Data: полтора столетия будущего Александр Семенович Уралов
        # Сборник рассказов разных жанров и направлений SF.
        СЕРЖАНТ И НИКОН
        - Быстро встал, сопля гнилая! - сказал Сержант. - Много я видел на своём веку дристунов, но ты, Никон, самый дрисливый из них.
        Николай шумно вздохнул. Грудная клетка ходила ходуном, поэтому вдох и выдох получились прерывистыми, со всхлипыванием. Он с ненавистью поднялся и вытянул руки по швам. Сержант стоял, как памятник самому себе - ладный, подтянутый… слуга царю, отец солдатам, сволочь. Безупречно бритое лицо его ухмылялось, ноги расставлены, подмышками нет никаких расплывающихся пятен. Даже кирзачи его - последний писк моды этой долбанной армейской верхушки - сияли чуть ли не солнечными зайчиками нарочито смятых голенищ. Благословенный рюкзак горой топорщился за его спиной. Николай… впрочем, он давно уже стал «Никоном» для этого ухмыляющегося садиста… Николай сглотнул вязкий комок и хрипло сказал:
        - Господин сержант, разрешите обратиться?
        - Обращайся, дристун Никон, - сделав паузу, ответил Сержант.
        - Курсант Коряга умер, сэр.
        - Курсант Коряга выбыл с дистанции, - ровно ответил проклятый истукан. - Судьба его не должна волновать оставшихся претендентов. - Сержант обернулся к Ангару, посмотрел в небо, повернулся и чётко сказал. - Согласно протоколу, вызвана аварийная бригада. - Он ухмыльнулся Никону и рявкнул. - Ты остаёшься, курсант! Не криви морду - прыщи вскочат! Согласно показаниям твоей личной телеметрии, тебе ещё служить и служить, сынок. Отдышался? В бою не отдышишься! Что такое бой, гусёнок?
        - Полные штаны говна при безупречном выполнении боевого приказа! - устало выкрикнул Никон.
        - Верно, сынок. По ноздри в говне, по макушку в крови и кишках. Но - приказ выполнен! И таким, как ты, жирный бурдюк, этого не понять, как не понял бывший курсант Коряга, а ныне кусок говна, отчисленный с курсов, как непригодный к дальнейшему боевому обучению!
        Сержант орал ещё пару минут, выщёлкивая слова твёрдо и отчётливо. Такая уж у него функция - орать. Никон молчал, ел глазами начальство и думал о том, как он ненавидит всё это. И труп несчастного Коряги, переставший интересовать Сержанта после выполнения идиотского доклада-протокола, и раскалённый песок песчаного пляжа, и отвратительный пальмовый шелест, и горячий ветер, и тошноту, снова подступающую к горлу… и вообще весь этот трижды проклятый остров в семижды проклятом океане. А пуще всего - это говённое, ублюдочное время муссонов, несущих к ним привет с материка.
        - Замечтался, паренёк! - ехидно сказал Сержант. - Или яйца напекло на солнышке, бабу на гражданке вспомнил?
        - Никак нет, - прохрипел Никон, с трудом удержавшись, чтобы не добавить: «Пить хочется!»
        - Это хорошо, сынок, это хорошо. Слушай боевой приказ - ползком, направление северо-восток, ориентир - Ангар… жив-во!
        Ползти по жаре через собственную блевотину неприятно. А уж когда Сержант приказал сделать крюк, чтобы Никон заодно проутюжил брюхом и место, где Никона недавно прохватил понос - это ужасно. Перед глазами прыгали раскалённые добела молнии. Смутные фигуры тонули в кровавом тумане. Никон с трудом подавил позыв к рвоте. Сдох Коряга. Сдох, как собака. Оно конечно, ещё неделю назад ему бы так просто это не удалось. Никон представил себе, как стремительным прочерком в безоблачном небе громыхает сверхзвуковой и сверхсовременный флаер группы поддержки… впрочем, они бы прилетели намного раньше. Как минимум, за пару дней до смерти Коряги. А вот - не повезло. Всем - не повезло. Три трупа курсантов разбросаны по острову, словно сам дьявол вонюче испражнился грешниками на белый песок.
        Мы пытаемся лезть на отвесные стены. Мы ползаем по неприступным теснинам пещер, время от времени унавоживая своими трупами вечную темноту. Мы взлетаем в небеса, прыгаем с отвесных скал, раскрывая жалкие крылышки спортивных костюмчиков. Наиболее маргинальные из нас рыщут по ночам по вонючим эмигрантским окраинам, вооружившись кастетом и уповая лишь на собственную сноровку. Мы, мать нашу всеобщую, травим дохлятин, как зайцев, как долбанных отщепенцев цивилизации…мы - полубоги и полузвери.
        Потом Никон блевал. Натужно блевал, с кровью. Сержант, присев рядом на корточки, говорил:
        - Вот за что я не люблю таких, как ты, Никон, так это за вашу фальшивую образованность. На гражданке тебе стоит лишь пальцем своим жирным шевельнуть, чтобы к тебе слетелись и бабы, и зелень, и кола, и мясо, и тень, и прохлада. Слышишь, жирдяй? Ты недостоин своего образа жизни! Ты уже три недели потеешь здесь, дряблая медуза. За это время многие становятся мужчинами… но только не такой стручок, как ты! А если завтра война? Если враг нападёт? Если тёмные силы нагрянут? Кто будет тогда Родину защищать? Я что ли?! Да мне это нахрен не надо!
        Замшелый армейский юмор. Он как запах изо рта, - тот выдаёт бомжа, а этот - военного.
        Через два дня труп курсанта Коряги нестерпимо и тяжко вонял, облепленный мухами. Но Господь смилостивился над курсантом Никоном, - хотя дурак Никон на гражданке не верил в Бога! - господин Сержант не стал требовать от обучаемого чего-то совсем уж страшного. Он даже изменил маршруты ежедневных пробежек, проползок и перекатываний так, чтобы они проходили метрах в десяти от раздувшегося, шевелящегося личинками, трупа. Впрочем, и в первые три раза он сделал то же самое.
        Никон мучительно пытался найти выход. Но на привалах он засыпал сразу же, едва дожевав паёк, выдаваемый Сержантом и выпивая прохладную воду. На бутылочке, а также на любом тошнотворном куске пайка красовалась наклейка: «Рацион курсанта рассчитан ведущими специалистами». Ах-ах, спасибо за заботу, друзья здорового образа жизни. Впрочем, при появлении приступов рвоты Сержант увеличил для Никона рацион витаминизированной воды. Теперь ему - Сержанту - приходилось нет-нет, да и наведываться к Ангару для пополнения запасов своего рюкзака. Однажды Никон не выдержал и побежал к берегу. Ему хотелось плыть куда глаза глядят, обессилеть и умереть… если только акулы даруют ему лёгкую смерть. На бегу он ревел - слюни, сопли и слёзы мотались вязкими жгутиками на подбородке. В бок сразу же воткнулся отвратительный раскалённый гвоздь.
        Сержант легко настиг его у самой кромки воды и сбил с ног. Он бил Никона своим легендарным стеком, ненавистным всем курсантам. Было больно, конечно же, больно и унизительно… но - никакого членовредительства! Ха-ха-ха, никаких травм, упаси Господь! Компания «TMilitary» говорит тебе: «Be a man!» - и неустанно, неусыпно заботится о Вас и о Вашем самочувствии!
        В первый, - или это был второй? - день он пытался не подчиниться - порка продолжалась методично и неустанно, пока он не вскакивал на трясущиеся ноги и не выполнял «норматив часа»… почему Господь не даровал ему слабое сердце, чтобы заработать себе микроинфаркт? Именно в тот день Никон попытался удариться виском о камень. Если потеря сознания при этом будет достаточно глубокой - Сержант вынужден будет вызвать группу поддержки… ох, и перепугается же эта распальцованная Свинья из Ангара! Но через три кошмарных дня инструктор, он же Свинья-Из-Прохладного-Ангара, повис в петле прямо перед пультами, обдуваемый лёгким ветерком кондиционера. Перед тем, как повеситься, он несколько часов пьяно орал курсантам всякие гадости. Его хорошо видно в застеклённые окна.
        Никон слабо усмехнулся. Усмешка вышла едкой, как кислота. Именно в этот день умер первый из курсантов, кличка Ползунок. Группа даже не успела с ним толком познакомиться. Везунчик, что и говорить. У него и вид-то был вечного везунчика. Гладкий такой… даже и не жирный. Наверняка он катался на горных лыжах, баловался альпинизмом и дайвингом - и чем там ещё может развлекать себя успешный менеджер… а сердчишко - бац! - и отказало. Удачно Ползунок помер - на небольшом пригорке, где его кости постепенно отчистят жучки, сухопутные крабы, и выбелят солнце и океанский ветер. Равнодушный спутник слежения наверняка давно идентифицировал цель, послал соответствующее сообщение и продолжил свой размеренный полёт над несчастной Землёй. Да, компания не зря потратила свои деньги на него!
        - Привал! - наконец-то провозгласил Сержант через три часа ада. - Дрочить не возбраняется, Никон. Потешь душу мыслями о бабах, если ты не гомосек. Я из тебя выбью дурь, жирдяй, ты у меня станешь настоящим солдатом, - Сержант продолжал разглагольствовать, ловко распаковывая рюкзак. - С трёх миль пулю мухе в жопу, с пяти миль бабу унюхать, за десять миль противника чуять. Понял?
        - Так точно! - хрипло проквакал Никон, борясь с тошнотой.
        - То-то же, пончик… Вольно! - Сержант помолчал и вдруг добавил к своим уже осточертевшим шуточкам новую фразу. - Не ссы, курсант, зато теперь на бабе не вспотеешь!
        На этот раз в рвоте появились тонкие ниточки крови. Вначале он подумал, что это кровь из носа, мучившая его последние два дня, но потом убедился, что видит самые что ни на есть классические признаки начинающегося желудочного кровотечения. Ему стало нестерпимо жаль себя, - молодящегося мужчины «чуть-чуть за тридцать», ещё недавно полного сил и жизни.
        Невыносимо щипало анус - в ссыхающейся слизистой оболочке прямой кишки множились трещинки. На туалетной бумаге в мутных пятнах жидкого дерьма тоже расплывались пугающие следы крови. Мочиться было болезненно. Никон плакал бы… но слёз уже давно не было. Быть может и к лучшему. Слизистая глаз и век, как и весь несчастный организм Никона, вела себя ненормально. Нет, не надо плакать! Солёные слёзы доставляли бы ему лишние мучения. Мало ему язвочек во рту и на губах! Мало того, что его носоглотка сохнет, заставляя Никона кашлять до кругов перед глазами…

…но понимать, что уже и слизистая оболочка внутренних органов тоже выходит из строя, было невыносимо тяжело. Он закапывал бумагу в песок - по Уставу! Нет, вы можете это себе представить? По этому самому чтобемутриждысдохнуть Уставу!
        Под утро измученному Никону приснилась Мария. «Милый, тебе надо согласиться! - говорила она, глядя на него своими огромными преданными, почти собачьими, глазами.
        - Твой вес… ты же понимаешь, что… это совершенно, просто совершенно эффективная методика! Натали говорила мне, что её муж вернулся с курсов неузнаваемым!»
        Господи, как же он её ненавидел! Он поднял камень, невесть каким образом оказавшийся у него в руках и со стоном облегчения обрушил его на идеально причёсанную белокурую голову. Светлые волосы моментально окрасились кровью. Правый глаз Марии выпучился, воззрившись прямо на него, а левый вдруг начал жутко косить, наливаясь красным. «Мы так любим тебя! - радостно прокричала она ему в лицо. - Мы все будем ждать тебя похудевшим и стройным!»
        - Программа обучения закончена, сынок! - сказал ему Сержант. - Держи хайло выше, солдат, ты наконец-то стал мужчиной! Единственный из пяти претендентов - не хреновый процент, парень!
        Его кирзачи по-прежнему сияли.
        - Слава спецназу! - проскрипел Никон, держась навытяжку. Перед глазами мельтешили чёрные пятна.
        - Вопросы есть?
        - Никак нет, господин Сержант!
        - Жалобы, поросёнок?
        - Спецназ не жалуется, господин Сержант! - из последних сил проревел Никон, чувствуя, как лопается что-то внутри груди.
        Пока он, упав на колени, кашлял и выблёвывал из себя кровавые сгустки, Сержант открыл дверь Ангара и скрылся внутри. Через минуту он встал в дверях - спокойный и широкоплечий, без малейшего пятнышка пота на армейской «песчанке».
        - Официально заявляю - ваш курс закончен. Ваш вес соответствует рекомендованному врачами. Физическое состояние - требует квалифицированного вмешательства. До прибытия бригады медиков рекомендую немедленный постельный режим. Вы получаете доступ в Центр. - Сержант показал на Ангар стеком. - Вам нужна помощь?

«ДА! - хотелось заорать ему. - Да, да, да мне нужна помощь, тупой мудак!»
        - Придурок ты… сволочь… - пробормотал, отплёвываясь, Никон. Перед глазами метались хвостатые полупрозрачные пятна.
        Свинья попахивал. Освежители воздуха пока справлялись, но… впрочем, это было уже неважно. Никон проковылял к пульту. Обрывки Сети ещё жили. Жила ещё Сеть! В ней бубнили, исповедовались, кричали и плакали голоса, расставаясь с жизнью. Никон прошёлся по ссылкам… мир кричал SOS. Весь уцелевший мир взывал о помощи, либо бормотал свои предсмертные признания, перемежающиеся с руганью и пьяными стонами. Нейтронная бомбардировка, локальные ядерные удары «простыми» старыми и эффективными боеголовками, вездесущая радиоактивная пыль, несущаяся в верхних слоях атмосферы; пожары, закрывающие небо смрадным дымом…
        Все эти дни Никон часто вспоминал любимые с детства «постапокалиптические» боевики. О, милый Безумный Макс и его многочисленные последователи! Теперь ему хотелось, чтобы авторы этих книг и фильмов сейчас торчали бы на острове вместе с ним - или висели рядом со Свиньёй. Хотя это было бы слишком милосердно.

«…начал первым? Я думаю, что это всё-таки был Иран…» - прочитал он обрывок на первом же форуме.
        - А какая разница? - прохрипел Никон, поливаемый прохладной водой душа. - Никакой, дурачок, разницы.
        Ему было всё равно, кто первым нажал на кнопку - русские, американцы, арабы, евреи, эскимосы или враги Супермена с планеты Криптон. Никону было безумно страшно. Страшно и жалко себя. На всё ещё работающем сайте всемирной службы погоды он видел неумолимые полосы, постепенно окутывавшие синий шарик глобуса. Радиация властно вступала в свои права, как когда-то несли дыхание смерти ледники
        Выйдя из душа, он порылся в шкафах. Оружия не было, да и быть не могло. Компания
«TMilitary» превратилась в гниющий труп. Те, кто мог уцелеть, и думать забыли о бывшем толстяке Николае, прошедшем «курсы спецназа», - ха! он заплатил за них кругленькую сумму! вы можете в это поверить?! - и теперь этому самому подыхающему, похудевшему от лучевой болезни Никону оставалось только повиснуть рядом с проклятым паникёром Свиньёй. Умирать «естественным» способом было жутко. Застрелиться - нечем.
        Никон достал из холодильника бутылку русской водки. Она мгновенно запотела. Она приятно холодила руки. Подумав, Никон открыл ещё и колу. Он наливал в стерильный пластиковый стаканчик ледяную водку и пил её, почти не чувствуя противного вкуса. Он вливал в себя водку и горьковатую колу, пока отрыжка не превратилась в рвоту. Висящий под потолком Свинья, у которого уже вздулось брюхо и почернело лицо, радостно покачивался в прохладных струях. Сержант индифферентно стоял в своей нише
        - чудо современного мира - андроид распоследнего поколения. Его программа закончена. Включить его теперь могли бы только с материка, непосредственно из центральной операторской компании.
        О, да, конечно! Это в любую секунду мог сделать и инструктор-оператор, висящий сейчас под потолком… но, видите ли, господа, он умудрился повеситься ровно за два дня до того, как умер первый курсант. Предварительно наш чудесный удавленник обложил всех своих пухленьких работодателей язвительными матюками, выпил уйму коньяка и пожелал курсантам мучительной смерти.
        - Я похудел! - сипел Никон, лёжа на полу. Мир вращался вокруг него по тошнотворной спирали. - Я похудел!
        Сержант дожидался прибытия новой партии толстяков-курсантов. Его кирзачи сияли.
        Примечание:
        Описанные симптомы одной из форм лучевой болезни соответствуют действительности.
        ТЫ ВЕЗУЧИЙ, ХОСЕ!
        Сколько он себя помнил - он всегда был Хосе по прозвищу Кривобокий. И даже в Академии ASTRA от этого прозвища он так толком и не избавился. Впрочем, там, в Академии, в «кривобоком» не было ничего оскорбительного. Просто имя, вот и всё. Среди многочисленных курсантов, словно собранных во время вавилонского столпотворения, встречались ребята с самыми причудливыми именами. Правда, общения между ними не было практически никакого. Особенно в элитной группе, которой все завидовали, о которой говорили с восторгом… и ребят из которой мало кто видел воочию.
        В главном зале Академии висели портреты тех, кто вошёл в легенды - бывшие курсанты, чьими усилиями человечество обретало новые горизонты. Пожалуй, попади когда-нибудь портрет Хосе на Стену Славы, - а все картины были выполнены именитыми портретистами в старинной манере, - художник наверняка приукрасил бы героя. Он причесал бы пучки непослушных жёстких прядей, смягчил резкие линии скул, немного убавил полноту губ и выбрал ракурс, скрадывающий низкий лоб. И уж само собой одел бы Хосе в форму… смешно звучит, если подумать, правда?
        Отец и мать не любили Хосе. А чего им его любить, если бедняга Хосе родился перекрученным, как детская кукла паяца, которую тискало и мусолило не одно поколение несмышлёной малышни. Такие куклы, как правило, постоянно лишались рук и ног, им отрывали головы, щенки таскали их по двору, вступая из-за них в борьбу и тягая тряпичную фигурку в разные стороны. Потом всё пришивалось обратно, латались дыры из которых торчали разноцветные лоскутки ветоши, и паяц вновь тешил невинные души малых детей и собачонок.
        Однажды Хосе видел, как Рэнди, любимый щенок его старшей сестры, отгрыз последнее ухо у игрушечной мыши, к которой Рэнди просто-таки прикипел душой. Серая мышь давно лишилась хвоста и лап. Вместо носа у неё торчала жалкая пипка, наподобие миниатюрного уголка старой подушки.Только уцелевшее ухо победно торчало из обмусоленной тушки, покрытой шрамами швов. Чёртов щенок скакал, поскуливая, вокруг мамы, которая, ворча, пришивала ухо на место. А попробуй, не сделай этого - щенок будет пищать всю ночь. Ухо он с блаженной физиономией держал в пасти, засыпая.
        В тот день Хосе с неприятным чувством нашёл определённое сходство между мышью и собой. Вдавленная в грудную клетку голова, скрюченная левая рука и рудиментарная правая, на которой смешно оттопыривались коротенькие недействующие пальчики, и хилые ножки, которые так и не научились держать тело. Слава Иисусу, в миссии
«ангелов» ему выделили кресло на колёсиках. Кресло было старенькое, но просто замечательное! Можно было ехать куда угодно, пусть даже аккумуляторы быстро садились. Хосе его кресло нравилось. Вот только под бок приходилось подкладывать подушку. А по мексиканской жаре кататься с прижатой к телу пропотевшей не на один раз подушкой… ох, Дева Мария, иногда взвоешь, чувствуя, что вот-вот окончательно растаешь.
        Сестра частенько отбирала кресло и с хохотом каталась наперегонки с подружками на роликах. Посадит, бывало, аккумуляторы и бросит коляску во дворе… забирай сам, как хочешь. А как? Да никак. Вот и перекатываешься по кровати, мучительно забираясь на подоконник. А там уж молись Деве Марии, чтобы какой-нибудь доброхот приволок коляску обратно. Ладно, если лифт работает, а если опять сломался? Никому не охота тащиться на восьмой этаж с ношей, чтобы сделать доброе дело для малыша Хосе-кривобокого. Работающая коляска довольно шустро ползает вверх-вниз по лестницам, но разряженная она становится просто неподъемной…
        Хосе заморгал и тряхнул головой. Похоже, он немного задремал. Благодарение Иисусу, никаких кошмаров не видел. Вот только детство вспоминалось. Да ярко-то как! Даже в носу зачесалось, будто набилась в него куча мелкого песка окраины родного города Седраль, Сан-Луис-Потоси, Мексика, где по шоссе Реформа, прямому, как стрела, несутся огромные грузовики, поднимая горячие клубы вездесущей пыли.
        Славные роботы, - ninos hormigas, малыши-муравьи, глаза, уши и руки Хосе на этом корабле, - выполняли заданную программу. Вчера Хосе наконец-то снабдил одного из них речевым синтезатором и торжественно назначил его Капитаном. Конечно, мощный компьютер корабля по имени Тереза был хорошим собеседником, но Хосе хотелось, чтобы у hormigas был свой, пусть и шуточный, но командир… а у него самого - ещё один собеседник.
        - Как дела, Капитан? - спросил он.
        - По восемнадцати начальным пунктам задание выполнено, - откликнулся голос Капитана. Хосе сделал его скрипучим, как в фильм-файлах про отважного Мигеля. Мигель был его любимым героем в детстве. Он скакал на огромном скакуне, умном, как человек, и боролся за справедливость, воюя с бандитами. Скупой на слова Капитан был его другом и его постоянно хотели убить проклятые предатели-коррупционеры, разлагающие армию.
        - Выполнение двадцать четвёртого пункта будет оставлено до дальнейших распоряжений, - мягко вмешалась в разговор Тереза. Её лицо на экране выглядело озабоченным. - Ты хотел продолжить расчёты, Хосе, когда задремал.
        - Я продолжу, - покорно сказал Хосе. - Сделайте мне апельсинового сока, ладно? Прохладного, пожалуйста.
        - Минуточку, - ответила Тереза. Один из дежурных hormigo осторожно подал пластиковый стакан с плотно закрытой крышкой из которой торчала трубочка.
        Хосе поблагодарил и задумчиво уставился в экран. Бисерные строчки программных уравнений привычно ласкали взгляд. Хосе любил работать над трудными задачами. Наверное, милостивый Иисус создал его именно для этой работы.
        Жизнь Хосе резко изменилась, когда ему исполнилось двенадцать лет. К тому времени отец окончательно связался с бандитами. Сами-то они называли себя революционерами, но Хосе помалкивал о том, что считал их просто выросшей до взрослого состояния уличной шпаной. Они нарочито громко орали, хвастались друг перед другом оружием и беспрестанно грызлись с соседними бандами за «территории влияния» - бетонные клочки пустырей и кварталы однотипных старых многоэтажек. Там процветала торговля всем и вся… наркотики, запрещённые игры, хакерские штучки, нелегальное оружие, девочки, выпивка и снова наркотики.
        - Мы даже не можем себе позволить генетическое сканирование, амигос! - часто разглагольствовал отец. При этом он всегда картинно выбрасывал руку в сторону съёжившегося на своей кровати Хосе. Усы отца топорщились, красные глаза горели, как у безумного Фила-наркомана. - Проклятые монополии! Если бы мы с женой знали о том, что Хосе нужна внутриутробная корректировка, то сейчас он был бы славным революционером! Рядовым революционером, как его отец. А то и сержантом! Мы и назвали-то его в честь Хосе Марти… а получили жалкого инвалида.
        Иногда его голос на этой фразе начинал дрожать и отец заливался пьяными слезами. В любом случае Хосе лежал, закрыв глаза, и молился всем святым, чтобы отец наконец-то переключился в своих речах на что-нибудь другое. Всё это он знал с пелёнок. Отец будет рассказывать о том, как чудом выпутался из истории с перестрелкой с проклятыми «Скорпионами», хотевшими перехватить на себя три квартала у торгового центра и совсем не чтящих заветы святого Че. Отец отделался годом тюрьмы, потеряв право на пособие. Матери пришлось рожать Хосе практически без предварительных анализов. Сердце её дрогнуло и она ездила к мужу в тюрьму, спрашивая, может ли она оставить Хосе в приюте для младенцев.
        Но отец мудро рассудил, что семье уж никак не помешает пенсия «инвалида с детства». И писал заявления в местное отделение миссии «ангелов», католическую миссию, департамент социальной защиты и так далее, параллельно отправив властям прошение о сокращении срока. «Ангелы» попытались было заставить отца отдать Хосе в приют, но тот якобы выгнал их… чему Хосе никогда не верил. Всё-таки пособие - это, пусть и не полноводный, но неиссякаемый денежный ручеёк, не зависящий от того, имеет ли работу глава семейства, или нет.
«Ангелы» пришли на следующий день после двенадцатого дня рождения Хосе. Старший из них долго расспрашивал его о том, о сём. Незаметно Хосе перестал стесняться и разговорился. «Ангел» был не старым ещё сеньором с добрыми прищуренными глазами. Он подключился к дышащему на ладан компьютеру Хосе и закачал целый ворох обновлений. Он задавал мальчику разные вопросы и с удовольствием помогал Хосе решать довольно сложные задачки.
        - У тебя светлая голова, nino, - улыбаясь приговаривал он. - А по дискретному ряду с размытыми границами массива данных - не пробовал программировать? Смотри, это довольно просто…
        Остальные «ангелы» тихо беседовали с отцом и матерью на кухне. Слышно было, как что-то бурчал не выспавшийся отец. Один раз Хосе показалось, что мать всплакнула. Под конец, сам того не замечая, Хосе выложил «ангелу» всё, что у него было за душой. На родителей ему жаловаться грех - раз в месяц мать возит его в госпиталь на обследование. Слава Иисусу, он всегда сыт и одет. И содержат его в чистоте. Просто Рэнди натащил в кровать песку - вечно он лезет к Хосе со своими грязными лапами и пыльной шкурой. Учится Хосе хорошо, лучше всех в школе. Вот его файл-табель, видите? Конечно, хорошо бы в школу ходить, как и все - ногами. Но компьютер тогда на что? Связь хорошая у нас в районе - можно вообще из кровати не вылазить, учёбе это не помеха. Что вы говорите, сеньор? Ах, да… это Хосе тоже в курсе… поздно ему в госпиталь ложиться. Да-да, конечно, вы правы! Это больших денег стоит, а у отца с работой так себе… ну, это вокруг у всех так. Во всяком случае, в нашем районе. Нет, наркотики Хосе не принимает. Никакие не принимает. Они, ведь, тоже с неба даром не валятся… да и ни к чему они, сеньор. Не любит их
Хосе. И наркоманов боится - мало ли что им в башку взбредёт?..
        - Это уже забота корпорации ASTRA, - отрезал старший «ангел» на ядовитые вопросы отца. - Помимо полного пансиона, который ждёт Хосе в Академии, его семье будет сохранена его пенсия в половинном размере. Вторая половина будет поступать на личный счёт мальчика. Захочет ли он делиться с вами - решит он сам тогда, когда ему исполнится восемнадцать.
        - Вот так вот… проклятые корпорации и детей себе отнимают у нас… - выдохнул отец. Но «ангел» строго посмотрел на него и спокойно сказал:
        - Вы сможете видеть своего сына хоть круглосуточно и навещать его в любое время, свободное от занятий. Вам этого достаточно? И поймите, корпорация ASTRA - международная организация, а не благотворительная контора. Бросьте кочевряжиться, сеньор, вашему сыну выпал шанс из серии «один на миллион». И загубить его талант вам не позволят.
        Видно было, что отец с радостью вступил бы из чистого упрямства в спор, а то и в драку. Уж чего-чего, а поорать и помахать кулаками он любил… но наконец-то сообразил, что счастливый билет вытянул не столько его сын, сколько он сам.
«Эксплуататоры… будете ребёнка за гроши заставлять горбиться…», - проворчал он, махнул рукой и демонстративно ушёл на кухню. Слышно было, как он достал из холодильника банку пива.Хосе перестал дрожать. Ему было и страшно, и радостно. А вдруг отец заупрямится? Но даже, если и согласится - тоже страшно. Ведь Хосе никогда и нигде не был кроме родного квартала. А тут… но мысли его сбивались. Мелькали воздушные лайнеры, роботизированные цеха, огромные города с башнями, уткнувшимися в облака, толпы народа на улицах, плотные потоки автомобилей, городские парки и медленно плывущие в космосе бесформенные туши кораблей-левиафанов…
        От всего этого у Хосе кружилась голова… и его стошнило прямо на новую праздничную наволочку, которую мать только сегодня утром натянула на подушку. Он плакал, пытаясь утереть слёзы и сопли, и совсем не замечал, что на левой руке у него надета старенькая перчатка-джостик. Плакал, как лялька, и боялся того, что всё испортил. Вот сейчас он поднимет глаза и увидит спины уходящих навсегда «ангелов».
        Старший утёр ему лицо огромным носовым платком с голубой полосой по краям.
        - Не реви, - сказал он. - Не реви и не бойся, Хосе! Мадонна осенила тебя своей благодатью, счастливчик.
        Тут и мать пустила слезу и обняла своего «утёночка», чего Хосе не мог упомнить уже давным-давно.
        - Завтра, - сказал «ангел». - Завтра мы пришлём за Хосе специальную машину.

