Кратчайший путь Михаил Тырин
        Случится же с человеком такое: шел в комнату, попал в другую, а там…
        Михаил Тырин
        Кратчайший путь
        Как по заказу предновогодние вечера в этот раз выдались мягкими и снежными. Народ заполнял улицы и магазины, судорожно хватая все, что можно будет съесть или подарить в час Нового года. Настроение было, сами знаете какое: расслабленное одурение, немотивированная счастливость. И еще легкость от того, что все дела можно благополучно забыть на ближайшие десять дней, а сейчас - только пить, звонить, поздравлять и радоваться жизни. Я широко шагал по тротуару в расстегнутом пальто, с бутылкой пива в руке и блуждающей улыбкой на устах. Я был счастлив и беззаботен. Я шел с работы с традиционной учрежденческой вечеринки со всеми ее сопутствующими признаками: копченой колбасой, шпротами, пластиковыми стаканчиками, опьяневшим и резко поглупевшим шефом, плавным превращением строгих девушек-менеджеров в отвязных боевых подруг.
        Напившись, нахохотавшись и наделав кучу веселых пьяных глупостей, мы разошлись. Но для меня вечер еще не кончился. Меня ждали у Гоши: там отмечать праздник начали заранее. У Гоши всегда куча нового интересного народа, непринужденная обстановка, медленные танцы при свечах, впечатляющие запары в холодильнике. Одним словом, идеальная атмосфера для самовыражения, которого так не хватает в мертвых стенах офиса.
        Я шагал к Гоше, пытаясь вспомнить какие-нибудь свежие анекдоты, чтобы было чем сразу понравиться или хотя бы выделиться. У одной из витрин стояли десятка полтора человек - они не смеялись, не кидались снежками, они что-то рассматривали.
        Я вежливо протиснулся к витрине - и у меня захватило дух от красоты, открывшейся глазам. Я увидел маленькую чудесную страну. Чьи-то умелые руки тщательно и любовно создали за стеклом магазина запорошенный снегом лесок, несколько десятков избушек со светящимися окнами, дорогу, уходящую в темноту, украшенную гирляндой елку на площади.
        Все было такое хрупкое, сказочное и одновременно похожее на настоящее, что я не мог оторвать глаз. Мне подумалось: если долго на это чудо смотреть, можно поверить, что все это - реальный мир, что в крошечных домиках живут люди, а в будках зябнут дворняги.
        Я пошел дальше, и настроение немного переменилось. Что-то щемящее появилось в сердце, какая-то смесь любви и жалости… к кому - не знаю. Может, просто к роду человеческому, который на самом деле так хрупок и слаб.
        А потом пришлось вернуться в реальность. Арка, через которую я намеревался пройти к дому Гоши, оказалась загорожена. В сумерках трещал трактор, несколько рабочих раскапывали траншею, из которой валил густой пар. Кому-то не повезло - в канун праздника лопнула теплотрасса.
        Я двинулся было в обход, но через минуту внезапно оказался на темной улочке с одноэтажными домами, о которой раньше даже не подозревал. Я знал, что нужно всего-то свернуть в сторону и пройти десяток-другой шагов - там новая «башня», призывный свет в окнах, звон рюмок и смех девчонок…
        Но улица была глухая - никаких проходов. Только дома и заборы. Я все дальше удалялся от цели. Потом я увидел старый дом в два этажа - прямо за ним светились окна Гошиной многоэтажки. Мне следовало пройти через двор, но ворота оказались закрыты, а лезть через забор не хотелось.
        Я шагнул в подъезд, надеясь пройти насквозь - старые дома часто имеют черный ход. В темноте я прошел несколько шагов и толкнул первую попавшуюся дверь, думая, что это второй выход. Но неожиданно оказался в сумрачном подвальном помещении, освещенном лишь одной слабенькой лампочкой на стене.
        Это был не просто подвал, а человеческое жилище. Меня сразу обволокли запахи - грязного тряпья, дешевой пищи, болезней, бедности.
        Глаза привыкли к полумраку. Я увидел две старомодные кровати с медными шарами на спинках, комод, высокий стеллаж, добытый, видимо, на свалке. Еще был неудобный высокий стол, за которым сидели полная рыжеволосая женщина и девочка лет десяти. И на кровати кто-то лежал. Чуть позже я заметил, что в темном углу на куче тряпок сидит худой нескладный мужчина с давней небритостью. Стояла тишина.
        Я растерялся. Только что - праздничная улица, яркие огни, счастливые люди, и вдруг эта затхлая нора. Этим людям было не до праздника, на столе я увидел только пару грязных плошек и мутный стакан с остатками чая.
        Я пробормотал извинения и уже собрался выйти, как вдруг меня остановил звонкий голос девочки:
        - Эй, подожди!
        Я изумленно обернулся. Девочка смотрела на меня весело и открыто, будто мы с ней давние хорошие приятели. Она осторожно слезла с табуретки, поправив выцветшее короткое платьице.
        - Что? - тихо переспросил я.
        - Не уходи, - она трогательно склонила голову. - Пожалуйста.
        - Замарашка, не лезь к человеку, - сипло проговорила женщина, даже не взглянув на меня. - Он не туда попал.
        - Да-да, - поспешил кивнуть я. - Извините.
        - Подожди, - девочка быстро-быстро подошла и взяла меня за край пальто. - Поиграй со мной, а то они такие скучные.
        - Замарашка! - строго прикрикнула женщина.
        - Ну, тетя Роза, ну, пожалуйста, - протянула Замарашка. - Он хороший, посмотри на него.
        Мужчина в углу заворочался на своих тряпках и что-то пробормотал.
        Во мне вдруг проснулась пьяная сентиментальность. Мне стало жаль крошку, которая вынуждена сидеть в вонючем подвале, в то время как на улице творится новогодняя сказка. Жаль, не было с собой никакого угощения - ни конфеты, ни шоколадки.
        - Хочешь поиграть? - улыбнулся я, правда, довольно натянуто.
        - Да! - Замарашка мгновенно просветлела и захлопала в ладоши.
        - Не обращайте внимания, - с досадой проговорила тетя Роза. - У вас дела, наверно…
        - Ничего-ничего, - успокоил я ее. - Найду пару минут. Женщина развернулась ко мне всем корпусом и как-то странно оглядела с ног до головы.
        - Ты точно уверен, что хочешь играть? - проговорила она так, что мурашки побежали по коже и захотелось немедленно уйти.
