглых рабов, смешавшихся кровью с шаванами и нортвудскими пиратами. Потому они - как коты: никогда не знаешь, чего от них ждать. Тут улыбается - а внутри кипит от злости, тут хмурится от горя - а на самом деле, замышляет хитрость.
        У Бута, к тому же, была еще одна дурная привычка: крутить монетку между пальцев. Когда скучали, пережидая непогоду, Хармон беседовал с Низой и Гортензием, каждый что-то рассказывал о своей земле, о других спрашивал. А Бут доставал из кармана агатку и начинал ее вертеть, так что она скользила с пальца на палец, как жучок. Агатка была не простая, а несуразно большая - будто расплющенная молотом. Натертая до блеска постоянным касанием, она метала во все стороны солнечные зайчики - так и била по глазам.
        - Что за странная монета? - спросил Хармон.
        - Моя особая, - сказал Бут. - Когда я впервые.
        Еще такое за ним водилось: брал и не оканчивал фразу. Очень это злило всех.
        - Ты мысль свою закончи.
        - Закончу, - сказал Бут и умолк.
        - А можешь монетой не крутить? - раздраженно спросил Хармон.
        - Могу.
        Бут спрятал агатку, вынул кинжал и стал править на ремне: вжик-вжик. Так себе попутчик. Хармон лучших знавал.
        А вот Низа беспрестанно радовала торговца. Она сияла светом тихого счастья, такого искреннего, что один взгляд на нее дарил радость. Так, нельзя не улыбнуться, услышав чистый детский смех. Низу не огорчали никакие невзгоды, она трудилась наравне с мужчинами (даже опережая некоторых пузатых мужчин). В ней чувствовалось стремление к очень желанной цели - будто главная мечта Низы если еще не воплотилась, то воплотится вот-вот.
        Когда она говорила с Хармоном, в словах звучало тепло. Давеча Низа злилась, что Хармон «продался» Второму из Пяти, но того гнева уже и след простыл. Видимо, она догадалась про задумку торговца обмануть Второго, и всей душою ее поддержала.
        Столько света и счастья шло от Низы, что Хармону хотелось никогда не отпускать ее. Пусть будет мне дочерью, - подумал он, и аж потеплело на душе от этой мысли. «Почему не попытался взять меня?» - когда-то спросила Низа. Теперь он знал ответ: не похоть была ему нужна, а нечто другое - чистое и светлое, чего так недоставало в торгашеской жизни. Низа - живой символ правильного пути, на который встал Хармон. Низа - улыбка доброго бога.
        Он сказал ей:
        - Когда закончим дела со Вторым, то полетим в Излучину и отдадим Предмет отцу Давиду. Он - лучший из людей, кого я знаю. Он точно найдет ей правильное место. А мы продадим корабль и потратим деньги только на хорошие дела. Я хочу сказать… ты делаешь меня лучше, вот что. Рядом с тобой мне хочется жить правильно.
        - У тебя доброе сердце, я всегда говорила. Но раньше не знала, что ты еще и смельчак.
        О чем это она? - удивился Хармон, но уточнять не стал. Какими бы ни были причины, все равно приятно.
        * * *
        Зрители завопили, когда клетка распахнулась и барс выбежал на арену. Он припал на задние лапы, холодно разглядывая толпу двуногих. Каждый был крупнее его, еще и увешан железом, но барс без труда разделался бы с любым. Один прыжок, один удар когтями по глазам, один укус в дрожащую жилку на шее. Барс не ел уже две ночи, он был голоден ровно настолько, чтобы чувствовать ярость, но не слабость. Беда в том, что двуногие слишком высоко. Арена - дно каменной ямы, стены - полтора прыжка в высоту. Он расшибется о камень, если прыгнет. Зверь повел головой, ища трещин в стене, за которые можно было зацепиться, - и вдруг увидел добычу.
        Оглушенный воплями двуногих, он не заметил ее сразу, а теперь, увидев, не мог поверить глазам. Птица! Большая сытная птица на длинных ногах с мелкой дурной головкой на тонкой шее. Не убегает - да и некуда ей бежать. Стоит у стены, смотрит. Готовится сдохнуть. Играя мышцами, на ходу рассчитывая смертоносный прыжок, барс двинулся к добыче.
        - Хорош твой зверюга, - сказал капитан Уфретин и бросил в рот щепотку табака.
        - Парни изловили на перевале, - ответил Беллис. - Сегодня мы увидим кишки твоего Фури.
        - Хех, - осклабился Уфретин.
        Когда барса отделял от добычи десяток футов, он замер на миг. Он знал: в этот миг промедления добыча решит, будто имеет шанс спастись, и кинется в сторону. Увидев ее рывок, он изменит расчет, прыгнет так, чтобы сбить птицу на ходу. Вцепится в спину, опрокинет в пыль и перекусит змеиную шею.
        Но птица стояла и глядела на него, даже не думая двигаться с места. Он прыгнул - и мигом позже врезался в каменную стену. Птица присела, он пролетел над нею. Птица присела! Этого не может быть, птицы не садятся! Они бегут со всех ног или сдыхают в когтях, но не увертываются от атаки! Внезапная боль ожгла его плечо. Птица ударила ногой и распорола ему шкуру. Барс отпрыгнул, спасая себя. Птица осталась стоять, где была. Крохотная головка покачивалась на стебле шеи.
        - Это только начало, - бросил Беллис. - Сейчас котяра задаст жару!
        - Хех, - повторил Уфретин, перекатывая жвачку языком.
        Барс развернулся и вновь начал атаку. Дернулся влево, чтобы птица повернулась, молнией метнулся вправо, выскочил из-под взгляда и, невидимый, атаковал. И снова добыча успела присесть, и снова он шмякнулся в стену, и снова бросился наутек, когда кривые когти птицы свистнули в дюйме от его морды.
        Двуногие разразились хохотом. Многие вопили:
        - Фури! Фури! Святой Фури!
        - М-не пом-нимаю, на что ты м-надеешься? - сказал капитан Уфретин, комкая слова жвачкой. - Все знают: Фури нельзя победить. Он святой и бессмертный.
        - Спали тебя солнце, Уфретин! Он - просто страус! Я могу взять лук и пристрелить его.
        - М-промахнешься.
        - Тогда срубить его башку мечом!
        - Он пригнется, ты м-сломаешь меч об стену.
        В доказательство слов капитана барс снова атаковал - и снова промазал. На сей раз он прыгнул низко, ожидая, что враг присядет. Но Фури просто поджал ногу, и кот промчался под нею, и Фури полоснул когтем его задницу.
        Уфретин похлопал Беллиса по плечу.
        - Друг, пойми: это м-не просто страус. Это святой тотемн-мный зверь нашего полка. Его может убить м-недведь с герба м-Нортвудов или гигантский нетопырь Ориджина, или болотная змея Дарк-мвотера. Но не обычный… эй!
        Барс рванул с места и понесся вокруг Фури. Страус завертелся на месте, ожидая прыжка, но барс не прыгнул. Он сузил кольцо и бросился под ноги Фури, и тот поджал ногу, но барс не пролетел насквозь, а замер под брюхом птицы, присел на задние и полоснул передними по животу. Перья полетели во все стороны. Фури издал дикий клекочущий визг, ударил в ответ, но барс уже отпрыгнул. Фури сделал нетвердый шаг, с его живота капала кровь.
        - Конец ему, конец! - пьяно заорал Беллис. - Я говорил: кот его прикончит!
        Толпа затаила дыхание. Замер барс, наблюдая за раненой добычей. Он ждал, и зрители ждали: сейчас брюхо птицы распахнется, и внутренности ляпнутся на песок, и барс начнет поедать их еще теплыми, пока птица корчится в агонии. Но Фури сделал шаг, второй, третий - и не раскрылся, как вспоротый мешок. Напротив, его движения обрели твердость. Изогнув шею, он прицелился клювом в хищника… и вдруг побежал. За один вдох он покрыл двадцать футов, и барс кинулся в сторону, но слишком медленно. Фури сшиб его наземь и принялся топтать. Барс визжал от ужаса и боли, извиваясь на песке, пытаясь вывернуться, а Фури втаптывал его в землю и драл когтями, и жутко гортанно клекотал.
        В этот миг Уфретина проняло. Смесь, которую он перетирал зубами, включала не только жевательный табак, но и сухой порошок болотных мухоморов. Грибной яд впитался в его слюну и начал дело. Капитан Уфретин издал сладкий стон.
        Все вокруг стало ярче, сочнее, красочней. Все будто наполнилось чувством: большое сделалось больше, страшное - еще страшнее, мелкое - еще ничтожней. Барс - живой, но сжавшийся до размеров щенка - выкатился из-под ног страуса и бросился бежать. А Фури вырос, как слон, как искровый тягач. Взрывая землю стальными когтями, он пошел по арене, и при каждом шаге из его суставов летели искры, будто там, внутри, крутились шестерни движков. Голова Фури поднялась над стенами бойцовской ямы, его глаза остекленели и засветились, как фонари. Перья превратились в клинки мечей, что рассекали воздух. С живота порою падало что-то красное - но то была не кровь, а искровые очи.
        - Я люблю тебя, Фури! - заорал Уфретин. - Убей его!
        Барс бежал, а Фури шел следом. Шаг страуса был так огромен, что покрывал половину арены. Барс еще не был растоптан лишь потому, что прятался между гигантских когтей. Но драться он даже не пытался, а панически бежал, оставляя скользкий кровавый след.
        - Хватит! - вскричал Беллис. - Останови это!
        - Нет, пусть Фури убьет кота! Пусть сдерет его шкуру и сделает себе воротник! Это будет уроком для всех чертовых котов. Нельзя победить святого страуса!
        Механический страус вырос до размеров арены и вынужден был шагать на месте. Барс висел на его ноге, как на стволе гигантской сосны.
        - Святой Фури! Святой Фури! - вопили наемники Уфретина. Солдаты Беллиса понуро молчали, многие отводили глаза.
        И тут все испортил вестовой:
        - Капитан Беллис, капитан Уфретин! Предместье горит!
        Уфретин повертел головой и увидел на западе столб дыма. Мухоморы делали его густым и жирным, как масло. Дым упирался в небо и разливался по нему чернильным пятном. Клякса росла на глазах.
        - Какого черта? Как это случилось?!
        - Сначала занялась таверна Эстора - в ней дрались и перекинули жаровню. От нее пошло на весь квартал.
        Капитаны переглянулись. Уфретин не должен тушить чертов пожар. Четвертый из Пяти нанял его бригаду защищать Изерин от врагов. От человеческих врагов, а не от духов чертова огня! Но и Беллис, вообще-то, не обязан тушить. Он, Беллис, командир небольшого гарнизона в замке Четвертого, и он может вовсе не выходить в город - лишь бы замок был цел. Все это верно, да. Но если Изерин сгорит к Праотцам, а Четвертый вернется из Лаэма и найдет угольки - и Беллис, и Уфретин полетят со своих мест о-ох как далеко. Как котенок от пинка страуса.
        Уфретин заложил пальцы в рот и свистнул, плюясь синеватой слюной. Фури дернулся и остыл: сбавил бег, опустил перья, перестал клекотать. Несчастный кот юркнул в клетку и принялся зализывать раны.
        - Ставку отдашь после пожара, - сказал Уфретин Беллису. - Смотри мне, не сгори.
        * * *
        Бригада Святого Страуса представляла собою шесть сотен парней, большинство из которых разделяли взгляды своего командира. Реальный мир представлялся им слишком унылым местом для жизни. Скрасить его тем или иным способом, сбежать из темницы будней - не только право, но и долг любого человека с фантазией! В бригаде имелись грибоеды, нюхачи пыльцы, лизатели жаб, змеелюбы и прозаичные пьяницы. На последних здесь глядели свысока, но все же принимали за своих. Кроме того, вся бригада была одержима страстью к азартным играм. Под играми понимались не только привычные карты или кости, но и абсолютно все, что зависит от удачи и может стать поводом для ставок. Одолеет ли барс Святого Фури? Кинуть камень с горы на крышу - пробьет или нет? Встать в грозу с поднятым кверху копьем - бахнет молния или не бахнет? Большой пес оприходует маленькую собачку? А если да, то что из нее родится? Победит император или мятежник? Принц Гектор или Степной Огонь?.. Месячные жалования кочевали из рук в руки каждый день. Счастливцы, сорвавшие куш, спускали его на грибы, пыльцу, ядовитых жаб. Проигравшие невезунчики рыскали по
Изерину в поисках, кого бы побить и что бы сломать. Словом, чего бригада Святого Страуса не знала никогда - так это скуки.
        Какой-то зануда, вроде капитана Беллиса, мог сказать - не только мог, а и говорил с завидной частотой - что дисциплина бригады заставляет плакать богов войны. Уфретин считал это лестью. Беллис говорил также, что наемники Святого Страуса дерутся как стадо взбесившихся свиней. Уфретин и это принимал за похвалу. Однажды он видел бешеного кабана - куда там рыцарю до такой силищи! Жители Изерина нередко жаловались своему лорду - Четвертому из Пяти - на беспорядки, исходящие от наемников. Четвертый слушал вполуха и смотрел сквозь пальцы. Он-то знал: за бригадой Страуса идет слава законченных безумцев, и сама эта слава держит врагов подальше от Изерина. В трех днях пути от города лежали земли зандов - свирепых горных дикарей. Однажды занды рискнули устроить набег на город. Наемники встретили их бешеным хохотом и криками: «Слава страусу!» Впереди всех, рядом с капитаном Уфретином, мчался Фури и выклевывал глаза нападавшим. Вождь зандов, шедший в первых рядах, был сбит с ног. Один наемник вынул из мешка гремучую змею - живую, настоящую! - сел на вождя верхом и принялся стегать его змеей, как кнутом.
«Вперед, моя лошадка!» Занды сбежали и больше не возвращались. Уфретин от души повеселился, хотя и проиграл много денег: поставил, что занды все полягут в бою. Ему очень нравилось звучание слова «полягут».
        Нынешний пожар оказался отнюдь не таким забавным противником. На самом деле, вовсе не забавным, а злым и утомительным. Солнце нещадно палило весь май, дома стояли сухими и вспыхивали, как щепа. Три квартала превратились в кузнечный горн. Наемники сходили с ума от жара: истекали потом, срывали дымящуюся одежду, обливались водой, чтобы затушить волосы. Пожар длился несколько часов, не давая ни минуты передышки. Не было времени ни хлебнуть, ни лизнуть, ни понюхать. Многие падали без чувств, иные вовсе улизнули. Капитан Уфретин не заметил этого, поскольку дважды закидывал в рот новые шепотки мухоморов. Пожар предстал его взгляду в виде сказочного чудовища, дышащего огнем. Солдаты слились и превратились в змею, которая окунала хвост в колодец, а из пасти плевалась водою в морду чудищу. Колодец вычерпали до дна, и чудище даже не вздрогнуло. Пока тушили один дом, занималось три.
        - Спали его солнце! - приказал Уфретин. - То есть - к чертям все! Гори дотла!
        Парни выбрали три более-менее широких улицы по периметру горящих кварталов и заняли оборону. Когда огненные щепки перелетали через улицу, их сбивали и топтали ногами, засыпали землей, не давая пламени перекинуться за границу. Что творилось внутри периметра - всем уже было плевать. Шесть кварталов выгорели начисто, остались лишь угли да глиняные черепки.
        - Красота! - изрек Уфретин.
        Он своими глазами видел, как чудовище рухнуло наземь и распалось миллионом искр, и каждая искорка угасла, превратившись в алмаз.
        Беллис не был так спокоен.
        - Всех, кто выжил, сюда. Да, сюда, ко мне!
        Пару сотен чумазых, прибитых, хнычущих людей согнали на площадь. Все лишились домов, кое-кто - родичей.
        - Кто был в таверне? Признавайтесь, идовы черти! Скажите сами, иначе всех спрошу!
        Мало помалу люди разобрались, из толпы выделилась стайка мужиков да пара служанок. Девицы рыдали, мужики поглаживали синяки, смачивали водой ожоги.
        - Вы сидели в таверне? Что там случилось, Праотца вашего за ногу?!
        - Ну, мы… Но мы не при чем… Это эти… Капитан, солнцем клянемся, львом клянемся - не мы. Все эти начали…
        - Кто такие эти?! Говорите правду - или каждому плетей!
        Не сразу и не без труда, но кое-как сложилось из их слов. «Этими» были восьмеро парней, что приехали вчерашним вечером и встали на ночлег. Крепкие такие парни, с плечами, с кулаками. Может, бандиты, а может, солдаты - ну, этой породы. Перед обедом они все ввалились в таверну, а там сидели наши - ну, мещане изеринские. Эти нашим сказали: «Двигай!» Да, так и сказали: «Двигай!» В смысле - лучший стол отдайте, а сами садитесь по углам. Наши, понятно, сначала в голос, а потом в кулаки. Ну не спускать же такого, господин капитан! Мы ж не знали, что до пожара дойдет. Началась драка - а там уж не разберешь. Ась-двась - из харчевни в кухню перекинулось, кто-то стал тузить повара, он ответил черпаком да казанком. Перевернулось, раскатилось. Глядь - угли всюду по полу! А потом еще масло разлилось, чтоб ему растак. Ну, и полетело… Виноваты, господин капитан. Но мы ж не знали, что так будет… А они первыми начали, львом клянемся!
        - Где эти они? Есть тут кто-то из них?
        Солдаты принялись шерстить толпу. Капитан Уфретин, командир бригады Святого Страуса, все мучительней чувствовал скуку. Огненное чудище погибло, водяная змея распалась, алмазы превратились в золу, остались только унылые людишки, которых зачем-то допрашивал Беллис. Зачем? Что они скажут, кроме слов? А в словах - никакого удовольствия.
        - Приведите Фури, - велел Уфретин.
        К нему подвели черного страуса, привязанного за лапу. Фури выглядел потрепанным - перьев недоставало, живот был испачкан запекшейся кровью. Но все же при виде его Уфретин испытал душевный подъем.
        - Иди сюда, хороший! Ты мой молодчик!..
        Капитан погладил шею Фури у самой головы, страус клекотнул от удовольствия.
        - Ты - наш талисман! Твоя святость защищает всю бригаду. Хороший мой. Никто нас не одолеет, пока ты с нами!
        Фури перешагивал с ноги на ногу, пепел оседал на когтях.
        Тем временем дурацкое следствие Беллиса подошло к концу. Всю толпу выживших просеяли, а «этих» так и не нашлось. Мужики говорили: сбежали они, господин капитан. А может, того, погорелись. Мы их так отделали, что они попадали. Может, их там и накрыло. Наказали их боги, господин капитан. Поделом, чтобы неповадно.
        - Ну и все, хватит болтовни, - бросил Уфретин. - Беллис, отдавай ставку!
        - Погоди, - отрезал командир гарнизона. - Меня тут кое-что тревожит.
        - Потому, что ты дурак и не ешь грибов. Пожуй щепотку, забудь тревоги.
        - Слушай, Уфретин. Какие-то восемь человек, похожие на солдат, явились в город вчера вечером. Сегодня они затеяли драку. Не вечером, по пьяни, а днем, трезвые. По драке перекинули жаровню, еще и разлили масло. Когда вспыхнуло, не стали тушить вместе со всеми, а продолжали драться. А потом, как сильно разгорелось, исчезли без следа. Напряги то, что осталось у тебя от мозгов, и подумай: на что это похоже?
        Уфретин почти не слушал, он гладил Фури и наполнялся чувством великой, почти божественной силы.
        - А на что? Сам скажи.
        - На поджог, черт возьми! Восемь диверсантов приходили в Изерин, чтобы спалить город!
        - Фури, ты слышал? Ди-вер-сааанты!
        Слово звучало очень забавно, Уфретин заржал. Беллис взбесился:
        - Спали тебя солнце! Это ты со своими драными наемниками должен охранять Изерин! Моя забота - замок, твоя - город. Четвертый платит вам за это!
        - Пока мы здесь и с нами Фури - никто не возьмет Изерин. Святая длань богов лежит на нас!
        - Тогда как вышло, что восемь диверсантов пришли и подожгли?
        Задрав нос, Уфретин глядел поверх макушки Беллиса. Там, в небе над макушкой, происходило что-то интересное. Лазурь покрывалась сизыми пятнами, которые ритмично подрагивали, будто в такт копытному звуку. Возможно, на Звезде проходил кавалерийский парад.
        - Беллис, я не занимаюсь какими-то ди-вер-сантами. Бригада Святого Страуса не охраняет город от мышей, мух и голодранцев. Это ниже нашего полета. Если сюда нагрянет вражеская орда с холодными мечами, на горячих конях, - тогда мы встанем щитом и сокрушим опасность!
        Если бы грибной яд не туманил ум Уфретина, две минуты спустя он оценил бы иронию судьбы. Раздались крики: «Тревога! Тревога!» Послышался топот ног, появились горожане, бегущие к замку. А следом за ними, грохоча копытами, на улицу въехали рыцари. Самые настоящие рыцари - в железных доспехах, с холодными мечами, на горячих конях. В точном согласии со словами капитана.
        - К оружию! - завопил Уфретин. - Хватай мечи, стройся!
        Немногие глупцы последовали его приказу: на свою беду бросились за мечами и копьями. Именно их рыцари атаковали в первую очередь - рубили на всем скаку каждого, кто рискнул поднять оружие. Барон, возглавлявший отряд, даже не обнажал клинка. Направляя коня на парней Уфретина, он сшибал их с ног и топтал копытами. Наемникам не удавалось составить строй, их войско распадалось на мелкие очажки сопротивления, которые быстро гасли под вражеским напором.
        Впрочем, большая часть бригады избежала смерти. Многие развеялись с площади еще до начала схватки - едва кончился пожар, умчались на поиски развлечений. Другие застали атаку и слышали приказ Уфретина, но восприняли его философски. «К оружию» - это ж необязательно навстречу врагу; можно просто побежать туда, где есть оружие - например, в казармы или замок, или таверну, где по стенам висят топоры.
        Довольно скоро капитан Уфретин с Беллисом и Фури остались на краю площади, окруженный малою группой самых выносливых наемников. Им удалось ненадолго задержать натиск рыцарей, соорудив что-то вроде баррикады из обгорелых бревен.
        Глядя, как блистает броня, как полощутся плащи за рыцарскими плечами, как молниями сверкают мечи над обугленной древесиной, Уфретин вдруг узрел истину.
        - Я ошибся, друзья! Это не воины зла, а рыцари добра! Встретим их раскрытыми объятиями!
        Барон остановил коня в паре шагов от баррикады.
        - Вы Уфретин?
        - Я Уфретин, а это - святой Фури!
        - Вы сдаетесь?
        - Я не сдаюсь, но не вижу смысла в сражении. Мы - воины добра, как и вы! Над вами и нами общее синее небо!
        Барон перевел взгляд на Беллиса:
        - Что с ним, тьма сожри?
        - Он грибоед.
        - А вы кто?
        - Капитан Беллис, командую гарнизоном замка Четвертого из Пяти.
        - Барон Хьюго Деррил, военачальник Великого Дома Лабелин. С этой минуты город Изерин под нашим контролем.
        Следом за конниками на улицах показались пешие воины. Сперва пришли солдаты с дельфинами и снопами пшеницы, за ними - солдаты в белых плащах с золотыми солнцами. Увидев последних, Уфретин расхохотался.
        - Солнечный полк генерала Гитана! Лориналь, прохвост, где ты? Покажись и объясни, на кой ты продался дельфинам!
        Но вместо Гитана подъехал другой офицер - седой полковник Хорей.
        - Лориналь Гитан мертв. Я командую Солнечным полком.
        А затем солдаты расступились, и на площади появилась карета. Неуклюжая и круглобокая, она казалась Уфретину тыквой на колесиках. Из кареты выкатилась дама, столь же неуклюжая и похожая на тыкву. Барон с полковником поклонились ей.
        - Город мой? - осведомилась толстуха.
        - Ваш, миледи. За исключением замка, в нем еще остался гарнизон.
        - Кто эти двое?
        - Капитан Уфретин, командир Святых Страусов, и капитан Беллис, командир гарнизона.
        Толстуха с любопытством оглядела Фури, затем обратилась к капитанам:
        - Господа, день жаркий, я устала с дороги. Буду кратка. Капитан Беллис, сдайте замок, и я отпущу вас с миром. Капитан Уфретин, в вашей бригаде шестьсот человек. Хочу, чтобы они служили мне.
        - Это вы подожгли город? - спросил Беллис.
        - А вы позволили отвлечь себя такой простой хитростью, - показал зубы барон.
        - Господа, жду вашего решения, - нажала толстуха.
        Уфретин погладил шею страуса:
        - Как думаешь, Фури, она за добро? Хорошо будет с ней или нет?
        У толстухи отвисла челюсть. Барон предложил:
        - Одно слово - и я прирежу птицу.
        Полковник возразил:
        - Ни в коем случае! Тогда вся бригада разбежится, никто не пойдет к вам на службу.
        Уфретин не обратил на них внимания - он ждал ответа Фури. Страус протянул шею к толстухе, поводил клювом вокруг ее лица, будто принюхиваясь. Уфретин решил: если клюнет - значит, она плохая. Фури клацнул клювом в воздухе, не коснувшись толстухи. Распрямился и копнул ногой пепел.
        - Хочешь служить? Молодчик!
        Уфретин поклонился толстухе:
        - Сударыня, Фури говорит, что вы за добро. Значит, мы согласны. Кстати, как вас звать?
        - Леди Магда Лабелин, - сказала толстуха и повернулась к Беллису. - Ваша очередь, капитан. Замок успел закрыть ворота. Ступайте туда и велите гарнизону сдаться.
        Беллис тяжело вздохнул:
        - Не могу этого сделать, миледи.
        - Почему, тьма сожри?
        - Я поклялся охранять замок.
        Леди Магда повернулась к Уфретину:
        - Это что же, ваш приятель - не за добро?
        - Ну, он такой, миледи. Иногда его клинит.
        - А вас гарнизон хорошо знает?
        - Конечно!
        - Если велите им открыть ворота - послушаются?
        - Думаю, что да.
        - Тогда решите проблему, сударь.
        Она указала взглядом на кинжал на поясе Уфретина. Капитан понял намек. Грибной яд не помешал ему нанести удар - напротив, кинжал вылетел из ножен, как молния, в полете вытянулся копьем и легко пронизал грудь Беллиса.
        - Красиво вышло, - сказал Уфретин.
        Беллис упал, а Уфретин еще пару раз повторил взмах - просто чтобы полюбоваться.
        - А я быстрый! Ты видал, Фури?
        Потом он заложил пальцы в рот и свистнул. Солдаты Святого Страуса стали выбираться из щелей, куда забились на время атаки. Взяв Фури и отряд наемников, Уфретин отправился в замок договариваться с гарнизоном.
        Тем временем леди Магда обратилась к полковнику Хорею:
        - Как видим, эти страусиные задницы были совсем не готовы к атаке.
        - Ужасающая дисциплина, миледи. Дайте их мне в подчинение, я наведу порядок.
        - Их неготовность к бою - хорошая новость, полковник. Я вас проверяла. Если бы здесь оказалось нечто вроде засады, я решила бы, что вы предупредили Страусов.
        - Я воюю по чести, миледи.
        - Что особенно приятно, никто из ваших офицеров не нарушил приказ держать Страусов в неведении. Завидная лояльность.
        Хорей пожал плечами:
        - Полк Палящего Солнца - лучший в Шиммери.
        - И все же, попрошу вас скрыть от подчиненных наш дальнейший путь. Вы заготовите припасов на три недели марша и скажете офицерам, что мы идем в Литленд через Львиные Врата.
        - Так точно, миледи. А на самом деле?
        Леди Магда покосилась на Деррила, тот едва заметно кивнул.
        - В Шиммери чертовски жарко, полковник. Я хочу найти тенистое место. Скажем, глубокую пещеру. Или пропасть…
        * * *
        Путешествие небесным кораблем до Бездонного Провала занял почти две недели - со всеми задержками вышло намного дольше, чем верхом. Все так привыкли к путешествию в корзине, что изрядно удивились окончанию пути. Корабль прошел над невысоким хребтом и слева, парой миль восточнее, показалась цель: лежащий в чаше между пяти скал, обнесенный пятью белыми стенами и увенчанный пятью башнями город Пентаго. Впрочем, в следующий миг все взгляды обратились к тому, что находилось прямо впереди.
        - Твою Праматерь! - выдохнул Хармон.
        - Святые боги! - откликнулся Гортензий.
        Бездонная Пропасть чернела дырою на лике земли. Склоны гор, образующих ее, можно было проследить на четверть мили, на полмили вниз, но затем они терялись в белой дымке. Ниже уровня тумана Пропасть уходила в такую безумную глубь, что дно - если оно вообще было! - покрывал сумрак. Пропасть напоминала северное море: поверх черной пучины плавали льдины-облака.
        Может быть, Низа права, и когда-то Хармон бывал смельчаком, но точно не в эту минуту. Чем ближе становилась Пропасть, тем больше тряслись его поджилки. Мелькнула мысль - прямо сейчас посадить Небесную Сферу. Но было уже поздно: пока они спустятся, ветер донесет их до Пропасти. Надо пройти над нею и сесть на том краю.
        - Мы точно… точно перелетим?
        - Д-д-да, - отстучал зубами Гортензий.
        - Будь добр, поддай огню!
        Изобретатель плеснул масла в чашу. Шар уже летел над краем Пропасти - над склоном, который где-то глубоко под туманом выведет в царство богов или в ложе ужасающего Перводара.
        - Маркиз мне велел, - начал Бут и по своему обыкновению не договорил.
        Хармону было плевать, что велел маркиз. Хармон уже решил: не будет никакого фальшивого спуска. Ни под туман, ни в туман, никуда. Пропасть - океанский омут, а Небесная Сфера - пылинка. Нужно лететь отсюда прочь, только так можно спастись. Сесть, пополнить запасы, под каким-то предлогом спровадить Бута - и со скоростью ветра мчать куда глаза глядят.
        - Сейчас перелетим, - сказал Хармон, силясь не смотреть в туман, - на том краю сядем, подождем западного ветра - и с ним в Пентаго. Второй из Пяти, наверное, уже заждался.
        - Маркиз велел, - повторил Бут и зачем-то вынул кинжал.
        - Что велел? Бороду сбрить?
        - Спускайся, - сказал Бут.
        - Куда?! - выпучил глаза Гортензий.
        - В Пропасть. Маркиз велел: вниз при первой возможности. Сейчас есть.
        И Хармон, и Гортензий пялились на Бута, потому не заметили, как лицо Низы выразило детский жадный восторг.
        - Вниз! - прошептала девушка.
        - Мы… мы… мы не можем! - выдавил Гортензий. - Не хватит масла. Если сядем, то не взлетим. Надо хотя бы… запасы… масло!
        Бут упрямо выставил челюсть:
        - Масла много. Сегодня почти не жгли. Давай на спуск.
        Хармон заговорил как можно медленней, растягивая время.
        - Дружище Бут, что бы ни говорил маркиз, я не вижу совершенно никаких поводов для такой спешки. Глупо совершать великие открытия на бегу. Давайте доберемся в Пентаго, повидаем торжество в нашу честь, отведаем праздничных…
        - Закрой пасть, - бросил Бут. - Мы нырнем сейчас или, тьма сожри, кто-то пожалеет.
        - Славный, - ласково сказала Низа, - почему ты споришь? Мне тоже не по душе, что он машет железом. Но мы все равно хотели вниз - так спустимся, пока можем. Не ждать же снова попутного ветра!
        - Мы хотели?! - обалдел Хармон. - Никогда я не хотел! И ты тоже нет. Ты же не любишь Предметы - за каким чертом тебе нужен Перводар?
        У Низы отвисла челюсть.
        - Я думала… мы вдвоем совершим подвиг. Заглянем в царство богов, как Праотцы или герои. Я думала, ты тоже этого хочешь!
        - Я хочу делать добро, а не глупости! Как тебе только в голову пришло!
        - Хватит! - рявкнул Бут и указал клинком в живот Хармона. - Не хочешь увидеть кишки - опускай нас.
        Тогда Низа выхватила из сапога кинжал и ударила Бута.
        Он успел отклонить выпад - нож Низы не пробил ему бок, а лишь полоснул бедро. Тут же Бут ударил девушку кулаком с такою силой, что она чуть не выпала из корзины. Поймал за шиворот, подтянул к себе, развернул спиной. Приставив клинок к ее шее, сказал:
        - Ныряем, или девица.
        На сей раз можно было не оканчивать - смысл и так предельно ясен.
        - Не трогай Низу, - сказал Хармон. - Мы сделаем как скажешь, только отпусти.
        - Отпущу внизу. Давай!
        Гортензий потянулся к веревке, выпускающей горячий воздух. Хармон глубоко вдохнул и заговорил с неожиданным спокойствием:
        - Ты хочешь вниз, Бут? А можешь сказать - зачем?
        - Не твое дело.
        - Вы с маркизом думаете, там Предметы, верно? А на кой вам они? Адриан любил Предметы - и что с ним стало? Герцог Лабелин любил Предметы - и потерял герцогство. Был такой Снайп, позарился на Предмет - и помер с болтом в груди. Думаешь, тебе Предметы счастье принесут?
        - Вниз! - произнес Бут с улыбкой, которая у него означала ярость.
        Хармон стал расстегивать кафтан.
        - Я тебе покажу кое-что. Если не убедит - полетим вниз. Но сначала смотри и слушай. Я убил пять человек, сам того не желая. Я жил приличной честной жизнью - теперь стал изгнанником. Я гордился собой - теперь кажусь себе последним гадом. Я знал, зачем живу, - теперь болтаюсь по миру, как лодка без весел. Знаешь, из-за чего все это? Из-за вот этой штуки!
        Он вынул из-за пазухи Светлую Сферу и поднял над головой.
        - Смотри, Бут! Это Священный Предмет, он создан богами. Он превратил всю мою жизнь в дерьмо. Хочешь Предмет? Брось нож и возьми!
        Глаза Бута лезли на лоб. Он не повторил свое «вниз» и не пригрозил кинжалом. Он, кажется, вообще потерял дар речи.
        - Я не шучу, - сказал Хармон. - Я владею Предметом уже год. За этот год потерял друзей, женщину, дом, дело, самого себя. Сфера идовски дорога и божественно красива, невероятно сложно расстаться с нею. Я прикипел к ней, как пьяница к бутылке. Но знаешь, что? Я ненавижу себя за это. Если бы можно было сделать Предметом хоть одно доброе дело - например, спасти Низу от смерти, - я бы не колебался. Хочешь - брось нож и бери. Не хочешь - выкину к чертям!
        И Хармон выставил руку со Сферой за край корзины.
        - Не нужно, славный! - воскликнула Низа.
        - Поб-боб-побойся богов! - пробормотал Гортензий.
        А Бут хотел что-то сказать, но вдруг вся краска ушла с его лица и рот распахнулся, а рука с ножом заплясала от дрожи. Выпученные глаза Бута пялились на Сферу. И Низа, и Гортензий уставились туда, и тоже смертно побелели. Тогда повернулся и Хармон. Взглянув на Светлую Сферу, обожаемую и ненавистную, он узрел чудо.
        Предмет в руке торговца ожил. Внешнее кольцо пульсировало голубоватым светом - равномерно, словно отмеряло секунды. Внутреннее само собою повернулось так, что сквозь него виделась Бездонная Пропасть. При каждой вспышке внешнего кольца картинка во внутреннем сменялась. Вот Хармон видел в нем туман - но не за четверть мили, а совсем близко, протяни руку и коснись. Вот вспышка - и кольцо залилось молоком, будто находилось прямо внутри тумана. Вспышка - в кольце стало сумрачно, как под облаками, и по сторонам возникли очертания скал. Вспышка - и тень стала плотнее, а скалы чуть приблизились. Вспышка - они еще ближе, а тень гуще. Уже не сумерки, а вечер в горах, когда солнце село за вершины. Вспышка - и темень сгустилась почти до ночной, а скалы надвинулись с боков, окружили бесплотное око Сферы. В центре поля зрения показалось пятно особо густого, почти осязаемого мрака. Казалось, чернота этого пятна растекалась по всей Пропасти, поглощая солнечный свет. Хотя глубина Пропасти была огромна, но не она являлась причиной вечного сумрака, а это пятно мрака на дне. Что же оно? Дыра в мир богов?!
        - Предмет видит бездну! - вскричал Гортензий. - Это око бога!
        Внешнее кольцо вновь вспыхнуло, и Сфера сдвинулась взглядом еще глубже в Пропасть. Черное пятно заполнило собою почти все поле зрения. По краям мрака проступали угловатые очертания - отражения скал. Пятно оказалось озером. Нижнюю часть Пропасти заполняла вода - черная от глубины и зеркально гладкая от безветрия. То была странная вода. Теперь, при внимательном взгляде, в черноте ее виделась прозелень - как в лесном болоте. Что еще удивительней, вода казалась густой, как гуляш.
        Вспышка - и во внутреннем кольце, поверх мрачного озера, появились светлячки. Яркие точки разных цветов - белые, желтые, красные, синие. Узор тончайших световых линий связал их. Казалось, Предмет чертит некую карту, налагая ее прямо на водную гладь. Светлая Сфера задрожала в напряженной руке торговца.
        - Ради Духа Степи, не вырони Предмет! - безумным голосом прошептала Низа. - Боги говорят с нами!
        И тут Хармон сделал то, чего не мог никто другой в корзине. Наверное, в целом мире лишь единицы сумели бы взять и сделать это. Наверное, именно к этому подвигу Хармон шел целый год, а вся череда его успехов и злоключений служила лишь подготовкой.
        Он шепнул:
        - Боги подождут, - и отвел взгляд от Сферы.
        Хармон увидел глаза троих спутников, прилипшие к Предмету. Он схватил Бута за руку и отдернул кинжал от шеи Низы. Бут спохватился очень поздно - когда Низа уже выскользнула из рук. Попытался уколоть Хармона, но торговец со всего размаху саданул его Сферой по лицу.
        - Предметы неразрушимы, - приговаривал Хармон и колотил Бута священной реликвией. - Их не разобьешь. Даже о твой пустой череп!
        Бут свалился на дно корзины, а Хармон продолжал его бить, пока на Сфере не показались кровавые пятна. Торговец перевел дыхание. Бут не шевелился, но дышал, так что Низа пришпилила кинжалом его руку ко дну корзины.
        Потом все долго молчали, слушая свист ветра и хлопанье пламени в чаше. Когда они решились выглянуть, под корзиной были скалы. Бездонная Пропасть осталась позади.
        * * *
        Еще целую милю никто не мог найти слов. Все было настолько… настолько!
        А когда заговорили, то все сразу.
        - Это не я, - сказал Хармон.
        - Ты сделал чудо! - сказала Низа.
        - Проклятье нам всем! - сказал Гортензий.
        - Давайте по очереди, - предложил Хармон и посмотрел на Низу.
        Она взяла и поцеловала его в шею.
        - Ты снова спас меня, славный. И сотворил чудо. Я не ошиблась: ты точно Оллай!
        - Я ничего не делал, - покачал головой Хармон. - Это боги заставили Сферу говорить. Наверное, ты им нравишься, вот и решили тебя спасти.
        - Хочешь сказать: «Прости, что сделал так мало»? Вот и Оллай так говорил.
        - Но я же не герой какой-нибудь. Просто…
        - Эй, - вскричал Гортензий, - эй! Хватит ворковать, как голубки! Нам нужно молиться изо всех сил! Ты разгневал богов, спали тебя солнце! Ты обагрил Предмет кровью, да еще в тот миг, когда он говорил! Из-за тебя теперь на всех нас лежит проклятье!
        Хармон аккуратно вытер Сферу рубахой Бута.
        - Гляди, Гортензий: на ней ни царапины. И крутится как прежде - видишь?
        Он крутанул, внутреннее кольцо обратилось в мерцающий клубок.
        - Поверь, боги не гневаются. Впервые за год я поступил так, как они хотели.
        - Как ты можешь знать? Наверное, ты злишь их еще больше своими дерзкими речами!
        Хармон потряс Светлой Сферой перед носом Гортензия:
        - Думай, с кем спорить. Я владею Священным Предметом! Уж наверное, мне виднее, что думают боги, чем тебе.
        Гортензий хмыкнул и умолк с почтительной миной.
        Низа спросила:
        - Куда полетим, славный?
        Теперь, с избитым Бутом в корзине, вряд ли стоило попадаться на глаза Второму из Пяти. Да и Сфера… Неизвестно, как воспримет ее Второй, а скрыть уже не удастся.
        Значит, к отцу Давиду в Излучину? Больно далеко. И нет уверенности, что он там. И что за орден он представляет? Хармон ведь так и не понял до конца… Неожиданно ему стало ясно: идея с отцом Давидом была отговоркою для совести. Этакий выверт, чтобы и погордиться своей праведностью, и оставить себе шанс сохранить Сферу. Ведь всякое может случиться по пути в Излучину, да и Давида может не быть, да и орден этот какой-то странный… Куча оправданий, чтобы в итоге оставить Сферу себе.
        А на самом деле, найти верный путь очень легко: нужно просто не лгать себе. Перестать кривить душою и признать: Хармон - вор и убийца. Не Сфера виновата, не множество денег, не чужая земля. Жизнь разладилась и счастье испарилось потому, что Хармон стал злодеем. Все другие объяснения - мишура, обманки, чтобы не думать о черном пятне на своей душе.
        Что же можно сделать с этим? Боги простят Хармона - возможно, простят - если он пожертвует Сферу на доброе дело и начнет жить по совести. А простят ли люди? Чем смыть пятно, чтобы вновь ощутить за собой право быть счастливым?
        Пожалуй, на свете есть один человек. Тот, кто с высоты своего положения сможет распорядиться Сферой бескорыстно. Тот, кто честно рассудит клубок злодеяний с покупкой святыни, подделкой, кражей. Тот, кто сможет помиловать Хармона - либо наказать по заслугам - но так или иначе снять с него клеймо беглого преступника. И этому человек точно следует узнать о Предмете, видящем дно Бездонной Пропасти!
        Хармон до блеска вытер Светлую Сферу, аккуратно завернул и спрятал на груди. Затем сказал:
        - Мы полетим в Фаунтерру и отдадим Предмет императрице.
        - Почему ты так решил?
        - Потому, что так правильно. Только владычица сможет рассудить, кто насколько виноват, и отдать Сферу тому, кому нужно.
        Низа помолчала, обдумала.
        - Ты прав, славный. Так и надо сделать. Тем паче, мы же с самого начала хотели к императору - вот и поступим, как собирались.
        После паузы спросила:
        - А потом, когда все решится со Сферой, мы с тобой спустимся в Бездонную Пропасть?
        С Низой лучше тоже не лукавить, как и с самим собою. Это тоже часть верного пути.
        - Не буду врать - пугает меня это дело. Если б Сфера не заговорила, сбежал бы без колебаний. Но теперь стоит крепко подумать: что хотели сказать нам боги? Коль Сфера заговорила над Пропастью - думаю, о Пропасти и шла речь. Когда поймем послание богов, тогда все решится. Если, положим, они сказали: «Спускайся вниз, Хармон Паула, все будет хорошо», - то я как-нибудь обуздаю страх и спущусь. А если сказали: «Не лезьте к нам, смертные, а то носы укоротим!» - дураками мы будем, коль полезем. Ты согласна?
        Низа кивнула.
        - Конечно, ты прав. А как думаешь, что же сказали боги?
        Хармон закатил глаза, припоминая странную картину внутри Сферы. Яркие точки на фоне пещеры, тончайшие связующие лучи. Узор, сплетенный из чистого света.
        - Так, друзья, давайте для начала свяжем Бута и подольем масла в чашу. А уж потом хорошенько…
        И в этот миг раздался тихий свист. Путники отлично видели источник звука, но не сразу поверили глазам, до того было нелепо: мимо корзины пролетела стрела. Пока длились перипетии, масло в чаше почти выгорело, шар поостыл и потерял высоту. Но даже теперь он шел в двухста ярдах над землей. Если стрелять под наклоном, получится четыреста или даже пятьсот. С тем же успехом лучник мог пытаться сбить пчелу! Однако он выпустил вторую и третью стрелы - те прошли в безнадежном расстоянии от корзины.
        Путешественники переглянулись.
        - Второй из Пяти?..
        Вряд ли. Второй остался за горами, никакой погони не видать. Хармон высунулся из корзины, огляделся. Не без труда заметил отряд на склоне горы: около дюжины всадников, из-за дальности крохотных, как мухи. Один из них - только один - направлял в небо лук.
        - Если пробьет шар, будет плохо?
        Гортензий ответил без тени тревоги:
        - Будет маленькая дырочка, славный. Сквозь нее воздух и за час не выйдет. Никакой опасности.
        Хармон усмехнулся и с издевкой помахал лучнику.
        Тот спустил тетиву.
        Меч - 5
        22 -26 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        Так уж складывалась жизнь Джоакина, что его нередко били по голове. Повелась традиция еще с детства, отец даже шутил:
        - Хорошо, что боги не перегрузили умом твою голову - а то было бы жалко.
        Конечно, Джо знавал и такую радость, как сотрясение мозга. На сей раз, правда, досталось особенно сильно - возможно, потому, что грей начал, а кайр добавил. Однако симптомы были давно знакомые, и Джо не переживал. Знал по опыту: нужно просто отлежать положенное время, и все пройдет. Вот и лежал себе, глядел в потолок, порою засыпал или терял сознание. Иногда приходил лекарь, ставил припарки. Иногда являлась служанка, приносила еду и питье. Джо лежал, ни о чем не думая. Если пробовал размышлять, то в мозгу начинался болезненный хаос. Где я? В чьем доме? Почему меня лечат, а не пытают? Жив ли Гарри Хог? Чем кончился конфликт в графском замке? Ни один из этих вопросов не был ни легок, ни приятен. Едва Джо принимался за них, как чувствовал боль в висках и тоску на душе. Потом он старался лежать бездумно и только глазеть по сторонам.
        Больше всего развлечения давали ему две мухи. Первая находилась в комнате с самого начала. Она занималась всеми обычными делами, принятыми среди мух: билась об оконное стекло, ползала по грязной посуде, жужжала над ухом Джоакина, а порою садилась черной точкой на белый потолок и взлетала с него, чтобы вскоре снова сесть, но более живописно. Спустя день откуда-то явилась вторая муха и внесла разнообразие в будни землячки. Теперь им стало доступно множество совместных игр: бегать друг за дружкой пешком, гоняться в полете, плести в воздухе кольчугу из невидимых петель, дразнить лежащего Джоакина. Последнее они проворачивали с особым искусством: одна жужжала возле уха, а пока Джо пытался ее отогнать, вторая садилась ему на лоб и ползала, ползала, ползала в свое удовольствие.
        Иногда, отвлекшись от наблюдений за крылатыми подружками, Джо созерцал свою комнату. Она была невелика, но уютно отделана и удобно обставлена. Имелась и тумба со светильником, и умывальник, и кресло, и секретер, и даже стол с писчими принадлежностями, из чего было ясно, что комната отведена для уважаемых гостей. Из окна виднелась Дымная Даль. Не просто виднелась, а заполняла своею сине-зеленой гладью больше половины стекла. По краю проходил берег с несколькими домиками, рощицей и старым маяком. Джо не мог представить, чтобы из какой-либо точки замка, стоящего в самом центре города, открывался такой вид. Стало быть, он, Джо, находился не в замке, и это составляло наибольшую загадку. Если его держат в плену, то почему не в крепости? Если отпустили на свободу, то почему не вернули в гостиницу к Луизе?.. К этим вопросам тут же присовокуплялись остальные, и голова взрывалась болью, и Джо торопился найти утешение в мухах.
        Впрочем, где-то на третий день его болезни к нему пришел ответ на один из вопросов. Пришел в самом буквальном смысле: открыл дверь, прошагал через комнату и уселся в кресле, подперев подбородок кулаком. Гарри Хог - целиком и полностью живой - выглядел здоровым и бодрым.
        - Рад тебя видеть, друг Джо!
        - И я тебя. Просто счастлив, что ты остался цел! Но никак не могу понять…
        Джо запнулся. Все вопросы вместе рванулись наружу, столкнулись у выхода и застряли. Гарри сказал:
        - Да уж, я б на твоем месте вообще ничего не понимал. Давай-ка попробую рассказать толком. Ты уже сам видишь, что я выбрался от Одноглазого цел-целехонек. А как так вышло? Да просто. В ту минуту, как ты выбежал на улицу, распахнулась дверь картежной комнаты и в зал вышел кайр Сеймур. Страшный, как Идо: весь в крови, с голым мечом, а за спиной у него - полно мертвецов, да еще раненых, стонущих от боли. Увидев этот кошмар, все и думать обо мне забыли. Поднялись крики, позвали констебля, а я под шумок улизнул. Куда же я пошел? Ну, сперва хотел найти тебя, но не смог, так что рванул со всех ног в замок. Надо же рассказать милорду, какой произвол учинили нетопыри! А милорд у нас - лучший на свете. И принял меня, и выслушал, и послал солдат, чтобы всех успокоить. Но только солдаты собрались у ворот - как тут северяне сами прискакали и тебя привезли.
        - Ага, - ответил Джо. Немного стало яснее, хотя не слишком.
        - Тебе, наверное, любопытно, чем все кончилось у Одноглазого. Невесело кончилось: пятеро погибли, Брэм Бондарь потерял столько крови, что, видно, тоже помрет. Восемь человек раненых, но эти, милостью богов, будут живы. А северяне ушли, как ни в чем ни бывало. Констебль к ним с вопросами, а Сеймур ему: «Мы - мечи леди Ионы Ориджин. Исполняя ее волю, можем бить любого, кто окажет сопротивление». Представь, каков?.. Констебль пошел с жалобой к шерифу, тот - к милорду, да толку от этого.
        В душе Джоакина закипел гнев и отозвался болью в висках. Джо скрипнул зубами.
        - Да, скверное дело, брат. Милорд имел с миледи большой разговор, но вряд ли вышла польза. Ни Сеймура, ни его греев никак не наказали. Одно только скажу в утешение: обе крысы остались целы. Их сотню раз могли затоптать, но едва показался северянин, как все остолбенели на месте, и хозяева крыс легко их изловили. Назначили через неделю повторную гонку.
        - Где я?.. - спросил Джо.
        - Дык в банке! - удивился Гарри. - Ты не заметил, как тебя сюда везли?!
        - В какой еще банке?
        - В главном управлении банка Шейланда. У нашего милорда, чтобы ты знал, имеются две крепости. Та, что на холме, - она для пафосу, престижа и для важных гостей. А для дела и для души милорда - эта, в которой ты сейчас. Управление банка защищено не хуже, чем тот замок. Здесь хранятся все Предметы милорда и большая часть золота. Здесь он работает и размышляет, здесь же трудятся самые верные его слуги. Главная сила милорда - тут, в банке.
        - Но почему я здесь оказался?
        - Ну, брат…
        Гарри вытащил из жилетного кармана какое-то письмо и поглядел так, как смотрят на гнилое яблоко или долговую расписку.
        - Неприятно мне говорить это, но и скрыть-то не могу - не по-дружески… В общем, прочти сам.
        Джо прочел. На листе имелось только две строки:
        «Милая сестрица, Джоакин Ив Ханна может быть крайне ценен. Задержи его и не отпускай. Узнай все, что ему ведомо о Светлой Сфере. Э.».
        От вида письма голова сразу разболелась сильнее.
        - Как это понять? Что оно такое?..
        - Это, брат, голубиная почта. Ну, то бишь, ее копия. Отправлена герцогом Ориджином своей сестре - стало быть, нашей миледи.
        - Откуда оно у тебя?
        - Ну… - Гарри только пожал плечами.
        - Прости, брат, меня сильно по голове приложили, потому теперь затрудняюсь с умственным мышлением. Ты к чему ведешь-то? Что хочешь мне сказать?
        - Дык, во-первых, ты спрашивал, зачем ты здесь. Эта бумазея и есть ответ. Милорд узнал, какую просьбу получила миледи от своего братца, и решил тебя убрать от нее подальше - от миледи, то бишь. Останься ты в замке, имелся бы у миледи соблазн схватить тебя, скрутить и надругаться по-всякому. Тогда бы вышел у нее с милордом конфликт, а милорд не любит конфликтов, он - мягкий человек. Вот и увез тебя с ее глаз долой.
        - Хм… А во-вторых?
        Гарри покрутил пуговку своего жилета.
        - Ну, второе-то… оно, вообще, о твоем будущем. Милорд как велел: вылечить Джоакина, а потом пусть идет куда захочет. Но если так подумать, куда тебе идти-то? Письмецо ты видел, да? Миледи тоже его видела, и кайры тоже. Что сделают сорок волков по просьбе ихнего герцога? Да все. И далеко ты уйдешь, когда отсюда выйдешь?
        Джо тяжело вздохнул.
        - Мы собирались в Южный Путь…
        - А в Южном Пути тебя кайры не достанут?.. Смеешься, да? Половина Пути - под волками!
        - Можем в Корону поехать или Альмеру…
        Гарри отвел глаза и крутанул пуговицу. Джоакин сам все понял. Нету в Империи места, где Ориджины его не найдут. Может, разве, Шиммери или Дарквотер - но туда не доедешь, по дороге трижды перехватят.
        - И к чему ты ведешь, Гарри Хог? Думаешь, конец мне? Еще поглядим! Не из таких дыр я выпутывался.
        - Не-не-не, брат, про конец я вообще не говорил. Как раз и думаю, что ты можешь выпутаться. Знаю один способ, хочу тебе предложить.
        - Какой же?
        - Останься со мной работать. Моим помощником. Подмастерьем как бы.
        Джоакин поднял брови:
        - И чем оно поможет?
        - Я - человек милорда, ты будешь мой помощник - значит, как бы, тоже человек милорда. Миледи не посмеет нас тронуть. Если только подумает, милорд защитит. Ты же видел, как той ночью было.
        - Подмастерьем цирюльника? Ты, видимо, пошутил. Я ж твоему ремеслу вовсе не обучен. Да и учиться не очень хочу, если сказать полную правду. Всю жизнь был воином, потом чуток торговцем. Я - или одно, или второе, но точно не третье.
        - Знаешь, какое дело брат… Я ведь не только цирюльник. Я у милорда доверенный человек. Бывает, ему нужно какое-нибудь дельце выполнить - так, чтобы быстро, надежно и без лишнего шума. Поручает мне - я и делаю. Мог бы рыцарям с баронами поручить, но тогда выйдет громко, с блеском и звоном, все вокруг узнают. А я такой, что не сильно притягиваю взгляды.
        Джо нахмурился:
        - Какое-нибудь дельце? Ты о чем говоришь-то? Давеча Иона послала Сеймура зарезать пятерых и меня силком притащить на пытки. Такого характера дельца требуются?
        Гарри от испуга разинул рот.
        - Святые боги, брат! Это я-то убийца, что ли? Я - такой как Сеймур?!
        - Ну, грея ты ловко уложил…
        - Просто умею постоять за себя. Это в жизни всегда пригодится. Но убивать людей - нет уж, совсем не мое. Вот если послание передать, документы доставить, нужного человека или вещицу найти, просто приглядеть, что все идет нужным графу способом, а не каким-нибудь иным… Такого рода дельца мне поручаются.
        - Словом, ты курьер и шпион.
        Гарри выругался.
        - Да нет же, отбитая твоя башка! Я - доверенный человек, понимаешь? Милорд мне верит, в этом моя для него ценность! Да и как может быть иначе? Я ж цирюльник, каждое утро держу лезвие у милордовой шеи. Если он мне свою жизнь доверяет без страха, то всякое другое - и подавно.
        Джоакин поразмыслил, и на сей раз от раздумий головная боль поутихла. Все сложилось логично и стройно, сделалось понятнее - кроме одного.
        - Один вопрос, брат: я-то графу зачем?
        - Дык, и незачем, пожалуй. Он тебя защитил просто ради справедливости. А взять тебя помощником - это я придумал, не милорд.
        - Ладно, тогда зачем я тебе? Я же себя в твоем присутствии показывал только с плохой стороны. У меня сильные враги, я мрачен да угрюм, в бою тоже скверно проявился: лег на пол от первой же атаки.
        Гарри ухмыльнулся:
        - По правде сказать?
        - Только так.
        - По самой честнейшей правде? Обижаться не станешь?
        - Может, и стану. Но вспомню, как ты меня спас у Одноглазого - и любая обида пройдет. Говори правду.
        - Ладно, брат, скажу. Я слыхал, ты был личным помощником герцогини Альмера. А теперь станешь - моим. Здорово же, да? Хоть что-то у меня будет, как у герцогов!
        Джоакин долго смотрел на Гарри, а потом расхохотался. Тогда и Гарри рассмеялся в ответ.
        * * *
        На следующий день Джо ощутил себя вполне здоровым и вышел на прогулку. Вызвал служанку и заявил ей о своем намерении и был полностью уверен, что получит отказ. Однако ему не только позволили выйти из комнаты, но и показали лучший маршрут для прогулок - по крыше.
        Банковское управление Шейланда являло собой массивную шестиугольную башню, стоящую в воде Дымной Дали за двести ярдов от берега. С галереи на крыше открывался потрясающий вид - и на бескрайние воды озера, и на город, рассеянный по склону холма, и на оживленную гавань, и на живописные рощи вне городских стен. Впрочем, Джо обратил внимание не только на красоты. Наметанным глазом он отметил оборонные возможности банка - и был приятно удивлен. Мост, соединявший башню с берегом, имел подъемный участок в пятьдесят шагов - такой разрыв не одолеть никакой осадной техникой. Крыша была оснащена отличными стрелковыми площадками, катапультами и камнеметами, запасами снарядов; в стенах башни тут и там темнели амбразуры. На крыше имелись также и мельницы искровых машин, и водосборные цистерны, и голубятня - башня была готова выдерживать осаду и звать на помощь. Предусматривался и путь для отступления: со стороны Дымной Дали к башне примыкал небольшой причал с двумя пришвартованными шхунами. Вообще-то, причал мог помочь и неприятелю - стать плацдармом для высадки десанта. Но строитель крепости учел это и
разместил над причалом столько котлов для смолы, что любой десант был обречен на ужасную гибель. Более того: вглядываясь с высоты в озерную синь, Джо различил тут и там разбросанные под водою острые осколки камня. Вражеский корабль наверняка разобьется об эти рифы, если только его капитан не будет знать секретный фарватер. Поистине, банковская башня была прекрасно защищена. По размеру она вдвое уступала Уэймарскому замку, но требовала гораздо больше сил и крови для штурма.
        Бродя по башне, Джо испытал пределы своей свободы. Он нарочно рвался пройти там и сям, заглянуть во все входы и выходы. Так он убедился, что ему и другим гостям банка разрешено посещать два верхних этажа, галерею на крыше и балконы, выходящие во внутренний двор. Нижние этажи и, тем более, подвал были настрого закрыты от посторонних. Джо нашел это справедливым - ведь там хранятся Предметы и золотые запасы. Что было особенно приятно: его легко пустили на разводной мост.
        - Я желаю выйти в город, - сказал Джоакин стражникам, и те ответили без колебаний:
        - Конечно, сударь.
        Он пересек мост и оказался на шумной набережной западнее порта. Он увидел прямую, как луч, дорогу, ведущую к замку. Верхом на лошади графу хватило бы десяти минут, чтобы добраться от одной цитадели до другой. Джо увидел также вереницу экипажей, подъезжавших к мосту и высаживавших важных горожан в дорогих одеждах. Расторопные банковские служки встречали их, вели через мост, а затем по лестнице для гостей - вверх, на деловой этаж. Графу-банкиру, возможно, недоставало воинов, однако клиентов ему хватало с избытком.
        Джоакин увидел наемного извозчика и решил было съездить в гостиницу, показаться Луизе. Но вспомнил письмо от герцога Ориджина, вспомнил резню в кабаке Одноглазого и бросил затею. Лучше не подвергать Луизу опасности, а только передать ей весточку с извозчиком. Джо так и сделал, а затем вернулся в башню.
        Ближе к вечеру к нему заглянул Гарри Хог.
        - Ну как, приятель, ты решился?
        - У меня, вроде бы, нет выбора…
        На самом деле, как раз отсутствие выбора и мешало ему решиться. Гарри нравился Джоакину, и граф Шейланд не вызывал отвращения, и разумно было - остаться под защитой графа, а не ехать с Луизой в Южный Путь, ведя на хвосте стаю волков. Но безвыходность смущала Джоакина - слишком он любил свободу, чтобы служить из-под палки.
        - Да, в общем, есть, - неожиданно сказал Хог. - Милорд имеет кое-какой интерес в Закатном Берегу: открывает там банковскую точку и заодно ведет беседы с генералом Орисом. А у закатников сейчас неспокойно - вроде как смута. Милорду нужны мечи, чтоб охранять тамошние банки. Можешь наняться в отряд, поехать в Сайленс, а там перейти в войско генерала Ориса. У генерала с нетопырями давняя вражда, так что он их к Сайленсу и близко не подпустит. Кайры тебя не достанут никак. Правда, служить придется, город защищать - но это ж тебе привычное дело.
        Джоакин внимательно выслушал. Вспомнил Пата с Кроком, что звали его с собою в Сайленс в роли наемного меча. Понял: все верно, в Закатном Берегу мечи теперь в цене. Верно и то, что закатники терпеть не могут северян. В вотчине Ориса кайры не смогут появиться никак, разве что целым войском. Вряд ли герцог Ориджин затеет войну ради одного лишь Джоакина! План звучал разумно и надежно, потому Джо решился:
        - Нет, Гарри, не хочу я в Сайленс. Хочу остаться здесь. Ну, если твое предложение еще в силе.
        - Ха-ха! - сказал цирюльник. - Здорово, что ты согласился! Милорд дал мне дельце на завтра - как раз такое, что пригодится помощник.
        * * *
        - Как же вы заросли, любезный сударь! Ох, дали волю прическе - и на висках, и на затылке, и по фронту. А волосы - они ведь как солдаты: любят дисциплину и правильное построение. Ими нужно строго командовать, а своеволие всячески пресекать.
        Приговаривая вполголоса, будто обращаясь к самому себе, Гарри Хог работал ножницами. Они буквально порхали над макушкою клиента, клацая с таким проворством, будто и не ножницы вовсе, а шпага умелого фехтовальщика. Левой рукою Гарри держал расческу, поминутно окунал ее в таз с теплой водой, а потом одним метким движением подхватывал непослушную прядь - и мигом отсекал. Клац-клац. Джо любовался работой друга, хотя и не понимал, что он сам делает тут. Гарри справлялся без малейшей помощи.
        - Ну уж и зарос!.. - голос клиента был низок и звучен, под стать его густой широкой бороде. - Это уж ты перегнул через край!
        - Заросли, сударь, говорю вам как мастер. Не ужасающе, конечно, но вполне себе заметно. Ростки хаоса уже проступили над порядком.
        - Однако ты пришел раньше срока. Ждал я тебя через неделю. Все уж не так плохо, чтобы торопиться.
        - Это как взглянуть, любезный сударь. Ежели спереди и при сумерках, то картина одна. А ежели сбоку да против света, то совсем другой вид откроется. Милорд давеча встретил вас, а потом сказал мне: будь добр, навести господина управляющего по делам Альмеры. Так и сказал: у господина управляющего имеется легкий беспорядок во внешности.
        - Ну уж…
        Джоакин своим несведущим взглядом не замечал никакого беспорядка. Управляющий по делам Альмеры с одного взгляда внушал уважение. Рослый плечистый мужчина, одетый идеально по фигуре, с окладистой бородою, низким могучим басом и, конечно, отменною стрижкой. Все гладенько, волосок к волоску, седина серебрится в бакенбардах, пробор подчеркивает высоту лба. На всей голове имелась лишь пара непослушных вихрей, и назвать их «беспорядком» Джо никак не смог бы.
        Однако ножницы продолжали клацать в быстрых умелых пальцах Гарри.
        - Позвольте мне, сударь, полюбопытствовать немного: как там дела в Альмере? Все ли ладно идет, без трудностей?
        - Уж да, все как надо. Никаких препятствий.
        - Очень этому рад, господин! А я слыхал, в Альмере странно вышло: не то герцогиня правит, не то приарх. Нет ли от этого упадка доходов? А то, может, люди боятся денежки тратить, пока со властью непонятно.
        - Уж тут ты сильно ошибаешься. Люди нам доверяют. Всякий знает: банки Шейланда - надежность и крепость. Когда неспокойно, тогда-то к нам несут деньги с особою охотой. У нас-то они будут в сохранности.
        - Большое облегчение, господин! Я исключительно рад и за вас, и за милорда.
        Клац-клац. Клац-клац.
        Гарри окончил затылок и взялся за лезвие, чтобы подбрить шею. Вжикнул бритвой о ремень - просто для шику. Смочил горячей водой, широким жестом стряхнул капли. Одним взмахом кисточки метнул на шею мыльной пены. Принялся за дело, вполголоса ворча:
        - Я еще слыхал, ранней весною была в Альмере неприятность: будто бы какие-то шаваны ограбили несколько банков кряду. Правда это, господин управляющий?
        - Что было, то было. Но с тем уже давно покончено.
        - Вот как, господин! Значит, изловили тех шаванов?
        - Это нет. Ушли, прохвосты. Но доказано, что в Альмере их больше нет - сбежали вниз по реке. А главарь их не то помер, не то пропал без следа. С марта месяца никаких происшествий.
        - А что же, деньги-то нашлись и вернулись?
        - Частью да, а частью нет.
        - Тут я немножечко не понял, добрый господин… Как так - частью?
        - А так, что рядовые шаваны свою долю увезли с собой. Но главарь свою часть вкладывал в шиммерийские банки, работающие в Альмере. Имел, видно, такую цель: награбить много, сбежать на Юг и там использовать полученные средства. Но следствие безошибочно показало, что этот вкладчик и есть главарь банды, а вложенные средства суть те самые, которые похищены у нас. Решением суда все вклады изъяты из шиммерийских банков и возвращены нам.
        - И снова радостная весть! Любезный господин, я точно не прогадал, зайдя к вам нынче. Столько хороших сообщений за один день!
        Последние взмахи бритвы - и шея сзади гладка, аж блестит. Гарри переместился вперед:
        - Теперь упорядочим вашу бородку. Будьте так добры, откиньтесь назад.
        Управляющий запрокинул голову, борода встала торчком, под нею стал виден бугор кадыка. Гарри смочил ножницы, щелкнул пару раз в воздухе, для пристрелки, и пошел по краю бороды.
        - Я говорил, господин управляющий, что давеча виделся с милордом. Да и как не видеться, если милорд граф сторонится любой растительности на лице - и потому каждый день прибегает к моим услугам. Вот вчера и сказал он мне: очень я рад, Гарри, за господина управляющего по делам Альмеры. Большое, сказал, счастье, что половина украденных денег так быстро вернулась.
        - Не половина, однако, а тридцать процентов.
        Клац-клац. Клац-клац.
        - Да-да, именно тридцать. Вот об этом милорд и сказал: большая радость, да только одно странно - отчего же тридцать процентов? Было там девять бандитов, а с главарем - десять. Как же они делили добычу? Если главарь шел со всеми на равных, то получил бы десятую долю. Если брал себе вдвойне, то это было бы двадцать процентов. Если он совсем обнаглел, то мог себе взять половину, а вторую раздать шаванам. Но я не понимаю, - это так милорд сказал, - в каких долях они были, что главарю досталось тридцать процентов.
        - Уж это просто. Он им так и сказал: мне тридцать процентов, а вам семьдесят. Не вижу секрета.
        - Любезный господин, но разве шаваны - не дичайшие дикари? Разве легко им сосчитать семьдесят процентов от дохода, а потом еще поделить на девятку? Вот половина - понятное число, треть или две трети - тоже. А семьдесят процентов - это ж сколько будет-то?..
        Кадык управляющего дернулся вверх.
        - Осторожненько, - предупредил Гарри. - Ножницы свое сделали, теперь вступает бритва…
        С сочным хищным звуком лезвие чиркнуло по ремню, окунулось в воду и легло на шею управляющего.
        - Уж однако… Я, право, не знаю… Быть может, среди шаванов нашелся один грамотный.
        - Но разве они все доверились бы одному грамотею? Если б я был шаван, то требовал бы таких долей, чтобы всем были понятны, а не одному процентщику. Ну, для примера, половина главарю, а половина банде.
        Лезвие бритвы аккуратно обошло кадык, оставив тонкую мыльную полоску.
        - А может быть, главарь уже потратил часть своей доли. Или спрятал где-то в другом месте, а не в южных банках. Я так думаю, что сыщется объяснение. Обязательно найдется, не может быть иначе!
        - Любезный господин, вот именно этими словами я и ответил милорду: объяснение сыщется. И он мне сказал с улыбкою: непременно сыщется, даже не сомневаюсь! Правда, лучше было бы, - сказал милорд, - чтобы не объяснение нашлось, а недостающие денежки. По моим прикидкам, - это, опять же, милорда слова, - покойный главарь взял половину денег. Нашлось тридцать процентов - значит, еще двадцать скоро обнаружатся. Я так думаю, - предположил милорд, - за неделю они найдутся.
        - Уж нет! Как же?!
        Управляющий неловко дернулся, Гарри едва успел отнять бритву. Лишь теперь Джо увидел свое применение: крепко взял управляющего за голову и прижал, чтоб не дергалась.
        - Благодарствую, друг мой, - сказал ему Гарри.
        - До Альмеры пять дней пути! - прошептал бородач внезапно севшим голосом. - Как же найти и доставить за неделю?!
        - А милорд высказал одно допущение на сей счет. Мне думается, Гарри, - сказал он, - что денежки сумели переплыть озеро и добрались до нашего графства, а уже тут потерялись. Я-то не знаю, отчего милорд так решил. Мне ли тягаться с его светлым умом… Как вы думаете, любезный господин, найдется недостача, или как?
        - Уж я-то… я-то постараюсь, что от меня зависит…
        Гарри Хог смахнул последние непокорные волоски. Стер полотенцем остатки пены, полюбовался плодами труда. Брызнул на шею парфюмом и принялся складывать инструмент.
        - Видите, как хорошо вышло, любезный господин. Полнейший порядок наступил! Хотите глянуть в зеркало?
        Они отошли уже на квартал от роскошного дома управляющего, когда Джо собрался с мыслями и задал вопрос:
        - Скажи-ка, Гарри, многих ты стрижешь?
        Хог улыбнулся:
        - Десятка три наберется. Все верхние банковские шишки, кастелян, бургомистр, шериф, начальники портов.
        - А бывало такое, чтоб у тебя рука дрогнула?
        - Да ты что, брат? Ценил бы меня милорд, если б руки дрожали? Он меня за то ценит, что довериться может. Сказал: постричь - постригу. Сказал: постричь так, чтоб ощутил человек графскую заботу, - и это сделано. Сказал: постричь вплоть до полного порядка в голове - вот и готово, все упорядочено. Милорд бы сам упорядочил, но рук ему не хватает. Вот я для него - лишняя пара рук.
        - И что же, много у милорда лишних пар?
        - Хе-хе, - ответил Гарри.
        * * *
        За следующую неделю они постригли еще пятерых господ из городского и банковского начальства. Остальные случаи, кроме первого, не содержали угрозы. Напротив, цирюльник передавал своим клиентам похвалы и благодарности от графа, а то и небольшие подарки. Все, кто не знал за собой вины, встречали его с улыбкой. Некоторые спрашивали на счет Джоакина:
        - Ты что же, Гарри, взял подмастерье?
        Тот с удовольствием отвечал:
        - О, да! Этот парень - не промах! Раньше был помощником Альмерской герцогини, а теперь - мой.
        Ответом был добродушный смех.
        Поначалу Джо казалось, что в этом и состоит работа Гарри: стричь важных чиновников и невзначай передавать им слова графа. Но вскоре увидел: сия стрижка - только часть обязанностей Гарри, причем довольно скучная. Обыкновенно он управлялся с бритвой и ножницами до обеда, а после обеда выполнял другие поручения графа - мелкие, странные, порою даже абсурдные.
        Например, в один день Джо и Гарри посетили городскую голубятню и отправили письмо в Сердце Света, но не герцогу Надежды, а какому-то парню, служащему на рельсовой дороге. Зачем было идти в город, почему не послать птицу прямо из замка или банка? Да и зачем вообще графу Шейланду связываться с мелкой сошкой в Надежде?..
        В другой раз они наведались в книжную лавку и приобрели пухлый том «Жизнеописание владычицы Ингрид», каковой срочным порядком доставили лично графу Виттору.
        Затем они встретили корабль в речном порту. Судно пришло из Нортвуда и доставило, среди прочего, несколько ящиков с подписью «Графу Виттору К. А. Шейланду». Гарри отдал капитану верительную грамоту от графа, принял ящики, расплатился за доставку. Затем вооружился ломиком и принялся срывать с ящиков крышки. Джо ожидал увидеть внутри что-нибудь графское: дорогую одежду, меха, клинки, украшения… Но увидел он игрушечные кораблики! Джо заподозрил ошибку, вытащил один, чтоб рассмотреть. Ну точно, детский кораблик - крохотная копия боевого судна. Еще больше он удивился, когда Гарри сказал:
        - Отлично, все как велел милорд! Закрываем.
        Они заколотили ящики и отвезли почему-то вовсе не в замок, а далеко за город, в большое старое поместье на берегу Торрея. У ворот их встретили охранники, и Джо объявил:
        - Груз из Нортвуда для графа.
        Потом спохватился: графа-то здесь нет, он ночует в замке, а трудится в банковской башне. Но стражники на удивление ответили:
        - Прекрасно, он давно ждет. Прямо извелся весь. Спасибо вам, парни.
        А еще было странное дельце с голубями. Обычно каждая голубятня заказывает себе птиц из тех земель, с которыми желает поддерживать связь, и при ближайшей оказии их доставляют оттуда в нужном количестве. Однако существуют и частные торговцы голубями - на свое усмотрение завозят птиц из разных краев и продают их на почты, ежели там возникает срочная потребность. И вот прошел по Уэймару слух, что один торговец-птичник завез большую стаю голубей из северных краев: Клыка Медведя, Беломорья и Первой Зимы. Джо и Гарри отправились к нему, по пути заказав извозчика с телегой. Гарри затеял с птичником изрядный торг. Пересмотрел всех голубей, проверил, здоровы ли, ясен ли глаз, прочно ли перо, имеются ли на лапках колечки, удостоверяющие происхождение птиц. Придрался к тому, другому, третьему; немало сбил цену, а потом взял и купил всех поголовно. Такая вышла груда клеток, что не влезла на телегу, пришлось еще вторую заказать. Под вечер они подкатили двумя телегами к банковской цитадели, и тут-то случилась самая диковинка. Нортвудских и беломорских птиц Гарри велел занести на голубятню, а клетки с гербами
Первой Зимы - просто распахнул! Два десятка белых ориджинских голубей выпорхнули в небо.
        - Это зачем?! - удивился Джо.
        - Хе-хе! Коль ты мой подмастерье, то постигай науку. Вот тебе простой урок: милорду виднее. Он знает, что и зачем, а наше дело - выполнять.
        Джоакин принял такой ответ. Знал по опыту, что лорды редко объясняют свои действия, и от расспросов толку нет.
        Что радовало: ни одно поручение графа не было жестоким. Джо не приходилось обнажать клинок или пускать в дело кулаки. Единственный раз сложилось так, будто шло к насилию, - но и тогда кончилось мирно. Джо и Гарри поехали в Холодный Город - ремесленную часть Уэймара - и, поколесив немного, разыскали одного плотника. Но был он нужен отнюдь не по плотницким делам, это быстро стало ясно. Вышел мастер им навстречу, отер руки о фартук, спросил:
        - Чем могу помочь?
        Гарри Хог поглядел на него этак пристально и сказал:
        - Мы от милорда, из замка.
        Слово «замок» значило для плотника нечто важное и даже страшное. Он побелел лицом, а рукой нащупал молоток, торчащий за поясом. Джо ощутил близость схватки и сам потянулся за клинком. Но Гарри подмигнул плотнику:
        - Оставь молоточек, приятель, мы к тебе не имеем вопросов. Пришли только сказать: вот мы есть на свете, помним о тебе, помни и ты о нас.
        - Уж помню, не забуду.
        - Вот и ладненько. Тогда бывай.
        И стали уже уходить, как вдруг Гарри обернулся к плотнику и добавил:
        - Еще одно. К тебе могут прийти другие. Они спросят - ты ответь, не ерепенься, иначе пришибут.
        - Уже приходили, - процедил плотник.
        - Давно?
        - Неделю назад.
        - Сказал им, что знал?
        - Сказал.
        - Вот и славненько! Спасибо, приятель.
        Потом Гарри дал Джоакину личное задание. Надо сказать, весьма вовремя. Джо уже начал волноваться от собственной бесполезности, задался вопросом: зачем я вообще нужен Хогу? Он сам со всем справляется, я только стою да смотрю… И в тот же вечер, будто прочтя его мысли, Гарри сказал:
        - Братец, будь добр, сделай кое-что. Видишь, заданий полно, я все не успеваю, отдам тебе одно дельце.
        Джо с радостью согласился. Гарри описал дело: то была разведка. Без боя, только наблюдение: оценить обороноспособность некоторой точки, число и боеготовность гарнизона. То бишь, Гарри сказал, конечно, другими словами, но Джо для себя запомнил так, как было ему роднее и понятней.
        На рассвете отправился к точке. Нашел возвышенность в отдалении, высмотрел пути подхода и отхода, оставил лошадь, скрытно приблизился, занял наблюдательный пункт… Тем и ограничилось военное содержание дела. Целью разведки оказался старый монастырь, давно покинутый и полуразрушенный. Его способность к обороне стремилась к нулю: ворота были вышиблены, а в западной стене зияла здоровенная брешь. В монастыре, видимо, осталось нечто святое, потому со стороны города к нему порою являлись паломники и осеняли себя спиралями, входя во двор. Их встречала пара бродяг, ночевавших в руинах, и просила милостыни. Впрочем, кое-что воинственное все же имелось в монастыре: трое воинов несли посменную вахту на подворье, у двери трапезной. Двое носили серые плащи, а третий - красно-черный. Леди Иона Ориджин зачем-то сочла нужным поставить в руинах своих часовых - сложно вообразить причину. Расстояние было велико, но, присмотревшись к кайру повнимательней, Джо как будто узнал его: он походил на Сеймура. Что ж, хоть какое-то наказание понес этот убийца: лишился командования и был выслан за город, на бесполезную вахту в
руинах. Мелочь в сравнении с его злодействами, но все же.
        Джоакин отследил все необходимое: вооружение бойцов, длительность вахт, порядок смены часовых. Вернулся в банковскую башню и все изложил Гарри Хогу. Тот просиял:
        - Благодарю, братец, очень меня выручил! И главное - вернулся вовремя.
        - Вовремя для чего?
        - Чтобы лечь спать пораньше, ибо завтра с рассвета у нас занятное дельце.
        Джо хохотнул:
        - Как по мне, все наши дела занятные. Загадка в них присутствует.
        - Это верно, но завтрашнее - особенное. Ты бывал когда-нибудь в ложе Дара?
        Глаза Джо полезли на лоб:
        - То бишь, там где…
        - Ага. В пещере, где Предметы появились.
        - Никогда!
        - Завтра побываешь. Мы встречаем гостей - прямо у Семнадцатого Дара!
        Стрела - 9
        ТРЕТЬЕ ЗАСЕДАНИЕ ВЕРХОВНОГО СУДА ИМПЕРИИ ПОЛАРИ
        25 мая 1775 г. от Сошествия
        Здание Палаты, Фаунтерра
        Герцог Ориджин остановил карету владычицы на выезде с Дворцового острова. Эскорт не посмел помешать ему.
        Эрвин распахнул дверцу, вскочил в кабину, сказал капитану Шаттэрхенду:
        - Будьте добры, прокатитесь рядом с извозчиком. Мне необходимо поговорить с императрицей.
        - Простите, милорд, я предпочла бы, чтобы капитан остался.
        Мими держала веер так, будто хотела закрыться им от Эрвина.
        - Ваше величество, это действительно важно. Мне хватит тех двадцати минут, что займет дорога до здания Палаты.
        - Милорд…
        - Я прошу, ваше величество!
        - Так и быть. Капитан, будьте добры…
        Капитан покинул кабину, карета качнулась, когда он взобрался на скамью возницы. Эскорт двинулся в путь.
        - Ваше величество, со дня первого заседания суда я пытаюсь добиться встречи с вами наедине. Вы постоянно отказываете. Я хочу понять причину.
        - Простите, я ужасно занята делами. Все совпало: и суд, и Палата, и Леди-во-Тьме. Вы же знаете: она изъявила желание съездить в Арден, на могилы Телуриана и Ингрид. Я должна была сопроводить ее. Здоровье королевы по-прежнему весьма скверно, так что поездка заняла много времени…
        - Но вечером, когда вы вернулись, я передал вам приглашение в гости. Некогда вы хотели, чтобы я пригласил вас на кофе со сладостями - я приготовил все это и надеялся на беседу с вами. Мне передали ответ, будто вы спите.
        - Видимо, потому, что я спала.
        - Я не поверил и сам пришел к вашим покоям. Гвардейцы заявили: «Ее величество отошла ко сну». Но я знаю, что вы не ложитесь так рано. Больше того, видел свет в щели под дверью.
        - Милорд, разве я обязана отчитываться в том, когда ложусь в постель?
        - Нет, но я хотел бы понять что-нибудь о наших взаимоотношениях. До начала суда мы виделись каждый день, вы охотно говорили со мною на любые темы, испытывали радость при встречах. Что изменилось теперь?
        - Совершенно ничего, милорд. Я приветлива с вами всякий раз, как мы видимся в здании Палаты.
        - Но вы упорно отказываетесь от встреч наедине!
        - Я уже объяснила: просто не имею времени. Извините меня и оставьте этот разговор.
        Мими взмахнула веером, будто отсекая неприятную тему, и отвернулась к окну.