«Завтра! Завтра… завтра. Завтра!» - забубнили в голове Хосе голоса. Были среди них растерянные, были трусливые, были злобные… но они тонули в общем хоре восторженного испуга. Будто отказали тормоза у коляски и ты летишь стремглав по асфальтовому спуску прямиком в подземный гараж, оставляя позади растерявшуюся сестру и пронзительный галдёж дворовых мальчишек.
        - А за этот месяц нам пенсию целиком выдадут? - спросил с кухни отец.
        Капитан ожидал указаний. Было немного неловко - Хосе чувствовал себя, как разыгравшийся ребёнок, которого врасплох застали взрослые. Разговаривать с Капитаном довольно бессмысленно, ведь на самом деле общаешься с Терезой. Но теперь уже ни к чему менять программу Капитана. Да и кому какая разница, чем развлекается нынче Хосе! Впереди у него был долгий путь до могилы, о котором при его жизни не узнает никто из Божьих созданий. Так почему бы не поиграть в куклы, наделяя их в своем воображении эмоциями, свободой воли и теплом человеческого духа?
        Хосе тщательно проверил окончательные выводы. Всё было верно, он ничего не забыл. Предстояла большая дополнительная работа по резервному энергообеспечению инкубаторов. Здесь лучше было перестраховаться. Колонисты, лежащие в своих ячейках, животные, растения, продукты первого этапа… всё это хозяйство требовало постоянного контроля по многочисленным параметрам. Ну, хорошо, лет тридцать Хосе протянет… а потом?Потом Тереза останется одна и лучше уж избавить её от хлопот с энергоснабжением, если, - упаси нас от этого, дева Мария! - произойдёт нечто нештатное.
        Хосе даже в пот бросило от такого предположения. Он постарался выкинуть из головы страшные мысли. Он знал некоторых колонистов лично. Точнее, он общался с ними по коммуникатору ещё до начала полёта, когда несколько тысяч человек проходили подготовку к погружению в сон. Они прибывали на «ASTRA-77/3» партиями. Каждая группа проверяла свои сектора. Таково штатное расписание, которое в космосе - железный и непреклонный закон. Hormigas делают свою работу безупречно, но по прибытии каждый должен сам проверить и принять сделанное.
        Ну, хорошо, не дрожи. В самом крайнем случае Тереза разбудит командора и членов совета колонистов. Конечно, среди них нет такого, как Хосе, но общими усилиями они вполне могут попытаться справиться.
        Смешливая Ольга была в группе сельскохозяйственных работников. Она одинаково хорошо знала микробиологию и технику, и лихо управлялась с трактором-универсалом, напоминая Хосе персонажа мультфильма «Ферма Ивана», где рыжая девчонка попадала в разные приключения и сражалась с волками-мутантами в густых лесах Урала и Сибири.
        - Мы с тобой увидимся, командир? - спросила она его незадолго до сна.
        - Возможно, - пробормотал Хосе. - Во всяком случае, когда ты проснёшься, я уже не буду спать и скажу тебе: «Привет!» Но там у вас будет масса хлопот с высадкой и разгрузкой. Наверное, даже бедные шестилапые hormigas будут сбиваться с ног… а моё дело - побыстрее готовить свою капсулу к обратному пути - отделяться от корабля, вместе с Терезой настраивать под обновлённые параметры все системы, по новой дрессировать hormigas, - тех, которых возьму с собой…
        - Всё равно увидимся, - тряхнула головой Ольга. - Ты же не веки вечные будешь сидеть в своей банке, правда?
        - Хосе, пришло время массажа, - напомнила Тереза. Уж чего-чего, а это Хосе помнил. Спина наливалась болью, рёбра протестующе ныли. Даже изготовленное лично для тебя кресло-кровать не поможет, если ты окружил себя мониторами и вкалываешь день-деньской, торопясь поскорее сделать всё так, чтобы на сердце было спокойно за корабль, за Терезу, за hormigas… и за людей, конечно. Наверное, он совершает грех, мысленно поставив компьютеры и роботов впереди людей, но ведь люди спят. И будут спать веки вечные до скончания времён, если что-то Хосе сделает не так.
        Да… начиналось всё очень даже хорошо. Переход в подпространство прошёл гладко и Хосе уже мысленно поздравил себя с благополучным завершением этого сложного этапа. Но проклятый старый дьявол тоже не дремал. Ровно за шестнадцать минут до выхода из зыбкого состояния квантового сдвига всей огромной массы корабля, произошёл сбой генераторов «мерцающего поля», синхронно обеспечивающего этот сдвиг на один квант пространства. Вынесенные за пределы корабля шесть установок, напоминающих со стороны морских ежей с пульсирующими иглами, мгновенно пошли вразнос. Две из них остались в подпространстве… частично.И теперь эти генераторы выглядели так, будто неведомые черви обгрызли их изнутри и снаружи. Возникший «из ничего» в космическом пространстве корабль тотчас взаимодействовал с атомами пыли, оказавшимися в занятом им объёме пустоты. Хорошо, что межзвёздное пространство достаточно близко к абсолютному вакууму, чтобы такое взаимодействие наделало бед. Однако повозиться с последствиями всё-таки пришлось. Слава Иисусу и деве Марии, и всем угодникам небесным - никто из спящих не пострадал.
        Хосе даже поглядел, как спит Ольга. Лицо её на мониторе было безмятежным, как у ледяной Снежной Королевы. Недавно Хосе видел сон, будто он разбудил эту королеву. И они живут вдвоём долгие годы, охраняя сон и покой, как два божьих ангела над тысячами спящих. Они учат верных hormigas говорить, наделяя их отличными друг от друга чертами. У них будут Ворчун и Поспешайка, Коротышка и Говорун, и малыш Незнайка, и даже Баба Яга (Ольга рассказывала об этой сердитой старухе из русской сказки).
        Можно вывести из сна пару кошек… пусть живут в оранжерее. А лучше собаку, а то кошки начнут гонять в оранжерее глупых попугайчиков. Уж чего-чего, а припасов двум человекам хватит на долгие годы! Жить и жить большой дружной семьёй…
        Хосе проснулся и вытер слёзы. Ольга никогда не видела его. На этом корабле не было никого, кто знал бы настоящий облик их пилота-командира. Синтезированное изображение. Хосе попросил сотрудников отдела визуализации придать ему черты того самого старшего «ангела», которого запомнил на всю жизнь. Хосе и «ангел» иногда переговаривали по видео и Хосе всегда стеснялся воспоминания о том, как «ангел» утирал ему лицо платком, не обращая внимания на сопли и засыхающую на подушке блевотину.
        - Жаль, Хосе, что ты не врач, - говорил ему «ангел». - Но у тебя явно выраженные способности пилота, командира космического корабля. Могучий математический ум и при этом чуткое сердце. Может, всё-таки займёшься медициной? В нашем технократическом мире вечно не хватает хороших социалов.
        Но Хосе только стеснительно улыбался в ответ. Ему нравилось в Академии, обширная территория которой занимала приличный кусок прибрежного Лейквуда, Огайо. Каждый из курсантов, выбранный, как и он, невзирая на принадлежность к той или иной социальной группе, физическую форму и полученное образование, занимался по индивидуальной программе. Собственно, инвалидов в элитной группе кроме Хосе было ещё двое. Они тоже были выходцами из бедных семей, принятые на учёбу и работу в корпорацию ASTRA. Мохамеджан, парнишка из киргизской деревушки на Памире, на год старше Хосе, тоже ездил в коляске. Познакомились они в первые же дни, когда им ещё в диковинку были просторы озера Эри. Хосе смотрел на гладь воды, уходившей за горизонт, и у него захватывало дух. Безногий с рождения Мохамеджан признался позже, что первые несколько месяцев от этого вида его даже тошнило. Ему уже скорректировали зрение и он избавился от огромных старинных очков с толстенными линзами.
        Психологические тесты, тесты на глубину и объем усваиваемой информации, тесты на уровень социализации - время от времени приходилось чувствовать себя пресловутой подопытной крысой… или одноухой мышью без хвоста и лапок, которую вертят умелые мамины руки - подлатать или всё-таки выкинуть? Несколько раз Хосе просыпался от кошмара, в котором он въезжал на своей новой коляске в комнату для преподавателей и видел там отца, разглагольствующего о всесилии проклятых корпораций, высасывающих пот, кровь и слёзы из мирных бедняков. «Собирайся, недоносок! - говорил мальчику вечно потный Диас Мачете. - Мать все глаза выплакала, а ты здесь прохлаждаешься!» Рядом бессмысленно таращил свой единственный глаз Фил-наркоман. Хосе в ужасе начинал рыдать… и просыпался. Дежурная сестра, пожилая Парма уже входила в комнату. Парма была крепко сбитой чернокожей дамой и гордо носила свои седины. Когда-то она работала в центре подготовки ASTRA и даже сама была на орбите раз, наверное, сто. Хосе она напоминала строгую учительницу… и отчасти «ангела». Во всяком случае в кармане у неё всегда были платки для таких нюнь, как
бедный Хосе, так боявшийся отчисления.
        Через пять недель куратор группы торжественно объявил ему о том, что Хосе окончательно принят и будет учиться на пилота-командира, «если только со временем преподаватели ASTRA не выявят у Хосе иных способностей». Славное время колонистов, сказал он, призывает в свои ряды лучшие умы человечества. В эту же группу попал и Мохамеджан, сосед Хосе, чья комната была через стенку. В том году урожай на будущих пилотов был довольно большим. Хосе иногда задавал себе вопрос, не было ли это связано с острой нехваткой пилотов во всё разрастающемся космическом хозяйстве ASTRA? Как зловеще предположил Мохамеджан, большие шишки из руководства отбирают бросовых детишек и отправляют их в космос, «чтобы не жалко было». Хосе даже немного испугался.
        Проучившись полгода, он понял, что в Академии есть не только дети-инвалиды из нищеты. Отбор проводился по строжайшим критериям - ASTRA не хотела рисковать жизнями будущих колонистов, тысячами тонн груза и уникального оборудования. Корпорации хватало хлопот со страховыми компаниями, да и гиганты конкуренты не отставали. Среди многочисленных курсантов десятка факультетов были ребята самых разных сословий и стран.
        В общем, никто не собирался отсылать Хосе обратно, так же, как и его памирского друга. Мальчики из нормальных семей возможно и порицали некий полувоенный, даже спартанский дух Академии, но Хосе и Мохамеджан были всем довольны. «Ещё бы! - говорил приятель Хосе. - Кое-кому из группы надо пожить месяца три у нас в деревне. После этого они готовы будут навеки отказаться от выходных, лишь бы вернуться!» Парень был общителен, не то, что вечно стесняющийся Хосе, и однокурсники постоянно тянули его в свои компании.
        Иногда они резались по сети в пространственные игры, рекомендованные преподавателями-математиками. Чаще всего побеждал Мохамеджан. К концу обучения его уже готовили по спецпрограмме подготовки к испытательным полётам. Астронавт-испытатель - звучит! В ближнем космосе прогресс требовал всё новые и новые модификации космических аппаратов. Мохамеджан заранее хвастался, что будет обкатывать как минимум по два управляемых аппарата в год - начиная от монтажно-строительных и заканчивая ботами-грузовиками с аварийным ручным управлением.
        Но Хосе, - который, скажем без ложной скромности, в играх мало в чем уступал своему другу, - намного больше нравились комплексные задачи, связанные с полным обеспечением транспортировки колонистов. Это только звучит так сухо, а на самом деле - это наиболее ответственные дальние полёты. Конечно, с относительно небольшой долей риска, но зато они требуют очень солидной подготовки. Рассчитывать обратный курс отделяемой капсулы пилота - это вам не шутки шутить. Выверять приходится всё: от уточнённого положения в пространстве с учетом пространственно-временных характеристик, до особенностей перепрограммирования оставляемых пилоту hormigas. Иногда из-за малейшего незамеченного отклонения в параметрах пилотам приходилось долгие месяцы тащиться к Земле в инерционном полёте.
        В таких случаях привычка Хосе к одиночеству была неоценимой. Хосе относился к тем редким типам людей, кто наиболее эффективно работал только сам по себе. Смешно сказать, но работая с кем-либо в паре он тушевался, начинал путаться в вычислениях, старался стать незаметным. Это уж в нём, видимо, навсегда.
        После долгих тестов комиссия признала его годным для самостоятельной работы. Соответственно изменилась и программа подготовки. Хосе был рад такому решению. Он действительно любил физическое одиночество. Ведь мир огромен и в виртуальном пространстве! У него были друзья, он с удовольствием посещал видео лекции и подолгу зависал на студенческих форумах, где серьёзные ребята постарше уже пытались заглянуть в будущее. Хосе чувствовал себя, как рыба в воде… лишь бы форум был по-настоящему серьёзным, научным.
        Через три года обучения, поняв, что когда-нибудь действительно станет астронавтом, Хосе задумался о том, что теперь он видит некую перспективу. Конечно, пока что он живёт на полном обеспечении, отсылая матери почти всю свою долю пенсии, но ведь настанет время, когда Хосе будет получать значительное жалование. Операции по регенерации конечностей и коррекции торса и внутренних органов уже не будут для него недостижимыми! Он долго не решался завести об этом разговор с командором факультета, храня мечты в глубине сердца, как нежный росток цветка, неожиданно распустившегося на каменистой почве. Он перерыл всю справочную литературу, поэтапно изучив то, что медики смогут сделать с его телом.
        - Я прекрасно понимаю тебя, Хосе, - сказал командор, когда Хосе, не в силах более сдерживаться, попросил аудиенции. - Теперь ты достаточно взрослый, чтобы я мог говорить с тобой откровенно. Корпорация способна уже сейчас оплатить весь цикл твоих операций. Однако, что произойдёт с тобой через год? Ну-ка, пораскинь мозгами!
        Хосе задумался.
        - Я буду ещё не менее двенадцати месяцев заниматься восстановительной физкультурой, сэр…
        - Совершенно верно, Хосе. Год уйдёт на регенерацию и год на реабилитационный период и гормональную перестройку, а это тяжкий труд для пациента. Ты потеряешь два года учёбы. Это бы ещё ничего, но ты начнёшь жить новой жизнью, мой мальчик. Ты уже не будешь уделять столь много внимания учёбе. Как и многие, ты ринешься в океан новых ощущений, наслаждаясь совершенно незнакомой тебе жизнью.
        - Я понимаю, сэр, - серьёзно сказал Хосе. - Вы боитесь того, что все мои достижения пойдут прахом и ASTRA потеряет хорошего пилота.
        - Это жестокий мир, парень, - мягко сказал командор, сердито пыхнув в усы своей знаменитой электронной сигарой с терпким ароматом дорогого табака. Его огромный нос покраснел. - Ты уже посчитал сумму?
        - Да, - ответил Хосе. - Три полёта. Семь лет выслуги.
        - И ты сможешь спокойно начать все процедуры и операции.
        - Да, сэр. За семь лет я окупаю учёбу и приношу корпорации прибыль… - начал было Хосе, но командор махнул рукой.
        - Считать я умею и без тебя, парень, - он снова выпустил клуб дыма. Хосе вдруг понял, что командор старается не смотреть ему в глаза. Ему стало жаль, что он вообще завёл этот разговор.
        - Я знаю, что за всё на свете надо платить, сэр, - сказал он. - ASTRA - это моё будущее и будущее моих сестёр. Корпорация дала мне возможность… а я умею быть благодарным! - на глаза его навернулись слёзы. Его смешной писклявый голос задрожал и стал едва слышным, - Спасибо, что поддержали меня, сэр. Семь лет… я отработаю семь лет, прежде чем всерьёз задумаюсь об операции.
        Лапки массажёра сняли боль. Дежурный hormigo помог Хосе принять душ. Следить за физкультурой и гигиеной надо было неукоснительно. Кресло-ложе не спасёт тебя от пролежней, если не будешь шевелиться, полагаясь лишь на Терезу и верных hormigas. Хосе вздохнул и закрыл глаза, отдыхая. Всё-таки ему было тревожно. Корабль будет ползти в инерционном полёте не менее шестидесяти лет. Хосе сейчас двадцать четыре. До пятидесяти без специальных операций ему вряд ли протянуть. Так уж врачи говорят, а они - сеньоры опытные. Остаётся около тридцати лет жизни…
        Тридцать лет Хосе ещё мог следить за кораблём, реагируя на любые случайные изменения. А они - видит Бог! - бывают. Ведь не просто так произошёл сбой, вытолкнув корабль из подпространства обратно в пустоту за треть расстояния до конечного пункта! Посадка, разгрузка и так далее - всё это сделают разбуженные вовремя инженеры колонии. Справятся. Сообщение для ASTRA о случившемся Хосе отправил; колонистам тоже ещё оставит подробное послание. Маме, семье сообщил. Капсулу командира-пилота колонистам обратно возвращать теперь без надобности. И хорошо! Вместе с капсулой им останутся дополнительные hormigas, которые Хосе забрал бы с собой на обратный путь! Да и мощный бортовой компьютер «Тереза» им лишним не будет…
        - Разбуди меня через два часа, Тереза, - не открывая глаз, попросил он.
        - Хорошо, - тихо ответила Тереза. Hormigas Капитан преданно стоял рядом с изголовьем, - совсем, как часовой. Надо будет ещё поработать над его характером. Пусть он будет похож на Мохамеджана… хвастать будет Капитан, стихи читать будет Капитан… и песни петь.
        Хосе представил себе, как проснувшись, Ольга будет ждать его приветствия. Он уже знал, что ей рассказать. Суровый, высокий и небритый мужчина в комбинезоне будет смотреть на неё покрасневшими от бессонницы глазами и, скупо роняя слова, сдержанно опишет случившееся. Он скажет, что после его смерти hormigas кремировали тело командира-пилота, развеяв прах в пространстве. Он пожелает Ольге и всем-всем-всем долгой и счастливой жизни. И закончит гордыми словами: «Живи, Ольга, так, чтобы твоим русским предкам было весело смотреть на тебя. Смотреть и гордиться! Храни тебя Христос и дева Мария! Прощай!»
        Командир будет выглядеть таким, каким в мечтах Хосе всегда видел себя … каким он бы обязательно стал, не случись беда в его третьем полёте. Что ж, семья получит хорошую страховку - это очень даже неплохо, тем более, что после смерти отца в тюрьме, некому будет наложить лапу на эти деньги. И перед корпорацией ASTRA его совесть чиста - он уплатил свой долг сполна и достоин портрета на Стене Славы. А главное - колонисты восстанут из своего сна, почти неотличимого от небытия, и начнут трудиться, обустраивая новую родину… и красавица Ольга будет радоваться жизни под чужим ласковым солнцем.
        Хосе улыбался. Он парил между сном и явью. Мягко шелестели кондиционеры. В воздухе плыл аромат цветов. Впереди Хосе ждали тридцать лет покоя. Его ждали книги и фильмы. Он хотел основательно углубиться в теорию - в конце концов он попал в Академию именно из-за своих математических способностей! Он будет программировать ninos hormigas, стараясь предусмотреть все возможные и невозможные ситуации, которые могут возникнуть после того, как он закончит своё блаженное бытие и роботы останутся одни. Он оставит все свои математические и программные разработки командору и совету колонии. Дева Мария, тридцать лет! За это время можно очень многое сделать, узнать, понять!
        А когда Ольга проснётся, hormigo Капитан подарит ей три алых розы из оранжереи. От Хосе.
        Тереза опустила температуру воздуха до двадцати пяти градусов. Капитан осторожно промокнул лоб Хосе. Пилот-командир улыбался, ещё глубже погружаясь в сны. Всё было хорошо. Он снова вытянул счастливый билет - один на миллион.
        ИЗМЕНИТЬ ИСТОРИЮ
        Сергей Прохорович с проклятьем спустил ноги с кровати. Уснуть теперь точно не удастся! Что за наказание с этими внуками - просидел вчера с Антошкой до одиннадцати вечера. Вроде и спать ложился нормально, и давление было не выше нормы, и таблетки необходимые выпил по расписанию… да только сна старику было отпущено всего до трёх часов ночи. Сиди теперь в кресле, лупай глазами в телевизор и жди, когда за окнами начнёт робко просачиваться серенький зимний рассвет.
        Сергей Прохорович прошаркал на кухню и налил из термоса горячего пахучего чая. Невестка в своё время подсказала. Мол, чёрта ли вам, папаня, ночью у газовой плиты шарашиться, - неровён час опять, как в прошлый раз, заснёте и спалите ещё и второй чайник. Заливать с вечера чай в термос давно вошло в привычку, - и старик каждый раз вспоминал узкое лицо невестки и её тонкие поджатые губы. М-да, Галка, вот теперь и ты сама - бабушка. И ещё чуть-чуть и ты тоже будешь дряхлым призраком бродить по квартире, дожидаясь холодного, воистину старческого, рассвета.
        В телевизоре шла какая-то чушь. Сергей Прохорович наткнулся, было, на какой-то фильм о войне, где кто-то обречённо носился под разрывами снарядов, убивая фашистов пачками. Однако пока старик возился с халатом, пока искал очки, оказавшиеся почему-то не на месте, пока устраивался в кресле и, кряхтя, тыкал артритным пальцем в пульт - главный герой трагически погиб и по экрану поползли титры.
        - Ну, вот, - сказал Сергей Прохорович, не особо расстраиваясь. - Только было жопу пристроил…
        Он взял с журнального столика альбом с фотографиями и раскрыл его. По телевизору беззвучно (спасибо волшебной кнопке MUTE!) шла реклама. Вчера вечером Антошка, заинтересовавшись, расспрашивал старика, кто есть кто на фотографиях. Сергей Прохорович вначале неохотно, а потом втянувшись, листал альбом и, временами напрягая память, рассказывал:
        - Это отец мой, твой прадед. Он в гражданскую два ранения получил. Во-о-от такая вмятина в рёбрах была! В Отечественную его в железнодорожные войска взяли, а потом он уже в водители попал. Так на полуторке до сорок четвёртого года и мотался. А там уж - осколок в ключицу, контузия, переломы… до сорок шестого по госпиталям валялся.
        - А брат твой? Бабуля говорила, что он где-то на Урале служил? Это как так… в войну-то?
        - Алексей-то? - охотно вспоминал Сергей Прохорович. - Так его в сорок втором забрали. Попал во внутренние войска, они там зону охраняли, где начинали атомный комбинат строить. Дачу Курчатова в сорок седьмом охранял, не хухры-мухры! Есть там такая дача, где Курчатов отсыпался. Днём он на объекте или в разъездах. На дачу только спать и приезжал. Он, да министр Славский. Ну, Берия разок-другой наведался… - пускался дед в замысловатые воспоминания.
        - Батя говорил, вы в войну здорово голодали, да?
        - Да уж… - помрачнел Сергей Прохорович. - Это уж, не приведи Бог кому…
        Вот и проснулся сегодня старый пень, полудохлая развалина Сергей Прохорович, ветеран труда и разнообразных грамот обладатель, увидев себя во сне семилетним Сергунькой, мешком осевшим прямо на заснеженную дорогу…
        - Ты, прямо, как туркмен сидишь! - сипло хихикнул Малик и ловко сплюнул через дырку, оставшуюся вместо переднего зуба. - Пошли, недалеко уже. Замёрзнешь, слышь?
        Встать не было сил. Сергунька хотел заплакать, но и слёз не было. Ветер ровно свистел по косогору, вздувая злые снежные смерчики - «шайтаны», как называла их бабушка Малика. Ветер резал, как нож, ветер выстуживал из-под ватника остатки тепла. Ветер был настоящим фашистом - ничуть не лучше проклятых немцев, которых били сейчас наши советские солдаты…