        - Да-да, он хочет! - прозвенела Замарашка. Ее легкий голос подействовал, как обезболивающее - он делал светлее все неприглядное, что меня сейчас окружало.
        - Ну… могу и поиграть… с ребенком, - выдавил я. Внезапно стала понятна абсурдность происходящего: войти к незнакомым людям и устроиться на заплеванном полу играть с чужим ребенком;..
        - Людские игры бывают непросты, - вздохнула тетя Роза.
        Небритый мужчина вдруг с усилием поднялся со своих тряпок, подошел ко мне и заглянул прямо в лицо. Он несколько секунд стоял и разглядывал меня, будто вчитываясь в мелкие буквы.
        - Ну, что ж… - сказал он резким скрипучим голосом. - Он первый, кто пришел.
        Я окончательно решил, что пора сматываться, но не смог этого сделать. Не знаю, почему. Было какое-то наваждение - липкое и вязкое, как сон на тяжелый желудок.
        - Сядь ко мне, - сказала женщина. Я послушно подошел и опустился на табуретку. Во мне еще не угас здравый смысл, он из последних сил боролся, но меня все плотнее укрывала пелена безволия и слабости.
        - Помяни нашу бабушку, - произнесла тетя Роза и слабым кивком указала в сторону кровати, где под серым одеялом проглядывали очертания маленького тщедушного тела.
        - Бабушка умерла, - вздохнула Замарашка и, подойдя к кровати, погладила одеяло.

«Ну, дела! - подумал я. - Нашли время играть…»
        Тем временем передо мной появился стакан с чем-то мутным, похожим на сильно разбавленное молоко. То ли брага, то ли паршивый самогон.
        - Помяни бабушку, - проскрипел из своего угла мужчина. - По-людски чтоб…
        Я сделал глоток. На вкус это был какой-то травяной отвар с примесью уксуса.
        - Что это? - невольно поморщился я.
        - Пей, - голос женщины стал холодным и твердым.
        Я что-то пробормотал, слабо пытаясь протестовать, но снова подействовали неведомые чары. И я начал пить. Женщина внимательно смотрела мне в глаза, пока я не влил в себя весь стакан.
        - Ну, теперь будете играть, - сказала она, не отводя от меня взгляда.
        Но мне было совсем не до игр. Я поднялся с табуретки и нетвердым шагом подошел к стене, где сел прямо на пол. Навалилась слабость - я даже спину не мог держать прямо.
        Замарашка села рядом, она что-то говорила, но звук ее голоса метался, глох, и я ничего не мог разобрать. Да и не хотел. Странно, но я не испытывал ни страха, ни злости - ничего. И еще меня успокаивало присутствие этой девочки: я не верил, что при ней мне могут причинить какой-то вред - отравить, обобрать и тому подобное.
        А потом я обнаружил себя лежащим на краю кровати, причем сквозь тряпки рядом явно ощущалось одеревеневшее тело бабки. Мне было все равно. Чье-то круглое белое лицо склонилось надо мной, прозвучал заботливый, почти нежный голос:
        - Выпей, выпей… - и снова кислый травяной отвар потек в горло. - Теперь у тебя есть бабушкины глаза… теперь ты видишь…
        Я действительно что-то видел, но это походило на нездоровые сновидения: мне мерещились огромные пещеры, где копошились грязные полуголые люди, затем - исполинские черные горы, глухо рокочущие и дрожащие, я видел, как тысячи темных камней обрушиваются с неба, волоча за собой пыльные хвосты…
        Внезапно я ощутил, что лежу в темноте на холодном земляном полу и под одеждой у меня ползают насекомые. Где-то вверху открылась квадратная крышка, пропустив немного света. «Какой слабенький», - раздался далекий голос Замарашки. «Ничего,
        - ответил ей худой мужчина. - И мы такими были». «Как ты думаешь, он уже готов?»
        - спросила Замарашка. «Пожалуй, - ответил мужчина, чуть помедлив. - Клиент созрел. Забирай его». «Ну, тогда мы пошли!» - радостно произнесла Замарашка.
        И через мгновение на меня обрушился ослепительный, режущий глаза свет. Я попытался вскочить, но не удержался на ногах и снова завалился на пол. Я ослеп, глазам было больно, тело не слушалось. Мной овладела паника.
        - Тихо, тихо, - прошептала Замарашка. - Не бойся, открой глаза. Я понял, что девочка рядом. И снова это подействовало благотворно - я моментально успокоился.
        Ну, почти успокоился.
        - Открывай же глаза, - велела Замарашка. - Все хорошо.
        Я приподнял веки. Повсюду был желтоватый призрачный свет - и наверху, и вокруг, и под ногами. Медленно проступили очертания окружающей обстановки - кажется, я находился в просторной пещере со светящимися стенами.
        - Где ты? - позвал я Замарашку.
        - Рядышком, - беспечно ответила она.
        Я повернулся на звук. Действительно, Замарашка была рядом, она улыбалась. Правда, я видел ее нечетко, мне даже показалось, что сквозь нее видны светящиеся стены.
        - У меня что-то с глазами, - с усилием произнес я. - Плохо вижу…
        - Наоборот, ты теперь видишь лучше всех! - ответила девчонка так, будто поздравляла меня. - Сейчас привыкнешь и сам поймешь.
        - Что я пойму? Где мы?
        - А я сейчас все расскажу. Тебе не страшно?
        - Не знаю, - я безвольно пожал плечами. - Все так странно… Где мы?
        - Мне тоже было страшно в первый раз. Но со мной бабушка была. Она мне все объяснила.
        Глаза стали видеть лучше, но не намного. Мир вокруг все так же плыл, колебался и казался полупрозрачным. Единственное, что я понял - мы действительно в пещере, стены которой покрыты желтоватой светящейся слизью. Не только стены. Под ногами тоже была слизь, а с потолка она свисала большими сосульками.
        - Ну, ты лучше себя чувствуешь? - девочка произнесла это таким голосом, какой бывает у детей, играющих во взрослых.
        - Нормально, - кивнул я.
        - Тогда слушай. Нас на самом деле нет… - она замолчала и взглянула на меня - ждала, как я отреагирую.
        Но для меня это были всего лишь слова, и я просто кивнул.
        - Нас нет, - повторила она, чтобы я принял слова всерьез. - Нас придумали Пенки!
        - Пенки? - удивился я.
        - Да, вот эти, - девочка обвела вокруг руками. Я понял, что она говорит про светящуюся слизь.
