Затерянные в Полынье Александр Анатольевич Трапезников
        В жизни Вадима до недавнего времени было мало приключений. Но все изменилось в одночасье, когда он унаследовал деревенский дом своего деда Арсения, погибшего при таинственных обстоятельствах. Внук с головой погружается в самостоятельное расследование, втягивает в него своих московских друзей и даже красавицу-жену Милену. Он и не подозревает, с чем ему придется столкнуться и чем пожертвовать ради истины…
        Александр Трапезников
        Затерянные в Полынье
        Часть первая. В очередь за страхом
        Глава 1. Мечи и манускрипты
        Мне казалось, что весь дом, от подвала до чердака, состоит из разного хлама. Дед, наверное, тащил сюда все, что попадалось под руку. Скрипучие половицы аккомпанировали моим размышлениям и розыскам.
        Я обнаружил множество пустых пузырьков и флакончиков, хомут для лошади, несколько мотков пряжи, сломанную удочку, металлический сейф с дыркой на месте замка, ковбойскую шляпу, уродливые гипсовые маски, массу рваных рубашек, старинные часы с кукушкой, кипы обгрызенных мышами книг, мольберт и десяток портретов в рамках.
        В поисках меня сопровождал молодой кот, этакий кошачий отмороженный тинейджер, встретившийся мне на пороге дома, проворный, наглый и хитрый. Вылакав из миски привезенное мной молоко, он бродил следом, думая, что теперь ему, наверное, перепадет и нечто мясное. И я, делать нечего, поделился с ним своим бутербродом. Прогонять усатого разбойника я не стал, посчитав, не без оснований, что этот кот принадлежал моему деду и был, очевидно, свидетелем последних дней его жизни.
        Самым любопытным из всего, что я обнаружил, была стопка тетрадок в коленкоровых переплетах, примостившихся под лестницей в подвал. Я вынес их на застекленную веранду, уселся в кресло-качалку, стряхнув пыль, и стал разбирать бумаги. Архив деда, так я понял. Кот лег на часть тетрадок, словно верный сторож, и поцарапал их когтями.
        - Чуешь, крысолов, запах деда? - спросил я. - Как же тебя зовут? А-а, неважно… Крысом и будешь.
        Возражений не последовало. Кот, довольный тем, что получил новое (или вообще первое?) имя, заурчал. Да, тетрадки, несомненно, принадлежали моему почившему в бозе предку. Я помнил его заковыристый, с мелкими завитушками почерк - по тем письмам, которые хранились в нашей семье. Правда, их редко кто перечитывал. Да и сохранились-то чудом, все не было времени выбросить на помойку.
        А теперь я начал осторожно и даже не без интереса листать эти ветхие манускрипты с выцветшими от времени чернилами, словно отдавая дань памяти «горячо любимому» деду. Но очень скоро утомился. Они представляли собой сборник каких-то совершенно идиотских рецептов, которые были бы уместны в Средние века, нежели в наши дни, лета две тысячи тринадцатого года от Рождества Христова.
        Назывались колдовские снадобья по-разному, но не менее забавно и вычурно, чем само их содержание. Например: «Как вдруг увидеть приятный и вещий сон в бессонную ночь», или «Как враз и с ходу получить фортуну в любовной битве», или «Как оградить себя от конфузии где-либо», или «Как омолодить тело и сердце, сохранив разум», или «Как правильно смотреть сквозь стены» и прочая дребедень. А были и вовсе несуразные, вроде: «Как выйти сухим из воды, не окаменев при этом», или «Как жить, если не живется». Сплошные «как», состряпанные на постном масле и пустой ерунде. Да и сами «рецепты» к тому же были тщательно зашифрованы.
        Вот, скажем, после заголовка «Как удручить неприятного гостя до коликов и поноса» шло: «Возьмите три дольки кр., одну чайную ложку пр., потом л. и м., см., под., на е., два ч., выл., вып., см., драже, ор., не б. Все. Уйдет, убеж. даж. Штаны потеряет. Записано со слов бабки Марьи из Костромской губернии». Я незлобиво посмеялся над этой бабкой Марьей и чудачеством своего деда, который, оказывается, занимался подобной чепухой чуть ли не всю свою сознательную жизнь. И это стало для меня откровением.
        Нет, я знал, что дед был неплохим костоправом, лекарем-самоучкой: успешно вправлял больным сместившиеся позвонки. К нему даже приезжали корреспонденты, как к специалисту по народной терапии, правда, почему-то в основном из «желтой прессы». Профессиональные врачи и ученые на него внимания не обращали. Да и он сам к официальной медицине относился ядовито и сурово.
        Однако к нему, как я слышал, ездили настоящие страдальцы из Москвы, Санкт-Петербурга и других городов и весей. Знал я и то, что себя дед считал чуть ли не колдуном, обладателем некой огромной магической силы, а мы в семье лишь добродушно поддакивали ему, когда он приезжал в гости.
        Магия его перед нами в принципе никак не проявлялась. Не демонстрировалась. Напротив даже, в житейских делах он постоянно попадал впросак. Но, может быть, так случалось только в Москве, в мегаполисе? То он кошелек с деньгами терял, то сумку с продуктами забывал в супермаркете, а то его колотили какие-то пьяные придурки. Куда же в эти моменты его волшебная сила девалась?
        В сущности, он был неплохим, веселым и компанейским стариканом, хотя помнил я его довольно смутно. Последние двадцать лет он жил отдельно от нас, приобретя этот дом в поселке со странным названием Полынья. Километрах в двухстах от Москвы. Мне было девять лет, когда он уехал. Потом виделись только изредка, по мере моего взросления. А последний раз дед появился в столице в начале двадцать первого века. И явился без предупреждения, с оказией, как из века девятнадцатого.
        Я запомнил его словоохотливым, высоким, очень подвижным стариком, с седой и пышной шевелюрой, с покрытым морщинами загорелым лицом и крепкими руками. Выглядел он лет на пятнадцать моложе своих семидесяти. Вот что значит здоровый образ жизни, вдали от гнилой цивилизации.
        - Приезжай ко мне в Полынью, милый. Не пожалеешь. Там такое… Никогда не поверишь! - сказал дед напоследок, когда я его провожал на вокзале. А «милому» уже самому под тридцать, но он меня так всегда и звал. Может, имени не помнил? Я, конечно же, пообещал тогда обязательно приехать, «как только, так сразу…». Хотя это и не входило в мои планы. Приближалась моя свадьба с Миленой. Я не хотел обманывать деда, но не спешил и огорчать его отказом. Он, видно, почувствовал мою незатейливую ложь, поэтому только грустно обронил:
        - Эх, ведь когда я умру, поздно станет. Будет совсем не то. Будут великие испытания и большие прелести. Но ты все равно приедешь. Это судьба.
        Я не обратил внимания на его последнюю фразу. Но вот теперь вдруг вспомнил. Вышло, как он и говорил: я все равно приехал. А что же теперь будет «совсем не то»? Что он имел в виду под словами «великие испытания и большие прелести»? Думаю, что он вкладывал в это какой-то особый, потаенный смысл. Понятный только ему одному. А может, уже тогда знал, что срок ему отпущен всего чуть больше десяти лет, и хотел поделиться со мной какими-то своими колдовскими секретами. А заодно оставить мне и этот полуразваленный и, на мой трезвый оценочный взгляд, совершенно не пригодный для цивилизованного житья дом.
        Но так все и произошло, я оказался здесь. Вступил в законные права наследства. Хотя вовсе не желал этого. Что мне вообще теперь делать в этой богом забытой Полынье? Ума не мог приложить. Ответа не дал и Крыс, разлегшийся на моих коленях.
        Теперь, сидя на веранде, я с грустью вспоминал своего деда, глядя на его смешные и не нужные никому манускрипты. «Следовало бы их сжечь, - подумалось мне. - Кому нужно это средневековое посмешище?» И я уже решил было развести за домом небольшой костерок, но что-то остановило меня. Какая-то неведомая сила сделала меня на несколько минут ленивым и безвольным, равнодушным ко всему. Хотя обычно я человек деятельный и четко следую своему внутреннему голосу. Но тут я как-то вяло смотрел на тетрадки и попыхивал сигаретой.

«Да шут с ними! - решил я. - Пусть лежат там, где и лежали. Все равно их сгрызут мыши. Им тоже надо чем-то питаться. Вот пусть и полакомятся магическими свитками». Бросив дедушкины манускрипты под лестницу, я вдруг замер в некотором остолбенении. Чуть поодаль от ступеней, на земляном полу, лежали два предмета, которых, я уверен, здесь не было, когда я нашел тетрадки. Я просто не мог не заметить эти два меча старинной работы. Или у меня случилось расстройство зрения? Оптический обман?
        И вот что еще удивительно: на них не было пыли, которая покрывала все вокруг. Мечи сверкали холодом стали, и даже сам этот блеск уже должен был привлечь мое внимание. Чудеса какие-то! Мистика. Неприятный холодок пробежал по спине, словно кто-то незримый находился тут же, в подвале, и наблюдал за моими действиями. Мне стало не по себе. Я быстро обернулся, но, конечно же, рядом никого не было. Хотя где-то наверху раздался скрип половиц…
        Все это мне страшно не понравилось. Я впервые почувствовал какую-то тревогу, беспокойство. Трусом меня не назовешь, но кожа покрылась мурашками, а в сердце что-то неприятно кольнуло. Мне вдруг показалось, что в этом доме я нахожусь не один. Нагнувшись, я взял в руки один из мечей. Он был достаточно тяжел, с массивной рукоятью и длинным, обоюдоострым лезвием, достигавшим чуть ли не полутора метров. Эфес был украшен затейливой резьбой. Такой меч, безусловно, сам по себе представлял значительную ценность, и им наверняка пользовались лет четыреста назад.
        Если только он не был выкован каким-нибудь умельцем в местной кузнице. Где же дедуля раздобыл эту редкость? Взмахнув мечом, я сделал несколько выпадов, чувствуя себя этаким рыцарем Ланселотом или Персивалем, сражающимся за честь Прекрасной Дамы. Меч со свистом рассек воздух, а потом лезвие в щепы раскрошило этажерку. Я еще некоторое время поупражнялся на старой и трухлявой мебели, мне это сильно понравилось. Пока не остановился, вовремя подумав, что и она может представлять какую-то антикварную ценность.

«Серьезное оружие», - сделал я окончательный вывод. Таким мечом можно запросто разрубить врага пополам. Так, наверное, и делали. Интересно, сколько человеческих жизней погубил древний хозяин этих мечей? Это, должно быть, дамасская сталь. Или что-то в том же роде. Славные ножики. Нет сомнения, что это была самая важная моя находка в дедушкином доме за сегодняшний день. Даже порадовался, позабыв о собственной внутренней тревоге. С таким оружием уже ничего не страшно.
        Я взял в руки по мечу, поднялся по лестнице и отнес в облюбованную мной комнату. Туда же, скрипнув половицей, заглянул и пронырливый Крыс. Завернув мечи в старое покрывало, я положил их под кровать. И все же меня продолжали мучить сомнения. Каким образом мечи оказались под лестницей в подвале? И как я мог не заметить их с первого взгляда?
        И еще я продолжал интуитивно ощущать, что за мной все время кто-то наблюдает. Надо сказать, что весь дом представлял собой довольно странное сооружение. И не слишком-то удобное для житья, по крайней мере, на мой вкус. Центральное место занимала большая овальная комната - зал, как я ее сразу же окрестил. Без окон. Здесь стоял круглый дубовый стол, несколько кресел и стульев, на стенах - подсвечники. Из зала шесть дверей вели в другие комнаты, гораздо меньших размеров. Все они соединялись между собой коридором и являлись, таким образом, проходными.
        Из первой комнаты был выход на улицу, во двор. Из второй - шла лестница в подвал. Эта комната была приспособлена под кухню, здесь стояли газовая плитка и прочие причиндалы для приготовления и приема пищи: чашки, плошки, кастрюли… Третья комната соединялась с верандой, и отсюда же вела лестница на чердак. Из четвертой можно было опять же выйти во двор, только с обратной стороны дома. А из пятой - снова попасть в подвал. В шестой комнате еще одна лестница снова вела на чердак, который был разделен на две половинки кирпичной стенкой. Словом, сплошной лабиринт из дверей, комнат, коридорчиков и лестниц, причем почти все замки и запоры были сломаны. Я подумал еще, что в таком доме можно не только бродить, как в темном лесочке, но и при желании - искусно спрятаться.
        Я выбрал для себя и Милены комнату под номером пять, а гости, если они пожелают приехать, пусть селятся где хотят. Мест много, и в этой гостинице я за постой денег не беру. Ах да… Прежде чем уехать в Полынью, я позвонил некоторым своим старым приятелям. И пригласил их скрасить мое одиночество, отдохнуть в замечательной деревушке, почти бальнеологическом курорте, как я им описал это местечко. Одни согласились, другие наотрез отказались, видимо почувствовав, что представляет из себя мой «курорт».
        Самое странное и обидное, что дольше всего мне пришлось уговаривать мою собственную жену Милену. И лишь после того, как я расписал ей во всех красках, какой удивительный и волшебный дворец достался мне в наследство (хотя я и сам не имел представления, что такое дедушкин дом, поскольку люблю приврать), она скрепя сердце согласилась.
        Все они (приятели и супруга) должны были приехать через неделю, в следующую субботу. К этому времени я надеялся навести здесь полный порядок. Но когда увидел, сколько работы мне предстоит, я ужаснулся. Чтобы вычистить, выскоблить, вымыть и починить всю эту рухлядь, потребовалась бы не неделя, а целый месяц. Да и то если будет трудиться целая бригада гастарбайтеров. А где тут их найти?
        Ладно, решил я, не стоит отчаиваться, наведу хотя бы косметический блеск. А для этого, прежде всего, надо выбросить из дома весь хлам. Ну а потом уже браться за обустройство «семейного гнездышка». Хотелось, чтобы Милене тут понравилось. По правде говоря, голова у меня шла кругом. Но глаза боятся - руки делают. Я решил времени даром не терять. И первым делом потащил во двор огромный пустой металлический сейф, весивший тем не менее килограмм сто. Но сил мне пока что не занимать.
        И тут вновь произошло нечто странное. Пока я волок ржавую громадину, поражаясь силище своего деда, сумевшего втащить ее в дом, - все было нормально. Но лишь только я остановился передохнуть, как мне послышался чей-то слабый голос, даже писк, словно он принадлежал бестелесному существу. Или домашнему привидению. Правда, они, кажется, обычно молчаливы.
        Я напряг слух, и до меня донеслось: «Кис… кис - кис… кис…» Это уже походило на чертовщину. Теперь уже и слуховые галлюцинации появились. Или? Кто-то явно звал кота Крыса. Я уже считал себя его законным хозяином. Зря, что ли, кормил подлеца своим личным бутербродом? А ведь у него наверняка должен быть прежний хозяин. Дедуля? Не он ли и подзывает его с того света? Я огляделся, прислушался. Вновь стало как-то боязно.
        Голосок стал звучать явственнее, и я определил, откуда он заносится. Из-за входной двери в дом. Я стоял в полной нерешительности: что делать? Меня одолевали два чувства - тревога и злость. Наконец я шагнул к двери, которая состояла из двух половинок: нижняя - деревянная, а верхняя - из стекла. Но за стеклом никого не было видно, хотя голос продолжал доноситься явно оттуда. «Кис… кис… кис-кис…»
        Ладно, подумал я, поглядим. И рванул дверь на себя. Передо мной стояла маленькая девчушка, лет семи, с заплаканными глазами. Она испуганно отшатнулась и слабо пискнула. Я чуть не расхохотался.
        - Кис… - повторила она всего одно слово. Может, другого и говорить не умела? Но потом, придя в себя, внятно добавила: - Ой, я и забыла, что вы умерли!
        Эта неожиданная реплика меня скорее позабавила, чем огорчила. Я пояснил:
        - Не я. Умер дедушка Арсений. А я его внук.
        - Правда?
        - Могу поклясться на Конституции. А ты кого ищешь, малышка?
        Это маленькое существо было изящно как куколка: льняные волосы, пухлые губки, расшитый бисером красный сарафан. И испуг в ее васильковых глазах уже совсем прошел. Прелестна была даже ее детская непосредственность, позволившая ей путать меня, тридцатилетнего, и семидесятилетнего деда. Но для ребенка все люди старше двадцати - уже старики.
        - У меня котик пропал.
        - Сейчас посмотрим, не этот ли?
        Я вернулся в дом и нашел воришку на кухне. Он сумел добраться-таки до моей резервной котлеты в рюкзаке. Вытащив урчащего негодяя, я отнес его девчушке.
        - Он?
        - Да! - обрадовалась она, схватив его обеими ручонками. Кот, надо заметить, так и продолжал дожевывать котлету.
        - Не корми его сегодня ничем, - посоветовал я. - И завтра тоже. Как звать-то?
        - Крыс, - ответила девочка.
        Тут я вновь призадумался. Странно все это как-то выглядело. Выходит, я с ходу угадал его имя? Чудеса начинаются с утра.
        - Не его - тебя, - сказал я. - Свою кличку он мне назвал.
        - А меня - Алена.
        - Рад познакомиться, Аленушка. Заходи в гости. Только с Крысом.
        - Договорились! - важно согласилась она. - А вы будете теперь тут жить?
        - Да.
        - Ой-ой!
        - Что такое, детка?
        - Жалко.
        - Почему же?
        - Жалко, - повторила она, ничего больше не объясняя. И добавила в третий раз: - Как жалко, ужас просто.
        Потом, не произнеся больше ни слова, повернулась и побежала, прижимая Крыса к груди.
        Я пожал плечами и вернулся в дом. В свой дом теперь. Который, как ни странно, уже начинал мне все больше и больше нравиться. Правда, непонятно почему.
        Глава 2. Посёлок Полынья
        Теперь, пожалуй, следует рассказать о себе. Я - полубезработный артист, так и не сделавший себе карьеры ни в кино, ни в театре. Снялся, правда, в трех исторических фильмах, но роли были маленькие, эпизодические. Иногда я подрабатывал на телевидении, дублировал «мыльные оперы». Моя супружеская жизнь с Миленой периодически давала сбои, напоминая плохо работающий компьютер, требующий постоянной перезагрузки. То мы собирались разводиться, проклиная друг друга, то пылко и истерично бросались в объятия, клянясь друг другу в любви до гробовой доски. Есть подобные сумасшедшие семейные пары, уверяю вас. Такими, к примеру, были Элизабет Тейлор и Ричард Бартон.
        Милена работала в нашем же театре гримершей и пользовалась здесь значительно большей популярностью, чем я. В ней был какой-то удивительно сексуальный шарм: может быть, из-за чуть вздернутой верхней губки, или раскосых, часто меняющих свой оттенок глаз, или небольшой родинки на левой щеке.
        Дома она не утруждала себя никакой работой, разве что делала себе маникюр, так что при ней я был и поваром, и сантехником, и стиральной машиной. И мужем-любовником в придачу. Но все свои обязанности я исполнял исправно, не стыдясь и не огорчаясь, не вставая в позу. Я человек не гордый и не щепетильный. Могу терпеть очень долго. Хотя все же до определенного предела.
        Кроме того, у меня было несколько увлечений, которым я отдавался всей душой и которые скрашивали мне некоторые неудобства в семейной жизни и неурядицы в работе. Я страстно любил различные пиротехнические спецэффекты, применяемые на съемках, изучал их, разрабатывал сам, покупал всякие дымовые шашки, кровавые накладки с капсулами и прочее. Некоторые вещички, признаюсь честно, воровал в киномастерских. Вообще любил всевозможные технические новинки. И часть из них захватил с собой сюда, в Полынью. На всякий случай. Для смеха. Но смеяться здесь, по-видимому, нам доведется не скоро… Унылое местечко.
        Когда мы в Москве пару месяцев назад получили эту идиотскую телеграмму, то вначале ничего не поняли. Белиберда какая-то. «ПОХОРОНЫ ДОМА. НАСЛЕДСТВО. ДЕД АРСЕНИЙ». Чьи похороны, и почему они состоятся дома, а не на кладбище, и какое наследство имеет в виду наш чудаковатый дедуля, приславший эту телеграмму? Мы гадали целый вечер, но так ничего и не сообразили.
        А еще через две недели пришло письмо от Лидии Гавриловны Краб, жившей в соседнем от дедули доме и с которой он более-менее дружил. Между ними было что-то даже вроде пасторального романа. Она с неподдельной горечью писала: «Он утонул еще два месяца назад, но никто этому не верил, поскольку тело не было найдено, хотя одежда осталась на берегу. И только теперь, недавно, утопленника прибило к камышам, страшно разбухшего и изъеденного раками, и тогда самые худшие наши опасения подтвердились, а похороны уже состоялись на местном кладбище…»
        То, что письмо было буквально пропитано искренними слезами, не вызывало сомнений. Позже поселковый совет прислал нам справку о его смерти, а из уездной нотариальной конторы последовало официальное извещение, что наследником всего движимого и недвижимого имущества Арсения Прохоровича Свирнадского являюсь я - Вадим Евгеньевич Свиридов…
        Таким образом, все окончательно прояснилось лишь к июлю этого года. Делать нечего - надо было собираться и ехать в Полынью, чтобы поклониться праху моего деда и вступить во владение недвижимостью. Мама с отцом отбывали в зарубежную командировку, Милена согласилась приехать лишь через неделю, и я отправился в этот неведомый край один.
        Теперь надо бы объяснить, что представляет собой этот поселок - Полынья. Расположен он где-то посередине между Москвой и Брянском, в достаточно глухом и уединенном месте. Чтобы добраться до него, надо вначале проехать на поезде, затем пересесть на рейсовый автобус, который довезет вас до небольшого уездного городка, и лишь потом своим ходом по проселочной ухабистой дороге протопать километров десять.
        Слева будут не слишком высокие, но достаточно крутые скалистые горы, справа - болотистая непроходимая топь. Другого пути нет. Так вы попадете в Полынью, а если пройдете поселок насквозь, то упретесь в широкое озеро, которое как бы замыкает его с третьей стороны. Вот и получается, что та дорога, по которой вы шли, является единственной ниточкой, соединяющей Полынью с внешним миром. Да, забыл сказать, что мобильная связь тут не работала.
        Можно, конечно, переплыть озеро (где, кстати, и утонул мой дед) на лодке, но далее идут вообще нехоженые партизанские леса, к тому же еще и сильно заболоченные. Фашистам не пожелаешь здесь очутиться. Да они сюда и не совались. Вот такое не слишком-то веселенькое местечко оставил мне в наследство дедуля. А еще - меня все время не покидало чувство неосознанной тревоги.
        Я стоял на пустынной центральной улице поселка и с интересом озирался по сторонам. Мне казалось, что за всеми оконными шторами домов меня самого с подозрением разглядывают притаившиеся там жители. Гадают, наверное, что это за турист в бейсболке и камуфляже хочет смутить их сельский покой? И не следует ли его тотчас же, без лишних разговоров, связать и бросить в болото. Чтобы не шлялись тут всякие…
        Но потом Полынья показалась мне не такой уж и богом забытой и подозрительной. Я узнал, что в поселке есть и телефонная связь, и продуктовый магазинчик, в котором можно было купить все, что угодно (продукты туда поставлялись раз в неделю), и своя пекарня. А также кузница, медпункт с единственным доктором и медсестрой, начальная школа с таким же единственным учителем, ведущим все предметы, газетный киоск со старыми журналами, местный милиционер и даже свой, выбранный сельским сходом староста - глава самоуправления. В общем, все как у людей в любой другой российской провинции, только в очень маленьких масштабах.
        Жилых домов в Полынье было около пятидесяти, не считая заброшенных построек и сараев, а все население составляло сто сорок - сто шестьдесят человек. Многие из них имели старенькие внедорожники, на которых ездили по надобности в уездный городок N. Да особой надобности-то и не было. Жизнь тут текла лениво и сонно, и нарушать ее патриархальный покой никому из местных жителей не хотелось.
        Были тут и свои достопримечательности. Например, водонапорная башня, с которой открывались чудесные виды на окрестности. Это и сердцевидное, отливающее серой сталью озеро, и высоченные строгие сосны и ели, и зеленый ковер болот, и отлогие гранитные скалы. Такой картины в столице не увидишь.
        Или взять дворец-особняк с мраморными колоннами некоего «нового русского» нувориша, который соригинальничал и решил обосноваться не на Рублевке, а в Полынье и за полгода выстроил настоящий Тадж-Махал. Или местное уютное кладбище с памятниками и склепами, где прохожий, умеющий размышлять, смог бы прочесть всю двухсотлетнюю историю этого поселка. Туда-то я первым делом и отправился…
        По дороге меня поразило одно странное обстоятельство: соседство (или соперничество?) двух, казалось бы, несовместимых храмов. Впрочем, если в отношении первого - а это была ветхая, на треть разрушенная церковь - я могу применить это слово с полной уверенностью, то ко второму - какому-то дикому, эклектичному зданию с уродливым куполом, напоминающему то ли католический костел, то ли обезображенную синагогу, то ли вообще языческое капище, - слово «храм» едва ли подходило.
        Зато внешне это диковинное строение было в идеальном порядке. Странно, но возле обоих зданий сновали люди, очевидно, прихожане. Значит, тут шли службы. У меня не было никакого желания, даже из простого любопытства, заглядывать внутрь уродливого монстра, а вот в церквушку я зашел. Помолившись у образа Николая-угодника, я огляделся.
        Утреннюю литургию вел средних лет священник с усталым, аскетическим и полным какого-то внутреннего горения лицом. Внимали ему человек десять, в основном женщины. Теплились несколько свечей… Лики святых с грустной тревогой и надеждой глядели на нас. Тихо плыл голос священника, наполняя души словами Священного Писания, и я, стоя под самым куполом, ощущал и умиротворение, и радость от сознания того, что и меня вроде бы не покидает благодать божья…
        Однако долго здесь задерживаться я не стал. Я ведь человек невоцерковленный, а так, словно бы «погулять вышел». И еще неизвестно, куда приду. Осторожно и смущенно покинув храм, я направился к видневшемуся впереди кладбищу. Его было бы трудно миновать даже при всем желании.
        Я долго бродил среди ухоженных могильных холмиков, читал надписи на плитах, разглядывал памятники, останавливался перед низкими склепами, будто бы примеривая их на свой аршин, пока не наткнулся на свежую могилу деда. Земля тут была еще рыхлой, а трава не успела вырасти.
        На металлической табличке рядом с крестом было выгравировано: «Арсений Прохорович Свирнадский, 1943-2013». Но меня поначалу остановила не столько эта надпись, которую я не успел прочесть, сколько странное, отлитое из чугуна и железа надгробие: два скрещенных меча и две руки, держащие их, словно вылезающие из земли. И эти мечи были точь-в-точь как те, которые я обнаружил в подвале под лестницей.
        Забегая вперед, скажу, что вечером я вспомню об этой странной аллегории и призадумаюсь: а чьи руки держат эти мечи? Сейчас же я просто остановился, пораженный столь чудным памятником. Кто установил его? Была ли это воля моего деда? Или это «тетушка Краб» постаралась? Я уже мысленно «окрестил» ее своей тетушкой, хотя еще и не был с ней знаком.
        Пока же я подобающим образом театрально стоял (не привыкать), скорбно наклонив голову, пытаясь вызвать в памяти образ моего предка (или даже выжать из себя слезу), но в голове и на сердце было отчего-то пусто. Душа моя отчаянно противилась жалости.
        Я вспоминал нашу последнюю встречу, года три назад, но лицо деда ускользало, расплывалось в какой-то зыбкой дымке, будто у него и вовсе не было лица, лишь контуры тела. Даже его голос не доносился до моей памяти из прошлого.
        - Ну вот я и приехал к тебе, дедушка, встречай! - отчетливо, как учили нас на театральных курсах, произнес я. И тотчас же пожалел о своей глупой выходке. Мне почудилось, что земля действительно зашевелилась, стала потрескивать, вспыхивать искорками, словно там, на глубине трех метров, кто-то пытался скинуть крышку гроба.
        Мне даже отчетливо послышался тяжелый вздох, - я мог бы поклясться в этом. Попятившись, я споткнулся о другой могильный холмик и чуть не упал. «Нет, - решил я. - Хватит шутить. Полынья - не арена для «Комеди клаба», тут место серьезное. Загадочное».
        И теперь мне почему-то расхотелось уезжать отсюда раньше времени. С какой стати? Будь что будет. Я проживу здесь две недели, а потом уеду в Москву вместе с Миленой и моими гостями. В нечистую силу я не верил, к мистике относился снисходительно, а на всякого колдуна у меня был заготовлен фирменный удар в печень.
        Но я знал, что есть на земле такие места, которые являются как бы энергетическими скоплениями зла. Дурные территории, среда обитания скверных материализовавшихся мыслей. В таких точках человек всегда испытывает тревогу, страх, вплоть до патологического ужаса, потому что предчувствует беду. Она витает в воздухе, заполняет жилища людей, ею дышат, она приходит во снах и наяву, ее едят и пьют, отравляя себе жизнь. И Полынья наверняка была одним из таких мест. Это стало ясно мне с первого часа пребывания здесь.
        Но зачем же дед поселился именно в Полынье, с какого такого бодуна? Или он надеялся на свою природную силу, свой сакральный дух, способный предотвратить и одолеть зло? Хотел изменить мир, хотя бы в рамках одного поселка? Но человек в подобной схватке почти всегда обречен на поражение. И дед тоже проиграл… Он опустился в Полынью, и она поглотила его, как то озеро, в котором он утонул.
        Но я твердо решил: нет, я не уеду отсюда. Я буду хитрее, чем дед, я принимаю вызов. Еще поглядим - кто кого. Только вот кто этот мой неведомый противник, я еще не догадывался. А затем, положив на могилу деда собранный мной по дороге сюда букетик ромашек, я быстро пошел назад, к выходу. Путь мой лежал теперь к домику Лидии Гавриловны Краб.
        Глава 3. Сплетни и сказки тетушки Краб
        На пороге низенького дома стояла, словно поджидая меня, полная, ширококостная женщина, вглядываясь в даль из-под приставленной ко лбу ладони. Когда она пошла мне навстречу, двигаясь как-то боком, я подумал: «Вот уж действительно, лучшей фамилии ей и придумать нельзя». Сходство с крабом увеличивал и блестящий кожаный жакет, стягивающий ее туловище, словно панцирь. Я усмехнулся, почувствовав, что сейчас она начнет меня обнимать. Так оно и вышло.
        - Как похож!.. Как похож! - запричитала Лидия Гавриловна, облобызав мои щеки. - Ведь ты Вадим, внучек Арсения?
        Пришлось сознаться, хотя из озорства мне хотелось назваться Ваней Ургантом, но я тотчас же понял, что такую женщину обманывать - грех. Она просто светилась редкостной простотой и добродушием, располагая к себе сразу же. Не прошло и минуты, как мы стали родственными душами.
        - Зови меня тетушкой, - сказала она.
        - А иначе и не представляю, - отозвался я.
        Было ей около шестидесяти пяти. Наверное, деду на старости лет нужна была именно такая подружка жизни. И если они действительно жили вместе, то я рад за его последние счастливые дни. Ведя меня в дом, тетушка болтала без умолку, то смеясь, то пуская слезу - в зависимости от темы.
        - Меня Арсений звал знаешь как? - тут она вдруг стала густо краснеть: - Пышка.
        - Очень мило, - согласился я.
        Второй раз она покраснела, когда сказала, что у нее хранятся и запасные ключи от дома деда. Я смекнул, что посторонней женщине дед вряд ли стал бы так доверять: все сходилось на том, что они жили в гражданском браке.
        - Оставьте их у себя, - попросил я. - Я думаю, это будет приятно деду, который, несомненно, смотрит сейчас на нас из заоблачной синевы.
        - Истинно так! - воскликнула она. - Он на небесах! - И залилась слезами. Это были уже четвертые слезы за время нашей короткой встречи, и я уже не утешал ее, зная, что они быстро иссякнут. Тетушка все время порывалась меня накормить, но я не был голоден. Лишь выпил стакан чая с ежевичным вареньем.
        - О, это был святой человек! - повторяла между тем Краб-Пышка. - Если б ты только знал! Как он тебя ждал, негодник! - И она, проворно перегнувшись через стол, ударила меня ладонью (клешней?) по лбу. - Ведь это он избавил меня от болей в позвоночнике. А сколько людей к нему приезжало, скольких он вылечил! Да дело даже не в этом… Он был как… как солнечный луч, пробивший грозовую тучу!
        Я вновь поперхнулся, никак не ожидая от нее столь поэтичной метафоры. Но, очевидно, в детстве она писала стихи, а может быть, баловалась ими и теперь. Грустно вздохнув, тетушка Краб взяла с меня слово, что я непременно явлюсь к ужину.

… Разгребать хлам в доме дедули я закончил лишь к семи часам вечера. Завтра я планировал заняться стиркой и сушкой белья, а также разными мелкими столярными работами. Сев перекурить на крыльцо, я вспомнил о своем обещании. Кроме того, чувство голода подсказало мне мои дальнейшие действия.
        И я снова отправился к своей доброй соседке. Она стала бранить меня за столь долгое ожидание, поскольку уже несколько раз подогревала то борщ, то котлеты, то солянку. На столе я углядел бутылочку наливки, которая оказалась очень кстати после трудового дня.
        - Это хорошо, что у тебя отменный аппетит! - радовалась тетушка Краб. - Арсений тоже любил вкусно поесть… А все не толстел, ты тоже худющий. Но он был очень силен. Уж какая силища в руках! Жуть.
        Ожидаемых слез на сей раз не последовало. Тетушка Краб переключилась на другую тему - стала рассказывать о жителях Полыньи. Несмотря на свое добродушие, она оказалась отменной сплетницей. Я слушал вполуха, подливая себе рябиновку. Хозяйка только пригубила.
        - Наш поселковый староста, Илья Ильич Горемыжный - тьфу! Мямля, тюфяк, настоящий мыльный пузырь! Его и выбрали-то только за огромный рост, а так от него никакого толку. Вся власть здесь принадлежит одному человеку, прохиндею этому, Намцевичу, который особняк с колоннами отгрохал. Видел небось? А ведь в детстве бегал тут с голой попой, гусей с хворостиной пас. - Она вдруг понизила голос, оглянувшись на дверь. - Ты с ним не связывайся… Нехороший он человек, темный, и с гориллами его тоже не вяжись. Они все в такой пятнистой одежде шляются…
        - В камуфляже, - подсказал я.
        - Не знаю, в каком таком муфляже, но все они - как звери дикие, без души, без совести. Сказывают, - и тетушка Краб стала говорить совсем шепотом, - в особняке какие-то безобразия происходят, пакости. Ну их к бесу! А полицейского нашего, Петра Громыхайлова, они совсем споили, он у них заместо ширмы. Что велят - то и сделает. Это он вам в Москву телеграмму послал, ну, насчет Арсения… Небось перепутал все с похмелья.
        - Точно, - подтвердил я.
        - А Намцевич нам какое-то чудище возле церкви выстроил, хочет нас всех в новую веру обратить. - Тут тетушка Краб истово перекрестилась. - Там какой-то отец Монк проповедует. И вместо распятия у них - голая девка изображена, с головой песьей.
        - Ну уж! - усмехнулся я.
        - Сама не была, врать не буду, а сказывают… И ведь многие уже соблазнились… Монк им деньги за посещение приплачивает. Сначала деньги, а потом душу-то и заберет… Ты туда тоже не ходи.
        - Да я, тетушка, православный.
        - Вот и хорошо! Жалко мне батюшку нашего, отца Владимира. Совсем они его затуркали. А ведь раньше цветущий мужчина был, кровь с молоком. Понятное дело, почитай, один против них всех и борется. С божьей, конечно, помощью… Эх, горюшко наше! - И тетушка Краб лихо махнула рюмку наливки. Потом продолжила: - Про доктора нашего, Мендлева, ничего сказать не могу. Скользкий он какой-то, не ухватишь. И рожа всегда кисло-сладкая. Да борода козлиная. И, поди, медсестру свою украдкой тискает, Жанну. Нет, не знаю я, что он за человек…
        - Разберемся, - выдохнул я. - И с Жанной тоже.
        - А вот учитель, Клемент Морисович, настоящий двурушник. Иуда. Днем он в школе преподает, сеет разумное, а глядь, через час уже у Намцевича, сына его репетирует.
        - У нас многие этим занимаются, - вступился я за учителя. - Жить-то надо, а деньги не пахнут.
        - Э-э, не скажи, милый! Деньги-то как раз больше всего и воняют. И есть, есть люди, которые на них плюют! - Тут тетушка Краб и сама от души сплюнула на пол. - Возьми кузнеца нашего, Потапа Ермольника. Ты ему хоть сколько предлагай, а за дурной заказ не возьмется. Не тот человек. Потому как душа для него важнее.
        - Тетушка, не он ли смастерил это надгробие на могиле деда? - насторожился я.
        - Он, он, милый! Они с Арсением шибко дружны были.
        - А что означают эти мечи? И руки из земли?
        - Да откуда ж мне знать! Это ты у него спроси, у Потапа. Может, сам придумал, а может, и Арсений когда-то намек дал. Нет, не знаю…
        - Спросим, - согласился я. - Со всех спросим, по всей строгости закона.
        - А еще есть у нас местный дурачок, Мишкой-Стрельцом звать, - продолжала старая сплетница, хотя мне хотелось расспросить ее поподробнее о кузнеце Ермольнике. - Он к водонапорной башне приставлен, сторожем. Ты его по рыжей шевелюре узнаешь. Так ведь тоже додумался - деньги брать за вид сверху. А как же, бизнес! Но балагур, смех!..
        - Посмеемся.
        - У озера рыбаки живут, с ними дружить надо, у них лодки, рыба. Пекарь наш тоже персона важная, хлебная. Хочешь не хочешь, а лишний раз поклонишься. Продавщица магазина Зинаида - также не из последних будет. Возьмет и закроет на замок лавку, вот и кукуй без продуктов.
        - Подружимся. Со всеми, тетушка.
        - Но у нее горе сейчас страшное: сына арестовали где-то в Мурманске, за убийство. Матросом он был. И говорят даже, что приговорили к пожизненному. Но… - Тут тетушка вновь снизила голос до шепота. - Слух пошел, будто бы убег он. Да в наши края и подался. Если так, то не приведи Господь! - Она перекрестилась, не позабыв и о рюмке с наливкой.
        Я тоже не отставал. Тут вскоре и вторая бутылочка появилась. А я уже чувствовал себя не то чтобы пьяным, но каким-то туманным, плывущим в дрему. Но до меня смутно продолжал доноситься голос тетушки Краб:
        - Газетчик, который иногда в киоске сидит, Дрыновым кличут, тот вообще помешанный. Духов вызывает заклинаниями…
        - Спирит, что ли? - спросил я сонно.
        - А? Нет, спирт не пьет, трезвенник. Язва у него… А вот что тебе интересно будет - так то, что появляется у нас иногда по ночам девушка красоты неописуемой, и никто не знает, откуда она, да и живая ли вообще. Ее так и прозвали: Девушка-Ночь.
        - Что же она вытворяет? - поехидничал я. - Кровь пьет?
        - А ты не смейся, не смейся! Не дай бог, встретишь ее ночью. Она так тебя в себя влюбит, что ни о ком другом думать не будешь… Постой, а ты женат ли?
        - Женат, тетушка, женат. И приедет моя половинка через неделю. Так что твоей Девушке-Ночи, красавице этой, надо поторопиться. А то моя Милена ей глаза-то повыцарапает.
        - Тьфу на тебя! Не веришь, а я правду говорю. Ведет она своего избранника к Волшебному камню, твердит ему слова, которых он и слышать не слыхивал, и любят они друг друга до исступления…
        - И многих она так… защекотала до смерти? - я хотел рассмеяться, но почему-то не получилось, словно смех застрял в горле.
        - Были, были молодцы, да сплыли, - загадочно ответила тетушка Краб. - Один умом тронулся, другой с водонапорной башни сиганул. А третий и вовсе сгинул. Наверное, в болоте.
        - Где же этот Волшебный камень находится?
        - У болота и лежит. Неподалеку от дома Арсения. Твоего теперь дома.
        - А не сходить ли мне к нему прямо сейчас?
        - Толку-то? Она сама тебя должна к нему подвести. Да и не шути ты так на ночь-то глядя.
        Тетушка Краб продолжала говорить, а я, думая о Волшебном камне и Девушке-Ночи, медленно погружался в сон. Странные, застывшие картинки, словно кто-то крутил диафильм, вспыхивали в моем отключающемся сознании. Они начали мелькать все быстрее и быстрее, пока не слились в какую-то фантасмагорическую панораму, охватившую разом всю Полынью, где стены и крыши домов стали прозрачными, а я, невидимый, плыл над поселком и видел тайную жизнь всех, кого упомянула тетушка Краб. И жизнь их была весьма и весьма любопытна…
        Потом я заметил плывущую рядом со мной Девушку-Ночь, она действительно была прекрасна, и мы покинули эту землю, взмыв вверх, к звездам. Одна-единственная хрустальная звезда была наша, там мы должны были окончить наш воздушный путь.
        - Вадим, - шептала мне Девушка-Ночь. - Вадим! Ты любишь меня?
        - Люблю, - отвечал я, плененный ее неземной красотой.
        - А я тебя - нет! - и лицо ее вдруг исказилось до неузнаваемости, приобрело смертельные черты покойницы.
        А я, кажется, закричал от страха…
        - Вадим! - повторяла тетушка Краб, тормоша меня за плечо. - Чего кричишь? Приснилось что? Да ты, вижу, совсем скис, дружочек.
        - А? Сморило меня… Больно хороша наливочка-то. Ну, так что там дальше было? - Я протер глаза.
        - Где? Я тебе про электрика нашего рассказывала.
        - Да шут с ним! Я к вольтам как-то не очень… Меня Девушка-Ночь интересует. Когда она последний раз появлялась?
        - Будет тебе о ней думать! Еще накличешь на ночь. Ты, вижу, совсем с ног валишься. Давай-ка я тебе где-нибудь здесь постелю, ты и поспишь до утра. В обжитом-то доме и сон крепче.
        - Нет, тетушка. - Я поднялся. - Пойду в свой.
        Произнеся это слово, я впервые осознал, что у меня есть наконец-то свое собственное жилище.
        - А не забоишься?
        - Еще чего! Дураков нечистая сила не трогает. Они сами кого хошь заломают.
        Уже на пороге, когда тетушка Краб перекрестила меня, я вдруг вспомнил, о чем хотел еще спросить ее.
        - А кто такая Аленушка, девчушка с синими глазами? И с котом Крысом.
        Лидия Гавриловна улыбнулась, прямо расцвела на глазах.
        - Это дочка нашего батюшки, отца Владимира. Умница. Общая любимица. А ты где это ее встретил?
        - Так… - махнул я рукой. - Довелось.
        Потом попрощался, мы снова обнялись и почеломкались, и я пошел к своему дому, который белел в лунном свете метрах в трехстах отсюда.
        Липы тянулись вслед за мной по обе стороны тропинки, как почетный эскорт. Я слегка покачивался, а один раз чуть не упал, споткнувшись о вылезшую на моем пути корягу. Это была явно не Девушка-Ночь. В голове все еще шумело.
        Мне вдруг непреодолимо захотелось лечь на землю под каким-нибудь деревом, свернуться калачиком и заснуть. Но это желание неожиданно так же быстро прошло, и я из озорства загорланил на весь поселок дурацкую песню на слова собственного сочинения:
        - Девушка-Ночь! Девушка-Ночь!
        Выйди на свет! Ждать уж невмочь!
        Девушка-Ночь! Девушка-Ночь!
        Мне бы с тобой улететь прочь!
        На этом поэтическое вдохновение покинуло меня, и я грустно пошел дальше, огорчаясь, что мне не дано писать так же, как, например, Афанасий Фет. И тут вдруг что-то белое мелькнуло рядом, между липами. Мелькнуло и спряталось. Я остановился, вглядываясь в деревья.
        - Эй! - тихо позвал я и подождал минуты две. Но вокруг скопилась тишина и темень. И все же я знал, что кто-то следит за мною.
        - Ну не хотите - как хотите! - громко произнес я и пошел дальше.
        Меня не покидало ощущение, что кто-то продолжает двигаться параллельно со мной, прячась за цветущими липами, от запаха которых слегка кружилась голова. И еще я чувствовал, что меня изучают, как некий любопытный экземпляр, словно я - непонятный зверек, к которому и хотят, но не решаются приблизиться. Подойдя к дому, я обернулся и крикнул в лунную пустоту:
        - Ладно, будем считать, что знакомство состоялось!
        Потом толкнул незапертую дверь (я позабыл это сделать, отправляясь к тетушке Краб), еле добрался до своей комнаты номер пять, пройдя не через зал, что было бы гораздо проще, а блуждая по другим помещениям. Совершив, таким образом, обходной маневр, я бросился наконец-то на кровать и отключился.
        Спал я, наверное, часа три. Крайне мало. А вот что меня разбудило, так это ледяной холод, словно мое тело засыпало снегом. Я приподнял голову - сквозь открытое окно лился волшебный серебристый лунный свет. «Странно, - подумалось мне. - Я точно помню, что окно было закрыто». Дверь также была распахнута настежь, как бы приглашая в черный провал. Я чиркнул спичкой, но она тотчас же потухла: по комнате гулял сквозняк.
        И тут я услышал не только скрип половиц, но и явные шаги, которые раздавались где-то поблизости. То ли в коридоре, то ли в зале. Осторожные такие шажки, словно кто-то подкрадывался (или, наоборот, удалялся?). В этом доме, полном шорохов и скрипов, трудно было сообразить сразу, кто, где находится и куда идет.
        А из-за причудливого расположения комнат, когда дважды можно было попасть в дом, подвал и на чердак и шесть раз в зал, не считая того, что все жилые помещения еще и соединялись друг с другом через коридор, - вообще гоняться за предполагаемым посетителем можно было хоть до утра. «Дедуля соорудил настоящий лабиринт, - с тоской подумал я. - Здесь хорошо в прятки играть да в салочки. Или придумать новую игру: «Найди мой труп, или умрешь сам». Черт-те что в голову лезло.
        Я больше не слышал шагов, но все же поднялся с кровати, поискал в рюкзаке свой фонарик, взял в руку один из мечей и, как Гуго де Пейн, первый Великий магистр Ордена тамплиеров, ринулся на поиски сарацин. Я кружил по всему дому, открывал одну комнату за другой, несколько раз проходил через зал, спускался в подвал по одной лестнице и поднимался по другой, забирался на чердак, но неуловимый противник словно насмехался надо мной. Иногда мне слышались его шаги и даже где-то хлопали двери, а порою казалось, что я схожу с ума, поскольку вокруг стояла мертвая тишина.
        Но я чувствовал, что это существо притаилось за моей спиной. Несомненно одно: если я гонялся не за тенью, а за реальным человеком, он знал дом гораздо лучше меня. Наконец, я устал от этих бесполезных поисков, вернулся в свою комнату, крепко затворил обе двери, закрыл окно и лег на кровать, продолжая сжимать рукоять меча. Но спать уже не хотелось. Мысли мои блуждали вокруг этого проклятого дома. Какого дьявола дед нагородил тут столько входов и выходов? Не жилище, а шарада какая-то. Нормальному человеку спокойно жить тут невозможно.
        Но ответить на мой вопрос мог бы только сам дед. Надо было приехать к нему, когда он меня звал. А какого хрена он полез в начале марта в это озеро? Конечно, дед обливался ледяной водой даже в морозы, но… Но! Я чуть не подскочил на кровати. Мое сознание пронзила простая и очевидная мысль: ведь дед не умел плавать! Я вспомнил эпизод из детства, когда мы стояли на берегу Останкинского пруда, кругом плескались ребятишки, а дедуля не позволял мне лезть в воду, потому что… потому что и сам не умел плавать.
        Но это означает, что его, возможно, сбросили с лодки в воду… Убили, утопили. Да, несомненно. И сделал это кто-то из жителей поселка. Или несколько человек. Скорее всего, двое или трое. Ведь дед был необычайно силен, даже несмотря на свой преклонный возраст. Сделав такое умозаключение, весьма похожее на правду, я сел на кровати и стал раскуривать сигарету. Я понял, что мне необходимо двигаться в этом направлении: выяснить, кто преступник. Найти убийцу или убийц. Обязательно. Иначе мне будет грош цена и я буду недостоин носить звание его внука. Я непременно должен это сделать, хотя бы ради памяти деда. И я решил прямо с утра начать свои поиски, заняться расследованием смерти Арсения Прохоровича Свирнадского. Но делать это негласно, чтобы не привлечь внимание преступников. Ведь злодеи все еще тут, в Полынье. И еще неизвестно, как они поведут себя, обнаружив мое пристальное любопытство к ним. Не повторить бы судьбу дедушки…
        Потом я откинулся на подушку. Как вести расследование, я еще не знал, но, подумав, что утро вечера мудренее, уснул со спокойной совестью. И ничто меня больше не потревожило. А утром, еще раз обойдя весь дом и заглянув в подвал, я вдруг совершенно случайно обнаружил, что тетрадки деда, его манускрипты с колдовскими рецептами, исчезли…
        Глава 4. Объекты для изучения
        Признаться, эта пропажа меня мало расстроила. Толку от дедовых каракулей все равно не было. Они представляли ценность разве что как память о нем. Но, значит, ночью здесь действительно кто-то был. Об этом говорили и отпечатавшиеся в пыльном подвале следы тупоносых башмаков размера эдак сорок третьего. Собственно говоря, и у меня «кегли» такой же величины, но кроссовки. Стало быть, наследил тут не я.
        С чего начать поиски злоумышленника (ов)? Можно было бы, конечно, дождаться приезда одного из моих гостей - капитана полиции Маркова, старого школьного друга (тот хоть соображает в этих делах по долгу службы), но он и остальные приедут лишь через пять дней. В популярных книжках и фильмах детектив-любитель поначалу всегда совершает множество ошибок, но судьба благоволит к нему, и в конце концов он неизменно одерживает победу. Кроме того, ему помогают такие же придурки, как он сам. Стало быть, нужно поискать подобных и здесь. И я уже знал, где искать…
        Тетушка Краб сидела на крылечке и вязала чулок. Увидев меня, она вспыхнула от радости, залопотала, зачмокала и суетливо стала собирать на стол.
        - Наливочки больше не дам, и не проси! - строго сказала она, будто я именно за тем и явился. - Ты вчера был оч-чень хорош! Весь в деда. Он тоже перебрать любил. А я ведь слышала, как ты шел и горланил что-то про Девушку-Ночь. Не накликал еще ее на свою голову?
        - У нее вчера выходной был, - отмахнулся я и тут же напрямик спросил: - Тетушка, были ли здесь у моего деда враги? Ну, такие, которые желали бы его смерти?
        Она призадумалась. Я в это время прихлебывал чай с молоком и уминал яичницу.
        - Да нет вроде, - ответила, наконец, Лидия Гавриловна. - Он ведь, почитай, всех тут лечил. Климат-то у нас такой, что у кого - ревматизм, кто радикулитом мается, у кого суставы болят. Или эта… остеохандра привяжется. Кто ж своему знахарю смерти пожелает?
        - Ну а этот, доктор ваш, Мендлев, кажется? Он что же? Отлынивал от работы?
        - Вот они-то, пожалуй, были друг дружке соперники, - согласилась тетушка. - Но чтобы до смертоубийства дело дошло - нет. Такому не бывать. Мендлев тоже хороший. Хоть и борода козлиная.
        - Ладно. Оставим пока козла в покое. Займемся другими персонажами. Или, сказать лучше: фигурантами этого темного дела.
        - А ты что затеял, Вадимка? - шепотом спросила тетушка, боязливо оглядываясь. - Неужто думаешь, что Арсения…
        Она даже побоялась выговорить конечное слово, поспешно и истово перекрестившись.
        - Есть такая догадка, - хмуро подтвердил я. - Дело в том, что дед не умел плавать, а выловили его труп из озера. С какой стати он в воду полез?
        - Он мне никогда не говорил, что плавать не может. Ты точно знаешь?
        - Точнее не бывает. И я прошу вас, милая тетушка, помочь мне.
        - Так всегда, охотно, только скажи, - и она снова засуетилась, будто бы именно сейчас надо было куда-то бежать, ловить, хватать убийцу и тащить его на судилище к сельским ревматикам с топорами и вилами.
        - Вот что, тетушка, - остановил я ее порыв. - С этой минуты назначаю вас своим помощником. Ватсоном, если угодно. Основной работой займусь я, а вы, как старожил Полыньи, разбирающийся в хитросплетениях местной жизни, знающий все тайны Мадридского двора, пройдитесь по соседям, по знакомым, поспрашивайте, поинтересуйтесь, не знает ли кто чего, не слышал ли, не имел ли кто на деда зуб. Может быть, накануне гибели, у него с кем-либо произошла ссора? Важна любая деталь. Все, до мельчайших подробностей, будете передавать мне. Задание ясно?
        - Вадим! - взмолилась Лидия Гавриловна. - Да говори ты толком, простым языком. А то: ватман какой-то, Мадрид… Испанцев здесь сроду не было.
        - Не было - придут еще, вслед за таджиками. Ладно. Ваша задача: походить по домам, покалякать, втереться в доверие и, будто бы вспоминая деда, перевести разговор на него. Узнать: кто радуется его смерти, а кто искренне опечален. Так мы сузим круг подозреваемых лиц, а заодно и подберемся вплотную к искомому злодею.
        Тетушка смотрела на меня круглыми от удивления глазами. Не догоняла краями. Тормоз, одно слово.
        - Ясно? - рявкнул я, чтобы придать ее ускорение.
        - Ой! - Она даже подскочила. - Все поняла, все. Сейчас же и пойду. Побегу даже.
        - Э, нет, не торопитесь, спешка тут совсем ни к чему, задание запорете, - произнес я более мягким тоном. - Главное, действуйте с предельной осторожностью. Хитро. Чтобы не выдать себя. Вы можете наткнуться на главного преступника, и он обо всем догадается. И тогда, вполне возможно, и вы и я сами окажемся на дне этого озера.
        Мне не хотелось понапрасну запугивать старушку, но она должна была ясно представлять себе всю степень опасности и сложности порученного ей дела. Сам же я решил действовать следующим образом: вызвать огонь на себя. Это было довольно рискованно, но мне хотелось показать всем, что я кого-то подозреваю. Дескать, я уверен, что мой дед умер не своей смертью, а его утопили. И именно с этой целью я и приехал в Полынью - найти преступника.
        Это, на мой взгляд, был единственный способ заставить убийцу занервничать, как-то проявить себя, привлечь его внимание к моей персоне. Называется: ловля на живца, которым в данном случае был я сам. А там будь что будет. Главное - заставить его обнаружить себя. Чтобы мы могли сойтись лицом к лицу. Иного выбора в моей ситуации не было.
        Сбегав домой и взяв соломенную сумку, я отправился в магазин за продуктами, посчитав, что в этом центре народного парламентаризма я засвечусь быстрее всего. На перекресток я вышел одновременно с пятидесятилетним мужчиной, сухощавым, с курчавой бородкой, в круглых очках и панамке. Некоторое время мы шли рядом, делая вид, что не замечаем друг друга. Он так же держал в руке соломенную сумку - изделие местных умельцев. Наконец мужчина повернул голову в мою сторону, приподнял панамку и вежливо произнес:
        - Разрешите представиться - доктор Мендлев. А вы, насколько я понимаю, племянник покойного Арсения Прохоровича?
        - Нет. Я его внук. Вадим Евгеньевич Свиридов, - любезно отозвался я.
        - Густав Иванович, - отрапортовал сельский эскулап. И продолжил: - Поселок наш маленький, и о вас уже прошел некоторый слух. Очень рад, что в Полынье появился еще один интеллигентный человек. А то, знаете ли, живем мы довольно дико… Ну-с, вы ведь тоже собрались в магазин?
        - Вне всякого сомнения. Наши соломенные сумки выдают цель нашей прогулки.
        - Да-с, это продукция одного здешнего мастера. Разрешите, прежде всего, принести вам свои глубокие соболезнования…
        - Полноте, прошло столько времени. Скажите лучше, что это на нас надвигается столь устрашающим образом?
        Из-за поворота вышла группа женщин, числом около пятнадцати, чрезвычайно возбужденных и крикливых. Эта армада, размахивая соломенными сумками, направилась в нашу сторону. Впереди идущие несли транспарант, на котором было написано: «Движение свободных матерей Полыньи - ДСМП». Сопровождал группу раскачивающийся словно на шарнирах полицейский с багрово-отечным лицом и в сдвинутой на затылок фуражке.
        - Ах, это! Это у нас такая женская организация. Не то феминистки, не то лесби… - Доктор Мендлев не окончил фразу, мы посторонились, пропуская демонстрацию, причем служивый (очевидно, это и был Петр Громыхайлов) чуть не отдавил мне ногу сапогом. - Бациллы демократии, - равнодушно добавил Густав Иванович. - Сейчас ведь вновь разрешено ляпать любые партии и движения.
        - Все как у людей?
        - А вы как думали? Цивилизация добралась и до наших богом забытых мест.
        - А полицейский тут для чего? Чтобы не произошло столкновения и коитуса с «Движением свободных отцов Полыньи»? ДСОП.
        - Нет, - усмехнулся доктор. - Очевидно, блюститель просто идет по своей надобности.
        - Но в ногу с матерями-девственницами Полыньи. А этой «надобности», мне кажется, ему уже хватит. Судя по цвету мордэны, напоминающей «Страну багровых туч». То бишь утреннюю звезду - Венеру.
        - А вы наблюдательны, Вадим Евгеньевич. Да-с, господин Громыхайлов страдает этой извечной русской болезнью.
        - Ну отчего же она только «русская», Густав Иванович? Вы, немцы, нам всегда льстите. Если не идете завоевывать.
        - Я обрусевший немец, - несколько обиделся Мендлев. - Мои предки приехали в Россию триста лет назад. И честно ей служат.
        - Не сомневаюсь. А здесь-то как оказались?
        - Судьба-с. А точнее - Минздрав-с.
        Вот так, мило беседуя, мы подошли к продуктовому магазинчику, который представлял собой одноэтажное, хотя и чрезвычайно длинное и широкое здание. Называлось оно, естественно, «Супермаркет». Внутри помещение было разделено на несколько отсеков, где имелись и съестные припасы, и хозяйственные принадлежности, и кое-что из одежды, обуви, и даже некоторые ювелирные изделия. Вернее, бижутерия.
        У прилавка застряло человек пять-шесть покупателей, а продавщица (она же и хозяйка магазина) сидела за кассой. На ее широкоскулом и крутобровом лице тоскливо моргали глаза испуганной оленихи.
        - Зинаида Алексеевна! - вкрадчиво обратился к ней доктор Мендлев. Я заметил, что у него несколько необычная, осторожная манера общения с людьми, словно он каждого считал своим будущим пациентом, который в данный момент передвигается на своих двоих лишь по странному недоразумению. - Не привозили ли еще лекарства по моему списочку?
        - Только обзидан и сомапакс, - механически ответила продавщица, заглянув в бумажку.
        - Что ж! Давайте хоть это, - вздохнул доктор. - И пять банок шпрот.
        Я побросал в сумку различные консервы, выбрал для Милены симпатичное лазуритовое колечко, расплатился и вышел из магазина вслед за доктором Мендлевым.
        - Героическая женщина, знаете ли, - произнес он. - Сына приговорили к пожизненному, а она держится.
        - Так ведь он, насколько мне известно, сбежал?
        - Точно-с. - Доктор удивленно вскинул брови. - А ваш Абвер неплохо работает.
        - Сигуранца, - поправил я. - Для того и прибыл, чтобы навести кое-какие справки.
        - Какие же?
        - По поводу смерти моего деда. - Я решил, что пора переходить в наступление. - У меня есть подозрение, что он умер не своей смертью.
        - Да? Зайдем теперь в булочную? - предложил доктор, никак не среагировав на мое заявление. Это меня удивило и огорчило. Выстрел оказался вхолостую.
        Пекарня размещалась неподалеку. Лотки со свежеиспеченным белым и ржаным хлебом лежали прямо на прилавке, за которым стоял пузатый и грозный дядя с рыжими усами. А над его головой висел красочный плакат: «Коммунистам, либералам, фашистам и гомосексуалистам - хлеба нет, не было и не будет!»
        - А кому же тогда - «будет»? - резонно спросил я у забавного хлебопека: - И как вы определяете, кто есть кто?
        - По запаху, - сурово ответил булочник, подкручивая вверх усы и с явным подозрением принюхиваясь в мою сторону.
        - О нет, Ким Виленович! - угадал его мысли доктор Мендлев. - Наш гость, вне всякого сомнения, достоин любых хлебных изделий, включая булочки с маком. Ручаюсь. Это внук Арсения Прохоровича.
        - Рекомендация принята, - кивнул пекарь, благосклонно сунув мне бородинский. - Угощаю. За счет заведения.
        - Спасибо, друг, - поблагодарил я. - Разделяю твои взгляды. Мы им всем наваляем.
        - Удачи, браток! - отозвался он. И совершенно неожиданно для меня добавил: - Мы найдем убийцу твоего деда. Не сомневайся.
        Значит, подумал я, моя версия о насильственной смерти деда уже давно гуляет по Полынье. И я не одинок в своих предположениях. Когда мы вышли на улицу, доктор Мендлев предложил заглянуть к нему в медицинскую часть, пропустить по мензурке чистейшего спирта. Я, переваривая последние слова булочника, механически согласился. Все-таки странно, что Ким Виленович вот так сразу в лоб заявил об убийстве деда. Он был первым, кто столь безапелляционно озвучил мои мысли. Случайно ли? Порою не только сыщик, но сам преступник готов вызвать «огонь на себя», чтобы заставить другого выложить карты. Не стоит забывать и об этом…
        Мимо нас медленно проехал джип «Чероки», в котором сидело два человека в камуфляжной форме, с гипсовыми, застывшими лицами. Я ощутил на себе лишь острые, прощупывающие взгляды двух пар глаз.
        - И все-таки странно, что у вашего хлебного баронета такие прокоммунистические имя и отчество. Как-то это не соотносится с его идейными взглядами. А в остальном у вас все как в Москве. Мне кажется, что я даже никуда не уезжал. Просто столица вдруг уменьшилась до размеров Полыньи.
        - Да, забавно, - согласился доктор. - Но это и естественно. С кого же еще брать пример в таких маленьких поселениях, как не с Большого Брата? Мы - маленькая часть России, капиллярный сосудик в ее огромном теле, таких множество. Но чтобы организм функционировал нормально, нужно и профилактикой заниматься. Каждую болячку лечить. Иначе - тромб.
        - Не похоже что-то, чтобы об этом задумывались в Кремле, - отозвался я. - А впрочем, там не голова России, а ее желудок. Ладно. А кто были эти, в джипе?
        - Охранники Намцевича, - пожал плечами Мендлев. - Да в общем, неплохие ребята. За порядком следят. Надо же кому-то… Громыхайлов только грохочет, когда напьется, а в остальное время спит.
        - Ну-ну, - только и сказал я.
        Вскоре мы сидели в его кабинете: доктор - за своим столом, на котором лежали фонендоскоп, аппарат для измерения давления и даже переносной электрокардиограф, а я - на кушетке, покрытой клеенкой.
        - Ну-с, выпьем за знакомство? - предложил Густав Иванович.
        - Дернем, - согласился я.
        - Вам дистиллированной водой разбавить?
        - Обижаете.
        На столе появился рифленый пузырек, две мензурки и банка с солеными огурчиками. Мне почему-то этот человек начинал нравиться все больше и больше. Хотя я понимал, что в числе подозреваемых он - один из первых. Поскольку, как ни крути, а дед являлся его единственным конкурентом во врачебной деятельности. Других-то лекарей тут не было. Но весь мирный облик Мендлева как-то не вязался с классическими признаками убийцы.
        - Прозит! - сказал доктор.
        - Вах! - ответил я, чокаясь с ним мензуркой.
        Спирт был действительно превосходный. У меня хорошая школа по этому делу. Можно сказать, красный диплом, с отличием. Ведь еще Островский устами своего персонажа Шмаги сказал, что место артиста - в буфете. Там я и набрался образования.
        - Мне кажется, вы хотите меня о чем-то спросить? - произнес Мендлев, захрустев огурчиком.
        - Хочу.
        - Спрашивайте, не стесняйтесь. Что-нибудь о вашем деде?
        - Об этом потом. Времени у нас впереди много.
        - Кто знает! - многозначительно вздохнул доктор, разливая по второй.
        А я свернул к другой теме, которая меня также чрезвычайно заинтересовала:
        - Что вы думаете об этой местной легенде? Девушка-Ночь, Волшебный камень… Какие-то гоголевские сказки. Нечто инфернальное, не так ли?
        Я заметил, что Густав Иванович как-то испуганно вздрогнул и поморщился, словно его кольнули в больное место. На мгновение смешался, в глазах за стеклами очков появилась растерянность. Но он быстро взял себя в руки.
        - Ерунда… Никакой мистики во всем этом нет. Я вообще в чертей не верю и вам не советую. Иначе быстренько ко мне в палату номер шесть попадете. Я ведь и психиатр тоже.
        - Многостаночник?
        - У меня два высших образования. Аллопат и психотерапевт. Ну какая может быть Девушка-Ночь, сами посудите? Просто местное предание. А вот Волшебный камень действительно существует. Сам ходил к нему не раз и трогал руками. Кстати, он лежит неподалеку от вашего дома. И представляет собой, скорее всего, какой-то осколок метеорита.
        - Вот как?
        - Да-с. Молва приписывает ему волшебные свойства потому, что в любое время года он сохраняет тепло. Даже в зимнюю стужу снег вокруг него мгновенно тает. Почему такое происходит, я не знаю. Возможно, какая-то особенность его структуры. Или почвы вокруг него. Аномальная зона. Наверное, в этом месте выходят болотные газы. Сколько раз мы писали в Москву, и в Минздрав, и в Академию наук, и даже на Старую площадь, но никто к нам так и не соизволил приехать. Заняты распилкой бюджетных средств. Вот тут медлить никак нельзя. Это важнее всяких загадочных метеоритов в какой-то там Полынье.
        - Правильно. Надо бы сходить, посмотреть на это чудо-юдо. Вот почему его так облюбовала Девушка-Ночь: совершать таинство любви на таком Волшебном камне - это, должно быть, нечто! Какая уж там кровать с подогревом! Никакого сравнения.
        - Да нет же никакой Девушки-Ночи, - почти в раздражении отозвался доктор. - И вы туда же!
        - Нет - так будет, - миролюбиво отозвался я. - Чего это вы так взволновались? Родственница она вам, что ли?
        - Ну вы уж совсем… По третьей?
        - А то! Ну, хорошо. А скажите, мой дед сильно мешал вашей практике? Ведь вы, кажется, платный доктор?
        - Мешал, - думая о чем-то другом, проговорился Мендлев, разливая спирт.
        - И поэтому вы его убили?
        Густав Иванович открыл рот, уставившись на меня, потом закрыл. Затем снова открыл и опять закрыл. Как выброшенная на берег рыба. Я вновь чокнулся с его мензуркой и выпил. Он тоже. Только после этого ответил:
        - Ну, знаете ли… это уж вообще ни в какие ворота… Шуточки у вас, Вадим Евгеньевич…
        - Да какие уж шутки. Шекспировские трагедии.
        Ситуацию разрядила заглянувшая в кабинет медсестра Жанна, этакая рыжая ведьмочка, с ходу стрельнув в меня зелеными, жадными глазами.
        - К вам пациент, Густав Иванович. Дрынов. Здрассьте! - последнее относилось ко мне.
        - И вам - мерси! - широко улыбнулся я, послав ей на всякий случай воздушный поцелуй. Это спирт начинал действовать.
        - Проси, - доктор забарабанил по столу пальцами, с намеком взглянул на меня. Я поднялся, чувствуя себя лишним.
        - Нет, нет, не уходите пока, я вас познакомлю. Это наш газетно-журнальный король, через него проходит вся пресса. Потомственный спирит, между прочим… Личность исключительная в своем роде.
        Вошедший мужчина, король-киоскер, имел благородную внешность, был высок, бледен, с серебром в шевелюре. Он долго тряс мне руку, заглядывал в глаза, а потом поинтересовался: как я отношусь к спиритическим сеансам и каббале?
        - Да никак, мне фиолетово, - ответил я. - Еще не приходилось сталкиваться лоб в лоб. А что?
        На что местный оккультист тотчас же предложил:
        - А не хотели бы присоединиться?
        - Я всего хочу. Только сразу.
        - Тогда завтра, в десять вечера, я жду вас у себя. Мы собираемся по вторникам. Густав Иванович, надеюсь, не откажется сопроводить вас.
        - Я зайду за вами, - пообещал мне на прощанье доктор Мендлев.
        А я, выйдя на улицу и немного поразмыслив, направил свои стопы к местной кузнице. Мне очень хотелось побеседовать с лучшим другом, как уверяла тетушка Краб, моего покойного деда.
        Глава 5. Борьба стихий
        По дороге к кузнице, которая находилась на окраине поселка, мне встретилась Аленушка - фиалка этих не слишком веселых мест.
        - Пойдем со мной! - предложил я ей. - Может быть, дядя Потап тебе подковку подарит. На счастье.
        - А у меня уже есть одна. Он мне ее выко… вырял, - ответила малышка.
        Вскоре мы подошли к жерлу местного вулкана, откуда доносился грохот железа и удары молота. Двери кузницы - деревянного амбара - были распахнуты настежь, а внутри, где в печи бушевал огонь, выбрасывая языки пламени, Гефест Полыньи со своим помощником ковали какое-то непонятное для меня, городского жителя, изделие. Потап Ермольник был широк в плечах, жилист, коренаст и, кажется, как и его олимпийский покровитель, тоже прихрамывал. Встретил он меня угрюмо, не выразив никакого восторга по поводу моих родственных связей с его усопшим другом.
        - Иди, Степа, погуляй пока, - сказал Ермольник своему подмастерью, и тот, усадив на плечо хохочущую девчушку, вышел из кузницы.
        Некоторое время мы молча присматривались друг к другу. Я чувствовал, что вызываю у этого богатыря неприязнь. Но почему? Ничего не понятно. Или у него характер такой? Наконец, кузнец довольно-таки грубо произнес:
        - Ну, чего пришел? Шляются тут…
        - Хочу поговорить, - миролюбиво отозвался я.
        Но разговаривать он явно не желал. Пришлось брать быка за рога.
        - Меня интересует смерть моего деда, - сказал я, выждав театральную паузу. Это я умею делать. Тут главное - не перетянуть. Ермольник, продолжая орудовать молотом, не оборачиваясь ко мне, бросил:
        - Опомнилась попа, когда ночь прошла. Где ж ты раньше был, парень? Когда он тебя ждал тут. Говорил: вот скоро приедет, скоро уже… Дождался. Прибыл. На каникулы. Уж лучше бы и не приезжал вовсе.
        - Я не мог вырваться, - соврал я. - Съемки в кино, спектакли. Я ведь существо подневольное.
        - Кино-о, шпектали-и, - язвительно протянул он. - Артист, что ли? Артист, сразу видно. Все вы артисты.
        - Да что я вам плохого сделал? - возмутился я. - Где я вам дорогу перешел?
        - У нас дорожки-пути разные. Я прямо иду, а вы все криво.
        - Да что вы все обобщаете? Всех под одну гребенку чешете?
        - Право имею, - с вызовом ответил Ермольник. - Насмотрелся в жизни.
        Но тут он вдруг неожиданно смягчился. Отставил молот, зачерпнул кружкой воды из бака и протянул мне.
        - На вот, испей. В кузне вода особую чистоту и сладость имеет. Живой становится. Потому как грохот железа из нее все бациллы выгоняет.
        Я попробовал, ничего, вкусно (а было действительно жарко), так и осушил до дна. Мастеру, видно, это понравилось.
        - А некоторые брезгуют, считают - грязная, - проговорил он. - Я вот тут у себя проверяю, кто как воду пьет. С ужимками, из вежливости или от души. Сразу человека видно. А ты не поморщился. Молоток, хвалю.
        - Теперь будете со мной говорить нормально? - спросил я, улучив момент.
        - Ладно, валяй, - смилостивился он. - Чего надо-то?
        - Почему вы установили столь странное надгробие на могиле деда? Скрещенные мечи, руки из земли… Что это все значит?
        Он помолчал. Видимо, у него тоже была своя, кузнечная пауза. Потом ответил:
        - Что ж, скажу. Об этом меня просил твой дед еще два года назад.
        - Но что за дикая фантазия? Для чего?
        - Для чего? - Ермольник усмехнулся, а угрюмое лицо его от этого как-то сразу подобрело. - Он сам растолковал мне, для чего. Потому что это борьба двух стихий - темных и светлых. Которая проходит не где-нибудь, а в душе человека. Борьба эта вечная и продолжается даже после смерти, так считал твой дед. Вот почему руки тянутся из-под земли - оттуда, где покоится мертвое тело. Понимаешь теперь? Борьба в загробном мире. А может, и со смертью тоже, - добавил он, подумав.
        - Странно… - произнес я в полной растерянности. - Мне кажется, это уже не похоже на аллегорию… Черная магия какая-то. А вы ковали когда-нибудь для деда настоящие мечи?
        Ответа пришлось ждать еще минуты две. Затем нехотя последовало:
        - Да. Года четыре назад. Два меча смастерил.
        - А зачем они ему понадобились?
        - Не знаю, парень. Он не всегда посвящал меня в свои замыслы. Да вообще никогда не говорил, что к чему.
        - Хорошо, а были ли у него тут враги?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Не думаете ли вы, что его могли убить?
        Ермольник хмуро посмотрел на меня, отошел к чану с холодной водой, зачерпнул полную жестяную кружку и долго пил, запрокидывая голову все выше и выше. Затем вытер ладонью губы. И только после этого ответил совершенно будничным голосом:
        - Мне незачем думать. Потому что, видишь ли, я знаю.
        - Что знаете?
        - Что его утопили.
        - И молчали до сих пор?! - почти выкрикнул я. - Как? Кто это сделал?
        Кузнец произнес всего одно слово:
        - Они… - Потом похлопал меня по плечу и добавил: - Вот что, парень, потолкуем об этом в другой раз. Больше я тебе пока ничего не скажу. А как-нибудь вечерком загляну домой. Ты же постарайся вести себя потише. Не высовывайся.
        - Но…
        - И хватит об этом! - строго оборвал он меня, и в его словах была такая сила, что я молча опустил голову. Кого он имел в виду, кто такие «они»? И тут взгляд мой упал на его башмаки - тупоносые, большого размера, никак не меньше сорок третьего. Не эти ли ботиночки оставили следы в моем доме сегодняшней ночью? Но если у меня побывал кузнец, зачем ему понадобились тетрадки деда? У меня накопилось много вопросов, но ответов на них я здесь уже не получил бы, потому что Ермольник закричал над самым моим ухом:
        - Степка! Хватит прохлаждаться! Подь сюда, печь стынет!
        Я вышел из кузницы, взял Аленушку за руку, и мы направились к поселку. «Ладно, - подумал я в некотором раздражении. - Сам разберусь, кто убил деда. Главное - я теперь точно знаю, что он умер не своей смертью. И что убийц было несколько. По крайней мере, не меньше двух».
        - А вон папа идет! - выкрикнула вдруг Аленушка и побежала вперед, к шедшему нам навстречу священнику, которого я видел накануне в церкви. Он с улыбкой подхватил ее на руки, поцеловал и подождал, пока я подойду ближе.
        - Здравствуйте, батюшка, - сказал я, наклоняя голову. - Вы уж нас извините, это я виноват, уговорил ее пойти со мной в кузницу.
        - Ничего, ничего, - ответил он, продолжая улыбаться. - Она у меня самостоятельная, просто сладу нет. Я уже слышал о вас. Приехали надолго?
        - Как получится.
        Мы были с ним примерно одного возраста, только небольшая борода пшеничного цвета, прорезанное ранними морщинами лицо да усталый, но какой-то мягкий и теплый взгляд делали его старше. Я вспомнил, о чем мне говорила тетушка Краб: какую титаническую борьбу с сектой проповедника Монка вел здесь этот человек, сражаясь практически в одиночку за души прихожан.
        Дальше мы пошли все вместе. Я разговорился с отцом Владимиром. Меня, конечно же, интересовал дед. Все, что было с ним связано. И чего я лишился, столь легкомысленно отбросив общение с ним.
        - Часто ли он посещал церковь? - спросил я.
        Священник смущенно кашлянул:
        - Должен вас огорчить. Он был не слишком усердным прихожанином. Скажу больше: за те четыре года, что я возглавляю приход, мне довелось видеть его в храме всего несколько раз. Но приватные беседы с ним мы вели. В его доме.
        Меня почему-то удивило это. Я не мог представить себе отца Владимира в таком месте, где и сам-то чувствовал себя неуютно, где таился страх и какая-то неведомая мне опасность.
        - Да, да, - снова улыбнулся священник. - Должно быть, и вам этот дом внушает неприязнь. Я предлагал Арсению Прохоровичу освятить его, и коли там поселилась нечистая сила, она покинула бы те стены. Но он всякий раз отказывался… Наверное, это моя беда, что я так и не смог его убедить.
        - О чем же вы с ним беседовали, отец Владимир? - спросил я. - Простите, меня влечет не простое любопытство, а желание понять: что же за человек был мой дед, какая борьба шла в его душе и кто в конце концов одержал верх?
        - Его любили и уважали здесь, в поселке, - мягко отозвался священник, наблюдая, как Аленушка рвет полевые цветы. - А такие чувства плохой человек не вызовет… Плохого будут бояться, тайно презирать, но любить - никогда… Мы говорили о разном. О боге и вере, о человеческих заблуждениях, о тех силах, что тянут человека вниз, к дьяволу, об исцелении души и тела и возможно ли одно без другого. Мне искренне жаль, что он умер, так и не приняв последнего причастия. Внезапно. Жалко.
        Последнее слово в его устах прозвучало почти так же, как сказала мне Аленушка при нашей первой встрече. И он словно бы повторил вслед за ней еще раз:
        - Жалко.
        - Мне кажется, его убили, - произнес я. Лицо отца Владимира чуть дрогнуло, он поднял на меня ясный взгляд. Глаза у него были такие же синие, как у Аленушки, в них таилась какая-то прозрачная чистота. И он просто спросил:
        - У вас есть доказательства тому?
        - Пока только предположения.
        - Что вы намерены делать?
        - Искать. Искать убийц.
        - Возможно, бог уже наказал их, - задумчиво произнес он. И добавил: - Вам будет трудно справиться в одиночку.
        - Но вы же ведете свою борьбу почти один, я знаю.
        - То другая борьба. И протекает не только здесь, на земле. Я - всего лишь служитель божий. Ну что ж, мне пора…
        Он подозвал к себе Аленушку, и она прижалась щекой к его ладони. В ее руке был уже целый букет цветов.
        - Вот еще одна моя опора, - с улыбкой сказал отец Владимир, потрепав ее по льняным волосам. - Примите на прощанье мой совет: даже борясь со злом, не уподобляйтесь ему, не закрывайте свое сердце наглухо, иначе со временем и вы сами переродитесь. Вы перестанете различать границы - где ложь, а где правда, где дозволен человеческий, а где лишь божий суд, который не обратим ни для кого из нас, и это перерождение, эта мутация станет гибельна для вас. Приходите ко мне почаще, еще потолкуем.
        Глава 6. Расследование продолжается
        Дорога из городка N. как бы переходила в главную улицу поселка, упиравшуюся в центральную площадь Полыньи. От нее уже лучами расходились маленькие улочки, вдоль которых располагались дома жителей. Некоторые строения имели запущенный вид, другие, наоборот, говорили о хорошем достатке хозяев.
        Я отправился посмотреть на озеро, в котором утонул дед. Поодаль располагались домики рыбаков. Возле каждого из них на длинных шестах сушились сети, а лодки красовались на берегу. Рядышком сидели трое мужчин, покуривая трубочки. Несмотря на довольно жаркий день, тут же дымился небольшой костерок.
        Я постоял на берегу, любуясь светло-голубой гладью. Странно, но я не чувствовал вражды к расстилавшимся передо мной водам, которые поглотили моего старика. Наоборот, они манили меня к себе, словно и я должен был пройти путем деда. Постояв так некоторое время, я направился к группе рыбаков возле костерка. Они, прервав беседу, с любопытством посмотрели на меня.
        - День добрый и хорошего вам улова! - сказал я. - А что здесь водится-то? Пираньи есть?
        - Все есть, даже утопленники, - засмеялся один из них, с рябым лицом. - Рыбки хотите купить?
        - Окуньков, пожалуй, взял бы, - согласился я. - Штучек десять.
        - Как раз для вас и приплыли. - Рябой ушел в дом и вскоре вернулся с ведерком. - Забирайте. Тару только потом не забудьте вернуть. Вы ведь внук Арсения?
        - Да, - ответил я, расплачиваясь. - А вы его хорошо знали?
        - Кто ж его не знал! Он тут всех лечил. Особливо нас, кто, почитай, весь день и ночь в сырости проводит. А вы тоже знахарствуете? Или так, баловством пробавляетесь?
        - Ага. Пробавляюсь.
        - Жаль, жаль… Мы-то думали: вот, внук на смену деду приехал. Значит, оборвалась ниточка, кончилось его мастерство вместе со смертью.
        Впервые я почувствовал стыд оттого, что глупо транжирил время, вместо того чтобы хоть чему-то научиться у деда. Не за теми сокровищами гонялся. А овладей я его знаниями, так, наверное, и меня почитали бы, как его самого. А так - кто я? Бесполезный актеришка. Чтобы скрыть свое смущение, я поинтересовался:
        - Где обнаружили его тело?
        - Вон в тех камышах, - показал рукой один из рыбаков. - Мой брат Валентин наткнулся. Пошел ранним утром, извиняюсь, по нужде и углядел. Валька сейчас в городе, вам бы с ним потолковать надо.
        - Обязательно.
        - Как вернется, я его к вам пошлю.
        - А как он… выглядел?
        - Ну как выглядят утопленники? - вмешался рябой. - Полежи недельки три в воде, так и узнаешь… Лицо у него было сильно попорчено. Раки да окуни - самые первые враги утопшим.
        Я невольно поглядел на плескавшихся в моем ведерке окуньков.
        - Его с трудом-то и распознали, - продолжил между тем рябой. - Если бы не перстень на пальце…
        - Какой перстень?
        - Серебряный такой, печатка. Он его на указательном пальце носил.
        Я вспомнил: да, был такой перстень у деда, он с ним никогда не расставался, говорил, что даже снять его не может. Фамильный. Достался от его отца, моего прадеда. Помню даже, что в последнюю нашу встречу дед сказал, что оставит его после смерти мне, как единственному продолжателю рода. Намекал, что перстень этот заколдован, обладает магической силой. Я тогда как-то неумно посмеялся над ним, из-за чего он, кажется, втайне обиделся.
        - И где сейчас этот перстень?
        Рыбаки переглянулись, пожали плечами.
        - Так ведь… его так и похоронили с ним. Да и зачем снимать? Грех это.
        - А вы ничего такого странного не заметили? Может, следы какие-нибудь были на трупе? Раны.
        - Нет, это вам все ж надо с Валентином поговорить. Мы тогда все далеко в озере были. А когда вернулись, его уже укрыли и увезли к доктору, на ледник. Петька Громыхайлов и двое ребят от Намцевича.
        - А они-то тут при чем?
        - Вот поживете подольше - узнаете, - уклончиво отозвался рябой. И добавил: - А доктор и вскрытие делал. Чего уж он там обнаружил, не знаю.
        - А вам не кажется, мужики, что его… убили?
        Я вновь использовал свой метод: вопрос в лоб. Рыбаки как-то притихли, отводя от меня взгляды. Казалось, они ждали этого вопроса, или он витал тут, на берегу, еще до меня. По крайней мере, они наверняка обсуждали его между собой, - это было заметно по их растерянно-озабоченным лицам.
        - Темное дело, - произнес, наконец, один из них. - Чего ему в воду-то было лезть в такое время? Мы и не видели никогда, чтобы он купался. Так, окунется у берега - и обратно.
        - А может быть, он… того… сам? - предположил рябой. - Иногда бывает, что жизнь тебе - вот так! - И он провел ребром ладони по горлу.
        - Не-а! - возразил другой. - Точно знаю. Арсений мне сам за день до этого говорил, чтобы я ему к воскресенью хорошую щуку выловил. Ждал он кого-то к себе в гости. Сказал: хочу угостить знатно. Ежели гостей ждут - в озеро не лезут.
        - Но в то воскресенье никто из посторонних в поселке не появлялся? - спросил я. - Припомните.
        Рыбаки почесали в затылках.
        - Нет… Кажется, нет… Сюда вообще редко кто приезжает.
        - Значит, он мог ожидать кого-то из местных? Кому хотел оказать особые почести. Или того, с кем желал примириться, - предположил я. - Следовательно, до того с этим человеком у него произошел разрыв, ссора.