… и батя где-то там, с ними, на большом тяжёлом танке…

… он держит Знамя с тёплыми ослепительно жёлтыми кистями и раскалённой алой звездой…

… и Сергунька, ладно опоясанный портупеей, в хромовых начищенных сапогах встаёт на одно колено, чтобы поцеловать краешек Знамени…

… и обжигает губы!
        Мотая тяжёлой головой, он стоял на четвереньках, пытаясь встать. На губах запекалось что-то солёное, отчего их щипало. Сергунька поднял руку и приложил к губам варежку.
        - Ты мне губу разбил! - заныл он.
        - Вставай, говорю! Как туркмен хочешь замёрзнуть? - Малик уже злился. - Взял я тебя на свою голову, гадёныш!
        - Эй, долго вы там? - режущий ветер донёс слова Камиля. Камилю что - он вон какой большой, сильный. Мамка у него в магазине работает, на хлебзаводе всех знает… богатая семья… хлеба много кушают…
        - Серый, опять засыпаешь?!
        - Камиль, он не встаёт!!
        - Ну и пусть домой идёт, доходяга! Говорил тебе - не бери!
        Сергей Прохорович вздохнул и откинулся на спинку кресла. «Как туркмен сидит»… маленький заморыш, выклянчивший у Малика право пойти со старшими за мёрзлой картошкой. Её надо было выковыривать из-под земли и снега и тащить домой… где прожорливые сестрёнки уже таращили огромные синие глаза, казавшиеся странно чужими на бледных прозрачных личиках. «Гнилой-то, гнилой сколько, Малик!» «Тётя Маша, я вам по-честному, как и себе. Да вот - гляньте!» «Ох, Малик, верю-верю… храни Господь тебя и ребят ваших! Вы только с патронами не возюкайтесь, не хватало нам, матерям, чтобы ещё кому пальцы пообрывало! И не курите вы всякую гадость, не подбирайте! Так, ведь, и губы-то от сифилиса сгниют!»
        - А ведь так и молчал Малик, я потом уж узнал, что картошкой он не просто так делился… - пробормотал Сергей Прохорович. - Как отец вернулся - ахнул только. Всё мало-мальски ценное, вплоть до старого комода, всё уже у в доме Камильевой мамаши стоит.
        Вчера внук сказал ему, мол, что же обратно не забрали? Ага… руки коротки забирать! Батя весь израненный, еле на ногах стоит, контузия его крутит так, что смотреть страшно. Куда ему с продавщицей тягаться. Да к ней ещёГриша-милиционер похаживал
        - попробуй, тронь.
        - А туркмены, Антошка, тогда мёрли со страшной силой. Их в сорок третьем несколько эшелонов привезли. В сорокоградусные-то морозы - в одних драных халатах. Всё своё ни в шапках держали. Лохматые такие шапки. В них и запихивали у кого что есть - спички, табак, мелочь всякую. Ведут их на работу - то один, то другой у дороги садится… а встать уже не может.Если с такого шапку стянуть, считай через пару часов - труп. Да если и не трогать - всё одно труп. Если уж сил идти нет - дело хана. Эх, и перемёрзло же их, бедолаг! За что их? А кто его знает, Антон! Мы и не интересовались. Сидят - значит, есть за что…
«Эй, пацан, который год теперь, а?»
        Сергей Прохорович встрепенулся. Фу, ты! Задремал в кресле! А тут и гаркнули прямо над ухом. Постой-постой… во сне гаркнули, конечно же. Во сне!
        А прямо, как наяву.
        Странно то, что все прошедшие годы, все семьдесят лет Сергей Прохорович так никогда и не вспоминал странного человека в цветастом клоунском костюме, чудной яркой каске и кривыми лыжными палками в руках. А уж ботинки у него были - цирк, да и только! Блестящие как мыльница и неуклюжие, как тряпичные обмотки, которые соседский дед под гигантского размера калоши наматывал.
        Подробностей сейчас и не вспомнить… осталось только впечатление чего-то дурацкого и абсолютно нереального. Наверное, именно поэтому Сергунька даже в мыслях не принял неизвестного дядьку за шпиона и диверсанта.
        - Эй, пацан, который год теперь, а?
        Сергуньга пожевал губами и, борясь со слабостью, ответил:
        - Сорок третий, сами что ли не знаете? Если вы контуженный, то вам обратно в госпиталь надо. - Он вздохнул и добавил. - Который в школе. Для тяжелораненых.
        - Ни хрена себе! - сказал дядька, не очень-то, похоже, удивившись. - А я смотрю - паровоз по ту сторону дымит и зэки какие-то копошатся… А город какой?
        - У вас хлеба нет? - против воли пискляво сказал Сергунька. Как всегда, стоило только упомянуть о хлебе, в животе провернулся холодный ржавый железнодорожный костыль.
        - Чего? А, хлеба… нет, хлеба нет. На вот, держи шоколадку. Подожди, я разверну… обёртку оставлю… год изготовления на ней…
        Дядька ещё что-то говорил, но Сергунька уже не слышал. Он набил рот шоколадом, стараясь, чтобы слюни не текли по щекам. Он давился и глотал, торопясь, пока глупый дядька не передумает. Ах, какая сласть! Совсем, как американский шоколад, который иногда приносила домой мать, если у них на заводе вдруг «расщедривалось начальство» говорила она тогда.
        - Город, говорю, какой это? - сердито сказал человек и Сергунька с огромным усилием проглотил вязкий по неземному вкусный комок.
        - Ала… Алапаевск, - прохрипел он.
        - Алапаевск? Ни хрена себе… а я из Свердловска.
        Они ещё о чём-то говорили, но сейчас уже и не вспомнить. Сергуньку подташнивало, но ноги уже не отказывались идти и он тащился рядом с дядькой. Интересно, почему он тогда не взял Сергуньку за руку? Сергей Прохорович представил себя со стороны и хмыкнул - вшей, наверное, боялся подхватить. А вшей у них дома не было, не зэки какие-нибудь, не враги народа.
        О чём же они говорили? Помнится, дядька сердился, что Сергунька сказал, мол, домой вас не поведу - у нас подселённые живут. По всей улице, считай, либо ленинградские, либо ещё какие подселены. А у них расконвоированных двое. Тихие, правда, спокойные. На заводе работают, сталь льют для фронта и для победы.
        - Ну, ты, пацан, и заторможенный! Мне бы переодеться надо. А потом в НКВД, чтобы в Москву попасть, понял?
        - В Москву… - протянул Сергунька, думая только о том, как долго держится во рту восхитительный вкус. Эх, Валька с Полиной унюхают запах - рёву сколько будет, что им, сестрёнкам, не принёс! А сами прошлый раз весь хлеб и сожрали. Всю дневную норму! Вот мать ругалась вечером!
        - Да, в Москву ехать надо. Со Сталиным встречаться. С Советским правительством.

«Контуженный, точно! - вяло подумал Сергунька. - У Петьки рыжего братан с фронта приехал - совсем рехнулся. То песни поёт невпопад, то плачет. А заплачешь тут, полбашки снесло, пластинку, говорят, вставили, чтобы мозги не выпадали наружу. Петька врал, что пластинку снять можно, что, мол, брат на ночь и делает. Врун!
        - Мне бы до темноты хотя бы где-то пересидеть. Видишь, одет не по эпохе…
        - Ты, дяденька, лучше к бабушке Груне зайди. Вот её дом, тут. У неё там Гриша-милиционер живёт.
        - Милиционер, говоришь? - дядька задумался, сидя на корточках и покачивая головой в своей странной разрисованной каске, на которой немецкими буквами было что-то написано. Ну точно, немецкими, какими ещё? А может, американскими. Как на шоколаде и коробках из-под яичного порошка. Мама говорила, что американцы хотят второй фронт открыть, а англичане боятся и «резину тянут». Американцы весёлые, Сергунька сам осенью в кинохронике видел. Плывут на огромных кораблях и летают на самолётах в одних трусах - жарко!
        - …блин и смартфон не взял…
        - Чего?
        - Ничего. Занесло меня к вам, как в болото… нет, чтобы в Москву или ещё куда… да хоть бы и в Свердловск! Съехал, называется, по трассе… блин!
        Смешной дядька. Психический, наверное.
        Потом, в незаметно надвинувшихся за разговорами сумерках, дядька с Сергунькой пошли к мосту и незнакомец свернул направо к дому бабушки Груни и Гриши-милиционера. Здоровенный кобель лениво облаял их из будки. Кобелю тоже не хотелось вылезать в промёрзший, прорезаемый ледяными струями ветра, мир.
        Сергунька получил напоследок ещё одну, маленькую, шоколадку в чудесной «золотинке» и спрятал её за пазухой, откусив немного. Чуть-чуть. И даже не половину. Он решил отдать это чудо маме и пусть она сама делит между сёстрами и Сергунькой. Пусть всё будет по-честному. Вот только не знал он, стоит ли говорить о той, первой шоколадке? И мучаясь угрызениями совести, решил, что не стоит. Сёстры могли и отлупить - даром, что вон, какие вытянулись. «Дурная трава кверху тянется!» - сердилась, бывало, мать.
        Дядька что-то говорил напоследок, Сергунька кивал головой, глядя на то, как человек нервно затягивается необычной, трофейной, наверное, сигаретой из яркой коробочки. Потом незнакомец развернулся и побрёл по тропинке, неуверенно ступая в своих безобразных «говноступах», как сказал бы соседский дед. А Сергунька поплёлся домой.
        - Хм… что же я матери-то сказал тогда? - пробормотал Сергей Прохорович. - Не помню. Надо же - не помню!
        Вроде, мать пришла позже обычного и сходу надавала сёстрам подзатыльников. Наверняка досталось и Сергею Прохоровичу…
        Прошлое мёртво уходило вглубь, как застывшая толща зеленовато-чёрного зимнего льда. И не разобрать уже было что там, - на расстоянии, казалось бы, вытянутой руки, - семьдесят лет назад. Ни упоминал ли кто при Сергуньке о появившемся у Гриши-милиционера незнакомце странной наружности, ни о чём-либо вообще. Ничего - кроме постоянного, пожирающего как раковая опухоль, голода.
        - Ну, ты даёшь, дед! - сказал на следующий день внук Антон, сделавший дежурный звонок деду на сотовый. - Говоришь, он в горнолыжном костюме был? Это ты, наверное, телевизора насмотрелся. Типа, «Скользящие», помнишь?
        Сергей Прохорович помнил. Нет, этот дядька на путешественника во времени не тянул. Наверное, катался себе… или катается, или ещё будет кататься, среднестатистический мужик лет тридцати-сорока где-нибудь на Ежовой или Солнечной, а то и на Уктусе… и въезжает прямиком в прошлое, да ещё и в Алапаевск, куда по железной дороге верных сто восемьдесят километров.
        И трясётся такой дядя в редком ельнике, дожидаясь сумерек и не желая выделяться своим нарядом, и клянёт судьбу, и строит планы великие - Москва, Сталин, НКВД.
«Обратите внимание, товарищи, на состояние атомной промышленности. Ах, какие у меня доказательства? Костюм, лыжные палки, ботинки, часы-трусы и обёртки от шоколада… и сотовый телефон!» Впрочем, как раз этого-то при нём, похоже, и не было…
        Ну, на деньгах год выпуска покажет, если деньги при себе…
        - Нет, - пробурчал дед, - ни хрена у этого парня не вышло. Это ж рано или поздно известно бы стало!
        - А откуда ты знаешь? - спросил него внук Антон и Сергей Прохорович услышал, как тот бибикнул на кого-то. - Урод, прямо под колёса бросается! Так вот, я говорю - откуда ты знаешь? Может и добрался мужик до Москвы и Сталина и живём мы все теперь в альтернативной реальности!
        Днём, подремав, Сергей Прохорович отправился на кухню загружаться дневной порцией лекарств. «Энап», «Ренитек», «Гипотиазит» и так далее - тонкая верёвочка, держащая на поверхности не желающее умирать существо… пенсионера… человека. В телевизоре показывали сериалы про ментов, бандитов, гнали эстраду, заумно рассуждали о какой-то далёкой от жизни московской чуши. Перещёлкав все тридцать с лишним каналов, Сергей Прохорович решил прогуляться до магазина и купить кончившееся ночью молоко. Идти было далековато - через три квартала. Там и дешевле, и молоко вкуснее. Хм… во всяком случае - дешевле.
        Поскрипывая по снежку, выпавшему за ночь, кутаясь в тёплый шарф, Сергей Прохорович думал о том, как стыло и погано было брести за гнилой картошкой… и как он засыпал там, на дороге… и каким замечательно вкусным и сытным был шоколад.
        Простая мысль пришла ему в голову: вполне возможно, что незнакомец всё-таки изменил историю хотя бы тем, что маленький шестилетний доходяга смог вернуться домой в страшном, мертвенном январе тысяча девятьсот сорок третьего года.
        СТРОИТЬ СТЕНЫ
        Средний Урал, Екатеринбург, 2033 год
        Что бы уж сразу разобраться со всем этим делом - коротко скажу, что к апрелю я совсем опустился. Целей и желаний не было. Жить было скучно и неинтересно.
        Я работал главным редактором новостей на одной из наших телекомпаний. Ну, сами понимаете - суета, дым коромыслом, матюги и оперативки, работа чуть ли не до полуночи и, практически, без выходных.
        Сейчас, когда инет на самом своём подъёме, старые добрые команды новостёров, как ни странно, снова в моде. Все эти инет-пэты конечно же хороши, но одно дело смотреть пэт, тупо сдёрнутый с камеры слежения, а другое дело - не только показать новость, но и наполнить её смыслом закадровой начитки, да ещё и выразить своё личное мнение касательно произошедшего события.
        Может, я просто становлюсь старым? Рановато, вроде бы….
        Но, чёрт возьми, я хорошо помню, как появилась эта мода на сетевое воровство разных вуайеристских хохмочек, маленьких трагедий и трагикомедий - напрямую с уличных камер. Боже мой, я даже отчётливо помню те времена, когда слова «пэт» ещё не существовало, а в словаре, набрав английское «pat», вы получали в качестве перевода только: 1) похлопывание, 2) комок.
        Ну, дурацкое дело - нехитрое. Хакнешь десятка два камер и набираешь материал, пока служба безопасности не перекроет тебе кислород. Самое большее, что тебе предъявят
        - небольшой штраф, да и то надо основательно насолить какому-нибудь человечку, чтобы дело до суда дошло. К примеру, запускаешь в инет тяп-ляп смонтированный сюжетец - пэт - о том, как некий гражданин в пьяном виде с проституткой торгуется, а потом в драку лезет, о цене не договорившись. Причём морду его пьяную чёрным шильдиком не прикрываешь, а, наоборот, во всех ракурсах показываешь. А тот возьми, да и окажись средней руки чиновником или мало-мальски приличным бизнесменом.
        Естественно, шум-гам, дым коромыслом. Да только поймать тебя на том, что это именно ты сюжетец монтировал - стоит денег… да немалых. Вот и утрётся такой тип, предварительно обложив матюгами все пэты мира, глобальный инет, его доступность, всех хакеров, законы и их служителей, а также чёрта, чёртову мать, правящие круги и всю вселенную в придачу. Хотя - не шляйся по ночам в пьяном виде, а уж тем более не скандаль со жрицами любви!
        Честно говоря, пэттинг - забава совсем уж для дебилов. Бывает, кликнешь на свежеиспечённый инет-канал и кроме самопадающих невест на свадьбе, уличных драк, перестрелок и автомобильных аварий так ни черта и не увидишь. А такого барахла по инету - тьма. Незачем и искать.
        То ли дело официальное инет-СМИ. Тут уж приходится покрутиться. Зато сюжеты наши - от официозных до хохмочек - нарасхват. Самые крупные инет-каналы нашими сюжетами пользуются. У нас всё без обмана, а уж тем более без этих новомодных штучек, когда человеку вклеивают чужое лицо и моделируют под него голос. Иной раз даже специалисты едва-едва докапываются, что пэт, где изрядно наклюкавшийся губернатор в обнимку с пьяной бабой на вечеринке в бассейн падают - не более чем подделка.
        Ну вот, разворчался, сел на любимого конька. А дело-то не в пэтах! Я - мужик достаточно солидный и занятой. Поэтому, повторюсь, вымотался к марту до полного отупения.
        На Китайский Новый год я, правда, немного отдохнул, ухватив в качестве любовницы одну смазливую корреспондентку, которую недавно принял на работу вопреки желанию нашего босса-учредителя. Толстый такой бабай… терпеть его не могу.
        К сентябрю девочка закатила мне истерику, мол, ей надоело, что её все воспринимают всего лишь как любовницу шеф-редактора, отважно прыгнула в постель солидного банкира, а к октябрю выскочила замуж за его заместителя, сына одного крупного чиновника из правительства Пермской автономии.
        Всё это для меня прошло на удивление без эмоций… слишком много было работы. События следовали одно за другим, начиная с июля, в котором, по традиционному течению жизни, информповодов для новостей и быть-то не должно! Рухнул строящийся пешеходный мост; стреляли в ночном кафе-шашлык и уложили с десяток азербайджанцев; премьер-министр правительства Малого Урала неожиданно подал в отставку; в Кремле показали дулю нашему губернатору по поводу его любимого проекта и старик по этому поводу опять нахимичил с пошлинами на дорожных магистралях. Вдобавок, две крупных компании перегрызлись между собой из-за землеотвода; в лесах под городом искали следы инопланетян, а нашли упавшую иранскую ракету; к нам приезжали несколько
«легенд русского рока»; учредители нашего инет-канала всерьёз заявили о том, что намерены продать нас, как непрофильный бизнес. И под занавес всей этой летнее-осенне-зимней суматохи моя бывшая жена подала на меня в суд за слишком низкие алименты, подозревая, - вот дура-то, - что я отстёгиваю ей денежку только с официальной зарплаты… Словом, вокруг меня все, как с цепи сорвались.
        К ноябрю, который и в мирные-то времена никогда не был тихим и спокойным, я весь издёргался, много ругался, ещё больше пил и 29 декабря на корпоративной новогодней вечеринке от души съездил по морде нашему жирному бабаю. Сила отдачи мгновенно выкинула меня на улицу, в ранге полностью безработного… и с негласным «волчьим билетом», как какого-нибудь нашкодившего кандидата в граждане Малого Урала.
        Но я не унывал, поскольку в чуланчике, в стареньком неработающем роботе-пылесосе, чей корпус держится на двух винтах, у меня хранилась радующая глаз тугая пачка американской валюты. Память о последних предвыборных баталиях, кстати, более обогативших меня мизантропией, чем долларами. Честно говоря, начиная работать в команде нашего всеми уважаемого начальника трассы Екатеринбург-Новосибирск господина Бо Цзюй-И, я не был таким циничным. Однако к концу кампании этот самый цинизм лез из меня, как перья из старого пуховика.
        Жаль, пачка худела намного быстрее, чем мне бы хотелось, поскольку теперь уже с цепи сорвался я… и изо всех сил «оттягивался по полной программе», пока сырой январской ночью не обнаружил себя на незнакомом шоссе где-то за городом.
        В носках.
        Плащ и всё остальное было на мне. Не было только модельных «эмирских» сапог с загнутыми носками, купленных ещё в те времена, когда я был счастливым семьянином. Ногам было зябко.
        Покачиваясь, я нащупал резиновыми пальцами кошелёк в кармане. Стараясь не переступать с ноги на ногу деревянными холодными ногами, я прищурился в чёрную глубь кошелька. На ощупь что-то бумажное в нём было… но сумма не определялась. Пришлось тащиться метров пятьдесят до ближайшего фонарного столба.
        Странно… деньги были на месте, равно, как и ключ-пароль от квартиры, часы-сотик на руке и обручальное кольцо на пальце левой руки. Оглядевшись, я ещё раз убедился в том, что нахожусь, скорее всего, на кольцевой объездной дороге. Вот, вдали светятся знакомые огоньки старой телевизионной башни, а за чахлыми деревьями лесополосы просвечивает редкими огоньками жилой массив с неизменным ярко-красным фонарём пропускного пункта…
        Опять же… если вспомнить, что по обочинам междугородных шоссе фонарей обычно не ставят… то можно сообразить, что я всё-таки близок к городу… к нашему чёртовому мегаполису, где разгуливать по ночам в носках не принято. А уж тем более на Крещение, при температуре плюс четыре градуса мокрого январского Цельсия.
        Возможно, на морде у меня красовался синяк, но на ощупь определить было трудно - физиономия всё ещё была онемевшей, как это обычно бывает как у основательно наклюкавшихся безработных шеф-редакторов, так и у простых людей. Плащ был чист… во всяком случае, спереди.
        Какого чёрта? Как я здесь оказался? И где моя обувь?
        Я попытался порыться в памяти, но вспомнил только, что утром менял доллары… и по старинке взял всё кэшем… а потом… потом - трёх симпатичных девочек, сидевших на скамейке с дорогим шампанским, которое мы с Вовкой разливали им по пластмассовым стаканчикам. На коленях у самой красивой девушки лежала коробка с конфетами… и… ёлки-палки, я купил каждой из них по золотой цепочке!
        Точно. И полулегальная ювелирка красовалась всего-то в двух шагах…
        И помнится, мы с Вовкой выспрашивали девушек о стоимости одной модной цепочки, а они отвечали нам, что кавалеры могут купить им одинаковые, поскольку они (девушки) есть навек неразлучные подруги и красоваться в идентичных цепочках им - хи-хи-хи - не в лом! И вообще, при местном демографическом напряжении - соотношении женщин к мужчинам как десять к шести, замуж они могут выйти только гипотетически, да и то форма брака будет определяться, как «официальное многожёнство». А им, мол, такое не очень-то нравится. Словом, обычный трёп с девочками, непрерывно хихикающими, посасывающими насвай под языком и пожирающими конфеты «Сугомак» со страшной скоростью. Девочками, до заикания обрадованными тому, что на них обратили внимание. По-моему, они даже сменили насвай на лёгкий афродизиак-насвай, готовясь, так сказать, не оплошать, если дело дойдёт-таки до старого, как мир, «чмок-чмок, джага-джага».
        А потом непослушными пальцами я отстёгивал им деньги, смутно соображая, сколько же всё-таки надо отдать, а сколько оставить.
        Весело…
        Они, значит, всё-таки отоварились. И даже вернулись к пьяному дяденьке-спонсору и его забавному другу, а Вовка (или я сам? не помню…) за это время уже прикупил три бутылки шампанского «Янычар» и коробку конфет «Гора Сугомак», чтобы отпраздновать знаменательное событие - знакомство. Ах, да… ещё и водка была… о-о-о, Господи! И мы её пили.
        Ну, парень, ты даёшь!
        Впрочем, хрен с ними, с деньгами. Как говорится, откуда пришли…
        Будем решать проблемы по мере их поступления. Прежде всего, я сканировал окружающий район. Конечно, сканер-программы, установленные на частные сотики - серьёзное нарушение закона. Однако в один прекрасный день я выложил кругленькую сумму за эту штуку и никогда не пожалел о содеянном. Сканер информировал меня о том, что поблизости не было ментов. Уже хорошо… и даже больше! Очень хорошо, великолепно! Людей поблизости также не было, разве что те, кто отключил свои девайсы, лелея коварные планы…
        Но для грабежа заштатная дорога плохо подходит. Здесь можно проторчать до самого рассвета, отключив свой сотик, чтобы быть недоступными для сканера, но так никого и не дождаться. Как говорится, овчинка не стоит выделки. Мне это было понятно даже в том затуманенном состоянии, в котором я пребывал.
        Некоторое время я погордился собой, глупо улыбаясь…
        С десяток камер наружного наблюдения торчали вдоль дороги и, естественно, много их было в жилом микрорайончике неподалёку. Но в поле их зрения я попадал на пределе зоны охвата. Впрочем, до того, как я попал на дорогу, я прошёл мимо, как минимум, полутора десятков этих неусыпных глаз… не считая тех, что беспристрастно зафиксировали мою пьяную личность в подъезде и в пропускном пункте. Ведь откуда-то я здесь появился?! Не унесло же меня ураганом из четырёх ласковых рук девиц на выданье прямо на обочину пригородного шоссе! Маленькая Дороти и её длинное путешествие к алкоголизму… Великому и Ужасному.
        Ну и ладно… хватило ума нарезаться - будь готов к тому, что тебя выставят на посмешище твоим друзьям, родственникам и знакомым. Честно говоря, ума не приложу, кому бы это было нужно. Разве только какой-нибудь местный скучающий прыщавый юнец неумело сляпает пэт и выложит эту скучищу в инет.
        Теперь надо как-то добираться домой. Машины нет-нет, да и проезжают… но ловить
«бомбера» мне не хотелось. Тем более в носках…
        Я попытался внятно и чётко назвать адрес. Губы слушались плохо. Вновь и вновь, я вполголоса проговаривал заветные слова, чтобы в нужный момент, заплетающийся язык меня не подвёл. С пятой попытки фраза выговорилась. Вот теперь можно звонить в таксопарк. Хорошо бы пришло RT - сити-такси с равнодушным и вежливым роботом-водителем…
        Водитель был небрит, мрачен и неразговорчив. Впрочем, я тоже был нерасположен к болтовне. В машине было тепло и уютно. По ногам, удивительно кстати, дул горячий ветерок от обогревателя. В нагрудном кармане я обнаружил смятую пачку с единственной сигаретой.
        - Курить можно?
        - Кури.
        - Спасибо… о, блин, зажигалку посеял…
        - Держи.
        - Спасибо.
        - Не за что.
        Я затянулся. От тепла голова снова закружилась, но теперь это было даже приятно.
        - И что им ещё надо? - с горечью сказал водитель.
        - Кому, пс-с-стите?..
        - Да им, соплякам этим! Долбишься, долбишься на трёх работах… а потом он приходит домой и заявляет, что ты для него говна не стоишь! Слышь, а? Ты, отец, для него - говно на палочке!
        - Сын?
        - А кто же ещё? У тебя дети есть?
        - Дочь. Одиннадцать лет. Я в-в-в разводе…
        - Ну, жди. Тоже прилетит тебе плюха. Сейчас-то женат?
        - Нет.
        - Повезло… потом, хоть, легче будет от одной плюху словить… чем сразу от обеих.
        Водитель долго рассказывал о том, как сын поступал в престижный ВУЗ, как пришлось
«сунуть кому надо в лапу», как кувыркался он, отец, по всей автономии, выискивая работу поденежнее… как работал, как и сколько откладывал. О том, как жена профукивала деньги на тряпки и отдых… хотя сама и не работала. «А что? Я думал, пусть с сыном поездит, пока возможность есть! Я уж, так и быть, вкалываю, так зато сын обут-одет. И инет тебе, и скрэббл-драйв, и скейт-ганг, и мать твою за ногу, и прочие удовольствия!»
        - Веришь ли, курорты ему оплачивал, дубина! Лишь бы учился хорошо, престижную работу получил. Он, блин, и получил! Вот она, мечта, сбылась! Водку пей, салют заказывай… а - шиш!!
        Сегодня, - точнее уже вчера, - сын объявил о том, что, мол, папаня - человек несостоявшийся, старомодный и глупый. «Нет, ты видал сучонка, а?!»… Интереса у сына к нему, как к отцу и гражданину, нет никакого. И вообще, маму он, видите ли, еще как-то ещё терпит, потому что жалеет, а отец для него - противный злой дядька, вечно отсутствующий с утра до вечера, вечно ворчащий и вечно ругающийся с матерью, а по воскресеньям ещё и мрачно дующий бамбуковую водку в местной узбекской чайхане.
        - Прикинь, друган, он мне заявляет, что моё высшее образование - это, мол, при царе Горохе получено! А я, между прочим, на заводе, как папа Карло… и не токарем-слесарем, всё-таки, а инженером-конструктором! Да хрен бы я с оборонного завода ушёл, если бы мне не нужны были эти долбанные деньги! Причём, заметь - на его учёбу! А тут он такое выдаёт… тьфу!
        Водитель умолк. В голову мне лезло только какое-то сопливое: «Знаете, ваш сын ещё поймёт, что всё-таки любит вас!» - но это прозвучало бы говённо. Да и от тепла салона моя голова кружилась всё больше и больше… и это становилось уже неприятным.
        Подкатив к самому подъезду, водитель остановился. Я неуклюже вылез, сходу угодив ногами в ледяную лужу, сунул ему в руку пару бумажек, что было ровно вдвое больше той суммы, о которой мы договаривались, махнул рукой на его вялую попытку полезть за сдачей во внутренний карман куртки и захлопнул дверцу машины.
        Потоптавшись в луже, я снова открыл дверцу, сознавая, что от меня несёт жутким перегаром:
        - Ты… это… ладно, чего уж там… дети есть дети. Когда-нибудь поймёт…
        Водитель что-то буркнул в ответ, кидая в рот зелёную горошинку насвоя.
        - Ладно, спасибо. Удачи! - сказал я, захлопнул дверцу и поковылял к подъезду.
        Красный насвай - возбуждающий, синий - для памяти, зелёный - успокаивающий…
        В лифте воняло.
        Утром меня разбудил звонок нашего старого доброго криминального информатора Вовки, моего вчерашнего собутыльника. Зелёный с похмелья Вовка, ловко перекидывавший языком жёлтый, полулегального замеса, насвай, пытаясь как можно скорее избавиться от бодуна и обрести нежный кайф, открыл мне глаза на Великую Тайну Исчезновения Сапог. Оказывается, вчера мы вдвоём поехали к нему в гости. Куда делись розовые, как поросята, осчастливленные мною девицы, он не помнил. На его счастье его жена с детьми, - ты прикинь, братан, как повезло! - должна вернуться только завтра, в понедельник, что, кстати, вчера утром и подвигло Вовку на поиски весёлой компании.
        Приехали.
        Пока Вовка пытался соорудить закуску из того, что было в холодильнике, я безмолвно оделся и тихо исчез… неосознанно оставив в прихожей обувь, и кредитку на пятьсот американских долларов на тумбочке в прихожей.
        В это время пребывавший в кулинарных хлопотах Вовка обессилел и уснул прямо на кухонном полу. Проснувшись поутру, он долго соображал, что к чему и - тотчас - ты не сомневайся, братан, я всё сразу понял! - позвонил мне с предложением «поправить голову» и забрать модные «эмирские» сапоги и валюту.
        Я сказал ему, чтобы уж он сам добирался до меня и купил по пути не только пиво, но и свежий зелёный насвай. Я не очень-то люблю эту жвачку, но, в конце концов, пора было выбираться из запоя!
        Потёртый старенький смартфон с десятками, если не сотнями, адресов и телефонов, когда-то непременно лежащий на моём рабочем месте, а со времён увольнения валяющийся в ящике домашнего письменного стола, я достал и положил на видное место. Пришло время составления резюме, звонков, рассылок и собеседований…
        Поправлю голову, дам Вовке взаймы, как всегда, и выпровожу его из квартиры.
        Надо начинать жить заново.
        Тем более…

