Сказка о хитром жреце и глупом короле Светлана Таскаева
        # Действие повести происходит в мире Толкина.
        Светлана Таскаева
        Сказка о хитром жреце и глупом короле
        Если бы у рыб и впрямь была своя наука и свои мудрецы, раздел о крючках занимал бы в этой науке весьма скромное место.
        Атрабэт Финрод ах Андрэт
        Восток, Петруха, - дело тонкое.
        Красноармеец Сухов
        Повесть из цикла «Пути людей»
2179 год В.Э.
        Часть 1. Дорога к Храму
        Они прибыли на место встречи в сумерках - как и рассчитывал Арундэль. Он остановил коня в долинке между заросшими лесом холмами.
        - И где же вестник? - вопросил он у провожатого.
        Паренек нервничал всю дорогу, но Арундэль знал, что тот не врет.
        - Не знаю, господин, пора ему уже…
        В это мгновение Арундэль увидел поверх головы собеседника, как из-под деревьев по склону холма съезжают люди, одетые в черное с красным. Он мгновенно повернулся, успев краем глаза ухватить движение на другой стороне долины, и хлестнул лошадь мальчика:
        - Это засада, скачи прочь быстрее, я прикрою!
        Рыжий конек стрелой вылетел из долины. Арундэль развернул своего жеребца к нападавшим. Слева на него скакали гвардейцы, а справа мялись и не спешили в бой какие-то воины в незнакомых красно-золотых одеяниях.
        - Элэнна! - с боевым кличем Арундэль напал на первого из Черных Стражей - здоровенного, но неповоротливого быка в вороненой кирасе. Через несколько мгновений крепкая лошадь уже волокла по траве две половинки трупа, каждая из которых с недоумением взирала в вечернее небо единственным глазом. Остальные были ни разу не соперники нумэнорцу, и, откатившись прочь, они недосчитались половины.
        Арундэль повернулся к красно-золотым, рядом с которыми вдруг обнаружился странный человек в одной белеющей набедренной повязке. Человек поднял посох. «Что он тут делает?», - подумал Арундэль, как вдруг с посоха сорвались две искры. В последнее мгновение он попытался спрятать лицо в гриве коня, но не успел: в глаза ему вонзились огненные стрелы. От дикой боли - в первое мгновение ему показалось, что глазные яблоки лопнули от жара - Арундэль закричал. Перед глазами плясали головокружительные ослепительные вспышки, в висках звенело как от удара. Его жеребец с ржанием вздыбился и ударил копытами. Арундэль взмахнул мечом и почувствовал, что попал. Он яростно рубил наугад, пытаясь одновременно вернуть зрение, но слепота не отпускала. Насколько он слышал сквозь неумолчный гул в ушах, вокруг него толклись все бывшие на поляне, и властный голос повторял: «Живьем! Живьем его!». Удар в правую руку выбросил его из седла. Тотчас на него навалилась страшная тяжесть, вырывая из рук оружие. Он бил локтями и ногами, но его перевернули лицом вниз, крепко и умело скрутили и вбили кляп в рот.
        - Что же вы ждете, скорее оглушите чародея! - блеял кто-то в испуге. Арундэль из последних сил неслышно крикнул - «Альв!» - и на него обрушилась тьма.
        Альвион был в трапезной, когда раздался зов. Следопыт вскочил посреди разговора, и соседи - юная дама и лорд Эгнор - воззрились на него с изумлением. Альвион застыл, но голос Арундэля умолк.
        - Что с вами, дорогой друг? - промолвил начальник разведки Умбара.
        Альвиону было не до соблюдения тайны.
        - С Арузиром беда. Так я и знал: нельзя было вам отпускать его туда одного! Мне надо за ним.
        Лицо Эгнора посуровело:
        - Вот об этом не может быть речи. Пойдемте к лорду Наместнику.
        Пока он извинялся перед дамой, Альвион пытался дотянуться до Арундэля, но это ему снова не удалось. Когда они шли по освещенной факелами галерее, Эгнор сказал:
        - Помните: от вас зависит судьба Кузнеца. Вы не можете уехать, не дождавшись прибытия посольства.
        Следопыт ничего не ответил. После тяжелого молчания Эгнор спросил у него:
        - Вы знаете, что с вашим другом?
        - Скорее всего, он сейчас без сознания, - и, помолчав, Альвион добавил: - Я бы почувствовал его смерть.
        Когда Арундэль разлепил веки, вокруг царила непроглядная тьма. Впору усомниться, открыл ли он глаза и не слеп ли - при этой мысли его охватил мгновенный ужас. Но вихрь огненных пятен исчез, и звон в голове поутих. «Наверное, маг не до конца меня ослепил. Глупец, мальчишка! Даже не вспомнил про колдовство!» Он шевельнулся, и правую руку пронзила боль. Он попытался коснуться ее и обнаружил, что левое запястье схвачено тяжелым наручником, от которого отходит в сторону и вверх, видимо, - к стене - толстая грубая цепь. Арундэль, морщась, привстал и, извернувшись, нащупал левой рукой правую. Повязка заскорузла от запекшейся крови и ссохшегося целебного бальзама - значит, он пролежал без сознания гораздо дольше, чем должен был. Ответом на эту загадку был незнакомый болотно-приторный привкус во рту - его чем-то опоили. Арундэль покрутил головой, пытаясь уловить хоть какие-нибудь проблески света - безрезультатно. Оставалось ощупывать пол и стену полубесчувственной от боли правой рукой. Выяснилось, что он прикован к стене, сложенной из гладкого как стекло камня. В стене оставлена какая-то странная ниша, а
звон в ушах оказался на самом деле перебором водяных капель, стекавших в углу по стенам в углубление, вытесанное в каменной плите пола. Арундэль напился оттуда, прогоняя головокружение и дурманящий привкус - вода, хотя и отдавала ржавчиной и камнем, была довольно чистой. Внезапно рядом с ним что-то зашуршало и стукнуло. Арундэль осторожно протянул руку и нащупал в нише, оказавшейся дном колодца, что-то вроде деревянного корыта на веревке, в котором лежала черствая горбушка и стояла миска с похлебкой. Пока он ел, надежда встретиться с тюремщиком и узнать, куда он попал и не ослеп ли он окончательно, медленно угасала.
        Вдоль растянувшегося посольского поезда, вздымая облако пыли, скакал человек в черном с серебром. Жрец, прикрыв глаза рукой от низкого солнца и пыли, внимательно смотрел на него. Нумэнорец, добравшись до конца колонны, развернул своего вороного и подъехал прямо к нему.
        - Приветствую! Лорд Рингор поручил мне заботиться о нуждах посольства. Если что-то случится или вам что-то понадобиться - обращайтесь ко мне. Да, меня зовут Нимрихиль, я из свиты Лорда Рингора, Наместника Умбара.
        Гнедой харадский мерин жреца был ниже могучего вороного жеребца, а харадец - тщедушный и узкогрудый - сильно уступал в росте смотревшему на него сверху вниз рыжеволосому Нимрихилю. Жрец стряхнул песок со складок своего парадного красного облачения и склонил голову:
        - Велика же забота владыки Умбара, что простерта вплоть до наинижайшего. Ничтожный Амети готов служить ему и высокородному Нимрихилю.
        - Подобает ли называть себя ничтожным носящему знак храма, о котором слышали далеко за пределами южных стран? - вежливо осведомился нумэнорец.
        Жрец дотронулся висящего у него на груди амулета:
        - Поистине, лишь Золотой Скарабей, что движет солнце и светила, освещает жизнь младшего из жрецов его.
        Нимрихиль живо отвечал:
        - Что касается меня, то я много слышал о вашем Храме, и мне любопытно, что из сказанного правда, а что - выдумка. Я надеюсь, вы отчасти удовлетворите мое любопытство?
        Амети мельком глянул на собеседника, и маленькие глазки, похожие на пересохший изюм с черной косточкой внутри, встретились с жестким голубым взором. Жрец скромно потупился:
        - Я раб высокородного, но об иных тайнах молчание должно пребыть нерушимым.
        - Несомненно, - нетерпеливо кивнул Нимрихиль, - но я лишь хотел узнать, правда ли, что высота вашего Храма превышает восемьдесят локтей и что он крыт золотом?
        - Сие правда, к тому можно присовокупить, что стены Храма сложены из полированных каменных блоков и покрыты серебром.
        - В самом деле? Я и не знал, что такое возможно, - задумчиво промолвил Нимрихиль,
        - Велико искусство строителей Храма… И велика сила самого Храма - говорят, сам Сын Зари прислушивается к Слугам Скарабея и по их слову отправил на север посольство? Я вижу здесь помимо уважаемого Амети много осененных Золотым Скарабеем из числа облаченных в красное…
        Амети моргнул.
        - Что до вашего раба, о ведающий словоплетение Юга, то я всего лишь отправляю службы при Посланнике Дхарина. Ведь негоже благородному обходиться без божественной молитвы даже в чужом краю…
        Нумэнорец поскучнел лицом:
        - Ничего не могу сказать по этому поводу: наш народ не имеет нужды в молитвах и обрядах…
        Жрец счел нужным удивиться:
        - Неужели вы не верите в богов и не поклоняетесь им?
        - Верим, но не поклоняемся. Лишь изредка возносим благодарность Тому, кто сотворил Богов и нас самих. А потому ни жрецов, ни магов у нас нет.
        Амети неловко выпрямился в седле:
        - Не приличествует смешивать жрецов, что служат богам, с нечестивыми колдунами, что служат лишь себе и нарушают установления божеские и человеческие. Трижды будь благословен Дхарин, что назвал подлых чернокнижников нелюдями и объявил их вне закона!
        Нимрихиль смотрел прямо перед собой, лицо его было непроницаемо. Потом он произнес:
        - «Всяк, обвиненный в колдовстве по доносу или следствию, подлежит посажению на кол…, десница же Сына Зари строга, но справедлива пребудь».
        - Это точно. Дхарин строг, но милосерд, - согласился Амети, - Те, кто покаялся в грехе колдовства, были прощены. Вот у нас в Храме живет один такой на поруках. А чернокнижники, между прочим, злоумышляли на жизнь Дхарина. У четвероюродного братучада первого визиря родного брата-колдуна обезглавили - хотя могли и на кол посадить. Так он собрал десяток заговорщиков, и они спрятались в молельне Дхарина, чтобы заколоть его во время молитвы. Так боги помогли королю: он лично всех их и убил.
        Нимрихиль прищурился:
        - Что, всех десятерых одним кинжалом? А сам без единой царапины?
        - Да, - растерянно сказал Амети. - Только откуда об этом известно высокорожденному с севера?
        - Немало я наслышан о су… о Сыне Зари… - процедил нумэнорец сквозь зубы, - сила его и удача, поистине, превышают отпущенное на долю смертному.
        - Нет преувеличения в словах ничтожного, - щепетильно произнес Амети, - сие слышал я из уст Черного Стража Дхарина, который был при этом…
        Тут Амети осекся, наткнувшись на взгляд Нимрихиля:
        - Наверное, у старшего визиря тоже были неприятности? - спокойно спросил нумэнорец, - И не у него одного?
        - Да… - промямлил Амети. - Он до выяснения посажен под замок, а кое-кто…
        Тут он, что-то вспомнив, остановился и искоса взглянул на своего собеседника:
        - А кое-кому повезло гораздо меньше…
        Нимрихиль пристально смотрел на жреца и слушал его очень-очень внимательно.
        - И его голова украшает пику перед Золотым Дворцом…
        - Чья?
        - Что - чья? - недоуменно спросил Амети.
        - Чья голова, я спрашиваю?
        - Какая голова? - удивился жрец.
        - Которая украшает пику… Чья она?
        Амети спрятал торжествующую улыбку:
        - А, это… Их там несколько…
        Нимрихиль перевел дыхание и вытер влажный лоб, убрав прядь волос. На правом виске у него было несколько шрамов как следы когтей.
        - Прошу меня простить, но я вынужден покинуть вас - меня призывают обязанности. Приглашаю вас воспользоваться моим гостеприимством и… - вам ведь не запрещено вино?
        Амети невольно облизал губы:
        - Нет, разрешено. Ничтожный раб благодарит высокорожденного за оказанную честь и приглашение. Только завтра я не могу - суббота…
        - Ну тогда свидимся в валанья.
        Нимрихиль коротко кивнул на прощание и пришпорил вороного. Амети смотрел ему вслед, а в голове у него звучал голос старшего жреца: «Не забудь, Амети, выведать про ихних доносителей при дворе Дхарина. А если получится - поговори-ка о лазутчиках вот с этим из Морского Народа, только будь осторожен как змеелов». Тогда старший жрец дал ему прочесть свиток, чьи буквы отпечатались в памяти Амети как некая Ладонь в неком Камне - навеки: «На вид ему лет не больше тридцати, росту высокого, но не чрезмерно, глаза голубые, волосы песочного цвета. Из особых примет
        - справа на лбу следы когтей. Ежели объявится сей злокозненный чародей из врагов Востока, то немедля взять его живым или мертвым и препроводить в Золотой Дворец Кхамула Дхарина. Наградой да будут полтораста золотых монет новой чеканки или же сотня рабов».
        Шли дни. К Арундэлю в темницу никто не приходил, только спускали еду - вероятно, два раза в день. По крайней мере, его не бросили умирать от голода и жажды в каменный мешок. Арундэль уже устал гадать, что означает одиночное заточение - по его представлению, он должен был очнуться в застенке королевского дворца. Потом он вспомнил, что красный и золотой - цвета харадского Храма Скарабея. Но причем тогда маг и Черная Стража? Да и зачем жрецам следопыт - жертва, заложник, пленник ради выкупа, выигрышный камешек в игре с королем или Умбаром? Глупо. Может, они и сами этого не знают. Куда Храму против… Арундэль невесело усмехнулся.
        Арундэля сильно беспокоила раненая рука: она не желала заживать, а когда он попытался залечить ее, то словно натолкнулся на стену. Казалось, прикована не только рука - сама душа его распята незримыми цепями и оттого не может собраться и сосредоточиться. Он снова и снова звал Альвиона, но у него появилось ощущение, что его зов рождает лишь неуловимое эхо в странно гладких стенах камеры и ничего более. Потом ему пришло в голову, что он очень похож на приманку в ловушке:
«Неужели они хотят добраться и до полукровки?» И он перестал призывать следопыта. Когда же он попытался почувствовать Альвиона внутренним зрением, тьма свинцовыми пальцами надавила на веки, пытаясь смять его и подчинить себе. Скользя в спасительное забытье, он понял, что вся его сила здесь бесполезна, ибо эта тьма не была простым отсутствием света.
        Повернув из-за угла галереи, Альвион узрел своего нового знакомца - младшего жреца Золотого Скарабея - согнувшимся над замочной скважиной одной из комнат, в которых разместили посла и свитских. Следопыт бесшумно подошел поближе и хлопнул его по плечу. Тот подскочил как ужаленный и в ужасе обернулся.
        - Приветствую вас, уважаемый Амети, - обратился к нему Альвион. - У меня появилось свободное время, и я решил отыскать вас, дабы исполнить свое обещание относительно кувшина холодного вина.
        К концу этой речи жрец оправился от испуга и смущения и принял свой обычный благочестивый вид:
        - Поистине, прохладное вино в такую жару - как родник на пути каравана, а беседа с высокорожденным Нимрихилем - как тень смоковницы.
        - Гм… - отозвался следопыт, - будем же надеяться, что смоковница нашего разговора не останется бесплодной.
        И широким жестом он пригласил Амети, оробевшего от такого вступления, следовать за собой.
        Запотевший серебряный кувшин уже дожидался их посреди небольшого круглого стола, накрытого расшитой скатертью. Там же стояли серебряные кубки и драгоценные вазы со сладостями и плодами, неизвестными харадцу. Амети обреченно взирал на всю эту роскошь: он почуял, что нумэнорец решил взяться за него всерьез, и не знал, как ему выпутываться из эдакого змеиного клубка.
        Они уселись друг напротив друга, и хозяин разлил вино. По небольшой комнате разошлось дивное благоухание. Амети внимательно наблюдал за действиями нумэнорца и, хотя не заметил ничего подозрительного, отпил из кубка только после того, как Нимрихиль пригубил из своего. «Может, обойдется, хоть он и чародей», - подумал Амети. Напиток оказался чудесным.
        - Это красное с юга Хьярнустара, - сказал Альвион, заметив смущение жреца, - одно из самых лучших тамошних вин.
        Амети с видом знатока поцокал языком, хотя впервые в жизни слышал про Хьярнустар и пробовал подобный напиток.
        Хозяин долил вина себе и гостю, и некоторое время они увлеченно обсуждали и сравнивали свойства нумэнорской и местной виноградной лозы. Нимрихиль поделился с Амети некоторыми предположениями относительно истории виноделия в Эндоре. По его словам получалось, что виноград жителей Средиземья научили возделывать Люди Моря. Амети не спорил, но лишь снисходительно улыбался: он прекрасно знал, что виноградной лозой, как и многим другим, люди обязаны непосредственно Золотому Скарабею. После этого оба собеседника почувствовали, что мосты наведены и можно переходить к делу:
        - Значит, говорите, головы сохнут на пиках перед Золотым Дворцом…?
        - Головы? А, да, конечно же… жара ведь стоит. А если вы удивитесь, что их так много, так недавно же заговор раскрыли…
        - Как, еще один? - спросил Нимрихиль, обрывая ягоды со спелой грозди. Так небрежно, что будь Амети помоложе, то он непременно бы подумал, что ошибся в собеседнике.
        - Д-да…
        Амети собрался силами:
        - Говорят, что в нем замешаны еще и чужеземные лазутчики, - сказал он доверительным полушепотом, наклонившись к хозяину и сделав страшные глаза.
        Удар попал в цель. Нумэнорец выпрямился и на мгновение ушел в себя - как всегда, когда он слышал что-то важное.
        - В самом деле? - вопросил он с видимым безразличием, но Амети понял, что наживка схвачена. - И как, интересно, об этом стало известно?
        - А вот так дело было, - сказал Амети с важностью. - Как вам ведомо, шестой день недели, что вы зовете Днем Моря, Золотой Скарабей заповедовал нам проводить в праздности, дабы мы могли, забыв о делах житейских и насущных, поразмыслить о его величии и страхе, а также об иных возвышенных предметах и материях. И обычай этот у нас выполняется неукоснительно: ежели приходилось вам слышать, то даже воины наши откладывают оружие, как только Солнце проходит через надир, возвещая начало нового дня. И за тем строго следят служители всех храмов…
        Нимрихиль нетерпеливо кивнул.
        - Так вот, - неторопливо продолжал Амети. - Стали в Золотом Дворце примечать, что некий высокий придворный чин из покоев правой руки запирается у себя по субботам. Стали за ним следить и узнали, что вместо того, чтобы исполнять обычаи праздничного дня, он что-то пишет, а потом, переодевшись, куда-то уходит… Тут-то и открылось, что он чужеземный лазутчик - ибо какой прирожденный харадец станет делать что-то в субботу, будь он хоть трижды заговорщик и чернокнижник? Сразу его и того - взяли в железо…
        Тут, к удивлению жреца, Нимрихиль довольно откровенно перевел дух и успокоился.
        - Ну что же, уважаемый Амети, могу сказать только одно: туда ему и дорога, - сказал с усмешкой нумэнорец и отпил из своего кубка, - Уж если он оказался неспособен соблюсти обычай народа, с которым свела его судьба…
        И он выразительно пожал плечами. Амети тоже отпил вина, чтобы спрятать растерянность и смущение: он был уверен, что придумал совершенно замечательную историю, чтобы вывести нумэнорца на чистую воду, и не мог понять, где допустил ошибку. «Неужели я счел его таким глупцом, что выставил дураком самого себя?» Но тут он, забыв еще раз отхлебнуть из кубка, чтобы скрыть вспыхнувший румянец, уставился на Нимрихиля: жреца вдруг осенило.
        - А вот если лазутчик еще и чародей бывает… - сказал он обиженным голосом. - Злокозненный и из врагов Харада…
        Рука Нимрихиля застыла в воздухе, и вино из кубка плеснуло на драгоценную скатерть.
        -…Тогда сразу и в заплечную… - неуверенно закончил Амети, глядя на враз побледневшее лицо нумэнорца. Жрецу вдруг подумалось, что не стоило пугать злокозненного чародея. Себе дороже.
        - Вот оно значит как, - вдруг тихо сказал Альвион. - Заплечная… А может быть, сначала все-таки Храм? Что скажешь, осененный Золотым Скарабеем?
        Амети онемел.
        - Я ведь тоже что-то знаю, - твердо добавил нумэнорец. - И про Черную Стражу, и про золотую с красным…
        - А я… ничего… эта…
        Они посмотрели друг на друга.
        Нумэнорец, наконец, поставил свой кубок на стол. Кубок упал: Нимрихиль успел сильно помять чеканное серебро.
        - Собственно, я… Это не имеет значения, но раз так получилось… Теперь будет проще говорить… Мне нужна помощь.
        Амети воззрился на нумэнорца, приоткрыв рот. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Нимрихиль решительно закончил:
        - Вытащи из вашего Храма моего бра… Моего друга. Я заплачу.
        В этот момент Амети захлопнул рот: к нему вернулось соображение, а вместе с ним и память:
        - Злокозненный чародей… из врагов… ничего не… Черная Стража… И храмовая… Ах да, и чернокнижник тоже…
        - Что?! - рявкнул Нимрихиль, вскочив на ноги, и тут Амети окончательно пришел в себя, больно прикусив язык.
        - Я понял, понял, - залепетал он. - Это было недель пару назад, они брали с собой чернокнижника, на поруках который, королевская Стража и наша…
        - И что, что дальше? - вопрошал Нимрихиль, нависая над харадцем. - Ты его видел?
        - Кого, чернокни…
        - Да нет же!
        - А, друга вашего… Видел, то есть, нет, не видел…
        Нимрихиль стукнул по столу кулаком так, что искалеченный кубок, подпрыгнув, упал на пол:
        - Он жив?
        Амети с трудом успевал переводить дыхание:
        - Я не видел, потому что… Кажется, жив он был, но связанный и без сознания. Я из-за занавеси…
        Остановившись, он прибавил:
        - Темноволосый и одет был как вы, в черное, так?
        Нимрихиль кивнул. Амети посмотрел на него снизу вверх и робко спросил:
        - Вы что-то про заплатить говорили?
        - Сколько ты хочешь?
        Жрец зажмурился и быстро сказал:
        - Триста золотых.
        Следопыт напряженно задумался. Амети затаил дыхание, приоткрыв один глаз: сумма была огромна. Он уже было приготовился торговаться, когда Нимрихиль кивнул:
        - Хорошо. Столько я смогу достать.

«Неужели продешевил?» - поразился Амети и приоткрыл второй глаз:
        - Треть вперед, и все золотыми новой чеканки?
        - Да, но только я тоже поеду с тобой в Харад, - уточнил Альвион.
        Амети широко распахнул оба глаза и измерил Нимрихиля взором:
        - Не получится, однако… Ты, высокорожденный… - тут Амети поперхнулся и мысленно зажмурился от собственной наглости, но нумэнорец, кажется, и не заметил, что жрец обратился к нему на «ты». - Прости, но на харадрим ты нисколько не похож.
        - Это мое дело, буду ли я через пару дней, когда соберусь и деньги достану, похож на харадрим, или нет, - проворчал Нимрихиль. - Язык я знаю и в эарэнья ничего делать не стану, - добавил он, невесело усмехнувшись.
        Жрец подскочил:
        - Как - через пару дней? Да кто же меня отпустит из посольства домой?
        - Скажешь, что узнал нечто важное. От меня. И что тебе надо ехать домой. Тебе, скорее всего, поверят. А я… будь возможность, я бы сегодня уже уехал. Или неделю назад.
        Амети внимательно посмотрел на нумэнорца:
        - А что именно ничтожный узнал от высокородного? - вкрадчиво поинтересовался он. - Если бы что-то о чужеземных лазутчиках в Золотом Дворце… тогда бы меня непременно отпустили домой… с такими-то важными вестями…
        Нимрихиль закусил губу.
        - Даже если бы тебе поверили, что ты узнал что-то в этом роде… Нет.
        Жрец вздохнул. Нумэнорец добавил:
        - Придумай что-нибудь… За триста золотых можно и постараться.
        Амети покорно кивнул.
        - Значит так: через два дня, в анарья, на закате встречаемся на перекрестке к югу от города - там, где я к тебе позавчера подъехал. Я привезу деньги.
        Амети снова кивнул. Нимрихиль наклонился к самому его лицу:
        - А если что, то знай: за меня мертвого ты получишь от короля гораздо меньше золота, чем от меня живого.
        - Я знаю, - пискнул Амети. Нумэнорец усмехнулся:
        - Ну, тогда ты видишь, что мне можно верить. Если ты все-таки решишь удовольствоваться меньшим и предашь меня, я успею тебя убить. Даю тебе в том слово.
        Он отошел от Амети и сел в свое кресло. Амети перевел дух и жалобно сказал:
        - Что вы все пугаете… Я же честный человек - как пообещал, так и сделаю… Только сделку надо заключить - что и вы меня не обидите… Как положено.
        - А как положено? - с любопытством спросил Нимрихиль.
        Вместо ответа Амети протянул ему через стол узкую смуглую, словно грязноватую, ладонь. Поколебавшись какое-то мгновение, следопыт подал ему руку.
        На закате дня анарья Амети ожидал нумэнорца, укрывшись в негустой миртовой рощице возле перекрестка: торчать на виду он счел неблагоразумным. Нижний край Солнца уже коснулся моря, а уводившая на север, к гавани Умбара дорога оставалась пустынной. Амети изо всех сил тянул шею, пытаясь разглядеть облачко пыли, предвещавшее появление сотни золотых, когда за спиной у него затрещали сучья и зазвенела упряжь. Амети быстро обернулся и чуть не упал с седла, увидев верхового из охраны посла. Прежде чем он успел придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение своему присутствию здесь, облаченный в темно-синюю джуббу всадник приветственно взмахнул рукой и произнес голосом Нимрихиля:
        - Что, уважаемый, не узнал старого знакомого?
        Амети протер глаза: в черноволосом смуглом харадце - с белым щегольским тюрбаном на голове, изогнутым клинком за широким алым шелковым кушаком, верхом на тонкокостной гнедой лошадке - совершенно невозможно было узнать давешнего нумэнорца, от которого остались лишь высокий рост и широкие плечи. Двухдневная черная щетина довольно удачно маскировала тоже нетипичные черты лица. Даже светло-голубые глаза под черными ресницами казались темными.
        Пораженный Амети чуть было не протянул руку, чтобы проверить, не линяет ли краска, но вовремя спохватился.
        - Откуда взялась одежда посольской охраны? - спросил он вместо этого, но все равно невпопад.
        Нимрихиль с незнакомым лицом улыбнулся, сверкнув зубами:
        - Выиграл в кости у свитских. Два дня кидал кости, пока не собрал сто золотых. На, держи, можешь пересчитать.
        И он вынул из ковровой переметной сумы увесистый мешочек из вощеной кожи и подал его жрецу. Амети торопливо схватил его и, открыв, увидел завернутые в пергамент столбики. Он развернул пергамент, достал монету и попробовал ее на зуб: золото было настоящим.
        - Если ты так будешь все проверять, мы тут заночуем, - сказал непохожий на нумэнорца Нимрихиль.
        - Золотишко у тебя с иголочки, как и одежда, - нагло, как своему, ответил Амети. - Не сам ли чеканил? Или казну какую успел расхитить?
        - Нет, - совершенно серьезно ответил Нимрихиль, - это не краденое.
        - Неужели это все твои деньги? - снова изумился Амети. - Тебе такое жалование платят?
        - Нет, не мои. Я их взял… в долг.
        Амети недоверчиво хмыкнул.
        - Если ты сомневаешься насчет остального золота, то зря, - сказал Нимрихиль. - Я спрятал его в тайнике, про который знаем я и мой друг. Так что если меня убьют или у тебя будет выбор, кого спасать - спасай его. Деньги он тебе отдаст. А теперь поторопимся: скакать будем всю ночь, чтобы нас видело как можно меньше народу.
        Нимрихиль тронул коня, и они выбрались на дорогу и поехали на юг.
        - Прости, высокородный, - спросил через некоторое время Амети, подъехав к нумэнорцу, - но как мне теперь называть тебя при людях?
        Альвион придержал коня и оглянулся назад, на север. Потом неприятно улыбнулся и, повернувшись к Амети, спросил:
        - Моран - подходящее имя?
        Амети кивнул, и нумэнорец, коротко рассмеявшись, пришпорил гнедка.
        Они ехали всю ночь почти без остановок и перед самым рассветом беспрепятственно миновали нумэнорскую заставу: и маскировка Нимрихиля, и умбарские посольские подорожные показали себя блестяще. На ночлег в лесу они остановились, когда уже взошло Солнце. Несмотря на страшную усталость, Амети долго ворчал и жаловался, что не может уснуть на земле и корнях, потому что привык к человеческой постели, а не к звериному логову, пока нумэнорец не объяснил ему, что не собирается ехать дальше в форменной одежде, чтобы не нарваться. А синюю джуббу, белый тюрбан и алый шелковый пояс нельзя переодеть и спрятать в гостинице или постоялом дворе, а надо зарыть в лесу. После этого Амети, в очередной раз убедившись в предусмотрительности Нимрихиля, заснул как мертвец.
        Будучи поднят от беспробудного сна уже после полудня, он снова не узнал своего спутника. В сером халате и простом синем поясе Моран-Нимрихиль на сей раз походил на охранника небогатого купеческого каравана, который на обратном пути подрядился сопровождать служителя Золотого Скарабея. Так они и ехали дальше все пять дней: впереди Амети, с гордым видом кивавший на поклоны встречных простолюдинов и приветствия благородных, а за ним нумэнорец. Когда дорога, обезлюдев, уходила от очередного селения, Нимрихиль подъезжал к жрецу и въедливо его расспрашивал. Амети трижды или четырежды пришлось рассказать ему, как он узнал о пленении следопытова друга.
        - А как ты там вообще оказался - тебе вроде не положено?
        - Я уже говорил высокородному: меня отрядили сделать опись всего храмового имущества. У нас много имущества - и год, и два можно описывать… Подвалы еще. А там ваза стояла за занавесью. Я решил проверить, нет ли в ней чего ценного. Потом услышал голоса и… и решил их не беспокоить.
        - Кого их? Кто там был?
        - Там? Сейчас вспомню… Старший жрец там был, которому я подчиняюсь… Ну, поэтому я и решил, что не буду его тревожить своим появлением… Еще чернокнижник там был наш
        - тот самый, что на поруках.
        - Это я уже слышал. Так, говоришь, он настоящий колдун?
        - Еще бы. Если бы не он, ни за что бы вашего друга бы не поймали.
        - Так-так-так… А вот отсюда поподробнее… Как сие могло получиться?
        - Да просто. Двоих или троих наших воинов привезли покойниками, да еще раненых, а уж сколько ваш друг Черных Стражей искрошил - страшное дело! Это как они передавали. Там еще наш начальник охраны был с ними в той комнате, он и сказал, что если бы не чернокнижник, то эта нумэнорская со… хм… Ну, то бишь ваш приятель… Он бы там, дескать, всех их порубил.
        - А что чернокнижник-то сделал, ты можешь мне объяснить? Огнем дышал или фокусы показывал?
        Амети оскорбился:
        - Он не гаер балаганный, а самый настоящий колдун: по воздуху летать умеет и порчу наводить, сквозь стены видит. И все такое. А вашего друга он ослепил.
        - К-как…?
        - О-сле-пил. При помощи колдовства. Чародейства черного. Потому его только и смогли в плен захватить, что он не видел ничего, а только мог мечом махать. И то, сколько наших положил… Верно, супротив белого мага только черный поможет… Нет, не место колдунам на свете…
        Амети еще долго разглагольствовал о пользе королевских указов и вреде чародейства, пока потрясенный Нимрихиль приходил в себя.