«С кем же? - подумал я про себя. - С кем можно поссориться, как не с близким другом?» Далее я развивал свою мысль так: первое - деда топят какие-то третьи лица, чтобы не дать ему возможность для примирения, поскольку оно может представлять для кого-то опасность; второе - сам друг убивает его, не зная, что дед желает с ним помириться, так как ссора достаточно серьезна; третье - эта ссора вообще не имеет никакого отношения к его смерти, а настоящая причина кроется в чем-то другом; четвертое - он действительно ждал какого-то важного гостя из города, но тот не приехал (или знал, что ехать бессмысленно, потому что дед уже мертв?); пятое (и самая невероятное) - дед и в самом деле покончил с собой, а чтобы замести следы самоубийства, заранее придумал какого-то мифического гостя.
        Но эта версия меня устраивала менее других, поскольку я знал о жизнелюбии дедули. Хотя, может быть, он уже был к этому времени смертельно болен и догадывался об этом? Все возможно… Вопросы, вопросы… Я чувствовал, что пора закругляться, больше мне от них ничего не добиться.
        - А что это у вас флотилия такая маленькая? Всего семь лодок. И больше ни у кого из жителей плавсредств нет?
        - Как же, у Намцевича имеется. Быстроходный катер. Он на нем гоняет иногда, рыбу пугает.
        - Понятно. Так когда Валентин вернется?
        - Дня через три.
        - Ладно, мужики, спасибо. Вы бы мне к субботе тоже рыбки наловили. Гости у меня будут.
        - Сделаем, - пообещали мне. - Только уж тогда в озеро с головой не лезьте. Как дед.
        Попрощавшись, я отправился к тетушке Краб, отдав ей свой «улов». Она сразу же села чистить рыбу, пообещав угостить меня отменным блюдом: окуни, запеченные в сметанно-чесночном соусе с добавлением томатного сока и гарниром из мелко порубленного папоротника. Нечто потрясающее.
        Попутно она мне рассказывала о своем «улове», о той информации, которую ей удалось раздобыть через своих подружек-старушек. Мой «Ватсон» поработал на славу. Выяснилось, что за несколько дней до смерти дедуля имел весьма неприятные контакты, перешедшие в ссору, с тремя лицами. С проповедником Монком, с пекарем Раструбовым и, как ни странно, со своим ближайшим другом - кузнецом Ермольником.
        - Давайте поконкретнее, тетушка, - сказал я, усаживаясь поудобнее. - В деталях. Главное подозреваемое лицо все же доктор Мендлев - у него с дедом была давняя профессиональная вражда. Ну а с этими-то тремя что?
        - Соседка моя, Марфа Терентьевна, видела, как накануне гибели Арсений стоял вместе с Монком возле его капища, а затем - ни с того ни с сего - вдруг как хвать Монка за длинную бороду, да и потащил за собой. Метра три тянул, пока тот не вырвался и не убежал. Никто этого больше не видел, только она. Марфа-то тогда чуть со смеху не померла.
        - Забавно. Дальше.
        - Другая моя приятельница, Степанида, зашла как-то в пекарню, а там Арсений и Кимка кричат друг на друга, ссорятся. А потом Арсений не выдержал и влепил ему здоровенную плюху. Так Раструбов аж в мешки с мукой повалился. А когда Арсений к выходу пошел, так пекарь ему и прокричал вслед: дескать, убьет его. Степанида все это слышала, хотя и стояла в сторонке. Но в чем суть ссоры - не знает.
        - Еще одно оскорбление действием, - заметил я. - Дедуля-то наш драчун был, а? Прямо Депардье с Бельмондо в одной шкуре.
        - Что ты! Рука тяжелая, - согласилась тетушка и покраснела. Видно, и ей кое-чего перепадало от дедушкиных «ласк».
        - Ну а кузнец? Он-то в чем провинился?
        - Говорила я с Зинаидой, продавщицей нашей из магазина…
        - Стоп! - прервал ее я. - При этом присутствовали покупатели?
        - Да… были… - растерянно ответила она.
        - Ну вот и напрасно. Я же предупреждал, что надо действовать осторожно, расспрашивать наедине. Что же вы такая непослушная, тетушка? Ну ладно, продолжайте.
        - За день до его исчезновения пошла она в кузницу. Только дошла, а из дверей Арсений выскакивает, сам не свой, аж трясется весь. Обернулся назад и кричит: «Старый ты дурак, Потап, такой ты сякой! Видеть тебя не могу! Верни, что у меня брал, иначе худо будет!» И пошел прочь.
        - Так и сказал?
        - Слово в слово.
        Я задумался. Это уже было что-то горяченькое. Мог ли Ермольник убить моего деда за какую-то вещь, которую тот ему дал? Выходит, сегодня днем он водил меня за нос? Или их ссора не стоит и выеденного яйца? Друзья порой частенько бранятся. Надо выяснить, что требовал дед от кузнеца? Что было дорого обоим? И в зависимости от этого - плясать дальше. А вообще-то у меня выходила какая-то странная «пляска»: то гопак с массовкой, то в одиночку вприсядку, а то и смертельно завораживающее танго с невидимым убийцей.
        После сытной и здоровой трапезы я слегка задремал на кушетке. Здесь, в Полынье, все время хотелось спать - наверное, свежий воздух действовал. В Москве так не отдохнешь. Но через полчаса я очнулся, поскольку во сне меня посетила еще одна мысль. Или не мысль даже, а вполне логический довод. Вот такой. На сцене ведь есть еще один персонаж, о котором я позабыл: сын Зинаиды, убийца, приговоренный к пожизненному заключению. Скрывающийся предположительно где-то здесь, в районе Полыньи.
        По срокам совпадало, что он мог появиться в поселке в момент или чуть раньше исчезновения деда. А что, если именно он проник в дом и убил его хозяина? Очень удобно: замочи деда и живи сколько влезет, никто тебя там не найдет. Но тогда выходит… Тут я, признаться, похолодел. Выходит, что он и до сих пор прячется там, теперь уже в моем доме. И может быть, именно он прошлой ночью бродил по комнатам?
        - Чего это ты так побледнел, Вадим? - заботливо спросила тетушка Краб. - Не плеснуть ли тебе наливочки?
        - Плесните, - потухшим голосом отозвался я.
        Мысль, что под боком, где-то на чердаке или в подвале, затаился настоящий убийца и точит на нового хозяина дома нож, меня, мягко говоря, весьма огорчила.
        - Тетушка, а за что посадили сына Зинаиды? - на всякий случай поинтересовался я.
        - Ой, Вадим, слухи-то разные ходят, а никто ничего толком не знает. Зинаида молчит, как партизан. Говорят, то ли насильником он был, то ли семью целую вырезал… Страсть!
        - Страсть, - уныло согласился я. - Маньяк, значит? И все-таки постарайтесь еще раз порасспросить Зинаиду. Это очень важно.
        - Хорошо, миленький, попробую.
        - А теперь вернемся к доктору Мендлеву. Честно говоря, он показался мне довольно необычным человеком. Интеллигентным. Вдумчивым. Вежливым. Меня интересует: почему он живет один, почему у него нет семьи?
        - А была у него жена, была! - обрадованно заговорила тетушка. - Когда он приехал к нам, то привез с собой и супругу. Да интересную такую, красавицу! И моложе она его была лет на тридцать. Где он ее только такую ухватил, старый прыщ? Но, видно, не по сердцу ей тут пришлось. Покрутилась она с месяц да и убежала.
        - Бросила его?
        - Бросила. Только ее и видели.
        - Не повезло, значит… А Жанна, медсестра его?
        - Ну-у… Эта-то на все горазда. Глядишь, скоро она докторишку-то и подцепит.
        - Ладно, тетушка, на сегодня довольно. Выражаю вам благодарность за отличную работу.
        - Служу Советскому Союзу! - торжественно ответила тетушка Краб. Все-таки у нее было чувство юмора.
        Я поцеловал ее в лоб и пошел к себе домой. Было еще светло, и, приближаясь к дому, я насвистывал какую-то веселую мелодию. Наверное, чтобы поддержать себя, потому что мне было как-то неприятно смотреть на зловеще чернеющие проемы окон моего «особняка».
        Казалось, что кто-то стоит там и точно так же выглядывает меня. Ждет. Выбирает удобный момент. Для чего? Чтобы нанести удар? Войдя в дом, я тщательно запер за собой дверь и обошел все комнаты. Мои шаги звучали глухо, как в склепе. И я подумал, что в этот склеп я, дурень этакий, вошел совершенно добровольно. Но уж чему быть - того не миновать.
        Глава 7. Волшебный камень
        Эту ночь я почти не спал, прислушиваясь к скрипу половиц, шелесту листвы за окном, всматриваясь из-под полуприкрытых век в причудливую игру скользящих по стенам теней. Ночные шорохи и звуки - все это принадлежало другому, потустороннему миру, который должен был исчезнуть с рассветом, но пока он владел этим домом, а я был его заложником.
        Я находился на какой-то зыбкой границе между реальностью и иллюзией, борясь с наваливающейся на меня дремотой, интуитивно чувствуя притаившуюся где-то опасность. Рассохшееся дерево иногда издает странные звуки, похожие на треск лопающегося в огне каштана. А здесь все, начиная от мебели до стен, как бы доживало свои последние дни и подобными тяжкими «вздохами» прощалось со своим последним хозяином. Предпоследним, так будет вернее. Вот таким образом и прошла эта нервная ночь. А когда настал рассвет, разгоняя страхи, неся земле пробуждение, я вздохнул с облегчением, словно он явился мне на помощь, трубя гимн жизни.
        Я встал, встряхнулся, сбрасывая пелену уныния, вышел из дома, умылся холодной водой, сделал получасовую зарядку, а потом принялся за работу. Ее накопилось достаточно. Для начала, чтобы еще больше разогреться, я стал рубить дрова, а когда вспотел, вытерся насухо полотенцем и ушел на кухню, поставив на плиту кофейник. Затем выпил большую чашку ароматного напитка и съел огромный бутерброд с ветчиной, а также целую банку сардин. И вновь принялся за дело. Натаскал из колодца несколько ведер воды, замочил в чугунном чане постельное белье, вытащил на солнце все одеяла и перины, развесив их на веревках, нашел дедовские плотницкие инструменты и начал чинить колченогие стулья и кресла, приколачивать ставни, забивать досками щели в стенах.
        Я залез на крышу и поправил расползшийся шифер. С левой стороны от дома болото подступало совсем близко к стене - если бы я сиганул сейчас вниз, то как раз угодил бы в зеленую жижу. Самое смешное, что я, городской житель, никогда не занимался такой работой. Но теперь словно бы какое-то наитие опустилось на меня сверху. Все ладилось в моих руках. Я даже загордился собой и не заметил, что солнце давно уже стояло в зените. Тут я услышал за своей спиной снисходительно-насмешливое:
        - Ну-ну!
        Обернувшись, я увидел прислонившегося к дереву рыжего пекаря, который поддерживал брюхо обеими руками. Сказав это, он добавил:
        - Решили навести тут порядок? - Эта фраза прозвучала так, будто он имел в виду не дом деда, а всю Полынью.
        - Много хлама всякого здесь скопилось, - отозвался я. Тоже с двойным смыслом.
        У меня этот булочник вызывал определенный интерес. Его тараканьи усы топорщились, а маленькие глазки буравили насквозь. Что могло послужить причиной ссоры между ним и дедом? И почему Раструбов пообещал убить его? Может быть, он и выполнил свою угрозу? В облике пекаря было что-то угловато-острое, несмотря на всю его шарообразную внешность.
        - Надолго к нам? - спросил он, продолжая изучать мое лицо.
        - Пока не найду того, кто убил деда. А вот скажите, Ким Виленович, что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти? - ошарашил я его неожиданным вопросом.
        - Какая ссора? Кто вам наболтал? Не было никакой ссоры. С чего это вы взяли? - Пекарь был явно смущен, лицо его пошло красными пятнами.
        - Вы вроде бы даже угрожали ему? - Я продолжал его дожимать.
        - Никогда такого не было! - отрезал Раструбов. - Наговаривают люди. Злые языки чешут. Слушайте их побольше. Некогда мне тут с вами… Пойду я… Дела… - И он торопливо пошел прочь, но, прежде чем скрыться за поворотом, пару раз оглянулся. И мне показалось, что в его глазах, кроме страха, мелькнула затаенная угроза.

«Вот и еще одного зверя пробудил в берлоге», - с немалой долей удовлетворения подумал я. Мне захотелось растрясти всю эту Полынью, сбросить с ее жителей маски, чтобы они проявили их внутреннюю, истинную сущность. Обнажились, как в преддверии Страшного суда. А катализатором выступит смерть деда. Мой замысел уже начал давать всходы: занервничал доктор Мендлев, ушел ошарашенным пекарь Раструбов, призадумался кузнец Ермольник, а сколько еще человек косвенным образом прослышали о моем расследовании и затаились в ожидании?
        Вернувшись в дом и наскоро пообедав, я отправился к поселковому старосте, чтобы оформить необходимые документы на владение домом. Илью Ильича Горемыжного, высоченного, словно корабельная мачта, мужчину, я обнаружил в тенистой беседке возле его двухэтажного особнячка. Он вкушал сочную дыню, запивая ее брусничным морсом. Кисло улыбнувшись мне, он предложил разделить с ним трапезу.
        - Увольте, сыт.
        - Ну как хотите! Вы, наверное, за печатью пришли? Документы при вас? Надо еще уплатить взносы за год вперед.
        - Как скажете, - согласился я, с любопытством наблюдая за ним. Ему было лет шестьдесят, но выглядел он довольно моложаво. Аккуратно подстрижен, одет с некоторым изыском, даже по-своему красив, только в глазах была какая-то вялость, въевшееся в душу и плоть желание посматривать на жизнь из окна своего безопасного жилища и ни во что не вмешиваться. И вздыхал он столь часто, словно нес на своих худых плечах непосильный груз. «Мыльный пузырь», - вспомнил я определение тетушки Краб. Немудрено, что при таком «народном правителе» всем в поселке распоряжается Намцевич.
        Горемыжный доел дыню, и мы пошли в дом, где он долго вертел в руках мои документы, рассматривал их и так и сяк, чуть ли не пробовал на зуб, прежде чем проделать необходимые формальности и проставить печати. Я уплатил взносы.
        - Надолго к нам? - Этот вопрос за последнее время я слышал уже столько раз, что он мне изрядно поднадоел. Все словно бы задались целью поскорее сплавить меня отсюда. Чего они боятся? Что я разворошу их муравейник?
        - А может, и навсегда! - в сердцах отозвался я, с удовольствием наблюдая, как изменился в лице поселковый староста. У него даже как-то по-смешному отвисла нижняя челюсть, которую он не торопился захлопнуть. - Видите ли, - сжалился я над ним, - меня интересует загадочная смерть моего деда. Согласитесь, что в его гибели есть много неясного. Остались кое-какие вопросы, которые я желал бы прояснить. Вы поможете мне в этом?
        - Нет!.. Нет… - почти испуганно вскричал он. - Зачем? Не надо этого делать. Следствие закончилось, была экспертиза - он утонул в результате несчастного случая. И… и хватит об этом. Какие могут быть причины, чтобы возвращаться к этому заново? Не надо. Я прошу вас.
        - А что вы так волнуетесь, Илья Ильич? Вас будто бы даже радует, что его смерть признана случайной? Вроде бы так оно поспокойнее, да?
        - И ничего меня не радует, - с чего вы так решили? Я его очень уважал и искренне жалею. Но… может быть, оставим все как есть?
        - Следователь мог ошибиться. Или его могли специально «ошибить», - жестко произнес я.
        - Да кому же это нужно?
        - Убийце.
        - Опять вы за свое! - Горемыжный развел руками. - Уезжали бы вы отсюда, ради бога. Ну зачем вы приехали?
        - Вступить во владение домом.
        - Ну вот… вступили, и довольно. Почему вам неймется? Отдыхайте себе на здоровье, рыбку ловите. На камешке нашем Волшебном полежите, он хорошо хворь вытягивает. Вернетесь в Москву, будете как огурчик. Знакомые вас и не узнают! Хотите, я покажу вам, где он лежит?
        - А пойдемте! - согласился вдруг я. Мне и впрямь давно хотелось поглядеть на этот чудо-камень, занесенный в Полынью каким-то космическим ветром. Вроде Чебоксарского метеорита в Челябинск. А тут и проводник нашелся.
        Но только я поднялся со стула, как внимание мое привлек один предмет, прислоненный в углу комнаты. Это была дедушкина трость - из ценных, красных пород дерева, с массивным набалдашником из слоновой кости, искусно гравированная, с отточенным стальным наконечником, на который для стойкости было нанесено алмазное покрытие. С этой тростью он приезжал в прошлый раз в Москву, и стоила она безумно дорого, а подарена ему была неким индийским брамином, с которым он сначала длительное время состоял в переписке, а затем и познакомился лично. Тот брамин тоже был каким-то народным чудотворцем, поэтому они и нашли с дедом общий язык. Да за одну эту богатую трость его могли преспокойненько убить! Горемыжный проследил за моим взглядом и покраснел.
        - Пойдемте! - поспешно сказал он, практически выталкивая меня плечом из комнаты.

«Ладно, решим эту загадку в следующий раз», - подумал я, спускаясь с крыльца. Но теперь этот горемыка Горемыжный казался мне не таким уж безобидным существом, каким он, возможно, прикидывался. Мы спустились по улице к моему дому, прошли мимо него, продираясь сквозь высокий папоротник и борщевик, миновали стайку пугливых худосочных березок, сиротливо ожидающих чего-то у края болота. Вглубь его выдвигалась земляная коса, по которой мы добрались до утоптанной зеленой площадки, где в самом центре лежал огромный, черный, пористый валун, напоминающий широкое ложе с изголовьем. Земля вокруг него была выжжена, а в полутора метрах от краев уже таилась и коварно поджидала болотистая топь.
        - Осторожно! - предупредил меня Горемыжный, когда я ступил назад, оглядывая редкостный экземпляр. - Это болото засасывает за считаные минуты. Не успеете крякнуть.
        Но «крякнуть» мне все же довелось, после того, как я присел на затейливое каменное ложе. Оно было столь горячо, что казалось, будто под ним или внутри него находится раскаленная печь. Я откинулся на спину, и камень как бы принял меня к себе, в себя, утратив свою жесткость и видимую твердость. Странно, но мне было мягко лежать, словно я находился в своей кровати. Тепло и удобно.
        Более того, через минуту я почувствовал необыкновенный прилив сил, какую-то особенную, пульсирующую во мне энергию, а вместе с тем предметы вокруг меня стали почему-то расплываться, рассеиваться в пространстве. Горемыжный как-то потускнел, сник, а лучи ослепительного солнца начали проходить сквозь его тело, и вот он уже насквозь просвечивал, как кусок слюды.
        Голова моя кружилась, и мне казалось, что это вертится на своей оси сам камень. Как центрифуга. У меня сейчас было столько сил, что я мог бы встать и сдвинуть этот чудодейственный обломок космического метеорита с места, поднять его на руки. Мне чудилось, что я лечу, поднимаясь все выше и выше, и вижу внизу себя - распростертого на этом ложе.
        Я не понимал природы этого странного явления, но теперь оно заботило меня меньше всего, - какой смысл искать разумное объяснение непознанному? Все ли может вместить в себя человеческий разум? Есть вещи, которые навсегда останутся для нас тайной… Мне было хорошо, я ощущал невыразимое блаженство и почти терял сознание. Возможно, это было преддверие смерти. Но раз так, то такая смерть - прекрасна, и лучшей нельзя себе пожелать…
        - Поднимайтесь! - услышал я далекий, доносящийся до меня словно из-под земли голос Горемыжного. - Нельзя долго лежать, вставайте!
        Я почувствовал, как он тянет меня за руку, отрывает голову от камня. И я вновь обрел ровное дыхание вместе с возвратившимся ко мне сознанием.
        - Мы пришли в очень опасное, неудачное время, - пояснил Горемыжный, - Днем, когда солнце находится в самом зените, лежание на камне сопряжено с большим риском. И со мной когда-то было то же, что и с вами. Я видел это по вашему лицу. Можно просто не очнуться.
        - Отчего это происходит?
        - Не знаю. Загадка природы. Но другое дело - ночь. Ночью энергия камня как бы уменьшается. Или происходит что-то иное, но опасности гораздо меньше.
        - И зимой так же?
        - Круглый год.
        - Знаете что, Илья Ильич? Вы - осел, извините за грубость. Вам бы тут курорт открыть да туристов зазывать. Со всего бы света ездили. И миллиарды бы потекли - целый город можно отгрохать. Новый Аркаим. Это же клад!
        - Да есть тут один проект… - смущенно отозвался Горемыжный. - У Намцевича.
        - Вот-вот. Он-то этот Волшебный камень в свой особняк и перетащит. К нему денежки и поплывут. А заодно и Девушку-Ночь к делу пристроит: от клиентов отбоя не будет.
        - Гм-м… Так вы уже слышали о ней?
        - Конечно. Только свидеться не довелось.
        - Мне тоже, - тяжко вздохнул поселковый староста и понуро наклонил плешь.
        Видно, и его манила эта ночная красавица. Но дается, судя по всему, не всякому.
        Глава 8. На помощь приходит мистер Смирнофф
        В глубокой задумчивости я возвратился к себе домой, расставшись по дороге с Ильей Горемыжным. Странный камень волновал мое воображение. «А ведь дед наверняка не случайно обосновался именно тут», - подумал вдруг я. Он-то знал, что представляет собой этот космический пришелец. И дом свой выстроил намеренно возле него… Возможно, камень как-то помогал ему в его работе, давал какие-то особые знания, откровения? А мог ли он явиться и причиной его смерти?
        На сегодня у меня был запланирован еще один визит, и, немного отдохнув, я отправился к местному полицейскому Петру Громыхайлову, тем более что и с ним надо было решить кое-какие формальности. Но предварительно я заглянул в продуктовый магазин и купил у Зинаиды литровую бутылку водки «Смирнофф». Наверняка паленка, но «марка» хоть… Заодно мне хотелось расспросить продавщицу о бежавшем из тюрьмы сыне, но я не знал, как подступиться к этой женщине с окаменевшим от горя лицом. Да и вряд ли она стала бы откровенничать с совершенно посторонним для нее человеком. Узнать хотя бы, за что его посадили. Но в этом, я надеялся, мне поможет «мистер Смирнофф».
        Из довольно просторного дома блюстителя закона не доносилось ни звука. Я несколько раз громко постучал в дверь, но приглашения не последовало. Тогда я толкнул ее и вошел внутрь. Громыхайлов спал на кровати, широко раскинув ноги в сапогах, фуражка его сползла на нос, а кобура с пистолетом валялась на полу. Стол был завален разнообразными закусками, начиная от соленых грибочков и огурчиков до полуобглоданных жареных цыплят, а вот в стоявшей тут же бутылке было пусто. Я вытащил из сумки своего «Смирноффа», открыл и налил в стакан. Полицай приподнял голову, услышав знакомые звуки. Взглядом следил за моей рукой. Затем Громыхайлов встал, не говоря ни слова, уселся напротив меня и так же молча пододвинул свой «аршин». Я налил ему столько же, сколько и себе. Не глядя друг на друга, мы чокнулись и опрокинули в себя водку. Потом занюхали огурцами.
        - Наконец-то… хоть один трезво мыслящий человек появился в поселке… - произнес свою первую алогичную фразу Громыхайлов и только после этого посмотрел на меня. - Давай-ка повторим.
        Я снова разлил водку.
        - Мне надо свидетельство о смерти деда.
        - Успеется.
        Процедура возлияния повторилась.
        - А как насчет временного местожительства?
        - А ты надолго к нам?
        - Да пока водка в магазине не кончится.
        - Дельно. Значит, на две недели. У Зинки запасы ограничены.
        Громыхайлов выглядел лет на сорок, хотя ему могло быть и больше пятидесяти, и меньше тридцати. Пьяницы как-то консервируются в районе «сороковника». У него были коротко стриженные волосы, мясистый ноздреватый нос, борцовская шея и какие-то очумелые глаза.
        - Меня зовут Вадимом.
        - Знаю. Ты чего к нам приехал?
        - Слушай, Петя, как ты считаешь, убили моего деда или он сам утоп?
        Милиционер хмуро посмотрел на меня, хмыкнул, поднял вверх указательный палец и покачал им перед моим носом.
        - Но-но! - сказал он и повторил, продолжая покачивать пальцем: - Но-но!..
        - Переведи.
        - Но-но… - в третий раз сказал он и потянулся к стакану. Я понял, что надо увеличить дозу. Но после очередной порции почувствовал, что и сам начинаю быстро пьянеть.
        - Так как насчет деда? - продолжил я. - Кому он тут у вас мешал, Петя?
        - Я тебе как другу скажу, Вадик, - ответил полисмен, отправляя в рот щепотку квашеной капусты. - Будешь вынюхивать - завяжу узлом и посажу в погреб. Если даже его и убили, то теперь не вернешь, верно? Давай лучше на спичках потянем - кто за новым пузырем побежит?
        - А не треснем? Вон еще полбутылки осталось. Ты мне все-таки ответь.
        - Дурной ты. Русского языка не понимаешь. Немец, что ли?
        - Точно, каратель.
        - Мне новую кобуру не выдали, - пожаловался он.
        - Кто убил деда? - Перегнувшись через стол, я потряс Петю за лацканы его жандармского кителя.
        - Я! - икнул он и вытащил откуда-то из-под стола бутылку армянского коньяка. - Это мне взятку дали. Хороший коньяк, у меня целый ящик.
        - Тогда я тебя арестую. Сдать оружие!
        - Не имеешь права. Ты не в форме. И у тебя ордера нет.
        Пока Петя разливал коньяк, я достал из кармана блокнот, вырвал листок и коряво написал: «Ордер. Податель сего имеет право всех сажать и стрелять. Министр Колокольцев». Расписавшись за главного полицмейстера страны, я сунул бумажку Громыхайлову. А тот мне в ответ - почти в нос - стакан коньяка. Потом долго читал мою писульку, шевеля губами.
        - Подпись настоящая, - сказал он, наконец. - А печати нет.
        Я раздавил на бумажке помидор.
        - Теперь годится?
        - Теперь подчиняюсь, - и он протянул руки для наручников.
        Тут в комнату вошла женщина средних лет, поставила на пол ведерко с огурцами, осуждающе посмотрела на нас и привычно произнесла:
        - У-у-у… нажрались… - потом хлопнула дверью.
        - Супруга моя, - пояснил Петя. - Житья от нее нет. И пилит, и пилит… Скоро пополам распилит, как чурку.
        - Петя, - вспомнил вдруг я. - А сын Зинаиды, он где-то здесь, в Полынье?
        - Да уж! Куда ему деваться? Должно быть, на болотах прячется.
        - На Волшебном камне ночует? Удобно. Давай его вместе ловить.
        - Заметано.
        - А скажи-ка ты мне, болезный, за что его посадили? - Я чувствовал, что в скором времени сам отключусь, и задал свой вопрос на пределе человеческих сил.
        Полицай долго думал, прежде чем ответить.
        - Он… псих. Целую семью вырезал. А девочек насильничал…
        На этом глаза Пети закрылись, он опустил голову на стол, аккурат между двумя тарелками, и захрапел. Я с трудом поднялся. Меня качнуло так, что я чуть не врезался в стену. Потом кое-как выбрался из дома, открыл калитку и побрел по улице. Еле добравшись до своего пристанища, я разыскал кровать и рухнул на нее замертво.
        Разбудила меня тетушка Краб, которая о чем-то жужжала над ухом. Постепенно я стал разбирать отдельные фразы:
        - … и дверь не запер… а связался-то с кем? с пропойцем этим, Петькой… дружка нашел… а ведь дед твой не пил, капли в рот не брал… Вадим?.. Уж не умер ли?..
        - Жив я, тетушка, жив, - сознался я, разлепляя веки. - Эта встреча для дела была нужна. Который час?
        - Да уж девять минуло.
        - Утра или вечера?
        - Окстись, миленький! Ночь скоро.
        - Понятно, - я сбросил ноги с кровати. В голове все еще шумело, но я был готов к действиям: - Итак, каковы наши результаты? Я пожертвовал своим здоровьем и репутацией трезвенника, чтобы выяснить у местной жандармерии следующее. Первое: он спьяну сознался, что сам убил деда, и второе: беглый каторжник вместе с собакой Баскервилей прячется где-то на болотах. Короче, все впустую, ничего толком я и не выяснил. У вашего полицая началась белая горячка.
        - Это уж точно! Причем давно. Как бы и ты эту заразу не подхватил. Люди видели, какие ты кренделя на улице выписывал, пока домой шел.
        - Тетушка, я занимаюсь серьезным делом, а вы обращаете внимание на мелочи. Кроме того, чем больше будет обо мне разговоров, тем лучше. Тем быстрее убийца захочет со мной встретиться. Если… - подумав, добавил я, - эта встреча уже не произошла. А каковы ваши успехи? - мы уже перешли на кухню, где я варил кофе.
        Тетушка ошарашила меня невесть откуда взявшимся в ее лексиконе ментовским сленгом:
        - Зинаида раскололась. Я к ней подход нашла. Сына, Гришку, повязали за мочилово семьи боцмана, а двух дочек он еще и изнасильничал. Потом еще одного, соседа, в куски порвал. Видно, крыша съехала. Но Зинаида всему этому не верит. Говорит: подстава. Да и мне сомнительно, я его сызмальства знаю.
        - Матросская служба тяжка, мог действительно умом тронуться. И я вот думаю: не причастен ли он и к смерти деда?
        - Да Гришка у него вроде родного был, с детства тут, в доме, ошивался. Арсений его как ученика обучал разным разностям. Науку свою передавал.
        - Тем более. Что может быть слаще, чем превзойти своего учителя? Не так, так этак. Еще сам Будда говорил своим ученикам так: встретишь Будду - убей Будду… Тс-с, тихо!
        Я привстал, перестав помешивать ложечкой в стакане. Мы оба замерли. В доме кто-то был: слышались осторожные, крадущиеся шаги. Я обвел взглядом кухню, ища что-нибудь потяжелее. Ничего лучше утюга на подоконнике не обнаружил.
        Еле различимые шаги приблизились к двери. Человек стоял за ней и чего-то ждал. Тетушка закрыла ладонью рот, испуганно глядя на меня. Я ступил вперед, высоко подняв над своей головой утюг. В дверь тихо постучали. Затем раздался негромкий голос:
        - Есть кто дома? Вадим Евгеньевич?
        - Фу ты, дьявол! - с облегчением произнес я, опуская утюг. - Это Мендлев… Заходите!
        Доктор открыл дверь и вошел на кухню, вежливо поздоровавшись с тетушкой. Та перекрестилась и стала поспешно собираться к себе.
        - Хватит с меня, - сказала она. - Голова разболелась.
        - А это у вас давление скачет, - ответил доктор. - Зайдите ко мне завтра, Лидия Гавриловна, я вам таблетки дам.
        - Не надо, голубчик, я уж по старинке, травами…
        - Ну, как хотите, - поглядел ей вслед доктор. Потом обернулся ко мне: - Положите утюг-то, Вадим Евгеньевич. Или вы гладить собрались? Вы уже готовы?
        - К чему?
        - Сегодня же вторник, спиритический сеанс у Дрынова.
        - А… нет, не готов. У меня у самого что-то с головой… странное.
        - Надо бы и вам ко мне завтра зайти, давление измерить. А сеанс, между прочим, отменяется. Дрынов совсем разболелся. Гидраоденит у него. Неприятное, скажу вам, вздутие под мышкой. В народе его называют «сучье вымя». Прямо не знаю, как ему помочь, придется, наверное, вскрывать. А я ведь не хирург. А сеанс мы перенесли на пятницу. Собственно говоря, за этим я и пришел - чтобы предупредить вас.
        - Спасибо. К пятнице я буду в форме. Кстати, о вскрытии, - вспомнил вдруг я. - Ведь это вы занимались трупом деда?
        - Н-да, - важно согласился доктор. - Следователь попросил меня произвести его здесь же, чтобы не возить труп туда-сюда. Чистая формальность.
        - И что же вы обнаружили любопытного? Я имею право знать, как ближайший родственник, - добавил я, видя, что Мендлев колеблется.
        - Надо бы посмотреть записи, - пробормотал он. - Впрочем, у меня хорошая память. Значит, так… У него оказалась жировая дистрофия сердца. Печень: цирротические изменения… Сильно склерозированные сосуды. Можно было стучать скальпелем. Почки - отечные, с камнями и нефроптозом. Эмфизема легких, причем в них были обнаружены моллюски и водоросли… Мозговая ткань также отечная… Достаточно?
        - Вполне. Только одно странно. Вы нарисовали портрет какого-то опустившегося пьяницы: цирроз, отеки… А я всегда предполагал, что у деда отменное здоровье. Да он и не пил вовсе.
        Доктор Мендлев развел руками:
        - Бывает, знаете ли, в медицине и не такое. С виду здоровяк, а копнешь поглубже - насквозь гнилой. Или наоборот. Еле дышит, а проживет до ста лет. Сие есть великая тайна природы. И модус вивенди с экзитус леталис здесь ни при чем.
        - Ну ладно, с модусом мы еще разберемся. А вот не было ли на его теле каких-либо насильственных следов? Ушибы, кровоподтеки, переломы?
        - Нет, - отозвался доктор, а глаза его за круглыми стеклами очков как-то странно блеснули.

«Врет! - подумал я торжествующе. - Ну, явно врет, клистирная трубка. А что, если мне поехать в город и настоять на эксгумации трупа?»
        - А что вы скажете, Густав Иванович, о целебных свойствах этого вашего чудо-камня? - сменил я тему. - Я сегодня полежал на нем и чуть не изжарился, как яичница.
        - Ну-с, что сказать? Странное это явление, загадочное. Вполне возможно, что связано с сильнейшей радиацией. Так что особенно залеживаться на нем я вам не советую. Спокойной ночи.
        Я проводил его до калитки, а затем постоял немного в прохладной тишине, глядя на извечно магическую луну и вспоминая знаменитое изречение Канта о нравственном законе внутри нас и звездном небе над головой. Словно для жителей Полыньи сказано.
        Глава 9. Посещение замка
        В эту ночь я прекрасно выспался: если кто и находился в доме, кроме меня, то он не решился приблизиться, - очевидно, из-за сильнейших паров кетонов и альдегидов, способных свалить с ног. Но встал я в состоянии легкой качки, ощущая во всем теле неизбежный в подобных ситуациях тремор. Меня облегчило холодное обливание и доведшая до изнеможения зарядка, после чего я набросился на завтрак, а потом с таким же остервенением доделал работу по дому. К субботе все должно было сверкать, цвести и пахнуть. Мне хотелось, чтобы и Милена, и гости чувствовали себя здесь уютно, чтобы они не пожалели о том времени, которое проведут здесь.
        Надо было еще запастись большим количеством продуктов и горячительных напитков. Я взял рюкзак, сумку и отправился в магазин. Когда я проходил мимо затормозившего рядом джипа «Чероки», меня окликнули:
        - Эй!
        Я обернулся. В джипе сидело два бойца в камуфляже - один бритый наголо, другой - с косичкой на затылке.
        - Если это вы мне, то надо кричать: «Эй, Вадим Евгеньевич!»
        - Хорошо, - согласился бритоголовый. - Вадим Евгеньевич. Эй! Так правильно?
        - Вполне. Чего угодно?
        - Нам угодно передать вам приглашение на чашечку кофе. От Александра Генриховича. Намцевича.
        - Это весьма любезно с его стороны. Но сейчас я занят.
        - Он очень, очень просит вас пожаловать, - дверь джипа была уже открыта. Я понял, что это «такое предложение, от которого нельзя отказываться». А что я теряю? Все равно наша встреча с Намцевичем рано или поздно должна была состояться. Так почему не сейчас? И я уселся в машину.
        Джип рванул с места и помчался по поселку, а через пять минут остановился перед массивными чугунными воротами, украшенными львами, тиграми и пантерами. Наверняка это была работа кузнеца Ермольника. Бритый посигналил несколько раз, створки ворот разъехались в разные стороны. Во дворе находился еще один охранник с навешенным на плече короткоствольным автоматом.
        Джип медленно проехал по усыпанной гравием дорожке и замер перед толстыми мраморными колоннами. Слева и справа все было усажено цветами. В особняке Намцевича было три этажа, кроме того, со всех четырех сторон поднимались угловые башенки с маленькими оконцами-бойницами. Все это сильно напоминало средневековый замок, не хватало только земляного рва и подъемного моста на цепи. Выстроить такое шикарное жилище в глуши, где нет необходимых строительных материалов, - для этого нужен был немалый талант. И огромные деньги. Видно, и то и другое у Намцевича имелось.
        - Прошу вас! - сказал бритый, показывая на дубовую дверь.
        Мы поднялись по устланной ковром лестнице на второй этаж и оказались в просторном помещении, где стояли мраморные статуи древнегреческих и римских богов и богинь, а на стенах висели картины с изображением различных мифологических сюжетов. Затем мы вышли на широкий, тянущийся вдоль всего этажа балкон. Там, за сервированным столиком, и сидел в кресле сам хозяин этого замка. При виде меня он поднялся и шагнул навстречу.
        - Приветствую вас, о храбрый Ясон, приплывший к нам за золотым руном, - насмешливо произнес он, протягивая холеную руку. Очевидно, у него был довольно веселый нрав. На вид лет сорока пяти, в меру упитанный, но без складок жира (наверное, каждое утро качается на тренажерах), с серыми прохладными глазами, темными волосами, упрямой морщинкой меж бровей и полными чувственными губами.
        - Здравия желаю, - просто ответил я. Мне было не до изысков.
        - Вам со сливками? - любезно осведомился Намцевич, наливая мне кофе. - Или желаете ликерчику? Эвбейский, настоящий.
        - Нет, я с лимоном.
        - Извольте. Не стесняйтесь. Чувствуйте себя свободно. Как вам показался наш поселок?
        - Миленький.
        - Надолго ли к нам? - Этот традиционный вопрос так навяз у меня в зубах, что я уже и не знал, как ответить. Решил пойти по наезженной колее.
        - Зависит от разных обстоятельств.
        - Каких же, если не секрет?
        - Ну, если я вам скажу, что надумал расчертить тут поле для гольфа, а ваш замок сдвинуть поближе к озеру, вы же мне все равно не поверите?
        Намцевич засмеялся.
        - Отчего же? Я человек доверчивый. Оттого и попадаю все время впросак. Гольф так гольф. Могу даже дать кредит. Стать партнером.
        - Я подумаю. Но вообще-то меня интересует странная смерть моего деда. Есть в ней что-то загадочное.
        - Так, так, так… - быстро проговорил Намцевич. - Вы знаете, мы с вами мыслим в одном направлении. И я вижу в этом что-то противоестественное. Здоровый мужчина и… Да, да, да. Странно. Но! Вполне допустимо. Смерть не выбирают.
        - Правильно. Выбирают людей, которые являются орудием смерти. А вся человеческая история, включая, насколько я понимаю, любимую вами древнегреческую, научила нас только одному: убить можно любого.
        - Кто же здесь мог желать зла вашему деду?
        - Да кто угодно! А хоть бы и вы, например. Бывают же не явные, но тайные причины, согласитесь?
        - Охотно соглашусь, охотно, - потер руки Намцевич. В глазах его даже засветилась радость. - Я в вас не ошибся: вы интересный собеседник. Жаль, что скоро вы нас покинете. Очень жаль.
        - Я пока не собираюсь никуда уезжать.
        - Вот как? А я читаю по вашему лицу, что вы - не жилец в здешних местах, - фраза эта прозвучала как-то зловеще, хотя Намцевич продолжал улыбаться.
        - Вы - физиономист, грандсеньор? - спросил я. - Или намеренно подталкиваете меня к отъезду?
        - Боже упаси!.. Чтобы я… да никогда в жизни! Живите сколько угодно. Только… живите. Так грустно умирать. Если бы вы только знали!
        - Ну а если я все-таки останусь?
        - Вы совершите ошибку. Такую же, как и ваш дед.
        Странные глаза были у этого феодального владетеля: то ласковые и внимательные, то жесткие и пронизывающие, а то и рассеянные и какие-то совершенно безумные. «Уж не псих ли он? - подумал я. - Да и станет ли нормальный человек с таким огромным богатством запирать себя в каком-то захолустье?»
        - Почему вы обосновались именно здесь? - спросил я.
        - Безысходность, - коротко ответил он. А затем почему-то пустился в откровенность: - Большой мир мне наскучил. И я бы все равно не смог его получить весь. Мне нужен маленький мир, вот такой, как тут. В сущности, он ничем не отличается от того, большого. Я сделаю Полынью не только центром своих желаний, но и Меккой, куда будет стремиться каждый прослышавший о ней, - глаза Намцевича вновь стали рассеянно-безумными. - Здесь будет новая форма жизни: вечная молодость, любовь, счастье… Короче говоря, земной рай. И порядок. Я сломаю все эти домишки, - он повел рукой, охватывая поселок, - и построю на их месте хрустальные дворцы. Люди начнут поклоняться новому богу…
        - … к которому их приучает проповедник Монк? - перебил я звенящую речь. - Что же это за религия такая?
        Намцевич как-то сник, устало откинулся на спинку кресла.
        - А вы сходите к нему, послушайте, - посоветовал он. И добавил: - Перед своим отъездом.
        - А может быть, и я захочу жить в вашем раю?
        - Сначала мне надо расчистить авгиевы конюшни, - с нажимом ответил он. - А кто мне мешает - тот будет отброшен в Тартар.
        - Вы всерьез считаете, что можно построить рай с помощью бульдозера? Это ведь мы уже проходили. А как же душа с ее микро- и макрокосмосом? Вместилище покоя и света.
        - Бросьте. Живая кровь, текущая по венам и капиллярным сосудам, определяет человеческие желания. Чем она чище, свежее, тем больше радости и здорового состояния духа. Любая болезнь - это порождение беспомощного разума. Вот здесь, - он постучал себя по виску, - сокрыты внутренние резервы организма. Об этом, кстати, говорил мне и ваш дед. Человек привык использовать свой мозг всего на семь процентов. Дальше - табу, тормоз. А мы должны научиться достигать тридцати, семидесяти, ста процентов. Вот тогда будут возможы любые желания. Вплоть до самых невозможных, не укладывающихся в сознании. А душе тоже место найдется.
        В этот момент на балкон выскочила, почти вылетела черноволосая девушка и, словно разъяренная пантера, устремилась к Намцевичу. На меня она не обратила ни малейшего внимания. Точеное лицо ее было изысканно, темные глаза пылали, а тонкие губы нервно подрагивали.
        - Александр! Я жду тебя уже полчаса… Ты обещал! - выпалила она, уперев кулачки в бока. На девушке была надета просторная греческая туника красного цвета с разрезами. Богиня, одно слово. Наверное, и сам Намцевич ощущал себя не иначе как Зевсом-громовержцем, вершащим судьбу более мелких олимпийских богов и копошащихся внизу людей.
        - Валерия, уйди, я занят, - сердито отозвался он.
        Девушка, не говоря больше ни слова, круто повернулась, и только каблучки гневно застучали по паркету.
        - Издержки… производства, - невразумительно пояснил Намцевич, поймав мой вопросительный взгляд. - Пойдемте, я покажу вам кое-что.
        Я поднялся вслед за ним и вышел в зал, полный мраморных статуй и картин. Намцевич подвел меня к одной из них, а сам отступил в сторону.
        - Это очень редкая работа кисти художника прошлого века. Выполнил мой заказ и… скончался. Здесь изображена Лернейская гидра. Слышали о такой?
        - Что-то смутное.
        - Героиня древнего мифа. Гидра родилась от Тифона и Ехидны. Папочка Тифон был довольно забавным существом - с сотней драконьих голов, человеческим туловищем до бедер и извивающимися змеями вместо ног. Он мог рычать львом, лаять собакой, шипеть змеей и разговаривать голосом бога. Однажды он даже победил самого Зевса, вырезав у него жилы на ногах и бросив пленника в киликийскую пещеру. А остальные боги, спасаясь, бежали в Египет, где приняли образы разных животных. Между прочим, многие отождествляют Тифона именно с египетским божеством смерти и подземных сил Сетом. - Намцевич рассказывал с явным удовольствием, словно это была его излюбленная тема. Взгляд его вновь стал как-то странно блуждать…
        - Не меньшим почетом пользовалась и мамочка Ехидна - чудовищный демон, полуженщина-полузмея, - продолжал он. - Это она наплодила всякую нечисть - Химеру, Немейского льва, Сфинкса и прочую пакость, а однажды даже совокупилась с Гераклом, родив ему трех сыновей. Как видите, древнегреческие герои не брезговали вступать в половые контакты и с подобными существами.
        - На безрыбье и рак… сгодится, - пошутил я, хотя мне был неприятен его рассказ. Было в нем какое-то тайное самолюбование, словно бы Намцевич рассказывал о своих ближайших и выдающихся родственниках.
        - Деточка таких выдающихся родителей - Лернейская гидра - имела сто голов, одна из которых была бессмертная. По части ужасов она перещеголяла своих папу и маму. Выползала по ночам и пожирала все, что шевелится. В особенности любила лакомиться людьми. С ней связан один из подвигов Геракла. Он выгнал ее из логова и начал рубить головы, но на месте каждой вырастало две новых. Тогда он стал прижигать шеи горящими деревьями. А знаете, что сделал с бессмертной головой?
        - Что же? Заспиртовал ее в формалине?
        - Нет. Навалил на ее голову огромный камень, который с тех пор стал обладать чудодейственной силой и способностью в любое время года сохранять тепло. Между прочим, Лернейская гидра жила на болоте.
        - Намекаете на Волшебный камень возле моего дома?
        - А почему бы и нет? Может быть, именно под ним сокрыта бессмертная голова Лернейской гидры? Мы же не знаем, сколько веков он тут лежит и в какой местности Геракл совершил свой подвиг.
        - Хорошая сказочка. Хотите поковыряться под камнем, вытащить голову и напустить ее на Полынью? Или на всю Россию?
        - Хочу понять тайну бессмертия, - вполне серьезно ответил Намцевич. - Ваш дед обладал знаниями, которые даны не каждому. Он мог бы приоткрыть завесу над многими загадками, например: что есть хрупкая граница между жизнью и смертью? Но, к сожалению, сам… утонул. И унес свои открытия с собой.
        - Он вам мешал, - медленно, с расстановкой сказал я. - Он не захотел вступить с вами в союз.
        - Ерунда! - усмехнулся Намцевич. - Мы были с ним дружны.
        - Сомневаюсь. Что общего могло быть между вами?
        - Общее? Хотя бы интерес к человеческим страданиям и боли! Ведь он наблюдал их всю жизнь.
        - Он не просто наблюдал, но и лечил, освобождал человека от мук.
        - А почему вы думаете, что и я не занимаюсь тем же? Не освобождаю человека от мук душевных, ненужных сомнений и тревог, не успокаиваю воспаленный разум?
        - Каким же образом?
        - У каждого свой метод, - потупился Намцевич. - Может быть, я лечу страхом?
        Нашу ушедшую в философские дебри беседу прервало появление стройного молодого человека лет двадцати пяти и маленького чернявого мальчика с восковым личиком.
        - Вы еще не знакомы? Клемент Морисович, здешний учитель. А это мой отпрыск и наследник - Максим.
        - Очень приятно, - вяло произнес репетитор. Его голубые глаза смотрели как-то тоскливо, словно он испытывал сильное неудобство от своего присутствия здесь. А мальчик вообще напоминал безжизненную куклу, которая двигалась лишь по желанию других.
        - Александр Генрихович, занятия мы закончили, а теперь, с вашего позволения, пройдемся по полю, я хочу объяснить Максиму названия некоторых трав и растений, - произнес учитель.
        - Конечно, - согласился Намцевич. - Я дам вам кого-нибудь в сопровождение.
        - Пора и мне, - сказал я. - Не буду больше занимать ваше драгоценное время.
        - Значит, мы договорились? - пытливо заглянул мне в глаза Намцевич, так и не пояснив, что именно он имеет в виду. Я уклончиво кивнул головой, также не вдаваясь в подробности.
        - Мой шофер отвезет вас к вашему дому.
        - Нет, пусть лучше вернет на то же место, где взял.
        - Как вам будет угодно. Загляните ко мне перед отъездом.
        - Боюсь, что это будет не скоро, - упрямо возразил я, чем вызвал его досадливую усмешку. Он хотел еще что-то сказать, но передумал. Мы попрощались.
        Уже спускаясь по лестнице в сопровождении бритоголового, я мельком увидел быстро прошедшего по коридору человека, который скрылся за дверью. И хотя он был в поле моего зрения лишь пару секунд и я не смог четко разглядеть лица, но мне показалось, что я его знаю. И только потом, в джипе, я вспомнил и, пораженный, откинулся на спинку.
        Нет… слишком невероятно. Этот человек… напоминал мне - меня. Словно я посмотрел в зеркало и увидел за своей спиной неясное отражение своего двойника… Какой-то странный оптический обман рождался в этом поселке. Еще одна загадка Полыньи.
        Глава 10. Вид сверху, сбоку, снизу и новые детали
        Я завершил свой рейд в магазин, а затем сложил консервы на кухне, отнес бутылки в подвал, а сам пошел бродить по поселку. Угрозы Намцевича (если это были действительно угрозы, а не игра моего больного воображения) на меня мало подействовали. В гораздо большей степени меня озадачило странное видение двойника. Но, может быть, этот человек, которого я видел со спины и чуть-чуть в профиль, - лишь плод моей разыгравшейся фантазии? Ну, есть в его охране человек, чем-то похожий на меня, так что из того? Разве это повод для беспокойства? Да и мог ли я за пару секунд идентифицировать его с собой? Конечно же, нет. Понемногу я стал забывать об этом происшествии. Теперь меня заботило другое. Слишком много людей, по моим подсчетам, оказывалось причастными в той или иной степени к загадочной смерти деда.
        Я шел по поселку и подозревал каждого встретившегося мне человека, будь то ковыляющая бабулька с корзиной или нагловатый подросток с сигаретой в зубах. Все они казались мне какими-то выползшими из-под земли уродцами, гоблинами, фантомами, выбравшими для своего пребывания поселок Полынью, а я - приезжий чудак - был единственным живым человеком среди них. Наступит час, и все они набросятся на меня, будут терзать, рвать на части, вернувшись в свое настоящее обличье нелюдей. Возможно, так же они поступили и с дедом.
        Солнце припекало мне голову, а воображение все больше распалялось. Мне уже чудилось, что за мной неотрывно следят, наблюдают за каждым моим шагом. Вон тот старик, сидящий на бревнышке и притворяющийся спящим. Почему он вдруг открыл желтый слезящийся глаз и посмотрел в мою сторону? Почему следом за мной идет конопатый мальчишка в драной рубашке, чего ему надо? Зачем высунулась из открытого окна какая-то харя и уставилась на мою персону?
        Все, все здесь связаны какой-то тайной, состоят в одном заговоре. Все они - отрубленные головы Лернейской гидры, а самая главная голова - бессмертная - спрятана под Волшебным камнем. И их бесполезно рубить - они вырастут снова. Непроизвольно я ускорил шаг, а потом почти побежал, испытывая непонятный страх, словно в этот солнечный, жаркий день ледяные пальцы стали сжимать мое горло. Я чувствовал, что веду себя глупо, нелепо, но не мог остановиться.
        Ноги сами собой вынесли меня за околицу, к водонапорной башне, и только тут, споткнувшись о какую-то корягу и упав, я замер, тяжело дыша, будто загнанный конь. Ко мне подошел невысокий человечек средних лет, с залысинами, оттопыренными ушами и разноцветными глазами: один серый, а другой - голубоватый, причем смотрели они в разные стороны. Я перевернулся на спину, с любопытством наблюдая за этим странным явлением природы.
        - От кого это ты утекал? - спросил он, протягивая мне руку и помогая подняться на ноги. - Стырил что?
        - А ты, наверное, Мишка-Стрелец, - догадался я. - Смотритель этой башни?
        - Он самый. Давно тебя тут поджидаю.
        - Зачем?
        - Ну как же! Все, кто приезжает в Полынью, лезут на верхотуру и обозревают окрестности. С тебя два доллара. За бинокль отдельно - еще доллар.
        - А если мне это не интересно?
        - Брось, не гнушайся. Залезешь - не оторвешься. Тебя еще придется оттуда метлой гнать.
        - А почему тебя Стрельцом зовут?
        - Я с детства сигареты стреляю. Угостишь папироской, гражданин хороший?
        - Бери. Ладно, давай сюда бинокль. Погляжу, что за панорама такая.
        Я нацепил на шею оптический прибор, отсчитал Мишке-Стрельцу рубли по курсу и полез по железной лестнице наверх. Там, на высоте примерно тридцати метров, находилась небольшая площадка, огороженная перильцами. Смотритель поднялся вместе со мной и встал рядом.
        - Ну как? - выжидающе спросил он. - Здорово?
        - Погоди ты! Я еще бинокль не отрегулировал.
        Здесь было и в самом деле довольно интересно: весь поселок лежал передо мной как на ладони. Маленькие домики, словно игрушечные кубики, вросли в землю, а возле них суетились люди-муравьи. Слева расстилалось зеленоватое озеро, по которому пробегали мелкие барашки волн, где-то в самом его центре покачивались три лодки, а к другому берегу подступала мохнатая и суровая рать елей и сосен. Прямо - там, где кончались дома, начиналось болото. Справа вилась узкая лента дороги, по которой я и пришел в Полынью из уездного городка N. Сейчас дорога была совершенно пустынна. Я вновь перевел бинокль на поселок и отыскал свой дом, подступавший к самому болоту. Затем посмотрел на соседний огород, где копошилась тетушка Краб. Словно почувствовав мой взгляд, она распрямилась, подняла голову и поглядела в сторону башни, приложив ладонь к бровям.
        Я стал наводить бинокль на другие объекты. Вон вышел из магазина милиционер Громыхайлов, нетвердо стоящий на копытах… Староста Горемыжный сидел в своей беседке, из которой торчали его длинные ноги… По улице торопливо шел доктор Мендлев, и стекла его очков блестели на солнце… Около кладбища застыли в соперничестве два храма - православный и тот, где читал свои проповеди Монк… Я поглядел на особняк Намцевича. Хозяин-барин сидел на балконе и смотрел на меня сквозь полевой бинокль. Я помахал ему, и он точно так же ответил мне. Обмен любезностями состоялся.
        Рядом с Намцевичем, в кресле, застыло скульптурное изваяние - черноволосая красавица Валерия. Кто она? Кем ему приходится?.. Потом я отвернулся и вновь отыскал свой дом. Мне показалось что-то странное в его положении, что-то изменилось. Ну конечно! Минуту назад окно в мою комнату было закрыто, а сейчас оно распахнуто настежь. И там, в глубине, мелькнула тень. Какой-то человек находился в моей комнате…

«Ну, все! - подумал я. - Мне это надоело. Пора принимать самые решительные меры и делать облаву на незваных гостей. Какие силы им ни покровительствовали бы…» Способ выследить незнакомца я придумал давно и решил им воспользоваться в ближайшее время. Хотя, если разобраться, этот человек (или существо?) не причинял мне никаких неудобств, просто незримо присутствовал где-то рядом. Закончив обзор, я вернул бинокль Мишке-Стрельцу, и мы спустились вниз.
        - Понравилось? - спросил он.
        - Ничего кино, - сознался я. - Только звука нет.
        - Ты, это, я знаю, про деда своего все копаешь…
        - Ну?
        - Баранки гну… Есть у меня для тебя кое-что. За отдельную плату.
        Мишка оглянулся, теребя в руках свою кепку. Он как-то мялся, не решаясь сказать. Словно боялся чего-то.
        - Ну, говори, раз начал.
        - Гони пять баксов. Я… эта… слышь, знаю, кто замочил старика.
        - Кто? - Я отсчитал деньги.
        - Потом скажу. Вечером. Жди меня часикам к десяти к себе домой. Да закуску не забудь приготовить.
        - Хорошо! - согласился я, несколько разочарованный. - Приходи.
        Теперь мне захотелось посетить еще и проповедника Монка в его храме-капище. Поглядеть и послушать, о чем он толкует перед завороженными жителями Полыньи. Я не случайно назвал это уродливое здание айсбергом, по своему московскому опыту зная, что деятельность подобных сект видима лишь на одну восьмую часть; все остальное - сокрыто от глаз непосвященных, севших в «Титаник».
        Я открыл деревянные двери капища, взявшись за бронзовое кольцо, и ступил в полутемное помещение, где уже находилось несколько человек. И тотчас же громкий, чуть хрипловатый голос проповедника Монка произнес:
        - И вот еще один брат наш явился под сень Дома Радости, чтобы испить благоденственные капли из Чаши Жизни и Смерти! Приветствуем тебя, новый сподвижник нашей веры!
        Я не сразу и сообразил, что козлобородый гуру, стоявший на возвышении, окруженный четырьмя обритыми наголо служками в цветастых одеяниях, обращается именно ко мне. Но он показывал на меня рукой, а в другой сжимал короткий жезл, с конца которого сыпались искры, словно это был не жезл, а бенгальский огонь. Искрились и тонкие палочки, развешанные по стенам и углам помещения. Здесь стоял одуряющий приторный запах, а лица собравшихся были искажены, словно их отражения преломлялись в амальгаме кривых зеркал.
        - Привет, привет! - буркнул я довольно непочтительно. - Можете продолжать, вольно.
        Монк постарался не заметить моей иронии, вновь обратившись к пастве, в которой оказалось немало молодых людей. Была здесь даже Жанна - медсестра доктора Мендлева. Она отступила назад и подошла ко мне, встав рядышком, почти касаясь моего плеча рыжей головой. Ее зеленые глаза возбужденно блестели, будто только что она испытала плотское наслаждение.
        - Я рада, что вы пришли, - шепнула она мне. - Не пожалеете.
        Пальчики этой Салемской ведьмы податливо оказались в моей ладони, а коготки поскребли кожу. Зачем я стал заигрывать с ней? Не знаю. Наверное, подействовала вся эта театральная обстановка, летящие искры, коварный терпкий запах, и я почувствовал себя героем-любовником на сцене. А Монк что-то бубнил с помоста, причем без пауз:
        - …отрекитесь от близких, несущих вам смерть, лишь здесь освободитесь от уз и тягот и найдете приют и кров, и счастье вечное, а все остальное будет проклято мною, служителем бога истинного, потому что дана мне часть его, и я есть он сам, воплотившийся на земле, и пришел, чтобы открыть вам глаза, и уйду с вами…
        - Его когда из клиники выпустили? - спросил я, вглядываясь в монголоидное лицо отца Монка.
        - Замолчите, - прошептала Жанна, сжимая мою ладонь. - А то быть беде. Он нашлет на вас Гранулу.
        - А что это такое? Его любимая собака-поводырь?
        - Это - смерть.
        - Пусть лучше он засунет эту Гранулу в свою жопень. Пойдемте отсюда, Жанночка. Надоела вся эта ахинея.
        Неожиданно легко медсестра согласилась. Мы выскользнули за дверь, оставив за спиной монковское бормотанье.
        - Над вами предстоит еще много работать, - сказала Жанна, прищуриваясь на ярком солнце и оглядывая меня, как арабского скакуна: стоит ли покупать? Или сначала объездить?
        - А вы заходите как-нибудь вечерком, - ответил я. - Тогда и поработаем на славу.
        - И приду! - с вызовом сказала она. - А теперь мне пора к доктору.
        Я поглядел ей вслед, оценив стройные ножки, и усмехнулся.
        Глава 11. Ходячий труп
        Поужинал я вместе с тетушкой Краб, но перед тем установил в своем доме кое-какие ловушки для назойливых и незваных гостей. Для этого я распаковал один из своих чемоданов и достал «маленькие хитрости», которые, в общем-то, держал для друзей, чтобы нам было веселее проводить время. Но обстоятельства требовали, чтобы я использовал «хитрости» сейчас.
        В коридоре, возле каждой из комнат, я установил на полу крошечные хлопушки, которые с треском взрывались, если на них наступить ногой. В своей комнате, под карнизом, поместил видеорегистратор. Здесь же, на кровать, я положил диктофон, включающийся на звук или голос, прикрыв его сверху старой газетой. В подвале на обеих лестницах я натянул лески возле верхних ступеней, и тот, кто надумал бы спуститься сюда, непременно загремел бы вниз. Чердак я также оборудовал соответствующим образом: здесь я разбросал тонкую металлическую проволоку-петлю. Ступивший в нее человек так запутывался, что уже не мог освободиться без посторонней помощи. Она схватывала и стягивала его ноги и руки намертво.
        Но самый главный сюрприз поджидал пришельца в зале. Тут я усадил за стол надутую в человеческий рост резиновую японскую куклу, которая изредка поворачивала голову и реагировала на посторонние шорохи. При этом включался вмонтированный в нее диктофон, и она произносила зловещую фразу: «Крови хочу, крови! Наконец-то ты явился - иди ко мне!..» А вслед за этим раздавался леденящий душу хохот. Голова куклы, надо добавить, ужасала трупным оскалом. Для вящей убедительности я натянул на нее свой свитер, а на темечко нахлобучил найденную здесь же шляпу…
        За ужином моя верная помощница удивила меня еще одной новостью: ей удалось выяснить у пасечника Матвея, разводившего пчел на южной окраине поселка, любопытную деталь. За день до исчезновения к нему заходил за медом мой дед и вполне серьезно сказал, что чувствует, будто скоро умрет. Буквально его слова звучали так: «Жить мне осталось дня три-четыре…»
        Что это было: ворчливая старческая болтовня или действительно ощущение надвигающейся смерти? Или он просто был уверен, что его убьют? И ошибся всего на сутки? Как бы то ни было, но его прогнозы сбылись. Но почему же он не принял никаких мер, чтобы обезопасить себя? Может быть, знал, что это бесполезно?
        - А не знаете ли вы, что за черноволосая красавица живет у Намцевича? Валерией ее зовут, - поинтересовался я.
        - Да мы и сами в поселке гадаем: жена не жена, может, полюбовница? А то и сестра. Или дочка. Шут ее знает. Надо бы с учителем поговорить, он у них в доме частый гость. А что, понравилась?
        - Есть немного.
        - Ты, я гляжу, в деда пошел. Такой же бабник.
        - А он что же, приволочиться любил?
        - Так все мужики - кобели окаянные. И он туда же, седина в бороду, а бес в ребро.
        - За кем же он тут ухлестывал?
        - Да вот за этой самой твоей Валерией… тьфу!
        - Быть не может! - изумился я. - Она ж ему во внучки годится. Да и живет за семью замками.
        - Что ж с того, коли приспичило? Я с ним разругалась даже однажды. Стыдить начала, а он только молчал да покрякивал.
        - И как же на это реагировал сам Намцевич?
        - Известно как! - в сердцах ответила тетушка. - Гневался да ругался. Обещал пристрелить старого ловеласа.
        - Вот! - торжествующе сказал я. - Вот и еще один повод для убийства.
        - Из-за бабы-то? Вряд ли…
        - Из-за бабы, тетушка, Троянская война началась. Ну ладно, пойду я. Спасибо за угощеньице.
        Вернувшись домой, я подумал: а может быть, эта таинственная Валерия и есть та самая Девушка-Ночь, смущающая покой жителей поселка? Выбирающаяся в лунную ночь из замка и блуждающая в поисках одинокой жертвы, чтобы увлечь ее к Волшебному камню? В таком случае я не прочь встретить ее на своем пути.
        Эта романтическая идея мне так понравилась, что я, размечтавшись, совсем позабыл о предстоящем визите Мишки-Стрельца. А время между тем приближалось к десяти часам. Скоро он должен был явиться и сообщить мне, кто убил деда. Я наскоро разложил на кухонном столе закуску, приготовил водку (на которую, честно говоря, не мог смотреть после нашего ударного возлияния с Петром Громыхайловым) и стал ждать.
        Стрелки часов показывали уже четверть одиннадцатого. Может быть, он вообще не придет, передумал? Или что-то помешало ему? Наконец во дворе звякнула калитка. Я посмотрел сквозь оконное стекло: чья-то тень двигалась по дорожке. Но шел этот человек странно, спотыкаясь, покачиваясь, еле передвигая ноги. «Напился он, что ли?» - подумал я и перешел из кухни в соседнюю комнату, где находился главный вход в дом.
        В дверь постучали, вернее, поскреблись. К верхнему стеклу вплотную приблизилось, почти вдавилось лицо Мишки-Стрельца. Оно было ужасно, все в крови, а глаза буквально вылезали из орбит. Я рванул дверь на себя, и Мишка-Стрелец, постояв несколько секунд на пороге, беззвучно шевеля губами, рухнул к моим ногам. В спине у него торчала рукоятка ножа…
        Ошарашенный, я отступил в сторону и прислонился к стене. Сомнений не было - его убили по дороге ко мне. В моей короткой жизни мне еще не приходилось видеть труп так близко. Смерть существовала где-то далеко от меня - на экранах телевизоров, на страницах газет, в беседах со знакомыми… И вот… вот она пришла. Я нагнулся над телом, не зная, как быть дальше, что делать.
        Доктор Мендлев - это имя сразу же пришло мне на ум. Надо бежать к нему и привести его сюда. Нужен врач, и как можно быстрее. Я переступил через распростертое тело Мишки-Стрельца и выбежал во двор. Луна как раз скрылась за тучами, и меня обступала темнота. А что, если убийца прячется где-то неподалеку? Вон за тем деревом… за кустами малины… Там что-то белеет. Я озирался, напрягая зрение, и мне чудилось, что убийца все время находится за моей спиной, тихо подкрадывается… Собравшись с духом, я пересек двор, открыл калитку и побежал по улице.
        Доктор Мендлев еще не спал. Выслушав мою сбивчивую речь, он быстро собрался, взял кое-какие медицинские инструменты и торопливо пошел со мной.
        - Его убили, понимаете, убили… - говорил я. - Он шел ко мне, а его зарезали, как… как барана. Воткнули нож в спину… А он должен был мне сказать… сказать…
        - Я понимаю, понимаю, - успокаивал меня доктор Мендлев. - Так что он должен был вам сказать? И кого убили, я так и не понял толком.
        - Сказать… кто убил… нет, потом. Это Мишка-Стрелец.
        - Ах, Стрелец! - Доктор вдруг остановился, словно ему расхотелось идти дальше. - Вон оно что!
        - Да пойдемте же! Что вы встали?
        Мне показалось, что на лице доктора появилась недовольная гримаса.
        - Хорошо, идемте…
        Мы вошли ко мне во двор и поднялись на крыльцо. И тут я остановился как вкопанный. Дверь была по-прежнему распахнута настежь, но… трупа на полу не было. Он исчез… Не осталось никаких следов.
        - Ничего не понимаю, - произнес я, сжимая пальцами виски. - Вот здесь, вот тут он лежал… и нож… Может быть, я сошел с ума? А, доктор?
        - Возможно, - хладнокровно отозвался Мендлев. - Но у меня есть другое объяснение. Прислушайтесь!
        Где-то неподалеку, кажется на кухне, тихо звякнул стакан и кто-то кашлянул.
        - Давайте поглядим, - предложил доктор, - не ожил ли наш мертвец? Такое иногда случается в медицинской практике. Редко, но бывает.
        Мы прошли по коридору и отворили дверь на кухню. За столиком сидел Мишка-Стрелец. В одной руке он держал стакан, в другой - вилку с нацепленным на нее огурцом. Рожа его была вытерта от крови, а разноцветные глаза нагло косились на нас.
        - Заходите, чего встали? - произнес он, пододвинувшись на скамье. Потом опрокинул в себя водку и захрустел огурцом. - Меня спасла хорошая закуска и выпивка. Угодил, хозяин, слов нет.
        - Забыл вас предупредить, Вадим Евгеньевич, - сказал доктор Мендлев, протирая стекла очков. - Наш местный идиот, которого мы имеем удовольствие видеть перед собой, большой любитель подобных фокусов. Особенно терзает ими приезжих. Здесь-то его штучки хорошо знают… Когда же вам это надоест, Михаил Евграфович?
        - А че? Весело же. А то живем скучно, как в тине. Дай, думаю, развеселю нашего московского гостя. Будет что вспомнить, когда в столицу вернется.
        Я опустился рядом с ним на скамью. Подумал. Потом встал, ухватил Мишку-Стрельца за шиворот и потащил к двери.
        - Эй!.. Эй!.. Я еще за ваше здоровье не выпил!.. - забарахтался он. - Слышь, хозяин, поставь на место…
        - Да оставьте вы его, - вмешался доктор Мендлев. - Ну чего теперь, право… Пусть выпьет.
        - Ладно, - сказал я, отпуская Стрельца. - Один-ноль в твою пользу. Поздравляю.
        Мишка заулыбался.
        - Вот так-то лучше… А то - сразу по мордасам! Юмор надо иметь, юмор. С ним жить пользительней.
        - Это верно, - согласился и доктор Мендлев. - Только не такой черный. Когда-нибудь тебя и в самом деле зарежут.
        - Ну и пусть! Я уж достаточно погулял. Водку будете?
        Мы переглянулись с доктором Мендлевым и кивнули.
        Мишка-Стрелец еще больше расцвел, чувствуя себя, должно быть, хозяином положения, центром внимания, этаким пупом земли, вернее, поселка Полыньи. Он налил водки, болтая и подхихикивая, пока я не прервал его:
        - Значит, ты врал насчет того, что говорил мне у башни?
        - Почему же? - ответил он, несколько смутившись. - Я и в самом деле кое-чего знаю. Насчет твоего деда.
        Я заметил, как насторожился сидевший напротив меня доктор Мендлев. Но теперь уже было поздно останавливаться.
        - Ты знаешь, кто его убил?
        - Не гони так… Давай-ка еще выпьем да закусим.
        Но у меня уже заканчивалось терпение. Я отобрал у Мишки стакан и сказал:
        - Пока не выложишь все - не получишь.
        - Я могу и из горла…
        Пришлось спрятать и бутылку.
        - Говори.
        - Ну ладно, ладно. Значит, так. Стояла лунная апрельская ночь… Звезды сияли, как бриллианты из Грановитой палаты, а в воздухе разносился аромат дорогих духов от Коко Шанель…
        - Укоротись, поэт. Ближе к деду.
        - Лады. Я стоял на верхотуре своей башни… чего-то спать не хотелось. Смотрю вокруг. Вдруг вижу: двое тащат к озеру что-то тяжелое, какой-то мешок. Положили его в лодку и поплыли… Потом, где-то на середине озера, вытряхнули «это» из мешка, оно еще булькнуло здорово, и вернулись обратно к берегу. И разошлись. А на следующее утро на берегу нашли одежду твоего деда. А самого его больше никто живым не видел. Вот, собственно, и все. Давай водку.
        - А ты не разглядел их, этих двоих «носильщиков»?
        - Да далековато было… Хотя…
        - Ну-ну, рожай. - Я повертел перед его носом бутылкой.
        - Один из них был вроде бы в форме такой пятнистой. Камуфляжной. А второй… и по фигуре, и по всему… походил на нашего… - Мишка-Стрелец выдержал паузу, прежде чем закончить: - Петра Громыхайлова.
        - Вот так так! - щелкнул пальцами доктор Мендлев, а я откинулся на спинку стула. Конечно, слова Мишки-Стрельца еще не доказательство: он мог спьяну и ошибиться, да и в воду могли сбросить не труп, а, например, что-то другое… Но под покровом ночи, втайне от всех? Странно… И одежда на берегу…
        - Почему же ты ничего не рассказал следователю? - спросил я, наливая ему в стакан.
        - Ага! Сейчас. Ты знаешь, кто следствие вел? Дружок Громыхайлова из города. Только бы я рот открыл - меня бы вмиг с башни и сбросили. Ищи дурака!
        - Логично. А чего же сейчас разговорился?
        - Так надоело молчать, в себе таить. Да и ты вроде человек неплохой. Может, распутаешь этот узелок. Я ведь твоего деда уважал.
        - Ну ладно. О нашей беседе никому ни слова. Это в твоих же интересах. Надеюсь, Густав Иванович…
        - Конечно, конечно, - поспешно отозвался доктор. - Буду нем как рыба.
        - А я - как покойник! - сказал Мишка-Стрелец и захихикал. - Здорово я тебя разыграл? А? Знай наших!
        И тут я решил отомстить ему, чтобы сравнять счет.
        - Мишка, - небрежно сказал я, - сходи-ка в зал, там у меня на столе еще одна бутылка водки стоит… Вот через эту дверь.
        - Завсегда рад услужить в таком деле! - взвился он соколом и поспешил в темный зал, где его уже поджидала моя кукла с незабываемым личиком. Тут-то мы и услышали ее громкий голос: «Крови хочу, крови! Наконец-то ты явился - иди ко мне!», затем - жуткий смех, а потом и дикий вой Мишки-Стрельца. Что-то там грохнуло, упало, раздался топот.
        Обезумевший от страха Мишка побежал не назад, а выскочил через какую-то другую дверь в коридор. Тотчас же с треском начали взрываться разбросанные по полу хлопушки. Это еще больше подлило масла в огонь. Мы слышали, как он бегает где-то по дому, орет благим матом, а в ответ раздаются взрывы капсул. Ловушки сработали. Только не на того, для кого я их приготовил.
        - Что это с ним? - хладнокровно спросил доктор Мендлев.
        - Должно быть, белая горячка, - невозмутимо отозвался я.
        Наконец Мишка добрался до нас и, ввалившись на кухню, рухнул на скамью.
        - Т-ты тоже т-тот еще ф-фокусник, - заикаясь, сказал он. - Ничья, один-один…
        Глава 12. Девушка-Ночь
        Утром я просмотрел кадры видеорегистратора на ноутбуке. Ничего подозрительного. Потом принялся за мелкий ремонт, поскольку работы по дому еще оставалось непочатый край. Где-то перед обедом я вышел прогуляться и направился к кузнице. Мне захотелось еще раз побеседовать с Ермольником. Я уже вышел за околицу, где со мной случилось странное.
        В солнечной тишине, когда вокруг раздавался лишь успокаивающий стрекот кузнечиков, вдруг совершенно неожиданно что-то свистнуло над моим ухом и позади треснула ветка тополя. Я обернулся, подошел поближе, еще не понимая, что произошло. Поковырявшись перочинным ножиком в дереве, я вытащил маленькую пульку. Небольшую, но достаточную для того, чтобы выпустить мои мозги наружу. Тотчас пригнувшись, я начал лихорадочно озираться. Сейчас вполне мог последовать второй выстрел, а я даже не предполагал, кто и откуда стреляет. А затем бросился к кузнице.
        - Ты чего это, парень? Физкультурой занимаешься? - насмешливо спросил кузнец, когда я, тяжело дыша, остановился возле него, покуривавшего в дверях. Его помощник, Степан, гремел внутри мастерской молотом.
        - Это называется «биатлон». Только не тот, где я стреляю по мишеням, а они по мне.
        И я подкинул на ладони найденную пульку.
        - От мелкокалиберной винтовки, - произнес кузнец, рассматривая ее. И добавил: - Запугивают. Если бы хотели убить, то не промахнулись бы. Значит, еще поживешь немного…
        - Спасибо, утешил.
        - Говорил я тебе - не высовывайся! Теперь сам себя вини.
        - Что же делать?
        - Уезжать отсюда.
        - Они только того и хотят.
        - Один все равно не справишься. Пошли в кузню…
        Внутри полыхала жаровня и красные блики заиграли на наших лицах. Я зачерпнул из чана холодной воды и стал жадно пить.
        - Ну, чего хотел спросить? - Кузнец взялся за молот и ударил им по лежащей на наковальне раскаленной болванке, которую помощник сжимал длинными щипцами.
        - Что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти? И что он требовал у вас вернуть обратно?
        Ермольник усмехнулся.
        - А ты глубоко копаешь, парень. Я тебя недооценил. Выйдет из него толк, Степа?
        - Выйдет. Чего ж не выйти? - кивнул соломенно-вихрастый помощник.
        - Ну, так как же, Потап Анатольевич? Ответите вы мне или будете по наковальне стучать?
        - Постучу еще, пожалуй…
        Я молча ждал минут десять, пока они обрабатывали болванку. Потом помощник сунул раскаленный металл в воду, а Ермольник отложил молот.
        - Пойдем, парень, проветримся, - сказал он, и мы вышли из кузницы. Присели на низенькую скамейку. Ермольник достал папиросу и закурил, сплевывая табачные крошки на землю.
        - Да из-за ерунды какой-то поссорились! - сказал он вдруг резко. - Я ему говорил, чтобы он не ходил к Намцевичу, а его тянуло туда, словно магнитом.
        - Валерия? - произнес я.
        Он покосился на меня, не поворачивая головы.
        - Знаешь уже? Она. Старый пень. В любовь захотелось поиграть. Вот и доигрался.
        - Значит, Намцевич или кто-то из его людей убили деда именно за это?
        - Не только. Но и за это тоже. Были у него с Намцевичем и какие-то другие дела.
        - Вы уверены в этом?
        - Я, парень, ни в чем не уверен.
        - А какую вещицу дед у вас требовал обратно?
        - Какую… - Ермольник поморщился. - Да тетрадки эти, в которых он свои записи делал. Рецепты всякие… Поначалу он их мне отдал, на хранение. Боялся, что их у него украдут. Еще при жизни его дом кто-то раза два обшаривал… А потом, после ссоры-то, обратно затребовал. Я и отдал.
        - А где сейчас эти тетрадки?
        - Не знаю.
        Я взглянул на него: лицо было бесстрастно, непроницаемо. Как у железного болвана, только что стучавшего по такой же болванке. Подумав, я не стал ему сообщать, что видел эти тетрадки в первый же день пребывания в Полынье и что их похитили из моего дома. Если это сделал сам Ермольник, то он здорово играет свою роль. Актер… Ярмольник прямо.
        - Как жалко! - вздохнул он вдруг.
        - Что именно?
        - Да то, что я с ним так и не помирился перед смертью…
        Ермольник махнул рукой, встал и пошел обратно в кузницу. Вскоре оттуда донесся стук молота. А я посидел еще немного, пожмурился на солнышко и тоже поднялся. К поселку я шел неторопливо, считая, что если и нахожусь сейчас под прицелом, то так тому и быть. От судьбы не убежишь. Но выстрелов больше не последовало…
        День пролетел незаметно, а к вечеру разразилась гроза. Небо заволокло грязно-бурыми тучами - они наплыли с разных сторон, как вражеское полчище, угрожающе расползаясь все шире и шире, сливаясь в единую массу, готовую обрушиться на землю. Стало трудно дышать, грудь сковывала тяжесть. В воздухе резко запахло озоном.
        Открыв дверь своего дома, я стоял на крыльце и видел, как быстро преображается природа. И вот - сверкнула первая молния, внезапно, стремительно, прямо передо мной, разрезав черное пространство, осветив мой двор и улицу… Я вздрогнул, сделав шаг назад. Но не блеснувшая молния напугала меня, нет. Перед калиткой стояла фигура девушки в белом, не шевелясь, застывшая, словно статуя. Я не видел ее лица, потому что на голову ее был наброшен капюшон, а через секунду темнота вновь сомкнулась вокруг нее. И тут прогремел оглушающий раскат грома, будто тысячи литавр ударили одновременно над моей головой. И тотчас же потоки воды хлынули с небес…
        Я напряженно всматривался в темень, пытаясь разглядеть, кто стоит там, у калитки. А когда снова сверкнула молния, то холодок пробежал по моему телу: фигура в белом таинственным образом исчезла. Улица по-прежнему была пуста и безлюдна. Промокший насквозь, я покинул свой наблюдательный пост на крыльце и вернулся в дом. Вытерев полотенцем голову, я переоделся в сухое, поставил на плиту чайник, а чтобы еще больше согреться, вытащил из запасников бутылку вишневого ликера и пузатую флягу джина.
        Я приготовил себе изобретенный мною коктейль «Полынья»: равные доли того и другого плюс несколько капель лимонного сока. Блаженное тепло расползлось по моему телу после первого же глотка. Откинувшись на спинку стула, я попивал коктейль и ни о чем не думал. Просто смотрел в окно, в стекла которого настойчиво стучались дождь и ветер. Так продолжалось около получаса… Я принимал уже третью порцию полюбившегося мне коктейля и незаметно пьянел. А дождь все лил и лил, продолжая барабанить по дому со всех сторон. Окно трещало под напорами воды и ветра, стекло готово было лопнуть, а в какой-то комнате так и произошло: я услышал характерный звон.
        И тут новые звуки проникли в мое сознание. Я повернул голову к окну и увидел прильнувшее к стеклу лицо, бледное, покрытое капюшоном, с устремленными на меня широко раскрытыми темными глазами. Немигающий взгляд словно проникал в мою душу. Завороженный, я медленно поднялся, находясь в каком-то сомнамбулическом состоянии. Шагнул к окну и отворил его. Но женское лицо как-то плавно качнулось и отплыло в сторону. Именно отплыло, будто воздушный шарик, который держали за ниточку.
        Я высунулся и огляделся вокруг, но в кромешной тьме ничего нельзя было разобрать. И только сейчас я заметил, что дождь и гроза уже кончились. Утих и ветер. Лишь деревья продолжали отряхивать капли воды. А тишина надвигалась на меня со всех сторон.
        - Валерия? - позвал я, почему-то уверенный, что это приходила она. И что девушка стоит где-то неподалеку, ждет, чтобы я вышел из дома. Так же медленно и заторможенно я повернулся, прошел по коридору, толкнул дверь и вышел на крыльцо.
        - Валерия? - снова произнес я шепотом. И услышал откуда-то из-за темнеющих передо мной деревьев еле различимое:
        - Идем…
        Я сделал несколько шагов, хотя что-то в глубине души настойчиво противилось этому. Предупреждало остановиться, вернуться обратно в дом. Но я уже был охвачен каким-то адским пламенем, которое влекло меня, подавляя волю к сопротивлению.
        - Идем… - вновь услышал я ласковый, но какой-то безжизненный голос, а белая фигурка скользнула из-за деревьев и проплыла к калитке. Затем остановилась, повернувшись ко мне и поманив меня рукой. Я приблизился. Нервное напряжение достигло предела. В это время луна наконец-то выглянула из-за отступивших туч, и я увидел лицо этой девушки. Оно было такое же мраморно-бледное, как и у Валерии, но это была не она. Тоже прекрасное, выточенное словно из фарфора, с гладкой нежной кожей и ослепительными, сияющими глазами, в которых пряталась ночь.