…тем более что моя дочь всё равно любит меня!
        Вечером я лежу на диване, перегнав изображение со стен на потолок. Монитор-обои у меня ещё совсем новенькие и я любуюсь сочными цветами картинки. На одном из инет-каналов молодой человек интересно рассказывает о том, как глобальное потепление повлияет на Землю. «Не думайте, что просто-напросто в полузатопленной Якутии будут выращивать апельсины, а в Антарктиде вырастут секвойи, - говорит молодой человек. - Всё гораздо сложнее. Перераспределение влажных ветров приведёт к опустыниванию одних мест и постоянной слякоти в других. Готовьтесь к неприятному, необычному для нас будущему! Глобальный потоп? Не смешите меня! Выбросьте все карты, на которых рисуют 22-й век, как океан с торчащими пупырышками горных вершин. Нашим потомкам не придётся отращивать плавники, поскольку механизм динамики образования талых полярных вод…»
        Я ловлю себя на том, что глаза мои закрылись. Полусон-полуявь окутывает меня блаженным покрывалом. Я вижу какие-то огромные, но изящные парусники, гордо несущиеся по тёплым волнам.

«…Пора строить стены, отгораживаясь от беспокойных соседей. И учиться жить за этими стенами!..» - говорит молодой человек.
        Я плыву в пронизанных солнцем тёплых струях океанских течений. Надо мной плавно движется туша огромного белого кита. Он легко обгоняет меня…

«…Пора понять, что пятьсот лет гуманистической философии кончились. Начинается новая эпоха! Битва цивилизаций уже разгорелась!» - говорит молодой человек.
        Вне всякой связи с его словами, я вдруг вижу себя гуляющим с дочкой по набережной. Она крепко держит меня за руку, и я думаю о том, что впереди мою Настёну ждёт счастливое будущее. Я знаю, что дочь - всё самое лучшее из того, что было и чего ещё не было со мной. Я знаю, что она - всё то, что есть и будет хорошего во мне. Я знаю, что…

«…жесточайшая борьба за новые ресурсы!..» - говорит молодой человек.
        Настёна поднимает голову и настойчиво дёргает меня за руку.
        - У каждого есть свой ангел! - строго говорит она.
        И во сне я вдруг легко понимаю истинный смысл этих слов и радостно смеюсь, ошеломлённый необъятным океаном грядущих времён, который открылся мне, понявшему их глубинное значение, словно слова эти были ключом, распахивающим колоссальные железные врата, доселе скрывавшими от меня вселенную будущего.
        Утром я просыпаюсь, но не могу вспомнить… помню только восторг открытия и щемящую радость любви к чему-то огромному и светлому… открывшемуся мне лишь на мгновение. Но я упрямо повторяю приснившуюся мне фразу, как некую мантру, помогающую мне очистить сознание, очистить душу, очистить мир:
        - У каждого есть свой ангел!
        ВРЕМЯ ПОДКЛЮЧЕНИЯ
        Средний Урал, Екатеринбург, 2059 год
        Стас смотрел в кухонное окно, как дочь выскакивает из подъезда и тотчас, прыгнув в сторону, делает кувырок через голову, одновременно стреляя по кому-то, кого не было видно из-за угла дома. Она лёгкая и гибкая, как кошка… а он, как видите, уже давно отрастил брюшко и нет-нет, да и обнаруживал в причёске седые волосы.
        Дочь, отстреливаясь на бегу, одним прыжком перемахнула через густые кусты акации и исчезла из виду. Метрах в пятидесяти в сторону молодой чернявый папаша лет тридцати, укрывшись за коляской со спящим младенцем, отстреливался длинными очередями.
        Похоже, он вёл огневую дуэль одновременно с тремя противниками. Младенец казался Стасу свёртком небесно-голубого атласа с тёмным пятнышком лица и яркой точкой кружочка соски.
        Стас вздохнул и отвернулся. В ухе пропищал телефон. Стас неохотно пробурчал:
        - Связь.
        - Папа! Ты меня дождись! - ворвался в ухо запыхавшийся голос дочери. - Без меня не подключайся!
        - Дождусь-дождусь, - ворчливо сказал Станислав, водя пальцем по белой поверхности кухонного стола. - Трех суток ещё не прошло.
        - Сегодня в десять как раз будет! - с укоризной защебетала дочь. - Ну, чего ты боишься, стыдно в наше время ходить с таким старьём! Вон, дядя Саша старше тебя на двадцать лет, и то подключился, а ты всё, как дряхлый дед, ворчишь и ворчишь…
        - Ладно, дочь, не выводи меня из себя… подключился же!
        - Ага! Пока я тебе всю шею не переела. Я уже всем подружкам рассказала, что у тебя новенькая модель… они такие все: «А он же не будет в MW играть!» - а я такая:
«Подумаешь, Mobile War!.. У него художественные таланты!» - а они мне…
        - Хватит-хватит… Ты, как там, отстрелялась? Всех убила или кто ещё остался?
        - А я сейчас за мусорными баками сижу, они меня не видят. - хихикнула она.
        - Нашла где сидеть! Выйди немедленно! Не хватало ещё, чтобы тебе на башку дрянь всякую накидали!
        - Ага… сейчас! У меня уже двести восемьдесят три убитых… Ой, попёрли! Папка, я отключаюсь, пока!
        В ухе пискнуло. Отбой.
        - Вот теперь и ты тоже будешь за помойкой отсиживаться… - пробормотал Стас, с неприязнью листая инструкцию, сделанную, видимо, для таких, как он - непрошибаемых ретроградов - в виде яркой книжечки. На страницах оживали картинки, объясняющие ту или иную функцию телефона. Станислав перевёл языковой режим инструкции на русский и в ухе тотчас забормотал весёлый голосок, немного похожий на голос дочери:
        - Вас приветствует сотовая компания «Jumbo-Jump»! Благодарим вас за то, что вы остановили свой выбор…
        - Ещё бы не остановить, - хмыкнул Стас, - все уши прожужжала… весь год от неё покоя не было!
        - …на связи нового поколения, разработанной лучшими специалистами нашей компании!
        - затараторила красивая азиаточка, девушка-инструктор, умолкнувшая было, когда Станислав выражал свой скепсис.
        На станице запульсировала надпись: «Нет ответов на Ваш комментарий» - и потускнев, исчезла. Девушка продолжала скороговоркой перечислять пункты инструкции. Стас вдруг вспомнил, с какой неприязнью принял отец все эти говорящие и показывающие книжки… и как безумно радовался он, маленький Стасик, когда в четвёртом классе мама подарила ему самую первую такую книгу «Спецназ против зомби-монстроидов». Перевод, правда, был некачественный, но картинки яркие и сочные. Спецназ крошил в капусту уродливых и злобных чудовищ. Имена у спецназовцев были русскими, но говорили они с китайским акцентом - помнится, взрослые хихикали тогда, что министерство образования заказало серию детской литературы там, где подешевле. Но Стасику это не мешало. «Зашибательская книжка!!!» - кричали они с друзьями… и носились с игрушечными автоматами по двору, истребляя ужасных зомби и спасая родную планету.
        Дополнительными бонусами можно было еженедельно обновлять главы. «Мыльная опера», как однажды непонятно выразился отец…

«Я становлюсь таким же, как и он, ретроградом, - подумал Стас. - Однако… однако, я всё-таки подключился!»
        На часах была половина одиннадцатого. До возвращения дочери было ещё три часа. Стас постоял на пыльной лоджии, глядя на привычный двор с тремя чахлыми берёзками и купой густого кустарника акации, прорезанной дорожками, по которым сновал разнообразный люд.
        Детишки носились, как угорелые и их визгливые голоса, похоже, хотели просверлить череп насквозь. Неподалёку пара девчонок, видимо, уже заслуживших статус снайперов и право на маскировочные комбинезоны, - виртуальные, естественно! - укрывшись за трансформаторной будкой, с серьёзными, почти задумчивыми лицами обстреливали кого-то на улице.
        Из подъезда напротив вышел небритый и взъерошенный дядя Саша. Он постоял, осматриваясь и начал делать руками размашистые пассы. По его физиономии гуляла блудливая ухмылка.
        Стас хотел, было, крикнуть, мол, - ау, дядя Саша, - опять голых девок разглядываем? Но передумал и вернулся в кухню. Внезапно захотелось поскорее со всем этим покончить. Он вынул из уха горошину телефона и аккуратно положил её в коробочку, где уже покоился контейнер с линзами-проекторами. Устаревшая технология… оставим на память. Куда теперь этот антиквариат?
        Три дня назад он потел от волнения в офисе сотовой компании, дожидаясь своей очереди. С неприязнью он отметил, что в приемной парились лишь опрятные старушки и совсем уж зелёный молодняк, едва-едва достигнувший заветного двенадцатилетнего возраста. Несколько девчонок, похоже, сбежали прямо из-за стола с именинным пирогом. Наверное, он действительно уже пересидел, оттягивая до последнего момента покупку нового сотового. На работе он уже не раз выслушивал разные ехидные замечания. Впрочем, в офисе с ним работали в основном молодые дамочки-разведёнки, явно положившие на него глаз. Ещё бы! Хороший специалист, грамотный собеседник… немного старомодный вдовец… выгодная партия! Поэтому шуточки были, как правило, кокетливыми и беззлобными.
        Ну, зато теперь он станет «как все».
        Чёрт, самое нелюбимое выражение его отца…
        Весёлый доктор зажал его голову в мягкие, но неумолимые лапки захватов. Рассказывая своей изящной ассистентке бородатый анекдот о глобальном потеплении, он постучал по клавиатуре и привычно вгляделся в экран за спиной Станислава.
        - Ну, всё в норме! - почти пропел он. - Сейчас баиньки, через десять минут подъём, потом три дня нетерпеливого ожидания - и привет! Поздравляем вас с присоединением к миллионам счастливых пользователей компании.
        Стас хотел было сказать, что, если бы не дочь, то его вполне устраивал бы и старый сотик… но мгновенно провалился в прохладную черноту…
        А теперь пришло время.
        Время Подключения.
        Стас осторожно пощупал то место на голове, где три дня назад был введён коллоидный раствор сотового коммуникатора… и ничего не обнаружил.
        - Научились, - вздохнул он. - Даже следа не чувствуется.
        Глядя на страничку ввода системы в действие, он вдохнул глубже воздух и продиктовал код идентификации…
        Ну, положим, особой разницы Станислав пока не почувствовал. Без привычной горошинки в ухе было как-то неуютно, но звук теперь был более мягким, а изображение, проецируемое ранее на линзы, а теперь непосредственно в толстенький жгутик глазного нерва, показалось чересчур ярким и раздражающим. Система управления была практически той же, что и у старого телефона и Стас отрегулировал цвета и объём. Он быстренько пробежался по сети, наугад прокрутив несколько роликов. Закрывшись в туалете при выключенном свете, проверил и отрегулировал систему ночного видения.
        Всё было неплохо. Привычно, во всяком случае…
        Оставалось самое главное. То, что он интуитивно оттягивал, откладывал на последний момент…
        На кой чёрт было, спрашивается, убивать полчаса на банальную систему 3D Virtual Conference, да ещё и с демо-собеседниками? Да ещё и с различными системами речевого перевода? Нет, действительно, видимо, отцовская неприязнь к новизне передалась ему с генами…
        Такие, как он, последними переходили с кремниевых ножей на обсидиановые… с этих чёртовых пирамид на потайные гробницы… с гусиных перьев на первые компьютеры… с автомобилей на продвинутые, но безумно дорогие слайдеры…
        Думать о том, как коллоид выпускает тонкие ниточки коммуникационных каналов, похожих на ветвящиеся микроскопические корни… думать о том, как спокойно и неумолимо вживляется в твой мозг нечто чужое, принадлежавшее как ему, так и компании «Jumbo-Jump» - это было… это было… как-то не по себе.
        Неужели он боится? Боится ЧЕГО?! Добрая половина мира пользуется Virtual Life! И небо не упало на землю, и Иисус не пришёл, чтобы одесную посадить малую толику праведников, ввергнув остальных в геенну огненную, где смерть и глад, и муки вечные…
        Жаль, что он бросил курить…
        - Активировать Virtual… - Стас откашлялся… о, Господи, с этого момента, дороги назад уже не было. - Активировать Virtual Life!
        Странно… в первые две-три секунды ничего не произошло и Станислав уже собирался повторить команду. Потом под нежные такты «Remember me» вкрадчивый голосок поприветствовал его и предложил начать работу. В полном соответствии с законом, голосок начал перечислять всевозможные ограничения и Стас терпеливо подтвердил все пункты.
        Итак, с чего-то надо было начинать…
        Стас постеснялся выйти на улицу. Первым делом он начал с простейшего - перекрасил стены квартиры. Точнее, «наклеил» на них обои из числа, предлагаемых в сэмплах. Вышло как-то аляповато. Тогда он вытащил из памяти личного архива собственные фото и заклеил все стены зимними пейзажами, снятыми года три назад, когда они с дочерью выбрались-таки на природу. Хорошая тогда была зима, с настоящим снегом, не таявшим почти целую неделю!
        Подойдя поближе, он провёл рукой по стене. Конечно, видно было, что «обои» существуют лишь в его воображении. Вспомнилось, как дядя Саша взахлёб говорил ему, как сделал из соседки голую Мэрилин Монро, качнув для этого пиратскую программу.
        - Понимаешь, старик, - рассказывал дядя Саша, дыша перегаром, - метров с десяти не отличишь! Ближе, правда, мощи не хватает… изображение расплывается, в пиксели уходит. У меня же простенький сотик. А так - обрисовываешь свою старую каргу под молоденькую певичку, и занимайся с ней любовью, пока не надоест. Там, глядишь, другую нарисуешь. Хочешь попробовать? А-а-а… да ты же у нас, Стасик, не продвинутый… хе-хе-хе…
        До таких степеней внутренней свободы Станислав ещё не дошёл, но аватару, - то бишь то, каким он будет видеться пользователям Virtual Life, - он выбрал достаточно скромную. Порывшись в сэмплах он отыскал образ крепкого сполох-десантника с седыми висками и прищуром внимательных глаз стального цвета. Проглядев на свои движения со стороны, он остался доволен. Всё лучше, чем в жизни. Хе-хе-хе, как говаривал дядя Саша, наверняка всё ещё меняющий мир, стоя у своего подъезда в застиранной футболке, спортивных мешковатых штанах, вытянувшихся на коленях, и расшлёпанных до ветхости, засаленных тапочках на босу ногу.
        Станислав наконец-то рискнул выйти во двор. Дядя Саша узнал его по всплывающему над головой пользователя идентификатору.
        - Подключился, значит, - удовлетворённо сказал он. Сам дядя Саша выглядел, как подгулявший гусар с лихо заломленным на затылок кивером. - Ты, Стасик, тактильные ощущения включил уже? А то у меня программка есть… на халяву такого нащупаешься!..
        - Погоди пока… дай освоиться, - рассеяно ответил Стас, меняя цвет неба на зелёный. Дом он раскрасил в гранитные тона. Форму предметов, естественно, менять было нельзя, но то, что получилось, всё-таки смахивало на старинный замок. Порывшись в памяти, Стас добавил из сэмплов мшистые лишайники и родной дом тотчас приобрёл вид археологического памятника.
        Мимо протащился небольшой двуногий ящер, волоча за собой шипастый хвост. Идентификатор показал, что это соседский пацан лет тринадцати, который как-то, играя в войну, сверзился среди ночи с трансформаторной будки и орал так, что уши закладывало.
        С тактильными ощущениями особой возни, - вопреки опасениям Стаса, - не возникло. Потрогав висящую в воздухе китайскую музейную вазу, он насладился её реальностью, прохладным совершенством фарфоровой поверхности и небрежно убрав артефакт, на скорую руку перебрал несколько картин Сальвадора Дали. Картины на ощупь оказались шершавыми. Оказывается, каждый мазок на полотне существовал ещё и в третьем измерении… о чём, собственно говоря, Стас мог бы догадаться и сам.
        Дядя Саша задремал, откинувшись на скамейке. Виртуальный кивер каким-то чудом держался на его голове. Станислав поморщился и отключил транслирование аватар пользователей. Дядя Саша возник перед ним во всей своей застарелой хмельной красе
        - майка с провисшими проймами, спортивные штаны и шлёпанцы, - а у пацана-ящера на заду светлых шортиков проявилось жирное пятно.
        Стас превратил дворовые берёзы в пальмы, потом обратно в берёзы и увесил ветки драгоценностями из каталога Tiffany. Получилось очень мило.
        Поглядев по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, Станислав подошёл к углу дома и осторожно активировал режим Mobile War, выбрав в качестве оружия довольно тяжёлую штурмовую винтовку с оптическим прицелом. В соответствии с опцией «Contra Omne» он начинал охоту на всех пользователей игры… и соответственно, будучи врагом всем.
        Маячки-указатели плавно перемещавшиеся в воздухе, показывали, что ближайшие противники находятся недалеко от стоянки престижных слайдеров. Пока Стас пытался нащупать кого-либо в оптический прицел, он отметил, что противник тоже обнаружил его. Маячки замерли и через некоторое время осторожно и вкрадчиво стали смещаться вправо. Прокативший мимо автобус показал, что в нём тоже есть враг… но увидеть его Станислав не успел.
        Внезапно он получил несильный, но вполне ощутимый подзатыльник! На долю секунды всё вокруг окрасилось красным. Одновременно кольнуло шею, правое предплечье и спину, под правой лопаткой.
        Стас присел от неожиданности. Винтовка исчезла из рук.
        На какое-то жуткое мгновение он подумал: «Всё! Сбой системы! Я - инвалид!!» - но перед глазами возникло сакраментальное: GAME OVER!
        - Подстрелили! - пробормотал Стас и, кряхтя, разогнулся.
        Обернувшись, он увидел в окне четвёртого этажа торжествующую Елену Борисовну, потрясающую десантным автоматом. Через секунду она радостно задышала ему в ухо:
        - Привет, Стасичка! А я смотрю, ты тут руками машешь… ну, думаю, подключился всё-таки! Вот точно он сейчас режим MW опробует. Ну, взяла тебя на мушку и дала форы. Думаю, заметит он меня или не заметит? Тебе, как новичку, маячки пользователей в течение месяца положены… а ты даже и не огляделся! Вот и получи первую плюху. Я в тебя четыре пули всадила! Знаешь, своего первого киллера на всю жизнь запоминают!
        - Ты сняла с меня пыльцу невинности, - криво усмехаясь, сказал Стас.
        - А то заходи в гости, у меня сегодня грибы с картошкой!
        - Ладно, позвоню вечерком, - пообещал Стас, машинально поглаживая затылок. - Ловко ты мне засандалила… даже больно. Ну, пока!
        - Неженка! - хихикнула Елена Борисовна и отключилась.
        Станислав помахал ей рукой и поплёлся к своему подъезду.

