Пес и волчица Евгений Игоревич Токтаев
        Фракиец #2 Начата вторая часть. Обновление от 13.10.12
        Токтаев Евгений Игоревич
        Фракиец 2. Пес и волчица
        Часть вторая
        Пес и волчица
        Глава 1
        Северо-западная граница Македонии. Поздняя осень
        Ночью ударил первый заморозок. Иней тонким льняным платком укрыл землю на несколько часов и сейчас уже исчезал, распадаясь на маленькие лоскутки, не желающие сдаваться слабеющим лучам осеннего солнца. Первые вестники грядущей зимы появились еще вчера, кружась в золотом вихре танцующей осени. Робкое напоминание о том, что миру снова пришло время меняться. Они, как всегда, нетерпеливы. На побережье лето не спешит уходить на покой. Даже в горах одиноким белым звездочкам еще долго предстоит парить меж ветвей, сбросивших свою листву деревьев. Пройдет еще месяц или даже два, прежде чем они, набрав силу, превратятся в метель и закроют холодную землю сплошным белым ковром.
        Тонкая нитка ручья, бесшумно струящегося по дну глубокого сырого оврага, едва заметна в густых бурых зарослях стерни. Маленький ручеек, полшага хватит с берега на берег перебраться, а русло для себя прокопал внушительное.
        Во многих местах овраг перекрывался, как мостиками, стволами поваленных деревьев, покрытых толстой шубой зеленого мха и облюбованных семейками осенних опят. Берза всегда набирала здесь полный кузов, почти не сходя с места, да еще и два-три раза за осень. Этот выводок, заполнивший берестяной кузовок наполовину, был последним в нынешнем году. Срезав все грибы, девушка закрыла короб крышкой и, поднявшись на ноги, закинула его себе за спину. Вроде полупустой, не весит ничего, а походи с ним, полазь по чащобе, тут-то плечи да ноги вознегодуют - ну чего тебе девка глупая дома не сиделось, зачем в такую даль поперлась? Нету уже грибов, все, зима близко. Стоило из-за половины кузова ноги трудить?
        Берза усмехнулась. Уж о ком такое говорить пристало, так об изнеженных долинниках, а она четырнадцать весен в горном лесу встретила.
        Неподалеку хрустнула ветка. На периферии зрения мелькнуло что-то крупное, серое с бурым отливом. Берза даже головы не повернула посмотреть. Зачем? Малыш это скачет. Захочет - бесшумно подкрадется, в двух шагах не услышишь, а сучьями трещит - предупреждает: "Здесь я, хозяйка, не убежал никуда, тебя стерегу". Защитник. И друг.
        "Ну, чего ты тут шумишь? Зверей пугаешь. Давай-ка, покажись".
        Кусты, словно по волшебству, раздвинулись, и наружу вылез пес. Крупный кобель, похожий на волка. Да и неспроста - одним из родителей его точно серый был. Девушка взлохматила псу загривок и беззвучно приказала:
        "Хватит тут носиться, домой пошли. Водички только попью".
        Пес пару раз качнул пушистым хвостом и уселся на землю. Подождать.
        Холодно. Спустившись к ручью, не замерзающему и зимой, девушка присела у воды, зачерпнула горстью. Чистая вода, студеная, вон, на купающихся ветках кустов уже кое-где ледышки блестят. Вкусная вода, слегка соленая - это от того, что из глубины горы бьет родник. А там, в горе, чего только нету: и соль, и медь, и железо. А еще - золото. Иной раз, вот так, идешь вдоль ручья, а под ногами глянь - самородок.
        Берза подышала в кулаки, согреваясь. Рассматривая крошечные сосульки на ветках, невольно коснулась медных сережек в ушах. Серьги покрыты позолотой. Подарок маты. Много в здешних горах золота, любят его горцы, и работать с ним умеют. Далеко, на все стороны света, ценятся украшения из фракийских гор. А одрисы еще и свою монету чеканят. Много золота, да только не приносит оно горцам счастья.
        Девушка выбралась из оврага, поправила кузов и зашагала прочь. Домой пора, мата заждалась. Пес бежал впереди.
        Звук тюкающего топора Асдула услышал задолго до того, как добрался до своей цели, небольшой поляны, надежно укрытой от постороннего взгляда глубоко в чаще леса.
        Конь тихонько всхрапнул. С верхушки ближней елки сорвалось что-то большое, захлопало крыльями, стремительно удаляясь. Асдула вздрогнул, непроизвольно схватившись за меч.
        "Вот же ведьма. В самую глушь забралась. Как в басне живет. Повернись к лесу задом, ко мне передом... Нарочно про себя так думать заставляет? А ну как, не врут люди?"
        Асдула провел ладонью по окладистой рыжей бороде и сошел с коня.
        Тюканье топора, звонко разносившееся по округе, прекратилось. Асдула отвел рукой тяжелую еловую лапу, и взору его открылась круглая поляна-амфитеатр, локтей пятьдесят в поперечнике. В дальнем от тропы конце, сливаясь с шатрами вековых елей, ютилась неказистая избушка. Бревна сруба кое-где потрескались и почернели от времени, так же как и высокая соломенная крыша.
        Рядом с домом стояла статная женщина в белой, до пят, рубахе, черном узорчатом переднике, расшитом красными и желтыми нитками и овчине-безрукавке. Льняной, украшенный вышивкой платок сполз на шею, обнажив черные, как смоль, волосы. В руке женщина держала тяжелый колун с ясеневым топорищем, а рядом на массивной колоде стояла чурка. С десяток поленьев в беспорядке валялись возле колоды, но большая их часть уже аккуратно сложена возле дома. Рядом лежали рогожи, заготовленные укрывать поленницу. Женщина, отставив работу, спокойно смотрела не незваного гостя.
        Асдула, поглаживая оберег на поясе, вышел из тени.
        - Здорова будь, Тармисара, - поприветствовал женщину пришелец.
        - И ты, тарабост[Тарабост - представитель высшей фракийской знати, аналог русского боярина.] , не хворай.
        - А захвораю, вылечишь ли?
        - Я всякий люд лечу, могу и тебя пользовать. Коли не боишься, - усмехнулась Тармисара.
        - Чего мне бояться? Или верно про тебя говорят, что порушенность тела ты черным заговором снимаешь? Раны затягиваются, а душа человека слепнет, путь к Залмоксису не находит.
        - Кому же это чья-то слепая душа на меня жалуется? Или покойник восстал?
        - Языки у баб, как помело, - засмеялся Асдула.
        - Ты и не слушай.
        Асдула не ответил, переминаясь с ноги на ногу, не зная, как подступиться к делу, за которым приехал сюда.
        - Захворал, тарабост, так говори, чем страдаешь. Или иное, зачем приехал-то? Колом стоять мне недосуг, - Тармисара отвернулась от князя, легко, словно не женскими руками, взмахнула колуном и развалила березовую чурку на две почти ровные половины, - не на медведя чай, такой нарядный, собрался?
        - Не на медведя, - ответил тарабост.
        Он действительно был одет не для лесной дороги. Дорогие сапоги, украшенные тесьмой, кожух поверх красной рубахи, узорчато отделанный серебряными заклепками. На плечах шерстяной плащ, скрепленный драгоценной фибулой - словно в посольство собрался, пыль в глаза пускать богатством и важностью.
        Тармисара расколола половинку чурки еще на два полена.
        - Что же ты сама-то? - спохватился Асдула, - давай, помогу.
        Тармисара снова повернулась к нему, отставив колун и уперев руки в бока. В глазах ее играла насмешка.
        - Помоги, коли не шутишь. Давненько, поди, топорища в руках не держал.
        - Держал, - тарабост поплевал на ладони, - да только тем топором не дрова рубил, а головы.
        - Ну-ну, - не поверила Тармисара, - с кем воевал-то? Не с женой ли? Ноги-то шире расставь, не ровен час, уязвишь себя, или вовсе оттяпаешь. Я назад не пришью.
        - С женой, говоришь? - Асдула взмахнул колуном, - затем и приехал.
        - Зачем? - не поняла Тармисара.
        Асдула расколол полено, опустил колун и полез за пазуху. На свет появилась золотая шейная гривна-торквес.
        - Прими, Тармисара. Моей назовись, целиком в золото одену. Люба ты мне.
        Тармисара на миг опешила, а потом расхохоталась.
        - У тебя сколько жен-то, Асдула? Трое? Не любят что ли? Или надоели уже?
        Тарабост побагровел.
        - Не юли, девка! Отвечай, согласна?
        - Да какая же я девка? У меня вон - волос седой есть. За тридцать весен уже перевалило. Зачем я тебе, старуха почти? Позови, любая прибежит. Ты богат, знатен. .
        - Что ты не бежишь?
        - Так разве я женщина? Я для вас - ведьма. Пока недуг какой непреодолимый не свалит.
        - Баб не слушай, сама мне советовала. За меня пойдешь, ни одна не пикнет.
        - Только бабы меня ведьмой зовут?
        - Башку снесу, кто хоть мигнет не так!
        Женщина помолчала немного, глядя тарабосту в глаза. Взгляд того заметался, задерживаясь большей частью на высокой груди Тармисары.
        - Грозен ты, Асдула. Посмотри на меня. Ты что же, меня со своими забитыми женами равняешь? Думаешь, буду тихонько прясть в светелке, да по твоей хотелке ноги послушно раздвигать?
        Тарабост ответил не сразу, лишь губы поджал, да белесые брови нахмурил сильнее прежнего. Прошипел:
        - Не хорош по тебе? Обещалась кому? Скажи!
        - Зачем тебе?
        - Потолкую с ним.
        - Уж ты потолкуешь.
        Асдула, пожевал губами и выплюнул:
        - Да и верно, кому ты тут обещаться могла, медведю разве, или лешаку.
        Тармисара покачала головой.
        - Ступай, тарабост, пусть другая тебя полюбит. Будь здоров.
        На скулах тарабоста играли желваки.
        - Из ума выжила. Кому отказываешь?! Мне, Асдуле Скарасу, князья не отказывают!
        - Верно прозвали тебя, Асдула-Скорый. Князей в жены бери, коли они тебе не отказывают.
        Тарабост задохнулся, но Тармисара уже отвернулась от него, намереваясь возвратиться к работе.
        - Ведьма... - Асдула вытянул из-за богатого наборного пояса плеть. Шагнул вперед, замахиваясь.
        Тармисара обернулась, но взгляд ее, лишь бегло скользнув по перекошенному от злобы лицу тарабоста, метнулся в сторону. Словно ища что-то или кого-то, она не попыталась, ни уклониться, ни закрыться от удара. Казалось, она не видела Асдулу.
        "Не тронь!"
        Тарабост вдруг споткнулся, словно с размаху на стену налетел. Плеть выпала из его руки. Он повалился на колени, сжав пальцами виски.
        - Берза! - Тармисара озиралась по сторонам, - Берза, пусти!
        - Ведьма!
        Асдула зарычал и выдернул из ножен меч, поднимаясь на ноги. Взмахнул им, вытянув вперед и в сторону левую руку, как слепой. Кончик клинка просвистел у груди Тармисары, она отпрянула.
        "Мата!"
        Откуда ни возьмись, на поляну вылетел пес и сбил Асдулу с ног. Конь тарабоста, доселе смирно стоявший, вздрогнул и заржал.
        "Весулк!"
        - Весулк, нет! - закричала Тармисара, бросившись к псу.
        Здоровенные зубищи клацнули у самого горла тарабоста. Тармисара вцепилась в густую шерсть пса, оттаскивая его прочь. Асдула отпихнул кобеля, который почему-то, перестал рваться к его горлу, перекатился в сторону, подхватывая оброненный меч. Вскочил, снова замахнулся, но не ударил. Что-то мешало ему.
        - А-а-а, тварь! Убью! Ведьма! А девку твою, немую, самолично промеж ног порву!..
        Он хотел крикнуть что-то еще, но, внезапно заткнувшись, поворотился, метнулся к коню, испуганно перебиравшему ногами, взлетел ему на спину и ударил пятками бока. Только копыта засверкали.
        Тармисара мертвой хваткой вцепилась в шею Весулку. Лицо ее побледнело, а грудь часто вздымалась. Пес глухо рычал. На поляне появилась Берза.
        "Мата!"
        Девушка подбежала к Тармисаре и обняла ее за плечи.
        - Что же ты наделала, Берза!
        "Он убить тебя хотел!"
        - Нет, доченька, нет.
        "Я видела, мата! Что же теперь будет?"
        - Ничего, - Тармисара гладила светло-русые волосы девушки, - не посмеет он вернуться, побоится.
        Берза подняла глаза. По ее щекам катились слезы.
        - Ну, хватит реветь-то, - через силу улыбнулась Тармисара, - все будет хорошо.
        Берза кивнула. Весулк подозрительно косился вслед сбежавшему "жениху".