        - Ваше величество, но у нас с вами есть общее дело! Мы старались вычислить Предмет, нужный Кукловоду, и неплохо продвинулись в этом. Мы сузили круг поиска до пяти Даров, и вы обещали…
        - Ах, вас это заботит? Что ж, мне следовало понять. Поверьте, я занимаюсь изучением Предметов Династии, полученных из этих Даров и стараюсь установить судьбу каждого. Но это требует много времени, а его мне не достает, как я и сказала.
        - Ваше величество, я не…
        - Я поделюсь с вами результатами поисков, едва они появятся. Если уж именно это вас заботит.
        Это его не заботило совершенно. Эрвин знал, что Кукловоду нужна Светлая Сфера. Он стремился вызвать Мими на откровенность в основном затем, чтобы проверить, не известно ли е й то же самое. Теперь можно было спокойно прервать разговор: Мими занята Предметами Династии и не догадывается о Сфере. Пускай занимается ими и дальше.
        Но холодность Минервы, этот веер перед лицом, этот упрек: «Вас лишь Предметы заботят»… Все вместе задело Эрвина сильней, чем можно было ждать.
        - Мне неясен упрек вашего величества. Конечно же, меня заботит вопрос Предметов! Я имею личные счеты с Кукловодом, чего никогда не скрывал от вас! Но заботит меня также и другое. Ваша холодность началась с того вечера, когда вы поцеловали меня, а я - вас.
        - Вот уж эта глупость тут совсем не при чем!
        Мими закрылась веером, Эрвин выхватил его и отбросил в сторону.
        - Посмотрите мне в глаза и ответьте еще раз. Вы охладели из-за поцелуя?
        В ее глазах сверкнул недобрый огонек.
        - Я не охладела к вам, ибо и не пылала страстью. В миг спутанности чувств я совершила малую ошибку - и ваша реакция показала мне, что вы совсем забыли свои обещания! Вы клялись, что не попытаетесь сделать меня своею женою! Но в тот вечер вы…
        - Что же такого я сотворил?!
        - Вы меня желали!
        - Как и вы меня. Но едва вы сказали, что не хотите продолжения, - я покорился и ушел. Я не сделал ничего, что могло бы связать нас! Когда же я нарушил клятву?
        - Вы нарушили ее в своих мыслях. Этого вполне достаточно.
        Глупейший гнев, ребяческий, детский. Впору посмеяться над ее наивностью. Такое негодование - от одного поцелуя?.. Тьма сожри, она же владычица! Императрице позволительны фавориты и альтеры. Ни постельная сцена, ни любовная связь не вынуждает ее к браку. Пред лицом всех лордов на летних играх владычица должна назвать избранника, лишь ее слова имеют значение, остальное - мишура.
        Однако Эрвину стало не смешно, а обидно. По правде, страсти к Минерве в нем-то была кроха. Но он чувствовал к ней уважение, симпатию, интерес, плохо скрытые за иронией. Он был готов стать ей настоящим другом - а она обвинила его в похоти и посягательстве.
        - Ваше величество… нет, миледи. Не буду лгать: я воспринимаю вас не «величеством», а равной себе. Но это много, поверьте. Полгода назад вы были для меня никем, пустым именем да титулом. За полгода вы несколько раз сумели удивить и восхитить меня. Бывало, я злился на вас - по-настоящему, как злятся на серьезного соперника. Я уважаю вас, миледи. Пускай тот глупый вечер не затмит этого.
        Она поджала губы:
        - Что ж, благодарю. Было бы правильно, если б вы уважали меня сразу, со дня знакомства. Но лучше поздно, чем никогда.
        Эрвин схватил ее в охапку и грубо, горячо поцеловал. Она попыталась вырваться, но не смогла, пока он сам не отпустил ее.
        - Леди Мими, при всем вашем уме, иногда вы - глупая гусыня. Вы вечно забываете: я могу сделать с вами все. Могу взять вас, могу силой жениться, а затем отправить в ссылку, чтобы не мешали. Если б я хотел нарушить клятву, то сделал бы именно это, а не устраивал глупые шалости за кофе. Но я хочу стать вашим другом! Пускай поздно быть честным, пускай уже несколько раз обманывал вас, но я хотя бы попытаюсь изменить это.
        Он набрал полную грудь воздуха и выпалил в лицо Минерве:
        - Светлая Сфера!
        - Что?..
        - Светлая Сфера - тот Предмет, который нужен Кукловоду! Он был в собственности Шейланда, а не Династии, потому вы никогда не нашли бы его. По счастливой случайности я узнал от сестры, что Сфера была продана, а затем подделана. Кукловод завладел подделкой, а подлинный Предмет уехал в Шиммери! Принц Гектор сейчас ищет его по моей просьбе!
        Мими хлопала глазами, пытаясь постичь.
        - Светлая Сфера входит в состав Абсолюта?..
        - Да. По крайней мере, люди Кукловода охотились за нею.
        - И сейчас она не у Кукловода?
        - Нет. Торговец по имени Хармон Паула Роджер увез ее в Шиммери.
        - Когда вы об этом узнали?
        - В день нашей злосчастной встречи. Да, тем вечером я уже знал о Сфере и скрыл от вас. Но теперь хочу исправить ошибку!
        - А перепись Предметов и вся моя работа - впустую?..
        - Ни в коем случае. Мы приблизились к разгадке состава Абсолюта, это чрезвычайно важно. Как и понимание того, что в каждом Даре был один особенный Предмет. Вы заблуждались лишь в том, какого именно Предмета недостает Кукловоду: не Предмета Династии, а Светлой Сферы. Люди Гектора найдут ее и доставят в Фаунтерру. Тогда мы с вами вместе придумаем, как изловить Кукловода с ее помощью.
        Мими сжала виски:
        - Милорд, мне нужно обдумать все это. И новый Предмет, и ваше признание.
        - Обдумайте и то, что я сказал прежде: я действительно хочу стать вашим другом.
        Карета остановилась на площади перед Палатой. Эрвин взялся за дверную ручку, Мими выронила:
        - Постойте, милорд, хочу сказать…
        - Слушаю вас, миледи.
        Она подобрала веер.
        - Нет, простите, ничего важного.
        * * *
        - Вас зовут Лиам Шелье рода Янмэй Милосердной?
        - Да, ваше величество.
        - Вы служите министром путей при дворе ее величества Минерва?
        - Да, ваше величество.
        - Рельсовые дороги и мосты Земель Короны, а также ветви Фаунтерра - Алеридан и Фаунтерра - Сердце Света находятся в вашем ведении?
        - Да, ваше величество.
        - Будьте так добры, выскажите свое мнение о крушении императорского поезда на мосту через Бэк.
        Министр Шелье помедлил с ответом и метнул серию взглядов: в сторону Минервы, Эрвина, судейской коллегии. Председатель Кантор сказал без особой уверенности:
        - Суд не считает, что этот вопрос относится к делу.
        Франциск-Илиан пояснил:
        - Ее величество желает найти истину. В тех местах, где мы ее искали до сих пор, находится лишь доля истины. Чтобы найти остальное, надо расширить горизонты. Мы считаем правильным исследовать события, предшествовавшие убийству владыки Адриана, и найти в них недостающие ответы.
        Тут Эрвин услышал женский смех у своего уха. Голосок альтессы промурлыкал:
        - Потрясающе! Ты возлагал такие надежды на этот суд. Он должен был решить одну твою проблему - а вместо этого создал другую. Иронично, правда?
        Тревога уселась на громадный подлокотник его кресла и с большим любопытством стала слушать процесс.
        - Отвечайте на вопрос, свидетель, - потребовал судья Кантор.
        - Крушение поезда случилось из-за недостатков конструкции моста, - Шелье заговорил монотонно, как механический соловей. - Сегменты моста были соединены недостаточно плотно, и не предусмотрен надлежащий отток дождевой воды. Она проникла в зазоры и с наступлением холодов замерзла. При замерзании вода расширилась, прочность соединений критическим образом ослабла, и под тяжестью состава мост рухнул. Имел место трагический несчастный случай.
        - Вы лично осматривали мост?
        - Нет, ваше величество.
        - Вы отправили подчиненного вам инженера?
        - Нет, ваше величество.
        - Каким образом вы установили причины катастрофы?
        - Инженеры графства Эрроубэк осмотрели мост, сделали надлежащие выводы и прислали мне свое заключение.
        - Вы согласны с ним?
        - Похоже на то, ваше величество. Мосты временами рушатся, этого не избежать. И чаще всего это бывает как раз при наступлении холодов.
        - Мосты временами рушатся… - задумчиво повторил Франциск-Илиан. - Часто ли наступают такие времена? Когда в предыдущий раз упал рельсовый мост?
        - За неделю до Бэка. Сгорел и рухнул Хэмптонский мост через Ханай.
        - Сгорел? Сам ли он приступил к горению, или был подожжен людьми?
        - Ваше величество, Хэмптонский мост подожгли отступающие войска генерала Алексиса.
        - Благодарю за пояснение. Когда случилось последнее обрушение моста, вызванное погодой, а не усилиями людей?
        - Ммм… ваше величество, я не помню точной даты. Позвольте мне проверить реестры…
        - Сударь, вы не помните даты, поскольку слишком молоды. Род Янмэй весьма трепетно относится к мостам и считает делом чести возводить их столь же надежными, сколь и красивыми. Вы правы, зимою трещат стены и башни, падает черепица, срываются водостоки… Но мосты - дело особое. Двадцать два года назад провалился Арденский мост, погубив пять человек. Владыка Телуриан объявил траур, выплатил по четыре тысячи эфесов семьям погибших и целый месяц носил черное, ибо падение моста - трагедия для Династии Янмэй. А теперь прошу вас, уточните: вы абсолютно уверены в словах «мосты временами рушатся»?
        Слушая речь пророка, Лиам Шелье грыз собственный ноготь.
        - Ваше величество правы, я несколько преувеличил… Мосты падают не так уж часто, но все же это случается. А тут была война, состав вез войска - то есть, шел тяжело груженным…
        - Боюсь, сударь, и теперь вы лукавите. Свидетели не упоминали ни единой мертвой лошади на месте крушения. К обычным поездам крепятся лошадиные вагоны, но в данном случае их отцепили. Полагаю, вопреки вашим словам, владыка хотел как можно больше облегчить состав, чтобы скорее добраться до столицы.
        - Что ж, ваше величество, я признаю: то было исключительное несчастье. Многие святые отцы связывают его с утратою Предметов Династии. Богов разгневало святотатство…
        - Разгневало до такой степени, что боги решили немного изменить законы физики. Последние восемнадцать веков эти законы считались священными и никогда не нарушались.
        - О чем говорит ваше величество?..
        - Для построек опасен момент замерзания воды. Но в тот день Бэк тек свободно, льда на реке еще не было. А вода в сочленениях моста все же сочла нужным замерзнуть.
        - Ночью бывает холоднее, чем днем. Временный мороз в ночные часы мог…
        - Если мост упал от легкого недолгого заморозка, как же он выстоял прошлые сорок лет?
        Лиам Шелье покончил с ногтем и принялся грызть палец.
        - Не могу знать, ваше величество. Признаю, что здесь имеется загадка.
        - Скажите, возможен ли такой ответ на нее: мост разрушила не погода, а злонамеренные действия людей? Говоря по-простому, диверсия?
        - Ммм… Я не имею доказательств обратного.
        - Значит, если я скажу, что диверсия имела место, вы не сможете это оспорить?
        - Ну, ваше величество… я считаю, что был несчастный случай. Но если диверсию очень хорошо замаскировать, то ее сложно будет отличить…
        - Как тебе это нравится, милый? - мурлыкнула альтесса. - Приятно ли иметь на совести хорошо замаскированную диверсию? Наверное, много приятней, чем открытую и явную. Излишняя честность не к лицу мужчине.
        - Моя совесть чиста, - повторил Эрвин. - Поезд - не мое дело.
        - Конечно, дорогой! Ты чист, как дитя. Правда, суд идет совсем не в ту сторону… Но это не страшно, правда? У тебя же есть резервный план?
        Ворон Короны поднял флажок и обратился к судье:
        - Насколько мне известно, не было никакого иска о намеренной порче моста. Не возбуждено дело о диверсии, следовательно, нет юридических причин слушать показания, связанные с мостом. Если состоится суд по обвинению в диверсии - я с радостью выслушаю подобных свидетелей. Но сейчас прошу исключить их из списка.
        - Суд поддерживает обвинителя, - решил Кантор.
        - Господин обвинитель, - осведомился пророк, - разве мосты находятся в ведении протекции?
        - Нет, конечно.
        - Тогда откуда вы знаете, что не было иска о порче моста? Видимо, вы проверили это в канцелярии министерства путей. А зачем, если считаете мост таким неважным?
        Марк пожал плечами.
        - Я не говорил, что мост неважен. Я говорил, что он не связан с нашим нынешним делом. Что бы ни вызвало катастрофу, лорд Менсон в любом случае предал императора.
        Франциск-Илиан с неожиданной легкостью сдался:
        - Что ж, вы правы. На данный момент довольно о крушении. Быть может, вернемся к нему позже, если будет воля богов…
        - И все? - воскликнула Тревога. - Эй, шиммериец! Ты взялся за крушение, чтобы бросить на половине? Ты все бросаешь на полпути? Что думают об этом твои женщины?
        - Он понял, что ничего не добьется.
        - А ты и рад, дорогой, не так ли?
        - Эта история - из тех тайн, которым лучше остаться нераскрытыми. Аланис и Галлард пришли к равновесию, мы с Минервой научились жить в мире, Палата приняла нашу власть. Всплывет грязь - и все нарушится.
        - Ты прав, дорогой, ты прав!
        Но странное дело: он не ощутил облегчения. Та скорость, с которою сдался Франциск-Илиан, вовсе не принесла Эрвину покоя.
        Тем временем пророк объявил:
        - Два моих следующих свидетеля дадут показания не о причинах катастрофы, а лично о лорде Менсоне. Прошу вызвать на сцену…
        Он назвал два имени. Первое ни о чем не сказало Эрвину. Второе рассмешило: сир Сандерс Салли Саманта рода Сьюзен, лорд Сатерзвейт. У дворян бывают любимые кони, клинки, цвета - оказывается, еще и любимые буквы алфавита!
        Двоих вывели на сцену, к свидетельской скамье, и тут произошло удивительное. Первый - тот, с незначительным именем - вдруг рванулся к Менсону. Пристав удержал свидетеля, побоявшись покушения на шута, но сам шут схватился с места:
        - Форлемей! Боги! Ты…
        Увернувшись от охраны, он бросился свидетелю на шею. Глаза Менсона заблестели от слез радости, а свидетель обнял его и запричитал:
        - До чего ж тебя довели! Худой весь, костлявый… Бедняга ты мой!
        Приставы не без труда разняли их, Менсона вернули на место, Форлемея водворили на скамью свидетелей.
        Пророк повторно назвал имена свидетелей, и те подтвердили, что именно так они и зовутся.
        - Верно ли, господа, что на рассвете двадцать второго декабря минувшего года вы находились в поезде его величества Адриана?
        Тьма сожри!.. - выдохнул Эрвин.
        - Да, ваше величество, - кивнули свидетели.
        - Вы, сир Сандерс, состояли в роте лазурной гвардии его величества, а вы, Форлемей, служили адъютантом при лорде Менсоне?
        - Так точно.
        - Хоть это и очевидно, но все же спрошу: вы находились в поезде в минуту крушения, и чудом избежали смерти?
        - Да, ваше величество.
        - Будьте добры, сир Сандерс, поведайте обо всем, что происходило в тот день.
        Ночью перед катастрофой сир Сандерс нес вахту в вагоне владыки Адриана. Из-за инцидента, случившегося накануне, шут был удален в другой вагон. Владыка провел беспокойную ночь: запрашивал карты Фаунтерры и дворца, списки полков генерала Алексиса, донесения майора Бэкфилда - очевидно, обдумывал план штурма. Не раз вызывал капитана Грейса - посоветоваться. За пару часов до рассвета владыка уснул сидя в кресле и не раздеваясь. А вскоре после рассвета из соседнего вагона пришел шут Менсон, его сопровождал гвардеец - сир Локк. Менсон хотел увидеть владыку. Сир Сандерс не имел ни малейшего желания потакать его просьбе: во-первых, владыка лишь недавно уснул, а во-вторых, еще держалась в памяти дрянная выходка Менсона. Но Менсон повторил свою просьбу каким-то таким голосом, что сир Сандерс пошел в покои владыки и постучал в дверь. Стук услышал капитан Грейс, ночевавший в соседнем купе, и спросил Сандерса, какого черта тот делает? Сандерс и сам спохватился: какого черта, бужу императора по прихоти шута! Но было поздно - владыка уже проснулся. Сир Сандерс доложил, что шут желает говорить, и Адриан не
отказал, а быстро встал и вышел. За ним последовал и капитан Грейс, и сир Сандерс. Нет, чуть иначе: Грейс первым вышел разобраться, а потом уж Адриан и Сандерс. Разговор с шутом состоялся на внешнем балконе вагона, поезд как раз подходил к мосту. Менсон сообщил владыке, что видит впереди некую опасность. Дозорные гвардейцы возразили, что никакой опасности не наблюдают. Шут сказал: владыка должен сам посмотреть - вон же она, впереди. А владыка ответил в том смысле, что у шута особенный глаз, он видит то, чего другие не рассмотрят. Шут заупрямился, владыка озлился, сказал: «Довольно, я иду в тепло!» - и шагнул назад в вагон, а Менсон - за ним. А вагон уже входил на мост, и капитан Грейс смотрел вперед и вниз, и вдруг крикнул что-то - и тогда поезд рухнул в реку.
        - Он что-то крикнул напоследок, - отметила альтесса. - Как интригующе!
        Что было потом? Идова тьма. Сир Сандерс и сир Локк, и капитан Грейс слетели с балкона и упали в ледяную воду. От удара все смешалось, царили хаос, холод и боль. Сир Сандерс мало что понимал - кругом черно, обломки, пятна… Рядом тонул Грейс, и Сандерс не раздумывая схватил его и потащил вверх, на воздух. С великим трудом вынырнул, но тут же погрузился снова - тяжелый Грейс увлекал его на дно. Сандерс напряг все силы, забыл обо всем и рванулся вверх, не выпуская капитана. Как гвардеец, он должен был в первую очередь спасать владыку, но тот остался в вагоне, а Сандерса швырнуло так далеко, что и не понять уже, где тот вагон, в каком мире остался! А Грейс был рядом и тонул, вот Сандерс и спасал его. Праматерь помогла гвардейцу: рядом оказалась доска - обломок вагона. Сир Сандерс подтащил к ней капитана и зацепил мундиром за торчащий гвоздь. Доска помогла держать Грейса на плаву, сир Сандерс смог поднять голову и перевести дух. Но только он огляделся - как проклял Темного Идо и все его дела. Раскрытые глаза Грейса таращились в небо, от головы шли по воде кровавые круги. Капитан был мертв, разбился еще
при падении. Сандерс тщетно спасал его. Гвардеец чуть не взвыл от печали, но тут увидел в стороне другого человека, который явно был жив - тонул, но барахтался. Сир Сандерс бросил труп и поплыл к человеку, схватил его и помог выбраться на берег. Тем человеком оказался Форлемей.
        Видел ли Сандерс четверку рыбаков? Он вовсе не смотрел по сторонам, так был сосредоточен, спасая капитана, а затем Форлемея. Они и выплыли-то на западный берег, а рыбаки остались на восточном. Через реку увидели каких-то людей - многих, больше четырех. То, наверное, уже подоспели парни от графа Эрроубэка. Они лазили по обломкам вагонов, очевидно, пытаясь спасти уцелевших. Сандерс и Форлемей не глазели на них, а пытались согреться. Большого мороза не было, но они слишком долго проплавали в воде и опасно озябли. Форлемей чуть не терял сознание, Сандерс держался немногим лучше. Скинули мокрую одежду - а сухой-то не было. Развести огонь - но чем? Бежать за помощью - куда? Люди на том берегу, а мост разрушен, не перейти. Они согревались, прыгая на месте и хлопая себя по бокам. Решили хоть немного оттаять, разогреть мышцы - а тогда бегом на север, в замок Эрроубэка. Да, нагишом - а что делать? Но тут подоспела лодка…
        Простая лодчонка, в ней рыбак сидел. Он, видно, ловил рыбу у западного берега, потом глазел через реку на катастрофу, а потом заметил на своем берегу двух голых парней. Пришел на помощь: посадил в лодку и погреб, что было сил, вниз по течению. Сказал: моя деревушка рядом, отогреетесь там. Что странно: другой берег всяко ближе, чем деревушка, но рыбак воспротивился, сказал, мол, через реку ни-ни. Может, течения боялся, а может, не хотел делиться наградой за спасение. Так или иначе, уложил он их на дно, накрыл своим тулупом, чтобы защитить от ветра, велел не высовываться - головы не студить.
        Рыбак греб очень шустро - не успели оглянуться, как очутились в деревне. Там он отвел Форлемея и Сандерса к себе домой - жил он прямо у берега. Усадил к печке, велел жене всячески их отогревать, а сам побежал куда-то. За пять минут вернулся со священником, и тот сказал: «Ого, непростое дело! Давайте их ко мне в церковь». Рыбак с женой одели спасенных, как могли, и священник повел их в церковь. Отчего-то задворками - видимо, так было короче. Напоследок они сказали рыбаку: «Садись в лодку и греби назад к мосту, вдоль западного берега. Вдруг еще кто-то выплыл - спаси его!» Рыбак не хотел, ленился. Говорил: «Да никого там уже не будет, битый час прошел, кто не утоп - те замерзли». Сир Сандерс схватил его за грудки: «Возьми себе все мои вещи. С мундира спори знаки различия - они золоченые. Кинжал продай - он искровый. Купишь себе большую лодку и новую избу, только плыви сейчас к мосту!» Рыбак - ну чудак же! - стоял на своем: «Не нужно мне золота. Я вас вывез по-людски, ради совести. А больше никого не вывезу, там уже трупы одни». Сир Сандерс сказал: «Да ты понимаешь или нет? В том поезде был император!
Сам владыка Адриан, пойми! Может, он утоп, может, его спасли графские парни. Но может быть, он сейчас, как мы, замерзает голый на западном берегу! А ты сидишь здесь и упрямишься, осел тупой!» Рыбак вздохнул: «Ну, если сам владыка…» - и пошел в лодку так нехотя, будто на плаху. Жена еще, дура, удержать его пыталась… Но волею-неволей сел мужик на весла и погреб к мосту, а сира Сандерса с Форлемеем священник повел в церковь.
        - Все загадочней! - шептала альтесса. - Как же он не хотел возвращаться, подумать только!
        Храм не отапливался, потому святой отец устроил гостей в подвале - дескать, тут теплее. Укрыл одеялами, стал отпаивать чаем и отварами, но бедолаги излишне промерзли на реке - и обоих взяла лихорадка. Форлемей то спал, то трясся, Сандерс бредил. Прислышался ему ночью не то скандал, не то погром: звенело железо, бились стекла, кто-то кого-то грозил убить на месте. Сандерс даже за шпагой потянулся, но шпаги не было, и тут сообразил: бред все это. Утром рассказал святому отцу, и тот покачал головой: «Совсем плохо… Надо вас в Вильгельмов монастырь». Они спросили: «Там лечебница?» Священник ответил: «Ну, да… там помогут». Монастырь оказался в двух днях езды, и дорога эта совсем подорвала здоровье несчастных. Нельзя понять, зачем дурак-священник потащил их в такую даль - до замка Эрроубэк всяко ближе… Но сделанного не воротишь. Приехали в монастырь - оба в лихорадке и бреду, с тяжкой легочной хворью. Сколько провалялись на койках - месяц?.. Два?.. Так худо было, что дней не считали. Форлемей сумел встать раньше, Сандерс - позже, аж перед Весенней Зарею. Тогда и узнал: на троне Минерва Стагфорт, владыка
Адриан погиб. Не спасли его ни солдаты Эрроубэка, ни рыбачок на лодочке…
        После смерти владыки Адриана и капитана Грейса стало неясно, кому теперь подчиняются Сандерс с Форлемеем. Они послали в Фаунтерру несколько писем с докладами о своем положении - ответа не получили. Возможно, письма затерялись… Но сам приарх Галлард Альмера навестил в лазарете, внимательно выслушал их историю, пообещал сообщить кому нужно и доставить пострадавших в столицу, когда будет в том потребность. Потребность пришла теперь, с началом суда. Лично аббат Вильгельмова монастыря сопроводил Сандерса с Форлемеем в Фаунтерру и привел сюда, в здание Палаты. Хотя, по правде, неясно, о чем они могут свидетельствовать? Ведь не видели они, как погиб владыка. Шут его зарезал или кто другой - Сандерсу это неведомо.
        …И вот сила душевной драмы: добрая половина рассказа гвардейца никак не относилась к процессу, но столь яркие в нем звучали чувства, что никто, даже строгий судья Кантор, не посмел прервать монолог. Менсон - тот слушал с таким сопереживанием, что чуть не подпрыгивал на месте. И лорды, и члены коллегии забыли обо всем, кроме речи Сандерса. Лишь теперь, после слов: «…мне это неведомо» - судья опомнился и звякнул в колокольчик.
        - Благодарю вас, сир Сандерс. Господин советник, извольте ограничить показания свидетеля только теми фактами, что непосредственно связаны с делом.
        - Я не заметил в рассказе ни единого факта, не связанного с делом. Впрочем, некоторые факты, действительно, представляют особый интерес. Сир Сандерс, в самом начале истории вы упомянули какой-то инцидент с шутом, что якобы случился накануне.
        - Да, ваше величество. Шут облил владыку чаем.
        - Как это произошло?
        - Владыка пригласил шута вместе пить чай и повел с ним беседу о политике. Владыка рассуждал вслух, а шута, видно, что-то взволновало в его словах. Менсон поднялся с места и стал бродить по чайной туда-сюда, прямо как зверь в клетке. Он выглядел так, будто спорит с собою или думает о чем-то страшном. Я уже начал тревожиться и пошел к шуту, чтобы выдворить его из чайной, как тут он схватил чашку и опрокинул прямо на владыку Адриана.
        - Менсон как-то объяснил свой поступок?
        - Никоим образом.
        - Вы заметили что-либо, что могло его побудить?
        - Ничего особого. Владыка пил чай - ровно так же, как всегда. Если что и подтолкнуло Менсона, то только его собственное безумие.
        - Вы считаете его безумцем?
        - В тот день - совершенно определенно! Подумать только: вылить чай на императора!
        - Когда вы в следующий раз увидели Менсона?
        - Сразу после чая я вывел его прочь, передал сиру Локку и велел запереть шута в купе. Так что снова я увидел его лишь утром перед крушением.
        - Перейдем же к тому утру. Вы сказали, сир Сандерс, что шут заговорил с вами особым голосом, и вы разбудили владыку, хотя сначала и не планировали этого. Поясните: что был за голос?
        - Сложно так объяснить… Если, например, генерал прикажет адъютанту подать шпагу, а рядом окажется вовсе не адъютант, а совсем другой солдат - ручаюсь, он даже не задумается, ему ли адресован приказ, а просто возьмет шпагу и подаст генералу. Вот Менсон говорил, как этот генерал.
        - Властно?
        - И властно тоже… но еще спокойно, естественно, будто к власти своей привык, как к отражению в зеркале.
        - Полагаете, именно так лорд Менсон говорил в те времена, когда служил первым адмиралом?
        - Я не видел его в те времена, ваше величество. Но думаю, вы правы.
        - Вы сказали, что лорд Менсон увидел впереди поезда некую опасность?
        - Ваше величество меня не поняли. Я знаю, что он не видел никакой опасности: и я, и сир Локк, и сам владыка выглянули вперед - ничего там не было особого, только мост. Менсон лишь говорил, что видит, но на самом деле, я полагаю, бредил. Он был сильно не в себе.
        - В чем это выражалось?
        - Ну, в голосе - будто он опять возомнил себя адмиралом. Потом, во внешности: он был весь помятый, истрепанный и бледный, будто ночью даже не ложился. Наконец, это видение мифической опасности…
        - Опасность, меж тем, была вовсе не мифическая: ведь мост действительно рухнул. Вы допускаете, сир Сандерс, что лорд Менсон предсказал будущее?
        Гвардеец недоуменно поднял брови:
        - Вот же лорд Менсон, спросите его самого!
        - Конечно спрошу, в свое время. Сейчас меня интересует не его предвидение, а ваша вера. Верите ли, что лорд Менсон мог предсказать катастрофу?
        - Ваше величество, от эхиоты Менсону много разного виделось… но пророчества с ним прежде не случались.
        - А если это было лишь частичное пророчество? Мог ли лорд Менсон заметить один признак надвигающейся беды и домыслить остальное?
        - Какой признак, ваше величество?
        - Например, тот же, что и капитан Грейс. Вы сказали, капитан закричал прямо перед крушением. Что именно он кричал?
        - Я не помню, ваше величество.
        - Вы помните, сир Сандерс.
        - Говорю вам: не помню.
        Пророк выдержал длинную паузу, глядя на гвардейца. Молчал, кажется, целую минуту, а потом тихо сказал:
        - Вы помните.
        Гвардеец потер глаза, поморгал, фокусируясь на чем-то очень далеком.
        - Капитан стоял у ограждения балкона… смотрел не то вниз, но то вперед… перегнулся, чтобы лучше видеть… и он сказал: «Там какие-то… какие-то люди…»
        - Вы помните, - вкрадчиво повторил шиммериец.
        - Вспомнил! «Там какой-то отряд»! Он сказал: «Там какой-то отряд»!
        - О каком отряде шла речь?
        - Не знаю, я-то не видел.
        Альтесса прильнула к уху Эрвина:
        - А я знаю! Мы оба знаем, верно?
        - Хватит! - огрызнулся он. - Отряд не мой, Эрроубэк - не мой вассал! Я ничего им не приказывал!
        - Разве я виню тебя? Что ты! Как бы я смогла!..
        Пророк предположил:
        - Под отрядом капитан Грейс имел в виду четверку рыбаков, выступавших тут свидетелями?
        - Не думаю, ваше величество. Вряд ли он назвал бы их отрядом. Пожалуй, он и вовсе не говорил бы о них - что особенного в рыбаках на речке…
        - Любопытно: рыбаки не упоминали в своих показаниях никакого иного отряда, кроме самих себя.
        - Не могу знать, ваше величество, я не слышал рыбаков. Но Грейс точно говорил про отряд, это я вспомнил.
        - Благодарю, сир Сандерс. Последний вопрос: какого роста был капитан Грейс?
        - Последний?.. - ахнула альтесса.
        - Простите, ваше величество?..
        - Бы ли покойный капитан Грейс высоким мужчиной?
        - Да, ваше величество. Явно больше шести футов, и в плечах широк.
        - К какому роду он относился?
        - Софьи Величавой. Но отец его был янмэйцем, капитан часто упоминал, ибо гордился этим.
        - Премного благодарю. Больше вопросов к вам не имею.
        - Как - не имеешь? Ты снова не довел до конца! Все южные мужчины такие?!
        Судья Кантор позволил Марку задать вопросы свидетелю. Ворон Короны задал только один вопрос:
        - Сир Сандерс, вы многое сказали о странностях поведения лорда Менсона в тот день. Можно ли все эти странности подытожить одной фразой: «Лорд Менсон что-то замышлял»?
        - Поясните, сударь…
        - Лорд Менсон сильно волновался в чайной и имел вид, будто решается на что-то. Позже он не спал всю ночь - вероятно, провел ее в тревожных мыслях. Затем вспомнил свое великое прошлое - что, очевидно, придало ему сил. Потребовал встречи с императором и стал грозить неведомой опасностью. Я вижу одно внятное объяснение всему этому: лорд Менсон собирал в себе решимость на некий поступок. Говоря точнее, именно он и являл ту опасность, о которой говорил.
        - Ну, если так подумать… пожалуй, это возможно.
        Марку не требовался ответ сира Сандерса. Он хотел увидеть реакцию Менсона на свои слова - и увидел.
        - Благодарю, сир Сандерс. Больше вопросов не имею.
        И снова в ухе зазвучал змеиный голосок:
        - А правда, милый, ты радуешься этим словам? Как чудесно звучит: «больше вопросов не имею»…
        - Холодная тьма. Ты знаешь, как все было! Я не одобрил план Аланис. И в любом случае - какая разница? Гвардейцы из поезда все равно бы погибли - не в реке, так в Фаунтерре! Мы убили сотни им подобных! Это война, тьма сожри!
        - Любимый, ты все знаешь о войне. Куда мне до твоего опыта… Мне только пришли на ум два слова: воинская честь. Они ведь что-то значат, правда?..
        - Я всегда действовал по чести.
        - Не всегда: вспомни Дойл… Вся воинская честь выросла из единственного правила, простого и древнего, как меч. Нельзя убивать того, кто не может себя защитить. Дай врагу шанс защититься - иначе ты убийца, а не воин. Всего одно правило, остальное - лишь следствия. Нельзя убивать безоружных и больных, нельзя пленных, нельзя детей или калек… Не стоит колоть в спину или сыпать в кубок яд… Когда писали кодекс, поездов еще не было. Но как думаешь, много ли шансов на самозащиту у людей, упавших с моста?
        - Не я это сделал, тьма сожри!
        - Конешшно, мой милый. В Дойле ты мучился, а сейчас - спокоен как лед. Ничто не успокаивает лучше, чем чистая совесть.
        А тем временем Франциск-Илиан приступил к опросу второго свидетеля - адъютанта Форлемея. Время шло к перерыву, судья Кантор попросил Форлемея высказываться кратко. Тот сослался на рассказ гвардейца:
        - Мне почти нечего добавить, сир Сандерс выложил все, что мы оба знаем. Так оно и было, как он описал, я полностью согласен. Колпак, действительно, странно себя вел. Не зря его заперли в купе. Когда поезд рухнул, творился жуткий хаос, и я бы правда утоп, если б сир не помог. Потом разделись на берегу, пытались согреться, но где там… Видели солдат графских, они по вагонам искали, кто выжил. Одно сир не сказал: вагоны горели, все в дыму да огне. Но это вряд ли важно… Потом, да, был рыбачок на лодке и священник странный, и монастырь Вильгельма… Ни к чему повторяться, коли времени мало. Сир Сандерс всю правду сказал.
        - Скажите, сударь: вы были на балконе, когда лорд Менсон предупреждал об опасности, а капитан сказал про отряд?
        - Нет, ваше величество.
        - А в чайной, когда лорд Менсон облил владыку?
        - Нет, ваше величество. Этого б тогда не случилось, я ведь за колпаком хорошо смотрел. Он мне был как дитятя…
        - Как тогда вы узнали, что лорд Менсон странно себя вел? Вы же не видели признаков этого.
        - Ну, наперво, сир Сандерс мне все докладно рассказал. Много мы времени имели, пока в больничке… А второе, я и сам видел. Колпак остраннел не в поезде, а чуток раньше - еще в Алеридане.
        - В чем это выражалось?
        - Так особо и не сказать, чтоб выражалось… Он только с чаем учудил, а прежде чайной ничего такого не делал, для себя нехарактерного… Но я-то ж его знаю. Шестнадцать лет я при нем, день в день. Мне ль не заметить… Как подали письмо, так в Менсоне что-то перещелкнуло.
        - Письмо, сударь?..
        - В Алеридане, во дворце приарха, принесли ему письмецо. Почтовый курьер отдал мне, я - колпаку. Он прочел, поморгал, ничего не сказал. Но с тех пор изменился.
        - Как изменился?
        - Не объяснить… Будто носил в себе что-то. Словно в мозгу у него тлела головешка.
        Теперь не один Марк, а и Эрвин следил за Менсоном. Но слежки-то не требовалось - хватало и взгляда, чтобы понять: Менсон крайне взволнован, Форлемей говорит о чем-то, весьма важном для него.
        - Знаете ли вы, сударь, что было в письме?
        - Да ничего особого, это и странно! Какая-то барышня ему писала, вспоминала летний бал, предлагала встречу.
        - В письме не имелось намеков на убийство?
        - Боги, да никаких! Если б там было что-то страшное, я б не отдал письмо колпаку. Я его берёг ото всего такого…
        - Однако вы считаете, что именно это обычное письмо лишило лорда Менсона покоя?
        - Не знаю, что считать… Может, с барышней этой у него воспоминание, может, с летним балом… Но, ваше величество, чего гадать-то? Давайте колпака спросим!
        - Для этого еще не время, - покачал головой пророк. - Вы помните имя барышни?
        - Нет, ваше величество.
        - Вы знаете что-нибудь про инцидент на летнем балу?
        - Это с лакейчиком?.. Дрянь и клевета! Клянусь Праматерью, колпак всегда барышень любил! Я тому имею десятки подтверждений!
        - Свидетели выразились довольно ясно…
        - Так и я вам ясно говорю: колпак к дамочкам - как медведь к малине!
        Франциск-Илиан обвел зал таким взглядом, будто хотел подчеркнуть нечто очень важное. А потом развел руками:
        - Благодарю, сударь. Вы ответили на все мои вопросы.
        - Обвинитель желает опросить данного свидетеля?
        - Конечно, ваша честь. Господин Форлемей, вы верите, что лорд Менсон убил владыку?
        - Совсем не верю! Колпак же в нем души не чаял! Все навет и злословие!
        - Вы знаете лорда Менсона шестнадцать лет, изучили как собственного ребенка, с полувзгляда замечаете его настрой. Верно?
        - Еще бы!
        - За последние полгода вы, пожалуй, не утратили этого умения?
        - Уж конечно, нет!
        Марк поднял руку и ткнул пальцем в скамью подсудимых:
        - Так посмотрите в лицо лорду Менсону - и тогда ответьте на мой вопрос.
        Форлемей повернулся и поглядел на шута. Лишь пару секунд Менсон смог выдержать взгляд бывшего адъютанта, а потом опустил глаза.
        - Ты?.. - выдохнул Форлемей и потемнел лицом. - Колпак, зачем?.. Как ты мог?..
        - Благодарю вас, сударь, - улыбнулся Марк. - Мой опрос окончен.
        Он обратился к пророку:
        - От лица истца - ее величества Минервы - я также благодарю и вас, премудрый. Вы сделали все, чтобы раскрыть истину. Ваши свидетели с предельной ясностью описали, как лорд Менсон готовился убить его величество. Он осознавал весь ужас сего деяния, потому потратил целые сутки, чтобы набраться решимости. Пережил нелегкую борьбу с собою, в последнем порыве совести даже попытался предупредить владыку! Но крушение уничтожило охрану владыки, убийство стало весьма простым делом - и лорд Менсон решился. Осталась только одна загадка: что толкнуло Менсона на преступление? Была ли причиною неизвестная дама - автор письма? Или мотивом стала порочная ревность к владыке? Или вместе с памятью о славном прошлом к Менсону вернулась и жажда мести?.. Лишь один человек может знать ответ, и, я надеюсь, сообщит его нам. Лорд Менсон, готовы ли вы произнести последнее слово?
        Глядя через плечо, альтесса Тревога сказала Эрвину:
        - Только посмотри, как довольна леди Аланис! Сияет, как хрусталь в доме строгой хозяйки! Ведь все уже позади, что бы ни сказал Менсон - ему не оправдаться, никто не поверит. Последние свидетели вырыли ему могилу, а судьи бросят сверху землицы - и вместе с шутом похоронят тайну поезда. Покончено! Ты рад, любимый?
        Эрвин чувствовал нечто, весьма далекое от радости: разочарование.
        Франциск-Илиан положил руку на плечо шута. Неспешно поднялся, выдержал долгую паузу. Огладил бороду, прочистил кашлем горло и произнес:
        - Друг Менсон, я вижу, что ты утомился от скуки и очень желаешь высказаться. Но прошу тебя: повремени, дай опросить еще одного человека. Лорд Эрвин София Джессика, герцог Ориджин, прошу вас занять место свидетеля.
        Он вышел на сцену, ощущая гораздо меньше волнения, чем ожидал.
        - Я к услугам вашего величества.
        - Лорд Эрвин, будьте добры, поведайте суду: что вам известно о причинах крушения императорского поезда?
        Вот так напрямую. Без обиняков, точно в забрало.
        - Ваше величество, доподлинно мне неизвестно ничего. Я не владею знанием, которое можно доказать в суде.
        Франциск-Илиан отвесил учтивый поклон:
        - Вы - внук Агаты, великий герцог, сын самого Десмонда Ориджина. Ваше слово прочнее любых улик. Вряд ли суд потребует от вас подтверждений.
        - Тем не менее, мое знание косвенно.
        - Иного я и не прошу, милорд. Поведайте лишь то, что знаете, и ни словом больше.
        Эрвин поднял взгляд к Аланис и увидел в ее глазах неприкрытую холодную злобу. Тогда последние сомнения покинули его. Эрвин заговорил:
        - В середине декабря в осажденном дворце леди Аланис Альмера предложила мне план уничтожения владыки Адриана. План заключался в следующем. Послать доверенного человека леди Аланис - Джоакина Ив Ханну - к графу Эрроубэку и предложить ему сделку: граф в нужный день подстроит обрушение моста и гибель владыки, а взамен получит от леди Аланис графство Блэкмор, когда граф Блэкмор будет казнен за предательство.
        - Вы приняли план, милорд?
        - Я счел его бесчестным и нарушающим кодекс войны. Альмера хранила нейтралитет, боевые действия на ее территории были недопустимы. А уничтожение поезда под видом несчастного случая больше напоминало убийство безоружных, чем сражение. Я отклонил план.
        - Но позже вы получили причины считать, что план был приведен в действие?
        - Мост рухнул, ваше величество. А Джоакин Ив Ханна исчез из дворца.
        - Вы с кем-либо поделились своими знаниями?
        - Никак нет.
        - Став лордом-канцлером и получив протекцию под свое управление, вы начали расследование диверсии?
        - Никак нет.
        - Не считаете ли вы, милорд, что таким образом сперва допустили совершение злодеяния, а затем сокрыли его?
        - Не считаю.
        - Почему же?
        - Если леди Аланис привела план в исполнение, то сделала это без моего ведома и против моего желания.
        - Но вы скрыли то, что вам известно.
        - Как видите, нет.
        - Вы благодарны судьбе за то, что поезд разбился и владыка Адриан погиб? Это принесло вам победу в войне, не так ли?
        - Я победил благодаря доблести моих воинов, собственному уму и помощи Праматерей, которые сочли мое дело правым. В день крушения войско Адриана уже было вдвое меньше моего и не имело шансов на победу.
        Франциск-Илиан потеребил бороду.
        - Милорд, простите вопрос, который северянину может показаться бестактным: какие отношения связывают вас с леди Аланис?
        - Я не ощутил бестактности, но и не вижу причин отвечать. Названные отношения касаются лишь меня и леди Аланис.
        - Вы чувствуете ответственность за ее действия?
        - Леди Аланис - дворянка моего рода и моего ранга. Она не только способна, но и должна принимать свои собственные решения и отвечать за них.
        - Почему вы долгое время покрывали ее, а теперь решили выдать? Связано ли это с тем, как окрепла и потеплела ваша дружба с ее величеством Минервой?
        Вот теперь - только теперь - Эрвин в полной мере осознал смысл дедовой байки: про мышей и проверку для кота. Он встретил взгляд пророка:
        - Ваше величество, с тем же успехом и я могу спросить вас. Две недели назад вы просили у меня военной помощи против собственного сына. Я вам отказал, сочтя вашу просьбу бесчестной. Любопытно, состоялся бы данный допрос, если бы тогда я ответил согласием? Также любопытно: если завтра вы отравите принца Гектора, должен ли я буду нести за вас ответственность? Вы же мне заранее поведали свой план, как и леди Аланис.
        Голоса в зале усилились настолько, что председатель зазвенел в колокольчик:
        - Порядок в суде! Требую тишины! Милорд Ориджин, будьте добры, отвечайте на вопросы советника, а не задавайте собственные.
        - Я услышал провокацию, а не вопрос.
        - Советнику рекомендуется задавать вопросы, связанные с делом.
        Франциск-Илиан заговорил, впившись в Эрвина цепким взглядом:
        - Милорд, если бы вы организовали подобную диверсию…
        - Не я ее организовал!
        - Да, милорд. Но будь вы на месте того, кто ее устроил, вы бы положились на одну только силу стихии? Верили бы, что владыка непременно утонет, или сочли нужным убедиться в этом?
        - Ваше величество хочет знать, что я считал нужным? - Эрвин повысил голос, придал ему железа и льда, как в день штурма Лабелина, перед путевскими шеренгами. - Я оповестил об этом всех лордов Империи Полари! Жаль, вы были в монастыре в тот день. Я считал нужным лишить власти Адриана Ингрид Элизабет, проявившего себя тираном и святотатцем. Я считал нужным разбить его в честном сражении, взять в плен и поставить перед судом. Я считал нужным защитить законы Праматерей, законы доблести и чести, законы справедливого устройства мира. Я горжусь тем, чего добился. Я рад, что не допустил тирании и отстоял исконные права дворянства. Я совершил поступок, которого стыжусь: в городе Дойле приказал убить двадцать пять безоружных пленников. То было мерзко и бесчестно, и я готов к тому, что на Звезде понесу наказание. Но в крушении проклятого поезда нет моей вины, и ни вы, ни кто-либо другой не докажете обратного!
        Эрвин вышел с места и коротко кивнул шиммерийцу:
        - На этом допрос окончен, ваше величество.
        Франциск-Илиан примирительно поднял ладони:
        - Милорд, я никоим образом не хотел оскорбить вас. Я задам всего три вопроса, и вы убедитесь, что они напрямую связаны с мотивами лорда Менсона. Позвольте мне защитить его.
        - Нет, ваше величество. Я уделил вам достаточно времени. Вы распорядились им так, как сочли нужным.
        Эрвин вернулся на свое место. Леди Аланис встала и вышла из зала, не сказав ни слова.
        А Ворон Короны поднял флажок:
        - Лорд Эрвин, ваша светлость… Позвольте мне спросить вас.
        - Не вижу в этом нужды. Суд услышал достаточно, чтобы вынести вердикт.
        - Боюсь, что нет, ваша светлость. Кажется, я понял, к чему вел советник. Действительно, существует один мотив, который мог бы смягчить участь лорда Менсона.
        - И вы, обвинитель, желаете показать этот мотив?
        - Милорд, вы велели добиться справедливости. То был хороший приказ, я всей душою хочу его выполнить.
        - Что ж… слушаю ваши вопросы.
        - Устроив диверсию, можно ли знать наверняка, что владыка погибнет в крушении?
        - Как видим, нет. Он пережил саму катастрофу.
        - С точки зрения человека, устроившего диверсию, не было бы разумно послать отряд, чтобы убедиться в гибели владыки, а если он окажется жив, то - прошу прощения - добить?
        - Это было бы грязно. Однако логично.
        - Сир Сандерс и Форлемей показали, что какие-то люди лазали по вагонам. Они допустили, что те люди спасали выживших, но возможно ли обратное: не спасали, а убивали?
        - Боюсь, что возможно.
        - Милорд, если бы близкий вам человек стоял перед неизбежной смертью, или хуже того - постыдным пленением, а затем смертью, - вы могли бы убить его? Можно ли умертвить человека, чтобы спасти его от позора или мучений?
        Эрвин глубоко вздохнул.
        - Это крайне тяжелый выбор. Но человек чести может совершить такой поступок.
        Ворон кивнул:
        - Благодарю вас, милорд. Господа судьи, прошу внести в протокол: обвинитель допускает возможность, что лорд Менсон нанес владыке удар милосердия. Лорд Менсон совершил измену, но, возможно, целью ее было спасти Адриана от пленения, надругательства и более жестокой смерти от рук бандитов.
        Судья Кантор задохнулся от удивления:
        - Обвинитель оправдывает ответчика?! Это абсурд! Не было никаких бандитов! Свидетели-рыбаки не упоминали никакого отряда!..
        Ворон невесело улыбнулся:
        - Да, теперь сложно будет опровергнуть их слова. Но объяснение крайне просто: когда Эрроубэк привел рыбаков к мосту, бандитов там уже не было.
        - Когда привел?.. Обвинитель, вы ставите под сомнение показания своих же свидетелей? Требую прекратить!
        Минерва откашлялась:
        - А я требую говорить. Сударь, окончите мысль.
        - Ваше величество, есть лишь один способ добиться такой точности ложных показаний, какая имелась у рыбаков: инсценировка. Наемники графа видели, как шут уколол владыку, и это рушило весь план. Когда найдут тело, на нем будет ножевая рана. Ее нельзя будет списать на катастрофу, состоится суд об убийстве, понадобится козел отпущения. Граф решил запастись свидетелями. Его наемники по понятной причине не подходили, нужны были люди, вызывающие полное доверие. Тогда привели четверых рыбаков и устроили для них спектакль: наемник в шутовском колпаке сделал вид, что убивает наемника в дорогом мундире. Рыбаков запугали, дали им денег, велели в суде солгать, что видели это взаправду, а не притворно. Потому они не упомянули ни человека в лодке, ни Форлемея с Сандерсом, ни отряда, который видел капитан Грейс, - всего этого не было на реке в час спектакля. Также рыбаки опознали кинжалы, хотя не должны были: с тридцати ярдов поди рассмотри нож! Но им дали вблизи разглядеть искровый кинжал и рисунок Вечного Эфеса в реестре Предметов. Потому и барон Бонеган так охотно поручился за показания мужиков: он-то сам по
приказу сюзерена репетировал с ними эти показания!
        - Клевета! - взревел Бонеган с балкона. - Прекратить немедленно, иначе я…
        Минерва звонко хлопнула в ладоши:
        - Стража, арестовать барона Бонегана. Разыскать и арестовать рыбаков. Сударь Марк, благодарю вас за непредвзятость и стремление к правосудию. Приказываю провести следствие по делу о разрушении моста и выявить виновных. Представителей Церкви Праотцов, находящихся в Палате, прошу оказать следствию помощь в землях герцогства Альмера.
        - Ваше величество, - заговорил судья Кантор, - с учетом новых обстоятельств суду требуется перерыв.
        - Вполне разумно. Я назначаю заседание Палаты на вторую половину нынешнего дня. Судебное слушание переносится на завтра, лорду Менсону дается время подготовить финальную речь, а суду - время осмыслить положение и вызвать дополнительных свидетелей, если суд сочтет нужным.
        - Благодарю, ваше величество, - поклонился Кантор и звякнул в колокольчик. - Заседание окончено!
        Тогда Минерва повернулась к Ориджину, и под долгим тяжелым ее взглядом он начал краснеть. С видимым усилием владычица заговорила:
        - Милорд… Я верю, что не вы приказали совершить убийство. Понимаю, что все случилось вам на руку, и вы были бы глупцом, если б не радовались этому. Нет, я не считаю вас преступником… Но вы должны были сказать мне. Какие игры вы ни ведете, какие интриги ни крутите… Правду о смерти Адриана вы мне должны были сказать. Я подумаю о том, в какой мере могу отныне доверять вам.
        Северная птица - 5
        22 -26 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        Течение дней понемногу исцеляло душу Ионы. Чувство вины остыло и более не обжигало, мысли сделались пускай грустными, но ясными. Иона вернула способность смотреть в зеркало без отвращения.
        Виттор щедро заплатил раненым в трактире Одноглазого и семьям погибших. Горожанам он объявил, что виновники строго наказаны, а скоро все северяне покинут Уэймар. Город славил справедливого графа.
        Иона проводила много времени в обществе Нексии. Виттор и Сомерсет вели долгие переговоры, согласовывали общую позицию Надежды и Шейланда в вопросе о священной страже. Дамы тем временем гуляли по городу, наслаждались необычною для Уэймара солнечной погодой, цветением аллей и блеском Дымной Дали. Вечерами ходили в театры или слушали музыкантов, выступавших на площадях. Нексия располагала к себе остроумием, мягкостью нрава, душевной чуткостью, добротой. Она воплощала в себе все то, чего так не хватало уроженцам Севера. Иона полюбила ее, спустя неделю после знакомства уже считала своею лучшей подругой. Временами думала: как хорошо было бы стать такою, как Нексия, научиться любить столь же искренне, дарить близким тепло и свет, а не снежную вьюгу. Временами жалела, что связь Эрвина с Нексией распалась. Если бы брат женился на леди Флейм, он лишился бы политических выгод, но наверняка обрел бы счастье.
        Чтобы снова не впасть в отчаяние, Иона избегала мыслей о ночи убийств, потому не вспоминала и все другое, близкое по времени: странное письмо отца Давида, свои поиски правды об узнике, ссору с мужем. Виттор проявил к ней немалую доброту и тоже ни словом не обмолвился о случившемся. Он относился к Ионе почти так же тепло, как и прежде, звал ее любимой и душенькой. Кажется, жизнь возвращалась в спокойное русло.
        Но однажды кайр Ирвинг, новый капитан ее стражи, попросил о встрече наедине. Она согласилась нехотя. И вид кайров, и жесткий северный говор напоминали Ионе о том, кто она такая, - потому были неприятны.
        - Миледи, позвольте задать вопрос. По замку ходят слухи, будто скоро вы отошлете нас в Первую Зиму. Правдивы ли они?
        - Да. Таково решение мужа. Он не мог поступить иначе после того, что сделал Сеймур.
        Ирвинг ответил не сразу. Казалось, он хочет возразить. Сеймур так и поступил бы на его месте, но Ирвинг был умнее.
        - Миледи, в таком случае, не стоит ли уведомить герцога?
        - О чем, кайр?
        - Мы находимся здесь по его приказу, миледи. Он дал нам задачу защитить вас и обеспечить лояльность Уэймара.
        Иона замялась. Ирвинг был абсолютно прав: она должна сообщить брату и об отсылке кайров, и о Джоакине, избежавшем плена. Но эти темы касались ее позора, она никак не могла заставить себя взять в руки перо.
        - Война давно окончена, кайр. Мечи Ориджина могут находиться в Шейланде лишь с позволения графа, а он хочет, чтобы вы уехали. Письмо Эрвину не изменит этого.
        - Воля ваша, миледи, - воин кивнул, ничем не выдав несогласия. - Перейду ко второму вопросу. Позвольте доложить о ходе расследования.
        Она подняла брови:
        - Какого расследования?..
        - Миледи, вы приказали мне выяснить все о сбежавшем узнике.
        Тьма! Идов узник теперь занимал Иону в последнюю очередь. Она настолько позабыла о нем, что даже не отменила прежних приказов. И верный Ирвинг продолжал поиски все это время! Чтобы не выказать свою промашку, Иона изобразила живой интерес.
        - Да, конечно. Внимательно слушаю вас.
        - Начну с плохих новостей. Я пока не выяснил происхождение узника. Никто в замке не знает, как он звался и откуда взялся. В судебных архивах нет документов, отражающих вынесенный ему приговор. В записях смотрителя темницы этого узника тоже нет. Я обнаружил лишь одну ниточку, но не смог пройти по ней без вашей помощи. Старые слуги рассказали: в то время, когда появился узник, в замке действовал шпион Нортвудов. Он был разоблачен и повешен года два спустя. Возможно, он знал кое-что об узнике и сообщил это своему хозяину - Элиасу Нортвуду. Граф Элиас сейчас находится в поместье на берегу Торрея, в десяти милях отсюда. Он не стал говорить со мною, но вы, миледи, могли бы попробовать развязать ему язык.
        Иона качнула головой:
        - Не имею на это времени. Продолжайте доклад.
        - Я узнал кое-что о бегстве узника. По всей видимости, Винсент Шейланд - старый граф - ужасно боялся этого заключенного. После побега он поднял по тревоге весь гарнизон и, более того, призвал в Уэймар дополнительные войска. Замок стоял в полной боеготовности. Две тысячи солдат прочесывали город и околицы. Воины не знали узника в лицо, поэтому хватали всех, кто вызывал подозрение. Не один десяток нищих и бродяг угодили в яму. Опознание проводил тогдашний смотритель темницы - который утонул три месяца спустя. Он не увидел беглеца среди задержанных, но их все равно оставили под стражей. А граф Винсент тем временем сидел в замке, не показывал носа ни в город, ни даже во двор. Целые дни он проводил в донжоне, в собственном кабинете, держал у двери усиленную стражу и впускал к себе только сыновей. Говорят, он даже ночевал в кабинете.
        - Зачем?
        - Из кабинета имеется тайный ход в темницу, а затем в руины монастыря. В тех руинах, по словам ветеранов, граф разместил целую роту кавалерии. Очевидно, он надеялся, в случае внезапной атаки, бежать из кабинета под землю, а затем в монастырь, под защиту резервной роты. Говорят, лорд Виттор предлагал завалить тайный ход - чтоб никто не проник по нему в замок. Граф Винсент отказался наотрез. Он был так напуган, что не мог и подумать уничтожить путь для отхода.
        - Весьма любопытно. Благодарю вас за ценные сведения.
        - Изложить ли мои соображения обо всем?
        Иона не имела никакого желания думать о старых мрачных делах. Хотелось только нового и светлого, хотелось поскорей уйти на прогулку с Нексией. Но Ирвинг очень уж старался, и она не могла расстроить его.
        - Конечно, кайр, мне будет весьма интересно.
        - Сперва у меня имелось два предположения. Я думал, что после бегства узник мог затеряться в городе. Это не сложно, раз почти никто не знал его в лицо, а повсюду царил шум да карнавал - ведь были Софьины Дни. Но город обыскали с исключительной тщательностью, да и сами мещане подозрительны к чужакам. А узник провел под землей десять лет, он был похож на живого скелета - его точно заметили бы. Тогда я допустил, что беглец вышел из тайного хода и спрятался в лесах за городом, а неделею позже через тот же ход вернулся в замок и убил графа Винсента - ради мести. Но и это невозможно: леса также обыскивали, а солдаты в монастыре не дали бы узнику вернуться. Для проверки я поговорил с ветеранами - нет, никто чужой не проходил тогда через монастырь. Также я повидал графского лекаря, и он поклялся, что Винсент Шейланд умер от естественной причины - разрыва сердца.
        - Что же вы думаете теперь?
        - Остается лишь один вариант. Узник покинул замок через тайный ход и прежде, чем его хватились, добежал до старой гавани. Она находится за городом, в двух милях от руин монастыря. Там беглеца ждало судно, на которым он и покинул графство. Когда Винсент Шейланд устроил погоню, узник был уже далеко от берега. Важною деталью мне видится та тревога, которую поднял граф. Вряд ли ему требовались тысячи солдат для защиты от единственного узника. Очевидно, узник принадлежал к знатному роду, быть может, даже к Великому Дому. Он мог вернуться во главе целой армии, потому граф Винсент и усиливал оборону. Та спешка, с которою граф собирал войска, говорит о близости родной земли узника. Только из Нортвуда или Закатного Берега можно так быстро нанести удар по Уэймару. А поскольку узник появился после войны с Закатным Берегом, то я полагаю, он был родом именно оттуда. Возможно, вернувшись на родину, он действительно стал готовиться к мести, но тут узнал о смерти графа Винсента - и отменил поход. Если вы хотите найти бывшего узника, то пошлите людей в Сайленс и узнайте, кто из тамошней знати вернулся из плена в
шестьдесят девятом году. А что до графа Винсента Шейланда, то я думаю, его убил собственный страх. Стояла сильная жара, граф целыми днями не покидал душного кабинета, и при этом ужасно боялся. Немудрено, что его сердце не вынесло такой нагрузки.
        Иона искренне похвалила Ирвинга за собранные сведения и глубокий анализ. Ее тронуло то, как тщательно воин выполнил приказ, хотя и знал уже, что скоро будет отослан и, возможно, никогда больше не увидит госпожу.
        Ирвинг ответил:
        - Миледи, я не вполне доволен собою. Осталось одно сомнение, которым хочу поделиться. Сомнение состоит в двух смертях. Смотритель темницы, как я упоминал, умер в октябре того же года. Якобы он спьяну упал в реку и утонул. Но он был последним жителем Уэймара, кто видел узника в лицо, и потому мне сложно поверить в случайность. Я бы подумал, что узник убил его. Вернулся в город, чтобы прикончить последнего из своих обидчиков. Но и на это не похоже: прошлых тюремщиков он убил жестоко, страшно, а этого - просто утопил. Совсем иной почерк.
        - Согласна с вами, это странно. А какова вторая загадочная смерть?
        - Смерть самого узника.
        - Но он сбежал живым!
        - Это и странно, миледи. Мы видим, что граф Винсент ужасно его боялся. Мы также знаем, что уже давно граф отчаялся покорить узника, потому прекратил пытки и просто замуровал пленного. Но почему не убил? Зачем сохранять жизнь человеку, от которого нет пользы, но есть опасность?
        - Возможно, надеялся продать его родне в Закатный Берег?
        - Вряд ли. Граф ожидал мести от узника, едва тот окажется на свободе. Повторюсь: он очень боялся. Но почему-то не устранил источник страха.
        - Видимо, на то были причины…
        - Кстати, миледи, я услышал еще одну историю. Она ничего не меняет в картине, но, возможно, вызовет у вас интерес. Случилось в то время, когда тюремщики Килмер и Хай еще пытали узника. Однажды смотритель темницы прохаживался по двору, как вдруг Килмер выбежал сам не свой, белее снега, и сказал смотрителю: «Готов! Помер!» Смотритель тоже побелел: «Как помер?» Килмер заблеял: «Он не дышит. Я не виноват! Это Хай его…» Слуги во дворе уже навострили уши, и смотритель велел Килмеру заткнуться. Оба ушли в темницу. Странно вот что: на следующий день оказалось, что узник жив, и оба тюремщика аж сияли от счастья. Граф и остальные боялись его живого, но еще больше страшились его смерти. Сумели откачать его даже после остановки дыхания. А пока думали, что умер, чуть не наложили в штаны. Простите за грубость, миледи.
        Иона нахмурила брови.
        - Полагаю, с меня довольно старых ужасов. Благодарю, кайр, вы прекрасно выполнили работу и полностью утолили мое любопытство. Можете прекратить поиски.
        - Так точно, миледи. Позвольте последний вопрос: не прикажете ли вернуть кайра Сеймура Стила?
        - Вернуть?..
        Действительно, последними днями она не видела Сеймура в замке, но была только рада этому.
        - Передав командование, кайр Сеймур попросил меня дать ему службу вдали от вас, миледи. Он предполагал, что его вид вам неприятен, и крайне огорчался из-за этого. Я поручил ему вахту в монастыре - защиту подземного хода. Кайр Сеймур со своими греями и сейчас находится там. Но раз уж мы скоро уезжаем, не прикажете ли дать ему вахту возле ваших покоев, чтобы он понял, что вы простили его?
        - Это будет ложью. Я его не простила.
        - Миледи, прошу вас не гневаться, но кайр Сеймур в точности соблюдал северный закон.
        - Да. Но мы не на Севере!
        Глаза Ирвинга округлились:
        - Мы и есть Север!
        Он увидел тень на ее лице, быстро исправился:
        - Виноват, миледи, я забылся. Будет исполнено, кайр Стил останется в монастыре до последнего дня.
        - Благодарю. Ступайте.
        Он ушел, а в голове Ионы еще долго звучало: «Мы и есть Север».
        Этим вечером Иона сделала то, что следовало давным давно, едва получив письмо отца Давида. Правильная жена, каковою Иона не являлась, сразу спросила бы мужа. С этого должно было начаться расследование! Ну что ж, пускай оно хотя бы закончится, как надо.
        - Любимый, прости, что беспокою тебя глупостями… Можешь рассказать мне о том узнике, который сбежал из твоей темницы?
        Он расплылся в улыбке:
        - А я уж думал, ты никогда не спросишь.
        - Извини, я была глупа, недоверчива. Я стараюсь исправиться. Хочу поставить точку в своих поисках. Помоги мне, будь добр!
        Виттор заговорил с нежностью:
        - К великому сожалению, всего я не знаю. Своего имени узник не назвал никому, даже моему отцу. Каким пыткам он подвергался - я не желал узнавать, и никогда никого не спрашивал. Что до обстоятельств его побега, то, видимо, твои люди уже все доложили тебе. Потому я могу помочь тебе лишь одним: рассказать, откуда узник взялся.
        - Откуда же?
        - Душенька, он пришел из Закатного Берега. Рыцари отца захватили его в плен во время войны и доставили сюда. Отец скрыл его ото всех по одной важной причине: узник украл несколько Предметов. Когда закатники разграбили Дар и увезли Предметы к себе, этот парень стянул и припрятал кое-что. Кайры разбили армию Рантигара и вернули большинство Предметов, но этот воришка свое не выдал. Мой отец хотел по-доброму сторговаться с ним, но тот упрямился. Тогда пленника отдали тюремщикам, они взялись за дело и выжали сведения. Отец послал людей в то место, которое назвал узник, - но не нашел Предметов. Отец решил, что закатник солгал. Взбеленился, велел пытать еще целый год - но новой правды не добился. Понял, что узник не врал, место названо правильное, но кто-то другой унес оттуда Предметы. Тогда отец плюнул на узника и замуровал в темницу.
        - А как он сбежал? Как сломал стену голыми руками?!
        Виттор рассмеялся.
        - Вижу, ты читала много приключенческих романов! Сбежал самым прозаичным способом изо всех возможных: ему помогли. Ты же знаешь, что есть тайный ход, ведущий из темницы аж за город. Вот этим ходом пришли лазутчики, убили тюремщиков, сломали стену - и увели заключенного.
        Просто. До смешного просто. Даже трудно поверить, что так легко решаются все загадки.
        - Отчего их не преследовали?
        - Еще как преследовали! Но то были закатники на свежих крепких конях и имели фору по времени. А люди отца не сразу заметили побег.
        - Зачем там сделан подземный ход?
        - Как и в любом замке - для вылазок в случае осады. Не зря он соединен не только с темницей, но и с графскими покоями.
        - А зачем поставили железную дверь?
        - Снова-таки на случай осады. Если враг возьмет замок, мы уйдем подземным ходом, а дверь запрем, и она отсечет погоню.
        - Отчего так не сделали те, кто освободил узника?
        - Полагаю, они хотели, чтоб тюремщики пришли на шум. Узник отомстил тем, кто его истязал.
        - Ты видел его лицо?
        - А ты?
        Иона опешила:
        - В каком смысле?
        - Ну, в нашей темнице сейчас находятся несколько преступников. Ты проявляешь к ним много интереса?.. Вот и я, знаешь ли, редко спускался в подземелье поболтать с заключенными.
        Она покраснела, но продолжила расспрос. Если уж ставить точку, то так, чтобы потом не возвращаться даже мысленно.
        - С этим пленником связано много разных страхов. Его боялись тюремщики, смотрители, граф Винсент. Лекарь говорит, что душевная болезнь Мартина тоже вызвана ужасом. Ты знаешь, в чем причина? Чем так страшен этот узник?
        Виттор небрежно повел плечами.
        - Тем же, чем любая неизвестность. Выведи преступника на площадь, прикуй к столбу и швырни в него тухлым яйцом - горожане станут смеяться. Но зарой его под землю, спрячь от глаз и ушей, создай покров тайны - и люди начнут бояться. Существо без лица и без имени, живым восставшее из могилы!.. Как звучит, а?
        - Но страх твоего отца был достаточно реален, чтобы убить.
        Виттор изменился в лице:
        - Тьма сожри, я был тогда в церкви! Поди и проверь, спроси священника!..
        Иона вздрогнула:
        - Почему ты это сказал?
        - Как - почему?
        - Думаешь, я подозреваю тебя в убийстве отца?! - Она схватила его за руку: - Святые боги! Любимый, как это пришло тебе в голову? И в мыслях такого не имела! Я знаю, сердце графа Винсента остановилось само, не выдержав страха. Лишь не могу понять, что же так его напугало.
        - А я и говорю тебе, - процедил Виттор, - что был в церкви, в полумиле от замка. Я увидел отца уже мертвым, когда вышибли дверь кабинета. Понятия не имею, о чем он думал перед смертью, боялся он или нет. Если считаешь, что мне приятно вспоминать об этом, - представь своего отца мертвым!
        - Умоляю, не гневайся! Я не хотела тебя расстроить. Понимаю, сколь мучительна память… Просто хотела выяснить все до конца, чтобы больше не возвращаться и не тревожить тебя вопросами.
        Он смягчился:
        - Хорошо, я понимаю. Пойми и ты: смерть отца была для меня тем более тяжким ударом, что случилась внезапно, без причины. Мне больно вспоминать ее.
        - Прости, больше я не коснусь этой темы.
        - Душенька, ты можешь спрашивать обо всем остальном. Я сделаю все, чтобы насытить твое девичье любопытство.
        Иона перебрала в уме все, что могло интересовать ее. И всплыло неожиданное, постороннее, пустое… но странное.
        - Милый, так получилось, я знаю, о чем ты говорил со священником в ту ночь. Не пойми неправильно: я узнала совершенно случайно, показывала Нексии храм Вивиан, из вежливости начала беседу, разговор мимолетно коснулся тех времен. Ты сказал святому отцу: «Богов понять несложно». Он запомнил необычность твоих слов. Теперь и мне любопытно: что ты понял о богах?
        Он повел бровью:
        - Боюсь, что не помню… А какая разница? Мало ли что можно сказать…
        - Вспомни то время. Узник только совершил побег. Воины графа Винсента обыскивали город, замок готовился к осаде, пахло близкой войною. Но ты пришел в церковь не затем, чтобы молиться о мире, и не просить совета у святого отца. Напротив: ты как будто знал больше, чем он. Ты намекнул, что понял волю богов. Поделись со мною!
        Он закатил глаза, поморщился от напряжения ума, кивнул:
        - Кажется, я вспомнил, о чем шла речь. Это не слишком интересная тема, никак не связанная с войной. Если захочешь, я расскажу позже. Сейчас нам с тобою предстоит дело.
        - Какое, любимый?
        - Час назад к нам прибыл один гость. Теперь он, видимо, уже умылся и переоделся с дороги, нам следует с ним побеседовать.
        - Новый гость? Быть может, гостья?
        Иона вспомнила встречу с Нексией. Рассмеялась, подумав: а ведь до Нексии у Эрвина была другая фаворитка. Вот забава, если Виттор пригласил ее тоже!
        Виттор подмигнул:
        - Нет, гость, притом в духовном чине. Он аббат.
        * * *
        Великие духовные открытия зачастую выглядят плодом мгновенного озарения: человек узрел луч истины - и вмиг все осознал. Однако на самом деле, открытие вершится не за секунду, а складывается годами из множества отдельных наблюдений и мыслей. Капля за каплею они падают в чашу, и человек почти не замечает этого, и обнаруживает свершенное открытие лишь тогда, когда чаша истины заполнена до краев.
        Граф Бенедикт Флеминг верил, что истина открылась ему в Запределье, в ту минуту, когда форт перстоносных злодеев исчез из подлунного мира. Именно тогда граф Бенедикт - ортодокс и добровер - пал на колени, ударил в землю челом и вскричал:
        - Всесильные боги помогают Адриану! Ориджин проклят, проклят!
        Но исчезнувший форт был отнюдь не единственною каплей в чаше открытия, а всего лишь последней. Ему предшествовало много, много жемчужных крупиц мысли.
        За день до трагедии форта случилась беседа с Вороном Короны. «Уверены ли вы, граф, - говорил Ворон, - что Светлая Агата ведет Ориджина, а не его собственная гордыня?» Граф Флеминг и сам питал сомнения на этот счет. Молодой герцог Эрвин имел дерзость и наглость услать маститого графа Флеминга в Запределье, пока сам маршировал на столицу. Агата придумала такое? Едва ли. Светлая Праматерь знала, как важно иметь уважение к старшим.
        Ранее случилось анонимное письмо: было заброшено прямиком на палубу «Белой Звезды», графского флагмана, когда тот готовился отплыть в Запределье. Письмо адресовалось Бенедикту и гласило:
        «Славный граф, советую со всею присущей вам мудростью оценить политическую и стратегическую ситуацию. Вам ли не понять, что война Ориджина проиграна, еще не начавшись. Но за крепкую веру боги благоволят к вам и дают честную возможность уйти с гибнущего корабля. Вы не призваны в армию - потому ваш отказ сражаться не запятнает чести. Сделайте мудрый выбор, милорд. И не считайте это письмо провокацией. Дабы убедить вас в весомости сказанных слов, в Запределье вам будет явлен Знак».
        А перед тем была Долина Слепых Дев, в которой граф Флеминг и барон Уайт свели войска для совместных учений, и именно там получили известие о мятеже Ориджина. Ни Уайт, ни Флеминг не имели желания участвовать в этом безумии. Но граф понимал, как важна вассальная верность и как противны богам предатели (и еще - как легко Ориджин запрет их в глубокой Долине Слепых Дев). Потому он схватил Уайта за бороду - без тени метафор, взаправдешней пятерней за осязаемую бородищу, будто нарочно для этого отрощеную, - и приволок в Первую Зиму. Уайт, как и ожидалось, очутился в темнице. Флеминг, вопреки мудрости и логике, не встал во главе всего северного войска, а был услан в бесславное Запределье. Ориджину не понравилось, как долго граф размышлял, прежде чем выполнить приказ. Будто Бенедикт - борзая собака, готовая бежать по свисту!
        Но и это не было первой каплей. Еще раньше Виолетта - младшая дочурка графа Флеминга - озарилась юношеской страстью к лорду Эрвину, тогда еще не герцогу и не наследнику. В пылу откровенности выплеснула матери (а та, конечно, поделилась с отцом): Эрвин так умен, так обаятелен, Виолетте с ним жутко весело и до ужаса хорошо, Виолетта с ним уже трижды лобызалась - на берегу озера, на башне собора, и, хи-хи, в склепе. К счастью, под «лобзанием» понималось лишь то, что обозначили этим словом боги, и не более. Бенедикт не посмел явиться к Десмонду Ориджину с прямым предложением. Виолетта была дочерью графа (не герцога), четвертым ребенком в семье (не первым), рода Глории (не Агаты), еще и склонна к ленивому обжорству. Предложи великому герцогу такую невестку - он, того гляди, оскорбится. А вот если бы сам Эрвин попросил ее в жены - герцог Десмонд, глядишь, и разрешил бы. Бенедикт прочел дочке суровое наставление, требуя применить все женские чары, использовать все советы Мириам, Эмилии и Софьи, атаковать лорда Эрвина и воспламенить вплоть до полного любовного беспамятства. Виолетта применила,
использовала, атаковала. Неблагодарный лорденыш сбежал от нее в столицу - якобы, для учебы в Университете!
        А еще прежде, за многие годы до Виолеттиных лобзаний, сам граф Бенедикт был молод. Отец делился с ним славою рода Флемингов и говорил с гордостью: «Мы столетьями правили всем побережьем Моря Льдов. Ориджины пытались подчинить нас - но мы трижды поднимали восстания, дважды сокрушали их в великих битвах, а однажды взяли штурмом Первую Зиму. Это удавалось только двум армиям за всю историю мира!» И уже тогда юный Бенедикт чувствовал крамольную ошибку, нарушение божьего промысла: как это - взяли Первую Зиму, а потом снова потеряли? Все равно, что сорванное с дерева яблоко выскочило из рук и обратно приросло к ветви!
        Все описанные мысли, чувства и выводы просуммировались в голове Флеминга в ту памятную запредельную минуту - и вылились озарением:
        - Сила богов за Адрианом! Ориджин проклят! Я больше не служу ему!
        Граф Бенедикт развернул эскадру и спешно ушел в Беломорье.
        Он имел план, прекрасный своей простотою: атаковать и захватить Первую Зиму, пока войска Ориджина бьются на юге. Крохотный герцогский гарнизон в Первой Зиме легко уничтожить, если напасть внезапно. Затем отправить Адриану депешу с клятвенными заверениями в своей преданности - и спокойно ждать конца войны. Император, конечно, разобьет мятежную армию, изловит и казнит Ориджина, а Первую Зиму, да и все герцогство захочет передать более верному вассалу. Славный граф Флеминг, ортодокс и добровер, отлично подойдет на эту роль. Так, без боя взяв единственный замок, можно получить трофеем целое герцогство.
        Но тут боги отвернулись от графа Бенедикта. Он не мог понять, чем и когда прогневил их, но сколько ни возносил молитв - становилось только хуже. Сначала сорвалась внезапная атака на Первую Зиму: один корабль отбился от эскадры, его команда ушла от погони и предупредила воинов герцога. Флеминг стал размышлять, как захватить цитадель без помощи внезапности. Требовался по меньшей мере десятикратный перевес, граф созвал все оставшиеся на Море Льдов войска, привлек на свою сторону родичей плененного барона Уайта, снял часть команд с кораблей - и накопил полторы тысячи мечей. С ними он выступил на Первую Зиму, как тут получил новый удар: владыка Адриан погиб. Граф Бенедикт возложил на алтарь богатые пожертвования и вознес самые истовые молитвы: пусть Минерва бросит на Ориджина искровые войска, пускай сварит его живьем во дворце, как пескаря в котле с похлебкой! Боги посмеялись над графом - случилось строго обратное: Минерва легла под Ориджина и отдала Империю в его руки. Граф Бенедикт молился четыре дня кряду. Он прямо указал богам на свои перед ними заслуги, на крепость своей веры, точность в
исполнении всех заветов, даже на свою супружескую верность (богами, в общем-то, не требуемую). А просил он немногого: ведь перстоносные солдаты Адриана остались на свободе - так отчего бы им не отомстить за владыку?
        Время шло, и боги уже не просто потешались над Флемингом, а, похоже, избрали его любимым шутом. Ни одного покушения на Ориджина так и не случилось. Остатки искровых войск присягнули на верность либо герцогу, либо его марионетке. Лорды приняли власть Ориджина как должное, столица веселилась, Север ликовал. Могущество и слава Ориджина росли от месяца к месяцу, и бедный граф думать забыл о Первой Зиме - пределом его мечтаний стало сберечь родное Беломорье. Трижды - уже четырежды - Флеминги восставали против Ориджинов, но ни разу не терпели столь феерического провала. Граф Бенедикт остался с пятнадцатью сотнями мечей против двадцатитысячной армии герцога. Единственное, что пока отсрочивало гибель, - расстояние. Два месяца требовалось на марш от Фаунтерры до Беломорья, и Ориджину жаль было терять это время, в столице у него имелись более приятные дела. Граф Бенедикт собрал на побережье все свои войска, свел в гавань Беломорья все верные эскадры, окопался и затаился, как загнанный в нору барсук. Он следил, чтобы ни один слушок, ни одно письмецо не улетело с Моря Льдов на юг - и не напомнило Ориджину о
его существовании. Тянулись унылые недели, складывались в мрачные месяцы. Вассалы роптали, воины пытались дезертировать, капитаны норовили улизнуть на своих кораблях. Флеминг увещевал и устрашал вассалов, вешал дезертиров, догонял и топил беглые суда - а также молился и думал, думал и молился. Ладно Ориджин - теперь уж ясно, что боги ничего с ним не сделают. Пускай хоть пошлют графу разумную мысль, дадут мало-мальский совет. Ведь что досаднее всего: Флеминг-то ничего не сделал! Не осадил Первую Зиму, не вырезал герцогских солдат, не вступил в союз с Адрианом - ничего не успел! Только ляпнул сгоряча: «Ориджин проклят, я ему не служу». И за это теперь заплатить крахом?!
        Но вот в апреле тот из богов, кто посылает людям надежды, подмигнул Бенедикту. Пришло письмо от графа Виттора Шейланда:
        «Прискорбно видеть, милорд, в каком затруднительном положении вы оказались. Берусь посодействовать вашему примирению с герцогом Эрвином и выполнить роль посредника при переговорах. В качестве ответной любезности ожидаю права беспошлинной морской торговли через порт Беломорье, а также права открыть любое число банковских точек на побережье Моря Льдов. Приглашаю вас в Уэймар для начала переговоров, и именем своего рода гарантирую вашу безопасность».
        Церковь Праматерей считает женщину помощницей и соратницей мужчины; Церковь Праотцов - рабыней. Граф Бенедикт, будучи дворянином, посещал праматеринские храмы, молился Глории и Агате, но в женском вопросе держался праотцовских взглядов. Мужчина в семье - бог и судия; если женщина подумала, что мужчина неправ, ей нужно пасть на колени и молиться о смирении. Жена самого графа Бенедикта такою и была - покорной бессловесной мышкой; в том же русле он воспитал дочерей. Но вот Иона Ориджин не отличалась смирением, а Виттор Шейланд - мужской силой. Граф Бенедикт полагал: если брат и сестра Ориджины решили завлечь его в ловушку, они легко могли использовать Виттора. Бенедикт не решился поехать в Уэймар, но и не упустил спасительного шанса. Он послал делегата - своего советника и духовного наставника, аббата Хоша. Тот прибыл в замок Виттора Шейланда неделею позже Флеймов и стал неприятным сюрпризом для Северной Принцессы.
        - Дорогой, что делает здесь этот человек?
        - Душенька, он прибыл по моему приглашению. Досадный конфликт Флемингов с Первой Зимою слишком затянулся. Я предложил себя посредником в переговорах, и граф Бенедикт ответил согласием.
        - В каких переговорах, позволь узнать?
        - Дома Флеминг с Великим Домом Ориджин. Не думаешь ли, что вам пора прийти к миру?
        Аббат Хош отвесил Ионе низкий поклон, изрек благочинное приветствие. Она не удостоила его даже кивка.
        - Аббат, не вам и не графу-изменнику решать, насколько затянулся конфликт. Он окончится, когда того захочет герцог Эрвин - ни днем раньше, ни днем позже. А нынче я не вижу причин для беседы с вами.
        Виттор попытался успокоить ее:
        - Любимая, прошу, прояви снисходительность. Я обещал графу Флемингу, что он будет услышан. Будь добра, помоги мне исполнить обещанное.
        - Флеминг может послать письмо моему брату и надеяться, что он прочтет бумагу прежде, чем бросит в огонь. Также Флеминг может просто подождать. Когда герцог Эрвин возьмет Беломорье, Флеминг встанет перед судом и скажет все, что пожелает.
        - Любимая, - с нажимом повторил Виттор, - я обещал.
        С точки зрения законов чести, то был сомнительный ход. Однако Иона по-прежнему чувствовала вину перед мужем и искала возможности загладить. Если она снизойдет до беседы с послом изменника, то муж оценит жертву.
