Ловчий тумана Татьяна Владимировна Томах
        Ловчий тумана
        Староста с самого начала Грифу не понравился. На первый взгляд - вроде, нормальный дед. В густой копне волос и длинной бороде - седина вперемешку с солнечной рыжиной. Пепел и огонь. В карих глазах за угодливой почтительностью - лисья хитринка. Только походка разве что неловкая, подпрыгивающая. Может, просто плохо гнутся старые суставы, измученные артритом. А может, прячутся в старых латаных валенках вместо человеческих ступней козлиные копыта?
        - Туточки оно, господин старший очиститель. Извольте глянуть.
        Узловатый палец деда указал вниз, под обрыв, край которого курчавился густой травой. Здесь, видно, не косили, и скотину гнали подальше - чтобы не оступилась, вытягивая шею за сочной зеленью. Насколько глубок обрыв, было не разглядеть - внизу плавал туман, густая молочно-белая дымка, сквозь которую земля не просматривалась.
        - Когда оно начало функционировать? Ну, когда первый раз это случилось? - хмуро спросил Гриф, избегая смотреть в заискивающие глаза деда. А может, это не горб бугрится на тощей спине под куцым тулупчиком - а третья рука, потихоньку кажущая кукиш господину старшему очистителю, пока сам дед почтительно мнется, стараясь быстро и верно ответить на вопрос?
        - Так это… Оно завсегда, если утром или к вечеру, особливо к дождю, с болот-то натягивает. А когда и до деревни доползает. Болота у нас туточки, господин старший…
        - Я не про туман, - оборвал Гриф, досадливо морщась. Запоздало припомнил, что сквозь маску дед не разглядит его гримас - и в который раз подумал: «интересно, а каким я кажусь ему - в этой маске и защитном костюме? Чудовищем - может, еще большим, чем он мне?»

*
        Инга так и не смогла привыкнуть к его маске. Едва он заходил домой, замирала и зажмуривала глаза - до тех пор, пока он не снимал маску и форму.
        - Дурочка, - ласково пробовал увещевать ее Гриф: - ну что в ней страшного, а? Вот, потрогай.
        Затаив дыхание, Инга послушно, но гадливо, как дохлую крысу - уже не страшно, но по-прежнему, противно - трогала студенистую шкурку маски.
        - В ней - ничего, - соглашалась она с Грифом. - А вот под ней - да. Кажется… кажется, что ты когда-нибудь снимешь ее - а под ней уже не ты.
        - А кто? - смеялся он, целуя ее висок - теплую впадинку с нежным завитком волос: - Ну, кто?
        - Не знаю… - Ингины глаза темнели от страха, а голос срывался, будто у нее перехватывало дыхание.
        Она умела немного предвидеть будущее, маленькая тихая Инга - иногда ошибаясь, а иногда угадывая, с точностью до мелочей. Это свойство было единственным, отличавшим ее от остальных людей. От нормальных людей.

*
        - Так это, господин старший очиститель, - дед растерянно хлопал бесцветными ресницами: - с Анькиной козы-то, верно, и началось. Потеряла она ее, да. Анька - козу, то есть. И гори бы она пропадом, если бы не Анькина мачеха. Бесполезная животная была и дурная.
        - Мачеха? - переспросил Гриф, увязая в дедовом путаном рассказе.
        - Коза, господин старший очиститель. А мачеха, как есть, ведьма. То есть, лупила Аньку за каждый пустяк. Потому девке ничего другого не оставалось, как найти эту клятую козу - или совсем домой не ходить. А тут как раз бабы за клюквой пошли…
        «Интересно», думал Гриф, сдерживая раздражение: «он придуривается, или на самом деле так косноязычен? Тогда, что за староста из него? Или просто отчаянно меня боится?»
        - …и в один голос Аньке - мол, ускакала твоя коза в самую трясину. Болота у нас туточки, господин старший очиститель.
        "… А если боится - значит, лжет. Или, по крайней мере, что-то скрывает. Что? Козлиные копыта в валенках?»
        - А поутру Анька домой со своей козой вернулась.
        - И что?
        - Так это, козу-то она в этом тумане нашла, господин старший очиститель.
