Мертвая неделя Наталья Васильевна Тимошенко
        Журналистка Мирра отправляется в отдаленную деревню, чтобы по заданию таинственного заказчика написать статью о свадьбе. Чья это свадьба, ей неизвестно, но в поезде она встречает двух человек, которые едут туда же. На перроне их ждет один из местных жителей - молодой мужчина по имени Степан. Степан явно знает больше, чем говорит, а еще верит в леших, домовых и русалок, не хранит в доме еду и ни за что не рискнет выйти на улицу ночью. Первая же остановка в охотничьем домике по дороге в деревню дает Мирре понять, что Степан не такой уж и странный. Странно и пугающе само место, куда они направляются. Здесь по дорогам бродят мертвые, а жители оставляют для них угощение. И чем больше времени Мирра проводит в деревне, тем сильнее ей кажется, что она взяла билет в один конец. Удастся ли ей вернуться домой или же придется остаться здесь навсегда, тоже поверив в то, что раньше считала выдумкой фантазеров?
        Наталья Тимошенко
        Мертвая неделя
        Пролог
        С большим домом Анна подружилась сразу. Едва только муж распахнул широкие двери, а она молодой хозяйкой вошла в просторный холл, как поняла, что им здесь будет уютно. Дом встретил тихим скрипом половиц, подмигнул заглянувшим в окно зимним солнечным зайчиком, приветственно завыл февральским ветром в печной трубе.
        Анна не ошиблась. Она любила дом, отказывалась от любой прислуги, не желая, чтобы за ним ухаживал кто-то другой, а дом отвечал ей тем же. Она шила занавески на окна, а он аккуратно прикрывал ставни по утрам, чтобы солнечный свет не разбудил ее слишком рано. Она чистила камин, а он гасил огонь в печи, если она забывала открыть задвижку. Анна не боялась оставаться одна, когда мужу приходилось ночевать в городе. Знала, что дом защитит, не даст в обиду.
        На самом деле она была уверена, что приглядывает за ней домовой. Пару раз даже видела его краем глаза, когда проходила ночью из одной комнаты в другую. Сережа смеялся над ее рассказами, говорил, что в нынешнее прогрессивное время уже глупо верить в эти бабкины сказки, но Анна так не считала. Бабушка ее верила, мама, и ее так научили. Тихонько оставляла домовому угощение: блюдце молока да краюху свежего хлеба. Сережа не знал, ложился раньше нее, вставал позже. А ей так было спокойнее. Вот она и говорила «дом» вместо «домовой». К этому Сережа относился с пониманием, думал, что жене просто одиноко в глуши без подруг и родственников, поэтому и нашла для себя такой вариант «дружбы».
        Домовой попался спокойный, хоть и, как вся его братия, любил иногда пошалить: то заколку спрячет, то украшения. Правда, когда Анна вежливо просила вернуть, всегда отдавал. А если не отдавал, значит, так было нужно, правильно. Значит, оберегал ее от чего-то. Как-то, собираясь на прием к одному из друзей мужа, Анна хотела надеть колье и сережки, подаренные им, да последние будто сквозь землю провалились. Анна и просила домового отдать, и угощения в угол ставила. Не отдал. Пришлось надеть другие серьги и изменить прическу, чтобы не бросалось в глаза, что украшения из разных комплектов. Муж уж очень хотел видеть это колье на ней. А на приеме пьяный хозяин споткнулся, упал на нее и порвал его. Жемчужинки покатились по полу, и собрать удалось не все. Так Анна поняла, что домовой предупреждал ее. И впредь слушалась.
        Сережа часто оставался в городе, поскольку иногда важные встречи заканчивались за полночь, а Анне больше нравилось на природе. Особенно летом, когда так ярко пахнет свежей травой, жужжат пчелы, перелетая с цветка на цветок, солнце ласково гладит по плечам, весело плещется вода в пруду на заднем дворе. В город она приезжала редко, только по нужде. А уж когда забеременела долгожданным ребенком, и вовсе перестала там показываться.
        Беременность проходила тяжело. Анну тошнило по утрам, днем хотелось все время лежать, зато по ночам она не могла уснуть. Что-то постоянно давило на грудь, не давало дышать. Доктор приезжал к ней два раза в неделю, Сережа старался как можно чаще бывать дома. Настаивал даже, чтобы она взяла компаньонку на время, но Анна пока не соглашалась. Ей одной нужно не так много, справится сама. А дом всегда поможет, если она что-то забудет. Пока не стало совсем худо, справится. Может быть, потом, когда родится малыш, но не сейчас.
        Июнь выдался жарким. Солнце уже не гладило ласковой материнской рукой, а жгло ядом мачехи, на улицу можно было выйти либо рано утром, либо вечером, когда оно большим красным диском закатывалось за лес, разливая по деревне темные краски. Анна почти все время сидела дома, окна при этом оставались распахнутыми настежь даже ночью, иначе она не могла спать, ей не хватало воздуха. Впрочем, засыпала она теперь на рассвете. Анна и раньше любила шить, Сережа привез в подарок швейную машинку из самой Германии, а теперь, когда до появления малыша оставалось всего несколько месяцев, почти не вставала из-за нее. Сережа заказал у лучшего мастера колыбельку, и Анна шила постельное белье, одежду маленькому, готовила детскую. У их долгожданного сына должно быть все самое лучшее.
        Эта ночь была особенно душной. Нагретая за день крыша дышала жаром, не спасали даже еловые ветки, которыми мужики из деревни по просьбе Сережи укрыли ее. Анна сидела у распахнутого окна спальни на втором этаже, внимательно глядя на выбегающие из-под рук ленты и кружева, и совсем не замечала время. Только когда внизу хлопнула створка окна, подняла голову, прислушалась. В соседней комнате тихо тикали часы, больше ничего не нарушало тишину спящего дома.
        Должно быть, ветер, решила Анна, хотя ветки старой яблони, настырно лезущие в окно, даже не колыхнулись. Она снова принялась за работу, но уйти в нее полностью так и не получилось. Мысли то и дело возвращались к хлопнувшему окну. Это точно не ветер. Дом сам закрыл створки? Но зачем? Дом закрывал окна, если на улице было холодно, заботился, чтобы она не замерзла, не простудилась. Но со двора удушливыми волнами катилось тепло, в такой заботе не было нужды.
        Анна отложила в сторону шитье, тяжело поднялась и подошла к двери спальни, прислушалась. По-прежнему ничего не нарушало сонной тишины. Она собиралась вернуться к машинке, как вдруг снова захлопнулось окно, на этот раз другое, на кухне. Захлопнулось с силой и даже на защелку закрылось. Анна решительно вышла в коридор. Ей показалось, что внизу кто-то есть. Спрятаться бы, да что толку? Она одна, Сережа в городе, никто не поможет. Надо быть смелее.
        Осторожно прошла в соседнюю комнату, которая была Сережиным кабинетом, сняла со стены ружье. Стрелять она не умела, да и едва ли решится выстрелить в человека, если в дом забрался воришка, а вот припугнуть сможет.
        Вдоль лестницы тускло горели лампы, и Анна, сжав ружье обеими руками, медленно спустилась вниз. Замерла на последней ступеньке, прислушалась. Тишина заполняла холл, но она все же вскинула ружье и громко спросила:
        - Кто здесь? Немедленно убирайтесь! Я буду стрелять! У меня ружье.
        Мир замер в ожидании ответа, но его не последовало.
        Анна ступила вниз, также медленно, как и прежде, приблизилась к кухне, заглянула в нее. Узкий серп месяца светил в закрывшееся окно, освещая большое помещение. И там совершенно точно никого не было. Она развернулась, чтобы идти обратно, и в тот момент, когда взгляд ее в последний раз скользнул по окну, ей привиделось движение. Анна снова повернулась, надеясь, что действительно привиделось, но прямо за окном, почти прижавшись лицом к стеклу, стояла женщина. Очень странная, не похожая ни на одну жительницу деревни, Анна всех знала. У нее были длинные черные волосы, немытыми паклями свисающие вдоль землисто-серого лица, черные глаза-бусинки и тонкие губы, приоткрывающие в зверином оскале желтоватые зубы.
        Анна от страха отступила назад и направила ружье на окно, но на женщину это не произвело никакого впечатления. Она растянула губы в плотоядной ухмылке еще шире, на мгновение припала к стеклу, а потом резко двинулась в сторону, исчезнув из вида. Анна не сразу сообразила, что она побежала к распахнутым окнам гостиной, а когда поняла, бросилась туда же. Одно из окон, ближайшее на пути следования, было уже закрыто домом, зато второе звало внутрь. Была бы Анна чуть легче, двигалась бы чуть быстрее, точно бы успела, но в ее положении она бежала слишком медленно, незнакомка успела первой. Отодвинула в сторону длинные портьеры, стремительно ворвалась в гостиную и остановилась, хищно скалясь. Анна поняла, что ей не нужны ни деньги, ни драгоценности. Она пришла за ней.
        Анна прицелилась в голову незваной гостьи.
        - Стой! - крикнула она, но женщина улыбнулась еще шире, будто знала, что Анна не умеет стрелять.
        Секунда - и незнакомка бросилась к ней. Анна вскрикнула и побежала, уронив ружье по дороге. Выбежать бы на улицу, позвать на помощь, вдруг кто-то услышит, да дверь заперта на тяжелый засов. Пока его откроешь, догонит и более медленный преследователь, поэтому Анна поспешила к лестнице. Закроется в спальне, придвинет к двери тяжелый шифоньер, только бы сил хватило!
        Ах, если бы не ее положение, она бы снова успела! Но уже на пятой ступеньке оступилась, упала на одно колено, потеряла драгоценное время, и женщина догнала ее. Ухватила за лодыжку, дернула вниз. Анна попыталась задержаться за перила, но незнакомка оказалась сильнее. Пальцы лишь скользнули по гладкой поверхности и разжались. Она успела только перевернуться, чтобы съезжать вниз по ступенькам на спине. Незнакомка тянула ее за ногу, продолжая скалиться и плотоядно облизываться. Анна отбивалась, как могла, звала на помощь, но их дом стоял на отшибе, окруженный огромным двором и садом, толстые стены не пропускали звуки, среди ночи никто не мог услышать ее и прийти на помощь.
        Женщина стянула ее вниз и встала над ней на четвереньки. Анну обдало могильным холодом и отвратительной вонью из широко раскрытого рта незнакомки. Несколько капель слюны упали на лицо, но она не могла отвернуться. Что-то жуткое, страшное заставляло смотреть в черные, без белков и радужной оболочки глаза. Мертвые глаза. Такие глаза не могут принадлежать живому человеку. Такой запах не может исходить от живого человека. Даже от самого последнего бездомного, который не мылся уже несколько лет.
        Глаза словно гипнотизировали, не давали больше отбиваться, кричать, пытаться спастись. Анна смотрела в них, а по телу волной проходила болезненная судорога. Одна, вторая, третья. Каждая сильнее предыдущей. Она наконец не выдержала, закричала. А незнакомке только это и надо было. Она мгновенно припала к раскрытому рту своей жертвы, и Анна задохнулась от резкой боли. Будто внутренности из нее вытягивают. Длилось это не дольше секунды, а дальше наступило блаженное беспамятство.
        Глава 1
        ДВА ДНЯ ДО МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Мирра
        Одиночество никогда не доставляло Мирре неудобств. Ее не напрягала гробовая тишина в квартире, не пугало отсутствие рядом кого-то близкого, не давили на психику стены. Она не заводила постоянных романов, близких подруг, даже домашних животных. И больше всего любила моменты, когда, набрав достаточное количество материала для статьи, могла запереться дома и не выходить из него, пока текст не будет готов. Даже продукты заказывала на дом, оплачивала онлайн и просила курьера оставить пакет под дверью. В таких случаях статья писалась быстро и получалась на загляденье стройной и красивой. Главред знал эту ее особенность, поэтому единственной разрешал работать дома, хоть она и числилась в штате журнала. Если бы не редкие необходимости бывать на летучках, жизнь вообще казалась бы прекрасной.
        Несмотря на молодой возраст, Мирра вела собственную колонку, писала о выставках, концертах, спектаклях, освещала культурную жизнь города. Больше всего она любила живопись и скульптуры: величественные, одинокие, не нуждающиеся в чьем-либо обществе, как и она сама. Концерты посещала с меньшим удовольствием, поскольку там всегда много народа, хотя незнакомые люди на таких мероприятиях напрягали ее не так сильно, как коллеги и соседи. В той толпе легко быть одиноким, ни с кем не заводить разговор, не здороваться и не интересоваться делами. На концерте можно стать невидимым в толпе. Никому нет дела до того, с кем она пришла, что здесь делает и куда пойдет после. Вот бы так можно было жить всегда!
        К сожалению, нельзя.
        Вот и этим утром она со вздохом упаковала ноутбук, оделась и вышла из дома. Главред ждал от нее большую статью к юбилейному выпуску журнала, а такие статьи он предпочитал читать, когда исполнитель находился за дверью. В другом случае Мирра прислала бы ее по е-мейлу, и так же получила бы рецензию с указаниями ошибок и исправлений. Но нет, пришлось ехать в редакцию.
        Машины у Мирры не было, ведь для того, чтобы получить права, пришлось бы откатать большое количество часов наедине с инструктором. Такси она не пользовалась по той же причине: таксисты всегда норовят поговорить, влезть в личную жизнь пассажира или рассказать свою. В тех редких случаях, когда ей надо было непременно попасть туда, куда нельзя дойти пешком, она пользовалась общественным транспортом.
        Метро чем-то походило на концерт. Людей много, но никто на тебя не обращает внимания, не пытается познакомиться и что-то спросить. А если еще отгородиться от мира наушниками с громкой музыкой, то не пристают даже те, кому нужно узнать дорогу или время.
        Но порой паранойя брала верх над здравым смыслом, и тогда ей казалось, что даже в толпе за ней наблюдают. Она чувствовала чужой взгляд, слышала дыхание у уха, ощущала прикосновение чьей-то руки к одежде. Сегодняшняя поездка была как раз из таких. Мирра несколько раз незаметно выключала в кармане музыку, прислушиваясь к происходящему, мельком оглядывалась, запоминая окружающих, переходила с места на место. Приметила даже высокого седого мужчину, который шел за ней к метро, а потом ехал в одном вагоне. Он был одет не по погоде: на улице стояла редкая для июня жара, а на нем длинный черный плащ и широкополая шляпа - а потому привлекал внимание. Возможно, потому и запомнился ей, а картинку с преследованием нарисовало богатое от природы воображение.
        Рабочий день в редакции был в самом разгаре. Коллеги носились по офису с чашками кофе наперевес, рассеянно кивали ей при встрече, некоторые отрывали телефон от уха и даже здоровались вслух. Вовсе не из вежливости, Мирра не обманывалась. Вслух здоровались те, кто ее недолюбливал. Кто знал, что она терпеть не может вербальный контакт, и не упускал возможности побесить ее.
        О Мирре в редакции ходили разные слухи. Ее считали «блатной» и искали этот блат в самых невероятных областях, а не найдя, придумывали. Многие думали, что она родственница главреда, родственные связи с которым они тщательно скрывают. Некоторые даже называли ее его внебрачной дочерью. Мирра никогда не выставляла напоказ, но специально и не скрывала, что воспитывалась в приемной семье, а о родных родителях, как и вообще обо всех родственниках, ничего не знает. Завистники, тщательно копавшиеся в ее биографии, не могли этого не знать, но все равно придумывали небылицы. Главред советовал не обращать на сплетни внимания, и Мирра старалась следовать его совету.
        Главредом в журнале третий десяток лет служил один и тот же человек. Михаилу Аркадьевичу уже исполнилось шестьдесят, но выглядел он лет на десять старше. Полный с юности, к своему возрасту он стал совсем тучным. Он со смехом винил во всем жену-повара и нервную работу, от которой постоянно хочется есть, но на самом деле любил прихватить на обед блюда из ресторана быстрого питания, находившегося через дорогу от редакции. А еще мало двигался и постоянно что-то жевал: в лучшем случае это были орешки, в худшем - чипсы.
        Мирра пришла в журнал всего полтора года назад, и он как-то сразу взял ее под крыло. Ни сама Мирра, ни ее коллеги так и не поняли, чем она заслужила к себе такое отношение. Ей было комфортно на этой работе - вот что главное.
        К удивлению, Михаил Аркадьевич читать статью не стал. Будто даже не заметил флешку, которую Мирра положила перед ним вместе с распечаткой статьи. Михаил Аркадьевич всегда просил подчиненных приносить статьи на двух видах носителей. С бумаги ему было проще читать и делать пометки, зато в компьютерном файле он писал подробные комментарии и указывал, что и почему следует исправить.
        - Садись, Мирочка, - велел он.
        Мирра на несколько секунд удивленно замерла, а затем аккуратно присела на краешек стула. Предложение сесть вместо обычного взмаха рукой, означающего «далеко не уходи, позову, когда закончу», и тон главреда заставили напрячься. Она даже быстро прикинула в уме, не натворила ли чего за последнюю неделю, но в голову ничего не приходило. За неделю она написала три обычные статьи: осветила пару выставок и балет литовской труппы - и одну огромную, посвященную совместной выставке пяти художников, но те, насколько ей было известно, звонили в редакцию и статью хвалили.
        - У меня для тебя партийное задание, - начал главред с улыбкой, которая показалась Мирре настолько фальшиво-искусственной, что Михаил Аркадьевич мог бы и не напрягаться, все равно обмануть не получилось. - Поедешь в командировку.
        Командировка оказалась в какое-то жуткое захолустье, о котором Мирра никогда не слышала, о чем вслух, конечно, не призналась. Она была самой младшей в редакции, иногда удостаивалась снисходительных взглядов от коллег. Мирра с детства обожала читать, искренне считала себя достаточно образованной и начитанной, но прочти ты хоть всю классическую литературу и изучи ушедшую эпоху, а все равно порой старшие коллеги говорят что-то такое, о чем тебе неизвестно, что можно знать, только если тебе минимум тридцать, а лучше сорок, и ты жил в то время, о котором говорят. Мирре же было всего двадцать четыре. Вот и сейчас она не стала признаваться главреду, что впервые слышит произнесенное им название захолустья. Интересно, туда поезда хоть ездят? На самолеты нечего даже надеяться.
        - О чем писать? - деловито осведомилась Мирра.
        - Репортаж о свадьбе.
        - О свадьбе?
        О свадьбах она не писала. Шоу-бизнес и его сплетни - не ее стезя. Для этого в редакции есть Шурочка. Дама с большими связями и еще б?льшим желанием эти связи постоянно увеличивать. Шурочка, казалось, была вхожа во все столичные тусовки, ее звали на дни рождения звезды, а интервью готовы были дать хоть в шесть утра после массовой попойки.
        Да и вряд ли это свадьба кого-то известного. Может, некой губернаторской дочки, но зачем о ней писать в столичном журнале, который не специализируется на подобном? Такие статьи - всего лишь один разворот.
        - Сам ничего не понимаю, - развел руками главред. - Но просили, чтобы поехала именно ты, на тебя прислали билеты.
        - А чья свадьба?
        - Тоже не знаю.
        Все это казалось Мирре странным. Зачем просить прислать корреспондента, который не специализируется на данном направлении? Какая статья у него получится? Или же ее выбрали как самую молодую? Возраст после имени автора статьи в журнале, конечно, не прописывается, но узнать не сложно. И почему именно их журнал? Он не такой уж большой, совсем не федерального значения. В общем, вопросов возникало множество, но ни на один из них главред ответов не знал. Мирре оставалось только смириться и ехать домой, собирать вещи.
        - Командировочные Галочка переведет на карту к вечеру, - пообещал главред, когда Мирра уже взялась за ручку двери. - И будь осторожна.
        Последняя фраза заставила ее отпустить ручку. Она решительно повернулась к Михаилу Аркадьевичу и вернулась к столу.
        - Почему? - спросила прямо. - Вам что-то известно?
        - Вот именно: мне ничего не известно, - вздохнул главред. - И это заставляет беспокоиться. Ты еще очень молода, Мирочка, но поверь моему опыту: не просто так позвали тебя. Письмо не подписано, про чью свадьбу писать - неизвестно. Но требуют именно тебя. Билеты оплатили, солидную сумму на командировку перевели. Ты меня извини, девочка, ты очень талантливый журналист. У тебя острый язык и, как говорится, бойкое перо. Если продолжишь развиваться, из тебя выйдет толк. Если начнешь писать на более злободневные темы, может, даже станешь известной. Но пока тебе всего двадцать четыре, у тебя почти нет опыта. И если зовут тебя, значит, нужна именно ты. Не как журналист, а как Мирослава Лесникова. И мне это не нравится.
        - Тогда почему же вы меня отправляете, если переживаете?
        Главред опустил глаза и принялся бестолково перекладывать лежащие на столе бумаги.
        - Потому что кроме денег тебе, неизвестный перевел еще и солидную спонсорскую помощь журналу, - признался он. - А ты же знаешь наше положение: в век интернета печатным изданиям все сложнее держаться на плаву. Вопрос закрытия журнала или перехода его в онлайн - что лично для меня одно и то же - почти решенный. А эти деньги позволят нам еще какое-то время продержаться на плаву и что-то придумать.
        Мирра кивнула, больше ничего не сказала. Все и так ясно, ничего не меняется. Ее любили и заботились ровно до того момента, пока свои интересы не начинали идти в разрез с ее. Это было знакомо. Так же поступали и ее приемные родители.
        Мирру взяли из детского дома, когда ей исполнилось восемь. В приемной семье было двое родных детей, Мирра стала первой чужой. Поначалу она, как и любой детдомовский ребенок, наконец обретший семью, была на седьмом небе от счастья. Наконец-то у нее есть мама и папа, своя комната, игрушки, принадлежащие только ей, одежда, ложка, тарелка. Все это было только ее, не общее. И она ни на что не обращала внимания. Даже когда в семье появились еще трое приемышей, а потом все вместе они хоть и переехали из квартиры в дом, но комнату все равно пришлось делить с приемной сестрой. Комната стала общей, но на двоих и на двадцать - разные вещи. И только в школе Мирре объяснили разницу между ней и родными детьми. Ту самую, которую сейчас объяснил и главред.
        Мирру взяли из детдома, но родной не сделали. Опека, а не удочерение, - так это называлось. Потому что в случае удочерения государство не оказывает помощи. За родных детей родители отвечают сами. А опекунским семьям выплачивают пособие, улучшают жилищные условия и дают много других плюшек. И никому не интересно, что ребенок так или иначе осознает себя чужим. Вроде бы и в семье, но при этом ему всячески демонстрируют, что он не родной. Благодаря опеке в восемнадцать лет Мирра получила квартиру, где теперь живет абсолютно одна, ни с кем ее не деля, но когда ей было восемь, она предпочла бы быть родной. Потому что никакая квартира не стоит осознания того, что ты не нужен. Что о тебе заботятся потому, что за это платят. В восемь лет Мирра не могла сформулировать этого, но как любой ребенок, которого дразнят, остро чувствовала.
        Она коротко кивнула главреду, ничего не отвечая на его пылкую речь, и вышла за дверь. Какой толк спорить? Нужно ехать домой и собирать вещи. Поезд отправляется уже сегодня, на какой срок затянется командировка - не известно. Нужно как следует подготовиться.
        В опенспейсе, как всегда, было шумно, и на нее внимания никто не обратил. Все уже занялись своими повседневными делами, перемежая их бесконечным чаепитием и сплетнями, Мирра была ими забыта. Всеми, кроме Шурочки.
        Мирра почти добралась до выхода, когда кто-то схватил ее за локоть, останавливая. С трудом она не вздрогнула, обернулась, увидев перед собой острое лицо коллеги с заговорщицкой ухмылкой.
        - Что от тебя хотел главный? - поинтересовалась Шурочка.
        - Да ничего особенного, - пожала плечами Мирра, снова направляясь к лифту, но Шурочка цепкими пальцами держалась за локоть, а потому посеменила следом.
        - Точно? А то к нему какой-то мужик с утра приходил, я подумала, что это тебя касается.
        - Какой мужик? - спросила Мирра раньше, чем успела себя остановить.
        - Да черт его знает. Высокий, седой, лет под шестьдесят.
        - В черном плаще и шляпе?
        Шурочка даже ростом выше стала, когда поняла, что Мирра догадывается, о ком речь, а значит, и она не ошиблась, решив, что мужик к ней имел какое-то отношение.
        - Шляпу не видела, а плащ был. Он, видимо, под дождь попал, тот был короткий, но сильный, минут десять всего лило. С плаща тоже прилично лило, весь пол заляпал, Петровна потом всем мозги прополоскала за это.
        На Петровну Мирре было плевать. Петровна всем мозги полощет, кто смеет пройти по чисто вымытому полу не в стерильных носках. А вот мужчина заинтересовал. Но если показать Шурочке свою заинтересованность, та в жизни не отстанет.
        - А с чего ты взяла, что речь обо мне шла? - пожала плечами Мирра, наконец высвобождаясь из цепкой хватки.
        - Так после того, как мужик ушел, главный и велел Нюрке тебя вызвонить. Не просто так же?
        Шурочка пытливо заглядывала ей в лицо, ждала ответа, но распахнувшиеся двери лифта позволили Мирре пробормотать что-то невнятное и скрыться от назойливых вопросов.
        Захотелось быстрее уехать. Не из здания редакции, а вообще из города. Даже если главред соврал о том, что не знает, кто заказал статью, и заказчиком на самом деле выступал тот странный мужчина, ей все равно хотелось уехать.
        Матвей
        На вокзале было многолюдно и шумно. Толпы пассажиров как стаи рыб в период нереста мигрировали с места на место, и большой зал ожидания походил на потревоженный океан. Кто-то куда-то торопился, кто-то приехал заранее и терпеливо ждал у стены, уткнувшись в смартфон. Кто-то уезжал, кто-то кого-то, наоборот, встречал.
        Матвей тоже приехал заранее, чтобы не бежать с чемоданом наперевес, но не настолько, чтобы стоять у стены. Посадку на его поезд уже объявили, а потому можно было неторопливым шагом идти к нужному вагону, подойдя как раз в тот момент, когда основная часть пассажиров уже покажет проводнику паспорт и войдет внутрь, так что стоять в очереди не придется.
        Он любил вокзалы. Аэропорты тоже, но вокзалы больше. И аэропорты, и вокзалы означали, что в размеренность обыденной жизни врывается что-то необычное, какое-то приключение, будь то командировка или просто поездка в новое место. Когда Матвей был маленьким, бабушка каждое лето возила его на море на поезде. Они ехали несколько дней в вагоне с такими же отдыхающими, где была куча взрослых и еще б?льшая куча детей. Матвей любил эти поездки, в которых можно было запросто обрести новых друзей, провести с ними две недели на море, а потом еще несколько месяцев переписываться по почте и иногда перезваниваться. Со временем общение сходило на нет до следующего лета, когда в новом поезде обретались новые друзья.
        Став взрослым и закончив институт, он часто летал по делам фирмы. И хоть почти всегда ему удавалось найти время посмотреть новый город, куда забросила судьба, все равно это было не то. Новые места, новые впечатления, но в полетах уже не находились друзья. Несколько раз Матвей летал в отпуск с Катей, но это тоже было не то: с Катей заводить новые знакомства вообще было нельзя. К девушкам она его ревновала, а к парням ревновал ее он.
        А потому вокзалы он любил гораздо больше аэропортов.
        Как он и рассчитывал, толпа пассажиров и провожающих уже успела отстоять общую очередь и теперь рассредоточилась по вагону, распихивая по угрожающе малому объему купе несчетное количество чемоданов, сумок, коробок и пакетов. Ехать предстояло долго, от конечной до конечной поезд шел почти два дня, а потому б?льшая часть пассажиров была навьючена как горные ослы. У Матвея же был всего один чемодан, поэтому он не торопился.
        Проводник проверил паспорт, сверился со списком пассажиров, с подозрением посмотрел на единственный чемодан, но ничего не спросил, озвучил место и пропустил в вагон. Внутри стояла духота, пахло цветами и солеными огурцами. Должно быть, кто-то не довез запасы. Ежесекундно извиняясь, Матвей с трудом протискивался по узкому коридору. Провожающих было слишком много, они не помещались в купе, где пассажиры распихивали вещи, а потому занимали собой все пространство в длинном как кишка коридоре.
        Наконец он добрался до нужного купе и с облегчением нырнул внутрь. Там уже сидела девушка, обернувшаяся на грохот открывшейся двери. На вид года двадцать два - двадцать три, не больше. Удобные широкие джинсы и футболка говорили, что ехать она собралась долго, возможно, до самой конечной станции. Длинные темно-каштановые волосы собраны в растрепанный хвост, лицо без макияжа. Но больше всего Матвея заворожили ее глаза: большие, чуть раскосые, ярко-зеленые, как будто сверкает на молодой траве ранним утром прохладная роса. Точно такого цвета, какой он выбрал для некоторых фасадов домов в проектируемом жилом комплексе… А впрочем, ладно, он же зарекался не думать о работе. По крайней мере, во время поездки.
        На самом деле еще позавчера вечером никакой поездки в планах не было. Весь день он бегал по офису, согласовывал детали. Проект, над которым он работал последний год, уже был запущен, котлован отрыт, залиты фундаменты под первые дома. Огромный проект, целый жилой комплекс, и все это его, Матвея, работа. Конечно, не только его, были и другие архитекторы, инженеры, конторы-подрядчики, согласование с главным инженером, но все-таки это был его проект. Он его разрабатывал, не спал ночами, вынашивал дольше, чем женщины вынашивают детей. Этот проект должен был стать его визитной карточкой, его пропуском в светлое будущее. Ему доверили такое дело, а он!..
        Еще позавчера вечером все было хорошо. Матвей закончил все дела поздно, на улице уже смеркалось, хотя в это время года ночь опускалась на северный город поздно и ненадолго. Потянулся, размял затекшие мышцы, собрал бумаги в портфель, выключил свет и направился к выходу, крутя в голове важные мелочи. Уже не рабочие, домашние: отнести рубашки в прачечную, костюм - в химчистку. Скоро презентация, хорошо бы выглядеть на ней прилично. Заехать в магазин за продуктами, в холодильнике уже даже мышам вешаться не на чем, скоро ему придется побираться по соседям, как Антохе из второй комнаты. А еще купить еды Василию, потому что если Матвей может лечь спать голодным в случае полного отсутствия еды в холодильнике, то Василию на пустой желудок совершенно не спится. В памяти Василия еще живы воспоминания о холодном мусорном детстве, а потому он начинает паниковать уже в тот момент, когда видит дно в миске.
        Все эти мысли были прерваны одним телефонным звонком: Катя просила забрать ее из ночного клуба и отвезти домой. В такие моменты Катя напрочь забывала, что месяц назад сама бросила Матвея ради какого-то парня на БМВ. На БМВ Матвей еще не заработал, а потому завидным женихом не считался. Парень на БМВ обещал возить Катю отдыхать не раз в год, а минимум раз в сезон, и не в Турцию или Испанию, а на Бали. Куда уж Матвею до парня на БМВ? Но вот парень на БМВ, очевидно, не жаждал забирать Катю из клуба, где она проводила вечера с подружками. Или же Катя скрывала свои развлечения от него. Но звонила она всегда Матвею. И он, ненавидя себя и давая себе обещания, что это в последний раз, ехал забирать ее.
        На Кате было блестящее серебристое платье, туфли на высоком каблуке и крохотная сумочка, которую она купила во время последнего совместного отдыха. То есть он купил, Катя, как уважающая себя девушка, не тратила деньги на отдыхе. Должно быть, парень на БМВ еще никуда ее не возил и ничего не покупал, только обещал.
        Катя скользнула в не такой представительный Опель, как ни в чем не бывало чмокнула его в щеку и тут же вытащила телефон, чтобы кому-то позвонить. Иногда Матвею казалось, что она делает это специально, чтобы не разговаривать с ним. Но такая версия предполагала наличие у Кати остатков совести, а вот в этом Матвей сомневался. Она теперь будет болтать по телефону до самого дома, и даже выходя из машины продолжит говорить, лишь на секунду прервется, чтобы снова чмокнуть его на прощание, но не даст и шанса произнести весь тот монолог, который он крутит в голове.
        Уже заранее злясь и на себя, и на нее, Матвей отъехал от клуба, краем глаза замечая высокого седого мужчину лет шестидесяти, который стоял в нескольких метрах от входа в клуб и пристально за ними наблюдал. Он не был охранником, это точно, Матвей их знал в лицо. Вот из-за таких мужчин он ездил забирать бывшую девушку из клуба каждый раз, когда она звонила. Если парню на БМВ плевать, то Матвей, как последний идиот, продолжал ее любить и переживать, как бы однажды не увязался за ней очередной мужчина, желающий зла.
        И даже вчера утром еще все было хорошо. До того момента, как он, вдохновленный и окрыленный, пришел на работу.
        Оказалось, что проект рисковал стать такой визитной карточкой, после которой ему не то что из архитекторов надо уходить, а вообще уезжать в глухую деревню и не проектировать даже собственный туалет на улице. Потому что никто и никогда больше не допустит его к работе, если узнает.
        Главный инженер выглядел бледной копией себя самого, когда Матвей зашел в кабинет. Матвей уже знал из разговоров коллег, что случилась какая-то накладка, но еще не представлял всего масштаба катастрофы.
        - Как же так, Матвей? - вопрошал Дмитрий Петрович. - Как же ты так промахнулся?
        На самом деле главный говорил не «промахнулся», а куда более веско, но Матвей, воспитанный бабушкой, редко позволял себе подобные слова в приличном обществе. Дмитрий Петрович тоже, но в тот момент, очевидно, в его лексиконе остались только такие слова.
        - О чем ты думал? Почему ты не проверил за подрядчиком? Ты ведь клялся, что они хорошие ребята, ты поручился за них! Ты обещал, что лично все проверишь! Весь проект теперь насмарку! Все переделывать!
        Проект теперь действительно переделывать. И не факт, что новый согласуют. И самое главное: на это нет времени. А ведь инвесторы уже вложили деньги, реклама по всему городу висит как новогодняя гирлянда. Хорошо, что продажи еще не запустили. Плохо, что уже залили фундаменты под три дома. Дмитрий Петрович доверился ему, ведь он уверял, что все сделал, все проверил.
        Матвей написал заявление на отпуск за свой счет на неопределенный срок. Радовался, что вообще не уволили. Собирался нести ответственность за ошибку, о чем и сообщил главному инженеру, но Дмитрий Петрович данное заявление даже комментировать не стал. Матвей понимал: ошибся он, но Дмитрий Петрович поставил под проектом свою подпись. Как бы проверил и заверил. А на самом деле понадеялся на подающего надежды талантливого молодого архитектора, который утверждал, что все в порядке.
        О чем Матвей думал, когда не проверил за подрядчиком? О том, что его любимая девушка, на которой хотел жениться, без которой ему жизнь не мила, ушла к другому. К парню на БМВ. Сеня, лучший друг, крутил пальцем у виска, говорил, что нельзя так стелиться перед женщиной, но Матвей ничего не мог с собой сделать. Он был согласен никогда не стелиться ни перед какой другой женщиной, но Катя… Катя была для него всем. И она ушла.
        А теперь он остался и без работы.
        Впервые в жизни ему не хотелось идти домой. В коммунальную квартиру, которая вот уже почти семь лет была его домом. Матвей никогда не был тусовщиком, не имел тысяч друзей, не любил проводить ночи в клубах и на вечеринках, ходил туда только ради Кати, но он чувствовал себя комфортно среди людей. Ему было нужно, чтобы вокруг всегда находились соседи, знакомые, коллеги. И когда встал выбор: купить маленькую квартирку где-то за чертой города или комнату в коммуналке в центре - он без раздумий выбрал второй вариант.
        Он любил всех своих соседей: и прилипчивую старушку Марью Ивановну из первой комнаты, и запойного алкаша Антоху из второй, и вечно ссорящуюся семейную пару из третьей. Даже постоянно меняющиеся жильцы четвертой комнаты его никогда не напрягали. Матвей всегда готов был одолжить им спички, соль и даже деньги, поболтать за чашкой чая или присмотреть за кошкой, когда они уезжали в отпуск. Последнему не очень радовался Василий, ревновал его к другим котам, но мужественно терпел. А вчера Матвей постарался проскользнуть к себе незамеченным. Правда, все равно не вышло.
        Иногда ему казалось, что Марья Ивановна целыми дням сидит в комнате у окна (оно выходит в сторону парадной) и ждет его. Или не только его, а всех соседей. Потому что стоило ему только открыть входную дверь, как любопытная соседка тут же появлялась из комнаты, широко улыбалась и обязательно цепляла каким-нибудь вопросом.
        - Ваша бабушка звонила, Матвеюшка, - сказала она вчера.
        Очевидно, ждала вопросов о том, в котором часу был звонок или что просили передать, но Матвей промолчал. Буркнул что-то вроде «я ей перезвоню» и собрался скрыться в комнате, но от Марьи Ивановны не так-то просто отвязаться. Она что-то говорила и говорила, спрашивала и спрашивала, и Матвею в конце концов пришлось просто-напросто невежливо захлопнуть перед ее носом дверь, получив одобрительный взгляд Василия, намывающего лапы на подоконнике. Василий навязчивую соседку недолюбливал, как и любого, кто норовил прикоснуться к его чисто вымытой черной блестящей шерсти.
        Однако глупо было полагать, что старушка отстанет. Глубоко одинокую Марью Ивановну никогда не смущало желание соседей остаться в одиночестве. Она постучала в его дверь буквально час спустя.
        - Матвеюшка, снова ваша бабушка звонит!
        Пришлось выйти. Теперь бабушка всегда звонила на древний аппарат, стоящий на такой же древней полке в общем длинном коридоре. Казалось, этот телефон тренькает лишь тогда, когда звонит бабушка или какая-нибудь старая знакомая Марьи Ивановны, а потому Марья Ивановна всегда на него отвечала. Никому другому и в голову не приходило поднять трубку, даже если он проходил мимо.
        - Что-то она теперь всегда звонит на домашний аппарат, - заметила и Марья Ивановна, пока Матвей шел к телефону.
        Он не нашел ничего лучше, чем ответить, что бабушка стара, ей тяжело обращаться с новомодными гаджетами. Ответ соседку устроил. Она и сама пользовалась исключительно старым аппаратом.
        Почему бабушка на самом деле звонит на домашний телефон, Матвей не знал. Очевидно, теперь у нее почему-то не получается звонить на мобильный. Странно, что она вообще звонит.
        Обычно бабушка спрашивала, как у него дела, интересовалась отношениями с Катей, даже когда они расстались. Но вчера времени даром терять не стала. Сразу же заявила, что пришло время для поездки, к которой она готовила его много лет. И уже собирая чемодан, Матвей внезапно понял, что почти ничего о ней не знает. Бабушка часто рассказывала о том месте, где он родился, говорила, что однажды он туда вернется, зачем вернется, но никаких подробностей при этом не рассказывала. Странно это все. И если задуматься, еще более странно, что Матвей все-таки собрал вещи и пошел на поезд. Не проще ли было забыть и забить? И, наверное, если бы роковой бабушкин звонок раздался в другое время, он так и сделал бы. Но теперь у него не было больше любимой девушки и, скорее всего, любимой работы больше не было тоже. Так почему бы и не поехать? Кто знает, что именно его там ждет?
        Так Матвей и оказался на вокзале, сначала в поезде до Москвы, а потом в другом поезде, в купе, где уже сидела черноволосая зеленоглаза незнакомка. Ехать им предстояло долго. Очевидно, что девушка тоже едет далеко еще и потому, что иначе не села бы в этот поезд. По данному направлению двигаются и другие. А вот до конечной идет только этот.
        - Я Матвей, - представился он, закинув чемодан под сиденье.
        Девушка смерила его холодным взглядом росы на молодой траве и нехотя ответила:
        - Мирра.
        - Мирра, - с улыбкой повтоил Матвей. - Красиво. Это Мирослава?
        - Мирра - это Мирра, - с легкой неприязнью повторила девушка, но затем добавила: - Вообще да, Мирослава, но мне больше нравится Мирра.
        Матвей снова улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что принял правила игры. Взгляд девушки едва заметно изменился. Наверное, ей пришлась по душе такая расстановка. Люди часто ревностно относятся к собственным именам, не любят, когда их коверкают или сокращают. Из Мирославы обычно делали простую Миру, но эта девушка произнесла свое имя твердо, жестко: Мирра. Очевидно, это больше соответствовало ее характеру и представлениям, и Матвей, произнеся ее имя так же, сразу получил расположение. Ехать вместе им предстояло не меньше нескольких часов, и ему хотелось, чтобы атмосфера в купе была дружелюбная. Оставалось надеяться, что остальные два пассажира не подведут. И когда появился первый из них, эта надежда стала крепче.
        В купе, распространяя нежный аромат лилий, заглянула незнакомка. Точнее, ангел в виде незнакомки. Невысокая хрупкая девушка в легком невесомом сарафане, с белыми как снег волосами, струящимися по спине до самого пояса, и прозрачно-голубыми бездонными глазами неловко улыбнулась, втаскивая большой чемодан. Матвей тут же бросился на помощь и сразу понял, почему это удавалось девушке с таким трудом: одно колесико было отломано.
        - Ой, спасибо! - прощебетало небесное создание голосом райской птички и улыбнулось, демонстрируя белые как жемчуг зубы. Пожалуй, такой улыбкой можно было приворожить кого угодно лучше, чем отваром трав, собранных в полнолуние на кладбище.
        Матвей ловко починил колесико, вылетевшее из пазов, и поставил чемодан в угол, понимая, что уехать на время от проблем было очень хорошей идеей.
        Мирра
        Попутчики заставили Мирру понервничать. Она знала, как любят ее ровесники шумные компании и разговоры до утра. То, чего она не переносила на дух. Она видела, с каким восхищением Матвей смотрел на белокурую фею, которую, как выяснилось, звали Полиной, только что слюни на пол не капали. Да и какой мужчина останется равнодушным при взгляде на тонкое пластичное как виноградная лоза девичье тело, длинные белокурые волосы и прозрачные как ледяная вода глаза? А уж когда фея открыла прекрасный рот и заговорила поистине неземным томным голоском, шансов у него не осталось. Мирра видела его взгляды и понимала, что дальше будет наблюдать сплошной флирт.
        Она не очень хорошо разбиралась в людях, но не нужно иметь образование психолога, чтобы все понимать. Матвей любил общение, не зря же так сразу спросил ее имя, так быстро назвал свое. Сама Мирра могла бы и вовсе с ним не познакомиться. Какой смысл знакомиться со случайным попутчиком в поезде? Вы расстанетесь через несколько часов навсегда, зачем запоминать имена друг друга? Матвей был явно не таким. По первому взгляду на него было понятно: глаза с вечным прищуром от улыбки, всегда приподнятые уголки губ, готовые растянуться в стороны при первой же возможности. И невесомое создание Полина, фея в человеческом обличье, похоже, была такой же, как он. Они познакомились еще на стадии затаскивания ее сломанного чемодана в купе, Матвей даже как-то панибратски представил ей Мирру, словно они с ним были старыми приятелями. Не хватало только, чтобы четвертым в их купе оказался второй мужчина такого же возраста, который решит приударить за Миррой, раз уж получаются две парочки. Или, чего доброго, мужская часть компании решит дружно выпить. А пьяные парни редко понимают слово «нет». Однако поезд тронулся, а
четвертый к ним так и не присоединился. Уже легче.
        Чтобы сразу обозначить, что участвовать в общих разговорах не намерена, Мирра вытащила ноутбук и открыла текстовый редактор. Командировка командировкой, но всегда найдется статья, которой можно заняться на досуге. Не срочная, не актуальная сегодня, над которой можно работать в свое удовольствие, чтобы потом продать отдельно. Но не прислушиваться к болтовне своих попутчиков никак не получалось. Надеть наушники показалось слишком уж некрасивым. Пусть она видит этих людей в первый и последний раз, но воспитание (ха-ха, будто ее кто-то когда-то воспитывал) не позволяло.
        Сначала ребята болтали обо всяких глупостях, предсказуемо скатываясь во флирт, но довольно быстро разговор вышел к тому, что всегда обсуждают случайные попутчики: кто и куда едет. И внезапно оказалось, что оба едут в одно место.
        - Вы тоже в Липники? - с удивленно-кокетливой улыбкой переспросила Полина.
        - Не совсем, - покачал головой Матвей. - Там я выхожу. А потом мне еще предстоит как-то добираться до Елового.
        Если до этого Мирра тщательно делала вид, что ничего не слышит, то сейчас подняла голову. Невероятное совпадение! Ведь она тоже собиралась выйти в Липниках, чтобы потом искать деревню со странным названием Еловое. Даже первое совпадение уже казалось странным, потому что Липники - очень мелкая станция. Настолько мелкая, что поезд там не останавливается. На самом билете было написано, что в случае необходимости остановки нужно заранее предупредить проводника, чтобы тот передал машинисту. А уж то, что им обоим нужно в Еловое - и вовсе невозможно. Но еще невозможнее оказалось, что и Полина ехала туда же:
        - В Еловое? Надо же, ведь и мне туда! Какое невероятное, но удачное совпадение, вдвоем нам будет веселее.
        - Еще скажите, что вы все едете на свадьбу, - фыркнула Мирра, снова утыкаясь в ноутбук. Не бывает таких совпадений. Она даже не удивится, если на самом деле Матвею и Полине нужно в разные места, просто они копируют друг друга, чтобы продолжить знакомство.
        Тишина, повисшая в купе, заставила ее оторваться от ноутбука и опять поднять голову. Попутчики смотрели на нее с долей недоверия и немножко - страха.
        - Откуда вы знаете? - охрипшим голосом спросила Полина.
        Вот теперь почему-то жутко стало и Мирре, хотя ничего сверхъестественного и в таких невероятных совпадениях не было.
        - Потому что я еду туда же.
        Все трое переглянулись. Даже без ответа Матвея девушки поняли, что он едет тоже на свадьбу.
        - А ты со стороны жениха или невесты? - первой прервала напряженное молчание Полина, как-то резко перейдя на «ты», и Мирра подумала, что это правильно. Раз уж они едут в одно место и на одно событие, очевидно, общаться им предстоит долго, так к чему эта официальность?
        - Я вообще не знаю, кто женится, - призналась она. - Я - журналист. И мне нужно написать об этой свадьбе статью для журнала. Хотя все это очень странно. Я не пишу о свадьбах. Не мой профиль.
        О том, что неизвестный спонсор оплатил командировку и прилично заплатил журналу, чтобы поехала именно она, Мирра промолчала. Вроде ничего важного в этой информации нет, а все равно говорить не захотелось.
        - Я тоже не знаю ни жениха, ни невесту, - сказала Полина. - Я пою на свадьбах, вот меня и попросили там спеть. Так что это хотя бы мой профиль.
        - А кто попросил? - уточнила Мирра.
        - Не знаю. На рабочую почту пришло приглашение, а на карту упали деньги на дорогу и аванс за работу. Мне как раз нужно уехать и нужны деньги, так что я даже не стала спрашивать, кто это сделал. Очевидно, жених или невеста. Чаще всего они этим занимаются.
        - Жених этого не делал, - внезапно сказал Матвей, и обе девушки повернулись к нему.
        Хоть кто-то знаком с брачующейся парой, уже легче. Мирра не знала, почему легче, но пока странная неизвестность ее немножечко пугала.
        - Откуда ты знаешь? - спросила Полина.
        - Потому что жених - это я.
        Челюсть белокурой феи упала ниже стола, и вместе с нею упало и ее настроение. Полина разом сникла, а Мирра - хоть ей и не нравилось наблюдение за флиртом этой парочки - внезапно разозлилась на Матвея. Если он - жених, зачем пудрил девочке голову? А ведь явно пудрил, заигрывал. Мирра в очередной раз убедилась, что не зря никогда не связывала себя длительными отношениями с мужчинами. Конечно, виной тому была ее общая нелюдимость и нелюбовь к людям, но сейчас она, пожалуй, впервые этому обрадовалась.
        - Ты жених? - разочарованно выдохнула Полина.
        - В таком случае, поведай нам, что это за странная свадьба, о которой нужно написать в столичном журнале? - с сарказмом, за которым пряталась сочувствующая Полине злость, поинтересовалась Мирра. - Кто невеста? Дочка нефтяного магната? Или, быть может, ты сам нефтяной магнат, который любит ездить в общественных поездах и есть чебуреки в забегаловке?
        - Вы будете смеяться, но я сам ничего не знаю, - развел руками Матвей.
        Смешным это никому не показалось.
        - В каком смысле? - настороженно спросила Мирра, закрывая ноутбук.
        Очевидно, работать над статьей ей уже не придется. Почему-то захотелось выйти из поезда, не доезжая никаких Липников, и вернуться домой. Однако она никогда не была трусливой. Осторожной, но не трусливой. А еще - любопытной. Главред сказал ей, что если однажды она начнет писать на более злободневные темы, может стать известной. К известности Мирра не стремилась, но укор уловила. Она не любила «горячие» темы, сплетни и грязное белье, и уж тем более не стремилась писать на опасные темы. Те, которые по статистике лучше всего читают и которые приносят самые большие деньги изданиям. Для таких тем нужно обладать определенными связями, то есть общаться с людьми. И вот это всегда ее отталкивало. Но раз в данном случае что-то необычное само плывет ей в руки, то есть, в руки необычному плывет она, глупо теперь разворачиваться и грести обратно.
        Мелькнула даже мысль, что все это подстроил главред, что не было никакого спецзаказа именно на нее, подошел бы любой журналист, но она решила об этом не думать. По крайней мере сейчас были другие задачи.
        - Я еду туда в качестве жениха, но кто невеста - без понятия, - признался Матвей, неловко улыбаясь.
        - Это как вообще? - все еще не понимала Полина.
        - Дело в том, что меня воспитывала бабушка. Я родился в Еловом, но бабушка увезла меня оттуда еще младенцем. Отец бросил маму беременной, а мама умерла в родах. Почему бабушка решила уехать, я не знаю, она никогда не рассказывала. Но с детства готовила меня к тому, что однажды я вернусь туда для женитьбы. Честно говоря, я никогда не воспринимал такие рассказы всерьез, а потому и не расспрашивал особо. Пока был маленьким, задавал вопросы, конечно, но детям никогда все не рассказывают. А когда уже начал соображать, думал, что бабушка просто никак не примет того, что я вырос, и по-прежнему кормит меня сказками о героях и принцах, в роли которых был, разумеется, я, которые выросли вдали от дома, но однажды возвращаются в свое царство дабы сесть на трон и спасти жителей.
        - Спасти жителей? - недоверчиво переспросила Мирра.
        - Я плохо помню те сказки, - признался Матвей. - Кажется, когда я был маленьким, они звучали как-то так. Это ведь сказки, их рассказывают детям. Я же говорю: когда вырос, вопросов не задавал, поэтому реальную версию сказок и не знаю.
        - Но в них бабушка говорила тебе, что ты должен будешь вернуться в Еловое и жениться? - с долей скепсиса уточнила Мирра.
        Матвей кивнул.
        - А как ты узнал, что это время настало? Ведь не зря же мы все оказались в этом поезде. И если меня с Полиной позвал не ты, значит, невеста так решила. Она писала или звонила тебе? Ты поэтому едешь?
        - Нет. Мне звонили вчера, но не невеста. Я не знаю, кто она. Звонила бабушка. Велела собираться и ехать на ближайшем поезде. Вот я и поехал.
        Мирра приподняла брови, даже не стараясь скрыть отношение к происходящему, и поймала на себе примерно такой же взгляд Полины. Если белокурая фея поначалу и была очарована высоким улыбчивым попутчиком, то теперь градус очарования заметно снизился.
        - Такая нужда жениться? - холодно поинтересовалась она.
        Матвей улыбнулся. И вроде бы весело, но скользили в этой улыбке и грусть, и неловкость, и одновременно стыд за принятое решение.
        - Так получилось, что меня совсем недавно бросила девушка, вот я и решил, что это путешествие к истокам - неплохой повод отвлечься.
        Услышав, что он свободен, фея снова воспрянула духом. Конечно, жениться-то он еще не женился, а вот девушки нет уже сейчас.
        - А почему ты не расспросил у бабушки о невесте? - поинтересовалась она.
        Матвей бросил на Полину странный взгляд. Мирра даже напряглась. Тоненький голосок в голове прошептал, что все, сказанное до этого Матвеем, будет не таким необычным, как то, что она услышит сейчас.
        Так и вышло.
        - Бабушка умерла полгода назад.
        Глава 2
        Матвей
        Первый раз бабушка позвонила ровно через девять дней после своей смерти. Время уже приближалось к полуночи, когда в большой коммунальной квартире зазвонил старенький телефон. Несмотря на поздний час, первой к аппарату, как всегда, подбежала Марья Ивановна. Однако поговорила она совсем немного, а потом аккуратно положила трубку на столик и засеменила босыми ногами по старому вытертому паркету к двери Матвея.
        Он долго не мог понять, что от него хочет старая соседка. Бабушка умерла, другой у него нет, кто может ему звонить? Но сил спорить с Марьей Ивановной не было, поэтому он покорно поплелся к телефону.
        Это оказалась она. На самом деле она! Бабушка, с которой он прожил восемнадцать лет с рождения и до того момента, как уехал учиться, да так и остался жить в городе. Он не так уж часто навещал ее, вечно находились какие-то дела. Вот и перед смертью они не виделись больше полугода. Бабушка еще не казалась ему старой, ей было всего шестьдесят шесть, на здоровье никогда не жаловалась, а потому он и подумать не мог, что они больше не увидятся. И за это корил себя.
        Корил настолько сильно, что все девять дней после ее смерти ему постоянно чудилось ее присутствие. Он слышал то ее дыхание по ночам, то чуть шаркающие шаги в коридоре, но убеждал себя, что это всего лишь ветер и соседи. А знакомые черты звукам придают воображение и чувство вины. Но звонок Матвей объяснить не мог, ведь это точно не было сном или галлюцинацией, Марья Ивановна тому свидетель.
        Он стоял, ошарашенный, словно прибитый пыльным мешком, прижимал трубку к уху и слушал бабушкин голос. Бабушка интересовалась, как у него дела, как поживает Катенька, не забывает ли он шапку, выходя на улицу, ведь сейчас такой мороз. Матвей машинально что-то отвечал, а самому казалось, что вот-вот грохнется в обморок, как девчонка. Ведь так не бывает! Мертвые не звонят живым!
        С тех пор звонки случались часто, раз-два в неделю. Пришлось соврать Марье Ивановне, которая, конечно, знала, что бабушка у Матвея всего одна и та умерла, что это соседка бабушки. Дескать, они близко дружили, она тоже участвовала в воспитании Матвея, а потому он привык называть ее бабушкой. Пока его родная бабушка была жива, соседка все новости узнавала через нее, теперь же взяла на себя заботу о неродном внуке. Марью Ивановну такое объяснение удовлетворило, а вот Матвея нет.
        Он не понимал, где искать ответы. Читал соответствующую литературу, но чаще всего ему попадался откровенный бред. Он не был медиумом, точно это знал. Да и звонила ему только бабушка, никакие посторонние призраки не тревожили. Попробовал один раз обратиться к якобы настоящему медиуму для консультации, но тот ответственно заявил, что такого быть не может, раз у Матвея нет дара. Предлагал установить контакт под собственным руководством. За деньги, разумеется. Матвей не согласился. Ему не было жалко денег, но медиум не вызывал доверия. Да и зачем связываться с бабушкой через кого-то, если вот же, она сама исправно звонит!
        Несколько раз Матвей, проходя мимо церкви, даже останавливался перед входом, но так и не решился зайти. Думал, может быть, бабушкиной душе нужно упокоение, хоть ее и отпевали в церкви. Возможно, батюшка мог бы ответить вопросы и помочь лучше медиума, но он так и не зашел.
        Бабушка была верующей. Соблюдала посты, никогда не работала по воскресеньям и праздникам. На старых фотографиях, которые она показывала, в ее доме даже были иконы, но после того, как они уехали из Елового, ничего такого в новый дом она не покупала. В церковь по большим праздникам ходила, но куличи не освящала и никакую обогащенную серебром воду домой тоже не носила. И Матвей был некрещенным.
        - Это желание твоей мамы, - объясняла она.
        Матвею такое объяснение казалось странным: когда это верующие бабушки, получившие полную власть над некрещенными внуками, слушались желаний их родителей? Но эти вопросы, как и все другие, он тоже не задавал. Бабушка в церковь никогда не звала, а он тоже не стремился. И даже во время отпевания не заходил. Это казалось ему лицемерным: никогда там не бывать, а зайти на отпевание. Так и простоял на улице под ледяным ветром и застилающей глаза метелью.
        Вот и в тот раз не получилось, не смог пересилить себя. Сам не знал, чем ему так не угодила церковь, но даже в церковный двор не вошел. Возможно, потому что это было желание его мамы. И даже ради бабушки он не смог его нарушить.
        Бабушка звонила и звонила, и Матвей привык к ее звонкам. Что-то рассказывал, но о многом умалчивал. Соседи всегда грели уши во время таких звонков, а забрать телефон в комнату не представлялось возможным. И вот вчера он наконец понял, зачем бабушка беспокоила его все это время: боялась, что внук забудет о «своем предназначении», не поедет в родовое гнездо, когда придет время. Бабушка недооценила силу своего влияния: время пришло, и он послушно поехал. Быть может, в другой ситуации и не поехал бы, но…
        Матвей ехал не спасать кого-то. Он бежал от собственной жизни. А уж куда бежать в таком случае, не все ли равно?
        Девчонкам о проблемах на работе не рассказал. Не пристало мужчине ныть. Тем более совершенно случайным попутчицам. Поэтому сказал, что просто исполняет последнюю волю бабушки да заодно отвлекается от ушедшей девушки. Почему-то про Катю ему сказать было легко, а про работу - нет. Жениться ни на ком, естественно, не собирается, но как минимум разобраться в ситуации следует. Хотя бы для успокоения бабушкиной души. Матвей не знал, поверили ли они в звонки или сочли его сумасшедшим, но другого объяснения дать все равно не мог. Как и умолчал о еще одной, очень важной причине поездки.
        - Значит, тебя воспитывала бабушка, а мама умерла при родах? - переспросила Полина, когда он замолчал, как будто из всего рассказала уловила только это. Матвей опасался смотреть на нее. Девушка ему понравилась. Жаль будет, если он так сходу ее разочаровал, и она сочла его психом. Не то чтобы он рассчитывал на какие-то отношения, они были еще слишком мало знакомы, но даже болтать с ней было приятно. А то чем черт не шутит: легкий роман сейчас совсем не повредит. Может быть, увлекшись другой, он однажды сможет отказать Кате при очередном звонке?
        - По крайней мере, так бабушка говорила, - подтвердил Матвей.
        Он не смотрел на нее, поэтому не видел выражения лица, и не знал, что заставило Мирру поинтересоваться:
        - Почему ты спросила?
        Только тогда поднял голову, но Полина уже смотрела на Мирру, и он так ничего и не понял. Зато Мирра выглядела напряженной, хотя с самого начала делала вид, что в разговоры вступать не намерена. Забавная девчонка. Если Полина привлекала ангельской внешностью, грудным голосом, милой улыбкой и готовностью отвечать на ухаживания, то Мирра обращала на себя внимание противоположным: она явно была одиночкой, сторонилась людей, они были ей неприятны. Почему? Такой у нее характер или видела много зла? Матвей почти не встречал людей, которые были бы такими с рождения просто так. Всегда есть причина. Наверняка есть она и у Мирры.
        И имя. Твердое, резкое. Не мягкая Мирослава, ни спокойная Мира. Мирра. Бьющее наотмашь, жесткое, бескомпромиссное. Словно скорлупа, за которой уютно прятаться.
        - Потому что я тоже не знаю своих родителей, - сказала Полина. - Меня воспитывала тетя, мамина сестра. Она всегда была скупа на слова и эмоции, поэтому о родителях я знаю очень мало. Точнее, про отца вовсе ничего. Тетя говорила, что не знает, кем он был. Мама забеременела незамужней. И умерла, когда я была совсем крохой.
        - Если ты сейчас скажешь, что тоже родилась в Еловом, я подумаю, что вы надо мной издеваетесь, - заявила Мирра, но по тону Матвей понимал, что ей не смешно. Ему тоже смешно не было.
        - Нет, - Полина покачала головой. - Точнее, я не знаю. Мое свидетельство о рождении сгорело при пожаре, а в дубликате значится город, где я жила с тетей и ее семьей. Но я точно знаю, что родилась не там. Мы переехали туда, когда мне было два года.
        Все трое замолчали, обдумывая услышанное.
        - А ты? - наконец спросил Матвей у Мирры.
        По ее лицу пробежала тень, он заметил это.
        - Я вообще не знаю, кто мои родители. Я росла сначала в детском доме, а потом в приемной семье, - наконец сказала она.
        - Супер! - выдохнула Полина, откидываясь на спинку купейного дивана.
        Никто из них не знал, чем это всем угрожает, но понимали: их троих выбрали не просто так. Наверняка и Полина, и Мирра тоже значили что-то важное, но только Матвея готовили с детства. Если, конечно, бабушкины сказки безо всяких объяснений можно назвать подготовкой.
        - Очевидно, мы все едем туда не просто так, - высказал общее мнение Матвей. - И я не удивлюсь, если все мы родились там.
        - Или же едем туда именно мы, потому что у нас нет родственников, в случае чего никто не станет нас искать или поднимать панику, - мрачно добавила Мирра.
        Такой вариант приходил ему в голову, но он не хотел пугать девчонок. Никто не назначал Матвея главным, но он чувствовал ответственность за попутчиц. Как минимум потому, что был мужчиной.
        - Если кто-то из вас боится, может не ехать, - неуверенно предложил он. - Клятвы на крови мы не ставили, никому ничего не обещали. Можно выйти на ближайшей станции и вернуться домой.
        Девчонки переглянулись.
        - Я поеду, - не слишком уверенно сказала Полина. - Мне нельзя возвращаться. А куда ехать - все равно.
        Матвей не стал спрашивать, почему ей нельзя возвращаться. Выяснит это как-нибудь потом. Раз Полина едет с ним, то на это еще будет время. Он посмотрел на Мирру, ожидая, что передумает она. Она промолчала, и Матвей понял, что никогда еще девушка не была так близка к тому, чтобы узнать что-то о себе, о своих истоках и, возможно, родителях. Наверное, каждый детдомовский ребенок этого хочет. Она поедет, даже если рано или поздно они выяснят, что это опасно. Впрочем, с чего вдруг он взял, что это опасно? Особенно для них. Журналистка и певица. Это его назначили женихом, даже не сказав, кто невеста, а девчонки просто отработают программу и вернутся домой.