«Пираты, - подумалось ему. - Эти чёртовы пираты. Если лицензионные программы таковы, то что же творится на чёрном рынке? «Садо-робот», «Вырви глаZZ!», «Дави! Их! Медленно!», «Кровь кишки», «Бордель m-le Fanny», «Неистовый ЭмиR»… В офисе, посмеиваясь, дамочки шептались о том, что виртуальный секс не в пример интереснее реального… ну, это уж совсем пустая бабья болтовня, - даже пираты не могут охватить всё многообразие тактильных ощущений при занятии любовью… Что же так беспокоит меня? Почему на душе как-то нехорошо? Прикольно, спору нет. И может, пусть уж лучше бегают и прыгают, чем, как мой отец, постоянно сидят у монитора… а по воскресеньям - пейнтбол с друганами… плюс пиво-водка…
        Внезапно ему захотелось куда-нибудь на озеро… порыбачить.
        Ладно, освоюсь с сотиком и в ближайшие выходные вытащу дочь из парка Game Land… пусть посмотрит на настоящую рыбу, поболтает ногами в воде…
        Впрочем, фигушки! Дорого, чёрт возьми, и ехать далеко… а ему ещё три года кредит за подключение выплачивать…
        Ладно, сделаем озеро прямо в квартире. Пусть дочка немного отдохнёт от своего виртуального мира. Хм… конечно, тоже в виртуальном, но зато - папином… хе-хе-хе…
        Станислав перезвонил дочери и попросил скинуть ему по сети её личную раскраску и убранство квартиры. Дочь отмахнулась было, но после отеческого внушения всё-таки выполнила просьбу. Станислав, поморщившись, оглядел безумство девчачьего крикливого кича и вернул квартире истинный вид, повесив, правда, несколько картин Рафаэля Санти на стену. Пусть смотрит. Это тебе не анимэ и не драфт-слайд-рокеры. Ишь, понавесила…
        Озеро! Сегодня же вечером - озеро и рыбалка! И никаких войн!
        Вздохнув, он полез в сэмплы на поиски нужных образов.
        Озеро, чёрт возьми! С яхтами и рыбой!
        ПРОПАВШИЙ ГРУЗ
        (при создании произведения использовалась 5D-технология)
        Средний Урал, Верхняя Пышма, 2100 год
        Чёрт возьми! Не успел я нырнуть в бассейн в благословенном Богом солнечном Сантьяго, как мне позвонил шеф! Я нарочно включил визир, когда был под водой, и Сергей Витальевич Petrushka с удивлением воззрился на мою физиономию с выпученными глазами и выскакивающими из носа пузырьками.
        - Не можете вы без фокусов, Архип, - с неудовольствием сказал он. - Между тем вы нужны мне. Срочно! - весомо процедил шеф, откинувшись в кресле, и отключился.
        Настроение испортилось. Я вылез из бассейна и, не удержавшись, сходу перезвонил шефу. Естественно - босс не соизволил войти в контакт! Удивительно реальная, вплоть до нежного аромата духов «Next Chance» чарующая блондиночка Сонийа захихикала, увидев мокрое злобное лицо самого лучшего агента компании «С-Амо WАR»:
        - А начальство злится! - радостно сообщила она мне, хлопая золотыми ресницами. - Ой, только не надо надувать губы! Серёжа сегодня рвёт и мечет, мечет и рвёт! А ты привёз мне нефритовую матрёшку?
        - Привёз, - пробормотал я, одеваясь. - Во-о-от такие титьки! И в каждой титьке по две золотых матрёшечки…
        - Покажи! Покажи-и-и! - защебетала Сонийа, закатывая небесно-голубые глаза. - Прямо сейчас, покажи-и-и!
        - Приду и подарю, - мрачно сказал я, сделав над собой усилие и улыбнувшись Сонийе.
        - Лично тебе вёз… и целовал всю дорогу. Каждую матрёшечку в каждый пальчик. Чтобы они тебе передали мою несказанную страсть!
        - Фу, противный маньяк! - всплеснула ручкой Сонийа… и мгновенно преобразилась - этакая стерва-секретарша при строгом директоре-кровопийце. - Архип, вам надо нырнуть красной линией до Парижа и переключиться на Екатеринбург. Код доступа вы узнаете в Париже. У нас дождь, около ноля, ветер. Через десять минут товарищ Сергей Витальевич вас ждёт!
        Я невольно вздохнул. Глаза её чуть потеплели:
        - Кофе я уже заварила.
        Не буду лукавить - последнее моё дело было несложным. Ни тебе пальбы из всех видов легального стрелкового оружия, ни погонь в зловещих подземельях и норах Нижней Канберры. Нет, я не спорю, мне пробили левое лёгкое и отстрелили руку до самого предплечья, но в основном весь труд суперагента свёлся к бесконечному ковырянию в деловой документации, добросовестно зашитой трижды проклятой бухгалтерией четырежды ненавистной компании «SSS» аж на наноуровнях.
        Ну, в итоге всё разрешилось должным образом: зло наказано, добро победило!.. к удовольствию шефа, милостиво соблаговолившему отстегнуть мне недельку отдыха…

… и вот - здравствуйте-пожалуйста!
        Отдохнул Архип. Пока внезапно не осип… как тот самый злосчастный Осип, который охрип.
        - Архип, прекрати злиться! - рявкнул шеф. - Ты прекрасно понимаешь, что я бы не прервал твой отпуск, - который я сам же тебе и дал… в неизъяснимой благости своей!
        - если бы не столь важное дело!
        - Понимаю, Сергей Витальевич, - пробормотал я, - вьетнамцы - ребята серьёзные.
        - Вот именно! И дело не только в деньгах! Это VIP- дело, понимаешь?
        - Можно подумать, что мне обычно предлагают мелочёвку…
        - А ты хочешь заданий попроще? - вкрадчиво спросил шеф и я вздохнул… уж не помню, в который раз.
        - Значит так, красавчик, - шеф привычно включил защитное поле для особо важных переговоров, - слушай сюда…
        Дело было на первый взгляд совсем незатейливое. На синих трассах подпространственной коммуникации компании «Меконг» завелись «крысы». В основном - по мелочи: убыток был невелик, да и охрана «Меконга» не дремала. Но сегодня утром дочиста обокрали один контейнер… и подозреваю, что таможня не имела доступа к файлам описания груза.
        - Это не наше с тобой дело - упредил мой вопрос Petrushka. - Нам положено только знать, что разыскиваемый груз выглядит, как светло-синий кейс… и может наделать немало шума в прессе. Заметь, что потерянное - абсолютно легально, понял? Это я говорю к тому, чтобы ты не вообразил себе невесть какие злокозненные хитрости своего непосредственного начальства.
        Я смущённо хмыкнул и, спохватившись, с надеждой спросил:
        - Шеф, а почему этим не займётся АНБР?
        - Агентство Национальной Безопасности России, мой дорогой, из этого дела настряпает себе с полдюжины генеральских чинов. «Меконг» не хочет, чтобы расследование инцидента затягивалось, понял? Понял, я говорю?!
        Я покаянно кивнул. Повожать АНБР на «красивое дело» не хочет никто… Пресса, салюты, звания, премии, статьи… а компания-заказчик потом ходит, как оплёванная и бесперечь даёт пресс-конференции, доказывая, что «данный случай не отразился на деловой репутации нашей фирмы».
        - Все данные я уже закачал в твою память. Код доступа к информации тебе сообщит Сонийа. А теперь иди и не греши! Давай-давай… у меня тут дел по горло… но твоё - под номером один - не забывай! Вся Россия на тебя смотрит. Дуй, Архип, к Сонийе… да не смей больше её лапать!..
        Дело было действительно серьёзным - все данные, вкачанные в мою память были заблокированы от разглашения. Чёрт, неужели шеф думает, что я могу попасть под брейн-сканер? Или под примитивные, но столь эффективные, пытки? Иначе на кой ляд ему блокировать всю информацию подряд, вплоть до внешнего описания контейнера и кейса?!
        Поцеловав на прощанье пылающую надеждами Сонийю, я ввалился в кабинку транспортировки по красной линии. Рассеянно оглаживая волосы, растрёпанные секретаршей-нимфоманкой, я заказал маршрут на Шпицберген. Для начала мне нужно было встретиться кое с кем, имевшем в своё время отношение к Злобному Ящику.
        Старый Таракан, - его противный подручный, - давно уже парился на острове, несмотря на то, что Злобный Ящик перешёл из крупных компьютеров-гангстеров в виртуальную реальность легенд и преданий. Мне казалось, что - кроме всего прочего
        - я смог бы тряхнуть Таракана на штурм-кастет. Оружие, конечно, запрещённое для штатских частных детективов, но и подставляться под лучи, пули и лезвия, имея табельный блиц-ган мне бы сейчас не хотелось. Из головы не шла мысль о том, что я нарвался на тотальную блокировку от разглашения - третий случай в моей десятилетней карьере.
        А с этим, знаете ли, не шутят. Видать «Меконг» действительно потерял нечто очень серьёзное…
        Вынырнув из подпространства в незаметной стандартной ПП-будке города Советска, я вышел через распахнувшуюся дверь прямо в метель. Несколько пуль ударили в стену. Я рухнул ничком, отплёвываясь от колючего снега, облепившего лицо. Перекатившись в сугробе, я выхватил блиц-ган и попытался хоть что-то увидеть в пляшущих перед глазами ледяных вихрях…
*****
        - …Вы знаете, Че, мне уже стало надоедать! - сказал господин Лю Сюань Ши, внезапно отключив виртуальный визир. - Я уже наперед знаю чего ожидать: перестрелки, длинноногая красавица по имени Наташча, портрет Сталина и прочая чешуя! Нет-нет, я не хочу умалять ваших заслуг - сцена в бассейне была просто великолепна! И этот снег… я чувствую, что у меня по сию пору онемели пальцы, но… но, господин Че, давайте говорить, положив руку на сердце - вы сдаёте свои позиции. Эта игра, эта разработка ни к чёрту не годится! Зачем вы взяли именно этот сюжет?
        - Но, сэр, - прошептал Че, чувствуя себя неуютно, оттого что сидел на коленях перед господином Лю Сюань Ши и тот мог видеть помятую физиономию программиста, - это альтернативная история… мне казалось, что один из вариантов развития России в мировую державу был бы интересен игрокам…
        - Ах, вот оно что! Отсюда, значит, и появились эти ваши матрёшки, самовары и этот, как его… товарищ Пеcсрушшка…
        - Петрушка, сэр, - сказал Че и закусил губу.
        - Хорошо, пусть будет Петрушка, - неожиданно миролюбиво сказал хозяин. - Господин Че! Я уважаю вас, как одного из самых креативных программеров… возьмём хотя бы вкус кофе и помады этой… как её… неважно! Это было сделано пре-крас-но! Слушайте, бросьте вы эту альтернативную историю? Это всего лишь ваше хобби! Возьмите что-нибудь историческое, а? Готы штурмуют Европу! Аларих осаждает Рим! Мавры одолевают Роланда! А? Каково? Это же классика! И создали её - вы! Вы помните? И вы способны создать мир ещё более реальный! Индейцы сиу снимают скальпы с могикан на берегах Саскачевана или Потомака, а? Каково?!
        Че молчал, глядя в пол.
        - Господин Че, я далёк от того, чтобы распекать вас, как мальчишку. Ваша репутация всё ещё… я с сожалением подчёркиваю выражение «всё ещё», но - всё ещё! - работает на вас… и нашу компанию, разумеется. Идите. Работайте, работайте и работайте… и помните, что для вас я всегда на связи - в любое время суток!
        Лю Сюань Ши отпил глоток бодрящего чая и, глядя на отползающего Че, негромко сказал:
        - Господин Че! Я надеюсь на вас!
        Че, криво улыбаясь, покинул приёмную. О боги! Неужели он так близок к тому, чтобы потерять работу?!

«Надо бросать пить…» - в сотый раз с тоскою подумал он.
        ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЗАЩИТА
        Средний Урал, Ивдель, Академия МВ, 2161 год
        Третьекурсник Василий Лахтин вытер лоб ладонью, машинально отмахнувшись от назойливого ментального щупа, причудливо извивающегося с правой стороны головного обруча. Собственно говоря, и щуп и обруч существовали только в его воображении, но менее реальными они от этого не ощущались. Сердце болезненно толкалось в рёбра, подло тошнило.
        Да-а…
        Такого противника он не встречал уже давно! Ловко и споро Василия загнали в болевую зону… и чуть было не выпотрошили с ужасающей скоростью и жестоким равнодушным профессионализмом.

«А я-то… хорош гусь-дубина! Нарисовался… с тремя дезинтеграторами - ха! Тоже мне - герой-разрушитель! В два счёта и схлопотал по мордасам!» - самокритично прошептал Василий, придавая спинке кресла наклон в 45 градусов.
        Его подразделение, тройка бойцов, было бессильно помочь своему командиру. В конце концов, у каждого в бою своя функция, а начинает атаку всегда командир. И не потому, что он имеет некое воинское звание, более высокое, чем у других, а потому, что только в этом качестве он и может быть применён в бою. Рождён для этого, если хотите…
        От стыда перенесенного поражения его бросило в пот. Вот вам и надежда курса, девичий любимец, эмир группы, чемпион хренов! Василий вспомнил лицо смешливой красавицы Cяо Мэй… и настроение его совсем испортилось. Правильно она при всех его уела… тогда, на последнем тренинг-погружении! Как эмир трёх звеньев, как командир группы, он должен признаться себе в этом: на том ментальном уровне, на котором он в гордыне своей настаивал, Василий Лахтин уязвим больше, чем он себе представлял. И то, что он смог всё-таки одолеть группу Cяо Мэй в учебном бою, не делает его уязвимость исчезнувшей сама собой. И он даёт себе слово Воина, что с первой же передышки в боях он будет отрабатывать и отрабатывать менто-файтинг - комплекс защитных мер, необходимых именно на данном уровне!
        Василий понял, что окончательно пришёл в себя. Пора было перегруппироваться и снова вступить в контакт с мощным противником.
        Клавиатура привычно сунулась под руки. Из зеленоватой глубины монитора всплыла и заколыхалась надпись:
«ВВОД ДАННЫХ ДЛЯ ПЕРЕЗАГРУЗКИ?»
        В последнее время опять вернулась мода на старину. Интересно, почему? Вот уж, была охота городить все эти стильные экраны и декоративные клавиатуры… чисто древние крестьяне какие-нибудь!
        - Да! - хрипло пробормотал Василий. - Ввод данных. Объект прежний. Фобии прежние. Загрузить дополнительную защиту по протоколам DDS, XOPI, YMD с максимальным расширением до нижнего ментального порога.
        Василию очень хотелось рискнуть… прорваться через затруднение одним прыжком. Ошеломить, смять противника, которому на текущий момент удаётся грубой силой проломить контрзащиту Василия, выстроенную по строчке, по страничке, по ментальному файлику…
«ВОЙТИ В СИСТЕМУ «ФРЕДДИ КРЮГЕР»?»
        Придумали названьице, тоже мне, программеры… умники-засранцы!
        Шуточки им…
        Василий хорошо помнил, как его грудь пронзала медная полоса, наискосок пересекающая пугающую тьму. Неясно видимые ржавые вентили и трубы, выпускающие беспорядочные струйки пара, пахнувшего тухлятиной, меняли свои очертания…

… и бледная девушка в отсыревшей ночной рубашке, нанизанная, как и Василий, на бесконечную медную полосу…
        Она судорожно перебирала по ней руками с сорванными ногтями… и жадно продвигалась к нему… кровоточа пустыми глазницами.
        Нанизанная на безжалостный металл, девушка неотвратимо подтягивала себя к Василию… и каждый рывок неожиданно быстро сокращал расстояние между ними…
«СИСТЕМА ПЕРЕНАСТРОЕНА. ВОЙТИ?»
        - Давай! - упрямо сказал Василий.
        Сейчас он всё-таки пройдёт до точки вектора сопротивления, пробьёт проход! За ним ринется его тройка: Нгори, Мъяга-Хо и Женька. Общими усилиями они доломают защиту,
        - одним мощным ударом всё-таки вскроют хранимые ментальные файлы, столь необходимые для продолжения наступления!
        Это наступление будет продолжено!
        Это наше наступление не остановить!
        И на острие всплеска всеобщего гнева будет он - Василий Лахтин, которому скоро исполнится заветные шестнадцать лет! И он - один из тех самых, - вы понимаете?! - тех самых шестидесяти курсантов, которых отобрали из сотен тысяч парней и девчонок по всей России!
        Василий Лахтин!
        Россия!
        Мужчина и воин!
… три визжащие твари мгновенно вцепились ему в живот. Василий попытался оторвать их от себя, но они вгрызались в плоть, упруго скользя под пальцами. Василий закричал. Какая страшная, звериная боль!
        Всё исчезло. Остались только он и боль.
        Боль поглотила весь мир. Она была везде. Она была всем.

…и небеса померкли для него.
        И всё вдруг закончилось. Он лежал в сыром подвале, задыхаясь на куче вонючего, как адская бездна, тряпья. Нгори, как облитая защитным трансдермом, протянула ему флягу бодрящего. Лицо её горело.
        - Как ты? - спросила она, оглядываясь и крепко сжимая дезинтегратор.
        - Вхожу в норму, - сипло сказал Василий. - Сходу вляпался.
        - Аккуратнее надо было входить, - сказала Нгори. - А ты, как на вечеринку вывалился.
        Кирпичи свода начали шевелиться. Сквозь щели между ними посыпались белые черви с чёрными головками. Егор тотчас закрыл лицо щитком шлема. Черви копошились на трансдерме, пытаясь прокусить его. В углу подвала ворочался изъеденный язвами голый старик. Он повернул к ним голову и раскрыл беззубый рот. Из живота его свисали провода и внутренности.
        - Уходим, - сказал Василий и вскочил на ноги. - Нгори, иди следом!
        Старик раскрыл рот ещё шире. Изо рта вываливалась горячая жижа. Нгори отвернулась.
        Они проскользнули по пульсирующему проходу и провалились по пояс в шевелящуюся бурую жижу. Сверху с воплями падали ободранные до мяса люди. Нгори сшибло с ног и Василий рванулся к ней, по плечо погрузил руку, нащупал что-то упругое и скользкое и… ухнул в яму.
        Нгори нигде не было. Яма была земляная, с торчащими из стенок корнями. Откуда-то сверху падал дождь. Василий попытался подпрыгнуть и ухватиться за корень, но упал обратно, ободрав себе живот. Он был абсолютно гол. Равнодушная Нгори уже лежала под ногами. Горло её пересекала чёрная запёкшаяся рана. В глазницах торчали отрезанные большие пальцы.
        Сяо Мэй бросила в яму первую лопату земли…
        Потом Василий долго пробирался через узкий лаз в земле. Отвратительные скользкие мокрицы лопались под руками. Усилием воли он всё-таки подавил в себе дикий приступ клаустрофобии и вновь оказался облечённым в трансдерм. Мъяга-Хо и Женька вытянули его на поверхность, где мрачные люди в кольчугах уже тыкали факелами в огромную кучу сухого хвороста. На вершине костра первокурсница Наташка, рыдая, билась в колючей проволоке, которой её привязали к столбу. У её ног сидела абсолютно поседевшая Нгори и мерно раскачивалась из стороны в сторону. На лице и плечах её кровоточили многочисленные порезы.
        Втроём они расстреляли палачей и Мъяга-Хо вытащил Нгори на палубу океанского лайнера. Он наскоро сканировал ментальным эго-полем несчастную девушку. Нгори не отзывалась. Они отправили её в сон и её тело медленно растворилось во влажном солёном воздухе. Значит, они остались втроём.
        Но выросшая за бортом гигантская тёмно-зелёная волна расшвыряла их в разные стороны. Василий тонул, уже чувствуя, как вода врывается в его лёгкие, размочалив их в кровавые мокрые клочья… но его рванули за волосы и избитый в кровь Женька выволок его в боковой окоп. Артобстрел был в полном разгаре.
        - Где Мъяга-Хо? - заорал Василий, отплёвываясь от сухой пыли, дерущей глотку.
        - Отнесло в сторону, - крикнул Женька, набивая магазин от калаша. - Если сумеет - прорвётся, а пока тебя только я прикрываю, понял? Тяжко нам сегодня придётся!
        Близкий разрыв осыпал их комьями земли и заволок удушливой пылью. Кашляя, Василий потянулся к Женьке, но тот сидел, откинувшись к стенке окопа, и только как-то странно дёргал руками и ногами. Василий засмеялся. Он смеялся и смеялся, кашляя до рвоты, и никак не мог остановиться. Ну, не смешно ли? Осколком Женьке аккуратно срезало голову, оставив только нижнюю челюсть, болтающийся запылённый язык и кровавый пузырь, вздымающийся из перебитой трахеи.
…надо остановиться, надо остановиться!..
        Он чувствовал, что Связной где-то рядом. Совсем рядом! Ещё немного, ещё совсем малую толику воли и терпения, и он сможет передать ему все те данные, которые ждут компьютеры Центрального фронта. Координаты, перехваченные коды «свой-чужой», тайнофайлы… всё это он помнит, помнит хорошо, да! И сейчас он передаст их Связному, который, улыбаясь, сидит за столом рядом с полковником Д., кивая головой.
        У экрана школьного монитора так приятно спокойно сдавать экзамен, не торопясь нанося на матовую поверхность строчки цифр и символов. Вся группа аплодирует. Осталось только добавить последний штрих. Василий берёт в руки старенький потёртый менто-щуп и наводит его на экран. Итак, координаты, коды «свой-чужой» и…
        Стой! Стой!!!
        Это ловушка! Это не Связной, это ловушка!
        Оглушающий удар взрыва выбрасывает его через окно. Осколки стекла легко распарывают его тело. Он падает на огромную кучу металлической стружки и над ним склоняется мёртвое лицо Сяо Мэй. «Коды?!» - говорит она. Изо рта её пахнет ужасной гнилью.
        - Коды?! - невнятно повторят она, и поднимает ржавый гвоздь. - Тайнофайлы?
        Василий кричит. Он уже ничего не может сказать. Гвоздь медленно выскребает его глазницы. Господи! Господи!!!
        Когда милосердная система отключилась, Василий ухнул во тьму, где пахло нашатырём и йодом.

***
«… после удешевления производства компьютеров уровня квантового программирования, а также глобального развития беспроводной связи, Сеть стала единым организмом. Захват и уничтожение групп и формаций скоплений компьютеров не приводил к потере данных, многократно дублирующихся самой Сетью в процессе ввода.
        Любая информация становилась «прозрачной». Пароли и системы защиты, рассчитанные на перебор триллионов комбинаций, взламывались менее чем за месяц.
        Однако ещё до начала Святого Джихада человек научился подключаться к Сети с целью прямой передачи массивов данных, - т. наз. «воин-пароль» (устар.). Кроме того, подключение достаточно быстро начало преследовать и более сложные задачи. Воины входили в ментальные контакты с целью разведки боем и силового перехвата глубоко законспирированных ключевых, каркасных и иных тайнофайлов, хранимых в ментальных слоях специально обученных «связных» или «гонцов».
        Начались безумные - во всех смыслах - ментальные войны, окончание которых пришлось на период…»
        (Учебник для средних и старших классов «Развитие цивилизации от каменного века до наших дней»)

***
«… Ментальная война - это война подсознательных страхов и фобий. Даже если у вас не так уж и развито абстрактное мышление и художественное воображение, то всё равно, при малейшей поблажке самому себе - вы обязательно потерпите крах! Помните, вы воюете в мире, где возможно всё. Физическая, политическая и ментальная подготовка воина - залог его грядущих побед в мирах кошмаров и ужасов, неотличимых от реальности! Каждая ваша победа, это победа над собой, но не для себя одного, а во благо мира, во благо России!..»
        (из Устава Ментального Воина)