        - Гм, - сказал Гриф и покосился на секретаря. Тот невозмутимо строчил в своем блокноте, не упуская ни слова. Под маской лица было не разглядеть, но Гриф мог поспорить, что секретарь веселится. Работнички. Только бы поржать, а потом потравить баек, невзирая на принципы неразглашения. Раньше достаточно было магнитофонной записи в процессе беседы со свидетелями, но когда выяснили, что техника иногда ведет себя странно рядом с аномальными пятнами, ввели правило обязательного присутствие секретаря с допотопным блокнотом.
        - Так это, коза-то как есть потопла в болоте. Бабы, которые за клюквой…
        - Понятно. Еще какие-нибудь случаи были?
        - Как не быть? Как есть, были. Аким телегу покраденную в прошлом годе нашел; вдовая Фанька - свою дочку Марьяну, а Марьяна-то померла еще пять лет назад. Ну и по мелочам, всяко.
        - Так, что, получается, в этом тумане можно найти все, что хочешь?
        Староста помялся, пошаркал своими валенками. Его пристальный взгляд показался Грифу неприятным - будто белесая кожица маски неожиданно оказалась прозрачной, и дед сумел разглядеть лицо Грифа и глаза.
        - Я думаю - только то, что было когда-то потеряно, господин старший очиститель.

*
        Он не смог простить, что Инга солгала. А она решила, что это Гриф ее предал.
        «Я ведь предупреждал», - думал он потом, пытаясь разобраться с чувством вины, которое с тех пор не давало ему покоя. В конце концов, Ингу никто не заставлял бежать. Ее-то Гриф обещал защитить. Зачем было бежать - чтобы наткнуться на патруль, в обязанностях которого было уничтожать без предупреждения все и всех, кто пытается пересечь границ - неважно, изнутри или снаружи? Ведь Инга должна была понимать, чем это все закончится? Должна - даже если бы она вообще не умела предвидеть будущее. А может, как раз потому, что она умела иногда это делать…
        Как бы то ни было, все вопросы, которые Гриф хотел бы задать Инге, навсегда теперь остались при нем. Как и чувство вины.
        Безусловным, не подлежащим сомнению, было одно. Инга солгала, а Гриф ее предал.

*
        - Господин старший очиститель, - корявые пальцы старосты робко уцепили краешек рукава Грифа, взгляд опять был прежним - испуганным и заискивающим: - будьте добреньки, не троньте деревню, а?
        Гриф отвернулся; дедовы пальцы соскользнули с жесткого рукава защитного костюма. Повинуясь жесту Грифа, подскочил адъютант, подхватил старосту под локоть, повлек в сторону:
        - Иди-иди, дедуля. Спасибо за сотрудничество. Управление тебя благодарит, и отблагодарит при случае, не сомневайся. И не трясись. Кому она нужна, твоя деревня? Понял? И своим там передай, чтоб не боялись.
        Гриф смотрел, как староста, сгибаясь все сильнее - отчего горб на его спине становится еще более очевиден и безобразен, медленно спускается вниз с холма по узкой тропинке. Наверное, деду хотелось обернуться, но он не смел.
        - Деревню оцепили? - спросил Гриф у подскочившего адъютанта.
        - Три часа назад. Сейчас старосту назад пустим, и начнем. Аномальное пятно готовим к изоляции, как положено. На рассвете первая истребительная приедет.
        - Вот и ладно, - Гриф кивнул; махнул рукой, отпуская адъютанта и секретаря, и побрел к лагерю.
        - Ужин господин Наблюдатель велели в штабной палатке накрыть, - крикнул вдогонку адъютант.

*
        Наблюдатель оказался розовощеким круглолицым крепышом с умильной улыбочкой, будто намертво приклеенной к пухлым губкам.
        - Наконец-то, - воскликнул он, щурясь, разглядывая входящего Грифа и нетерпеливо потирая ладошки: - я уж думал без Вас начинать. Стынет.