        Полина
        До позднего вечера ребята обсуждали возможные теории, пока всех не стало клонить в сон. Поужинав в вагоне-ресторане, легли спать. Никто четвертый так и не присоединился, и Полина была рада этому. Ей уже нравилась их маленькая компания. Нравился улыбчивый Матвей, хоть новость о том, что он едет жениться, а ей предстоит петь на его свадьбе, и огорчила ее. Она еще не была готова к новым отношениям, из старых бы выпутаться, но с занятыми мужчинами знакомств не водила принципиально. Нравилась и угрюмая Мирра, старательно делавшая вид поначалу, что попутчики ее не интересуют. Она была немногословна, но когда говорила, то всегда четко и по делу. Не пускалась в пространные размышления, не паниковала и не нагоняла страху. Журналист, сразу видно. Хотя, наверное, в современной журналистике как раз ценятся противоположные качества.
        Матвей и Мирра улеглись на нижних полках, а Полина забралась на верхнюю. Ей не так часто доводилось ездить в поездах, поэтому уснуть под мерный стук колес не удавалось долго. Мешали и приглушенные разговоры в соседних купе, и шаги по длинному коридору, и позвякивающая где-то о стеклянный стакан забытая ложка. Только когда поезд удалился от населенных пунктов и за окном воцарилась полная темнота, Полине удалось задремать. Она провалилась в неглубокий тревожный сон, который с легкостью прервался при первой же возможности.
        Полина распахнула глаза, но ничего не увидела. Небо заволокли тяжелые тучи, скрывшие убывающую луну, редкие фонари проскальзывали мимо окон так быстро, что походили на короткие всполохи и скорее раздражали, чем что-то освещали. Узкая полоска света из-под двери не подсвечивала даже пол, что уж говорить обо всем купе. Вокруг была оглушающая тишина, давящая на глазные яблоки невидимыми пальцами. И в этой темноте Полине казалось, что на нее кто-то смотрит. Ощущение было таким ярким, таким осязаемым, что волоски на теле мгновенно встали дыбом.
        Не отдавая отчета своим действиям, Полина вытащила из-под комковатой подушки телефон, быстро зажгла экран и отвернула его от лица, освещая пространство перед собой. Пустое пространство. На соседней полке лежали только ноутбук Мирры, рюкзак Матвея и ее, Полинина, расческа.
        Девушка посветила телефоном вниз, но и там все было спокойно. Матвей спал на спине, чуть приоткрыв рот и слегка посапывая, Мирра отвернулась к стене и свернулась калачиком. Наверное, замерзла под тонким одеялом. Лето стояло жаркое, но во сне всегда становилось прохладно.
        - Матвей, - тихонько позвала Полина. - Мирра.
        Ни один не отозвался. Спали они крепче Полины. Она еще раз осмотрела в тусклом свете телефона все купе. Фонарик включать не стала, чтобы яркий свет не разбудил попутчиков, но и так было видно, что, кроме них троих, в купе никого нет.
        Полина повернула к себе телефон, и в то короткое мгновение, когда его свет скользнул по окну, она увидела в отражении мужское лицо. Вздрогнула, тут же снова посветила телефоном на окно. Пусто. Тусклый прямоугольник экрана отражался от мутного двойного стекла, за которым по-прежнему было темно. Посветила на дверь купе - закрыта. Должно быть, показалось. Если бы дверь открывалась, она бы услышала.
        Полина легла обратно, но телефон не выключила. Сердце билось гулко и быстро, едва ли ей удастся уснуть, а лежать в темноте страшно. Интернета нет, поэтому пришлось завести одну из немногочисленных игрушек, завалявшихся в телефоне, и периодически поглядывать на окно. Лишь когда размеренное собирание разноцветных шариков в ряд окончательно сморило ее, Полина снова выключила телефон и уснула. На этот раз крепко и без сновидений.
        Проснулась от того, что кто-то аккуратно тряс ее за плечо. Сначала дернулась, испугавшись, но тут же увидела перед собой лицо Мирры.
        - Минут через двадцать приедем, - сообщила она. - Проводница просила сдать белье и ждать в тамбуре. Поезд там останавливается исключительно ради нас, а потому выйти нужно быстро.
        Полина кивнула, и Мирра тут же исчезла.
        Вставать не хотелось. За окном только-только забрезжил рассвет, сейчас бы завернуться в одеяло, повернуться к стене и поспать еще несколько часиков. Полина с рождения была совой, ранние подъемы терпеть не могла, а последние несколько лет жила исключительно ночной жизнью, не просыпаясь раньше полудня, поэтому сейчас чувствовала себя настоящим зомби. Быстро слезла с постели, сгребла ее в охапку, чтобы передать проводнице, а потом принялась торопливо складывать вещи.
        Спустя ровно двадцать две минуты путешественники стояли на разбитом перроне, а поезд стремительно удалялся, превращаясь в едва различимую в утреннем тумане точку, а затем и вовсе исчез за горизонтом. Полина поежилась и огляделась по сторонам.
        Место казалось совершенно заброшенным. Здесь не было здания касс, лавочек для ожидания поезда и даже фонарей. О том, что это станция, говорили только почти разрушенный временем перрон да покосившаяся табличка, на которой с трудом читалась надпись «Липники». Метрах в пятидесяти от рельсов начинался густой лес, по другую сторону насколько хватало глаз раскинулось необработанное поле, поросшее высокой травой и луговыми цветами. Ни людей, ни животных.
        - И куда дальше? - поежившись от утренней прохлады, спросила Полина.
        Мирра молча пожала плечами, и обе посмотрели на Матвея. Не то чтобы они признали его главным по гендерному признаку, скорее подсознательно отдали пальму первенства потому, что он родился в этих местах. И хоть он ничего не помнил и находился в таком же положении, как и они, а все-таки довериться ему было проще. По крайней мере, Полина думала именно так. Как считала Мирра, она не знала, но та возражать не стала.
        - Думаю, где-то здесь должна быть дорога, - неуверенно предположил Матвей, оглядываясь по сторонам. - Может быть, там ходит автобус, или сможем поймать попутку.
        Может, и должна быть дорога, да только не видать ее. Поле совершенно ровное, нигде не видно примятой травы. Возможно, дорога проходит через лес? Матвей думал так же, поэтому предложил оставить чемоданы на перроне - едва ли кто-то здесь может на них покуситься - и пройти немного вправо и влево, посмотреть, нет ли где дороги. Чтобы сократить время, можно было разделиться, но никто не высказал такого предположения вслух, опасаясь оставаться в одиночестве в таком странном месте, поэтому втроем они двинулись в сторону ушедшего поезда.
        Перрон уже остался позади, чемоданы превратились в слабо различимые точки, а лес казался по-прежнему густым. Ноги, непривычные к ходьбе по пересеченной местности, устали и ныли, хотелось пить. Нужно было возвращаться обратно и идти в другую сторону, но Полине казалось, что и там они не найдут дорогу. Мирра попробовала загрузить карту в телефоне, но сеть не нашлась. Этот факт хоть и показался всем вполне логичным, но пугал сильнее. Полина уже жалела, что все-таки вышла здесь, не вернулась домой. Всё дурацкие советы психотерапевта. Вам нужно уехать, Полина, иначе вы никогда не выберетесь. Уезжайте, отдохните, придите в себя. Посмотрите, как можно жить по-другому. Посмотрела, спасибо. Можно теперь обратно?
        - Там что-то есть!
        Голос Матвея вывел ее из задумчивости. Полина посмотрела в указанную сторону и действительно разглядела стремительно приближающуюся фигуру. Кто-то шел им навстречу.
        - Надо же, мы не одни во Вселенной, - хмыкнула Мирра.
        Трое путешественников остановились, настороженно глядя на приближающегося человека. Раз здесь есть люди, значит, цивилизация где-то близко. Случайный прохожий может как минимум указать им направление. Оставалось надеяться, что это не какой-нибудь бандит с большой дороги. Полина не удивилась бы, узнав, что здесь такие водятся.
        Мужчина приближался быстро и, когда разглядел путников, широко улыбнулся. Чем ближе он подходил, тем сильнее напоминал медведя. Высокий, широкоплечий, светловолосый, он шел, чуть наклонившись вперед, и если бы не улыбка на лице, Полина действительно испугалась бы. Она и так предпочла отступить на полшага назад, почти спрятавшись за Матвеем и Миррой.
        - Эти поезда ходят как им заблагорассудится! - еще издалека попенял «медведь». - Еще чуть-чуть - и мы с вами разминулись бы!
        Конечно, разминулись бы они едва ли, если учесть, что приехавшие понятия не имели, куда им идти, но такое приветствие успокаивало, и Полина непроизвольно тоже улыбнулась. Мужчина тем временем подошел ближе, и теперь стало видно, что он еще достаточно молод, до тридцати точно, а может и меньше. Возраста ему придавало загоревшее обветренное лицо, косматая борода, которую вряд ли отращивали специально, скорее, он просто пару недель не брился. Простая рубаха была порвана и не слишком аккуратно зашита на плече, а холщовые брюки вместо удобных джинсов выдавали в незнакомце деревенского жителя. Причем глубоко деревенского. Полине пару раз приходилось петь на деревенских свадьбах, и она видела, что одежда жителей почти не отличается от городской. По крайней мере, в радиусе тридцати километров от Пскова, а дальше она и не бывала. На ногах у мужчины были тяжелые, слишком жаркие для этого времени года, ботинки, но в лесу такая обувь наверняка себя оправдывала.
        - Степан! - радостно возвестил он, протягивая руку в первую очередь Матвею. - Можно просто Степа.
        - Матвей, - не так радостно ответил тот, возможно, потому что «медведь» слишком энергично тряс его руку.
        Познакомившись с единственным парнем в компании, Степан повернулся к девушкам и тоже протянул им руку, правда, тряс уже аккуратнее, боясь сломать обеих пополам. Полина видела, что они обе пришлись ему по душе, и, чего уж скромничать, на ней взгляд «медведя» задержался дольше, чем на Мирре. Полина давно привыкла к такой реакции мужчин на собственную внешность. Она едва достигла подросткового возраста, когда ее начали провожать завистливыми взглядами и первым делом мысленно раздевать при встрече. Ей такие взгляды импонировали, хоть порой и раздражали, но нравиться Степану было приятно. Она даже мельком взглянула на Мирру, не завидует ли та, что и Матвей, и Степан предпочли ее, но той, казалось, было все равно. Вот уж странная девушка. Если бы не общая поездка, едва ли они с Полиной когда-нибудь сошлись бы.
        - Я вас тут уже две недели жду, - объявил новый знакомый. - Не знал, когда точно приедете. К каждому поезду прихожу, и что вы думаете? Ни один еще не пришел в одно и то же время!
        Степан зычно рассмеялся, а остальные непонимающе переглянулись. Сначала показалось, что Степан спутал их с кем-то, но теперь все понимали, что ошибки нет. Но почему две недели? Почему он не знал дату приезда? Кто-то же пригласил Мирру и Полину, так почему не предупредил встречающего? Все это казалось странным и пугающим.
        - А где остальные? - продолжил Степан, не давая никому и слова вставить.
        - Остальные? - переспросил Матвей.
        - Ну да. Нас должно быть шестеро. Вот он я, а вас только трое. Где еще двое?
        - Нас было трое в купе. Мы и сами случайно встретились, не знали, что в одно место едем. Да и сейчас мало что понимаем.
        - Да? - Степан почесал могучей рукой подбородок. - Странно.
        - Может быть, вы нам объясните, что вообще происходит? - поинтересовалась наконец Мирра. - На чью свадьбу мы едем? Кто нас позвал? Почему вам не сказали, когда точно мы приедем?
        Степан как-то странно на нее посмотрел, потом встрепенулся, будто вспомнил что-то, осмотрелся по сторонам и сказал:
        - Нужно ехать. Дорога дальняя, а в лесу ночью небезопасно. Где ваши вещи?
        Мирра беспомощно посмотрела сначала на Матвея, потом на Полину. Матвей тоже сделал вид, что не услышал ее вопросы и не увидел красноречивого взгляда, а Полина лишь пожала плечами. Что она могла сделать? Поддержать Мирру? Почему-то казалось, что Степан не ответит. Не время еще для ответов. Все вопросы они зададут позже. Смущало только, что сейчас, в полном неведении они собираются поехать в глухой лес с незнакомым человеком, но какие еще у них варианты?
        Вернуться они не могут. Поезда здесь останавливаются только по предварительному согласованию, а значит, никто их не заберет. Трассы, чтобы поймать попутку, тоже нет. Значит, у них одна дорога - вперед.
        Матвей и Степан вернулись за чемоданами, и все то время, что их не было, Мирра угрюмо оглядывалась по сторонам. Полина ждала от нее какого-нибудь вопроса, укора, почему она не поддержала ее, но она молчала, и Полина молчала тоже.
        Оказалось, до лесной тропы они не дошли совсем чуть-чуть: буквально в ста метрах от места, где они встретились, деревья чуть расступались, а между ними вглубь уходила плохонькая дорога, по которой редко кто-то ездил. Скрытая деревьями от посторонних глаз, на дороге стояла машина: большой внедорожник без верха. Такие Полина видела только по телевизору, когда Вадик смотрел очередной глупый боевик. На подобных машинах всегда ездили по бездорожью какие-нибудь американские рейнджеры, и Полине казалось это ужасно неудобным: ведь и пыль, и грязь из-под колес - все летит на водителя и пассажиров.
        Степан забросил чемоданы в большой отсек позади заднего сиденья, и предложил всем залезать внутрь. По молчаливому согласию Матвей сел рядом с водителем, а девушки разместились сзади. Ни о каких ремнях безопасности речи не шло, пришлось крепко ухватиться за железные рамы, возвышающиеся над машиной. Дорога оказалась отвратительной, а Степан - лихим водителем. Машину бросало из стороны в сторону, она подпрыгивала на кочках, а вместе с ней подпрыгивали и пассажиры. Поначалу ребята были так ошеломлены поездкой, что ничего не спрашивали, и лишь часа через полтора, когда привыкли к манере вождения Степана, а пейзаж вокруг так и не начал радовать разнообразием - сплошные деревья вокруг без следа проплешин или ответвлений дороги - решились начать разговор.
        - Значит, тебя послали за нами? - первой спросила Полина.
        Степан поймал ее взгляд в заляпанном грязью зеркале заднего вида и улыбнулся, показав два ряда удивительно крепких белых зубов. А ведь в этой глуши вряд ли есть стоматолог.
        - Ну а кого еще? В деревне только у меня машина есть, а ехать далеко.
        - Это мы уже поняли, - проворчала Мирра.
        - А что за деревня? - тут же ухватился Матвей, но Степан как-то сразу сник, помрачнел.
        - Да обычная деревня, - нехотя произнес он. - Сами увидите. Что рассказывать? Я в других не бывал, сравнивать не с чем.
        Они еще немного помолчали, а затем Матвей задал главный вопрос, который давно крутился на языке и у Полины, что уж говорить о нем.
        - А меня ты не знаешь? Я родился там, но ничего не помню. Меня рано увезли.
        Степан, до этого внимательно следивший за дорогой, посмотрел на Матвея, но лишь покачал головой.
        - Я сам ребенком был.
        Больше он ничего не сказал, и на следующие вопросы отвечал уклончиво, умело уводя разговор в сторону от главного: деревни и свадьбы. Он много и с удовольствием рассказывал о здешней природе, о живности. Степан был охотником, часто приезжал сюда охотиться и зимой, и летом. Расспрашивал их о жизни в городах, ведь попутчики были из разных. Но главного так и не произнес.
        Ехать пришлось целый день. Полина успела два раза подремать, привыкнув к манере езды, но даже во сне крепко сжимала железный поручень, боясь вывалиться. Мирра все время молчала, отвернувшись в сторону, и спала ли она, Полина не знала. Матвей и Степан изредка перебрасывались парой фраз, обсуждая теперь уже в основном необычный Степин автомобиль.
        Наконец, когда большое красное солнце уже почти скрылось за деревьями, медленно погружая мир в полумрак и разливая темноту по лесу, Степан замедлил ход. Полина, снова начавшая дремать, встрепенулась, села прямее, огляделась. То же самое сделала рядом и Мирра. Обе начали высматривать по сторонам огни деревни, которые вот-вот должны были выплыть из темноты, но ничего не увидели. И даже когда Степан остановил машину и вывалился из нее наружу, кругом все так же простирался лес.
        - Приехали! - объявил Степан.
        Полина снова огляделась. В темноте перед ними стоял всего один дом, а сразу за ним продолжался лес. Должно быть, дом Степана стоял на окраине деревни. Хозяин тем временем зажег тусклую лампочку над порогом и гостеприимно распахнул входную дверь.
        - Прошу!
        Глава 3
        ПЕРВАЯ НОЧЬ МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Мирра
        Снаружи дом выглядел очень маленьким и оказался таким же внутри. В нем были небольшие сени, где стоял только старый холодильник, а к стене были прибиты несколько длинных гвоздей, как оказалось, для верхней одежды. Сразу из сеней дверь вела в единственную комнату, которая выполняла функции и кухни, и гостиной, и спальни. Посередине стояла большая русская печь, на которой, очевидно, предполагалось готовить еду, поскольку плиты Мирра нигде не увидела, слева от печи - грубо сколоченный стол с двумя лавками вместо стульев, справа - большая кровать, тоже наверняка самодельная. Между печью и кроватью примостился узкий высокий шкафчик. Два маленьких окошка по обе стороны от печи выходили на лес, а потому едва ли давали днем достаточно света. Лунный свет заглядывал в них осторожно, расстилая на полу лишь тонкую дорожку, которая не доходила до противоположной стены.
        Мирре никогда не приходилось бывать в деревенских домах, но в кино и на фотографиях они выглядели несколько иначе. Правда, этот, похоже, не совсем деревенский дом, скорее, лесной. Возможно, охотничий: на стене у кровати висело ружье. Тогда его размеры соответствуют назначению. Вполне может статься, что дальше в деревне у Степана есть еще один, уже более подходящий для жизни.
        - Умывайтесь, - предложил Степан, сбросив с плеча тяжелый рюкзак, который захватил из машины. - Там, за печкой, есть умывальник. А я за дровами схожу. Нужно ужин приготовить.
        Он вышел в сени, а секунду спустя хлопнула входная дверь. Путешественники остались одни, растерянно переглядываясь.
        - Как-то не похоже это на деревню Еловое, - поежившись, заметила Полина.
        Мирра была с ней согласна. Путешествие, начавшееся странно, теперь стало по-настоящему пугающим. Они ничего не знали о Степане, понятия не имели, должен ли он вообще был их встречать, не маньяк ли это, который отвез их в лес и готовится убить. От этих мыслей Мирре стало даже смешно. Не такая уж она важная птица, чтобы с ней обязательно должно было случиться что-то необычное.
        - Возможно, до нее мы просто не доехали? - пожал плечами Матвей. - Придет Степан, спросим.
        Умывальником оказалась пластиковая пятилитровая бутылка, прибитая к стене и заполненная водой. Под ней стояло старое металлическое ведро, в которую стекала использованная вода. Предполагалось чуть открутить крышку, быстро умыться и закрутить обратно. Горожане с этой задачей справились, хоть прилично облились и забрызгали пол вокруг. Впрочем, он не выглядел чистым, чтобы кого-то мучила совесть.
        Более тщательный осмотр крохотного дома подтвердил догадку, что Степан не живет здесь постоянно: не было ни запасов продовольствия, ни лишних полотенец, ни второго комплекта постельного белья. Электричество выдавал генератор, установленный где-то рядом с домом: его мерное тарахтение было хорошо слышно в лесной тишине.
        Степан вернулся минут десять спустя с большой охапкой дров, выгрузил их возле печи, потянулся и посмотрел на гостей.
        - Переночуем здесь, а завтра дальше пойдем.
        - Пойдем? - переспросил Матвей.
        - Дальше дороги нет, машине не проехать, - кивнул Степан.
        Он принялся забрасывать дрова в печь, чтобы развести огонь, а потому не увидел, как напряженно переглянулись гости.
        - А далеко идти? - уточнила Полина.
        - Часа четыре. - Степан оторвался от своего дела, посмотрел на девушек, задержал взгляд на обуви Полины. - А обувка другая есть у тебя? А то будем идти не четыре, а двадцать четыре часа, и ты не дойдешь.
        Мирра тоже посмотрела на обувь попутчицы. Белокурая фея умудрилась напялить модные босоножки на танкетке. Мирра как-то мерила такие в магазине: и метра не прошла, до того они неудобные. Ходить в таких по лесу чистое самоубийство, никуда не дойдешь, Степан прав.
        - Есть кроссовки в чемодане, - покраснев, сказала Полина.
        Степан одобрительно кивнул, снова вернувшись к печи.
        - Так что же, ты машину тут оставляешь? - снова спросил Матвей. - Не боишься, что угонят?
        Степан коротко хохотнул.
        - Некому тут. На сто километров одно Еловое, а свои не возьмут. Знают, что со мной лучше не связываться.
        Степан наконец закончил с печью и отошел, оставив веселый огонек лизать сухие дрова. И хоть на улице стояло жаркое лето, но с огнем стало уютнее и теплее. Он отбрасывал на стену причудливые тени, и дом уже не казался таким угрюмым и неприветливым. Степан взял рюкзак, который принес из машины, поставил на лавку и принялся вытаскивать продукты: пачку дешевых макарон, банки с консервами, коробку с чаем, сахар, сушки, печенье.
        Матвей подошел ближе, глядя на это, а потом заметил:
        - Ты же сказал, что уже две недели ждал нас, а на сто километров вокруг никого нет, и в деревню пешком четыре часа идти.
        Мирре это показался странным, поэтому она навострила уши, не понимая, что необычного углядел Матвей. А вот Степан, по-видимому, намек понял, потому что глянул на него исподлобья и продолжил доставать продукты.
        - Ну да.
        - Так почему у тебя рюкзак с едой в машине был, а не здесь?
        Степан посмотрел сначала на Мирру, которая подошла ближе, потом на Матвея.
        - Нельзя здесь еду оставлять, - наконец буркнул он.
        - Почему? - не поняла Мирра.
        - Звери могут в дом забраться? - предположила Полина. Как оказалось, она тоже прислушивалась к разговору.
        Степан ответил еще более нехотя, чем раньше:
        - Звери ладно. Хозяин поселится.
        - Хозяин? - переспросил Матвей. - Это не твой дом?
        - Мой. Дед его строил, теперь он мой.
        Было видно, что Степан не хочет продолжать эту тему, но он и так сегодня слишком часто увиливал, чтобы гости позволили ему продолжать в том же духе. В конце концов, они имеют право получить ответы хоть на какие-то вопросы!
        - Тогда что за хозяин? - настойчиво повторила Мирра.
        - Хозяином у нас домового называют, - наконец произнес Степан, со звоном поставил на стол последнюю банку и закрыл рюкзак.
        Мирра и Матвей переглянулись. Мирра видела, что Матвей удивлен не так сильно, как она. Конечно, если он искренне верит в телефонные звонки с того света, то что ему домовой?
        - Домового? - переспросила Полина, и в ее голосе Мирра тоже не услышала настоящего удивления.
        Неужели она одна здесь здравомыслящая? Остальные искренне верят в призраков, домовых… может, еще и русалок заодно?
        - А почему ты не хочешь, чтобы он здесь поселился? - продолжила спрашивать Полина. - Говорят же, что домовые следят за домом.
        - Но при этом они хотят, чтобы за домом следил кто-то еще, - уже с б?льшим энтузиазмом ответил Степан. Наверное, его ободрило, что не все гости настроены скептически и не подняли его сразу на смех. - То есть за домом надо ухаживать, появляться часто, хозяину еды оставлять. А я здесь бываю редко. Далеко от деревни. Шалить начнет от скуки.
        - А если не оставить еду, он не придет? - с нескрываемым скепсисом поинтересовалась Мирра.
        - Не, - Степан качнул головой. - Баба Глаша защиту поставила, - он кивнул в сторону двери. - Только оставленной едой ее можно разрушить, вот я и не оставляю.
        Больше расспрашивать не стали. Всем хотелось есть и спать, не до разговоров. Пока варилась картошка в старом чугунке в печи, Полина, оказавшаяся не только красавицей, но еще и домовитой хозяйкой, приготовила незамысловатый салат, умудрилась из консервов соорудить произведение искусства. Мирра только с опаской косилась на большие куски тушенки с нерастопленным жиром и мерзкого вида холодцом. Она мясо почти не ела, даже приемной матери не удавалось заставить, но сейчас понимала, что поесть нужно. Завтра предстоит день гораздо более тяжелый, чем сегодня, а потому следует подкопить силы. И никакие овощи их не придадут в нужном количестве.
        Все уже сели за стол, когда заметно повеселевший после прекратившихся расспросов о неудобных вещах Степан хлопнул себя по лбу и воскликнул:
        - Я же совсем забыл!
        О чем забыл, рассказать гостям не торопился. Вместо этого вышел из дома, закрыв за собой дверь.
        - Куда он? - не поняла Полина.
        Мирра, сидевшая за столом возле окна, выглянула на улицу. Степан открыл багажник машины и что-то не то искал, не то слишком аккуратно доставал. В тусклом свете фонаря над порогом было плохо видно. Вернулся несколько минут спустя, торжественно неся в руках бутылку с прозрачной жидкостью. Едва ли с водкой, скорее всего, с самогоном.
        - Какой ужин без ста граммов, а? - весело подмигнул он.
        Со стороны походило, что Степан уже отхлебнул из бутылки, потому и возился с ней так долго, но Мирре его веселье казалось тщательно разыгрываемым, а бутылка выглядела непочатой. Что-то было не так, но она не стала заострять на этом всеобщее внимание.
        Степан вытащил из единственного шкафа, стоящего вплотную к печи, четыре рюмки, разлил по ним самогон и подвинул каждому.
        - За знакомство! - возвестил он, высоко подняв рюмку.
        Ни Матвей, ни Полина не выглядели обрадованными перспективой пить крепкий алкоголь неизвестного происхождения, но тоже подняли рюмки. Мирра последовала их примеру, чокнулась со всеми, но пить не стала. Она сидела очень удобно: с одной стороны ее прикрывала печь, с другой - Полина, наслаждавшаяся вниманием двух мужчин, а потому никто не увидел, как она быстро и ловко вылила содержимое рюмки под стол. Только бы не облить никого, ну а мокрый пол едва ли кто-то заметит. Мирра ничего не имела против алкоголя, дома порой коротала вечера с книжкой и бокалом вина, а иногда, оказавшись по нелепой случайности в компании, могла выпить что-то покрепче. Но сейчас ей очень не нравилось, как долго Степан возился с бутылкой в багажнике.
        Самогон развязал языки, и ужин прошел за веселым трепом. Никто не касался деревни или предстоящей свадьбы, обходили стороной и домового, поэтому Степан полностью расслабился, отпускал скабрезные шутки и первым над ними хохотал. Мирра внимательно наблюдала за происходящим и прекрасно видела, что Матвей и Полина уже клюют носом, в то время как Степан опьянение и сонливость только разыгрывает. Мирра выжидала момент, чтобы поделиться наблюдениями с Матвеем и Полиной, но такой момент так и не представился. Степан никуда больше не выходил, а в маленькой комнатушке уединиться было негде.
        Наконец засобирались ложиться спать.
        - На улицу ночью не выходите, - напутствовал Степан, - я надеялся, что вы приедете раньше, но вы приехали к самому сроку, а потому там теперь опасно.
        - Почему опасно? - откровенно зевая, спросила Полина. Было видно, что спросила скорее по инерции и тут же забыла свой вопрос, а потому Степан с чистой совестью не ответил.
        - Я в сенях ведро поставил, если кому-то очень уж в туалет захочется. Вы ложитесь на кушетке, места обеим хватит, Матвей на печь заберется, а я на лавке устроюсь. Если что, будите.
        По виду Полины и Матвея было понятно, что будить они не станут, поскольку едва ли проснутся раньше утра. Теперь Мирра точно уверилась, что Степан что-то подмешал в самогон. Она здорово устала от дороги и напряжения, а потому разыгрывать сонливость и опьянение, чтобы не вызвать подозрений, почти не пришлось.
        - Чур я возле стенки! - хихикнула Полина, забираясь на твердую кушетку.
        Спорить Мирра не стала. Ей было абсолютно все равно где спать. Если вообще удастся уснуть. Она никогда ни с кем не спала на одной кровати, а потому сомневалась, что сможет даже задремать.
        Полина уснула, как только коснулась головой бугристой подушки. Матвей на печи тоже затих быстро. Мирра подложила ладони под щеку, но сквозь полуопущенные ресницы следила за хозяином дома.
        Степан забросил остатки недоеденной еды в печь, сгреб со стола крошки, поднял даже те, что упали на пол, и тоже сжег в печи. Очевидно, он действительно верил в домового. Оставшиеся продукты собрал в рюкзак и отнес в машину. Приподнявшись на локте, Мирра осторожно подглядывала за ним через окно.
        Спрятав рюкзак, Степан не сразу вернулся в дом. Какое-то время еще ходил вокруг машины и дома, словно ждал чего-то, курил. Время о времени останавливался, прислушивался, вглядывался в темноту между деревьями, но даже фонариком туда не светил. Мирра тоже вглядывалась, и в какой-то момент ей показалось, что темнота зашевелилась. Должно быть, сыграла злую шутку усталость, но она ясно увидела вспыхнувшие огоньки, будто два глаза. Вспыхнули и тут же погасли. Совпадение или нет, но Степан после этого быстро затушил сигарету о консервную банку и торопливо вошел в дом. Мирра слышала, как тщательно запирает он дверь. Когда Степан вернулся в комнату, она уже лежала на подушке и делала вид, что крепко спит.
        Хозяин еще некоторое время ходил до дому, выглядывал в окно. Раза два подходил к ним, словно проверял, все ли спят. Мирра не открывала глаза, но слышала его осторожное дыхание, когда он склонялся над ней. Сама в те минуты дыхание задерживала, а сердце начинало биться гулко-гулко, она всерьез опасалась, что Степан услышит и поймет, что она не спит. И что тогда сделает? Заставит выпить самогон со снотворным залпом? Придушит подушкой? Выведет во двор и расстреляет из ружья, которое висит на стене?
        Степан не был похож на маньяка, но мысли в голову лезли именно такие, Мирра ничего не могла с собой поделать. Наконец он лег на лавку, накрылся тяжелой фуфайкой и, похоже, уснул. В доме установилась полная тишина, нарушаемая лишь дыханием четверых людей.
        А вот Мирре действительно не спалось. Полина, вопреки ее опасениям, лежала тихо и почти не мешала, но день был таким насыщенным, таким ярким и богатым на новые впечатления, что она не успевала задуматься, осознать, в какую глушь едет. Сейчас же, в ночной тишине и темноте почти физически чувствовала лес, обступающий дом со всех сторон. Вековые деревья подходили все ближе и ближе, сжимали кольцо, трогали дом размашистыми лапами, стучали в окно, и в стуке Мирра ясно слышала свое имя.
        Мирра, Мирра.
        Деревья звали ее, приглашали выйти, посмотреть на них, почувствовать себя маленькой, крошечной в огромном чужом мире. Испытать растерянность и страх, осознать свою ничтожность. Они отбирали у нее небо, воздух, наклонялись низко-низко, хватали за волосы. Мирра отмахивалась, бежала, падала, поднималась и снова бежала, но деревьев меньше не становилось. Не было просвета, не было подсказки, куда идти дальше. Сколько ни смотри вокруг - все те же деревья. Сколько ни поднимай голову - все то же недосягаемое небо. Сколько ни кричи - все то же невероятное одиночество.
        И сердце от этого бьется так быстро, так гулко, отдает в виски, в уши. Хочется зажать их руками, зажмуриться, перестать видеть и слышать, а потом снова открыть и понять, что она не одна…
        Мирра резко распахнула глаза и села, едва сдерживая громкие всхлипы. Пришлось зажать рот ладонями, чтобы никого не разбудить. Из глаз крупными каплями катились по щекам соленые слезы, тело сотрясала крупная дрожь.
        Она все-таки задремала. Задремала, и деревья снова обступили ее, как тогда, много лет назад. Вот уже длительное время Мирре не снился этот кошмар. Она жила в большом городе, район специально выбрала такой, где стояли только высотные дома с минимумом зелени. Соседи жаловались на отсутствие парков и скверов, а она радовалась. Больше не было приемных родителей, которые считали своим долгом раз в год вывезти детей на дачу. Больше не было дачи. Не было деревьев. Как, черт побери, ее угораздило оказаться в этом лесу?!
        Сделав несколько осторожных глубоких вдохов и медленных выдохов, Мирра отняла руки ото рта. Теперь можно не бояться разбудить остальных. Медленно огляделась. Со стороны печи доносилось легкое похрапывание, с лавки - сильнее. Удалое, молодецкое. Степан с самого начала казался ей похожим на богатыря, и храп у него был такой же. Легкое дыхание Полины было едва слышным. Никого из них Мирра не видела, в доме было совершенно темно. Наверное, убывающая луна спряталась за облаками и теперь не освещала даже узкую полоску пола у самого окна.
        Не сдержалась, бросила взгляд на окно. Но и за ним было черным-черно, ни ветки, ни дерева, ни кусочка неба не видно. Темнота стерла все краски, погасила огни. Мирра прикрыла глаза, еще раз глубоко вдохнула, открыла и едва не закричала. Не закричала только потому, что голосовые связки парализовало. Из окна на нее смотрели два ярко-зеленых глаза.
        Прошло томительно длинное мгновение, пока она поняла, что глаза не за окном, не на улице, а отражаются в стекле, и их обладатель стоит за ее спиной. Теперь кричать было уже опасно, но из груди все равно вырвался не то стон, не то всхлип. Она быстро обернулась.
        Зеленые глаза светились в темноте как два маячка. Кто-то стоял у двери и смотрел на нее. Мирра тоже смотрела, отдаленно понимая, что если это животное, то смотреть ему в глаза опасно, но не могла отвести взгляд. Обладатель глаз был небольшого роста, не больше полуметра, а то и меньше. Волк? Но как он оказался в доме? Мирра слышала, как Степан запирал дверь на замок, как закрывал засов. На засов она обратила внимание еще вечером: отодвигать его нужно было аккуратно, двумя руками, иначе он упал бы на пол. И уж это все услышали бы. Окон, через которые можно забраться в дом, в сенях не было. Как он попал сюда?
        Пока рука машинально искала под тяжелой подушкой мобильный телефон, Мирра лихорадочно думала, что делать. Не опасно ли светить на зверя? Не спровоцирует ли она его на прыжок? Пока Степан проснется, пока сообразит, что к чему, пока дотянется до ружья, Мирру уже в клочья порвут. А если ружье не заряжено, то и Полину тоже. Может, лучше как-то разбудить Степана? Но как? Любой шорох, звук могут спровоцировать волка не хуже света.
        Пальцы сомкнулись вокруг теплого телефона, вытащили из-под подушки. Включать фонарик долго, поэтому Мирра просто зажгла экран и, не позволяя себе передумать, повернула его к двери. Колдовские глаза мгновенно погасли, уже не светились так ярко в темноте, но остались на месте. К облегчению, принадлежали они не волку, а огромному белому котяре. Даже если он дикий, все равно не такой опасный.
        Мирра шумно выдохнула, даже плечи опустились. Только сейчас она поняла, как тяжело давил на грудь страх все это время. Если разобраться, то и коту неоткуда взяться в доме посреди ночи, но эти хитрые животные иногда, кажется, могут и сквозь стены просачиваться. Может, есть у него какая-нибудь тайная дыра, через которую он пробирается в дом. Например, печная труба. Или же он уже был здесь, схоронился в незаметном месте, чтобы Степан не выгнал, а как ночь наступила, вышел раздобыть пропитание.
        В том, что кот голоден, Мирра не сомневалась. Он показался ей очень худым. Даже в тусклом свете мобильного телефона она видела, как торчат по бокам ребра, как облезла в некоторых местах шерсть.
        - Сейчас, котенька, сейчас покормлю тебя, - пробормотала Мирра, слезая с кровати.
        Она не питала особой любви к кошкам, но отказать в угощении голодному существу не могла. К сожалению, Степан сжег или вынес всю еду, в доме ни крошки. И тогда вспомнила, что в сумке лежит сэндвич. Уже немного черствый, но наверняка еще съедобный. Мирра купила коробочку с двумя сэндвичами, когда ехала на вокзал, один съела на ходу с чашкой кофе навынос, а второй сунула в сумку и забыла. Очень кстати.
        Продолжая подсвечивать дорогу, Мирра встала с кушетки и, ступая осторожно, чтобы никого не разбудить и не напугать ночного гостя, двинулась к столу, где осталась ее сумка. Кот продолжал сидеть на месте. Не мурчал, не выражал нетерпения. Просто ждал и сверлил ее зелеными глазищами. После разговоров о домовых это немного пугало, поэтому Мирра торопилась быстрее найти угощение. Быть может, наевшись, кот уйдет тем же путем, которым пришел.
        Она потянулась к сумке и чуть не закричала, когда кто-то резко схватил ее за запястье. Дернулась, пытаясь вырваться, но чужие пальцы держали крепко. Через несколько секунд она поняла, что это Степан. Мирра повернула телефон к нему и с удивлением поняла, что он не выглядит сонным, как если бы она разбудила его каким-то неосторожным движением. Очевидно, не спал уже давно. Лежал на лавке и ждал, пока она подойдет, а потом точным и уверенным движением схватил за руку.
        - Стой, - почти не разжимая губ, велел он.
        Она и стоит. Разве ж можно пошевелиться, когда тебя так держат? Чуть сильнее дернешься - размозжит кости. Стало неуютно. Команда прозвучала слишком серьезно. Как будто где-то рядом опасность, которую она пропустила.
        - Я просто хочу покормить кота, - пояснила она. - Он явно голоден.
        Степан продолжал сжимать ее запястье, словно опасался, что она убежит, сел на лавке и посмотрел в сторону двери.
        - Это не кот, - все так же коротко и отрывисто заявил он.
        Мирра тоже повернулась к двери. Ну как же не кот? Вот же, четыре лапы, усы, уши. Большой очень, конечно, но дикие коты, должно быть, всегда такие?
        - В смысле?
        - Это хозяин.
        - Домовой?
        Степан кивнул. А затем все таким же отрывистым кивком головы указал на ее сумку.
        - Есть еда?
        - Ну да. Сэндвич. Я хотела угостить кота.
        - Я же говорил в доме еду не держать!
        Говорил, глупо отрицать. Но тогда он не помнила о сэндвиче.
        Степан наконец отпустил ее руку, но потянулся к сумке и беззастенчиво расстегнул замок. Вытащил пластиковую упаковку, ловким движением кинул ее в печь и поджег. Огонь сначала неуверенно лизнул прозрачную коробку, заставил сморщиться краешек, а затем вспыхнул весело, осветил ярче комнату и с удовольствием вгрызся в хлеб с ветчиной, предназначавшийся коту.
        - Ты же сказал, баба Глаша поставила защиту, - не удержалась от подначки Мирра.
        Покоробило такое бесцеремонное обращение с ее собственностью, но открыто возмущаться она опасалась. Степан не совсем здоров психически, это ясно, но весит под центнер, и росту в нем метра два, а она пусть и не маленькая, но рядом с ним просто дюймовочка. С такими не спорят. А ответить очень хотелось.
        Интересно еще, кто такая баба Глаша? И какую защиту она поставила?
        - Защита и стоит, но ты своей едой приманила его. Он смог войти. Покормила бы - и все, уже не выгонишь. Кыш! - последнюю фразу Степан сказал коту, махнув на него рукой.
        И тут произошло то, что заставило Мирру пожалеть о не выпитой за ужином рюмке самогона. Тогда смогла бы пенять на опьянение и галлюцинации. Кот недовольно зашипел, а затем выгнул спину, вспыхнул зеленоватым светом и растворился в воздухе, оставив после себя только легкий струящийся дымок, переливающийся оранжевыми всполохами отражаемого из печи огня. Еще несколько секунд - развеялся и он. Пустое место осталось там, где только что сидел большой белый кот.
        - Это… как? - только и смогла выдавить Мирра.
        - Ты привыкнешь, - мягко, будто по-отечески сказал Степан.
        Мирра не была уверена, что хочет привыкать к таким вещам. Ей было уютно в большом городе, где обыденными вещами считались метро, мобильные телефоны и интернет, а не домовые и коты, растворяющиеся в воздухе. Может быть, это и обыденно для деревни, но она выросла в городе.
        - Ты поэтому накачал их чем-то? - Мирра кивнула в ту сторону комнаты, где мирно спали Матвей и Полина.
        Она плохо видела лицо Степана, экран мобильного телефона давно погас, освещалось помещение теперь огнем в печи, который, доев сэндвич вместе с упаковкой, стал заметно меньше, но могла поклясться, что Степан смутился. Очевидно, не знал, что она в курсе его уловки.
        - А ты наблюдательная, - похвалил он, и в голосе просквозило явное восхищение. - То-то проснулась. Поняла все и пить не стала?
        - Зубы не заговаривай, - велела Мирра.
        Степан вздохнул.
        - Я ведь говорил, что ждал вас здесь две недели. Не знал, когда точно вас позовут, когда вы приедете, но надеялся, что это случится пораньше, и мы успеем добраться до деревни. К этой ночи вы будете все знать, а потому остерегаться. Но вы приехали в последний момент, учить вас чему-то у меня уже не было времени, рассказывать - тоже. Так сходу вы не поверили бы, а доказательств привести я тоже не успел бы. Поэтому пришлось вас усыпить, понимаешь?
        - Ни слова, - честно призналась Мирра.
        Степан похлопал ладонью по лавке рядом с собой, и Мирра послушно опустилась на нее.
        - Сегодня такая ночь, - тихо и как-то торжественно начал Степан, - когда открывается дверь между Явью и Навью. Ты же знаешь, что такое Явь и Навь?
        Мирра неуверенно кивнула. Славянскую мифологию она изучала, но не слишком усердно. Однако базовые знания имела.
        - Явь - это наш реальный мир, Навь - мир мертвых.
        - Если говорить грубо, то да, - подтвердил Степан. - Ходить между ними нельзя, дверь плотно закрыта, и открывается лишь в одну сторону: чтобы пропустить душу человека после смерти из Яви в Навь. Но в некоторых местах ровно на одну неделю в году эта дверь открывается в обратную сторону. И тогда мертвые проникают в мир живых. Первая ночь - самая опасная. Мертвые ждали весь год, они голодны, а потому страшны и опасны. Во все ночи Мертвой недели лучше сидеть дома и не высовываться без лишней необходимости, но в первую ночь делать это категорически запрещено. Попадешься нави на пути - и нет возврата, съест, сам попадешь в Навь.
        Мирра отчасти понимала, почему Степан не стал рассказывать это всем. Услышь она подобное днем, когда вокруг светло ярко светит солнце, а тени трусливо прячутся по углам, ни за что бы не поверила. Она и не могла до конца поверить, но волоски на теле вставали дыбом. Ночью в подобные рассказы даже если и не веришь, то на всякий случай остерегаешься.
        - А в дом они войти не могут? - поинтересовалась Мирра, придав голосу легкие оттенки насмешливости. Словно и не всерьез спрашивает, словно не верит, а скорее подтрунивает.
        - Если дом защищен, то не могут, - подтвердил Степан. - Лучшая защита - еда на пороге и на подоконнике. Навь поест да уйдет дальше. Но в этом доме еду ставить нельзя, хозяин поселится. А потому баба Глаша своими методами его защитила. Навь вреда не причинит, но напугать может. Поэтому ложись лучше спать. Может, и не явится сюда никто, а может и заглянет. Лучше тебе спать в этот момент.
        Легко сказать: спать. А как тут теперь уснешь? Мирра чувствовала, что сон сейчас - последнее ее желание. Сердце снова зачастило, в глаза словно вставили спички.
        - А у тебя самогон остался? - против воли спросила она.
        Степан посмотрел на нее и улыбнулся.
        - Того, что со снотворным отваром, нет. А отвар в машине, к ней не пойду. Я, знаешь, медведя не боюсь, однажды со стаей волков встретился - не испугался, а нави до дрожи в руках опасаюсь, хоть и умею с ней сражаться. От нави не сбежать, взрослый ты или ребенок, сильный или ложку с трудом до рта доносишь. Навь нападет - и не отвертишься. Шансы даже у меня мизерные. Но могу тебе просто самогона налить. Если с непривычки - быстро вырубит.
        Мирре самогон был с непривычки. Она и водку-то пила раза два в жизни, предпочитала вино. Поэтому согласилась просто на самогон, без снотворного отвара. Степан налил ей стопку.
        - Хватит и одной, - авторитетно заключил он. - У меня самогон знатный, градусов шестьдесят, не меньше.
        - А закусить есть чем? - с надеждой спросила Мирра, разглядывая мутную жидкость в стакане, на многочисленных гранях которого разбивались на тысячи осколков огненные отблески: огонь нашел еще что-то недогоревшее, а потому снова вспыхнул сильнее.
        - Откуда? Я же сжег все.
        Мирра еще немного подумала, но выбора не было. Выдохнула весь воздух из легких и, не давая себе передумать, залпом опрокинула стакан, быстро проглотила, чтобы не чувствовать мерзкого вкуса. Горло обожгло расплавленным оловом, желудок сжался, не желая принимать натуральный яд. Чтобы не завизжать и не дать самогону вернуться обратно, Мирра спрятала лицо в локте, вдохнула затхлый аромат, которым уже пропитался свитер. В каком-то фильме она видела, что так делают мужики, когда у них нет закуски. Должно быть, тоже пытаются удержать в себе мерзкое пойло.
        Спустя несколько бесконечных секунд пальцы, сжимающие горло, наконец ослабли. Мирра вдохнула уже спокойнее, вытерла градом льющиеся по щекам слезы и увидела, что Степан внимательно смотрит на нее. Увидев, что она справилась с самогоном, он улыбнулся. Снова покровительственно, по-отечески.
        - Ложись, - мягко велел он. - Теперь точно до утра не проснешься.
        Мирра с трудом помнила, как дошла до кровати, как забралась на нее и уткнулась лицом в белоснежные волосы Полины, разметавшиеся по подушке. Кажется, тяжелым одеялом ее накрывал уже Степан. Она провалилась в тревожный сон, в котором снова бежала по лесу, но больше не была одна. Ее преследовали невидимые навьи, гнались за ней, хватали за руки и ноги, но проснуться, как обычно бывает во время кошмара, она не могла.
        Глава 4
        Аленка
        К свадьбе готовилась вся деревня. Еще бы, замуж выходит не кто-нибудь, а Таня, старшая дочка старосты, да не за деревенского рубаху-парня, а за городского, образованного, красивого и с манерами. На самом деле жениха никто в деревне еще не видел, но говорили о нем исключительно положительно и даже с легким придыханием, будто и не о человеке, а почти небожителе. Впрочем, для населения глухой деревушки все городские казались небожителями.
        Городские не вставали с первыми петухами, могли позволить себе спать до шести или даже до семи утра, смотря кому к какому времени на работу. Да и работа эта… Разве ж это работа? Сиди себе в конторе да бумажки перекладывай. А даже если на заводе железяки таскает человек всю смену, так ведь рабочий день все равно закончится. И пойдет этот рабочий домой, будет весь вечер лежать на диване и смотреть телевизор. А вечером в душ, вода-то что? Кран открутил - вода полилась. И холодная, и горячая, на любой вкус. Это не баню топить раз в неделю, а в остальные дни ледяной водой из колодца в лицо плескать.
        Завидовали деревенские городским, в то же время презрительно плевали в их сторону, но переезжать в город никто не хотел. Хоть и хорошо там жить, легко, да только все равно страшно. Жилье нужно покупать, а оно не копейки стоит. В деревне-то как? Выписали лес, собрали мужиков, за сезон домишко и возвели. А есть что? Магазинное невкусное и дорогое. А то и вовсе прилавки пустые. В Москве, говорят, все есть, а у них в городке рядом хоть шаром покати. В деревне все-таки в картошка своя, и огурцы, и другие овощи. Молоко, творог, масло - все свое. В деревне с голоду не пропадешь, если руки есть. Вот потому и не переезжали в город.
        Те, кто помоложе, в сторону города иногда поглядывали. Все чаще молодежь после школы уезжала туда учиться, но мало кто оставался, потому что на первых порах нужна финансовая поддержка от родителей, а те помогать не хотели. Помоги остаться в городе - потеряешь рабочие руки в деревне. Вот Аленке, например, денег не дали на учебу. Школу она закончила год назад, но даже в училище не пошла, не то что в институт. Хотя учителя считали ее умной, директор лично разговаривал с родителями. Но в их семье заправляла мачеха, она Аленку и не отпустила. Нет, справедливости ради, мачеха Аленку не обижала. Голодом не морила, в обносках ходить не заставляла, черной работой не нагружала. Но учиться не отпустила. Остальные дети еще маленькие, а у нее ноги больные, некому женской работой по дому заниматься, кроме Аленки.
        Из девичей компании в город уехала только Таня, будущая невеста, несмотря на то, что обладала не в пример меньшими умственными способностями, перебивалась с тройки на четверку. Но Танины родители прогрессивные и обеспеченные. Отец сразу заявил: нечего дочери в деревне прозябать, пусть учится в городе, да там и остается. Аленка втайне подозревала, что и жениха Тане отец нашел. Чтобы уж наверняка дочь пристроить.
        Маринка и Соня школу закончили только в этом году, но обе собирались в город, Вике еще год учиться. Света, как и Аленка, осталась дома, но по собственному желанию. Город нагонял на нее страх, она даже с родителями выезжала туда крайне редко, что уж говорить о том, чтобы уехать и жить самостоятельно. А потому Аленка единственная отчаянно завидовала Тане, хоть никогда и не показывала этого.
        Вечером, управившись с делами по дому, искупав малышей и приготовив отцу на завтра обед, она умылась, переоделась и отпросилась у мачехи погулять с девчонками.
        - Ты бы не шастала по ночам в такое время, - покачала головой та, но по тону Аленка поняла, что мачеха отпустит.
        И непонятно, не то считает, что она уже взрослая и сама может решать, что стоит делать, а что нет, не то просто не переживает за нее. С мачехой постоянно так: вроде и не обижает, но и любви Аленка от нее никогда не чувствовала. Впрочем, в этот раз ей было только на руку. Очень уж хотелось побывать на девичнике Тани.
        - Да какое время! - легкомысленно отмахнулась Аленка.
        - Сама знаешь какое, - проворчала мачеха. - В Мертвую неделю лучше дома сидеть, целее будешь. Особенно в первую ночь.
        - Так ведь до часу ночи можно. К тому же, мы по улице ходить не будем, дома у Тани посидим. Мне только туда и обратно добежать.
        Мачеха снова покачала головой, посмотрела на Аленку странно, будто решала что-то, потом велела ждать и скрылась в своей комнате. Аленка слышала, как скрипнула дверца старого шифоньера. Этот шифоньер мачеха привезла с собой, когда вышла замуж за отца, и детям категорически запрещалось открывать его. Что в нем хранится, Аленка не знала, поэтому сейчас терпеливо ждала среди кухни.
        Мачеха вернулась несколько минут спустя, неся в руке крохотный холщовый мешочек, накрепко завязанный тесьмой и привязанный к длинной веревочке.
        - Надень, - велела мачеха, протягивая мешочек Аленке. - И под одеждой спрячь.
        - Что это? - спросила Аленка, с интересом рассматривая замысловатые узоры, вышитые на мешочке блестящими нитками.
        - Оберег. Его моя мать покойная сделала. Защищает от любой нечисти. Ты береги его, не показывай никому, ладно?
        Аленка кивнула, торопливо пряча под одеждой мешочек и смахивая со щек слезы. Наверное, впервые в жизни она почувствовала, что мачеха ее любит. Мать умерла рано, Аленка ее плохо помнила, отец был скуп на эмоции, и никогда до этого момента Аленка не понимала, как сильно ей не хватает любви.
        Слезы спрятала, а вот благодарность не смогла. Порывисто обняла мачеху, пообещав вернуться до часу, и выпорхнула из дома.
        Девчонки уже собрались в большом доме Таниных родителей. Этот дом, как и все остальные в деревне, был одноэтажным и деревянным, но, в отличие от других, имел целых три изолированные спальни: родительскую и для каждой из дочерей - большую гостиную и кухню-столовую. Внутри тоже почти ничего не напоминало о деревенском быте. Если бы не печки в каждой комнате, и вовсе можно было бы подумать, что оказался в городе. Но, к сожалению, будь ты хоть трижды старостой, а топить все равно приходилось дровами. Зато на кухне стоял огромный холодильник и даже чудо-чудное - микроволновая печь. Откуда привез ее отец Тани, никто не знал, потому что не то что в деревне, а даже в ближайшем городе таких не было. А дальше никто из соседей никогда не выезжал.
        Танины родители накануне уехали в город по делам, поэтому большой дом был в полном девичьем распоряжении. Ярко светились окна, уже во дворе была слышна задорная мелодия, льющаяся наверняка из новенького магнитофона, который Тане подарили на Новый год.
        В доме было еще веселее. Огромная гостиная залита светом, музыка грохочет как на фестивале, а на столе возвышаются горы еды и выпивки. Из города Таня привезла не только жениха, но и новомодную привычку, которую называла «шведский стол». Почему именно «шведский», она объяснить не могла, но это было и не важно. Суть состояла в том, чтобы не выставлять на стол миски с салатом, мясом и картошкой, а делать небольшие бутерброды с разными начинками, которые почему-то обязательно прокалывались тонкими палочками, очевидно, чтобы эти крохотные кусочки не сваливались друг с друга. Салаты раскладывались в съедобные корзиночки, которые назывались смешным словом «тарталетка» (деревенские называли их «табуреткой); фрукты и овощи лежали на больших тарелках. И все это следовало есть стоя. Подходишь с тарелкой к общему столу, накладываешь, что хочешь, и ешь, где придется. Аленке вся эта мода казалась странной, да и разве можно наесться этими порциями? Котов обильнее кормят. Но на всех праздниках Таня теперь готовила именно так, и никто ничего не говорил ей, боясь показаться древним и отсталым от жизни. Аленка точно
знала, что девчонки, возвращаясь домой с каждой вечеринки, набрасывались на ужин, но они молчали, и она молчала.
        - О, Аленка наконец пожаловала! - громко возвестила будущая невеста, увидев вошедшую и тут же сунув ей в руки бокал, пока пустой. - Выпивка там! - Она махнула рукой в сторону большого стола. - Бери, что хочешь, и приходи к нам.
        Аленка подошла к столу, растерянно глядя на бутылки, напитки в которых она никогда не пробовала. В деревне все было просто: чаще всего самогон, который гнали практически в каждом доме, изредка - самодельное вино. Но это считалось деликатесом, мужики от него презрительно кривились, а женщины пили маленькими глотками, наслаждаясь вкусом. Здесь же не было ни домашнего вина, ни, тем более, самогона. Аленка налила вина, на бутылке которого было написано «полусладкое», поскольку сухое она терпеть не могла, и присоединилась к девчонкам в гостиной.
        Разговоры, конечно же, крутились вокруг будущей свадьбы и Таниного жениха, которого никто пока не видел. О свадьбе Таня рассказывала охотно: и сколько гостей приедет из города (с деревни-то все придут, здесь всегда что на свадьбы, что на похороны никого не звали, все шли сами), и какое у нее будет платье (его дошьют как раз ко дню свадьбы, ведь ткань заказывали из самой Италии, и она пришла с небольшим опозданием), и какие будут угощения. Даже музыку привезут из города, что показалось Аленке совсем уже барством. В деревне многие умели играть на гармони и гитаре, свадьбы всегда были веселыми. А когда молодежь заводила песни, так никакие профессиональные музыканты с ними сравниться не могли.
        О чем Таня рассказывала неохотно, так это о женихе. Упомянула только, что он уже не студент, работает, хорошо зарабатывает, даже жилье свое есть, не придется со свекровью кухню делить, дальше мастерски переводила разговор на тему свадьбы. У Аленки сложилось впечатление, что жених Тане не очень-то и по нраву, но либо родителям отказать не смеет, либо тоже сделала ставку на городского ухажера, даже если вдруг он старый и страшный.
        Девичник затянулся. Огни в деревне уже погасли, в каждом доме легли спать, и Аленка все чаще поглядывала на часы, вспоминая обещание вернуться до часу. Но уходить первой не хотела. С нее и так всегда смеялись, что не сидит долго, мол, так и ухажера никогда не найдет, парни не ложатся спать в девять вечера. Наконец и остальные девчонки начали откровенно зевать и поглядывать в сторону выхода, одна только Таня оставалась возбужденной предстоящим событием, а потому спать совершенно не хотела.
        Расходиться предложила Вика. Девчонки поддержали и, не слушая слабые возражения Тани, собрались и гурьбой высыпали во двор. Хозяйка тоже вышла вместе со всеми, проводить гостей. Ночь была лунная и очень теплая. Со стороны озера дул слабый ветерок, принося с собой едва уловимый запах сырости, а по земле стелился туман, но больше ничего не нарушало спокойствия приятной летней ночи.
        - А давайте сходим к озеру! - предложила никак не успокаивающаяся Таня.
        - К озеру? В такое время? - удивленно переспросила Света.
        - Да какое время? Еще даже полуночи нет! В городе в это время спать не ложатся, а вы тут как древние.
        - Я про время не на часах, а на календаре. Мертвая неделя началась, в такое время лучше по ночам дома сидеть, а к озеру ходить тем более опасно.
        Остальные девчонки активно закивали, но вошедшую в раж Таню не так-то просто было сбить с толку.
        - Так ведь раньше часу ночи навьи не покажутся, мы успеем. Тут идти-то пятнадцать минут.
        - Да зачем нам на это озеро? - все еще не понимали подруги.
        - Вы что же, легенду не помните? - хитро улыбнулась Таня. - Кто ночью в Мертвую неделю споет вместе с русалками из озера, тому они подарят мужа хорошего и семейное счастье.
        - Так ведь ты себе мужа нашла уже, - хихикнула Соня. - Заранее второй вариант ищешь, что ли?
        - Никогда нельзя останавливаться на достигнутом! - заявила Таня. - Мужа я нашла, но не откажусь от гарантий, что он окажется хорошим. Ну что, идем?
        Аленка видела, что девчонки уже начали сомневаться. Мужа и счастья хотела каждая, а алкоголь притупил страх перед озером, которое и в обычное время года вызывало нервный трепет, поскольку над ним всегда клубился туман, а уж в Мертвую неделю и вовсе казался местом нечистым.
        - А давайте сходим, - наконец выдала Марина. - Танька права, навьи только после часу придут. А вдруг реально русалки одарят?
        - Или утопят, - сказала Аленка.
        Сказала негромко, но все услышали. Таня презрительно посмотрела на нее и бросила:
        - А я на твоем месте рискнула бы. Если русалки тебя хорошим мужем не одарят, то сама ты его точно не найдешь. Красотой тебя природа обделила, приданого нет. Мозги есть, но учиться не отпустили, а в нашей глуши твой ум никому не нужен. Да и без нормального образования быстро зачахнет. И выйдешь замуж в лучшем случае за охотника или сына лесника, нарожаешь кучу детей и будешь, как твоя мачеха, всю жизнь в огороде копаться да белье в тазу стирать.
        Таня ударила по больному. Сказала правду. Аленке даже возразить было нечего, а от этого еще обидней. Она ведь и сама думала об этом. Не видать ей женского счастья в деревне, а уехать нельзя. Повторит судьбу мачехи и остальных местных женщин. Только время сейчас уже не такое, молодежь знает другую жизнь, стремится к ней, а ее не пустили. Ей двадцать в будущем году исполнится, а с парнем никогда не встречалась, не целовалась даже ни разу. Никто на нее не смотрел, на свидания не звал. Один только сын лесника, но уж больно он был некрасив и неопрятен. Не о таком женихе мечтала Аленка, но такой, видимо, достанется.
        - Ну так что, ты идешь? - поинтересовалась Таня, видя, что удар достиг цели.
        Аленка кивнула.
        - Иду!
        К озеру пришлось идти через поле. Дорога заканчивалась сразу за последним домом, дальше тропинки не было. Местные озера побаивались, не отваживались к нему ходить даже смельчаки. Да и нечего было там делать. Вода хоть и казалась прозрачной, а не водилось в ней рыбы. Как-то, рассказывают, Семен Хромой со своим зятем целый день просидели в лодке, но так ничего и не выловили. Было это как раз накануне Мертвой недели, и в первую же ночь Семена навья поймала и съела, а зятя его неизвестная болезнь убила. Был человек - и зачах за несколько дней. После того случая тропинка и заросла. И охотник местный предпочитал охотиться в другой стороне. Купаться желающих тоже не находилось. Вода в озере холодная даже в самую сильную жару из-за многочисленных ключей, бьющих на дне. Аленкин папа утверждал, что ключи и губят отчаянных купальщиков, а вовсе не русалки.
        Озеро издалека было заметно по клубившемуся над ним туману. Если в деревне он скромно стелился по дороге, не рискуя заглядывать во дворы, то над озером расплывался на всю гладь, забирался на берег, поднимался высоко, серебрился в лучах луны. Чем ближе они подходили, тем яснее видела Аленка в переливах тумана призрачные фигуры, очертаниями напоминающие людей, и тем сильнее билось ее сердце. Что если навь живет в тумане? В деревню они приходят поздно ночью, но вдруг у озера, как и в лесу, появляются раньше?
        Остановить бы девчонок, повернуть назад. Только Таня уже ушла вперед, а остальные, хоть и жмутся друг к другу, тянутся за ней как на привязи. И Аленка тянется, а сердце заходится в дурном предчувствии. И ведь не особо верит, что русалки на самом деле могут подарить хорошего жениха. Аленка и в самих русалок-то не очень… В навь верит, навь все местные каждый год видят. Детям хоть и запрещают подходить к окну по ночам всю Мертвую неделю, но дети на то и дети, чтобы не слушаться. Аленка тоже не слушалась, еще совсем крохой аккуратно подбиралась к окну и, приоткрыв занавеску, с ужасом и благоговением следила за призрачными фигурами, бредущими по дороге в серебристых лучах. А вот русалок никогда не видела.
        И вот озеро совсем близко. Туман уже не стелется преданно у ног, а взбирается выше, обнимает за талию, гладит плечи, легонько касается щек. Прикосновения у него прохладные, словно пальцы тех русалок, но разгоряченной коже приятна эта прохлада. Девчонки, перебрасывавшиеся словами в поле, теперь замолчали. Даже Таня, шедшая впереди, сбавила шаг. Если и испугалась, то не скажет, не повернет назад. Никто из девчонок не повернет, и Аленка тоже не станет.
        Совсем рядом послышался всплеск, словно крупная рыба ударила хвостом по воде, и девчонки наконец остановились. Впереди сквозь туман уже виднелись серебристые отблески луны на водной глади, колыхались на волнах большие белые кувшинки, доносился их легкий травяной аромат. Дальше идти было страшно. Если до сего момента поход больше напоминал шутку, вызов друг дружке, то сейчас все внезапно поняли, что еще шаг - и шутка превратится в нечто гораздо большее. Назад будет уже не повернуть.
        - Да ладно вам, - наконец хихикнула Соня, - неужели вы верите в русалок? Ладно бабки наши, даже родители, тоже недалеко ушли. Но мы-то современная молодежь. Ну какие русалки? Сказки!
        - А если нет? Навь же есть.
        - Так то навь!
        Чем навь отличается от русалок, Соня едва ли смогла бы объяснить, но никто не стал спрашивать.