        - Хорошо, нас придумали Пенки, - покорно согласился я. - И что?
        - Они всех людей придумали. И всех зверей. Они очень старые и очень умные.
        Я тупо кивал. Замарашка вдруг рассердилась.
        - Ты ничего не понимаешь, - сказала она. - И не веришь.
        - Верю, верю, - неискренне возразил я.
        - Скоро сам увидишь, что я всю правду говорю, - мстительно произнесла девчонка.
        - Подойди к Пенкам, посмотри. Видишь, в них такие точки черные? Чем больше точек, тем Пенки старше. Они самых интересных людей придумывают. Самых богатых, смелых и знаменитых. А нас с тобой…
        - Послушай, - оборвал я ее. - Если нас нет, то как мы по этим твоим Пенкам ходим и разглядываем их?
        - Это потому, что у нас теперь зрение правильное, - хитро улыбнулась Замарашка. Потом вздохнула и добавила: - Я вообще-то сама не очень хорошо поняла. Бабушка мне все объясняла, но… Мы их как-то не по-настоящему видим. Мы сейчас вообще другими глазами смотрим, внутренними. Это чтоб легче было.
        - Ладно, - кивнул я. - Рассказывай дальше.
        - Ну, так вот. Пенки тут живут много лет, и им скучно. Поэтому они придумали людей. Это как игра. Они нас придумали и смотрят, что мы делаем, как живем. Все равно что кино живое, - она внимательно посмотрела мне в глаза и вздохнула - ей явно не нравилось мое отупелое состояние. Я, наверное, должен был хлопать глазами, изумленно ахать, подпрыгивать от восторга…
        - Куда ты меня притащила? - спросил я вместо этого. - Мне надо обратно. Показывай, как отсюда уйти.
        Девочка помрачнела.
        - Ты хоть послушай… - безнадежно проговорила она.
        - Да я слушаю, слушаю… Мне идти надо. У меня дела.
        - Нет у тебя никаких дел, - очень тихо сказала Замарашка. - Ни у кого нет дел. Все ерунда, - и, смело посмотрев на меня, веско добавила: - Мне это бабушка сказала, ясно?
        Мне вдруг стало ее жаль. Маленькое одинокое существо, которое тщетно пытается найти друга для своих игр. Я и сам когда-то был таким.
        - Ладно, слушаю, - кисло улыбнулся я. - Что дальше?
        - Обещаешь не смеяться? - недоверчиво спросила она.
        - Какой уж тут смех…
        - Ну, тогда… - девочка заметно приободрилась и взглянула на меня, как победительница. - Тогда слушай. Мы можем стать любым человеком на свете!
        - Это как?
        - Нужно просто выбрать Пенку и… и, в общем, стать кем хочешь!
        - Кем стать? Я ничего не понимаю.
        - Кем хочешь! Царем, королем, героем, артистом, принцессой…
        - А-а, принцессой… - все так же тупо закивал я.
        - Ладно, все… - девочка решительно взяла меня за руку. Прикосновение было похоже на дуновение теплого воздуха. - Сейчас все сам увидишь. Только не бойся, ладно?
        - Не буду.
        - Правда, не бойся. Ты побудешь там… кем-нибудь, а потом я тебя обратно вытащу. Ты же сам пока не умеешь.
        - Не умею, - согласился я.
        Она подвела меня к стене, облепленной желтой слизью. Некоторое время пристально осматривала светящиеся сосульки, потом сказала:
        - Вот, здесь будешь ты. А я - тут. Видишь, как много точек?
        - И что здесь?
        - Я еще не знаю. Посмотрим. Ты правда не боишься? Тогда - поехали!
        У меня вдруг жутко закружилась голова, я почувствовал, что падаю. Инстинктивно я напрягся, ожидая удара об пол, "но вместо этого вдруг ощутил, что удобно сижу, что мне тепло и хорошо. Только как-то тревожно…
        - Клепа, ты слушаешь или спишь?! - услышал я раздраженный крик над самым ухом.
        Я открыл глаза и подумал, что схожу с ума. Никакой пещеры, никакой Замарашки… Я находился в большом и очень хорошо обставленном кабинете, явно директорском. Причем сидел я как раз на директорском месте - во главе внушительного стола из темного дерева.
        - Ты слушаешь или нет?!
        Я повернул голову и увидел лысеющего толстяка с маленькими быстрыми глазами и перекошенным ртом - он был явно чем-то разозлен.
        Чуть поодаль на подоконнике сидел пожилой тип с грубым крестьянским лицом. Или уголовным…
        - Ну, так что делать будем, Клепа, а? - рявкнул толстяк.
        Я начал смутно что-то понимать. Какие-то деньги, долги, обязательства. В голове вырисовывалась странно знакомая картина.
        - Я сказал, деньги будут вовремя, - услышал я свой голос. Вернее, голос был совсем чужой, но говорил, без сомнения, я сам.
        - Да откуда они возьмутся?! Родишь ты их, да? Или нарисуешь? Нам рисованных не надо, мы сами рисовать умеем.
        - Я знаю, откуда, - ответил я, удивляясь собственной самоуверенности. Похоже, я действительно был уверен в каких-то деньгах, о которых минуту назад и представления не имел.
        - Ты, Клепа, башкой соображаешь, что творишь, а? Какие, на фиг, акции, какой торговый центр? Ты все должен был прокрутить и перевести, куда сказано, там серьезные люди! А теперь что?
        - Деньги будут, - сказал я.
        - Откуда? Твой драный банк эту сумму и за десять лет не наварит.
        - Я знаю, что делаю, и оставьте меня в покое, - я говорил эти слова, но при этом казалось, что я смотрю фильм и сам же в нем участвую. Причем, хорошо знаю сценарий.
        - Поехали, - простуженным голосом сказал тот, кто сидел на подоконнике. - Карен опять звонил.
        - Да, сейчас поедем, - с досадой сказал толстяк и свирепо посмотрел на меня. - Смотри, Клепа, времени у тебя - сорок три дня. Если мозги мне морочишь - лучше сразу участок на кладбище присмотри.
        Они наконец убрались. Я осторожно перевел дыхание. Встал из-за стола, прошелся. Пушистый ковер приятно пружинил под ногами. Я приоткрыл дверь - и встретился взглядом с немолодой, но приятной наружности секретаршей.
        - Что-нибудь нужно? - обеспокоено спросила она.