* * *
        - Римляне идут! - гонец осадил коня у крыльца трехэтажного буриона, самого большого строения в Браддаве, Еловой Крепости, ближайшем к границе Македонии гнезде дарданов. Крепость располагалась на лишенном растительности холме, а бурион громоздился у его вершины, словно островерхая шапка на макушке лысины.
        - Чего орешь? - недовольно поинтересовался Искар, старший из витязей-пилеатов[Пилеаты - второе, по знатности, сословие фракийцев.] , за каким-то делом случившийся во дворе хоромов, - какие еще римляне?
        - Князь есть ли? - крикнул гонец, - позови князя, воин!
        - Не ори, сказал. В Скопах князь, а тут и не бывает почти. Здесь тарабоста Девнета гнездо. За каким делом тебе князь?
        - Римляне идут! Ты глухой, что ли? - предложение "не орать" гонец проигнорировал, он был очень возбужден, и даже как будто запыхался, словно не верхом скакал, а своими ногами бежал.
        - Какие римляне? - привлеченный криками, на крыльце появился седой, как лунь, муж
        - тарабост Девнет, владетель Еловой Крепости, - ты откуда примчался?
        - От Дромихета я, римляне идут!
        - Да поняли уже! Куда идут-то?
        - На Гераклею!
        - Бруттий Сура, что ли? - Девнет недоуменно взглянул на Искара.
        Тот лишь пожал плечами.
        - Кто бы еще мог быть. Видать, снова сил набрался.
        - Интересно, где?
        - Может со скордисками сговорился? Было же их у него и раньше на службе сколько-то.
        - Помню.
        - Много римлян? - поинтересовался у гонца Искар.
        - Много, много, несть числа!
        - Да не верещи ты! - сердито приказал тарабост, - спокойно скажи, сколько их? Тысяча, две?
        - Больше! Тыщ двадцать!
        - Не ври мне! - рявкнул Девнет, - откуда у Суры такое войско? Он, как пес побитый, поджав хвост, бежал.
        - Может, Сулла? - лицо Искара внезапно стало весьма озабоченным.
        - Сулла идет! - подтвердил гонец.
        - Да как Сулла-то? - удивился тарабост, - он же за тридевять земель.
        - Не врешь? - спросил гонца старший витязь.
        - Не вру! Залмоксис свидетель! Они уже к Гераклее подходят! Дромихет меня сюда послал, помощи просит!
        - А сам-то что? Спекся уже?
        - Людей у него мало, - ответил за гонца Искар, - наши то ушли почти все, одни геты остались. Если римлян действительно двадцать тысяч...
        - Если это Сулла...
        - Скорее всего, больше некому.
        - Может, те римляне, что за пролив ушли, возвращаются?
        Искар поскреб бороду, обдумывая такой вариант.
        - Нет, вряд ли. С весны о них ничего не слышно. Думаю - Сулла. Побил Митридата, песий сын, и за нас решил взяться.
        - Чуяло мое сердце, не доведет нас до добра этот гет, - Девнет в сердцах приложил кулаком по резным перилам крыльца, - совет собирать надо. Займись, Искар, скачи в Скопы, предупреди. Я за тобой поспешу.
        - Сделаю, тарабост.
        Весть о наступлении римлян половину собравшейся на совет в Скопах знати превратило в студень, а остальных распалило, как тлевшие угли, на которых брызнули маслом.
        - Чего в штаны наклали?! - рычал тарабост Ратапор, - нешто мы римляне не били!
        - Их двадцать тысяч, - мрачно бросил Котис, старейшина тересидов, одного из самых многочисленных дарданских родов.
        - Ты лично, почтенный Котизо, их считал? Или какому-то гетскому оборванцу на слово веришь?
        - Лучше перебдеть, чем недобдеть, - заявил Балан, старейшина монапсов.
        - Двадцать тысяч, ха! Чуть больше, чем было у Суры! А Сура еле ноги унес!
        - Прошу прощения, почтенные, - прозвучал голос с дальнего конца стола, где чуть наособицу сидел черноволосый мужчина, заметно отличавшийся обликом от собравшихся тарабостов, - насколько я знаю, у Суры римлян было всего несколько когорт. Не больше пяти. Остальные - ауксилларии, набранные в Македонии, и всякий сброд, наемники, скордиски и одрисы. Не удивительно, что вы разделались с ними легко. С Суллой подобное не пройдет.
        - Это почему? - насупившись, спросил Ратопор.
        - А потому, почтенный Ратопор, что существует разница между воинами вспомогательных частей и легионерами. Вы, дарданы, со времен Иллирийских войн почти не сталкивались с легионерами и не знаете, что это такое. А вот Митридат уже знает и мог бы много интересного рассказать. Кстати, так далеко ходить не надо - рассказать может и Дромихет. Не он ли бежал со всех ног из-под Херонеи?
        Ратопор вспыхнул, но пока соображал ответ, его опередил человек, восседавший во главе стола в резном кресле.
        - Веслев прав. Раз Дромихет просит помощи, значит, опасность велика.
        - Князь, у гета просто разбежались люди, - возразил один из тех, кто призывал не бояться римлян, - он показал себя дрянным вождем, не умеющим удержать своих сторонников.
        Несколько месяцев назад, еще до наступления самого длинного дня в году, здесь, в Скопах, в этой же самой храмине так же бурно, как и сейчас, протекал совет знати, на котором пришлый гет Дромихет убеждал князя дарданов совместно совершить набег на Македонию. Гет сулил богатую добычу, уверял, что противник слаб. Тарабосты поколебались, но не смогли преодолеть искушения. Гет не обманул. Дарданы довольно легко разбили войска римского наместника и захватили Гераклею-в-Линкестиде. Правда обещанных золотых гор им не досталось, но они не слишком огорчились: легкость победы и какая-никакая добыча порадовали, доведя самоуверенность тарабостов до поднебесных вершин. Они ходили именно в набег, но гет преследовал несколько иные цели. Происхождения он был незнатного, но изрядно возвысился на службе у Митридата. Теперь гет искал собственного удела, решив, что довольно послужил разным царям и князьям, пора и о себе подумать. Дарданы ушли в свои пределы, а Дромихет остался в Гераклее, намереваясь сделаться царем. Или, для начала, хотя бы князем. Своих сил у него было немного: горстка фракийцев, которыми он
командовал у Митридата, большей частью бессы и меды, а также отряд его соплеменников-гетов.
        - Гонец утверждает, что никто никуда не разбежался, - уверенно заявил князь.
        - Он мог и солгать, - предположил Балан, - зачем мы будем спасать Дромихета? Мы ему ничем не обязаны.
        - А затем, почтенный Балан, - заявил князь, - что римляне не ограничатся наказанием Дромихета.
        Князь дарданов Кетрипор, немолодой, но и не слишком старый муж, почти не выделялся среди своих соплеменников ни возрастом, ни обликом. Об его некотором превосходстве над тарабостами можно догадаться лишь по золотому витому ободку, лежащему поверх войлочной шапки со сбитым вперед верхом. На совете князь большую часть времени молчал, выслушивая тарабостов. Тогда, летом, за войну кричало гораздо больше, чем сейчас, а после заявления Веслева их число еще сильнее убавилось. Веслева Кетрипор знал не первый год. Костоправа привечали и многие соседи дарданов, кроме, пожалуй, кельтов-скордисков и одрисов. Первые были для всех фракийцев врагами, договариваться с которыми не о чем, а вторые традиционно держались римлян.
        - Верно, на нас полезут, - согласился с князем Котис.
        Балан толкнул локтем соседа:
        - Асдула, твое гнездо как раз по пути на Скопы будет. И Браддава еще.
        Асдула, сидевший мрачнее тучи, почти не интересующийся собранием, погруженный в свои мысли, буркнул:
        - Не допустит Залмоксис.
        - На богов надейся, да сам не плошай, - сказал Котис.
        - Что же делать? - спросил Балан.
        - Драться! - воскликнул Ратопор, - разве можно договориться с римлянами? Они не простят нам Гераклею.
        - Договариваться следует всегда, - возразил Веслев.
        - И что бы ты пообещал им, почтенный?
        - Для начала, я поехал бы навстречу их войску и оценил его силу. Потом я вступил бы в переговоры с командующим и предложил ему вернуть Гераклею и выплатить виру за причиненное разорение.
        - Гераклею пусть забирает, цепляться за нее забота Дромихета, а не наша, но виру - никогда! - вскричал Ратопор, - ради чего сражались мои воины?
        - Будь я здесь летом, в лепешку бы расшибся, чтобы отговорить вас идти в Македонию, - сказал Веслев, - взяли легкую добычу, а теперь сполна кровью умоетесь.
        - Что ты предлагаешь, Веслев? - спросил Котис.
        - Если войско римлян действительно столь велико, а я думаю, там не меньше двух легионов со вспомогательными когортами, и договориться не удастся, то лучше всего применить тактику выжженной земли.
        - Это какую еще? - насторожился Асдула.
        - Оставить все гнезда на границе, уйти всем народом в горы и бить римлян наскоками, в спину, не вступая в открытое сражение.
        - Оставить границу? Моя Керсадава на границе! - Асдула вскочил.
        - И моя Браддава, - добавил Девнет.
        - На разграбление римлянам?!
        Мысли Асдулы путались, весть о собрании в Скопах застигла его в самый неудобный момент - после неудачного сватовства тарабоста трясло и все его думы были направлены на вынашивание планов мести Тармисаре. Идею о том, чтобы немедленно вернуться с дружинниками и спалить ведьму, Асдула сразу отмел. Во-первых, у него еще не унялась дрожь в коленях от пережитого страха, а во-вторых... Неудача лишь подстегнула его желание взять ведьму, во что бы то ни стало. А тут какие-то римляне... Ну почему так не вовремя...
        - Надо обороняться! - решительно заявил Девнет.
        - Сколько у тебя воинов, почтенный Девнет? - спросил Веслев.
        - Шесть или семь сотен наберу.
        - Это, уважаемый, одна римская когорта. И еще раз повторяю - не ауксилларии, а ветераны, бившие Митридата.
        - Меня поддержат! - Девнет посмотрел на Балана, но тот потупил взгляд.
        Асдула переглянулся с Ратопором.
        - Почтенный Ратопор, ты среди нас самый доблестный воин, это всем известно. Скажи, как ты предлагаешь драться?
        Ратопор посмотрел на Асдулу, перевел взгляд на Девнета и ответил:
        - Ни Браддава, ни Керсадава не имеют достаточных укреплений. Оба гнезда - деревянные. Римляне их просто спалят. Советую вам всем, тарабосты, немедленно стягивать своих людей к Скопам и здесь, под защитой каменных стен, организовать оборону. Сам приду сюда немедленно и все мои двенадцать сотен.
        - И ты предлагаешь оставить наши гнезда?!
        - Я свое оставлю.
        - Легко тебе говорить, Ратопор, твое гнездо на северо-востоке. Может быть, римляне туда и не пойдут.
        - Это еще не известно.
        Тарабосты заговорили все разом:
        - Надо послать гонца к синтам, пусть помогут!
        - С чего бы им помогать?
        - Дромихет к ним тоже ездил и тарабост Сирош ходил с нами на Гераклею. Вот и намекнуть, что, дескать, римляне и на них зубы точат.
        - Да Траекс сразу открестится от Сироша, выставит его римлянам, как паршивую овцу.
        - ...а если римляне возьмут Скопы в осаду, как долго мы продержимся? Они будут безнаказанно грабить наши гнезда, а мы сожрем все припасы, начнется голод.
        - И верно, что же делать?
        - Надо часть войска оставить вне стен и римлян в спину бить.
        - Правильно!
        - Только Веслев предлагает не часть, а все войско.
        - И Скопы оставить? Ни за что!
        - Веслев предлагал договориться с римлянами.
        - То-то они его, чужака, послушают.
        - Как раз его и послушают, он с ними не ссорился. А кого из наших - сразу на кол посадят.
        - Вот как оно все обернулось, Ратопор, посажал римлян на кол, теперь свою задницу готовь.
        - Я, почтенный Балан, живым по любому не дамся.
        - Это, как Залмоксис присудит...
        - Да и то верно, что с колами особо Дромихет усердствовал, мы то что...
        - Может, пронесет еще? Договоримся?
        - Верно, верно, почтенные, это все гет зверствовал, надо так Сулле и сказать. Заплатим виру. Обойдется.
        - Кого отправим послом-то?
        - Веслева, вестимо! Он и сам предложил.
        - Не верю я ему, чужой он. Своего надо слать.
        - Тебя, что ли?
        - Почему сразу меня?
        - Веслева пошлем!
        - Все же кого-нибудь с ним надо из наших. Для пригляда.
        - Истину говоришь, почтенный, кого только!
        - Я, пожалуй, поеду, - неожиданно заявил Асдула. Он осознал, что его крепость защищать никто не собирается, а она на одной из двух дорог в Скопы. Римляне ее точно сожгут, Ратопор прав. А на переговорах, глядишь, что и выторговать удастся.
        - Ты вызываешься, почтенный Асдула? - уточнил князь.
        - Вызываюсь.
        - Хорошо. Что ты скажешь, Веслев?
        - Я бы поторопился. Римляне славятся быстротой.
        - Что же, - князь встал, - на том и порешим. Веслев с Асдулой едут послами к Сулле, а вы все, почтенные, поспешайте собирать ваши дружины и ведите к Скопам. Если с посольством неудача выйдет, бой здесь примем. Почтенного Ратопора ставлю воеводой и моей правой рукой. Приказам его подчиняться, как моим.
        - Не усидеть вам за стенами, - покачал головой Веслев, - шли бы в горы.
        - Мы, почтенный Веслев, не бабы и не дети малые, - Ратопор вытянул из ножен меч, одноострый, серповидный копис - и вот это у нас не тупее, чем у римлян. Ты хоть Суру принизил, а мы ему сталью пятки хорошо прижгли. Еще посмотрим, чья возьмет.
        Глава 2
        Македония
        Гигантская красная змея ползла на северо-запад, огибая закатные отроги горного хребта, тянущегося из самого сердца Фракии до Истмийского перешейка. Со стороны могло показаться, что змея движется неспешно, но те, кто в прошлом пытался бросить ей вызов, думая так, совершали большую ошибку. Змея покрывала в день двадцать римских миль и не было на свете силы, равной ей по мощи, способной двигаться столь же быстро.
        От фессалийской Лариссы легионы шли на север, к городу Берея. Маршируя по дорогам Фессалии и Пиэрии, солдаты месили грязь: после октябрьских дождей, перепаханная копытами волов и лошадей земля изрядно раскисла. Это, тем не менее, не слишком задерживало римлян, ибо им не приходилось вытаскивать из каждой лужи обозные телеги, по причине отсутствия оных. Легионеры всю поклажу тащили на себе, развесив многочисленные корзинки и мешки на прочной палке с поперечиной, лежащей у каждого на правом плече. К этой же палке привязаны пара колов для палисада и два метательных копья-пилума. Кольчуга обтекает тело - гораздо удобнее, чем тащить ее свернутую в мешке. Щит в кожаном чехле висит на левом плече, шлем у некоторых пристегнут на груди, но многие не пожелали его снять, прикрывая голову от дождя, который то стихал, то занимался с новой силой. Каждый контуберний нес и общие вещи, равномерно распределенные между солдатами: жернова для ручных мельниц, киркомотыги-долабры, лопаты, дернорезы, котелки.
        В Берее змея выползет на дорогу, соединяющую Диррахий, лежащий на адриатическом побережье, с городами у моря Эгейского - Фессалониками, Амфиполем и Византием. Движение легионов значительно ускорится. Мощеная камнем дорога появилась здесь пятнадцать лет назад, а строили ее сорок четыре года, начав прокладывать под руководством проконсула Гнея Эгнатия сразу после окончания Третьей Македонской войны. Эта важнейшая стратегическая артерия пролегала по самой границе подвластных Риму территорий, огибая с севера Орхидское озеро и проходя через Гераклею-в-Линкестиде, освобождать которую и направлялись легионы Луция Базилла.
        Север, облаченный, как все легионеры, шагал во главе своей центурии, замыкавшей колонну, позади которой, на некотором отдалении, держалось тыловое охранение, шестьдесят кавалеристов. Квинт отвык от подобных переходов, с Испанской перемещаясь все больше верхом, во главе конницы. Ноги натружено гудели. Особенно плохо пришлось в первые дни похода, когда он, сжав зубы, старался сохранить внешнюю бодрость и подавать пример солдатам. Необходимо было завоевать авторитет подчиненных, настороженно отнесшихся к новому командиру. Особенно непросто завязались отношения с Секстом Каром, опционом, который явно метил на вакантную должность сам и теперь ревниво поглядывал в сторону Севера. Слухи среди солдат распространяются быстро, и происхождение Квинта уже ни для кого не являлось тайной. Пожалуй, не одна пара глаз сверлила затылок командира, а все восемьдесят. Не считая нестроевых.
        Квинт думал, как ему поступить. Ноющие ноги и плечи не способствовали размышлениям, но нужно было что-то срочно предпринимать: солдаты глядели исподлобья, а приказы исполнялись с показной неохотой.
        Вечером второго дня марша, во время постройки лагеря, Север сделал замечание Кару за то, что руководимые им легионеры неровно и недостаточно прочно установили колья на валу. Опцион окрысился:
        - Мы при Орхомене так ставили. Под стрелами варваров, между прочим. И ничего. Понтийцы только так надевались. Там нас всех плутоновой задницей накрыло, варвары стеной перли, а мы выстояли. Это тебе не на учебном поле палочкой поигрывать... - Секст громко хрюкнул и смачно сплюнул под ноги Квинту, - командир...
        Квинт невозмутимо скосил глаза на плевок, посмотрел на опциона.
        - Ну, я не орда варваров, но на вал поднимусь, и ты меня не остановишь. Так что все тут переделать. За неисполнение приказа получишь ивовой каши и распрощаешься с должностью.
        - Не ты меня на нее ставил, - заулыбался Кар.
        - Но я сниму.
        Легионеры-землекопы из команды опциона зароптали, никто не сдвинулся с места.
        - Выполнять! - рявкнул Север.
        Солдаты нехотя подхватили опущенные кирки и лопаты, но опцион остановил их жестом.
        - Слова бы делом подтвердить, командир, - Кар, стоявший на вершине вала, скосил глаза вниз, а потом насмешливо посмотрел на центуриона.
        Квинт выдержал его взгляд.
        - Меч при тебе, опцион? Часовой! Отдай опциону свой щит и пилум.
        Север повернулся и спустился на дно рва.
        - Убей меня.
        Глаза Кара округлились от удивления.
        - Ну, чего встал, как столб? - спросил Квинт, -обосрался что ли? Убей меня!
        Секст выдавил из себя:
        - Да как два пальца обоссать. Только меня потом на крест приколотят. Дурака нашел?
        - Ты идиот, Кар? Только что хотел, чтобы я за слова ответил. Ты убил марианскую свинью-дезертира при попытке к бегству. Марианец сопротивлялся и не оставил тебе выбора. Все тебе поверят. Эти овцы, - Квинт кивнул на легионеров, - хором в твою защиту блеять будут.
        Опцион медлил.
        - Ну, тогда я тебя убью, - Квинт носком калиги ковырял рыхлую землю, готовя себе ступени для удобства подъема. При себе у него была палка из виноградной лозы, символ власти центуриона, и меч, который Север даже не потрудился достать из ножен.
        - Погоди, командир! - крикнул один из легионеров, - а если ты Секста одолеешь, что тогда?
        - Шкуру спущу.
        Опцион решился, перехватил пилум посередине древка, чуть присел, прикрывшись щитом, скорее инстинктивно, чем из опасения противника и изготовился для броска.
        Север почти уже вылез изо рва, когда Кар метнул в него копье, целясь в плечо. Квинт взмахнул палкой так быстро, что половина легионеров не успела увидеть ее встречу с пилумом, отлетевшим в сторону. Деревянный штифт, крепивший наконечник к древку, не выдержал удара и сломался. Кар, привычным движением, вывернув кисть, выхватил меч из ножен, висевших на правом боку. Центурион бегом взбирался на вал, лавируя между кольями, один из которых он на ходу выдернул из земли. Секст выждал, когда противник подберется на расстояние удара, и сделал выпад в его левое плечо. Квинт принял клинок колом, а палку обрушил на запястье опциона. Кар взвыл и выронил меч. Не давая ему опомниться, Север, отбросив уже ненужный кол, рванул щит за край на себя и с удовольствием выбил опциону передние зубы, вогнав конец палки ему в рот. Следующий удар поверг Секста на землю. Опцион прохрипел нечто нечленораздельное, его рот и подбородок заливала кровь. Центурион повернулся к остальным легионерам.
        - Марш за работу!
        Солдаты вздрогнули и бросились выполнять приказ. Они немало повидали на своем веку, но, хотя избиение Кара и близко не претендовало на звание самого впечатляющего зрелища, легионеров все же проняло.
        На вечернем построении Север объявил, что не потерпит в центурии ни трусов, боящихся атаковать врага, ни мятежников, нападающих на своего командира. Солдаты молчали. Новым опционом Квинт назначил Барбата. Это вызвало недовольство среди тех, кто при экзекуции не присутствовал. Квинт понимал, что решение рискованное, но авторитеты среди солдат, которых он мог бы поставить на эту должность, были настроены враждебно. Выбор кого-то из них мог дать им повод считать, что центурион прогибается, однако Квинт не исключал и ошибочность такого предположения.
        Вскоре после построения, в палатку Квинта зашел, вернее, ворвался, разъяренный Публий Гарса, старший центурион десятой когорты.
        - Ты что творишь, марианец?!
        - Воспитываю подчиненных, - спокойно ответил Север.
        - Кто дал тебе право ставить на должности своих ублюдков?! Какого рожна ты калечишь людей?! Да я тебя распну!
        - Может быть, сможешь. Если очень постараешься. "Ублюдками" и "марианцами" нас называть не стоит. Следи за языком, Публий. Мы направляемся на войну, где от нас требуется сплоченность, а не собачья грызня. Центурион волен назначать людей на должности в своем подразделении, как ему угодно. Центурион имеет право охаживать палкой нерадивых солдат. Или вы вчера эти правила отменили, а меня забыли предупредить?
        Гарса, красный, как вареный рак, дернул щекой.
        - Смотри, марианец, доиграешься. В спину свои же ударят.
        - Вы уж определитесь, в конце концов, кто я - "марианец" или "свой", которого "свои же в спину ударят".
        Гарса не ответил, резко повернулся и вышел вон.
        Север понимал, что преподанного урока недостаточно. Он приобрёл репутацию "шкуроспускателя", но не стал "своим". Сейчас ему, пожалуй, действительно копьем спину пощекочут. Охотники в очередь выстроятся. Нужно еще одно подобное происшествие, причем выход следует найти более изящный.
        Очевидно, кто-то из богов усиленно пекся о бывшем префекте конницы - случай переломить отношение к себе представился совсем скоро.
        Еще в Фессалии, неподалеку от границы Пиэрии, армию догнал большой конный отряд варваров со штандартом вспомогательной части. Три сотни всадников галопом промчались вдоль колонны, подняв фонтаны грязи и окатив крайних в строю солдат с головы до ног. Легионеры Севера обрушили на обидчиков потоки брани, но те пропустили ее мимо ушей. Все, кроме нескольких замыкающих всадников, которые поворотили коней и наехали прямо на марширующих солдат, облаяв их на непонятном языке и едва не потоптав. Удовлетворившись наказанием, варвары, бросились догонять своих.
        Возмущению легионеров не было предела, и после остановки армии на ночлег десятка два наиболее обозленных отправились искать обидчиков. В числе обиженных оказался Тит Милон. Лапа, испытывавший почти те же трудности, что и все его товарищи по фимбрианскому посольству, в компанию мстителей был принят без разговоров, благодаря своим внушительным габаритам. Впрочем, те и не заморачивались вопросом деления на "своих-чужих", организовавшись стихийно.
        Обидчиками оказались варвары-скордиски, ауксилларии Бруттия Суры, приданные наместником в помощь Базиллу. Римлянам они показались похожими на галлов, да собственно, так оно и было, разве что на Балканах, с легкой руки эллинов, эта нация именовалась кельтами.
        Скордиски пришли в северные области Фракии три столетия назад, выгнав соседей фракийцев, скифов-сигиннов, и присвоив себе их столицу - Сингидун[Сингидун - современный Белград.] . Как и их западные собратья, это были люди высокого роста, крепкого телосложения, светловолосые, храбрые и чрезвычайно воинственные. Вместе с другими кельтскими племенами, обосновавшимися на Нижнем Дунае, Данубии на их языке, скордиски поучаствовали в великом походе на Элладу, а позже активно поступали на службу македонским царям. Два года назад отряд скордисков совершил лихой набег на Македонию, но был окружен силами Сципиона Азиатика, тогдашнего наместника. Азиатик предложил варварам выбор: смерть или служба в римской армии. Как раз тогда на востоке зашевелился Митридат, а подкреплений наместнику никто не торопился слать. Скордиски раскинули мозгами и выбрали второе. В Рим Азиатик отправил победную реляцию об успешном отражении варваров, которых он "гнал, аж до самого Сингидуна", а из удачного приобретения сформировал несколько подразделений конницы, в которой испытывал особенную нужду, благо скордиски пришли верхами.
Римляне в ту пору не сильно разбирались в отличиях дунайских кельтов от их западных собратьев. А галлы имели репутацию отличных кавалеристов. Особенно, эдуи
        - давние союзники Республики.
        Обиженных легионеров происхождение варваров интересовало в последнюю очередь. Они пришли бить морды и немедленно претворили свое желание в жизнь. Варвары в долгу не остались, тем более, что каждый из них превосходил большинство римлян ростом, самое меньшее, на полголовы. Драка вспыхнула молниеносно, без предварительных толканий и взаимных поносительств. Очень скоро стало ясно, что ударной силы в виде Лапы и еще пары крепких ребят, легионерам не хватает и тогда в расположение шестой центурии десятой когорты помчался гонец с возбуждающей вестью: "Наших бьют!" Подкрепление прибыло во главе с центурионом, который для начала своротил челюсть первому попавшемуся светловолосому верзиле, а уж потом, отбив у противника наиболее пострадавших подчиненных, зарычал ливийским львом, требуя отставить беспорядки. К месту побоища явилось начальство: примипил, центурион Гарса и пара трибунов, одним из которых оказался Глабр.
        Зачинщиков драки повязали и упекли в яму, а Северу приказали проследовать под очи легата. Глабр предложил провести открытое разбирательство возле претория, но Базилл его не поддержал, мотивируя тем, что сбежится весь легион, а "нечего устраивать зрелища, раздувая обычную драку до масштабов Троянской войны".
        Алой[Ала - "Крыло" (лат). Подразделение римской конницы из трехсот человек.] , пришедшей к Базиллу, командовал префект Гней Осторий, прослывший первым мечом в армии наместника Гая Сентия. Его слава гремела далеко за пределами Балкан, многие ветераны были наслышаны об искусстве префекта, а некоторым довелось лицезреть Остория в деле. Именно он, как командир "пострадавшей" стороны, выступил обвинителем.
        Легат обвел взглядом собравшихся в палатке командиров, задержавшись на "марианце", и приступил к разбору происшествия. Тратить на это занятие много времени он не собирался. Собственно, причина драки его не интересовала. Дисциплина нарушена? Нарушена. Виновные будут наказаны. Вмешательство командующего в таких случаях не требуется, младшие командиры знают, что делать. Легат посмотрел на Гарсу.
        - Смутьянов сечь розгами, - решение Базилл обдумывал недолго, - по десять ударов.
        Командующий посмотрел на Севера. За этим следовало приглядывать. Драку начали солдаты его центурии, среди зачинщиков, как доложили, есть марианцы. Бардак творится в шестой центурии, десятой когорты и командир пресечь его не может. С другой стороны, центурион действовал правильно, драку прекратил, восстановил порядок.
        - Центуриону выговор. Квестор, урезать центуриону выплату на двадцать денариев.
        - Единовременно? - поинтересовался квестор.
        - Да. Свободны, - легат вернулся к свитку, который изучал до разбирательства.
        Месячное жалование центуриона. Север даже не поморщился, он уже и не помнил, когда последний раз задумывался о деньгах.
        Квинт не стал оспаривать решение командующего, признавая его справедливость: хороший командир всегда знает, что на уме у его подчиненных и случаев, подобных этому, не допустит. Однако кое-кому из присутствующих озвученного наказания показалось мало.
        - Легат! - вскричал Осторий, - это же марианец!
        - И что? - командующий поднял глаза на префекта.
        - Он мятежник! Подрывает дисциплину в легионе! Эти марианцы...
        - Какой ты ретивый, префект, - поморщился Базилл, - копытом землю роешь. Сулланцы, марианцы... Тебя даже не было в Риме, когда случился этот досадный раскол. Чего ты громче всех орешь?
        - Вообще-то, мой легат, я поддерживаю Остория, - сказал Глабр, - центурион с нами всего несколько дней, а уже дважды отличился.
        - Дважды?
        - Он покалечил своего опциона.
        Легат посуровел.
        - Почему не доложили? Центурион, какова причина?
        - Неподчинение приказу.
        - Какой был приказ?
        - Исправить небрежную установку палисада.
        Легат поднял бровь.
        - Не вижу ничего противозаконного. Центурион пекся об обороноспособности лагеря. Его прямая обязанность. Насколько серьезны увечья?
        - Зубы выбил, - буркнул Гарса.
        - И все?
        - Ну, синяков наставил.
        - То есть, опцион остался в строю и просяную кашу есть может. Инцидент исчерпан.
        Командиры вскинули руки в салюте, и вышли из палатки. Снаружи Севера поджидали его легионеры.
        - Ну что? - спросил Барбат.
        - Выговор.
        - И все?
        Квинт усмехнулся.
        - И все.
        - Ну, вот и хорошо! - расплылся в улыбке Барбат, - я наслышан о Базилле. У него репутация уравновешенного и справедливого человека. Не то, что некоторые здесь...
        - Ты что там гавкаешь, пес смердящий? - поинтересовался Осторий из-за спины Севера.
        Квинт обернулся.
        - Попридержал бы ты язык, префект.
        - Что ты сказал, ублюдок?
        - Рот закрой, говорю! - повысил голос Север.
        Подошел Глабр.
        - Центурион, тебя недостаточно наказали? Только что легат избавил твою спину от заслуженной порки, а ты снова нарываешься?
        - Никак нет, трибун.
        - Тебе невероятно повезло сегодня. На твоем месте я был бы ниже травы.
        "Я запомню, Клавдий Пульхр, каким бы ты был на моем месте".
        - Всем разойтись! - крикнул трибун.
        Легионеры потянулись к своим палаткам.
        На следующий день, вскоре после начала марша, Квинт увидел, что из головы колонны приближается несколько всадников. Скордиски, во главе с Осторием.
        Поравнявшись с Севером, префект остановил коня. Квинт не замедлил шага, не обращая внимания на непрошеных гостей, и вся центурия протопала мимо скордисков. Солдаты подозрительно поглядывали на варваров. Те восседали на рослых конях, укрытых двойными попонами. Нижняя, широкая, служившая потником, притянута троком, нагрудным ремнем и подхвостником. Верхняя, узкая, пристегнула к нижней. Варвары одеты в кольчуги, за спинами на ремнях овальные щиты и высокие конические шлемы. На поясе мечи, в полтора-два раза длиннее солдатских гладиев. У Остория два меча: на правом боку гладий, а галльский пристегнут к переднему краю верхней попоны.
        - Эй, марианец! - крикнул префект, поигрывая плетью, - мы с тобой не закончили.
        - Чего ты хочешь? - Север отошел в сторону от продолжающих движение солдат.
        Префект пустил коня шагом, неторопливо приблизившись к центуриону.
        - Восстановить справедливость.
        Свистнула плеть, рассекшая пустоту: центурион умудрился увернуться, словно был налегке, не обремененный тяжестью поклажи. Квинт скинул фурку[Фурка - палка с поперечиной, к которой подвешивались вещи легионера.] с мешками и щит на землю и, когда префект размахнулся снова, подставил под удар руку. Плеть намоталась на голое предплечье, нарисовав на нем красный браслет. Север рванулся и Осторий, не ожидавший от центуриона такой прыти, слетел с коня лицом в грязь. Самовольно остановившиеся легионеры захохотали. Осторий вскочил, выхватил гладий и сразу же сделал выпад. Квинт отпрыгнул и тоже обнажил клинок.
        - Командир! - с акцентом, похожим на галльский, пролаял один из скордисков, - не надо. Видоков много. Донесут легату.
        - Да плевать! - рявкнул префект.
        Несколько легионеров во главе с Барбатом бросились к Северу, выхватывая мечи.
        - Стойте! - поднял руку центурион, - я сам разберусь.
        - Это Гней Осторий, - мрачно сказал один из солдат, - он был первым мечом в легионе Гая Коскония.
        - Хочешь сказать, он столь же вероломен[В Союзническую войну легат Гай Косконий дал слово италику Требацию, что поступит благородно и не станет нападать на того во время переправы через реку. Слово он нарушил.] ?
        - Он один из лучших бойцов в Риме, - сказал другой легионер, - я бы не стал с ним связываться, командир.
        - Что ты предлагаешь, Авл? - спросил Север, разминая кисть, - позволить выпороть себя? Может, сразу раком стать? Плетью порют лишь рабов!
        - Мы не допустим.
        - И розгами уже не отделаетесь.
        - Он тебя убьет, - обеспокоился Барбат.
        - Значит, судьба.
        - Попрощался со своими козлами, скотоложец? - оскалился Осторий.
        Север не ответил.
        Префект атаковал с показной небрежностью. Квинт с первых секунд понял, что громкая слава Остория - не пустые разговоры. С трудом отразив пару ударов, Север купился на обозначенный укол в бедро и, реагируя на него, подставился. Кончик клинка префекта, разрывая звенья кольчуги, впился под левую ключицу. Центуриона выручило лишь то, что спасаясь, он отшатнулся, и Осторию не хватило длины руки для того, чтобы пронзить Квинта насквозь.
        Рана была незначительна и центурион немедленно контратаковал. Ему удалось заставить префекта пару раз шагнуть назад, вот и весь успех, а потом роли опять поменялись. Снова финты, глубокий выпад, центурион смог уклониться, но потерял равновесие и едва не упал, коснувшись земли рукой. Однако развить преимущество префект не смог и Север, уйдя из-под удара, вновь занял удобную позицию.
        "Вставай. За ногами следи".
        "Разве другие следят? Ты вообще не смотришь!"
        "Ты, молодой господин, не знаешь, куда я смотрю и о чем думаю"...
        Осторий увертку оценил. Он опустил меч и пошел кругом, огибая Севера. Тот поворачивался вслед.
        - Кто тебя учил?
        - Раб.
        - Оно и видно.
        Губы Остория искривила злорадная усмешка, однако в его последующих действиях пренебрежительного превосходства больше не прослеживалось. Меч префекта замелькал с быстротой молнии и не успел Север вздохнуть трижды, как уже был ранен в правую руку чуть выше локтя. Стиснув зубы, Квинт попытался отдарить гостинец выпадом в лицо. Клинки столкнулись, а спустя мгновение префект сбил центуриона с ног подсечкой. Падая, Квинт взмахнул мечом, в попытке дотянуться... Префект еще раз ударил Севера ногой, заставив распластаться на спине, и наступил ему на правую руку.
        - Осторий!
        Полдюжины легионеров во главе с Барбатом дружно шагнули вперед, еще с десяток схватились за мечи. Префект бросил быстрый взгляд на них, посмотрел на поверженного центуриона и, плюнув ему в лицо, шагнул к своему коню. Под копытами лошадей зачавкала жижа.
        Север поднялся на ноги, утираясь. Префект и варвары стремительно удалялись прочь.
        - Командир... - Барбат смотрел на опущенный меч центуриона.
        Квинт поднял клинок и успел увидеть, как с его кончика сорвалась рубиновая капля.
        - Первый меч Гая Коскония... - потрясенно проговорил легионер Авл.
        - Кому-нибудь удавалось раньше достать Остория? - спросил другой солдат.
        - Я не слышал, - покачал головой Авл.
        Поморщившись, Север осмотрел руку, провел пальцами по разорванным кольцам под ключицей.
        - Интересно, командир, - спросил Барбат, перевязывая руку центуриона, - кто из богов так ловко играет за тебя?
        - Не знаю, - ответил Квинт.
        Лицо его было бледным, как у покойника. В тот день у него не осталось сил обдумать происшедшее. Вечером шестая центурия строительством лагеря не занималась - согласно очереди стояла в охранении. После смены, измученный Север, спихнув оставшуюся рутину на опциона, завалился спать. А на утро, по глазам солдат Квинт понял, что от оппозиции не осталось и следа.
        Глава 3
        Гераклея-в-Линкестиде
        Последний переход был самым длинным. Север не знал местность и без описания примет не мог определить, сколько еще осталось до цели. Между тем, солнце клонилось к закату, и в голове каждого легионера преобладала единственная мысль: "Скорей бы уже остановиться". Однако приказ о строительстве лагеря все не поступал.
        Вдоль колонны мчался верховой, задерживаясь на пару мгновений в голове каждой центурии и что-то крича. Вскоре дошла очередь и до Севера.
        - Ускорить движение!
        - Что случилось? - крикнул центурион, но вестовой не ответил, ускакав прочь.
        Впереди идущие начали отрываться, и Квинт поспешил подтвердить солдатам команду, за ним ее повторили декурионы:
        - Шире шаг!
        Легионеры недовольно заворчали, но с исполнением приказа не задержались.
        - Бой будет, - предположил Авл, идущий в первой шеренге, - чего иначе гнать на ночь глядя.
        - Сходу, что ли? Целый день топаем, - его товарищ поудобнее перехватил фурку, - они там все с ума посходили?
        - Не служил ты, братец, в Африке, - буркнул седой ветеран, - мы за Югуртой по пустыне только так и гонялись. Переход - бой. А иначе его было не поймать. Скользкий, как угорь.
        - Это вас Цецилий Метелл так воспитывал? - злорадно оскалился Авл, - я слышал, вы там совсем в студень превратились, не воины, а бабы на сносях: "Всего боюсь, мозгов не имею".
        - Язык откуси, сопля! - возмутился ветеран.
        Зубоскала толкнули в спину, и кто-то из задних добавил:
        - Беготня была с Марием, а Метелл все больше ползал.
        - Мы так Капсу взяли, - обиделся ветеран, - по пустыне целый день, под солнцем, и сходу в бой.
        - Ты что же, Кезон, с Марием служил? - поинтересовался сосед ветерана.
        - Служил, - буркнул седой.
        - А никогда не рассказывал...
        - Давно это было. Тогда еще в легионы всякую шелупонь, вроде тебя, не принимали. А Сулла у Мария в трибунах ходил.
        - Ну и как оно, с Марием-то? - спросил Авл.
        - Вон его спроси, - кивнул Кезон в сторону Севера, - он большим начальником был, лучше расскажет.
        - А и верно! Слышь, командир? Где лучше, с Марием или у нас?
        - Так он тебе и скажет, - раздался голос сзади.
        - Я Мария ни разу в глаза не видел, - спокойно ответил центурион, - служил в Испании.
        - Ну и как?
        - Как везде. Легаты меняются, а служба одна.
        Квинт уже сбился со счету, в который раз затевался подобный разговор. Сравнение полководцев было для солдат одним из любимых развлечений в походе. Необременительно, чеши себе языком. Центурион от беседы не уклонялся, под нее неплохо мерялись мили, особенно, когда легионы ступили на Эгнатиеву дорогу и ноги уже не вязли по колено в грязи. Приняв, наконец, Квинта, как своего, солдаты, тем не менее, никак не могли осмыслить тот факт, что Север не с луны свалился, а служил прежде, так же, как они. В таких же легионах.
        "Хорошо Сулла поработал. Эти за ним на край света пойдут. Брат против брата встанет не задумываясь. Марианец для них - существо чужой крови".
        - Я слышал, - сказал Авл, - у марианцев похоронных коллегий нет, и легаты на погребение покойников из своих средств деньги выделяют.
        - Вранье, - опроверг слух Север, - солдаты скидываются, как везде.
        - А донативу[Донатива - выплаты легионерам сверх жалования, денежные подарки.] всю выдают?
        - Половину. Остальное только после службы. Иначе на что ты жить-то будешь, если покалечат?
        - Да платили бы всё! Я бы ни за что не истратил!
        - Ври больше! Кто в Беотии общественный котел в кости проиграл? Мало мы тебе ребер пересчитали? - возмутились в задних рядах.
        Разговор сам собой скатился в сторону от обсуждения возможного сражения, но вскоре предчувствие недоброго вернулось: небо на севере затягивало дымом.
        - Это что еще такое?
        - Гераклея горит!
        - Точно, мне вчера знакомец из первой когорты сказал, недалеко уже до Гераклеи. Подходим.
        - А кто поджег-то?
        - Варвары, кто же еще.
        - А может наши ворвались? Зря, что ли, командовали топать быстрее?
        - Надо бы, братья, поспешать! Этак нам никакой добычи не достанется!
        Солдаты приободрились, откуда только силы взялись. Передние шагали в ногу с командиром, а задние начали спешить и толкаться.
        - Ну-ка, ровнее строй! - рассердился Север, - куда ломанулись, как стадо баранов?
        - Какая вам добыча? - осадил торопыг Барбат, - кто даст римский город грабить? Базилл точно не даст.
        - К тому же варвары все давно растащили, - добавил Авл.
        - Вот мы у них назад и отнимем!
        Отнять не получилось. Дромихет покинул город. Убираясь восвояси, фракийцы в бессильной злобе поджигали дома - не досталось им, пусть никто не получит. Авангард Базилла, достигнув Гераклеи, застал отход последнего отряда фракийцев. Римляне немедленно вступили в бой и перебили варваров, но пожар успел разгореться. В застройке старого македонского города дерево уступало камню, однако его было достаточно, чтобы Гераклея стремительно превратилась в гигантский костер.
        Марк Лукулл, командовавший авангардом, послав гонца к Базиллу, немедленно приступил к тушению пожаров, но людей у него было немного. Легат отправил на помощь Марку всю кавалерию, пехота тоже поспешала, как могла. Достигнув города, первая когорта заняла оборону, остальные, по мере подхода, включались в борьбу с огнем.
        Базилл оценил обстановку. Проходя через Гераклею, Эгнатиева дорога продолжалась на северо-запад, и варвары могли отступить по ней, но это был не единственный вариант: дорог, обычных грунтовых, ответвлявшихся от основного тракта и ведущих во Фракию, было несколько. Варвары могли уйти в Лихнид, стоящий у Орхидского озера, в Дамастион, в Скопы... Куда угодно. Куда?
        - Осторий, Венулей, послать две турмы[Турма - подразделение римской кавалерии, 30 человек.] по каждой дороге. Если найдут варваров - в бой не вступать. Возьмите людей Реметалка, как проводников.
        - Они одрисы, мой легат, - возразил младший Лукулл, - им здешние тропы могут быть незнакомы.
        - Клавдий, немедленно найди кого-нибудь из местных, кто в состоянии связно рассказать, что тут творилось. И еще добровольцев в помощь Реметалку.
        Глабр бросился исполнять и довольно быстро приволок двух человек: пленного фракийца, уцелевшего в схватке с конниками Лукулла и горожанина, оборванного и перемазанного сажей.
        Первым делом Базилл обратился к местному жителю:
        - Как тебя зовут?
        - Мел... Меланфий Фуллон, господин, - чуть заикаясь, пролепетал горожанин. Вид у него был чрезвычайно испуганный.
        - Ты римлянин?
        - Н-нет.
        - Он сукновал, - вставил Глабр.
        - Это я вижу[Фуллон - "сукновал" (лат).] , - резко ответил Базилл, - ты кого-нибудь позначительнее найти не мог? Где городской префект? Старший "бодрствующих"["Бодрствующие" - пожарная охрана в Древнем Риме. Регулярная служба была организована во времена Августа, а до тех пор пожарные команды создавались горожанами по собственной инициативе, без участия властей.] или другие магистраты?
        Глабр лишь покачал головой. Командующий обратился к сукновалу.
        - Меланфий, ты знаешь, где городской префект?
        - Т-там... - Фуллон указал рукой в сторону городских ворот, - висит...
        Базилл помрачнел.
        - Понятно. Сколько всего здесь было варваров? Какие? Кто ими командовал? Куда ушли?
        - Н-не знаю... Много... Фра... фракийцы...
        - Из какого племени? - спросил легат Гортензий, присутствовавший при допросе.
        - Н-не знаю... Волки... Вырезали... Аминту убили, соседа... Семью его... Все амбары выгребли... Волки...
        - Какие еще волки?
        - Н-не знаю... Волки... С хвостами...
        - Тьфу-ты! Кого ты притащил, Клавдий?! Найди другого, вменяемого. И побыстрее, у нас мало времени! - Базилл посмотрел на пленного, - теперь с тобой, варвар. Куда ушел Дромихет?
        Фракиец оскалился и сплюнул:
        - Чалас.
        Легат сжал зубы.
        - Без перевода понятно. Клавдий, постой, займись этим, он должен заговорить.
        - А он по-нашему, понимает? - спросил Лукулл.
        Базилл посмотрел на Марка.
        - Где Реметалк?
        - Ускакал с Осторием.
        - Самого-то куда понесло?! Кого-нибудь из его людей сюда, живо!
        - Луций, я отправил все фракийские когорты прочесывать окрестности, - объявил Гортензий.
        Базилл глухо зарычал.
        - Мне нужен фракиец! Любой. Гарса здесь?
        - Еще не вступил в город, мой легат. Его когорта в самом хвосте.
        - Марк, дуй к Гарсе, у него там наш марианец. Вроде, среди его людей фракиец был. Тащи его сюда.
        - Слушаюсь!
        Шестая центурия подошла к городу уже в темноте. Хотя, это с какой стороны посмотреть - Гераклея пылала, и мятущееся пламя пожара ярко-рыжими ножами кроило ночь на лоскутки света и тьмы. Зарево разливалось по небу, видимое за много миль. Ворота города распахнуты настежь, сотни, тысячи людей суетились в кольце городских стен и снаружи, растаскивали баграми горящую кровлю домов, сараи, загоны скота, заваливали огонь песком. Легионеры и горожане топорами, лопатами, что в руки попалось, создавали вокруг каждого горящего дома пустое пространство. Если в городе и были ручные помпы, с таким большим огнем им не справится, а из реки, текущей совсем рядом с городом, ведрами воды не наносишься.
        Городские ворота, обращенные на юг, были образованы двумя рядом стоящими каменными башнями, соединенными деревянной галереей, охваченной пламенем и грозившей обвалиться в любой момент. Над одной из башен с громким треском обрушился дощатый шатер, взметнув в ночное небо целый фейерверк искр.
        Под огненной аркой бежали люди. Из города выносили раненых, выводили женщин и детей. Некоторых волокли силой. Один солдат тащил на плече девушку. Та вопила, срывая голос, звала кого-то по имени и рвалась назад, в огонь, в смерть. Пылающая галерея опасно покосилась. Рухнет и похоронит всех, десятки жизней за один миг...
        - Отняли награбленное... - процедил Авл.
        Возле ворот валялись трупы побитых варваров. Своих товарищей, погибших в недавней схватке, легионеры стаскивали в сторону.
        - Мешки и щиты на землю! - скомандовал Север, - кольчуги долой, шлемы оставить, взять корзины для земли, лопаты и топоры!
        Легионеры спешно разоблачались.
        - А это что такое? - спросил один из солдат, указывая пальцем.
        - Где?
        - Да вон, у самых ворот.
        Север сжал зубы: возле городских ворот в землю было вкопано с десяток длинных шестов, на которых висело... Раньше это было живыми людьми...
        - Сбереги, Юпитер... - прошептал Авл, - как же это...
        - Варвары, - процедил Кезон, - заостряют кол и жертву задницей на него натягивают. Потом вертикально ставят. Кто сразу от боли помер - тому повезло. Кол все потроха медленно раздирает...
        - Избавь меня от этих подробностей, - поморщился Авл.
        - А галлы, я слышал, жертву в плетеной клетке сжигают, - поделился знанием другой солдат, не столь впечатлительный.
        - Заткнитесь все, - отрезал центурион.
        Почерневшие, разложившиеся трупы, обклеванные воронами, висели на колах уже весьма продолжительное время. Один из них был обернут в нечто, когда-то бывшее всаднической тогой. Узкая пурпурная полоса еще угадывалась по краю одеяния, темно-бурого от высохшей крови.
        - Они казнили местных магистратов, - высказал догадку Квинт, - наверняка, префекта города и других начальных лиц.
        К Северу подлетел всадник в доспехах трибуна.
        - Ты второй гастат десятой когорты[[Второй гастат - центурион шестой центурии (hastatus posterior). Название должности восходит к временам, когда римская армия делилась на "велитов", "гастатов", "принципов" и "триариев". В результате военных реформ Мария эти категории были упразднены, но звания центурионов остались прежними.] ?
        - Так точно.
        - В твоей центурии служит фракиец. Он срочно нужен легату в качестве переводчика.
        - Бурос! - позвал Север.
        Фракиец вышел из строя. Он был облачен, как обычный легионер.
        - Садись ко мне, - скомандовал трибун, - а ты, гастат, приступай к тушению пожара.
        Фракиец забрался на коня за спину гонцу, и они умчались прочь.
        Север окинул взглядом построившихся солдат и скомандовал:
        - За мной бегом, марш!
        За все время Балканской кампании Клавдий Глабр приобрел весьма богатый опыт развязывания языков. До прибытия переводчика пленного предварительно "обработали", не задавая ему вопросов. Во время экзекуции варвар не молчал, постоянно что-то треща на своем языке. Это навело трибуна на мысль, что трудностей не возникнет. Кто говорит, тот скажет. Правда, несколько смущало, что болтовня варвара не отличалась разнообразием. Фракиец повторял один и тот же набор слов, в котором преобладали "суку" и "чалас". Глабр догадывался, что это ругательства, и поэтому продолжал "подготовку" пленного к допросу.
        В наскоро поставленную палатку вошли Лукулл с переводчиком. Пленный стоял на коленях, вернее безвольно висел, уронив голову на грудь, между двумя солдатами, вывернувшими ему руки. Лукулл приблизился и приподнял голову варвара за подбородок. Вся нижняя часть лица фракийца, искаженная хищной гримасой, была залита кровью.
        - Быстро ты его, Клавдий. Часом, не перестарался? - поинтересовался Лукулл, - он говорить-то вообще сможет?
        - Сможет. Вполне в сознании. Смотри, как таращится.
        Действительно, глаза фракийца не закатились, затянутые поволокой, как бывает, когда жертва "плывет", а впились в Марка, как зубы хищника в беззащитную плоть.
        - Ну ладно, времени мало, приступим к делу, - Лукулл повернулся к Буросу, - спроси-ка его, куда бежали варвары, захватившие Гераклею? Сколько их?
        Бурос спросил. Пленный обнажил остатки передних зубов и прохрипел:
        - Чалас.
        - Дерьмо, - перевел Бурос.
        - Это я уже и сам догадался, - невозмутимо бросил Глабр и дал знак одному из солдат, - сломай-ка ему палец.
        Фракиец попытался сжать кулаки, но это ему не помогло. Хрустнули кости, выворачиваемые из сустава. Варвар взвыл.
        - Говори!
        - Чалас! Суку пор! О, дисе, Кандаоне, да ме дарсас!
        - Скажи ему, что если он не будет отвечать, его ждет очень мучительная смерть, - обратился к переводчику Лукулл.
        - Осмелюсь возразить, командир, это бесполезно, - сказал Бурос.
        - Почему?
        - Он не боится смерти.
        - Чушь. Я встречал людей, бравировавших тем, что не боятся смерти, - не поверил Глабр, - некоторые действительно умирали отважно. Даже с улыбкой на лице. Таких людей единицы. Этот не похож. Уж я разбираюсь.
        - Фракийцам умирать проще, чем вам, римлянам или эллинам, - объяснил Бурос, - вас в посмертии ждет серое беспамятство. Ваши души все забывают. Это небытие навсегда. Мы, фракийцы, знаем, что после смерти наши бессмертные души попадут в чертог Залмоксиса и по его воле, когда-нибудь, вновь возродятся. Ты не запугаешь его угрозами мучительной смерти, трибун.
        - Чем же его сломить?
        Бурос помедлил с ответом, было видно, что ему не хочется говорить.
        - Если пообещаешь ему, что отрубишь руки и ноги, но не дашь истечь кровью, оставишь жизнь, это может напугать его.
        - Хорошая мысль. Скажи ему это.
        Бурос поджал губы, но приказ исполнил. Пленный побледнел, но что-то быстро проговорил и, запрокинув голову, завыл по-волчьи. Один из державших фракийца легионеров ударил его кулаком в живот и варвар заткнулся.
        - Что он сказал?
        - Он сказал, что Кандаон, бог волков-воинов, не допустит, чтобы его сын жил беспомощным обрубком. Он подарит ему быструю смерть от боли.
        - Боли, значит, тоже не боится, - процедил Глабр, - а вот в это я уж точно никогда не поверю. Боль можно терпеть, когда она быстра и преходяща, но если ее сделать непрерывной...
        Трибун собрался отдать легионерам, выполнявшим функции заплечных дел мастеров, приказ возобновить пытку, но Лукулл остановил его.
        - Подожди, Клавдий, тот сукновал тоже что-то лепетал про волков, - Марк повернулся к Буросу, - кто такие эти "волки-воины"?
        - У тех гетов, что живут на левом берегу Данубия, есть один обычай, появившийся не так давно, около ста лет назад. Их юноши, достигая совершеннолетия, становятся волками...
        - Как это?
        - Об этом знают лишь капнобаты, "блуждающие в дыму" - жрецы, одурманивающие себя дымом конопли. После таинства, уже не юноши, но мужи, молодые воины становятся братьями, отмечая себя волчьими шкурами.
        - Воинское братство? - спросил Лукулл.
        - Да. "Волки". На вашем языке звучит - "даки".
        - Он носил вот это, - Глабр протянул Марку войлочную шапку, на которой сзади был укреплен волчий хвост.
        - Значит, их называют даками? Спроси его, - Лукулл обратился к бывшему разведчику,
        - войско Дромихета все состоит из даков?
        - Нет, погоди, - перебил Глабр, - спроси его, если даки такие смелые воины, то почему они трусливо бежали, едва завидев римлян?
        Бурос спросил. Пленный разразился гневной тирадой.
        - Он говорит, даки никого не боятся, волк не сравнится с лисой, но волков мало, а трусливые лисы предали храбрых даков.
        - Какие еще лисы? - удивился Глабр.
        - Я думаю, это намек на лисьи шапки, какие носят все фракийцы.
        - Мы топчемся на месте, - заявил Глабр, - легат ждет сведений о том, куда убрался Дромихет, а мы тут выясняем, кто круче, лиса или волк.
        - Подожди, Клавдий, не торопись. Мы знаем из письма наместника, что на Гераклею напали дарданы. А этот варвар твердит про каких-то даков. Которых предали трусливые лисы. Что это значит?
        - Что?
        - Мне кажется, дарданы сходили в набег и вернулись, а даки, их союзники, остались в Гераклее. Сейчас дарданы не пришли им на помощь - предали. Клавдий, ты хотел бы отомстить предавшему тебя?
        - Разумеется.
        - Вот, я думаю, и даки хотят.
        - Они пошли в земли дарданов, зная, что мы будем их преследовать?
        - Именно! Они не собираются отвлекать наши силы на себя, выгораживая дарданов, ибо сами хотят наказать предателей!
        - Звучит логично, - хмыкнул Глабр, - но все же это лишь домыслы. Ублюдок ничего не сказал. Я бы продолжил с ним.
        - Попробуй, но я поспешу к легату и выскажу свою версию.
        - Если это даки, далековато они забрались от своих земель, - негромко проговорил Бурос, но на эти слова никто не обратил внимания.
        Борьба с огнем продолжалась всю ночь, а на рассвете римлянам открылась удручающая картина: несмотря на все их усилия, город выгорел дотла. Дома превратились в закопченные коробки без крыш и перекрытий. Повсюду во внутренних двориках, на узких улочках, лежали обугленные трупы. Попадались и нетронутые огнем: многие люди задохнулись в дыму. Были и такие, что несли на себе рубленные и колотые раны - результат спешного отступления фракийцев, которые убивали людей походя, вытаскивая из их домов все, что не успели отобрать еще летом, при взятии Гераклеи, когда Дромихет, собиравшийся оставить город себе, удерживал воинов от необузданного грабежа.
        Повсюду стоял вой и плач. Целый город - огромный погребальный костер.
        Север потерял ночью двух человек, погибших под завалами, и сейчас, вместе с солдатами, черными от сажи и похожими на эфиопов, как и он сам, бродил по дымящимся руинам, выискивая третьего, не отозвавшегося на перекличке. Еще не зажившие раны на груди и руке, нещадно ныли, потревоженные тяжелой ночной работой.
        Легионы приводили себя в порядок, возводили лагерь на некотором отдалении от города. Базилл решил не рвать жилы, гоняясь за фракийцами и задержался, чтобы оказать посильную помощь Гераклее. Необходимо было восстановить порядок, назначить временных магистратов. Дромихет никуда не денется. Глабр, замучив пленника до смерти, в одиночку не смог добиться больше того, что узнал, ведя допрос совместно с Лукуллом, однако слова варвара, хоть и не вырванные у него явно, подтвердились разведкой Остория: на дороге в Скопы обнаружились свежие следы тысяч ног и копыт. Варвары ушли в земли дарданов. Что же, тем лучше, не придется гоняться за двумя зайцами.
        Местные подсказали легату, что примерно в одном переходе на север дорога раздваивается. Одна из веток идет западнее, выходя на дорогу из Лихнида в Скопы. До главного города дарданов можно добраться любым из этих путей, пройдя на границе через крепости варваров - Керсадаву и Браддаву.
        Гортензий предложил разделить легионы и занять обе дороги. Базилл не согласился.
        - Ничего не зная о численности варваров ополовинить армию? Вспомни, как Архелай подловил тебя в Фессалии.
        - Я смог выйти.
        - Да, козьими тропами. Точно так сможет улизнуть от нас и Дромихет. Беготне по незнакомым горам, я предпочитаю захват и удержание крепостей. Легионы пойдут вместе. По восточной дороге, ибо она скорее приведет к Скопам.
        - Однако следует проверить и западную.
        - Следует, но только силами конной разведки.
        - Хорошо. Командуй, Луций, но я остаюсь при своем мнении.
        - Твое право. Нам следует принести жертвы и провести гадание. Когда мы выступим, в авангарде пойдут десятая и девятая когорты Второго Победоносного. Они вечно ползут в хвосте, пусть для разнообразия возглавят марш. Как сказал Сулла, следует упражнять солдат.
        Глава 4
        Северо-западная граница Македонии
        Село было большим, с десяток дворов, и род здесь жил зажиточный, богатый людьми, коих от стариков до младенцев насчитывалась почти сотня. Дома стояли на возвышенности, огороженные обычным плетнем, человеку по грудь. Так, в неукрепленных поселениях, живут не только дарданы, но и вообще все окрестные племена и даже на севере, у кельтов, схожий уклад. Землепашцы-коматы селятся родами по несколько семей. В случае опасности уходят в "гнездо" - крепость. Гнезда служат защитой сразу для нескольких родов, начальствует над которыми тарабост. В седые времена тарабостами звали уважаемых всеми старейшин, которых люди ставили над собой за мудрость. Сейчас все не так. Иные тарабосты кичатся родовитостью и славностью предков, сами являясь ничтожеством. Их власть и богатство зиждется на плечах пилеатов - воинов, что оставив родной очаг, присягают на верную службу тарабосту, который кормит их, одевает, дает оружие. Коматы платят тарабосту дань. Есть ли угроза, нет ли - платят все равно. Некоторые гнезда слабые, плохо укрепленные и правитель там из захудалых. Другие сильнее. Несколько гнезд образуют кольцо вокруг
еще более мощного укрепления - города, где сидит князь, вождь всех дарданов.
        С севера и запада к селу примыкали поля, лежащие под черным паром, дальше выпасы скота, все на вершинах и склонах бугров - как лоскутки одеяла небрежно брошенного на постель. Река, бегущая с востока на запад, отделяла от леса обширное пространство, расчищенное пятью поколениями здешних поселенцев. Возле села она делала крутой поворот к югу, пересекая дорогу на Скопы, пролегавшую по ее левому берегу в узкой полосе, огороженной с одной стороны частоколом вековых елей, а с другой - стремительным горным потоком, что примерно в трех римских милях ниже по течению сливался с полноводным Эригоном. Моста не было и любому путешественнику приходилось перебираться вброд. Дело это непростое, несмотря на то, что человеку здесь по колено почти в любом месте - речка быстрая, порожистая, дно каменистое, скользкое.
        Собаки, как всегда, забеспокоились первыми, брехливым многоголосьем взбудоражив все село. Почувствовав неладное, люди высыпали из своих дворов, кто с рогатиной, кто с топором. Женщины подхватывали на руки малолетних детей.
        На левом берегу появились всадники, около десятка. Они были одеты в шерстяные штаны и пестрые рубахи. На ногах сапоги, поршни, сандалии, на головах войлочные шапки. За спины, поверх плащей, украшенных вышитыми меандрами, треугольными волнами и крепостными зубцами, закинуты небольшие щиты в форме полумесяца, плетеные из лозы и обтянутые кожей.
        Всадники остановились возле переправы, осматриваясь. Потом один спешился и, ведя коня в поводу, осторожно начал переходить через реку. Остальные последовали за ним.
        За поворотом все явственнее ощущалось движение большой массы людей. Не только людей - отчетливо слышалось конское ржание, низкий рев быков, звон бубенцов и окрики всадников. Передовые еще не успели перебраться на правый берег, как из-за поворота появился пеший человек. Потом еще один. И еще. Всадники подгоняли сбившееся в кучу стадо быков, голов в сорок. Несколько упряжек волов тащили скрипучие телеги, подрагивавшие на неровностях усеянной щебнем дороги. За ними опять двигались люди. Сотни людей. Некоторые были одеты в безрукавки из волчьих шкур. У многих на шапках висели серые хвосты.
        Даки шли, не скрываясь, толпой, без всякого строя, небрежно закинув на плечи копья, связки дротиков и длинные ромфайи - односторонне-заточенные прямые и слабо искривленные клинки, длиной в два локтя с соразмерной рукоятью. Щиты в руках или за спинами соседствовали с пузатыми мешками и корзинами. У одного из передних в корзине сидел гусь - только длинная шея торчала. Такой способ перемещения ему не нравился и он, время от времени, громким голосом высказывал недовольство.
        Дорога на правом берегу огибала селение. К воротам, вверх по склону холма карабкалась узкая тропка. Даки мимо проходить, похоже, не собирались - всадники поднялись наверх. Встречать их вышли чуть ли не все жители села. Вышли с оружием.
        - Ну что, селяне! - крикнул один из всадников, - вот и снова свиделись!
        На его шее поблескивала золотом витая гривна, за спиной поперек конского крупа перекинута пара мешков, стянутых горловинами. Мешки подвязаны к нижней попоне, чтобы не слетели. К ним пристегнут кожаный панцирь, усеянный стальными пластинками. Висевший рядом бронзовый шлем с высокой загнутой вперед тульей и маской, искусно воспроизводившей человеческое лицо с усами и бородой, выдавал знатного. Вождь.
        Коматы не отвечали, исподлобья взирая на даков, запрудивших реку.
        - Чего молчите? - насмешливо спросил другой всадник, - не рады, что ли?
        - Не рады, - вождь сам ответил товарищу, - смотри, как глядят. Не иначе, в гостеприимстве откажут.
        - Чего вам надо? - спросил седой комат, вышедший вперед.
        Вождь спрыгнул на землю и подошел к старейшине, заложив большие пальцы за дорогой пояс.
        - Отблагодарить вас хотим, союзнички, за помощь. Поспели вы вовремя. Нечего сказать.
        - О чем ты?
        - Тедженел, он и в правду не понимает, - сказал дак, оставшийся сидеть верхом.
        - Не понимаешь? Или гонца нашего к Кетрипору не видал?
        - Был гонец, в Браддаву ускакал, а с какой вестью, тарабост мне в том ответа не держит. Чего назад ползете? Пинка вам дали? Вижу, не пустые идете, - старейшина покосился на стадо, которое в этот момент с громким мычанием переправлялось через реку.
        Вождь дернул щекой.
        - Спешим мы. Была бы хоть щепотка времени, я бы вас, тварей... - он замолчал, сжав пальцы правой руки в кулак и поднеся его к невозмутимому лицу старейшины.
        Скрипнул зубами, повернулся, вскочил на коня.
        - Ничего, старик, скоро узнаешь, любят ли боги предателей.