        - Давайте уж хоть к озеру подойдем, раз пришли, - предложила Таня и первая шагнула ближе к воде.
        Девчонки переглянулись. Каждая уже жалела, что вообще согласилась идти сюда, но Таня права: раз уж пришли, стоило подойти к воде, полюбоваться на мертвое озеро.
        Вблизи вода казалась призрачно-голубой, почти прозрачной. Клубящийся над ней туман только усиливал эту прозрачность, и казалось - наклонись ближе, сможешь рассмотреть дно. Впечатление это было обманчиво, озеро очень глубокое. Таня подошла почти к самому краю, и, если бы водная гладь была не такой спокойной, даже крохотная волна уже намочила бы ей ноги.
        - Не подходи близко, - попросила Марина, но Таня лишь отмахнулась.
        - Я только сорву пару кувшинок, - заявила она.
        Аленке это показалось плохой идеей, но прежде, чем она успела возразить, Таня наклонилась и дернула на себя белый цветок. Тот цеплялся за дно толстым корневищем, а потому, когда девушка оторвала его, потревоженная вода всколыхнулась, серебристое отражение луны на ней затрепетало, исчезло на какое-то мгновение, а затем появилось вновь. И вместе с отражением над озером разлился тоненький перелив колокольчика, а следом потянулась едва слышная песня. Слов различить было нельзя, тонкий женский голос словно бы тянул один только звук «а», но казалось, звучит целая песня. Голос становился то выше, то ниже, то накатывал плавно, как катятся одна за другой волны, то вдруг начинал прыгать, словно мячик. К одному голосу присоединился второй, потом третий, и вот уже целый хор тонких голосов вибрировал, звенел, качался на волнах, завораживая все живое вокруг.
        Аленка ощутила почти непреодолимое желание присоединиться, запеть вместе с голосами. Очевидно, ощутила это не только она, потому что рядом затянула мелодию Соня, затем Марина и Света, тонко запела Вика, а потом и Таня. Аленка шагнула ближе к воде и тоже запела.
        Странное это было чувство. Никто не знал песню, которую они поют, впервые слышали мелодию, но удивительным образом попадали в такт, словно давно репетировали. Голос, идущий изнутри, от самого сердца, гипнотизировал. Аленка никогда не думала, что может так петь и что может получать такое удовольствие от пения. Она пела на свадьбах и деревенских праздниках вместе с другими девчонками, но то были обычные песни, со словами и смыслом, и не всегда ей нравились. Сейчас же казалось, что все они - и живые, и мертвые - будто часть единого целого, будто не разные существа поют, а кто-то невидимый играет на тонких струнах скрипки или арфы. И смысла в этой переливчатой мелодии было гораздо больше, чем в иных словах.
        Песня продолжала разливаться над озером, но вода больше не была спокойной. Колыхнулась посередине, расступилась, выпуская на поверхность три прекрасные женские фигурки. Они поплыли к девчонкам, показываясь из воды все больше и больше, и вышли на берег прекрасными русалками. Точнее, рыбьих хвостов, как в сказках, у них не было, но Аленка не сомневалась, что это русалки. Кто еще может показаться из воды в Мертвую неделю? Они были невысокого роста, тонкие, с прозрачной кожей, через которую просматривалось, как струится по венам озерная вода вместо крови. Подернутые белесоватой пеленой глаза прояснились, стали прозрачно-голубыми, как спокойная гладь озера, коралловые губы приоткрывались, рождая на свет прекрасную песню. Длинные волосы темно-зеленого цвета спадали по обнаженным плечам, прикрывали грудь и опускались ниже пояса.
        Никто не видел движения ног, их умело скрывал туман, но русалки приблизились вплотную, обошли по кругу, рассматривая гостий, коснулись их руками, погладили тонкими холодными пальцами лица, а потом подплыли к Тане. Одна забрала у нее сорванную кувшинку, две другие взяли за руки и потянули к воде. Таня шагнула за ними, будто во сне, но никто не окликнул ее, не помешал войти вслед за русалками в воду. Гипнотическая песня погружала в транс, и не было никакой возможности отвлечься на что-то другое. Только когда голубая толща воды сомкнулась над головами, и четыре фигуры стремительно пошли ко дну, исчезли из поля зрения, с девчонок спал морок.
        Они замолчали, ошарашенно глядя на то место, где только что в последний раз мелькнули рыжие Танины волосы. Каждая понимала, что нужно что-то предпринять, спасать подругу, но стояла на месте, не зная, как это сделать. Идти за ней в воду было опасно, звать на помощь кого-то из деревни - бесполезно. Никто не придет, а если и придут - не успеют.
        Так и стояли молчаливыми изваяниями на берегу озера, ожидая чуда. И оно случилось! Луна на миг спряталась за неожиданно набежавшей тучкой, а потому никто не заметил, как показалась из воды Таня. Только когда серебристые лучи вновь скользнули на землю, освещая укутанный туманом берег, все увидели стоящую у кромки воды девушку. С волос и одежды капала на землю вода, а рыжие волосы украшал венок из белых кувшинок. Выражение Таниного лица казалось странным: словно тело уже вернулось, а сознание еще нет. Таня смотрела вокруг бессмысленным взглядом, на губах блуждала удовлетворенная улыбка, но до того пугающая, что хотелось встряхнуть ее, ударить по бледным мокрым щекам, только бы снова увидеть в зеленых глазах озорной огонек.
        Первой пришла в себя Соня. Бросилась к Тане и, несмотря на то, что она была мокрая, крепко обняла.
        - Таня! Мы уж думали, что ты… все.
        Таня бессмысленно посмотрела на подругу, снова улыбнулась.
        - Ну что ты, - голос хоть и принадлежал ей, но казался таким же отстраненным, как и взгляд. Словно бы не голос, а его бледная тень. - Как же я могла? Ведь у меня скоро свадьба.
        Она мягко отодвинула Соню и, не глядя на застывших подруг, пошла вперед, к деревне. Девчонки переглянулись, ничего не понимая, а затем направились следом. Уже отойдя на приличное расстояние, Аленка, шедшая последней, не выдержала, обернулась. Там, в тумане, в прохладных прозрачных водах она явственно услышала негромкий всплеск, и - ей наверняка показалось, ведь у русалок не было никакого хвоста - увидела, как большая рыба стремительно ушла на дно.
        Глава 5
        ПЕРВЫЙ ДЕНЬ МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Степан
        Вопреки Степиным опасениям, ночь прошла спокойно. Права оказалась баба Глаша, когда настояла на том, чтобы он добавил городским сонного отвара в самогон. Можно было бы и в чай, все равно подействовало бы, но отвар в этом году получился до отвращения горьким, только в самогоне его и удалось скрыть. Степа, хоть и пил наравне со всеми, заранее принял бодрящую настойку, которая нейтрализовала действие снотворного. Он бы с удовольствием уснул, но спать было нельзя. Он не стал пугать Мирру, но голодные мертвяки в первую ночь очень коварны, пробивают любую защиту, если чувствуют близкую добычу, лучше быть начеку. А трое городских людей, ничего не понимающих в местных обычаях, зато обладающие такой силой - добыча, ради которой стоит рискнуть. Вот Степа и лежал всю ночь на лавке, прислушиваясь к шуршанию за окном, к скрежету острых когтей по крыше, к вою и стонам, сжимая в руках мешочек с заговоренной бабой Глашей солью.
        Впервые навий Степа увидел, когда ему было семь. Об их существовании знал, как и все в Еловом, конечно, с самого рождения, но видеть не видел. Накануне Мертвой недели бабушка всегда накрепко заколачивала темной тканью окна и запрещала Степе ночью подходить к ним. Степа был послушным мальчиком, напуганным рассказами о навьях, поэтому как бы ни грызло его любопытство, ослушаться не смел. Но в ту ночь все было иначе.
        Он проснулся от крика. В первый момент не понял, кто кричит: не то раненый зверь, не то птица, и лишь потом сообразил, что человек. Вопль был страшный, от него шевелились волосы, стыла кровь в жилах, хотелось уткнуться лицом в бабушку и зажать уши руками, только чтобы не слышать. Но бабушки рядом не оказалось. Степа сел на продавленном диване и огляделся. В комнате было темно, заколоченные окна не пропускали лунный свет с улицы, поэтому он не сразу разглядел бабушку с дедушкой, которые стояли у окна. Дедушка с одной стороны отвернул ткань, и оба смотрели на улицу.
        Степа слез с дивана и, аккуратно ступая, подошел к ним.
        - Деда, что там? - спросил шепотом.
        - А ну кыш в постель! - велела бабушка, но дедушка заступился:
        - Пусть посмотрит! Большой парень уже. Заодно будет знать, от чего оберегаем. Иди сюда.
        Дед поднял Степу на руки и дал заглянуть в окно. На дороге, между их домом и соседским, стоял Никола - одинокий мужик из последнего дома по улице. Жена у Николы давным-давно умерла, детей не было, и он постепенно спился. Возможно, накануне перебрал немного и уснул не дома, потому и оказался ночью на улице. Все в Еловом, от мала до велика, знали, что в первую ночь Мертвой недели на улицу выходить нельзя ни за что. В каком доме застала тебя ночь - там и спи. Николу окружали три или четыре фигуры, то приближаясь к нему вплотную, то отплывая чуть дальше. Никола вопил, когда они приближались, отбивался, пытался бежать, но фигуры кидались на него, как прикормленная рыба на крючок, возвращали обратно, будто играли с ним.
        - Деда, что это? - с ужасом в голосе спросил Степа.
        - Мертвяки это! - вместо деда недовольным голосом ответила бабушка. - Навьи. Не успел Никола домой дойти, вот и напали на него. Видишь, как жизнь пьют? Повалят сейчас и съедят.
        - А почему никто не поможет ему?
        Вопрос казался естественным, ведь соседи всегда помогали друг другу, какая бы беда ни случилась. Прошлым летом взбесившаяся корова повалила наземь бабу Настасью, бодала рогами, так все побросали работу, корову оттащили, бабу Настасью отпоили. А сейчас - Степа видел - во многих домах горят свечи, все слышат вопли несчастного, но никто не выходит помочь. Вот и дедушка отвел глаза, а бабушка разозлилась:
        - Потому что нельзя помочь тому, на кого напали мертвяки, понимаешь? Никола нежилец уже, а остальным зачем помирать?
        Степа кивнул, но все равно не понял, почему от коровы можно отбить человека, а от навий нет. Очевидно, остальные жители деревни понимали, потому что никто не спешил несчастному на помощь. Каждый втайне радовался, что не оказался на его месте.
        Навьи уже повалили Николу на землю и больше не отходили, склонились над ним, как хищники над поверженной жертвой. Степе было невыносимо жаль соседа, и он принялся шептать ему слова утешения, будто тот мог их услышать.
        Николе, конечно, они не помогли, зато помог кое-кто другой. Первыми это заметили навьи. Они как по команде подняли головы и посмотрели в одну сторону. Степа тоже посмотрел туда, но его обзор был гораздо хуже, поэтому стремительно приближающуюся фигуру он заметил позже. Фигура была не мертвяком, а человеком. Но кто решился выйти из дома в такую ночь? И лишь когда она подошла совсем близко, Степа узнал в ней бабу Глашу.
        - Сумасшедшая, - прошептала бабушка, и в ее голосе Степа внезапно услышал затаенное восхищение, хотя бабу Глашу обычно провожали другими словами. В глаза ее звали знахаркой и кланялись при встрече, а между собой называли колдуньей и плевали вслед. Но помощью ее никто не чурался.
        Баба Глаша шла уверенно, чуть наклонившись вперед, словно в лицо ей дул сильный ветер, но никакого ветра не было, Степа точно знал. Когда ветер - тогда воет в трубе. Сейчас же вокруг стояла необычная, кладбищенская тишина. Навьи тоже времени не теряли. Оставили в покое Николу, выпрямились, повернулись к бабе Глаше. Наверное, даже улыбались новой жертве, которая сама шла в руки, если только навьи умеют улыбаться.
        Баба Глаша остановилась в метре от них. Резко выбросила вперед руку, и навьи, уже было дернувшиеся в ее сторону, внезапно замерли. Послышался жуткий вопль, на этот раз точно не человеческий. Степа понял, что это кричали мертвяки. Что было дальше, он не знал, поскольку бабушка быстро оттащила его от окна и велела идти на диван, и только спустя месяц Степа увидел Николу в магазине. Тот выглядел потрепанным, бледным, но живым, всем рассказывал, что больше в рот ни капли не берет. Отбила, значит, баба Глаша его у навий.
        Степа пришел к ней в конце лета. Баба Глаша как раз варила что-то в большой кастрюле, а по летней кухне разливался горький аромат полыни. Глянула на мальчишку искоса, ничего не сказала. Не спросила, зачем пришел, но и не прогнала. Это придало Степе уверенности.
        - Я хочу, как вы! - заявил он.
        Баба Глаша снова посмотрела на него. Смотрела теперь дольше, и Степе даже показалось, что она поняла, зачем он пришел, но все же спросила:
        - Что - как я?
        - Хочу с мертвяками уметь сражаться.
        Бабка усмехнулась, повернулась к кастрюле.
        - Мал ты с мертвяками сражаться, - только и сказала она.
        - А вы старая, - не остался в долгу Степа. - Но одна не побоялись выйти. Все по домам сидели, даже Андрюха, хотя хвастается, что медведя может голыми руками завалить, а только вы не побоялись.
        Баба Глаша опять улыбнулась, посмотрела на Степу с интересом.
        - А все равно ты мал. Иди домой, Степа, а когда время настанет тебя учить, я сама к тебе приду.
        Эти слова приободрили его. Пусть не начнет учить прямо сейчас, но, значит, все равно согласна. И он принялся ждать. Первую неделю - с нетерпением. Потом просто ждал, а потом и перестал уже. Подумал, что забыла старуха или передумала. Закончилось лето, Степа пошел в школу, потом наступила зима. Зимой у мальчишек самое интересное время. Работы уже нет, времени хоть отбавляй. И с горки кататься можно, и крепости строить, и карусель на озере сооружать. Озеро зимой замерзало, туман над ним не клубился, а потому было не страшно. Зато карусель выходила знатная: в центре озера взрослые мужики вбивали в лед огромный кол, насаживали на него большое колесо от старого трактора, привязывали длинную толстую палку, а к палке - санки. Один человек садился в санки, а другие раскручивали палку, налегая на нее всем своим весом. Санки летели с бешеной скоростью, приводя в дикий восторг и даря незабываемые эмоции. Навьи остались в прошлом, там, в ушедшем лете, в жарком июне, а карусель была здесь, в настоящем. Поэтому Степа и думать забыл о своем желании учиться.
        Вспомнил следующим летом, когда снова наступила Мертвая неделя, но баба Глаша молчала, и он не стал навязываться. Так прошло три года. И только когда Степе исполнилось десять, ранней весной, когда по дороге только-только побежали первые ручьи, обгоняя друг друга, а на деревьях еще не проснулись почки, баба Глаша как-то подстерегла его по пути из школы.
        - Что, Степан, не передумал ли ты учиться сражаться с мертвяками? - хитро спросила она.
        Степа даже ростом выше стал.
        - Не передумал, - по-взрослому ответил он. Ему ведь уже десять, не пацан зеленый. Не в его возрасте бурно выражать радость, хотя на самом деле хотелось высоко-высоко подкинуть портфель и закричать, что не передумал.
        - Ну, коль не передумал, приходи ко мне, как уроки сделаешь.
        С того вечера баба Глаша всерьез взялась за его обучение. Учила не только как с навью сражаться, но и вообще передавала свой опыт. Как травы собирать, отвары варить, соль заговаривать, защитные рисунки на дверь наносить. Много знала и многое ему рассказывала. Конечно, Степе до нее было далеко. У бабы Глаши природный дар, по женской линии в семье передается, а Степа всего-то учится, хоть и талантом не обделен.
        А все же спустя пятнадцать лет уже многое умел. А потому, когда месяц назад баба Глаша позвала его и рассказала о предстоящей свадьбе, он оказался хорошо подготовлен к тому, чтобы встретить городских гостей и проводить их в деревню, даже если путешествие это началось аккурат в первую ночь Мертвой недели.
        Едва только взошло солнце и мертвые тени расползлись по углам до следующей ночи, Степа разбудил всех. Нужно было быстро позавтракать и собираться в путь. Деревня близко, но баба Глаша предупреждала, что вместе с городскими дойти до нее будет непросто. А потому лучше оставить несколько часов про запас, чтобы ночь не застала в лесу.
        Городские просыпались неохотно, выглядели помятыми и растерянными. Мирра, которой достался только самогон, пришла в себя быстрее, а Матвей и хрупкая Полина долго слонялись из угла в угол, не зная, с чего начать день. Степа быстро приготовил завтрак, заставил всех выпить по стакану крепкого чая, затем, как обычно, уничтожил все съестное в доме. Особенно тщательно запер автомобиль, не зная, когда вернется к нему снова. Баба Глаша сказала, что городские не вернутся, а значит, и ему нужды не будет.
        Какое-то время пришлось потратить на то, чтобы переложить вещи из чемоданов в рюкзаки, благо последних Степа взял с запасом. С чемоданами по лесу идти никак не получится. И Матвей, и Степа взяли немного вещей девушек в свои рюкзаки, но тащить на плечах их чемоданы не стали бы ни за какие красивые глазки. Мирра упаковала вещи быстро. Она взяла с собой не так и много, но Степа заметил, что несмотря на жаркое лето, среди ее одежды сплошь джинсы и футболки, ни одного платья. Может, и не обратил бы на это внимания, если бы не видел, что последних в достатке у Полины. И они никак не помещались в рюкзак. Печали добавляло еще и то, что к каждому платью у нее была отдельная обувь, чего Степа никак не мог понять. Ну ладно, платьев у тебя десяток, но зачем столько же босоножек? Почему нельзя надеть вот те беленькие и к голубому платью, и к розовому? Полина только обиженно надула губки, когда он сказал об этом. Мирра хмыкнула, услышав вопрос, Матвей тоже усмехнулся. Очевидно, они оба знали ответ. Однако каким бы он ни был, а пришлось Полине почти всю обувь оставить в машине. Повздыхав над каждой парой, она
выбрала две, зато платья запихнула все.
        Солнце поднялось уже непростительно высоко, когда они наконец-то выдвинулись в лес. Сначала дорога показалась легкой. Было еще не жарко, хорошо различимая тропинка петляла между деревьев, рюкзаки не казались тяжелыми, а настроение стремилось вверх. И хоть Степа замечал различия между этим лесом и тем, каким он был две недели назад, но пока еще особенно не переживал. Может, баба Глаша просто нагнала страху? Полина без умолку болтала, вовлекая в разговор Матвея и даже нелюдимую Мирру, Степа с удовольствием поддерживал разговор. Ему неважно, о чем разговаривать, только бы дело не коснулось деревни и предстоящей свадьбы, о которой он и сам знал не так много, как хотел бы. Хватит уже и того, что Мирра знает гораздо больше, чем должна. Поглядывает на него с любопытством, словно ждет чего-то. Может, и вправду ждет, а может, ему только так кажется. Нечистая совесть гложет похлеще навьи.
        - Ой, смотрите, ягоды!
        Внезапный вскрик Полины заставил Степу перестать оглядываться по сторонам и вернуться к новым друзьям. Кустарники вдоль тропинки действительно были усыпаны крупными ягодами. Конец июня - самое время для них, так что ничего удивительного. Для него. Полину этот факт привел в дикий восторг.
        - Это черника? - она повернулась к Степе.
        - Черника.
        - Ой, Степушка, а можно ее есть немытую?
        Ее детский восторг заставил улыбнуться. Конечно же, чернику можно есть. И мыть вовсе незачем, с чего ей тут быть грязной? Этой тропинкой никто, кроме него, не ходит. Да и не приходило ему никогда в голову мыть чернику, где бы ее ни собирал. Полина, сбросив с плеч рюкзак, присела на корточки и принялась срывать ягоды, торопливо запихивая их в рот, будто кто-то мог отобрать. Степа в детстве с такой скоростью ел добытое в погребе варенье, зная, что бабушка, если увидит, живо заберет.
        - Сто лет не ел чернику с куста, - признался Матвей, присоединяясь к Полине.
        Слишком близко к ней сел, плечом плеча касается, хотя ягод вокруг видимо-невидимо. Степа еще вчера приметил, что Матвею нравится Полина, и хоть ему самому она тоже понравилась, а все же лезть не стал. Не друзья они с Матвеем, два дня всего знакомы, а к чужим зазнобам Степа никогда не лез.
        Ребята вдвоем ели чернику, а Мирра стояла в сторонке, не подходила близко. Пусть не так хрупка и не так прекрасна, как Полина, но есть в ней что-то притягивающее. Что-то такое скрытно-сильное, к чему невозможно не приглядываться, о чем тайно подозреваешь и так же тайно восхищаешься.
        - Ты не любишь чернику? - спросил Степа.
        Мирра подняла на него глаза, и только сейчас Степа заметил, что они интересного цвета: светло-зеленые, будто молодые хвоинки у ели. Взгляд не осуждающий, как был все утро, а на удивление виноватый.
        - Я никогда не ела чернику с куста, - тихо призналась Мирра.
        Степа широко улыбнулся в ответ. Полина, очевидно, тоже не ела, но в этом между ними разница: Полина тут же кинулась есть, а Мирра стоит, смотрит. И вроде бы нет в этом ничего необычного, рви себе да клади в рот, а почему-то боится. Степа наклонился, сорвал пышный куст, густо усыпанный темно-синими крупными ягодами, и протянул Мирре.
        - А ты попробуй.
        Попробовала. По глазам увидел, что понравилось. А и пусть! Баба Глаша явно перестраховалась, не такая уж и плохая обратная дорога, дойдут они, никуда не денутся. Можно и потратить немного времени на чернику. Степа тоже сбросил рюкзак и присел у кустов, с удовольствием закидывая в рот сладкие ягоды.
        Так они ели и ели, никак не могли наесться, постепенно уходя вглубь леса дальше от тропинки. Ягод было много, но росли они будто специально в таком направлении, чтобы увести путников в самую глушь. Городские не замечали, а Степа фиксировал. Эти места он хорошо знал, потому надеялся, что вернуться к рюкзакам будет легко. Наконец, когда губы и пальцы у всех стали почти черными, а желудки были до отвала набиты ягодами, они остановились.
        - Мамочки мои, как в лучшем ресторане поела, - выдохнула Полина, выпрямляясь и довольно вытирая губы ладошкой.
        - Мне кажется, я даже в ресторанах так не ела, - улыбнулась в ответ Мирра.
        - Потому что в ресторанах за сто граммов черники рублей пятьсот просят, - хмыкнул Матвей. - А тут так много - и бесплатно.
        - Я уже почти готова здесь жить! - заявила Полина, блаженно улыбаясь.
        Мирра первой из городских заметила неладное. Огляделась по сторонам, настороженно посмотрела на Степу.
        - Как бы нам всем не пришлось тут жить. Похоже, мы ушли слишком далеко от тропинки? - она вопросительно посмотрела на Степу.
        Тот не слишком уверенно пожал плечами.
        - Далеко, но я хорошо знаю эти места. Пойдемте.
        Он уверенно направился на запад, хотя на самом деле не был так уж уверен. Места знакомые, тут он не соврал, но умолчал, что все равно не понимает, где именно они оставили рюкзаки. Словно бы с каждым их шагом местность вокруг менялась, и через сто метров они оказывались вовсе не там, где должны были. Баба Глаша предупреждала о том, что такое возможно, и даже рассказала о крайних мерах, но Степа пока сомневался, что время для них настало. Солнце еще даже не поднялось в зенит, времени достаточно поискать тропинку самостоятельно.
        И хоть бродить пришлось довольно долго, но тропинку нашли. Еще до того, как вышли к ней, Степа понял, что они на верном пути: места стали совсем знакомыми и больше не менялись. Вот и кривая береза, в которую давно-давно, еще в Степином детстве, попала молния. Вот дуб, под которым каждый год можно увидеть диких кабанов, меланхолично жующих желуди. А вот и тропинка впереди…
        Степа замер, рассмотрев кое-что необычное. Замерли и его городские товарищи. Едва ли разглядели то же, что и он, скорее, просто среагировали на остановку. Несколько секунд все молчали, а потом Матвей шепотом спросил:
        - Что случилось?
        - Там кто-то есть, - Степа кивнул вперед.
        Все присмотрелись и тоже увидели, что на тропинке, рядом с их рюкзаками, кто-то сидит и, похоже, копается в них. Прежде, чем Степа успел что-то сказать, Полина швырнула на землю букет из кустарников черники, который нарвала по дороге, намереваясь съесть ягоды позже, и рванула к рюкзакам.
        - Ах ты дрянь, только порви мои платья! - донеслось до всех.
        Степа открыл рот, чтобы позвать ее, остановить, но не успел: за ней поспешила Мирра, пробормотав что-то про ноутбук. Степа и Матвей переглянулись.
        - Нам надо их спасать? - неуверенно спросил Матвей, правильно истолковав Степин взгляд.
        - Определенно, - кивнул тот.
        Матвей рванул вперед, Степа немного замешкался, доставая мешочек из-за пазухи, а потому прилично отстал, и когда выбежал на тропинку, городские уже окружили рюкзаки и фигуру возле них. За спиной Матвея Степа плохо разглядел ее, пришлось подойти совсем близко, чтобы он увидел долговязую девчонку с ярко-рыжими волосами, торчащими в разные стороны, и россыпью веснушек на лице. Одета девчонка была в легкий комбинезон, закрывающий тело, и сапоги с высоким голенищем. Она не походила на мертвячку, но была Степе незнакома, а потому он насторожился. Здесь неоткуда взяться чужим. Ближайшая деревня в этом направлении - Еловое, больше нет ничего. Единственный поезд прошел вчера, на нем приехали только эти городские. Степа специально смотрел. Ко всем предыдущим он тоже подходил, девчонка приехала не на них. А даже если бы и на каком-то из них, то не пережила бы ночь в лесу. Только не первую ночь Мертвой недели. Значит, все же мертвячка.
        Степа подошел ближе, на ходу развязывая мешочек. Навьи по ночам сильнее живых, а днем наоборот. Далеко не каждая вообще решится выйти на солнечный свет, только самые сильные или голодные. Но даже днем не причинят вреда человеку, если тот знает, как с ними обращаться. Степа знал.
        А тем временем бесстрашная Полина уже налетала на навью как задиристый петух на соседа.
        - А ну отвали от моего рюкзака! Сейчас все вещи проверю, пусть только одна пропала!
        - Сама отвали! - внезапно огрызнулась мертвячка, чем заставила Степу на секунду остановиться. Навьи, конечно, могут что-то бормотать, порой даже связное, но вот так ясно и четко? - Докажи попробуй, что это твой рюкзак.
        - А что тут доказывать? - растерялась Полина. - Там мои вещи!
        - Я тоже могу сказать, что там мои вещи. Я первая рюкзак нашла, тебя тут и в помине не было.
        - Но это мы рюкзаки оставили, - поддержала подругу Мирра.
        - Я тоже так могу сказать, - насмешливо повторила незнакомка, продолжая закрывать спиной добычу.
        На помощь девушкам пришел Матвей.
        - Послушайте, девушка, я понимаю ваше желание поживиться, но это действительно наши рюкзаки…
        Степа не стал разговаривать и убеждать. Зачерпнул пригоршню соли из мешочка и сыпанул прямо в лицо незнакомке. Девица завопила как настоящая навья, затерла глаза кулаками, а Степа уже стаскивал с себя рубашку. Заговоренная соль на несколько секунд остановит ее, а одежда живого человека накрепко свяжет. Долго такие путы ее не удержат, и как только сядет солнце, она разорвет любую одежду, но до ночи время у них есть.
        - Ты что наделал, придурок! - вопила необычная мертвячка.
        А может, и не мертвячка вовсе, некогда Степе разбираться. Сначала свяжет, а потом допросит. Кивнул Матвею, и тот, не задавая лишних вопросов, скрутил девицу, Степа быстро надел на нее свою рубашку, крест-накрест перекрутил рукава и завязал за спиной. Навья ты или не навья, а из таких пут быстро не выпутаешься.
        Девица продолжала дергаться и вопить, а Полина уже вовсю копалась в рюкзаке, проверяя, все ли на месте. Мирра убедилась только в целостности ноутбука и подошла к мужчинам.
        - Развяжи меня немедленно, деревенщина тупая! - орала незнакомка. - Глаза жжет! Что ты туда насыпал? Тварь жирная! Развяжи, не то хуже будет!
        На жирную тварь Степа обиделся. Он весил около ста килограммов, но так и ростом вышел почти два метра. Всегда был крупным, но никогда - жирным.
        - Заткнись, мертвячка, - велел он. - Вот к бабе Глаше тебя отведу, по-другому запоешь.
        - Сам ты мертвячка, придурок! - выплюнула рыжая.
        - Если не мертвячка, то как ты в лесу ночь продержалась?
        - Я дура, по-твоему, ночевать в лесу?
        - А если не ночевала, то откуда здесь взялась? - не сдавался Степа. - Поезда сегодня еще не было, он тут один ходит.
        Рыжая закатила глаза, которыми уже вовсю зыркала вокруг.
        - Я и говорю: деревенщина тупая! По-твоему, кроме поезда, сюда и доехать не на чем? Километрах в пятнадцати отсюда трасса. На попутках доехала.
        Девушка и в самом деле не походила на навью, и объяснение казалось логичным. Километрах в пятнадцати отсюда действительно пролегала трасса, и если рыжая жила неподалеку, а не как эти городские, могла добраться и оттуда. Но значит ли это, что она четвертая? Может, тогда и пятый бродит где-то по лесу?
        - А ты одна? - уже спокойнее спросил Степа.
        - Нет, блин, с компанией, ты что, не видишь? - огрызнулась она. Не девка, а язва.
        - А звать тебя как?
        Очевидно, рыжая решила, что с ними лучше дружить. Так-то оно и правильно.
        - Анжелика. Ты, деревенщина, можешь Ликой звать, - все-таки не удержалась она.
        Степа решил не обижаться.
        - Ладно, - вздохнул он, развязывая рукава. - Но имей в виду, если ты навья - пикнуть не успеешь, как я тебя убью.
        Лика только хмыкнула и оскорбленно дернула плечом.
        - Ты в Еловое? - скорее сказал, чем спросил он. По этой дороге все равно больше некуда.
        - Угу, - фыркнула Лика. - На свадебку позвали.
        - И тебя? - удивилась Мирра. - А ты кто?
        - Конь в пальто!
        Мирра, на удивление, не разозлилась и не обиделась на такой ответ. Потрясающая у нее все-таки выдержка, Степа не мог не восхититься.
        - Я имею в виду, в качестве кого тебя позвали? - спокойно пояснила она. - Я, например, журналист, собираюсь написать статью об этой свадьбе. Полина будет на ней петь. А ты?
        - Если она тамада, то я разворачиваюсь домой, - едва слышно сказала Полина, чем заставила всех улыбнуться. Всех, кроме Лики.
        - Забудь, - бросила она. - Нашла цирковую лошадь народ развлекать. Я фотограф.
        - Живешь где-то неподалеку? - поинтересовался Матвей.
        - А тебе какое дело? - уже привычно огрызнулась Лика. - Свататься собрался?
        Степе даже показалось, что она в принципе не умеет нормально разговаривать, так и грубит вечно. Странно, девка-то не самая безобразная. Некрасивее Полины, конечно, и даже Мирра получше будет, но видал Степа и более уродливых девушек. Чего ж такая язва-то?
        - Просто поддерживаю беседу, - пожал плечами Матвей. - Очевидно же, что идти нам вместе, и какое-то время в Еловом проводить тоже вместе. Мне кажется, нам лучше дружить.
        - Крестись, когда кажется, - хмыкнула Лика, но уже не с таким азартом, как раньше. - В райцентре я живу.
        - Странно это, - заметила Мирра. - Музыку позвали из Пскова, а фотографа из местечкового городка.
        - Может, в вашем Пскове нет нормальных фотографов, откуда мне знать? - пожала плечами Лика.
        - Давайте все-таки пойдем, - предложил Степа, - разговоры разговаривать можно и по дороге.
        Спорить никто не стал. Все закинули рюкзаки за плечи и двинулись за Степой.
        - А кто такие навьи? - спросила Полина.
        - О, так ты прям иллюстрация к утверждению «Все блондинки тупые», - первой отозвалась Лика. Как и услышала только? Ведь шла далеко от Полины.
        - А ты - иллюстрация к утверждению «Все рыжие стервы»? - не осталась в долгу Полина.
        - Навьи - это мертвые по-нашему, - пояснил Степа. - Не все, конечно, а те, кто после смерти не нашел покоя. Самоубийцы, колдуны, ведьмы, те, кого люди прокляли, некрещеные, непогребенные, неотпетые в церкви.
        - А почему ты решил, что Лика - навья? - не поняла Полина.
        Степа видел, как Мирра бросила на него заинтересованный взгляд. Наверное, гадает, как он будет выпутываться. А что ему придумывать? Он правду скажет. Даже если не поверят, теперь уже никуда не денутся, в Еловое с ним пойдут. Из леса самостоятельно точно не выйти. Не выпустит.
        - Потому что неделя сейчас такая. Этой ночью началась. Мертвая неделя. Между Явью и Навью исчезает граница, мертвые приходят в наш мир. Это очень опасно, поэтому лучше не встречаться с ними, особенно ночью.
        Сказал и искоса посмотрел на остальных. Лика, очевидно, и сама знает о Яви и Нави. Верит или нет - другой вопрос, но раз живет неподалеку, точно знает. В этих местах все знают. Мирра поверила еще ночью, он видел это. Матвей, которому звонит мертвая бабушка, наверняка тоже не сомневается. Остается только Полина, но та если и не поверила, то виду не подала. Ну ничего, в деревне и не с таким познакомится.
        На этот раз разговаривали меньше. То ли устали, то ли опасались чужака. Сами-то уже сдружились, а Лика оставалась чужой. Более того, своей стать не стремилась. На любой вопрос огрызалась, хамила и плевалась. Постепенно вопросы ей задавать перестали, но и друг с другом не разговаривали. Солнце начало клониться к закату, по Степиным расчетам они давно должны были выйти к деревне. Между деревьев уже залегли длинные, пугающие тени, в которых копошились, стонали голодные навьи, ожидая темноты. Чувствовали живых, облизывались, роняли слюну на мягкий мох, ждали своего часа.
        Степа понимал, что надо что-то делать. Не пустит он чужаков, не даст пройти. Ему одному дал бы, его он знает. Наверное, еще одному из городских. Но кому, Степа не знает. Да даже если бы и знал, остальных не бросит. Нельзя. И просто не стал бы. Не в его это правилах. Трусом Степа никогда не был.
        Молчал еще какое-то время, но когда красный диск солнца спрятался за верхушками высоких сосен, остановился. Остальные сделали то же самое. Молчаливо посмотрели на него, ожидая каких-то предложений. Устали все, вымотались. Проголодались. Наверное, даже спрашивать лишнего не станут, просто сделают, как скажет.
        - Нам нужно поменяться одеждой, - сказал он.
        - Зачем?
        Все-таки стали спрашивать. Мирра первая.
        - Так нужно.
        - С тобой, жирдяй, хрен кто поменяется, - фыркнула Лика. - На тебя ничья одежда не налезет. Да и я не собираюсь ни с кем меняться. Не хватало еще чужую грязную одежду на себя напяливать.
        Наверное, если бы она промолчала, Мирра продолжила бы выпытывать. Но она не промолчала, и Мирра, забыв о Степе и своем вопросе, шагнула к ней, резко, без стеснения, стянула с себя футболку, оставшись в одном белье, и протянула Лике.
        - Надевай! - велела она. - Снимай свою и надевай!
        Лика сделала шаг назад.
        - Да пошла ты…
        Что случилось дальше, Степа даже заметить не успел. Движение - и Лика уже прижата к высокой шершавой сосне, а Миррин локоть под ее подбородком высоко поднимает ей голову, мешает дышать.
        - Не снимешь сама, я раздену, - шипит Мирра. Только по этим словам, по тщательно сдерживаемой ярости, которая медленно, как воздух из пробитой покрышки, вырывается наружу с таким же шипением, Степа догадался, что все это время Мирра бесилась внутри себя.
        - Я раздену!
        Полина подскочила к ним и принялась расстегивать пуговицы на рубашке Лики. Несколько секунд - и Лика, пунцовая от злости, тоже стояла в одном белье, держа в руках футболку Мирры, которую та сунула ей, едва только Полина сняла с нее рубашку.
        - И еще раз назови его жирной деревенщиной, - пригрозила напоследок Мирра.
        Степе отчего-то стало страшно приятно. Не то чтобы он сам не мог за себя постоять, но осознание, что люди, которых он знает два дня, уже готовы его защищать, было теплым и пушистым, будто платком кто укрыл.
        Рубашку Полина надела на себя, Мирре отдала свою блузку. Лике ничего не оставалось, как надеть футболку, хотя Степа не удивился бы, если бы она назло пошла бы дальше полуобнаженной. Матвей и Степа тоже обменялись одеждой. Матвей в Степиной рубашке утонул, а Степа старался шевелиться аккуратнее, чтобы ненароком не порвать его.
        - Теперь, думаю, быстро дойдем до деревни, - бодро заявил Степа, поднимая рюкзак. - Теперь он пропустит.
        - Кто - он? - снова вернулась к своему вопросу Мирра.
        Степа перевел на нее взгляд и с вызовом заявил:
        - Леший.
        Глава 6
        Матвей
        Как бы удивительно ни было, а дорога на самом деле стала легче. Пусть Матвею она была незнакомой, но он чувствовал, что теперь проще идти. Как будто до этого кто-то держал его за шиворот невидимой рукой, и он, как в дурном сне, старался идти быстрее, но еле-еле волочил ноги. Сейчас же тропинка стала ровнее, ноги больше не утопали в густом мху, не цеплялись за стелющиеся кустарники. Степан оглядывался по сторонам увереннее, словно места теперь были ему хорошо знакомы, и в них он не заблудится.
        Почему и как это произошло, связана ли с этим смена одежды и леший, Матвей старался не думать. Он вообще запретил себе чему-либо удивляться. Потом, когда все закончится, когда он вернется в большой город, в родную коммунальную квартиру, ляжет с Василием на диван и станет перебирать в памяти все события, тогда и будет удивляться, думать, что ему показалось, что приснилось, а что на самом деле произошло. Сейчас же подобные мысли только помешают. А у него есть цель.
        Он сказал Мирре и Полине, что едет, потому что дома все равно нечем заняться, потому что бросила девушка, потому что бабушка давно к этому готовила. И только он знал, что на самом деле причина абсолютно другая. Все это лишь поводы, а причина… причина известна лишь ему. И вовсе это не проблемы на работе, о которых он тоже умолчал.
        Девушки заявление о лешем не прокомментировали. Рыжая бестия лишь презрительно фыркнула, Полина и Мирра переглянулись. У Матвея сложилось впечатление, что никто не ставил под сомнение слова Степана ни о нави, ни о лешем. Но и этому он решил не удивляться.
        Солнце уже окончательно скрылось за деревьями, по лесу поползли тени, зашевелились в полумраке, но испугаться никто не успел: деревья наконец расступились, и лес выплюнул пятерых путников на окраину деревни. Впереди в окнах горел свет, но на самой опушке было темно и мрачно. Здесь стоял только один дом, окруженный невысоким, но крепким забором, а у калитки уже ждала их сухонькая старушка, не по-летнему закутанная в пуховый платок. Она стояла, облокотившись о толстую палку, но, увидев компанию, выпрямилась и замахала рукой.
        Степан ускорил шаг, остальные потянулись следом, хотя даже Матвею рюкзак казался уже непомерно тяжелым, он мог представить, как устали девушки.
        - Скорее, скорее, ночь на дворе! - подгоняла старушка.
        Та самая баба Глаша, догадался Матвей, о которой постоянно твердил Степан.
        - Где вы так долго? - недовольно спросила она, когда они вошли в просторные темные сени.
        - Прости, бабушка, леший попутал, - виновато произнес Степан, выглядя при этом до невозможности нелепо. Старушка была метра полтора ростом, а Степан - огромный детина - понурил перед ней голову, будто провинившийся ребенок.
        - А почему вас пятеро? - продолжила допрос баба Глаша. - Где еще один?
        - Не было. Их только четверо.
        Старуха как-то испуганно ойкнула и посмотрела на жавшихся друг к другу путников.
        - Ой, беда, беда, - покачала она головой. Скользнула быстрым взглядом по Матвею, но не остановилась на нем, повернулась к девушкам. - Бедные, бедные… - пробормотала она, затем велела всем идти в дом, а сама не только задвинула тяжелый засов, изрезанный какими-то знаками, но и зашептала что-то при этом, водя по щелям между дверью и косяком лучиной с обожженным концом.
        В доме было светло и жарко от топящейся печи, на краю которой стоял большой чугунок. От чугунка пахло щами из кислой капусты, и только сейчас Матвей понял, что весь день они ничего не ели, кроме черники. В желудке предательски заурчало.
        Все убранство комнаты составляли большой стол на резных ножках и восемь таких же табуреток вокруг. Занавесок на окнах не было, зато ставни закрыты, и Матвей был уверен, что так же, как и дверь, заговорены. Под потолком по периметру стен висели букеты засохших цветов и трав, и к запаху щей примешивался их сладковатый аромат. Дверь в остальную часть дома была заперта. И ни икон, ни картин, ни фотографий, которых так много было в доме его бабушки и ее соседей.
        - Ну, садитесь за стол, верно, проголодались. Не замерзли? Чаю горячего согреть?
        Баба Глаша, хоть и приглашала их поужинать и в целом проявляла заботу, казалась Матвею угрюмой и резкой. Возможно, он просто не привык к таким старушкам. Его бабушка всегда была женщиной в теле, с большой грудью, пышными бедрами, округлыми щеками и двойным подбородком. Вокруг глаз, сколько он помнил, разбегалась сеточка морщин, а уголки губ были приподняты кверху, будто она собиралась улыбнуться в любую минуту. И смех у нее был таким же: полным, мясистым. Когда она смеялась, тело ее колыхалось, как холодец на блюдечке, и от этого становилось смешно, даже если сначала смеяться не собирался. Бабушкиной заботы было много, она ощущалась как теплое одеяло в морозный день, как чашка горячего чая, разливающаяся теплом по жилам. А сухонькая баба Глаша, напоминающая бабу Ягу из сказки, на привычную бабушку походила мало. Тонкие руки с длинными крючковатыми пальцами выглядывали из узких рукавов черного платья с длинной юбкой, прикрывающей колени, седые волосы прятались под черным платком. И от того ее забота тоже казалась такой же угловатой и сухой, словно ненастоящей, как она сама. Однако отказываться от
щей и чая он не стал.
        Путники расселись за столом, баба Глаша с глухим стуком поставила перед каждым алюминиевую миску, доверху наполненную жидкими щами с плавающей поверху капустой, напоминающей грязные тряпки.
        - Степа, сметану достань! - велела баба Глаша. - Чего расселся?
        Степан тут же метнулся в сени и вернулся с пол-литровой банкой сметаны, водрузил ее на стол и первым запустил в нее алюминиевую ложку. Очевидно, приборы с мисками были из одной коллекции.
        Ели молча. Щи оказались до невозможности кислыми, однако голод делал свое дело. Матвей видел, как белокурый ангел Полина задержала дыхание перед тем, как попробовать первую ложку, как скривилась язва Анжелика, как долго смотрела в миску невозмутимая Мирра, но ели все. После щей баба Глаша поставила перед ними опять-таки алюминиевые кружки, наполненные крепким чаем. Вот чай не в пример щам вышел отличный. А снабженный сдобными булками, посыпанными сверху расплавленным сахаром, так и вовсе заставил смириться с пресным ужином.
        Любые попытки о чем-либо расспросить баба Глаша пресекала виртуознее Степана, велела есть и собираться на ночлег.
        - Мужчины… то есть ты, Матвей, поселишься у Степы, - говорила она. - Девицам я приготовила дом напротив. Там давно никто не живет, так что хозяева надоедать не станут. Постельное, полотенца - все принесла. Запас продуктов в погребе. С утра приду, печь вытоплю, кашу варить научу. Баню приготовила, можете до ночи еще попариться. Но до полуночи чтоб в доме были, на засов закрылись. Окна и двери я заговорила, никто не войдет. В час навьи пойдут, лучше вам спать к тому времени. Степа вам, поди, про Мертвую неделю уже рассказал?
        Девушки испуганно кивнули.
        - Ну, тогда доедайте - и по домам. Утро вечера мудренее, завтра обо всем поговорим.
        - А навьи точно до часу не явятся? - пискнула Полина, бросив взгляд на окно, за которым ярко светила луна. - Успеем к дому дойти? Лес кишел ими, когда мы шли.
        - В лесу рано темнеет, навь там обитает, - пояснила баба Глаша. - Ну, марш!
        Возражать никто не посмел. Быстро допили чай и засобирались к выходу. Баба Глаша жила несколько на отшибе, до первых обитаемых домов пришлось идти метров сто.
        На улице уже совсем стемнело, и если бы не откушенная кем-то луна, ничего не было бы видно: фонарей в деревне попросту не было. Тускло светились окна, но почти все дома стояли в глубине дворов и были окружены раскидистыми деревьями, не пропускавшими свет к дороге. Матвею казалось, что это сделано специально. Будто живые весь год готовились к одной единственной неделе, делали все, чтобы не мешать в это время мертвым.
        Возле первого обитаемого дома он сразу заметил странность: уже за забором, но еще не на дороге, а на траве, стояла большая миска с такими же щами, как угощала их баба Глаша, а на миске лежал большой кусок белого хлеба. Наверное, хозяева оставили угощение собаке. Кот вряд ли станет есть щи и хлеб. По крайней мере, его Василий презрительно скривил бы мордочку. И пусть Василий - кот городской, хоть и подобранный на помойке, деревенские усатые проще, но щи все равно не едят.
        Однако уже у следующего дома он снова увидел угощение, и на этот раз оно явно предназначалось не собаке. Большой серебряный поднос был заставлен разносолами: Матвей разглядел и миску с вареной картошкой, и большую краюху хлеба, стакан с молоком, несколько искусно выложенных соленых огурцов и помидоров, кольцо запеченной домашней колбасы, большой шмат сала и даже графин с мутной жидкостью, подозрительно напоминающей самогон, каким потчевал их накануне Степан.
        - Это не для собак, - охотно пояснил Степан, когда Матвей обратил внимание на угощения, - а для мертвяков. Я ведь говорил, что в первую ночь они особенно опасны, потому что голодны. Целый год ведь голодали. Поэтому каждый и выставляет угощения для своих. И чтобы задобрить, и чтобы просто угостить. Вроде как на Радоницу угощения на кладбище несут тем, кто упокоен, а в Мертвую неделю выставляют за ворота для тех, кто остался.
        - А почему угощения такие разные? У кого-то щи, у кого-то целый пир? - поинтересовалась Полина, которая, как выяснилось, тоже обратила на это внимание. - От финансов зависит?
        - Скорее, от самого мертвяка. У Петровых, - Степан кивнул в сторону оставшегося позади дома, возле которого стояла миска со щами, - в навьях дядька двоюродный. Пьяница был страшный, всем надоел как горькая редька. Вот они ему миску кислых щей поставят, он и не вредит. Он и при жизни лучше не ел. А вот у Омельяновых сын мертвяк. Красавец был и умница, из тех, кто в город уезжает после школы. Учился в строительном, но пропал однажды. Лет семь назад это было. Искали его, конечно, братья даже в город ездили, на милицию не надеялись. Не нашли. А как пришла Мертвая неделя, Жорик и явился. Так и не знает никто, то ли убили его, да тело где-то не похоронено, то ли сам убился. Только навья он теперь. Вот для него угощений не жалеют.
        Больше вопросов не задавали, но Матвей теперь рассматривал каждое угощение, выставленное возле калиток. Были и щи, как в первом доме, и каша, и угощения еще богаче, чем без вести пропавшему Жорику. Каждый демонстрировал силу любви или ненависти к усопшим, как мог. И не было ни одного обитаемого дома, возле которого не стояла бы еда.
        - Неужели у всех в деревне есть кто-то, превратившийся в навий? - словно прочитав его мысли, спросила Мирра.
        Степан, вырванных из каких-то раздумий, посмотрел вперед, затем зачем-то оглянулся назад, хотя на расстоянии уже двух домов ничего не было видно.
        - Выходит, что так, - растерянно произнес он, будто никогда раньше не задумывался над этим фактом. А впрочем, скорее всего не задумывался. Для него Мертвая неделя и угощения для навий настолько обыденны, настолько естественны, как для них, городских, движение трамваев или фонари вдоль улиц. На такие вещи начинаешь обращать внимание, только когда они исчезают.
        Они довели девушек до дома, Степа заглянул и в дом, и в баню, что-то проверяя. Очевидно, колдовские оковы бабы Глаши. Потом помогли развести огонь в печи, поскольку до полуночи оставалось еще несколько часов, наверняка они захотят выпить чаю, и отправились в дом напротив, который, как оказалось, принадлежал деду Степана, а теперь, после его смерти, ему самому.
        Дом оказался небольшим, с двумя крохотными комнатами, одну из которых Степан отвел гостю, и проходной кухней. Пока Матвей распаковывал рюкзак, Степан торопливо рылся в буфете, выставляя на поднос небогатое угощение.
        - У тебя тоже есть своя навья? - поинтересовался Матвей, выглянув в кухню.
        Степан зыркнул на него из-под насупленных бровей, и сначала вообще не хотел отвечать, но потом все же сказал:
        - Невеста у меня была. - Потом вздохнул и добавил: - Утонула четыре года назад. Тело так в озере и осталось, никто не захотел лезть за ним.
        - Почему?
        Степан снова долго молчал, расставляя на подносе вазочки с конфетами и печеньем, и было не понятно, что угнетает его сильнее: расспросы Матвея или тот факт, что две недели он провел вне дома и не успел подготовить своей невесте достойного угощения.
        - Потому что гиблое место это озеро. Наши предпочитают даже не подходить близко лишний раз, не то что в него залезать.
        - А ты? - не сдержался Матвей. Подумалось вдруг, что если бы такое произошло с Катей, он бы полез. Даже если бы плавать не умел, даже если бы место совершенно точно было гиблое, все равно полез бы. Потому что невыносимо даже думать о том, что она осталась там, на дне, совершенно одна. А уж видеть ее каждый год, одинокую, идущую по дороге, угощающуюся выставленной у калитки едой, потому что нет ей упокоения, и вовсе смерти подобно. Матвей предпочел бы остаться с ней на дне озера вместе, и вместе ходить по проклятой дороге, чем ничего не делать.
        Он тряхнул головой, напоминая себе, что Катя больше не его забота, что доставать ее со дна пришлось бы уже не ему, и посмотрел на Степана. Тот по-прежнему бестолково перебирал вазочки, поправлял печенье, чтобы оно лежало искусным полукругом, а потому не заметил выражения лица своего гостя.
        - Я лазил, - признался он. - Но мне не отдали.
        И прежде, чем Матвей спросил бы закономерное «кто?», подхватил поднос и торопливо вышел из дома. Матвей вернулся в комнату, теперь чуть более тщательно рассматривая обстановку. На самом деле, смотреть тут было не на что: узкая односпальная кровать, старый продавленный диван, шкаф с покосившейся дверцей, два колченогих стула, заменявших, очевидно, прикроватные тумбочки. Но кое-что Матвея все же заинтересовало: и на кровати, и на диване лежали подушки и тонкие одеяла. Степан ждал двух гостей. Вспомнились слова бабы Глаши, что их должно было быть шестеро, то есть пятеро приезжих. И раз девушкам отвели отдельный дом, а Степан приготовил места для двух гостей у себя, значит, пятым должен был быть мужчина. Три девушки и двое парней. Или три девушки и трое парней?
        Матвей взглянул на дверь, ведущую в кухню. Оттуда как раз послышался звук открываемой двери: вернулся Степан. Самое время расспросить нового знакомого о том, что ему известно. А что известно больше, чем им, Матвей не сомневался. Он поставил рюкзак на пол, отодвинул к стене, и вышел на кухню. Ходить вокруг да около не стал.
        - Думаю, нам нужно поговорить, - сказал он, внимательно следя за реакцией Степана.
        Тот не выглядел ни испуганным, ни желающий уйти к себе и не отвечать ни на какие вопросы. Словно знал, что Матвей начнет их задавать, и был готов ответить.
        - О чем? - дежурно спросил он.
        - О том, что здесь происходит. Зачем мы сюда приехали, кто нас позвал и для чего.
        Степан вздохнул.
        - Я и сам не все знаю.
        - Расскажи, что знаешь.
        - Не могу.
        - Почему?
        Степан сел на стул возле широкого стола и посмотрел на Матвея. Что-то неуловимо изменилось в его взгляде. Не то после возвращения в деревню, когда он перестал нести ответственность за новых знакомых, не то сейчас, когда вынес во двор угощение для погибшей невесты. Матвею казалось, что верен именно второй вариант, но он отдавал себе отчет в том, что слишком зациклен на собственной бывшей девушке, а потому может невольно проецировать мысли на других людей. Степан может вовсе и не страдать уже, четыре года ведь прошло. А то, что выносит угощение, так ведь не потому, что действительно хочет ее угостить. Хочет исключительно задобрить, не дать повода навредить.
        - Потому что если скажу, ты захочешь уйти. А мы нужны здесь все.
        - И ты?
        - И я.
        Матвей снова не стал юлить, спросил прямо:
        - Ты тоже участвуешь в этой свадьбе?
        - Ну не могу я сказать, пойми ты! - взмолился Степан. - Подожди до завтра, спросишь у бабы Глаши. На что сможет, ответит!
        - И ты пойми, - Матвей подошел к столу и сел напротив. - Я здесь не потому, что меня позвали на свадьбу. Не поехал бы. У меня другая цель. И пока я ее не добьюсь, я не уеду, что бы ты мне сейчас ни сказал. Поэтому рассказывай как есть. Ты знаешь невесту?
        И снова сработал его дар убеждения. Матвей умел говорить так, что люди ему верили. Поверил и Степан.
        - Знаю, - вздохнул он.
        Полина
        В доме явно давно никто не жил, но к приезду гостей его постарались привести в порядок. Старые окна с потрескавшейся краской были немытыми, но на них висели выстиранные и даже, кажется, накрахмаленные занавески. В углах комнат блестела тончайшими серебристыми нитями паутина, но деревянный пол был тщательно подметен. В погребе, вход в который находился прямо в доме, ждали банки с консервированными овощами и салатами, небольшой мешочек картошки, а в буфете нашлись мука, сахар, соль, пачка чая, печенье, несколько видов круп, тушенка и прочие съестные запасы, из которых можно было готовить вполне сносные ужины. Если бы кто-то умел пользоваться печью. Даже Лика, которая жила ближе всех к деревне, только язвительно усмехнулась и пожала плечами, когда Полина спросила, умеет ли она готовить в печи. На Мирру и вовсе нечего было надеяться. Полине новая знакомая нравилась, но казалась такой холодно-отстраненной, что она почему-то была уверена: Мирра едва ли умеет готовить в принципе, не то что в печи. Правда, сегодня они уже ужинали, на завтрак яйца уж как-нибудь пожарят, а потом баба Глаша обещала научить
пользоваться этим деревенским агрегатом. А даже если и нет, перебьются пару дней как-нибудь. Всегда можно напроситься на ужин к Степе и Матвею.
        Кроме кухни, здесь оказалась всего одна большая комната. Точнее, была еще вторая, но ее, очевидно, баба Глаша решила в порядок не приводить: дверь заколотили досками так крепко, что Полине удалось рассмотреть помещение только в узенькую щелку. Зато в приготовленной для них комнате стояли два дивана и узкая кушетка, застеленные тканными покрывалами ручной работы.
        - Чур я на диване! - первой забила себе место Полина, когда они закончили с осмотром кухни и зашли в комнату.
        Мирра ничего не сказала, а Лика презрительно фыркнула.
        - И мысли не было претендовать на один из этих клоповников. Моя кушетка. Есть надежда, что она не такая пыльная и без клопов.
        Полина с сомнением посмотрела на выбранный диван. Он казался довольно старым. Почему она не подумала об этом раньше? Ведь в нем действительно могут водиться клопы или еще кто похуже. Кто может быть хуже, Полина не знала, но наверняка может. Однако теперь было уже поздно. Мирра по-прежнему не стала комментировать, молча бросила рюкзак на доставшееся ей ложе. Вот ведь выдержка у человека! И если бы не та ее вспышка в лесу, когда она велела Лике стаскивать с себя футболку и не сметь больше цепляться к Степе, и вовсе можно было бы подумать, что ее нереально вывести из себя.
        Лика сняла футболку, швырнула ее Мирре и повернулась к Полине.
        - Верни рубашку, - велела она.
        Полина и не думала оставлять ее себе. Расстегнула пуговицы и с таким же пренебрежением, как и Лика, кинула ей рубашку. Пусть знает, что не одна она здесь с характером! Мирра опять-таки молча отдала Полине блузку, но надевать ее Полина не стала. Она уже проходила в ней два дня, как и в джинсах, а потому до чесотки хотела сменить одежду. Благо взяла много даже с учетом того, что приличную часть пришлось оставить в чемодане в охотничьем домике Степы. А еще хорошо бы посетить разрекламированную бабой Глашей баню.
        Вечер выдался теплым, поэтому Полина предпочла легкий сарафан. Полотенце предусмотрительно захватила с собой из дома, не рассчитывала, что ее поселят в пятизвездочную гостиницу. Лика последовала ее примеру и тоже вытащила из сумки другой топ и широкие брюки-разлетайки. И только Мирра снова надела на себя ту же рубашку, демонстрируя, что никуда идти не собирается. Полина уже хотела предложить ей что-нибудь из своей одежды и даже запасное полотенце, решив, что та попросту не взяла ничего про запас, но в этот момент Мирра расстегнула рюкзак, и Полина увидела, что запасная одежда, как и полотенце, у нее все же есть. Ну да, конечно, она же упаковывала в домике! Почему тогда не собирается в баню?
        Заинтересовал этот вопрос и язвительную Лику.
        - А ты что, весь рюкзак железками забила? - Она подошла ближе и бесцеремонно заглянула в рюкзак Мирры. - Нет, шмотье есть. Чего тогда в баню с нами не собираешься? Или думаешь, от тебя после похода по лесу фиалками пахнет?
        Мирра торопливо закрыла рюкзак, будто хранила там что-то важное, не предназначенное для чужих глаз.
        - Я потом схожу, - сказала она.
        - Стесняешься, что ли? - вздернула брови Лика. - В лесу не стеснялась, хотя там и парни были, а тут только мы.
        - Я же сказала: потом, - жестко отчеканила Мирра.
        Лика хмыкнула и повернулась к Полине.
        - Эй, Полька-мазурка, ты мужиков или баб предпочитаешь?
        - Что?
        - Ну, ты за традиционный секс или лесба?
        Вопрос показался Полине до того хамским и бестактным, что щеки мгновенно вспыхнули ярким румянцем.
        - Я нормальная! - резче, чем хотела, воскликнула она.
        - Да никто не говорит, что геи ненормальные. Но судя по ответу, ты за мужиков. Я тоже за них. Так что… - Лика снова повернулась к бледной как смерть Мирре. Очевидно, в тех ситуациях, где Полина краснела как утренняя заря, Мирра бледнела. - …можешь смело идти с нами, никто на твое драгоценное тело не претендует, в эротических снах твои голые бедра нам сниться не будут.
        Мирра побледнела еще сильнее, чуть ли не до синевы, челюсти сжала так крепко, что Полина почти услышала хруст зубов. Только сейчас она подумала: а что если Мирра сама… ну, из этих? Попыталась вспомнить, как она реагировала на Матвея и Степана, но так ничего в голову не пришло. Не флиртовала, но далеко не все девушки, предпочитающие мужчин, флиртуют с каждым. Полина флиртовала, ничего не могла с собой поделать. Она с младых ногтей осознала свою красоту и тот факт, что эту красоту видят все вокруг. Мужчины падали вокруг нее штабелями, и к такому общению она привыкла. Для нее заигрывать с мужчиной все равно что здороваться с ним при встрече. А Мирра другая. Мирра не уродина, но и не настолько красива, а ее отстраненность вообще отпугивает. И мужчин наверняка тоже.
        К Полининому удивлению, Лика, так и не дождавшаяся ответа Мирры, настаивать не стала, хотя вполне могла бы отзеркалить ее поведение в лесу и содрать с нее одежду. С рыжей сталось бы. Вместо этого она повернулась к Полине и предложила:
        - Тогда пойдем сами? Я безумно хочу смыть с себя этот ужасный лес.
        Полина тоже хотела, а потому не медлила.
        Никогда раньше ей не доводилось бывать в деревенской бане. И если сначала удивили и огорчили крохотные размеры, то вскоре Полина поняла, что это никак не мешает ей быть превосходной. Баня дышала жаром, пахла сосновой смолой и березовыми листьями; прозрачная вода была чистой и до невозможности горячей. Каждая клеточка тела насыщалась чистотой, дышать становилось легче. Даже просто лечь на влажные деревянные доски после путешествия на поезде, ночевки в охотничьем домике и дня в лесу оказалось приятно, а уж когда Полина растерла докрасна кожу, смыла с нее грязь и усталость, стало совсем хорошо. Кости приятно ломило, кожа горела, глупая поездка на свадьбу к неизвестным людям уже перестала выглядеть такой жутковатой. Здесь, среди обжигающего пара, вся история с навьями вновь начала казаться далекой, почти ненастоящей, а потому больше не пугала так сильно.
        Баня благоприятно подействовала и на рыжую язву. Черты лица ее будто разгладились, стали не такими резкими, неприятными. Лика блаженно потягивалась, лежа на деревянной скамье, улыбалась словно кошка, наевшаяся сметаны, щурила глаза и играла с небольшим кулоном, висящим на шее. Полина хотела спросить, что это за кулон, почему она не сняла его даже в бане, но приятная нега сморила ее, стало лень не то что шевелиться, а даже просто открывать рот.
        Единственное, что смущало Полину, это ощущение чужого взгляда, как ночью в поезде. Только если в поезде этот взгляд ничего не выражал, то сейчас она чувствовала в нем явное вожделение. Полине хорошо были знакомы такие взгляды, она чувствовала их каким-то тайным, седьмым чувством.
        Она никогда не тянулась к науке. В школе училась кое-как, перебивалась с тройки на четверку. Зубрить параграфы не любила, математику и физику просто не понимала. Не укладывались в ее белокурой головке ни цифры, ни формулы, ни даты. Тетка кричала, что она тупая, что светит ей швейное училище, если не возьмется за ум. Полина, трезво оценивая свои способности, понимала, что браться ей, собственно, не за что. Не понимает она всей этой науки не потому что ленится, а потому что не заложено в ней этого природой. Кто-то имеет талант художника, а кто-то даже линию ровно не проведет. Кто-то прекрасно играет на музыкальных инструментах, а кто-то с лучшими учителями не может выучить аккорды на гитаре. Так почему принято считать, что уж мозги-то всем даны природой равные? Полине вот не даны. Нет у нее такого таланта, нет. Что ж она теперь, не человек, второй сорт? Зато она прекрасно поет. С первого класса ходила в хор, выступала на школьной сцене. На это и сделала ставку, понимая, что другого расклада в ее жизни не будет.