        Я покачал головой и прикрыл дверь. Потом меня осенило - я подошел к зеркалу. Ну, ничего себе!..
        В зеркале был не я. За волшебным стеклом стоял импозантный мужчина лет, наверное, пятидесяти. Благородная седина, красивая смуглость, нос с легкой горбинкой… Костюмчик тысячи за полторы долларов - я в этих вещах немножко соображаю…
        Мама родная, что же со мной творится?
        На столе запел сотовый. Некоторое время я смотрел на него, не решаясь взять.
        - Алле, - наконец выдавил я.
        - Привет, - раздался незнакомый женский голос. - Не узнаешь? Я промямлил что-то.
        - Конечно, не узнаешь. Я ведь сейчас - совсем не я.
        - Замарашка? - неуверенно проговорил я.
        - Да, и я тебя нашла. Ну, как там у тебя, интересно?
        - Да уж… - буркнул я. - Так интересно, что… место на кладбище посоветовали присматривать.
        - Ой, извини, - голос стал огорченным. - Это ты, наверное, неудачно попал.
        - Ага, - хмыкнул я. - Это точно. Попал…
        - А у меня тоже тут не очень интересно. Знаешь, не всегда ведь люди приятные попадаются. Надо было тебя в какую-нибудь знакомую жизнь сводить.

«Сводить в жизнь», - мысленно повторил я, подивившись.
        - А хочешь, - сказала Замарашка, - прямо сейчас выйдем?
        - Вообще-то - да, - ответил я.
        - Хорошо, я мигом.
        - Подожди, - воскликнул я. Мне в голову пришла одна идейка. - Дай мне минут десять или пять… Ладно?
        - Ладно, жду пять минут, - сказала Замарашка и повесила трубку.
        Я быстро оторвал листок от ежедневника, написал на нем свой домашний телефон и свое имя. Настоящее. И отнес это секретарше.
        - Соедините, попросил я. - Если его нет, оставьте сообщение, что я звонил. Имя, фамилию, должность…
        - Хорошо, - кивнула женщина, протягивая руку к телефону.
        Я вернулся в кабинет, прислушался. Но дверь не пропускала звуков. Я знал, что секретарша попадет на автоответчик. Что ж, вернусь домой, послушаю…
        Текли минуты, но ничего не происходило. Я испугался - вдруг у Замарашки что-то не получится. И как мне быть?
        Потом меня посетила шальная мысль - Г надавать поручений, наворочать дел, пользуясь чужой шкурой, а после, вернувшись в себя, с безопасной дистанции посмотреть, что будет. Или какие-нибудь деньги на свой счет перевести…
        Нет, наверное, все-таки не стоит этого делать. Чужие деньги притягивают неприятности. Я в этих вещах тоже чуток понимаю.
        Интересно, настоящий хозяин этой жизни чувствует, что в нем сидит чужой?
        Я не успел додумать эту мысль, потому что пришло уже знакомое головокружение, и глаза затянуло пеленой. Я успел только опереться о стол…
        И вновь я сидел в темном полуподвале, привалившись спиной к стенке. Девчонка и ее компания стояли передо мной, с интересом разглядывая.
        - Все нормально? - участливо спросила тетя Роза.
        Я молча вскочил. Меня трясло, ноги подгибались. Затравленно оглядев людей, я повернулся к выходу.
        - Эй! - звонко и обиженно крикнула Замарашка.
        - Пусть идет, - миролюбиво сказала тетя Роза. - Он вернется. «Ага, щас!» - со злостью подумал я.
        Я выбрался на холод и немного пришел в себя. «Чертовы наркоманы!» - крутилось в голове. Мне и раньше случалось попадать в неожиданные компании и довольно сомнительные истории, но чтобы так… Интересно, чем они меня опоили - не отдать бы концы к утру. Я лихорадочно хлопнул себя по карманам - кошелек и мобильник на месте.

«Чертовы наркоманы», - снова подумал я и остервенело сплюнул на снег.
        Через пять минут я увидел Гошин дом и вскоре оказался в его прокуренной, заваленной книгами и кассетами, заставленной бутылками квартире. Было много народу, и я с трудом нашел себе место.
        Я не веселился, не пел, не травил анекдоты, только накачивался спиртным. Потом наступило состояние полудремы - я смутно слышал голоса извне, а сам представлял себе маленькую страну, которую видел в витрине магазина. Мысленно я населял эту страну крошечными людьми, придумывал им судьбы, наблюдал, как они копошатся и решают свои мелкие дела…
        Я отключился прямо в кресле, и меня никто не стал беспокоить.
        Гоша растолкал меня утром. Увидев протянутую банку пива, я ухватился за нее с отчаянием обреченного.
        - Чего такой мрачный? - спросил он.
        - Не догадываешься? - я выразительно приложил ладонь ко лбу.
        - А, ну это понятно, - посочувствовал Гоша. - Только ты и вчера какой-то мутный был.
        - Да так… - вяло отмахнулся я. - Гоша, - произнес я через некоторое время. - У тебя не бывает такого ощущения, словно все вокруг ненастоящее.
        - А какое?
        - Ну… придуманное. Или нарисованное. Вылепленное из пластилина, из глины, из дерьма…
        Он поскреб небритую шею. Потом озадаченно покосился на меня.
        - Что это тебя потянуло в конфуцианство?
        Гоша называл конфуцианством любую нестандартную линию поведения. Если кто-то предлагал, например, пойти и для прикола покататься на коньках, он говорил - конфуцианство. Если девушки в гостях говорили, что пьют только легкое вино - он и тогда сердито ворчал и называл это конфуцианством. При этом он и себя иногда звал почетным конфуцианцем.
        - Какая разница, - сказал он. - Нарисованному Буратино ведь все равно, что его просто придумали.
        - Нет, не все равно. Он не может, как мы, сейчас пивка попить.
        - А откуда ты знаешь? А может, он живет своей жизнью, не догадываясь, что ты на него смотришь?
        - Вот-вот, - сказал я. - И я о том же.
        Я начал одеваться, когда в кармане пальто заверещал телефон.
        - Ты где вчера был? - донеслось из трубки. - Я ждала до девяти. И телефон не отвечает. И замок у тебя заедает.
        - Да я у ребят завис… - смущенно пробормотал я. Это была мама - я совсем забыл, что она собиралась зайти.
        - Я прибралась там у тебя. И суп сварила. Придешь - не забудь в холодильник переставить. Ведро вынеси, а то динозавры скоро заведутся…
        - Ма… - умоляюще проговорил я.