        Дак злобно ударил пятками бока жеребца, тот обиженно заржал. Всадники спустились вниз и присоединились к колонне, которая, не задерживаясь, проползла мимо села и вскоре исчезла из виду: дорога завернула в лес.
        Коматы недоуменно переглянулись.
        - Чего это они, дядька Сар? - спросила одна из женщин, державшая на руках ребенка полутора лет. Еще один парнишка, постарше, цеплялся за подол.
        - Видать, Гераклею не удержали, - ответил старик, - похватали, что смогли и драпают.
        - От кого?
        - От римлян, вестимо, - старейшина повернулся к мужикам, сжимавшим медвежьи рогатины, - Бебрус, надо бы засеку восстановить.
        - Думаешь, отец, римляне следом пойдут?
        - Пойдут. Наших толстозадых за набег наказывать. Вот только в первую руку нас спалят.
        - Чего-то мало гетов, сотен пять не наберется - сказал один из коматов, - и Дромихета не видать.
        - Стало быть, остальные другой дорогой драпают, на Керсадаву. Надо бы малого послать верхом. Предупредить.
        - А может, римляне за ними пойдут, нас минуют? - спросила еще одна женщина.
        - Может, минуют, - сказал Бебрус, - но засеку восстановить следует, а всем в Браддаву уходить.
        - Эх, знать бы, докуда время есть, - протянул голос в толпе.
        - Поспешать надо, - ответил Сар.
        Времени не было. Осторий почти настиг даков, отступавших по западной дороге. Он и его люди видели совсем свежие следы большого отряда. Даки гнали стадо, тащили награбленное и потому шли не быстро. Скордиски обнаружили на дороге почти готовую засеку и возле нее шестерых молодых дарданов. Те, работу бросив, ударились было в бега, но один из них, совсем еще сопляк, сдуру пустил в сторону кельтов охотничью стрелу. Никакого вреда скордискам она не причинила, но разозлила их. Ауксилларии догнали дарданов и всех убили.
        У пограничного села Осторий остановился и отправил одного из своих воинов назад, навстречу отставшим легионерам. Последнее время префект стал раздражителен и зол. Легкая рана в правом боку, возле подмышки, которой его наградил проклятый марианец, уже затягивалась, но сам факт ранения не в сече, а в поединке, Остория доводил до белого каления. Префект жаждал крови, однако дураком не был. С собой у него было всего две турмы из десяти. Легат посчитал, что этого числа для разведки достаточно, большую часть скордисков Базилл отправил по восточной дороге со вспомогательной когортой фракийцев под командованием римлянина, префекта Венулея и его заместителя из числа варваров - Реметалка. Осторий пребывал в уверенности, что даки там точно не пойдут. Префект жаждал драки, поэтому вызвался с малым отрядом идти в авангарде по западной дороге. В помощь Венулею он отдал своего опциона, единственного римлянина, не считая самого префекта, служившего в кельтском "диком крыле" и способного обуздать варваров, если возникнет такая нужда. Сейчас, наблюдая из укрытия за селянами, Осторий видел, что даже шести десятков
всадников вполне достаточно, чтобы вырезать дарданов, но без ведома начальства в драку не сунулся.
        Согласно распоряжению Базилла, девятая и десятая когорты шли впереди основных сил на расстоянии, приблизительно, полутора или двух миль. Командовать авангардом Базилл отправил Глабра. Трибуну уже не раз доверяли руководство отдельными отрядами и командующий в нем не сомневался. Клавдий имел репутацию человека с холодной головой, он никогда не кричал на подчиненных и даже допросы с пристрастием проводил, не повышая голоса. Впрочем, жертве от этого легче не становилось.
        Догнав Остория, Глабр первым делом осадил порыв префекта, рвавшегося жечь и убивать. Он отдал приказ десятой когорте изготовиться к бою. Девятой когорте предстояло промаршировать мимо села обычным походным порядком. Трибун хотел посмотреть на поведение варваров. Он прекрасно понимал, что эти коматы-пахари вряд ли были в числе тех, кто разграбил Гераклею и не видел никакой нужды убивать их. Если они поведут себя, как покорные овцы.
        Дарданы понятия не имели, как быстро могут передвигаться римляне. Асдула никуда не торопился, он собирался заехать в свое гнездо на западной дороге, и Веслеву достало большого труда убедить его поспешать. В итоге тарабост взял с собой только тех дружинников, которые сопровождали его в Скопы и всю дорогу сокрушался, что едет послом с такой ничтожной свитой - всего-то десять человек. Дескать - и опасно, и несолидно. Когда костоправ поинтересовался, учитывает ли тарабост семерых тавлантиев, его, Веслева, товарищей, Асдула лишь презрительно фыркнул. По мнению дардана, для посольства пятьдесят человек было бы в самый раз.
        Общение послов не складывалось. Оба были погружены в свои мысли и, хотя Веслев, в силу характера, иногда предпринимал попытки завести разговор, тарабост отмалчивался, а если неохотно отвечал, делал это чрезвычайно важно, поглаживая бороду и всем своим видом показывая, что главный здесь он, а костоправ вообще не понятно за каким лешим привязался.
        Поскольку они собирались ехать через Браддаву, с ними засобирался Девнет, но и он не спешил. Веслев схватился за голову, теряясь в догадках, что же это - типичное свойство всех дарданов или же нежелание тарабостов излишней торопливостью дать повод злопыхателям бросить тень на свою важность и солидность. Костоправ пригрозил, что уедет один и Асдула, которому такая перспектива вовсе не нравилась, был вынужден поторопиться. Уехали без Девнета.
        До Браддавы добрались без приключений. Хотя хозяина не было дома, челядь встретила Асдулу, как дорогого гостя. Веслев подумал, что тарабост примет предложение разместиться на ночлег, хотя до вечера еще далеко, и опять придется припугнуть его тем, что он, костоправ, ждать не станет. Однако, к его удивлению, Асдула ответил отказом. Хотя, удивляться не стоило. Размыслив, костоправ понял причину: "Не хочет плодить обязательств перед равным".
        Поехали дальше. До границы девнетова гнезда и вообще всех земель дарданов было рукой подать. Тут-то и начались события, о которых говорят: "Человек предполагает, а боги делают по-своему".
        Добрались до развилки. К большаку здесь примыкали тропы, ведущие в сёла по обеим сторонам дороги.
        - Прямо ведь? - спросил Веслев.
        - Тут всё девнетовы коматы, - сказал Асдула, - в этой стороне и в той есть сёла. Нам прямо.
        Прямо, так прямо, однако внимание костоправа и его товарищей привлекли следы. Совсем недавно здесь прошло стадо, довольно крупное. Были и человеческие следы. Пастухи? Сколько всего тут протопало народу, счесть затруднительно, может десять, а может и сто. Следы вели с юга и поворачивали на западную тропу. Асдулу они не заинтересовали.
        - Селяне стада перегоняют с горных пастбищ. Зима на носу.
        Веслев посмотрел на Остемира. Тот был задумчив, внимательно изучая разбитую копытами развилку.
        - Может и так, - сказал тавлантий. Указал рукой, - а вот телега проехала. И тоже туда, куда все.
        - Ну, телега, - встрял один из людей Асдулы, - и чего тут странного-то?
        - А людских-то следов многовато, - протянул Мукала.
        - Вот и я о том, - согласился Остемир.
        - Да селяне это, - раздраженно бросил тарабост, - чего напряглись-то? Поехали.
        Дарданы двинулись дальше, Веслев и тавлантии направились следом, но беспокойство костоправа никуда не делось. Напротив, оно нарастало с каждым шагом к границе. Вскоре его пришлось разделить и тарабосту: впереди явственно различались крики. И не один человек кричал - много.
        - Что это там? - озадаченно спросил Асдула.
        - Да уж не праздник сбора урожая, - процедил Веслев.
        Асдула поманил одного из своих воинов:
        - Ну-ка, скачи туда, глянь, что там происходит.
        - Я хочу посмотреть, - сказал Веслев.
        - Ну, давай ты, - согласился тарабост.
        - Мы с тобой, Веслев - вызвался Остемир.
        Веслев кивнул и повернулся к Асдуле.
        - Жди здесь, почтенный, мы скоро.
        Тавлантии с костоправом ускоряющейся рысью помчались вперед. Асдула посмотрел на старшего из своих дружинников.
        - Что думаешь?
        Тот, не говоря ни слова, покачал головой.
        - Вот и я о том. "Жди здесь". Ага. Поворотим-ка мы в сторонку. Что-то мне подсказывает - этот худородный сейчас огребет там по полной.
        Глабр еще издали видел, как селяне, большой толпой собравшиеся у ворот, о чем-то жарко спорят, размахивают руками и тычут в его, трибуна сторону.
        - Они с оружием, - предостерег Осторий.
        - Вижу, - спокойно ответил Глабр, - не делай резких движений, Гней.
        - Мне что, опасаться их?! - вспыхнул префект, - да я их плевком размажу!
        - Не сомневаюсь, но резать овец неразумно. Их полезно стричь. Думаю, легат расправу без причины не одобрил бы. Давай-ка лучше подъедем, поговорим, - предложил трибун и повернулся к командирам когорт, - Попедий, начинай переправу, иди спокойно. Гарса, будь начеку.
        Трибун в сопровождении Остория, его варваров и Буроса направили коней к воротам. Дарданы вышли встречать. Их лица были напряжены и бледны, в руках топоры, серпы. Клавдий с удовлетворением отметил, что оружие варвары держат опущенным. Разумные люди. Это обнадеживает. Трибун любил повторять, что насилие не по его природе. Сам в это искренне верил.
        - Кто-нибудь говорит по-гречески?
        Варвары не ответили.
        - Понятно, про латынь можно и не спрашивать, - Клавдий повернулся к Буросу, - ну тогда ты будешь говорить. Скажи им, что мы их не тронем, если они не поднимут на нас оружие.
        Бурос перевел. Дарданы молчали. Не верят. Дикари. Откуда им знать, что он Клавдий Пульхр, патриций древнего и славного рода, не осквернит свои уста ложью, даже обращаясь к этим, немытым. Глабр скривив губы, прошелся взглядом по лицам варваров, пытаясь предугадать, что они могут выкинуть. Еще в Греции он не раз слышал поговорку: "Немыт, как дардан". Других фракийцев чистоплотные греки подобными эпитетами не награждали, поэтому трибун ожидал увидеть нечто невообразимо чумазое. Клавдий вел дневник, который собирался в будущем опубликовать. Описание встречи с самым грязным из народов на свете, определенно должно было стать украшением путевых записок, зачитыванием которых он, когда-нибудь, станет развлекать своих гостей. Однако пришлось испытать легкое разочарование. Варвары, как варвары. Не грязнее и не чище других. Воистину, греки склонны к преувеличениям.
        - Переведи: мы направляемся на север, дабы наказать разбойников, напавших на Македонию. Если здесь нет злодеев, им нечего опасаться.
        Один из дарданов в толпе что-то резко сказал, обращаясь к старшему. Старик, не поворачивая головы, ответил. Спокойно и уверенно.
        - Что он сказал?
        - Тот говорит: "Не верь им". А старик велел заткнуться.
        - Мудрый старик. Так что там насчет злодеев?
        - Старик говорит, что они мирные землепашцы и не нападали на Македонию. Он может поручиться за любого из своих людей, все они тут одного рода.
        - Скажи: я верю им. Однако, разбойников следует наказать. Знает ли он, кто напал на Гераклею?
        Лицо старика не дрогнуло.
        - Он говорит, ему это не известно.
        - Ложь! - рявкнул Осторий, схватившись за рукоять гладия, висевшего на правом бедре, - даки прошли здесь совсем недавно, больше им деться некуда!
        - Подожди, Гней, - Глабр успокаивающе протянул руку перед префектом. Вновь обратился к Буросу, - мы преследуем разбойников и знаем, что они бежали по этой дороге. Верно ли то, что эти честные люди не видели большой отряд, прошедший мимо их села среди бела дня?
        Варвары загалдели.
        - Что они говорят?
        - Одни кричат, что нужно рассказать про гетов, иначе село сожгут. Другие против.
        - Каких больше?
        - Они расскажут.
        - Очень хорошо.
        Старик утихомирил соплеменников и обратился к переводчику:
        - Действительно, здесь прошли воины из племени гетов, но куда они двинулись, мы не знаем. С ними не было дарданов.
        - Мы знаем, что на Гераклею напали дарданы и некоторые другие фракийцы. Римляне и македоняне, живущие на границе, опознали дарданов среди нападавших. Мы должны считать твои слова ложью?
        - Мы не лжем и не нападали на Македонию. Мы не враги вам, а мирные землепашцы.
        - Клавдий, дай, я заткну эту лживую пасть! - процедил Осторий.
        - Не лезь, - резко ответил трибун, - командую я! Сорвешь переговоры, тебя будут судить по всей строгости! Бурос, спроси, где живут вожди дарданов. Где их войско?
        - Наши вожди живут в многочисленных крепостях, - ответил старейшина, - мы платим им дань и ничего не знаем о том, нападали они на римлян или нет.
        - Хорошо, я верю. Но мне нужны помощники, проводники, чтобы выследить злодеев и покарать. Скажи, что их долг - помочь своему господину.
        Бурос перевел. Старик ответил.
        - Он говорит, что их господин и защитник - тарабост Девнет, а еще князь Кетрипор, вождь всех дарданов.
        - Отныне их господин - Рим. А прежние вожди - преступники и Рим жестоко их накажет. Скажи ему, пусть даст нам проводников, и мы никого здесь не тронем.
        Варвары переглянулись. Какая-то женщина испуганно прикрыла рот рукой. Старик некоторое время молчал, пристально глядя в глаза трибуну, а потом медленно что-то сказал.
        - Он говорит, что сам будет проводником.
        - Отлично! Пусть собирается немедленно, - Глабр расслабился и посмотрел направо: девятая когорта уже миновала село, ее голова углубилась в лес.
        Трибун оглянулся назад и махнул рукой, подавая сигнал Гарсе переходить через реку.
        - Вот видишь, Гней, как все просто. Если бы ты тут всех перерезал, какая нам с того польза? А я приобрел проводника. Теперь, если даки свернут с дороги куда-нибудь в горы, мы их и там разыщем. А легат тем временем разберется с вождями этих варваров. Забери этого старика и всех проводников, кого он с собой возьмет. Я к Попедию.
        Глабр начал спускаться на дорогу. Варвары за спиной шумели, а старик их осаживал, повышая голос. Несколько коматов исподлобья косились на скордисков. Тем взгляды дарданов не понравилось и один из кельтов, не слезая с лошади, ногой толкнул в плечо косматого селянина, особенно яростно жгущего пришельцев молниями из глаз. Тот рванулся вперед, но соплеменники повисли на нем, удержали.
        - Сенакул! - резко сказал Осторий по-гречески, - приказ трибуна. Не трогай их.
        Несколько кельтов вопросительно повернулись к одному из своих товарищей, тот что-то сказал им на своем языке. Латынь скордиски не знали и всего человека три-четыре говорили по-гречески, что изрядно затрудняло Осторию процесс управления этими головорезами.
        Большая часть солдат Гарсы перешла на правый берег. Когорта Попедия почти полностью скрылась за поворотом дороги.
        Ничего страшного не произошло. Все недружелюбие селян ограничилось взглядами исподлобья. Резких движений никто не делал, оружием не размахивал, не кричал. Напряжение спадало. Солдаты маршировали все спокойнее. Штандарты манипул, шесты, увенчанные позолоченным изображением раскрытой ладони, украшенные серебряными фалерами, мерно покачивались в руках знаменосцев-сигниферов. Неожиданно, один из них, шагавший в промежутке между первой и второй центуриями, споткнулся и упал.
        - Ты чего? Ноги не держат? - хохотнул солдат, шедший в первой шеренге, сразу за сигнифером, и осекся.
        В горле знаменосца торчала стрела.
        - Ва-а-а-а-арвары!
        Попедий резко обернулся, сбросил фурку на землю и выхватил меч.
        - К бою!
        Больше он ничего скомандовать не успел, сразу две стрелы вонзились ему в спину. Еще несколько солдат упали. Легионеры спешно бросали мешки и прикрывались щитами.
        Варвары били из ближних кустов, почти не скрываясь.
        - Аооуууу! Рупе рома кур!
        - Жопа рвать ромам!
        Глабр поднял коня на дыбы и, развернув его, поскакал прочь, крича, что есть мочи:
        - Гарса, оружие к бою!
        Осторий выхватил свой длинный галльский меч, и с одного удара снес голову старейшине дарданов.
        - Режь, убивай!
        Скордиски врубились в толпу селян, бросившихся врассыпную. Со всех сторон крики, женский визг.
        Только что девятая когорта шла настороже, готовая ко всему, но стоило на мгновение подумать о том, что опасности нет, как неожиданный (быстро же расслабились!) удар превратил стройную колонну в стадо испуганных баранов. Отдельные ее участки еще пытались оказать организованное сопротивление: некоторые младшие командиры до последнего сохраняли недоверие к будничной безмятежности опушки леса и не были застигнуты врасплох. Если бы большинство проявило подобную бдительность...
        - Н-на, с-с-сука!
        - Щиты сомкнуть! Стоять, шлюхины дети!
        - Твою ма-а-а-ахргхх...
        - Сервий!
        - Ах-ха! Рома, отсоси! Иди сюда! Аоу!
        - Аооуууу!
        Видя, как беспомощно мечутся избиваемые римляне, варвары обстрелом не ограничились. Из кустов выскочил полуголый дак в волчьей шапке, вооруженный кривым мечом, который он держал двумя руками. Варвар подлетел к раненому коленопреклоненному легионеру, прятавшемуся за щитом, и обрушил клинок ему на голову. Удар пришелся в задний козырек шлема, прикрывающий шею. Голова осталась на плечах, однако солдат все равно упал. Шустрого варвара коротким точным выпадом сразил центурион, но сам в следующее мгновение схватился за древко дротика, вонзившегося в грудь. Фракийцы высыпали на дорогу, их число росло с каждой секундой. Завертелась рукопашная.
        Разгром девятой когорты предопределили уже первые мгновения боя. Варвары резали римлян с невероятной быстротой, многие легионеры не успели даже мечи обнажить, замешкались, скидывая с плеч поклажу, одевая шлемы. Только два центуриона сумели сплотить вокруг себя несколько десятков солдат и, соорудив из щитов черепаший панцирь, успешно оборонялись. Волны варваров безвредно разбивались об одинокий утес, слишком маленький для спасения всей колонны.
        Десятая когорта уже спешила на помощь. Легионеры, выставив вперед щиты, приближались к месту сражения бегом, стараясь при этом сохранять монолит.
        - Ровнее строй! - кричал старший центурион.
        - Разрывов не допускать! - вторил ему Север.
        Глабр спешился, предпочитая надежную опору под ногами тряской спине жеребца, и укрылся за щитами солдат.
        Широким фронтом атаковать невозможно. Римляне наступали не шеренгами, а колонной, по десять человек в ряд.
        Даки, с остервенением добивающие остатки девятой когорты, казалось, только сейчас заметили нового противника и, извергнув из своих глоток волчий вой вперемешку с рычанием, без всякого порядка бросились на легионеров Гарсы.
        - Бар-ра! - заорал Север клич, позаимствованный римлянами у кимвров с тевтонами.
        Многие солдаты его подхватили, но еще больше тех, кто кричал что-то иное, родное, сотнями глоток намешанное в неразборчивое, но все равно понятное:
        - ...а-а-а-ть!
        Римляне, слитным движением, словно были одним существом, метнули пилумы, выкосившие особо ретивых "волчьих воинов". Двухлоктевые наконечники из мягкого железа на раз пронзали плетеные щиты. Застревая в них, пилумы очень усложняли фракийцам жизнь. Многие из варваров попросту лишились рук. По крайней мере, их подвижности. К первой волне метательных копий, легионеры добавили вторую. Варвары замешкались. Солдаты обнажили мечи. Даки, в одночасье понесшие тяжелые потери, медлили. Несколько самых отчаянных без оглядки бросились в бой, вращая над головами двуручники. Север еще в самом начале своей восточной одиссеи познакомился с этим оружием, ромфайей, бывшей в ходу у союзных одрисов. Римляне называли его "румпией". В Пергаме Квинт видел, как одним ударом такого меча фракиец разрубал бездоспешного от плеча до середины груди или отсекал ногу. В доспехах тоже не поздоровится.
        Даки налетели на стену римлян, но те устояли. Заученными движениями легионеры кололи поверх щитов, в ноги, работая, как точный механизм и напирая безостановочно, не давая дакам охватить бока колонны, особенно правый, самый уязвимый. Варвары схлынули и обратились в бегство. Предположив, что оно притворное, Гарса не кинулся сломя голову вслед. Римляне, теперь уже неспешно, шли вперед, переступая через убитых варваров и методично приканчивая еще живых.
        Осторию, совершенно неожиданно для него, приходилось непросто. Селяне, которых он полагал легкой добычей, бились за свои дома со звериным остервенением. Скордисков было чуть больше, чем мужчин-дарданов, считая сопливых мальчишек и стариков, но противника они недооценили. Коматы дрались отчаянно. Нескольких кельтов надели на рогатины и посекли топорами. Их стаскивали с лошадей и насмерть забивали дрекольем, вырывая из рук мечи. Коню Остория подсекли ноги, и префект полетел на землю. Меч не выронил, перекатился на спину, затем на бок, мгновенно сориентировавшись и уходя от удара тележной оглоблей. Варвар попытался ударить снова, но не успел: клинок Остория рассек ему ногу. Префект пружинисто вскочил и взмахом снизу вверх прочертил на груди комата кровавую полосу.
        Одна из высоких соломенных крыш вспыхнула: внутри разрушили очаг. Огонь перекинулся на соседние дома. Несколько дарданов, через задние калитки, проломы в плетне, выпускали наружу женщин и детей, щитами прикрывая их от огня и мечей кельтов.
        К Осторию подбежал легионер.
        - Префект, ты нужен трибуну! Варвары отступают! Уйдут в горы - не догоним! Трибун приказал преследовать!
        - Проклятье! - недовольно рявкнул Осторий и скомандовал по-гречески, - Сенакул, возьми половину бойцов и скачи к трибуну, мы тут закончим. Ивомаг, куда смотришь?! Вон бабы бегут! Хватай их, чтоб ни одна не ушла!
        С десяток конников, стоптав мужиков-защитников, помчались вслед за женщинами, бегущими через поле в лес. Скордиски возбужденно улюлюкали в охотничьем азарте, предвкушая развлечение, однако неожиданно наткнулись на препятствие.
        На поле, словно из-под земли, возникли восемь всадников. Свистнули стрелы и шестеро кельтов полетели с коней, раскинув руки. Остальные еще не поняли, что произошло, а нежданные защитники уже по новой растягивали тетивы...
        Осторий, увлеченный резней, не сразу заметил, что его приказ не выполнен, подарив Веслеву и его товарищам драгоценное время. Около двух десятков женщин и детей успели добежать до леса. С ними отправились Мукала и Дурже, подсадив на коней к себе самых малых.
        Село, меж тем, превратилось в плутонову преисподнюю, и префект поспешил выбраться наружу. Каково было его удивление, когда он обнаружил посреди распаханного поля шесть всадников в варварской одежде, похожей на фракийскую.
        - Это еще кто такие?! Ну-ка взять их! Живыми!
        Скордиски (их оставалось с Осторием человек двадцать) рванули галопом. Неизвестные всадники вскинули луки, и кельтов сразу стало меньше. Фракийцы повернули коней и бросились наутек. Осторий, сумевший на полном скаку увернуться от одной стрелы, заполучил в правое бедро вторую. Красный гребень на его шлеме однозначно указывал, кого здесь следует бить в первую очередь. Префект, рыча от боли и злости, не желая впустую терять людей, скомандовал отставить погоню. Фракийцы достигли леса и скрылись в чаще.
        Даки бежали в лес, забираясь вверх по склону горы. Глабр отправил было в погоню скордисков, чтобы те связали врага боем и дали подойти легионерам, но быстро убедился, что затея бредовая: по склону, да по бурелому верхом не поскачешь. Поймав пару варваров, ауксилларии вернулись.
        Легионеры, соблюдая меры предосторожности, собирали тела погибших товарищей. Потери были чудовищны. От девятой когорты осталось в строю не больше пятидесяти человек. Около двухсот раненных и более трехсот пятидесяти в покойниках. Убито двадцать три скордиска, больше трети. Погиб Попедий, ранен Осторий. А результат? Мертвых даков полторы сотни. Селян семь десятков. Победа, хуже пирровой...
        Трибун был легко ранен в плечо случайной стрелой еще в самом начале боя. Всю сечу торчала, а он даже не заметил. Пока ее извлекали, пока промывали рану, перевязывали, Клавдий сидел с каменным лицом. Нет, сейчас он вовсе не был спокоен и невозмутим. Осознав масштабы случившегося, трибун потерял дар речи. Сулла охотно возвышал способных командиров, но и головы снимал легко. За меньшее.
        Осторий оцепенением не страдал. Префект потребовал, чтобы стрелу извлекли, проткнув ею бедро насквозь, ибо опасался, что наконечник может остаться в ране. Во время экзекуции он сыпал ругательствами без умолку, припомнив столько слов и выражений, что за всю жизнь не выучить, живя в самых захудалых трущобах Субурского ввоза.
        Десятая когорта, вступившая в бой в правильном строю, почти не пострадала. В центурии Севера пять человек получили ранения, не тяжелые. При перекличке не отозвался Бурос. Глабр забирал фракийца разговаривать с дарданами. Квинт вспомнил, что Бурос назад не вернулся. Оставив центурию на Барбата, Север направился к догорающему селу. Там бродило несколько скордисков, разыскивавших своих товарищей. Еще два варвара-ауксиллария отрубали головы мертвым дарданам и складывали их в большой мешок. Квинт некоторое время оторопело следил за ними. Из глубин памяти всплыло: галлы отрезают головы поверженных врагов и очень гордятся этими трофеями. На центуриона скордиски даже не взглянули, негромко переговариваясь на своем языке. Север отвернулся. Мертвым уже все равно.
        Здесь некуда ногу поставить, не наступив на чье-нибудь тело. Мужчины, женщины, дети, лежали посреди дымящихся развалин. Воняло гарью, кое-где еще потрескивало пламя. Трех дней еще не прошло, а картина снова повторяется. Только создатели у нее теперь другие... Здесь было трудно дышать, Квинт прикрыл нос и рот краем плаща. Под ногами кто-то скулил. Пес, каким-то чудом уцелевший, взъерошенный и несчастный, облизывал лицо ребенка, в мертвых, остекленевших глазах которого отражалось небо. Пес не понимал, что его друг никогда уже не встанет, как и его мать, братья и сестры, лежащие здесь же. Как и отец, отсеченная правая рука которого мертвой хваткой сжимает топорище. Все, все мертвы...
        За черной стеной одного из домов раздавалось мерное возбужденное уханье. Центурион пошел туда и увидел скордиска, повалившего на землю женщину в разорванной рубашке. Штаны варвара были спущены до колен, и задница судорожно дергалась вверх-вниз. Квинт рванулся было оттащить насильника, но тут его взгляд упал на лицо женщины и центурион, споткнувшись, бессильно опустил руки. Ей уже было не больно. Глаза застыли навсегда. Горло перерезано... Варвар продолжал пыхтеть. Квинта передернуло.
        Под телом одной из женщин, лежавшей лицом вниз со страшной рубленой раной через всю спину, копошился какой-то сверток. Квинт осторожно достал его. Младенец. Он, почему-то, не плакал, только таращил на центуриона голубые глазенки. Север, стоял, как истукан, не зная, что же ему теперь делать с ребенком. Один из скордисков что-то сказал на своем языке, обращаясь к центуриону. Его товарищ перевел по-гречески:
        - Он говорит, чего возиться. За ногу возьми, да об угол...
        Квинт выхватил меч. Скордиски захохотали и пошли прочь.
        "Варвары... Это все варвары, не мы... Мы - никогда... Ведь там, в Испании, Италии, такого не было. Никогда не было..."
        Не было? Что, деревни кельтиберов не жгли? Не насиловали их жен?
        "Жгли. Имущество отнимали, но там не было такого... кровожадного безумия..."
        Не было?
        Беспощадная память бросает в глаза руки Инстея Айсо, самнита, искусного винодела, гостеприимного и щедрого. Шляпки гвоздей торчат из его ладоней. Дым кругом, сажа, гарь и кровь.
        ...Не варвары же в фуражных командах рыщут по округе...
        "Не варвары..."
        - Командир!
        Север оглянулся. К нему спешил Авл, позади которого виднелось еще несколько легионеров шестой центурии.
        - Нашли Буроса? - спросил Квинт.
        - Нет пока. Зато тут девчонка отыскалась. Живая!
        - Какая девчонка, где? - оторопело проговорил Север.
        - Обычная. Лет пятнадцати. В землянке пряталась. Вроде погреба. Только эти, - Авл кивнул головой на скордисков, - уже штаны поснимали и в очередь выстроились. А девку мы нашли! Наша она! Сейчас там драка опять будет.
        Центурион, бережно прижимая ребенка к холодной кольчуге, забрызганной кровью варваров, заторопился вслед за Авлом. Клинок все еще был в его руке, и он не замедлил им воспользоваться, ударив одного из варваров, лающихся с легионерами, плашмя по спине. Скордиски окрысились, но Квинт рявкнул так, что его собственные люди испуганно присели:
        - А ну пошли вон все! В капусту изрублю!
        Один из варваров рыпнулся было вперед, но центурион, не думая ни мгновения, ударил его, не ожидавшего такого поворота, ногой в живот. Варвар согнулся, а Квинт оглушил его мечом по голове. Опять плашмя, крови и так пролилось достаточно. Легионеры дружно встали за спиной командира, обнажив мечи, и скордиски попятились, огрызаясь.
        Север присел на корточки рядом со сжавшейся в комочек девушкой. Она не была ранена, даже белая домотканая рубашка не запачкана, но в глазах стоял невыразимый ужас. Центурион медленно протянул ей младенца. Девушка судорожно схватила его, прижала к себе, не сводя с Севера безумных глаз.
        Квинт поднялся.
        - Пошли. Еще Буроса надо отыскать.
        - Так как же... - удивленно пролепетал Авл, - ведь мы же девку нашли. Наша она...
        "Это не мы..."
        Север резко повернул к нему искаженное бешенством лицо.
        - Что ты сказал?!
        Легионер отшатнулся.
        - Н-ничего...
        "Не варвары..."
        - Пошли.
        Бурос отыскался у самых ворот. Он лежал под телом рослого варвара, из-за чего разведчика сразу и не заметили. Его меч не покинул ножны. Похоже, Бурос даже не успел понять, что произошло. На лице застыло удивление. Дарданский топор, ударив в основание шеи, наполовину отделил голову одриса от тела.
        - Из Македонии мы с тобой шли, - прошептал Квинт, - чтобы здесь же круг и замкнулся...
        Центурион закрыл Буросу глаза. Легионеры подняли тело товарища.
        Чувство времени изменило Северу и он не смог бы сказать, когда на месте побоища появился Базилл. Да, по правде говоря, это Квинта не очень-то и волновало.
        Сожжение деревни варваров легата не тронуло, а вот перечисление потерь заставило нахмуриться. Глабр стоял перед командующим навытяжку, ни жив, ни мертв. Наказания, употребляемые для солдат и младших командиров, ему не грозили, но Базилл, а тем более Сулла, ведь могут измыслить что-то необычное, не унижающее достоинство патриция, но при этом такое, что мало не покажется.
        - Значит ты, предполагая засаду, половину отряда в боевом построении оставляешь на левом берегу, чтобы в случае вражеской атаки потерять кучу времени на переправу и восстановление строя? А все остальные, тем временем, идут в походном порядке прямо в ловушку? Которую ты ждешь?
        - Я не ждал ловушки, мой легат, - негромко проговорил Глабр, - я, всего лишь, хотел посмотреть, как поведут себя эти селяне. Проявят ли агрессивность. Мы должны быть уверены в своих тылах.
        - Хотел он посмотреть...
        Базилл не принял решения. А может просто не высказал до поры. Однако, командовать авангардом назначил другого трибуна.
        Похоронив убитых, легионы двинулись на Браддаву и достигли ее в тот же вечер. Девнетовы люди, застигнутые врасплох, несмотря на предупреждения Веслева, завидев, какая по их души пришла сила, открыли ворота крепости без боя.
        Утром следующего дня на один из римских разъездов, рыскавших вокруг крепости, вышел Асдула со своими людьми и попросил, что бы его провели к полководцу.
        ...Костоправ, семеро тавлантиев и спасенные ими женщины с детьми, звериными тропами уходили на запад, забираясь повыше в горы. Уцелевшие в резне молчали. Все они потеряли отцов, мужей, сыновей и братьев. Потеряли всё. Мир перевернулся. Они еще не отошли от шока и нескоро придут в себя, чтобы задать вопрос:
        "Что же делать дальше?"
        Не знал ответа и Веслев. Задача, которую он взялся решать, казалась невероятно сложной, но все же выполнимой. Но не теперь, когда волки вкусили крови. Сознание услужливо напомнило о тех, кто спровоцировал бойню.
        "Да, волки... С обеих сторон..."
        - Как дальше-то, брат? Все равно поедешь к римлянам?
        - Нет, Остемир. Теперь нет.
        - Побьют они дарданов. Не выстоят тарабосты. Никто не выстоит.
        Веслев задумчиво покачал головой. Дом, возводимый десятилетиями, рассыпался на глазах, превращаясь в труху. Митридат повержен. Фракийцы разобщены. Балканы практически потеряны, Остемир прав. Римляне в силах покорить все племена. Что же остается? Опустить руки?
        "Ну нет, я еще не закончил здесь. И здесь, и в Италии".
        Глава 5
        Рим
        - Ну-ка, Домиций Регул, мой хозяин неумный, чашу вина мне подай, да спину сильнее согни! Год я учу дурака, да ума тебе вряд ли прибавил. Будешь, как прежде, ошибки в счете своем совершать. Если б не я, ты б давно уж в конец разорился. По миру в рубище шел бы, черствую корку грызя. В дури своей непроглядной, меня ты не ценишь, зараза. Давеча палкой грозил - ныне свой зад подставляй, дабы мог я пинка тебе врезать, коль трапеза будет невкусной, кислым вино, а ты не услужлив и дерзок!
        Рабы захохотали и прогнали смущенного хозяина на кухню. Развалившись на обеденных ложах, они угощались дорогим вином и жареной свининой. Иные пустились в пляс, кто-то блевал под столом.
        Отовсюду смех, веселье. За воротами суматоха, толчея. По Этрусской улице, пересекающей Велабр, ложбину между Палатином и Капитолием, текла людская река, во главе которой вышагивал козел, обмотанный длинным белым полотенцем. Край полотенца выпачкан краской так, чтобы оно напоминало сенаторскую тогу. Следом за ним шел пастух в меховой безрукавке, подгонявший "предводителя" длинным ивовым прутом, а далее на вскинутых руках несли человека в пышных одеждах. На голове его громоздилась странная конструкция, отдалено напоминавшая тиару восточных владык, а на груди на витом шнурке висела бронзовая табличка, возвещавшая, что "сей человек, именем Хризогон, принадлежит Титу Капрарию[Капрарий - козел (лат).] Пизону". Больше ни на ком рабских знаков не было, хотя, несомненно, основную массу шествующих составляли рабы. Временами процессия останавливалась, и человек в тиаре важно указывал пальцем на одного из зевак, жавшихся вдоль стен. Избранного тут же хватали, задирали полы туники на голову, стягивали набедренную повязку-сублигамию, обнажая срам, и голой задницей заставляли трясти перед мордой козла. Иных
заставляли кукарекать. Потом кто-то в толпе закричал:
        - Ликторов! Ликторов Титу Капрарию!
        Отловили шесть человек и заставили на карачках, по-утиному, маршировать перед козлом.
        - Дорогу претору Капрарию!
        - Славься, Тит Капрарий, триумфатор, гроза огородов, истребитель капусты!
        Народ надрывал животы от хохота.
        На четвертый день, после декабрьских ид[17 декабря.] Рим сошел с ума. Еще вчера ничто не предвещало безумия, охватившего Город, но уже вечером, перед закатом, с портика храма Сатурна жрец торжественно провозгласил Сатурналии. С рассветом сенаторы важно прошествовали к древнему храму, построенному у подножия Капитолия царем Туллом Гостилием, и совершили жертвоприношения, после чего отправились по домам и сняли с себя тоги, ибо в дни любимого праздника появляться в них на улицах считалось верхом неприличия. Возле храмов на улицы выставили столы с угощением для "божьей трапезы". На обеденных ложах расставили изваяния богов.
        Улицы наполнились веселящимися людьми, выкрикивавшими на все лады:
        - Сатурналии! Сатурналии!
        К полудню чуть не в каждом доме рабы от обжорства едва могли шевелиться и лениво погоняли прислуживавших им хозяев, отпуская в их адрес ехидные замечания. Те не сопротивлялись, прославляя память легендарных Сатурновых Веков - времени всеобщего равенства и свободы, когда люди не знали рабства.
        Рабы изощренно издевались над господами. В некоторых домах они провозглашали собственные государства, избирали магистратов, судей, и устраивали процессы над хозяевами.
        Сатурналии, растянутые на трое суток[Цезарь, во время реформы календаря, добавил к Сатурналиям еще два дня, а Калигула довел их число до семи.] , до дня Опы, супруги Сатурна, были праздником вседозволенности. Никто не работал, не учился, за исключением пекарей и поваров. Люди вереницей тянулись к храму Сатурна, принося ему в жертву восковые и глиняные человеческие фигурки. Статуя бога, обычно укрытая шерстяным покрывалом, была полностью раскутана и выставлена на всеобщее обозрение.
        Нынешний декабрь выдался не слишком холодным, вот в прошлом году горожанам довелось в течение одного дня лицезреть снег, но тогда вовсе не погода держала людей по домам, а страх перед сумасшедшим Марием. Ныне же римляне твердо намерены отвеселиться вдвое против обычного, отыграться за прошлый год.
        Рабы разносили по домам подарки, их за это непременно поили вином. Подарки самые разные, в зависимости от достатка, щедрот или скупости дарителя. Даже беднейшие из клиентов, непременно стремились преподнести патрону хотя бы дешевую восковую свечу.
        Повсюду задавали пиры, принимали гостей. Не исключением был и дом старшего консула. Цинна закатил роскошный прием, где гости, отпустив рабов, не гнушались сами ухаживать друг за другом. Здесь собралась верхушка марианской партии: Гай Марий-младший, его двоюродный брат, претор Марк Марий Гратидиан, цензор Марк Перперна, а так же многие другие.
        Обширный триклиний[Триклиний - столовая.] Цинны вмещал довольно много народу, но за главным столом по традиции возлежало девять человек - самые важные гости. Они занимали три ложи, окружавшие стол, заставленный серебряными сервизами с дорогими изысканными угощениями. Приглашенные рангом пониже, а так же женщины, довольствовались малыми столами, приставленными к большому со свободной стороны. Лож для них не полагалось, и они вкушали пищу, восседая на табуретах, выполненных в едином стиле со всей мебелью консульского дома из украшенного резьбой красного дерева.
        Гости, сняв тоги и облачившись в просторные праздничные одежды без поясов, ели, пили, играли в кости, разрешенные законом лишь в дни Сатурналий. В зале царил смех и безудержное веселье, однако по мере приближения к главному столу и ложе хозяина атмосфера становилась все более прохладной. Цинна почти не пил, рассеянно приподнимая свою золотую чашу в ответ на тосты гостей. Здравниц произнесли уже изрядное количество, но янтарного цвета благородное фалернское в кубке консула совсем не убывало, что привлекло, наконец, внимание Мария-младшего, молодого человека двадцати трех лет, возлежавшего по правую руку от Цинны на ложе, стоявшем перпендикулярно хозяйскому.
        - До дна, Корнелий, до дна! - весело прокричал Марий после очередного тоста, - почему ты не пьешь?
        Цинна поморщился.
        - Кусок не лезет в горло.
        - Что случилось? - поинтересовался Перперна, почтенный седой муж, шестидесяти лет, деливший обеденное ложе с хозяином дома.
        Консул ответил не сразу.
        - Сегодня утром получил письмо, - Цинна пожевал губами, - из Азии.
        - Сулла? - насторожился Марий.
        Последние новости об успехах Суллы пришли в начале ноября и повергли марианцев в уныние. Старейшие сенаторы от каждой вести с востока непроизвольно втягивали головы в плечи. Молодежь хорохорилась, от недостатка ума...
        - Нет. На этот раз новости от нашего друга, Гая Флавия.
        - Вот уж о ком я меньше всего желал бы в этот час услышать, - фыркнул Перперна.
        - И как поживает наш головорез? - набивая рот жареным дроздом, поинтересовался Марк Марий Гратидиан, племянник семикратного консула.
        - Превосходно, - процедил Цинна, - он взял Илион.
        - Фимбрия взял Илион?! - восхищенно воскликнул юноша, совсем еще мальчик, четырнадцати лет на вид, деливший ложе с Марием-младшим, - как?
        - Примерно так же, как Агамемнон с Одиссеем. Только ему не пришлось ради этого топтаться под стенами десять лет.
        - Так он тоже прибег к хитрости? Скажи, Луций Корнелий, в этом письме описаны подробности?
        В глубине зала приглашенные актеры начали пантомиму эротического содержания. Цинна поморщился и, скосив глаза на вход в триклиний, обнаружил там девочку, лет девяти-десяти, прижимавшую к груди большую куклу. Девочка во все глаза смотрела на начинающееся действо.
        - Молодой Гай, ты задаешь вопросы, которые в твоем положении, будущем положении, лучше не задавать, - ответил консул, - прошу тебя, проводи свою невесту в ее комнату. И будет лучше, если ты постараешься ее чем-нибудь развлечь. Я приятную беседу имею ввиду.
        - О чем говорить с малолетней девчонкой... - насупился мальчик.
        - Прошу тебя, - повторил Цинна.
        Мальчик поднялся и, понурив голову, побрел к выходу. В дверях он схватил девочку за руку и довольно бесцеремонно потащил прочь. Цинна и Марий смотрели парочке вслед.
        - Жаль парня, - сказал Марий, - мечтает о подвигах. И будет их лишен. Пожизненно. А ведь голова у него соображает, я с ним неоднократно беседовал. Да и, насколько я понимаю, в воинских упражнениях он не последний среди сверстников. Жаль. Я бы не смог отказаться от этого.
        - Тебе легко рассуждать, братец, - заявил Гратидиан, - для тебя путь воина предначертан с пеленок. А его и спрашивать никто не станет.
        - Ему придется забыть про оружие. Фламин Юпитера не должен касаться оружия, даже хотя бы видеть войско. Не должен покидать Город более чем на две ночи...
        - Оставь эти перечисления, Корнелий, - поморщился Марий, - я же не школьник, прогулявший урок.
        - Кто-то может и не знать, - усмехнулся Гратидиан.
        - На что ты намекаешь?
        - Остынь братец. Я в глазах некоторых, такой же деревенщина из Арпина, как и ты, хотя мы, в отличие от нашего с тобой дяди и отца, родились в Городе. Не будь у нас силы и власти в руках, толпа на Форуме показывала бы на нас пальцами: "Смотри, деревня в тоге!"
        - Так и было бы, не стань отец военным, - согласно кивнул Марий.
        - Военная карьера для юноши закрыта навсегда, - покачал головой консул.
        - Так ли необходимо ломать парню жизнь?
        - А так ли много кандидатов? - задал встречный вопрос Цинна, - с трудом наскребли троих, чтобы все по закону. Найди-ка сейчас молодого патриция с подходящей родословной, да чтобы еще его родители вступили в брак по обычаю конфорреации[Конфорреация - вид брачного союза, полностью исключающий развод.] . Кто и был, все разбежались. А мальчишка из бедной, но благороднейшей семьи. Род числит от самого Юла, сына Венеры.
        - Но есть же еще кандидаты? Ты сам сказал, по закону нужны трое...
        - Двое других, чтобы букву соблюсти. Их в числе кандидатов числить - это надо оба глаза крепко зажмурить. Хоть не плебеи и то ладно... Ты думаешь, мне так хочется заточить парня навечно в Городе? Думаешь, я горю желанием выдать мою Циниллу за этого благородного нищего?
        - Вот и подумаешь, - встрял Перперна, - а стоило ли убивать Мерулу? Он ведь сохранял нейтралитет и вообще я не представляю себе более безобидного человека. Почти год уже Город без фламина Юпитера, когда такое бывало?
        Марий скрипнул зубами. Все присутствующие понимали, что доведение до самоубийства жреца Юпитера целиком и полностью лежит на совести Мария-старшего, который незадолго до своей смерти совершенно спятил и начал истреблять даже ни в чем не провинившихся перед ним людей.
        - Болтают про какое-то предсказание, будто мальчишка из рода Юлиев затмит славой старика, - сказал Гратидиан, - вот он, очевидно, и хотел лишить его возможности...
        - Да поймите вы! - вспыхнул Цинна, - независимо от желаний Мария, других кандидатов сейчас не найти! Мальчишка будет фламином и хватит об этом! Как будто иных забот нет...
        - Действительно, - согласился Гратидиан, - так что там Фимбрия?
        - Фимбрия осадил Илион. Далее следует какая-то муть. Якобы местные уже сдались Сулле. Как они могли это сделать, не понятно, ведь Сулла все еще торчит в Греции.
        - Может они сдались Лукуллу? Он ведь раздобыл флот?
        - Не знаю. На море давно уже осенние шторма. Не знаю, я не моряк, может и Лукуллу. Не суть важно. Короче, жители Илиона открыли ворота Фимбрии, а тот поприветствовал их и похвалил, за то, что они стали друзьями Рима. Мы мол, римляне, от древних троянцев происходим, привет родственнички, со свиданьицем! После чего с улыбкой предал город огню и мечу. Я так и не понял, зачем. Уже десять раз пожалел, что поддался уговорам этого безумца и отправил его с Флакком.
        - С другой стороны, он побеждает, - сказал Марий.
        - Он убил консула, - резко вставил Перперна.
        - Победителей не судят, - возразил Марий.
        - Если только они не ведут двойную игру.
        - Какие у тебя основания для таких подозрений, Корнелий?
        - Флакк должен был перенести войну в Азию, восстановить законную власть в провинции и опередить на этом поприще Суллу. Почему он жевал сопли в Македонии, наблюдая, как его солдаты перебегают к врагу - непонятно. Из-за его нерешительности мы могли потерять оба легиона, поэтому я готов простить Фимбрии убийство консула. Гай Флавий Митридата, конечно, немного побил, но позволил улизнуть. Нельзя его судить за это, война есть война, а царь скользок и увертлив, как угорь. Но Фимбрия, вместо того, чтобы склонять колеблющихся местных на нашу сторону, занялся резней! Он или обезумел вконец или преследует какие-то неизвестные мне цели.
        - Вот-вот, - подхватил Перперна, - такой подарок Сулле! Корнелий теперь избавит Вифинию и Азию уже не от Митридата, а от марианцев. И его люди будут кричать об этом на каждом углу!
        - А весной он во главе своих закаленных легионов переправится в Италию... - процедил Цинна, - в то время, как наши легионы совершенно неуправляемы и занимаются Орк знает чем. Набирать новые? А Сулла наберет. Я еще месяц назад вам говорил, мои лазутчики сообщают - по всей Фессалии оружейники загружены работой выше головы. Если Сулла разгромил Митридата, против кого он теперь собирается воевать, а?
        - Если Фимбрия ведет продуманную игру, чего он добивается? - спросил Марий.
        - Не знаю, - ответил Цинна.
        Нобили некоторое время молчали, потупив взор.
        - Всегда подозревал, что Фимбрия сумасшедший. Особенно после того случая, когда он пытался затащить в суд Муция Сцеволу за то, что тот не дал ему, Гаю Флавию, себя убить. "Не принял меч всем телом", - сказал Перперна.
        - Фимбрия возомнил себя Александром, - заметил Гратидиан.
        - Что-то многие в последнее время мнят себя Александрами, - буркнул Цинна.
        - Мы намекаешь на тот случай в суде над молодым Помпеем? - спросил Перперна, - Филипп давно благоволит этому юноше. Я, пожалуй, даже соглашусь, что молодой Гней весьма похож на изображения Александра.
        - Больше разговоров, чем сходства, - фыркнул Цинна.
        - Но в остроумии Марцию не откажешь, - усмехнулся Гратидиан и, приняв, насколько это было возможно на обеденном ложе, позу оратора, картинно произнес, словно передразнивая кого-то, - нет ничего удивительного в том, что Филипп любит Александра!
        - Кстати, о Марции Филиппе... - раздался голос со стороны входа в триклиний.
        Цинна и ближайшие к нему гости обернулись: в дверях стоял человек, одетый в короткий плащ поверх теплой шерстяной туники. Он был среднего роста и весьма крепкого телосложения: окружностью бицепсов вновь прибывший посрамил бы любого из гостей, даже Мария-младшего, который по примеру своего великого отца немало времени проводил в воинских упражнениях и брал уроки владения мечом у известных гладиаторов. Однако, вовсе не мощные мышцы отличали облик пришельца. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на него - черная повязка на лице, прикрывающая левый глаз. Из-под повязки виднелся уродливый шрам.
        Немногие славные воины имеют возможность всюду носить с собой свои награды, фалеры и венки. В этом смысле Серторию повезло: знак его воинской доблести, приобретенный во время Союзнической войны, всегда был при нем.
        Квинту Серторию было тридцать семь лет. Уроженец города Нурсии, что в землях племени сабинов, он начал карьеру в легионах Сервилия Цепиона. Родовитый, влиятельный Цепион мог существенно продвинуть амбициозного провинциала, став его покровителем, однако надежды Сертория едва не пошли прахом. Во время войны с кимврами Цепион стал причиной сокрушительного поражения римлян в битве при Аравсионе, за что был привлечен к суду, лишен гражданства и едва избежал казни. Молодой Серторий был ранен в этой бойне, унесшей жизни нескольких десятков тысяч римлян, и чудом спасся.
        Позже он продолжил службу под началом Мария. Герой Югуртинской войны одержал впечатляющую победу над варварами, разбив их при Аквах Секстиевых. Продвинулся и Квинт, именно тогда он совершил свои наиболее выдающиеся подвиги. Несмотря на всеобщее восхищение "вторым основателем Города", Серторий не попал под обаяние Мария, своей простотой и близостью к низам легко очаровывавшего солдат. Отношения у них не складывались, возможно, из-за того, что Серторий сохранял связи с враждебной Марию семьей Цепионов. Через несколько лет Квинт отправился в Испанию на войну с кельтиберами, которую вел консул Тит Дидий, вскоре ставший патроном нурсийца. Войска Дидия по большей части состояли из преданных Марию солдат, в числе трибунов были провинциалы, естественным образом тяготевшие к популярам, но сам консул, как и Цепион, симпатизировал консервативной партии, связанной с влиятельным родом Метеллов, а через них с Суллой. После кельтиберской войны и триумфа консула, Серторий, благодаря своему патрону, избрался в квесторы и зарекомендовал себя на этой должности деятельным чиновником.
        Все шло к тому, что нурсиец и дальше пребудет в лагере консерваторов, однако во время Союзнической войны Тит Дидий пал в бою с италиками и Квинт остался без покровителя. Он попытался избраться в плебейские трибуны, однако столкнулся с мощным сопротивлением со стороны Суллы, который продвигал своего другого, в большей степени "своего" кандидата. Политические взгляды Сертория были Сулле непонятны, а годы службы того под началом Мария казались достаточным основанием для неприязни. К тому же Серторий был популярен в народе и уже этим опасен. Так Сулла толкнул потенциального союзника в объятья своих политических противников, а те приобрели полководца, пожалуй, наиболее опытного среди них.
        Именно Серторий избавил марианцев от опасного наследия Старика - четырех тысяч освобожденных рабов Мария, чинивших насилие по воле безумного консула. Серторий заманил их на Марсово поле под видом раздачи наград и всех перебил. За это Цинна, которому головорезы Старика не прибавляли популярности, предложил Серторию должность префекта Города. Должность формальная, реальной власти префект не имел, но все эдилы, одним из которых горел желанием стать Квинт, на текущий год уже были избраны. Цинна гарантировал, что в следующем году Серторий точно станет эдилом, продолжив восхождение по карьерной лестнице. Подумав, нурсиец согласился. Функции охраны правопорядка он у эдилов забрал, да те особенно и не сопротивлялись, уж очень хлопотное это занятие, а Квинта уважали не только голодранцы на Форуме, но и авторитеты преступного мира, с которыми он смог найти общий язык в дни всеобщего хаоса, охватившего Город.
        - Приветствую тебя, славный Серторий! - обратился к прибывшему хозяин дома, - присоединяйся к нашему пиру. На ложе найдется место для тебя.
        - Мне не до праздников, - мрачно ответил префект.
        - А что случилось, почему ты так хмур в первый день Сатурналий?
        - Да, и что ты там говорил про Филиппа? - спросил Марий.
        - Мне только что стало известно - какие-то ублюдки вырезали охрану Марция Филиппа, а его самого избили до полусмерти.
        - Что?! Когда это случилось? Где?
        - На Скавровом ввозе, недалеко от улицы Триумфаторов. Очевидно, он направлялся к себе домой. Я был на Палатине, поэтому меня известили достаточно быстро. Первым делом решил заглянуть сюда. Так, на всякий случай... Проверить, не ломится ли толпа в твои ворота, Цинна... Ведь ты отпустил слуг. Сейчас всего можно ожидать. На улицах полным-полно пьяных рабов. Честное слово, первая мысль была: "это мятеж". Рад, что у вас все в порядке.
        - Филипп жив?
        - Жив, но помят изрядно. Впрочем, все это с чужих слов, сам я его еще не видел.
        - Какой кошмар... - прошептал побледневший Перперна, - поднять руку на консуляра и действующего цензора...
        Марций Филипп был его коллегой, и обязанности цензоров им предстояло исполнять еще полгода.
        - В наше время, - ответил Серторий, - быть мужем консульского достоинства более опасно, чем, к примеру, башмачником. Мне доложили, что задержан какой-то человек, не побоявшийся прийти на помощь Марцию. Сейчас его допрашивает Тиберий Лидон из коллегии двадцати шести мужей. Случай, по меньшей мере, удивительный. Я должен спешить, уважаемые. Желаю приятно провести остаток вечера.
        - Подожди, - остановил префекта Марий, - а те ублюдки?
        - Скрылись. Никого поймать не удалось. Пока. Еще раз, всего хорошего.
        Тиберий Лидон считался одним из самых опытных сыскарей и дознавателей в Городе, и год за годом входил в состав коллегии двадцати шести мужей, занимавшейся охраной общественного порядка, надзором за тюрьмами, чеканкой монеты и судебными делами. Происхождения следователь был совершенно незнатного, и такая должность являлась для него потолком. Это не расстраивало Лидона, ибо в своей сфере он слыл непререкаемым авторитетом и каждый новый эдил, столкнувшись с необходимостью заняться вопросами правопорядка безо всякого опыта в такого рода деятельности, непременно спихивал работу на Лидона, добавляя звонкого серебра "на текущие расходы". Тиберий угрызений совести не чувствовал и "благодарность" взяткой не считал.
        Следователь занимался разными делами, но специализировался на ловле фальшивомонетчиков. За последние годы этой братии в Италии развелось превеликое множество, чему активно способствовало то, что денарии и сестерции, официально выпущенные государственными монетными дворами, серебряными назывались весьма условно. В периоды кризисов серебра становилось все меньше. Последнее истончение денария длилось уже сорок лет и принимало такие ужасающие масштабы, что ни один человек, взвесив свой кошелек, ни за что не смог бы ответить, какой суммой он обладает. После того, как государство официально взяло курс на изготовление субаэратных монет, для фальшивомонетчиков наступило полное раздолье. Субаэратный денарий представлял собой медную болванку, покрытую серебром, причем, сколько серебра отводило на монеты государство, определить не представлялось возможным, ибо данное количество постоянно менялось. Мошенничество на этой ниве расцвело до невиданных размеров. Из одного полновесного старого денария можно было сделать до восьми новых, поддельных.
        Крупнейшие ростовщики обогатились невероятно, тем сильнее стала их злоба и ненависть к претору Марку Гратидиану, который, пытаясь восстановить пошатнувшуюся любовь народа к марианской партии, совсем недавно издал эдикт, устанавливающий твердый курс денария. Деньги снова начали чеканить только из серебра, "плохие" изымались из обращения, заменяясь "хорошими".
        Государственные служащие от нового закона немало выиграли, получая жалование полновесной монетой, поэтому еще до конца претуры Гратидиана кое-где в Городе уже устанавливались его прижизненные памятники. Ростовщики бесились. Помимо эдикта о монете их благосостояние подкосил закон ныне покойного консула Флакка, "простившего" им три четверти долгов всех граждан. Да и оставшуюся четверть позволялось уплатить не серебром, а медью. Это изрядно прибавило популярности марианцам, а тех из денежных мешков, кто еще колебался в своих политических пристрастиях, однозначно развернуло по направлению к Сулле. Тайно, разумеется.
        Ловля фальшивомонетчиков превратилась в настоящую войну с ними, немало загрузив работой Тиберия Лидона. А тут еще это экстраординарное событие. Не каждый день на улицах бьют цензоров.
        Когда появился Серторий, следователь уже окончил опрос свидетелей и разослал подчиненных проверить достоверность кое-каких полученных сведений. Префект приступил к делу без предисловий:
        - Я был у Марция. Он пришел в себя, но выглядит плохо, говорит с трудом. С его опросом придется обождать. Что у тебя?
        Лидон привстал из-за стола, приветствуя префекта, и обратился к сидящему напротив здоровому парню:
        - Уважаемый, подожди, пожалуйста, за дверью.
        Парень вышел.
        - Это тот заступник? - поинтересовался Серторий.
        - Он самый. Зовут - Гай Турий Ганник, вольноотпущенник.
        - Давай с самого начала.
        - В начале первой стражи[Приблизительно, в седьмом часу вечера.] Марций Филипп в сопровождении четырех слуг направлялся к себе домой на Палатин. Недалеко от улицы Триумфаторов на него напали шестеро. Слуг убили. Двоих сразу - ударом в спину. Двое других попытались оказать сопротивление, но безуспешно. Марция стали избивать. Свидетелей трое, но двое из них вжались в стены и едва не наложили в штаны, а третий... Он бросился на помощь, проявив изрядное проворство, отбил Марция и обратил нападавших в бегство. В результате имеем пять трупов. Четверо - слуги Марция, пятый - один из бандитов.
        - Одного убили? Кто это сделал? Охрана цензора или этот Ганник?
        - Пока не понятно. Убитый заколот кинжалом. Ганник утверждает, что был безоружен, однако, руки у него в крови. Остальные двое свидетелей лепечут невразумительное: "Ничего не видели, ничего не знаем".
        - Понятно. Это все, что удалось узнать?
        - Нет. Ганник и еще один из свидетелей утверждают, что нападавшие кричали: "Вспомни Сульпиция!"
        - Сульпиция?
        - Да. Третий свидетель ничего подобного не слышал.
        - Вспомни Сульпиция... - префект задумался, - италики?
        - Думаю, да. Цинна обещал распределить союзников по всем трибам, но до сих пор слово не сдержал. Непосредственные исполнители обещания консула тянут время. Уже почти год прошел с момента вступления цензоров в должность, но распределение до сих пор не состоялось. Это бесит италиков.
        - Тем более, что осталось всего полгода, а до следующих выборов цензоров - пять лет, - согласно покивал Серторий, - к тому же, оба нынешних цензора законы Сульпиция Руфа не одобряли, это всем известно.
        - Пожалуй, стоит предупредить Марка Перперну, - сказал Лидон.
        - Уже предупредил, - ответил Серторий, - он пирует в доме Цинны и в ус не дует. Однако, если это италики, то кто конкретно?
        Тиберий промолчал, да префект и не ждал немедленного ответа.
        - Ты закончил опрос Ганника?
        - Можно сказать, да, - ответил Лидон и, не дожидаясь приглашения, приступил к изложению результатов, - он вольноотпущенник из Мутины. Его патрон умер и Ганник, не будучи связан обязательствами с наследниками патрона, поступил на службу к некоему купцу.
        - На службу? В качестве кого?
        - Телохранителем.
        - А-а, - протянул Серторий, - продолжай.
        - Купец этот жил в Риме, где-то в Субуре у него доходный дом, которым в отсутствие мужа управляет жена купца. Я уже послал туда ребят, поговорить с ней. Купец очень редко бывал дома, торгуя с Дальней Испанией. Ганник уверяет, что они ходили и на север, к Оловянным островам. В конце лета он вернулся один, сказав жене купца, что корабль разбился у берегов Лузитании и ее муж погиб.
        - Она поверила? Он представил какие-нибудь доказательства?
        - Пока не знаю, ее еще не допросили.
        - Продолжай.
        - Собственно, на текущий момент это почти все. Ганник уверяет, что шел себе по улице, увидел драку. Решил помочь. Помог. Злодеи разбежались. Говорит, что одного из бандитов убил не он.
        - И он один справился с шестерыми, - кивнул Серторий.
        - По его словам, да.
        - Что остальные свидетели?
        - Эти почти ничего толком сказать не могут. Оба пьяны, да вдобавок еще и напуганы.
        - Хорошо, оставим пока их, пригласи Ганника.
        - Нумерий! - крикнул следователь, - пусть свидетель зайдет. Не этот, здоровый!
        Ганник вошел. Серторий внимательно оглядел его с головы до ног, хмыкнул.
        - Ты галл?
        - Да. Инсубр.
        - Говоришь, бывал с хозяином в Испании?
        - Бывал. В Дальней, - ответил Ганник и добавил несколько слов на непонятном языке.
        - Что он сказал? - повернулся Тиберий к Серторию.
        - Говорит: "И в Ближней бывал", - ответил префект, - это на кельтиберском. Откуда знаешь, что я тебя пойму?
        - Ты Квинт Серторий. Я много слышал о тебе. Ты воевал в Испании.
        - Другие испанские языки знаешь?
        - Несколько слов на языке лузитан. Быстро учусь.
        - Так говоришь, словно на службу ко мне пришел наниматься, - усмехнулся Серторий.
        Ганник тоже дернул уголком рта, но ничего не сказал.
        - Чего в драку полез?
        - Не люблю, когда пятеро на одного.
        - Пятеро? На одного?
        - Ну да, слуги уже в агонии хрипели и один из бандитов с ними.
        - Ты знаешь, кому помог?
        - Теперь, да.
        - Теперь? А прежде?
        - Прежде не знал.
        Серторий скептически хмыкнул.
        - Шестерых раскидал голыми руками. Не врешь?
        - Испытай, - с вызовов сказал галл.
        - Испытаю, всему свое время. А про кораблекрушение верно ли? А ну как сам своего хозяина прирезал?
        - Домна Ливия мне поверила. Спроси у нее, покажет доказательства.
        - Спрошу. Чем занимался после возвращения? При хозяйке остался?
        - Нет. Ей мои услуги более без надобности. Работу искал. Охранителем.
        - Или убийцей, - добавил префект.
        Ганник промолчал.
        - Чего молчишь? Живешь сейчас где?
        - У домны Ливии.
        - В Субуре? А на Скавровом ввозе что делал?
        - По улице шел, - огрызнулся Ганник, - нельзя?
        - Можно, если осторожно. Ступай пока, да не вздумай потеряться. Если окажется правдой все, что тут рассказал, с наградой не задержусь.
        Ганник вышел.
        - Ну, что думаешь? - повернулся Серторий к следователю.
        - Я собирался сходить на Авентин.
        - Молодец, правильно мыслишь. Я вот тоже думаю, что этот парень сейчас трется среди головорезов Валенса. И по улице он так удачно шел не случайно. Неподалеку от Авентина... А что живет в Субуре, так тут все понятно: "Где живу - там не гажу".
        Широко известный в узких кругах Валенс был одним из главных авторитетов преступного мира. Он "смотрел" за холмом Авентином, а так же складами и причалами на Тибре в районе портика Эмилия. Сертория этот вор уважал, ибо в дни погромов префект не позволил бардиееям, рабам Мария, распространить кровавый хаос на Авентин. В результате многие овцы, которых крышевал Валенс, уцелели. Вор предпочитал стричь свое стадо, а не резать. Таким образом, им с Серторием удалось достичь взаимопонимания.
        - Продолжай работу, - распорядился Серторий, - потом доложишь. Ганника из виду не упускай. Я с ним еще потолкую.