***
        В морге было прохладно и неожиданно уютно по сравнению с влажной жарой хилых акациевых аллей Академии.
        Прозектор стянул перчатки и небрежно бросил их в хлюпнувшую пасть старенького утилизатора.
        - С каждым годом они всё моложе и моложе, - пробормотал он, закуривая модные нынче сигареты, стилизованные под старинные, табачные. - Помню, как года полтора назад меня дрожь брала, когда вскрывал первого шестнадцатилетнего пацана, умершего от обширного инфаркта. А теперь они косяком идут. И - ничего!
        - А что вы хотели? - равнодушно ответила пожилая ассистентка, вглядываясь в работу автомата-бальзамировщика. - Воюют всегда молодые. С энтузиазмом. Во все времена, во всех странах. У них в группе только Cяо Мэй восемнадцатый год пошёл, а остальные - все моложе.
        С потолка упала капля, разбившись о холодный живот Василия, на котором вертикальный разрез аккуратно зашивался суетливыми гибкими щупальцами.
        - Чёрт, опять! Я отправил уже три служебные записки, чтобы наконец-то перекрыли течь на первом этаже! - раздражённо сказал прозектор, тыкая пальцем в клавиатуру:
«Курсант Василий Лахтин. Причина смерти…». - Мало того, что мне третий день ремонтируют нормальный комп, так ещё и это!
        Тёмно-вишнёвый ароматный пепел свалился с кончика сигареты и мягко рассыпался, попав между клавиш.
        - Командирам теперь не до этого. Наступление! Сколько готовились-то! Ну, и пошло-поехало - считай, даже с третьего курса практически всех слизнули, а это всё-таки девятнадцать человек! - продолжила ассистентка.
        - Они там как рассуждают? - не слушая, пробормотал доктор, вглядываясь в мокрое пятно на потолке, - Покойникам, дескать, всё равно, и вы пока в своём подвале перебьётесь. Нет, ну куда это годится?! Компьютер - рухлядь, потолок протекает…
        - «Перебьётесь»! - злился прозектор, впечатывая в пробелы стандартного бланка результаты вскрытия. - Я им там «перебьюсь»…
        Автомат-бальзамировщик наложил последний шов и залепил его лентой телесного цвета. Мозг Василия уже плавал в консервант-жидкости, ожидая более подробного исследования. Прозектор очень надеялся за время наступления всё-таки успеть набрать свежую статистику по глубоким ментальным поражениям по протоколам YMD и выйти, наконец, на звание имам-доктора. Что-то подсказывало ему, что именно в этом направлении можно что-то довольно быстро нарыть, а иначе войну он закончит в том же звании и в той же должности.
        Итак, полюбуйтесь, приходится вскрытия трупов делать, как простому прозектору. Врач запихнул окурок обратно в пачку, на восстановление, вздохнул и дал бальзамировщику команду одеть тело в парадный комбинезон для церемонии прощания.
        Курсант элитной Академии, третьекурсник, эмир трёх звеньев и командир подразделения глубокой разведки Василий Лахтин был полностью готов к почётной отставке.
        Вечером свободные от боевого дежурства курсанты соберутся в Зале на траурную церемонию.
        Тем временем Мъяга-Хо, Женька и Нгори, проходили ускоренную реабилитацию. Их тройку хотели расформировать, но полковник Д. решил назначить им нового командира, четверокурсника Селима, который хорошо зарекомендовал себя в наступлении.
        конец файла
        КОЛЬКА И ВСЕМИРНЫЙ ЗАГОВОР
        Колька, - Николай Васильевич теперь, что уж там, годы! - знаком мне давно. Он не стареет. Когда-то он работал у меня в лаборантах. Есть такие люди на Руси… и я их очень люблю. Руки у них к месту пришиты, а не к заднице. Вот и Колька у нас - мастер, хоть и работает всегда торопясь. При этом он умудряется не делать ошибок, а это уже - высший класс!
…1983-й. Колькина папироска прыгает из одного уголка рта в другой, беспрестанно затухая, и Колька, ковыряясь в потрохах старой ламповой пересчётки, выдаёт:
        - Шаттлы! Много ты понимаешь в этом, молодняк! Это всего лишь второй этап - спутники наши тырить и перепрограммировать. Америка, понял? На первом этапе они хитрую штуку сделали. Думаешь, почему они на Луну шесть раз летали, а потом прекратили, а? - Колька победоносно оглядывается на меня.
        Я пожимаю плечами. Во рту у меня, вместо папиросы, с десяток диодов и говорить мне никак нельзя, иначе придётся ползать по полу, собирая эти маленькие дефицитные фитюльки. В открытое огромное окно шпарит летнее безжалостное солнце. К дюралевым рамам нельзя прикоснуться голым локтем - ожог неизбежен. Я давно уже разделся до пояса и чувствую, как начинает подгорать спина, но накидывать халат не хочется. Как это Колька умудряется не испечься заживо в своём вечном потёртом пиджаке, с уже проступившим мокрым пятном на спине? Густой аромат травы вползает в окно. В этом вязком амбре слабо барахтается стрекотание кузнечиков. Я тычу заточенным жалом паяльника в канифоль и в комнате остро пахнет хвойным лесом.
        - Шесть раз они летали, чтобы шесть ракет установить, - торжествующе говорит Колька, изогнувшись под немыслимым углом и выкусывая из недр пересчётки тусклую пипку конденсатора. - Шесть ракет. По числу самых важных городов в СССР.
        Я мычу от удивления. Колька нетерпеливо дёргает плечом и роется в коробке, куда свалены старые радиодетали. Где-то в степи лениво взрёвывает сирена и обрывается на полустоне. Не то проверка у дозиметристов, не то балуется кто…
        - Смотри, Сашка: Москва, Питер, Куйбышев, Челябинск, Свердловск и Киев. Бац - и всё. Нет у нас промышленности, нет у нас правительства. Бери нас голыми руками.
        Я с удовольствием выплюнул бы диоды и вступил в дискуссию, но я наконец-то добрался до нужного места, мне не хватает третьей руки, а просить Кольку бессмысленно, потому что закуток, где нужно впаять детали, неимоверно тесен. Капля пота сползает по лбу прямо на кончик носа, я мотаю головой и капля торжествующе капает туда, куда не надо - на обмотку трансформатора…
        - А ты думал, они там камни собирали и науку двигали? - усмехается Колька. - Мы тут тоже науку двигаем… да только вбок. Теперь, случись какой шухер, они с Луны запузырят по нам всю эту музыку, а мы будем только ушами хлопать, понял? Они и нашим запретили летать туда. Ты, конечно, думал, что в газетах правду написали, - дескать, наша космонавтика развивается своим путем, да? Ага, шиш тебе с горчицей! Просто - кто смел, тот и два съел. А наши теперь на орбите болтаются и готовы в случае атаки принять на себя удар. Пожертвовать собой. Перехватить, чтобы партия и правительство не вымерли.
        Он с грохотом роняет на пол тестер. От неожиданности я чуть было не давлюсь диодами.
…Зимний вечер. 1992-й. Я забегаю в родной НИИ, где вахтёр, глядя на меня очумелыми, пьяными глазами безнадёжно машет рукой:
        - Да проходи уж… один хрен, все без пропуска шастают. Слышь, Санёк? У вас там, на фирме, сантехник не нужен? Тут, сам знаешь, сколько ни работай - только половой хрен в лоб получишь. Дожили на старости лет…
        Слово «фирма» он произносит со всеми оттенками уважения и даже какой-то гордости. Я торопливо обещаю спросить, зная заранее, что наша «фирма», ютящаяся в подвале в трех кварталах от моего бывшего НИИ, отродясь в сантехниках не нуждалась, не нуждается и нуждаться не будет. Но я всё равно спрошу, обязательно! А вдруг?
        В вычислительном зале мёртво застыли шкафы электронно-вычислительной машины ЕС-1040, нашего капризного электронного разума. Там, где раньше восседал за своими двумя столами начальник ИВЦ громоподобный Хачатрян, сейчас видны только согбенные спины. Я пытаюсь выглядеть что-нибудь поверх монолитной толпы и слышу сквозь неразборчивый народный гул победное:
        - Всё! Вылетел! Иди, Колька, иди! Дай другим поиграть!
        Два новеньких 286-х компьютера несут свою нелёгкую службу в соответствии с негласным графиком: вечером каждый сотрудник, кто еще не уволился, может сыграть в пасьянс «косынка», пройтись три раза по «минному полю» и два раза сыграть в волшебный «тетрис». В углу за шкафом спит дежурный Мишка Левин, который в час ночи выгонит самых упорных, а потом сам усядется за монитор до восьми утра. Мишка потихоньку разбирается в программировании. Его мечта - завершить-таки свою математическую модель. Но - тетрис! Проклятый тетрис съест у Мишки часа два-три…
        - Здорово, Сань! - подлетает ко мне Колька. - Погорел я! Копил-копил разом пять слоёв. Ну, думаю, сейчас «оглобля» прилетит и я сразу все слои уничтожу. А приходит «коряга», представляешь? И сразу скорость - вж-ж-жик! И я в жопе. Слушай, пошли к тебе на фирму, я бы машинки погонял, а?
        У нас стоит гордость шефа - 486-й (понимаете?! 486-й!) компьютер с VGA монитором и Windows 3.1. Шеф смотрит, как подчинённые по вечерам гоняют «Формулу-1» или помогают «персидскому принцу» спасать принцессу, хохочет, искренне радуется собственной крутизне и неизменно приговаривает: «Эх, не хватило мне тогда денег на SVGA - вот бы вы все опупели! Качество - изумительное!»
        Этот таинственный «SVGA-монитор» будоражит воображение наших девушек. «Да и для наших издательских работ только SVGA и годится», - вздыхает шеф, машет рукой и уходит в микроскопическую кухоньку пить чай, - в нашем подвале сыровато и холодно.
        - Попозже, Коля, - говорю я. - Я погреться забежал. Там Ленка сейчас часа на два засела.
        - По работе?
        - По работе, конечно!
        - Ну, это дело святое… пошли, дёрнем для тепла. У меня там полкило водовки заныкано. Только надо хлеба, что ли, взять, а то даже занюхать нечем…
        Разжившись печеньем у нетерпеливой очереди, мы уходим на второй этаж в мою бывшую лабораторию…
        - …Компьютер, Саня, это тебе не топор и не пересчётка. И даже не транзистор! Тут половина института сбежалась посмотреть, что у этого ящика внутри. Ну, ты помнишь, первое время в корпус, в дырочки заглядывали, лампой светили, чтобы разглядеть. А тут, на наше счастье, заглючил он. Вызвали специалиста, а тот пломбы снял и боковую крышку у корпуса убрал.
        - И чего там? - спрашиваю я, досадуя, что Колька не позвонил мне и не предупредил. Мне тоже не терпится узнать, что внутри этого таинственного и лёгкого по весу блока. Воображение рисует сплетённые в «косичку» толстенькие жгуты разноцветных проводов, причудливые микроскопические детали, блестящие радиаторы и похожие на маленькие башни пермаллоевые кожухи крошечных индуктивных катушек…

«Спермаллой» - наше неизменное, фирменное название, заставляющее юных дев из технической библиотеки, взволнованно прятать лица в тарелки, когда мы обсуждаем наши секретные дела на всю институтскую столовую…
        - А нет там ничего, представляешь?! - Колька начинает рисовать на полях газеты, постеленной для приличия на стол, набросок вскрытого корпуса в аксонометрической проекции. - Вот тут блок питания, тут какая-то хрень, а здесь - коробочка такая. Всё это можно в коробку из-под обуви запихать. Уж не знаю я, чего эти американцы не могли поменьше ящик сделать? А в коробочке, Саня, самая хитрость и есть! Всё! Теперь мы у них в кармане!!!
        Коля выпивает четверть стаканчика и, сморщив лицо, севшим голосом сипит:
        - Один сигнал - и привет всем нашим игрушкам… всем этим компьютерным управляющим системам, атомным электростанциям и полетам спутников.
        - Чего ты несёшь?
        - Сашка, ты слушай сюда! Вон она, наша ЕС-1040 - всю жопу надорвали, когда тащили ее в зал. Ты же помнишь, что у Фельдмана три комнаты отобрали, чтобы Хачатряну нормально зал под ЕС-1040 расширить, помнишь? Там ещё Ренату Тахмадееву чуть башку об косяк ящиком не раздавили… да что я говорю… ты же сам тогда эти ящики таскал! Во-о-от… - он на секунду теряет нить. - О чём это я? Ах, да! Так вот, эта самая
286-я машинка - её ж в багажник даже пихать не надо! Поставил на заднее сиденье и повёз домой. Поэтому сейчас все наши конторы - от средмаша, от космоса, от связистов, от дятлов этих флотских, - ну, в общем, абсолютно все, вплоть до атомщиков, на эти штучки переходят! Прикинь! А когда ёкнет война, в Вашингтоне нажмут на кнопочку и - пипец. Все эти игрушки тут же и встанут, понял?
        - Колька…
        - Нет, ты мозги-то включи! Щёлк - и пошёл наш НИИ в глубокое половое ущелье! Всё. Накрыли они нас. По самые уши накрыли. Эта машинка вся-то с гулькин хрен, а экран у нее, какой ни одной машине ЕС не снился. Вот потому мы все у них в руках. Ну, давай дёрнем… за упокой.
        Он залпом выпивает водку, мрачно хрустит огрызком печенья, машет рукой и деловито спрашивает:
        - Тебе Лёшка звонил?
        - Звонил
        - Сказал?
        - Сказал. Я же вас предупреждал - не связывайтесь вы с этим режимом! Заплевали теперь весь воздуховод - поди, отмой!..
        - Да ладно тебе. Отмоем. Лешка тоже к нам подскочит, часам к двенадцати, когда народ рассосется. Он тетрис любит… надо ему позвонить, чтобы водовки принёс.
…2000 год, осень. Мы с Колей сидим в летнем кафе, глядя, как холёные дамочки пытаются объяснить нерусской девочке-официантке, что они желают переждать дождь, сидя за чистым столиком, без белёсых разводов от тряпки и прилипшего мусора.
        - Хороший сотик у тебя, - в третий раз бормочет Колька, нажимая на кнопки. - У меня у сына получше будет, но у него эти, как их… SMS-ки без смайликов. Ну, где там этот Таркан провалился?
        Чернявый «Таркан» надменно ставит на стол чайник и две пиалы. Пить водку в этом кафе вроде бы нельзя, но чай заказать можно. Вот и наливаем мы водку из чайника в пиалы и, хмыкнув, пьём её, закусывая горячей, как адские угли, самсой.
        - Помнишь, Сань, как мы в поле пивом упились?
        - А то!
        Круглый бай, - в миру - председатель городского совета, - проникшись глубокими чувствами к запылённому каравану из десятка ГАЗ-66-х, сделал нашему старому Шендровскому личный подарок-сюрприз. Лукаво подмигивая, он похлопал члена-корреспондента Академии наук СССР по плечу и горячо сказал:
        - Воды много! Хорошая вода! Пить будете, меня вспоминать будете! Аллах велик - семь грехов с меня спишет, за то, что хорошему человеку помогал!
        Бая-мэра-председателя наша группа поминала дня два. В пузатой двухколёсной цистерне-бочонке, в каких в городах продавали квас, вместо запаса воды оказалось пиво, успевшее нагреться ко времени прибытия на точку…
        Группа, включая девушек и женщин, прошла несколько стадий - от изумления и аплодисментов, до проклятий и пожеланий гостеприимному главе города долгих лет мучительного вымирания. Попытки женщин на второй день «состирнуть» в пиве какие-то таинственные женские тряпочки, привели к «бабьему бунту». Неимоверно страдающий с похмелья Колька, проклиная «несвежее пиво» за головную боль, повез бочку-цистерну обратно за триста километров, требовать «тривиальную аш-два-о».
        - Хороший сотик, за него и выпьем! За погибель нашу неизбежную, - говорит Колька и осторожно пьёт водку из широкой пиалы, скосив на меня страдальческие глаза.
        Хулиганистого вида воробей с размаха ворует кусок хлеба с тарелки и, пытаясь скрыться с ворованным, тут же попадает в лапы, крылья и клювы своих собратьев, устраивающих крикливую кучу-малу.
        - Всё, как у людей! - говорит Колька, мотнув головой в сторону воробьиной драки. - Хапнул - сматывайся, поймали - не обессудь! А сотики наши - наша погибель. Их тебе где штампуют? В Челябинске? В городе-герое Москве? В посёлке Аленькое, где у мужиков пипки маленькие? Да хрена там лысого! Их тебе Америке штампуют! В смысле, на Тайване, конечно, или в Китае, но - по буржуйским технологиям! Во-первых, все наши разговоры они со спутников слышат, как кобель хомячка, а во-вторых, случись чего - в Вашингтоне по кнопочке - тюк! - и пипец. Звонит тебе, к примеру, Мухаметжанов и кричит, мол, перекрывайте второй контур к чёртовой бабушке. Ты, конечно, охреневаешь, но под трибунал идти не хочешь и, по законам военного времени, приказ не обсуждаешь. А в пятнадцатой комнате мужики от Леонидова ещё пару приказов получают и тоже не жужжат - выполняют. Ну, вот тебе и - бум-барабум. Пипец безо всякого даже участия Брюса Уиллиса и Милы Йовович, понял?
        - Коля…
        - Нет, ты подумай хорошенько! Пошевели нейронами! Связи либо нет, либо она подменяется синтезированными голосами. А через интернет обрубаются обычные телефоны…
        Колька горячится и, машинально отмахиваясь от ленивой осы, прилетевшей на запах его одеколона, чертит на салфетке какие-то прямоугольники и кружки и соединяет их стрелками. «Вот в ЦРУ-то сейчас паника, - думаю я, - Колька все их секреты вызнал и теперь направо-налево разглашает»…
        Хорошо сидим!
…2010. Немного сдавший после смерти сына, Колька всё также мастеровит, также точна его рука, богат и открыт ум всякому новому делу. Недавно он позвонил мне и, толком не поздоровавшись, взволнованно крикнул в трубку:
        - Слышь, Санёк! Ты сейчас случайно не смотрел Рен-ТВ?
        - Не-а.
        - Малахова, поди, смотришь, отщепенец… совсем от рук отбился, жирком заплыл! Ну, куплю сейчас пузырь и заскочу к тебе, понял?

…Мы сидим на кухне. Жена, поджав губы, но, не решаясь на открытую конфронтацию, выставляет на стол грибочки, салат и прочую домашнюю закуску. Колька с удовольствием выпивает первую рюмку, подцепляет на вилку скользкий серый гриб и доверительно сообщает:
        - Тут мы с ГЛОНАССом возились… короче, сверху приказ пришёл, внедрять его вместо GPS, понял? Повсеместно.
        - И что? - говорю я, улыбаясь. - Откаты…
        - Погоди ты с откатами, - отмахивается Колька. - Подумаешь, откаты! В первый раз им что ли, нашим олухам? Я тут что прикинул? Начинается заварушка - и всё! В Вашингтоне дёргают за рычаг - и прощай, Маша, ты теперь не наша! Ослепли и оглохли! - он кидает в рот гриб, нацеливается на второй, и безо всякого перехода сообщает. - Я тут от Хачатряна письмо по электронке получил. Кстати, у него внучка уже в третьем классе учится, представляешь?!
        - Да ну?
        - Точно тебе говорю! У него там, в Штатах, Ленка сейчас прихворала, вот он и пишет, что внучку сам решил в школу отвозить. А Ленка говорит…
        Хорошо сидим, душевно!
        Колька-Колька, дорогой ты мой Николай Васильевич! В тебе нет ни вечно модного антисемитизма, ни столь же вечной ксенофобии. Ты - наш. Наш, научно-институтский - если, конечно, вы понимаете то, что я хочу сказать.
        Быть может, я косноязычен, но понять меня, пожалуй, можно. Эх, Колька! Парень с золотыми руками, вечно горячей головой и воистину русским размахом души и мыслей,
        - шебутной и быстро соображающий, - хоть и подкатываешь ты к пенсионному рубежу.
        - Давай-ка, Николай, за тебя! Ну их, эти всемирные заговоры!
        - За меня - это не помешает. Ну, поехали!
        И я со светлой душой пью водку.
        - Просрали… - деловито говорит Колька.
        NecroVita
        Мне жарко. Во тьме я пытаюсь сорвать с себя одежду непослушными пальцами. Спину выгибает так, что хрустит позвоночник. Я чувствую, как что-то льётся из моего правого уха…
        Ах, да… не из уха, а из дыры над ним…
        Глаза наконец-то разлепляются. Правым я ничего не вижу. Левый, похоже, сильно повреждён… есть ли он вообще?
        Это темнота! Это темнота?..
        Смутное пятно белеет надо мной. Что это?
        Я пытаюсь закричать и чувствую, как что-то с бульканьем проваливается внутри грудной клетки. Позвоночник трещит и выгибает меня колесом назад. Пятно исчезает, косо уйдя влево и вверх…
        Что со мной?
        Кто я?
        Что со мной?
        Жар становится невыносимым и я кричу… кричу?.. нет, это просто воздух с хрипом выходит через гортань. Что-то разрывается у меня в животе, и я с облегчением чувствую, как холодная жидкость выплёскивается на ноги и стекает вниз… изо рта выдавливается скользкий пузырь и лопается, обдав запрокинутое лицо ошмётками чего-то мокрого.
        Я падаю.
        Я ударяюсь затылком и на мгновение в глазах исчезает даже только что видимое мною подобие тусклой тьмы…
        Через секунду я лежу лицом в мягкой земле, ворочаясь и мыча. Ноги почему-то оказываются выше головы, и я сгибаю их в коленях, пытаясь встать. Меня переворачивает на спину, и вижу где-то под собой это проклятое блёклое пятно.
        Луна!
        Теперь я понимаю, что это луна!
        Я упал в яму головой вниз… вот оно что.
        Руки теперь слушаются лучше, и я неуклюже пытаюсь встать. Ноги путаются в чём-то бесформенном и твёрдом… совсем неразличимом во мгле. Я встаю, хватая одеревеневшими пальцами высокую траву…
        Где-то поверх едва обозначенного во тьме среза ямы вспыхивает болезненный ослепительный свет, и я отворачиваюсь от него:
        - Н-н-не-е-е н-н-н… н-н-надо…
        Трава вырывается пучками… осыпаются края ямы… но я лихорадочно пытаюсь вылезти. Наглый свет всё сильнее бьёт в видящий глаз, куда бы ни поворачивалась моя голова.
        Проклятье!
        - Н-н-н-н…
        Внезапно наваливается ошеломляющее… неистовое… и от неожиданности я сползаю вниз, пытаясь закричать…
        Что-то безжалостно врывается в голову и раздавливает её!
        - Гр-р-р… чш-ш-ш-ш-ш… гх-х-х… смотри-смотри! Он лезет!!!
        Звуки! Я вспомнил! Это называется звуки!
        Я открываю непослушный рот и пытаюсь закричать:
        - А-а-а…
        Пальцы вцепляются в пучки травы. От напряжения жидкость смутно видимым в свете луны чмокающим выплеском выдавливается из головы.
        - О-о-о! Ты видел?!
        Живот и ноги скользят по срезу ямы… могилы?!
        Что-то мешает мне, свисая через ремень, сквозь разорвавшуюся рубашку… путается в ногах…
        - М-м-м-ме-ла-н-н-ни-и!..
        Её звали Мелани!!! Все звали её Мелани… Я звал её Мелани… И я любил её!
        Вспышка!
        Меня с силой ударяет в лицо.
        И только угасающим шёпотом, проваливающимся в черноту:
        - Мелани… Мелани… Мелани…
        Я увязаю в ничто.
        Я любил её…

***
        - Нет, ты видел? Ты видел?
        - Ага…
        - Жуть, да? Как он в обратно могилу упал, видел да?
        - Да видел я! Что ты пристал?
        - А потом как поле-е-ез обратно… и воет!
        - Память просыпаться стала… А ты блевать стал.
        - Слушай, мы его из гроба вытаскивали, я и то не блеванул… а тут… просто я не ожидал, что из него польётся… из го-л-ло-вы…
        - Ты мне в машине только не рыгай! Сейчас тормозну - и вали отсюда!
        - Перес-стань…
        - Дырка у него от пули - застрелился он…
        - Перестань, я говорю!
        - Ладно, остынь… Остановить? Ну, гляди… раз держишься…
        - Давай девчонок в следующий раз пригласим, а?
        - Не знаю.
        - Надо Глорию оживить, помнишь Глорию?
        - Её переломало всю. Авария же!
        - Ну и что? Положим у могилы, как этого… и пусть повоет…
        - Посмотрим. Вряд ли. Безгрешная душа…
        - Ты чего, Крис? Давай! Ну, кого-нибудь! Девки все трусы обмочат!
        - Пиво не жри с такой скоростью, а? И так мало…
        - Ага…..А здорово ты ему в лоб пулю всадил… он только - брык! - и обратно в яму…
        - Учись, пока я жив.
        - Давай в следующий раз я буду сам «NecroVita» читать?
        - Посмотрим. Это тебе не комиксы…
        - Ну, чего ты? Прочитаю… а что? Нормально!

***
…я пытаюсь вылезти. Теперь я вижу всё лучше и лучше. В пальцах покалывает. Наверное, возвращается чувствительность…
        Солнце встаёт.
        Солнце… я помню его!
        И Мелани.
        Я подтягиваюсь, навалившись впавшим и скользким животом на осыпающийся и уже чуть подсохший край могилы.
        Стоя на четвереньках, я поднимаю голову и смотрю в лик встающего над деревьями солнца.
        Мелани!
        - Ме-ла-ни-и-и!!!
        Глаз заливает тягучей дрянью.
        Где-то далеко начинает выть собака.
        УМИРАТЬ - НЕ СТРАШНО
        Никак у меня не доходили руки до расшифровки этой магнитофонной записи! А если говорить честно - я просто боялся.
        Но, как говорится, если в шкафу есть скелет - рано или поздно он вывалится…
        С тех пор, как навсегда уехал Константин, - сын Всеволода Николаевича, - никому больше не нужны старые воспоминания его отца. Костя - неплохой человек. Я не хотел, чтобы жутковатая история причинила ему ненужную боль. Тем более что лицом и характером Константин похож на свою мать, память о которой для него… эх!.. сейчас я употреблю старомодное слово… в общем, память о матери всегда была для него священной. Думаю, ему неприятно было бы услышать о том, что его отец…
        Впрочем, сейчас вы всё узнаете - не буду гнать.
        Итак, я рискнул опубликовать свой разговор с Всеволодом Николаевичем, сгорающим от рака почки в Областной больнице N1. Он настаивал на том, чтобы я записал его на магнитофон… похоже, сам не зная, почему. Наверное, ему нужно было просто выговориться. Уходя.
        Недавно я побывал на нашем городском кладбище и после долгих поисков нашёл аккуратно прибранную могилу. С овального медальона щурились на меня весёлые девичьи глаза, опушенные чёрными ресницами. Густые волосы были причёсаны так, как это было модно в канун выпускного вечера 20… года. На маленьком столике прыгали воробьи, склёвывая кусочки крекера, раскрошенного мною.
        Я положил цветы на недавно окрашенную полоску основания простенького памятника. За оградкой в не прокошенной толком траве соседней могилы стрекотали весёлые кузнечики.
        Её звали Елена.
        - Ну, вот, - тихо сказал я. - Вот и познакомились, Лена. А ты красивая…
        Ветер слабо качнул маргаритки на небольшой клумбе.
        - Понимаешь, - сказал я, - я не мог прийти раньше. Ведь, всё-таки…
        Я сам не знал, что именно «всё-таки», поэтому просто коснулся рукой памятника… и тепло нагретой белой краски было похоже на тепло руки.
        Я осторожно присел на скамеечку…

***
        МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ
        (ЦОБ N1, 18 декабря 200… г.)
… вот, Новый год встречу, а до 23-го февраля уже вряд ли дотяну. Не жилец. Говорят, умирать страшно - а ты не верь. Ты хороший мужик, я знаю. Поэтому и прошу именно тебя, а то Костику ни к чему об этом говорить. Неловко как-то… он ведь Наташку очень любил, а тут узнает, что…
        Это же всё так неожиданно случилось, - я и сам не успел ничего понять…
        Машину купил, - помнишь? - через два года после того, как Наташка ушла. Ну, думаю, вдовец в неполных пятьдесят - что уж себя хоронить? Костик учится - тоже деньги нужны. Жить, хоть и тяжело, а надо. И начал я на своей «Маздочке» потихоньку подрабатывать. Смотрю, а за месяц отпуска деньжат срубил - не хуже, чем на заводе! Город я неплохо знаю, - на тестевых «Жигулях» его весь исколесил, - вожу аккуратно, что бы не побомбить?
        Костику компьютер взяли, интернет, понимаешь, через месяц провели… живи, парниша, радуйся! Он тогда гордый ходил - не хуже однокурсников своих из колледжа!.. Даром, что сам три месяца подхалтуривал… переводы, там… немецкий, то да сё…
        (улыбается, откинувшись на подушку; в уголках глаз блестят капельки слёз)
        Расчухались, в общем…. На ноги встали, наконец-то, после похорон. Я думаю - а хрена ли мне с утра до вечера на заводе корячиться, когда я не хуже ребят заколачиваю? Ну, уволился… постоянных клиентов завёл. Да что я говорю? Ты же сам с полгода по утрам на мне ездил, помнишь? Я ещё рядом с твоей конторой с тремя дамочками познакомился - им тиражи надо было от Дома Печати по киоскам развозить. Газеты, журналы. С одной двести, с другой полтораста - глядишь, десяточка за месяц и выходит. А если после обеда на диванчике брюхо не нежить - и все двенадцать-пятнадцать можно наколотить.
        А тут подвернулось моему Косте предложение - полтора месяца на Украине в Крыму пожить. Девчонка там, одна, - Инна, что ли? - у неё родители в Саках жили. Вот их из группы пять человек и поехало. Море рядом… лиманы… Я там проездом в Евпаторию два раза был, ещё при советской власти. С Наташкой ездили, с Костиком… он тогда совсем маленький был, не помнит ни хрена…
        Вот. И сижу я дома один. Все денежки Костику выгреб… надо как-то выкручиваться. Тётки мои, газетно-журнальные, с утра и до двенадцати меня мурыжат, днём я туда-сюда… а к вечеру - полностью на вольных хлебах. Ну, ты меня знаешь - я не всякого в машину посажу, а уж тем более - ночью. Думаю, Костик приедет, надо же хоть немного денег подзаработать…
        Вот и приноровился потихоньку по ночам бомбить. Сутки, через день, как в заводскую смену выходил! В основном от вокзалов подальше, чтобы тамошние засранцы морду не набили и покрышки не порезали. Город-то большой, всегда есть места, где ловят чаще. Машинка у меня новая, физиономия вполне приличная, можно аккуратненько работать. Вот так и мотался по городу… слава Богу, без приключений на свою задницу…
        Ну, без бабы сам понимаешь, хреново. Познакомился я как-то с одной… помнишь, она ещё в гости ко мне забегала и мы с тобой её коньяком угостили, с твоей премии? Помнишь-помнишь! Худенькая такая… весёлая. Раз в неделю заруливаю… то есть заруливал… к ней. Сто грамм, любовь-морковь… в общем, и ей хорошо, и мне неплохо. Она, правда, подкатывала ко мне с запросами - мол, жениться бы… да я пока на эти разговоры не вёлся. Думаю - Бог даст, перебьёмся как-нибудь без бракосочетаний. Вчера, кстати приходила. Ревёт… но мужичок у неё уже завёлся. Дай Бог бабе, чтобы нормально всё было! Она, ведь, человек хороший…
        Этим летом как раз прибыльно было! Народу много, лето-то прохладное. Там подкинешь, здесь подбросишь… в общем, нормально. А тут выезжаю - шаром покати! Покрутился-покрутился по центру… пару раз каких-то мужиков за полтинник довёз - негусто - и вдруг осенило: сегодня же 25 июня, выпускной! Родители на своих тачках у школ маячат, детишки пляшут и потихоньку в туалетах к водке прикладываются, по-взрослому - в общем, всё, как положено. Ну, думаю, дубина, выехал! Ребятки теперь до рассвета гулять будут - какой с них улов? Им эту ночь полностью отгулять надо! А кто нелюдимый или перепил лишку - всё равно родители приберут. Надо, думаю, домой направляться, хватить зря шины протирать.
        А у самого нашего дома, у поворота к школе, смотрю… видение! Стоит такая девчоночка - стройная, волосы на холодном ветру развеваются, ножки точёные в туфельки вбиты, как влитые… рассеянно улыбается и рукой от моих фар глаза прикрывает. Не голосует, нет! Просто стоит у самой дороги… и кажется мне, что раздумывает - куда податься?
        Светлячок… Я её так и прозвал потом - Светлячок…
        Подыхаю, вот… а как вспомню её такую - всю светом облитую… и рука ладошкой наружу, и платье её… веришь ли, просто переворачивается всё во мне… по-доброму, но круто так… словно всего меня наизнанку… беспощадно…
        Виноват я перед нею, слышишь? Так виноват!..