        Она начала подрабатывать уже в последних классах школы. Когда одноклассники готовились к экзаменам и поступлению, Полина пела в клубах. Тайно, поскольку ей еще не было восемнадцати. После совершеннолетия уже официально. Клубы, рестораны, тусовки - вот то, что составляло ее жизнь. И там, во время выступлений, она чувствовала на себе эти взгляды, полные жадного вожделения, плохо скрываемого возбуждения. Мужчины, а порой и женщины, мысленно раздевали ее, скользили нетерпеливыми взглядами по ее телу, гладили на расстоянии волосы. Сначала Полину это пугало, заставляло нервничать. Каждый раз, возвращаясь домой, она подолгу терла кожу мочалкой в душе, смывая с себя чужие мечты, но постепенно привыкла. Она по-прежнему чувствовала их, но они больше не заставляли нервничать. В какой-то момент Полина поняла, что наслаждается ими. Как прима-балерина нежится в лучах софитов, так и она нежилась под страстными взглядами.
        Уйдя с подмостков баров и начав петь на свадьбах, Полина первое время все ждала тех же взглядов, ей их не хватало. Нет, они все еще проскальзывали иногда: хорошо подвыпившие гости, устав наслаждаться видами невесты и свидетельницы, обращали внимание на певицу, некоторые умудрялись делать попытки подкатить, но все это было уже не то.
        И вот теперь она почувствовала снова. Стало неуютно, страшно, как в то далекое время, когда она была еще школьницей. Полина мельком огляделась, пытаясь найти, кому этот взгляд принадлежит, но, кроме них с Ликой, в бане никого не было. Дверь была плотно заперта, даже в щелку подглядывать никто не мог. Лика тоже на нее не смотрела: лежала на деревянной скамье, спрятав лицо в скрещенных руках, и медленно и глубоко дышала. Что если уснула? Полине стало отчего-то еще более нервно.
        - Лика? - позвала она.
        - Чего тебе? - отозвалась та, но уже без привычной язвительности. Будто раскаленный воздух расслабил ее, усыпил привычное ехидство.
        - Ничего, просто поговорить захотелось.
        Лика повернулась на бок, подперла голову ладонью, ничуть не смущаясь демонстрации обнаженной груди, и с усмешкой посмотрела на нее.
        - Ну давай поговорим. Тебе кто больше понравился: архитектор или деревенщина? Кого выбрала?
        Если бы в бане не стояла такая духота и Полина не была красной, как рак, по щекам уже наверняка разлился бы пунцовый румянец.
        - Вообще-то я не об этом хотела поговорить.
        - Ну извини, - Лика на секунду оторвала ладонь от головы, чтобы в извиняющемся жесте отвести руку, - ты не обозначила тему разговора, и я успела первой. Так что колись. Они-то с тебя глаз не сводят, вот мне и интересно, кто из них еще свободен.
        - Мне показалось, что Степе больше понравилась Мирра, - заметила Полина, принимая тему разговора, но уводя ее от себя.
        - Я тебя умоляю! - хмыкнула Лика. - Деревне просто хватает ума понять, что если ты выберешь архитектора, то у него нет шансов. Что он может тебе предложить? Хату в три комнаты с печным отоплением и огород в тридцать соток? Ну, наверное, в сексе он горяч и необуздан, как настоящий медведь, только ты после этого секса будешь каждый год детей рожать, потому что едва ли где-то в этой глуши можно купить презервативы.
        Полина не была ханжой, но этот разговор заставил ее покраснеть даже сквозь банную пунцовость.
        - Ой, только не надо строить из себя монашку и отводить глаза, - расхохоталась Лика. - Можно подумать, тебя такие мысли не посещали, глядя на него.
        И тут ей возразить было нечего. Посещали. Может, не совсем такими словами, но Полина не могла не отметить, что Степа высок и могуч, руки у него сильные, а взглядом в первые минуты он ее раздевал не хуже остальных мужчин. И дом у него крепкий, и двор в полном порядке, насколько она смогла оценить, проходя мимо. Видно, что хозяин хороший. И хоть Полине, выросшей в городе и не собирающейся переезжать в деревню, вовсе не нужны были его умения рубить дрова и ходить за плугом, а все же древние инстинкты, заложенные в каждой женщине, заставляли оценивать в мужчинах такие качества. Не то чтобы Матвей выглядел белоручкой, но ему истинно мужские навыки продемонстрировать было негде.
        И все же Полина предпочитала сторониться Степы, инстинктивно стараясь держаться Матвея и принимая от него помощь, демонстрируя расположение. Такой, как Степа, сильный, уверенный, бескомпромиссный, в ее жизни уже был. Увел из бара, привел к себе домой. Сказал, что она больше не будет петь полуголой на глазах у пьяных мужиков, жаждущих только одного: трахнуть ее в туалете, но не решающихся даже на такую мелочь, как угостить коктейлем. Хотел, чтобы она вообще сидела дома, но Полине удалось отстоять желание петь. Хотя бы на свадьбах.
        Такой, как Степа, подавлял ее три года, думал и решал за нее, но Полина не сразу это поняла. Сначала нежилась в лучах заботы, качалась в волнах любви и обожания, пока не начала подозревать, что обожание это патологическое, что вовсе не любит ее такой, как Степа. Что жаждет подавить ее волю, сломать, сделать послушной куклой, которая будет жить не своей, а его жизнью. К тому моменту, как Полина четко это осознала, у нее не осталось подруг, не осталось интересов, почти не было своей жизни. Все, что у нее было, - это чужие свадьбы и жизнь и интересы такого, как Степа. И если бы не эти чужие свадьбы, Полина никогда не решилась бы уйти в никуда. Ведь у нее ничего не осталось.
        Несколько месяцев назад, когда она пела в фешенебельном ресторане на очередной свадьбе, до ее слуха донесся отрывок разговора невесты со свидетельницей, из которого она узнала, что свекровь невесты - психотерапевт. Хороший или нет, Полине было неважно. Она подошла к невесте и попросила вместо оплаты за музыку - визит к ее свекрови. Невеста, обрадовавшаяся возможности сэкономить, договорилась о сеансе там же, на свадьбе.
        Полине было ужасно стыдно, но что-то внутри нее, какой-то еще не до конца выдернутый таким, как Степа, стержень, заставил пойти на этот сеанс. Заставил поделиться своими переживаниями с чужим человеком. Предать родного, любимого мужа, который любил и заботился о ней. Именно так ощущала это Полина, и именно от этого начал лечить ее психотерапевт.
        Вскоре у Полины закончились предоплаченные сеансы, но психотерапевт согласилась вести ее дальше, «в долг». Полина даже смогла собрать вещи и уйти, подать на развод. И тут такой, как Степа, до этого преданно заглядывавший в глаза и убеждавший, что исправится, если только она даст ему шанс, не будет так сильно контролировать ее жизнь, перестанет ее подавлять, превратился в монстра. Вместо просьб о втором шансе - угрозы. Вместо слов любви - пылающая ненависть. Если раньше Полина его любила, то теперь стала бояться. И - странно - уйти, любя, было гораздо проще, чем не вернуться, испугавшись. Психотерапевт велела уехать. Срочно уехать куда-нибудь, утверждая, что если Полина исчезнет, такой, как Степа, рано или поздно смирится. Отпустит. Он пытается ее вернуть, пока знает, что она здесь, рядом. Но если ее не будет, он отпустит. Год - максимальное время, через которое Полина сможет вернуться.
        Уезжать было страшно. Уезжать на целый год из привычной, хоть превратившейся в постоянную борьбу, жизни - страшно. Здесь ей все знакомо, здесь она выросла, здесь ее поддерживает психотерапевт. А что будет там, в неизвестности? Не встретится ли на ее пути кто-то хуже? Быть может, такой, как Степа, еще и не самый плохой вариант. Чем ей было так уж невыносимо жить с ним до того, как затеяла развод? Он заботился о ней, дарил подарки, возил отдыхать. А то, что отвадил подруг, так может, даже и лучше? Кто были ее подруги? Такие же певички и танцовщицы, порхающие по жизни как бабочки и ничего не имеющие за душой. Чему они могли научить Полину, что ей дать? А такой, как Степа…
        Письмо-приглашение петь на свадьбе в какой-то глуши, куда ходит один поезд в сутки, упало ей на почту очень вовремя. Психотерапевт ухватилась за него, как бездомная собака вгрызается в брошенную кость - не вырвешь, не отберешь. Проще отдать, согласиться. И Полина согласилась. Втайне даже подозревала, что письмо это - дело рук психотерапевта. Что это она нашла ей подработку подальше от дома. Пусть не на год, пусть всего на выходные, но там глядишь - Полина увидит жизнь в другом месте и поймет, что не так это и страшно, она сможет прожить год.
        Теперь она, конечно, сомневалась в причастности психотерапевта, потому что едва ли та могла подстроить поездку и для Мирры с Матвеем, и тем более для Лики. Да и Еловое - не то место, где яркая звездочка Полина согласится прожить год. Но все же поездка выпала как нельзя кстати. А вот от Степы, каким бы мужественным и притягательным он ни казался, Полина старалась держаться подальше. Потому и пряталась за спиной Матвея.
        - Нет, Степа - это не мое, - сказала она Лике, которая по-прежнему сверлила ее взглядом и ждала ответа.
        - Я так и подумала, - удовлетворенно кивнула та. - Деревня такую, как ты, едва ли привлечет. Ну что, побороться с тобой за Матвея или нет? - будто у самой себя спросила она, снова поглаживая свой кулон.
        Полина фыркнула и отвернулась.
        - Вовсе он не мой, - оскорбленно заявила она.
        - Ну, если не твой, не обессудь, - хохотнула Лика, ложась на живот и пряча лицо в руках.
        Полине как-то резко расхотелось париться в бане, но уйти сейчас казалось все равно что сбежать с поля боя - мелочно и трусливо. А она не трусиха! Вот только чужой взгляд сменился: из вожделенного стал злым, ненавидящим. От него неприятно кололо в затылке и по спине пробегал холодок, заставляющий ежиться в раскаленном помещении. Полина обхватила себя руками и снова испуганно огляделась. В маленьком окошке, запотевшем от уже остывающего пара, мелькнула тень. Полина резко поднялась и припала к окну, стараясь рассмотреть, кто там, снаружи. Мирра? Но зачем ей подглядывать за ними? Да и едва ли ее взгляд мог быть таким ненавидящим. Может быть, Лика ей и не по душе, но к Полине она вроде бы не испытывала никаких отрицательных чувств.
        Глава 7
        ВТОРАЯ НОЧЬ МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Мирра
        В душ хотелось со страшной силой. Включить воду погорячее, сделать напор посильнее и долго стоять под упругими струями воды, несколько раз мылить тело гелем, докрасна растирать мочалкой, чтобы кожа под ней горела. Но, к сожалению, душа здесь не было. И даже в баню Мирра не пошла. Не хотела, чтобы кто-то видел ее без одежды, тут рыжая язва права, но вовсе не потому, что она кого-то стеснялась. Просто у девчонок наверняка возникнут вопросы, если они увидят ее обнаженной, а желания отвечать Мирра в себе не чувствовала. Она давно привыкла не ходить в бассейн, не ездить на пляж, даже в самую дикую жару, когда плавится асфальт, а раскаленные каменные дома пышут жаром и ночью, и днем, носить брюки или хотя бы юбки в пол. Ее кожа уже много лет не видела загара, но Мирру это напрягало только вот в такие моменты, когда нежелание раздеваться вызывало уж слишком много вопросов.
        Пока Лика и Полина плескались в бане, она сделала себе чашку какао и вышла на крыльцо. Какао получилось невероятно вкусным. Среди прочих продуктов, оставленных бабой Глашей, Мирра обнаружила и невзрачную коричневую пачку с изображением мальчишки в матросской форме. Такого какао она не пила, наверное, с самого детства. Все вокруг заполонили приторно-сладкие напитки, реклама их лилась из всех щелей, и Мирра уже забыла, каким вкусным может быть обычный коричневый порошок. Залила его обжигающе-горячим молоком, не водой, добавила чуть сахара - и этот божественный нектар смог примирить ее с необходимостью обойтись пока без душа. В конце концов, она может сходить в баню после того, как девчонки лягут спать. Даже если они используют всю воду, нагреет еще. Ей бы просто смыть с себя грязь, париться она не станет. Конечно, это будет уже глубокая ночь, а ночью выходить на улицу не велели, но баня находится всего в двух метрах от дома, добежит как-нибудь, не будут же навьи сторожить ее за дверью. А если и будут, то Степан говорил, что они опасны лишь в первую ночь Мертвой недели, когда голодны. А сейчас они,
по идее, уже немного насытились, вон как местные тщательно выставляют им еду. На крайний случай можно взять с собой что-нибудь съестное и бросить в сторону. Пока навья отвлечется, Мирра уже успеет шмыгнуть в дом. Она отдавала себе отчет, что навья - не собака, за куском колбасы не побежит, но почему-то относиться к ним всерьез, даже после того, что лично видела прошлой ночью, Мирра не могла. Мертвые, встающий из могил раз в год, - бред какой-то. В такое не поверишь сходу. Мало ли что она видела прошлой ночью? Степан опоил снотворным зельем Полину и Матвея, мог и галлюциногенов в еду добавить.
        Бетонный порог, нагретый жарким июньским солнцем, даже после его захода оставался теплым, а потому Мирра безбоязненно устроилась на нем. Из бани доносились обрывки разговора, но слов разобрать она не могла, поэтому и не прислушивалась. Вместо этого поглядывала на дорогу, ярко освещенную луной.
        Когда они шли от бабы Глаши, Мирра успела рассмотреть крохотную часть деревни. Домики были маленькими, но аккуратными. Выкрашены в яркие цвета, многие с резными ставнями. Окружены низким забором, увитым где плющом, где хрупкими бело-фиолетовыми цветами, которых Мирра никогда не встречала в городе и названия не знала. Дворы тщательно прибраны, даже трава покошена. Будто каждый житель ежедневно готовится к смотру-конкурсу на лучшее хозяйство. Сейчас же солнце давно закатилось за горизонт, потускнели яркие краски, спрятались в тень, и видны были лишь очертания домов и заборов.
        Вспомнились слова Степана о том, что домовой не терпит беспорядка. Может, это он в каждом доме так тщательно следит за всем? Или хозяева, боясь его гнева? Мирра усмехнулась мыслям и отхлебнула горячее сладкое какао. В такой глуши только и дел что выдумывать небылицы и верить в них.
        Ее одиночество продлилось недолго: скрипнула старая калитка, нехотя впуская во двор гостя. В сгустившейся темноте Мирра не сразу узнала Матвея, лишь когда он подошел совсем близко и свет из окна веранды осветил его. Он переоделся, а волосы были еще влажными. Очевидно, Степан тоже отвел гостя в баню, но, в отличие от девушек, тот задерживаться не стал.
        - Ты одна? - удивился Матвей, останавливаясь в метре от нее. - А где Лика и Полина?
        Мирра кивнула в сторону бани, откуда как раз донесся заливистый смех рыжей язвы.
        - Полощутся.
        - А ты почему здесь?
        - Не люблю душные влажные помещения, - соврала Мирра, но Матвей поверил, кивнул понимающе.
        - Я тоже, - признался он в ответ. - Поэтому быстро сбежал, хотя Степа предлагал избить меня веником. Последний раз веником меня били, когда мне было десять, поэтому я не мог этого допустить.
        Мирра рассмеялась, чуть подвинулась в сторону, освобождая место рядом с собой. После двух дней знакомства она могла признаться себе, что Матвей ей нравится. Не в романтическом плане, заводить романы в этой непонятной поездке казалось весьма глупым. Нравится как человек, как собеседник. Она сказала бы «как друг», если бы только у нее были друзья.
        Второго приглашения Матвею не понадобилось. Он опустился на бетонный порог, с удовольствием вытянул ноги и чуть запрокинул голову, не то разглядывая уже усыпанное мириадами звезд небо, не то давая отдых глазам, Мирра не видела его лица.
        - И за что же тебя били веником в десять? - поинтересовалась она, когда молчание затянулось.
        Матвей сел прямее, посмотрел в сторону калитки, откуда доносился неясный шум.
        - Я тогда с друзьями поехал на речку, а бабушке не сказал. Друзья были старше, поэтому им разрешали гулять долго. Вернулся в десять вечера. Бабушка уже все окрестности обошла, соседей опросила, хотела в милицию звонить. Вот она тогда и отстегала меня первым, что попалось под руку, - веником. Не банным, конечно, обычным. Больно было!.. - Матвей с лукавой улыбкой повернулся к ней. - Ты себе не представляешь как.
        - Не представляю, - кивнула Мирра. - Но мне кажется, бить ребенка веником не слишком-то гуманно, что бы он ни сделал.
        - Тебя никогда не били? - удивился Матвей, словно бить детей было самым естественным делом на свете. Бить того, кто слабее, кто не может ответить - самое последнее дело на свете, Мирра была в этом уверена.
        Но отвечать ей не хотелось, поэтому она лишь неопределенно пожала плечами, давая возможность выбрать тот вариант, который ему больше нравится, и перевела разговор на другую тему:
        - Зачем ты пришел?
        - Просто хотел убедиться, что у вас все хорошо. Вы нормально устроились, со всем разобрались, и вам ничего не нужно.
        - С этим логичнее было бы прийти Степану, он тут местный.
        - Но он не пришел.
        Мирра взглянула на него и смотрела долго, изучающе. Они были примерно одного возраста, но что-то то ли в выражении лица, то ли на дне темно-карих глаз казалось странным, необычным, будто делавшим его старше. Какое-то знание или какая-то тайна. Нечто, отличавшее его от нее и Полины.
        - Почему ты решил ехать сюда? - прямо спросила она, не заботясь, что переход слишком резкий. Но Матвей понял ее, она это видела. Думала, повторит легенду о том, что бабушка с детства готовила к этой миссии и он не смог не выполнить последнюю волю усопшей, но он сказал другое:
        - Я очень сильно подвел свою контору. Но это еще мелочи. Если бы моя ошибка не вскрылась, могли погибнуть люди, - сказал тихо, будто не хотел, чтобы кто-то услышал. Кто-то, кроме Мирры.
        - Как? - мягко спросила она, не демонстрируя неуместного любопытства, а всего лишь давая возможность выговориться, если ему это необходимо. И ему было необходимо.
        - Я допустил очень большую оплошность в проекте. Точнее, доверился тем, кому доверять не следовало. Мы проектировали целый жилой комплекс, а для проведения геологических изысканий я посоветовал главному инженеру фирму своего бывшего одноклассника. У того были серьезные финансовые проблемы, и этот контракт здорово помог ему. Когда-то он был классным малым, и я поверил ему. Хотя должен был проверить, насколько ему доверяют сейчас, почему его фирма внезапно оказалась на грани банкротства, сразу все понял бы, но… - Матвей развел руками и криво усмехнулся. - В то время я как раз болезненно расставался с девушкой и повел себя как полный непрофессионал: думал совсем не о работе. А главный инженер все подписал, не читая. Потому что я давно себя хорошо зарекомендовал, потому что поручился за друга, потому что этот проект был моим пропуском на повышение, а значит, я не должен был оплошать. Не проверил и подписал. И люди уже начали стройку. А затем пришло предупреждение из государственной экспертизы: срочно привести в порядок документацию, иначе они дадут отрицательное заключение. Несколько таких заключения
- и у нас отберут лицензию. Пока городские власти закрывают глаза на этот «самострой», но как только станет известно, что проект не прошел экспертизу, нашу контору сравняют с землей. Сначала заставят сравнять с землей фундаменты, заплатить штрафы, инвесторы потребуют вернуть уже вложенные деньги и те, которые они упустили, связавшись с нами. Место вообще оказалось непригодно для строительства без дополнительного укрепления грунта. А если бы жилой комплекс построили, через несколько лет, а то и быстрее, он попросту рухнул бы, похоронив под собой всех, кто оказался бы рядом. Дома задумывались в двадцать два этажа. Представляешь, сколько людей могло бы погибнуть? И я был бы виноват в этом.
        - Почему это ты? - возмутилась Мирра. - Накосячила фирма твоего одноклассника, не проверил главный инженер.
        - Потому что безоговорочно доверял мне, - перебил ее Матвей.
        - Безоговорочно доверять кому-то вообще нельзя. Предать может кто угодно, даже самый близкий. Так что это его косяк.
        Матвей странно посмотрел на нее. Наверное, хотел спросить, кто предал ее, раз она в свои годы пришла к такому циничному выводу. Но если и хотел, то не спросил, сказал другое:
        - Я собирался за все ответить, исправить, что возможно, не хотел прятаться за чужими спинами, но меня отправили в отпуск за свой счет. Исправлять все будет другой. И, наверное, на повышение тоже пойдет он.
        - Значит, вот в чем причина твоего согласия приехать на собственную свадьбу? - улыбнувшись, спросила Мирра. - Тебе все равно было нечем заняться?
        - Одна их причин, - поправил ее Матвей. - Как и расставание с Катей. У меня есть еще одно важное дело, тайна, которую я хочу раскрыть. И знаешь, возможно, это прозвучит глупо, - он улыбнулся в ответ и отвел глаза, словно стесняясь того, в чем собирается признаться, - но мне кажется, что если я узнаю правду, это поможет мне. Не знаю в чем. Не то понять, чем мне заниматься дальше, не то вообще разобраться в своей жизни.
        - И что же это за тайна?
        Матвей вытащил из-под ворота футболки тонкий шнурок, которого Мирра раньше не замечала у него на шее. На шнурке висел маленький ключик. Не обычный дверной, а с витиеватыми завитушками и узорами, какими обычно украшают ключи от шкатулок и женских ящичков. Было странно увидеть такой ключ на шее мужчины. Да что там, просто видеть ключ на шее было довольно непривычно.
        - Ключ? - недоуменно переспросила Мирра, разглядывая необычный кулон.
        - Я нашел его в бабушкиных вещах после ее смерти, - признался Матвей, и голос у него стал загадочным, Мирра едва удержалась от того, чтобы посмотреть на Матвея, но седьмым чувством понимала, что ему сейчас этого не хотелось бы. Он и сам на нее не смотрел, и начал этот разговор, возможно, лишь потому, что их укутывала уютная темнота, способствующая откровениям.
        - Он лежал среди старых книг и фотографий. От моих родителей у меня почти ничего не осталось, ни снимков, ни записок, ни блокнотов, но эти вещи, я точно знаю, бабушка привезла с собой оттуда, откуда привезла и меня. А значит, этот ключ тоже из той ее и моей жизни. Сначала я не знал, с чего начать, где искать зам?к, но теперь мне кажется, что найду ответ здесь, в Еловом. Ведь я родился здесь. Этот ключ открывает что-то тоже здесь. И раз бабушка забрала его с собой, он открывает что-то важное.
        - Но, Матвей, двадцать пять лет прошло! - не удержалась Мирра. - Этот ключ явно не от двери, а от чего-то миниатюрного: шкатулки или ящичка. Если твоя мама умерла, а бабушка уехала, эту вещь могли давно выбросить те, кому достался дом, или мародеры.
        - Ты посмотри на эту деревню. Они выставляют еду мертвым, чтут их. Живут обособленно. Степа говорил, в город ездят далеко не все, у многих жизнь прошла здесь, в окружении леса и озера, к которому они боятся подходить. Для них эта деревня - дом. И сорить в доме они не привыкли, посмотри на их дома и дворы. Ты думаешь, такие люди способны на мародерство? Даже если кому-то понадобится жилье, пустых домов достаточно, мне Степа говорил. Не думаю, что кто-то занял бабушкин при живых наследниках.
        Мирра покачала головой, ничего на это не ответив. Могла бы сказать, что люди способны на что угодно, но не стала. Шанс на то, что прав Матвей, все же есть. Они не успели осмотреть всю деревню, но те дома рядом с бабой Глашей, в которых не было света, выглядели целыми и не такими уж заросшими. Скорее всего, в них действительно никто не живет, а местные не грабят. Об отсутствии подобной привычки говорит и еда для нави. Ведь можно было обойтись похлебкой и куском хлеба, но такие случаи - редкость. В основном навь стараются радовать разносолами. Здесь чтут прошлое, чтут умерших. А значит, и их вещи.
        - Наверное, ты прав, - согласилась она. - А даже если не найдешь зам?к, так можно расспросить местных. Раз ты родился здесь, кто-то что-то должен помнить и знать.
        - Да, пожалуй, ты права. Завтра с этого начну. Хотя мне почему-то кажется, что если ничего не рассказывала бабушка, и здесь не расскажут.
        - Это разное, - уверенно заявила Мирра. - Бабушка могла скрывать от тебя какую-то правду, желая оградить от чего-то. Посторонние люди едва ли будут так сильно щадить твои чувства. Обычно люди наоборот с удовольствием смакуют подробности. И чем они грязнее, тем больше вероятность, что тебе расскажут все детали. Это я тебе как журналист говорю, - она улыбнулась.
        Матвей рассмеялся в ответ.
        - А что насчет твоих родителей? Ты говорила, что воспитывалась в приемной семье. Что стало с твоими настоящими родителями?
        - Меня интересует тот же вопрос, - хмыкнула Мирра. - Но, к сожалению, в отличие от тебя, у меня нет ключика, от которого можно было бы оттолкнуться в поисках.
        - Тебя оставили в роддоме?
        Она качнула головой. Ни с кем никогда не говорила на эту тему, даже когда приемная мать в порыве близости заводила подобные разговоры, Мирра строго их пресекала. А сейчас не сделала этого. То ли летний приятный вечер так на нее действовал, то ли изолированность деревни, то ли откровенность Матвея. Почему-то возникало такое ощущение, что в этом месте можно делиться любыми тайнами и переживаниями, они никогда не пойдут дальше.
        - Нет, мне было около трех лет, когда это случилось. По крайней мере, так определили врачи, поскольку никаких документов со мной не было, а я не говорила и возраст свой назвать не могла.
        Матвей нахмурился, бросил на нее быстрый взгляд, наверное, не зная, следует ли продолжать расспросы, но Мирра продолжила сама. Будто молчала столько лет, а сейчас плотину внезапно прорвало, и хлынул поток откровений, завертел на крутых волнах, понес вперед, не давая остановиться.
        - Меня нашли в лесу. Два охотника сбились с пути и вместо дичи обнаружили голодного оборванного ребенка, который уже отчаялся выйти и лег на мох умирать. По оценкам тех же врачей, я провела в лесу около недели. Повезло, что было лето, питалась ягодами. Кто мои родители, как я оказалась в лесу - не знаю. Меня никто не искал, никаких объявлений о пропавших детях, как и о пропавших людях, как если бы они потерялись вместе со мной и с ними что-то случилось, не было.
        Матвей смотрел сочувственно, наверное, понял, откуда она знает, что предать могут даже самые близкие, в какой-то момент даже не выдержал, коснулся ее плеча в поддерживающем жесте. Мирра не любила прикосновений чужих людей, поэтому дернулась в первое мгновение, и он понял, убрал руку, о чем она тут же пожалела. Прикосновение Матвея оказалось приятным. Но теперь было уже поздно, он руку не вернет. И ладони не коснется, будет держать дистанцию. Так и правильно. Она одиночка, и закончив с этой свадьбой, они снова разойдутся по своим мирам, больше ничем не связанные. У нее нет к нему романтического интереса, а друзей нет в принципе.
        - А что ты помнишь сама? - спросил Матвей.
        - Почти ничего. Я помню лес, - Мирра поежилась, вспоминая даже не тот лес, в котором провела неделю ребенком, а тот, в котором они блуждали всего пару часов назад. И свои ощущения этой ночью. Сейчас лес не давил, отступил на время, но когда они лягут спать, когда стихнут звуки и мир снова погрузится в тишину, лес опять обступит ее, Мирра точно знала. - Помню, как бежала, а он будто держал меня. Хватал ветками, не пускал мхом, царапал кустами. Помню, как было страшно. И больше ничего. Много раз пыталась вспомнить родителей, ведь мне было уже три, я должна была их запомнить! Один раз даже решилась пойти к психотерапевту. Но ничего так и не вспомнила. Будто и не было меня раньше, будто родилась сразу трехлетней в том лесу. Родилась и побежала, как олененок.
        - А где это было? Быть может, стоит вернуться туда и начать поиски заново? Может, тогда не так уж сильно кто-то искал твоих родителей?
        - К сожалению, я не знаю, где это было. Меня много перевозили, сначала по больницам, потом по детским домам. Данные затерялись. Я знаю лишь примерный район, но он слишком большой.
        Матвей о чем-то задумался, покрутил головой, хотя ничего вокруг не было видно. Луна как раз спряталась за набежавшей тучкой, света от звезд хватало лишь на то, чтобы видеть друг друга и немного - двор. Даже дорога уже тонула в непроглядной темноте, будто кто-то залил ее смолой.
        - А Еловое? - наконец спросил он. - Как думаешь, могло это быть где-то здесь?
        Мирра удивленно вздернула брови.
        - Ты все-таки думаешь, что мы все отсюда?
        - Чем больше я узнаю, тем сильнее убеждаюсь, что нас выбрали не просто так. И не потому, что о нас некому беспокоиться. Мы все как-то связаны. И ты, и я, и Степа, и Лика с Полиной. Мне кажется, мы все отсюда, и нас всех связывает какая-то тайна.
        Теперь пришла очередь задуматься Мирре.
        - На самом деле, - медленно произнесла она, - этот район входит в тот, где меня нашли.
        - И как я уже сказал, люди здесь живут обособленно, - подхватил Матвей. - Если тебя нашли не возле деревни, а где-то дальше, не местные, то здесь могли и не знать, что ты нашлась, понимаешь? Новость сюда просто не дошла.
        Мирра почувствовала что-то странное внутри. Что-то, испытываемое настолько редко, что и названия этому чувству у нее не было. Ладони вдруг стали мокрыми, захотелось выпрямиться, отставить в сторону противно-теплую чашку с недопитым какао. Если бы речь шла не о ней, она бы назвала это возбуждением, но, как однажды бросила ей в лицо приемная мать горьким уколом, она не способна на эмоции. И тем не менее ей вдруг тоже показалось, что здесь, в этом богом забытом месте, она может найти ответы на свои вопросы. Где-то здесь есть тот зам?к, даже ключа от которого ей не дали. Никогда в жизни она еще не была так близка к тому, чтобы узнать, за что родители так с ней поступили. Она никогда не хотела знать, кто они. Единственное, что ее волновало: за что?
        Из предбанника снова донесся смех Лики, а затем и голос Полины, выдергивая ее из пучины мыслей. И Матвей, и Мирра посмотрели в сторону двери.
        - Давай оставим этот разговор между нами, - быстро попросила Мирра, понимая, что их уединение с минуты на минуту будет разрушено.
        - Согласен, - кивнул Матвей.
        Минуты у них не оказалось: скрипнула дверь бани, и оттуда, завернутые в одни только полотенца, высыпали девчонки.
        - Ой! - взвизгнула Полина, разглядев Матвея.
        Лика же только нагло ухмыльнулась, продефилировала мимо него, специально задев бедром плечо, когда поднималась на порог, хотя Матвей отодвинулся, давая ей пройти.
        - За такое обычно платят, - ленивым тоном заметила она, уже открыв дверь, залив тусклым желтым светом порог, но так и не войдя в дом.
        - За что? - не понял Матвей.
        - За стриптиз.
        - Хм, - он усмехнулся, выразительно посмотрев на Лику. - Ты в полотенце. Какой же это стриптиз? В лесу - и то больший был.
        И прежде, чем Мирра успела подумать, что это была плохая идея, Лика ловким движением развязала узел на груди, и полотенце скользнуло вниз, являя глазам совершенно обнаженное мокрое тело.
        Тихо ахнула Полина, Мирра задержала дыхание от неожиданности, но Матвей абсолютно не растерялся. Оглядел рыжую бестию с ног до головы, улыбнулся просто, не поддевая, не раззадоривая, но и без желания оскорбить или унизить.
        - Назови таксу. Боюсь, я не очень понимаю, сколько платят за стриптиз.
        Лика вздернула подбородок, большие красные пятна разлились не только по щекам, но и по плечам и спине. Ничего не отвечая, но и не поднимая полотенца, она шагнула в сени, а затем и в дом. Полина, пробормотав что-то неразборчивое, торопливо последовала за ней.
        - Кажется, я их смутил, - покачал головой Матвей, когда за обеими захлопнулась дверь.
        - Полину - возможно, - согласилась Мирра, - а вот Лику - едва ли.
        Матвей поднялся с порога, посмотрел в сторону дороги. Тучи, скрывавшие за собой луну, исчезли, поэтому она ярко освещалась, и по ней стелился серебристый туман, плывущий откуда-то с того конца деревни, где они еще не были.
        - Думаю, мне пора. Если вдруг что-то случится ночью, зовите.
        - Как? - усмехнулась Мирра. - Телефоны здесь не тянут, а выходить на улицу нам запретили.
        Он немного подумал, а затем покачал головой.
        - Да, этот момент я не учел. Если бы знал, придумал бы что-нибудь еще в городе.
        Мирра тоже поднялась, посмотрела на полупустую чашку какао, которое так и не допила.
        - Матвей, это необязательно.
        - Что - необязательно?
        - Необязательно брать на себя ответственность за нас. То, что мы все здесь оказались, может, и не случайность, но решение каждого из нас. И каждый несет за себя ответственность сам. Ты не должен быть главным, не должен решать наши проблемы, защищать нас. Не ты нас сюда привез.
        Матвей долго смотрел на нее в полумраке двора, изучал лицо, будто хотел что-то прочитать на нем. Наверное, прочитал, потому что лишь коротко кивнул, пожелал спокойной ночи и вышел за калитку. Пока доносились его шаги по хрустящему гравию, Мирра стояла во дворе и смотрела на дорогу, провожая его взглядом. Что-то в окончании разговора оставило чувство неправильности, но она не понимала, что именно. Ведь сказала ему то, что думала, и была в этом права. Он действительно не должен заботиться о них, они все друг другу никто. Мирра привыкла сама нести ответственность за свои решения и поступки, никто и никогда не желал разделить с ней эту ответственность, и именно такой расклад казался единственно правильным.
        Воды в бане ей оставили совсем немного, но это даже к лучшему: время приближалось к полуночи, некогда долго плескаться. Когда она вернулась в дом, девчонки уже забрались в постели. Большая толстая свеча на старом серванте еще продолжала гореть, потрескивая и рассыпая в стороны искры, когда огонь облизывал ненужные вкрапления в воске. Электричества в доме не было.
        Все очень много прошли за день, устали, Лика даже не стала язвить по поводу того, что Мирра сходила в баню одна. Мирра загасила свечу, практически в полной темноте переоделась в теплую пижаму и забралась под одеяло.
        Никто не переговаривался, и буквально минут десять спустя по комнате разнеслось уже едва слышное размеренное сопение. И Полина, и Лика крепко спали. А вот к Мирре сон не шел. Она пыталась лежать тихо-тихо, как делала всегда во время бессонницы, но сердце все равно колотилось в груди, выкручивая немыслимые кульбиты, а мысли то и дело возвращались в те давние воспоминания, которые против воли растревожил Матвей. Лес снова давил на нее, сковывал движения, пугал, но Мирра знала, что сейчас на нее действует не этот лес, окружающий деревню, а тот, в котором ее нашли двадцать лет назад.
        Может ли это быть один и тот же лес? Что она вообще в них понимает? Всю жизнь она тщательно воздерживалась от того, чтобы вновь в нем оказаться. Не ездила за ягодами и грибами, не была в лагере или санатории. Дачу ее приемная семья купила далеко от леса, а в походы с собой не брали. Как бы предвзято Мирра к ним ни относилась, но они понимала ее страхи, и с собой на такие вылазки никогда не тянули. Мирра не знала, чем один лес отличается от другого, и совсем не помнила, как выглядел тот. Она помнила свой страх, безысходность, но все это было словно на ментальном уровне, никаких четких образов не осталось. Если они и были когда-то, то время услужливым ластиком стерло их.
        А что если Матвей прав? Если они все родом из Елового? Местные должны помнить их, должны знать, что с случилось с ее родителями. И если расспросить, они расскажут.
        От мыслей, что уже завтра она сможет найти ответы на вопросы, столько лет ее волновавшие, потели ладони, и лежать спокойно никак не получалось. Мирра крутилась с боку на бок, диван казался слишком жестким, одеяло - слишком тяжелым, пижама - слишком жаркой. Ночь выдалась теплой, сейчас бы спать в чем-нибудь невесомо-кружевном, как Лика, или хотя бы в хлопковой футболке и шортах, как Полина, а не в этих штанах. Какими бы тонкими они ни были, а коже совсем нечем дышать. Но нельзя. Нельзя раздеваться, когда ты не одна.
        В очередной раз, поворачиваясь на другой бок, Мирра скользнула взглядом по окну, да так и привстала от неожиданности. Сквозь тюль и грязное стекло было видно дорогу, освещенную серебристыми лунными лучами, а по ней скользили призрачные фигуры. Любопытство оказалось сильнее страха. Она тихонько вылезла из-под одеяла и, ступая босыми ногами по полу, подошла к окну, осторожно отодвинула занавески.
        Фигуры шли одна за другой, по одиночке. Неторопливо, едва переставляя ноги, тонувшие в серебристом тумане, не поднимая головы и не оглядываясь по сторонам, словно каждая из них знала, куда идет. Они не были полупрозрачными, как показывают призраков в кино, не светились дьявольским светом и отбрасывали тень в лунном свете, как обычные люди. Если бы Мирра не знала, что это навь, решила бы, что обычные люди. Но что-то в их виде все же выдавало, что они не живые - мертвые. Не то чрезмерная плавность движений, не то общий скорбный вид. Здесь были и женщины, и мужчины, и старики, и дети. Некоторые из них уходили в темноту, другие сворачивали к домам. Мирра заметила скорчившуюся фигуру возле той калитки, где хозяева выставили в качестве угощения миску щей, видела фигуру чуть более высокую там, где угощение было богаче.
        Мир остановился, замер, ни одно случайное облачко не смело закрыть луну, пока навь лакомилась оставленным угощением. Не смела пошевелиться и Мирра, наблюдая за этим скорбным пиром.
        Чужое лицо появилось перед окном внезапно. Мирра не сразу поняла, что это лицо, в первое мгновение что-то просто закрыло ей обзор, отрезало мертвый мир от нее, живой. И лишь секунду спустя она разглядела жуткий оскал в нескольких сантиметрах от себя. Оно было по ту сторону стекла, но от этого пугало не меньше. Длинные черные волосы мокрой паклей обрамляли худое бледное лицо, вместо глаз - черные провалы, а вместо рта - тонкие акульи зубы. Губ у существа то ли не было, то ли оно широко открыло рот, демонстрируя свои намерения. Ни тела, ни даже шеи она не видела, лицо словно находилось в белоснежном облаке.
        Мирра шарахнулась назад, упала на пятую точку, широко раскрытыми глазами глядя на существо за стеклом, а то пялилось на нее черными провалами и скалило зубы в хищной ухмылке.
        И как всегда в такие минуты, заорать не получилось. Впрочем, это и к лучшему: не нужно будить девчонок. Баба Глаша утверждала, что заговорила все окна и двери в доме, нави ход закрыт. Мирра не была уверена, что это навья, но надеялась, что ход закрыт всему мертвому, а то, что тварь мертва, сомнению не подлежало.
        А она все пялилась и пялилась. Доползти бы до окна, задернуть занавеску, но слишком страшно. Однако и уснуть, когда оно смотрит на тебя, не получится. Дрожа от ужаса, Мирра все-таки подползла к окну и задернула тюль. Теперь жуткого лица видно не было, но очертания фигуры все равно просматривались. Тварь стояла там и не собиралась уходить.
        Мирру колотило крупной дрожью. Сейчас бы пригодилась помощь Матвея, а еще лучше - Степана. Он наверняка знает, что это, знает, как это прогнать. Из комнаты не были видны их окна, поэтому Мирра, стараясь не оглядываться, но спиной чувствуя жуткий злобный взгляд, вышла на кухню. Она не знала, что будет делать, если в окнах Степана горит свет, как даст им знак о помощи, как они будут помогать, но этого и не понадобилось: все окна в доме напротив были темными. Мужчины крепко спали и знать не знали, кто бродит по дороге, кто стоит за ее окном.
        Зато на столе лежал большой нож с тонким как кружево лезвием. Прежде, чем Мирра успела остановить себя, пальцы уже сжались вокруг рукоятки.
        Глава 8
        Аленка
        В лесу было прохладно и пахло спелой ягодой. Ночью, уже под утро, прошел небольшой дождь, а потому все ароматы обострились, щекотали нос и манили богатым урожаем. Правда, собирать чернику оказалось нелегко: кусты влажные, усеянные крупными дождевыми каплями, которые еще не успели высохнуть. Дотронешься неловко - и вся ладонь мокрая, к коже липнут сухие листочки, веточки и паутина. То и дело приходится вытирать руки о штаны, и вскоре на бедрах они тоже становятся влажными. Крупные темно-синие ягодки прячутся под листиками. Глянешь сверху - будто и нет черники, а стоит наклониться, заглянуть под кустик - полным-полно, так и просится в корзину. На одном месте можно собрать несколько пригоршней. Только для этого приходится садиться прямо в мокрые кусты, и влажными штаны становятся полностью.
        Аленка и Света в лес ушли рано, не стали дожидаться других девчонок, сговорившись встретиться на полянке у Чертова дуба. Вика и Маринка собирались присоединиться к ним после того, как помогут семьям, Таня и Соня едва ли придут: готовятся к свадьбе.
        С похода на озеро прошел уже целый день, а пока ничего не произошло. Аленка и сама не знала, почему решила, что что-то непременно случится, но ждала и прислушивалась к жизни в деревне. Ведь не может быть так, чтобы они в первую ночь Мертвой недели сходили на озеро, спели с русалками, Таня нырнула под воду, вернулась живой, а ничего не изменилось. Не бывает так.
        Таню она вчера видела всего один раз, столкнулись случайно в магазине. Подруга показалась немного странной, будто отрешенной, скользила по всему вокруг рассеянным взглядом, говорила невпопад и блаженно улыбалась, словно витала в облаках. Наверное, если бы не ночное происшествие, Аленка подумала бы, что Таня просто окрылена предстоящей свадьбой, но сейчас же ей казалось, что виной тому - именно озеро и русалки.
        Аленке не терпелось обсудить это со Светкой, но как начать разговор, она не знала. Света начала его сама, когда корзины на треть заполнились ягодами. Очевидно, тоже хотела поговорить и ждала, не начнет ли первой Аленка.
        - Видела вчера Таню, - как бы между прочим заметила Света, переставляя корзину с одного места на другое. Самые лучшие кустики они уже обобрали, теперь ягод стало заметно меньше, приходилось часто переходить.
        Аленка замерла на мгновение, рука, только что потянувшаяся к крупной ягоде, повисла в воздухе, а потом быстро сорвала черничку, бросила в корзину.
        - Тебе она тоже показалась странной? - прямо спросила Аленка.
        - Тоже! Ясное дело, странной. Будто не от мира сего. Будто здесь только тело, а сама она так и осталась в озере, поет с русалками и водит с ними хороводы.
        Аленка кивнула: лучше и не скажешь.
        - Как думаешь, должны мы кому-то рассказать?
        - Кому? - не поняла Света.
        Аленка пожала плечами.
        - Не знаю. Может быть, ее родителям?
        - Чтобы они нам жизни потом не дали? - Света покачала головой, и еще до того, как она продолжила, Аленка уже согласилась: Танина семья самая влиятельная в деревне, если они узнают, что подруги не уберегли старшую дочь, мало не покажется. И им, и их семьям. - Не, я родителям ничего говорить не буду.
        - А бабе Глаше? Она в таких делах понимает.
        Света вздохнула, выпрямилась, потерла ноющую поясницу. Огляделась по сторонам, вверх голову подняла, разглядывая верхушки деревьев, подпирающие синее небо. Думала.
        - Поздно уже к бабе Глаше идти, - наконец вздохнула она. - Что она скажет? Что нечего было в Мертвую неделю, особенно в первую ночь, на озеро идти. Нави на глаза не попались, живы остались - и слава богу. Да и потом… - Света посмотрела на Аленку и понизила голос, словно переживала, что кто-то услышит. - Боюсь я ее, понимаешь? Ну, после того…
        Аленка кивнула. Она не сказать чтобы боялась, скорее, просто опасалась, как и все в деревне. И хоть баба Глаша никому вреда не причиняла, наоборот, помогала, как и раньше, а все равно теперь было жутко к ней ходить. И потом, баба Глаша шепчет хорошо, испуг снимать умеет, защиту ставить, говорят, даже с навью бороться может, но все это меры предупредительные. А уж если натворили бед, попались нечисти в сети, никто не поможет. Сколько было тех, кто по глупости у озера ночевал или искупался в его прозрачной воде, никому не смогла помочь. Ох, неужели и Таня… все? Верить в это не хотелось, но что сделано, то сделано.
        Хотя обычно те, кто на озере переночевал, возвращались больными. Бледные, осунувшиеся, с синяками под глазами. Русалки их околдовывают, водой студеной омывают, речи сладкие в уши заливают. От этого и болезнь: не могут уже люди жить без озера. И либо дома умирают, либо уходят обратно, и там уж верная погибель: затянут русалки на дно, не выпустят больше. Почему они сразу не убивают, а сначала домой отпускают, Аленка не знала. Как-то и не задумывалась раньше.
        С Таней же все было не так. Она не выглядела больной, вчера в магазине яркий румянец заливал ее щеки, тело дышало здоровьем. Глаза только смотрели на что-то, одной ей видимое, да на губах играла блуждающая улыбка. Не похоже на то, чтобы ее околдовали русалки и она готовилась умереть.
        Может быть, конечно, Аленка таким образом просто договаривается с совестью, ведь не остановила подругу ни тогда, когда та собралась идти на озеро, ни тогда, когда вошла в воду. Не так уж близко они и дружили, просто водились с общей компанией, скорее, Таня Аленку недолюбливала, смотрела с высока, но совесть все равно гложет.
        - Ой, что это? - прервала ее мысли Света.
        Аленка обернулась, глядя в сторону, куда указывала подруга. Не сразу, но заметила среди густого кустарника движение. Будто кто-то шевелился там, но выходить не торопился. От кустов девчонок отделяло с десяток метров, а потому разглядеть, кто там, было невозможно, но обе на всякий случай замерли.
        За кустами находились песчаные окопы, в которых во время войны прятались деревенские жители. Окопы давно заросли, но именно там ближе к осени россыпью росли лисички. Ягод же никогда не было, поэтому в том, что в кустах не человек, Аленка не сомневалась.
        Зверь? В лесу водятся и волки, и кабаны. Аленка часто видела следы, под большим дубом на опушке всегда было сильно разрыто кабаньими пятаками.
        - Тихо, - одними губами шепнула Света. - Медленно уходим.
        Аленка не стала даже наклоняться за корзиной. Не так уж много ягод она собрала, рисковать ради них жизнью не хотелось. Света подумала так же, и обе осторожно начали продвигаться в сторону тропинки, на которой остались велосипеды, мучительно размышляя, как поступить. Тропинку отделяли заросли дикой малины, если ломануться через них, можно привлечь шумом зверя, но так гораздо короче. Сотня метров - и уже крутишь педали велосипеда. А обходить - намного дальше.
        Однако решать ничего не пришлось. Кусты снова шевельнулись, заставив обеих замереть от страха, и среди листьев показалась острая белая мордочка с двумя небольшими рожками.
        Аленка шумно выдохнула, узнав молодую козочку. Та что-то жевала, с любопытством поглядывая на застывших девушек. Кусты снова шевельнулись, и слева от белой мордочки показалась точно такая же черная, и тоже уставилась на девушек. А секунду спустя справа к ним присоединилась рыжая копия.
        В деревне коз держали многие, но рыжих Аленка не помнила ни у кого. Да и кто мог вывести их в лес? Еловое хоть и окружено лесом с четырех сторон, а все же лугов и пастбищ хватает.
        - Интересно, чьи они? - задалась тем же вопросом Света.
        И прежде, чем девушки начали обсуждать нерадивого хозяина, кусты снова шевельнулись, из них вышел высокий старик с длинной белой бородой, в которой застряли сухие веточки и несколько листьев черники. Одет он был несколько необычно: длинная белая рубаха подпоясана вышитым поясом, темно-коричневые штаны заправлены в высокие сапоги. Девчонки и сами были в сапогах, в лес без них соваться не следовало, и так каждый год кого-то кусают змеи, но у старика сапоги были старомодного кроя, на небольшом каблуке, ярко-красного, как пояс, цвета. Аленка когда-то давно в городском музее истории видела похожую одежду за стеклом. Старик словно вышел из прошлого.
        Разглядев девушек, старик удивленно приподнял кустистые брови, нависающие над темными глазами, медленно поклонился им, будто старым знакомым, но ничего не сказал, неторопливо направился вглубь леса. За ним, как привязанные, вприпрыжку последовали три козочки. Только когда странная четверка скрылась из виду, и даже перестал доноситься хруст веток под ногами, Аленка смогла прошептать:
        - Кто это был?
        Говорить громче она опасалась. Боялась, что старик услышит, хотя каким образом это может произойти, да и что с того, если услышит, не понимала.
        - Понятия не имею, - тоже шепотом ответила Света. - Точно не из наших.
        - До ближайшей деревни далеко, молодой не всякий дойдет, не то что старик.
        - Да ты его видела? - хмыкнула Света. - Такое ощущение, что он в лесу живет. Может, берет своих коз да уходит в лес на неделю. Я слышала про таких, мне папка рассказывал.
        - Я про таких тоже слышала, - согласилась Аленка. - Но не в Мертвую же неделю! В деревне после часу ночи лучше на улицу не соваться, а в лесу так и в восемь вечера уже опасно.
        На это Свете возразить было нечего. И тем не менее, она крепко задумалась, не желая признавать правоту Аленки. Света всегда любила поспорить и оставить последнее слово за тобой. Вот и сейчас морщинка на ее лбу внезапно разгладилась, а лицо прояснилось.
        - Я знаю, кто это! - но голос ее при этом звучал так, будто она и сама не до конца верила в свою догадку. Обычно свое мнение Света отстаивала по-другому: нахально, безапелляционно, не давая оппоненту вставить ни слова.
        - Кто?
        Света посмотрела на Аленку, и еще больше понизила голос:
        - Помнишь, когда мы были маленькими, баба Глаша любила рассказывать сказки про нечисть? Леший у нее всегда как выглядел?
        - Как старик с длинной белой бородой в рубахе и красных сапогах, - прежде, чем успела подумать, сказала Аленка.
        - А с ним три козочки, которых он пасет! - продолжила Света. - Если встретишь его, нужно вежливо поздороваться, похвалить погоду, и если он в хорошем расположении духа, можно попросить исполнить желание…
        - Он скажет, какую козочку погладить, - подхватила Аленка. - Если черную, то желание не сбудется, если рыжую, то не в этом году, а если белую, то жди вскорости!
        - Точно! - Света посмотрела в ту сторону, где скрылся странный дед с козочками, потом на Аленку. - Бежим? Догоним еще!
        Она рванула с места, но Аленка ловко ухватила ее за рукав свитера, останавливая.
        - Ты думаешь, наши удивленные рожи были похожи на вежливое приветствие?
        - Вот и исправимся!
        Света вырвалась из цепкой хватки подруги и бросилась бежать. Аленка несколько мгновений сомневалась, потом махнула рукой и, не беря корзину, побежала следом. Старик скрылся среди густого кустарника, сразу за которым начинался почти непролазный ельник, а за ним - большая поляна. Туда и направились девушки, справедливо полагая, что лучшего места в лесу для того, чтобы накормить животных, нет.
        Пробираясь сквозь ельник, они слышали звуки на поляне, выдававшие, что там кто-то есть. Света выбралась первой, поэтому, когда Аленка присоединилась к ней, она уже застыла столбом. И было от чего! На поляне не было ни старика, ни коз. Зато вся она была усеяна черничными кустиками с крупными темными ягодами, не прячущимися под листочками, будто и не было здесь дождя. От количества ягод рябило в глазах, а рот непроизвольно наполнялся слюной. Никогда еще Аленка не видела столько черники! И где - на поляне, на которой ничего ценного не росло! Подумать только, они уже битых два часа собирали по ягодке в то время, как совсем рядом можно было грести лопатой!
        И только несколько секунд спустя Аленка поняла, что ягоды уже кто-то собирает: чуть в стороне ждали две огромные корзины, доверху наполненные черникой, а в центре поляны с еще одной корзиной, наполненной пока лишь на половину, стоял молодой парень. Высокий, со светлыми волосами, модно зачесанными на бок, в крутой кожаной куртке, через которую проглядывались очертания мускулов, в темных джинсах и ботинках на толстой подошве. Аленка некстати подумала, что рядом с таким должен стоять мотоцикл, а не корзины с черникой.
        Услышав их, парень обернулся, и на лице его тут же расплылась улыбка. Изо рта торчала тонкая травинка, которую он лениво пожевывал, а потому улыбка получилась хитрой и какой-то… многозначительной. Будто его застали в неподходящем виде, чем он наслаждался, а девушки чувствовали себя неловко.
        - Добрый день, дамы! - вежливо, с нотками удовольствия, поздоровался парень. - Ищете что-то?
        Аленка кивнула, сама уже не зная, что именно они ищут, но на помощь ей пришла Света:
        - Чернику ищем. И, похоже, нашли. А ты что здесь делаешь?
        Парень удивленно приподнял брови.
        - А я ее собираю.
        - Чернику? - недоверчиво нахмурилась Света, хотя все говорило за это. Но Аленка понимала ее удивление.
        А вот парень, видимо, нет.
        - А что в этом такого?
        - Не мужское это дело, чернику собирать! - заявила Света.
        - В самом деле? - брови взлетели еще выше. - Это кто сказал?
        Света растерянно промолчала. Да и что тут ответишь? Никто этого не говорил, но ведь есть вещи, которые и не нужно говорить. Никто из мужчин в Еловом никогда не ходил за черникой. За грибами - ходили. И мужчины, и женщины. А вот черника всегда считалась исконно женским делом. Впрочем, парень-то точно не из Елового, в его деревне могут быть другие порядки, хоть и удивительно это.
        - А ты никого здесь не видел? - перешла на другую тему Света.
        - Кого я должен был видеть? - удивился парень.
        Света немного замялась, но затем сказала:
        - Деда такого, с бородой, в рубахе. А с ним три козы: черная, белая и рыжая.
        Парень перевел удивленный взгляд со Светы на Аленку, а потом обратно.
        - Честно говоря, кроме вас, я здесь никого не видел. Но я чернику собирал, по сторонам не смотрел. Если он прошел чуть дальше, мог и не увидеть.
        - Тогда давай и мы вернемся к сбору черники, - строго сказала Аленка Свете, давая понять, что говорить незнакомцу о лешем не стоит. Сочтет их за дурочек. Кто сегодня в леших верит, кроме старых бабок? А выглядеть дурочкой в его глазах почему-то не хотелось.
        Света либо подумала так же, либо просто согласилась с невысказанными доводами Аленки. Оглядела поляну и кивнула:
        - Давай здесь тоже собирать.
        - Вы же не против? - спросила Аленка у парня.
        - Тут ее на всех хватит, так что присоединяйтесь, - он сделал широкий жест, словно черника была его собственной. Аленка видела, как Света горделиво вздернула нос, как бы говоря, что и без его разрешения она бы все равно присоединилась. Парень, похоже, понял смысл этого жеста, потому что улыбнулся шире, а потом спросил:
        - Но где же ваши корзины? Или вы будете в карманы собирать?
        Вопрос прозвучал издевательски, и нос Светки поднялся еще выше. Того и гляди начнет грубить. Поэтому Аленка поспешно ответила:
        - Мы оставили их там, где собирали чернику. Потом услышали какой-то шум здесь и пошли посмотреть. Вот они и остались.
        Парень перевел взгляд на нее, и улыбка его стала гораздо более приятной. Аленка могла бы подумать, что он залюбовался ею, если бы кто-то вообще мог ею любоваться. Таня очень правильные вещи сказала ей накануне Мертвой недели, поэтому Аленка и не обманывалась.
        - Тогда несите их сюда, держу пари, таких ягод вы больше нигде не найдете.
        Однако еще до того, как они успел покинуть поляну, с той стороны, где остались корзины, раздались голоса подруг:
        - Светик! Аленка! - кричала Маринка.
        - Ау! - вторила ей Вика. - Вы где?
        - Ваши подруги? - напряженно спросил незнакомец.
        Девчонки кивнули. Света тут же отозвалась, давая подругам знать, где их искать, а потом обе направились к ним. Парень за ними не последовал, но это выяснилось уже тогда, когда они выбрались из кустов и увидели подруг.
        - Ну где вы лазите? - попеняла Вика. - Смотрим, корзины ваши стоят, вас нету.
        - Ягод, очевидно, немного? - разочарованно вздохнула Маринка, оглядывая их полупустые корзины.
        - Ой, мы такое место нашли, мигом наберем! - заявила Света, подхватывая свою корзину. - Только там уже ее собирает какой-то парень, но, думаю, против нас четверых он ничего иметь не будет.
        Девушки вернулись на поляну, усеянную черникой. Ягод там по-прежнему было много, а вот от незнакомца не осталось и следа. Очевидно, с четырьмя дамами он по какой-то причине решил не связываться. И внезапно Аленке стало грустно. Потому что даже не узнала его имя, не узнала, откуда он. Наверное, тот взгляд она придумала, иначе он сам спросил бы ее имя, спросил бы, где ее искать.
        - Ну и где ваш парень? - насмешливо поинтересовалась Вика.
        - Сбежал! - расхохоталась Света.
        Девчонки засмеялись вслед за ней, Аленка тоже старательно растянула губы, все еще тайком оглядываясь по сторонам, надеясь, что он где-то здесь, неподалеку, просто отошел в сторону.
        - Ну и черт с ним, - махнула Маринка. - У нас новость получше. Про Соню!
        Света тут же навострила уши, а Аленка почти не слушала. Она вдруг поняла, что корзины незнакомого парня были разных цветов: черная, белая и рыжая. Как те три козочки старика с бородой.
        Наверняка это простое совпадение. Не превращаются старики в молодых парней, а животные - в корзины. Или не совпадение, а розыгрыш. Что, если незнакомый парень по какой-то причине решил разыграть их, замаскировался стариком, а потом, пока они шли за ним, быстро снял грим? Но корзины… Коз спрятал за деревьями, корзины заранее приготовил. Потому и сбежал, как только появились Маринка и Вика. Не нужны ему лишние свидетели, его розыгрыш был рассчитан на Светку или на нее. Аленка вспомнила взгляд незнакомца, и почти поверила в то, что розыгрыш он приготовил для нее. Но зачем? И откуда он ее знает?
        - Аленка!.. - сильный и болезненный толчок локтем в бок выбросил ее из задумчивости.
        Аленка посмотрела на подруг, понимая, что те обсуждали что-то очень важное, а она пропустила мимо ушей.
        - Что?
        - Вот тетеря! - взмахнула руками Света. - Девчонки говорят, что с Соня сегодня такая же припыленная, как и Таня.
        Аленка нахмурилась, посмотрела на подруг, не поверила сразу словам Светы, но те кивали.
        - Вчера мы втроем в бане были, она еще жаловалась, что за нами подглядывает кто-то, - затараторила Вика. - Все к окну подскакивала, думала, парней каких врасплох застать. А утром уже вот…
        - Потому что не надо нам было ее одну оставлять, - с сожалением покачала головой Маринка, но Аленка так и не поняла, чем это помогло бы.
        Глава 9
        ВТОРОЙ ДЕНЬ МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Полина
        Полина проснулась от того, что в лицо ей светило яркое солнце. Светило настырно, пробиваясь сквозь сомкнутые веки, разливалось разноцветными кругами перед глазами и отпечатывалось в голове ярко-ярко, разгоняя сновидения. Полина попробовала закрыться ладонью, перевернуться на другой бок, но яркий свет был везде, словно она уснула в кабинке солярия. Тогда она накрылась подушкой, но стало еще хуже: та была тяжелой, пыль от нее забивалась в нос, мешая дышать.
        С тяжелым стоном Полина сбросила подушку на пол и открыла глаза, не сразу понимая, где находится. Она третью ночь подряд ночует то в поезде, то в хижине в лесу, то теперь вот в чужом практически заброшенном доме, шея уже отваливается, плечи ломит, будто она грузчик, а не нежная девушка. Полина села на кровати, сонно озираясь. Ни Мирры, ни Лики в комнате не было. Диван Мирры аккуратно заправлен, постель же на кушетке скомкана, одеяло наполовину свешивается на пол, подушка валяется в ногах. Наглядная разница в темпераментах и характерах.
        Полина спустила ноги на пол, нехотя встала, потянулась, взглянула на часы: половина одиннадцатого. Не так уж и мало на самом деле, но для нее, ведущей преимущественно послеполуденный образ жизни, в самый раз. Она редко вставала раньше.
        Свадебные торжества, даже если роспись в ЗАГСе назначена на утро, обычно начинаются не раньше обеда. Пока молодые распишутся, пока поездят по никому не нужным памятникам, пофотографируются - вот тебе и обед. Устраивать застолье с раннего утра еще и для кошелька опасно. Чем раньше гости сядут за стол, тем дольше просидят и тем больше съедят. Нынче свадьбы дороги, люди экономят, как могут.
        Выйдя на кухню, Полина не обнаружила соседок и там. В доме вообще стояла полная тишина, разливалась по полу, укутывала стены, свисала с потолка, и от этого почему-то было жутко. Полина не привыкла к тишине. Она выросла в довольно большом городе, любила шумные проспекты, большие магазины и громкую музыку, тишина ее пугала. Даже дома она всегда старалась включить музыку или телевизор, но здесь включить оказалось нечего. И эта тишина давила на уши, мерзким холодком пробегала по спине снизу-вверх, путалась в волосах на затылке и противно щекотала шею.
        Наспех умывшись студеной водой из умывальника и завязав волосы, не став тратить время даже на легкий макияж, Полина выскочила из дома, надеясь, что шум улицы разгонит страх. Наверняка девчонки у Степы. Куда еще они могли пойти?
        Надежда не оправдалась: во дворе было так же тихо, как и в доме. Сейчас, когда светило солнце, а навьи не прятались по темным углам, Полина рассмотрела местность получше. Их домик находился недалеко от окраины, большая часть деревни располагалась дальше по дороге, и там, должно быть, била ключом жизнь, а здесь было тихо как на кладбище. Впрочем, эти мысли оказались недалеки от истины: метрах в ста от дома начинался деревенский погост. Полина разглядела высокие сосны с голыми стволами, подпирающие небо в скорбном молчании, покосившиеся кресты, выкрашенный давно облезшей зеленой краской забор. Она передернула плечами и торопливо направилась к дому Степана.