«Девушка-Ночь», - подумал я, сраженный каким-то мистическим ужасом, коснувшись кончиками пальцев ее золотистых волос, выбившихся из-под капюшона.
        - Идем… - повторила она чуть слышно. - Идем…
        - Куда? - Я вздрогнул.
        - Идем. Идем, - ничего больше не объясняя, повторяла Девушка-Ночь. Она приблизилась ко мне, и вдруг, я даже не ожидал этого, ее руки обвили мою шею, притянув голову. Я увидел расширенные зрачки, а затем ее губы почти впились в мои.
        Этот поцелуй длился так долго, что я позабыл о времени, позабыл, кто я, где нахожусь, что со мной происходит. Жив ли я вообще или уже плыву вместе с Девушкой-Ночью в царство Смерти?
        Я не знаю, сколько времени мы так стояли, слившись в поцелуе, обнимая друг друга. Но в том, что это было живое существо, с горячей кровью и жарким телом, а не холодное явление из потустороннего мира, я уже не сомневался.
        - Идем, идем… - поторопила она, отрываясь от моих губ.
        - Но куда? Вот мой дом. Приглашаю тебя.
        - Идем… - Она словно и не слышала, о чем я говорю.
        Взяв мою руку, Девушка-Ночь потянула меня за собой. И я не стал сопротивляться, послушно идя рядом с нею. Мы прошли по пустынной улице, спустились вниз, к зарослям папоротника, и я уже догадался, куда мы движемся и какова цель. Но мной овладела странная и безмятежная легкость. Мне казалось, что я плыву, что оба мы, держась за руки, оторвались от поверхности и летим навстречу ожидающему нас счастью… Потом… Я мало помню, что было потом. Только Волшебный камень и страстная ночь любви…
        Глава 13. Спиритический сеанс
        Я очнулся в своей кровати от солнечного луча и пытливого взгляда. Принадлежал он доктору Мендлеву, который сидел на стуле, закинув нога на ногу и сцепив на груди руки. Стекла его очков поблескивали.
        - Нуте-с, хорошо, - сказал он. - Хорошо, что вы наконец-то очнулись.
        - А… что было? - невнятно спросил я.
        Я чувствовал, что тело мое горит, и ломает кости, а голова кружится. Мысли путались. Меня позвала за собой Девушка-Ночь. И мы пришли к Волшебному камню… Мы любили друг друга. Потом… Как я вернулся обратно и оказался в своей постели? Куда подевалась она? Было ли это вообще или мне приснился чудесный сон? Я провел под одеялом рукой по своему телу: из одежды на нем не было ничего. Вот так так…
        - Что было? - переспросил доктор. - Не знаю. Шел мимо, гляжу: дверь вашего дома раскрыта настежь. Я и зашел, чтобы напомнить вам о сегодняшнем спиритическом сеансе у Дрынова. Но когда я заглянул в вашу комнату, то увидел вас в состоянии тяжелейшей горячки. Вы метались по подушке, бредили, звали кого-то… Я ввел вам два кубика аминазина. И вы успокоились. А сейчас выглядите гораздо лучше… Нехорошо-с! - добавил он строго.

«Что - «нехорошо-с»? - подумал я. - Что выгляжу лучше или что впал в горячку? Когда этот доктор начнет разговаривать нормальным языком?»
        - Ночью вы, как я полагаю, где-то бродили? - продолжил между тем Густав Иванович. - Если в грозу, то это вообще безумие. Возможно, у вас начинается воспаление легких.
        - Глупости, я совершенно здоров, - отмахнулся я. - Просто легкое головокружение. Знаете, доктор, произошла совершенно невероятная вещь… Я… только не считайте меня сумасшедшим… Я встретил Девушку-Ночь.
        Доктор вздрогнул, словно его коснулись оголенные провода, лицо скривилось, а взгляд стал жестким и гневным.
        - Не говорите ерунды! - сердито выкрикнул он. - Девушки-Ночи не существует. Вы больны.
        - Нет, Густав Иванович. Я был с ней. Она привела меня к Волшебному камню.
        - Нет! - вновь почти вскричал он.
        - Отчего вы так волнуетесь? Не приснилось же мне все это?
        - Вот именно - приснилось. На кухне я обнаружил початую бутылку джина и ликера. Вы что, пили и то и другое? Хорошенькая смесь… Вот и свалились замертво.
        - Предварительно раздевшись догола? Сомнительно. Будьте любезны, отвернитесь, я надену халат… А теперь пойдемте на кухню.
        Меня слегка покачивало, и я все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Поставив на плиту кофейник, я уселся и с сомнением поглядел на бутылку джина, решая сложный гамлетовский вопрос: пить или не пить?
        Потом, махнув рукой, плеснул себе в стакан немного жидкости.
        - Не следовало бы! - осуждающе покачал головой доктор. Он явно был чем-то расстроен.
        - Присоединяйтесь.
        Густав Иванович все еще качал головой, но тем не менее произнес:
        - Разве что ликерчика? Ну, налейте немного.
        Мы выпили, глядя друг на друга. У доктора был какой-то жалкий, потерянный вид, словно он только что лишился крупной суммы денег.
        - А вы знаете, эта Девушка-Ночь - чудо как хороша, - сказал я, чувствуя, что мой разговор неприятен доктору, но не в силах остановиться. Она и в самом деле занимала сейчас все мое воображение. Странно, но я не ощущал никакого стыда или неловкости перед моей отсутствующей женой Миленой. Как будто я изменил ей не с живой женщиной, а с ирреальным явлением в образе Девушки-Ночи. Милена - это одно, а моя ночная чародейница - совершенно другое. Их жизненные судьбы никогда не пересекутся. Доведется ли и мне когда-нибудь увидеть вновь Девушку-Ночь?
        - И вот что любопытно: как я добрался обратно? - продолжил я, дразня доктора. - От Волшебного камня? Там же кругом болото. Да еще ночью. Да еще в таком эйфорическом состоянии духа. По идее, я сейчас должен бы лежать в болотной жиже, на самом дне…
        - Может, еще будете там. А пока я дам вам порошки и микстуру.
        - Давайте лучше я угощу вас коктейлем «Полынья». И вот что: сходим-ка к Волшебному камню. Если я действительно был там ночью, то должны остаться какие-то следы.
        - Без меня! - отрезал доктор, но приготовленный мною коктейль выпил. Я видел, что ему и хочется пойти вместе со мной, и что-то мешает, словно он не желал поверить в существование Девушки-Ночи. Некоторые научные мужи до того прагматичны в своих ортодоксальных учениях, что готовы отрицать даже реальные факты.
        А факты были таковы: когда я все же уломал доктора Мендлева и мы прошли на островок суши в болоте, где лежал Волшебный камень, то обнаружили там всю мою одежду. Выходит, я добирался до своего дома совершенно голый? Забавно… Хорошо, что мне не встретился кто-нибудь из жителей поселка, страдающий бессонницей. Тогда бы в Полынье появилась еще одна легенда, о каком-нибудь Лунном человеке.
        - Ну-с, что вы теперь скажете? - торжествующе спросил я, собирая в охапку свои шмотки. Доктор заметно побледнел, губы его подрагивали.
        - И все равно это ничего не доказывает, - упавшим голосом произнес он. - Вы могли прийти сюда в гипнотическом состоянии, раздеться, забыться во сне, а потом вернуться домой.
        - Что же я - зомби?
        Доктор не ответил: он был очень расстроен. Даже присел от огорчения на Волшебный камень и провел по нему ладонью. Затем резко поднялся, словно обжегся.
        - Пойдемте отсюда, - сказал он. - Меня ждут дела.
        На улице мы молча расстались, и я вернулся к себе. Сегодня был мой последний свободный день - завтра, в субботу, должны были приехать гости и моя жена. Оставалось закончить мелкие работы по дому и заранее приготовить какие-нибудь экзотические блюда. Но в этом мне должна была помочь тетушка Краб.
        Она пришла ко мне к обеду и принесла целого поросенка, купленного у жены Горемыжного. Пятачок с хреном и гречневой кашей - объедение для москвичей. Пока же она принялась месить тесто, чтобы испечь расстегаи с грибами и луком, а также и торт с клубничной начинкой. Я же приготовил различные холодные закуски, сложив их затем на ледник в подвале.
        О том, где я провел минувшую ночь и с кем, я умолчал. Иначе и тетушка Краб сильно расстроилась бы. Она искренне верила, что Девушка-Ночь приносит несчастье. И с ней можно было согласиться, поскольку все любовники, по ее словам, заканчивали плохо: тонули в болоте, падали с башни или вообще исчезали бесследно. Что ж, местная ночная Клеопатра брала суровую плату за свою любовь: она забирала жизнь. Но вот меня пощадила…
        В половине десятого за мной зашел доктор Мендлев, и мы отправились к поселковому служителю прессы - Викентию Львовичу Дрынову. В его доме уже собрались все местные спириты. Учитель Клемент Морисович Кох, сидевший в углу комнаты и просматривавший старую газету; булочник Ким Виленович Раструбов, нервно теребивший рыжие усы и подозрительно покосившийся на меня; проповедник Монк с длинной белой бородой, заулыбавшийся при нашем появлении и закивавший головой, словно китайский болванчик; староста Илья Ильич Горемыжный, рассеянно бродивший по помещению; сам хозяин с благородной седой шевелюрой и рыжая ведьмочка Жанна, чудовищно сверкнувшая зелеными глазами в нашу сторону.
        - Думаю, что Вадима Евгеньевича Свиридова представлять нет надобности - все его уже знают, - произнес Дрынов. - А посему не будем терять времени. Предлагаю начать.
        - Согласны, - ответил за всех пекарь.
        Мы расселись вокруг большого круглого стола, покрытого черным бархатом, на котором лежало перевернутое блюдо, а на нем - человеческий череп, смотрящий пустыми глазницами прямо на меня. В углах комнаты горели четыре свечи. Слева от меня сидел поселковый староста, справа - Жанна, выглядевшая на этот раз очень сосредоточенно. Впрочем, у всех здесь были весьма серьезные лица. Установилась полная тишина, лишь изредка доносилось свистящее дыхание пекаря, страдавшего одышкой. Жанна наклонилась ко мне и шепнула:
        - Если блюдо звякнет один раз, это означает - «Да». Два раза - «Нет».
        - Начнем! - еще раз повторил Дрынов, строго оглядывая всех собравшихся. Горемыжный громко высморкался, словно давая старт сеансу. Хозяин коснулся бархата кончиками пальцев, и мы все повторили за ним этот жест.
        - Есть ли кто в этой комнате, кроме нас? Ответь! - замогильным голосом воззвал Дрынов, прикрыв веки. Блюдце под черепом слегка звякнуло, хотя до него никто не дотрагивался.
        - Присутствует… - шепотом выдохнул Горемыжный. Я заметил, что на лбу у него выступили бисеринки пота. Монк теребил тонкими пальцами длинную бороду, а учитель Кох напряженно впился взглядом в череп. Нога Жанны соприкоснулась с моей, но смотрела ведьмочка также в центр стола.
        - Кто ты? - продолжил Дрынов. - Дух человека или служитель Сатаны? Ответь.
        Блюдце звякнуло несколько раз, потом еще и еще. Дрынов достал приготовленную бумагу и карандаш и начал считать. Каждое позвякивание означало порядковый номер буквы алфавита. В результате подсчетов обозначилась такая фраза: «Меня звали Борисом. Я был убит в Полынье в конце позапрошлого века».
        - Твой убийца понес наказание?
        Блюдце звякнуло два раза.
        - Встретился ли ты с ним в загробном мире?
        Одно позвякивание.
        - Ты - в аду?
        Блюдце подтвердило.
        - Можно тебе задавать вопросы?.. Он согласился.
        Дрынов провел рукой по волосам.
        - Прошу вас, господа, спрашивайте. У нас мало времени. Дух Бориса может в любую минуту исчезнуть.
        Первым вызвался доктор Мендлев. Нога Жанночки в это время все теснее прижималась к моей. Интересно, как на такую фривольность реагировал дух Бориса? Или ему было все равно, чем мы там занимались под столом?
        - Когда я получу ответ на свое прошение из Министерства здравоохранения? - несколько смущенно произнес Густав Иванович.
        - Никогда, - перевел позвякивание блюдца Дрынов.
        Доктор с кислым видом откинулся на спинку стула.
        - Бюрократы проклятые, - тихо проворчал он. - Третий год не могу добиться перевода…
        - Та… которую я люблю… Ответит ли она мне взаимностью? - спросил учитель, а его бледные скулы покрыл яркий румянец.
        Тут не надо было ничего и переводить: блюдце просто звякнуло два раза. Дрынов сожалеюще развел руками. «Кто же его пассия? - подумал я. - Уж не Валерия ли?» По крайней мере, в поселке она была единственной женщиной, достойной поклонения. Если, конечно, не считать Девушки-Ночи…
        - У меня вопрос чисто материальный, - выдохнул Горемыжный. - Я собрался новый дом строить. Два этажа или три?
        Ответ прозвучал несколько странно:
        - Огонь, пришедший с неба, поглотит все.
        - А когда я умру? - спросил вдруг Раструбов, не спуская глаз с черепа.
        Блюдце начало позвякивать, а Дрынов торопливо записывал. Наконец он подсчитал буквы и с каким-то испугом взглянул на пекаря.
        - Вы умрете в этом году, - прочитал он текст.
        Лицо Раструбова пошло красными пятнами, глаза забегали, останавливаясь на каждом из нас.
        - Как же… так?.. Не может того… быть! - с отчаяньем забормотал он. - Я совершенно здоров… Неправда.
        Блюдце обиженно звякнуло, слегка подпрыгнув и едва не свалив череп.
        - Тихо, господа, тихо! - воззвал Дрынов. - Оставим все обсуждения на потом. Дух Бориса может рассердиться и удалиться.
        Пекарь замолчал, с ненавистью косясь на череп.
        - Хочу спросить одно: что будет с тем, кто мне мешает? - произнес маленький Монк, продолжая теребить бороду. По-моему, он даже выдергивал из нее длинные волоски, как старик Хоттабыч.
        Закончив расшифровывать позвякивание, Дрынов зачитал:
        - Смерть через распятие.
        - А я… Смогу ли я… Завладею ли я сердцем того, кого люблю? - спросила Жанна.
        - Да, но если другая женщина удалится из него, - перевел Дрынов. Потом взглянул на меня: - Хотите что-нибудь спросить?
        - Конечно, - я обвел взглядом собравшихся: - Кто убил моего деда?
        - Протестую! - взорвался вдруг пекарь, не спускавший с меня злобных глаз. - Вы, молодой человек, явились сюда с определенной целью и… и не вмешивайте нас в свои игры!
        - А вы вообще - без пяти минут труп, - отрезал я.
        - Спокойно, господа, спокойно! - вновь вмешался Дрынов. - Смерть Арсения Прохоровича еще настолько свежа в нашей памяти, что… имеем ли мы право подвергать ее обсуждению?
        - Но мы же интересуемся предстоящей смертью уважаемого Кима Виленовича, которая будет не менее свежа и горяча? - сказал я. - Что ж в том такого?
        - Щенок… - тихо прошипел пекарь. Будь его воля, он бы испепелил меня взглядом.
        - Как решим? - обратился к присутствующим Дрынов. И тут блюдце само начало позвякивать. Хозяин схватил карандаш и стал поспешно записывать. Потом, когда блюдце умолкло, Дрынов прочитал:
        - Дух Бориса может ответить на этот вопрос, но - в абсолютной темноте. Таково его условие… Потушите свечи, - обернулся он к Жанне.
        Вот это мне совсем не понравилось. Рыжая ведьмочка встала и, обходя комнату, загасила одну свечу за другой. Помещение погрузилось в полный мрак, поскольку и шторы на окнах были плотно задернуты. Я услышал, как Жанна пробирается к столу, садится рядом со мной. Вокруг ничего не было видно. Лишь слышались какие-то шорохи и сдавленное дыхание. Мне показалось, что кто-то поднялся, скрипнула половица. У меня появилось ощущение, что за моей спиной стоит человек. Я напрягся, ожидая худшего. Если это западня, то они здорово постарались. В этой темноте, среди невидимых врагов, я был абсолютно беспомощен.
        - Итак, - услышали мы голос Дрынова. - Я спрашиваю: кто убил Арсения Прохоровича? Или он умер в результате несчастного случая?
        Блюдце молчало. Потом произошло нечто странное: оно звякнуло с такой силой, что казалось, раскололось пополам. Что-то упало со стола и покатилось по полу. Кто-то вскрикнул.
        - Включите свет! - громко произнес доктор Мендлев. - Сеанс окончен.
        - Почему? - спросил кто-то.
        - Блюдце разбилось.
        - Дух Бориса удалился, - сказал Дрынов. - Мы чем-то обидели его.
        Через несколько секунд под потолком вспыхнула лампочка - хозяин стоял возле выключателя. Блюдце на столе было действительно расколото на четыре части, а черепа не было. Он валялся в углу комнаты, и Дрынов, нагнувшись, бережно взял его в руки, словно это была его любимая игрушка.
        Все облегченно вздохнули, задвигались, откинулись на спинки стульев. Казалось, все мы избежали какой-то опасности. Но я был уверен, что кто-то из них вставал и подходил ко мне. Что ему было надо? Тревожное чувство не позволило мне расслабиться так же, как и всем остальным. Я покосился через плечо и обмер: к спинке моего стула были прикреплены оголенные провода, а другой их конец тянулся к розетке. И если бы я сейчас коснулся их спиной, то… Представив себе смерть от электрического удара, я похолодел. А Жанна закричала, увидев эти провода, похожие на двух змеек.
        Глава 14. Происшествия продолжаются
        Итак, уже во второй раз меня хотели убить. Только теперь опасность была гораздо серьезнее: меня уже не предупреждали, а намеревались действительно смертельно ужалить. Кто положил провода на спинку стула, чтобы я, откинувшись, коснулся их спиной? И как злоумышленнику удалось это сделать в кромешной тьме? Я возвращался к себе домой по полутемной улице и раздумывал. Там, в доме Дрынова, все были озадачены этим происшествием не меньше меня. Сам хозяин выдвинул сомнительную версию, что это проделки духа Бориса, чье терпение мы испытывали целый час. По-моему, он действительно просто идиот. Как Мишка-Стрелец, только повыше рангом.
        Но сделать это мог любой из них. Этот «кто-то», очевидно, заранее подготовился и знал, что я приму участие в спиритическом сеансе. И предполагал, что в определенный момент свет в помещении будет потушен. А кто предложил погасить свечи? Кажется, сам Дрынов, выдав это за желание покойного Бориса. Вряд ли здесь было простое совпадение. Возможно, хитроумный замысел кого-то из участников сеанса. Или некто восьмой?
        Я почти подошел к дому, когда от дерева вдруг отделилась чья-то фигура и шагнула ко мне. На голову была натянута лыжная шапочка с прорезями для глаз. Я даже не успел ничего сообразить, как получил сильнейший удар ногой в грудь и отлетел назад, а в это время второй, стоявший за моей спиной, обрушил на меня еще один удар, в область шеи.
        Свалившись на землю, я почувствовал, что сейчас задохнусь от боли. Новые удары посыпались на меня с двух сторон - по спине, животу, затылку. Я обхватил голову руками и согнулся, прижав колени к груди. Я еще не потерял сознание, но знал, что это произойдет очень скоро. Потом меня приподняли и прошипели в самое ухо:
        - Ну что? Понял теперь, что тебе надо делать? - и бросили, словно мешок с песком, обратно на землю.
        Сколько времени я лежал так, распластавшись, - не помню. Но мне было весьма худо. Наконец, поднявшись кое-как, я огляделся. Мой дом был в двух шагах, а напавшие на меня бандиты исчезли. Ковыляя, держась рукой за грудь, я добрался до калитки, открыл ее, поднялся на крыльцо. И здесь чуть не упал от сильного головокружения. Потом вошел в дом.
        Славно поработали ребята, подумал я, профессионалы… Но уже на кухне, ощупывая себя, я убедился, что, слава богу, ничего не сломано, все кости целы. Очевидно, в их задачу не входило превращать меня в калеку. Это было еще одно предупреждение - на сей раз последнее. Кому-то очень хотелось, чтобы я испугался до смерти и убрался из Полыньи восвояси.
        Я плеснул себе в лицо холодной воды, а затем налил целый стакан джина. И залпом выпил. Закашлявшись, посмотрел на себя в зеркало. Ничего себе видок! Под глазом уже расползался темно-бурый синяк величиной с орден Ленина. Хороша награда за службу Отечеству.
        В это время с улицы донесся голос:
        - Эй, Вадим Евгеньевич! Вы не спите?

«Еще один ночной гость, - подумал я. - Надеюсь, на сей раз без лома». Я открыл дверь и вышел на крыльцо. Навстречу мне шла Жанна, помахивая цветком.
        - Ночь-то какая чудесная! - сказала она. - Пойдемте погуляем?
        - Спасибо, уже нагулялся, - отозвался я, поворачиваясь к ней своим синяком.
        - Ой! Что это с вами?
        - Налетел на сук. Возвращаясь от сук.
        Она засмеялась, игриво поглядывая на меня.
        - А не хотите ли выпить? - предложил я.
        - Хочу, - подумав, ответила она.
        Мы прошли на кухню, и я приготовил свой фирменный коктейль. Потом Жанночка обработала мой синяк свинцовыми примочками и сказала:
        - А теперь раздевайтесь.
        - Рановато еще в постель, - отозвался я. - Хотя и не против.
        - Нет, я просто хочу посмотреть, не сломаны ли ребра.
        Пришлось скинуть рубашку. На груди и спине было довольно много синяков и кровоподтеков, и Жанночка занялась их обработкой. Я держал в руке стакан и периодически прихлебывал. Надо было отдать должное ее медицинскому умению. Здесь вообще, как погляжу, жили одни профессионалы. И били и лечили не хуже, чем в Москве.
        - Ну, все! Одевайтесь, - сказала она наконец.
        - А надо ли? Все равно потом снова освобождаться от лишней одежды.
        Я подошел к ней вплотную, и мы, будто договорившись заранее, молча обнялись и начали целоваться… Утром я проснулся поздно. Жанны рядом со мной уже не было. Она выпорхнула из моей постели, как ранняя зеленоглазая птичка, оставив смятые подушку и простыни - знаки нашей ночной любовной борьбы.
        А я подумал: «Что же тут со мною происходит? В этой Полынье я превращаюсь просто в какого-то Казанову…» Прежде ничего подобного со мною не было. За все годы супружеской жизни я изменял Милене всего пару-тройку раз, и то не по какому-то там страстному увлечению, а находясь в тривиальном опьянении. А тут… Всему виною климат, решил я. И… наличие рядом с домом Волшебного камня.
        Я наскоро позавтракал, а потом стал собираться в город, куда в двенадцать часов дня прибывал рейсовый автобус с железнодорожной станции. На нем-то и должны были приехать мои гости. Но перед тем у меня произошла еще одна важная встреча. Когда я брился, в дверь дома громко постучали.
        - Не заперто, входите! - крикнул я, повернувшись.
        На пороге стоял бородатый и обросший мужчина с красным, обветренным лицом. В руке он держал ведерко, в котором плескалась рыба.
        - Принимайте! - произнес он. - Это вам подарок от всех нас. Свежая, только что поймана. Я - Валентин, мой брат вам рассказывал обо мне.
        - Очень рад… Но зачем же? Я заплачу.
        - Нет. Пусть это будет как бы в память об Арсении. Он очень много для меня сделал. Можно сказать, на ноги поставил, когда я плашмя лежал.
        - Ну, спасибо… Хотите выпить?
        Рыбак отрицательно покачал головой.
        - О чем вы хотели меня спросить?
        - О деде. Ведь это вы обнаружили первым его труп? В камышах?
        - Я.
        - И что дальше?
        - Пошел к Громыхайлову. Мы его вместе и вытащили на берег, где посуше. Там он и лежал с полчаса, пока джип не подъехал. А потом его увезли на ледник, к доктору Мендлеву. Вот, собственно, и все. - Валентин замолчал, но я чувствовал, что он чего-то недоговаривает. Не хочет или боится кого-то?
        - Валентин, давайте начистоту: вам что-нибудь показалось странным в утопленнике? Вспомните, это очень важно. Я подозреваю, что моего деда убили. А потом сбросили в воду. Были какие-то следы на трупе?
        Рыбак тяжело вздохнул, поглядел на меня выцветшими на солнце бледно-голубыми глазами. В нем шла какая-то внутренняя борьба.
        - Оставьте вы это, - сказал он наконец. - Ну да, была вмятина на виске… Я еще подумал, что его волной об камень ударило. Труп-то ведь долго в озере был. И носило его, и кидало, как мячик.
        - А могли и живого стукнуть, - промолвил я.
        - Могли, - согласился он. - Только кому это надо?
        - А тому, кто вас предупреждал не рассказывать об этом. Ведь вас предупреждали? Кто?
        - Люди Намцевича… - неохотно отозвался он. - Которые тело увезли.
        - Почему?
        - Не знаю. Сказали, чтобы я рот на замке держал.
        - Слушайте, Валентин, а почему они у вас тут всем распоряжаются? Словно опричники. Зачем вы терпите?
        Рыбак пожал плечами, как будто эта ситуация была вполне естественной.
        - Пойду я, - сказал он. - Будьте здоровы…
        Я проводил его до калитки, а затем отнес ведерко с судачками к тетушке Краб. Она пообещала запечь их к обеду в тесте. А разглядев мой синяк, всплеснула руками:
        - С кем это ты подрался, Вадим?
        - Лошадь копытом звезданула, - ответил я.
        - Это какая же лошадь? Микиты, что ли? Только ведь старая уже, еле ноги волочит. Чем же ты ее раззадорил?
        - Хотел верхом покататься.
        - И как?
        - И покатался, тетушка, - улыбнулся я, вспомнив минувшую ночь.
        В одиннадцать часов я пешком отправился в уездный городок N. Солнце припекало, вдоль дороги тянулись высоченные сосны, а вокруг не было ни души. Если кто-то и собирался меня убить, то идеальнее места не сыщешь. Я пожалел, что оставил дома ракетницу, которую прихватил из Москвы. Вещица почти безобидная, но попугать может.
        Где-то на полпути я услышал за спиной тарахтенье мотоцикла. Повернувшись, я отступил к обочине. Вскоре показался и сам владелец этого незаменимого в сельской местности транспорта. Петруха Громыхайлов в полицейско-милицейской форме затормозил рядом со мной.
        - Куда путь держим? - строго спросил он. - По ягоды собрался?
        Удивительно, но жандарм был совершенно трезв.
        - В город, - ответил я настороженно.
        Я не забыл, что это именно он тащил тяжелое тело деда вместе с кем-то из охранников Намцевича к озеру. И следователем по этому делу был его близкий приятель. Все здесь было как-то взаимосвязано, переплеталось, а концы клубка надежно укрывались от моих глаз.
        - И мне туда же. Садись в коляску, подвезу… Откуда синяк? - спросил он, когда мы поехали.
        - С водонапорной башни свалился. На кактус.
        - Это ничего, бывает… А может, вмазал кто?
        - Может, и вмазал.
        Я вдруг подумал, что одним из тех, кто на меня напал минувшим вечером, вполне мог оказаться и сам Громыхайлов. Судя по всему, он крепко сидел на крючке у Намцевича.
        - Петя, а ведь ты влип, - неожиданно произнес я.
        Громыхайлов слегка покосился на меня. Его борцовская шея напряглась. Он коротко ответил:
        - Договаривай.
        - Кое-кто видел, как ты тащил что-то ночью в мешке к озеру. С одним из барбосов Намцевича. Накануне исчезновения деда.
        Наверное, мне не стоило открывать свои карты раньше времени, но я не мог остановиться. Мне хотелось поскорее разрубить этот гордиев узел. Здесь, на пустынной дороге, мы были одни и… будь что будет.
        - Кхе-кхе!.. - хохотнул милиционер. - Шутник ты, Вадим. Тебя часом не Винокур звать? А если мы козу в озеро бросили?
        - Зачем?
        - Приманка для сома.
        - Это не я шутник, Петя, а ты. Ургант прямо.
        - А кто же нас видел? - поинтересовался милиционер.
        - Девушка-Ночь.
        - Кхе-кхе… Ладно, сам догадался. Не иначе как Мишка-Стрелец. Один он по ночам не спит… Нет, Вадик, ошибаешься ты. Я к смерти твоего деда не имею никакого отношения.
        - А кто имеет?
        - А вот этого я не знаю.
        - Не знаешь или не скажешь?
        - Слушай, дружбан, мы же так славно с тобой попьянствовали, а ты делаешь вид, что в прокуратуре зарплату получаешь.
        - А где же еще? Но я и в аптеке клизмами приторговываю. Тебе они скоро понадобятся, оборотень ты в погонах.
        - Нет, ты не из «Аншлага», бери выше. «Комеди клаб».
        Вскоре показались одноэтажные домики уездного городка N. Мы въехали на центральную площадь, куда должен был подойти рейсовый автобус, и Громыхайлов высадил меня, даже зачем-то руку пожал. А сам отправился в местное управление полиции.
        У меня было еще полчаса в запасе. Я покрутился по площади, выпил в киоске кружку холодного пенистого пива в разлив, которое оказалось гораздо лучше московского «живого», купил газет и журналов. Потом пошел бродить по улочкам, разглядывая старинные здания, сохранившиеся еще с начала прошлого века. Судя по всему, это был когда-то типичный среднерусский городок, населенный купцами и мещанами, дворянами и служивыми людьми, державшими на своих плечах всю Россию.
        Наверное, если здесь и шло какое-то революционное брожение, то очень слабое, поскольку русский человек привык жить в спокойствии и порядке. Но все это спокойствие и порядок в один прекрасный момент ухнуло в полынью… А потом еще раз, и еще, и еще. И не видно этой проклятой полынье ни конца ни края. Что же за судьба такая несчастная у России? Но мы же сами ее и творим.
        Глава 15. Московские гости в Полынье
        Рейсовый автобус пришел с большим опозданием, где-то около двух часов, но зато привез всех моих гостей и любимую жену. Она спрыгнула первой и попала сразу же в мои объятия. Следом спустилась супружеская чета Барсуковых - оба они работали в каком-то рекламном агентстве, сочиняли стишки про шампуни, лосьоны и туалетное мыло. Потом посыпались и все остальные - журналист одной из молодежных газет Комочков, Ксения, школьная подружка Милены, и капитан налоговой полиции Егор Марков, похожий на сокола перед охотой.
        С кем-то я обнялся, с кем-то поздоровался за руку, хотя все они были наши старые друзья, с которыми мы были знакомы от десяти до двадцати лет. С Колей Комочковым я, например, сидел за одной партой, Барсуки жили в соседнем подъезде с незапамятных времен, капитан Марков вообще был моим каким-то троюродным родственником, а Ксения с Миленой и сейчас вместе ходили на фитнес. В Москве мы часто собирались у кого-нибудь на квартире или выезжали на лоно природы, где жарили шашлыки, пили вино и веселились, пытаясь как можно дольше продлить уходящую юность. Комочков и Марков были холостяками, Ксения также еще не выбрала себе спутника жизни, а Барсуковы успели наплодить троих «барсучат», хорошеньких и игривых.
        - Откель «фонарь»? - деловито спросил Марков. Он был небольшого роста, но жилистый и спортивный. Прежде работал в уголовке опером.
        - Потом расскажу.
        - Ничего, у меня с собой все гримерные принадлежности для работы, захватила на всякий случай, - сказала Милена. - Замажу, будет совсем незаметно.
        - А что это за дырка такая на карте - Полынья? - поинтересовался Комочков, высокий и веснушчатый. Писал в свою гламурную «желтуху» на скандальные темы и вел криминальную колонку.
        - Там живут горгульи, морлоки и прочие злобные тролли, - ответил Сеня Барсуков, который отличался веселым и незлобивым нравом, а его супруга, изящная и подвижная брюнетка, Машенька, тут же выдала стишок:
        - Мы приплыли в Полынью. Здесь нам выдали свинью. Знать, обычай тут такой. Нет, вернусь-ка я домой.
        - Ты угадала, - сказал я. - На ужин у нас будет поросенок с хреном.
        - Сам приготовил? - спросила Милена, тут же примеряя на пальчик подаренное мной лазуритовое колечко.
        - А кто ж? В нашем семейном гнездышке я не отхожу от плиты ни днем, ни ночью, ты знаешь.
        - Ночью надо заниматься другим, а не ловить кайф на кухне, - кольнула Ксения, чьи волосы перекрашивались столь часто, что вообще уже потеряли какой-либо определенный цвет. У нее были мелкие, но привлекательные черты лица, а тренированная шейпингом фигура - почти идеальная для тридцатилетней женщины. Когда-то у меня с ней был небольшой романчик, закончившийся очень быстро и на который Милена тогда посматривала сквозь пальцы.
        - Берите свои сумки - дальше нам топать пешком, - сказал я, подхватывая вещи жены.
        Мы тронулись в путь, весело переговариваясь и бранясь. Так было всегда: стоило лишь всем нам собраться всем вместе, и легкое подтрунивание друг над другом не прекращалось. Пока мы шли, беззаботно дурачась, мимо нас протарахтел на своем мотоцикле Петр Громыхайлов, глаза которого уже были налиты водкой и кровью. Да и транспортом своим он управлял словно по наитию, вихляя из стороны в сторону.
        А потом в направлении города проехал джип «Чероки» с тремя охранниками Намцевича. Они внимательно оглядели всю нашу процессию. И веселье мое почему-то пошло на убыль. Я вспомнил, чт? нас может ожидать в Полынье. И с тревогой подумал: имею ли я право подвергать жизнь своих друзей и жены опасности? Ведь совершенно неизвестно, как начнут развиваться события в этом поселке дальше.
        Впереди показались черепичные крыши Полыньи, над которыми кружили вороны. Откуда они взялись, эти черные предвестники смерти? Но мои друзья продолжали веселиться, нисколько не проникнувшись внезапно поразившим меня отчаянием. Я по инерции отвечал что-то шутливое, а сердце продолжало сдавливать предощущение беды.
        Наконец мы подошли к моему дому. Возможно, за последнюю неделю я уже свыкся с его неказистым и мрачным видом и даже стал чувствовать нечто похожее на отеческую нежность к уродливому ребенку, но у друзей и жены это временное пристанище вызвало лишь обидный для меня смех.
        - Это и есть твое наследство? - спросила Милена, фыркнув.
        - Его наследство в штанах, - тут же вставила Ксения. - А это какой-то третьесортный дом терпимости для негров.
        - Вот и терпи теперь, - сказал Марков.
        - Дом Эшеров, как у Эдгара По, - заметил Комочков. - Он не рухнет, когда мы войдем внутрь?
        - Входите, входите, не бойтесь, - пригласил я, открывая дверь. - Сейчас я покажу вам ваши апартаменты.
        - Наверное, дед был большим шутником, коли построил такое чудище, - произнес Сеня Барсуков.
        - Или сумасшедшим, - добавила его жена. - А привидения в доме водятся?
        Я с досадой махнул рукой и начал разводить их по комнатам. Капитана поместил в первой, где был главный вход в дом, чтобы всегда был на страже. Комочкова - в соседней, которая служила еще и кухней. В третьей, с верандой, расположились супруги Барсуковы. В четвертой - с выходом на задний дворик, устроилась Ксения. Ну а пятую я уже давно приготовил для нас с Миленой. Шестая комната оставалась незанятой. Я всем им дал ровно один час на отдых, а потом мы должны были собраться в общем зале.
        Выпавшее нам время мы с Миленой, не сговариваясь, решили использовать единственно разумным образом. Едва мы остались одни, как она прильнула ко мне, а я приподнял ее и закружил по комнате. Иногда мы начинали вести себя как школьники, особенно если долго не виделись. Потеряв равновесие, я повалился вместе с ней на кровать. Потом в воздух во все стороны полетела одежда… К исходу отпущенного нам часа мы, наконец, уснули в объятиях друг друга.
        Разбудила меня Ксения, которая накинула на нас простыню, а теперь недовольно отчитывала:
        - Сам говорил - час, час! А уже прошло целых два. Где обещанное гостеприимство? Где развлечения? Где хотя бы холодное пиво? Все дрыхнут, как сурки. Марков куда-то ушел. Комочкова не добудишься. Барсуки заперлись. Вы тут как кролики… прости, господи! Давайте вставайте. Показывай местные достопримечательности.
        Я растормошил Милену, которая сладко потянулась.
        - Вставай, голубка нежная на ветвях моей души. Гости выражают недовольство.
        Пока моя женушка облачалась, я решил удивить их своей находкой и вытащил из-под кровати завернутые в покрывало мечи.
        - Смотрите, что мне осталось от деда!
        - Прелесть! - отозвалась Милена, касаясь пальчиком острого лезвия. - Капусту будешь рубать на зиму.
        - Они и сами по себе - капуста немалая, - добавила ее подружка.
        Стрелки часов показывали половину шестого. Я вышел в зал, взял в руки медное блюдо с деревянной колотушкой и три раза громко ударил. Удары гонга означали, что пора пить чай. Двери комнат стали отворяться…
        - Чего гремишь? - спросил заспанный Комочков. - Пожар?
        - Наконец-то проснулся, - ответила за меня Ксения. - А где Марков?
        - Хозяин, пару чая, быстро! - приказал Барсуков.
        - Я страшно проголодалась, - заметила его супруга. - Где обещанный поросенок?
        - Его умял наш бравый капитан, - отозвалась Милена. И обернулась ко мне: - Ну, давай, миленький, тащи самовар, чего вылупился?
        - Сей момент, - отозвался я и, как половой (а какой тут переносный смысл?), поспешил на кухню. Кто, кроме меня, накормит эту свалившуюся на мою голову орду?
        Мы все уже сидели за большим круглым столом и пили чай с приготовленным тетушкой Краб клубничным тортом, когда появился Егор, помахивая мертвой гадюкой, как плеткой.
        - На болоте встретились, - важно сообщил он, бросая змею на стол.
        - Убери немедленно эту гадость! - завизжала Ксения, опрокинув чашку. Казалось, гадина все еще продолжала шевелиться.
        - А что, не нравится? - удивился капитан.
        - Ну ты, Егорушка, совсем того… - поддержал Ксению Комочков. - Ты бы еще дохлую крысу принес.
        - Не было там крыс. Только жабы. И змеи.
        - А зачем ты вообще потащился на болото? - спросил я.
        - Люблю острые ощущения. Привык.
        - А как ты ее завалил, сыщик? - поинтересовался Барсуков. - Пристрелил, что ли?
        - Нет. Стану я тратить патроны. Палкой по морде. И весь разговор.
        - Методы у тебя какие-то… бериевские, - возмутилась Милена. - Она хоть призналась в чем-нибудь перед смертью?
        - Всех сдала. Отвезу ее в Москву и сделаю чучело. - Марков взял гадюку за хвост и унес в свою комнату. Потом присоединился к нашему чаепитию и спросил - Ну, и какова программа на вечер?
        - Праздничный ужин в десять часов, - ответил я.
        - Пошли пока погуляем? - предложила Маша.
        Мы согласились и через несколько минут вышли на улицу. Я хотел повести их к Волшебному камню - показать самую яркую достопримечательность Полыньи, но потом решил оставить это лакомство на другой раз. Кроме того, уже начинались сумерки, и идти в это время на болото было опасно. И я повел своих гостей к озеру.
        - А где все жители? - спросил Сеня. - Никого не видно. Прячутся от нас, что ли? Словно мы попали в царство Аида.
        - Они здесь рано ложатся спать, - пояснил я. - Другой ритм жизни.
        - И вообще другой часовой пояс, - добавила Ксения.
        - Так в этом озере утонул твой дед? - спросила Милена, когда мы подошли к берегу. Она держала меня под руку и прижималась к плечу.
        - Да, - мрачно ответил я, и в этот момент над нашими головами сверкнула ослепительная молния, зигзагом расколов темное небо, на которое вновь наползли тучи. А через секунду ударил гром. Такой грозы мне еще не доводилось видеть. Да, наверное, никому из нас. Небеса словно разверзлись - иного слова не подберешь, и целое море воды хлынуло на землю.
        - Бежим обратно! - закричала Ксения. - Сейчас просто ужас что начнется!
        - А уже ужас и есть, - хладнокровно отозвался Марков и стал не спеша раздеваться. Скинув все, оставшись в одних плавках, он полез в воду. Мы молча наблюдали за ним, зная, что остановить его, если он что-то задумал, невозможно. Егор нырнул, а затем поплыл к середине озера. А чем я хуже?
        - Совсем обезумел, герой, - сказала Милена, тем не менее любуясь им.
        - Ну, кто еще смелый? - подзадоривая, крикнул Марков. - Все равно все вы уже промокли до нитки.
        Я, больше не раздумывая, сбросил с себя одежду и тоже полез в озеро.
        - Куда, идиот? - крикнула мне вслед женушка. Вот так всегда: кто-то для нее - герой, я - этот самый… Раздосадованный, я нырнул, и толща воды сомкнулась над моей головой. Я плыл с открытыми глазами, всматриваясь в песчаное дно. Глупая мысль закралась в мою голову: что дед где-то здесь, рядом. Что он не утонул, а просто превратился в какую-то большую рыбу, может быть, в сома, и лежит где-нибудь под корягой, шевеля усами и поджидая меня к себе в гости. На ужин. Что едят сомы? Такую же рыбу. И покойников. Сейчас он встретит меня и пробулькает: «Здравствуй, внучек! У тебя нарядная чешуя, а какие красивые жабры и плавники! Как я рад, что мы наконец-то встретились. Давай ужинать… Кто кого съест первым?»
        Я вынырнул и огляделся. Оказывается, к нам уже присоединились Комочков и Барсуков. Они дурашливо брызгались друг в друга водой, а сверху нас всех заливал еще и небесный водопад. Нет, здесь не царство Аида - тут Империя Жизни, ведь вода - это и есть жизнь. Хотя и смерть тоже. И не Полынья это вовсе, а метафизическая Россия, ее уменьшенный слепок, где есть всё - все ее сакральные смыслы.
        А три женские фигурки, съежившись, продолжали стоять на берегу.
        - Давайте сюда, к нам! - крикнул им Марков. - Здесь посуше!
        Первой решилась Милена.
        - Только у меня нет купальника, - отозвалась она.
        - Ну и что? - подал голос Комочков. - Мы с Барсуком тоже голые плаваем.
        - Милена, прекрати! - строго приказал я, но она уже разделась и, обнаженная, ступила в воду.
        - Класс! - высказался Марков, нырнув, словно настоящий дельфин.
        Оставшиеся на берегу две грации также скинули с себя всю одежду и поплыли к нам. Над нами сверкали молнии и гремел гром, лились потоки воды, а мы плескались в озере, словно расшалившиеся подростки, хотя каждому из нас было под и за тридцать. Конечно, это было полное безумие - плавать в грозу, но нами овладела какая-то долгожданная свобода, которая никогда не пришла бы к нам в пыльной и замороченной от вранья Москве.
        - Три русалки и четыре пингвина, - прокричал Комочков. - А где тутошний водяной?
        - Сейчас мы его найдем! - откликнулся я и снова нырнул. И вдруг почувствовал, как у меня сжимается сердце: кто-то будто стискивал его железными пальцами. Меня повлекло вниз, на дно… Я успел вынырнуть и глотнуть воздуха, но какая-то сила не отпускала меня, тянула к себе. Я еще смог увидеть сверкнувшую молнию, а потом воды озера сомкнулись над моей головой.
        Глава 16. «Убийца в темном доме»
        Очнулся я на берегу, а мне казалось, что я все еще плыву где-то в озере: кругом была вода. Потом только сообразил, что это льет немилосердный дождь, и услышал рядом с собой голос Маркова:
        - Ну, хватит притворятся покойником, я тебя так просто на тот свет не отдам.
        - Кто меня вытащил? - спросил я.
        - Сказал так, словно: «кто посмел меня вытащить?» - фыркнула Ксения, Маша засмеялась, а Милена молчала, лишь бережно придерживала мою голову.
        - Кто же, кроме нашего храброго штабс-капитана? - ответил на мой вопрос Комочков. - А вот я бы еще подумал.
        Тут Милена поцеловала меня в губы и заплакала.
        - Ну, будет, будет. Пора уж и к дому двигаться, - трезвомысляще произнес Барсуков. - Все хорошо, все живы. И все мы дураки, что полезли в озеро. Приключений, видите ли, мало.
        - Во всем виноват Марков, - вынесла свой вердикт Ксюша. - Он первый дурак и есть.
        - Согласен, - тотчас же откликнулся тот. - А первые вообще всегда либо герои, либо придурки.
        - Это с какого конца смотреть, - заключил я, поднимаясь с земли. - Пошли, продолжим вашу перебранку в тепле.
        Когда мы вернулись домой, меня освободили от кухонных обязанностей, а подготовкой к ужину занялись девушки. Наконец стол был полностью сервирован, и мы уселись, горя желанием немедленно приступить к трапезе. Аппетит после купания в озере разыгрался нешуточный. Даже у меня, наглотавшегося доброй порции воды. И хотя я чудом избежал смерти, но меня не покидало какое-то странное ощущение, что я повторяю путь деда, и мое сегодняшнее спасение - лишь отсрочка. А самое главное поджидает всех нас впереди.
        Марков постучал вилкой по кружке, призывая всех к молчанию.
        - Скажу тост! - произнес он строго. - Втяните языки в диафрагму и слушайте. Мы собрались здесь благодаря нашему дорогому полупокойнику Вадиму Евгеньевичу Свиридову. Но есть еще одно обстоятельство, которое заставляет меня внести минорную ноту в наш праздничный ужин. Это - нелепая и трагическая смерть Арсения Прохоровича, моего родственника и кровного деда Вадима, в чьем доме мы имеем честь пребывать. Я мало знал этого воистину замечательного человека, но был наслышан о его феноменальных способностях. Помянем его, друзья, и не будем забывать о тленности всего сущего, - закончив тираду, Егор лихо опрокинул в себя глинтвейн, а запил рюмкой водки.
        - Ну… ломанул! - с завистью произнес Комочков. - Где это ты так научился?
        - Пить или говорить? - уточнила Ксения. - А правда, что твой дед был колдуном?
        - Не знаю. Наверное. Так он сам себя называл, - ответил я.
        Гроза тем временем продолжала бушевать. Дом буквально сотрясался от сильных порывов ветра. В зале не было окон, лишь шесть дверей в шесть комнат, включая кухню, которые соединялись еще и входом-выходом во внешний коридор. Действительно, не дом, а головоломка какая-то. Да еще из двух комнат лестницы на чердак, а из двух - в подвал. Какого черта он тут все так устроил? - подумалось мне.
        Возле стен и на столе горели свечи, так что было достаточно светло, но как-то… мрачновато. Потусторонне. Иного слова не подберешь. Мы все ощущали, что где-то над крышей сверкают молнии, не видя их, и слышали лишь рокочущие раскаты грома. Все это сливалось в какую-то тревожную симфонию, словно небесный оркестр принялся исполнять траурный марш. И мы, сидящие за столом, будто бы справляли поминки, и даже шутливый разговор не мог помешать напряженному ожиданию чего-то сверхъестественного, которое обязательно должно было случиться этой ночью.
        - Страшновато как-то, - сказала вдруг Маша, оборвав очередное подтрунивание Комочкова. Тот умолк на полуслове. Маша выразила чувства всех нас. Возможно, лишь Марков не был охвачен этим мистическим чувством страха, который явился невесть откуда, проникнув в полутемный зал. Капитан продолжал орудовать большим кухонным ножом и вилкой, разрезая поросенка на равные порции. Капитан был по-прежнему абсолютно спокоен и невозмутим.
        - Ну, вот и готово, - сказал Егор. - Милости просим, можно приступать жрать. Кости плевать на пол.
        - Ты бы выражался поблагороднее, - заметила Ксения. - Не в своей, чай, казарме.
        - Неужели ты ничего не чувствуешь, Егорка? - спросила Милена.
        Марков покрутил головой, принюхался.
        - Чую ароматный запах, - отозвался он. - А что? Поросенок должен отдавать навозом?
        - Да нет же! Мне кажется, что сейчас кто-то незаметно вошел сюда и уселся рядом с нами. Восьмым.
        Все мы еще больше притихли, опасливо оглядываясь.
        - Тебе надо в Баден-Баден ехать, на воды, нервы лечить, - усмехнулся Марков, отправляя в рот кусочек мяса. - Вадим, пошли свою жену на курорт. Денег на дорогу мы соберем.
        - Но я тоже чувствую это, - возразила Ксения. Глаза ее блестели от напускного ужаса. Но это-то она просто роль играет, уж я-то знал.
        - И тебя туда же, в Баден! - вынес свой вердикт капитан. - В одну палату, под амбарный замок.
        - Все дело в грозе, - пояснил Сеня, физик по первой, никому теперь не нужной, профессии. - Электрические заряды в воздухе аккумулируют скрытые атавистические начала в человеке. И он стремится съежиться до уровня атома. Тогда его можно легко трансплантировать в любое место и время. «Закон Теслы».
        - Чертов дом! - озвучил мои мысли Комочков. - Быть беде.
        - Зря мы сюда приехали, - сказала вдруг Ксения. Ну, это уж она и вовсе зря.
        - Комочек, я читал некоторые твои статьи о полтергейсте, о всякой загадочной чертовщине, - встал на защиту моего дома Марков. - Все это ерунда. Вам, журналюгам, специально приплачивают, чтобы вы пугали народ. Когда человек начинает думать о нечисти, то уже не обращает внимания на экономику, которая бьет его по башке. Все вы, газетчики, продажные девки российского империализма.
        - Тогда ты - продавшийся российскому олигархату налоговик.
        - Хватит задираться, - остановила их Милена.
        Но Маркова уже понесло на всех парусах. Он даже поднялся со своего стула.
        - Я докажу вам, что ваш страх связан не с «законом Теслы» и не с теорией Комочкова о каких-то там параллельных мирах, которую он старательно развивает на страницах своей бульварной газетки, а с элементарным невежеством. И переутомлением.
        Егор вышел из-за стола. Мы еще не понимали, что он собирается сделать. Вид у него был очень серьезный.
        - Что ты задумал, Егорушка? - спросила моя Милена.
        - Хочу сыграть с вами в одну игру.
        - А как она называется?
        - «Убийца в темном доме».
        После некоторого молчания Барсуков ворчливо произнес:
        - Чего-то я не слышал о такой… У нее хоть есть правила?
        - Правила пишутся по ходу игры, - ответил капитан.
        - Я категорически отказываюсь, - сказала Маша, но Марков уже подошел к первому подсвечнику на стене и потушил его.
        - Эй, эй! - крикнул я. - Хватит дурачиться!
        - Пусть гасит, - мрачно откликнулся Комочков. - Ему же хуже будет.
        Прежде чем мы успели остановить Маркова, он быстро обошел зал, задул все свечи, и все вокруг погрузилось в темноту. Потом где-то хлопнула дверь. Очевидно, Егор вышел из зала.
        - Индюк налоговый, - сердито произнесла Ксения. - Как его только в полиции держат?
        - А там все такие, - отозвался Сеня.
        - Я не могу найти свою вилку. И стакан, - сказал Комочков. Что-то на столе звякнуло, опрокинулось. - Кажется, я разлил водку… - добавил он.
        - За это тебя убить мало, - тотчас же произнес Сеня. - Раз игра называется «Убийца в темном доме», то должен быть и труп. Непременно. Вот ты им и станешь.
        - Хватит вам, - вмешалась Маша. - Это уже не смешно.
        Все это стало мне напоминать недавний спиритический сеанс в доме Дрынова. Не хватало лишь, чтобы кто-нибудь снова подбросил оголенные электрические провода к кому-нибудь из нас. Просто дежавю какое-то. Если дух Бориса действительно блуждает где-то по Полынье, то здесь он нашел самый гостеприимный прием. Рядом вдруг громко вскрикнула Милена:
        - Кто-то коснулся моей ноги. Это ты, Вадим?
        - Я даже не пошевелился.
        - А кто же тогда?.. Коля, ты?
        - Сильно рискует, сотру в пыль! - пригрозил я.
        - Была охота лезть к твоей жене, - пробормотал в ответ он. - Я пытаюсь водку нащупать.
        - Может быть, он не там щупает? - предположила Ксения.
        - Ой! - опять взвизгнула Милена. - А теперь кто-то до ступни дотронулся… Брысь! У тебя здесь нет кошек?
        - Была одна, прожорливая. Крысом звали. Может, вернулась?
        - А куда Егор подевался?
        - Ну, все, надоело! Сейчас я включу свет. - Я поднялся и на ощупь направился к выключателю. Но сколько ни щелкал - электричества не было. Вот уж и впрямь - «закон Теслы». А может, подстанция не работает? Или отключили в грозу?
        - Наверное, Марков заранее вывернул пробки, - предположил Сеня. - Что я могу сказать? Скотина.
        - У кого есть спички? - поинтересовалась Маша.
        - Моя зажигалка пропала, - ответила Ксения.
        - И моя тоже, - отозвалась Милена.
        - Это все работа Маркова, чтоб ему провалиться! - высказался Сеня. - Он все заранее продумал. Вот и сидел тут с такой хитрой рожей, аж светился от счастья.
        - Ну что, так и будем сидеть в темноте? - спросила Маша.
        - Пойду пошарю на кухне, - ответил я. - Где-то у меня там валялся коробок.
        Я совсем потерял в этой кромешной темноте ориентацию. Двигаясь вдоль стенки, я нащупал какую-то дверь и толкнул ее, оказавшись в комнате номер шесть, той самой - пустующей. Помещение лишь на мгновения освещалось сверкавшими за окном молниями. Теперь надо было идти вправо по коридору, и тогда бы я добрался до кухни, миновав комнату Маркова, где был главный вход в дом. А слева находились наши с Миленой апартаменты. Подумав, я решил сначала идти к себе, чтобы взять фонарик.
        Но едва я вошел в свою комнату, как где-то позади меня раздался страшный вопль, который мог принадлежать и мужчине, и женщине. Или некоему животному существу, чупакабре, к примеру. А тут еще чья-то тень мелькнула передо мной и выскользнула из комнаты через вторую дверь. Я быстро схватил со столика фонарик и посветил вокруг.
        Комната была пуста, но здесь явно кто-то побывал. Я интуитивно чувствовал это. Между тем в зале раздался еще один крик, это голосила женщина. Кажется, Ксения. Ну, с нее станется. А потом кто-то побежал по коридору. В довершение всего и на чердаке послышались чьи-то осторожные шаги. Я вернулся в зал, направив фонарик на моих гостей. Но за столом сидели только двое: Маша Барсукова и Милена. Обе девушки со страхом смотрели на меня.
        - А где все? - недоуменно спросил я. - Кто кричал?
        - Ксюша, - жалобно выдавила из себя Маша. - А кто вопил первый раз - не знаю. Кажется, где-то в подвале…
        - Потом Ксения вскочила и убежала, - добавила Милена. - А Коля и Сеня пошли ее искать.
        - Оставайтесь здесь, - предупредил их я. - Что-то странное творится в этом доме. Мне всерьез перестает нравиться.
        Я открыл дверь в комнату номер три, где разместились Барсуковы, и пошел налево, в сторону кухни. Но здесь тоже никого не было. Между тем кто-то продолжал передвигаться по чердаку, там что-то рухнуло и загремело. «Марков, гад! - подумал со злостью я. - Всех довел до белого каления». Я пошел по коридору, миновал его комнату и добрался до шестой, откуда вела лестница на чердак.
        Поднявшись по ней, я отворил люк и выбрался наверх. Подсвечивая себе фонариком, я сделал несколько шагов и тотчас же угодил в собственную ловушку - в разбросанную по полу проволоку-петлю. Теперь я знал, что самостоятельно мне не освободиться, обе мои ступни оказались опутанными этой металлической заразой. Если я начну пробовать, то, скорее всего, и руки будут намертво схвачены.
        - Эй, кто-нибудь! - крикнул я. - Поднимитесь на чердак!
        Мне пришлось ждать минут пять. Наконец из люка появилась голова Барсукова.
        - Ты чего орешь? - спросил он. - А где Ксения?
        - А Николай где?
        - Полез в подвал. Он думает, что она там.
        - Зря вы разделились. Нам всем нужно держаться хотя бы по двое. И не подходи близко! - предупредил его я. - Здесь ловушка. Не вляпайся, как я. Давай, осторожно попробуй меня распутать.
        Пока Барсуков под светом фонарика освобождал мои ступни, внизу, прямо под нами, снова раздался крик. Я узнал голос моей жены.
        - Поскорее не можешь? - сердито спросил я.
        - А какого хрена ты тут капканы наставил?
        Наконец я был свободен, и мы осторожно пошли вдоль стенки, пробираясь ко второму люку. Спустились в третью комнату, а потом вошли в зал. Я посветил вокруг фонариком: за столом сидела только одна Милена. Бледнее полотна.
        - А где Маша? - спросил Барсуков.
        - Она… исчезла, - шепотом ответила моя жена. - Я держала ее за руку и вдруг… Раз - и нет. Словно кто-то вырвал ее. Что здесь творится, Вадим?
        - Не знаю. Должно быть, все это проделки Маркова.
        - Как же! Он был здесь до того, как Маша исчезла. Вошел, захохотал и сразу же скрылся.
        - А может быть, это был не он?
        - Может быть. Темно же.
        - Слушай, Сеня, - сказал я, - оставайся здесь, с Миленой, а я пойду погляжу, что творится в подвале. Только ради бога, держитесь вместе!
        - Мы сольемся в одно целое, - довольно неуместно пошутил он.
        Я погрозил ему кулаком и пошел в свою комнату, где находился спуск в подвал. Второй вход туда вел из кухни, временно превращенной в комнату Комочкова. Открыв люк, я начал осторожно спускаться, помня о натянутой где-то на ступеньках лестницы леске. Не хватало загреметь вниз. Вот ведь как бывает, прямо по поговорке: не рой другому яму - сам в нее угодишь.
        Но на этот раз обошлось, не угодил. Угодил другой. Леска была разорвана уже до меня. Посветив на пол, я увидел лежащего человека. Похоже, без признаков жизни. Это был Марков, а возле его головы темнело пятно крови…
        Глава 17. Оползень
        Я склонился над Егором, перевернул его на спину. Он что-то промычал, не открывая глаз. Лоб его был сильно рассечен, но кровь уже не сочилась. Наверное, произошло следующее: он спускался по лестнице, споткнулся в темноте о мою леску и кубарем полетел вниз, стукнувшись головой о валявшийся тут же металлический брусок. Вот и доигрался в своего «Убийцу в темном доме». И я тоже, в свою игру: «Сыщик, ищи вора». Вернее, «Ищи убийцу деда». Все мы тут слишком несерьезно отнеслись к Полынье.
        - Э? Отстань… Что тут, где я? - пробормотал Марков, когда я похлопал его по щекам, приводя в чувство.
        - Бесценный друг, ты жив? Я не отдам тебя так просто на тот свет, - повторил я слова Егора на озере.
        Он с минуту соображал, морща лоб. Видимо, удар о брусок пришелся вскользь, а может быть, бывший опер успел сгруппироваться при падении. Одним словом, обошлось. Ответил он мне коротко:
        - Еще не так по балде получал.
        - От кого же, если не секрет?
        - И от ворюг, и от начальства. А вот какой болван тут растяжку смастырил? Впрочем, можешь не отвечать. Догадываюсь.
        - Это была леска. На живца ловлю. Но не тот сом в сеть попался.
        - Ладно, потом расскажешь. Помоги подняться. Чего-то голова кружится.
        - Немудрено. Наверное, легкое сотрясение мозга. Хотя вряд ли… Чего там трясти-то?
        - Остряк доморощенный. Давай выбираться наверх. Водку еще не всю вылакали?
        - Да мы там все растерялись и заблудились, как в глухом лесу. Сначала Ксения убежала… Потом Маша исчезла. Это ты вопил в первый раз?
        - Нет, я и сам не понял, что это было? Какой-то первобытный крик Тарзана.
        - Кто же тогда? - Я задумался, чувствуя, что капитан говорит правду.
        - Просто у тебя весь дом нашпигован всякими секретами и ловушками. Кто-то еще со вчерашней ночи попался, вот и стонет во весь голос.
        - А зажигалки и спички ты украл?
        - Ну, я.
        - А пробки?
        - Не выворачивал.
        - Еще одна загадка.
        - Слушай, Вадим, я думаю, у тебя тут действительно живет кто-то еще. Не привидение, конечно, но тот, кому очень не хочется, чтобы его увидели. Чтобы вообще знали о нем. Вот слушай. Когда я спускался в подвал, кто-то прошмыгнул внизу. Какой-то человечек, клянусь своим пистолетом.
        - Ладно, пошли искать остальных. После разберемся.
        Мы выбрались наверх через люк в мою комнату и направились налево по коридору.
        - Смотри-ка! - шепнул Марков. - Там кто-то шевелится.
        Дверь в комнату Ксении была отворена, а внутри стояли два человека, тесно прижавшись друг к другу. Они так страстно целовались, что даже не заметили нашего появления. И лишь луч фонарика заставил их разомкнуть объятия. Это были Комочков и Маша. Они испуганно посмотрели на нас.
        - Все в порядке, - прошептал я. - Проверка документов.
        Теперь я понимал, почему исчезла Маша и кто ее увлек за собой из зала. Но куда делась Ксения? Честно говоря, мне было все равно, чем они тут занимаются, хотя и несколько обидно за Сеню. А Марков повел себя более нравоучительно.
        - Стыдитесь, скрытники. На Востоке вас обоих посадили бы в яму с крысами, прежде чем забросать камнями, - заявил он. - Совсем совесть потеряли. Вот я вам сейчас уши-то надеру!
        - Пойдем, - остановил его я. - Это нас не касается. Обойдем дом с другой стороны по коридорам. Надо же найти нашу крикунью.
        Но теперь вдруг и у меня как-то неприятно засосало под ложечкой: я представил себе, что и моя жена там, в зале, целуется с Сеней Барсуковым. А почему бы и нет? Что я знаю о них, об их тайной жизни? Что мы вообще знаем друг о друге? Мы видны лишь настолько, насколько сами хотим открыться другим, даже самым близким. А вся основная, самая большая часть души-айсберга скрыта во тьме. И мой фонарик не высветит то, что может там оказаться…
        Мы прошли через все коридоры и помещения и снова уперлись в комнату Ксении, но ни Маши, ни Комочкова там уже не было. Тогда я открыл дверь в зал, и нашим глазам представилась следующая картина. Вновь горели свечи, а за «круглым столом короля Арсения» чинно сидели все пятеро наших друзей. Словно вообще ничего не случилось.
        Чета Барсуковых держалась за руки и излучала любовь, Комочков невозмутимо смаковал глинтвейн, Милена мило улыбалась, рассказывая что-то смешное, а Ксения сидела, подперев ладонью голову. Она, видимо, засыпала. Но, приглядевшись внимательней, я вдруг понял, что наша гордячка и острословка вдребадан пьяна.
        - Ну, и где же вы бродите? - строго спросила моя жена, оборвав свой рассказ на полуслове. - Мы нашли спички. Без вашей помощи.
        - А что с Ксюшей? - Я кивнул в сторону ее подруги. - Она напоминает девушку-сомнамбулу после операции. Наркоз так подействовал?
        - Мне пришлось влить в нее целый стакан водки, чтобы она успокоилась, - пояснил Барсуков.
        - А ты выяснил, почему она так орала?
        - Выяснил… Кто-то в темноте наступил ей на ногу. Вот нервы и сдали.
        - Это был я, - хмуро сознался Комочков. - Случайно. Я не хотел, братцы.
        - Ясно, - сказал я. - Непонятно только одно: от кого исходил первый вопль? И если никто из нас к нему не причастен, то действительно здесь есть кто-то восьмой. Тайный, как сама смерть.
        Последнюю фразу мне произносить не стоило бы. Флюиды страха вновь стали витать в воздухе и обретать свое материальное воплощение. Но тут мне на помощь пришел Сеня, высказавшись довольно успокоительно и трезво:
        - Поросенок еще не остыл, пора есть. Да и выпить по доброй чарке. Предлагаю продлить наше пиршество в Полынье, самом загадочном и мистическом месте на всей планете. А что еще нас ждет впереди? Подумать жутко. Но для всех нас это такие пустяки по сравнению с кончиной Березовского и Маргарет Тэтчер. Земля без них осиротела, кто же теперь для России гадости будет делать? Навальный, что ли? Мелковат парень. Масштаб Полыньи. Но мне здесь начинает нравиться все больше и больше, - заключил он свой геополитический спич.
        - А Маркову надо придумать какое-нибудь наказание, - добавила Милена. - Предлагаю лишить его спиртного. Хотя бы на сегодняшний вечер.
        - Это жестоко, - возразил Комочков. - Пусть лучше застрелится.
        Тут Ксения очнулась, сфокусировав на мне и Егоре свой туманный взгляд. Потом громко икнула и нечленораздельно с заиканием произнесла:
        - Брав-во! Один п-получил по г-глазу, д-другой - в лоб… Бис!
        - Не отправить ли ее в постельку? - предложил Марков. Но Ксения вцепилась в краешек стола, словно он собирался от нее уплыть к озеру, где мы так славно покупались. При этом она резко замотала головой.
        - Пусть сидит. Только глядите, чтобы не свалилась, - сказала Маша. - А то и третий из нас что-нибудь себе расшибет.
        - Все-таки, Марков, ты настоящая сволота, хоть и раненая, - заметил Барсуков. - Ну зачем ты все это придумал? Эту дурацкую игру?
        Тот не ответил, лишь с аппетитом накинулся на поросенка. А раскаты грома по-прежнему сотрясали стены нашего дома. Потом произошло и вовсе нечто непонятное: раздался такой грохот, будто бы на Полынью рухнул небесный свод.
        - Это уже и вовсе похоже на какой-то взрыв артиллерийского склада, - предположил Комочков.
        - Да это просто у меня в аптечке лопнула склянка с эфиром, - ответил я на чеховский лад.
        - А не лучше ли нам вообще закончить наше ночное пиршество и разойтись по своим комнатам? Не пора ли спать? - предложила Маша.
        - И то верно, - согласился Комочков, а за ним и все остальные.
        Странно, но на всех нас внезапно, словно выскочивший из-за угла убийца, напала непонятная сонливость. Можно было подумать, что грозовые разряды, сверкавшие над крышей дома, обладали гипнотически-усыпляющим свойством. Снова «Закон Теслы»?
        - Вадим, помоги мне отвести Ксюшу! - попросила Милена.
        Лучше бы она сказала: «отнести», поскольку ее подруга вообще напрочь позабыла, что у нее где-то там существуют ноги. Мы взяли нашу крикунью под ее белые пьяные ручки и потащили в постель. Потом я на всякий случай вернулся в зал. Здесь уже никого не было, но свечи все еще горели, забыли их потушить… Не хватало еще сгореть заживо.
        Один из подсвечников наклонился в опасной близости от вороха старых журналов, сложенных в углу. И свеча вот-вот должна была выпасть. Я подхватил ее, затушил и порадовался, что бог надоумил меня возвратиться в зал. Потом, осмотрев подсвечник, я призадумался. Странно, он был укреплен достаточно надежно и не мог наклониться. Если только кто-то не наклонил его нарочно.
        Но кто? Да и как тут оказались старые журналы? Мне помнилось, что я выбросил на помойку, когда убирал в доме. И вновь передо мной замаячила тень кого-то восьмого, чьи явные и неявные следы ощущались повсюду. И либо я схожу от подозрительности с ума, либо эта хитрая бестия хочет нас всех тут угробить. Чего проще спалить дом со всеми гостями и хозяином, когда на них навалилась непонятная сонливость? А не он ли и подсыпал что-то в глинтвейн? Я беспомощно оглянулся, чувствуя, что силы наши не равны, со мной просто играют в «кошки-мышки», и мне захотелось заорать во весь голос, чтобы этот Некто вышел, объявился, наконец, показал свое лицо…
        Но другой крик, истерический, ворвался в зал и оборвал мои мысли. Кричала женщина из комнаты Барсуковых. И я почему-то подумал, что ее убивают - причем делает это ее муж, Сеня, дознавшийся о связи своей жены с Комочковым. У него был очень ревнивый характер, и мое предположение могло иметь основания. Не раздумывая, я бросился в их комнату. Но моим глазам предстала совершенно другая картина: не окровавленная Маша, бьющаяся в конвульсиях, а, напротив, прижимающаяся к мужу, который как мог, успокаивал ее.
        - Там… там… там… - повторяла она одно только это слово и указывала рукой на застекленную веранду.
        За моей спиной уже появились Милена и Комочков, прибежавшие на крик из соседних комнат, а вскоре пришел сонный и злой Марков.
        - Когда же это кончится? - сердито спросил он. - Дурдом какой-то! Что произошло на этот раз? Выкладывайте.
        - Не знаю! - ответил я. - Ее что-то напугало на веранде.
        - Так пошли, поглядим!
        Мы с Марковым и Комочковым, протиснувшись через дверь, вышли на веранду. Здесь в кресле-качалке удобно устроилась моя резиновая кукла. Среагировав на звук, она повернула к нам свою голову и с радостью прошелестела: «Крови хочу, крови! Наконец-то ты явился - иди ко мне!» Потом раздался положенный по программе хохот.
        У Комочкова отвисла нижняя челюсть, и даже Марков слегка пошатнулся, не сразу разобравшись, что такое сидит перед ним в кресле-качалке. Кукла вновь произнесла свою зловещую фразу и заржала. Я подбежал к ней и стукнул по башке кулаком, туда, где находился выключатель. Надувная злодейка враз обмякла и больше не произнесла ни звука, уставившись на нас с обидой, словно мы не оценили ее актерский талант.
        - Все в порядке, - сказал я, поворачиваясь к друзьям. - Это всего лишь кусок латекса и всякие микросхемы.
        - Понимаю. Но если когда-нибудь у нас будет введено звание «Заслуженный идиот России», то ты будешь одним из первых претендентов, - ответил Марков.
        Я не стал спорить. Но одного я не мог понять: как кукла оказалась здесь, на веранде? Ведь после того случая с Мишкой-Стрельцом я выпустил из нее воздух и унес в свою комнату, засунув в платяной шкаф. Кто вновь «оживил» ее и притащил сюда? Никто из моих друзей не знал, что у меня имеется эта штука. Кроме Милены.
        Мы вернулись в комнату. Я тащил за собой куклу, ухватив ее за ногу, и голова ведьмы мягко шлепалась об пол. Увидев это чудовище вновь, Маша попыталась закричать, но Сеня мягко закрыл ей рот ладонью.
        - Это все твои проделки? - прошипел он в мою сторону. - Завтра же мы уедем отсюда!
        - Да будет… будет вам, - попытался я их успокоить, а Марков грозно произнес:
        - Вадим, убери эту свою гадину куда-нибудь подальше. У меня самого мурашки по коже бегают.
        Куклу я вновь засунул в платяной шкаф, а дверцу еще и запер на ключ. Теперь не выберется. Если только вновь ей не помогут это сделать. Вскоре пришла Милена, держа в руке зажженную свечку.
        - Маша успокоилась, - сообщила она. - Твои шутки порой заходят слишком далеко.
        - Да не делал я этого! - разозлился я.
        - А кто же?
        - Не знаю! Может быть, здесь, в Полынье, климат такой - неодушевленные предметы оживают. А что? Сидела она себе в шкафу, надоело, встала и пошла погулять…
        - Не глупи. Давай лучше ложиться спать. Все уже разошлись по своим комнатам.
        Но нас ожидал еще один сюрприз… Едва Милена откинула одеяло, как в ужасе отшатнулась и прижалась ко мне. На простыне лежала гадюка. Судя по всему, та самая, которую притащил с болота Марков.
        - Только, ради бога, не ори! - произнес я. - У меня уже уши болят от ваших криков. Вот сейчас я точно набью кому-нибудь морду!
        - Он же знал, как я боюсь змей, - чуть не плача, сказала Милена. - Ведь специально нам подсунул!
        Я выскочил из комнаты, а Милена поспешила за мной. Маркова мы застали уже лежащим в постели. Тепленького. Я рывком сорвал с него одеяло.
        - Ну что там опять случилось? - рассвирепел он. - Вы дадите мне когда-нибудь спать или нет?
        - А ты пойди погляди, что у нас в постели валяется! Зачем ты нам гадюку подбросил?
        - Какую гадюку? - Марков недоуменно уставился на нас, потом полез к тумбочке, открыл дверцу и вытащил свой болотный трофей. Теперь пришел черед удивляться нам.
        - А… там? - Милену била мелкая дрожь.
        - Пошли посмотрим, - деловито предложил Егор, натягивая джинсы. - Но если вы меня разыгрываете, - берегитесь!
        Мы вернулись в нашу комнату, и я посветил фонариком на постель. Змея в точности походила на ту, которая лежала в тумбочке Маркова. Впрочем, все гадюки выглядят одинаково. Но вдруг… она шевельнулась… приподняла узкую головку. Изо рта высунулось жало…
        - Назад! - скомандовал Марков, отстраняя меня и Милену. - Чертовщина какая-то… Может быть, это хахаль той, моей, и приполз к своей подруге?.. Такое бывает, вспомните Киплинга. Сходить, что ли, за пистолетом?
        - Не надо устраивать в моем доме пальбу. Да еще в три часа ночи.
        Я осторожно, бочком, подошел к постели и снова набросил на гадюку одеяло. Мы услышали тихое шипение. Затем я нагнулся и вытащил из-под кровати один из мечей. Поднял, держа обеими руками.
        - Егорушка, по моему сигналу откидывай одеяло, - шепотом произнес я. - Раз, два, три!
        Одеяло взметнулось вверх, а я с размаху ударил мечом по узкой ленте, разрубив гадюку пополам. Обе половинки змеи продолжали извиваться, а Милена, глядя на них, громко вскрикнула. Не удержалась все-таки… Через некоторое время гадюка издохла, как-то свившись в два клубка. А в нашу комнату уже заглядывали разбуженные Барсуковы. Если, конечно, они вообще ложились.
        - Что это? - прошептала Маша.
        - Змея… - Я подцепил кончиком меча обе половинки и выбросил их в открытое окно.
        - Откуда? - спросил Сеня.
        - Кто ж знает? Спроси что-нибудь полегче.
        Я бы сейчас охотно поверил версии Маркова, что муж приполз к своей мертвой возлюбленной. Это было бы красиво и поэтично, но… Слишком многое подсказывало мне, что гадюку именно подложили в нашу постель. Возможно, даже каким-то образом усыпив ее на некоторое время. Чтобы мы также приняли ее за мертвую, взяли в руки. И тогда…
        Все события этой сумасшедшей ночи складывались в одну цепочку: первоначальный жуткий крик, который не принадлежал никому из нас, когда Марков погасил свечи; перевернутый подсвечник над журналами, грозящий запалить дом; кукла на веранде, пришедшая туда «своими ногами»; наконец, эта гадюка…
        - Я сегодня ни за что не усну! - объявила Маша.
        - А я больше никогда не лягу в эту постель, - добавила Милена.
        - Ладно, будите Комочкова, - сказал я. - Нужно сообщить вам одну очень важную вещь. Бессонная ночь продолжается.