* * *
        Безумные Сатурналии нравились далеко не всем, некоторые состоятельные господа, которых раздражало пьяное веселье, стремились уехать на свои загородные виллы. Там тоже предоставляли праздничные вольности рабам, но, по крайней мере, не было шума, и пьяных оргий. На второй день Сатурналий многие горожане отправлялись в бани - любимое место времяпрепровождения для римлян, что в будни, что в праздничные дни.
        Небольшие уютные бани Вокония, расположившиеся в южной оконечности Виминала давно уже облюбовали солидные нобили и их клиентура. За вход брали дорого и голытьба гарантированно отсутствовала. Вроде бы Субура, злачные места, но Воконий, хозяин бань, отстроил их, отделив мужскую половину от женской. Немодно по нынешним беспутным временам, но зато сюда ходили почтенные сенаторы, пекущиеся о строгости нравов. По мнению "отцов" Республики, с нравственностью в последние годы дела обстояли хуже некуда. Уважаемому человеку не пристало обнажаться даже перед собственным сыном, а уж появиться в одной бане с женщинами... Это все гречишки, их влияние. Вот так вот, сначала мы начинаем читать их книги, смотреть их трагедии в театрах, а там и до публичных оргий рукой подать. Куда мы так докатимся, квириты?
        Сынки нобилей, любители поплескаться в бассейне с голыми девками, здесь были нечастыми гостями, поэтому многие удивились, увидев у входа в бани Вокония этого молодого человека, известного всему Городу своими любовными похождениями.
        Гнея Помпея, двадцатилетнего красавчика, обожали не только женщины, его любили все. Причин тому было достаточно: привлекательная внешность, приветливое обхождение, умеренный образ жизни, отсутствие тяги к попойкам и гулянкам, красноречие. Помпей слыл настолько положительным, что блюстители нравственности легко закрывали глаза на его "чрезмерную" тягу к прекрасному полу. Он был совершенно не похож на своего отца, Помпея Страбона, выдающегося полководца, но корыстолюбца, отталкивающего своей жадностью. Отца ненавидели, сына боготворили.
        В начале смуты Страбон принял сторону Суллы, но финал его противостояния с марианцами случился неожиданно скорым и нелепым. Страбон запер Цинну в Риме, отрезав пути подвоза хлеба, но с активными действиями медлил, будучи обиженным за то, что Сулла отказал ему в консульстве. Марианцы подстрекали солдат Страбона к мятежу, даже подкупили одного из контуберналов молодого Помпея, чтобы он убил сына и отца. Гней раскрыл заговор, но прекратить волнения не смог. Солдаты массово перебегали к Цинне. Пытавшийся остановить их, Страбон внезапно умер. На этот счет рассказывали разные небылицы и большинство народу уверилось в том, что полководца покарал сам Юпитер, убив его молнией.
        Гнея почти сразу после смерти Страбона привлекли к суду за отцовские грехи. Его пытались сделать козлом отпущения за утаивание покойным полководцем добычи, которую тот взял в Аускуле во время Союзнической войны. Защищать юношу вызвался цензор Марций Филипп, очарованный его обаянием. Цензор тайно симпатизировал сулланцам и горячо выгораживал Помпея в суде. Сам Гней так же произнес в свою защиту несколько великолепных речей, чем до того растрогал судью Антистия, то тот даже предложил юноше в жены свою дочь.
        Свадьба состоялась сразу после оглашения оправдательного приговора. Последние месяцы Помпея почти не видели в женском обществе, что было для него совсем не свойственно. Он расстался со своей любовницей, греческой гетерой Флорой, уступив ее своему приятелю Геминию. Именно его Гней сейчас поджидал у входа в бани, куда они пошли, дабы порадовать тестя Помпея "тягой к приличному обществу".
        Но если Помпей, женившись, принялся играть роль благоверного супруга, то женщины все равно продолжали липнуть к нему, как мухи к меду.
        - Приветствую тебя, Помпей, - улыбнулась юноше молодая особа столь выдающейся внешности, что у того перехватило дыхание. Аромат изысканных духов ударил в голову сильнее крепкого вина.
        Дама в сопровождении служанки прошла в женскую половину бань, оставив Помпея стоять с открытым ртом.
        - Кто это? - поинтересовался подошедший Геминий.
        - Сам хотел тебя спросить.
        - Недурна.
        - Да уж... - протянул Гней.
        - Пойдем?
        - Погоди.
        Помпей поймал за локоть пробегавшего мальчишку.
        - Эй, парень, видел, в бани женщина зашла со служанкой?
        - Видел.
        - Если потрешься тут до времени, когда она уходить будет, и меня свистнешь, денарий дам. Привратнику скажу, чтобы тебя до раздевальни допустили.
        - Три.
        - Чего три?
        - Три денария. "Новых"
        - Ишь ты, какой! - усмехнулся Гней, - "новых" ему... Идет.
        - Ну что там, Хлоя? - спросила Ливия рабыню.
        - С каким-то мальчишкой говорит и пальцем в женскую половину тычет.
        - Война еще не объявлена, а полководец же готов сдаться, - улыбнулась Ливия.
        Во всех банях женская половина традиционно меньше мужской, заведение Вокония не исключение. Мужчинам и для раздевания больше удобств, и бассейн с чистой проточной водой в "холодном зале", фригидарии, внушительных размеров. В "теплом зале", тепидарии, стояли ложа, столики для игры в латрункули и других подобных развлечений, рабы-массажисты всегда к услугам. Здесь пили некрепкое вино с медом, вели беседы. В банях покрупнее, особенно в знаменитых Стабиевых, что в Помпеях, посетители развлекались борьбой, поднятием тяжестей. В "горячем зале", кальдарии, мылись. Там такой жар и влажность, что двигаться и говорить непросто. Рабы, однако, и там продолжали прислуживать, скребками счищая с хозяйских тел пот с грязью, масло, втертое в кожу сильными руками массажистов. Мнение рабов, не тяжело ли им, никто не спрашивал.
        Для женщин фригидарий не устраивали. Бассейн, совсем небольшой, для них размещали прямо в раздевальне. В банях Вокония даже "теплый зал" на женской половине представлял собой небольшую комнату с несколькими встроенными в стены бронзовыми кранами, поэтому общение благородных матрон происходило в раздевальне. Есть в Городе бани, где для женщин больше удобств и простора, но туда ходят бедняки, поскольку цена за вход всего четверть асса. Знатным женщинам там делать нечего. А у Вокония модно и престижно. Странные формы иногда принимает это удивительное явление - мода.
        Здесь хотя бы в отделку больше души вложили, чем на мужской половине. На стенах роспись, изображающая заросли ивняка на берегу реки и оленье семейство, пришедшее на водопой. Сводчатая крыша выкрашена в голубой цвет, по "небу" разбросаны золотые звезды, а в центре проделано круглое окно, впускавшее света достаточно для того, чтобы до наступления сумерек обходиться без масляных светильников даже в пасмурную погоду. В раздевальне было не теплее, чем на улице, трубы с разогретым воздухом сюда не подводили. Тем не менее, несколько женщин, отдыхавших возле бассейна, не ежились от холода, они уже побывали в кальдарии и от их разгоряченных тел валили клубы пара.
        Ливия коснулась рукой воды в бассейне. Холодно, брр. Раздевшись, она взяла из рук рабыни полотенце и, небрежно набросив его на плечо, прошла в кальдарий. Несколько пар глаз завистливо прошлись по ее совершенной фигуре. Шепоток за спиной:
        - Это кто такая?
        - Ливия, купчиха. Содержит инсулу у Эсквилинских ворот.
        Всегда найдется в женском обществе та, кто знает все про всех. Вроде бы четыреста тысяч человек живет в Городе, а попробуй-ка скрыться от сплетен и бабских пересудов. Сейчас все косточки перемоют, еще вспотеть Ливия не успеет.
        - У Эсквилинских ворот, а сюда пришла? Далековато.
        - Часто сюда ходит, не первый раз ее тут вижу.
        - Потому и ходит, что место здесь пристойное, а про Ливию говорят, что она весьма целомудренна.
        - Целомудренна? По виду не скажешь, - голос скрипнул неприязнью, - уж больно ухожена.
        - Да кто бы говорил, Марсия, ты сама-то сколько на мази и духи тратишь? На эти деньги можно каждый день званый обед устраивать!
        - Ухожена. Ни волоска на теле...
        - Она лысая, что ли? - чей-то смешок, - в парике?
        - Я про другое.
        - Верно-верно. "Волчица", как пить дать. Из дорогих гречанок.
        - Какие гречанки? Римлянка она, говорят же тебе. Многие ее знают.
        - А я слышала, она этим летом овдовела. Муж в море потонул.
        - Какой ужас! - одна из женщин прикрыла рот ладонью.
        - Вот бедняжка! - неискренне всплеснула руками другая.
        - Ничего, - вновь скрипучий голос, - с такой задницей себе еще десяток найдет. Может, ваши мужья к ней и сбегутся...
        - Ну, хватит! Раскудахтались...
        Звучный голос, немного низкий, выдавал женщину средних лет. Его обладательницей могла бы оказаться сорокалетняя домна, привыкшая самостоятельно вести дела, командовать рабами и клиентами. Тем не менее, к прозвучавшим ноткам не подходил эпитет - "властные". Нет, помимо твердости здесь угадывалась и приятная мелодичность, свойственная женщине благородной. Впрочем, это не отменяло тот факт, что многие из благородных дам иной раз вели себя хуже крикливых купчих.
        Аврелия Котта такой не была. Дочь консуляра, жена бывшего претора, она славилась, как примерно-добродетельная мать семейства, известная умом, образованностью и манерами. Но, конечно, при первой встрече обращали внимание вовсе не на эти достоинства. Аврелия отличалась броской красотой, которая к тридцати четырем годам, после рождения троих детей, не только не потускнела, но расцвела.
        Аврелия поднялась с ложа, на котором ее спину разминала рабыня и холодно, но без тех презрительных ноток, которыми сплетницы пропитали воздух раздевальни, произнесла:
        - Не судите всех по себе.
        С этими словами она проследовала в кальдарий за Ливией. Ее обсуждать никто не решился - есть женщины, к которым никакая грязь не липнет.
        В кальдарии очень легко забыть, что на улице зима. Большую часть помещения занимала ванна, в которую могли залезть сразу десять человек. От горячей воды валил пар, скрывавший очертания комнаты. Из одной стены под напором била струя воды, менее горячей, чем в ванне.
        Ливия, раскрасневшаяся, расслабленная, блаженствовала, сидя на ступеньках, ведущих в воду. Рабыня Хлоя массировала ей плечи. Когда появилась Аврелия, Ливия приветливо поинтересовалась:
        - Прошу прощения, домна, ты ведь замужем за Гаем Цезарем, который был претором пять лет назад?
        - Да, - ответила Аврелия, - почему это тебя интересует?
        - Я как-то видела твоих девочек, еще не зная, из какой они семьи. Они восхитили меня своей красотой. Теперь понимаю, что обе удались в мать. Боги очень щедры к тебе, Аврелия Котта.
        - Благодарю за добрые слова, - улыбнулась Аврелия, - еще бы девчонки отличались послушанием...
        - Кто слушает матерей в пятнадцать-шестнадцать лет?
        - Старшая сама уже мать, три года замужем.
        Ливия не удивилась. Тут, скорее, стоило удивляться, что младшую до сих пор не сбыли с рук. Она вдруг засмеялась.
        - Прости меня, трещу о детях, а сама даже не представилась. Меня зовут Ливия.
        - Ты, случайно, не из Ливиев Друзов? - вежливо поинтересовалась Аврелия.
        - Нет, моего покойного отца звали Марком Ливием Дентером.
        - Никогда не слышала это имя. А о тебе, немного приходилось. Там, - Аврелия кивнула в сторону двери в тепидарий, - тебя бурно обсуждают.
        - Вот как? Подозреваю, слово "волчица" прозвучало хотя бы раз.
        - Ты недалека от истины, - уклончиво сказала Аврелия, - не каждая женщина способна спокойно терпеть рядом с собой более красивую. У тебя нет детей?
        - Нет.
        - Заметно. Ты не юная девочка и боги одарили тебя фигурой, которой можно только позавидовать. Моя старшая дочь гораздо моложе тебя, но после тяжелых родов очень долго приходила в себя. Подурнела, муж охладел. Теперь нередко плачет. Дети забирают красоту матерей, а ты ее сохранила.
        Ливия покачала головой.
        - Поверь, в этом нет счастья.
        Аврелия помолчала немного, глядя собеседнице прямо в глаза и согласно кивнула.
        - Да. И мне понятно, почему ты завела разговор о детях. Но, все-таки, очень многие завидуют тебе. Я слышала, ты успешна и свободна. Сама ведешь дела.
        Ливия вздохнула.
        - И в этом тоже кроется немилость богов.
        - Значит, ты действительно недавно потеряла мужа, как говорят?
        - Он погиб в море. А мне оставил кучу долгов.
        - Искренне соболезную. Большие суммы?
        - Приличные. Конечно, я все смогу отдать, но, если дела пойдут плохо, мне придется продать инсулу. Окажусь на улице, совсем одна, без денег.
        - Ты молода и очень красива, - сказала Аврелия, - легко выйдешь замуж.
        - Замуж? - скептически хмыкнула Ливия, - я не девчонка, чтобы жить иллюзиями.
        Аврелия смотрела на нее и думала:
        "Она права, кому нужна жена без приданого? Она немногим моложе меня, но до сих пор бездетна. Однако вряд ли найдется мужчина, который не пожелал бы видеть ее на своем ложе".
        После недолгого молчания Ливия сказала:
        - Не хочу в Сатурналии об этом думать. Лучше о приятном. Ты, кажется, упомянула, что у тебя уже есть внук? Сколько ему? Три?
        - Два с небольшим.
        - Наверное, уже смешно лопочет?
        Аврелия улыбнулась.
        - Да. Оставались бы дети всегда такими маленькими.
        Они говорили еще долго. Устав сидеть в кальдарии, вышли в раздевальню и там продолжили беседу, не обращая внимания на любопытные взгляды. Ливия, казалось, могла часами слушать истории о детях, а ее собеседнице было, что рассказать. Вместе они смеялись, когда Аврелия вспоминала проделки своих малышей, давно уже выросших и разлетающихся из родительского гнезда. Вместе вздыхали, печалясь судьбе молодого Гая, младшего из детей Аврелии, которого Цинна, не оставив семейству Цезарей выбора, прочит на должность фламина Юпитера. Все закончилось обоюдным приглашением в гости и обе женщины покинули бани Вокония с уверенностью, что каждая из них приобрела в лице другой подругу, родственную душу.
        На выходе Ливию поджидал Помпей. Он не стал тянуть кота за яйца и сразу же ринулся в бой:
        - Здравствуй, красивая. Прости мне мою настойчивость, но ты назвала меня по имени, а я все никак не могу припомнить, где же мы встречались?
        Ливия улыбнулась.
        - Кто не знает Гнея Помпея? Видела тебя несколько раз на Форуме.
        - Вот как? Странно, что я не заметил тебя. Как можно не заметить богиню?
        - К чему этот высокопарный слог?
        - Почему нет, если он отражает истину? Но, прошу тебя, скажи, как тебя зовут?
        Смеющиеся глаза женщины превратились в щелки: через разрывы облаков пробился луч солнца, по-зимнему холодного, но от того не менее ослепительного.
        - Кто же называет свое имя первому встречному? Это знание должно быть заслужено.
        - Мы же не в Галлии!
        - Верно, - Ливия повернулась боком, собираясь уходить, взмахнула рукой, - прощай, Гней Помпей.
        - Постой! - Помпей попытался схватить ее за край лазоревой столы, но в грудь ему уперлась ладонь невозмутимого раба-сирийца, словно из-под земли выпрыгнувшего.
        - Подожди, скажи, хотя бы, где ты живешь?
        - В Субуре! - донес ветер приглушенный смешок.
        Ливия, сопровождаемая Хлоей и сирийцем, скрылась, растворилась в нарядной толпе. Помпей стоял, как столб, глядя ей вслед.
        - Ищи иголку в Субуре, - пробормотал он себе под нос, покосился на вывеску Вокония и просветлел лицом, - кто найдет, того и будет!
        Глава 6
        Браддава. Зима
        Лес уснул, затих. Смолкли птичьи голоса и треск оленьих рогов. Всех звуков теперь
        - завывание ветра да сдавленный кашель часового на башне.
        Со всех сторон открывался один и то же унылый вид: грязно-бурые склоны с нерастаявшими снежными островками в тени стен. Вдали, на расстоянии трех полетов стрелы крепость кольцом охватывал черный лес. Снег пытался укрыть землю плотным ковром уже не один раз, но ему не хватало сил и он, с ночи заявив о своих правах, к полудню сдавался и исчезал. Зиме никак не удавалось столкнуть с трона осень, но попыток она не прекращала, вот и сейчас в промозглом воздухе неспешно пропархивали невесомые хлопья.
        Погода нагоняла тоску, добавляя темных красок к мыслям Квинта, и без того мрачным. Центурион стоял на стене, кутаясь в теплый шерстяной плащ, натянув на уши войлочную шапку, выменянную у варваров. В последние дни непрерывно шел дождь со снегом. Промозглая слякоть. Кашель выворачивал наизнанку, солдаты все в соплях, человек десять лежат пластом. Ноги практически все время сырые, Квинт купил у местных кожаные сапоги, но они все равно очень быстро промокали. Не крепость - болото. Весной лягушки заквакают.
        Вновь согнул кашель. Где-то в глубине глотки сидит какая-то зараза и никак от нее не избавиться. Север перегнулся через частокол и склюнул противную на вкус кислую слизь.
        "Начинаем гнить. Снаружи и изнутри".
        Последние дней десять почти ничего не происходило. Даже Злой Фракиец куда-то исчез. Перестали лететь стрелы в спину, фуражиры и разведчики, рыщущие по округе, возвращались в крепость невредимыми. Покой, как в могиле. Может на охоту сходить, развеяться? Ага, давай, вперед. Они там только того и ждут, что римляне расслабятся. Доставят назад вместо кабаньей туши, твою собственную.
        "Что я здесь делаю?"
        Этот вопрос, еще совсем недавно совершенно невозможный для него, осознанно выбравшего военную стезю, теперь жег мозг каждый день.
        Служи, Квинт, исполняй свой долг.
        "Да какой долг? Кому я чего должен?"
        День и ночь стоит перед глазами картина той бойни в пограничной деревне. Головы, подвязанные к попонам рослых кельтских лошадей. Он всегда отличался впечатлительностью, с раннего детства. Легко мог, к примеру, дорисовать человеческие черты замшелому пню, превратив его в прилегшего отдохнуть козлоногого сатира, чудо лесное. Однако богатое воображение вполне мирно уживалось в нем с холодной головой. Окружающие плохо знали младшего отпрыска семьи Северов. Даже для его собственных родителей было бы откровением узнать, каков внутренний мир их немногословного сдержанного сына. Это внешнее хладнокровие нравилось Серторию и он сразу стал выделять молодого трибуна из компании нацепивших доспехи мальчишек, только вчера оторвавшихся от титьки.
        Квинт насмотрелся на смерть и кровь, тем удивительнее было его нынешнее состояние. Впрочем, вовсе не глаза мертвецов мешали ему спокойно спать, а ощущение бессмысленности происходящего. Зачем Республике эти гниющие соломенные крыши, когда мир балансирует на краю пропасти? Север понятия не имел, где сейчас Фимбрия, что он делает, но только круглый дурак в нынешней ситуации не поставил бы на Суллу.
        "Консул сместит Суллу".
        "Это заблуждение, сын. Даже больше - это ошибка и она может стать роковой!"
        Сердце замирает при мысли о том, что же будет дальше. К гадалке не ходить - Сулла со своими закаленными ветеранами высадится в Италии. Гражданская война. А он, Квинт Север, сгниет в этих диких горах.
        "Мы предотвратим гражданскую войну".
        Бесславный конец глупого самоуверенного мальчишки.
        "Что я здесь делаю?"
        И все же он продолжал честно и ответственно исполнять свой долг, по привычке, настолько глубоко укоренившейся, что она заменила собой часть сознания, по краю которого, время от времени, все чаще, пробегала мысль:
        "Надо бы выбираться отсюда".
        Дороги, ведущие к Браддаве, меньше чем за месяц превратились в реки грязи, перемешанной солдатскими калигами, конскими копытами, тележными колесами. Не пройти, не проехать. Перспектива очередной вылазки за пределы стен порождает ропот в солдатских рядах. Наружу никто не хочет, все жмутся поближе к печкам, стонут и ноют. Дисциплина падает. Уже сбежало двое одрисов, ни одного не поймали. Они хоть и не местные, но в здешних горах все равно ориентируются гораздо лучше римлян, которые лишний раз боятся нос высунуть за пределы крепости. А тут еще Злой Фракиец, будь он неладен.
        Последний беспокоил Квинта особенно, ибо при каждом его появлении в груди центуриона возникало смутно знакомое ощущение растекающегося по жилам огня. Как тогда, в Адрамиттионе... Север об этом никому не рассказывал, однако пытался поймать варвара с таким рвением, что легионеры по углам шептались:
        - Юпитер, защити от этого безумца. Носимся по горам, как угорелые, по уши в говне. Этак к Орку на огонек забежим и не заметим.
        - Дался ему этот Злой Фракиец...
        - Выслуживается, может?
        - Похоже на то. Он же трибуном был, а тут в центурионах прозябает. Кому такое понравится?
        Роптали даже те, кто уже успел зауважать командира, а все потому, что солдаты - не дураки. Слышали, чтобы кто-нибудь смог поймать призрака? То-то. А этот ловит...
        Ублюдок за месяц отправил к праотцам почти тридцать солдат, по одному в день, выходит. Стрела из кустов - труп. В основном стрелами бьют, двоим горло перерезали. И ведь до сих пор никто его не видел. Любого варвара в пору подозревать. Да те и не пытаются ласково смотреть, глядят исподлобья, хоть всех их на кресты прибивай, начиная от мальчишек. Квинт уже отнимал у одного самодельный лук. Простой, слабосильный, а с десяти шагов в незащищенную спину пустят стрелу, даже без наконечника, заточенный прут, на костре отожжённый, да с оперением, держащимся на соплях - мало не покажется. Радуйся, Перевозчик.
        Гоняясь за Злым Фракийцем, Квинт старался не обижать селян, не провоцировать. Сложно было добывать продовольствие. Коматы при виде обчищаемых амбаров, не скрывали ненависти. Квинт и здесь пытался действовать, как можно мягче. Не помогало. Даже пузатые беременные бабы волчицами смотрели.
        "Глядят волчицы на волчицу. Ждут, у которой первой начнут зубы сыпаться", - скалился Марк Аттий, командир третьей центурии. Только у него одного, похоже, осталось настроение шутки шутить. Правда, они с каждым днем все злее. Утренние построения Аттий начинал с одной и той же фразы в небольших вариациях:
        - Здорово, лешаки! Сколько мха на ногах за ночь наросло? Как там у тебя, Нумерий, конец еще не сгнил? Когда отвалится, скажи. Я его в местной бормотухе замариную и потом своей бабе в Клузии покажу. Она такого длинного отродясь не видела.
        - Так это, что же, командир? - прозвучал голос из второй шеренги, - у тебя короче что ли?
        Несколько смелых дураков прыснули, большинство сдержалось, кривясь и таращась на собственные грязные, синие от холода пальцы, торчащие из калиг.
        Аттий свирепо посмотрел на смешливых и с расстановкой произнес:
        - Короче. Но толще. Потому, весельчаки, разрабатывайте пока дыру себе.
        - Может тебе бабу, командир? - плаксивым голосом притворно простонал солдат с другого края, - ты скажи, мы мигом найдем! До Клузия когда еще доберешься?
        - У меня в каждой деревне Клузий! - осклабился центурион.
        Ни ему, ни солдатам жениться до окончания службы не позволялось. Впрочем, никому не запрещалось заводить подружек без обязательств. Не в походе, конечно.
        - Эх... - завистливо вздохнул еще один легионер, стоявший в первой шеренге, и почесал в паху.
        Аттий, начальник гарнизона Браддавы, обвел взглядом солдат.
        - Доложить!
        Из строя выскочил опцион.
        - Третья центурия. По списку семьдесят три человека, больных шестеро, за ночь умер один, в караулах десять.
        Шагнул вперед Барбат.
        - Шестая центурия. По списку семьдесят шесть человек, больных четверо, в караулах десять.
        Следом отчитался опцион, временно исполнявший обязанности командира ауксиллариев-фракийцев, коих в гарнизоне Браддавы числилось около пятидесяти человек. Теперь уже меньше, чем в начале, спасибо Злому Фракийцу.
        - Жалобы есть? - спросил Аттий.
        - Холодно! Ноги мерзнут!
        - А у меня хер вообще в прыщ превратился и льдом покрывается!
        Легионеры захохотали, даже Север, стоявший позади Аттия, не сдержался. Командир гарнизона тоже растянул, улыбку до ушей и скомандовал:
        - Все, кому холодно, три шага вперед!
        Из строя неуверенно вышли восемь человек.
        - Ноги не беда! Вот хер отморозить - страшно. Задвинь соседу и согреешься! А крайние в кольцо замкнутся! Ну, чего застыли? Выполнять!
        - Так это... командир... у нас-то все нормально с ентим делом, - заскулила мерзлота, - мы по бабской части...
        - Нормально? Значит, мужеложцев поганых среди вас нет?
        - Так точно!
        - Ну, тогда разойтись!
        Это здесь только что двести человек стояло? И куда все делись?
        - Не, Квинт, - скорчил страдальческую рожу Аттий, когда во дворе крепости они остались вдвоем, - я так больше не могу. Или на охоту, или...
        Центурион повращал глазами, пожевал губами, но фразы не закончил.
        - Короче, на охоту. Завтра же. Если никого не убью, своих ведь начну резать!
        - Фракийцы там шныряют, - напомнил Север.
        - Да какие фракийцы? Все давно по норам, по берлогам завалились, как медведи.
        - Десять дней всего про Злого ничего не слышно, а ты уже расслабился. Он того и ждет.
        - Да и насрать! Я тут скоро в мухомор превращусь. Со мной пойдешь?
        - Знаешь ведь, что не пойду. Запрещено. На кого крепость оставим? Базилл узнает, головы снимет.
        - Как головы снимать, так он первый... - пробурчал Марк, - а как сменить нас в этом болоте... Эх, Квинт, позабыты мы с тобой, позаброшены.
        - Так говоришь, будто Базилл сейчас в бане кости греет, а остальные под пуховыми одеялами на перинах спят.
        - Может и на перинах. Интересно, у этих дикарей есть хоть одна баня? Я еще в Фессалии, как узнал, куда идем, насторожился. Про немытых дарданов пословицу слышал?
        - Кто ее не слышал...
        Аттий потянулся до хруста в костях.
        - Нет, точно завтра на охоту пойду. Ничто меня не остановит.
        - На кого хоть? - спросил Север.
        - Да мне все равно, кто попадется.
        - Заяц выскочит, на него с рогатиной кинешься? - усмехнулся Квинт.
        - Зачем? Рогатину вообще не возьму. Я, брат, пострелять люблю. Видал мою игрушку?
        - Какую игрушку? - удивился Квинт.
        - Что, мои балбесы не растрепали? Меня же весь легион зовет - Аттий-Выбей-Глаз.
        - Такое слышал, - кивнул Север, - да только подумал...
        - ...да не, - перебил его Марк, - тут смысл в другом. Пошли, покажу.
        С Марком Аттием Квинту исключительно повезло. При всей своей показной грозности, командир третьей центурии десятой когорты оказался чуть ли не единственным начальником в легионах Базилла, кто ни разу не плюнул в сторону Севера прозвищем "поганый марианец" или иным подобным.
        После того, как воины тарабоста Девнета сложили перед легатом оружие, без боя сдав ему крепость, Базилл оставил в Браддаве римский гарнизон - две центурии и полсотни ауксиллариев. Легионы двинулись дальше, на Скопы, а Квинт, второй центурион гарнизона, застрял здесь, вместе с Марком. Аттий, простой служака, лет на пять старше Севера, не заморачивался сулланской ксенофобией и два центуриона мигом нашли общий язык.
        За месяц по дороге на юг проскакали трое гонцов, везших Сулле донесения легата. От них гарнизон, казалось, всеми позабытый, узнавал последние новости о ходе войны. Собственно, к середине декабря войны никакой уже и не было.
        Дарданы собрали чуть больше десяти тысяч воинов и рискнули затвориться в каменном кольце стен своей столицы. Среди тарабостов не было согласия. Часть из них еще до подхода римлян предлагала князю Кетрипору покинуть Скопы:
        - Это мышеловка, - говорили они, - только не для римлян, а для нас.
        Некоторые из них советовали дать сражение в чистом поле, дескать: "силы равны, даже если римлян больше - мы не бабы". Другие предлагали послушаться Веслева и уйти в горы. Впрочем, и среди этих начались раздоры: "уйти в горы" каждый понимал по-своему. Всякий тарабост считал, что защищать нужно именно его гнездо. В конце концов, князь склонился к мнению тех, кто предлагал защищать Скопы. Дарданы решили пересидеть за стенами. Не нашлось никого, кто бы им рассказал, какие города брал Луций Базилл. Так, по мелочи, всего-то два - Рим и Афины.
        Легионные машины отстали от армии на несколько дней, обоз с ними застревал буквально на каждом шагу. Когда до города оставалась пара переходов, Базилл вызвал Асдулу, которого держал при себе с тех пор, как тарабост добровольно согласился служить Риму.
        - Скажи-ка мне, какое войско могли собрать твои соплеменники.
        Асдулу не зря прозвали "Скорым" - решения он принимал быстро и всегда держал нос по ветру. В нынешней ситуации сориентировался мгновенно, и с тех пор всячески старался показать свою полезность. Непривычно было ему, важному тарабосту, лебезить и унижаться, но римляне ведь все равно когда-нибудь уйдут, даже если не все, а противостоящие им, считай, скоро Залмоксиса увидят. Такой шанс в князья угодить, раз в жизни выпадает. Вот и сейчас он недолго губами жевал, прикидывал.
        - Десять тысяч могут собрать, пятнадцать - вряд ли.
        Базилл кивнул, такая точность его устроила.
        - И все здесь сидят?
        - Того мне не ведомо, однако, Ратопор всех скликал сюда и, вроде бы, согласились. Разве что, кто-то не успел подойти.
        - Понятно. Какие там воины? Много ли доспешных?
        Асдула покорно отвечал. Легат внимательно слушал. Потом спросил:
        - Ты большой вождь своего племени, Асдула?
        - Совсем маленький, мой легат, - ответил тарабост.
        - Пока не твой, - хмыкнул Базилл, - хочешь возвыситься, послужив Риму?
        - Хочу, господин, - склонил голову Асдула.
        - Сделаешь, что прикажу, награда не замедлит.
        - Что прикажешь, господин?
        В тот же день тарабост беспрепятственно покинул лагерь римлян вместе со всеми своими людьми и ускакал в Скопы.
        - Если обманет? - спросил Базилла Гортензий.
        - Посажу на кол, по их обычаям, когда доберусь. Он это знает.
        - Ты так уверен в успехе, Луций? Что если варваров гораздо больше? Даже те десять тысяч о которох он говорил - серьезная сила.
        - Я разбираюсь в людях. Этот ублюдок мать родную продаст. Я его страхом не ломал, за выгоду служить станет.
        Все прошло по задуманному. Тарабост без труда проник в город, рассказав басню о том, как он самоотверженно пытался спасти неразумного костоправа, встретившегося с вождем римлян и своей дерзостью возбудившего в том жажду крови. Римляне казнили глупца, и ему, Асдуле Скарасу, не оставалось иного, кроме как бежать, дабы предупредить князя.
        - Быстро идут, на пятки мне наступают. Думаю, завтра будут здесь.
        Асдула убеждал вождей оставить Скопы, уйти в горы, но при этом утверждал, что римляне равны по силе дарданам.
        - Они в поле сильны, а в горах мы их рассеем.
        - Если они не превосходят нас числом, а равны по силам, как ты говоришь, почтенный Асдула, - сказал князь, - я вижу больше пользы в том, чтобы защищать Скопы. Не отдадим город на разграбление. Пусть лезут на стены, мы дадим им такой отпор, что запомнится надолго.
        Асдула нехотя подчинился большинству, а в условленную ночь его люди составляли половину стражи у ворот. Справиться с остальными, ничего не подозревающими воинами, не составило труда и после полуночи, около третьей стражи по римскому счету, ворота города отворились перед римлянами.
        Базилл-Агамемнон, вступил в Скопы к полудню. К этому времени резня на улицах почти сошла на нет. Горстка дарданов, ведомая Ратопором, смогла прорваться из города. Большая часть тарабостов сложила оружие, остальные - свои головы. Скопы горели три дня и превратились в груду головешек.
        Допросив пленных, легат восстановил историю нападения на Гераклею. Дромихет, главный виновник, с горсткой своих то ли гетов, то ли даков, один Орк разберет этих варваров, затерялся в горах. На вопрос, сколько у него воинов, пленные тарабосты отвечали, что не меньше двух тысяч. Показания Глабра с их словами не сходились. Трибун уверял, что напавших на авангард варваров было немного и успеха они достигли лишь за счет внезапности, когда же Публий Гарса вступил в бой, фракийцы бросились наутек. Две тысячи не побежали бы от одной когорты. Это не простые коматы-пахари, а опытные головорезы. По всему выходило, что Дромихет ускользнул. Вывел большую часть своих бойцов по западной дороге, да козьими тропами. Где он теперь, откуда ударит? Ищи-свищи.
        Тарабосты гнули шеи, косо поглядывая в сторону Асдулы, который ощущал себя чуть ли не богом. Впрочем, ему хватало ума поменьше попадаться на глаза Базиллу. Так, на всякий случай. Легат слово сдержал, провозгласил Асдулу князем дарданов и другом римского народа. Над воротами княжеского буриона Скарас водрузил на копье голову Кетрипора. У нового князя мигом сыскалась тысяча и одна обида на тех, кто еще вчера был равен ему по положению. Асдула упоенно мстил. За обидное слово, косой взгляд - голову долой. Все-все припомнил, любую мелочь. После того, как он выяснил, что легат намерен в Скопах оставить гарнизон, радости у князя поубавилось, но с другой стороны, уйдут римляне - а ну как эти овцы снова волчьи клыки покажут? Нет, пусть уж остаются, так спокойнее.
        Базилла резня, которую учинил "друг римского народа", не заботила совершенно. Враг наказан, награбленное возвращено и готовится к отправке в Македонию. Солдаты получили Скопы на три дня, поменьше станут вздыхать, что с Митридата добычи не досталось (по крайней мере, тех золотых гор, которые обещал Сулла. Пленные горячо валили свои грехи на Дромихета и синтов, соседнее фракийское племя. Дромихет бегает, пусть его, легат не собирался за ним гоняться.
        "Я предпочитаю заниматься захватом и удержанием крепостей".
        Один легион Базилл распределил по ближним крепостям вокруг спаленной столицы варваров, так, чтобы сторожить основные дороги. Нужно перезимовать здесь, а весной вернуться к Сулле, добивать Митридата. Базилл не сомневался в том, что понтийский царь, несмотря на обещания Архелая способствовать заключению мира, еще попьет римской крови. Его надо уничтожить. Впрочем, это решать Сулле.
        Второй легион под командованием Гортензия Базилл отправил в земли синтов. Налегке, без машин и обозов. Грабить. Даже если эти синты не нападали на Гераклею, ну и что? Солдатам нужна добыча. Пусть возьмут. Здесь, как показал пример дарданов - ее просто взять.
        Конницу Базилл оставил при себе, ей в эту зиму предстояло поработать больше легионов - нужно найти Дромихета. Или хотя бы убедиться, что он убрался за пределы досягаемости. Уйдет - ну и пес с ним. А не уйдет... Должны же даки что-то жрать зимой? Они же хлеб не сеяли, не убирали. Значит, сами будут коматов грабить. Стая волков немаленькая, к людям выйдут. Люди и расскажут: где, когда, сколько. Расспрашивать - любимое занятие Гнея Остория. Общительный он, префект ауксиллариев.
        - Это что, "скорпион"? - удивился Север.
        - Ага, вроде того, - ответил Аттий.
        - Чего-то он какой-то небольшой.
        - Болел в детстве, - усмехнулся Марк, и пояснил - это гастрафет.
        - Гастра... Брюшной лук?
        - Ну да, греки так назвали, потому что тетива натягивается животом. Смотри, чувствуешь, какой тугой? Руками не натянуть. Эта деталь, к которой он крепится, называется сирикс[Сирикс - ложе.] . Видишь, в нем проделан паз? Здесь ходит диостра[Диостра - ползун.] , цепляется зубцами. Упираешь ее в землю, а сам пузом наваливаешься на сирикс. Вот эта рогатая дуга на конце специально сделана, чтобы давить ловчее. Диостра остается на месте, а сирикс идет вниз. Тетива натягивается. Потом укладываешь стрелу в желобок, целишься, жмешь этот крючок. Понял?
        - Понял, чего тут сложного. Интересная штука.
        - А то? На охоте знаешь, как удобно? На птицу или зайца - самое то!
        - Можно ведь не только на охоте, - сказал Север.
        - Ну да, - кивнул Аттий, - его изобрели для войны. Говорят, лет триста назад. Бьет дальше, чем лук. Ну, правда, я слышал, что скифы могут с ним в дальнобойности поспорить. Сам не видел, врать не стану. А эта игрушка мечет стрелы на четыреста шагов. Если не больше. За двести шагов щит насквозь прошивает, какой лук с такой сравнится?
        - Интересно, - протянул Квинт, - если это такое грозное оружие, что ж за триста лет им повсеместно не вооружились?
        - Не знаю. Сложен, дорог. Мне знаешь, в какую сумму обошелся? Жалование за полгода!
        - Не слабо, - хмыкнул Квинт, - для развлечения.
        - Э, да ты, брат, не охотник! Пошли, что ли во двор, постреляем.
        - Как ты постреляешь? - спросил Квинт, разглядывая лук гастрафета, усиленный роговыми пластинками и сухожилиями, - он же без тетивы.
        - Я ее снимаю на хранение, чтобы лук не уставал, а то портится.
        - А как надевать, смотри, рога наружу вывернуты? - Квинт попробовал согнуть один из рогов, - тугой, тут человека четыре надо.
        - Любую силу пересилит хитрость, - прищурился Аттий, - учись, пока я жив!
        С этими словами центурион накинул на концы рогов лука пару деревянных хомутов, связанных кожаным витым шнурком, зацепил его за крюк на диостре, навалился животом. Несколько щелчков и рога выгнулись в нормальное, боевое положение.
        - Ишь ты! - восхитился Квинт, глядя, как Марк ловко надел тетиву и снял уже ненужную вспомогательную.
        - То-то! Ну, пошли.
        Стрелять из "брюшного лука" оказалось довольно просто. Куда проще, чем из лука обычного. Квинт все присматривался к устройству гастрафета.
        - Да, сложная игрушка, но если наделать таких тысячу штук, да вооружить стрелков - поди, подойди. И выучиться гораздо быстрее можно. Греки горазды на придумки, а все равно мы их грубой силой бьем.
        Аттий не стал развивать эту тему. Ему льстило, что во всей сулланской армии, он единственный обладатель гастрафета, даже у легатов и трибунов такого нет. Приятно же производить впечатление на лопухов, вроде Севера, которые трактат Герона о метательных машинах не читали. Правда, Аттий его тоже не читал. Он вообще читал с большим трудом. Зато мог глаз выбить с легкостью.
        Как ни отговаривал Аттия Квинт - без толку. Следующим утром старший центурион все же ушел на охоту. Ладно, хотя бы взял с собой двоих солдат, устав от северова зудения над ухом. Если бы знал Квинт, во что выльется эта охота, как круто повернет его жизнь...
        Весь день Север проторчал на стене, бесцельно обозревая окрестности. Уже смеркалось, а Марк так и не появился. Легкое беспокойство давно уже сменилось все нарастающей тревогой, а та, в свою очередь, превратилась в уверенность: что-то случилось.
        "Ну, давай же, возвращайся".
        На северо-западе над лесом в свинцовых облаках сгущалась черная клякса. Дым, что ли? Центурион потер глаза, всмотрелся. Орк его знает, что это. Темнеет, облака низко спустились, воображение и чудит в очередной раз. От душевного напряжения. Только бы Марк вернулся, вот уж он ему по роже съездит за это бдение.
        Квинт первым, раньше часовых, заметил обоз, показавшийся из леса. Он полз по северной дороге, со стороны Скоп. Пять под завязку груженых телег с трудом преодолевали вязкую жижу. Сопровождали обоз человек десять легионеров во главе с центурионом.
        Квинт, взвинченный долгим отсутствием Марка, расставил на северной стене почти всех караульных, два десятка солдат. Этого ему показалось мало, и он приказал Барбату собрать еще столько же бойцов. Телеги сопровождали римляне, издалека видно. Римляне? А ну как ряженые варвары?
        Обоз приблизился. Север потребовал назвать пароль. Удовлетворившись ответом, приказал открыть ворота и телеги вползли внутрь.
        - Децим Лонгин, - представился пришлый командир, - пятая центурия второй когорты.
        Квинт назвал себя.
        - Куда направляетесь?
        - Никуда, - ответил Лонгин.
        - Как это? - удивился Квинт.
        - Приманка мы. Ловим варваров на живца. Ездим между крепостями.
        - Каких варваров? - спросил Квинт, - тех даков, что ли? Дарданов вроде замирили? Сидят тише воды.
        Он догадывался, что речь идет о Злом Фракийце, но хотел выудить из Лонгина побольше новостей.
        - Нет, те варвары, похоже, далеко на север ушли. Безнаказанными, твари. Нет, не их ловим. По всей округе шныряют какие-то разбойники, наших режут только так. И никак поймать не можем.
        "Точно, Злой Фракиец".
        - Вот, изображаем обоз, - продолжил Децим, - у меня приказ всем начальникам гарнизонов, оказывать содействие.
        Лонгин протянул Северу кусок пергамента с личной печатью легата. Квинт пробежал глазами приказ.
        - Как же вы вдесятером собираетесь с теми разбойными справиться? - Север прошел вдоль телег и вдруг споткнулся: на одной из них лежали три тела.
        - Ваши? - мрачно спросил Лонгин.
        "Юпитер... Как же это..."
        Аттий казался спящим, глаза закрыты, набегался по лесам, прилег отдохнуть... Лицо белое-белое, как снег. И спокойное. Никогда у него не было такого спокойного лица. .
        - Недалеко от крепости. У самой дороги. Похоже, их убили не здесь. Подбросили.
        Губы Лонгина шевелятся, а слова еле слышны, словно доносятся из невообразимой дали.
        - Где-то поблизости, ублюдки. Караулят. Ну, ничего. Теперь-то уж мы их прищучим.
        - Как?
        Это что, он, Квинт, произнес? Голос совсем чужой, охрипший и безжизненный. Весь гарнизон высыпал во двор. Солдаты молчали. Тишину с треском разорвало воронье карканье. Громкий шепот из задних рядов:
        - Так тебе и надо, гад. Все спину мне раскровил ни за что...
        - Заткнись, урод! - одернули дурака.
        Север без замаха впечатал кулак в высокое колесо телеги, скрипуче застонавшей от боли и обиды.
        - Как вы собирались бить этих тварей?
        Голос новоиспеченного начальника гарнизона не дрожал, к воронам бабские слезы. Совсем мало друзей у Севера, всегда так было, но Марка Аттия, пожалуй, безо всяких натяжек можно записать в их число. Можно было... Что же, остается одно - поймать убийц.
        - Позади нас прикрытие. Полсотни ауксиллариев.
        - Одрисов?
        - Нет, конные. Варвары с севера, что служат у наместника Македонии.
        Скордиски? Опять скордиски, будь они неладны...
        - Где они?
        - Префект Осторий, как покойников увидел, в ярость пришел. Помчался в деревню варваров, что ближняя к крепости, видать побывал уже тут, знал дорогу. Выведывать, поди, у косматых будет, где убийцы прячутся.
        И Осторий здесь? Вот радость-то. Выведывать поехал... Квинт вдруг встрепенулся, вспомнив подозрительную темень в облаках.
        - Куда он поехал?
        - Туда, - ткнул Лонгин рукой на северо-запад.
        Проклятье...
        - Барбат, шестой центурии построиться во дворе! Все в доспехах и с оружием. Выступаем немедленно.
        - Куда ты собрался? - забеспокоился Лонгин.
        - В эту деревню. Остановить Остория, иначе он ее вырежет. Может, уже поздно, я видел дым в той стороне. Этому ублюдку, конечно на все насрать, но мы только-только утихомирили варваров, он добьется лишь новой вспышки безумия. Он или дурак, или предатель!
        - Никуда я тебя не пущу! - резко возразил Лонгин, - я старший и у меня приказ легата. Ты поступаешь под мою руку.
        - Децим, - сквозь сжатые зубы прорычал Квинт, - ты старший, но промедление смерти подобно! Будет только хуже, поверь мне! Я сижу тут уже месяц, на нас местные волками смотрели, еще недавно стрелы в спину метали, но мы с Марком не резали никого, селянам не мстили, это не они против нас воюют, я им в глаза смотрел!
        - В глаза смотрел? Покой тут, значит, у вас, как на богатой вилле в Байях? - вскипел Лонгин и ткнул пальцем в трупы, - это твой покой?!
        - Слушай, Децим, ты мне приказами перед носом не маши. Меня сюда определил Марк Лукулл и не тебе тут командовать.
        - Это ты ведь у нас марианец? - прошипел Лонгин, - все понятно с тобой, скотина предательская!
        "Как вы мне все надоели..."
        Может, оставить тут Барбата? А то ведь, кот из дома - мыши в пляс. Пока Квинта не будет, этот индюк, у которого только десять человек сейчас, всю центурию Марка к рукам приберет. Нет, Луций нужен, его борзый язык может сгодиться против Остория. Квинту очень не хотелось доводить до драки с ауксиллариями, хотя он понимал - шансов избежать ее, учитывая их взаимную "любовь" с префектом, почти нет.
        - Секст! - позвал Север опциона третьей центурии, которого смерть Аттия сделала временным командиром, - я возьму половину твоих людей и половину своих.
        - Отставить! - рявкнул Лонгин, - опцион, слушай мою команду! Этого бунтовщика арестовать!
        Секст колебался, глядя Квинту в глаза. Лонгин перевел взгляд на Барбата.
        - Тебя тоже касается. Ты теперь командуешь центурией! Забери у него меч!
        Барбат медленно покачал головой.
        - А вот хрен тебе! - Север хлопнул ладонью по локтевому сгибу правой руки, - Луций, Авл, ребята, выступаем!
        Квинт не давал себе вздохнуть и задуматься, что же он творит. Ведь все мосты жжет. Сулланцы не простят. Север словно прыгнул в стремительный горный поток, в котором некогда предаваться пространным размышлениям о добре и зле - надо бороться за жизнь. Холодная голова, взвешенные решения, за которые его так ценил Серторий... Стоило увидеть на миг голубые бездонные глаза ребенка, грязного, голого, сидящего возле мертвой матери, на одно мгновение поддаться чувствам, и вот уже крепость под названием "невозмутимый и расчетливый Квинт Север" рассыпалась по кирпичику.
        Пятьдесят легионеров (Квинт все же не стал брать всех) вышли из ворот и быстрым шагом двинулись по северной дороге. В сумерки. В спину неслась брань Лонгина, обещавшего над каждым предателем сотворить изощренное насилие.
        "Сам себя трахни, урод".
        Квинт посмотрел на лица солдат - бледны, напряжены. Все понимают, что произошло. Вообще-то, им наказание не грозит, они выполняют приказ непосредственного начальника, но все же страх есть: как оно там повернется? Только Юпитер, Наилучший, Величайший ведает.
        - Шире шаг!
        Квинт почти бежал. Он еще не знал, что бежит прочь от привычного уклада жизни, наполнявшего смыслом все его существование в последние восемь лет. Прочь от ежедневной солдатской рутины, легионных лагерей, похожих на муравейники, крепостей, переходов, бесконечной стройки дорог - всего того, что призвано расширять и преумножать жизненное пространство его родины. Ему посчастливилось родиться римлянином, не каким-то фракийцем, но именно ради них, косматых варваров, пускающих ему стрелы в спину, он готов был отказаться от всего того, что составляло его мир. Единственный из возможных, другого он просто не знал. Почему?
        Остановись он сейчас, задумайся об этом - не ответил бы. Опомнись, Квинт Север, что ты творишь?!
        - Шире шаг!
        ...Мертвые руки Инстея Айсо, самнита...
        ...Маленький копошащийся сверток среди горы трупов...
        Ишь ты, жалостливый какой нарисовался! Ну, давай, Квинт, спасай немытых варваров, которые убили Марка! Если уж мерять зло, так ты вспомни римских граждан на колах перед воротами Гераклеи!
        "Помню. Шире шаг, ребята. Быстрее. Все я помню".