        Иона совладала с чувствами и обратилась к аббату:
        - Из уважения к моему супругу и к вашему духовному сану я выслушаю вас. Но предупреждаю, что не наделена правом говорить от имени брата в данном вопросе. Мой ответ нельзя воспринимать как решение герцога Ориджина.
        - Я осознаю это, миледи.
        - В таком случае, говорите.
        Она не собиралась садиться, потому аббат также вынужден был стоять. Его невысокий рост становился особенно заметен в позе почтения: руки перед грудью, голова склонена. Иона видела не лицо аббата, а бритую макушку. Впрочем, она предпочла бы, чтобы Хош стоял на коленях.
        - Миледи, позвольте начать с напоминания о словах Милосердной Праматери Янмэй: «Нельзя судить человека по одному поступку, равно доброму или дурному. Лишь совокупность деяний определяет человека». Граф Бенедикт Флеминг в течение двадцати двух лет был соратником и верною опорой вашего лорда-отца. Он принял участие в четырех войнах, ведомых герцогом Десмондом, и неизменно заслуживал высокой оценки. Флот графа Флеминга блестяще провел переброску северных войск в ходе Шейландской войны, что обеспечило победу над Закатным Берегом и быстрый возврат похищенных Предметов. Столь же успешны были действия Беломорского флота в архипелаге Граненых островов, в шестидесятом и шестьдесят четвертом годах. Вспомните и о том…
        Ионе следовало вытерпеть сей монолог до конца, но она не сдержалась:
        - А еще Флеминг подарил мне лошадку на десятый день рожденья. Аббат, я знаю вашего сеньора. Да, он был верным вассалом - потому Эрвин и поручил ему важный поход в Запределье. Чем ответил на доверие Флеминг?
        - Здесь, миледи, я должен процитировать «Мгновения» Светлой Агаты: «Нет ничего вне ткани времени. Каждое событие вплетено в нее, и становится понятно лишь тому, кто видит все полотно». Рассмотрите же прискорбный, опрометчивый проступок графа Бенедикта в сумме с соседними нитями полотна. Вы увидите, что граф стал свидетелем чудовищного события, нарушающего законы мироздания. Оно не могло не оказать влияния…
        Иона вновь перебила:
        - Мой брат также видел ужасы в Запределье. С ним был только один воин, а не пятьсот, как с вашим сеньором. Однако брат не дрогнул и сохранил понятия о чести!
        - Тем не менее, он тоже поднял мятеж против своего сюзерена.
        Она вспыхнула:
        - Не смейте, не смейте даже сравнивать! Эрвин пошел против святотатца и тирана, граф Флеминг - против честной семьи, другом которой был много лет. Он хотел взять Первую Зиму, вы не можете отрицать этого! Если бы это удалось, Флеминг перебил бы воинов гарнизона. Многих из них я знаю с детства! В замке тогда находились мои мать и отец. Что сделал бы с ними граф? Положил бы под топор Адриана по первому его слову?!
        Аббат ответил с неожиданной твердостью:
        - Миледи, крепкий верою человек должен избегать слов «если бы». Если бы боги улыбнулись Адриану, ваш брат и все его вассалы были бы мертвы. Но случилось так, как случилось, поскольку на то была воля богов. Ересь - думать, что могло быть иначе!
        - И это святые боги повелели графу предать моего брата?
        - Боги явили ему грозный знак…
        - Боги или Темный Идо?! Как мог граф спутать одно с другим?! Неужто он слеп и разумом, и сердцем? И чего он ждет от нас - прощения?!
        Аббат Хош не дрогнул. Похоже, он верил в свою правоту не меньше, чем Иона в свою.
        - Миледи, неужели вы верите, что вы совершенны? Если так, то вы глубоко ошибаетесь. Даже достойнейшие из людей далеки от идеала. Любая крайность доступна лишь богам, удел смертных - компромиссы и полумеры. Боги могли бы явить идеальную справедливость и покарать графа Бенедикта одним мановением перста. Ваш брат не может этого. Он великий стратег, но даже он неспособен взять Беломорье мгновенно. Граф уйдет с войском и флотом на Граненые острова, где уже подготовлена им сеть крепостей. Оттуда он будет совершать рейды по всему побережью и нарушит все судоходство в Море Льдов. Флот графа Бенедикта - сильнейший на Севере. Герцогу Эрвину понадобятся годы, чтобы построить достаточно кораблей для штурма Граненых островов, и половина этих судов неизбежно ляжет на дно. Человеческое возмездие окажется несовершенным: пострадают тысячи невинных и единицы виноватых. С другой стороны, абсолютное милосердие также доступно лишь Праматерям. Мы не ждем от вас полного прощения, а готовы пустить в ход любые средства, чтобы умерить ваш гнев и восстановить доверие.
        - И чем же может купить доверие семья предателей? Выдать графа Бенедикта на казнь? Тогда его сыновья и братья вспыхнут жаждой мести и станут опасны. Когда граф Годфри Флеминг взял Первую Зиму и убил герцога Одара Ориджина, мои предки казнили и самого графа, и всю его ближнюю родню. Род Флемингов возродился из бастардов. Готов ли Бенедикт уплатить такую цену?
        - Думается, миледи, вы сами не готовы ее принять. Жестокость - не ваш порок.
        - Я буду жестокой, если потребуется. Я - Ориджин.
        - Как и ваш великий брат. Однако ему присуще милосердие.
        На время воцарилась пауза, обе стороны перевели дух. Аббат выложил множество доводов, но цели достигли слова: «Неужели думаете, что вы совершенны?» То был выстрел в самую точку. Сейчас Иона чувствовала себя слишком несовершенной, чтобы судить других.
        Ища опоры, она подумала о брате. Как поступил бы Эрвин? Пожалуй, и тут аббат прав: Эрвин не хотел бы крови. Некогда он говорил с Ионой о Флеминге: «Милая сестрица, этот глупейший мятеж являет пример того сорта проблем, какие со временем решаются сами собою. После падения тирана, Флеминг бессилен нам навредить. Я могу пойти на Север, изобрести очередной блестящий способ штурма, взять Беломорье и учинить резню. Но не приятней ли будет просто подождать, пока Флеминг попросит пощады? А тогда выжать из него все, чего мы пожелаем».
        - Хорошо, святой отец. На что вы готовы ради нашего прощения?
        - Младшая дочь графа Бенедикта - леди Виолетта - до сей поры не замужем. Мы отдадим ее брак на полное усмотрение герцога Эрвина. Кроме того, мы выплатим дань в размере тридцати тысяч эфесов.
        - Вы изволите шутить со мною?
        - Виноват, миледи. Пятьдесят тысяч эфесов.
        - Разовая выплата напоминает взятку продажному чиновнику. Не смейте предлагать такого, если желаете моей благосклонности! Поступим иначе. Насколько я знаю, добрую половину северного флота составляют корабли вольных капитанов, вроде Джеффа Бамбера. Они платят Флемингу налог с каждого своего рейса. Великий Дом Ориджин возьмет этих капитанов под свое начало и получит право взыскания с них налога. Флеминг сохранит лишь тех капитанов, кто связан с ним вассальной клятвой.
        Аббат Хош потемнел лицом, доставив Ионе немало радости.
        - Это большая жертва, миледи.
        - Вполне адекватная ситуации.
        - Глория-Заступница свидетель: Дом Флеминг пошатнется от этого удара.
        - Вряд ли сильнее, чем от войны с моим братом!
        Аббат склонил голову:
        - Миледи, я передам сеньору ваши пожелания.
        - Они еще не высказаны до конца. Граф Флеминг должен явиться в Фаунтерру и лично принести моему брату привселюдные извинения. Насколько я помню рассказы отца, традиционною формой искупления в таких случаях является самобичевание соленой плетью и отсечение двух пальцев на собственной руке.
        - Это я также передам сеньору. Возможно, он найдет приемлемой названную форму, но не место. Граф не явится в Фаунтерру, пока не получит клятвы герцога Эрвина, что его не тронут.
        - Герцог Ориджин ни в чем не станет клясться предателю. Это попросту невозможно.
        Виттор вмешался в беседу:
        - Я предлагаю Уэймар как безопасное место встречи.
        - Простите, ваша милость, но и Уэймар недостаточно безопасен, учитывая численность армий герцога. Моему сеньору требуется клятва герцога Эрвина…
        - Исключено, святой отец. Сперва Флеминг принесет извинения, а лишь потом услышит какие-либо клятвы.
        Виттор заговорил с таким видом, будто главное решено, а остались сущие пустяки:
        - Не вижу повода для препирательств. Пускай граф Бенедикт прибудет в Уэймар и возьмет с собою батальон своих кайров. Это уж точно обеспечит ему безопасность, а Великий Дом Шейланд предоставит проход войскам графа по своим землям.
        Аббат Хош отвесил поклон:
        - Благодарю вашу милость. Вероятно, мой сеньор с радостью примет ваше предложение.
        Впустить на свою землю войска бунтарей - то было очень странное решение. Однако Виттор выглядел столь же довольным, сколь уверенным в себе, и Иона воздержалась от спора.
        Аббат отобедал с графом, после чего спешным порядком отбыл назад в Беломорье. Вперед себя он послал птицу.
        * * *
        Иона не знала, что думать об этой встрече, хотелось обсудить с кем-нибудь. Но отношение кайров к Флемингу понятно и без разговоров, а спрашивать мужа не хотелось: он поймет как упрек и обозлится. Иона встретилась с Нексией и рассказала о переговорах.
        - Миледи, что вы думаете об этом? Позволительно ли простить предателя? Правильно ли, что Виттор, не спросив меня, затеял встречу?
        Нексия всплеснула ладонями:
        - Конечно! Вы спрашиваете - простить ли Флеминга? Конечно, да. Ведь если не простить, то придется штурмовать Беломорье и погубить сотни жизней. А если простить, но наложить взыскание, то люди останутся целы, а ваша казна наполнится. Вы спрашиваете, хорошо ли поступил Виттор? Еще бы! Рассказывал ли вам Эрвин или нет, но мятеж Флеминга уже начал досаждать ему. Кто-то из лордов поднял вопрос: может ли Эрвин успешно править Империей, если в его родной земле уже полгода длится бунт? Флеминг никому не досаждает, но сам факт его непокорности уже роняет авторитет Эрвина.
        - Но Виттор не предупредил меня.
        - Я могу его понять. Скажи он заранее - вы отказались бы принять аббата.
        - Значит, он сознательно пошел против моей воли.
        Нексия лукаво улыбнулась:
        - Слышите ли вы себя, леди Иона? Как может муж пойти против вашей воли? Если любите его, ваша воля должна совпадать с его желаниями!
        - Возможно…
        Иона ощутила себя пристыженной, хотя и не убежденной. Пожалуй, она была неправа, но это не делало правильным поступок мужа.
        - Миледи, - вздохнула Нексия, - ваши переговоры длились так долго. Я потеряла целых полдня вашего общества, и это печалит, ведь мы с братом скоро уезжаем.
        - Скоро?!
        - Завтра вечером или послезавтра. Все решено, что нужно было решить. В столице нас ждут Фарвеи, Сомерсет уже ищет корабль.
        Иона приуныла, осознав все значение. Уже через день она лишится подруги, а затем уедут и кайры, и с нею останется только Виттор - больше ни одной родной души.
        - Так быстро… Вы можете еще задержаться?
        - Я была бы счастлива, если б нашла повод. Но мы должны привезти ответ до закрытия Палаты, а осталось не так уж много времени. Нужно отчалить в ближайшие три дня.
        - Боги… Мне очень жаль.
        - Как и мне. Но не стоит грустить. Если ваш муж получит долю власти над священной стражей, ему придется посещать Фаунтерру и Сердце Света. Мы с вами будем видеться часто.
        Чтобы не предаваться тоске, Иона сменила тему:
        - Миледи, эта священная стража беспокоит меня. Не расстроит ли она Эрвина?
        - О, я знаю, кого она расстроит точно: владычицу Минерву. Однако взгляды Эрвина и ее величества нередко расходятся, очередной конфликт лишь поддержит традицию.
        - Вы надеетесь, что Эрвин с Минервой окончательно рассорятся?
        Нексия промолчала с загадочной улыбкой.
        - Желаю вам удачи, миледи. Я уверена, Эрвин будет счастлив, когда судьба сведет его с вами. Он заблуждается, если думает иначе.
        Нексия покраснела, и Иона поспешила добавить:
        - Однако все же, не стоит ли нам предупредить Эрвина о священной страже? Он будет зол, когда узнает о переговорах за его спиной.
        - Миледи, нет сомнений, что Эрвин знает обо всем! Младший лорд Фарвей поклялся мне, что ваш отец одобрил план. Если в курсе отец, то, конечно, и сын. Полноте, я не участвовала бы в переговорах, если б они напоминали интригу против Эрвина!
        - Благодарю, вы успокоили меня… Позвольте вопрос, леди Нексия: почему герцог Фарвей выбрал вас своим послом? Вы сведущи в политике, но вы - урожденная Лайтхарт. Он мог послать своего родича, коих немало в наличии.
        - Граф Виттор предложил меня.
        - Что вы говорите!
        - Да, ваш муж сказал Фарвеям, что переговоры станут особенно успешными при моем участии. Я признательна ему за этот подарок.
        - Виттор умеет удивлять.
        - Но это приятное удивление, разве нет?..
        Иона не стала спорить. Ее отец писал: «Для полководца не бывает приятных сюрпризов. Все, что вы узнали внезапно, без предупреждений от вашей разведки, - верный признак опасности».
        Я не полководец, - сказала себе Иона. И даже не Ориджин больше. Я - преданная любящая жена. Моя воля - отражение желаний мужа.
        Нечто глубоко внутри нее прошептало слова кайра Ирвинга: «Мы и есть Север». Она отказалась слышать шепот.
        Тот вечер они провели вдвоем с Нексией: гуляли, беседовали, посетили театр. Похоже, Нексия была настроена общаться всю ночь, однако Иона истратила много душевных сил на встречу с аббатом, и рано отправилась в постель. Подруги условились следующий, последний день провести вместе. Если позволит погода, осмотреть ложе Дара - величайшую святыню здешних краев. Нужно было встать пораньше, одеться, раздать указания, подготовить коней и эскорт. Иона так и поступила, и в восьмом часу кони были уже оседланы, кайры готовы к пути, сумки наполнены снедью, фляги - водой. Иона вышла к завтраку в платье для верховой езды, рассчитывая быстро перекусить и отправиться в дорогу.
        Нексии еще не было за столом. Кастелян Гарольд с женою сосредоточенно жевали, заложив за воротники белые салфеточки. Виконт Сомерсет с придворным изяществом нарезал ветчину. Кайр Ирвинг, еще не привыкший к графскому столу, боялся издать лишний звук. Мартин Шейланд хлопал больными, выпученными глазами. Полусонный Виттор пил чай рядом с братцем.
        - Душенька, ты одета для дороги? Куда собираешься?
        - Любимый, я говорила тебе…
        - Верно, говорила, но я не запомнил спросонья.
        - Хочу показать леди Нексии ложе Дара.
        - Ах, вот как!
        Виттор усмехнулся, а Сомерсет выронил вилку от возмущения:
        - Нексия ничего не сказала! Как низко - скрыть от родного брата такое приключение! Я тоже хочу увидеть Дар.
        - Любезный Сомерсет, не беспокойтесь… - начал Виттор, как тут дверь распахнулась.
        Леди Нексия вошла в трапезную.
        Нагая.
        Иона затратила усилие, чтобы поверить глазам. На Нексии не было ни ночной сорочки, ни исподнего. Белые бедра, треугольник волос, розовые соски. Гусиная кожа от утренней прохлады.
        Все пялились и хлопали глазами. Не замечая удивления, леди Флейм прошла к своему месту, села за стол.
        - Доброго утра и приятного аппетита, господа! Леди Иона, вижу, вы уже собрались?..
        Тогда люди опомнились - все разом. Мартин мерзко присвистнул и прилип глазами к упругой груди Нексии. Кастелян покраснел, как рак, и бросился бежать из-за стола. Следом его жена, причитая: «Какой позор!..» Ирвинг и Сомерсет сорвались с мест, принялись стаскивать камзолы, чтобы прикрыть наготу Нексии. Иона взяла подругу за руку:
        - Боюсь, что вам немного прохладно. Идемте в покои, я помогу вам одеться.
        - Одеться?.. - как будто удивилась Нексия. - К чему? Я готова в дорогу…
        - Да, да, да! - закричал Мартин, буквально пожирая ее взглядом. - Езжай так! Можно и я с тобой?!
        Сомерсет, наконец, одолел застежки, сорвал с себя камзол, накинул на плечи сестры.
        - Это зачем? - удивилась она и передернула плечами.
        Камзол упал, Нексия наклонилась подобрать его, увидела собственные голые ноги.
        - Что со мной?..
        Она вскочила, ощупывая себя, будто лишь теперь обнаружив…
        - О, боги!
        Нексия кинулась прочь, Иона и Сомерсет следом. Иона оттеснила Флейма:
        - Позвольте я, как женщина…
        Он уступил, она поймала Нексию за локоть, закутала в камзол и увела в спальню. Там Нексия упала на кровать, зарылась в простыни, забилась крупной дрожью.
        - Холодно, знобит… Что со мной?!
        Иона потребовала лекаря и горячего чаю. Помогла Нексии одеться в халат, укутала одеялом. Слуга принес чай, Иона прогнала его и сама стала поить подругу из чашки.
        - Как вы себя чувствуете?
        - Уж-жасно, - голос Нексии дрожал от лихорадки. - Какой страшный позор…
        - Забудьте об этом! Думайте лишь о здоровье. У вас болит где-нибудь?
        - Нет, нет… Только озноб…
        - Выпейте горячего, станет легче. Вот еще одно одеяло, укройтесь им.
        - Вы так заботливы! Боги, как же я могла…
        - Это просто болезнь. Видимо, от лихорадки немного затуманилось сознание.
        - Разве так бывает?
        - Еще бы! Однажды при отравлении я слышала голоса призраков. А Эрвин в детстве простудился настолько, что увидел Праматерь Мириам.
        - Одно дело видеть, а другое… Святые боги, как же я могла! Что обо мне подумают!
        - Уверяю вас, совершенно ничего плохого! Пейте чай. Позвольте, я добавлю орджа. Да, с ним определенно будет лучше… Миледи, в Альмере была одна герцогиня, что рано овдовела. Кто-то предположил, что ей будет сложно вновь выйти замуж. Она заявила: «Я прекрасна, как сама Агата. Мне нечего стесняться своего тела!» Разделась и стала все время ходить голой. Никто из вассалов, стражи, слуг не сказал и слова против - потому, что она действительно была очень красива.
        - Вы думаете, я такая же хворая, как она?!
        - Нет же! Послушайте еще. Один вассал моего деда утверждал, что у медведей никудышние лучники. Дед не верил ему. Вассал распалился и вскричал: «Я докажу вам, милорд!» Сел на лошадь, в чем мать родила, и так поскакал в атаку! Лучники Нортвудов сначала опешили, а потом опомнились, стали стрелять - и правда, очень скверно. Лишь одна стрела достигла цели - попала в ногу возле самого паха. Торчала ниже живота, длинная как… ну, вы понимаете, миледи. А знаете, как его потом называли?
        Иона шепнула на ухо, Нексия рассмеялась.
        - Пейте чай! - потребовала Иона. - С орджем. Он ужасен на вкус, но лечит от всего на свете. Особенно от стыда.
        Пожаловал лекарь. Осмотрел Нексию, задал ряд вопросов о самочувствии. Убедился, что никакая хворь не терзает миледи, кроме озноба. Да и тот, стараниями Ионы, уже идет на спад.
        - Вы прибыли по политическому делу? - осведомился лекарь.
        - Да, на переговоры от имени Дома Фарвей.
        - Они уже состоялись?
        - Вполне успешно.
        - Случай ясен, - решил лекарь. - Политические думы истощили вас. Политика - слишком трудное дело для девичьей души. От нервической усталости с вами приключился срыв. Я пропишу вам настойки для успокоения нервов. А вас, леди Иона, прошу занять гостью всевозможными женскими беседами - о платьях, парфюмах, свадьбах… О любых предметах, далеких от политики.
        В спальню ворвался Сомерсет. Лекарь повторил ему диагноз и вытолкал прочь:
        - Сударь, вы слишком расшатаны нервически. Не заражайте сестру своим волнением, ей требуется покой!
        Затем ушел и лекарь, оставив распоряжения о снадобьях. Иона осталась с Нексией и принялась развлекать ее пустыми беседами. Час-другой говорили ни о чем, попивая чай с орджем и зельем от нервов. Но по правде, Иона не особенно поверила лекарю. Сама Иона действительно была вчера растревожена, если б с нею случился срыв - на то имелись бы причины. Но Нексия ушла спать спокойная и радостная, без признаков душевного расстройства. Загадка требовала решения, и когда лихорадка Нексии полностью ушла, Иона принялась за расспросы. Из ответов сложилась странная картина.
        Вернувшись к себе вечером, Нексия легла в постель и около часа читала книгу. Чтение перед сном - ее верная привычка. Спала она в ночной сорочке, ведь в замке ночью довольно прохладно. Утром встала с постели легкая, бодрая, даже в приподнятом состоянии духа. Умылась, скинула сорочку, чтобы одеться в дорожное платье… и дальше в памяти следует провал до мига, когда Нексия вышла к завтраку. Очевидно, провал составлял минуту или две: пока Нексия спустилась из спальни в трапезную. Лишь там она поняла, что все еще обнажена.
        Ощущала ли она озноб, когда проснулась? О, вовсе нет. Чувствовала радость и свежие силы. Лихорадка пришла лишь потом, когда Нексия поняла, как опозорилась.
        Эти открытия взволновали Иону. Не находилось никакой видимой причины для помутнения рассудка, а значит, имелась невидимая. Пила ли Нексия что-либо? Нет, утром ничего, а вечером - чистую воду без малейшего привкуса. Какие парфюмы использовала? Свои привычные, с ароматом зеленого чая. Иона осторожно понюхала флакон - запах был знакомый, никто не подменял парфюм.
        Иона прошлась по спальне и заметила на ковре полоску бумаги. Подняла - то была закладка с изящным профилем девушки с книгой и надписью: «Вчера я остановилась на этой странице».
        - Ой, видимо, выпала из книжки! - воскликнула Нексия и выхватила закладку. Слишком поспешно, на взгляд Ионы.
        - Прошу, дайте мне ее.
        - Не дам. В ней ничего интересного.
        - Тогда дайте взглянуть!
        - И не просите.
        Иона взяла книгу, лежавшую у подушки. «Роза и смерть», любовный роман.
        - Вы читали это перед сном?
        - Да.
        - Лежа в постели?
        - Да, я же так и сказала.
        - Вчера вам попалась любовная сцена?
        - Ну, как ответить…
        Иона рассмеялась:
        - Книгу с закладкой подарил мой брат, верно?
        - Другую книгу… Эту я купила сама, но закладка - та же…
        - И на ней - пожелание от Эрвина?
        Краснея, Нексия отдала закладку Ионе. Она перевернула полоску бумаги и прочла на обороте пару строк знакомого почерка. Почувствовала, что тоже краснеет.
        - Вот как…
        - Да-да.
        - Простите, что сунула нос…
        - Вот именно.
        - Я должна была понять причину. Недавно меня предупреждали о ядах. Нужно было убедиться, что ваш случай - не отравление.
        - Ничего общего с ядом. Просто дала волю фантазиям… От этого расшатались нервы.
        - Простите.
        - И вы меня. И прошу, заберите эту гадость!
        Нексия оттолкнула от себя «Розу и смерть». Дернула обратно.
        - Нет, все же оставьте…
        - Вам нельзя волноваться.
        - Я буду крайне спокойна. Ни страницы без лекарского зелья.
        - Вы поплывете в Землю Короны кораблем. Если устроите такое на борту, то войдете в моряцкие легенды.
        - Я запрусь в каюте!
        - О вас сложат баллады. В дальних плаваниях матросы, изнемогая без женской ласки, будут утешаться песнями о Нимфе Дымной Дали.
        - Ладно, заберите книгу! …Нет, все же оставьте.
        Когда они насмеялись вдоволь, Нексия предложила:
        - Леди Иона, не хотите ли передать письмо для Эрвина?
        Иона вздохнула:
        - Я должна написать ему, но все не решаюсь. Трудно сообщать о… Постойте, разве вы увидите Эрвина?
        - Да.
        - Но вы же приняли решение не встречаться с ним!
        - Я переменилась.
        - Когда? Мы беседовали прошлым вечером, и вы не предлагали взять письмо. Вы ночью изменили решение? Читая «Розу и смерть»?!
        Нексия деланно надула губы.
        - Миледи, если хотите передать письмо, то передайте, а нет - так и не нужно. Но если вы решили надо мной посмеяться, то возьмите сейчас эту книгу и прочтите восьмую главу, и тогда я погляжу на вас!
        Иона напустила на себя невозмутимый вид.
        - Хорошо, миледи, я всенепременно напишу письмо брату и передам с вами. Я упомяну в нем ваши литературные пристрастия и посоветую Эрвину ознакомиться с «Розой и смертью», раз уж вы так ее рекомендуете.
        - Ах да, я забыла сказать. Леди Иона, я прочту ваше письмо и доставлю его только в том случае, если найду не меньше шестнадцати похвал в мой адрес.
        Они еще долго болтали о том, что лекарь назвал бы «женской тематикой». Иона вышла от Нексии уже после обеда с чувством теплого веселья на душе. Поистине, Эрвин - глупец, раз расстался с Нексией. Но это еще поправимо. Когда Аланис арестуют за диверсию, а Минерва придет в бешенство из-за священной стражи - лишь одна любящая девушка останется подле Эрвина…
        На лестнице перед своими покоями Иона встретила неожиданного гостя.
        - Вы - цирюльник мужа?..
        - Истинно так, ваша милость. Я - Гарри Хог.
        - Что делаете здесь? Муж сейчас у себя, в банке.
        - Это для меня вообще не тайна, ведь я-то пришел из банка, и видел его там.
        Иона подняла бровь:
        - Так зачем вы явились?
        - Принес вашей милости записку от милорда. Видите, она там, в щели под дверью.
        - Муж ничего не передал на словах?
        - Нет, ваша милость. Он записку передал - она вон там, в щели.
        - И ничего не велел спросить?
        - А ваша милость желает ему что-то сказать?
        - Мне любопытно, не спрашивал ли он о чем-нибудь.
        - Ну дык если и не спрашивал, то в том нет беды. Желаете сказать - скажите без спросу, я милорду аккуратно все передам.
        - Передайте, что леди Нексия уже полностью здорова.
        - Добросовестным образом сообщу.
        - Ступайте.
        Оставшись одна, Иона наклонилась, чтобы взять записку. Внезапное воспоминание - острое, яркое - заставило ее отпрянуть. «Не берите в руки писем, пусть вам читают вассалы».
        Чушь, - подумала она. Это же от Виттора!
        Потянулась - и вновь отдернулась. Возможно, от Виттора. Принес не он, а этот цирюльник. Можно ли ему верить?
        Еще одно воспоминание всплыло, зацепившись за имя цирюльника. «Гарри Хог вырубил грея, я остался один». Тогда Иона не могла думать, но сейчас рассудок совершенно ясен. Какого черта Гарри Хог делал вместе с Джоакином? Почему доверенный слуга Виттора оказался за одним столом с путевцем? Еще и встал на его защиту!
        Иона обернула ладонь подолом платья, чтобы взять записку сквозь ткань. И вновь отпрянула, припала к стене, потрясенная догадкой. Отец Давид писал: «Не берите в руки писем, пусть читают вассалы». Ей показалось - глупо, ведь это риск для вассалов. Но нет, в том была мудрость, еще и какая. Беспощадный, но умный расчет: читая письма в перчатках, она не поймет, какое из них отравлено. Но если слуга, читая, погибнет, то она точно узнает, какое письмо принесло на себе яд!
        - Гарри Хог! - крикнула Иона.
        Цирюльник ушел уже далеко, но слова громко прозвенели в колодце винтовой лестницы.
        - Ваша милость?.. - донеслось снизу.
        - Поднимитесь ко мне.
        Через минуту он стоял перед нею.
        - К вашим услугам. Чего желаете?..
        - Возьмите записку и прочтите ее мне.
        Цирюльник разинул рот:
        - Вообще как я могу? Это ж вам-то послано!
        - Я приказываю: поднимите и прочтите.
        - Ну дык милорд…
        - Что вы делали в трактире?
        - В котором, ваша милость? В одном-то я пью, в другом закусываю, в третьем, значит, с дамочками… Трактиры - они разные бывают…
        - У Одноглазого. За одним столом с Джоакином Ив Ханной.
        - А, уф… Вообще, это ж просто. Я-то играл в черви, а Джо пришел поглядеть на крыс. Но крысьи бега отложили на час, он и присел сыграть со мною.
        - Джо?
        - Виноват, миледи?
        - Вы сказали: Джо. Как о друге. Вы даже не спросили, кто такой Джоакин Ив Ханна. Вы хорошо его знаете, верно?
        - Дык…
        - Вы напали на грея, чтобы защитить его. Если б вы этого не сделали, Сеймур просто увел бы Джоакина, и никто бы не умер.
        - Это… ваша милость, я не могу знать, кто бы умер, а кто бы выжил. Смерть предсказать сложно, тут ни к чему «если бы, да кабы».
        - Однако вы не отрицаете, что напали на грея. Граф приказал вам сделать это?
        - Дык, какой граф? Милорд? Нет, ваша милость, зачем бы он…
        - Вы понимали, что вас не тронут. Сеймур знал вас в лицо и не стал бы убивать. Но всех, кто поддался на ваш клич, изрубили в куски. Скажите, вы знали, что так случится?
        - Миледи, я простой цирюльник, не полководец какой-нибудь. Я пришел к Одноглазому поиграть, в картишки перекинуться, а не планы битвы строить…
        - Из трактира вы побежали в замок, к моему мужу. Он поднял отряд сразу, едва услышал ваш рассказ. Что вы ему сказали?
        - Ну дык, правду.
        - Какими словами, сожри вас тьма?! Парни в трактире подрались с северянами? Или - Сеймур Стил взял Джоакина?
        - Парни в трактире подрались…
        - И мой муж, граф Виттор Кейлин Агна, при этих словах сразу же поднял солдат? Вы сами можете себе поверить?!
        - Ваша милость, все так и было!
        - Где вы нашли графа?
        - Дык у него, в кабинете. Он засиделся при делах.
        - А как узнали, что он засиделся? Я с гостями пила чай в трапезной, окна светились, легко было подумать, что и граф тоже с нами. Но вы не заглянули к нам, я не помню, чтобы заглядывали. Вы сразу побежали в кабинет, чьи окна не видны из двора! Вы знали заранее, что граф там? Он сказал, что будет ждать вас с докладом?!
        - Ваша милость, вы меня простите, но уж такое вы нагородили… Я вообще и не знаю, как тут ответить… Все совсем чудно, на правду непохоже…
        - Подберите записку.
        - Ваша милость, я, э…
        - Поднимите чертову записку.
        Гарри Хог подчинился. Осторожно, двумя пальцами, развернул листок. Замер, глядя в сторону, мимо бумаги.
        - Лизните.
        - Ваша милость?
        - Проведите по бумаге языком.
        - Это уж слишком…
        - Знаете, что такое слишком? Если вы не лизнете листок, я убью вас. Это будет обычное дело по меркам моей родины. А вот если я прикажу прибить вас гвоздями к стене, вскрыть ваше брюхо и всунуть туда записку - это, возможно, будет чересчур.
        Цирюльник вывалил язык и провел по нему бумагой. Обратной стороною, без чернил.
        - Переверните ее.
        Белый, как снег, он повиновался.
        Иона долго, внимательно смотрела на него. Гарри Хог стоял, стоял, затем опустился на ступеньку. Но боль не проявилась на его лице, а бледность испуга ушла, уступив место облегчению. Эта записка не содержала яда.
        - Теперь прочтите.
        - Душенька, я должен спешить в управление банка, ждут важные дела. Оставляю Нексию в твоих заботливых ручках. Верю, что все будет прекрасно. Целую.
        Свидетель - 4
        18 мая 1775 г. от Сошествия
        Остров Фарадея-Райли
        Утром они оканчивали работу во дворе.
        И Нави, и Карен избегали Дороти. Карен, возможно, чувствовала вину, а Нави - обиду. Но Дороти не было дела до них. Она думала лишь о дочке, тянула воспоминания одно за другим, как вытаскивают из моря невод, полный рыбы. Картины сплетались, перерастали одна в другую. Глория тут, Глория там, Глория поет, Глория хохочет, Глория флиртует с гостями, Глория пляшет «цепочки»… Ни отца, ни мать, ни тем более мужа Дороти не вспоминала с такой яркостью, как дочку. Лишь одно событие ускользало от нее: куда пропала Глория? Карен сказала: забрали. Кто ее забрал? Как? Вся душа Дороти выворачивалась наизнанку.
        Около девяти утра она заметила на горизонте корабль. И судно, и ложь Нави утратили важность, но она все же немного понаблюдала за движением шхуны. Это было сложно заметить, но глаз Дороти оказался достаточно остер. Шхуна шла как будто неверным курсом: двигалась не к острову, а немного в сторону. Ясным днем, находясь в виду острова, шкипер не мог так ошибиться. Стало быть, ошибки нет: шкипер нарочно держит западнее цели, чтобы скомпенсировать течение, направленное на восток.
        Правда, какая теперь разница? Хорошо, что Нави не лжет… Но он все равно не скажет главного: куда пропала Глория? Что с нею?! На фоне этого все другое меркнет.
        Нет, не все. Меркнет лишь Нави, а вот корабль обретает значение. Он долго не задержится на острове: выгрузит припасы, погрузит товары и уйдет. Дороти должна оказаться на борту. Она не сможет жить, если с этим же судном не вернется домой!
        К обеду работы во дворе окончились, и переписчиков вернули в цех. А Дороти отправилась на прием к магистру Маллину. Неслыханное дело! Пациенты не ходили к магистру по своему желанию, это он вызывал их, когда считал нужным. Однако Дороти чувствовала в себе очень много силы. Она - внучка Праматери Сьюзен, она почти здорова, отлично работает… и у нее, тьма сожри, отняли дочь! Дороти подошла к мастеру Густаву и потребовала:
        - Я должна увидеть магистра.
        Он мог сказать: «Ты с дерева упала?», или: «Совсем свихнулась, как Нави?», или еще что-то. Но, взглянув в лицо Дороти, он крепко задумался и отложил перо.
        - Ладно.
        Густав позвонил, вызвал прислужника, велел передать записку магистру. Спустя час Дороти привели в кабинет Маллина.
        Магистр пил что-то прозрачное - кажется, лидский ордж. От крепкого напитка он раскраснелся, как поросенок.
        - Имейте в виду, дерзкая барышня: у пациентов нет права являться ко мне, когда вздумается. Если все станут ходить сюда по первому желанию, мне некогда будет ни есть, ни спать. Сегодня я вас прощаю, но явитесь еще раз - получите удар по недугу.
        - Это исключительный случай, магистр, больше он не повторится.
        - Очень надеюсь. Итак, леди Дороти, чего же вы хотите?
        - Магистр, отпустите меня на материк.
        Он поперхнулся орджем. Откашлялся, постучал себя кулаком, запил водой.
        - Дороти, вы в своем уме? Вы каждый вечер повторяете слова: «Меня терзает недуг, я иду к исцелению»… Вы что, до сих пор не поняли их смысла?
        - У меня отняли дочь. А вы солгали мне, сказав, что ее не было.
        - Солгал? Я не намерен выслушивать такое!
        - Магистр, я не виню вас. Понимаю, что вы хотели добра: чтобы я сама вспомнила Глорию, как вспомнила свой род. Хотели помочь мне осознать, потому не говорили. Сегодня я осознала.
        - Хм… - Маллин почесал красную шею. - Да, верно, я стремился поспособствовать работе вашего рассудка. Очень рад, что вы, наконец, достигли осознания.
        - Так отпустите меня! Как раз пришел корабль - выпишите нужный документ и дайте мне уплыть! Я должна разыскать Глорию!
        - Миледи, это совершенно недопустимо. Вы все еще больны, я не могу отпустить вас до момента полнейшего исцеления. Представьте, как расстроятся муж и кузен, да и сама Глория, если увидят вас в таком состоянии! Вы не должны взваливать на них бремя вашего недуга.
        В душе Дороти начала закипать злоба. Возникло желание схватить со стола бутылку орджа и разбить о голову магистра. Как он может не понимать! Что, тьма сожри, значит - «совершенно недопустимо»? Недопустимо увидеть собственную дочку?!
        Но она устыдилась гнева, вспомнив, что как раз гнев-то и является главным симптомом хвори. Зимою она точно так же злилась и кидалась на людей, а потом начались чудовищные кошмары, а потом пропала память. Выходит, правда за магистром: она еще не совсем здорова.
        Дороти взяла себя в руки и заговорила спокойнее:
        - Да, вы правы: я еще не прошла путь исцеления до конца.
        - Вот именно!
        - Однако вы не раз говорили, что я стала значительно лучше, большинство симптомов ушли, и остается какой-нибудь шаг до победы над хворью. Позвольте мне пройти его самостоятельно. Сейчас мне не дают никаких особых процедур. Я принимаю только терапию трудом и осознанием. Даю слово первородной: дома я буду делать все то же самое. Буду переписывать двенадцать страниц в день, по вечерам перечислять свои успехи и промахи, думать о гармонии и держать в узде гнев. Могу даже купить «Розу и смерть» - именно ее я переписываю в здешнем цеху. Но я окажусь в Землях Короны и смогу искать дочь!
        - И как же вы будете ее искать?
        Дороти слегка растерялась. По правде, четкого плана она не имела, поскольку ничего не помнила о самом похищении Глории. Просто знала, что дочка была, а теперь нет. Значит, ее забрали.
        - Ну… магистр, я разберусь, когда окажусь дома. Поговорю с мужем, кузеном, родителями. Вспомню, что и как было, узнаю, когда Глорию видели в последний раз, где именно ее похитили. Свяжусь с шерифом, градоправителем, лордом. Поверьте, я сделаю все, только дайте мне вернуться домой!
        - Вы полагаете, Глорию похитили?
        Магистр был бездушно спокоен. Злоба вновь забурлила в груди Дороти.
        - Конечно, похитили, тьма сожри! Она была - я вспомнила сегодня! Я все вспомнила: ей восемнадцать лет, она совсем уже взрослая, у нее вот такие рыжие волосы, она училась в пансионе, она любит плясать «цепочки»… Глория была - а теперь ее нет!
        - Позвольте уточнить: Глории нет - где? Здесь? По-моему, это логично: она ведь здорова.
        - Вы смеетесь надо мной?! Ее нет дома, ее украли!
        - А не скажете ли, как вы это выяснили?
        - Магистр, вы сами только что подтвердили!
        - Неужели? Миледи, ваша дочь Глория была частым персонажем ваших ночных кошмаров. В ходе терапии вы на время забыли о ее существовании. Я решил до поры не напоминать вам о ней, чтобы не провоцировать новых кошмаров. Потому солгал о якобы прерванной беременности. Но разве я говорил, что Глория похищена?
        Дороти ощутила сомнение и отмахнулась от него.
        - Неважно, магистр. Вы не говорили, но Карен сказала.
        - Карен?.. То бишь, Кейтлин? - магистр с улыбкой хлебнул орджа. - А не скажете ли, откуда она знает?
        - Я сказала ей… - Дороти осеклась. - Нет, я кричала во сне, а леди Кейтлин услышала.
        - Вот как? Любопытно. Стало быть, изначальным источником ваших сведений является кошмарный сон. Не напомните ли, что еще происходило в ваших кошмарах? Кажется, кто-то снимал с себя лицо и надевал другое? Море состояло из щупалец вместо воды?
        Дороти нависла над ним, уперев кулаки в стол.
        - Магистр, не смейте так шутить! Вы можете поручиться, что моя дочь Глория жива и здорова?!
        Маллин развел руками:
        - Святые боги, конечно, нет! В жизни не видел вашей дочери. Может быть, она одноногая или сухорукая, или туга на оба уха. Как я могу ручаться, что она здорова? Я только веду к тому, что никогда не слышал о ее похищении.
        Дороти опустилась на стул и долго сидела молча, переводя дух.
        - Мой кузен, когда привез меня, ничего не говорил вам о пропаже Глории?
        - Никоим образом.
        - И не упоминал, что я захворала головой из-за беды с дочкой?
        - Отнюдь.
        - Если я вернусь домой в Маренго, я найду там Глорию в целости?
        - Это вполне вероятно. Если, конечно, она не поехала учиться в пансион или не вышла замуж.
        Магистр подошел к Дороти, отеческим жестом погладил по плечу:
        - Любезная, вам не стоит так сильно волноваться. Это ужасно вредит гармонии и отбрасывает вас назад по дороге исцеления. На вашем месте, вспомнив о дочке, я бы не тревожился, а, напротив, радовался. Подумайте, миледи: если бы детей у вас не было, то в вашем возрасте было бы непросто обзавестись ими, и вы бы рисковали одинокой старостью. Но теперь вы вспомнили: у вас есть милая Глория, ваша кровиночка, она никогда вас не оставит.
        - Тогда почему она не приезжала проведать меня?
        - Полагаю, отец не позволил ей этого, чтобы не смущать вас и не расстраивать Глорию видом хворой матери. Я слышал, среди дворян считается постыдным показаться в болезни кому-нибудь, кроме лекаря и слуги.
        - Да, это правда… - кивнула Дороти.
        Чертовски захотелось выпить. Когда отступает сильный страх, все тело становится ватным. А ей нужно вернуться в цех и до ночи писать книгу…
        Но выпить хотелось не поэтому, а потому, что страх-то не ушел до конца. Остались тихие его отголоски, вроде как мыши скребли по углам. Магистр все сказал разумно, нет причин верить в несчастье… Но нет и доказательств обратного! Если бы Глория или муж (вот тьма - его имя до сих пор не вспомнилось!) - если бы хоть кто-то из семьи хоть раз навестил ее и рассказал про остальных, она могла бы не тревожиться. Но никто, ни разу…
        - Магистр, я должна съездить домой и проверить. Проведу с Глорией хоть один день, один-единственный, и вернусь сюда. Но не увидев ее, я не смогу успокоиться.
        Маллин отошел от нее, отеческая забота мгновенно испарилась.
        - Это недопустимо, милейшая. Этого не будет. Я не стану отпускать пациентов куда попало на том лишь основании, что им неспокойно. Мы с вами - в лечебнице для душевнобольных. Здесь каждого мучает или страх, или тревога - как правило, беспричинная.
        - Я не прошу обо всех, магистр. Я - не все. Я первородная дворянка, я очень быстро иду к выздоровлению, я отменно тружусь, и вы сами ввели меня в заблуждение своей ложью. Мое положение исключительно.
        - Мне решать, что здесь исключительно! - взревел Маллин. - Мне и только мне! Ваш дружок Нави читает страницу за шесть секунд и без математики не может прожить часа. Вот что исключительно! А вы - просто дерзкая девица, считающая, что ей все позволено! Вы останетесь в лечебнице, на этом разговор окончен!
        Он хлопнул в ладоши. Медбрат вошел в кабинет с некоторым опозданием. Если бы Дороти хотела разбить бутылку и осколком выколоть магистру глаза - вероятно, она бы успела.
        - Где ты так долго? Уведи ее!
        Медбрат возразил:
        - Магистр, можно сказать? На корабле прибыл один офицер - как раз по ее поводу. Хочет видеть вас и ее тоже.
        Маллин хлопнул глазами:
        - Офицер?.. Не майор случайно?
        - Да, сказал, что майор.
        - Тогда…
        Магистр не успел принять решение - гвардейский майор сам распахнул дверь и ворвался в кабинет. Он был высок, широк и громок. Алый мундир на нем так и сиял, меч в ножнах грохнул о дверной косяк. При виде Дороти он оскалил белоснежные зубы:
        - Миледи, как я рад видеть вас в здравии! Собирайтесь, я нашел покупателя! То бишь, покупательницу, хе-хе.
        Дороти вскочила и, не раздумывая, отпрыгнула от майора. Потом сообразила: боги, как бестактно, это же мой собственный кузен! Она не помнила его лица. Первым неосознанным чувством, что вызвал у нее майор Слай, была не родственная радость, а ужас.
        - Желаю вам здравия, сир, - процедила Дороти. Она очень хотела найти в себе слова потеплее, но почему-то не получалось.
        - Одну минуту! - вмешался магистр Маллин. - Леди Дороти, будьте так добры, оставьте нас с майором наедине. Мы позовем вас позже.
        Она вышла вместе с медбратом. Дверь захлопнулась. Дороти тут же прокляла себя, что согласилась выйти. Наедине магистр убедит майора, что она еще больна и должна остаться в лечебнице. Надо было прыгнуть кузену на шею и уговорить забрать ее сегодня же! Чертова Карен права: магистр так и хочет оставить меня тут взаперти. Наверное, ему платят за каждый месяц терапии, вот он и держит пациентов как можно дольше. Визит кузена - редкая удача, надо использовать шанс и выбраться!
        Одна беда: кузен пугал ее. Беспричинно, необъяснимо - она ведь не помнила о нем ничего, даже лица, даже имени! Помнила - майор алой гвардии, вот и все. Однако страх был тут как тут, и с ним нельзя было спорить. Дороти не могла представить, как обнимает кузена. Тьма, она боялась даже оказаться с ним в одной комнате!
        Но это было неизбежно. Двери снова открылись, Дороти позвали в кабинет. При ее появлении магистр и майор разом улыбнулись. Ей захотелось бежать, не разбирая дороги.
        - Любезная Дороти, - сказал магистр, - ваш добрый кузен убедил меня прислушаться к вашей просьбе. Вы достаточно близки к исцелению, я дам майору Слаю список необходимых процедур, и он проследит, чтобы вы принимали их дома. При этом условии я отпускаю вас из лечебницы домой, на встречу с дочерью!
        Дороти моргнула. Это ведь хорошо, правда? Я сама просила об этом…
        - Благодарю вас, магистр.
        - Всего-то «благодарю»? - хохотнул майор. - Милая моя, ты должна в ноги кланяться этому святому человеку! Он вытащил тебя из самой пасти тяжкого недуга!
        - Премного благодарю, - повторила Дороти и наметила поклон кивком головы.
        - Экая сдержанная! - кузен потрепал ее по щеке. - Не узнаю малютку Дороти! Раньше ты горазда была и брыкаться, и ластиться. Ты была просто-таки дикая кошка!
        - Возможно, сир. Простите, я не помню этого.
        Магистр поднял руку:
        - Господин майор, будьте осторожны в проявлении родственных чувств. Состояние бедной Дороти еще не полностью стабильно, ей требуется покой и гармоничные эмоции.
        - Гар-мо-ничные? Вы о чем, магистр? Это же моя кузина, считай, моя сестреночка! Я ее вот как люблю!
        Он обхватил Дороти за талию и подбросил к потолку.
        - Милая, идем на корабль, выпьем ханти для гармонии.
        - Господин майор, корабль стоит на погрузке и уйдет только завтра. Будет лучше, чтобы до завтра Дороти побыла в лечебнице. Так переход выйдет более плавным.
        - Ха-ха-ха! А я схвачу ее и утащу прям сегодня! Как в песне: «Увезу тебя я в Запределье, увезу я всем чертям на зло!»
        Магистр покачал головой:
        - Господин майор, ну мы же обсуждали…
        - Что обсуждали, ха-ха?
        - Ну только что. Когда она выходила.
        - Все из памяти моей вылетело, все любовь твоя во мне затмила! - баском пропел кузен. - Что, совсем столичных песен не знаете? Ладно, ладно, шучу. Пускай торчит до завтра. Я вернусь за тобой, красавица!
        Напоследок кузен чмокнул ее в щеку и потрепал не то по плечу, не то по груди.
        Медбрат увел Дороти. Она вернулась в цех ни жива, ни мертва. Вроде бы, все вышло хорошо. Вроде бы, очень хорошо. Она выздоровела и послезавтра уплывет домой. Обнимет Глорию, увидит, что все с нею в порядке. Поцелует мужа… наконец, вспомнит его имя. Накупит книг и пошлет в лечебницу для Нави. Все хорошо, все как надо.
        Отчего же так страшно?
        * * *
        Дороти привели в цех. Оставалось еще четыре часа рабочего времени. Пожалуй, ей можно было трудиться, спустя рукава, наплевать на красоту шрифта и количество страниц - ведь все равно последний день. И стоило сказать Нави об отъезде - для него это будет тяжкая потеря, лучше ему узнать из первых рук. Но странное дело: Дороти не хотелось думать о том, что будет завтра. По какой-то причине отъезд страшил ее не меньше, чем кузен-майор. Хотелось замкнуться в труде, как улитка в раковине, обмениваться с Нави неважными числами и ни о чем не думать, особенно - об отъезде.
        - Назови число, - сказал юноша с отголоском вчерашней обиды.
        Вместо ответа Дороти спросила:
        - Тебе бывает страшно?
        - Часто, - признался Нави.
        - Отчего?
        - От чисел. Когда их мало, не хватает, когда в матрицах много пустот.
        - Почему это пугает тебя?
        - Тогда мир слишком непонятный. Я не могу рассчитать, предсказать… Приходит хаос. Страшно.
        - И что ты делаешь?
        - Ищу нужные числа. Или хоть какие-нибудь. Скажи число, будь добра!
        Она сказала:
        - Девятнадцатое мая.
        Сегодня - восемнадцатое, девятнадцатое - завтра. Нави насторожился:
        - Что случится завтра? Что увезет корабль?
        - Меня.
        Еще вдох или два он водил пером по бумаге. Затем смысл сказанного достиг больного мозга, Нави побелел, выронил перо.
        - Как?.. Нет, я не хочу!..
        - Не расстраивайся. Я куплю много книг с числами и привезу тебе. И задам герцогу те вопросы - помнишь, ты просил? Или даже самой…
        Она не успела сказать «владычице» - леди Карен за спиною Дороти вдруг закашлялась. Надрывно, сухо, страшно - все оглянулись на нее.
        - Выйти, воздуха… - прошептала Карен, глядя на Дороти. - Помогите…
        - Мастер Густав, я помогу ей!
        Не ожидая разрешения, Дороти взяла Карен под руку и повела, а та все кашляла и спотыкалась на каждом шагу. Медбрат хотел остановить их, Густав крикнул: «Пускай», - их пропустили. Две женщины рука об руку сошли по лестнице, выбрались во двор. Стоял свежий майский вечер, дул ветерок с запахом морской волны. Кашель не унимался, Карен сгибалась и царапала грудь.
        - Выпейте воды, миледи…
        Дороти осеклась: воду она не взяла. Вот дура.
        - Сейчас сбегаю, потерпите немного.
        - Не нужно воды, - прохрипела Карен и зажала рот платочком.
        Кашлянула еще раз или два, осторожно перевела дыхание, кашлянула.
        - Вам нужно к лекарю! Сейчас найду его!
        Дороти отняла у Карен платок и с содроганием развернула. Ждала увидеть пятна крови, однако платок был чист.
        - Сложно поверить, но я не больна чахоткой. Кхе-кхе… Удивляюсь этому всякий раз, как смотрю в зеркало.
        Дороти выпучила глаза. Что это было - шутка? От Карен?..
        - Я просто поперхнулась проклятой водой. Кхе-кхе. Уже намного лучше. Благодарю вас, миледи.
        С минуту они просто стояли и смотрели друг на друга. Дороти думала: нужно сказать ей, что уезжаю. Еще думала: свежий воздух не помогает, если поперхнулся. Зачем мы вышли во двор?
        - Леди Карен…
        - Леди Дороти…
        Начали одновременно до нелепости, Карен кивком уступила.
        - Миледи, завтра я уеду отсюда. Магистр признал меня здоровой и позволил кузену увезти меня. Я могла бы позлорадствовать: вы так надеялись, что останусь на долгие годы, а я уезжаю. Но чувствую в душе не злорадство, а печаль. Жаль, что вы и Нави остаетесь. Присмотрите за ним, насколько сможете. Если хотите что-нибудь передать или о чем-то попросить, я буду рада выполнить.
        Чувства Карен, как обычно, не проглядывали сквозь мертвенную маску. Лишь глаза стали слегка теплее - и печальней.
        - Миледи, на материке вас убьют.
        - Что вы говорите?! Я не понимаю…
        - Такие, как вы и я, не уходят отсюда живыми. Я надеялась, что вы останетесь, поскольку это означало бы жизнь. Но вас увозят на плаху.
        - Нет, это ложь! За мной приехал кузен, он повезет домой, я увижу дочь! Магистр отпускает меня, поскольку я выздоровела!
        - Вы и были здоровы… Но это теперь совершенно неважно. А тот человек, что приехал за вами, - уверены, что он ваш кузен?
        - Конечно! Он служит в алой гвардии в чине майора, он привез меня на лечение, а теперь…
        Дороти растеряла слова.
        - Он просто майор алой гвардии, - сказала леди Карен. - Он приехал доставить вас на экзекуцию. Не знаю, чем вы навредили Династии, но внуки Янмэй никогда не прощали обид.
        Все страхи склеились в голове Дороти в единый большой ужас. Страх перед майором, страх перед владычицей, страх перед отъездом. Майор сказал: «Я нашел покупательницу». Это Минерва - кто же еще! И с Глорией теперь все ясно: конечно, дочь забрали, если мать приговорили к смерти!
        - Миледи, - сказала Карен, - к счастью, вам дали еще одну ночь. Если у вас есть желание, я помогу его выполнить.
        - Простите… вы о чем?
        - Династия очень изобретательна в наказаниях. А я могу сделать это почти безболезненно. В комнате имеются подушки. Также я знаю выход на крутую скалу.
        Дороти раскрыла рот, пытаясь уловить смысл.
        - Подушка?.. Скала?.. Нет, миледи, нет! Я не собираюсь умирать!
        - Хотите поступить благородно? Ваше право, миледи. Я сделала тот же выбор и много лет жалела о нем. Но вы мне, как и прежде, не поверите.
        Карен возвратилась в цех. Дороти стояла во дворе, глотая воздух, пока за нею не пришел медбрат.
        - Чего застряла? Книжка сама себя не перепишет!
        Она села на свое место ни живая, ни мертвая. Руки так тряслись, что перо не попадало в чернильницу. Нави затарахтел, как попугай:
        - Ты зря испугалась: у Карен нет чахотки. Ты подумала, что чахотка, но я бы знал, это легко высчитать. Она просто поперхнулась. А вот ты меня напугала всерьез! Как это - уезжаешь? Как это - завтра?! Кто скажет мне остальные твои числа?!
        Дороти отшвырнула перо. Хотелось кричать. Плевать на числа, дурачок несчастный! Меня везут на убой! Осталось, тьма сожри, одно-единственное число: дата казни!
        - Замолчи, - процедила Дороти.
        - Почему - замолчи? - он надул губы. - Зачем ты со мной так грубо? А завтра совсем уедешь, да? Хочешь расстаться на грубости?! Ты плохая, злая!
        - А ты - идиот, дурак безмозглый! Карен с полуслова поняла, но у тебя же мухи в голове! Заткнись наконец!
        Мальчишка заплакал, роняя слезы на лист.
        Дороти подумала: семь. Тьма сожри, нужно успокоиться. Семь. Я дрожу, как овца, и ору от страха, как младенец. Так нельзя. Семь. Семь раз семь! Они все отняли. Они забрали мою дочь и мою память. Они подменили кузена каким-то тюремщиком. Но - семь. Они не забрали семь. Этого никто не заберет. Я - внучка Праматери Сьюзен. Я смогу успокоиться. Семь. Я успокоюсь и что-то придумаю. Я внучка Сьюзен. Я, тьма сожри, уже спокойна.
        - Прекрати плакать, птенец.
        В ответ он только хлюпал носом.
        - Эй, слышишь меня?
        Нави хныкал и писал, изо всех сил игнорируя ее.
        Дороти наклонилась к его уху, сложила губы бантиком и громко чмокнула воздух.
        Нави резко обернулся к ней, плакать сразу забыл.
        - Ты… что это?
        - Я тебя поцелую, если поможешь разобраться с одной фразой. Здесь куча ошибок, не пойму - так писать или исправить.
        Он порозовел.
        - А… какие там ошибки?
        Дороти взяла черновик и стала выводить числа. Конечно, не в строчку - вдруг мастер Густав заметит и разгадает их шифр. Она метала числа на лист как попало, то вверху, то внизу, то на полях, то между строк. Но Нави-то видел порядок появления.
        14 - 6 - 15 -33 - 21…
        «Меня увозят, чтобы убить. Ты знаешь, как сбежать с острова?»
        Он заморгал, раскрыл рот, потер виски.
        - Как же… не может быть… что ты говоришь?
        - Объясню потом. Сейчас скажи - да или нет? Ты давал ноль пятнадцать процента. А знаешь, как сделать больше?
        Нави прищурился. Задача с числами - понятная, привычная безумному мозгу. Ясность успокоила его.
        - Сколько нужно?
        Дороти написала на черновике: 90 %.
        Нави отрицательно качнул головой.
        Она черкнула: 75 %.
        Снова отрицание.
        60 %.
        Нет.
        45 %.
        Его глаза сузились, вихрь мыслей отразился в темени зрачков. Нави отнял черновик и написал: 37,42 %.
        - Не могу больше. Прости.
        Монета - 9
        20 -28 мая 1775 г. от Сошествия
        Окрестности Бездонного Провала
        - Мы горим! Ради богов, нужно садиться!
        Слова мастера Гортензия были излишни. Все и так видели пылающий борт корзины, языки пламени, ползущие вверх, к веревкам.
        - Но славный, они того и хотят!
        Низа тоже была права. Этот лучник, казавшийся сперва таким неуклюжим, сумел попасть стрелой точно в горелку с маслом и опрокинуть ее. То был единственный способ заставить небесный корабль сесть. Прокол в шаре не принес бы вреда, смерть одного из пассажиров лишь заставила бы других взлететь повыше. Но пожар необходимо потушить, а в полете - нечем! Питьевая вода уже была вылита в огонь, но не справилась с ним, а лишь ослабила на время. Нужно садиться, или сгорят веревки, и корзина отпадет.
        - Вниз, - приказал Хармон.
        - Они убьют нас, чтобы забрать шар и Предмет!
        - Глядишь, не убьют. Они люди, значит, сможем договориться. А вот с огнем - никак!
        Мастер Гортензий рванул веревку, выпуская горячий воздух. Небесный корабль пошел вниз, но недостаточно быстро: его еще держал водород в верхнем шаре. Гортензий взял вторую веревку, потянул аккуратно, без усилия. Лишь малая часть водорода вышла в воздух, и Гортензий закрыл клапан. Но скорость снижения увеличилась, земля стала быстро приближаться.
        - Правь туда, к реке! - крикнул Хармон.
        - Да как тебе править? Это ж не конь!
        Однако сам ветер как будто услышал его слова. Налетевший порыв толкнул шар ближе к речушке, бегущей по дну ущелья. Корзина стукнулась о камни, все попадали на пол. Низа вскочила первой, помогла Хармону подняться. Вместе выпрыгнули из корзины, шар тут же рванулся вверх, увлекая Гортензия.
        - Помогите! - завопил мастер, швыряя Хармону веревку.
        Торговец поймал ее, обернул вокруг ближайшего деревца. Вдвоем с Низой подтащил корабль к земле, привязал. Мастер выскочил из корзины c двумя котелками в руках.
        - Тушите огонь! Скорее же! Дело моей жизни погибает!
        Строго говоря, то было дело не жизни, а только последнего года, но Хармон не стал вдаваться в споры. Вдвоем с Низой они ринулись к реке, стали черпать воду и подавать Гортензию, а тот без устали лил ее на огонь. Часть веревок все же лопнула, корзина перекосилась, связанный Бут скатился прямо в пламя и завертелся, как уж. Но, наклонившись, корзина открылась струям воды, и тушить стало легче. Можно было даже не передавать котелки, а с размаху плескать водою с расстояния. Огонь быстро пошел на спад: часть языков погасила вода, другие затоптал Бут. Веревки еще тлели, но, к счастью, пламя так и не добралось вверх, до самого шара. Хармон с удовольствием отер лоб:
        - Мы снова справились, а!
        - Славный, обращаю твое внимание… - понизив голос, проворчал мастер.
        Хармон поднял глаза. Вокруг подковою стоял отряд всадников.
        Долгое время никто не говорил ни слова. Некоторые конники удивленно рассматривали шар, другие - Хармона и его спутников. Наконец, один подал голос, обращаясь не то к командиру отряда, не то к самому себе:
        - Шиммериец, путевец, шаванка из Холливела, да еще какой-то связанный тип. Положим, шаванка - альтесса шиммерийца, но не понять, зачем им путевец и тот связанный. Странная компания.
        Тем временем и Хармон разглядывал отряд. Большую его часть составляли обычные шаваны - обычные настолько, насколько это слово вообще можно применить к вооруженным до зубов могучим кочевникам. «Простых» шаванов было пятеро, еще пара держалась особняком. Тот умник, что угадал родину Хармона, тоже был западником, но отличался от прочих: имел светлое лицо, хитрые глаза, прическу, какую носят в центральных землях, и прямой меч, а не кривой, как у тех пятерых. Рядом с умником держалась женщина: рыжая, худая, жилистая, похожая на свой лук - гибкая, но сильная. Луки имелись и у других шаванов, но отчего-то Хармон понял: именно женщина сбила небесный корабль. А во главе отряда стоял самый странный парень изо всех. Он носил длинные усы на шаванский манер и шлем с козлиными рогами, будто какой-то дикарь из сказки. Но лицо его не было лицом ни дикаря, ни шавана. Таких ясных глаз, тонких насмешливых губ, надменно выпяченных подбородков Хармон много повидал на своем веку - вовсе не в степях, а знатных домах Альмеры и Короны. Узрев этого парня, торговец восстановил часть уверенности, которая было покинула его
при виде грозных шаванов. Хармон умел говорить с такими. Уж что другое, а это - умел хорошо.
        - Приветствую вас в королевстве Шиммери, милорд. Мое имя - Хорам Паулина Роберта из Мелисона.
        - Лжешь, - бросил умник с прямым мечом. - Ты оброс бородою и жиром, и смердишь всеми пудами путевского сала, которое сожрал на своем веку.
        Шаваны загоготали, но командир-альмерец нахмурил брови - слова умника понравились ему меньше, чем слова Хармона.
        - Меня зовут Охотник, - сказал командир. - Со мною ганта Бирай и его люди, а также Неймир и Чара по прозвищу Спутники. Я признаю, что поступил не слишком учтиво, когда приказал Чаре прервать ваш полет. Но ваше судно увиделось мне такою вещью, в обладании которой я никак не могу себе отказать.
        Он поднял глаза на верхний, водородный шар, упрямо тянущийся к небу, несмотря на нехватку газа. Лицо Охотника озарилось мечтанием.
        - Корабль - наш! - прошипела Низа, берясь за кинжал.
        - Весьма спорный тезис, - выронил Охотник.
        Низа упрямо повторила:
        - Мы не отдадим шар! Мы его придумали и создали, он - не ваш!
        - Девочка, ты забыла закон Степи, - усмехнулся тот, кого назвали Бираем. - Что не можешь защитить - то не твое.
        Хармон уже понял: имеет смысл говорить только с одним из этой стаи. Он сказал с наибольшей учтивостью:
        - Милорд, я признаю ваше право сильного, но хочу обратить ваше внимание на такое обстоятельство. Мы везем небесный корабль в Фаунтерру для ее величества Минервы. Владычица будет крайне расстроена, не получив его.
        - Корабль для императрицы?
        - Именно так, милорд. Мы создали его для владыки Адриана, известного своей любовью к научным новшествам. Но владыка, к сожалению, почил, и теперь корабль предназначен ее величеству.
        - Этот шар создан для Адриана?..
        - Да, милорд.
        Охотник улыбнулся, но не успел высказать причину своего веселья. За спинами шаванов раздался хриплый стариковский голос:
        - Я его заметил первым. И он - на моей земле!
        Три человека прошли между всадников и приблизились к Хармону. Когда он счел Охотника самым странным, то явно поспешил: тогда он еще не видел эту троицу. Новоявленные парни были наряжены в козлов. Их головы вместо шлемов покрывали рогатые черепа, их одежда была сшита из козлиных шкур с длинною белой шерстью. Тонкие клиновидные бородки довершали сходство. Правда, у младшего из троицы борода была еще слишком коротка и жидка, зато у старшего она свисала ниже груди, и снежной белизне ее позавидовал бы самый матерый горный козлище.
        До того были забавны эти трое, что Хармон не сдержал усмешки - и в следующий миг что-то взорвалось в его голове, он очутился на земле, хватаясь за разбитый лоб. Старший бородач опустил блестящий длинный топорик:
        - Никто не смеется над козьим народом!
        Низа бросилась на него, но старик с неожиданной быстротою ударил ее в живот. К счастью, и Хармона, и Низу он бил обухом топорика. Девушка упала, корчась от боли, но не получив рану.
        - Охотник, - сказал старик, - я первым увидел эту штуку в небе над моей землей.
        - Но сбила корабль моя лучница.
        - И он упал на мою землю!
        - На землю Второго из Пяти, а не твою.
        Старик зашипел с таким гневом, будто именно он здесь воплощал силу, а не Охотник с его головорезами:
        - Кишш кенек! Второй - подлец и вор, как все шиммерийцы! Он украл земли козьего народа, но я верну их!
        - С моей помощью, - мягко вставил Охотник.
        - Козел северных гор поможет южному?
        - Козел северных гор послал своих воинов на помощь южному собрату. Я веду этих воинов и не забыл своего долга.
        Старик сразу перестал дрожать от гнева и заговорил совершенно спокойно. Он владел собою явно лучше, чем показалось вначале.
        - Я ценю твою дружбу, воин северного козла. Не хочу тебя обидеть пустым спором. Но корабль из неба нужен мне!
        - Зачем?
        Старик наморщил лоб:
        - Я вижу, что он представляет ценность.
        - В чем же она состоит?
        - Я… я дам тебе ответ после раздумий.
        - Видишь, Зандур: такова разница между тобой и мной. Ты пока не знаешь, зачем тебе корабль, а я уже знаю. Потому я применю его для общего блага, а позже, если ты поймешь свою нужду, уступлю его тебе.
        - Ммм… кишш кабарзо! Ладно, пусть так! Но я заберу пленников.
        Старик говорил с сильным акцентом, Хармон не сразу понимал его слова. Когда смысл достиг сознания, торговец вскричал:
        - Милорд, вы не можете отдать нас дикарю! По законам войны, мы - ваши пленники, а не его!
        Охотник повел бровью:
        - Славный Хорам говорит дело. Моя лучница одолела их и добилась их пленения. Всякий знает: теперь они принадлежат мне, а точнее - моей лучнице Чаре.
        - Тут ты прав. Но козьему народу тоже причитается доля! Мы возьмем себе то, что найдем на пленниках.
        Охотник вопросительно глянул на Чару. Она только развела руками - делайте, что хотите.
        - Мы не возражаем, - сказал Охотник.
        Зандур кивнул двум своим воинам, и Хармон с ужасом понял, что сейчас произойдет.
        - Милорд, я прошу вас, не позволяйте…
        Однако его уже схватили крепкие руки и принялись быстро обшаривать. Сорвали с пояса кошель, вывернули карманы камзола, полезли за пазуху…
        - Милорд, прошу!..
        Козлобородый юнец вытащил из-под сорочки Хармона Светлую Сферу. Удивленно моргая, показал старику Зандуру, и тот тоже уставился с недоумением:
        - Это что за кишш?..
        Шаваны вытаращили глаза. Ганта выронил:
        - Дух Степи!..
        Охотник широко и лучезарно улыбнулся:
        - О, друзья мои, нам помогают и боги, и духи! Это Священный Предмет, возможно - говорящий!
        Старик Зандур еще моргнул разок, а потом решительно схватил Сферу:
        - Мое!
        * * *
        Лагерь шаванов находился на плато выше по реке, над водопадом. Был вечер, когда сюда привели пленников. С замиранием сердца Хармон ожидал увидеть целую армию, злобную орду, вторгшуюся в Шиммери, но в лагере их ожидали только двое часовых. Охотник раздал приказы. Пара шаванов взяла запас пищи и отправилась на ночную вахту у небесного корабля, другая пара разожгла костер, чтобы сварить похлебку. Охотник же с другими шаванами приступил к допросу пленников. Козлобородый старик Зандур отослал куда-то юнца, а сам с воином постарше остался поглядеть на допрос. Светлая Сфера теперь лежала за пазухой у Зандура, топорща козлиные шкуры и поблескивая в прореху.
        - Ваша компания весьма заинтриговала меня, - заговорил Охотник, прохаживаясь над пленными. - Любопытство вызывают не только удивительные вещи, которыми вы до недавнего времени владели, но и сам подбор вашего отряда. Вы представляетесь настолько разными людьми, что легко вообразить невероятную личную историю за плечами у каждого из вас. Потому я желаю побеседовать с каждым по очереди, и начну, пожалуй…
        Он остановил взгляд на Хармоне, торговец с готовностью кивнул. Однако ганта Бирай возразил:
        - Не стоит, Охотник. Этот из них самый хитрец, так и льет тебе в уши свои сладкие речи. Он всех заморочит.
        - Верно, - усмехнулся Охотник. - Тогда начну с девушки.
        Он вынул кляп изо рта Низы. Она попыталась укусить его, но Охотник вовремя отдернул руку.
        - Как вас зовут, смелая барышня?
        Она промолчала, зло сопя.
        - Как и зачем вы оказались здесь?
        Низа не раскрыла рта.
        - Ваше молчание, сударыня, не принесет никому пользы, но может сильно навредить здоровью.
        - Мне нечего сказать подлецам и разбойникам.
        - Вы осознаете, что мы можем причинить вам сильную боль?
        Низа отвернулась от него.
        - Позволь мне, - сказала лучница.
        Охотник кивнул и отступил. Чара склонилась над Низой, вынула кинжал из ножен.
        - Девочка, если ты еще не забыла свою родину, то вспомни и закон Степи. Ты и я - шаваны, мы сейчас в чужой земле. Шаван не враждует с шаваном на чужбине.
        Чара взмахнула ножом и рассекла веревки на руках Низы.
        - Ты свободна.
        Низа подняла удивленный взгляд:
        - Я могу уйти?
        - Можешь.
        - А мои спутники?
        Лучница качнула головой:
        - Они не шаваны.
        - Что с ними будет?!
        - Их судьба сильно зависит от того, как много все вы скажете. Их я могу принудить говорить, тебя - не стану. Решай сама.
        После недолгого колебания девушка произнесла:
        - Меня зовут Низа, я родилась в Холливеле. Ганта Гроза взял меня в плен и продал в рабство. Славный Хорам выкупил меня, чтобы спасти. Купил - и вернул мне свободу.
        - Почему ты по-прежнему с ним?
        - Он - хороший человек.
        - Что это за штука, на которой вы летели?
        - Это небесный корабль, зовется Двойной Сферой, он - потрясающий! Его придумал и построил мастер Гортензий, а славный Хорам дал денег, чтобы его улучшить. Теперь Двойная Сфера может поднять целых четырех человек и пролететь двадцать миль без посадки!
        - Куда вы летели?
        - В столицу, чтобы продать корабль ее величеству Минерве.
        - Зачем он ей?
        - Он же удивительный!
        - А откуда взялся Священный Предмет, который нашли у Хорама?
        Девушка сникла, понизила голос:
        - Прости, этого я не скажу. Это не моя тайна, не могу ее выдать. Скажу одно: славный Хорам хотел отдать Предмет владычице.
        - Продать?
        - Нет, просто отдать, ведь так будет честно.
        Чара сказала:
        - Благодарю тебя за ответы. Ты поступила мудро. Если хочешь остаться с нами, то возьми, поешь.
        Низа приняла миску похлебки, села возле Чары. Впрочем, есть она не могла: с нетерпением и страхом ждала того, как решится судьба Хармона.
        Стоит заметить: сам Хармон чувствовал неожиданно мало страха. В первую минуту, когда Зандур вырвал у него Сферу, торговец обомлел, едва не рухнул в обморок. Казалось, кусок души выдрали из его груди! Уже так давно вся его жизнь вертелась вокруг Сферы, как колесо вокруг оси, а теперь эту ось отняли. Он ощутил, что катится прямиком в бездну…
        Но потом пленников долго вели в лагерь. Журчала вода в реке, цокали копыта, ворчали меж собою шаваны, Неймир что-то нашептывал своей спутнице. Все звуки были так умиротворенны, будто ничто в мире не изменилось, и жизнь идет правильным чередом. И Хармон отвлекся от своей утраты, и подумал: чего горюешь, брат торговец? Ты ведь и хотел отдать Сферу задаром, для очистки совести! Правда, хотел отдать владычице, а не этому козлу. От нее получил бы какую-нибудь благодарность - хороший торговый патент или, может, корабль… Но подумай вот как: все, что случилось, - дикая случайность! Встретился нам именно этот отряд, и ровно тогда, когда шар немножко опустился после драки, и нашлась у них безумно меткая лучница, но заметила нас не она, а козлорогий старикан. Только боги могли так сковать цепочку совпадений, чтобы Сфера досталась козлу. Значит, такова их воля! Значит, боги наградят Хармона Паулу еще лучше, чем владычица. А самой лучшей наградой стало бы, чтобы вернули ему небесный корабль и Низу. Об этом Хармон и молился беззвучно, шевеля языком за кляпом, и боги слышали его! Низа уже избавилась от пут и
получила миску отличного мясного варева - от зависти у Хармона аж бурчало в животе.
        - Милорд, прошу вас, - промямлил он, желая скорее поговорить с Охотником и получить свою порцию похлебки.
        - Нет, - возразил командир, - с вами я побеседую позже.
        Он вынул кляп изо рта Бута. Избитый закатник все еще туго соображал:
        - Что вам надо, а?
        - Для начала, сударь, назовите свое имя.
        - Я этот, Бут.
        - Вы служите купцу Хораму?
        - Этому? Нет.
        - А кому?
        - Ну, маркизу.
        - Как зовут маркиза?
        - Мираль-Сенелий, он того, вассал.
        Чара предложила:
        - Хочешь, я ему отрежу что-нибудь?
        Охотник возразил:
        - Попробуем пока воздержаться от крайних мер. Любезный Бут, поймите: необходимость задавать сотню вопросов утомляет мой язык и ранит чувство гордости. Сделайте же беседу приятной для нас обоих и слагайте реплики более чем из двух слов!
        - Ну, это… я не виноват, меня по голове… Мираль-Сенелий - он вассал Второго из Пяти, вот кто.
        Глаза Охотника сверкнули:
        - Стало быть, вы служите Второму из Пяти?
        - Нет, Мираль-Сенелию. Второго я видел только раз, но знаю, что мой маркиз подчиняется ему.
        - Почему вы делите дорогу с купцом Хорамом?
        - Маркиз приказал мне, а он прохвост.
        - Маркиз - проховст? Отчего же?
        - Да не маркиз, а этот. Ну, Хорам же. У них был уговор, Хорам обманул.
        - Какой уговор имелся у Хорама с маркизом?
        - Хорам должен был залететь туда! И не залетел!
        - Куда, сударь?
        - Ну, вниз, на дно!
        - На дно чего? Скажите яснее!
        - В Бездонную Пропасть! Второй и маркиз обещали Хораму деньги, защиту, все такое. Ему только надо слетать вниз и посмотреть. А он - гад!
        Охотник выпучил глаза. Оглядел своих шаванов, будто ища подтверждения. Ганта Бирай сказал:
        - Выходит, Второй из Пяти велел своему вассалу слезть на дно Бездонной Пропасти, а тот нанял Хорама, поскольку у Хорама - шар. Но Хорам не полетел вниз, а махнул наутек. Так все было?
        - Ага! Ага! Гад он! Меня - по куполу!
        - Скажите-ка, сударь, зачем нужно попасть на дно Пропасти? Что там такое, по мнению Второго из Пяти?
        - Там… - Бут изменился в лице, задрожал. - Там это… Такое… Через эту штуку видно…
        - Сударь, вы издеваетесь?
        - Нет, я просто… Не знаю, как… Ну, там такое… Они видели - Хорам, мастер, голубка…
        - Как они могли видеть, если вы так и не спустились?
        - Да через эту! Что у него за пазухой! У козла! Она того… Она, чтоб ее!
        Охотник глубоко вздохнул:
        - Вашу судьбу не облегчит то, как вы терзаете мой слух. Я верно понял, что вы не опускались в Бездонную Пропасть, но увидели ее дно при помощи подзорной трубы?
        - Да не труба! Мы в эту смотрели! Круглую, священную! В Сферу, да! Она подсветила…
        При этих словах старик Зандур тревожно схватился за грудь, будто проверяя, не загорелась ли Светлая Сфера. А Охотник с улыбкой сказал:
        - Пока с вас довольно. До следующей нашей беседы потренируйтесь составлять предложения. Мастер Гортензий…
        Шаваны освободили изобретателя от кляпа. Он быстро заговорил:
        - Да, я и есть Гортензий из Лаэма. Не стану туманить свою речь облаками лжи, а поспешу озарить ее лучами истины. В белокаменном Лаэме все знают, и вам не станет труда в том убедиться, что я являюсь мастером по печному делу, с великою сноровкой строю печи, прежде всего такие, что приспособлены для нагревания воды. В ходе своего труда я обратил внимание на одну черту, присущую горячему воздуху: он имеет склонность решительно подниматься над воздухом холодным. Использовав это открытие, а также собственный ученый ум и денежные средства славного Хорама, я соорудил корабль, способный бороздить небеса!
        Его речь отозвалась огнем любопытства в глазах Охотника. Едва дослушав до конца, Охотник засыпал мастера вопросами. Все они касались технической стороны дела. Какой вес может поднять шар? Как высоко взлетает? Как долго держится в воздухе? Что происходит, когда воздух в шаре стынет? Есть ли возможность задать направление полета?
        Мастер Гортензий просиял от такого живого интереса и стал отвечать с безудержным многословием. Упомянул и объем шара, и удельный вес горячего воздуха, и зависимость подъемной силы от высоты полета, и еще идову кучу научных деталей. Хармон мысленно проклял Гортензия, поскольку уже изнемогал от голода. Охотник же выглядел совершенно счастливым.
        - Благодарю вас, мастер! Это поистине бесценные сведения! Откройте мне еще одну тайну: зачем нужен второй шар, подвешенный над первым? И почему у него нет своей горелки?
        - Славный Охотник, этот вопрос выказывает вашу мудрость! Пусть не укроется от вас то, что нижний шар, наполненный горячим воздухом, имеет важные недостаки: сравнительно малую летучесть и высокую потребность в топливе. Но если дополнить конструкцию корабля вторым шаром, надутым не горячим воздухом, а…
        - Водородом! - вскричал Охотник. - Да, конечно! Водород очень легок, но дорог, и нет способа менять высоту, не выпуская водород из шара. Горячий воздух сравнительно дешев, но его грузоподъемность мала. Сочетание двух шаров устраняет все недостатки!
        - О, славный Охотник, сами боги мудрости зажгли звезду в вашем лбу!
        Гортензий глядел на него так, как доброверы - на пророка. И не он один: глаза лучницы Чары также пылали от восхищения. Однако другие шаваны изнемогали от скуки, и ганта Бирай прервал научную дискуссию:
        - Так, мы все поняли, кончай уже свою ученость. Одно скажи: у кого-то есть еще такие шары?
        - Нет, я успел создать лишь один, ибо это - великий труд.
        - И сколько он стоит? За какие деньги можно продать?
        - Я рассмеюсь в лицо тому, кто предложит меньше трех тысяч золотых эфесов! Впрочем, вам стоит обсудить это со славным Хорамом, ведь Двойная Сфера принадлежит ему.
        - Неужели?.. - хохотнул Бирай и выдернул кляп изо рта Хорама. - Ну-ка скажи, сколько даст владычица за круглого летуна!
        Хармон облизал губы, откашлялся, попросил воды. Низа подала чашу, и он смочил пересохшее горло.
        - Боюсь, ганта, ответ на ваш вопрос будет сильно отличаться, смотря по тому, я ли поведу торг с ее величеством, или вы. Видите ли, я не только являюсь законным хозяином аппарата, но и владею самой технологией его производства, а также секретами воздухоплавания. Договорившись со мною, ее величество получит и сам небесный корабль, и законное право строительства других, ему подобных. У вас же она сможет купить только данный аппарат, да и тот - краденый, пятнающий высокую честь императрицы. Согласитесь, что первое стоит много дороже второго.
        - Не морочь мне голову. Я скажу, что шар - мой.
        - Владычица вряд ли поверит, что вы, ганта, скача по степи, между делом занялись наукой.
        - Ему поверит, - Бирай кивнул на Охотника. - Он умеет болтать по-дворцовому. А от тебя нужно одно: скажи правильную цену!
        Охотник хлопнул его по плечу:
        - Ганта, нет смысла тратить время на пустой вопрос, ведь мы не собираемся продавать небесный корабль.
        - Почему нет?
        - Да потому, что он требуется нам самим. И если вспомните наши планы, то легко поймете его применение.
        Ганта нахмурился - и вдруг расхохотался.
        - Дух Степи! Ай да хитрец!
        - Благодарю, - кивнул Охотник и обратился к Хармону: - Любезный купец Хорам, к вам у меня самая долгая беседа, так не будем же задерживать ее начало.
        - Разговор с вами принесет мне двойное наслаждение, если не будет нарушаться чувством голода.
        - Согласен. Дайте поесть славному Хораму.
        Низа бегом принесла ему миску, он жадно принялся жевать. Охотник заговорил:
        - Пока вы утоляете первый голод, я обрисую различные грани моего к вам интереса. Первая связана, конечно, с летательным аппаратом. Как вы уже поняли, я изымаю Двойную Сферу для своих нужд, и прошу вас смириться с этим. Однако меня весьма прельщает не только сам корабль, но и технология его создания, и законное право строительства ему подобных. Если данное право и технология принадлежат вам, я хочу знать, во что вы их оцениваете. Вторая грань носит несколько личный характер. Давеча Низа определила вас как хорошего человека. Однако на взгляд вы являетесь полной ее противоположностью. Какими же высокими качествами вы заслужили такую ее преданность? Любопытно также вот что. Второй из Пяти обещал вам защиту - позвольте узнать, от кого? На вас держат зло прежние обладатели Низы или небесного корабля, или и те, и другие? Наконец, третья грань моего интереса, конечно, выстраивается вокруг Священного Предмета. Каким образом вы завладели им? Как пришли к решению подарить его владычице?