… Когда все мы собрались в зале (кроме Ксении, которую не стали будить, - да это было бы и бесполезно), я рассказал им все, что произошло со мной в поселке Полынья за последнюю неделю. Поведал о своих подозрениях по поводу смерти деда, о попытках меня запугать, а позже - убить на спиритическом сеансе. О таинственном сожителе в нашем доме, о беглом убийце, о Волшебном камне и Девушке-Ночи (не упомянув лишь о моей встрече с нею). О Намцевиче и докторе Мендлеве, о проповеднике Монке и пекаре Раструбове, о тетушке Краб и всех остальных людях, с которыми меня свела судьба в этом аномальном месте…
        Даже упомянул об исчезнувших тетрадях деда, которые, теперь я понимал это, могли играть важную роль во всей этой таинственной истории, отдающей мистикой и хладнокровным практицизмом. Я почему-то не сомневался, что за всеми загадочными событиями стоят реальные люди. И Марков с его трезвым аналитическим умом сыщика был единственным человеком, который согласился со мной.
        - Деда убили - ясен пень, - подытожил он. - И нам нельзя уезжать отсюда, пока мы не распутаем весь этот змеиный клубок.
        - А я считаю, что нам, наоборот, нужно убираться как можно скорее, - не согласилась с ним Маша. - Я предчувствую надвигающуюся беду. На всех нас. Мы все здесь погибнем.
        - Хорошо, - отозвался Марков. - Пусть женщины и те, кто захочет, - уезжают. Но я остаюсь с Вадимом.
        - Ну, тогда и я тоже, - хмуро кивнул Комочков. - Будет о чем написать в газете. Это мой долг журналиста.
        - А мы - пас! - ответил за себя и свою жену Барсуков. - Мне здесь все осточертело. И потом, у нас трое детей. Кто о них позаботится?
        - Пожалуй, и мы с Ксенией присоединимся к вам, - задумчиво произнесла Милена, и мне это было слышать больнее всего, хотя я и понимал, что она права. Я не мог рисковать ее жизнью.
        Так мы разделились. Но наутро судьба преподнесла нам еще один скверный сюрприз. А те, кто хотел уехать, вынуждены были остаться против их воли. Милена, Ксения и Барсуковы уже собирали вещи, когда в дверь моего дома постучалась тетушка Краб. Она принесла только что испеченные пироги с рыбой и сообщила, что ночью, во время грозы, со склонов гор сошел большой оползень, завалив единственную дорогу в город.
        Именно он и явился причиной того чудовищного грохота ночью, напоминавшего взрыв на артиллерийском складе. Такое уже случалось в прошлом году, сказала тетушка, и восстановительные работы заняли целый месяц. Но и тогда, и сейчас поселок оказался отрезанным от всего остального мира…
        Глава 18. Разобщение
        - Миленькое дельце! - сказала моя жена, покусывая верхнюю губку, - это было знаком приближающегося раздражения. - И что же мы теперь будем делать? Торчать в этой чертовой Полынье, искать убийцу твоего деда и ждать, когда всех нас здесь передушат?
        - Не все так мрачно, - попытался я ее утешить. - Смотри, уже и солнышко светит. И возможно, наши ночные страхи - лишь порождение темноты.
        - Ну да! Гадюка-то была настоящая. - В этом с ней было трудно не согласиться. Но меня поддержал Марков:
        - Чем быстрее мы найдем убийцу и разберемся во всем, тем скорее все плохое и закончится. У Вадима есть восемь явных подозреваемых. Кроме того, показания Мишки-Стрельца и рыбака Валентина, первым обнаружившего труп. Исходя из этого, я бы сначала отбросил всякую чепуху, вроде Девушки-Ночи, - при этом он как-то странно покосился на меня и фыркнул. - Я разбил бы всех подозреваемых в убийстве на три группы. Первая, наиболее серьезная, - местный олигарх Намцевич и скрывающийся где-то здесь, на болотах, а то и в доме деда, маньяк-убийца Григорий, сын местной продавщицы магазина. У каждого из них могли быть свои причины, которые нам пока не до конца ясны. Вторая группа, потенциальная, - это доктор Мендлев, полицейский Громыхайлов - фу, какие невкусные фамилии! - и пекарь Раструбов. Фамилия не лучше. Но судят не по ним, а «по делам их». Третья, сомнительная: кузнец Ермольник, проповедник Монк и поселковый староста Горемыжный. Снова фамилии весьма скверные, но тут, судя по всему, все такие. Как из паноптикума.
        Комочкову надоело слушать, и он поторопил:
        - Нельзя ли покороче, начальник? Баланду давай!
        - Будет тебе пайка, будет и шконка с парашей. В связи с экстренными обстоятельствами продпаек урезается, - осадил его Марков. - Продолжаю. Нам надо быть готовыми к тому, что все эти восемь человек здесь ни при чем. И все они являются вполне порядочными и законопослушными гражданами. Включая маньяка-убийцу, с которым, возможно, судебная система дала сбой.
        - А Намцевич? - спросил Барсуков.
        - А что Намцевич? Может, милейший человек. Чудак только. Забрался в глубь страны, чтобы растить сына на экологически чистых продуктах, как Стерлигов. Не будем судить обо всех олигархах стереотипно.
        - У того - «Челси», у этого - Полынья. По крайней мере, хоть в России, - вставил Сеня. - Но хрен редьки не слаще.
        - Я еще не закончил. Вадим поступил мудро, вызывая столь явно огонь на себя, но - рискованно. Теперь мы сменим тактику. Сделаем вид, что расследование больше не ведется, но будем осторожно и постепенно изучать всех. Времени у нас теперь достаточно. Кроме того, мы имеем и неоценимого помощника в лице тетушки Краб, - что это еще за фамилия? - у которой здесь обширные связи. Надо, господа, учиться работать с информаторами. Но прежде всего, нужно шаг за шагом, сантиметр за сантиметром осмотреть весь дом.
        - Прежде всего, следует пойти и поглядеть - нельзя ли как-то обойти этот дурацкий оползень или выбраться из поселка каким-то иным способом, - предложила Маша.
        - Хорошо, пойдемте, - согласился Марков. - А домом займемся потом, после обеда.
        Мы наскоро попили цветочного чая и вышли на улицу. Я чувствовал, что между нами происходит кисло-уксусное брожение, связанное с тем, что одни (четверо) непременно хотели уехать, выбраться отсюда как можно скорее, а другие, трое, - Марков, Комочков и я, - желали остаться и довести дело до конца. В дальнейшем эти разногласия и вынужденное совместное проживание в доме могли привести к крупной ссоре.
        Я все же надеялся, что до этого дело не дойдет. Все-таки мы были знакомы и дружили слишком давно. Но в замкнутых пространствах психологическая несовместимость может довести даже старых знакомых до открытой и явной вражды.
        Когда мы вышли из поселка и добрались до перегораживающей дорогу груды камней, величиной этак с шестиэтажный дом, там толпилось уже несколько жителей поселка, а среди них - староста Горемыжный и доктор Мендлев. Было ясно, что преодолеть такой громадный завал, сползающий в болото, по силам лишь профессиональному скалолазу.
        Обойти его справа мешал крутой склон горы, слева - непроходимая топь. Я еще подумал: как мог случиться такой странный оползень, какая чудовищная молния должна была расколоть вершину горы, чтобы обрушить груду камней на дорогу - практически в самом узком ее месте? Разве что постарался инженер Гарин со своим гиперболоидом. А действительно, не вызван ли завал намеренно, каким-нибудь целенаправленным взрывом? Но кому понадобилось подобное, для какого такого эксперимента, изолирующего жителей поселка от остального мира?
        Марков будто бы угадал мои мысли:
        - Да, очень похоже на взрыв, проведенный умелыми подрывниками. Но, в конце концов, природа порой любит подшутить над нами.
        - Здесь может сгодиться только дельтаплан, чтобы перелететь гору, - вздохнул Барсуков. А Милена в раздражении пнула один из камней и, не рассчитав силы удара, ойкнула.
        - Ну а если попробовать уплыть отсюда по озеру? - спросила Маша.
        - Не выйдет, - ответил стоявший с нами рядышком Горемыжный. - Там дальше - леса, леса, леса… И болота, болота, болота…
        - Более гнусного и подлого места я в своей жизни не встречала, - сказала Милена. - В преисподней и то лучше.
        - Да вы не волнуйтесь, - несколько обиженно отозвался поселковый староста. - Помощь из города придет обязательно… Ну, недельки через две. Правда… телефонная связь нарушена. А продуктов хватит, - у всех же подсобное хозяйство. Да и магазин… Так что не тужите слишком сильно. А это, значит, и есть ваши гости, Вадим Евгеньевич?
        Пришлось познакомить его с женой и друзьями.
        - Говорил же я вам, уезжали бы пораньше, сидели бы сейчас в Москве. А так…
        - Вот и дали бы ему вовремя пинка под зад, - вновь съязвила Милена. И нарочно громко, чтобы все слышали, добавила: - Я лично всегда так поступаю.
        Пришлось слегка ущипнуть ее, чтобы немного угомонилась. Обратно мы возвращались вместе с доктором Мендлевым, которого я также представил своим гостям.
        - Значит, остаетесь у нас загорать еще почти на месяц? - поинтересовался он, словно это зависело от нашей воли.
        - Куда же деваться? - ответил за всех я. - На перелетных птиц мы вроде бы не похожи.
        - Перелетной птичкой я стану в Москве, - пообещала мне Милена.
        Сегодня что-то она была особенно не в духе. Я обнял ее за плечи, но этот жест настроение ее не смягчил. Она вывернулась из-под руки и пошла в сторонке. Мендлев внимательно присматривался к ней, поблескивая стеклами очков. Потом вдруг коварно спросил:
        - А Девушка-Ночь похожа на вашу жену?
        Я предпочел промолчать.
        - Девушка-Ночь, конечно же, всего лишь поэтический образ, - продолжил доктор, словно не замечая моего смущения, - но ею может оказаться любая реальная женщина. Даже ваша Милена.
        - А я так думаю, - вставил Барсуков. - Все это ерунда и глупость. Просто ваш поселок расположен в очень скверном геологическом, географическом, энергетическом и прочее месте. Вот вам и валятся каждый год волшебные камни-метеориты на голову, а по болотам бродят всякие девки.
        - Как знать, как знать… - туманно отозвался Мендлев и попрощался с нами. Он был чем-то явно расстроен. Тем, что его, как и нас, закупорили в этом поселке, словно в пустой бутылке из-под шампанского? Или он что-то прознал о моей мимолетной связи с рыжей Жанночкой, которая наверняка была и его любовницей? Короче, веселье закончилось, шампанское выпито, пришло время сдавать тару. Только кто примет?
        В поселке наша группа как-то сама собой разделилась пополам. И только Комочков держался сам по себе. Я предложил всем пойти к водонапорной башне, обещая показать невиданные красоты, но Милена заупрямилась. Она сейчас походила на норовистую лошадку, бьющую копытом.
        - Что ты нас, экскурсовод несчастный, таскаешь за собой, как баранов? Ну и что мы увидим с твоей Пизанской башни? Как свежо и прекрасно болото вокруг нас? Глаза бы мои его не видели… бы. И тебя, кстати, тоже. Я купаться хочу. Давайте наймем лодку и покатаемся по озеру!
        К ней тотчас же присоединились Марков и Ксения. А Комочков решил вообще уединиться, посидеть где-нибудь в теньке и начать писать статью. Он даже и название ей уже придумал: «Затерянные в Полынье, или Следствие по делу дедушки».
        - Как, звучит? - спросил он меня.
        - Там будет обо всех нас?
        - Там будет обо всем, - хитро сощурился он.
        Так началось наше разобщение в Полынье. Одни двинулись к озеру, другие - к башне. Около нее уже поджидал Мишка-Стрелец, лежа на травке и листая какую-то затрепанную книжку.
        - Дай закурить, а то не жить! - обратился он ко мне. - Ну, значится, так: с каждого по три доллара минус налог за бездетность плюс полтора бакса за бинокль и еще один евро со всей группы. Кредитные карточки не принимаем.
        - Мишенька, ты не перегрелся? - спросил я. - В прошлый раз ты брал гораздо меньше.
        - Изменились обстоятельства, - деловито отозвался он. - Наш поселок превратился в закрытую промзону, а значит, и попасть на башню стало труднее.
        Какая-то логика в его словах была.
        - Ладно, - согласился я. - Полезли.
        Вскоре мы все четверо оказались на небольшой площадке с перильцами. Первой стала осматривать окрестности в бинокль Маша.
        - Мадам, посмотрите налево, где плещется водная лазурь, а одинокая чайка напоминает печальную наложницу из сераля султана, - пыжился Мишка-Стрелец. - Прямо перед вами расстилается вытканный мхом болотный ковер, по которому скачут изумрудные жабы…
        Потом бинокль взял Сеня, но, в отличие от жены, ему мало что понравилось.
        - Глупо все это… - хмуро сказал он. - Чайки, ягодки, ковры, мхи, султаны… А вот это уже интересно.
        - Что именно? - полюбопытствовал я.
        - Наш Комочек, вместо того чтобы писать статью, крутит амуры с какой-то рыжей ведьмочкой.
        - Это, наверное, Жанна, медсестра доктора Мендлева, - догадался я, а Маша отобрала у мужа бинокль и направила его в ту сторону, куда показывал Сеня. При этом ее миловидное и нежное лицо приобрело странно-озлобленное выражение, словно начиная каменеть.
        Я заметил, что и Сеня смотрит на нее ледяным взглядом. Может быть, он догадывается о ее связи с Комочковым? Такие адюльтеры никому не удается скрывать слишком долго: это все равно, что воровать у спящего льва куски мяса - когда-нибудь да попадешься.
        Получив бинокль, я стал изучать озеро. Где-то на середине его качалась лодка, а возле нее плавали Марков, Ксения и Милена. Судя по всему, им было очень весело втроем. Ладно, купайтесь. Потом я посмотрел на болото, подкрутив оптику. И здесь меня тоже ждало нечто любопытное. «Надо почаще лазить на эту башню, - подумал я. - Чего только не увидишь».
        Там, на болоте, какой-то человек прыгал по кочкам с ловкостью шимпанзе, хотя сам был довольно пузат. Достигнув отдаленного островка, он нагнулся, подобрал что-то с земли и положил в рюкзак. Затем повернулся в мою сторону, и я узнал в нем пекаря Раструбова. Его характерные тараканьи усы топорщились, как стрелки.
        - Ну, хватит, - в сердцах сказал Барсуков. - Пошли вниз.
        В это время Мишка-Стрелец потянул меня за рукав и громким шепотом спросил:
        - Ты… эта… ничего лишнего не сболтнул Петьке?
        - Какому Петьке?
        - Ну, Громыхайлову! Насчет того, что я видел его ночью? Когда они мешок тащили к озеру.
        - Нет, - сказал я. И потом добавил, краснея: - Но у нас был с ним разговор. И, по-моему, он догадался насчет тебя. Ты извини, Миша. Как-то все так само собой получилось…
        - Получилось, получилось! - разозлился он. - То-то я гляжу, он на меня зуб заимел… Сволочь ты, Вадим, порядочная. Вот взять бы тебя за это да сбросить с башенки…
        Барсуковы прислушивались к нашему разговору, стоя чуть поодаль. А я ощущал свою вину перед Мишкой и не знал, что ему ответить. Он между тем продолжал:
        - Ведь они меня за это убьют, точно тебе говорю! Эх-ма… Лютой смертью погубят. Кишки вырежут вместе с сердцем. Такие люди… Что же теперь делать? И бежать некуда - заперты мы здесь. Ладно! Была не была, лучше уж самому, разом… Чтоб не мучиться!
        И прежде чем я успел понять, что же он хочет сделать, Мишка-Стрелец перекинулся спиной через перила и полетел вниз. Рядом вскрикнула Маша, и я, обернувшись, еле успел подхватить ее, падающую в обморок, прежде чем она невольно повторила бы смертельный полет смотрителя башни.
        Глава 19. Оно надвигается
        Мишка-Стрелец висел внизу, не доставая метров двух до земли, раскачивался на упругой резиновой ленте, которая была привязана к его ноге, и дико хохотал… Потом до нас стали доноситься его веселые крики:
        - Ну как, хорош трюк?.. Сам придумал! Мне бы в цирке выступать, в кино сниматься!.. Я же обещал вам зрелища? Получите!.. Может, и деньги заплатите? А?.. Не слышу!..
        Барсуков стоял красный, словно вареный рак, потрясал перед моим лицом кулаками и орал:
        - Идиот! Все вы тут психи! Все до одного! И мы с Машкой скоро станем такими же!
        Его супруга уже пришла в себя и сидела на площадке. Глаза ее странно блуждали, будто она никак не могла сосредоточиться. Наконец, с трудом поднялась и произнесла:
        - Пошли вниз.
        Мы спустились с этой проклятой башни, я спрыгнул на землю последним. Мишка продолжал раскачиваться, как обезьяна. Выражение его лица показывало высшую степень удовлетворения.
        - Пойдем искупаемся? - предложил я. - Охолодимся.
        - Щас! - рявкнул Барсуков, пытаясь достать голову удалого Стрельца кулаком. Видя, что это ему никак не удается, он плюнул и снова зарычал на меня: - Дай ключи от дома!
        - Под соломенным ковриком, на крылечке… Ну и уходите!
        Я повернулся и пошел в другую сторону, а вслед мне Мишка-Стрелец крикнул:
        - А все-таки, Вадим, ты не прав! Зря ты все Громыхайлову рассказал, зря!
        Я тоже плюнул. Ладно, если он такой фокусник, пусть сам выпутывается из этой истории. Как хочет. А я умываю руки. Мне почему-то расхотелось идти к озеру и смущать своим видом веселящуюся троицу. Я свернул к кузнице, поскольку у меня появилась одна интересная идея. Не знаю, правда, как к ней отнесется Ермольник.
        Я не стал заходить внутрь кузницы, а просто стоял в дверях и смотрел, как он и его помощник ходят молотом по наковальне. На мое приветствие они не среагировали. Словно просто какая-то назойливая муха прожужжала над ухом. Нет, не рады мне были здесь, отнюдь не рады.
        - Потап Анатольевич! - позвал я. - Да бросьте вы громыхать… как Громыхайлов. Вышли бы на минутку, потолковать надо.
        Но Ермольник стучал еще минут десять, прежде чем отложил молот, выпил кружку воды и высунул свое темное, матерое лицо наружу.
        - Чего тебе, парень?
        - Сколько охранников и слуг на вилле Намцевича? - напрямую спросил я, памятуя о том, что с Ермольником лучше не ходить вокруг да около.
        - Зачем это тебе? Человек десять, - неохотно отозвался кузнец, но я разглядел на его губах под усами легкую усмешку. - И все вооружены, - добавил он, пыхнув в меня папироской. - Чуешь?
        - Чую-чую… Чую и то, что вы там, на наковальне, вроде бы сабельку мастерите? А в углу готовая пика стоит. Что, к Куликовской битве готовитесь?
        - Оружие не помешает… время сейчас лихое. А добрый меч, если умеючи, и супротив автомата сгодится, осечки не даст. А ты, парень, глазастый. Ну и что ты надумал?
        - Потап Анатольевич, я знаю, что это вы делали ограду и ворота к вилле Намцевича. Сможете мне изготовить еще один ключ к замку? Мне необходимо побывать там ночью. И если получится - кое с кем потолковать. Скажу честно: с Валерией. Мне кажется, что ее там держат вроде заложницы. По крайней мере, она должна много знать.
        - Тянет тебя, значит, к ней? Ты, парень, гляжу, совсем как твой дед. Такой же бестолковый.
        - Тянет, - признался я.
        Ермольник долго смотрел на меня, словно оценивая, потом, так ничего и не ответив, ушел в кузницу. «Не вышло», - подумал я. Подождав минуты три, я поднялся и собрался уходить. Но в это время из дверей снова вышел кузнец.
        - Мне не надо ничего мастерить, - угрюмо сказал он. А потом протянул на заскорузлой ладони массивный ключ с двумя бороздками. - Вот дубликат.
        - Спасибо, - сказал я и положил ключ в карман.
        - Только пойдем туда вместе, - добавил Ермольник.
        Я кивнул головой и пошел по тропинке к поселку. А оглянувшись через несколько метров, увидел, что кузнец все еще стоит в дверях и тяжелым взглядом смотрит мне вслед. Затем он круто развернулся и скрылся в мастерской.
        В поселке я задержался возле газетного киоска, где поболтал немного с Дрыновым - о том о сем… Меня интересовал этот высокий и бледный спирит с благородной седой шевелюрой, непонятно каким ветром занесенный в Полынью. Ему бы где-нибудь на парапсихологических симпозиумах выступать, а он в будке сидит.
        - Скажите, Викентий Львович, а мой дед посещал ваши сеансы? - невзначай спросил я.
        - Как же, как же, - кивнул тот. - Большим любителем был. Захаживал постоянно.
        - И что же он спрашивал… у духов?
        - Да разное, - замялся Дрынов, а мне показалось, что его бледность еще больше усилилась, стала почти смертельной. - Я уж и не упомню. Что-то о своих предках. Дальних-дальних. Они ведь, если не ошибаюсь, египетскими жрецами были? Или из Ассирии?
        - Впервые слышу, - изумился я. - Это для меня новость.
        - Да… мало мы еще знаем о переселении душ, - как-то невпопад произнес Дрынов.
        Мне почему-то явственно представилась такая картина - словно бы по глазам полосануло ослепительным лучом, разрезавшим темноту: комната, круглый стол, а за ним сидят все местные спириты - сам Дрынов, доктор Мендлев, булочник Раструбов, учитель Кох, староста Горемыжный, проповедник Монк и рыжая ведьмочка Жанна, а среди них - мой дед. Гасится свет, вертится и позвякивает блюдце, а к деду уже тянутся в этом мраке все семеро, четырнадцать рук… семьдесят пальцев… впиваются в его тело… рвут плоть… Они все вместе - убили его.
        - Что с вами, вам плохо? - услышал я голос Дрынова.
        - Нет, - мотнул я головой, сбрасывая наваждение. Но ведь могло же, могло быть такое коллективное убийство? И почему это привиделось мне именно здесь, перед Дрыновым?
        Я увидел, что по улице идут Комочков и Жанна, и пошел им навстречу. Парочка была еще та: оба рыжие, будто курага, да еще и с зелеными глазами, в которых начинал разгораться пожар любви. Медсестра сухо поздоровалась со мной, а потом тотчас же и попрощалась.
        - Значит, до вечера! - крикнул ей вслед Комочков, чуть не облизываясь при этом. Я и не предполагал, что он такой сексуально озабоченный.
        - А что у нас намечается на вечер? - поинтересовался я.
        - Не знаю, что у вас, а лично меня она поведет к Волшебному камню. Как журналист я обязан исследовать это таинственное явление.
        - Жанночку ты хочешь исследовать, ну да это твое дело. А вот ответь-ка мне, милый друг Коля, давно это у тебя с Машей? Она ведь не бесхозная медсестра, у нее муж, дети.
        - Месяцев пять, - беззаботно отозвался он.
        - У меня это в голове не укладывается.
        - Странно. Вроде бы там достаточно свободного места.
        - Он еще и острит! Как ты вообще решился на такое?
        - Ну и что? Поэтому, значит, ее нельзя считать привлекательной женщиной? А может быть, она не любит Сеню? Подумай об этом, моралист.
        Я подумал. Но все равно не мог понять, что происходит. Какое-то огненное колесо катится на всех нас, готовое раздавить в лепешку. Я всегда считал Барсуковых идеальной парой. Или они делали вид? Или я слеп?
        - Так у вас это серьезно? - спросил я с последней надеждой.
        Комочков как-то тяжело вздохнул.
        - Не знаю, Вадим, не хочется об этом думать. Маша считает, что да. Она была бы даже не прочь развестись с Сеней. Он, кстати, пока ни о чем не догадывается.
        - Вот именно - пока. А когда узнает, - он тебя прибьет. Или Машу. А еще лучше вас обоих.
        - Ну и пусть. Но видишь ли, по правде говоря, я все равно не смогу связать свою судьбу с Машей, даже если она уйдет от Барсукова. Потому что… Только ты никому не проболтайся. Потому что через три месяца я сам… женюсь. Вот так-то… И не пялься на меня, как на таракана, все мужчины рано или поздно заводят семью. Пришел и мой черед.
        - На ком же ты остановил свой выбор?
        - Ну… есть одна. Позже узнаете.
        Мы подошли к озеру. На травке лежал Марков, а по обе стороны от него Милена и Ксения. И зачем мы сюда приперлись?
        - Эй! - крикнул я им. - Кто хочет сходить на кладбище?
        - Катись отсюда, - повернула ко мне лицо Милена.
        - Грубишь, ласточка.
        - Я, пожалуй, пойду гляну, - сказал Марков и одним прыжком вскочил на ноги. Стал натягивать джинсы.
        - И я с вами! - поднялась Ксения.
        - Милена, шла бы ты домой, - посоветовал я жене. Но она ничего не ответила, отвернувшись.
        Перед входом на кладбище мы остановились между двумя молебными домами: церковью и «айсбергом» Монка. Двери обоих были отворены, словно приглашая ступить внутрь.
        - Ну что, ребятки, кто - куда? - спросил Марков.
        Мы с ним пошли направо, в храм, а Комочков и Ксения изъявили желание послушать диковинного южнокорейского проповедника. Словно мало им подобных сект в Москве. Кроме Аленушки, молившейся перед образом Божьей Матери, в церкви никого не было. Услышав наши шаги, девочка повернула голову, посмотрела с забавной строгостью и приложила пальчик к губам. Но мы и не собирались шуметь, прыгать или плясать, как эти девицы из «Пусси Райт». Мы встали там, где нам указал Бог, и каждый остался наедине с ним…
        Когда мы вышли из храма на солнечный свет, нас уже поджидали Комочков с Ксенией. Они заговорили наперебой:
        - Этот смешной Монк призывал какую-то Гранулу, грозил, что нашлет ее на церковь и всех, кто туда ходит… Значит, и на ваши головы тоже. Сухой спирт бывает в гранулах, а он что имел в виду?
        - На его языке Гранула означает смерть, - вспомнил я.
        Наступило молчание. Даже солнце вдруг скрылось за тучей, и все вокруг потемнело.
        - Чего-то он раздухарился, Монк ваш, - нарушил тишину Марков. - Давно за бороду не дергали?
        - Не все так просто, - пояснил я. - За Монком стоит Намцевич. А у того вооруженная охрана. А мы все здесь - в западне. Вот так-то, капитан Фракасс.
        - Ну, привез в миленькое местечко, - сказала Ксения. - Ладно, пошли на кладбище, будем готовиться к смерти.
        Зря, конечно, она так сказала… Любое произнесенное слово рано или поздно материализуется. На кладбище, среди могильных плит, склепов и памятников, мы как-то неожиданно потеряли друг друга. Сначала отстал Комочков, разглядывая понравившиеся ему изваяния, потом куда-то упорхнула Ксения, словно залетевшая на погост бабочка, а когда я оглянулся, то со мной рядом не было и Маркова - его тоже унесла нелегкая.
        Я искал могилу деда, но, кажется, снова заблудился. И лишь после пятнадцатиминутного хождения по погосту мне повезло: я вышел наконец к двум выползающим из земли железным рукам, держащим скрещенные мечи. Мое внимание сразу же привлек букетик полевых цветов, лежащий на холмике. Наверное, его принесла тетушка Краб или кто-то еще - ведь деда в Полынье чтили многие. Но и убили его тоже здесь. Где любовь - там и смерть, подумал я. И еще мне вдруг показалось, что здесь произошли какие-то едва уловимые изменения. Что-то нарушилось после моего первого посещения. Словно бы сам памятник чуть сдвинулся в сторону, накренился.
        Приглядевшись внимательней, я заметил, что это действительно так: один из мечей был чуть выше другого. Странно, ведь они были установлены абсолютно ровно. Казалось, что это пытался подняться сам покойник, сбросить давивший его груз сырой земли. И хотя я старался уверить себя, что, скорее всего, это связано с оседанием почвы после грозы, но неприятное ощущение не покидало меня. Так же было и в тот, первый раз…
        Скверные шутки преподносит мне воображение на кладбище. Я вспомнил и свое появление в поселке, и то, как вступил в дом деда, и как рассматривал его старый хлам, как изучал тетрадки, как напугало меня незримое присутствие кого-то рядом со мной. Все это было уже тогда, будто кто-то подавал мне какие-то знаки из потустороннего мира, которые я не мог или не желал понять.
        Конечно, все его рецепты были средневековым бредом, но разве сейчас - все мы - не живем в том же Средневековье? И хорошо еще, что вообще не вернулись пока к пещерной жизни… А до этого уже недалеко. Мне вдруг вспомнился один рецепт, на который я тогда обратил внимание и который показался мне самым безумным, вызвав язвительный смех: «Как выйти сухим из воды, не окаменев при этом?»
        Что это означает? Каббалистика какая-то… Я повторил про себя: выйти сухим из воды… выйти сухим… и не окаменеть… Не умереть физически? Воплотиться во что-то? Нет ли тут какого-то потайного смысла? Выйти сухим… из озера? Нет, чушь! Мои мысли скакали так быстро, что я не мог ухватить ни одну из них, спокойно проследить до конца. Я вздрогнул, потому что чья-то рука легла мне на плечо. Рядом стоял Марков.
        - Пойдем, - произнес он. - Я не хотел тебе мешать, но ты стоишь так уже минут десять.
        - Да-да… конечно… - услышал я свой голос, который показался мне чужим. - Уйдем отсюда… скорее.
        Глава 20. Двойники в затерянном мире
        Мы так и не дождались ни Ксении, ни Комочкова, а когда терпение наше иссякло, пошли домой. Сами найдут дорогу. Если не захотят жить на кладбище. Чтобы немного развеяться, мы по пути заглянули к тетушке Краб.
        - Ну, наконец-то! - всплеснула она руками. - Я уж думала, вы совсем меня позабыли.
        На столе сразу же появились маринованные грибочки, огурчики, помидоры, зелень, печеная картошка - словно тетушка раскинула скатерть-самобранку. На центральное место встала бутылочка наливки. Мы с аппетитом набросились на угощенье. А после третьей рюмки и вовсе размякли. Жизнь снова заблестела яркими красками. Какое-то умиротворение исходило от тетушки Краб, спокойствие, безмятежность. Она суетилась возле плиты, а мы поглощали пищу и лениво переговаривались.
        - Тетушка! - вспомнил вдруг я. - А что делает пекарь на болотах? Я его сегодня видел с башни. Прыгает по кочкам, как жабоконь, и что-то собирает.
        - Да он ведь… гадюк ловит, - ответила она и от отвращения передернулась. - А потом травы всякие, растения…
        - Гадюк? - Марков выразительно посмотрел на меня. - Зачем ему это? Ядом булки смазывает?
        - Он для доктора Мендлева старается. Тот ему за это приплачивает. Не знаю уж, для каких-то там таких медицинских целей… Может, мази делает. А Кимка, почитай, у нас в Полынье один-единственный, кто по болотам ползает, с детства такой. Все тропки знает. И ведь не боится!
        - Сноровистый дядя, - похвалил я. - Наверное, для него эти болота как дом родной. А может быть, он не только доктору, но и деду змей да корешки таскал?
        - Уж непременно, - согласилась тетушка. - Хотя и Арсений сам знал заветные тропки. Но до Кимки ему было, конечно же, далеко.
        - А что, если эти тропинки-то у них где-то и пересеклись? - предположил я. - Могли они поссориться из-за какого-то редкого растения? Или змейки? Могли. Чем дольше здесь живешь, тем больше новых фактов открывается. Возьмем такой треугольник: доктор - пекарь - дед. Допустим, что пекарь находит на болоте то, что нужно и Мендлеву и деду. Но он не торопится сделать выбор, тянет из обоих жилы. В булочной происходит между ним и дедом бурная сцена с оплеухой. Мстительный пекарь угрожает убить деда. Тем более что ему выгодно избавиться от человека, который и сам, рыская по болотам, может наткнуться на это «нечто». И тогда - прощай его заработок. К этому его подбивает и доктор Мендлев, для которого дед является конкурентом. Остальное - дело техники.
        - Хорошо мыслишь, - усмехнулся Егор. - Одна неувязочка: мешок с телом к озеру тащили совсем другие люди: полицейский и один из охранников Намцевича.
        - Ну и что? А может быть, они тут ни при чем? И откуда ты знаешь, что было в мешке? Мишка-Стрелец не видел. А если там был совсем другой труп? Или какая-нибудь… вещь. Которую надо утопить, чтобы спрятать.
        - Но тело деда выловили именно из озера, хотя пекарю, если он убил его, проще было бы сбросить труп в болото. Как ты можешь объяснить это?
        Я не знал, как, и поэтому молчал. Но чувствовал, что в моих словах что-то есть. Я высказал одну верную мысль. Но какую? Она крутилась у меня в голове, но я не мог сосредоточиться. Мешала тетушка Краб, которая вдруг стала говорить о какой-то дочке Аграфены, своей соседке, убежавшей смотреть оползень и до сих пор не вернувшейся.
        - А время-то уже седьмой час, а она еще утром ушла, - вздыхала тетушка. - Не случилось ли чего? Может, ее на болото потянуло, она ведь такая бестолковая, малость с придурью.
        - Если с придурью, так надо под замком держать, - в раздражении перебил ее я. - Сколько ей лет?
        - Тринадцать.
        - Ничего, найдется. Из Полыньи теперь никуда не убежишь.
        Мы поднялись из-за стола и стали прощаться.
        - Вадим, нехорошо как-то, - шепнула мне тетушка Краб, когда Марков уже спустился с крыльца и зашагал к калитке. - Страшно мне чего-то, ночью особенно. Как засну, так и вижу его: будто он стоит рядом и на меня смотрит.
        - Кто?
        - Да Арсений наш, кто же еще? Молчит и смотрит. И глаза какие-то… не его. Водяные… чужие. Боюсь я. К чему бы это, а? Может, и правда дух утопленника по ночам бродит?
        - Ну будет вам, тетушка! - сердито сказал я. - Глупости все это.
        - Ладно, Вадимушка, ладно, - поспешно отозвалась она. А вслед добавила: - Молчит и смотрит, словно не узнает…
        Мы вернулись домой, где уже собрались все наши. Не хватало только Милены. Но я не очень беспокоился, потому что она могла, назло мне, проваляться на берегу озера до позднего вечера. Такой уж у нее был вредный характер: если она захочет мне насолить, то еще и наперчит в придачу. Марков предложил, не теряя времени, заняться осмотром дома, на предмет поисков внутреннего врага. На что Сеня Барсуков ответил язвительным замечанием:
        - Главный враг сидит в нас самих.
        - Глубокая мысль, - похвалил его Комочков. - Но, к сожалению, не новая.
        - А иди-ка ты!.. - огрызнулся Сеня, и с его уст чуть не сорвалось грубое ругательство. Никто из нас не ожидал такой агрессивной озлобленности от добродушного Барсукова. Впрочем, складывалось впечатление, что нервы начинают пошаливать у всех. Исключая Маркова, который был по-прежнему спокоен и хладнокровен.
        - Начнем с подвала, - скомандовал он и поднялся. - Мне кажется, это самое уязвимое место в доме. Может быть, там есть какие-то потайные ходы или комнаты.
        Вместе с ним пошли только я и Комочков, остальные не проявили никакого интереса к нашей затее. Бетонированные стены подвала были кое-где покрыты трещинами, через которые проникал воздух. На земляном полу валялось много всякой рухляди, а возле обеих лестниц лежали цементные плиты. Зачем они понадобились тут деду? Мы попробовали сдвинуть их, но сил троих здоровых мужиков было явно недостаточно.
        - Под ними могут оказаться пустоты, - предположил Марков. - Если они как-то и поворачиваются, то только с помощью скрытых рычагов.
        Затем мы облазили чердак и обшарили все комнаты, но никаких следов присутствия постороннего не обнаружили. И вернулись в зал, где Ксения и Барсуковы играли в карты.
        - Милена не приходила? - спросил я, хотя это и так было ясно. Впрочем, мне никто и не ответил. Марков толкнул меня в бок.
        - Вижу, что беспокоишься, - сказал он. - Давай сходим к озеру.
        - Еще чего!
        - Так я один пойду, притащу ее на аркане.
        - Валяй… - кивнул я и подсел к игрокам четвертым.
        Прошел час, но ни Марков, ни Милена не появлялись. Между тем незаметно исчез и Комочков. Я догадывался, куда он пошел. И кто его там ждет.
        - А куда это подевался Николай? - озабоченно спросила Маша. Я чувствовал, что она находится на каком-то взводе и уже почти не в силах скрыть свою тайну. Скоро, очень скоро ее связь с Комочковым станет достоянием гласности.
        - Утонул в болоте, - ответил ей Сеня. - Бульк!.. И все. Туда ему и дорога.
        - Дурак! - отозвалась Маша.
        - От такой же слышу.
        За все время нашего знакомства я впервые видел, что они ссорятся. Я-то думал, что ссоримся лишь мы с Миленой. Наконец появился Марков.
        - На озере ее нет, - сообщил он. - Я обошел почти весь поселок - нигде. Что будем делать?
        Нехорошие предчувствия стали овладевать мною. Но я упрямо продолжал смотреть в свои карты, хотя вместо дамы червей мне мерещилось язвительно улыбающееся личико моей жены: она подмигнула мне и высунула кончик языка, скорчив гримасу, словно говоря: «Так тебе и надо!» Я бросил даму-Милену на стол, отбившись ею от вальта Ксении.
        - Николай тоже куда-то запропастился, - сказала Маша.
        - Они сейчас вместе, - назло ей и мне, произнес Барсуков.
        Я посмотрел на часы: было уже половина одиннадцатого. Куда она могла деться? А что там тетушка Краб плела про дочку своей соседки? Та тоже исчезла. Похоже, тут начинают пропадать люди…
        - Сеня, ты снова в дураках, - сказала Ксения, выигрывая партию.
        - Надоело, - ответил он, бросив карты на стол. - Спать пойду. Ты идешь? - обратился он к жене.
        - Нет, - холодно ответила она. - Буду ждать… Милену.
        - Как хочешь. - И Сеня удалился в свою комнату.
        Мы остались вчетвером, не зная, что предпринять дальше. Тишину нарушила Ксения:
        - Под утро мне приснился странный сон… будто мои руки и ноги схвачены тисками, я кричу и не могу вырваться. А вокруг меня стоите все вы, но… Это не вы. А ваши… двойники. Чем-то похожие на вас, но другие. Двойник Вадима, двойник Егора, Николая, Сени, Маши, Милены… Странно, правда? А потом в комнату вхожу я сама. Тоже двойник. А кто же тогда на кровати? И где я - настоящая?
        - Все потому, что ты вчера перепила, - объяснил ей Марков.
        - Неправда, я капельки в рот не брала, - нагло соврала Ксения.
        - Мы тебя еле отволокли в койку, - подтвердил я. - Ты была пьянее матроса Дыбенко.
        - А чем закончился твой сон? - спросила Маша.
        Ксения посмотрела на нее пристально и прошептала:
        - Смертью…
        - И кто же кого убил?
        - Мы все… друг друга.
        - Бред какой-то, - разочарованно произнес Марков. - Вот что значит тяжелая форма женского алкоголизма.
        А я вдруг вспомнил о том человеке, которого мельком увидел в особняке Намцевича, когда спускался по лестнице: ведь он был похож на меня. Я взглянул на часы: стрелки приближались к половине двенадцатого.
        - Пошли искать? - поняв меня, предложил Марков.
        И тут вдруг все мы услышали урчание подъезжавшей к дому машины. Она затормозила возле калитки. Открыв дверь, мы с Егором встали на крыльце. Нас осветил свет фар. Затем хлопнула дверца джипа. И донесся веселый голос Милены:
        - Чао, мальчики!.. Все было как на Новый год, спасибо, что довезли…
        Слегка покачиваясь, Милена шла по дорожке к дому, а джип, мигнув фарами, развернулся и медленно отъехал прочь. Я стоял, сцепив на груди руки, и походил, наверное, на Отелло перед финальной сценой.
        - Па-асторонись! - скомандовала Милена, пытаясь пройти-протиснуться мимо нас.
        - Привет, красавица! Где ты пропадала? - спросил Егор, отступив в сторону. Она была явно пьяна. - Где это ты накушалась, крошка?
        - Вадим, у нас есть чего-нибудь выпить? - обернулась ко мне Милена, не отвечая на вопрос Маркова.
        Сейчас она напоминала лису после удачного посещения курятника. Я еле удержался, чтобы не залепить ей пощечину. «Впрочем, сам виноват», - подумал я, следуя вслед за нею на кухню. Туда же пришел Марков, а потом заглянули и Ксения с Машей. Милена нашла ополовиненную бутылку вермута и плеснула себе в стакан.
        - А здесь, оказывается, живут замечательные люди! - торжественно сказала она. - Во-он в том особняке возле горы. - Она махнула куда-то в сторону рукой, выплеснув при этом почти все содержимое стакана на мою рубашку. - Из-звини, родненький, я не хотела…
        - Чего не хотела?
        - Ничего не хот-тела… Облить тебя. Или обмануть тебя?
        - Или обидеть? Я что-то не понял.
        - И не поймешь… Меня пригласили в гости. К зам-мечательному человеку. А зовут его - Александр Генрихович… Он тут владеет всем. И нами тоже… - Она снова налила в свой стакан вермут. - Мы пили шампанское, настоящее, франц-цузское… Катались на катере… Там были еще гости… Учитель, славный такой мальчик, Клемент… Танцевали… А потом ужинали… Я чудесно провела вечер. Не то, что с вами! О, Господи, как же вы мне все надоели с вашими приевшимися шутками, с этой… дружбой. - Она пнула ногой воздух, а мы все молча слушали ее. - Союз дураков! Мы зачем сюда приехали? Веселиться или искать какого-то убийцу? Какие-то тайны-майны…
        - Постой, погоди, - остановил ее Марков. - Ты проболталась Намцевичу?
        - Я ему все, все, все рас-сказала! - горделиво посмотрела на него Милена и вдруг прильнула к его груди. - Егор, ты тут единственный нормальный человечек… А мой муж - оползень. Это он загородил нам дорогу обратно.
        Марков оттолкнул ее, она покачнулась и села на стул.
        - Ну и пусть! - сказала Милена. - Видеть вас всех больше не могу…
        - Валерия тоже была с вами? - хмуро спросил я.
        Милена подозрительно покосилась на меня:
        - Ты и с ней успел переспать, дорогуша? Браво! - Голова ее стала клониться на грудь, рука со стаканом пошла в мою сторону, а еще через секунду остатки вермута оказались на моих брюках. Она потянулась за бутылкой. Теперь для полного счастья не хватало вылить вермут мне на голову.
        - Ну вот как с ними работать, проводить следственные мероприятия? - грустно произнес Марков. - Вчера Ксения нажралась как свинка, сегодня - эта… Да еще и выболтала о наших планах потенциальным врагам. Давай, Вадим, неси ее в койку. Завтра поговорим.
        Милена уже действительно спала, чуть не падая со стула. Я подхватил любимую жену на руки и отнес в комнату. Потом раздел, укрыл одеялом, посмотрел на милое лицо и поцеловал в лоб, к которому прильнула прядь волос. Все-таки я любил ее… Но ложиться рядом не стал. Я взял свою подушку и ушел в соседнюю комнату, пустующую. Теперь будем спать порознь, решил я, пока она не попросит у меня прощения за все свои выкрутасы…
        Перед сном я немного покурил на крыльце, вглядываясь в ночные звезды, окружавшие поселок. Мне показалось, что это наш затерянный мир, где любовь переплелась с ненавистью, а дружба - с предательством, где есть и слабые и сильные, но ни те, ни другие не могут найти своего счастья, изменить мир, а довольствуются лишь иллюзией.
        Тут щелкнула калитка, а из темноты вынырнул Комочков.
        - Старик, все потом, - опередил он мои вопросы. - Ужасно хочу спать. Но у меня для тебя есть важные сведения…
        Я постоял еще немного, пытаясь вновь настроить себя на лирико-философский лад, но ничего не вышло. Даже звезды теперь не мигали таинственным светом, а лишь коротали время перед пробуждением солнца. А утром мы узнали страшную весть, которую вновь принесла нам тетушка Краб вместе с пирогами: дочку ее соседки нашли возле болот. Она была изнасилована, а после задушена ее же ремешком. По поселку тотчас же поползли новые слухи о маньяке-убийце. Это была первая смерть, с которой я столкнулся после приезда сюда.
        Часть вторая. В очередь за смертью
        Глава 1. Первая кровь
        Убийство несчастной девочки взбудоражило весь поселок. Труп был обнаружен метрах в трехстах от нашего дома, в густых зарослях ивняка, подступавших к болоту. А до прихода тетушки Краб с этим известием все мы сидели за большим столом в зале и завтракали, изредка перебрасываясь фразами. Семь человек, представлявших когда-то единую флотилию, напоминали теперь подводные лодки, пустившиеся в автономное плавание. Вторая ночь для моих гостей прошла более спокойно, если не считать наделавшей шуму истории с Миленой. Виновница ночного «торжества» вела себя как скромная девочка, вернувшаяся из школы с пятерками, искоса поглядывая на всех нас, будто не понимая, почему мы все сегодня с утра такие сосредоточенные и хмурые.
        - Передай мне, пожалуйста, масло, - попросила она меня, а в голосе зазвучал серебряный колокольчик. - Что это у тебя за вид, словно ты проглотил лягушку?
        - Сама знаешь, - буркнул я.
        - Ты, я вижу, переселился в соседнюю квартиру? - спокойно продолжила Милена. - Как это славно!
        Я чуть не подавился бутербродом от такой наглости. А Сеню Барсукова, видно, радовали наши разногласия.
        - Ты, я слышал, вчера крепко загуляла? - насмешливо спросил он мою жену.
        - Слегка проветрилась, - ответила она небрежно. - Жаль, что вы не видели, как я управляла катером. А какие крутые виражи закладывала!
        - Это ты умеешь, - подтвердил я. - Тебе бы не катером, подруга, а космическим кораблем управлять. Звезды на землю сыпались бы.
        - Что ты рассказала Намцевичу обо всех нас? - спросил Марков, глядя на Милену в упор.
        - Не помню, - улыбнулась она. - Мы слишком много шампанского выпили. Он что-то спрашивал, я что-то отвечала… Так, пустяки. Александр Генрихович, между прочим, приличный мужчина. Настоящий джентльмен. Отличный спортсмен. Вежлив и остроумен. Просто душка. Я флиртовала с ним, сознаюсь. Естественно, он поинтересовался, кто мы, откуда, чем занимаемся… А что, я сделала что-то не так?
        - Он спрашивал о том, чем здесь всю неделю занимался Вадим? - продолжил свой допрос Марков.
        - Да. И очень смеялся. Он говорил, что Вадик помешался на смерти деда, ищет какого-то несуществующего убийцу.
        - А про то, что Мишка-Стрелец видел, как один из его людей и полицейский тащили что-то тяжелое ночью к озеру, ты не рассказывала?
        - Еще не успела, - язвительно ответила Милена. - Ты меня, Егор, совсем за дебилку держишь?
        - Ну, хоть это хорошо.
        - Хватит приставать к моей подруге, - вмешалась Ксения. - Она выполняла ответственное задание - побывала в стане врага и вернулась живой и невредимой с ценными сведениями. Теперь мы знаем, что ваше дурацкое расследование Намцевича нисколько не беспокоит. Он даже забавляется, глядя на вашу мышиную возню.
        - Потому что никто твоего деда не убивал, - добавила и Маша. - Он сам утонул. Не исключено даже, что глотнув лишнего. - Она посмотрела на Комочкова. - А ты где был, герой желтого гламура? Тоже на спецзадании?
        - Ходил к Волшебному камню, - ответил полуправдой Николай. - Это, скажу я вам… нечто! Приедем в Москву, добьюсь, чтобы сюда направили комиссию по аномальным явлениям. И сам приеду еще раз. И в газете напишу. Это будет потрясающая статья! Бомба!
        - Хватит болтать! - вмешалась Ксения. - Все объясняется просто: камень - редкий минерал, излучающий тепло, а голова кружится от болотного газа, который скопился где-то очень близко. Вот и все загадки. Давайте лучше подумаем, что будем делать дальше? Нам тут еще целый месяц париться.
        - Есть один вариант, - сказал я в некотором сомнении. - Правда, он довольно рискованный. Но можно попробовать выбраться отсюда.
        - Так чего ж ты молчишь? - взорвался Сеня. - Мне здесь все обрыдло. Кто этот Сусанин?
        - Пекарь Раструбов, - произнес я. - Он исходил эти болота и знает все тропки. Думаю, сможет вывести к дороге, обогнув оползень. Но учтите, булочник тут родился, у него навык. А один неверный шаг и… Засосет за считаные минуты.
        Барсуковы переглянулись. Маша тяжело вздохнула, пожав плечами.
        - Я, пожалуй, поговорю с Раструбовым, - хмуро сказал Сеня.
        Поскольку я выполнял здесь обязанности и хозяина, и повара, и прислуги, то начал убирать со стола. Милена, естественно, и не думала мне помогать, хотя могла бы это сделать в виде добровольной повинности. Но неожиданного помощника я приобрел в лице Комочкова. Он принес стопку тарелок на кухню и сложил в раковину.
        - Есть новости, - загадочным шепотом сообщил он. - Весьма любопытные.
        - Выкладывай.
        - Ты, конечно, догадываешься, что вчера вечером я встречался возле Волшебного камня с Жанной?
        - Дальше не продолжай. Твои любовные победы меня не интересуют.
        - Я не о том. Просто мне удалось кое-что выяснить. У нас, журналистов, есть свои приемы развязывать языки.
        - А ты знаешь, что Маша вчера весь вечер трепала мужу нервы, постоянно интересуясь, куда это ты отправился и почему тебя нет так долго? Ты играешь с огнем.
        - Это она играет с огнем. Хорошо, я поговорю с ней. А знаешь, о чем мне проболталась Жанночка? - Комочков выдержал паузу. - Доктор Мендлев кого-то прячет в своем доме.
        - Почему ты так думаешь?
        - Не я, Жанна так считает. Во-первых, он ни разу не пригласил ее к себе в гости. А если она и заходила по делу, то дальше прихожей он ее не пускал.
        - Ну и что? А она хотела бы, чтобы он пустил ее до самой кровати?
        - А продукты, которые он закупает на двух-трех человек? А железные решетки и ставни на окнах? А - самое главное! - почему он разговаривает сам с собой? Жанна как-то недели две назад подошла к его дому - калитка была не заперта - и слышала его голос. Он с кем-то разговаривал, хотя тот, второй, и не отвечал. Такое впечатление, что он беседовал с книжным шкафом. Она пыталась подглядеть в щелочку между ставнями, но ничего не увидела. Вернее, разглядела только накрытый стол, сервированный на две персоны. Сам хозяин и тот, кого он держит взаперти, находились где-то рядом. Она хотела дождаться, когда они сядут за стол, но овчарка Мендлева выскочила откуда-то из-за угла и…
        - … порвала Жанну на куски.
        - Нет. Они знакомы. Стала повизгивать и поскуливать, крутясь возле Жанны. И она вовремя удалилась, потому что через несколько секунд сам доктор вышел на крыльцо, позвал собаку и запер калитку. Соображаешь?
        - А что сама Жанна думает по этому поводу? - Я уже домыл тарелки, потому что помощник из Николая оказался никудышный, и подтолкнул его к выходу. - Давай покурим на крылечке.
        - Она думает, что все это очень странно.
        - Глубокое наблюдение. Ну и зачем же она тебе все это рассказала?
        - Я ее сам навел на разговор о докторе Мендлеве. Ведь он по твоим версиям проходит как подозреваемый номер один? Кого он может прятать в доме? Убийцу деда?
        - Вот, значит, какие кроссворды вы решали на Волшебном камне… Забавно. Я-то думал, что вы слушали музыку звезд.
        - Не утрируй. Я всегда стараюсь совмещать приятное с полезным. Как новость?
        Новость была действительно интересной. Хотелось бы познакомиться поближе с тем, кого охраняют железные решетки и овчарка.
        - Я готов пойти вместе с тобой, - угадал мои мысли Комочков. - Прокрадемся туда ночью, овчарке подбросим какое-нибудь отравленное мясо, влезем по приставной лестнице на чердак через слуховое окно, а там…
        - А там доктор Мендлев пальнет в нас из помпового ружья. Нет, не годится. Надо действовать тоньше.
        - А как?
        - Не знаю. Надо подумать.
        И тут мы увидели, как к нам по дорожке торопливо идет тетушка Краб со своей страшной новостью. Труп Алевтины (так звали дочь соседки) обнаружил ранним утром один местный старик, Ермолаич, который срезал ивовые прутья для своих корзин. На его крики и сбежались люди. Что же произошло? Алевтина убежала из дома посмотреть на оползень еще вчера утром, около десяти часов. Потом ее видели шедшей обратно к поселку в компании подростков. Все они вроде бы собирались идти к озеру, купаться. Но потом компания разделилась, часть из них ушла к болоту, где намеревалась развести костер. Среди них была и Алевтина.
        Все, что нам сейчас рассказывала тетушка Краб, мы потом узнали и из других источников, побывав на месте преступления через полчаса. Другую информацию, специфического свойства, мне удалось выяснить у доктора Мендлева и Петра Громыхайлова, который вынужден был на некоторое время протрезветь и заняться своими служебными обязанностями. Но созрел для этого он лишь к двум часам дня, а до тех пор труп девочки оставался лежать на том же месте, в зарослях ивняка. И только Мишка-Стрелец взял на себя добровольную охрану места преступления, отгоняя любопытных ребятишек и прочую публику. Куда-то запропастился и поселковый староста Горемыжный, еще один представитель официальной власти, видно убоявшись груза ответственности. Впрочем, и немудрено: подобные события здесь происходили крайне редко, а проще сказать - почти никогда.
        Из принесенных тетушкой слухов следовало: подростки разожгли костер, а некоторые из них стали пугать Алевтину тем, что привяжут ее за веревку и опустят в болото, а потом вытащат. При этом будут снимать это на мобильный телефон, а потом выложат в Интернете. Такие у них теперь в ходу шутки. Надо сказать, что эта девочка не случайно была выбрана объектом для столь буйной фантазии: физически сильная, она тем не менее отставала от сверстников в умственном развитии и была очень пуглива. Над ней постоянно издевались. Она убежала, а двое мальчишек пошли ее искать. Вернулись они одни, чем-то очень напуганные. Сказали только, что кто-то ломился через заросли. Вот, собственно, и все. Больше Алевтину живой никто не видел.
        После того как Ермолаич обнаружил труп, а доктор Мендлев констатировал, что девочка была изнасилована и задушена, по поселку поползли разные слухи. Говорили и о том, что это злодеяние совершили сами подростки, и о маньяке-убийце Григории, который скрывался где-то здесь, то ли на болотах, то ли в чьем-то доме, и об охранниках Намцевича из особняка, позволявших себе иногда излишнюю вольность, и даже о моих гостях - все они были тут люди пришлые, не знакомые никому. А проповедник Монк в своем «айсберге» громко вопил о пришествии Гранулы, которая наконец-то опустилась в наказание всем. Страсти накалялись.
        Мы втроем - я, Марков и Комочков - побывали там, где был найден труп девочки. Мишка-Стрелец тотчас же стрельнул у всех нас по сигарете, а потом немедленно высказал свою версию происшедшего. Довольно необычную.
        - Знаете, кто ее угрохал? Сам Громыхайлов, - шепотом произнес он. - Петька, когда нажрется, как танк на всех баб лезет, будь перед ним хоть старуха, хоть малолетка. А Алевтина была уже в теле, и я видел, как он на нее косится. Дурак человек! Вот теперь со страху напился и носа не кажет.
        - Что ты мелешь, заноза? - остановил его стоявший рядом старик Ермолаич. - Вот Петруха тебе язык-то подрежет!
        - Не посмеет! Я про него та-акое знаю!.. Он сам несколько лишку на свободе задержался. Пора сажать, как картошку.
        Мы стояли чуть в сторонке от трупа, накрытого с головой простынкой, а Марков рыскал вокруг. Он что-то высматривал, вынюхивал, подбирал с земли, ощупывал, загадочно посвистывал. На нас не обращал никакого внимания. Затем подошел к трупу, поднял простынку.
        - Странно, странно…
        - Ну? Чего там? - спросил Мишка-Стрелец.
        - Отлезь! - строго приказал Егор. - Займи место в самом конце очереди и не шевелись.
        Он еще покрутился некоторое время, а потом мы пошли домой. Меня и Комочкова разбирало любопытство.
        - Ну? - первым не выдержал Николай, повторяя вопрос смотрителя башни. - Чего там?
        - Отлезь! - так же ответил Егор. - Я еще не разобрался.
        - Но хоть улики какие-нибудь нашел? - поинтересовался я.
        - Угу. Ситуация сложная. Но не безнадежная. Одно могу сказать: перед смертью она была напугана кем-то или чем-то до такой сильной степени, что… возможно, умерла уже до того, как насильник настиг ее. От разрыва сердца. Впрочем, это должно установить вскрытие. А где здесь найдешь приличного патологоанатома? Мы отрезаны от всего мира.
        - А доктор Мендлев?
        - Не смеши. Тут нужен профессиональный судмедэксперт. А твоему доктору Мендлеву только клизмы с кипятком ставить.
        - Зря ты так. Он делал вскрытие трупа моего деда. Но… Вот что странно. Густав Иванович утверждал, что следов насильственной смерти не было, а рыбак Валентин говорил мне, что у деда была вмятина на виске, словно бы его стукнули чем-то тяжелым. Зачем ему надо было скрывать этот очевидный факт?
        - Вот видишь! - порадовался Комочков. - Твой Мендлев сам замешан в убийстве. Или покрывает кого-то.
        - Эх, если бы провести эксгумацию, - вздохнул Марков. - Можно будет попробовать этого добиться, когда дорога в город станет свободна.
        Мы подошли к дому, где увидели застывший около калитки джип «Чероки». В нем сидел бритоголовый охранник в камуфляже, который возил меня к Намцевичу. Он держал на коленях автомат и лениво позевывал.
        - Это еще что за бельгийский наемник из Иностранного легиона? - усмехнулся Марков. - А разрешение на оружие у него имеется?
        Когда мы проходили мимо бритоголового, тот кашлянул и произнес нечто нечленораздельное, похожее на: «Добрр утрр…»
        - Привет, братуха! - свойски отозвался я.
        В доме нас поджидала такая сцена: на столе в зале стояла корзина фруктов и три бутылки шампанского, а среди теплой компании наших друзей сидел и сам Александр Генрихович Намцевич. Чувствовал он себя превосходно. Милена сидела справа от него, а Ксения - слева. Увидев нас, местный феодал (или уже король затерянного королевства?) легко поднялся со стула и пошел навстречу. На его лице играла улыбка, но серые глаза оставались прохладными, а между бровей лежала все та же упрямая морщинка.
        - Прошу прощения, что увлек вашу супругу в поездку на катере, но… не мог устоять. Она прелестна. Я надеюсь, что вы простите меня за это легкомысленное похищение Елены.
        - Милены, - поправил я. - Вас опять потянуло на древнегреческие мифы?
        - Помните, значит, мою Лернейскую гидру, браво! Как приятно иметь дело с образованными людьми. Я счастлив, что мы теперь все вместе. И должно быть, надолго. - Он усмехнулся. - Возможно, даже навсегда. Хотя я и предупреждал вас, что вам лучше уехать, Вадим Евгеньевич. А вы вот не послушались… Да еще и друзей сюда притащили. А ну как завал никогда не разберут? Мы же останемся здесь до конца дней. Представляете перспективу? Маленький поселок, отрезанный от всей цивилизации. Где зарождается новая жизнь. Где прошлое забыто, а будущее - туманно. Где… - Намцевич вдруг осекся и обвел нас полубезумным взглядом. Но вскоре глаза его вновь обрели прохладную серость.
        Марков подошел к столу, налил себе бокал шампанского и выпил.
        - Уксус, - констатировал он.
        - Господа, сегодня вечером я всех вас приглашаю к себе в гости, - торжественно объявил Намцевич. - Я понимаю, что в связи с происшедшей трагедией на Полынью опустился траур, но… не будем забывать и о жизни. Кто знает - сколько нам еще осталось. Кто знает…
        И с этими словами он удалился.
        Глава 2. Пир во время чумы
        Посещение Намцевича оставило у меня в душе неприятный осадок. Этот человек явно стремился к какой-то цели, в которой я чувствовал нечто зловещее. С какой стати ему понадобилось приглашать нас всех в гости? Прихоть баловня судьбы или определенный умысел? Кроме того, передо мной вставали и другие вопросы, которых с каждым днем пребывания здесь накапливалось все больше и больше. Кого прячет в своем доме доктор Мендлев? Что выискивает пекарь Раструбов на болоте? Наконец, кто убил эту несчастную девочку? Мне казалось, что все это каким-то образом связано и со смертью деда. А тут еще прибавилась дополнительная головная боль от поведения Милены: наш семейный корабль дал сильную течь и готов был пойти на дно.
        Да и остальные гости вели себя не так, как ожидалось… И к приглашению Намцевича мы отнеслись по-разному. Милена, Ксения и Комочков решили непременно пойти вечером в его особняк. Барсуковы колебались. Ну а я и Марков наотрез отказались. Мы взяли хозяйственные сумки, сплетенные стариком Ермолаичем из ивовых прутьев, и отправились в продуктовый магазин, чтобы пополнить запасы провианта. Консервов у меня оставалось еще дня на четыре. А рассчитывать на постоянное хлебосольство тетушки Краб было бы совсем уж бесцеремонно. По дороге нам встретился Мишка-Стрелец, который сообщил, что очухавшийся Громыхайлов приступил к дознанию и опросу подростков, а убитую перенесли в дом матери.
        - Только вряд ли у него что-нибудь выйдет. Улики-то ты первый собрал, - произнес Мишка, в упор глядя на Маркова.
        Тот усмехнулся.
        - А ты об этом помалкивай, - сказал он. - От вашего шерифа все равно мало толку.
        - А что ты там нашел интересного? - спросил я.
        - Потом узнаешь, - отозвался он. - Только чутье мне подсказывает, что это убийство будет не последним. А ты бы, Мишка, предупредил жителей поселка, чтобы они не ходили поодиночке. Особенно в глухих уголках. Убийца явно ненормален. И жертвой может стать не обязательно девочка или женщина. Любой.
        - На чем основываются твои выводы? - поинтересовался я.
        - На том, что я обнаружил, - невнятно ответил он. - Мне кажется, что убийца давно хотел сделать это. Но что-то его останавливало. А когда произошел оползень, то запрет исчез. Неизвестно почему, но случившийся обвал выступил катализатором, пробудил его сознание. Теперь он будет убивать дальше и нагонять страх на жителей поселка. До тех пор, пока его не поймают.
        Мы слушали Маркова внимательно, пытаясь угадать, куда он клонит. Но лицо капитана оставалось непроницаемым. Он всегда любил нагонять туман.
        - Я предупрежу, кого успею, - пообещал Мишка. - Только все равно мне кажется, что это дело рук самого Громыхайлова.
        - А может быть, вполне внешне добропорядочного человека, на которого никак не подумаешь, - возразил Марков. - В криминалистике таких случаев полным-полно.
        Мы подошли к магазину. Здесь нас поджидали одутловатое лицо продавщицы и абсолютно пустые полки. А ведь еще позавчера они ломились от различных консервов, колбас, сала и прочей снеди.
        - А где все продукты, куда сбежали? - спросил я Зинаиду.
        - Все на складе, опечатано, - ответила продавщица. - С сегодняшнего дня у нас карточная система. Строгое нормирование продуктов.
        - Кто же это так распорядился?
        - Александр Генрихович. Его указание.
        - Разве вы уже подчиняетесь Намцевичу?
        - А как же иначе?
        - Ну, вообще-то это разумно, - вмешался Марков. - И тут я его поддерживаю. А то слопают все к чертовой бабушке за два дня, а потом друг за дружку примутся. Ну а где же нам раздобыть эти самые карточки?
        - У Намцевича, где же еще, - вид у продавщицы был подавленный, будто она совсем недавно плакала. И я подумал, что ей сейчас действительно несладко, ведь по поселку ползут слухи, что убийство девочки - дело рук ее сына. Она наверняка знает, где он прячется, подумал я. Только как его выследить?
        - Лучший способ держать людей в повиновении - это посадить их на голодный паек, - заметил между тем Марков. - Светлая голова у нашего Александра Генриховича. Ну а бутылочка водки нам не обломится?
        Продавщица замахала руками:
        - Спиртное вообще все вывезено!
        - Круто. Придется антифриз пить, - сказал Марков и неожиданно спросил: - Ваш сын в детстве ловил жуков, мух или бабочек?
        - Гриша? - растерялась Зинаида. - А зачем вам это? Я не помню.
        - Ну как же? Такие вещи каждая мать очень хорошо знает. Были у него подобные увлечения?
        - Кажется, да… Но вообще-то он больше любил рыбу ловить. Часами на озере пропадал. Да к чему вам все это знать?
        - Так просто. Ну, к рыбе мы еще вернемся, а пока - прощайте. - И Марков, ничего больше не говоря, вышел из магазина. На улице я нагнал его и первым делом попросил объяснить столь странные вопросы.
        - Надо, - коротко отозвался он. - Это может многое прояснить.
        Больше мне не удалось выдавить из него ни слова. Вечером возле церкви произошел скверный инцидент. Мы не были свидетелями, но к нам забежал Мишка-Стрелец и рассказал все в подробностях. Мертвую девочку принесли в церковь и стали готовить к отпеванию. Но Монк и его сподвижники стали требовать, чтобы Алевтину в последний путь провожали именно они. Ворвавшись в храм, они пытались вырвать тело и унести в свой «айсберг».
        Скандал разгорелся нешуточный. И если бы не оказавшийся в церкви кузнец Ермольник со своим помощником, то неизвестно, чем бы все закончилось. Они прекратили безобразную сцену, вытолкав сподвижников Монка на улицу. Сам проповедник вновь призывал свою Гранулу, грозя немыслимыми карами всем, кто участвовал в отпевании девочки. Выслушав Мишку-Стрельца, мы с Марковым понимающе переглянулись. К этому времени мы уже оставались в доме одни. Все остальные подались в особняк Намцевича.
        - Не нравится мне все это, - сказал Марков. - Будет большая гроза. А не отправиться ли и нам к Намцевичу? Должны же мы получить хотя бы продуктовые карточки?
        По правде говоря, мне и самому хотелось вновь побывать у нашего феодала-олигарха. Была у меня и еще одна приманка - повидать Валерию.
        - Пойдем, - охотно согласился я. - Делать-то все равно нечего.
        Мишка-Стрелец плелся за нами и что-то бубнил себе под нос. Только сейчас я заметил, что он сильно пьян. И то лишь по одному признаку: глаза его не косили в разные стороны.
        - Где ты раздобыл спиртное, дружок? - поинтересовался Марков, принюхиваясь. - Или Зинаида открыла тебе свой Сезам?
        - Мне с башни видно-о все, ты так и знай! - запел вдруг Мишка. - К одиноким женщинам нужен особый подход…
        - Какой же?
        - Не скажу!
        - Так я тебе сам отвечу, - сказал Марков. - Просто ты знаешь, где прячется ее сын, Гриша, и шантажируешь этим Зинаиду.
        Мишка-Стрелец остановился как вкопанный. Глаза его стали нелепо вращаться, пытаясь сфокусироваться на Маркове.
        - Откуда ты?.. Черт московский! Одно слово - сыщик…
        - Значит, угадал? - продолжил Марков. Он взял Мишку за плечи и, хотя и был ниже его ростом, встряхнул так сильно, что казалось, кости смотрителя забренчали на весь поселок. - А теперь говори: где он скрывается? Иначе я из тебя дух вышибу.
        - Оставь его, - попросил я Маркова. - Он и так скажет.
        - Скажу, - согласился Мишка. - Только не сейчас. Вот завтра возьму еще одну бутылку у Зинаиды, а потом вместе пойдем Гришку ловить. Ему теперь никуда не деться. Мы его, как медведя, обложим! В берлоге. А медаль потом дадите?
        - Дадим, дадим, - успокоил его Марков. - Ладно, иди проспись…
        Через пару минут мы стояли перед массивными чугунными воротами, из-за которых доносились громкие голоса и смех. В кармане у меня лежал ключ от этих ворот, и мне очень захотелось воспользоваться им, похвастаться перед Марковым. Но я сдержался: раз у него есть от меня секреты, то и у меня тоже будут. Нас заметил стоявший за решеткой охранник, позвал другого - бритоголового «бельгийца», как окрестил его Егор, и тот отправился отпирать ворота. Мы вошли во внутренний двор, а «бельгиец» вновь пробурчал что-то нечленораздельное, похожее на «Добрр-р вчр-р»…» А навстречу нам уже шел сам Намцевич.
        - Значит, все-таки соизволили принять мое приглашение? - улыбаясь, спросил он. - Ну и правильно. Я же не ядовитая гадюка, чтобы меня бояться, - он взглянул на меня с каким-то намеком, а я подумал, что, возможно, о той змее в нашей постели ему рассказала Милена. Но могло быть и совсем иначе… Мне почему-то хотелось верить, что и гадюка, и смерть деда и девочки, и даже оползень, да и вообще все, что происходит или еще может случиться в этом поселке, - все на его совести. Наверное, я просто не люблю богатых. Не потому ли, что сам нищий?
        - Все уже в сборе, - добавил Намцевич и повел нас в дом, даже приобняв за плечи.
        Мы поднялись на второй этаж, в тот самый зал, где стояли мраморные герои и боги, а по стенам были развешаны картины. Но теперь тут также было установлено с десяток легких столиков, между которыми сновали слуги с подносами, звучала музыка, а в удобных креслах сидели приглашенные гости. Меня несколько удивило, что, кроме наших друзей, здесь были и поселковый староста Горемыжный с супругой, доктор Мендлев с Жанной, Дрынов, Раструбов, учитель, проповедник Монк, а также еще пять-шесть незнакомых мне человек. Позже я узнал, что они принадлежали к здешним самым зажиточным семьям.
        Но первым делом я углядел Валерию, на которую трудно было не обратить внимания - столь ярко она выделялась среди остальных. Черные волосы обрамляли белоснежное лицо древнегреческой богини, темные глаза блестели, а тонкие губы нервно подрагивали. На ней было бежевое вечернее платье, довольно открытое, подчеркивающее ее стройную хрупкую фигуру. Я видел ее всего третий раз в жизни: первый - когда она, словно разъяренная пантера, влетела на балкон, помешав нашему разговору с Намцевичем; а второй - когда она смирно сидела рядом с учителем, а я подглядывал за ними в бинокль с башни и даже, кажется, взревновал. Мне подумалось, что она принадлежит к натурам весьма неуравновешенным, холерического типа, у которых взрывы эмоций сменяются равнодушием и апатией.
        Сейчас она сидела за отдельным столиком, и, судя по всему, гости ее не особенно интересовали. Но едва мы вошли в зал, как она посмотрела на нас и заметно вздрогнула, встрепенулась, словно что-то подхлестнуло ее. Теперь она неотрывно следила за нами, повернув свою скульптурную головку. Нет, не за нами. Она смотрела не на Намцевича или Маркова, а именно на меня! Я был удивлен и польщен этим, ведь в первый раз Валерия не обратила на мою персону ни малейшего внимания. А теперь просто не спускала с меня глаз, будто весь вечер ждала именно этой встречи. Она даже приподнялась из-за столика, как бы намереваясь пойти мне навстречу.
        Я не мог ошибиться - наши взгляды встретились, сошлись в какой-то магнетической борьбе и больше не расходились. Почему я так заинтересовал ее? Я понимал, что, должно быть, она видит во мне кого-то другого, но все равно плыл в сладостном тумане, стремясь к ней всеми фибрами своей души. Из этой прострации меня вывел голос хозяина дома. Намцевич уже подошел к Валерии, вновь усадил ее за столик и поднял бокал.
        - Друзья мои! - сказал он. - Не удивляйтесь, что я собрал вас здесь всех вместе. Вы принадлежите к элите нашего островка, на котором мы оказались волею судьбы. Можно добавить, что все вы - духовная и материальная квинтэссенция Полыньи. Здесь есть и ее уроженцы, и занесенные сюда случайным ветром странники. Но нам теперь предстоит жить вместе, по новым правилам, поскольку мы отрезаны от всего остального мира. И сейчас мы подобны древнегреческим богам, восседающим на вершине Олимпа…

«Гладко поет!» - подумал я и тут только заметил, что все еще стою возле дверей - в полном одиночестве. Марков уже сидел вместе с Барсуковыми и Раструбовым, а из-за соседнего столика Милена манила меня пальчиком. И я пошел к ней, усевшись между Ксенией и Комочковым. Намцевич между тем продолжал свою тронную (или инаугурационную?) речь.
        - Ситуация сейчас такова, что нам необходим особый порядок. Режим чрезвычайного положения. Маленькое тоталитарное правление. Вы знаете, какое трагическое событие произошло недавно. Чтобы ничего подобного не повторилось впредь, нужен тщательный контроль и забота обо всех жителях. Меня просили установить спокойствие в Полынье. И я решил взять на себя эту тяжелую ношу. Так, Илья Ильич? - обратился он к Горемыжному. Тот поспешно закивал головой. - Я надеюсь, что никто из присутствующих меня не разочарует, а, напротив, будет помогать и всячески поддерживать. Ведь мы теперь представляем единый организм, который должен действовать слаженно и четко. А я постараюсь разрешить все возникшие проблемы. Пью за вас, дорогие мои сподвижники!
        - Что это означает? - тихо спросила Ксения.
        - Смена власти, - ответил ей Комочков. - Пей и не рыпайся. Он же ясно дал понять, что больные члены организма будут заменены протезами. Скажи спасибо, что попала в элиту.
        - Спасибо! - громко фыркнула Ксения.
        А мне тост Намцевича напомнил нашу недавнюю беседу с ним, где он говорил о желании владеть маленьким миром, в котором хочет установить земной рай. Авторитарный, правда. Что же, похоже, он добился своего… Тем временем начали раздаваться другие тосты, славившие хозяина особняка, а чуть позже шампанское и крепкие напитки ударили в головы, наполняя их весельем и бестолковым безумием. Возможно, так мне показалось, в напитки было что-то подмешано, какое-то наркотическое снадобье. Но я почти не притрагивался ни к ним, ни к пище и поэтому сохранял спокойствие и трезвый разум. Кроме того, мне не хотелось выглядеть пьяным перед Валерией, которая продолжала бросать на меня загадочные взгляды.
        Скоро все это застолье стало напоминать мне пир во время чумы… Я глядел вокруг себя и видел, как меняются люди, словно чья-то умелая рука срывает с них привычные маски. Вот щебетал о чем-то на своем родном восточном языке проповедник Монк, теребя длинную белую бороду: он походил на куклу, ожившую в ночном кошмаре… Как оглобля, перегнулся через стол Горемыжный, ловя длинными руками воздух… Прильнул к статуе Венеры пекарь Раструбов, лаская ее интимные места, всхлипывая от удовольствия… Неподвижно застыл Дрынов, уставившись немигающими глазами в одну точку… Плакал, рыдал учитель Клемент Морисович, закрыв лицо ладонями… Торопливо пил одну рюмку за другой доктор Мендлев, дико озираясь вокруг, будто ища кого-то невидимого… Танцевала в центре зала рыжая Жанна, постепенно освобождаясь от лишней одежды… Уснул за столиком Барсуков, опрокинув бутылки, сжимая в ладони руку жены… Маша чему-то беззвучно смеялась… А Комочков заливался хохотом, глядя на мрачного, сцепившего на груди руки Маркова… Милена пыталась ущипнуть меня как можно больнее и уже исщипала мне весь бок… Другие гости тоже вели себя как
сумасшедшие, дико и необузданно. Кроме Валерии, которая осталась одна, после того как куда-то исчез Намцевич. Я встал, оттолкнув руку Милены, и направился к Валерии. Не говоря ни слова, она показала мне глазами на стул.
        - Зачем Александру Генриховичу понадобилось превращать тут всех в полных идиотов? - спросил я.
        - Это доставляет ему удовольствие, разве не ясно? - пожала она плечами. - Сейчас он сидит где-нибудь, и наблюдает за нами, и смеется. Или снимает на камеру.
        - Он - сумасшедший?
        - Возможно. Но дело не в этом.
        - А в чем же?
        - Позже. Сейчас я не могу с вами разговаривать, - она легко встала из-за столика и добавила: - Моя комната - в левой угловой башне, а пройти туда можно через первый этаж.
        - Когда я смогу увидеть вас?
        - Когда вам удастся пробраться ко мне, - ответила Валерия, после чего быстро пошла к двери. Я смотрел ей вслед, чувствуя какую-то ирреальность всего происходящего. И этот странный разговор с Валерией, и пир вокруг - все казалось мне зыбким бредовым сном, словно я должен был скоро очнуться, чтобы… погрузиться еще глубже в забытье. Я увидел, что Милена целуется с Комочковым, а Ксения держит над ними две тарелки, как венцы, и смеется. Я встал и пошел к их столику.
        - Не пора ли нам домой? - спросил я, но они меня не услышали. Зато рядом раздался голос Маркова:
        - По-моему, нас тут всех отравили.
        Его тошнило, а лицо было зеленое и блестело от пота. Я подхватил его под руку и потащил на балкон, чуть не споткнувшись по дороге о вытянутую ногу Горемыжного. Там в кресле-качалке сидел Намцевич и попыхивал сигарой, глядя на разгоравшееся зарево на берегу озера.
        - Капитану плохо? - спросил он. - Пить надо меньше.
        - Слушайте, Намцевич, чем вы тут всех опоили? - грубо спросил я. - Вот уж не знал, что вы такая… горгона Медуза, - подобрал я сравнительно безобидный образ.
        - Человек ведь по натуре свинья, - спокойно отозвался он, кивнув в сторону зала. - И в этом вы можете легко убедиться. Жаль, что вы сами ничего не попробовали. Весь в деда. Такой же осторожный.
        - Что там полыхает?
        - Лодки. Горят лодки. Они теперь никому не нужны.
        - Ваша работа? Чтобы никто не уплыл?
        - А попробуйте по морю, аки посуху. Вы же верите в Христа.
        - А вы - нет? Впрочем, не отвечайте. И так ясно. Слушайте, Александр Генрихович, не пора ли заканчивать эту катавасию? Велите своим нукерам отвезти нас домой.
        - Что ж, пожалуй, - согласился он. - Мне и самому надоело. А о чем вы беседовали с Валерией?
        - О вас. Я считаю, что вы ненормальный.
        - Она тоже так думает?
        - Спросите у нее сами.
        - Лень. Да и скучно.
        Спустя некоторое время он вызвал бритоголового «бельгийца», и я еле усадил всех своих друзей в джип. А потом, когда мы подъехали к дому, с еще большим трудом вывел их из машины. Но самых огромных усилий мне стоило развести их всех по комнатам и уложить спать. Сам же я остался один…
        Глава 3. Измена
        Утром меня постигло одно горькое разочарование, которое, очевидно, рано или поздно приходит почти ко всем мужьям, имеющим жен, ветреных и привлекательных. Я стал рогоносцем. Впрочем, вполне возможно, был им уже давно. Но мог ли я судить свою жену, поскольку сам изменил ей в этом поселке дважды, да еще и был без ума от Валерии?
        Но подобные факты всегда больно бьют по мужскому самолюбию, по нашей скотской привычке ставить собственное фирменное клеймо на все вещи, окружающие нас, включая приписанных нам судьбой или загсом жен. Так хочется владеть ими вечно, до смертного часа, а порой и после смерти, подобно африканским вождям, уносящим в могилу все свое одушевленное и неодушевленное имущество. В глубине души я всегда надеялся, что Милена сохраняет мне верность, несмотря на ее частое отсутствие или другие вольные шалости. Я не мог поверить, что это может случиться и со мной, словно я не был ни эгоистом, ни московским пустозвоном, а занимал какое-то особенное, привилегированное положение в Храме Мужской Доблести, а хроника нашей семейной жизни не изобиловала и моими «командировками», равнодушием к супруге, самолюбованием, да и простыми пьянками, несущими и разлад, и прочую бесовщину. Но мне было горько еще и потому, что она изменила мне с моим лучшим другом. А узнал я об этом так.
        Я проснулся в седьмом часу утра, потому что меня мучила сильная жажда. Вышел из своей комнаты, прошел через зал на кухню, которую у нас занимал Комочков. Николай лежал на кушетке в какой-то неестественной позе, вывернув набок голову, словно ему сломали шею, а лицо покрывала мертвенная бледность. Я даже испугался, что он умер. Но, наклонившись, уловил слабое дыхание.
        Я вспомнил, как он целовался в особняке Намцевича с Миленой, и меня охватила злость. Я не стал его будить, а, напившись из ведра воды, пошел обратно. Но по привычке вошел не в свою комнату, а в соседнюю, куда накануне отнес Милену, уложив ее в постель. Открыв дверь, я увидел на подушке две головы - ее и Маркова. Она спала на его плече, разметав волосы, а он обнимал ее одной рукой. Мне все стало ясно…
        Как только я вошел, Егор открыл сначала один глаз, затем другой и невозмутимо уставился на меня, не произнося ни слова. Милена же продолжала тихо посапывать. Так мы смотрели друг на друга минуты две. Потом чуть виноватая улыбка тронула его губы.
        - Скотина! - тихо, но выразительно произнес я, закрыл дверь и пошел к себе в комнату. Сначала меня обуревало желание вернуться обратно, сорвать с них одеяло, устроить драку и вообще излить на них свою ярость. Меня душили злость и обида.