        Голоса услышала еще с дороги, и страх наконец стал отпускать, привычное благодушие возвращалось на его место.
        Чай пили на улице. В центре двора, под аркой, оплетенной виноградом с пока еще крохотными зелеными гроздьями, больше похожими на россыпь гороха, стоял большой стол, укрытый скатертью, на котором возвышался самый настоящий самовар, в вазочках лежало домашнее печенье, нарезанный хлеб, солнечно-желтое сливочное масло, варенье и что-то еще, определить назначение чего Полина сходу не смогла. Не верилось, что все это приготовил Степа, наверняка гостинцы от бабы Глаши.
        Новые друзья полным составом восседали за столом. Ближе к самовару - Степа, сегодня одетый в просторную рубашку «гавайской» расцветки и модные лет десять назад джинсы. Должно быть, наряд купил в городе, вряд ли в местном сельпо продается такая одежда. Степа добродушно улыбался, и Полина невольно залюбовалась им: могучими развернутыми плечами, широкой белозубой улыбкой, очаровательно длинными ресницами, ярким деревенским загаром. Такие, как Степа, всегда вызывали в ней внутренний трепет, поэтому стоит держаться от него подальше, как и решила вчера.
        Рядом со Степой - Мирра. И вроде со всеми, но в то же время одна. Удивительная способность у этой девушки держаться отдельно, будто под стеклянным колпаком. Провела невидимую границу между собой и всем миром и тщательно ее придерживается. И - что самое удивительное - мир по каким-то причинам принял ее правила, и тоже к границе близко не подходит.
        А напротив них - Лика с Матвеем. Именно так - с. Так и жмется к нему, рыжая стерва, сидит вполоборота, улыбается, вазочку с печеньем подает, а сама при этом то локтем коснется, то ладонью, то рыжими патлами взмахнет, чтобы непременно по щеке его задеть. Значит, не шутила вчера, когда решила отбить. И хоть Полина не была уверена, что Матвей так уж ей симпатичен, а все равно стало неприятно. Ну мы еще посмотрим, кто кого!
        - О, королева песни проснулась, - язвительно заметила Лика, увидев Полину.
        Полина почему-то думала, что после вчерашнего разговора в бане Лика будет относиться к ней лучше. Они неплохо пообщались, нашли общий язык, даже посмеялись. В бане Лика была совсем другой, как будто сняв с себя одежду, сняла и образ рыжей язвы, только что поддела насчет Матвея, а сейчас снова его надела. И та, обнаженная Лика, нравилась Полине гораздо больше. Наверное, если бы она не знала, что рыжая может быть другой, обиделась бы окончательно.
        Степа тут же подскочил с места, принес из дома еще один стул. Подвинул к столу, помог сесть, как самый галантный кавалер на свете. Еще вчера Полина и внимания бы не обратила на это, но после вопроса, заданного в бане Ликой, и собственных размышлений, она покраснела и подвинула стул так, чтобы сесть ближе к Матвею. По глазам Степы видела, что он заметил это: только что горевшие глаза потухли, даже могучие плечи немного опустились, а улыбка хоть и осталась на губах, из искренней превратилась в отстраненно-вежливую. Степа все понял. Ну и пусть так! Не нужен ей еще один Степа в жизни! Вон, Мирра рядом. Если уж так хочешь за кем-то ухаживать, за ней ухаживай!
        - О чем болтаете? - поинтересовалась Полина, наливая из самовара чай. Чай пах чабрецом и еще какими-то незнакомыми травами, был обжигающе-горячим, что довольно теплым утром казалось не совсем уместным, но невероятно вкусным.
        - О призраке, которого ночью увидела наша работница пера и бумаги, - все тем же язвительно-насмешливым тоном отозвалась Лика, и было непонятно, что вызывает у нее большее презрение: профессия Мирры или тот факт, что она увидела призрака.
        - Не о призраке, а о навье, - поправил ее Степа.
        - Ой, да какая разница?
        - Очевидно, огромная, - хмыкнул Матвей.
        - Призрак - это задержавшаяся в этом мире душа обычного человека, а навья - это душа проклятого, которая в принципе не в состоянии покинуть Явь, - педантично пояснила Мирра, и Полина поняла, что она уже расспрашивала Степу подробнее. - Призраком может стать любой человек, навьей же лишь тот, чья душа была проклята или отравлена каким-то делом, в том числе и самоубийством.
        Лика выразительно закатила глаза, давая понять, что думает о подобной разнице, но от комментариев благоразумно удержалась.
        - И где ты его видела? - спросила Полина.
        - На самом деле, ночью их было много на дороге, - ответила Мирра, и на миг Полине показалось, что она передернула плечами, будто даже вспоминать страшно. - Мне не спалось, и я смотрела в окно. Они шли по дороге, печальные и одинокие, останавливались у домов, где для них было оставлено угощение. А потом один, то есть, одна, потому что это точно была женщина, появилась прямо возле нашего окна. Так близко, что я… упала от неожиданности.
        - В штаны не наложила, и то счастье, - хохотнула Лика, наклонившись к Матвею и будто случайно коснувшись его плеча своим.
        - А ты бы, очевидно, наложила, - не удержалась Полина.
        - А я по ночам предпочитаю спать, а не на призраков пялиться, - парировала та. - И вообще не понимаю, что странного, зачем нам это обсуждать? - Она лениво зевнула. - Других тем нет? Сейчас Мертвая неделя, нечего по окнам пялиться, если не хочешь призраков увидеть.
        - Как раз-таки обсудить есть что, - задумчиво ответил Степан, чем заставил всех повернуться к себе. Продолжать он не торопился, Лике пришлось поторопить его. - Навьи обычно не ходят по чужим домам. Они идут лишь туда, где жили. По старой памяти. А в том доме, где вы остановились, никто навьей не становился.
        - Тогда почему она пришла к нам? - не поняла Мирра.
        На этот вопрос ответа у Степана не было.
        - Ну пришла и пришла, - снова махнула рукой рыжая. - Делов-то.
        - А вдруг в следующий раз она в дом войдет? - Степа сказал это с некоторым ехидством, наверное, хотел припугнуть, но Лика была не из пугливых.
        - Ты же говорил, что бабка твоя защиту поставила!
        - Поставила. Только мертвячка эта явно необычная. Обычная по чужим домам не ходит. А раз не обычная, то вдруг и защиту обойти может?
        За столом повисла напряженная пауза, будто кисель кто-то разлил, до того она была вязкая, липкая, никак не выпутаться.
        - Может, нам стоит попробовать узнать, что это за навья? - первым выбрался из киселя Матвей. - Тогда сможем понять, почему она пришла именно туда. Мирра, можешь ее подробнее описать?
        Мирра ровно на одно мгновение прикрыла глаза, должно быть, вспоминая.
        - У нее были длинные темные волосы, паклями свисали, словно грязные или мокрые. А вокруг все белое. Я тогда подумала, что она в облаке, но сейчас мне кажется, что это был свадебный наряд. Платье и фата.
        - Молодых незамужних девушек принято хоронить в таких нарядах, - подхватил мысль Матвей. - Степа, были у вас такие покойницы?
        По лицу Степы пробежала непонятная тень.
        - Безусловно, такие покойницы у нас были, - кивнул он. - И у меня даже есть предположение, что именно за навья приходила к Мирре…
        Он снова замолчал, и снова за столом разлился вязкий кисель. Все смотрели на Степу и ждали продолжения, а он молчал. Даже рыжая язва его не торопила. Полина спросила бы, но со вчерашнего вечера предпочитала соблюдать дистанцию даже в обычном разговоре, чтобы никто, а Степа в первую очередь, не подумал, что она проявляет к нему интерес.
        - Ну? - наконец снова сказала Лика. - Мы каждое слово из тебя будем вытягивать, деревня? Что за тупая привычка?
        Полина за Степу обиделась. Разговаривать с ним она, может, и не станет, но вот обижаться за него ей никто не запретит. И почему он только не осадит рыжую, не выгонит, не скажет, что отныне она сама за себя? Ее ведь в гости никто не звал, пусть ищет себе ночлег и пропитание самостоятельно!
        - Я еще маленьким был, когда в одном доме молодая девушка утопилась, - продолжил он, ничего Лике не ответив, даже не заметив ее грубости, так что Полина обиделась еще сильнее. - То есть говорили сначала, что она нечаянно утонула, дескать, пошла на озеро кувшинок нарвать, упала в воду и утонула, или же русалки ее заманили. Но слух ходил, что сама она утопилась из-за несчастной любви. Хоронили ее, как Матвей и сказал, в свадебном платье. А как на следующий год в Мертвую неделю она с мертвяками пришла, так все и поняли, что действительно утопилась. Хотя баба Глаша говорит, что даже если не сама, если русалки утащили, все равно навьей стала бы. На окраине деревни мать ее жила, вдова. Вот она туда и ходила. Но мать давно умерла, хата пустая стоит уже много лет.
        - Так может, она потому к нам и приперлась? - лениво предположила Лика, всем своим видом давая понять, что тема ей неинтересна, но раз уж все обсуждают, то и она, пожалуй, выдвинет версию. - В родном доме-то ее теперь никто не покормит.
        Степа покачал головой, налил новую чашку чая, взялся за булочку. Со стороны выглядело, что он собирается ответить, просто прервался на чай, но Полине казалось, что он снова думает. Не то что сказать, не то что можно сказать.
        - А что становится с навьями, когда их больше некому кормить? - аккуратно поинтересовалась Мирра.
        - Они еще какое-то время приходят в Мертвую неделю. Шатаются по деревне, воют у дома, где раньше кормились. Иногда пытаются отобрать еду у других, тогда начинается жесткая борьба. Мертвяк может отобрать еду, конечно, но чаще проигрывает. Против него ополчаются свои же, если можно так сказать. Без кормежки он слабеет, и в какой-то год уже не приходит. Голодные мертвяки очень опасны. А еще навью, которую больше некому кормить, можно запереть в доме, чтобы не ходила в Мертвую неделю. Там она точно так же медленно… исчезает, разлагается, не знаю, как сказать. И тоже со временем уходит.
        - А почему бы не запереть всех навий так? - не поняла Полина. - И не бояться выходить по ночам на улицу.
        - Потому что навью можно запереть только в ее родном доме, и никто не должен в него заходить. А где ж тогда остальным жить?
        - И я так понимаю, ту девушку после смерти матери заперли в доме? - уточнил Матвей.
        Степа кивнул.
        - Значит, ты предполагаешь, что она как-то выбралась? Голодная пошла искать себе пропитание? От других домов ее отогнали, пошла к нашим девушкам?
        Степа немного подумал, а затем неуверенно кивнул.
        - Это возможно. Запирала ее там баба Глаша, ее замки сильны, но кто-то мог нарушить их. Наши-то все в курсе, но всякое случается.
        - Может быть, нам стоит пойти и проверить? - предложил Матвей. - Ты же сможешь это понять?
        Степа не выглядел обрадованным этой идеей, но Мирра, Лика и Полина поддержали, и ему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Он попросил только отложить визит на послеобеденное время, объяснив тем, что нужно наведаться к бабе Глаше, спросить ее совета да взять обереги. Дескать, соваться к голодной навье с голыми руками, если она действительно может выходить из дома, крайне опасно. Возражений ни у кого не нашлось.
        Еще какое-то время пили чай молча, пока Полина не решилась спросить:
        - Мирра, а вчера, когда мы были в бане, ты никого не видела?
        Мирра, ушедшая в какие-то мысли, непонимающе посмотрела на нее.
        - Где?
        - Во дворе. Мне показалось, что я что-то слышала. - Полина постеснялась сказать, что на самом деле не слышала, а видела мелькнувшую в окне тень, а до этого явственно чувствовала чужой взгляд. Не поймут они, рыжая еще и смеяться будет.
        - Нет, - Мирра покачала головой. - Во дворе была только я, потом Матвей пришел.
        - А ты что, думала, мертвяк вокруг бани бродил? - все-таки не удержалась рыжая. Вот ведь! И не даешь ей повод, а все равно найдет.
        - Мертвяк не мог, - уверенно заявил Степа. - Мертвяки раньше часу ночи в деревню не приходят.
        Не мертвяк, значит. И не Мирра с Матвеем. Тогда кто?
        Мирра
        Пока Степа ходил на совет к бабе Глаше, Мирра предложила Матвею прогуляться по деревне, осмотреться, быть может, узнать что-то о предстоящей свадьбе. Она надеялась, что ни Полина, ни Лика не увяжутся за ними, потому что свадьба интересовала ее меньше всего, как и поход в заброшенный дом на окраине. После вчерашнего разговора ей хотелось узнать наверняка, не могла ли она родиться в этой деревне и потеряться в здешнем лесу. И если это на самом деле так, может быть, здесь до сих пор живут ее родители.
        Полина и Лика действительно не выказали желания прогуляться. Солнце уже поднялось высоко, сыпало вниз теплыми лучами, прогревало воздух, разбрасывало мелким горохом тени. День обещал быть удушающе жарким, а потому выходить лишний раз на улицу никому не хотелось. Девчонки предпочли «почистить перышки» в доме и немного отдохнуть перед прогулкой со Степаном. От чего они так устали, что требовали отдых, Мирра не понимала, но это играло ей на руку.
        Ее удивляла их внезапная не то дружба, не то соперничество. Рыжая откровенно вешалась на Матвея еще до того, как проснулась Полина, а уж когда пришла та, так и вовсе будто специально ее дразнила. Мирра не собиралась выяснять подробности, но те выяснились сами. Улучив минутку, Полина поведала ей о вчерашнем разговоре с рыжей в бане и о том, что та, очевидно, смеху ради решила отбить Матвея у Полины. Не то чтобы он так был ей нужен, вздыхала Полина, но мужчина все-таки симпатичный, образованный и привлекательный со всех сторон. А Полине сейчас очень нужны какие-нибудь легкие необременительные отношения, заставившие бы ее поверить в себя. Когда вдруг эффектная красотка перестала в себя верить, Мирра решила не спрашивать. Как и не стала напоминать о том, что Матвей вообще-то приехал в эту деревню в качестве жениха. И наверняка где-то здесь его ждет невеста. Женится он на ней или нет - другой вопрос, но теоретически он занят.
        Зато Матвей понял все правильно и согласился составить ей компанию на прогулке.
        Деревня оказалась гораздо больше, чем Мирра подумала вчера. Сразу за домом дорога уходила чуть в гору, поэтому остальной части улицы не было видно, но когда они поднялись на холм, деревня раскинулась как на ладони. Главная улица кривой лентой уходила далеко вперед, упиралась в густой лес и терялась среди деревьев. От этой улицы убегали в стороны три перпендикулярные: две в одну сторону и одна в другую. Первые две затем соединялись, образуя таким образом прямоугольник, а третья упиралась в кладбище, видное из их дома, с другой стороны. И на всем протяжении улиц рассыпались аккуратные домики, обнесенные заборами, за каждым из которых раскинулись обширные огороды. Было и несколько административных зданий. Они отличались от жилых домов б?льшими размерами, отсутствием заборов и огородов и еще б?льшей, какой-то патологической аккуратностью.
        За домиками располагались луга и поля, окруженные лесом. На одиночной улице домики заканчивались метров за пятьдесят до кладбища. Очевидно, рядом с погостом жить желающих не нашлось. И в этом Мирра их понимала. Чуть в стороне от кладбища, куда не вели ни дороги, ни даже тропинки, клубился густой туман, плотной завесой укрывающий землю. Это выглядело необычно, поскольку вся деревня находилась в низине, но туман висел только над одним местом. Что это за место, было не рассмотреть в молочно-белом полотне. Всего домов Мирра насчитала около двух сотен, но наверняка не все они обитаемы. Степа ведь говорил, что навий, которым больше не к кому приходить, запирали в отчем доме, а значит, какое-то количество подобных «могил» здесь имелось.
        - Ну что, прогуляемся? - с улыбкой предложил Матвей, когда они уже минут десять простояли на холме, разглядывая рассыпанную внизу деревню.
        Мирра кивнула, хотя спускаться вниз не хотелось. Она всегда мечтала узнать что-то о родителях, о людях, которые умудрились не то потерять, не то бросить ее в лесу, но сейчас, когда оказалась как никогда близка к этому, внезапно испугалась. Что если они на самом деле живут здесь? Что они скажут ей? Как объяснят? А если вдруг выяснится, но она все-таки не потерялась, что ее бросили? Как она будет жить с такой правдой дальше?
        Заболела правая нога, отвлекая внимание на себя, зачесались старые раны. Мирра тряхнула головой, отгоняя непрошенный страх, и первой шагнула вперед.
        Людей на улице было немного. Оно и понятно: будний день. Мирра понятия не имела, где работает взрослое трудоспособное население деревни, в поле видимости не было ни колхозного двора, ни предприятий. Возможно, уезжают в соседние деревни. Степан, конечно, говорил, что даже ближайшие располагаются довольно далеко, но ведь и в больших городах не все работают через дорогу от дома. Мирре до редакции, например, полтора часа общественным транспортом. А многие вообще из пригородов в Москву на работу ездят, тратя полжизни в электричках и метро.
        - Заметила странность? - прервал молчание Матвей. - Я нигде не вижу церкви.
        Мирра огляделась. Надо признаться, на это она не обратила никакого внимания. Верующей не была, в церковь никогда не ходила, даже яйца на Пасху не красила, хотя приемная мать несколько лет пыталась привлечь ее к этому глупому занятию. Но Матвей был прав: это странно. В деревне, особенно такой отдаленной, должна быть церковь. Пусть небольшая, но должна.
        - Степа упоминал, что навьями становятся в том числе те, кто погребен без отпевания, - заметила она. - Может быть, отсутствием церкви и объясняется такое их количество?
        - А ты крещеная? - внезапно спросил Матвей.
        - Понятия не имею. На моей памяти этого не делали, а крестили ли в бессознательном возрасте, не знаю.
        - И я нет, - сказал он, решив, что это значит нет. - И Степа, мы выяснили вчера. Теперь я точно больше уверен, что мы все отсюда. И ты тоже.
        Мирра кивнула, непроизвольно сжав кулаки. Она отсюда, совершенно точно отсюда! И скоро, скоро узнает ответы на те вопросы, которыми задавалась всю жизнь, которые болью отзывались в правой ноге, мешали спать, мучили кошмарами. Надо только найти того, кто все расскажет, кто укажет правильное направление.
        Нескольких пенсионеров они заметили во дворах и огородах, но подходить и расспрашивать их вот так сразу казалось странным. К счастью, собеседник нашел их сам. Они проходили мимо небольшого магазина, когда оттуда вышла женщина лет пятидесяти. Сначала прошла мимо, лишь с подозрением посмотрела на них, потом остановилась, подумала немного, обернулась.
        - Кажется, мы привлекли к себе внимание, - шепнул Матвей.
        И в этом не было ничего удивительного. Наоборот, было бы странно, если бы незнакомая парочка, прогуливающаяся по улицам окруженной со всех сторон густым лесом деревни, не вызвала подозрений у местных жителей.
        - Добрый день! - вежливо поздоровался Матвей, когда они поравнялись с женщиной.
        Та словно липкой паутиной окутала их цепким взглядом, прошлась с ног до головы, и только потом ответила:
        - Добрый. А вы кто такие?
        - Мы из города, - неопределенно махнул рукой Матвей. - На свадьбу приехали.
        - На свадьбу? - женщина переспросила таким тоном, что Мирра как-то сразу поняла: про свадьбу она слышит впервые. И это ей очень не понравилось. - К кому?
        Интересный вопрос. Как раз его они хотели бы задать ей, а не наоборот. Матвей первым сообразил, что добиться какой-то информации о свадьбе от этой собеседницы не удастся, а потому шире улыбнулся и спросил:
        - А вы меня не узнаете?
        Спросил таким тоном, что даже Мирре на миг показалось: он ее узнал. Будто уехал отсюда не несмышленым младенцем, а как минимум школьником. Но это возымело эффект: женщина разом потеплела, строгое лицо разгладилось, распрямились мелкие морщинки лбу, зато паутинной сеточкой побежали от глаз к вискам, а уголки губ несмело тронула легкая улыбка.
        - Нет, - призналась она.
        - А я Клавдии Петровны внук. Помните такую?
        - Клавдии Петровны?..
        - Филипповой.
        Женщина как от огня отпрянула от него, снова лоб молниями разрезали глубокие морщины, а в глазах появилось странное выражение, не то испуг, не то удивление.
        - Филипповой? Неужто жива еще?
        Матвей развел руками, и улыбка его из легкой, игривой, сразу стала многозначительной и печальной. Вот уж удивительная особенность выражать такой спектр чувств одной улыбкой!
        - Умерла полгода назад. А вы ее помните, значит?
        - Отчего ж не помнить? - женщина снова смягчилась. - Фельдшером у нас столько лет работала, а как маменька твоя в родах умерла, забрала тебя да уехала. Сказала, не может жить там, где все напоминает о дочери.
        По лицу Матвея пробежала тень, и Мирра едва удержалась от того, чтобы успокаивающе коснуться его плеча. Такие жесты не в ее характере, она вообще не любит касаться людей, и поддержку оказывать не умеет. Никто никогда не поддерживал ее, и она не научилась. Вот и сама вчера от него не приняла. Спрятала руки в карманы джинсов, чтобы не чесались делать неуместные жесты.
        - Бабушка почти ничего мне не рассказывала, - тихо и печально заметил Матвей. - От чего умерла моя мама?
        Женщина покачала головой, покивала сочувствующе.
        - Да кто ж теперь знает? Больше двадцати лет прошло! Бабушка твоя говорила, инфекция какая-то. У нас же здесь ни больницы, ни лекарств не было. И сейчас нет, а тогда совсем грустно было. Несколько рожениц от этой инфекции умерло, все детишек оставили.
        - Несколько? - ухватилась за эти слова Мирра. - Сколько?
        - Да разве ж я помню? Вот его мамка умерла, Софка из третьего дома точно. Еще умирали, да не помню я, кто и сколько.
        - А с детьми их что? - не унималась Мирра.
        - Так не следила я за их судьбами. Родные забрали. Кто здесь остался, вот как Софкин сын, кого увезли, как Клавдия Петровна его, - она кивнула на Матвея.
        - А никто из тех детей в лесу не терялся?
        Мирра чувствовала внутри необычное возбуждение, застилающее мысли, мешающее думать. Казалось, она в полушаге от правды. Казалось, что уже знает ее, внутри себя знает, осталось только, чтобы облекли в слова эту правду, и она наконец поймет, кто она, узнает, почему бросили ее в лесу, кто виноват в том, что происходило с ней дальше.
        - В лесу? - переспросила женщина, и Мирра внезапно поняла, что до правды ей не полшага, а гораздо дальше. Огромная волна накрыла ее, унесла далеко-далеко, и вот она уже снова в отправной точке, снова ничего о себе не знает. Так и оказалось: - Нет, местные детишки все лес знают. Даже если заблудится кто, максимум к ночи выйдут.
        - Лет двадцать назад, - это сказал уже Матвей. - Точно никто не терялся? Может быть, вы забыли?
        - Ничего я не забыла! - собеседница начала раздражаться, будто ее обвинили в воровстве, а не плохой памяти. - Ну, бывает, конечно, что кто-то заблудится, - сказала она, забыв, что минуту назад утверждала обратное, - но всех находят. Кого живого, кого уже мертвого. У нас тут леса дремучие, непролазные, да еще иногда… - Она осеклась, но Мирра каким-то шестым чувством поняла, что она едва не упомянула лешего, любящего заставить плутать путников. - Но всех находили. Я бы запомнила. Тем более ребенка.
        Матвей вздохнул, и Мирра почувствовала к нему благодарность. Он переживал за нее, хотел, чтобы она узнала правду. Быть может, даже сильнее, чем она сама. Потому что он не боялся узнать, а она боялась.
        - А не покажете мне дом моей бабушки? - попросил Матвей, снова улыбнувшись, заставляя женщину смягчиться. - Хотелось бы посмотреть, где жила она и моя мама, где родился я.
        По лицу женщины промелькнула тень, она покачала головой и посмотрела на него с сочувствием.
        - Нету дома. Сгорел он.
        И вместе с ним, наверное, та шкатулка или ящичек, ключ от которого висит у него на шее. Мирра снова ощутила жгучее желание оказать ему поддержку, тронуть за руку чуть выше локтя, но не рискнула. Никогда такого не делала, что если сделает что-то не так? Прикосновение выйдет слишком грубым, поддержка не такой осторожной? Не рискнула, сильнее засунула руки в карманы, спрятав ладони целиком, не позволяя себе слабости.
        - Давно? - Матвей спросил обыденно, но Мирра уловила в голосе разочарование.
        - Так как раз перед вашим отъездом. Клавдия Петровна и уехала сразу, не стала восстанавливать ничего. Сказала: судьба. Но ходили у нас разговоры, что она его и подожгла.
        - Зачем? - не понял Матвей.
        - Не отпустил бы он ее иначе. Не дал уехать.
        - Кто?
        И снова Мирра догадалась о том, что скажет собеседница, раньше.
        - Хозяин? - спросила она.
        Женщина зыркнула на нее, как бритвой по лицу полоснула, не думала, наверное, что Мирра знает про хозяина. Качнула головой, не говоря ни да, ни нет, и как-то очень уж торопливо начала прощаться. Они не задерживали ее. Все, что хотели, узнали.
        Женщина ушла, унося с собой и невесомую надежду, которую они подарили друг другу вчера вечером на пороге дома. Стало как будто даже холоднее. Солнце спряталось за ватной тучей, запуталось в ней и никак не могло выбраться обратно, зато легкий ветерок, зародившийся где-то там, в молочно-белом тумане за деревней, коснулся затылков, заставив поежиться.
        - И что ты обо всем этом думаешь? - спросил Матвей, когда они снова остались одни.
        - Что мы в том же месте, где и были вчера, - вздохнула Мирра.
        - А я бы так не сказал. Вчера у Степы дома я видел фотографию его матери, он сказал, что ее звали Софией. Так что, думаю, Софкин сын - это Степа. И мы теперь знаем, что и его, и моя матери умерли от какой-то инфекции.
        Мирра кивнула. Правда, так и не поняла, что в этом важного. Матвей, наверное, понял, что она слишком расстроена отсутствием информации о себе, а потому все остальное ее сейчас не волнует. Он улыбнулся ободряюще, но вслух ничего не произнес.
        - Прогуляемся еще или возвращаемся? - только и спросил.
        Гулять Мирре расхотелось. Она вышла только потому, что надеялась узнать что-то, хотя бы свернуть на верную дорогу. Но теперь карту у нее отобрали, снова завязали глаза, повернули несколько раз по часовой стрелке, окончательно запутав. И не хотелось больше смотреть ни на аккуратные домики, ни на ухоженные дворы.
        - Пойдем домой, - попросила она.
        Матвей не стал возражать.
        - Ты не расстраивайся, - сказал он, когда они уже подходили к домику, возле которого, щурясь от яркого солнца, сидели на пороге Лика и Полина. - Она же сказала, что многих детей увезли, а значит, про всех знать не может. Не исключено, что ты - одна из них.
        Мирра кивнула, не став говорить, что вовсе не уверена, хочет ли быть одним из тех детей.
        - Ну наконец-то, - проворчала Лика, когда они подошли ближе. - Что узнали?
        - Да ничего особенного, - как ни в чем не бывало пожал плечами Матвей. - Мы и поговорили-то только с одной женщиной, но она о свадьбе не слышала.
        - А что ж вы делали все это время? - рыжие брови насмешливо поехали вверх, но ни Матвей, ни Мирра не стали ничего отвечать. Тем более на дороге наконец показался Степан, быстро вошел во двор и заявил, что они могут отправляться к дому с запертой невестой-мертвячкой. Бабу Глашу он не нашел, но сам сделал несколько оберегов.
        - Ты? - скривила тонкие губы Лика.
        - Я кое-что могу, - обиделся Степан.
        Надо же, а Мирра уж думала, что он и не умеет обижаться. Как его рыжая ни цепляла, ни на что внимания не обращал. Ни на деревенщину, ни на тупого, ни на жирного. А как только усомнилась в его знахарских способностях, сразу и разобиделся.
        - Не хочешь, не бери! - разозлилась за Степана Полина.
        Вот уж кого рыжая задевала, даже не особо стараясь! Полина первая взяла у Степана остро пахнущий какой-то сушеной травой мешочек на длинном шнурке и повесила себе на шею. Мирра и Матвей последовали ее примеру, и рыжая, как ни кривилась, сделала то же самое.
        Солнце уже поднялось в зенит, крохотные тени-горошки разбежались по углам, воздух дышал жаром, а потому улицы деревни окончательно опустели. Даже те жители, которые работали в огородах, поспешили спрятаться в прохладных домах. Сейчас Мирре стало понятно такое количество деревьев во дворах: в самый зной они зонтами укрывали дома, даря спасительную тень и путая в кронах солнечные лучи, не пуская их к крышам.
        - Степа, нас заинтересовал вопрос, почему в Еловом нет церкви? - спросила Мирра, когда они снова проходили мимо того места, где часом ранее разговаривали с незнакомой женщиной.
        Степа вопросу не удивился, просто пожал плечами.
        - Да как-то… Нету и нету. Даже не думал никогда. Не во всех же деревнях есть.
        - Обычно нет в тех деревнях, у которых по соседству есть, - заметил Матвей. - Вы же на отшибе. И не было никогда?
        - Говорят, была, - уже нехотя ответил Степа. - Но сгорела во время грозы. Я тогда еще мелким был, пожар смутно помню. Вроде бы и поп погиб там, и вся церковная утварь. А новую строить не стали.
        - А если покрестить ребенка или отпеть усопшего?
        - Ну если уж так надо, то в соседнюю деревню едут, - ответил Степа, и Мирра поняла, что никто этим здесь не занимается. Так и живут некрещеные и умирают неотпетые.
        Не то чтобы ей это было важно, но казалось, что такие вещи обычно важны людям, особенно в деревне.
        Они прошли почти всю центральную улицу, а так никого и не встретили. Расстояние между домами стало больше, но дворы по-прежнему оставались ухоженными. Даже те, в которых, никто не жил. Идти стало тяжелее, будто что-то не пускало их, топило ноги в расплавленном песке, держало за одежду, не давало ступать. Мирра понимала, что это все жара, но никак не могла отделаться от мысли, что само место не радо им, не хочет, чтобы они приближались к лесу, в первых деревьях которого терялся нужный домик.
        - Ой, а там что? - внезапно прервала сонное молчание Полина.
        Мирра вскинула голову, посмотрела, на что она указывала. Они как раз проходили мимо стелющегося вдали туманного облака, и отсюда было видно, что оно скрывает за собой не то пруд, не то небольшое озерцо: туман висел на некотором расстоянии над землей, а под ним переливалась серебристыми блестками ровная водная гладь.
        - Мертвое озеро там, - отозвался Степа. - Гиблое место, не стоит туда ходить.
        Зря он это сказал. Рыжая язва тут же вскинулась, посмотрела на него насмешливо.
        - С чего вдруг?
        - Многие утонули, - пояснил Степа. - Вот и та невеста, к которой мы сейчас идем, там же погибла. Говорят, какие-то ядовитые испарения, если надышаться, можно и сознание потерять. Упадешь в воду и не выплывешь уже.
        Брови Матвея ровно на одно мгновение вздернулись вверх, и тут же вернулись обратно, но Мирра заметила. Должно быть, Степа рассказывал ему другую версию. И, зная их деревенского приятеля, Мирра не сомневалась, что в том рассказе наверняка ядовитым туманом были русалки или водяные.
        - Ой, а давайте сходим! - тут же взмолилась Полина. - Мы не будем близко подходить, одним глазком только посмотрим.
        - Не самая лучшая идея, - покачала головой Мирра.
        - Да ладно, ты что, поверила в эту муть про испарения? - хмыкнула рыжая, и прежде, чем кто-либо из них успел ее остановить, сошла с дороги, змеей скользнула между двумя соседними заборами и направилась к молочной пелене. - Птичка певчая, ты со мной? - донесся до них насмешливый голос.
        Полину уговаривать не потребовалось. Она рванула вслед за заклятой подружкой, и остальным ничего не оставалось, кроме как последовать за ними.
        Оказалось, что вблизи туман не такой плотный, каким выглядел издалека. Сначала он заклубился в воздухе тончайшими паутинными нитями, запутался в волосах, прикоснулся легкой прохладой к разгоряченной коже, а потом опустился вниз и там уже плотными ковром спрятал землю. Странное это было место: внизу ничего не видно, а воздух будто дрожит, переливается и манит к себе, все ближе, ближе к озеру. Если уж где-то и могут водиться русалки, то именно здесь, этого Мирра отрицать не могла.
        Вместе с тонкими нитями тумана в воздухе разлился и легкий аромат прозрачной воды, приправленный почти неслышным травяным запахом белых кувшинок, покачивающихся на волнах. Вода возле берега была усыпана цветами так плотно, что и не разглядишь саму голубую гладь. Чем ближе они подходили, тем сильнее пахли кувшинки, кружа голову и путая мысли.
        Место оказалось по-волшебному красивым. Идеально ровное прозрачно-голубое зеркало, тихое, спокойное, укутанное туманом, украшенное цветами; здесь даже солнце не палило так жарко, не в силах преодолеть туман.
        - Как красиво! - выдохнула Полина.
        - Посмотрели? А теперь пойдемте отсюда.
        Степа один не был очарован озером, даже рыжая стерва притихла. Оно и понятно: Степа вырос в этих местах, наверняка не раз бывал здесь, знал и местные легенды.
        - Действительно, пойдемте, - поддержал его Матвей.
        Мирра не стала возражать, да и рыжая, оторвав взгляд от озера, согласно кивнула. Полине пришлось подчиниться большинству. И лишь когда они отошли уже на приличное расстояние, а позади них с громким всплеском вода приняла в себя жертву, Мирра поняла, что Полина вовсе не подчинилась.
        Обернулась и успела увидеть длинные белые волосы, рассыпавшиеся во водной глади, а в следующее мгновение Полина ушла под воду с головой, и белое полотно волос нырнуло за ней.
        Глава 10
        Мирра
        - Полина!
        Матвей опомнился первым и рванул к озеру, что было силы. Остальные замерли, беспомощно глядя ему вслед. Даже Степа остался стоять, а на лице было написано такое страдание, словно он уже заранее оплакивал Полину, словно знал, что ей не выбраться из озера.
        - Степа! - окликнула его Мирра.
        Он вздрогнул, тряхнул могучей головой и побежал за Матвеем, будто Мирра не позвала, а из пистолета выстрелила. Обогнал уже на середине пути, с разбегу влетел в озеро, подняв кучу острых брызг, и нырнул в воду, потревожив ковер белых кувшинок. Те бросились врассыпную, закивали сердито, зазвенели неслышно, но очень быстро вернулись на прежние места.
        Лишь когда Степа скрылся под водой, Мирра и Лика побежали к озеру. К тому моменту, как они добрались до него, Матвей уже по пояс стоял в воде, а Степа вынырнул, держа подмышки обмякшую Полину. Вдвоем они вытащили ее из воды, посадили на землю. Полина была в сознании, но смотрела перед собой невидящим взглядом, словно Степа достал только тело, а сознание, мысли, сама суть Полины осталась там, под прозрачным стеклом Мертвого озера.
        - Полина! - Мирра изо всех сил тряхнула ее, но та не ответила, не посмотрела на нее, никак не дала понять, что слышит.
        - Дай я! - Рыжая оттолкнула Мирру и с размаху влепила Полине звонкую пощечину.
        На бледной щеке мигом вспыхнул алый пожар, но девушка наконец встрепенулась, закашлялась, выплевывая дурманящую воду.
        - С ума сошла, птица безголосая?! - взволнованно завопила Лика. - Ты на хрена в воду полезла?!
        Полина непонимающе посмотрела на нее, перевела взгляд на вновь притихшее озеро, только сейчас заметила, что с одежды и волос льется вода, а рядом стоят насквозь мокрые парни.
        - Не знаю, - слабо пробормотала Полина. - Меня позвал кто-то. Я шла за вами, потом услышала свое имя, обернулась, а дальше… дальше уже ты меня ударила, - Полина потерла полыхающую щеку.
        - Нужно уходить отсюда, - решила Мирра. - Не знаю, что не так с этим озером, но нам нужно уходить.
        Спорить никто не стал. Рыжая и Степа подхватили Полину под руки и поволокли к дороге, хотя она шла уверенно и вовсе не нуждалась в помощи. Мирра и Матвей шли следом.
        - Я видел их.
        Мирра не сразу поняла, что сказал Матвей. Оглянулась, замечая, что он немного отстал от основной группы.
        - Кого? - спросила тихо, чтобы не услышала ушедшая вперед троица.
        - Русалок. Или утопленниц. Не знаю. Но там, в озере, что-то есть.
        Матвей говорил уверенно, но при этом был бледен, и, казалось, его даже немного трясет.
        - Ты же не нырял? - не слишком уверенно сказала Мирра. Ей казалось, что Матвей только зашел в воду, на дно не опускался, но она бежала, могла не все рассмотреть.
        - Когда Степа вытащил Полину, я наклонился к ней, хотел подхватить, а из воды на меня смотрело… лицо. Женское лицо. - Матвей вскинул голову и с вызовом посмотрел на Мирру, но она не собиралась смеяться, смотрела внимательно, напряженно. - Оно пялилось на меня темными глазами, скалило тонкие акульи зубы. И держало Полину за руку. Я дернул ее, тварь как будто зарычала, сначала собиралась кинуться на меня, а потом резко ушла под воду.
        Мирра молчала, не зная, что сказать. Еще вчера в русалок она не верила, но и в домовых тоже не верила, и в навий, бредущих по ночам вдоль домов, и в мертвячек, внезапно возникающих перед окном. Ни во что такое не верила, но все это видела своими глазами.
        - Ты мне веришь? - спросил Матвей, пытливо заглядывая ей в глаза.
        - Если ты уверен, что это не были галлюцинации от ядовитых испарений, то я верю в то, что ты видел, - сказала она.
        - Нет там никаких испарений, Мирра, - твердо заявил Матвей. - Там есть что-то гораздо более страшное. Что-то, объясняющее, почему в этой деревне нет церкви.
        К удивлению обоих, Полина, Степан и Лика, ушедшие далеко вперед, выбравшись на дорогу, свернули не в сторону дома, а к лесу. А на вопрос, не стоит ли сначала пойти переодеться, только отмахнулись.
        - Такая жара, все быстро высохнет, - заявил Степан.
        - Я уже почти сухая, - поддакнула Полина. На ней был лишь невесомый сарафан, а потому он действительно быстро высыхал. Чего не скажешь об одежде мужчин.
        - Тем более мы уже столько прошли, я второй раз не пойду по этому пеклу, - ворчливо поддержала Лика.
        Мирре и Матвею ничего не оставалось, как последовать за ними.
        Нужный дом оказался последним по улице, стоял уже практически на опушке леса, со всех сторон как молчаливые стражи к нему подступали деревья, а мохнатые еловые лапы не только гладили забор, но и протискивались внутрь двора. И несмотря на то, что в доме давно никто не жил, он все еще выглядел ухоженным. Только высокая нескошенная трава во дворе и выдавала отсутствие хозяев. Тропинка от калитки к порогу заросла, но примятая трава давала понять, что кто-то недавно по ней ходил. Это мог быть кто-то из местных, но Мирра почувствовала, как по спине пробежал холодок и неприятно засосало под ложечкой. Полина подошла ближе к Матвею и вцепилась обеими руками в его плечо, даже рыжая заметно отстала от Степана, хотя до этого шла сразу за ним, не обгоняя лишь потому, что не знала, куда идти. Очевидно, страшно было всем. Хоть и понимали, что днем навьи ничего им сделать не могут. Однако произошедшее на озере давало понять, что они в относительной безопасности до тех пор, пока сами не суются в логово нечисти.
        Степан открыл ключом дверь и первый осторожно вошел внутрь. За ним гуськом потянулись остальные.
        В доме было темно и горько пахло пылью и сухими травами. Полина не удержалась, чихнула, заставив всех подпрыгнуть. С потолка грязными лохмотьями свисала паутина с кое-где запутавшимися в ней и уже давно истлевшими насекомыми. Если бы не тонкие липкие нити, все еще поддерживавшие форму, они давно рассыпались бы в прах, но сейчас молчаливыми коконами напоминали о заброшенности. Даже мыши, казалось, сюда не наведывались: обои в мелкий цветочек выгорели, утратили яркие краски, стали лишь бледной копией самих себя, но все еще оставались целыми, не погрызенными в углах.
        Мебели в доме осталось немного. В проходной кухне, куда они вошли, стоял большой стол у окна, вокруг примостились несколько одинаковых табуреток, вдоль одной стены стоял второй стол, уже не обеденный, а рабочий, а угол занимал большой буфет с резными дверцами. И, конечно же, русская печь в полкухни. Дверь в другую комнату была закрыта, но Мирра не сомневалась, что и там вещи аккуратно сохранились. Создавалось впечатление, что хозяева не умерли, а уехали на какое-то время, прибрав перед этим. Ее приемная мать всегда так делала: перед поездкой куда-то тщательно вылизывала большой дом, намывала тарелки, раскладывала по шкафам одежду и белье. За время отсутствия семьи все покрывалось пылью, поэтому на следующий день после приезда всегда устраивалась генеральная уборка, но тратить время на раскладывание вещей уже не приходилось. Смысл этого Мирра поняла, только став взрослой, в детстве же страшно раздражали лишние уборки.
        - Так, и что нам делать? - прервала общее очарование застывшей во времени комнатой Полина.
        - Вам нужно оставаться здесь, можете осмотреться, - разрешил Степа. - А мы с Матвеем залезем в погреб, проверим, цела ли защита, не могла ли навья выбраться наружу.
        С этими словами Степан открыл в полу дверцу, которую никто раньше не приметил, и спрыгнул вниз. Погреб оказался ему по плечи, из-под пола теперь торчала одна голова. Матвей слез за ним намного аккуратнее и, поскольку был ниже Степана, почти полностью скрылся внизу. Еще раз велев девушкам вести себя аккуратно, оба включили фонари, предусмотрительно захваченные Степой, и скрылись в темноте погреба.
        Полина подошла к краю, присела на корточки и заглянула вниз.
        - Ух, большой погреб, наверное! - присвистнула она. - Даже света от фонарей не вижу.
        - Еще бы, - фыркнула рыжая. - Целые катакомбы покойников прятать. Можно сказать, сразу в преисподнюю опускают.
        Мирра не стала подходить к краю. Вид большого черного провала в полу вызывал беспокойство, поэтому она решила по наказу Степана осмотреться. Аккуратно приоткрыла запертую дверь и вошла в соседнюю комнату, которая оказалась одновременно и спальней, и гостиной. Высокая кровать застелена вышитым вручную покрывалом, друг на друге стоят две огромные пузатые подушки. Наволочки на них когда-то были белыми, но теперь пожелтели от времени, как желтеют осенью листья, и большие вышитые цветы выглядели неуместно, создавали впечатление забытой на улице яркой игрушки. Небольшой диван напротив тоже застелен покрывалом, но уже попроще, явно купленном в магазине.
        В ногах дивана располагался большой шкаф с зеркалом в дверце, а между двух окон стоял стол, накрытый скатертью с таким же рисунком, что и покрывало на кровати. На столе должен бы стоять телевизор, но его не было.
        Мирра подошла к шкафу, провела рукой по резной дверце, ощущая кончиками пальцев пыльное забытье. Подумала немного, а затем осторожно приоткрыла дверцу. Внутри было еще более пыльно и пахло чем-то прелым. Все полки оказались заняты одеждой, и только одна пустовала. Пустовала сейчас, но еще совсем недавно на ней что-то стояло. Среди толстого слоя пыли почти по центру выделялось пятно правильной прямоугольной формы. Будто здесь стоял небольшой ящичек или… шкатулка.
        Мирра быстро пробежалась руками по остальным полкам, надеясь, что шкатулку куда-то переставили, хотя в глубине души знала, что ее забрали. Едва ли это была та шкатулка, ключ от которой висит на шее у Матвея, мало ли в деревне шкатулок, но Мирра почти не сомневалась, что именно та. И если кто-то перепрятал ее из такого надежного места, значит, в ней на самом деле хранится что-то очень важное.
        Она разочарованно выдохнула, закрыла дверцу и заглянула в потемневшее от времени зеркало. Прозрачное когда-то стекло стало грязно-серым, подернулось паутиной времени, заросло забвением. Мутное отражение смотрело испуганно и напряженно. Мирра осторожно приблизила лицо к холодному стеклу, почти прижалась носом, перевела взгляд со своего лица за плечо и едва не вскрикнула. Сзади стояла навья. Та самая, что приходила ночью. Теперь Мирра ясно видела, что она на самом деле одета в наряд невесты, а то, что приняла за облако - длинная белая фата. Сейчас лицо не казалось таким страшным, как ночью, можно было рассмотреть и глубоко посаженые бездонные глаза, и маленький приоткрытый рот и даже жемчуг зубов в нем.
        Мирра царапнула ногтями прохладное стекло, собираясь с мыслями, а затем резко обернулась. Невеста была за ней, но не живая, не навья, а простой портрет во весь рост на стене. И не свадебное платье на ней, а обычный сарафан молочного цвета. Волосы не черные, а каштановые, на голове венок из белых цветов. В мутном зеркале она отразилась нечетко, а остальное уже дорисовало воображение.
        Мирра осторожно подошла ближе к портрету, рассматривая девушку. Молоденькая, лет двадцати, но очень печальная, будто знает заранее, какая судьба ее ждет. Быть может, уже находилась в депрессии, спасти от которой в этой глуши оказалось некому. Некому было пожаловаться на проблемы, которые грызли дикими собаками изнутри, разрывали мысли по ночам, заставляли сердце чаще биться днем. Некому выслушать, никто не подставил плечо. Мирра знала, как это бывает. Она нашла способ справляться, выжила. А бедная девушка не нашла. Вот и утопилась в озере, нырнула в прозрачную бездну, как нырнула сегодня Полина, но никто не бросился следом, не вытащил, не дал пощечину, не заставил жить.
        На кухне послышался шум, а затем и мужские голоса. Вернулись Степан и Матвей. Бросив еще один взгляд на портрет и легонько улыбнувшись ему, мысленно говоря, что однажды все закончится и даже навья обретет покой, Мирра поторопилась выйти из комнаты, но сделав только шаг, едва не упала: ногу пронзила острая боль. Пришлось остановиться и прикрыть глаза, привыкая к этой боли. Сделав несколько глубоких вдохов и закусив губу, Мирра уже медленнее направилась к выходу, изо всех сил стараясь не хромать.
        Матвей и Степан уже стояли наверху, плотно закрыв погреб. Оба выглядели чумазыми, взъерошенными, в волосах путалась паутина, а у Степы на щеке алела большая ссадина. Они словно только что действительно выбрались из преисподней.
        - Все отлично, захоронение плотно закрыто, ничего не нарушало защиту, - объявил Степан. - Так что Лиза лежит спокойно.
        - Тогда как она могла прийти к нам ночью? - не поняла Мирра.
        - Может быть, я ошибся, и это была не она?
        - Я видела портрет в комнате, это точно она.
        - Ой, Мирра, у тебя кровь! - прервала спор Полина.
        Мирра опустила голову, только сейчас увидев, что легкие бледно-голубые джинсы на левом бедре промокли и окрасились в темно-бордовый цвет. Черт, как же так? Почему же она не увидела этого в комнате? Могла бы придумать что-нибудь.
        - Ты поранилась? - встревоженно спросил Матвей.
        - Зацепилась за угол шкафа в комнате, - мгновенно соврала Мирра. - Там острый гвоздь торчит, я не заметила.
        - Поранилась до крови, но джинсы не порвала? - скептически приподняла бровь рыжая, но никто не обратил на нее внимания.
        - Нужно вернуться домой и обработать рану, - заявил Матвей. - Я захватил с собой кое-какие медикаменты на крайний случай.
        - Ты же архитектор, - удивилась Полина.
        Мирра лишь закусила губу, чувствуя, как боль в ноге нарастает. Идти домой ей будет сложно.
        - Моя бабушка была фельдшером, я к таким вещам приучен, - пояснил Матвей. - Как и ездить в поездки с базовым набором первой помощи.
        Мирра не сказала ни да, ни нет, решив, что придумает, как отвязаться от помощи, по дороге. Идти действительно оказалось непросто. Степе и Матвею пришлось помогать, а потом последний просто взял ее на руки, как она ни протестовала. И это уязвимое положение у него на руках так отвлекало, что ни о чем другом думать она не могла. Это был слишком близкий физический контакт. Мирра чувствовала его дыхание на лице, когда Матвей поворачивался к ней, тревожно заглядывал в глаза, слышала стук его сердца, чувствовала тепло сильных рук. Она ничего не придумала, поэтому, когда возле дома Матвей осторожно опустил ее и заявил, что сейчас сходит за аптечкой и вернется, слишком резко заявила, что справится сама. Крепко стоя на ногах, отойдя на безопасное расстояние, она снова вернула себе самостоятельность и независимость.
        - Мирра, рану нужно обработать, - терпеливо, как маленькому ребенку, сказал Матвей. - Ты поранилась черт знает обо что, мало ли какую инфекцию могла занести. Хочешь остаться без ноги после возвращения отсюда?
        - Я обработаю сама, - с нажимом повторила она. - Мне не нужны помощники.
        - Если стесняешься, надень какие-нибудь шорты, - настаивал Матвей.
        - Я же сказала, что сама справлюсь! - уже не на шутку разозлилась она.
        - Да не снимет она перед тобой штаны, - хмыкнула рыжая. - Она даже перед нами вчера не сняла, в баню не пошла и переодевалась уже ночью в темноте, когда никто не видел. Поразительная скромность в таком возрасте у человека из столицы.
        Мирра едва удержалась от того, чтобы не стукнуть ее, но Матвей, услышав об этом, сразу отстал, сказал только, что принесет аптечку и на большей помощи настаивать не будет. Это Мирру вполне устраивало.
        Степан
        Пока Матвей и Мирра возились с аптечкой, Полина принялась накрывать на стол. Время было уже даже не обеденное, день клонился к вечеру, поэтому поесть никто не отказался. Степа и вовсе думал, что мог бы съесть целого медведя. Несмотря на то, что давно жил один, готовил для себя всегда, в сухомятку не питался. Да и баба Глаша подкармливала.
        Полина невесомой феей сновала между буфетом, столом и печкой, и Степа против воли залюбовался ею. Такая легкая она, невесомая, хрупкая. Кажется, дунь посильнее - и улетит. А при этом живая, юркая, даже с печью управляется играючи, будто родилась в деревне, будто всю жизнь жила в этом доме, по соседству. Степа всего раз показал, что да как, а она на лету ухватила, сразу все поняла. Может, она и не будет сильно против? Не станет возражать? Эх, вот бы она на него смотрела, а не на Матвея, но Полина словно нарочно не замечает его. Улыбается, смеется, но Матвею. У Матвея спрашивает, что он будет, какой чай ему сделать, сколько сахару класть. А на него если и глянет ненароком, то тут же отворачивается, будто неприятен он ей. Он ведь из озера ее вытащил, жизнь спас, все равно к Матвею тянется. Впрочем, даже некрасивая Лика - и то на него не смотрит. Чего уж ждать от прекрасного ангела Полины? С чего ей на него смотреть?
        Наконец из спальни вышел Матвей, плотно закрыл за собой дверь и покачал головой:
        - До чего упрямая. Там наверняка зашивать надо, а она даже обработать не дала.
        - Каждый Буратино сам себе Буратино, - пожала плечами Лика.
        На столе уже стояла разогретая вчерашняя картошка, чугунок с мясом, который Степа принес из дома, толстыми ломтями был нарезан хлеб и заправлен домашней сметаной салат, а все пятеро, включая побледневшую и слегка прихрамывавшую Мирру, сидели за столом, но есть еще не начали, когда с треском ударилась в стену входная дверь, впуская в дом бабу Глашу. А с ней, обгоняя старушку, вошло и что-то опасное, неприятное, от чего хотелось вжать голову в плечи, стать меньше ростом, слиться со стеной, чтобы не заметили.
        Степан не так уж часто видел свою наставницу в ярости, обычно баба Глаша умела держать лицо и сохранять спокойствие в любых ситуациях, с долей снисхождения относясь к любой людской глупости, но сейчас был явно не тот случай. И, пожалуй, сейчас Степа готов был согласиться с прозвищем, каким за глаза ее звали все в деревне - Баба Яга.
        - Тут, голубчики, - проскрипела баба Глаша, проходя в кухню и цепким взглядом прищуренных глаз осматривая пятерых застывших за столом человек.
        А они действительно застыли. От неожиданности, от предчувствия чего-то неотвратимого, что надвигалось на них как летняя гроза. Быть может, только Степа умел видеть искры в этих черных как смоль глазах, но все остальные тоже что-то почувствовали.
        - Зачем в пустой дом ходили?
        Первой отозвалась Полина, еще не знающая, что когда баба Глаша зла, лучше молчать, пока она не выскажется. Полина хотела объяснить, рассказать все, оправдать их, но выбрала для этого не лучший момент, а Степа не успел ее остановить.
        - Молчать! - рявкнула баба Глаша, когда Полина только начала рассказывать про призрак невесты. - Степа!
        Степа тут же положил на стол ломоть хлеба и выпрямился, посмотрев на бабу Глашу виновато. Был бы один, уже с места вскочил бы, но сейчас не хотелось упасть лицом в грязь перед городскими, показать им, что он, двух метров ростом и ста килограммов весом боится какую-то старушку. Городские ведь не знают всей ее силы, не знают, что она сделала для Степы. Они не поймут. Поэтому остался сидеть, хоть и видел, как недобро прищурилась баба Глаша. Поняла, что стесняется показывать почтение перед ней, что боится ее. Но провоцировать не стала, дала сохранить лицо.
        - Тебя не было дома, я не знал, когда вернешься, - виновато начал он. Лицо лицом, а с голосом ничего не смог поделать. Тот получился жалким, просящим. Таким тоном местный пьянчужка Тихон просит мелочи на опохмел. - Вот и решили проверить сами. Но я защитные амулеты всем сделал, все, как ты учила.
        На щеках бабы Глаши еще играли желваки, а глаза-бусинки метали молнии, но отчитывать его она больше не стала. Неужели думала, что Степа сунулся в логово мертвячки без защиты? Да еще и безоружных городских за собой потащил? Хорошего же она мнения о своем ученике!
        - Сегодня из дому чтобы ни шагу, ясно? - наконец припечатала она, немного подумав. И голос у нее сделался уже не злой, а задумчивый, словно она прикидывала и решала что-то в уме. - Так безопаснее для вас выйдет. А вечером я приду, на ночь другую защиту поставлю.
        - Зачем нам другая защита? - пискнула Полина, растерянно глядя на бабу Глашу. - На доме ведь уже стоит одна, и этой ночью она хорошо работала.
        - Затем, что могли вы своим визитом необдуманным разворошить осиное гнездо, - снова зло выплюнула баба Глаша. - А от него уже другая защита нужна. Эта вам не поможет.
        Полина испуганно ойкнула, Мирра и Матвей переглянулись, и Степа видел, что они тоже сели прямее.
        - А почему тогда вы с нами на ночь не останетесь? - поинтересовалась Лика.
        - Сами наворотили дел, сами и разгребайте, - бросила баба Глаша, но затем добавила: - Я дом проверять пойду, ту защиту.
        - Ночью? - напряженно уточнила Мирра. - А как же навьи?
        - Меня не тронут.
        Городские переглянулись, не понимая, что это значит. Баба Глаша промолчала, не дала объяснений, и Степа тоже молчал.
        - Раз уж вы пока здесь, мы хотели расспросить вас про предстоящую свадьбу, - начала Полина, но баба Глаша тут же перебила ее:
        - А теперь, может, и не будет уже никакой свадьбы!
        Она махнула Степе, давая понять, чтобы шел за ней, и сама направилась к сеням, но Лика проворно вскочила из-за стола, обогнала бабу Глашу и преградила ей дорогу.
        - Ну уж нет! - отчеканила безумная девица. - Вы не уйдете, пока не дадите нам объяснений! Мы хотим знать, чья это свадьба, кто невеста, почему позвали нас и почему в деревне о ней не знают.
        - Придет время - узнаете, - бросила баба Глаша и попыталась обойти рыжую, но та сделала шаг в сторону, снова преграждая дорогу. У Степы в плохом предчувствии сжалось сердце, но рыжей было плевать.
        - Если вы нам ничего не скажете, завтра же утром мы уйдем!
        Баба Глаша недобро усмехнулась.
        - Идите, - пожала плечами она. - Сами все равно не выйдете, только заблудитесь, а там и нави в лапы попадетесь.
        - Нас Степа выведет! - поддержала подругу Полина.
        Степа вжал голову в плечи, уже понимая, что через мгновение его авторитет разобьется вдребезги, как поставленный на край печи глиняный чугунок.
        - Степа? - хмыкнула баба Глаша. - Степа вас не поведет.
        - Степа! - Полина повернулась к нему, и у него от беспомощности защемило в груди. Он опустил голову, не желая смотреть на Полину, но по прожигающему щеку взгляду все понял.
        Полина ждала защиты, а он не мог ее дать. Не мог пойти против бабы Глаши. Так какой смысл в его силе, в навыках, в его добротном доме и умелом хозяйстве, если он не может поддержать ту, которая ему нравится? Как она после этого сможет доверять ему?
        - Степа! - баба Глаша назвала одно только его имя, и он безропотно подчинился: поднялся с места и, ни на кого не глядя, вышел из дома.
        Проворная старушка уже была возле калитки. Шла широко, размашисто, чеканя каждый шаг, Степу так учили ходить в армии, но он, вернувшись на гражданку, тут же об этом забыл. Не нравилось Степе в армии. Одно дело подчиняться бабе Глаше, которая знает, что делает, другое - слушать командиров, которым важнее занять ерундой, чем научить полезному. Одно дело - учиться воевать с мертвяками, другое - с живыми людьми. С живыми людьми Степе не нравилось сражаться даже теоретически.
        Степа догнал бабу Глашу, но не поравнялся с ней. Шел на полшага сзади, дулся. И она, конечно, поняла.
        - Обижаешься? - спросила вроде и резко, но он уловил в ее тоне мягкие нотки. Не извиняющиеся, конечно, а просто теплые, родные.
        Не ответил. Баба Глаша оглянулась, зыркнула на него, и снова пошла вперед.
        - Зачем ты повел их туда? - спросила другим тоном, не таким, как говорила в доме, а таким, как пеняла ему за непослушание во время обучения. Степа был хорошим учеником, но ему всегда казалось, что баба Глаша уж слишком опекает, не дает развернуться в полную силу. - Перед которой из них красовался?
        Степа почувствовал, как шею заливает краснота. Он почему-то всегда краснел с затылка.
        - А хоть бы и перед которой, - буркнул он, глядя себе под ноги. - Ты сама сказала, что одна из них мне женой станет, а кто за меня пойдет? Они городские, а я из деревни. Не ровня им. Они, видела, какие красивые все, умные? А я что в своей жизни видел? Только что в армии был, а так всю жизнь здесь. Чем могу их впечатлить?
        - Ты с навью сражаться умеешь.
        - А толку? Кто из них понимает эту выгоду?
        Баба Глаша вдруг остановилась, повернулась, задрала голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Степа едва не налетел на нее, поэтому стоял теперь рядом, возвышался над ней, как гора. Черные глазки-бусинки смотрели с легкой долей насмешки, но смеялись не над ним.
        - Когда они узнают правду, - тихо и как-то торжественно сказала баба Глаша, - поймут. Еще драться будут, кому из них за тебя замуж идти.
        Она развернулась и снова пошла дальше, а Степа еще несколько секунд удивленно смотрел ей в след.
        Глава 11
        ТРЕТЬЯ НОЧЬ МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Мирра
        Вечер прошел в напряженном молчании и закончился быстро. Большое красное солнце едва спряталось за лесом, уступив место ночной темноте, как все засобирались спать. В этот раз ни Полина, ни рыжая в баню не пошли, удовлетворившись водой в умывальнике. Даже ужинать не стали, просто выпили чаю с печеньем и разошлись по постелям. Ничего не обсуждали, не строили версии, вообще старались не касаться произошедшего: ни купания Полины в озере, ни посещения дома с мертвой невестой, ни разноса бабы Глаши. Ни, тем более, поведения Степана.
        Мирра не понимала, что страшного они сделали, наведавшись в тот дом, но в этом месте происходило столько странного, что она многое принимала как данность. Вот, наверное, и с домом что-то не так, не следовало в него ходить. Оставалось надеяться, что бабка сможет как-то все исправить.
        Ей не спалось. Щербатая луна, похожая на кусочек сыра, ярко светила в окно, заливая комнату серебряным светом, в лучах которого то и дело шевелились пугающие тени, заставляли подниматься дыбом волоски на теле, но оторвать от них взгляд было невозможно. Девчонки тоже не спали. Мирра слышала раздраженное сопение рыжей с кушетки, вздохи Полины с дивана. Но нарушать звонкую тишину никто не решался.
        Луна прекратила лить свет в одно окно, перешла в другое, сместились тени на полу и на стене, когда Полина наконец не выдержала. Скрипнул старый диван под ее весом, она села, завернувшись в тяжелое одеяло, как в кокон, и посмотрела на подруг.
        - Не нравится мне все это.
        - Никому не нравится, - тут же меланхолично отозвалась Лика, даже не повернувшись к ней.
        Мирра осторожно села, стараясь не шевелить ногой, поскольку та все еще болела. Матвей был прав, рану бы зашить, но они всегда заживали сами. На ней все заживало, как на собаке.
        - Что именно? - спросила она.
        - Да свадьба эта! И бабка, и Степа явно что-то знают, но молчат. И Матвея она как будто не волнует, а ведь он жених! Почему ему все равно, кто невеста? Почему он не допытывается у бабки? Что, если невеста - та навья из запертого дома?
        Лика лишь фыркнула. Ничего не сказала и Мирра, а Полина продолжила:
        - Бабка сказала, что может, теперь и свадьбы никакой уже не будет. А почему? Не потому ли, что мы выпустили невесту? И теперь она сбежит?
        - Вообще-то, она к нам вчера приходила, - напомнила Лика, наконец поворачиваясь к подругам и тоже садясь на кушетке. - Значит, сама вышла, без нас.
        Полина мотнула головой.
        - Может, она могла выходить ненадолго и недалеко. А мы своим визитом разрушили защиту, и теперь она сбежит насовсем. Вот бабка и переполошилась.
        - Звучит бредово, - не стала выбирать выражения Лика. Впрочем, как всегда. - Что за свадьба: живого человека и навьи? Как это возможно? Да и зачем?
        - В этом месте все возможно, - буркнула Полина. - Мирра, а ты что думаешь?
        Мирра промолчала. Она точно знала, что мертвая девушка, похороненная в подвенечном платье, не невеста на будущей свадьбе. Она знала, кто невеста.