        Ловко спрятав в переносной сейф пачку мелко исписанных бумаг - ишь, трудяга, ни минуты покоя - Наблюдатель жестом фокусника сдернул со столика салфетку. Под салфеткой обнаружилась кастрюлька с дымящейся разваренной картошкой, густо присыпанной укропом; миска с тугими, истекающими соком, малосольными огурцами; горшочек с густой желтой сметаной и запотевшая бутыль, наполненная сомнительного вида мутноватой жидкостью. Стандартный паек - брикеты, упакованные в фольгу - был сиротливо сложен на краю стола. Наблюдатель выдернул из бутыли обмотанную тряпицей пробку, повел носом, с явным наслаждением вдыхая кисловатый хмельной запах.
        - На меду и яблоках настаивают, негодяи, а? - восхищенно обратился он к Грифу.
        - Местное? - с сомнением уточнил Гриф, оглядывая разложенное угощение.
        - Да бросьте, - сморщился Наблюдатель. - Проверено все. Вы думаете, снаружи меньше заразы нахватаетесь? Думаете, эти тряпки Вас защитят? - он презрительно ткнул в защитный костюм Грифа; махнул рукой; уверенно ухватил в кулак узкое горлышко бутыли. - И потом, ну скажите честно, - глаза Наблюдателя, неожиданно цепкие для кукольно пухлого личика, уставились на Грифа: - Вам не наплевать, годом больше или меньше этой паршивой стерилизованной жизни, а?
        Раньше Гриф послал бы его подальше - хотя бы потому, что в обычае Наблюдателей было устраивать подобные проверки, а потом строчить длинные кляузы о несоблюдении устава в Управление. А теперь ему, действительно, было наплевать.
        - Вы бы, господин Ловчий, чтоб тут какой грязи не натрясти, лучше верхнюю одежду сняли. Да и масочку тоже, - предложил Наблюдатель, осторожно расставляя доверху налитые стаканы. - Или что, уже не замечаете, второй кожей приросла?
        Гриф вздрогнул - и заметил заинтересованный взгляд Наблюдателя, ухвативший его движение, как кошка - зазевавшуюся мышь.
        Именно так - слово в слово: «второй кожей приросла?» - говорила Инга, когда он иногда забывал сразу снять маску.
        А еще Гриф не любил, когда его называли Ловчим. Будто пса. Или охотничью птицу, приученную срываться в небо только по дозволению хозяина, бить указанную им добычу и послушно возвращаться на хозяйскую перчатку. Хотя, кем они еще были, очистители, как не дрессированными псами и ловчими птицами Управления.
        - Ну что, Ловчий, - Наблюдатель разглядывал Грифа, не то издеваясь, не то провоцируя. Гриф молчал. - Выпьем за будущее? За будущее для нормальных людей, а?
        Гриф сдержанно кивнул, поднимая стакан. Тост был обычен, традиционен. На редких официальных праздниках Управления президент поднимал первый бокал именно с этими словами.
        Первый глоток жидкости, отдающей кисловатым духом перебродивших яблок, был прохладен и мягок, второй - неожиданно опалил глотку. Гриф медленно вдохнул, прислушиваясь, как внутри распускается огненный цветок, согревая усталое тело и сжигая дотла напряжение и тревогу. Во рту остался привкус горечи и меда.
        - Что, хороша? - Усмехнулся Наблюдатель, с хрустом впиваясь зубами в тугой бок огурчика. - А Вы - местное, не местное… Тут вопрос, кто нормальные, а кто нет, - утерев ладонью рассол с подбородка, он выжидающе посмотрел на Грифа, и тот с запозданием понял, что вопрос относится к словам тоста. Попахивало провокацией.
        - Хороша, - сказал Гриф, щедро плеща из бутыли в оба стакана: - На меду, значит?
        - Ай да Ловчий, - рассмеялся собеседник, - Ай да… Да не проверяю я Вас. Больно надо. Давно хотел на Вас взглянуть, знаете. Ловчий, который настолько паталогически честен, что даже ни разу не солгал своим будущим жертвам. Некоторые говорят - псих. Ну да мы все тут немного психи. Ну давайте - за психов! Не чокаясь.
        Наблюдатель выпил, склонился к Грифу:
        - Знаете, почему? Потому что у нас нет будущего. У нас, элиты; золотого генофонда; драгоценным крупинкам, выбранным из миллиардов, тех миллиардов, которые без раздумий были брошены умирать… А теперь у нас нет будущего… Что думаете, я псих?