«За что? - думал я. - Какая все-таки это подлость… и она и он… Ну как они могли?..» Потом мне захотелось заплакать. Какой-то комок подступил к горлу и стоял там довольно долго, мешая дышать. Я услышал, как из соседней комнаты кто-то вышел и осторожно пробрался через зал. Марков. Я подумал: а не пойти ли прямо сейчас и устроить дуэль на мечах? Но это было бы не совсем честно, я-то брал уроки фехтования в театральном институте, а он этим видом оружия совершенно не владел. Хотя я знал, Егор не отказался бы от поединка.
        Потом я стал думать о немедленном разводе. Как только вернемся в Москву - сразу же… Бесповоротно. И никакие слезы меня не остановят. А будет ли Милена вообще плакать? Скорее всего, она просто посмеется и согласится с разводом. О, боже! В патетических раздумьях о «временах и нравах» я впал в некую прострацию, не замечая, как быстро бегут стрелки часов… Мне казалось, что я переживаю страшную трагедию, настоящую драму, подобно героям Шекспира или Толстого, не отдавая себе отчета в том, что такие вещи случаются на каждом шагу в миллионах семей. А мой случай - всего лишь песчинка на житейском пляже, где слишком много солнца, моря, радости и пены от волн, поэтому если и стоит горевать, то только потому, что не уплыл от всей этой пляжной трагикомедии в какую-нибудь тихую заводь. Но Полынья тоже поначалу казалась мне именно таким местом.
        Вскоре я услышал, как в доме начинают шевелиться гости, где-то хлопнула дверь, очевидно, это проснулись Барсуковы, - они вообще вставали рано. И я вдруг почувствовал к Сене горькую симпатию, как к собрату по несчастью, ведь Маша тоже изменяла ему. Но у него было одно преимущество передо мной: он не знал об этом…
        Видеть никого из гостей мне не хотелось. Проклятая Полынья, где открываются глаза на самые сокровенные тайны! Я осторожно вышел из своей комнаты, на цыпочках прошел через зал в апартаменты Ксении, где был запасной выход, и выбрался на задний дворик. Путь мой лежал к тетушке Краб. Кто еще мог утешить меня в этом вероломном мире? Кто накормит меня вкусными пирогами и даст наливочки, чтобы погасить тоску? А эти балбесы пусть сами готовят себе пищу, мучаясь от запоздалого раскаяния и головной боли. Пусть поищут меня и думают, что я утопился в озере. Как дед. Пусть рвут на себе волосы и рыдают от горя. Вчера им было очень весело. Так надо было бы оставить их всех там, у Намцевича. Я поглядел бы, как они плетутся утром домой, словно побитые собаки.
        Я постучался в уютный домик тетушки Краб. Она долго не открывала дверь, и я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего. Все-таки где-то по поселку бродит маньяк-убийца, а Марков (будь он неладен!) предупредил, что его очередной жертвой может стать любой одинокий человек. Но, наконец, в коридоре послышалось какое-то шуршание, словно там действительно ползал огромный краб, и тетушка отворила дверь.
        Выглядела она неважно: куда-то исчезли и румянец, и сердечное добродушие, и забавная суетливость. Потом я понял, что она чем-то очень сильно напугана, и не ей предстоит меня утешать, а мне - ее. Возможно, этот страх был связан со смертью девочки. Но тут оказались несколько иные причины.
        - Снова он мне во сне являлся, - пожаловалась тетушка.
        - Кто? - не сразу сообразил я.
        - Арсений, дед твой. К чему бы это, Вадим? Чувствую, быть беде.
        - Опять вы за свое? - расстроился я. - Как он хоть выглядит?
        - В какой-то тине болотной, - испуганно ответила она, тотчас же зажав рот ладонью. Потом зашептала: - Сердитый такой, суровый… Молчит и смотрит, будто ждет от меня чего-то. Помощи какой-то… Я уж и в церковь ходила, свечку ставила, чтобы дух его угомонился… Ан, нет! Все равно приходит. Боюсь я… Утянет он меня с собой…
        - Живых надо бояться, тетушка, а не мертвых. Вы по вечерам поосторожнее будьте, не ходите никуда. Да двери и окна запирайте. Маньяк этот пострашнее, чем покойник. К тому же, насколько я разбираюсь в привидениях, они бродят лишь тогда, когда тело не захоронено. А дедуля наш на кладбище, под большим слоем земли, да еще и памятником сверху придавлен. Так что при всем желании ему оттуда не подняться…
        И тут вдруг меня резанула такая страшная мысль, что я даже на стул присел, а рука сама собой потянулась к графинчику с наливкой.
        - Не рановато ли для вина? - осуждающе спросила тетушка.
        - В самый раз, - отозвался я, наливая полную рюмку. - У меня тоже свои неприятности. Только мне эти огорчения живые доставили… Но обо мне не будем. Погодите, дайте-ка подумать.
        Махнув рюмку и отказавшись от предложенного пирожка, я вновь вернулся к поразившей меня мысли. Вот и вчера, здесь же, в разговоре с Марковым, я высказал предположение, что в озере, возможно, был утоплен совсем другой человек. А ненайденное тело деда покоится где-нибудь в болоте. Произошла подмена. Которая кому-то была выгодна. Кому-то нужно было, чтобы в неизвестном утопленнике, пролежавшем на дне озера невесть сколько времени, признали деда. И дело не в том, что к тетушке Краб является привидение - все это чепуха! Здесь какая-то гораздо более хитрая игра…
        А то, что труп незнакомца к озеру тащил один из охранников Намцевича, лишь подтверждало мое предположение, что игру эту затеял хозяин особняка. А может быть, две эти смерти совсем не связаны друг с другом? Кого-то угрохали по приказу Намцевича, а кто-то, тот же пекарь Раструбов, убил деда. Да… но… Теперь меня смущало другое: перстень на пальце утопленника, о котором мне рассказали рыбаки и который принадлежал деду. Именно по нему определили личность покойника. Что-то здесь не сходилось. Из-за этого перстня вся моя версия лопалась, словно мыльный пузырь. Получалось не два трупа, а все-таки один.
        - Тетушка, вспомните, - сказал я, - когда дед утонул в озере, кто-нибудь из жителей поселка или приезжих исчез бесследно? Уехал? Были такие случаи?
        - Нет… не было, - ответила она. - Хотя… К Намцевичу часто приезжали всякие гости. И тогда тоже. А как они уезжают, все ли или кто остается, мы не знаем.
        - Ну понятно, - произнес я. - Кто-то мог и нырнуть на дно и не вынырнуть. А перстень… У деда был перстень, его так и похоронили с ним?
        - А как же? Он же был фамильной реликвией. Массивный такой, печатка. Да его ведь и снять было невозможно. Врос в палец.
        Нет, не сходились у меня концы с концами. Эх, Маркова бы сейчас сюда! И все-таки мне казалось, что я иду по верному следу… Если кто-то хотел, чтобы утопленника приняли за деда, то могли и палец отрубить, а перстень потом надеть на палец трупа. Но как проверить это, как узнать, кто лежит в могиле? Дед или… Меня даже бросило в дрожь… А ведь это можно сделать… Если… Раскопать могилу и открыть гроб. Жуткая идея, но… осуществимая.
        У меня было одно преимущество перед теми, кто опознавал утопленника. То, что я знал с детства. У деда был один физический недостаток, отличавший его от других людей. Дед был шестипалый, на левой ступне у него были два сросшихся мизинца… Вот тот признак, по которому можно идентифицировать личность покойника. И если бы я тогда был здесь, то все встало бы на свои места. Но и сейчас не поздно. Конечно, за эти месяцы мягкие ткани уже подверглись распаду, но кости-то сохраняются!
        Значит, если в могиле лежит человек с шестью фалангами на ступне, то это дед. Если же нет, то… труп деда надо искать в другом месте. Боюсь только, что найти будет уже невозможно. Но все равно проверить мою идею необходимо. Вот только как и когда это сделать? Идти одному ночью на кладбище с лопатой? От этой мысли меня всего передернуло. А тут еще и тетушка Краб вдруг запричитала:
        - Ой, смотри, смотри, Вадим… вот он… возле стены… за спиной твоей!
        Я быстро обернулся, но, кроме выцветших обоев и коврика, ничего не увидел. Должно быть, у бедной тетушки совсем крыша поехала. Впрочем, иллюзию человека могла дать тень от ракиты, маячившей в окне. От порыва ветра ветки задвигались, и тень тоже шевельнулась на стенке.
        - Хлебните наливочки и успокойтесь, - посоветовал я.
        - Какое уж тут спокойствие! - испуганно ответила она. - Мне так и чудится, что он где-то рядом.
        - Скоро я все выясню. И поверьте, за всякой чертовщиной всегда скрываются живые люди. - И хотя я произнес это уверенным тоном, но на душе у меня было как-то неспокойно. Нет, я не верил в загробную жизнь, в мистику, в привидения, но… в этом поселке все же происходили странные вещи. Это надо было признать. А для себя я уже твердо решил, что, несмотря ни на что, выясню, кто же покоится в могиле, над которой установлен столь необычный памятник. А пока, попрощавшись с тетушкой и немного успокоив ее, я отправился к своему дому.
        За разговором с ней и моими догадками у меня совсем вылетело из головы другое, которое казалось с утра самым главным: измена жены. А теперь, возвращаясь домой, я лишь грустно усмехался, вспоминая свое недавнее отчаянье. «Все проходит, - думал я, вдыхая запах цветущих лип. - И любовь, и горе». Так уж устроена жизнь, что нам не дано долго грустить и пребывать в печали. Где-то всегда ждет тебя новое счастье, или удача, или просто маленькая радость. И даже собственная неизбежная смерть подобна всего лишь отдаленному раскату грома, а ты сидишь в теплой комнате и наслаждаешься уютом, глядя на огоньки пламени в камине, и надеешься, что она пришла за кем-то другим, а не за тобой. Но она уже ждет рядом.
        Вот прошло всего два часа, а я готов простить все и Милене и Маркову и забыть то, что видел. Я вспомнил, как шел по этой же тропинке в первый день своего прибытия в Полынью, возвращаясь от тетушки Краб. Это было ночью, я был пьян и пел какую-то дурацкую песню, сочиненную на ходу, а кто-то следил за мной, прячась за липами. Не та ли Девушка-Ночь, с которой я позже встретился наяву и провел чудесные часы у Волшебного камня? Где она сейчас, когда появится вновь? И не привиделась ли она мне вообще?
        Нет, я слышал ее голос, это таинственно повторяемое: «Идем… идем…» Куда? Ведь она больше ничего не произносила. Куда же она звала меня? Только ли к Волшебному камню, к безбрежному морю любви? Или в иные, недоступные человеческому восприятию дали? Доведется ли мне снова увидеть ее, ощутить на устах вкус ее поцелуя, заглянуть в синюю пропасть глаз, обнять нежное тело и опустить лицо в золотую рожь ее волос? Да уже из-за одного этого стоило приехать сюда… чтобы сгинуть здесь навсегда.
        Я подошел к дому, а навстречу мне из калитки вышли Барсуковы и Комочков. Трое неразлучников, с некоторой ехидцей подумал я.
        - Слушай, Вадим, кто нас вчера доставил домой? - спросил Сеня. - Я ничего не помню.
        - Я и приволок вас на своих плечах, как Атлант. Шесть ходок сделал, - ответил я. - Хотел в болото бросить, да пожалел.
        - Да-а… - многозначительно протянул Комочков. - Видно, лишку хватили.
        - А ты вообще загибался. Дыхание Чайн-Стокса: один вдох, два выдоха. Думал, пора свечку в руки. А куда это вы собрались?
        - К пекарю, - ответила за всех Маша. - Хотим спросить его насчет этих тропок на болоте. Может быть, выведет?
        - Валяйте, - напутствовал я и пошел к дому.
        Возле крыльца стояли два шезлонга, а в них полулежали Милена и Ксения, в купальниках. Загорали.
        - Эй, привет! - крикнула мне моя женушка. - Ты где пропал?
        - В борделе, - ответил я, хотя поначалу мне вообще не хотелось с ней разговаривать. Но она-то не знала, что я застукал их ранним утром, а потому была весела и беззаботна. Как птичка. Та самая, которая долго не вьет долгожданного гнезда.
        - Ну, это понятно, - сказала она. - А вот завтракать когда будем?
        - Когда полевая кухня с солдатской кашей подъедет, - отозвался я и вошел в дом. Мне хотелось увидеть Маркова и переговорить с ним. Пришло время. Я обнаружил его в зале. Он сидел, насупившись, за столом и чистил свой пистолет. Взглянув на меня, Егор еще больше нахмурился и буркнул:
        - А где у тебя старые валенки хранятся?
        - Зачем они тебе? - опешил я.
        - Да просто так спросил, чтобы тучи развеять…
        - Ты все-таки скотина порядочная, - вновь повторил я.
        - Да ладно, хватит… С кем не бывает? Ну, хочешь, пристрели меня. Вот пистолет. Или мне самому застрелиться? Как скажешь.
        - Давно это у вас?
        - Нет, - честно признался Марков, глядя мне в глаза. - Как только ты в Полынью уехал. Случайно все вышло как-то, глупо.
        - Скорее, подло.
        - Может, и так. Ты уж извини, дружище… Больше не повторится.
        - Значит, попользовался - и хватит?
        - Ну что мне теперь, на коленях ползать? - Марков вдруг поднес пистолет к виску и щелкнул курком. - Осечка. Доволен теперь?
        - Да у тебя там пуль не было. Ладно. Но я тебе этого все равно не прощу.
        - Что, врагами будем?
        - Не врагами, но и по дружбе нашей прошла трещина.
        - А мы ее замажем чем-нибудь. Давай выпьем?
        Я немного подумал, и мне его идея показалась довольно здравой. Что еще делать мужикам в такой ситуации? Только водку пить. Я полез в подвал и принес из запасников бутылку «Абсолюта». Мы перешли на кухню, нарезали огурчиков, помидорчиков и налили по полному стакану.
        - За то, чтобы вся мебель в квартире встала на свои места! - находчиво произнес Марков.
        - И чтобы пылесос работал! - отозвался я.

… Когда через час Милена и Ксения пришли на кухню, мы уже приканчивали семисотграммовую бутылку и за что только не пили, включая вечную дружбу.
        - Ты только погляди на этих соколиков, - с возмущением сказала Ксения. - Накачиваются тут и даже нас не кликнут.
        - А вы вообще уходите, - икнул Марков. - Это наш колодец.
        - Топайте, топайте отсюда, - поддержал его я. - Не женское это дело. У нас мужской разговор. За что я тебе хотел морду набить, Егор? Ты не помнишь?..
        - Забыл… Ты вроде спер у меня что-то? Или я у тебя?..
        - Мальчики, вы тут от водки совсем одурели, - сказала Милена. - Шли бы на воздух, проветрились. На вас смотреть больно.
        - Слушай, Егорушка, а ведь нам сегодня маньяка ловить надо, - вспомнил вдруг я. - Стрелец обещал показать, где он прячется. Пшли?
        - Пшли, - согласился Марков, продолжая икать. - Где мой черный пистолет?
        - Вон, из штанов торчит. Да не там щупаешь! - съязвила Ксения.
        Марков похлопал себя по карманам.
        - Точно, здесь. Тогда идем.
        И мы выбрались на улицу. Там мы допили нашу бутылку и, обнявшись, пошли в сторону водонапорной башни. Солнце светило изумительно ласково, а на душе стрекотали глупые кузнечики. Хотелось петь и дурачиться, а вот ловить маньяка Гришу не было никакого желания. Наверное, такое же настроение было и у Егора, но мы продолжали идти к башне. До нее оставалось метров сто, когда я увидел, как от сарайчика, где жил Мишка-Стрелец, отделилась какая-то темная фигура и торопливо пошла в сторону кузницы. Кажется, это был Ермольник. А может, и нет, поскольку солнце светило мне прямо в глаза. Но телосложением и широкими плечами этот человек напоминал кузнеца. Мы подошли к сарайчику, и Марков заорал во всю глотку:
        - Выходи по одному, руки за голову, стволы и ножи на землю!
        - Спокойно! - остановил его я и толкнул дверь. Мы вошли внутрь и сначала в полумраке ничего не могли разглядеть. Потом увидели Мишку-Стрельца. Он сидел за столом, а лицо было искажено гримасой боли. Из уголка рта сочилась кровь.
        - Гр-рр… гр-рр… - захрипел он и с трудом поднялся. Сделал навстречу нам пару шагов и, заваливаясь на бок, рухнул на пол. Его разноцветные глаза немигающе уставились на нас.
        - Опять придуривается! - со смехом сказал я. - Не надоело?
        Марков нагнулся, перевернул безжизненное тело на живот. В спине под левой лопаткой у Мишки-Стрельца торчала рукоятка ножа. На этот раз не бутафорского, а самого что ни на есть настоящего, десантного.
        - Мертв! - мгновенно отрезвев, произнес Марков. Мой хмель улетучился так же быстро.
        Глава 4. Вопросы без ответов
        Вторая смерть пришла в Полынью… Пока Марков осматривал труп, я, глядя на помертвевшие черты лица местного балагура и затейника, невесело пошутил:
        - Кажется, на этот раз он перестарался.
        Было очевидно, что убийца вышел из сарайчика за несколько минут до нашего прихода. И им, несомненно, мог оказаться именно тот человек, которого я увидел в слепящих лучах солнца. Тогда он показался мне Ермольником, да и путь его лежал к кузнице. Но я мог и ошибиться. А если это был разыскиваемый нами маньяк? Ведь Мишка-Стрелец знал, где он прячется, и тот мог догадаться об этом… Да и с какой стати кузнецу убивать смотрителя башни? Мне было искренне жаль этого веселого и непутевого человечка, который и сам в чем-то являлся местной достопримечательностью. Без его подчас злых забав Полынья сильно осиротеет. Но его постигла участь всех придворных шутов. Если бы мы пришли хотя бы на поалчаса раньше…
        - Вот те раз! - произнес между тем Марков, взявшись за рукоять ножа и вытаскивая его из спины Мишки-Стрельца. - Такие ножички в магазинах не продаются. Лезвие-то нестандартное. Похож на десантный, но сделан на заказ. Уж не в местной ли кузнице?
        - Конечно, - согласился я. - Наверняка Ермольник ковал ножи чуть ли не для всех жителей поселка. А инициалов каких-нибудь на рукоятке нет?
        - Буква «М». Нож мог принадлежать самому Михаилу. - Марков впервые отозвался о покойном с таким уважением, назвав его полным именем. Он вынул свой носовой платок, завернул в него нож и спрятал в карман брюк.
        - Еще какие-нибудь улики есть?
        - Отсутствие улик - тоже улика, - туманно отозвался он. - По крайней мере, у меня есть основания предполагать, что наш маньяк тут ни при чем.
        - Почему так думаешь?
        - Не мешай следствию, ладно?
        - Тоже мне, следователь! Ты вообще работаешь в другом ведомстве. Ну хорошо, а помнишь, что Стрелец хрипел перед смертью? Он хотел назвать имя убийцы, выговорить его. Но у него выходили только начальные буквы. Так мне кажется. «Гр-р…» Это может означать… Гриша? Или же - Громыхайлов. Мотивы? Стрелец видел, как Громыхайлов тащил ночью труп к озеру. А во-вторых, он прилюдно обвинял его в убийстве девочки.
        - Логично, - усмехнулся Марков. - Но гораздо важнее другое.
        - Что именно?
        - То, что Стрелец и не думал защищаться, а спокойно сидел за столом и позволил убийце зайти за спину. Значит, он его хорошо знал и не боялся. Да и удар нанесен профессионально, мастерски.
        - Думаю, нам следует навестить Ермольника. Он сможет опознать нож. Если, конечно, не сам воткнул его в спину Стрельцу.
        - Думать тебе никто не запрещает, - ехидно отозвался Марков. - Не строй из себя ищейку.
        - Ну ладно, а что ты собираешься делать дальше? - спросил я обиженно.
        - А дальше нам уже делать нечего, - понизив голос, ответил он. - Кажется, сюда идут…
        Марков отскочил за дверь, а я спрятался за выступом в стенке: слышались чьи-то шаги, приближающиеся к сараю. Егор подал мне знак, чтобы я не шевелился. Возвращается убийца? Дверь скрипнула, и в помещение вразвалочку вошел Петр Громыхайлов. Он щурился, привыкая к полумраку. А когда взгляд его скользнул по лежащему на полу трупу, Марков подпрыгнул и нанес ему сзади удар по затылку сцепленными кулаками. Полицейский рухнул, заняв свое место рядышком с Мишкой-Стрельцом.
        - Сматываемся, - сказал Егор. - С полчасика он еще проваляется…
        - Зачем ты это сделал?
        - А ты хочешь, чтобы он нас застал на месте преступления? Да еще с орудием убийства в моем кармане? И как мы стали бы объясняться?
        Выбравшись из сарая, мы постояли, привыкая к слепящему солнцу. Марков вынул нож и тщательно вытер его о траву.
        - Одно из двух, - сказал он. - Либо твой Громыхайлов убийца и вернулся, чтобы удостовериться в смерти Стрельца и забрать улику, либо он тут совершенно ни при чем, а забрел сюда случайно. Но в любом случае мы поступили правильно. Не надо, чтобы он нас видел. К чему лишние неприятности?
        - А теперь куда?
        - Давай-ка заглянем к кузнецу да потолкуем с ним. Надо, как и он, ковать железо, пока горячо.
        И мы направились к кузнице, оставив позади себя один труп и одно бесчувственное тело. Уже на расстоянии было слышно, как злобно, с какой-то яростью стучит молот, словно разделываясь с железным врагом, а потом вдруг наступила тишина. Из дверей кузницы вышел помощник Ермольника Степан и уселся на бревнышко, дружелюбно поглядывая на нас.
        - Потап Анатольевич там? - спросил я, ответив на приветствие. Вихрастый парень кивнул, разминая плечи.
        - А он никуда не отлучался минут тридцать назад? - продолжил я, заслужив одобрительный взгляд Маркова.
        - Так… было, - непонимающе моргнув глазами, ответил он. - Живот у него прихватило. А что?
        - Нет, ничего.
        Мы вошли в кузницу. Ермольник стоял возле бака с водой и жадно пил из большой кружки. Увидев нас, он нахмурился.
        - Ну что, туристы, все шляетесь? - усмехнулся он.
        Я не знал, как приступить к делу, а Марков молчал, словно передоверил всю инициативу мне. Он разглядывал стоявшие возле стен решетки для ограды, пики, кольца и прочий антураж.
        - Потап Анатольевич, - начал я издалека. - Хотелось бы с вами поговорить кое о чем… Как работается?
        - Не крути, - отрезал он. - Или говори, или проваливайте.
        - Тогда скажите, что за человек… Мишка-Стрелец?
        Ермольник усмехнулся, глаза его сощурились: он смотрел не на меня, а на Маркова.
        - Пустой он человек, зря только на белом свете живет. Таких убивать надо.
        Откровеннее не скажешь, я даже растерялся.
        - Когда вы видели его в последний раз? - повернулся к нему Егор.
        - Не люблю ищеек, - ответил кузнец весьма красноречиво. Но Марков, видно, привык к подобным выпадам.
        - Сразу ясно, что вы побывали под следствием, - спокойно сказал Марков. - За что сидели?
        - За драку. Вот с таким пронырой, как ты.
        - И все-таки напрягите память: когда вы его видели в последний раз?
        - А я его вообще в упор не вижу. И знать о нем ничего не хочу.
        - Что так?
        - А вот так, - коротко ответил кузнец.
        - Вы с ним что, поссорились?
        - А какое тебе дело?
        Чувствуя, что между ними вот-вот сверкнет молния, я решил вмешаться:
        - Потап Анатольевич, вы много сделали ножей для жителей поселка?
        - Ну, много, - ответил он, повернувшись ко мне, а голос его чуть смягчился.
        - А вот это изделие вам знакомо? - Я жестом попросил Маркова показать нож. Тот неохотно протянул его мне, а уж я передал Ермольнику. Кузнец лишь чуть взглянул на него и вернул обратно. У него была отличная память на свои изделия.
        - Докторский, - сказал он. - Полгода назад для Мендлева делал.
        - Понятно, - произнес Марков, пряча нож в карман. И мне показалось, что он сейчас добавит: «А теперь прошу следовать за нами…» Но он ничего не сказал, а просто повернулся и пошел к двери. Даже не попрощавшись. Напряженную обстановку пришлось разрешать мне.
        - Вы на него не обижайтесь, - сказал я. - От него две жены ушли.
        - Оно и видно. Ты бы, парень, держался от него подальше. Он тебе еще устроит пакость.
        - Собственно говоря, уже устроил. А ключиком вашим мы скоро воспользуемся. Может быть, даже завтра ночью.
        - Ладно, дашь знать, - сказал кузнец и взялся за молот, заорав в сторону дверей: - Степка, иди сюда!
        Маркова я нашел возле кузницы, сидящего на корточках. Он смачно плюнул и пружинисто поднялся.
        - Жук навозный твой кузнец, - сказал он. - Будь моя воля, я бы на него вмиг статью подобрал. Да и подбирать не надо, у него на лбу весь Уголовный кодекс отпечатан.
        - Ну, это ты брешешь, - не согласился я. - Нормальный мужик, только занозистый. Как ты сам.
        - Ладно, пойдем.
        - Куда теперь?
        - К доктору Мендлеву. Пощупаем его за горлышко.
        Я не стал пока говорить Маркову, что доктор кого-то прячет в своем доме. Мне хотелось самому, в крайнем случае вместе с Комочковым, выяснить, кто этот незнакомец. Вполне возможно, что этим человеком мог оказаться маньяк Гриша. Мало ли какие отношения их могут связывать? Даже гомосексуальные. Ведь в свое время от доктора сбежала жена и, может быть, именно на этой почве. А если моя догадка верна, то Гриша мог воспользоваться ножом Мендлева, чтобы убить Мишку-Стрельца. Или это сделал тот, кто прячется в его доме. Что ж, посмотрим, как Марков станет «щупать» доктора за горло…
        Мы пришли в медпункт, где Жанна, отличившаяся вчера вечером в танце живота и стриптизе, сидела теперь с видом утомленного рыжего солнца, глотая какие-то пилюли.
        - Это было ужасно! - сказала она вместо приветствия. - Я абсолютно ничего не помню, что было вчера.
        - А мне понравилось, - соврал Марков. - Веселенький бордель получился. Надо бы повторить… Доложи-ка, красавица, доктору, что пришли двое больных люэсом, да поживее, а то у нас трубы горят.
        Густав Иванович встретил нас смущенной улыбкой, поблескивая круглыми стеклами очков. Видно, и ему было стыдно за вчерашний вечер в особняке, хотя он-то вел себя наиболее скромно: просто хлестал одну рюмку за другой и искал что-то глазами, словно самоубийца - веревку. Но это пиршество теперь каким-то образом объединяло нас в некое таинственное братство. «Элиту Полыньи», как сказал Намцевич. Может быть, это и было целью его вечера?
        Глотнув предложенного медицинского спирта, Марков без промедлений выложил нож перед носом доктора Мендлева.
        - Ваша игрушка? - коротко спросил он.
        - Моя! - обрадовался Мендлев. - Как она к вам попала?
        Он попытался взять нож, но Марков накрыл его рукой.
        - Я его вам потом верну, - пообещал он. - А пока скажите, где вы его потеряли?
        - Да и не терял я его вовсе, - отозвался доктор. - Просто он исчез с моего стола. Недели две назад. Всегда тут лежал, возле фонендоскопа. Наверное, кто-то из пациентов прихватил.
        - Вы хотите сказать: украл?
        - Можно сформулировать и так.
        - Странно.
        - Конечно, странно. Кому он мог понадобиться? Свиней резать?
        - Или людей.
        - Что вы имеете в виду?
        - Скоро узнаете.
        Наступила моя очередь вмешаться:
        - Раструбов часто приносит вам свои находки с болота?
        - Да, я пользуюсь его услугами, - ответил доктор. - Иногда я сам составляю лекарства и по рецептам народной медицины. Мне нужны разные ингредиенты.
        - Для ядов тоже?
        - Ядами занимался ваш дедушка, - холодно произнес Мендлев.
        - А как часто его и ваши пути пересекались? В какой точке болота?
        - Я вас не понимаю.
        - Поставим вопрос иначе: сколько раз пекарь обещал вам то, что отдавал деду, и наоборот? И какое редкое растение послужило причиной главного конфликта?
        - Вы говорите загадками, Вадим Евгеньевич. Хотите еще спирта?
        - Я хочу, - ответил за меня Марков. - А ему хватит.
        Минут через десять мы брели в сторону озера и рассуждали: врет доктор Мендлев или говорит правду? Украл у него нож кто-либо из пациентов или он сам имеет прямое отношение к убийству Мишки-Стрельца? Версия Густава Ивановича выглядела довольно правдоподобно.
        - Но я ему все равно не верю, - подытожил Марков.
        - А тебе и положено никому не верить.
        - Итак, у нас четверо главных подозреваемых: Ермольник, Громыхайлов, Гриша и сам Мендлев. Но не исключено, что есть кто-то и пятый - пациент доктора.
        - И вот что любопытно. Заметь, что все они имеют какое-то косвенное отношение к смерти деда. Девочку также могли убить либо Громыхайлов, либо маньяк Гриша, либо опять неизвестный. Какой-то заколдованный круг получается. Как новый труп, так вокруг него те же лица, которые подозреваются в гибели деда. А за ними - таинственная «фигура умолчания».
        Мы подошли к берегу, на котором лежали сожженные остовы лодок. Вся рыбацкая флотилия была уничтожена за одну ночь. Понурая группа рыбаков стояла чуть поодаль.
        - Что это еще за кладбище погибших кораблей? - спросил Марков.
        - Умный ход Намцевича, - пояснил я. - Пока вы давились белладонной и изображали театр времен императора Нерона, мы с ним наблюдали, как горит Рим.
        - Понятно. Очевидно, он хочет, чтобы отсюда вообще никто не улизнул. Вот только зачем?
        - Спроси у него сам. Валентин! - позвал я рыбака. - Как это все произошло?
        - Ночью, - хмуро откликнулся он. - Когда мы спали. Кто-то облил их бензином и поджег. Найти бы эту сволочь!
        - И неужели никто ничего не видел и не слышал?
        - Куда там! Все так накушались на радостях, что… - И он махнул рукой.
        - А что за радость-то? Русалок неводом наловили?
        - Да Намцевич нам ящик водки прислал. В подарок. Вот мы и соблазнились.
        - Тогда вопросов больше нет. Бойтесь данайцев, дары приносящих…
        - А?
        - Огонь к вам пришел из замка вон на той горке.
        От группы рыбаков отделился здоровенный мужик.
        - А ну валите отсюда! - сказал он угрожающе: - Еще неизвестно, кто поджег! Может быть, ты сам со своими пришлыми? А Александра Генриховича не тронь, понял?
        - А сколько он тебе платит, детина?
        Вместо ответа огромный кулак чуть не влетел мне в ухо, но Марков ловко перехватил его руку и вывернул ее за спину. Мужик взвыл. И хотя он был раза в два крупнее Егора, но походил сейчас просто на куль с песком. Остальные рыбаки, потоптавшись, нерешительно двинулись в нашу сторону. Марков оттолкнул к ним мужика и успокаивающе поднял руки.
        - Все, ребята, все! Инцидент исчерпан.
        - Уходили бы вы, правда, - посоветовал Валентин. - Мы тут сами разберемся. Без посторонних.
        - Уже уходим. А ты все-таки подумай над моими словами, - сказал я.
        Мы повернулись и пошли прочь, оставляя поле несостоявшейся битвы. И правильно сделали, потому что даже при всей сноровке Маркова нам бы не поздоровилось. Но зато я понял, что и среди рыбаков у Намцевича были свои люди. Не они ли и подожгли лодки?
        - Что ты думаешь по этому поводу? - спросил я Маркова.
        - То же, что и ты. Что мы влипли, как тараканы в дуст. А выход только один.
        - Какой?
        - Принять вызов и биться. Я лично намерен так и поступить.
        - С кем или с чем, Егор? Мы же еще даже лица противника не видим.
        - Не беспокойся. Очень скоро мы все вычислим. Я тебе гарантирую. Артподготовка кончилась. Теперь жди наступления по всем фронтам.
        - А тебе не страшно?
        - Наоборот. Давненько я не попадал в такие веселенькие ситуации. Аж руки чешутся…
        - Все-таки ты недооцениваешь опасности, Егор. А здесь ею пропитан весь воздух. Я чувствую это. И каждый шаг сопряжен со смертельным риском. А главное, реальность тут переплетена с какими-то мистическими явлениями, полна запахов потустороннего мира. Я не могу объяснить, но мне кажется, что Полынья - это слепок с умирающего человечества, ждущего прихода Антихриста. Здесь сейчас сосредоточена основная борьба между силами Добра и Зла, света и тьмы. И мы втянуты в нее, каждый по-своему. Ты меня понял?
        Марков усмехнулся:
        - Тебе бы, Вадим, триллеры писать.
        Мы подходили к церкви, из которой выносили гроб с телом Алевтины. Впереди шел бледный отец Владимир, неся перед собою крест. А рядом, возле «айсберга», в окружении своих многочисленных почитателей, стоял проповедник Монк и громко вещал:
        - Вторая Гранула опустилась на Полынью! Вторая Гранула!
        Значит, они уже знали, что Мишка-Стрелец убит…
        Глава 5. Обстановка накаляется
        Я не мог и представить, сколько злобной энергии копится в этом маленьком и хрупком человечке с фарфоровым личиком и белой бородкой-кисточкой. Вокруг Монка стояли четверо обритых наголо служки в цветастых одеждах, а за ними - его паства, человек двадцать пять, в основном молодежь и люди среднего возраста. Все они были возбуждены зажигательными речами проповедника, раскачиваясь, словно антенны, настроенные на нужную волну. Монк взмахивал коротким жезлом, с которого сыпались искры, и кричал:
        - Вот они, сгинувшие в лжевере, уводящие детей ваших! Глядите на них и возненавидьте! Склоните головы перед духом божественного Космоса, где я вижу ваши счастливые души!
        Монк продолжал в том же бредовом духе, пересыпая свою речь проклятиями, предрекая близкое разрушение церкви и гибель отца Владимира. Это были уже явные угрозы, за которые в любом другом цивилизованном месте можно было бы схлопотать срок или хотя бы удар по фарфоровому личику. Но Монк прекрасно знал, где и когда можно выкрикивать свои пропитанные ядом заклинания. Здесь он был в полной безопасности. Даже больше: численное преимущество и сила были на его стороне. Похоронная процессия состояла всего из семи человек, среди которых я увидел и тетушку Краб, а возле церкви оставалось трое молодых парней, которые словно бы защищали вход в храм. Все это слишком явно напоминало сцены гонения на первых христиан, будто бы повторяющиеся через две тысячи лет в зловещем фарсе.
        Между тем от похоронной процессии отделился отец Владимир и подошел к нам, что возбудило злобные выкрики с противоположной стороны. Казалось, сторонники Монка готовы были ринуться в драку. Марков хладнокровно повернулся лицом к толпе, скрестив на груди руки и поигрывая желваками на скулах. Он напоминал маленького, но когтистого зверька, умеющего постоять за себя, и его решительное спокойствие подействовало на «монковцев» отрезвляюще. Никто не посмел выступить вперед или хотя бы встретиться с ним взглядом.
        - Прошу вас, - обратился ко мне отец Владимир. - Окажите мне одну услугу.
        - Слушаю вас, - с готовностью отозвался я. - Вам мешает этот сброд?
        - Нет-нет, это заблудшие души, они не ведают, что творят. Я о другом. У меня пропала дочка…
        - Аленушка? - поразился я.
        Сердце екнуло в моей груди, и я, пытаясь отогнать от себя эту мысль, все равно первым же делом подумал о маньяке.
        - Она ушла пять часов назад и до сих пор не возвращалась. Вы ведь знаете, что я ее часто отпускаю одну, но теперь… мне как-то тревожно. Я не могу сейчас сам отправиться на ее поиски, поскольку должен завершить обряд похорон. Но вы…
        - Конечно, - быстро ответил я. - Мы найдем ее. Не волнуйтесь. Где чаще всего она любит играть?
        - Собственно говоря, поселок так мал… что… Я не знаю.
        Отец Владимир вернулся к похоронной процессии, и она двинулась в сторону кладбища, а я объяснил Маркову, что случилось. Тем временем Монк увел свою паству в «айсберг», откуда стало доноситься крикливое пение.
        - Говоришь, пять часов, как ее нет? - переспросил Егор. - Скверно. Но будем надеяться на лучшее.
        Куда идти и где ее искать, мы не представляли. Но решили двинуться наугад в сторону болота. Прошли небольшой березовый лесочек, затем обшарили южную оконечность поселка, обогнув мой дом и Волшебный камень, и углубились к западу, постепенно приближаясь к тому месту, где произошел оползень. Но все наши поиски пока не приносили никакого результата. Мы опрашивали местных жителей, но никто из них не видел Аленушку. Сердце мое тревожно сжималось.
        Я вспомнил нашу первую встречу с ней и то, как мы оба напугали друг друга. Стоп! Ведь она тогда искала своего усатого разбойника, Крыса, который забежал в мой дом. А что, если и сейчас она пошла следом за ним? Я предложил Маркову продолжить наши розыски в районе нашего дома. И мы вернулись назад, продираясь сквозь ивовые заросли. Мое предположение оказалось верным: выйдя на небольшую полянку, которая золотой монетой лежала в тополиной роще, мы увидели среди ромашек разноцветную спинку Крыса. Он прыгал и играл с пойманной мышкой, не обращая на нас никакого внимания.
        - Эй, Крыс! Кис-кис! - позвал я, присаживаясь на корточки. - Где твоя хозяйка?
        Аленушки здесь не было, иначе она бы откликнулась, услышав мой голос. Но зато сбоку раздался какой-то шорох, а за деревьями мы увидели фигуру человека, мелькнувшую и пропавшую, словно он спрятался за стволом тополя.
        - Это кто же там вздумал со мной в прятки играть? - грозно произнес Марков и торопливо пошел в ту сторону. Я поспешил следом за ним. Человек вышел из-за дерева, смущенно кашлянул. Это оказался Дрынов, продавец газет, но меня поразил цвет его лица: обычно восковое и бледное, оно теперь пошло фиолетовыми пятнами.
        - Что с вами? - спросил я. - Вам нездоровится?
        - Нет, просто гуляю, - ответил он. - Дышу воздухом.
        - А почему прячемся? - Марков подозрительно смотрел на него.
        - Я думал, это чужие.
        - Какие «чужие», Полынья отрезана от всего остального мира.
        - Мало ли… А иной мир, астральный? - Дрынов говорил то ли всерьез, вконец помешавшись на своих спиритических сеансах, то ли пытался дурачить нас. Но глаза его опасливо бегали.
        - А что это вы в кулаке сжимаете? - продолжил Марков свой допрос.
        - Так, бабочку поймал. Для коллекции.
        Викентий Львович чуть разжал пальцы, показывая нам трепыхающегося махаона.
        Я вспомнил, как Марков спрашивал у Зинаиды про ее сына: собирал ли тот в детстве насекомых? Вопрос этот был наверняка не праздный. Очевидно, у Егора были на то основания.
        - Ну, я пошел, - сказал Дрынов.
        Он торопливо зашагал прочь, а Марков продолжал смотреть ему вслед, словно жалея, что отпустил его так быстро. Затем он повернулся ко мне и уверенно, но тревожно произнес:
        - Девочка где-то здесь… Боюсь только, что мы уже опоздали.
        Мы обшарили всю поляну и только на другом ее конце увидели на смятых цветах тело Аленушки.
        - Вот дьявол! - выкрикнул Марков и бросился к ней. Он осторожно поднял ее на руки, а девочка вдруг сладко зевнула и открыла синие глазки.
        - Уф! - выдохнул он с облегчением.
        Да и я тоже не помню, как пришел в себя от мысли, что она мертва.
        - А где Крыс? - весело спросила она. - Опять убежал?
        - Только дети способны так заиграться, чтобы потом свалиться на траву и мгновенно уснуть, - заметил Марков, опуская Аленушку на землю. - Пошли домой, принцесса…
        Позже, вернувшись к себе, мы застали в зале, кроме наших друзей, еще и пекаря Раструбова, чего я никак не ожидал. Он пил чай из моей любимой кружки и шевелил рыжими усами, словно огромный таракан.
        - Вы слышали последнюю новость? - спросил нас Комочков. - И вообще, где вы шляетесь? Ким Виленович только что рассказал, что маньяк нанес свой второй удар - убил Мишку-Стрельца. Топором, по затылку.
        - Вот как? - хладнокровно произнес Марков. - А почему вы думаете, что это дело рук маньяка?
        - А кого же еще? - снисходительно отозвался пекарь. - Ясно, что это Гришка, беглый убийца. Весь поселок шумит.
        - А я слышал, что Стрельца замочили бревном. И не по голове, а по ягодицам, - сказал Марков. - Но ясно одно: убийца ходит среди нас.
        - Среди… вас? - испуганно переспросил пекарь, оглядывая собравшихся.
        - Только вы себя тоже не исключайте, - посоветовал ему Марков. - Говоря «нас», я имею в виду всех жителей поселка.
        Раструбов недоверчиво рассмеялся, после чего наступило неловкое долгое молчание.
        - Мы решили выбираться отсюда через болото, - произнес, наконец, Сеня. - Вот Ким Виленович согласился нам помочь.
        - Только не за бесплатно! - тотчас же отреагировал тот. - Дело это трудное, опасное.
        - Какая же будет ваша цена? - спросила Маша.
        - Тысяча долларов. С каждого.

«Не хило, - подумал я. - Этот пекарь испечет еще много булочек». Я налил себе чаю, уселся за стол и с любопытством приготовился к предстоящему торгу. У меня таких денег с собой не было, да я и не собирался отсюда никуда уматывать. Тем более через страшную трясину. Но меня удивило, что и Милена собиралась отправиться в этот вояж вместе с Барсуковыми и Ксенией. Значит, мы должны были остаться здесь втроем.
        - И зачем только я вышла замуж за человека, который способен лишь завести свою жену в болото, а чтобы вывести оттуда - у него нет ни копейки, - съязвила Милена. И добавила: - А как только приеду в Москву, заберу свои вещи и ухожу к маме.
        - «Мама» - это тот усатый армянин с седьмого этажа?
        - А хоть бы и он!
        - Мы согласны, - прервал наш милый семейный спор Барсуков. - Вы получите свои четыре тысячи долларов.
        - Когда?
        - Как только мы окажемся в Москве.
        - Э нет! - усмехнулся Раструбов. - Деньги вперед. Где же я потом стану вас искать?
        - Вам недостаточно моего слова?
        Пекарь посмотрел на Барсукова как на ненормального, которого уже бесполезно лечить. Даже ничего не ответил, только пожал плечами.
        - Но… у нас нет с собой таких денег, - произнесла Маша.
        - Мои золотые сережки стоят тысячу долларов, - добавила Ксения. - Если они вас устроят…
        - Нет, - отрезал пекарь. - Так дело не пойдет. - Он насупился, глядя на всех нас. Потом вдруг сказал: - Тогда у меня есть другое предложение. Я провожу кого-нибудь одного через болото и возвращаюсь обратно. Этот человек едет в Москву, собирает полную сумму - четыре тысячи - и приезжает через три дня в наш уездный городок, где я буду его ждать. Получив деньги, я вывожу отсюда всех остальных. Но только поодиночке, потому что гуськом, как на экскурсии, мы не пойдем. Думайте.
        - Ну что ж, это разумно, - произнес Барсуков, взявший на себя роль начальника. В Москве есть болотная оппозиция, а у нас тут создалась болотная экспедиция. - Мы согласны. Теперь надо решить, кто пойдет первым.
        - Тот, кто сможет собрать за несколько часов требуемую сумму, - сказала Ксения. - У меня на книжке как раз лежат пять тысяч долларов. Я, пожалуй, готова рискнуть и пойти первой.
        Возражений не последовало.
        - Осталось только оговорить сроки выступления, - произнес фельдмаршал Барсуков. - Но это уже зависит от вас, Ким Виленович.
        Тот закатил глаза, высчитывая что-то. Видно, тоже ощущал себя великим стратегом.
        - Дня через два-три, - важно ответил он. - На рассвете.
        Пекарь уже собирался уходить, но вдруг задержался в дверях.
        - А не получится ли так, - сказал он, - что я выведу дамочку из поселка, а она так и останется в Москве? Мало ли что… Тогда что же, плакали мои денежки?
        - Нас связывают многолетние узы чистой дружбы и даже бескорыстной любви, - ехидно ответил я. - Так что не беспокойтесь.
        - Хорошо же, - несколько зловеще произнес Раструбов и удалился.
        - Мне послышалась в твоих словах скрытая издевка, - сказала Милена. - На кого ты злишься? Ты сам нас сюда зазвал. Вот теперь и расхлебывай.
        В это время возле калитки несколько раз просигналил джип.
        - Кого еще черти носят? Очередное приглашение на пир? - произнес я и вышел во двор. Там возле машины стояли двое охранников Намцевича. У одного из них был на левой щеке длинный шрам.
        - Оружие в доме имеется? - спросил он.
        - Нет. А что? Готовимся к войне с Мадагаскаром?
        - В поселке убит еще один человек. Мы вынуждены собрать все огнестрельное оружие и складировать в арсенале. В целях безопасности.
        - Ну, какие же у нас могут быть бомбы да карабины? - ответил за моей спиной Марков, вышедший следом.
        - Проверять не будем?
        - Только если предъявите ордер, - Марков скрестил на груди руки. Это был плохой знак для охранников. Значит, он готов к решительным действиям. Те некоторое время молча смотрели на него.
        - Ладно, - сказал тот, что со шрамом. - Советуем вам не выходить из дома после двенадцати часов вечера.
        - Это что же, вводится комендантский час?
        - Нет, просто дружеский совет.
        - Хорошо, мы учтем это, - кивнул я.
        Когда они уехали, Марков многозначительно посмотрел на меня и сказал:
        - Значит, уже собирают оружие. Дело серьезное.
        - Да уж. Спрячь куда-нибудь подальше свой пистолет. Думаю, он нам еще пригодится.
        - Теперь нам прежде всего пригодятся мозги. Если дело дойдет до большой заварухи, то перевес все равно будет не на нашей стороне.
        - Мозги, говоришь? Тогда тебе крупно повезло, что я рядом.
        Марков рассмеялся, толкнув меня в бок. Мы уже совсем позабыли о том, что произошло между нами ранним утром.
        Глава 6. Портретная галерея Мендлева
        После скромного ужина, состоявшего из перловой каши с тушенкой, зелени с огорода и чая, мы разбрелись по своим комнатам. Настроение у тех, кто готовился к скорому отбытию из поселка, было приподнятое. Но и мы, остающиеся, были полны сил и энергии. Я пришел на кухню к Комочкову и предложил сегодня же вечером попытаться проникнуть в дом доктора Мендлева. У меня был интересный план, который я изложил Николаю.
        Маркова мы решили с собой не брать и не посвящать в наши действия, - третий человек здесь был лишним. А вот помощь Милены мне потребовалась бы. Ее мастерство театральной гримерши было неоценимо, недаром она пользовалась такой популярностью в наших актерских кругах. Могла из юноши сотворить старика, а из женщины преклонного возраста - невесту на выданье. И я пошел к ней мириться, переступив через собственные обиды и гордыню.
        Она полулежала одетая на кровати и листала старые журналы. Бросив на меня внимательный взгляд, понимающе улыбнулась.
        - Ну что, котик, соскучился по своей женушке? - спросила она. - Тяжко одному-то спать?
        Я еле сдержался, чтобы не развернуться и уйти.
        - Милена, давай поговорим серьезно. Твоя жизнь - это твоя жизнь, и я не восточный султан, чтобы держать тебя взаперти.
        - Да у тебя и не получится.
        - Я о другом… - А о чем другом, я стал забывать, глядя на ее изученное мною до малейшей морщинки лицо, милое и родное, и меня вновь потянуло на опасную тему наших взаимоотношений, на это проклятое минное поле, где каждый подвергался риску взорваться. Но мы же сами постоянно и устанавливали эти мины. - Почему ты так себя ведешь со мной? Я что, твой враг, в которого надо постоянно целиться из ружья?
        - Ты - мой муж. А муж объелся груш, - последовал чисто женский ответ.
        - Что это значит? Почему мы не можем жить, как живут Барсуковы? - спросил я, приводя, как тотчас же понял, не слишком удачное сравнение в свете последних интимных открытий. И добавил: - Надо срочно заводить детей.
        - Прямо сейчас?
        - А хотя бы!
        - Изволь, - согласилась она, расстегивая пуговки на платье.
        - Ты все понимаешь слишком примитивно, - разозлился я, хотя и сам не понимал, чего я сейчас хочу.
        Она снова застегнулась.
        - Ты никогда не станешь настоящим мужем, - сказала Милена. - Потому что ты - актер, хороший, надо отметить, играющий в жизни самые различные роли. Хотя порою сам этого не хочешь или даже не догадываешься, что играешь. Но жизнь все-таки не театр. Шекспир был неправ. Жизнь, скорее уж, Книга Откровений. Правда, для не умеющих читать.
        Она впервые говорила со мной столь честно, и я даже не ожидал, что в ее хорошенькой головке кроются такие умные мысли. А Милена продолжила:
        - Иногда ты можешь сыграть и рыцаря, и сыщика, как сейчас, и героя, и любовника, и даже любящего мужа. И последние две роли у тебя получаются просто на бис. Но вот спектакль заканчивается, и ты снова превращаешься в обычного Вадима Свиридова. Каких много, по сути. А мне нужен один-единственный и не похожий ни на кого. Не артист. А настоящий.
        - Как Марков? - коварно спросил я.
        - При чем здесь Егор? - Она посмотрела на меня настороженно. Потом ответила: - Да, если хочешь знать. Он - цельный. Извини, если я тебя обидела.
        - Ну и ты меня тогда прости. Наверное, мы слишком невнимательны друг к другу. Но вот вернемся в Москву и тогда…
        - Брось… - остановила меня она. - Там все будет по-прежнему. Те же люди, те же встречи, те же разговоры. Та же жизнь. Ничего не изменится.
        - И наши с тобой отношения? А если попробовать?
        - Хорошо, - улыбнулась она. - Попробуем…
        За этой беседой я совсем забыл, зачем пришел к ней. Но с другой стороны, я был даже рад, что у нас состоялся такой разговор. Но время шло, и Комочков ждал меня.
        - Милена, ты должна превратить меня в смертельно больного человека, - сказал я. - В умирающего.
        - Каким образом? - спросила она. - Дать тебе по балде утюгом?
        - Это лишнее. Просто загримируй меня, как ты это умеешь.
        - Зачем? В какой пьесе ты хочешь сыграть на сей раз?
        - Потом узнаешь. Но это очень важно.
        - Ну что же… - согласилась она. - Поглядим, что можно сделать из цветущего мужчины среднего возраста.
        Она достала из сумочки свои гримерные принадлежности, и работа закипела… Закончив, Милена подсунула мне зеркало, и я увидел человека с землистым цветом лица, заострившимся носом, запавшими глазами, под которыми расплывались темные круги. Короче, без пяти минут покойник.
        - Отлично! - произнес я бодрым голосом. - Это то, что нужно. Спасибо, милая.
        Я обнял ее и поцеловал, забыв о фиолетовой помаде на губах. Но дело в том, что, пока она накладывала своими тонкими пальчиками грим на мое лицо, эта «рабочая» ласка так меня томила и возбуждала, что я не мог дождаться окончания сеанса. Неужели и все другие артисты, которых она гримирует, чувствуют то же? Но сейчас мне было плевать на них, на себя, на Комочкова, который меня ждал, и на весь свет. Я ощущал близость ее тела, снова вдыхал запах ее волос, целовал чувственные губы, гладил нежную кожу.
        - Подожди… - прошептала она. - Так же нельзя…
        - Можно… - Я видел, что ее широко раскрытые глаза призывно зовут меня. В ней пробуждался тот же неутомимый и страстный зверь, что и во мне. Было ли от него спасение? Мы снова любили друг друга, как прежде…
        - Ты не похож на умирающего лебедя, - туманящим сознание голосом шептала она, и я так же тихо отвечал ей что-то. Наше любовное борение было обречено на безмолвное и сладостное слияние, в котором мы теряли контроль над рассудком и забывали наши обиды, нанесенные в иной борьбе - борьбе за самоутверждение. И в прошлые времена нас всегда мирила постель, но сейчас это бессознательное отключение от реальной жизни чуть не привело к подлинной драме: в самые напряженно-томительные секунды Милена, вскрикнув, прошептала другое имя: Егор…
        И руки мои, вернувшись в подчинение к разуму, который взорвался яростью, стали сжиматься на ее хрупком горле. Всего лишь несколько мгновений я сдавливал ее шею: холодея от сладостного сознания, что она сейчас умрет, - и это будет моей местью за все, а она хрипела и не могла вырваться. Я бы, наверное, так и задушил ее, но в этот момент в дверь постучали, и этот звук отозвался в моей голове. Я разжал руки и откинулся на подушку.
        - Ну, скоро ты там? - услышали мы голос Комочкова.
        - Сейчас! - откликнулся я глухо и повернул лицо к Милене.
        - Дурак… - прошептала она. - Ты чуть не убил меня. А с ним я просто мстила тебе. Я ведь догадываюсь, чем ты тут занимался. Женское сердце не проведешь.
        - Тогда извини… Валерия, - так же мстительно произнес я. Вот уж действительно - дурак так дурак.
        Мы молча оделись, стараясь не смотреть друг на друга. Нам было и хорошо, и плохо, и смешно, и горько. Полный набор самых разнообразных чувств. Где еще испытаешь такое?
        - Давай подправлю грим, - деловито произнесла Милена, снова взявшись за свои кисточки. - Сейчас ты похож не на больного, а на сумасшедшего.
        - Никогда больше не называй меня именами своих любовников, - грозно предупредил ее я. - Иначе завершу то, что начал. - И она посмотрела на меня с потаенной любовью и уважением. Может быть, впервые за всю нашу совместную жизнь.
        Минут через десять я вышел из ее комнаты в зал, где за столом, лениво перебрасываясь в карты, сидели Барсуковы и Комочков.
        - Ой, Вадим, что с тобой случилось? - испуганно спросила Маша. - На тебе лица нет!
        - А мне оно больше и не потребуется. Становлюсь другим. Прежнего Вадима забудьте. Пошли, Николай.
        - А куда вы собрались? - поинтересовался Сеня.
        - К доктору, куда же еще? - ответил я. - Лечиться.
        Мы вышли на улицу. Времени было около одиннадцати. Мысленно я благодарил Комочкова за то, что он так вовремя постучал в дверь - иначе появился бы еще один труп. Поистине, поселок любви и смерти… Окна в домах, мимо которых мы проходили, уже не светились. Жители здесь ложились рано. И на улице, конечно же, никого не было. Лишь лай собак сопровождал наше торопливое шествие. Вскоре мы подошли к жилищу доктора Мендлева - высокому кирпичному дому на восточной окраине, неподалеку от церкви и кладбища. Когда мы приблизились к калитке, во дворе глухо зарычала овчарка.
        - Зови! - шепнул я Комочкову. - Буди Айболита.
        - Густав Иванович! - закричал Николай. - Эй, доктор! Откройте!
        И тотчас же в ответ ему яростно залаяла собака, бросаясь на проволочное заграждение, пытаясь перепрыгнуть через высокий забор. В одном из окон зажегся свет. Потом дверь в доме открылась, на порог вышел сам Мендлев, включив мощный фонарь.
        - Кто там?
        - Густав Иванович, срочно нужна ваша помощь! Идите сюда! - Комочков толкнул меня в бок: - Ну, теперь дело за тобой. Ты уверен, что он давал клятву Гиппократа?
        А доктор уже шел к нам. Он привязал собаку, открыл калитку и подхватил меня, чуть не упавшего ему на грудь. Роль в стиле незабвенного Мишки-Стрельца. Вместе с Комочковым Мендлев довел меня до дома, потом отнесли в какую-то комнату и уложили на кушетку. Я тяжело дышал, блуждая взглядом по стенам, словно не узнавая ни доктора, ни Комочкова. По моему лицу катились крупные капли пота, которыми меня заранее наградил Николай из пульверизатора. Одной рукой я держался за сердце, а другой - за живот, решив на всякий случай, что у меня должны болеть все внутренности.
        - Что с ним? - спросил Густав Иванович, надевая очки.
        - А это уж вам карты в руки, - на преферансном языке ответил Николай. И, продолжая тасовать колоду, добавил: - Шли мы с ним по улице, разговаривали, а потом он как повалится на землю, как сожмется, как застонет… Я испугался, думал, ласты клеит… Хорошо, что ваш дом оказался рядом. Еле довел. Что будем делать, доктор? Можно ли его сейчас трогать?
        - Нет, пусть лежит, - поспешно отозвался Мендлев. - Очевидно, лучше ему остаться у меня до утра. - Он пощупал мой лоб, потом пульс. - Странно… Не перитонит ли?
        Доктор вышел в соседнюю комнату, затем вернулся с фонендоскопом и тонометром. Но за это время мы успели обменяться с Комочковым парой фраз:
        - Это не дом, а крепость, смотри, какие на бойницах решетки.
        - И сейфовые двери в комнатах.
        Мендлев начал выслушивать меня, бормоча себе под нос:
        - Странно, странно… Пульс почти ровный… Тоны сердца ясные, неприглушенные… Очень странно. Живот мягкий… Наверное, кардиология. Что-то связанное с неврозом… Налицо явная астения…
        Минут десять он ощупывал и простукивал мое грешное тело, а я продолжал громко дышать, мучительно корчиться, изредка постанывать. Не думаю, чтобы я переигрывал, хотя порой мне страшно хотелось рассмеяться, глядя на встревоженно-глупое лицо Николая. Наконец доктор беспомощно произнес:
        - Не могу поставить даже предварительный диагноз. Главное, чтобы он сам ответил на мои вопросы. Подождем до утра, когда он придет в сознание. Но, скорее всего, это нейроциркуляторная дистония.
        - Точно! - обрадовался Комочков. - Она самая. Угадали с первого раза. Вы - великий врач, док! Этот… Эскулап.
        - Сейчас я дам ему валокордина и сладкого чая, а вы пока идите домой, - отозвался Мендлев.
        - А может быть, я останусь с ним до утра? - попросил Комочков. - Где-нибудь тут… на коврике. Мне не привыкать.
        - Нет, - твердо произнес доктор. - Я сам о нем позабочусь. А с вами мы увидимся утром.
        Густав Иванович выпроводил Николая, затем вернулся ко мне. Накапал лекарства, влив в рот, укрыл пледом. Я продолжал изображать из себя смертельно больного, постепенно затихая, словно погружаясь в сон. Мне было желательно, чтобы он поскорее оставил меня в покое. Доктор еще некоторое время потоптался в комнате, поглядывая на меня, потом потушил свет и тихо вышел.
        Прошло полчаса… Я не решался встать, чувствуя, что лучше выждать как можно дольше. И не ошибся. Доктор снова вернулся, пощупал мой лоб, пульс, неопределенно крякнул и ушел. В доме наступила тишина. Только через час я осторожно свесил ноги с кушетки. Теперь можно было действовать. Я вытащил из кармана приготовленный фонарик и подошел к двери. Пол под ногами предательски скрипнул. Интересно, крепко ли спит доктор? И что меня поджидает в других комнатах, которые я намеревался обследовать?
        Если он действительно прячет в доме маньяка и мне придется с ним столкнуться… то надо готовиться к худшему. Одному мне с ними двумя не совладать. Я не такой умелый боец, как Марков. Не поторопился ли я, отправившись в этот дом, словно в западню? Мне стало не по себе. Легкий холодок побежал по телу, когда я представил, как мне проламывают голову какой-нибудь гантелью, а потом волокут к болоту и бросают в трясину. А Комочкову доктор потом скажет, что я почувствовал себя лучше и ушел на рассвете. Куда - неизвестно. На тот свет…
        Я посветил фонариком вокруг, выискивая что-нибудь тяжелое, какой-нибудь предмет, которым можно было бы защищаться в случае чего. Подхватив со стола бронзовую статуэтку Асклепия, я вышел в коридор. Справа от меня находилось две двери, напротив - еще три… В какой-то из этих комнат должен был спать доктор. А где-то - его гость, или пленник, или соучастник. Мне предстояло это выяснить. В любом случае я уже не мог отсюда уйти, во дворе меня бы разорвала овчарка.
        Я подошел к соседней двери и прислушался. Оттуда доносился легкий храп. Отлично. Мне повезло, что я сразу определил, где спит Густав Иванович. Теперь можно было действовать спокойнее. Но сердце все равно продолжало колотиться в груди, как взбесившийся метроном. На цыпочках я отошел от этой комнаты и тихонько отворил дверь в соседнюю.
        Лучом фонарика я стал шарить по темному помещению. Стол, диван, стеллажи с книгами, несколько стульев, монитор, телевизор… Наверное, здесь был кабинет Мендлева. Я закрыл дверь, повернулся и пошел по коридору к первой комнате. Там стояла газовая плитка, холодильник, различная кухонная утварь. Ничего интересного. Но на всякий случай я вошел внутрь и заглянул в холодильник. Он был битком забит продуктами. Почувствовав вдруг сильный голод, я не удержался, отщипнул кусок вареной курицы и начал есть. Потом сделал несколько глотков из початой бутылки вина.
        Жанна была права: доктор основательно запасся пищей, словно ему действительно надо было кормить двух, а то и трех человек. Снова выйдя в коридор, я заглянул в соседнюю комнату. Здесь на столе лежали в тарелках остатки ужина, стояла бутылка вина, два бокала. Ну вот, это уже кое-что. Теперь я видел явные доказательства того, что у доктора и в самом деле кто-то живет. Все здесь говорило о том, что ужин был рассчитан на две персоны. Где же тот, второй? Оставалась последняя, третья комната по коридору. Постояв перед дверью в нерешительности, я тихонько открыл ее, крепко сжимая в руке статуэтку Асклепия. Но помещение было пусто…
        Я водил лучом фонарика и удивлялся: все стены были увешаны рисунками. Это были портреты мужчин, только мужчин от двадцати до пятидесяти лет, и ни одной женщины. Выполненные карандашом, они были очень живописны. Художник был явным мастером своего дела. Но кто же автор? Неужели сам доктор Мендлев? Тогда можно сказать только одно: какой талант погибает в медицине…
        Здесь было, наверное, три десятка рисунков. И некоторые из них (примерно половина) были отмечены крестиками, проставленными в уголках. А потом я остановился как вкопанный: со стены на меня смотрел мой собственный портрет. Это был я - какой-то радостно-оживленный, с застывшей на губах улыбкой, изображенный так умело, словно бы неизвестный художник просто сфотографировал меня. И в уголке не было никакого крестика. Когда и кто нарисовал меня здесь? Или это было в другом месте? Но зачем, кому это понадобилось? Я стоял, задумавшись, теряясь в догадках, пока в комнате неожиданно не зажегся свет.
        - Вы уже чувствуете себя лучше? - услышал я голос доктора.
        - Да… значительно, - промямлил я, оборачиваясь. - Как-то само собой прошло… Вот что значат одни лишь прикосновения ваших рук.
        - И часто у вас бывают такие приступы? - насмешливо спросил Густав Иванович. - Положите Асклепия.
        - В полнолуние, - ответил я, кладя на мраморный столик статуэтку. - А может быть, лекарство подействовало.
        - Я дал вам таблетку плацебо. Она безвредна. В таком случае вам лучше покинуть мой дом. Надеюсь, вы найдете дорогу обратно?
        - Чьи это рисунки, Густав Иванович?
        - Уходите, - решительно произнес доктор.
        - А кто у вас еще живет? - впрямую спросил я, ожидая, что мне сейчас все-таки придется воспользоваться бронзовым Асклепием, поскольку у доктора на лице появилось такое выражение, будто он готов броситься на меня.
        - Немедленно уходите, - грозно повторил он. - Иначе вам придется иметь дело с моей овчаркой.
        - Ладно, - ответил я, чувствуя, что зашел уже достаточно далеко. - Спасибо за гостеприимство. Но будьте уверены, что вот этот человек в вашей галерее, - и я указал на свой собственный портрет, - сделает все, чтобы раскрыть вашу тайну.
        Глава 7. Неожиданное послание
        Я не успел отойти от калитки доктора Мендлева и на десяток метров, как из-за дерева кто-то выскользнул и ухватил меня за локоть.
        - Тсс! Не дергайся, это я, - прошептал Комочков. - Я нарочно остался, чтобы подождать: а вдруг тебя начнут убивать?
        - И что бы ты тогда стал делать?
        - Побежал бы им помогать. Удалось что-нибудь выяснить?
        - Я засветился. Доктор Мендлев оказался хитрее, чем мы думали. Он меня выгнал.
        И я рассказал Комочкову о том, что произошло в доме, а особенно - об этой странной галерее с портретами. Более всего меня озадачил мой собственный портрет.
        - Не думаю, чтобы все это нарисовал сам доктор, - сказал я. - Если бы он был таким заядлым художником-любителем, то наверняка в комнате висело бы много портретов жителей поселка. Да и здесь знали бы о его увлечении. И вообще, с какой стати я попал в его галерею?
        - А тебе не кажется, что крестиком отмечены те, кого уже нет в живых? - высказал здравое предположение Комочков. - У меня лично возникает именно такая ассоциация. А то, что ты не обнаружил там неизвестного сожителя Мендлева, так это еще ни о чем не говорит. Этот человек мог находиться в комнате самого доктора. Ведь ты туда не заглядывал? Или еще где-нибудь, в потайном укрытии. Странно, что тебя вообще выпустили живым.
        - Ничего странного. Просто я узнал его тайну не до конца. Подумаешь, увидел рисунки! Это не криминал. Да и нельзя было меня убивать, ведь ты-то был свидетелем, что я остаюсь в доме на ночь.
        - Как же нам снова пробраться туда?
        - Придумаем что-нибудь другое…
        Мы вернулись к себе и разошлись по своим комнатам, но я долго не мог уснуть, ворочался, кашлял, отрывал голову от подушки и всматривался в лунную ночь за окном. Я вспоминал свое лицо на портрете, изображенное так умело, что оно казалось живым. Ни разу в жизни я не позировал ни одному художнику, тем более здесь. Человек, сумевший так меня нарисовать, был очень талантлив, если не сказать больше… Гениален. Нет, им не мог быть провинциальный врач, похожий на сушеную сливу, с его немецкой педантичностью и склонностью к точным наукам. В художнике жила душа поэта, стремящаяся к безумному полету. Он был явно не от мира сего, поскольку сумел схватить мой образ по памяти. А может быть, на портрете был изображен мой двойник?.. Опять это загадочное существо, которое я уже мельком видел в замке Намцевича.
        Мне совсем расхотелось спать, и я начал расхаживать по комнате. Эти мои шаги, наверное, услышала Милена, которая отворила дверь и тихо ступила внутрь. Она была босиком, в короткой ночной рубашке, с распущенными волосами и каким-то странным выражением глаз - широко раскрытых, в которых мерцал огонек моей свечи. Она словно бы ничего не видела, но шла прямо ко мне. И ее бледное лицо было бесстрастно, как гипсовая маска.
        Протянув руку, она коснулась моей щеки, а я, холодея от охватившего меня ужаса, не мог вымолвить ни слова. Я не понимал, что с ней происходит? Да и она ли это вообще? Пальцы ее были совершенно ледяные, словно принадлежали мертвецу. Я чувствовал, что еще немного, и из моего горла вырвется страшный крик.
        - Где ты? - прошептала она. - Я не вижу. Ты здесь? Почему ты молчишь?
        Я отступил назад, к стене, прижавшись к ней спиной, но и Милена сделала шаг вперед, упершись в мою грудь ладонями. А потом вдруг обхватила меня за шею и тотчас же прильнула к моим губам, но не целуя, а кусая их. Как, должно быть, это делают вампиры. А я был не в силах сопротивляться. «Вот и конец», - подумалось мне, но тут Милена уже поцеловала меня по-настоящему, а потом откинула назад голову, посмотрела совсем иным взглядом, рассмеялась и проворковала:
        - Ну что, милый, испугался? Это тебе за то, что ты хотел меня задушить. Будешь теперь знать, как обижать меня.
        - Чертовка! - опешенно произнес я, все еще находясь под впечатлением колдовской сцены. - Да это не во мне, а в тебе пропадает великий актер. Я чуть рассудком не тронулся.
        - Чуть-чуть тронуться тебе бы не помешало. Впрочем, я тебя и такого люблю.
        - Правда?
        - А когда я тебе лгала?
        - Всю жизнь. - И я понес ее к нашему ложу, подхватив на руки.
        Утром я проснулся поздно, а Милена еще продолжала посапывать, уткнувшись своим милым личиком в мое плечо. «Странные все-таки мы с ней существа, - подумал я. - Другие уже давно разбежались бы в разные стороны, а нас продолжает тянуть друг к другу, несмотря ни на что». А в этом поселке я как-то заново полюбил ее, да с еще большей силой. Наверное, и она тоже.
        Но ведь где-то тут была еще и Валерия, занимавшая также в моем сердце особое место. Был Егор Марков, с которым изменила мне Милена. Была рыжая Жанночка, с кем изменил Милене я. Была, наконец, таинственная Девушка-Ночь и моя любовь к ней, промелькнувшая мгновенно… Я никогда не думал, что в моей жизни наступит когда-нибудь такой момент, и я попаду в такое место, где буду поистине счастлив, читая, как сказала Милена, Книгу Откровений и подвергаясь тем временем вместе со всеми смертельной опасности. Любовь на краю пропасти - именно так я бы назвал свое нынешнее состояние.
        Я осторожно встал, оделся и вышел из комнаты. В зале тоскливо сидел один Сеня Барсуков, катая по столу хлебный мякиш. Он обрадовался мне и сказал:
        - Послушай-ка, какое рекламное стихотворение я сочинил для малых деток.
        Не горько ли тебе,
        Когда лишь шелест листьев
        И шелестенье слов
        Доносится извне
        И запах прелых трав,
        Как запоздалый выстрел
        Пригнет твое лицо
        К убийственной земле,
        Когда еще сильней
        Несбыточность желаний,
        И тихий всплеск Луны
        Колышется в реке,
        И негасимый свет
        Рассудок жжет и ранит,
        Не горько ли тебе,
        Не горько ли тебе?
        - Неплохо, - похвалил я. - Главное, никакого гламура.
        - Да, это для души, - сумрачно отозвался он. - Там, в агентстве, я пишу только барахло. Ради куска хлеба. А настоящие стихи получаются все реже и реже. Скоро ручеек совсем иссякнет. Я тут понял: нельзя обмануть судьбу. Нельзя путать мамону с творчеством. Ведь что такое дар божий? Это действительно не яичница, с которой его часто намеренно путают и которую проглотил и наелся. Это скорее неупиваемая чаша, и ты пьешь ее маленькими глотками всю жизнь и не можешь напиться. Но как только ты начинаешь использовать эту чашу в корыстных целях, напиток иссякает. А на дне - пустота. Ни единой капельки. Только воспоминания о чем-то светлом, чистом и радостном.
        - Давай-ка хлебнем вермута? Из моей «чаши», - предложил я. - Что-то мне не нравится твое настроение.
        - Не хочу, - ответил он. - Пошли лучше поглядим на похороны. На сожжение трупа.
        - Какие такие похороны?
        - Мишки-Стрельца. Я виноват перед ним. Хотел избить, помнишь? А сейчас его тело отдали Монку, и он уже готов совершить над ним какие-то свои обряды. Все наши уже отправились на площадь.
        - Филиал Кащенко. Не могут похоронить по-человечески. Ладно, пошли…
        Поселковая площадь была запружена народом. В центре ее возвышался сложенный из дров и хвороста помост, на котором покоилось тело несчастного смотрителя башни, а рядом стоял сам проповедник Монк со своими служками и выкрикивал бессмысленные фразы. Часто повторялось только одно слово: «Гранула!.. Гранула…» Судя по всему, труп должны были сжечь, как в Индии. А стерегли все это люди Намцевича, выставленные по периметру площади. Самым прискорбным было то, что в толпе оказалось довольно много детей и подростков, которые с жадностью наблюдали за мистерией. Они, словно губки, впитывали в себя все жесты и выкрики Монка.
        Мне вдруг показалось, что смерть Стрельца была предопределена и предназначена именно для этой цели: провести карнавальное похоронное шоу на площади, чтобы показать всему народу, как ничтожна жизнь человека и как она беззащитна перед могуществом Монка и его новой религией. А вернее, перед волей Намцевича. Конечно, лучшей жертвы для заклания было бы не сыскать. Но если Стрелец был выбран для показательных похорон, а вернее, глумливого сожжения, то убившие его - преступники вдвойне. Они загубили не только одинокую неприкаянную душу, но и ввергают в бездну других людей, покорно глазеющих на помост.
        С отвращением я смотрел на то, что творит Монк и его люди. Зачем надо разрисовывать труп красной, белой и синей красками? Цветом флага России, догадался я. Символически, что ли? Зачем изображать пентаграммы и звезды на его теле? Совершать какие-то каббалистические пассы? Петь гнусавые гимны, двигаясь по кругу? И наконец - апогей безумия! - распиливать покойника и прилюдно расчленять его? Какой во всем этом тайный смысл? Я больше не в силах был смотреть на весь этот отвратительный сатанизм, который буйным цветом вдруг расцвел в поселке - частичке России.
        Я заметил, что многие люди вместе со мной стали покидать площадь, уводить своих детей. Это зрелище похорон было невозможно вынести. Но джипы в проулках были поставлены так, что загораживали выход с площади, а дюжие охранники не пускали прорывающихся назад людей. А возле них появились еще и добровольцы из местных жителей, крепкие молодые парни, которые тоже стояли молчаливой стеной, отталкивая народ. Местная зондер-команда Намцевича. Словно он, истинный автор этой мистерии, специально задался такой целью: чтобы толпа досмотрела все до конца.
        Позади меня взметнулся столб пламени, раздался возбужденный рев. Языки костра устремились высоко вверх, грозя обжигающим огнем небу, а проповедник Монк держал в поднятой руке голову Стрельца, продолжая безумно кричать, пока не бросил ее в желтое пламя. Страшный обряд подошел к концу… Только тогда я смог покинуть площадь, потеряв где-то Барсукова и не встретив никого из своих друзей. И в одиночестве вернулся домой.
        Милена, подметая пол, встретила меня такими словами:
        - А я обед приготовила.
        - Это на тебя совсем не похоже: в руках - веник, в кастрюле - щи. Ты не заболела?
        - Нет. Я меняюсь. Сбрасываю змеиную кожу. Надеваю новую.
        - Умница, - сказал я, целуя ее. - Я всегда догадывался, что ты и царевна-лягушка, и золотая рыбка, и принцесса змей.
        Я спустился в подвал, достал из запасников бутылку вермута и поднялся обратно. А вскоре пришли Комочков с Марковым, а за ними и Ксения с Барсуковыми. Мы снова были все вместе.
        - Ужасное зрелище! - первой поделилась своими впечатлениями от похорон Ксюша. - И все это в двадцать первом веке. Куда президент смотрит?
        - В карманы олигархов, не перепадет ли еще чего, - усмехнулся Комочков.
        - Все они только болтать горазды, - заметил Сеня. - А на деле обирают Россию до нитки и готовы расчленить ее на куски. Но о народе поют грамотно.
        - Да и со свечками любят покрасоваться, - добавила Маша.
        - Бросьте! - отмахнулся Марков. - Что двадцатый первый век, что пятнадцатый - какая разница? Человек остается самим собой во все времена. Жадность, зависть и подлость. Что наверху, что внизу пирамиды. Наливай! - протянул он мне свой бокал. - Чего раззявился?
        Потом мы сели обедать. Но я так и не успел попробовать кушанья Милены, поскольку в наружную дверь постучали. Меня ждал очередной сюрприз. На крыльце стоял местный учитель - Клемент Морисович Кох, которого я меньше всего ожидал увидеть у себя дома.
        - Проходите, пообедаем вместе, - сказал я.
        - Нет, спасибо, - поспешно ответил он, испытывая некую неловкость. - У меня к вам конфиденциальное дело.
        - Весь внимание.
        - Давайте пройдемся, если это вас, конечно, не затруднит.
        Мы вышли с ним на улицу, а потом свернули вниз, в сторону болота и березовой рощицы. Клемент Морисович смущенно молчал, ведя меня явно к Волшебному камню. Уж не хочет ли утопить в болоте? Но я чувствовал, что он должен сказать мне что-то очень важное, поэтому не торопил с началом разговора. Наконец мы выбрались на площадку, где лежал этот чудесный осколок метеорита.
        - Здесь мое любимое место, - произнес Кох. - Думается как-то лучше. Уносишься, знаете ли, в мечты…
        - Некоторые утверждают, что все это - следствие болотных газов, скопившихся где-то неподалеку, - сказал я, а сам подумал: «Не приводила ли и его сюда Девушка-Ночь?»
        - А вот Александр Генрихович считает, что под этим камнем сокрыта бессмертная голова Лернейской гидры, - усмехнулся учитель. - Глупость, конечно. Всем нам хочется верить в какой-то свой миф, близкий по духу.
        - А Намцевичу близки гидры, тифоны, химеры и ехидны.
        - Они тоже жители нашего мира, как и феи, эльфы, ангелы. А я вот думаю, что сам камень - это сакральный кладезь тайных метафизических знаний и откровений. Который тысячелетиями безуспешно ищут люди по всей земле. Но он здесь, в России, в этом поселке. А может быть, он - средоточие русской души? Со всеми ее плюсами и минусами.
        - Интересная мысль. Вы - философ-романтик?
        - Я простой репетитор у сына местного нувориша. Но я, собственно, в данном случае обычный почтальон, - тут Клемент Морисович тягостно вздохнул: - Вам письмо.
        Он протянул мне незапечатанный конверт.
        - Это от Валерии, - добавил Кох. И вновь последовал едва слышный вздох. «Трудную миссию он на себя взял, - подумал я. - Если учесть, что любит эту девушку».
        - Вы знакомы с содержанием письма? - спросил я на всякий случай.
        - Что вы! Как вы могли такое подумать? - взмахнул он руками. - Если бы она желала, то не преминула бы сама сказать об этом. А так… нет, ни в коем случае!
        Я углубился в чтение. В послании было всего несколько фраз: «Если вам дорога ваша жизнь и жизнь ваших друзей, то вы должны попытаться сегодняшней же ночью пробраться в замок и встретиться со мной. Вы знаете, где меня найти. Промедление недопустимо. Условным сигналом будут четыре коротких удара в мою дверь. Я буду ждать вас и не спать всю ночь».
        - Вы можете сказать, что здесь вообще происходит? - спросил я, убирая письмо в карман.
        - Больше я ничего не могу добавить, - ответил учитель, на его бледных скулах вдруг заиграл нездоровый румянец. - Поскольку это касается других людей. У меня такое правило. Не вмешиваться.
        - Правило теплохладных. О, если бы ты был холоден или горяч! Помните эти евангельские слова?
        - У меня отличная память.
        - Но хотя бы кто такая Валерия?
        - И об этом я не вправе вам говорить. Если она пожелает, вы узнаете об этом от нее самой. Но зато я могу сообщить вам другое, что касается непосредственно вас. Речь идет о том спиритическом сеансе у Дрынова.
        - Когда меня чуть не убило электрическим током?
        - Вот-вот… я об этих проводах. Я догадываюсь, кто подложил их на спинку вашего кресла. Этот человек находился тогда среди нас. Я не знаю причин, почему он собирался это сделать, и не могу пока назвать вам его имя, поскольку мне надо еще раз все тщательно проверить, но поверьте, это происшествие меня сильно расстроило, так как я относился к этому человеку со всем уважением.