* * *
        - Смерть ждешь? Нет, я не убить тебя. Кожу вывернуть. Не тебе. Ты - анадеро[Анадеро - "сдирать кожу, вывернуть наизнанку, рассказывать до конца" (греч).] . Скажешь все.
        Варвар молчал, нагнув голову, глаза жгли ненавистью.
        Осторий ждал недолго, повернулся к одному из своих людей.
        - Давай ее.
        Двое скордисков подтащили упирающуюся женщину, поставили на колени перед пожилым дарданом привязанным к бревну, которое было заготовлено для распила на дрова и лежало на козлах. Осторий поднес к горлу женщины широкий кривой нож и, мешая греческие слова с фракийскими, коих успел нахвататься за время службы в войске наместника, спросил.
        - Думаешь, старый? Биос ануо. Надо умирать уже?
        Варвар, глядя в расширившиеся от ужаса глаза женщины, прохрипел:
        - Я принес клятву... Не вредить римлянам... Я не нарушал ее...
        - Просмено аллотрио айнос["Я ждал другую речь" (греч).] , - Осторий вытащил из-под подбородка женщины нож.
        Кровь брызнула в лицо старика, тот зарычал и рванулся. Безуспешно.
        - Еще тащи, - сказал префект кельту.
        - Я не знаю, кто они и где! Волчье ты семя! Я не лгу!
        Скордиски поставили перед варваром новую жертву, совсем еще девчонку, зареванную, бледную, в располосованном платье, дрожащую от холода и страха.
        - Не тронь! Я скажу!
        - Я весь превращался в уши, - оскалился Осторий.
        - Девчонку отпусти...
        - Я ждал другой речь.
        Девушка вскрикнула и дернулась. Из-под ножа побежала вниз темная струйка, уносящая жизнь.
        - Я скажу, будь ты проклят, скажу все! Не тронь ее!
        - Говори.
        - Это не наши! - старик заторопился, тяжело дыша и сбиваясь на кашель, не отрывая безумного взора от мечущихся глаз девушки, - не наши! Мы все дали клятву! Это не дарданы!
        - Нет быстро, - поморщился префект, - не понимаю.
        - Это не дарданы. Какие-то пришлые.
        - Даки? - на невозмутимом лице Остория нарисовалась заинтересованность.
        - Нет. Это иллирийцы, - старик вновь закашлялся, выплюнул кровь.
        - Ты говорить, - предложил Осторий.
        - Заезжали в село. Муки выменять на дичину.
        - Сколько их?
        - Трое было.
        - Ночлег давал?
        - Нет... Они бьют римлян... Я поклялся...
        - Хорошо. Где искать?
        - Я не знаю.
        Девушка захрипела.
        - Не знаю! - в отчаянии заорал варвар.
        Осторий толкнул девушку к старику, она судорожно вцепилась в его разорванную рубаху. Голова ее запрокинулась назад, из горла хлестала кровь.
        - Не знаю... Я не знаю, - шептал старик, в ужасе глядя в стекленеющие глаза.
        Девушка медленно сползала на землю.
        Осторий повернулся к скордиску, стоявшему за его спиной со скрещенными на груди руками, и сказал на латыни:
        - Сжечь все.
        Варвар не двинулся с места и даже бровью не повел.
        - Ты глухой или слов человеческих не понимаешь, скотина тупая? Анайто! Зажигай!
        Через несколько минут деревня полыхала. Старик, привязанный к бревну, истошно выл. Этот налет стоил Осторию десяти человек: не получив ответов на свои вопросы, префект принялся резать варваров, но дарданы не хотели подыхать, как овцы. Скордиски перебили мужчин, заплатив за это жизнью каждого пятого. Потери взбесили Остория, но одного человека дважды не убьешь.
        Дальше что? Осторий узнал не намного больше, чем прежде. Неуловимые варвары терроризируют округу, убивают римлян. Безнаказанно. Старик сказал, их трое, но может быть и больше. Где они скрываются? В чаще, каждый раз в новой берлоге? Скверно. Очень скверно. Как их ловить? Может, здесь, у пожарища устроить засаду? А с какого перепуга они сюда полезут? На обоз Лонгина так и не клюнули. Подбрасывают мертвецов, дразнят.
        Ладно, чего метаться, на ночь глядя.
        - Сенакул, идем в Браддаву.
        Почему их маленький отряд в последние дни кружит вокруг Браддавы, никто из тавлантиев не знал, а Веслев не называл причины. После первой драки с римлянами они ушли на запад, к Керсадаве. Разбили лагерь в горах, вырыли землянки. Спасенных баб и детей, два десятка ртов, надо кормить, а никаких припасов на такую ораву у Веслева не было. Пропитание добывали охотой, часть дичи оставляли себе, часть меняли на хлеб и соль у дарданов, стараясь не появляться в одном и том же селе два раза подряд.
        Здесь, по западной дороге, прошли даки, большой отряд, который вел бывший митридатов военачальник. Дромихет беззащитную Керсадаву (в ней сидела всего сотня дружинников Асдулы) сжег по злобе, перебив воинов. Он спалил и одно из окрестных сел, но люди спаслись, кем-то загодя предупрежденные, ушли в горы. Даки задерживаться не стали, быстрым маршем удалились куда-то на север и больше о них не слышали. Зато, дней через десять, в окрестностях уже отдымивших руин Керсадавы появились римляне. Они не стали обижать селян, только согнали их всех на восстановление крепости. Возле других гнезд Красные Гребни вели себя не столь миролюбиво: выгребали амбары коматов, угоняли скот, за малейшую попытку сопротивления вешали на крестах. Веслев, захватив "языка", довольно быстро выяснил причину такой избирательности: Базилл наградил "друга римского народа" неприкосновенностью его владений.
        Это обстоятельство Веслеву удалось обратить в свою пользу. Спасенные женщины сковывали его по рукам и ногам, однако на его счастье, некоторые из них, выданные замуж в разоренную деревню, родом были как раз из этих мест. Они вернулись к родителям. Остальных тоже приняли в семьи без особого ворчания, сказалась убедительность речей Веслева. Да и не были дарданы черствыми сухарями, многие откликнулись на чужую беду. Не без урода, конечно. Как везде. Веслеву не удалось отвертеться от мысли, что кое-кого из этих женщин и детей он, если крепко задуматься, своими собственными руками в рабство отдал. С благими намерениями. Мысль эта никак не хотела из головы убираться. А вскоре приключилась еще одна головная боль.
        Веслев хотел знать, что происходит в округе. Стремился охватить своим взглядом как можно больше. Тавлантии разделились. Мукала, Дурже и Плеврат, столкнувшись неподалеку от Еловой крепости, лоб в лоб с несколькими римлянами, валившими сухостой на дрова, всех их убили. И вошли во вкус.
        Началось планомерное избиение легионеров. Как волки караулят отбившуюся от стада овцу, так тавлантии азартно резали небольшие группы римлян, когда те, по трое-четверо, или даже большим числом, за разными надобностями выходили за стены. Оставшись далеко позади катящейся на север войны, солдаты расслабились, за что и поплатились.
        Впрочем, сориентировались они очень быстро, и вскоре тавлантиям пришлось уносить ноги. Узнав об этой самодеятельности, Веслев пришел в ярость: совсем недавно, за одного убитого в Берзабрие, римляне вырезали целое село. Поругался костоправ, воздух потряс, выпустил пар, а на следующий день удивил своих товарищей, засобиравшись в окрестности Браддавы. Он никому не сказал, зачем, да они и не спрашивали, привыкли доверять вождю.
        Для Веслева, избавившегося от обузы, цель теперь была - прозрачнее некуда. По правде сказать, другим она бы показалась мутной. Если бы он, конечно, поделился своими планами. Тот тлеющий уголек, который костоправ ощутил еще в Иллирии, превратился в яркое пламя. В костер, который горел в Браддаве. В стане врага. Человек, погубивший Автолика, находился на расстоянии вытянутой руки, но единственным чувством, которое Веслев испытывал к нему, было любопытство. Не ненависть, а интерес.
        Костоправ сразу убедился, что римлянин тоже его ощущает: на тавлантиев, никак себя не обнаруживших (Веслев запретил убивать солдат) началась настоящая охота. Римлянин восхищал костоправа, с каждым днем все больше. Он безошибочно находил стоянки иллирийцев, уверенно ориентировался в незнакомой местности и молниеносно наносил удар, отставая всего на полшага. Каждый раз ему доставались еще теплые угли кострища. Веслева охватил азарт, давно забытое чувство. Они кружили по окрестным горам, друг вокруг друга, как два опытных и осторожных мечника, ослепленных повязками на глазах и вынужденных полагаться на чувства, что при должном мастерстве могут оказаться не менее надежными, чем зрение.
        Так продолжалось несколько дней.
        Остановись костоправ ненадолго, отвлекись хотя бы на одно мгновение от пляски пламени, заполонившей все его сознание, и он увидел бы, что с ночью, спустившейся на земли дарданов, борется еще один огонек, слабый и бледный, едва различимый в непроницаемой чернильной тьме.
        - Мукала вернулся, - подошел к костру Остемир.
        - Хорошо, - Веслев, подвязывавший новые съемные петли к тетиве лука, взамен истершихся, кивнул, не посмотрев на друга.
        - Нет, плохо все.
        Веслев поднял глаза на Остемира, отставив работу.
        - Что случилось?
        Через минуту он слушал рассказ Мукалы, с каждым его словом все сильнее сжимая челюсти.
        - Они не одни оказались. Позади ехали полста верховых. Скордиски с римским начальником. Этот трупы увидал, взбеленился, в село помчался, а я - сюда.
        - В какое село?
        - Ближнее, к северо-западу от Браддавы.
        - Мукала, - прошипел Остемир, - говорили же, хватит! Никому мы так не поможем, только хуже сделаем. Про Берзобрию слышал? Я как подумал, что если бы то из-за нас сотворили... Ну, убил ты этих римлян, чего добился?
        Мукала потупил взор.
        - По коням, - приказал Веслев.
        Собрались мгновенно. До названного Мукалой села от последнего лагеря было совсем недалеко, да вот только поскачи-ка ночью по горам верхом. Как ни спешили, но Осторий добрался раньше.
        - Не успели... - процедил Остемир, глядя на зарево.
        - Надо карать! - с ненавистью выдохнул Плеврат.
        - Как? - пробормотал Мукала, - их там полсотни.
        Веслев, на скулах которого играли желваки, прикрыл глаза. Даже сквозь веки он видел огонь впереди, жадный и злой. Сырость ему нипочем, он стремится сожрать все, до чего может дотянуться. Как сыновья волчицы. Погребальный костер, в который превратилась деревня дарданов, жег лицо костоправа, но как бы ни было горячо ревущее пламя, сил его не хватит, чтобы притупить чувства Посвященного.
        К селу приближался еще один отряд римлян. Из крепости. Солдат вел человек, с которым Веслев давно уже искал встречи, но не мог придумать, как бы обставить ее без свидетелей.
        Сколько всего было римлян, костоправ не знал, он видел лишь одного.
        "Тесновато сейчас на сцене будет. Пожалуй, стоит убраться. Но тогда эти ублюдки останутся безнаказанными. Плеврат прав, надо карать, хватит делать вид, что моя хата с краю".
        Возмездие... Как это просто и понятно. Око за око. Без высоких мудрствований о добре и зле, которыми он сам дурил голову Автолику много лет назад, искренне веря в то, что несет.
        "Посвященный Круга стоит над людскими страстями. Нет добра и зла. Всякое добро не всегда и не для всех таково, и абсолютного зла не существует".
        Чушь какая. Римляне совершили зло. Надо карать.
        - Ночь. В Браддаву пойдут, больше некуда, - вслух рассудил Веслев, - на дороге устроим засаду. Мукала, там позади, шагах в ста, оленью тропу видел?
        - Знаю ее, она в глубокий овраг упирается. С ручьем на дне.
        - Пересечь его сможем?
        - Нет, кони ноги переломают. Даже днем. Но там по берегу можно уйти.
        - Хорошо. Из крепости идет еще один отряд.
        - Откуда знаешь? - удивился Дурже.
        - Знаю. Вы готовы к драке, братья?
        - Готовы, Веслев, - ответил за всех Остемир, - говори, что придумал.
        Север поднял руку, приказывая остановиться.
        - Тихо, - Квинт даже повернулся вполоборота, вслушиваясь в ночь, - кажется. всадники.
        - Приближаются, - согласно кивнул Барбат, - вот только кто? Осторий или варвары?
        - Варвары Остория, - оскалился Авл.
        "Проклятье, неужели не успели?"
        Из-за поворота доносилось конское фырканье и чавканье дорожной грязи.
        Луна спряталась за тучами, но с тьмой продолжали бороться несколько факелов в руках солдат. Вздрагивающее пламя обдавало лицо жаром.
        "Увидят огонь".
        Квинт быстро огляделся. Справа от дороги тянулась длинная яма, почти овраг. Центурион отдал факел Авлу.
        - Всем, кроме Авла огонь затушить, а ты спускайся в яму и держи факел ближе к земле, чтобы не видно было.
        Солдат повиновался. Никто не спросил, зачем один факел оставили, всем и так понятно: затушить легко, а зажги-ка их снова.
        Факел Квинт отдал, но ощущение чьего-то огненного дыхания никуда не делось. Мерещится? Да нет, не может быть ошибки, как такое позабудешь.
        "Это не Осторий, а Злой Фракиец!"
        - Это варвары! Приготовиться к бою, - скомандовал Север, - рассредоточиться вдоль дороги. Луций, ты на той стороне. Атакуй, как я начну.
        Хлюпанье копыт в вязкой жиже становилось все отчетливее. Север поудобнее перехватил древко пилума. Он уже видел всадников. Они ехали шагом, неторопливо. Сколько их всего? Впереди двое с факелами освещали путь, и дальше угадывалось несколько огней. В их рваном тусклом свете невозможно было различить ни лиц, ни одежды, однако Квинт уже не сомневался, что перед ним отряд варваров. Среди них был кто-то, похожий на Автолика. Какая-то, Орк забери ее назад в свою преисподнюю, очередная нечеловеческая тварь. Иной жизнь проживет и никаких чудес не встретит, а на Квинта они чего-то посыпались, как из рога изобилия[Рог изобилия принадлежал богу богатства Плутосу, которого иногда объединяли из-за схожести имен с Плутоном, владыкой мертвых.] . Вот только он не просил...
        По крайней мере, это не Осторий. Как вести себя с префектом, если тот уже спалил деревню, Квинт так и не придумал.
        Легионеры спрятались за деревьями и скользкими ото мха гранитными валунами, что во множестве громоздились вдоль дороги и в глубине горного леса.
        Щеки Севера коснулось что-то влажное. Снежинка. Еще одна. И еще. Бывает так: только что обволакивающий всепроникающим холодом воздух был чист и прозрачен, как вдруг, в одночасье, из ниоткуда соткались мириады крупных мокрых хлопьев, словно над головами кто-то вспорол набитый снегом мешок. Не объявляя войны, зима начала вторжение. Вернее, повторила попытку.
        Квинт медлил с сигналом к атаке, всадников оказалось довольно много и центурион уже начал сомневаться в своих силах. Неизвестно, чем бы это могло закончиться, но один из варваров вдруг как-то странно дернулся и, раскинув руки, выронив щит, полетел с коня.
        - Давай! - заорал Квинт и метнул пилум.
        - Бар-ра!
        Крики и конское ржание взорвали ночь. Лошади вставали на дыбы и падали, давя седоков, пораженные копьями римлян. Несколько варваров, спасаясь, не разбирая дороги, рванули галопом вперед, но наткнулись на стену щитов, стоптать которую не смогли. Факелы падали в грязь и гасли. Всадники, сбившись в кучу, что-то орали на незнакомом языке, рубили тьму длинными мечами, отмахиваясь от невидимого врага.
        Пустив в ход пилумы, римляне высыпали на дорогу, атаковав колонну в плотном строю. Варвары попытались прорваться, некоторые бросились врассыпную, натыкаясь на массивные еловые лапы и хлесткие нагие ветки придорожных кустов. Всадники гнали коней на римские щиты и рубили, направо, налево, почти не видя врага за плотнеющей на глазах снежной завесой.
        Легионерам приходилось не легче. Внезапность принесла плоды, но молниеносной победы не получилось. Солдаты увязли, начали нести потери. Кому в образовавшейся свалке приходилось тяжелее? Конному или пешему? Тьма, снег, огненные росчерки факелов, рубящих ночь. Лошадиный храп, крики со всех сторон, ни слова не разобрать. Каша.
        Многие варвары уже бились пешими. Квинт дрался спина к спине с Кезоном, ветераном, помнившим ловлю Югурты. Просто махал мечом наудачу и каким-то чудом умудрялся подставлять щит под вражеские клинки. Он уже успел съездить массивным яблоком рукояти по зубам своему солдату, не разобравшему, кто перед ним.
        Слева, справа, щитом, выпад, снова на щит, ударить с колена, взмах, опять слева, на щит.
        - Ах-р!
        Тяжелый скутум трещит, едва не рассыпаясь в руках. Чья-то брызжущая слюной рожа.
        - Н-на!
        Булькающий хрип за спиной.
        - Кезон? Держись!
        Быстрый взгляд назад. Клинок, летящий в спину. Пригнуться! Кезон стоит на коленях, заваливается на бок.
        Удар краем щита в голову сбил Севера с ног. В глазах потемнело, Квинт упал лицом в грязь, но не потерял сознания. В трех шагах от центуриона, какой-то варвар ловко отбивался сразу от нескольких легионеров, орудуя длинным клинком и факелом, зажатым в левой руке. Гудящее пламя чертило замысловатые фигуры, на краткие мгновения выхватывая из тьмы лица людей. Падая, Квинт выпустил щит и, пытаясь подняться, наткнулся рукой на труп в кольчуге, лежащий в луже спиной кверху. Между лопатками торчала стрела. Стрела? Откуда? Кто здесь мог стрелять? Точно не его люди. Варвары? В своих? Не мудрено, вообще-то, в таком месиве... Север перевернул тело, подтянул ближе, пытаясь в рваных бликах пламени различить черты лица и первое, что ему бросилось в глаза - длинные висячие усы варвара.
        Скордиск!
        "Это не дарданы! Осторий, твою мать, оглоблю тебе в жопу! Это же он там, с факелом, шлем с гребнем, кованый мускульный нагрудник! Где были мои глаза?! Но кто же стрелял? У моих нет ни одного лука!"
        - Осторий, - заорал Квинт, срывая голос, - остановись!
        Ага, сейчас он послушается, разбежался.
        Рядом грохнулось тело, плеснув во все стороны грязью, кувыркнулось через голову и вскочило. Какое живучее. Квинт поднялся на колено, и едва не опрокинулся навзничь, извернувшись всем телом. Кельтский клинок на длину ладони не долетел до шеи Севера. Быстрым ответным выпадом, центурион отправил варвара-ауксиллария к праотцам.
        Осторий дрался один, против четверых и... одолевал. Квинт провел ладонью по лицу, стирая липкий снег, моргнул пару раз, а Осторий за это время успел уменьшить число своих противников. Теперь только трое. Вообще, ряды сражающихся с обеих сторон изрядно поредели, по крикам судя, и заметно уменьшившейся толкотне на дороге. Вот только не понять, кто побеждает.
        - Префект, остановись! - закричал Север, понимая, что это бесполезно.
        Осторий стремительно перемещался, не давая своим противникам нападать всем вместе. Они бестолково наскакивали на него, мешая друг другу, а его клинок метался с быстротой жалящей змеи. Вздох, взмах, всхлип. Второй легионер, пораженный в живот, согнулся пополам. Север заскрипел зубами: одним из двух схватившихся в префектом легионеров оказался Барбат. Квинт вскочил на ноги, рванулся на помощь, но столкнулся с очередным скордиском. Тот, нечленораздельно вопя, размахивал щитом, который держал двумя руками за край. Квинт отшагнул в сторону, сделал короткий и точный выпад, всадив клинок до середины в грудь варвара, оттолкнул нежелающее падать тело, бросил взгляд на Остория и в отчаянии закричал:
        - Луций!
        В то же мгновение префект прикончил последнего своего противника. Барбат стоял, прислонившись к мокрому, лишенному коры стволу мертвой сосны и, сползая на землю, смотрел невидящим взором в пустоту.
        - А-а-а!
        Квинт бросился к префекту, не глядя раскидал оказавшихся на пути скордисков.
        - Так это ты, сучара?! - взревел Осторий, узнав Севера и отразив удар, в который тот вложил всю переполнявшую его ненависть, - сдохни, упырячье отродье!
        Одной ненавистью мастерство не пересилишь: левое бедро центуриона обожгла холодная сталь.
        - Катись... - лязг, взмах, - к Орку!
        Брызги крови. Чьей? Нет боли, вообще нет никаких чувств, только ненависть. Лязг, взмах. Шаг вперед. А, пятишься, тварь!
        Закругленный кончик кельтского меча вспорол кольчугу на правом боку центуриона, а через мгновение едва не рассек ему шею. Квинт отшатнулся, уклоняясь от очередного удара, и упал на спину.
        - Командир! - голос Авла, откуда-то из-за спины, - держись!
        Осторий, уже занесший меч над поверженным центурионом, вынужден был отступить: на него опять насели сразу несколько легионеров.
        Квинт, морщась от боли, приподнялся на локте и вдруг, как перуном Юпитера пораженный, вздрогнул: и Осторий и солдаты светились изнутри, каким-то неземным огнем. Все вокруг в этом огне: люди, деревья. Как тогда, в Адрамиттионе. Стало светло, словно луна выглянула из-за туч, только свет ее не серебряный, а кроваво-красный. И льется он не с небес, а... Квинт повернулся и сквозь непроницаемую снежную завесу увидел его. Злого Фракийца. Он сразу же понял, кто перед ним, ибо фигура всадника, восседавшего на невысоком коньке, была целиком и полностью соткана из огненных нитей. Фракиец посмотрел на Квинта, толкнул пятками бока жеребца и помчался прочь.
        Север, позабыв обо всем на свете, не видя более Остория и бьющихся с ним легионеров, не замечая собственных ран, бросился следом за призраком. Боковым зрением увидел коня, смирно стоящего над телом мертвого ауксиллария и одним прыжком взлетел ему на спину.
        - Пошел!
        Он не видел дороги, по которой летел галопом, рискуя свернуть шею и себе и жеребцу. Ветки хлестали по лицу, рассекая кожу до крови, он не замечал и их. Перед глазами горел маяк. Фракиец был не один, но Квинт окончательно утратил способность трезво мыслить, без остатка отдавшись во власть всепоглощающей навязчивой страсти.
        - Стой!
        Сколько длилась безумная скачка, он не знал. Конь храпел под ним, но лошадник Север, всегда заботливый и внимательный всадник, и ухом не вел.
        ...Край какого-то оврага. Все вокруг белым-бело. Снег облепил ветви деревьев, укрыл землю вязким толстым ковром. Он светился еле-еле, словно пытался преумножить бледное сияние луны, краешек которой отпихивал прочь от себя темно-серые косматые клочья облаков.
        - Он же один!
        Рослый широкоплечий воин повернул коня.
        - Остемир, стой!
        Взмах боевого топора. Короткий опережающий выпад.
        Север хищно оскалился. Первый.
        Время остановилось.
        Воин, недоуменно уставившись на рану, сползал с конской спины на снег.
        - Остемир!!!
        Еще один всадник вскинул лук, медленно, словно поднимал непосильную ношу.
        - Нет! - Фракиец ударил стрелка по руке, но слишком поздно.
        Загудела тетива. Стрела не летела - плыла среди замерших в воздухе снежинок, так и не достигших земли. Ребенок играючи увернулся бы, да вот только мышцы, словно свинцом налились.
        Квинт пересилил оцепенение, натянул поводья, поднимая коня на дыбы. Летящая смерть угодила в капкан бесконечного круга мгновений, царства застывшего времени, но, рассекая его стальным отточенным острием, неумолимо продолжала свой путь.
        ...Остемир, сам едва различимый во тьме, налетел на невидимого врага, взмахнул топором, но тот оказался быстрее. Иллириец покачнулся и прильнул к конской шее.
        - Остемир!!! - крик Веслева резанул по ушам холодной сталью.
        Сердце словно чья-то жестокая рука сжала. Плеврат вскинул лук и, растянув его едва наполовину, не целясь, отпустил тетиву.
        Жеребец римлянина вздыбился и заржал, пронзительно, жалобно: выпущенная с десяти шагов стрела вонзилась в его грудь на треть длины древка. Он переступил задними ногами на самом краю обрыва и, не удержавшись, сорвался вниз, ломая кусты.
        Глава 7
        Иллирия
        - Отыгрываться будешь? - поинтересовался Койон.
        - Пошел ты к воронам... - сплюнул на грязный пол Дракил, внимательно рассматривая костяной кубик с точками на гранях.
        - Чего ты там увидеть пытаешься?
        Критянин несколько раз катнул кубик по столу, число точек каждый раз выпало разное. Поскреб кость ногтем.
        - На зуб еще попробуй, - посоветовал Койон, - если думаешь, что я засунул туда свинец, то расскажи, как я его достаю, когда ты кости кидаешь?
        - Ты когда-нибудь мне попадешься на горячем, - пообещал Дракил.
        - Жду не дождусь, - небрежно бросил Койон, рассматривая наборный пояс, с которым только что расстался критянин.
        - Эх, скугатища! - зевнул Гундосый, лениво наблюдавший, как его удачливый приятель одного за другим раздевал азартных лопухов из команды "Актеона" и примкнувшего к ним критянина, - ты де впобдил больше?
        - Вспомнил, - кивнул Койон, - Териопа.
        - Таг ода же сука! - удивился Гундосый.
        - Ну и что. У него там каждая вторая - сука. Я что сделаю?
        - Не, вы слыхали, бгатья?! Он нам пгедлагает сучьи ибеда бгать!
        - Чего ты верещишь... - с усилием поднял глаза от глиняной кружки Залдас, сидевший по своему обыкновению в самом темном углу комнаты, - всю плешь проел своей псячьей суетой.
        - И верно, - согласился Дракил, - как самому-то еще нудеть не надоело? Муха зудливая....
        Гундосый повернулся к Койону и свистящим шепотом заявил:
        - Ты хоть Тегиопой, хоть жопой дазывайся, а я себе дагбальное ибя возьбу.
        - Ты у нас будешь Теридамантом, - хохотнул Койон.
        - Это почебу? - насторожился Гундосый.
        - Оно самое длинное! И звучит благородно.
        Гундосый задумался.
        - А что? Вегно. Тегидабат...
        Койон прыснул в кулак.
        - Дракил будет Драконом...
        - Пасть захлопни уже, - огрызнулся критянин.
        - ...Эвдор - Эвдромом.
        - Сбатги-ка! - восхитился Гундосый, - как влитое!
        - Ага, только на всех все равно не хватит. У того Актеона, что за голой Артемидой подглядывал, было пятьдесят собак, а нас гораздо больше. И сучьими кличками зваться никто не захочет...
        Сказать по правде, и кобелиными никто не жаждал. Это развлечение Гундосый с Койоном, страдающие от скуки, придумали несколько дней назад. А что? Корабль зовется "Актеоном", а пираты по всей Эгеиде - Псами. Вот и придумали - всей команде дать клички актеоновых собак. Вот только тех, несмотря на их весьма значительное число, на всех пиратов никак не хватало, да к тому же никто больше игру не поддержал. Впрочем, это обстоятельство приятелей не смутило. Они азартно примеряли клички ко всем своим товарищам, и, пытаясь вспомнить их побольше, перебирали разные версии мифа о знаменитом охотнике Актеоне, который подсматривал за купающейся Артемидой, был за это превращен в оленя и загрызен собственными псами.
        - Акабат еще.
        - Как? Акабат?
        - Да дет, я же говою - А-ка-бат.
        - Не понимаю...
        - Ну, ты... Дегево... Лана, хъен с тобой, Гилактог еще.
        - Гилактор?
        - Ага.
        Койон поскреб затылок.
        - А вот такое слышал?
        Уставившись в потолок, он с выражением продекламировал:
        - ...Дух затем испустил Актеон по желанию Зевса.
        Первым крови царя своего напился досыта
        Спартак, и Омарг, и Борес (он мгновенно мог зверя настигнуть).
        Кровь Актеона отведав, вкусили они его мяса.
        Вслед неотступно другие накинулись, жадно кусая[Собаку в этом отрывке из Псевдо-Аполлодора, скорее всего, зовут "Спарт", что переводится, как "посеянный", однако в настоящее время популярно прочтение клички, как "Спартак", от чего автор сего текста и пляшет.] ...
        - Ага, запишеб, Спагтак... - Гундосый сопя от усердия рисовал углем на свежеструганной доске жуткого вида каракули.
        Скучно...
        Каждый новый день еще более уныл, чем предыдущий. Ничего интересного не происходит. С последней поножовщины из-за иллирийских баб, прошел уже месяц. Как обычно, в ней отличился Аристид, причем сам же и заварил кашу. Поговорили без огонька, всего-то пара трупов с каждой стороны, если не считать сломанных ребер, свернутых челюстей и выбитого зуба у виновника потасовки. Самое интересное - зуб Аристиду выбил Эвдор, но Пьяница не обиделся. Хотя удивился, не понял, почему вожак так рассердился. Подумаешь, немного повздорили? Что тут такого. Она сама хотела...
        Может и хотела, дура. Уж если кто и мог женщине Агрона в компании "киликийцев" приглянуться, так это красавчик Аристид. Интересно, что с ней сделал Агрон? Неужели зарезал? Что-то давно не видать девку.
        Агрон Молосс на Черной Керкире[Черная Керкира - остров у берегов Иллирии. Современное название - Корчула. Не путать с более известным островом Керкира (Ионический архипелаг, современное название - Корфу).] - царь и бог. Сам он не местный, с юга, из земель, что давно под римлянами, но здесь, среди многочисленных островков Адриатики его каждая собака знает. И опасается. Молоссом его прозвали вовсе не по роду-племени. К Эпиру он отношение имел лишь в том смысле, что его там до икоты боялись. Он происходил из эордеев, живущих долиной Генуса, по соседству с тавлантиями. Молоссом его нарекли из страха и уважения, ибо обликом и повадками он походил на зовущихся тем же именем знаменитых эпирских волкодавов.
        Уже одно только имя Агрона Молосса должно было крепко насторожить того, кто слышал о нем впервые, уж очень звучные у него слагаемые. До сих пор по всей Либурнии и Далматии в мазанках с островерхими соломенными крышами матери рассказывают детям сказки о могучем иллирийском царе Агроне, которого боялись римляне, македоняне и эллины. Когда таким именем теперь называют новорожденного мальчика, старики желают ему повторить великую судьбу царя, при котором границы Иллирии расширялись неудержимо, едва не поглотив Эпир.
        Знамя царя Агрона было в прошлом достаточным основанием, чтобы какой-нибудь купец из Брундизия, заметив его, немедленно жидко нагадил под себя. В этом отношении Молосс древнему царю не уступал, хотя имел всего пять кораблей и семь сотен воинов, по большей части местных, иллирийцев.
        На Черной Керкире не было другого населения, кроме пиратов, их женщин и детей, пиратов в будущем. Никто здесь не пахал и не сеял, разве что рыболовством промышляли. Либурния - вторая столица Морских Псов, после Киликии. Людей, живущих морским разбоем, здесь больше чем на Крите, третьей столице. А как иначе, ведь под боком такая жирная, прямо-таки текущая соками Италия.
        С киликийскими пиратами римляне познакомились совсем недавно, а вот с их иллирийскими собратьями вели давнюю, непрекращающуюся войну, для чего держали на юге Адриатики немаленький флот. Им нравилось сравнивать его с колоссом, что стоит над узким морем, крепко опираясь на две ноги - порты Брундизий и Диррахий.
        Последний располагался от Черной Керкиры всего в одном дне пути при благоприятном ветре или с хорошей командой гребцов. Это обстоятельство особенно возвышало Молосса над пиратами, облюбовавшими острова дальше к северу, ведь его сухопутная берлога ближе всех к врагу.
        Агрон своим опасным положением чрезвычайно гордился и в общении с другими пиратскими вожаками нередко его поминал. Кого-то ему удавалось впечатлить, а те, кто поумнее, прятали улыбку, заслышав похвальбу. И верно, укрепления острова не чета тем, что не первый век служат надежной опорой киликийцам. Взять Черную Керкиру штурмом не представляло сложности для тех сил, какими располагали римские наместники в Диррахии. Так почему же они до сих пор не выжгли каленым железом комариный рой, сосущий кровь из мирных мореходов?
        А зачем?
        Македония - пропреторская провинция. Сложил бывший претор свои полномочия и получил ее в свое управление. Целый год он служил на благо Отечества, ночей, наверное, не спал, все думал, как бы больше пользы Сенату и народу Рима принести. Взяток, конечно, не брал, а для иных расходов даже раскрывал собственный кошель (о чем всем и каждому, естественно, известно). Устал невероятно. Поиздержался (как без этого). Исполнил свой гражданский долг. И вот он получает под свою руку страну, которую сам Юпитер предназначил для бесконечного доения.
        В Городе преторы и консулы - честнейшие из граждан, образцы для подражания. В провинциях наместники преображались. И начиналось наполнение сундуков.
        Ловить пиратов? Конечно, надо. Сенат требует отчетов, народ Рима недоволен бесчинством морских разбойников. Да, надо ловить. Ловили. Тех, кто сдуру попадется. А остальные? Умные, хитрые?
        Как заведено у квиритов с их богом, Наилучшим, Величайшим? "Я даю, чтобы ты дал". Все просто и понятно. Так и они с другими поступали. "Я тебя ловить не стану, но ты в сундук немножко положи".
        Вот и сидит себе, никем не тревожимый пират Агрон на острове, что всего в одном дне пути от стоянки флота наместника Македонии. И все об этом знают. И никто пирата Агрона не ловит. Более того, даже если поймают (случайно, вдруг пират настолько обнаглеет, что сам в гавань Диррахия придет), крест ему совсем не обязателен.
        Пираты грабят и делятся. Всем хорошо. Идиллия. Плохо только купцам. Ну что тут сделаешь, мир не совершенен...
        Так продолжалось многие годы, пока в срок наместничества пропретора Гая Сентия не случилась неприятность в виде тридцати понтийских триер, под командованием наварха Митрофана пожаловавших в воды Адриатики.
        Царь Митридат Эвпатор решил немножко пощекотать врага ножичком в подбрюшье. Иллирийские пираты царем не были прикормлены, в отличие от киликийских, но Митрофан сей недостаток устранил звоном серебра. И начались для римлян черные дни.
        Бруттий Сура, полководец наместника, сбился с ног, пытаясь отразить наступление понтийцев на суше и на море. В самом начале войны ему сопутствовала удача: у берегов Беотии он с небольшим отрядом, численно уступая понтийцам в несколько раз, атаковал караван транспортных судов, везущих подкрепления к Архелаю под конвоем легких триер-афрактов. Не ожидая такой дерзости, понтийцы опешили, а римляне быстро пустили на дно большой транспорт с тремя сотнями воинов и пытавшуюся защитить его триеру. Митрофан отступил. Римляне не смогли преследовать парусники, которые оторвались от них, пользуясь преимуществом в ходе с попутным ветром.
        После этого сражения наварх получил царский приказ, переместиться в Адриатику. У Суры успехи кончились, дела шли все хуже и хуже, но от разгрома его спас Сулла. Митрофан должен был помешать переправе войск Луция Корнелия, но не сделал этого, помня, каких тумаков ему умудрился надавать полководец Гая Сентия практически голыми руками. Так из-за трусости своего наварха Митридат упустил шанс исключить из игры или хотя бы существенно ослабить Суллу. Боевых кораблей у того не было, лишь неповоротливые плоскодонные транспорты, перевозившие легионы. Если бы Митрофану сразу хватило ума подружиться с иллирийцами...
        Впрочем, наварх оказался не совсем безнадежен. Союз с пиратами он, хоть и с опозданием, но заключил... чтобы опять упустить победу.
        Вторая римская армия, ведомая консулом Валерием Флакком, переправлялась в Македонию, не дожидаясь благоприятной погоды. Нептун-Посейдон в последние дни зимы разгонял стада своих коней особенно свирепо, в равной степени мешая и римлянам и понтийцам. Митрофан, благодаря лазутчикам в Брундизии, знал о готовящейся переправе, но выходить в море не решался. Он знал, что если и Флакка упустит, то самое время беспокоиться о своей шее: Митридат скор на расправу и способен снять голову за меньшее. Может боги будут милостивы и римляне сами потонут, избавив его от забот? Кабы знать наверняка...
        Все же пришлось ему немного повоевать. В штормовом море искать врага не просто, но тут понтийскому наварху помогли иллирийцы. Пираты здешних волн, подводных скал и мелей не слишком опасались, ибо знали их, как свои пять пальцев. Корабли Флакка разметало бурей, и часть из них Митрофан успешно отправил на дно возле устья Дрилона. Меньшую часть. Это, однако, не помешало ему послать голубиной почтой победное донесение царю.
        К лету понтийский наварх, почуяв, что вал железа и крови откатился на восток и про него все позабыли, осмелел и показал римской эскадре в Диррахии, где зимуют раки.
        В начале осени Лукулл на востоке с упоением в хвост и гриву драл Неоптолема, а на западе Митрофан чувствовал себя в полнейшей безопасности. Деятельность его ничем не отличалась от обычных занятий новообретенных союзников. Иллирийцы, усилившись тридцатью понтийскими триерами, вконец обнаглели и сходили до Италии, успешно грабанув Сипонт. Митрофан остался зимовать на острове Мелита, недалеко от Черной Керкиры.
        К зиме силы наварха еще немножко увеличились. Кое-кто пришлепал сюда аж от самого Лекта Троадского.
        От Тенедоса Эвдор и компания направились прямиком на запад, укрывшись в одной из небольших уютных бухточек, образованных потоками лавы на южном берегу Лемноса, обители бога-кузнеца Гефеста и прародины амазонок. Здесь, переведя дух после шестичасового перехода на веслах со встречным ветром и сильным боковым течением, пираты, сцепив корабли бортами, принялись совещаться, что делать дальше. Вожди и кормчие, а также кое-кто, пытавшийся всеми силами пробиться в их круг, становившийся все более закрытым, собрались на корме "Актеона".
        - Куда теперь, Эвдор? Рвем когти в Киликию?
        - Думаешь, там безопасно?
        - А разве нет? - удивился Аристид, - неужели ты думаешь, что Лукулл в ближайшее время туда дотянется?
        - Рано или поздно, дотянется.
        Аристид фыркнул.
        - Уж точно не этой зимой. Встанет где-нибудь поближе к Сулле.
        - И все же я не хочу идти в Киликию, - покачал головой Эвдор.
        - Почему?
        - Через месяц там народу будет - не протолкнуться. А я люблю простор.
        - Ты что, Мономаха испугался? - прищурился Аристид.
        - Точно. Прямо зуб на зуб не попадает от страха, - усмехнулся Эвдор.
        - Ты можешь сказать прямо, куда хочешь направиться? - мрачно поинтересовался доселе молчавший Идай.
        - Не скажет он, - бросил Дракил, - он у нас любит котами в мешках торговать. Сколько его знаю - ни разу еще он не сказал, что у него на уме. Мутит все время.
        - Ох и выдумщик ты, Дракил, - ответил вождь, - сколько нового я о себе узнал, тебя слушая.
        - На вопрос ответь, - процедил Идай, сверля Эвдора взглядом.
        Тот немедленно принял вызов. Аристид давно уже заметил, что в игре в гляделки вождю нет равных. Очень уж он ее любит. В этот раз ему крепкий орешек попался. В упрямстве совладельцы "Актеона", пожалуй, были равны.
        Эвдор удержал свой азарт, не стал без нужды раскалять обстановку.
        - Я предлагаю...
        "Предлагаю!"
        Аристид удивленно поднял бровь.
        - ...идти к Либурнийскому берегу и зимовать там. Доберемся за полмесяца.
        - За каким хером нам туда переться? - обнаружил внимание к разговору Менесфей.
        - Да, - кивнул Идай, - чего мы там забыли?
        Эвдор еще не успел рта раскрыть, как неожиданно воодушевился Аристид.
        - Я - за!
        - С чего бы это? - неприязненно покосился на Пьяницу Дракил, - только что в противоположную сторону рвался.
        - Да ну эту Киликию. Там из баб только тощие сирийки. Надоели. Иллирийку хочу. У них есть за что подержаться.
        Аристид изобразил в подробностях, чего и сколько он желает поиметь. Вышло нечто необъятное.
        - Такая тебя грудями к ложу прижмет - раздавит, как клопа, - с серьезным выражением лица заявил Идай.
        - Я тоже не люблю толстух, - добавил его брат.
        - Какие толстухи? - возмутился Аристид, - они там все стройные, как на подбор!
        - Стройнее сириек?
        - Тощая корова - еще не лань.
        Эвдор переводил взгляд с одного на другого.
        - Я смотрю, больше вопросов ни у кого нет?
        - У меня есть, - сказал Дракил.
        - И верно, как это я про тебя-то забыл. Спрашивай.
        - Тебе Митридат приказал идти в Иллирию?
        - Нет, - не моргнув глазом ответил Эвдор.
        - Тогда зачем ты нас туда тащишь?
        - Я никого никуда не тащу. Я предлагаю.
        - То есть, если мы не согласимся...
        - Если не согласятся почтенные Идай и Менесфей, - уточнил Эвдор, - мы не пойдем в Иллирию.
        - А наше мнение, тебя уже не интересует? - начал закипать критянин, - мнение тех, уже несколько месяцев следует за тобой, выполняя твои полубезумные прихоти?
        - Почему, "полу", - наигранно удивился вожак, - и вообще, Дракил, я уже спрашивал тебя, с чего ты взял, что я сторонник демократии?
        - Хорошо! - зарычал Дракил, - тебе насрать на мое мнение! Но Аристида, которого ты поставил кормчим "Меланиппы" ты ведь тоже не спросил! Для тебя теперь эти двое уродов важнее!
        Критянин с ненавистью посмотрел на братьев. Идай мгновенно выхватил меч. Дракил последовал его примеру. Аристид сделал шаг назад и сложил руки на груди, всем своим видом показывая, как он наслаждается зрелищем.
        - Ну-ка застыли! Убрать оружие! Обоих за борт выкину!
        - Ты эта, Мышелов, того самого, короче... - процедил Менесфей, пробуя пальцем лезвие топора, с которым не расставался.
        Эвдор так сверкнул на него глазами, что Златоуст подавился словами, которые и без того лезли из его глотки с превеликим трудом. Идай покосился на брата, посмотрел на безоружного вожака, оглянулся, скользнув глазами по лицам пиратов, кто толпились поодаль, ожидая решения вождей, и медленно опустил меч.
        Эвдор повернулся к Дракилу.
        - Слушай сюда, придурок, - вожак начал негромко, постепенно повышая голос, - слушайте все! Я объясню вам, почему не хочу оставаться в Эгеиде.
        - Вот ведь счастье в кои-то веки, - буркнул критянин, - объяснит он...
        Эвдор пропустил его слова мимо ушей.
        - Зимовать в Элладе, Ионии, на островах - небезопасно. Приближается зима, но Сулла не из тех людей, кто станет сидеть, сложа руки, пока Борей гоняет холодные волны..
        - И откуда это мы так хорошо Суллу знаем...
        - Заткнись, критянин, не нуди, - посоветовал Аристид.
        - ...Лукулл уже совершал зимний переход в Египет, думаю, римляне не станут ждать весны, займутся островами, чтобы окончательно загнать Митридата в его азиатскую берлогу. Я говорил с Драконтеем, он собирается зимовать на Эвбее. Многие Братья думают, что на островах им ничего не грозит. Я убежден - они совершают ошибку. Как бы не бесновался Посейдон, но для Лукулла сейчас - самое время, чтобы выбить Братьев из Эгеиды. Он победил Неоптолема, показал свою силу, а царский наварх - не сопливый подросток.
        - Верно, - раздался голос из толпы, - надо валить.
        - Те, кто поумнее, - продолжил Эвдор, - во главе с Эргином, уйдут в Киликию. Я думаю, сам Мономах уберется подальше и засядет в Коракесионе. Там теплее и безопаснее, многие последуют его примеру.
        - Правильно! И нам надо. Чего тут ловить?
        - А там чего ловить?
        - Как чего? Сирия, Финикия под боком.
        - Кусок жирный, - согласно кивнул Эвдор, - и лежит в миске прямо перед конурой. Вот только в эту конуру набьется несколько тысяч Псов. И что останется от того жирного куска? Большинство и запаха почуять не успеет, а кое-кому в драке глотку перегрызут.
        Пираты задумались. Эвдор вздохнул. Коротка людская память. Как перестали гонять пиратов Антигониды и Селевкиды, побитые римлянами, измученные внутренними неурядицами, так Псы расслабились, расползлись, как тараканы, позабыв времена, когда им приходилось укрываться в своих неприступных крепостях от гнева сирийских царей.
        В последние сто лет, единственными, кто худо-бедно пекся о безопасности мореходства, были родосцы, но их сил не хватало, чтобы хоть немного затруднить привольное житье разбойных. Да если уж совсем откровенно говорить - родосцы враждовали с пиратами, как левая рука враждует с правой. Почти любой купец при первой же возможности - пират.
        А теперь под Псами вздрогнула палуба. Куда побегут? В Киликию, вестимо. Пауки в ларце.
        - Что же в Иллирии-то? - спросил Идай, - чем лучше? Там римляне.
        - Вот именно, - ответил Эвдор, - там римляне. Богатая Италия, все силы которой здесь, на востоке.
        Пираты зачесали затылки.
        - Сулла победил, - сказал Аристид, - теперь, пожалуй, вернется.
        - Вы по кабакам в Питане заливались кислятиной, а я держал уши открытыми. Всегда полезно знать новости о происходящем в другом уголке мира. Глупец тот, кто этим знанием пренебрегает, думая, что оно не пригодится. Кто ведает свою судьбу? Сулла вернется в Италию, чтобы воевать против сторонников Мария. Слыхали о таком, надеюсь?
        Большинство пиратов кивнули.
        - Занят будет Сулла, - подытожил Эвдор, - на войне нашему брату делать нечего, но у войны под боком - самое место.
        На том и порешили. Пираты разошлись, а Эвдор придержал за локоть Аристида.
        - Что глядишь недоверчиво, Эномай, Дурное Вино? Опять думаешь, что тащу вас воевать за царя? Во многих ли битвах за Митридата ты поучаствовал?
        Аристид медленно помотал головой и сказал:
        - Добычи я тоже пока не видел. Долго же ты испытываешь наше доверие, Эвдор. Один тугой кошель от царского вельможи - не добыча. Зимой что делать будем? По-медвежьи лапу сосать?
        - Не переживай, - спокойно ответил вождь, - это дело поправимое.
        - Времени мало. До Иллирии еще дойти надо. Не с пустыми руками. А ждут ли тебя там с распростертыми объятьями?
        - Поверишь, Аристид, был бы сам по себе - в точности по твоим мыслям озаботился бы.
        - А так у тебя все схвачено?
        Эвдор не ответил, лишь загадочно улыбнулся.
        "Меланиппа" шла впереди "Актеона", держась на значительном расстоянии, так что выбором жертвы занимался Аристид. Ко дню, когда пираты, обогнув с северо-запада Скирос, достигли Эвбеи, Эвдор окончательно уверился в том, что он не ошибся в Аристиде. Пьяница оказался птицей высокого полета: всякую встречную мелочь он не замечал. Идай и Менесфей, пуская слюни и клацая зубами, провожали взглядом небольшие кораблики, испуганно меняющие курс при виде гемиолии. Совладельцы "Актеона" готовы были гоняться за каждым парусом, но Эвдор не уставал терпеливо остужать горячие головы.
        - Откуда ты знаешь, что он везет? - нервничал Идай.
        - Понятия не имею, - спокойно отвечал вождь.
        - Так давай проверим!
        - Идай, тебя десять амфор с кислятиной обогатят? И полсотни тюков с полотном - не добыча. Торговцы роскошью сейчас в море уже не выходят. К чему им рисковать? Да и какой смысл сейчас везти роскошь в Элладу? Где там ее сбывать после войны?
        - Вывозить могут, - не сдавался Идай.
        - Могут, - согласно кивнул Эвдор, - думаю, на выходе из Коринфского залива, между Кефалленией и Левкадой сейчас можно неплохо поживиться. Римляне вывозят Элладу. Здесь, почтенный Идай, добыча не стоит суеты. В море сейчас самые захудалые неудачники, кто едва сводит концы с концами и пытается успеть толкнуть на Делосе лишнюю амфору. Делос, кстати, разорил Митридат, торговля там еле теплится. А вот что удачно можно сейчас сбыть, так это зерно. Пословицу знаешь? Только в гавань войдешь, как кричат: "Купец, разгружайся, все продано!" На Скирос за водой заходили, слышал, что там говорят?
        - Нет, - покачал головой Идай.
        - А зря. Уши, почтеннейший, не для того существуют, чтобы из них ожерелья делать, как твой брат. Там говорят, что ушлые ребята с Андроса, Кеоса и Киклад уговаривают купцов, везущих хлеб с севера, разгружать зерновозы у них, суля баснословную выручку. Цены на хлеб взлетели до Олимпа. В Аттике голод.
        - Какая выгода этим ушлым?
        - Огромная. Они сейчас заплатят вдвое, втрое против обычной цены, а в Афинах толкнут десятикратно. Зерновоз взять, вот что я сейчас назвал бы удачей. Аристид это понимает, потому и не суетится. Сейчас мы могли бы провернуть такое дельце. Если попадется, конечно...
        Не особенно вникая в смысл слов Эвдора, но чувствуя, что речь идет о барышах, Менесфей возбужденно засопел. Услышав про "если попадется", обиженно фыркнул. Он мог есть только те яблоки, которые сами падали в рот, но его брат знал, что паданцы часто оказываются червивыми. Хочешь спелый сочный плод - не ленись сорвать. За иным и на дерево полезай.
        - Так значит, здесь стоит задержаться. Аристида оставить на Андросе, к примеру. Пусть осматривается, расспрашивает, а как появится зерновоз, так он его прямиком на нас и наведет.
        - Ты все верно рассудил, почтеннейший, - кивнул Эвдор, - в другое время я бы так и сделал, но не сейчас.
        - Почему.
        - Ты опять забыл, что я говорил о Лукулле. Здесь оставаться опасно. К тому же, я думаю, римляне захотят вернуть Киклады под свою руку едва ли не в первую очередь.
        - Так что, мы просто пройдем мимо?
        - Выходит, так. Если не повезет.
        - Рабы сейчас в цене.
        - Это с какого перепуга? После войны цены на рабов всегда падают. Да и хлопотно сейчас ими заниматься...
        - Можно захватить кого-нибудь с тугим кошелем. Назначить хороший выкуп, - Идай решил переупрямить осла.
        - Кого-нибудь? - хохотнул Эвдор, - рыбаков что ли?
        Идай побагровел.
        - Я не шучу!
        Вождь, сделав немалое усилие, перестал смеяться и вернул на лицо серьезную маску.
        - Ты же знаешь, уважаемый, хватать просто "кого-нибудь", бессмысленно. Надо знать, кого хватаешь. А чтобы стать обладателем этого знания потребуется время, которого у нас нет.
        - Значит мы просто бежим? Уносим ноги? Сильномогучий Эвдор испугался Лукулла, о котором все так много говорят, но которого никто не видел?
        - Мне не требуется совать руку в пасть волку, чтобы проверить, сможет ли он ее откусить, - спокойно ответил Эвдор, - да, Идай, мы бежим из Эгеиды. Нам не нужно грабить встречные суда. Припасов, что мы приняли на борт еще в Питане, хватит на месяц. К тому времени мы уже будем в Иллирии.
        - С пустыми руками... - повторил Идай опасения Аристида.
        - Не думаю, что все будет так плохо. Помнишь, что я говорил про Коринфский залив?
        "Актеон" и "Меланиппа" прошли проливом между Эвбеей и Андросом, после ночевки на Кеосе достигли Арголиды. Далее, не слишком прижимаясь к берегу, пристав у мыса Тенар, где Псы могли появляться совершенно свободно, обогнули Пелопоннес кратчайшим путем (что было довольно рискованно в середине осени). Наконец, оставив по левому борту остров Закинф, начали охоту.
        Первое судно, кормчему которого не повезло поздороваться с Аристидом, пиратов разочаровало. Оно везло на Сицилию плиты серого аттического мрамора. Более ценных грузов на борту не нашлось. Моряков, сдавшихся без боя, едва из-за мыса Скрофа показался хищный силуэт "Актеона", Эвдор велел не трогать, с трудом утихомирив кровожадных братьев, которым в очередной раз пришлось втолковать, что сейчас работорговлей заниматься крайне неразумно. Эллинские рынки рабов остались за спиной, а в Италию идти - дураков нет. Жертву отпустили, предварительно освободив от звенящих кругляшей в поясах и кошелях моряков. Не погнушались даже медью.
        Дракил открыто злорадствовал. Остальные тоже зароптали. Несмотря на это, Эвдор все равно не стал задерживаться.
        У входа в Амбракийский залив пиратам, наконец, повезло. Ветер, буйствовавший последние три дня, притомился, обленился и отказался спасать судно из Метапонта, не сумевшее сбежать от "Актеона". Чего только на нем не обнаружилось: бронзовые треножники и светильники, серебряные и золотые кубки, резные шкатулки для хранения благовоний, тюки с одеждой, четыре ростовые бронзовые статуи голых нимф, заигрывающих с сатиром, десять богато отделанных комплектов гоплитского вооружения. К гадалке не ходить - все это совсем недавно представляло собой достояние одного из эллинских храмов, разграбленных римлянами. Шустрый купчина-мародер скупил за бесценок добычу легионеров и, припозднившись в разоренной Аттике, торопился убраться в Италию до штормов. Надеялся, что в середине осени меньше вероятность нарваться на пиратов.
        Дорогие доспехи, в отделке которых было слишком много золота, оказались бесполезными не только в боевом отношении. На Керкире, куда пираты зашли, чтобы сбыть награбленное, не нашлось никого, что мог бы выложить суммы, которой действительно стоила броня.
        Тяжелые щиты, панцири, поножи пришлось отдать по бросовой цене, не таскать же их с собой. Воевать на море в таком облачении стал бы только законченный дурак. Одну паноплию[Паноплия - комплект гоплитского вооружения.] , самую дорогую, Эвдор приберег, объявив, что она может пригодиться. Шлемы, из тех, что поновее, не закрывавшие лицо, многие пираты оставили себе. Старые коринфские, глухие и неудобные, еще четыреста лет назад вышедшие из употребления, продали. Вернее, почти подарили - только забери. Оставили мечи. Выручка получилась смешная, но остальное барахло принесло гораздо больше денег, да и само захваченное судно, сбыли, себя не обидев. Его команда оказала сопротивление и уже кормила рыб.
        Пираты приободрились. Дальнейшее путешествие на север прошло без приключений.
        Диррахий Эвдор миновал, прижимаясь к берегу Калабрии, италийскому каблуку. Приближаясь к Либурнийским островам, "Актеон" вышел вперед. Когда до первого из них, острова Ладеста, оставалось около двадцати стадий, на правом траверзе гемиолии появился низкий и длинный силуэт. Пираты напряглись, но вождь и глазом не моргнул.
        - Римляне? - процедил Идай.
        Эвдор покачал головой, но не ответил. Он разглядывал приближающийся корабль спокойно, но очень внимательно.
        - Сбавить темп, - приказал он пирату, исполнявшему обязанности келевста, - пусть догонит Аристид.
        "Меланиппа" отстала на три полета стрелы, но теперь приближалась: Пьяница держал глаза открытыми.
        - Либурна Братьев, - сказал, наконец, Эвдор.
        Это, однако, не слишком успокоило пиратов: никто из них, включая самого вождя, не рискнул бы предсказать поведение иллирийцев при виде потенциальных конкурентов.
        Корабли сближались и пираты поспешили изготовиться к бою. Иллирийская либурна размерами и числом весел была соизмерима с "Актеоном". Весла расположены в один ряд, ширина корпуса позволяла предположить, что на одном весле сидит один гребец, значит людей там не больше, чем в команде Эвдора, а с учетом поспешающего Аристида преимущество явно на стороне пришельцев. Даже если из-за острова выскочат еще корабли, с этим разделаться не составит труда.
        - Кос селбой? - прокричали с либурны.
        Эвдор повернулся к Залдасу, которого загодя, предвидя подобную встречу, забрал у Аристида.
        - Чего говорят?
        - Спрашивают, кто мы такие, - ответил фракиец.
        - Ты хорошо их понимаешь?
        - Понимаю, хотя говор другой. Западный фракиец сказал бы: "Квис селб".
        - Невелика разница. Ладно, дурить им головы не станем. Проверим-ка, знают ли койне[Койне - общегреческий язык, сложившийся на основе аттического и ионического диалектов.] , - Эвдор сложил ладони раструбом и крикнул, - мы из Киликии!
        Пираты уже отчетливо различали лица. Суровые, бородатые. Два воина на носу либурны, облаченные в кожаные панцири и тускло блестевшие стальные шлемы, переглянулись, затем, один из них крикнул:
        - Кан?
        - Спрашивает, Псы мы или нет, - перевел Залдас.
        - Это я и сам догадался, - ответил Эвдор, - что, неужели никто там у них койне не знает? Дикари.
        Фракиец мрачно покосился на вождя, но ничего не сказал.
        - Ну, ответь, им, - ткнул его локтем Эвдор.
        - Кан! - подтвердил фракиец.
        Прозвучало это, скорее, как "квон", но иллирийцы поняли.
        - Чего вы тут забыть? - крикнули с либурны.
        - Смотри-ка, - заулыбался вождь, - по-человечьи говорить, значит, можем. А чего скрывали?
        Никто в команде "Актеона" радости вождя не разделил. Наступил самый важный момент
        - примут их, или нет? Подобная мысль уже не раз посещала "киликийцев", но Эвдор не обсуждал ее ни с кем, в своей привычной манере ограничиваясь намеками, что все будет в лучшем виде. И хотя вождь еще ни разу не нарушил своих слов, беспокойство пиратов не оставляло. С какой стати иллирийцы станут делиться с ними своим жизненным пространством? Разве что, придется влиться в дружину какого-нибудь могущественного вождя, утратив тем самым независимость. Это в лучшем случае. Рядовых, вроде Гундосого, подобная перспектива не напрягала, но тех, кто мнил себя не простыми воробьями, а птицей покрупнее, такой поворот дел не устраивал.
        Эвдор помалкивал, но обе команды, отчаявшись добиться от него ответа, не прекращали пересуды о том, как следует договариваться с иллирийцами. Многие с одобрением восприняли решение вождя самый дорогой комплект доспехов, взятый у мародера, не продавать.
        "Верно, так и надо. В дар преподнести - самое оно".
        Пираты успели обсосать с десяток путей, по которым могут пойти переговоры, но слова, которые произнес Эвдор заставили их разинуть рты от удивления:
        - Мы служим великому царю Митридату Эвпатору и разыскиваем его наварха Митрофана!
        - Чего-о? - протянул Идай, уставившись на Эвдора, словно увидел привидение.
        Иллирийцы переглянулись и погрузились в обсуждение заявления пришельца. Все три корабля легли в дрейф, продолжая замедляющееся движение друг навстречу другу. Весла неподвижны, упираются в воду.
        "Меланиппа" подошла довольно близко, и Аристид слышал весь разговор.
        - Ах ты, лис, - пробормотал Пьяница.
        - Нет, он не лис, он кот, - возразил Койон, который сидел на ближайшей к педалиону кормчего скамье.
        Аристид кивнул и добавил негромко:
        - Верно, кот. Мышелов Девятисмертный. Ничто его не берет. Судьба пнет, а он кувыркнется, приземлится на все четыре лапы и был таков. Ходит сам по себе, насмешка над Псами.
        - Тока каты дикобу де служат, - шепнул Гундосый, сидевший рядом с Койоном.
        - А ты думаешь, он служит Митридату? - услышал Аристид.
        - Так ты же саб все вгебя гобогишь... - удивился Гундосый.
        Аристид покачал головой.
        Иллирийцы, тем временем, закончили совещаться.
        - Докажи, что от Митридата!
        - Позвольте подняться к вам на борт, докажу!
        - Держи конец!
        Пираты поймали брошенный канат, закрепили у борта и, втянув весла внутрь гемиолии, подтянулись к иллирийцам. Эвдор, легко, как кошка, прыгнул на палубу либурны. Варвары обступили его.
        - Зарежут, - Менесфей наполовину вытянул из ножен меч.
        - Не спеши, брат, - остановил его Идай, - зарежут - тем хуже для них, а нам только на руку.
        Залдас покосился на братьев и с хрустом повел плечами.
        О чем Эвдор говорил с иллирийцами, никто не слышал, но те доказательствами явно удовлетворились, потому что вождь довольно скоро целым и невредимым вернулся на "Актеон".
        - Уходим.
        Обе команды шестами и баграми оттолкнули друг от друга сцепленные корабли, вытащили весла. Иллирийцы, более не обращали на пришельцев внимания.
        - Весла на воду. Правый борт - табань, левый в походном темпе. Саргабаз, отбей, - скомандовал Эвдор, взглянув на келевста, - идем на восток. Наша цель совсем рядом.
        - Какая цель? - спросил Идай.
        - Остров Мелита. Там стоит Митрофан с понтийским флотом. Прокричите Аристиду, следовать за мной.
        Митрофан пиратов не слишком жаловал, откровенно презирал, не понимал, зачем царь с ними заигрывает, однако приказы не обсуждал, тем более что иллирийские либурны изрядно прибавили ему храбрости.
        Понтийцы обустроились на Мелите основательно. Почти все корабли вытащили на берег, построили деревянную крепость. Пришельцев из Эгеиды они встретили спокойно, собрано и без лишней суеты. На берег позволили сойти только Эвдору. Наварх принял его неласково.
        - Ты кто такой?
        Митрофан сидел за большим дубовым столом.
        - Люди называют меня Мышеловом, - спокойно ответил пират, - а ты, верно, наварх Митрофан?
        Понтиец смотрел на Эвдора исподлобья, отвечать не спешил.
        - Меня не интересует, как тебя зовут. Ты кто такой и чего тебе здесь надо?
        Эвдор стянул с головы платок, надорвал зубами аккуратно подшитый край. Один из телохранителей наварха на всякий случай шагнул поближе, положив ладонь на рукоять меча. Эвдор усмехнулся и вытащил сломанную монетку, протянул наварху. Тот взял ее двумя пальцами, задумчиво повертел, взглянул на пирата.
        - Где письмо?
        - Господин не давал мне письма.
        - Вот как? Устное послание?
        Эвдор кивнул. Митрофан жестом велел стражникам удалиться.
        - Говори.
        - Господин прислал меня сюда служить его глазами и ушами. Он хочет знать, что Сулла станет делать весной.
        - До весны еще дожить надо.
        - Сулла может начать действовать и зимой.
        - Насколько мне известно, - хмыкнул Митрофан, - Сулла очень далеко от Иллирии. Ты бы его еще на Сицилии искал. Или вообще, в Испании.
        - Господин решает, куда мне отправляться, я повинуюсь, - смиренно нагнул голову Эвдор, - господин сказал, что игру следует продолжить здесь.
        - Значит, ты лазутчик? - наварх сложил руки в замок у подбородка.
        - Нет, - ответил Эвдор, - господин надеется, что лазутчиков мне в помощь предоставишь ты, почтенный Митрофан.
        - Это с какой стати? - удивился наварх.
        - Господин в этом уверен, - нахально улыбнулся Эвдор, - ведь есть у тебя люди в Диррахии?
        Митрофан скрипнул зубами. Помолчал.
        - И как ты намереваешься "служить глазами и ушами"?
        - Мне и моим людям нужна надежная берлога здесь, на островах. Господин предполагает, что Сулла скоро вновь возвратит в свои мысли Италию, - Эвдор дернул уголком рта, - заскользят через узкое море кораблики, а на них поедут посланцы со словами к верным людям. Господин тоже хочет услышать эти слова. Кораблики придется следить и ловить. Для того я господину и потребен. А поскольку море велико, твой человек в Диррахии должен своевременно шепнуть, кто и куда идет. Дальше моя забота.
        - Ловить, говоришь? Ты, значит, со своим пиратским отребьем ловить будешь? - Митрофан скривил губы, - ну-ну. Боги навстречу. Только вот зачем ты нужен, когда у меня тут три десятка триер? Желание Киаксара я и сам могу исполнить...
        Эвдор поморщился.
        -... а тебя на кол посажу. Глядишь, одной пиратской собакой меньше станет.
        - Не в обиду тебе, уважаемый, - спокойно ответил Эвдор, - но для ловли мышей более всего подходит кот. Ну, или ласка, кому как нравится. У всякого свое предназначение. К тому же я не думаю, что через полмесяца ты в море сунешься.
        Митрофан фыркнул.
        - А ты, значит, рисковый?
        - Корабль у меня хороший, - улыбнулся Эвдор, - чего бы не рискнуть?
        - На этой скорлупке? - удивился наварх, - ты хоть море-то здешнее знаешь? Скалы, мели?
        - Не сомневайся, уважаемый. Меня тут, полагаю, даже немножко помнят.
        Митрофан встал из-за стола, прошелся по комнате, скрипя половицами.
        - Берлогу хочешь? Здесь, на Мелите, нечего тебе делать. Твои разбойные начнут задирать моих воинов, я этого не потерплю.
        - Хорошо, - не моргнул глазом Эвдор, - кто сейчас на Черной Керкире заправляет? Пять лет назад Агрон Молосс ее держал.
        - Он до сих пор и сидит, - буркнул Митрофан, - знаешь его?
        - Знаю. Но воды утекло много, твоя помощь, почтенный будет неоценима.
        Наварх кивнул, не переставая расхаживать взад-вперед. Эвдор следил за ним одними глазами. Вдруг Митрофан остановился и резко повернулся к пирату.
        - А чем докажешь, что не римский подсыл?
        Эвдор сверкнул зубами.
        - Симболлона недостаточно?
        - Нашел, на что кивать! Сулла поди всех киаксаровых лазутчиков уже переловил, раз тот в его мысли этак издалека зайти пытается. Нету, значит, у Киаксара людей в ближнем кругу римлянина. А Сулла теперь и тайные слова все знает, и скиталы читать найдется кому, тайнопись еще Аристотель на раз-два вскрывал. Ну, чем докажешь, что не за римские денарии служишь?
        - Ничем.
        Митрофан задумался.
        - А может мне тебя пока в яму посадить? Голодранцев твоих допросить с пристрастием. Да ты и сам соловьем запоешь, умельцы найдутся.
        - Попробуй, - спокойно ответил Эвдор, - может и получится. Только потом же с тебя спросят.
        - А кто донесет?
        - Ты хорошо своих людей знаешь, почтенный?
        Митрофан крякнул: пират наступил на больную мозоль. Царь бесконечно мнителен, а его ручная змеюка ему под стать. У Киаксара всюду шептуны. Все военачальники сидят на крепком кукане. Об этом никогда не прекращались пересуды при дворе. Легкость, с которой Киаксар раскрывал заговоры против Митридата, пугала до икоты.
        Митрофан думал.
        - Ну, так что? - поинтересовался Эвдор, устав ждать.
        - Хорошо, - медленно сказал наварх, - окажу тебе помощь, раз такова воля государя. Но смотри, глаз с тебя не спущу.
        - Само собой, - кивнул Эвдор.
        "Особенно, когда ты тут, а я на Керкире".