        - Да, - вздохнув, согласился Гриф. Кажется, этот Наблюдатель начинал ему нравиться.
        …- Нормальность - что такое эта нормальность, а? - раскрасневшийся Наблюдатель - блестящие глаза, прядь волос липнет к вспотевшему лбу - размахивая руками, едва не смахнул со стола свой стакан.
        Рассыпчатая, солнечного цвета, тающая во рту картошка с душистым укропом была давно сьедена; на дне миски плавал один огурец; бутыль же казалась бездонной - или это Наблюдатель незаметно уже достал следующую?
        - Нормальность - принадлежность к большинству. Не более того. А попытки определить эту нормальность искусственно - диктатурой меньшинства - обречены на неудачу, рано или поздно. Нас меньшинство, просто пока не все это понимают. Вот ты, Ловчий, скольких отправил на смерть - за последний год, а?
        - Мальчика, - неохотно сказал Гриф. Вспоминать не хотелось: - и его мать. Из парижской деревни. Если бы не эта дурацкая псина…

*
        …Собака кинулась из-за дома - огромная мохнатая зверюга метра полтора в холке - молча оскалив двойной ряд острых зубов. Гриф даже не успел ничего понять - среагировало тренированное тело. Отскочив в сторону, Гриф раскроил собаку очередью из уни-стрела.
        - Жулька! - срывая голос, к телу чудовища, бросился щупленький белобрысый мальчишка лет семи.
        - Ты убил мою Жульку… Ты… - размазывая грязь и слезы по щекам, мальчик обернулся к Грифу.
        - Извини, - сказал Гриф, забыв, что из-за маски ребенок не видит его виноватой улыбки.
        - Тони! - истошно закричала высокая женщина, кидаясь между мальчиком и Ловчим. Не успела. С замурзаного пальчика ребенка, обвиняюще устремленного на Грифа, сорвался сгусток пламени. - Тони!! - трава у ног Грифа загорелась; уни-стрел, опять сам прыгнув в ладонь, отшвырнул мальчика назад тремя выстрелами. - Тони! Сыночек! - женщину Гриф успел застрелить до того, как с ее засиявших алым светом рук, потек огонь…

*
        - Ее потом Огнеметцами назвали, деревню. В отчетах.
        - Да, брось, Ловчий. Мальчика и мать. А остальные? Все, кого твоими стараниями - в Изолятор, а? Думаешь, стерилизация и психологическая обработка, это не смерть? Что, не видел, какими они безвольными куклами становятся после этого, а?
        - Я не думал… - Гриф осекся. Как раз такие мысли иногда не давали ему спать - особенно, с тех пор, как Инга…
        - Все мы боимся думать, - вздохнул Наблюдатель. - Я сам недавно… Я читал отчеты. Знаешь, там наверху, им уже все понятно, но они тоже психи и они боятся… Они обрезают информацию, каждому - по кусочку, чтобы нельзя было сложить целое - и понять. Чтобы не было паники. Я читал очень много отчетов, Ловчий. Я складывал эти кусочки. Я тоже боялся, но когда я увидел целое - я испугался еще больше. Нас горстка, Ловчий, по сравнению с теми, кто снаружи. Наши деды думали отсидеться в защитных бункерах, пока гибнет мир. А мир не погиб. Он изменился. Обреченные миллиарды выжили, и теперь обречены мы. Теперь мы - двуногие, двурукие особи с убогой интуицией, неспособные зажигать огонь на ладонях и двигать взглядом предметы - теперь мы ненормальные…

*
        На границе лагеря из темноты выступили патрульные, посветили в глаза детектором, узнали Грифа, и так же бесшумно исчезли.
        Он брел по тропинке, указанной вчера старостой, через залитый лунным сиянием луг. Высокая трава, почти до плеч, колыхалась серебристыми волнами; огромные цветы сейчас казались черными - будто широко распахнутые глаза, уставившиеся на Грифа. Наверное, аромат этих цветов был головокружительно прекрасен; Грифу неожиданно захотелось сорвать с лица маску, чтобы почувствовать его. Впервые за много лет, с тех пор как он мальчишкой впервые вышел из бункера, кожица маски мешала, казалась чем-то чужеродным. Мы здесь чужие, подумал Гриф, вспоминая слова Наблюдателя. Мы спрятались от мира, когда он погибал; и теперь это уже не наш мир.