        За время этого монолога Хармон успел проглотить всю миску. С тою верой в будущее, какую рождает сытый желудок, он обратился к Охотнику:
        - Милорд, я начну с того, что развею ваше заблуждение, случайно вызванное словами Низы. Она назвала меня хорошим человеком по единственной причине: я выкупил ее из рабства. Но Низа не знала, что я сделал это не ради нее, а для успокоения собственной совести. На самом деле, боги не дали мне ни доброты, ни благородства, ни иных блестящих достоинств, кроме одного: умения вести торговлю. В нем вы убедитесь сейчас, когда я отвечу на другой ваш вопрос. Да будет известно милорду, что мое право обладания небесным кораблем и технологией его производства подкреплено записями в архивах торговой палаты Лаэма - самой уважаемой купеческой организации во всех южных землях. Даже убив меня, вы не сможете ни законно использовать Двойную Сферу, ни строить иные небесные корабли. Едва вы попадетесь на глаза мало-мальски значительному лорду или шерифу, как будете обвинены в пиратстве и преданы суду. Осознавая это обстоятельство, Второй из Пяти предлагал мне значительные деньги и защиту, а не пытался отнять корабль силой. Теперь, милорд, и вы это осознаете.
        Охотник усмехнулся:
        - Я отмечаю вашу правоту: боги торговли наделили вас некоторым талантом. Однако и мне они подарили пару ценных достоинств, в числе которых, смею надеяться, присутствует ум. Я заметил, как мало вы расстроились, когда я отнял небесный корабль. Очевидно, вы понимали, что любой шиммерийский шериф охотно поможет вам изловить десяток шаванов и вернуть вашу собственность. Но когда славный Зандур изъял у вас Священный Предмет - это событие повергло вас в отчаяние. Теперь вы овладели собою и изоражаете хладнокровие, но мне памятен ужас в ваших глазах. Я полагаю, вы незаконно владели Предметом. Я думаю, никто не поможет вам венуть его, и даже напротив: ценность вашей жизни упадет до предела, когда люди узнают, что Предмет был у вас. Итак, если сохранность вашей жизни - нужный вам товар, то будьте любезны оплатить его. Изложите очень подробно все, что связано с Предметом.
        Хармон помедлил, почесывая бороду и шею. Говорить не хотелось. Говорить было мучительно и больно, ведь рассказ о Сфере - это история его падения. Нельзя описать Сферу и не сказать того, как добрый успешный купец стал убийцей, подлецом и вором.
        - Я жду с нетерпением, - подстегнул Охотник.
        - Ну, милорд, дело было так. Зная мою торговую сноровку, один лорд поручил мне продать Светлую Сферу - это так Предмет называется. Я повез Сферу покупателю на осмотр, но в дороге на меня напали, и…
        Охотник кашлянул.
        - Славный Хорам, вы успели показать, что отнюдь не страдаете косноязычием. Так не прикидывайтесь теперь, а излагайте ясно и детально. Как звали продавца? Как звали покупателя? В какой земле было дело?
        - Милорд, меня нанял сир Гарольд, это кастелян одного замка в центральных землях, на берегу Дымной Дали…
        - Сударь, - вмешался Охотник, - я не хочу выглядеть несдержанным, нервным, склонным к самодурству… Но все же должен предупредить: мое терпение вот-вот исчерпается.
        Хармон сглотнул.
        - Поверьте мне, я говорю все, что знаю. Просто в этой истории много скрытого, но вы и сами понимаете: когда дело касается Священных Предметов…
        Чара сказала невзаначай, обращаясь как будто к Низе:
        - Когда в прошлый раз один парень врал Охотнику о Предметах, его живьем зарыли в могилу.
        Низа схватила Хармона за руки:
        - Славный, я прошу тебя, умоляю! Расскажи им все, пожалуйста! Не делай так, чтобы тебя убили.
        Он отвел глаза. Совсем закрыл их. Вроде бы, стало легче. Не так стыдно, если не видеть ничьих глаз.
        - Прошу тебя…
        Он сказал:
        - Граф Виттор Шейланд поручил мне продать Светлую Сферу герцогу Морису Лабелину. Деньги требовались графу, чтобы уплатить выкуп за свою невесту, леди Иону Ориджин. В апреле минувшего года я пустился в дорогу…
        На сей раз не юля, Хармон рассказал все. Описал дорогу в Лабелин, неудачные попытки продажи, пленение монахами и освобождение. Он скрыл имена Луизы с детьми, чтобы не создавать им лишних проблем, но назвал покойных Джоакина и Полли. О Полли он сказал много, ибо того требовала совесть. Описал, как она пела, как помогала ему во всем, освещая радостью его дни, как бесстрашно пошла на разведку, как умерла с болтом в груди. В этот момент Хармон открыл глаза - и не увидел презрения лишь на одном лице: Низы.
        Он повел дальше, описал торги с Лабелином и продажу фальшивки, свое бегство в Шиммери, знакомство с архитектором счастья. Он рассказал, как спас Низу для успокоения совести, и с тою же целью купил небесный корабль. Как постепенно увлекся затеей и стал все больше погружаться в небесное мореходство, но тут явились слуги Лабелина и убили Рико, а Хармона бросили в темницу. Как Низа спасла его, а Второй из Пяти нанял их для погружения в Пропасть.
        - Дальнейшее вы уже знаете, милорд, - окончил Хармон и умолк, совершенно обессиленный.
        Долго стояла тишина, затем Неймир сказал:
        - Давайте прикончим его. Он - никчемная мразь.
        - Так и есть, - кивнул ганта, - но он может отдать нам секрет корабля. Пусть перепишет бумаги на Охотника, тогда уже прикончим.
        - Кишш кобарзо! - вмешался старик. - Нельзя его трогать, пока он мне не скажет, кому и как продать этот… Святой Сфер!
        - Я бы его пощадила, - сказала лучница Чара, никак не объяснив сие странное решение.
        Охотник поднял руки, требуя тишины.
        - Друзья мои, вы совершенно упустили из виду главное. Ценность вора и женоубийцы, кого мы видим перед собою, определяется не глубиной его раскаяния, и не будущею выгодой. Главное в нем - знание одного ответа. Как он заставил Предмет говорить?!
        - Я… я не знаю.
        Охотник резко поднял его на ноги и впечатал спиной в выступ скалы.
        - В вашем сопливом рассказе, так тронувшем дам, я не заметил одного: того момента, когда вы обрели силу говорить с Предметами. Однако Светлая Сфера ожила в ваших руках. Так что же вы упустили? Откуда взялась сила?
        - Милорд, я не знаю! Я перед вами вывернулся наизнанку. Думаете, приятно было все это вспоминать? Лучше повеситься, чем повторить рассказ снова. И я не знаю, что еще добавить!
        - Власть над Предметами не приходит из воздуха. Она идет от человека к человеку, только так. Вспоминайте же, чертов глупец, кто дал вам ее! Монахи в Максимиановской обители? Граф Шейланд? Второй из Пяти?
        - Милорд, но я не знаю, как она дается! Никто из них не делал ничего особенного, лишь говорил со мной. Монахи грозили пытками, но не пытали. Были только слова. Словами можно дать силу?
        - Нет. От тела к телу! Вы говорили, в камере с вами был скелет… Вы касались его?
        - Святые боги! Как мог старался, чтобы не коснуться! Правда, его мундир… Я надевал, очень холодно было.
        - Где он теперь?
        - В моих вещах… Посмотрите в мешке, на нем еще герб Ориджинов…
        - Нетопырь со стрелой?
        - Да, милорд.
        Охотник выпустил Хармона.
        - Тьма сожри! Все-таки Ориджины! А я было поверил им… Несите сюда чертов мундир!
        Хармон сказал, помедлив:
        - Милорд, я не думаю, что дело в мундире… После того, как надел его, я много раз брал Сферу в руки. А ожила она только раз - над Бездонной Пропастью.
        - Вы не думаете? Вы, наконец, дали себе труд осмыслить события и пришли к такому ценному выводу?! О, покорно благодарю! Сделайте же еще шаг по пути мудрости - поймите, откуда вы взяли силу!
        - Я - волшебный теленок, - вдруг засмеялся Хармон.
        - Что?
        У Охотника был такой ошарашенный вид, что Хармон согнулся от смеха.
        - Ну, Оллай… Теленок из легенды… Он еще говорить умел!
        Чара и Неймир поняли, о чем речь, но не засмеялись. Они не увидели сходства Хармона с Оллаем. Охотник же побагровел от злости:
        - Вы смеетесь надо мной?! Убью на месте!
        Он выхватил меч, и Чара с Низой бросились к нему, а Хармон вскинул руку в защите и быстро залопотал:
        - Нет, милорд, простите… Я не над вами смеюсь, а над собой. Спросите Чару, она вам скажет. Есть шаванская легенда про теленка. Вокруг него творились чудеса, но сам он был совсем беспомощный, братья вечно его спасали. Так и я. Нет у меня никакой силы, ничего я не умею, чудеса сами собой случаются!
        - Сфера ожила сама собой? Быть не может! Никогда такого не видел!
        - А вы видели много Предметов?
        - Много, - ляпнул Охотник. Обернулся: его спутники теперь глядели на него. - Чего воззрились? Да, я повидал Предметы! Но ни разу не было, чтобы Предмет сам заговорил!
        - А вы пробовали держать Предмет над Бездонной Пропастью?
        - Что вы сказали?..
        - Сфера ожила только тогда, как я поднял ее над бездной. Вы так делали, милорд?
        Охотник попятился от него. Схватился за голову.
        - Тьма!.. Так вот зачем!.. Дайте подумать… Что показала вам Сфера?
        - Черную воду на дне Пропасти. А в воде - узор из ярких точек.
        - Светящиеся точки на воде?
        - Не на воде, а под нею. И еще линии, которые связывали точки.
        - Потрясающе!.. Как же я не понял раньше! Вот в чем был его план!..
        Чара с тревогой заглянула в лицо Охотника:
        - Ты меня пугаешь.
        - И не только ее, - нахмурился ганта. - Ты выглядишь так, будто потерял голову. А я не хочу ехать рядом с безумцем.
        Охотник с трудом взял себя в руки.
        - Никакого безумия. Извините, что напугал. Меня просто посетили волнующие мысли.
        - Какие?
        - Они касаются только меня.
        - Нет, брат. Всех нас.
        Чара и Неймир кивнули, соглашаясь с гантой. Охотник помедлил, скривился, но сдался.
        - Мое открытие таково. Я мнил себя умным звероловом, но только что понял: один злодей затеял охоту такого масштаба, что мне и не снилась. Светлая Сфера - орудие этой охоты, купец Хорам - нечто вроде приманки, дабы привлечь дичь, а я - даже не зверь, а назойливая муха, которую хотели прихлопнуть, чтоб не мешала охотиться.
        Он подмигнул шаванам:
        - Однако, друзья, боги сильно улыбнулись нам. Мы оказались в нужном месте, возле логова зверя, а тот злодей - далеко отсюда. Поэтому мы окончим свою охоту раньше, чем он, а затем решим: забрать трофей и уйти, или поставить ловушку для охотника-злодея.
        - Ты уж совсем нас запутал! Кого ты называешь зверем? На кого мы охотимся?
        - Да на того же зверя, что и прежде: Второго и Пяти, хозяина Колдуна.
        - И как мы его поймаем?
        - С помощью дара волшебного теленка! Мастер Гортензий, скажите: огонь сильно повредил небесный корабль?
        - По милости богов, довольно незначительно. Надо заменить веревки, починить корзину и горелку. Хорошо бы еще восполнить запас водорода, но и без этого летучести хватит для небольшой высоты.
        - А много ли времени займет ремонт?
        * * *
        Небесный корабль степенно плыл над Львиными горами. Заходящее солнце окрашивало шар в нежный цвет губ красавицы. Его тень, огромная как облако, скользила по скалам и ущельям. Впереди виднелась уже туманная чаша Бездонной Пропасти и острый стерженек Башни-Зуба, примостившийся на краю бездны. А внизу, под корзиной, белели армейские шатры. Две дороги вели к Башне-Зубу: одна с севера, через ущелья, вторая с востока, по краю Пропасти, - и обе перекрывались войсками. Пятна палаток, огоньки костров покрывали дно ущелья густой болезненной сыпью. Не вмещаясь на дне, забирались и на уступы, и на мелкие плато, маячили даже на верхушках плоских скал.
        - Очень много солдат! - с недовольством вымолвил Гортензий. - Не знаю, сколько снега бывает зимою на проклятом богами Севере, но, наверное, именно столько.
        - Вовсе не много, - возразила Чара. - Здесь нет и десятой доли того числа, которое вел Степной Огонь.
        Охотник спросил:
        - Как вы оцениваете их численность, миледи?
        - Целый полк здесь, на северной дороге, да еще две роты на восточной. Общим счетом - от двух до двух с половиной тысяч копий.
        Мастер Гортензий поперхнулся от возмущения:
        - И это вы назвали словом «немного»? Барышня, на мой взгляд, немного солдат - это два или три, ну от силы четыре, если они пьяные! Когда солдаты собираются числом больше десяти - не жди от них ничего хорошего, а жди какой-нибудь мерзопакости. Например, горящей стрелы!
        - Хватило одного моего лука, чтобы снять вас с неба, - возразила Чара.
        - Значит, вы со мной согласны: один стрелок - уже беда, что и говорить о двух тысячах!
        Гортензий плеснул масла в горелку, заставляя шар подняться выше, хотя он и так шел в доброй тысяче футов над землей.
        - Не набирайте высоты, сударь, - приказал Охотник. - Скоро нам снижаться, а от солдат угрозы нет.
        Действительно: воины в ущелье только глядели вослед небесному кораблю, да некоторые махали шлемами; никто и не думал браться за луки. То были солдаты Второго из Пяти. Очевидно, он уже давно предупредил их о возможном прибытии шара.
        - От них нет угрозы в данную минуту, - справедливо заметил Гортензий, - но что случится, когда они узнают ваши планы? Ведь от меня, славный, не укрылось ваше намерение взять в плен Второго из Пяти! Не будет ли мудро отказаться от него, пока не поздно?
        - Ха-ха, - только и выронил Охотник.
        - Но у Второго тысячи воинов на дорогах, да в самой башне еще, поди, немало! Нас же только четверо, а если принять в учет тех, кто имеет желание сражаться, то останется двое!
        - Ха-ха, - повторил Охотник.
        - Если мы решили взять Второго, то он не спрячется и в Бездонном Провале! - сказала лучница, с полною верой глядя на командира.
        За те дни, что длился ремонт Двойной Сферы, Хармон успел заметить, сколь глубоко уважение шаванов к Охотнику. Рядовые всадники ловили каждое его слово. Даже слишком витиеватая речь, в иных условиях вызывавшая бы злость, из уст Охотника принималась как признак тонкого ума. Всадник Бирай носил титул ганты, то бишь, вожака, однако легко и без ревности уступал Охотнику принятие решений. Он будто даже наслаждался тем, что, сохранив титул, избавился от бремени ответственности. Козлорогий Зандур и его люди - полнейшие дикари, с трудом говорят по-человечески, поклоняются не Праотцам, а смешно сказать - кому. Но Охотник нашел ключ и к их сердцам.
        Единственный, кто не был доволен его властью, кто на виду у Хармона несколько раз перечил Охотнику, - это шаван Неймир. И Хармону не составило труда понять причину его недовольства. Стоило раз увидеть, какими глазами смотрит на Охотника рыжеволосая Чара, спутница и любовница Неймира, - и все стало ясно.
        Сидя в лагере шаванов, торговец вспомнил свою давнюю забаву - наблюдать за отношениями между людьми. В первый день, конечно, он хлебнул горькой: всадники презирали его за подлость и женоубийство, насмехались и пинали. Но Чара вступилась за него: мол, он убил никому не нужную северянку, и ту случайно, зато спас шаванку Низу, их соплеменницу. Да и кража Священного Предмета требует немалой дерзости, слабаку такое не под силу. Шаваны признали ее правоту и стали чуток добрее к Хармону, но, конечно, веревки не развязали. Вот и осталось ему одно: смотреть.
        Он смотрел - и видел многое наметанным глазом. Видел, что двое из шаванов, Гурлах и Хаггот, буквально на все готовы ради Охотника - будто он спас им жизни, а то и больше. Видел, что Охотник часто поглядывает на ганту Бирая, опасаясь удара в спину. Но Бирай вполне доволен положением, а того, кто недоволен, Охотник почему-то не замечает. Видел, как Чара старается угодить Охотнику, и выглядит это нелепо, ведь Чара - жесткая воительница. В жизни она не училась ни женственности, ни манерам, ни лести; когда пытается ухаживать - выходит один смех. Одного не понял Хармон: как воспринимает Охотник ее попытки. Видно было, что лучница ему симпатична, но что-то сдерживало его чувства: возможно, страх перед ревностью Неймира, а может, грубость самой Чары.
        Так или иначе, Охотник взял ее с собой в корзину, а Неймира оставил. Много было недовольных составом отряда.
        Неймир вскричал:
        - Дух Червя! Мы с Чарой - Спутники, мы разведчики! Нам лететь, а тебе оставаться!
        - Я знаю, как говорить со Вторым из Пяти, - возразил Охотник. - Ты - нет.
        - Тогда возьми меня вместо Гортензия! Вести шар, наверное, несложная наука!
        Гортензий вспыхнул от такого пренебрежения, но все же поддержал Неймира:
        - Прислушайся, славный Охотник. Неймир хочет лететь, а я имею сильнейшее желание остаться. Да будет тебе известно, я противлюсь всем видам насилия и никакой радости от них не получаю.
        - Однако Второй из Пяти знает по описаниям, как выглядят мастер Гортензий и купец Хорам. Неймир не похож ни на кого из них.
        Вмешалась и Низа:
        - Он также знает, что я - спутница Хорама. Возьмите меня!
        - Зачем? - удивилась Чара. - От тебя мало толку.
        Низа вспыхнула от обиды, но Охотник поддержал спутницу:
        - На взгляд шиммерийца, нет разницы между шаванкой и шаванкой. Вашу роль, юная леди, сыграет Чара, а вы оставайтесь в безопасности.
        Тогда Низа подошла к лучнице и на полном серьезе сказала:
        - Если с Хорамом что-нибудь случится, ты ответишь передо мной.
        Чара не повела и бровью, а все шаваны, конечно, рассмеялись. Ганта Бирай прикрикнул на всех, раздоры утихли, и небесный корабль, наконец, поднялся в путь. В корзине находились четверо: Хармон, Гортензий, Охотник и Чара. Спустя час полета они приблизились к цели - окруженной войсками крепости Второго из Пяти.
        Башня-Зуб на самом деле представляла собой не замок, а монастырь. Точнее - центральное строение монастыря, известного как Обитель-у-Бездны. Именно здесь провел восемь лет знаменитый король-сновидец, здесь же находилась одна из лучших на Юге библиотек священных текстов. А вот здешние укрепления были слабоваты, сильно уступали замкам лордов. Впрочем, сама местность служила защитой: с одного боку пропасть, с другого - отвесная скала, обе дороги - узкие, не развернешься.
        Небесный корабль подлетал к монастырю вдоль северной дороги, быстро сбрасывая высоту. Еще на подходе Охотник принялся кричать:
        - Святые братья, мы летим ко Второму! Поймайте веревку, дайте причалить!
        Над воротами он скинул конец веревки, тот чиркнул по стене и заскользил по монастырскому подворью.
        - Братья, ловите нас! - кричали уже все вместе. - Хватайте веревку, вяжите! А то унесет ветром!
        Несколько монахов не сразу сообразили, что нужно; только хлопали глазами вслед диковинному шару. Но старший по чину служитель отдал приказ, братья поймали веревку и обернули вокруг столба.
        - Спасибо, братья! Теперь тяните нас!
        Монахи потянули веревку. Похоже, не всю свою жизнь они проводили за книгами: шар легко уступил их силе, был втянут на подворье и привязан в ярде над землей.
        - Приветствуем вас, - сказал старший, - я - брат Викентий. Вы - люди славного Хорама?
        - Я - Хорам Паулина Роберта, - ответил Хармон. - Со мною Низа, мастер Гортензий и Бут. Мы очень хотели бы увидеть Второго из Пяти.
        - Как и он вас. Его милость давно ждет вашего прибытия. Сойдите же наземь и позвольте мне проводить вас.
        - Простите, брат Викентий, - возразил Хармон согласно наставлениям Охотника, - наше дело весьма срочное, мы должны немедленно повидать Второго.
        - Непременно во дворе? - удивился Викентий.
        - Больше того - в шаре! Его милость должен как можно быстрее увидеть то, что видели мы!
        - И никак нельзя отложить до утра?
        - Ради богов, я бы не откладывал и на минуту! Брат Викентий, мы совершили невероятное открытие! Не только Второй из Пяти, но сами Праотцы проклянут нас за каждый вдох промедления!
        - Воистину так! - подтвердил Гортензий, выпучив глаза. - Мы - словно тот сказочный голубь, который смог прочесть письмо и узнал, что судьба хозяев висит на его лапке!
        - Хорошо, да будет так, - кивнул Викентий и взмахом руки отослал одного из братьев. - Но не желаете ли вы хотя бы спешиться и перекусить?
        - О, брат, вам чужды и неясны чувства первооткрывателя! Наши мысли так далеки от пищи, как сокол от черепахи. А наши руки дрожат в нетерпении плеснуть масла в огонь, взметнуть шар в небеса и показать Второму из Пяти наше открытие!
        Брат Викентий прекратил спор. Другие братья, незанятые делами, начали собираться на подворье. Скоро их накопилось несколько дюжин.
        Наконец и сам граф Куиндар, Второй из Пяти, вышел из портала Башни-Зуба. Хотя был он прежде всего мирским владыкой, однако носил одеяние аббата - синюю ризу, посох со спиралью и даже митру. Теперь - странно, что так поздно - Хармона посетило чувство неприятного сходства. Такое уже было в прошлом: он уже пытался обмануть аббата монастыря, кажется, даже максимиановского, как и этот. Тогда все кончилось очень, очень скверно. Хотя обман как таковой удался… Если удастся и на сей раз, то через несколько минут они взмоют в небо, чтобы больше никогда не вернуться.
        - Желаю здравия вашей милости! Мы совершили чудесное открытие. Клянусь, вы должны это увидеть! Дно Бездонной Пропасти - больше не тайна!
        Утратив степенность, аббат ринулся к Хармону.
        - И что же там находится?!
        - Это крайне сложно описать словами…
        - Так приложите усилие, ради богов!
        Теперь он стоял в шаге, и Хармон смог разглядеть его. Риза и посох - это все, что было в нем святого. Остальными чертами Второй из Пяти напоминал Онорико: стремительный пылкий азартный южанин, правда, в десять раз более жесткий, чем архитектор счастья.
        - На дне ущелья находится озеро, но оно - не обычное, а священное! Вода в нем - особая, черная как смоль и блестящая как жемчуг. А под нею… ваша милость, нельзя порочить словами подобное зрелище! Мы увидели огни самого царства богов!
        Второй из Пяти вцепился в борт корзины, тряся посохом у самого носа Хармона:
        - Бездонная Пропасть ведет в царство богов? Так поклянитесь же в этом!
        - Я не смею, ваша милость.
        - Не смеете поклясться?
        - Никак не смею. Простите, ваша милость.
        - Будьте вы прокляты! Вы сказали, что видели это!
        - Я видел то, что мой скудный ум принял за зрелище мира богов. Но я - простой купец, а не служитель Церкви. Откуда мне знать, как на самом деле выглядит божье царство? Что, если я спутал?
        - Несчастный болван! - прошипел Куиндар. - Вы рискнули жизнью, чтобы увидеть неведомо что? Вам не хватило ума осознать то, что узрели глаза?!
        - Не гневайтесь, ваша милость, а полетите со мною! Я умоляю вас: взгляните сами на это зрелище! Уж вы-то сможете отличить священный мир от простого!
        Второй из Пяти полоснул взглядом спутников Хармона, и они дружно заговорили.
        - Угу, угу, все оно так и есть! - пробасил Охотник, подражая Буту.
        - Да, мы видели святое место, но не царство ваших богов, - отчеканила Чара. - То были факела Орды Странников во тьме вселенской ночи.
        - Шаванка, не путай его милость! - вскричал Гортензий. - Какие факела в какой еще ночи? Это были священные дворцы богов, освещенные искровыми огнями, стократно более яркими, чем самый лучший маяк мира смертных!
        - Вы видели огни под водой?! - глаза графа Куиндара чуть не выпрыгнули из орбит. - Быть может, не огни, а просто мерцание? Возможно, на дне Провала лежат мерцающие Предметы?
        - Ваша милость, - горячо прошептал Хармон, - мы не видели никакого дна! Мы узрели бездонную черную воду, а в ней - глубоко в толще воды - ослепительные фонари. И если этот свет вы называете мерцанием, то тогда зовите и Вечный Эфес зубочисткой, а Дымную Даль - грязной лужей.
        - Ты забыл сказать, - ввернул Гортензий, - что огни соединялись меж собою яркими лучами, так же, как нити сплетают паутину. Быть может, то была божья рельсовая дорога, где фонари горели на столбах, а лучи заменяли собой провода!
        Граф Куиндар задрожал от нетерпения. Он повертел головой, ища кому отдать посох и ризу, готовый немедленно прыгнуть в корзину. Однако наткнулся взглядом на откормленные круглые лица монахов, довольно прозаичные на вид, и слегка отрезвился ими.
        Он спросил Хармона:
        - Мои люди видели, как вы пролетели над бездной несколько дней назад. Почему только сейчас явились с докладом?
        - Тогда нас унесло на север сильным ветром, еще и брякнуло о скалу. Пришлось чинить небесный корабль, но мы выполнили ремонт скорейшим способом, сгорая от спешки побеседовать с вами!
        - Мы не видели, чтобы вы спускались в Пропасть ниже уровня тумана. Как же вы рассмотрели дно?
        - По центру Бездонного Провала имеется просвет в тумане, в который можно заглянуть. Поднимемся же в небо, и мы все покажем вашей милости!
        - А что за синяки у вас на лице?
        - Ваша милость, я же говорю: мы так были потрясены видом чуда, что не совладали с кораблем и хряпнулись о скалы. Синяки - это еще хорошо, мог быть и камень вместо башки!
        Куиндар вновь поглядел на спутников Хармона.
        - Ты Низа?
        - Я.
        - Старая. Говорили, ты девушка.
        - Чем я тебе не девушка, южанин?
        Он скривил губы, глянул на Охотника.
        - А ты - Бут?
        - Ну, это… кто ж еще?
        - Твое лицо мне знакомо.
        - Дык правильно! Мы ж виделись разок. Я вас видел, а вы меня.
        - Где?
        - Это… значит, у того… у него, то есть.
        - У кого?
        - Ну, спросите! Сказал же - у этого, маркиза!
        - У Мираль-Сенелия?
        - Дык что ж я, двум маркизам служу? Нет, одному, Миралю жеж.
        - Да, возможно, там… А ваш корабль что, поднимет пятерых? Мираль писал: четверо, не больше.
        - Это если долго лететь. А коли один часик, туда-назад, дык и пятерку можно. Давайте, помогу вашей милости!
        Охотник-Бут выскочил из корзины и протянул руку Куиндару:
        - Этот, посох значит, лучше отдадим Викентию, а то еще шар им колупнете. Митру тоже оставьте, чтобы ветром не снесло. Ну и айда…
        - Позвольте мне задать один вопрос, - раздался сухой и твердый голос, чуждый всеобщей горячки.
        Хармон увидел человека в белом мундире лаэмского шерифа, с длинною шпагой на боку. Двое солдат в кольчугах стояли за его плечами.
        - Славный Хорам, Светлая Сфера находится у вас?
        - Какая Сфера? - спросили разом Второй из Пяти и Охотник.
        Но Хармон не смог скрыть удивления. Быстрая тень мелькнула на лице, человек в мундире заметил ее. Двинулся к корзине, обнажая шпагу.
        - Я помощник шерифа Халинтор. Имею приказ его высочества принца Гектора: изъять у вас Светлую Сферу.
        - Вы ошиблись, у меня ее нет! Я даже не понимаю, о чем речь!
        - В таком случае, покиньте корзину вместе с вашими спутниками. Вы будете подвергнуты обыску.
        - Нет смысла в обыске! - вскричал Хармон. - Я оставил Сферу в горах, могу назвать место!
        - Покиньте корзину, - приказал Халинтор.
        Тогда Охотник коротко двинул Куиндара под дых. Митра слетела с головы, граф согнулся, Охотник перевалил его через борт корзины.
        - Хватайте, друзья!
        Хармон и Гортензий схватили, потянули Второго, а Охотник выхватил кинжал и рубанул веревку. Халинтор и солдаты, и монахи рванулись вперед, но Чара уже подняла лук. Стрела ударила в камень под ногами шерифа, брызнули искры. Халинтор отскочил, Чара выпустила еще три стрелы - не стремясь никого убить, а только замедлить, заставить искать укрытие. Она выиграла несколько секунд, и в это время шар поплыл вверх, а Охотник уцепился за обрубок веревки и повис под корзиной.
        - Масла! Масла!
        Хармон щедро плеснул в горелку, огонь жарко вспыхнул, шар стал набирать высоту - но слишком медленно. Охотник летел в ярде над землей, монахи бежали за ним, вынимая из-под сутан дубинки.
        - Не бейте его! - сообразил Викентий. - Если упадет, шар улетит! Не бейте, а хватайте!
        Крепкие руки братьев поймали Охотника за ногу, но он ловко лягнул одного в лоб, другого в шею. На миг освободился, поднялся на фут, снова был пойман. Чара перегнулась через борт, скрипнув тетивой. Стрела вошла монаху точно в зад, и он упал, выпустив ногу Охотника.
        Хармон плеснул еще масла, но вдруг завопил от резкой боли. Куиндар опомнился и ткнул торговца кулаком в пах. Когда тот согнулся, схватил его за волосы, припечатал коленом в лицо, щвырнул на дно корзины. Выхватил нож.
        - Я не! - залепетал Гортензий. - Я не-не-не!
        Забыв о нем, Куиндар замахнуся в спину Чаре. И тут упал, как и Гортензий, и лучница. Все полетели на дно от резкого удара: шар врезался в стену обители.
        - Охотник! - ужасным, чужим голосом закричала лучница.
        Отбросила мужчин, будто те не весили и фунта. Одним ударом выбила нож у графа. Свесилась за борт:
        - Охотник! Охотнииик!
        - Я здесь, миледи.
        Он смог удержаться за веревку. И больше того: упирался ногами в стену, шел по ней вверх, помогая шару одолеть препятствие.
        - Охотник… - повторила Чара, чуть не смеясь от облегчения.
        Куиндар потянулся за ножом, но Хармон отнял его:
        - Не стоит, ваша милость. Лучше не мешайте трогательной сцене. А то, знаете ли…
        Корзина поднялась над краем стены. Охотник уперся ногами в зубец, подпрыгнул, схватился за борт. Чара потянула его внутрь.
        - Луки к бою! - закричали внизу.
        Раздался топот ног, скрип тетив.
        - Какие луки… - выдавила Чара, скрипуче от натуги.
        - Согласен, миледи… Монахи с оружием - как недостойно…
        - Молчи и лезь!
        В этот миг, когда Охотник и Чара были заняты друг другом, а Хармон с Гортензием корчились на дне, прячась от стрел, граф Куиндар поднялся на ноги. Схватился за веревки, перемахнул через борт - и спрыгнул на стену. То был отчаянный ход. Секунду граф качался на самом краю над Бездонным Провалом, но вот поймал рукою зубец и отступил от пропасти. Крикнул своим людям:
        - Стреляй!
        Охотник и Чара рухнули в корзину в тот миг, когда первые стрелы вспороли воздух. Впрочем, опасность была невелика: избавившись от пятого пассажира, шар быстро пошел вверх. Лишь одна стрела вонзилась в корзину, остальные просвистели мимо.
        - Бей в шар, а не в корзину! - приказал Второй.
        Тетивы скрипнули вновь.
        Чара потянулась за луком, чтобы дать отпор. Охотник прижал ее к полу (как показалось Хармону, не без удовольствия).
        - Не рискуйте собой, миледи. Они уже не страшны.
        И верно: лучники Куиндара остались на подворье, монастырская стена закрывала им прострел. Они дали еще один залп - и совсем скрылись из виду. Только сам Второй из Пяти еще стоял между зубцами, грозя беглецам кулаком.
        Спустя несколько минут Хармон подал голос:
        - Ну, милорд, я рад, что все мы живы и здоровы. Но все произошедшее сложно назвать удачей, вы согласны? Ваша дичь осталась на свободе и скоро пошлет за нами немалую погоню. А ветер несет нас на юг - прочь от вашего лагеря.
        - Охотник имеет запасной план, - заявила Чара. Потом поглядела на Охотника - на всякий случай, убедиться.
        Гортензий спросил, с тревогою выглянув за борт:
        - А в запасном плане значится способ, как нам выбраться из Бездонного Провала?
        - Ты о чем?
        - Боюсь, что мы теряем высоту. И это не совсем правильное слово. Говоря точнее, у меня душа ушла в пятки.
        Теперь все четверо смотрели вниз. Туманная дымка, плывущая внизу, под кораблем, как будто становилась ближе.
        - Поддайте огня, мастер Гортензий!
        - Поддаю как могу, да не в огне дело. Пробит верхний шар, мы теряем водород! Один нижний нас не вынесет!
        - Вы убеждены в этом?
        Вообще-то, ответа не требовалось. По мертвецки бледному лицу Гортензия была ясна мера его убежденности. Уже и Хармон четко видел: Башня-Зуб, оставленная позади и внизу, теперь находилась просто позади, верхние зубцы - вровень с корзиной. А шар подходил к самому центру Провала.
        - Святые боги!
        Хармон принялся молиться, и Гортензий последовал примеру. Чара встряхнула его за грудки:
        - Что можно сделать, старый дурак?
        - Вы далеки от истины! Я вовсе не старый и не…
        - Что можно сделать?!
        - Да сами знаете: выбросить лишний вес…
        Гортензий беспомощно развел руками. Не было никакого лишнего веса: все и так оставили, готовясь принять на борт пятого человека. Имелась только одежда, оружие, горелка да запас масла.
        Они сняли и вышвырнули сапоги и куртки - почти без результата, шар набрал пару ярдов высоты, но тут же снова стал проседать. Взялись за оружие. Чара выбросила нож, но наотрез отказалась отдать лук. Охотник снял меч и кинжал, со вздохом бросил за борт меч. Жалкий фут высоты… Охотник поднял кинжал, но не бросил в пропасть, а странно посмотрел на спутников. Небесный корабль шел на уровне монастырской стены, до края бездны оставалось еще с полмили. Охотник сообщил:
        - Я имею другую идею, для исполнения которой нужен клинок.
        Хармон сглотнул. Гортензий промямлил:
        - Славный Охотник, я представляю великую ценность в деле воздухоплавания, можно сказать, историческую… Совсем недопустимо… Только не меня.
        Хармон сказал:
        - А я, со своей стороны, владею всеми правами на чертежи и проекты. Я уступлю их вам за бесценок, за жалкую тысячу золотых… Но для этого нужно подписать бумаги, мертвец этого не сделает…
        Оба вместе поглядели на Чару.
        - Если уж судить о том, кто представляет наименьшую ценность…
        Лучница вынула стрелу из колчана, взяла, как стилет. Направила в пузо Хармону:
        - Ты самый толстый.
        Охотник тронул ее за плечо.
        - Друзья, вы неверно меня поняли. Клинок нужен вот зачем.
        Быстрым взмахом он разрубил одну из веревок. Второй рывок - повисла вторая. Охотник связал их концы, образовав петлю.
        - Миледи, становитесь.
        Чара поняла его. Быстро вспрыгнула на борт корзины, поставила ноги в петлю, взялась за веревки - и повисла, не касаясь корзины.
        - Мы уберем лишний вес. Но мертвый, а не живой.
        Охотник разрубил еще две веревки и, связав их, помог залезть Гортензию.
        - Постойте, но в корзине же горелка!
        Охотник не ответил, а занялся новыми веревками. Когда была готова петля для ног Хармона, шар летел уже ниже уровня монастыря. Глядя перед собою, торговец видел не плато, а отвесную стену. Пыхтя от натуги, он вскарабкался на борт, схватился за веревки, поставил ногу в петлю, зажмурился от ужаса - и оттолкнулся от корзины.
        Он повис, качаясь, над бездной. Внизу, ужасно далеко, плыла туманная дымка. Так далеко - помрешь от страху прежде, чем долетишь. Впереди маячила скала, над головой темнел пожухлый, едва живой шар. В ушах свистел ветер.
        - Эй! Эй, торгаш! Замолкни уже!
        Лишь тут Хармон понял, что орет от ужаса. С большим трудом закрыл рот. Услышал скрип веревок, болтавшихся на ветру. Помилуйте, святые боги!
        Тем временем Охотник связал последнюю петлю. Плеснул в чашу все остатки масла - яростный столб огня метнулся вверх, напоследок наполнив сферу. А Охотник встал в петлю, протянул руку - и подрубил последние веревки. Корзина с горелкой ухнула вниз и еще долго, долго, долго падала, пока не нырнула в туман.
        Небесный корабль прыгнул к небу, одним махом набрав несколько ярдов. Показалось плато - выемка между скал, куда нес их поток воздуха. Сейчас оно лежало ниже ног Хармона. Но последнее дыхание огня дало шару слишком мало сил, он снова начал проседать. А до плато оставалось ярдов двести, и теперь было ясно: не успеть. Люди на веревках окажутся ниже поверхности, их ударит и размажет о стену.
        - Чара, - крикнул Охотник, - еще одна идея!
        Он полез вверх по веревкам, лучница - за ним, промедлив лишь секунду. Хармон понял. Верхушка шара будет выше поверхности земли. Если забраться наверх, то можно перепрыгнуть. Хармон не представлял, как можно влезть на шар. Даже вообще - как можно лезть, убрав ноги из петли, повиснув над бездной на одних руках!
        А Чара с Охотником лезли, и очень прытко. Как обезьяны или жуки, или кто еще умеет лазить на высоты. Плато приближалось, Хармон и Гортензий висели намного ниже его края, но Чара с Охотником - выше. Однако под их весом корабль кренился, сводя на нет их усилия. Они лезли - а шар клонился все больше, опуская их.
        - Хармон, качайтесь! - крикнул Охотник.
        - Что?..
        - Раскачайся на веревках, тупой толстяк!
        Раскачаться? Святые боги, как это возможно?! Он даже в детстве боялся качелей, на высоте два фута, а не две мили!
        Но… что еще делать?
        Хармон завопил и дернулся. И снова, и снова. Вопил - и качался. При каждом его взмахе качался весь корабль. Тот бок, на котором висел Охотник, ходил вверх-вниз. Охотник несся к плато, то поднимаясь выше края, то опускаясь ниже. Хармон качался и орал.
        В миг удара он хотел зажмуриться - но все же заставил себя смотреть. Охотник оказался выше поверхности, и по инерции полетел вперед, на плато. Выпустив веревки, он покатился по земле - и мигом позже вскочил на ноги.
        Хармона тоже швырнуло вперед - в скалу. Но как раз в тот миг он качнулся назад, движения погасили друг друга, он ударился о камень, но слабо, почти без боли. И тут же услышал крик.
        Чару стукнуло об острый выступ камня и сорвало с веревок. Она полетела вниз, между скалою и шаром. Вцепилась ногтями прямо в ткань, каким-то чудом удержалась. Потеряв вес Охотника, шар пополз вверх, вынося Чару на поверхность. Она оттолкнулась, упала на самый край, чуть не соскользнула, зацепилась, отползла.
        - Урааа! - завопил Хармон.
        Не потому, что лучница спаслась, а потому, что шар, став еще легче, быстро набирал высоту. Оказавшись уже в ярде над плато, Хармон убрал ноги из петли - и спрыгнул. Рядом с ним ляпнулся мастер Гортензий.
        Лишенная экипажа Двойная Сфера помчалась вверх и вскоре скрылась за скалами.
        - Мой корабль! - простонал Гортензий. - Мой чудесный корабль…
        Все помогли друг другу подняться, отряхнуться, осмотреться. Если не считать ушибов и сломанных ногтей, все остались целы. Чара даже сохранила лук, хотя потеряла большинство стрел.
        Однако четверка очутилась на узком клиновидном плато между глухих скал. Единственная тропа вела, очевидно, к той дороге, что огибала всю Бездонную Пропасть. На дальней стороне Пропасти раскрылись ворота монастыря и выпустили на эту самую дорогу три десятка всадников. Их легко было видеть благодаря факелам в их руках. Цепочка красных огней быстро скакала вокруг бездны на юг - сюда, к беглецам.
        - Они видели, куда нас занесло… - выдохнул Хармон.
        - Будут через час, - прикинула Чара и вынула из колчана все стрелы. Их было четыре.
        Гортензий жалобно глянул на Охотника:
        - И что ж нам делать-то, а?
        Охотник улыбнулся:
        - Друзья, рискую вызвать ваше недоверие, однако должен сказать: все идет согласно плану.
        Стрела - 10
        27 мая 1775 г. от Сошествия
        Фаунтерра
        Голос Короны от 26 мая 1775г
        Милорды и миледи, судари и сударыни, в данном выпуске вас ждут невероятные новости! Советуем вам отложить все менее срочные дела и целиком погрузиться в чтение.
        Как вы, без сомнений, помните, вчерашнее заседание верховного суда потрясло всех невероятными открытиями. В числе свидетелей выступил сам его светлость лорд-канцлер Эрвин С. Д. Ориджин. Его показания перевернули весь ход процесса, поскольку дали основания подозревать, что рельсовый мост через Бэк был обрушен путем диверсии, произведенной людьми графа Эрроубэка, по подстрекательству герцогини Аланис А. А. Альмера. Обвинитель Марк Фрида Стенли выразил подозрение, что все показания главных свидетелей обвинения - четверки рыбаков из Альмеры - были сфальсфицированы по приказу графа Эрроубэка и барона Бонегана. Ее величество Минерва распорядилась арестовать барона Бонегана, присутствовавшего в зале суда, и начать новое расследование, чтобы выявить и наказать виновников диверсии. В то же время доказано, что прежний обвиняемый, лорд Менсон, действительно нанес владыке Адриану предательский удар кинжалом, потому он остается в ожидании приговора суда.
        После таких событий минувшего дня, поражающих самое богатое воображение, мы имели опасения, что нынешний выпуск «Голоса Короны» будет отмечен печатью скуки. Однако нынешние события превзошли и затмили вчерашние коллизии!
        Заседание Палаты Представителей открылось пространными дебатами, связанными с диверсией моста. Мы с сожалением вынуждены отметить, что герцогиня Аланис Альмера не присутствовала на заседании, потому высокие лорды не получили от нее никаких комментариев. Однако общее настроение Палаты со всею очевидностью склонилось против герцогини Аланис. В ходе пламенных речей, полных справедливого гнева, Представители земель Нортвуд, Альмера, Рейс, Холливел и Литленд высказали резкое осуждение диверсионному поступку герцогини. Наибольшее негодование было вызвано попранием законов честной войны, заданных Юлианиным кодексом. По словам ораторов, тайное обрушение моста в глубине нейтральной земли не имеет ничего общего с благородной войною, а напоминает скорее проделки асассинов самого подлого пошиба. А добивание пассажиров поезда, беспомощных и оглушенных падением, вызвало такую ярость в зале, что лорд Крейг Нортвуд даже принялся бить кулаком по трибуне и не без труда был приведен к спокойствию.
        Ее величество Минерва, по своему обычаю, проявила большое хладнокровие и стремление к справедливости. Она отметила, что вина герцогини Альмера и графа Эрроубэка пока не доказана, а показания герцога Ориджина носили сугубо косвенный характер. Ее величество потребовала воздержаться от гнева до тех пор, пока не будет проведено расследование и судебное слушание, и пока личности виновников не будут установлены со всеми доказательствами.
        Тогда слово взял его светлость Грегор Амессин, епископ Алеридана, Представитель Церкви Праотцов в Палате. Он произнес пространную и глубоко продуманную речь, дословное изложение которой, как и прочих речей, приводится на страницах 6 - 10. В первую очередь его светлость обратил внимание высоких лордов на ужасную волну злодеяний, захлестнувших Поларис в последний год. Его светлость напомнил о таких преступлениях, от которых волосы зашевелились на головах слушателей (посему мы просим удержать ваших детей, если они уже обучились грамоте, от прочтения дословного изложения речи). Расстрел невинных людей при помощи Перстов Вильгельма; сожжение замка Эвергард вместе с его обитателями; хищение всего достояния Блистательной Династии; диверсия моста, унесшая жизни трехсот человек; убийство владыки Адриана; и, наконец, покушение на королеву Маделин. Да, заявил епископ Амессин, нам следует иметь достаточно смелости, чтобы посмотреть правде в глаза: ее величество была отравлена прямо в императорском поезде. Лишь один из виновников названных злодеяний предстал перед судом; остальные до сих пор наслаждаются
полной безнаказанностью. Что это, спросил епископ, как не свидетельство беспомощности тайной стражи?
        Ее величество Минерва милостиво сказала несколько слов в защиту протекции, однако на сей раз высокие лорды встретили ее речь неодобрительно. Большинство Палаты согласилось с епископом Амессином: в Империи царит злодейский произвол, преступники покушаются на самое святое, включая Священные Предметы и жизни первых людей Полариса. Проблема требует безотлагательного решения, и епископ Амессин, от имени Церкви Праотцов, предложил следующий выход: создать священную стражу, которая будет подчинена Палате и Церкви, а не Короне. Священная стража будет действовать во всех землях, расследуя самые опасные преступления, и строго привлекать к ответу любых виновников, из каких бы сословий они не происходили. В качестве основы для священной стражи епископ Амессин предложил использовать монашеский орден Праотца Вильгельма, известный своим строгим уставом и глубоким благочестием братьев.
        Многие лорды Палаты выразили одобрение этой идее, надеясь, что священная стража сможет остановить волну преступлений и вернуть порядок в земли Империи. Однако нашлось немало и таких лордов, кто высказал опасения: не возрастет ли излишне влияние Церкви Праотцов, и не приведет ли это к нарушению извечного благостного равновесия между силами Великих Домов, Короны и Церкви? Главным противником священной стражи проявил себя герцог Эрвин С. Д. Ориджин. Отвечая на его возражения, выступил лорд Фарвей и сказал следующее. Дисбаланса сил вполне можно избежать, если наравне с Церковью в управление священной полицией включатся и лорды нескольких Великих Домов, славящиеся чистотою репутации и нейтралитетом в любых конфликтах. В качестве таковых лорд Фарвей предложил своего лорда-отца герцога Генри Фарвея, а также графа Виттора Шейланда. Предложение нашло достаточно поддержки среди сидящих на высоких стульях, чтобы быть поставлено на голосование в четырехдневный срок. В числе тех, кто поддержал создание священной стражи, был и второй представитель герцогства Ориджин - граф Лиллидей. В своей речи он сослался на
мнение великого лорда Десмонда Ориджина, который целиком одобряет и саму священную стражу, и ее кураторов - графа Шейланда и герцога Фарвея.
        Со своей стороны, мы выражаем большую надежду, что предложение его светлости Амессина будет принято, ведь только общими усилиями Великих Домов и святой Церкви можно вырвать все побеги хаоса, буйно разросшиеся в землях нашей Империи.
        Но и этим не окончилось нынешнее заседание. В тот самый миг, когда высокие лорды решили, что все потрясения остались позади, на трибуну взошел его светлость герцог Морис Э. Д. Лабелин. В короткой речи (приведенной на странице 11) он, ни много, ни мало, объявил войну королевству Шиммери! Герцог Лабелин заявил, что экспедиционный корпус Южного Пути под командованием барона Хьюго Деррила начал боевые действия против Шиммери. Их целью является захват всех шиммерийских запасов искровых очей. Война продлится до тех пор, пока все очи не перейдут в руки рыцарей Южного Пути, либо пока королевство Шиммери не будет сокрушено и капитулирует.
        Принц Гектор Шиммерийский ответил с пылом, присущим уроженцу Юга: он бросил перчатку в лицо герцогу Лабелину и потребовал немедленного поединка. Ее величество Минерва строжайшим образом запретила схватку в стенах Палаты. Тогда принц Гектор потребовал арестовать герцога Лабелина, но снова получил отказ. Ее величество отметила, что герцог объявил войну с соблюдением всех законов и не является преступником. Оба Представителя королевства Шиммери - отец и сын - с негодованием покинули Палату. Лишь тогда окончился нынешний, столь богатый потрясениями день.
        Просим читателей обратить внимание, что самые драматичные события приведены не только в детальных описаниях (страницы 12 -18), но и снабжены иллюстрациями. Вы можете полюбоваться ими на страницах 19 -22.
        - «Мы выражаем большую надежду, что предложение будет принято!» - Эрвин яростно отшвырнул «Голос Короны». - Кто этот умник с надеждой?! Тьма сожри, приведите его сюда, и пускай объяснит, на что он, тьма сожри, надеется!
        - Видимо, на торжество закона, - ответил Дед, - это обычная надежда, возлагаемая на полицию…
        Под суровым взглядом Эрвина даже Дед предпочел замолчать. Сорок Два и Марк не поднимали глаз от пола.
        - Господа, нас бьют на всех фронтах, вы понимаете это? Идиотский мост бросает на нас тень. Отравление болотницы - еще одно пятно. Я молчу о достоянии Династии, до сих пор не найденном. Мы покрыты пятнами, как идов ягуар! Нам придется послать войска в Шиммери из-за чертова Лабелина. Нельзя допустить, чтобы очи достались ему - а они достанутся, если не вмешаемся! А Галлард - Кукловод! - прибирает к рукам судебную власть в Империи! И тьма сожри, он получит свою священную стражу! Лорды жаждут порядка, а мы не можем его обеспечить!
        - Лорды не поддержат Галларда, - робко вставил Ворон Короны. - Никто не захочет такого усиления Церкви…
        - Холодная тьма! Да мой собственный отец его поддержал! За ним и безупречный Фарвей, и невинный Шейланд. После этого все голоса окажутся на его стороне! Галлард с Фарвеем поделят власть! Отличная затея: вместо столицы в Фаунтерре - по одной в Сердце Света и Алеридане! Есть лишь один способ помешать этому идову безумию: раскрыть, тьма сожри, хоть что-нибудь!
        - Неужели? Вы знаете, какие Предметы в него входят, какого недостает? Вы знаете, у кого Абсолют?! Ворон, все что вы принесли мне - это само словечко «Абсолют»! Что, тьма сожри, мне с ним делать? Придумать песенку?!
        - Но ваша светлость, позвольте заметить…
        - О, я позволяю! Заметьте, наконец, хоть что-нибудь! Найдите хоть одну улику! Столкните с места хоть одно расследование! Быть может, вы, наконец, найдете отравителя? Вот радость будет, когда прекратятся шутки про меня и яд!
        - Мои люди докладывают, ваша светлость, что Леди-во-Тьме стало намного лучше. Ее видели выходящей во двор поместья…
        - А видели ее надевающей чулки на голову? Или пишущей цветком вместо пера? Нет?.. Тогда, очевидно, ей не отшибло память, и она вспомнит, что ее отравили! И вспомнит в самый неудачный момент - например, в тот, когда придет пора голосовать за монашескую полицию Галларда!
        Эрвин перевел дух и обвел вассалов тяжелым взглядом.
        - Господа, теперь я задам главный вопрос. Хоть у кого-то из вас есть хоть одна хорошая новость? Или иначе - хоть одна причина продолжать надеяться на вас?
        Дед откашлялся и подкрутил ус.
        - Милорд, я хочу рассказать вам одну историю.
        - Тьма сожри, не сейчас!
        - Нет, милорд, именно сейчас. История до крайности подходит к этой минуте, но я не поручусь, что подойдет также к какой-либо другой.
        И Дед начал рассказ, не дав Эрвину возразить.
        В те золотые годы, когда Фаунтеррой правили Праматери и Праотцы, имелся в их владении один Предмет. Он не носил особого названия, поскольку был очень прост. Единственная способность Предмета заключалась в умении слагать тайные письма. Если взять пыльцы с поверхности Предмета и написать ею послание, то прочесть сможет лишь один человек: тот, чей лик ты представлял, пока водил пером. Все прочие люди увидят только чистый лист.
        Праматери использовали серебристую пыльцу, чтобы вести секретную переписку, сокрытую от смертных. Однажды Светлая Агата решила испросить помощи у Милосердной Янмэй. Агате требовалась Перчатка Могущества, чтобы быстро проложить одну дорогу. Агата владела некоторыми знаниями инженерии, потому не стала отвлекать от дел саму Янмэй, а попросила только Перчатку. Она послала Милосердной Праматери записку, составленную тайной пыльцой: «Прошу на завтрашний день Перчатку Могущества. Не беспокойся, я справлюсь с нею сама, только пришли ее не позже, чем к утру». При Янмэй состояло много учеников, и один из них - Гэвин - пользовался таким доверием, что имел позволение вскрывать почту Праматери. Зная о том, Агата представила себе лица и Янмэй, и Гэвина, чтобы любой из них смог прочесть письмо. И верно: письмо получил ученик, а не Праматерь. Янмэй же за час до того срочно отбыла в Оруэлл, узнав о болезни одного из сыновей, а Перчатку Могущества оставила запертой в хранилище.
        Ученик Гэвин мог пойти одним из двух путей: попросить Агату повременить, пока вернется Янмэй, либо обратиться к Праотцу Вильгельму, который тоже имел доступ в хранилище. Но в любом из этих случаев Перчатка не попала бы к Агате до утра. Так что Гэвин взял письмо и пошел к кайрам, которые стерегли хранилище Предметов. Они хорошо знали ученика Янмэй и выслушали его, а затем попросили показать письмо. На чистом листе бумаги кайры увидели только чернильный рисунок дамочки, идущей по дороге, - Агата изобразила его просто для забавы. Подлинный текст письма был скрыт от кайров, и они отказали Гэвину. Тот поблагодарил с улыбкой и ушел, а вернулся через час и принес кайрам вина. Из четырех стражей двое отказались, поскольку несли вахту. Другие двое решили, что от пары глотков не будет беды, и приложились к бутылке. Они ошиблись: беда случилась немедленно. Кайры упали, пуская пену и корчась в конвульсиях. Третий часовой промедлил, пораженный зрелищем, и Гэвин выхватил кинжал и заколол его. Лишь четвертый страж спохватился, сбил Гэвина с ног и обезоружил.
        Вскоре состоялся суд. Гэвин, белый как мел, не смог ничего сказать в свое оправдание, кроме одного: «Я выполнял просьбу Светлой Агаты…» Праматерь Юмин, игравшая роль судьи, приказала поставить опыт, который выявил трагичную истину. Пыльца секретных писем совершенно безвредна для Прародителей, но ужасна для людей подлунного мира: она подавляет их волю, превращает в рабов и вынуждает слепо выполнять написанное. Юмин помиловала Гэвина, поскольку он был не властен над собою. Предмет, доселе безымянный, был назван Ульяниной Пылью - в честь самой трагичной из Праматерей.
        - Да будет известно милорду, - окончил Дед, - что сей Предмет имеет вид яблока. Правда, он не зеленый, как подобает яблоку, а серебристый из-за пыльцы, возникающей на его поверхности. До Шутовского заговора Ульянина Пыль находилась во владении Дома Лайтхарт. На суде выяснилось, что заговорщики пытались применить Пыль против Телуриана. И хотя Ульянина Пыль не подчинилась им, но на всякий случай ее изъяли у Лайтхартов и передали Церкви Праотцов, которую несколькими годами позже возглавил Галлард Альмера.
        - Хм, - сказал Эрвин и надолго замолчал, обдумывая услышанное.
        - Благодарю вас, милорд, - продолжил он после паузы. - Полезно знать, каким орудием располагает наш благочестивый друг. Правда, вы могли сообщить это хоть немного раньше.
        - Милорд, Церковь владеет многими Предметами, а Ульянина Пыль не значилась в их числе: при прошлой переписи она была еще во владении Лайтхартов. Вот и потребовалось много времени, чтобы разыскать ее.
        - В любом случае, благодарю. Это шаг вперед. Имеются ли еще добрые вести?
        Ворон Короны осторожно подал голос:
        - Мы проследили за леди Аланис. Покинув зал суда, она вернулась в свои покои, велела слугам собрать вещи в дорогу, а сама отправилась в картинную галерею.
        - В картинную галерею?..
        - Известно, что леди Аланис с большим уважением относилась к владычице Ингрид, у коей служила младшей фрейлиной. Вероятно, покидая Фаунтерру, миледи решила попрощаться со своей покойной наставницей. Сперва она зашла в зал прижизненных портретов и долго стояла перед ликом владычицы Ингрид. Затем переместилась в зал печали и так же постояла у посмертного портрета, а затем решительно отправилась на вокзал и убыла в Сердце Света.
        - В Надежду?.. И ваши люди ее отпустили?!
        - Милорд, вы не приказывали задержать ее! Да и я рассудил, что будет полезно отсрочить процесс над Аланис. Вы же сами говорите, что история с мостом пятнает…
        - Тьма. Я не назвал бы это доброй вестью! Порадуете еще чем-нибудь?
        Ворон Короны почесал затылок:
        - Ваша светлость, мы не очень продвинулись в деле об отравлении… Но наблюдение за поместьем болотников дало один плод. Агенты заметили, как оттуда выходил человек не из числа свиты королевы: какой-то священник, по виду путевец. Нам показалось странным, что он допущен в поместье, куда пускают только болотников. Мы задержали его. Когда я поделился новостью с кайром Сорок Два, кайр сказал мне, что вы искали этого священника.
        Брови Эрвина полезли на лоб:
        - Отец Давид?..
        - Да, милорд.
        - Что он делал у болотников?!
        - Мы не знаем, милорд. Мы не решились допросить его без приказа, все-таки он - святой отец. Но если велите, милорд…
        Эрвин качнул головой:
        - Не нужно. Я сам поговорю с ним. Приведите.
        * * *
        Всегда, от самой первой встречи, Эрвина поражало одно качество отца Давида: полное спокойствие пред лицами вельмож. Люди по-разному ведут себя, встречаясь со стоящими выше: одни теряются и мямлят, другие заискивают, лебезят, третьи говорят излишне много, отчаянно стараясь показать ум, четвертые - таких много среди военных - молодцевато рубят краткостью. Отец Давид говорил с герцогом не просто спокойно, а - привычно, будто обычные его навыки общения с людьми подходят и тут, не требуя никакой коррекции. И нельзя сказать, что священник не уважал Эрвина - напротив, он проявлял глубокое уважение в каждой фразе. Но, кажется, с таким же уважением он беседовал бы с любым мирянином из своей паствы, даже с последним бедняком.
        - Я рад встрече, милорд. Жаль, что долго был лишен удовольствия беседовать с вами. Я держу на уме любопытную тему, которой надеюсь поделиться.
        Таким спокойствием полнились слова отца Давида, что гнев Эрвина мгновенно утих. Возникло чувство, будто он сейчас не в своем кабинете, а в соборе Светлой Агаты в Первой Зиме, огражденный священными стенами ото всех мирских сует. Даже неприятно стало говорить те слова, что минуту назад рвались с языка:
        - Отче, вы мне солгали. Не отрицаю права человека на ложь, но вы солгали о Священном Предмете. Я не ожидал от вас.
        Отец Давид медленно склонил голову.
        - Вы говорите о Светлой Сфере, милорд. Я сожалею, что мне пришлось пойти на обман.
        - Странно звучит, отче. Что могло вынудить вас солгать?
        - Клятва, данная ранее.
        Эрвин вздохнул.
        - Святой отец, я хочу объяснить вам кое-что. Я переживаю сейчас трудное время. Мои планы рушатся, репутация шатается, а Империи грозит опасность, которую я пока не в силах отвратить. И причина всех трудностей в том, что слишком многие вокруг меня считают нужным лгать и темнить. Ложь разных людей сплетается так тесно, что образует непролазные джунгли, сквозь которые не видно света. И я устал, до крайности устал расплетать эти заросли. Все крепче, все нестерпимей во мне желание выхватить меч и прорубить себе чистый путь. Будь на вашем месте другой человек, я уже отдал бы его экзекуторам. Но я слишком уважаю вас, чтобы опускаться до угроз, потому прошу, искренне прошу: укажите мне путь. Если существует способ получить от вас знания, приемлемый для нас обоих, - назовите его.
        Отец Давид ответил, смиренно сложив ладони:
        - Такой способ есть, милорд, и он очень прост: сейчас я расскажу вам все.
        Эрвин моргнул:
        - Отчего раньше не рассказали?
        - Как я говорил, мои уста запечатывала клятва. Но я увидел в вас и вашей леди-сестре многие достоинства, и испытал желание раскрыть вам тайну. Я обратился к человеку, способному снять с меня клятву, и испросил разрешения на этот разговор. Человек, стоящий выше меня, к сожалению, питал к вам недостаточно доверия. Он счел нужным подвергнуть вас ряду проверок прежде, чем позволить мне говорить. Вчера я получил разрешение и направился во дворец, а по дороге был перехвачен агентами протекции и доставлен сюда даже быстрее, чем добрался бы сам.
        - Человек, стоящий выше вас?.. Приарх Галлард?..
        Тонкая улыбка коснулась уст Давида, и Эрвин ощутил себя кромешным идиотом. Вчера Давид получил разрешение. Разве с приархом он виделся вчера? Нет, он был взят, выходя из поместья болотников.
        - Леди-во-Тьме - ваша патронесса? С каких пор она командует Церковью?
        - Однажды я солгал вам, милорд. Но в другой раз я сообщил гораздо больше правды, чем следовало; меня спасла только шутливость беседы: вы не придали веса моим словам. Видите ли, сан священника - не единственный сан, которым я обличен.
        - Вы состоите в тайном ордене? Выходит, это была не шутка?!
        - Позвольте, милорд, я начну от самых истоков.
        Сложив руки на животе и устремив взгляд в ту смутную даль, где живут воспоминания и мечты, отец Давид пустился в рассказ.
        Принято верить, что между всеми Праматерями и Праотцами царило согласие. В мелких и частных вопросах они могли расходиться взглядами, вступать в конфликты, обижаться и гневаться. Но главные принципы жизни были самоочевидны для всех Прародителей, на том и строилась их дружба, взаимопонимание, крепкое единство пред лицом любых трудностей.
        Так говорит Писание.
        Оно лжет.
        Шел шестьдесят девятый год от Сошествия. Фаунтерра цвела и кипела жизнью. Росли Оруэлл и Арден, взметались к небу башни, реки опоясывались мостами, ленты дорог бежали средь полей. Звенели мастерские и кузницы, колосились луга, мычали коровы. Государство Праматерей крепчало с каждым днем, и тысячи смертных склоняли головы перед мудростью Прародителей, становясь на путь праведной веры. Силою Перстов были покорены западные кочевники. Вильгельм Великий провозгласил себя королем Полариса, хитромудрая Янмэй стала его непогрешимым советником. Каждый праматеринский род уже дал обильное потомство, и первые поколения дворян уже достигли зрелости, став прочною подмогой своим родителям. Будущая история государства казалась предначертанной самими богами.
        Однако четверо Прародителей - два Праотца и две Праматери - усомнились в привычных истинах. Они наблюдали Звезду в небе и размышляли о жизни, и внезапно узрели иную возможность - другой путь развития, чем тот, по которому шли Вильгельм и Янмэй. Этот иной путь был труднее и опасней привычного, однако обещал удивительную награду, о какой прежде никто и не мечтал.
        Четверка Прародителей - они назвали себя Садовниками - поделились открытием с Вильгельмом и Янмэй, предложив изменить ход истории. Король и советница отказались наотрез. Садовники изложили открытие в книгах, но Вильгельм послал своих кайров, те изъяли и уничтожили еретические тексты. Тогда Садовники пересказали открытие своим ученикам, среди которых были как простолюдины, так и первородные. Вильгельм и Янмэй издали закон: за распространение ереси простолюдин будет сожжен на костре, а первородный - изгнан в западные степи. Разговоры об открытии утихли, Садовники не рискнули более проповедовать свой путь и подвергать людей страшной опасности. Но первая волна учеников уже получила знание - семя пустило ростки. Чтобы вырвать его из земли, королю с советницей нужно было перебить всех учеников Садовников. Они не решились на столь жестокое деяние, а понадеялись, что само время сотрет память об открытии Садовников и искоренит ересь. Они ошиблись.
        Ученики Садовников передали знание своим ученикам, а те - своим, а те - своим, а те… Новые и новые поколения несли трепетный огонек знания, оберегая ладонями от всех штормов и ветров. Они пронесли его сквозь бесчисленные коллизии, драмы, катастрофы, триумфы.
        В ранние Века Ереси бессчетные суеверия и культы росли повсюду, как грибы после дождя. Учение Садовников могло легко раствориться, затеряться среди десятков иных, не истинных, но сходных по звучанию. Однако оно сохранилось за счет упорства и веры, и ясности мысли адептов.
        В эпоху Светоносцев потомки Светлой Агаты изобрели новую военную доктрину и поставили на колени половину мира, и провозгласили Агату главной среди Праматерей, а ее книги - единственным истинным писанием. Учение Садовников выжигали огнем и топтали сапогами - как и любое другое, кроме агатовского. Но ход истории спас его: нечеловеческим напряжением сил мириамцы выиграли Войну Отчаяния и остановили экспансию агатовцев.
        В Сладкие Века, при Третьей Темноокой Династии, держава достигла такого благоденствия, что сытая безоблачная жизнь стала угрозою для знания. Аристократы той поры рождались на свет не затем, чтобы изучать науки и постигать премудрости. Они посвящали себя только наслаждениям, истовая вера во что-либо казалась дворянам излишнею тяготой. Однако немногие бедные простолюдины, посвященные в учение Садовников, пронесли его сквозь Сладкие Века на своих плечах.
        В Багряную Смуту государство вскипело от феодальных усобиц. Все, кроме доблести и рыцарской чести, потеряло свой вес; любая вера стала наивной, кроме веры в силу меча. Но и тогда нашлись те, кто ухитрился сберечь в себе искорку знания, донести ее, тлеющую, до нового блистательного янмэйского царства и заново раздуть огонь.
        Во все века учение Садовников передавалось только устно. Трижды его пытались изложить на бумаге. В первый раз (при Вильгельме) кончилось сожжением книг, во второй и третий (при Светоносцах) - сожжением авторов. Это стало грозным уроком, и последователи Садовников больше не доверялись бумаге.
        С каждым веком передавать учение становилось как будто все легче. Слабла борьба за чистоту веры, утихали гонения на еретиков, никто уже особо не преследовал адептов. Но и вера меркла, темнела от времени, как серебряная монета. Прошедшие века отняли у учения Садовников силу новизны. Все труднее было людям принять его и поверить до конца, все больше людей считали его чистым безумием. Для того, чтобы защитить себя от преследований, ученики Садовников ушли в тень и обрели черты тайного ордена. А для того, чтобы преодолеть неверие, они стали проповедовать свое учение особым способом: ступенями.
        Сперва адепты только присматриваются к кандидату и оценивают, способен ли он принять учение. Увидев в нем готовность к новому взгляду на веру, они посвящают его в историю ордена - это зовется первой ступенью посвящения.
        Затем на протяжении четырех лет послушник служит ордену, попутно изучая его принципы, законы, структуру. Послушник принимает участие в повседневной деятельности ордена - и узнает, что большую часть времени орден занят познанием. Он изучает науки, распространяет книги, открывает школы. Он помогает ученым, ведущим ценные исследования, и мастерам, изобретающим новые механизмы. Орден и сам ставит опыты, главные из которых связаны с изучением Священных Предметов. Послушнику становится ясно, что главная ценность ордена - развитие науки во всем мире. Именно наука в свое время станет ключом, который откроет врата к великой цели ордена. Усвоив это, послушник достигает второй ступени посвящения и становится адептом.
        Но еще по меньшей мере четыре года усердных трудов понадобятся ему, чтобы постичь и принять саму главную цель. Сырой человеческий разум не может приспособить себя к подобной цели, он отвергнет ее, как бред больного рассудка. Четыре года глубочайших размышлений о мире и тщательного изучения наук могут хотя бы частично подготовить адепта к тому, чтобы окунуть голову в омут тайны - и не захлебнуться ею. Лишь тогда адепт становится магистром.
        - Вижу, вы крепко задумались, милорд. В том нет ничего удивительного. Вам делает честь уже то, что вы смогли хотя бы выслушать меня без гнева и отрицания. Я предвижу некоторые ваши вопросы и помогу с ними. На другие вопросы вам придется искать ответы самому. Кем были Прародители-Садовники? О, велик соблазн сказать, что среди них была Светлая Агата, и вмиг добиться вашего сочувствия! Но мне известно имя лишь одного из них: Праотец Максимиан. Остальные трое скрыли имена от истории, чтобы защитить своих детей от гонений. Отчего они звали себя Садовниками? Они говорили, что великая цель подобна сладкому плоду на верхушке древа, которое еще только предстоит посадить и вырастить. В чем состоит великая цель ордена? Простите, милорд, я не скажу вам. Я верю, что вы достойны узнать ее - но вы просто не сможете ее впитать. Премудрости стратем не постигнет тот, кто едва научился ходить серпушкой. Опасен ли орден для вас? Милорд, я не стану лгать, будто мы безгрешны. Нам случалось делать и мерзкие вещи, и ужасные; доводилось и красть, и обманывать, и пытать, и убивать. Главной бедою становятся Предметы: они
необходимы нам для познания, а их нельзя получить, не запятнав душу. Но мы стараемся держаться заповедей всюду, где есть хоть малейшая возможность. Мы не бьемся за власть и за деньги - то и другое для нас лишь инструменты, чтобы помочь расти древу познания. И мы точно не враги вам, милорд.
        - Вы приложили руку к варварству в Запределье?
        - Нет, милорд.
        - Вы сожгли Эвергард?
        - Нет, милорд.
        - Вы похитили Предметы Династии?
        - Никоим образом.
        - Кукловод входит в ваши ряды?
        - Милорд, мы даже не знаем его имени. Имеем лишь подозрения, которыми боюсь делиться, чтобы не очернить честных людей.
        - А что вы знаете о Кукловоде?
        - Это властолюбивый, жестокий и трусливый проходимец, которому бог - а может, Темный Идо - дал шанс овладеть тайною Предметов. Кукловод силится выжать из своего открытия как можно больше выгоды.
        - Он - враг для вас?
        - Мы смотрим на него по-разному. Некоторые думают, что Кукловод угрожает великому Древу, другие - что он мелок и неважен.
        - А как считаете вы?
        - Кукловод жесток, милорд. Я не одобряю жестоких людей.
        - Вы знаете, как Кукловод управляет Предметами?
        - Вы тоже это знаете, милорд. Кукловод заполучил первокровь. Она способна пробудить Предметы.
        - Первокровь - это кровь Праотцов? Откуда он взял ее?
        - Милорд, позвольте мне не отвечать на это. Если узнаете вы, узнают и ваши вассалы, и их вассалы. А узнают многие - появятся новые кукловоды вместо нынешнего.
        - Но если вы знаете, где взять первокровь, отчего не научились говорить с Предметами?
        - Мы знаем, откуда взял ее Кукловод. Для нас самих этот источник недоступен.
        - Кто управляет орденом?
        - Вы уже догадались, милорд.
        - Леди-во-Тьме?
        - Среди магистров ордена есть трое высшего ранга. Леди-во-Тьме - старейшая и мудрейшая из них.
        - Зачем она просила меня убить Минерву?
        - Она не просила вас, милорд.
        - Но она плела заговор против Минервы и приглашала меня участвовать.
        - Она солгала.
        - Но зачем?..
        - Вы можете понять это сами, милорд.
        Отец Давид умолк, будто предлагая разгадать загадку прямо сейчас. Эрвин прищурился, сжал виски, собирая фрагменты воедино.
        Тот чудовищный разговор в поезде. Старуха предложила убить Минерву и Менсона. Ладно, Минерву - в этом есть логика. Но Менсона она сама привезла на суд! Отчего не утопила где-то в болотах, если желала ему смерти? Вот странность, о которой я раньше не думал.
        А вот та, о которой думал часто: что за неуклюжий заговор? Два седых южных льва зовут в свою игру мелкого северного волчонка, которого видят второй раз в жизни! Зачем? Быть может, это и не заговор вовсе, а только провокация? Они хотели увидеть, не соглашусь ли я? «Подвергли ряду проверок» - сказал отец Давид. Ведь не его подвергли, а меня!
        Но не только меня, а и Минерву. Леди-во-Тьме дарила мне цветок: цвета Севера и цвета Династии. Холодная тьма! Это с самого начала было намеком! Она выбирала себе союзника - меня или Мими!
        Что было дальше? Странная болезнь Леди-во-Тьме. Ее мог отравить я - но я этого не делал. Мог Франциск-Илиан - но это крайняя глупость с его стороны. Он вместе с болотницей затевает авантюру, а потом травит свою союзницу - и остается один в поле, беззащитный против обвинений. Но ни один болотник так и не обвинил его - значит, они точно знали, что пророк не виноват. Не пророк и не я, а кто же? Тьма! Да есть же еще один вариант! Совершенно очевидный и настолько же абсурдный!
        К чему это ведет? Пьяная Минерва едет навещать хворую старуху… Старуха допускает к себе только внучку, а внучка напивается и едет без свиты во избежание позора… Тьма сожри! Позже они видятся еще раз, а потом устраивают поездку в Арден! Было бы это возможно, если б не болезнь? Никогда б я не позволил им видеться наедине, не будь одна пьяна, а вторая при смерти!
        А что дальше? Укладывается ли в догадку? Еще как, тьма сожри! Франциск-Илиан вызывается советником на суде и устраивает целую серию провокаций. Сыплет ими, как горохом из мешка; достается и мне, и Минерве, и Марку. Пророк почти не напрягается, чтоб защитить Менсона; все его старание - злить Минерву и меня. Последняя, самая громкая выходка - мой вызов как свидетеля. И в тот же день, как говорит Давид, ему позволяют раскрыть мне тайну.
        Тьма сожри! Да это дедова история! Мыши нужны, чтобы проверить кота!
        - Милорд, я вижу по вашему лицу, что вы многое поняли. Согласитесь: приятно достичь знания самому, без моих подсказок.
        - Холодная тьма!.. Это все было игрой?!
        - Никоим образом, милорд. Поверьте, мы относимся к будущему Империи весьма серьезно. Именно потому ее величество должна была так тщательно испытать вас.
        - Я верно понял, что Франциск-Илиан - тоже магистр ордена?
        - У него высшая ступень посвящения, но он лишь недавно примкнул к нам.
        - А Адриан… он был с вами?
        - Нет, милорд. Он ценил прогресс и познание, как мы, но был излишне деспотичен. В наших мечтах мир подчинен знанию и закону, а не воле тирана.
        - Телуриан?
        - Нет, милорд.
        - Владычица Ингрид?
        Отец Давид допустил короткую паузу.
        - Владычица не имела посвящения, но была близка с Леди-во-Тьме и нередко помогала нам.
        Внезапная догадка озарила Эрвина:
        - А Галлард Альмера? Он - на вашей стороне?
        Священник сжал губы:
        - Велико разочарование, связанное с ним. Он сам узнал о нашем существовании. Плетя свою сеть доносчиков среди монастырских братий, он выяснил, что братья-максимиановцы участвуют в нашем ордене. Мы не смогли скрыться от внимания приарха, потому попытались склонить его на нашу сторону. Поначалу нам сопутствовал успех, его преосвященство помог нам в некоторых начинаниях. Но около года назад он внезапно отвернулся от нас, оборвав все связи.
        Сердце Эрвина жарко забилось. Он ощутил себя гончей, после долгого бега поймавшей зверя за хвост.
        - Стало быть, Галлард Альмера знает о вашем ордене, но сам в него не входит?
        - Да, милорд.
        - И отвернулся он от вас примерно год назад - то бишь, как раз тогда, когда Кукловод начал выполнять свой план?
        - Мы пока не установили связи между этими событиями, но совпадение по времени имеется.
        - А знает ли Галлард Альмера о том, что вы умеете подделывать Предметы?
        Зрачки Давида чуть заметно расширились, и Эрвин усмехнулся:
        - Ну, хоть чем-то я вас удивил. Да, я знаю о поддельной Светлой Сфере. Было не так уж сложно узнать - всего лишь договориться с врагом.
        - Я не сомневался в вашей проницательности. Нет, милорд, его преосвященство не знает о подделках. Мы никогда не доверяли ему полностью, потому скрыли все, что могли скрыть.
        Эрвин потер ладони.
        - Минутку, отче. Позвольте мне…
        Он звякнул в колокольчик и приказал орджу. Откинулся на спинку кресла, сделал большой глоток, закатил глаза. Хотелось сполна ощутить этот миг, не дать ему пролететь мимо в хороводе мгновений.
        Я знаю, кто Кукловод!
        Сделать хороший глоток, ощутить этот приятный жар в теле. Повторить и прочувствовать: я знаю, кто Кукловод!
        Полгода я боролся с человеком, бывшим только его сообщником. Полгода затем искал его самого. Потерял многих отличных воинов, пережил крушение моего плана, множество раз ошибался, шел по ложному следу, но теперь…
        - Я знаю, кто Кукловод, - сказал он вслух.
        - Приарх Галлард Альмера? - уточнил отец Давид. - Мы не уверены в этом…
        - Я знаю все, - сказал Эрвин, и губы сами собою расплылись в улыбке, в груди затрепетал едва сдерживаемый восторг. Вот теперь он ощутил сполна.
        Да, это - тот самый миг!
        - Я знаю все, - повторил герцог Эрвин София Джессика. - Я знаю, что вы ненароком, сами не планируя того, обманули Кукловода. Поддельная Светлая Сфера сорвала его план и отбросила на полгода назад. Я представляю его ярость, когда Кукловод, украв три сотни Предметов, все же не получил желаемого и вынужден был снова искать! Я знаю, что владыка Адриан действительно помогал Кукловоду, но вслепую, не понимая его силы. Когда Адриан перестал быть полезен, Кукловод устранил его - и я знаю, каким способом; и знаю даже, почему так отчаянно молчит Менсон на суде. И уж конечно…
        Эрвин кивнул самому себе, наслаждаясь этою минутой - первой за долгий год! - когда он абсолютно, полностью был в себе уверен.
        - И уж конечно я знаю имя Кукловода. Передайте своим магистрам: если они хотят, пусть помогут мне убить зверя. А если нет - я справлюсь и сам.
        - Милорд, - сказал отец Давид, - простите за Светлую Сферу. Я не понимал тогда ее важности и, должен сознаться, отчасти действовал из эгоистичных мотивов. Клятва запрещала мне говорить о делах ордена, но я был рад запрету. Торговец Хармон, укравший подлинную Сферу, - мой друг. Когда вы поймаете его… могу ли я просить вас поступить с ним милосердно?
        Эрвин рассмеялся:
        - С торговцем, надувшим и Кукловода, и Жирного Дельфина? Боги, да я ему поместье подарю!
        - От всей души благодарю, милорд. Могу ли попросить еще об одной услуге? Ваша леди-сестра находится в Уэймаре. Могла бы она поделиться с нами сведениями об одном узнике, что бежал из подземелий Уэймара, якобы с помощью Темного Идо?
        - Мне только в радость лишний раз написать Ионе. Не понимаю, правда, зачем вам этот узник. Мы нашли Кукловода, отче! Вот кто - настоящий идов слуга!
        - Я прошу вас, милорд. Этот узник сильно навредил ордену, мы будем рады разыскать его.
        - Хорошо, отче, мы поможем вам. Но раз уж на то пошло, помогите и вы мне.
        Давид поклонился:
        - Почту за честь, милорд.
        - Во всей истории Кукловода есть один человек, кого я не понял до конца. Леди Аланис Альмера доверяет вам, вы путешествовали вместе, много беседовали. Помогите мне понять ее.
        - По мере моих сил. Что вас озадачило?
        - Леди Аланис охладела ко мне и вступила в переговоры с Кукловодом. Я понимаю мотивы: она разгневалась, что я не напал на Галларда, а также прельстилась обещанием Кукловода вернуть ей красоту. Она провела много часов в архиве - это также понятно: по заказу Кукловода искала сведений о Светлой Сфере, но, конечно, не нашла. Вчера она села в поезд и направилась в Сердце Света - и это можно понять: поездка прямиком в Алеридан слишком явно раскрыла бы личность Кукловода, вот она и двинулась окольным путем. Не понимаю я двух вещей. Первое: как могла она сговориться с Галлардом? Красота многое значит для леди Аланис, но Галлард - ее лютый враг. Если она поняла, что он и есть Кукловод, то не могла не осознать: это Галлард убил ее отца и любимого брата. Не верю, что Аланис могла простить такое, даже ради красоты.
        Отец Давид пожал плечами:
        - Это можно объяснить, милорд. Леди Аланис наделена множеством достоинств, но проницательность не входит в их число. Она могла не понять, кто говорит с нею. Кукловод сокрыл от нее свое имя, дал лишь некую инструкцию. Возможно, такую: «Найдя Предмет, сядьте в поезд до Сердца Света».
        - Он должен был указать, с кем связаться в Сердце Света.
        - Ни с кем, милорд. Пункт назначения вовсе не важен, человек Кукловода подойдет к ней прямо в поезде - скажем, под видом лакея.
        Эрвин присвистнул.
        - Холодная тьма! Отче, вы весьма искушены в интригах!
        Священник поклонился в ответ.