        - Ладно, когда придешь?
        - Часикам к десяти.
        - Мы ждем. Ну, все… постой, тебе из какого-то банка звонили!
        - Из какого банка? - оторопел я. У меня помутилось в глазах - до сего момента я пытался как-то избегать мыслей о вчерашнем, не думать, не вспоминать. А тут вдруг все встало передо мной в звуках и красках…
        - Не знаю, из какого, не помню. Я там записала тебе на бумажке… Я думала, это по работе звонят: Чего они звонят-то на ночь глядя?
        - Не знаю, - выдавил я. - Ладно, до вечера.
        - Где Новый год встречаешь? - спросил Гоша.
        - С семьей.
        - Встретишь - перебирайся сразу ко мне. У меня тут шумно будет. Я вообще-то уже так напраздновался, что… - он мученически потер виски.
        Я выбрался на улицу. От вчерашней зимней сказки не осталось и следа - последний день уходящего года оказался серым и пасмурным, снежный ветер пробирал до костей. Пиво уже не лезло, но выбросить банку было жалко. Я шел, поминутно поскальзываясь, у меня мерзли уши. Я казался себе каким-то несвежим, замызганным, мне хотелось скорей оказаться дома.
        Тем не менее ноги привели меня не к моему подъезду. Я снова, сам не знаю как, оказался на знакомой улочке с одноэтажными домами. Думаю, мне подсознательно хотелось узреть вещественные доказательства вчерашнего приключения.
        И вскоре действительно увидел тот самый дом.
        У подъезда стояла молчаливая толпа. Я нерешительно остановился, подумав, что мне не стоит подходить.
        Явно здесь собрались не соседи, не обитатели ветхих древних домиков, теснящихся вокруг. Публика была представительная - в мехах и кашемире. И замершие поодаль красивые машины подтверждали это.
        Впрочем, люди здесь были разные. Простенькие пальтишки и серые старушечьи платочки тоже встречались.
        Я все же решил подойти. Выбросив неуместное пиво, осторожно приблизился и остановился.
        Рядом разговаривали две женщины в возрасте.
        - …И милицию со слезами просила, и сама ходила, и муж ходил… ничего. А потом… вот…
        - Ну, теперь хоть могилка есть.
        - Да, хоть знаю, где сыночек лежит. Хоть не маюсь… Потом они обе вдруг посмотрели на меня.
        - А вы давно бабушку знаете? - спросила одна.
        - Нет, не очень, - брякнул я и поспешно отошел.
        - Видишь, не хочет говорить, - услышал я.
        - Тут много таких, кто не хочет…
        Я еще походил, послушал сдержанный монотонный говор вокруг, но ничего не понял. Потом услышал рядом голос Замарашки:
        - Привет.
        Она была в старенькой коричневой куртке, явно осенней. Сверху ее замотали шалью, так что виднелись только бусинки глаз и кончик носа.
        - А мы бабушку хороним, - сказала она.
        - Вижу, - бесцветно сказал я, не зная, как себя вести.
        - Поедешь с нами на кладбище?
        - Нет, - быстро ответил я. - Мне надо… в общем, тороплюсь.
        - Никто не хочет… А знаешь, - она перешла почти на шепот, - нам попы на кладбище не разрешили бабушку хоронить. Это тетя Роза сказала. И музыки не будет. Жалко, да?
        - Ничего, не переживай, - сказал я, чувствуя себя полным идиотом.
        Я увидел неподалеку тетю Розу, закутанную в черный платок. К ней подошла толстая краснощекая старуха с клеенчатой сумкой и неожиданно громко воскликнула:
        - Как теперь-то будете, а? Роза, как теперь-то? А?
        - Ничего, девочки, ничего… - быстро проговорила та. - Заходите. Заходите, как всегда. Поможем, чем сможем, - и она торопливо скрылась.
        - Кто это? - спросил я у Замарашки. - Вы их тоже водите к своим Пенкам?
        - Нет, всех нельзя, - очень серьезно сказала девочка. - Просто бабушка помогала некоторым. Она гадать умела. А вообще, она все-все знала.
        - Ну да, я уже понял, - пробормотал я.
        Вконец замерзнув, я собрался уходить домой, в тепло хотелось просто нестерпимо. Полжизни отдал бы, чтобы оказаться там сразу.
        Я решил выйти на проспект и поймать машину, когда взгляд упал на маленькую закутанную Замарашку, словно сошедшую с плаката «Помоги сиротам».
        - Слушай, сегодня Новый год, - сказал я. - А у вас похороны. Так и просидишь тут? - я кивнул на их убогое жилище.
        Зря я это сказал. Хотел просто сочувствие проявить, а вышло так, будто могу предложить что-то другое. Можно, конечно, взять с собой, в семью, накормить, обогреть. Даже одежду нормальную найти.
        Но родные такой порыв вряд ли одобрят.
        - Не волнуйся, - загадочно улыбнулась Замарашка. - Я-то найду, как Новый год провести.
        - А, ну да… - смущенно сказал я. - Совсем забыл.
        - Приходи! - сказала она мне вслед.
        Новогодние деньки пролетели вереницей встреч, попоек, полуночных бесед и долгих поцелуев в темных кухнях. Я не забывал Замарашку. А если и забывал, то ненадолго. Эта встреча сидела во мне, как раскалённый гвоздь, не давая покоя.
        И ничего удивительного, что однажды вечером я снова оказался в сумрачном подвальном жилище.
        - Он пришел! - услышал я смеющийся голос девочки, еще даже не разглядев ее в полумраке. - Тетя Роза, смотри, он пришел.
        Я понял, что мне рады. Не только Замарашка, а все обитатели этой душной норы. Небритый мужчина поднялся со своих тряпок и приветливо пожал руку. Тетя Роза слегка приобняла за плечи и усадила за стол. Ни дать ни взять, почетный гость.
«Барин приехал»…
        Чему они, интересно, радуются?
        - Ну, что, - тетя Роза села напротив и уставилась мне прямо в глаза. - Значит, решил еще попробовать?
        Я неопределенно повел плечами. Я еще ничего не решил. Я вообще не знал, зачем пришел сюда. Я хотел разобраться. В чем? Не знаю.
        - Ну, сейчас, - тетя Роза полезла в шкаф и зазвенела там какими-то банками.