        Туман начинался постепенно - сперва молочно-белые струйки вились у щиколоток, потом поднялись к коленям. Будто Гриф входил в призрачную реку. «Я пьян, - осознал он, замерев на середине очередного шага. - Что я здесь делаю?» И шагнул еще глубже. Туман накрыл его с головой.

*
        Он шел минут десять - или несколько часов. А может, десятилетий. Остановился, поняв, что окончательно потерял ориентацию.
        Вокруг был только плотный мерцающий серебром туман, скрывший весь мир - или только пустоту, которая осталась от мира.
        Спасаясь от гибели, их корабль покинул гавань - и заблудился. Теперь они бродили в тумане, пытаясь отыскать путь домой, но дома больше не было. Они были обречены блуждать вечно, пока корабль не развалится или последний его пассажир не умрет от жажды…
        «Так, что, получается, в этом тумане можно найти все, что хочешь? - Я думаю - только то, что было когда-то потеряно, господин старший очиститель…»
        - Инга, - позвал Гриф, закрывая глаз: - Инга!

*
        - Инга, ты понимаешь, что я обязан сдать в Изолятор это… этого… Как ты могла не сказать мне ни слова!? - взорвался он, не выдержав.
        - Поэтому я тебе и не сказала, - тихо отозвалась Инга, так и не поднимая глаз. Не шевелясь, будто закостенев, она по-прежнему смотрела на ребенка в своих руках.
        И как она умудрилась так долго скрывать?! Подгадала под полугодовую командировку Грифа, а перед этим еще выпросила пожить в Заповеднике - мол, голова все время болит от замкнутых пространств и спится плохо… Инга уже давно заводила разговоры о ребенке - Гриф сперва мягко отговаривал, потом вообще запретил заикаться на эту тему. «То, что ты выглядишь нормальной, ничего не значит, - объяснял он строптиво поджимающей губы Инге. - Мне удалось вытащить тебя из Изолятора, и начальство смотрит сквозь пальцы, что ты живешь со мной уже так долго, хотя у нас это не принято. Но твои гены, Инга! Почти стопроцентно ребенок родится с физическими отклонениями. Ты понимаешь, что его тогда ждет? И, боюсь, тебя в этом случае я тоже больше не смогу защитить…»
        За полгода он соскучился. Даже не представлял, что Инга так много для него значит. С удовольствием, представляя, как Инга обрадуется, собирал подарки - забавные безделушки, сетку контрабандных яблок - выращенные в оранжерее Инге не нравились - мол, на вкус, как бумага. Воспользовался попутным транспортом, приехал на день раньше.
        Ингины глаза были испуганными и отчаянными.
        - Я думала…ты завтра… - белые губы едва шевелились. Она прижимала к себе младенца, осторожно поддерживая его головку с редкими светлыми волосиками.
        Приготовленные подарки высыпались у Грифа из рук. «Не может быть, - подумал он. - Не может…»
        Младенец был нормальный. Гладенькая спинка, две ножки с розовыми пяточками, две ручки - на каждой по пять неправдоподобно маленьких пальчиков. Безумная надежда, что все обойдется, и каким-нибудь невозможным образом получится уговорить начальство не трогать ребенка и Ингу, должно быть отразилась на закаменевшем лице Грифа.
        - Вот, твой сын, - пытаясь улыбаться, сказала Инга, протягивая к нему ребенка. Небесно голубые глазки посмотрели на Грифа с любопытством; но третий глаз, распахнувшийся между маленьких бровей, был ярко-синим и по-взрослому задумчивым…

*
        - Инга!
        - Гм, - сказал кто-то из тумана.
        Гриф открыл глаза. Туман расступился, открыв полянку нежно-зеленого мха, усыпанного белыми цветами. Ночь закончилась, как и не было; солнечный свет заливал полянку, сидящего на пеньке седобородого старика и лукошко с грибами возле его ног.