        - Но это невозможно! - воскликнул нумэнорец. - Это же… Он не может быть…
        Тут он резко замолчал. Амети решил обидеться:
        - Уж если вы мне не верите, то как хочите. А я говорю, что видел и слышал сам. А чтоб наш начальник стражи кому должное отдал - это чудо еще почище всякой магии, и черной, и белой…
        - Ну ладно, а что после этого разговора было?
        - Старший жрец велел вашего друга, который все время без сознания лежал связанный, нести в каменные темницы.
        - Это что такое?
        - Ну… Это тюрьма такая особенная… Для осквернителей, чернокнижников и прочих ужасных преступников. Для всякой шелупони у нас в Храме отдельное узилище есть.
        - Ладно. Что потом было?
        - Ничего… разошлись они. Я тоже ушел, потому что в вазе только дохлую мышь нашел летучую.
        Увидев впереди по дороге повозку, Амети пришпорил каблуками своего мерина, чтобы заодно отделаться от настойчивого собеседника.
        Но когда повозка, проехав мимо, скрылась за поворотом, Нимрихиль снова нагнал жреца:
        - Ваши каменные темницы, наверное, хорошо охраняются, и в них трудно пробраться, верно?
        Амети терпеливо кивнул.
        - Так как же ты сможешь вывести оттуда пленника?
        - Ну, это, конечно, не просто, но можно…
        - Расскажи, пожалуйста.
        Амети долго мялся и отпирался, но наконец поведал, что однажды, как обычно
«занимаясь описью храмового имущества», он набрел в одном из дальних переходов на келью отшельника. Как он объяснил, жрецы иногда запирали себя в кельях, чтобы умереть от голода и жажды - это считалось особенной доблестью. Нимрихиль морщился, но слушал внимательно.
        - …А дверь в келью рассохлась и приоткрылась. Я решил посмотреть, нет ли там чего ценного. Нашел там голый скелет внутри и… и больше ничего. Только потом вдруг задел стену, и увидел, что камни будто качаются. Я присмотрелся: а они не скреплены раствором, а просто положены один на другой. Я их аккуратно разобрал и полез за стену. Прошел еще вперед по проходу и увидел, что там начинаются каменные темницы.
        - У вас стражи нет в этой темнице, что ты так спокойно там гулял?
        - Каменным темницам стража не нужна, потому что из камер узники сбежать никак не могут.
        - Это каменные мешки? - обеспокоено спросил нумэнорец, уже наслышанный о харадских тюрьмах.
        - Нет… Это камеры просто такие особенные… - сказал Амети, вильнув взглядом в сторону.
        - Чем же они особенные? Говори, уважаемый, до конца, немного осталось.
        Амети решился:
        - Они открываются словом, и иного замка у них нету.
        Нимрихиль присвистнул.
        - Как я посмотрю, у вас там сплошное чародейство в Храме… Ладно, Амети, не обижайся, а лучше скажи, откуда ты узнаешь нужное слово. Ведь его, наверное, знают только тюремщики и хранят в тайне?
        - Там даже и тюремщиков-то нет, потому что еду узникам через колодцы спускают. А слово я узнаю от моего старшего жреца.
        - Так он тебе и скажет…
        - Так и скажет! - запальчиво возгласил Амети. - Как я ему налью нумэнорского вина, так он мне все тайны семи небес и двенадцати глубин откроет, а не то что слово, отпирающее каменную темницу. А вина я еще в Умбаре запас специально для него цельную фляжку!
        И Амети похлопал по оплетенной лозой пузатой стеклянной бутыли, торчавшей из седельной сумы.
        - Ладно, не бей так сильно, а то разобьешь. Я понял. Значит, ты узнаешь тайное слово, откроешь камеру, выведешь узника через келью отшельника… А как же дальше?
        - А дальше я его поведу через подземный лабиринт, что под Храмом. Из этого лабиринта есть несколько выходов, спрятанных в разных местах у подножья горы, на которой высится Храм. Там ты и будешь меня ждать, - распорядился разгоряченный Амети. К его удивлению, следопыт спокойно кивнул, соглашаясь, и больше не спорил.
        Поздно вечером в мэнэлья они остановились на ночлег в приличной харчевне лиги за три до столицы. Альвион скрежетал зубами: хотя он в последние два дня чуть не загнал до смерти Амети и коней, пытаясь поспеть в Храм до заповедного дня, ничего не вышло. И теперь им предстояло потерять целые сутки в двух шагах от цели!
        Амети, вымотанный двухдневной гонкой, с утра в эарэнья утешал следопыта, в душе проклиная нечеловеческое упорство и выносливость Морского Народа и радуясь возможности отдохнуть и выспаться перед тяжелыми испытаниями:
        - Ничего с твоим другом за этот день не случится. Опять же, с людьми поговорим, чего новенького, разведаем. А в субботу даже палачи отдыхают, ты не волнуйся…
        В ответ на эти утешения Нимрихиль только фыркал и продолжал мерить своими длинными ногами устланный пестрыми циновками пол комнатушки, отведенной им на праздничный день, пока Амети не намекнул, что на такое неблаголепное поведение могут обратить внимание постояльцы снизу. Тогда Нимрихиль, усевшись на свое ложе, посоветовал Амети сойти вниз и побеседовать с обитателями постоялого двора, а не маячить у него перед носом. Амети не имел ничего против и послушался.
        Жрец вернулся, когда комнатушку уже освещали лучи закатного Солнца. Шагнув в комнату, он почувствовал что-то странное и почти сразу же увидел нумэнорца, неподвижно и с закрытыми глазами сидевшего на своей постели в той же позе, в какой Амети, уходя, его оставил. Амети вдруг испугался, что тот умер. Он быстро подошел к Нимрихилю и потряс того за плечо. Нумэнорец открыл глаза. Лицо его осунулось, глаза запали, а на лбу, словно от тяжелой работы, выступили капли пота. Некоторое время он смотрел на Амети, словно не узнавая, потом глухо произнес:
        - Он жив…
        - Кто жив? - испуганно спросил Амети. Он вдруг почувствовал, что воздух комнаты пронизан незримыми трепещущими нитями.
        Нимрихиль тряхнул головой, приходя в себя, и неслышные струны перестали звенеть в голове жреца:
        - Мой друг. Его нет среди мертвых.
        Амети поспешно убрал дрогнувшую руку с плеча нумэнорца и быстренько отодвинулся в сторонку. Но пристальный взгляд последовал за ним, словно Нимрихиль видел жреца насквозь:
        - Не бойся, Амети, я не черный чародей и не умею вызывать мертвых. Я не причиню тебе никакого вреда. Даю тебе в том слово.
        - Не одно, так другое, - проворчал Амети, несколько успокоившись.
        В ответ на вопросительный взгляд он пояснил:
        - У меня дурные новости…Моран. Столица в большом волнении. Сплетничают, что раскрыт очередной заговор, но отрубленных голов у Золотого Дворца не прибавилось.
        - А что, собственно, происходит? - обычным голосом спросил нуменорец.
        - Да то, что на всех въездах в город стоят усиленные заставы. И не простые заставы, а из Черных Стражей. То ли ищут, то ли охраняют - непонятно.
        - Раз Черная Стража… А что ваш…король?
        Амети огляделся по сторонам, словно боясь увидеть за спиной соглядатая, потом подошел к Нимрихилю и, нагнувшись, прошептал ему на ухо:
        - Я так понял, что Король поссорился с нашим Храмом: люди шепчутся, что к Храму с неделю назад приезжал зачем-то от Дхарина Черный отряд, что-то требовал от настоятеля, но их даже не пустили внутрь. И теперь может случиться всякое…
        - Но прежде король благоволил Золотому Скарабею? - следопыт тоже перешел на шепот.
        - Если даже посольство отправил с вашими жрецами?
        - В том-то и дело, что размолвка вроде как на пустом месте. Ведь и месяца не прошло, как королевская гвардия и наша стража вместе твоего приятеля ловили, а теперь гляди что…
        Тут Нимрихиль порывисто вскочил на ноги, так что Амети отнесло в сторону:
        - Как я сразу не догадался! - воскликнул он в полный голос. Потом опустился обратно и тихо добавил:
        - Это все, наверное, из-за меня и моего друга, Амети… Король потребовал его у Храма, но Храм почему-то отказался исполнить эту, хм, просьбу. И тогда Дхарин решил дождаться меня…
        Амети застыл, пораженный страхом:
        - Это, значит, все из-за…? - спросил он слабым голосом, уставив дрожащий указательный палец на Нимрихиля. Нумэнорец кивнул, и жрец со стоном опустился на свою кровать.
        - Ничего не поделаешь, Амети, - твердо сказал Альвион, - Теперь тебе придется идти со мной до конца. Я видел твой Храм и понял, что он гораздо опаснее и страшнее, чем даже ты думаешь. А потому мне надлежит явиться туда вместе с тобой, ибо это единственный способ спасти узника, а ты единственный, кто может быть мне провожатым.
        Время шло, и силы Арундэля медленно, но верно таяли. Дело было не в кровоточащей ране, затхлой воде, скудной пище и отсутствии света. Все это можно было вынести. Но его убивала тьма, неизменной тяжестью давившая на разум и чувства. Он часто и надолго терял сознание, блуждая в призрачных лабиринтах, а потом целыми часам лежал не в состоянии протянуть руку за едой или водой. Вся его внутренняя сила уходила теперь на противостояние тьме. Он сдерживал ее напор уже не для того, чтобы выжить, а чтобы, сломив сопротивление и обрушившись на него, она отняла не разум, но разорвала истончившуюся нить, соединявшую тело и фэа.
        К утру валанья Амети настолько пришел в себя и смирился с неизбежным, что смог здраво отвечать на вопросы Нимрихиля, касавшиеся храмовых обычаев:
        - В Храм мирянина могут пустить, если у него какая-то надобность. Но коли сейчас они заперли Врата Скарабея перед людьми Короля, то уж я и гадать боюсь, что там сейчас происходит и разрешат ли тебе войти внутрь.
        Альвион кивнул:
        - Еще может статься, что Кхамул, - в устах следопыта это имя прозвучало как последнее ругательство, - поставил стражу и у вашего Храма - на случай моего появления. Поэтому надо измыслить какой-то другой способ.
        Амети выпучил глаза:
        - Где ж я тебе найду другой способ?! Хотя…
        - Что ты придумал, уважаемый?
        Амети крепко почесал затылок:
        - Придумал, но это в крайнем случае, если совсем все плохо будет. Так что поторопимся, чтобы в дороге узнать новости…
        Решено было объехать город, чтобы не рисковать, проезжая заставы у городских ворот. У какой-то чайханы возле очередных ворот Амети спешился и вошел внутрь. Когда он вышел обратно, пнув по пути шелудивую кошку, и неловко залез на коня, лицо его было мрачнее тучи:
        - Сбылись твои пророчества, прах меня побери. Храм запер ворота, а перед ними - застава Черной Стражи. Такого уже и припомнить трудно сколько времени не было… Всех, кто едет в Храм, они заворачивают и не пущают, показывая королевскую грамоту с черной печатью: никого в Храм не впускать и никого не выпускать…
        - Тогда рассказывай про свой способ, - твердо сказал Нимрихиль. Амети искоса взглянул на него: чем больше препятствий появлялось перед неугомонным нумэнорцем, тем сильнее становилась его решимость. Жрец вздохнул:
        - Я могу провести тебя внутрь как храмового раба.
        Нимрихиль отпрянул как от удара хлыстом:
        - Что? - с отвращением воскликнул он. - Как раба?
        - Да, - сказал Амети с тайной надеждой. - Они у нас все с отрезанными языками, так что по говору тебя никто не признает. Но у них есть свой язык жестов, который мне неизвестен.
        Но если он рассчитывал этим отпугнуть Нимрихиля, то ничего не добился. Следопыт овладел собой и, нахмурившись, серьезно сказал:
        - Немого я смогу сыграть. Это несложно. С языком жестов… Новичок может его и не знать, так?
        Амети нехотя склонил голову.
        - Что еще надо храмовому рабу? - продолжал допрашивать нумэнорец.
        - Еще клеймо должно быть на плече и голову надо обрить. И добыть лохмотья попаршивее, - злорадно сказал Амети. - А клеймо у нас глубокое, до кости прожигают, его не подделаешь и не нарисуешь. Ах, да: оружия храмовым рабам, естественно, тоже не полагается.
        - Так, - сосредоточено произнес Нимрихиль. - Кроме клейма все сделать можно. А вот клеймо… Рисунок, говоришь, беде не поможет?
        - Нет, уж больно у нас клеймо основательное. Но у меня есть одна знакомая хрычовка… Она ставит любые клейма. Хотя нет, оно все равно будет выглядеть свежим,
        - покачал головой Амети с лицемерным сочувствием. - Так что не пойдет…
        Но следопыт неожиданно ухватился за эту мысль:
        - Это проще всего. А что это за, как ты выразился, м-м-м, женщина?
        - Хрычовка-то? Да это старуха, которая ничем не брезгует: ни ростовщичеством - лихву берет просто страх, - при этом лицо Амети болезненно скривилось. - Сводничеством тоже… В общем, промышляет всем, чем можно. Она сама из горцев, и потому чадры не носит, а жаль, потому что страшна как железная преисподняя.
        - Ты ей должен? - прямо спросил Нимрихиль.
        Амети угрюмо потупился.
        - Это плохо. Тогда она тебя выдаст, если что.
        - Э нет, кто ж ей тогда долг заплатит? - удивился Амети наивности своего собеседника.
        - А вообще да, выдаст, - вдруг оживился он, подумав. - Но ее можно сразу того…
        - Чего «того»?
        - Ну… того… Зарезать ее, чтобы не разболтала. Как? - блестя глазами, обратился Амети к нумэнорцу.
        Лицо Нимрихиля исказилось яростью. Он вдруг вытянул руку, ухватил жреца за перед рясы и приподнял его над седлом:
        - Если ты думаешь, что я буду твоих заимодавцев резать..!
        Болтаясь в его руке как тряпка, Амети сипло выкрикнул:
        - Да ты что! Я же пошутить хотел!
        Нумэнорец тотчас отпустил его. Похоже, ему было неловко за эту вспышку:
        - Извини меня: мне показалось, что ты говорил серьезно. Мне не следовало вести себя подобным образом. Но и ты больше так не шути, Амети, хорошо?
        Амети кивнул, чуть не сломав себе шею, и дрожащими руками принялся поправлять на себе рясу. Говорил-то он, конечно, на полном серьезе, потому что старухе был должен никак не меньше двадцати золотых и лихву - пять. Расставаться с этими деньгами ему не хотелось до крайности.
        - А насчет старухи не беспокойся: я сделаю так, что она забудет обо всем, - продолжал нумэнорец.
        Амети, приоткрыв рот, уставился на собеседника:
        - Заколдуешь ее?
        - Нет, - поморщился Нимрихиль. - Просто сделаю так, чтоб она помнила только то, что ни тебе, ни мне не повредит.
        - А может… - начал было Амети, но вовремя остановился.
        Нумэнорец пристально на него поглядел:
        - А заставить ее забыть о твоем долге и не уговаривай: я даже при желании этого сделать не смогу, сил не хватит. Ну что, поехали к ней?
        Амети кивнул, потирая горло, и повернул коня к небольшой слободе.
        Они спешились у жалкой халупы на окраине предместья, оставили коней у покалеченной коновязи, и Амети, не стучась, пинком отворил дверь в дом и вошел внутрь. Альвион последовал за ним.
        Навстречу им с замызганного топчана поднялась с негодующим воплем старуха, лицо которой полностью соответствовало описанию Амети. Узрев жреца, она расплылась в улыбке, которая обезобразила ее еще сильнее, и угодливо к нему подсеменила. Амети сказал ей по-свойски «Привет, старая карга» и отвел в сторонку, чтобы пошептаться. Поговорив с Амети, старуха подошла к Нимрихилю и без обиняков спросила, обшаривая его лицо бесцеремонным взглядом:
        - Сколько дашь за работу, чужак?
        Альвион вынул из пояса три золотых кругляша и показал их старухе. За ее спиной Амети вдруг закашлялся и принялся делать нумэнорцу всякие знаки, суть которых сводилась к тому, что Нимрихиль пообещал слишком много. Следопыт не обратил на ужимки жреца ни малейшего внимания. Старуха в знак согласия тряхнула копной грязно-серых волос и, постелив на пол для дорогих гостей два сильно траченных молью коврика, удалилась в соседнее помещение. Она быстро прикрыла за собой дверь, но до жреца и нумэнорца успели донестись звуки человеческих голосов.
        Незаметным молниеносным движением Нимрихиль оказался у двери и приник к щели. В руке его тускло блеснул непонятно когда вынутый из-за пояса ятаган. Амети на цыпочках подошел к двери и пристроился рядом.
        - Нет, это не чужие, это ее девки. Спрашивают, не к ним ли гости.
        - Надо было велеть старухе помалкивать - у меня не хватит сил еще и с ее… девками воевать, - прошептал Альвион.
        - А может, все-таки… - и Амети провел ладонью по горлу, вопросительно взглянув на спутника.
        - Даже не думай, уважаемый, - нехорошо посмотрел на него нумэнорец. - И не надейся.
        Амети увял. За дверью зашаркали туфли, и они оба поспешно и бесшумно вернулись на свои места. Старуха втащила в каморку жаровню с дымящимися углями и бросила на пол звякнувший сверток. Нимрихиль поднял его и развернул: это были какие-то грязные лохмотья и покрытое гарью клеймо Скарабея. Он поморщился и начал раздеваться. Старуха тем временем принесла воду в треснутом кувшине и бритву, ржавую и даже на вид совершенно тупую. Нимрихиль молча подал ей собственный кинжал, наточенный до зеркального блеска, и уселся на свой коврик. Раздув угли, Амети положил на жаровню клеймо, украдкой глядя на покрытые шрамами предплечья и грудь следопыта. Это уже были не следы когтей. Старуха, что-то бормоча под нос, вылила на голову Нимрихилю воду, прибавила горсть пепла из очага и взяла кинжал. Скоро пряди жестких черных волос усыпали коврик и пол вокруг. Нимрихиль скосил глаза на жреца:
        - А ты чего ждешь? Вечера?
        - Жду, пока как следует раскалится, - отвечал Амети простодушно.
        Старуха закончила брить и вылила на голову Нимрихилю остатки воды, чтобы смыть пепел. Нумэнорец повернул к Амети странное незнакомое лицо с обнажившимися шрамами на виске и сказал:
        - Оно уж красное. Давай скорее.
        - Ты уверен, что тебя не надо связывать? - озабочено спросил Амети.
        - Уверен, - твердо ответил Нимрихиль. - Поторопись, уважаемый.
        Амети взял клеймо за обугленную деревянную ручку, повернул его правильной стороной и быстро и с силой вдавил зашипевшее клеймо в правое предплечье Нимрихиля. Тот даже не дрогнул, только закрыл глаза. Амети держал клеймо, пока по каморке не начал расползаться отвратительный смрад горелого мяса. Старуха надсадно закашлялась:
        - Кончайте, досточтимый, хватит ужо.
        Амети послушался. Старуха достала откуда-то ворох сомнительной белизны тряпок для перевязки.
        - Принесите чистой воды, - спокойно сказал Нимрихиль, открывая глаза. - Больше ничего не надо.
        Старуха недоверчиво отвесила губу, сделавшись еще уродливей, но послушно вышла за дверь с пустым кувшином. Нимрихиль протянул левую руку к жаровне, словно согревая ее над углями. Потом положил руку на отвратительный ожог в ошметках обгорелой кожи и спекшейся крови. И застыл - сосредоточенный, прикрыв веки. Амети показалось, что время остановилось, уподобив их насекомому в янтаре. Потом дверь заскрипела - это вернулась с водой старуха. Нимрихиль открыл глаза и медленно убрал левую руку с ожога. Изумленная старуха молча подала ему кувшин и не спускала с него глаз, пока следопыт смывал с правого предплечья копоть и кровь. Потом она охнула. Амети приподнялся и тоже взглянул: ожог казался почти полностью зажившим, остались лишь припухлость и краснота. Внутри у Амети что-то екнуло, но, стараясь казаться равнодушным, он зачерпнул в очаге пепла и присыпал клеймо, чтобы оно выглядело старым. Старуха жалась в углу, перебирала охранные талисманы у себя на груди и шептала заговоры.
        - Ну, теперь поехали, - сказал Нимрихиль, подымаясь и как ни в чем ни бывало надевая принесенный старухой дырявый халат и свой пояс. Потом вынул из пояса три монеты и вложил их в руку трясущейся от испуга старухи. Амети издал какой-то полузадушенный звук.
        - Иди к лошадям, а я тебя сейчас догоню, - повернулся к нему следопыт.
        Амети проглотил все слова, какие вертелись у него на языке, и послушно поднялся. Нимрихиль тем временем собрал раскиданные вокруг черные пряди и кинул их в жаровню. Спасаясь от вони, Амети выскочил за дверь.
        Нимрихиль вышел через несколько минут:
        - Все в порядке. Теперь старуха будет помнить только, что продала тебе раба, которого ей вчера привезли.
        Тут Амети не выдержал:
        - Зачем, ну зачем ты ей заплатил? Она бы ничего не помнила!
        - Я обещал. Потом, уважаемый, считай деньги в своем кармане, а не в чужом.
        Но Амети не унимался:
        - Лучше бы ты их мне отдал, клянусь Скарабеем!
        Взгляд нумэнорца ожег его как плеть.
        - Амети, ты и в правду возомнил меня своим рабом?
        Жрец выпустил набранный в грудь воздух. Несмотря на бритую голову в свежих царапинах и засаленный драный халат, Нимрихиль ухитрялся походить не на раба, а, скорее, на пустынного разбойника, хотя безоружных разбойников не бывает. В отсутствие признаков свободного этот человек продолжал излучать какую-то власть и непонятную силу. Только теперь Амети заметил, что глаза Нимрихиля даже на Солнце сверкают ярче, чем у обычных людей. Пререкаться с ним хотелось еще меньше, чем раньше.
        - По поводу рабов, - произнес Амети примирительно, - вид у тебя, однако, совсем не рабский: шрамов и синяков маловато, зубы, опять-таки, все целы. Может, выбить парочку?
        Нимрихиль отрицательно помотал головой, затягивая подпругу.
        - Ну тогда хотя бы держись как-то по-другому - в глаза не смотри, сутулься почаще и пониже, - продолжал Амети поддерживать беседу, - и главное, не забудь, что ты немой.
        - Не забуду, - коротко отозвался следопыт. - А ты кончай разговоры разговаривать, или мы засветло не доберемся.
        - Доберемся-доберемся, - подхватил Амети, забираясь в седло, - недалеко осталось.
        День близился к закату, когда по белой от пыли дороге, оставив за спиной столицу, путники подъезжали к высившемуся на безлесой горе огромному зданию, чья крыша в вечернем свете сверкала огненным блеском, а стены отливали зеркальной белизной. В двух сотнях рангар от высоких, в три человеческих роста, Врат Скарабея, украшенных позолоченным изображением солнечного диска, их остановили черно-красные солдаты. На возмущенные крики и вопли Амети из поставленной на обочине палатки вышел их командир, одетый в вороненую кольчугу и красный плащ поверх нее. В сильных и недвусмысленных выражениях офицер сообщил жрецу, кто он такой и куда должен отсюда идти. Идти надо было далеко, и Амети услышал, как Нимрихиль за его спиной издал звук, больше всего похожий на сдавленный смех. Жрец обозлился и пригрозил проклятием, но командир махнул рукой, и один из солдат стукнул лошадь Амети по морде плоской стороной копейного железка, так что смирный мерин от неожиданности взбрыкнул и чуть не сбросил жреца в пыль. Справившись с конем, Амети потрусил прочь под дружный гогот солдат. Когда они спустились за поворот, где их уже
не было видно от ворот, Амети подъехал к Нимрихилю и зло бросил, сплюнув в пыль:
        - По милости этих отродий прокаженной суки нам придется теперь добираться в Храм через подземный лабиринт, бросив коней возле входа. И молись кому хочешь, чтобы там тоже не оказалось королевских солдат!
        Амети слез с коня и, ведя его в поводу, свернул с дороги на еле заметную тропинку, извивавшуюся по голому каменистому склону за отрог горы. Следопыт последовал за ним.
        Они шли около часа, прежде чем добрались до нужного места. Амети внимательно смотрел по сторонам и ворчал, что когда начнет темнеть, он просто не увидит хода в подземелье. Наконец, с помощью следопыта, углядевшего в пыли следы чьих-то ног, ведшие за большой серый камень, жрец нашел вход - узкую и низкую расщелину, сквозь которую надо было ползти на четвереньках.
        Снимая с лошади суму с драгоценной флягой, Амети посмотрел на алеющий ясный закат, соображая время:
        - Бегом придется бежать по лабиринту, а то не успею ни с кем поговорить до жертвоприношения…
        - Какое жертвоприношение? - вдруг стремительно обернулся к нему Альвион, собиравший свои вещи в старую торбу, из которой обычно кормился овсом его гнедой.
        Амети в очередной раз мысленно проклял свой длинный язык.
        - Еженедельное, какое же еще? - сказал как можно более простодушно. Но это не помогло. Следопыт что-то почуял. Он пристально поглядел в глаза Амети:
        - Облаченный в красное, ответь: какую жертву приносят в день валанья каждую неделю в Храме Золотого Скарабея? - очень серьезно вопросил Альвион. Рука его непроизвольно стиснула рукоять изогнутого клинка.
        - Эй, ты это… зачем за оружие взялся… Мы ведь с тобой сделку заключили, ты мне поклялся… - залопотал Амети, холодея. - Ты поклялся, что не причинишь мне вреда! - закричал он, в ужасе пятясь от следопыта и закрывая лицо словно от удара. Альв застыл неподвижно. Лицо его сильно побледнело, несмотря на краску.
        - Жрец, это человеческая жертва…
        Амети, не имя сил отпираться, кивнул. Некоторое время следопыт смотрел на жреца, и на его лице читались гнев и ненависть. Потом он сказал:
        - Тебе бояться нечего: я не трону тебя, если ты не предашь меня. Но твой Храм… Я… Если я смогу, я уничтожу его. Так и знай.
        У подножия горы, на которой высился величественный Храм, чьи посеребрёные стены возносили золотую крышу на восемьдесят локтей, эти слова, сказанные человеком с рабским клеймом, мелькавшим в прорехе грязного рукава, не показались жрецу шуткой.
        Альвион снова склонился к своим вещам, словно пытаясь скрыть свои чувства, но Амети слышал его тяжелое дыхание.
        - Поторопись, если хочешь успеть, - сухо бросил нумэнорец, убирая в седельную суму, остававшуюся на гнедом, свой ятаган.
        Амети, чувствуя, как колотится сердце, собрал вещи, и Нимрихиль отвел лошадей вниз по склону, туда, где виднелась какая-то скудная зелень. Там следопыт их и оставил пастись. После этого он, вслед за Амети, пробрался сквозь расщелину.
        В подземелье Амети высек огонь и зажег захваченную у старухи свечу, при неровном свете которой они отправились дальше вдоль грубо обтесанных стен. Потолок вскоре сделался выше, но недостаточно, чтобы нумэнорец мог выпрямиться.
        Это был настоящий лабиринт, сквозь путаницу ходов и поворотов которого даже памятливый Амети не всегда помнил верный путь. Время от времени он подносил свечу к непонятным знакам, высеченным на поворотах. Пару раз им пришлось перепрыгивать через пересекавшие тропу провалы, откуда тоскливо тянуло сыростью и гнилью. Но проход все время вел их вверх.
        Наконец Амети остановился перед небольшой железной дверью. Собравшись духом, он обратился к Нимрихилю:
        - Если хочешь остаться в живых, то молю тебя: не выказывай никакого недовольства или удивления, а паче того - отвращения к тому, что увидишь. Помни, что ты должен выглядеть как раб, вести себя как раб, молчать как раб и терпеть все как раб: иначе ты погубишь не только себя или меня, - тут его голос предательски дрогнул, - но и своего друга не спасешь. Ты понял меня?
        Нимрихиль молча кивнул. Лицо его, обезображенное шрамами и покрытое пылью, было в мигающем свете лицом раба. Амети тяжело вздохнул и, задув свечу, отворил громко заскрипевшую дверь. Они вошли в Храм.
        Часть 2. Свет в темноте
        За ржавой железной дверью начинался высокий и широкий переход, уже не высеченный в скале, а облицованный каким-то гладко обтесанным камнем. Освещали его масляные лампы, стоящие в нишах выше человеческого роста через каждые полтора десятка рангар. Разнотонные каменные плитки пола образовывали прихотливый узор, трудноуловимый в тусклом свете.
        Амети шел впереди торопливой походкой занятого человека. Нимрихиль неслышно скользил за ним как тень, словно и правда сделавшись меньше ростом и незаметнее. Оглядевшись и прислушавшись еще раз, следопыт понял, что застойный воздух, стены и пол как будто поглощают ненужные звуки мелочной житейской суеты.
        Амети повернул налево, где в полумраке обнаружилась неширокая пологая лестница, по кругу ведущая наверх. Они долго подымались, и, когда, наконец, вышли в переход, Альвион почувствовал, что они выбрались из скального тела горы в само здание: воздух сделался суше и одновременно свежее. Здесь ниши для ламп были чаще, переходы - выше и просторнее. Впереди зазвучали человеческие голоса, и навстречу Амети и Нимрихилю из поперечного прохода вынырнула процессия жрецов - все в парадных красных облачениях, сверкая золотом посохов, широких запястий и многочисленных изображений Скарабея. Амети низко склонился, а нумэнорец скорчился за его спиной, припав к полу.
        Когда процессия миновала их - путники успели уловить лишь отдельные слова в гуле голосов и встревоженную интонацию - последний из жрецов, благообразный седовласый старец, вдруг обернулся и, близоруко прищурившись, воскликнул:
        - Амети, это ты, ничтожный? Что ты здесь делаешь, во имя Влекущего? И как ты попал в Храм?
        Амети, было распрямившись, снова согнулся и меленькими почтительными шажками приблизился к жрецу.
        - Приветствую, начальствующий, рад видеть вас в добром здравии, осени вас благость Златого. Позвольте вашему рабу осведомиться о здоровье верховного и состоянии дел Храма. Все ли благополучно в Обители?
        - Все очень и очень скверно, - проворчал старший жрец. - Начиная здоровьем верховного и кончая благополучием Храма. Но скажи мне, ради всего святого, почему ты здесь, а не в цитадели язычников, куда тебя послала Обитель в моем лице? Или ты узнал нечто, вести о чем не терпят отлагательств?
        Амети угодливо захихикал:
        - Поистине, проницательность начальствующего не ведает границ, ведь я и в самом деле привез важные новости, и, надеюсь, не опоздал. Но что же с верховным святителем?
        Старший жрец огляделся по сторонам и негромко произнес:
        - Он не выходит уже больше недели. Молится и медитирует в святилище за запертыми дверьми. А в таком возрасте, да продлятся его дни, это очень опасно. Ведь и жертвоприношение придется проводить без него… Приезжала Черная Стража с королевским письмом, требовали встречи с верховным, но мы даже не смогли, чтобы взять письмо, открыть им ворота, которые верховный велел запечатать перед тем, как удалился к себе. Поэтому теперь Дхарин велел взять нас в осаду, а мы и знать не ведаем, в чем перед ним провинились. Постой, повтори: а как же ты попал в Обитель?
        - Через подземный ход. К сожалению, мне пришлось бросить лошадей и сбрую…
        - Когда будешь писать отчет о путешествии, упомяни об этом, чтобы я потом не забыл наложить на тебя наказание за разбазаривание имущества Обители, а то мне некогда с тобой сейчас разбираться, - заметил старший.
        - Как прикажете ничтожному рабу, - покорно отвечал Амети. - Я могу пойти к себе, дабы изготовиться к служению?