***
… включил? Ты не обращай внимания - волнуюсь я. И полгода не прошло, а как вспомню…

… да и мы, помирающие, все на слезу скорые…
        Нет-нет, не выключай! Сейчас, подожди… закурю…

… и пусть нельзя! Что мне теперь? Для меня понятие «вредно» уже не существует…

***
        Так я и затормозил, обомлев. А она удивилась…
        Открываю дверцу и говорю - садись, мол, красавица!
        А она улыбается и бесстрашно впархивает в машину, угнёздывается поудобнее и смотрит на меня сияющими глазами. Я даже с места не тронулся, просто смотрю на неё и рот до ушей.
        - Надеюсь, вы не маньяк! - весело говорит она мне. - А то у меня сегодня выпускной вечер и я поругалась с одним противным одноклассником. И вдобавок у меня с собой денег нет - он мою куртку утащил.
        И смело смотрит мне в лицо.
        - Как утащил? - говорю я.
        - А так, - беспечно машет она рукой. - Там и было-то двести рублей и телефон. Вот телефон жалко, а двести рублей - нет. Если вы захотите меня из машины выкинуть - то подождите минутку, я хоть немного согреюсь, ладно?
        И, ведь, сияет вся! Просто светится! Помню, Наташка так же светилась, когда мы с ней в восьмидесятом в её родной Карпинск приехали и она меня с подружками знакомила… Знаешь, когда протянута между людьми струнка - чувствуют вместе; одному и тому же улыбаются, каждое движение друг друга чувствуют?
        А здесь - девчоночка, которую я всего-то три минуты вижу!..
        - Ладно, - говорю, и понимаю, что у меня у самого улыбка с лица не сходит, - если ты не против, то попробуем твоего парнишку отыскать, хорошо? И если не побрезгуешь, то на заднем сиденье моя куртка лежит, накинь.
        - Спасибо, таинственный добрый мужчина! - весело говорит она мне и тянется за курткой.
        Знаешь ведь: у девчонок в семнадцать лет всё при всём и всё на месте. Одним движением перегнулась она через сиденье… и меня аж в жар кинуло! Даже кошки не бывают такими… такими… грациозными, говоришь? Пожалуй, да… но всё-таки этого слова мало… понимаешь? Она вся была, какой может быть только девушка её лет - ураган и роза в одном флаконе!
        Ну, решили мы её парня не искать, потому что он «сам придёт завтра и всё принесёт, как миленький». Такое, понимаешь, девчачье тщеславие…
        - Тогда, - говорю, - будем зарабатывать на жизнь. Не против? Поездим, авось пассажиров найдём. А что заработаем - пополам!
        Она только смеётся и сияет глазами поверх воротника моей кожаной куртки - закуталась с носом и греется.
        Какие там заработки! С ней ехать по ночному городу, с ней разговаривать, с ней смеяться, её слушать, на неё в зеркало поглядывать - вот чего я только и хотел…
        (откидывается на подушку, закрывает глаза и долго молчит. Я на цыпочках подхожу к окну и закуриваю, выпуская дым в форточку, вглядываюсь в темень прибольничной сосновой рощицы. Я знаю то, о чём сейчас расскажет мне этот измождённый, изглоданный болезнью, но по-прежнему любимый мною человек, - когда-то весёлый и шумный… приглашавший меня «на посиделки» вместе с Наташей… перерывший всю мою библиотеку… и всё прочитанное оценивающий и понимавший по-своему - крепко и правильно… Он скажет мне: «Так и началась эта сумасшедшая любовь!»)

***
        Каждый вечер он брился и принимал душ. Одевал купленную Наташей замшевую куртку и долго крутился перед зеркалом. Купил французскую туалетную воду и не брал с собой сигарет.
        А потом…
        Потом были короткие летние ночи, когда они колесили по городу, ловя пассажиров. В основном они подбирали редкие влюблённые парочки, шушукавшие на заднем сиденье, и иногда замиравшие в томительном поцелуе… и он поглядывал в зеркало на сияющие ласковые глаза закутанной в его куртку девчонки и удивлялся тому, как ровно и мощно бьётся его сердце.
        Он уже всё знал о ней: и то, что она живёт с молодой бабушкой; и то, что её мама давно затерялась где-то в Норильске; и то, что она мечтает на будущий год поступать в театральный институт здесь же в городе, «а пока не готова, да и заработать надо хоть немного»; и то, что «Копыч, хоть и красивый, но - дурак-дураком» и подкатывается к ней с 9-го класса.
        Каждый вечер она влетала к нему в машину, как счастливая, томительно красивая бабочка, всё в том же выпускном платье, - «ох и дорого же оно нам с бабушкой обошлось!» - всегда на одном и том же перекрёстке. Вот только волосы она скалывала на затылке - причёска выпускная, - увы! - «приказала долго жить»… но это ей шло не меньше…
        Никогда он не видел её дома, - знал лишь, что это одна из хрущёвок, где-то там, в глубине микрорайона, трогавшего своей скромной бедностью. И каждое утро высаживал Светлячка именно на этом месте - она не хотела, чтобы он въезжал в путаницу дворов
        - и улыбалась, когда он пугался за её безопасность.
        - Все уже давно спят! - говорила она, посылала воздушный поцелуй и, смеясь, исчезала за углом старенького магазина.

***
… нет никого. Час простоял, два…
        Думаю - ну, мало ли что! Я ведь, ни телефона её не знал, ни адреса. Поехал, было, пассажиров ловить, но что-то не могу. Тяжесть давит на плечи. Кажется, что сквозь густой сироп двигаюсь - через силу. Я уж и так, и этак… снова на перекрёсток тот приехал - никого. И всё мне кажется, что вот-вот, и она снова в лучах моих фар на обочине возникнет…
        Веришь ли, до школы доехал, где её в первый раз встретил… Никого! Только окна слепые в потёмках отблескивают…
        В общем, еле-еле до двора доехал, машину оставил и приплёлся домой.
        А дома достал из холодильника водку, - с Наташиных поминок осталась ещё, - выпил стакан, не чувствуя вкуса, и рухнул на диван.
        И весь следующий день дома просидел. Всё из рук валится. Не могу себя заставить выйти и в машину сесть. Всё только о вечере думаю. Как приеду на перекрёсток, как она ко мне в машину запрыгнет. И как она спросит: «А дальше что было?» - и я начну ей рассказывать, как в 1984-м мы прилаживали ТЛД-дозиметры к манекенам, изображавшим людей, попавших в радиационный поток, и какие смешные штуки при этом приключались…
        Да только вечером, сам не заметил, как заснул мёртвым сном. Переволновался…
        Знаешь, в романах пишут, что, мол, «в первый момент главный герой подумал, что всё это сон». А я, вот, как от толчка проснулся - и сразу же понял, что это она сидит в углу на кресле и в мою куртку кутается. Темень - только с улицы от фонаря слабый свет…
        - Привет! - говорит… и слышу, что смеётся
        - Привет, - отвечаю, не вставая, а только облокотившись рукой. Улыбаюсь и вглядываюсь в темноту. - А я тебя хотел на перекрёстке встретить.
        И не вижу её толком! Коленка смутно видна… локоть… щека левая…
        - Я не смогла, - говорит она. И я в первый раз услышал в её голосе печаль. - Бабушка тоже расстроилась… если можно так выразиться. Я ведь ей всё про тебя рассказала.
        - Порадовала бабулю, - говорю. - Почти её ровесник к её внучке неровно дышит. Здорово, да? Романтично!
        - Ну и что! - засмеялась она. - Зато ты хороший. Спи, давай… завтра забегу к тебе и поговорим, хорошо?
        Знаешь, я не знаю, как это словами сказать…
        Я просто потянулся к ней… всем телом. Как ребёнок к матери - так хотелось её за руку взять… в первый раз…
        А проснулся уже, когда солнце в окно светило. Затёк, спину разогнуть не могу. Только в кресле моя куртка аккуратно сложенная лежит… хотя я сам её в машине оставил - вдруг моему Светлячку снова холодно станет…
        И три дня вот так и прошли. Наверное, самых счастливых дня… ночи… в моей жизни. Днём сплю, вечером квартиру прибираю и драю, чтобы перед ней стыдно не было. Потом ложусь и засыпаю…
        Понимаешь? В общем, весь день я только и делаю, что жду её. И даже вопросов себе никаких не задаю - просто жду и всё. Вроде, как в тумане… или под гипнозом.
        А ночью она приходит и мы с ней болтаем о том, о сём… она смеётся…
        Всё, как прежде, только не в машине…
        И единственное, что меня мучает - не вижу я её! Раньше в зеркале глаза сияли… улыбка. А сейчас - густая темень. Нет-нет, рука в слабом пятне света мелькнёт - она волосы поправляет - или, вдруг, слабый отсвет от серёжки в ухе…
        И куртка… слабо-слабо… пахнет какими-то её девчачьими духами…
        (закрывает глаза и замолкает; я собираюсь закурить, но он внезапно кладёт горячую ладонь на магнитофон)
… не выключил? Подожди… ещё немного… скоро уже…
… она кутается в куртку. Я хочу подойти к ней, а она вжимается в спинку кресла и испуганно говорит, мол, не надо… зачем? Всё было так хорошо!
        И вот тут-то разница в возрасте и сказывается, понимаешь? Я, старый дурак, помню, КАК это бывает… встаю на колени перед креслом и за руку её беру…
        (плачет; я пытаюсь что-то сказать… позвать дежурную медсестру, что ли?)
… холодная у неё рука. Холодная! Я эту руку поцеловать пытаюсь… а она холодная и скользкая…
        И словно просыпаюсь я - впервые за последние дни!
        Умерла моя девочка! Умер мой Светлячок - награда моя и счастье на старости лет!
… и я реву, и она плачет….
        - Не страшно мне, - говорю, - Светлячок ты мой! Почему ты думаешь, что я испугаюсь? - и в колени холодные лицом горячим зарылся…
        А она гладит меня по голове:
        - Уходить мне надо, слышишь?
        - Не пущу! - зубами скриплю я, а самого дрожь бьёт. - Не отдам тебя, малыш, пусть и меня забирают!
        И я, впервые за эти ночи, вижу её лицо…
        Ох, милый, что же с нами смерть делает! Ударило мою девочку проклятое железо… правую половину скулы напрочь стесало.
        Видать, в закрытом гробу хоронили, потому что не дай Бог родным и бабушке такое видеть!
        - Ну, теперь видишь? - говорит она, а по левой щеке слёзы так и катятся!
        И я реву…
        Ты же знаешь, я на Наташкиных похоронах держался… а здесь - не могу! Это что же такое делается, Господи, что такую красоту и любовь погубило?! Ей же жить и жить, милый свет собою радовать… да только не судьба, слышишь? Не судьба ей, девчонке моей, красавице…
        А она мне - раз - и рот холодной рукой закрыла.
        - Обними меня, - говорит. - Не страшно?
        Какое там, страшно! Обнял я её и к левой стороне шеи губами прижался.
        Холодно… скользко… и жилка не бьётся…
        - Пойдём! - говорит… как умоляет. - Пойдём вместе, ладно?
        (Всеволод Николаевич плачет; я тоже вытираю слёзы; в коридоре слышно, как дежурная медсестра распекает больного, пойманного с бутылкой переданной ему друзьями водки)

***
        Когда маленькому Севе было три года, мама взяла его на взрослый бал в Дом культуры Ленинского Комсомола - огромное здание, в фойе которого уходила куда-то в облака нестерпимо красивая ёлка. Сева даже заплакал, глядя на неё - такая она была таинственная и прекрасная - покрытая сказочным льдом и переливающаяся волшебными огнями!
        Вокруг кружились весёлые взрослые люди. Они были одеты какими-то Лисичками, Снежинками и Пиратами… совсем, как в детском саду! И гремела музыка… и край гигантского зала тонул в тумане конфетти и серпантина!
        Где-то наверху сиял бесконечно большой плакат со Спутником и Лениным. Сева очень любил Спутник, Ленина и Гагарина. И даже стеснялся того, что Гагарина он любил больше, чем дедушку Ленина. И он стал смотреть на плакат, потому что смотреть по сторонам было так страшно и сладко, что сердце, казалось, не выдержит!..
        А музыка всё гремела и из сверкающего тумана вылетали какие-то люди и поздравляли маму с Новым годом, и чмокали Севу в щёчки… и хвалили его военный комбинезон, - совсем, как у кубинских «барбудос», - и его автомат, и смеялись, и совали ему в карман на животе какие-то мандаринки и конфеты…
        - С Новым годом, Сева! - кричали они ему, а он, плотно сжав губы, чтобы снова не разреветься, только кивал головой, и люди, смеясь, исчезали в урагане музыки, блёсток и света.
        - Вива, Куба! - не в силах больше сдерживать слёзы, закричал он и поднял вверх деревянный автомат.
        - Ура! Вива, Куба! Вива, Фидель! - закричали и засмеялись вокруг люди, и какой-то дяденька подхватил его подмышки и поднял высоко-высоко - туда, где гордо смотрел в сторону Ленин и летел среди звёзд маленький храбрый Спутник…
        - Пойдём! Пойдём скорее! - Светлячок, смеясь, тянула его за рукав.
        Всеволод Николаевич растерянно оглянулся…
        - Да хватит тебе, - крикнула ему мама из дальнего угла зала, высоко подняв руку. - Иди скорей, а то всё пропустишь!
        Какие-то весёлые люди вокруг неё одновременно бабахнули хлопушками и тотчас танцующая толпа закрыла их…
        Светлячок тянула его за руку через весёлую кутерьму, на ходу перебрасываясь шутками и пожеланиями Счастливого Нового Года.
        За кулисами сцены, в таинственном полумраке, девчонки торопливо закалывали рукава и воротнички карнавальных костюмов. Красивая женщина помогала худенькой брюнетке затянуть на поясе алый шарф.
        - Девчонки, поторопитесь, - кричала она, - наш выход через пять минут! Господи, Маринка, у тебя юбка перекрутилась! Давай скорее сюда, наказание ты моё!
        - Ну, вот, - сияющие глаза были совсем близко, - ты и здесь! По сторонам не смотри и на девочек не заглядывайся! Вот я тебя сейчас поцелую, чтобы все видели, что ты
        - мой!
        Она приподнялась на цыпочках и, закрыв глаза, едва касаясь, поцеловала его в губы.
        - Я… я хочу быть с тобой, - с трудом вымолвил он. - Как только я проснусь, я…
        - Не вздумай! - строго сказала она, прижавшись щекой к его груди.
        Девчонки лукаво поглядывали на них, торопясь привести свои костюмы в идеальный порядок. Мягкий свет как-то странно высвечивал то сверкающую корону у одной, то сдвинутую на лоб изящную маску у другой… всё терялось в переливающемся нежном тумане и приглушённой музыке…
        - Всеволод, вам пора! - улыбнулась женщина, внезапно возникнув перед ними. - И не надо торопить события, хорошо? Давайте, идите, а то девчонки мои на вас обоих заглазелись, а им ещё танцевать!
        - И не вздумай что-нибудь с собой сделать! - шепнула ему Светлячок на ухо. - Я дождусь тебя, обещаю! Слышишь?! Обещаю!
        И сияющий ураган завертел его.

***
… Виноват я перед нею…

… Я, ведь, должен был почувствовать в этот день… приехать… когда её сбила машина!
        Знаешь, я, ведь, так и не узнал, как её зовут и где она живёт… жила. И на похоронах не был…
        Но я не чувствую, что Светлячок сердится…
        И теперь, рассказав… нет… пережив всё снова… я думаю, что это неважно. Где-то там и сейчас играет музыка… и светится конфетти… и Спутник летит…
        И там меня ждёт моё смешливое счастье.
        И я возьму её за руку… и мы вместе попросим прощения у Наташки - прости, но мы не можем жить друг без друга… и она поймёт и улыбнётся… и мама строго скажет - знаю я тебя, - не обижай девочку, понял?
        И будет бал!

***
        P.S. Я встаю со скамейки и бережно глажу скос памятника - крашеное железо дешёвенькой стелы, по всему видать - сваренной из листов железа «тройки» бесплатно на бывшей бабушкиной работе.
        Мне хочется что-то сказать… но я не могу найти слов.
        Я вспоминаю Любимую Девушку, которую не видел уже много лет, и которая давным-давно вышла замуж. И я поднимаю голову и смотрю в небо сквозь ветви горячих от солнца сосен.
        Я твёрдо знаю - играет музыка. И сияет волшебными огнями новогодняя ёлка! И Светлячок никогда не расстанется со своим любимым…
        - Удачи, ребята! - шепчу я и осторожно, стараясь не наступить на цветы, выхожу через маленькую калитку в ограде могилы. - Удачи вам! Навсегда!
        ПОСЛЕ ЧУМЫ
        Настька выходила замуж! Сваты приедут! Из хутора!! Нет, просто ум отказывался верить в это!
        Сверкая босыми пятками, Алёна бежала по лужам и от восторга орала во всё горло, пока Тишка, бестолковый соседский пёс не облаял её басом из дыры под забором. Тишку Алёна боялась и опасливо обежала страшное место по дуге, на всякий случай, держась к противоположному забору, за которым, судя по кашлю и звяканью жестяного ведра, соседская прабабушка Марина Дорохова опять ковырялась в огороде.
        - Что вопишь? Иди-ка лучше сюда, Алёнка, я тебе яблоко дам! - крикнула она. - А то орёшь, как телевизор, а не понять, что за новость.
        - Яблоки и у нас есть, я редиски хочу! А что такое тили… тиливидир? Это, как компутер, да? - запыхавшись, выпалила Алёна и, поглядывая на морду дурного Тишки, торчащую из дыры, стала ждать у ворот, ожидая, пока прабабушка Марина откроет ей калитку. Тишка гавкал не переставая. Из-за соседних домов ему уже горячо отвечали Рексы, Тузики, Полканы и Джеки.
        - Давай, заходи, - сказала прабабушка, отодвигая скрипучий засов. - Посидим, Алёнка, на солнышке, погреем старые кости.
        Алёна хихикнула и прошмыгнула мимо прабабушки Марины. Как всегда, весь желторотый дороховский выводок, опекаемый молодой бабушкой Таней, неразборчиво пищал где-то за задним забором, за которым начиналась сама Кокуйская яма - гигантский зелёный кратер старинного карьера. Весь Кокуевский район выходил задами на эту яму, где всю жизнь сажали картошку, а зимой катались на лыжах и устраивали по весне Масленицу для самых маленьких. В самом центре карьера поблёскивала вечная лужа, из которой торчало насквозь проржавевшее брюхо танка. Ни гусениц, ни колёс у него не было ещё со времён последней войны… а то и с самых незапамятных времён, которые ещё до Чумы были.
        Куры важно расхаживали у мерседеса с забитыми фанерой окнами. Изнутри машины доносилось глупое квохтанье несушек. Петух, взлетевший на крышу, гордо поглядывал на Алёну.
        Хороший двор у Дороховых! Крепкий. Говорят, прабабушки Марины мужа отец всё-всё про компутеры знал! Они давно тут живут.
        Редиска была сочная и крупная. У бати с мамкой почему-то именно с редиской дела шли так себе, хотя всё остальное, вроде бы было не хуже, чем у соседей. Такая уж планида им выпала, как говаривала мамка. Дёргать овощи за хвостики было сплошным удовольствием. В комьях земли извивались дождевые червяки. Иногда попадалась насквозь проржавевшая гильза или совсем уж бесформенный гвоздь. Мухи радостно жужжали над развороченными грядками. Алёне удалось убить подряд сразу двух слепней. Она, было, нацелилась и на пчелу, присевшую прабабушке Марине на плечо, но пожалела. Пчела с достоинством улетела в сад.
        За рекой низко заревел гудок. Завод объявлял обед.
        - Ишь ты, а я думала, что прослушала гудок-то! - заметила прабабушка Марина. Она выпрямилась и скептически поглядела на четыре ржавых проволочных корзины, набитые редиской и морковью. - Спросишь у мамки мешок, отсыплю вам. Всю корзину ты не дотащишь. Не то Настёнку с Наташей позови. Вдвоём они корзинку осилят. А у мамки мне ромашки сушёной попроси. Что-то я в этом году не запаслась толком-то…
        - Ага, спасибо, - беспечно ответила Алёна. Гудок возвестил начало обеда, а значит, можно было посидеть на завалинке, поболтать ногами, похрустеть редиской и выложить прабабушке все-все новости по второму разу. Есть всё равно не хотелось, - живот был набит овощами.
        Дороховский выводок потянулся в дом, обедать. Сзади шла молодая бабушка Таня в новеньких щеголеватых лапоточках, чуть ли не прутиком загоняя детвору в дом. Малыш Ромка-Лёмка хныкал, пытаясь улизнуть из строя к сидящим на завалинке, но попытку эту бабушка Таня мгновенно пресекла.
        Настьку сватал сын фермера Семёна из хутора, что за горой Ялунихой, на которой церковь стоит. Семейство его старинное, зажиточное. Одних ружей у них три штуки, а Таська-безногая самые лучшие луки делает. Дар у неё такой. Братовья её на закорках таскают, когда она под заказ лук и стрелы мастерит и ей надо подходящую древесину искать. Вроде, лук, как лук, да и стрелы ничем уж таким не отличаются, но мужики на заводе только таськину работу и признают. Сами ей наконечники отковывают, чтобы уж наверняка. И на всех ярмарках кто потом первые места забирает? Наши, алапаевские! Заводские - они такие, их на дерьме не проведёшь.
        Жених хороший - в маму пошёл, весёлый.
        - В по-за-том году ему четырнадцать было? Так, значит, в этом шестнадцать исполнится, - гордо рассказывала Алёна. - Настёна у них, как за каменной стеной будет. И то сказать, - серьёзно рассудила она материными словами, - девке пятнадцатый год пошёл. Самое время рожать. Семёну на хозяйстве каждая пара рук ой, как нужна!
        Прабабушка Марина Дорохова хихикнула:
        - Ну, Алёнка, ты, прямо, как взрослая рассуждаешь!
        Вечером, когда отец пришёл с завода, мать собрала всех трёх дочерей. Алёнке был сделан втык за то, что «уже всем растрепала», Настьке-невесте велено было завтра никуда не исчезать - барахло перебирать будет с мамкой вместе. А то, срам сказать, постельного навалом, а половиков, считай, и нету. Ну, а средней Наташке и вовсе отвесили подзатыльник за то, что за овцами толком не смотрела, и Макарку с Понькой нормально не почистила. А лошади, они тебе не мотобиль, как у Древних. Сами не ездят, за ними ухаживать надо, - поняла, растрёпище?
        Ладно, мать сегодня добрая была, а то одним подзатыльником дура Наташка не отделалась бы, нет! Сваты послезавтра приедут, тут и кормить-поить, и чтобы чистенько всё кругом, и чтобы девки прилично выглядели… чай, не из-под забора вылезли. Коля-токарь отец у них! Сам господин Ван Чуй его уважают и за руку здороваются…
        - Хорош, мать, не зуди, - устало сказал отец, - дай хоть дома передохнуть, а то мне завтра с утра двойной наряд подсунули.
        - Но зато и оплата выше! - отрезала мамка, сразу насупившись.
        Ох, и суровая она у нас! Сразу видно - порода! Она у нас из коренных городских, которые в городах-башнях до Чумы жили. В космос летали, на компутерах всю правду ведали, в морях-океанах на кораблях плавали.
        В общем, день завтра предстоял многотрудный. Всем сёстрам и мамке достанется - только давай, перелопачивай!
        Отец сидел на крыльце и бережно сворачивал самосад. Ловко это у него получалось. Берёт большой лист, расправит на колене, помнёт слегка, чтобы не крошился, а потом в него уже сечку табачную горочкой - хлоп! Завернёт хитро так, послюнит и получается самокрутка. Сиди, пыхай, на темнеющее небо смотри, на котором звёзды уже появились. Звон колокольный в сумерках с горы плывёт… чистый такой, серебряный…
        Гудок вечерний - ночная смена. Хорошо, что батя в смену уже не работает - поговорить можно.
        Алёна присела рядом и, не удержавшись, потыкала пальчиком в руку отца. Во, мускулы какие, а?! Твёрдые! Это потому, что батя работает много.
        - Ну, что, стрекоза? Как там Дороховы? - спросил отец.
        - Тимка-младший жопой в крапиву сел, - тотчас обрадовано затараторила Алёна, стараясь приглушить голос. - Бабушка Таня на спину жалуется, а дед Василий с охоты двух зайцев принёс и черемши два пучка. Дядя Чжи говорит, что на заводе у кузнецов прибавка будет. Не такая, как у токарей, а поменьше. Жена евойная Рита в Синячиху уехала вместе со старшими. Там им надо перину менять на какую-то штуку, забыла, как называется. Прабабушка Марина нам редиски дала и мне про компутеры сказку рассказала…
        - А что за сказка? - улыбнулся отец.
        - Про то, как компутеры на людей Чуму напустили! - выпалила Алёна.
        - Потише там, - крикнула мать в окно. - И вообще, пора, Коля, и спать ложиться!
        В хлевушке мыкнула Зорька, как бы подтверждая. Овцы ответили рассеянным блеянием. Кот Стрекозёл прошёл в дом с хищным видом - он заступал на ночную смену в подполе, ловил мышей, зарабатывал себе пропитание, требуя от хозяев только заслуженное блюдечко молока. Разумная скотинка, независимая! Днём спит, ночью работает.
        - Это не компутеры, - понизив голос, сказал отец, пыхнув дымом в сторону неодобрительно оглянувшегося кота. - Это Древние сами на свою голову Чуму изобрели.
        - Расскажи, а?
        - Поздно уже…
        - Ну, ты немножко, а? - шёпотом канючила Алёна.
        - Ну, хорошо. Немножко, - согласился отец, доставая щипчиками уголёк из глиняного горшка и раскуривая потухшую самокрутку. - А потом спать пойдёшь, хорошо?
        Алёна истово закивала головой.
        - Давным-давно Древние люди богато жили. И то у них есть, и это! Птичье молоко и то целыми горшками пили. Ну, и загордились они непомерно. На Луну летают, на Марс. На дно морское опускаются, города там строят. Паровозы отменили - всё только на электричестве. Компутеры за них думают, роботы на заводах вкалывают, а сами они у бассейнов лежат и мёд с пивом трескают. Хорошо!
        Вот только мусора много у них стало накапливаться. Уж его и на дно морское сбрасывали, и в землю закапывали, и в космос выбрасывали, а его всё не убавляется! Да всё от гордыни. Хлеб и тот в пластик заворачивали, вот до чего дошло. А пластика много было. И прозрачный, как стекло, и твёрдый, как железо, и лёгкий, как перо, и пуленепробиваемый… всякий! Сейчас-то пластика нет совсем, а тогда - горы вокруг городов выросли. Роботы и те не справлялись. Да и роботы, и мотобили, и космические корабли, и лодки - сами все из пластика сделаны были, вот оно как!
        И решили учёные микробов-роботов таких изобрести, чтобы пластик съедали. Едят такие микробы пластик, а сами выпускают из себя чистый воздух - кислород называется - и серют такими какашками, что земля от этого родит со страшной силой! .
        Алёнка захихикала, представив себе ма-а-аленьких шурале и шайтанов, которые бегают по твёрдому пластику, похожему на кусок льда, и грызут его. А на краю вереницей сидят, сняв штанишки, уже вконец объевшиеся и белеют маленькими замёрзшими задами. Какают с обрыва, совсем, как глупые мальчишки у реки… Она прыснула и закрыла рот руками.
        - Ну, вот… и изобрели таких микробов! - сказал отец. - Радуются, обнимаются, пиво пьют. Запустили микробов на свалки и ждут, что получится. А хорошо получалось, поначалу-то. Микробы, видать, дрессированные были, где ни попадя не шлялись, а только там, где им Древние указали. Ну, и как-то раз перестали микробы людей слушать. Вот тут-то всё и началось. Вся земля вздрогнула. Без пластика этого Древние ни черта делать не могли. Представляешь? Компутеры ломаются, роботы ломаются, машины ихние хитрые с небес падают, сгорают, в морях-океанах тонут. Башни-города рушатся и горят - жуть! Пра-пра-бабушка твоя тогда из города убежала. Прихватила детей своих, ружьё взяла, пистолет, золотые цепочки и колечки…
        А у города солдаты никого танками не пускают. Там твоего пра-прадеда и застрелили вместе с сыном его, Царствие им Небесное! А Дарья Егоровна с двумя дочками в леса ушла, спаслась.
        Ну вот… стали люди друг с другом воевать. Работать-то никто не умеет! А жрать всем хочется. Потянулись они кто куда, землю-матушку осваивать. И смех, и грех - Чума и одежду рассыпает, и бумагу, которая не из льна сделана, и всё-всё подряд! Металлы только не трогает… стекло, дерево. А из них ни роботов, ни компутеров не сделаешь.
        В общем, за двадцать лет так друг друга и поубивали. А кто просто от голода умер. Вон, видишь, спутник пролетает? От Древних остался. Говорят, Чума в космос не везде попала.
        Ну, а здесь, в Алапаевске спокон веков по железу работали. Опять же, с Китая много толковых мужиков пришло, пока Чума бушевала. Железа кругом полно - бери, не хочу. Вот и приловчились наши предки танки, да мотобили разбирать и в дело пускать. Переплавляем и на пользу пускаем. Смотри сама - гвозди нужны? Нужны! Ружья нужны? Нужны! Гайки-болты, рычаги и поршни для паровоза? Только у нас и делают! Ну, и много чего ещё. Так что зажили мы здесь неплохо, чего и вам желаем! - неожиданно закончил отец, зевнув и перекрестившись.
        - Ба-а-ать… ну, ещё-о-о!.. - хныкнула, было, Алёна, но сама себя одёрнула - отцу с утра на завод идти и два наряда отрабатывать!
        Уже засыпая, Алёна подумала: «Послезавтра сваты приедут… ох, как хорошо! Буду к Настёне в гости ездить… на хутор…» - и так и заснула, с улыбкой.
        ЧЕРНОБЫЛЬ И ПАСХАЛЬНЫЙ КРОЛИК