        - Имею и второй вопрос. Надеюсь, этот орешек вы расколете так же легко. Зачем леди Аланис пошла перед отъездом в галерею? Мне доложили, что вчера она потратила некоторое время, стоя у портретов владычицы Ингрид. Несомненно, Аланис уважала свою покойную наставницу и могла захотеть увидеть ее. Но именно в тот час императрица решала судьбу герцогини. Минерва сочла, что доказательства против Аланис косвенны, и не велела арестовать ее. Но могла ведь решить и иначе, стоило ли терять время, находясь под угрозой ареста? С другой стороны, портреты владычицы Ингрид - не редкость, их можно встретить во многих дворцах, не только в Фаунтерре. Нельзя сказать, что вчера Аланис имела последний шанс взглянуть на нее.
        - Милорд, здесь у меня нет готового ответа. Я знаю лишь один способ: если желаешь хорошо понять поступок человека - повтори его как можно точнее.
        Эрвин повел бровью:
        - Мне стоило бы сейчас планировать кампанию против Галларда Альмера, а заодно готовить доказательства для речи в Палате. Но… отчего бы не сходить в картинную галерею? Матушка говорит: в жизни всегда должно быть место для искусства.
        Традиционно в галереях дворца хранятся, по меньшей мере, три портрета каждого владыки: сделанные в день коронации, в час наибольшей славы и перед погребением. На первом из них владычица Ингрид не представляла собою ничего, достойного внимания. При коронации она была молода и довольно хороша собою (не в пример другим уроженкам Нэн-Клера), но придворный художник приложил все усилия, чтобы стереть с портрета малейшие признаки ее характера. Нельзя винить его: в те времена весь двор щетинился против Ингрид; знать во главе с Менсоном открыто поносила болотницу - якобы, недостойную Телуриана; даже сам Телуриан сетовал на выбор, сделанный его отцом. Художник не смел изобразить достойную и глубокую натуру, каковою являлась Ингрид, но не стал и очернять ее. С портрета на Эрвина глядела венценосная пустышка, безликая дворянка с маскою вежливости на лице. Герцог и священник перешли к другому портрету.
        Он был написан в тысяча семьсот шестьдесят пятом году - как раз тогда Аланис служила младшею фрейлиной. Новая Ингрид разительно отличалась от первой: в той же степени пустой стакан отличается от амфоры с вином. Сразу била в глаза неприглядность ее внешности. Как ни старался художник, он не смог скрыть печальный факт: зрелость изуродовала Ингрид. Преждевременные морщины изрезали лицо, кожа истончилась и пожелтела, как бумага, щеки ввалились, неприятно выдавая кости челюстей. Владычица отнюдь еще не достигла старости, но уже обрела те черты, какие сказки приписывают старухам-ведьмам. Добрые языки говорили: это смерть двух дочерей отняла у Ингрид двадцать лет жизни. Злые языки отвечали: болотница всегда была страшна, казалась красивой поначалу за счет колдовского зелья, а позже действие прошло.
        Но то был поверхностный взгляд. Стоя у портрета, Эрвин и Давид всматривались все глубже. В глазах императрицы они увидели особый ум - не острый и пронзительный, как шпага, а игриво текучий, как ручей, способный обогнуть любую преграду, даже собственную веру в свою непогрешимость. Владычица умела посмеяться надо всем, и над собою в том числе - это виделось в забавных и грустных морщинках на нижних веках. Дрожащая линия губ, асимметрия рта выдавали глубокие чувства, наполняющие душу владычицы и превращаемые ею во что-то иное. Ингрид была саркастична, язвительна, надменна, как все Янмэй; но кое-что в подлунном мире глубоко задевало ее и ранило до крови, и разрушало изнутри, как кислота, что плавит свой сосуд. Довершали впечатление брови владычицы: одна темная, другая седая; одна сурово прямая, вторая изогнутая птичьим крылом. Брови давали понять: Ингрид способна на что угодно, поскольку состоит из противоречий; в ней живут и порядок, и хаос - потому ни тот, ни другой не властны над нею.
        - Владычица была удивительной женщиной, - сказал отец Давид. - Я завидую тому, что вы были знакомы с нею.
        - Я знал ее слишком мало, по молодости лет не понимал и боялся. О чем премного жалею теперь.
        Эрвин не без усилия отвел глаза от лица Ингрид. Теперь он мог понять странное желание Аланис увидеть портрет: память о таком человеке действительно может поддержать в трудную минуту. Но когда Эрвин уже готов был уйти, он зацепил взглядом украшение на шее владычицы.
        Эрвин нахмурился, шагнул ближе к полотну. Похоже, художник допустил небрежность: драгоценный кулон как будто висел в воздухе. Шею Ингрид обвивала цепочка, но не крепилась к кулону, а обрывалась в полудюйме от него.
        - Взгляните, отче: живописец так увлекся чертами лица, что на одежду не хватило старания. Кулон - грубая мазня.
        Давид покачал головой:
        - Я бы так не сказал, милорд. Взгляните не на цепочку, а на сам кулон. Посмотрите внутрь камня.
        Эрвин сощурился, напрягая взгляд. Кулон являл собою кольцо из белого металла - возможно, платины, - внутри которого помещался яйцевидный желтый камень, янтарь. А внутри янтаря блестели какие-то точки, сперва Эрвин принял их за блик на лаковом покрытии портрета. Но теперь, сфокусировав внимание, он ахнул: точки складывались в спираль! То была модель всей вселенной, сложенная из крохотных, размером с пылинку, светлячков. Ни одна кисть не могла поставить столь малые точки. Только швейной иглой художник мог отрисовать эту спираль, а светлых точек в ней были сотни и сотни! То была не грубая, а самая тонкая работа, какую Эрвин видел: вся вселенная, созданная богами, заключенная внутрь янтаря! И, конечно, художник не допустил ошибки: кулон действительно висел, не касаясь цепочки.
        - Священный Предмет!.. - выдохнул Эрвин.
        Отец Давид кивнул:
        - Адриан подражал матери, когда начал носить Предмет на шее.
        - Но в адриановом Предмете была женщина, а не вселенная. Этот - другой.
        - Верно, милорд. Насколько я знаю, кулон владычицы Ингрид прибыл в семнадцатом Даре. Он зовется Каплей Солнца.
        Эрвин передернул плечами, когда осознание прошло холодком по его спине. Кулон был круглым, а внутри имел овальный янтарь. Овал внутри круга. Семнадцатый Дар - один из тех, которых недоставало.
        - Отче, вы знаете, где он теперь?
        - Кулон?.. Не могу знать точно. Должно быть, украден Кукловодом вместе с остальными Предметами.
        - Возможно, - выдавил Эрвин, чувствуя, как все сильнее и громче колотится в груди сердце. - Аланис смотрела еще и посмертный портрет. Идемте туда.
        Посмертный зал дохнул на них серолицым горем. Сам воздух был тяжел и хладен от многолетней скорби, впрессованной, вжатой в портретные рамы, замурованной в четырех стенах. Сквозь бесслезный этот сумрак, под безглазыми взглядами покойников Эрвин зашагал туда, где виднелся лик владычицы Ингрид. Смерть облагородила ее, уродство ушло вместе с жизнью, оставив только печаль - такую, что впору задохнуться. Мертвые чувства много страшнее мертвых тел…
        Взгляд Эрвина упал к шее покойницы. Саван скрывал украшение, но видна была и цепочка, и даже то место, где она обрывалась, оставив зазор между собою и кулоном.
        Эрвин попятился, шатаясь от головокружения.
        Предмет Династии. Овал в круге. Семнадцатый Дар, как и Светлая Сфера.
        Он не украден. Он - в могиле владычицы.
        Об этом не знает никто, кроме Аланис и Кукловода!
        Северная птица - 6
        27 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        «Милый брат…
        Мысли теснятся и путаются. Спешу сказать все… Спешу начать с главного, но что - главное?
        Я не смогла выполнить твою просьбу. Джоакин Ив Ханна ушел из рук, мне стыдно, я прошу у тебя прощения, но это неважно.
        Главное: я за тебя боюсь. Отец Давид прислал мне весточку, в которой предупреждал: опасайся отравленных писем. Дал ли он тебе тот же совет? Если нет, прими его от меня.
        Главное: я совершила ужасную ошибку. Послав Сеймура за Джоакином, не дала ему верных инструкций. Случилась схватка, Сеймур убил пять человек, невинных горожан. Я не могла простить себе. Не знаю, как ты пережил казнь пленников в Дойле.
        Главное: я научилась любить мужа. Я старалась стать ему хорошей супругой, но… Нужно верить, а я не могу, не умею. Знаю, он желает мне добра, но все выходит скользко, склизко. Не могу, не справляюсь. Я - недостаточно змея, чтобы ловко скользить.
        Знал ли ты, что Виттор ведет переговоры с Бенедиктом Флемингом? Желает примирить его с нами. Вынудил меня вступить в беседу. Я навязала послу Флеминга условия, выгодные для нас (найдешь их на другом листе). Виттор говорит: ты будешь доволен; Нексия говорит то же. Я сомневаюсь. Доволен ли ты? Умеешь ли радоваться выгоде, полученной по-змеиному? Если да, прошу: научи и меня!
        Знал ли ты, что Виттор позвал на переговоры Нексию Флейм? Он обсуждает с Надеждой некую «священную стражу», о которой, якобы, осведомлен наш отец. Но от Надежды прибыл не кто-нибудь из Фарвеев, а Нексия. Это Виттор вызвал ее. Он сказал Фарвеям: так переговоры будут успешны. И верно: все прошло, как по маслу. Согласие достигнуто, я полюбила Нексию настолько, что глубоко сожалею о вашем расставании. Но все же: почему все тайком, исподволь, украдкой?
        «Для полководца не бывает хороших сюрпризов. Все, что случается внезапно, - признак опасности». Это слова отца. Да, я не полководец, но… Тьма сожри.
        Эрвин, любимый…
        Написала, зачеркнула. Я зову так мужа, и не могу повторить тебе. Ты - не тот, кого могу назвать любимым. Ты - тот, кто поймет меня.
        Вот самое главное: я все время стараюсь сбежать от Севера. Быть доброй, мягкой, податливой, чуждой жестокости. Уступаю мужу во всем, преклоняюсь перед ним, исполняю все прихоти. Пытаюсь развить в себе мягкость, но…
        Когда Сеймур убил тех людей, я неделю изводила себя. Вина была ужасна, но… Правда в том, что я сама хотела чувствовать вину. Отец, Рихард, Роберт не чувствовали бы. Я терзала себя потому, что они бы не делали этого! Я не такая, я - нежность, я - любовь, я - не Север…
        Но это ложь, Эрвин.
        Я и есть Север!»
        * * *
        В круглом бассейне, голубом и гладком, как пятно лазурной эмали, плавал маленький - фут в длину - кораблик. Бассейн располагался на постаменте и освещался несколькими направленными лампами, что превращало его в подобие сцены, кораблик - в актера. Единственный зритель, граф Элиас Нортвуд, наблюдал за представлением с высокого кресла. На появление леди Ионы он среагировал вялым кивком и приступом сухого кашля.
        - Подойдите, миледи, - произнес граф, когда кашель отпустил его. - Взгляните на это чудо.
        Кораблик являл собою весьма точный макет реального судна: имел две мачты с полным парусным оснащением, ют и бак, бушприт и киль, даже крохотные фигурки капитана и рулевого за штурвалом. Иона не понимала, была ли то бригантина или каравелла - никогда не умела различать корабли. Но мастерское исполнение макета вызывало уважение.
        - Весьма искусная работа, милорд.
        Граф отмахнулся:
        - Обычная модель, не о том речь. Фарсон, подгони его сюда!
        Слуга зацепил кораблик длинной палкой с зубцами, похожей на грабли, и подвел к краю бассейна. Теперь в глаза бросилась деталь, незамеченная прежде: на палубе судна располагались две ветряные мельнички.
        - Фарсон, дай ветер.
        Слуга взял меха, развел пошире, наполнив их воздухом, и дунул кораблику в борт. Мельнички завертели лопастями - и секундой позже на обеих мачтах зажглись фонарики.
        - Там искровая машина?!
        Иона видала искровые машины размером с комнату или целый дом, но никогда - столь крохотные, чтоб поместиться в игрушечный кораблик. Граф изобразил вялое подобие улыбки.
        - Искровая мельница флотского образца, воспроизведена в масштабе один к восьмидесяти. Такие применяются на кораблях имперского флота и некоторых северных судах. Полезное устройство: обеспечивает освещение и обогрев, зарядку оружейных очей. Но оно не представляет особой новизны. Особенность данной модели в другом. Фарсон, волны!
        Вновь разведя меха, слуга сунул их раструб под воду. Вода забурлила, растревоженная потоком воздуха. Волны приподняли, закачали кораблик - и мачты вновь озарились огоньками. Лопасти мельниц стояли неподвижно, но лампочки светились на мачтах, и погасли только тогда, когда в бассейне утихли волны.
        - В чем секрет, милорд?
        Граф усмехнулся и тут же разразился кашлем. Дрожащей рукой влил в себя глоток теплого чая и кое-как совладал с голосом.
        - Там маятник… Кха-кха. Искровая машина приходит в движение… кха-кха-кха… от колебаний. Сила волн превращается в искру.
        - Такое возможно? - не без глупости спросила Иона.
        - Как видите. Пока только модель, полновесных образцов еще нет. Но представьте себе всю пользу этого изобретения.
        - Простите, милорд, я не особо сведуща в мореходстве.
        - Судно может идти от искрового двигателя при самом неблагоприятном ветре. Конечно, в открытом море ничто не мешает идти галсами. Но если маневр ограничен - например, в узком фарватере, между рифов, среди льдин - такой двигатель будет неоценим. Мы сумеем продвинуться дальше на север по Морю Льдов. Кроме того, можно обойтись без парусов, это даст скрытность передвижения. В ночное время при спущенных парусах корабль не заметишь и с четверти мили.
        - Потрясающее открытие, милорд.
        Впервые граф Нортвуд удостоил ее прямого взгляда и сказал с неожиданной усталостью:
        - Леди Иона, чего вы хотели?
        - Милорд, я пришла, чтобы…
        Иона запнулась. Этот разговор, как и письмо к брату, она хотела начать с главного. Что вы знаете об узнике Уэймара? О смерти графа Винсента? О моем муже?.. Лишь теперь она сообразила, что так нельзя, старик не одобрит грубой прямоты.
        - Милорд, вернувшись из Фаунтерры, я не нашла вас в замке и подумала, что вы изволили вернуться к себе в Клык Медведя. Позже с удивлением я узнала, что вы все еще в Уэймаре, только сменили замок на эту прибрежную виллу. Мне захотелось повидать вас и полюбопытствовать…
        Она умолкла, когда граф кашлянул.
        - Я нахожусь там, миледи, где разместил меня ваш лорд-муж.
        - Разве вас удерживают силой? Я не увидела никакой охраны.
        - Вы молоды, - выронил граф, заставив Иону покраснеть.
        Повисла неловкая пауза. Было слышно, как слуга отирает тряпицей мокрый раструб мехов.
        - Вы могли бы избавить меня и себя от попыток вежливости, - заговорил, наконец, Нортвуд. - Вы с братом использовали моих сыновей как боевой молот, а меня просто смели с дороги. Между мною и вами полная ясность, нет нужды изображать что-либо.
        - Простите мою бестактность, милорд. Я поняла вас.
        - Оста… - он закашлялся, досадливо стукнул подлокотник. - Оставьте, миледи. Ничего вы не поняли.
        - Я молода?
        Граф уронил взгляд в воду под килем кораблика.
        - Чем старше становишься, тем больше понимаешь, как мало ты значишь. Когда я был так же непростительно юн, как вы, то твердо знал, что могу изменить мир. Мне подчинялись двое сквайров, конь и собака, а я считал себя вершителем судеб. Это прошло, миледи. Как болячка. У вас тоже пройдет.
        - Милорд, боюсь, что не согласна с вами.
        - Я и не надеюсь. Просто запоминайте, придет время - вспомните. От человека зависит очень мало. Мир живет, как угодно богам, история вершится по своим законам, а человек - будь то гений, святой или царь - просто мчится туда, куда несет его поток. Словно лист… кха-кха-кха… лист на воде.
        Граф сделал глоток, брезгливо отодвинул чашку.
        - Фарсон, чай остыл! Вы полагаете, миледи, что ваш брат сокрушил тирана и повернул ход истории. Но все обстоит… кха-кха… совсем иначе. Это Адриан хотел повернуть ход истории, но не смог. Ваш брат лишь вернул то, что было раньше. Сила инерции послужила ему. Мир сам хотел стать прежним, восстановить тот порядок, что был до Адриана. Если бы Эрвин не поднял мятеж, реформы Адриана все равно заглохли бы. Только причина крушения была бы иной.
        - Я не считаю… - начала Иона. Граф оборвал, мотнув головой:
        - Я не спорю с вами. Хотите - слушайте, не хотите - ступайте. Кха. Кха-кха-кха. Фарсон, чаю!
        Иона кивнула:
        - Слушаю вас, милорд.
        - Жизнь идет по кругу, как старый ишак на руднике. Все всегда вертится своим чередом. Вы не сможете понять это, пока молоды. Вы видели настолько маленький кусочек круга, что он кажется вам прямою линией. Когда-нибудь научитесь смотреть шире… Кха-кха-кха. Проклятье с этим кашлем… Будь я молод, возненавидел бы вас. Искал бы способа отомстить, убить вас или Эрвина, или умереть самому… Но нортвудцы все равно встали бы на сторону вашего мятежа, что бы я ни предпринял. Нортвуд - дикий край с холодами и медведями. Здесь издавна селились те, кому не нашлось жилья получше. Свободные души да буйные головы, не ладящие с любым законом, особенно с тем, что навязан силой. Когда Адриан потребовал абсолютной власти - Нортвуд не мог не восстать. Все решено наперед.
        - И мы, Ориджины…
        - И вы. Просто вы - заложники другой силы. С вашею честью, рыцарской доблестью, вассальными клятвами - вы не нужны в том мире, который строил Адриан. Вы не можете не бороться за прошлое, поскольку будущее для вас - небытие. Никто по своей воле не перестанет дышать.
        Иона не знала, чем возразить этой фатальной отрешенности. Все в ней восставало против слов графа, но не находилось ни одного рационального аргумента. Она сказала:
        - Вряд ли боги настолько угрюмы, чтобы правда была за вами.
        Граф издал смешок - и тут же подавился кашлем.
        - Фарсон… кха-кха… чай… кха-кха… где чертов чай?! Миледи, вы помогли брату, как должны были. Я ушел с дороги, как должен. Никто из нас не мог сделать ничего иного.
        - Вы хотели бы вернуться к власти?
        - Нет. Даже если б вы могли меня вернуть.
        - Эрвин говорит… простите, милорд, но Эрвин полагает, что ваш сын - плохой правитель.
        - Еще бы. Крейг - медведь. Боги прокляли его, от рождения наделив силой. Все в жизни давалось ему за счет одной лишь силы - и ум не развился за ненадобностью. Счастливым для Нортвуда станет день, когда Крейг помрет.
        - Милорд, вы же можете завещать власть среднему сыну! Хорас производит впечатление…
        - Две трети нортвудских вояк обожают Крейга. Назвать наследником Хораса - подписать ему смертный приговор. Крейг ни за что не покорится, и большинство мечей встанет за него. Кха-кха-кха… Сибил была надеждой. Ей доставало ума, чтобы править, и харизмы, чтобы совладать с Крейгом. Ее он слушался хоть изредка. Но Сибил впуталась в интригу - при своем нраве она и не могла иначе. Ничего нельзя изменить. Кха-кха… Да чаю же наконец!
        - Милорд… мой брат весьма недоволен Крейгом, как и владычица. Если вы согласны, я могу посодействовать вашему возвращению к власти.
        - С меня хватило политики. Я играл в тридцать лет, в сорок, в пятьдесят. На шестом десятке еще доигрывал начатые партии. А теперь… Я вам благодарен, миледи. Вы дали мне спокойно уйти - это весьма ценный подарок. С годами поймете… Кха-кха… Все поймете.
        - Ваш чай, милорд!
        - Отчего так долго, Фарсон?
        - Виноват, милорд, угли остыли. Пришлось раздувать наново.
        - Век искры, торжество прогресса. Угли остыли… Видите, миледи? То-то же.
        Элиас Нортвуд сделал несколько глотков. Теплая жидкость согрела его нутро, хворь притихла, больше не пробиваясь кашлем. На лице графа проступило умиротворение.
        - Желаете ли, миледи, поговорить о чем-то еще? Политика меня не волнует, но если вам угодно поддержать беседу о мореходстве…
        - Вы слыхали про уэймарского узника?
        - Слыхал мельком. Собственно, как все. Шутка ли - слуга Темного Идо!
        - Вы верите?
        - В слуг Темного Идо? Каждый из нас иногда ему служит. Но чтобы кто-то нарочно нанялся к Темному, еще и взял у него силу - нет уж, это оставьте детишкам.
        - Как думаете, кем был этот узник?
        Граф повел бровью, в старческом лице на миг проявилось острое, умное лукавство.
        - Вассалом вашего отца, леди Иона.
        - Простите?!
        - Во время Войны за Предметы я еще принимал политику всерьез. Прикармливал шпионов в каждом Великом Доме, Шейланд не был исключением. Об узнике я узнал спустя месяц после его появления - и спустя два месяца по окончанию войны. Шпионы не выяснили имени узника, но сказали, что живет он в башне, и сам граф к нему захаживает. А двумя месяцами раньше тут собирался цвет Империи: владыка, принц, великий герцог Ориджин, новоявленный приарх Альмера, хитроумный Айден… Когда все разъехались, возник почетный узник в башне. Что мне было думать?
        - Граф Шейланд захватил пленника?
        - Отчего нет?
        - Как могли этого не заметить?
        - На войне гибнут люди. Пропавшего без вести легко счесть погибшим. Шейланд мог взять в плен какого-нибудь западника - но это было бы естественно и не составило бы тайны. Из секретности, окружавшей узника, я понял: Шейланд захватил человека Ориджинов.
        - Зачем, милорд?
        - И я задумался - зачем? Для продажи - мелко. Вызнать какие-то сведения - возможно, но не слишком полезно: пока Шейланд достаточно окрепнет для конфликта с вами, все сведения устареют. Для заговора? Вот это ценно. Граф Винсент хотел сшить интригу против вас, ему нужен был помощник изнутри - вассал Первой Зимы, доверенный герцога. На эту роль и готовили пленника. Сперва уговором, потом, когда не поддался, - пытками. Вы же знаете, что узника в первые годы сильно обрабатывали? Мои шпионы даже боялись спросить, как именно. Докладывали только: «Делают его изо всех сил». Но так и не доделали: видно, устарела та интрига, которую замышлял Шейланд. Прошло подходящее время, узник стал бесполезен - граф и плюнул на него. Замуровал в темнице, и дело с концом. Потому, миледи, не верьте басням про Темного. Хотел бы узник идовой помощи - призвал бы Темного в начале, когда изнемогал под пытками. А десять лет спустя - что уж…
        - Милорд, я не хочу выказать недоверие, но ваша версия звучит странно для моих ушей. Зачем графу Винсенту интриговать против Ориджинов, которые только что спасли его?
        - Вы молоды, - усмехнулся Нортвуд.
        - Я слыхала, что узник был воином Закатного Берега, похитившим несколько Предметов, из-за которых его и пытали. Не правдоподобней ли такая версия?
        - Юная леди, а какой толк графу Шейланду от взятых ниоткуда Предметов? Если узник взял их прямо из Дара, а Шейланд - у узника, то эти Предметы не внесены в реестры. Стоит графу кому-то показать их - как он сам будет обвинен в краже.
        - Вы отказываете ему в воровстве, но приписываете пленение и унижение союзника. По-вашему, граф Винсент обладал весьма странной моралью.
        - А вы верите в мораль?.. Милая леди… Кха-кха. Впрочем, настаивать не буду, могу ошибаться. Была, помню, и другая версия. Вы знали, что уже после победы в войне, во время торжеств погибли два человека?
        - Килмер и Хай? - выронила Иона.
        - Кто?..
        - Стражники из темницы.
        - А?.. Нет, нет. Этих убили, когда узник сбежал, а я говорю о том, когда он появился.
        - После Войны за Предметы?
        Граф отер губы платком, прокашлялся, потребовал новую чашку чаю. На сей раз Фарсон держал кипяток наготове.
        - Вам стоит учесть, миледи: то была не обычная война. Западники любят набеги. Лета не проходит, чтобы где-то они не показались: в Литленде, Дарквотере, Надежде, Шейланде. Вы же, когда не лень, бьете западников. То и другое - дела обычные, части той жизни, что вертится по кругу. Но в пятьдесят шестом было иначе: закатный генерал Орис напал на Шейланд и вынес Предметы из только что прибывшего Дара. Тем самым дважды покусился на святое: и на сами Предметы, и на извечный порядок раздела - треть Церкви, треть владыке, треть местному лорду. Война приобрела окрас священной, кайры бились с особым рвением. Столица всполошилась: шутка ли - разграблен Дар богов! Владыка Телуриан боялся, что рухнет авторитет Короны: недавно только отгремел Шутовской заговор, а теперь еще это. Лично просил герцога Десмонда вернуть Предметы как можно скорее, сам же стягивал искровиков на север, ближе к границам Ориджина: чтобы Десмонд не надумал взять Предметы себе. Еще и того боялся владыка, чтобы я не сговорился с закатниками. А я мог: и граф Рантигар, и генерал Орис всячески меня убеждали. На суше-то мы, нортвудцы, слабее
кайров, но в море дело иное. Мне хватало кораблей, чтобы перехватить и потопить флот Десмонда… Я удержался - не тот уже был возраст для авантюр. И война кончилась ко всеобщему счастью: закатников наказали, Предметы вернули, Север доказал свою верность Короне. Столичная знать собралась в Уэймар для торжества. Праздновали как подобает, по высшей мерке: пленных помиловали, героев наградили титулами, раненых солдат и вдов осыпали деньгами. Весь Уэймар пил столичное вино, от фейерверков небо так и пылало. Часть новых Предметов выставили в церквях, пустили людей - тут же свершился ряд чудес: десятки хворых исцелились, много бездетных барышень понесли приплод… Словом, то был роскошный, светлый праздник - вы, поди, и не видели такого на своем веку. Но посреди всеобщей радости лазурные гвардейцы закололи двух человек.
        - Как, милорд? Зачем?
        - Сообщалось, что имел место… кха-кха… поединок чести. Покойные задели достоинство имперской гвардии, лазурники вызвали их на дуэль и одолели. Одним из секундантов выступил сам принц Адриан, чем оказал великую честь обеим сторонам. Вдовам и детям покойных владыка выплатил щедрое содержание, а гвардейцы-победители получили выговор за излишнюю воинственность.
        - Но есть подвох, милорд?
        - Оба покойных были телохранителями молодых Шейландов - Виттора и Мартина.
        Дела чести - не мореходство, в них Иона разбиралась с малых лет. Телохранитель лорда имеет право рискнуть собой лишь в одном случае: защищая лорда. Будучи вызван на дуэль, телохранитель обязан попросить прощения и сохранить себя. Выйдя на поединок, он оставляет сюзерена без защиты. Можно допустить, что один из двух телохранителей совершил подобную глупость, но оба сразу! Сами лазурники вряд ли приняли бы такие условия: метнули бы жребий и удовольствовались лишь одним поединком.
        - Вы полагаете, что узник - из тех телохранителей?
        - Я бы не удивился, миледи. Много лет прошло, я позабыл подробности, но сохранил в памяти свои выводы. Думалось мне тогда: телохранители увидели нечто тайное. Владыка желал смерти для обоих, но Шейланд каким-то вывертом сберег одного. Взялся допытывать его, чтобы выведать владыческую тайну, но по какой-то причине дело не пошло. А может, напротив, пошло. Может, в конечном итоге Шейланд вызнал все, что хотел, потому-то и перестал пытать узника.
        - Отчего же не убил?
        Граф кашлянул.
        - Да, в этом изъян данной теории… Но есть и другое доказательство того, что была некая тайна. Вы знаете о генерале Орисе?
        - Военачальник графа Рантигара, нынешний правитель Сайленса. По словам отца, он - неплохой полководец, однако проиграл Войну за Предметы.
        - Не просто проиграл, миледи. Когда Орис звал меня на свою сторону, он выложил на стол все свои козыри. Он имел шесть тысяч всадников и укрепленный лагерь у ложа Дара. Ложе окружали валы и рвы, имелись ямы-ловушки против кавалерии. А ваш отец мог перебросить только два батальона, на большее ему не хватало кораблей. Еще две тысячи воинов выставил Винсент Шейланд. Итого четыре тысячи мечей союзников - против шести тысяч закатников за полосою укреплений.
        - Генерал Орис имел преимущество.
        - Весьма заметное. Однако он отступил глупейшим образом: за день до подхода кайров! Ничего хуже просто не выдумать. Орис мог уйти раньше и успеть вернуться в Сайленс, окруженный надежными стенами. Мог не уходить вовсе, а принять бой в своем лагере и отразить первый удар северян. Однако он ушел всего за день, и Десмонд настиг его на марше, нанес большие потери, а главное - отрезал от Сайленса. Война длилась еще несколько месяцев, но ее исход решился в первом же бою. Дальше инициатива все время принадлежала Десмонду, он выбирал, когда и где наносить удары, а Орис только пытался спастись.
        - Мой отец - великий полководец. Вряд ли это для вас новость.
        - Данную войну выиграл не его талант, а ошибка Ориса, неудачное отступление. И вот оно-то - второй знак в пользу тайны. Я допускаю, что Орис сбежал не от страха перед вашим отцом. В ложе Дара он узнал некий секрет, который вынудил его к бегству. Позднее этот же секрет обнаружили бедные телохранители Шейландов - и поплатились жизнью. И к этой же тайне стремился граф Винсент, пытая узника. Вот такая теория. Не подкрепленная уликами… кха-кха… фантазия старика.
        Элиас Нортвуд отдал слуге пустую чашку и тут же получил новую, со вьющимся вверх хвостиком пара.
        - Желаете чаю, леди Иона? Нет? Зря. Чем дольше живешь, тем больше ценишь малое. Когда-то вы поймете цену чашки горячего чая.
        Она спросила:
        - Милорд, что вы думаете о смерти графа Винсента Шейланда?
        Нортвуд покачал головой:
        - Как же вы зелены, миледи. Вот, положим, узнаете, что ваш муж убил отца. Как поступите с этим? Что предпримете?
        - А вы считаете, Виттор убил?
        - Юная леди, задавая такой вопрос, вы должны иметь как минимум три плана действий: два на случай положительного ответа, один для отрицательного. Вы же не имеете ни одного…
        - Вы неправы, граф. Один план у меня имеется.
        Он прищурился, впервые испытав к Ионе искренний интерес. Пытаясь скрыть его, махнул слуге:
        - Фарсон, подними паруса и дай попутного ветру. Проверим на полном ходу - мне чудится небольшой левый крен.
        Слуга подогнал кораблик к краю бассейна и принялся развязывать тесемки, распуская на реях лоскуты ткани.
        - Маятник связан с эксцентриком, - проворчал Нортвуд. - Эксцентрик и может создавать крен… Миледи, нельзя просто так убить главу Великого Дома. Это вам не конюх или дворецкий. Владыка пришлет агента протекции, чтобы узнать обстоятельства смерти. Прим-вассалы проведут свое расследование. Шпионы соседних лордов тоже соберут все возможные улики для своих хозяев. В час смерти Винсента Шейланда ваш муж находился в церкви Вивиан - молился за здравие отца. Время было позднее, но святой отец оставил храм открытым ради нужд лорда Виттора. Затем они вели долгую беседу, свидетелем которой был и дьякон. Вернувшись ночью в замок, лорд Виттор нашел челядь в крайнем беспокойстве: кабинет графа заперт изнутри, его милость не отвечает на стук. Кха-кха. Уэймарский лекарь и полномочный агент протекции, обследовав тело графа Винсента, не нашли никаких признаков насильственной смерти. Поскольку граф умер в одиночестве, с особым тщанием искали следы ядов - безуспешно. Спите спокойно, юная леди.
        - Я пыталась спать спокойно. Видно, мне суждено иное… Милорд, я знаю, как можно убить человека, запертого в комнате. Послать отравленное письмо, которое он прочтет в одиночестве. И убрать письмо прежде, чем его заметят, - для этого нужно быть в числе тех, кто первыми взломают дверь и войдут.
        Старик качнул головой:
        - Разумно, миледи, но слишком ненадежно. Играя в подобные игры, я никогда не доверял отравленным письмам. Легко промазать, как и стрелою. Хочешь убить человека с одного удара - используй клинок.
        Вдруг мир потемнел в глазах Ионы. Пропал из виду кораблик, затуманилось лицо старого графа…
        - Сложно убить с одной стрелы, - прошептала Иона.
        - Ну, конечно.
        - Лучник пускает одну, чтобы пристреляться, а убивает второю…
        - Я так и сказал.
        Голова кружилась, в глазах плыло. Иона оперлась на край бассейна. Зачерпнула воды, плеснула себе в лицо…
        - Вам плохо, миледи? Сядьте, выпейте чаю.
        - Благодарю, милорд. Вы… вы очень помогли мне…
        Она ринулась на улицу, на воздух, на свет.
        * * *
        - Кайр Ирвинг, мы можем перехватить Нексию Флейм?
        - Очевидно, нет, миледи. Мы вместе видели, как судно отчалило. …Миледи, куда вы торопитесь? С тех пор прошло часов пять, не нужно нестись галопом, все равно не успеть!
        - Я сбавлю ходу, кайр, чтобы вы поговорили со мною.
        - Конечно, миледи.
        - Давеча вы сказали, что история уэймарского узника оставила два вопроса: кто убил смотрителя темницы и почему граф Винсент не убил узника?
        - Верно, миледи.
        - Вы неправы. Вопросов значительно больше. Я хочу задать их вам. Задать хоть кому-то, просто сказать вслух! А вам я могу доверять, потому…
        - К вашим услугам, миледи.
        - Вот первый. Как узник выломал чертову стену?
        - Он мог…
        - Погодите, Ирвинг. Не отвечайте пока. Только слушайте, я хочу спрашивать, спрашивать, спрашивать, пока не вытолкну из себя все загадки. Он процарапал ногтями швы? Вы сами видели: на камнях нет крови. Выцарапал один камень, а им выбил остальные? Как не услышали тюремщики? Зачем он снес всю стену от пола до потолка, когда хватило бы пяти камней?.. Скажите мне, чем вообще можно выбить каменную стену? Кувалдой, верно?
        - Но откуда…
        - Молчите, слушайте. Второй вопрос. Зачем в темнице было двое тюремщиков? Обычно вахту нес один, но в ту ночь оказались оба - Килмер и Хай. Совпадение ли это? Третье. Виттор сказал: узника вызволили друзья из Закатного Берега. Почему тогда тюремщики убиты не их оружием? Четвертое. Один из трупов найден в нижнем конце коридора, в тупике. Но как это возможно? Он прибежал сверху, увидел груду камней, вырвавшегося узника. Должен был либо сразиться с ним, либо убежать обратно вверх, поднимать тревогу. Но он прошел мимо узника вниз, в тупик, и там был убит. Какой ход событий привел к этому?
        - Он был уже в тупике, когда узник вырвался. Но что ему там делать?..
        - В тупике - нечего. А прямо перед камерою узника? Как выломали стену камеры, что делали в подземелье два тюремщика… Может ли быть общий ответ на эти вопросы? Могли ли тюремщики прийти как раз затем, чтобы выбить стену?
        - Если им приказали… Тьма сожри! Холодная тьма!
        - Молчите, умоляю. Во мне много, я устала нести в себе то, чему не верю. Пятое. Муж говорит, что не видел узника в лицо. Неужели? Первый год узник жил в донжоне, как почетный гость. Отчего же сын графа ни разу его не видел?.. Шестое. Как умер старый граф Винсент? От страха? Пожалуй, я согласна с вами. Но для того, чтобы умереть от испуга, не нужно ли увидеть нечто ужасное? Его труп смотрел в стену - ту самую, где открывается тайный ход. Не вышел ли кто-то оттуда, до смерти напугавший графа?
        - Узник?..
        - Вы спросите, Ирвинг: как узник узнал про этот ход? И как вернулся в подземелье, если руины монастыря охраняла кавалерия графа? А я спрошу вас - седьмое - вы уверены, что узник вообще покидал замок?
        - Но как…
        - Мы думали, он ушел подземным ходом - ведь у двери в этот ход лежал труп тюремщика. И еще - как-то же узник сбежал, а ворота и стены замка охранялись. Тьма, мы мыслили очень сложно, до абсурдного сложно. Как проще всего спрятаться в темнице, где полно пустых камер?!
        - О, боги!.. Но откуда…
        - Откуда он брал пищу и воду? Не из того ли источника, откуда взял и секрет тайного хода, и кувалду, чтобы выбить стену?
        - Ему помог…
        - Молчите, заклинаю вас! Не сбивайте, ведь это не все, далеко не все. Отец Давид - читай, Церковь - ищет узника Уэймара. Почему? Потому лишь, что его зовут слугой Темного Идо? Чем, собственно, прославился узник? Двумя убитыми тюремщиками? Кто не был в подземелье Уэймара, не впитал этой ауры страха, не представлял себе изувеченных трупов - тот вовсе не будет впечатлен. Когда отцы Церкви заинтересовались узником? После его побега - или еще до заключения? Граф Нортвуд говорит: с Войною за Предметы связана тайна. Она вынудила закатников отступить, из-за нее же гвардейцы Адриана убили двоих шейландцев. Быть может, узник овладел этой тайной - потому стал ценен и для Церкви, и для графа Винсента. Все искали его, граф успел первым. Пытался вызнать тайну, но не сумел. Восьмое… или девятое: какую именно тайну? Муж говорит: узник спрятал где-то несколько Предметов, украденных из Дара. Неучтенных Предметов, не внесенных в реестры - таких, какие никому не продашь и не покажешь. Стоило ли это многих лет пыток?! С другой стороны, стоило ли узнику ради этого терпеть? Ему нет проку от этих Предметов, отдай - и
ступай на свободу. Но он терпел бесконечные муки - с какою целью?
        - Лишь одной: если б он выдал тайну, его бы убили.
        - Да, Ирвинг! Вы снова нарушили мою просьбу, но вы правы: его тайна была из тех, которыми может владеть лишь один человек. Едва он выдаст ее графу, граф убьет его, чтобы стать единственным. Война за Предметы. Закатник, побывавший в ложе Дара. Безумный интерес Церкви. Тайна невероятной цены - какая?
        - Тьма… Тьма! Холодная тьма!
        - Да.
        - Вы сообщили герцогу?
        - Нет. Я поняла это только что, в беседе с Нортвудом. Но молчите, тьма вас сожри! Даже это - не все! Давид советовал: не берите в руки писем, не читайте, пусть вассалы читают вслух. Я думала, речь о яде. Но если допустить на миг, что узник выдал кому-то ту самую тайну… Шут Менсон прочел письмо - и стал мужеложцем. Леди Нексия читала книгу - а затем вышла к завтраку нагая. Цирюльник Гарри Хог принес мне записку. Я приказала лизнуть ее, и он испугался до смерти. И лизнул, и ничего не случилось - на бумаге не было яда. Но чего он боялся? Возможно, неизвестности? Возможно, он не знал, что случится, если лизнуть такую бумагу!
        - Такую бумагу?.. Боюсь, миледи, я не вполне… Какую - такую?
        - Желая убить наверняка, лучник пускает две стрелы. Одна для пристрелки, вторая насмерть. Секреты Предметов очень сложны, даже Кукловод не может точно знать всего. Он шлет записку Менсону - и тот насилует лакея. Он шлет вторую - и Менсон убивает Адриана. А леди Нексия по вечерам читает книгу. Оставляет ее в своей спальне, с закладкою между листов. Легко понять, какую страницу откроет миледи этим вечером…
        - И на утро она выходит к завтраку… Святые боги! Теперь она едет в Фаунтерру!
        - Чтобы встретиться с Фарвеями - и с Эрвином.
        - Миледи, ради Агаты! Мы должны спасти его!
        - Только вы, Ирвинг. Вы сядете на коня и помчитесь в ближайший город за пределами Шейланда. Оттуда пошлете птицу, двух птиц. Вот мой перстень - им опечатаете письма. Затем и сами полетите в Фаунтерру - так быстро, как не летают и голуби.
        - Миледи, но вы?..
        - Я должна найти ответы на два оставшихся вопроса.
        - Это не стоит риска!
        - Это стоит всего, Ирвинг. Я поняла почти все, но еще остались сомнения. Пока они есть, я не могу нанести удар.
        - Но можете просто уехать! Прямо сейчас развернем коней и поскачем прочь! Три часа - и мы в Нортвуде!
        - Я останусь. Вы уедете.
        - Миледи, простите, но я увезу вас силой. Герцог приказывал защитить вас любой ценой.
        - Верный мой Ирвинг, вы кое-что упускаете из виду. Я - Ориджин. Я - Север. Вы думаете, я родилась на свет, чтобы убегать?
        - Здесь опасно оставаться!
        - По-вашему это имеет хоть какое-то значение? Я выполню то, что должна, любой ценой. И вы выполните то, что должны. Любой ценой. Мы из Первой Зимы, иных путей у нас нет.
        Кайр придержал коня на развилке дороги.
        - Миледи, какие вопросы у вас остались?
        - Кто такой узник Уэймара? Откуда он узнал тайну Предметов? Это я еще выясню. Остальное расскажите Эрвину.
        - Миледи… пусть поможет вам Агата.
        - Поверьте, она всегда со мною.
        Ирвинг оставил греев с Ионой, а сам развернул лошадь и поскакал на восток.
        Иона выбрала грея на более крепком коне:
        - Езжайте с вашим господином, сударь. Помогите ему в пути, отдайте ему лошадь, когда он загонит свою.
        Затем обратилась ко второму грею:
        - Сир Квентин, внимательно запомните все, что я скажу.
        Он поклонился, польщенный тем, что миледи помнит его имя. Впрочем, она знала по именам всех сорок своих воинов. Привычка, усвоенная еще в детстве, одна из многих. Знай поименно всех, кто бережет твою жизнь. Помни расположение и численность отрядов - неважно, война сейчас или мир. В любой местности отмечай выгодные и уязвимые точки. Чувствуй боевой дух обеих армий, умей поддержать своих и подавить противника… Иона даже не замечала, сколько в ней всего этого - мужского воинственного мусора, непотребного девушке, впитанного случайно, как вдыхают пылинки вместе с воздухом.
        - Квентин, сейчас я направлюсь в руины монастыря за кайром Сеймуром. Вы же поскачете в замок, найдете кайра Брандона и скажете, что я передаю ему командование. Мой муж ожидает, что сегодня все вы отбудете в Первую Зиму. Но, вероятно, мне потребуется ваша служба. В этом случае я подам знак. Передайте кайру Брандону мои слова с предельной тщательностью. Если я в присутствие мужа назову точное время, то к названному часу нужно сделать следующее…
        Меч - 6
        27 мая 1775 г. от Сошествия
        Ложе Семнадцатого Дара, Уэймар
        Если бы утром того майского дня Джоакина Ив Ханну спросили, повидал ли он все на свете - то есть, все действительно важное, все самые светлые и неприглядные стороны человеческой натуры, величие и низменность, красоту и уродство, - он ответил бы: «Вне сомнений!».
        Ему было целых двадцать два года, и он не мог надеяться, что жизнь сумеет чем-нибудь удивить его.
        Путь от Уэймара до ложа Дара занял четыре часа верхом. Дорога шла по идиллическим лугам вдоль берегов Торрея, затем свернула на запад, сквозь ясные дубравы, балующие взгляд игрою света на ветвях. Такие красоты были не новы, а вполне привычны глазу странника, потому не вызвали особых чувств. Джо поймал себя даже на легком разочаровании:
        - Говорят, в Уэймаре всегда туман. А я уже столько дней ни разу его и не видел.
        - О, брат, - ответил Гарри Хог, - сейчас стоит самая странная погода на моей памяти. Горожане не знают, что и думать, все мысли извели на догадки. Одни говорят: добрый знак, улыбка богов! Другие: наоборот, все солнце истратится сейчас, а летом придет холод. Третьи: надо считать дни. Если солнце простоит ровно шестнадцать дней, то будет счастье да изобилие, но если семнадцать - число Ульяны - то после придет большая беда.
        - Суеверия, - ответил Джо и потерял интерес к теме.
        Гарри рассказал несколько новых сплетен, но среди них не попалось действительно занятной. Гарри сам это понял и скоро бросил болтовню. Долго ехали молча под музыку копыт и песни лесных птиц - добрые звуки, возможно, лучшие на свете.
        Но вот к дороге примкнула вторая, затем третья, и еще одна. Дороги сливались в один широкий, наезженный путь - так ручейки сходятся в большую реку. Спустя две или три мили лес резко переменился: стал моложе и прозрачней, с широкими просветами меж деревьев, высаженных рядами. Гарри пояснил:
        - Подъезжаем к ложу. Вокруг него все выгорело тогда. Лес потом заново посадили.
        Стали заметны и другие дела человеческих рук: ручей, заведенный в каменную чашу; молельный столб с ликом Вильгельма и священной спиралью; памятник каким-то рыцарям, украшенный мечами и шлемами. И вот дорога вошла под арку, сплошь укрытую резными сюжетами из писания. За нею оказалась широкая поляна с новым молельным столбом, поилкой и коновязью.
        - Лучше оставить лошадок здесь - ради почтения к святому месту.
        Джо последовал примеру Хога и спешился, привязал коня. Друзья двинулись дальше пешком и через полсотни шагов достигли поворота дороги. Молодой лес вокруг стоял без движения, будто разленившись от весеннего тепла, привычно насвистывал птичьи песни, привычно веял запахом коры и папоротника - и никак не готовил путников к тому виду, что открывался за поворотом.
        Дорога исчезла, сменившись просторной поляной. Справа стояла часовня и беседка с лавками, слева темнели два бревенчатых домика, а прямо впереди открывалась пропасть. Она не походила ни на пещеру, ни на овраг, ни на впадину. То была зияющая рана на теле подлунного мира. Ужасающая дыра от укуса чудовища, которая не заросла за двадцать лет, и не зарастет за двадцать столетий.
        Не помня себя, Джо бросился вперед и перегнулся через ограду. Противоположный край дыры был не так уж далек - ярдов сто, быть может, - однако дно тонуло в сумрачной глубине. Пещера вгрызалась в землю под наклоном с юга на север. Ее стены состояли из гладкого темного вещества, блестящего, как стекло, почти зеркального. Кое-где оно растрескалось, и в дыры проглядывала сырая глина, комьями обсыпалась вниз; несколько деревец росли, вцепившись корнями в эти прорехи. Ручей, текущий мимо часовни, падал в пещеру искристой струей и далеко внизу расшибался о камни. Джо напряг глаза и сумел различить дно. Его также покрывала зеркальная материя, но отнюдь не гладкая, как на стенах, а измятая, покрытая складками и впадинами, продырявленная выступами скальной породы. В одной из впадин блестело озерцо, образованное водопадом, а от него струился ручеек - куда-то дальше, вглубь. Джо проследил за ним и ахнул: на севере, в тени под стеною пещеры, ручей срывался в новую пропасть, заполненную мраком и недоступную взгляду. То, что Джо принял вначале за дно, оказалось всего лишь утесом, выступом стены. За ним начиналась
новая пещера, а дальше, возможно, еще одна, и еще… Первый, видимый утес лежал в паре сотен футов под поверхностью земли, Уэймарский замок целиком поместился бы на него, и ни одна башня не показалась бы из ложа. Общую же глубину пещеры невозможно было представить.
        - Холодная тьма, - выдохнул Джо.
        - То-то, брат, - Гарри хлопнул его по плечу. - Хороша диковинка, а?
        - Расскажи мне все, - потребовал Джо.
        Гарри вздохнул:
        - Эх, брат, я умею описывать то, что видел сам. А этого я не видел - жил тогда далеко от Уэймара. Так что прости за качество рассказа…
        И он стал излагать неловкими сухими словами, но даже из этого грубого материала мысленный взор Джоакина сложил фантастическое зрелище.
        Семнадцатый Дар богов возник глубокой ночью в лесной глуши. Жители деревень в десяти и даже двадцати милях проснулись от того, что земля вздрогнула под ними. Люди попадали с лавок и печей, горшки - с полок. Испуганные крестьяне высыпали во дворы, взглянули на небо - и пали на колени, шепча молитвы. Небо было багряным. Пылали тысячи акров леса, столь яркий свет взметался в небеса, что каждое облако горело, будто факел.
        В ужасе люди бежали, не разбирая дороги. Некоторые даже бросались плыть через Торрей. Пожар еще не достиг ни одной деревни, но страх уже опустошил все дома. Паника начала утихать лишь следующим днем, когда весть добралась до Уэймара. Несколько ученых и священников сумели понять истинный смысл события: то, что выглядело катастрофой, было величайшим благословением. Графские воины и братья-монахи разлетелись из города по деревням, чтобы разнести благую весть и успокоить людей. Со временем паника утихла и беглецы стали возвращаться по домам - однако пожар полыхал, набирая силу. Не было и речи о том, чтобы подойти к ложу Дара: на мили вокруг лес превратился в кузнечный горн.
        Целую неделю все графское войско и все крестьяне, и сотни добровольцев из горожан пытались погасить пекло. Ветер дул с запада, пламя распространялось на восток. Торрей, лежащий в пятнадцати милях к востоку от Дара, остановил бы движение огня. Но по берегу реки стояли десятки деревень. Чтобы спасти их, нужно было отсечь пожар раньше. Люди применили тот единственный способ, что давал шансы на успех. Выбрали дорогу, идущую сквозь лес с юга на север (как раз по ней и ехали утром Джо и Гарри), и превратили ее в защитную стену. Вооружившись топорами, срубили деревья по обе стороны дороги, убрали стволы. Перекопали и дорогу, и обе обочины, уничтожив любую растительность. Возникла полоса голой земли в двадцать ярдов шириною, вроде бы неприступная для огня. Но ветер по-прежнему дул на восток!
        Люди заняли вахту вдоль дороги, запаслись бочками воды, телегами песка, лопатами, ведрами, топорами - и принялись ждать атаки. Скоро пожар подступил к просеке, и ветер стал швырять на восток пылающие листья, куски пепла, искры. То был июль - самый жаркий месяц в здешних землях. Стоило крохотному огоньку пересечь дорогу и коснуться зелени - как вспыхивал костер. Двое суток люди сражались, как воины на крепостной стене, отбивая атаки, отшвыривая врага на запад - а враг с неутомимой яростью вновь и вновь шел на штурм. Человеческая воля и упорство почти победили стихию: через два дня, истощив запасы топлива, пожар пошел на убыль. Но и люди валились с ног от усталости, потому последний натиск стихии достиг своей цели: огонь перекинулся на восток и успел разрастись до того, как был замечен.
        Но тут на помощь шейландцам пришли сами боги: с неба хлынул дождь. Наверное, никто и никогда в этой сырой туманной земле так не радовался ливню. Забыв про усталость, люди плясали от радости и пели молитвы. Проведя ночь без сна, с рассветом они взглянули на запад. Там лежала пустошь, вычерненная золою. Ни клочка зелени не виделось нигде, но не было и языков пламени. Среди пепельной пустыни поднимался к небу столб призрачного марева: то дрожал воздух над раскаленным ложем Дара.
        Люди двинулись туда, надеясь обрести заслуженную награду, но встретили новую опасность. Ветер создал полосу огня к востоку от Дара, но на западе пожар был очень слаб, и войско Закатного Берега легко подошло к ложу. Закатники опередили шейландцев, да к тому же были свежи и полны задора, а шейландцы устали от борьбы с огнем. Закатники без труда одержали победу и отбросили графское войско, а сами заняли оборону вокруг ложа.
        Весь последующий месяц граф Винсент Шейланд лихорадочно собирал войска и искал союзников. Отношения с Нортвудом тогда были очень сложны, медведи в любой день могли присоединиться к закатникам. Потому граф был вынужден делить войска и сражаться на западе, не ослабляя обороны на востоке. Воинов мучительно не хватало, помощь требовалась, как воздух. Граф слал письма всем, кому мог; взывал к чести, жадности, тщеславию, вере. Владыка Телуриан не торопился на помощь: он никогда не спешил гасить войны между Великими Домами, давая лордам ослабить друг друга. Герцог Айден Альмера презирал банкира Шейланда. Герцог Лабелин потребовал безумной оплаты за свою поддержку. Герцог Ориджин согласился помочь, но его флот, ослабленный недавней войною с Нортвудом, мог перевезти только два батальона.
        К счастью, и у закатников дела шли трудно. Ложе Дара остывало очень медленно, поначалу к нему вообще нельзя было подступиться. Когда жар ослаб и дал заглянуть в пещеру, открылась другая сложность. Стены ложа покрывало вулканическое стекло - гладкий блестящий твердый материал. Спускаться по нему было невероятно сложно, люди часто срывались в пропасть. Гибли также от ядовитых испарений и ожогов о раскаленные камни, от обвалов и смертоносных Мерцающих Предметов. Лишь в конце августа первые сокровища были подняты на поверхность…
        Здесь Гарри прервал свой рассказ и навострил уши:
        - Кажется, едут.
        Джо захлопал глазами, с трудом возвращаясь в нынешний день. Увидел десяток паломников, появившихся рядом: одни молились, осеняя себя спиралями, другие потрясенно рассматривали ложе. Услышал и звук копыт, замеченный Хогом, - довольно тихий, глухой.
        - Они еще далеко! Да может, и не они вовсе. Давай, расскажи еще!
        - Да что уже дальше… Случилась Война за Предметы, ты про нее, поди, и сам все знаешь.
        - А про Дар скажи! Где нашлись Предметы? Какие? Как они - просто так лежали, или к чему-нибудь крепились? На виду или спрятанные?..
        - Не был я там, - смутился Гарри. - Кто был, говорят: сложно было Предметы найти. Одни засыпало пеплом, другие вплавились в стены - поди раздолби. На верхней ступеньке, которую ты видишь, Предметов было мало, большинство внизу - на третьем этаже, на четвертом…
        - А сколько всего там этажей?
        - Шесть.
        - Шесть?!
        С поверхности земли Джо не мог разглядеть даже второй этаж!
        - Шесть, - кивнул Гарри. - До пятого и шестого закатники так и не добрались. Едва успели заглянуть туда, как нагрянули Ориджины. И закатники сбежали с тем, что добыли по верхам.
        - Но хоть увидели самое дно? Что там было, а?
        - Братец, мне откуда знать? Лучше закатников спроси. Вот же они.
        Джоакин обернулся и увидел гостей - тех самых, которых и нужно было встретить. Гарри приветствовал их учтивым поклоном. Джо тоже поклонился, не сводя глаз с гостей. Чем дольше он смотрел, тем больше они вызывали интереса.
        На первый взгляд, гости выделялись лишь высоким ростом и необычной, почти болезненной худобою. Да еще тем, что одною из них была женщина. Джо почему-то ждал двух мужчин.
        Присмотревшись получше, он заметил особенности одежды. И мужчина, и женщина носили бурые плащи. Обычные дорожные плащи, без роскоши, без изыска. Но солнце-то жарит, погода стоит ясная, сам Джо давно разделся до рубахи - почему эти двое остались в плащах? Быть может, затем, чтобы скрыть что-нибудь?
        Приветствуя Гарри, женщина откинула капюшон. Ее волосы были стянуты на затылке, подчеркивая костлявую худобу лица. Вверх от ее левого глаза, пересекая лоб, шел узкий шрам. Бровь, разрезанная им, изломанная посередке, смотрелась удивленно и надменно.
        Впрочем, странность женщины меркла рядом с ее спутником. Мужчина также поклонился, и плащ раскинулся в стороны, и Джо увидел руки гостя. Левая была сделана из железа! Стальное предплечье, блестящие пальцы, острые шипы на костяшках. Казалось, гость носит латную рукавицу - но не было на нем никаких иных доспехов.
        Вопреки вежливости, Джо пялился на железную ладонь, пока не осознал: мужчина - калека. Его рука суха или вовсе отрублена, а то, что видит Джо - искусно сделанный протез. Гарри толкнул друга, чтобы тот не глазел, и начал говорить:
        - Любезные гости, мы от лица милорда и от себя тоже приветствуем вас. Надеемся, что дорога была легкой, а дальше-то станет еще легче, да и ехать уже недалеко осталось. А зовут нас так: я - Гарри Хог, мой друг - Джоакин Ив Ханна.
        Ответила женщина:
        - Благодарим вас за силы и время, которые вы потратили, чтобы встретить нас. Мы высоко ценим заботу милорда. Меня зовут Хаш Эйлиш, а спутника - Лахт Мис.
        Джо в жизни не встречал подобных имен. Он решил, что ослышался, и переспросил:
        - Виноват?..
        - Хаш Эйлиш и Лахт Мис, - повторила женщина.
        Гарри проявил больше такта:
        - Простите моего друга, он туговат на ухо. Давайте-ка обсудим наши планы. Скажите, чего желаете? Хотите перекусить - идемте к лошадям, в моих сумках полно снеди. Хотите выпить - вот фляга с отличным ханти. Спешите в город - пустимся в путь сейчас и приедем задолго до заката. Милорд велел идти навстречу всем вашим желаниям.
        - Это весьма любезно, - сказал Лахмис, или как его там. - Первым делом, конечно, мы хотим увидеть святыню.
        - Никаких препятствий! Становитесь рядом с моим другом и глядите, сколько угодно. К слову, он тоже впервые здесь.
        - Нам нужно спуститься вниз, - сказала Эйлиш.
        Джо хлопнул глазами. Час от часу не легче!
        - Господа, у нас нет достаточно длинной веревки. Да и спуск будет весьма опасен, особенно для, хм, человека с особенной рукой.
        Гарри рассмеялся:
        - И снова - простите Джоакина. Я же сказал, он тут впервые, и немножко обалдел от всего зрелища. Конечно, мы можем спуститься. Вон там, за часовней, вход на лестницу.
        Джо поразился: как же он сам не заметил спуска? Но ответ был прост: лестница попросту терялась на фоне колоссального величия ложа. Она вилась по стене тонкою, едва заметной лентой, которую и не увидишь, если не станешь высматривать нарочно.
        Вход на лестницу закрывала калитка с надписью: «Спуск после молитвы и с разрешения святого отца». Друзья зашли с вопросом в часовню. За глорию святой отец дал им дозволение, фонари с запасом масла и дьякона в провожатые. Прочтя надлежащую молитву, группа начала спуск по лестнице.
        Сложно описать чувства Джо. Величие Дара захлестнуло его, пронизало и растворило в себе. Он забыл о странных гостях и о Гарри, все мысли покинули его, кроме одной: мысли о бескрайнем могуществе богов. Пролет за пролетом они погружались в пропасть, и черные зеркальные стены вырастали вокруг, отбрасывая уступами и гранями тысячи солнечных бликов. Свет так тесно переплетался с тьмою, что почти на каждом шагу Джо переступал то в белое пятно, то в чернильное. Стены пещеры тянулись к небу, вытесняя собою мир. Сперва исчезли из виду кусты и деревья, затем пропали звуки леса, затем потеснились и облака, оставив над головой только пятно синевы с пылающей точкою солнца. Мир людей остался так далеко, что о его существовании напоминал лишь ручеек, падающий с безумной высоты и разбивающийся в водную пыль. Уже и люди казались себе пылинками, хлебными крошками, упавшими в колодец. А спуск все продолжался!
        Джо с трудом поверил, когда его нога вместо очередной деревянной ступени коснулась камня. Они вышли на ровную площадку и на минуту замерли, раздавленные бескрайней тишиной пещеры. Но вот дьякон подал голос и указал на статую Ульяны Печальной, установленной в небольшом гроте. Сделанная из хрусталя и черного стекла, Ульяна наводила оторопь своею жуткой, нелюдской красотою. Дьякон пояснил, что скульптуры или иконы Ульяны размещаются в ложе каждого Дара. Немало людей погибло при добыче Предметов, некоторые умерли так глубоко, что их души не видели Звезды и могли заблудиться в недрах земли. Воплощение Ульяны Печальной стоит здесь, чтобы помочь им отыскать дорогу. Дьякон предложил всем прочесть молитву, и гости охотно согласились. Пугающе искренняя вера слышалась в их голосах.
        Затем дьякон указал им маршрут, помеченный красными лентами. Он был выбран так, чтобы гости, не подвергаясь опасностям, увидели главные красоты пещеры. Группа двинулась вдоль лент. Тропинка петляла, обходя выступы и впадины. За каждым поворотом Джо открывал новые и новые дива.
        Вот место, где был найден первый Предмет. Он имел форму цветка клевера, и каждый лепесток отпечатался в черном стекле. Налей туда воды и дай замерзнуть - получишь идеальный ледяной клевер.
        Вот тускло блестящий потек на выступе скалы, будто металлическая клякса. Это был топор, кто-то уронил его сверху. Деревянная рукоять сгорела без следа, а топорище растеклось, будто масло. А случилось это на десятый день от появления Дара! На десятый день жары все еще хватало, чтобы плавить железо. Что же творилось тут в день первый?..
        Вон там, в глубоком гроте - прищурьтесь, приглядитесь - увидите мерцание. Люди долго боялись подходить сюда, думая, что это опасный Предмет. Но там нет его, а есть лишь фрагмент породы, который соприкасался с Мерцающим Предметом. Оказывается, они могут отдавать веществу частицу своего свечения. На всякий случай, лучше не задерживаться тут. Взглянули - идемте дальше.
        Вот из этой точки виден верхний край стены, в котором отражается часовня. Посмотрите, вон там, у самого неба, маленькая белая снежинка - это целая церковь. Теперь представляете размеры ложа!
        А здесь - о боги, Джо чуть не ослеп! - на полу лежит солнце! Озеро стекла застыло идеально гладко и превратилось в десятиярдовое зеркало. В полдень оно так полыхает огнем, что можно смотреть только сквозь пальцы.
        Вот скорбное место: несчастный человек упал сюда, когда дно пещеры еще не застыло. Его кости вплавились в стекло, их не удалось извлечь. Все, что можем сделать, - это еще раз помолиться за покой его души.
        А теперь поднимитесь на эту ступень и увидите, пожалуй, красивейшее место всего ложа: озерцо, созданное водопадом.
        Джо вспрыгнул на плоский камень - и затаил дыхание, увидев чудо. Вода плескалась, журчала, плясала, разбрасывала радужные искры. Ее веселый танец среди мертвого молчания пещеры казался величайшим волшебством, триумфом жизни над холодом и тьмою. Но вот что поражало до самых глубин души: у водопада зеленело деревце! За десятилетия вода принесла с собой по крупице несколько фунтов почвы. Потом порыв ветра или тот же ручей метнул в пещеру семя - и оно упало точно на пятнышко земли, и смогло прорасти под изломанным солнцем, стократно отраженным от зеркальных стен ложа. Никогда в жизни Джоакин не встречал более явного свидетельства всемогущества богов.
        - Мы глубоко поражены, - сказала женщина (Джо вновь забыл ее имя).
        - И безмерно благодарны за ваши рассказы, - добавил мужчина. - Как мы видим, из озера вода стекает дальше вниз, на более глубокие уровни ложа. Нельзя ли и нам спуститься туда?
        - Все уровни глубже второго закрыты для посещения. Они слишком опасны из-за кромешной темноты и острых выступов скал. К тому же, там сохранилось много смертельного свечения, перенятого породой от Мерцающий Предметов. Но на второй уровень мы можем спуститься. Будьте добры, зажгите фонари.
        С огоньками в руках они двинулись по новой лестнице, идущей вдоль ручейка. Вода весело прыгала с камня на камень, лестница осторожно шагала, огибая острые уступы. Она вела в ту часть пещеры, которая уходила под землю наискось. Над головами больше не было неба, солнце пропало из виду. Его отраженные блики еще недолго провожали путников, затем угасли. Остались только желтые огоньки лампад.
        По правде, Джо не понимал, зачем спускаться в темень. Один верхний уровень ложа переполнил его душу восторгом, благоговением, удивлением, чудом. Джо устал от красоты и величия, он не чувствовал себя способным впитать еще что-либо…
        Но он снова ошибся, а пещера вновь потрясла его.
        - Глядите! - воскликнул Гарри. - Вон там, за выступом стены, что-то отпечаталось!
        - Верно, - сказал дьякон, - у вас зоркий глаз. Поднесите фонари и рассмотрите, как следует. В этом месте нашли один из красивейших Предметов Дара. Его назвали Светлою Сферой.
        Джо взглянул - и увидел в стеклянистой массе отпечаток двух колец: одно плашмя, второе чуть наискось. Он замер, не отводя глаз и жадно глотая воздух. Конечно, отпечаток не мог сравниться красотой с самою Светлой Сферой. Но только теперь - год спустя от первой встречи с нею - Джоакин полностью прочувствовал божественность Сферы. Тысячи лет в этом месте не было ничего, кроме грунта, песка да червей. Но пришел день - час, минута! - и в земле раскрылось, создалось целое царство, заполненное пламенем. А когда пламя ушло, на стенах, на выступах, в гротах засверкали сокровища. Светлая Сфера - роковая, непостижимая, губительная - была лишь одной крупицей среди них.
        Святые боги! Холодная тьма!
        - Удивительный след, - признала женщина.
        - Нам известно, - сказал мужчина, - что в этом ложе был найден самый крупный изо всех Священных Предметов, его имя Чрево. Можно ли увидеть его отпечаток?
        Дьякон развел руками:
        - К великому сожалению. Боги поместили Чрево на пятый уровень ложа - самый опасный изо всех. Я не посмею рискнуть вашим здоровьем.
        - А можете ли хотя бы указать направление?
        - Никоим образом не позволено идти туда. Вот эта ограда отмечает край безопасной части, его нельзя пересекать. Но если желаете знать направление, то взгляните туда.
        Второй уровень пещеры кончался шагов через десять за оградой. Стеклянистая масса, образующая пол, покрывалась глубокими трещинами, крошилась - и обрывалась в пропасть. Любой неосторожный шаг мог привести к гибели, если б не ограда. Пропасть имела глубину ярдов пятнадцать. Еще можно было слышать плеск воды, падающей со второго уровня на третий. Напрягши зрение, можно и различить далекий отсвет фонарей на дне обрыва. Третий уровень был шире второго и расходился в стороны, полностью теряясь во мраке. Но там, куда указывала рука дьякона, мрак был как будто гуще.
        - Пройдя двести шагов по третьему уровню, если б это было дозволено, вы пришли бы к туннелю. Его можно различить отсюда: он темнее всей окружающей тьмы. Туннель раздваивается, и левый рог ведет в тупик, а правый сходит на четвертый уровень. Там скопилось большое подземное озеро. По ту его сторону - проход на пятую ступень ложа.
        Пока дьякон говорил, гости неотрывно следили за его рукою. Вот она замерла, указав точное направление, и тогда оба гостя упали на колени. Согнувшись в поклонах, они ударили челом о землю и принялись молиться, направляя слова в сторону незримого, проглоченного тьмою пятого уровня. Молитва была тиха, но не поэтому Джо не мог разобрать ни слова. Язык гостей отличалась от речи центральных земель, и от говора шаванов, и от наречия горцев Севера, и от старого языка Империи Железного Солнца, сохраненного в Мельничьих Землях. Он отличался от любого диалекта, какой Джоакину доводилось слыхать. Мелькнула безумная мысль, что на этом языке никакие люди не говорят меж собою. Он создан нарочно для молитв и звучит лишь тогда, когда истово верующий взывает к богу.
        Джо и Гарри не смели пошевелиться, завороженные таинством молитвы. Сколько-то времени спустя гости шепнули последние слова и поднялись с колен, сказали:
        - Премного благодарим вас за эту возможность.
        Столько чувства звучало в их голосах, будто им вернули давно потерянного ребенка. Джо и Гарри не знали, как ответить на благодарность такой силы. Группа молча двинулась в обратный путь.
        Учитывая глубину пещеры, следовало ждать, что подъем будет крайне утомителен. Но чудеса Дара наполнили людей таким вдохновением, что никто и не почувствовал усталости. В мыслях о величии и красоте люди не заметили, как миновали лестницу и очутились у часовни. А тут по-прежнему сияло солнце, щебетали птицы, шелестела листва - и все это казалось абсурдным до боли. Как смеет мир выглядеть настолько обыденно, когда рядом - такое?!
        Благоговение еще долго не отпускало путников. Половину дороги до Уэймара они предавались своим мыслям. Джо задался вопросом: зачем боги, создав ложе, наполнили его огненными ловушками? Ведь могли же сделать его безопасным и не губить людей! Подумав как следует, Джо пришел к ответу: не боги принесли смерть, а Темный Идо. Предметы - великое благо, и враг человечества, конечно, хотел помешать им появиться. Он вступил в бой с богами, чтобы уничтожить Предметы. Огонь, затопивший ложе, - это пламя битвы между создателями мира и владыкой хаоса. На краткое время хаос почти победил, но затем боги отбросили его. Тогда ложе остыло и сделалось доступно, хотя и опасно, полно ловушек, оставленных хаосом.
        Скача через молодой лес, Джоакин еще не осознавал, что эти мысли изменили его. Точней, даже не сами мысли, но чувство безграничного величия, к которому он прикоснулся, а теперь удалялся прочь. В душе, еще не ощущаемая Джоакином, родилась тоска.
        Где-то на половине дороги женщина заговорила:
        - Еще раз благодарю вас за удивительный опыт. А теперь не откажетесь ли рассказать немного о себе?
        Ее голос звучал приветливо. Джо обнаружил, что от сильных общих переживаний странные гости сделались ему ближе. Казалось, он знает их уже очень давно. Даже имена гостей сами всплыли в памяти и больше не звучали такими уж нелепыми.
        И Джо, и Гарри охотно пустились в рассказ.
        Гарри сказал, что служит у графа цирюльником, но пусть гостей не обидит его низкое звание. Хоть и простой брадобрей, а пользуется у милорда большим доверием и выполняет то, что граф хотел бы сделать сам, да не успел. Потому считайте, любезные гости, что встретил вас самолично милорд.
        Джо сказал, что немало послужил в разных армиях мира. При Мельничной войне стоял даже под знаменами закатного графа Рантигара, да только с ним лично, к сожалению, не встретился. Служил и во Вспышку, и у Подснежников, а потом устал от смертоубийства и теперь счастлив иметь службу, чуждую насилия.
        Гарри Хог добавил: Джо, мол, забыл упомянуть, что был еще личным помощником герцогини Альмера. А теперь он - личный помощник Хога, потому имеется в жизни Гарри кое-что герцогское, хе-хе.
        Гости слушали с интересом. Хаш Эйлиш спросила:
        - Вы говорите, Джоакин, что много воевали. Часто ли случалось отнимать жизнь?
        Он поморщился:
        - Случалось. Война же.
        - Позволите мне взять вас за руку?
        Джо не понял, зачем. Но Эйлиш была ему приятна, хотелось пойти навстречу. Он подъехал ближе, она протянула к нему ладонь. Худые горячие пальцы Эйлиш коснулись его руки. Женщина закатила глаза, глубоко вдохнула полуоткрытым ртом. Сказала с теплом в голосе:
        - Вы встречали ее, но не звали. Так и надо.
        Джо хотел спросить: что за «она»? Но пронзительный и искренний взгляд Эйлиш смутил его, вынудил опустить глаза. Джо увидел руку Эйлиш, браслет на запястье - что-то странное, серое, мягкое…
        То была мертвая мышь. Высушенное чучело зверька, приклеенное к браслету.
        - Что за черт?!
        Эйлиш ответила молчаливой улыбкой и убрала руку под плащ.
        - Мы-то многое поведали о себе, - сказал Джо, - а вот вы - мало. Мы бы вас тоже послушали.
        Гарри вмешался:
        - Э, брат! Милорд велел способствовать желаниям наших гостей. Имеют желание рассказать - пускай расскажут, а нет - так и не надо.
        Ответил мужчина - Лахт Мис:
        - Мы молчаливы, поскольку лишние слова противны ей. Но мы уже открыли вам главное, и этого довольно для доверия. Вы узнали наши истинные имена, услышали нашу молитву, поняли, кому мы служим.
        - Генералу Орису? - спросил Джо.
        - Вы можете сказать и так, - тонко улыбнулась Хаш Эйлиш. - Орис - наш светоч и проводник, так что вы допустили лишь малую ошибку.
        Джо вспомнил слова закатников в кабачке:
        - Духовный лидер?
        - Кто говорит эти слова, обычно не знает их смысла. Вы понимаете, Джоакин, что они значат?
        - Ну… нечто вроде священника верно? Только как генерал может быть священником?
        Эйлиш спросила:
        - Джоакин, а вы - священник?
        - Ясно, нет.
        - Откуда знаете?
        - Простите, сударыня, но это глупый вопрос. Я бы как-нибудь заметил, если б напялил мантию, поселился в церкви и голосил молитвы четырежды в день.
        Лахт Мис усмехнулся так, будто счел Джоакина кромешным дураком. Но Хаш Эйлиш сказала очень мягко:
        - Однако вам известен путь, не так ли?
        - Еще бы. Мы едем тою же дорогой, что и утром.
        - Вы знаете, где Уэймар, и ведете нас туда.
        - Да, но что из этого?
        Эйлиш вновь коснулась его руки. От горячих пальцев женщины по коже бежали мурашки. Джо хотелось, чтобы сейчас она убрала их, а потом коснулась вновь.
        - Недавно вы размышляли, не убить ли одного человека. Какое вы приняли решение?
        Он удивился - какого еще человека? Не думал он никого… Но вдруг мелькнуло: грей лежал рядом, сбитый с ног броском шарика в лоб. Джо мог вынуть нож и полоснуть по горлу, ему даже хотелось, но…
        - Есть люди, которые убили бы на моем месте. Я не люблю таких людей, вот и не стал. Но откуда вы знаете?
        Пальцы скользнули по его руке, волоски встали дыбом. Чучело мышки серело на браслете.
        - Мало времени спустя - через час или меньше - вы хотели отнять другую жизнь.
        - Откуда?..
        - Вы не убили его, но, видимо, по новой причине. Почему на сей раз?
        Эйлиш отняла руку, и Джо захотелось сказать нечто такое, после чего она вновь коснется его. Вряд ли ложь послужит этой цели.
        - Говоря по правде, я не смог. Я бы с радостью убил его, и даже знал способ, но промахнулся.
        - Вы решили, что второй человек заслужил смерти, в отличие от первого.
        - Может, и первый заслужил. Скорее всего, он - такая же дрянь, как второй. По крайней мере, мечтает ею стать.
        - Однако вы провели грань между двоими. Вы тонко ощутили разницу, Джоакин. Я бы сказала, вы близко знакомы с нею.
        - Но откуда знаете вы?! Грея видел Гарри, может, он шепнул вам. Но бой против Се… кайра не видел никто!
        Эйлиш подмигнула ему:
        - Вы поняли, что нужно скрыть имя. Так может ли воин быть священником? Знаете ответ?
        Она натянула поводья и отстала. Джо проводил ее взглядом. Эйлиш была страшна: костлява, плоскогруда, серовласа, со шрамом на лбу и мертвой мышью на запястье. Однако Джо долго не мог отвести от нее глаз.
        Потом его отвлекла беседа между Гарри и Лахтом. Гарри любопытствовал о делах в Закатном Берегу, Лах отвечал немногословно, но ясно. Генерал Орис продолжает удерживать столицу, и все больше закатников становятся под его знамена, привлеченные опытом и мудростью. Младший сын графа Рантигара - Дайнис - сумел занять три главных порта Закатного Берега и ищет союзников в других землях, чтобы вышибить Ориса. Традиционно на такие дела охотно соглашаются медведи и нетопыри, но сейчас и те, и другие по уши заняты столицей. В поисках помощи Дайнис Рантигар послал людей в Дарквотер, Шиммери и даже на Фольту, а сам укрепляет оборону в ожидании ответа.
        Тем временем старший сын Рантигара - законный наследник графства - легко нашел союзников среди шаванов. Он бился с ними бок о бок против Адриана, показал себя славным всадником, и теперь несколько видных гант охотно поддержали его. С их помощью старший сын готовил нападение на Ориса, но генерал обратил к старшему сыну ряд мудрых слов, и некоторые достигли не только ушей, но и рассудка. Старший сын задумался о мире с генералом.
        Наследник графа Рантигара носил имя Корвин, но собеседники называли его просто Старший Сын. Видимо, таким было его клеймо. Джоакину нравилось звучание: «Старший Сын выступил в поход», «Шаваны собрались под знаменами Старшего Сына». Была в том и сила старшинства, и молодая дерзость.
        Гарри спросил о представителях в Палате. Если в Закатном Берегу теперь три лорда, а представителей от земли только двое, то как же их выбрали? Лахт Мис ответил:
        - Старший Сын и младший послали своих людей в Фаунтерру. Наш генерал Орис имел хорошего посла на примете, но нашел этому человеку лучшее применение, чем участие в столичном сборище.
        - Вы говорите так, будто лично знаете этого посла. Знакомы с парнем, который чуть было не стал лордом Палаты? Расскажете о нем?
        Лахт Мис развел руками:
        - Что рассказывать? Смотрите сами.
        - Ну и дела! В хорошем обществе я оказался!..
        Слово по слову, дорога подошла к концу. Остались позади леса и рощи, и деревни, когда-то чудом спасенные от пожара. Разлеглись по обе стороны дороги цветущие луга, а впереди показался Уэймар, полностью покрывший большой холм и похожий издали на муравейник. Во всей красе прорисовался замок - очищенный от плюща, потому непривычно хмурый. Джо направил к нему коня, но тут Хаш Эйлиш попросила:
        - Любезные судари, вы сделали для нас очень многое, трудно просить о большем. Но простите нам невольную жадность: здешние края так изобилуют духовными святынями, что невозможно пройти мимо. Прошу, покажите нам еще одну.
        Она смотрела на Джо, и его снова охватило желание угодить ей.
        - С радостью, сударыня. К сожалению, я недавно прибыл в Уэймар, но мой друг Гарри - большой знаток здешних мест. Только скажите, и он проводит.
        - Мы слыхали, что существует тайный ход в замок. Конечно, мы не знаем его местоположения, но по слухам он соединяет две святыни: ту, что вне городских стен, с тою, что внутри цитадели. Могли бы мы пройти по этому ходу?
        Джо тяжело вздохнул.
        - Я очень хотел бы помочь вам, но прошу понять: подземный ход имеет стратегическую важность и должен оставаться в тайне. Граф Виттор не одобрит, если мы с Гарри…
        - О, совсем наоборот! - вмешался цирюльник. - Представьте: наш милорд сам предугадал ваше желание! Вчера, выдавая мне приказы, он особо оговорил: если гости пожелают увидеть тайный ход, то веди их туда без сомнений. Так сказал милорд.
        - Это огромная любезность с его стороны. Поверьте, мы никогда не забудем.
        Гарри свернул на другую дорогу, огибавшую город с запада, и пустил коня быстрой рысью. Спустя недолгое время впереди показался покинутый монастырь - тот самый, за которым вчера наблюдал Джоакин.
        - Гарри, - сказал Джо тихо, тайком от гостей, - ты не забыл: в тех руинах засели северяне.
        - И что из этого?
        - Они не любят меня и вряд ли полюбят закатников. Не выйдет ли беды?
        - Браток, им вовсе не нужно никого любить, чтобы выполнить приказ милорда. Это его замок и его тайный ход, а кайры тут - чужаки. Пускай сидят и помалкивают. Верно говорю?
        Джо знавал многих людей, склонных сидеть да помалкивать, но кайры Ионы не входили в их число. Он поделился этим наблюдением, а Гарри ответил:
        - Ты был прав, друг, на счет миледи.
        - Так извинись перед гостями и повернем обратно.
        - Я сказал, что ты был прав, а не что прав сейчас. Ты говорил: «Агатовка мила, когда ей что-то нужно». Так оно и оказалось. Внешне она ми-ми да сю-сю, а на самом деле - свой интерес искала. Больно хотела выведать все тайны замка: про подземелья, про всех узников, про старого графа - все-все. С этою целью устроила настоящую слежку, будто какая-то ищейка.
        - Мерзко, - сплюнул Джо.
        - Уж да. Но потом она перегнула палку: послала своих убийц за тобой. Слежку милорд еще терпел, но смертоубийство - никак. Задал он жене настоящую трепку: за все отчитал, по-всякому пристыдил. С тех пор уже неделю она играет смирную овечку. Как может, притворяется хорошей, потому что иначе - милорд сказал - он всех ее волков и всех вообще северян прогонит из Уэймара!
        После значительной паузы Гарри добавил:
        - Это я веду к тому, что кайры теперь будут как шелковые, иначе улетят к себе в Первую Зиму морозить задницы об снег.
        Джо знавал немало людей, способных быть шелковыми. Кайры Ионы не являлись ими… но могли ими стать при одном условии: если Иона прикажет. Джо кивнул и пришпорил коня. Спустя минут десять группа въехала в руины обители.
        Уже вечерело, поток паломников иссяк, а один из нищих попрошаек покинул свой пост у ворот. Второй еще был на месте и получил от послов серебряную глорию. Группа въехала на подворье.
        Джо ощутил волнение сразу, как очутился в монастыре. Еще не тревогу, но настороженность: что-то идет неправильно, будь готов к опасности. Отчего на воротах нет часового? Северяне зачем-то стерегут руины, Джо сам видел их вчера. Как же они забыли поставить вахту у ворот?
        Джоакин пересек подворье, проехал вдоль храма с проваленною крышей, мимо хмурого обелиска, увенчанного спиралью, и позади церкви, в тени трапезной увидел северян. Здесь был кайр Сеймур, оба его грея и… сама Иона Ориджин. Зачем она здесь?
        - Доброго здравия миледи и господам, - сказал Джоакин, чувствуя в груди растущую смуту.
        Иона увидела его, Гарри, закатников. Осведомилась:
        - Какие дела привели вас сюда?
        Ее холодный, колючий взгляд целился в Гарри. Что-то переменилось в Ионе: больше не Джо вызывал ее гнев, а цирюльник. Это тревожило тем сильнее, что перемена коснулась и Сеймура: Джоакин больше не видел презрения в его лице.