        - Нет, некогда, пойдешь как есть. Ступай сейчас в четвертую келью на пятом ярусе, где книгохранилище, и передай чародею… Что же ему надо передать..? Или нет, это он должен тебе что-то сказать. В общем, поди разыщи чародея, а потом бегом на служение. Может, что-то и сообщат новое.
        Старший жрец повернулся и поспешил своей дорогой. Амети не удержался и прошипел ему вслед:
        - Фиговую косточку ты на меня наложишь, старый сморчок! Все равно все забудешь к утру…
        Повернувшись к следопыту, Амети шепотом добавил:
        - Это мой начальствующий, который беспамятный и знает нужное слово. Пошли искать чародея.
        - Того самого? - одними губами спросил Нимрихиль.
        - Да, его. Но будь осторожнее, - точно так же ответил жрец.
        Они поднялись еще выше, а когда вышли в переход, то им навстречу то и дело пробегали жрецы, коротко приветствуя на бегу Амети. Здесь Альвион впервые увидел храмовых рабов: это были такие же, как он, молчаливые призраки, кравшиеся у самых стен, одетые в убогое тряпье, с лицами и телами, обезображенными побоями и пытками. Ему даже пару раз сделали какие-то знаки, которых он не понял и в ответ на которые просто пожал плечами.
        Дойдя до четвертой от лестницы кельи, Амети отворил дверь и вошел. Альвион последовал за жрецом и осторожно прикрыл за собой низкую дверь.
        Он увидел тесную клетушку, заваленную манускриптами и свитками разной степени ветхости. В келье так сильно пахло пылью и старьем, что Амети громко чихнул, заставив вздрогнуть и оторваться от чтения толстой книги в деревянном переплете обитателя кельи, одетого лишь во что-то вроде некогда белой юбки длиной до колена. Человек этот был худ как рыбий скелет и сед как лунь, а его белая борода доходила до пояса, но проницательный взгляд из-под морщинистых век вдруг с нестарческой силой ожег Альвиона каким-то мгновенным прозрением и пониманием его истинной сути. Следопыт инстинктивно отпрянул, но в этот момент ничего не заметивший Амети вместо приветствия обратился к чернокнижнику со следующими словами:
        - Да не осветит тебя Освещающий, нечестивец! Почему ты не собираешься в зал, а читаешь свои богомерзкие писания?
        Подойдя к столу, жрец довольно нагло захлопнул открытую книгу, на обложке которой Альвион успел углядеть начало названия - «О природе…», столкнул ее на пол и уселся на стол:
        - Давай говори скорее, чего ты там должен передать моему начальству, а то мне некогда с тобой, сквернавцем, рассиживать.
        - Приветствую тебя, о благороднорожденный Амети, но не припомню ничего такого, что я обещал бы твоему старшему, - скрипучим старческим голосом отвечал чародей. - Вот он мне кое-что обещал…
        - Но-но, обещали ему, - нахально передразнил мага Амети. - Ишь ты, птица какая важная, ему обещали… Значит, опять мой беспамятный все на свете перепутал… Чего у тебя свеженького, интересненького?
        - Да ничего, - отвечал колдун. - Вот разве что расположение звезд подвижных и неподвижных предвещает нам всякие беды и напасти, но это и без звезд видно.
        - Кому это - нам? - насторожился Амети.
        - Всем: тебе, Храму… И мне, ничтожному: чем-то я не угожу вышним, - со вздохом сказал колдун.
        - А что со мной такое случится? - испуганно спросил Амети.
        - С тобой? Гнев высокопоставленных особ - должно быть, старший наконец вспомнит про твои оплошности, смертельная опасность, проистекающая от животных: может быть, тебя укусит бешеная собака или скинет лошадь? Еще какая-то мелочь, точно не помню… Ах да: у тебя в гороскопе велико влияние Звезды Морей, и непонятно, к чему это обернется - к добру или к худу.
        Амети закашлялся и торопливо слез со стола:
        - Ну тебя к рухам в Преисподнюю с такими предсказаниями… Пойду я лучше на служение, а то опоздаю еще, в самом деле…
        Маг кивнул ему на прощанье и, подняв с неметеного пола свою книгу, вновь погрузился в чтение.
        - Ничего себе… - сказал вполголоса Амети. Он уже привык обращаться к нумэнорцу как к собственной тени:
        - Будь время, отвел бы тебя к себе в келью, но уже некогда, и я боюсь опоздать, - Амети передернул плечами, вспомнив, видимо, слова чернокнижника. - Да и вдруг действительно скажут после службы что-то важное? Так что пойдем, но только что бы ни случилось, не выдай себя.
        Альвион кивнул, закусив губу, все еще обеспокоенный странной проницательностью мага и чувствуя тупую боль в груди от того, чему он должен был стать немым и безучастным свидетелем.
        В высокие золотые двери огромного зала для церемоний они проскользнули с последними ударами гулкого гонга. Амети указал следопыту на шеренгу коленопреклоненных рабов у самой двери, а сам устремился вперед, чтобы занять свое место среди младших жрецов.
        Пока утихали все разговоры и шарканье ног, а из дальних дверей медленно появлялась торжественная процессия высших жрецов, Альвион успел украдкой оглядеть зал, в котором прежде не приходилось бывать никому из дунэдайн - кроме как, вероятно, в качестве жертвы: слухи об этом ходили еще со времен первой войны между Дальним Харадом и Умбаром. Огромное помещение длиной в полсотни с лишним рангар, шириной и высотой рангар в двадцать пять было утоплено в гору на большую часть своей высоты. Окон здесь не оказалось, весь зал освещали многочисленные масляные светильники, свисавшие с потолка на длинных золоченых цепях, и свечи на огромных ветвистых, тоже золоченых, подсвечниках, стоящих возле стен. Сами стены, выложенные гладко отполированными плитами вулканического стекла, казались зеркалом, в котором явственно отражалось все помещение храма, только намного темнее и сумрачней: обсидиан словно гасил сияние светильников, затоплявшее зал, и поглощал блеск золота, в изобилии украшавшего помещение.
        Тем временем торжественное шествие целиком миновало золотые двери и остановилось возле дальней стены, на которой красовалось огромное золотое изображение священного скарабея, окруженное сиянием, набранным из разных драгоценных камней. В этот момент раздался голос кого-то из высших жрецов, и следопыт вздрогнул от неожиданности:
        - Ныне настала пора поклониться Тебе, о дарующий благодать жизни!
        При этих словах рабы простерлись на полу, а жрецы дружно опустились на колени. Началась служба, но Альвион ничего не видел, кроме истертых плит пола, на которых лежал. Пол был довольно прохладный. Песнопения и молитвы к движителю светил продолжались довольно долго, и следопыта потянуло бы в сон, не чувствуй он нарастающего напряжения, сжимавшего горло.
        По невидимому знаку жрецы поднялись с колен, а рабы - с пола. Со своего места Альвион хорошо видел всю сцену: верховных жрецов, окруживших золотой куб непонятного назначения высотой им по пояс.
        - Теперь же воздадим Тебе, чем можем, за благодеяния Твои! - раздался громкий торжественный голос, дальние двери снова отворились, и оттуда вышла еще одна процессия: воины в красных одеждах, расшитых золотыми изображениями скарабея окружали невысокую фигуру, укрытую глухим черным покрывалом. Подойдя к жрецам, воины расступились, и человек под покрывалом приблизился к кубу.
        - Пусть ныне да узрит всякая тварь ту драгоценность, что ныне приносим Тебе в жертву! - и с этими словами жрец сорвал покрывало, и с замиранием сердца Альвион увидел, что это девушка-харадримка не старше лет двадцати, одетая в платье из негнущейся золотой парчи, усыпанной драгоценными камнями. Ее длинные черные волосы были заплетены во множество косичек. На какое-то мгновение она обратила лицо к залу, и Альву показалось, что сейчас она позовет на помощь: столько смертного страха было во взгляде огромных агатовых глаз. Но жрец прикоснулся к ее плечу, и она медленно поднялась по ступенькам и сама легла на золотой алтарь, подставив под удар тонкую смуглую шею. Альвион вздрогнул: все его тело напряглось, словно пытаясь разорвать незримую цепь. Ударили в гонг, и следопыту показалось, что зал, золото и светильники закачались вокруг него, превращаясь в ночной лес и кровавые отблески костра.
        - Да свершится! - и в накрывшей его тьме Альвион увидел словно при вспышке молнии мертвенный блеск широкого лезвия.
        Тут от переполнявших его ужаса и безысходной тоски жертвы он словно ослеп и оглох. Амети, стоявший где-то впереди, содрогнулся: немая ярость нумэнорца ледяной иглой пронзила его затылок.

…Когда Альвион пришел в себя, тело девушки уже унесли. На золотом алтаре, запятнанном ярко-красными потеками, осталось лежать кровавым комом еще живое и трепещущее сердце. Жрец с обагренными по локоть руками поднял сердце по направлению к золотому скарабею:
        - Прими же!
        Потом он положил сердце на поданное ему золотое блюдо, которое унесли в дальнюю дверь.
        Жертвоприношение закончилось, но служба еще продолжалась. Альвион стоял будто в бреду, чувствуя, как по всему телу пробегает крупная дрожь. Он никак не мог справиться с собой: ему чудились дикие гортанные звуки чужой песни, стук древков по обтянутым кожей щитам, треск горящих сосновых веток и топот босых ног по утоптанной земле.
        Гонг ударил снова. По шеренгам жрецов и рабов пробежало оживление: это был конец службы. Но тут вперед от алтаря шагнул один из высших жрецов, воздев руки:
        - Внемлите! Ныне Кхамул Дхарин послал своих воинов, дабы преградить вход в Обитель. Хотя чтим мы нашего правителя, но сей поступок - недостоин правды короля и свершен против права Сына Зари. Посему в Обители объявляется осадное положение - покуда Верховный Святитель, что ныне внимает Совершенному, не явится нам, и не отменит либо не подтвердит сие. Нет нужды облаченным в красное склонять голову перед владыкой юга, ибо запасов наших и воды хватит на год с лишним, а самая долгая осада, которой когда-либо подвергался Храм, длилась девять лун. И единственное, чего не достает Храму - это достаточного количества жертв. Посему помыслите: нет ли в сердцах ваших благочестивого рвения взойти на алтарь Скарабея? Жребий будет определять счастливца среди младших жрецов через две луны, когда кончатся прочие жертвы.
        После этих слов на некоторое время воцарилось мертвое молчание. И лишь после того, как старшие жрецы вышли в дальнюю дверь, начали расходится младшие жрецы. Альвион последовал за бледным как мел Амети.
        Они поднялись в келью жреца - небольшую комнату без окна, освещенную масляным светильником. На белой штукатурке стен красовались изображения скарабея. Амети со стоном повалился на скрипучее деревянное ложе, обхватив голову руками:
        - О Всевидящий, за что на меня все это?! Эти Дети Моря - чтоб оно высохло! Пророчества старого нечестивца и ужасный жребий - за что?
        Альвион тем временем закрыл на засов дверь и внимательно осмотрел все помещение.
        - Прекрати нытье, облаченный в красное, если уж ты не способен думать ни о чем, кроме себя. Не время. Чем скорее ты сделаешь то, что обещал, тем скорее ты получишь остальное золото и тем скорее кончится осада - раз пленника уже не будет в Храме. Может, подпоим сегодня твоего старшего? Тогда ночью мы могли бы отправиться в каменные темницы.
        Услышав это, Амети перестал стенать и сел.
        - Нет, сегодня не получится: в воскресенье после…хм… полагается пребывать в благочестивых размышлениях. Я бы и сам рад поторопиться: кто знает, что будет, когда верховный выйдет из святилища? Но никак раньше завтрашнего вечера не получится.
        Следопыт сел на пол, прислонившись к стене.
        - Что ж, если и в самом деле сейчас ничего нельзя сделать…
        Он скрипнул зубами.
        - Лучше лечь спать. Завтра трудный день, - сказал Амети и зевнул. Светильник мигнул и погас, словно услышав его слова. В кромешной темноте раздался голос следопыта:
        - Спокойной тебе ночи… Если ты можешь уснуть.
        Альвион проснулся от далекого удара гонга в том же самом мраке, в котором уснул. Полночи он маялся, терзаемый воспоминаниями и дурными предчувствиями, а потом воспоминания незаметно превратились в кошмары: ему снилось, что на золотом алтаре приносят в жертву Арундэля, а он, двигаясь словно в густом клею, не успевает остановить руку с клинком. Или он снова видел перед собой освещенную костром поляну, заполненную людьми с раскрашенными лицами, чувствовал лопатками грубую кору дубового столба и понимал, что спасение было лишь отсрочкой. Над ним заносил меч ухмыляющийся даэрадан со шрамом, который одновременно был и Кхамулом, которого следопыт никогда не видел, и еще кем-то неуловимо знакомым, и во сне все это наполняло Альвиона невыразимым ужасом.
        Придя в себя, на ощупь он нашел в сумке огниво и разжег лампу. Потом не без труда растолкал храпящего жреца.
        - К-куда в такую рань? - недовольно зевал во весь рот сонный Амети.
        - Иди ищи своего беспамятного, тебе надо позвать его на пирушку сегодня ближе к вечеру, - терпеливо повторял Альвион, пока жрец, ворча и ругаясь себе под нос, не встал и не отправился к своему старшему.
        Через час Амети вернулся из трапезной сытый и довольный: его начальствующий весьма обрадовался нежданной возможности отдохнуть сердцем от всех нынешних треволнений. На радостях жрец отпустил следопыта походить до вечера по Храму, строго наказав вести себя осторожно.
        Целый день дунадан бродил по Обители Золотого Скарабея. Он поднялся наверх и из-под самой крыши глядел сквозь крохотное окошко на залитый светом город и белые облака в небе. Потом долго обследовал заброшенные покои на верхних ярусах Храма, где солнечные лучи сквозь узкие щели падали на лазурные и золотые плитки стен. На полу валялся хлам: изъеденные древоточцем остатки сундуков, некогда украшенных перламутровой инкрустацией, свитки с выцветшими письменами, полуистлевшие одеяния, расшитые позеленевшей от времени бирюзой. Все это покрывал толстый слой нетронутой пыли. Потом он спустился ниже, туда, куда уже не проникал солнечный свет и где суетливо сновали послушники, неторопливо шествовали младшие жрецы и важно выступали старшие.
        Вдруг он в переходе мелькнула белая набедренная повязка мага, и, подстегнутый желанием разузнать о судьбе Арундэля, следопыт устремился вслед за чернокнижником в боковой коридор. Повернув за угол, он чуть было не наткнулся на колдуна, занятого беседой со старшим над Амети. Он вжался в стену, но маг беспокойно обернулся к нему, и его острый, пристальный взгляд снова проник, как показалось нумэнорцу, сквозь рубище и краску в самую его душу. Альвион с трудом сделал шаг назад: взгляд мага словно держал его. На его счастье, чернокнижник вернулся к разговору, и следопыт поспешно рванул обратно по переходу.
        Вернувшись к Амети, нумэнорец до самого вечера сидел в келье, не рискуя выходить.
        После вечернего гонга - время тянулось томительно медленно - жрец начал приготовления к приему высокого гостя, выставив на стол вино и закуску. В это время Альвион нетерпеливо караулил за дверью появление старшего. Наконец, в переходе возник знакомый дородный силуэт. Нимрихиль скользнул обратно в келью, кивнул Амети и встал на колени за предназначенное старшему кресло - чтобы не мозолить глаза почтенному старцу.
        Вечеринка удалась: Амети все подливал собеседнику вина, поддерживая разговор на разнообразные темы, застывший как статуя Альвион изо всех сил сдерживал свое нетерпение, старший жрец опрокидывал чашу за чашей, становясь все общительнее и добродушнее. Когда он, расчувствовавшись, спел веселую застольную песенку, Амети почувствовал, что можно переходить к делу, и попросил собеседника поделиться с ним мудростью и поведать, откуда взялось Тайное Наречие. Последовал рассказ - слегка заплетающимся языком - о том, как Совершенный создал Тайное Наречие, дабы тайное оставалось тайным и дабы не пятнать рассуждения о священном наречием простого люда либо мерзостным языком живущих на севере белых рухов, коим пишет свои книги Морской Народ. Амети вопросил о примерах - «вот если взять слова, которыми темницы каменные запираются… а?». На это старший жрец хитро погрозил ему пальцем и, качнувшись, что-то проговорил на ухо Амети. Как ни напрягал следопыт слуха, ничего ему расслышать не удалось. Благодарный Амети щедро вылил в чашу собеседника остатки вина, допив которые, тот немедленно уронил голову на стол и        Нимрихиль порывисто вскочил на ноги:
        - Наконец-то! Пошли скорее!
        - Сначала надо отнести его к себе, чтобы он нам позже не помешал, - возразил рассудительный Амети.
        Пока следопыт бегом тащил старшего в келью, перекинув его через плечо, тот, проснувшись, все порывался снова запеть, но когда Нимрихиль и Амети уложили его на широкую кровать, покрытую пурпурной тканью, он сразу же громко и с присвистом захрапел.
        - Вот теперь пошли, - сказал Амети.
        - Не пошли, а побежали. Мне почему-то кажется, что надо торопиться, - озабоченно ответил Нимрихиль.
        Они долго спускались по лестницам, потом сворачивали в какие-то пустынные пыльные закоулки, пока Амети не остановился в тупике возле низенькой покосившейся дверцы, чтобы зажечь от светильника припасенный факел. Альвион тем временем с некоторым усилием открыл рассохшуюся дверцу. Из нее все еще торчали ржавые гвозди, которыми дверь когда-то прибили к косяку. В падавшем из коридора свете Альвион увидел на полу за дверью пыльный белеющий череп. Амети, наконец, разжег свой факел и протиснулся в келейку. Следопыт пролез за ним, прикрыв дверь. В одной из стен низкой и крохотной - четыре шага в длину и ширину - комнаты обнаружился пролом. Небрежно отпихнув череп в угол, к остальным костям, Амети посветил факелом за стену, и Альвион увидел уходящую вниз лестницу, высеченную, видимо, в естественной расщелине. Они перелезли через остатки стены и начали осторожно спускаться. Лестница оказалась довольно длинной: когда ее начало уже сокрылось в густом затхлом мраке, конца еще не было видно. На какое-то мгновение Альвиона кольнул страх, что эта уводящая во тьму лестница никогда не кончится, но в этот момент свет
факела достиг узкой площадки - такой же, как наверху, с точно такой же стеной, сложенной из нескрепленных между собой каменных блоков. Следопыт принялся разбирать стену, чтобы можно было протиснуться. Он старался работать быстро и осторожно, но даже случайно упавший камень почему-то не пробудил в этой пещере никакого эха. Наконец, он просунул голову за стену и прислушался: там царили тот же непроницаемый сумрак и мертвая тишина, что и на лестнице, но воздух был чуть легче.
        - Давай лезь, - довольно громко произнес Амети, - никто сюда месяцами, бывает, не спускается.
        Он оказался прав. Когда факел осветил коридор, в который они вышли из крохотного закутка, где разобрали стену, Альвион увидел, что на покрытом пылью полу следов немного, а какие есть - довольно старые. Он осмотрелся по сторонам и удивился, догадавшись, что каменные прямоугольники в его рост и шириной в пару шагов - двери: без ручек, замков, глазков и петель.
        - Так вот почему эти темницы называются каменными… - тихо проговорил следопыт.
        Они прошли еще немного вперед и остановились перед дверью, неотличимой от всех остальных: такой же черный полированный камень как часть стены. Альвион толкнул его, но камень не шелохнулся.
        - Ну что же, носящий Золотого Скарабея, - повернулся Нимрихиль к Амети. - Настала пора произнести слова, которые достались столь дорогой ценой.
        Амети, одернув рясу, решительно подошел к двери. Постоял и повернулся к нумэнорцу:
        - Возьми у меня огонь и отойди чуть-чуть. Вдруг из-за тебя слово не подействует?
        Альвион повиновался и отошел на несколько шагов. Лицо его было лишено всякого выражения в неверном свете факела.
        Амети наклонился и что-то прошептал в то место, где у обычных дверей находится замочная скважина. Раздался скрип и скрежет, и с тяжелым гулом потревоженного камня черный прямоугольник начал отступать внутрь, открывая за собой провал в бездонную кромешную ночь. Амети невольно отшатнулся, но следопыт уже проскользнул мимо него, держа впереди себя факел подобно мечу.
        Темница неожиданно встретила его отражениями огонька на стеклянной глади стен и тихим шорохом струящейся воды. В углу Альвион углядел очертания человеческой фигуры, и его сердце невольно дрогнуло. Он бросился к Арундэлю и встал на колени, глядя на друга. Тот был без сознания. В первое мгновение Альв мучительно испугался, что опоздал. Но когда он положил руку на бледный лоб, то ощутил теплоту и биение жизни - отчетливое, но слабое и как бы отдаленное. Он обернулся на шум шагов, и Амети в ужасе застыл, узрев искаженное болью и гневом лицо Нимрихиля.
        - Я не виноват, господин, не виноват, я ничего не знаю, - испуганно залепетал жрец.
        Гнев Нимрихиля мгновенно угас.
        - Подойди сюда и возьми у меня факел, - и Амети послушался. Рука у него дрожала.
        Альвион наклонился и тихо позвал Арундэля. Тот был далеко, но откликнулся на зов: веки приоткрылись, и отражение огонька в огромных черных зрачках начало медленно уменьшаться.
        - Hlaralyen? Vane i lome, Tinwendil, i cal'entulie![Слышишь меня? Сгинула тьма, Тинвэндиль, и свет возвратился! (квэнья)] - услышал Амети слова странного языка, чьи тихие звуки, казалось, заполнили глухую обсидиановую келью. Факел в его руке вспыхнул ярче и ровнее, разгоняя тьму.
        - Aire…narо, - шевельнулись спекшиеся губы, и Амети увидел, как засияли собственным светом глаза пленника.
        - Я же говорил, бывают чародеи и просто так… без рыболовных крючков… - с трудом произнес он. «Бредит или с ума сошел. Неужто все зря и денег не заплатят?», - с тоской подумал жрец. Но Нимрихиль спокойно кивнул и ответил:
        - Я знаю. Мне все рассказали, - с этими словами он покосился на Амети. - Как ты?
        - Плохо… - Арундэль бледно улыбнулся. - У меня рана не заживает и, судя по всему, начинается заражение крови.
        - Тьма и… - начал было Альвион, но в это момент раздался глухой отдаленный вибрирующий звук.
        - Что это опять? - испуганно воскликнул следопыт.
        - Это гонг, которым созывают в зал, - встрял Амети. - Наверное, что-то случилось. Пойдемте скорее отсюда.
        Пока Альвион припасенными инструментами расклепывал браслет цепи, которой Арундэль был прикован к стене, Амети, светивший следопыту факелом, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Наконец, цепь с лязгом упала на каменный пол, и Альвион поднял Арундэля на ноги:
        - Ты идти можешь?
        - Кажется, я даже стоять не могу, голова кружится… - и он снова потерял сознание. Альвион еле успел подхватить его.
        - Rabi… - явственно выругался следопыт. Он поднял пленника на руки и вынес из темницы. В коридоре по-прежнему стояла тишина, но когда Амети, что-то шепнув, закрыл дверь, снова ударил гонг. На этот раз его было слышно гораздо лучше. Амети подскочил:
        - Через пятьсот ударов сердца мне надо быть в зале!
        Они бегом припустили по коридору, Нимрихиль, неся пленника на руках, с трудом пролез в дыру:
        - Эх, надо бы обратно стену заложить, - сказал он, осторожно подымаясь по лестнице. - Не убегай вперед, Амети, мне плохо видно ступеньки…
        Наверху, в келье, Нимрихиль осторожно положил пленника на заранее принесенное одеяло и обратился к жрецу:
        - Иди в зал, Амети, я останусь здесь.
        Втыкая между костями в углу догорающий факел, Амети краем глаза усмотрел, как следопыт достает из пояса блеснувший при свете драгоценный камень. Нимрихиль сверкнул на жреца глазами не хуже этого камушка, и на сей раз одного этого взгляда хватило, чтобы Амети очень быстро покинул келейку.
        В зале царила суматоха, которая не до конца прекратилась и с третьим ударом гонга. Амети поспешно скользнул на свое место, в шеренгу младших жрецов, еще не совсем проснувшихся, но уже живо обсуждающих возможные причины случившегося. Наконец, дальние двери зала распахнулись, и в зал хлынула толпа высших жрецов. К добру или к худу, своего старшего Амети среди них не увидел: тот, скорее всего, дрых без задних ног и ничего не слышал. Четверо старших жрецов несли золоченые носилки, в которых полулежал-полусидел верховный жрец, похожий не то на собственное надгробие, не то на мумию заморившего себя голодом подвижника. Насколько видел Амети, верховный даже не моргал, глядя прямо перед собой неподвижными глазами: должно быть, длившаяся неделю медитация вкупе с молитвой и постом не лучшим образом сказалась на его здоровье. При виде верховного святителя шум в зале усилился, но тут вперед выступил один из высших жрецов, трижды стукнул об пол своим посохом, водворяя тишину, и громко произнес:
        - Ныне внемлите все, и не говорите, что не слышали! Ибо Уста Скарабея, Посох Влекущего, Верховный Святитель Храма сего донес до нас слова Совершенного!
        С этими словами жрец поклонился верховному, который продолжал безучастно смотреть перед собой, и продолжил:
        - Внемлите, облеченные в красное, носящие Златого Скарабея! Слово государя - закон для земли его, но не властен он над подвластными сильнейшему. Нет на служителях Ослепительной Колесницы вины перед Владетелем Юга, а потому не склонится чело наше под руку его, ибо склоняемся мы лишь перед Совершенным. И вот слово Могучего: надлежит нам остаться стойкими в грядущих испытаниях, чтобы ни послала нам судьба и Сверкающий. И Государь Золотого Города не принудит нас поступиться достоинством и отдать то, что не желает ему отдавать Влекущий.
        Амети чуть было не подпрыгнул: либо он понял абсолютно неверно, либо слова эти могли относиться только к пленнику, которого он сам только что освободил из каменной темницы. Стоявшие рядом с Амети младшие жрецы недоуменно переглядывались: они, похоже, и понятия не имели, на что намекает старший жрец.
        - Но возможно - таковы слова Златого - что попытается проникнуть в Храм злой чародей, лазутчик с севера.
        Амети мысленно проклял Морской Народ в целом и Нимрихиля - в частности.
        - Посему надлежит нам быть во всеоружии и бодрствовать. Вот слова Совершенного, что молвил Уста Скарабея и Посох Влекущего! Внимали вы, и не говорите, что не слышали!
        Договорив, старший жрец снова поклонился верховному и отступил обратно, к остальным высшим жрецам. Вперед вышел другой - тот, что совершал жертвоприношение. Он поднял руку и заговорил:
        - Ныне, согласно изреченному, подтверждаем то, что было сказано вчера: Обитель не откроется владетелю юга, пока не уйдут от Врат Скарабея воины его. До тех пор будем же считать себя осажденными. Напомню вам и о том, что через две луны настанет срок бросать жребий, дабы узнать, кто из младших жрецов взойдет на золотой алтарь.
        В зале наступила мертвая тишина.
        - А дабы недостойные не помыслили избежать высокой судьбы, да встанет стража у всех выходов из Храма.
        По рядам младших жрецов пронесся полный ужаса тихий стон.
        - Посему пусть ныне младшие жрецы отправятся в свои кельи и не покинут их до удара гонга, что призывает всех к утренней службе.
        Пока притихшие, с вытянутыми лицами, младшие жрецы расходились из зала, Амети протиснулся вперед, поближе к алтарю, и, низко поклонившись, поймал за рукав старшего жреца, который все еще стоял впереди всех остальных:
        - О Внимающей Величию, снизойди до своего раба! Я ничтожный Амети, переписчик имущества. По воле старшего надо мной, да продлятся его дни, я получил ключи почти от всех помещений Храма и знаю все переходы, входы, выходы и помещения, кроме священного лабиринта. Что прикажешь, то будет исполнено, если даруешь ты ничтожному право беспрепятственно выполнять обязанности и ходить по Храму…
        Старший жрец уже собирался что-то ответить Амети, как в боковую дверь, сквозь которую входили высшие жрецы, вбежал человек в красных одеждах, расшитых золотыми скарабеями. На боку у него висел в изукрашенных камнями ножнах изогнутый меч. Амети обеспокоено моргнул: раньше он никогда не видел начальника храмовой стражи таким перепуганным и бледным, даже после достопамятной переделки.
        - Пленника нет в темнице! - выдохнул тот, приблизившись к высшему, рядом с которым стоял Амети, стараясь сделаться как можно более незаметным. - Он исчез!
        Начальника стражи тотчас обступили высшие жрецы:
        - Но как? Неужели этот кудесник открыл волшебную дверь?
        - Невозможно! Это же каменные темницы!
        - Это лазутчик, лазутчик, говорю вам!
        - Когда это произошло?
        Начальник стражи отдышался и начал отвечать:
        - Я не знаю ни когда это произошло, ни каким образом. В камеры последний раз заглядывали тогда, когда его запирали. А было это больше двух недель назад… Когда я спустился туда, дверь была закрыта. Никаких следов.
        Амети облизнул пересохшие губы: если бы этот толстый боров не поленился заглянуть за угол, то он непременно увидел бы разобранную стену. Нельзя было оставлять их в этой келье, но уйти, не разузнав, сейчас тоже было невозможно.
        - Что же нам теперь делать? - испуганно спросил один из высших.
        - Так. Если дверь была закрыта, это значит, ее открывали и закрывали словом. Значит, лазутчик здесь не при чем… - стоявший рядом с Амети высший обвел тяжелым взором стоявших вокруг него собратьев. - В Храме измена.
        От этого слова все охнули.
        - Дверь мог открыть либо кто-то из старших жрецов, либо тот, кто каким-то образом узнал отпирающее слово. Скорее всего, это мог совершить кто-то из младших жрецов, в надежде обрести королевскую милость. Возможно, это был человек короля, которого подослали в Храм. Возможно, мы не совсем верно истолковали слова верховного, и это именно тот лазутчик, которого надо опасаться. А вовсе не северянина из Морского Народа.
        Высший жрец повернулся к Амети, который с трудом поборол дрожь при упоминании Морского Народа:
        - Ты, ничтожный, отправишься переписывать всех, кто есть в Храме, не делая исключений ни для кого из свободных. Ты, - обратился он к начальнику стражи, - немедленно расставишь караулы по всему Храму, и большую стражу - у всех входов в лабиринт: если это был младший жрец, то раньше вчерашнего вечера он не стал бы пытаться бежать, и, может быть - хотя и маловероятно - что он еще здесь.
        - Но если это все-таки был колдун и лазутчик с севера? - раздался за спинами высших жрецов знакомый Амети блеющий голос.
        Высший раздраженно повернулся, остальные расступились, и Амети увидел старого чернокнижника, совершенно спокойного, как будто целая толпа Посвященных и не мерила его злобными взглядами. Чародей поклонился, словно нечаянно вспомнив, перед кем стоит:
        - Прости, о Внимающий Величию, что ничтожный прервал тебя, но думается мне, что я могу помочь приютившей - хм - меня обители. Ибо долг благодарности не может быть выплачен до конца, а гостеприимство…
        - Довольно, - прервал его высший. - Что ты можешь сделать, кроме как повторять слова, уже однажды изреченные мудрецами?
        Чародей снова поклонился:
        - В Храм не дозволено водить собак, но я могу заменить собой самую чуткую ищейку: знай же, о Слово Скарабея, что мне нетрудно пройти по следу, который оставила за собой душа пленника. Ибо кто как не я своим заклятием ослепил его и тем решил исход битвы, каковой остался бы гадателен? Мягко говоря…
        Начальник стражи презрительно фыркнул, но смолчал. Высший пристально посмотрел на чародея:
        - А что насчет колдуна и лазутчика с севера?