1986
        - Хорошо вам, конечно! По 'десятке' срубили! - ныл Пасхальный Кролик. - У тебя, Генка, какой оклад? Двести? Значит, ты две тысячи срубил, да? Как с куста!
        - Минус налоги, - спокойно ответил Генка, привыкший ещё в поезде к подобным разговорам. Он размял новую папиросу 'Любительская', осторожно продул её и чиркнул импортной зажигалкой.
        - Вот и зажигалочку приобрёл… - удовлетворённо констатировал Пасхальный Кролик, видимо, окончательно убедившийся в том, что старший научный сотрудник Генка Кайсаров вышел в разряд если не подпольных миллионеров, то весьма состоятельных людей. - Дай-ка, я гляну… почём взял? В Чернобыле?
        - В Киеве, на перроне, - с удовольствием сказал Генка. - Валялась, подобрал. Да серьёзно я!! Потерял кто-то, я и подобрал!
        Пасхальный Кролик скорчил постную гримасу. Немудрёные мысли его были буквально-таки написаны на лице: 'Знаем мы, Гена, все эти фокусы! Барагозил по ресторанам, трахал киевляночек, срубил бабок халявно, набрал в Киеве шмоток и фарцуешь теперь потихоньку… и вообще, пишешь отчёты типа 'Распределение стронция-90 в пределах южного сектора тридцатикилометровой зоны' и живёшь богатой и полной жизнью, в то время, как несчастный младший научный сотрудник, свежевыпеченный женатик и бородач Константин Пасхин гниёт в родном институте за паршивые 160 рублей ежемесячного оклада на руки.
        В курилке сегодня было прохладно. Вентилятор, установленный новым электриком буквально за пару дней до приезда Генки из Чернобыля, тихо жужжал, вытягивая папиросный дым. Иногда лопасти хилого ветродуя замирали в борьбе с порывами внешнего воздуха, задувающего в обратную сторону, а потом вентилятор, словно словно набравшись храбрости, гнал табачный смог на простор. На этом самом просторе размахивали ветками полуосыпавшиеся берёзы, прощаясь с тянущимися на юго-запад мрачными, почти уже зимними, облаками.
        Дверь хлопнула и в туалет-курилку вплыл Завлаб Остолопыч. Он прошествовал к самодельной доске для объявлений, висящей над писсуарами, и аккуратно прикнопил к ней вырезку из газеты 'Уральский рабочий'. Заголовок вырезки был лих и оптимистичен: 'Чернобыль: страхи для обывателей'.
        - Лучше бы они назвали заметку 'Похуй мороз!' - сказал Генка, со скамейки не видящий текста - зрение-с! - но прочитавший заголовок ввиду аршинности букв, занявших не менее двадцати пяти процентов текста.
        Завлаб Остолопыч не успел ничего ответить, - в курилку по одному стал просачиваться народ. Просачивался он дружно, шумно и весело. Утренний этикет курилки требовал, чтобы каждый поздоровался за руку, - в сутолоке рукопожатий из-за плеча Маркиряна вытянулась здоровенная длань Сукнобойникова и чуть было не высадила Генке глаз корявым ногтем большого пальца. Остолопыч уплыл, удивительным образом пройдя сквозь толпу без ущерба. Из коридора привычно завопили дамы: 'Дверь, блин, закройте, мужчины! Весь коридор уже из своего туалета прокурили!' - и протиснувшийся в арьергарде маленький, кудрявый и рыжий технический переводчик Принц Евгений захлопнул с ворчанием дверь.
        Всё было, как всегда. Генка радостно подумал: 'Смотри-ка, как и не уезжал!'
        Вот и Воинов вытаскивает из-за входной двери фанерку, на которой выжжено: 'Место воина!' - и пристраивает её на унитаз самой ближайшей к курительной скамейке кабинки - той самой, на двери которой испокон веков начертано: 'Нагадишь - убью!'
        - Серёга, тебя тут никто не обижал? В кабинке никто не гадил? - радостно спросил Генка, перекрикивая гул.
        - Был тут один… мелкодрис из Управления, - охотно ответил Воинов, чиркая спичкой, никак не желавшей разгораться. - Я ему говорю, мол, что же ты, гад, наделал?! Это же специальный унитаз для слива радиоактивных отходов!..
        - И что - поверил?
        - Ссыкло, - туманно ответил Воинов. - Я его потом в санпропускник водил, отмываться. Дал пачку 'Защиты' и сказал, что надо хорошенько надраивать все мочеполовые места…
        Учитывая, что порошок 'Защита' был не более, чем смесью обычного стирального порошка 'Лотос' с разнокалиберным абразивным песком 'Косулинского завода абразивных материалов', Генка розыгрыш оценил, но сказать ничего не успел…
        Начиналась утренняя курилка - Час Большого Смога, в котором относительно свежие и уже окончательно проснувшиеся сотрудники третьего этажа 'НИИ****' выдавали самые гениальные идеи, высказывали самые трезвые мысли и выпаливали наиболее азартные предположения… и вообще - галдели.
        - Остолопыч говорит: 'Не так меряют рыбу! Вы жабры, жабры хотя бы проверьте!', - а потом в 'Комсомолке' - видел? Я так и знал, что ты это увидишь! - мужик на снимке… КРБГ держит у какой-то селёдки рядом с её жопой и надпись: 'Проверено! Радиации нет!'
        - Жопа у рыбы тоже… желудочно-кишечный тракт… органы выделения…
        - Да брось ты! Это вообще на Каспии снимали!
        - …пять уазиков! И самое смешное - только-только! В смазке ещё! Генка говорит, мол, ребята, - отмоем! А полкан воет - я уже акт подписал! Месяц скоблили - доскоблили! - все пять штук чистые!
        - Самоходом бы и пригнали.
        - Фигушки. И Зоны не выедешь без пропуска - раз. Прав на них нет - два… в смысле, документов никаких, понимаешь? Они же списаны!
        - Ну… перелесками бы… огородами…
        - Первые замеры - все, как идиоты рядом толкутся. Генка на дерево полез, а мы - все пятнадцать мудаков - стоим под деревом и переживаем, типа, не ёкнулся бы… советы подаём! Генка щупом в крону дерева тыкает-тыкает, а сверху всё дерьмо нам в морды сыплется - листья, ветки, пыль столбом, кора… потом уже сообразили… с того момента - хрен кто полезет, а уж тем паче - внизу стоять будет!
        - … в первые же дни меряли! Комбинезоны, - самые грязные места, - как ты думаешь, где?
        - Ну… как всегда… воротники, обшлага рук и ног… и ширинка…
        - Вот сразу видно, Кролик, что ты в поле бывал!
        - А что, разница-то есть?
        - Есть, Кролик, есть!
        - Ну, вы же и по 'десятке' получили, хрена ли жаловаться…
        - А что баба тебе сказала?
        - Говорит, типа, двоих родила и хватит. Типа, пусть у тебя хоть полностью повиснет
        - куда нам в полтинник-то?!
        Ржут. Филиппок - довольно, Пасхальный Кролик - невольно поправив тугой воротничок водолазки.
        - …а там майор, весь в химзащите. Шпарит за сорок градусов, а он - в полном комплекте… противогаз, костюм… ну, понимаешь, да? У нас БМП с поддувом изнутри, люки задраены, Ираида в костюме, да и мы тоже… а тут голые - голые! - чурки купаются в Припяти… и майор, как космонавт одетый, рядом! Понял-нет? Они все яйцами трясут, а майор - наглухо!
        Ну, тут Ираида наша выскочила… так, мол, и так, уральские учёные… типа, что же вы, майор, творите? Типа, этим же пацанам - по восемнадцать лет!!!
        - А он что?
        - А он говорит: 'Я их и так и сяк - не слушают! Я им говорю, типа, грязь! А они - где, курбаши-майор, грязь? И ладони протягивают, мол, посмотри - чистые!
        - Он что, мудило? Майор этот?
        - Слышь, ему лет шестьдесят на вид, понимаешь? Выдернули. Ввиду. Он уж на пенсии давно!
        - И что?
        - Ну, собрали чурок, растолковали, как могли… КРБГ им показали - видишь, мол, стрелка куда зашкалила?
        - А они?
        - А они считают, что это мы им мозги пудрим, чтобы они работали на жаре даром. И яблоки рвут и сходу жрут. Во время беседы.
        - …жили мы в гостинице 'Славутич'. Там как-то армейские нарисовались - срочно проверьте наши дозиметры! Никто, мол, не может - все на вас ссылаются, как на специалистов.
        - Что за дозиметры? Новые?
        - Да, блин, те же КРБГ, не знаешь что ли?
        - Я думал, вдруг что новое…
        - Не-а, всё те же. Короче, мол, проверьте, ребята! Не то батареи сели, не то мы, мол, мудаки. И всё по полу датчиком елозят и говорят: 'Видите?! Не показывает!' Отбираю, выставляю нужные пределы - мерил он, видите ли, рентгены… рентгены, представляешь?! - и датчиком в свою подушку - тырк!
        - Ну, понятно…
        - Ты-то понял, а они - ка-а-к шарахнутся! Я им сказал, что пол у нас в гостинице по четыре раза с 'Защитой' моют, а вот постельное бельё меняют раз в неделю… поры и выделяют всё дерьмо.
        - Ха-ха-ха! Молодец, Ромка, молодец! Так их, московских козлов!..
        А вечером, уже закрывая дверь лаборатории и готовясь опечатать её личной печатью, оттиснув на коричневом пластилине, Генка вдруг остановился и сказал:
        - Слышь, Кролик, у нас 'чисто-грязно' давно проверяли?
        - Э-э-э… на прошлой неделе, по графику…
        Генка снова открыл дверь и прошёл к стационарному дозиметру.
        - Опоздаем на автобус, Ген… - неуверенно промямлил Пасхальный Кролик. - Уедет же…
        - Ничего! Я сегодня на 'жеребце'. Там уже Сукнобойников ждёт… Остолопыч и Машка - обещал их до города подбросить. Ты пятым будешь…
        Генка включил дозиметр и подождал секунд десять.
        - Смотри, Кролик! - и он понёс датчик, ловко отсоединенный от пластмассовой коробки с решёточкой, к горлу. Секунды три ничего не было… а потом продолговатая пластмассовая полупрозрачная фитюлька, закрывающая надпись 'ГРЯЗНО' осветилась изнутри светом… словно питаемая гадостью, сидящей в горле Генки.
        Кролик молча отобрал датчик, зачем-то потер его о штаны ('Брезгуешь?' - с усмешкой спросил Генка) и приложил его к своему кадыку.
        - Чуть ниже прикладывай… там, где щитовидка, - сказал Генка.
        Прибор помолчал и вспыхнул зелёным индикатором: 'Чисто!'
        'Чисто! Чисто! Чисто!' - барабанило в голове Пасхального Кролика, когда он сидел на заднем сиденье жёлтого жигуленка-копеечки с гордым названием, данным ему Генкой, 'Жеребец'. С одного бока его подпирал Остолопыч, а с другого - Машка. Бок Остолопыча казался Кролику холодным… он почти чувствовал от Завлаба запах ладана…

…Захарыча хоронили, пригласив попа из городка К***. Он приехал и долго пел что-то печальное над гробом, размахивая кадилом. Женщины крестились, не глядя на мрачного парторга Семёныча, специально прилетевшего вместе с гробом из Киева.
        - Стенки сосудов сердца истончились, - злобно сказал Семёныч Кролику в столовой, после третьего поминального стакана. - Понимаешь, Кролик? Истончились! У лыжника-то, бля, пана Спортсмена нашего… ветерана второй мировой! Эх… пей, Кролик, пей… своей бабе ноги мой и воду пей - не пустила она тебя… пришла и орёт…

…а этот мудак из горкома: 'Исключать её надо из партии!'… а я ему г-говорю…
        Потом они пили водку в гараже Генки. Генка рассказывал, что 'таблетки 'калий-йод'
        - говно! от них постоянно мучает насморк, блёв и дрис! это на жаре-то!'
        Кролик молчал и только слушал.
        - … я думаю, ну его на! Снял этот… 'лепесток'… и дышу… а срать хочется - хоть в комбез вали… слышь? Вот и намеривали потом: обшлага, ширинка, повязка на морде. Везде, где чаще всего руками лазишь. Не-е-е… Кролик, слышь?.. повезло… тебе с женой, да!.. Кста-а-а-ти!!! У меня же спирт… есть. Там. В этом… шкафчике! Пошли к тебе? Я Маринке так и скажу - терпи, чернобыльские пришли! Спасители.
        Обмякший Остолопыч пытался рассказать о 'закрытых градиентах', о распределении полей цезия-137 по всей Зоне на период августа 1986 года, но Кролик довёл-таки его до подъезда, мягко пресекая словоизлияния. Генка тащился следом 'по синусоиде', но молчал.
        - Дозиметры индивидуальные снял - и в свинцовую фольгу, понял? На хрена тебе инвалидность по дозе, понял?..
        Уже дома Кролик перезвонил Генке, покорно выслушал инвективы его жены Леночки по поводу состояния её мужа Геннадия и осторожно повесил трубку. Все были дома - живы и здоровы.
        Мать, вначале шёпотом пропилившая Пасхального Кролика вдоль и поперёк, - Опять?! Ты же обещал Маринке, что!.. - вдруг смягчилась и спросила:
        - Курицу будешь? Я сегодня купила. Три восемьдесят семь! Но я думаю - Бог с ним, зато хорошая! За два девяносто, говорю, пусть твоя жена Маринка покупает и лопает сама, если ума нет! А продавщица мне говорит…
        - Мам! - негромко сказал Кролик. - У нас опять набор идёт - на осень и зиму. В Чернобыль. В тридцатикилометровую зону.
        - 'Десятка'? - спросила мать.
        - Да. Десять окладов в месяц, - сказал Пасхальный Кролик.
        - И соглашайся, Коля, и соглашайся! - сказала мать.
        Она тихонько подвинула к Кролику кастрюлю с жареной курятиной:
        - Лопай, давай… небось устал. А может, и не ехай. Ты у меня мягкотелый, дурной. Отдашь всё Маринке, как всегда…
        - Ма-а-ам!
        - Не кричи, ребёнка разбудишь! Я говорю, что опять ты всё своей жене отдашь! А сам брюки себе нормальные никак купить не хочешь… ходишь, как ремок, смотреть стыдно! Всё эти 'джинсы, джинсы' ваши… Выщелкнут, понимаешь, мотню напоказ… и ходят, довольные!.. Тут компот есть холодный - будешь?
        О МИРАХ ПИСАТЕЛЬСКИХ И О ВСЕЛЕННЫХ
        Сидеть за компьютером приходилось постоянно. С утра Алексей выпивал две чашки кофе… потом долго смотрел на курсор, мигающий в белоснежном пространстве листа. Он видел потрясающие вещи… события, разворачивающиеся строго и последовательно… топот коней и хрипы верблюдов… трубные крики слонов, напоминающих горячие серые горы, - плавно раскачиваясь, они вышагивали, возвышаясь над курчавой зеленью кустарника…
        Иногда он почти чувствовал запах пота морщинистой кожи, щурил глаза от отблеска нестерпимо яркого солнца, отразившегося от наконечника копья…
        Но стоило нажать на первую клавишу, как всё исчезало.
        Напечатанная фраза смотрелась нелепо и дико. Точка в конце её напоминала могильный камень. С первого же взгляда было ясно, что продолжения истории не было… и не будет никогда.
        Алексей вздыхал и шёл на кухню курить. Сунув голову под самый зонтик старой вытяжки, он щёлкал зажигалкой и выдыхал густую струю сигаретного дыма, исчезавшего в дырочках сетки, закрывающей зонтик.
        Кризис. Кризис. Кризис… Даже «молодого и очень перспективного автора, буквально-таки ворвавшегося в русскую литературу», как написали о нём «Известия», может, оказывается, постичь бледная немочь…
        Нет, как вам это нравится?! Автор романа «Запредельный бросок» Алексей Злотов, с недавнего времени легко узнаваемый соседями в родном дворе, оказывается, не может выдавить из себя ни строчки, не вызвавшей бы у него самого рвотный позыв!
        Однажды он напился. Напился быстро и весело. Голова слегка кружилась. Тысячи мыслей и образов водоворотом затягивали его туда, где всё было легко и просто, где стоило только начать нажимать на клавиши… и всё становилось бы логичным и ясным. ЖИВЫМ!
        Проснулся он в три часа дня с болью в висках. Компьютер тихо гудел. В голове вяло трепыхались обрывки виденной несколько часов назад жизни…
        Никогда он ещё не испытывал такого отвращения к монитору. Алексей выключил компьютер, залпом допил остатки водки и провалился в душную круговерть сна.
        Сегодня он бессмысленно таращился в новостную страничку известного сайта. Было совершенно ясно, что никаких мыслей в голове нет. Нужно либо бросить писать, либо… либо выпрыгнуть с одиннадцатого этажа, раз уж жизнь дала такую гигантскую трещину.
        Алексей машинально нажал на правую клавишу мышки и выбрал опцию «создать документ Microsoft Word». Экран привычно засветился белизной.

«Она была красива, несмотря на некоторую нервозность в движениях» - напечатал Алексей. С минуту он глядел на эту фразу. Обещанный редакции по договору роман «об Александре Македонском» ушёл куда-то назад, за пределы видимости… туда, куда можно заглянуть, лишь «развернув глаза зрачками в душу»…
        Не отрывая взгляда от монитора, Алексей нащупал наушники и включил i-Pod…
        Кот Мурзик, за последний месяц отвыкший от звуков лихорадочной дроби, выбиваемой хозяином на клавиатуре, неодобрительно мяукнул и вальяжно убрёл на кухню. Алексей уже не видел этого.

«Она была прекрасна, несмотря на некоторое волнение, сквозившее в каждом её жесте»…
        Он видел, понимаете, ВИДЕЛ!
        Неделю спустя, он принял душ и побрился. Аккуратно вынес мусор, состоящий, в основном, из торопливо выжатых кошачьих пакетиков «Whiskas» и пенопластовых прямоугольников «Доширака». До мусорных баков он шёл, перекосившись на бок, тщательно отворачиваясь от правой стороны двора.
        С размаху бросив шуршащий пакет в бак и напугав парочку сидящих там чумазых голубей, Алексей прошёл немного вперёд, достал сигарету, прикурил, затянулся… и медленно повернулся.
        Дом был там, где ему и положено было быть.
        Дом стоял твёрдо и уверенно. Вместо привычной безликой девятиэтажки на солнце теперь поблёскивали окна аккуратного коттеджа. Кроны яблонь приветливо раскачивались за забором. У ворот стояла запылённая «Тойота», а на коньке слухового окна крыши грелась довольная ворона. Окно третьего этажа было открыто и видно было, как ветер слегка колыхал зелёную москитную сетку.
        Всё было именно так, как надо.
        Так, как написал он, Алексей.
        Алексей постоял, стараясь унять сильно бьющееся сердце, а потом пошёл прямо к калитке ворот. Нажав на звонок, он почувствовал, как мир яркой полосой смазался у него перед глазами… и снова тяжело встал на место.
        - Алексей, это вы? - послышался голос Её мамы.
        - Я, - хрипло сказал Алексей… и откашлявшись, повторил, - Это я!
        Мама, Её мама впустила его в нереально чистенький дворик. Странно, но пёс Ляпка оказался не таким приветливым, как ожидал Алексей. Впрочем, наверное, он просто не выспался…
        А вдруг и Она будет не такой?..
        Алексей прошёл совсем немного, пошатнувшись от волнения…
        - Ага! Пришёл! - весело крикнули из окна второго этажа. - А я думала, что ты всё ещё дрыхнешь!
        Алексей, задыхаясь, поднял голову.
        Нет, Она была точно такой, как он её написал, точно такой!
        Весёлой и красивой. И ещё - она немного нервничала, ведь ей в первый раз в жизни должны были сделать официальное предложение…
        Мир позади него качнулся и тихо растворился, уступив место другому. Ровные ряды крыш уходили к горизонту. Для Неё этот вид был привычным с детства, а ему… ему было пока всё равно.
        - Не надо так волноваться, Алёшенька! - сказала Её мама, взяв его за локоть. - Пойдёмте в дом. Роман Николаевич там уже вторую рюмочку наливает… якобы, от волнения.
        - Все мужчины - трусишки! - весело донеслось из открытого окна. - Я сейчас спущусь, только переоденусь в твоё любимое платье!
        Заходя в дом, Алексей оглянулся. На воротах сидел Мурзик и с тщательно изображаемым равнодушием глядел на озадаченного Ляпку, выплясывающего внизу.
        Впрочем, к вечеру они подружились.
        (с) Сборник рассказов, Александр Ураловг.