* * *
        - За время, что мы тут торчим, можно до Пелопоннеса сходить и обратно, - ворчал Аристид.
        - Это варвары, - отвечал Эвдор, - они славятся неторопливостью. Привыкай.
        - А может все дело в твоих понтийских друзьях? Ты уверен, что они именно помогают, а не наоборот?
        - Как можно быть в чем-то уверенным в наше время? - философским тоном заявил Эвдор, - никому верить нельзя.
        - Ага, - добавил Койон, - даже себе. Вот, давеча, хотел я пустить ветры, да не рассчитал и обосрался.
        Аристид прыснул.
        - Бодьше жги всякую гадость, - сказал Гундосый, - гыба бодяет уже, а од ее жгет. Пгидуок...
        - А припасы-то кончаются, - напомнил Дракил.
        - Я знаю, - ответил Эвдор.
        Воистину Аристид прав: ожидание слишком затянулось и у всех уже давно пройдена граница терпения, однако Эвдор не видел причин обвинять людей Митрофана в медлительности. Наварху совсем не улыбалось соседство с пиратами и он рад был бы избавиться от них, да вот Агрон, к которому Митрофан послал легкую эпактиду сразу же после разговора с Мышеловом, не торопился принимать решение. Эпактида вернулась через два дня, хотя до крепости Молосса на Черной Керкире можно добраться до заката, если выйти в полдень. Еще пять дней прошли, вернее, проползли, в совершенном безделье. Митрофан укрепился на берегу глубокой бухты, соединенной с морем узкой горловиной, но пиратов туда не пустил и они разбили временный лагерь в западной оконечности острова.
        Среди людей Эвдона не нашлось ни одного стрелка, поэтому еще во время стоянки на мысе Тенар, в постоянном лагере наемников и пиратов, который за несколько веков превратился в настоящий город, Мышелов подсуетился и приобрел у тамошних торговцев оружием несколько луков с парой сотен стрел к ним. Несколько человек, вооружившись ими, отправились добывать диких коз, однако большого успеха не имели: понтийцы давно уже распугали всю дичь в этой части острова. Повезло только одному ионийцу из команды "Актеона", да еще Койон обул в кости какого-то лопоухого пастуха, обрядившись в штаны и овчину-безрукавку. Теперь он сам стал неотличим от варваров.
        Эвдор вновь отправился к Митрофану, а вернулся, ведя в поводу двух ослов, навьюченных мешками с мукой.
        - Это в честь чего такая щедрость? - спросил Аристид.
        - Просто среди его людей есть кое-кто, кого при царском дворе выслушают с куда большим вниманием, чем самого Митрофана. Я этого человека знаю, а он нет. Это нашего дорогого наварха бесит, но вынуждает дружить со мной. На вот, соль еще.
        - Лучше бы вина привез, - недовольно буркнул Аристид.
        - На "Меланиппе" еще осталось.
        - Кончится скоро. Как без вина-то?
        - Не ной. Зато с хлебом будем, - Эвдор усмехнулся, - купим у пастухов козу, из молока масло сделаем.
        - Тьфу ты, - сплюнул Пьяница, - все тебе шуточки. Жопа слипнется от твоего масла. Без вина я тут сдохну...
        На восьмой день остроглазый Дракил увидел парус, бегущий с северо-запада. Небольшое судно обогнуло причудливо изрезанную бухтами западную оконечность Мелиты и скрылось из виду, а спустя несколько часов в лагере появился верховой. Понтиец подъехал к Эвдору, вышедшему навстречу, и без предисловий заявил:
        - Агрон будет ждать тебя в Мешке, через два дня.
        Произнеся это, посланец развернул коня, толкнул его бока пятками, и потрусил прочь.
        - В каком еще мешке? - крикнул ему в спину Идай, - ты чего мелешь?
        Понтиец не удостоил его ответом.
        - Мешок - это бухта, - объяснил Эвдор, - в северо-восточной оконечности Черной Керкиры. Называется так, потому что похожа на мешок.
        - И как мы сразу не догадались, - хмыкнул Дракил.
        - Не понимаю, - удивился Койон, - как должна выглядеть бухта, чтобы ее прозвали мешком?
        - Ну, она глубоко врезается в сушу, - объяснил Эвдор.
        - Так это надо каждую вторую бухту так звать.
        - Горловина у нее узкая.
        - А что, на Черной Керкире нет больше глубоких бухт с узкой горловиной?
        - Ага.
        И вот, спустя два оговоренных дня, нос "Актеона" гулко ткнулся в галечное дно, не дойдя до берега с десяток локтей. Эвдор, придерживая рукой перевязь с мечом, спрыгнул в прибой.
        На берегу ждал высокий, крепкого сложения муж. Чуть поодаль держалась свита, около двадцати человек.
        Сказать по правде, обликом Агрон не очень-то напоминал молосских волкодавов, давших ему второе имя. Сходство здесь не во внешности: псы эти столь грозны и велики, что им нет надобности рычать и скалить зубы, дабы напугать врага. Достаточно лишь обозначить свое присутствие. Огромный молосс добродушен и спокоен, но волка способен придушить, как кошка мышь. В этом смысле Агрон соответствовал своему прозвищу безукоризненно.
        Он носил кожаные штаны и безрукавку. На плечах фракийская шерстяная накидка - прямоугольный отрез с дырой для головы посередине, отчего длинные полы этого "плаща" непривычно для эллинов свисали по бокам, открывая спину и грудь. На руках золотые браслеты, на шее серебряная гривна-торквес, длинная борода заплетена в тонкую косичку, а волосы перехвачены кожаным шнурком, усеянным золотыми заклепками.
        Воины свиты, одетые сходно, большей частью не имели доспехов, что пиратов впечатлило.
        "Это вас, киликийских голодранце, опасаться? Вот еще".
        Эвдор вышел на берег. На фоне Агрона он смотрелся совсем непредставительно. На теле простой хитон. На голове неизменный платок. Добродушный простак.
        - Боте юай бурион, слев тиутан Агрон.
        Молосс помолчал немного, разглядывая Мышелова, и сказал по-гречески:
        - Ты стал хуже говорить по-нашему. И дом мой не здесь. Мира ему пожелаешь позже.
        Он говорил чисто, не коверкая слова.
        - Пять лет не был в ваших краях, - ответил Эвдор, - забыл почти все слова, слев тиутан.
        - Кое-какие помнишь, как я погляжу, - хмыкнул иллириец, - хитер, как прежде.
        - Разве твои люди именую тебя иначе?
        - То - мои. А вот римляне зовут меня варваром. Но еще придет день, когда я из их уст услышу слова: "gloriosus rex".
        - Я рад буду помочь тебе приблизить этот день, - Эвдор повернулся и крикну своим,
        - давайте дары.
        Двое пиратов спрыгнули в воду и вынесли на берег доспехи.
        - Я взял это у римских мародеров, грабящих Элладу. Эта броня принадлежала богу, - Эвдор протянул Агрону большой круглый щит, украшенный серебряной чеканкой, изображавшей скачущего коня.
        - Слевес диус мензанас аргориан, - восхищенно прошептал один из воинов Агрона.
        - Одни смертные приносят богу серебряных коней, а другие, не опасаясь кары, их крадут. Стоит ли славить бога, который не может защитить свое имущество? - возразил Эвдор, - боги оставили Элладу.
        - Вы, эллас, стать тертигио, бенна, - другой воин пожевал губами, вспоминая греческие слова, - стать купцы и бабы. Боги вас наказать. Вы больше не воины. Мы - воины. Наше время приходить.
        - Ты хочешь испытать нас, Агрон? - с вызовом произнес Эвдор, - думаешь, видишь перед собой "бенна"?
        - Я вижу мужа с бритым лицом, - сказал иллириец, - и с трудом узнаю в нем Эвдора, с которым мы вместе выпили не один рог, полный доброго вина и перерезали множество римских глоток. Что я должен думать? Зачем ты снял бороду?
        - Надоело, что хлебные крошки в ней все время застревают. А ты, как я погляжу, о своей бороде печешься, в косу заплетаешь? Наверное, имеешь специальный гребешок для расчесывания? Занятие, достойное воина. Так кто же у нас "бенна"?
        Агрон, разглядывавший позолоченный фригийский шлем, увенчанный жесткой щеткой гребня из конского волоса, мрачно взглянул на Эвдора. Пираты стиснули зубы, почуяв, что дерзость вождя может закончиться поножовщиной.
        - Ты не изменился, Эвдор, хоть и явился с позорно голым лицом, - сказал Агрон и вдруг расхохотался.
        - Ты тоже. По-прежнему нетороплив. Время не стоит на месте, Агрон. Не будешь поспешать за ним, сколько его утечет без следа, прежде чем ты назовешься "gloriosus rex"?
        - О чем ты?
        - Ведь ты стоишь здесь, поскольку предупрежден о нашем появлении людьми Митрофана, с которым заключил союз?
        - Да.
        - Что же тебя так задержало? Я устал ждать. Или спешка теперь ниже твоего царственного достоинства?
        - Понтийцы... - хмыкнул Агрон, - бывают, друг Мышелов, такие союзники, с которыми и врагов никаких не надо.
        Эвдор не ответил, ожидая объяснения этой загадочной фразы, но его не последовало.
        - А насчет того, что ждать устал... Я не люблю, когда мне пытаются всучить кота в мешке.
        - Но в итоге так и произошло! - усмехнулся Эвдор.
        Агрон оторопело смотрел на него несколько секунд и захохотал так, что даже слезы брызнули из глаз.
        - Кот! В Мешке!
        Отсмеявшись, Молосс заявил:
        - Я разрешаю твоим людям сойти на берег в этой бухте, Мышелов. Можете здесь зимовать, но в западную часть острова, к моей крепости, не суйтесь. Впрочем, тебя это не касается. Будь моим гостем. Там продолжим разговор.
        - Ты позволишь мне взять с собой кое-кого из своих людей.
        - Бери, - махнул рукой Агрон, повернулся и зашагал по берегу прочь, очевидно, к месту, где были оставлены лошади. Воины последовали за ним.
        Пираты принялись стаскивать на берег тюки с припасами. К Эвдору подошел Аристид.
        - Я смотрю, у тебя здесь отыскался друг?
        - Он мне не друг, - задумчиво ответил вождь, - знакомец. В какой-то степени приятель. С моей прошлой командой, которая сгинула в Лаврийских рудниках, мы частенько бывали в этих водах. В то время я еще не назывался вождем, но уже стоял у рулевых весел. Пожалуй, мне не стоило соваться на восток. Там на нити моей судьбы образовались слишком хитрые узлы. Здесь все гораздо проще. Даже коварство варваров редко закрученностью отличается от стрелы.
        - Если вы знакомы, зачем потребовался посредник Митрофан?
        - Все течет, Эномай, все течет. Я слишком долго отсутствовал в этих краях, и мне только предстоит вникнуть в те дела, что тут творятся. Разведку никто не отменял.
        - Ты ему доверяешь?
        Эвдор посмотрел на Аристида.
        - Нет. Но он ненавидит римлян, это я точно знаю.
        Остров, ставший прибежищем команды Эвдора в зимние месяцы, формой походил на мурену. Ставка Агрона располагалась в ее раскрытой пасти - удобном заливе в западной части острова. Эвдору и компании Молосс великодушно позволил сойти на берег на самом кончике хвоста твари. Отсюда до Мелиты сотня стадий, а к северу, на десятикратно меньшем расстоянии маячит берег длинного и узкого полуострова Пардуа, который эллины называли Иллирийским Приапом, за его сходство с выдающимся мужским достоинством бога плодородия.
        "Меланиппу" Эвдор не стал вытаскивать на берег, имея на ее счет некоторые виды. Акат укрыли в южной оконечности Мешка, наиболее глубоко врезавшейся в тело Керкиры-мурены.
        "Актеон", подставляя черные бока ветру, несущему водяную пыль, зимовал на суше. Пираты очистили его брюхо от мидий, законопатили щели в обшивке, просмолили, поменяли кое-где прогнившие доски, обновили такелаж.
        Неподалеку возвели два длинных дома. Достать бревна для срубов не составило труда: в Иллирии, козы еще не вытоптали и не сожрали леса, как это случилось в Элладе. Здесь водилось много кабанов и пираты основательно запаслись мясом. Вопрос пропитания сотни человек хоть и не отпал сам собой, но острота его уменьшилась.
        Поселения на Черной Керкире малолюдны, большая часть островитян жила в западной части острова, вокруг крепости Агрона. Мужское население занималось рыболовством и скотоводством. Агрон часто посмеивался, что в его дружине нет ни одного воина, одни козопасы. Каждый год, в течение нескольких месяцев, эти козопасы наводили ужас на мореходов Адриатики. Их боевые корабли, которые римляне прозвали либурнами, по имени варварского берега, внешне походили на гемиолии киликийцев, но отличались лучшими обводами и мореходностью. В последнем качестве они превосходили даже крутобокие купеческие суда и могли бы ходить по морю круглый год, вот только с наступлением холодов это занятие теряло всякий смысл.
        Хотя зима на Либурнийском побережье куда мягче, чем в глубине суши (снег здесь укрывал землю раз в пятьдесят лет), но уже в конце осени южный ветер, "ливийский флейтист", зарождающийся в африканской пустыне, достигал штормовой силы и опрокидывал парусники, словно они были игрушками, предназначенными для пускания в ручье. Этот ветер, теплый и влажный, приносил дожди и туманы, нагонял тоску и даже сводил людей с ума[Современное название этого постоянного ветра - "сирокко". Считается, что он действительно влияет на психику. Сирокко способен доставлять африканскую красную пыль в Центральную Европу, где она выпадает в виде кровавых дождей.] . Через некоторое время он слабел и отдавал власть другому ветру.
        Зимой у вершин гор Далматии появлялись густые облака, предвестники борея. Холодный порывистый ветер, огибая хребты, обрушивался на побережье с разрушительной силой. Он редко дул дольше пяти дней в году, но бедствий успевал принести немало. В иные годы накануне пришествия борея можно было в море искупаться без опаски замерзнуть и простыть, а спустя всего лишь день прибой превращался в ледяные торосы[Во время "боры" (так сейчас называется борей, северный ветер в греческой мифологии), так же известной в Адриатике, как "трамонтана", суточный перепад температур может достигать сорока градусов.]
        Времени на ремонт и строительство жилищ ушло немного, а затем потянулись бесконечные дни сплошной скуки. Похолодало. В дни, когда временно переставал буйствовать "ливийский флейтист" по утрам изо рта даже валил пар. Пираты выменяли теплую одежду у пастухов, сгонявших не слишком многочисленные стада в равнинную часть острова, поближе к "киликийцам", большинство которых обзавелось овчинами, а некоторые последовали примеру Койона и нарядились в штаны.
        Несколько дней безделья и в этих самых штанах изрядно зачесалось, а глаза принялись постреливать по округе в поисках тех, кто сей зуд мог бы унять.
        Искать долго не пришлось. Аристид, побывавший вместе с Эвдором в крепости Агрона, положил глаз на стройную и ладную женщину, прислуживавшую за пиршественным столом. Биркенна поулыбалась красавчику, перемолвилась с ним парой слов, и в ту же самую ночь уже прыгала на нем, подставляя тяжелые полушария грудей изголодавшимся по женскому телу рукам Эномая. Пьянице повезло, что никто их за этим делом не застукал, потому что Агрону для ревности хватило одних только подозрений. Биркенна, молодая вдова одного из агроновых побратимов давно уже всеми ближниками Молосса почиталась, как женщина вождя, хотя свадебными обрядами с ним не была связана. Иллирийские женщины пользовались значительной свободой, и никто не мог бы осудить Биркенну. Агрон ей и слова не сказал. Как, собственно, и Аристиду. Его Молосс собирался прикончить молча, явившись в лагерь "киликийцев" с несколько большей свитой, чем в первый раз, и вооруженной гораздо лучше.
        Случился мордобой. Он повторился еще дважды, поскольку Аристид оказался не единственным охотником до женских прелестей.
        С превеликим трудом Мышелов смог утихомирить Агрона и его "козопасов". Казалось, что после первой крови ни о каком примирении не может быть и речи, но Эвдор-дипломат смог прыгнуть выше головы. Конфликт удалось замять и превратить в выяснение, у кого длиннее. В смысле, у кого длиннее будет речь после вливания в глотку четырех или пяти кувшинов вина. Свита не отставала от состязающихся, и великий поход за подругами завершился картиной братских объятий иллирийских и киликийских пиратов, храпящих вповалку на заблеванном полу. Вот если бы Троянская война закончилась подобным образом... Как жаль, что Мышелов родился так поздно.
        Агрон царственно мычал, уткнувшись лицом в столешницу, а Эномай-победитель, глаза которого смотрели в разные стороны, путаясь в завязках, пытался расшнуровать платье хихикающей Биркенны. Та подсказывала ему, что достаточно задрать подол, но Пьяница уже ничего не соображал.
        Помирились.
        По весне Агрон собирался нанести визит в нетронутый Союзнической войной Пицен. Добыча в Сипонте, взятая прошлым летом с помощью Митрофана, его не слишком порадовала, и он решил - это все от того, что по Апулии три года назад прокатилась война. Римляне пожгли виллы италиков и взять с тех нечего. Митрофан насчет своего будущего участия в походе ничего не обещал, а Эвдор с радостью согласился. Хотя его силы и несравнимы с митрофановыми, но умелых воинов никогда не бывает слишком много. К чему ими разбрасываться?
        Эвдор всю зиму не сидел на месте, в отличие от своих скучающих людей. Мышелов постоянно торчал или у Агрона или у Митрофана. Иногда он брал с собой Аристида, но чаще всего даже тот не догадывался, о чем Эвдор вел разговоры с союзниками. В лагере вождь почти не появлялся и там понемногу начинался дележ власти между братьями-костоломами и Дракилом.
        К Митрофану Эвдор съездил трижды. Причем всякий раз брал с собой на "Меланиппу" не больше десяти человек. В последнюю поездку на борт аката взошли двадцать понтийцев. Эвдор высадил их на берег Иллирийского Приапа, прямо напротив Мешка. О чем-то долго разговаривал с командиром, а по возвращении собрал своих товарищей, с которыми бежал из рудников и объявил:
        - С этого дня будем непрерывно следить за тем берегом. Кто увидит столб дыма или костер ночью, сразу сказать мне. Я больше отлучаться не буду.
        - Это с какой радости нам теперь ночей не спать? - недовольно поинтересовался Дракил, - сам следи.
        - Заткнись, Дракил, - оборвал его Аристид.
        Лицо Пьяницы было непривычно серьезным, даже мрачным.
        - Ох, далеко вам еще до царева войска, - вздохнул Эвдор, - там бы за такие речи сразу плетей всыпали. По меньшей мере. А у римлян еще строже. Потому они всех и бьют. Ладно, не скулите. Тому, кто заметит, отдам однократно свою долю в будущей добыче.
        - Надо бы размер добычи оговорить, - предложил Койон, - а то захватим битые горшки, ты и скажешь: "вот она, добыча, забирайте мою долю".
        - Не обижу, - отрезал Эвдор.
        Он чего-то ждал. И дождался.
        Глава 8
        Северо-западная граница Македонии
        Она никогда не видела его лица, сон не показывал, но узнала бы его безошибочно. В любой толпе он выделялся словно сверкающий лунный диск на ночном небе, затмевая сияние близких звезд.
        Он всегда уходил. По горной тропе, по мощеной дороге, всегда прочь, к заходящему солнцу, а Берза бежала вслед. Она звала его, кричала, срывая голос, но он не оборачивался.
        Иногда он шел один, но чаще вел за собой людей. Берза слышала их голоса, они говорили о нем, называли по имени, звучавшем чуждо. Он сам дал себе это имя и под ним его знали все. Было и другое, даже не одно, Берза не верила всем этим именам - они лишь набор звуков, бессмысленный, не значащий ничего, но есть среди них одно, истинное, известное только ей. Больше никому, во всем мире. Стоит лишь назвать его, крикнуть, и он, идущий за солнцем, услышит, обернется...
        Язык не слушался. В ее снах она могла говорить, и голос звучал струнами лиры. Это такое счастье - говорить. Но его имени она произнести не могла. Он не слышал. Берза кричала в отчаянии: "Остановись! Там смерть! Этот багровый закат - дверь в пустоту, в забвение..."
        Люди смеялись.
        "Ты не права. Это бессмертие".
        Берза знала - он услышит лишь свое имя, то, которое она подарила ему, но произнести его не было сил. И он уходил. Всегда.
        Но однажды все изменилось.
        Шел снег. Хлопья, крупные, как тополиный пух, неспешно паря в белом сумраке, толстой шубой укрывали землю, еловые лапы, голые ветки кустарника. Мокрые, липкие сугробы изо всех сил цеплялись за плетеные из лозы снегоступы. С каждым шагом ноги вытягивали все больший вес, вязли в снегу. По дну оврага весело журчал ручеек. Он и в стужу-то совсем не замерзнет, а сейчас и вовсе весело пел, радуясь теплой погоде. Что ему снег, хоть мокрый, хоть рассыпчато-колкий? Он лишь придаст ручью сил по весне, напоит собой.
        Берза услышала всплеск, громкий, словно в воду упало что-то большое. Может гнилушка, лежавшая поперек оврага, переломившись надвое, рухнула вниз? Или олень, перебираясь через ручей, неловко поскользнулся? Необъяснимое беспокойство заставило сердце забиться чаще. Берза пошла на звук, продираясь по глубоким сугробам через плотные заросли. На дне лежал человек. Он пытался подняться, но выходило плохо. Ноги не слушались, правая рука слепо, неловко искала, за что ухватиться, левая не двигалась. Наконец, поймав ветки куста, издавая глухое рычание, человек попытался подтянуться, отталкиваясь ногами, мокрыми, облепленными снегом. Было видно, что силы оставили его, их хватило лишь на то, чтобы перевернуться с живота на бок и продвинуться вперед на полшага.
        Берза рванулась на помощь, треща кустами, забыв всякую осторожность. Она выкрикнула его имя. Зная, что он не услышит, она звала его снова и снова. Ни звука, как и всегда, когда он уходил в закат...
        "Повернись!"
        Человек с трудом поднял голову, но Берза так и не увидела его лица: глаза заслезились, словно луковым соком брызнули. Берза нещадно терла их. Наконец, открыла...
        Горящая лучина сухо потрескивала, отгоняя тьму. Мата присела на край постели, положила теплую, мягкую ладонь на лоб девушки. В ногах сидел Весулк и смотрел умными глазами, чуть склонив голову набок.
        - Опять видела его?
        Берза медленно кивнула.
        - Тот же сон?
        Девушка покачала головой.
        - Мучает твою душу Залмоксис. Я бессильна помочь, ты сама должна разгадать эти сны. Верно, в том воля бога.
        Тармисара поцеловала девушку в лоб, встала.
        - Рассветет скоро. Ночью сильная метель была. Беспокойство какое-то у меня. Не могу объяснить. Со вчерашнего дня душа не на месте, сердце давит.
        Едва заморгало на востоке сонное солнце, Тармисара вышла из дому, направилась в хлев к скотине. Берза села на постели, опустила босые ноги на холодный земляной пол. Подошел Весулк, улегся прямо на ступни, обогрел.
        Девушка потянулась к лучине, заменила прогоревшую новой. Вставать пора, чего расселась, лентяйка? Воды с ручья натаскать. День зачинается, столько дел...
        Что-то не давало ей пошевелиться. Берза закрыла глаза, вслушиваясь во тьму. Сердце билось, как птица в клетке.
        Явственно послышался всплеск. Берза вздрогнула, посмотрела на ведро возле входа. Пустое.
        Мерещится?
        Сердце не унималось, а щеки горели, как при болезни. Весулк встал, ткнулся головой в живот. Пальцы девушки зарылись в густой мех, потрепали ласково.
        "Ты сама должна разгадать эти сны..."
        Всплеск. Далеко-далеко в чаще, а будто бы совсем рядом. Руку протяни. Она не могла его услышать, но слышала. Как? Она не смогла бы объяснить этого, даже если бы могла говорить. Никому, даже мате, которую в округе считали ведьмой.
        Мата не ведьма. Она просто много знает о травах и хворях людских. Так много, что это иной раз пугает даже тех, кто ищет ее помощи.
        Тармисара "слышала" Берзу. Говорила - так было не всегда, не один год прошел, прежде чем научилась. Да и как научилась, сама не понимала. Просто в один прекрасный день "услышала". Случилось это давно, Берза то время едва помнила. Она знала, что не родная мате, та рассказала сама. Кто ее настоящие родители, девушка не знала. Тармисара отговаривалась неведением.
        "Откуда я взялась?"
        "Я нашла тебя. Бендида[Бендида, Бендис - фракийская богиня, охотница и целительница, покровительница матерей. Отождествлялась с Артемидой.] подарила".
        Бендида подарила. И больше ни слова об этом. Как ни старалась Берза, не смогла добиться ничего.
        Тишина. Еле-еле слышно, как мата в хлеву негромким заговором гнала скотьи хвори от немногочисленной животины, нескольких коз и свиней.
        Стон. Где-то там, далеко в лесу, чья-то душа рвалась в отчаянии, цеплялась за умирающее тело.
        Весулк вскинулся, шерсть распушилась. Пес глухо заворчал. Берза вскочила, торопливо принялась одеваться. Натянула мужские штаны, верхнюю рубаху, теплую безрукавку из волчьей шкуры. Схватила маленькие снегоступы и выскочила из дому. Лицо обдало холодом.
        Весулк крутился под ногами.
        "Бежим, Малыш, бежим скорее!"
        Пес взвился на задние лапы, взрыкнул и припустил в предрассветные сумерки, словно знал, куда бежать. Берза, торопливо подвязав снегоступы к ногам, бросилась за ним, не задумываясь, повинуясь беззвучному, необъяснимому словами зову.
        Мокрый снег хрупал под ногами, проминался, принимая в себя ноги по щиколотку. Снегоступы-плетенки жалобно трещали, временами цепляясь за сучья поваленных лесин, укрытых белоснежным ноздреватым ковром. Берза шла все быстрее, почти бежала, не разбирая дороги, ломилась сквозь сонный черный лес. Колючие ветки хлестали по лицу, она не замечала их. Как одержимая рвалась вперед, едва различая приметные места. Вот любимая елочка-шатер. Сколько раз отдыхала она здесь, спрятавшись от всего мира под ее массивными колючими лапами, устало опустившимися до самой земли. Кормила крошками доверчивых синиц, да вела беззвучные беседы с Добрым Волком о снах. А тот сидел рядом с умным видом, вывалив язык и склонив голову на бок...
        Вот и глубокий овраг с ручьем на дне.
        Всплеск.
        Стон.
        "Подожди! Потерпи немножечко, не умирай!"
        Плетенка на правой ноге, наконец, развалилась. Нога сразу провалилась по самое... откуда растет, короче. Вот навалило снега-то. За одну ночь всего.
        Берза попыталась двинуться дальше. Увязла. Весулк скакал по сугробам, фыркая. Ему тоже тяжело. В другой раз Берза поулыбалась бы его смешным прыжкам, но не теперь.
        Из-за облаков выглянуло солнце. Девушка зажмурилась. Огонек, сорвавший ее из дому, уже угасал. Берза разревелась беззвучно. Вздрагивая от рыданий, размазала слезы по щекам.
        "Не умирай!"
        Стон.
        Берза рванулась вперед, едва не ползком добралась до края крутого обрыва. И увидела на дне человека.