        Вместо Гарри ответила Хаш Эйлиш:
        - Любезные Джоакин и Гарри оказались здесь по нашей просьбе. Мы с моим спутником желали осмотреть святыню, а они показали нам дорогу.
        Иона обвела глазами руины:
        - Что ж, не стану препятствовать осмотру.
        - Простите, миледи, но то, что интересует нас, находится под землей. Мы желаем пройти в замок через тайный ход.
        Иона помедлила с ответом. Ее молчание сработало не хуже громкого приказа, Сеймур и греи заняли боевые позиции.
        - Кто вы такие, господа, и зачем прибыли?
        - Мы - Хаш Эйлиш и Лахт Мис из города Сайленса. Прибыли по приглашению графа Виттора Шейланда, вашего мужа.
        - Вы закатники, - бросила Иона тоном обвинения.
        Эйлиш улыбнулась в ответ:
        - Верно, миледи. Мы - земляки тех людей, что сражались с вашим отцом и грабили отца вашего мужа. Именно поэтому нас не любят в Уэймаре. Граф Виттор, понимая сию сложность, предложил нам пройти через тайный ход и не тревожить мещан своим видом.
        - Что вам нужно в графстве Шейланд?
        - Видимо, то же, что и графу Шейланду: мир между нашими землями.
        - Вас сопровождают цирюльник и дезертир.
        - Мы признательны вашему мужу: он послал нам хороших провожатых.
        Иона сдержанно кивнула:
        - Простите за недоразумение, господа. Я не была осведомлена о планах мужа и встретила вас неподобающим образом. Позвольте мне исправить ошибку.
        Закатники ответили поклонами. Северянка предложила:
        - Господа, я сама провожу вас в замок. Не могу допустить, чтобы уважаемых гостей встречали два простолюдина.
        - Ваше общество - честь, о которой мы и не мечтали.
        - Оставьте лошадей под присмотром моего воина. Муж пришлет людей за ними.
        Закатники спешились и отдали поводья грею, он привязал коней рядом с лошадьми северян. Иона сказала грею несколько тихих слов, а затем вошла в трапезную.
        Джоакину впору было радоваться тому, как все получилось: без конфликта, почти без спора упрямая северянка впустила закатников в подземный ход. Она даже не имела претензий к самому Джо, некогда ускользнувшему из ее когтей. Но странное дело: вместо радости он чувствовал тревогу. Все не нравилось ему: и равнодушие Сеймура, и сговорчивость Ионы, и само ее присутствие здесь. Сапоги и платье графини покрывала пыль - значит, она прискакала издали, не прямиком из замка. Но Сеймур и два его грея несли вахту в монастыре - так что ж, выходит, Иона пустилась в дальний путь одна, без эскорта? О чем она беседовала с Сеймуром - уж не собралась ли простить его и восстановить в чине? Недолго же длилось его наказание! В конце концов, что за странные шепотки с греем?..
        Вслед за северянами гости спустились в погреб, расположенный под трапезной. Там Сеймур нажал скрытый рычаг, и в одной из стен обнаружилась дверь. Один за другим люди вступили в тайный ход. Давненько Джо не бывал в подземельях, а сегодня на его долю выпали сразу два. Они сильно отличались друг от друга. По меркам смертных людей, тайный ход в замок был прекрасно сработан. Длинный, хорошо укрепленный сваями, надежно замаскированный, снабженный канавками для отвода влаги и отдушинами для подачи воздуха. Славное творение зодчих, однако ничтожное в сравнении с ложем Дара. Утром Джо сполна ощутил могущество богов, а сейчас получил напоминание. Все зодчие Полариса за годы труда не создали бы то, на что богам хватило нескольких минут!
        И снова, теперь уже более ощутимо, к нему пришла печаль утраты. Когда-то в жизни Джо имелось величие. Когда-то его руки касались того, чего касались и боги. Давно же это было…
        Он одернул себя, вспомнив, куда привели подобные мысли Хармона Паулу. Чтобы отвлечься, сосредоточился на Эйлиш. Закатница вела диалог с Ионой: графиня спрашивала, гостья отвечала.
        - Леди Эйлиш, вы живете в Сайленсе, но знаете про тайный ход, который в Уэймаре известен единицам. Как это получилось?
        - Человеку становится ведомо именно то, что ему необходимо знать. Так боги направляют людей: посылая нужное знание.
        - Боги направили вас в подземный ход?
        - Как и вас, леди Иона. Я полагаю, неслучайно.
        - Раз вы так хорошо осведомлены, не знаете ли также историю узника, сбежавшего из подземелья замка?
        - Я знаю, миледи, что этот ход приведет нас к опустевшей камере. Я знаю также, что должна ее посетить.
        - С какою целью?
        - Чтобы лучше понять волю богов.
        Очевидно, эти слова что-то значили для Ионы. Она надолго замолчала, думая о своем.
        - Миледи, позвольте взять вас за руку, - попросила Эйлиш.
        Иона обернулась, несколько вдохов смотрела в лицо закатницы.
        - Простите, не позволю.
        - А если я порадую вас новыми ответами?
        - Узник Уэймара - закатник? Солдат генерала Ориса?
        - Вы ошибаетесь в обоих допущениях.
        - Кто же он?
        - Пока не знаю этого.
        - Вам известна тайна, которой он владел?
        В ответе слышалась усмешка:
        - Какая из них, миледи?
        - Та, которая повергла в бегство генерала Ориса. Та, из-за которой граф бросил узника в темницу.
        Эйлиш вновь усмехнулась и хотела что-то сказать, но Лахт Мис прервал ее:
        - Леди Иона, вы переоцениваете нашу осведомленность. Как и свою собственную.
        - Хотите сказать, что не было никакой тайны?
        - Миледи, если бывают в мире тайны, повергающие в бегство генералов, - кто из нас так глуп, чтобы болтать о них?
        - В мире бывают тайны, ради которых бросают в темницы. А мы сейчас направляемся в темницу. Не забывайте об этом.
        - Благодарю за напоминание. Не забудьте и вы: угроза - обоюдоострый клинок. Много ли тайн известны вам самой, миледи? Чем это грозит вам?
        Иона не ответила: тайный ход окончился. Фонарь в руке Сеймура осветил тупик. Сеймур дернул рычаг, и стена ушла в сторону. Они вступили в новое подземелье, и тут Эйлиш рванулась вперед, обогнав и кайра, и Иону. Не имея фонаря, она ринулась в сумрак, расставив руки, но не касаясь стен, щупая воздух. Ее пальцы двигались так, будто воздух имел плотность и форму. В какой-то миг Эйлиш замерла и повернулась влево. Джо разглядел дыру - грубый пролом в стене. Эйлиш сунулась туда, и Лахт Мис, доселе сдержанный, быстро рванулся за нею. Два закатника очутились в глухом каменном мешке всего лишь в несколько шагов длиною. Они замерли, прижавшись спинами друг к другу, и Джо услышал слова той загадочной молитвы. Потом закатники стали ощупывать стены камеры. Они двигались медленно, внимательно, будто каждый камень был словом в очень важной книге, и они боялись пропустить хоть одно. Даже железная рука Лахта тянулась к стенам. Конечно, она не ощущала ничего, однако Лахт не мог сдержать этого жадного движения.
        Что за чертовщина происходит?! - хотел спросить Джо, но не раскрыл рта. Темное таинство происходящего выглядело столь священным, что все зрители замерли, боясь лишний раз вдохнуть. Но вот Эйлиш прижала руки к груди и сказала - простонала:
        - Боги!..
        - Боги, - эхом ответил Лахт Мис.
        - Что вы узнали? - потребовала Иона.
        Эйлиш вышла из камеры. Даже в тусклом свете была видна печать на ее лице: отражение запредельного, непознаваемого величия. Протянув руку к лицу Ионы, нежно коснувшись щеки, закатница шепнула:
        - Ваш муж - счастливый человек…
        Иона отдернулась и жестко повторила:
        - Узник Уэймара - кто он?!
        Но вдруг замерла. Что-то случилось с нею, что-то проникло в нее. Холодное лицо на миг исказилось, наполнившись темным, сумрачным знанием.
        - Счастливый человек… - повторила Иона и овладела собою. Открыла другую дверь, подняла фонарь, осветила коридор, ведущий вверх. - Благодарю вас, леди Эйлиш. Добро пожаловать в Уэймар.
        Стрела - 11
        28 мая 1775 г. от Сошествия
        Арден (Земли Короны)
        Город Арден отстоит от Фаунтерры на шестьдесят миль, или четыре часа поездом, или день кораблем. Основанный в первом веке от Сошествия, он стал одним из старейших городов Полариса. На Сладкие Века пришелся расцвет Ардена: мириамские короли перенесли туда свой двор, чтобы шум и грязь Фаунтерры не мешали им наслаждаться жизнью. На двести лет Арден сделался малой столицей Полариса, чертогом роскоши и удовольствия для немногих избранных, кому хватало денег поселиться там. Чернь вовсе не допускалась в Арден; лишь те простолюдины, что обслуживали двор и носили браслеты с мириамским гербом, могли ходить по улицам города. Зато темнокожие короли, славившиеся любовью к животным, наводнили Арден всевозможными зверями. Наряду с собаками и котами несчетных пород, тут вышагивали страусы, прятались в тенях лемуры, скакали по ветвям аллей голосистые макаки, приставали к прохожим олени, покусывая за рукава и клянча корма; под ногами похрюкивали умильные мохнатые литлендские свинки. По сей день не перевелись некоторые самые цепкие породы: по чердакам все еще лазят мартышки, обучившиеся мастерски воровать припасы и
браниться с домохозяйками; в парках пасутся зебры, почему-то измельчавшие до размеров овчарки.
        Однако слава города померкла с Багряной Смутой: мириамцы были сокрушены, а практичные янмэйцы перенесли летнюю резиденцию в Маренго - приморский город давал больше пользы, чем речной. Арден застыл в развитии, будто накрытый колпаком, непроницаемым для времени. Ничто новое не строилось, ничто не подвергалось переменам - мещане не имели лишних денег. Они выживали на том, что оставил по себе королевский двор: шили одежду в мастерских, прежде обслуживавших королей; делали гвозди и подковы в кузницах, прежде ковавших мечи и шпаги; собирали яблоки и груши в королевских садах; ловили рыбу на лодках, в которых когда-то мириамцы катали своих темнокожих барышень. Дома подвергались бесконечному ремонту, становясь пятнистыми из-за отличий камня; экипажи использовались так бережно, что переживали четыре-пять поколений извозчиков. Шутили, что скорее в Фаунтерре рухнет цитадель, чем арденец сносит пару сапог.
        Этот живой памятник истории простоял почти пять веков и переродился заново с открытием искры. Оказалось, что в окрестностях Ардена Ханай идеально подходит для плотины, каковая и была построена на исходе прошлого века. Город заполонили пришельцы: крикливые и грубые бригады строителей; важные искровые инженеры в сюртуках и пенсне, все как один близорукие от чтения схем. Исконные арденцы ненавидели и строителей, и инженеров, и саму плотину, нещадно сломавшую вековой уклад жизни. Город расцвел, наполнился искровыми огнями, монетами, высокими домами - и несчастными жителями, глубоко уверенными, что старые добрые времена ушли навсегда.
        Впрочем, при всей своей значимости, плотина так и не стала главной достопримечательностью Ардена. Это место во все века занимал храм Прощание - усыпальница Прародителей и королей. Писание гласит, что Праматери и Праотцы могли заранее предчувствовать смерть. Услышав ее приближение, они отправлялись в особый храм, где проводили в молитвах последние дни, а затем отходили на Звезду. Их тела сжигались, а в память потомкам оставалась крохотная реликвия: пузырек крови каждого Прародителя. Мастера тех времен не умели делать герметичные сосуды, и за века кровь Прародителей полностью высохла, оставив лишь бурый налет на стенках пузырьков. Однако сосуды по-прежнему бережно хранились в глубокой крипте под фундаментом храма. Когда в Ардене разместился королевский двор, мириамцы сочли недурной идеей устроить себе погребение рядом с Праматерями. Темноокие короли никогда не страдали от недостатка самомнения. Они расширили крипту и вырыли по центру углубление. В этой впадине (немного ближе к царству богов) разместили пузырьки с высохшей кровью, а по периметру (на ярдик дальше от богов) поставили саркофаги с телами
усопших мириамцев. Темноокие короли славились плодовитостью, так что крипта скоро заполнилась, и пришлось выкопать второй ярус под полом первого. На нижнем - более священном - этаже разместили кровь Прародителей и кости мириамских королей Третьей династии с их семьями, верхний этаж остался их предшественникам из Второго царства. Время шло, янмэйская династия сменила Третью мириамскую, однако усыпальница осталась в ходу. Янмэйцы не стали осквернять кости мириамцев переносом в другое место, но и для себя не выбрали иную гробницу - раз темнокожие лежат подле Праматерей, то чем мы хуже? Они просто добавили новый ярус, а со временем - еще один, и еще. Усыпальница ввинчивалась вглубь земли, становясь похожей на нисходящую спираль и порождая фантазии о том, будто бы такая священная форма задумывалась еще Праматерями. Традиционно пузырьки с кровью занимали самый нижний ярус; на предпоследнем покоились те из янмэйских владык, кто умер в недавние годы; более высокие ярусы отдавались императорам, давно ушедшим на Звезду. На самом верху, прямо под фундаментом храма, по-прежнему обитали мириамские кости.
        Эрвин пришел к храму Прощание глубокой ночью. Спешно поданный по его приказу поезд прибыл в Арден во втором часу. Поезд состоял из малого станционного тягача и двух вагонов - это все, что удалось собрать так быстро. К рассвету будут готовы еще два поезда и перебросят к Прощанию полный батальон, но Эрвин не хотел мешкать. Он знал, что опережает Кукловода, но вряд ли больше, чем на сутки. К тому же, завтрашнее заседание Палаты сильно зависит от того, что найдется - или не найдется - в саркофаге владычицы Ингрид. Потому Эрвин взял четыре дюжины воинов и единственный готовый тягач, и со скоростью ветра примчался в Арден.
        Подле храма стояла благословенная тишь, не нарушаемая ни звуком копыта, ни человеческим словом. Дюжина дозорных рассеялась по скверу, окружающему храм; Эрвин с тремя дюжинами кайров двинулся к главному порталу. Храм Прощание не имел собственной охраны. Вряд ли найдется в Поларисе место, более священное, чем усыпальница Праматерей, и вряд ли сыщется в подлунном мире вор, который покусится на эту святыню. Но огонек мерцал в одном из стрельчатых окон - в любой час дня и ночи есть в храме священник, готовый открыть прихожанам. Эрвин на минуту остановился у двери, в лунном свете рассмотрел картины деяний Праматерей, сплошь усыпавшие створку. Затем он брякнул дверным кольцом и шагнул в сторону, пропуская кайра Джемиса вперед. Священник открыл им и, не говоря ни слова, отошел с дороги. Эрвин вступил в собор следом за кайрами. Стояла гулкая прохладная тишь, высокий свод терялся в темноте, фрески на стенах казались мозаикой серых и черных пятен. В нишах прятались скульптуры, полные угрозы, как ночные хищники. Эрвин заговорил - главным образом затем, чтобы преодолеть оторопь:
        - Доброй ночи, святой отец. Простите нам внезапное вторжение.
        - Доброй ночи, милорд. Не нужно слов извинения, Праматери готовы услышать вас в любой час.
        - Отче, мы хотели бы посетить гробницу владычицы Ингрид.
        - Желаете ли, чтобы я сопроводил вас?
        - Не смеем вас утруждать. Просто покажите дорогу.
        - Милорд, ступайте вдоль этой линии огней, а затем спуститесь по винтовой лестнице на седьмой ярус.
        Лишь теперь Эрвин заметил цепочку искр, тянущуюся по южной стене, а затем ныряющую в темень капеллы. Сказав слова благодарности, он двинулся вдоль огоньков. Вздрогнул, когда низкий голос отразился эхом от сводов, и лишь потом узнал интонации Джемиса:
        - Отче, внизу есть кто-нибудь?
        - Никого, милорд. Тихая ночь. Да и во всем Ардене теперь тихо - Палата и суд всех сманили в Фаунтерру.
        Цепочка огней привела в капеллу с иконами семнадцати Праматерей. Фонарики освещали только лица святых; белые глазастые пятна жутковато выхватывались из сумрака. Пройдя меж двух рядов этих призрачных стражей, Эрвин приблизился ко входу на лестницу. Створки двери украшали серебристые воины с мечами в виде искр и спиралями на щитах. Они уступили без сопротивления - легко раздвинулись в стороны, открыв спуск к гробницам. Плавно изгибаясь, галерея уходила вниз, напоминая нору или гигантскую глотку. Огоньки, тянущиеся под потолком, отчего-то почти не освещали спуск. Казалось, подземный воздух проглатывал лучи сразу, едва они отделялись от фонарей. Эрвин поежился, занося ногу над первой ступенью.
        - Виноват, милорд: мы экономим искру. Если желаете включить ярче, покрутите ручку в начале каждой галереи.
        Голос священника прозвучал так буднично, что Эрвин рассмеялся над собственными страхами.
        - Не нужно, отче. Мы насладимся таинством сумрака.
        Джемис и Сорок Два поделили кайров меж собою. Пару воинов оставили на вахте у двери в подземелье. Джемис взял одну дюжину и двинулся впереди герцога, Сорок Два с оставшимися воинами пошел арьергардом. Таким порядком северяне вступили в усыпальницу.
        Спуск производил странное впечатление - казалось, перед глазами предстает история Полариса, вывернутая наизнанку. Привычно для ученых и поэтов сравнивать древние времена с темными глубинами, недавние годы - с поверхностью. Здесь, в Прощании, было наоборот: глубочайшая древность лежала верхним слоем, сразу под фундаментом храма. Спустившись всего на один виток галереи, Эрвин провалился на тысячу лет. Все вокруг обрело черты совсем иной эпохи, так давно забытой, что ее несходство с настоящим повергало в восторг и трепет. Громадные глыбы-саркофаги громоздились мрачными утесами. Не терпевшие одиночества даже после смерти, мириамцы хоронили королей вместе с их женами и рано ушедшими детьми; в одном саркофаге могла помещаться целая семья. Надгробные скульптуры пугали и пленяли примитивностью черт, грубо вытесанными лицами, камнеподобными плечами - эта простота дышала удивительною силой, позабытою в эпоху утонченного ума. Стенные барельефы и фрески, будто презирая само понятие смерти, воспевали жизнь в самом животном ее смысле: охоту, пиршества, сцены любви. Мириамцы будто указывали Ульяне Печальной, к
какому образу жизни привыкли и не намерены менять его даже на Звезде. И снова - утраченная сила, дерзкая харизма читалась в этом вызове. Эрвин опустил взгляд к полу, и даже там увидел печать былой эпохи: мозаичный орнамент простотой и ясностью форм отвергал любую философию, излучал уверенность в том, что правда в мире - всего одна, и другой быть не может.
        Эрвин прошел между саркофагов, впитывая незнакомое ощущение: превосходство силы над умом, простоты - над изощренностью. В душе заныла печаль от того, как безнадежно утрачена эта пленительная ясность…
        - Милорд, стоит ли задерживаться?
        - Конечно…
        Конечно, стоит - подумал Эрвин, но зашагал дальше. Джемис был прав: времени не так уж много.
        Спустившись на ярус, они шагнули на двести лет вперед, ко временам Багряной Смуты. Сила природы ощущалась здесь даже больше: весь свод покрывали цветочные узоры, полногрудые женщины, могучие мужчины, гарцующие кони. Сохранив скалистое величие, саркофаги стали роскошнее, покрылись мозаикой и позолотой. Но с краю в это буйство жизни врывался лоскут иного стиля - авангард разумного порядка. Дюжина саркофагов - небольших, темных, блестящих полированным гранитом - строилась в ряд у стены. На них не было мозаик и скульптур, только серебряная вязь гербов и имен. Объединенные лаконичной строгостью, они казались шеренгой выученных, готовых к бою солдат. То были гробницы последних мириамских правителей, убитых и похороненных янмэйцами.
        Северяне двинулись дальше - век за веком вдоль истории Блистательной Династии. Ольгард Основатель, Кристиан Законотворец, Эвриан Расширитель Границ, Юлиана Великая… Впрочем, Эрвин не всматривался в отдельные надгробия. Он имел время лишь на то, чтобы быстрым взглядом охватить общий стиль. В основе всех янмэйских интерьеров лежал строгий прагматичный порядок. Поверх него, все больше век от века, наслаивались изящные детали и метафоры. Все более тонкие черты отражали портреты владык, все больше строк текста испещряли крышки саркофагов. Рисунки на стенах становились все символичнее, иносказания и знаки все сильней вытесняли явный смысл. После Юлианы Великой символизм достиг вершины: человек, не посвященный в традиции Династии, не понял бы ничего. Жизненные сценки напрочь исчезли с фресок; все заполнили мудрые изречения, карты и схемы, геральдические вензеля. Янмэйская культура в своем расцвете: все обрело двойной и тройной смысл, простота и наивность сделались наибольшими пороками.
        - Это здесь, милорд?.. - спросил кайр Джемис, выдернув сюзерена из философских глубин.
        - Что, простите?.. Нет, видимо, еще ярусом ниже.
        Они вышли на последний пролет лестницы. Видимо, чтобы подчеркнуть торжество инженерии, здешняя дверь была снабжена искровым замком: где-то кто-то дернет рычаг - и засовы задвинутся сами собою. К счастью, она была открыта. Кайр Джемис использовал два кинжала как клинья и застопорил дверь. Прошагав последние двадцать ступеней, Эрвин сошел на седьмой ярус - во времена владыки Мейнира, его сына Телуриана и владычицы Ингрид.
        В отличие от прочих, круглых этажей, этот имел восьмигранную форму - должно быть, во имя священного числа. Искровые огни горели здесь намного ярче, отражаясь в полированном мраморе гробниц, играя золотым бисером букв. В центре зала, обнесенная изящной оградой, открывалась лесенка вниз - в Праматеринскую крипту. От нее лучами расходились ряды императорских саркофагов. Два ряда стояли без крышек - ожидали грядущих покойников. Вот ложе, заготовленное для Адриана, а вот - будущее пристанище Минервы… Владычицу Ингрид было легко найти: Эрвин отошел на две гробницы назад от пустых рядов и увидел знакомый морщинистый лик, вырезанный в мраморе.
        - Она, - сказал Эрвин.
        Кайры обступили саркофаг.
        - Милорд?..
        Он понимал их сомнение. Ему тоже было не по себе от того, что предстояло сделать. Осенив себя священной спиралью, Эрвин сказал:
        - Прости, Светлая Агата. Большая угроза заставляет меня нарушить покой усопших. Ты видишь и знаешь, что только ради защиты Империи я иду на святотатство.
        Поразмыслив, он добавил:
        - Простите меня и вы, владычица Ингрид. Вы немало запутали всех, взяв любимый Предмет с собою в могилу. Мне придется позаимствовать его ненадолго. Клянусь, что верну сразу, как только устраню опасность и покараю злодея.
        Еще раз сотворив спираль, Эрвин кивнул кайрам:
        - Открывайте.
        Шестеро воинов разом налегли на крышку. Она тронулась, издав низкий пугающий скрежет. Сдвинулась на фут и замерла, открыв темную щель. Резкий запах изнутри заставил всех отшатнуться. То не был знакомый смрад разложения; то был сухой, удушливый запах пыли, ветхого тряпья, брошенного дома. Двое воинов закашлялись, Эрвин зажал нос.
        - Сдвиньте еще, ничего не видно.
        Кайры налегли вновь.
        - Нет, стойте. Не шевелитесь, молчите!
        Сквозь скрежет камня и кряхтение людей Эрвину послышался странный звук: не то свист, не то шипение. Он шарахнулся от саркофага, ожидая змеи, что вот-вот выползет оттуда. Но змея не появилась, а звук стал тише и вскоре вовсе пропал. Несколько кайров, тоже слышавших его, внимательно осмотрелись. Нет, ничто не изменилось, никакая опасность не возникла в поле зрения.
        - Продолжайте, - скомандовал герцог.
        Его люди уперлись в крышку, но теперь она не желала поддаваться. Угол мраморной плиты навис над пустотой гробницы, и крышку перекосило.
        - Поднажми! - рявкнул Сорок Два.
        Еще несколько кайров взялись за плиту. Дюжина воинов нажала разом, стиснув зубы от натуги. Крышка качнулась, но не поддалась.
        - Тьма вас сожри! Жмите всею силой!
        Они вдавились в мрамор, кряхтя, краснея. Сам Сорок Два уперся в угол; крышка шатнулась, тронулась с мертвой точки…
        - Постой! - воскликнул Эрвин, ибо ему снова послышался звук: на сей раз не свист, а урчание какого-то механизма.
        Но как раз в тот миг плита перевалилась через точку равновесия и двинула вперед, ускоряясь под собственным весом.
        - Держи ее! - заорал Джемис, но было поздно.
        Плита с сокрушительным громом рухнула на пол. От грохота потемнело в глазах; брызнула мраморная крошка. И сама плита, и пол под нею покрылись паутиной трещин. Запах мертвой пыли взметнулся над саркофагом и скоро померк, будто серая волна вырвалась и умчалась прочь. Все звуки погасли разом.
        В кромешной тишине раздался нервный смешок герцога:
        - Отличная работа! Славно почтили владычицу! Молодцы.
        С отблеском ухмылки на лице он заглянул в нутро саркофага. Замер, побледнел. Ледяная усмешка так и застыла на губах.
        Плоть Ингрид не разрушилась от времени, а только высохла, серым пергаментом обтянув кости. Нос ввалился, по-волчьи оскалились зубы, глаза исчезли, оставив громадные черные впадины. Волосы отросли, заполнив белой паклей все пространство вокруг черепа. В гробнице лежал не скелет, но мумия, до дрожи напомнившая другую, виденную еще в Запределье.
        Не без труда Эрвин выдавил:
        - Простите, владычица. Позвольте мне взглянуть…
        Не рискнув опустить туда руку, он поддел саван кончиком кинжала. Истлевшая ткань рассыпалась, и на груди мумии вспыхнула звезда. Кулон зарделся теплым светом янтаря, проступила спираль ярких точек внутри камня.
        - Он здесь, - сказал Эрвин.
        Джемис и Сорок Два, и остальные вперили взгляды в Предмет. Теперь, просмотрев реестры, Эрвин знал: Предмет зовется Каплей Солнца и числится в достоянии Династии. Владычица Ингрид влюбилась в него и носила последние десять лет жизни. Очевидно, ради любимой жены Телуриан нарушил традицию и не вернул Предмет в хранилище, а положил в гробницу Ингрид. Никто не знал об этом, кроме членов императорской семьи и, быть может, Леди-во-Тьме.
        Кукловод надеялся захватить его в поезде, вместе с другими Предметами. Глядя на кулон императрицы, Эрвин более не питал сомнений: Светлая Сфера - ложный след. Капля Солнца - вот недостающая деталь Абсолюта. Лишь этот ключ открывает двери, лишь к этому узлу ведут все нити.
        - Позвольте, я возьму Предмет, - сказал кайр Джемис с привычным своим хладнокровием.
        Мягко оттеснив сюзерена, Джемис протянул руку в перчатке к груди покойницы. Пальцы воина на миг застыли над Каплей Солнца.
        Любопытно, как в один-единственный вдох решается весь ход истории. Как быстро случается поворот, не определяемый ничем, кроме случайности и человеческой причуды. Когда-то был миг, в который Эрвин решил форсировать Реку. Ничто не понукало его, кроме разве честолюбивого упрямства, но все пошло иначе с того мига.
        Так и теперь в единый вдох Эрвин принял решение. Рациональность твердила: нужно взять Предмет и спрятать там, где Кукловод никогда не найдет его. Но за плечами были залы рациональных янмэйских гробниц, и печальный восторг перед портретом покойной владычицы, и публичное унижение на суде, и жажда отмыться, поступить красиво, честно, глупо…
        Эрвин сказал:
        - Нет, Джемис. Оставьте.
        - Милорд?..
        - Я сказал: оставьте.
        - Милорд, это последняя деталь Абсолюта. Получив ее, Кукловод станет неуязвим.
        - Значит, он ее не получит. Мы поставим ловушку прямо здесь и перебьем его бригаду. Но мы не опустимся до кражи. Это Предмет владычицы Ингрид - с нею и останется.
        - Простите, милорд, но вы поступаете…
        - Неразумно? - Эрвин усмехнулся. - Тьма сожри, я рад этому. Устал быть разумным подонком. Оставьте Предмет, кладите крышку на место.
        Джемис и Сорок Два переглянулись. Сорок Два пожал плечами и скомандовал своей дюжине:
        - Берите веревки, поднимайте крышку.
        Кайры поддели плиту клинками, пропустили под ней веревки и принялись втаскивать обратно наверх саркофага.
        Джемис отвернулся с мрачною миной. Эрвин сказал ему:
        - Идемте со мной. Осмотрим верхние ярусы, найдем место для засады.
        Лилидей молча зашагал на выход. Пройдя дюжину ступеней, он остановился, упершись в заслон.
        - Дверь заперта, милорд.
        - Вы же застопорили ее.
        - Возможно, кто-то выбил клинья.
        - Кто? Мы оставили наверху часовых, они бы не впустили никого.
        - Милорд, дверь заперта, - зло повторил Джемис.
        Снизу доносилось пыхтенье и ругань, скрип веревок.
        Эрвин подошел к запертой двери. Рядом не было ламп, стояла темень, но…
        - Мне кажется, это другая дверь. Та была двустворчатой, а эта как будто опустилась сверху.
        Он попытался рассмотреть механизм и понять, как поднять заслон, но в сумраке не видел почти ничего.
        - Джемис, принесите огня.
        - Да, милорд.
        Кайр зашагал обратно, когда раздался тяжелый гулкий удар. Очевидно, крышку гробницы опустили на место.
        Эрвин тоже вернулся в зал и убедился, что владычица Ингрид снова скрыта от глаз. Крышка осталась почти целой - лишь одна действительно заметная трещина змеилась по ней.
        - Исправим после победы, - решил Эрвин. - Шестерку с факелами - на лестницу. Надо понять, как открыть дверь.
        И тут вновь раздался звук механизма. На сей раз, не заглушенный скрежетом плиты, он был совершенно отчетлив - и исходил от стены напротив входа. Мечи вылетели из ножен, кайры заняли позиции, герцог мигом был оттеснен за их спины. Одна из стенных панелей с рокотом сдвинулась, открыв узкий коридор. Из него появился седой офицер в мундире лазурной гвардии.
        - Лорд-канцлер, не зажигайте огня!
        Эрвин раскрыл рот от удивления.
        - Капитан Уитмор?.. Какая тьма привела вас сюда?
        - Все позже! Сперва - факела!
        Герцог пожал плечами:
        - Коль вы так настаиваете, никаких факелов. Кайры, отложите огнива. Капитан гвардии бережет белизну здешних сводов.
        Уитмор зашагал прямиком к Эрвину. Его остановили скрещенные клинки, он посмотрел в глаза Эрвину поверх кайровских мечей.
        - Лорд-канцлер, если зажжете огонь, вы сгорите заживо. Этот зал наполнен водородом.
        - Водо… чем?
        - Горючим газом. Ярус над нами тоже опасен. Нельзя ни зажигать огонь, ни регулировать яркость ламп: при этом может возникнуть искра. Сейчас я прикажу открыть все двери, водород постепенно выветрится. Через четверть часа сможете безопасно выйти.
        Он крикнул в коридор, из которого вышел:
        - Открыть двери всех ярусов!
        Тогда из тени возникла еще одна фигура. Прежде невидимая, как паутина на стене, она стала заметна лишь придя движение. То был болотник в сером плаще - жало криболы.
        - Капитан, уверены ли вы в своем решении?
        - Приказ владычицы ясен: сжечь тех, кто возьмет Каплю Солнца. Лорд-канцлер ее не взял. Открыть двери!
        Жало криболы качнул головой, но кто-то в глубине прохода - очевидно, преданный Уитмору - дернул рычаг. Раздалось тихое урчание двигателей.
        - Капитан, - выдохнул Эрвин, - что значит «приказ владычицы»? Минерва устроила здесь засаду?!
        - Лорд-канцлер, я сказал достаточно.
        Гвардеец развернулся с очевидным намерением уйти; Эрвин сделал знак, кайры обступили его.
        - Капитан, я повторю вопрос. Вы стережете этот зал по приказу Минервы? Она знает, что кто-то придет взять Каплю Солнца из гробницы?
        Уитмор сжал челюсти и опустил руки на пояс.
        - И, как я понимаю, Минерва сговорилась с Леди-во-Тьме? - продолжил Эрвин. - Ей было не от кого узнать про этот Предмет, кроме тетки владычицы Ингрид! Присутствие этого болотного исчадия подтверждает мою догадку.
        Эрвин кивнул в сторону жала криболы. Кайры шагнули к болотнику, а тот скользнул в тень прохода, выставив руки перед собой. В каждой ладони блестело что-то.
        - Тьма сожри! - выругался герцог. - Дурачье, вы в меньшинстве и вы нам не враги, раз уж предупредили о ловушке! Так опустите оружие и ответьте на вопросы. Вы не раскроете большой тайны, ибо и так уже ясно: Минерва вступила в союз с болотницей, чтобы…
        - Милорд!
        Раздались гулкие шаги по ступеням, и в зал влетел кайр из пары часовых, оставленных наверху.
        - Они здесь, милорд!
        Слово: «Кто?..» выпало из уст Эрвина. Но в белом лице часового, в дрожи его голоса уже содержался ответ.
        Они здесь.
        Те самые они.
        Время замерло. Брось камень - повиснет в воздухе. Вопрос: «Кто?..» все тянется, дрожит, и с ним вместе: «Они здесь, милорд!», и чьи-то слова: «Они уже в храме!». И Сорок Два кричит: «К оружию!», и Джемис: «Забрать идов Предмет!», и все это вместе зависает под сводом единою тягучей смесью, и дробью врываются шаги по ступеням. Не наши шаги, чужие. Звук - как черный град.
        Пятерка кайров упирается в крышку саркофага - и трещина с хрустом вспарывает мрамор. Плита ломается и клинит намертво, теперь ее не снять.
        - К оружию!
        Шестерка с мечами наголо бежит к ступеням, еще дюжина развертываются подковой, другая дюжина ныряет за гробницы, взводит арбалеты, кладет их на упор на мраморные лики владык.
        - Милорд, за мной.
        Голос Джемиса прямо над ухом:
        - Милорд, в укрытие, скорее!
        Герцог рвет из ножен неподъемно тяжелый Глас Зимы. Скрипит зубами:
        - К оррружию!
        - Не вы, милорд.
        Джемис бьет его кулаком в лицо. Эрвин падает, звезды в глазах. Джемис ловит его за шиворот и тащит к проходу, в котором скрылись уже капитан и жало криболы.
        - Отставить! Не сметь!.. - бормочет Эрвин и булькает кровью из разбитого рта.
        Джемис швыряет его в проход. Последние кайры занимают позиции. Все нацелено на вход, все на взводе. Гробница - пасть с железными клыками, готовая сомкнуться.
        Эрвин рвется наружу, Джемис ловит его и оттаскивает в тень.
        - Закрывай, капитан!
        Уитмор дергает рычаг, урчит двигатель. Пока стена становится на место, Сорок Два оглядывается и кивает Джемису, тот кивает в ответ. Падает заслон, отсекая Эрвина с Джемисом от всего отряда.
        Эрвин схватывается на ноги, прыгает к рычагу:
        - Откройте! Мы должны спасти…
        Уитмор и Джемис вместе оттаскивают его. Уитмор указывает:
        - Смотровые щели там и там.
        - Откройте!
        - Смотрите, милорд.
        Эрвин делает еще попытку, и кулак Джемиса вышибает ему дух. Эрвин падает без сил, неспособный ни на что, кроме одного: доползти до щели и смотреть.
        Вход в погребальный зал - как раз напротив щели. Там, в дверном проеме, мелькает чья-то тень. Тут же бьет арбалет, и тень отлетает, издав стон.
        - Один лег! - кричит кайр, спустивший тетиву, сам не веря легкости успеха.
        Тогда в сумраке входа возникает фигура.
        Три арбалета стреляют вместе, три болта летят к фигуре - и замирают в воздухе, воткнувшись в щит из голубого мерцания, и падают. Враг делает шаг вперед, на свет. Его лицо скрыто маской, фигура - плащом, только глаза горят из черноты капюшона. Но и глаз довольно, лишь один на свете может иметь такие глаза.
        Пауль, командир бригады Кукловода, держит перед собой раскрытую левую ладонь. Арбалеты кайров бьют еще несколько раз - вокруг ладони вспыхивает голубой свет, болты падают наземь. Пауль не смотрит на них, не смотрит на кайров, будто те не стоят внимания. Он ведет взглядом выше голов, по потолку; дергает носом, как зверь.
        Пара солдат бригады появляется за его плечами, поднимая руки с Перстами Вильгельма. Пауль говорит. Пауль говорит так спокойно, что даже кайры замирают, пораженные его к ним равнодушием:
        - Никакого огня. Только плети.
        И делает еще шаг вперед, вступая в зал.
        Кайр Гаррет прыгает на него слева из засады. Меч падает вспышкой - и отлетает, отраженный невидимым щитом. Пауль выбрасывает правую руку из-под плаща. Раздается тихий, тонкий посвист. У Гаррета ломаются бедренные кости, он падает, голова пересекает линию, идущую от руки Пауля. Череп крошится на куски, падает кровавой кашей.
        Пауль вскидывает обе руки и медленно обводит ими зал. Мерцание левой защищает от клинков и стрел; правая издает долгий, долгий свист.
        - В укрытие! - орет Сорок Два и сам падает за саркофаг.
        Многие успевают отпрыгнуть, упасть, отползти. Те, кто не успели, сминаются, как восковые куклы. Эрвин стонет, в кровь кусает губы - но глядит в щель, в зал, в глаза Пауля.
        Командир бригады медленно движется вперед. Теперь его руки разведены в стороны, один бок прикрыт оружием, второй - щитом. Северяне корчатся за гробницами.
        Пауль останавливается. Сделай он еще шаг, и первые саркофаги окажутся за его спиной. Он не делает шага, приказывает своим:
        - За мной. Клещами.
        Шестеро солдат вбегают в зал, делятся на две тройки и продвигаются по флангам, вдоль стен. Заходят в спину кайрам, прячущимся за гробницами.
        Сорок Два подбрасывает вверх собственный шлем. Свист режет воздух. Незримая плеть Пауля сминает шлем, тот гулко падает на мрамор. Миг - взгляды солдат мечутся на звук. Двое кайров атакуют из укрытий на левом фланге. Один солдат Пауля падает с отрубленной рукой, второй - с перерезанным горлом. Последний успевает выстрелить и убивает кайра, но второй северянин - кайр Макомб - хватает его и разворачивает к Паулю, закрывшись живым щитом. Пауль стреляет без тени сомнений. Его солдат сминается прямо в руках Макомба, падает, как мешок с мясным фаршем. Затем падает и кайр.
        - Заменить правый фланг, - произносит Пауль.
        Новая тройка входит взамен уничтоженной. Пластается по стене, крадется, огибая кайров.
        Эрвин слышит странный голос - он звучит не там, а здесь, над ухом:
        - Капитан, как вы хотели зажечь газ? Есть запал?
        - Искровый.
        - Зажигай.
        - Нет! - шипит Эрвин.
        Уитмор замирает в нерешительности.
        Там, за щелью, Пауль делает шаг вперед. Его спина открывается, и двое кайров атакуют, и падают под выстрелами с флангов. Но в тот же миг бьют арбалеты, болты прибивают к стене солдата бригады. Пауль проводит плетью над гробницами. Не задевает никого, но вынуждает всех вжаться в плиты пола.
        - Вторая волна, - говорит Пауль.
        Еще две тройки вступают в зал.
        - Зажигай, - командует Джемис.
        - Нет!
        В дверях возникает еще один боец - одетый в маску, как Пауль. Одни глаза - серо-стальные, северные.
        - Слишком медленно, - говорит этот, новый.
        Говорит не ровно, как Пауль, а с хищным весельем, с волчьею насмешкой. Вот кто Лед. Оба здесь.
        - Лед, стоять, - приказывает Пауль. - Фланги - шаг вперед.
        Передние солдаты у обоих стен становятся вровень с Паулем. Еще шаг - и они увидят кайров, а кайры - их. Мерцающий щит есть только у Пауля, у остальных - Персты и плети. Когда они выйдут на кайров, будет битва на скорость: кто выстрелит быстрее. В чем-чем, а в скорости кайры им не уступят!
        - Медленные твари, - смеется в маску Лед. - Пауль, позволь мне!
        - Сделай один шаг.
        Пожав плечами, Лед шагает в зал.
        - Теперь зажигай! - шипит Джемис капитану Уитмору.
        - Уже поздно. Все выветрилось.
        - Зажигай, тьма тебя!
        Уитмор дергает рычаг.
        Взрыв! Молотом по ушам, факелом в глаза. Эрвин слепнет, белые пятна, солнца. На миг все в мире затихает, будто убитое взрывом…
        Как вдруг одинокий, отчаянный звучит вопль:
        - За Агату!
        - За Агатууу! - отвечает дюжина глоток, и хаос битвы пожирает зал.
        Зрение вернулось к Эрвину, и он впился глазами в смотровую щель.
        Газ оставался лишь под потолком, и взрыв не убил никого, но оглушил, дал секунду смятения. В этот миг Сорок Два бросил кайров в атаку. Все разом схватились из укрытий, хлынули волной. Солдаты бригады ответили плетями - но медленно, Лед прав, слишком медленно! Несколько кайров упали, а остальные бросились на врага с удвоенной яростью. Брызнула кровь, истошно завопили люди Пауля. Кого-то размазало о стену, кого-то развалило на куски, кто-то застыл с ножом в глазнице, чья-то голова покатилась, подскакивая, по полу. Клинки взлетали и падали росчерками молний, каждый удар взметал фонтаны крови, кроил кожу, крушил кости. Эрвин прилип к щели, впился, присосался взглядом, глотая каждую каплю крови, крича от радости при каждом ударе.
        Как вдруг северяне начали падать.
        Два офицера бригады вышли в середину зала. Их атаковали сразу шестеро кайров и на миг задавили массой, окружили, пробили защиту. Чей-то клинок обогнул мерцающий щит и врубился Паулю в бок, выбросив струю крови. Но затем кайр упал. И второй, и третий. Прижавшись спиной к спине, Лед и Пауль стали вращаться на месте, заливая огнем все вокруг. Пламя и крики боли взлетели вихрем вокруг них, опали золой и обугленными костями.
        - Залп! - крикнул Лед и выпростал обе руки. С одной хлынул огонь, с другой ударила плеть.
        Кайры, сражавшиеся у стен, даже не видели его. Лед повел огнем по их беззащитным спинам, сжигая кожу, ломая скелеты.
        - Залп! - выкрикивал он при каждом попадании. - Залп. Залп!
        Пауль стрелял молча. Но еще более метко, чем Лед.
        - В укрытие! - вскричал Сорок Два.
        Поздно, слишком поздно. Увлекшись бойней на флангах, кайры отдали врагу центр, и уже не могли скрыться. Кто-то бросался бежать - огненный шар настигал его. Кто-то кидался в отчаянную атаку - и сгорал, не дотянувшись до цели. Кто-то нырял за саркофаги - плети задевали в прыжке, а затем лупили по крышкам гробниц, высекая мраморную крошку.
        - Нет, нет, неееет! - беззвучно орал Эрвин, прикусив собственную руку.
        От жара в зале лопались лампы. Свет начал гаснуть. В сумраке полыхали вспышки Перстов, метались и корчились горящие люди, мерцали мечи в руках трупов, еще раскаленные докрасна.
        - Неееет!
        - Залп! Залп!
        Кайр Сорок Два на бегу прочертил клинком зигзаг. Солдат бригады распался надвое и тут же сгорел под выстрелом Льда. Сорок Два упал за саркофаг императрицы, пропустил огненный шар над головой, привстал, метнул нож. Лед отбил его плетью в футе от головы, затем хлестнул по крышке саркофага.
        - Залп!
        За третьим ударом мрамор разбился, кусок плиты рухнул, и Сорок Два захлебнулся криком боли.
        - За Агату! - крикнул кайр, метнувшись ему на помощь.
        Теперь уж не узнать, что за кайр - лишь силуэт в кровавом сумраке. Пауль выстрелил, силуэт сложился вдвое и упал в гробницу, на кости владычицы Ингрид.
        - Залп! - сказал Лед и выстрелил еще раз.
        Клочья тела и мумии вперемешку взлетели над гробом. Серые лохмотья вспыхнули, стали медленно падать, как огненный снег.
        - Молчать, - приказал Пауль Льду.
        Они медленно развернулись, ощупывая взглядом поле битвы. Всякий, кто еще дышал и шевелился, являлся солдатом бригады. Северян больше не было. Огарки, лохмотья, кости.
        - Нет… - прохрипел Эрвин, падая на пол.
        Он больше не видел ничего, хотя все еще мог слышать.
        Лед:
        - Зал чист. Потери - пятнадцать человек. Шесть боеспособны.
        Пауль:
        - Сжечь мусор.
        Звуки выстрелов Перстов, хлопанье пламени. Треск, смрад горящей плоти.
        Шаги. Новые солдаты вошли в зал - резерв Пауля, так и не введенный в бой.
        Лед:
        - Займитесь чисткой.
        Пламя. Треск. Смрад.
        Эрвин тер глаза ладонями, размазывая слезы. Нет же!.. Как же так?.. Ведь почти!.. Шаг до победы…
        Чей-то голос:
        - Лед, один жив.
        Шаги, холодный смешок.
        - Я бы сказал, половина жива. Это младший Хортон, сын полковника.
        Пауль:
        - Твое решение.
        Лед:
        - Пусть живет. Наш подарок герцогу.
        Лед выплюнул это слово с такою ненавистью, что Эрвин услышал ее даже сквозь пелену горя. Лед повторил:
        - Герцогу мои пожелания. Наилучшие. Передай, Хортон.
        Треск, пламя, смрад.
        Чей-то голос:
        - Чистка окончена.
        Пауль:
        - Собрать Персты.
        Пауза. Шаги, шорохи, проклятья. Какой-то солдат:
        - Ну и дрянь…
        Лед:
        - Предметы собраны. Капля Солнца у меня.
        Пауль:
        - Сюда ее.
        Пауль:
        - Уходим.
        Свидетель - 5
        18 -19 мая 1775 г. от Сошествия
        Остров Фарадея-Райли
        По совету Нави, за ужином Дороти съела двойную порцию.
        - Леди Карен, у вас же нет аппетита, а я сильно проголодалась. Позвольте мне…
        Карен отдала ей все свое. Дороти проглотила две миски каши с двумя лепешками, запила двумя кружками ячменного напитка и еще стащила несколько ложек у Аннет.
        Только отзвучала вечерняя молитва: «…где нас любят и принимают», как к ним подошел медбрат.
        - Так, дамочки, вы двое за мной. Запру вас, чтобы тихо спали в норке.
        Нави говорил: «Восемьдесят два процента, что вас заберут прямо из харчевни и отведут в корпус». Дороти не могла понять - зачем? Она тиха, спокойна и почти здорова, ее никогда не конвоируют, она сама идет, куда нужно. Однако получилось так, как сказал Нави.
        Карен и Дороти вышли из трапезной следом за медбратом. Во дворе творилось что-то странное: всюду толклись люди. Служители лечебницы дежурили у входа в женский корпус, вокруг слонялись моряки со шхуны, хлебали из кружек и бутылок, развязно шутили. Что происходит? - подумала Дороти. Надеюсь, они скоро разойдутся. Как можно незаметно сбежать из такой толпы?!
        Трое матросов преградили им путь:
        - Куда спешите, такие красивые? Идем с нами, мы вам кое-что покажем!
        Медбрат отрезал:
        - Эти не для вас.
        - Они что, заразные? Га-га-га! - узловатый палец ткнулся в Карен. - Да уж, эта выглядит страшненько. А вторая очень даже ничего!
        - Она кусается, - сообщил медбрат.
        Моряк громко клацнул зубами:
        - А что, я люблю таких!
        «С вероятностью шестьдесят пять по дороге к вам пристанут, - говорил Нави. - Не забудь, что нужно делать». Она еще удивилась: «Кто пристанет, почему?» Но инструкцию запомнила хорошо.
        Дороти прижала руку ко рту:
        - Простите, мне дурно.
        И отбежала к ближайшей стене.
        - Ай, не бойся! Все будет хорошо! - смеялся вслед матрос, а медбрат кричал:
        - Куда подалась? А ну за мной!
        Отвернувшись от них, Дороти сунула два пальца себе в глотку и вывернула на мостовую только что съеденный ужин.
        - Она и впрямь больная, - решили матросы и пошли своим путем.
        А вот медбрат накинулся на нее
        - Это еще что такое? Нормальные харчи были, я сам пробовал! Ты совсем обнаглела?!
        - Извините, желудок подводит…
        - Сейчас же убери за собой! Неси ведро и тряпку, чтоб через две минуты было чисто!
        Сарайчик, где хранились ведра, метлы и прочее, примыкал к женскому корпусу. Войти в него, не попав на глаза морякам, было нельзя.
        - Я не пойду туда. Не знаю, чего эти люди хотят. Мне страшно с ними.
        Вообще-то, она начинала догадываться, чего хотят моряки, но это было слишком абсурдно. Пьяные матросы - и она, благородная дама!
        Медбрат прикрикнул на нее, но оценил риск. Оставить женщин одних и самому принести ведро тоже было опасно. Медбрат выругался. Пошли в сарай все втроем.
        - Эти две заразные, - сказал моряк остальным морякам.
        Кто-то крикнул медбрату:
        - Эй, дружок, когда здоровых приведешь? Пора открывать заведение!
        - Миледи, что здесь творится? - шепотом спросила Дороти.
        - А вы не понимаете? - без тени вежливости бросила Карен.
        Медбрат открыл сарай, вручил Дороти ведро и тряпку. Вместе вернулись, по пути набрав воды из поилки. Дороти взялась за уборку.
        «Работай как можно медленней, - говорил Нави. - Ты должна затратить пятнадцать минут». Что изменится за четверть часа? И как ей засечь время? Она плескала водой, размазывала тряпкой блевотину и украдкой глядела по сторонам. Действительно, кое-что начало происходить.
        Пациенты высыпали из трапезной, медбратья тут же разбили их на две группы. Мужчин быстро загнали в мужской корпус, поторапливая криками. Женщин построили в ряд вдоль стены женского здания. Моряки с гомоном подступили к ним. Тут же возникли медбратья под началом лекаря Финджера, между ними и матросами начались бурные переговоры.
        Дороти выронила тряпку, когда поняла, на что это похоже: на торги! Матросы выбирают товар, лекари назначают цену! Медбрат прикрикнул:
        - Чего уставилась? Делай свое дело! Любишь блевать - люби и убирать!
        «Тяни время», - инструктировал Нави. Потому она возилась долго, ужасно долго, натирая камни до блеска. Потом случайно задела ведро, часть грязной воды выплеснулась. Медбрат разразился бранью, Дороти снова взялась за тряпку.
        Тем временем толпа у женского корпуса стала исчезать. То один, то другой матрос выбирал себе женщину, платил монету лекарям и утаскивал ее куда-нибудь. Некоторые шли в женский корпус, другие разбредались по укромным закоулкам форта. Ночь стояла лунная и теплая, пахло морем…
        - Я действительно вижу то, что вижу? - спросила она шепотом.
        - Миледи, это происходит каждую ночь, когда приходит шхуна, - сухо отметила Карен.
        - Боги, ничего не помню!
        - Не желаете помнить.
        Дороти вторично вымыла мостовую, и толпа у женского корпуса исчезла. Моряки ушли развлекаться со своими жертвами, немногих невостребованных женщин заперли в палатах, несколько медбратьев остались на вахте у входа в корпус, лекарь Финджер без стеснения пересчитывал деньги.
        - Ты все возишься?.. - буркнул медбрат, толкнув Дороти ногой. - Ладно, надоело ждать. Морячков нет, сама вернешься в палату, как закончишь. Не забудь ведро на место!
        Он взял под локоть Карен и увел в корпус. Дороти поглядела вслед, чувствуя холодок в сердце. Если план Нави сработает, сейчас я вижу ее в последний раз. Хотя, тьма сожри, как он может сработать? Весь форт гудит от людей!
        Впрочем, Нави это предвидел. Он говорил: «Ведро и тряпка - твоя защита». Дороти взяла в правую ведро грязной воды, в левую - смердящую тряпку, и зашагала через двор. Вокруг - повсюду - были медбратья, все видели, как она идет куда-то вместо того, чтобы сидеть в палате. Никто не удивился, никто не задал ни вопроса. Только один заметил:
        - У тебя хвост волочится, подними.
        Она подобрала край тряпки и продолжила путь. У внешней стены форта находилась деревянная будка, в ней - люк помойного стока. Дороти вошла в будку, чтобы выплеснуть ведро. Внутри ее ждал Нави.
        - Как ты сюда попал? - глупо спросила она.
        - Так же, как ты: в доспехах невидимости, - он показал свое ведро и тряпку. - Никто же не моет полы по своему желанию. С вероятностью девяносто девять и девять, у кого ведро - тот выполняет приказ лекаря. Наблюдатели верят в самое вероятное объяснение.
        - Хорош умничать. Времени мало. Как мы отсюда сбежим?
        В цеху Нави не успел расписать ей весь план - объяснил только, как попасть в помойную будку. Дороти откинула крышку люка - снизу ударило омерзительное зловоние, ее чуть не стошнило вновь.
        - Надеюсь, нам не придется лезть туда?
        - Фу! Конечно, нет. Там воняет, а еще там решетка. Мы подождем три минуты и пойдем назад, к женскому корпусу.
        - Зачем туда идти? - она ничего не понимала. - Зачем ждать?
        - Одна вероятность должна достигнуть максимума.
        - Как мы украдем ключи? Где добудем оружие?
        - Ключи? - Нави сильно удивился. - Оружие?..
        - Нужно отпереть калитку и нужно… - нет, Дороти не собиралась никого убивать, - что-то сделать с охранником.
        - Хм, - сказал Нави и замолчал.
        У Дороти возникло чувство, что он в уме отсчитывает время. После долгой паузы Нави выплеснул воду из ведра в помойный люк.
        - Идем.
        Они снова прошли через двор, и снова ни один медбрат не обратил внимания. А вот Дороти сосчитала охрану: один у решетчатой калитки, двое в караулке у ворот, трое у женского корпуса, еще пара шатается без дела. Восемь здоровых мужиков! Как можно выйти из форта?
        Нави повел ее вокруг женского корпуса. Сбоку от здания был сарайчик для ведер, а дальше - лестница на стену. По ней не поднимешься - она забрана решеткой, чтобы никакой безумец не спрыгнул со стены.
        - На стену не пройдем, - сообщила Дороти. - А если бы прошли, у нас нет веревки, чтобы спуститься.
        - И не нужно, - сказал Нави, слегка стесняясь. - Первая волна… ммм… совокупления началась двенадцать минут назад. Девяносто два процента, что самые рьяные уже близки к финалу. Восемьдесят девять процентов, что кого-то из самых рьяных мы найдем… где-то здесь.
        Он указал в укромную темень под лестницей. Действительно, оттуда доносились недвусмысленные стоны. Когда глаза освоились с темнотой, Дороти увидела девушку, стоящую на четвереньках, и парня, что пристроился сзади. Оба были обнажены, одежда ворохом валялась в стороне. Нави зашептал ей на ухо:
        - Маловероятный офицер опустится настолько, чтобы совокупляться под лестницей. Девяносто пять процентов, что это - простой матрос. А значит, его одежда - та, что нам нужна.
        Нави выудил из вороха тряпок матросскую полосатую сорочку и круглый синий берет. Хозяин вещей даже ухом не повел. Он был так занят, что не заметил бы ни пожара, ни урагана.
        Дороти начала смекать:
        - Ты прикинешься моряком и уведешь меня на корабль? Но как выйти из форта? Все заперто!
        - Сейчас - вероятно, да. Примерно через шестнадцать минут откроется выход и останется открытым около тридцати минут. Нам нужно только подождать.
        - Просто ждать?
        - Да.
        - И само откроется?!
        - Ну, не само, конечно, а с помощью человека.
        - Тьма сожри, скажи толком!
        - Ы! Ы! Ыыы! - все громче стонал матрос под лестницей.
        - Здесь ждать нельзя, скоро заметят. Спрячемся в…
        - Есть шестнадцать минут? - перебила Дороти.
        - Уже пятнадцать.
        - Идем за Карен!
        Нави прищурился:
        - Только двадцать процентов вероятности, что сможем забрать ее.
        - Я рискну.
        - Она снизит общий шанс успеха на шесть и четыре процента.
        - Он и так был не ахти. Я решила: идем за Карен. Скажи - как?
        Нави мог сказать: «Я не знаю». Было бы логично, если бы не знал. У входа в женский корпус - трое медбратьев. Внутри - полно моряков, и, возможно, тот гвардейский майор, о котором страшно думать. Карен заперта на ключ. Как вынести младенца из логова змей? Простительно не знать ответа.
        Но Нави знал. Дороти начинала подозревать, что он знает все.
        - Идем, - Нави сунул за пазуху матросский берет и сорочку, взял Дороти за руку и повел прямиком ко входу в корпус.
        - Вы откуда взялись? - удивился медбрат Кодди, главный среди здешних охранников.
        - Убирали во дворе, теперь веду Дороти в палату, - Нави показал им пустые ведра.
        - Поставь их в сарай и иди. Я сам ее отведу.
        - Мне нужно увидеть Кейтлин. Она задолжала мне число.
        - Какое еще число?!
        - Я Нави, мне нужны числа. Брат Кодди, ты же меня знаешь, я не успокоюсь без числа. А Кейтлин задолжала!
        - Ты не видишь, что творится? Только тебя не хватало, счетовод чокнутый! Пошел вон!
        - Ладно, тогда ты мне скажи число.
        Медбрат Кодди взял паренька за шиворот и поднял над мостовой.
        - Число - пять. Это сколько зубов я тебе выбью, если не исчезнешь!
        Дальше произошло нечто очень странное. Дороти никак не сумела объяснить это себе. Дороти даже не знала, верить ли глазам и ушам.
        Нави просто назвал числа:
        - Тысяча семьсот шестьдесят семь. Девять и пять. Двенадцать. Двадцать восемь.
        Кодди побледнел и разжал кулаки. Его губы задрожали, лицо оплыло, будто сделанное из сырого теста.
        - Как… ты… узнал?
        - Скажи число, брат Кодди. Или пусть Кейтлин скажет.
        - Пошел прочь, недоносок! - заорал на юношу другой охранник, но Кодди оттолкнул его.
        - Идем. Подавись своими числами.
        Кодди вошел в женский корпус. Оставив ведра, Нави и Дороти двинулись следом. Они шагали по коридорам, из каждой второй палаты доносились звуки: сладострастные стоны, грубые крики, брань, иногда шлепки, плач. Дороти думала: обитель любви и заботы. Наверняка это все как-то связано с терапией! Вот только связь никак не угадывалась.
        На втором этаже Кодди достал ключ и отпер палату, втолкнул Дороти внутрь, буркнул Нави:
        - Зайди, спроси число и проваливай!
        Нави возразил:
        - Я немного побуду здесь, с барышнями.
        - Не положено!
        Нави мягко вынул ключ из руки охранника:
        - Девять и пять. Двенадцать. Двадцать восемь. Два. Ступай, брат Кодди. Я принесу тебе ключ, когда закончу.
        Охранник уткнулся взглядом в пол и ушел, согнувшись, как под тяжким грузом. Нави закрыл за собою дверь палаты. Дороти не смогла постичь эту магию - но сейчас и не время. Позже будет время для загадок.
        - Леди Карен, я пришла за вами.
        Аннет куда-то запропастилась - легко догадаться, куда! Карен была одна. Она подняла голову с подушки, села на кровати - как обычно, полностью одетая, даже в башмаках.
        - Вы согласны на мое предложение, миледи? Зачем вы привели Нави? Простите, я стыжусь при нем.
        - У меня встречное предложение, миледи. Я бегу с острова. Зову вас с собой.
        Карен приподняла бровь.
        - Редкий абсурд, миледи. Форт заперт, двор полон людей, шхуна стережет бухту, и лодкой не доплыть до материка.
        - Нави говорит: вероятность тридцать семь процентов… то есть, уже тридцать один.
        - Это означает, что шанс нашей смерти - две трети. Но я отказываюсь не поэтому, миледи.
        - Тогда почему?
        - Разве я похожа на зайца или крысу? Я не собираюсь умирать на бегу.
        - Я тоже. Я выберусь на материк живой и вытащу вас.
        - О, нет, благодарю за заботу. Все это не для меня.
        - А что для вас? - вскричала Дороти, теряя терпение. - Гнить заживо в своей постели, слепнуть над дрянными книжонками? Наслаждаться своим разложением и презирать тех, кто еще жив? Удел, достойный леди!
        - Прощайте, - сказала Карен и легла лицом к стене.
        - Время истекает, - сообщил Нави. - Осталось пять минут.
        Дороти схватила его за плечи:
        - Послушай, твоя магия с охранником… Она на всех действует?
        - Нужно знать критические константы. Чьи-то я знаю, чьи-то нет.
        - Можешь заколдовать Карен, чтобы пошла со мной?
        Он прокрутил что-то в уме.
        - С вероятностью сорок два процента. Но… кажется, у вас, дворян, так не принято. Это бесчестие, вроде бы, да?
        - Это нужно для ее спасения!
        - Боюсь, что спасение с вероятностью тридцать один процент вернее будет назвать гибелью. Ну, с точки зрения математики…
        - Ладно, я сама.
        Дороти склонилась над Карен и произнесла:
        - Шесть. Ваша Праматерь, миледи, на ступень выше моей. Елена-Путешественница, покровительница странников, купцов, мореходов и мечтателей. Ваши родовые черты - осторожность, аккуратность, сдержанность. Но подо всем этим - тщательно скрытая трепетная вера в чудеса. У всякого еленовца есть садик с мечтами, огороженный каменной стеной, охраняемый башнями и лучниками. Там, внутри, живут волшебные феи. Хотя бы раз в жизни, миледи, выпустите их на свободу!
        Карен шевельнулась, и, возможно, ответила бы что-то, но именно в эту секунду за стеной раздался грохот и треск. Карен накрылась подушкой. Нави застонал:
        - Дороти, идем! Окно в две минуты! Девяносто процентов, что сможем выйти! Потом - нет!
        Дороти отняла и отшвырнула подушку Карен, заорала:
        - Да проживите вы хоть день! Поверьте хоть во что-нибудь! Захотите хоть чего-то!
        Карен повернулась, готовая огрызнуться. Внезапная мысль ветром охватила Дороти, и она выкрикнула:
        - Он все еще любит вас!
        Карен вздрогнула. Двигаясь механично, как деревянная кукла, поднялась с кровати. Сделала шаг к Дороти. За стеною снова завопили, со звоном разлетелось стекло. Дороти отступила, Карен двинулась к ней со страшным, искаженным лицом.
        - Одна минута! - завопил Нави, схватил подругу за локоть и поволок прочь, в коридор.
        Соседняя палата орала в два голоса: истошный, смертельно испуганный - мужской, и свирепый, нечеловеческий - женский. Что-то грохнулось изнутри о дверь, мужской крик захлебнулся, обратившись в стон. Снизу по лестнице загремели шаги охранников. Нави пнул одну дверь - заперта, другую - заперта, третью - поддалась. Втащил Дороти в пустую комнату, закрылся. Охранники пронеслись мимо, в два приема вышибли дверь палаты, из которой звучали вопли. Раздался грохот драки, брань, треск.
        - Идем! - шепнула Дороти.
        Нави содрал с себя рубаху пациента, натянул моряцкую сорочку, нахлобучил берет.
        - Теперь идем.
        Они выскочили в коридор, сбежали по лестнице, помчались по коридору.
        - Это Пэмми, вспышки агрессии с вероятностью шестьдесят восемь. Сработало!
        Входная дверь корпуса была распахнута, снаружи - никого. Все медбратья вбежали внутрь - спасать матроса от Пэмми.
        - Постойте, - раздалось сзади.
        Из тьмы лестничного проема вышла леди Карен.
        - Предложение еще действительно, миледи?
        - Да, миледи. Если вы больше не хотите меня убить.
        - Я и не испытывала такого желания.
        Дороти собралась было выйти на улицу, Нави задержал ее.
        - Прости, Дороти. Ты только не подумай ничего, я не хочу тебя обидеть, но это прибавит пять процентов вероятности.
        Он дернул лиф ее платья. Шнуровка ослабилась, грудь свободно повисла за корсажем. На ходу она будет непристойно болтаться - но в этом, наверное, и смысл. Нави - матрос, а Дороти - его девица.
        - И ты, Карен, тоже прости.
        Он наклонился и разодрал подол ее платья, стянул чулок вниз до колена, белое бедро Карен засияло сквозь прореху.
        Обняв сразу двух женщин, Нави вышел во двор. Медбратья на вахте у ворот глянули в его сторону, он развязно отсалютовал им и ткнул пальцем подмышку Дороти, она хохотнула. Охранники поглазели недолго, а потом отвлеклись на новое зрелище: из женского корпуса волокли связанную Пэмми.
        Трое беглецов подошли к решетчатой калитке. Отчего-то здесь не было охраны.
        - Пусть помогут нам боги, - сказала Карен.
        Нави лукаво усмехнулся:
        - Уже помогают.
        Он легко толкнул калитку.
        * * *
        Тропинка петляла, озаренная лунным светом. По сторонам темнели кусты и деревца, внизу искрилось море. Ночной покой, безмятежная природная краса. Но Дороти была далека от покоя. Она ничего не понимала: что за критические константы, почему калитка открыта, откуда Нави знает все наперед? Непонимание рождало тревогу: такое сказочное везение не может длиться долго, вот-вот судьба отвернется, пропажу заметят, начнется погоня. Нельзя медлить, нужно спешить, бежать! Она ускоряла шаг, но Нави всеми силами сдерживал ее.
        - Дороти, милая, иди не спеша! Ну, пожалуйста! Нас не заметят, пока выглядим обычно.
        - Что тут обычного, если два безумца и… ладно, три безумца вышли в обнимочку на ночную прогулку?!
        - Так мы же вроде моряка с двумя пациентками! Это привычное дело в корабельную ночь. Чтобы точно попасть в окно нормы, мы еще должны издавать звуки. Вам двоим нужно или хихикать, или сопротивляться.
        - Я могу сопротивляться, - сказала Дороти и ткнула Нави под ребро. Он ойкнул, согнувшись.
        - Я постараюсь хихикнуть, - сказала леди Карен. Собралась с духом и раздельно произнесла: - Хи. Хи. Хи.
        - Ужасно, - взвыл Нави, - не делайте так! Давайте просто шептаться!
        - Шептаться? О чем?
        - Неважно, о чем. Со стороны слов не разберут. Просто болтаем о чем-нибудь, весело, глупо, как будто мы все трое выпили!
        - Весело, - повторила Карен, и обе женщины надолго умолкли.
        - Да что с вами? - схватился за голову Нави. - Хоть число скажите! Каждая - по числу!
        Дороти стала выдумывать число, поскольку думать обо всем остальном было слишком тревожно. Но и хорошее число не приходило в голову: отвлекало чувство, что за ними следят. Чьи-то глаза следят за каждым их шагом, чьи-то уши слышат каждое слово. Отчасти так оно и было, ведь склон, по которому шла тропинка, отнюдь не пустовал. Те моряки, что сохранили хоть остатки чувствительности, не захотели любиться в унылых палатах, пропахших мочой и потом. Вместе со своими избранницами, они вышли на лоно природы. Кто-то не добрался дальше проема под лестницей, но кто-то вытерпел достаточно долго, чтобы найти уютное местечко на живописном склоне. Время от времени из-за тех или других кустов Дороти слышала стоны или хихиканье, или звуки борьбы. Нави прав: нужно и самим звучать так же - тогда никто не обратит внимания.
        - Хи-хи-хи-хи! - Дороти залилась идиотским смехом.
        Нави ущипнул ее.
        - Пожалуйста, не смейся больше! Ну, пожалуйста! - и погрозил пальцем в сторону Карен: - А ты - тем более.
        Вдруг на тропинке перед ними возникла парочка. Как из-под земли вынырнула! Дороти рванулась бежать, Нави удержал ее и решительно поволок вперед, навстречу тем двоим. Мужчина, конечно, был в моряцкой полосатой сорочке, женщиной была Аннет. Дороти чуть не взвыла: боги, она нас узнает! Но соседка не узнала Дороти, даже когда заговорила с нею. Некое чувство настолько поглощало Аннет, что она не разбирала почти ничего вокруг. Чувство было - счастье.
        - Сегодня можно трогать мужчин! Нельзя трогать, если сами не попросят. Но сегодня все просят сами!
        В доказательство моряк ухватил Аннет за ягодицу, девушка сладко взвизгнула. Дороти обошла ее стороной, подальше оттеснив Нави. Морячок-то может заметить, что Нави не с его шхуны! Однако он тоже не думал ни о чем, кроме: «сегодня - можно».
        Беглецы прошли еще сотню шагов. Бухта приблизилась, уже видно было, как качаются шлюпки на слабой волне, как мерцает огонек в сарае лодочника. Тропинка сделала поворот, прошла меж двух густых кустов. За ними беглецов ждала новая встреча.
        Остальные парочки прятались в глубине тени, но эта занималась своим делом на открытой лунному свету лужайке. Они трудились, стоя на четвереньках лицами к тропке. Лекарь Финджер и женщина. Дороти пронял озноб.
        Среди обслуги лечебницы только трое женщин. Они вступают в дело лишь тогда, когда надо насильно переодеть, помыть или постричь пациентку, не желающую этого. Дороти встречалась с ними один раз: в свой первый день в лечебнице. С необычайной ясностью всплыло в памяти лицо старшей из них. По ее приказу две остальные избили Дороти и срезали чудесные золотые волосы. Сейчас эта старая грымза пыхтела под лекарем Финджером.
        - Тьма сожри! - не сдержалась Дороти.
        Лекарь и грымза на вдох замерли, оба уставились прямо на беглянку. Три шага расстояния, полная луна сияет, как фонарь.
        Она дернулась, чтобы бежать к лодкам. Нави всем телом повис на ее руке, зашептал:
        - Стой, смотри на них!
        Она вперила в них взгляд. Финджер - белый, дряблый и рыхлый. Грымза - сухая, в морщинах, без намека на грудь. Цепляясь за чувство омерзения, в памяти всплывали сцены. Грымза унизила ее, связала и подвесила, раздела, как шлюху, остригла, как овцу. Финджер не лучше. Это он выписал пытку вместо процедуры: сжимать голову стальным обручем. Не ради лечения, нет. Лишь потому, что Дороти назвалась дворянкой, а он не поверил.
        Она глядела на голую пару и понимала: Нави прав, не нужно бежать. Нужно придушить этих двоих. Послать на Звезду прямо здесь.
        Дороти шагнула к ним, ища глазами оружия. Вот прекрасный камень. Одному разбить голову, а второго задушить. Получить удовольствие от страданий. Против заповеди - ну и пусть.
        Она впилась в них взглядом с единственною целью выбрать: кто умрет быстро. Только тогда лекарь Финджер заговорил:
        - Какого черта вылупились? А ну пошли прочь!
        - Простите, сударь, - ответила Карен и вдвоем с Нави потащила Дороти дальше по тропке.
        Дороти попыталась вырваться. Ей вовсе не хотелось бежать. Она не чувствовала тревоги - только гнев. Она хотела мести.
        - Семь. Седьмая Праматерь Сьюзен, - зашептал Нави. - Нам нужно идти. Семь. Сорок восемь. Мы в окне максимальной вероятности. Сорок восемь. Двенадцать тысяч. Семь.
        Я не должна убивать, - подумала Дороти. Не своими руками. И не такую дрянь.
        Когда отошли шагов на двадцать, спросила Нави:
        - Это моя собственная мысль или чертова магия чисел? Ты заколдовал меня?
        - Я не колдун, - сказал Нави. - Не думай, что я колдун, а то обижусь.
        Когда вышли на причал, в будке лодочника Карла бурчали голоса и звенело стекло. Дверь была закрыта. Дороти сняла весло с одной из шлюпок и осторожно подперла дверь снаружи. Выбрали лодку, Карен села в нее, Дороти взяла Нави за руку:
        - Расскажи остаток плана. Как справиться с течением?
        Он удивился:
        - Почему сейчас?
        - Мы же прощаемся. Я уплываю, ты остаешься.
        - С чего ты взяла?
        Она встряхнула его:
        - Ты обезумел? То есть, да, ты обезумел, но не настолько же! Две трети вероятности погибнуть. Мне и Карен терять нечего, но тебе-то хорошо здесь! Оставайся, пиши книги, собирай числа!
        - Не останусь, - мотнул головой Нави.
        - А я не возьму тебя.
        - Послушай. Мы прошли часть пути, вероятность успеха уже выше: почти сорок четыре процента. Но расчет верен в том случае, если с вами буду я. Без меня не наберется и двадцати.
        - Зачем тебе рисковать? Я бегу от смерти - а ты от чего?!
        Улыбка Нави обезоружила ее:
        - Во-первых, ты обещала познакомить меня с герцогом. Во-вторых, я еще не узнал всех твоих чисел.
        Они вместе сели в лодку и оттолкнулись от пирса.
        По молчаливому согласию на весла села Дороти - самая сильная из троицы. Леди Карен тем временем заглянула под сиденья и нахмурилась.
        - Мы плывем на корабль?
        - Конечно, нет. На шхуне нам никак не спрятаться, меньше одного процента. Идем в открытое море.
        - Тогда, думается, нужен запас воды. Иногда его хранят в шлюпках, но в данной конкретной - нет. Вернемся и поменяем лодку?
        Нави качнул головой:
        - В остальных тоже нет воды, я проверил. Но она и не нужна.
        Теперь встревожилась и Дороти:
        - То есть как? До материка больше трех суток. Мы не выживем без пресной воды!
        - Определенно, выживем, - подмигнул ей Нави. - Не забывай, что нам помогает бог.
        Карен выразительно глянула на Дороти: мол, мы-то с вами в своем уме, но верить ли чокнутому мальчишке?
        - Я верю, - сказала Дороти.
        Она налегла на весла, шлюпка прибавила ходу, вода весело забилась о борта. На берегу царила тишина, лишь лодочник Карл в своем сарае тянул моряцкую песню. Никакого переполоха - их пропажу еще не заметили. И не заметят до утра, ведь в палату Карен и Дороти не водят моряков. К утру они пройдут миль пять или шесть, а то и семь. Дороти дышала полной грудью, не чувствуя никакой усталости, знала, что сил хватит еще на много часов, и радовалась этому. Наконец-то будет чем отплатить друзьям, которые столько сделали для нее!
        Лодка приблизилась к шхуне, и беглецы услышали голоса. Вопреки надеждам, вахтенные матросы не спали.
        - Позвольте мне сесть на весла, - предложила Карен.
        - Разве вы умеете, миледи?
        - Очень скверно, но все же лучше, чем изображать страсть.
        Дороти поняла и уступила. Села на корме, приобняв Нави.
        Вахтенный поглядел на них с высоты бака:
        - Эй, кто это там?
        - Прости, пожалуйста, - шепнул юноша и уткнулся лицом в грудь Дороти.
        - Ого, какой! Юнга, ты что ль?
        Карен ответила вместо Нави:
        - Как вы видите, сударь слегка занят.
        - Да уж вижу! - рассмеялся вахтенный. - Экий шустрый - сразу двух окучил! Где столько денег взял?
        - К вашему сведению, - сообщила Карен, - женщин привлекают не деньги, а мужское обаяние.
        - Во как! Ну, греби сюда, красавица, мы тебя с ног до головы обаяем!
        Карен повернула прочь от шхуны.
        - Простите, судари, мои весла отданы другому.
        Вахтенные загоготали.
        - Эй, юнга, вернешься с прогулки - дашь урок!
        - Угу, - буркнул Нави, не отрываясь от подруги.
        Он не целовал ее, а просто дышал, прижавшись к груди. Но даже это будоражило Дороти. Дыхание Нави было очень горячим, а сам он - очень юным. Настолько юным, что молодости хватало на двоих. Дороти засмеялась - на сей раз весьма правдоподобно.
        Шхуна осталась далеко за кормою, и Нави отпрянул от подруги, еще раз извинился, спрятал глаза. Дороти пересела на весла, Карен стала рассматривать ладони, будто за пять минут они уже покрылись волдырями. Воздух заполнился шумом волн, показались две скалы, покрытые белой пеной: выход из бухты.
        - Кто мы? - озорно спросила Дороти.
        - Трое безумцев в лодке, - откликнулась Карен.
        - Что нас терзает?
        - Мы забыли воду, пищу и одежду.
        - Что мы делаем?
        - Гребем куда попало и надеемся неясно на что!
        Стрела - 12
        29 мая 1775 г. от Сошествия
        Здание Палаты, Фаунтерра
        Голос Короны от 28 мая 1775г
        Да смилуются над нами Праматери и боги!
        Слуги Темного Идо нанесли новый чудовищный удар!
        Этой ночью отряд безжалостных еретиков, вооруженных Перстами Вильгельма, ворвался в Прощание. Упреждая священный ужас, нарождающийся в ваших сердцах, сразу сообщим: главная святыня - крипта Прародителей - осталась невредима. Однако последствия атаки страшны: погибли тридцать девять человек, разгромлена крипта Телуриана, осквернены и разграблены останки владычицы Ингрид, похищен Священный Предмет, Капля Солнца, что был захоронен вместе с императрицей.
        Единственный луч надежды среди этого засилья хаоса дает нам заступничество Светлой Агаты. Днем раньше Светлая Праматерь ниспослала кроху дара предвидения своему славному внуку - герцогу Эрвину Ориджину. Его светлость, с помощью Праматери, предчувствовал нападение и привел в храм Прощание своих воинов, чтобы защитить святыню. Роковой ночью в крипте владыки Телуриана состоялась битва между еретиками и праведными воителями Севера. К великой нашей печали, кайры потерпели поражение. Тридцать девять воинов приняли геройскую смерть, навек прославив свои имена (траурный список коих приведен на странице 4). В отчаянном бою они нанесли еретикам тяжелые потери: было умерщвлено пятнадцать слуг Темного Идо, а остальные опешили, встретившись с таким отпором, и не рискнули войти в крипту Праматерей. Захватив Священный Предмет владычицы Ингрид и сняв Персты Вильгельма со своих мертвецов, еретики убрались восвояси.
        Величие Светлой Агаты уберегло от смерти герцога Ориджина, а также двух его лучших вассалов - кайра Джемиса Лиллидея и кайра Генри Хортона. Надеемся, что это известие подарит вам проблеск радости, как и другая светлая новость: ее величество королева Маделин окончательно преодолела хворь и готова посетить Палату Представителей.
        Нынче в здании Палаты состоится очередное заседание суда по делу об убийстве владыки Адриана. Мы надеемся, что лорды, сидящие на высоких стульях, хотя бы временно отвлекутся от судебного процесса и устремят лучи своего внимания на произвол еретиков. Какой путь к победе над ересью они изберут? Будет ли создана предложенная приархом Альмера священная стража? Остановит ли идовых слуг карающий меч герцога Ориджина? Столица застыла в ожидании ответов…
        - Ваше величество, ваша честь, я желаю взять слово.
        - Милорд Ориджин, вы хотите высказаться в рамках судебного заседания, или по иным вопросам?
        - Моя речь коснется и лорда Менсона, и политики Империи, и проклятых еретиков. Я буду говорить обо всем, ибо мне есть что сказать.
        - Ради мудрости Палаты, трибуна ваша.
        Поднявшись на трибуну, Эрвин увидел сюрприз: тот дивный цветок, что когда-то хотела подарить ему Леди-во-Тьме. Из трех разноцветных лепестков остались два: алый и черный. Цвета кайров.
        Эрвин нашел глазами кресла Дарквотера: Леди-во-Тьме впервые заняла свое место в зале. Она ощутила на себе его взгляд - и кивнула. Итак, после всех испытаний болотница сделала выбор. Еще вчера она поддерживала Минерву: ведь это она сказала Мими, где искать Каплю Солнца; ее воины помогли устроить засаду в гробнице. Но сегодня лазурный лепесток оторван, остались черный и красный. Леди-во-Тьме предлагала Эрвину союз - на сей раз по-настоящему, без провокаций.
        Что заставило ее отвернуться от Мими и склониться к Ориджину? Речь Эрвина на суде, когда он признал диверсию моста? Надо думать, болотница с самого начала понимала причины катастрофы и проверяла, станет ли Эрвин лгать при всей Палате. Он не стал… Или Мими разочаровала королеву своею провальной ловушкой? Капля Солнца утеряна, Кукловод не взят. Если б Мими раскрыла Эрвину свой план, все вышло бы иначе… Или сама битва в усыпальнице изменила мнение королевы? Минерва умна, но Эрвин кроме ума владеет и военною силой. Эта сила вновь показала себя: убиты пятнадцать солдат с Перстами Вильгельма. Правда, кайров - втрое больше…
        Так или иначе, теперь Леди-во-Тьме и ее тайный орден ищут дружбы Эрвина, покинув несчастную Мими. Весьма своевременно. Как будто видят наперед события нынешнего дня.