        Амети передернуло. Чародей же, погладив свою белую бороду, неторопливо отвечал:
        - Поистине, и сны мои, и звезды предрекают это. Душа же моя неспокойна, ибо Храм уподобился оазису, в котором поселился лев. Или курятнику, куда проползла змея.
        Жрецы возмутились, но Слово Скарабея - таков был титул этого жреца - поднял руку, и они умолкли:
        - Хорошо. Ты пойдешь туда с нами. И если ты не сделаешь того, чем похвалялся, то займешь освободившееся место в каменных темницах. Ты понял?
        Чародей низко поклонился, не выказывая, впрочем, испуга:
        - Я следую за тобой, о Внимающий Величию. Но есть еще одно дело, о котором бы я хотел говорить с тобой, если позволишь…
        Амети не стал ждать дальше. Он тихонько выскользнул из круга высших жрецов, чуть не споткнувшись о носилки, в которых лежал по-прежнему безучастный и всеми позабытый верховный жрец, осторожно, по стеночке, добрался до выхода из зала и, несмотря на слабость в коленях, изо всех сил припустил по переходу.
        В келейку, где он оставил чужаков, Амети ворвался подобно вихрю:
        - Чернокнижник… Чародей… Он сказал, что может идти по следу! Мы погибли! Внизу у лабиринта уже стоит стража!
        И жрец, трепеща, сполз по стенке прямо на кучу костей, белеющих при свете лампы, принесенной из его кельи. Нимрихиль спокойно повернулся к нему и, протянув руку, легонько и незло встряхнул Амети за плечо:
        - Пришел в себя? Теперь рассказывай по порядку.
        Справившись с собой, Амети кивнул и начал торопливо рассказывать. Оба нумэнорца ловили каждое его слово. Нимрихиль был спокоен как никогда со времен их с Амети знакомства и даже весел. Он всего лишь нахмурился, дослушав до конца.
        - Забавно… Как ты думаешь, это колдун и правда сможет выследить тебя? - обратился он к своему товарищу. Бывший пленник оправился настолько, что Амети с трудом верил собственным глазам.
        - Боюсь, что сможет… - отвечал тот.
        - Мы погибли… - застонал Амети, раскачиваясь из стороны в сторону. - Даже если мы сейчас уйдем отсюда, он все равно выследит нас…
        Нимрихиль снова нахмурился, глядя на них обоих:
        - Уж не хотите ли вы сказать, что нам остается сидеть на месте и ждать их прихода?
        Его товарищ медленно сел: лицо его уже не было таким бледным, а глаза светились по-прежнему. Амети невольно отвел взор.
        - Если я правильно помню то, что однажды читал… Я никогда не думал, что это когда-нибудь может пригодиться… - добавил бывший пленник извиняющимся тоном.
        - Что? Что такое? - набросился на него Нимрихиль.
        - Видишь ли, этот самый след души… Я, кажется, догадываюсь, что это такое. Если я прав, то мне достаточно иметь при себе какую-то вещь… какой-то амулет, созданный с помощью черной магии - и тогда он не сможет выследить меня.
        Нимрихиль и Амети смотрели на него с равным изумлением.
        - Я понимаю, что такую вещь негде взять, но это все, что пришло мне в голову, - прибавил пленник.
        Амети кашлянул, прикрыв рот. Потом засунул руку в мешочек на поясе, с которым никогда не расставался, и достал оттуда кожаный шнурок с железной подвеской, изображавшей оскаленную волчью морду.
        - Вот, это не подойдет?
        Пленник протянул руку к подвеске, и его пальцы застыли на расстоянии ладони от волчьей морды, словно он пытался ощутить нечто - тепло? холод? - исходящее от подвески. Он нахмурился:
        - Подойдет.
        Но его рука отпрянула, словно от раскаленного металла. Нимрихиль с отвращением смотрел на крутящуюся в воздухе подвеску. Амети увидел, как заходили желваки на его щеке. Жрец счел необходимым объясниться:
        - Я снял эту вещь с этого самого скелета, - и в подтверждение своих слов Амети похлопал рукой по черепу, подняв небольшое облачко пыли.
        - Как бы то ни было, ничего лучше у нас нет. И быть не может, - сказал пленник Нимрихилю. Тот нехотя кивнул, и пленник осторожно взял амулет, держа его за шнурок. Потом, закусив губу, надел шнурок на шею. Волчья голова скользнула за ворот изодранной черной туники.
        - Теперь пойдемте отсюда, - обратился он к Амети и Альвиону.
        Отведя нумэнорцев по узкой потайной лесенке, подымавшейся из одной пыльной кладовой в другую, тремя ярусами выше - пленник снова побледнел и сам идти не смог, словно на шею ему повесили колесо, а не маленький кусочек металла - Амети, вернувшись, успел присоединиться к Слову Скарабея, начальнику стражи, чернокнижнику и сопровождавшим их солдатам Храма у самого входа в каменные темницы. Главного, естественно. Его не заметили, а потому и не гнали. Вся толпа прошла через охраняемые солдатами двери и направилась к темнице, откуда бежал пленник.
        У двери высший наклонился и, прошептав нужное слово, все еще жегшее губы Амети, открыл дверь в темницу. При свете многочисленных факелов было хорошо видно расклепанный браслет цепи.
        - По крайней мере, это сделали человеческие руки, - мрачно сказал Слово Скарабея.
        - Теперь твоя очередь, чернокнижник…
        Чародей бестрепетно вошел в темницу и замер с закрытыми глазами, приподняв посох и повернувшись лицом ко всем остальным, столпившимся в дверях. По спине у Амети вдруг побежали мурашки.
        - Трое… - неожиданно низким голосом произнес чародей. - Их трое… Второй - лазутчик-северянин, такой же колдун из Морского Народа, как и сбежавший пленник. Третий - жрец. Жрец Храма Скарабея. Это он открыл дверь словом. Я чувствую, здесь остался их след…
        Сердце у Амети упало даже не в пятки, а куда-то еще ниже. Если чернокнижнику ничего не стоит выследить всех троих, а не только пленника…
        Чародей сделал несколько шагов, все еще с закрытыми глазами, и вышел из темницы. Все отпрянули от него.
        - Теперь… Я поведу вас по следу пленника, идите за мной.
        И чародей, по-прежнему не открывая глаз, медленной поступью отправился по коридору, пока не свернул за поворот и они не оказались перед дырой в стене. Начальник стражи громко, но неуверенно выругался. Слово Скарабея ничего не сказал, но его тонкие губы сделались еще тоньше, а устремленный на начальника стражи взор не обещал тому ничего хорошего. Чернокнижник протиснулся в дыру и начал подниматься по лестнице. За ним последовали все остальные. Амети пристроился за высшим и начальником стражи.
        Наверху произошла заминка. Из-за спин Слова Скарабея и начальника стражи Амети увидел, как чернокнижник застыл в середине крохотной кельи, пытаясь уловить исчезающий след. Он простоял так довольно долго, пока высший не начал терять терпение:
        - Ну что такое? Беглецы посыпали след перцем, и ищейка лишилась нюха?
        Чернокнижник повернулся к ним. Глаза его испуганно бегали, язык облизывал пересохшие губы:
        - Прости, о Внимающий Величию, но след и в самом деле пропал. Я не чувствую его больше… Эти колдуны, должно быть, нашли способ сбить меня с пути… Прости своего ничтожного раба!
        - Пусть на всякий случай солдаты проверят этот проход и все кельи, - обратился к начальнику стражи высший. Тот с готовностью кивнул и, протиснувшись по лестнице мимо Амети, спустился вниз, отдавая на бегу распоряжения.
        - А ты… - повернулся Слово Скарабея к чародею, который словно стал меньше ростом.
        - А ты отправишься со мной. Возможно, удача больше улыбнется тебе, когда ты будешь пытать память высших жрецов, дабы узнать, не передавал ли кто из них тайного слова кому-то из непосвященных…
        Амети за его спиной тихонько спустился вниз по лестнице и юркнул в дыру вслед за солдатами. На сегодня он слышал достаточно.
        Утро принесло Арундэлю и Альвиону хорошие новости.
        Рана, промытая травяным отваром и забинтованная чистой льняной тряпицей, уже начала рубцеваться, воспаление сошло, и опасность заражения крови миновала. Арундэль, крепко проспавший весь остаток ночи, накормленный дорожными хлебцами и напоенный бальзамом из общеармейского неприкосновенного запаса, чувствовал себя вполне прилично, хотя Альвион считал, что тот еще слишком слаб для путешествия верхом. Подвеску с волчьей головой Альвион снял с Арундэля, как только они оказались в безопасности, и теперь амулет висел напротив них на гвозде, вбитом в голую оштукатуренную стену.
        После бессонной ночи, проведенной за переписыванием наличных жрецов, явился Амети и сообщил, что пленника уже не ищут: считают, что он бежал с помощью лазутчика и одного из младших жрецов, которые отсутствовали в списке Амети. По причине исчезновения из Храма предмета спора с королем высшие жрецы решили написать обо всем случившемся Сыну Зари, дабы тот принял меры к поимке беглецов. Храму ничего не оставалось, кроме как признать, что в предательстве повинен кто-то из своих и просить короля о помощи:
        - Вот полчаса назад открыли ворота и отправили гонца в столицу…
        - Значит, мы можем спуститься в лабиринт хоть сейчас? - спросил Нимрихиль.
        - Нет, там еще стоит стража, чтобы еще кто из младших жрецов не убег, - ответил Амети и тихонько захихикал. - Если б вы знали, сколько сегодня утром свитков с доносами лежало у двери Слова Скарабея… На меня тоже донос написали, а как же - я ведь тоже не последняя спица в колеснице… Такая суматоха поднялась: все друг за другом следят, за спину оглядываются… Я сам слышал, кто-то сегодня утром клялся, будто бы видел того самого лазутчика - здоровенного воина в серебряной кольчуге и черном плаще с серебряными звездами, с огромным мечом.
        Арундэль и Альвион посмотрели друг на друга и дружно засмеялись.
        - Может статься, нам даже безопаснее будет остаться здесь на несколько дней, пока Дхарин не бросит нас искать, - сказал Нимрихиль, вытирая выступившие от смеха слезы.
        Амети поперхнулся, представив, что этот кошмар продлиться еще несколько дней:
        - Да как же…! Да вы что!
        - Амети, не забывай: чтобы ты получил все свои денежки, нам еще надо благополучно добраться до границы с Умбаром… - заметил Нимрихиль.
        - Но благоразумно ли пережидать время в Храме? - спросил у него Арундэль.
        К жрецу вернулся дар речи:
        - Да какое там - благоразумно! Совершенно неблагоразумно и даже оченно опасно! Один чародей чего стоит! Он всю ночь в память к старшим жрецам заглядывал, ничего не нашел, правда. Даже у моего беспамятного, - добавил Амети для Нимрихиля. - А потом сказал на ухо Внимающему, что, дескать, пойдет к себе и попробует еще раз поискать пленника. По-своему, сказал, поискать.
        В этот момент гвоздь, на котором висела подвеска, выскочил из стены, и волчья голова, глухо ударившись об пол, подкатилась к ногам Арундэля. Альвион ухватил подвеску за шнурок.
        - Это что еще за фокусы? - спросил он, держа шнурок, на котором, не переставая, качалась волчья голова.
        Арундэль нахмурился, глядя подвеску:
        - Будем надеяться, что это всего лишь гвоздь не выдержал…
        Альвион протянул руку и аккуратно опустил амулет в один из стоявших на покосившейся полке треснутых горшков:
        - Оттуда не убежит… - добавил он с полной серьезностью.
        Амети переводил взгляд с нумэнорцев на горшок.
        - Похоже, ты прав, Амети, - обратился к нему Нимрихиль, - не стоит нам здесь задерживаться. К вечеру Арундэль совсем придет в себя, и тогда мы отправимся в лабиринт. О страже не беспокойся.
        Амети нерешительно кивнул: эти безумцы не боялись Кхамула Дхарина, но испугались вывалившегося из стены гвоздя…
        - Ну ладно, я пойду наверх, узнаю, что и как, да и доложиться надо насчет переписи, - сказал он, мысленно пожав плечами, и бочком протиснулся в дверь.
        У апартаментов Слова Скарабея было по-прежнему шумно. Свитков с доносами пока не прибавилось (обычай велел оставлять их под покровом ночи, хотя светильники в Храме горели круглые сутки). Амети доложился насчет пропавших жрецов, потом сбегал за их старшими, чтобы те продиктовали ему в присутствии Внимающего приметы беглых. Слово Скарабея самолично запечатал список, и Амети отнес его Начальнику Вестников, чтобы тот отправил его вслед за адресованным королю письмом. Потом последовали еще какие-то мелкие поручения, которые Амети с готовностью исполнял, радуясь, что может не спускать с Внимающего глаз.
        Неприятности снова начались в четвертом часу после рассвета, когда в покои Внимающего явился чародей, взволнованно потрясая своей длинной белой бородой. На пороге он низко поклонился и, подбежав к высшему жрецу, торопливо зашептал тому на ухо. Амети уронил на пол гору свитков и начал их собирать, подползая все ближе и ближе к чародею и высшему жрецу:
        - …насчет жреца ничего сказать не могу, уж больно у них всех следы грязненькие да одинаковые. Но с пленником и лазутчиком ошибки быть не может: они оба здесь, в Храме, это совершенно точно… Я искал их не по оборванному следу, а иначе: они как два светильника в темноте, серебряный и золотой, ни с чем не спутаешь…
        Внимающий помолчал, потом пнул ползавшего у него в ногах Амети и приказал:
        - Ничтожный, как тебя там - Амети? Живо беги за начальником стражи.
        Потирая ушибленное место, Амети с поклоном выбежал за дверь. К своему удивлению, он почувствовал, что почему-то не особенно испуган. «Треклятый Морской Народ! Клянусь Мышью, им ничего не стоит внушить человеку бессмысленную храбрость!» - думал он, пока вел к старшему поднятого с постели, а потому злого и щедрого на оплеухи начальника стражи.
        - Удвой караулы у всех дверей и начинай обыскивать Храм: беглецы еще здесь, - обратился Внимающий Величию к начальнику стражи, не успел тот войти в комнату. Начальник стражи задумчиво почесал в затылке:
        - Так я и думал, о Слово Скарабея: погасший факел в той келейке был еще теплый, когда мы пришли туда…
        - Почему же ты молчал? - требовательно вопросил высший жрец.
        Начальник стражи замялся:
        - Ну, я… Стража у меня все равно везде стояла, так что никуда беглецы бы не делись. Но если я удвою караулы, то оставшиеся у меня люди будут обыскивать Храм недели, если не луны. Дом Скарабея велик, а если в Храме завелся предатель, то задача становится еще труднее.
        Слово Скарабея выпрямился и требовательно посмотрел на чародея:
        - Ты сможешь указать место, где они находятся?
        Тот дернул себя за бороду, вырвав несколько белых волосков:
        - О Внимающий Величию, прости меня, но я уже говорил, что это не в силах человеческих! Клянусь Его Тенью, я сделал все, что мог!
        Высший жрец грозно посмотрел на них:
        - Неужто вы ни на что неспособны? Или мы беспомощны как овцы перед волком в овчарне? Что же теперь прикажете делать?
        В это мгновение дверь в келью Слова Скарабея отворилась, и на пороге появился маленький и сморщенный верховный жрец. После короткого остолбенения Внимающий Величию низко склонился, а все остальные рухнули на колени. Неожиданно глубоким и звучным голосом Верховный Святитель обратился к Слову Скарабея:
        - Что делает пастух, когда волк нападает на стадо, сын мой? Он зовет пса… Призовем же на помощь чутье Пса - Кхамула Дхарина: он сумеет найти и волков, и паршивую овцу.
        - И что же дальше? - продолжал Нимрихиль расспрашивать паршивую овцу. Амети глубоко вздохнул и, прижимая руку к сильно бьющемуся сердцу, продолжил:
        - И вот он и говорит: призовем, дескать, Дхарина искать овцу. И волков тоже.
        - Это мы уже слышали. Что они потом сделали?
        - Слово Скарабея просто… ну, можно сказать, обалдел: наверняка, говорит он верховному, король захочет кой-чего к рукам-то прибрать. Да и с какой стати его вообще звать? Что, Храм сам не справится с какими-то двумя бродягами? А верховный ему: сам же видишь, что не справиться нам, не взять пленника самим - близок локоть, да не укусишь. Ну, и настоял на своем. Позвали меня, и давай письмо диктовать королю, чтобы ехал срочно. Со всеми титулами и чем полагается. Вот этой самой рукой писал, - Амети приподнял дрожащую лапку.
        Нимрихиль посмотрел на своего товарища:
        - Ты как? Драться ты не…?
        - Если честно, то надолго меня сейчас не хватит.
        - Амети, начальник уже послал приказ удвоить стражу? - обратился Нимрихиль к жрецу.
        - Да. Чтоб там не меньше двух десятков стояло.
        Нимрихиль скрипнул зубами:
        - Не пробиться нам в лабиринт… Не уйти…
        Амети испуганно посмотрел на следопытов: на лице у Нимрихиля читалось отчаяние, у Арундэля - мрачная покорность судьбе.
        - А что такое? Подумаешь, король… - забормотал жрец, не успевая ужасаться собственным словам. - Он же не настоящая собака, чтобы по запаху искать, верно? Чего вы… - Амети хотел сказать «струсили», но не посмел.
        - Кажется, мы втравили тебя в скверную историю, - грустно сказал ему бывший пленник. - Применительно к нашему случаю ваш король действительно та ищейка, которая найдет и волков, и овцу, и все, что пастух хочет от нее спрятать…
        - Это крайний случай. Я его убью, - сквозь зубы пробормотал Альвион. - Если смогу, конечно. Боюсь, правда, Амети, что ни тебе, ни нам это уже не поможет. Извини, если можешь, что так получилось.
        - Вы что, серьезно? - тихо спросил Амети.
        - Серьезнее некуда… - проворчал следопыт.
        Амети вздохнул:
        - Так я не договорил. Написал я письмо, а они мне и говорят: «Иди, ничтожный сын грязи, составь список чего у нас самого ценного есть в сокровищнице и в святилище, а потом спустись вниз и прикажи, чтоб подводы готовили». В общем, они хотят до приезда короля отправить все самое ценное в Храм Змеи. Это за противоположным концом города. А письмо к королю отправят одновременно с обозом…
        Нимрихиль нервно потер руки:
        - Ты едешь с обозом?
        - Получается, так.
        - Ну, я сойду за раба-грузчика, остается придумать, куда девать Арундэля.
        Амети покорно достал из сумки толстый свиток:
        - Вот, я в него впишу еще два ковра из святилища. В них и закатаем.
        Арундэль моргнул, а Нимрихиль энергично кивнул:
        - Отлично. Пошли за коврами.
        Поход за коврами закончился благополучно. В особенности потому, что пока Альвион ждал Амети у входа в святилище - высокой и широкой двери с золотыми петлями, ручкой и замком - мимо торопливо прошли чернокнижник и жрец. Как догадался следопыт, не иначе как Слово Скарабея.
        На бегу чародей возбужденно размахивал бородой и посохом:
        - А всем, кто поедет с обозом, устроим проверку, чтобы они не выскользнули… А я буду смотреть в душу - от меня никто не улизнет!
        Они миновали Альвиона, не обратив никакого внимания на распростертого на полу раба.
        Когда Нимрихиль с Амети волокли в кладовую ковры, следопыт вполголоса пересказал этот разговор жрецу:
        - Что ж, видно моя очередь теперь носить волка, - добавил Альвион и усмехнулся: - Если, конечно, ковры эти тоже сотканы с помощью черной магии и смогут укрыть Арундэля от чернокнижника…
        Альвион полагал, что шутит, но так оно и оказалось. Когда следопыты и Амети с трудом расстелили ковры на полу в кладовке, на одном обнаружилось изображение летучей мыши - черной на сером фоне, а на втором, побольше, скалил зубы волк. По краю этого ковра шла какая-то надпись. Нимрихиль прищурился и начал читать про себя, шевеля губами.
        На лице его постепенно проступало отвращение:
        - Черное наречие, не иначе. Не надо никакого чутья, чтобы понять: в этих словах полным-полно злого чародейства. Послушай, Амети, откуда у вас в Храме столько всякой гадости? - обратился он к жрецу.
        Амети промолчал. Альвион пристально посмотрел на жреца и поменял ковры местами, положив мышь поверх волка. Арундэль пожал плечами, улегся на изображение мыши, и Альвион с Амети завернули его в ковры. Потом Нимрихиль, вздохнув, достал из горшка талисман с волчьей мордой и надел его на шею. Амети внимательно посмотрел на него, но тот вроде бы не собирался падать в обморок. Они подняли сверток и понесли его вниз.
        В маленьком крытом дворике перед высокими Вратами Скарабея рабы уже догружали последнюю из предназначенных для сокровищ повозок. Амети и Нимрихиль осторожно положили свернутые ковры с краю. Тут из-за одной из дверей какой-то жрец крикнул:
        - Амети! Иди сюда и веди всех рабов, которых возьмешь с собой! Внимающий зовет!
        Нимрихиль и Амети переглянулись: следопыт поправил амулет и незаметно кивнул жрецу. Амети щелкнул пальцами, и к нему подбежали еще четверо рабов, грузивших повозки. Они и Альвион последовали за Амети в двери.
        В маленькой комнате напротив входа в кресле восседал Верховный Святитель, рядом с ним стоял Внимающий Величию, в нескольких шагах от которого притулился чернокнижник. Увидев высших жрецов, рабы мгновенно пали ниц, Амети также быстро опустился на колени. Верховный шевельнул кистью, и Амети, не вставая с колен, приблизился к его креслу и там застыл, прижавшись лбом к полу.
        - О ничтожный, - обратился к нему Слово Скарабея, - тебе доверена великая честь: ты отвезешь сокровища Дома Скарабея в Храм Змеи. Покажи себя достойным, и обретешь награду. Встань.
        Амети робко поднял голову, но Внимающий Величию сделал нетерпеливый жест, и Амети поспешно поднялся на ноги и, по знаку, приблизился к чернокнижнику, все еще робко сутулясь. Тот посмотрел ему глаза, словно ища что-то, потом взмахнул посохом: Амети отступил, и чародей двинулся к распростертым на полу рабам. Жрец незаметно вздохнул, переводя дух. Чернокнижник подошел к первому из рабов и притронулся к его лбу концом своего посоха. Постоял так, потом покачал головой и перешел к следующему. Так чародей добрался до последнего из рабов. До Нимрихиля. Тот ничем не отличался от остальных: такая же рваная одежонка, обритая голова, глубокие шрамы на виске. Скорченный на пыльном глинобитном полу, он казался таким же тщедушным и безропотным, как остальные: куда-то исчезли и широкие плечи, и высокий рост. Все пятеро, подумал вдруг Амети, похожи на каких-то животных: паршивых, жилистых, забитых, могущих только немо стонать в ответ на удары и боль. Чернокнижник ткнул Нимрихиля в лоб своим посохом, и Амети увидел, как под драной дерюжкой передернулись лопатки. Чернокнижник помедлил, глядя на лежащего у его ног
раба, и Амети почувствовал, что у него на лбу выступает пот.
        - С ними все в порядке, - сказал чародей, наконец-то отвернувшись от Нимрихиля и кланяясь высшим жрецам.
        - Ступай, Амети, и поторопись: Дхарин должен получить письмо как можно скорее, а гонец выезжает одновременно с тобой, - сказал Слово Скарабея.
        Амети низко поклонился высшим жрецам и без слова (горло у него пересохло) вышел за дверь, украдкой вытирая потный лоб. Рабы последовали за ним.
        Пока они занимали место возничих, а Амети садился верхом на подведенного меринка (жрец, давеча окликнувший его, почтительно придержал стремя), вышедший во дворик Слово Скарабея громко велел открыть ворота. Высокие створки медленно разошлись, пропустив во двор сноп солнечных лучей. Защелкали хлысты, и сквозь Врата Скарабея повозки медленно выехали из храмового полумрака в ослепительно ясный полдень.
        Часть 3. Змеиный ров
        В первое мгновение Альвион словно ослеп: недолгого пребывания в Храме ему хватило, чтобы отвыкнуть от солнечного света. Щурясь и прикрывая глаза рукой, он осмотрелся кругом: высокое безоблачное небо, бледно-серые голые холмы с редкими пучками темной зелени, белая дорога, город в дымке дрожащего воздуха. Застава исчезла, но впереди по дороге к Вратам Храма приближалось облако пыли, сквозь которую проблескивали острия копий и алели флажки на древках.
        - Уж не Черная ли Стража? - негромко вопросил Амети, подъехав к повозке, которой правил нумэнорец.
        - Лишь бы не сам, - шепотом сквозь зубы ответил следопыт. Ладони его словно сами собой обхватили запястья - Амети уже понял, что обычно за этим движением следует блеск метательных ножей.
        Неожиданно позади них раздался топот, и мимо обоза проскакал, подняв клубы пыли, храмовый посыльный. Когда пыль осела и Амети откашлялся, нумэнорец и жрец увидели, что отряд, ехавший к Храму, остановился: гонец, размахивая руками, что-то объяснял командиру. Подъехав ближе, обоз тоже встал, потому что всадники загораживали дальнейший путь. Хлестнув своего вороного, командир Черных Стражей, уже немолодой мужчина с сединой в смоляных волосах, судя по широким позолоченным браслетам на запястьях - в немалом чине, подъехал к первой повозке и обратился к Амети:
        - Эй, кто такой и куда направляешься?
        Амети выпрямил как мог свою сутулую спину и развернул куриные плечики:
        - Да благословит тебя Стрелометатель, о благороднорожденный. Я, Амети, Рачитель владений Храма Скарабея, следую в Храм Змеи. По поручению Верховного Святителя Дома и Слова Скарабея.
        Командир усмехнулся и, поворотив коня, приказал своим солдатам:
        - Возвращаемся во дворец!
        И напоследок бросил через плечо Амети:
        - Что, перетрусили там у себя?
        Жрец побагровел, но смолчал. Командир засмеялся и, пришпорив коня, поскакал в голову отряда. Амети перевел взгляд на нумэнорца, и презабавное зрелище заставило его на мгновение позабыть о наглеце: Альвион глазел вслед командиру отряда, удивленно и совершенно по-детски приоткрыв рот. На лице у него проступило странное выражение досады, смешанной с удовлетворением. Тут Альвион повернулся к Амети и, блестя голубыми глазами, возбужденно прошептал:
        - Смотри-ка, жив курилка! Странно, но получается, что я тогда промахнулся…
        В ответ на недоуменный взгляд жреца он пояснил:
        - Ты не заметил шрама у него на горле? Моя работа…
        Амети встревожился:
        - А вдруг он тебя тоже признал?
        Следопыт пожал плечами:
        - Вряд ли. Лет двадцать прошло с той поры. Да, точно.
        Амети тупо воззрился на следопыта, пытаясь понять, как его собеседник, которому самое большое три десятка от роду, мог двадцать лет назад перерезать глотку наглому вояке - хоть и не до конца. Потом хлопнул себя по лбу и мысленно обозвал глупцом:
        - Скажи мне, благороднорожденный, а сколько тебе лет?
        Альвион совершенно правильно истолковал его вопрос:
        - Что, не поверил? В нинуи - это февраль по-вашему - стукнет шестьдесят шесть.
        Амети придавленно смолк - оказывается, проклятый нумэнорец еще и в два с лишним раза старше его самого….
        Посерьезнев, следопыт задумчиво поглядел вслед облаку пыли:
        - А все-таки боюсь я - не случайное то совпадение… Ведь если так, то Дхарин и правда знает, кого ищет, - и нумэнорец помрачнел.
        Амети поежился:
        - Подхлестни-ка покрепче этих одров. Еле плетутся…
        Солнце уже начинало клониться от полудня к закату, когда запыленные повозки Храма Скарабея остановились у врат Храма Змеи - не таких высоких, как в Доме Огненной Колесницы, и украшенных золотым изображением извивающейся змеи. Амети ударил в большой бронзовый гонг, висевший рядом с воротами, и вышедший привратник пропустил жреца Скарабея внутрь. Следопыт, оглядев голую каменистую местность - город, который они объехали вдоль городской стены, остался далеко позади - приготовился к долгому ожиданию под палящим солнцем, но Амети появился меньше, чем через четверть часа в сопровождении жреца, судя по всему - не низкого ранга: вокруг его посоха из черного дерева обвивалась золотая змея с рубиновыми глазами. Ее чешуя так жарко горела на солнце, что Альвион утомленно зажмурил глаза, подумав, что блеска золота он насмотрелся на юге на всю оставшуюся жизнь. Еще у жреца на шее висел амулет - змея, а не скарабей, а запястья украшали два широких браслета-запястья - естественно, тоже золотые. Несмотря на свое высокое положение, жрец был довольно молод - вряд ли старше Амети.
        - Вот, о Хранитель обители Змеи, те повозки, о которых недостойный поведал тебе и которые ему было велено доставить в дом твоего повелителя, - с низким поклоном обратился Амети к жрецу Змеи.
        - Что ж, добро Стрелометателя я приму и возвращу в целости и сохранности, когда будет в том нужда, - так же церемонно ответил тот и неторопливо кивнул привратнику, который, поклонившись, бросился открывать ворота. Тяжелые - наверное, тоже на случай осады - створки, заскрипев, разошлись, и Альвион мысленно вздохнул, вспомнив любимое присловье виньялондских рыбаков: «лих карась - с удочки в невод ухитрился попасть».
        Храм Змеи сильно уступал в размерах и роскошестве Храму Скарабея: и двор поменьше
        - не площадь, а дворик, и ступеньки пониже, и жрецы посуетливее, и рабы погрязнее. Напыжившийся Амети казался среди них павлином в курятнике, уступая горделивостью осанки и важностью выражения лица лишь жрецу со змеей на посохе.
        Следопыт увидел, как к Амети подошел с поклоном местный жрец - тоже со змеей на груди, хотя и поменьше, чем у главного. Они о чем-то поговорили, местный жрец махнул рукой, и по его знаку к повозкам сбежалась толпа храмовых рабов, которые, подобно муравьям, разобрали с повозок вещи и поволокли их внутрь Храма. Альвион осторожно взял на плечо ковры и пристроился вслед за ними. Шествие, возглавляемое местным жрецом и Амети, довольно долго блуждало по невысоким и нешироким переходам, пока не свернуло из парадной части Храма, сложенной из камня, в обыденную, сложенную из голого необожженного кирпича. Здесь уже пахло не благовониями, а кухней.
        У невысокой, глубоко утопленной в стене дверцы с железным засовом и огромным замком, похожим на противовес, жрецы остановились, и местный большим ключом открыл замок и засов. За дверцей оказалось изрядных размеров помещение с купольным сводом и с крохотным подпотолочным окошком, забранным толстыми железными прутами. Рабы стали заносить в клеть вещи, и шедший последним Нимрихиль нарочно задел своим свертком Амети. На глазах у всех совершенно невозможно было остаться в кладовой, и следопыт от нетерпения прикусил губу, глядя, как местный жрец, не торопясь, запирает клеть, а потом, пропустив сквозь особые ушки в засове шелковый шнурок, продевает его концы в бронзовую дощечку с выгравированной змеей, хитро их завязывает и затем продергивает получившийся узел так, чтобы он ушел внутрь дощечки: теперь дверь нельзя открыть, не разрезав шнурка. Сделав свое дело, жрец Змеи с поклоном подал железный ключ Амети и удалился в сопровождении рабов. Амети махнул рукой рабам из Храма Скарабея, чтобы те присоединились к местным, и наконец нумэнорец и жрец Скарабея остались в переходе одни.
        - Что делать-то станем? - вполголоса спросил Амети.
        - Мне надо к Арузиру, а потом будем отсюда выбираться, если захочешь - с тобой, - отвечал Нимрихиль. - Я видел тут недалеко по дороге корчму: ты сможешь добыть лошадей? Мы с Арундэлем как-нибудь выйдем отсюда сами. Пока не поздно.