        Вечером, когда Матвей принес аптечку, Мирра была твердо намерена обработать себе рану сама, но сделала так, чтобы Матвей на какое-то время остался с ней наедине, позволив остальным уйти на кухню и закрыть дверь. Ей нужно было сообщить ему о пустом месте в шкафу, на котором стояла шкатулка. Мирра не знала, откуда у нее такая уверенность, но не сомневалась в том, что ключ Матвея именно от нее. Все говорило против, ведь в том доме никогда не жила семья Матвея, бабушка увезла его задолго до того, как утопилась несчастная, а все же Мирра не сомневалась в своей догадке. Быть может, девушка все-таки прихватила изящную вещицу из чужого заброшенного дома, нечаянно там оказавшись. Быть может, ей или ее матери отдали шкатулку на хранение. Но как-то она там оказалась. И совсем недавно ее унесли. А значит, там действительно хранится что-то важное, не зря бабушка Матвея не выбросила ключ.
        Всеми этими мыслями Мирра поделилась с Матвеем, когда они остались наедине. Он долго молчал, и она уже подумала, что ее доводы кажутся ему притянутыми за уши, но он внезапно кивнул, соглашаясь.
        - Я попробую разузнать у Степы, кто ходил в тот дом в последнее время, кто мог взять шкатулку. И… - Матвей осекся, посмотрел в окно, а потом снова повернулся к Мирре и добавил тихо: - Не он ли это сделал.
        - Он?..
        - Он знает больше, чем говорит нам.
        Это не стало для Мирры открытием. Все с самого начала знали, что Степа знает больше. Неожиданностью для нее оказалось то, что кое-какими знаниями он поделился с Матвеем еще в первую ночь в этой деревне. И Матвей знал, чья будет свадьба.
        - Наша. Наша общая, - признался он. - Я и Степа - женихи, а вы - невесты. Должен был быть еще один парень, но он почему-то не приехал. Поэтому баба Глаша и удивилась так. Должно было быть три пары.
        - Значит, кто-то из нас останется без жениха? - хмыкнула Мирра.
        Ей не верилось в то, что свадьба будет настоящей. Здесь, в этой глуши, где нет даже церкви, едва ли есть загс.
        - И зачем им эта свадьба? - спросила она, но Матвей лишь пожал плечами, а потом лукаво усмехнулся:
        - Мне кажется, что люди здесь немного… того. Если мы действительно отсюда, то они по какой-то причине решили, что однажды мы должны вернуться и пережениться.
        Мирра не ответила на его улыбку. Ей тоже так казалось бы, если бы в этом месте не происходило столько странного. Но оно происходило, и потому все здесь наверняка имеет смысл. Просто они пока не понимают, какой.
        - Почему ты нам раньше не сказал?
        - Потому что Степа просил этого не делать, - просто ответил Матвей. - Это во-первых, а во-вторых, потому что вы можете испугаться и попытаться сбежать.
        - А ты веришь, что без Степы леший нас не выпустит? - Мирра все-таки улыбнулась.
        - Леший не леший, а места здесь дремучие, и без проводника нам действительно не выйти.
        - Значит, остается только ждать свадьбы и смотреть, что будет?
        - По крайней мере, я надеюсь, что после этого мы сможем уехать домой.
        Мирра в этом так уверена не была. Ведь Степа местный, а значит, как минимум одна должна остаться. Та, которая станет его якобы женой. И почему-то казалось, что эта участь уготована ей. И Полина, и Лика вешаются на Матвея. Может быть, из чувства соперничества, но на Матвея. Разве что после свадьбы Степа потеряет бдительность, и заставить его показать дорогу получится обманом. А там уж никакие «священные узы брака» не остановят их.
        Девчонкам она тоже ничего не сказала. Матвей прав: они могут попробовать сбежать из деревни. И если не навь, то медведя или волка в лесу встретить вполне реально.
        Они еще какое-то время обсуждали возможную кандидатуру невесты и чем это грозит жениху, а потом наконец затихли. По комнате чернильной темнотой разлилась тишина, спряталась за набежавшую тучку луна, перестала рисовать на полу серебристые узоры. А Мирре все также не спалось. Мысли крутились и вокруг будущей свадьбы, и вокруг того дома, который давно заброшен, но ухожен, будто кто-то за ним присматривает. И вокруг пустого места в шкафу, где стояла не то коробка, не то шкатулка. И вокруг портрета невесты, которая приходила к ней. Девушка на портрете улыбалась, но Мирра помнила ее лицо грустным. И чем больше думала о ней, тем меньше боялась. Испугалась вчера ночью от неожиданности, но теперь была уверена, что навья не хотела ей ничего плохого.
        Переворачиваясь с боку на бок, Мирра то и дело поглядывала на окно, ожидая снова увидеть за ним бледное лицо с длинными темными волосами в белом воздушном облаке фаты. Сегодня она не испугается, не станет хвататься за нож. Выйдет к навье. Впустить ее в дом не получится, наверняка защитные чары бабки сильны, не зря та битый час вечером ходила вокруг дома, кланялась дверям и окнам, что-то шептала и рисовала угольком, а вот выйти Мирре никто не помешает. Она спросит у девушки, что с ней случилось. Зачем она приходила, чего хотела.
        С этими мыслями Мирра не заметила, как уснула. Проснулась от толчка, будто кто-то пнул ее в спину. Открыла глаза, быстро огляделась вокруг и с трудом удержала себя от вопля. Как всегда - получилось. Смогла даже не дернуться резко, не удариться в стену. Комната казалась сонной и спокойной, но возле дальнего окна стояла фигура в белом одеянии. Стояла не за окном, а по эту сторону, в комнате. Несколько мучительно долгих мгновений понадобилось Мирре, чтобы понять, что фигура эта - Полина в длинной ночной сорочке. Она стояла у окна и за чем-то внимательно наблюдала. Должно быть, за бредущими по дороге навьями, как смотрела вчера и Мирра.
        Стараясь не испугать Полину, Мирра осторожно опустила ноги на пол и позвала ее. Полина, конечно, все равно вздрогнула, но тоже не вскрикнула. Обернулась резко и шумно выдохнула.
        - Ох, это ты, - прошептала она. - В этом доме пугает каждый шорох.
        - Ты почему не спишь?
        - Я спала. Но потом проснулась. Сама не знаю, что разбудило. Не то какой-то звук, не то свет.
        - Ложись, - велела Мирра, - пряча ноги под одеялом. - Не стоит на них смотреть.
        Полина послушно кивнула, бросила еще один взгляд за окно и медленно побрела к дивану. Мирра понимала ее. Сама вчера точно так же пялилась в окно и не могла оторваться. Было что-то завораживающее в ночном шествии мертвых, что-то, задевающее самые потаенные струны души. Возможно, это просто жажда адреналина, контролируемый страх. Ведь когда стоишь по эту сторону, ощущаешь себя в безопасности, зная, что опасность совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Это будоражит, заставляет сердце биться чаще, и смотреть, смотреть…
        Громкий стук сверху заставил обеих вздрогнуть. Мирру, как всегда, молча, Полина все-таки тихо вскрикнула, но тут же испуганно зажала рот руками. Боялась не то разбудить рыжую, не то привлечь внимание чего-то чужеродного, присутствие которого обе почувствовали сразу. Оно будто нависло над ними мрачной тенью, трогало затылок холодной лапой, шумно дышало в ухо.
        Звук раздался над их головами: не то на чердаке, не то на крыше. Кто-то то ли что-то уронил, то ли неудачно приземлился сам. Несколько секунд было тихо, а затем послышались шаги. Теперь совершенно точно кто-то ходил по чердаку. Но как он туда попал? Мирра еще днем обошла дом, осмотрелась. На чердак можно было забраться по маленькой лестнице в сенях, но входная дверь не открывалась, они бы услышали.
        Или именно этот звук и разбудил ее?
        - Полина, - позвала она, - кто-то входил в сени? Ты не слышала?
        Полина отрицательно замотала головой. Она так и стояла посреди комнаты, обхватив себя руками, и прислушивалась к шагам. В свете вновь заливающей комнату луны было видно, как она мелко дрожит, как поджимает пальцы ног, будто внезапно замерзла.
        - Не входил никто, - почти не разжимая губ, прошептала она.
        На чердак вела еще одна маленькая дверца, открывавшаяся на улицу, но она находилась на высоте около трех метров, к ней так просто не подобраться. А приставить лестницу невозможно: мешала бочка с водой внизу. Тогда как кто-то забрался туда?
        Варианта оставалось два: либо кто-то весь вечер прятался в сенях, чтобы попасть на чердак, а они ходили мимо и не видели, либо по чердаку сейчас расхаживает тот, кому не нужны ни лестницы, ни двери. Баба Глаша совершенно точно не залезала к маленькой дверце, не ставила на нее дополнительную защиту. И Мирра не знала, какой вариант кажется ей страшнее.
        Шаги вдруг стихли, как будто тот, кто ходил по чердаку, остановился, замер, затаился в ожидании. Затаились и Мирра с Полиной, не зная, чего ждать. Прошла минута, за ней другая, зазвенела от напряжения тишина, словно кто-то задел тоненький колокольчик, и Мирре уже начало казаться, что она слышит осторожное дыхание. Едва ли она могла слышать того, кто находился на чердаке, скорее, это было дыхание Полины, но когда ночной гость побежал, громко и быстро топая ногами, она опять вздрогнула. Полина в мгновение ока оказалась на диване рядом с Миррой. Залезла под одеяло и крепко-крепко обняла ее. Мирра не сопротивлялась, обняла в ответ. И чтобы успокоить Полину, и чтобы было не так страшно самой.
        Гость бегал по чердаку, что-то роняя, ударяясь в стены, гремя и стуча. От этих звуков сердце заходилось в бешеном ритме, а руки крепче сжимали ладони Полины. Обе тряслись, как осиновые листы, и ничего не могли с собой поделать. Полина тоненько скулила, и это раздражало Мирру сильнее звуков на чердаке. Хотелось ударить ее, встряхнуть, заставить замолчать. Возможно, потому что это она могла сделать, а прекратить то, что творилось на чердаке, было не в ее силах.
        От шума проснулась рыжая. Резко села на кушетке, огляделась и как-то сразу поняла, что происходит. По ее лицу удушливой волной прокатился страх, глаза расширились, превратились в два бездонных озера, и сложно было сказать, что именно удержало ее от того, чтобы тоже не оказаться на диване Мирры.
        - Что происходит? - слишком высоким шепотом спросила она.
        - Что-то забралось на чердак, - ответила Мирра.
        Полина при этом так сильно сжала ее ладонь, что она едва не вскрикнула. И только секунду спустя поняла, чего та так испугалась. Полина вытащила руку из-под одеяла и указала на окно. Мирра оглянулась, и сердце пропустило удар или два. В их дворе стояли навьи. Шесть или семь, издалека сосчитать было сложно. Они стояли в паре метров от окна и смотрели на них. Точнее, лиц Мирра не видела, но ей казалось, что она кожей чувствует устремленные на них взгляды.
        Навьи были необычными, отличались от всех тех, кого она видела раньше. Эти тоже были в белом одеянии, но не в свадебных платьях, а не то в плащах, не то в коконах. Больше всего было похоже, будто они с головой завернуты в простыни. И лишь несколько секунд спустя Мирра поняла, что навьи не стоят во дворе, а медленно приближаются к окнам. Ближе, ближе, и вот уже первая совсем рядом с тем окном, возле которого стоит кушетка рыжей.
        Лика не смотрела в окно, а потому, когда скулеж Полины стал громче, а навья вытянула тонкую руку и поскреблась ногтями в стекло, она наконец обернулась, увидев прямо перед собой скрытое белой пеленой лицо мертвячки, через которую просматривались очертания носа и губ, завизжала так громко, так пронзительно, что у Мирры заложило уши. Мгновение - и Лика оказалась рядом с ними.
        - Тихо, - прошептала Мирра. - Тихо, они не войдут. Баба Глаша ведь поставила защиту.
        Успокаивало это мало. Все навьи уже приблизились к окнам, стояли теперь прямо за стеклом, пялились на них через покрывала и тонко покачивались на ветру. Мирра сосчитала их: шесть. По три у каждого окна.
        Снова что-то грохнуло на чердаке, и кто-то внезапно выключил луну, будто лампочку. Мгновенно стало так темно, что не видно было ни комнаты, ни окон, ни даже друг друга. Мирра подумала бы, что ослепла, если бы тяжело и шумно не задышала рядом Полина. Что-то изменилось и для нее, еще сильнее испугало, а значит, и она перестала видеть.
        - Мирра… Мирра, это ты трогаешь меня за лицо? - все тем же свистящим шепотом спросила Лика.
        Мирра не ответила. Не смогла, перехватило дыхание: Лика отозвалась из другого конца комнаты. Когда она встала и ушла, Мирра даже не почувствовала. Полина, очевидно, тоже испугалась, потому что вцепилась в ее руку еще сильнее, задышала прерывисто, со свистом.
        - Я здесь, это не я, - отозвалась Мирра.
        - Мамочки! - взвизгнула Полина… тоже не рядом. Ее голос донесся откуда-то со стороны двери. Но кто-то тогда держится за ее руку, кто дышит ей на ухо?!
        Мирра резко выдернула руку, вскочила с дивана, не зная, куда бежать, что делать. Липкий ужас тонкой паутиной сковал ее по рукам и ногам, забился в рот, не давая кричать.
        Луна снова вспыхнула, осветила серебряным светом комнату, трех девушек в ней и трех навий, закутанных в белые покрывала. Одна касалась лица Лики, вторая обнимала Полину, третья стояла за спиной Мирры.
        Холодный влажный ужас громким криком вырвался изо рта Мирры. Полина завизжала тонко, ультразвуком, от которого заложило уши, помутилось сознание, затошнило. Лика с воплем оттолкнула от себя навью, бросилась к двери, сметая все на своем пути. Забыв наставление не выходить ночью из дома, девушки высыпали во двор и, не глядя по сторонам, побежали к дому Степы. Они не видели, стоят ли остальные навьи во дворе, бегут ли за ними те, что вошли в дом, заметили ли другие, лакомившиеся у калиток соседей. Они бежали, громко крича, к единственному месту, где видели спасение.
        Степа открыл дверь за секунду до того, как Лика заколотила бы в нее кулаками. Едва не сшибив деревенского медведя, девушки ворвались в дом, и Степа мигом захлопнул за ними дверь. Матвей стоял здесь же, в сенях, в джинсах, но с голой грудью, босиком, держал в руках футболку. Сонный, взъерошенный, но готовый спасать, если надо.
        - Навьи! У нас в доме навьи! - рыдала Полина, оказавшись в объятиях Степы. - Они вошли в дом, хотели нас убить!
        Степан и Матвей переглянулись, посмотрели на рыдающую Полину, а затем повернулись к более трезвомыслящим Лике и Мирре, ожидая подтверждения от них.
        - Строго говоря, хотели они нас убить или нет - неизвестно, - сказала Лика, все еще трясясь от ужаса. Здесь, в светлых сенях Степана с зажженной электрической лампочкой под потолком, стало хорошо видно, насколько она бледна и перепугана. - Но вот то, что они вошли в дом, чистая правда.
        - Они нас трогали! - взвизгнула Полина.
        - И это тоже правда, - подтвердила Лика.
        Мирра только молча кивала. Забег по сонной деревне плохо сказался на ее ноге, пульсирующая боль отдавалась отбойными молотками в висках, кружила голову, и ей с трудом удавалось удерживать себя в сознании.
        - Так. - Степан одной рукой продолжал обнимать Полину, а другой потер высокий лоб, о чем-то думая. - Так, - повторил он. - Значит, девчонки, запритесь дома и никому не открывайте. В окна не смотрите, вообще к ним не подходите, понятно? А мы с Матвеем сейчас вернемся.
        - Нет, не оставляйте нас! - громко зарыдала Полина, хватаясь за Степу.
        Лике пришлось выковыривать ее из объятий Степана, как жвачку из волос. Полина цеплялась за него наманикюренными пальчиками и громко шмыгала носом. Матвей быстро натянул футболку, и они вдвоем вышли из дома под громкие всхлипы Полины. Когда за ними закрылась дверь, Мирра почувствовала, как силы стремительно покидают ее. Давно уже ватные ноги совсем ослабли, пульс в висках заглушил существующую реальность, перед глазами поплыли разноцветные круги, и она стремительно провалилась в небытие, где не было ни деревни, окруженной лесом, ни навий, замотанных в белые простыни, ни удушающей летней жары. Только тишина и прохлада.
        Из благостной неги ее выдернуло внезапное понимание, что кто-то касается ее обнаженного бедра. Что-то мерзостно-холодное стекает по коже, а то место, где остался глубокий порез, нещадно щиплет. Мирра торопливо распахнула глаза и попыталась оттолкнуть чью-то руку, сесть, отползти, но голова снова отправилась в крутое пике, и она смогла лишь глухо простонать сквозь сжатые зубы.
        - Терпи! - велел голос рыжей язвы. - Не дала вечером Матвею зашить, а теперь кровотечение открылось. Потому и сознание потеряла.
        Мирра бессильно закрыла глаза и снова откинула голову, которую бережно придерживала у себя на коленях Полина, пока Лика обрабатывала рану, очевидно, найденной у Матвея аптечкой. Ладно, хоть мужчины еще не вернулись. Пока она была в отключке, Полина и Лика перенесли ее в комнату, и теперь она лежала на ковре, жесткими ворсинками впивающемся в кожу.
        - Мирра, - робко позвала Полина, и прежде, чем она задала вопрос, Мирра уже угадала его: - Кто тебя так?
        Она приоткрыла глаза, посмотрела на ноги, изрезанные шрамами как старушечье лицо - морщинами. Какие-то были настолько старыми, что уже почти исчезли, какие-то белели на коже грубыми рубцами. Свежих, красных, самых страшных - почти не было. В последние годы, когда она жила одна, ей удавалось их избегать. Наверное, потому этот, последний, так выбил ее из колеи. Уже забыла, что это, забыла, как с ними жить.
        Она молчала, и потому Полина продолжила сама:
        - Это в твоей приемной семье так? Способ наказания?
        Мирра снова промолчала.
        - Или это твой мужик тебя так? - без расшаркиваний спросила Лика, промакивая рану смоченным водой бинтом. - Что-то я не верю, что взрослая девка позволит сделать с собой такое мамашке. А мужики всякое могут.
        - Мужики могут, - вздохнула Полина, и Мирра ухватилась за это, чтобы перевести разговор с себя.
        - Твоя история?
        Полина кивнула, тыльной стороной ладони вытерла глаза и вывалила на них все, будто только ждала удобного момента. И про работу в барах, и про то, как познакомилась там с парнем, который сначала казался мечтой глупой маленькой девчонке: высокий, красивый, сильный, бескомпромиссный. Который посадил ее в дорогую машину и увез к себе домой. И про то, как внезапно оказалось, что у глупой маленькой девчонки нет больше ни своей жизни, ни дома, ни подруг. Только жизнь идеального парня. И про то, как сбежала от него, видя, во что превратился идеальный парень.
        - Он тебя бил? - прямо спросила Мирра.
        - Сначала нет, - всхлипывала Полина. - А потом, когда понял, что я действительно ушла, что не вернусь… - Она красноречиво поежилась, обхватила себя руками. - Я потому и уехала сюда. И не вернусь туда больше. Как минимум в ближайшее время.
        - Тогда тебе лет на десять надо сваливать, - заявила Лика в своей манере. - Такие, как он, за год обиды не забудут, не надейся.
        - Куда же мне на десять лет уехать? - растерянно спросила Полина, приняв слова Лики за чистую монету.
        - А я знаю? - пожала плечами та. - Вон хоть за Степку замуж выходи, потусишь тут немного, глядишь - и возвращаться не захочешь.
        Полина только зыркнула на нее, ничего не ответила, а рыжая снова переключилась на Мирру.
        - Не, тебя не мужик, - заявила она. - Рана слишком свежая.
        - Просто плохо затягивается, - вяло возразила Мирра. Наверное, в глубине души уже понимала, что скрыть не удастся. Да и внезапно перестало хотеться скрывать.
        - Не ври. Это ты сама себя. Ты девка адекватная, не стала бы годами терпеть подобное, если бы это делал кто-то.
        Не стала бы, рыжая права. Если бы кто-то сделал с ней подобное хоть один раз, Мирра ушла бы сразу. Если бы кто-то…
        Она криво усмехнулась и снова прикрыла глаза.
        - Какая же я адекватная, если делаю это сама?
        В комнате повисло молчание. Она физически ощущала взгляды подруг, но глаза открыть не могла. Было не стыдно, а скорее неловко. Она тщательно хранила секрет годами, понимала, что если приемная мать узнает, отведет ее к психологу, а копаться у себя внутри Мирра никому не позволит. Хватило одного приема у психотерапевта в попытках вспомнить, как она очутилась в лесу. Оказалось, это страшно неприятно, когда кто-то препарирует твои мысли и чувства. Вместо того, чтобы открыться, вывалить все на профессионала, Мирра закрылась еще сильнее. В своем мирке ей было спокойнее. Только вот справляться с сильными эмоциями в этом мирке не получалось. Ненависть, страх, даже любовь - любое сильное чувство, запертое внутри нее, не находящее выхода, причиняло такой сильный дискомфорт, что она была готова на все, лишь бы снова вернуть своему миру тишину и спокойствие.
        Мирра уже не помнила, когда первый раз взяла в руки нож. Сначала разрезала ладонь. Пульсирующая боль отвлекала, а через кровоточащий порез наружу выходили все эмоции. Сразу стало легче. Пока рана заживала, эмоции поутихли.
        Постепенно это вошло в привычку. Только руки резать перестала. На руках раны были заметны, приходилось объяснять их появление, и на третий раз приемная мать уже начала недоверчиво коситься. Тогда Мирра перешла на бедра. Если не ходить в бассейн, не раздеваться ни перед кем, никто и не узнает. У нее получалось скрываться много лет, а вот сегодня не получилось. Все в этой деревне было не так. Зачем только она приехала сюда?
        К ее удивлению, девчонки смеяться не стали. И отвращения на их лице она не увидела, когда снова открыла глаза. Только сочувствие и немножко - понимание. Во дворе послышались голоса, и Мирра торопливо приподнялась на локтях, посмотрела в окно, хотя, конечно, ничего не увидела.
        - Пожалуйста, давайте быстрее, - попросила она, - я не хочу, чтобы они это видели.
        Лика возражать не стала. Быстро наложила марлевую повязку, заклеила ее несколькими кусками пластыря и позволила Мирре надеть пижамные штаны. Кровавое пятно, конечно, не скрыть, но Мирра постарается сделать так, чтобы никто его не увидел. Полина быстро кинула в печь предыдущую, промокшую насквозь, повязку и бинты, которыми Лика промакивала рану.
        К тому моменту, как в дом вошли Матвей и Степан, они втроем уже сидели возле стола как ни в чем не бывало.
        - Ну что там? - первой спросила Полина.
        - Да черт его знает, как они вошли, - покачал головой Степан. - Я проверил замки бабы Глаши, все целы.
        - А почему они вообще могут входить? - поинтересовалась Мирра. - Как могут обойти защиту?
        Степа вздохнул, осмотрелся кругом, будто искал ответ на стенах, оклеенных обоями в мелкий цветочек.
        - Войти они могут, только если тот, кто внутри, очень ждет их, очень хочет увидеть и просит, чтобы они вошли, - наконец тихо сказал он.
        - Смею тебя заверить, деревня, это было последнее, чего мы хотели, - хмыкнула Лика.
        Полина поддержала ее активными кивками, а Мирра промолчала. Она хотела увидеть навью-невесту, думала об этом перед сном, даже собиралась к ней выйти, но совершенно точно не звала, не приглашала в дом. Да и не было среди тех шестерых фигур невесты.
        - Степа, а в каком случае у вас хоронят людей, завернутых в белое покрывало? - спросила она, и когда он недоуменно посмотрел на нее, пояснила: - Те навьи, они были с ног до головы укутаны в какие-то белые не то покрывала, не то простыни, мы даже лиц их не видели.
        - Не знаю, - медленно произнес он. - Никогда у нас с таким не сталкивался.
        - Все чудесатее и чудесатее, - прокомментировала Лика. - И что нам теперь делать?
        - Я туда не вернусь, - замотала головой Полина.
        - Никто не вернется, - решил Степа. - Здесь ночевать будете. Диван разложим, втроем поместитесь. Уже четвертый час, скоро светать начнет, так что как-нибудь перекантуемся. - Он выглянул в окно и вздохнул: - Только вот баба Глаша задерживается, до сих пор не вернулась.
        - Да вернется она, никуда денется! - легкомысленно махнула рукой Лика.
        Степа снова вздохнул, но в окно больше не смотрел. Очевидно, он в благоприятном исходе ночного похода старой ведьмы в заброшенный дом так уверен не был.
        Глава 12
        ТРЕТИЙ ДЕНЬ МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Матвей
        Баба Глаша пришла только утром. Постучала тихонько в стекло, едва слышно, будто дождь уронил несколько тяжелых капель, но Степа тут же приподнялся, выглянул в окно, кивнул и осторожно выбрался из-под одеяла. Матвей тоже не спал, сквозь полуопущенные ресницы следил за ним, но никак себя не выдал. Девчонки же, утомленные и перепуганные ночным происшествием, крепко спали на диване, прижавшись друг к другу, как нахохлившиеся воробьи на заиндевевшей ветке.
        Матвей думал, что Степа выйдет на улицу, но тот открыл входную дверь и впустил бабку в дом. Они едва слышно переговаривались на кухне, чем-то шуршали как мыши под метлой. Матвей решил, что может встать и выйти.
        Старушка выглядела плохо. И без того худое лицо с острыми чертами совсем осунулось, кожа посерела. Седые волосы торчали из-под сбившегося на бок платка, порванного с одной стороны, мешковатая одежда измялась и запылилась. Баба Глаша за одну только ночь постарела на несколько лет, и теперь ей легко можно было дать не меньше сотни. И тем не менее, маленькие черные глаза блестели победно, бегали по сторонам, сканируя обстановку. Увидев Матвея, она тут же замолчала, и ему удалось услышать только, что она всех проверила и всех заперла. Из чего он сделал вывод, что в том доме покоилась не одна навья. Возможно, те, которые наведались к девчонкам ночью, тоже оттуда.
        - Ты почему не спишь? - резковато спросила она, когда Матвей аккуратно прикрыл за собой дверь и сонно потянулся, изображая, что только что продрал глаза.
        - Так проснулся уже, - улыбнулся он. - В деревне долго не спится.
        - Ну, коль не спится, буди девок, завтракать будем, - велела баба Глаша.
        Очевидно, Степа уже успел рассказать ей про ночные злоключения, и она знала, что они остались ночевать здесь.
        - Может, пусть еще поспят? - робко возразил Степа. - Они устали, недавно легли только.
        Матвей в очередной раз удивился метаморфозам, которые происходили с огромным деревенским парнем, стоило только оказаться рядом сухонькой старушке, которую он мог бы переломить одним пальцем. Степа разом превращался в маленького мальчика, не смеющего ни возразить, ни слова поперек сказать. Степа, который на медведя ходил, навий не боялся, преклонялся перед деревенской знахаркой. Лику это откровенно смешило, Полина и Мирра смотрели с недоумением, а Матвей понимал: значит, сила у бабки огромная, возможности неописуемые, потому Степа и не возражает. Степа знает, на что она способна, но не боится, а уважает. Хочет быть таким, как она, перенять ее знания и умения. И это заставляло Матвея не насмехаться над Степой, а уважать его.
        Однако девчонок пришлось будить. Баба Глаша заявила, что для каждого найдется дело, а потому нечего валяться.
        Просыпались неохотно. Полина долго терла глаза, не понимая, зачем ее разбудили, где она и что от нее хотят. Лика ругалась, на чем свет стоит, накрывала голову подушкой, а когда Матвей отнял ее, швырнула в него тем, что попалось под руку: заколкой для волос. Угодила прямо в висок, надо заметить, больно. Мирра просто сидела на диване, кутаясь в одеяло, и мрачно смотрела на него, пытаясь испепелить взглядом.
        К тому времени, как они вышли на кухню, Степа уже успел накрыть стол к завтраку (поразительная хозяйственность у одинокого мужчины!), а баба Глаша огромным глотками сербала чай из большой глиняной чашки, причмокивая и едва ли не постанывая от удовольствия. От чая одуряюще пахло травами, и Матвей догадался, что в чашке не обычная заварка. Зато молодела старушка на глазах: лицо разгладилось, плечи распрямились, глаза стали яснее. Она снова скинула те десять лет, которые прицепились ночью в навьем доме.
        - Чего нас подняли-то в такую рань? - недовольно проворчала Лика, плюхнувшись на табуретку. - Еще петухи не встали.
        - В деревне долго не спят, - заявила баба Глаша.
        - Ну вот и не спите, я здесь при чем?
        От Матвея не укрылся взгляд, который бросила на него при этом Мирра. Вчера он рассказал ей все, что знал сам, надеясь на ее благоразумие, и не ошибся. Эта девушка оказалась как раз такой, как он предполагал: здравомыслящей, не склонной к панике и необдуманным действиям. Он пообещал ей, что что-нибудь придумает, и намеревался сдержать слово. Они выберутся отсюда. Даже если для этого им придется поучаствовать в фиктивной свадьбе.
        - У меня для вас есть работа, - сказала баба Глаша, расправившись с чаем.
        Матвей обратил внимание, что она только пила чай, ничего не ела, хотя стол у Степы ломился от яств: и пряники, и варенье, и масло, и домашний сыр. Девчонки мигом отложили бутерброды, услышав про задание, и переглянулись. Во взглядах мелькало напряжение, ничего хорошего от бабы Глаши они не ждали.
        - Матвей со Степой пойдут на станцию, - продолжала та, не обращая внимания на повисшее над столом напряжение. - Надо встретить одного очень важного человека и привести сюда.
        Степа лишь молча кивнул, зато спросил Матвей. Он бабу Глашу не то чтобы не боялся совсем, да и уважал старость, как привык, а все-таки такого трепета, как Степа, не испытывал.
        - Что это за человек и когда он приедет?
        - Когда он приедет, точно неизвестно.
        - Я вас вообще две недели ждал, - вставил Степа.
        - Но в ближайшие дни. До конца Мертвой недели точно успеет. А что это за человек, вам знать пока не надо.
        - А вот лично мне это надоело! - Лика звонко стукнула ложкой по столу, еще и рукой прихлопнула так, что подскочили миски и кружки. - Хватит держать нас за идиотов! Привезли сюда, ничего не говоря, теперь снова какие-то секреты! Чья свадьба - неизвестно, когда - непонятно, что за человека встречать - не скажу. Я так не играю! Или вы сейчас все нам рассказываете…
        - Или что? - насмешливо поинтересовалась баба Глаша. - И хочу напомнить, что тебя никто сюда не привозил, ты сама приехала. На деньги позарилась, вот и приехала. Так что будь добра, деньги отрабатывай.
        - Мне заплатили за фотосессию!
        - Сделай милость: доживи до нее! - внезапно грозно заявила баба Глаша и тоже ударила раскрытой ладонью по столу. Только у нее это получилось весомее, как-то так, что сразу стало понятно: ее слово последнее. И даже рыжая язва это поняла, замолчала, понурила взгляд, но ложку обратно в руки не взяла, выражая протест. Убедившись, что больше никто не станет ее перебивать, баба Глаша продолжила уже обычным голосом: - А девкам тоже задание будет. Анжелика испечет десять пирогов с разными начинками. Да смотри, чтобы не повторялись!
        - Я вам кухарка, что ли? - тихо проворчала рыжая.
        - Полине нужно собрать десять букетов из разных цветов. Цветы тоже не должны повторяться. А Мирославе - наломать веток с десяти разных деревьев. Да смотрите, чтоб к ночи управились.
        С этими словами она поднялась из-за стола, грозно всех осмотрела, вышла в сени, а затем глухо хлопнула входная дверь. Через окно, в которое робко заглядывали первые солнечные лучи, возвещающие начало нового дня Мертвой недели, было видно, как она, сгорбившись, будто тащила на плечах тяжкий груз, шла к калитке. И пока было видно ее фигуру, все за столом молчали. Лишь когда она скрылась из вида, рыжая не выдержала.
        - Что за бред! Она что, служанок себе нашла? Я не буду заниматься этой фигней!
        Ее никто не поддержал. Мирра понимала, что старушку лучше слушать, если они хотят выбраться отсюда, скромная Полина, похоже, вообще не умела перечить.
        - Девчонки, ну вы что? - возмутилась рыжая.
        - А какие у нас варианты? - подала голос Полина. - Нужно как-то дотерпеть до этой свадьбы, отработать деньги и уйти.
        - В том-то и дело - отработать! Мне заплатили за снимки, а не за пироги! И вообще, я не собираюсь здесь сидеть до этой свадьбы!
        - И как мы выйдем? - спросила Мирра. - Никто из нас лес не знает. Реально заблудимся и придем прямо в руки нави.
        - А вот он, - рыжая кивнула на Степу, - нас выведет. Все равно туда идет.
        Мирра посмотрела на Степу, и в ее взгляде Матвей ясно увидел сожаление. Будто это она имела возможность их вывести, но не могла ослушаться наставницу.
        - Он же сказал, что не выведет.
        - Значит, мы сами за ним пойдем!
        Степа выглядел таким несчастным, что Матвей понял: нужно что-то делать. Однако и сказать ничего не успел, как рыжая вскочила с места и ткнула Степу в плечо. Такая в ней была сила, что Степа покачнулся, едва не упал.
        - Да что ты за тряпка такая! Какую-то старуху не можешь ослушаться!
        - Она не какая-то старуха! - Степа вскинул голову и посмотрел на Лику так твердо, будто защищал честь самой королевы. Или любимой девушки.
        Рыжая еще несколько секунд сверлила его взглядом, метала молнии, которые, если бы могли, разорвали бы на мелкие кусочки, тяжело дышала, а потом быстро развернулась и выскочила из дома. За ней молча, нехотя потянулись и Мирра с Полиной. Степа остался сидеть, глядя в одну ему видимую точку.
        - Не могу я вас вывести, Матвей, - сказал он, хотя Матвей ничего не спрашивал. - Вы уйдете, а мне здесь жить, понимаешь? Останьтесь вы на эту чертову свадьбу, а потом всех выведу!
        - И ту, которая станет тебе женой? - уточнил Матвей.
        - Насильно держать не стану.
        Матвей еще некоторое время разглядывал макушку Степы, поскольку голову он так и не поднял, а затем молча встал и пошел собирать вещи, необходимые в дороге. Едва ли они справятся одним днем, если вспомнить, сколько их ждал Степа. Нужно взять с собой хоть немного вещей первой необходимости. Ему хотелось уйти. Но сдерживали две вещи: во-первых, Степе действительно здесь жить, а он, несмотря ни на что, Матвею нравился, во-вторых, еще так и не нашлась шкатулка, которую открывает его ключик.
        Хотя, была еще и третья причина: он не бросит здесь девчонок.
        Полина
        Несмотря на ранний час, большое красно-оранжевое солнце уже разливало по деревне летнее тепло; сыпались на крыши домов яркие лучи, разгоняя по норкам мрачные тени; солнечный свет, обещая жаркий день, ласково целовал обнаженные плечи, скользя вниз по коже приятным ветерком.
        Полина сняла легкий кардиган, захваченный из дома, повязала его на поясе поверх цветастого платья и, повесив на согнутую в локте руку большую корзину, выданную Степой, направилась вверх по дорожке. Мелкие камешки забивались в босоножки на тонкой подошве и грозили натереть ноги, но Полине нравилось это ощущение единения с природой.
        Здесь все казалось необычным. Краски были настолько ярки, впечатления настолько сильны, что Полина дышала ими полной грудью, любовалась ухоженными домиками, готова была начать петь прямо посреди дороги, вторя невидимой птичке, заливающейся где-то в кустах сирени.
        Получив задание от бабы Глаши, она сразу решила идти на луг за деревней. Во дворах росли цветы: у Степы была целая клумба, даже во дворе их дома цвели чудом выжившие флоксы, но Полине хотелось собрать букеты из полевых цветов. Там, за домами, вдали от людей, где солнце щедро отсыпает любви к лету, наверняка растет что-то необычное, что-то, чего не увидишь на городских свадьбах. И ей хотелось именно таких букетов. Наверняка они понравятся городской невесте.
        Полина почти не сомневалась, что таинственный гость, которого отправились встречать Степа и Матвей, и есть та самая невеста. Только этим могло объясняться, что в деревне о свадьбе ничего не знают. Возможно, это какая-то родственница бабы Глаши, может быть, даже внучка. И именно баба Глаша занимается организацией ее свадьбы на месте. Кто же будет женихом, Полина не знала, но даже если на самом деле Матвей, она не расстроится. Этой ночью она поняла, что может обманывать себя сколько угодно, может сколько угодно пытаться держаться подальше от Степы, а все же именно он, а не Матвей, занимает ее мысли.
        Ей нравилось, как держится с ними Степа. Не смотрит с высока на городских неумех, не поучает, если что-то и подсказывает, то мягко, ненавязчиво. Ей нравилось, в каком порядке у него дом и хозяйство. Вон, даже цветы во дворе растут не хуже, чем в Ботаническом саду. Ей даже нравилось, что Степа не захотел вывести их. Он - их ровесник, но ради их уважения не стал спорить со старой женщиной, не захотел заработать несколько очков в их глазах. Это восхищало Полину. Он не такой, как ее бывший муж. Он наверняка будет уважать свою жену, прислушиваться к ее мнению, не стремиться подавить.
        А что если остаться? Остаться на год, как и советовал психотерапевт? Вряд ли Степа будет против, она ему нравится. Что бы там ни говорила рыжая, что она понимает? Поселится в домике, где они обитают сейчас, Степа наверняка будет помогать по хозяйству. А с уборкой в доме и готовкой она справится. Пожить годик вдали от забот, от шумной городской жизни, от чужих свадеб, пьяных гостей. Подышать деревенским воздухом, пособирать цветы в букеты. А там - чем черт не шутит - и на дольше остаться. Замуж за Степу выйти, детей родить. Не много, двоих, с нее хватит. Лет пять-шесть здесь, а потом в город переехать. Степа же говорил, что он здесь не так уж и далеко, местные порой переезжают. Да и рыжая откуда-то явилась.
        Полина сама не заметила, как начала планировать совместную со Степой жизнь, прикидывать, что и как переделать в его доме, чтобы ей было комфортно, как затем уговорить его на переезд. Это уже не казалось чем-то невозможным, страшным, скорее, она теперь искренне хотела такой жизни.
        Туман выплыл ей навстречу, как гостеприимная хозяйка, расстелился у ног молочно-белым ковром, приятно охладил босые ступни, поднялся выше, погладил колени. Озеро оказалось на расстоянии вытянутой ладони, хотя Полина совершенно точно не собиралась к нему приближаться. Но вот уже ноздри щекочет свежий аромат прозрачной воды, слышится призывный шелест тростника, приветственно качаются на волнах белоснежные кувшинки. Они встречают Полину как старую знакомую, радуются ей, зовут окунуться в прохладную воду.
        Полина тряхнула головой, прогоняя морок. Вот придумается же: кувшинки зовут! Она поставила на землю корзину, наполовину заполненную цветами, аккуратно приблизилась к воде. Она подошла к озеру с другой стороны, не с той, где они были накануне с ребятами. Здесь спуск к озеру был довольно крутым, к самой воде не подойдешь, плещется она где-то там, внизу. Полина подошла к краю, присела на корточки, наклонилась, зачерпнула в пригоршню прозрачную воду, пропустила между пальцев. Вода тоненькими ручейками потекла вниз, разбиваясь о белоснежные листья кувшинок, скатываясь по ним крупными каплями к сердцевине и ускользая между лепестками обратно в озеро.
        Стало невыносимо жарко. Беспощадное солнце уже не ласково целовало плечи, а обжигало кожу, того и гляди начнут вздуваться волдыри. Раскаленный воздух укутал ее плотным коконом, забрался в нос, не давая дышать. Сейчас бы окунуться в прохладное озерцо, напитать кожу влагой, раскинуть руки в стороны и покачиваться на волнах, подставляя лицо палящему солнцу…
        Кардиган упал на землю первым, следом мягко лег сарафан, белье, остались стоять босоножки. Вода почти не шелохнулась, когда Полина мягко нырнула в прозрачную гладь. Волны расступились, принимая ее внутрь, и так же спокойно сомкнулись над головой. Зато телу сразу стало легко, свежо. Вода оказалась еще прохладнее, чем она думала.
        Полина собиралась перевернуться лицом вверх и выплыть, немного полежать на волнах, но вместе этого какая-то невидимая сила гнала ее вниз, в глубину. Она извивалась всем телом как угорь, уходя глубже и глубже. Вода становилась холоднее, но по-прежнему оставалась чистой, прозрачной. Страха не было, Полиной владело только любопытство. Что там, внизу, где не растут кувшинки, куда не дотягивается вездесущее солнце. Какая-то тонкая нитка сдавливала шею, будто пыталась удержать, но Полину теперь ничего не могло остановить.
        Мимо проплыла большая рыба, посмотрела на нее выпуклыми глазами, махнула хвостом и скрылась вдалеке. А Степа говорил, что в озере нет рыбы. Все здесь есть, нужно только нырнуть поглубже. Удивляло Полину лишь то, что ей совсем не хотелось вдохнуть. Легкие не рвались от недостатка кислорода, в голове было спокойно и ясно, словно она дышала всей поверхностью кожи.
        Справа почудилось движение. Необычное, не рыбье, а какое-то странное, словно что-то большое надвигалось на нее. Полина повернула голову, но в прозрачной воде никого не было, даже стаи мелких рыбешек испуганно бросились врассыпную. Полина остановилась, перестала грести руками и ногами, замерла, озираясь. Вот сбоку колыхнулась толща воды, и вдалеке она снова приметила движение. Только на этот раз тот, кто плыл к ней, не исчез. Фигура становилась все больше и больше, и наконец Полина с удивлением узнала в ней человека. Точнее, юную девушку с длинными белыми волосами, ковром плывшими следом. У девушки было очень бледное, почти прозрачное лицо, огромные синие глаза и длинные пальцы на руках, которыми она первым делом прикоснулась к лицу Полины, когда подплыла ближе.
        Полина во все глаза смотрела на незнакомку, вопреки логике не испытывая страха. Незнакомка улыбнулась ей, обнажив два ряда острых как у пираньи зубов. Длинные пальцы скользнули по коже, переместились с лица на плечи, а затем ловко подцепили шнурок, на котором висел мешочек с травой, врученный вчера Степой. Значит, вот что сдавливало шею! Полина совсем забыла про него. Незнакомка стащила мешочек, осмотрела его со всех сторон, отбросила в сторону, а затем призывно махнула рукой и поплыла в ту сторону, откуда явилась. Полина думала недолго, и прежде, чем незнакомка скрылась бы вдалеке, последовала за ней.
        Дно у озера все-таки было. Но настолько глубоко, что, подняв голову вверх, Полина не увидела даже следов солнца. Над ней была только сплошная толща воды, разделившая мир на тот, привычный, где остались Степа, Мирра, Матвей, рыжая, баба Глаша, и этот, подводный, с мягким дном, по которому стелились невиданные растения, прекрасные в своей безобразности, плавали стайки мелких рыбок и одинокие почтенные рыбы. Приведя ее на дно, незнакомка остановилась, зависла над ним. Только тогда Полина разглядела, что ноги у нее странные: длинные, худые, они не были сросшимися на манер русальего хвоста, но тем не менее держались близко друг к другу, не расходясь широко. Наверное, так было проще плавать.
        Незнакомка открыла рот, и уши Полины заполнил странный звук. Он не был похож на человеческий голос, но и ничего похожего у животных и птиц она не слышала. Это был тонкий гул, словно вибрируют где-то далеко электрические провода. А когда незнакомка замолчала, похожие голоса раздались со всех сторон, и уже в следующую секунду вода зашевелилась: отовсюду к ним плыли девушки, как две капли воды похожие на первую. Но несмотря на их схожесть, Полина видела разницу, различала, как различают друг от друга совершенно одинаковых на первый взгляд азиатов.
        Девушки подплывали к Полине, каждая трогала ее лицо длинными пальцами и отплывала дальше, останавливаясь на некотором расстоянии, пока не образовалось кольцо. Не плотное, не давящее, при желании его можно было бы покинуть, но такого желания у Полины не возникало.
        Звук изменился. Только что от каждой подплывшей девушки исходило мерное тонкое жужжание, а теперь оно стало тоньше, выше, завибрировало в воде, словно кто-то пустил по ней ток. Звук затрепетал, поднялся выше, а затем плавно опустился вниз, и полился странной песней. Девушки пели, покачиваясь на невидимых волнах и мечтательно прикрыв глаза. И внезапно Полина узнала мотив! Именно эту мелодию она всегда напевала себе под нос, когда что-то делала. С самого раннего детства, с того момента, как впервые себя запомнила, она мурчала эту мелодию. В песне не было слов, но они и не были нужны. Музыка все говорила за себя. Рассказывала о подводном царстве, о стайках рыбок, живущих на дне, о более крупных рыбах, изредка поднимающихся на поверхность, чтобы погреться в толще воды, об озерных девах, по ночам выходящих на берег, собирающих кувшинки, а потом возвращающихся на дно. Полина не имела понятия, откуда знает эту песню, кто пел ей в детстве, но сейчас с большим удовольствием присоединилась к хору.
        Общая песня убаюкивала, погружала в транс, глаза закрывались сами собой, а печальная мелодия заставляла тело качаться из стороны в сторону в общем танце. И не было рядом Матвея и Степы, которые вытащили бы ее на поверхность, не было Мирры, которая заметила бы ее отсутствие. Полина вместе с озерными девами под тоннами воды пела и пела, не дыша и не желая выплывать на поверхность и возвращаться к той жизни, из которой нырнула в прохладное озеро, укрытое туманным одеялом даже в самый жаркий день.
        Мирра
        В отличие от Полины, нежелание Степы вывести их из деревни, Мирру не восхищало. Но и спорить с ним, как Лика, она не собиралась. По крайней мере, потому что обещала Матвею. Вместо этого после завтрака она молча вернулась домой, переоделась в более удобные легкие льняные штаны, еще одним слоем пластыря закрепила повязку, обула кроссовки, в которых удобно ходить по пересеченной местности, и отправилась за деревню. Нога все еще болела, поэтому шла медленно, стараясь как можно осторожнее ступать, а потому к тому моменту, как дошла до опушки, солнце уже поднялось высоко и стало жарко и душно.
        Можно было бы пойти на ту опушку, где начинается тропинка к охотничьему домику, но Мирра не рискнула. Видела в окошке своего дома бабу Глашу, понимала, что та будет наблюдать за нею, как бы не рванула следом на Степой и Матвеем. Работать с внимательным взглядом в спину Мирра терпеть не могла, потому и предпочитала писать статьи дома, и не в общем офисе. И сейчас двинулась в сторону деревенского кладбища.
        В ботанике Мирра была не сильна, мобильной связи с интернетом в деревне не было, а потому пришлось полагаться исключительно на собственное зрение и представление о том, что листья у разных деревьев должны отличаться друг от друга.
        Четыре разных вида она нашла быстро, наломала веток, собрала в единый веник, скрутила прихваченной из дома Степы веревкой. Еще четыре пришлось поискать. Оставалось два. Большой дуб с раскидистой кроной нашелся чуть поодаль от леса, рос в гордом одиночестве, огромной хищной тенью накрывая землю. Под его ветками оказалось прохладно, спокойно, так что Мирра позволила себе немного посидеть, прижавшись спиной к шершавому стволу. Собрала небольшую кучку желудей, разглядывая окрестности.
        С этого места деревня была как на ладони, и Мирра пыталась представить, каково прожить в этих местах всю жизнь. Наверное, если не видеть ничего другого, то вполне сносно. Если не знать, что бывают большие магазины, широкие проспекты, высокие дома, горячая вода, интернет. Тем не менее, деревня хоть небольшая, а людей в ней немного, едва ли здесь можно добиться такого одиночества, как в большом городе среди толпы незнакомых людей. Здесь все друг у друга на виду, не спрятаться, не скрыться. Только если уйти в лес, построить там хижину…
        Мирра тряхнула головой, прогоняя мысли о лесе. Несмотря на дремучесть леса, разнообразием он не радовал, где взять десятое дерево, она не имела понятия. Поднялась, огляделась, думая, куда еще податься. Взгляд зацепился за кладбище. Даже отсюда было видно, что деревья там растут иные, не такие, как в лесу. Высокие скрипучие сосны склоняли головы в траурном молчании, низкие пышные акации подпирали их снизу. И пусть на сосну она не полезет, но ведь можно попробовать наломать колючих веток акации. Они же считаются деревом, не кустарником? А даже если кустарником, быть может, где-то в глубине кладбища кроется что-то еще, чего она не заметила отсюда?
        На кладбище было тихо. Только вечный скрип старых сосен разрывал тишину, карканье ворон напоминало о том, что здесь лежат те, кто когда-то был жив. Ходил по дороге, здоровался с соседями, любил, ненавидел, мечтал. Если только в таком месте можно о чем-то мечтать. Памятников не было, лишь одинокие кресты стойкими солдатами торчали из земли, возглавляя насыпанный холмик. Кое-где возле крестов лежали увядшие цветы, но в основном кладбище «радовало» глаз казарменной чистотой и пустотой. Ничто не выделялось на нем, ни на чем не останавливался глаз. И тем не менее, Мирра бродила вокруг могил, разглядывала выцветшие фотографии, которые крепились прямо к крестам, читала имена, считала возраст, в котором умирали люди.
        Она прошла мимо очередной могилы, скользнув взглядом по старой, почти уже неразличимой фотографии, с которой на нее смотрела древняя старушка, замотанная в большой пуховый платок, но вдруг замерла, оглушенная догадкой, скользнувшей легким крылом по краю сознания. Мирра сделала шаг назад, снова взглянула на крест и табличку на нем.
        Миронова Аглая Филипповна
        родилась в 1900 г. - умерла в 1987 г.
        И фотография. Старая, почти уже стершаяся. Мирра несколько долгих секунд вглядывалась в выгоревшие цвета, а затем шагнула ближе, не обращая внимания, что топчет кроссовком полуистлевшие искусственные цветы на могильном холмике. С фотографии смотрела баба Глаша, ошибки быть не могло. Да и Аглая сокращается до Глаши.
        Но как?
        Как женщина, умершая больше тридцати лет назад, может сейчас спокойно расхаживать по деревне, общаться с ними, готовиться к какой-то нелепой свадьбе?
        Не бояться нави. Знать про них больше, чем кто-либо другой.
        Что если она сама навья?
        Мирра не знала, могут ли навьи быть настолько сильны, чтобы жить среди людей и днем, но почему-то не сомневалась в своем предположении.
        На кладбище стало еще тише, будто в могиле. Высокие сосны замерли, перестали шуршать корой, скрипеть старыми стволами. Кусты акации не шелестели больше фигуристыми листьями, не пытались дотянуться друг до друга колючками. Замолчали вездесущие вороны. Все они повернули взоры к Мирре, пялились на нее подслеповатыми глазами вместе со старухой со старой фотографии.
        Мирра отступила еще на шаг назад, только сейчас замечая, что стоит на могиле. Страх когтистой лапой ухватил ее за край широких штанин, потянул вниз к земле, а затем скользнул ледяной ладонью вверх по спине и сжал горло тонкими пальцами. Мирра дернулась, вырываясь из его цепких лап, и бросилась бежать.
        Акация хватала за руки, мягкая почва ставила подножки, а острый взгляд старухи сверлил спину, но Мирре удалось добраться до края кладбища. Только вышла она уже с другой стороны, и остановилась, пораженная. Здесь, за кладбищенской оградой, был еще один погост. Маленькие холмики могил жались друг к другу, будто воробьи на ветке в лютый мороз, а в изголовье каждого стояли не кресты, а обычные толстые палки, к которым тонкими веревками были привязаны кривые таблички. Фотографий тоже не было, только имена, даты и страшные уточняющие подписи: «Лиза Антоненко, 29 лет, повесилась», «Семен Грубов, 65 лет, напился и замерз».
        Тяжело дыша, Мирра шальным взглядом обвела могилы. Вот оно, навье кладбище. Здесь похоронены те, кто в Мертвую неделю бродит ночами по дороге, рыщет в поисках еды, жадно глотает оставленное угощение. Мирра видела и еще кое-что: все захоронения выглядели свежими. Земля на них был рыхлой, влажной, будто кто-то совсем недавно насыпал ее. Или просто каждую ночь ее перемешивали те, кто выбирался изнутри.
        Земля на могильных холмах зашевелилась, чувствуя близкую добычу. Может быть, навьи и приходили в деревню только по ночам, но здесь, в своем логове, они были сильны всегда. И сейчас не собирались упускать ту, что явилась к ним добровольно. Тонкие пальцы ухватили Мирру за голую лодыжку, дернули вниз с такой силой, что она едва не упала. И снова проклятый ступор внутри не дал заорать, не позволил выпустить страх наружу, чтобы придать себе сил. Вместо этого Мирра лишь опустила голову, разглядывая черные пальцы с длинными ногтями, под которые забилась земля. Дернула ногой, но мертвяк держал крепко. Тогда второй ногой она изо всех сил наступила на пальцы, услышала тошнотворный хруст. Уши тут же заполонил дикий вопль мертвого существа, зато пальцы разжались, даруя свободу. И на этот раз Мирра собиралась ею воспользоваться.
        Она обернулась, ища глазами тропинку, которая выведет отсюда, но вместо этого наткнулась на странную фигуру. Человек в длинном черном плаще и с надвинутой на глаза широкополой шляпой стоял в тени пушистых акаций, прячась и наблюдая за ней. Мирра не знала, мертвяк это или нет, но выяснять не было ни времени, ни желания.
        Путь до деревни еще никогда не казался ей таким длинным. Она бежала, не останавливаясь, жалея лишь о тех днях, когда поддавалась лени и пропускала занятия в фитнес-центре через дорогу от дома. Радовало лишь, что так и не поддалась вредной привычке, не курила, а потому дышала сейчас легко.
        В доме пахло корицей, ванилью и еще чем-то сладким, но Мирра не стала принюхиваться. Вскочила в сени и с силой захлопнула за собой дверь, хоть и понимала, что навьи если и вылезли за нею из могил, то давно отстали. Остались там, в сумрачном царстве за кладбищенской оградой, скрытом от деревенских взглядов высокими соснами и плотными кустами акации. При ярком солнечном свете они не посмеют сунуться в деревню даже за легкой добычей.
        - Ты чего? За тобой волки гнались, что ли? - насмешливо поинтересовалась рыжая, выглядывая из-за двери, ведущей в дом.
        - Лучше бы волки, - выдохнула Мирра. - Но это были навьи.
        Рыжая хмыкнула, перебросила через плечо льняное полотенце.
        - Обкурилась?
        - Нашла место, где похоронены те, кто, по мнению жителей деревни, наверняка станет навьей.
        Во взгляде Лики мелькнул испуг, больше язвить она не стала.
        - Чего?!
        Из комнаты вышла Полина, очевидно, справившаяся с своим заданием раньше. Волосы ее были влажными, наверное, уже и бане искупнуться успела. Мирра пересказала им свои приключения, с удовольствием отмечая, что рыжая по-настоящему напугана. Упомянула и о том, что нашла могилу предположительно бабы Глаши, но на это Лика только фыркнула:
        - А вот тут я совсем не удивлена. Старуха мне сразу ведьмой показалась.
        Зато испуганно ахнула Полина.
        - Но если она навья, значит, мы все в опасности рядом с ней? И Степа особенно.
        - Не помрет твой Степа, - отмахнулась Лика. - Очевидно, они не первый год знакомы; раз старуха до сих пор его не сожрала, значит, таких намерений и не имеет.
        Полина не выглядела слишком уж успокоенной ее словами, но больше ничего говорить не стала.
        - Теперь хоть понятно, чего это деревня с ней не спорит, - продолжила Лика. - С навьями реально лучше не пререкаться.
        - Думаешь, Степа знает, что она навья? - мрачно спросила Мирра, отстраненно удивляясь тому, как спокойно они об этом говорят. Будто и нет ничего удивительного в том, что несколько дней уже общаются с живым мертвецом, будто всю жизнь так делали.
        - Зуб даю. Ты на третий день ее могилку отыскала, не совсем же он тупой, чтобы за двадцать пять лет не найти.
        - Наверное, ты права. Думаю, и остальные в деревне знают. Не зря же они говорили, что с бабой Глашей лучше не спорить.
        - Знают, но почему-то терпят, - задумчиво кивнула рыжая. - То ли боятся, то ли что-то с этого имеют.
        - Может быть, она защищает их от остальных мертвяков? - высказала робкое предположение Полина. - И Степу этому обучает. Вот как только он обучится, она и упокоится.
        - Главное, чтобы теперь не оказалось, что Степа тоже мертвяк, - хохотнула Лика.
        Полина мгновенно побледнела, и Мирра с трудом удержалась, чтобы не стукнуть рыжую язву. Уже собралась что-то ответить, но вдруг вспомнила, где и когда видела мужчину, который прятался на кладбище в кустах акации. С ним она ехала в метро в тот день, когда главред отправил ее в эту командировку. Тогда еще обратила на него внимание, но списала это на свою паранойю.
        - Мужчина в шляпе? - испуганно переспросила Полина, когда Мирра рассказала о нем. - Седой такой, высокий?
        - Ты тоже его видела? - напряглась Мирра.
        Полина кивнула.
        - Первый раз заметила его на одной свадьбе незадолго до того, как поехала сюда. Думала, он гость. Обратила внимание, потому что очень уж внимательно он меня разглядывал. На меня, честно говоря, часто так смотрят, но внимание молодых людей не напрягает, а вот таких старперов - очень. Вдруг он извращенец?
        - А молодые извращенцами не бывают? - не сдержалась рыжая.
        - А потом еще пару раз его видела, - продолжила Полина, наконец поступив умно: не обратив внимания, не поддавшись на провокацию. - Он каждый раз так смотрел… Что я запомнила.
        Рыжая посмотрела на нее, наверное, так же внимательно, как смотрел тот мужчина, потом перевела взгляд на Мирру, а затем молча развернулась и ушла в комнату. Вернулась несколько минут спустя, неся в руках внушительный фотоаппарат с большим объективом. Она не раз говорила, что приехала сюда в качестве свадебного фотографа, но лишь сейчас, увидев ее с фотоаппаратом в руках, Мирра в это поверила. Она держала его так легко, так естественно, будто он был продолжением ее руки. Наверное, так и держат дорогие аппараты профессионалы. Должно быть, рыжая, несмотря на поганый характер, действительно профессионал.
        Она повернула фотоаппарат дисплеем к девчонкам.
        - Этот?
        С экрана смотрел седой мужчина лет шестидесяти, с пронзительно-синими глазами, смотрящими внимательно и напряженно из-под кустистых бровей. И хоть сейчас он был обыкновенной картинкой на дисплее фотоаппарата, Мирра не сдержала нервную дрожь. Даже статичной картинкой он вызывал страх, совсем как тогда, когда прятался в кустах акации. Как когда ехал с ней в метро и сверлил взглядом спину.
        - Этот, - первой отозвалась Полина. - Где ты его сняла?
        - У нас в городке. Фотографировала лав-стори, и потом уже, когда обрабатывала фотки, заметила его на нескольких. В другой раз и внимания не обратила бы, люди часто попадают в объектив, приходится их вырезать. Но он был на нескольких, снятых в абсолютно разных местах.
        - Значит, он следил за каждой из нас. И приехал сюда за нами.
        Полина обхватила себя руками.
        - В одном поезде.
        Глава 13
        ЧЕТВЕРТЫЙ И ПЯТЫЙ ДНИ МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Полина
        С тех пор, как мужчины отбыли на железнодорожную станцию, а от них не пришло ни весточки. Наверное, они все еще ждали этого таинственного гостя, но Полина нет-нет да и думала: что если случилось что-то?
        Баба Глаша не сводила с них глаз. Наведывалась по десять раз на дню, вроде с заботой приходила, но они не обманывались: проверяла. Давала нелепые задания, лишь бы не сидели, не придумывали план побега. А даже если и не было ее поблизости, Полина все равно чувствовала острый взгляд, направленный в спину. Будто старуха была везде, смотрела из каждого уголка, невозможно спрятаться от нее. В самое нутро заглядывала, самые потаенные мысли угадывала.
        В деревне наконец начались приготовления к свадьбе. Необычным показалось то, что торжество готовили на берегу озера. Со стороны, примыкающей к воде пологим склоном, раскинулась большая лужайка, немного заросшая хилыми кустами. Кусты вырубили, лужайку выровняли. Целыми днями оттуда слышался глухой стук молотков: местные мужики колотили столы, лавки, навесы. Отдельно строили большую беседку, закрытую с трех сторон, а с открытой повернутую к лужайке и озеру - для молодых. Пирогами, что каждый день пекла Лика, кормили рабочих, цветами и ветками деревьев, собранных Миррой и Полиной, украшали берег и беседку.
        Мирра еще в тот день, как вернулась с кладбища, рассказала, чья это будет свадьба. Степа поведал Матвею, тот рассказал Мирре, и только Полину с Ликой использовали вслепую. Рыжая язва вопила так громко, что Полина всерьез опасалась: услышит баба Глаша, поймет, что они все знают, и вообще в погребе запрет. Насилу удалось успокоить, но Лика решила объявить Мирре бойкот. И в этом Полина с ней не спорила. Они теперь были вдвоем, а Мирра сама по себе. С ней не разговаривали, не звали на ужин, не шептались и не строили планы. Сначала Полине казалось, что Мирра даже обрадовалась этому, наконец ее оставили в покое, но затем пару раз ловила печальные взгляды в те моменты, когда они с Ликой что-то делали вдвоем, а Мирра была одна. Сердце сжималось от жалости, Полина готова была улыбнуться примирительно и позвать ее, но рыжая как будто чувствовала: оборачивалась и говорила какую-нибудь колкость, Мирра тут же расправляла ответные колючки и уходила.
        План побега они с Ликой все-таки строили. Полина подождала бы свадьбы, ушла бы потом, но Лика настаивала. Говорила, что после свадьбы их запросто никто не выведет, по крайней мере, ту, что достанется Степе.
        - Ты хочешь остаться здесь навсегда? - спрашивала она, заглядывая Полине в глаза, и Полина отрицательно качала головой. Она еще помнила мечты, в которых все-таки оставалась здесь со Степой, в которых через некоторое время они переезжали в город поблизости, но Лика явно ждала не такого ответа, и Полина говорила то, что она хотела услышать.
        Лика по памяти нарисовала карту местности. Карта вышла очень приблизительной, но все-таки давала надежду выйти. Рыжая утверждала, что главное - добраться до охотничьего домика, там провести последнюю ночь Мертвой недели, а потом уже дойти до станции. Во-первых, после окончания Мертвой недели не так страшно заночевать в лесу при необходимости, а во-вторых, Лика была уверена, что Степа от станции к домику нарочно вез их целый день, плутал.
        - Нет там такого расстояния, чтобы целый день ехать, - утверждала она. - Следы деревня путал. А даже если и не до станции, то до трассы доберемся. Я ведь дошла от нее до тропинки, где мы с вами встретились, и обратно выйду.