        Эрвин отложил цветок и начал речь:
        - Ваше величество, милорды и миледи, как вы наверняка знаете, прошлой ночью было совершено нападение на императорскую усыпальницу. Оно обнажило весьма неприятную истину: еретики не рассеялись после гибели владыки Адриана, а лишь затаились, и теперь покинули свое логово. Подлунный мир ожидает от нас решительных ответных действий. Я считаю своим долгом поделиться с вами знаниями, которые накопил за последние полгода, идя по следу злодеев. Ваше величество, милорды и миледи, я начну с признания. Одно из моих обвинений, предъявленных владыке Адриану, очевидно, было ошибочным. События указывают на то, что Адриан лично не руководил еретиками, носящими Персты Вильгельма. По всей видимости, он только состоял в союзе с повелителем еретиков - злодеем, который назвал себя Кукловодом. Надо полагать, что Кукловод предложил Адриану тайную сделку, суть которой такова. Кукловод употребляет силу Перстов Вильгельма на пользу владыке - уничтожает врага владыки, герцога Айдена Альмера, и вызывает в мире волну ужаса, которая способствует установлению тиранической власти Адриана. Со своей стороны, владыка смиряется с
наличием у Кукловода Перстов Вильгельма и не предпринимает попыток отнять их. Я признаю, что это делает владыку Адриана лишь соучастником преступления, а не зачинщиком. К тому же, невезучим соучастником, ибо Кукловод предал его и ограбил, похитив Предметы Династии, а затем избавился от него.
        В зале поднялся гул, и Эрвин выждал минуту, пока он уляжется.
        - Да, господа, я считаю Кукловода главным виновником гибели владыки Адриана. Я могу доказать это позже, но начну с более насущного вопроса: вчерашней атаки в Ардене. С начала весны по моему приказу Марк Фрида Стенли, известный вам как Ворон Короны, вел расследование похищения Предметов Династии. Он прошел по следам грабителей, каковые оборвались на полпути между Алериданом и Флиссом. Марк установил, что Предметы были доставлены в центральную Альмеру - возможно, для дальнейшей перевозки куда-то еще, а возможно, для применения в самой Альмере. Марк узнал и нечто, гораздо более важное: Кукловод владеет тайною схемой, согласно которой несколько Предметов можно объединить в один, гораздо более могущественный, называемый Абсолютом. Кукловод похитил достояние Династии затем, чтобы завершить сборку Абсолюта.
        Эрвин сделал паузу. Лорды ловили каждое его слово. Все без исключения, даже епископы из Альмеры.
        - Однако Абсолют не был завершен: похитив достояние, Кукловод все же не получил одного нужного Предмета. До вчерашнего дня я полагал, что недостающий Предмет - это Светлая Сфера, состоявшая во владении графа Виттора Шейланда. Однако ошибся. Вчера я узнал, что существует Предмет Династии, хранимый отдельно от остальных и потому избежавший похищения. Этот Предмет зовется Каплей Солнца, он был особенно любим владычицей Ингрид, и погребен вместе с нею по приказу Телуриана. Во главе преданного мне отряда… - Эрвин сглотнул комок, - во главе отряда кайров я отправился в Арден, чтобы не дать Кукловоду выкрасть Каплю Солнца. Вы знаете о последствиях: мы были атакованы Перстами Вильгельма и проиграли бой, и Кукловод захватил Предмет. Сейчас его люди скачут к своему хозяину и везут последнюю деталь, завершающую идово творение - Абсолют.
        - Куда скачут, милорд? - крикнул кто-то из зала.
        - И кто Кукловод?
        - Верно: кто?
        - Скоро я вернусь к этим вопросам. Сперва хочу отметить еще одну деталь, - Эрвин устремил взгляд прямо в лицо Минерве. - Находясь в гробнице, я обнаружил там засаду, устроенную… болотниками. При помощи горючего газа воины Дарквотера собирались сжечь тех, кто возьмет Каплю Солнца из гробницы. По глупости своей, они направили газ против меня, и, хотя в последний миг одумались и не подожгли его, но запас газа был истрачен на моих людей, а не применен против еретиков.
        Мими не выдержала его взгляда и опустила глаза. Эрвин продолжил, любуясь ее смятением:
        - Из наличия этой засады я делаю несомненный вывод: Леди-во-Тьме была осведомлена о Капле Солнца, хранимой в саркофаге. Вместо того, чтобы сообщить Палате, она предприняла свою собственную охоту - очевидно, надеясь поймать Кукловода и завладеть Перстами Вильгельма. Конечно, это сделало бы ее самым могущественным из лордов Полариса. Ее армия, снабженная Перстами, стала бы непобедима. Ее праведная слава сокрушительницы еретиков вошла бы в легенды. Влияние ее настолько возросло бы, что даже целая Палата не смела бы оспорить ее слово. Легко понять мотивы, побудившие Леди-во-Тьме устроить тайную охоту. Я не осуждаю ее величество.
        Он сделал паузу после этих слов, намекая Минерве: вы же понимаете, о котором величестве я говорю на самом деле. Также глянул и на Леди-во-Тьме: любите проверки - вот же и вам испытание. Как вам понравится огласка ваших хитростей?
        - Применив это знание, я легко пришел к новому выводу: отравление Леди-во-Тьме было полностью сымитировано. Ее величество сама приняла зелье, безопасное для жизни, но вызвавшее пугающие симптомы. В результате она получила предлог уединиться в своем имении, где легко могла обсуждать свои планы, не боясь чужих ушей, и встречаться без помех только с теми людьми, которые были ей нужны для охоты. Разыграв свое «отравление» в моем присутствии, Леди-во-Тьме бросила на меня тень подозрения, чем вынудила отвлечься на бесплодные поиски отравителя и защиту своей репутации в Палате; она же тем временем опередила меня в охоте на Кукловода. Вне сомнений, то была превосходная стратегия… Да, превосходная, однако опасная. Вместо того, чтобы объединить усилия против главаря еретиков, мы обманывали друг друга - и жестоко поплатились за это.
        Несколько минут потребовалось лордам, чтобы принять услышанное. Сначала Палатой владела тупая тишина, затем начались шепотки, стали громче, перешли в гул открытого обсуждения. Многие с упреком поглядывали на Леди-во-Тьме.
        К чести своей, она вовсе не отрицала слова Эрвина. Напротив, склонила голову так, будто полностью одобряла его прямоту. Хитрому тайному ордену нужен прямолинейный и честный союзник? В этом есть логика. Все их испытания, в конечном итоге, были проверками на честность. Одни громадные врата доверия.
        Лорды обратили вопросы к Ориджину:
        - Что за Абсолют, милорд? Каков он, на что способен?
        - Кто все-таки Кукловод? Как его остановить?
        Вновь завладев вниманием, Эрвин продолжил:
        - Теперь я вернусь к печальной судьбе владыки Адриана. Я не имею точных сведений о том, как именно он взаимодействовал с Кукловодом. Не знаю, что было обещано ими друг другу, не знаю даже, открыл ли Кукловод Адриану свою личность, или вел переговоры инкогнито. Твердо знаю одно: к концу минувшего года Адриан стал опасен для Кукловода. Конечно, Адриан не простил бы похищения Предметов Династии, и употребил бы все силы, чтобы вернуть их. Кукловод не мог допустить такого - и решил устранить Адриана. Я рад, что могу в точности описать вам способ убийства. Лорд-секретарь, не будете ли так любезны прочесть вслух отрывок из этой книги?
        Он протянул Дориану Эмберу мемуары Праматери Юмин, раскрытые на странице, где описывалось действие Ульяниной Пыли. Эмбер зачитал его потрясенным лордам Палаты.
        - Теперь, будьте добры, огласите содержание этих двух документов.
        Ориджин передал секретарю две бумаги. Эмбер зачитал первую из них - то был указ владыки Телуриана изъять Ульянину Пыль у Великого Дома Лайтхарт и передать в собственность Церкви Праотцов.
        Эмбер раскрыл вторую бумагу и с удивлением прочел короткую строку:
        - Ваше преосвященство, как быть с яблоком?
        - Это все содержание?
        - Нет, милорд. Ниже следуют подписи кайров Лиллидея и Хортона, и ваша, милорд, а также подпись Ворона Короны. Все вы свидетельствуете о том, что данная записка является копией голубиного письма, посланного епископом Амессином из Фаунтерры в Эвергард, для его преосвященства Галларда Альмера.
        - Обратите внимание на дату.
        - Одиннадцатое мая, первый день работы Палаты. Тогда ее величество объявила перепись Предметов.
        Эрвин воздел ладони кверху:
        - Каюсь, милорды: я приказал перехватить письмо епископа. Я допустил бесчестие и готов ответить за него. Однако результаты окупают мой проступок сторицей. Ульянина Пыль, способная сломить волю любого смертного, имеет форму яблока. В день переписи Предметов представитель приарха спросил своего сюзерена о том, как быть с яблоком. Что доказывает и присутствие Ульяниной Пыли у приарха, и наличие некоего вопроса, связанного с нею. Вспомните, милорды: находясь во дворце приарха, лорд Менсон получил странное письмо, после которого начал совершать пугающие поступки и в итоге атаковал владыку Адриана. Вспомните то, что лорд Менсон отчаянно отрицал свою виновность, но не спорил со словами свидетелей. Он действительно ударил Адриана ножом, но он не считает себя виновным, ибо действовал по приказу Ульяниной Пыли! Вспомните, наконец, омерзительный случай на летнем балу, когда лорд Менсон накинулся на бедного лакея. Я вижу такое объяснение: Кукловод прочил Менсону роль своего орудия, но в то время еще не верил до конца в мощь Ульяниной Пыли. Он решил испытать ее - и приказал Менсону сделать то, чего по доброй
воле тот уж точно не сделал бы. И последнее, милорды. Сейчас я передам слово лорду Менсону, и он подтвердит: в ходе Шутовского заговора Лайтхарты пытались обратить Ульянину Пыль против Телуриана, но не смогли заговорить с нею. А теперь Пыль заговорила, и это случилось во дворце приарха Альмера, и мы прекрасно знаем, кто нынче способен говорить с Предметами - слуги Темного Идо!
        Он повернулся к Минерве:
        - Ваше величество, если находите мои аргументы достаточными, то примите совет. Остановите все поезда в Землях Короны. Отправьте волну в замок Бэк графу Эрроубэку и велите перехватить отряд, который сейчас скачет в Альмеру и завтра достигнет владений графа. Предупредите, что отряд исключительно опасен, его нужно заманить в окружение и расстрелять со всех сторон силами не менее двух сотен арбалетчиков. После этого Персты Вильгельма попадут в руки Эрроубэка. Чтобы обеспечить его лояльность, пообещайте ему прощение в деле с обрушением моста, а также часть владений Кукловода, когда тот будет казнен. Прошу действовать незамедлительно, ваше величество. И - благодарю за внимание.
        Минерва замешкалась в растерянности. Бросила быстрый взгляд на Леди-во-Тьме, пошепталась с Беккой Литленд, порылась в бумагах у себя на столе. Наконец, кивнула и сказала что-то капитану Шаттэрхенду, и тот стремительно вышел из зала.
        В то же время епископ Амессин поднялся с места и сухо заговорил:
        - Лорд-канцлер многократно повторил слово «ересь». И верно: никак иначе нельзя назвать то, что сказал с трибуны этот господин! Ересь, отвратная ересь! Заявления лорда-канцлера столь абсурдны и голословны, что святая Церковь Праотцов не опустится до споров с ним. Церковь призывает лордов Палаты строго осудить пустую клевету лорда-канцлера!
        В ответ ему тут же раздался голос матери Корделии:
        - Церковь Праматерей не считает речь лорда-канцлера ни еретической, ни голословной. Все доводы представляются нам логично связанными и вполне подкрепленными силою разума. Однако, чтобы придать словам герцога полный вес, недостает одного: подтверждения от лорда Менсона. Лишь он сам может точно заявить, подвергся ли он действию Ульяниной Пыли.
        - Верно! - вскричали из зала. - Дайте шуту сказать! Он отмолчался вдоволь, пускай теперь раскроет рот!
        Менсон, на время забытый, вновь очутился в центре внимания. Франциск-Илиан шепнул что-то ему на ухо, и шут нахмурился с видом сомнения.
        - Говори! - повторяли лорды. - Говори уже!
        Судья Кантор зазвенел в колокольчик, Палата не без труда утихла.
        - Суд приказывает ответчика сказать свое слово. Если ответчику есть что сказать.
        Менсон огладил бородку, поправил колпак на голове. Поднялся во весь рост, расправив плечи.
        - Есть ли мне, что сказать? Пожалуй, что да. Всегда было, вот только вы бы не услышали. А теперь уж…
        - Мы слышим тебя, колпак! Говори наконец!
        Менсон фыркнул:
        - Дурачье! Умом слушайте, а не левой ягодицей… Сожри вас тьма всех! Тупые седалища, набитые брюха, как же вы мне опротивели. Цвет Империи! Да помогут мне боги пережить вас, стаю идиотов, и хоть разок вздохнуть свободно - на ваших могилах!
        Его голос звенел все громче и яростней, будто Менсон заряжался бешенством, кипятил в себе злобу, доводя до бурления. И затем, наполнившись до краев, он выпалил:
        - Я виновен! Да, черти, виновен! Я предал Адриана!
        Ответом ему стали круглые глаза, разинутые рты. Менсон продолжил с ненавистью - уже не к лордам, но к себе самому:
        - Была ли Пыль? Уж конечно была, тьма ее сожри! Я заглотил ее сполна - и летом на балу, и зимой во дворце святоши. С чего бы еще я целовал мужика? С чего бы сделал с собой… такое?!
        Он отдернул рукав, показывая залу изгрызенное предплечье.
        - Каждый черт и каждая Праматерь знает, как я хотел спасти владыку. И сожри меня тьма, я мог спасти! Если б нашлась во мне хоть капля силы воли, я смог бы отвернуть этот удар, сдвинуть кинжал хоть на фут, или просто спрыгнуть к чертям с вагона. Но я поддался. Пыль взяла нож моей рукой, занесла его и ударила - а я стоял, словно кукла. Вот потому я виновен, как последняя идова тварь!
        Менсон сорвал колпак с головы и ткнулся в него лицом, утер глаза и нос. Несколько вдохов стоял, прячась лицом в колпаке…
        - Я виновен во всем. Из-за меня владыка не доехал до Фаунтерры, и война была проиграна. Я скрылся, как последний трус, не сдался протекции, не рассказал про Пыль. Боялся, тьма сожри, что никто мне не поверит - и тем самым покрывал Кукловода. Я помалкивал тут, на суде, поскольку нечего сказать - виноват кругом. Эх… Вот только одной вины на мне нет: я не убивал владыку Адриана.
        Он натянул колпак и звякнул бубенцами, и расплылся в жуткой, оскаленной улыбке:
        - Адриан жив!
        Палата заледенела. В кромешной тишине громыхнул хохот Менсона:
        - Адриан жив! Он жив, твари безмозглые, тупицы! Жив Адриан, жив наш владыка! Жи-иив!
        Менсон смял, раздавил Палату этим смехом, и продолжал хохотать, вымещая все, за все долгие годы.
        - Идиоты проклятые! Вот вам моя лучшая шутка! Наша с владыкой на пару! Прикинулись, будто он умер. Подложили тело Грейса, напялили Эфес, ковырнули задницу ножом. Лекарь, молодца, не сплоховал: понял, как сыграть. Чего не смеетесь? Смешно же, бездари! Владыка прикинулся мертвым - вы и поверили!
        Он перевел дух. Плеснул себе в лицо водой, утерся рукавом.
        - Ох, уморили вы меня. Видели бы сами свои морды!
        - Что, правда?.. - выронил Крейг Нортвуд, повергнув Менсона в новый приступ смеха:
        - Не могу я с вами! Какие же тупицы!..
        Резкий звон колокольчика прервал, наконец, истеричное веселье Менсона, утомившее его самого. Судья Кантор осведомился:
        - Ответчик, вы нашутились вдоволь? Способны уже говорить по-человечески?
        - Ага, - кивнул шут.
        - Итак, вы утверждаете, что владыка Адриан Ингрид Элизабет пережил крушение поезда, удар кинжалом и падение в воду. Верно?
        - Еще бы.
        - Как вы можете быть в этом уверены?
        - Да легко. Мы же вместе на берег вышли. Помогали друг другу плыть, как Форлемей с гвардейцем. Только мы уплыли дальше - поймали деревянные обломки и с ними вниз по течению… Знали же, что у вагонов нам не жить.
        - Вы напали на владыку Адриана. Как он позволил вам плыть с ним рядом? Почему не боялся новой атаки?
        - У него выбора не было… Искрой ему свело ногу, вынырнуть сам еще смог, а вот проплыть хоть сотню ярдов - неа. Потому принял мою помощь - от безнадеги.
        - Вы утверждаете, что спасли владыку Адриана?
        Менсон покачал головой:
        - Уши прочисти, старик. Я его предал и погубил, не дал выиграть войну, лишил короны. А что из воды вытащил - это невеликая заслуга.
        - Однако вы помогли ему выбраться. Поясните, как это возможно? По вашим словам, Ульянина Пыль требовала, чтобы вы убили Адриана. Как она позволила вам его спасти?
        Шут долго молчал.
        - Я сам не знаю. Одна догадка есть. Когда мы оба упали в воду, была такая минута, что я думал: конец владыке. Он канул в пучину - и ах. Не видать, не слыхать. Добрую минуту я знал, что убил его. Сам хотел глотнуть воды и покончиться, да не смог. Воли не хватило. Ни на что не хватает… Вот, думаю, в эту минуту Пыль от меня отцепилась: приняла мою веру, что нет уже Адриана, и оставила в покое. А потом он вынырнул.
        - Что произошло далее?
        - Да знаешь ты - чего спрашивать? Уже ж даже медведи все поняли. Выплыли мы с владыкой на берег подальше от вагонов - так, что не видать. У владыки еще искра в ноже осталась - ею зажгли хворост, погрелись чуток. Пошли вниз по реке, заметили мертвячка - прибило к берегу капитана Грейса. Его мундир за деревяшку цеплялся, потому мертвяк не утонул. Мы знали, что нам житья не будет, если Адриана не представить покойником. Вот он и поменялся с Грейсом одеждой, Эфес с кулоном на него перецепил, да и оттолкнул от берега. Пошли дальше, как тут лодка. Видно, тот самый рыбачок, который Форлемея спас. Не узнал он владыку в лицо, но понял, что мы с того злополучного поезда, хотел помочь. Владыка в деревню с ним не пошел, сказал: очень для вас опасно, всю деревню сожгут, если что. Попросил только еды да одежды сухой принести, и отвезти нас вниз по реке как можно дальше. Рыбачок так и сделал. Высадил нас аж в пяти милях от моста, возле тракта. А там повезло: попался дилижанс, что шел на юг. Мы отдали в оплату искровое око - и укатили так шустро, что к вечеру уже были в графстве Дэйнайт.
        - Почему вы не сообщили о себе властям?
        - А откуда было знать, один Эрроубэк против нас или вся Альмера?
        - Почему не вернулись в Земли Короны?
        - Опоздали мы. Пока сбежали от моста, пока следы запутали, пока нашли знахаря, что владыку заштопал без лишних вопросов… К тому часу уже нетопыри подоспели в Фаунтерру. Конец войне.
        - Как среагировал на это владыка Адриан?
        - Расстроился, ясное дело. Обозлился. Нож сломал. А потом усмехнулся вот так вот и сказал: «А что, может оно так и нужно. Может, это мне урок от Праматерей».
        - Какой урок?
        - Не знаю, он не сказал. Но думал об этом целую ночь, а наутро порешил: надо нам расстаться. Велел: «Ты, Менсон, отправляйся в Дарквотер и расскажи все Леди-во-Тьме. А я пойду о жизни поразмыслю, да разыщу кое-кого». С тех пор мы и не виделись.
        - И вы не знаете, где владыка сейчас?
        - Неа.
        - Получали от него известия?
        - Никаких.
        - Ответчик, а можете ли вы чем-то подтвердить свои слова? Имеете ли хоть какие-то доказательства того, что не выдумали всю эту историю?
        - Какие еще доказательства? Старик, башкой своей подумай: мы прятались и выжить пытались, а не улики собирали!
        - Есть ли свидетели, кто опознал вас?
        - Боги, надеюсь, что нет! Кабы были - не жилец Адриан. Мы его переодели поплоше, бородку сбрили, волосы остригли. В сильно людные места он вообще не совался, если нужно чего - только я один.
        - Стало быть, вы не имеете никаких подтверждений своим словам?
        - Ну, разве рыбачка того разыщите - он может нас вспомнить.
        - Ответчик, объясните суду, почему вы рассказали все с самого начала?
        Менсон поднял два растопыренных пальца:
        - А тут две причины. Одна - хотел я, чтобы вся история с поездом всплыла наверх. А то ведь поначалу на одного меня всех собак вешали. Вот и ждал, пока кто-то вспомнит про мост.
        - Какова вторая причина?
        - Гм… Да я не думал, что вы мне поверите. Вот когда этот, канцлер, рассказал про Пыль - его-то да, его вы услышали. А шуту кто поверит?
        - Ты прав, колпак! - выкрикнул Нортвуд. - Мы тебе не верим! Шкуру свою спасаешь!
        Эрвин хлопнул в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание.
        - Лорд Нортвуд, ваша честь, я полагаю, это правда. Адриан Ингрид Элизабет не погиб в декабре.
        - Откуда знаешь, Ориджин?! Может, Менсон лжет!
        - Не лжет, милорды. Простите мне излишнюю осведомленность. Зимою, начиная следствие, я послал на берега Бэка одного человека, близко знавшего владыку Адриана. Его имя, - взгляд на Минерву, - Итан Гледис Норма. Учитывая преданность Итана владыке, я знал, что он с высочайшей старательностью проверит факт смерти Адриана - и скроет от меня результаты. Оказав на Итана некоторое давление, я узнал следующее: Эфес на трупе был вставлен в ножны неправильно. Трехгранный кинжал ложится в ножны тремя способами, однако Адриан носил его в том положении, при котором спираль на рукояти обрывается спереди. Спираль на рукояти Эфеса покойника обрывалась сзади, следовательно, кто-то вынул Предмет из ножен и вставил наоборот. Учитывая, сколь редко Эфес покидает ножны, трудно вообразить, зачем кому-то понадобилось вынимать его. Я увидел такое объяснение: сам Адриан повернул кинжал, чтобы передать сообщение верным ему вассалам. А затем нацепил свой оружейный пояс на покойного капитана Грейса, сходного с владыкой и телосложением, и овалом лица. Придворный лекарь, по всей видимости, намеренно совершил ложное опознание -
чтобы я не устроил охоту на выжившего владыку.
        - Вы знали, что Адриан жив?! Почему вы скрыли это, милорд?
        - Я знал лишь то, что найденное тело не принадлежит владыке. Я не знал, жив или мертв настоящий Адриан, потому не спешил с заявлениями. Скажу по правде, господа: я надеялся, что владыке достанет смелости явиться сюда, в Палату, и заявить о себе, и ответить на все наши к нему вопросы. Если уважение к нам, первым лордам Полари, не толкнуло его на этот поступок, то мог заставить хотя бы суд: любимого дядю владыки мы собирались казнить за не совершенное им преступление. «Голос Короны» писал об этом каждый день; Адриан мог узнать о суде и явиться сюда хотя бы затем, чтобы защитить лорда Менсона! Но этого не произошло. И я вынужден заявить, господа: бывший император Полари - не только тиран и сообщник Кукловода, но еще и трус!
        Минерва ахнула и побледнела. По залу мановением ветра пробежала холодная волна.
        Эрвин громко щелкнул пальцами.
        Четыре двери зала одновременно захлопнулись. Шестнадцать кайров загородили собою все выходы.
        - Милорд, что происходит?!
        - Господа, - отчеканил Эрвин, - я ставлю на повестку один вопрос и требую немедленного решения. Мои воины откроют двери лишь после того, как мы примем его.
        - Это недопустимо! Так не делается! Произвол!..
        - Господа, я советую вам обдумать то, что случилось. Возьмите всего минуту на размышления - и вы поймете всю опасность нашего положения. С того мига, как лорд Менсон сделал заявление, в Поларисе имеются два императора. Есть коронованная владычица Минерва, заслужившая наше уважение мудрой миротворческой политикой. Но где-то бродит и владыка Адриан - деспот, еретик и трус, однако наделенный властью, унаследованной от отца. Если сейчас я отопру двери, каждый из вас - не лгите себе: каждый! - ринется строить заговоры, заключать союзы, искать Адриана, шантажировать Минерву. Каждый из вас, господа, попытается выжать для себя побольше выгод и поддержать того правителя, кто дороже заплатит. Это кончится гражданской войной, которая далеко превзойдет Северную Вспышку. А в то же время есть на свете Кукловод, вооруженный Перстами, почти достигший Абсолюта. Он рассмеется от счастья, узнав о наших усобицах! Он сделает все, чтобы послать на Звезду обоих владык, и самому занять трон. И поверьте, в дни всеобщего хаоса ему будет легче легкого достичь успеха!
        Эрвин кивнул:
        - Да, милорды, вижу по вашим лицам: теперь ситуация осознана вами. Я предлагаю следующее: признать Адриана Ингрид Элизабет недостойным императорской власти и решением Палаты Представителей низложить его. Я предлагаю подтвердить власть ее величества Минервы и принести ей личную вассальную клятву верности. Я предлагаю с этого дня считать всякого, кто окажет любую поддержку Адриану, изменником и врагом Империи. Кто считает мой план достойным голосования?
        Эрвин поднял синий флажок. Спустя лишь несколько вдохов взметнулись флажки западных вождей. Затем - флажки Нортвуда и Закатного Берега, и, как ни странно, Дарквотера. И Альмеры, и Праматеринской Церкви, а затем - один из флажков Шиммери - тот, что в руке короля. Южный Путь и Литленд, Надежда и Церковь Праотцов не подняли флажки, но и без них голосов вполне хватало.
        - Благодарю вас, господа. Вопрос поставлен на голосование, и я требую провести его сегодня.
        Лишь теперь Минерва овладела собою достаточно, чтобы заговорить:
        - Лорд-канцлер, вы не можете требовать! Палата - не ваша игрушка! Закон дает четыре дня на обсуждения, и я не допущу голосования раньше этого срока.
        - При всем уважении, миледи, я не согласен с вами. Каждый день задержки ослабляет нас и усиливает Кукловода. Мы не можем позволить себе ни промедления, ни разобщенности.
        Отвернувшись от нее, он вновь обратился к Палате:
        - Поймите, милорды: приняв решение, вы не потеряете ничего. Вы останетесь в том же положении, какое имеете сейчас, с тою же императрицей на престоле и тем же лордом-канцлером, готовым всегда и везде, в любой час дня и ночи защищать страну от еретиков. Но если в поисках призрачной выгоды мы увильнем от решения и допустим начало смуты, то престол может занять пособник Темного Идо. Тогда сожженный Эвергард покажется нам светлою сказкой!
        После минуты раздумий послы Надежды подняли флажки. Литленды последовали их примеру, но Минерва шепнула Бекке несколько слов, лошадница зло оглянулась на своих земляков, и один опустил руку; второй флажок остался поднятым. Принц Гектор, немного поразмыслив, поднял руку. Теперь только Южный Путь и Церковь Праотцов противились воле Эрвина. Ах да, еще и Шейланд - но этих он мог понять: графа Виттора не было в зале, и его люди не смели принять столь важное решение, не зная воли сеньора.
        - Вопрос поставлен на голосование, - заявил Эрвин.
        - Милорды, остановитесь! - вскричала Минерва. - Герцог Ориджин манипулирует вами! Из страха перед Кукловодом вы сделаете все, чего хочет Ориджин! Вы - овцы, он - пастух!
        Эрвин пожал плечами:
        - Чего же я хочу, миледи? Я прошу короны для вас, мира для Империи и ничего для себя. Ваши обвинения несправедливы. Милорды, я прошу голосовать.
        - Не позволяю!
        Эрвин усмехнулся:
        - Виноват, миледи: в данную минуту вы не являетесь владычицей. Власть императора не определена, в том и ужас положения. Однако власть Палаты является полной и незыблемой, и от нее зависит судьба государства. Лорд-секретарь, прошу вас: поставьте вопрос на голосование.
        Дориан Эмбер кивнул в ответ.
        - На голосование ставится предложение лорда-канцлера Ориджина: за поступки, недостойные императора, низложить владыку Адриана и объявить леди Минерву Стагфорт единственной полноправной владычицей Полари.
        Эрвин и Лиллидей подняли флажки.
        За ними - шаваны, ненавидящие владыку-деспота.
        А за ними - Леди-во-Тьме. Подняв флажок, обернулась к Эрвину: мол, я знаю, что делаю.
        Затем подняли флажки Нортвуды, обреченные на казнь, если Адриан вернется.
        И закатники, убившие собственного графа за покорность Адриану.
        И оба шиммерийца: Гектор, преданный Эрвину, Франциск-Илиан, достаточно мудрый, чтобы не идти против течения.
        И хитрый граф Блэкмор, не желающий явно защищать интересы Кукловода.
        И послы Фарвеев, грезящие искровым войском Сердца Света, невозможном при Адриане.
        И мать Корделия, искренне верящая в идеалы Церкви.
        И даже отец Бекки Литленд.
        Этого хватало с головой, судьба воскресшего тирана была решена. Но одного флажка все же недоставало.
        - Леди Стагфорт, вы должны поднять флажок.
        Она подняла - но не синий, а красный.
        - Я против, лорд-канцлер. Адриан - наш законный владыка, и я останусь на его стороне.
        - Простите, миледи, но это не зависит от вас. Вы обязаны поднять синий флажок. Большинство уже имеется, Адриан низложен. Но мы не можем объявить вас владычицей без вашего согласия.
        Голос Минервы задрожал. Эрвин мог только представить, что творилось в ее душе. Ожившая любовь к Адриану, подкрепленная честью и верностью, - против властолюбия, величия, блистательного ореола императрицы…
        Она выдавила:
        - Вы не получите моего голоса. Владыка Империи - Адриан, а не я.
        Тогда заговорила Леди-во-Тьме.
        Эрвин широко раскрыл глаза: из уст болотницы звучало то, что по плану собирался сказать он!
        - Лорд-секретарь, я прошу вас переформулировать вопрос. Высокие лорды, кто согласен низложить владыку Адриана и избрать нового императора путем голосования в Палате?
        Дориан Эмбер помедлил в недоумении, покосился на Эрвина.
        А Эрвин не мог сказать ни слова: лишь теперь он осознал весь масштаб.
        Его план низложения Адриана был не только его планом! Леди-во-Тьме и Франциск-Илиан давно знали от Менсона, что Адриан жив. Непредсказуемый владыка-деспот не устраивал их; они ехали в столицу с готовым уже намерением: «воскресить», а затем сместить Адриана, узаконить его свержение. Но отвечает ли Минерва целям ордена? Можно ли не бояться тирании с ее стороны? Этого они не знали, требовалась серия проверок.
        Леди-во-Тьме отравилась не затем, чтобы бросить на Эрвина тень, а лишь затем, чтобы закрыться в поместье и свободно общаться с Мими. Возможно, при первой встрече она учинила грубую проверку: предложила Минерве простое убийство лорда-канцлера. Мими отказалась и прошла первые врата. Леди-во-Тьме закинула вторую наживку: тогда, ваше величество, давайте тайно изловим Кукловода. Вдвоем, без лорда-канцлера; возвысим себя, опозорим его. И Мими, с ее тщеславием, клюнула на это. Ведь это - не убийство, не измена, а всего лишь вороство: похитить чужую охоту. Да и кража ли это? Обычное соревнование: Янмэй изловит зверя прежде, чем Агата!
        Но Леди-во-Тьме ждала от Минервы большей честности. Кто обманул одного союзника - обманет и другого. Эрвин не заподозрил подвоха ни с пьянством Минервы, ни с поцелуем, ни в дурацкой ссоре в карете. Мими избегала его отнюдь не из-за поцелуя. Она уже знала, какой Предмет ищет Кукловод, и не хотела показать это Эрвину. Ей это удалось, она провела его, как простака… но ловкая игра Мими закрыла перед нею врата доверия королевы! Поэтому Леди-во-Тьме сейчас говорит то, что собирался сказать Эрвин.
        - Лорд-секретарь, я повторяю просьбу: поставьте на голосование вопрос о выборах нового владыки.
        Дориан Эмбер кашлянул и покосился на лорда-канцлера - своего покровителя и студенческого друга. Эрвин чуть заметно кивнул.
        - Ради мудрости Палаты, ставится на голосование следующий вопрос: кто согласен лишить Адриана Ингрид Элизабет всех прав на престол, в виду проявленных им качеств, недостойных императора?
        - Нет! - воскликнула Минерва.
        Палата зарябила синими флажками. Даже Литленды, спасенные Адрианом, предпочли не идти против большинста. Только Мими и Ребекка подняли красные флажки - тщетный жест отчаяния.
        - Мудростью Палаты Представителей, - объявил Эмбер, - Адриан Ингрид Элизабет лишен всех прав на власть над Империей Полари.
        Леди-во-Тьме произнесла:
        - Милорды и миледи, теперь я предлагаю путем голосования избрать нового владыку.
        Минерва вскричала:
        - Это абсурд, противный богам! Раз вы низложили Адриана, то власть переходит по наследству к лорду Менсону!
        - Гы-гы, - ввернул шут и звякнул бубенцами.
        - Судья Кантор, - сказал Эрвин, - я прошу помощи закона. Уточните порядок перехода власти в данном случае.
        Судьи пошептались меж собою. Альберт Кантор откашлялся и хрипло заговорил:
        - Передача власти очень усложнена тем фактом, что вместо низложенного императора фактическое правление уже осуществляет леди Минерва Стагфорт, которая, в свою очередь, есть не прямая наследница владыки, а лишь вторая после лорда Менсона. Имеется двоякость толкования: должен ли получить корону наследник Адриана, лорд Менсон, либо наследники леди Минервы, в виду ее самоотречения?
        - Имеются ли подобные прецеденты? - спросил Эрвин, заранее уверенный в ответе.
        - Лишь один, милорд. В шестнадцатом веке за нарушения феодального кодекса был низложен владыка Кейлор. Не имелось однозначного решения о наследнике. Чтобы избежать смуты, лорды Палаты избрали путем голосования нового владыку, не являвшегося ни одним из прямых наследников Кейлора.
        - Итак, прецедент подтверждает наше право выбрать владыку. Ставлю на голосование кандидатуру новой владычицы, - объявил Эрвин. - Леди Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй.
        - Я отказываюсь, как и прежде!
        - Благодарю вас, миледи. В таком случае… - Эрвин прочистил горло.
        Он давно предвидел эту минуту, планомерно шел к ней, ради нее строил все судебное представление… Но все же язык не повернулся во рту.
        - Я предлагаю лорда Эрвина Софию Джессику рода Агаты, - помогла ему Леди-во-Тьме.
        Минута замешательства - и зал взорвался, как газ под сводами крипты.
        - Тьма сожри! Тогда я предлагаю себя!
        - А я - себя!
        - Приарха Галларда Альмера!
        - Моран - вождь всей Степи, он должен править!
        - Мой отец, герцог Фарвей, умеет жить в мире со всеми!
        Но все чаще Эрвин слышал собственное имя.
        Принц Гектор говорил:
        - Ориджину можно доверять.
        Кричали братья Нортвуды:
        - Ориджин - хитрый черт, а такой и нужен в наше время!
        Заголосили послы Шейланда - смекнули, как взлетит их хозяйка Иона:
        - Ориджин заслуживает трона!
        И Леди-во-Тьме повторила весьма внушительно:
        - Королевство Дарквотер поддерживает герцога Ориджина.
        В минуту затишья с места поднялась мать Корделия:
        - Позвольте мне сказать от имени Церкви Праматерей. Многие из вас, милорды, назвали себя претендентами на трон. Вне сомнений, многие из вас наделены блестящими достоинствами и опытны в делах власти. Но прошу помнить: мы живем в грозное время, омраченное засильем ереси и смертельной опасностью, исходящей от слуг Темного Идо. Многие из вас заслуживают самых высоких почестей, но лишь один последовательно борется с Кукловодом, разоблачая все его козни. Этот единственный лорд - герцог Эрвин София Джессика. Помимо борьбы с еретиками и защиты священного закона, герцог Ориджин также проявил свою лояльность к Империи. Мы не можем отрицать, что леди Минерва Стагфорт добилась очень многого за время своего правления, но все мы понимаем: наилучшие планы леди Стагфорт не сбылись бы без поддержки лорда-канцлера. Потому от имени Церкви Праматерей я предлагаю следующее: поставить на голосование кандидатуру герцога Эрвина, и лишь в том случае, если она будет отвергнута, приступить к рассмотрению иных.
        Некоторое время стояла тишина. Понятные сомнения кипели в душах лордов. На стороне Ориджина сейчас сильная поддержка, срочное голосование наверняка возведет его на трон. Но с другой стороны, так ли это плохо? Ориджин точно покончит с Кукловодом и еретиками. Никому из лордов, кроме Лабелина, Ориджин не причинил зла. Его политика - умеренный консерватизм, приятный всем, особенно после бешеных реформ Адриана. Долгие дебаты и ступенчатые голосования, вероятно, все равно кончатся его победой - но время будет утеряно. А время дорого. Еретики атаковали храм Прощание - это переходит все пределы! Завтра можно ждать чего угодно, даже атаки на саму Палату!
        Дориан Эмбер заявил:
        - Во имя мудрости Палаты, спрашиваю высоких лордов: кто поддерживает предложение ее светлости матери Корделии? Кто согласен в первую очередь рассмотреть одну кандидатуру: герцога Эрвина Софию Джессику?
        Сердце Эрвина забилось так сильно, что, казалось, выпрыгнет из груди.
        Оба Нортвуда подняли флажки.
        И оба Шейланда.
        И Леди-во-Тьме с племянником.
        И Франциск-Илиан, и Гектор.
        И мать Корделия…
        У одного из входов послышалась возня. Воины перемолвились с кем-то за дверью и отперли. В зал вошел Джемис Лиллидей, дверь тут же захлопнулась за ним. Кайр стремительно зашагал к трибуне, его лицо напоминало надгробный камень. Все вокруг быстро теряло значение - все, кроме каменного лица кайра и ленточки голубиной почты в его руке.
        - Милорд, - выдавил Джемис, протягивая ленту, - беда с вашей сестрой.
        Все закружилось и расплылось. Эрвин больше не видел ни флажков, ни лордов, ни Палаты.
        Меч, Северная Птица
        27 мая 1775 г. от Сошествия
        Уэймар
        Когда Джо и Гарри вышли из темницы во двор, стояли уже глубокие сумерки. Однако двор полнился голосами, стуком шагов, звяканьем кольчуг. После тишины подземелья Джоакин опешил от такого обилия звуков.
        - Что происходит? - спросил у Гарри. - С чего вдруг такой карнавал?..
        Друг не успел ответить. Сам граф Виттор Шейланд подошел к ним в сопровождении двух телохранителей. Белое лицо графа маячило в сумерках призрачным пятном.
        - Приветствую уважаемых гостей из Закатного Берега. Надеюсь, дорога была легкой и приятной. Прошу присоединиться к моей трапезе.
        Гости назвали себя и пожелали графу доброго здравия. Тогда он обратился к жене:
        - Дорогая, было решено, что северяне сегодня покинут замок. Пускай же это случится.
        - Муж мой, сейчас поздно. Стоит ли пускаться в дорогу на ночь глядя?
        - Корабль ждет в речном порту, путь туда отнюдь не долог. Будь добра, распорядись.
        Джо начал понимать происходящее. Граф, наконец, решил сделать то, что давно пора было: отослать волков назад в Первую Зиму. Солдаты уэймарского гарнизона и слуги высыпали во двор поглядеть, как кайры уберутся восвояси. Вот причина многолюдия.
        Джо подумал: сейчас Иона заупрямится, упрется рогом, чтоб не лишиться своих псов. Однако она смиренно поклонилась мужу:
        - Как пожелаешь. Я сейчас же отдам распоряжения.
        Виттор выжидающе смотрел на нее. Иона подозвала северного офицера:
        - Кайр Брандон, слушайте приказ. Подготовиться к выдвижению в порт для посадки на корабль. Десять человек - в кладовые, проверить и упаковать необходимый провиант. Остальные - седлать лошадей, строиться во дворе двумя колоннами. Чтобы избежать сумятицы в конюшнях, разделиться на четверки. Каждой четверке по пять минут времени, полная готовность через один час, - Иона бросила взгляд на башенные часы. - Выступаете в десять-тридцать.
        - Слушаюсь, миледи.
        Джоакина неприятно впечатлила речь Ионы: четкие, ясные приказы уместно звучали бы из уст матерого сержанта, а не девицы-красотки. Однако Виттор остался вполне доволен, назвал жену душенькой и велел ждать его в покоях, а гостей пригласил на ужин в свой кабинет. Затем бросил взгляд на Джо и Гарри.
        - Благодарю за службу, парни. Ступайте, отдохните.
        Хаш Эйлиш сказала:
        - Любезный граф, позвольте им разделить с нами трапезу. Мне приятно их общество.
        Граф без сомнений кивнул в сторону Гарри, а на Джоакине задержал взгляд, оценивая, достоин ли он подобной чести. Наконец, кивнул и ему. Граф с двумя рыцарями, закатники и Гарри с Джо зашагали к донжону - высокой квадратной башне с часами наверху. Как помнил Джо, в основании донжона находилась трапезная, а на четвертом этаже - кабинет графа.
        Взойдя на крыльцо, он обернулся и осмотрел двор. Поистине, очень много людей. Почти сотня копейщиков в полной амуниции, где-то столько же слуг. Слуги просто шатаются и глазеют, но солдаты лишь изображают праздный интерес, а на деле - несут боевую вахту. Их внимание нацелено на малую казарму, откуда, наверное, выйдут северяне. Джо скользнул взглядом по стенам. На галереях несколько дюжин лучников и арбалетчиков, все тоже наблюдают за двором.
        - Граф построил весь гарнизон? - шепотом спросил Джо. - Он боится солдат жены?!
        - О чем ты, парень! - хохотнул цирюльник. - Это просто прощальная почесть. Устроили парад, чтоб северянам было приятно. По мне, лучше б навозом закидали.
        Пара часовых у дверей донжона отсалютовала графу. Виттор провел гостей внутрь, но не открыл двери трапезной, а двинулся вверх по лестнице.
        - Любезные гости, не будете ли против отужинать в тишине моего кабинета?
        - Почтем за честь.
        Второй этаж занимали покои кастеляна и гостевые комнаты. Здесь поселятся закатники после ужина. Каменная лестница, стены обшиты драпировкой, тут и там портреты былых графов, темные от времени. Третий этаж - спальня и кабинет Ионы, библиотека.
        - Вам будет приятно полистать тома, хранящиеся здесь. В моем собрании много жемчужин.
        - Не сомневаемся в этом, милорд!
        Новая лестница. Драпировка богаче, с золотыми нитями - чувствуется близость графских покоев. Наверное, у здешних лордов крепкие ноги - каждый день взбегать на такую высь. Впрочем, это и правильно, нужно поддерживать телесное здоровье. Четвертый этаж: спальни графа Виттора и лорда Мартина, кабинет графа, караульное помещение. И в караулке, и в коридоре - солдаты. Общим счетом, не меньше дюжины. Берут наизготовку при виде графа, глухо лязгают кольчуги.
        - Прошу, сюда, - Виттор открывает дверь.
        Тот самый кабинет, где тремя неделями раньше Джо беседовал с ним. Полнощекий старый граф все так же пялится с портрета. Рыцари-телохранители занимают места по бокам от двери. Граф садится за стол, на котором уже полно снеди. Предлагает кресла гостям из Сайленса. Джоакину достается скромная табуретка в сторонке, у окна. Лакея нет, Виттор говорит Гарри:
        - Поухаживай за нами, голубчик.
        Гарри хлопочет над столом, насыпая гостям яства, наполняя их кубки. Между делом сует тарелку Джоакину. Джо ставит ее на подоконник, жадно жует ветчину, глядя в стекло. Нешуточный голод ото всех приключений! А за окном - задняя стена замка: близко, футах в двадцати. Неудачное расположение: если противник прорвется на стену, то сможет перекинуть веревку и залезть в окно донжона, прямо в графский кабинет. Впрочем, во избежание этого окно забрано решеткой. Да и стрелы с угловой башни не дадут врагу удержаться на стене. Вон она, чуть в стороне: гранитная громада выпирает футов на двадцать выше стены, чешет небо зубцами. На крыше башни темнеет что-то угловатое - катапульта? Ага, так это - смоляная башня! Оттуда во врага полетят не только стрелы, но и горящие бочонки со смолой. Да, напрасное опасение на счет стены: врагу никак не удержать ее, пока на башне воины замка.
        - Отец учил меня, - говорит граф, кивая портрету, - никогда не спешить перейти к делам. Хорошее знакомство, доброе общение - вот главная ценность. Сама сделка свершится легко и просто, когда ты знаешь, с кем имеешь дело. Потому для начала расскажите немного о себе, а я отвечу вам тем же.
        Лахт Мис начинает говорить - не столько о себе, сколько о своем сеньоре Орисе. Как он умело держит столицу Закатного Берега, как усмирил Старшего Сына и достиг согласия с шаванами Холливела.
        - Мне радостно слышать это, - улыбается граф, - но не скажете ли что-нибудь о себе лично?
        - Я скромный человек, - отвечает Лахт Мис. - Я верно служу ей, но она лишь раз почтила меня своей близостью. Мне даже неловко делить ужин с вами - человеком, столь щедро награжденным.
        Виттор смеется:
        - Оставьте, прошу вас! Я - простой банкир, выделяющийся лишь умом, да еще, быть может, толикой доброты.
        Джо уминает хлеб и мясо; по стене расхаживают лучники. Бедные парни, они хоть поели перед вахтой? Или будут голодать, пока волки не уберутся из замка? Десять - тридцать… Отчего Иона так точно назвала время? Вино и пища не могут унять смутной тревоги, поселившейся в душе Джо.
        - Милорд, позвольте доброму Гарри перекусить. Я вижу тень голода на его лице.
        Граф соглашается с просьбой Эйлиш. Цирюльник садится возле Джо и жует так, что хрустит за ушами.
        - Она дала очень подробные приказы, - шепотом говорит Джоакин.
        - Что с того? - бурчит Гарри с набитым ртом. - Она выросла среди вояк. Поди, научилась командовать.
        - Выросла среди офицеров и лордов, а приказывала как сержант. Слишком детально.
        - Наслаждается напоследок. Уедут волчары - повелевать некем станет.
        Джо смотрит на Эйлиш. Резко вычерченный профиль, тонкие нервные губы, серебряный кубок в костлявых пальцах. Откуда-то он знает: Эйлиш поняла бы его тревогу. Но нет возможности заговорить с нею.
        * * *
        - Кайр Сеймур, пускай грей займется вашими вещами. Вы же зайдите ко мне на два слова.
        Они поднимаются на третий этаж, входят в ее покои. Закрыв дверь, Иона говорит все, что необходимо сказать.
        Кайр отвечает ей сумрачным, неясным взглядом. Отходит к окну. Оно обращено во двор, кайр долго молча смотрит вниз.
        - Вы спросите, почему я не уехала?
        - Никак нет, миледи. Я вас понимаю.
        - Спросите, почему отдала командование Брандону, а не вам? Вы долго пробыли за городом, Брандон лучше знает обстановку в замке.
        - Это я тоже осознаю.
        - Скажете, мой план - безумие?
        Сеймур скользит взглядом по двору, казармам, стенам, башням.
        - Рота копейщиков внизу. Полсотни стрелков на галереях, еще столько же, вероятно, в башнях. В казарме - сотня резерва. У нас - тридцать семь человек. Вы верите, что это возможно?
        - Сеймур, посмотрите на меня.
        Он оборачивается, встречает ее взгляд.
        - Сеймур. Я верю.
        Его губы кривятся в ухмылке, похожей на оскал.
        - Благодарю, миледи.
        В дверь стучат, входит горничная:
        - Миледи, не прикажете ли подать ужин?
        - Я не голодна. Но принесите два кувшина масла. Лампы меркнут, а я не люблю сумерек.
        - Сию минуту, миледи.
        Иона берется за дело. Она переодевается в свежее платье для верховой езды - удобное, не стесняющее движений. Цепляет кинжал на пояс, другой - искровый - прячет в рукаве на специальной подвязке. Вырвав страницу из рукописной книги, кладет ее на стол, придавливает вместо пресс-папье ножом для резки бумаги. Принимает у горничной кувшины с маслом, запирает за нею дверь. Собирает вещи: любимое платье, любимую книгу, деньги, письма родных. Сложив все в мешок, сует его в холодный камин.
        Иона смотрит на часы - девять пятьдесят пять; еще рано. Она выглядывает в коридор. На лестнице тихо, лишь этажом выше шаркают шаги стражников мужа. Их там, наверное, больше десятка, но это не имеет значения. Что важно - это каменный пол без покрытия. На стенах драпировка и картины, но пол неуязвим. Иона выгребает из шкафов все платья, сорочки, чулки, корсеты. Сваливает кучей у выхода - так, что открывшаяся дверь скроет от глаз этот ворох.
        Она чувствует дивную, небывалую легкость. Давно - много лет - не ощущала такого. Известно, что нужно сделать, с точностью до шага, и ни в чем нет сомнений. Мысли вовсе не требуются, время мыслей ушло. Теперь - только действие. Чудесная ясность цели. Легкость стрелы в полете.
        - Миледи, вам не страшно? - спрашивает Сеймур.
        Иона сверяется с часами: десять ноль шесть. Имеется достаточно времени для ответа.
        - Сеймур, когда вы увидели первую смерть?
        - В двенадцать лет, когда стал греем.
        - А мне было четыре года. Я шла к себе после прогулки во дворе, у дверей башни встретила солдата, он улыбнулся мне: «Светлого дня вам, юная леди». В своей комнате, раздеваясь, я заметила, что потеряла ленту. Выбежала во двор отыскать ее. За несколько минут, что я была у себя, случилась дуэль. Тот самый солдат лежал при смерти, у него отсутствовала нижняя челюсть. Однако он был в сознании и глядел на меня так, будто пытался что-то сказать. Я тоже смотрела, мне казалось безумно важным - услышать его. Конечно, он не выдавил ни слова и умер спустя пару минут. Второй дуэлянт, победитель, тоже смотрел все это время, а когда солдат умер, сказал мне: «Юная леди, не вы ли обронили ленту?»
        - В четыре года увидеть такое… Миледи, я сочувствую вам.
        - Потом наступила ночь. Я не могла уснуть, все думала: что пытался сказать тот солдат? И если бы сумел - то, может быть, не умер бы? Возможно, я могла его спасти, но не знала как, а он сказал бы… Мама зашла проведать меня и, увидев мое беспокойство, решила утешить. Но она не знала о той дуэли, а я не решилась рассказать - страшно было облечь это в слова. И я просто молчала, а мама стала гладить меня по волосам и напевать колыбельную… Звездочка взойди, в глазки загляни, облачком укрой, спать ложись со мной… Она пела так ласково, как могла. Я закрывала глаза и видела мертвеца без нижней челюсти, с выпавшим языком…
        Иона глядит на часы: десять-пятнадцать.
        - Когда мне кажется, будто чего-нибудь боюсь, - я пою себе ту колыбельную. Время пришло, Сеймур. Пора.
        Подняв оконное стекло, Иона выглядывает во двор. Кастелян Гарольд, командир замкового гарнизона, расхаживает по двору. Его легко заметить по богатому плащу с гербами.
        - Сир Гарольд, будьте добры, зайдите ко мне. Возникли вопросы с провиантом.
        - Да, миледи.
        Он входит в донжон, за ним следует оруженосец. Скоро их шаги раздаются на лестнице: каблуки стучат по камню. Это нужно учесть.
        - В чем вопрос, миледи? - вопрошает кастелян. Он усат, круглолиц, самодоволен, похож на кота.
        - Взгляните, - Иона зовет его к столу. - Вот список припасов, которые выделены для дороги. Но мне думается, этого мало для сорока человек на три недели.
        Она подает Гарольду листок. Кастелян близорук, он подносит бумагу к самым глазам.
        - Миледи, вы ошиблись: это страница из какой-то книги…
        - Да?.. Простите.
        Она бьет его ножом в горло, прямо сквозь страницу. Прижимает бумагу к ране, чтобы не испачкаться кровью. В тот же миг Сеймур хватает оруженосца, резким движением сворачивает шею, слышится хруст. Десять - двадцать.
        Большая часть северян уже построилась во дворе. Две колонны лошадей, возле них спешенные кайры и греи, вокруг пехотинцы Шейланда. Недостает дюжины северян: восьмеро еще не вернулись с провиантом, четверо только что зашли в конюшню за своими лошадьми.
        Иона скидывает туфли, босиком выходит на лестницу. Разбрасывает по полу платья, сорочки, корсеты. Обливает маслом и тряпье, и драпировку на стенах. Плещет на ступени, ведущие вверх, к покоям мужа. Она движется мягко, тихо, стражники этажом выше не слышат ни звука.
        Иона кивает Сеймуру, он выходит на цыпочках, с горящей лампой в руке. Вдвоем осторожно спускаются, разливая остатки масла. Со второго этажа бросают лампу вверх, на ступени. Вмиг лестница вспыхивает, пламя хлопает, как крылья птицы.
        Они бегут вниз, проскакивают прихожую, вылетают на крыльцо. Удивленные взгляды часовых…
        - Спасите графа! Пожар! Донжон горит!
        Огонь уже бьется изнутри о стекла. Копейщики в ужасе кидаются к донжону, растерянно толпятся у входа. Внутри полыхает, не шагнешь.
        Капитан Леус, правая рука кастеляна, кричит поспешные приказы:
        - Первая дюжина - к колодцу! Вторая дюжина - цепью, передавать ведра! Третья…
        Солдаты приходят в движение, упорядоченные приказом. Слуги спешат им на помощь. Кайры стоят двумя ровными колоннами, держа коней. Десять - двадцать восемь. Граф заблокирован пожаром и не может выйти к войскам. Кастелян мертв. Кто остался из командования?..
        Иона подходит к Леусу:
        - Капитан, нужна ли помощь? Мои люди могли бы…
        - Нет, сами справимся. Скажите, где кастелян?
        - Он пошел к графу, теперь отрезан огнем! Спасите их!
        Донжон сияет кровавым светом. Горит библиотека, гостевые и кастелянские покои, спальня Ионы. Но на четвертый этаж огонь не добрался. Леус частит, спеша успокоить миледи:
        - Там каменная лестница. И много стражи. Они не пустят огонь на четвертый.
        - Спасите их, умоляю! Бедный Виттор!..
        Она цепляется за руки Леуса, буквально повисает на нем. Разряд искры не слышен в хаосе звуков. Капитан просто вздрагивает и оседает на камни. Лишь один адъютант видит это:
        - Капитан, что с ва…
        Кинжал Сеймура входит ему под челюсть. Тело мгновенно обмякает, Сеймур спокойно кладет его наземь.
        Башенные часы производят удар. Десять - тридцать.
        * * *
        - Пожар! Ваша милость, пожар!
        Телохранители графа распахивают дверь, за порогом стражник с дикими глазами.
        - Огонь в покоях миледи! Поднимается к нам!
        Граф Шейланд, Гарри, Джо хватаются с мест.
        - Что с Ионой?
        - Милорд, лестница сильно пылает, вниз не пробиться!
        - Так тушите, черти! В моей спальне кран, у Мартина - тоже. Набирайте воду, лейте! Мартина - сюда!
        - Так точно, милорд.
        Гарри кидается к двери:
        - Я помогу тушить.
        Граф:
        - Сами справятся. Ты иди в мою спальню, там окна во двор. Посмотри, что творится.
        Гарри бежит через площадку, виляя между стражниками. Джо следом за ним.
        Лестница пышет жаром. Стражники лупят огонь собственными куртками, кто-то плещет водой. Воды мало: в кранах плохой напор, да и ведер нет, одни горшки. Но спасает камень: огонь ползет лишь по материи на стенах, не трогая ни пол, ни потолок.
        - Сдирайте драпировку! - орет офицер.
        Солдаты вспарывают ножами материю, срывают со стен, отшвыривают от огня. Какой-то лоскут успел загореться - его топчут. Огонь стоит на лестнице, отрезанный голым камнем от четвертого этажа.
        Гарри и Джо - в графской спальне. Распахивают ставни, смотрят.
        Внизу то, что и должно: метание, бег, топоры, ведра. Северяне невозмутимы, будто им нет дела. Остальные кружатся вихрем, даже лучники сбегают со стен.
        - Когда-то я затеял пожар, - роняет Джо. - Устроил хаос, чтобы спасти Аланис из плена.
        - Думаешь, нарочно?!
        Тут они оба замечают Иону. Северянка говорит что-то капитану, прямо в самое ухо… И вдруг капитан падает, а затем и адъютант. Сеймур выдергивает нож из его шеи!
        - Измена!.. - вопит Гарри. - Милорд, ваша жена…
        Тогда часы бьют половину.
        Из распахнутых ворот конюшни вылетает четверка всадников. Всего четверка - но в полной броне. Тяжелая ударная кавалерия скачет прямиком сквозь все. Солдаты с ведрами, солдаты с копьями, слуги - под копыта. Лошади сметают их с легкостью, даже набирают ход. Люди разлетаются, как щепки.
        - Святые боги!
        У открытых ворот замка всадники разворачиваются и мчат обратно, на сей раз по флангам, вдоль стен, топча тех, кто отскочил. Солдаты Шейланда поднимают копья, строятся в куски шеренг, готовят оборону. Северяне, собранные среди двора, отчего-то не атакуют. Послушные приказу Ионы, они стоят без движения, ждут, подняв щиты. Джо знает: это - очень плохо. Кроме кавалерии, будет еще один сюрприз. Сейчас!..
        Огненный шар, перемахнув через крышу донжона, падает во двор. Озеро пламени расплескивается в центре, задев северян, но куда больше - копейщиков.
        - Что это?.. - кричит Гарри.
        - Катапульта! Волки взяли смоляную башню! Но им нужно время, чтобы перезарядить…
        Нет, не нужно! Они просто швыряют бочонки со смолой вниз, во двор. Одни катятся к центру, вспыхивают, коснувшись озера. Другие лопаются от удара о землю, смола течет. С башни туда летит факел. Огонь поднимается стеной, расчертив двор.
        Лишь тогда приходят в движение остальные кайры - те, что стояли колоннами. Иона отдает приказ, и северяне двумя шеренгами шагают от центра двора к стенам. Они не встречают сопротивления: тяжелые конники, а затем огонь разрушили ряды шейландцев. Северяне ровно, механически рубят тех, кто бежит от огня. Мечи вверх - мечи вниз. Мечи вверх - мечи вниз. Будто косы в руках жнецов.
        Джо влетает в кабинет графа:
        - Милорд… Иона предала. Кайры атакуют гарнизон.
        Закатники меняются в лице, жадный интерес вспыхивает в глазах. Но Виттор только ведет бровью:
        - Я допускал такую возможность. Гарнизон готов к бою. Где Иона?
        - Во дворе, милорд.
        - Покричите с балкона, чтобы ее взяли живьем.
        Гарри бежит исполнять, а Джо подходит ближе к Виттору:
        - Милорд, вы не поняли ситуацию. Гарнизон гибнет, вы в опасности.
        - Чепуха! Моих там триста человек, а у Ионы - сорок!
        - Ваши старшие офицеры убиты. Северяне взяли смоляную башню и обстреляли двор огнем. Бросили в бой тяжелых всадников.
        Эйлиш жадно облизывает губы. Виттор хохочет с малой тенью тревоги:
        - Тяжелая конница во дворе замка? Что за чушь! Там негде развернуться!
        - Ваши люди прижаты к стенам и напуганы. Северяне сеют панику всеми способами. Скоро гарнизон побежит. Ворота же открыты!
        Граф орет на него:
        - Это ты сеешь панику, недоумок! За мной восьмикратный перевес! И стрелки на стенах! Сейчас их перебьют!
        Слюна брызжет изо рта Виттора. Эйлиш усмехается за спиною графа.
        - Милорд! - Гарри снова на пороге. - Простите, но дело немного скверно. Кастелян пропал, капитан Леус убит, лейтенант Бласк убит. Солдаты растеряны. Резерв вышел из казармы, построился, но не знает, что делать. Тупо пялятся на огонь и трясут копьями.
        - Чем заняты идовы лучники?! Гарри, крикни им, чтобы стреляли, наконец!
        - Милорд, такое дело… - Гарри жует слова. - Несколько кайров ворвались на стену. Стрелки дали залп, положили чуток врагов, но теперь им уже не до этого…
        Джоакин чеканит, глядя в лицо графу:
        - Милорд, вы должны взять командование. Выйдите на балкон, дайте себя увидеть, раздайте приказы. Иначе все разбегутся.
        Губы Виттор дрожат, веки часто-часто хлопают. Он лупит по столу, опрокидывая кубки:
        - У меня же! Чертовых! Триста! Человек!
        * * *
        Было глупо - выйти под огненный обстрел босиком. Ноги уже покрылись волдырями, ни один шаг не давался без боли. Но то была ее единственная ошибка.
        Восьмерка кайра Стивенса, якобы посланная за провиантом, успешно и вовремя захватила смоляную башню. Затопив двор огнем, люди Стивенса бросили башню и выдвинулись на стены. Лучников на галереях было слишком много, чтобы восемь кайров быстро перебили их. Однако лучники больше не вспоминали о том, что творилось во дворе, целиком занятые северянами на стенах.
        А во дворе уэймарцы терпели крах. Иона жалела их, затравленных зверьков. Лоскуты пламени рассекли гарнизон на мелкие группы, лишенные командования и разобщенные. Солдаты Шейланда сильно превосходили кайров числом, но даже не думали о контратаке. Каждая группка занимала круговую оборону, спина к спине, ощетинившись копьями, мечтая лишь об одном: спасти свою жизнь. Кайры истребляли их одну за другой, по очереди. Их гибель была лишь вопросом времени.
        Организованную силу представлял собою лишь резерв, только что покинувший казарму. Резервом командовал лейтенант Бласк, и кайр Брандон убил его метким броском кинжала. Однако сержанты смогли построить солдат в тройную фалангу, она развернулась почти во всю ширину двора. Двинувшись в атаку, фаланга копейщиков могла серьезно потеснить северян. Кайрам не хватило бы численности, чтобы сломать этот строй. Пока что наступлению фаланги мешали пятна горящей смолы, тут и там разлитой по двору. Но когда смола угаснет, копейщики двинутся в атаку.
        - Фаланга опасна, - отметила Иона.
        - Не слишком, - возразил Сеймур. - Опаснее ваш муж. Сейчас он пустит в ход Персты.
        - Его Персты - далеко от Уэймара.
        - Откуда вы знаете?
        - Поверьте, знаю.
        - Он оставил себе хотя бы один Перст!
        - Один - вероятно, но он не станет убивать меня. Я нужна ему живой. А вот вам, Сеймур, советую держаться в тени.
        Этому правилу следовали все кайры: от начала схватки они старались держаться там, куда сложно прицелиться из покоев Виттора. Иона не сомневалась, что муж имеет при себе Перст Вильгельма. Но, запертый пожаром на своем этаже, он сможет стрелять только из окон. А оттуда виден не весь двор: одни места прикрыты строениями, другие - тенью. Защиту давали и лошади, сбившиеся в плотную группу. Так что кайры знали, где укрыться от огня Перста, а открытую часть двора пересекали бегом.
        Впрочем, граф не произвел ни единого выстрела. Иона поняла: муж боится ее - даже держа в руках Перст Вильгельма. Раньше это расстроило бы ее, но не теперь.
        - Миледи, не пора ли занять темницу? Скоро Виттор поймет, что мы побеждаем, и попытается бежать через тайный ход.
        - Не сможет, - возразила Иона. - Хода больше нет. Резервная фаланга - его последняя надежда. Я займусь ею.
        Выйдя из тени, она зашагала прямиком к тройной шеренге врагов. Суровые лица, злые глаза, блеск пламени на шлемах…
        Прямо перед нею кусок мостовой вздулся, как пузырь, и лопнул огненными брызгами.
        Боль ожогов полоснула ступни, бедра. Дыхание сбилось. В шаге от Ионы багровело пятно густой вулканической жижи.
        Вот и Перст!
        Сеймур бросился к ней - навстречу верной смерти от нового выстрела. Иона вскинула руку:
        - Сеймур, назад! Дураки на башне сбили прицел катапульты! Велите им прекратить огонь.
        Новый пузырь вспух сбоку от нее. Иона крикнула:
        - Кайр, выполняйте!
        А сама пошла дальше - к фаланге.
        Граф стрелял.
        Еще. И еще.
        Шаровые молнии лопались вокруг нее - слева, справа, впереди. Она ступала осторожно, обходя раскаленные пятна. Хотя казалось, вся земля уже кипит под ногами.
        Солдаты пялились - парализованные, остолбенелые. Глаза прочь из орбит. Ничего подобного в своей жизни…
        Иона шла к ним и шепотом пела:
        - Звездочка взойди, в глазки загляни…
        * * *
        Граф Виттор Шейланд запустил бутылкой в стену. Вино брызнуло на портрет отца, и это отрезвило графа, как пощечина.
        Он встряхнулся, моргнул. Процедил:
        - Пора уже.
        Отшвырнув свое кресло, упал на колени, сунул нож в щель между камней. Один прыгнул вверх на пружине, граф отбросил его, достал из ниши прозрачный булыжник. Округлый, будто оплавленный по краям. Источающий странное тусклое сияние.
        - Гарри, в бой!
        Он бросил цирюльнику светящийся камень, тот поймал и на миг зажмурился, а потом… сунул руку в камень. Прямиком в булыжник, проткнув его кулаком, как топленое масло!
        Камень потек. Превратился в густую каплю, продвинулся вверх по руке Гарри, застыл на предплечье широким браслетом, будто наруч. Теперь он светился ярко, как сталь в лучах солнца.
        У Джо потемнело в глазах.
        - Перст Вильгельма!..
        - Она здесь!.. - хрипло выдохнула Эйлиш.
        - Гарри, выйди на балкон и расправься с ними!
        Цирюльник пересек площадку. Стражники все еще боролись с пожаром - таким уже неважным, позабытым. Вошел в спальню графа, раскрыл балконную дверь. Виттор и Джо, и закатники шли за ним.
        - Ты владеешь Предметами?.. - сумел выдавить Джо.
        То была очевидная истина. Гарри подмигнул другу и положил руку на кулак второй, как арбалет на упор.
        Двором владел хаос. Солдаты гарнизона жались по углам, безнадежно щетинясь копьями. Метались слуги, кто еще не успел спрятаться. Кайры слаженно атаковали одну группу копейщиков за другой, но притом всегда закрывались от донжона каким-нибудь препятствием. То их скрывала казарма, то кони, то сами же копейщики, атакуемые ими.
        - Хитрые черти! Они ждут обстрела!
        - Тогда бей по стене, - приказал граф. - Сними кайров оттуда, и лучники перебьют северян во дворе!
        - Сделаю, хозяин.
        Гарри повернулся, прищурился, ловя какую-то тень на галерее. Воздух вздрогнул перед его рукой, пахнуло жаром. Человек на стене распался надвое: верхняя половина испарилась, нижняя рухнула.
        - Убавь силу, а то подожжешь галерею!
        - Да, хозяин.
        Он повел рукой, ища другую цель. Меч блеснул в руке кайра, Гарри выстрелил. Огненный шар испепелил руку от локтя, клинок полетел вниз со стены.
        - Второй! - ухмыльнулся цирюльник.
        Джо глянул во двор. Увлеченные схваткой, кайры еще не заметили Гарри. Но происходило нечто странное: Иона вышла из тени, оставив Сеймура, и направилась к резервной фаланге.
        Пахнуло жаром.
        - Уже трое! - выкрикнул Гарри, довольный собою, как мальчишка.
        - Там опасность, - сказал Джо. - Иона прикажет солдатам разойтись - и они сбегут.
        - Как прикажет?! - буркнул граф. - Они - мои люди!
        - А она - Ориджин. Скажет - они подчинятся. Гарри, убей ее!
        Джо выпалил, даже не подумав. Лишь потом осознал, что сказал: убить женщину, жену графа! Да граф его с балкона выкинет! Однако Виттор спокойно возразил:
        - Не убивай, только пугни.
        Гарри выстрелил. Огненный шар лопнул в шаге от Ионы. Она замерла, Сеймур кинулся к ней, и Гарри прицелился в кайра. Но Иона сделала резкий жест, сказала что-то, Сеймур отскочил назад, в тень.
        - Я сказал: испугай ее, чтоб убежала! Пусть солдаты видят, как она бежит!
        Гарри пальнул раз, другой, третий. Земля покрылась огненными пятнами. Иона… пошла между ними вперед, к шеренге.
        - Испугай же эту тварь! Ближе выстрели, пусть станет жарко!
        Гарри бил уже совсем близко, в футе от ее ног. Тлело платье, кожа краснела от ожогов. Иона, однако, продолжала идти.
        Джоакину перехватило дух. Он уже видел такое в исполнении другого Ориджина. Запредельная, мифическая храбрость. Сорок тысяч путевцев сложили копья, покоренные ею.
        Джо знал, что будет дальше. Иона прикажет солдатам встать на ее сторону - они встанут. Прикажет войти в донжон и убить графа - они убьют, несмотря на Перст. Это идова богиня войны, сожри ее тьма! Кто сможет не подчиниться?!
        Он глянул на Эйлиш. Закатница кивнула, вмиг прочтя все его мысли. Она тоже знала, что так будет. Джо схватил и направил руку Гарри. Рука чуть не обжигала, накачанная божественной силой.
        - Брат, застрели ее. Или нам не жить.
        - Хозяин?..
        Граф выдавил:
        - Она мне еще… Или может…
        Гарри вздрогнул. Не то хрип, не то бульканье вырвалось из горла. Стрела вошла ему под ключицу.
        - Ой-ой… - выдохнул Гарри, закатил глаза и упал.
        - Конец! - заорал граф, кидаясь прочь из спальни.
        Мимо стражников с ведрами назад, в свой кабинет. Налетел на Мартина, тот схватил брата за грудки:
        - Что такое? Что?!
        - Бежим отсюда, или конец! Открывай ход!
        Джо тоже бежал следом. Его душа рвалась назад, на балкон, на помощь другу. Но Гарри лежал без чувства, а для победы нужен Предмет! Перст Вильгельма - единственный шанс, и только граф знает, как его использовать!
        - Милорд, постойте! Отдайте мне Перст, научите стрелять! Я справлюсь с ними.
        Виттор хлопнул глазами, будто не понимая.
        - Милорд, клянусь, я спасу вас! Я ненавижу Ориджинов, проклинаю Агату! Я перебью их в два счета - только скажите, как!
        Лицо Виттора исказилось, будто от боли.
        - Ты не сможешь, идиот. Нужна кровь, особая кровь! У тебя не такая!
        - А у кого? У рыцарей, стражников? У Лахта, у Эйлиш?
        - Ни у кого! Нет таких, пойми же!
        - А вы, милорд?
        Он побелел.
        - Я не… я не выйду во двор!
        Мартин сдвинул стенную панель, открылся черный лаз вглубь и вниз.
        - Идем, брат!
        - Вы первые, - приказал Виттор телохранителям.
        Сам ринулся за ними, следом Мартин, а следом Джо, все еще заклиная графа вернуться.
        * * *
        Когда огонь прекратился, она стояла в трех шагах перед шеренгой врагов. Как Эрвин. Да, сегодня - ничем не хуже!
        Она заговорила, и тут же стало тише. Казалось, даже камни хотят услышать ее.
        - Мой муж - преступник и еретик. Он совершил тяжкие злодеяния, и я предам его суду. Но вам я не желаю зла. Сложите оружие и уходите. Ворота открыты.
        Солдаты глазели на нее, потрясенные, однако не сломленные. Им достало воли удержать шеренгу. Все-таки гарнизон Уэймара не так плох.
        - У вас нет шансов на победу. Ваши офицеры убиты, а граф затаился и бросил вас на произвол. Если продолжите сражаться, вы отдадите жизни за труса, мерзавца и злодея. Я не желаю вам такой смерти!
        - Сдохни ты сама! - крикнул кто-то, и холод метнулся по спине, и Сеймур прыгнул к ней с ужасом в глазах…
        Иона успела обернуться. Какой-то солдат, герой или безумец, метнул в нее копье. Она увидела его уже в полете, в ярде перед собою. Блеск наконечника, капля крови на острие. Не было шансов увернуться. Она просто смотрела, как копье летит в нее… И как проходит мимо, едва не оцарапав щеку.
        Тот солдат стоял с еще задранной рукою, с дикою надеждой на лице. Кайр Брандон шагнул к нему, чтобы снести голову.
        - Нет! - крикнула Иона. - Кайр, отставить!
        Она поймала взгляд копейщика.
        - Вы попытались, сударь. Теперь пойдите прочь.
        Она кивнула в сторону ворот. Тщетная попытка лишила солдата всех остатков решимости. Он развернулся безвольно и зашагал к открытым воротам.
        Иона повернулась к тройной фаланге резерва.
        - Первая шеренга - шаг вперед.
        Нестройный топот ног.
        - Разойтись.
        Они еще переглянулись - и двинулись на выход, вслед за тем солдатом.
        - Вторая шеренга - шаг вперед…
        Скоро простыл след резерва. Раскиданные по двору группы шейландцев одна за другою сдавались.
        Иона подозвала Брандона:
        - Что с моим мужем? Почему перестал стрелять?
        - То был не он. Перст носил Гарри Хог. Он убил трех наших на стене, затем кайр Стивенс пристрелил его.
        - И Виттор не подобрал Перст?
        - Никак нет. Бежал.
        - Замок наш?
        - Полсотни стрелков на стенах хранят боеспособность. Две дюжины копейщиков спрятались в казармах. Дюжина мечников - на верхних этажах донжона. Все деморализованы. Они сдадутся, едва мы изловим Виттора.
        - Каковы наши потери?
        - Предварительно - девять погибших.
        - Много…
        Иона поглядела на окна донжона. В ее спальне огонь уже угасал, последнее зарево дрожало на стеклах.
        - Когда пожар уймется, поднимитесь и возьмите Кукловода.
        * * *
        Джо спускался вниз по длинной узкой лестнице в толще стены, и с каждым шагом чувствовал себя все большим дерьмом. Бросил Гарри. Бросил Эйлиш. Ладно, Гарри: его рана выглядит смертельной, ему уже не помочь. Но Эйлиш и Лахта можно спасти, а он ушел. И ради чего? Убедить графа вернуться? Ясно, что это - тщетный труд.
        Джо не питал презрения к трусости графа. Пожалуй, год назад он восхищался бы Ионой и смеялся над Виттором, но с тех пор Джоакин сильно повзрослел. Понял ценность жизни, мудрость отступления, безрассудство героизма. Единственное, в чем мог упрекнуть графа, - это покинутые на произвол гости.
        - Милорд, вернитесь же наконец! Мы еще можем…
        - Заткните этого идиота, - бросил через плечо Виттор.
        Некому было выполнить приказ: его рыцари шли впереди, а Джо - сзади.
        Как вдруг граф остановился, столкнувшись с кем-то. Раздался голос:
        - Милорд, хода больше нет, разрушен.
        - Как?.. Что за тьма?!
        Джоакин вспомнил:
        - Это грей Сеймура… Иона оставила одного в монастыре. Видимо, он завалил ход!
        - Ты не мог сказать раньше?! Куда нам теперь? Куда деваться?!
        - Милорд, - сказал рыцарь, - пойдем через темницу, выйдем во двор и будем пробиваться к воротам.
        - Во двор?! Ты совсем ополоумел? Во двор - нет, я не выйду!
        Минуту они стояли в полутьме, зажатые земляными стенами. Загнанные в нору, боящиеся высунуть нос. Притаившиеся - авось не найдут. Ни дать, ни взять крысы…
        Джо ощутил тошноту. Он очень хотел жить - не меньше, чем граф. Но это было уже слишком.
        - Милорд, я вернусь и попытаюсь.
        - Попытаешься - что?
        Он уже бежал вверх по лестнице.
        В кабинете графа было пусто. На лестнице дрожали стражники с обнаженными мечами в руках. Они побороли пожар - и открыли путь другой опасности, куда более страшной. Но хотя бы еще не заметили, что граф бежал, и пока что держат позицию.
        В спальне Джо выглянул в окно. Двор полностью принадлежал северянам. Остатки уэймарцев жались к стенам. Кайры строились по центру двора двумя группами. Одна, вооружившись арбалетами, присматривала за галереей - очевидно, там еще оставались лучники. Другая готовилась ворваться в донжон. Хрупкая тонкая Иона стояла между ними, едва заметная в последних сполохах огня.
        Джо пригнулся и вынырнул на балкон. Гарри лежал с открытыми глазами, оба закатника колдовали над его раной.
        - Мы привели его в чувства, - сказала Эйлиш, - но это временно. Он больше не боец.
        - Я думаю иначе, - процедил Джоакин.
        Навис над лицом цирюльника:
        - Брат, ты меня слышишь?
        Больше прочел по губам, чем услышал:
        - Да…
        - Сможешь выстрелить, когда скажу?
        - Да…
        Джо схватил его в охапку и поднял. Обмякшее тело было тяжелым, как труп. Джо навалил его на балюстраду, встал за спиною, поднял руку Гарри. Голова цирюльника безвольно упала, стукнулась о гранит. Джо чертыхнулся, поднял его за волосы:
        - Не умирай, слышишь? Еще минуту поживи! Одну минуту, а!
        Гарри издал стон. Джо прижался ухом к его губам:
        - Ты готов?
        - Я не вижу… Ничего…
        - Не страшно. Я вижу.
        Он направил руку Гарри Хога. Припав к его плечу, проверил прицел.
        - Давай.
        Воздух дрогнул от жара. Комок огня возник перед рукою, прямо в воздухе, и молнией метнулся к цели.
        Кайра Сеймура прожгло насквозь. Футовая дыра в груди, видно мостовую. Отчаянный крик Ионы.
        - Давай еще!
        Грей лишился ноги - той самой, которой пинал Джоакина. Покатился по земле, дергая обрубком.
        - Стреляй, стреляй!
        Дальше промах, и снова промах. Кайры бросились врассыпную, Джо не успел прицелиться. Но вот заметил кайра Брандона, опередил на ярд, шепнул:
        - Давай!
        Тело рухнуло без головы.
        - Ты молодец, браток! - шептал Джо. - Теперь - самую большую силу!
        Трое кайров нырнули за угол, пропали из виду. Но огромный шар лопнул рядом с ними, обдав пламенем, и одежда вспыхнула на них. Они покатились по мостовой, сбивая огонь.
        - Да, дружище! Так их! Еще!
        Гарри дрогнул, когда в грудь попала стрела. Кашлянул, брызжа кровью.
        - Нет, не умирай! Хоть минуту еще! Стреляй же!
        Грей ринулся к дверям донжона - и сгорел на полпути. Новая стрела пробила плечо Джоакину. Он закрылся телом Гарри, как щитом. Закричал во весь голос, надсадно:
        - Лу-учники! Готовьте залп! Я укажу цели!
        И шепотом:
        - Давай, браток. Ну же.
        Уже не было шансов попасть: кайры прятались, а Гарри бился в конвульсии, рука дрожала. Джо метал огонь с единственной целью: осветить те закутки, где скрылись северяне. Скрипнули дуги арбалетов, свистнули болты. Графские стрелки опомнились и принялись бить на свет. Крики северян отмечали попадания.
        - Да, дружище, мы их всех сделаем! Конец волкам. Конец агатовской сволочи! Стреляй еще!..
        Огонь иссяк. Рука Гарри остыла, тело обмякло и повисло на перилах. Цирюльник умер, а с ним и Перст…
        Но северяне этого не знали!
        - Иона Ориджин! - крикнул Джо. - У вас около дюжины бойцов, и они зажаты по углам! У нас полсотни арбалетов и Перст Вильгельма, и прострел двора в любом направлении! Вы проиграли!
        Ответа не было, но Джо продолжил:
        - Я предлагаю вам сдаться! Сложите оружие - и останетесь целы! Граф обещает жизнь вам и вашим людям!
        - Да… да! - выкашлял Виттор. Джо и не заметил, когда он появился рядом - не на балконе, конечно, а в спальне, в черноте проема. - Иона, я прощу тебя и отпущу твоих! Просто сдайся!
        Долгую минуту длилась тишина. Джоакин почувствовал, как просыпается страх. Идова богиня войны - что она делает в эту минуту? Может, она уже в донжоне? Может, сейчас входит в спальню за спиной у графа?!
        - Я здесь, - раздался девичий голос.
        Леди Иона Ориджин вышла из укрытия и остановилась у горящей бочки, чтобы быть на виду.
        - Виттор, прикажи стрелкам опустить луки. Пусть мои люди уйдут.
        Кайр вышел из укрытия и остановился перед Ионой, закрывая ее собой. Затем другой, третий, четвертый. Оставшиеся северяне образовали кольцо вокруг миледи. Их было тринадцать - Джо ошибся на одного.
        - Душенька, я клянусь тебе! Сдайся и вели им уйти.
        - Я сдаюсь. Уходите.
        Кайры не шелохнулись.
        - Уходите, ради Агаты! Я приказываю вам!
        Ни шага.
        - Он не убьет меня. Эрвин меня спасет. Уходите и помогите ему - или все умрем сейчас!
        После долгой паузы кайры опустили мечи и двинулись к воротам.
        Иона бессильно осела наземь.
        - Виттор… где же ты прячешься?
        Он вышел на балкон - впервые за все время битвы.
        - Стрелки, готовсь! По кайрам - залп!
        Монета - 10
        28 -29 мая 1775 г. от Сошествия
        Окрестности Бездонного Провала
        Посреди ночи, ближе к рассвету, четверых пленников привезли обратно в Обитель-у-Бездны. На сей раз при них не было оружия, небесного корабля и большей части одежды. Полуголые, продрогшие и связанные, они представляли жалкий вид, особенно в контрасте с тридцатью крепкими всадниками в темных сутанах. Охотник старался бодриться, нацепив на лицо туповатую ухмылку. Гортензий беззвучно плакал, Хармон бешено молился.
        Ворота захлопнулись за отрядом. Пленников скинули наземь, к ногам Второго из Пяти. Конечно, тот и не думал спать, а с нетерпением ждал мига расплаты. Рядом с графом был и Халинтор, помощник лаэмского шерифа, и несколько его солдат, и несколько дюжих монахов. Один из братьев поигрывал дубинкой - видимо, ему отводилась честь почтить пленников первыми ударами.