«Меня бы это происшествие, будь оно доведено до конца, расстроило бы еще больше», - подумал я. Но мне был симпатичен этот голубоглазый юноша с легким пушком на подбородке, сочинивший себе какие-то старомодные правила, от которых не мог отступить ни на шаг. Он очень напоминал разорившегося дворянина, занесенного сюда из девятнадцатого века и вынужденного учить недорослей помещиков-самодуров.
        - Через несколько дней я назову вам имя человека, - продолжил Клемент Морисович. - А пока прощайте! Честь имею.
        - Постойте! - задержал его я, собравшись с духом: - Еще одно. Вы любите Валерию?
        Он даже не повернулся. Просто махнул рукой и пошел прочь. А я, посидев еще немного на Волшебном камне и перечитав послание, поспешил к Ермольнику, чтобы договориться с ним о ночной вылазке в особняк Намцевича.
        Глава 8. В замке
        Не знаю, поступил ли я правильно, решившись отправиться ночью в особняк Намцевича и не предупредив об этом своих друзей. Но послание Валерии было адресовано лично мне, и никому иному. У меня тоже есть свои правила поведения и кодекс чести. Но почему именно я вызвал ее столь пристальное внимание? Здесь тоже была загадка, хотя в глубине души я надеялся, что Валерия просто прониклась ко мне неожиданной симпатией, а возможно - сердце мое трепетало - даже внезапной любовью с первого взгляда. Правда, как раз в первый-то раз она меня в упор не заметила.
        Дождавшись, когда Милена уснет, я выскользнул из постели, оделся в темноте и осторожно прошел через зал в первую комнату, где был выход во двор, который, как сторожевой пес, охранял Марков. И хотя ступал я почти бесшумно, он тотчас же вскинул от подушки голову:
        - Ты куда?
        - Пройдусь немного, - уклонился я от прямого ответа. - Голова побаливает.
        - Врешь. И я с тобой.
        - Спи, спи… Я ненадолго.
        - Пистолет дать?
        - Не надо. - У меня с собой и так было кое-что из моих пиротехнических устройств. Не зная, что меня ждет в особняке, я на всякий случай захватил несколько «подарков» для Намцевича и его нукеров.
        - Где тебя хоть искать, если не вернешься?
        - У Намцевича, - немного помедлив, ответил я. А потом поспешил из дома. Времени было половина второго, Ермольник уже поджидал меня на берегу озера. Я увидел его коренастую фигуру возле остова сгоревшей лодки.
        - Все-таки пришел, парень? А я думал, побоишься.
        - Нам надо покинуть особняк до рассвета, Потап Анатольевич. Но сначала нужно туда попасть.
        Я заметил в руках у Ермольника короткую чугунную дубинку с шипами, напоминающую древнерусскую палицу. Значит, и он тоже приготовился к возможному поединку основательно.
        - Вы видели, что сделали с трупом Стрельца? - спросил я.
        - Сволочи… - ответил кузнец. - Хорошо хоть не над живым так изгалялись. Но дай срок, и за этим дело не станет.
        - У вас есть в поселке верные люди?
        - Найдутся.
        - В случае чего можно будет на них опереться?
        - Там поглядим, - хмуро отозвался Ермольник. - Пошли.
        Через некоторое время мы стояли возле высокой ограды. Окна в самом особняке и в возвышающихся по углам башенках были погашены. Кроме одного, расположенного прямо напротив ворот. Очевидно, именно там находилась ночная охрана. Сколько их было: двое, трое? Вряд ли больше. Да и кого Намцевич мог опасаться здесь, в поселке, где жители трусливо сидели по своим домам? Я нисколько не удивлюсь, если они покорно примут все, что предложит им Намцевич.
        Меня всегда поражала терпеливая и какая-то безропотная природа русского человека, позволяющая сносить самые подлые оскорбления и подставлять шею под очередное ярмо. Только в одном двадцатом веке сменилось столько «наездников»! Безвольный царь, кровавые большевики, словоблудные либералы, заворовавшиеся олигархи, теперь вот наступила бесконечная эпоха «путинизма». Что дальше? Конец, апокалипсис? Уж лучше так, чем что-то еще, очередное сволочное.
        Такие мысли одолевали меня, пока кузнец тихо возился с замком в воротах. Наконец они слабо скрипнули и открылись. На наше счастье, никакой сигнализации не было. Пригнувшись, мы вошли внутрь, и Ермольник запер за собой ворота. Мы сразу же отступили в темноту, оставив позади полоску света, падавшую из окна. Но едва мы сделали несколько шагов, как из-за кустов выскочила огромная черная тень и помчалась на нас. Ермольник тихо присвистнул и вполголоса произнес:
        - Спокойно, Тубо! Свои…
        Мощный мастиф замер в полутора шагах от нас. Признаться, от взгляда в его разинутую пасть мне стало не по себе. Такая милая собачка могла бы разорвать человека в два счета. Но кузнец, похоже, хорошо знал ее. Он подошел к ней вплотную и положил руку на голову. Мастиф вильнул хвостом, выражая свое дружелюбие. Затем Ермольник обратился ко мне:
        - Теперь, парень, не жалеешь, что я пошел вместе с тобой? Тубо привязался ко мне еще со щенячьего возраста. Иди, кроха, гуляй… - Последние его слова относились к четвероногому стражу особняка. «Кроха» бесшумно нырнул в ночь, исчезнув так же внезапно, как и появился.
        - А еще какие-нибудь подобные сюрпризы нас тут ожидают? - спросил я. - Медведи там или ягуары?
        - Люди, - коротко отозвался кузнец. - Эти звери будут пострашнее. Надо поискать открытое окно. Тогда мы сможем пробраться внутрь особняка.
        - И что вы там сами-то намерены отыскать? У вас ведь тоже какая-то своя цель?
        - Следы…
        - Которые ведут к смерти моего деда?
        Мой вопрос так и повис в ночном воздухе, но, собственно говоря, молчание Ермольника было достаточно красноречиво. Мы обошли особняк и вскоре натолкнулись на приоткрытое окошко. Я посветил внутрь фонариком: комната была пуста. Она предназначалась под хозяйственную кладовку, поскольку вдоль стен стояло множество картонных ящиков. Когда мы влезли, я заглянул в некоторые из них. Там были консервы, галеты, пластмассовые бутылки с минеральной водой, спиртное. В общем, пищевые запасы. Должно быть, все они перекочевали сюда из продуктового магазина Зинаиды.
        - Недурно бы и подкрепиться? - предложил я, но Ермольник лишь сверкнул глазами. Да я и сам почувствовал, что веду себя слишком беззаботно. А ведь в послании Валерия вполне серьезно предупреждала меня об опасности.
        - Вот что, парень, - сказал кузнец. - Там, куда я сейчас пойду, твое присутствие неуместно. Поэтому разойдемся. Делай свое дело, но старайся не шуметь, иначе нам обоим отсюда не выбраться.
        - Хорошо, - согласился я. - Давайте договоримся встретиться здесь же через час. Надеюсь, этого времени хватит и вам и мне.
        Кузнец молча кивнул и выглянул в коридор. Я не знал, куда пойдет он, но мне надо было отыскать лестницу, ведущую в левую угловую башню, где меня ждала Валерия. Она говорила, что пройти туда можно через первый этаж, а склад, в котором мы очутились, располагался где-то в середине особняка. Мы вышли в коридор, и здесь наши пути разошлись.
        Ермольник пошел налево, я - направо, памятуя о том, что зашел к нужной мне башне с тыла. Вскоре я оказался напротив главного входа, прямо под центральной лестницей. Охранники сидели в одной из ближайших комнат. Теперь надо было быть особенно осторожным, чтобы не налететь на них сдуру.
        Но, видно, мой ангел-хранитель особо оберегал меня в эту ночь. Дверь в левую комнату открылась (я еле успел прижаться к балюстраде), оттуда вышел зевающий «бельгиец» и стал подниматься по лестнице. Его кованые каблуки простучали буквально в нескольких сантиметрах от моей головы. Когда он скрылся, я шмыгнул в правую дверь, прошел через пустую комнату и выбрался в еще один, более узкий коридорчик. Как я уже догадался, отсюда можно было попасть в угловую башню. Вот и заветная винтовая лесенка. Я поднялся на самый верх, где была небольшая площадка и одна-единственная дверь. Постучав в нее четыре раза, я прислушался.
        В ответ - ничего. Что случилось? Я ошибся и попал не туда? Или что-то изменилось в планах Валерии? На всякий случай я повторил условный сигнал, а потом нажал на ручку двери. Она не была заперта и отворилась. И мне ничего не оставалось, как войти в комнату. Я еще успел подумать, что уже вторую ночь как вор блуждаю по чужим домам, прежде чем на мою голову обрушился удар, после которого я свалился на пол. Но сознание не потерял. Надо мной стояла Валерия, держа в руках толстенную книгу.
        - Чем это вы меня? - поинтересовался я. - «Капиталом» Маркса?
        - Нет, это «Древняя и новая магия», - смущенно ответила девушка, помогая мне подняться и усаживая на кровать.
        - Все равно макулатура. В следующий раз выбирайте что-нибудь в мягкой обложке, детективчик, например. А разве вы не ждали меня? Кажется, я постучал как надо.
        - Я думала, это другой. Он только что был здесь.
        - Кто? Намцевич?
        - Нет. Хуже. И мне показалось, что он решил вернуться.
        - А кто может быть «хуже»?
        - Мне трудно вам объяснить, но поверьте, он очень опасен.
        - Весь поселок кишит какими-то загадками. А прятки - любимая местная игра. Похоже, что тут это вроде «полынного» вида спорта. Скажите хотя бы, зачем я вам вообще понадобился?
        - Чтобы… помочь поселку. И мне тоже, - ответила Валерия и прижала палец к губам: - Молчите!
        Но было тихо, только где-то далеко отрывисто лаяли собаки. Странный разговор мы вели в полутемной комнате, еле различая друг друга в узкой полоске лунного света. Валерия сидела рядом со мной, почти касаясь меня плечом, а ее точеный профиль напоминал оживший на листе бумаги рисунок. Я, скосив глаза на полупрозрачную кружевную ночную рубашку, не мог не залюбоваться почти обнаженной грудью. Но Валерию, казалось, мало тронуло мое волнение. Она словно бы и не принимала меня за мужчину. Так, за какое-то существо в брюках, которое тем не менее должно было в чем-то помочь.
        - Он может подкрасться незаметно, - продолжила говорить загадками Валерия. - Он очень хитрый и… бесшумный. Тогда нам конец.
        Я снова подумал о Намцевиче, но она, очевидно, имела в виду кого-то другого. Того, кто стоит за ним.
        - Успокойтесь, - сказал я. - Клянусь, что помогу вам во всем. Я не Бэтмен, но тоже кое-чего стою. Что надо делать?
        - Неприятности ожидают всех. И вы один можете противостоять им.
        - Почему? Я самый обычный человек. Я просто неудавшийся актер. Я - никто. Как сказали мне совсем недавно.
        - Неправда, - возразила Валерия. - Вы - внук Арсения. А значит, только вы и готовы к борьбе, хотя сами пока не догадываетесь об этом. У вас есть тот же дар, что и у него. И он обязан проявиться. Только вы можете стать достойным противником. Остальные для него не представляют интереса и серьезной опасности. Их он просто раздавит.
        Меня немного задело, что она называет деда не по имени-отчеству, а этак фамильярно - Арсений, словно он был ее ровесником. И кого она постоянно имеет в виду? Кто этот монстр, левиафан, циклоп, с которым мне предстояло сразиться? А если я не хочу? Я всю жизнь избегал любых конфликтов и стремился жить в покое. К этому меня приучила изнеженная и сытая Москва. Я - типичный продукт нашего времени, и Милена в этом абсолютно права.
        Мы не способны на героические поступки. А уж защищать Россию, да даже бы эту деревню… Дудки. Но сейчас, слушая Валерию, мне было лестно и приятно, и я даже чуточку поверил в то, что смогу сыграть роль спасителя. И возможно, это будет моя самая лучшая роль в жизни. По крайней мере, я постараюсь исполнить ее достойно. Но, в отличие от театра, здесь будут настоящая кровь и подлинная смерть. Это я чувствовал, а все предыдущие дни здесь лишь служили тому подтверждением.
        - Что значил для вас мой дед? - задал я несколько коварный вопрос, поскольку знал о его последней любви к ней, к этой таинственной красавице, призванной подавать нектар богам либо самой восседать среди них. Но ее ответ превзошел все мои ожидания, просто ошеломил меня.
        - Он… мой муж, - сказала она.
        - Он был… вашим мужем? - как эхо, переспросил я, не в силах поверить. Кто из нас троих тронулся рассудком: она, я или мой дед перед своей смертью?
        - Да, был, - подтвердила Валерия.
        - И вы любили его?
        - Нет. Ни единого дня.
        - И все же были его законной женой?
        - Можно ли считать официальным обряд, совершенный Монком? Когда вы клянетесь в верности не друг другу, а извивающейся змее? Когда вам дают испить кровь, а вместо кольца погружают палец в горсть пепла? И наконец, вот это… - Она обнажила левое плечо, и на белоснежной коже я разглядел небольшое, величиной с копеечную монету, пятно. Это было клеймо, изображающее человеческий глаз со зрачком и ресницами. Он словно бы вглядывался в меня, в мое изумленное лицо.
        Неужели и деду поставили такую же мистическую отметину, призванную следить за всеми и за ним самим? Как вообще он решился на подобный обряд и почему не обратился к отцу Владимиру? Или это противоречило правилам игры? Неужели его любовь была столь сильна и слепа, что он, не понимая происходящего, позволил превратить себя в куклу в руках Монка или Намцевича? Быть того не может.
        - Такое же клеймо поставили и Арсению, - угадала мои мысли Валерия. - Правда, потом, чуточку отрезвев, он оттаскал Монка за бороду, но это уже не играло никакой роли.
        - Но… почему вы решились на это? - спросил я.
        - Меня просто продали, - ответила Валерия. - Как рабыню. И поверьте, цена была достаточно высока.
        - Я не понимаю. Неужели это сделал Намцевич?
        - Да. И он имел на это полное право.
        - Что же это за право такое? - Наш разговор становился все более фантастическим, мы словно плыли впотьмах, вне времени, к какому-то неясному берегу.
        - Право хозяина, - пожала она плечами. - Чьей воле я не могла противиться. Он слишком многое сделал для меня. Собственно, это он дал мне новую жизнь.
        - Вы говорите так, будто… любите его. - Мне не хотелось в это верить, но я уже знал, что мне ответит Валерия.
        - Да. Люблю. И ненавижу столь же сильно. Я не могу разобраться в своих чувствах. Иногда он мне кажется самым умным, милосердным человеком. А порой - исчадием ада, коварным хищником. Средоточием мирового зла. Его сущность раздвоена, и половинки борются друг с другом. Двуликий Янус. Он и сам безумен и заражает безумием всех, кто соприкасается с ним. Наверное, и я скоро сойду с ума, живя рядом. Вы знаете, оползень на дороге был вызван искусственно. Они взорвали гору, чтобы отрезать поселок от остального мира. Я узнала об этом случайно, подслушав разговор.
        - Зачем, с какой целью взорвали?
        - Ему нужен человеческий материал для экспериментов. Ему нужны живые люди, чтобы проверить на них… некоторые знания, которыми он вскоре начнет обладать полностью. А потом он уничтожит весь поселок. Ему не нужны будут свидетели. Поверьте, в подвалах скоплено достаточно цианида, чтобы отравить всю питьевую воду. Или он придумает что-то другое. Но сначала он убьет вас, по крайней мере, постарается, поскольку вы ближе всех подошли к тайне исчезновения Арсения.

«Не у Намцевича ли находятся тетрадки деда?» - подумалось вдруг мне. Но что в них? Тайные знания и откровения? Ерунда. Однако сказанного Валерией было достаточно, чтобы всерьез задуматься. Хорошо, что она предупредила меня о замыслах этого человека. Но какие меры можно было предпринять нам, безоружным, против его цепных псов? Все преимущества были на его стороне.
        - Валерия, а как вы вообще попали к Намцевичу? - спросил я. - Это не праздное любопытство. Вы… дороги мне, извините… - Последнюю фразу я просто промямлил себе в усы, а она посмотрела на меня более внимательно и чуть отодвинулась.
        - Вы очень похожи на Арсения, вам это известно? - сказала она. - Как же я сразу не догадалась, что вы… О, Господи!.. Только не смейте - слышите? - не смейте в меня влюбляться. Я вам запрещаю это. Не вздумайте пойти по стопам своего деда!
        - А если это уже произошло?
        - Вы с ума сошли! Уходите! - Но я видел, что она не злится, а лишь делает вид. - Вы хотите знать, как я оказалась рядом с Намцевичем? Хорошо, но вряд ли вам это понравится. Александр вытащил меня из грязи, когда я была жрицей любви в каирском борделе. Правда, это был очень дорогой бордель, посещаемый самыми богатыми шейхами со всего Востока. Он не только выкупил меня, но и помог забыть всю прошлую жизнь, начать все заново. И мне это удалось. Но зато душа моя теперь принадлежит ему.
        - Я вам не верю, - сказал я, пораженный ее словами.
        - И тем не менее это так. А теперь уходите. Вам пора. Скоро начнет светать.
        Я поднялся, но она задержала меня еще на несколько мгновений. Подойдя совсем близко, она поцеловала меня, а затем оттолкнула. И я отлетел, словно облако.
        - Идите. И помните о нашем разговоре.
        Ощущая на устах вкус ее губ, я спустился по винтовой лестнице, прошел через коридор и пустую комнату и оказался возле главного входа. Наверное, наша беседа так повлияла на меня, что я потерял чувство осторожности. Услышав мои шаги, из-за двери высунулся один из охранников Намцевича. Он увидел лишь мою спину, а я ускорил шаг, стараясь не поворачиваться к нему лицом. Одновременно я вытащил из кармана китайскую шутиху, начиненную черным порохом, и поджег фитиль.
        - Эй! - крикнул охранник. - Стой!
        Бросив позади себя взрывпакет, я побежал вперед. Свернув в тот коридор, который вел к складу, я зажег еще две шумовые бомбочки и оставил за своей спиной. Через несколько секунд прогремел первый взрыв, затем еще два. Преимущество этих вполне безобидных штучек заключалось в том, что они, кроме грохота и ослепляющего света, пускали еще много дыма, едкого и разноцветного. Толкнув дверь в склад, я оказался лицом к лицу с Ермольником. Раздраженно поигрывая своей чугунной палицей, он бросил мне всего лишь два слова:
        - Чего шумишь?
        А затем первым полез в окно. Я же оставил в складе еще и захваченную на всякий случай проволоку-петлю. Когда мы пересекли двор и отпирали ворота, в доме уже начиналось столпотворение… Йес! Мы все-таки основательно разворошили и тряхнули этот замок.
        Глава 9. Новый выпад маньяка, или Ночь на кладбище
        Мне понравилось бегать по ночному поселку, даже несмотря на то, что за спиной пару раз прощелкала автоматная очередь. Стреляли от главного входа, когда мы уже покинули особняк и, петляя, мчались по тропинке к кузнице. Но настоящей погони они так и не организовали, разбираясь с последствиями взрывов в особняке. Наверное, думали, что ночные воры еще там, внутри.
        Полночи я провел у Ермольника, в его невзрачном домике, и мы почти не разговаривали. Я не сказал ему о том, что виделся с Валерией, а он - где провел свой час. Но, судя по всему, и его время было потрачено не зря. На что же наткнулся он, на какие такие «следы»? Я спросил только, удалось ли ему что-нибудь обнаружить интересненького, и он лишь кивнул кудлатой головой.
        Нам еще повезло, что нас никто не видел в лицо, поэтому можно было не опасаться, что Намцевич начнет охоту немедленно. А так - мало ли кто залез к нему ночью в особняк? Хотя меня не покидала одна мысль: если угроза, о которой говорила Валерия, так сильна, то почему Намцевич не прикончил меня еще раньше? Два, три, пять дней назад? Ведь это было бы очень просто, все равно что прихлопнуть муху. Или его что-то останавливало? Кто-то мешал? Мне хотелось верить, что этим «кем-то» была именно Валерия.
        Я думал о ее прошлой судьбе, и - странно! - мои чувства к ней не претерпели никакого изменения. У меня не появилось ни предубеждения, ни чувства неловкости, что я влюбился в бывшую путану. Я был уверен, что она и тогда, в прежней жизни, не была ею. Как же тогда назвать Клеопатру, которая меняла мужчин каждую ночь? Нет, судьба подобных женщин особенная, они - истинные цветки любви, к которым слетаемся мы, пчелки мужского пола. Какая разница, кем была женщина до своего перерождения, до своего обновления? И я даже был благодарен Намцевичу, что он откопал в Каире эту жемчужину, омыл ее чистой живой водой, и она засверкала прохладной белизной лунного света.
        Странные шутки сыграла судьба со всеми нами: дед был влюблен в Валерию до потери пульса, я - тоже (очевидно, это у меня наследственное), она же, равнодушная к нам обоим, любит и ненавидит Намцевича, который готовит какую-то страшную кару всей Полынье… Она заклинала меня не идти по стопам деда, но я все равно проделаю тот же путь до самого конца. В эти минуты я почему-то напрочь забыл о Милене, словно был завзятым холостяком, а образ моей любимой жены спрятался где-то в глубине сердца.
        На рассвете я покинул мало гостеприимную хижину Ермольника. А по дороге чуть не налетел на медленно проезжавший джип с охранниками, успев спрятаться, как заяц, в кустах. Не хватало только вновь бегать и петлять, ожидая выстрела в спину. Хватит. Пора «съесть свою морковку» и прижаться к теплой спине Милены, такой близкой и реальной, не похожей ни на загадочную Валерию, ни на еще более таинственную Девушку-Ночь. И именно так я и поступил, пробравшись в свой дом.
        А утром я рассказал Маркову и Комочкову, уединившись с ними на веранде, о своих ночных похождениях и о том, что нас всех ожидает в ближайшее время, если, конечно, верить предупреждениям Валерии. Мнения моих друзей разделились.
        - Сумасшедшая шлюха, - вынес свой вердикт Комочков. - Здесь, в Полынье, все сдвинутые.
        - Будем настороже, - хмуро высказался Марков. - Она не врет.
        - Больше никому не говорите, чтобы не вызвать панику. Наши и так на пределе, - добавил я. - И хорошо бы разжиться оружием.
        - А вот это надо добывать в бою, - резюмировал капитан.
        Потом мы все вместе позавтракали, а еще чуть позже пришла тетушка Краб и принесла новую дурную весть: ночью в поселке была убита женщина, вдова, жившая одиноко и не причинившая за свою жизнь никому никакого вреда… Она была зарублена топором во сне. Убийца влез в окно и таким же манером выбрался обратно, а обнаружила мертвую ее соседка, у которой та покупала молоко. Не достучавшись в дверь, соседка заглянула в открытое окно и увидела страшную картину: несчастная была буквально изрублена «в дрова» и плавала в луже крови.
        Марков тотчас же собрался и поспешил на место происшествия, а мы с Комочковым еле поспевали за ним. В доме уже толпился народ, и полицейский Громыхайлов безуспешно пытался вытолкать всех вон.
        - А, сыщик! - обрадовался он Маркову. - Давай, помогай, коли хочешь. У меня голова кругом идет.
        - Это, Петя, с похмелья, - заметил я дружелюбно, но Громыхайлов, будучи «при исполнении», так зыркнул на меня, что я умолк.
        А Егор уже приступил к осмотру помещения и трупа. Он действовал сноровисто и быстро, не то что наш растяпа-шериф, который и в самом деле маялся, бестолково толкаясь из стороны в сторону. Мне даже его стало чуточку жалко, но потом я вспомнил о смерти Мишки-Стрельца и о странном визите Громыхайлова в его каморку, к еще не остывшему телу: ведь именно на нем висит подозрение в убийстве смотрителя башни.
        А кто совершил новое преступление? С какой целью? Ограбление тут начисто исключалось. Что можно было взять у бедной женщины? Нет, решил я, здесь орудовал маньяк, убивающий ради удовольствия. К этому же мнению пришел и Марков, закончив осмотр. Я заметил, что он снял что-то с шеи трупа и положил в спичечный коробок. Я помнил, что в этом же коробке у него хранилась и улика, которую он нашел на теле изнасилованной и убитой ранее девочки. Если ее оставлял маньяк, то, без сомнения, он делал это специально, словно бы ставя на очередной жертве собственное клеймо.
        - Вот так, - важно произнес Марков, обращаясь к нам. - Как я и предполагал, он будет убивать только одиноких людей. Потому что… потому что и сам одинок. Надо искать вдовца, старого холостяка или вообще какого-нибудь нелюдима.
        - Здесь таких много, - заметил Громыхайлов. - Человек двадцать наберется. Значит, снова маньяк? Уже третьего погубил, зараза…
        - Почему третьего? - снисходительно возразил Марков. - К убийству Стрельца он не имеет никакого отношения. На его совести только два трупа. Правда, сейчас он обошелся без своих сексуальных проявлений. Но след все равно оставил.
        - Какой? - спросили мы с Комочковым почти синхронно.
        - А такой, который позволит нам сузить круг подозреваемых лиц. И есть еще ваш неуловимый Гриша, с которым я очень хотел бы познакомиться.
        - Так мы сейчас организуем розыск, облаву, - встрепенулся Громыхайлов. Видно, это дело было ему по душе. - Мобилизуем народ, все закоулки обшарим, все щели проверим! Найдем, никуда он от нас не денется… Я сам, лично, займусь этим.
        - Без толку, - сказал Марков. - Есть места, куда тебя просто не пустят. Например, в особняк Намцевича.
        - Так что… он может быть там?
        - Вполне. Ты пока подожди со своей облавой. Успеется.
        - А что же мне тогда делать? - Громыхайлов, похоже, полностью отдал инициативу в руки столичного мэтра.
        - Прежде всего позаботься о трупе. Чтобы ее похоронили по-человечески. А не так, как Стрельца. И собери мне данные на всех этих одиноких. Меня интересует одно: их увлечения, хобби. Начиная с раннего детства.
        - Сделаю, - пообещал полисмен.
        Предупреждение Маркова о похоронах прозвучало не напрасно. У входа в дом уже стояли бритоголовые служки Монка, а также человек семь из его паствы, намереваясь забрать то, что осталось от тела женщины, с собой. Им противостояла небольшая группа прихожан церкви, в основном женщины, доказывая, что убитая была истинной православной и ее надо похоронить по христианскому обряду. Но те вели себя очень агрессивно, крича, толкаясь и пытаясь войти в дом. Скандал разгорался.
        Марков и Громыхайлов уже хотели вмешаться, когда на помощь прихожанам неожиданно пришло подкрепление: это были с десяток крепких мужчин, которые имели при себе хорошо знакомые мне чугунные дубинки. Такие же, как и у Ермольника. Они быстро оттеснили «монковцев», заставив их в конце концов удалиться восвояси.
        - Вы кто будете, ребята? - спросил я у одного из них.
        - Отряд самообороны, - ответил тот.
        - А кто у вас за главного?
        - Ермольник.
        - Ну, тогда все в порядке, - и я отошел в сторонку. Меня обрадовало, что кузнец начал действовать, причем гораздо решительнее нас. По крайней мере, теперь мы были не одиноки. Можно было не сомневаться, что труп будет перенесен в церковь, а затем и похоронен, как положено. Когда мы возвращались домой, я не утерпел и спросил Маркова:
        - Скажешь, наконец, какие улики оставляет маньяк?
        - Не скажу. У меня свой метод. Если начну болтать, то все провороню. Потерпи еще немного. Не сомневайся, след взят верный.
        Я плюнул и пошел к тетушке Краб. Еще утром меня обеспокоил ее вид: темные круги под глазами, растрепанные волосы, пугливый взгляд. Куда подевалось все ее благодушие и старушечья аккуратность? Ее будто бы подменили за эти дни. Или ее снова терзает это навязчивое привидение деда? Так оно и оказалось.
        - Тетушка, - высказался я, внимательно выслушав ее «ночные страхи», - вы сами себя накачиваете. Если не остановитесь, придется отправить вас в «желтый дом».
        - Где же ты его возьмешь здесь у нас?
        - Организуем. Выкрасим, любой сгодится. И клиентов достаточно. Считай, каждый второй. А вот скажите-ка мне, дедушка ведь считал себя колдуном, не так ли?
        - Так, так! - ответила она и стала креститься.