        - Потеряли кого, молодой человек? - поинтересовался старик, жмурясь на солнце, как сытый кот.
        - Вы кто? - Гриф почувствовал, как остатки хмеля слетают с него, оставляя наедине с невозможной действительностью.
        - А Вы?
        - Гриф, - растерявшись, представился он.
        - Стервятник? - уточнил старик, пристально разглядывая Грифа - так, что тому, почему-то захотелось поежиться. Гриф молчал. Взгляд старика будто снимал с него кожу, заглядывая внутрь - где метались потревоженные воспоминания, судорожно трепыхалось сердце, будто зашевелившееся только сейчас - заставляя задыхаться, чувствовать и бояться. - Что, маска-то уже второй кожей приросла?
        Повторил слово в слово за Ингой и Наблюдателем - будто, действительно, залез в воспоминания Грифа и вынул оттуда тревожащий, жгущий кожу под треклятой маской, вопрос.
        - Или боишься, как бы лица не увидели те, кого ты рвешь, Ловчий? Или сам своего лица боишься, а?
        - Вы кто? - цепенея от ужаса, выдавил Гриф.
        - Вопрос, не кто я; вопрос - кто ты, - старик перестал разглядывать Грифа, с кряхтением поднялся с пенька. - Пойдем-ка, - велел, тяжело опираясь на локоть Грифа: - Пойдем. Да лукошко захвати - меньшой сынок-то у меня страсть как боровики в сметане уважает.
        Тропинка вилась через луг, заросший высокой - до плеч, травой, и огромными цветами. Вроде, и та тропинка - и не та. Бабочки взлетали из-под ног, ласточки с суетливым чириканьем носились мимо; высоко в небе, неподвижно раскинув крылья, парила какая-то большая птица. Стервятник? «Может, я сплю?» - подумал Гриф. Снял перчатку, потрогал влажные лепестки огненно-алого цветка; дотронулся до лица и, поколебавшись, сорвал тонкую, плотно липнущую к коже, защитную маску.
        Аромат цветов, и правда, оказался чудесным. Гриф не мог надышаться, глотая воздух, как волшебный невероятно вкусный напиток. Голова кружилась. Ветерок щекотно покалывал кожу, непривычную к открытому воздуху.
        - На солнце-то не обгори с первого разу, - старик усмехнулся, одобрительно косясь на Грифа, и нахлобучил ему на голову свою обтрепанную шляпу.
        Деревня тоже была знакомой но, вроде, не совсем такой, какой ее накануне увидел Гриф, отыскивая старосту.
        Старик остановился возле первого дома.
        - Ну проводил - и будет, - сказал он Грифу, отнимая лукошко. - На грибы не зову - все равно сейчас вкуса не поймешь. А на свадьбу заходи - попозже. Марьяну-то помнишь?
        - Которая в тумане нашлась? - предположил Гриф.
        - Она. Дочка ее замуж выходит за моего внука. Приходи, коли сможешь.
        - Я… - замялся Гриф, пытаясь разобрать, что не так. Деревня сейчас была больше, вместо покосившихся халупок - красивые дома с резными крылечками и ставнями, яркими цветастыми занавесками. Дочка Марьяны - которая еще сама ребенок?!
        - Ну, а старшого сынка моего ты вроде тоже знаешь, - сказал старик, приветливо махая рукой человеку, вышедшему на крыльцо. Взгляд голубых глаз, остановившийся на Грифе был приветлив и любопытен; а третий глаз - ярко-синий - взглянул на Грифа строго и будто с укором…

*
        - Скорее, - негромко сказал Гриф в сумерки сарая. - Выходите все, только тихо.
        Он бежал сквозь туман, не разбирая дороги, и уже думал, что будет бежать так вечно, навсегда заблудившись в молочно-белой пустоте. Но неожиданно вывалился обратно - в бледнеющую перед рассветом лунную ночь. Маску он так и не нашел и позабыл снять с головы драную старикову шляпу - потому патрульные сразу не узнали его. Потому, может, ему и не было так стыдно, укладывая их на землю точными выстрелами парализатора.
        Первым высунулся староста.