        - Найдите ему интересную жизнь, - прозвенел голос Замарашки. - А то он в прошлый раз к жуликам попал.
        - Найдем, найдем, - добродушно проворчал мужчина. - Этого у нас хватает.
        Передо мной возник знакомый стакан с мутным пойлом.
        - Это обязательно? - спросил я.
        - Вообще-то, нет, - сказала тетя Роза. - Но так легче. Когда-нибудь сможешь и сам по себе.
        - Тетя Роза, а пусть он прямо сейчас сам попробует, - сказала вдруг Замарашка. - Он сможет. Пускай, а?
        - Ну, помоги ему, - женщина пожала плечами. - Если получится, отведи его… - она задумалась.
        - К дельфинам! - воскликнула девочка. - Помнишь дельфинов?
        - Можно и к дельфинам.
        Замарашка села рядом и с любопытством уставилась на меня.
        - Ну, теперь делай, как я, - сказала она. - Как?
        - Сожми кулаки - крепко-крепко. И теперь глаза закрой, тоже сильно. И подумай, что ты под водой. Что ты глубоко-глубоко в море и ничего не слышишь. Подумал?
        - Подумал, - я легко принял правила ее игры. Мне было как-то все равно.
        - И повторяй за мной: белый день, белый снег, белый лист, белый дом, белый пес, белый дед, белый сон, белый стол, белый друг, белый конь, белый чай, белый пух…
        Я послушно повторял вполголоса, и во мне росло раздражение. Потом я открыл глаза и опустил руки.
        - Ну и что?
        - У него не получается, - огорченно сказала Замарашка.
        - Это потому, что ты сам не хочешь, - объяснила мне тетя Роза. - Ты сам не веришь в то, что делаешь. То ли боишься, то ли стесняешься…
        - Чего я боюсь? - вздохнул я. - И во что я должен поверить?
        - Ты должен поймать это чувство… - женщина неопределенно подвигала руками, не зная, как объяснить мне, бестолковому. - Знаешь, ты все-таки выпей, - она придвинула стакан.
        Я посмотрел на пойло без энтузиазма. Надо пить. Иначе зачем я вообще сюда приперся?
        - Теперь давай опять, - предложила Замарашка.
        Вновь я с закрытыми глазами повторял за ней: белый дом, белый друг…
        И вдруг я уплыл. На этот раз было куда легче - без мук, без жутких видений.
        - Вот и все! - засмеялась Замарашка. - Это просто, ты научишься.
        Я стоял в уже знакомом желтом тумане и озирался. Замарашка заметила, что я глазею в основном наверх, где Пенки были темные и какие-то замшелые.
        - Туда не нужно, - сказала она. - Это только бабушка могла. Ты там ничего не поймешь, это очень-очень старые Пенки.
        - Ладно, как скажешь, - я пожал плечами.
        На этот раз мне повезло чуть больше. Я оказался на борту большой яхты.
        Я сидел в плетеном кресле, рядом замер пожилой азиат в белом костюме, передо мной был столик с нарезанным ананасом и бутылкой вина. Вокруг пенилось растревоженное море. Было жарко.
        Ничего не происходило, но вдруг я почувствовал вещи, не знакомые мне прежде. Это был покой, это была какая-то всепоглощающая уверенность в себе, взгляд свысока на весь мир и всех людей.
        Мне это понравилось. Хотя сегодня я искал совсем не этого.
        Время прошло без каких-либо событий. Я просто сидел на борту яхты и прислушивался к себе.
        Потом все кончилось. Я увидел себя в том же затхлом подвале. На меня смотрели его обитатели - дружелюбно и с интересов
        - Ну, как? - спросили у меня..
        - Скажите, а вы на самом деле думаете, что самые интересные люди - это самые богатые?
        - Нет, что ты! - затараторила девчонка. - Я один раз стала пианистом, который играл на концерте. Это такое было… Я потом даже плакала, честное слово.
        - А почему вы сами так живете? - спросил я.
        - Как? - натянуто улыбнулся мужчина.
        - Вот так. Как последние бомжи, - не удержался я. - Хоть бы ребенка пожалели.
        - По-моему, - медленно проговорил он, - мы живем лучше любого на этом свете. А впрочем, как надо?
        - Да вы могли бы во дворце жить! - выпалил я. - С такими-то возможностями…
        - Господи, да зачем? - он посмотрел на меня с грустной улыбкой.
        - Как зачем? Вам что, нравится эта помойка, где вы спите? Или эта тухлая жратва?
        - Успокойся, здесь мы только едим, думаем, вспоминаем. А так у нас есть и дворцы, и лучшая еда, и все мыслимые развлечения. Разве ты не понял?
        - Это не по-настоящему. Это чужие жизни, да и то урывками.
        - Давай не будем спорить, что настоящее, а что придуманное. Этот спор ведется уже не первый век. Пойдем-ка покурим…
        Мы вышли на улицу. Темнело, людей не было. Хваткий морозец сразу остудил мою голову.
        - Так вот, милый юноша, - продолжил он. - Я в прошлом преподаватель одного серьезного вуза. Мне приходилось очень много работать, чтобы чувствовать себя, скажем так, на должном социальном уровне. У меня было немало побед, успехов, триумфов даже. Все это - суета. Все это лишь для того, чтобы «центры удовольствий» в головном мозге получили и зарегистрировали соответствующий биоэлектрический импульс от нервных окончаний. Понимаешь меня?
        - Понимаю, - я равнодушно пожал плечами. Было любопытно наблюдать, как этот жалкий доходяга вдруг заговорил ученым языком.
        - Нет, ты должен понять главное. Человек живет лишь для того, чтобы создавать благоприятные условия для своих пяти чувств. Сколько усилий он прикладывает, ты только представь себе! Сколько изобретательности, воли, а сколько лжи и подлости! Так вот, у нас есть кратчайший путь. Без зла. Без напряжения.
        - Есть еще и шестое чувство, - возразил я. - Если человек нормальный, ему важно знать, что все для себя он сделал сам. А не украл из чужой жизни.
        - А-а, «чувство глубокого удовлетворения»… - усмехнулся он. - Это шестое чувство тоже нам доступно. И тебе доступно - вспомни.
        А ведь в этом он был прав. Сидя в кресле на борту роскошной яхты, я никаких угрызений совести не испытывал. Я не занимал чужое место, все было по-настоящему.
        - Теперь объясни, - продолжал он, - зачем же искать трудные пути, если мы нашли простой? Простой и короткий. Кратчайший!
