Говорящая душа Григорий Юрьевич Филановский
        В небольшом рассказе Григория Филановского «Говорящая душа» (1967) речь идет об изобретении аппарата, который мог проецировать в мозг человека мысли всех живых существ: птиц, зверей, насекомых. Они представляли собой очки, надев которые можно было улавливать мысли окружающей живой природы, в том числе и человека.
        
        Филановский Григорий
        ГОВОРЯЩАЯ ДУША
        Алик шел по тропинке и ревел. Никто его не видел и не слышал, но он ревел все громче. Вдруг - голос:
        - Зачем мальчик так бурно выражает свои чувства?
        Незнакомцу было лет… Судя по лысине, он мог быть отцом такого мальчика, как Алик. Но его внимательные карие глаза были непохожи на отцовские. В руках он держал что-то напоминающее одновременно револьвер и мясорубку.
        - А чего они… - всхлипнул Алик.
        - Не надо слов, - перебил незнакомец, надевая какие-то диковинные очки, сквозь которые глаза казались совсем черными. Проводки тянулись от очков к револьверно-мясорубочному устройству.
        - Да, мальчик, обида, горькая обида: так хотелось поиграть в мяч… да, в мяч, верно…
        - Как вы угадали? - Алик глядел то на незнакомца, то на снятые очки, подключенные к странному устройству.
        - И ты угадал: с помощью этих очков. Все это очень даже просто. Так же, как слетать на Марс. Взять и слетать.
        Встречный протянул руку - дескать, ясно, как на ладони. Ух, если б глаза его в этот момент не насмехались…
        - А зовут тебя…
        - Алик. По-настоящему - Валик, только мне так не нравится.
        - Валик… Валентин?.. Отлично! А я - Сергей, продолжение не обязательно…
        Сергей внезапно опустился перед мальчиком на колени, так что стала видна вся солнечная лысина и странно грустные глаза, если глядеть на них сверху.
        - Будешь, Алик, моим спутником и помощником. А то я нынче как-то совсем одинок. Ну?
        - Можно, - согласился Алик.
        - Добро. Писать быстро ты еще не умеешь, впрочем, кажется, и медленно тоже. Но зато всей душой откровенно переживать и говорить искренне ты не разучился. Лгать и притворяться тебе пока ни к чему… Ты прекрасно чувствуешь жизнь. Кстати, знаешь, что такое жизнь?
        - Знаю.
        - Я не сомневался. Главное ты, конечно, знаешь, понимаешь. Всякое живое жадно стремится жить и по-своему радуется полноте жизни, и по-своему страдает от лишений. А уловить это можешь только ты, человек, вооруженный этим… - Сергей бережно надел мальчику очки, закрепил прибор. Мальчик покорно стоял на месте.
        - Ну, Валя, вглядись в какую-нибудь жизнь: дуба, лягушки, ежа, слона, инфузории, магнолии. Приступай!..
        Алик смотрел перед собой. Понемногу он начал всматриваться и вслушиваться в одну тоненькую травинку, ярко озаренную солнцем. Ему сделалось как-то душновато, томительно, и он непроизвольно протянул:
        - Пи-ить…
        - Великолепно! Ты ухватил душу травинки! - Глаза Сергея разбрасывали бойкие солнечные искры. - Тебя не удивляет это слово - душа? Душа, бог, возможно, ты и не слышал этих старых слов?..
        Алик промолчал. Ему сейчас вовсе не хотелось выяснять, что такое бог. И Сергей не стал вдаваться в подробности. Заметил мельком:
        - Большая часть человечества доныне верит в бога. Правда, смешно?
        Жаль, что сейчас на месте Алика не находилась большая часть человечества - один вид Сергея убедил бы всех, что и впрямь смешно…
        Алик весь нацелился на муравья.
        «…Несу, несу, несу, - торжествовала муравьиная душа. - Несу добычу!» - объявлялось собратьям на муравьиной тропке. А дом, муравейник в двух шагах человеческих, в тысяче муравьиных, - далековато, впрочем.
        «…Устал малость… Перекусить бы… - это едва-едва, будто скрипочка в шторм. А звучно: - Несу - домой, несу - домой…»
        Донес и запропастился в какой-то муравьиной пещерке. Алик чуть тронул палочкой, и тут поднялась муравейная буря:
        «Тревога! Эй! Тревога! Что? Где? В бой! На кого? А? Что? Ничего? Ничего страшного. Прошло. Порядок. За работу…»
        - Молодчина, Алик, так она и познается - настоящая жизнь…
        «…Дети, дети, - кричала перепелка, - за мной, милые. Стоп!»