        Уходить решили вдвоем после того, как вернутся мужчины. Переночевать в охотничьем домике им в любом случае придется, а потому следует быть уверенными, что он окажется пуст. Иначе побег провалится, их вернут обратно.
        Свободное от работы и планов время они старались крутиться рядом с озером, наблюдать за приготовлениями, собирать информацию у местных, слушать, думать. Местные болтали охотно, из чего заговорщицы сделали вывод, что те искренни в своих действиях. Никто раньше о свадьбе и не знал, а теперь думал, что внуки бабы Глаши решили отпраздновать свадьбу на природе. О том, что они и есть те самые «внуки», деревенские не догадывались.
        - Теперь, говорят, это модно, - заявила им грузная женщина неопределенного возраста, старой порванной сантиметровой лентой измерявшая столы, чтобы пошить на них скатерти. - А нам что? Деньги платят хорошие, мы все и приготовим. Еще и на свадебке погуляем. Все развлечение.
        И только одна древняя старуха, ничем особо не занятая, но постоянно ошивающаяся рядом, мрачно поглядывала на приготовления, и однажды заявила Полине, которая по привычке старалась разговорить любого, предлагая милые беседы:
        - Не к добру это!
        Полина огляделась испуганно, убеждаясь, что никто не слышит, а в особенности баба Глаша, подошла ближе и тихо спросила:
        - Почему?
        - Потому что свадьбы в Мертвую неделю никто не делает! - старуха пошамкала немного губами, а потом добавила: - Если только не хотят спрятать.
        - Спрятать?
        Налетевший холодок в жаркий день заставил поежиться. А колкий взгляд старухи поднял волоски на теле дыбом.
        - Что спрятать?
        - Саму свадьбу и спрятать. - Старуха тоже огляделась, а потом заговорила торопливо, без остановки, будто поезд понесся с горы: - Мертвая неделя не привязана к обычному календарю, привязана к лунному. Всегда начинается за семь дней до новолуния, а седьмая, последняя ночь, приходится на самую темную. И если хочешь сделать что-то, о чем не узнают навьи, делай это в седьмую ночь. Навьи уже сыты, а потому ленивы, без лунного света ничего не видят. Что угодно можно провернуть под их носом, не узнают. А раз свадьбу запланировали на седьмую ночь, значит, прячут ее от нави.
        - Но зачем прятать от нави свадьбу?
        - Понятия не имею. А только если Глашка это делает, то, верно, понимает зачем.
        - Она ведь необычная женщина, так? - прямо спросила Полина. - И вовсе не знахарка.
        Бабка посмотрела на нее искоса, ничего не сказала, тогда Полина продолжила:
        - Я видела ее могилу на кладбище. Это ведь ее могила, да? Она сама навья?
        - Навья да не навья, - покачала головой старуха. - Навьи сами встают, нету им покоя после смерти, а Глашка упокоилась. Хоть и ведьмой была, а упокоилась. Знала способ. Да только через семь лет после смерти подняли ее.
        - Кто? - ахнула Полина.
        - Понятия не имею. Зачем - тоже не спрашивай. Не знаю. Может, вот как раз для этой свадьбы и подняли.
        Мужики принесли доски для очередного стола, и старуха, воспользовавшись моментом, отошла от Полины. Больше им поговорить не удалось. Зато вечером Полина все рассказала девчонкам. Рассказывала рыжей, но так, чтобы Мирра тоже слышала.
        - Странно это все, - потерла подбородок Лика. - Мало того, что бабке зачем-то надо нас всех переженить, так еще и свадьбу необходимо спрятать от навий.
        - И именно для этого ее подняли после смерти, - кивнула Полина. - Вопрос: кто?
        - Тот самый мужик, которого мы все периодически видим?
        - Мы не просто его видим, - поправила ее Мирра. Как Полина и рассчитывала, она действительно слышала разговор, стояла чуть в сторонке, а теперь не выдержала, решила поучаствовать. К чести рыжей, та перед лицом настоящей опасности не стала продолжать бойкот, молча повернулась к Мирре, предлагая продолжить мысль: - Он за нами следит. И что-то мне подсказывает, что за парнями тоже. Как я вижу произошедшее. - Мирра подошла ближе, села за стол, за которым сидели Полина с Ликой. - В этом месте жила-была баба Глаша. Судя по тому, что узнала я, при жизни она была колдуньей, знахаркой, как ее здесь называли. Этот дар передавался по женской линии, но у бабы Глаши не было детей, она его никому не передала. Женщина, которая рассказывала мне это, считает, что потому ей и удалось упокоиться после смерти, не стать навьей. Дескать, забрала с собой свой дар проклятый, искупила вину. Так вот, баба Глаша умерла и осталась лежать спокойно. Проходит семь лет после ее смерти. В этой деревне практически одновременно рождаются дети. Шестеро или больше, не знаю. Их матери вскоре после родов умирают, а детей родственники
развозят, кто куда. И тут появляется таинственный незнакомец, которому удается воскресить или призвать, не знаю, как правильно, старую знахарку. Вопрос: зачем? И тут я согласна с женщиной, с которой общалась Полина: ради этой свадьбы. Свадьбу нужно спрятать от навий. Мы что-то значим для этого человека в плаще. У него есть на нас виды.
        - То есть мы типа избранные? - нахмурилась Лика.
        - Избранные или проклятые - не берусь судить, - криво усмехнулась Мирра. - Но что-то ему от нас нужно. И я больше чем уверена, что Степа и Матвей поехали встречать третьего. Нас должно быть шестеро, три пары. Наверное, третий парень то ли опоздал, то ли Черный плащ его не нашел сразу.
        Таким образом, планы немного изменились: собирались ждать парней и вместе с Матвеем что-то решать. Степу решили не посвящать. Степе доверия не было, как бы ни хотелось Полине обратного. Но Лика и Мирра правы: Степа рос под крылом бабы Глаши, кто знает, какие идеи она вложила ему в голову? Показательным был уже тот факт, что он отказался вывести их отсюда.
        Тем временем снова наступила ночь. Ночи теперь проходили спокойно, навьи, сытые, уставшие, по дороге ходили медленно и размеренно, не спеша ели то, что оставляли для них, и так же не спеша уходили восвояси. К их дому больше не подходили. Наверное, баба Глаша на самом деле заперла незваных гостий в доме на окраине леса.
        Единственное, что не давало Полине спокойно спать, - это озеро. Она не сказала девчонкам, что увидела на его дне. Да и, положа руку на сердце, сама уже не была уверена в увиденном. Она нырнула в озеро, а затем пришла в себя на берегу. Лежала с букетом кувшинок в руках, разморенная жарким полуденным солнцем, и кто знает, не приснилось ли ей все? Ведь как она могла не дышать столько времени? Да мало того, еще и петь под водой! Невозможно это. Даже если поверить в то, что в озере на самом деле живут русалки, то Полина - точно не одна из них, не умеет она так.
        Только вот оберег, сделанный Степой, куда-то подевался…
        Озеро манило ее, звало, тянуло к себе. Обещало букеты из кувшинок, прохладную воду, хороводы с русалками, песни под угасающей луной. Лежа в душной комнате, под тяжелым одеялом, Полина слышала песню, чувствовала аромат холодной воды, белоснежных кувшинок. Душа ее рвалась на озеро, но она заставляла себя лежать. Там, за безопасными, заговоренными бабой Глашей стенами, бродили по дороге навьи. И пусть уже сытые, но все равно опасные. Во внешнем мире опасно, ей самой не справиться. Ей нужно, чтобы кто-то взял за руку и сказал, как правильно. Иначе она не умеет. Сама натворит дел, насовершает ошибок. Самой ей лучше лежать в постели и смотреть через мутное стекло на тонкий серп почти исчезнувшей луны.
        А следующим вечером, в конце пятого дня Мертвой недели, накануне свадьбы, случилось то, что переполошило всех и заставило действовать быстрее, не дожидаясь парней.
        Солнце уже скрылось за лесом, бросив на землю последнюю горсть темно-красных красок, возле домов появились глубокие тени, стремительно поползли из-под кустов и деревьев. Следовало как можно скорее закончить дела и разойтись по домам. Со стороны озера перестали доноситься удары молотков и разговоры женщин. Деревня потихоньку замирала, лишь свежий запах кувшинок становился сильнее. В последнее время их аромат расползался по деревенским улицам вместе с туманом, это заметили и Мирра с Ликой. Полина подхватил корзину с очередными букетами, которые каждый день относила бабе Глаше, и поторопилась к ней. Отдаст цветы, и тут же назад. Успеет до того, как окончательно стемнеет.
        Калитка бабы Глаши была не просто закрыта, а заперта на маленькую защелку с внутренней стороны. Это показалось странным, баба Глаша никогда не запиралась, даже на ночь. Нави она не боялась, а соседи к ней и сами не сунутся с плохими намерениями. Полина просунула руку между деревяшками, отперла калитку и вошла внутрь. Из маленького кухонного окошка лился тусклый свет, будто внутри горела свеча или же вообще только печь. Но баба Глаша точно была дома: в желтоватом свете мелькали тени, говорившие, что дом обитаем.
        Полине стало неуютно. Неприятный холодок пробежал на спине, и она не стала входить в дом, как не стала и стучать. Появилась стойкая уверенность, что свое присутствие нужно сохранить в тайне. Она поставила корзину на скамейку у дома, на цыпочках подкралась к окошку и осторожно заглянула в дом.
        Баба Глаша была не одна, принимала гостя. Высокий седой мужчина лет шестидесяти сидел за столом, держал в руках чашку, периодически отхлебывая из нее. Широкополая шляпа лежала здесь же, на столе, а баба Глаша стояла у печи, помешивая что-то в чугунке. О чем они говорили, Полина не слышала, но ей было достаточно того, что старуха принимает у себя такого гостя. Значит, они не ошиблись: Черный плащ, как обозвала его Мирра, действительно имеет ко всему какое-то отношение. Именно ему нужна эта свадьба, баба Глаша лишь помощник. По крайней мере, едва ли у обычной деревенской знахарки есть деньги и связи найти и собрать здесь всех шестерых. А мужчина выглядит представительным, Полина понимала в таких вещах. У него наверняка хватает и связей, и денег.
        Черный плащ в очередной раз отхлебнул из чашки, а потом настороженно замер. Может быть, она смотрела чересчур пристально? Полина тоже застыла, только пальцы, держащиеся за оконную раму, сжались чуть крепче. Через мгновение мужчина быстро повернул голову к окну. Полина присела, чувствуя, как забилось сердце. Заметил или нет?
        Звякнула входная дверь: кто-то выходил на улицу. Значит, заметил. Может быть, не ее, но понял, что во дворе кто-то есть. Полина, пригнувшись как под обстрелом, скользнула тенью вдоль стены, спряталась за углом дома, молясь только о том, чтобы неизвестный не решил проверить весь двор. Она ушла в обратную сторону от калитки, поскольку иначе пришлось бы пройти мимо входной двери. С этой стороны двора, быть может, и можно было как-то выбраться, но в сгустившейся темноте она не видела, как это сделать, а заранее осмотреть двор на предмет выходов как-то не догадалась. Рядом росли пышные кусты сирени, но даже если попробовать спрятаться в них, можно привлечь к себе внимание шорохом.
        Полина стояла, прижавшись к стене, ни жива ни мертва, даже дышать старалась как можно тише. Она слышала, как мужчина - узнала его по шагам - прошелся по двору, наверное, заметил корзину с цветами на лавке. Подошел к краю дома, остановился. Вот сейчас, сейчас он заглянет за угол и увидит ее! Зачем только она надела светлое платье? Даже в темноте ночи его наверняка хорошо видно.
        Однако мужчина за угол заглядывать не стал. Постоял еще немного, а затем до Полины донеслись удаляющиеся шаги, и хлопнула входная дверь. Она еще какое-то время стояла у стены, боясь пошевелиться. Что если он просто обманул ее? Сделал вид, что ушел, а сам стоит рядом, слышит ее дыхание, чувствует страх. И как только она выйдет из укрытия, схватит ее. Дальше фантазия не простиралась, Полина понятия не имела, что произойдет, когда она попадет в лапы мужчины, у которого была сотня шансов похитить ее, но едва ли это будет что-то хорошее.
        Все стихло. Не доносились ни чужие шаги, ни чужое дыхание. Уснули птицы на ветках сирени, не было даже тончайшего дуновения ветерка, который принес бы с озера легкий аромат кувшинок. Природа готовилась ко сну, а значит, и к появлению нави. Нужно было срочно бежать домой, пока не столкнулась нос к носу с другой опасностью.
        Полина осторожно вышла из укрытия, убедилась, что двор пуст, и только после этого тенью скользнула к калитке, на всякий случай согнувшись в три погибели. Тихонько отодвинула щеколду, приоткрыла калитку лишь чуть-чуть, протиснулась в узкую щель и со всех ног бросилась к дому.
        Мирра и Лика были там. Не вели дружеские беседы, но в доме больше не витало напряжение взаимных обид.
        - Он там! - выпалила Полина, едва захлопнув за собой дверь. - Черный плащ у бабы Глаши! Он приехал!
        Девчонки вскочили, не зная, что делать.
        - Но ведь мы давно знаем, что он здесь, - чуть волнуясь, сказала Лика. - Мирра видела его.
        - Но он скрывался, - возразила та. - А теперь, очевидно, прибыл официально.
        Рыжая кивнула, немного помолчала, а затем заявила:
        - Надо сматываться. На рассвете. Вы как хотите, а я сваливаю. Как-нибудь выберусь из этого леса и без Степы. У нас с Полиной был план, вот к нему и вернемся.
        - Все пойдем, - решила Мирра. - Втроем у нас больше шансов. Помните же, Степа велел нам поменяться одеждой, чтобы обмануть лешего. В случае чего, так и сделаем.
        Полина согласно закивала. Девчонки приняли решение и за нее в том числе, а значит, ее мир снова становился таким, каким и должен был.
        Глава 14
        Аленка
        С подругами творилось что-то неладное. Все, кто был на девичнике у Тани, кто ходил на Мертвое озеро и пел с русалками, постепенно превращались в отрешенных от мира сего, смотрящих куда-то вглубь себя девушек. Аленка заметила закономерность: каждый день Мертвой недели «уходила» одна из них. А накануне шестого, последнего дня, ушла и Светка. О том, что это случилось, Аленка узнала лишь следующим утром.
        Со Светкой договорились встретиться на опушке леса в девятом часу. Они теперь часто ходили за черникой на недавно открытую поляну. Там ягоды, казалось, не переведутся никогда. Набирали полные корзины, а на следующий день поляна снова была усыпана синими ягодами. Дядька Светы раз в два дня обещал отвозить чернику в город, сдавать. Платили не так чтобы много, но за несколько недель приличную сумму собрать можно, если не лениться. Аленка не ленилась. На что потратит эти деньги, она пока не решила. Света собиралась откладывать на новый магнитофон. Такой, как у Тани.
        А утром Света не пришла. Аленка прождала ее больше получаса, а затем решила пойти к подруге, узнать, не случилось ли чего. Света жила неподалеку от леса, поэтому добралась Аленка быстро. Родителей дома не было, и во дворе стояла тишина, будто Светка тоже куда-то ушла. Аленка успела подумать, что они разминулись, хоть и негде здесь, но Светка нашлась на скамейке за домом. Сидела у кустов шиповника и отрешенно смотрела вдаль.
        Едва увидев ее, Аленка сразу поняла, что случилось, но верить не хотелось.
        - Света? - Она осторожно подошла ближе, остановилась, не села на скамейку, будто боялась заразиться, хоть и понимала, что это не болезнь.
        Подруга повернула к ней голову, скользнула безучастным взглядом, и снова повернулась к шиповнику.
        - Почему ты не пришла? Мы ведь договорились идти за черникой.
        - Не хочу идти за черникой. Хочу сидеть здесь.
        - Света! - Аленка смело шагнула ближе, схватила подругу за плечи и хорошенько встряхнула. - Света! Что случилось?
        Света снова посмотрела на нее, на этот раз взгляд не отвела, но улыбалась бестолково, бездумно. От нее не пахло алкоголем, но вела себя она так, будто была пьяна.
        - Ничего, - она легонько пожала плечами. - Не кипиши, Алена, все будет так, как и должно быть. Все к лучшему.
        Аленка отпустила ее плечи, отступила на шаг назад. Вчера они ходили к бабе Глаше, поскольку по-настоящему испугались. Испугались, что будут следующими. Баба Глаша выслушала внимательно, не ругала, но и дополнительных вопросов не задавала. А в конце сказала:
        - Ничего страшного не произошло, не волнуйтесь.
        - Да как же не произошло! - вскипела тогда еще нормальная Света. - Четверо наших подруг будто с ума сошли!
        - Так уж и сошли, - усмехнулась баба Глаша. - Разве они стали буйными? Разве делают что-то страшное?
        - А разве сумасшедшие всегда буйные? - тихо спросила Аленка.
        Она тогда еще была мала, но помнила соседского мальчишку Антошку. Он с рождения был умственно отсталым, не осознавал происходящее, жил в своем мире. Антошка не буйствовал, но любил рассказывать небылицы о том, как гулял по ночам в лесу, как встречался с лешим, купался с русалками, водил хороводы с навьями на кладбище. Он никого не обижал, но ведь был сумасшедшим!
        - Идите домой, девочки, - сказала им баба Глаша. - Все будет так, как и должно быть. Все к лучшему.
        И вот сейчас Светка в точности повторила ее слова. Это напугало Аленку. Что к лучшему? Как все должно быть? Молодые девчонки, у которых вся жизнь впереди, должны превратиться в малахольных дурочек, улыбающихся собственным мыслям? И она должна? А ведь превратится, непременно превратится! Она последняя осталась, и последний день Мертвой недели впереди…
        Светка еще какое-то время смотрела на кусты шиповника, а потом подняла взгляд на Аленку, улыбнулась и неожиданно сказала:
        - Ребенок у меня будет.
        Аленка отшатнулась.
        - Что? - севшим голосом произнесла она, но Света уже снова повернулась к кустам, будто и не услышала вопроса. - От кого?
        Света не ответила. А у Аленки даже предположений не было, от кого та могла забеременеть. Света была девушкой не то чтобы особо популярной, парня постоянного не имела, но ведь для того, чтобы залететь, и не нужен постоянный. Пообжиматься за сельским клубом охотников много, дай только понять, что согласна. Но как и когда это произошло? И не потому ли Светка такая странная?
        Нет, не потому. Ведь она не одна такая, она уже пятая. Не могли же все девчонки разом забеременеть и друг за другом это узнать. Аленка мотнула головой, развернулась и торопливо вышла со двора. Куда идти, она не понимала. К бабе Глаше бесполезно, к мачехе? И что та сделает? Аленка машинально протянула руку к шее, вытащила из-под футболки оберег, который мачеха вручила ей накануне Мертвой недели. Так ведь до сих пор и не отдала, носит. Аленка только сейчас задумалась, что у мачехи такой оберег может быть неспроста. Мачеха может что-то знать или уметь, как баба Глаша. Что Аленка вообще знает о ней? Мачеха была не из их деревни, отец привез ее откуда-то. С соседками дружбы не водила, на вечера не ходила. Держалась обособленно. Да и дома не откровенничала. Порой Аленке казалось, что и отец толком не знает, на ком женился.
        Аленка развернулась и решительно направилась домой. Надо было с самого начала рассказать все мачехе. Да только не привыкла она с ней проблемами делиться, вот и не сказала.
        Дома никого не было. Отец еще до рассвета уехал в лес, а мачеха с младшими детьми собиралась идти поворачивать сено, чтобы с другой стороны подсохло, видимо, уже ушла. Аленка вздохнула. Идти следом не хотелось, для таких разговоров нужна соответствующая обстановка. Уж точно не на лугу во время работы да в присутствии детей. Поговорит с ней вечером, дома.
        Аленка подхватила корзину и направилась в лес. Сидеть сиднем до вечера тоже не станешь, надо хоть черники набрать.
        В лесу было тихо и по-особенному спокойно. Хоть и непривычно одной. Одна в лес Аленка ходила редко, а уж этим летом, как завязалась между ней и Светкой близкая дружба, и вовсе не была. Стараясь не думать ни о Свете, ни о других девчонках, Аленка бодро шагала по узкой тропинке к черничной поляне.
        Незнакомого парня, который показал им поляну, они больше не встречали. И он, похоже, не приходил на поляну в их отсутствие. По крайней мере, они каждый раз заставали ее ровно такой, какой оставили накануне. Только ягод прибавлялось. Аленке отчаянно захотелось встретить его сегодня! И удача внезапно улыбнулась: не доходя несколько метров до ельника, за которым пряталась поляна, она ясно услышала, что там кто-то есть. Сбавила шаг, непроизвольно задержала дыхание. Он или не он?
        Через ельник пробиралась осторожно, стараясь не выдать себя раньше времени. И только когда раздвинула тяжелые еловые лапы, выдохнула с облегчением и не сдержала улыбку: он. Парень то ли услышал что-то, то ли почувствовал, - обернулся. Сначала, нахмурившись, бегал взглядом по ельнику, а потом увидел ее, расплылся в широкой ответной улыбке. Выпрямился, закинул в рот пригоршню ягод, которые как раз набрал.
        - Надо же, я уж думал, ты больше не придешь!
        Аленка вышла из ельника, зажмурилась от ударившего по глазам яркого солнечного света.
        - Я каждый день приходила, но тебя не было.
        - Хм, - парень нахмурился. - Я тоже каждый день был здесь. Наверное, мы умудрялись разминуться. Меня, кстати, Алексей зовут.
        - Алена.
        - Ну что ж, Алена, заходи. Вместе веселее.
        К тому времени, как она пришла, он успел насобирать уже почти полную корзину. Наверное, потому они и не встречались в предыдущие дни: Алексей умудрялся уйти раньше, чем приходили они. Где-то в глубине души Аленка подозревала, что он делал это специально, ведь она приходила с подругой, а сегодня была одна, потому он и дождался. Может, и предыдущие дни находился рядом, прятался, ждал ее одну. Подозревала, а до конца не верила. И вроде бы он дал понять, что рад ей, что искал встречи, а все равно не верилось. Разве мог такой видный парень, высокий, красивый, модно одетый, заинтересоваться ею? В ней нет ничего примечательного, она невысока ростом, черты лица слишком мелкие, волосы слишком блеклые.
        А все ж пришлось поверить. Алексей не торопился прощаться, расспрашивал о жизни в деревне, о семье, об успехах в учебе. Сокрушался, что не отпустили ее в город учиться. Они говорили о книгах, которые она читала, о тех немногочисленных фильмах, которые смотрела. И ни разу он не дал ей понять, что считает ее дремучей, хотя сам явно видел и знал больше, чем она. Ягоды в его корзине прибавлялись с гораздо меньшей скоростью, чем в ее, но Аленка, как ни смотрела, так и не смогла заметить, как он подкладывает собранное ей. А ведь подкладывал, совершенно точно подкладывал!
        Корзины наполнялись, а Аленке хотелось чуть замедлить время, оттянуть момент расставания. Конечно, они договорятся встретиться здесь завтра, но ведь только завтра!
        - А знаешь, если честно, я даже рад, что ты не уехала в город, - признался Алексей, когда Аленка поведала ему, как хотела учиться. - Ведь тогда у нас не было бы возможности встречаться.
        - Почему это? - удивилась она, стараясь не выдать затаенной радости. Встречаться! Он хочет с ней встречаться! - Летом ведь каникулы.
        - Летом! А в другое время года?
        Сердце радостно замерло, а затем подпрыгнуло, ударилось о ребра и застучало сильно-сильно.
        - В другое время года? - осторожно спросила она. - Так ведь что делать в другое время года в лесу?
        - Осенью грибы собирать. Весной - подснежники. Зимой тоже можно что-то придумать, - он пожал плечами и посмотрел на нее странно, не улыбаясь больше. Аленка не могла найти определения его взгляду, но глаза вдруг стали темными, бездонными, как заброшенный колодец на опушке леса, и плескалось в них что-то необычное, что-то, чего она никогда раньше не видела в обращенных на нее взглядах. - И потом, - Алексей отставил в сторону корзину и медленно подошел, остановился так близко, что Аленка смогла рассмотреть в глубине его глаз, на дне старого колодца, печаль и одиночество, - мы ведь могли бы встречаться не только в лесу.
        Дыхание перехватило. Если бы ей и было что ответить, она не смогла бы. Во рту мгновенно пересохло, она облизнула губы, тяжело сглотнула, и, наверное, это дало какой-то неверный знак Алексею: он наклонился к ней и коснулся сухих губ. Его губы, напротив, были мягкие, теплые, влажные. Аленка никогда раньше ни с кем не целовалась, поэтому растерялась в первое мгновение. И не ответила, но и не оттолкнула. Это придало ему уверенности и смелости, если только он страдал от их нехватки. Сильная ладонь легла ей на затылок, вторая - на спину, прижала ее к могучей груди, Аленка ощутила стук его сердца, и свое вдруг забилось в унисон.
        Аленка и хотела бы отключиться, отдаться во власть первого в жизни поцелуя, но так боялась сделать что-то не так, опозориться! Алексей, наверное, понял это. Оторвался на мгновение, прижался лбом к ее лбу, прошептал еле слышно:
        - Не бойся, верь мне.
        И она перестала бояться, доверилась. Его ладони переместились на лицо, повернули голову так, как нужно, властный напор заставил ее раскрыть губы, дать ему возможность углубить поцелуй. Язык скользнул в ее рот, и в первое мгновение Аленка снова хотела оттолкнуть его, но он держал крепко, и она подчинилась. Оказалось, это приятно. Приятно до дрожи в коленках, до головокружения, но странного сладкого клубка внизу живота. Мысли наконец покинули ее, Аленка воспарила над собственной неуверенностью, над страхами показаться смешной, даже над благоразумием и осторожностью.
        Алексей не собирался ограничиваться поцелуем, ему нужно было больше, и Аленка не сопротивлялась, готова была дать ему все, что он захочет. Она никогда раньше так не поступала, но что-то такое было в его напористости, что не давало возможности остановиться. Быть может, если бы она была чуть более искушенной, если бы имела опыт хоть каких-то отношений, смогла бы устоять. Но опыта у нее не было, а потому лавина необычных ощущений накрыла с головой, утопила здравый смысл, подчинила себе.
        Рука Алексея скользнула с затылка на шею, ниже, очертила тонкую линию ключицы, вызвав толпу мурашек, пробежавших по спине, вытащила из-под футболки мешочек на длинном шнурке.
        - Что это? - спросил он хрипло.
        Аленка опустила голову, не сразу понимая.
        - Оберег. Мачеха дала.
        Не спрашивая разрешения, Алексей дернул его вниз, тонкий шнурок ужалил шею сзади и порвался. Алексей отбросил его в сторону, но Аленке было все равно. Мягкий мох оказался сухим и теплым, принял ее ласковой периной, когда Алексей уложил ее на него. Пахло свежей черникой, еще чем-то терпким и сладким. Поцелуи становились все более настойчивыми, долгими, Алексей уже не ограничивался ее губами, целовал щеки, подбородок, шею, спускался ниже, гладил грудь, живот, очерчивал пальцами каждый изгиб ее тела.
        Где-то на краю сознания билась мысль, что это неправильно, недопустимо, и, возможно, ей удалось бы достучаться до Аленки, если бы только Алексей сделал хоть крохотную паузу, дал ей возможность подумать, понять, что происходит. Но он словно чувствовал это, знал, что останавливаться нельзя. И даже когда Аленка дернулась, попыталась оттолкнуть его, не дал ей возможности остановить себя. Поцелуи стали еще глубже, ласки - еще активнее. Он сделал все, чтобы отвлечь ее, стереть из памяти неприятные ощущения, и она снова поддалась, согласилась.
        А когда все закончилось, когда они лежали вдвоем на мягком мху, щурились от яркого солнца, пробившегося через густую крону, слушали переливчатую трель невидимой птички на одном из деревьев, Аленке и вовсе стало все равно. Все равно, что скажет мачеха, что подумают люди в деревне. Все равно, что будет с ней самой. Ей казалось, что она наконец обрела себя, стала настоящей. Будто всю жизнь спала, как царевна в хрустальном гробу, но нашелся тот, кто разбудил поцелуем, как настоящую принцессу. И теперь у нее есть главное. Точнее, будет. Аленка не была дремучей деревенской девкой, откуда появляются дети, знала. И знала, что теперь у нее будет ребенок. Если девочка, назовет ее Мирославой. Она всегда хотела так назвать дочку.
        - Ты как вернешься, к бабе Глаше зайди сразу, - буднично сказал Алексей, словно не он только что шептал ласковые слова на ухо.
        Аленка рассеянно кивнула, почти ничего не расслышав, и уж тем более не обратив внимания на тон.
        Глава 15
        ШЕСТОЙ ДЕНЬ МЕРТВОЙ НЕДЕЛИ
        Матвей
        То, что они застряли в охотничьем домике, бросив девчонок одних, на целых три дня, Матвея очень беспокоило. Не то чтобы он думал, что в деревне им что-то угрожает. От нави поможет баба Глаша, а от самой бабы Глаши неприятностей ждать не приходится. По крайней мере, Степа уверял, что баба Глаша зла им не желает и все сделает для их безопасности. А все равно что-то грызло его. И больше всего он волновался за Мирру.
        Каждый день они ездили на станцию, ждали поезд. Оказалось, что от домика до станции вовсе не день пути, а всего два часа. Степа признался, что в прошлый раз нарочно ехал длинной дорогой, петлял, кружил, чтобы никто из городских ничего не понял и не запомнил. Матвей кивал понимающе, но доверия к Степе оставалось все меньше. Все время приходилось быть настороже.
        Они вставали рано, иногда еще до рассвета, чтобы быть на станции за час до того, как приедет поезд. Надеялись, что вот уж сегодня он точно остановится, спустится на перрон единственный пассажир. Тот, кого они ждут. Кто это будет, ни Степа, ни Матвей наверняка не знали, но предполагали, что им будет мужчина, третий жених. Матвей заставил Степу вспомнить все, что тот когда-либо слышал о смертях рожениц, но знаний у него оказалось немного. Он слышал о том, что двадцать пять лет назад приключилась эпидемия, унесшая жизни нескольких человек, в том числе и его матери, но раньше даже не предполагал, что умирали только молодые девушки. Его бабушка и дедушка, потерявшие дорогую дочь, вспоминать об этом не любили. А уж если не говорили они, то спрашивать у чужих и вовсе не приходило в голову. Степу называли сиротинушкой и жалели, но это было естественно, ведь родителей у него не было. Матвей же теперь окончательно уверился, что они все в ту эпидемию остались сиротами: матери умерли, что стало с отцами - неизвестно. И съезжаются в родовое гнездо сейчас. Знать бы еще, что за эпидемия тогда приключилась.
        А еще найти бы шкатулку, ключик от которой так и висит у него на шее, давит бесполезной тяжестью, холодит кожу, постоянно напоминая о себе. Только шкатулку теперь и вовсе без шансов найти, пока он здесь. Шкатулка осталась в деревне.
        На третий день Степа поехал на станцию один. Матвей накануне неудачно оступился и вывихнул лодыжку. Еще в детстве, играя с мальчишками в футбол, он упал и порвал связки и, как любой одиннадцатилетний пацан, не смог высидеть положенное время в гипсе, начал ходить раньше. Связки нормально не зажили, и с тех пор правая лодыжка была слабым местом: стоило неудачно ступить и растяжение или вывих гарантированы. Несколько дней покоя решали эту проблему, поэтому он остался дома. Как будет идти в деревню, Матвей пока не представлял.
        Степа поднялся рано, едва только первые солнечные лучи несмело скользнули по давно не крашенному полу. Выпил наспех чаю, принес из машины и сделал себе в дорогу бутербродов. Наготовил еды и Матвею, чтобы тому не пришлось лишний раз вставать, а затем, наказав убрать из дома все продукты, вышел. Как только мерный стук двигателя стих, Матвей снова провалился в сон.
        Проснулся через несколько часов. Желудок сводило от голода, зато нога, когда он ступил на нее, почти не болела. Матвей не то позавтракал, не то пообедал, и осторожно вышел во двор. Здесь, среди дремучего леса, жара не казалась такой одуряющей, как в деревне. Солнечные лучи путались в ветках деревьев и почти не доходили до земли, а если и доходили, то всего лишь осушали капли росы на траве, не нагревая ее сильно. Дышалось легко и свежо, и Матвей решил немного пройтись, осмотреться.
        Оказалось, что дом вовсе не одинок. Чуть дальше, за высокими соснами, пряталась небольшая постройка. Крохотная баня. Рядом возвышалась поленница дров. Нашелся и старый колодец. Уже заросший, пахнущий тиной и чем-то гнилым. Очевидно, им Степа не пользовался, привозил воду с собой из деревни, а вот баня была готова к использованию. В печи даже лежали угли. Наверное, Степа топил ее, когда ждал их. Впрочем, за две недели ожидания это и не мудрено. Главное, чтобы на этот раз им не пришлось ждать так долго.
        Матвей еще немного побродил по окрестностям, но больше ничего интересного не нашел. Домой возвращался, надеясь увидеть у дома Степину машину, но парковочное место пустовало. В доме Матвей разжег печь, вскипятил чайник, бросил в чашку заварку, залил кипятком. Есть не хотелось, но он достал оставшиеся бутерброды. Если их не съесть, придется выбрасывать, а выбрасывать еду он не любил.
        То, что прогулка пошла во вред, Матвей понял, неловко перенеся вес на больную ногу. Лодыжку прошило острой болью, он зашипел и выронил коробку с сахаром. Та упала на пол, белоснежные кусочки разлетелись в стороны, некоторые раскололись, усыпав пол сладкими крупинками. Чертыхнувшись, Матвей еле-еле присел на корточки, собрал все кусочки обратно в коробку. Крошки тоже надо бы собрать, кто знает, считается ли это едой, нарушающей защитные печати бабы Глаши?
        Матвей огляделся в поисках веника, но ни в одном углу того не было. Наверное, стоит посмотреть в сенях, но взгляд наткнулся на старую, опаленную в нескольких местах занавеску под печкой. Матвей и раньше видел ее, но не знал, что она скрывает за собой какое-то отверстие. Тогда ему это было без надобности, а сейчас подумал, что там вполне может храниться веник. Отодвинул занавеску. За ней действительно оказалась ниша. Небольшая по периметру, но очень глубокая. По крайней мере, заглянув внутрь, Матвей не увидел заднюю стенку. Очевидно, что веника там нет, но ему стало любопытно, что же хранится в таком укромном уголке. Вытащил из кармана смартфон, включил фонарик. Сеть хоть и не тянула, а заряжал его Матвей в деревне стабильно. Вот и сейчас заряда еще хватало. Посветил в нишу, и брови сами собой взлетели вверх: примерно в полуметре от него, вся в пыли и паутине, стояла небольшая шкатулка. Обычная деревянная шкатулка, но искусно расписанная: были на ней и цветы, и птицы, и просто узоры.
        Подпечье - не место для подобной вещи. Если только не хочешь ее спрятать.
        Матвей просунул руку и вытащил ее. Шкатулка была тяжелой, но при тряске в ней ничего не звенело. Значит, разжиться сокровищами не удастся, мысленно усмехнулся он. Если это шкатулка, которую он ищет, то драгоценностей ему бабушка не оставила. Проверить, действительно ли это та шкатулка, Матвей не успел: на улице послышался звук мотора, зашуршали по сухим листьям шины. Матвей быстро поднялся, огляделся в поисках рюкзака. Шкатулку он решил спрятать. Если вернуть обратно, кто знает, представится ли случай еще раз добраться до нее. К тому моменту, как открылась входная дверь, Матвей уже как ни в чем не бывало сидел за столом и пил чай с бутербродами.
        Степа вернулся не один: с ним прибыл гость, которого они ждали. Им оказался долговязый молодой человек в очках с толстыми стеклами, взъерошенный, будто разбуженный воробей, но при этом настолько мертвенно-бледный, что было непонятно, в чем держится душа. Казалось, секунда отделяет его от того, чтобы хлопнуться в обморок. А хлопнувшись - уже никогда не подняться. Рядом с мощным, дышащим жизнью и силой Степаном, новенький смотрелся и вовсе как оживший труп.
        - Приехал наконец! - объявил с порога Степа. - Знакомься, это Андрей. А это Матвей.
        Матвей поднялся, протянул руку новоприбывшему. Рукопожатие у того оказалось слабое, а ладонь - влажная и холодная. Матвею подумалось, что он только недавно отошел от тяжелой болезни, потому и не приехал вместе с остальными. Или, быть может, еще не отошел до конца, уж очень мертвенный у него был вид.
        Степа принес из машины продукты, быстро накрыл на стол, налил Андрею большую чашку чая, поставил перед ним домашний сыр и хлеб, а сам махнул Матвею, давая знак, что хочет поговорить на улице.
        - Странный он какой-то, - признался Степа, когда Матвей следом за ним вышел на крыльцо. - Бледный, будто помрет вот-вот, и молчаливый. За всю дорогу еле-еле я из него два слова вытянул.
        - Ну, то, что молчаливый, не так и странно, люди разные. А вот про болезненный вид я с тобой соглашусь, - кивнул Матвей. - Он, я так понимаю, третий жених?
        - Пусть уж тогда Лике достается! - буркнул Степа, и Матвей понял, что все уколы рыжей бестии цели все-таки достигали. - А ты тут как один? Справился?
        - Справился. Прогулялся немного, видел, баня у тебя тут есть. Может, его туда отправить?
        Степа согласился. Немного времени у них еще было. Матвей остался бы на ночь, но Степа утверждал, что вернуться в деревню необходимо сегодня. Однако даже горячая вода и обжигающий пар не сделали Андрея здоровее, не добавили красок его синюшному лицу.
        Вещей с собой у новенького практически не было, один лишь маленький рюкзак. Матвею же жгла спину шкатулка, похороненная под ворохом одежды на тот случай, если придется открывать рюкзак при посторонних. Ему не терпелось заглянуть внутрь, посмотреть, что там, почему бабушка столько лет хранила от нее ключик, да и от нее ли, но возможности так и не представилось. Поэтому он взял ее с собой, надеясь, что сможет открыть в деревне.
        Дорога выдалась трудной. Андрей шел, едва переставляя ноги, путаясь в зарослях мха и мелких кустарников, несколько раз даже падал, а упав, не мог сам подняться. Степе и Матвею приходилось поднимать его, отряхивать. Был лишь один плюс: на его фоне Матвей чувствовал себя таким крепким, что даже вывихнутая лодыжка перестала болеть.
        - Слушай, ты здоров вообще? - не выдержал один раз Матвей. - Выглядишь так, что краше в гроб кладут.
        Андрей отрицательно качнул головой.
        - Я всегда таким был, - слабо произнес он. - А последние несколько лет и вовсе сил нет ни на что. Меня братья даже работой сильно не нагружают, в огороде в основном копаюсь, и все равно по утрам не могу подняться.
        - Братья? - удивленно переспросил Матвей. Ему показалось, что речь идет не о родственниках.
        Андрей кивнул.
        - Я при монастыре живу. С одиннадцати лет.
        - Этого еще не хватало, - проворчал Степа, но продолжать мысль не стал.
        Он нашел толстую, почти ровную палку, и вручил ее Андрею в качестве трости. Опираясь на нее, тот действительно пошел чуть увереннее. Не быстрее, конечно, но, по крайней мере, уже не падал.
        Останавливаться поесть черники в этот раз не стали, хотя она так и манила темной синевой среди мелких листиков. Но без девчонок трем взрослым мужчинам есть чернику в лесу казалось странным, будто взрослые дядьки в кафе-мороженое заглянули. Сильно не блуждали, но и ровной дорога не казалась. Степа шел уверенно, редко останавливался и менял направление.
        - Путать он меня вздумал! - бормотал он в такие моменты. - Да я тут вырос, каждое дерево знаю не хуже тебя!
        Солнце поднялось высоко, жаркие лучи пробивались даже сквозь густую крону, слепили глаза и вызывали сонливость. Лечь бы сейчас на мягкий мох, вздремнуть полчаса. Вот хотя бы под тем молодым деревцем, в тени…
        Матвей замер, разглядев впереди, за густыми кустами, большую фигуру. Шикнул Степану, указал кивком в нужном направлении. Тот тоже разглядел ее, придержал за рукав Андрея. Что-то большое, черное шевелилось в кустах, и никто из них не знал, что им сулит такая встреча. Неужели кто-то из мертвяков рискнул выйти днем? Или нечто, похуже нави?
        Мирра
        Ночью никто не спал, хоть они и понимали, что нужно набраться сил перед трудной дорогой. С вечера собрали рюкзаки, взяли лишь самое необходимое. Мирре пришлось оставить ноутбук, все равно ничего особенно важного, что она не загрузила бы в «облако», в нем не было. А писать статью про свадьбу она уже не собиралась. Лика со слезами на глазах положила на полку фотоаппарат и несколько объективов. Весили они немало, тащить с собой было накладно. По тому, как рыжая поглаживала черную тушку, Мирра поняла, что больших денег в этой глуши она не зарабатывает, и фотоаппарат дорого ей обошелся, едва ли купит такой в ближайшее время. И эта нежность, с которой Лика прощалась с фотоаппаратом, тронула Мирру, заставила по-другому посмотреть на рыжую язву. Только сейчас она подумала, что у Лики, должно быть, нелегкая жизнь, которая и научила ее щетиниться, все воспринимать в штыки, выстраивать вокруг себя защиту из язвительности и хамства. Как Мирра скрывается за физической болью, так Лика скрывается за скверным характером.
        Полина тоже оставила и наряды, и микрофон. С собой взяли лишь запас провизии и теплые вещи на тот случай, если придется заночевать в лесу. Осталась последняя ночь Мертвой недели, быть может, с угощением для навий они смогут ее пережить. Старуха ведь говорила Полине, что в новолуние мертвяки ничего не видят.
        Уходили рано, едва только призрачные фигуры направились в сторону кладбища, подгоняемые в спину первыми солнечными лучами. Ни в одном доме еще не горел свет, не шел из труб легкий дымок. Все спали, в том числе и баба Глаша. Никто не заметил трех беглянок.
        До леса добирались чужими огородами, молясь только о том, чтобы не залаяла сонная собака. Но выходить на дорогу, идущую мимо дома старухи, не рискнули. Добрались без приключений, и только скрывшись среди высоких деревьев, немного выдохнули. Идти по незнакомому лесу было страшно, но еще страшнее казалось оставаться в деревне, когда там объявился черный человек. Мирра готова была мириться с обступающими ее со всех сторон деревьями, только бы не встретиться с ним.
        Первой предсказуемо сдалась Полина. Шла-шла, остановилась внезапно, сбросила на землю рюкзак и заявила:
        - Я требую привала!
        Мирра, хоть и устала, на привал еще не рассчитывала. Они шли уже почти три часа, солнце давно поднялось над деревьями и пробиралось сквозь них, лес вокруг напоминал дремучую тайгу, но ей все казалось, что они еще слишком мало отошли от деревни, что баба Глаша и Черный плащ уже обнаружили пропажу и начали преследование. И старуха наверняка знает лес лучше, чем три городские девчонки. Да и что тут знать? Одна тропинка, а свернуть страшно. Вот и идут по ней как глупые котята.
        - Если мы сделаем привал, то нужно сваливать с дороги, - сказала рыжая, тоже бросая рюкзак на землю.
        - А может, так и правильно? - поддержала Полина. - Будем идти вперед где-нибудь рядом, не по самой тропе, зато в случае погони сможем схорониться.
        - А если тропа уйдет в сторону, а мы не заметим? - засомневалась Мирра. - Ее же не видно издалека, с пяти метров уже не разглядеть. Она свернет, а мы так и пойдем дальше.
        - Будем периодически проверять, на месте ли она, - неуверенно предложила Полина.
        - Время потеряем.
        - Лучше потерять время, чем свободу, - заключила рыжая. - Так что я певчую птичку поддерживаю. Нас двое, значит, наше мнение выиграло.
        Мирра спорить не стала. Ей и самой будет спокойнее не на тропинке. Они отошли чуть дальше, спрятались за густым кустарником, расчехлили рюкзаки, вытащили приготовленную еду. Уже остывший чай и бутерброды казались такими вкусными, словно подавались во французском ресторане. Небольшой отдых благоприятно подействовал на всех, даже настроение немного поднялось. Позволив себе посидеть около пятнадцати минут, они двинулись дальше.
        Больше всего удручала неизвестность. Они не знали, сколько уже прошли, сколько осталось. Мобильные телефоны не ловили сеть, навигатора не было. В прошлый раз шли за Степой, а потому дорогу не запоминали, доверяли ему. Тем более он тогда сам заблудился. Правда это или нет, теперь уже не узнать, быть может, снова специально путал. Тогда они отвлекались на чернику, уходили далеко от тропы, теряли время. А значит и по нему сейчас ориентироваться не могли.
        Несколько раз Мирра чувствовала, как горлу подступает паника. Она снова была в лесу, снова не знала, как выйти. Но теперь она старше на двадцать лет, теперь не одна, только это позволяло ей держаться за реальность, не скатиться в пугающие воспоминания. Каждый раз начинали чесаться старые шрамы, тихонько нашептывая, как она может облегчить свое состояние, но она не давала волю этим желаниям. Стало бы легче, как становилось всегда, безусловно, но сейчас только усугубит ситуацию. И последняя рана-то еще не затянулась, болит, мешает идти, новая в этих антисанитарных условиях и вовсе поставит крест на ее побеге. И будет она до конца жизни куковать в деревне посреди леса в лучшем случае. Эти мысли придавали сил идти дальше и бороться с паникой общеизвестными способами.
        По ее подсчетам, они прошли уже с десяток километров, но лес вокруг не изменился. Все те же высокие деревья, густой кроной образующие сверху шапку, задерживающие солнечные лучи и дающие приятную прохладу. Все тот же влажный мох под ногами, кустарники черники, усыпанные мелкими ягодами. Щебечущие птицы на ветках, шорохи, неизвестные звуки.
        - Поля, иди проверь тропинку, - устало велела Лика.
        Последний час они почти не разговаривали, настолько выбились из сил.
        - Я в прошлый раз ходила, - возразила Полина. - Теперь твоя очередь.
        - А я не пойду. Лень мне. Так что если мы ее потеряем, это будет на твой совести.
        - Почему это?
        - Тихо! - шикнула на них Мирра.
        Впереди послышался какой-то шум, который выбивался из ставших привычными звуков, но за галдежом подруг она не могла его опознать. Когда Лика и Полина замолчали, стали ясно слышны чьи-то шаги и приглушенные голоса.
        - Мамочки! - проскулила Полина, зажимая себе рот руками. - Догнали!
        Мирра в этом сомневалась. Звук явно шел с той стороны, куда они направлялись. Кто-то шел им навстречу. Поняла это и Лика.
        - Это не погоня, - прошептала она. - Это Матвей и Степа. Прячьтесь!
        Они присели за колючие заросли малины, надеясь, что с тропинки их не видно. Путников заметили поздно, к тропинке подошли опасно близко, уйти незамеченными теперь не получится. Оставалось только ждать и надеяться, что их не обнаружат. Мирра к тому же боролась с желанием предупредить Матвея, забрать его с собой. Даже если Степа попытается остановить, их четверо, а он один. Моральная борьба ее закончилась в тот момент, когда парни вышли из-за деревьев: они были не одни. Вместе с ними, путаясь в собственных ногах, опираясь на толстую палку, брел высокий худой парнишка настолько бледного вида, что, казалось, в его жилах не было ни капли крови, и пожилой мужчина в длинном черном плаще и шляпе, скрывающей седые волосы.
        Сердце гулко бухнулось о ребра и замерло. Как он там оказался? Как обошел их? Ведь Полина видела его у бабы Глаши поздно вечером. Либо он ушел в ночь, не боясь нави, либо умел перемещаться из точки А в точку Б мгновенно, других вариантов она не видела. Если бы он отправился за ними в погоню и лучше знал лес, все равно другой тропинки не было, он прошел бы мимо них, они бы заметили его.
        Однако все это теперь не имело значения. Важно было то, что Матвей шел вместе с ними в деревню, ни о чем не подозревая. Лез в западню без шансов выбраться. И Мирра не могла ему этого позволить.
        - Мы не можем бросить Матвея, - прошептала она, не заботясь о том, слышат ли ее девчонки. Знала, что слышат слишком уж тесно они жались друг к другу, будто и не игнорировали ее последние дни.
        - И как мы его предупредим? - не поняла Лика. - Камешек в спину бросим?
        - Надо выходить.
        - С ума сошла? - Лика даже голос повысила, но тут же испуганно сжала губы. - Мы не для того полдня тащимся по этому лесу, чтобы сейчас спалиться. Свадьба гребанная уже вечером, второго шанса сбежать не будет!
        Она говорила верно, но Мирра все равно не могла уйти.
        - Идите сами, - наконец решила она. - Я выйду, как раз отвлеку их на себя, а вы идите. Скажу, что сама ушла. К тому моменту, как мы доберемся до деревни и они поймут, что вы тоже были со мной, будет уже поздно. Выйдете на трассу, поймаете попутку и уедете. А мы с Матвеем что-нибудь придумаем.
        На лице Лики отразилась такая неприкрытая борьба, что Мирра даже удивилась. Она думала, что та не преминет воспользоваться щедрым предложением.
        - Поймут, что ты не одна, - покачала головой Лика.
        - И мы тебя не бросим, - подала голос Полина. - Выходить - так всем вместе.
        Мирра посмотрела на рыжую. Та кусала губы, но наконец кивнула.
        - Черт с вами. Помирать так с песней. Птичка, ты нам и споешь.
        - Тогда делаем вид, что просто вышли погулять, ни о чем таком не думали. Рюкзаки здесь оставим.
        Мирра первая аккуратно сняла с плеч рюкзак и засунула его глубже под куст. Затем сорвала несколько ягодок черники, раздавила пальцами, провела мякотью по губам, пытаясь сделать вид, что ела ее. И пальцы, и губы окрасились в темный цвет. Полина и Лика последовали ее примеру.
        - Да говорю вам, мы заблудились! - громко сказала Лика, выпрямляясь.
        - Ничего и не заблудились, - так же громко ответила ей Полина. - Мы здесь уже шли.
        - В том-то и дело, что шли! А куда дальше, ты знаешь?
        - Девчонки? - голос Матвея заставил их обернуться, сделав удивленные лица.
        - Матвей? - настолько натурально удивилась Полина, что даже Мирра ей поверила.
        - Что вы здесь делаете? - нахмурился Степа.
        - Пошли поесть черники и заблудились, - пояснила Мирра.
        - Ничего мы не заблудились! - снова возразила Полина.
        - Далековато вы забрались от деревни просто поесть черники, - хмыкнул Черный плащ.
        Не поверил. По лицу было видно, что не поверил. А впрочем, плевать! Что он сделает?
        - Вас не спросили, - бросила Лика в своей привычной манере.
        Черный плащ прищурился, но как будто остался доволен. Если он на самом деле давно следил за ними, наверное, знает характер рыжей. И сейчас то, что она не стала лебезить, осталась верна себе, сыграло им на руку.
        - Вы кто вообще?
        - Это старый знакомый бабы Глаши, - пояснил Степа. - Сергей Николаевич. Оказалось, тоже на свадьбу приехал. Мы на станции разминулись, в лесу его встретили.
        - А этот хилый тогда кто? - Лика кивнула на бледного парня, который, казалось, стоял только потому, что Матвей поддерживал его под локоть.
        - А это тоже на свадьбу. Андрей. Мы его и ездили встречать.
        - Ладно, болтать и по дороге сможете, - прекратил беседу Черный плащ. - Идемте. Идти еще далеко, а скоро ночь спустится.
        Все снова двинулись в путь. Девчонки переглянулись, давая понять друг другу, что надо как-то предупредить Матвея. Хотя бы просто рассказать, уйти теперь уже не получится. Если с одним Степой они бы справились, то вот на что способен Черный плащ, никто не знал. С виду пожилой, а сила в нем на ментальном уровне чувствуется.
        Однако поговорить с Матвеем возможности не нашлось. Он тащил на себе Андрея, а Черный плащ зорко следил за тем, чтобы никто не отставал. Специально не давал возможности поговорить. Стоило только кому-то замедлить шаг, как он оказывался тут как тут, участливо спрашивал, не устали ли, предлагал помощь. Исправно крутился рядом. Так и вышли на опушку леса, ничего не сказав.
        Баба Глаша ждала на улице у ворот. Стояла, опираясь на палку, и смотрела в сторону леса, а увидев их, выпрямилась, бросила на девчонок понимающий, злой взгляд. Если им кого-то и удалось обмануть, то точно не тех, кого хотели.
        А между тем неотвратимая близость свадьбы чувствовалась уже здесь, на окраине деревни. Отсюда не было видно озеро, но в тишине надвигающихся сумерек слышалась музыка с той стороны, а в небо то и дело взмывали столпы ярких бликов.
        - Они за черникой ходили, - насмешливо пояснил Черный плащ, когда вся компания подошла ближе.
        - Нашли время! - бросила баба Глаша, но тут же потеряла к ним всякий интерес. Подошла к Андрею, осмотрела его как товар перед покупкой, покачала головой, что-то прошептала себе под нос, а затем велела: - Степа, отведи его ко мне, уложи на кушетку, да возвращайся домой. А вы все, - она повернулась к остальным, - марш к Степе в дом. Разговор будет.
        Глава 16
        Мирра
        - Я женился поздно, но по большой любви, что в то время было редкостью. Невеста моя была не богата, но к тому времени я смог не только сберечь состояние отца, но и приумножить его, а потому ее приданое мне было без надобности. Зато она была умна, красива, любила шить и заботилась обо мне лучше, чем заботятся матери о детях. Я привез ее в большой дом в деревне, который купил специально к свадьбе, закидал подарками, давал деньги на все ее желания. А желала она не драгоценностей, а тканей, из которых шила занавески, покрывала и прочее, чем украшала наш дом. Ей не нужны были балы и приемы, ей нравилось сидеть дома, ждать меня с работы. Она не хотела переезжать в город, ей нравилось в глуши. У нас не было прислуги, потому что ей в удовольствие было со всем справляться самой. Она не ложилась спать без меня, даже если я приезжал под утро. А те дни, когда мне приходилось ночевать в городе, были наполнены для нее тоской. И в ответ я готов был достать ей звезду с неба. Все это я рассказываю вам, чтобы вы понимали, сколь сильна и безгранична была наша любовь. Когда она забеременела, счастью нашему не было
конца. Она стала еще меньше спать, готовила детскую, шила маленькому одежду. В тот день я в очередной раз задержался на работе. Времена наступили неспокойные, потерять все заработанные деньги было слишком легко, а я не хотел, чтобы моя жена в чем-то себе отказывала, чтобы переживала. Ведь у нее теперь были другие заботы. Сначала я и вовсе собирался не ехать в деревню, остаться в городе, но что-то не давало покоя, будто шептало: «Езжай, езжай скорее». Я думал, что это просто тоска по любимой жене, мы не виделись несколько дней, а оказалось… Стоял июнь, жаркий, сухой. Почти как сейчас. В доме мы держали окна открытыми. Я не знаю, что произошло наверняка, могу лишь догадываться по тому, что увидел. Наверное, где-то рядом бродила голодная навья, почуяла запах еды: моя жена пекла вечером пирог. Забралась в дом. Жена услышала шум, спустилась вниз. Возможно, приняла мертвяка за воришку, может быть, так до конца и не поняла, что не живой человек это. Сняла со стены в моем кабинете ружье, но стрелять не умела. Думаю, хотела только напугать. В общем, - голос Сергея Николаевича сорвался. Он откашлялся, и лишь
тогда продолжил: - Навья убила ее. И, соответственно, умер наш нерожденный сын. Отгоревав свое, я решил мстить. Хотел найти того мертвяка, что убил мою жену и сына. Собирал информацию, думал, анализировал. Выяснил, что таких мест, как эта деревня, много.
        - Каких именно мест? - прервал его Матвей. - Мы ведь почти ничего не знаем.
        Вшестером они сидели в доме у Степы, за большим, но абсолютно пустым столом. На этот раз хозяин не предложил никому даже чаю, не говоря уже об ужине. Да и не полезла бы никому еда. Баба Глаша осталась у себя, колдовала над Андреем. Мирра не знала, чем он болен, но что болен, сомнений не вызывало. А он, очевидно, был нужен им этой ночью.
        - Мест, где истончается граница между Явью и Навью, и мертвяки одну неделю в году могут приходить в Явь, - ответил Черный плащ. Это они и так знали, но вот дальнейший рассказ здорово всех напугал: - Такие места ведь образуются не только в глухих деревнях, откуда до цивилизации не добраться. Бывают даже на окраинах городов. Навьи могут проходить небольшие расстояния в поисках еды. Как та, что убила мою жену. Они разбредаются по миру, целую неделю угрожают людям, которые в большинстве своем ничего не подозревают. А некоторые, набравшись силы, умудряются и по окончании Мертвой недели остаться в нашем мире. Выяснив это, я понял, что месть одной навье ничего не значит. Я должен не отомстить, а закрыть дверь. В каждом таком месте запереть эту потайную дверь, чтобы мертвое оставалось мертвым, не являлось в мир живых. Пусть я не смогу закрыть их все, но закрою, сколько могу. Я посвятил жизнь тому, чтобы находить такие места и закрывать двери.
        Черный плащ замолчал, глядя на них торжественно, явно гордясь нелегкой миссией. Наверное, ждал аплодисментов или восхищений. Но ни Мирра, ни Матвей, ни Лика с Полиной не собирались им восхищаться. Каждый чувствовал угрозу. Пока еще неясную, неосязаемую, но совершенно точно существующую. Степа сидел вместе со всеми, но в то же время отдельно. Мирра умела виртуозно проводить такие границы, а потому хорошо чувствовала их. Черный плащ молчал, теперь уже ожидая если не аплодисментов, то хотя бы уточняющих вопросов.
        - А при чем тут мы? - не стала разочаровывать его Мирра.
        - С помощью таких детей, как вы, я и запираю двери.
        - Таких детей?..
        - Детей от обычной женщины и… скажем так, существа, живущего между мирами. Того, для кого Явь и Навь - все равно что комнаты одного дома.
        - И что это за существа? - Лика явно старалась, что голос звучал привычно насмешливо, но получилось настороженно, почти испуганно.
        - Те, для кого границы - всего лишь условность. Кто выбирает место обитания не между мирами, а между одиночеством и компанией, жизнерадостностью и угрюмостью, добротой и злом, светом и тьмой.
        - А можно как-то конкретнее? - не выдержала Мирра. Игра в угадайку начала надоедать.
        - Чтобы вам было понятнее: те, кого в народном фольклоре называют лешими, домовыми, водяными, - заявил Черный плащ.
        - Чего-о?! - вытаращила глаза Лика.
        - Эти существа обладают сверхъестественной для нас силой, их породила сама природа, но принять человеческий облик они могут лишь на короткое время. Детям, рожденным от них обычной женщиной, достается часть силы, которая позволяет находить и закрывать проходы между мирами.
        Понятнее не стало.
        - Так, - Мирра потерла пальцами виски. - Давайте по порядку. Как именно вы пользуетесь силой таких… детей? Какое отношение вы вообще к ним имеете?
        Черный плащ больше не смотрел на них с превосходством, не ждал похвалы и восхищения. Теперь он выглядел и говорил как настоящий фанатик, как человек, уверенный в правоте и не то что не приемлющий, а вообще не подозревающий, что у кого-то может быть иное, отличное от него мировоззрение.
        - Я нахожу места, где стерта граница между мирами, нахожу шестерых девушек, живущих поблизости, которые смогут родить детей. С помощью особого ритуала призываю существ, которые оплодотворяют девушек. Все происходит по взаимному согласию, поверьте. Никто никого не насилует. Через девять месяцев девушки рожают детей: трех девочек и трех мальчиков. К сожалению, такие роды смертельны для матери. Через двадцать пять лет повзрослевшие дети женятся друг на друге, и в таких союзах раскрываются их силы. Они становятся теми, кому под силу охранять дверь, не давать ей открыться.
        Черный плащ произнес речь просто, будто пересказал посредственную книгу. Будто речь шла о выдуманных персонажах, а не о пятерых людях, сидящих с ним за одним столом. Не о жизнях, которые с момента даже не рождения, а зачатия были запланированы, запрограммированы. От этих слов кровь стыла в жилах, страх сковывал сердце и мысли, сбивал дыхание, холодил руки.
        Мирра переплела под столом пальцы, впилась ногтями в ладони. Ногти были короткими, длинные она не носила. Длинными было неудобно стучать по клавишам ноутбука, но короткие не причиняли боли, а боль ей сейчас была необходима. Воздух может не поступать в легкие, без воздуха она обойдется какое-то время, а боль нужна, нужна больше воздуха. Потому что без нее не отвлечься от страшной правды, которая кажется бредом, но в которую нельзя не верить после всего, что они видели в этой странной деревне.
        Она хотела знать, кто она? Кто ее родители, почему ее бросили? Так получите, Мирослава Лесникова, и распишитесь. Живите теперь с этой правдой. Вы не журналистка больше, даже не человек. Вы - непонятное существо, пришедшее в этот мир по воле сумасшедшего фанатика. За ваше появление какая-то женщина, которую вы ни разу не назвали мамой, заплатила своей жизнью. Впрочем, нуждается ли она в сочувствии, если пошла на это добровольно? Если сделала выбор не только за себя, но и за своего ребенка? А теперь этот ребенок своей жизнью будет платить за то, чего не просил, чего вовсе не хотел.
        - Если все так, как вы говорите, почему же нас развезли по разным уголкам страны? - первой задалась вопросом Лика. И этот вопрос стал заменой боли. Выдернул Мирру из пучин мыслей, вернул в Степин дом в отдаленной деревне, заставил разжать кулаки. Еще ничего не ясно до конца. Еще есть шанс. - Разве не логичнее было бы растить всех здесь, готовить с детства?
        - Сначала я так и делал, - кивнул Черный плащ. - Но в этом есть существенный минус. Если дети вступят в союз до положенного срока, их сила раскроется раньше, когда они еще не готовы. Тела и помыслы не выдерживают такой силы. Они сходят с ума, уничтожают себя. Поэтому я принял решение развозить детей по разным местам, чтобы они не могли встретиться раньше времени. Остается только кто-то один, в данном случае, Степан, кого с детства обучают нужным вещам, кто затем сможет помочь всем остальным.
        - «Я принял решение», - передразнила его Лика. - А ничего, что это наша жизнь?
        - В данному случае это ваше предназначение, - торжественно произнес Черный плащ. - Вы пришли в этот мир, чтобы спасать других людей.
        - Знаете, я на это не подписывалась! - рявкнула Лика.
        - И я! - поддакнула Полина.
        - Никто из нас, - ответил за себя и за Мирру Матвей.
        - Вас на это подписали ваши матери, - непреклонно заявил Черный плащ.
        - Ну, я с сией почтенной дамой не знакома, а потому ничего ей не должна, - Лика поднялась из-за стола.
        - И куда же вы пойдете? - насмешливо поинтересовался Черный плащ. - Ваше место здесь.