        Я некоторое время молчал. С его логикой тягаться было непросто.
        - Приходи почаще, - сказал он. - Ты все поймешь гораздо лучше, когда испытаешь на себе, когда привыкнешь.
        - Это все равно что сидеть на игле, - сказал я. - Стимулировать свои «центры удовольствий» химической дрянью. И жить в придуманном мире.
        - Я все же не хотел бы дискутировать о придуманном и непридуманном, - снова сказал он. - Это сейчас не важно. Гораздо важнее понять следующее: в современном мире человеку приходится все меньше ворочать тяжести, он все больше уделяет времени творчеству и созерцанию. Настанет время, когда и мы, как Пенки, сможем заниматься только этим - творить и наблюдать за плодами своих творений.
        Я фыркнул. Было по-прежнему странно слышать эти слова от заросшего и вонючего обитателя подвала.
        - На вас жалко смотреть, - сказал я. - Вы хоть бы минимум для себя сделали. Комнату чистую или одежду нормальную.
        - Да зачем?! Все, что нам нужно - это поддерживать жизнь в теле. Куска хлеба в день хватает. Вдумайся - всего лишь поддерживать жизнь, просто «заливать бензин». Ни о чем больше заботиться не надо, все есть. Понимаешь ты или нет? Человек живет не ради набитого желудка, для него важнее всего созерцание, удовольствие, познание.
        - Созерцание… - горько усмехнулся я. - Между прочим, созерцать настоящую боль, смерть, муки - это извращение.
        - Ты опять берешься судить о настоящем и ненастоящем.
        - Если уж эти ваши Пенки сумели создать этот мир, то почему они его таким сделали? Они могли бы пожалеть нас.
        - Ты кое-что путаешь. Они не придумали мир, они придумали нас. Придумали и стали смотреть, что мы будем делать. А все, что вокруг творится, это уже мы сами…
        - И все равно, если бы я мог, то вмешался бы.
        - А ты можешь, - сказал он и внимательно посмотрел на меня. - Ты можешь вмешаться, но ты этого не сделаешь. Имея настоящую власть над реальностью, ты поймешь, что вовсе не нужно всюду лезть и все менять. Интересней и правильней просто наблюдать. Согласись, что пять твоих чувств служат одной прямой цели - познанию мира. И возможности для познания у тебя теперь просто безграничные.
        Я уже собрался уходить, как вдруг меня посетила еще одна удручающая мысль.
        - Послушайте, - произнес я. - А что, любой человек вот так может… переселить свою душу, в общем, и…
        Мужчина ответил не сразу, задумавшись.
        - Да, пожалуй, любой. Теоретически любой. Впрочем, только теоретически.
        Дома я долго ходил из угла в угол и не мог успокоиться. Что и говорить, забавное мне предложили развлечение. Аж дух захватывает.
        Но ничего, кроме звенящей пустоты в сердце, я не чувствовал. Я всю жизнь готовился к тому, чтобы карабкаться, надрываться, догонять. И вот оказалось, что все это - постановка. Ничего не надо. Ничего и никому. Только Пенкам - комкам разумной слизи, которая живет на стенах какой-то глухой пещеры и смотрит на твою возню просто от скуки. А может, и не слизь Даже, а просто дух бесплотный.
        Самое скверное, что я не мог понять: кто жил за меня все эти годы. Кто решал, какое пиво купить, к какой девушке подойти на вечеринке, в какой институт поступить. Кто - я или Пенки?

«Познание», - вспомнил я. Ведь это и в самом деле путь, которого никто не отнимет. Впрочем, и тут обман. Я могу познать лишь то, что давно известно, и более того, всего лишь придумано чужим разумом.
        А если рискнуть познать больше? Если попробовать думать теми категориями, которыми пользуются Пенки.
        Я прошел в кухню и налил себе полстакана водки. Я уже понял, что дело не в мутном отваре и не в абракадабре, которую нужно повторять, пока не отойдешь в
«астрал». Нужно расслабиться, отрешиться от мира. Сойдет и водка. А вместо
«белый конь, белый снег…» я решил читать Библию, которая всегда отлично меня усыпляла.
        У меня все получилось. Я «уплыл» быстро и без всякого напряжения, внутренние глаза включились просто, как карманный фонарик. И, оказавшись в желтом тумане, я удовлетворенно рассмеялся. Я не забывал, что никакого желтого тумана нет, все это просто иллюзия, привычные понятия, чтобы я мог как-то ориентироваться, чтобы мои пять чувств не свихнулись, оставшись без информации. И воздуха здесь нет, и стен, и даже силы тяжести.
        Передо мной были старые Пенки. Едва светящаяся слизь, грязная из-за вкраплений серых и черных точек. Мне полагалось лишь смотреть на них, а погружение в их фантазии должно было произойти само.
        Но оно не происходило. Я чувствовал сопротивление, старые Пенки не хотели подпускать меня к своим секретам. Но я не сдавался. Не знаю, сколько времени прошло, пока наконец сопротивление не исчезло. И я словно провалился сквозь какую-то вязкую толщу.
        Дальнейшее представлялось просто кошмаром. Сначала меня сотряс удар - не физический, а какой-то всеобъемлющий, со всех сторон, даже изнутри. Больно было всему - глазам, ушам, мозгу, всем нервным переплетениям, каждой клетке. Больно - не то слово. Это походило на столкновение со смертью, я словно оказался в эпицентре крушения Вселенной. Меня рвало на клочки, на клетки, на атомы. Но при этом я что-то видел. И все, что я видел, приводило в первобытный ужас, я уже сам хотел поскорее умереть.
        Отовсюду бил ослепительный свет. Я осознавал, что вокруг меня огромный, чудовищно огромный мир, где с адским грохотом сталкиваются гигантские глыбы, ревет испепеляющая плазма, в одно мгновение из точки появляются целые вселенные, чтобы так же быстро скорчиться, сжаться и вновь превратиться в точки, еще меньшие, чем я сам.
        Потом мои внутренние глаза привыкли к испепеляющему свету вечного апокалипсиса. Я осознал себя как физический объект. И даже как-то смог разглядеть свою кухню. Все было странное, зыбкое, сквозь стены просвечивали миллиарды звезд, а привычные предметы - ложки, чашки, тарелки - плавали и кувыркались вокруг. И я вдруг понял, что хлебная корка, проплывающая мимо лица - огромная, в тысячи раз больше меня. Потом меня повлекло к ней, и я оказался внутри. И здесь все кипело и грохотало. Я понял, что падаю на атомное ядро, которое не имело ни формы, ни цвета.