* * *
        Тьма окутала разум всего на одно мгновение, а потом он снова стал видеть. Хотя смотреть вокруг не на что.
        Туман. Бледная дымка. Протяни вперед руку, и она по локоть утонет в холодной влажной мути, плотной пеленой застилающей глаза. Всего одно движение и руки нет. Здесь вообще ничего нет, только тусклая серая пустота, окутанная полумраком. Бесконечное пространство мертвой тишины. Ничто посреди нигде...
        "Ты боишься смерти?"
        Он ответил не сразу, но, все же, помедлив, кивнул.
        "Смерть - это забвение, небытие. Я умру, и меня никогда уже не будет. Никогда-никогда. Это страшно. Я боюсь смерти, Стакир".
        Кузнец покачал головой.
        "Я всегда удивлялся, как вы можете быть хорошими воинами с такой верой".
        "А что говорит о смерти твой народ?"
        "Мы не боимся ее. Можно бояться тяжелой раны, бояться боли, но не смерти. Смерть - это река. Грань между мирами. Мы просто переходим реку, идя вслед за оленем, который указывает путь".
        "Мы тоже идем через реку".
        "Я знаю, вас везут в лодке. Но, ступая на другой берег, мы помним все, а вы забываете. Когда я умру, я не смогу вернуться назад, к тем, кто мне дорог, но я останусь самим собой. Я не исчезну. Вы, римляне, ошибаетесь. Не бойся смерти, Квинт. Ты не исчезнешь".
        Провожая своего господина под знамя Орла, на войну, Стакир впервые назвал его по имени. Не как раб - как друг.
        Негромкий всплеск за спиной заставил его обернуться. Тихая река. Круги на воде... Еле различимые волны, бесшумно накатывались на берег, ледяными ладонями касаясь босых ступней.
        "Мы просто переходим реку, идя вслед за оленем, а вас везут в лодке..."
        На мгновение ему показалось, что он увидел смутные очертания этой лодки. Какой это берег? Тот, где ждут? Или тот, с которого не возвращаются? Он ждал некоторое время, но никто не появился.
        Он повернулся и пошел прочь от реки. Под ногами хрустела галька. Ничего не видя вокруг, он спотыкался о выброшенные на берег коряги, падал, снова вставал и продолжал идти вперед. Узкая и сравнительно ровная прибрежная полоса довольно быстро сменилась крутой каменистой осыпью. В удалении от воды камни становились все менее гладкими и, карабкаясь вверх по склону, он изранил босые ноги об их острые края.
        Осыпь казалась бесконечной. Он лез вверх уже целую вечность, но пространство вокруг, серое и унылое, даже не думало меняться. Несколько раз какой-нибудь булыжник, лежавший, как представлялось, вполне надежно, предательски выскальзывал из-под ног, рождая камнепад, и незадачливый восходитель сползал, а иногда и кубарем скатывался вниз. Тело быстро покрылось ссадинами и синяками, но боли он не чувствовал. Совсем. Вставал и снова лез вверх. Должна же когда-то закончиться эта оркова осыпь!
        Она не кончалась, как не исчезал и проклятый туман. А усталость подбиралась неумолимо. Стало трудно дышать, в глазах темнело, накатывала глухота. Он уже не слышал сухой перестук и шуршание осыпающихся камней. Словно неведомая рука взяла его за шкирку, как беспомощного котенка и потащила назад, вниз, к черному зеву бездонной пропасти. Он выпрямился во весь рост и, покачнувшись, рухнул навзничь. Вспышкой мелькнула мысль, что сейчас он непременно размозжит себе голову. Но ничего не случилось. Он по-прежнему был... жив? Нет, скорее всего, нет. Но он по-прежнему осознавал себя. Он все еще был Квинтом Севером. Римским центу... А вот это уже совершенно не важно.
        Лежа на спине, он несколько раз глубоко вздохнул, провел ладонью по лицу, стирая липкий пот, и снова попытался встать. Сначала на колени, разбитые в кровь. Поднялся на ноги, выпрямился. Покачнулся и вновь прильнул к земле. Оглянулся назад. За спиной плескалось, сонно мерцая, звездное море.
        Туман вдруг начал редеть на глазах, открывая взгляду все новые и новые пространства. Совершенно однообразные. Уходящий вверх каменистый склон не имел края. Лестница в никуда. А позади бездна звезд.
        Далекие звезды звали его: "Иди к нам. Прыгай. Плыви. Твои страдания закончатся. Сделай всего один шаг. Растворись в нас..."
        "Я умру, и меня никогда уже не будет. Никогда-никогда".
        "Идем со мной".
        Голос, негромкий, спокойный, прозвучал, как музыка. Женское лицо, соткалось из тумана. Черты его плыли, перетекая из формы в форму. Тысяча лиц и каждое прекрасно.
        "Идем со мной".
        "Куда?"
        "У каждого пути есть конец. Твой завершен".
        Нет. Он помотал головой. Нет, нет, нет...
        "Ты не согласен?"
        "Да! Я еще столько не успел..."
        Подбирающаяся со всех сторон холодная тьма лишь расхохоталась в ответ.
        ...Дымящееся пепелище. Изувеченные человеческие останки повсюду. Мужчины, женщины, дети... Кровь и гарь, сизый дым стелется по земле. На ветру полощется багровый плащ. Человек в серебристо-серой, залитой кровью кольчуге и шлеме с красным поперечным гребнем держит в руках толстое древко, перевитое лентами, на котором сидит, гордо вскинув голову, золотой орел. Когти и крылья его перепачканы красным.
        Квинт отшатнулся. Он смотрел на свое отражение, равнодушно-спокойное, исполненное уверенности и превосходства. Он смотрел на свое незнакомое лицо. Орел-победитель..
        Тьма смеялась.
        "Так что ты еще не успел? Досыта напоить кровью свою мать - волчицу? Напоят другие. Без тебя обойдутся. Много вас у волчицы. Одним больше, одним меньше. Чем ты их лучше? Ты создал бессмертное? Ты дал начало новой жизни? Ты спас чужую жизнь? Зачем ты есть? Путь пройден до конца. Продолжать нет смысла... Идем со мной. Я дам тебе освобождение от горестей бытия. Забвение..."
        Где-то вдалеке закричала скрипуче ночная птица:
        "Квинт! Квинт! Квинт!"
        Вот и все. Нет больше Квинта Севера. Прожил[Провожая покойника в последний путь, римляне трижды произносили его имя.] .
        Нет!
        Он рванулся вверх, как раненный зверь, до последнего вздоха борясь за право быть.
        Вновь посыпались камни под ногами, рассекая упрямую плоть, что не хочет отдаться во власть неизбежному. И пришла боль. Он кричал, выл от радости, приветствуя ее.
        "Я не исчезну!"
        Последнее, что он услышал, прежде чем сознание вновь погасила тьма - собачий лай и молодой звонкий женский голос, донесшийся из невообразимой дали.
        - Не умирай!
        notes
        Примечания