        - Ничего, время теперь терпит - когда-то еще разберутся, кого и где искать? А мне надо сначала все тут разузнать… Ладно, давай открывай замок, - сказал Амети и подал следопыту тяжелый ключ.
        - А шнурок?
        - Сей же миг все будет как надо, - жрец достал из пояса обломок железной спицы и, оглядевшись по сторонам, принялся ковыряться в бронзовой дощечке. Пока Альвион открывал замок, с трудом проворачивая ключ, Амети ухитрился вытащить узел и распутать скользкий шнурок. В следопыте проснулся рыбак:
        - Слушай, Амети, покажешь мне потом, как ты это сделал? Я неплохо разбираюсь в узлах, но такого не умею… - восхитился Нимрихиль.
        Польщенный Амети самодовольно усмехнулся:
        - Вот поописывал бы ты храмовое имущество с мое… Ладно, иди выручай своего приятеля, - сказал он, открывая перед нумэнорцем дверь. - Я вас пока запру и шнурок обратно завяжу, а сам пойду послушаю, о чем люди говорят…
        Нимрихиль уже было нырнул в дверь, когда Амети ухватил его за рукав халата:
        - Послушай, благороднорожденный… - словно в нерешительности обратился он к нумэнорцу.
        - Ну что опять такое?
        Амети замялся.
        - Давай скорее, а то неровен час, принесет кого-нибудь, - поторопил его Нимрихиль.
        Амети наконец решился:
        - Скажи, а ты, это, не боишься… ну, того, взаперти сидеть?
        Следопыт недоуменно на него посмотрел, потом вдруг покраснел, словно смутившись.
        - Удивляюсь я на тебя, что такие простые вещи тебе в голову не приходят, - поучительно заметил Амети, скрывая охватившее его самого непонятное замешательство. - Всему вас учить приходиться… Ладно, если все хорошо, я приду как разузнаю насчет выходов, дороги, лошадей и прочего.
        Пока ключ скрежетал в замке, Альвион разобрал груду сундуков и ларцов, освобождая место на полу. Потом положил туда свернутые ковры и принялся осторожно их разворачивать, шепотом окликнув Арундэля. Тот молчал: раскатав ковры, Альв увидел, что он без сознания. Сосредоточившись, следопыт долго звал Арундэля, пока тот не открыл глаза.
        - Воды, - сказал он, еле шевеля потрескавшимися губами. Альвион напоил его из фляги, которая тоже лежала в сумке в свернутых коврах. Вода во фляге была неприятно теплой, почти горячей - как сам Арундэль.
        - Жарко было невыносимо, - сказал Арундэль, допив воду из фляжки и окончательно придя в себя, - и нечем дышать. И у меня снова начался бред: казалось, что ковры шевелятся как живые и хотят меня задушить, - и они оба невольно посмотрели на вытканного на ковре зверя.
        Альв поспешно ухватил Арундэля под мышки и стащил с ковров на голый земляной пол: в косом свете, падавшем из высокого окна, ему вдруг показалось, что волчьи глаза с ненавистью следят с ковра за ними обоими.
        - Может, это был и не бред, - сказал он. Подумал и добавил: - Не нравится мне все это. Надо поскорее линять отсюда.
        Когда Амети пересекал двор, направляясь в местную трапезную, где намеревался впервые за день нормально поесть и обзавестись подходящими собеседниками, неожиданно за воротами снова ударили в гонг. Потом еще раз, еще и еще - пока изо всех дверей и оконцев храма не высунулись головы посмотреть на причину трезвона. Амети, пока привратник, суетясь, отодвигал здоровенный, толщиной в ногу засов, как мог незаметно подобрался поближе и встал сбоку от ворот, чтобы, в случае чего, открытая створка спрятала его от взора входящего: за последнее время он уже привык, что всякая неожиданность связана с нумэнорцами и чревата неприятностями. Из-за ворот под непрерывные удары в гонг неслась грубая брань.
        Привратник, наконец, справился с засовом, и снаружи на ворота обрушился град ударов. Но ворота не спешили отвориться: привратник, повинуясь жесту незаметно появившегося жреца со змеей на посохе, не стал снимать цепь, соединявшую разошедшиеся где-то на локоть окованные железом створки ворот. Сбоку Амети увидел, как в щель между створками тычется морда вороной лошади, и его охватило скверное ощущение, словно это все уже было с ним - причем не далее, как сегодня.
        - Кто вы такие, что нарушаете покой обители Змеи? - перекрывая доносившийся из-за ворот шум, вопросил Верховный Жрец.
        За воротами прекратили долбить в гонг, и в наступившей гулкой тишине уже слышанный Амети грубый голос произнес:
        - Именем Сына Зари немедленно откройте Черной Страже! Слово и дело Владыки Востока! Вот знак воли короля!
        И в щель просунулось копье с красным флажком: с древка свисала золотая цепь. Все жрецы, сбежавшиеся за спину своего Верховного, охнули в один голос.
        Амети затравленно огляделся по сторонам: он почувствовал себя черноногой степной лисой, загнанной облавой в путаницу переходов чужой, незнакомой, уже пахнущей дымом норы. Он вдруг впервые понял, что все их предприятие может плохо кончиться, и из глубины его мелкой души хлынула самая настоящая ненависть к Сыну Зари, и с такой силой, что у него перехватило дух: «Паршивая овца? Я тебе покажу паршивую овцу, ты, отродье бешеной су… с-собаки!».
        Верховный низко поклонился и снял цепь с острия.
        - Что нужно Сыну Зари, чье слово - закон, от служителей Змеи? - спросил он, избегая взгляда Амети.
        - Владыка повелевает обыскать Храм от самых глубоких подвалов до самой крыши!
        - Желание Владыки Востока - закон, но я не могу дозволить, чтобы непосвященные осквернили святая святых обители, - спокойно отвечал жрец, вселяя надежду в Амети
        - «вдруг он и в самом деле их просто не пустит?». Но тут он увидел, как левой рукой верховный жрец делает незаметные знаки «немого языка». Того немногого, что знал из этого языка Амети, хватило, чтобы понять: верховный святитель всего лишь тянет время разговорами, чтобы жрецы успели спрятать самое ценное из собственных сокровищ Дома Змеи.
        Из-за ворот снова хлынула ругань, створки заколебались, и кто-то из Черных Стражей хватил мечом по воротной цепи, рассыпав ворох искр.
        - Если вы поклянетесь не ступать в святилище, я позволю вам войти в Храм, - продолжал жрец, пока Амети торопливо пробирался прочь от ворот сквозь густую толпу рабов и жрецов.
        - Я не дам тебе такой клятвы, ибо король велел иное!
        Через некоторое время до Амети - уже издали - донесся голос верховного жреца:
        - Тогда пообещай, что будешь осматривать святилище только в том случае, если не найдешь искомого в остальных частях Храма.
        Ответа Черного Стража Амети уже не слышал, но тут загремела цепь, заскрипели, открываясь, ворота, и Амети догадался, что жрец Змеи и посланец короля договорились.
        - Это Дхарин приехал? - напряженным шепотом спросил у Амети стоявший у дверного косяка следопыт, когда жрец, перерезав шнурок, отворил, наконец, дверь в клетушку.
        - Нет, этот твой должник, которого мы встретили по дороге, - сказал жрец обычным голосом: в шуме, наполнившем тихую обитель, их все равно никто бы не услышал, - ему велено обыскать весь Храм.
        - Без разницы, - отвечал Альвиону стоявший рядом Арундэль, - все равно наш друг, - он коротко кивнул в сторону Амети, - не знает здешних ходов и выходов.
        Альвион хотел что-то сказать, но тут Амети схватил его за руку:
        - Тише! Кто-то бежит сюда! - в переходе гулко отдавались чьи-то одинокие поспешные шаги. Альвион вырвал руку у жреца:
        - Сейчас поглядим, с разницей или без, - мрачно проронил он и мягко скользнул за дверь: ни Амети, ни Арундэль не успели его удержать. В переходе раздался какой-то шорох, и шаги смолкли. Через несколько мгновений дверь в клеть раскрылась, и на пороге появились двое: Нимрихиль и жрец Змеи, которому следопыт успел скрутить руки и завязать рот.
        - Вот вам и ходы, и выходы, - обратился Альвион к Арундэлю и Амети. Жрец Змеи был маленький и толстенький, с выпученными от испуга глазами.
        - А он знает? - спросил предусмотрительный Арундэль.
        Альвион посмотрел на плененного жреца и сказал ему:
        - Если незаметно выведешь нас наружу, останешься в живых. Понял?
        Жрец, еще сильнее выпучив глаза, судорожно закивал.
        - И не вздумай звать на помощь, в случае чего ты и пикнуть не успеешь, - добавил Нимрихиль, развязывая жрецу рот. Мгновение поколебавшись, он бесцеремонно сдернул с трепещущего пленника изображение змеи.
        Амети уже закрывал за собой дверь на замок:
        - Пока они ее откроют, сколько-то времени да пройдет, - пояснил он Арундэлю, пряча ключ в пояс. Тот пожал плечами:
        - Никому не составит труда догадаться, что внутри уже никого нет: шнурок ведь разрезан.
        - Надень змею вместо своего скарабея, - Альвион подал Амети подвеску, - может, хоть издали сойдешь за своего.
        Амети послушался, и все устремились по переходу, повинуясь указаниям дрожащего жреца Змеи.
        Едва они свернули за угол, как услышали позади шум шагов, голоса и бряцание оружия.
        - Мы вовремя, - запыхаясь, проговорил на бегу Амети, - они, почитай, сразу в клеть бросились.
        Командир отряда и верховный жрец - их сопровождало несколько жрецов и десяток Черных Стражей - остановились у двери в кладовую. Увидев обрезанные концы шнурка, командир отряда взревел и рванул дверь на себя, но та не поддалась.
        - Где ключи? - рявкнул он верховному. Верховный жрец посмотрел на жреца, запиравшего клеть:
        - Но я отдал ключ жрецу Скарабея, - испугался тот, - ведь так…
        - Скорее всего тот, кто разрезал шнурок, имел и ключ, чтобы открыть дверь, - прервал его верховный жрец, обращаясь к командиру отряда. Тот непонимающе воззрился на него.
        - А значит, жрец Скарабея тоже замешан в случившемся, и потому ключа у нас нет - он был один, - пояснил верховный жрец Змеи.
        - Проклятый изменник, сожри его железная преисподня, - выругался его собеседник. - Что стоите, бездельники, ломайте дверь! - обратился он к своим подчиненным.
        Пока крепкой скамьей, принесенной из трапезной, выбивали дверь - на что ушло немало времени, - верховный жрец отвел в сторону командира отряда:
        - Не поведает ли благороднорожденный воитель Владыки о причине всего происходящего? - негромко спросил он, поглаживая свой нагрудный амулет.
        - Доглядчики с севера. Злоумышляли против владыки, - отрывисто отвечал тот, не сводя глаз с двери.
        - В таком случае… - начал было жрец, но тут дверь рухнула, и его собеседник, выхватив меч из ножен, ворвался в клеть. Жрец неторопливо вошел вслед за ним, величественно отстранив солдат движением своего обвитого змеей посоха. Внутри при льющемся из окна свете были хорошо видны расстеленные на полу ковры: один - черно-багровый как свернувшаяся кровь - с волком, другой с серой летучей мышью, а также брошенная рядом пустая кожаная фляга из-под воды.
        - В таком случае, я всего лишь хотел сказать, что, скорее всего, вы опоздали и здесь уже никого нет, - закончил жрец свою фразу, обращаясь к Черному Стражу, - видимо, они заперли дверь, чтобы выиграть время. Добыча перехитрила ловчего.
        Его собеседник с досады так ударил по какому-то сундуку, что щепки брызнули в разные стороны. Жрец даже бровью не повел. Пнув флягу, Черный Страж взмахнул мечом, намереваясь изрубить ковры, но тут жрец Змеи неожиданно схватил его за плечо:
        - Нет! Смотрите!
        Рука с мечом замерла на полувзмахе: над ковром висело словно облако дымно-серой пыли. Облако, клубясь, становилось все гуще и темнее как грозовая туча, обретая смутно знакомые очертания:
        - Тень волка… - потрясенно прошептал жрец.
        Но это была не тень и не призрак: перед жрецом и воином стоял огромный зверь. Он оскалил, глядя на Черного Стража, свою кроваво-красную пасть, и рука с мечом опустилась вниз словно помимо воли владельца. Потом волк двинулся к ним, и, когда жрец и воин шарахнулись от него в разные стороны, прошел между ними к двери. У порога он остановился, оглянулся и, словно приглашая их за собой, повелительно качнул головой.
        По словам несколько оправившегося от испуга жреца Змеи, до конца потайного хода, ведшего из Храма, оставалось совсем немного, когда Альвион вдруг остановился, словно его ткнули в грудь. Шедший позади него Амети подтолкнул следопыта:
        - Чего ты уперся, иди скорее!
        Следопыт повернулся к нему, и жрец невольно отпрянул: глаза у Нимрихиля сделались как тогда, в харчевне, совсем прозрачные, они смотрели не на Амети, а сквозь него, изливая некий призрачный свет. По переходу словно дохнуло холодом, и по спине жреца пробежали ледяные мурашки:
        - Тут что-то случилось. Что-то скверное, - следопыт тяжело перевел дух и, привалившись к сложенной из кирпича стене хода, прикрыл ладонью свои страшные глаза. - Сейчас… Сейчас отпустит.
        Мимо Амети протянулась рука: Арундэль на мгновение стиснул запястье Нимрихиля. Тот встряхнул головой и, покачнувшись, устремился к горящей лампе проводника, ждавшего их у выхода.
        Они по очереди протиснулись в низкую и узкую дверь и снова вынырнули в бронзовый жар послеполуденного света, оказавшись в расщелине между крутыми скалистыми склонами высотой в пару человеческих ростов. От выхода налево, за поворот, уводила еле заметная серая тропка.
        Альвион остановился, зажмурив глаза и подставив Солнцу лицо, словно всем телом впитывая его жар. Арундэль взял его за плечо и развернул к себе:
        - Что это было?
        - Не знаю. Надеюсь, погоня, - отвечал следопыт, не открывая глаз.
        - Надеешься?
        Тут к ним подошел Амети, на всякий случай придерживая за шкирку толстяка-жреца, который продолжал сжимать в руках уже ненужную лампу:
        - Ну что, пойдемте, что ли? Эх, жалко дверь без запора и заложить ее нечем…
        Он подергал жреца Змеи за шиворот:
        - Знаю я поверье, как запереть дверь без ключа и замка: покропить порог и косяки свежей человеческой кровью да заговор сказать…
        Пленник жалко разевал рот, как вытащенная на берег рыба, не в силах вымолвить ни слова. Арундэль стремительно и гневно обернулся к Амети, но тут между ними встал Нимрихиль и твердо сказал:
        - У меня есть мысль получше. Идите вперед.
        Потом добавил, глядя почему-то на Арундэля:
        - А жрец, Амети, дойдет с нами до того места, где мы сможем его оставить без вреда для себя и для него.
        Он вернулся к двери, оглянулся на своих спутников и махнул им рукой: дескать, ступайте. У поворота Амети не выдержал и обернулся: Нимрихиль стоял на коленях, прижавшись лбом к дверному косяку. От изумления жрец остановился и открыл рот: он никогда прежде не видел, чтобы нумэнорец молился, но тут Арундэль, не говоря ни слова, твердой рукой развернул Амети обратно и так завел за поворот.
        Выйдя из клети - жрецы и солдаты в суеверном ужасе раздались перед ним - волк поднял морду, нюхая воздух, потом повернул налево от двери и неторопливо потрусил по переходу. Время от времени он останавливался, снова поводил мордой, оглядывался назад: идут ли? - и бежал дальше. Блуждая по переходам, зверь привел жреца и Стража со свитой в подвал, к почти незаметной низкой полукруглой двери. Раньше она, видимо, была загорожена всяким барахлом, но кто-то только что раскидал все по сторонам: пыль еще не успела осесть. Жрец, оскалившись совершенно по-волчьи, втянул ноздрями пыльный воздух и вполголоса проговорил:
        - Откуда же они знают, пожри их крылатый змей?
        А его спутник, стараясь держаться подальше от волка - но так, чтобы это было незаметно - приблизился к двери и ударил по ней ногой. Дверь отворилась, и волк прошел в нее, мгновенно слившись с тьмой прохода. Жрец и воин невольно переглянулись, словно ожидая, что вперед пойдет другой. Страж нахмурился и, нагнувшись, шагнул вслед за волком. Жрец дождался, пока ему передадут горящий факел, и последовал за ними.
        Скоро он догнал Стража, который медленно шел, держась за стену, словно слепой, не видя и не слыша своего провожатого, лишь чувствуя его присутствие. Волк обернулся на огонь, и они увидели два красных огонька впереди. Потом огоньки исчезли, и Страж со жрецом молча пошли дальше. Свита следовала за ними на почтительном расстоянии.
        Вскоре Страж и жрец увидели, как в сочащемся откуда-то спереди свете возникают очертания зверя. Потом они повернули еще раз и увидели выход: в щели между косяком и рассохшейся дверью струились лучи Солнца. Волк подошел к двери, превратившись в неразличимо-черную тень, закрывшую от них дневной свет, оглянулся - снова сверкнули красные точки, и медленно, как дым начинающегося пожара, прошел сквозь закрытую дверь.
        Страж подошел к двери и толкнул ее, но она даже не шелохнулась. Он ударил ногой, потом плечом, но без всякого толку, как будто он бился о каменную стену. Страж внимательно взглянул на нее, и его передернуло от суеверного страха: солнечный свет беспрепятственно проходил между дверью и косяком, и там не могло быть ни засовов, ни замков. Страж беспомощно обернулся к своему спутнику: жрец стоял опершись на посох и внимательно наблюдал за ним.
        - Это колдовство, - спокойно проговорил он. - Кого же вы ловите?
        Страж промолчал.
        - Это столь важно для короля?
        - Да.
        - Ну что ж, - сказал жрец. - Во исполнение воли Владетеля Юга и Востока…
        Он сделал какое-то неуловимое движение, в темноте рядом с ним что-то шевельнулось, и Страж увидел - или ему показалось? - как скользят по посоху кольца змеиного туловища. Но в это мгновение жрец поднял руку, и за спиной Стража что-то заскрипело, стукнуло, и в подземелье хлынул алый вечерний свет. Он обернулся: выбитая дверь лежала ниже по склону; над ней висела пыль
        - Путь свободен, - раздался голос жреца возле самого плеча Стража. Страж внимательно оглядел посох: змея никуда не делась. Он поднял глаза на жреца:
        - Король узнает о том, что ты сделал, - сказал он жрецу.
        И в это мгновение до них донесся торжествующий вой волка, догнавшего свою добычу.
        Нимрихиль нагнал своих спутников через сотни две шагов за поворотом, на западном скате невысокого, но обширного холма, на котором, собственно, и стоял Храм Змеи. На ровном пологом склоне негде было укрыться, и все вздохнули с облегчением, когда тропинка спустилась к подножию холма, прячась среди невысоких скал. Нимрихиль так и шел сзади. Амети с тревогой пару раз обернулся в его сторону: не хватало еще, чтобы сдал этот становой хребет всего предприятия.
        Они поднялись по склону наверх, а с него спустились в небольшую лощину. Впереди, из-за поворота, раздался странный для этого голой каменистой местности звук бегущей воды.
        - Что это? - повернулся Арундэль к жрецам.
        Амети снова дернул за шкирку жреца Змеи, и тот покорно ответил:
        - Это ручей, он течет из источника под Храмом. За ним начинается дорога. В двух полетах стрелы по дороге стоит харчевня, - добавил он, бросив умоляющий взгляд на Арундэля.
        - Как раз то, что нам нужно, - вмешался спустившийся с гребня Альвион. - Если бы у нас было…
        Но закончить ему не дали: что-то, принятое Амети за пущенный из катапульты камень, с силой ударило Альвиона в спину, так что он, в свою очередь, рухнул на своих спутников, стоявших ниже него по склону, и все четверо полетели кувырком вниз по уводящей за поворот тропе, увлекая за собой песок, щебень и камни побольше.
        Когда клубок тел выкатился из узкого ущелья тропы, Амети, как самого легкого, выбросило дальше всех, и падение его остановила обкатанная водой галька, по которой жрец проехался плашмя. Зашипев от боли, Амети оторвал от влажных камешков расцарапанное в кровь лицо. Впереди, в десятке шагов, бежал ручей, заглушая шорох щебня, стук камней и глухие звуки, которые издает падающее человеческое тело. Амети повернул голову, намереваясь попробовать встать, и тут у него как от удара отнялись вдруг руки и ноги: направо и впереди, в двадцати шагах от него, на границе земли и галечного русла речки, стоял огромный волк. В косых лучах заходящего солнца Амети различил блеск оскаленных зубов - каждый чуть ли не с большой палец на руке. Волк переступил, перенося весь на задние лапы, словно собираясь прыгнуть: Амети услышал, как скрипнула под его лапами галька, и понял, что зверь ему не привиделся. Справа раздался какой-то шорох, Амети машинально повернул отозвавшуюся болью голову и увидел шагах в пятнадцати от себя Нимрихиля. Тот стоял как человек, только что поднявшийся с земли и все еще испытывающий сильное
желание лечь обратно - его шатало. Одежда нумэнорца окончательно превратилась в лохмотья, с правого запястья свисали ножны - должно быть, лопнул один из ремешков, которыми они крепились к руке. На превратившемся от пыли в серую маску лице яростно горели глаза. В наступившей странной тишине - кажется, даже ручей на время перестал журчать, - Нимрихиль неожиданно громко и твердо заговорил на незнакомом жрецу языке. Его голос звенел гордостью и силой, и Амети понял, что нумэнорец приказывает твари сойти с его пути. Волк, казалось, понял каждое слово: он поднял морду к небу и словно в насмешку завыл. Амети всем телом втиснулся в гальку, желая превратиться в ящерицу и убежать в камни: вой, свербя в ушах, леденящей дрожью отозвался во всем его теле. Потом он услышал вопль боли, и с трудом узнал голос: кричал Нимрихиль. На несколько мгновений нумэнорец закрыл собой от Амети Солнце, и невидимый диск одел голову Нимрихиля короной вставших дыбом огненных волос. Потом он рухнул на колени, схватившись рукой за грудь, как смертельно раненый человек хватается за древко вошедшей в сердце стрелы. Вой смолк, и тут
Амети увидел, как Нимрихиль сорвал что-то со своей шеи и изо всей силы запустил этим в волка. Раздался свист и глухой звук удара. Зверь взвыл от боли, и Амети с такой силой вжался в гальку, что еще сильнее раскровянил лицо. Но краем глаза он увидел, как волк отступил перед Нимрихилем, медленно подымавшимся с колен. Пятясь, зверь оскользнулся, галька разъехалась, и его задние лапы сползли в воду. Волк взвыл, как побитая собака, и Амети увидел, как сквозь его казавшееся прежде плотным тело просвечивают камни на другом берегу реки. В изумлении жрец оторвал голову от земли и смотрел, как тает, превращаясь в дым, огромный серый зверь. Слабый отзвук воя унес налетевший с заката порыв ветра.
        Казалось, прошло очень много времени. Альвион, все еще пошатываясь, стоял с видом человека, не верящего в свое спасение. Сзади кто-то застонал. Амети почувствовал, что может оторвать от гальки занывшее от ушибов тело.
        - Везет тебе на волков, - раздался почти спокойный голос Арундэля. Второй нумэнорец уже успел подняться на ноги, хотя был теперь также оборван и вывалян в пыли, как и Нимрихиль. Нимрихиль дикими глазами обвел своих спутников, и из его пересохшего горла вырвался какой-то сиплый рык. Он неуверенно двинулся вперед. Зашел в ручей по лодыжку, неловко опустился на колени и на несколько мгновений окунул в воду лицо. Арундэль подошел к тому месту, где стоял волк и носком сапога вытолкнул на плоский камень что-то показавшееся Амети галькой.
        - Что это было? - непонятно спросил Арундэль, и жрец увидел, как от того, что он принял за камушек, подымается струйка дыма. Запахло кузницей, раскаленным металлом и гарью. Нимрихиль поднял голову из воды:
        - Чего?
        - Я говорю - чем ты в него кинул?
        Нимрихиль поднялся с колен и повернулся к Арундэлю и Амети, прижав руку к груди. Выражение его лица было до крайности простодушным - Амети уже понял, что с таким лицом нумэнорец пытается утаить какую-нибудь правду. Назвать эти жалкие попытки притворством у Амети просто не поворачивался язык.
        - Амулетом. А что?
        Выражение лица Арундэля не изменилось, но Амети почувствовал, что запахло не только дымом, но и грозой.
        - Руку убери.
        - Чего-чего?
        - Перестань. Я тебе человеческим языком говорю: руку убери.
        Нимрихиль нехотя опустил руку. На груди у него круглым пятном краснел сильный ожог.
        - Balai! Ты забыл снять амулет!
        Нимрихиль наклонил голову:
        - Не забыл, - но было видно, что он говорит это из чистого упрямства. Амети переводил взгляд с одного на другого:
        - Это что, мой талисман…?
        Арундэль не обратил на его слова никакого внимания:
        - Неудивительно, что эта тварь так легко нашла нас.
        - Какая тварь? - изумленно продолжал вопрошать жрец.
        - Волк, Амети. Ты что, не узнал его? Это же был волк с ковра, - с досадой ответил Нимрихиль. Он уже успел выйти на другой берег речки и теперь, усевшись на камень, выливал воду из опорок. Амети со стуком захлопнул челюсть.
        - Будем надеяться, что хотя бы летучая мышь за нами не прилетит, - сдержанно отозвался Арундэль.
        Амети подумал, что тот шутит, но бывший пленник говорил совершенно серьезно.
        Напившись из реки и перейдя ее вброд, путники стали подниматься на другой ее берег, еще более крутой, чем тот, по которому они так быстро спустились. Теперь жреца Змеи Арундэлю и Амети пришлось тащить под руки - он вывихнул себе ногу, а на лысине у него наливался огромный черно-синий синяк. Арундэль шел, закусив губу.
        Они уже почти выбрались наверх, к дороге, как вдруг шедший впереди Нимрихиль стремительно упал на землю и, обернувшись к своим спутникам, прижал палец к губам. Арундэль пригнул к земле обоих жрецов, прикрыв им ладонями рты. В наступившей тишине путники услышали доносящийся из-за гребня неторопливый стук копыт и звяканье удил и оружия. Потом смех. Когда голоса чуть отдалились, Нимрихиль знаком показал своим спутникам, чтобы они как можно тише вернулись вниз по тропе.
        За поворотом Арундэль отпустил жрецов, и Амети судорожно вздохнул, проверяя, целы ли у него ребра после львиной хватки нумэнорца. На несчастного жреца Змеи уже было просто страшно взглянуть.
        Через некоторое время к ним присоединился Нимрихиль. Лицо у него было непроницаемо.
        - Кажется, мы окончательно влипли, - сказал он очень спокойно. - От поворота до поворота по дороге разъезжают пятеро Черных Стражей. Насколько я понял, за поворотом то же самое - они все время перекликаются.
        - Это налево, к Храму, - сказал Амети, изо всех пытаясь сдержать дрожь в голосе. - А что с дорогой к корчме?
        - В корчме у них стоит основная часть отряда - за коновязью десяток вороных, насколько я разглядел сквозь пыль. А может больше.
        Они помолчали. Амети со свистом втянул воздух сквозь зубы.
        - Урок пошел впрок твоему должнику, - холодно заметил Арундэль.
        - Это не он, это наш песий сын все продумал, будь уверен! - зло откликнулся Нимрихиль. - Надо было оставаться в том гадюшнике: может, представился бы случай перегрызть ему глотку, когда он заявился в Храм!
        - А может, перебить этих пятерых на дороге и проскакать мимо корчмы, пока они не опомнились? - робко предложил Амети.
        Нимрихиль презрительно фыркнул. Арундэль снизошел до объяснений:
        - Как ты представляешь себе бесшумный бой двух пеших против пяти конных? Из-за поворота немедленно явится подкрепление. А корчма, сколько я понял, в пределах видимости.
        Нимрихиль утвердительно кивнул и продолжил:
        - На ту сторону дороги, чтобы дойти напрямик к городу, перебраться нельзя. По этой стороне идти дальше невозможно - скалы, и жрецы там не пролезут.
        Арундэль покосился на Амети и жреца Змеи, и Амети похолодел от ужаса. «Зарежет обоих и глазом не моргнет! Бросит валяться как падаль!» - пронеслось у него в голове.
        - Этот вариант отпадает, - спокойно сказал Арундэль. - Идти вперед мы не можем. Остается возвращаться.
        Теперь на него изумленно уставились и Амети, и Альвион:
        - Давайте попробуем подняться вверх по течению ручья, - продолжал Арундэль. - Во всяком случае, по воде они нас выследить не смогут. А если догадаются, что мы ушли по ручью, то, скорее всего, пойдут вниз по течению, а не вверх, к Храму.
        Они торопливо спустились обратно к речке. Нимрихиль постоял немного, глядя на тропу, с которой они скатились на берег.
        - Ну как? - спросил Арундэль.
        - Сколько-то времени у нас есть. Но мало.
        Тут Нимрихиль замялся и добавил:
        - Да, кстати: дверь они уронили, пока я разбирался с волком.
        - Почему ты молчал?
        - А какая разница?
        - Ну, вэтта Нимрихиль…
        - Да, роквэн Арузир?
        Арундэль перевел дух и спокойно сказал:
        - Я с тобой потом поговорю. Как старший по званию. Веди.
        И они ступили обратно в ручей.
        Скоро от воды, казавшейся сначала освежающе-прохладной, начало ломить ноги, тем более, что шедший первым Нимрихиль запретил жрецам выбираться на сухие места, чтобы не оставить там мокрых следов и запаха. Камни выворачивались под ногами, и их острые необточенные грани резали ступни даже сквозь толстую подошву из буйволиной кожи.
        Через некоторое время они увидели впереди, над скалистым обрывчиком сложенную из местного серого камня стену храма. По счастью, стена была глухая, без единого окна. Ручей выбегал из забранного ржавой решеткой отверстия - полукруглой арки, в которую как раз можно было пролезть на четвереньках. Арка почти до самого верха заросла мхом, а ручей был где-то немного ниже колена. Нимрихиль провел по мху пальцем:
        - Нам, кажется, повезло: вода стоит невысоко. Ну что, лезем обратно…
        Он вздохнул и, напрягшись, рванул решетку на себя. Раз, другой… Амети стоял, по очереди поджимая стынущие ноги и предчувствуя приступ ревматизма. Арундэль уже двинулся помочь своему приятелю, как прутья решетки, наконец, выскочили из своих гнезд.
        - Да, а откуда течет источник? - спохватился Арундэль. Толстяк испуганно прикрыл рукой рот.
        - Говори быстро! - прикрикнул на него Амети и чихнул.
        Толстяк неожиданно рухнул в ручеек на колени, подняв тучу брызг, и с нечленораздельным стенанием пополз по камням к Арундэлю, норовя облобызать то, что осталось от щегольских черных замшевых сапог со шнуровкой. Арундэль брезгливо и как будто даже с испугом отстранялся, пока Амети не поймал жреца Змеи за подол мокрой рясы, но из воплей и завываний несчастного толстяка стало ясно, что источник течет из святилища. Нумэнорцы переглянулись, Арундэль пожал плечами, Нимрихиль кивнул и пролез под арку, почти по горло окунувшись в воду.
        За аркой сводчатый потолок тоннеля и не думал становиться выше. Жрецы ползли на четвереньках, стукаясь о потолок затылками и нащупывая путь немеющими руками - хорошо хоть дно стало гладким. Нумэнорцам приходилось ползти на локтях - и сквозь шум воды Амети слышал, как отфыркивается, наглотавшись в очередной раз воды, ползущий впереди Нимрихиль. Было так темно, что пару раз Амети получил от Нимрихиля пяткой в глаз - когда подползал излишне близко. Впереди проглянуло какое-то серое пятно, Амети прибавил ходу, но тут каким-то чудом извернувшийся Нимрихиль прокричал ему в самое ухо:
        - Жди здесь!