        - Вы ошибаетесь.
        - Это вы ошибаетесь. Ничем другим вы не сможете заниматься, ни за кого другого не сможете выйти замуж, никогда не будете счастливы. Вот, допустим, она, - Черный плащ кивнул на Полину, - вышла замуж за другого. Принесло ей это счастье?
        Не принесло. И никому не принесет. Потому что они не люди. И счастливы могут быть лишь с такими же, как сами. Их соединили еще до рождения, и никуда теперь не деться от этого предназначения.
        Бред. Какой же бред!
        - В таком случае откройте секрет, кто же наши отцы? - спросила Мирра. - Каждого из нас.
        - Ваш, Мирослава, существо, обитающее в лесу. Леший. Вас увезти из деревни оказалось некому, у вашей матери были только отец и мачеха, поэтому вы вместе со Степой остались здесь. До тех пор, пока ваша неродная бабушка, мачеха вашей матери, не вывела вас в лес и не оставила там. Вашему отцу, как сказала она. Только вот то существо вам не отец. И никому из вас они не отцы в человеческом понимании этого слова. Они просто выполнили мою волю, знать вас не знают. Не заложено этого в них природой. И я прошу у вас прощения за то, что с вами случилось. Я отвлекся на другое место, там дети как раз созрели, нужно было организовать их свадьбу. Отвлекся, упустил вас из виду. Не думал, что с вами так поступят. Мачеха вашей матери так и не смирилась с вашим появлением, потому и поспешила избавиться при первой возможности. Некоторым людям тяжело принять таких, как вы.
        Мирра сжала зубы. Не нужны ей его извинения. Что они теперь изменят?
        - Почему же тогда здесь никто не знает о моем исчезновении? - сквозь зубы процедила она. - Я спрашивала.
        - Всем сказали, что вы умерли. Вы были слабой, как тонкое деревце, болели. Поэтому в вашу смерть поверили легко. Насилу мне удалось узнать, где вы, вас я искал дольше всех. Безумная женщина надеялась меня обмануть! Но не волнуйтесь, она расплатилась за ложь сполна.
        Мирра хмыкнула. Она так жаждала узнать, за что ее оставили в лесу, а узнав, ничего не почувствовала. Думала, что будет ненавидеть того, кто это сделал, если только он сделал специально, будет желать ему такой же участи, на которую отправили ее, но ничего этого не было. Ей все равно, что случилось с той женщиной. Ей все равно, почему она так поступила. В глубине души она ее понимала. Если даже ей трудно принять правду о себе, то что уж говорить о постороннем человеке?
        - Вы, - Черный плащ тем временем повернулся к Полине, - родились от духа воды, водяного. Отсюда у вас такой прекрасный голос, как у ваших сестер-русалок. Мужчины не могут вам противостоять, жаждут вас как самую большую награду. Вы завораживаете их уже одним только голосом. Но и вы, в свою очередь, жаждете мужского внимания, не можете без него. Степа родился от банника, Матвей - от домового. Потому и любит человеческое общество, живет в мире с соседями. А вы, - он насмешливо посмотрел на рыжую, - от лиха. Отсюда и характер у вас такой противный. Кстати, знаете ли вы легенду о том, как избавиться от лиха с его проделками?
        Лика угрюмо смотрела на него, ничего не говоря, но Сергею Николаевичу и не требовались ее комментарии. Он говорил не ради них.
        - Нужно сжечь кулон или подвеску, в котором заключена его сила. Так что попробуйте избавиться от своего, глядишь, и характер у вас улучшится.
        Рыжая машинально потянулась к шее, но тут же вернула руку на место и вздернула подбородок. Мирра была уверена, что от кулона она избавится позже.
        - Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы? - закончил Черный плащ. - Теперь идите, собирайтесь, готовьтесь. В десять вечера, как стемнеет, пойдем к озеру, там и пройдет церемония.
        - А что после нее? - мрачно спросила Лика. - Нам всем выдадут по дому, и мы будем здесь жить?
        - Жить вы здесь будете только пять лет, пока не закончите обучение. Затем Степан с женой останутся, коль уж он здесь вырос, а вас ждут другие похожие места.
        - Баба Глаша - кто она? - поинтересовалась Мирра. Не то чтобы это теперь имело какое-то значение, времени найти выход все равно не осталось, но было любопытно понять все до конца.
        - В каждом из таких мест, где подрастают дети, мне необходим наставник для них, - охотно пояснил Черный плащ. - Обычно я выбираю из тех, кто обладает некими сверхъестественными способностями: знахарки, колдуны, ведьмы. Заставить их перейти на мою сторону не так и сложно, если найти нужные аргументы. Но баба Глаша не дожила до вашего рождения, а потомства после себя не оставила. Пришлось поднять ее. К сожалению, другой подходящей по силе колдуньи в этих краях не нашлось.
        - Значит, вы умеете поднимать мертвых?
        Черный плащ усмехнулся зловеще.
        - Я и сам своего рода мертвый. История, произошедшая с моей женой, случилась почти сто лет назад. Мне пришлось продать душу, чтобы выполнить свое предназначение. А сейчас ваша очередь сделать то же самое.
        -
        Домой шли молча. Разговаривать никому не хотелось. Они не успели сбежать, а теперь уже поздно. Теперь пусть один: вперед, под венец. Мирра, в отличие от большинства девушек, никогда не хотела замуж, не представляла себе идеальную свадьбу, не завязывала на голове тюль, изображая невесту. И уж точно не думала, что ее женихом окажется малознакомый человек, а сам обряд пройдет в глухой деревне в окружении чужих людей.
        Она не жалела о том, что подбила девчонок выйти из укрытия в лесу, чтобы предупредить Матвея. Что толку теперь жалеть об этом? И даже втихаря строить планы, как Черный плащ уедет, а они все-таки сбегут, теперь тоже не получалось. Он сказал, что их сила проснется после свадьбы. Какая это будет сила? И когда именно после свадьбы? Может быть, после пробуждения этой неведомой силы они уже и вовсе не смогут уйти?
        Мирру почти не интересовало, что происходило в голове у девушки, подписавшей ее на это. В голове шестерых девушек, добровольно отдавших свои жизни и положивших на алтарь жизни своих детей. Неужели навьи - это так страшно? Здесь, в деревне, Мирра видела практически мирное сосуществование живых и мертвых, а потому ей было сложно представить, что мертвые так уж опасны. Хотя опасны, конечно, опасны. Голодную навь, выбравшуюся из заточения, едва ли сможет остановить ничего не подозревающий, не обученный человек.
        Дом встретил неприветливо. Будто раньше играл роль, изображал, что рад им, а теперь, когда правда открылась, ему незачем было это делать. Никуда они не денутся, можно стать самим собой. Или же он обиделся на них за побег? Скрипнул несмазанными петлями дверей, застонал старыми половицами, дохнул могильным холодом, хотя на улице стояла жара.
        Зато в комнате уже ждали платья. Длинные, белые, с атласным поясом под грудью, они тем не менее совсем не походили на свадебные. Скорее, на ритуальные. В таких только на плаху вести. Впрочем, куда-то так их и вели. Рядом с каждым платьем лежал венок из кувшинок.
        С Ликой приключилась настоящая истерика, когда она увидела наряды.
        - Я на это не подписывалась! - тяжело дыша, говорила она, прижавшись спиной к двери. - Маменька моя так решила, вот пусть бы сама и делала. Я не собираюсь здесь жить! Я не хочу здесь жить, понимаете? Вам хорошо, - продолжала вопить она, когда Полина попыталась что-то сказать. - Ты за деревню замуж выйдешь, а писака наша за Матвея. Думаете, я слепая, не вижу расклад? А мне кто достается? Сдохлик этот? Так он помрет не сегодня - завтра!
        - Станешь счастливой вдовой, - не сдержавшись, рявкнула Мирра. Можно подумать, это Лика жила в столице. Наверняка город, в который ее увезли, не так уж сильно отличался от деревни, был таким же глухим и мрачным. Можно подумать, ее одну выдают замуж против воли, а остальные мечтают об этой свадьбе. - Мы все здесь в одной лодке, не нужно думать, что ты одна страдаешь.
        Лика замотала рыжей головой.
        - Нет, ребята, мы как договаривались? Играем в свадебку, а потом сваливаем отсюда. Жить здесь еще пять лет, а потом переезжать в похожее место я не намерена.
        - Это наш предназначение, - торжественно сказала Полина.
        Мирра удивленно повернулась к ней. Неужели прониклась речами бабы Глаши? Прониклась. Вон как глаза светятся. И замуж за Степу пойдет с удовольствием. И жить здесь останется.
        - Сами подумайте, разве нам было хорошо в том мире? - продолжала белокурая предательница. - Мирра не могла там ужиться, ее шрамы красноречиво об этом говорят. Чтобы как-то мириться с реальностью, она калечила себя, это отвлекало от того, что она не вписывается в существующий мир с его порядками. Мне не нужны все эти науки, мне нужно петь. Когда я окунулась в озеро, когда пела со своими сестрами, я была счастлива. Там я вышла замуж, потому что мне нужно мужское внимание, почитание, но даже в этом не преуспела, Сергей Николаевич прав. А здесь Степа даст мне то, что я хочу. Ты, Лика, наверняка тоже несчастлива во внешнем мире, иначе не была бы такой язвой. Никто из нас там не прижился, потому что нам нет места в мире людей. Наше место здесь. Такова наша природа, и что бы мы ни думали сейчас, что бы ни хотели, это правда. И я уверена, что очень скоро вы это поймете.
        Мирра не стала спрашивать, когда это Полина пела с русалками. Вспомнилось, как прибежала с новостями о бабе Глаше, а Полина встретила ее с влажными волосами. Наверное, тогда и пела. Неважно это сейчас.
        Чем больше она говорила, тем сложнее Мирре было злиться. Полина была права, как ни крути. Нет им места в том мире. Они пытались в него влиться, но он всегда казался чужим, неприветливым. Он не хотел их, и ничего они с этим сделать не смогут. Они нужны здесь, здесь их ждут, здесь им рады. И даже если они уйдут, их всегда будет тянуть сюда.
        Степан
        Степа чувствовал себя прескверно. Он заметил ненавидящий взгляд, который на прощание бросила на него рыжая язва, видел презрение Мирры и Матвея. И если на рыжую ему было плевать, то уважением Матвея и симпатией Мирры он дорожил. Но, кажется, окончательно их потерял. А ведь им вместе жить еще пять лет. Радовало лишь то, что Полина вроде бы не против. Кажется, даже обрадовалась.
        Конечно, Степа с самого начала все знал. Баба Глаша рассказала ему о его предназначении еще в то лето, когда взялась обучать борьбе с навьями. Учила, рассказывала о том, кто он. Говорила, что его отец - банный дух. Однажды сюда приедут еще пятеро, среди которых будет и та, что полюбит его, станет женой, его верной соратницей в борьбе с навьями. В какой-то момент Степа забыл ее наставления, влюбился в другую, не дождался предназначенную ему. Но невеста утонула, и все чаще Степа думал, что ее смерть не была случайной. Он виноват в этом. Он погубил девушку, потому что не должен был влюбляться в нее. Та, что предначертана ему судьбой, еще не приехала. И как только Степа увидел городских, сразу понял, что это Полина - прекрасная русалка, дочь водяного и земной женщины. На какую-то долю мгновений засомневался, когда она начала сторониться его, но все же это она, чудесная водная фея.
        Девчонки и Сергей Николаевич ушли, они остались с Матвеем вдвоем. Степа ждал вопросов, может быть, даже упреков, но Матвей молча скрылся в комнате, Степа остался сидеть за столом, собираясь с мыслями, чтобы пойти следом. Там, в комнате, баба Глаша оставила для них свадебные костюмы, следовало надеть, ведь за окном уже сгущались сумерки. А еще сходить за Андреем, баба Глаша наверняка успела привести его в порядок. Здесь ему станет лучше. Рыжая язва, конечно, не самая подходящая жена, но зато она его излечит. Они все привыкнут и поймут, что так правильно, так должно быть. Не смогут по-другому. Не зря ведь приехали сюда. Могли отказаться. Не отказались. Приехали. Что-то тянуло их сюда. Значит, так было нужно.
        Убедив себя в том, что скоро все наладится, Степа поднялся. Сначала сходит за Андреем, а потом уже переоденется. Вышел из дома, не заглянув в комнату, ничего не сказав Матвею.
        На улице было тепло, но уже без удушающей жары. Земля укрылась вечерними сумерками, но небо еще оставалось светлым. Со стороны озера доносились голоса и музыка, а по дороге уже полз серебристый туман, приглашая на праздник.
        Степа свернул во двор, зашел в сени, взялся за ручку двери, но внезапно остановился. В доме слышались голоса, и какая-то неведомая сила заставила его замереть, прислушаться.
        Баба Глаша и Сергей Николаевич что-то обсуждали, и голоса у них были весьма встревоженные.
        - Не доживет он до свадьбы, а если доживет, то не пустит его к озеру. Гостей только перепугаем, девчонок, - торопливо говорила баба Глаша. - Не послушал ты меня, оставил все на последний момент. Надо было раньше их готовить, как Степу. Тогда сейчас шли бы как миленькие, за благодать считали бы.
        - Или не шли, - твердо отвечал Сергей Николаевич. - А испугались, передумали, и скрылись. Твоя деревня, Аглая, у меня не первая. Знаешь, сколько их было уже? Разные я способы перепробовал, этот самый надежный: звать перед самой свадьбой, рассказывать все накануне, так, чтобы сбежать не оставалось времени. Ты думаешь, они за черникой ходили сегодня? Убежать пытались. И ведь еще немного - смогли бы. Пропустили бы эту ночь, и целых три пары пропало бы, три места снова незащищены остались бы, двадцать пять лет зря.
        Баба Глаша ничего не ответила на это, спросила о другом:
        - Так что с ним делать-то будем?
        - Ну, пусть здесь остается. Какие варианты? Будет две пары. Жалко терять одну, конечно, но выхода нет. Лучше одну, чем три. Отмолили его черти бородатые. Теперь уже с ним ничего не сделаешь.
        - А девки?
        - Одну придется в лес отправить. А там уж навьи с ней разберутся. Нельзя ей тут оставаться теперь, сама знаешь.
        Степа отшатнулся от двери как черт от ладана. Андрей не сможет стать парой рыжей. Не зря у них в деревне церкви нет. Степа давно это понял, хоть никогда у бабы Глаши не спрашивал. Думал только, это из-за границы близкой, из-за того, что открывается дверь между Явью и Навью, но нет, это из-за него. Из-за всех них. До их рождения граница много лет была открыта, а церковь стояла. Может, Сергей Николаевич и хочет, как лучше, хочет все двери запереть, не пустить в этот мир мертвых, а все-таки плохое это дело. И там, где рождаются такие дети, нет больше места церкви. И как Степа туда не ходил, так и остальные тоже. А Андрея вот отмолили. Андрей при монастыре жил, и сам молился, и братья за него наверняка Бога просили. Знали, поди, кто он, бабка его в монастырь не зря отдала. Степе даже подумалось, что Андрей не просто так сюда приехал. Наверное, думал, что сможет помешать свадьбе. Да только не остановить уже ее. Вот он, отмоленный, чем ближе к деревне приближался, тем больше сил терял, а сейчас и вовсе при смерти. Такая уж у них судьба, а он против нее пошел. И рыжую за собой потянет, потому что нельзя
ей в деревне оставаться в последнюю ночь Мертвой недели, испортит всю свадьбу. И в лесу ей не выжить одной.
        Степа осторожно открыл дверь, вышел незамеченным на улицу. Что он может теперь сделать? Солнце уже скрылось за лесом, до свадьбы оставалось совсем немного. Даже если он решится, даже если лесной дух позволит, все равно уже не успеет довести рыжую до охотничьего домика, дать ключи от машины, чтобы успела уехать.
        Он не дошел до своего дома, когда баба Глаша и Сергей Николаевич появились на дороге. А потому даже если бы хотел, не успел бы рассказать Матвею. Все вместе они отправились в дом к девушкам. Как и следовало полагать, Полина и Мирра уже были одеты в платья, рыжая же сидела на диване, протестующе сложив руки на груди, и даже не собиралась переодеваться. Но Степа не смотрел на нее. Степа смотрел только на Полину, которая в свадебном платье стала еще прекраснее, чем была. Венок из белых кувшинок на голове делал из нее настоящую русалку, невозможно было не влюбиться, поймав взгляд этих бездонных голубых, как сама озерная вода, глаз.
        - Я не собираюсь в этом участвовать! - заявила рыжая, увидев посетителей.
        Что бы новое сказала!
        - Благо, тебе и не придется, - усмехнулся Сергей Николаевич. Недобро так усмехнулся, видимо, рыжая меньше всех ему нравилась, не было ему ее жаль. Если только кого-то из них ему вообще жаль. Степа не обманывался его отношением, у него таких детей сотни. И если бы не прекрасная Полина, он, наверное, крепко задумался бы над этим, но сейчас не хотелось. Сейчас хотелось только взять Полину за руку и отправиться с ней к озеру, назвать своей женой, а затем привести хозяйкой в дом. - Андрей, к сожалению, участвовать в церемонии не сможет, а значит, одна из вас лишняя. И раз ты сама не желаешь выходить замуж, выбор перед нами не стоит.
        - Вот и отлично! - обрадовалась рыжая. - Тогда я сваливаю из этого балагана прямо завтра.
        - Нет, - Сергей Николаевич покачал головой. - Ты уходишь сегодня. Нельзя тебе тут оставаться.
        По ее лицу волной пробежал испуг, поняла, что это значит, не дурная же.
        - Сегодня? - даже голос охрип.
        - Вы с ума сошли? - возмутилась Мирра. - Ночь на дворе, куда она пойдет? В руки навьям?
        Поднялся спор. Мирра и Матвей вступались за рыжую, Сергей Николаевич оставался непреклонен. Баба Глаша молчала, больше не она была тут главной. Степа тоже молчал, смотрел только на Полину, а Полина смотрела на него. Как хорошо, что для них все и без слов, без объяснений ясно.
        - В общем, в лес пойду я, - наконец заключила Мирра. - Если уж кому-то надо.
        Степа посмотрел на нее, одновременно восхищаясь смелостью и удивляясь безрассудности. Если выжила один раз в лесу, с чего взяла, что снова сможет? Тогда ведь не Мертвая неделя была, тогда спастись было проще. А сейчас съедят ее навьи. Даже в безлунную ночь найдут.
        - Мирра! - остановил ее Матвей.
        - Что? Я тебе клятвы не давала и замуж за тебя идти не обещала, - огрызнулась она. - Тебе не все ли равно, на ком жениться?
        - Не все равно!
        - Ну так и мне не все равно. Не пойду я за тебя замуж. Лика пойдет. Если уж на то пошло, то если бы не я, ушли бы мы сегодня днем. Но я уговорила всех выйти, а значит, и отвечать тоже мне.
        И рыжая, которая еще недавно щетинилась, платье не хотела надевать, кричала, что не станет в этом участвовать, промолчала. Согласилась поменяться с Миррой, согласилась, чтобы та вместо нее на плаху пошла. Рыжая и раньше Степе не нравилась, а теперь пала совсем низко.
        А Матвей меж тем шагнул к Мирре, ухватил ее за плечи, что-то тихо сказал, но она лишь замотала головой, выпуталась из его рук и отступила назад. И никто больше не стал возражать. Степа хотел побыстрее стать мужем Полине, бабе Глаше и Сергею Николаевичу было все равно, кто уйдет: Лика или Мирра. И Матвею пришлось смириться. Что он мог сделать один? Уйти вслед за Миррой ему не позволят, Сергей Николаевич ни за что не потеряет еще одну пару.
        Глава 17
        Мирра
        Страха не было. По крайней мере, сначала. Прощание прошло быстро. Под зорким оком Черного плаща мусолить страдания было некогда. Полина, конечно, расплакалась, но она быстро забудет. Едва только подойдет к озеру, едва скажет «да» Степе, забудет. У Полины впереди новая жизнь, наполненная смыслом и любовью; случайная знакомая, с которой они и прожили-то всего неделю, сотрется из памяти, подернется молочно-белым туманом с озера.
        Рыжая кивнула молча, не сказала «спасибо», но Мирра и не ждала. Понимала, что той неловко, борются в ней противоречивые чувства, угрюмость - защитная реакция. Она тоже считает, что такой расклад справедлив, ведь это Мирра уговорила всех выйти. Мирре уже все равно, а ей с этим жить. Жить, не виня себя, легче. Мирра это понимала, а потому не обижалась. Да и глупо тратить последние часы жизни на обиды.
        Степа обнял крепко.
        - Прости, - сказал глухо. - Прости, что так получилось. Я не хотел. Не знал, что так выйдет.
        Мирра не ответила. Не было смысла обижаться и на него. Как вышло, так вышло, все равно ничего не изменить уже. Дольше всех задержал ее в объятиях Матвей. Обнимал крепко, спрятав лицо в волосах, никак не мог с ней расстаться. По крайней мере, так все выглядело со стороны. На самом же деле Матвей шептал ей на ухо ориентиры, которые запоминал сам и на которые ненароком указывал Степа, когда они шли к охотничьему домику. Мирра понимала, что нет у нее нескольких часов на дорогу, навьи, должно быть, уже вышли на охоту в лесу, но все равно слушала внимательно. Слушала скорее его голос, чем слова. Слова ей не помогут, а вот голос она будет вспоминать, когда станет совсем страшно.
        - Я бы хотел, чтобы мы встретились в другое время, - уже громче сказал Матвей, чуть отстранившись.
        - Я тоже, - призналась Мирра. Да, в этот момент она вдруг поняла, что тоже хотела бы встретиться с ним там, в чужеродном для обоих мире. И если бы это произошло, наверное, все сложилось бы по-другому. Ведь они одной крови, а значит, могли бы быть счастливы друг с другом.
        Рыжая смотрела на обоих исподлобья. Она теперь будет с ним вместо нее, и Мирре некого винить в этом, даже саму себя. У нее не было шансов поступить по-другому. Не приехала бы сюда, все равно не встретила бы его. Не вышла бы из укрытия, расстались бы навсегда. Единственное, где она могла свернуть на другую дорогу - не предлагать себя вместо Лики, но это было почти так же невозможно, как не выйти к Матвею в лесу. А потому нет смысла сожалеть.
        На лес уже спустилась темнота. И если бы не мощный фонарь, она заблудилась бы прямо на опушке. Фонарь ей дали. Не для того, чтобы она могла найти дорогу, Мирра не обманывалась, а для того, чтобы успела уйти подальше. Если навьи сожрут ее на выходе из деревни, это может испортить свадебное настроение, а Черный плащ и бабка этого не хотели.
        С фонарем Мирра действительно ушла далеко. Целый час брела по тропинке, которая в темноте вновь казалась чужой и незнакомой, оставив позади огни деревни и музыку у озера. Там остались друзья, осталась жизнь, теперь она была одна, в окружении только молчаливых деревьев. Узнав правду о себе, ей, наверное, должно было стать уже не так страшно, ведь лес - ее стихия, она наполовину лесной дух, она должна чувствовать себя здесь как рыба в воде, но страшно все равно было.
        В темном небе блестели лишь далекие звезды, луны не было, а они не давали достаточно света. Мирра видела только небольшое пятно впереди, куда светила фонарем, по бокам же, а главное - сзади, мир, казалось, заканчивался. Но это было обманчивое ощущение. В непроглядной темноте уже шевелились мертвые тени, чувствовали легкую добычу. Не нападали лишь потому, что сами ничего не видели. В последнюю ночь Мертвой недели навь уже сыта, а потому не торопилась, раздумывала, стоит ли напрягаться ради добычи. Будь это первая ночь, они нашли бы Мирру по запаху, по звуку, а сейчас у нее был шанс. По крайней мере, эта призрачная надежда позволяла ей упрямо идти вперед, не слушая бьющееся в панике сердце, не давая волю глухому ужасу внутри.
        Она прошла уже второй ориентир, названный Матвеем - большой дуб, под которым росла маленькая кривая березка, а значит, она на правильном пути, до охотничьего дома оставалось не больше трех километров, когда позади послышался треск. Звуки сопровождали все время пути: шелестели листьями деревья, где-то далеко иногда ухала сова, перелетали с ветки на ветку сонные птицы. Эти звуки хоть и пугали, но не угрожали. Треск же позади ясно давал понять, что там кто-то есть.
        Мирра замерла, на одну только долю секунды подарив себе надежду, что это Матвей, что он не захотел жениться на рыжей, а смог сбежать следом за ней. Но, конечно же, это был не он. Мирра обернулась - и фонарь выхватил позади нее на тропинке белую фигуру, замотанную в простыню. Мирра метнула фонарем вправо, влево, и обнаружила такие же фигуры между деревьев. Сердце заколотилось так быстро, что стало больно в груди. Дыхание перехватило, а все звуки исчезли, словно кто-то надел ей на голову колпак. И через эту глухоту не мог пробиться даже инстинкт самосохранения, который заставил бы ее бежать. Она так и стояла на тропинке, молча глядя на то, как навьи приближаются к ней. Да и что толку бежать? Не убежит она от них, не спрячется.
        Навьи медленно подходили ближе, а Мирра смотрела на них и слышала только бешеный стук собственного сердца. И через этот грохот, больше похожий на лавину падающих камней, как последнее утешение к ней пробился голос Матвея:
        - Я бы хотел, чтобы мы встретились в другое время…
        Матвей
        Сознание словно разделилось на две части. Одна была здесь, стояла у укрытого плотным туманом, освещенного разноцветными огнями озера, а вторая шла следом за Миррой, думала, что делать, как ей помочь. Вспоминала все, что нашла в шкатулке, анализировала, строила планы.
        После того, как ушли, огорошенные правдой, девчонки, как вернулся к бабе Глаше Сергей Николаевич, Матвей тоже скрылся в комнате. На его счастье, хлопнула входная дверь и вышел куда-то Степа. Матвей не знал, как надолго, но понимал: еще одного шанса уже точно не будет. Быстро вытряхнул содержимое рюкзака, нашел шкатулку, стащил с шеи ключ. Боялся, что ошибся, что ключ не от шкатулки или же шкатулка не та. Но нет: ключ вошел в замочную скважину легко, с тихим скрежетом провернулся. Щелкнул механизм, и крышка едва заметно подскочила вверх. Непроизвольно задержав дыхание, Матвей открыл ее.
        Внутри лежали бумаги. Сложенные вдвое и вчетверо пожелтевшие от времени тетрадные листки, исписанные разными почерками. Письма шестерых девушек своим детям, которых - каждая знала - они не увидят. Они писали о том, как им жаль, что так вышло. Сергей Николаевич предсказуемо солгал, утверждая, что это был их выбор. Выбора им не оставили. Сопротивляться сверхъестественным существам ни одна из них не могла, да и не думали они тогда, что перед ними не люди.

«Его взгляд словно гипнотизировал, - писала одна, - и я была согласна на все. Даже если бы он сказал прыгнуть в озеро, я бы прыгнула».
        Затем они были очарованы беременностью. Когда уже знали о том, что у них будут дети, Сергей Николаевич все-таки рассказал им все, но поначалу они действительно прониклись ответственной миссией, готовы были принести себя в жертву ради рождения таких необычных детей. И самих детей считали особенными, которым уготованы великие подвиги.
        Осознание настигало медленно. Но чем ближе подходила дата родов, тем яснее они понимали, что натворили.

«Сергей Николаевич не спускает с нас глаз, - писала Алена, мама Мирры. - Поселился у бабы Глаши, втерся в доверие ко всем жителям. Все считают его благодетелем, думают, что заботится о нас. Как же, доктор из самой столицы приехал по приглашению Таниных родителей, чтобы вести наши сложные беременности, которые отнимают все силы и превращают нас в бледные тени. А на самом же деле он никакой не доктор, он нас сторожит. Понимает, что мы все осознали, боится, что избавимся от детей. Глупый! Да, я не понимала, что делаю, не знала, на что иду, но ненавижу за это его, а не тебя, моя родная. Тебя я очень люблю и никогда не смогу причинить тебе вред. Даже если мне придется умереть, я все равно счастлива, что ты родишься».
        Матвей читал быстро, жадно глотая слова, боясь упустить важное, но не давая себе времени вдумываться. Главное было успеть прочитать как можно больше до возвращения Степы, а уж думать над прочитанным он будет потом. Девушки в основном рассказывали о том, как все произошло. Что началось все с глупого желания сходить в первую ночь Мертвой недели на озеро, хотя Таня, мама Полины, и снимала с себя ответственность за это. Писала, что накануне девичника Сергей Николаевич - тогда она еще не знала, кто он, думала, просто старый знакомый родителей - в шутку напомнил старую легенду о том, что если в первую ночь Мертвой недели спеть с русалками, обретешь счастье. Таня не собиралась туда идти, и уж тем более не собиралась подбивать на это подруг, но алкоголь приглушил инстинкт самосохранения, зато разбудил смелость и браваду. «Счастье» Таня обрела: свежеиспеченный муж утонул в озере спустя несколько дней после свадьбы, а она осталась одна с беременностью от чужеродного существа.
        Матвей успел просмотреть все письма, но так и не нашел главного: не было в них никакого указания, как избежать уготовленной участи, как избавиться от Сергея Николаевича и спасти Мирру. Он не мог внятно ответить даже самому себе, с чего взял, что в письмах будут такие сведения. Но ведь бабушка сохранила от шкатулки ключ, значит, считала, что эти письма важны для них. Какой в них смысл?
        И только уже стоя на берегу озера, рядом с Ликой с одной стороны и Степой с Полиной с другой, понял. Эти письма действительно важны. Выцветшие строчки помогают понять, кто они на самом деле. Те ли, кем их считает Сергей Николаевич, или нет? Что они представляют из себя, на что способны. И это гораздо важнее карты от деревни до охотничьего домика.
        На берегу озера было многолюдно и шумно. Длинные столы ломились от яств и напитков, которые деревенские жители уже начали употреблять, не дожидаясь начала церемонии. Матвей был уверен, что это было не их решение. Наверняка баба Глаша постаралась, чтобы ни у кого не возникло никаких вопросов. Он понятия не имел, как именно будет проходить церемония, но в том, что она будет отличаться от общепринятой, не сомневался.
        Их четверых к озеру баба Глаша и Сергей Николаевич сопровождали конвоем. Едва ли он был необходим Степе и Полине, они, казалось, искренне наслаждались происходящим, глаз друг с друга не сводили, держались за руки как настоящие влюбленные. Впрочем, все говорило о том, что они действительно влюблены друг в друга. Рыжая угрюмо шла рядом с ним, порой шаркая ногами по песку, за руку его взять не пыталась, да он и не настаивал. Была бы его воля, рядом с ним находилась бы не она.
        Никто не спрашивал у них, согласны ли они стать мужем и женой. Никаких печатей в паспорт тоже не ставили. Тонкими прутьями Сергей Николаевич обвязал их руки так крепко, что на запястьях остались кровавые следы, осыпал пахнущей болотом землей, а затем окропил водой, которую набрал тут же из озера.
        После завершения церемонии их усадили за стол молодых в украшенной цветами и лентами беседке. К счастью, все гости были уже прилично пьяны, едва ли вообще помнили, по какому поводу собрались, а потому «Горько!» никто не кричал, поцелуев не ждал и вообще не обращал на них внимания. Никакой особой силы Матвей в себе не чувствовал, и подозревал, что разбудить ее должна не короткая церемония обручения, а то, что обычно следует за ней: брачная ночь.
        На деревню и озеро давно спустилась темная, безлунная ночь. И если у озера было светло, то дальше, там, куда не дотягивался свет от фонарей и костров, ничего не было видно. Даже лес не просматривался на горизонте. Мирра в нем находилась уже несколько часов. Дошла ли она до домика? Успела ли? В глубине души Матвей понимал, что не успела, но верить в это не желал.
        Огляделся по сторонам, решая, пришло ли уже время. Музыканты играли веселую польку, те, кто еще мог, танцевали, кто не мог - сидели за столом. Некоторые и вовсе дремали, уронив головы на скрещенные руки. От них опасности ждать уже не стоило. Но и не гостей он опасался.
        Баба Глаша и Сергей Николаевич продолжали следить за ним, но уже не так зорко. Очевидно, решили, что самое сложное позади. Возможно, с другими парами у них проблем не возникало. И стоило сыграть на этом, лучшего шанса может не быть или же Мирра может его не дождаться.
        Матвей поднялся из-за стола и протянул Лике руку.
        - Потанцуем?

«Жена» посмотрела на него недоверчиво.
        - Серьезно, что ли? - спросила хмуро.
        Он широко улыбнулся.
        - А почему нет? Все уже случилось, ничего не изменить, нам теперь жить вместе остаток дней, давай привыкать друг к другу. Полина, Степа, вы как?
        Те, конечно, только рады были потанцевать. Пришлось согласиться и Лике. Под одобрительные взгляды Сергея Николаевича они вчетвером покинули беседку и вышли на середину площадки для танцев. Увидев, что новобрачные решили присоединиться к танцам, музыканты заиграли медленнее. Степа и Полина тут же упали в объятия друг друга, руки Лики Матвею пришлось самому класть себе на плечи. Если уж ей так в тягость эта свадьба, что ж не ушла? Впрочем, глупый вопрос. Жуткая смерть от рук нави тягостнее любой свадьбы.
        Он кружил ее в танце, приближаясь к краю освещенной зоны и стараясь делать это естественно, не вызывая подозрений. И вот уже они совсем рядом с темнотой. Протяни руку - и дотронешься до нее, макнешь пальцы в непроглядную черноту. Матвей снова быстро оглянулся. Никто не смотрит на них, все заняты своими делами. Взоры многих обращены на Полину и Степу, весело кружащихся в центре площадки, и никого - на них.
        Матвей повернулся к Лике и быстро прошептал:
        - Я ухожу. Ты со мной?
        - Что? - не поняла та.
        - Я ухожу отсюда. Нужно найти Мирру.
        - Ты с ума сошел?
        - С тобой или без тебя, но я ухожу. Решай.
        Думала она не долго, и выбор был очевиден. Лика коротко кивнула. Матвей схватил ее за руку, и вдвоем они нырнули в спасительную темноту, надеясь, что никто этого не увидел. Как назло, музыканты закончили играть, над озером повисла тишина. Пришлось затаиться, чтобы нечаянным шорохом в темноте не обратить на себя внимание. Благо уже через несколько секунд грянула новая мелодия, быстрая, страстная, все на озере снова пришло в движение.
        Бежать приходилось в полной темноте, ориентируясь только на собственное чутье. Несколько раз они падали, путаясь в высокой траве, но только когда озеро осталось далеко позади, когда появилась надежда, что маленькое пятно света никто не заметит, Матвей вытащил мобильный телефон и зажег тусклый фонарик.
        Оказалось, они все-таки сбились с пути и вышли к деревне не совсем там, где он рассчитывал. Пришлось делать приличный круг, чтобы добраться до Степиного дома. Взять с собой некоторые вещи было необходимо, иначе соваться в лес равносильно самоубийству. Не то чтобы у них и так было много шансов добраться живыми до охотничьего домика, но сознательно уменьшать их Матвей не собирался. На озере пока не было слышно никакой суеты, возможно, их исчезновение еще не заметили.
        - Ты думаешь, она жива? - задала Лика вопрос, на который Матвей сам себе боялся ответить.
        Он бросил на нее быстрый взгляд и продолжил лихорадочно забрасывать в рюкзак необходимые вещи: немного еды, фонарь, запасные батарейки, мешочек с заговоренной солью, способной задержать на какое-то время навий.
        - Не знаю. Но пока у нас есть теоретическая возможность ее спасти, надо действовать.
        Лика кивнула, обхватив себя на плечи. Они вышли из дома обратно в темную ночь и оба замерли от ужаса. На озере что-то происходило. Больше не было слышно музыки, только громкие голоса и какая-то суета.
        - Заметили, - прошептала Лика.
        Заметили. Они слишком долго добирались до деревни, потеряли драгоценное время. Хорошо было бы к этому моменту уже затеряться в лесу, но придется пытаться убежать и так. Матвей не знал, что Сергей Николаевич наплетет деревенским, но искать их наверняка будут все.
        - Бежим!
        Матвей ухватил рыжую за руку, и в вдвоем они бросились к лесу.
        Мирра
        Навьи приближались вместе, но, образовав вокруг нее плотное кольцо, остановились, и вперед двинулась только одна. Должно быть, определили лидера, которому достанется угощение. Мирра смотрела на нее, как завороженная, разглядывала неясные очертания лица сквозь простыню, а когда навья подошла совсем близко, струсила, закрыла глаза. Лучше не видеть этого, не знать, в какой момент наступит конец.
        Мертвячка тянула. Сердце колотилось как бешеное, и Мирра, если бы могла, заорала бы, поторопила бы тварь. Сколько можно мучить? Убей уже, убей, не растягивай пытку!
        Что-то холодное коснулось ее щеки, Мирра дернулась, но глаза не открыла, зажмурилась крепче. Вот он, ее последний момент. Сердце зашлось в бешеной скачке, словно хотело настучаться вдоволь напоследок, а вот легкие, наоборот, сжались, не выпустили набранный воздух. Стало так больно, что она не смогла даже закричать.
        - Мирослава… - пробился к ней голос. Не Матвея. Женский, незнакомый. - Девочка моя…
        Сердце ударило еще раз и замерло. Мирра никогда не слышала этот голос, но сейчас внезапно узнала. И стало еще больнее, хотя казалось, больнее просто некуда. Но теперь это была не физическая боль. Теперь ей казалось, что ее мир разрывается на части, погребая ее под обломками. Последние несколько дней, а особенно - часов, мир шатался, раскачивался на ветру, но ей удавалось удерживать его. Просто не думать о том, что происходит. А сейчас он развалился как карточный домик, наконец обнажая все, от чего она так отчаянно бежала.
        Та, которую она втайне ненавидела всю свою жизнь, которую стала ненавидеть еще сильнее несколько часов назад, стояла перед ней, сомнений не было. И почему-то сейчас, когда ее ледяные пальцы касаются щеки, ненависть куда-то исчезла. Захотелось броситься к ней, обнять и наконец разрыдаться.
        По щекам покатились огромные горячие слезы, которых не было уже много лет. Вообще не было всю сознательную жизнь. Но не было никакой возможности удержать их.
        - Мама?
        Мирра медленно приоткрыла глаза. Навья стояла перед ней, все такая же, как была: замотанная в простыню, с едва угадывавшимися под ней чертами лица, но Мирра больше не боялась. Чувствовала, что она не желает ей зла. Что она здесь не за этим. Медленно подняла руку и аккуратно, боясь сделать что-то не так, увидеть что-то не то, отвернула простыню с лица.
        Девушка была совсем молоденькой, младше Мирры. С тонкими чертами, бледной бескровной кожей, огромными бездонными глазами, смотрящими в одну точку, будто мертвые.
        - Мама, - повторила Мирра, не решаясь до конца поверить в то, что видит перед собой. И хоть она никогда не видела даже фотографий, сейчас узнала ее. Они были похожи. Похожи так, как могут быть похожи только мать и дочь.
        Навья повернула к ней голову, а глаза запоздали, и Мирра поняла, что она не видит ее. Чертово новолуние не позволяет ей увидеть дочь. Но она улыбнулась. И эта улыбка ласковой волной прокатилась по ее телу, уняла боль, заставила вновь забиться сердце, но уже не бешено - спокойно, тихо, почти умиротворенно. Только слезы потекли по лицу сильнее.
        Мирра оглянулась на стоящие вокруг фигуры. Она все поняла. Поняла, как они смогли войти к ним в дом. Степа говорил, что разрушить защиту навьи могут лишь в том случае, если в доме их ждут, если хотят, чтобы они вошли. И сейчас Мирра поняла, что они действительно ждали их. Не облекали это желание в слова даже в мыслях, но ждали всю жизнь.
        - Отойди от нее! - грозный голос заставил ее вздрогнуть, метнуть фонарем в сторону. Голос Мирра узнала, и сердце, до этого уже успокоившееся, снова забилось сильнее, на этот раз радостно.
        Луч фонаря выхватил еще две фигуры, живые фигуры, стремительно приближающиеся по тропинке. В руках Лики был фонарь, Матвей держал в одной руке небольшой мешочек, а другую сжимал в кулак. Должно быть, там была заговоренная соль, о которой как-то упоминал Степа. Соль, способная на время обездвижить навью.
        - Матвей, нет! - успела крикнуть Мирра за мгновение до того, как он осыпал бы солью стоящую перед ней навью.
        Та тоже обернулась, закрылась рукой, но ее, конечно же, это не спасло бы. Матвей замер на секунду, но этого времени хватило Мирре, чтобы продолжить:
        - Они не причинят нам вреда! Это наши мамы! - слово прозвучало на языке чужеродно, сразу стало понятно, что Мирра никогда раньше не произносила его. По крайней мере, никогда оно не было адресовано конкретному существу. - Это наши мамы, - повторила она тише и спокойнее, пробуя слово на вкус, перекатывая его на языке.
        Матвей остановился, медленно опустил руку. Подошел ближе и все-таки чуть отодвинул ее плечом от навьи, но поверил, что та действительно не причинит ей вреда. Еще одна, стоявшая ближе всех, вышла вперед.
        - Мы пришли помочь, - тихо прошелестела она, протягивая к Матвею руку.
        Мирра догадалась, что это его мама. Навьи не видят их, поэтому хотят коснуться. Матвей ошеломленно смотрел на нее, ничего не говоря. Мирра не видела его лица, но почти не сомневалась в том, что глаза тоже полны слез. Рыжая, которая несколько часов назад вопила, что не имеет никакого отношения к женщине, сделавшей за нее выбор, всхлипывала так громко, что Мирра даже испугалась, как бы она не привлекла внимание других навий, которыми кишит лес.
        Сколько прошло времени, никто не знал. Оно словно замерло, исчезло, и не осталось в мире ничего, кроме них: троих живых и шестерых мертвых. Матерей и детей, которые наконец-то встретились. Мирра очнулась лишь тогда, когда услышала голос Матвея.
        - Они остались в деревне, - говорил он, повернувшись к трем навьям, которые одиноко стояли чуть поодаль, не подходили ближе. Которым не к кому оказалось подойти. - Степа и Полина вместе, они влюблены и счастливы. Думаю, вам не стоит за них переживать. Андрей… умер. Но умер, получив избавление и прощение. Единственный из нас всех.
        Матвей сбросил на землю рюкзак, вытащил из него шкатулку, а из нее - какие-то бумаги. Мирра догадалась, что он нашел то, что искал. Нашел шкатулку, которую открывает его ключик, а в ней было что-то важное. Потому что он знал каждую навью по имени, знал, которая из них чья мать. Он рассказывал каждой о ее ребенке, и хоть они не могли видеть, Мирра чувствовала, что они наконец обретают покой.
        - Что они сделали с вами? - спросила Мирра, когда Матвей замолчал, а навьи не торопились уходить.
        Алена грустно усмехнулась. И хоть улыбка эта вышла весьма зловещей, обнажила тонкие акульи зубы, Мирре она показалась самой родной на целом свете. Что-то внутри сжалось от осознания, что у них есть только одна ночь.
        - После смерти они завернули нас в простыни, думали, нас это обездвижит и запутает, не даст выйти на поверхность в Мертвую неделю, как делает вся навь. Но баба Глаша чувствовала, что оковы не так уж крепки. Тогда, как только освободился дом на окраине, где можно было запереть Настю - утонувшую девушку, они перенесли нас туда, и заперли под ней. Из таких оков очень сложно, почти невозможно выбраться.
        - Но как вам удалось? - не поняла Мирра. - И в первый раз, и сейчас, ведь баба Глаша ставила дополнительную защиту.
        Улыбки девушек - а Мирра теперь не могла называть их навьями, даже несмотря на их внешний вид - стали совсем другими: торжествующими и одновременно очень радостными.
        - Баба Глаша не учла самого важного, - ответила Света и с нежностью посмотрела на Матвея, - силу материнской любви. У нее никогда не было детей, она не знает, что это такое, а потому не смогла поставить такую защиту, которую не в состоянии разрушить женщина, стремящаяся к своему ребенку. Пока вас не было здесь, мы лежали спокойно. Даже Соня, хотя ее Степа все время находился рядом. Но когда вы появились, наша общая сила разорвала оковы, выпустила нас из заточения.
        - И пусть мы не можем остаться с вами навсегда, - добавила Алена, - мы мертвы, и наше место в Нави, но мы выведем вас отсюда. Только вы сами можете решать, где и как вам жить. И никто: ни баба Глаша, ни Сергей Николаевич, ни сам дьявол - не смеют вам указывать.
        Темнота вокруг снова зашевелилась, обрывая ее слова. Другие навьи, настроенные не так дружелюбно, но учуявшие легкую добычу, торопились к ним, слепо шарили руками в темноте, натыкались на деревья, путались в высокой траве, шли наугад, на звук, на запах, но шли. Мирра инстинктивно шагнула ближе к Матвею, но Алена тронула ее за руку, успокаивая.
        - Не бойся. Мы не позволим им причинить вам вред, - заверила она. - Обычная навь не станет с нами сражаться, а если вдруг рискнет, то проиграет. Потому что однажды мы уже отдали за вас жизнь, отдать за вас смерть нам ничего не стоит. И мертвые чувствуют это.
        - А как насчет живых? - поинтересовалась Лика, зябко ежась. - За нами уже наверняка идет погоня.
        - С бабой Глашей и Сергеем Николаевичем так просто не справиться, - покачала головой Вика, ее мама. - Они сильнее нас.
        - Тогда не будем терять время, - заключила Света.
        Степан
        Побег удался. Матвей не делился с ним планами, не доверял больше, и Степа не мог его в этом винить. Но чувствовал, что просто так он не сдастся. По крайней мере, если бы это Полину отправили на верную смерть в лес, Степа бился бы за нее до последнего. Будет биться и Матвей, Степа не сомневался. Затаился на время, выжидает. Ищет возможность. Потому что бросаться на амбразуру в его случае - поступок весьма героический, но абсолютно бесполезный.
        И Матвей дождался. Они пошли танцевать, и Степа как чувствовал, что не просто так. Они тоже пошли. Пусть Матвей ни о чем его не просил, но Степа готовился помочь в нужную минуту. Видел, как медленно они приближались к краю освещенной площадки, знал, что выбирают момент. И такой момент он им предоставил. Закружил Полину в веселом танце, закрутил как заправский танцор, будто всю жизнь этому учился. Все смотрели на них, восхищались прекрасной парой, и Матвей с Ликой скользнули в темноту.
        Они не успели уйти далеко, как музыка стихла. Но Степа тотчас же потребовал польку. Веселую, задорную, быструю. И снова закрутил Полину под грянувшую музыку, давая беглецам немного форы.
        Побег обнаружили. Сергей Николаевич остановил музыку, включил все освещение, поднялся на место музыкантов, осматривая площадку.
        - Где они? - рявкнул в микрофон.
        Гости испуганно заозирались, подняли головы даже те, кто давно спал лицом в салате.
        - Где они?! - повторил он, а затем шальным взглядом осмотрел толпу, остановился на Степе с Полиной. Спрыгнул на землю и размашистым шагом, почти бегом, подошел к ним.
        - Где они?! - повторил он. - Отвечай!
        Полина испуганно съежилась, шагнула за спину Степе, но не успела: Сергей Николаевич грубо схватил ее за руку и потянул на себя. Приблизил искаженное яростью лицо к ее милому перепуганному личику и прошипел: - Узнаю, что помогла сбежать, лично навьей сделаю!
        И у Степы в голове что-то щелкнуло. Переключился какой-то важный тумблер, отвечающий за страх перед этим человеком, за уважение перед бабой Глашей, за гордость перед ответственной миссией. Выключил их. Осталось только желание защищать ту, что согласилась быть его женой.
        Ни слова не говоря, Степа шагнул вперед, и сильные пальцы, не боящиеся самой трудной, самой черной работы, сомкнулись на шее Сергея Николаевича.
        - Отпусти ее, - спокойно, даже как-то лениво сказал он.
        Сергей Николаевич перевел на него ошалелый взгляд, в котором читалось крайнее изумление, будто его укусила бабочка. Он продолжал удерживать Полину за руку, оставляя синяки на нежной коже, и Степа сжал пальцы сильнее.
        - Отпусти ее, - повторил он. - Иначе я сверну тебе шею.
        - Степа! - На второй его руке повисла баба Глаша, но Степа легко отмахнулся от живого мертвеца.
        Сергей Николаевич захрипел, задергался и наконец выпустил руку Полины. Полина отпрыгнула в сторону, потерла ладонью начавшее наливаться синевой запястье. Степа еще несколько долгих мгновений сжимал шею мужчины, а потом наконец тоже разжал пальцы.
        - Ты еще пожалеешь об этом, - пригрозил Сергей Николаевич.
        - Еще раз тронете мою жену - пожалеете вы, - не остался в долгу Степа, ловя на себе восхищенный взгляд Полины. - Отправитесь в погоню за Матвеем и Ликой - тоже. Я сильнее вас. И вы это знаете.
        Эпилог
        Лика
        Воровато оглянувшись, Лика приподняла длинную юбку и вытащила привязанный бинтом к ноге тюбик крема для рук, быстро выдавила белую субстанцию на тыльную сторону ладони, тщательно растерла, уделяя особое внимание самым страдающим местам - между пальцев, а потом спрятала тюбик обратно. Матушка Фотиния (вот имечко-то выбрала себе!) не одобряла использование никаких косметических средств, даже если ты целый день мыла посуду или того хуже - стирала белье. Каждая должна нести послушание кротко, не роптать, не жаловаться. А если пользуешься кремом, значит, ропщешь. Лика придерживалась другого мнения, но спорить с игуменьей уже давно перестала. Без толку это все. Проще втихаря делать так, как считаешь нужным.
        Ужин давно закончился, Лика убрала трапезную, вымыла посуду, расставила сушиться и только после этого покинула кухню. Личного времени оставалось немного, но сегодня она не собиралась тратить его на книги или интернет. Сегодня ее ждали в монастырском саду посетители, и она торопилась к ним. Она и посуду позже помыла бы, как делала частенько, когда несла послушание на кухне, но матушка Фотиния уже успела наорать на нее два раза за день, третий определенно будет лишним.
        Матвей и Мирра сидели на скамейке в тени сильно разросшегося куста сирени. Весна в этом году выдалась поздней, а потому многочисленные гроздья уже налились, но еще не распустились. В воздухе пахло свежей травой и молодыми листьями, но божественного аромата сирени пока не ощущалось. Лику посетители еще не увидели, и она шла незамеченная, а потому позволила себе на мгновение позавидовать им, подумать о том, что вместо Мирры должна сидеть она, но быстро справилась с эмоциями. На месте Мирры она сейчас сидела бы в глухой деревне. Не то чтобы крохотный монастырь был намного лучше, а матушка Фотиния в гневе даст фору двум бабам Глашам, а все-таки Лика была уверена, что там ей нравилось бы меньше. Особенно теперь, когда даже в монастыре она смогла вернуться к любимому делу.
        Первый год в монастыре Лика выла волком, постоянно конфликтовала с монахинями и другими послушницами, доводила до слез трудниц и до истерических припадков игуменью. Если бы могла - сбежала бы. Но сбежать Лика не могла. Как и матушка Фотиния не могла ее выгнать. И стала бы жизнь Лики при монастыре каторгой для всех, если бы не помог случай.
        Она несла послушание в саду, расчищала от снега дорожки, а потому стала невольной свидетельницей разговора сестры Марии с родным братом. Последний жаловался на то, что заказанный на венчание фотограф в последний момент взял другой заказ, искать нового уже нет времени. Сестра Мария сочувствовала, но помочь могла только бесполезной молитвой. И тогда Лика решилась. Подошла и предложила свои услуги. Выбора у молодых все равно не было, лучше уж какой-нибудь фотограф, чем никакой. Невеста не переживет, если с таинства венчания у нее останутся только снимки на мобильные телефоны гостей.
        Фотоаппарат взяли монастырский. Такой же древний, как и стены богоугодного заведения, но Лика выжала из него невозможное. Мощный компьютер, подаренный монастырю спонсорами, был у игуменьи, и Лика совершила страшный грех: поставила на него взломанный Фотошоп. Зато фотографии получились такие, что едва ли другой фотограф сделал бы лучше.
        Через несколько недель ее вызвала к себе матушка Фотиния на важный разговор. Спросила, не хочет ли Лика вернуться к свадебной фотосъемке. Конечно же, она хотела! И даже условия работы ее не оттолкнули. А схема была простая: матушка Фотиния вступила в преступный сговор со священниками ближайших церквей, с которыми водила тесную дружбу, и те запретили фотографировать венчания фотографам со стороны. Снимать теперь мог только церковный фотограф. Коим и предлагали стать Лике. Ясно дело, она согласилась! И в общем-то даже на исповеди не признавала сие грехом. Монастырь у них маленький, паломников немного, спонсоров - и того меньше. А зарабатывать как-то надо.
        В монастырь потекли первые деньги. И если сначала молодожены возмущались такими правилами, некоторые даже искали другие церкви для венчания, то вскоре талант Лики сделал свое дело: слава о ней начала передаваться от невест к подружкам, от гостей к родственникам. Лику хотели видеть уже не только на венчании, но и на всей остальной церемонии. И прижимистая скряга матушка Фотиния вытащила из кубышки приличную сумму на хороший дорогой фотоаппарат и несколько объективов. Лика лично ездила с ней выбирать и покупать их и чувствовала себя при этом ребенком, которому подарили на Новый год самую долгожданную игрушку. Даже руки потели и мысли путались в голове. Первую ночь она вообще не могла уснуть, то и дело поднималась с кровати, вытаскивала тушку из сумки, гладила и мечтала, какие будет делать фотографии.
        Матвей и Мирра приезжали нечасто: раза два-три в год. В основном когда бывали в этих краях по делу. А дело у них теперь было только одно, точнее, два: они искали не только места наподобие той деревни, где провели незабываемую Мертвую неделю, закрывали границу между Явью и Навью, но и людей, таких, как они сами. Тех, кто уже образовал пару, перетягивали на свою сторону, тем, кто еще жил в неведении, рассказывали правду.
        Оказалось, что церемония, которую проводил Черный плащ - Лика его теперь называла так же - не создавала неразрушимую пару между детьми, родившимися в одном месте. Она лишь обвязывала их невидимыми нитями, тянула друг к другу. Настоящую же пару способна создать только одна вещь в мире - любовь. И пусть невидимые нити тянули Матвея к Лике, заставляли его навещать ее, любил он Мирру.
        Силу же открывал вовсе не свадебный обряд, а обыкновенная близость, соединяющая людей крепче, чем любые прутья и штампы. По крайней мере, так называла это Мирра в своей книге. Лика читала черновик рукописи. Сама же Лика не понимала таких завуалированный сравнений. Секс он и в Африке секс. Полную силу можно получить, если заняться им в первый раз в последнюю ночь Мертвой недели, в первую брачную ночь, а Матвей с Миррой сделали это позже - Лика не спрашивала, когда именно - но даже того, что получили они, им хватало. Матвей научился находить места со стертой границей, а Мирра теперь знала, как ее закрыть. Лика не вникала, как это все происходит. Интуиция и ритуалы - вот и все, что она знала. Они колесили по свету в поисках таких мест. Выполняли свое предназначение, но жили при этом обычной жизнью.
        Парочка заметила ее, только когда Лика подошла совсем близко. Поднялись ей навстречу, улыбнулись.
        - Хорошо выглядишь, - соврал Матвей.
        Лика поморщилась.
        - Черный цвет мне к лицу, - фыркнула она.
        Они обменялись привычными объятиями, Лика первой плюхнулась на скамейку, подтянула длинную юбку, подставляя обнаженные коленки теплому солнцу. Матушка, если увидит, побордовеет от воплей.
        - Я вижу, ты прям счастлива жить в монастыре по их правилам, - поддела Мирра, глядя на это.
        - Пищу от восторга, - с непередаваемо серьезным лицом кивнула Лика. - Спасибо нашему Андрюшеньке, котелка ему горячего в аду.
        Мирра улыбнулась, понимая, что она просто привычно ворчит. И это на самом деле было так.
        Между ними шестерыми существовала еще одна, особая связь. Они должны были составить три пары, и если один из них не мог этого сделать, автоматически выпадал еще кто-то. Поэтому баба Глаша и Черный плащ отправили Мирру в лес. Андрей не дожил до свадьбы, она оказалась лишней, ее присутствие могло все испортить. А когда Матвей и Мирра сошлись, лишней оказалась она, Лика. И эта дурацкая связь уничтожала ее в буквальном смысле слова, тянула вслед за Андреем. Наверное, если бы не брачные узы с Матвеем, она бы умерла, а так цеплялась за него когтями и зубами, выгрызая себе еще немного времени. Но всем было очевидно, что долго она так не протянет. Физические силы стремительно покидали ее. Тогда-то Мирре и пришла в голову мысль, что Лика может попробовать пойти за Андреем не в могилу, а в монастырь. Отмолить себе прощение, как это сделал он. И как ни странно, это действительно помогло.
        Лику страшно бесили правила монастыря, раздражала матушка Фотиния, но по прошествии нескольких месяцев она начала выздоравливать. Матушка Фотиния когда-то сама была знахаркой, и хоть ушла в монастырь, чтобы спасти бессмертную душу, способности не растеряла. Свое дело знала, поставила Лику на ноги. И хоть женщиной она оказалась сварливой, Лика ее по-своему уважала и любила. А уж теперь, когда вернулась в ее жизнь фотография, монастырь показался по-настоящему правильным решением. Все равно в миру счастлива она не будет. В этом проклятущий Черный плащ был прав. А уж лучше в монастырь, чем в могилу.
        - Ну, какие у вас новости? - поинтересовалась она, поглядывая на парочку.
        Те переглянулись, и Лика сразу поняла, что новости у них есть.
        - Начну с главной, - улыбнулась Мирра. Она вообще стала часто улыбаться. От той диковатой неразговорчивой журналистки, которая когда-то отказывалась идти с ними в баню, почти ничего не осталось. Лика не спрашивала, но догадывалась, что калечить себя она тоже перестала. Теперь в ее жизни были Матвей и дело. Теперь она знала, кто она и для чего живет. - Полина ждет ребенка.
        Лика, расслабленно откинувшаяся на спинку скамейки, выпрямилась и округлила глаза.
        - Иди ты! Третьего за два года?
        - Третьего и четвертого, - рассмеялся Матвей. - У них со Степой опять двойня.
        - Вот ведь дура-девка, - покачала головой Лика. - Я же ее предупреждала когда-то, что выйдет замуж за Степку и будет детей каждый год рожать. Но что пачками - даже мне в голову не могло прийти.
        Лика хоть и ворчала, а все равно была за них рада. И с удовольствием слушала каждый раз новости, мечтала однажды навестить. После того, как Степа отрастил яйца и пригрозил Черному плащу, тот в деревне больше не появлялся. Да и нечего ему там было делать, свою миссию он выполнил. Баба Глаша тоже наконец упокоилась. Мирра и Матвей ездили к ним в гости, даже предлагали присоединиться к кочевой жизни, но те отказались. Закрыть дверь между мирами насовсем оказалось невозможно, за ней все равно необходимо было присматривать, но они запросто могли бы ездить и по другим местам, иногда возвращаясь в деревню, если бы не дети. Запереть границу можно только парой, один Степа бесполезен.
        Мирра и Матвей искали другие пары, ведь Черный плащ успел создать их достаточно много. Кто-то, как и Полина со Степой, уже успел обзавестись детьми и хозяйством, а потому предпочел сидеть на месте, а кто-то принимал приглашение и тоже становился кочевником. Никто из них раньше и не подозревал, что возможен другой вариант жизни, не такой, как обрисовал им накануне свадьбы Сергей Николаевич. И никто подумать не мог, как много в мире брешей. Настолько, что в пору было бы отчаяться, но на отчаяние у них не было времени, ведь Мертвая неделя случалась каждый год, и к ней следовало быть готовыми, успевать латать дыры по максимуму, не выпускать навий.
        - Есть и еще одна новость, - уже серьезнее сказал Матвей, и Лика поняла, что новость действительно важная.
        - Убей меня, скажи, что вы тоже ждете двойню, - картинно закатила глаза она.
        Мирра фыркнула.
        - Ты же знаешь мое отношение к детям.
        Лика знала. Мирра считала, что никогда не станет хорошей матерью, а потому детей не хотела. Привозила подарки детям Полины и Степы и этого ей хватало. Матвей не настаивал. Правда, Лика была уверена, что однажды все-таки заведет подобный разговор.
        - Ну, знаешь ли, певичка наша мне тоже когда-то пела, что замуж за Степу не пойдет, и что в итоге? - усмехнулась она. - Скоро многодетными станут, льготы требовать начнут. «Приезжайте к нам на этой Мертвой неделе, сторожите границу, у нас дети, мы не можем».
        Лика сказала это с таким выражением, что все трое снова рассмеялись, привлекая к себе внимание проходивших мимо паломников. Пришлось Лике все-таки натянуть юбку на колени.
        Выйдя из деревни, она, как и говорил Черный плащ, сняла кулон, который носила так давно, что уже и не помнила, откуда он взялся. А теперь его и вовсе заменил христианский крестик. Все вокруг уже не раздражало так сильно, как раньше, но язвительность и желание поддеть другого никуда не делись. Такой уж был у нее характер. Однако теперь она не стремилась обидеть людей, и те это понимали, не обижались даже на самые резкие выражения.
        - Так что у вас за новость? - поторопила Лика Матвея, когда паломники прошли мимо и уже не могли их слышать.
        - Кажется, мы напали на след Черного плаща.
        - Иди ты! - повторила Лика, но теперь уже совсем с другим выражением. Теперь она была серьезна, как никогда.
        Эту сволочь они искали почти три года, но его и след простыл. Им даже удавалось найти тех, кого он еще не успел переженить, надеясь, что он попробует организовать новую свадьбу, но он бросил всех своих подопечных. Лика втайне мечтала, что он и вовсе упокоился, как и полагается столетнему мертвецу, но все чувствовали, что это не так. И вот наконец первый след!
        - Есть надежда, что до начала этой Мертвой недели мы его найдем, - продолжил Матвей. - У нас все готово для того, чтобы избавиться от него. Есть место, где в этом году откроется дверь в Навь, его сторожат. И уж тогда мы отправим его туда, где он давно должен быть.
        Лика кивнула, а затем не удержалась:
        - Мирра, ты должна мне кое-что обещать.
        Та удивленно приподняла брови, молча спрашивая, что именно.
        - Перед тем, как вы отправите его в Навь, плюнь ему в рожу за меня и скажи, что я буду молиться не только о спасении своей души, но и о том, чтобы ему в аду подобрали самую подходящую компанию. И пусть не сомневается: те молитвы будут гораздо искреннее.
        - Обещаю, - очень серьезно заверила та.
        Лика знала, что она так и сделает. Оставалось надеяться, что в этом году они его на самом деле поймают, и больше никому не доведется пережить того, что пережили они в деревне Еловое, где по ночам вставали из могил мертвые, брели по дорогам, выискивая оставленное им угощение.