1
        Тарабост - представитель высшей фракийской знати, аналог русского боярина.

2
        Пилеаты - второе, по знатности, сословие фракийцев.

3
        Сингидун - современный Белград.

4
        Ала - "Крыло" (лат). Подразделение римской конницы из трехсот человек.

5
        Фурка - палка с поперечиной, к которой подвешивались вещи легионера.

6
        В Союзническую войну легат Гай Косконий дал слово италику Требацию, что поступит благородно и не станет нападать на того во время переправы через реку. Слово он нарушил.

7
        Донатива - выплаты легионерам сверх жалования, денежные подарки.

8
        Турма - подразделение римской кавалерии, 30 человек.

9
        Фуллон - "сукновал" (лат).

10
        "Бодрствующие" - пожарная охрана в Древнем Риме. Регулярная служба была организована во времена Августа, а до тех пор пожарные команды создавались горожанами по собственной инициативе, без участия властей.

11
        Второй гастат - центурион шестой центурии (hastatus posterior). Название должности восходит к временам, когда римская армия делилась на "велитов", "гастатов", "принципов" и "триариев". В результате военных реформ Мария эти категории были упразднены, но звания центурионов остались прежними.

12
        Капрарий - козел (лат).

13

17 декабря.

14
        Цезарь, во время реформы календаря, добавил к Сатурналиям еще два дня, а Калигула довел их число до семи.

15
        Триклиний - столовая.

16
        Конфорреация - вид брачного союза, полностью исключающий развод.

17
        Приблизительно, в седьмом часу вечера.

18
        Сирикс - ложе.

19
        Диостра - ползун.

20
        Анадеро - "сдирать кожу, вывернуть наизнанку, рассказывать до конца" (греч).

21
        "Я ждал другую речь" (греч).

22
        Рог изобилия принадлежал богу богатства Плутосу, которого иногда объединяли из-за схожести имен с Плутоном, владыкой мертвых.

23
        Собаку в этом отрывке из Псевдо-Аполлодора, скорее всего, зовут "Спарт", что переводится, как "посеянный", однако в настоящее время популярно прочтение клички, как "Спартак", от чего автор сего текста и пляшет.

24
        Черная Керкира - остров у берегов Иллирии. Современное название - Корчула. Не путать с более известным островом Керкира (Ионический архипелаг, современное название - Корфу).

25
        Паноплия - комплект гоплитского вооружения.

26
        Койне - общегреческий язык, сложившийся на основе аттического и ионического диалектов.

27
        Современное название этого постоянного ветра - "сирокко". Считается, что он действительно влияет на психику. Сирокко способен доставлять африканскую красную пыль в Центральную Европу, где она выпадает в виде кровавых дождей.

28
        Во время "боры" (так сейчас называется борей, северный ветер в греческой мифологии), так же известной в Адриатике, как "трамонтана", суточный перепад температур может достигать сорока градусов.

29
        Бендида, Бендис - фракийская богиня, охотница и целительница, покровительница матерей. Отождествлялась с Артемидой.

30
        Провожая покойника в последний путь, римляне трижды произносили его имя.