        Подсолнечник исподлобья глядел на Солнце:
        «Хватит, довольно мне жарких лучей, голова моя отяжелела, черные семечки вызрели и готовы пасть на землю».
        Встрепенулся паук:
        «Что там бьется?..»
        «Что со мной… Почему не улетаю! Что меня удерживает?»
        - Ага, муха, - прокомментировал Сергей, - видит она мир обобщенно, большими грубоватыми кусками, и не замечает таких поразительных, роковых подробностей, как паутинка…
        «Рванусь-ка, - продолжала муха, - надо же мне лететь. Ой, кто это мрачный ползет ко мне? Как жутко! Вырваться любой ценой. Нет, я как будто запутываюсь все сильнее…»
        - Дядя Сережа, спасем?
        - Нельзя вмешиваться. Мы наблюдатели. Факты, только факты, исключительно факты. Иначе…
        «Ай! Кольнула иголочка в грудь, и я уже не могу шевельнуть ни одной лапкой: ни задней, ни средней, ни передней. У, как темнеет белый свет…»
        Молчал трухлявый пень. Молчал обкатанный в незапамятные времена камень - неужто ему нечего рассказать о себе? Тихие облака лениво плыли в бесконечном синем безмолвии.
        «Скорей», - чирикнул воробей.
        Молчал журчащий ручеек. Невидимая личинка пискнула:
        «Иду на свет…»
        И желтый полдень легкой тенью раскачивался по опушке: спать, пить, спать, пить…
        Сергей валялся на траве, и облака плыли по его глазам. Алик загляделся на старшего друга, и мальчика охватила истома, ему показалось, что он сто лет не видал кого-то милого, наверное, мамы, и, когда ее увидит, расплачется и станет целовать добрые руки. Но ему еще представилось, что мама уходит от него, и все кругом немило без нее…
        У Алика бешено забилось сердце, и он, осознав, что нечаянно воспринял дядю Сережу, поспешил перевестись в другой мир.
        «…Уф! какой нектар», - упивалась пчела.
        «…Дозревают желуди и в этом году», - вздыхал старый-старый дуб.
        «Что за маленький человечек?» - любопытствовала белочка.
        «Забрали все мое ясное солнышко!» - всхлипывала березка в елочной тени.
        «…Неведомо - опасно», - кружилась стрекоза…
        «…Здесь я, - трепетала бабочка, - спешите, милые, далекие рыцари ко мне, здесь я!..»
        «…Сплю, - лепетала фиалка, - посплю…»
        - Алик!
        - Что, дядь Сережа?
        - Пора нам, пойдем в институтскую столовую, перекусим.
        На людях глаза Сергея стали совсем растерянными. Суетливо он занял столик. Чего-то ждал, беспрерывно поглядывал на вход. И вдруг озарился:
        - Валентина! Валя, Валя, сюда…
        Снисходительно подплыла, села.
        - Так как вам работалось на воздухе, мужчины?
        - Неплохо… Благодаря ему… Я сейчас, только возьму… Что тебе, Валюша?
        - Тебе должно быть известно, что я люблю.
        - Любишь… - Сергей побежал.
        - А меня тоже зовут Валентин, - представился мальчик. - И мне очень нравится дядя Сергей.
        - Да? - она скривилась и стала смотреть в сторону очереди у раздачи. Он?..
        Алик, словно между прочим, нацелил на нее очки, и сходу перенесся в ее забаву. В ее внутреннюю улыбку по поводу того лысого чудака с полной талией, короткими волосатыми руками, крючковатым носом, недоуменными глазами.
        «Нельзя вмешиваться… Факты, только факты…» - припомнилось Алику.
        Но это же дядя Сережа!..
        Тот прибежал с подносом, поставил тарелки на стол, взглянул на Алика и понял. Понял, что мальчик невзначай успел перенестись в чужую, ее, Валину душу. Наклонился, попросил:
        - Говори, Валик…
        - Сережа, - выдохнул Алик. И прикрыл глаза. Чтобы говорить самому. От себя. Только от себя. - Ты, Сережа, очень добрый и любимый. Мне страшно хочется с тобой дружить…
        Прибор с очками валялся рядом на стуле, совсем ненужный в шумливой, многоголосой, переменчивой институтской столовке…