        - Что!?
        - Здесь жди - говорю!
        - А!
        Нумэнорец уполз вперед. Время шло. Амети считал удары сердца и боялся думать о том, что произойдет, когда от ледяной воды его тело сведет судорога. Жрец Змеи подполз вплотную к Амети, и сквозь шум воды жрец слышал тяжелое дыхание толстяка. Амети вдруг показалось, что нумэнорец бросил их здесь и никогда не вернется. Но тут что-то ткнулось ему в плечо, и знакомый голос произнес, заглушая шум воды:
        - Я вернулся, ползи дальше, Амети.
        Жрец двинулся вперед как слепой и остановился, лишь упершись носом во что-то, перегородившее ему путь. Он с опаской поднял голову и увидел перед собой узкие ступеньки, ведущие наверх. Тоннель кончился, Амети выбрался во что-то вроде очень широкого колодца с водой на самом дне.
        - Осторожнее, - сказал жрецу уже поднявшийся на ноги Нимрихиль, - там дальше направо настоящий глубокий колодец, источник бьет из него. Держись за меня и поднимайся вверх по лестнице.
        Амети осторожно последовал его совету и шагнул на ступеньку, схватившись за скользкую влажную стену: голова кружилась, колени и руки дрожали, зубы стучали. Оглядевшись при зыбком свете факела, льющемся из-за края колодца, жрец увидел на противоположной стене резервуара на уровне головы еще одно отверстие, диаметром с локоть: видимо, через него вода из колодца - когда ее становилось слишком много - текла в другую сторону. Над обоими отверстиями для стока висели на цепях щиты-заглушки. Амети догадался, что они попали в храмовое водохранилище - в Храме Скарабея было похожее, только много больше и не одно.
        - Лезь наверх и ничего не бойся, понял? - сказал жрецу Нимрихиль. Не вникая в смысл предупреждения, Амети кивнул и начал взбираться по узкой и крутой винтообразной лестнице наверх, к свету. Но когда его голова поднялась над краем колодца, он не смог сдержать крика и едва не рухнул обратно во мрак: прямо ему в лицо немигающим взглядом уставился одетый в черное с красным солдат. Из угла рта у него стекала на каменный пол струйка крови.
        - Я же тебе говорил: ничего не бойся, - раздался снизу гулкий голос Нимрихиля.
        Стараясь держаться подальше от мертвеца, Амети вылез из колодца и на четвереньках добрался до стены. Привалившись к ней, Амети переводил дух, пока из колодца выбирались, не обращая никакого внимания на труп солдата, все остальные - мокрые, дрожащие, с трудом стоящие на ногах.
        Последним вылез Нимрихиль. Посмотрев на своих спутников - все трое уже не могли говорить от холода и усталости - он расстегнул поясную сумку, с которой не расставался, и достал из нее маленькую фляжку из сверкающего металла - уж не из серебра ли, безразлично подумал Амети. Нумэнорец открутил пробку, отхлебнул сам и подал флягу Амети. Жрец понюхал: из фляги пахло невиданными цветами и пасекой. Он отпил, и медовый напиток теплой волной растекся по жилам, прогоняя дрожь, онемение и усталость. Амети ожидал, что его развезет на пустой желудок, но вино - если это было вино - лишь вернуло ему силы. В голове перестало шуметь. Жрец Змеи в полуобмороке пытался отпихнуть фляжку, но Нимрихиль, отставив вежливость, ухватил жреца Змеи за нос, а когда тот открыл рот, влил ему туда пол-фляжечки. Пока Арундэль допивал остатки, Амети смотрел, как толстяк приходит в себя.
        - Давайте опустим щиты-заглушки, - тогда они точно до нас не доберутся, - предложил Амети.
        - Э, Амети, я вижу, ты еще не в себе: как ты думаешь, что станет делать погоня, увидев, что река ни с того ни с сего обмелела? - сказал Альвион. - Тут есть какая-то дверь. Куда она ведет, почтеннейший?
        - В преддверие святилища, - отвечал оклемавшийся жрец Змеи. - Оттуда можно подняться наверх, в Храм, а можно… Тс-с-с… Можно попасть в самое святилище, да! Только туда не надо ходить, это запрещено!
        Нимрихиль уже подошел к двери и бесшумно приоткрыл ее. Заглянул внутрь, осмотрел, потом закрыл дверь обратно.
        - Погляди-ка, toronya, - негромко обратился он к Арундэлю. Тот с трудом встал, подошел к двери, выглянул и тоже закрыл дверь обратно, словно оттуда могло что-то просочиться.
        - Другого выхода нет, - словно напомнил Альвион. Арундэль что-то шепотом ему ответил. Следопыт кивнул, будто принял какое-то решение, и, обернувшись к жрецам, произнес:
        - Вставайте и идите сюда. Только обязательно прихватите факел.
        Толстячок начал подниматься, но, видимо, напиток Нимрихиля ударил ему в голову: он сделал резкое движение, чуть не упал и сильно толкнул лежавшего подле мертвеца. Труп перевалился через край колодца и с шумом плюхнулся в воду. Все вздрогнули.
        - Не стоило этого делать, - тихо сказал Арундэль.
        - Верно, теперь сток может забить, - согласился Нимрихиль.
        Арундэль молча посмотрел на друга. Он снова сделался очень бледен, как тогда, в Храме Скарабея, когда на него навесили амулет с волчьей головой. Все же он вытащил из гнезда в стене факел и указал жрецам на дверь:
        - Пойдемте. Только ни к чему не прикасайтесь.
        За дверью обнаружилась комнатка шагов пять в ширину, шагов десять в длину. Войдя в нее - Арундэль споткнулся на пороге и тяжело ухватился за плечо Нимрихиля - все четверо замерли. Амети почувствовал, как бегут по его спине холодные мурашки изумления и необъяснимого испуга. При свете преддверие святилища казалось внутренностью волшебной каменной шкатулки, изготовленной руками искусного резчика по камню: черные стены искрились тысячами граней, выточенных в гладком лоснистом камне. Окон здесь, естественно, не было. Амети невольно подергал мокрый ворот своего жреческого одеяния, чтобы тот не стягивал горла. Из комнаты или в нее вели еще две двери: одна такая же, как та, через которую они прошли - обычная, деревянная, вторая - выточенная из цельного куска черного камня, украшенная позолоченным резным изображением змеи, глазами которой служили два изрядной величины рубина. По обеим сторонам этой двери стояли два ветвистых золотых светильника в человеческий рост. Больше здесь ничего не было, лишь на стене возле двери наверх горел недавно зажженный факел.
        Присмотревшись, Амети разглядел, что единственным элементом орнамента были змеи: большие, маленькие, свивавшиеся в прихотливые узоры. Насколько представлял себе жрец Скарабея, каждое изображение здесь было полно смысла: петли змеи Полночи, кусающие свой хвост змеи-символы Зимней Поры, две переплетенные змеи - знак, запирающий врата Преисподних. Амети охватил невольный трепет: он стоял, даже не мысля прикоснуться ни к единому драгоценному камню, что, усыпав стены крипты, служили глазами змеям. Жрец Змеи пребывал в благоговении - Амети видел, как шевелятся в молитве его губы. Арундэль сделал несколько шагов и поднял свой факел к змее на двери святилища: казалось, ее глаза-рубины гневно блеснули:
        - Tiro, - вполголоса подозвал он Нимрихиля. Тот подошел и негромко присвистнул: при свете поднесенного к двери факела обнаружилось, что змея крылата.
        Толстячок встревожился:
        - Не надо ходить в святилище! Послушайте меня, не делайте этого! Это запрещено!
        Нумэнорцы переглянулись:
        - Не бойся, не пойдем - туда нам ход закрыт, - сказал Нимрихиль и скользнул ко второй двери. Подкравшись к ней, сделал рукой знак всем остальным, чтобы они молчали. Послушал с минуту, еле слышно постучал согнутым пальцем по двери и мягкой кошачьей походкой вернулся к остальным:
        - Дверь заперта снаружи. Около нее стоят на страже двое - жрец и солдат. Сейчас надо будет устроить небольшой шум, чтобы они открыли дверь, но не подняли тревоги,
        - шепотом произнес он. Что-то в выражении его неподвижного лица заставило Амети насторожиться:
        - А почему бы тебе не дождаться, пока они сами не откроют дверь?
        - Амети, нам здесь не место. И чем дальше, тем больше, - странным голосом, из которого испарилось все оживление, ответил Нимрихиль. Жрец сделал усилие и стряхнул с себя наваждение медового напитка:
        - Почему? - спросил он, тоже невольно переходя на шепот.
        - Разве ты не чуешь?
        От этих слов нумэнорца со всех чувств Амети словно спала пелена: слепой ужас змеиной шкатулки удавкой стиснул ему горло. Рубины глаз вспыхнули как уголья адской жаровни. Покачнувшись, Амети ухватился за рукав нумэнорца:
        - Ой, что это?
        Но ответил ему не нумэнорец. Рядом с ними раздался голос, от которого оба они вздрогнули, как от удара, и шарахнулись, не размышляя, прочь, под защиту факела Арундэля. Слова исходили изо рта жреца Змеи, но равнодушный холод голоса не мог, казалось, принадлежать человеку - так вещают в дурманном сне припадочные на рыночной площади, и так же белеют в свете дня их закатившиеся глаза и текущая изо рта пена, пугая до дрожи и обмороков не только женщин и ребятишек, но и бесстрашных пустынных разбойников. Но во мраке тесной крипты, в неверном мерцании алых факелов все это было гораздо страшнее.
        Жестокосердному нет отмщенья -
        Жалость ему и смерть во спасенье,
        А милосердному нет прощенья -
        Вечная смерть ему без воскресенья.
        - гулко произнес чужой голос. Сквозь звон крови в ушах Амети услышал за дверью, ведущей наверх, движение и голоса. Амети слабо дернул Нимрихиля за рукав, который так и не выпустил из рук, нумэнорец повернул к жрецу голову, и тут при свете близкого факела Амети увидел, как расползается во всю радужку, словно клякса, бездонный зрачок, увидел свое в нем отражение, а в этом отражении - золотую змею на золотой цепочке. Змея извивалась, как червяк, насаженный на крючок, будто стремясь освободиться от колечка, на котором висела.
        - Не шевелись, - сухим и ломким голосом произнес Нимрихиль. Медленно, как во сне, протянул руку и, молниеносным движением сорвав с Амети цепочку, швырнул змею на пол и раздавил ногой. Увидев, как бьет по полу коротенький золотой хвостик, Амети завизжал совершенно так, как визжит женщина, нашедшая в постели скорпиона.
        Заскрипел ключ. Нимрихиль рванулся было к двери, но Амети повис на нем с бессловесным воплем, тыча дрожащим пальцем в стену: над дверью, в которую они вошли, свисал, качаясь, тонкий черный хвост, похожий на оживший хлыст. На какое-то биение сердца нумэнорец и южанин замерли в неподвижности, внимая наполняющему крипту шуршанию сотен чешуйчатых тел, похожему на шорох песка в часах. С притолоки двери, ведущей наверх, упал змеиный клубок. Еще не успев рспутаться, поблескивающие драгоценными глазами змеи пытались ползти к Амети и Альвиону. Из-за двери, ведущей наверх, донеслись крики и визг, очень похожие на Аметины.
        - Скорее сюда! - раздался сзади них голос Арундэля. Обернувшись, Амети увидел, как нумэнорец изо всех сил удерживает уже открытую наружу бьющуюся каменную дверь в святилище. Над дверью поднялась голова крылатой кобры, чьи рубиновые глаза пылали ненавистью. Ее капюшон и раздвоенное золотое жало нависли над Арундэлем.
        - Сзади! - завопил Амети, и нумэнорец, не глядя, ткнул кобру факелом. Раздалось оглушительно громкое шипение, и словно в ответ со всех стен и дверей посыпались на пол клубки, узлы, связки и переплетения больших и малых змей.
        - Сюда! - крикнул Арундэль, и Амети одним прыжком влетел в дверной проем за его спиной. Через мгновение на него обрушился Альвион со жрецом Змеи в обнимку. Амети увидел, как Арундэль, отпихнув факелом крылатую кобру, тянет на себя дверь и с усилием задвигает засов. Факел, мигнув, погас, и святилище Змеи - а вместе с ним и Амети - погрузилось в кромешную тьму.
        - …И тогда чернокнижник… - тут Страж на мгновение заколебался, но все же продолжил свой рассказ, - И тогда чернокнижник пал перед королем ниц, моля о пощаде. В общем, из его воплей стало понятно, что когда он после отбытия обоза решил проверить, не делись ли куда пленники, то ничего своим ведовством увидеть не смог. Тот жрец, что помоложе - Слово Скарабея - убил бы его, если бы не Повелитель.
        - Верить подобным негодяям - запирать ветер в клетку, - заметил жрец Змеи.
        - Я сказал Владыке то же самое! А он только поглядел мерзавцу в глаза и говорит:
«Этот человек не лжет». И тут старого хрыча такие корчи разобрали! А Владыка спрашивает жрецов: «Выходил ли кто за пределы Храма?». Я вижу: они переглядываются, и в меня словно молнией ударило - я вспомнил обоз и этого жречишку… - тут Страж снова вспомнил, с кем говорит, и закашлялся. Они со жрецом Змеи стояли над бродом через ручей, на большом плоском камне
        Под ними кипела суматоха: везде метались черные плащи Стражей, в воздухе висела отборная ругань.
        - Что же было дальше? - спокойно спросил жрец.
        - Э-э-э… Ну, в общем, я говорю: так и так, встретил по дороге обоз. Жрецы помялись, но стали уверять, что все там проверили, а больше из Храма и скорпион не выползал… И тут…
        Но в этот момент Стража прервали - к подножью камня подбежал солдат:
        - Тысячеводитель, на юг никаких следов нет! Одни скалы, и пройти нельзя!
        - Ищите, поскребыши облезлой суки! Они не могли далеко уйти!
        Когда солдат, поклонившись, убежал прочь, посланец Дхарина снова обернулся к жрецу:
        - Поглоти меня Врата Преисподних! Они как в землю канули! До дороги они дошли, а дальше просто, похоже, отрастили крылья и улетели! И никто их не видел!
        И он искоса взглянул на жреца.
        - Не думаю, что здесь замешано какое-то волхование, сын мой, - важно отвечал жрец.
        - Я чувствую, они где-то недалеко… Как жаль, что наш вожатый нас покинул…
        Стража довольно заметно передернуло.
        - Так на чем я остановился? - преувеличенно бодро отозвался он. - Ах да, это крысиное отродье перебил меня, когда чернокнижник снова стал стенать и валяться в ногах у Владыки. Дескать, раб там был какой-то не такой. «Сущий вздор, - говорит длинный, Слово Скарабея. - Лазутчик из высокомерного Морского Народа в обличье раба? Да у него горячка!»
        - Гм… - задумчиво произнес жрец Змеи. - Лазутчик в обличье раба? Там действительно был еще один раб, кроме тех, которых ты велел заковать в железо…
        Страж скрежетнул зубами:
        - Владыка велел допросить рабов. Допрашивали то, кто знал немой язык - пока Владыка смотрел Храм. Потом допросчики докладывают: «Да, дескать, рабы уверяют, будто раб жреца, того жреца, который уехал с обозом, и правда был не такой как все
        - немого языка не знал, и шрамов на нем не было. И гордый был очень», - Страж снова заскрипел зубами. - Подумать только, этот негодяй был от меня на расстоянии удара саблей, а я выпустил его из рук!
        Тут их снова прервали:
        - Вниз по течению никаких следов! Дальше начинается узкое ущелье, по которому нельзя пройти, и наверх там с последнего дождя не выбирались! - доложил другой солдат.
        Страж посмотрел на жреца:
        - Тебе ничего не остается делать, кроме как поднять их след. Если ты поможешь мне найти их, я с радостью забуду о том, как ты это сделаешь.
        - А если ты их не найдешь, твоя голова украсит кол у Золотого Дворца? - сухо спросил жрец. Страж промолчал и побледнел, но глаз не отвел.
        - Хорошо. Я вижу, мы теперь волы в одной упряжке, - и жрец, повернувшись, спустился с камня к ручью. У воды он остановился, постоял немного, потом вдруг неожиданно спросил у Стража:
        - Ты посылал солдат вверх по течению, к Храму?
        - Нет, с какой стати?
        - Смотри, - и жрец, наклонившись, зачерпнул воды. Страж заглянул в поднесенную ему горсть: в воде змеилось что-то красное. Жрец прикоснулся к воде губами:
        - Это кровь.
        Страж опустился на колено и пригляделся: в ручье словно тянулась длинная темно-алая нить.
        - Эй, все немедленно вверх по течению! - крикнул он.
        - Они осквернили Источник… - пробормотал жрец и обратился к Стражу: - Не торопись. И скажи своим людям, чтобы они ничего не пугались. Сейчас я сделаю так, что нам… что мы будем точно знать, где осквернители. Если ты хочешь этого. Но, мыслю, раз эти люди Морского Народа так хитры, как ты говоришь, без помощи моего чародейства тебе их не взять: их удача больше твоей. Что скажешь?
        Страж нахмурился и взглянул наверх. Шрам на его шее покраснел:
        - Ладно. Пусть будет по-твоему, жрец Змеи. Я не могу рисковать, что они в третий раз уйдут из моих рук. Тогда мне лучше… - и он замолчал.
        - Хорошо, - и жрец с силой вонзил свой посох в прибрежную гальку. Потом отошел в сторону, опустился на колени и закрыл глаза. Некоторое время ничего не происходило. Потом в наступившей тишине с берега ручья донесся слабый шорох. Страж перевел взгляд: золотая кобра сползла с посоха и теперь неторопливо змеилась по гальке вдоль ручья. Кто-то из солдат полузадушенно вскрикнул.
        - Молчать, шакальи потроха! Все за мной! - крикнул командир, но сам едва не вздрогнул, когда за его плечом появился жрец Змеи. Глаза жреца горели, голос звучал хрипло:
        - Теперь они в наших руках. Знай, я сделал так, что все змеи, сколько их ни есть в Храме, сейчас ожили и ползут к святотатцам! Можешь не торопиться: мое колдовство будет действовать еще долго. Теперь они в нашей власти!
        Амети пришел в себя оттого, что кто-то очень больно и умело хлестал его по щекам.
        - Не надо, не… не бейте меня, - слабо проговорил он, пытаясь, не открывая глаз, спрятать горящее лицо от метких ударов.
        - Ну, Амети, будь же мужчиной, очнись!
        - Не… хочу… - произнес жрец и, открыв глаза, увидел Нимрихиля, занесшего руку для очередной пощечины.
        - Так-то лучше. А то я уже все ладони отбил о твою физиономию, - сказал нумэнорец, опуская руку.
        Щеки тоже пылали, словно их натерли перцем. Амети лежал на гладком полу, рядом сидел Арундэль. Над его запрокинутым лицом горели факел в изящном железном обруче и его отражение в зеркале черной стены. Рядом со жрецом на коленях стоял Нимрихиль.
        - Ну что, пришел в себя? - спросил он.
        - Где я?
        - Где все мы, ты хочешь спросить? В святая святых Храма Змеи.
        Амети застонал и снова закрыл глаза: значит, весь этот кошмар произошел на самом деле.
        - А где жрец… Змеи? Ты его вроде уронил на меня?
        - Лежит в углу. У него глубокий обморок после…хм. Ну ладно.
        - А почему факел горит? - снова спросил Амети, втайне надеясь, что ему все-таки снится сон.
        - Потому что я его разжег, когда он погас. Да приди же в себя, Амети!
        - Оставь его в покое, - раздался негромкий голос Арундэля. - Недолго еще осталось…
        И он глухо закашлялся. Амети открыл глаза и приподнялся:
        - Чего - недолго?
        Нимрихиль тяжело встал с колен и отошел в сторону:
        - Так. Арундэль говорит, что колдовство, оживившее змей, не может длиться больше часа.
        Поглядел в глаза Амети и продолжал, отвернувшись:
        - Кто-то натравил на нас весь этот гадюшник. И теперь они точно знают, где нас искать. Другого выхода отсюда нет - я все осмотрел и все стены обстучал. Самое большое через час сюда спустятся люди Дхарина - побери его тьма и ог…
        - Альв, - странным голосом произнес Арундэль. - Ты же знаешь, что так и будет. Так уже есть. Лучше молчи еще раз.
        - От этого ничего уже не изменится. Я хотел сказать… Будь проклято его имя! Все.
        - Нет, еще не все, - негромко добавил Арундэль, повернув голову к жрецу и открыв глаза, почти неразличимые в провалах глазниц, - Амети честный и мужественный человек… для харадрим. Он имеет право знать правду.
        Амети глупо открыл рот, чувствуя себя, как это ни смешно, польщенным - «словно мешком золота подарили». Арундэль продолжал, собравшись силами:
        - Здесь…древняя необоримая сила. Как в вашей храмовой темнице. Только гораздо более могущественная. Моих сил не хватит надолго.
        Он помолчал и договорил:
        - Я скоро уйду.
        - Куда? - опешил Амети.
        - К Намо Судии, - холодно и спокойно ответил Арундэль. - Я умру. А вы… а вы, скорее всего, останетесь жить.
        - Так что давай прощаться, Амети, - сказал Нимрихиль, садясь перед жрецом на корточки. - До встречи - как ты выразился тогда? - в заплечной у Дхарина.
        И он хрипло рассмеялся. Вся кровь Амети превратилась в лед, он беспомощно переводил взгляд с Нимрихиля на Арундэля. Язык у него пристал к небу.
        - Надеюсь, - прошептал Арундэль, - он не станет долго мучить хотя бы тебя. Однако я бы на твоем месте на это не рассчитывал.
        Нимрихиль снова вскочил: было видно, что он не в состоянии безропотно ждать смерти.
        - Неужто мне на роду написано сдохнуть как крыса в мышеловке! - воскликнул он, в отчаянии ударив кулаком по запертой на засов каменной двери, из-за которой не доносилось ни звука. Остановился, вынул из рукава нож, повернул лезвием к себе, поднял глаза на Амети. Как ни напуган был жрец ожидавшим его будущим, от этого взгляда и от клинка он отпрянул.
        - Не бойся, Амети, - негромко сказал ему Нимрихиль. - Этого лекарства я бы не дал тебе, даже если бы ты меня умолял. И сам пробовать не стану, - с этими словами он убрал нож обратно в спрятанные под рукавом ножны и пошел куда-то вглубь святилища, которое по размерам своим было больше, чем комната со змеями.
        - Вот мерзость… - донесся откуда-то издали его голос. - Удавить бы ее, тварь, да нечем…
        Амети машинально сначала сел, потом встал на ноги, опершись о стенку, и пошел на голос - ему слишком страшно было оставаться рядом с Арундэлем. Нимрихиль стоял шагах в десяти от него и глядел на что-то, бледно вспыхнувшее в свете факела. Жрец подошел поближе.
        Посреди круглого помещения с низким потолком возвышалось что-то вроде круглого же алтаря, сложенного из камней. На его выточенной из цельного камня чуть выпуклой верхней плите лежала странная вещь - что-то вроде золотого или позолоченного наруча. Только был он очень велик и причудливо сделан: змея, обвивающая металлические пластинки. Теперь эта змея тоже шевелилась, тянулась к Нимрихилю своим раздвоенным языком, хлестала хвостом, но без толку: клепки намертво прижимали ее к пластинам наруча, покрытым головокружительно запутанным узором. Присмотревшись, Амети увидел, что наруч не просто лежит на каменной плите, а словно слегка вплавлен в нее. Змее было не выбраться.
        - Чье это? - спросил Амети чужим хриплым голосом.
        - Не знаю. Только догадываюсь, - ответил нумэнорец. - Какая разница?
        Змея с шипением рванулась еще раз, и Амети от неожиданности отскочил.
        - Не бойся, - начал было нумэнорец, но тут змея рванулась еще сильнее, да так, что дрогнула каменная плита, в которую был вплавлен наруч. Нимрихиль замер на мгновение, потом шагнул вперед и, ухватив золотую змею под голову и за одно из колец туловища, изо всей силы потянул на себя. Раздался скрип, и Амети увидел, как медленно сползает с алтаря толстенная каменная плита, открывая под собой жерло колодца. Причем крышка отходила в сторону так, как будто была закреплена на одном штыре. Несколько мгновений нумэнорец и Амети смотрели друг на друга, потом Нимрихиль повернулся к свету факела и закричал:
        - Арундэль! Иди сюда, слышишь! Иди скорее!
        Он выпустил змею - голова ее бессильно поникла - бросился к Арундэлю, схватил в охапку его и факел и поволок к колодцу. Амети, сбросив оцепенение, наклонился и осмотрел снизу толстую каменную плиту-крышку. Ничего сверхъестественного не оказалось в том, что Нимрихилю довольно легко удалось ее своротить - снизу плита была выдолблена на большую часть своей толщины. Из колодца доносился какой-то слабый звук - журчание воды?
        Нимрихиль, отодвинув Амети в сторону, с факелом в руке перегнулся через край:
        - Ага, ступеньки. Амети, держи факел, подашь мне его, когда я туда слезу.
        Амети и Арундэль ждали Нимрихиля в кромешной темноте, привалившись к каменной стенке алтаря-колодца. Наконец, на низком потолке заплясал красноватый отблеск и раздался знакомый голос:
        - Все в порядке! Спускайтесь ко мне.
        Амети поднялся, но Арундэль остался сидеть. Амети потряс его за плечо, но тот еле слышно проговорил:
        - Идите без меня… Не могу больше…
        Амети испуганно перегнулся через край колодца:
        - Твой приятель что-то совсем плохой!
        Нимрихиль выскочил из колодца как шайтан из шкатулки, сунул в руки Амети догорающий факел, встряхнул Арундэля за плечи:
        - Очнись! Я тебя здесь даже мертвого не брошу!
        Арундэль слабо отталкивал его:
        - Там снова тупик…
        - Да перестань же! Это второй сток для воды из цистерны! У-у-у!
        Нимрихиль беспомощно огляделся по сторонам, подскочил к лежавшему подобно груде тряпья жрецу Змеи, в мгновение ока размотал с него длинный широкий пояс и обвязал им Арундэля под мышками:
        - Ничего, я сам тебя поволоку.
        Потом повернулся к Амети:
        - Знаешь, а тебе придется ползти последним и закрыть за нами крышку. И вот еще: тоже обвяжись своим поясом, а внизу привяжи другой конец к поясу Арундэля. Если ты отстанешь, я не смогу за тобой вернуться - лаз для этого слишком узкий. Только торопись: факел уже догорает.
        Пока Нимрихиль стаскивал Арундэля вниз, Амети беспомощно искал, куда бы деть чадящий факел. Потом с досадой воткнул его прямо в наруч, между пластинами. Обвязался поясом и неловко перебрался через край колодца: ступеньки начинались ниже уровня пола святилища. С опаской взялся за крышку, которая, однако, двигалась не так тяжело, как ожидал Амети. Наконец каменная плита со скрежетом сползла в паз, и над жрецом Скарабея сомкнулась гробовая темнота.
        Часть 4. Пес и его Хозяин
        Амети открыл глаза и некоторое время смотрел. Потом до него дошло, что именно он видит, и из его груди вырвался слабый стон. Точнее, не стон, а хрип: в горле было сухо, как в полуденной пустыне. Рядом кто-то зашевелился. Амети оторвал свой взгляд от самого прекрасного зрелища на свете - вечернего неба, уже покрытого звездами - и повернул голову.
        Рядом лежал совершенно неживой следопыт: глаза закрыты, неподвижное лицо в серых разводах пыли. Только по рукам пробегает как будто судорога. Амети напряг память: во время путешествия по подземному ходу сознание несколько раз милосердно его покидало, но рано или поздно он приходил в себя от боли - когда его лицом рывком тащили по мелким острым камешкам, осыпавшимся со стен - и тогда надо было из последних сил ползти, преодолевая боль и расстояние. Эта пытка длилась бесконечно и прекратилась лишь сейчас, когда он увидел над собой звезды в темном небе. Осталась только тупая ломота во всем теле, и еще дико саднило лицо, разбитые локти и колени.
        Амети еще некоторое время полежал неподвижно - несмотря на боль и жажду, мир был прекрасен, а жизнь - полна чудес и радости. Потом, мысленно вернувшись по подземному ходу, он подумал о погоне и решил, что надо что-то делать. Пока он над этим размышлял, воздух и песок быстро остывали, и скоро жрец почувствовал, что начинает зябнуть.
        Собравшись духом, Амети сел, покряхтывая от боли, и оглянулся: они все трое лежали под невысоким скатом, в котором чернело отверстие, откуда они, видимо, выползли. Вокруг, насколько можно было понять, осмотревшись по сторонам, тянулись, выступая из песка, невысокие скальные кряжи: совершенно дикое место, ни следа зверя или человека. За зубчатой стеной гор догорал закат.
        Амети оглядел своих спутников: по одну руку лежал по-прежнему неживой следопыт, по другую - бывший пленник, свернувшийся в клубок. Они трое все еще были связаны поясами.
        Амети пошевелил Нимрихиля: тот не шелохнулся. Руки его от запястья до локтей были покрыты сплошной кровавой коркой. Амети толкнул его сильнее, нумэнорец что-то невнятно простонал, но глаз не открыл. Плечо его было горячим на ощупь.
        Это было уже серьезно. Амети подавил мгновенный страх и повернулся к Арундэлю. Тот дышал спокойно и ровно, как будто спал. Амети тронул его за плечо, и тот почти сразу открыл темные в сумерках глаза и странно посмотрел на Амети, словно видел его впервые.
        - Эта… - сказал Амети неловко. - Ты как, отжил? Надо бы ход завалить. И товарищ твой… Он весь как в лихоманке горит.
        Арундэль сел: двигался он почти как обычно, только чуть замедленно. Развязал обмотанный вокруг груди пояс жреца Змеи.
        - Где мы? - спросил он.
        - Откуда мне знать? - возмутился Амети. - Я же не бедуин, чтобы знать пустыню как свою жену!
        Нумэнорец огляделся по сторонам:
        - Если ход никуда не поворачивал, то мы сейчас где-то к югу от вашей столицы. И довольно далеко от нее.
        Амети недоверчиво уставился на Арундэля: откуда тому было все это знать, если он был уже никакой, когда они спустились в колодец, а тем более - пока они ползли по ходу?
        Тот уже добрался до Нимрихиля. Взял его судорожно сжатую руку, поднял, подержал на весу. Нимрихиль, не приходя в себя, прошептал что-то вроде «Ba kitabdahe!». Арундэль аккуратно опустил руку следопыта обратно на песок. Нахмурился.
        - Ну, что с ним? - с замиранием сердца спросил жрец.
        Арундэль взглянул на Амети:
        - Он очень устал. Замучился, - помолчал и негромко добавил: - Сначала тьма, а теперь и огонь…
        Нумэнорец забрался в поясную сумку следопыта, достал пустую серебристую фляжку и давешний камень - обломок горного хрусталя, которому грош цена в базарный день: мутный, весь в сколах и трещинах. Арундэль взвесил камень на ладони и убрал его обратно.
        - Сейчас сделать ничего нельзя, надо дождаться утра, - обратился он к жрецу. - Главное - не замерзнуть ночью.
        Дыхание вырывалось из груди Нимрихиля клочьями пара. Амети посмотрел на небо: звезды казались холодными и колкими, как снежинки, про которые следопыт рассказывал ему однажды по дороге.
        - Но мы не можем развести огонь! - жалобно сказал Амети. - Нас тогда непременно найдут!
        - Проблема скорее в том, что у нас нет топлива, - заметил Арундэль. - Ладно.