        - Благодарствуйте, господин старший очиститель. Я так и подумал, что ошибочка вышла - Вы ведь велели деревню не трогать; то Ваши подчиненные чего перепутали - но народ-то волнуется…
        - Тихо, - сказал ему Гриф. - Выводи своих людей - и уходите. Быстрее. Утром приедет истребительная бригада, и я не смогу…
        Староста нырнул в сарай, там забормотали торопливо и невнятно, кто-то ахнул, кто-то сердито буркнул: «Цыть, дура.»
        Отступив в сторону, Гриф смотрел, как они выходят - взрослые, дети, старики. Попытался угадать среди них Марьяну - но он никогда ее не видел, да и в предрассветных сумерках лиц было не разглядеть. На Грифа косились молча и, в основном, испуганно. Только одна женщина метнулась к нему, бухнулась на колени.
        - Сыночек, спасибо тебе, милый, спасибо, - забормотала торопливо и горячо, ловя руку Грифа и пытаясь поцеловать.
        - Иди, Василиса, - велел староста, поднимая ее. Хмуро пояснил: - ей тут добрые люди сказали, что всех детей отберут, а грудных, мол, и вовсе усыпят… как больных псов… а у ней детей мал мала, у Василисы… Иди, Василиса, господин старший очиститель говорит, торопиться надо.
        - Как тебя звать-то, сыночек? За кого молиться мне теперь? Как звать?
        - Гриф, - растерянно ответил он. Женщина кивнула и заторопилась догонять остальных.
        - Детей в середину, - командовал староста, подталкивая отстающих. - Семен и Олаф замыкающими - если что, подхватите, кто падать будет…
        - Про детей-то правда? - спросил он, оборачиваясь к Грифу. Теперь, перестав называть Грифа «господином старшим очистителем» и умильно улыбаться, он изменился. Стал строже и суше и даже, вроде как, чуть распрямился, будто уродливый горб перестал отягощать его. Словно принял Грифа в ряды своих, перед которыми не надо притворяться и надевать маску пугливого деревенского дурачка.
        - Правда.
        - Ну и как ты-то теперь?
        - Не знаю, - Гриф пожал плечами.
        - Может с нами, а? Двух-трех крепких ребят отряжу, чтоб пособили…
        - Куда они? - Гриф удивленно смотрел, как люди бегут через луг - но даже не к туману, где можно было бы попытаться спрятаться; а наверх - к обрыву над бледной рекой тумана. - Куда? - он осекся, когда первый из бегущих шагнул в пропасть. На секунду он пропал из виду - Гриф успел с ужасом подумать - «Чокнутые - они все здесь чокнутые, во главе с этим рыжебородым. Массовое самоубийство?!» А потом фигурка, сорвавшаяся с обрыва, появилась снова, поднимаясь выше и выше, и, наконец, поймав воздушный поток, заскользила, почти не двигая крыльями.
        - Так что, - переспросил староста: - Может, с нами?
        Он скинул тулуп, бывший горб вырвался в разрез рубахи на спине двумя большими серебристо-серыми крыльями.
        - Я… - Гриф поперхнулся. Староста улыбался. Исчез горбатый уродливый старик; теперь перед Грифом стоял рыжебородый стройный крылатый бог, щедро и небрежно предлагающий:" может, с нами?…»
        - Я сам, - сказал Гриф, глядя на парящие над туманом человеческие фигурки. «Инга», - позвал он, будто она могла быть там, среди них; и будто теперь, наконец, было можно попросить у нее прощения. «Инга. Как получилось, что я искал тебя, а нашел себя? Себя - того, кем я мог бы быть? Или еще могу стать? Может, я еще сумею отыскать тебя - как та Фанька нашла свою Марьяну, несмотря на то, что это невозможно - может, просто потому, что очень хотела ее найти… Только теперь я должен больше не потерять самого себя, да?»
        - …Спасибо, я попробую сам.
        - Это правильно, сынок, - одобрил бог, похлопав Грифа по плечу. - Митька! Ты чего тут застрял? - рявкнул он, заметив за дверью сарая мальчишку, подслушивающего разговор.
        - Счас, счас, - недовольно сказал тот, вылезая из укрытия. Подошел к Грифу, с любопытством заглянул в его лицо. Спросил:
        - Дяденька, а гриф - это птица?