«Бедная женщина, - подумал я. - Она ведь даже не знает, что в свои последние дни, может быть недели, дедуля был мужем Валерии. Правда, такой брак нельзя считаться настоящим, но все же…»
        - Значит, его магическая сила передалась ему от его отца или деда, - продолжил я. - Это наследственное. Но он не мог забрать ее с собой в могилу. Он должен был оставить ее кому-то из близких… Мне, что ли? Поскольку других ближайших родственников у него не было.
        - Да, верно… - зашептала тетушка Краб, оглядываясь на дверь. - Колдуны обычно тяжко умирают, скверно, коли нет поблизости сына или внука, кто может принять ее, силу эту… Мучают и себя и других. А и не всякий посторонний решится взять этот… дар, будь он неладен! Я уж и корила его, и ругала, а он только ухмылялся в усы. Но я не верила в его колдовство. Просто знал он много да лечить людей умел.
        - А теперь верите?
        - Теперь почему-то верю, - вздохнула она. - Как являться стал. Видно, так и схоронили Арсения с его колдовством…
        - В общем-то, все это глупости, вся эта старая и новая магия - есть такая увесистая книга, сам я не читал, но запомнилось. Однако чего в жизни не бывает? Я-то никаким колдуном быть не собираюсь, и если он на меня как-то рассчитывал, то совершенно напрасно. Могу стать космонавтом. Или, на худой конец, - шеф-поваром. А теперь собирайте-ка свои вещи да переселяйтесь ко мне. Нас там много, и вам будет безопаснее. Маньяк пострашнее привидения. Он одиноких выбирает.
        - Нет, нет! - запротестовала она. - Я лучше запрусь покрепче, и ладно.
        - Силой перенесу.
        - Нет, Вадим, нет. Что ж мне на старости свой дом бросать? Здесь все родное.
        - Ну, смотрите. Завтра приду, проведаю.
        И я оставил ее одну, хотя на сердце у меня было неспокойно. Вернувшись домой, я взял в сарае кое-какие инструменты, завернул их в холщовую ткань и спрятал под крыльцом. Они были необходимы мне для моей ночной работы, которую я непременно намеревался проделать. Я все же решился на этот полубезумный шаг - отправиться на кладбище, разрыть могилу деда и выяснить, кто же все-таки покоится в гробу.
        Я все думал: взять мне с собой Комочкова с Марковым или нет? Одному было идти не то что тревожно, а просто страшно, хотя я и не верил во всякие там загробные штучки и прочие кладбищенские истории. Но и Марков с Комочковым наверняка стали бы отговаривать меня от этой затеи, и в конце концов я согласился бы с ними. А меня жег зуд, я должен был проверить свои подозрения. Словно какая-то сила влекла меня к могиле деда. И сейчас, ужиная вместе со всеми, я не мог дождаться, когда мы покончим с нашей скудной трапезой и разойдемся по своим комнатам.
        - Посмотрите на хитрую рожу Вадима, - заметил вдруг Марков. - Никак снова в ночное собрался. Коней пасти.
        - Пусть идет, - вздохнула Милена. - Его теперь не остановишь. Честно говоря, мне даже нравится, что он начал принимать волевые решения.
        - Твой муж совсем оборзел, - сказала Маша. - Как, впрочем, и мой.
        - Это ты… ты во всем виновата! - вскипел вдруг Сеня. Я еще не видел его в такой ярости. Мне даже показалось, что он сейчас ударит жену. Но, прошипев что-то неразборчивое, Барсуков умолк и угрюмо уставился в свою тарелку. Что с ним происходит? Тайное стало явным?
        - Ну, я пошел спать, - промолвил Комочков, поднимаясь из-за стола. - Семейные сцены плохо действуют на мою вегетативно-сосудистую систему.
        - Советую всем последовать его примеру, - дополнила Ксения.
        Забрав из-под крыльца инструменты - лопату и заступ, - я отправился к кладбищу. Церковь я обогнул, издали заметив двух дежуривших у ее входа парней из отряда самообороны Ермольника. Это было разумно, поскольку люди Монка могли совершить нападение на храм и ночью. Потом я перелез через кладбищенскую ограду, свалившись на какой-то могильный холмик.
        - Извини, - поспешно прошептал я. - Спи спокойно.
        Подобрав инструменты, я пошел дальше, вновь начиная блуждать среди могил. Хорошо, что светила луна, помогая мне кое-как ориентироваться. Механически взглянув на часы, я отметил про себя время: половина двенадцатого. Час, когда мертвецы особенно охотно начинают покидать свои могилы. Но пока мне что-то ни один из них не встретился. Почему я был такой храбрый? Да потому что после ужина успел хватить стакан водки, а оставшееся в бутылке взял с собой. Иногда алкоголь становится неоценимым другом. Я даже присел возле какого-то памятника и вежливо поинтересовался:
        - Не желаете ли, мой друг, пригубить из горлышка?
        Наверное, со стороны это выглядело смешно и глупо. Памятник не ответил, а я выпил и за него, и за себя. Потом пошел дальше, мурлыкая себе под нос. Честно говоря, я не представлял, как буду разрывать могилу деда. И справлюсь ли вообще в одиночку? Должно быть, на это уйдет уйма времени. Успеть бы до утра… Вдруг мне показалось, как что-то белое мелькнуло впереди меня среди деревьев. Я остановился. Прислушался. Но тишина стояла поистине мертвая. Выждав немного, я продолжил свой путь. Но теперь мне казалось, что кто-то следует за мной, подсматривает, и я поминутно оглядывался, ощущая на спине цепкие взгляды. Прошло еще некоторое время, прежде чем я набрел на могилу деда. Положив на землю инструменты, я сделал еще один согревающий глоток из бутылки, а потом приступил к работе.
        Сначала я с помощью заступа отодвинул в сторону памятник из скрещенных мечей. Это оказалось не таким уж и трудным делом. Ну а затем пришла очередь взяться за лопату… Не знаю, сколько времени я рыл землю, но, наверное, не меньше часа, делая изредка передышки. Рубашка моя промокла от пота, но я так увлекся, что даже не обращал внимания на появившиеся на ладонях мозоли. И уж тем более позабыл о той белой фигуре, мелькнувшей среди деревьев. Меня настораживало другое: земля была такой рыхлой, словно ее уже перекапывали до меня. Кто-то, показалось мне, уже разрывал могилу, что-то искал в ней. Потом в моей голове стала свербить другая мысль, совершенно нелепая: а что, если земля эта разрывалась не снаружи, а изнутри? И если тетушка Краб права, то из гроба периодически выходит сам дед?
        - Тьфу! - сказал я сам себе. - Не будь идиотом.
        Снова дурные страхи стали овладевать мною, и я поежился, оглядываясь. «Бояться надо людей, а не мертвецов, - подумал я. - Но вдруг?..» И какая-то звериная тоска вдруг проникла в мою душу. Мне захотелось опуститься на четвереньки, поднять к луне голову и завыть. По-настоящему, как волк или собака, когда они сталкиваются с непостижимым ужасом.
        - Спокойно, спокойно… - прошептал я. - Хлебни-ка еще из бутылочки, это поможет.
        Тоска и страх отступили, а я, перекрестившись, продолжил свою безумную работу. Наконец лопата ударилась во что-то твердое. Это была крышка гроба. Я уже стоял по самые плечи в могиле, лихорадочно выбрасывая наверх землю. Я знал, что если сейчас остановлюсь, сделаю хотя бы небольшую передышку, то все пойдет прахом. Уместное выражение для кладбища. Возможно, сам свалюсь замертво рядом с обнажившимся гробом…
        Мне нельзя было прекращать работу ни на минуту. И комья земли летели из могилы с бешеной скоростью. И точно так же колотилось в груди мое сердце. Неподалеку вдруг что-то заухало, должно быть, это филин. Или вурдалак, созывающий свою родню. Я вздрогнул, остановился, а лопата чуть не выскользнула из моих мокрых ладоней. Потом мне послышались чьи-то легкие шаги. Но я ничего не видел, так как уже полностью, с головой погрузился в могилу. Снова наступила тишина. Я взялся за крышку гроба, и она легко, словно бы там и не было гвоздей, подалась…
        Глава 10. Бритва «Золинген»
        Теперь стало ясно, что гроб уже вскрывали до меня. В лицо мне ударил тошнотворно-сладкий запах разложившейся плоти. Я отвернул голову, глотнув свежего воздуха, и пожалел, что не захватил с собой хотя бы марлевой повязки. Сбросив крышку гроба набок, я взглянул на покойника. Фонарь хорошо освещал его лицо, вернее, то, что некогда называлось им, а теперь представляло собой полуразвалившийся оскал с пустыми глазницами. И это почерневшее месиво из обнажившихся костей и остатков плоти словно бы улыбалось, глядя на меня. Призывно манило, шевелилось… Потом я понял, почему оно как бы подрагивало: черви.
        Я стиснул зубы и призвал на помощь все свои силы и волю, чтобы продолжить начатое. Сначала я посмотрел на руки покойника, сложенные на груди. Ни знаменитого перстня деда, ни самого указательного пальца не было. Кто-то завладел им, побывав здесь до меня. Потом я, преодолевая отвращение, сорвал ботинок с левой ноги мертвеца. Пока я проделывал эту операцию, мне все время казалось, что над могилой кто-то стоит и заглядывает вниз, а покойник сейчас перегнется пополам и руки его окажутся на моих плечах.
        Снова заухал филин, подавая кому-то ночные сигналы. Взглянув на ступню, я все понял: у трупа было пять пальцев, пять фаланг, как и у других нормальных людей. Он не был шестипалым. Значит, здесь лежал не мой дед. Совершенно посторонний человек. Кто же тогда? Впрочем, меня теперь это мало интересовало. Я выяснил главное, и сейчас мне хотелось как можно скорее выбраться из проклятой могилы, которая будто бы не отпускала меня, сковав страхом и холодом. Я был словно парализован, продолжая смотреть на разложившийся труп и думая о том, что подобный исход ждет и меня, всех нас, никто не избегнет этой участи.
        Преодолев судороги, я положил обратно крышку гроба и с трудом выбрался из могилы. Оглядевшись, вновь приложился к заветной бутылке и только потом заметил оставленные на рыхлой земле следы - узкие, легкие, они явно принадлежали женщине. Значит, я не ошибся: кто-то действительно подходил к могиле, когда я занимался гробокопательством.
        - Кто тут бродит по кладбищу? - выкрикнул я в сторону темнеющих деревьев. Но в ответ мне раздалось лишь возмущенное уханье филина. Пока я забрасывал могилу землей, меня не покидала одна мысль: где же в таком случае покоится тело деда? Может быть, действительно, в болоте? Выходит, выловленный из озера труп утопленника был принят за деда и похоронен вместо него. Но почему в таком случае на пальце несчастного оказался его перстень? И кто потом похитил его из гроба? Концы с концами все равно не сходились.
        Я предположил так: кому-то было очень важно, чтобы утопленника приняли именно за деда, поэтому и надели на его палец перстень. Но зачем? Или здесь какая-то хитрая игра, которую мне не дано понять? У меня голова шла кругом не только от этих загадок, но и от смрадного запаха, которым я надышался в могиле. И я решил поразмыслить обо всем этом на досуге, в более спокойной обстановке. Закончив работу, я сдвинул на место памятник и взглянул на часы. Было уже начало четвертого.
        - Идем!.. - услышал я вдруг призывный голос, который словно бы прошелестел позади меня. Я быстро оглянулся, но никого не увидел. Но я уже догадался, кто произнес это слово. Так могла звать только Девушка-Ночь. Она была где-то здесь, на кладбище, прячась за деревьями или памятниками. Но почему она скрывается, почему не показывается мне на глаза? Сердце мое снова учащенно забилось, и я продолжал всматриваться в темноту. Как на грех, и луна скрылась за тучами, и мне теперь трудно было различить что-либо вокруг. А в фонаре сели батарейки.
        - Идем… - донеслось откуда-то слева, тихо и маняще.
        Я повернулся в ту сторону и сделал несколько шагов, передвигаясь чуть ли не на ощупь, а голос Девушки-Ночи выплыл из густого воздуха уже где-то справа от меня:
        - Идем…
        Она словно играла со мной в прятки, увлекая за собой.
        - Где ты? - выкрикнул я, круто развернувшись, а в ответ мне раздался серебристый, как звон колокольчика, смех. И снова:
        - Идем… идем…
        - Если ты не прекратишь, то и я не сдвинусь с места, - сказал я, хотя понимал, что это бесполезно: она и тогда, в ту ночь на Волшебном камне, не слышала меня, поскольку жила в каком-то своем мире, куда не было доступа ни мне, ни кому другому. Мы, встречавшиеся ей на пути, были для нее лишь странными и забавными существами, совершенно иной породы, интерес к которым исчезал столь же быстро, как тающий на огне лед. Я был уверен, что она даже не помнит меня, поскольку все мы сливались для нее в одно лицо. И у нее было несомненное преимущество передо мной, перед подобными мне: легкость, бесшумность, стремительность перемещения, всевидимость, словно она была ночной феей. А со всех сторон продолжало доноситься:
        - Идем… идем… идем…
        И меня неумолимо влекло на ее голос. Я не мог ничего поделать с собой: торопливо шел и разворачивался, совершал прыжки, бежал, но передо мной лишь изредка мелькал ее белый силуэт, а потом он исчезал, будто взлетая ввысь или проваливаясь сквозь землю. Я позабыл обо всем: о недавно разрытой мною смрадной могиле, о деде, о Милене и Валерии, о всей этой Полынье, о том, где вообще я нахожусь и жив ли я или уже на границе смерти? Я гонялся за призраком, за существом, которое превосходило меня во всех отношениях в сто крат, и это было бесполезным занятием.
        Еще несколько торопливых шагов, а потом я вдруг почувствовал, что теряю опору, почва уходит у меня из-под ног… Я закричал, падая в яму, пропасть, ломая кусты, пытаясь зацепиться за них и ударяясь головой о камни… Не знаю, сколько времени я был без сознания. Я лежал на дне глубокого оврага, а в лицо мне светила луна. Вокруг были разбросаны груды острых камней - все дно было усеяно ими, и я с каким-то необъяснимым равнодушием подумал: почему же я все еще жив? Ведь непременно должен был или размозжить себе голову, или сломать шею.
        Осторожно потрогал висок, на котором запеклась кровь. Странно, зачем она хотела убить меня, заманив в этот губительный овраг на краю кладбища? И почему в таком случае она не сделала этого тогда, возле Волшебного камня, когда я тоже был без сознания, но от наслаждения любви? Чего проще было подтолкнуть меня в болотную топь? Напротив, она даже вывела меня домой, ведь не сам же я прошел тогда по узкой тропинке, не зная пути? И где она сейчас?
        С трудом поднявшись, я убедился, что, слава богу, кости целы. Мне еще раз повезло. Наверное, я очень удачно упал, недаром нас учили группироваться на актерском факультете. Циферблат часов при падении разбился, и я не знал, сколько времени, но рассвет уже осторожно вползал в поселок. Голова гудела, меня сильно тошнило. Наверное, я все-таки получил сотрясение мозга.
        Мне вспомнились слова тетушки Краб о том, что любовники Девушки-Ночи заканчивали свою жизнь очень скверно. Один, кажется, даже сиганул с водонапорной башни. Не она ли сама и подтолкнула его, увела вслед за собой на смотровую площадку? Что ж, египетская царица так же воздавала должное своим любовникам за безумные ночи любви. Но почему-то я не чувствовал к ней зла, словно она поступила так со мной совершенно справедливо, соблюдая правила своей игры, где я, выполнив определенную мне роль, должен был умереть. Даже сейчас, лишь чудом избежав смерти, я не мог разобраться в своих ощущениях. Она все равно притягивала меня к себе, как ночная звезда, которая оставалась единственной в небе. И спроси у меня кто сейчас: повторил бы я свою встречу с ней у Волшебного камня? - то я бы ответил - да.
        Я брел по дну оврага, прихрамывая на ушибленную ногу, пока он не закончился, и только тогда с трудом выбрался наверх. Потом мне еще долго пришлось блуждать по кладбищу, прежде чем я нашел выход. Дома я оказался, когда уже совсем рассвело. А на крыльце меня поджидали Комочков и Марков.
        - Явился, - с облегчением произнес Николай и толкнул в бок Егора. - Что это с ним? Кто это вообще?
        - Не знаю, - недоуменно отозвался тот. - Похож вроде бы на Вадима. Но не берусь утверждать. Нужна генетическая экспертиза.
        - Дурачье, я в овраг свалился, - пожаловался я.
        - Да это-то понятно, ты хоть в сортир провались, дело в другом, - заметил Комочков и повел меня на кухню, где у нас висело зеркало. - Гляди.
        Я посмотрел на себя и, пораженный, застыл на месте. Мало того, что висок и щека были измазаны кровью, но и волосы мои теперь покрывал белый иней. За несколько часов я приобрел благородную седину. Мне стало понятно, почему это произошло. Когда я рассказал своим друзьям, что делал на кладбище, они покачали головами.
        - Как ты вообще разумом не тронулся, - заметил Комочков.
        - Еще успеет, - сказал Марков. - Зато теперь мы точно знаем, что труп деда отсутствует. А нет трупа - нет и преступления.
        - Что ты имеешь в виду? - спросил я, смывая кровь.
        - А то, что, возможно, Арсения Прохоровича никто и не убивал. Его могло затянуть в трясину, когда он собирал на болоте свои травы.
        - А перстень? Кто-то же надел перстень на палец утопленника?
        - Верно. Это путает все карты.
        - Знаете что? - вмешался Комочков. - Дело происходило так. Твой дед был похищен, и от него чего-то требовали, а после пыток труп уже опасно было бросить где-нибудь на окраине. В болото? Но исчезновение деда вызвало бы массу кривотолков. Тогда где-нибудь на стороне подыскали бродягу, бомжа, подходящего роста и телосложения, удавили его, изуродовали лицо, надели на палец перстень для последующего опознания, а потом бросили в воду, оставив на берегу одежду деда. И пустили слух: Арсений Прохорович утонул. А когда бродяга через два месяца всплыл, то все приняли его за дедушку. По-моему, вполне логично.
        - А кто вам сказал, что его вообще убили? - произнес вдруг Марков. - Ну а если предположить, что ему просто надоело здесь, и он уехал? Все наши прошлые доводы основывались на том, что в могиле лежит труп деда. Да, у него были здесь враги, желавшие смерти, были и мотивы. Но нет главного - самого покойника.
        Мы замолчали, обдумывая эту неожиданную версию. Но она была слишком невероятна. Вот так уехать, бросив здесь все? Дом, больных, которые стекались к нему со всего уезда, со всей России, даже свои драгоценные тетрадки? И, кроме того, была еще одна причина, по которой он не мог покинуть поселок: Валерия. Нет, невозможно. А зачем ему тогда расставаться со своим перстнем? Мне был ближе ход рассуждений Комочкова. И чтобы опровергнуть версию Маркова, пришлось рассказать им о последнем увлечении деда, о его молодой жене.
        - Старый ловелас, - хмыкнул Егор. - Тогда, конечно, это меняет дело. Теперь меня интересует другое: кто же похитил из могилы этот злополучный перстень?
        - Тот, кто и убил деда, - предположил я.
        - А какую ценность он представляет?
        - Огромную. Магическую.
        - А в рублях? Если перевести на язык цифр?
        - Ну, не знаю.
        В это время в комнату заглянул Сеня Барсуков. Выглядел он более бодро, чем в последние дни, когда постоянная хмурость не сходила с его лица. Я даже порадовался, что он возвращается в свой привычный образ.
        - Ты же поседел! - удивился он. Я лишь развел руками, ничего не объясняя.
        - Припасы кончаются, - напомнил Марков.
        - Так надо разжиться где-нибудь хотя бы мукой, крупами, - сказал Комочков.
        - Все это есть у тетушки Краб, - ответил я. - Придется потрясти старушку. Она встает рано, предлагаю пойти всем вместе.
        Возражений не последовало, и мы вышли из дома, оставив наших женщин досматривать последние утренние сны. Я подметил одну особенность поселка: здесь и погода и настроение менялись довольно быстро. Сейчас вовсю светило ласковое солнце, обещая светлый и жаркий день, а ведь предрассветное небо было затянуто темными тучами, и скопившийся в невидимых резервуарах дождь готов был хлынуть на землю. Ночью я испытал сильные потрясения, чуть не разбился насмерть, даже преждевременная седина тронула мои волосы, а теперь я беззаботно шел по улице вместе с друзьями, как в прежние времена. И мы весело болтали о пустяках и просто радовались свету, теплу, тому, что будет и новый день, и новая неизбежная удача в жизни, и новые испытания в ней. Здесь смешное и трагическое, глубинное и легкое, мимолетное и вечное мирно (ну, почти мирно) соседствовали. И еще мне казалось, что поселок является огромным театром, где перемешались и актеры, и зрители, и даже сами авторы драматического (трагикомического?) спектакля и где мне отведена одна из главных ролей.
        Дверь в дом тетушки Краб была заперта изнутри, и сколько я ни стучал, ответом мне была тишина. Я обошел вокруг, пытаясь заглянуть в окна, но они были занавешены шторами и затворены на шпингалеты. Я побарабанил и по стеклам, но и это не принесло никакого толку.
        - Что будем делать? - спросил Комочков.
        - Не знаю. Не нравится мне все это, - ответил я и рассказал друзьям о ее ночных страхах.
        - Может быть, ее удар хватил? - предположил Барсуков.
        - Надо ломать дверь, - решительно произнес Марков. - Вадим прав, здесь дело нечистое.
        - Зачем же сразу дверь? Лучше окно, - посоветовал Комочков. - Вон, разобьем форточку…
        Марков посмотрел на фрамугу, потом подтащил к окну деревянный чурбан и встал на него.
        - Покажу вам, как это делают воры-домушники, - сказал он. - Запоминайте, пригодится.
        Мы еще не успели ничего сообразить, как Егор резко ударил локтем по форточке, вытащил осколки стекла, бросив их на землю, а затем, каким-то непостижимым образом, словно змея, вполз в узкое пространство и нырнул внутрь дома. Мы услышали только мягкий шлепок упавшего тела.
        - Классно! - заметил Сеня. - Он и в замочную скважину пролезет. Ему надо премию выписать.
        - Сейчас ему тетушка выпишет… ухватом, - сказал Комочков. - Чего это он там застрял?
        Прошло минуты три напряженного ожидания. Наконец щелкнули шпингалеты, окно открылось, показалось лицо Маркова. Оно было очень серьезным.
        - Коля, беги за полицаем, - мрачно произнес он. Потом посмотрел на меня и добавил: - Доктор уже не нужен…
        Когда Марков открыл нам дверь и мы с Сеней вошли в комнату, то нашим глазам предстала страшная картина. Тетушка Краб лежала на кровати, полураздетая, а горло ее было перерезано от уха до уха. Эта зияющая кровавая рана напоминала огромный рот. Я услышал, как Сеня Барсуков, издавая булькающие, утробные звуки, выбежал из комнаты. А сам я не мог оторвать взгляда от воскового лица тетушки Краб. Марков нагнулся и поднял что-то с пола - сверкнуло лезвие.
        - Бритва «Золинген», - произнес он. - Вот с помощью этого… - Фразу он так и не окончил.
        - Как же убийца мог выбраться из дома, если здесь все было закрыто? - спросил я, а голос мой показался мне чужим. - И дверь и окна… Неужели она сама… покончила с собой?
        - Не исключено, - ответил Марков, расхаживая по комнате. - Но очень сомнительно. Чтобы нанести такую страшную рану, перерезав артерии, нужна недюжинная сноровка. Самоубийцы так не кончают. Тем более деревенские женщины. Чего проще - возьми веревку… или эссенцию. Кроме того… - Он подошел к трупу, потом оглянулся на меня. - Язык.
        - Что «язык»? - не понял я.
        - Отрезан. Ты смог бы сам с собой совершить такое?
        Сейчас, услышав его слова, я захотел выбежать из комнаты вслед за Барсуковым. Все это было слишком ужасно, чтобы быть правдой. А Марков продолжал опрос, хладнокровно роняя слова:
        - Ты видел у нее когда-нибудь эту бритву?
        - Нет, - ответил я. - Но знаю, кому она принадлежала.
        - Деду?
        - Да. Она знакома мне еще с детства. Наверное, тетушка хранила ее как память о нем.
        - Лучше бы она выбросила ее на помойку. Но, значит, и убийца знал, где лежит бритва. Это сделал кто-то из ее близких, потому что она не стала особенно наряжаться, встречая гостя. И произошло это, скорее всего, ночью.
        - Снова маньяк?
        - Нет, Вадим. Тут орудует еще кто-то. Маньяк уже дважды оставлял свои опознавательные знаки. Сделал бы это и сейчас. Но как убийца смог выбраться из запертого дома? Ума не приложу.
        - Может быть, через чердак?
        - Пошли, поглядим.
        Мы забрались по шаткой лестнице наверх и подошли к небольшому окошку, в котором не было стекла. Марков высунулся наружу.
        - Прыгать отсюда довольно-таки высоко. Да и следов внизу не видно. Хотя… он мог воспользоваться приставной лестницей.
        - У тетушки ее не было, - возразил я.
        - Тогда он дьявольски ловок, - отозвался Марков. - Просто акробат какой-то.
        Мы спустились вниз, где уже находились Комочков и Громыхайлов. И вид у них был весьма болезненный.
        Глава 11. Гранула стучится в двери
        - Мы все здесь умрем, все! - истерично кричала Ксения, метаясь по залу, где мы все собрались. Прошло уже двенадцать часов после того, как мы обнаружили труп тетушки Краб. Теперь телом покойницы занимались ее близкие подруги и соседки, омывая его, причитая и приготавливая в последний путь. К вечеру ее должны были перенести в церковь, где уже лежала зарубленная маньяком женщина, а на следующий день похоронить их рядом - в двух могилах. Ермольник и его парни из отряда самообороны взяли всю черновую работу на себя. Если так дело пойдет и дальше, подумал я, то им предстоит много потрудиться.
        Смерть стала посещать Полынью каждый день. Об этом же завывал и проповедник Монк, бродя со своей паствой по улицам. Он врывался в дома, пугая жителей пришествием Гранулы, призывая к самоубийствам и очищающему огню. Разъезжали по улицам и охранники Намцевича с автоматами, но в происходящие события пока не вмешивались. Они словно бы выжидали чего-то. Возможно, всеобщей паники, которая вот-вот могла начаться. Вся Полынья была наэлектризована, и люди считали, что эти убийства - дело рук маньяка, сына Зинаиды. Была даже предпринята попытка поджечь ее дом, и лишь тот же Ермольник сумел остановить беду, заставив собравшихся поджигателей разойтись. Но если бы сейчас продавщица появилась на улице, то обезумевшая толпа неминуемо растерзала бы ее.
        Поселковый староста Горемыжный из страха также не показывал носа, а местный полицейский Громыхайлов был бессилен что-либо предпринять. Он бегал то в особняк к Намцевичу, то к нам, испрашивая советов, а после сделал самое простое в этой ситуации: махнул на все рукой, напился до бесчувствия и свалился во дворе собственного дома. Таким образом, исполнительная и законодательная власть умыла руки. А что ей еще оставалось делать, когда нет ни ума, ни воли? Есть только желудок и карман.
        Мы слышали нервные выкрики Ксении и молчали. Все были потрясены случившимся. И только Марков, сохранявший самообладание, хладнокровно процедил сквозь зубы:
        - Хватит кудахтать, курица! Сядь и угомонись…
        Ксения повернулась к нему, хотела что-то сказать, но лишь фыркнула и покорилась приказу.
        - Приходил Раструбов, - произнес в неловкой тишине Барсуков. - Завтра он сможет вывести первого из нас через болото.
        - Меня, - раздраженно отозвалась Ксения. - Потом я вернусь из Москвы с деньгами.
        - Лучше бы со следственной бригадой и ОМОНом, - заметил Марков. - Мы-то, может быть, и выберемся из Полыньи, а остальные жители? Здесь надо всех эвакуировать.
        - Что же ты, сыщик, ничего не можешь сделать? - спросила Маша. - Неужели так трудно найти убийцу?
        - Сама попробуй, - буркнул Егор.
        - А может быть, - усмехнулся Комочков, - этот убийца среди нас? А что? Как только мы приехали, так и начались трупы. Мне кажется, это Сеня орудует.
        - Сволочь, - прошипел Барсуков, не оценив «юмор».
        - Вот-вот, - продолжил Комочков. - Видите, как он запел? Давно на меня зуб точит. Не знаю, правда, за что.
        - Скоро узнаешь, - пообещал Барсуков.
        - Прекратите, - вмешалась Милена. - Как малые дети, право. А ты, Ксюша, на мою долю денег не бери. Я здесь останусь.
        Мы все посмотрели на нее с недоумением. Особенно я.
        - У тебя тоже крыша поехала от местного воздуха? - спросила Ксения. - Как это понимать?
        - Считай, что я не могу оставить мужа в беде, - ответила Милена.
        Она бросила на меня такой взгляд, каких я давно не видел. А я-то, дурак, гоняюсь за Валерией, Девушкой-Ночью, хотя совсем рядом сидит женщина, которая меня действительно любит, полюбила теперь по-настоящему, - я чувствовал это. Положив руку ей на колено, я тихо сказал:
        - Спасибо, но лучше тебе все-таки уехать. Ситуация здесь становится непредсказуемой.
        - Нет. Вы остаетесь здесь втроем, три мужика, а кто-то должен о вас позаботиться, хотя бы пищу приготовить?
        - На тебя просто блажь напала, - со злостью сказала Ксения.
        - Нет, любовь, - ответила Милена. - Но тебе этого, подруга, не понять.
        - Где уж нам! Мы ведь с чужими мужьями и женами не спим.
        - Что ты имеешь в виду? - спросил Барсуков.
        - А то, что, может быть, и Маша здесь останется? Может быть, вы тут все шведской семьей заживете?
        - Дрянь! Всегда ею была, - высказалась Маша.
        - А ты…
        - Ну, хватит! - вмешался Марков, треснув кулаком по столешнице. - Развели тут бардак с борделем. Кто хочет - пусть остается, кто не хочет - уматывает. И давайте спать.
        - Все вместе? - не смогла удержаться Ксения.
        Я и не предполагал, что она такая змея. Зачем она всех нас заводит на ночь глядя? А в сон и в самом деле стало быстро клонить, как в тот, первый вечер в поселке, когда мы собрались в зале все вместе, а Марков устроил свою нелепую игру «Убийца в ночном доме». Я тогда еще подумал, не подсыпал ли кто нам снотворное в пищу. Но если в тот раз это была всего лишь игра, то сейчас Смерть-Гранула нанесла удар по нашему дому. Но об этом мы узнали лишь утром…
        Я проснулся раньше всех, а чугунная голова гудела, словно с похмелья. Меня не покидало ощущение, что это действие каких-то препаратов, лекарств, которые были подсыпаны в чай. Я посмотрел на спящую рядышком Милену и дотронулся до ее щеки. Мне просто очень хотелось к ней прикоснуться, как бы зарядиться энергией. Я знал, что мы вряд ли больше расстанемся надолго и, скорее всего, начнем в Москве новую, счастливую жизнь. Разве это невозможно? Мы простили друг друга и поняли, что надо идти по одной дороге, не сворачивая к соблазнительным, ложным, болотным огонькам вдоль нее. Там, в Москве, будет все иначе.
        - Спи, Милена, любовь моя, - прошептал я, не отрывая взгляд от ее беззащитного и нежного лица. - Я с тобой и больше никому тебя не отдам…
        Затем я быстро оделся и покинул комнату. Умывшись во дворе, я увидел вышедшего на крыльцо Маркова.
        - Пойдем, - произнес он только одно слово. Судя по его напряженному лицу, я сразу понял, что случилось что-то серьезное. Мы прошли на кухню, где на кушетке лежал Комочков, а на полу валялся мой меч. Николай как-то странно улыбался, устремив взгляд ввысь. Но глаза были застывшие, а сам он неподвижен.
        - Что с ним? Откуда тут взялся меч? - спросил я.
        Марков приподнял одеяло, показывая на узкую, аккуратную рану прямо в сердце. И только сейчас до меня дошло, что Комочков мертв.
        - Вот этим мечом… - мрачно пояснил Егор. - Очевидно, его убили во сне. Вот так, Вадим.
        Я опустился на стул. Ноги подкосились. Мне вдруг захотелось оказаться отсюда где-нибудь далеко-далеко, на краю земли, и чтобы рядом была только Милена - и никого больше. Смерть шествовала как победитель. Как беспощадный завоеватель, невидимый и страшный. Гибли невинные люди, и никто не был застрахован от того, что завтра не настанет его черед.
        - Когда ты его обнаружил? - глухо спросил я.
        - Только что. Когда услышал, что ты проснулся. Мне кажется, что вечером нам всем дали снотворное. Я спал как убитый. Он, конечно же, тоже. Кроме убийцы.
        - Это сделал тот, кто знал о моих мечах.
        - А об этом знали только мы.
        - Хочешь сказать…
        - Да. Убийца - среди нас.
        Марков подтянул одеяло, накрыв им голову Комочкова. Бедный Николай!.. Он так хотел здесь остаться, чтобы докопаться до сути. Написать сенсационную статью о Полынье, о Волшебном камне. А вернувшись в Москву - жениться. Боже мой, я совсем забыл о его невесте, которая его наверняка ждет, любит, надеется на счастливую жизнь. Еще одна трагедия, еще одно разбитое сердце. Вот он и сыграл свадьбу… со смертью.
        - Через несколько месяцев он собирался жениться, - сумрачно сказал я.
        - На ком?
        - Не знаю… А Маша? Она любила его… Для нее это будет страшным ударом. Кто же мог убить?
        - Ну, кто… сам подумай. Мысли у тебя текут в верном направлении.
        - Сеня Барсуков?
        - Других вариантов, по крайней мере пока, нет. Вспомни его злость на Николая.
        - Значит, он узнал про их связь?
        - Уверен. Иначе бы так не бесился вчера вечером за столом.
        - А если это сделал кто-то посторонний?
        - Мы уже несколько ночей запираем все двери и окна, проникнуть в дом снаружи нельзя. Вечером убийца подсыпал нам снотворное, дождался, когда мы все крепко уснем, потом спокойно вошел в твою комнату и взял меч. Мне только интересно, зачем выбирать такой экстравагантный способ? Из-за любви к внешним эффектам? Затем, сделав свое дело, он спокойно лег спать.
        - Или она, - поправил я Маркова.
        - Ладно, согласен, - усмехнулся тот. - Дадим Сене шанс. Он или она - неважно, главное - убийца здесь, в доме. И наверняка также будет утверждать, что спал как убитый. Он все тщательно продумал: если уж убивать, то только здесь, в Полынье, где мы отрезаны от всего мира. К тому же вокруг столько смертей, что… одной больше, одной меньше. Теперь до этого никому нет дела. И следствие никто не будет проводить. Только мы сами, хотя ни с кого из нас не снимается подозрение. Может быть, даже с меня и тебя. А вдруг это было какое-то наркотическое снотворное? Под воздействием которого ты, Вадим, к примеру, поднялся в лунатическом состоянии ночью, достал свой меч и убил Комочкова.
        - Но зачем?
        - У каждого всегда найдутся какие-то причины, даже на бессознательном уровне, пожелать смерти своему близкому. Желание это может прятаться глубоко в подкорке. А наркотическое снадобье вывело его наружу.
        - Ты что же, всерьез считаешь, что я заколол Николая?
        - Я не могу исключить никого из списка подозреваемых. Вплоть до самого себя. Поэтому нам надо собраться всем вместе и выяснить, где прячется правда. Давай будить остальных…
        - Ты хочешь сразу огорошить их смертью Николая?
        - А ты предлагаешь сказать, что он вышел погулять?
        Наш разговор прервало появление улыбающейся Маши - их комната была ближайшей к кухне.
        - Слышу чьи-то голоса… А Сеня спит как мертвец. Что случилось? Почему у вас такие лица, словно вы наелись лимонов? - Она посмотрела на кушетку, где лежало накрытое одеялом тело Комочкова. - Он там не задохнется?
        - Не подходи, Маша, - остановил ее Марков. - Он… мертв.
        - Как мертв? - не поняла она. - Вы шутите?
        Но мы молчали, а Маша сдернула одеяло, тотчас же вскрикнув и зажав рот ладонью. Марков еле успел подхватить ее, падающую в обморок. Мы отнесли ее в комнату и положили на кровать. Потом растолкали Сеню. Он оторвал голову от подушки, тяжело посмотрел на нас.
        - Меня отравили, - произнес он. - Слушайте, сколько водки мы вчера выпили?
        - Ни грамма, - сказал я. - Николая убили.
        - Кто? - спросил Сеня так буднично, словно Комочкова убивали каждый день, и это уже стало входить в дурную привычку.
        - Не знаем.
        - Так вы серьезно?
        - Если хочешь - пойди, посмотри.
        Барсуков встал и быстро оделся. Марков повел его на кухню, а я пошел в соседнюю комнату, к Ксении. Она тоже спала, причем так крепко, что мне еле удалось разбудить ее.
        - Что ты здесь делаешь? - недовольно поморщилась она. - Неужели пожар? Наконец-то все здесь сгорит дотла.
        - Нет, Ксюша. У меня другая новость, гораздо неприятнее. Одевайся и иди на кухню. Там Егор с Сеней, они тебе все объяснят. - Самому мне было тяжело говорить ей о смерти Комочкова. Я знал, что она относилась к нему с большой симпатией.
        - Еще кого-то убили? - спросила она вдруг.
        Я молча кивнул и отправился к Милене. Она сидела перед зеркалом и расчесывала волосы. Улыбнувшись, подозрительно спросила:
        - Что это ты делал в комнате Ксюши? Утренняя любовная разминка? Ну и как, родину не опозорил?
        - Оставим шутки, - ответил я, думая о том, что раз мечи лежали под нашей кроватью, то на меня и Милену должно падать самое сильное подозрение. - Дело слишком серьезно… Убит Николай.
        Милена продолжала механически взмахивать гребнем, словно мои слова так и не дошли до ее сознания.
        - Из-за Маши? - спросила она, наконец.
        - А ты знала об их связи?
        - Все знали. Кроме Сени. Ужасно… - Плечи ее содрогнулись, а гребень выпал из рук, и она закрыла ладонями лицо. Я подошел и обнял ее, прижимая к груди.
        - Успокойся. Теперь ты понимаешь, что тебе любым путем нужно выбраться отсюда? Если пекарь проведет Ксению через болото, то через три дня и ты с Барсуковыми сможешь пройти тем же маршрутом.
        - Нет, - покачала она головой. - Теперь тем более - нет. Я останусь с тобой до конца.
        - Но зачем такое упрямство?
        - А ты не понимаешь?..
        Я поцеловал ее и больше уже ни о чем не спрашивал. Странно, но семейное счастье, к которому я всегда стремился, само настигло меня именно здесь, где вовсю свирепствовала смерть… Потом я услышал крики и побежал в комнату к Барсуковым. Там билась в истерике Маша, а Егор и Сеня держали ее за руки, но она порывалась вырваться и кричала, что любит Николая, только его, и это мы все вместе убили их любовь. Я нашел в медицинской аптечке валерианку, и мы заставили ее проглотить сразу несколько таблеток.
        А на кухне возле тела Комочкова тихо плакала Ксения, размазывая по лицу слезы, и ее утешала Милена, пока и сама тоже не зарыдала. Короче говоря, в эти утренние часы мой дом принял потоки слез. Сеня ходил мрачный как туча, а Егор метался между женщинами, призывая их успокоиться. Но как можно было успокоиться, когда убили нашего общего друга? И никто еще не знал, что, по версии Маркова, это убийство лежало на совести одного из нас… А это значит, кто-то из нас был очень хорошим артистом. Значительно лучше меня.
        В одиннадцать часов я отправился на похороны тетушки Краб. Не мог не пойти, потому что должен был отдать последнюю дань памяти этой милой женщине, доброй и бесхитростной, чье лицо, образ были для меня словно путеводной звездой с первого же дня моего пребывания здесь. Она встретила меня как родного, и я должен был проводить ее так же.
        Народу на кладбище собралось много, я даже не предполагал, что у тетушки Краб столько близких людей, пожелавших проститься с ней. Тут же была вырыта еще одна могила - для женщины, зарубленной маньяком. Две жертвы бессмысленного убийства отныне будут покоиться рядом. И души их, также вместе, полетят в горние выси, возможно простив своим убийцам все. А теперь здесь предстоит вырыть новую могилу, третью - для Николая Комочкова. И его жизненный путь окончился тут, в не ведомой никому деревне, едва ли нанесенной даже на районные карты.
        Предполагал ли он когда-нибудь такую нелепую и внезапную кончину от удара мечом? Его жизнь оборвалась на самом взлете, хотя всякая смерть настигает убегающего от нее человека именно тогда, когда он думает, что уже спасся. Нет долгих и коротких жизней, есть завершенный цикл, единый по времени для всех. Младенец, умерший на десятый день, или старик, доживший до девяноста лет, похожи друг на друга, как близнецы: оба они явились в этот мир, чтобы прокричать что-то свое, а поняли мы их или нет, для них обоих не так уж и важно. Главное, что эти крики не утихают, они наполняют воздух, кружась во Вселенной, и мир без них беден и пуст. Так было и так будет всегда.
        Отец Владимир прочитал заупокойные молитвы, а голос его был тих и печален, лишь ветер шевелил светлые длинные волосы. Я заметил рядом с ним Аленушку, которая не отходила от отца ни на шаг. Потом оба гроба опустили в темные ямы, разинувшие свои пасти. Ермольник и его ребята стали забрасывать могилы землей. Вот и все, прощай, тетушка Краб! Я отомщу и за тебя, и за Николая, и за всех остальных, убитых здесь. Я готов к этому.
        Здесь, на кладбище, я почувствовал в себе какую-то новую силу, излившуюся на меня с ясного, открытого неба, словно меня подвели к чудодейственному источнику и я напился живой воды, обретя решимость и желание принять бой, вступить в тот поединок, о котором мне толковала ночью Валерия.
        По дороге назад я подошел к отцу Владимиру и сказал ему, что ночью произошло еще одно убийство, на сей раз в моем доме. Он перекрестился, вздохнув столь тяжко, словно принимал на себя все грехи покойного Николая.
        - Когда вы сможете отслужить панихиду? - спросил я.
        - Завтра вечером, - произнес он.
        - Мы перенесем его в церковь. И подготовим все к похоронам. Скажите, какой зверь вырвался здесь из клетки?
        - Тот, который прячется внутри каждого из нас, - отозвался он, положив руку на голову Аленушке. - Тот, кто борется в душе и сердце с богом. Сейчас он пока побеждает. Изрыгает скверну и смеется над нами. Но ему все равно не победить. Не одолеть в святом поединке.
        Я вернулся домой, где в зале, за столом, в тишине и молчании сидели все мои друзья. Все, кроме Комочкова.
        - Сейчас придет Раструбов, - сказала Милена, - и Ксения отправится с ним. Пожелаем ей удачи.
        - Через три дня я вернусь, - добавила Ксюша. - И тогда пекарь выведет Машу и Сеню. А ты, ты не передумала? - Ее вопрос был обращен к Милене. Та отрицательно покачала головой. - Как знаешь…
        - А вот и наш булочник, - хмуро произнес Марков.
        Раструбов заглянул в дверь и грубовато спросил:
        - Ну что, дамочка, готова? Пошли.
        Мы вышли все вместе и проводили Ксению до самого болота. Пекарь насмешливо посматривал на нас.
        - Не боись! - приговаривал он. - Доведу в целости и сохранности. Это вроде экскурсии. Хотя и с острыми ощущениями.
        Потом мы смотрели, как они прыгают по кочкам, опираясь на длинные шесты и удаляясь все дальше и дальше. Ксения повернула к нам свое бледное лицо и слабо взмахнула рукой, словно прощаясь или прося прощения. И вот уже ее фигурка растворилась в лучах солнца. А я почему-то внезапно с острой болью подумал, что больше никогда ее не увижу. Милена же произнесла мою мысль вслух. Три ее слова прозвучали как лопнувшие в воздухе струны:
        - Она не вернется.
        Глава 12. Крыса в ловушке
        Каждый из нас думал об одном: кто убил Николая Комочкова? Но все словно бы избегали задать этот вопрос вслух, поскольку подозрение падало на всех нас. И к вечеру напряжение достигло такой степени, что избежать разговора уже не представлялось возможным. Первой не выдержала Милена.
        - Егор, все-таки кто мог это сделать? - спросила она. Мы впятером сидели за круглым столом в зале, а остатки вина были разлиты по рюмкам.
        - Тот, кто усыпил нас, - ответил он, обводя всех взглядом. - Но ведь каждый будет говорить, что спал как убитый и ничего не слышал. А посторонний в дом проникнуть не мог. Значит, как ни горько это мне говорить вам, но преступник - среди нас.
        - Круто берешь, - сказал Барсуков. - И что это ты на меня так смотришь?
        - Потому, Сенечка. Ладно, давайте не будем притворяться, откроем карты. Маша была любовницей Николая. И ты узнал об этом здесь совсем недавно. Может быть, два-три дня назад. И у тебя был повод убить его. Это самое разумное объяснение случившегося.
        После его слов наступила глубокая тишина, все мы смотрели куда угодно, только не на Барсукова.
        - Я не делал этого, - ответил, наконец, он. - Я мог бы его убить и даже хотел этого, но я не убивал. У меня бы не хватило духа. Я даже таракана не могу прихлопнуть.
        - Таракан не человек, его жалко, а вот под влиянием наркотического снадобья можно сделать что угодно, - возразил Марков. - Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: откуда ты узнал об их связи?
        Я взглянул на Машу. Она сидела бледная как снег, с широко раскрытыми глазами, а на виске у нее пульсировала синяя жилка. Наверное, она думала о том же, о чем и я: что тут, рядом, всего в пяти шагах, лежит труп Николая.
        - Мне сказал… один человек.
        - Кто?
        - Ксения…
        - Так я и думал. Это на нее похоже. Значит, она невольно и подтолкнула тебя на этот шаг.
        - Сколько раз повторять: я не убивал, - устало произнес Барсуков. - По возвращении в Москву я решил развестись. Вот чего я хотел! Спросите Машу, мы говорили с ней об этом два дня назад.
        Марков перевел взгляд на его жену.
        - Да, - подтвердила она. - Мы все с ним обсудили. Спокойно и взвешенно, без горячки. Я сказала, что люблю Николая, и он понял, что силой меня не удержишь. Лучше расстаться по-хорошему. У Сени не было причины убивать Комочкова. Можно ли ревновать к человеку, с которым ты уже почти разошелся?
        - Вот как? - произнес Марков и задумался. - Значит, пар был уже выпущен… Интересно.
        - Скажи, а как ты планировала жить дальше? - спросил я. - Вместе с Николаем?
        - Да, с ним, - ответила она. Но в ее голосе не было слышно уверенности.
        - Но это было бы невозможно, - продолжил я, как бы переняв эстафетно-следственную палочку у Егора. - Николай собирался жениться месяца через три. Он обманывал тебя, Маша.
        - Скотина! - сквозь зубы процедил Барсуков, не сумев сдержаться.
        - Я не знала об этом, - ответила его жена, умоляюще взглянув на Милену, словно именно в ней искала поддержку.
        - Нет, знала, - вновь вмешался Марков. - Не лги. Кто сказал тебе об этом?
        Опять наступила тишина, было даже слышно, как тикают часы.
        - Я, - ответила за Машу Милена. - Я хотела только предупредить ее, чтобы она не разрушала семью ради человека, которого она все равно не сможет удержать. Который готовится к свадьбе с совершенно другой женщиной.
        - А откуда тебе самой стало это известно? - спросил я.
        - От невесты Николая.
        - Ты видела ее?
        - Да. И все вы - тоже.
        - Ксения! - догадался Марков. - Ловко же они скрывали свои отношения.
        - Ксения и Николай хотели, чтобы это стало для вас сюрпризом, - продолжила Милена. - Но у нас с ней не было друг от друга секретов. А на его связь с Машей она смотрела сквозь пальцы. Говорила: пусть до свадьбы побесится, все равно будет мой. Но в последнее время Маша стала ей мешать все больше и больше. Наверное, поэтому она и рассказала обо всем Сене, чтобы он как следует вразумил свою жену.
        - Вот ведь змея… - бросила Маша. - Так бы и удавила ее.
        - Но ты выбрала другую жертву, - быстро отозвался Марков. - Когда Милена предупредила тебя о предстоящей свадьбе Николая и Ксении, ты пришла в ярость: как же так - тебя предает любимый человек? Ты подсыпала нам снотворное, вот это. - Егор вытащил из кармана пустой пузырек. - Извини, но я нашел его в вашей комнате под матрасом. Дождалась, когда мы все уснем. Затем спокойно прошла к Милене и Вадиму, вытащила из-под кровати меч - ты всегда любила эффектные сцены - и ударила Николая прямо с сердце, спящего.
        - Чушь! Я любила его! - прокричала Маша. - А ты… ты… как ты мог рыться в наших вещах, ищейка поганая?
        - Любимых-то чаще всего и убивают первым делом, - невозмутимо ответит Марков.
        - Пузырек нам наверняка подбросили, - вмешался Сеня. - Убийца хотел, чтобы подозрение пало именно на нас. Как же иначе? И у меня, и у Маши были все причины желать смерти Николая. Только не забывайте, что меченосцем у нас является Вадим. Это его оружие.
        - Ну и что? - спросил я.
        - А то, что ты точно так же мог убить Комочкова, как и мы. Ты или Милена.
        - Да с какой стати?!
        - А ты спроси у самого себя, сколько задолжал Николаю денег?
        - Ну, много… Но это не повод для убийства.
        - Еще какой! Самый объяснимый. К тому же он был во сто раз удачливее тебя. Ему все давалось легко. И ты всегда завидовал ему.
        - Неправда, - возразил я, хотя в его словах была доля истины. Меня действительно порою раздражала счастливая звезда Комочкова, которая светила ему, а не мне. Но убить?
        - А теперь перейдем к Милене, - продолжил Барсуков, и уже по его лицу я понял, что сейчас он скажет какую-нибудь гадость. - Ведь она самая близкая подруга Ксении? И вот та решила выйти замуж. Значит, теперь будет потеряна для нее. А до какой степени они были близки друг с другом?
        - Чего-то я не догоняю.
        Но Марков ухватил мысль Барсукова гораздо быстрее меня:
        - Сеня намекает на то, что они были лесбиянки. А Милена, таким образом, избавилась от соперника. Забавная гипотеза. - Он ухватил меня за руку, потому что я рванулся к Барсукову. - Сядь и успокойся. Ты видишь, что твоей жене весело? Посмейся и ты. Но Сеня отбивает удары мастерски, это надо признать. И даже переходит в наступление.
        - Гнида он, - хмуро сказал я.
        - А это как посмотреть, - усмехнулся Барсуков. - Вся каша заварилась из-за того, что ты пригласил нас сюда. Сидели бы мы в Москве - и никто бы Николая не убил. Наоборот, все бы были счастливы, пусть даже с шорами на глазах. И дружны по-прежнему.
        Мне не хотелось об этом думать, и я ничего не ответил. Но даже если это было и так и в поселке нашей дружбе пришел конец, то я не жалел об этом. Лучше идти дальше одному, освободившись в своем сердце от случайных попутчиков. Мы очень часто принимаем тех, кто был с нами в дни юности, за преданных и верных товарищей. И не хотим признать за ними право на внутренние изменения - в хорошую или плохую сторону. Словно они всегда должны оставаться в том образе, который нам удобен и привычен. Но время смывает и позолоту, и грязь.
        - Егор, а ты в курсе того, что некоторые свои статьи Николай подписывал псевдонимом? - спросила вдруг Маша.
        - Это обычная практика журналистов, - отозвался Марков, а я поинтересовался, чувствуя здесь что-то жареное:
        - Какие статьи?
        - Криминального характера. О коррупции, - произнесла Маша. - Он мне как-то признался в этом. Я и не думала, что нашумевший московский обозреватель Герасимов, который вскрывал связи мафии и полиции с чиновничеством, - это он.
        - Быть не может! - удивился я. Этот Герасимов проникал в самые сокровенные тайны московской элиты и уголовных авторитетов. Теперь понятно, почему Комочков скрывал свой псевдоним. Писать на подобные темы было опасно. Можно получить пулю в лоб. Причем неизвестно, с какой стороны: то ли от мафии, то ли от правоохранительных органов. А прикрывался статейками о полтергейсте! Вот где настоящая-то нечистая сила прячется, - не в квартирах, а в государственном аппарате.
        - Последняя тема, которую он разрабатывал, - о налоговой полиции, - продолжила Маша. - Я даже читала кое-какие черновики его материалов. Он мне сам показывал. Сильно. Речь там, между прочим, идет о твоем ведомстве, Егор. Если бы статья вышла, то она прогремела бы как взрыв бомбы. Вас бы всех погнали на нары. Ты знал об этом?
        - Глупости. - Впервые я увидел в лице Маркова некоторое смущение. - Герасимов, то есть Комочков, много фантазировал. И пользовался непроверенными данными. Гонялся за дешевой сенсацией.
        - Но ваше ведомство хотело остановить публикацию этой статьи? Вот вам и еще один повод для устранения Николая.
        - Ты хочешь сказать, что я специально приехал сюда, чтобы убить его? - Марков усмехнулся.
        - Но ты же подозреваешь нас? Почему бы и к тебе не предъявить подобные претензии? Грядут очередные выборы, а вам, государственным чиновникам, надо быть чистенькими.
        - Я розыскник, а не наемный убийца, - возразил Марков. Мне показалось, что он даже обиделся на нее. И явно занервничал.
        - Итак, - произнес я, подводя итоги, - вне подозрений у нас остается одна Ксения.
        - Это почему же? - возразил Сеня.
        - Да потому что она была его невестой! - не выдержал я, заорав на него. - Или теперь невесты убивают своих женихов до свадьбы? Чтобы посмотреть, из чего они там внутри состоят?
        - У них могла произойти серьезная размолвка, - спокойно ответил Сеня. - Они могли вдрызг разругаться. Он мог смертельно обидеть ее. Или не выполнить обещание. А Ксения, как нам известно, девушка истеричная и злопамятная. И если уж она захотела убить, то лучшего случая, чем здесь, ей бы никогда в жизни не представилось. И вы заметили, как она порывалась первой сбежать отсюда? Убраться в Москву. А вот когда мы отсюда освободимся, еще неизвестно. И произойдет ли это вообще? Я уверен на сто процентов, что она не вернется обратно, чтобы выручить нас. Она уже всех нас здесь похоронила.
        В это время мы услышали, как кто-то стучит во входную дверь. Я вышел на крыльцо и увидел Раструбова. Сапоги его были заляпаны болотной грязью.
        - Ну, все, - сообщил он, довольно потирая руки, даже его тараканьи усы топорщились кверху. - Вывел я ее на дорогу. Теперь, наверное, уже до городка добралась. Готовьте через три дня следующего.
        - Мерси, - произнес я, хотя весь его внешний вид меня просто раздражал. Мне почему-то так и хотелось заехать ему кулаком в лоб. Наверное, просто был на взводе после нашей застольной беседы. Но я проводил пекаря до калитки и вернулся обратно.
        - На чем же мы остановились? - спросил я, встретив напряженное молчание.
        - Нет ответа, - произнесла Милена. - Убийство Николая такое же странное и бессмысленное, как смерть твоего деда.
        - Здесь все бессмысленно и странно, - заявила Маша. - И мы никогда не докопаемся до истины.
        - Зря ты так думаешь, - возразил Марков. - От меня еще никто не уходил, поверь.
        - Не хвастайся. А что, если этой ночью в нашем доме произойдет еще одна смерть? Маховик раскручивается и набирает обороты.
        - Кто же кого должен убить на сей раз? Я - Сеню или Милена - Вадима?
        - Утро покажет… - загадочно ответила Маша и передернулась. - Что-то прохладно стало. Будто сквозняк.
        - Надо проверить все окна, не оставили мы где-нибудь открытым, - сказала Милена и поднялась. Я пошел следом за ней. Мне не хотелось оставлять ее одну. Действительно, кто знает, что еще поджидает нас в этом доме? Мы обошли все комнаты, проверили задвижки и возвратились в зал. Но за столом увидели лишь одну Машу.
        - А где мужчины? - спросила Милена.
        - Ушли прогуляться.
        - Тихо! Вы слышали сейчас что-нибудь? - Я настороженно замер, сделав предостерегающий жест. - Только что… какой-то легкий скрежет. Словно провели пилкой по камню.
        - Да, пожалуй…
        - Оставайтесь здесь. Я пойду проверю подвал. - Мне показалось, что странный звук донесся именно оттуда.
        Прежде чем они успели мне возразить, я вошел в свою комнату, достал фонарик, открыл люк и начал спускаться вниз. Тщательно осмотрев весь подвал, я убедился, что он пуст. Недовольный, словно опоздав на назначенное свидание, я уже хотел подняться наверх, когда взгляд мой упал на одну из цементных плит возле лестницы. Потом я посмотрел на вторую плиту и сравнил их. Конечно, как же мы сразу это проворонили!
        Они были совершенно одинаковы и в то же время отличались друг от друга. Пыль! Она полностью покрывала только одну из плит. На другой ее было гораздо меньше. Словно именно здесь, с боков, к ней прикасались чьи-то руки, стершие пыль. Почувствовав, что напал на след, я решил действовать предельно осторожно, чтобы не спугнуть «крысу». Стараясь не шуметь, я попятился к лестнице. В моей голове уже сложился план дальнейших действий. Но чтобы он не сорвался, мне надо было быть терпеливым, как рыболову. Я поднялся через люк в комнату, вернулся в зал.
        - Ну, что там? - спросила Милена.
        - Ничего особенного. Должно быть, крыса.
        - Надеюсь, она не заберется к нам в постель?
        - Не беспокойся, я установлю мышеловку. - Меня немного трясло от возбуждения. Я чувствовал, что нахожусь на грани раскрытия той тайны, которую пытался разгадать с первого дня в поселке. Мне всегда казалось, что в доме живет кто-то еще. И вот, как видно, мои подозрения оправдываются…
        Вскоре вернулись Барсуков и Марков. Но я решил не посвящать их в свои планы. Мне хотелось во всем разобраться самому.
        - Там такое творится! - встревоженно заговорил Барсуков. - Ермольник и его ребята дерутся с «монковцами», аж перья летят! А где-то возле особняка Намцевича слышна стрельба. Говорят, что вечером охранники выгоняли жителей из домов и заставляли идти к Монку на поклонение… Да не все, видно, согласились. Вот и началось…
        - Это только репетиция, - добавил Марков. - Самое главное еще впереди. Советую теперь всем лечь спать, чтобы набраться сил. Они нам еще понадобятся. А тело Николая мы перенесем в церковь утром.
        - Как бы его у вас не отбили служители Монка, - сказала Милена. - И не сделали с ним то же самое, что и со Стрельцом.
        - Не получится, - успокоил ее Марков.
        - Может быть, нам установить ночью дежурство? - предложил я. - На всякий случай?
        - Разумно, - согласился Марков. - Но займутся этим только мужчины. Бросим жребий?
        - Зачем? Я готов быть первым, - сказал я. Это было мне на руку, а возражений не последовало.
        - Сменишь его часа через три, - кивнул Марков Барсукову. - Ну а я заступлю под утро.
        Мы разошлись по своим комнатам, и теперь меня стало тревожить другое: стоит ли оставлять Милену одну? Все-таки это было очень опасно, поскольку я не знал - кто убийца, только догадывался. А если я ошибаюсь?
        - Чем ты так встревожен? - спросила Милена, внимательно глядя на меня.
        - Так… Ложись спать. Я буду дежурить в зале.
        Достав из-под кровати один из своих мечей, я уже собрался уйти, как она задала мне еще один вопрос:
        - Скажи, ты по-прежнему любишь меня?
        - Даже еще больше, - улыбнулся я ей. - А ты не жалеешь, что я зазвал тебя в это гиблое место?
        - Нет. Когда-нибудь, через много-много лет, когда мы будем совсем старенькими, мы станем вспоминать об этом времени в Полынье с грустью, печалью, но и с радостью тоже.
        - Конечно, родная, - согласился я. - Так всегда и бывает. И мы будем думать, что все случившееся с нами было сном.
        - А когда мы проснемся - по-настоящему, - поддержала она мою мысль, - когда мы освободимся от череды сновидений, которые и есть наша жизнь, мы поймем, что все, что с нами было, - лишь прелюдия к счастью. И смерть откроет нам ворота к другой жизни, волнующей и совершенной, где мы встретим всех наших друзей и близких…
        - …где нет ни злобы, ни зависти, ни ненависти, ни боли. Только любовь.
        - …только любовь, - повторила она. Потом свернулась калачиком на кровати и закрыла глаза. И я, мысленно пожелав ей покоя, ушел в зал. Там я пробыл недолго, минут двадцать. А затем вышел на кухню, где покоилось тело Комочкова, приподнял одеяло, вглядываясь в уже заострившиеся, восковые черты лица друга, прочитал молитву. «Вот этим мечом, - подумал я, коснувшись острия, - тебя и убили… Но твой убийца понесет наказание, где бы ни скрывался».
        А я уже знал, где он может прятаться. Открыв люк, я осторожно спустился по лестнице в подвал, подсвечивая себе фонариком. Вот здесь должна быть установлена моя мышеловка для крысы. Почти бесшумно я прокрался в угол подвала, напротив цементных плит. Но из двух меня интересовала всего лишь одна - та, с боков которой отсутствовала пыль. Я уселся на небольшой чурбачок и стал ждать. Я понимал, что, возможно, мне предстоит просидеть тут очень долго. А может быть, и вообще проторчу впустую. Крыса в эту ночь может не появиться… Но я запасся терпением. И во мне жила ненависть, которая не давала мне задремать. Изредка я светил фонариком, проверяя, сколько времени и все ли на месте. Но никаких звуков ниоткуда не доносилось. Прошло два с половиной часа…
        И вот - я мгновенно вздрогнул - до меня долетел легкий скрежет. Я напрягся, сжимая рукоять меча и приготовившись включить фонарь. Но глаза мои и так уже привыкли к темноте и различали предметы вокруг. Цементная плита поехала в сторону, из-под нее вырвалась узкая полоска света. Скрежет усилился, образовался лаз, из которого стала подниматься человеческая фигура, державшая свечу. Вот она встала в полный рост, развернувшись ко мне лицом. Я включил фонарь, а острие меча уперлось в горло этого человека.
        - Стоять! - произнес я всего одно слово.
        Глава 13. Летучий глаз
        У мужчины, которого я держал «на крючке» с помощью своего меча, было одутловатое, землистого цвета лицо, высоко поднятые брови и испуганные глаза. Он так походил на свою мать Зинаиду, что у меня не было нужды гадать, кто стоит передо мной. Беглый убийца был ниже меня ростом, но значительно шире в плечах и массивнее. Если бы нам сейчас пришлось схватиться, то я бы, наверное, не устоял, хотя меч в моей руке давал мне значительное преимущество. Но Григорий и не делал никаких попыток к сопротивлению. Он опустил плечи, как-то обмяк, тревожно всматриваясь в меня, вернее, в слепящий луч фонарика.
        - Погодите, не убивайте… - пробормотал он. - Я не сделал вам ничего дурного.
        - Медленно повернись и иди к лестнице, - произнес я. Он послушно выполнил мое приказание. - Теперь стой спокойно.
        Не спуская с него глаз, я стал спиной подниматься вверх, нащупывая ступеньки.
        - Давай, двигай по лестнице ко мне, - сказал я. - И без глупостей.
        Я головой выдавил крышку люка и выбрался на кухню. Через минуту вслед за мной здесь же оказался и Григорий.
        - Теперь открой дверь и иди вперед, - приказал я, коснувшись острием меча его лопатки. Мне надо было привести его в комнату Маркова. И через некоторое время мы были там.
        - Егор! - позвал я. - Включи свет, у нас гость.
        - Э? Кто здесь? - услышал я знакомый голос. Загорелась лампочка, и Марков недоуменно уставился на нас, протирая глаза. Увидев в моей руке меч, лезвие которого было направлено в сердце Григория, он быстро обо всем догадался и вскочил на ноги. Тотчас же полез в свою сумку и звякнул наручниками.
        - Ну-ка, давай клешни! - сказал он и быстро защелкнул металлические браслеты на запястьях беглого «каторжника». Потом повернулся ко мне: - Где ты поймал этого голубя?
        - В подвале. Он там уже давно гнездо свил. Знаешь, кто это?
        - Можешь не говорить. И так ясно. Так вот, значит, кто держит в страхе весь поселок? - Марков развернул Григория к себе, вглядываясь, потом толкнул на стул. - Ну, рассказывай про свои подвиги.
        - Что вам от меня надо? - затравленно проговорил тот. - Почему вы все меня преследуете? Я никому не причинил никакого зла.
        - А убийство девочки? А зарубленная топором женщина? А Николай? - Марков сжал кулаки, и я подумал, что он сейчас ударит Григория, но этого не произошло.
        - Я не знаю, о чем вы говорите. Я никого не убивал.
        - И там, в Мурманске, когда ты вырезал всю семью?
        - Нет! Это сделал не я! Меня просто подставили, чтобы скрыть настоящего убийцу. Местного чиновника, советника мэра, он - криминальный отморозок. Там все такие, в администрации. Да и в полиции тоже.
        Григорий переводил взгляд с меня на Маркова, а губы его дрожали. И мне стало понятно, чт? он пережил в последнее время, прячась в подвале. Почему-то я почувствовал, что он говорит правду. Ведь теперь в России такая картина почти повсюду. Одни бандиты и ворюги. Сколько бы ни пыжился, уверяя в обратном, президент.
        - Расскажи все по порядку, - произнес я, усаживаясь на кровать.
        - А мы послушаем твои побасенки, - добавил Марков.
        В течение часа Григорий, волнуясь и заикаясь, рассказывал нам свою историю, а Марков только хмыкал и, прищурившись, смотрел на него. Было ясно, что он не верит ему. Мне же, не искушенному в подобных делах, исповедь убийцы показалась вполне правдоподобной.
        Бежав из-под стражи, после долгих скитаний он оказался в Полынье. Хотел встретиться с моим дедом, спросить у него совета, как жить дальше. Арсений Прохорович был у него вроде учителя и относился к нему всегда как к родному внуку. Но сначала постучался к матери. Все рассказал ей, всю правду. А вот деда уже не застал… Что же теперь было делать? Оставаться здесь или идти скитаться по России вечным изгоем? Была даже мысль уйти в какой-нибудь монастырь. Но он решил пока пожить в пустующем доме Арсения Прохоровича.
        Тут, в подвале, было укромное местечко, вроде небольшой комнатки с системой вентиляции, укрытое сверху цементной плитой. Так просто сдвинуть ее было нельзя. Требовалось повернуть рычаг под нижней ступенькой лестницы, и тогда мощная пружина ослабевала, а плита подавалась в сторону. Точно такой же рычаг был и внутри комнатки, чтобы вернуть плиту на место. Об этом Григорий знал еще с детства, когда проводил у деда все свободное время, обучаясь его хитростям знахарства. Он жил там некоторое время, пробираясь по ночам к матери и запасаясь продуктами. Потом подыскал себе еще одно лежбище - на болоте. Так, на всякий случай. И оно ему пригодилось, когда в поселок приехал я.
        - Так это за тобой я гонялся в свою первую ночь? - спросил я.
        - Да, за мной. Но я не хотел вас пугать. Так получилось.
        - А кто подложил под лестницу мечи?
        - Не знаю. Когда вы приехали, я провел этот день у своей матери. И вернулся сюда только ночью.
        - Значит, ты ничего не знаешь и о тетрадках деда?
        - Они куда-то исчезли. Я несколько раз обшаривал весь дом, но не мог их найти. Я знаю, какую ценность они представляют. Ведь там собраны рецепты на все случаи жизни. Даже такие, которые и не снились нынешним докторам. Арсений Прохорович очень дорожил ими.
        - Странно. Я сразу же наткнулся на них в подвале, под лестницей. Словно бы кто-то специально подбросил их мне на глаза. А потом они исчезли.
        - Вы знаете, - шепотом произнес Григорий, - мне всегда казалось, что в этом доме кроме меня порой бывает кто-то еще… Но он до того ловок, что я никогда не мог увидеть его или застать врасплох. Но он навещает дом - в этом я уверен точно. Может быть, этот человек и подложил вам мечи? И тетрадки. Но как они оказались у него?
        - Вопросы здесь будем задавать мы, - строго остановил его Марков. - Давай, ври дальше.
        - Егор, сними с него наручники, - попросил я. - Никуда он отсюда не убежит, потому что некуда.
        С большой неохотой Марков раскрыл браслеты и убрал их в сумку.
        - Только одно лишнее движение, - предупредил он, показывая наплечную кобуру с пистолетом, - и…
        - Понял, - ответил Григорий, разминая запястья. Потом посмотрел на меня и продолжил: - Я жил здесь до того времени, пока не приехали ваши гости. И тогда я понял, что оставаться тут больше нельзя, слишком много народа.
        - А ты, значит, любишь философствовать в одиночестве? - съязвил Марков.
        Григорий теперь обращался только ко мне:
        - Я ушел на болото, в свое лежбище. Там было довольно уютно, а многого мне не надо.
        - Постой, - остановил его я. - А та ночь, когда мы тут затеяли беготню. Кто-то вывернул пробки, потом жуткий крик… Говорящая кукла на веранде, напугавшая Машу до истерики… Наконец, живая гадюка в моей постели. И перевернутый подсвечник, от которого чуть не случился пожар. Чьих рук это дело?
        Григорий покачал головой.
        - Я ушел еще в сумерках. Говорю же вам, что в доме бывает кто-то еще. Наверное, он все это и учинил. Я никогда не вредил вам… Ни вам, ни кому другому. Я жил на болоте, а когда начались все эти убийства - мне рассказала о них мать, - я испугался. Я решил, что все подумают на меня.
        - На кого же еще? - согласился Марков.
        - Егор, остынь, - посоветовал я.
        - Да нет, я понимаю, - отозвался Григорий. - Я самая удобная мишень. А друг ваш, как посмотрю, такой же следователь, что и тот, в Мурманске. Только пока не лупит по почкам, вытряхивая признание.
        - Ладно, продолжай, - смилостивился Марков.
        - Потом мое лежбище обнаружил булочник Раструбов, я еле успел спрятаться в кустах. Теперь - все, решил я, хана. Он непременно приведет туда людей. Меня схватят и разорвут на куски. И я снова решил перебраться сюда, в ваш дом. Но я никого не убивал, поверьте… - закончил он.
        - Да мы-то тебе, может быть, и верим, - усмехнулся Марков. - Но вот поверит ли прокурор?
        - А вчера ночью ты слышал что-нибудь подозрительное? - спросил я.
        Григорий секунду помедлил.
        - Я видел… - тихо сказал он.
        - Что именно?
        - В середине ночи я решил пробраться на кухню и разжиться немного хлебом и водой. Несколько дней не ел.
        - Ворюга, - безжалостно процедил Марков.
        - Но когда я чуть приоткрыл люк, то увидел босые ступни ног и опущенное острие меча. С него уже стекала кровь. Я тотчас же спустился по лестнице вниз. Как я понял, на кухне кого-то убили. И еще… Мне кажется, что это были женские ступни. Уж больно узкие и маленькие.
        - Если это верно, - задумчиво промолвил я, - то подозрение в убийстве Николая теперь падает на Машу или Ксению.
        - Или на Милену, не забывай, - добавил Марков. - Но, по-моему, все это вранье.
        - Я готов поклясться на чем угодно, - произнес Григорий. - Вы же разумный человек: зачем мне рубить сук, на котором сижу? Зачем кого-то убивать? Наоборот, я должен быть тише воды ниже травы. Я бы давно уже покинул поселок, если бы не оползень… Что вы решили со мной делать?
        Мы переглянулись. Егор пожал плечами, словно перекладывая всю ответственность на меня.
        - Пока останешься здесь, - решил я. - Пошли, покажу тебе твою кровать.
        - Ежели так, - с облегчением выдохнул он, - то позвольте мне спуститься вниз, в подвал. Там мне будет привычнее.
        - Как хочешь, - согласился я, а Марков вновь показал свою кобуру, словно предупреждая.
        После того как Григорий удалился в свою нору, мы на всякий случай завалили оба люка - на кухне и в комнате Ксении - тяжелыми вещами. Потом еще раз обсудили услышанное, взвесив все «за» и «против». Я склонен был доверять этому несчастному человеку, преследуемому судьбой. Марков - нет.
        - Не отдавать же его на растерзание толпе? - спросил я.
        - Нет, конечно… Но и держать в доме опасно.
        - Пусть живет. Будем за ним приглядывать. Пойми, если бы он захотел, то давно бы уже всех нас вырезал, как кур.
        Марков посмотрел на меня, почесал затылок, но ничего не ответил. Потом улыбнулся:
        - Ладно, гуманист, давай спать. Утром разберемся…
        А утром, перед тем как мы сели завтракать, я сказал Милене, чтобы она приготовила еще одну чашку, поскольку нас будет шестеро. Пока Марков объяснял им, кого я выловил вчера ночью, я спустился в подвал, нашел под первой ступенькой лестницы скрытый дугообразный рычаг и повернул его на себя. Потом ухватился за цементную плиту, и она с легким скрежетом подалась в сторону. Вниз вели несколько каменных ступенек. Подсвечивая себе фонариком, я спустился в нору. У стены, на подстилке из поролона, лежал Григорий. Возле его головы стояла банка с водой, керосиновая лампа, несколько свечей. Вот, пожалуй, и все, что тут было.
        - Я все думаю, - произнес Григории ровным голосом (он не спал), - за какие такие грехи меня наградила судьба столь жестокими испытаниями? И знаете, к какому выводу я пришел?
        - Говори.
        - Я мечтал воспользоваться знаниями вашего деда, Арсения Прохоровича. Я считал, что он всемогущ, ловил каждое его слово, буквально впитывал в себя. Я тоже хотел быть таким - сильным, независимым, излечивающим людей от болезней. Я думал возвеличить себя с помощью его мастерства. Стать почти богом. А гордыня наказывается.
        Он помолчал немного и добавил:
        - Я хотел, чтобы его колдовской дар перешел ко мне. А по праву только вы должны были наследовать ему. Простите, если я пытался перейти вам дорогу.
        - Да ради бога! - отмахнулся я. - По правде говоря, мне этот «дар» даром не нужен. И что же произошло дальше?
        - Он умер, а я остался ни с чем. И за мое стремление к колдовству меня наказывает судьба. Теперь я понимаю это.
        - Пойдем чай пить, - предложил я. - Нас заждались.
        - А можно? - оживился он. - Я сто лет не сидел в человеческом обществе.
        - Вот и посидишь. Только не обращай внимания на некоторые косые взгляды, которые на тебя поначалу будут бросать. Моим друзьям надо привыкнуть.
        - Разумеется. Что угодно, лишь не гоните меня прочь.
        В зале нас встретили с напряженным любопытством, а Маша - так даже с нескрываемым ужасом. Григорий поздоровался, скромно сел на краешек стула. Он тоже чувствовал себя неловко. Я же думал о том, что он увидел на кухне, когда приподнял крышку люка. Чьи это были босые ступни ног? Маши? Ксении? Или… Милены? Какие-то нехорошие подозрения стали закрадываться в голову. А что, если Николая убила действительно она? Нет, не из-за своей подруги, а по какой-то другой, неведомой мне причине? Может быть, ее и Комочкова связывала какая-то тайна?
        Марков между тем продолжал расспрашивать Григория, да и другие вскоре подключились к разговору. Наш новый собеседник оказался совсем неглупым парнем, начитанным и любознательным. Он и сам хотел многое у нас узнать, что происходит в мире. Ведь сам-то он был длительное время изолирован от информации.
        После завтрака мы уже со спокойной душой оставили его вместе с женщинами и Сеней Барсуковым, а сами понесли тело Комочкова к церкви, положив труп на самодельные носилки. Отец Владимир подтвердил свое обещание отслужить панихиду сегодня же вечером. Вернувшись назад и прихватив лопаты, мы отправились на кладбище, готовить могилу - последний скорбный приют для нашего друга. Здесь нас и разыскал Громыхайлов.
        - Пойдемте скорее, - сказал он. - Еще одно убийство…
        Мы перестали копать и торопливо пошли вслед за ним. По дороге он рассказал нам, что случилось. На рассвете Викентий Львович Дрынов услышал крик, донесшийся из соседнего дома: там жил одинокий старик, тот самый Ермолаич, который плел из ивовых прутьев корзины. Дрынов почему-то не придал этому крику никакого значения и снова уснул, а часа два назад забеспокоился. Обычно в это время он уже видел Ермолаича на скамейке за работой.
        Дрынов пошел к дому старика, открыл дверь и увидел, что тот лежит на полу, лицом вниз, а буквально полчерепа у него снесено садовой тяпкой, которая валялась тут же. И Викентий Львович тотчас же поспешил к Громыхайлову.
        - Это Гришка, маньяк, - повторял Петр, размахивая зачем-то своим пистолетом. - Уж попадется он мне - пристрелю, как бешеного пса. Без суда и следствия. - Он вдруг остановился. - А кому вы копали могилу?
        - У нас друг умер - сердечный приступ, - отозвался Марков.
        - Вот горе! - вздохнул полицейский. - Прямо одна беда за другой. Ну, вот мы и пришли…
        Возле дверей неказистого домика стоял сам Дрынов, бледнее обычного, а рядом с ним, спиной к нам, - доктор Мендлев. Увидев нас, они расступились.
        - Смерть наступила мгновенно, - произнес сельский врач. - Но до этого он, очевидно, увидел своего убийцу и закричал.
        Мы вошли в комнату, где лежал труп. Марков тотчас же склонился над ним, перевернул на спину, осматривая лицо. Все мы сгрудились возле него.
        - Отойдите! - прикрикнул на нас Егор. - Вы же загораживаете свет. Кто к нему прикасался?
        - Только я, - ответил доктор.
        - Странно, - произнес Марков как-то разочарованно. - Я был уверен, что это работа маньяка. - Он прошелся по комнате, лениво осматривая вещи, а мы не спускали с него глаз.
        - Кто же, если не маньяк? - сердито произнес Громыхайлов. - Ясно, что Гришка.
        - Да Гришка здесь ни при чем, - отмахнулся Егор и взглянул на меня. Конечно, подумал я, раз тот всю ночь провел в моем доме. Но наконец-то и Марков убедился, что Григорий говорил нам правду.
        - Вот еще что, - добавил Мендлев, протягивая на ладони небольшую ярко-красную, с желтыми вкраплениями бабочку, проколотую булавкой. Рисунок на ее крылышках походил на открытый глаз. - Я удивился, что она была пришпилена к горлу Ермолаича. Я совершенно непроизвольно снял ее с кожи. Вы не ее ищете?
        - Ее, ее, голубушку! - обрадовался Марков. Он достал из кармана свой заветный спичечный коробок и вытащил оттуда еще две точно такие же бабочки с булавками. Потом убрал их обратно, добавив к ним новую, третью, их подружку. И наконец-то решил изъясниться: - Ну, вот. Три совершенно разных убийства, но три одинаковых улики на трупах. Ясно, что маньяк специально оставляет свою метку. Еще когда я осматривал тело той девочки, Алевтины, меня поразила эта находка. Я так и понял, что бабочка появилась на ее шее неспроста. Потом женщина - и тот же знак. Теперь здесь. Помните фильм «Молчание ягнят»? Я его часто пересматриваю, там играет моя любимая Джоди Фостер, кстати, чем-то похожая на твою Милену. Так вот. Там маньяк так же оставлял в горле своих жертв метки - личинки жуков. А это, между прочим, распространенная практика всех маньяков. Метки могут быть различными, но это как фирменный знак убийц-психопатов. Они без этого не могут. Вот почему я искал тех, кто когда-то коллекционировал бабочек.
        - Ну… сыскарь! - восхищенно произнес Громыхайлов, выслушав вместе с нами лекцию Маркова и не спуская с оратора восторженного взгляда. - Прямо Эркюль Пуаро какой-то!
        - Ты мне льстишь, Петя, к тому же я не люблю бельгийскую капусту, - скромно ответил мой друг и продолжил: - Итак, мы теперь знаем, что он одинокий любитель бабочек, но где его искать?
        - Кстати, эта бабочка водится только на болоте, - подсказал доктор. - И называется она по-здешнему - «Летучий глаз». Местные жители их боятся, поскольку верят, что на болоте стая этих бабочек способна облепить все лицо человека и тот, не видя ничего вокруг, упадет в трясину. Не знаю, правда ли это?
        - Правда, - подтвердил Громыхайлов. - Я сам как-то собирал на болоте клюкву и еле отмахался от них. Приставучие, заразы.
        - А где Дрынов? - спросил вдруг я. Он как-то незаметно исчез. И я вспомнил ту сцену, когда мы встретили его на полянке возле болота. Ведь он тоже большой любитель бабочек, коллекционер, сам признался…
        Глава 14. Лернейская гидра очнулась
        Когда мы возвращались домой, я рассказал Маркову о своих подозрениях. Лично я теперь не сомневался в том, что Дрынов и есть тот маньяк, которого все ищут. Более того, мне казалось, что именно он и подложил электрические провода на спинку моего стула во время спиритического сеанса. А может быть, и деда убил.
        - Не будем рубить сплеча, - отозвался Егор. - То, что он собирает бабочек, еще ничего не доказывает. Конечно, этот заклинатель духов весьма подозрителен. Но… здесь все такие, в кого ни плюнь.
        - А тебе не кажется, что мы словно увязли в болоте? Вокруг нас порхает смерть, будто бы та же бабочка «Летучий глаз», а мы ничего не можем поделать. За короткий срок шесть убийств, а что-нибудь изменилось? Такое ощущение, что мы бессильны что-либо предпринять.
        - Почему же? В любом деле объективно существует процесс накопления кинетической энергии. Рано или поздно эта энергия должна выплеснуться через край. Либо взорваться. И вот тогда все встанет на свои места.
        - Ждать новых убийств?
        - Я не имею права кого-нибудь арестовать или задержать. У меня нет таких полномочий. Даже допросить никого не могу.
        - Можешь, Егор. В экстремальных ситуациях действуют иные законы.
        - Для меня все это - абстракция. Я реалист, практик.
        - Сама жизнь докажет тебе, что ты не прав. И очень скоро.
        Говоря это, я и не знал, насколько окажусь прав. А Намцевич тоже оказался искусным пророком: Лернейская гидра очнулась после многотысячелетней спячки и напала на поселок… И самое страшное было в том, что она вселилась в каждого, и каждый теперь словно носил на себе одну из ее ядовитых голов. В поселке стали вспыхивать беспричинные драки, вспоминались старые обиды, сосед шел на соседа. Особенно лютовали те, кто всю жизнь считал себя обиженным или обделенным чем-то. На колонию рыбаков напали мужики с северной окраины поселка, которые издавна копили на них злобу. Стычка между ними разгорелась среди бела дня.
        Появились и первые раненые. Один из рыбаков лежал со сломанной рукой, а двое нападавших получили травмы головы. Снова была предпринята попытка «монковцев» захватить церковь. Женщины толпились возле дома зажиточного старосты Горемыжного, требуя продуктов. Часть из них двинулась к особняку Намцевича, но они были быстро разогнаны охранниками, которые выпустили несколько автоматных очередей поверх голов. Полицай Громыхайлов и несколько его добровольных помощников рыскали по всему поселку и его окрестностям в поисках Григория, бесцеремонно врывались в подозрительные дома, где по большей части занимались откровенным грабежом. В довершение всего к вечеру, когда мы находились на панихиде в церкви, отдавая последнюю дань памяти Николаю Комочкову, в Полынье случился первый пожар. Вернее, поджог.
        Группа лиц, возглавляемая и подстрекаемая пекарем Раструбовым, подпалила дом Зинаиды. Они считали, что именно там прячется ее сын. Возможно, здесь были и иные причины, личного характера. Огонь, охватив строение, перекинулся на два соседних дома. Через час все было кончено, все три дома выгорели дотла. Самой Зинаиде удалось спастись лишь чудом. Ее, с сильными ожогами, вынесли люди Ермольника из отряда самообороны. Позже продавщицу магазина поместили в медицинский пункт доктора Мендлева.
        В условиях подобного разброда и анархии в поселке реально существовали лишь две силы, которые могли бы противостоять творившемуся беспределу. Это была вооруженная охрана Намцевича и местный отряд самообороны Ермольника. Но первые словно бы наблюдали за происходящим издалека, не вмешиваясь в события, а вторые просто не могли поспеть во все горячие точки. Третья же сплоченная и организованная группа - «монковцев» - все больше и больше начинала чувствовать себя в поселке подлинными хозяевами. После панихиды и состоявшихся сразу же похорон Комочкова мы вернулись домой, где оставался один Григорий, еще более подавленный всем происходящим. А через полчаса произошел инцидент, коснувшийся уже непосредственно нас.
        Когда мы сидели на кухне и готовились помянуть Николая (у меня оставалась еще одна бутылка водки), стекло в окне вдруг с треском разлетелось вдребезги, осыпав нас осколками, а на стол упал здоровенный булыжник. Тотчас же с улицы донеслись возбужденные выкрики. Небольшая толпа, скопившаяся около калитки и забора, состоявшая в основном из пьяных мужиков, угрожающе потрясала кулаками и палками. Они кричали, что это мы привезли все беды и что нас надо как следует проучить. За первым камнем последовал второй, который разбил окно в соседней комнате.
        Милена и Маша сидели бледные и притихшие, да и я несколько растерялся, подумав о том, что если толпа ринется в дом, то нам придется весьма худо. Их было раз в пять больше, чем нас. Только один Марков чувствовал себя словно бы в своей стихии. Быстро вскочив, он выбежал во двор, где ухватил с земли длинную жердь, которая валялась там с незапамятных времен, будто бы ожидая именно этой минуты. Мы видели в окно, как Марков, издав какой-то воинственный кельтский клич, с жердью наперевес бросился к калитке. Натиск его был столь стремителен, что в стане неприятеля сначала возникла заминка, затем растерянность, а потом враг и вовсе позорно бежал, не желая, очевидно, связываться с явным сумасшедшим. Марков милостиво не стал преследовать горьких пьяниц и, гордясь своей победой, вернулся обратно.
        - Объявляю им конфузию, - сказал он. - Эх, вояки, им бы только с бабами драться!
        Однако дело принимало скверный оборот. Пьяная атака могла повториться ночью. Вдвоем с Барсуковым мы забили разбитые окна досками и укрепили калитку, подперев ее изнутри бревнышками. Конечно, все это было не слишком надежно, но я придумал еще один способ обезопасить наш ночной покой. Я соорудил нечто вроде сигнальной системы, развесив вдоль забора пустые бутылки, благо их в доме оказалось предостаточно. И мы решили вновь установить ночное дежурство.
        - У меня все равно бессонница, - сказал Григорий. - Я привык спать днем. Поэтому, если не возражаете, я готов бодрствовать до утра.
        Мы согласились. Этот человек, еще недавно вызывавший нашу неприязнь и опасение, как-то быстро вошел в доверие, и его уже стали принимать за своего. Словно он заменил собой погибшего Комочкова. А перед сном я предложил провести небольшой следственный эксперимент. Меня не отпускала мысль о тех женских ступнях, которые видел Григорий из-под приоткрытой крышки люка прошлой ночью, когда был убит Николай. Чего проще повторить эту сцену? И если бы Григорий не узнал их, то мы бы сразу же исключили двух подозреваемых - Машу и Милену. Я тогда почему-то не подумал о том, что мы стали бы делать, если бы он узнал их? Но мое предложение и так вызвало бурные возражения со стороны женщин. И Маша и Милена наотрез отказались демонстрировать свои лодыжки.
        - Значит, вы сознательно сваливаете все на Ксению? - спросил я.
        - Ну почему же? - ответила Милена. - Если вам всем так хочется, чтобы убийцей была именно женщина, то… вот вам вариант: ваша таинственная Девушка-Ночь. По слухам и разговорам, она очень ловка и вездесуща. Может быть, именно она и совершила всю эту серию убийств?