        Ниже по склону виднелась яма в песке. Туда Арундэль оттащил друга, обмотав его для тепла всеми поясами. Потом Амети и Арундэль легли по сторонам от следопыта, и Арундэль накинул на них сверху остатки своего плаща.
        Становилось все холоднее. Амети жался к следопыту, который был теперь горячим, как хорошая грелка. Но скоро Нимрихиля начала бить дрожь, он невнятно застонал: с губ его срывались слова на неизвестных Амети языках. Он кого-то звал «Atto, atto!». Потом вроде бы заплакал как ребенок. Амети сделалось ужасно не по себе.
        Так продолжалось всю ночь. Время от времени Амети проваливался в муторный, не приносящий облегчения сон: с одного боку его палили огнем все Девять Преисподен, где рыдали грешники, с другого морозило кромешное ничто. Каждый раз Амети просыпался с неприятно бьющимся сердцем и выглядывал из-под плаща: не светлеет ли небо на востоке. Ночь казалась бесконечной.
        Потом взошла луна. Ее бледный свет превратил ночную пустыню в изнанку дневного мира. Амети подумал о гулях и рухах, но испугаться по-настоящему у него не хватило сил. Нимрихиль умолк, но его по-прежнему бил страшнейший озноб. Сам стуча зубами, Амети опять уснул, словно взялся за тяжелую работу.
        Амети снова проснулся в час, когда в бледном свете востока можно было отличить серую шерсть от белой: это время бедуины-кочевники называют рассветом. Разбудил жреца кошмар: ему приснилось что под взглядом руха он превращается в камень. Очнувшись, Амети понял, что сон был отчасти правдив: пальцы на ногах замерзли до полной бесчувственности, все тело окостенело. На плаще поблескивала изморозь от дыхания. Спать хотелось невыносимо, но холод был сильнее.
        Амети вытащил голову из-под плаща и вздрогнул, столкнувшись взорами с Арундэлем. Тот сидел рядом с Нимрихилем, удерживая его поставленную на локоть безвольную руку. Двумя пальцами он сжимал запястье Нимрихиля, словно врач, считающий пульс больного. Глаза его смотрели одновременно куда-то вдаль и глубоко внутрь себя. Он ничего не сказал Амети.
        Поглядев на следопыта, жрец осознал, что тот больше не мечется в лихорадке, а спокойно спит, глубоко дыша приоткрытым ртом.
        Амети тоже сел и принялся растирать замерзшие части тела. Небо постепенно белело, потом так же медленно розовело. Амети и Арундэль в полном молчании наблюдали, как из-за гор поднимается маленькое алое Солнце.
        Когда его первые лучи скользнули в яму, где ждали путешественники, Альвион пошевелился и открыл глаза:
        - Toronya? Где это мы?
        - В пустыне, - ответил жрец, опередив Арундэля. - У выхода из подземного хода.
        Следопыта передернуло.
        - Чего же вы ждете? Надо скорее идти отсюда, пока нет погони!
        - Ты зря думаешь, что Солнце садится, - несколько сухо ответил ему Арундэль. - Ты половину суток пролежал в горячке. Если бы погоня знала, где нас искать, нас давно бы обнаружили.
        С этими словами он поднялся на ноги и подошел к сложенной из камней пирамидке, которой не было вчера. Из ее основания Арундэль вынул серебряную фляжечку, на дне которой теперь явно что-то плескалось. Арундэль подал флягу Нимрихилю:
        - Пей.
        Увидев, как следопыт одним глотком выпил воду, Амети осознал, что зверски голоден и страшно хочет пить. Он облизнул сухие губы:
        - Откуда вода?
        - Я сделал водокап: это роса, которая осела на камни и стекла вниз, во флягу, - ответил Арундэль. - Но больше воды не будет, потому что Солнце уже встала.
        Фляжка застыла у губ Нимрихиля: он внимательно посмотрел на Арундэля.
        - Значит, ни воды, ни еды у нас нет… Где мы, я тоже представляю себе довольно смутно, - спокойно сказал он. - Я помню про эти места по карте только то, что если идти на запад, к морю, то рано или поздно выйдешь на дорогу, которая ведет обратно к столице…
        - Но я не хочу в столицу! - не выдержал Амети и впервые увидел, как Арундэль улыбается:
        - Как ни смешно, Амети, мы тоже туда не хотим. Но путешествовать по пустыне мы не можем. Придется идти по дороге…
        И они тронулись в путь, стараясь идти по каменистым осыпям, чтобы не оставлять следов на песке.
        Не прошло и трех часов, как Солнце начало с нечеловеческой силой палить им спины и затылки. Амети горбился, пытаясь спрятать голову, потом обмотал затылок остатками пояса. Песок начал жечь подошвы сквозь остатки обуви. Когда перед глазами у него уже плыли синие и красные круги, позади раздался вдруг ясный голос Арундэля:
        - Я больше не могу.
        Амети обернулся: Арундэль сидел на песке, уронив голову на колени. Амети уже собирался надуться от гордости, как вдруг вспомнил его ночное бодрствование и странный взгляд: жрец как-то позабыл, что Арундэль такой же чародей, как и Нимрихиль. «Должно быть, у рыжего сила прибывает вместе с Солнцем», - подумал Амети, покосившись на огненное светило. - «А у черного вместе с ночью».
        Следопыт оглянулся на своих спутников и скомандовал им:
        - Залезайте вон под тот каменный козырек. Я пойду вперед. Вернусь, наверное, ночью. Попробую дойти до дороги и раздобыть там воды и еды.
        Амети и Арундэль, не имея сил спорить, послушались слов следопыта и из-под каменного карниза выше по склону еще долго могли видеть маленькую серую фигурку, решительно двигавшуюся на запад сквозь знойное марево. Потом Арундэль заполз поглубже в тень, вытянулся во весь рост и уснул. Амети, страдая от жажды и головной боли, долго смотрел на пылающую желтую пустыню, пока и его не сморила дрема.
        Альвион вернулся, когда Солнце уже сильно склонилась к западу. Он разбудил своих спутников бодрым свистом:
        - Эгей! Просыпайтесь, у меня хорошие вести!
        Амети, не отрывая голову от камня, чуть приподнял веки. Днем ему спалось так же скверно, как и ночью: во сне его преследовали ручейки, фонтаны и реки, полные прозрачной холодной воды. Язык распух и, кажется, перестал помещаться во рту.
        - Амети, смотри-ка, что у меня есть! - и перед лицом жреца закачалась полная кожаная фляга. К Амети моментально вернулись силы: он цапнул флягу и припал к солоноватой теплой воде, попахивающей овцами, вполуха слушая рассказ следопыта:
        - …часа три или четыре, все ноги сжег о песок… наткнулся на колодец, а рядом с ним стоянка… Эй, Амети, оставь Арундэлю! - и загорелая рука с запястьем, покрытым запекшейся кровью и пылью, выхватила у жреца флягу.
        Амети застонал, рванулся за фляжкой… но тут его взгляд упал на котелок, полный еды. Полный пахнущей костром каши. Амети бы залез в котелок немытой рукой, если бы его не остановил тот же Нимрихиль:
        - Ш-ш-ш, Амети, успеешь поесть, - и следопыт вручил жрецу грубую деревянную ложку.
        Когда Арундэль напился, все трое сели за котелок. Каждый съедал по ложке каши из полбы, а потом передавал пустую ложку соседу, заедая кашу куском свежего лаваша.
        За едой довольный собой следопыт рассказал все по порядку:
        - Я еще не успел дойти до дороги, как наткнулся на стоянку возле колодца: палатки, козы. Мужчин не было, только две или три женщины и куча-мала детей. Одна пекла на камне лепешки, а другая варила кашу! А я сидел на скале прямо над стоянкой, так что чуть не умер от запахов. Потом я придумал хитрость: прошел по кряжу и спустился со скалы с другой стороны лагеря, там, где возле колодца паслись козы. И напугал коз, так что они бросились в пустыню. Женщины, дети, собаки - все побежали их ловить, а я тем временем забрался к ним на стоянку и прихватил и кашу с ложкой, и лепешки, и флягу, и суму, чтобы унести все это… - и Нимрихиль достал из наплечной сумы, сотканной из разноцветной шерсти и украшенной яркими шерстяными кисточками, еще по куску лаваша и оделил им своих спутников.
        Арундэль поморщился:
        - Тебе не кажется, что можно было ограничиться самым необходимым?
        - Не бойся, - легко ответил Нимрихиль, - я оставил на камне, где пекли лаваш, несколько золотых. Им еще никогда не случалось так выгодно продавать плоды своих трудов.
        Арундэль опустил ложку с кашей, не донеся ее до рта:
        - Это еще более неблагоразумно! Неужели ты думаешь, что эти люди ничего не слышали о беглецах, которых ищет король?
        - Вряд ли, - по-прежнему легкомысленно ответил Нимрихиль. - Когда я уже спускался с другой стороны отрога, я слышал, как на стоянке подняли крик и поминали рухов. Золото же местное.
        Арундэль пожал плечами, но промолчал.
        Когда котелок заблестел изнутри как новенький, Нимрихиль встал:
        - Ну что, вперед? Держись, Амети, к вечеру доберемся до колодца - там напьешься вволю!
        До долины с колодцем путешественники добрели, когда на западе уже погас закат. На отроге, за которым лежала стоянка, Нимрихиль остановился и жестом велел своим спутникам сделать то же. Следопыт постоял, прислушиваясь к еле слышному лаю собак:
        - Так. Мужчины вернулись, но ничего страшного в этом нет - видно, все сидят в лагере и жгут для смелости костер. Если мы спустимся к колодцу с другой стороны, нас вообще никто не заметит.
        - А как же собаки? - предусмотрительно спросил Амети.
        Следопыт посмотрел на Амети сверху вниз и тряхнул головой, словно по привычке отбрасывая волосы за спину:
        - С собаками, Амети, я могу все. Хочешь, они сейчас сюда прибегут и будут лизать тебе руки?
        Амети смутился: он не мог понять, шутит Нимрихиль или говорит правду.
        Они прошли по отрогу и спустились в долину в стороне от стоянки, где и вправду горел большой костер.
        - Сухой помет жгут, - отметил Нимрихиль и повел своих спутников к чему-то похожему в темноте на небольшой песчаный холм.
        Когда они подошли поближе, стало видно, что это не холм, а круговая насыпь. Внутри насыпи лежала довольно глубокая, десятка в два рангар, воронка. На ее дно сквозь разрыв в насыпи вела тропа - сильно истертые каменные ступени, которым могла быть не одна тысяча лет. Наверху, рядом с насыпью, стояли большие каменные корыта - должно быть, из них поили скотину.
        Все трое спустились вниз, и Амети, нахмурившись, наблюдал за тем, как Нимрихиль с Арундэлем отвалили от жерла колодца тяжелый камень-плиту.
        - А вода глубоко, - сказал следопыт, бросив в колодец камешек. - Давайте пояса и котелок.
        Первые три котелка воды они выпили. Потом наполнили фляжку.
        - Ну что, теперь дальше пойдем? - спросил Амети.
        Арундэль удивленно ответил вопросом на вопрос:
        - Неужели ты не будешь мыться?
        Жрец лишился дара речи.
        - Не бойся, уважаемый, ночь длинная, до утра мы успеем дойти до дороги, - успокоил Амети следопыт. - Иди пока погрызи лепешку.
        Сидя на насыпи с куском лаваша и начиная зябнуть, Амети смотрел, как нумэнорцы котелком таскают воду наверх, в каменную поилку. Перед умыванием они, прополоскав в корыте одежду, положили ее сушиться на ледяной ночной сквозняк. От одежды поднимался пар: вода в колодце была еще теплой от дневной жары. Потом нумэнорцы, опрокинув корыто на бок, вылили грязную воду и принесли свежей.
        Умываясь из каменного корыта, Арундэль запел негромко что-то веселое на незнакомом Амети языке. Альвион тихо рассмеялся и начал подпевать другу. Потом он начал брызгаться водой, и дело кончилось тем, что Арундэль с громким плюхом уронил следопыта прямо в корыто. Альвион засмеялся, и Амети от неожиданности вскочил на ноги: на стоянке забрехали собаки.
        - Да вы что, с ума сошли! - зашипел он на нумэнорцев.
        В ответ Нимрихиль, не вылезая из корыта, приложил руки ко рту и страшно, с переливами, завыл - так, что даже у Амети мороз пошел по коже. Лай моментально стих.
        - Теперь они до утра будут сидеть в лагере, - удовлетворенно сказал Нимрихиль, вылезая из корыта и отряхиваясь от воды. Арундэль уже натянул мокрую одежду и завязал в хвост длинные волосы, которые влажно блестели в серебристом зареве лунного восхода. Бывший пленник, как показалось Амети, изрядно помолодел после умывания.
        Когда Нимрихиль тоже оделся и они, в последний раз наполнив котелок, напились воды из колодца, нумэнорцы положили на место каменную крышку, и все трое отправились дальше на запад при свете яркой луны.
        Сначала шли быстро, чтобы согреться, потом, когда Амети выбился из сил, устроили привал, доев лаваш и выпив по глотку воды. После этого они шли без отдыха до самого рассвета. Когда над горизонтом показался краешек солнечного диска, Нимрихиль снова остановился:
        - О! А вот это уже стоянка возле дороги.
        Амети потянул носом: в холодном утреннем воздухе чувствовался слабый запах костра.
        - Тогда не лечь ли нам спать, чтобы присоединиться к этим людям, если они двигаются на север? - предложил Арундэль.
        Амети проснулся, когда Солнце уже поднялось высоко. Его разбудили голоса Арундэля и Нимрихиля, они говорили на языке Морского народа. Амети сел и зевнул. Все трое легли спать в закутке между камней, сейчас нумэнорцы спустились ниже по склону: Арундэль сидел на камне, а Нимрихиль ходил перед ним туда-сюда и, судя по интонации, уговаривал друга. Наконец Арундэль кивнул, и Нимрихиль, разорвав на три части пояс злополучного жреца Змеи, принялся обматывать обрывками сначала кисти рук, а потом голову Арундэля, наглухо закрывая лицо. Амети задумчиво наблюдал за всем этим, даже не пытаясь вникнуть в смысл происходящего.
        Закончив, Нимрихиль отошел в сторону полюбоваться работой и увидел, что Амети проснулся:
        - Доброе утро, облаченный в некогда красное! Погляди-ка свежим взглядом: похож теперь наш долговязый друг на прокаженного или нет? - при слове «долговязый» Нимрихиль увернулся от тычка в ребра.
        Амети как мог незаметно подобрал челюсть: и как же он сам не догадался? Наверное, темная краска у Нимрихиля кончилась… Зрелище было, однако, устрашающее.
        - Сойдет, - важно сказал жрец, прищурясь.
        - Тогда допивай воду, которую мы тебе оставили, и пойдем за караваном: надо попробовать присоединиться к ним, чтобы не иметь проблем по дороге.
        Этот план удался блестяще: спустившись на дорогу и догнав караван - вереницу медлительных верблюдов, чью упряжь украшали разноцветные шерстяные кисточки, Нимрихиль-Моран поведал грустную историю о том, как его батюшку ограбили и убили пустынные разбойники, а брат заболел проказой, онемел и стал негоден ни к какой работе - «а прежде был силен, хоть в Черную Стражу отдавай!». Суровые караванщики пролили слезу, а Амети так успешно подлизывался к их старшему, что им не просто простили прокаженного, но и оставили ночевать и накормили ужином. Правда, за сухим навозом - топливом для костра - погнали Амети.
        На следующий день они уже были своими. Амети и Нимрихиль шли рядом с караванщиками: Моран целый день рассказал погонщикам всякие истории. Один верблюд оплевал Амети, жрец с досады обозвал верблюда «горбатой улумпой», после чего Нимрихиль просто рухнул на обочину и долго лежал в пыли, пока не отсмеялся. Причину смеха нумэнорец объяснить отказался. Арундэль, по-прежнему закутанный в тряпки, шел в хвосте каравана: «онеметь» ему пришлось из-за характерного акцента, с которым он говорил на языке Юга.
        Караван благополучно миновал поворот к столице, возле которого стоял отряд Черной Стражи, проверяя все повозки и караваны, идущие из города: из уст в уста люди передавали, что злой до смерти Король ищет соглядатаев из Морского Народа.
        - А мне кажется, дело в чем-то другом, - рассуждал вечером во время ужина хозяин каравана, - ведь всем известно, что люди Морского Народы ростом с добрую пальму, значит, их в любой толпе видно.
        - Истинно говоришь, - поддакивал Моран, запуская зубы в раскаленный лаваш. - Мудрец, он в корень зрит.
        - Морской народ, - продолжал хозяин, - это ерунда. Вот рухи… Слышали историю? Неподалеку от того места, где вы к нам присоединились, рухи съели целое стойбище: женщин, детей… Мужчины вечером приехали, а там только косточки лежат. Говорят, все забрали.
        - И как, ничего не оставили? - прищурясь, спросил Моран.
        - Что тебе рухи оставят?
        - Ну, мало ли, - ответил Нимрихиль и подмигнул Амети, который сидел от страха как неживой, обеими руками вцепившись в наплечную суму, позаимствованную у бедуинов.
        В дороге прошло почти целых две недели: изредка по дороге, неторопливо вьющейся между невысокими горами, отшвыривая на обочины прохожих, стремглав пролетал туда или обратно отряд Черной Стражи, поднимая за собой тучу песка, но в остальном все было спокойно. Слухов ходило много, но все они были настолько дикими и жуткими, что правды в них искать не стоило.
        Однако по мере приближения к границе с Ближним Харадом прошел тревожный слух о пограничной заставе и пограничных дозорах: случайный вечерний собеседник - пожилой контрабандист - с возмущением рассказывал о том, что перекрыты старые проверенные временем тропы и что солдатам даже велено даже стрелять голубей, чтобы прекратить всякое сообщение с заграницей.
        Будучи спрошен, Нимрихиль легко пожал плечами, обозвав все это пустой болтовней, но Амети понял, что тот все-таки несколько обеспокоен.
        Когда еще через пару-тройку дней в последних лучах заката караван поднялся на невысокий перевал, они увидели внизу целое море алых светляков: долину со множеством костров.
        - Пожалуй, что прав был бродяга, - вполголоса сказал Амети Нимрихилю, когда они отошли в сторону от людей. - Эта долина называется Замковой, потому что на том конце она сильно сужается, и пройти можно только по дороге - мы проезжали здесь, когда ехали посольством. Источник же дает мало воды, и столько людей не стало бы останавливаться здесь на ночлег по доброй воле. Должно быть, там и в самом деле стоит стража.
        Следопыт выслушал жреца с каменным лицом, а потом ушел в конец каравана, должно быть, посоветоваться с Арундэлем.
        Тем временем караван спустился в долину и, после долгих препирательств с людьми, которые уже заняли все удобные для стоянки места, разместился почти на самом склоне.
        Пока ставили лагерь, разводили огонь, пока Альвион принес бурдюк воды, отстояв длиннейшую очередь у источника, настала ночь.
        Сходив за водой, Альвион, поманив Амети пальцем, повел его в сторону ближайшего костра:
        - Пока готовят ужин, попробуем что-нибудь разузнать.
        Подойдя к соседней стоянке, следопыт громко обратился к сидевшим у костра людям:
        - Доброго вечера и доброй дороги поутру! Нельзя ли у вас узнать, что тут такое стряслось. Ведь прежде здесь никогда столько народу не стояло..?
        - Да вот, - отвечал один из сидевших у костра, - когда известно кому заблажит, еще и не такое будет, - и он плюнул в костер.
        Амети и следопыт подошли поближе и тоже сели к огню.
        - Король заставу поставил, - сказал другой. - Всех проверяют, в вещах роются. Говорят, соглядатаев ищут, но вот что я вам скажу: это все из-за золота, которое Дхарин запретил вывозить.
        Обитатели стоянки обменялись еще несколькими замечаниями, суть которых сводилась к тому, что все не так просто и вообще неспроста. Альвион терпеливо спросил:
        - А что за застава? Что они говорят?
        - То и говорят: что ищут двух людей Морского Народа - одного рыжего, другого обыкновенного - и южанина. За чужаков обещают по пятьсот золотых.
        Если бы Амети не сидел, а стоял, он бы упал. Голова у него закружилась.
        - Сколько-сколько? - спросил он слабым голосом, не веря своим ушам.
        - По пятьсот за голову. Новыми.
        Не давая Амети времени задуматься об открывающихся перспективах, Альвион спросил:
        - А за южанина?
        - За какого? А, за того, который с ними… Сотню, что ли.
        Амети помрачнел и насупился.
        - Стоит в заставе Черная Стража, и главным у них - не человек, а просто рух какой-то, - и говоривший снова плюнул в костер.
        При словах «Черная Стража» Амети и Нимрихиль насторожились.
        - Рух, говоришь? Что ж он такого-то делает?
        Его собеседник с досадой дернул за хвост свой шэл - платок, которым странники покрывают голову от жары:
        - И чего только не делает! Насквозь весь товар видит, ничего от него не спрятать! И людей. Сколько золота в кошельке, на глаз сочтет. Тут был купец, ковры вез. Этот
        - как его там - Тенах, Дэнна? - говорит ему: «Раскатывай, посмотрим, что у тебя в коврах». Тот давай ерепениться: он до Дхарина дойдет, у него в Золотом Дворце все куплено и взвешено. Тенах этот взял и рубанул по свернутому ковру. А оттуда откуда ни возьмись золото - так и хлынуло рекой. Ну, повязали бедолагу…
        - Точно, чародей, - добавил другой. - Наши соседи - они уже тут давно сидят - сговорились промежду собой поднести ему подарок. Добыли ему борзого щенка редкой породы: тащи его за хвост хоть сто шагов - не огрызнется, а на сто первом голову откусит. Не взял. Должно быть, мало. Привели девушку, сняли покров - глаз не оторвать. Тоже не взял. Достали ему жеребца - вороной, нрав огненный, королю не зазорно сесть. А Деннах им отвечает: «Пошли вон, а если еще раз появитесь, велю высечь». На белого слона им денег не хватило… Не, люди такие не бывают. Только посмотрит человеку в глаза, аж нутро продирает.
        Нимрихиль поднял голову и посмотрел на говорившего.
        - Что еще о нем известно? - спросил он странным голосом, от которого по спине Амети побежали мурашки.
        - Еще рассказывают, что он королевский сын. Не от жены, конечно, а от наложницы. Уж больно себя высоко держит - точно князь. Собой, однако, хорош, песий сын…
        Альвион поднялся на ноги:
        - Ну, спасибо вам за новости, добрые люди. Пойдем-ка мы восвояси.
        Их собеседники вяло пожелали им спокойного ночлега и мрачно уставились в костер. По всему было видно, что их тоже не радует завтрашняя встреча с остроглазым Деннахом.
        Пока они шли обратно к своему костру и ели ужин, следопыт угрюмо молчал, что было на него непохоже. После ужина Амети понес Арундэлю заначенную миску похлебки и кусок лепешки - нумэнорцу, естественно, приходилось питаться в стороне от людей. Альвион, шедший следом, прихватил из костра пылающую головню и, бросив ее рядом с Арундэлем, положил сверху куст сухой верблюжьей колючки, которая занялась фиолетовым потрескивающим пламенем.
        Некоторое время они все трое сидели молча: Арундэль ужинал, размотав с лица тряпку, Амети, вытянув гудящие после дневного перехода ноги, наслаждался отдыхом. Альвион молча смотрел в огонь. Потом неожиданно с чувством произнес:
        - Не нравится мне этот Дэнна!
        В ответ на вопросительный взгляд Арундэля Нимрихиль рассказал все, что они с Амети узнали от соседей.
        Арундэль вдумчиво слушал, откусывая лепешку и запивая ее водой из фляги.
        - Одно могу сказать вам совершенно точно, - заговорил он, когда Нимрихиль закончил, - «тэннах» или, на южном диалекте языка харадрим, «дэнна» - это не имя, это название должности. Как переводится, не знаю, но означает «Защитник Юга». В наших терминах, Капитан Юга. Это довольно древнее слово.
        - Точно! - выпалил Амети. - И как я сам не вспомнил!
        - Ничего удивительного в этом нет, - заверил его Арундэль. - Последний из носивших этот титул умер еще до твоего рождения, Амети. Это произошло около 2140 года по нашему летоисчислению, почти сорок лет назад. Взойдя на престол своих предков ваш, э-э-э, Сын Зари никому его не присваивал, - тут он прервался и взглянул на Альвиона:
        - Челюсть подбери, пожалуйста.
        И продолжил свой рассказ:
        - Но меня удивляет, что при его-то подозрительном отношении ко всем своим военачальникам Дхарин снова даровал этот титул, дающий такие полномочия… Кстати, кому? По правде говоря, я не верю в то, что этот человек может быть сыном короля.
        - Почему же? - удивился Альвион.
        Арундэль внимательно посмотрел на своего товарища:
        - Впрочем, ты прав, а я ошибся: ведь этому вашему тэннаху, скорее всего, больше двадцати пяти лет…
        Альвион раздраженно повел плечом:
        - Я совершенно не возьму в толк, на что ты намекаешь. Мне все равно, чей он сын, меня беспокоит только одно: причина столь удивительной проницательности и догадливости.
        - Думаешь, еще один «рыболовный крючок»?
        Это предположение заставило Альвиона подпрыгнуть, как будто в него ткнули этим самым крючком. Он вскочил на ноги и обежал вокруг костра:
        - Нет, не может быть, нет! - воскликнул он, словно заклиная.
        Потом остановился и сквозь зубы произнес, сильно побледнев:
        - А ведь правда…
        Арундэль поднял голову, и они с Альвионом долго молча смотрели друг на друга. Амети поежился: по его загривку побежали холодные мурашки.
        - Это черный маг, как у нас в Храме? - выдавил из себя жрец самое страшное, что пришло ему в голову.
        - Возможно, нечто еще более скверное, - холодно ответил ему Арундэль.
        Альвион встряхнулся и снова опустился на землю рядом с Арундэлем:
        - Гадать бессмысленно. Идти напрямик опасно. Обходить по горам… - он покачал головой, вытянув к костру ноги в дырявых опорках.
        - Что же нам делать? - жалобно спросил Амети.
        - Не бойся, уважаемый, - откликнулся Нимрихиль. - Давайте сделаем вот что…
        На заре, когда караванщики еще спали, Нимрихиль разбудил двух своих спутников. Они тихо встали, собрали свои вещи, стараясь не шуметь, и по тропинке поднялись вверх по склону. Перебравшись через скалистый гребень, они оказались на краю горной страны, вершины которой уже розовели в свете восхода. Они нашли себе место, откуда хорошо было видно раскинувшуюся под ними Замковую долину.
        - Теперь можно спать дальше, - сказал Нимрихиль, зевнув. - Не думаю, что раньше полудня наши приятели пройдут через заставу, а до той поры нам не стоит совать в долину носа.
        Они пронежились в тени камней почти до полудня, а потом спустились обратно в долину. С юга подошли новые караваны и путешественники, в воздухе висели пыль и ругань. Когда они дошли до того места на склоне, где жгли вчера костер, Нимрихиль сказал своим спутникам:
        - Ну что ж, мне пора идти. Пожелайте мне удачи.
        - Счастливо тебе, - пискнул Амети, а Арундэль обнял друга и непонятно сказал ему
«Valto lin, Airenaro[Удачи тебе, Айрэнаро.] ».
        Нимрихиль кивнул им обоим и отправился на севере, к заставе. Амети с замиранием сердца смотрел ему вслед.
        Совсем скоро, часа через три, Альвион вернулся живой, невредимый и крайне довольный собой и миром, что-то весело напевая себе под нос. Он отказался отвечать на вопросы, вместо этого отправив Амети за топливом: «Сегодня вечером нам понадобится приличный костер». Потом снова куда-то ушел, на прощание помахав рукой Арундэлю и недоумевающему Амети.
        Вернулся Альвион, когда край Солнца коснулся вершин западных гор. В руках он нес изрядных размеров мех, на плече висела сума, полная до краев. Изумление Амети возросло до крайности, когда из сумы появились свежий хлеб, мясо и большая дыня. Мех благоухал вином.
        - Где ты это взял? - спросил жрец.
        - Купил. А что такое?
        Тут вмешался Арундэль:
        - У тебя же кончилась серебряная мелочь.
        - Я разменял золотой.
        Амети и Арундэль переглянулись:
        - Ты уверен, что с твоей стороны было благоразумно разменивать золотую монету? - спросил Арундэль.
        - Угу, - ответил Нимрихиль, откусывая хлеб. - Ах, да, чуть не забыл: Амети, я тут видел людей с этим, как его… Забыл. Ну, в общем с вашей местной лютней. Поди попроси у них инструмент на вечер, пока я буду жарить мясо. Можешь даже дать им денег.
        И Нимрихиль всыпал в руку Амети горсть серебра.
        - А зачем тебе?
        Арундэль вздохнул:
        - Слушайся его, Амети. Когда он в таком состоянии, вопросы задавать бесполезно.
        Естественно, Амети удалось выпросить инструмент на вечер безо всяких денег: серебро отправилось в его собственный кошелек. Когда он вернулся к костру, оттуда уже соблазнительно пахло. Альвион забрал у Амети «лютню» и вручил ему истекающий соком кусок мяса, завернутый в лепешку:
        - Мы уже поели, теперь твоя очередь.
        Пока Амети ужинал, Альвион, ворча на южан, у которых даже струнные лады не такие, как у нормальных людей, перестраивал «лютню», чей корпус с выпуклой спинкой плавно расширялся книзу, а три отверстия в медово-желтой деке были забраны ажурными деревянными розетками.
        Наконец, он сел поудобнее и провел рукой по струнам. Амети перестал жевать и навострил уши: лютня и в самом деле звучала иначе, чем он привык слышать с детства. Пальцы Альвиона запорхали по ладам и струнам; полилась странная, чужая, но красивая и нежная мелодия, похожая на голос ручейка. Неожиданно Альвион оборвал игру:
        - Да, звучит немного непривычно, но это не страшно…
        Он еще немного поколдовал с колками, потом сел поудобнее и сказал:
        - Готовы ли вы внимать мне? Заранее прошу прощения за голос и все остальное, однако смею вас заверить, что это единственный путь к исполнению наших планов…
        - Тебе не за что извиняться, - ответил Арундэль. - Начинай.
        Нимрихиль прикоснулся к струнам и, склонив голову к плечу, запел по-харадски:
        Прохладу уст ее, жемчужин светлый ряд,
        Овеял диких трав и меда аромат -
        Так ночь весенняя порой благоухает,
        Когда на небесах узоры звезд горят…
        Голос у него оказался хотя и громкий, но довольно приятный. Когда песня закончилась, Амети изумленно спросил:
        - Я никогда не слышал этой песни. Откуда ты ее знаешь?
        - Ее сочинил один мой друг, - ответил Альвион и снова заиграл. На сей раз это была известная песня про потерянного верблюда. Потом - про «игристое вино». После нее Альвион прервался и, сказав «Ах да, как же я мог забыть!», отпил вина, налитого в чашу. Потом снова заиграл - уже не песню, а просто мелодию. Амети слушал как завороженный: временами слух его улавливал знакомые с детства мотивы, переплетенные с музыкой, которой жрец не знал названия. Больше всего она походила на тот напиток, который Нимрихиль хранил в серебряной фляжке.
        Следопыт играл довольно долго. Потом, снова пригубив вина, запел боевую песню. Амети насторожился - песня была на языке юга, но в ней неуловимо звенело чеканное серебро языка Морского Народа:
        Я из племени сильных, из ветви с горячею кровью…
        И неожиданно из темноты Альвиону ответил чей-то голос:
        И звезда моя блещет, на стражу придя к изголовью.
        Альвион поспешно отложил инструмент и вскочил на ноги:
        - Ну наконец-то! Я уже все пальцы стер о струны! - и следопыт раскрыл объятия навстречу пришельцу. - Привет, Кузнец!
        - Suilad, Haldar! - поздоровался, поднявшись на ноги, Арундэль.