        - И вот вы снова перелетели Бездонную Пропасть, - усмехнулся Второй. - Посетили ли вас свежие чудесные видения? Узрели ли вы новые детали быта богов в подземном царстве? Разглядели ли, как боги одеты, что едят, чем забавляются? В каких позах любят своих богинь?
        Граф кивнул монаху, и дубинка ударила по спине Охотника. Тот упал на колени.
        - Я надеюсь, что, по меньшей мере, вам открылось несколько картин вашего будущего. Порядочные боги просто не могли не сообщить вам, что ждет прохвостов, обманувших Второго из Пяти!
        Монах вновь замахнулся дубинкой, но Охотник быстро поднял руку:
        - Прошу, дайте сказать!
        - Эй, - удивился Второй, - разве ты не был связан?
        - Да, припоминаю нечто подобное… - Охотник стряхнул с запястьев куски веревок и поднялся на ноги. - Граф, наше с вами знакомство поначалу не заладилось, потому давайте предпримем новую попытку. Я - Охотник на колдунов, а это мои союзники: Ганта Бирай с шаванами Рейса и мудрый Зандур с воинами козьего народа.
        Всадники, доставившие пленников, скинули сутаны. Лишь один из них оказался подлинным монахом: Викентий, скакавший во главе отряда с непокрытой головой. Прочие - шаваны и зунды.
        - К бою! К оружию! - закричал Второй.
        - Не стоит, - миролюбиво качнул головой Охотник. - Учтите нашу численность, а также присутствие Чары.
        Скрипнула тетива, стрела нацелилась в грудь Второму.
        - Пусть ваши люди сложат оружие, - предложил Охотник. - А также ваши, господин помощник шерифа. Я обещаю временно принять на себя ваш долг блюстителя закона. Поверьте: ни одно преступление не омрачит стен… моего монастыря.
        Часом позже Хармон сидел в монашеской трапезной на первом этаже Башни-Зуба. По стенам расхаживали часовые, выставленные Охотником. Другие воины обыскивали все помещения обители, третьи стерегли рядовых пленных. Сам же Охотник вместе с Зандуром и гантой занялся допросом. Тройке воздухоплавателей, в виду их особых заслуг, позволено было присутствовать. Хармон уплетал сырный пирог, запивал хмельным монастырским элем, любовался потерянными лицами пленников и просто не мог не признать: допрос - отличная забава, когда видишь его с правильной стороны.
        - Господин Халинтор, я начну с вас, - сказал Охотник, освобождая лаэмца от кляпа. - Имею к вам всего один вопрос, подразделенный на два: откуда вы знаете о Светлой Сфере и зачем она вам?
        Халинтор постарался говорить спокойно:
        - Я должен вам сообщить, что исполняю волю его высочества принца Гектора. И его высочество, и его воины в Лаэме осведомлены о моей миссии. Если вы посмеете мне навредить, то не уйдете от расплаты.
        - Я дрожу от ужаса, - кивнул Охотник. - Если вам не претит беседа со столь напуганным человеком, то все же ответьте на вопросы.
        - В моем кармане, - сообщил Халинтор, - находится письменный приказ разыскать Хорама Паулину Роберту, также известного как Хармон Паула Роджер, и изъять у него Светлую Сферу.
        Охотник выдернул из кармана Халинтора бумажную ленту, прочел, убедился.
        - Как вы узнали, что Хорама стоит искать именно здесь?
        - Я начал с его поместья в городе Мелисоне, но там его не было, а бургомистр Мелисона сообщил, куда улетел Хорам на небесном корабле. Тогда я прибыл сюда.
        - Зачем принцу Светлая Сфера?
        - Я получил письменный приказ. По-вашему, я послал принцу в Фаунтерру голубя с вопросами?
        - Допустим, вы не знаете точно. Но имеете ли соображения на сей счет?
        - Имею соображение, что вам несдобровать, если не отпустите меня.
        - Как грозно, - хмыкнул ганта Бирай и поковырял ноготь метательным ножом.
        Зандур предложил оторвать Халинтору язык и прибить гвоздем ко лбу. Раз пленник не хочет говорить, то и язык ему не пригодится. Халинтор не сразу понял горское наречье Зандура, но со временем уловил смысл и побледнел.
        - Я не из тех, кого легко запугать, - процедил Халинтор. - И я не знаю ничего, кроме приказа.
        - Поделитесь вашими мыслями, и будете спасены. Вы знаете принца, я - нет. Желаю ваших догадок.
        Халинтор долго молчал, но все же раскрыл рот:
        - Его высочество имел серьезный конфликт с леди Магдой Лабелин. По приказу последней в Лаэме было убито несколько человек. Принц Гектор изъявил нежелание иметь дело с леди Магдой и отбыл в столицу, намереваясь искать союза с герцогом Ориджином. Позже прошел слух, будто леди Магда атаковала морской караван принца. Если слух верен, то это лишь укрепило решимость его высочества добиться союза с Ориджином - врагом Лабелинов. Я не исключаю того, что Светлую Сферу принц Гектор ищет по просьбе северянина.
        - А что вы думаете об этом, славный Хорам?
        Хармон пожал плечами:
        - Пожалуй, может быть. Ведь Сфера-то изначально была у Виттора Шейланда, мужа Ионы Ориджин. Если Северная Принцесса прознала о продаже, могла захотеть вернуть. А брат, конечно, помог бы ей.
        - Светлая Сфера нужна Ориджину, - повторил Охотник. - Благодарю вас, помощник шерифа. Вы можете поесть.
        - Когда вы отпустите меня?
        - Когда увижу в этом смысл, не раньше и не позже.
        Зандур и ганта Бирай оттащили Халинтора в сторону, чтобы не мешал новому допросу. Охотник вынул кляп изо рта Второго.
        - Ты - не Бут, - выдавил Второй.
        - Истинная правда. Я - вовсе не он.
        - Но Хорам и Гортензий подлинные. Ты захватил их, чтобы проникнуть в мою крепость.
        - От вас ничего не укрыть.
        - Кому ты служишь?
        Охотник улыбнулся:
        - Себе.
        - Это невозможно!
        - Правда, я не настолько эгоистичен, чтобы служить лишь собственной персоне, забыв об интересах союзников. Именно с них я хотел начать нашу беседу. Будьте так добры, прямо сейчас выплатите моим славным шаванам по тысяче золотых эфесов. А Чаре, Хораму и Гортензию, в виду их особых заслуг, - по две.
        - Вы спятили! - вскричал второй.
        - Напротив, я мыслю полностью трезво и прекрасно понимаю, что такая сумма есть в вашем имении, и за несколько часов мы ее найдем. Так что мое предложение - только дань вежливости, не более того.
        - Ищите, попробуйте найти!
        - Что ж, займемся этим. И взыщем все найденное, без ограничений.
        Второй хотел что-то сказать, но Зандур перебил его:
        - Охотник, скажи про меня этому кишш кенек!
        - Мой союзник Зандур, вождь козьего народа, также хочет заслуженной награды. Он полагает, что заслужил возврата исконных земель зундов от Крутого ручья до ущелья Эритеро. Я согласен с его мнением.
        - Что за чушь?.. - буркнул Второй, но вдруг осознал: - На этих землях находится один из рудников очей!
        - Полагаю, именно поэтому вы отняли данную землю у зундов. Я намерен ее возвратить.
        - Это я ее верну, кабарзо! - вмешался Зандур.
        - Я верну ее тебе, - внес ясность Охотник, - и твоему народу.
        Второй из Пяти задохнулся от гнева:
        - Бред! Абсурд! Вы - мелкие воришки, отребье, дрянь! Какой вам рудник! Как вы с ним справитесь!
        - Допускаю, что лучше, чем вы. Вы продаете очи герцогу Ориджину - мятежнику и предателю Короны. А храбрый Зандур и его народ не запятнали себя ни одним мятежом.
        - Не Ориджину, а Фарвею! С Ориджином торгует Гектор!
        - Ах, вот как? Благодарю за пояснение, я этого не знал. Тем не менее, обход монополии Короны - все равно предательство, разве нет?
        - Ты просто бредишь! - Захлебнулся гневом Второй из Пяти. - Ты ничего не понимаешь, да? Вокруг мое войско, полк Златых Мечей! Скоро они заметят, что случилось, и растопчут вас!
        - Странно, что вас это радует, ведь в этом случае лично вы непременно погибнете. Но ради общего счастья я не допущу такого исхода. Сейчас вы напишете приказ командиру Златых Мечей и велите им выдвинуться на сорок миль по северной дороге.
        - Они не поверят этой чуши!
        - Отчего же? Приказ будет составлен вашею рукой, доставит его самый опытный из моих лазутчиков, он легко выдаст себя за вашего слугу. Отсутствие шифрования также не удивит командира полка, ведь полк стоит прямо у ворот, курьера никак не могут перехватить на таком коротком пути. Естественно, что вы напишете приказ прямым текстом.
        - Но само содержание - ересь! Полк готовится сопровождать груз очей в Надежду! Он не уйдет на каких-то сорок миль!
        Охотник усмехнулся:
        - Даже лучше, намного лучше! Учитывая опасные слухи о нападении Лабелинов на шиммерийские караваны, вы решили отослать груз очей раньше срока, прямо сегодня. Такому приказу полковник поверит, а?
        Второй из Пяти прикусил губу.
        - Вы все равно ничего не добьетесь. Вы - никто! Мои друзья и соратники сотрут вас в порошок!
        - Друзья и соратники… - хрипло повторил Охотник. - Вот здесь мы подходим к самой сути. Извольте ответить на главный вопрос: кто вы такой?
        - Второй из Пяти, граф Куиндар!
        - Я не об этом, а о вашей тайной роли. Умеете ли говорить с Предметами? От кого получили эту силу?
        - Какая чушь! - натужно рассмеялся Второй. - Даже мартышки в глухом лесу знают: с Предметами говорил Адриан, а после него остался Кукловод! Я-то тут причем?
        Охотник поднялся на ноги. Что-то изменилось в его лице, позе, напряжении мышц. Все убийцы, которых знавал Хармон, - Бут, Могер Бакли, широкополый Родриго, брат Людвиг, Снайп - казались котятами рядом с нынешним Охотником. Барон Деррил - вот кто мог бы стать рядом. Но и то…
        - Ганта, будьте добры, дайте нож.
        Бирай протянул Охотнику кинжал. Тот обошел Второго сзади, крепко взял за ухо, оттянул.
        - Нет, нет! - завопил Второй, когда сталь коснулась уха. - Я скажу, что знаю! Не нужно!
        Охотник надрезал кожу и, оставив нож в ране, позволяя крови струиться по клинку, заговорил:
        - Я обрисую грани своего интереса к вам. Когда раскроете рот, пускай ни одно слово не упадет мимо этих граней. Я знаю Кукловода. Он - всего лишь мерзавец и предатель, одержимый жаждой власти. Он владеет сильным оружием, но и враги его сильны. Я думаю, что Кукловод не проживет и года, потому он не беспокоит меня. Но вы - иное дело! Не вы лично, а та сила, которую вы представляете. Тайная организация, разросшаяся на весь Поларис, владеющая могучими секретами, ведомая непонятными целями. Кто вы такие, тьма сожри? К чему стремитесь? Что знаете? Все ли умеете говорить с Предметами, или только исполнители, как Колдун? Кто вами управляет? Кем управляете вы? Что вы хотели найти на дне Бездонного Провала?
        Охотник отнял кинжал и стряхнул капли крови, рассек веревки на руках Второго из Пяти.
        - Теперь вы сделаете следующее. Утрете рану, чтобы кровь не капала на бумагу. Напишете приказ полковнику Золотых Мечей. А затем дадите все ответы, внимательно следя за тем, чтобы ни одно слово не показалось мне лживым. И если думаете, что я угрожаю вам смертью, то сильно ошибаетесь: в моих руках вы проживете очень, очень долго.
        * * *
        Хармон вышел во двор, сел на скамейку в тихом уголке. С момента, как пролилась кровь, допрос перестал развлекать его. Захотелось на свежий воздух, в тишину и покой, безо всяких угрожающих голосов.
        Воздух тут, в монастырском дворе, действительно был на диво свеж, даже слегка пьянил кристальной чистотою. А вот тишина оказалась сомнительна. Шаваны на свой лад поняли приказ: «Обыскать монастырь», - и все ценные вещи стаскивали в кучу для дележа. Ценностей хватало: серебряные лампады, золотые чаши, книги в дорогих переплетах, митры и жезлы, мешочки с монетами. Уважение шаванов к церкви ограничивалось одним правилом: не брать икон. Все остальное шло в дело. Козлобородые зунды принимали живейшее участие, весело переругиваясь на своем наречии. Они уделяли больше внимания не серебру и золоту, а хорошим стальным клинкам, которые тоже нашлись в монастыре. Ганта Бирай променял допрос на более выгодную забаву и теперь управлял сортировкой:
        - Кубки - туда, в ящик, чтоб не катались. Книги - в кучу на телегу, Охотник разберет. Мечи - зундам, у нас свои есть. Монеты - разделить по видам, пересчитать и в бочонки. Пересчитать, я сказал! Хаггот, головой ответишь!..
        Торговцу стало как-то не по себе. Спасшись от Могера Бакли, он пообещал богам отныне жить по совести. То был непростой выбор, но правильный. На душе становилось легче, приходила уверенность, а страхи слабели. Он ощущал, что может положиться не только на себя, но и на Праотцов с богами. Вот, например, в последнем приключении на небесном корабле Хармон не только дрожал от страха. Дрожал, конечно, будь здоров, чего уж там, - но вопреки страху сумел сделать много полезного: отнял нож у Второго, раскачал корабль, когда было нужно. Что значит помощь богов!..
        Да, но что Праотцы скажут теперь, когда шаваны грабят святую обитель, а Хармон молча смотрит? Он попытался утешиться так же, как и с потерей Предмета: не случайно же все случилось, сами боги помогли Охотнику взять монастырь, без них не видать бы успеха. Значит, эта обитель - неправедная, монахи - нечестивцы. Машут дубинками, стреляют из луков. Их собратья по ордену сделали фальшивую Сферу!
        Вроде, звучит правильно, ни к чему Праотцам такие служители. А все же скверно на душе. Даже спать не хочется, несмотря на позднюю ночь.
        Откуда-то вышел мастер Гортензий, присел возле Хармона.
        - Вот это, славный, угодили мы с тобой в переплет.
        - Как паук в паутину, - согласился Хармон.
        - Весьма неправильное сравнение. Да будет тебе известно, славный, что в паутину попадаются мухи, а пауки живут в ней припеваючи, как у себя дома.
        - Ты тоже ушел с допроса?
        - Охотник прогнал. Сказал: это не для чужих ушей. Но я и рад: как-то там уже становилось невесело.
        - Охотник этот - странный человек, правда? У меня от него мурашки по коже.
        - Оно-то да, но может и нет. Не могу ответить тебе полным согласием.
        Гортензий из-под полы показал Хармону пачку векселей, украшенных печатями.
        - Охотник мне выдал две тысячи. Точнее, выдал ганта по приказу Охотника. Подойди к нему, тоже получишь свою долю.
        - Думаешь, правильно брать эти деньги? Они же украдены из монастыря!
        - Э, славный, я смотрю на данный вопрос под иным углом. Кражу совершил кто? Охотник с шаванами, а не мы с тобой. Из монастыря к Охотнику деньги перешли нечестным путем, но от него к нам - вполне уже праведным. Нам честно уплачено за риск, которому мы подверглись нынешней ночью. Да как подверглись! Признаюсь: до сих пор боюсь колени разогнуть, все чудится, будто стою на веревке.
        - Считаешь, боги не осудят нас за эти деньги?
        - Да это ясно, как солнце в небе! Охотник деньги украл, но мы их заработали нелегким трудом. И скажу тебе по секрету, я на них уже имею основательные планы.
        Гортензий красочно описал свой будущий бюджет, окончил словами:
        - Ну, а те, что получу от тебя, сохраню в банке, дочкам на приданное.
        - От меня? Я тебе уже гору монет отдал, кровопийца!
        - Но полного расчета между нами все же не было. По моей оценке, ты еще должен мне за небесный корабль четыреста двадцать монет.
        - За какой еще корабль? Он улетел к чертям! Нет его!
        - Но он улетел, находясь в твоей собственности. Значит, ты мне за него должен. Только эта мысль и спасает меня от горечи утраты моего изобретения.
        - Сам говоришь, что я не полностью рассчитался с тобой. Выходит, шар еще не совсем перешел в мою собственность, а значит, я тебе ничего и не должен.
        Гортензий ощетинился. Хармон прибавил:
        - А можно даже так рассудить, что это ты должен мне. Я вложил свои деньги в небесный корабль, а ты, управляя им, допустил его безвозвратную потерю. Так что…
        - Я найму законников! Они защитят мои права от твоих низких посягательств!
        Гортензий обиженно ушел, а Хармон остался наедине с сомнениями. Правильно ли брать деньги? До сих пор он помогал Охотнику против воли, уступая силе. Боги знают: Хармон просто не имел выбора. Но взять краденое золото - это добровольное дело. Выйдет, что он осознанно участвует в грабеже… Однако Хармон понес большую потерю: Двойная Сфера погибла. Пожалуй, он имеет право на возмещение…
        Жаль, Низы нет рядом: она всегда знает, что хорошо, а что плохо. Однако Низа осталась по ту сторону Бездонного Провала, вместе с Гурлахом и зундами стережет плененных монахов - тех, кого Второй из Пяти послал в погоню. Так что Низа далеко, и это, пожалуй, к лучшему. Все-таки здесь опасно - если сорвется план отослать войско, то как отсюда выберешься?
        Будто в ответ на эти мысли Хармон увидел Неймира. Лучший шаванский разведчик вышел из башни с большим конвертом в руке, прошел к коновязи, погладил лошадь, встрепенувшуюся от вида хозяина. Расстегнул седельную сумку, но почему-то не спрятал туда конверт, а застыл в нерешительности, покачал головой. Оставил лошадь и отошел в тихий угол двора, подальше от толпы, увлеченной дележом богатства. Сел на соседнюю с Хармоном скамейку - их тут всего две и было. Старое дерево, фонтан с питьевой водой и пара скамеек, чтоб предаваться раздумиям в прохладной тени.
        - Как думаете, - спросил Хармон, - получится отправить это войско?
        Неймир поднял пустые глаза. Он как будто не замечал Хармона, так что торговец уже не ждал ответа, когда Неймир сказал:
        - Не вижу сложности. Полковник мне поверит. Все верят.
        - А если нет?
        - Тогда пошлет вестового в монастырь, переспросить. Мы выведем Второго на стену над воротами, он скажет все, что нужно. К вечеру не будет войска.
        - Благодарю, вы меня очень успокоили.
        - Чихать мне на твое спокойствие.
        Неймир грубо отвернулся, однако Хармон чувствовал, что он не прочь поговорить. Если б не хотел, отшил бы сразу, с первого вопроса. И больше того: показалось Хармону, что именно этот шаван способен понять его сомнения, а может, и сам их испытывает.
        Торговец спросил:
        - Этот Охотник… он немного перегнул палку, а?
        Глаза Неймира блеснули от злости.
        - Не твое дело, торгаш!
        Но гнев бысто угас, Неймир спросил:
        - Что ты знаешь о нем?
        - Да почти ничего. Лицом и речью похож на лорда из Альмеры или Короны. А раз скитается и не называет имени, то имеет некий изъян. Пожалуй, он - бастард или клятвопреступник.
        - Порченый лорденыш, - буркнул Неймир. - Почему никто не видит порчи?
        - Я вижу, - ответил Хармон. - Неправильно брать себе чужое.
        - Что ты сказал?!
        - Да просто… грабить храм - это уже слишком, мне кажется.
        - Мы говорим: что не можешь защитить - то не твое; можешь взять - бери. Но все ж есть границы, которые нельзя переходить. Согласен, торгаш?
        - Конечно, я о том и говорю. Охотник хватил через край.
        - Заигрался он. Думает: для него нет закона.
        - Но божий закон - один для всех, без исключений.
        - Кем бы он ни был, он поплатится.
        - Боюсь, что да.
        Неймир помолчал, вертя в руках конверт. И вдруг сказал:
        - Хочешь поехать со мной?
        - Куда? В полк Золотых Мечей?!
        - Оттуда сможешь куда угодно. Так-то Охотник тебя не выпустит. А со мною выедешь - и пойдешь своей дорогой. Шаванку свою заберешь. Она, поди, ждет тебя. Ведь ждет же?
        - Еще бы. Она все для меня сделает. Однажды прямо из могилы вытащила.
        - Ты можешь ей доверять?
        - Как самому себе. Преданней человека в жизни не встречал.
        - Так и должно быть. Шаванка не забудет добра, которое ты для нее сделал. Правильная шаванка.
        Неймир порывисто поднялся, быстрым этим движением отбросив свои сомнения.
        - Ну что, едешь со мной?
        - Благодарю, но лучше останусь. Тревожно мне среди чужого войска. А Низа все равно сюда приедет.
        - Как пожелаешь.
        Шаван отвязал лошадь, крикнул часовым, чтобы отперли ворота, и умчался с монастырского двора.
        Решимость Неймира частично передалась и торговцу. Хармон отринул угрызения совести и подошел прямиком к ганте Бираю:
        - Охотник сказал, мне причитаются две тысячи золотых.
        - Вот есть банкирские бумажки. Никто из наших не хочет с ними связываться.
        Ганта сунул Хармону пачку векселей. Их было больше, чем полагалось: почти три тысячи эфесов. Хармон отсчитал положенное, вернул излишек:
        - Передай Охотнику, что мне чужого не нужно.
        - Не умничай, а спать иди. Завтра будет тебе работа, - ганта кивнул на кучу награбленного добра. - Все это надо оценить, переписать и честно поделить. А ты - торгаш, вот и знаешь цены. Проснешься - берись за дело.
        - Где можно поспать?
        - Над трапезной - кельи. Выбери любую.
        Почему-то Хармону захотелось спросить:
        - А Чара все еще с Охотником?
        - Гы-гы. Тебе что за дело?
        - Ну, я подумал: Охотник всех прогнал с допроса, для секретности, а ее оставил. Она у него самая доверенная из целого отряда?
        - Я там был, да ушел. Считать добычу - вот дело вожака. А Чара осталась, кто-то ж должен помочь с допросом.
        - Да, я так и подумал.
        - Тогда чего болтаешь? Иди в келью!
        Хармон выбрал комнату, заперся изнутри и крепко уснул, прижав к груди пачку векселей. Угрызения совести больше не нарушали его покоя.
        * * *
        Когда открыл глаза, был уже полдень. Белый свет проникал в щель между ставней, позволяя Хармону осмотреть келью. Под этим словом - келья - торговец привык понимать мрачный, сырой, тесный закуток, вроде темничной камеры. Но здесь было просторно и светло, имелись книги и писчие приборы, пресс-папье и лампа, даже кофейная чашка. Недурственно живут эти монахи! Хармон осмотрел корешки книг: все оказались посвящены тем или иным наукам. Бумаги на столе покрывали малопонятные математические символы. Ишь, ученые выискались. А как дошло до драки, куда и делась вся ученость. Говорят, слово истины - орудие монахов. Ага, конечно. Слово истины - только часть арсенала, а еще дубинки и луки. На стене своей кельи Хармон увидел булаву. Снял, примерил к руке - увесистая, ничего не скажешь.
        Он раздвинул ставни, щурясь от яркого света. Окно выходило на восточную дорогу. Ее, как и вчера, занимали солдаты. В рядах войска царило оживление: пехотинцы строились в колонны, конные офицеры носились между ними, покрикивали, подравнивали строй. Хармон улыбнулся: значит, приказ возымел действие, полк готовится к маршу. Правда, странно, что не убрали шатры. Видимо, не успели еще.
        Один из офицеров отдал команду и, сопровождаемый двумя дюжинами солдат, двинулся к воротам обители. Это еще зачем? Хотят уточнить приказ, как ожидал Неймир? Надо взглянуть, чем встретит их Охотник. Хармон быстро обулся и вышел во двор.
        Охотник и ганта были здесь, с ними Чара, Второй из Пяти и брат Викентий. Неймир пока еще не вернулся. Другие шаваны и зунды занимали позиции у ворот и на стенах - так, чтобы не быть замеченными снаружи. Охотник говорил Второму:
        - Полковник прислал офицера уточнить приказ. Мы поступим следующим образом. Вы с Викентием выйдете на стену и дадите офицеру такие ответы, после которых он быстро уедет и уведет войско. Чара будет держать вас на прицеле. Любое неправильное слово кончится вашей смертью. Попытка подать сигнал приведет к тому же исходу. Чтобы убрать соблазн спрыгнуть со стены, мы привяжем к вашей ноге веревку. Все ли понятно, сударь?
        Хармон отметил: как бы ни протекал допрос, лицо Второго осталось не поврежденным. Одежда также выглядела опрятной, а если на теле имелись раны, то их скрывала синяя риза. Второй из Пяти выглядел подавленным, лишенным всего былого пыла, - но офицер на расстоянии вряд ли это заметит.
        - Я понял вас. Глупостей делать не стану.
        - Напоминаю: ночью вы сообщили почти все, что меня интересовало. Ваша жизнь представляет теперь малую ценность. Одна ошибка - и я прикажу Чаре стрелять.
        - Не нужно этого. Я буду послушен.
        На левые ноги Второго и Викентия накинули веревочные петли. Это не мешало ходить, но сбежать было невозможно: длины веревки впритык хатало подняться на стену над воротами. Когда граф и монах оказались наверху, Чара взвела тетиву, а ганта Бирай приготовил метательные ножи. Охотник подошел к воротам, чтобы через форточку наблюдать за разговором. Любопытство Хармона взяло верх над робостью, он встал у ворот подле Охотника.
        - Желаю здравия вашей милости, - отчеканил офицер, глядя вверх, на Второго. - Полковник Клеон просит вас посетить его штаб.
        Граф ответил без запинки, твердо - с явным желанием дожить до конца беседы:
        - Что неясно было в моем приказе?! Немедленно выступить в Надежду с грузом очей!
        - Приказ ясен, ваша милость. Вопрос в другом.
        - В чем же, спали вас солнце?!
        - Мне это неизвестно. Полковник настаивает на том, чтобы вы побеседовали с ним в полевом штабе.
        - И не подумаю! Это я плачу ему, а не наоборот. Желает беседовать - пусть прийдет ко мне.
        - Полковник хочет кое-что показать вам. Этого не увидеть отсюда, только из полевого штаба.
        Хармона кольнуло сходство между этими словами и теми, которые он сам произносил вчера. Что происходит?..
        Второй, видимо, тоже заметил совпадение. Он помедлил в замешательстве, и ганта Бирай дернул веревкой его ногу - как бы с намеком.
        - Полковник может объяснить мне на словах! А если нет, то пусть позовет художника и зарисует, но я не выйду из тени в полуденную жару!
        - Ваша милость, если только страх перед жарою мешает вам покинуть обитель, то откройте ворота, и мы обеспечим вам доставку в полной прохладе, при помощи крытого экипажа.
        - Мне ничто не мешает, спали вас солнце! Совершенно ничто! Но я не понимаю, за каким чертом должен куда-либо ехать, и почему идов полковник не может исполнить приказ. Я повторяю: до вечера вы должны выступить в Надежду!
        - Виноват, ваша милость. Мы не хотели проявить непослушание. Клянусь, к вечеру все решится.
        - Прекрасно, - бросил Второй и стал спускаться со стены, не дожидаясь новых вопросов.
        А офицер проводил его взглядом, что-то сказал своим солдатам, и двое из них выдвинулись вперед. Под прикрытием их щитов офицер подошел к воротам и заговорил очень громко, проникая словами во двор монастыря:
        - Я обращаюсь к тем, кто держит в заложниках графа Куиндара и монахов обители! Вам дается одна возможность сохранить свои жизни. Откройте ворота, отпустите заложников, освободите монастырь! Тогда все уйдете живыми, кроме вашего вожака.
        - Святым Праотцом Максимианом, я не понимаю, что вы говорите! - ответил Охотник и захлопнул форточку.
        Когда обернулся, все во дворе смотрели на него: старик Зандур с козлиными воинами, ганта Бирай, Чара, шаваны, Второй из Пяти.
        Ганта покрутил ус:
        - Что будем делать, Охотник? Имеешь план на этот случай?
        - Конечно.
        Охотник поймал за веревку Второго из Пяти.
        - Сударь, Золотые Мечи - ваши наемники, вы оплачиваете их услуги. Поднимитесь на стену, скажите, что заплатите им, если они уйдут, и лишите оплаты, если останутся.
        - Они поняли, что я - заложник.
        - Тогда поймут и ваше желание выжить! Если они пойдут на штурм, вы - мертвец. Покойник не сможет им заплатить.
        В глазах Второго из Пяти зажегся былой огонек.
        - Я имею лучшее предложение. Зандур, хочешь искровую шахту? Я дам тебе ее.
        Чара вскинула лук, но Второй знал, что она не посмеет выстрелить.
        - Слышишь, Зандур? Шахта - твоя.
        - Кишш кенек! Как можно верить шиммерийцу?!
        - Ха-ха-ха! А как можно верить Охотнику? Это же его пес выдал вас!
        - О чем ты, кобарзо?
        - Шаван Неймир понес мой приказ полковнику. Это он рассказал обо всем!
        - Неймир не мог! - выкрикнула Чара.
        - А кто еще?
        Зандур пошел к Охотнику, перебрасывая топорик из руки в руку, будто разминаясь. Его люди спускались со стен и собирались за спиною важдя. У Охотника было семь человек, у Зандура - почти тридцать. Охотник твердо шагнул вперед.
        - Одумайся, Зандур. Проклятый шиммериец сеет раздор между нами. Если не сохраним единство, мы погибнем.
        - Только ты погибнешь. Козий народ получит свое.
        - Я - воин северного козла. Я твой брат, что пришел к тебе на помощь!
        - Тогда где твои рога?!
        Козлиный череп по-прежнему украшал голову Зандура. Но Охотник скинул рогатый шлем еще перед полетом на шаре, и больше не надевал его.
        - Ты использовал нас, курзо. Врал, чтобы мы взяли эту крепость. Ты не козий воин, а хитрец хуже шиммерийцев!
        Раздался мощный удар в ворота. Донесся приглушенный голос офицера:
        - Мы протараним ворота и войдем. Будет сопротивление - убьем всех. Не будет - только командира.
        Удар повторился, створка шатнулась. Зандур крикнул одному из своих:
        - Бридур, открой…
        Когда его взгляд обратился к воротам, Охотник ринулся в атаку. Не вынимая ножа, просто схватил топорик Зандура, а другой рукой ударил старика в нос - до хруста. Зандур выпустил оружие, но устоял на ногах. С быстротой змеи выхватил нож, ударил снизу. Охотник чудом уклонился, махнул топориком, метя в висок. Козлиный череп раскололся, рог повис набок, Зандур охнул и упал. Зунды издали боевой клич и бросились в драку.
        Ганта метнул ножи. Чара выпустила стрелы. Так быстро, что три выстрела слились в один. Несколько зундов свалились на бегу, крича, покатились по земле. Остальные обрушились на шаванов. Загремела сталь, брызнула кровь, чей-то клич обернулся воплем боли. Конечно, Хармон уже не видел этого. Он юркнул за спины шаванов и бегом припустил к порталу башни. К счастью, было не заперто, и он влетел внутрь, а следом - Второй из Пяти, с еще волочащейся за ногою веревкой. Второй оттолкнул Хармона, захлопнул дверь, задвинул засов. Открыл оконце, чтобы видеть битву. Хармон выглянул через его плечо.
        Шаваны рубились яростно и лихо, свистели мечи, сверкали глаза. Клинки бешено вращались, сталь полыхала молниями бликов - страшно взглянуть. Но шаванов, считая Охотника, было только восемь, и один уже упал с глубокой раной, а Чара уже бросила бесполезный лук и осталась только с ножом. Зунды имели тройное превосходство и отнюдь не выглядели неумелыми бойцами. Они дрались непредсказуемо, прыгали то вбок, то вверх, то приседали до земли. Нельзя было понять, где зунд окажется в следующий миг, откуда нанесет удар. С малыми потерями они теснили шаванов. На глазах у Хармона подсекли ноги Косматому, выбили топорик из рук Охотника, оставив его с одним кинжалом. Поверх звона клинков падали тяжелые ритмичные удары тарана. Ворота дрожали, никому из бойцов не было до них дела.
        - Дави лошадников! - кричал через оконце Второй. - Награжу тех, кто убьет Охотника и суку!
        Яростным кличем зунды показали, что услышали призыв. Шквал ударов обрушился на Охотника с Чарой, и на Хаггота, пришедшего им на помощь. Одно только сдерживало зундов: большая численность. При их прыгучем стиле боя каждый воин требовал много места. Они мешали друг другу, теснились, сталкивались. Многие оставались за спинами братьев. Кого-то сбили с ног свои же. Кто-то споткнулся об ногу соседа - и тут же был сражен мечом ганты. Однако судьба шаванов была решена, и прежде всех - судьба Чары с Охотником. Им оставалась минута, не более.
        - Получите, подлецы! - орал Второй, наощупь стягивая с лодыжки веревочную петлю. Он слишком боялся пропустить гибель Охотника, чтобы отвести глаза от оконца.
        Хармон подумал: шаваны оставили мне жизнь. А Низу - вовсе отпустили. И заплатили денег. Очень много, почти столько, как я выгадал на Сфере. Если уж поступать по совести…
        Хармон не умел драться. Потому просто разбежался и врезался сзади во Второго. Он был достаточно тяжел, чтобы простою силой веса припечатать, оглушить врага, вмазать лицом в доски. Второй обмяк, Хармон отбросил его и сдвинул засов.
        - Охотник, ганта, бегите сюда!
        Шаваны и так отступали в сторону башни. Увидев распахнутые двери, они издали клич, свирепым натиском отбросили врага и, получив секунду передышки, бросились к Хармону. Несколько зундов метнули топорики. Один достиг цели, крайний шаван упал, но остальные добежали до двери. Задыхаясь, ворвались в башню, сзади уже гремел топот ног. Ганта задержался на пороге, быстрым ударом зарубил самого рьяного преследователя, толкнул его тело под ноги остальным. Пока зунды были в замешательстве, ганта захлопнул дверь.
        - Молодец, торгаш. Охотник, что теперь?
        - Вверх!
        Они взбежали по лестнице, волоча за собой Второго из Пяти. Распахнули одно из окон, выглянули во двор. Ворота упали, наемники Второго хлынули в монастырь. Кто-то из зундов пытался привести в чувства Зандура, другие излагали ситуацию офицеру наемников.
        - Прошу внимания, господа! - крикнул Охотник, высунув Второго в окно. - Ваш граф у меня. Дверь башни заперта. Услышу удар - выброшу вам часть его тела. Услышу еще один - повторю действие. Ясно ли вам положение дел?
        - Если тронете графа, вы умрете!
        - Если тронете нас, умрет граф.
        Охотник прервал диалог и ушел от окна. Посадил Второго на пол, поднял кинжал.
        - Сударь, должен существовать тайный ход из вашего логова. Сообщите мне его положение.
        - Нет никакого хода.
        - Не поверю, что у тайного магистра секретного ордена нет запасного пути для бегства.
        - Можете верить или нет, но я не знаю никаких путей!
        Охотник направил острие кинжала в зрачок Второму.
        - Если хода нет, любезный, то вам лучше сотворить его в ближайшие десять секунд.
        - Как я…
        - Один, - рыкнул Охотник.
        - Да нет никакого…
        - Два!
        Ганта Бирай провел пальцем по кромке меча, будто проверяя остроту. Сказал вполголоса:
        - Я уже давно перешел все пределы шаванской верности. Ни один ганта еще не служил так верно ни одному альмерскому лорду…
        - Три! - Охотник искоса глянул на Бирая.
        - Я веду к тому, что если вдруг ход не найдется…
        - Он найдется. Четыре!
        - Но если нет, лучше же умереть одному, чем всем.
        - Пять, - рыкнул в ответ Охотник, чуть не касаясь ножом глазного яблока.
        - Глядите! - вскричал Хаггот.
        Он указал в дальнее окно, выходящее на север. Хармон взглянул.
        На северной дороге происходило нечто странное: прямиком к монастырю несся отряд тяжелой кавалерии. Куда они спешат, если обитель уже взята? Может, еще не знают?.. Рыцарей было много. Они затопили всю дорогу до поворота, Хармон не видел хвоста их колонны. Он присмотрелся внимательней - и разинул рот.
        Рыцари скакали с обнаженными клинками. Наемники из Золотых Мечей кидались врассыпную, а кто запаздывал - тут же падал, обливаясь кровью. Тяжелые всадники атаковали полк!
        Золотыми Мечами быстро овладевал хаос. Пленение Второго из Пяти сыграло ужасную роль. Готовясь штурмовать монастырь, наемники построились пешим порядком, лицом к обители, взяв оружие для штурма - мечи, а не копья. Когда рыцари ударили им в тыл, наемники успели перестроиться, но не сменить вооружение. Пешие мечники были бессильны против тяжелой кавалерии. Их топтали, сминали, обращали в бегство.
        Очаг сопротивления возник вокруг штабного шатра. Отборные роты построились квадратом с пиками в руках и отбили атаку рыцарей. Но то был лишь островок среди бушующего моря.
        Также не сплоховали и стрелки. Размещенные на высотах по обе стороны дороги, они услышали сигнал к бою и построились, и ударили залпами по рыцарям. Стрелы причиняли мало вреда, но арбалетные болты пробивали доспехи и сбрасывали конников наземь, под копыта следующим шеренгам. Немало лошадей лишились седоков, еще несколько залпов - и атака затухла бы, но тут удар с тыла обрушился на лучников. Второй батальон противника атаковал не вдоль дороги, а с гор, спустившись по едва заметным пастушьим тропам. Не река воинов текла этими тропами, а отдельные мелкие ручейки. Лучники перебили бы их, если бы вовремя развернулись. Но они слишком увлеклись обстрелом рыцарей, и те, другие воины накопились за их спинами - и ринулись в бой. Сложно представить ужас лучников: их враги напоминали орду безумцев, вырвавшихся из лечебницы на волю. Одеты были кто во что горазд: кто в синее, кто в красное, кто в маску колдуна, кто в козырного туза. Бешено орали - не то боевой клич, не то пьяную песню, не то матросскую брань. А рядом с командиром этих парней бежал в атаку… страус! Настоящий страус, с капитанским вымпелом на
шее. В него пытались стрелять - но ни один лук не мог сразить отчаянную птицу.
        Когда обстрел сверху прекратился, пехота Золотых Мечей совсем упала духом. Они были наемниками - и сделали то, что делает любой наемник в отчаянной ситуации. Рога затрубили печальную песню, флаги над ротами упали - полк Золотых Мечей сдался победителю.
        Это ясное видение боя Хармон получил, конечно, не своими глазами, а из рассказов Бирая и Чары на следующий день. Пока смотрел сам, он видел примерно такое. Тяжелые рыцари рубят пехоту - ура, парни, давайте, так держать! Но арбалетчики обстреляли рыцарей - святые боги, нет, пожалуйста!.. Но тут какие-то безумцы побили лучников - да, да, слава Праотцам! И тогда все сдались… серьезно? Правда? Я спасен? Да, тьма сожри, правда, сдались! Боги, какое счастье!
        На радостях Хармон расцеловал бы кого-нибудь, если б попалась под руку еще девица, кроме Чары (Чару он боялся). Но последним, полуслепым от счастья взглядом он окинул рыцарей-спасителей - и заметил флаг над их командиром. Протер глаза, напряг зрение…
        Нет, ну нет же! Быть не может!
        - Охотник… Охотник! Беда идет! Я узнал флаг. Это убийца и зверь, нам всем несдобровать!
        - Коль вы так сведущи в геральдике, что помните гербы, то, может, назовете и имя?
        - Рыцарей ведет барон Хьюго Деррил, цепной зверюга Лабелинов!
        - Вот как!.. - Охотник улыбнулся неизвестно с какой радости и потрепал по спине Чару: мол, не волнуйся, дорогая.
        Высунулся в окно, крикнул всем, кто там был:
        - Примите мой совет, господа: сложите оружие и постройтесь вдоль стен. Скоро сюда въедут очень злые парни на конях. Лучше, чтобы они не приняли вас за противников.
        Спустя десять минут в ворота обители ворвалась кавалерия. Зунды стояли шеренгой вдоль левой стены, наемники - вдоль правой. Никто не показывал и мысли о сопротивлении.
        Несколько дюжин рыцарей рассыпались по двору, полностью взяв его под свой контроль. Тогда в ворота въехал всадник под знакомым Хармону флагом. Его забрало было откинуто, и торговец понял, что не ошибся: это и был Хьюго Деррил. Следом за ним во дворе появилась женщина. Ее Хармон не знал, но не мог не заметить сходства: круглое рыхлое лицо - вылитый герцог Южного Пути. Она прокричала, наслаждаясь своими словами:
        - Я леди Магда Лабелин, и этот замок - мой!
        Никто не посмел возразить.
        - Хочу знать: где Второй из Пяти?
        Тогда ганта Бирай распахнул двери башни и вытолкнул графа наружу, а следом вышел сам.
        - Замок взяли вы, миледи, но Второго из Пяти захватил я с моими людьми. Если он вам нужен, я б не отказался от награды.
        - Кто вы такой?
        - Ганта Бирай, а это - Хаггот и Чара Без Страха.
        - Шаваны хотят быть моими союзниками? Ха-ха! Ничего не имею против!
        Чара заметила:
        - Мы служим Охотнику, а вас видим впервые.
        - Кто же этот Охотник?
        - Я к вашим услугам, миледи.
        Он вышел во двор.
        И Хармон, наблюдавший сцену из окна кельи, узрел нечто. Много раз он видел людей, впервые встретивших Светлую Сферу. Помнил эти выпученные глаза, отвисшие челюсти, белые лица, сдавленные голоса: «Это… Это… О, боги!» Но никогда в жизни он не видал подобного удивления.
        Барон и герцогиня разом ринулись вперед, будто желая затоптать Охотника. Но в трех шагах от него дернули поводья, замерли, остолбенели. Деррил содрал с головы и отшырнул шлем. Леди Магда зашаталась в седле - вот-вот упадет. Барон не пришел ей на помощь, он вовсе забыл о ней, ибо во все глаза пялился на Охотника.
        - Владыка?.. - выдавила Магда.
        - Владыка Адриан?.. - прокашлял барон.
        Охотник развел руками:
        - Рискую изречь банальность, но да, слухи о моей смерти слегка преувеличены.
        - Владыка Адриан… - прошептала Магда и полезла из седла.
        Тяжело ухнула наземь, опустилась в самом неуклюжем реверансе. Барон тоже спешился и заорал на своих людей:
        - Перед вами император Адриан! На землю, олухи!
        Десятки рыцарей посыпались из седел, с грохотом упали на бронированное колено. Теперь и наемники поняли, что к чему, и тоже припали к земле. За минуту весь двор утих и согнулся перед Охотником, как колосья, прибитые к земле грозой. Только зунды еще стояли во весь рост у стены и тупо пялились козлиными глазами. Да трое шаванов стояли за спиной командира, совсем потерянные и оглушенные.
        - Не нужно таких почестей, господа! - сказал Охотник таким голосом, что было ясно: именно такие и нужны. - Леди Магда, прошу подняться.
        Прочие остались в поклоне, ибо Охотник не позволил им встать.
        - Миледи, не можете ли в общих чертах пояснить мне… хм… вашу стратегию?
        - Ваше величество, я… не знаю, как… вот тьма! Прошу, простите! Ваше величество, я просто устала от бесконечных поражений и унижений моего Дома. Я купила армию здесь, в Шиммери, и с ее помощью захватила очи, которые эти негодяи собирались продать Ориджину. Хочу вооружиться этими очами и вернуть земли отца. Хочу задать перца Ориджину, чтобы он не думал… чтоб никто не думал, что Южный Путь - какое-то сраное дерьмо. Тьфу. Простите, ваше величество. Не могла сказать иначе.
        Охотник кивнул:
        - Миледи, мне понятны ваши цели и чувства. Скажите: вы готовы признать мою власть?
        Магда помедлила:
        - Ваше величество… Дом Лабелин всегда был вашею опорой и верным союзником, мы бились за вас и многое потеряли в этой борьбе…
        - Я больше не жду от вас никаких жертв. Напротив, хочу вознаградить Великий Дом Лабелин за его преданность. Вы получите законное право на использование всех очей, добытых вами как трофеи. А в моем лице обретете верного союзника и лучшего искрового полководца Империи. Это придется кстати, раз уж вы строите искровую армию.
        - Ваше величество тоже хочет разбить Ориджина?
        Охотник хищно улыбнулся:
        - А как вы думаете, леди Магда?
        - Слава владыке Адриану! - крикнула дочь герцога.
        - Слава владыке Адриану! - повторил барон.
        - Слава владыке! Слава владыке! Слава владыке! - громыхнули рыцари.
        Лучница Чара развернулась и ушла со двора. Таким шагом, будто была бы рада вовсе уйти со света.
        Свидетель - 6
        19 мая 1775 г. от Сошествия
        Море Мейсона, вблизи берегов Земель Короны
        Муж Дороти увлекался кораблями. Можно забыть его имя и возраст, но никак не это увлечение. Беседа не о кораблях была ему скучна, хотел отдохнуть - ехал на судоверфь, хотел прогуляться - выходил в море, хотел хорошо провести вечер - звал в гости капитанов. Пуще всего на свете он обожал судостроительство, но отдавал должное и навигации. Оставшись наедине с Дороти, он неминуемо принимался учить ее мореходной премудрости, которая очень скоро вылетала из головы. Впрочем, кое-что задерживалось в памяти.
        Луна движется по небосклону и потому непригодна для навигации. Звезда же стоит неподвижно, она - единственный надежный ориентир ночью. Если наблюдать ее с Фольтийских островов, то Звезда укажет строго на юг. Из остальных точек Полариса она видна на юго-юго-западе. Зная долготу своего местоположения, с помощью Звезды можно точно определить стороны света. И наоборот, если каким-либо иным методом найти юг и север, то по Звезде (по ее отклонению от юга) можно высчитать долготу. Широту по Звезде не поймешь никак, и это печально. Широта - бич навигаторов. Единственный признак ее - высота полуденного солнца над горизонтом. В Лаэме в полдень солнце стоит в зените, в Беломорье - едва восходит на половину высоты. Точно измерив время и высоту солнца над горизонтом, можно высчитать широту. Беда в том, что механические хронометры недостаточно точны, и их ошибка накапливается день ото дня. Да и солнце отнюдь не всегда видимо: в северных морях оно теряется в тумане, в восточных - то и дело прячется за грозовыми тучами. Из-за слабости навигационных средств почти все дальние экспедиции в открытый океан - на запад
от Фольты и на юг от архипелага Тысячи Осколков - кончались неудачей.
        Дороти никогда не испытывала желания оказаться южнее Тысячи Осколков или западнее Фольты, ей недурно жилось и в Поларисе. Из рассказов мужа больше всего позабавило вот что: лунной ночью можно узнать время. Без часов, без приборов - просто на глаз. Звезда стоит примерно на юге, а луна восходит на западе и садится на востоке (точней, затмевается утренним солнцем). Можно выбрать на горизонте точку ровно под Звездой - это будет ось воображаемых часов. Затем нужно представить две стрелки: одна идет от оси и указывает на Звезду, вторая - на луну. Звездная стрелка будет стоять, а лунная - двигаться. Угол между ними покажет, который час.
        В половине второго ночи (согласно небесным стрелкам) беглецы достигли течения. Никто не спал. Дороти гребла и, вопреки своим надеждам, уже начала уставать. Нави как завороженный наблюдал за волнами, веслами, отражением луны в воде. Возможно, утолял жажду чисел, считая гребешки волн и взмахи весел. Карен сидела на носу, трогая ладошкой воду, и погружалась в раздумья. Философическое молчание спутников начало раздражать Дороти.
        - Миледи и сударь, мое предложение может показаться странным, но отчего бы вам ночью не поспать?
        - К чему?.. - проронила Карен.
        - Среди народа ходят слухи, миледи, будто во сне люди отдыхают. В тот далекий момент времени, когда вы двое смените меня на веслах, хотелось бы видеть вас бодрыми и свежими.
        - Я не создана для гребли, миледи. Я столь плоха с веслами, что ни бессонница, ни голод не сделают хуже.
        - А я могу не спать, если хочу, - сообщил Нави. - Сегодня хочу не спать. Или не хочу спать. Как правильно?..
        Дороти заметила, что течение слегка поворачивает лодку: темное пятно острова сдвинулось вправо от кормы. С излишней резкостью она налегла на весла.
        - Раз все вы - убежденные противники сна, то хотя бы развлеките меня беседой.
        - Конечно! - подпрыгнул Нави. - Скажи число!
        - Не хватало мне грести и выдумывать числа! Не я вас, а вы меня развлеките! Например, откройте тайну: почему калитка была не заперта?
        - Не вижу в том никакой тайны, - Карен флегматично погладила волну. - Даже странно, что вы спрашиваете…
        - Ах, конечно! Такая безделица, любой ребенок поймет!
        Она взмахнула веслом посильнее, чтобы плеснуть водой на рукав Карен.
        - Если ребенок имеет глаза, то он увидит: возле калитки нет ни стула, ни скамьи, поскольку обычно ее никто не стережет. Нынешней ночью там поставили охранника, и он, не желая утомлять ноги, сел в караулке у главных ворот - благо, оттуда калитка видна. Но искатели романтики из числа морских волков то и дело звали охранника отпереть и запереть калитку. Через пять-шесть повторов он устал от бесцельности своих действий и просто бросил калитку незапертой. Ребенок еленовского рода легко пришел бы к такому выводу.
        Дороти наградила ее новым всплеском воды.
        - Нави, теперь скажи ты. Почему ты велел пялиться на лекаря Финджера? Не лучше ли было убежать?
        - Я… понимаешь, удерживал тебя в окне наиболее вероятного поведения, а ты, милая, так и старалась из него выпасть. Ну какой пациент убежал бы, увидев своего лекаря голым?
        Карен поддержала:
        - Всякий честный безумец рассмотрел бы как можно лучше сию интригующую картину, что мы и сделали. Лекарю пришлось прогнать нас приказом. А если бы мы убежали сами, он из духа противоречия мог и задержать.
        - Леди Карен, я не могу понять: откуда в вас столько красноречия? Радуетесь, что смерть от жажды вам не угрожает? Вы-то умеете обходиться без еды и питья, в отличие от нас!
        - Между прочим, миледи, я чувствую голод прямо сейчас. Некая дама отняла мой ужин. И жажду - некая дама выпила мой ячменный чай.
        - Некой даме все это не пошло впрок, потому она тоже страдает. А некий сударь не озаботился запасом воды. Нави! Нави, дорогой, это я о тебе!
        Он не сразу обратил внимание, занятый своими мыслями.
        - Что, прости?.. Вода?.. Ты права, мы вошли в течение.
        - Я не о течении, милый, а о пресной воде, которую можно пить.
        - Нет, что ты! В течении вода соленая, как и всюду в море! Ни в коем случае не пей ее, жажда только усилится.
        - Правда? Вот так откровение! Нави, лунное время показывает, что именно сейчас пора сказать, где мы возьмем харчи и воду!
        Он внимательно поглядел на луну.
        - Час сорок пять ночи. Разве леди едят в такое время?
        - Несомненно! - хором откликнулись Карен и Дороти. - Вы совсем не знаете леди, если думаете иначе!
        Нави еще понаблюдал за луной.
        - Течение немного быстрее, чем я ожидал. Один и двадцать пять вместо один и один. Но мы все еще в окне вероятности…
        - Вода! Нави, вода! Где ее взять?!
        - Хм… - юноша потер подбородок. - Думаю, пора…
        - Совершенно точно пора!
        - Дороти, суши весла. Больше не нужно грести.
        Она долго искала вежливые слова, чтобы выразить удивление, но так и не нашла.
        - Нави, ты по-настоящему свихнулся? Мы в западном течении! Если бросим грести, нас унесет в океан!
        - Истинная правда, - кивнул Нави. - Мы двинемся в океан со скоростью один и двадцать пять узла, до рассвета пройдем около шести миль.
        - И как вернемся назад?!
        - Никак.
        Дамы переглянулись.
        - Я продолжу грести, - сказала Дороти.
        - Я сменю вас… когда упадете в обморок.
        Нави схватил подругу за руку:
        - Пожалуйста, не делай этого, даже мне на зло! Ты гребешь на север!
        - Конечно, ведь именно там Земля Короны.
        - И майор алой гвардии тоже это знает. Если он пустится в погоню…
        - Он еще долго не заметит побега!
        - Но если заметит, то поднимет паруса и пойдет на север - намного быстрее нас! А на востоке он искать не станет, по крайней мере, не сразу.
        - На востоке мы умрем от жажды. Мы не выгребем назад против течения.
        Нави сверкнул глазами:
        - Числа говорят: на востоке нас ждет вода!
        - Чертовски много воды, - отметила Карен. - Это меня и смущает.
        Юноша смерил женщин долгим внимательным взглядом.
        - Мои расчеты показывают: вероятность спасения максимальна, если будем двигаться на восток со скоростью течения вплоть до одиннадцати утра. Сорок шесть процентов. Я понимаю, это меньше половины, но это лучший вариант, какой я смог найти. Ваши расчеты дают результат получше?
        Они не нашлись с ответом. Нави зевнул:
        - А вот теперь хочу спать.
        Он сполз со скамьи и свернулся на дне лодки, умостив голову на ноги Дороти. Она вздохнула и сложила весла.
        Проснулась от острого чувства тревоги. Открыла глаза, быстро огляделась, желая развеять кошмар. Кошмара не было, все происходило наяву. У ее ног спал Нави, спиной к ее спине - леди Карен. Нос лодки смотрел на восток, там поднималось юное розовое солнце. На западе милях в четырех виднелся крохотный силуэт шхуны. Подняв все паруса, она шла на север, к Землям Короны. Та самая шхуна, что ночью стояла в бухте.
        Не может быть, - подумала Дороти, - мне это снится! Сейчас рассвет. Команда шхуны всю ночь пила и тискалась с девицами. Каких усилий стоило загнать сонную матросню на реи и поднять паруса! Что нужно было сказать капитану, чтобы тот бросил груз и вышел порожняком, потеряв половину дохода! Дороти терла и терла глаза, но шхуна не пропадала, а виделась все отчетливей. Чего бы это ни стоило, но гвардейский майор подмял под себя всех и выгнал корабль в погоню.
        - Нави, Карен, проснитесь! Мы в беде!
        Они разлепили веки, не без труда очнулись ото сна, посмотрели на запад.
        - Это могло случиться, - сказал Нави. - С вероятностью только двенадцать процентов, но все же.
        - Как нам быть?
        - Шхуна идет на север, - заметила Карен. - Кажется, не преследует нас.
        - Они повернут, как только нас увидят, а не увидеть не могут. Мы их видим простым глазом, а у них есть подзорные трубы.
        Нави похлопал подругу по бедру.
        - Это еще одна причина, почему нам стоило уйти на восток. Сюда они не направят подзорную трубу, если не хотят ослепнуть.
        Он указал на солнце, светившее точно в спины беглецам.
        Несколько минут все трое молчали: Карен и Дороти с тревогою, Нави - с самодовольной улыбкой. Прошло время, и стало ясно: шхуна следует своим курсом, не сворачивая. Беглецов не заметили.
        - Что теперь? - тихо спросила Дороти, боясь спугнуть удачу.
        - Ждем одиннадцати часов утра.
        Никто не спросил, что случится в одиннадцать. Для себя Дороти решила: пойдет дождь. Нави же предвидел прошлую грозу - вот и теперь предвидит. Лодка наполнится пресной водой… хоть бы не так сильно, чтобы затонуть. Дороти поискала под сиденьями, нашла ковшик, успокоилась. Вычерпала грязную соленую воду, кое-где скопившуюся на дне. Карен возмутилась: от плеска ковша обостряется жажда. От ее слов Дороти тоже захотелось пить, да так сильно, что она рискнула хлебнуть из-за борта. Моряцкая мудрость подтвердилась: действительно, стало только хуже.
        Со временем шхуна сжалась в крупинку и пропала из виду. Радость беглецов была очень слабой: ее затмила жажда. Все трое легли на дно - вроде бы, так переносится легче. Уставились в небо, высматривая грозовые тучи. Над головами царила слепящая безоблачная синь. Солнце ползло вверх, набирая мощи.
        Дороти спросила: который час? Нави откуда-то знал время: было девять. Дороти не видела облаков даже на горизонте. В одиннадцать дождь не пойдет никак. Даже если все боги дождей постараются.
        - Нави, почему ты сказал именно одиннадцать?
        - Я округлил. На самом деле, имел в виду одиннадцать часов шестнадцать минут.
        - А что будет в одиннадцать - шестнадцать?
        - Достигнет максимума вероятность нашего спасения.
        - А потом?
        - Очевидно же - будет падать. Максимум потому и зовется максимумом.
        - Милый, если я тебя стукну, как это повлияет на вероятность?
        Он взял время, чтобы прикинуть в уме.
        - Никак.
        Дороти пихнула его в бок.
        Леди Карен, доселе хранившая долгое молчание, подала голос:
        - Миледи, позвольте вопрос. Откуда вы знаете, что он все еще меня любит?
        Дороти помедлила, оттягивая неприятную минуту.
        - Я не знаю, миледи. Просто выстрелила наугад…
        Карен издала сдавленный звук - не то шипение, не то хрип. Порывисто села, горя от гнева. Но, подняв голову, она увидела такое, что мигом забыла о Дороти.
        - Смотрите!
        Они сели, взглянули вдоль ее руки - на северо-запад. Майорская шхуна возникла на горизонте.
        - Тьма сожри! Возвращаются!
        Женщины прикипели глазами к судну, будто взгляды могли его остановить.
        - Идут не к нам, - заметила Карен.
        - Рыщут разными курсами, высматривают.
        - Боюсь, высмотрят.
        Солнце взошло уже высоко, ничто не мешало подзорным трубам преследователей.
        - Может быть, если грести очень быстро… Если я помогу вам, миледи…
        - Безнадежно. Ветер западный, для них - почти попутный.
        Паруса шхуны надувались тугими белыми буграми - как на картинках в детских книгах. Судно нагонит беглецов за два часа, если только немного сменит курс.
        - Успокойтесь, - как-то буднично бросил Нави, - нас пока не видят.
        - Как ты знаешь?
        - Мы слишком мелкие, нас скрывает горизонт.
        - Но ты сказал: пока не видят.
        - Через полчаса шхуна приблизится достаточно, чтобы заметить нас.
        - Полчаса?
        Дороти вдруг сообразила, что через полчаса как раз наступит заветный одиннадцатый час.
        - Холодная тьма! Так вот что ты имел в виду! В одиннадцать нас догонят, возьмут в плен и напоят водой!
        Она схватила его за грудки:
        - Вот, значит, какая вероятность спасения! Вот каково верить безумцу!
        Дороти встряхнула его и зло отшвырнула, Нави шлепнулся спиной на дно. Она взяла весла, со всею силой гнева вспорола воду.
        - Ну, пусть еще догонят, стервецы! Еще посмотрим, кто быстрее!
        Вода вспенилась под лопастями, лодка закачалась, становясь поперек волны.
        - Дороти, ты меня обидела…
        - Что? Еще смеешь говорить со мной?!
        - Я же твой друг, а ты меня ударила…
        Она гребла, отвернувшись от него.
        - Я только хотел сказать…
        - Одно слово - и выкину за борт!
        - Только два слова: греби туда.
        Он указал на юг.
        Дороти взглянула.
        Ахнула, выронила весла.
        Схватила вновь и заработала с удвоенной, утроенной силой, в кровь стирая ладони.
        С юга, сияя соцветьем парусов, шло другое судно. Оно не принадлежало янмэйцам. На фор-марселе золотился лев с лапою на шаре.
        - Шиммерийский чаеторговец, - сказал Нави. - В одиннадцать часов шестнадцать минут мы окажемся на борту, нас напоят и накормят. Я говорил. Ты снова не поверила…
        * * *
        Капитан Лу-Арамон носил халат - роскошный, шелковый, вишнево-золотой, подпоясанный широким кушаком. Только богач у себя дома станет ходить в таком халате. Собственно, так и обстояли дела: Лу-Арамон на жаловался на бедность, а его домом была «Белая пантера».
        - Мои дорогие гости, позвольте еще раз - теперь уж без спешки - поприветствовать вас и поздравить со спасением!
        Сперва Лу-Арамон встретил их на палубе, но имел достаточно такта, чтобы не мучить долгими речами. Беглецов отвели в капитанскую каюту, накормили и напоили, дамам предложили одежду взамен порванных платьев. Теперь, когда трое утолили голод и жажду, капитан вновь обратился к ним.
        - Я несказанно рад, что именно мне выпала честь спасти вас от гибели. Считаю это божьим благословением. Найти в море даже одного терпящего бедствие - великая удача. Но встретить троих, средь которых две прекрасные барышни, - истинное чудо!
        Карен и Дороти ответили самыми изысканными комплиментами, на какие были способны. Карен впечатлила капитана тонкостью манер, Дороти - внешностью.
        - Я не смею, любезные гости, досаждать вам лишними расспросами. Лучшее, что могу предложить, - это вино, покой и мягкую постель. Однако один вопрос все же требует ясности в ближайшее время. Сударь…
        Капитан повернулся к Нави.
        - Чтобы не утруждать усталых дам, будьте так добры и ответьте мне: как вы оказались в открытом море?
        - Капитан, я уже говорил вам на палубе. Наверное, от жажды мои слова звучали сбивчиво… На нас напали пираты, взяли на абордаж и убили большую часть команды, а я успел спустить шлюпку и увезти барышень. В ходе боя судно загорелось, дым помешал пиратам заметить наше бегство.
        - Верно, сударь, все это вы сказали на палубе, и достаточно отчетливо, чтобы достичь моего разумения. Теперь я желаю узнать больше подробностей. Простите мне навязчивые расспросы, я ни в коем случае не ставлю ваши слова под сомнение. Но если в здешних морях рыщут пираты, я должен суметь избежать встречи с ними, а для этого нужна осведомленность.
        - Отвечу на любые вопросы, капитан, - кивнул Нави.
        Лу-Арамон присмотрелся к нему и слегка нахмурился.
        - Будьте добры, скажите название вашего судна и порт назначения, а также ваши имена.
        - Капитан, перед вами леди Дороти из Лисьего Дола, рода Сьюзен, и леди Карен из Сердца Света, рода Елены. Мы шли на шхуне «Аттадора» из Леонгарда в Уиндли, где дамы должны были пересесть в конный экипаж и отправиться в Нортвуд с визитом к семье леди Дороти.
        Лу-Арамон кивнул:
        - Благодарю, юноша. Но я не услышал вашего имени.
        - Я - Нави.
        - Нави, сударь? А ваш род, имена родителей?
        - Я - Нави, - повторил паренек.
        Капитан хмыкнул:
        - Судя по одежде, годам и прозвищу, вы служите юнгой. Не думаю, что сможете ответить на вопросы о курсе вашего и пиратского судна…
        Нави поднял палец:
        - Вы ошиблись, капитан. Я служил на «Аттадоре» навигатором.
        Лу-Арамон мягко улыбнулся:
        - Понимаю ваше желание впечатлить столь прекрасных дам, но лгать мне все-таки не следует. Ваша ложь немедленно вскроется, едва я попрошу назвать…
        - Было шесть часов пятнадцать минут утра, дул юго-западный ветер. Мы шли на северо-северо-восток курсом пятнадцать - двадцать шесть со скоростью около четырех узлов. Пираты вышли на перехват из-за острова Фарадея-Райли курсом восемьдесят восемь - тридцать со скоростью шесть узлов. Точка столкновения лежит в семи милях северо-восточнее острова. Если желаете, укажу на карте.
        Это заставило капитана взять минуту на проверку. Он извлек из шкафа карту, расстелил на столе. Взял линейку и карандаш, прочертил названные юношей отрезки курсов, хмыкнул, крякнул. Подозвал своего штурмана.
        Штурман «Белой пантеры» расхохотался, едва Лу-Арамон пересказал ему случившееся.
        - Этот птенец? Помилуйте, капитан, я живот надорву! Не бывает навигаторов моложе тридцати. И я не встречал парня, кто мог бы на глаз определить курс корабля с точностью до градуса!
        - Мы сейчас идем курсом девять - ноль шесть, - невозмутимо отметил Нави. - Правда, пока я ел, «Белая пантера» зачем-то вильнула и взяла на пять градусов восточней. Теперь вернулась к прежнему курсу.
        Штурман перестал смеяться:
        - Хочешь сказать, цыпленок, ты умеешь водить корабли?! Да провалиться мне на месте!
        Вмешалась Дороти:
        - Сударь, ваше недоверие к нам - само по себе унизительно. Уж точно оно не дает вам права бросать вдобавок оскорбительные словечки, вроде «цыпленка».
        - Да потому, что он лжет, а мы с капитаном не терпим, чтобы нам врали на нашем судне!
        Штурман ткнул Нави карандаш.
        - Ну-ка, прочерти курс из Беломорья в Фейрис!
        Несколько минут юноша скрипел карандашом по карте. Образовалась ломаная линия, снабженная десятком значков и цифр. Дороти не так много помнила из мужниных уроков, чтобы оценить точность курса, но поняла одно: Нави справился удивительно быстро. Друзья мужа затратили бы около часа.
        Штурман и капитан «Белой пантеры» склонились над картой, их лица вытянулись, а рты раскрылись.
        - Морские черти! Да быть не может, это какой-то трюк! Давай из Абердина на острова Смайл.
        Карандаш шуршал еще пару минут.
        - Спали тебя солнце! А из Минниса в Оркаду?
        Нави приподнял бровь:
        - Через Топи Темных Королей или кружным путем в обход Фольты?
        - Хочешь сказать, что знаешь фарватер через Топи?! Его знают лишь сорок навигаторов во всем мире!
        Нави хмыкнул:
        - Точно, вы не сможете проверить мои знания, если сами не знаете верного фарватера. Лучше вокруг Фольты.
        Он начертил линию, и капитан со штурманом крепко задумались. Почесав затылок, Лу-Арамон сказал:
        - Юноша, без замеров и расчетов мы не можем проверить оптимальность ваших курсов. Оценивая на глаз, могу сказать: выглядят вполне правдоподобно, что говорит, по крайней мере, о вашей смекалке. Но есть маршрут, которым я ходил столько раз, что помню с точностью до мили. Это путь из Оркады в Руайльд. Если вас не затруднит, начертите его - и поставим точку в вопросе о ваших способностях.
        Оркада - один из крупнейших портов Шиммери, Руайльд - вторая после Маренго гавань Земель Короны. Очевидно, «Белая пантера» шла как раз по этому маршруту, потому вопрос звучал простым и логичным. Но Дороти поняла, что это задание с подвохом, и оценила даже глубину ловушки.
        Казалось бы, нет никакой сложности попасть из Шиммери в Корону - просто обогни Лаэмский мыс и плыви себе на север вдоль побережья Полариса, и точно придешь куда надо. Однако на востоке от Лаэма этот путь преграждает архипелаг Тысяча Осколков - на карте он выглядит как груда битого стекла, рассыпанного по океану. Выход очевиден: проложить маршрут в проливах между Осколков, благо, таких проливов имеются десятки и сотни. Но в этом-то и состоит главная трудность! Любой пролив между Осколков грозит мореплавателю своими, особыми опасностями. В одних проливах подстерегают рифы и мели, в других - пираты, в третьих - сильные течения и водовороты, четвертые слишком узки и извилисты, будто напрочно созданы богами, чтобы разбивать суда о скалы. Говорят, что дальше на восток, в глубине Тысячи Осколков, встречаются и морские чудовища, и дикари-каннибалы, поджигающие корабли, чтобы выловить и сожрать команду. Каждый капитан, желающий пройти Тысячу Осколков, выбирает свой собственный маршрут, исходя из способностей судна и команды. Кто имеет много лучников на борту - идет через проливы пиратов и дикарей; кто
ведет легкое маневренное судно - не боится извилистых проливов; кто отменно знает здешние воды - выбирает рифовые проливы и проводит корабль по змейке, огибая подводные скалы. Проложить маршрут через Тысячу Осколков - вопрос не теоретического знания, а прагматичного расчета, торга с богами моря: чем ты готов рискнуть, чтобы пройти? Какой опасности боишься меньше, чем иных?
        - Это нечестно, капитан, - сказала Дороти. - Нави уже показал вам, что разбирается в навигации как таковой. Но чтобы одолеть Тысячу Осколков, надо знать гораздо больше: характеристики судна, силу команды, вес груза. Нави не может знать всего этого о вашей «Белой пантере»!
        Лу-Арамон расплылся в улыбке:
        - Вижу, миледи, юноша весьма симпатичен вам, раз так стараетесь облегчить ему испытание. Могу вас понять: Нави подкупает своей дерзостью. Я тоже в молодости был таким, и белокровные барышни не давали мне проходу. Но даже я не заявлял, будто в свои восемнадцать лет способен водить корабли!
        Нави пожал плечами:
        - Вы не умели, капитан, потому не заявляли. Я - умею. По правде, я даже удивлен вашему неверию. В навигации же нет ничего сложного! Вот если бы мне пришлось скакать в седле или рубиться на мечах - это бы вышла печальная история. Но вести судно по морю!..
        Капитан ухмыльнулся:
        - Стало быть, ты стоишь на своем. Так покажи нам свой маршрут через Тысячу Осколков!
        Нави склонился над картой и размышлял минуту, вторую, третью. Улыбка капитана стала шире, лицо штурмана изобразило презрение:
        - Поубавил пылу, птенец?
        Нави развел руками:
        - Простите, что заставил вас ждать. Я легко проложил свой собственный маршрут, но, чтобы вы смогли проверить, мне следовало высчитать ваш, а это заняло немного времени. Пришлось вспомнить все, что я видел на палубе, и учесть это в уравнении… Что ж. Вы, капитан, производите впечатление человека, ценящего деньги, потому цените и время, а значит, не загибаете на восток слишком далеко.
        Нави провел карандашом линию на карте и зачеркнул все острова, лежащие восточнее нее. А затем принялся вычеркивать проливы западней линии, говоря при этом:
        - «Белая пантера» не имеет баллист и стрелковых площадок, стало быть, вы не ходите пиратскими путями. Осадка судна, как я заметил, превышает пятнадцать футов, так что вы вряд ли выберете проливы Дерека и Фарнсворта - они слишком мелки. Кажется, вы со штурманом - достаточно знающие люди, чтобы обогнуть все рифы в проливах Желтой Гряды; но маневры снижают скорость, а это заметная потеря для столь быстроходного судна, как «Белая пантера».
        На карте осталось лишь три не вычеркнутых пролива, и теперь Нави отбросил средний из них:
        - Это Караванный Путь, он отлично подходит для «Пантеры». Но узкую часть данного пролива контролирует лорд Клеймор, он закрывает ее цепью и взимает плату с мореходов. А зачем вам платить, если можете задаром пройти вот здесь!
        Нави поставил точку на соседнем проливе, одном из ближайших к берегам Полариса.
        - Правда, здесь имеется встречное течение с севера на юг. Но «Белая пантера» прекрасно оснащена парусами и может справиться с течением. Учитывая мореходные качества вашего судна и опираясь на данные вашей карты, этот путь - наилучший для вас. Я убежден, что им вы и пользуетесь.
        Воцарилась мертвая тишина, которую прервал единственный булькающий звук: это штурман щедро хлебнул вина.
        - М-да, - сказал Лу-Арамон.
        - Спали меня солнце! - выдавил штурман.
        Карен с укоризною покачала головой:
        - Господа, вы потратили мучительно много времени и утомили нас. Вместо этого следовало бы поверить нам на слово. Я - внучка Елены-Путешественницы, покровительницы странников, купцов и мореходов. Если я поручилась, что Нави - отменный навигатор, то это абсолютная истина!
        - О, простите… - начал капитан, но Карен не дала себя перебить.
        - И я боюсь, господа, что мы отвлеклись от более важных тем на менее важные. Опыт Нави не имеет особого значения в данную минуту, не так ли? А вы, капитан, говорили, что крайне необходимо именно сейчас обсудить некий вопрос.
        Лу-Арамон поклонился ей:
        - Благодарю вас, миледи, за этот трезвый совет! Действительно, я позволил себе отвлечься, и приношу свои извинения. Вернемся же к насущному вопросу. Видите ли, прекрасная леди, ситуация сложилась так, что шхуна, которую вы определили как пиратскую, в данный момент идет с нами параллельным курсом.
        Дороти ахнула, Карен побледнела.
        - Простите, если напугал вас, но я не чувствую за собою права скрывать истину. А данная истина имеет одну весьма загадочную грань. Видите ли, миледи, пираты не пытались атаковать «Белую пантеру». Вместо этого они просигналили флажками, что у нас на борту находятся трое беглецов, которых ищет имперское правосудие. Замечу также, что флаг над шхуной вполне напоминает имперские перо и меч, а командир, стоящий на баке, настолько похож на гвардейского офицера, что даже сами гвардейцы вряд ли заметили бы подлог.
        - Это пираты и убийцы, капитан! - вскричали дамы. - Не верьте им, они готовы на любую ложь, лишь бы сцапать новую жертву!
        - О, конечно, я не придал слепой веры их словам. «Белая пантера» обладает большой маневренностью, пользуясь этим, я держусь на безопасном расстоянии от шхуны. Но отмечу, что пираты сказали мне то же самое: беглецы опасны, они убьют кого угодно, лишь бы уйти от наказания.
        - Разве мы выглядим опасными?! - возмутилась Дороти.
        - Простите, вы также не выглядите опытными навигаторами, однако…
        - Капитан, боги проклянут вас, если отдадите невинных в лапы убийц!
        - Боги будут снисходительны, ведь я никому не желал зла, а просто волею случая оказался перед сложным выбором. Боги простят, если я ошибусь.
        Леди Карен не утратила самообладания:
        - Милорд капитан, надеюсь, вы не сомневаетесь хотя бы в том, что мы обе - дочери весьма знатных родов. Наши семьи не поскупятся на благодарность.
        - Но одна из ваших семей проживает в Нортвуде, а вторая - в Сердце Света. Оба места далеки от моего пункта назначения, и дата получения мною награды, очевидно, весьма отдалена. А тот пират, что удачно притворяется гвардейским майором, обещает награду сразу при встрече. Да простят мне дамы упоминание журавля в небе и синицы в руке.
        - Награда от наших семей будет неизмеримо щедрее той, что могут предложить пираты. Кроме того, ваша совесть останется чиста, и кошмары не будут преследовать вас по ночам.
        - Есть риск, миледи, что меня будет преследовать некто более реальный. Если вдруг - не подумайте, что я не верю вам, просто нужно рассмотреть все варианты - если вдруг пираты все-таки имеют… хм… некоторые полномочия от императрицы… Тогда мой поступок обретет противозаконные черты.
        - Капитан, - с великой убежденностью произнесла Карен, - та шхуна, несомненно, пиратская. Вы получите от них лишь одну награду: клинок в сердце.
        - А мы можем заплатить вам прямо сейчас, - невинно выронил Нави.
        Он стоял у шкафа, разглядывая корешки навигационных книг и, как будто, не питая никакого интереса к беседе. Лу-Арамон и обе дамы взглянули на него с подозрением:
        - О какой оплате вы говорите, юноша?
        Нави вернулся к столу и разгладил карту морей.
        - Я знаю иной маршрут, более быстрый и подходящий для «Белой пантеры». Когда вы воспользуетесь им, то начнете экономить три дня на каждом рейсе. Это даст вам не меньше двухсот эфесов в год. И вы сможете продать секрет другим капитанам, что принесет еще от полутора до трех тысяч.
        Штурман скривился:
        - Ну, конечно, еще бы! Продай нам еще путь в царство богов!
        Но Лу-Арамон смерил Нави серьезным взглядом и кивнул:
        - Прошу вас, юноша.
        - Дайте слово, что не отдадите нас пиратам и целыми доставите в Земли Короны.
        - Если сочту ценным ваш секрет.
        - По рукам. Капитан, на карте остались не зачеркнутыми два пролива. Один - западнее, им-то вы и пользуетесь. Другой - значительно восточнее, дальше от берегов Полариса. По карте кажется, будто восточный путь несколько длиннее.
        Лу-Арамон поднял бровь:
        - Кажется?..
        - На самом деле, капитан, в восточном проливе имеется сильное попутное течение - с юга на север. В вашем западном проливе, как мы помним, течение встречное. Из-за этого восточный путь хоть и больше западного по протяженности, но короче по времени на три дня.
        - Юноша, при всем моем уважении к вашим познаниям, советую внимательней поглядеть на карту. Там не отмечено никакое попутное течение на востоке!
        Нави назидательно воздел палец к небу:
        - Вот именно! В том-то и дело! Сперва это сбило меня с толку, я целую минуту не мог понять: отчего такой опытный капитан, как вы, ходит не самым быстрым путем? Но потом, приглядевшись, понял: у вас просто неверная карта! Имея правильную, вы бы, конечно, согласились со мною.
        Не только южане, но даже Дороти, при всей своей вере в способности друга, воззрилась на него с крайним сомнением. В углу карты красовался якорь, перечеркнутый пером, - печать имперской морской типографии. Эта карта не начерчена вручную, а издана в цеху при Мореходной Академии Маренго. Паренек, проведший полжизни взаперти, оспаривает познания главного мореходства Полариса!
        Под четырьмя холодными взглядами Нави стушевался.
        - Пожалуйста, не смотрите так зло… Я ж не говорю, что вы плохие или глупые, просто у вас неточная карта. В восточном проливе имеется течение, но составитель карты проморгал его. Я не виноват, что так получилось…
        Чаша терпения капитана явно опустела, голос стал неприятно сухим.
        - Вы имеете хоть какие-то доказательства, сударь, или предлагаете принять на веру?
        - Конечно, капитан! - Нави подбежал к книжному шкафу. - Как вы относитесь к маркизу Фарадею?
        - Великий мореплаватель, достойный пример для любого капитана. Но причем здесь он?
        Нави извлек том, подписанный именем Фарадея.
        - Дело в том, что маркиз согласен со мною. На девяносто третьей странице вы найдете фрагмент из его бортового журнала. В мае тысяча шестьсот тридцатого года Фарадей пересек архипелаг Тысяча Осколков по восточному пути за четыре дня. Бриг «Надежда», который вел Фарадей, никак не мог развить больше десяти узлов, ни при каком ветре. Но если поделить пройденное расстояние на четыре дня, то выйдет средняя скорость в двенадцать узлов. Бриг шел по течению - только так можно объяснить лишнюю скорость!
        С видом крайнего скепсиса Лу-Арамон раскрыл книгу на нужной странице, прочел выдержку из журнала. Затем измерил путь на карте, провел вычисление, стуча костяшками счетов.
        - Юноша… как это возможно?
        Штурман взял книгу у капитана, убедился своими глазами.
        - Спали его солнце! Видно, в бортжурнале описка!
        Нави пожал плечами:
        - И не только там. В тысяча триста девятнадцатом году лорд Лаймон, первопроходец шиммерийских побережий, хотел пройти этим же проливом с севера на юг, но матросы отговорили лорда. Они заметили водоворот и сочли его признаком подводных скал. На данный момент пролив неплохо изучен, известно, что дно его гладко. Водоворот мог возникнуть только из-за течения.
        Он взял с полки монографию лорда Лаймона и отыскал нужную страницу. Шиммерийцы лишились дара речи.
        - Тьма… черт! Но как… почему же…
        Южане молчали несколько минут, разглядывая карту, листая справочники и пытаясь найти зацепку для сомнений. Но зацепки не нашлось: не поверить Нави - означало не поверить двум великим мореходам.
        - Начертите верный маршрут, навигатор? - капитан протянул юноше карандаш.
        Нави провел ломаную линию между Осколков.
        Южане переглянулись. Штурман ругнулся под нос. Лу-Арамон пожал руку Нави:
        - Благодарю вас, юноша. Мы поднимем все паруса и уйдем от пиратов. Располагайтесь на отдых.
        Когда беглецы остались одни, Карен обратилась к Нави:
        - Сударь, я не понимаю кое-чего касательно вас, и непонимание рождает сильную тревогу. Я не просто буду благодарна за ответы, а настаиваю на них. Где и когда вы изучали навигацию? Я не знаю способа обучиться мореходству менее, чем за шесть лет. Когда же вы приступили к обучению - в четыре года? Каким образом рассчитываете курс в уме, и настолько быстро? Я полагала, вы идеально запомнили маршруты, где-то виденные раньше. Но за минуту, в уме, просчитать путь Фарадея и скорость его брига… Предсказать появление шиммерийского судна с точностью до мили… Как это возможно?! Наконец, откуда знаете, что я из Сердца Света, а Дороти - из Лисьего Дола? Это не поправка к курсу, сударь, это нельзя высчитать по формуле!
        Нави хлопал глазами, совершенно растерянный.
        - Милая Карен, не тревожься, ничего страшного! Ты - Лайтхарт, а она - Нортвуд, но я же все равно ваш друг!
        - Сударь, я не умею дружить с человеком, скрывающим страшную тайну. По правде, я даже боюсь плыть с ним на одном судне.
        - У меня нет страшной тайны! Ну, тайна есть, но не страшная, а хорошая…
        - Тогда извольте ответить на мои вопросы. Немедленно!
        Нави опустил взгляд.
        Лишь теперь Дороти нарушила молчание. Прежде и у нее было множество вопросов. Но сейчас Нави смущенно потупился и порозовел, и стал еще моложе - лет шестнадцать, никак не больше. Смотря в его идеальное, без единой морщинки личико, Дороти поняла: нет многих вопросов, есть лишь один, главный, и ответ объяснит абсолютно все.
        Дороти спросила:
        - Кто ты, Нави?
        Он залился краской и долгую минуту собирался с духом, а затем шепнул одно слово - то самое, которого она ждала:
        - Бог…