        Я продолжал куда-то проваливаться, и все это время вокруг меня не стихала буря и мир менялся каждую секунду.
        И вдруг все успокоилось.
        Я был бестелесным духом. Я плыл над бесконечным темным городом. И я видел нечто завораживающее - из сумеречных кварталов поднимались светящиеся пятна, медленно плыли ввысь и там замирали, словно прилипая к небосводу. Небосвод был желтым и слегка светился. Что-то это напоминало, вот только я не мог понять, что…
        Вспомнил! Это была пещера, стены которой покрывали Пенки. И еще я подумал, что светящиеся пятна - это люди. Вернее, то, что от них остается - мысли, воспоминания, эмоции…

«Вот и ответ, - подумал я с каким-то странным злорадством. - Вот и истина, к которой меня не хотели подпускать. Да уж, роковой секрет! Чего ж хорошего, если кто попало будет знать, что после смерти он станет не кроткой крылатой тушкой, а чуть ли не богом. И сам будет творить миры, и делать с ними, что вздумается. Сколько гадости накопится в каждом человеке, если он узнает, что смерть даст ему такой шанс поквитаться с миром? Да каждый второй будет ждать смерти с нетерпением!»
        Открытие меня не удовлетворило. Меня тянуло дальше, к новым открытиям. «Что ж, теперь попробуем подсмотреть, что было раньше - курица или яйцо. Кто придумал первого человека? Или, может быть, кто стал первой Пенкой? Или еще круче - кто придумал Пенок!»
        И в ту же минуту меня, словно в наказание за богохульные мыслишки, опять рвануло во все стороны. Испепеляющая вспышка перед глазами еще не успела рассеяться, как я услышал из пустоты голос Замарашки.
        - Бедненький… Он все испортил. Он чуть не умер. Что с ним теперь будет?
        - Он не умрет, - ответил голос тети Розы. - Но мы больше не позволим ему быть с нами. Он нарушил правила, он слишком торопился.
        - Тетя Роза… - жалобно проговорила девочка.
        - Нет-нет, и речи быть не может. Мне придется лишить его зрения. Полностью. Иначе он натворит дел…
        - Жалко… - горестно вздохнула Замарашка, и больше я ничего не услышал.
        Много позже я узнал, что меня нашли в какой-то подворотне, за мусорными баками. Я лежал, съежившись в комок, что-то беспрерывно говорил, кричал, плакал. Меня трясло, бросало то в жар, то в холод.
        Я пришел в себя в больнице, куда меня поместили для обследования. Первое время очень болели глаза. Ко мне заходили врачи, но я видел не людей, а какие-то серые шевелящиеся пятна. При этом стены палаты казались мне прозрачными, я мог долго разглядывать, что творится на улице. Там шел снег, все остальное было неподвижно
        - дерево и часть облупленного забора.
        Забор тоже просвечивался насквозь, но у меня начинала болеть голова, когда я пытался всматриваться.
        Иногда на меня накатывала истерика, и я бился о дверь, кричал врачам, что они не настоящие, что я их придумал и нарисовал, вылепил из хлеба, вырезал из бумаги…
        Меня успокаивали транквилизаторами. Я «уплывал» и начинал придумывать маленькую сказочную страну. Я был сеятелем, который щедро разбрасывал по своему наделу живых людей. Они росли, обретали душу, мудрость, характер. Я снимал эти плоды и питался ими. Множились мои темные крапинки.
        Необязательно быть Пенкой-сеятелем, чтобы впитывать живые соки человеческих чувств. Замарашка и ее компания делали это напрямую, хотя сами были едва проросшими зернами. Забавно, когда одна картофелина поедает другую.
        Врачи не нашли у меня глубоких нервных расстройств. Не обнаружили и следов наркотиков, о чем в первую очередь подумали. Говорили про переутомление. Лишь когда меня выписывали из больницы, я понял, что она - психиатрическая.
        Я старался не копаться в памяти, не думать и не гадать. Единственное, о чем я должен теперь думать - как жить дальше.

* * *
        Стояла уже середина лета. Я чувствовал себя нормально, почти бодро. Правда, работу пришлось сменить, слухи о моем нервном срыве разошлись быстро.
        Но я был уже в полном порядке. Иногда казалось, что мне чего-то мучительно не хватает, но я сердито гнал эти мысли прочь. Я собирался жить дальше, просто жить. Как все.
        И все-таки однажды не выдержал. Я пришел на эту улицу и нашел дом. Я застал зияющие пустотой окна и груды мусора. Одноэтажная улочка сносилась под крупное строительство.
        Неподалеку ковырялись разморенные жарой рабочие, я подошел и спросил, куда делись люди.
        - А я знаю? - развел руками загорелый парень с золотыми зубами. - Уже задолбали спрашивать…
        Я собрался уходить, когда к дому подъехала длинная черная иномарка, отмытая до стерильности.
        Опустилось тонированное стекло, на свет выглянул седовласый породистый мужчина средних лет. Некоторое время он бессмысленно смотрел на осиротевший дом. А я стоял и смотрел на него.
        - Простите, - обратился он ко мне, - вы случайно не знаете, тут в подвале одна бабушка жила…
        - Жила, - кивнул я.
        - А где ее можно найти?
        Я красноречиво поднял глаза к небу.
        - Если очень надо, она сама вас найдет.
        Он проворчал что-то, затем я услышал, как машина отъезжает.
        Я кисло усмехнулся, продолжая смотреть в небо. Там клубился желтый туман. Там горели миллионы любопытных глаз. Может, кто-то оттуда уже смотрит на меня. Интересно, кто из них меня придумал? Может тот, кто когда-то был Гомером, или Аристотелем, или Микеланджело. Уж на них-то должно быть немало темных крапинок.
        Придет время - сам построю свою маленькую игрушечную страну, сказочно красивую и добрую. Населю ее хорошими людьми. Буду смотреть и радоваться. Только чему?
        Я все смотрел в небо.

«Привет, Замарашка. Ну что, интересная у меня будет жизнь, как ты думаешь? Может, стоит и в меня заглянуть? А в саму себя? Или ты думаешь, что придуманные человечки не умеют по-настоящему любить и мечтать? Попробуй, может, иметь свои чувства тебе понравится больше, чем подсматривать чужие».