        - Да ты совсем не удивился! - воскликнул с улыбкой следопыт, обращаясь к Арундэлю.
        - Я догадался, когда ты запел «Прохладу уст», - ответил Арундэль Нимрихилю и тоже обнял пришельца. - Здравствуй. Страшно рад видеть тебя живым и здоровым.
        - А уж я-то как рад видеть вас в целости и сохранности! - ответил пришелец, в свою очередь обнимая нумэнорцев. - Здравствуйте, братья!
        Амети изумленно глазел на ночного гостя: сверху на нем была серая джубба, между полами которой, однако, проглядывало роскошное, красное с золотой вышивкой, одеяние. Пришелец опустил свой черно-белый шэл на плечи, и в свете костра Амети ясно разглядел точеные черты его смуглого темноглазого лица. Пришелец был ростом с Альвиона, ниже Арундэля.
        Амети никак не мог понять, почему гордые нумэнорцы рады этому южанину как родному брату. Но когда все трое сели к огню, заговорив на языке Морского Народа, жреца вдруг осенило: третий тоже был нумэнорец, тот самый, которого так долго и безуспешно разыскивал Дхарин, рубя головы направо и налево, умбарский резидент в Дальнем Хараде, колдун из Морского Народа.
        Пока пораженный Амети приходил в себя, про него вспомнил следопыт:
        - А это наш третий, - обратился он к гостю на языке харадрим, - который сто монет за голову, жрец Храма Скарабея. Его зовут Амети. Без него бы ничего не вышло.
        Гость вежливо склонил голову:
        - Да осенит тебя благодать Златого! Спаситель моих друзей - мой друг, а благодарность моя да не сякнет, как вино благородной лозы.
        Амети зарделся, как девица:
        - Радость встречи для твоего ничтожного слуги - как восход Солнца.
        Только гость собрался продолжить обмен любезностями, как вмешался Нимрихиль:
        - Слушай, Амети, не отнесешь ли ты лютню хозяевам? Посиди там и развлекись с народом, а мы пока побеседуем.
        Амети безропотно встал, взял лютню и отправился к костру, мерцавшему в отдалении ниже по склону. Халдар изумленно смотрел ему вслед:
        - Поразительно! Ты и в самом деле настолько доверяешь ему?
        Альвион пожал плечами, разливая из бурдюка вино по простым глиняным чашам:
        - Так получилось. Амети не раз мог предать нас с величайшей выгодой для себя. И не сделал этого. Я думаю, мы можем доверять ему.
        - Я понимаю. Как я только не ломал голову, пытаясь понять, чего может быть общего между вами и жрецом Скарабея… Где ты его взял, рыжий? Или нет, расскажите мне все с самого начала. За каким рухом Арундэля понесло в Харад?
        - Я ехал на встречу с твоим связным.
        Халдар нахмурился:
        - Но я никого не посылал, это было слишком опасно.
        Арундэль кивнул:
        - Понятно. Значит, это была ловушка. Я подозревал, но мы очень беспокоились за тебя, а мальчик-посланец не лгал… Должно быть, его обманули. Теперь Дхарин точно знает, что где-то у него сидит человек из Умбара.
        Халдар поморщился, отпивая вино:
        - Он уже давно знает. Сам мне говорил, как раз тогда, когда тебя поймали.
        Альвион присвистнул:
        - Ах, ну да, ты же у нас теперь Дэнна, Защитник Юга! Чуть ли не второй человек после короля… Как тебя угораздило очутиться в фаворе у этой кровавой собаки?
        Халдар снова поморщился:
        - Не обижай собак сравнением с этим…. с этим нечеловеком. Пересажав свой предыдущий диван, он решил, что ему нужны верные и преданные люди. Сначала он назначил меня Защитником Юга, потом таскал в подземелья, чтобы я присутствовал при пытках.
        Халдар с силой сжал виски, лицо его заострилось и потемнело:
        - Каждый раз боялся увидеть там Арундэля, но не могу сказать, что смотреть, как пытают какого-нибудь несчастного взяточника, было легче.
        - Эгнор сказал, что ты можешь вернуться, - негромко произнес Арундэль.
        Халдар молча поднял на него глаза.
        - Кажется, уже и до него дошло, что собой представляет наша снулая золотая рыбка,
        - проворчал Альвион.
        Все трое помолчали. Альвион подкинул в костер еще куст верблюжьей колючки:
        - Все могу понять, одного не понимаю: почему Арундэля увезли в Храм Скарабея.
        - Я тоже не знаю, - ответил Халдар. - Но самое замечательное, что этого не знает и сам Дхарин.
        Видя недоумение Альвиона и Арундэля, Халдар продолжал:
        - Как я потом узнал, Дхарин отдал приказ доставить пленных - он рассчитывал на вас обоих - в Золотой Дворец. Но лейтенант вернулся с большим опозданием и рукой на перевязи и доложил, что капитан и пол-отряда полегли на месте, а пленника отвезли в Храм, потому что храмовой стражи осталось больше. Потом я узнал про колдуна из Храма, и все запуталось еще больше: создавалось впечатление, что Храм действует как подставное лицо, но кому это было на руку, я и сейчас понять не могу. Король рвал и метал, слал письма в Храм, а их возвращали нераспечатанными. Я весь извелся, пытаясь добраться до Арундэля раньше Дхарина. Но единственное, что мне удалось сделать, это довести его до такого состояния, что он отправил к Храму свою гвардию. Я был уверен: обиженные жрецы ни за что не пойдут на уступки.
        - А, так это нам с Амети по твоей милости пришлось пробираться в Храм через лабиринт… - проворчал Альвион.
        - Ты и в самом деле был в Храме? - вскинул глаза Халдар. - Все твердили про двух нумэнорцев, но я никак не мог понять, как ты попал туда. Неужели и правда под видом раба?
        Альвион молча задрал остаток рукава и показал Халдару клеймо в виде скарабея.
        - Ну и зачем ты это сделал? - горестно вопросил его Халдар - Никто бы не увидел под рукавом…
        Альвион повел плечами:
        - Так было надо.
        Халдар махнул рукой:
        - Что же с тобой делать… Как бы то ни было, в одно прекрасное утро пару недель назад наш Сын Зари получает письмо: пленник бежал из Храма. Как всегда, в дикой ярости рассылает по всем южным землям приказ ловить беглеца. Однако где-то после полудня из Храма приходит еще одно письмо: оба - беглец и лазутчик - в Храме. Приезжайте, государь, и забирайте. Если найдете.
        Халдар помолчал, поставил на землю пустую чашу:
        - Я напросился с ним. Не знаю, что я смог бы сделать, если бы он добрался до вас. Я не уверен, что Арундэль победит его на равном оружии, а бить в спину я не стану даже Кхамула.
        Когда мы приехали в Храм Скарабея, Дом Высокого больше походил на курятник. Тогда я увидел чернокнижника. Он и в самом деле ослепил тебя, Арундэль?
        Тот кивнул в ответ.
        - Понятно. Значит, он не лгал, хотя поведал чрезвычайно запутанную историю о том, как пару часов назад нумэнорцы были в Храме, а полчаса назад их уже там не было. И, дескать, все это он открыл при помощи магии. Я решил, что это какие-то храмовые интриги, и не поверил ни единому его слову. Он бормотал что-то про обоз, про раба со жрецом… И вы бы видели, что с ним стало, когда Дхарин посмотрел ему в глаза. Он ползал у короля в ногах как шакал перед львом. Только тогда я убедился, что он настоящий черный маг: он чувствовал Силу.
        А меня Дхарин взял с собой в Храм. Его привели к той темнице, где приковали Арундэля, и что вы думаете? Он пошел к той стене, в которой была дыра, оттуда наверх и через потайные лестницы вышел в кладовую. Только тут я поверил, что вы действительно были здесь: там пахло травами. Он остановился на пороге как вкопанный и не пошел дальше. Повернулся к нам и сказал: «Чернокнижник прав. Они бежали». И тут появился офицер, которого Дхарин послал следить за допросом рабов. Выяснилось, что чернокнижник не солгал. И король отправил вслед за обозом, в Храм Змеи, Савара.
        - Савар - это который со шрамом? - спросил Альвион.
        - Да. Я не знал, что думать: в какой-то момент мне показалось, будто жрецы устроили заговор против короля, чтобы заманить его в Храм и убить. Но я ошибся. От него исходила такая сила, что они были как трава под ветром: гнулись, куда дует. Дхарин остался в Храме, прошел в святилище. Видели бы вы эту мерзкую тварь, которой они поклоняются! Огромная летучая мышь. Жирная, как откормленный теленок.
        Альвиона передернуло:
        - Боюсь, я знаю, чем ее откормили.
        Халдар сочувственно положил руку ему на плечо:
        - Я догадывался. Но я не хотел, чтобы ты узнал об этом. И потому молчал.
        Арундэль налил всем еще вина.
        - Еще у них в святилище была такая… даже не знаю, как объяснить. Каменная плита с отпечатком ладони. Ладонь больше человеческой. Там было страшнее всего. Дхарин подошел к ней и спокойно вложил свою руку в этот оттиск чужой ладони. И что-то случилось… Кто-то охнул, а я увидел…
        Халдар повел рукой:
        - На мгновение что-то вспыхнуло у него на груди. И я понял, что сейчас мне будет очень плохо. Потому что я увидел нечто запретное.
        В огне громко треснула ветка, и все трое вздрогнули от неожиданности.
        - А что было после? - спросил, наконец, Арундэль.
        - Он велел забрать из Храма и Плиту, и Мышь к себе во дворец. Жрецы так унижались перед ним, что Мышь он им, так и быть, оставил. Когда мы уже собирались уезжать, прискакал посыльный из Храма Змеи, от Савара: лазутчики исчезли сверхъестественным образом. Я окончательно уверился, что жрецы обманывают Дхарина. Но запудрить мозги Савару, тупому, как бойцовый пес, начисто лишенному фантазии… Вообразите же мое удивление, когда я слышу, как этот хладнокровный палач, весь дрожа, рассказывает, что пленники пропали из наглухо запертого святилища, в которое их тоже заманили каким-то сверхъестественным способом! Оказывается, чудес не бывает слишком мало, их бывает только слишком много. Я надеюсь, вы расскажете мне про загадочного волка и про не менее загадочных змей?
        Альвион кивнул, обхватив себя руками, словно от холода, и Халдар продолжал:
        - Дхарин вошел в святилище один. Я видел сквозь дверь: пустая комната с алтарем. Он пробыл там четверть часа и вышел с лицом, серым как камень. Подозвал Савара и увел его в святилище. Потом снова вышел. Один, вытирая кровь с клинка. Он убил Савара ударом в горло на алтаре. Не знаю, зачем и почему.
        Халдар снова потер виски, словно его мучила головная боль:
        - После этого началась Железная Преисподня. Он сошел с ума. Я вам передать не могу, что было потом. Кровь с лобного место растекалась по всему городу. Демон, нелюдь, он как с цепи сорвался. Бешеная собака. Спускался по ночам в темницы и собственноручно пытал, устраивал какие-то жуткие обряды. Через несколько дней этого кошмара он вызвал меня к себе. «Я должен уехать. В тайне, один. Устрой все необходимое для этого». Я был так рад, что весь это ужас, наконец, кончится, что даже не спросил - куда, зачем. Сделал все, как он велел, а потом отправился по его приказу на север, ловить вас. Он доехал с нашим отрядом до развилки, откуда мы повернули на северо-запад, а он - на северо-восток. Вот все, что я знаю.
        - Халдар, - серьезно сказал ему Арундэль, - возвращайся с нами в Умбар. Тебе нельзя здесь больше оставаться. Просто чудо, что он до сих пор не увидел тебя насквозь.
        - Черные маги тоже люди, - невесело усмехнулся Халдар. - Он видит во мне только то, что хочет видеть. И чувствует, что я никогда не предам его. Делится со мной своими секретами.
        Альвион и Арундэль вскинул ни него глаза:
        - Нет, другое… Все остальное. Жалкая и мерзкая тварь. Если бы я мог придушить его, пока он спит! Никому не доверяет, кроме меня, и я не могу предать его… Он видит во мне верного пса: вот, герб даровал… - и Халдар похлопал себя по груди: на его рубахе было вышито изображение большой рыжей собаки, очень похожей на медведя. Язык у пса был синий.
        - Тогда тем более тебе надо вернуться. Не верность же этому руху держит тебя здесь!
        Халдар через силу засмеялся:
        - Конечно, нет! Это очень трудно объяснить. В прошлом году случился бунт в одной из провинций. Он хотел вырезать всех жителей области. Я уломал его отменить уже объявленный приказ. Не помню, когда в последний раз мне приходилось говорить столько неправды… Когда я ехал по дорогам, люди осыпали меня цветами и целовали полы одежды, а женщины подносили детей, чтобы я благословил их.
        Он чуть улыбнулся:
        - В некотором роде это вскружило мне голову. А теперь этот дурацкий титул… Я и в самом деле почувствовал, что у меня есть долг перед этими людьми. Они видят во мне свою защиту от тирана. Я не могу предать их. Не хочу возвращаться Домой, думая о реках крови, которые прольются, когда я уйду. Законный правитель этой страны назвал меня Защитником Юга. И я буду защищать Юг. От него самого. Как только смогу.
        Халдар замолчал. Альвион положил ему руку на плечо, хотел что-то сказать, но передумал. Халдар встрепенулся:
        - Боюсь, мне надо возвращаться: как бы мои архаровцы не хватились.
        - Давайте решим, как нам пройти через твою заставу, - сказал Арундэль.
        - В этом нет ничего сложного, - отозвался Халдар. Он достал из-за пазухи золотую цепочку с прямоугольным золотым медальоном. На медальоне был выгравирован меч, рядом с которым извивалась змея.
        - Это моя пайцза - знак личного посланца короля. Покажете мне ее завтра при всех, а потом незаметно отдадите. Держи, рыжий, - и Халдар вложил медальон в руку Альвиона.
        От костра внизу донесся особенно дружный взрыв хохота. Альвион привстал:
        - Что там происходит?
        Арундэль улыбнулся:
        - Кажется, я догадываюсь, что именно. Пойдемте.
        Они встали, Халдар закрыл лицо краем шэла, а Арундэль - своей тряпкой. Потом все трое спустились к соседнему костру, остановившись шагах в десяти за спиной сидевшего у огня Амети.
        - …оба они приуныли, а хитрый жрец говорит им: «Нет нужды отчаиваться, полезайте в сундуки, и я отвезу вас в Храм Змеи так, что ни одна мышь не заметит». Сказано - сделано. Однако по дороге встретился им королевский офицер… - услышали нумэнорцы голос жреца.
        Альвион зашипел как масло на раскаленной сковороде:
        - Он что, с ума сошел!? - и рванулся вперед. Арундэль удержал друга за рукав:
        - Легче, легче. Амети каждый вечер рассказывает эту историю, пока ты где-то бродишь. Ничего страшного пока не случилось.
        - Давайте послушаем, - сказал им Халдар и уселся на землю. Альвион недовольно плюхнулся рядом. Амети продолжал:
        - …и вот, открывает жрец сундук, а они оба ни живые, ни мертвые от испуга…
        - Что он себе позволяет! - фыркнул Альвион и кинул в Амети камешком.
        Жрец, не поворачиваясь, почесал спину. История продолжалась своим чередом: вслед за глупым офицером являлся глупый король. Судя по всему, Амети подмигивал, когда речь заходила о короле, и все собравшиеся покатывались со смеху, прекрасно понимая, о ком идет речь. Халдар дослушал до истории о том, как кочевники сами отдали хитрому жрецу все свое имущество, и поднялся на ноги:
        - Так. Самое интересное я услышал. Но мне пора, к сожалению.
        Альвион и Арундэль проводили его почти до самой заставы.
        - Передавайте привет вашему Амети. И поблагодарите его от моего имени за рассказ,
        - сказал Халдар.
        Альвион фыркнул:
        - Я надеюсь, ты не забыл поделить подвиги хитрого жреца на десять?
        - Не забыл. И не забыл приписать их тому, кто их совершил, - и Халдар хлопнул следопыта по плечу. - А лорду Эгнору и Наместнику передайте, что я остаюсь.
        Альвион замялся. Халдар пристально на него посмотрел и погрозил пальцем:
        - Ты что, опять?! Ну, не миновать тебе не только пряника, но и кнута, как тут говорят!
        - Что нам передать Домой и в Виньялондэ? - спросил его Арундэль.
        Халдар поднял голову и посмотрел на небо за западным краем долины:
        - Передайте, что я вернусь, когда смогу. До встречи, друзья.
        Они обнялись на прощание, и Халдар зашагал к белеющим в темноте палаткам Черной Стражи. Альвион и Арундэль долго смотрели ему вслед.
        - Вот и конец харадским приключениям, - сказал Альвион задумчиво. - До Умбара все пойдет гладко.
        - Я бы не хвастался уловом, не выйдя в море, - ответил Арундэль.
        Альвион посмотрел на него и улыбнулся:
        - Не думаю, что Кхамул отправился на север охотиться за нами. Ладно, пойдем заберем Амети, пока он и в самом деле не сболтнул лишнего.

* * *
        В рощице чахлых тамарисков и степных дубков горел костер. Хозяин шел впереди. Войдя в рощу, он нарочно наступал на сухие ветки, цеплялся плащом за колючки, однажды оступился и негромко выругался по-харадски.
        До костра оставалось шагов тридцать, когда их окликнули:
        - Эй, кто идет!
        Хозяин остановился:
        - Не позволят ли благородные путники провести время у их костра? Не всем любезно шумное общество возчиков…
        - Что ж, подходите, если не боитесь, - и от костра донеслись смех и тонкое подхихикивание.
        Выйдя к костру, хозяин снова остановился и произнес:
        - Что может грозить мирным путникам у самой границы великого Умбара, земли покоя и достатка, где правит великий Народ Моря? Привет вам, добрые странники!
        Однако сидевшие у костра напоминали, скорее, грабителей с большой дороги, нежели
«добрых странников». В особенности тот, кто их окликал - здоровенный детина в до невозможности драном халате, сквозь дыры которого светились исчерченные шрамами ребра, в опорках, от которых остались одни подошвы, привязанные к ступням и лодыжкам. Внешность его также не внушала доверия: голову покрывала недлинная щетина, которая не скрывала шрамы на виске, придававшие ему совершенно разбойничий вид. Лицо его украшали яростные светлые глаза и несколько подживших ссадин и царапин. Он стоял уперев руки в бока и не выказывая совершенно никакого опасения при виде пришельцев, хотя ни на поясе, ни в руках у него не было оружия.
        Второй, укутанный в нечто, бывшее когда-то, скорее всего, черным плащом, сидел опершись о дерево и вытянув к костру неправдоподобно длинные ноги в черных сапогах некогда дорогой замши. Он поднял голову, откинув за широкие плечи длинные черные волосы, завязанные в хвост, и рука Пса словно сама по себе стиснула рукоять ятагана: на мгновение ему почудилось, что перед ним сам Лорд Рингор, Наместник Умбара. Почти такие же до жестокости твердые и холодные черты, строгий взгляд серых глаз, аура могущества и власти. Но несколько царапин на бледном худом лице подчеркивали молодость нумэнорца, а исходившая от него сила как будто бы не нуждалась во внешних проявлениях, скрываясь в нерушимом спокойствии взгляда, как форель на дне прозрачного, но глубокого родника. Псу вдруг вспомнились полузабытые слова о Морском Народе - «они опасны, как сама смерть». Он больше не боялся смерти, но этот человек внушал ему необъяснимый страх.
        Третий, тщедушный сутуловатый южанин лет тридцати, подкладывал сучья в костер. Одеждой ему служило жреческое облачение, прежде красное, а ныне всех цветов и оттенков земли, пыли и грязи. При виде пришельцев он беспокойно стрельнул похожими на двух бурых мышей глазами в сторону переметных сум, брошенных у костра, и переместился так, чтобы в случае чего оказаться под защитой своих спутников.
        - И вам того же, добрые люди, и вам, - откликнулся Альвион на приветствие первого из пришельцев, с любопытством их обозревая. - С кем честь имеем беседовать?
        Перед собой он видел человека, одетого во что-то, напоминающее облачение жрецов Юга - длинную серую хламиду с широкими рукавами, без вышивки или украшений, но сшитую из хорошей тонкой шерсти, опрятную и новую. На поясе недорогого синего шелка висела на цепочке походная чернильница-непроливайка с двумя отделениями - для чернил и для песка, футляр из жесткой буйволиной кожи с золотым тиснением - для перьев. Невысокого даже для южанина роста, хрупкого сложения, с тонкими смуглыми пальцами, испачканными чернилами, незнакомец больше всего походил не то на придворного поэта, не то на средней руки чиновника. Примечательного в нем было лишь его лицо: с первого взгляда любой принял бы его за южанина, но посмотрев еще раз, усомнился бы в этом. Черные волосы и короткая бородка с ярко-белой проседью, спускавшейся от углов рта, смуглая кожа, довольно правильные черты лица, морщины в углах глаз. И совершенно черные даже в свете костра глаза - чуть слишком близко поставленные, чтобы взгляд их можно было назвать приятным: казалось, что в голове незнакомца просто-напросто просверлено две дыры.
        На второго, повыше ростом, с головы до голенищ верховых сапог укутанного в черный бурнус, с рукой на рукояти ятагана, Альвион не обратил внимания из принципа.
        - Я, - кашлянул незнакомец, - Великий Податель Милостыни.
        Громко затрещал огонь: наконец, занялись смолистые ветви, брошенные в костер жрецом. Отражение разгоревшегося пламени заплясало на золотом кольце, украшавшем узкую кисть Великого Подателя.
        - Я путешествую с севера вместе с моим слугой, - продолжал он, склонив голову в сторону своего спутника. - У нас в здешних краях дела.
        - А! Так не поделитесь ли новостями? Садитесь к костру, - предложил Альвион, усаживаясь на землю рядом с Арундэлем и Амети. - Вина не хотите?
        - Нет, спасибо, я не пью вина, - вежливо отвечал Великий Податель, с достоинством опускаясь на аккуратно расправленный подол своего одеяния. Повинуясь взмаху украшенной кольцом руки, телохранитель сел чуть позади него, еще ниже опустив край капюшона.
        - Ну, как хотите, воды у нас просто нет. Так что на севере, правда ли, что посольство Юга уже возвратилось восвояси?
        - Честно говоря, - отвечал Великий Податель, улыбнувшись краем рта, - я был настолько занят делами моих подопечных, что не вполне представляю себе состояние дел. Мой слуга… - тут он обернулся к своему спутнику:
        - Что там с посольством?
        Телохранитель, вздрогнув, отвечал низким хриплым голосом, похожим на ворчание побитого пса:
        - Я… Король его отозвал, неделю назад.
        Жрец перевел дух с видимым облегчением.
        - А Лорд Рингор… - спросил Альвион. - Он не в крепости, нет?
        Великий Податель пожал плечами. Альвион отхлебнул из фляги дешевого кислого вина и сморщился словно от оскомины. Темноволосый насмешливо посмотрел на него:
        - В самом деле, оставил ли ты записку или сбежал, как в прошлый раз?
        - Тьма и… Это совсем не повод для дурацких шуток! Если со мной будет как с Халдаром! - вспыхнул Альвион. - А записку я оставлял оба раза, - добавил он, остывая.
        Улыбчивый взгляд Великого Подателя на мгновение словно прикипел к лицу Альвиона. Его телохранитель вскинул на Арундэля глаза, в которых полыхнули то ли крайний ужас, то ли отчаянная ненависть собаки, которой показали палку.
        - Вы, я вижу, путешествуете от полудня. Что говорят в землях Юга о делах Кхамула Дхарина? - поинтересовался Великий Податель.
        - Говорят, что он ку-ку, - подмигнув, вмешался в разговор жрец. - Тогось, черепицу у него сорвало.
        Телохранитель за плечом гостя тяжело засопел.
        - Да что вы говорите… - вежливо удивился Великий Податель Милостыни. - Не расскажите ли подробнее?
        Амети стеснительно посмотрел на своих спутников.
        - Да чего уж… Рассказывай, уважаемый… - махнул рукой Альвион. - У тебя это лучше всех получается.
        Амети приободрился, выпятил грудь и начал свой рассказ о посрамлении короля Дальнего Харада неким безымянным, но чрезвычайно хитрым жрецом. Эта была длинная история, изобиловавшая старинными харадскими анекдотами и полная специфического южного юмора. Даже Арундэль пару раз улыбнулся, когда речь зашла о том, как жрец в очередной раз посадил короля в лужу. Гость слушал с интересом, кивал головой и даже рассмеялся несколько раз. Амети определенно имел успех.
        Дослушав, гость сказал:
        - Поистине, этот рассказ достоин быть начертанным кончиком иглы в уголках глаз. Прошу вас - запишите эту историю.
        Польщенный Амети покраснел:
        - Я, конечно, человек образованный, но писать истории… Я никогда не пробовал.
        - А попробуйте. Ничего страшного, - доброжелательно посоветовал гость и обратился ко всем троим: - Что ж, благодарю за новости и прошу позволения покинуть вас - нам пора.
        Он поднялся на ноги, отряхивая полы своей одежды.
        - Доброй ночи, - дружелюбно сказали Альвион и Амети.
        - И вам того же, - отозвался Великий Податель. - Покидаю вас в нелицемерной надежде как-нибудь снова свидеться.
        Он поклонился и пошел прочь от костра. Телохранитель последовал за ним.
        - Странный тип. Зачем он приходил? - задумчиво спросил Альвион. - Ему что-то было нужно от нас, но ничего плохого он не хотел…
        Арундэль, нахмурившись, повернулся к Альвиону:
        - Он ни словом не солгал нам… Но лишь потому, что не сказал нам о себе ничего определенного.
        - Почему же? Он же сказал, что едет с обозом из Умбара!
        - В том-то и дело, что он этого не говорил. Даже имени своего не назвал.
        Альвион недоуменно замолчал.
        Тут Амети, который некоторое время пялился вслед пришлецам, протер кулаками глаза и обратился к своим спутникам:
        - Я, должно быть, на радостях малость перебрал - на пустой-то желудок недолго: мне почудилось, будто у второго, длинного, руки по локоть в золоте.
        - Да, Амети, у тебя, видно, как у Дхарина - черепицу сорвало!
        Жрец воззрился на Нимрихиля как на пророка:
        - Точно, на нем были королевские золотые наручи… До локтя…
        Следопыт посмотрел на южанина с жалостью и состраданием, как на убогого.
        - Везде тебе, уважаемый, золото чудится… - сказал Альвион и, зевнув, покровительственно похлопал жреца по плечу. - Ложись-ка лучше спать, Амети. А то еще придет волчок, ухватит за бочок…
        Арундэль обратил к жрецу серьезное лицо:
        - Тебе ничего не грозит, Амети, - сказал он. - Спи спокойно.
        Эпилог
        Тэннах Халдар оказался неплохим пророком: по возвращении в Умбар Нимрихиля ожидали чин роквэна за успешно проведенную спасательно-разведывательную операцию и домашний арест за уход без разрешения начальства - три недели, во время которых он отсыпался, отъедался и отмывался. Последнее, впрочем, без особого успеха - как выяснилось, краска, которую он использовал, въедается в кожу намертво и сходит как загар - лишь с течением времени.
        Арундэль, составив Нимрихилю компанию по части отъедания и отсыпания, за эти же три недели написал докладную записку лорду Рингору относительно военной, политической и экономической ситуации в Дальнем Хараде, а также «Заметки по этнографии харадрим вкупе со словарем редких, архаичных и малоупотребительных слов языка харадрим» для лорда Эгнора - умбарского советника по культуре, и для Виньялондской Школы Следопытов.
        Амети после аудиенции у лорда Рингора получил дарственную на небольшую усадьбу на севере Умбара - несомненно, подальше от злосчастного короля Дальнего Харада. Поселившись там, он женился и занялся сельским хозяйством и торговлей - чему немало способствовали не только склонности его натуры, но и покровительство Наместника Умбара, а также дружба с Арундэлем и Нимрихилем, которые время от времени навещали бывшего жреца - когда дела приводили роквэнов в Умбар.
        После 2210 года В.Э. следы Амети теряются, но, судя по всему, бывший жрец закончил жизнь мирно, в своей постели, окруженный многочисленными детьми и внуками. Род его несколько веков процветал в северных окрестностях Умбара: еще в составленной вскоре после Акаллабэт так называемой «Переписи леди Бэрут» значится некто «Арет из рода Амета Адунаимзира, со чады и домочадцы». На этом кончаются известные нам сведения о судьбе Амети и его потомков.
        Через несколько лет после описываемых событий Храм Скарабея пришел в полный упадок, а Храм Змеи, пользуясь покровительством Сына Зари, напротив, возвысился.
        О Кхамуле и его тэннахе рассказывается в повести «Подлинная история Защитника Юга».
        Послесловие составителя
        Амети последовал совету таинственного незнакомца написать о событиях, перевернувших его жизнь.
        Оригинал «Сказки…» хранился в его семье, и известно, что с него еще при жизни автора было сделано несколько копий. Утраченная рукопись из Архива Наместников Умбара некогда послужила основой для списков, которые, в свою очередь, дали начало многочисленным фольклорным вариантам легенды, бытующим в Умбаре и по сей день. В Виньялондэ хранился весьма ценный экземпляр - рукопись, привезенная в Новую Гавань, скорее всего, самими Арундэлем и Альвионом, «с пометками, могущими, судя по их стилю, принадлежать только руке Айрэнаро Нимрихиля», как сообщает доступная нам рукопись из собрания Имладриса - список с виньялондской рукописи, сделанный Анборном Последним Стражем, где-то через шестьсот лет после описываемых событий. Таким образом, мы, к сожалению, лишены возможности установить, что именно в данной рукописи принадлежит перу Амети, а что - Альвиона и Анборна Мэтирно.
        Поэтому данное произведение представляет собой скорее попытку реконструкции событий, а не текста Амети, о неудобочитаемом стиле которого читатель легко может получить представление из заглавия, воспроизведенного в одной из древних умбарских рукописей: «Удивительное и пречудное Сказание о страданиях и приключениях, павших на долю Амети, Жреца Храма Скарабея, а также роквэна Арунзира и вэтта Нимрэхиля в землях Дальнего и Ближнего Харада, а также о посрамлении и злобе короля Дальнего Харада, она же забавная и поучительная Повесть о подлинных и всамаделишных событиях и случаях, произошедших в царствование Тар-Атанамира, Государя Людей Запада, иначе именуемых Морским Народом, а также в годы наместничества Благородного Лорда Ринкора, сын Ривиона, наместника Заморского владения Умбар, каковая повесть записана Амети, прозванным Адунаимзир, бывшим Жрецом Скарабея в стране Дальний Харад, что сам участвовал в изложенных событиях и сим удостоверяет их подлинность, кратко же сию повесть именуй СКАЗКОЙ О ХИТРОМ ЖРЕЦЕ И ГЛУПОМ КОРОЛЕ».
        Из иных произведений, послуживших источниками данной реконструкции, необходимо назвать другие хранившиеся в Имладрисе так называемые «большие» рукописи
«виньялондского цикла»: дневник Халдара, записки Бэльтира из Эльдалондэ, Архив Стражей. Из «малых» рукописей, относящихся к этому циклу, укажем также на повествование «Отсроченная жертва». Также использовались материалы Сводной Летописи Имладриса за 1702-2507 годы В.Э., южные летописи Второй Эпохи, сборники фольклора Харада, Умбара и окрестностей.
        Составитель выражает огромную благодарность лорду Глорфиндэлю из Имладриса за неоценимую помощь в работе над рукописями и устные рассказы о событиях Второй Эпохи, послуживших фоном «Сказки…».
        Анариэль Ровэн
        (17 июня 1998 г. - 24 апреля 2000 г.)
        notes
        Примечания

1
        Слышишь меня? Сгинула тьма, Тинвэндиль, и свет возвратился! (квэнья)

2
        Удачи тебе, Айрэнаро.