«А ведь и правда, - подумал я. - Кажется, она действительно не пользуется обувью, а ходит босиком…» И все-таки мне было жаль, что они обе отказались от этого эксперимента. У меня бы свалился с души камень. Не хотелось верить, что кто-то из них - Маша, Ксения или Милена - убил Комочкова. Время было уже позднее, и мы разошлись по своим комнатам, а ночью мне приснился скверный сон.
        Я видел Ксению, ее искаженное ужасом лицо, которое с жадными утробными звуками заглатывает трясина… Кажется, я даже кричал во сне, а меня успокаивала Милена. Не помню, поскольку находился словно в бреду. Но то, что этот сон вещий, я не сомневался. А утром нас разбудили первые солнечные лучи, ласково прикасавшиеся к нашим обнаженным телам. И весь мир снова показался напоенным любовью, смыслом и добротой.
        Григорий, как и обещал, не спал всю ночь, делая время от времени обход по всему периметру дома. Он, как караульный, доложил мне, что ничего подозрительного за время его дежурства не произошло. И добавил:
        - Если не считать выстрелов. Похоже на ночную охоту или облаву.
        - Возможно, так оно и есть, - сказал я, подумав об охранниках Намцевича. Может быть, ради устрашения они палили во все стороны во время своего «комендантского часа»? Спустя полчаса мы все вместе позавтракали. У нас еще оставалось немного крупы, а вот консервы уже закончились.
        - Надо что-нибудь продать и что-нибудь купить, - предложила Милена.
        - Зачем? Схожу лучше к Ермольнику, - ответил я. - У него наверняка что-нибудь найдется. Поделится.
        Но едва я вышел за калитку, как столкнулся с учителем.
        - А я к вам, - произнес Клемент Морисович. В руках он держал сумку. - Здесь кое-какие продукты. Их посылает вам… ну, вы знаете кто.
        - Валерия?
        - Да.
        - И конечно, втайне от Александра Генриховича?
        - Разумеется.
        - Покорно благодарю. - Я отнес сумку в дом, а затем вернулся к учителю. - Как ее настроение?
        - Как обычно. Она просила вам передать, что… - Клемент Морисович немного замялся. - Что готовится какая-то акция против отца Владимира. И это очень серьезно.
        - Что я должен делать?
        - Не знаю. Вам виднее.
        - Клемент Морисович, а вы сами-то на чьей стороне?
        - Я… ни на чьей. Я не хочу ни во что вмешиваться.
        - Все еще придерживаетесь теплохладности? Но скоро станет все труднее занимать позицию посередине.
        - Возможно. Там видно будет. Теперь о другом. Помните, я обещал вам сказать, кто подложил электрические провода на спинку вашего стула?
        - Я уже и сам догадался. Дрынов?
        Учитель удивленно посмотрел на меня.
        - Нет, вы ошибаетесь. Дрынов здесь ни при чем. Я проверил. Это сделал доктор Мендлев. В его кабинете я видел лампу с оторванными проводами.
        - Но… зачем?
        - Этого я не знаю.
        - Спасибо за информацию. - Я пожал его руку. - Скажите, а зачем вы сами посещаете эти спиритические сеансы, вы же образованный человек?
        - Здесь мало развлечений, - уклончиво ответил он.
        - А Дрынов? Что он за человек?
        - Для него духи - это смысл жизни. Хотя я прекрасно осведомлен обо всех его фокусах. Он прекрасный чревовещатель и имитатор. А когда в темной комнате появлялось какое-нибудь светящееся существо, то здесь тоже не было большой хитрости.
        - В чем же секрет?
        - В человеке, которого он нанимал для этой роли.
        - Здесь я знал только одного артиста подобного рода. Мишка-Стрелец?
        - Совершенно верно. Он очень хорошо умел притворяться привидением.
        Я задумался. Неожиданная мысль пришла мне в голову. Стрелец был нужен Дрынову для роли духа, но потом он мог стать для него и опасен, поскольку мог разоблачить спирита. И тогда бы все, кто принимал участие в его спиритических сеансах, подняли бы его на смех. То есть уничтожили бы его идею, лишили бы его смысла жизни. Ему пришлось бы либо уехать из поселка навсегда, либо жить с клеймом шарлатана. Почему же не предположить, что именно Дрынов убил Мишку-Стрельца? Возможно, что тот стал его шантажировать. Я оставил эту мысль вариться в моей голове, а сам, распрощавшись с учителем, отправился к доктору Мендлеву. Мне не терпелось с ним разобраться. Причем в открытую.
        В кабинет к доктору меня проводила рыжая ведьмочка Жанна. И я сразу же взял быка за рога.
        - Густав Иванович, вот в этом осветительном приборе, - я показал на подоконник, где стояла лампа, - нет проводов. Не они ли упали на мой стул во время спиритического сеанса у Дрынова? Рука духа Бориса протянулась и в ваш кабинет?
        - Конечно, - усмехнулся он без тени смущения. - Я сам об этом догадался совершенно недавно.
        - Что вы имеете в виду?
        - А то, что кто-то из моих пациентов испортил хорошую лампу. Вы как-то спрашивали меня, куда делся мой нож, выточенный Ермольником. Теперь я вспомнил, кто его взял.
        - Кто?
        - Тот же, кто и вырвал провода из лампы.
        - И этот человек…
        - Дрынов, - подтвердил он мое предположение. - Понять не могу, зачем ему понадобились эти вещи?
        Я подумал, что Мендлев - человек изумительной выдержки. У него на все был готовый ответ. Или он сейчас мастерски лгал мне, перекладывая всю вину на Викентия Львовича, или говорил сущую правду. А лицо доктора было абсолютно спокойно.
        - Мишка-Стрелец был убит вашим ножом, - устало произнес я. - Если его взял Дрынов, то именно он - убийца. Более того, у меня есть подозрения, что именно он тот маньяк, которого все ищут.
        - Это серьезное обвинение, - отозвался доктор Мендлев. - Но раз вы так говорите, то у вас должны быть веские основания и улики.
        - Боюсь, что они только косвенные. А когда состоится очередной спиритический сеанс?
        - Сегодня вечером. Хотите присутствовать?
        - Да. И надеюсь, что вы мне поможете кое в чем.
        - Не сомневайтесь, - пообещал он.
        Я частично посвятил его в свой план, рассчитанный на внезапность и обнаружение патологической страсти Дрынова к потустороннему миру. Конечно, я не был уверен и в самом докторе, но у меня не оставалось выбора. Пришло время действовать, иначе Лернейская гидра, в существование которой я начинал реально верить, уничтожит всех нас.
        Позднее я отправился к отцу Владимиру и предупредил его о том, чтобы он был начеку: против него готовится серьезная провокация, а исходить она будет, скорее всего, от Монка - лютого врага христианской церкви. Священник воспринял мое сообщение спокойно и поблагодарил.
        - Все в руках божьих, - напомнил он мне. - И если что-то случится, на то будет Его воля.
        - И все-таки будьте осторожны, - сказал я. - Уж часто-то правую щеку не подставляйте, когда бьют по левой. И тоже помните: не мир вам принес я, но меч.
        Пока я шел домой, вновь резко изменилась погода: на небе сгустились тучи, подул холодный ветер. Предгрозовое ожидание зависло в тяжелом воздухе. А дома меня поджидал очередной сюрприз - наше жилище было обстреляно из проезжавшего мимо джипа. Зачем они это сделали, можно было только догадываться. То ли просто попугать, то ли серьезно предупредить.
        Глава 15. Заклинатель духов
        - Стреляли не по окнам, а по крыше, - сказал мне Марков. - Ради профилактики. Чтобы не слишком высовывались.
        - Жаль, сегодня вечером мы как раз должны «высунуться». У меня есть идея, как расколоть Дрынова, чтобы он выдал себя. И мне нужны два помощника.
        - Считай, что один у тебя уже есть.
        Я рассказал Маркову, что нам предстоит сделать. Он усмехнулся, но против моего плана возражать не стал. Порылся в своей сумке, вытащил металлическую трубку с оптическим стеклом синего цвета и сказал:
        - Тебе понадобится вот это.
        - Что за хреновина?
        - Прибор ночного видения.
        Я положил трубку в карман. Сейчас я чувствовал себя режиссером, ставящим спектакль, и от моего умения зависело многое. Но в этом действе снова требовалась помощь гримера - Милены, которая должна была преобразить Маркова. И нужен был еще один человек, опускающий занавес. Для этой роли я выбрал Сеню Барсукова. Но я никак не ожидал, что он наотрез откажется. Мы ужинали в зале, а я попутно объяснял, что нам предстоит сделать у Дрынова, когда Сеня хладнокровно заявил:
        - На меня не рассчитывайте. Я в ваших играх принимать участие не намерен.
        - Почему? - недоуменно спросил я.
        - Потому что ты сам уже поседел от своих сражений. Хочешь, чтобы и я таким же стал? В нас уже сегодня днем стреляли. А теперь просто убьют. А ведь завтра в городок вернется Ксения, и Раструбов начнет нас поодиночке выводить через болото. И я стану рисковать жизнью накануне избавления от всего этого кошмара? Дудки.
        - Да ты просто трус! - взорвалась Милена.
        - Пусть, - отозвался Сеня. - Но жизнь дороже.
        - Жизнь червя, - презрительно произнес Марков.
        - Тогда уж барсука, - поправил наш бывший друг, накладывая себе печеночного паштета «от Валерии». И продолжил: - А вы знаете кто? Хотите, я скажу, что я о вас думаю? Извольте. Марков с детства рос хилым и болезненным, мы все его шпыняли, а потом у него из комплекса неполноценности развился комплекс супермена, но это, в принципе, одно и то же. Вадим - мелкий актеришка, обречен на забвение уже при жизни, тут и говорить нечего. Милена и Ксения - две пустышки, шлюшки, птичий ум, а желание быть светскими львицами. Комочков - царствие ему небесное! - развратный прохиндей, бумагомаратель…
        - А я? - спросила Маша, глядя на него с нескрываемой ненавистью. Да и все мы смотрели на Барсукова как на появившееся вдруг привидение. Его характеристики были убийственны, полны желчи и злости. Его словно прорвало.
        - Ты, женушка моя милая, обыкновенная курица. Но я тебе больше не петух. Мы с тобой все равно разведемся, когда вернемся в Москву. Да у меня у самого есть любовница, если ты хочешь знать. А квартиру я тебе не отдам. Отправляйся в свои Химки, к матери. Вместе с детьми. Еще неизвестно, от кого ты их родила.
        - Ну и мразь же ты! - выразила наше общее мнение Милена. - Как ты только притворялся столько лет!
        А я, приподнявшись и перетянувшись через стол - Сеня сидел напротив меня, - мастерски влепил ему, дожевывающему бутерброд, хук справа.
        - Это тебе за «шлюшку», - пояснил я, пока он поднимался с пола.
        - А больше вы ничего и не умеете, только поэтов бить, - ответил, держась за скулу, Барсук. Потом как ни в чем не бывало он вновь сел за стол и больше уже ничего не говорил. Только ел.
        Некоторое время мы все тоже молчали. Тишину нарушил Григорий:
        - Я здесь человек посторонний и благодарен вам за приют и доверие. Хочу предложить себя для той роли, от которой отказался ваш… - Он не добавил вертевшееся на языке слово «друг», и правильно сделал.
        - Это невозможно, - возразил я. - Любой может узнать, тогда - смерть.
        - Это если узнают, - заметил Марков. - Но ведь Милена тоже его загримирует.
        - Пожалуй, - согласился я. - Тогда давайте готовиться. Время не ждет. Дома остаются три женщины, - я покосился на Барсукова, но он никак не отреагировал на мой укол, - а в случае опасности спускайтесь в подвал. Там есть укромная комнатка, я покажу, как передвигать рычаг. Счастливо оставаться.
        Через полчаса я вышел из дома. Марков и Григорий должны были явиться к Дрынову чуть позже, по воле заклинателя духов. Но сам он об этом еще не догадывался… У Викентия Львовича меня уже ждали все местные спириты. Те же, что и в прошлый раз. А сам хозяин приветливо спросил:
        - Тянет вас все-таки к потустороннему, Вадим Евгеньевич, признайтесь?
        - Тянет, еще и в спину толкает, - усмехнулся я. Снова мы оказались за круглым столом, покрытым бархатом, на котором стояло блюдце с черепом. Окна в комнате были завешены темными шторами, а по углам горели четыре свечи.
        - Все, что происходит за стенами дома, - пусть там и остается, - провозгласил Дрынов. - А здесь присутствуют иные силы и явления, которые нам не разгадать никогда. Настроимся же на благоговейное отношение к духам и станем внимать им в тишине и внутреннем созерцании. Приступим, друзья мои?
        - Приступим! - отозвался за всех пекарь. Я вспомнил, что в прошлый раз дух Бориса предсказал ему скорую смерть. Если Раструбов всерьез поверил, то в его психике, несомненно, должны были произойти какие-то сдвиги. Он мог в последние дни своей жизни сыграть ва-банк, по-крупному. Но что было ставкой в его игре? Марков сказал, что каждый из них, возможно, причастен к какому-то преступлению. Может быть, сейчас это удастся выяснить…
        - Присутствует ли здесь кто-нибудь, кроме нас? - произнес Дрынов, оглядывая помещение. Глаза его сделались пустыми, словно из них вытекла жизнь. Блюдце на столе звякнуло один раз. Это означало: «Да». Я подумал: как ему удается сей фокус? И зачем ему вообще морочить людям голову? В сущности, он мало чем отличался от Монка, такого же шарлатана, только у того были масштабы покрупнее. А Дрынову, очевидно, доставляла наслаждение камерность, закрытость его секты. Блюдце продолжало позвякивать, а Викентий Львович расшифровывал на листке бумаги буквы.
        - Его зовут Аспарий, - объявил он. - Жил во втором веке до нашей эры. Родина его - Персия. Над Полыньей оказался случайно. Он готов ответить на ваши вопросы.
        И они посыпались, как из рога изобилия.
        - Спроси его, сколько я еще проживу… месяцев? - зашептал пекарь, навалившись на стол. Видно, никак не давала ему покоя эта мысль. Сидела в голове занозой.
        - Когда придет мировая Гранула? - потребовал ответа Монк. Решил прибегнуть к услугам древнего перса. Собственное учение вопроса не проясняло.
        - С кем теперь сердцем моя жена? - Голос принадлежал доктору Мендлеву. А вот это что-то новенькое. До сих пор страдает по беглянке?
        - Полюбит ли меня когда-нибудь Валерия? - Нечего и говорить, кто это произнес. Откровенность учителя вызвала у меня удивление. Он становился горяч, а не теплохладен.
        - Хочу в Москву. Там - все. Ну когда, наконец, отсюда уеду? - проворковала Жанночка. Вот, значит, какой у нее предел мечтаний. Слоняться по ночным клубам в столице.
        - Что, в конце концов, будет с поселком? - спросил Горемыжный, вздыхая после каждого слова, как астматик. Опомнился, фашистский староста, когда уже все профукал, предал и продал! Уж спросил бы тогда: что станет вообще с Россией?
        - Спокойнее, господа, по порядку! - отозвался Дрынов. - Вы же не на птичьем базаре. Аспарий может покинуть нас.
        Я подумал, что, наверное, Марков и Григорий уже подошли к дому и наш бравый капитан возится с замком в дверях. Справа от меня сидел Горемыжный, слева - Мендлев, и я толкнул доктора ногой, напоминая о нашем уговоре. Тот опомнился и обратился к Дрынову:
        - Викентий Львович, пусть Аспарий свяжется с духом одного умершего человека, - попросил он.
        - Какого? - насторожился тот.
        - Он жил здесь, в Полынье.
        - Не надо, - ответил за главного спирита пекарь.
        - Надо, - отрезал я. - И потушим свет, как в прошлый раз.
        - Как угодно, - вяло согласился Дрынов, взглянув на Жанну.
        Та быстро встала и, обойдя комнату, погасила свечи. Комната погрузилась в полную темноту, а Жанна на ощупь добралась до своего стула. Я достал из кармана прибор ночного видения и посмотрел на собравшихся. В инфракрасном свете они и сами выглядели как духи, слетевшиеся на тайную конференцию. Решив немного похулиганить ради разнообразия, я встал, зашел сзади к Горемыжному и замогильным голосом зашептал в ухо:
        - Пошто трость убиенного Арсения Прохоровича скрал, старый козлище? Сознавайся…
        - Я. я… бесхозная вещь-то… просто поносить взял, - отшатнулся староста. Не желая, чтобы его хватил кондратий, я вернулся на свое место. Вот и прояснился один из мелких вопросов.
        - Илья Ильич, чего вы там булькаете? - спросил пекарь.
        - Да, не мешайте сосредоточиваться, - добавил Дрынов.
        - Это Аспарий, он только что говорил со мной, - чуть не плача, пояснил Горемыжный.
        - Не врите, дух древнего перса может общаться исключительно со мной, - гневливо и назидательно возразил главный спирит. - И то посредством мистического блюдца. Итак, доктор, мы слушаем вас.
        - Вопрос тот же: пусть Аспарий свяжется с духом убитого здесь человека, известного нам под именем Мишки-Стрельца.
        Блюдце торопливо звякнуло два раза. Я посмотрел через свою трубку на Дрынова. Он явно нервничал. Раструбов откинулся на спинку кресла, словно ему как-то полегчало. Остальные сидели в тех же позах.
        - Это означает - нет, - произнес спирит. - Дух Стрельца сейчас находится в низшем астрале, где нет связи.
        - Неправда, - возразил я. - Связь есть. Может быть, даже мобильная. Более того, я слышу, как дух Стрельца поднимается сейчас к нам по лестнице.
        - Нет и нет! - совсем взвился Дрынов. - Как вы можете это слышать, молодой человек?
        - Я обладаю высшими астрально-кармическими возможностями, как и мой дед, - заявил я. - Я, например, даже вижу, как вы сунули руку в карман. Не надо ничего доставать, Викентий Львович. Особенно нож.
        Взгляд Дрынова стал растерянно блуждать по комнате, словно в кромешной темноте он искал пути к отступлению. А я понял, что моя догадка подтверждается.
        - Дух Стрельца стоит сейчас за дверью, - громко продолжил я, рассчитывая на то, что Марков слышит мои слова. - Сейчас он откроет ее и войдет к нам.
        - Включите свет! - резко выкрикнул Дрынов.
        Но в это время дверь скрипнула и отворилась. На пороге зыбко замаячила небольшая фигура в белом, с мертвенным, будто фосфоресцирующим лицом. И почти все за столом издали сдавленный, испуганный крик. Но больше всего меня интересовал Дрынов, который стал медленно подниматься со стула. Глаза его расширились от ужаса.
        - Опуститесь на место, - произнес я, и заклинатель духов послушно выполнил мое указание. Фигура в белом плавно выдвинулась на середину комнаты.
        - Спрашивайте… - загробным голосом проговорил Марков. В его густо набеленное лицо и белые одеяния Милена добавила фосфор. «Из него получился бы неплохой артист!» - подумал я. Горемыжный снова стал впадать в полубессознательный транс, Монк бормотал какие-то свои заклинания, и только учитель Кох с каменной решимостью всматривался в явившийся дух. Я увидел, как рука пекаря тянется к лежащему на блюдце черепу. Доктор не был посвящен в эту часть моего плана и потому также взирал на Маркова с немалым изумлением. А Жанна попросту закрыла лицо ладонями.
        - Мы благодарны тебе, Аспарий, что ты привел к нам дух Стрельца, - вновь взял я на себя управление спектаклем. - А теперь хочу спросить у него самого: где твой погубитель?
        - Он здесь, - печально откликнулся Марков.
        - А убийца несчастной девочки?
        - Он также тут.
        - Дух Стрельца, можешь ли ты сам назвать нам имена убийц?
        В это время пущенный пекарем череп пролетел мимо головы Маркова. Тот даже не шевельнулся. А я соскочил с кресла и врезал что есть силы Раструбову по затылку. Он обмяк, а я остался стоять.
        - Их имена? - повторил я. - Мы требуем!
        - Их назовет ангел смерти, поднимающийся из ада! - железным голосом отчеканил Марков. - Он идет сюда, чтобы покарать убийц!
        Все присутствующие были парализованы ужасом. Мы стали различать тяжелые шаги, доносящиеся из коридора. Они приближались, медленно и неумолимо, словно к нам двигалась статуя Командора.
        - Он покарает убийц! - повторил Марков. - Он уже рядом. Он здесь.
        Чугунные шаги замерли за дверью.
        - Не-е-ет!! - заорал вдруг Дрынов нечеловеческим голосом. - Я убийца! Я!.. - И он метнулся к окну, выбил всем телом стекло и вместе с сорванной шторой вывалился наружу. Теперь закричали все. А очухавшийся пекарь подскочил к двери, распахнул ее и без чувств рухнул на пол. Лунный свет проник в комнату, и надобность в моем приборе отпала. Я увидел, как Марков повторил за Дрыновым его трюк, точно так же выпрыгнув из окна. Ну, ему-то не привыкать. Спортсмен.
        - Доктор, - сказал я Мендлеву, сидящему без движений, - приведите здесь всех в чувство. «Впрочем, - подумал я, - ему самому нужен нашатырь…» Я побежал к двери. В коридоре стоял Григорий, отвязывая от ботинок обрезки кровельного железа, которые напоминали ласты.
        - Бежим за ними! - крикнул я на ходу. Мы выскочили на улицу, различив в конце ее фосфоресцирующую фигуру Егора.
        - Раз он взял след, то Дрынову от него уже не уйти, - облегченно сказал я. - Можно не торопиться, все равно нам Маркова не догнать.
        Мы видели, что наш бравый капитан берет курс к водонапорной башне. Неужели Дрынова потянуло на место преступления? Чего он хочет? Мы с Григорием чуть прибавили темпа, но когда подбежали, то оказалось, что все уже кончено. Марков стоял возле бесчувственного тела и громко ругался.
        - Что с ним? - спросил я.
        - Дурак, прыгнул со смотровой площадки. Зачем? Разбился насмерть.
        - Сам себя наказал, - тихо произнес Григорий и перекрестился.
        Марков настороженно огляделся. Где-то неподалеку послышалось урчание мотора. А когда фары внезапно осветили нас, Егор толкнул нас обоих в траву. Но было уже поздно. Раздалась автоматная очередь, и пули засвистели где-то над нашими головами.
        - Ползите назад, прячьтесь за башню, - посоветовал Марков. Перекатившись на другое место, он тотчас же несколько раз выстрелил в ответ. Обе фары разлетелись вдребезги и погасли. Еще одна автоматная очередь взрыхлила землю, где только что лежал Марков, но он уже стрелял с колена в десятке шагов отсюда. Кто-то в джипе болезненно вскрикнул. Я подумал, что Егор представляет хорошую мишень в своем проклятом белом одеянии, но он, как верткий уж, скользил по траве и продолжал одиночными выстрелами палить по машине. В ход пошла вторая, запасная обойма. Дав еще несколько очередей, люди в джипе предпочли за благо развернуться и убраться обратно к особняку.
        - Вояки… - презрительно произнес Марков, подходя к нам. - Пистолета испугались. А одного я, кажется, задел.
        - Надо уматывать отсюда, - сказал я. - Минут через пять-семь тут будет куча охранников.
        - Есть еще время закурить. - Егор вытащил сигарету и зажигалку. Затянувшись, он снова, с сожалением посмотрел на мертвое тело Дрынова, а потом приказал: - А теперь - бегом, цепочкой, не отставать!
        И мы помчались к нашему дому.
        Глава 16. Болотное танго
        Всю ночь мы ожидали нападения, готовясь при малейшей опасности отправить женщин в подвал. Марков перезарядил пистолет, а я отдал Григорию свою ракетницу. Сам же достал оставшиеся взрывпакеты и вооружился обоими мечами, поскольку на актерском факультете меня учили фехтовать и левой и правой рукой. Но единственное наше преимущество заключалось в знании дома, а в его лабиринтах охранники могли запутаться. Однако нападения не последовало. Очевидно, там, у водонапорной башни, нас просто не узнали, да и сама стычка была мгновенной. Тем более что Маркова загримировали до такой степени, что его не признала бы и собственная мать. К утру мы вздохнули с облегчением, надеясь, что все худшее миновало. Но в одиннадцатом часу, когда мы уже позавтракали, возле калитки затормозил джип.
        Марков сосредоточенно передернул затвор пистолета. Я сказал женщинам, чтобы они шли в подвал, а сам приоткрыл дверь и выглянул. Вот уж кого я никак не ожидал увидеть, так это самого Намцевича. Он вышел из джипа и помахал мне рукой. В машине осталось двое охранников с автоматами, но сам Намцевич был безоружен. Я вышел из дома, отворил калитку и пропустил его во двор.
        - Извините, не могу пригласить вас в дом - генеральная уборка, полы драят, - сказал я. - А что вас ко мне привело, Александр Генрихович?
        - Обстоятельства, - широко улыбнулся он. - Нынче ночью возле водонапорной башни произошла перестрелка между моими людьми и неким неизвестным. Там были еще двое, но те прятались в кустах, словно зайцы. А этот клоун - надо сказать, что он был измалеван белилами до неузнаваемости, - серьезно ранил моего охранника. И вот я думаю: кто бы это мог быть?
        - Это вы меня спрашиваете?
        - А кроме нас, тут вроде бы никого и нет, - Намцевич нарочито огляделся. - Разве что чей-то дух витает… Там, кстати, позднее был найден труп бедняги Дрынова. Что, такой убийственный спиритический сеанс был?
        - Это вам добрый дедушка Монк рассказал?
        - Ну конечно. Мы же с ним старые приятели. Как вы с вашим храбрым капитаном.
        - Не могу ответить ничего определенного. Мы все дрыхли без задних ног, - холодно сказал я.
        - А не вы ли и срежиссировали весь этот спектакль? - Намцевич продолжал улыбаться. - Талантливо, слов нет. Поселок уже шумит и аплодирует. Я понимаю, вы артист и вряд ли умеете хорошо стрелять. Но я не знал, что и капитан ваш, стрелять умеющий, тоже хороший артист.
        - Что-то я вас не понимаю.
        - Да я и сам порой, по правде говоря, путаюсь в своих мыслях. А почему вы ко мне не заходите? Хотя бы за продуктами.
        - А у нас постные дни.
        - Завидую. А я вот, грешен, ем все подряд. Так что вы лучше не бегали бы по ночам. Подстрелят ведь… Впрочем, - Намцевич внимательно поглядел на меня, - вы знаете, что у вас есть очень сильный покровитель?
        - Догадываюсь.
        - Нет, вряд ли. Вот поэтому вы еще и живы. Значит, в дом так и не пригласите?
        - Как-нибудь в другой раз. Когда уборку закончим.
        - А стоит ли мыть полы, если дом все равно рано или поздно сгорит?
        - Так ведь и особняк ваш не вечен, Александр Генрихович.
        - Хм-м… Укол засчитан. Вы, должно быть, чувствуете себя Гераклом, побеждающим Лернейскую гидру? А ведь одна ее голова - бессмертная…
        - Уж не ваша ли, часом?
        - А хоть бы и моя, вам-то что?
        - Нет, ничего, мое дело сторона. Только Волшебный камень-то - вот он, рядышком. Головку-то и придавит. Как в мифе.
        - Знаете, друг мой, как получить бессмертие? Через других смертных. Я говорю иносказательно, но вы умница, поймете.
        - Мозги у меня больные, - мне стала надоедать беседа, - прилечь пора, дохтур Мендлев велит.
        - Тогда не буду больше задерживать. Прощевайте.
        - Ага. Приветик передайте Валерии.
        - Как только, так сразу, - согласился Намцевич и откланялся.
        Я смотрел на отъезжающий джип и видел злые глаза охранников Намцевича: будь их воля, они бы разорвали меня на куски. Потом тщательно запер калитку и вернулся в дом.
        - Надо было нам захватить его заложником, - сердито обронил Марков. - Тогда мы могли бы диктовать условия. О чем вы болтали?
        - Наша беседа имела глубоко гуманитарный подтекст. Но он намекнул, что ему что-то или кто-то мешает, чтобы отправить нас сей момент вслед за Дрыновым. Думаю, это Валерия.
        - А я думаю, что вряд ли такой крутой бобер станет прислушиваться к мнению какой-то путаны. Нет, дело в другом.
        - По-моему, Жора, он помешан на идее бессмертия. Вот только зачем оно ему нужно?
        - А тебе - нет?
        - Да ведь и тебе тоже. Нормальный человек должен прожить жизнь и умереть, и в этом нет ничего страшного или горького. Так заведено Творцом. А желать бессмертия - это все тот же сатанизм в чистом виде.
        - Вадим прав, - заметил стоявший рядом с нами Григорий. - Я понял это, когда еще был учеником у вашего деда. Вы знаете, что в последние годы он также искал рецепты бессмертия?
        - Нет, не знал.
        - Да, так оно и было. И когда он стал заниматься этой… проблемой, то и сам начал меняться. Мне это было хорошо заметно, поскольку я постоянно был рядом с ним. Характер его изменился, весь внутренний мир. Он стал неуравновешенным, злым, словно потерял покой. Порой мне даже казалось, что он сходит с ума. А однажды, когда я спал, то вдруг очнулся от его взгляда. Мне стало страшно. Это были глаза убийцы… Извините, если я как-то задел память о нем.
        - Нет, ничего, мне просто любопытно. А все вокруг так его нахваливают. Прямо отец родной.
        - Это потому, что они не знали его так близко, как я.
        - Что же было потом?
        - Я ушел на флот. А дальнейшее вам известно. Больше нам не удалось свидеться.
        - Деда кончили из-за его рецептов, - уверенно сказал я. - Это теперь понятно. Тот же Намцевич, гидра Лернейская! Бессмертия ему, видите ли, захотелось. А пожизненной каторги до конца света на Колыме не хоцца?
        - Кончайте трепаться! - рассердился Марков. - Развели тут ток-шоу с Малаховым. Не люблю я это. Проветривать только после вас помещение. Давайте лучше обсудим наши дальнейшие планы. Маньяк-то еще не пойман.
        - А Дрынов? - недоуменно спросил я.
        - Да какой он маньяк! Пришил Стрельца из страха, что тот его разоблачит. И в прочих смертях не виновен. А бабочек к убитым кто-то другой прикалывал. И кто зарезал тетушку Краб и Комочкова? С этим еще тоже надо разобраться. Тут, судя по всему, несколько убийц. У тебя не осталось водки? - сменил он тему.
        - Только бутылка самогона. Еще от деда осталась, случайно нашел, когда приехал.
        - Тащи. Я расскажу вам, что будем делать дальше.
        Спустившись в подвал, я увидел там Сеню Барсукова, сидящего на цементной плите.
        - Ты что здесь торчишь?
        - Так ведь джип подъехал.
        - А, ну тогда сиди дальше. Сейчас пальба начнется.
        Прихватив из заначки бутылку самогона, я поднялся на кухню, и мы выпили по полстакана.
        - Иногда то, о чем ты постоянно думаешь, материализуется, - произнес вдруг Григорий.
        - О чем ты?
        - О Дрынове. Он устраивал все эти спиритические фокусы и в то же время верил в реальность духов, а потом и сам попался в ловушку.
        - Мне его ничуть не жалко, - сказал Марков. - Его настигло возмездие за Стрельца. Вот бы и в наших судах так. А то, будь у Дрынова миллионы, он бы получил условно или вовсе бы откупился. Прогнило все в нашем Датском королевстве. Одна надежда - на суд Божий.
        В это время меня кто-то окликнул с улицы. Я вышел на крыльцо и увидел возле калитки Раструбова.
        - Пойдемте в дом, - кивнул я.
        В прихожей я отодвинул ногой говорящую резиновую куклу, которую установил утром, как наш последний редут, и отключил сенсор. Надо заметить, что Маша, так испугавшаяся этого чудовища в первую ночь, теперь стала относиться к нему даже с какой-то симпатией. О, женщины! Кто их поймет?
        - Как вы себя чувствуете после вчерашнего? - спросил я. - Не хотите ли самогончика на травах?
        - Нет, дело прежде всего, - хмуро отозвался пекарь, подозрительно косясь на вошедшего в зал Маркова. Здесь уже сидели Барсуковы и Милена. Григорий, которого никому нельзя было видеть, нырнул в подвал.
        - Так что за дело?
        - Да все то же! Утром я уже побывал в городке и встретил там вашу подружку. Она сдержала обещание и вернулась вовремя. Деньги у меня. Могу теперь провести через болото следующего.
        - Я! Это я, меня надо отправить, - резво откликнулся Сеня. - Когда пойдем?
        - Да хоть сейчас, - усмехнулся пекарь. Его тараканьи усы встопорщились, а глазки заблестели. - А знаете, пожалуй, я выпью стаканчик.
        Я ушел на кухню и вернулся с бутылкой.
        - Как себя чувствует Ксения? - спросил Марков, внимательно глядя на пекаря.
        - Как и положено. Приветик вам передает. Я вот что подумал: вы, наверное, считаете меня очень корыстным человеком? Напрасно. Ежели хотите, так я вас всех поодиночке проведу через болото на дорогу. А тех денег, что она уже передала, хватит.
        - Да вы просто молодчина! - воскликнул Сеня и посмотрел на нас. - Ну? Что же вы?
        - А я тут как-то уже прижился, даже нравится, - произнес Марков. - Но мы подумаем над вашим предложением.
        - Думайте скорее, у меня настроение быстро меняется. - Пекарь как-то сник. Марков незаметно поманил меня пальцем. Я вышел вслед за ним в прихожую.
        - Вот что, - сказал он. - Передай Милене, чтобы она задержала Раструбова и Сеню как можно дольше. Пока мы не вернемся.
        - А куда мы пойдем?
        - Увидишь.
        Минут через пять мы уже торопливо шли по улице.
        - Ты заметил, что у него сапоги чистые, а ведь он по болоту шлепал, - обронил Марков на ходу.
        - Может быть, помыл, прежде чем к нам идти?
        - А потом опять через трясину топать? Нет, тут другое.
        Мы подошли к дому Раструбова, и Марков, воровато оглянувшись, начал ковыряться в замке.
        - Остынь, Громыхайлов идет, - сказал я, загораживая Егора спиной.
        - А он нам не помеха, зови его сюда.
        Я помахал полицейскому рукой.
        - Чего это вы тут делаете, ребята? - спросил он, выдыхая алкогольные пары.
        - Булочки хотим спереть, - не оборачиваясь, отозвался Марков.
        - А у него еще и водка запасена, - деловито подсказал Петр.
        Наконец дверь подалась, и мы вошли в дом.
        - Петя, ты, как официальное лицо, присутствуешь при обыске, - заметил Марков.
        - А что будем искать? - поинтересовался я.
        - Я сам найду что надо, не мешайте.
        Марков работал быстро и без лишних движений. Открыл ящики письменного стола, потом полез в старый комод, заглянул в шкаф. Там, под постельным бельем, он обнаружил небольшую шкатулку и вытащил ее на свет. Отковырнул замок перочинным ножиком.
        - Глядите, - сказал он. Внутри лежали золотые и серебряные цепочки, серьги, колечки. - Узнаешь вот это? - Он подкинул на ладони две сережки.
        - Кажется, их носила Ксения, - тихо сказал я.
        - Не кажется, а точно. У меня глаз наметан. А вот и медальон. Все сходится.
        - Чей это медальон?
        - Комочкова.
        Мысли туго варились в моей голове, и, пока я соображал, Марков обшарил кухню и обнаружил на полке стеклянную банку. Она была наполнена болотными бабочками «Летучий глаз».
        - Ясно теперь? - обратился он ко мне и Громыхайлову. - Раструбов - убийца, маньяк. Это он задушил и изнасиловал девочку, убил одинокую женщину и зарубил старика Ермолаича. И оставил свои метки - этих бабочек, которых ловил на болоте.
        - Значит… и Ксению - тоже? - спросил я.
        - Да, - подтвердил Марков. - К сожалению, ее уже нет в живых.
        - А откуда у него взялся медальон Комочкова?
        - Потом объясню. Сейчас некогда.
        - Застрелю гада, - пообещал Громыхайлов, сделав большой глоток из бутылки, которую он обнаружил под столом. У него были свои поиски, также увенчавшиеся успехом.
        - Если успеем, - отозвался Марков, отбирая у Петра бутылку. - Надо поторопиться.
        Когда мы подбежали к нашему дому и ворвались внутрь, Раструбова там уже не было. И Сени тоже.
        - Я не смогла их больше задерживать, - сказала Милена. - Мы с Машей чуть ли не танец одалисок исполнили, но они так торопились…
        - Когда ушли? - прикрикнул на нее Марков.
        - Минут десять назад.
        Теперь мы бросились к болоту, а Петя показывал кратчайший путь. Остановившись возле самой трясины, мы увидели метрах в ста перед нами две фигуры. Впереди шел пекарь, за ним неуклюже прыгал с кочки на кочку Барсуков.
        - Раструбов, стой! - закричал Марков.
        И он, и Громыхайлов вытащили свои пистолеты. Обе фигуры на болоте остановились, повернулись к нам. Марков потряс над головой банкой с бабочками:
        - Иди назад, я тебе корма дам! И серьгами Ксении заставлю подавиться!
        Сообразив, что все кончено, пекарь вновь повернулся к нам спиной и запрыгал по кочкам.
        - Стой, стрелять буду! - заорал Громыхайлов. Тут же Марков пальнул в воздух, для острастки. Раструбов замер. Между ним и нами маячила фигура Барсукова. Он, не понимая, что происходит, стоял в полной нерешительности. Петя выстрелил три раза подряд, и я с тревогой подумал, что он, пьяный, скорее попадет в Сеню, чем в прикрывающегося им пекаря. Руку полицейского так трясло, что мне стоило опасаться и за свою жизнь. Но выстрелы все равно сделали свое дело, хотя бы психологическое, заставив Раструбова нервничать.
        Он заторопился еще сильнее. Последний его прыжок стоил ему жизни. Поскользнувшись на кочке, он попал в трясину, которая стала его немедленно засасывать. И мы услышали лишь отчаянный крик - смертельный вопль загнанного зверя… Потом трясина издала животное бульканье и поглотила свою жертву. Мы переглянулись. Маньяк нашел свой конец на болоте. Еще одна голова Лернейской гидры была срублена.
        - Сеня! - крикнул Марков. - Сможешь допрыгать до нас?
        - Попробую! - отозвался Барсуков.
        Опираясь на длинный шест, он перескочил на одну кочку, затем на другую. И так, медленно и неуверенно, стал преодолевать трясину.
        - Ничего, дойдет, - уверенно произнес Громыхайлов. Но когда до нас оставалось метра три, Барсуков оступился и погрузился по пояс в топкую грязь. Болото стало засасывать его.
        - Шест давай! - заорал ему Петя.
        Ухватившись за протянутый нам конец шеста, мы втроем еле вытянули Барсукова из липких лап смерти. Он лежал на берегу и тяжело дышал.
        - Скажи спасибо, что мы подоспели вовремя, - заметил Марков. - Иначе это была бы твоя прощальная гастроль.
        - Я все понял, - отозвался Сеня.
        - Тогда отдыхай…
        Мы присели рядом с ним и закурили. Громыхайлов вытащил из широкого кармана еще одну найденную в доме пекаря бутылку.
        - За тебя, капитан! - с уважением сказал он, делая огромный глоток и передавая водку Маркову. - Ты молодец.
        - А вот ты не очень-то, - ответил Егор. - Чего ты у Намцевича в шестерках ходишь? Ты бы, Петя, пил поменьше да за ум взялся.
        - А хочешь, вот прямо сейчас пойду и плюну ему в рожу?
        - Успеешь. Давай лучше скоординируем наши действия. Если ты с нами.
        - А как?
        - Я тебе потом скажу. Ты, главное, будь наготове.
        - Всегда готов! - по-пионерски откозырнул Петя.
        Мне не терпелось задать ему один вопрос, и случай был как раз подходящий.
        - А кого вы тогда тащили ночью в мешке к озеру?
        - Да… бродягу одного, - сконфуженно ответил Громыхайлов. - Его охранники Намцевича где-то зашибли. Говорят, случайно… Попросили помочь, я и согласился. Пьян был шибко.
        - Ну и дурак! - сказал Егор. - Они же тебя повязали этим.
        - Понимаю… Это уж я потом догадался. Вот и тебя, Вадим, велели из поселка сплавить.
        - А когда били меня в темноте, ты тоже участвовал?
        - Ну да. Только я-то лишь кулаками махал. А был тот, со шрамом, и другой, с косичкой.
        - Ладно, Петруха, ступай, опечатай дом Раструбова и не вешай носа, - заключил Марков.
        Когда Громыхайлов скрылся за деревьями, мы, как и Сеня, разлеглись на зеленой травке.
        - А хорошо здесь лежать, - заметил я. - Вроде бы и не было ничего. Покой, тишина… И небо голубое, ясное… Красота. Как тебе, Сеня?
        - Угу! - откликнулся он.
        - Вот только не расслабляйтесь, - жестко напомнил Марков.
        Глава 17. Сошествие в ад
        Когда мы вернулись домой, я спросил у Маркова:
        - Объясни все-таки, как медальон Комочкова оказался у пекаря? Значит, это он убил Николая?
        Вопросы, которые я задал, интересовали нас всех, и мы с нетерпением ждали от него ответа. Но Марков специально тянул время, издевался над нами.
        - Нальет мне здесь кто-нибудь чая? - спросил он.
        - Говори, не томи, - попросила Маша. А Милена даже стукнула Егора по спине кулачком.
        - Ладно, - смилостивился он. - Раструбов, конечно же, не убивал Николая. Он просто не смог бы сюда проникнуть. А медальон вместе с сережками снял с мертвой Ксении.
        - А как он оказался у нее? - спросил Сеня. - Подарил ей?
        - Нет. - Марков открыл медальон и показал нам фотографию женщины. Это была мать Комочкова, умершая три года назад. - Как можно подарить, что тебе дороже всего? Ксения сама сняла медальон… С уже мертвого тела. Вот такая получается картина маслом. Медальон перекочевал с двух трупов и в конце концов оказался у Раструбова. Который и сам в итоге оказался покойником. А все дело вот в чем. - Егор подцепил ножиком фотографию, вытащил ее, а вслед за ней вынул и крохотный клочок бумажки. На нем было написано несколько цифр. - Вот из-за этих чисел его и убили, - сказал он, оглядывая всех нас.
        - Кто? - Вопрос этот сорвался почти со всех уст.
        - Ксения, разумеется. - Марков пожал плечами. - Чего ж тут неясного? Видите ли, цифры представляют большую ценность. Я знал от самого Николая, что в последнее время он проделал большую работу по сбору компромата на одно высокопоставленное лицо из Кремля. Это грозило таким громким скандалом, что… не будем говорить. А все папки с документами он хранил в ячейке одного банка. Я сам посоветовал ему положить их туда. А чтобы не забыть номер, он записал его на бумажку и спрятал в медальоне. И на всякий случай предупредил об этом меня. Скажу больше, я тайно помогал ему в сборе компромата. Материалы эти представляют огромную ценность. Если их, допустим, продать тому же кремлевскому деятелю или его недругам, то… Считай, что беззаботная старость тебе уже обеспечена.
        - Очевидно, он проболтался об этом Ксении, - догадалась Милена. - Жених да невеста о чем только не говорят… Договорился.
        - Я его предупреждал, - подтвердил Марков. - А Ксению, мы все это знаем, всегда интересовали только деньги.
        - Это верно, - согласилась и Маша.
        - И она решилась на этот шаг, - продолжил Марков. - Лучшего случая ей было бы не сыскать. Мы заперты тут, и еще неизвестно, когда отсюда выберемся… А она получала шанс перебраться через болото, реализовать документы и уехать из страны навсегда. И она его не упустила.
        - Упустила, как видим, - поправил его я. - Одну гадюку ужалила другая.
        - Если бы пекарь знал, какой медальончик ему достался! - усмехнулся Сеня. - Что ты собираешься с ним делать?
        - Пусть пока носит Вадим, а в Москве мы разберемся, как эти документы использовать и где их опубликовать. - Марков вставил на место бумажку с цифрами и фотографию и протянул медальон мне. - Думаю, что дело Комочкова надо довести до конца.
        - И все-таки смерть Ксении ужасна! - вздохнула Маша.
        - А Николая? - посмотрел на нее Марков. - Нет, ребята, я начинаю верить в Провидение. Он ведь, как я потом понял, собирал компромат не для того, чтобы прищучить высокого деятеля, а чтобы бабла срубить. Каждый здесь, в Полынье, получает то, что заслуживает.
        - А как хитроумно она все продумала, - поразилась Милена. - Ведь подозрение падало на каждого из нас. А на нее в самой меньшей степени.
        - Да, со временем из Ксюши вышла бы гениальная преступница, - согласился Марков. - В этом ей надо отдать должное. Ведь я и сам до последнего времени был уверен в том, что она невиновна. Более всего я подозревал тебя, Маша.
        - Спасибо, - поблагодарила его та. - Ты очень любезен.
        - О, москвичи! Какие страсти вас обуревают там, в столице, жутко становится… - поставил точку в нашем разговоре Григорий, молчавший до сих пор.
        До позднего вечера все мы пребывали в подавленном состоянии, а потом произошло событие, которое еще больше побудило нас признать греховность, несовершенство и скорую гибель мира сего. Это случилось в одиннадцатом часу. На улице послышались возбужденные крики, люди куда-то торопливо бежали. Выглянув во двор, я увидел на востоке, в районе поселкового кладбища, кровавое зарево. И догадался: это горит церковь… Следом за мной во двор выскочили все остальные.
        Не раздумывая больше ни секунды, я побежал к пожарищу. Церковь была охвачена огнем с разных сторон, и уже по одному этому можно было понять, что она загорелась не случайно. Пламя полыхало так сильно, что его жар охватывал пятившуюся толпу. Здесь было, наверное, человек семьдесят, чуть ли не половина жителей поселка. Они также были охвачены огнем, но внутренним, вырывавшимся из глубин души при виде дьявольского зрелища. Толпа эта превратилась в многорукое животное, у которого отсутствовали и мозг, и инстинкт, оно было безумно, потому что давило и топтало самое себя. Где-то кричали женщины, плакали дети, а брызги огня падали на их головы…
        А самое страшное было вот в чем. В огне, на дверях храма висел распятый отец Владимир. Он был уже мертв, но распяли его, очевидно, еще живым. Мне казалось, что я присутствую при казни самого Христа и сойду с ума… Я уже не мог ни думать, ни говорить. И лишь позже почувствовал, как Марков трясет меня изо всех сил за плечи.
        - Надо уходить, - говорил он. - Сене удалось увести Милену и Машу домой. Они еле вырвались…
        - Это Монк, - произнес я.
        - Да, Монк, - повторил за мной Марков. - И Намцевич.
        - Их надо убить.
        - Убьем, куда они денутся…
        Его спокойный голос немного отрезвил меня. Я вспомнил об Аленушке. Неужели ее… тоже? Надо найти, немедленно найти ее… Не помню, сказал ли я об этом Маркову, но он и так понял меня.
        - К дому священника, - сказал он. - Быстро!
        И тут мы услышали громкий, перекрывающий все другие крики вопль, донесшийся с крыши «айсберга».
        - Гранула! Пришла долгожданная Гранула!
        Я рванулся к Монку, но Марков снова удержал меня.
        - Не пробьемся сквозь толпу, - сказал он. - Потом.
        Но зато я заметил, как к «айсбергу» прорываются другие люди, орудуя чугунными дубинками: это были местные бойцы из отряда самообороны, и среди них - сам Ермольник. «Дай-то бог, - подумал я, - чтобы они проломили им всем головы!» Мне некогда было смотреть, чем все это закончится, - теперь мы мчались с Марковым окольной дорогой к дому отца Владимира. Строение тоже горело, но, наверное, его подожгли значительно позже, поскольку оно только занималось пламенем. Там ли Аленушка? Не останавливаясь, Марков с ходу вышиб плечом дверь, и мы влетели внутрь. Горела прихожая, но мы проскочили сквозь пламя, устремившись в комнату. Она уже была заполнена едким дымом, и я закричал, зовя девочку. Ее голос послышался откуда-то снизу, и я понял, что она прячется под кроватью. Быстро нагнувшись, я наткнулся на ее руку и потянул к себе.
        - Егор, я нашел ее! - выкрикнул я.
        - Назад нельзя, к окну! - отозвался он.
        Я услышал, как разлетелось стекло.
        - Сюда! - крикнул Марков снаружи.
        Пошатываясь, неся Аленушку на руках, а она прижимала к себе Крыса, я подошел к окну и, перегнувшись, вывалился со своей ношей на землю. Потом мы отбежали подальше и отдышались.
        - Ну, все, - сказал Марков. - Теперь отнесем ее к нам.
        Я молча кивнул головой. Всмотревшись в лицо девочки, я подумал, что она спит. Но это было не так. Она потеряла сознание.
        - Идем, - произнес я, продолжая держать ее на руках. А от того места, где горела церковь, стали раздаваться короткие автоматные очереди. Что там сейчас происходило? Но мне это уже было не так важно. Аленушка была спасена, а все остальное, клокочущее в огне и безумии, теряло смысл, - там торжествовали лишь злоба, ярость, месть, смерть, сам сатана.
        А любовь оставалась с нами, на моих руках. Я бережно нес девочку, прижимая к сердцу, а Марков изредка поддерживал меня, шатающегося, наглотавшегося дыма. Эта тяжелая ночь была бессонной для всех нас. Милена уложила Аленушку в кровать, а сама просидела рядом с ней до утра. Не спал и я в соседней комнате, слыша, как тихо бродит по залу Марков, как вполголоса разговаривают о чем-то Барсуковы, как кашляет Григорий. Я смотрел на белеющую в темноте стену и вспоминал всю свою жизнь. Временами я уплывал в свое детство и улыбался, а потом чувствовал, как у меня сводит скулы и сжимаются зубы.
        Призраки и тени окружали меня, и я мысленно разговаривал с ними, спорил, убеждал в чем-то. Мне казалось, что мы обсуждаем что-то важное, но это было лишь эхом тех дней, которые прошелестели по земле совершенно бесцельно… Но еще есть время, есть надежда и есть будущее, в которое надо войти, как в купель. Нет, не погиб мир. Он будет возрождаться, пока в нем существует любовь.
        Утром мы узнали страшные итоги ночного кошмара: семь человек были задавлены в толпе насмерть, троих «монковцев» во время потасовки убили бойцы отряда самообороны Ермольника, но и двое из них были застрелены охранниками Намцевича. Несколько человек позднее скончались от ран. Был подожжен и сгорел дотла и «айсберг» Монка, а сам он исчез, скрываясь, скорее всего, в особняке Намцевича.
        В поселке наступило короткое, обманчивое затишье, словно бурное море успокоилось на некоторое время, чтобы с новой силой взметнуть к небу яростные волны. Никого из нас не надо было предупреждать о том, чтобы относиться к Аленушке как к родной дочери. Это было ясно без слов. К счастью, она не догадывалась, что ее отец умер. И пусть бы это неведение продолжалось как можно дольше.
        Приготовив завтрак, я отнес его в зал, а потом поспешил в комнату к Маркову, где уже сидели Григорий и Сеня.
        - Свидетелей, что всю эту мерзость начал Монк со своими отморозками, - масса. Тут и доказывать ничего не надо. Они распяли отца Владимира и подожгли церковь, - сказал Марков, успевший побродить по поселку ранним утром.
        - Надо связаться с Ермольником, - сказал я. - Пока в Полынье стоит тишина, это сделать нетрудно.
        - Да уж, охранники Намцевича куда-то попрятались, - согласился Егор. - Видно, еще не чувствуют своей полной власти. Чего-то боятся. Кстати, на берегу озера я обнаружил сгоревший джип. Интересно, кто его поджег и каким образом? Хотелось бы мне посмотреть на этих смельчаков.
        - Может быть, это сделали ребята Ермольника? - предположил Григорий.
        - Как бы то ни было, но главное, что существует реальное сопротивление Намцевичу и Монку. А это уже радует. И нам не мешало бы объединиться, - подытожил Марков. - План таков: сейчас я и Вадим попробуем пробраться к кузнице, а Григорий и Сеня держат в осаде дом. В крайнем случае у вас есть тайное укрытие в подвале.
        На том и порешили. Уходя, я взглянул на Барсукова. Он выглядел весьма бледно, хотя и слабо улыбнулся нам, помахав рукой. Интересно, что он переживает теперь, когда смешал всех нас с грязью, а мы спасли его от смерти на болоте? Чувствует ли он хоть какое-то раскаяние или ему просто некуда деваться?
        Кузница представляла собой настоящий оборонительный форпост. По периметру вдоль нее была натянута колючая проволока, выкопаны траншеи и выставлены металлические щиты.
        - Они тут что, танковой атаки ждут? - усмехнулся Марков.
        - Стой! - предупредил нас голос, донесшийся из дверного проема. Мы подождали некоторое время, пока внутри совещались относительно нас. Потом нам разрешили двигаться дальше. В кузнице мы встретили человек семь молчаливых мужиков и Степана - помощника Ермольника. Самого кузнеца здесь не было. У Степана и еще одного человека на плечах висело по автомату, остальные были вооружены охотничьими ружьями.
        - Молодцы! - похвалил Марков. - Арсенал неплох. А базук нема? Или минометов?
        - Вы с какой целью явились? - остановил его Степан.
        - Договориться, как действовать дальше, - объяснил я.
        - А где сам Ермольник? - спросил Марков.
        - Скоро придет. Ждите, коли уж пришли.
        Больше с нами никто не разговаривал. Они тихо обсуждали между собой что-то свое, не обращая на нас никакого внимания. «Конечно, - подумал я с горечью, - мы для них - пришлые люди, москвичи, почти инопланетяне…» Ждать нам пришлось около двух часов. Мы уже начинали изнывать от скуки, когда неожиданно явился Ермольник, словно бы вырос из-под земли. Обменявшись со Степаном несколькими фразами, кузнец подошел к нам. Кивнув вместо приветствия, он коротко обронил:
        - Чем располагаете?
        Марков сообразил быстрее меня.
        - Один ствол у меня, - сказал он. - Второй - в запасе.
        - У кого?
        - Петр Громыхайлов.
        - Э, нет. Этот не годится. Продажный. Полицай, одно слово.
        - Он уже переделался, - вставил я.
        - Такие всегда переделываются, когда нужно. Ладно, посмотрим. Не сегодня завтра надо ждать большой заварухи. Вы готовы?
        - Ну а чего еще тут делать-то? - отозвался Марков. - Со скуки помирать? Хоть постреляем всласть…
        - Нет, парень, здесь тебе не шутки.
        - А откуда у вас взялись автоматы? - спросил я.
        - А ты джип на берегу озера видел? Разумей.
        - А охранники из машины где?
        Ермольник поднял глаза к небу и усмехнулся.
        - Ясно. Что вы намерены делать дальше? Брать особняк штурмом? - поинтересовался Марков. - Оружия маловато. Да и военной науке никто из вас всерьез не обучен. А я все-таки в спецназе служил.
        - К Намцевичу увели несколько жителей поселка, - произнес Ермольник после короткой паузы. - Вот и надо выяснить: зачем? Что он намерен с ними сделать? Взял в заложники? Нет, рубить сплеча не будем. Вы пока ступайте к себе и ждите. А я пришлю вам весточку, когда срок придет.
        - Потап Анатольевич, Аленушка у меня, - произнес я. - Так что за нее вы можете не волноваться.
        - Слава богу, от сердца отлегло! - Впервые я увидел на лице сурового кузнеца улыбку. - А я уж все пепелище обшарил. Думал, и ее тоже… Схорони ее подальше, сынок. Ты мне за нее головой отвечаешь.
        - Слушаюсь, командир, - ответил я. - Или вас лучше теперь называть - батька?
        - Топайте до хаты и ждите, - усмехнулся Ермольник.
        Глава 18. Нападение
        До вечера все было спокойно, а ночью - я спал в соседней от Милены и Аленушки комнате - мне послышался подозрительный шум во дворе. Я быстро оделся и подошел к входной двери, возле которой уже стоял дежуривший Григорий, сжимая в руке ракетницу. Он предостерегающе поднес палец к губам.
        - Что там? - шепотом спросил я.
        - Вроде бы кто-то ходит…
        - Выйдем через заднюю дверь.
        Мы прошли в комнату Ксении и осторожно выскользнули во двор. Потом разделились, обходя дом с обеих сторон. Сейчас только я подумал, что у меня нет с собой никакого оружия, и подобрал с земли черенок от лопаты, как нельзя кстати оказавшийся под ногами. Неожиданно где-то справа от меня, возле забора, хрустнула ветка. Я стал напряженно всматриваться в темноту. И тут до меня донесся слабый, призывный, хорошо знакомый мне шепот:
        - Идем…
        О господи, снова она! Там, за забором, белея своим одеянием, стояла Девушка-Ночь. Но призыв ее относился не ко мне, и звала она за собой другого. Спиной ко мне стоял человек, и я почему-то с ужасом подумал, что это чудом воскресший отец Владимир, поскольку и фигурой, и светлыми волосами он напоминал именно его. Кто-то сзади коснулся моего плеча, и я чуть не вскрикнул.
        - Я вижу их, - прошептал мне в ухо Григорий.
        - Идем… - раздалось словно бы в ответ. И человек со светлыми волосами шагнул ей навстречу. «Кто бы он ни был, но ему угрожает смертельная опасность», - подумалось мне. Я знал, на что способна эта ночная фея. Сделав Григорию знак, мы тихо пошли к калитке, чтобы обойти забор. Затем осторожно приблизились к этой паре. Теперь мне было хорошо видно лицо человека, стоявшего перед Девушкой-Ночью. Он был словно погружен в гипнотический транс. Клемент Морисович Кох.
        - Идем… - повторила Девушка-Ночь, взяв его за руку.
        В этот момент мы оба выступили из-за дерева, и я проворно ухватил ее за локоть. Странно, но она нисколько не испугалась, даже не вскрикнула, а лишь скользнула по моему лицу равнодушно-безумным взглядом. Учитель продолжал оставаться в том же невменяемом состоянии.
        - Идем… - бездумно сказала Девушка-Ночь, потянув уже меня за собой. Но и учителя не отпускала, держась за его руку.
        - Нет уж, шведской семьи не получится, - усмехнулся я. - Кто ты?
        А Григорий начал трясти Коха за плечи, стараясь привести его в чувство.
        - Идем, - сказала мне Девушка-Ночь, пронзая меня магнетическим взглядом. Лексический запас у нее был крайне ограничен. Но зато она, как я уже давно догадался, обладала какой-то чудодейственной силой, способной превращать человека в безропотное и послушное существо, готовое следовать за ней куда угодно, хоть к пропасти.
        - Валерия! - услышал я за своей спиной голос учителя и тотчас же - шепот Григория:
        - Нет, нет, вы ошибаетесь…
        - Идем… - позвала меня за собой Девушка-Ночь, и теперь уже я почувствовал, что сознание мое затуманивается, а коварная искусительница становится сильнее меня. Но, преодолевая безволие, я схватил за плечи и грубо встряхнул это нежное, почти воздушное существо. Я понял, что ее чары могут воздействовать лишь на одну выбранную ею жертву. Но нас было трое. Клемент Морисович уже пришел в себя и с удивлением смотрел на всех нас.
        - Как я здесь очутился? - спросил он. - Кто эта девушка?
        - Не догадываетесь? - произнес я, не отпуская свою пленницу. - Вам выпала честь познакомиться с местной легендой. Разрешите представить - Девушка-Ночь.
        - Идем, - потухшим голосом отозвалась она, сникнув и уже не глядя на нас. Казалось, теперь мы ее перестали интересовать. Заряд в «батарейке» кончился.
        - Я несколько раз видел ее, - промолвил Григорий, - когда прятался в вашем доме, а ночью выходил подышать воздухом. Но боялся приблизиться.
        - И правильно делал, - заметил я. - Вам бы, Клемент Морисович, тоже не поздоровилось. Нет, конечно, сначала вы получили бы райское наслаждение… Но потом…
        - А вы кто? - спросил учитель, всматриваясь в Григория.
        - Странник, - ответил за него я. - Ну, что будем делать? Надо выяснить, где обитает это волшебное существо.
        - Идем… - словно в ответ на мои слова снова откликнулась Девушка-Ночь.
        - Ну что же, пойдем, - согласился я, отпуская ее. Она легко скользнула вперед. И мы двинулись следом.
        - А не убежит? - тревожно спросил Григорий.
        - Нет, мы для нее уже не существуем, - ответил я. - Она возвращается к себе…
        Охваченный азартом, я совсем позабыл о том, что мы оставляем дом без прикрытия и даже не заперли за собой калитку. Но желание разгадать тайну Девушки-Ночи было столь сильно, что я ни о чем ином не думал. А пока мы шли по безлюдной улице, я уже начинал догадываться, куда ведет нас это странное, но, безусловно, реальное человеческое существо. Через некоторое время мы подошли к дому доктора Мендлева.
        - Вот где она прячется, - шепнул я своим спутникам.
        Девушка-Ночь толкнула калитку и вошла во двор. Мы неотступно следовали за ней. И вновь я допустил промах: я позабыл об овчарке, охранявшей дом доктора. Пес, лежавший на крыльце, поднял голову и метнулся нам навстречу. Проскочив мимо Девушки-Ночь, он уже сделал прыжок в мою сторону, как где-то сбоку громыхнул выстрел из ракетницы, и заряд, рассыпаясь желтыми брызгами, влепился прямо в его разинутую пасть. Овчарку отшвырнуло в сторону, и она распласталась на земле, не ведая в свой последний миг, что за смертельный огонь выжег ей весь мозг.
        - Ты успел вовремя, - облегченно сказал я.
        - Всегда рад услужить хорошему человеку, - отозвался Григорий.
        Девушка-Ночь открыла дверь, и все мы гуськом вошли вслед за ней в дом. Она пошла к той комнате, где находился кабинет Мендлева, но он уже и сам возник в коридоре, заслышав наши шаги. Мы остановились, а Девушка-Ночь проскользнула в комнату. Доктор опустил плечи, тяжело вздохнул. Весь его вид говорил о том, что он в отчаянии.
        - Я знал, что все произойдет именно так, - произнес он, снимая очки и протирая стекла платком. - Все закончится… рано или поздно… Ну что же, прошу в кабинет.
        Он посторонился, пропуская нас в комнату, где уже сидела Девушка-Ночь, отрешенно уставившись в одну точку. Она странно изменилась, за какие-то несколько минут превратившись из воздушного, сотканного из лунного света существа в обычную женщину, красивую, но совершенно земную, похожую на увядающий цветок. Я тронул ее за плечо. Мне хотелось, чтобы она взглянула на меня.
        - Идем… - равнодушно откликнулась Девушка-Ночь, даже не подняв голову.
        - Не прикасайтесь к ней! - гневно выкрикнул доктор. А потом другим тоном добавил: - Извините, мне просто больно, когда это кто-то делает. Садитесь…
        Мы приняли его приглашение, а сам доктор стал ходить по комнате из угла в угол, бросая на Девушку-Ночь нежные взгляды. Та продолжала сидеть неподвижно, вяло, будто из нее выпустили весь воздух. Как из моей резиновой куклы, только эта была гораздо приятней. Хотя и с меньшим запасом слов. А по сути…
        - Это моя жена, - произнес, наконец, доктор Мендлев. - У нее ишемия мозга. Впрочем, к чему вам знать эти медицинские подробности? Она никуда не сбегала от меня, я пробую ее вылечить, но это, к сожалению, невозможно. Даже ваш дед был бессилен помочь.
        - Почему вы держите ее здесь, а не отправите в клинику? - спросил я.
        - Потому что все равно ее болезнь неизлечима, - горько отозвался он. - А там ей будет гораздо хуже. И, кроме того… я продолжаю ее любить… хотя вам это, наверное, неинтересно. Вы видите ее? Разве она не прекрасна? Но она может повторять лишь одно слово, а большего от нее никому и ничего не добиться. Никогда. В ее голове произошли необратимые процессы. А ведь прежде она была талантливой художницей… Правда, сейчас ее рисунки стали еще гениальнее… Вы их видели.
        - Та серия портретов в комнате?
        - Да. Она рисует по памяти. С кем встретилась…
        - Но почему вы ее держите взаперти? - спросил я.
        - А вам не ясно? Вы же сами стали ее любовником… Но, несмотря на все замки, она умудряется ускользать… Иногда ее просто разрывает бурный огонь желаний, и она становится очень опасной. Кроме того, ей и самой присуща гипнотическая сила. Все, кому она встретится на пути в это время, рискуют жизнью. Единственный человек, кто может с ней справиться в эти часы, - это я.
        - Но если дело обстоит так, то почему же она не убила меня еще тогда, возле Волшебного камня? - спросил я, со стыдом вспомнив, как хвастался перед доктором Мендлевым своей встречей с Девушкой-Ночью.
        - Вам просто повезло. Очевидно, она приберегла это для следующего раза. Любовь и смерть для нее неразлучны.
        - И когда вы изолировали ее, то пустили в поселке слух, что она сбежала?
        - Естественно. Мне не оставалось ничего другого.
        Доктор тяжело опустился в кресло. Я взглянул на Григория и учителя. Они слушали нас, затаив дыхание.
        - Доктор, почему некоторые портреты помечены крестами? - задал я еще один интересующий меня вопрос.
        - Это те, кого уже нет в живых, - негромко отозвался он. И отвел взгляд. Передо мной мелькнула еще одна догадка. Нет, не могла она осознанно или даже бессознательно убивать или желать кому-то смерти. Иначе не была бы абсолютно безумна, а лишь хитро притворялась бы. Достаточно сейчас было просто взглянуть на нее: растение и только.
        - Это вы убивали ее любовников, - уверенно сказал я.
        - Да… - шепотом сознался Мендлев. - Вы правы. Я не мог жить, зная, что существует человек, ласкавший ее. И которому она, хоть на несколько мгновений, дарила свою любовь и блаженство… Это было выше моих сил…
        - Значит, это вы, а не Дрынов подложили электрические провода на спинку стула?
        - Конечно, я. Вы стали мне ненавистны, после того… как провели с ней ночь на Волшебном камне. Но теперь… все кончено. Поздно. Жизнь ушла, а я все пытался и пытался ее продлить…
        Он взглянул на часы.
        - Время принять лекарство.
        Мендлев подошел к шкафчику, достал какой-то пузырек и накапал в стоявший на столике стакан. Затем подошел к жене и поднес к ее губам жидкость. Она вскинула голову.
        - Идем? - спросила Девушка-Ночь. И медленно выпила. Глаза ее закрылись, и она улыбнулась так счастливо, что у меня сжалось сердце.
        - Теперь она уснет, - произнес доктор Мендлев. Он легко поднял ее на руки, словно она была пушинкой, и перенес на диван. Укрыл пледом. Оглянувшись на нас, произнес:
        - Не уходите. Осталось последнее. Я не могу умереть так же легко, как она. Я заслужил худшей смерти. Но знайте, что, несмотря на все беды, которые она мне принесла, я никогда не был счастлив ни с кем другим. Вам этого не понять…
        Доктор вынул из ящика два скальпеля, зажал их в кулаках. Мы еще не понимали, что он собирается сделать, и никто из нас, придавленный какой-то тяжестью, не сделал и шага, чтобы его остановить. А Мендлев, положив руки на стол, посмотрел на эти скальпели, торчавшие остриями вверх.
        - Идем, - произнес он всего одно слово. Потом спокойно откинул назад голову и резко опустил ее вниз. Страшная смерть впилась через его глаза в мозг. Он умер мгновенно…
        Учитель вскрикнул от неожиданности, а я почувствовал, что меня бьет, как в лихорадке. Мы наконец-то очнулись, но теперь уже ничего нельзя было предпринять. Все было кончено. Григорий попятился к двери, не отрывая взгляда от головы доктора на столе, возле которой расползалось бурое пятно.
        - Надо покинуть это злосчастное место, - глухо произнес он. Взглянув в последний раз на мертвую и вновь ставшую прекрасной Девушку-Ночь, я торопливо вышел вслед за ними из дома.
        На улице мы услышали беспорядочную стрельбу, которая разносилась по всему поселку, а кто и где стрелял, - было совершенно непонятно. Складывалось такое впечатление, что по всему поселку шли бои «местного значения». Мне казалось, что палят возле кузницы, а Григорий начал уверять, что это в стороне кладбища. Мы распрощались с учителем, поторопившись к себе домой. Но успели пройти лишь с полсотни метров.
        - А ну не двигаться! - услышали мы чей-то грозный голос. Нас осветили фары притаившегося в переулке джипа. Один из охранников - это был «бельгиец» - соскочил с подножки и направился к нам. Второй, со шрамом, оставался в машине.
        - Вот ты-то нам и нужен! - сказал «бельгиец», ткнув меня дулом в грудь. Потом взглянул на Григория. - А этот - вообще лишний… Пойдешь в расход. Повернись спиной!
        Григорий послушно и медленно развернулся, но, прежде чем охранник успел выстрелить в него, я ударил ногой по стволу автомата, а сам откатился в темноту, к канаве. Из-под локтя Григория тотчас же вырвался сноп пламени, а заряд из ракетницы ударил «бельгийца» в лицо. Охранник взвыл и, схватившись за голову, упал на колени. Взяв его автомат, Григорий выстрелил в сторону машины, оттуда сразу же раздалась ответная очередь. Все это длилось несколько мгновений. Перестрелка между ними закончилась так же быстро, как и началась. Поднявшись с земли, Григорий осторожно подошел к машине, через борт которой свешивался мертвый охранник. Встал и я, приблизившись к лежащему ничком «бельгийцу».
        - Ну как там? - крикнул Григорий.
        - Кажется, готов! - отозвался я, подходя к нему. - Они явно поджидали нас. Значит, знали, что нас нет дома. Мне это не нравится. Там что-то случилось.
        - Тогда нам надо поторопиться. - Подхватив второй автомат, Григорий шагнул ко мне, и в это время я услышал легкий свист. Выпущенный из темноты нож вонзился в грудь Григория. Он недоуменно посмотрел на меня, пытаясь улыбнуться, и упал на спину. Я обернулся. В пяти шагах от меня, раскачиваясь, стоял обгоревший «бельгиец», и мне показалось, что у него просто снесено полчерепа. Но он был еще жив и пытался вытащить из-за пояса пистолет.
        Не спуская с него взгляда, я медленно нагнулся, взял в руки автомат Григория, подошел к «бельгийцу» почти вплотную и выпустил в его грудь всю очередь, продолжая стрелять даже тогда, когда он упал на землю.
        - Вот так… - произнес я, опуская автомат. Пустота и омерзение навалились на меня. Впервые в жизни я убил человека. И неважно, плох он был или хорош, заслужил смерть или нет, но это было убийство, и я теперь был помечен особой печатью.
        Я сидел на земле, зажав ладонями уши, а возле меня находилось три трупа. Смерть теперь буйствовала в поселке со страшной силой, и не было видно конца ее ненасытной жадности. Мне показалось, что она не остановится, пока не уничтожит все вокруг. Но должен же когда-то наступить предел всему этому? Я поднялся и подошел к Григорию. Ему ничем нельзя уже было помочь. Я мог только мысленно попрощаться с ним. Собрав все оружие, я быстро пошел в сторону своего дома.
        Я ожидал увидеть там самое худшее, и мои опасения подтвердились. Дом словно вымер, нигде не было видно ни души. Зато повсюду валялись стреляные гильзы, стены были изрешечены пулями, окна разбиты, а пол в коридоре и комнатах испачкан кровью. Здесь шел крутой бой, и принял его, очевидно, один лишь Марков. Но где он сам? Где Милена, Маша, Сеня, Аленушка?
        Я вспомнил о подвале и торопливо спустился вниз. Нажав под лестницей на скрытый рычаг, стал отодвигать в сторону поддавшуюся цементную плиту. Затем посветил вниз фонариком. Увидев испуганные, напряженные лица Милены и Маши, я облегченно вздохнул:
        - Слава богу! Выходите. Аленушка с вами?
        - Нет, она исчезла, - отозвалась Милена, ухватившись за мою руку. - Вадим, это было ужасно…
        - Как «исчезла»? - встревоженно спросил я. - Когда?
        - Надеюсь, еще до того, как началась эта стрельба.
        Я помог им подняться наверх, потом открыл в зале двери во все комнаты, чтобы у меня был круговой обзор, положил на стол оба автомата, пистолет и ракетницу. Здесь можно было держать оборону еще долго. Но вряд ли они повторят атаку именно сегодня. Почему они вообще напали этой ночью? Что заставило их перейти к активным действиям и объявить войну всему поселку? Дождавшись, когда женщины успокоятся, я продолжил расспросы.
        Выяснилось следующее: Милена и Маша проснулись в своих комнатах оттого, что в доме началась стрельба. Вернее, вначале она шла где-то во дворе, потом - в коридорах. Милена сказала, что Аленушки рядом с ней уже не было. Куда она спряталась - неизвестно. Маша выглянула в окно и увидела, что Сеня сидит в джипе, между охранниками. Но ее поразило то, что он не выглядел пленником. Наоборот, ей показалось, что именно он навел сюда людей Намцевича. Видно было, что чувствовал себя Сеня не слишком уютно, но вполне свободно. Даже курил. А в доме, перебегая из комнаты в комнату, отстреливался один Марков. Успев сказать женщинам, чтобы они спускались в подвал, он «увел» охранников за собой на чердак. Что произошло дальше, они уже не знали, поскольку спрятались в потайном лазе под цементной плитой. И просидели там до того времени, пока не подошел я.
        Выслушав их, я задумался. Что же теперь делать? Где Аленушка и Марков? Если они убили его, то почему забрали тело с собой? Трупы охранников они бы еще могли увезти, но Егора бросили бы здесь. Возможно, он ранен… А Сеня? Неужели вновь предал нас?
        - Теперь остается только ждать утра, - произнес я. Потом рассказал им, что произошло в доме Мендлева и по пути назад, когда убили Григория. Милена лишь выругалась, да так, что я ничего подобного от нее не слышал, а Маша закрыла лицо ладонями и заплакала.
        - Боже мой… - повторяла она только два слова. И в них было столько отчаяния и боли, что любое утешение оказалось бы напрасным. Мы подождали, пока она выплачется.
        - Как им пользоваться? - спросила Милена, взяв в руки один из автоматов. Я ответил, что лучше ей подойдет пистолет, поскольку второй автомат я отнесу завтра Ермольнику. И показал, как снимать с предохранителя.
        - Мне все равно необходимо с ним связаться, - добавил я, - а вам сейчас лучше вернуться вниз, в подвал.
        - Мы всегда успеем это сделать, - возразила Милена.
        Я не стал спорить. Я понимал, что необходимо выспаться, потому что завтра, очевидно, предстоит решающий бой, но сон не шел ни к кому из нас. Так, почти не разговаривая, мы просидели до утра. А когда кровавый рассвет начал вползать в окна, мы услышали шаги возле калитки. Я выглянул во двор и узнал Ермольника. Голова его была перевязана марлей, на которой проступало кровавое пятно, с плеча свисала охотничья тулка.
        Кивнув мне, он уселся рядышком на крыльцо. Закурил папиросу, с наслаждением выпустив густой дым.
        - Жарко было? - спросил я.
        - А тут, у вас?
        Я рассказал, что произошло, добавив, что двое охранников остались на улице, неподалеку от дома Мендлева. И здесь Марков наверняка подстрелил штуки три, не меньше.
        - Это хорошо, - усмехнулся он, подсчитывая что-то. - Значит, их осталось не больше семи-восьми уродов. Не считая самого Намцевича и Монка. И еще кое-кого.
        - Кого вы имеете в виду?
        - Не знаю толком, могу только догадываться, но этот человек живет в особняке. Помнишь, когда мы пришли туда ночью? Я столкнулся с ним в одной из комнат, в подвале. И успел разглядеть его, прежде чем он запер перед моим носом дверь. Знаешь, на кого он был похож?
        - Тоже догадываюсь. Потому что и я один раз видел его мельком. На меня.
        - Правильно. Я даже подумал, что это ты и есть. У тебя нет близнеца-брата? Он выглядел, как твой двойник.
        Я отрицательно покачал головой.
        - Ладно, оставим пока это. Сейчас надо решить, когда брать особняк Намцевича. У него находится много заложников.
        - Может быть, и Аленушка, - напомнил ему я. - И Марков. Если он еще жив.
        - Тогда подождем до вечера. А вам всем лучше перебраться к нам, в кузницу.
        - Нет, - ответил я. - Останемся здесь. Я не верю, что Марков у них. Он вернется. Захватите с собой один из автоматов.
        Я смотрел, как он шел обратно к калитке, и не чувствовал в себе никакой усталости. Только готовность к борьбе.
        Глава 19. Противостояние
        До двух часов дня мы пребывали в напряжении, а во всем поселке стояла гнетущая тишина. Даже собаки не лаяли, словно чувствуя, что любой шум может взорвать хрупкое перемирие. Но невидимое противостояние продолжалось. Складывалось впечатление, что весь поселок полностью вымер. Но это было не так. В каждом доме возле затворенных дверей и окон измученные и доведенные до предела люди ждали чего-то, какого-то исхода, определенности, которая положит конец их напряженному состоянию. Большинству из них было неважно, что случится с ними в дальнейшем, кто и куда поведет их, обманет или нет. И даже возможная смерть не так пугала их, как это раскачивание на маятнике - от света к тьме, от любви к ненависти и обратно. Они лишь хотели, чтобы маятник этот кто-то остановил, в любой точке, и покорно приняли бы свою судьбу.
        Я сидел на крыльце, положив автомат на колени, и всматривался в пустынную улицу. Мне казалось, что именно сегодня должно все и закончиться. Сколько уже находился в поселке? Недели две? Я потерял счет времени, потому что оно сконцентрировалось для меня в густой снежный ком, летящий с горы. За эти дни я будто прожил всю жизнь, от начала и до конца. И смог бы я теперь, вернувшись в Москву, продолжать играть свою роль? Конечно нет. Мост между мной сегодняшним и прошлым был разрушен.
        Вздрогнув, я передернул затвор автомата - к моей калитке приближался Клемент Морисович Кох, ведя за руку мальчика лет семи. Я узнал в нем отпрыска Намцевича. Интересное явление, подумал я. Впустив их во двор, я поинтересовался, что все это означает.
        - Прежде всего, отведите Максима в дом, - сказал учитель.
        Позвав Милену, я перепоручил ей это бледное, анемичное дитя, напоминавшее куклу.
        - Сегодня утром я был в особняке, - продолжил Клемент Морисович. - У меня есть для вас кое-какие новости. Алена, дочь отца Владимира, находится там. И ваш друг Марков - тоже. Он серьезно ранен.
        - Так я и знал!
        - Вот поэтому я и привел к вам Максима. Хотя это было не так-то просто. Но мне удалось обмануть охранника, который сопровождал нас на прогулке… Бедняга, наверное, ему сейчас приходится не сладко.
        - Зачем вы это сделали?
        - А как иначе вы вернете Аленушку и вашего друга? Только обменяв их на сына Намцевича.
        Разумно. Я молча согласился и пожал его руку, понимая, каких трудов ему стоило преодолеть свои мучительные колебания и нарушить нейтралитет.
        - Но вам теперь нельзя покидать мой дом. Вас за это просто убьют, если встретят.
        - Да, я знаю. Но выбор сделан.
        - Тогда оставайтесь. Вы умеете стрелять из пистолета или автомата?
        - После института я прослужил год в армии. Хотя и на бумажной работе в штабе.
        - Ну, на курок нажимать несложно.
        Я повел его в дом и объяснил, что надо делать в случае нападения. Потом попрощался с Миленой, взял у нее белый платок и, безоружный, отправился к особняку Намцевича. По дороге я подобрал какую-то длинную палку, привязал к ней свой белый «флаг» и в таком парламентерском виде шествовал мимо домов с затворенными ставнями. Но я чувствовал, что жители поселка следят за мной сквозь щели. У дома Горемыжного меня окликнул сам поселковый староста. Опасливо оглядываясь, он подбежал к калитке.
        - Вы с ума сошли, - зашептал он. - Вас там убьют… Берите свою жену и перебирайтесь ко мне. Я вас спрячу в подполе. Авось перебьемся…
        - Нет, Илья Ильич, поздно прятаться. Надо сор выметать. Видите, как все повернулось?
        Горемыжный виновато пожал плечами.
        - Прямо чума какая-то свалилась, - сказал он. - Что же теперь будет?
        - Не знаю. Только отсиживаться нельзя.
        - Вы считаете, что я в чем-то виноват?
        - А сами-то вы как думаете?
        Он только тяжело вздохнул и ничего не ответил. А я продолжил свой путь. Впереди показался особняк Намцевича. Метров за пятьдесят до него перед моими ногами от автоматной очереди забурлила фонтанчиками земля. Я высоко поднял над головой палку с белым платком и остановился. Потом уверенно зашагал дальше. Больше не стреляли. Подойдя к воротам, я увидел охранника с косичкой на затылке, который держал меня под прицелом.
        - Позови хозяина, - сказал я. - Надо переговорить.
        Тот молча кивнул головой, но не сдвинулся с места. А от особняка уже шел к воротам сам Намцевич, приветливо помахивая мне рукой.
        - Дорогой гость, как я рад! А что это у вас за палка с тряпкой? Никак в парламентера играете? Так мы же с вами вроде бы и не ссорились?
        - Ага, дружки неразлучные, - согласился я. Ворота открылись, и меня впустили внутрь. - Поговорим здесь, Александр Генрихович?
        - Зачем же тут? На балконе, там нам и кофейку подадут.
        Мы поднялись с ним на второй этаж. В особняке его было как-то безлюдно, я заметил только четырех охранников. Где остальные? Где пленники?
        - Вас, очевидно, интересуют ваши друзья? Одного из них вы сейчас увидите, - усмехнулся Намцевич.
        Так и произошло. Буквально минут через пять на балкон, где мы сидели за столиком, вышел Сеня Барсуков с подносом, на котором стоял кофейник, чашки, сахар, сливки и все прочее. Выглядел как приблудная собака, виляющая хвостом. Поставив поднос на столик, он выпрямился, смущенно кашлянул.
        - Много тебе здесь платят, Сеня? - спросил я. - Или жрачкой берешь?
        - В отличие от вас, он разумный человек и сделал правильный выбор, - отозвался Намцевич. - Вам последовать бы его примеру, а не мериться со мной силой. Вы еще не знаете, на что я способен. Иди, Сеня, ты свободен.
        - Как там Маша? - спросил Барсуков, не глядя на меня.
        - Считает, что ты умер. И я не буду ее разуверять в этом.
        Он повернулся и торопливо пошел прочь. А Намцевич, взяв кофейник, налил мне чашку, но я к ней даже не притронулся.
        - Давайте о деле, - сказал я. - У вас находятся дочь священника и Марков. Предлагаю вам обменять их.
        - Это на что же? На мыльные пузыри?
        - На вашего сына Максима. Я спрятал его в надежном месте.
        Впервые я увидел, как перекосилось лицо Намцевича. Одним уголком губ он продолжал улыбаться, а другой пополз вниз. Молчание длилось минуту.
        - Я должен был это предусмотреть, - произнес он, наконец. - Значит, учитель решил подписать себе смертный приговор? Его воля. Где Макс?
        - Я же сказал: у меня. Но вам его не достать. Будем меняться?
        - Двоих на одного? Не многовато ли будет? Давайте так: девочку на мальчика. Это справедливо.
        - Вам ли толковать о справедливости, Александр Генрихович? Не гневите бога.
        - Довольно. А вы, оказывается, умелый игрок. Где состоится обмен? - деловито спросил он.
        - Возле моего дома. Но с вами должно быть не больше двух человек. Если же вы захотите напасть на нас, то погибнем и мы, и ваш сын.
        - Хорошо, это меня устраивает.
        - Через час, - подытожил я.
        - Чем дольше я на вас смотрю, - произнес вдруг Намцевич, - тем больше вспоминаю вашего деда, Арсения Прохоровича. Такой же уверенный в себе был человек. И тоже предложил мне как-то обменяться… Думал, выиграет.
        - Я знаю. Вы продали ему Валерию.
        Намцевич удивленно вскинул брови.
        - Вот как? Какой же вы все-таки хитрец, Вадим Евгеньевич. И с Валерией уже успели поболтать. Я так и знал, что это вы пролезли ночью в мой особняк. Как вор и тать.
        - Вор - это вы. Тать - тоже. Это ведь вы украли старинные рецепты деда и убили его?
        - Нет, мы честно договорились обменяться.
        - Но потом-то все равно убили?
        - Да кто вам вообще сказал, что он мертв? - усмехнулся Намцевич. - А если он уехал в Америку и зарабатывает там сейчас большие деньги?
        - Вряд ли вы выпустили бы его живым, - покачал я головой.
        - Вы меня переоцениваете. Мне нужны были только рецепты, а не ваш дед. А к этим рецептам в придачу, нужны еще и живые люди.
        - Зачем?
        - Много будете знать, Вадим Евгеньевич, скоро состаритесь. Вон и так уже поседели.
        - Зачем вам живые люди? - повторил я, начиная кое о чем догадываться. Неужели некоторые рецепты деда были основаны на использовании человеческих органов? Если это так, то тогда понятно, почему Намцевич хочет превратить поселок в большую экспериментальную лабораторию с живыми донорами. Я вспомнил, что в Средние века маги и алхимики также использовали людей для своих опытов, для приготовления колдовских мазей и лекарств. Им требовалась теплая кровь, дымящееся сердце, печень, семенники, почки. И все это ради того, чтобы продлить свою жизнь, вернуть молодость, обрести силу, заглянуть в бессмертие…
        - По глазам вижу, что вы уже догадались, - улыбнулся Намцевич. - А смышленость - большой порок. Прямой путь к могиле.
        - Не надоело пугать-то?
        - А вы знаете, ваш покровитель отступился от вас. Теперь вы обречены. У меня развязаны руки.
        - Прощайте. Мне пора, - произнес я и поднялся. - Встретимся через час.
        - А не хотите ли поговорить напоследок с Валерией? - коварно спросил Намцевич. - Я же чувствую, что она вам нравится.
        - Не откажусь, - согласился я, хотя сначала хотел произнести совсем иное.
        - Пойдемте.
        Он повел меня по коридору, потом открыл дверь в одну из комнат. Там, друг напротив друга, сидели Монк и Валерия. Проповедник что-то монотонно бубнил, не спуская с девушки пронзительного взгляда, а та пребывала в каком-то сомнамбулическом состоянии, даже не обратив на нас никакого внимания.
        - Валерия! - тревожно позвал я.
        Она посмотрела на меня, но… узнала ли? В этом я не был уверен.
        - Не мешайте им, - насмешливо произнес Намцевич. - Монк свое дело хорошо знает. Через пару дней Валерия пойдет за ним куда угодно. А что, Вадим Евгеньевич, не выдать ли мне ее за него замуж? Хорошая бы получилась парочка.
        Я рванулся к Монку и, потеряв над собой контроль, ухватил его за бороду, накручивая ее на кулак. Но в то же мгновение выскочивший из-за спины Намцевича охранник вывернул мою вторую руку.
        - Ай-яй-яй! - засмеялся Намцевич. - Вы же парламентер. Ведите себя прилично.
        Меня вывели из комнаты, но, обернувшись, я успел увидеть вспыхнувшие живым разумом глаза Валерии: она словно молила меня о чем-то… Потом я оказался за воротами особняка.
        Прежде чем возвратиться домой, я пошел в кузницу - форпост Ермольника и его людей. Там я сообщил о своем визите к Намцевичу и сказал, что операцию можно начинать через час. Более ждать нельзя. Или - или. Противостояние заканчивалось. Кузнец, выслушав мои доводы, согласился. Они начали подготовку к нападению на особняк, а я вернулся к себе и стал ждать ответного визита Намцевича.
        Джип подъехал в назначенное время. Маша и Милена с мальчиком находились на кухне, готовые в любой момент скрыться через люк в подвал, Клемент Морисович с автоматом прикрывал меня из окна соседней комнаты. Я открыл дверь и вышел на крыльцо. В машине, кроме шофера, сидели сам Намцевич, двое охранников, Аленушка и Марков - боком ко мне. Я сунул пистолет за пояс и пошел к ним. А Намцевич вышел из джипа и встал возле калитки.
        - Где Максим? - крикнул он.
        - Сейчас выйдет. - Я махнул рукой: - Отпускайте Алену и Егора.
        Мне почему-то показалось, что Намцевич задумал какой-то подвох. Марков сидел неподвижно, и это начинало меня беспокоить. Неужели он не может повернуться ко мне? Что с ним? Аленушка уже спрыгнула на землю, а из дверей дома вышел мальчик, и они пошли навстречу друг другу. Два ребенка, которых взрослые втянули в свои игры, встретились возле меня и переглянулись.
        - Егор! - крикнул я. - Слезай.
        Но он не шевелился.
        - Сейчас дойдет очередь и до него, - усмехнулся Намцевич. - Не все сразу.
        По его сигналу охранники приподняли Маркова за плечи и буквально вынесли из машины, положив на землю. Намцевич с мальчиком уже садились в джип. Я стоял в полной растерянности. Мотор взревел, и автомобиль, сразу набрав скорость, понесся по улице. Открыв калитку, я подошел к Маркову, перевернул его на спину. Мне сразу все стало ясно. Они убили его совсем недавно, выстрелом в висок… Может быть, это произошло всего полчаса назад. Опустившись рядом с ним на колени, я взвыл, и мой отчаянный вопль разнесся над поселком.
        А джип возвращался, но я не слышал этого. Высадив на перекрестке Максима, они мчались к дому, и двое охранников уже стреляли в мою сторону из автоматов.
        - Назад! - закричала Милена, махая мне рукой с крыльца. - В дом! Быстрей!..
        Оторвав взгляд от мертвого лица Егора, я наконец-то начал соображать, что вокруг происходит. Перекувырнувшись через плечо, я влетел в калитку и побежал к дому. Пули щелкали где-то рядом. Ворвавшись внутрь, запер дверь на засов и занял позицию у окна шестой комнаты, откуда хорошо просматривался весь двор.
        - Уходите в укрытие! - крикнул я Милене. - Спрячьтесь там вместе с Аленушкой.
        Сам же начал стрелять из окна по подъехавшему джипу. Намцевич и охранники выскочили из него и укрылись за забором. Короткая автоматная очередь влетела в кухонное окно - учитель приобщался к таинствам войны. Ответ не заставил себя долго ждать. Охранники ударили сразу из трех стволов, а в руках самого Намцевича я разглядел боевой карабин - с ним обычно охотятся на кабанов или тигров. Я прекрасно знал, что он меткий стрелок, и подумал, что с таким оружием он перестреляет нас, как мух.
        На несколько мгновений наступила тишина, мы словно прилаживались друг к другу. И тут снова безмолвие взорвалось частыми выстрелами, но… не здесь. Перестрелка шла в другом месте, возле особняка Намцевича. Это начался штурм, организованный Ермольником. «Молодец! - с радостью подумал я. - Давай, дави их!»
        И хотя положение наше было незавидным, но атака на особняк явно пришлась Намцевичу не по вкусу. Он что-то яростно выкрикнул, и один из охранников побежал по улице прочь от нашего дома. Отлично, значит, теперь их осталось всего трое, включая самого Намцевича. Автоматная очередь прошила стену над моей головой, и я упал ничком на пол. Затем подполз к лестнице, ведущей на чердак. Надо бы мне сразу занять позицию именно там.
        Пока я поднимался по лестнице, Клемент Морисович бил короткими очередями по калитке, не давая им сунуться во двор. Выглянув из чердачного окошка, я разглядел всех троих нападавших: они укрывались за джипом, поливая свинцом окна дома. Потом я с удивлением увидел еще одну фигуру, появившуюся в конце улицы.
        Это был Петр Громыхайлов, который направлялся именно сюда… Но шел он, прижимаясь к деревьям, и ни охранники, ни Намцевич его не видели. Когда до джипа оставалось метров сорок, милиционер начал стрелять, опустившись на одно колено. Со второго же выстрела он поразил одного из охранников. Тот выронил автомат и ничком рухнул на землю. «Есть!» - чуть не закричал я от радости.
        А Намцевич развернулся, выпрямился в полный рост и пустил пулю в Громыхайлова, которая буквально разворотила ему грудь и швырнула его на землю. Голова полицейского судорожно дернулась, и он затих. Не давая Намцевичу времени снова спрятаться за джип, я выстрелил в него несколько раз подряд. И хотя стрелок я не меткий, но одна из пуль достигла цели: Намцевич схватился за левое плечо, выпустив из рук карабин. Он с удивлением посмотрел в мою сторону и что-то крикнул оставшемуся в живых охраннику. И я еле успел отскочить в сторону, потому что автоматные очереди засвистели по чердаку.
        Вновь наступило кратковременное затишье. Намцевич, видно, не ожидал такого поворота событий. Наше отчаянное сопротивление и неожиданное вмешательство Громыхайлова не входили в его планы. К тому же он и сам сейчас был ранен, а вокруг его особняка также шел бой. Выстрелы оттуда продолжали доноситься до нас. И здесь перестрелка между учителем и охранником снова оживилась. Я также, высунувшись из чердачного окна, пустил несколько пуль в сторону джипа и понял, что пули закончились. А потом почувствовал что-то неладное. Автомат Коха замолчал.
        Я увидел, как переглянулись Намцевич и охранник. Поднялись и спокойно пошли к калитке. «Все кончено, - подумал я. - Учитель мертв». У меня был последний шанс: успеть сбежать вниз и взять его автомат. Я помчался к лестнице и кубарем слетел по ступенькам, чуть не сломав себе при этом шею. Но неожиданно стрельба снова возобновилась. Ворвавшись на кухню, я увидел Милену, которая как-то неловко, по-женски держала автомат учителя и беспорядочно палила из окна. Сам же учитель лежал на полу, и его застывший взгляд уже ничего не выражал.
        - Иди в укрытие! - крикнул я Милене, оттолкнув ее к стене. Отобрав автомат, я выпустил очередь в окно и увидел, как покачнулся попавший в зону обстрела охранник, как он медленно опустился на колени, не выпуская из рук оружие. А стоявший во дворе Намцевич вскинул одной правой рукой свой карабин. И я даже не заметил, как Милена успела встать между нами.
        Все произошло за какие-то доли секунды. Прогремел выстрел, и я лишь подхватил Милену, которая, повернув ко мне лицо, что-то прошептала. Осторожно опустив ее на пол, я распрямился и разрядил в окно весь магазин. Но Намцевича там уже не было.
        Глава 20. Последний поединок
        В одной из комнат разлетелось стекло в окне, значит, Намцевич пробрался в дом. Опустившись на колени, я приподнял голову Милены и в последний раз поцеловал ее в губы. Она уже не дышала. «Прощай, родная моя…» - прошептал я, закрывая ей глаза. Потом передернул затвор автомата, проверил, сколько у меня осталось патронов. На несколько выстрелов. Но и у Намцевича, по моим подсчетам, было не больше. Теперь предстояло главное состязание, и оба мы должны были превратиться в хитрых и ловких зверей, чтобы почуять противника, прежде чем он успеет выстрелить в тебя.
        Я осторожно выбрался в коридор и подошел к комнате номер три, которую когда-то занимали Барсуковы. Прислушался. Там было тихо, но я все равно затаился у стенки. Так прошло минут пять. Наконец в зале послышался какой-то шорох, потом чуть скрипнула дверь на кухню. Намцевич пришел на то место, которое я недавно покинул. Очевидно, он сейчас разглядывал трупы учителя и Милены…
        Я почувствовал, что он там, и выстрелил прямо через кухонную дверь. Через разлетевшиеся щепки увидел, как он быстрым хорьком метнулся в прихожую. Я побежал по коридору в обход. Остановился только в своей комнате, где находился люк в подвал. Открыв его, я спустился по лестнице вниз. Пусть он пока поищет меня по дому, вымотается.
        Подождав некоторое время, я прошел к другой лестнице и выбрался по ней снова на кухню. Стараясь не смотреть на мертвую Милену, я осторожно открыл дверь в зал. Там было пусто. В какой-то из пяти комнат, двери из которых выходили в зал, прятался Намцевич. Мне предстояло угадать в какой. От этого зависела не только моя жизнь, но и, возможно, жизнь Маши и Аленушки, остававшихся в укрытии.
        Слух мой напрягся до такой степени, что казалось, лопнут барабанные перепонки. Я стоял в центре зала возле стола и медленно поворачивался вокруг своей оси, держа автомат навскидку. Я был готов выстрелить на любой шорох. Но и Намцевич был искусным охотником: он тоже выжидал. И тогда я решил спровоцировать его. Я с силой перевернул одной рукой стол, а сам отскочил к стене. Тотчас же распахнулась дверь моей комнаты, и высунувшийся Намцевич стал стрелять в меня из своего карабина.
        Падая, я выпустил в него ответную очередь. Все это произошло так быстро, что я даже ничего не осознал, лишь пороховой дым завис в воздухе да гулкое эхо от выстрелов продолжало звучать в зале. Приподнявшись с пола, я с облегчением обнаружил, что цел, он так и не попал в меня. Но и моя комната была пустой. Намцевич снова куда-то скрылся. Я вошел в нее и увидел валявшийся на полу карабин. Он расстрелял все патроны. Однако и мой рожок был также пуст. Отбросив автомат, я вытащил из-под кровати меч. Все-таки хоть какое-то оружие. Да и не «какое-то», а самое надежное. Не подведет.
        Хлопнула входная дверь, и я бросился в прихожую. Намцевич бежал по двору к калитке, петляя как заяц. Я сошел с крыльца, обхватил рукоять меча обеими руками и поднял его над головой. Затем отклонился назад и, резко выпрямившись, пустил что есть силы клинок в спину Намцевича. Острая сталь вошла ему между лопаток. Пробежав по инерции еще несколько метров, он уткнулся головой в калитку, раскинув руки. Я осторожно приблизился. Меч, как я понял, прошил его насквозь. В предсмертной агонии Намцевич повернул ко мне голову. И прошептал:
        - Не… останавливайся… убей… и его… тоже…
        После чего умолк навсегда. Я вытащил меч и возвратился в дом. К Милене. Мне хотелось побыть с ней наедине… И когда я сидел возле нее, мне казалось, что она улыбается и говорит мне какие-то слова, смысл которых был от меня бесконечно далек. Должно быть, прошел час, прежде чем я очнулся. Вспомнив о Маше и Аленушке, я спустился в подвал, повернул рычаг и сдвинул с места цементную плиту.
        - Выходите, - устало сказал я. - Все кончено.
        Мы выбрались по лестнице в мою комнату, потом вышли во двор. Кто-то подошел к калитке и окликнул меня. Я узнал старосту Горемыжного.
        - Победа! - провозгласил он радостно. - Мы захватили особняк!
        - «Мы»? - жестко переспросил я.
        - Ну, они. Ермольник и остальные наши герои - жители свободного теперь поселка, - смущенно поправился он. - Все выродки-охранники перебиты. Монк растерзан толпой. Вашего приятеля Барсукова поймали, и его будет судить народ. Вот только Намцевич скрылся…
        - Вон он лежит, - кивнул я головой.
        Горемыжный опасливо покосился на него.
        - Ну… тогда все в порядке, - шепотом произнес он, все еще не веря, что всесильный властитель мертв. Потом добавил: - Народ собирается на площади… Все ликуют! Вы не хотите присоединиться? Кто-то должен что-то сказать… А Ермольник тяжело ранен.
        - Нет, не хочу, - отозвался я. - Займитесь трупами. - И, вспомнив Шекспира, ведь я всегда мечтал сыграть Гамлета, процитировал вдруг: - Средь поля битвы мыслимы они. А здесь не к месту, как следы резни…
        - Обязательно, немедленно, - согласился Горемыжный. - Я уже отдал указание. Всех снесем в одно место. А позже похороним. Господи, трагедия-то какая! Кто мог бы подумать!..
        - Потому что вы все не желаете и не умеете думать, - тихо отозвался я, глядя, как он удаляется. И добавил: - Маша, тебе бы с Аленушкой тоже пойти на площадь… Все-таки побудете среди народа.
        - Хорошо, - кивнула она. - А ты?
        - За меня не волнуйся. Я приду позже.
        Я открыл калитку и вышел на улицу. А затем стал спускаться к болоту. Туда, где лежал Волшебный камень. Он необъяснимым образом притягивал меня к себе, а пока я шел, шатаясь и спотыкаясь, словно пьяный, непонятная горечь сдавливала горло, и я хотел, но не мог заплакать.
        Опустившись на пористую поверхность камня, я закрыл глаза. Наверное, я ни о чем не думал. Просто сидел, и все. Во мне была пустота, и она должна была излиться наружу, вытечь, испариться, освободить меня от себя самого. Я раскачивался в такт какой-то музыке, звучавшей в моей голове, я погружался в мир, где оживали мои друзья и близкие. Мы снова были все вместе, но уже не продолжали борьбу, а просили друг у друга прощения за все содеянное.
        Но вот я почувствовал, как кто-то спускается ко мне, приближается к Волшебному камню. Останавливается за спиной. Вглядывается. Я знаю, что борьба еще не окончена. Остался последний поединок. И я понял, кто торопит меня. Повернувшись к Валерии, я глухо спросил:
        - Он ждет? Он не тронул тебя? Все еще любит?
        - Да. Он в твоем доме… В своем, - поправилась она.
        - Почему ты раньше не сказала мне, что он жив?
        - Я не могла. Ты бы не поверил. И я думала, что ты догадаешься сам.
        - Так оно и вышло. Но не сразу. Ты хочешь, чтобы я убил его?..
        - Иначе он убьет тебя. И уже никто не сможет его остановить. Ты должен идти.
        - Да. Я готов.
        - Тебе горько?
        - Конечно. Но что бы ни случилось, жизнь не прожита напрасно. Я хотя бы попытался исправить ее. Но слишком высока цена, которую мы все заплатили.
        - Возвращайся живым, - мягко попросила Валерия.
        Мы покинули Волшебный камень, поднялись к дому, и здесь, возле калитки, она оставила меня, а я пошел дальше. Пройдя прихожую, я вошел в зал и увидел его, сидящего спиной ко мне. На столе лежали два меча, словно приготовленные для поединка. Потом он повернулся ко мне - мой двойник, мой дед.
        - Ты неплохо выглядишь для своих лет, - усмехнулся я.
        - Нужно уметь пользоваться старинными рецептами, - отозвался он. - Поверь, я еще дам тебе сто очков вперед… Ну, здравствуй, Вадим!
        - Надеюсь, обниматься не будем?
        - Отчего же? Можно и облобызаться по-родственному. Ведь ты мой внук, моя кровь. Значит, отчасти тоже колдун.
        - Нет, человек. Неужели ты этого до сих пор не понял? Думаю, что на мне твоя дурная кровь и закончилась. Скажи, почему ты не убил меня раньше? Ведь для этого у тебя были все возможности. Что стоило заколоть меня ночью, сонного?
        - Разве так поступают? - возразил он. - Мой род тянется от древних ассирийских жрецов, но и они себе не позволяли такого. Тем более со своими внуками. Откровенно говоря, я вообще надеялся, что мы поймем друг друга. Тогда я смог бы научить тебя… многому. И ты стал бы продолжателем моего дела. Ведь я не вечен, хотя и способен еще некоторое время омолаживать свой организм. Но достичь бессмертия, о котором толковал тебе Намцевич, невозможно. Он увлекся этой идеей, которую я ему подбросил, и… сошел с ума.
        - И ты искусно манипулировал им. Ты стоял за его спиной все это время, да? И все, что случилось в поселке, проистекало от тебя. Но почему? Ты же был совсем другим, когда я тебя знал. Тебя любили люди, ты помогал им. Что с тобой стряслось, дед? - Я всматривался в его лицо, покрытое еле видимой сетью морщин, в его горящие адским огнем глаза. Волосы у него также были кое-где тронуты сединой, как и у меня, и я подумал, что мы сейчас действительно очень похожи друг на друга. Только он стал моложе, а я преждевременно постарел. А на пальце у него я увидел перстень. Тот самый. Значит, понял я, это он сам разрыл могилу до меня и снял его с убитого бродяги.
        - Видишь ли, в чем дело, - размеренно произнес он. - Я не думал, что такое может случиться. Что вместе с обновлением организма произойдет и какая-то мутация в психике, в мозге. Но потом я уже не мог остановиться, а природу нельзя обмануть. Ни ее, ни того, кто нас создал. Нельзя купить желаемое, не заплатив чем-то. Когда я это осознал, было уже поздно. Потом я сошелся с Намцевичем, потому что мне нужна была Валерия.
        - Которую он тебе продал.
        - Да, за рецепты. Но он все равно не смог бы в них разобраться без меня. Так что я ничем не рисковал. А где она, кстати?
        - Ждет за калиткой.
        - Ждет, кто из нас победит… Чем не приз для одного из нас? Ты хотел бы, чтобы она стала твоей?
        - Нет.
        - Это ты говоришь сейчас, когда в твоей душе еще не улеглась боль от утрат. Но через неделю, месяц ты будешь думать иначе. Горе не вечно. А любовь вылечивает все.
        - Тебя же она не вылечила…
        - Верно. Потому что я стар, несмотря на свой облик. И видно, это чувство мне уже недоступно. Во мне теперь живет одна лишь ненависть. - Он наклонился вперед и повторил: - Ненависть ко всему сущему на земле. Этого нельзя объяснить. Это можно только испытать…
        - А за что ты убил тетушку Краб? - спросил я, вытирая со лба пот, хотя в зале не было жарко. Наоборот, каким-то могильным холодом тянуло от деда и его слов.
        - Она напоминала мне о прошлом. А я хотел позабыть его. Кроме того, она слишком много болтала обо мне. Намцевич передавал мне, что тут происходило, в поселке. И я с интересом следил, как ты ведешь расследование моей… смерти.
        - Уж лучше бы ты действительно умер.
        - Ты так считаешь? Напрасно. Тогда бы все мои труды пропали впустую. Ты спрашиваешь, почему я не убил тебя сразу? Я хотел, чтобы люди привыкли к тебе, запомнили. А потом я подменил бы тебя собой, и они стали бы думать, что я - это ты. Впрочем, так оно и будет. Когда я завтра выйду на площадь, жители станут здороваться со мной и называть Вадимом Евгеньевичем. А я буду мило раскланиваться с ними.
        - Все-таки ты безумен.
        - Нет, просто я люблю иногда пошутить. Вспомни, когда к тебе приехали гости. Как ловко я дурачил вас ночью.
        - Гадюка в кровати - очень остроумно.
        - Ерунда, у нее уже не было яда. Я выдавил его.
        - А для чего ты подбросил мне эти мечи?
        - Чтобы ты был готов к бою. Ведь ты мой внук. Я не могу убить тебя просто так. Когда ты пренебрежительно отшвырнул мои тетради и даже не захотел вникнуть в них, я понял, что ты никогда не унаследуешь мой дар. А все последующие события только подтвердили это. Ты из другого теста. И мы с тобой по разные стороны Черты. Поэтому один из нас должен умереть.
        - Согласен. И все же не понимаю… Неужели вы с Намцевичем готовы были использовать живых людей, их кровь и плоть, для приготовления твоих колдовских снадобий?
        - Человеческий организм, если им умело пользоваться, целый кладезь лекарств, которые могут послужить другим людям. Я знал об этом давно, но все не решался… приступить. Теперь я знаю столько, что мне порой самому становится тяжко от этих знаний.
        - Почему же ты не направишь их на благие дела, как это было прежде?
        - Мосты сожжены…
        - Последний вопрос. Где ты хранишь свои записи?
        - Зачем тебе это? Надеешься все же победить меня? Ты никогда не найдешь их. Они спрятаны в надежном месте.
        - Я знаю где, - произнес я вдруг. - Под Волшебным камнем.
        Дед резко вскочил на ноги, и я понял, что догадался. Его взгляд стал еще более тяжел и бездонен.
        - Приступим, - произнес он, кивнув на мечи. - Не будем больше терять попусту время. Мы достаточно поговорили.
        - Хорошо, - отозвался я.
        Мы выбрали себе по мечу и отошли в разные концы зала. Потом стали сближаться. Внезапно с неожиданной силой дед кинулся на меня, и я еле отбил его натиск. Надо признать, он находился в отличной форме и владел оружием мастерски. Наверное, у него оказался неплохой учитель. И рост, и вес у нас с ним одинаковые, но дед показался мне даже чуть гибче, чем я, изнеженный московской жизнью. И, кроме того, дед наверняка принял какие-то стимуляторы перед нашим поединком.
        Сейчас он походил на беспощадного жреца Смерти, и я даже растерялся, отступая под его ударами к стене. Он едва не достиг цели, и я лишь чудом сумел увернуться, стараясь не выронить меч, который стал для меня вдруг необычайно тяжел. Потом я догадался, что дед еще и подавляет меня своим магнетическим взглядом, и постарался больше не смотреть в его лицо.
        Я отступал все дальше и дальше, а затем толкнул спиной дверь в комнату номер три, которую когда-то занимали Барсуковы, и побежал по коридору вдоль дома. Через кухню я вернулся в зал и встретил на пороге преследовавшего меня деда резким выпадом. Острие моего меча было нацелено ему прямо в грудь, но оно лишь скользнуло под мышкой, пропоров рубаху.
        - Поздравляю! - улыбаясь, сказал он. - Ты отлично владеешь сталью, мой мальчик.
        Бой продолжался. От постоянно скрещивающихся мечей в зале стоял несмолкаемый звон, а мне казалось, что вокруг нас еще и сыплются искры. В одно из мгновений я оступился и упал на пол, но успел перекатиться под столом и выбраться с другой стороны. И тут дед чуть не снес мне голову, ухватив меч обеими руками и с чудовищной силой махнув им параллельно полу. Он просвистел над моей макушкой, а я снизу ткнул деда в бок. Но снова лишь прорвал одежду. Он был словно неуязвим. Или заколдован? И я не понимал, почему мой удар, который не мог не достичь цели, прошел мимо.
        - Смелее, внучек, смелее! - подбодрил меня дед. - Из тебя мог бы выйти толк.
        Но я отступал перед его стремительными выпадами, отбиваясь как попало, и вот уже клинок деда задел мое левое предплечье, следующим ударом он полоснул меня по ноге, а третьим выбил меч из моих рук. Острая сталь коснулась моего горла. Я тяжело дышал, стараясь унять охватившую меня дрожь.
        - Так не годится, - услышал я насмешливый голос деда. - Я не могу убить безоружного. Подними меч.
        Взглянув на него, я послушно нагнулся, схватил оружие и отбежал назад.
        - Старайся не допустить больше такой оплошности, - произнес дед. - В следующий раз не прощу.
        - Следующего раза не будет, - пообещал я. И со всей яростью бросился вперед, нанося колющие и режущие удары, стремясь задавить противника своим натиском. И на первых порах мне это удалось. Я попал ему в локоть и бедро, и на этих местах на одежде проступила кровь.
        - Ага! - ликующе выкрикнул я. - Значит, ты не так неуязвим, как кажется!
        - Ты тоже ранен, - хладнокровно заметил он.
        - Пустяки! - отозвался я. - Царапины.
        - А вот так? - спросил он, и я не успел уследить, как его клинок коснулся моих ребер, пронзив острой болью. Дед отступил назад. - Так лучше?
        Мой правый бок стало заливать кровью.
        - Гораздо, - через силу согласился я. Сжав зубы, я попытался взять себя в руки, чтобы не потерять координацию. С новой, отчаянной злостью я бросился на него, моля бога помочь мне… Я призывал на помощь и своих мертвых друзей, прежде всего - Маркова, и всех безвинно погибших здесь, в поселке, вступивших в сражение со злом. Я знал, что и Милена сейчас находится рядом со мной, направляет мою руку.
        И тут мой клинок уткнулся в грудь деда, а он тяжело вскрикнул. Алое пятно расползлось по рубашке. С нескрываемым удивлением он посмотрел на меня, а затем перехватил меч в левую руку и начал атаковать так стремительно, что я снова вынужден был отступить. Мы уже оба обливались кровью, но продолжали бой. Никто из нас не мог и не хотел уступать другому. Никто. Вот в этом, пожалуй, мы и были схожи. Права Валерия: деда мог бы победить только я.
        Я не знаю, сколько прошло времени, но мне показалось, что начинает темнеть. Или это предсмертная чернота стала заполнять мои глаза? Я чувствовал, что теряю силы. Но и дед уже не выглядел так, как перед поединком, усталость настигла и его тоже. Нас обоих пошатывало, но мы снова и снова сходились и отступали, бросались друг на друга и уворачивались от ударов, отражая смертельные выпады. Звон мечей, хрипы и выкрики разносились по залу. И мне уже казалось, что этой схватке не будет конца…
        Эпилог
        Человек с сединой в волосах, обессиленный, сидел в кресле. У ног его лежало тело противника с пронзенным мечом сердцем. Все вокруг было изрублено, а пол залит кровью. Кровь сочилась и из ран победителя. «Вот и все, - думал он, пытаясь закрыть глаза, но его блуждающий взгляд продолжал скользить по стенам, возвращаясь к мертвому, успокоившемуся, наконец, лицу. - Все кончено. И все начинается заново».
        Откуда-то издалека доносились крики ликующей толпы. Человек улыбнулся, взглянув на меч, который продолжал сжимать в руке. С трудом разомкнув несгибающиеся пальцы, он отбросил оружие в сторону. И оно зазвенело, упав на второй меч, скрестившись с ним, словно поединок продолжался и после смерти противника. Но так, должно быть, оно и было. Этому сражению, идущему в душах людей, не будет конца никогда. И может ли быть иначе?
        Потом я через силу поднялся и, пошатываясь, почти теряя сознание, покинул этот «гостеприимный» дом, оставляя тело деда в темноте.